Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Маргарет Мерфи
Падает мрак
Маргарет Мерфи
Падает мрак
Посвящается клану Мерфи
Глава первая
На ее щеку падает чистая прозрачная капля. Округлая и глянцевитая, как жемчужина, слеза на секунду замирает, а затем скатывается по мягкому слою пудры, утрачивая глянец. Она неподвижна. Он прикасается к ее лицу, он плачет. Плачет, потому что она так красива и все-таки остается неподвижной, когда его теплая слеза падает ей на щеку. Кого ему больше жаль – ее или себя? Он не в силах этого вынести. Она принадлежала ему. Принадлежала ему так недолго, но это было самое чистое удовольствие, которое он когда-либо знал. А теперь ее нет. Где он теперь найдет такую же, как она?
Он снова вглядывается в ее лицо. Под глазами залегли тени, синие, похожие на кровоподтеки; губы бледные и бескровные, потому что он поцелуями снял с них помаду, которую она так тщательно нанесла всего несколько часов назад. Он смахивает с ее лица волосок. Боже, она так прекрасна! Он закрывает глаза от боли, настолько сильной, что ее, кажется, можно даже потрогать. Она была для него всем. Венцом его желаний, воплощением грез. С его губ срывается стон, и он, чтобы унять дрожь, поспешно прикладывает к ним пальцы. Опускается рядом с ней на колени и, откинувшись на пятки, на какое-то время забывается, медленно раскачиваясь взад и вперед, успокаивая себя ритмом движений.
Но долго так продолжаться не может. Он должен еще многое сделать – и для себя, и для нее. Говорят, ритуалы помогают пережить тяжелые времена: траурные обряды заставляют принять сам факт утраты и смириться с тем, что нужно продолжать жить. Он верит в это и, хотя он не религиозен, верит в обряды; древние песнопения, запах ладана, негромкое бормотание молитвы продолжают оказывать на него свое магическое действие. Он вытирает глаза ладонью.
Нет, он не станет ее хоронить. Она ненавидела темноту, до смерти боялась оставаться одна без света. Да и как они смогут найти ее, если он закопает ее в землю?
Он находит уединенное место – вверх по течению от летней эстрады. Оно надежно скрыто от любопытных глаз тех, кому не спится, да и от случайных подгулявших молодчиков, возвращающихся домой по мосткам, переброшенным через реку Ди. Место здесь достаточно глубокое, вода черная и непроницаемая, и вместе с тем оно далеко от плотины, где ее тело слишком скоро станет добычей жадной до новостей и сплетен толпы. Быстрее, чем он успеет все прибрать, продезинфицировать и ликвидировать беспорядок, вызванный его приготовлениями и ее смертью.
Какая тяжелая! Она сделалась тяжелей после смерти, будто раньше ее, игнорируя законы земного притяжения, поддерживала неведомая жизненная сила. При жизни она быстро научилась не противиться его воле, зато теперь всем телом сопротивляется ему. Он с трудом сдерживает яростный порыв ударить ее – она уже выше этого. И он не сумасшедший и не собирается ее уродовать. Она пришла к нему незапятнанной и незапятнанной от него уйдет.
Он в последний раз пристально смотрит на ее тело, безупречное в своей уязвимости, затем опускает его в воду. Невольно ахает от обжигающего холода и бросает взгляд ей на лицо: на нем не дрогнул ни один мускул. Нет, она ничего не чувствует, и он почти завидует ей, потому что его душа в смятении. Он пустился в авантюру, отрезавшую все пути к отступлению. Она покорно погружается под воду. Несколько мгновений ее волосы плавают по поверхности, обрамляя лицо, затем она переворачивается, гладкая, как выдра, и исчезает в черной пучине.
Глава вторая
Перерыв на обед. Надо срочно убежать от грубого невежества, от будничных пересудов сослуживцев, иначе он сойдет с ума. Он скорбит, а ему приходится притворяться, будто он не изменился, будто он все такой же спокойный и целеустремленный, как прежде.
Истгейт-стрит запружена покупателями. Витрины пестрят объявлениями о сезонных распродажах – предрождественская суета набирает обороты. Он стоит под сводами арки, под башенными часами, лицом к отелю «Гровенор». Закуривает сигарету и, съежившись от холода, наблюдает за толпой больше по привычке, нежели испытывая в этом потребность.
Его взгляд скользит мимо толстых и некрасивых. Для него они просто не существуют. Остальных он классифицирует, вооружившись инстинктивной, практически бессознательной системой: от слишком молоденьких или простушек и до женщин его типа. Предпочтительный возраст его женщины – за тридцать, но определенно не больше сорока. Раскованность решает все: он полагает, что раскованная, самоуверенная женщина возбуждает, для него это своего рода вызов. Ему нравится вызов, а разве найдешь его в женщине, которая с самого начала покоряется тебе? Он ищет женщину с гордой осанкой. Ту, которая умеет двигаться и осознает эффект, производимый ею на мужчин, упивается своей женственностью, но не злоупотребляет этим. Женщину, которая, едва войдя в комнату, способна пробудить пламя страсти, однако не всегда этим пользуется.
Он внимательно всматривается в непрерывный человеческий поток, его взгляд скользит, ни на ком подолгу не задерживаясь… Вот она! Под портиком отеля. Женщина хорошо одета – модно и вместе с тем не очень броско. Она идет неторопливой размеренной походкой, элегантная, раскованная, уверенная в себе. На ней верблюжьего цвета кашемировое пальто с кроваво-красной капелькой шарфика под горлом; сапожки и перчатки подобраны по цвету. В руке зонтик, сложенный и спрятанный в футляр.
Женщина улыбается, и он чувствует, как его губы невольно расплываются в ответной улыбке. Она выходит на улицу и вступает в поток солнечного света. Будто она вышла на сцену, под лучи софитов! Его сердце начинает учащенно биться. Она идет к нему! Вдруг в поле его зрения попадает мужчина, и он чувствует укол разочарования, отступает под своды арки и ожесточенно давит сигарету каблуком. Она встречает мужчину, и огонь разгорается: он чувствует, как кровь бросается ему в лицо. Мужчина берет ее под руку, и они удаляются, улыбаясь.
Его кулаки сжимаются, он делает несколько шагов следом за ними. Ради бога! Что, по-твоему, ты можешь тут поделать? Она с другим. Он замедляет шаг и останавливается, глядя им вслед, пока они не поворачивают и, поднявшись по ступенькам к одному из торговых рядов, не исчезают в тени.
Он пожимает плечами с легкой полуулыбкой. Это просто ерунда, игра, в которую он иногда играет в минуты досуга, что уж так из-за этого расстраиваться? Возвращается на свой пост и еще минут десять лениво наблюдает. Какая-то девчонка – лет шестнадцати, может, семнадцати – останавливается, чтобы спросить у него время. Спросить время у него, стоящего под огромными башенными часами, которые вот-вот начнут бить! Он пристально смотрит на девушку, пока она не отступает, покраснев, стушевавшись. После этой встречи он ощущает прилив бодрости.
Наблюдения за женщиной в кашемире напомнили ему о былом волнении, охватившем его, когда он в первый раз увидел и выбрал Элинор. Но он преодолеет свою любовь. У Элинор будут преемницы.
Глава третья
К завтраку Пиппа опоздала. Ворвавшись в кухню, она водрузила перед собой на стол новую Барби и с ходу вмешалась в разговор.
– Только не на стол! – простонала Клара, спасая игрушку от лужицы разлитого молока.
Пиппа возмущенно завопила.
– Неужели ты хочешь испортить ее прежде, чем успеешь показать подружкам? – Стоя у стола, Клара строго посмотрела сверху вниз на голову дочери и, не удержавшись, чмокнула девочку в блестящую макушку. – Ну же, перестань дуться и ешь свой завтрак.
Она и сама на минутку присела, отпила кофе и откусила кусочек тоста, делая вид, что не замечает, как ее дочь, скрестив руки на груди, отказывается от еды, а Хьюго корчит девочке уморительные гримасы, пытаясь заставить ее улыбнуться.
Клара подняла глаза: оказывается, Пиппа решила не остаться в долгу. Она высунула язык и тоже состроила рожицу. Господи, да они один другого словно в зеркале отражают, когда вот так гримасничают, сидя за столом друг напротив друга! Те же жесты, те же небесно-голубые глаза, те же прямые черные волосы. Даже одинаковые ямочки на подбородке.
Она встала из-за стола, чувствуя на себе одобрительный взгляд Хьюго. Их глаза встретились, и она медленно улыбнулась ему.
– А тебе обязательно нужно быть сегодня в суде ни свет ни заря? – грустно спросил он.
– В девять утра и ни минутой позже, – ответила Клара, похлопывая его по руке. – Скоро приедет Триш. Пожалуйста, проследи за Пиппой и убедись, что она готова ехать в школу.
Пиппа издала протестующий вопль.
– Но я хочу, чтобы ты отвезла меня, мамочка!
– Мне бы тоже этого очень хотелось, однако я не могу, милая. – И она над головой дочери пустилась в объяснения, адресованные мужу, оправдываясь перед ним и в то же время отдавая себе отчет, что никакие оправдания не смогут удовлетворить Пиппу. – Ровно в десять состоится слушание первого дела. Подача искового заявления занимает считаные минуты, а что последует дальше, предугадывать не берусь. Зависит от того, как сложится день. Судья Найт, как известно, любит поговорить.
Хьюго поднял бровь:
– Питер Найт? Надеюсь, вы хорошо подготовились, миз2
Паскаль.
Клара улыбнулась. Судью Найта недаром прозвали «Господин Учитель».
Пиппа принялась вертеться на стуле.
– Мамуля, я хочу поехать с тобой!
– Сегодня днем я встречаюсь со свидетелями-полицейскими. Попробуем предварительно отрепетировать их показания, – многозначительно произнесла Клара.
– О! – Хьюго быстро понял намек. – Готовишься к слушаниям…
– …которые состоятся в конце недели, – закончила она за него. Прижала руку к животу и глубоко вздохнула. При одном упоминании о деле Касаветтеса у нее начинало сосать под ложечкой.
Пиппа ненадолго перестала вертеться и вопросительно посмотрела на мать, потом на отца.
– Вы всегда говорите, что шептаться невежливо. А я думаю, невежливо разговаривать на секретном языке, – заметила она.
– Может, тебе сегодня и исполнилось девять лет, но все равно тебе еще слишком рано становиться чопорной, – сказала ей Клара.
– Никакая я не чопорная! – моментально отреагировала Пиппа, задетая непонятным словом. – Я просто хочу, чтобы сегодня ты отвезла меня в школу.
– А если меня заменит папа?
– Не хочу, чтобы папа. Хочу, чтобы ты.
– Но мама обязательно приедет на празднование, – вставил Хьюго.
– Обещаю. – И Клара торжественно перекрестила сердце, глянув в опечаленное лицо дочери. До чего же похожа на Хьюго! – За тобой заедет Триш, моя милая.
– Не хочу Триш. Ты никогда не отвозишь меня в школу!
– Это потому, что мне надо утром быть в том суде, где мое дело слушается ровно в девять тридцать, а для этого я должна…
Но Пиппа была не в настроении выслушивать оправдания.
– Мамы всех других девочек отвозят их в школу, а ты никогда! – завопила она. – Даже в мой день рождения!
– Но, милая, я могу отвезти тебя только к половине девятого. Тебе придется целых тридцать минут простоять на жутком холоде.
– А мне все равно! Я люблю холод! – Глаза Пиппы наполнились влагой, нижняя губа задрожала, и Клара была вынуждена ретироваться.
– Ну ладно, – кивнула она. – Ладно! Я отвезу тебя в школу. У тебя десять минут.
Немного озадаченная столь неожиданной капитуляцией, Пиппа, еще не до конца осознав, что победила, все-таки успела пустить слезу. Она быстро вскочила из-за стола.
– Только не вздумай приближаться ко мне с этими липкими руками! – предупредила Клара, спрятавшись от объятий дочери за спинкой стула. – Десять минут, и я хочу, чтобы ты почистила зубы и умылась, – чтобы все было опрятно, сверкало и сияло.
Пиппа, сразу перестав дуться, бросилась к двери. Ее удаляющиеся шаги загремели по коридору.
Клара обернулась и увидела, что Хьюго широко улыбается.
– Аргумент дрожащей нижней губы, – сказала она, слегка приподняв плечи. – Действует на меня безотказно.
Хьюго рассмеялся и распахнул руки. Клара скользнула в его объятия, села к нему на колени, впитывая в себя тепло его тела, крепкий аромат его одеколона.
– Так ты уладишь с Триш?
– Звонить ей уже поздно, я поговорю с ней, когда она приедет. Триш не рассердится.
Клара вздохнула. Триш понимает дочь лучше, чем удается родителям. Она заботилась о Пиппе с тех пор, как той исполнилось шесть месяцев, сначала как постоянная няня, а с недавнего времени – как приходящая. Клара порой ловила себя на явно недостойной мысли, что слегка завидует, а иногда даже и обижается на эту идиллию в их отношениях.
Она нехотя высвободилась из объятий мужа и начала складывать грязную посуду в посудомоечную машину.
– Оставь, я сам. – Хьюго встал и забрал у нее тарелки. – Вы ведь знаете, что неотразимы, не правда ли, адвокат Паскаль? – сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в губы. Клара не была маленькой, но Хьюго с его ростом под два метра возвышался над ней как каланча. Она ответила на поцелуй, обвив руками шею мужа, и, скользнув ладонями вниз, к ягодицам, крепко прижала его к себе. Шаги Пиппы загрохотали вниз по лестнице, и они поспешно отпрянули друг от друга.
Клара извинительно улыбнулась:
– Работа зовет. – Она оторвала кусок бумажного полотенца и попробовала стереть с губ Хьюго отпечаток помады.
В кухню влетела Пиппа – волосы приглажены и зачесаны назад, на блейзере сверкают металлические значки с поздравительных открыток.
– Учти, ты не сможешь надеть это в школу, – предупредила ее Клара.
– А Аннабель Форрест надела, а у нее даже был не день рождения – ее день рождения в воскресенье, – и ей ничего не сказали.
– Аннабель Форрест ведет шикарный образ жизни, как я погляжу, – сухо улыбнувшись, заметила Клара. Она подобрала свой портфель, стоявший в коридоре. Пиппа поставила рядом с ним сумочку Барби и с важным видом подобрала ее, проходя мимо.
– А мне что же, поцелуй не полагается? – спросил Хьюго.
Пиппа крутанулась на пятках и ринулась к нему с сияющим лицом. Он поймал ее сумку, увернувшись во избежание серьезной травмы, и присел на корточки поцеловать дочь.
– От тебя хорошо пахнет, – заметила она и бросилась обратно к двери.
– Еще бы! – пробормотала Клара, на этот раз торопливо целуя мужа в щеку. – О господи! – Она, отстранившись, заглянула ему в лицо, чем-то неожиданно встревоженная. – Я забыла спросить, как там с Мелкером?
– Не волнуйся, – успокоил ее Хьюго. – Он сейчас во Франции, прощупывает возможности для новых капиталовложений. Утверждает, что завтра непременно даст ответ.
Клара быстрым движением стерла с его губ оставшуюся губную помаду.
– А ты получишь комиссионные, – сказала она.
– Ключи от машины, мамуля!
– Ты думаешь?
Пиппа потянулась к связке ключей в ее руке, но Клара быстро подняла их, чтобы дочь не смогла достать.
– Я знаю.
– Что ты знаешь?
– Он обязательно подпишет. – Клара сказала это твердо и даже с некоторой угрозой в голосе: контракт Мелкера был очень важен для бизнеса Хьюго.
– Мамуля!
– Ты поведешь машину? – спросила Клара.
Пиппа захихикала.
По дороге в школу Пиппа без остановки трещала о том, кого пригласит на праздник, и что, по ее мнению, ей подарят подружки.
Клара размышляла над тем, что предстоит сделать утром. Ее клиент, обвиняемый по восемнадцатой статье, согласился признать себя виновным по двадцатой. Менее тяжкое обвинение по британскому законодательству даст ей возможность выдвинуть целый арсенал аргументов, способных смягчить приговор. Прежде чем идти в суд, ей придется снова просмотреть документы по делу. Все, что от нее требуется, – согласиться с доводами обвинения. Однако судья Найт находит особенное удовольствие в том, чтобы уличить стороны в плохой подготовке к процессу.
Она свернула с основного шоссе на извилистую дорогу, которая вела к школе Пиппы, и пробежала в уме свои заметки. Найдет ли представитель обвинения какую-нибудь лазейку? Ее левая рука машинально потянулась к портфелю, устроенному в углублении пассажирского сиденья. Клара заглянула внутрь и перевела взгляд на дочь.
– Пиппа, – начала она, неожиданно заметив темно-розовую ленточку в черных волосах дочери, – где ты это взяла?
Пиппа покраснела.
– Если ты рылась в моих бумагах… – Клара сбавила скорость на одном из коварных поворотов, едва не столкнувшись с тележкой молочника. Молочник улыбнулся и, аккуратно обогнув машину, взгромоздил тележку на тротуар.
– Ничего я не рылась, мамуля. Я просто достала оттуда ленточку. Я даже не вытаскивала ничего из портфеля.
– Пиппа, я ведь запретила тебе прикасаться к моим бумагам! И эти ленточки в них торчат не для красоты.
Пиппу, судя по выражению ее лица, настолько потрясло сие невероятное утверждение, что Клара прикусила губу, боясь расхохотаться во все горло.
– Если хоть одна бумажка пропадет, у меня могут возникнуть серьезные неприятности. – Преувеличение, разумеется, ну да чего не скажешь в воспитательных целях!
Пиппа мигнула:
– Прости меня, мамочка.
– И ты прекрасно знаешь, что в школу вам разрешают повязывать только синие ленточки.
– Но, мамуля, ведь сегодня мой…
– …день рождения, – вздохнула Клара. – Я помню.
Она свернула на боковую аллею, ведущую к школе, и остановила машину. Высаженные по обеим сторонам примулы были покрыты легким налетом инея. И, хотя у входа в здание, в отсеках, предназначенных для учителей, виднелось несколько припаркованных машин, школа выглядела заброшенной и пустынной. Клара посмотрела на часы. Восемь двадцать пять. Она успевает в суд к девяти часам, даже если проводит Пиппу до площадки.
Клара расстегнула ремень и открыла дверцу.
– Ты можешь заехать внутрь, – сказала ей Пиппа. – Все заезжают.
Но Клара, оставив свою дверцу открытой, решительно подняла руку:
– Правила придуманы для твоей же безопасности, Пиппа. Если все, кто попало, будут заезжать на территорию школы, здесь начнется хаос.
Они медленно пошли по аллее. Пиппа остановилась и с удовольствием стукнула каблуком по луже, ломая тонкую корку льда.
– Все равно здесь никого еще нет.
– А вот и есть.
Пиппа повернула голову и посмотрела на дорогу. Только несколько местных машин да старенький фургон, который, пыхтя и фыркая, выбрасывал в морозный воздух облачка синего дыма.
– Кто? – спросила она.
– Ты. – Клара улыбнулась и поцеловала ее в лоб. – Никуда не уходи с площадки, слышишь? – предупредила она. – И не вздумай спрятаться где-нибудь у заднего входа. – Она протянула Пиппе ее сумку. – О, и желаю тебе хорошего дня. – Она нажала на один из многочисленных значков на лацкане Пиппы, и тот заиграл «С днем рожденья тебя».
Пиппа весело рассмеялась и, открыв ворота, ступила на безопасную территорию детской площадки. У Клары защемило сердце. Ни одного охранника! Куда, интересно, они все подевались?!
Сворачивая в аллею, Клара услышала, как жалобно заскрипели школьные ворота, но она уже мысленно репетировала свою речь в зале суда, и этот звук едва отпечатался в ее мозгу. В двух шагах от ее машины стоял фургон. Задние дверцы были открыты, и водитель, как ей показалось, деловито копался в салоне.
Клара потянулась к ручке дверцы. В эту самую минуту человек поднял голову и заглянул ей в глаза. Она отпрянула: его лицо закрывала красная лыжная маска. Дыхание вылетало изо рта неровными белыми клубами пара, будто он бежал и запыхался. Клара расслабилась, слегка улыбнулась и отвернулась, смутившись от собственной пугливости.
Человек двигался быстро. Он схватил ее сзади, вцепившись левой рукой ей в плечо, а правой закрыв лицо. Клара отчаянно боролась, пыталась закричать, но он чем-то заклеил ей рот, а большим и указательным пальцами зажал ей нос. Она пыталась освободить руки, но тщетно. В глазах у нее потемнело, и она поняла, что теряет сознание.
Донесшийся откуда-то пронзительный крик заставил незнакомца на мгновение ослабить хватку. Клара набрала через нос полные легкие воздуха и энергично заработала челюстями, губами и языком, пытаясь избавиться от удушающего прикосновения клейкой ленты. Лента натянулась, но не поддалась.
Человек снова крепко схватил ее, и Клара с ужасом увидела, что на дорогу выбежала Пиппа. Клара замотала головой, пытаясь убедить дочь вернуться, но та все приближалась, приближалась, а незнакомец тащил Клару к фургону.
Собравшись с силами, Клара изо всех сил двинула его ногой и услышала, как он застонал и выругался, а затем ударил ее о дверцу фургона с такой силой, что у нее перехватило дыхание. Клара упала на колени, а он, вывернув ее руки назад, чем-то крепко связал кисти, а затем бросил ее в салон и захлопнул дверцы.
Клара принялась обеими ногами колотить по дверцам. Она слышала, как снаружи кричит Пиппа, отчаянно пытаясь отвлечь его. Господи милосердный, только не Пиппа! Только не забирай ее!
Глава четвертая
Яркие лучи солнца отражались в лужах, подернутых слоем подтаявшего льда. Инспектор Стив Лоусон прошагал пятьдесят ярдов от жилого квартала в конце дороги к сине-белой полицейской ленте, которой дежурный офицер полиции, прибывший по вызову, оградил место преступления.
В кустах возмущенно галдели малиновки. Их громкий многоголосый хор странно контрастировал со сверкающими полицейскими огнями и непрерывным попискиванием и потрескиванием раций.
Когда Лоусон нагнулся, чтобы пролезть под ленту, к нему повернулась женщина-констебль, вскинув в предупреждающем жесте руку, но сразу опустила, увидев его полицейское удостоверение.
– Расследование координирует детектив-сержант Бартон, сэр, – доложила она, отступая в сторону.
Приземистый, начинающий лысеть человек, о чем-то беседовавший с обряженным в белый комбинезон экспертом, поднял глаза и приветственно кивнул. Бросив эксперту еще несколько слов, он не спеша подошел к Лоусону.
– Как славно снова работать вместе, босс, – сказал он, пожимая протянутую руку.
– Фил! Господи! Сколько лет мы не виделись?
– Четыре года, что-то вроде того.
Лоусона несколько лет назад перевели служить в отдел уголовного розыска городка Кру, в то время как Бартон оставался в Честере.
– Куда, черт возьми, подевались твои волосы?
– Это все отцовство. – Бартон ухмыльнулся и провел ладонью по остаткам коротко остриженных волос.
– Неужели ты стал папашей?
Улыбка сержанта стала еще шире.
– Ага. Парень. Вот-вот исполнится полтора года.
– Ну что ж, мои поздравления! – Стив по-настоящему обрадовался: в пору их совместной работы жена Фила проходила нескончаемое лечение от бесплодия.
Они бок о бок зашагали к месту преступления, где уже копались криминалисты.
– Признавайся, в чем заключается секрет твоей вечной молодости? – спросил Бартон. – Прячешь на чердаке непристойные картинки?
Лоусон расхохотался.
– Скорее просто немного похудел, – парировал он.
– Нет, что-то еще изменилось… – Бартон прищурился, внимательно оглядел инспектора и прищелкнул пальцами. – А, ты наконец-то избавился от этой плесени на подбородке!
– Преждевременная седина – неприятная штука. А белая как снег борода неприятна вдвойне.
– Согласен, но почему «преждевременная»? – с лукавой улыбкой спросил Бартон.
– Отрадно видеть, что вы по-прежнему ни в грош не ставите субординацию, сержант. – Они ступили на узкую подъездную аллею, ведущую к школе, и Лоусон окинул взглядом место преступления. – Итак, что мы имеем?
Бартон моментально посерьезнел:
– Дочь видела, как ее тащили. Ублюдок сбил девочку с ног, когда она пыталась помочь матери освободиться.
– С девочкой все в порядке?
– Если не считать того, что она сильно напугана.
Они наблюдали за тем, как группа экспертов, похожих в своих комбинезонах на гигантских белых личинок, встав на четвереньки и образовав полукруг, медленно продвигается к БМВ, припаркованному в начале школьной аллеи.
– Кто она, похищенная? Нам это известно?
– Клара Паскаль.
Их глаза встретились. Лоусон тихонько присвистнул:
– Вот черт!..
– Слушания по делу Касаветтеса должны были начаться на этой неделе, верно? – спросил Бартон.
– В пятницу. Пришлось отложить разбирательство из-за попыток запугать свидетелей.
Оба замолчали, размышляя над тем, что же в действительности кроется за похищением. Перед машиной на асфальте валялась черная туфля на каблуке. Один из экспертов затянутой в перчатку рукой подобрал ее и осторожно опустил в пластиковый пакет, предназначенный для вещественных доказательств.
– Эксперты собирают образцы тканей, пыли, следы шин, отпечатки ног, но эта чертова оттепель спутала нам все карты, – пожаловался Бартон.
К ним подошел человек в белом комбинезоне.
– Нам необходимо взять образцы волокон с одежды девочки, и как можно быстрее, – сказал он, понизив голос.
Сгрудившиеся за лентой зеваки – в основном родители школьников – с любопытством вытянули шеи в надежде не пропустить ни единого слова.
Лоусон внимательно посмотрел в сторону школы. Колокол на церковной башне за игровой площадкой пробил десять часов.
– Я сделаю все, что в моих силах, – пообещал он.
– Еще час или два, и любые волокна, которые могли попасть на ее одежду во время контакта с похитителем, будут для нас потеряны.
– Интересы ребенка превыше всего, – сказал Лоусон.
Эксперт, очевидно, ожидал подобного ответа, поскольку кивнул и все тем же тихим размеренным тоном не без едкости осведомился:
– Однако, инспектор, беспокоясь об интересах дочери, вы случайно не забываете о матери, а?
Лоусон обернулся и посмотрел на криминалиста. Надо признать, в его словах имелось рациональное зерно.
– Что у вас есть сейчас? Удалось что-нибудь собрать? – спросил Лоусон устало.
– У нас столько волокон, что хватило бы на целый шерстяной свитер, но, поскольку сотни людей ежедневно проходят по этому маршруту, не уверен, что от них будет какая-то польза. Образцы волокон с одежды девочки были бы для нас самой удачной находкой.
Лоусон вздохнул:
– Хорошо, я поговорю с ее отцом. Он еще не приехал?
– Он в пути, – ответил Бартон.
– И образцы волокон из-под ногтей, – извиняющимся тоном напомнил эксперт.
Бартон пояснил:
– Между ними произошла короткая схватка.
– Если бы нам еще удалось взять образец ее кожи…
Лоусон бросил на Бартона вопросительный взгляд. Тот неуверенно покачал головой:
– Я бы не стал на это ставить, босс. Девочка пережила шок, когда мать увозили…
– Сначала я взгляну, как она сейчас, а потом решим. Что насчет свидетелей?
– Пока ничего. Полицейские стучат во все двери, но большинство местных жителей к половине восьмого уже уходят на работу.
Лоусон в последний раз окинул взглядом прилегающую к школе территорию. На ней стояло несколько домов, расположенных на значительном расстоянии друг от друга. Из окон двух ближайших домов наверняка был виден тот конец школьной аллеи, где миссис Паскаль оставила свою машину. Чуть подальше низкая стена из песчаника окаймляла большой запущенный сад со старыми плодовыми деревьями и гараж рядом с домом – никаких окон, через которые любопытный сосед мог бы проследить за тем, что творится возле школы.
Окинув взглядом дорогу, Лоусон увидел помятый «рено».
– Этот тоже обработали?
– Только что языком не вылизали, – отозвался Бартон. – Сфотографировали, сняли образцы; ребята даже подобрали осколки заднего габаритного фонаря.
Лоусон хмыкнул:
– Вы тут, гляжу, неплохо потрудились. Спасибо, Фил. Дай мне знать, когда приедет мистер Паскаль.
Бартон посмотрел через его плечо:
– По-моему, это как раз он.
К полицейским широким стремительным шагом приближался в окружении двух констеблей человек гигантского роста и внушительного сложения. Констебли выглядели рядом с ним настоящими карликами. Видно было, однако, что этот великан с трудом сохраняет самообладание.
– Ну и здоровенный же сукин сын! – выдохнул Бартон.
Один из офицеров приподнял ленту, и гиганту пришлось согнуться пополам, чтобы подлезть под нее, при этом полы его серого пальто проехались по асфальту.
– Вы здесь главный? – спросил он у Лоусона, не дожидаясь церемонии представления. Он был очень бледен, в уголках его рта вздулись бугры мускулов.
– Мистер Паскаль? – осведомился Лоусон.
Тот нетерпеливо кивнул:
– Где она? Где моя дочь?
Паскаль сделал шаг по направлению к школьной аллее, но Лоусон сдерживающим жестом положил руку ему на предплечье.
– Сначала я хотел бы задать вам несколько вопросов, мистер Паскаль. Я инспектор уголовной полиции Лоусон.
Хьюго смотрел на него несколько секунд непонимающим взглядом. Затем, придя в себя, произнес:
– Это может подождать. Пиппа…
– Она в надежных руках, – бесстрастно, но неумолимо ответил Лоусон. – Возможно, вы владеете жизненно важной для расследования информацией, сэр. Ваша дочь, увидев вас, вновь почувствует и переживет отголоски утреннего потрясения, вы будете заняты ею, а это означает, что мы не сумеем никуда продвинуться… – А как насчет твоей жены, Паскаль? Ты вообще-то собираешься спросить, что случилось с твоей женой?
Хьюго некоторое время колебался, будто, собираясь возразить, подбирал в уме подходящие аргументы, потом его лицо как-то съежилось, а плечи обмякли.
– Ну хорошо, – нехотя сказал он. – Где?
Допрос провели в школьной библиотеке, в окружении тележек, нагруженных романами в мягких обложках, полок с пожелтевшими энциклопедиями и многочисленных постеров с физиономией Гарри Поттера.
Хьюго неловко пристроился на пластиковом стульчике, явно рассчитанном на особь ниже его раза в два, и отвечал на вопросы инспектора рассеянно и несвязно.
– Взволнована? – переспросил он с некоторым даже недоумением. – Чем Клара могла быть взволнована?
Лоусон вопросительно поднял плечи:
– Ну, например, одним из своих дел?
– Нет. Она боялась, что ей сегодня утром придется ждать в зале суда, и, кроме того…
Сейчас он заговорит о деле Касаветтеса, решил Лоусон.
– …сегодня день рождения, знаете ли.
– Миссис Паскаль? – поинтересовался сбитый с толку инспектор.
– Миз – ей нравится, когда к ней так обращаются, – автоматически поправил Хьюго. – Нет, нет, не Клары, Пиппы. Сегодня ее день рождения. Вот она действительно была взволнована.
Лоусон предпринял еще одну попытку:
– Может, в последние дни вы или ваша супруга заметили что-нибудь необычное? Незнакомые машины, припаркованные у вашего дома? Странные телефонные звонки, письма…
– Я все переживаю из-за того, что ее праздник сорвался, – продолжал Хьюго, не слушая. – Девочка так его ждала.
Бартон и Лоусон обменялись многозначительными взглядами.
– Сомневаюсь, что ваша дочь захотела бы сегодня праздновать…
– Нет, конечно нет. Она ужасно расстроена. Да это и понятно. – Он с тревогой заглянул в лица полицейским. – Думаете, мне следует все отменить?
Лоусон оставил Паскаля наедине с Бартоном и вернулся к регистрационной стойке. В это же время туда подошел маленький мальчик, сжимая в кулачке записку от учительницы. Когда Лоусон попросил разрешения увидеть Пиппу, он изумленно вытаращил на инспектора глаза. Удаляясь по коридору в сторону указанного кабинета, Лоусон услышал, как мальчик тоненьким голоском спросил у секретарши:
– Этот дядя заберет ее в тюрьму?
Кабинет директрисы был обставлен очень просто: письменный стол с деревянным креслом за ним, два разномастных мягких креслица – для посетителей, надо полагать, в углу едва помещался металлический книжный стеллаж, битком набитый папками и коробками с документами. На окне висели жалюзи, слегка приподнятые, а само окно выходило на игровую площадку.
Директриса сидела, наклонившись к Пиппе, и о чем-то вполголоса беседовала с девочкой. На столе стоял открытый ноутбук, рядом с ним – груда писем. Поздоровавшись с Лоусоном, директриса спросила, должна ли она уйти.
Он настоял на том, чтобы она осталась, и переключил внимание на две фигуры, застывшие в креслах. В полной женщине с добродушным лицом, сидевшей напротив Пиппы, Лоусон узнал Сару Кормиш, констебля из службы охраны прав ребенка. Она встала, освободив ему свое место.
Пиппа Паскаль оказалась похожа на отца как две капли воды. Разумеется, детское личико было более мягко очерчено, на лбу лежала аккуратная челочка, но молочно-белая кожа, блестящие черные волосы и проницательные голубые глаза – точь-в-точь как у Хьюго. На вид девочка казалась спокойной, однако ее руки беспрестанно комкали и мяли бумажную салфетку.
– Пиппа? – обратился к ней Лоусон. – Ты ведь Пиппа, не так ли?
Она смело подняла подбородок и шепотом ответила:
– Да.
– Я – инспектор Лоусон.
Он протянул девочке руку. Пиппа растерянно уставилась на нее, но затем вежливо пожала. Ее ладошка была холодной как лед.
– Ну, как ты себя чувствуешь? – спросил Лоусон.
– Спина немного болит. И горло.
Пиппа сглотнула, и Лоусон догадался, что она разговаривает шепотом не вследствие застенчивости, – девочка сорвала голос, когда похитили ее мать.
– А что, мой папа еще не приехал?
– Очень скоро ты сможешь его увидеть. – Лоусон осторожно сел рядом с Пиппой, боясь ненароком испугать ее. – Как считаешь, ты сумеешь рассказать Саре обо всем, что случилось утром? – спросил он, улыбнувшись над головой девочки констеблю, которая уже заняла свой пост рядом с креслом Пиппы.
Пиппа неловко поерзала на стуле, взглянула на Сару, опустила взгляд на руки, нахмурилась и прикусила нижнюю губу. Молчание нарушила Сара:
– Только в том случае, если чувствуешь, что ты к этому готова, милая моя. Но нам бы очень помогло, если бы ты попыталась.
Пиппа нахмурилась еще сильней и, прежде чем ответить, тяжело сглотнула:
– А папа поедет со мной?
– Конечно, – ответил Лоусон не задумываясь. – Папа обязательно с тобой поедет.
Девочка в замешательстве уставилась на него.
– У нас есть специальный кабинет, – пояснила Сара. – Очень уютный. Я тебе там все покажу, если хочешь.
– А когда мы поедем?
– Когда ты будешь в состоянии снять школьную форму, – сказал Лоусон.
Пиппа, встревожившись, метнула в сторону Сары вопросительный взгляд.
– Тебе ведь не захочется разгуливать по городу в школьной форме в свой день рождения, правда? – спросила она. – И потом, ты слегка запачкалась, когда упала…
Пиппа смущенно потерла черное пятно на своем белом носке.
– Спасибо, Пиппа, – сказал Лоусон, осторожно беря ее руку в свои ладони. – Ты вела себя очень храбро. – Он поднялся, собираясь выйти из кабинета.
– Вы ведь найдете маму, правда? – спросила девочка, и ее глаза вдруг наполнились слезами.
– О да. Мы обязательно ее найдем, – ответил Лоусон с большей уверенностью, чем он на самом деле чувствовал.
– А вы знаете, кто ее увез?
Она умоляюще взглянула на Лоусона. Тот сделал глубокий вдох:
– Нет.
Пиппа снова прикусила губу:
– А вы знаете, где она?
Никогда не обманывай ребенка, чтобы не увязнуть в болоте. Он посмотрел ей прямо в глаза.
– Нет, – ответил он. – Но мы обязательно ее найдем.
Девочка отвернулась и посмотрела в окно на опустевшую игровую площадку, проследив взглядом за трясогузкой, которая в поисках корма то прыгала, то вдруг начинала метаться в стороны и стучать клювом в асфальт.
– Я предложила маме заехать на территорию, – тихо проговорила она, и в уголке ее глаза блеснула слеза. – Но она отказалась.
Перед тем как уехать, Лоусон заглянул в библиотеку. Паскаль сидел на том же нелепом стульчике, подавшись всем корпусом вперед, зажав ладони между колен. Лоусон бросил вопросительный взгляд на Бартона, и тот помотал головой – за время отсутствия инспектора Паскаль не предоставил им никакой стоящей информации.
– Было бы желательно, чтобы Пиппа ответила на несколько вопросов нашего сотрудника из службы охраны прав ребенка, – сказал инспектор.
Паскаль поднял глаза, охваченный внезапным порывом защитить дочь:
– Но я не хочу, чтобы ее увозили в полицейский участок!
– Ну что вы, не тревожьтесь! У них есть специальный кабинет для допросов несовершеннолетних.
Хьюго рассеянно пробормотал вслед за ним:
– Несовершеннолетних…
– Но сначала нам потребуется ее одежда.
Хьюго вскочил, опрокинув стул:
– Что? Что вы такое говорите?
Лоусон осознал свою ошибку и протянул руки, спеша успокоить его:
– Нет, нет, ничего страшного не случилось!
– Что он с ней сделал? – Хьюго покачнулся, лицо его побагровело. Вспышка отцовской ярости в этих тесных стенах производила угрожающее впечатление.
– Ничего, – твердо сказал Лоусон. – Ваша дочь не пострадала. – Он помолчал, давая Хьюго возможность осознать эти слова. – Но она могла хотя бы непродолжительное время находиться в контакте с похитителем, а значит, на ее одежде мы найдем следы, необходимые как улики.
Хьюго резко повернулся и, наткнувшись на одну из тележек с книжками, вцепился в нее так, будто нуждался в опоре, чтобы удержаться на ногах:
– Я решил, вы хотели сказать, что…
– Нет… Ваша дочь стала свидетелем похищения. Она пыталась остановить этого человека. – Хьюго напрягся, и Лоусон поспешно добавил: – Извините, я понимаю, вы сейчас очень подавлены, сэр…
Тот издал короткий невеселый смешок.
– «Подавлен», – горько повторил он. – Слово «подавлен» даже отдаленного отношения не имеет к тому, что я сейчас ощущаю.
Лоусон сочувствовал парню, но у него была своя работа, и чем быстрее они будут продвигаться, тем выше вероятность того, что Клара вернется домой в целости и сохранности.
– С вашего разрешения, мистер Паскаль, мы поставим прослушивающее устройство на ваш домашний телефон.
– Конечно, – с запинкой выговорил Хьюго. – Все что угодно… Лишь бы только она вернулась домой невредимой!..
Ну наконец-то! Муж проявляет хоть какое-то беспокойство о жене!
– Возле дома вас будет ожидать наш техник. Сержант Бартон проводит вас и заберет одежду девочки. – Лоусон не торопился, оттягивая следующий вопрос. – И пока эксперты здесь… Может, попросите у дочери разрешения взять пробы… из-под ногтей.
Молочная кожа Паскаля стала белой как мел.
– Мне очень жаль, сэр, но по-другому тут выразиться невозможно.
Однако столь же невозможно отцу представлять, как его девятилетняя дочь борется с человеком, похитившим его жену, подумал Лоусон. Хьюго отпустил тележку и, слегка покачнувшись, сделал неуверенный шаг по направлению к двери. Взявшись за ручку, он сухо произнес:
– Так давайте поскорее с этим покончим, инспектор.
Глава пятая
Клара изо всех сил стучала ногой в уцелевшей туфле в дверцы, в пол, в стены фургона, стараясь производить как можно больше шума. Ее похититель гнал как сумасшедший; пронесшись по одной из боковых улиц в сторону Т-образной развязки, он свернул на основную магистраль, затем, вскарабкавшись на холм, повернул направо, в сторону пригорода, на шоссе А483, ведущее к Рексхэму.
Он уже не раз ездил по этому маршруту, репетируя повороты: сначала через А55, затем налево к Розетт, потом по необозначенной дороге, ведущей в Каддингтон. Дорога бежала параллельно реке Ди, но сохраняла прямизну и там, где Ди запутывается и скручивается спиралью, подобно петлям гигантского кишечника. Он ехал очень быстро, нарочно привлекая к себе внимание подальше от места своей дислокации. Позднее он незаметно проберется назад в Честер, смешавшись с потоком машин, которые наводняют магистраль А41 в час пик, и двигаясь на той же скорости, что и все остальные.
– Тише ты там! – крикнул он. Не к добру она расшумелась. Не дай бог, привлечет к ним излишнее внимание. Да, он хотел, чтобы его заметили, но ему было вовсе ни к чему, чтобы за ним увязались полицейские. Зачем подвергать себя ненужному риску? А вдруг остановят! – А ну быстро прекрати этот чертов шум!
Через несколько сотен ярдов он свернул на обочину, выключил мотор и забрался в салон фургона.
Клара замерла. Мимо проносились грузовики и легковые машины, но она слышала только звук своего дыхания, едва уловимый и прерывистый; она чувствовала, что задыхается. Похититель нагнулся над ней. Его лицо по-прежнему было скрыто под лыжной маской, а в глазах сверкала такая злоба, что она решила: сейчас он ее убьет, прямо здесь, не сходя с этого места.
Она не двигалась, выжидая, пока он подберется поближе… еще ближе… Резко выбросила ногу и ударила что было силы. Похититель издал нечленораздельный звук и отшатнулся. Клара поползла на коленях к дверце. Дверца не была заперта – ей будет достаточно только…
Он схватил ее за ворот пальто и отшвырнул назад. Клара с грохотом свалилась на пол. Если до этого ей показалось, что он разозлен, то теперь в его глазах поистине горело адское пламя. Решительность разом покинула Клару. Все, о чем она сейчас мечтала, – это прожить еще несколько минут.
Он постоял над ней, успокаивая дыхание, затем сунул руку в карман куртки. Синяя, на подкладке, с красным кантом спереди, мысленно произнесла она, уже отчаявшись когда-нибудь рассказать полиции о своих тщательных наблюдениях. Голубые глаза, подумала она. У него голубые глаза.
Похититель рывком разорвал квадратный плоский пакетик и вытащил оттуда розовую глазную повязку. Схватил Клару за волосы и зажал ее голову между грудью и локтем. От него пахло сыростью, плесенью и еще – едва уловимо – каким-то антисептиком, смутно напомнившим Кларе детство. Прижал повязку к ее левому глазу; разорвал второй пакетик и проделал ту же процедуру с правым.
Взял ее за плечи и, пригнув лицом к полу фургона, схватил за лодыжки. Клара отчаянно боролась, но он держал крепко, и вскоре она почувствовала, что он связал ей ноги той же мягкой тканью, что и запястья.
– А теперь, – сказал он все тем же резким, срывающимся голосом, – попробуй издать хоть один звук, и я тебя прикончу. – Нарочито медленно он лег она нее, прижимаясь животом к изгибу ее спины.
Клару парализовал исходивший от него запах никотина, перекрываемый сильным запахом плесени и сырости. Она слышала собственные отчаянные крики – крики отвращения, приглушенные лентой, закрывающей ей рот, но была слишком напугана, чтобы двигаться. Его ладонь прошлась вверх по ее руке к плечу. Клара крепко зажмурилась, чувствуя, как между веками сочатся слезы, смачивая глазные повязки. Сейчас, подумала она. Вот как это начинается.
Но похититель поднял ладонь еще выше, к ее лицу, к губам. Обхватив ладонью подбородок, он большим и указательным пальцами зажал ей нос. Когда Клара поняла, что он задумал, было уже слишком поздно. Господи, как же так? Неужели последнее, что вспомнит о ней Пиппа, – это как ее мать похищает какой-то маньяк? Мысли о Пиппе вернули ей мужество, она начала биться и брыкаться, пытаясь сопротивляться ему, но он был силен, а ее силы быстро иссякали. Теперь она не видела даже смутного красноватого свечения, сочившегося прежде через подушечки на глазах. «Сейчас потеряю сознание», – мелькнуло в голове, и свет померк окончательно.
Похититель медленно поднес к лицу руку и стянул маску: теперь в ней не было необходимости. На него навалилась внезапная усталость, а ведь это только начало. Он заключил с Кларой Паскаль соглашение и должен довести дело до конца, по крайней мере выполнить все, что запланировал.
Он осторожно толкнул ее носком ботинка в живот, будто хотел проверить его ничем не защищенную впадину. Клара Паскаль больше не доставит ему неприятностей.
Глава шестая
Отец и дочь поднимались по ступеням в дом. Пиппа крепко прижималась к отцу. Бартон увидел, как Паскаль наклонился, поворачивая ключ в замке, и одобрительно сжал ей плечо. Когда он отключил сигнализацию, Сара направилась к ступеням, ведущим на второй этаж, с явным нетерпением предвкушая знакомство с коллекцией фарфоровых поросят Пиппы.
Бартон открыл было рот, но Паскаль нетерпеливым жестом дал ему знак молчать и провел по паркету в комнату, расположенную налево по коридору.
– Простите, – сказал он, затворяя за ними дверь. – Я бы не хотел, чтобы моя дочь все это услышала.
Бартон кивнул.
– Мистер Паскаль, – начал он без всяких предисловий, – вы заметили там, возле дома, фургон муниципальной службы по ремонту водостоков?
Хьюго кивнул.
– Это один из наших. Под завязку набит электроникой.
Хьюго подошел к окну и выглянул на улицу. Человек в синем рабочем комбинезоне, сунув руки в карманы и слегка ссутулившись, наблюдал, как двое других, одетых в точно такие же комбинезоны, что-то сосредоточенно копают на обочине дороги.
– Этот фургон останется здесь, – продолжал Бартон. – Существует всего несколько способов, используемых похитителями для контакта. – Он быстро перечислил эти способы, загибая пальцы одной руки: – Телефонная связь – сотовая или наземная, почта – курьерская или обычная. – Следуя инструкциям инспектора Лоусона, он умышленно не упомянул о возможности прямого контакта.
– Я редко пользуюсь мобильником, – сообщил ему Хьюго. – Все время забываю его зарядить.
– Хорошо. Это все упрощает. – Бартон старался сохранять спокойный, выдержанный тон. Он хотел, чтобы Паскаль хорошенько запомнил все, о чем ему говорят. Ему также хотелось пробудить Хьюго от апатии, заставить его думать. – Сейчас, пока мы тут беседуем, техники устанавливают на ваш телефон прослушивающее устройство. Приблизительно через десять минут вам позвонят – просто проверить, как работает аппаратура, – так что прошу вас не волноваться.
Хьюго так посмотрел на стоявший на старинном столике с витыми ножками телефон, будто обнаружил в доме какое-то маленькое злобное животное. Он сунул руки в карманы пальто и содрогнулся:
– Этого не должно было случиться.
Бартон напрягся. Интересно, что бы значило подобное заявление? Он нарочно выдержал паузу, но Хьюго молчал, решительно уставившись в пол.
– Сэр? – окликнул Бартон самым что ни на есть нейтральным тоном.
В ответ – тишина. Бартон переступил с ноги на ногу и тихонько кашлянул, желая привлечь внимание Хьюго. Глубокая морщина перерезала лоб большого человека. Бартон мигнул:
– Вы сказали, что этого не должно было случиться…
Хьюго вздрогнул, будто бы осознав, что произнес вслух то, чего произносить не следовало. На лице отразилось смятение, однако он заставил себя объяснить:
– Понимаете… День начался как обычно, ну разве что Клара собиралась вернуться домой пораньше: хотела успеть на праздник… – Он покачал головой.
– Если вы чувствуете потребность поделиться какой-то информацией… – Бартон намеренно не закончил фразу.
Хьюго тупо уставился на него:
– Какой, например?
Бартон промолчал, только пристально посмотрел на него. Хьюго прерывисто вздохнул:
– Поверьте, мне бы очень хотелось быть полезным…
– Что ж, – сказал Бартон. – Если вы о чем-нибудь вспомните…
– Да-да, конечно. Я вам сразу же позвоню.
– Отлично. А теперь на случай, если вы запамятовали весь наш разговор, позвольте напомнить: основная наша задача – вернуть вашу жену домой целой и невредимой. Не предпринимайте ничего, что могло бы этому помешать.
– Вы и в самом деле думаете, что я мог об этом забыть? – сердито спросил Хьюго, посмотрев прямо в лицо сержанту.
– Вы сейчас растеряны, – пояснил Бартон, не смутившись этой очередной яростной вспышкой. – И напуганы. Вам хочется выместить гнев на чем-нибудь или на ком-нибудь. В подобных ситуациях все мы иногда совершаем поступки, о которых впоследствии горько сожалеем. – Он заметил в глазах Хьюго огонек понимания, не упустил и легкую судорогу стыда у него на лице. – Если вам позвонят, не волнуйтесь. Мы будем слушать. Постарайтесь как можно дольше удерживать похитителя на связи. Попросите позвать к телефону вашу жену. Попросите его доказать, что она жива.
Хьюго отвернулся и медленно направился к окну. Бартон изучил комнату, давая Хьюго время прийти в себя. Два длинных бледно-зеленых дивана стояли под идеально прямым углом. Одну стену украшало несколько акварельных абстракций, насыщенных и живых, – четыре рисунка явно представляли собой единую серию. Книжные полки были встроены в ниши другой стены, а посередине ее гордо красовался сверкающий мрамором камин с аккуратно уложенными дровами. Подходи и зажигай.
Хьюго провел пальцами по волосам. Руки у него дрожали, спина и шея напряглись.
– Вы совершенно свободны в своих действиях, мистер Паскаль, – сказал Бартон. – Поступайте так, как находите нужным.
Хьюго метнул в его сторону уничижительный взгляд.
Он думает, что я его обманываю, решил про себя Бартон, он мне не верит.
– Миссис Паскаль должна вернуться домой целой и невредимой – вот результат, которого мы добиваемся, – повторил он.
– Что ж, будем надеяться, что вы добьетесь вашего «результата», сержант, – едко процедил Хьюго.
Бартон увидел, как за его спиной группа наблюдения натягивает на улице холщовый тент.
– Есть ли у вас…
Дверь распахнулась, прервав его на полуслове, Бартон как раз собирался попросить фотографию Клары Паскаль. На пороге стояла Пиппа в черных, низко сидящих на бедрах брюках в обтяжку и коротеньком шерстяном топе ярко-зеленого цвета. У нее был растерянный вид.
– Зачем им понадобилась моя одежда? – В ее голосе звенела паника, лицо побледнело как полотно.
Хьюго Паскаль присел рядом с дочерью на корточки:
– Они считают… – И растерянно замолчал, не находя подходящих слов.
– Мы ищем улики с помощью микроскопа, – вмешался Бартон. Он разом понял: сама мысль о том, что одежда девятилетней девочки понадобилась полицейским экспертам для поисков волокон, волос, частичек кожи похитителя его жены, кажется мистеру Паскалю невыносимой.
– Но я ничего плохого не сделала, – запротестовала Пиппа.
– Нет, дорогая, конечно нет! – Хьюго порывисто прижал ее к себе. – Одежда нужна для того, чтобы ученые дяди смогли найти… улики, – выговорил он, ухватившись за слово Бартона. – Тогда они отыщут нашу мамулю.
Пиппа высвободилась из объятий отца и серьезно заглянула ему в лицо:
– А моя вторая школьная юбка грязная, – с вызовом сказала она. – Что я надену завтра?
Улыбка Хьюго скорее походила на гримасу отчаяния.
– Мы потом что-нибудь придумаем.
Девочка упрямо нахмурилась. Она не желала оставлять важные вопросы «на потом».
Хьюго вздохнул, и все его массивное тело содрогнулось.
– Завтра ты можешь понадобиться мне здесь, – сказал он наконец. – И если ты решишь все равно пойти в школу, мы с тобой попробуем вместе разобраться, как работает стиральная машина, хорошо?
Некоторое время девочка обдумывала это предложение, затем, не до конца убежденная, кивнула:
– Ладно.
Пиппа ушла, однако Хьюго продолжал сидеть на корточках, будто ему было трудно заставить себя встать. Неохотно поднявшись, он отошел к книжным полкам в дальний конец комнаты.
– Вы, кажется, об этом хотели попросить? – Хьюго протянул Бартону фотографию в рамке.
У Клары Паскаль было симпатичное, овальной формы лицо, обрамленное непослушной массой темно-каштановых кудрей.
– Какой удивительный цвет лица! – восхитился Бартон.
– Летом ей приходится носить шляпу, иначе она вся покроется веснушками. – Хьюго запнулся, смутившись прозвучавшей в его голосе интимности.
Бартон снова посмотрел на фотографию. У Клары было открытое дружелюбное лицо, выражение лица женщины, которая редко сердится и любит хорошую шутку.
– Как вы думаете, как она себя поведет, мистер Паскаль? – спросил сержант. – Я имею в виду – она будет бороться?
Хьюго забрал у него фотографию и впился в нее взглядом, демонстративно избегая смотреть на пакет с одеждой, лежавший на диване.
– Она будет с ним разговаривать, – уверенно заявил он. – Попытается заставить его встать на ее точку зрения. Спор, полемика – это для нее игра, предлог, чтобы продемонстрировать свои ораторские способности… – Он замолчал на полуслове. – Нет, это прозвучало так, будто я ее критикую. Я совсем не это хотел сказать. Я хотел сказать, что Клару не так-то легко запугать. Но и назвать ее бесчувственной тоже нельзя, – поспешно добавил он. И опять оборвал себя, следя за выражением лица Бартона. – Я пытаюсь нарисовать как можно более четкую картину. – Тон Хьюго сделался воинственным, будто он в чем-то оправдывался. Он пожал плечами, затем выдавил невеселую улыбку. – Боюсь, я несправедлив к ней. Видите ли, я пытаюсь сказать вам следующее: если Клара почувствует, что ей удается уговорить похитителя отпустить ее, она это сделает.
Если у нее получится, подумал Бартон. Если он согласится ее отпустить.
Какая она тяжелая! Впрочем, чему тут удивляться? Ему ведь знакомо выражение «мертвый груз», и у него даже была возможность убедиться в его точности. Он поставил фургон на обочине дороги, собираясь внести Клару в дом на руках – так, как это проделывают в мелодрамах: ее голова покоится на изгибе его локтя, обнажая трогательную уязвимость молочно-белого горла. Да только вот нести женщину совсем не так просто, как хотят показать киношники.
Ее тело согнуто, она не будет ровно лежать на его руках, к тому же она слишком тяжела. Он выходит из фургона на мшистую дорогу. Вокруг никого, эта дорога заброшена, как он и рассчитывал, когда выбирал дом с максимальными предосторожностями.
Похититель хватает Клару за лодыжки и вытаскивает из фургона. В борьбе ее волосы растрепались, они шлейфом волочатся за ней, собирая с пола частички пыли и грязи. Достигнув кромки борта, ее ноги падают. Он заглядывает ей в лицо. Возле носа появился коричневатый кровоподтек. Через некоторое время он потемнеет, нальется, станет синевато-лиловым.
Его вдруг захлестывает волна ненависти – черная, отвратительная, необъяснимая. Он вцепляется в лацканы ее пальто и тянет к себе. Голова женщины откидывается назад с внятным стуком. С минуту он стоит в нерешительности. Едва различимое биение пульса на сонной артерии сводит его с ума, нужно совсем немного, чтобы завершить работу.
Но ведь он не за этим ее сюда привез. Не сейчас. Многое нужно закончить.
Он еще некоторое время пристально смотрит ей в лицо. С глазами и ртом, скрытыми под клейкой лентой, оно выглядит пустым и бессмысленным. Похититель подносит ладонь поближе, так близко, что ощущает едва различимое тепло Клариного дыхания, прерывистыми толчками вырывающегося из ноздрей.
Однако его останавливает вовсе не жалость. И не сострадание. Клара Паскаль не достойна ни того, ни другого. Он и так потратил немало усилий, чтобы привезти ее сюда, в эти камыши; так пускай она за все заплатит – и побольше. Он не убил ее только по одной причине: она не заслуживает безмятежной смерти. Пусть сначала все узнает.
Глава седьмая
С десяти часов утра на втором этаже Музея полиции, примыкавшего непосредственно к полицейскому участку на Дива-стрит, работали электрики: тянули кабель, ставили розетки. Расположенное над музеем помещение отдали в распоряжение Лоусона и его команды, состоящей из восьми человек. Сейчас эти счастливцы в поте лица волочили сюда свои собственные столы и стулья из грузового фургона, припаркованного у старого здания отделения полиции. Лоусон встретил на лестнице довольно хрупкую на вид женщину-констебля. Она тащила диапроектор и в ответ на предложение инспектора помочь ей только рассмеялась.
Персональные компьютеры, телефоны, факс следовали в торжественной процессии. Картотечные ящики и другие тяжелые предметы предоставили заботам профессиональных грузчиков.
Приехавший Бартон застал такую картину: два столяра вносили большую белую доску через боковую дверь, ведущую к музею.
– Куда ставить, босс? – спросил старший.
– Тащите на второй этаж, – ответил Лоусон, направляя их взмахом руки. – Идите на шум и увидите сами. – Он прижался к стене, пропуская рабочих.
Бартон подошел к инспектору, прижимая к себе целую охапку мешков с вещественными доказательствами.
– Одежда девочки? – спросил Лоусон.
Бартон кивнул. Каждый предмет одежды был сложен в отдельный мешок. Сара Кормиш тщательно свернула и сложила в мешок также лист оберточной бумаги, на котором стоял ребенок.
– Она пошла с констеблем Кормиш в кабинет для допросов, – добавил сержант.
– Хорошо. Отдай это офицеру, отвечающему за хранение вещественных доказательств, а он примет меры, чтобы криминалисты все забрали. Фотографию Клары размножили?
– Да, уже готово. – Бартон сунул руку в нагрудный карман и выудил оттуда кипу четких цветных отпечатков.
– Привлекательная женщина, – прокомментировал Лоусон и двинулся вперед.
Через несколько шагов они наткнулись на манекен, одетый как викторианский бобби. Фигура использовалась в качестве указателя: ее протянутая рука направляла посетителей к центральной экспозиции музея. Бартон вскрикнул от неожиданности, смущенно улыбнулся и спросил:
– А что, другого помещения нам не могли предложить?
Лоусон пожал плечами:
– В графстве сейчас ведется еще несколько крупных расследований. Им тоже надо где-то сидеть, верно? А мне необходимо обеспечить рабочими местами всех членов команды да еще ребят из подразделения, обслуживающего полицейскую базу данных ХОЛМС. Так что пространства не хватает катастрофически. Спасибо, что хоть эти комнаты выделили!
– В штаб-квартире ХОЛМС для нас клетушки не нашлось?
– Да они сами друг у друга на головах сидят, – пренебрежительно скривился Лоусон.
Когда в середине восьмидесятых высокие технологии пришли в Честер, компьютеров, да и сотрудников ХОЛМС было значительно меньше. Шли годы. Небольшое помещение офиса перестало соответствовать современным требованиям, и речи быть не могло о том, чтобы впихнуть туда команду Лоусона.
Бартон был вне себя от гнева.
– Можно подумать, мы в дартс собрались поиграть, а не проводить расследование! – воскликнул он.
– Мне предложили на выбор: перебираться в район Элсмир-Порт либо разместиться здесь. Базируясь в этом здании, мы недалеко от места происшествия. Начальство желает, чтобы мы каждое утро представали пред его светлые очи для проведения оперативных совещаний, а не наживали множественные язвы желудка в утренней и вечерней кутерьме на М53, добираясь в Элсмир.
Лоусон и Бартон поднялись тем временем по лестнице. Инспектор толкнул дверь пожарного выхода, ведущую в центральный коридор второго этажа. Стук молотков и шум электродрелей сделались еще громче.
– Музей не слишком активно посещается в это время года, – пояснил Лоусон. – А если общественность сделается слишком любопытной, мы его совсем прикроем.
– Они здесь надолго? – спросил Бартон, кивая в сторону рабочих и морщась от шума.
– Надеюсь, что нет, черт возьми! – с чувством ответствовал Лоусон. – Старший инспектор Макатиер должен быть здесь с минуты на минуту, и он наверняка рассчитывает, что работа у нас так и кипит. – Он провел Бартона коротким путем вдоль коридора к маленькой комнате. Ее только что удалось очистить от заплесневелого барахла, часть которого копилась там с прошлого столетия. – Комната для хранения вещественных доказательств, – кивнул он и оставил Бартона регистрировать одежду Пиппы Паскаль.
Подразделение ХОЛМС расположилось немного дальше по коридору. Лоусон заглянул в открытый дверной проем тесного кабинета. Узкие, но высокие окна впускали лишь малую толику рассеянного света, так что остальное освещение обеспечивали люминесцентные трубки. Столы офицеров, принимающих и регистрирующих информацию, стояли под прямым углом друг к другу. Остальные столы были установлены спина к спине, всего их было девять. Тихо жужжали процессоры, кто-то щелкал по клавиатуре, печатая данные опросов, полученные от вчерашнего обхода соседей. Другой член команды боролся с застрявшим в принтере листком бумаги. В комнате царили относительная тишина и спокойная деловая атмосфера, оказавшая на Лоусона успокоительное действие. На столе женщины-констебля, принимающей сообщения, уже лежала груда розовых листочков, она подняла глаза, улыбнулась и продолжила прочитывать разрозненные листы, надписывая, сортируя, раскладывая по лоткам для входящих по степени важности и срочности. Еще больше листков покоилось в пластиковых подносах, расставленных по периметру комнаты, замусоривало столы, громоздилось рядом с фотокопировальным устройством. Через неделю бумаг станет столько, что они обрушатся на головы ни в чем не повинных полицейских подобно снежной лавине.
Старший инспектор Макатиер появился в конце коридора в ту самую минуту, когда освободившийся Бартон вновь подошел к Лоусону.
Строгое лицо Макатиера отнюдь не красил второй подбородок. Человек он был суетный и из самолюбия не пользовался очками, а поскольку на протяжении долгих лет ему приходилось читать горы документов, глаза его окружала густая сетка морщин. Волосы старшего инспектора казались подозрительно темными для человека пятидесяти с лишним лет, а костюмы, которые он заказывал у Дживса и Хоукса в Честере, уже не в силах были скрыть нездоровую полноту.
Он обменялся рукопожатиями с обоими мужчинами и обратился к Лоусону:
– Стив, я хотел бы перекинуться с тобой парой слов до начала совещания.
Бартон понял намек.
– Скажу ребятам, чтоб готовились к оперативке, – сказал он, кивая в направлении продолжающегося шума. – Но для начала избавимся от гражданских.
Когда Лоусон и Макатиер вошли несколько минут спустя в комнату для совещаний, там было непривычно тихо. Рабочих не пришлось долго упрашивать уйти пораньше на обед, и восемь полицейских офицеров следственной группы чувствовали себя несколько потерянными в непривычно просторном помещении. Ряды тускловатых лампочек, вмонтированных в потолок и полуприкрытых металлическими колпаками, отбрасывали жидкие лужицы света на унылый коричневый линолеум, застилавший пол.
Гул разговоров стих. Лоусон в общих чертах обрисовал ситуацию, а Бартон раздал фотографии Клары каждому офицеру. Не было нужды говорить о причастности Клары Паскаль к делу Касаветтеса: это было самое крупное дело о наркотиках, которое когда-либо знавало графство.
– Все имеют равное право участвовать в обсуждении, – продолжал Лоусон, глядя на младших членов команды. – Может, вы считаете, что пока еще не набрались опыта? Не думайте об этом. Всегда полезно взглянуть на расследование свежим взглядом. Высказывайте любые, даже самые невероятные идеи. Пока еще не все между собой знакомы, потому представьтесь, пожалуйста, когда начнете говорить.
Слово взял Макатиер:
– У нас есть серьезная проблема, – начал он. – Мы можем держать расследование в тайне с риском выловить жертву из Ди в мешке для мусора или сделать его гласным, насторожив и напугав таким образом похитителя, – с тем же результатом. – Он вгляделся в лица детективов, будто ища ответа на вопрос, по какому пути пойти. – Подождем еще двадцать четыре часа. Если через сутки похититель не войдет в контакт, мы дадим делу огласку.
– Паскалю сообщили о тайном наблюдении за его домом, – сказал Лоусон, когда подошла его очередь выступать. – И он санкционировал прослушивание телефона. Но он не знает, что мы прослушиваем и его мобильный. – Он повернулся к Бартону и понизил голос: – Кстати, мне в помощь понадобятся еще два офицера.
Тот кивнул, уже отбирая в уме подходящие кандидатуры.
– Правильно ли я понял, босс, что Паскаль – один из подозреваемых? – поинтересовался кто-то.
Макатиер пронзил спросившего взором:
– Это расследование наверняка доставит нам массу хлопот, потому скажу так: следует исключить мистера Паскаля из числа подозреваемых, и как можно скорее. Я хочу узнать о нем больше – намного больше. Его работа, финансы, его отношения с женой и с женщиной, которая предоставила ему алиби…
– Триш Маркхэм, – вставил Бартон.
Макатиер продолжал:
– Очевидная связь – дело о наркотиках. Сегодня днем я буду говорить с офицером, возглавляющим операцию «Снежный человек», но вникать в детали – не наша задача.
– А если похищение вовсе не связано с наркотиками и его совершил некий недоброжелатель или человек, затаивший на Паскаль злобу? – Это предположение высказала та самая женщина-констебль, которая засмеялась над предложением Лоусона помочь ей поднести диапроектор. Собой она была нехороша: болезненно-бледная кожа, некрасиво выступающие высокие скулы, однако взгляд у нее был умный и цепкий. Спохватившись, женщина извинилась и представилась: – Сэл Рейнер.
– Ее домочадцы и друзья могли бы рассказать нам, были ли у нее с кем-то конфликты, – отозвался Макатиер. – Но не надо рубить с плеча. Мы не имеем никакого права что-либо от них требовать – вся информация предоставляется добровольно. Независимо от того, что они согласятся рассказать, мы скажем им спасибо. Рейнер уважительно кивнула.
– Не сочтите меня старомодным, но как насчет обычного похищения с требованием выкупа?
Лоусон всмотрелся в заднюю часть комнаты. Силуэты полицейских едва выступали из темноты.
– Встаньте, пожалуйста, – попросил он и сухо добавил: – Не стесняйтесь показаться.
– Дейв Флетчер. – Из-за процессоров и мониторов, как попало нагроможденных на столе около двери, лениво, с явным нежеланием воздвиглась массивная фигура.
– Мой опыт подсказывает, – вмешался Макатиер, – что похищения с требованием выкупа никогда не бывают обычными, как вы это назвали. – Он наклонил голову, всматриваясь в собеседника. – Однако вам, наверное, лучше знать, констебль Флетчер. – Если Макатиер и поддавался порой греху тщеславия, то уж дураком-то он не был – он раскусил Флетчера с первого взгляда.
Флетчер неловко переступил с ноги на ногу.
– Если цель похитителя – выкуп, то до тех пор, пока он не вступает в контакт, мы должны работать со свидетельскими показаниями и уликами, – добавил Лоусон.
Флетчер собирался сесть, но Лоусон окликнул его:
– Да что же вы, Флетчер! Не стесняйтесь, присоединяйтесь к нам.
Присутствующие наблюдали в молчании, как Флетчер медленно пробирается к старшим офицерам и присаживается на край стола, уже стонущего под весом коробок и аппаратуры.
– Удирая с места преступления, похититель столкнулся и повредил автомобиль «рено», – продолжал Макатиер, когда Флетчер наконец уселся. – У криминалистов есть образцы краски с машины, а у нас имеются показания свидетеля о том, что фургон преступника столкнулся еще и с серой «тойотой-лексус». Мы должны отследить «лексус»; если повезет, водитель сумеет описать похитителя или даже назвать номер фургона.
– Кто поделился этой информацией? – спросила Рейнер.
– Один из местных жителей. Он находился на втором этаже своего дома и не смог разобрать номерной знак.
– Как я понимаю, владелец «лексуса» не дал о себе знать?
Лоусон покачал головой.
– Возможно, он еще объявится. Хотя бы ради того, чтобы получить страховку, – заметила Рейнер.
– А если автомобиль был угнан? – предположил Лоусон. – Или, скажем, водитель опаздывал на деловую встречу и не захотел тратить свое драгоценное время на разговоры с полицией? Как бы то ни было, нам нужно найти этот «лексус».
Вокруг все дружно закивали.
– Ремонтные мастерские, авторемонтные рабочие, дилеры – придется обойти всех, – продолжил Лоусон. – Ребята из подразделения ХОЛМС нарыли кое-какие сведения и составили общий и индивидуальные планы действий. Можем приступать немедленно, сразу после оперативки.
Маргарет Мерфи Макатиер добавил:
– Не забудьте представлять мне отчеты о каждой стадии расследования, причем должным образом оформленные. Вопросы есть?
– Можно ли надеяться, что нам пришлют еще людей для проведения следственных мероприятий? – Это снова спросила Рейнер.
Она высказала то, что было у всех на уме. Среди присутствующих пронесся одобрительный ропот.
– При всем уважении, босс, работы много, а нас-то маловато, – добавил сержант Бартон. Подчиненные могли на него положиться: он всегда знал точно, когда им требуется поддержка.
Лоусон бросил вопросительный взгляд на Макатиера и сказал:
– Вы оба правы. Рад сообщить, что резерв нам выделили. Если мы не справимся за сутки, на завтрашнем оперативном совещании будет присутствовать еще тридцать человек.
Слова инспектора были встречены оживленным гулом.
– Что-нибудь еще?
– Немного тепла не повредило бы!
Флетчер пытался сострить, однако в его голосе прозвенела досада. На нем были серые слаксы и коричного цвета анорак поверх синего пиджака; он с вызовом застегнул «молнию», будто желая подчеркнуть свои слова.
– В одной из труб образовалась воздушная пробка, – пояснил Лоусон. – Ремонтники должны прибыть сегодня днем.
– Троекратное «ура» мистеру «почини-ка», – одними губами прошелестел Флетчер, кутаясь в анорак.
Лоусон не расслышал его язвительного замечания, но сидящим рядом офицерам это удалось – один из них, констебль из новичков, нервно улыбнулся, другие смотрели перед собой, невольно отодвигаясь подальше от бунтовщика. Лоусон вздохнул, надеясь, что появление еще трех десятков полицейских разбавит дух недовольства, исходящий от Флетчера.
Макатиер посмотрел на часы:
– Встреча с прессой состоится сегодня вечером. Брифинг назначен на семь тридцать. Журналистам – ни одного лишнего слова. Так что если у кого-то из вас есть знакомый писака в местной газетенке, забудьте его имя. На это дело налагается общее эмбарго.
– Журналистов я мог бы взять на себя, – пробурчал Флетчер, театрально вздрогнув.
Реплика вызвала дружный смех. Макатиер сделал вид, что ничего не слышал.
– Сержант Бартон распределит обязанности, – подытожил он. – На этом этапе вас ожидает много утомительных «отследить-идентифицировать-исключить», но это необходимое зло.
– Приятно, должно быть, всегда чувствовать свою пр-р-равоту, как Р-р-рейнер, – хмыкнул Флетчер, пробравшись мимо Сэл к выходу.
Рейнер обернулась, чтобы увидеть говорящего. На ее лице не отразилось ни интереса, ни тени обиды.
– А, Флетчер, – произнесла она, будто это все объясняло. Она собиралась навестить адвокатскую фирму, где работала Клара Паскаль.
Флетчер, слегка обескураженный отсутствием реакции с ее стороны, решил излить разочарование Кэт Янг, молоденькой девушке-констеблю из новичков. Они вместе ждали офицера, который должен был раздать им план действий.
– Когда я только начинал служить, буква «Д» в аббревиатуре «ДК»3
означала «детектив», от слова «раскрывать». Раньше думали люди, а не компьютеры.
Янг вспыхнула, замявшись с ответом, и ей на выручку пришла сержант Доун Тайрел. Бросив на Флетчера грозный взгляд через голову другого офицера, протянувшего руку за своим планом действий, она язвительно заметила:
– Чтобы думать, нужны мозги, а буква «Д» может также означать «дефективный».
Офицер рассмеялся. Доун жестом подозвала Янг и подала ей компьютерную распечатку.
– Знаешь, что с этим делать? – спросила она.
– Отследить, идентифицировать, исключить, – прилежно отрапортовала Янг. – Заполнить форму, внести в компьютер.
– Ну ты-то справишься, я не сомневаюсь! – Тайрел одобрительно тряхнула Сэл за плечо. – А теперь, мистер Флетчер, – сказала она, оборачиваясь с лучезарной улыбкой, – что бы это мне такое придумать, что заставило бы напряженно работать ваши маленькие серые клеточки?
Глава восьмая
Темнота. Пиппа! – была ее первая мысль. Потом в голову полезли воспоминания – непрошеные, нежелательные: с опаской приближающаяся к фургону Пиппа, она плачет, кричит, отказывается уходить. Душащий страх, холодный и противный, как клейкая лента, залепившая рот. Кларе казалось, что она падает: хотя она лежала на холодном полу, ее тело словно парило в свободном падении, уходя из-под контроля мозга. Она втянула полные легкие холодного воздуха, с облегчением понимая, что рот наконец-то не стянут липкой лентой. Кожа вокруг рта и носа воспалилась и горела – возможно, от ушиба.
Клара заставила себя собраться и проанализировать все, что она слышала и видела после нападения. Кричит Пиппа, человек что-то орет. Потом он оказывается в фургоне за рулем, чем-то стучит, раздается стонущий звук металла, ударяющегося о металл. А Пиппа? Да! Пиппа кричит и рыдает навзрыд, ее крики постепенно удаляются, в то время как фургон несется вниз по узкой улице. Он не взял Пиппу! Она задохнулась от облегчения, с трудом выправила дыхание.
Темнота как будто пульсировала опасностью, и на мгновение Клара замерла, прислушиваясь.
Она лежала лицом вниз на гладкой, немного липкой поверхности, скорее каменной, а не бетонной. На глазах все еще были подушечки, и поверх повязок Клара ощущала все ту же пульсирующую неумолимую темноту.
Как долго она пролежала без сознания? Она напрягалась, силясь разобрать малейший звук – шорох одежды ее похитителя, осторожный выдох.
Ничего – только быстрый глухой стук ее собственного сердца. А вдруг он все-таки здесь, ожидает ее пробуждения?.. Кларе пришлось буквально заставить себя собраться с духом и попробовать сесть. Ее запястья и лодыжки были по-прежнему крепко связаны, и она вскрикнула от пронзившей ее от бедра до колена боли. Звук быстро оборвался, это означало, что она находится в небольшом помещении. Если бы похититель сидел рядом с ней, он бы уже заговорил. Она осмелела.
– Хорошо, – прошептала она. – Каменный пол и… – Она ощупала пространство позади себя: неровные стены, дышащие холодной сыростью, которая, казалось, сочится из каменных плит.
Клара попыталась встать, но лодыжки были связаны так крепко, что косточки больно вдавились одна в другую. Она вскрикнула и тяжело откинулась назад. Порыв воздуха всколыхнул мелкую рябь непонятных движений и звуков: шуршание, шепот, шелест. Клара в панике пригнула голову, ожидая, что неизвестное существо вот-вот сползет на нее из черной как смоль темноты. Шуршание стихло так же мгновенно, как началось, и она поняла: бумага, на стенах есть бумага.
Она не могла дотянуться до веревки (или это вовсе не веревка?), обвитой вокруг ее лодыжек. Ей пришлось бы для этого встать на колени, а после сесть на пятки. Сделав несколько глубоких вздохов, Клара с трудом начала поворачиваться. Веревка врезалась в ее плоть, и давление на кости стало почти невыносимым.
Она едва сдержалась, чтобы снова не закричать.
– Ну же, Клара! – пробормотала она. – Ты можешь это сделать! – И она это сделала – после двух новых попыток, постанывая от боли и вспотев от усилий.
Откинувшись на пятки, Клара почувствовала, как тысячи иголок пронзили ее лодыжки, но упорно продолжала теребить перевязь, ощупывая, исследуя, потягивая материал. Вот палец оказался возле маленького отверстия. Она продвинула его внутрь, сильно натягивая связанные запястья, не обращая внимания на адскую боль в лодыжках и плечах.
Отверстие расширилось, и она нащупала две разные поверхности: одну – пушистую и мягкую, другую – грубую и колючую, как кошачий язык. Липучка? – озадачилась Клара. Палец заработал еще быстрее. Она ковыряла и тянула, прерываясь лишь тогда, когда боль в запястьях делалась невыносимой и руки начинало сводить судорогой. Наконец, задохнувшись от последнего усилия, она услышала знакомый звук расходящихся поверхностей липучки и ее ноги – о счастье! – освободились. Клара выждала несколько минут, пока восстановится кровообращение, не решаясь сразу встать. Ноги ее были босы, а камни под ногами холодны как лед, но хуже всего оказалось невыносимое ощущение вонзившихся в плоть булавок и иголок, вернувшееся, когда ноги вновь обрели чувствительность.
Клара слегка расслабилась и, присев, подождала, пока пульсирующая, зудящая боль не ослабеет. Стена позади нее была ровной, только в нескольких сантиметрах от пола торчала странная металлическая петля. Что-то вроде основания для крюка, подумала она. Крюк для двери? Чтобы не хлопала?
Медленно, опираясь на стену позади себя, она поднялась на ноги, исполненная решимости двигаться дальше. Бумага. На стенах действительно была бумага! Клара почувствовала прилив радостной энергии, обнаружив даже такую незначительную информацию о своем узилище. Ощупав стены, она обнаружила, что бумага крепилась при помощи клейкой ленты и была разной на ощупь. Газетная бумага, решила Клара, и глянцевые журнальные постеры, похожие на те фотографии любимых поп-звезд, звезд мыльных опер и прославленных футбольных игроков, которыми Пиппа увешала стены своей спальни. Предательские слезы защекотали Кларе нос. Она остановилась, прислонившись к стене, и несколько раз глубоко вздохнула.
Она должна выяснить, где находится. И постараться не кричать: это ей не поможет. Подавив страх, Клара начала мерить шагами свою тюрьму. Что, если она натолкнется на стену? Один, два, три, четыре… Она делала мелкие, осторожные шажки, ощупывая пол пальцами ног, страшась ступенек или препятствий. Дергалась и вздрагивала от воображаемых звуков, от легкого прикосновения паутины…
Что ему нужно?
Ему нужна ты, Клара. Иначе зачем бы он пошел на похищение? – подсказывал ей холодный рассудок.
Но для чего я ему нужна? И главное: ему нужна именно я или…
Или любая женщина? Он не изнасиловал меня. Ты в этом уверена? Я не хочу об этом думать.
Тебе придется, рано или поздно. Так почему не сейчас?
Потому что я не чувствую…
Не чувствуешь чего? – спросило ее холодное, циничное «я». – Не чувствуешь себя изнасилованной? Да ведь ты была без сознания, Клара.
Нет! Если бы она могла, она закрыла бы уши ладонями. Я больше не стану думать об этом.
Неумолимый рассудок заговорил снова – голосом одного из ее наставников: Секрет удачной защиты – тщательная подготовка.
Тут Клара добралась до другого конца комнаты.
– Хорошо, – громко сказала она. – Хорошо. Я почти уверена, что он не изнасиловал меня. – Она заставила себя выбросить из головы зловещее слово «пока», так и просившееся в конец ее фразы.
Она вернулась к тому, с чего начала: что ему нужно? Начала мерить шагами пространство от центра к дальней стене. Один, два… Если б знать, чего он хочет, можно было бы вычислить, как с ним договориться, какой следовать линии – соблазнять или угрожать… Три, четыре… Она заставила себя подумать, не связано ли ее похищение с делом Касаветтеса.
На прошлой неделе мужчины в Клариной адвокатской конторе шутили довольно однообразно; в лифте, на пути в библиотеку, один из них склонился к ее уху и прохрипел с присвистом, подражая Марлону Брандо в фильме «Крестный отец»:
– Держись подальше от семьи, а не то дорого за это заплатишь.
Она засмеялась, потому что именно этого от нее ожидали, но теперь ей было не до смеха. Если бы свидетели обвинения выступили как должно, Рэю Касаветтесу светило пятнадцать лет отсидки в тюрьме строгого режима.
Пять, ше… Клара стукнулась обо что-то ногой и чуть не упала вперед. Ступени… Так, на ощупь из дерева. Она начала подниматься по лестнице, проверяя ногой прочность каждой ступени, прежде чем перенести на нее весь свой вес. До верха она насчитала семь ступеней. Дальше наткнулась на дверь, похоже, металлическую, без ручки. Потом Клара спустилась вниз и присела на нижнюю ступеньку, благодарная хотя бы за то, что не приходится сидеть на ледяном каменном полу.
Да, у Касаветтеса действительно был мотив. Клара встретилась с ним лицом к лицу только однажды – на предварительных слушаниях по делу. Она знала, как он выглядит, так как ей приходилось видеть его фотографии в газетах, однако оказалась совершенно не подготовленной к впечатлению, которое Касаветтес производил на людей. Секретарь суда громко назвал его имя, и в возникшей паузе имя это повисло в воздухе подобно грозовой туче. Дверь отворилась, и на пороге возник Касаветтес в сопровождении двух гориллоподобных охранников. Он, приосаниваясь, помедлил в дверном проеме.
Прежде Клара встречала лишь нескольких человек, чье присутствие, казалось, высасывает воздух из окружающей атмосферы. К этой же породе, без сомнения, относился и Касаветтес. Клара поймала себя на том, что не может отвести от него глаз. Касаветтес тоже уставился на нее, будто хотел запомнить каждую черточку ее лица. В его взгляде читалась холодная ненависть такой силы, что у Клары даже дыхание перехватило.
Руководивший операцией «Снежный человек» суперинтендант недаром говорил, что Касаветтес – основатель и столп целой преступной династии. Люди Касаветтеса полагались на него, поскольку благодаря его влиянию в их бизнесе не было сбоев. Уж они бы сумели позаботиться о его безопасности.
Но что выигрывал Касаветтес от ее похищения? Пытался таким образом отсрочить судебное разбирательство? Вряд ли, ведь ей бы скоро нашли замену… Не утешай себя, Клара, он уже запугивал свидетелей. Самого факта ее исчезновения будет достаточно, чтобы заставить кого-то из них замолчать. И если она исчезнет надолго… А если навсегда?.. Нет человека – нет проблемы.
Клара задохнулась от страха, сердце колотилось у нее в горле. Голова закружилась, и ей пришлось уткнуться в колени. Оказывается, острое чувство страха не может длиться долго, страх понемногу притупляется. Клара была почти благодарна за это открытие. Она подождала, пока восстановится дыхание, чувствуя, как волны ужаса постепенно стихают. Вскоре Клара уже была готова снова размышлять о своей участи.
Что, если это банальное похищение с требованием выкупа? Вот это было бы лучше всего. Деньги Хьюго заплатит, и она отправится домой. Тут Клара сообразила, насколько снизились доходы Хьюго в прошлом году. Последнее пенни из их сбережений было потрачено на то, чтобы выкупить у партнера Хьюго его долю. И теперь муж полностью зависит от контракта Мелкера.
– Он получит этот контракт! – сказала она вслух, убеждая саму себя. – Хьюго как-нибудь найдет деньги.
Тут Клара буквально подскочила от неожиданности: дверь позади нее загрохотала, в замке повернулся ключ. Приближения похитителя она не услышала, лишь почувствовала волну более теплого воздуха, когда отворилась дверь; звук шагов – и тишина.
Ее грудь вздымалась и опадала, вздымалась и опадала. Какой напуганной, какой уязвимой она, должно быть, ему кажется! Ей просто необходимо взять себя в руки!
– Чего вы хотите? – Клара надеялась, что произнесла это разумно, даже с ноткой любопытства, но услышала панику в собственном голосе. Похититель, конечно, тоже ее слышит.
– Я гляжу, ты тут неплохо устроилась.
– Неплохо? Ублюдок! Развяжи меня сейчас же!
Молчание. Собственная уязвимость заставила Клару обороняться, и это разозлило ее.
– Ты меня слышал? Ты что, настолько же глухой, насколько тупой? О чем, черт возьми, ты думаешь? Или не понимаешь, что полицейские будут тебя искать?
– Понимаю. – Его ничуть не смутил ее бессильный гнев. – Но кого они будут искать? Ты меня не знаешь. Как же они, по-твоему, узнают?
Фургон! Они будут искать фургон. Клара почувствовала прилив энергии. Если он угнал его, то полиция получит информацию о номерном знаке, цвете, модели. Фургон приведет их к ней.
А что, если он купил его за наличные, не оставив следов?
– Доставить тебя сюда – это только начало.
Клара стремительно повернулась, пораженная тем, как близко раздался его голос. И сколько в нем угрозы! Повисло молчание.
Он хочет, чтобы я догадалась сама, к чему он клонит, сообразила Клара. Это поведет меня по опасным и темным дорогам. Хочет, чтобы я думала о сексе… Нет, не так! Чтобы я думала о насилии!
Она сделала несколько шагов к незнакомцу.
– Развяжите меня.
Ни слова в ответ.
Тогда Клара со всей силы пнула ногой грубую ступеньку. Лестница содрогнулась.
– Развяжите меня!
– Зачем?
Она не ожидала подобного вопроса.
– Зачем? Вам нужно знать зачем?
– В конце концов, ты этим зарабатываешь себе на жизнь. Придумай убедительный аргумент.
Она не собиралась играть в эту игру ради его забавы.
– Идите ко всем чертям!
– О, у них я уже был. Не понравилось. Но тогда у меня не было компании…
Боже, а вдруг он сумасшедший? Какой-нибудь шизофреник из тех, кого в прошлом она защищала – или преследовала по суду? Что он имеет в виду? Возможно, на этот раз ты захочешь составить мне компанию?
– Развяжите меня, – повторила она. – Пожалуйста.
Пауза.
– Нет.
Сильный голос. Мужчина, не мальчик. Но какого возраста? Трудно сказать. Акцент. Чеширский, подумала она, но у нее был не столь тонкий слух, как у Хьюго, и она никогда не могла отличить честерский акцент от акцента жителей Кру, говор Нортвича от фродшэмского.
– Мне холодно, – сказала она.
– Неужели?
Насмешка? Или просто ему наплевать на ее физический комфорт? Кларе не удавалось разобрать нюансы его тона. Ты ведешь себя просто недопустимо, попеняла она себе. Установи с ним контакт, заставь его говорить.
– Меня зовут Клара Па…
– О, я знаю, кто ты!
Клара сделала шаг назад, потрясенная силой его чувства; в голосе похитителя прозвучала, без сомнения, неприкрытая ненависть. Его первый искренний ответ, и от него веет смертельной опасностью. Она постаралась обуздать страх и произнесла спокойным, ровным тоном:
– Если вы знаете, кто я, то тогда… тогда не можете не понимать, что к настоящему времени наверняка уже начато расследование…
– Ты повторяешься, а я, как ты заметила, не глухой… и не тупой. Возможно, не очень умный, по твоим стандартам, но определенно не тупой. Разумеется, меня уже ищут. Такая женщина, как ты, заслуживает серьезного расследования.
Иронизирует или обвиняет? – не поняла Клара и не нашлась что ответить.
– Они уже открыли все шлюзы. Наблюдение. Двадцатичетырехчасовая охрана.
Ее сердце стукнуло и остановилось. Наблюдение. За Хьюго и Пиппой? Значит, он и сейчас следит за ее домом?
– Держись подальше от моей семьи, – предупредила она, не узнавая своего голоса – резкого, отчаянного.
– Семья, – отозвался он эхом. – Когда беда угрожает семье, она становится дороже, чем сама жизнь.
– Моя семья тут совсем ни при чем, – осторожно сказала она.
Он засмеялся, и безрадостный смех отскочил от стен и упал замертво во влажном воздухе. Потом он приблизился к ней, его дыхание на ее щеке – несвежий запах сигарет и влажности, исходивший от его одежды. Схватил ее за плечи и проговорил на ухо:
– Все дело именно в семье.
Боже правый! Касаветтес! Это Касаветтес подстроил!
Незнакомец отпустил ее, и она откачнулась назад.
Спокойно, Клара. Постарайся воспринять это спокойно. Она немного помедлила. Попыталась говорить разумно, уверенно.
– Я могу помочь вам. – Клара уставилась в темноту. Он все еще там?.. – Я… я знаю судебную систему. – Боже, неужели она собирается давать советы такому человеку, как Касаветтес, о том, как подорвать систему правосудия? Наплевать, подумала Клара. Она пойдет на все, чтобы удержать его подальше от Пиппы и Хьюго.
– Мою семью уже осудили и приговорили.
Она затаила дыхание. Значит, он все еще здесь. И слушает. Конечно, он прав: улики против Касаветтеса неопровержимы.
– Но если я вмешаюсь… – пробормотала Клара.
– …то любой суд поверит, когда ты поручишься за мой хороший характер.
Заскрипели ступени. Он начал подниматься вверх по лестнице. Он уходит! Уходит, а она до сих пор не знает…
– Пиппа… – начала Клара, задыхаясь, зная, что делает ошибку, но не в силах остановиться. – Моя дочь. Она…
– В порядке? – закончил похититель.
Клара догадалась, что он улыбается, передразнивая ее срывающийся голос. Послышался легкий скрип – дверь стала закрываться. Она снова окликнула его:
– Она?..
– Здорова? – Он закрыл дверь и повернул ключ в замке.
За дверью похититель прислонился к стене и втянул в легкие воздух. Его волосы и лицо были влажны от пота. Он не ожидал гнева. Слезы – да. Мольбы – да, но не это. Ты настолько же глухой, насколько тупой? Ярость ее ответа застала его врасплох. Он шагал взад-вперед по голым доскам коридора. Да ведь она должна была дрожать! Должна была умолять его! А на деле ока угрожала ему – бессильные, пустые угрозы, это верно, однако… с завязанными глазами и связанная, она угрожала ему. Держись подальше от моей семьи.
Он зашагал назад к двери подвала. Он заставит ее бояться! Сверху вниз он еще раз взглянул на нее, и она вновь повернулась к нему: лицо приподнято, голова склонилась набок. В течение нескольких минут он боролся с желанием причинить ей боль, заставить ее понять, насколько велика его власть над ней. Пока он наблюдал за нею, его обуревали противоречивые чувства. И прежде всего он был рад, что ему удалось выполнить задуманное. Да, он волнуется. Почему бы и нет? Он нашел эту женщину, заманил в ловушку, подчинил ее, доставил сюда и сделал это незаметно.
Остальное может подождать. В конце концов, существует много способов добиться намеченной цели – и много видов страха. Страх, когда совершенно незнакомый человек тащит тебя по улице, а затем бросает в фургон. Страх, когда ты думаешь, что умираешь, борясь за каждый вздох. Страх пробуждения в одиночестве, со связанными руками и ногами, в кромешной тьме, в холодном, темном месте. Страх неизвестности: что случилось с твоей дочерью?.. Он в два счета мог заставить ее пресмыкаться. Не преуспел ли он уже в этом? О да, существует много способов вселить страх в сердце женщины – он достаточно хорошо это знал.
Глава девятая
Адвокатская фирма, в которой работала Клара Паскаль, размещалась в здании позднегеоргианского стиля, известного в городе как Иерихонские Палаты, на тихой, мощенной булыжником площади, неподалеку от коронного суда. Констеблю Рейнер удалось буквально на несколько секунд обогнать проливной дождь с градом, который внезапно налетел со стороны уэльских холмов, и она нажала на кнопку домофона с чувством, что ей было явлено доброе предзнаменование. Место для ее машины нашлось сразу – один взмах полицейского удостоверения, и она проскользнула через барьер в окруженный стеной внутренний дворик. Сэл автоматически отметила, что даже пожарные выходы оснащены устройством для сканирования пластиковых карт, а на автостоянке установлена камера скрытого наблюдения; у парадного входа также была установлена маленькая камера. Дверь почти сразу со щелчком отворилась, избавив Сэл от необходимости показывать удостоверение во второй раз. Налетел порыв ветра, и констебль поспешила внутрь. Вторая дверь вела в просторный круглый атриум под стеклянным куполом; архитектора, нанятого для реставрации здания, очевидно, вдохновили внутренний и внешний круги Стоунхенджа: зал ожидания формировал внутренний круг, а ряд стеклянных блоков и перегородок пепельного цвета отделяли внешний круг, в котором размещались многочисленные офисы.
Стойка секретаря, широкая изогнутая полоса светлого дерева, преграждала путь в по-современному обставленный центральный офис. Там шла работа – из офиса доносилось деловитое жужжание. Старший партнер фирмы Джулиан Уоррингтон все еще находился в суде, а поскольку никто в его отсутствие не желал рисковать и разговаривать с полицейским, Сэл предложили кофе из автомата. Она убила несколько минут, выбирая между различными комбинациями – с кофеином, без кофеина, кофе эспрессо и мокко, после чего уселась на кроваво-красный кожаный диван, приткнувший к стойке секретаря, надеясь подслушать мимоходом брошенные слова, а то и сплетни.
Секретарь несколько раз отвечал на телефонные звонки; дважды спрашивали Клару Паскаль. Секретарь с вежливой уклончивостью сообщал, что миз Паскаль «не доступна», услужливо предлагал обратиться к другим адвокатам.
Прямо напротив дивана, отделенная от холла стеклянной стеной, располагалась небольшая комната. Наклонившись в сторону, Рейнер мельком увидела кухонный стол и раковину. Именно к этой комнате к часу дня начал дрейфовать штат фирмы. Правда, большинство оголодавших предпочитало скрываться за изогнутой перегородкой, так что Сэл удавалось расслышать лишь приглушенный ропот голосов, утративших деловитость и болтавших о планах на уик-энд; порой вспархивал смех, кто-то кого-то поддразнивал, кто-то флиртовал, что неудивительно, когда мужчины и женщины делят тесное кухонное пространство. Звон кофейных чашек вторил глухому рокоту закипающего чайника.
Какое-то движение в периферии зрения заставило Рейнер посмотреть направо. Маленькая смуглая женщина нерешительно топталась возле выхода из центрального офиса. Она вздрогнула и покраснела, поймав на себе взгляд Рейнер. Констеблю показалось, что женщина хочет что-то сказать, но потом она, нахмурившись, поспешила мимо, опустив голову и даже слегка отвернувшись.
Женщина исчезла в кухне. Ее встретили приветливым вопросом: «Кофе?» Рейнер услышала негромкий ответ. Голос оказался удивительно глубокий, чуть хрипловатый.
– Так что же все-таки случилось с миз Паскаль? – внезапно донеслось до Рейнер.
Прошелестел шорох шепотов, и один мужчина осторожно высунул голову из кухни, чтобы взглянуть на Рейнер. Она серьезно посмотрела на него, и он торопливо отшатнулся, как если бы кто-то резко потянул его назад. Тут уж беседа полностью замерла, и люди всей толпой в молчании двинулись с горячими напитками и упакованными обедами к другой комнате, вон из поля зрения Сэл и – что особенно досадно – за пределы слышимости.
Джулиан Уоррингтон прибыл пять минут спустя. Он приостановился в холле, чтобы вытряхнуть из волос попавшие туда градинки, затем неторопливо вошел.
Уоррингтон глянул на констебля уголком глаза и как ни в чем не бывало прошел мимо. Рейнер была абсолютно уверена, что мистера Уоррингтона предупредили о ее присутствии: она слышала, как секретарь упомянул ее имя в телефонном разговоре. Однако терпеливая Сэл позволила адвокату насладиться этой игрой в шарады.
Он приветствовал секретаря и с ходу заговорил, будто продолжая начатый рассказ:
– Леди-судьи будут трепетать, внося в списки присяжных заседателей, у которых могут возникнуть проблемы со службой охраны прав ребенка. – Секретарь сочувственно поцокал языком. – Не думаю, что мы успеем отобрать присяжных сегодня до трех при таком раскладе, – продолжал адвокат. Ответом ему был утешительный ропот. – Есть какие-нибудь сообщения?
Секретарь повысил голос и четко изложил, выполняя свою роль с сознательным усердием:
– Ничего срочного, мистер Уоррингтон. Пришла леди-детектив – мисс Рейнер. Она хотела бы расспросить о миз Паскаль…
Рейнер сжала зубы, услышав ярлык «леди-детектив», и задалась вопросом, чего стоило Кларе Паскаль заставить ее коллег мужского пола обращаться к ней «миз». Она подошла к мусорному ведру, выбросила кофейную чашку и, повернувшись, через стол улыбнулась адвокату:
– Мистер Уоррингтон?
Ему потребовалось не более секунды, чтобы придать своему лицу выражение, в котором (так он, по крайней мере, полагал) в равных долях смешались гостеприимство и обеспокоенность.
– Мисс Рейнер. – Адвокат протянул руку и сжал ее худую кисть в своей мясистой ладони.
– Меня интересует, какие дела вела миз Паскаль в последнее время, сэр. – Рейнер почувствовала, что Уоррингтон слегка напрягся и выпустил ее руку. Она понизила голос. – Мы пытаемся установить возможные мотивы ее похищения.
Он вежливо наклонил голову, но ничего не сказал.
– Нельзя ли нам пройти в более уединенное место, сэр? – спросила Рейнер с легким нетерпением, однако пытаясь до поры до времени сохранять учтивость.
Брови адвоката взметнулись вверх, и он пристально оглядел пустой холл.
– Здесь нет посторонних, только вы, я и мои сотрудники, – заявил Уоррингтон и вежливо добавил, адресуясь к секретарю: – В чьей деликатности я абсолютно уверен.
Масляный ублюдок! Макатиер предупредил ее о необходимости вести себя дипломатично, и задним числом она будет сожалеть, что не дала себе труда польстить Уоррингтону. Сэл попыталась улыбнуться, но ее лицо будто окаменело и отказывалось подчиняться.
– Слушание дела Касаветтеса…
– О да, – перебил он. – Я предполагал, что вы назовете это имя. Но мистер Касаветтес взят под стражу.
– Мы знаем об этом, – ответила Рейнер. – Но его… семья очень даже на свободе.
– Связи с мафией… – Уоррингтон с фальшивой торжественностью постучал себя по переносице.
Рейнер решила проигнорировать его насмешку:
– Миз Паскаль не казалась взволнованной этим делом?
Он улыбнулся, словно извиняясь:
– Мисс Рейнер, я далеко не каждый день вижу своих коллег. Мне приходится путешествовать по стране, переезжая из суда в суд, так же, как и остальным сотрудникам фирмы.
– Но, возможно, вы слышали, получала ли миз Паскаль какие-нибудь угрозы?
Он поднял брови:
– Угрозы? Мисс Рейнер, это вам все-таки не Италия. – В тоне слышались удивление и мягкий упрек.
– Разумеется, сэр. Но адвокат Паскаль пропала. И ее похитили – увезли насильственно.
Мгновение Уоррингтон раздумывал, кивнул и наконец произнес:
– Похищение, конечно, задержит судебное разбирательство. Однако другой адвокат уже готов заменить миз Паскаль, если она и дальше будет… отсутствовать.
Послушать этого мерзавца, так Клара Паскаль всего-навсего задержалась на приеме у стоматолога! Рейнер открыла рот, закрыла, вздохнула и начала снова:
– Не позволите ли вы мне поговорить с ее секретарем? – Она проскрежетала это, с трудом сдерживая гнев.
Но Уоррингтон заметил вспышку, прежде чем ей удалось ее потушить.
– Я абсолютно уверен, – бесстрастно сообщил он, – что Касаветтес ничего не выиграет, похитив или организовав похищение адвоката обвинения, так как это вызовет лишь незначительную задержку судебного разбирательства.
– Понимаю, – откликнулась Рейнер, разрешая ему торжествовать эту маленькую победу. Она не видела смысла пререкаться с Уоррингтоном о выгодах, которые сулит Касаветтесу перенесение слушания дела, и о том оглушающем эффекте, который окажет исчезновение Клары на свидетелей обвинения.
– Вот что, – заговорил Уоррингтон, значительно прояснев лицом. – Почему бы вам не побеседовать с человеком, возглавлявшим операцию «Снежный человек»? Он не так давно встречался с миз Паскаль. Уверен, он сумеет поведать вам больше, чем я.
Адвокат махнул рукой в сторону выхода, благосклонно отпуская констебля. Но Рейнер не желала, чтобы ее поторапливали.
– Мы рассматриваем этот вариант, сэр. – Уоррингтону ее возражения не пришлись по душе, и Сэл выдавила робкую улыбку. – На данном этапе расследования мы прощупываем все возможные варианты, надеясь, что в итоге раскопаем что-то полезное, так что если секретарь миз Паскаль доступен…
– Не забывайте, что существует проблема сохранения юридической тайны и конфиденциальности некоторой информации о клиентах, – перебил он, в первый раз явно встревожившись.
– А как насчет проблемы жизни и смерти вашего коллеги? – Колкость вырвалась прежде, чем Сэл успела остановить себя. Она поймала быстрый, исполненный ярости взгляд. Лицо Уоррингтона замкнулось. Она поняла, что сильно перегнула палку.
– Главное для нас – интересы наших клиентов.
Рейнер попыталась пойти на попятный.
– Я ценю это, сэр. Но полиция должна установить возможные мотивы, и как можно быстрее.
Он стремительно двинулся к двери.
– Сообщите мне, когда вы их установите, – сказал он. – Если сможете доказать связь исчезновения миз Паскаль с одним из ее клиентов, мы будем более чем рады помочь – после предоставления надлежащих документов, разумеется.
Адвокат открыл дверь и, когда она проходила, отвесил формально-вежливый поклон.
«Надлежащих документов»! Ублюдок рассчитывает на ордер, иначе не видать ей материалов по делам, которые вела Клара, как своих ушей. Сэл вихрем пронеслась к своей машине, кипя от ярости. Он чертовски хорошо знает: они не получат ордер, не доказав связь между исчезновением Клары и одним из ее клиентов. А как, черт возьми, они сумеют это сделать, если даже не знают, кто эти клиенты?!
Беседовать с мистером Паскалем о клиентах его жены выпало сержанту Бартону. Когда он подъехал к Гровенор-авеню, последние капли свирепого ливня с градом со стуком отскакивали от крыши его автомобиля. Бартон мысленно возблагодарил Бога: он стал гораздо больше беспокоиться о таких вещах с тех пор, как у него начали выпадать волосы.
Бартон проверял, хорошо ли запер машину, когда из ближайшего дома вдруг выскочила пожилая женщина в непромокаемом капюшоне, надежно привязанном к фетровой шляпе, и устремилась к сержанту. Тот даже не сразу сообразил, что леди горячо протестует против оставленной у дома Паскалей группы наблюдения.
– …Потому что, если вы тут третесь, – кричала она, – вы обязаны извещать об этом заранее!
– Если нам понадобится отключить воду, вы получите уведомление за двадцать четыре часа, лапочка, – ответил сержант.
– В письменной форме!
– Подсунем под дверь, – уверил он ее и пошел к воротам.
Женщина фыркнула и на прощание добавила, что ей не нравится, когда к ней обращаются «лапочка».
Хьюго открыл дверь прежде, чем Бартон успел нажать на кнопку звонка.
Мистер Паскаль так и не переоделся, только ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. Волосы были взлохмачены, будто он то и дело их ерошил.
– Есть новости? – требовательно спросил он.
– Пока нет.
Хьюго сразу как-то сник.
– Можно мне войти, сэр?
– Что? Ну да. – Хьюго посторонился, быстро оглядел улицу, закрыл дверь и прислонился к ней, будто рассчитывая удержать ужас снаружи.
– Хьюго? – В прихожую вошла женщина. Лет тридцать пять, может, ближе к сорока, решил Бартон. Волосы до плеч. Она закончила вытирать руки о полотенце и опустила рукава блузки.
– Полиция, – пояснил ей Хьюго.
Падает мрак Бартон представился.
– Я – Триш Маркхэм, – сказала женщина, бросив взгляд на Хьюго.
Няня. Бартон приветствовал ее вежливым поклоном.
– Я должен задать вам несколько вопросов, сэр, – сказал он Хьюго.
Хьюго не отвечал, и Триш взяла инициативу в свои руки.
– Почему бы вам не провести сержанта в гостиную? Я посижу с Пиппой.
Хьюго заколебался.
– Я буду отвечать на все телефонные звонки, – убеждала она. – Если что-нибудь важное, то я позову вас, обещаю. – Она улыбнулась Бартону. – Кофе, сержант? Чай?
– Нет, спасибо.
Хьюго продолжал стоять у двери, прижав к ней ладони в той же защитной позе. Триш подошла и коснулась его плеча. Она была среднего роста, но ей пришлось потянуться, чтобы это сделать. Хьюго вздрогнул, однако от двери отошел.
– Как Пиппа? – спросил Бартон. – Я имею в виду после допроса – с ней все хорошо?
Хьюго закрыл дверь гостиной.
– Пиппа? – переспросил он, словно никогда прежде не слышал этого имени. – Да, она в порядке. Сара была… была очень мила. Она… – Хьюго, казалось, потерял ход мысли. Толкнул дверь гостиной и оставил ее слегка приоткрытой. – У вас были какие-то вопросы, – сказал он, наконец усаживаясь на один из светлых зачехленных диванов и приглашая Бартона последовать его примеру.
Но, едва Бартон начал излагать цель своего посещения, зазвонил телефон, и Хьюго вскочил. Он в два прыжка достиг телефонного аппарата и, схватив трубку, прижал к уху.
Триш окликнула его из другого конца коридора:
– Не волнуйтесь, Хьюго. Это один из друзей Пиппы.
– Проклятый аппарат звонит непрерывно, с тех пор как мы вернулись домой, – сказал мистер Паскаль, положив трубку и уставившись на телефон со смесью ужаса и отвращения. – Друзья Пиппы, коллеги Клары – я не собирался им сообщать, но, очевидно, ваши люди уже с ними связались.
– Старший инспектор Макатиер подумал, что это будет правильно, сэр, ведь идут судебные заседания и тот процесс…
Хьюго не слушал. Он снова подошел к двери и вернулся только тогда, когда убедился, что Пиппа положила трубку.
Бартон замолчал и Хьюго смущенно посмотрел на него.
– Простите, – сказал он. – Вы что-то говорили о судебном процессе. – Бартон открыл было рот, но Хьюго немедленно перебил: – Этот процесс, будь он неладен! Клара считала, он даст толчок ее карьере. Господи! Вот уж толчок так толчок, ничего не скажешь!
– Вы не хотели, чтобы она брала это дело?
Хьюго, нахмурившись, глядел на свои руки, сжатые в кулаки на коленях.
– Что заставляет вас думать, что исчезновение вашей жены связано с судебным процессом Касаветтеса?
Хьюго едва заметно передернул плечами и промолчал. Если он и знает что-то о причастности Касаветтеса, он ничего не скажет.
– Сэр. – Бартон подождал, пока Хьюго поднимет на него глаза. – Мы не знаем, кто похитил вашу жену. Мы пытаемся это выяснить. Но у нас нет никаких доказательств, что Касаветтес…
– Какие доказательства вам нужны? – вспыхнул Хьюго.
– Сейчас мы ищем любые зацепки. Однако не исключено, что и кто-то другой затаил по отношению к вашей жене недобрые чувства. Если мы сфокусируемся только на одной версии, то можем упустить важные линии расследования.
Хьюго нерешительно кивнул, признавая резонность этого довода.
– Возможно, ваша жена упоминала о каких-то происшествиях, – продолжал Бартон. – Или о ком-то, кто напугал ее или смутил.
Хьюго резко хохотнул:
– Она имеет дело с подонками, к которым я бы на пушечный выстрел не подошел. А она спокойно сидит рядом и разрабатывает для них убедительную защиту.
– Вы не одобряете работу жены?
Хьюго, казалось, был озадачен этим вопросом и, помедлив, ответил:
– Клара не нуждается в моем одобрении. Она защищает с той же энергией и страстью, с какой преследует по суду. Она предоставляет жюри присяжных право решать вопрос о вине или невиновности. Можно подумать, эти люди обретают мудрость Соломона, как только их приведут к присяге.
– Вы хотите сказать, что она наивна?
– Нет. Но, как и правосудие, она может быть слепой.
– Боюсь, что не совсем понимаю вас, сэр.
Хьюго вздохнул:
– Клара видит, когда свидетельство против ее клиента сфабриковано, но вместе с тем она рада предоставить присяжным право решать вопрос о вине или невиновности.
– Это – закон, сэр, – мягко сказал Бартон. Он не видел никакого смысла в словах Паскаля. С одной стороны, тот вроде бы не на шутку взволнован исчезновением жены, а с другой, чуть ли не обвиняет ее в том, что случилось.
– Вы можете припомнить какой-нибудь недавний случай, когда решение было вынесено вопреки свидетельским показаниям? – спросил он.
Хьюго устало провел рукой по лицу:
– Мы нечасто это обсуждали. В семейной жизни есть и другие проблемы…
Бартон был убежден: такая позиция свидетельствует скорее о глубокой пропасти между Паскалем и его женой, но вслух своего мнения высказывать не собирался. Он решил пойти по другому пути:
– Эти люди, к которым, по вашим словам, вы бы на пушечный выстрел не подошли. Кого-то из них можете выделить?
Хьюго смотрел в пол. Бартон подумал, что тот снова углубился в собственные мысли, и нетерпеливо передернул плечами.
– Ну… – пробормотал Хьюго, обращаясь словно бы к самому себе. – Был один тип… – Он перевел взгляд на Бартона. – Насильник. Клара защищала его, но даже она была рада, когда его признали виновным.
– Вы помните его имя, сэр?
Паскаль покачал головой. В то же мгновение зазвонил телефон. На сей раз Триш успела взять трубку задолго до него.
– Это Пиппе звонят! – крикнула она через холл.
Хьюго нахмурился:
– Он тревожил Клару. Она даже просила, чтобы у нее забрали это дело, но никто не согласился. Да, – задумчиво продолжал он. – Клара его побаивалась.
– Вы помните, когда это было?
Хьюго беспокойно посмотрел на дверь:
– Что?
– Судебный процесс, – терпеливо повторил Бартон. – Когда был суд над этим насильником?
Хьюго открыл дверь и попросил:
– Пиппа, повесь, пожалуйста, трубку, милая.
– Сэр?
Тот обернулся:
– Когда? Недавно. Совсем недавно. – Его голос вдруг сорвался на крик. – Пиппа!
– Хорошо, пап!
Хьюго наморщил лоб, старательно припоминая:
– В ноябре… нет, немного раньше. Возможно, в октябре прошлого года.
Бартон собирался спросить, где проходил процесс, но Хьюго уже вышел в холл. Через открытую дверь Бартон видел, как он отобрал у девочки трубку и со стуком положил на рычаг:
– Ради бога, Пиппа! Оставишь ты наконец в покое этот чертов телефон!
Пиппа, видимо, испугалась отца, нависшего над нею как башня. Девочка так и сжалась. Хьюго осторожно протянул к ней руку, словно желая извиниться, и тут она закричала:
– Нет! Не трогай меня! Я тебя ненавижу!
Пиппа с плачем побежала наверх. Хьюго явно собирался броситься за ней, но Триш остановила его.
– Позвольте мне, – попросила она.
По дороге назад в участок Бартон размышлял о том, как легко Хьюго соглашается с Триш и каким авторитетом эта женщина пользуется в доме Паскалей.
Глава десятая
Он возвратился, чтобы наблюдать за ней, но отказался отвечать на ее вопросы. Упорствуя в немоте, он беззвучно застыл наверху деревянной лестницы. Клара пыталась уловить малейший звук – еле слышное шарканье подошвы по доскам, когда он переступает с ноги на ногу, хотя бы вздох, – но он был тих, как кошка, и бесконечно более жесток.
Когда она попыталась двинуться, он приказал ей оставаться на месте. Один раз, измученная постоянным напряжением, Клара задремала и очнулась спустя несколько мгновений, ощущая его запах, его дыхание на своем лице. Она издала крик отвращения, подалась назад и ударилась спиной о металлическую петлю, торчащую из стены.
– Спишь? – прошипел он. – Разве я разрешил тебе спать?
Его пальцы вонзились ей в плечи. Клара боролась, но он держал ее крепко. Она отвернулась, но все еще чувствовала его дыхание на своей шее. Дискомфорт внизу живота напомнил ей, что надо бы помочиться.
– Оставьте меня в покое, – простонала она.
– А что ты сделала, чтобы заслужить право оставаться в покое?
Внезапно рассердившись, она закричала на него:
– Зачем, зачем вы меня терзаете!
– А почему бы и нет? – Он говорил, почти прижав губы к ее уху. Его запах окружал его как аура. Не пота или грязи, но пронизывающий запах распада. – Плохо стараетесь, адвокат Паскаль.
– Но что я должна?..
– Где аргументы – горячие контратаки, которые мы привыкли ожидать от самой популярной в Честере адвокатессы?
На что он намекает?.. Смертельно усталая, Клара только сейчас поняла, насколько она привыкла полагаться в своих суждениях на невербальные сигналы. Жест, выражение лица подчас говорят нам больше, чем слова с их оттенками значений, со способностью убаюкивать, убеждать и обманывать. Ее клиентам редко удавалось сфальсифицировать тонкий язык тела – оно говорило правду, в то время как они откровенно лгали.
Клара почувствовала порыв воздуха и трепыхание бумаги – похититель провел пальцем по вырезкам, прикрепленным к стенам.
– Мы замерли в нетерпении услышать хотя бы отголоски легендарного остроумия, присущего адвокату защиты миз Паскаль.
Мы, подумала Клара. Мы – семья Касаветтеса? Но похититель сказал «адвоката защиты». Он имеет в виду какое-то дело, которое она проиграла?
Еще одно острое напоминание о полном мочевом пузыре прорезало ее пах, и она зажмурилась от боли. Придется все-таки обратиться к нему с просьбой. За это короткое время она успела осознать, что он не собирается потакать ее «прихотям», а заставит унижаться, выпрашивая самое необходимое.
Клара закусила нижнюю губу. Похититель отодвинулся от нее, запахи табака и отсыревшей одежды несколько ослабели. Она знала, он ждет ее слов. Удовлетворит ли он ее просьбу? Или заставит ждать до тех пор, пока она уже не сможет преодолевать эту тугую, на куски разрывающую боль, чтобы оскорбить ее еще и таким образом?
К черту! Клара вздохнула.
– Мне нужно в туалет. – Она вызывающе подняла подбородок. Никакого ответа. – Вы меня слышали?
– Ты сказала, что тебе надо в туалет, – повторил он, передразнивая ее акцент.
Живот ломило все настойчивее. Внезапное движение – сквозняк и шелест бумаги – заставило ее вздрогнуть. Он поднимался по лестнице. Уходил.
– Пожалуйста! – крикнула Клара мучителю вдогонку, но его уже не было, она обращалась к пустоте. – Ублюдок, – пробормотала она себе под нос. Интересно, сколько еще времени она сможет терпеть?
Тут Клара услышала металлический звон, нежный, как эолова арфа, и ощутила прикосновение его рук. Она попыталась отстраниться, испытывая отвращение от его близости, от окружавшего его запаха распада.
– Не двигайся! – предупредил он.
Раздался рвущийся звук, и ее руки освободились. Клару качнуло вперед, грудь и плечи пронзила острая боль, и она, вскрикнув, принялась массировать онемевшие мышцы. Несмотря на боль, она с волнением ощутила мимолетный проблеск надежды: очевидно, он все же согласен вернуть ей чувство собственного достоинства.
Послышалось еще одно мягкое музыкальное «дзинь» металла о металл, и она повернула голову в поисках источника звука. Он обхватил ее правую лодыжку. Заметавшись, Клара попыталась оттолкнуть его левой ногой. Похититель ударил наотмашь; ее голова со стуком впечаталась в стену. Он туго обернул цепь вокруг Клариной лодыжки; послышался щелчок замка. Второй щелчок – и Клара поняла, что цепь надежно прикреплена к стене. Она дернула, цепь звякнула о крепко вбитую металлическую петлю.
– Нет! – закричала Клара. Сердце ее яростно колотилось, все существо восставало против несправедливости и унизительности того, что с ней сделали: посадили, как собаку, на цепь! Она чувствовала себя больной от боли в паху и удара по голове, но смириться с оскорблением было тяжелее всего. Клара вскочила на ноги, качаясь, как пьяная, и наткнулась на похитителя. Он схватил ее руки и завел ей за спину – мышцы плеч и предплечий отозвались знакомой болью, заставив Клару охнуть. Небритая щетина на его подбородке царапала ей лицо.
– Не заставляй меня причинить тебе боль. – Голос неизвестного задрожал от ненависти. – Я очень хочу этого, верь мне, я очень этого хочу! И если начну, то, боюсь, уже не смогу остановиться.
Клару будто обдало ледяной водой. Она перестала бороться, и он отпустил ее. Теперь он стоял чуть поодаль, часто и тяжело дыша.
– Снимите с меня цепь! – Приказной тон Кларе изобразить не удалось, в голосе звенели слезы. – Я знаю, ты там, трус! – По-прежнему никакого ответа, только звук его тяжелого дыхания. – Ну хорошо… – И она потянула за край одной из закрывающих глаза подушечек.
– Если ты увидишь мое лицо, я буду вынужден тебя убить.
Он говорил спокойно, почти равнодушно, но Клара с какой-то пугающей уверенностью осознала, что он не шутит. Осторожно, чтобы похититель ни в коем случае не истолковал ее действие неверно, она опустила руки. И все-таки повторила, стараясь подавить предательскую дрожь:
– Снимите – с меня – цепь.
– По-моему, ты говорила, что тебе нужно в туалет, – напомнил он. – Даже важная леди-адвокат должна время от времени ходить в туалет.
Она чувствовала, что он изучает ее. Что он видит и что хочет увидеть? Униженную жертву? Она потянула за юбку, одергивая ее на бедрах.
– Думаешь, ты лучше всех, да? Думаешь, ты лучше меня – лучше таких, как я?
– Я это знаю, – отрезала Клара.
– Потому что я волоком тащил тебя по улице, связал и запер в этом холодном сыром подвале?
Что-то в его тоне успокоило ее.
– И ты никогда не пожелала бы этого другой женщине?
Она повернулась на звук его голоса:
– Конечно нет. – Глаза за подушечками наполнились горячими слезами.
– Ты никогда не поменялась бы местами с маленькой Пиппой, например.
Сердце Клары болезненно сжалось.
– Я уже сказала вам – моя семья тут совершенно ни при чем!
– Я задал тебе вопрос.
– Оставьте их в покое.
– Или что?
Отвечать было нечего, и они оба это знали – Клара находилась не в том положении, чтобы угрожать.
– Оставьте их в покое, – повторила она. – Пожалуйста. – Боже, только не Пиппа! Кларе было невыносимо больно и страшно, но представить на своем месте Пиппу… Нет! Она заплакала.
– Слева от тебя ведро, – неожиданно напомнил он.
Клара протянула руку. Хозяйственное ведро с крышкой. Она вытерла нос тыльной стороной ладони:
– Как я узнаю, что вы ушли?
– Ты этого не узнаешь.
Она отодвинула ведро:
– Тогда мне этого не нужно.
– Ты прекрасно знаешь, что это не так.
– Хорошо, нужно. Но я не буду им пользоваться. Не в то время, пока вы здесь. Я лучше взорвусь! – Она произнесла это с таким чувством, что сама себе поверила.
– Даю тебе пять минут. Самое большее – десять.
Она не отвечала, напряженно вслушиваясь в тишину. Противостояние длилось несколько минут.
– Я закрою дверь, – согласился он наконец. – Идет?
Победа! Клара подождала еще немного после того, как лязгнула дверь. Мочевой пузырь исходил беззвучным криком, моля об облегчении. Видимо, и вправду ушел: не слыхать ни звука, ни шороха или вздоха, даже скрипа деревянных ступеней.
В безмолвии он вынес ведро, но отклонил ее просьбу помыть руки. Немного погодя он вернулся и опять встал на верху лестницы. Клара, как застигнутая днем сова, вслепую поворачивала лицо, наклоняя голову, чтобы уловить малейший звук. Она слушала, как он наблюдает за ней.
Клара Паскаль привыкла, что люди не оставляют ее слова без внимания. Привыкла, что каждый готов ей угодить, выполнить любое желание. Он научит ее думать по-другому, научит угождать ему, его потребностям, его настроениям и вздрагивать от одного его сердитого слова.
Она думает, что может мной манипулировать, может меня убедить. Просто жалко смотреть! Он праздно задавался вопросом, как долго это продлится. Он переступил с правой ноги на левую, и она подняла голову, поворачивая ее туда-сюда, пытаясь уловить звук его дыхания. Он прикурил сигарету и увидел, как раздулись ее ноздри, ощутив аромат табака.
– Вот на что это похоже, Клара. Быть беспомощным, без единого друга. Быть одному. Держу пари, что ты никогда в жизни не была по-настоящему одна – с твоими-то влиятельными друзьями, твоими семейными связями!
Она открыла рот, но он не дал ей заговорить:
– Заткнись!
Она промолчала. Он удовлетворенно кивнул, сделал очередную глубокую затяжку. Ну вот, она уже начинает приспосабливаться к новой ситуации. Стремление постоянно учиться – в нем сила и одновременно слабость интеллектуальных женщин. Он выдохнул, наблюдая за облачком пара, исчезающим быстрее, чем синеватый клуб дыма от его сигареты. Обучение не займет много времени: холод, лишения, которым он ее подвергает, и нехватка пищи быстро сметут иллюзию власти. Скоро, очень скоро Клара Паскаль станет самой обыкновенной напуганной женщиной.
Глава одиннадцатая
– Объект выезжает из ворот, – передал один из наблюдателей, расположившихся у дома Хьюго Паскаля.
Эти слова вызвали всплеск активности. Три автомобиля, оборудованных камерами мобильного наблюдения, передающими изображение на сотовый телефон, сорвались с места. Каждый из них готов был следовать по любому из трех маршрутов, по которым Паскаль мог проехать от дома к главной дороге. Автомобили были укомплектованы экипажами в излюбленной начальством комбинации – мужчина и женщина, и водители горели нетерпением пуститься в погоню на ненавязчивом расстоянии от объекта.
– Направляется к шоссе Квинз-Парк-Роуд, – проинформировали наблюдатели.
– Значит, мы возглавим гонку, – констатировал Флетчер.
С этим заданием Флетчер напал на золотую жилу: быстро разделавшись с поручением Тайрел, он попросил назначить его в один экипаж с Кэт Янг – той самой, с длинными ногами и большими синими глазами, – чтобы проследить за Паскалем, если тот решит выйти. В течение последних двух часов Флетчер разливался соловьем, объясняя девушке разницу между хорошим следователем и только что вставшим со школьной скамьи практикантом – вернее, практиканткой, – неспособным к самостоятельному мышлению. Уж он по полной программе использовал представившуюся ему возможность показать Кэт, как работает профессионал.
Флетчер выплеснул остатки своего кофе из окна машины и передал пустую чашку Янг.
– Хей-хо, Сильвер, – пробормотал он, улыбаясь сам себе, и включил зажигание. Сейчас он им покажет! А то что такое, понимаешь, набросились на него с раннего утра и каждый норовит опустить!
БМВ Паскаля неторопливо проехал мимо них, но Флетчер на несколько секунд задержался, перед тем как тронуться.
– Флетч Верный Глаз, – шутливо представился он и спросил, не глядя в сторону Кэт: – Уже получила прозвище, а?
Девушка покачала головой.
– У всех есть прозвище, лапочка. – Флетчер прижался к обочине, в то время как Паскаль уступал дорогу на разъезде. Он покосился на Кэт. Она покраснела. – Лучше самой по-быстрому что-нибудь придумать, иначе застрянешь с ярлыком, который кто-то на тебя наклеит. – Он нажал на кнопку громкой связи и передал: – Поворачивайте направо, потом еще раз направо, на Хендбридж. – У светофора перед мостом в ожидании зеленого сигнала вытянулся хвост из десяти или пятнадцати автомобилей. Флетчер сбавил скорость, чтобы пропустить две машины между ними и Паскалем, а затем повернулся к Янг и произнес:
– Ширли.
– Что?
– Как Ширли Темпл.4
– А кто она?
– Никогда не слышала о… – Флетчер пожал плечами: что толку продолжать! Немного подумал и предложил: – Тогда как насчет «Малыш»?
– Малыш?
– Янг – юная – Малыш. Или Пупсик.
– Очень остроумно, – сказала она.
– Да просто в голову пришло. – Комплимент пришелся Флетчеру по вкусу.
– Светофор. – Они продвигались вперед, нос к хвосту, в плотной веренице машин. Загорелся желтый. – Что, если он проскочит?
– Без паники, Малыш… Он от нас не уйдет. – Флетчер покосился на ее взволнованное лицо. – Видишь, машины ползут с черепашьей скоростью.
БМВ остановился, и он с ухмылкой повернулся к Кэт:
– Ну вот, а ты боялась.
Загорелся зеленый. Янг и Флетчер проскользнули за Паскалем.
– Остальным ни за что не успеть, – сказала Янг, увидев, что снова загорелся желтый, когда они достигли моста.
– Я дам им указания, – успокоил Флетчер. – Они нас нагонят. – Объект выезжает на улицу Лоуэр-Бридж, – сообщил он по громкой связи, – скорость примерно десять миль в час. – Флетчер старался держаться на расстоянии одного автомобиля от Паскаля. Когда другие машины догонят его, он отступит и позволит кому-нибудь принять ненадолго лидерство. Паскаль сбавил скорость и включил левый поворотный сигнал. – Поворачивает направо, направо, на Пеппер-стрит.
БМВ проехал мимо мебельного магазина «Хабитат» и скользнул в переулок направо.
– Похоже, он направляется на автостоянку на Пеппер-стрит, – обратился Флетчер к команде. Разделительная полоса помешала и ему, и преследуемому повернуть прямо к въезду; объехав по периметру квартал, обе машины остановились у старых богаделен. Автомобиль Флетчера шел теперь вплотную за БМВ.
– Он нас вот-вот засечет, – встревожилась Янг.
– Расслабься, – сказал Флетчер. – Улыбочку. – Он поймал выражение ее лица и добавил с усмешкой: – Вопрос профессиональной пригодности, милочка. Зачем, по-твоему, они сажают в машину мужчину и женщину? Потому что вы много болтаете.
Янг мгновение раздумывала над замечанием напарника, потом повернулась и одарила его лучезарной улыбкой, от которой у него буквально захватило дух. Флетчер сообщил другим членам команды об их местоположении и, улыбнувшись ей в ответ, проследовал за БМВ Паскаля на автостоянку.
– Следуй за ним, Малыш, – велел он Янг, пока они поднимались по спиральному пандусу мимо рядов плотно припаркованных автомобилей. – Если он войдет в лифт, иди по лестнице. Я останусь в машине и подожду на тот случай, если он вернется.
Флетчер припарковался уровнем выше. Прежде чем выйти из машины, Янг посмотрела, куда направился Паскаль. Она побежала вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступени, и, перескочив последние пять одним прыжком, достигла нижнего уровня в ту самую минуту, когда Паскаль вышел из лифта. Она следовала за Паскалем к центру города. Вот он подошел к краю тротуара, чтобы перейти улицу. На Пеппер-стрит движение было достаточно плотное, и Янг остановилась, делая вид, будто завязывает шнурок. В двадцати ярдах вверх по улице она заметила один из автомобилей наблюдения. Янг пошла дальше, хотя и замедлила темп. Несколько секунд спустя она миновала Паскаля и теперь уже никак не могла повернуться и проверить, идет ли он за ней, боясь привлечь к себе внимание. Придется положиться на тех ребят, сидящих в машине. Налетел сильный порыв ветра с дождем, и она ссутулилась, ежась от пронизывающего холода.
– Малыш, где ты, черт бы тебя побрал? – Звук крошечного наушника показался Янг оглушительным, она поморщилась.
Вклинился второй голос.
– Нев ведет объект, – сообщили наблюдатели из автомобиля. – Он достиг разделительной полосы. Испытывает трудности, переходя улицу.
Минуту спустя Паскаль вошел в здание напротив магазина «Хабитат». Янг повернула обратно и сверилась с дощечкой на двери зеркального стекла.
– Это его офис, – пробормотала она в микрофон, прикрепленный к отвороту пиджака. – Пеппер-стрит, номер семнадцать. – Она перешла улицу и в течение следующего часа разглядывала витрину «Хабитат», в которой отражалась дверь, поглотившая Паскаля. Янг терзали запоздалые сожаления, что она оделась не по погоде, а желая произвести впечатление. Не надень она юбку, Флетчеру, быть может, не пришло бы в голову прозвать ее Малыш, а будь на ней непромокаемый плащ вместо кожаного пиджака, ей наверняка было бы гораздо теплее и суше.
По истечении часа Флетчер сообщил, что сейчас явится сменить ее на посту. И как назло одновременно с подошедшим Флетчером из дверей офиса показался Паскаль. Он повернул направо, к центру города, направляясь непосредственно в сторону полицейских.
– Прошу прощения, – пробормотал Флетчер. Он обхватил Янг за талию и притянул к себе. – Дорогая! – воскликнул он. – Ты промокла насквозь! – И смачно поцеловал ее в губы. – В самом деле, тебе не надо было так долго ждать.
Паскаль уже прошел мимо них. Янг оттолкнула Флетчера и вытерла рот. Флетчер усмехнулся:
– Добро пожаловать в безумный мир слежки, Малыш.
– В этом не было никакой необходимости, – огрызнулась Янг.
– Тебя чуть было не засекли, – отозвался он. – И ты чуть было не продула прикрытие.
– Отвали, Флетчер! – Она повернулась к центру города.
– Куда это ты собралась? – требовательно осведомился он.
– Следить за Паскалем.
– Какие мы решительные! – воскликнул Флетчер. – Ты похожа на мокрую мышь, только привлечешь к себе внимание. Пойди обсушись в машине. Я сам обо всем позабочусь.
Дождь ослабел, и над их головами появилась полоса ослепительно синего неба. Флетчер улыбнулся себе под нос при виде Янг, уныло бредущей в сторону автостоянки. Он двинулся вслед за Паскалем, нажимая на ходу кнопку, прикрепленную на его запястье, чтобы связаться с остальной частью команды. К тому времени как Паскаль и Флетчер достигли угла Пеппер-стрит, еще двое наблюдателей заняли посты на Бридж-стрит и Гровенор-авеню.
Паскаль свернул на пешеходную зону Бридж-стрит. Толпа была плотной, так что Флетчер держался близко, он то и дело маневрировал, готовый в любую минуту уйти в сторону или нырнуть в магазин, чтобы объект его не засек. Паскаль заколебался на Кросс, и Флетчер отступил, потом Паскаль повернул направо на Истгейт-стрит и остановился на углу изогнутой улицы, ведущей к собору Святого Уэрбурга.
Флетчер, понизив голос, заговорил в микрофон:
– Объект вошел в телефонную будку. Это центральная будка.
Он поднялся по каменным ступеням на площадку перед одним из торговых рядов и, затаившись в тени, наблюдал через черно-белое ограждение, как Паскаль вытащил из кармана клочок бумаги и набрал номер. Пять минут спустя Паскаль уже ушел, так и не обернувшись.
Толпы покупателей окружали Паскаля, но его было нетрудно заметить, поскольку его голова и плечи возвышались над прохожими. Он неуклонно продвигался по направлению к Форгейт-стрит.
Женщина, собиравшаяся войти в телефонную будку, издала смятенный вопль: ее внезапно ухватили за локоть. И сразу отступила, когда констебль молча показал ей свое удостоверение. Он вошел в будку и воспользовался мобильным телефоном, чтобы связаться с «Бритиш Телеком».
Флетчер протолкался через толпу и рванул вниз по узкой лестнице. Паскаль направлялся в сторону украшенной резьбой сводчатой арки, которая выведет его за пределы городских стен. Флетчер спешил за ним, чуть не утыкаясь в спину. Паскаль приостановился, чтобы обойти толпу, сгрудившуюся вокруг уличного артиста; тот балансировал на высоком одноколесном велосипеде и жонглировал булавами. Миновав пешеходную зону, Паскаль направился к бару с окном зеркального стекла и красным почтовым ящиком. Флетчер остановился в павильончике автобусной остановки и подождал. Сначала он подумал, что Паскаль войдет в бар, но тот вошел в дверь направо от окна и нажал кнопку звонка.
– Облом, – пропел голос констебля в ухе Флетчера с такой ясностью, что казалось, слова прозвучали прямо в голове. – Телефонная компания не может отследить звонок без предшествующего уведомления.
– И что думаешь делать, напарник? – потребовал Флетчер с едким сарказмом. – Опечатаешь чертову телефонную будку и отправишь запрос криминалистам, чтобы снять его пальчики? Мы и так знаем, кто набрал…
– Слушай, Флетчер, – раздраженно ответил тот. – Если я нажму кнопку повтора последнего вызова, кто-то на том конце обязательно возьмет трубку и захочет узнать, кто я такой и какого дьявола мне надо.
Флетчер шепотом выругался.
– Так положи трубку перед соединением. Несколько цифр запомнить сумеешь, я надеюсь? У нас нет времени на дуракаваляние, помощничек!
Констебль нажал кнопку, ворча себе под нос. Когда номер высветился на дисплее, он записал его, затем набрал оператора. Несколько минут спустя у них было имя, а еще через десять минут и адрес.
Макатиер предложил Лоусону сесть. Ему удалось раздобыть где-то несколько мягких кожаных кресел, потертых, но куда более удобных, чем металлические стулья в кабинете Лоусона; подобные свидетельства статуса грели душу старшего инспектора. Они сидели, потягивая кофе и просматривая копии рапортов.
– Что ты думаешь о Рейнер? – спросил Макатиер. – Она пишет, мистер Уоррингтон не проявил горячего желания сотрудничать.
– Она прямолинейна, – сказал Лоусон, – но, как мне кажется, знает, когда надо проявить дипломатичность.
– А мы нуждаемся в сотрудничестве Уоррингтона, Стив. От мужа никакого толку, а нам позарез необходимо узнать, насколько опасен насильник, о котором он рассказал. Черт, мы даже не знаем, сидит ли он до сих пор за решеткой!
– Мы могли бы найти его, изучив протоколы суда, – предложил Лоусон.
Макатиер фыркнул:
– Какого суда? Она же работает на выездных сессиях: Ливерпуль, Честер, Рил – фактически весь Северный Уэльс. Как прикажете отслеживать преступника через адвоката, если адвокат исчезла без следа?
Лоусон рассматривал варианты.
– Дайте Рейнер еще один шанс. Если она потерпит неудачу, мы предпримем жесткие меры.
Макатиер кивнул:
– Хорошо. Теперь что касается этой женщины, Маркхэм. – Он просматривал рапорт Бартона.
– Няня… – Лоусон задумчиво потягивал кофе. На часах было семь пятнадцать, и он давно потерял счет недопитым чашкам, которые осушил в течение дня; его желудок намекал, что их было многовато. – Она давно связана с этой семьей, – размышлял он. – Сегодня она, похоже, действительно руководила действиями Паскаля, однако это ее работа – брать под контроль ситуацию, особенно если в нее вовлечен ребенок.
– И все же…
– И все же… – Лоусон, так же как Бартон и Макатиер, не до конца понимал, какую роль Триш Маркхэм играет в семье Паскалей. А случаев, когда муж избавлялся от жены, чтобы освободить место для любовницы, ему было известно предостаточно. – Думаете, эту линию стоит сделать приоритетной?
Макатиер поразмыслил и откликнулся:
– Эх, если б знать, кому можно доверять!..
Лоусон улыбнулся. Его удивили едва заметные нотки отчаяния, прозвучавшие в голосе старшего инспектора.
– Да, это, безусловно, упростило бы дело, – сказал он.
Полицейские начинали потихоньку подтягиваться на базу. Регистрировали рапорты, болтали, наливали кофе из автомата, который привезли сегодня днем. Отопление пока не включили, но дежурный позволил электрикам и столярам работать сверхурочно, и они пообещали трудиться до одиннадцати ночи, чтобы довести все до ума.
После неожиданной прогулки Паскаля из резерва призвали еще нескольких человек, которые должны были приступить к слежке за ним рано утром. Личный состав следственной группы, работающей по делу о похищении, увеличился теперь до четырнадцати человек.
Янг обсохла, но выглядела потрепанной и продрогшей в экипировке, которую утром так тщательно выбирала.
Флетчер неодобрительно защелкал языком:
– Ну и видок у тебя! Лучше бы за Паскалем сразу пошел я. Мне ничего не стоило проторчать на той автобусной остановке хоть весь день!
Янг выглядела такой несчастной, что он немного смягчился:
– Не надо унывать, Малыш. Даже такие старые морские волки, как я, порой попадают впросак. – Он огляделся по сторонам, ища глазами слушателей, и продолжил: – Как-то раз я наблюдал за одним парнем – он проходил по делу о наркотиках. Ну, заваливается он в закусочную, а я топчусь на другой стороне улицы, слежу, как ты сегодня, за отражением в витрине. Постоял минут десять, соскучился да и заглянул в эту самую витрину. И что ты думаешь? Оказывается, я битый час глазел в окно, полное голых манекенов!
Окружающие вежливо заулыбались.
– Слежка еще и не такие сюрпризы преподносит, а, Флетчер? – Рейнер протиснулась через плотное кольцо мужчин к свободному стулу.
Янг была благодарна ей за вмешательство. А вот собой она была недовольна. Почему ты не можешь сама постоять за себя? Почему позволяешь делать это другим? Она бросила испепеляющий взгляд на Флетчера. Ничего, ничего. В следующий раз я не растеряюсь.
Вошли старшие офицеры, и народ быстро угомонился, всем не терпелось поскорее начать: либо рассказать начальству, какие они раскопали данные, либо, если удача не была к ним благосклонна, спросить, можно ли пойти домой и набраться сил для завтрашней упорной борьбы.
Рейнер и Бартон представили краткий отчет о проделанной за день работе. Рейнер, не в силах забыть высокомерие Уоррингтона, все еще негодовала из-за «этого чванливого адвоката».
– Надо было позволить ему заглянуть тебе под юбку, – пробормотал Флетчер.
Сэл впилась в него негодующим взглядом, а он внимательно уставился на белую доску, к которой прикалывали фотографии, карты и другие материалы текущего расследования. Его губы беззвучно шевелились.
– Впрочем, его бы вряд ли вдохновило это зрелище… – прошипел он.
Макатиер обратился к Рейнер:
– Вам придется сделать еще одну попытку.
– Непременно, сэр.
Настала очередь Флетчера. Он рассказал о поездке Паскаля на работу, о телефонном звонке и встрече в комнатушке над баром «У Райана» на Форгейт-стрит.
– Там находится детективное агентство «Надежные руки», – пояснил он. – Они занимаются разводами, экспертизами, наводят справки по поводу усыновления. Вы платите – они исполняют.
– А звонил он куда? – спросил Лоусон. Он знал ответ, но хотел, чтобы его услышали и остальные.
– Да в это же агентство и звонил.
– И о какой услуге просил их мистер Паскаль?
– Пока не знаю. Могу расспросить владельца, босс.
Лоусон покачал головой. Они с Макатиером уже обсудили это перед оперативным совещанием.
– Не стоит. Однако я хотел бы выслушать мнение присутствующих.
Немедленно посыпались предположения.
– Если это агентство ведет розыск пропавших без вести, он, вероятно, попросил помочь найти жену.
– А может, он думает, что у него в офисе кто-то нечисто играет?
– Что, если это агентство – сомнительная лавочка? Тогда оно может иметь отношение к исчезновению Клары, – вступил в разговор Бартон.
– Раньше такое бывало, – согласился Лоусон, – но с принятием нового закона о похищении людей – маловероятно. Давайте наведем справки об этих «Надежных руках» – черт, ну и названьице! – посмотрим, есть ли в прошлом агентства какие-нибудь черные пятна.
Макатиер кивнул в знак одобрения, но предостерег:
– Помните, мы не имеем никакого права пресекать попытки Паскаля разыскать жену. Он может и должен изучить и использовать все имеющиеся возможности.
– Но если это поставит ее под удар… – вставил Флетчер.
– …тогда мы вмешаемся. Но не раньше. – И Макатиер быстро продолжил: – Констебль Кормиш из службы охраны прав ребенка допросила Пиппу Паскаль, дочь жертвы. – И пояснил для новых участников следственной группы: – Девочка стала свидетельницей похищения. Докладывайте, констебль.
Поднялась Сара Кормиш. Лоусону показалось, что она нервничает. Нет, вряд ли, Сара – ветеран полицейских инструктажей и оперативок, она думающий и опытный офицер. Если бы ребенок что-нибудь нафантазировал, Сара живо поймала бы его на этом.
– Девочка все еще была сильно напугана, но дала довольно четкое описание фургона, – начала Сара. – Белый, довольно большой. Окна закрашены черной краской. Старый – на корпусе много ржавчины. Вероятно, в плохом состоянии – она сказала, что из выхлопной трубы шел дым.
– Это согласуется с данными, которыми мы располагаем, – сказал Лоусон.
– А номер она случайно не запомнила? – опять вмешался Флетчер.
Сара посмотрела на него как на придурка.
– Ей девять лет, Флетч. Она только что видела, как ее маму тащит по улице человек в маске. Не говоря уже о том, что девочка стояла сбоку от фургона.
– Похитителя Пиппа описала? – Макатиер вернул рассказ Сары в прежнее русло.
Сара повторила описание, сделанное девочкой, добавив:
– Она сказала, что от него странно пахло.
– Ничего более определенного? – спросил Макатиер.
– К сожалению, нет, сэр.
Сара не стала уточнять, что допрос длился более часа, с пятнадцатиминутным перерывом. Сначала дело шло очень медленно: Сара принялась расспрашивать Пиппу о событиях предыдущей недели, избегая говорить о происшествии, ходила вокруг да около, постепенно сужая круги, подбираясь к страшному событию – нападению на мать.
Несколько раз Саре приходилось отступать, перескакивать на более безопасные предметы, когда она ощущала, что ребенок вот-вот сломается. Через наушник Сара слышала все, что происходило по другую сторону зеркального стекла: мистер Паскаль не раз издавал возмущенные возгласы.
– Она раньше видела этот фургон? – спросили из глубины комнаты.
– Нет. Девочка, по ее словам, вообще не замечала ничего странного. Но она действительно подтвердила: маму что-то тревожило. – Улыбка изогнула уголок Сариного рта. – Сказала, что родители все время говорили на секретном языке.
Лоусон оглядел комнату. Все были сосредоточены, все размышляли, все – даже Флетчер – жаждали результатов. Он почувствовал всплеск волнения. Расследование крупного дела зависело от совместных действий группы, от того, удастся ли ей превратиться в команду. Кажется, это начало получаться.
В девять часов Лоусон заглянул в комнату подразделения ХОЛМС узнать последние новости. Сотрудники, закончив работу, потихоньку расходились по домам. В здании оставались только дежурные.
– Не возражаете, если я взгляну на план завтрашних действий? – спросил Лоусон.
– Милости прошу. – Сержант Тайрел осмотрелась по сторонам. – У меня есть копии, приготовленные для вас и Макатиера. – Она вручила Лоусону целую пачку компьютерных распечаток – штук тридцать, не меньше. – Надеюсь, к утру у вас появятся новые рабочие руки, потому что завтра, после квартирных опросов, будет такая же картина.
Лоусон взял стопку и заверил ее, что к утру у них будет достаточно сотрудников. Они вышли, Тайрел заперла дверь. Лоусон спустился в кабинет для совещаний и обнаружил там Бартона, который, кутаясь в пальто, сидел один-одинешенек в быстро выстывающем помещении. Бартон въедливо изучал материалы по делу, рассеянно потирая щетину на голове.
– Не знал, что ты работаешь ночами.
Бартон вздрогнул и поднял глаза.
– Иди домой, Фил, – посоветовал Лоусон. – Уложи своего парня спать.
Бартон глянул на часы:
– Слишком поздно, он уже спит.
– Хорошо, подоткни ему одеяло. Поцелуй его на ночь, а главное, поцелуй на ночь Фрэн.
Бартон только улыбнулся.
– Нам еще не раз придется работать по ночам, – предупредил Лоусон. – Это дело – крепкий орешек, нутром чую!
Бартон зевнул и выключил лампу:
– Понимаю, к чему ты клонишь, Стив. Слишком много вариантов. Слишком много людей, имевших мотив убрать ее с пути.
– Ты и мужа включаешь в этот список? – Бартон дольше других общался с Паскалем, и Лоусону было интересно узнать его мнение. Он никак не мог избавиться от чувства неловкости, которое ощутил утром в присутствии Паскаля.
Бартон обдумал вопрос:
– Трудно сказать. Но его страдания кажутся неподдельными.
– Хорошо. Если принять это на веру…
И снова рука Бартона поднялась к голове, скребя щетину.
– Похоже, Паскаль не может решить, восхищается он женой или презирает за то, что она делает. И его и в самом деле жутко бесит, что она взяла дело Касаветтеса. Он убежден: похищение организовал Касаветтес, а провернули его подручные.
– Он может чем-то подкрепить свою версию?
Бартон поднял бровь, и его губы изогнулись в иронической улыбке.
– По-моему, он считает, что это наша работа.
– И в этом он прав, – согласился Лоусон. – Необходимо допросить Касаветтеса, и скорее всего это нам удастся: босс попытается организовать встречу. Но для начала мы должны примириться с операцией «Снежный человек».
Бартон фыркнул:
– А я-то думал, мы на одной стороне.
Вернувшись домой, Лоусон обнаружил Мэри на диване в гостиной. Устроилась она уютно: рядом с ней на журнальном столике стояли бутылка красного вина и два бокала, один из которых был пуст. На коленях пристроен альбом для эскизов.
– Все работаешь? – спросил он, нагибаясь, чтобы поцеловать ее. От Мэри пахло ягодами и теплыми специями.
– Заказ от одной фирмы по уборке. Им нужна оригинальная эмблема, которая символизировала бы честность, дружелюбие, тщательность и прочие старомодные ценности. Словом, сущие пустяки – и не позднее следующей недели, если вас не затруднит.
Лоусон хлопнулся рядом с Мэри на диван, и она выпрямила ноги, положив ступни ему на бедра. Он налил себе вина в пустой бокал и пополнил ее.
– Скачай что-нибудь из компьютера, – предложил он.
– Я тралила нашу базу данных – ничего подходящего.
Лоусон сделал большой глоток вина:
– Так потребуй у них дополнительную плату.
Мэри подняла брови:
– Пока вроде не за что.
Он вздохнул:
– Это нереально – выполнить работу в такие жесткие сроки, а ты никак не можешь упустить этот заказ.
Мэри одарила его одним из своих проницательных взглядов.
– Неудачный день, а? – поинтересовалась она.
– Просто невыносимый. Похищение.
– Та женщина-адвокат?
– Адвокат? – Лоусон резко выпрямился, толкнув ее руку, и она пролила вино на эскиз.
– Проклятие! Осторожнее, Стив! – Мэри вскочила, расплескав вино на пол.
– Как, черт побери все на свете, ты об этом узнала?
– Я смотрю новости, – сердито ответила Мэри, промокая рисунок комком бумажных салфеток.
– Все не так уж и плохо, – примирительно сказал Лоусон, протягивая ей еще несколько салфеток.
Она с мрачным видом выхватила их у него из рук.
– Не так уж и плохо! – воскликнула она. – Все испорчено!
– Послушай, мне очень жаль… Видишь ли, предполагалось, что пресса ничего не знает – О черт! – Лоусон встал и зашагал к двери.
– Ну и куда ты теперь? – воинственно осведомилась Мэри.
Он опустил голову и произнес извиняющимся тоном:
– Надо позвонить боссу.
– Кто мог это сделать, Лоусон?! – Макатиер раскипятился не на шутку. – Кто слил информацию?
Лоусон переложил мобильник от правого уха к левому и свободной рукой открыл дверцу холодильника. Шансы обнаружить какую-нибудь закуску, которую он мог бы съесть на ходу, были очень малы: Мэри считала, что пищу следует готовить и принимать должным образом – или совсем не принимать. Если ему нравится хватать куски, пусть сам их и покупает!
– Команда разрослась, босс, – даже без дополнительных людей, которых вы затребовали сегодня утром. Хотите, я приеду?
Макатиер вздохнул:
– Нет. Пресс-центр уже сделал официальное заявление. А я на завтрашнее утро созвал пресс-конференцию. Попрошу у журналистов помощи. Если они будут на нашей стороне, мы, глядишь, даже получим от них кое-какую полезную информацию.
– Чем прикажете сейчас заняться?
– Пока ничем, отдыхай. Я попросил ночных дежурных обзвонить округу, попросить жителей не отвечать на вопросы, завтра тут и так яблоку негде будет упасть.
– А Паскалю тоже позвонили?
– Его и всех домочадцев предупредили об утечке, но кто сумеет предсказать, на что способны некоторые таблоиды? А вдруг это все же похищение с целью выкупа? Тогда как бы нам не завалить дело, если орды чертовых газетчиков станут атаковать дом Паскаля.
– Завтра на пресс-конференции у вас будет шанс объяснить им, насколько все серьезно.
Макатиер что-то уклончиво проворчал: очевидно, он не очень-то надеялся урезонить журналистов, взывая к их совести и напомнив о моральных обязательствах.
Глава двенадцатая
Клара дрожала так сильно, что даже цепь звенела. Всколыхнувшаяся в ней ярость сменилась теперь свинцовым отчаянием. Обращаться к этому человеку бессмысленно: он и в покое не оставит, и говорить с ней не станет.
Она вспомнила недавний разговор со старой университетской подругой, Микаэлой О'Коннор. После получения диплома та несколько лет проработала в Лидсе, отдавая предпочтение делам, связанным с семейным правом. Теперь она возглавляла адвокатскую фирму в Честере, специализируясь на проблемах женщин. Когда она только начинала практиковать, то благодаря своему хрупкому телосложению и мелким чертам лица заслужила довольно банальное прозвище – Лилипут. Но надолго оно не прилипло: довольно скоро распространились слухи о том, что малышка О'Коннор на перекрестных допросах безжалостна как акула. И хотя она всегда была безупречно вежлива, разнося в пух и прах аргументы противников, однако большинство из них после схватки с Микаэлой выходили из зала суда с чувством, будто побывали в пасти морского чудовища. Друзей у Микаэлы было немного, окружающие относились к ней со сдержанным уважением. Она была несколько удивлена, услышав свое новое прозвище: за глаза ее называли «сука судейская», но никогда в глаза – никогда.
Последний раз Клара виделась с Микаэлой в начале июля: они уговорились вместе пообедать. Микаэла пришла на встречу из суда, где защищала женщину, обвиняемую в покушении на жизнь ее жестокого партнера. Краснея от стыда, Клара вспоминала, как пустилась в спор с Микаэлой, заявив: если бы женщины более эффективно общались – говорили, вместо того чтобы впадать в состояние покорности или агрессии, – они не становились бы жертвами.
– А что, если их мужчины не хотят говорить? – решительно ответствовала Микаэла. – Что, если они хотят бить кулаками, пинать ногами и насиловать? И вести себя таким образом им намного более по душе, чем разговоры разговаривать?
Клара почувствовала, что Микаэла начинает заводиться, и попыталась немного охладить ее пыл.
– Я знаю, это непростая задача – пробиться к уму и сердцу мужчины подобного склада…
– Да откуда тебе-то знать?!
Клара вспыхнула от гнева: Микаэла, очевидно, считает, что у нее, Клары, недостаточно опыта для участия в споре. А ведь она ведет дела и в области семейного, и гражданского, и уголовного законодательства!
– Мне не раз доводилось иметь дело с жестокими мужчинами, порой даже с насильниками, – натянуто сказала она. – Почти все они вели себя пристойно и… разумно.
– Еще бы они вели себя по-другому – со своим-то адвокатом!
– Некоторые, бывает, сердятся, – призналась Клара, поймав себя на том, что невольно начинает обороняться. Микаэлин альтруистический взгляд на мир иногда внушал ей чувство, будто она в своей практике руководствуется неправильными соображениями. – А других я откровенно боюсь. Но мне всегда удается склонить их на свою сторону.
Микаэла засмеялась:
– О, мои поздравления! Тебе удается их убедить, что колотить своего адвоката – не лучший способ обеспечить защиту в суде. И не забывай, у тебя под рукой всегда есть секретарь в качестве свидетеля – на случай, если «жестокие мужчины» забудут о хороших манерах. А у этих женщин нет свидетелей или компаньонок. Иногда я думаю, что на их стороне нет даже закона.
– Я не говорю, что для них все так просто…
– Да уж, черт бы меня побрал, это точно – не все так просто! Не просто убедить человека, который только и мечтает, как бы ударить тебя ногой под ребра! Пытаешься подобрать правильные слова, а ему-то заранее известно, что ничего путного ты сказать не можешь. Он – мастер запомнить невинное замечание и перевернуть его смысл с ног на голову. И вообще, он так чертовски искусен в играх разума, что может заставить жертву почувствовать, будто это она виновата.
Тогда они расстались на ножах, и с лета она не встречалась с Микаэлой. А теперь со смесью острого страха и сожаления Клара задавалась вопросом: будет ли у нее когда-либо возможность извиниться?
Теперь-то она поняла, что пыталась сказать Микаэла: Клара полагалась на правила, она жила ими: главенство закона, социальные отношения. А здесь не существовало никаких правил, по крайней мере, ни одного понятного ей. Здесь он решал, что позволено, что неприемлемо. Осознав безвыходность ситуации, в которую попала, Клара похолодела от страха и тут же сказала себе: нет, я не сдамся, я должна попытаться достучаться до него. Нельзя просто ждать, пока он решит, что с нею делать.
– Вы… вы там? – позвала Клара.
Никакого ответа. Темнота, казалось, усилилась, угрожая задушить ее. Она говорила громко, отгоняя темноту, разбивая страх тишины словами.
– Вы ничего не добьетесь, играя со мной в молчанку, – заявила она.
– Ты в самом деле так думаешь?
Этого он и хочет, Клара, этого добивается – испугать тебя, заставить умолять его о пощаде.
– Молчание не имеет смысла, – продолжала она, не обращая внимания на его насмешливый тон и пытаясь словами заглушить звучащий в ее голове голос паники. – Если вам что-то нужно, вы обязаны сказать мне, что именно.
– Я ничего не обязан говорить вам, адвокат Паскаль.
– Нет, – заторопилась Клара. – Не обязаны. – Она понимала, что неправильно выбрала слово. А ведь ей необходимо втянуть его в разговор и таким образом удержать – по крайней мере попытаться. – Но если вы хотите, чтобы я содействовала…
– Неужели ты действительно веришь, что мне нужна твоя поддержка?
Клара почувствовала острый укол тревоги.
– В настоящий момент, милочка, у меня, пожалуй, есть все, чего я хочу.
Что он имеет в виду? Что хотел засадить ее в эту яму? Хотел причинить ей страдания? Существует лишь один способ все прояснить. Спросить в лоб. Она собралась с духом и повернулась лицом к невидимому собеседнику:
– То есть все, чего ты хочешь, – это приковать меня цепью в подвале, так?
Он негромко засмеялся:
– О нет, гораздо больше.
Клара вынудила себя продолжать, обострить конфронтацию:
– Мне холодно, страшно, я проголодалась. Это то, что ты хочешь?
Лестница заскрипела, похититель переступил с ноги на ногу.
– Пока и этого достаточно, – ответил он.
Хьюго отнес Пиппу в постель далеко за полночь. До четырех утра он сидел на стуле перед телефоном, пока его не одолела тяжелая дремота. Ему приснилось, будто Пиппа карабкается по лесам на какую-то башню, беззаботно наступая на узкие планки, как вдруг позади нее вырисовывается темный и уродливый силуэт. Во сне Хьюго пытался предупредить дочку, но его удерживал ухмыляющийся манекен, связавший его руки липкой лентой.
Он вскрикнул и проснулся. Из расположенной этажом выше спальни Пиппы Хьюго услышал высокий пронзительный звук, жуткий и как будто издаваемый не человеческим существом, – что-то вроде серии коротких испуганных выкриков, постепенно перерастающих в вой.
– Пиппа? – сонно пробормотал Хьюго. – Пиппа! – Через мгновение он уже вскочил со стула и выбежал в коридор. – Пиппа! – кричал он, взбегая по лестнице и спотыкаясь чуть ли не на каждой ступеньке. – Все в порядке! Папа с тобой.
На лестнице в пижаме появилась Триш. У нее был испуганный и растерянный вид. Он взял ее за локти и отодвинул со своего пути, смутно ощутив через шелк теплоту ее кожи.
Пиппа сидела на кровати. Глаза широко распахнуты. Изо рта ее рвался тот ужасный пронзительный звук, перерастая в крик. Хьюго присел на кровати рядом с девочкой:
– Пиппа, милая, все хорошо. Просто тебе приснился сон.
Она начала лепетать:
– Человек… человек… ужасная маска… – Лепет перешел в крик. – Мамуля! Он забрал мамулю. Человек-паук забрал мамулю! Он спрятался в саду! Он поднимается вверх по стене!
Хьюго почувствовал, что у него от ужаса волосы встали дыбом. Он начал трясти Пиппу. Она задохнулась и, казалось, пришла в себя. Уставилась на отца бессмысленным взглядом, а потом разразилась рыданиями. Хьюго прижал ее к себе. Кожа девочки горела, она вся тряслась – страдания ребенка оказались непосильны для Хьюго, он с трудом сумел удержаться от стона. Попытался утихомирить дочку, поглаживая ее по волосам, потирая спину, но она продолжала трястись и всхлипывать. Наконец к дверям спальни подошла Триш. Хьюго беспомощно пожал плечами, и, расценив это как приглашение, она вошла и слегка коснулась его плеча:
– Позвольте мне.
Хьюго отвел руки дочери от своей шеи. Мгновение она цеплялась за него, затем ухватилась за Триш:
– Я п-пыталась остановить его, Триш! Честно, пыталась!
– Я знаю, милая, – успокаивала Триш, – знаю. Ты вела себя очень храбро.
– Он… он т-толкнул меня. Я упала и ударилась! – выкрикивала Пиппа.
Триш шикала и утешала ее, напевая вполголоса. Хьюго нерешительно топтался возле двери.
– Ложитесь спать. Попытайтесь немного отдохнуть, – сказала Триш через голову Пиппы. – Я приду позже.
Глава тринадцатая
Два констебля были поставлены у двери музея, чтобы удерживать орды репортеров, которые появились здесь еще ночью. Продрогшие, они клубились у входа в ожидании новостей, притоптывая и выдыхая облачка пара в морозный воздух. Вообще-то газетчики вели себя мирно, но стоило им заметить полицейского офицера, как толпа заволновалась, люди начали, толкаясь, протискиваться внутрь, громко выкрикивали вопросы, всеми правдами и неправдами боролись за лучшее место и утихли только тогда, когда офицер (а это был инспектор Лоусон) исчез в здании.
– Разрази меня гром! – воскликнул Лоусон, вбегая в комнату для совещаний, и резко остановился. – Вот это я понимаю – неожиданный поворот! – Он был ошарашен количеством собравшихся здесь копов.
– И неплохой поворот, – с улыбкой заметил Макатиер.
Два часа спустя Лоусону показалось, что громадная, как ангар, комната съежилась и уже не способна вместить новых сотрудников. Детективы обменивались приветствиями, здоровались с друзьями и знакомыми, которых давно не видели. Еще вчера пустая и холодная, сегодня комната для совещаний наполнилась гомоном, в ней стало душновато: включенная система центрального отопления время от времени издавала вибрации и стоны, будто желая убедить, что она тоже работает на пределе возможностей.
Лоусон заметил несколько возбужденных молодых лиц. Наверное, это стажеры, только-только закончившие обучение. У него сохранились яркие воспоминания о своем собственном первом расследовании. Тогда Лоусон считал, что его статус очевиден даже в гражданской одежде. Так оно и было, вот только выделяли его юность и неопытность. А сколько он в том деле наломал дров!..
Макатиер призвал присутствующих к порядку, и сорок с лишним лиц – нетерпеливых, серьезных, светящихся энтузиазмом – разом обратились к нему. Он переводил взгляд из одного угла комнаты в другой, словно хотел добиться внимания каждого.
– Прежде всего, – начал старший инспектор, – я хотел бы поприветствовать новых членов команды. Нам позарез нужны были новые люди на борту.
Из угла, где собрались копы, с самого начала работавшие над делом, донеслись иронические восклицания.
– Похититель до сих пор так и не связался с мистером Паскалем, – продолжил Макатиер. Из дальнего угла к нему с трудом пробивался один из констеблей. – Но у нас имеются результаты по-квартирных опросов. Живущие поблизости люди слышали два удара, вслед за тем как фургон похитителя рванулся с места. Сначала он столкнулся с «рено» – этот автомобиль уже вычислили. Другой автомобиль, серый или серебристый «лексус», был замечен, когда уезжал с места преступления. Необходимо выяснить, кто его владелец. И еще: фургон, соответствующий описанию транспортного средства подозреваемого, видели на Гровенор-авеню за несколько дней до похищения Клары Паскаль.
– Вы считаете, что тогда он следил за ней от ее дома, сэр? – спросила Янг.
Констебль вручил Макатиеру записку.
– Я хотела напомнить, – начала Янг, заливаясь румянцем, но решительно блестя глазами, – что у школы до вчерашнего дня не было замечено ничего необычного. И, как правило, девочку в школу отвозила не мама, это делала ее няня.
Поскольку Макатиер был занят – набрасывал на клочке бумаги ответ на полученную записку, слово взял Лоусон.
– Справедливое замечание, Янг, – сказал он. – Если это фургон подозреваемого, соседи бы его описали. А у нас по фургону нет никаких зацепок. Пока нам известно только, что водитель был мужчина, есть его приблизительное описание. Эксперты работают над анализом волокон и делают ДНК-тест образцов, взятых из-под ногтей дочери.
– Если он числится в нашей базе, мы найдем его, – добавил Макатиер, вручая свой ответ констеблю. – Ну а теперь я обращаюсь к тем из вас, кто плохо знаком с процессом расследования уголовного преступления. Вы должны делать подробные записи по делу, эти записи по завершении дела следует передать следователю.
– Все, что вы скажете, будет записано и может быть использовано в качестве свидетельства против вас… – забормотал Флетчер, слегка отвернувшись, чтобы Макатиер не смог разобрать, кто говорит.
– Итак, чтобы избежать затруднений, купите себе нормального размера блокноты и следите за тем, чтобы они регулярно пополнялись.
Старший инспектор подвинул Лоусону по столу полученную записку. Тот прочитал: это был ответ на запрос, они оба ждали его с нетерпением. Надо же, как вовремя, подумал Лоусон.
– Ну а теперь о грустном, – нахмурившись, заговорил Макатиер. – Не знаю, как журналисты пронюхали о похищении, но вы, несомненно, заметили, сколько их толпится у входа в здание. Предполагаю, кто-то из коллег жертвы предоставил им информацию. – Он так и сверлил взглядом присутствующих. – Я буду считать так, пока не получу веских доказательств, что я неправ.
Полицейские оценили завуалированное предупреждение – кое-кто неловко заерзал на своих местах. Флетчер, отметил Лоусон, был одним из них.
– Часом позже я проведу пресс-конференцию. Мои комментарии и официальные бюллетени пресс-центра являются единственной информацией, которую я хочу прочитать в газетах. Я понятно выражаюсь? – Он выждал, пока не зазвучит нестройный хор голосов: «да, босс», «понятно, шеф». – Сотрудничая с телевидением и прессой, мы сможем получать информацию, жизненно важную для следствия. Что касается сегодняшнего дня… Задание будет у каждого, а у кого-то даже и не одно. Выполнять их следует как можно быстрее и – запомните! – как можно качественнее. Я не желаю упустить важные линии расследования только потому, что один из моих офицеров перепутал скорость с эффективностью. Ну, с Богом!
Сразу после оперативного совещания у дверей комнаты, занимаемой подразделением ХОЛМС, выстроилась длинная очередь. Сержант Тайрел разговаривала по телефону. Ей пришлось повернуться спиной и заткнуть свободное ухо, чтобы защититься от шума.
Полицейские получали компьютерные распечатки с заданиями. Кое-какие остались недовыполненными с прошлого дня, остальные были новыми. Копы спешили выяснить, какое задание получил товарищ, сравнивали их, горя нетерпением проявить себя наилучшим образом. В толпе царило радостное оживление.
– Что у тебя? – спросила Рейнер у Янг.
Янг наклонила голову и едва слышно ответила:
– Есть сведения, что какой-то извращенец бродил вокруг школы на прошлой неделе. Нужно все о нем выяснить. А у тебя что?
– Мне поручено по второму разу чесать в Кларину контору. Вдруг восхитительный мистер Уоррингтон сегодня клюнет на мое обаяние и расколется?
Янг завидовала легкости и самоуверенности, с которыми держалась Рейнер. Сама-то она, надо понимать, первое задание провалила, потому ее и отстранили от наблюдения. Она подошла с Рейнер к комнате для совещаний, но у двери замешкалась.
– Ты чего это? – спросила Рейнер, держа для Кэт дверь. Она заглянула в комнату. – Флетчер?
Янг расстроенно пожала плечами:
– Когда он узнает, что меня отстранили от наблюдения…
Рейнер отпустила двери и, ухватив Янг за локоть, слегка подтолкнула ее немного подальше в коридор. Здесь их разговор не сумеют услышать копы, все еще стоящие в очереди за заданиями.
– Не стоит так уж переживать из-за того, что болтает Флетчер, – сказала она.
– А я и не переживаю! – возмущенно ответила Янг, хотя на самом деле испугалась того, как очевидны ее терзания.
– Нет?
– Нет.
Не спуская с Кэт пристального взгляда, Рейнер добавила:
– Тогда в следующий раз, когда этот старый развратник назовет тебя Малыш, скажи ему все, что ты думаешь о толстых и потрепанных женоненавистниках. В головах у них опилки вместо мозгов, а они еще пыжатся отпустить шуточку погнуснее, оскорбляя копов женского пола. Права я или нет?
Когда они вошли за своими пальто в комнату для совещаний, Флетчер прервал гневную тираду, адресованную Тайрел и ее «чертовым компьютеризированным роботам».
– Эй, Малыш, – окликнул он.
Рейнер вопросительно посмотрела на Янг, но та отвела взгляд, избегая встречаться с ней глазами.
– Ты чего это надулась, лапочка? Мы же с тобой партнеры, разве нет? – Янг метнула в сторону Флетчера исполненный бессильной ярости взгляд, и он засмеялся, прижимая руку к будто бы раненному сердцу. – Нам вдвоем уже пришлось одолеть немалые трудности…
Кэт решительно двинулась через комнату, чтобы снять со стула непромокаемый плащ и поскорее уйти.
– Боюсь, тебе сегодня придется обойтись без меня, Пупсик, – упорствовал Флетчер. – Эта чертова Тайрел отстранила меня от наблюдения. Но ты не забывай о том, чему я тебя учил. Как складывать губки.
Он вытянул губы в трубочку, и Янг почувствовала, как ее щеки зарделись от стыда. Вокруг смеялись, а она не знала, что ему сказать. Скажи что-нибудь, ради бога, Кэт. Скажи хоть что-нибудь!
– Меня тоже отстранили от наблюдения.
Что ты несешь, Янг! Да ты же плывешь прямо в его потные руки. Напомни-ка ему, как плохо он вчера справился с заданием, ведь именно поэтому он сегодня на штрафной скамье. Но Кэт не могла ткнуть Флетчера мордой во вчерашние ошибки. В конце концов это она, а вовсе не Флетчер возвратилась сюда промокшей до нитки, с волосами, повисшими жалкими прядями. Пожелай она сейчас его уколоть, он только отмахнется и подмигнет своим приятелям. Их свист и улюлюканье станут преследовать ее всякий раз, когда она покажется на оперативке или в столовой.
Пока она застегивала плащ, мучительно размышляя над тем, что же все-таки сказать, Флетчер подлетел к ее столу и, схватив листок с заданием, защелкал языком:
– Ой, мне это совсем не нравится.
– Отдай, Флетч, – сказала Янг.
– Ты ведь не собираешься заниматься этим одна, правда?
– А почему нет, черт возьми? – Кэт попыталась схватить листок, но Флетчер поднял его так, чтобы она не могла дотянуться.
Он повертел головой, собирая зрителей перед продолжением своего гнусного спектакля.
– Она будет искать извращенца! – объявил он. – Слоняясь вокруг школьных ворот. – Некоторые мужчины улыбнулись, женщины нахмурились или сделали вид, будто не понимают, что происходит. – Если этот парень питает слабость к маленьким девочкам, ты подвергаешь себя опасности, Малыш.
– Флетч… – Янг сделала еще одну попытку схватить листок, почти плача от обиды. – Отдай!
– Только если ты пообещаешь не брать конфетки у плохого дяди. Потому что извращенцы умеют прикидываться хорошими и иногда выглядят совершенно нормальными…
– А иногда это большие толстые хамы, которые притворяются полицейскими офицерами! – Рейнер выхватила у него из рук листок и вернула его Янг.
Флетчер на мгновение ощетинился, затем смягчился, решив не обращать внимания на реплику Рейнер.
Я должна была это сказать, корила себя Янг. Я должна была поставить на место этого старого борова. Господи, неужели из-за приколов этого подонка она так и не сумеет завоевать себе достойное место в команде?
– А что у тебя, Флетчер? – поинтересовался Торп, направляясь к двери и натягивая на голову черную вязаную шапочку.
– Кто-то щелкал фотоаппаратом на улице, где живут Паскали, – ответил Флетчер.
Маргарет Мерфи Торп засмеялся:
– Наверняка какой-нибудь старый хрен оступился на тротуаре, упал и ударился головой. А теперь хочет предъявить иск о компенсации ущерба.
Янг сунула листок в карман, мысленно благодаря Торпа за то, что отвлек от нее внимание.
– Ну а что же тогда у тебя? – парировал Флетчер. – Что-то действительно важное, а?
Его друг поднял брови с выражением скромного довольства на лице:
– Автомобиль, время от времени парковавшийся у дома Паскалей в течение последних нескольких недель.
– Держу пари, Малыш махнулась бы с тобой на своего извращенца.
Янг вышла, прежде чем он успел снова на нее переключиться.
Лоусон возвратил листок бумаги, который Макатиер передал ему во время оперативки.
– Это задание я хочу взять себе, сэр. – В записке сообщалось, что получено разрешение на свидание с Касаветтесом в тюрьме Брек-Мур.
– Берите, я уже все устроил, – согласился Макатиер. – Я бы и сам хотел взглянуть на Касаветтеса, но у меня эта пресс-конференция и… – Он постучал по груде документов, которые скопились на его столе с предыдущего вечера. – Следственная бригада, работающая над операцией «Снежный человек», подготовила все для визита, но они хотели бы получить запись вашей беседы. Свяжитесь с их руководством.
Лоусон кивнул:
– Отлично. Я возьму с собой Бартона, если удастся перераспределить его задание.
Макатиер вздохнул и снял пиджак. Аккуратно развесил его на деревянных плечиках за дверью, открыл один из ящиков стола и вытащил оттуда вязаный джемпер на пуговицах.
Заметив выражение насмешливого удивления на лице Лоусона, он сказал:
– Батареи ни черта не греют. – И, еще раз вздохнув, опустился в свое потертое кожаное кресло и взял первый листок из лежащей на столе груды.
Лоусон повернулся, чтобы уйти, и тут Макатиер произнес, не поднимая глаз, сухим недвусмысленным тоном:
– Лоусон, прежде чем посылать запись руководству операции «Снежный человек», удостоверьтесь, что копия уже отправлена мне.
Лоусон усмехнулся. Макатиер в своем репертуаре. Да, старшего инспектора было бы глупо недооценивать.
Рейнер, дрожа от холода, включила в машине печку. Выезжая по шоссе Святого Мартина на окраину города, она увидела, что на уэльских холмах лежит снег. И хотя денек выдался ясный, а небо радовало яркой синевой, тучи, громоздившиеся на горизонте, по предсказаниям синоптиков должны были к полудню достичь Честера.
Не надеясь на то, что господин Уоррингтон за ночь изменил свое к ней отношение, она решила испробовать более творческий подход. Бартон выяснил у мистера Паскаля имя секретарши Клары. Рейнер томило сильное подозрение, что этой секретаршей была та самая маленькая женщина, которая, увидев полицейских, несколько мгновений не решалась зайти в холл.
На углу Уотергейт-стрит движение было затруднено из-за дорожных работ, и Рейнер, бормоча проклятия, втиснулась в единственный ряд, чтобы объехать огороженный участок. Часы показывали восемь сорок. Если она сейчас упустит секретаршу, придется звонить по телефону и убеждать ее согласиться на встречу, а Сэл невысоко оценивала свои шансы в свете моратория, наложенного старшим партнером фирмы. Мистер Уоррингтон представлялся ей как человек, который не любит, когда пренебрегают его распоряжениями.
Машины, поворачивавшие направо, еще больше замедляли движение, и к восьми пятидесяти утра Рейнер уже дымилась от раздражения. Она завернула в переулок и помчалась к объезду под яростный многоголосый вой автомобильных сирен.
Воспользоваться удобной автомобильной стоянкой рядом со зданием фирмы Рейнер сегодня не светило: слишком высок был риск, что господин Уоррингтон прослышит о ее посещении. Но поиски свободного места на общественной парковке напротив ипподрома отобрали бы у нее еще несколько драгоценных минут. А, к черту!
После объезда она сразу повернула налево, под большую арку здания коронного суда. Охранник помахал рукой, останавливая ее, но Рейнер с улыбкой показала ему свое удостоверение, ломая голову: что за дело должно сегодня рассматриваться? Она зря волновалась: охранник взмахом руки пропустил ее на полупустую автостоянку, и она, поставив машину на первом свободном месте, устремилась в сторону Иерихонских Палат.
Осторожно, чтобы избежать бдительного ока камер, установленных на фасаде здания, она расположилась на противоположной стороне площади и принялась ждать. Люди начали прибывать на работу; одни подъезжали на машинах к задней части здания, другие прибывали пешком. Рейнер пришла в голову неприятная мысль: что, если Кларина секретарша относится к тем добросовестным служащим, которые приходят на работу раньше всех, а уходят позже? В таком случае она уже приехала и прошла через одну из задних дверей, воспользовавшись своей магнитной картой. А мне что прикажете делать? – в панике думала Рейнер.
И тут она услышала деловитое цоканье каблучков по холодным булыжникам мостовой; из-за угла вывернула маленькая смуглая женщина – голова опущена, кулачок сжимает лацканы пальто в попытке защититься от пронизывающего ветра.
Рейнер сделала шаг вперед, и та вздрогнула, узнав ее. Быстро оглянувшись по сторонам, чтобы убедиться, что их никто не видит, женщина пересекла площадь и приблизилась к Рейнер.
– Мне нельзя говорить с вами, – поспешно сказала она.
– Неста, не так ли? – осведомилась Рейнер. – Простите, не знаю вашей фамилии…
– Льюис, – ответила она. – Но сойдет и Неста. – Рейнер снова поразил глубокий тембр ее голоса. – И все-таки говорить с вами мне нельзя.
Ее акцент был столь же богат и бархатист, как холмы Южного Уэльса.
– Бросьте, Неста. Я же видела, как вы на меня вчера смотрели.
– Господин Уоррингтон дал строгие указания. Если он узнает, что я говорила с вами…
Воображение Рейнер немедленно нарисовало ужасающие последствия.
– Давайте пойдем куда-нибудь, – предложила она. – Куда угодно. Назовите место.
Маленькая женщина посмотрела на часы:
– Я опоздаю. А я никогда не опаздываю.
– Все когда-то случается в первый раз, – философски заметила Рейнер. – Скажете, что вы проспали. Или попали в пробку – да что угодно, черт побери!
– Нет никакой нужды… – начала Неста.
Но Рейнер не слушала:
– Жизнь женщины под угрозой, а все, о чем вы волнуетесь, это отметка о вашей чертовой пунктуальности!
На лице Несты появилось выражение обиды. Рейнер прикрыла глаза, сосчитала до трех, взяла себя в руки и уже спокойнее произнесла:
– Простите меня, Неста. Зря я так. Я знаю, вы беспокоитесь о Кларе. Но мы должны действовать быстро. Она отсутствует уже сутки, а я не могу заставить ваших коллег отнестись к этому серьезно!
– Хорошо, – сказала Неста, беря констебля за локоть и ведя прочь от Иерихонских Палат. – Но умоляю вас, говорите тише!
Они зашли в кофейню. Неста выбрала стул, чтобы сидеть лицом к дверям, и бросала взволнованные взгляды через плечо Рейнер всякий раз, когда в кафе входили новые посетители.
Рейнер кратко изложила данное Хьюго описание насильника, которого защищала Клара:
– Мистер Паскаль говорит, она побаивалась этого типа. Находила его навязчивым. Не знаете, кто бы это мог быть?
– Фаррелл Смит, – без запинки сказала она.
– Вы уверены?
– Миз Паскаль часто ведет дела об изнасиловании, – пояснила Неста. – Это выигрышная позиция – когда насильника берется защищать женщина-адвокат. Миз Паскаль не так-то просто напугать, она не какая-нибудь нервическая барышня, но этот человек… – Неста невольно содрогнулась.
– Опишите его.
Секретарша немного подумала, напряженно глядя куда-то в пустоту, словно пытаясь разглядеть внешность Смита.
– У него телосложение регбиста. Правда, он невысокий, роста скорее среднего, но выглядит устрашающе. Такие люди будто занимает слишком много места – вы, наверное, знаете этот тип.
Еще бы мне не знать, подумала Рейнер.
– Самоуверенный, – продолжала Неста и добавила через силу: – К тому же хорош собой. По-своему обаятельный. Но в его присутствии чувствуешь себя как на иголках. Понимаете, что я хочу сказать?
Официантка подошла принять заказ, и Неста ненадолго замолчала. Потом сложила руки перед собой на столе, темные глаза сосредоточенно смотрели на Рейнер.
– Ему непременно надо было нарушить личное пространство: он всегда стоял слишком близко, наклонялся через стол, когда я проверяла, свободна ли миз Паскаль, читал записи в ежедневнике, пометки в календаре. Я видела, как он однажды снял волосок с ее жакета. – Она поежилась. – У меня тогда мурашки по коже пробежали. Честно. Навязчивый – да, это про него.
– Хорошо. – Рейнер понимала, как такое поведение может сделать женщину уязвимой. – Миз Паскаль защищала его по обвинению в изнасиловании…
– Это уже потом, – перебила Неста. – Первоначально его обвиняли в преследовании.
Рейнер насторожилась. Преследование. Что, если Клара Паскаль стала его навязчивой идеей?
– Мерзавец говорил, что он пытался защитить ее – свою подругу то есть. «Вы же знаете, как это бывает, Клара, – объяснял он. – Женщина порой не чувствует себя в безопасности в собственном доме». Все расспрашивал миз Паскаль, где она живет. Чертов ублюдок! Хотел выведать всю подноготную о ее семье и всякое такое.
– А она? Выложила ему всю подноготную?
Неста снисходительно улыбнулась:
– Нет, конечно. Но она сказала мне как-то, что он из числа тех парней, от которых у нее мурашки бегут по коже. Я, говорит, теперь нисколько не удивлюсь, если однажды вечером буду обедать в ресторане и окажется, что он сидит за столиком напротив. – Неста покачала головой. – Когда она узнала, что его арестовали за изнасилование… – Секретарша быстро огляделась вокруг, убедилась, что никто не подслушивает и прошептала: – Миз Паскаль хотела, чтобы дело взял кто-нибудь другой, но мистер Уоррингтон и слышать об этом не захотел.
– И Смит был признан виновным в изнасиловании?..
– О да! – отозвалась Неста с нескрываемым удовлетворением. – Это был один из самых удачных провалов миз Паскаль.
Рейнер вопросительно наклонила голову.
– Это выражение самой миз Паскаль, – пояснила Неста. – Она употребляет его, когда проигрывает защиту, желая выступать обвинителем.
– Итак, чтобы раз и навсегда все прояснить, – начала Рейнер, мысленно задаваясь вопросом, какие найти слова, чтобы Несте не показалось, будто она обвиняет Клару в халатности. – Есть ли какая-нибудь вероятность, что… – Она остановилась. Деликатные фразы составить не удалось. – Я вот думаю, не предпринимала ли миз Паскаль меньше стараний в отношении этого Смита, чем предпринимает… в других случаях?
Неста с возмущением уставилась на нее.
– Миз Паскаль всегда делает для своего клиента все, что только в ее силах! – с жаром заявила она.
Рейнер извинилась и спросила:
– Фаррелл Смит по-прежнему за решеткой?
Неста пожала плечами:
– Мне это неизвестно.
– Ну что ж. – Пора было переходить к следующим вопросам. Рейнер тщательно подготовилась к разговору. Если мистер Уоррингтон проведает о встрече Несты с полицией, другого шанса разузнать о клиентуре Клары не будет. – Вы не помните, кто-нибудь еще из клиентов Клары Паскаль угрожал ей? Или, скажем, не скрывал своего недовольства приговором?
– У миз Паскаль очень хорошие отношения с ее клиентами, – натянуто ответила Неста. Очевидно, она никак не могла простить Рейнер попытки бросить тень на профессиональную репутацию своей начальницы и многозначительно замолчала, поджав губы.
Рейнер обрадовалась, когда, наконец, прибыл их кофе. Она налила себе чашку, следя за Нестой, упорно избегавшей ее пристального взгляда. Рейнер подождала, пока секретарша сделает несколько глотков, и задала новый вопрос:
– А клиенты противной стороны не могли иметь к Кларе претензий?
Неста так и застыла, поднеся чашку ко рту:
– Люди, которых она успешно преследовала по суду, вы хотели сказать?
– Или истцы, недовольные тем, что она помогла ответчикам уйти от правосудия, – предложила Рейнер.
– Был такой случай в прошлом году, – нехотя призналась Неста, поставив чашку на стол. – Отец никак не хотел признать, что его дочь… – Она слегка зарделась, оглядев посетителей за соседними столиками и понижая голос. – Ну… что она слегка приукрашивает события.
– Еще одно дело об изнасиловании?
Неста кивнула:
– Миз Паскаль доказала, что это был секс по взаимному согласию. Девчонка перепугалась, когда об этом узнал отец, и обвинила парня в изнасиловании.
– И парень вышел сухим из воды?
– Он был признан невиновным, – едко поправила Неста.
Рейнер скрипнула зубами, но спросила с завидным бесстрастием:
– И отец не смог смириться с вердиктом присяжных?
Краткий кивок. Рейнер открыла было рот, однако Неста не дала ей заговорить:
– Прежде чем вы спросите, сразу скажу: я не могу вспомнить его имя. Постараюсь найти в бумагах, когда вернусь в офис. – Она встала, давая понять, что беседа закончена. – Позвоню вам вечером. – И ушла, едва пригубив свой кофе и оставив за собой легкий аромат «Шанель № 5».
Глава четырнадцатая
Элинор навсегда останется для него особенной. Такова судьба любого первого опыта: первая сигарета, первый поцелуй, первая рюмка, первый автомобиль, первая девушка, первое убийство… Преемницы, сколько бы их ни было, обречены проигрывать в сравнении с Элинор. Он уже жалел, что не подержал ее у себя подольше: неделю, месяц – какие изысканные ласки он мог ей подарить! Но ему и так потребовалось огромное самообладание, чтобы ждать столько, сколько он ждал, наблюдать за ней, чувствовать ее рядом и в то же время держаться на расстоянии. Хотя она была сговорчивой, и он мог бы насладиться еще сотней маленьких… знаков внимания с ее стороны, продержи он ее чуть дольше. Однако он подозревал, что у него не хватило бы терпения продлить удовольствие: уж слишком он наслаждался убийством.
Он оплакивал потерю Элинор в той мере, в какой она затрагивала его. Слияние их жизней (и ее смерть) было делом случая – она пришла вовремя, вернее, вовремя для него, но не вовремя для себя. Он видел в этом грустную иронию судьбы, но не мог заставить себя испытывать к ней жалость.
Все горестные лишения и воображаемые обиды его юности теперь казались ему бессмысленными. Ее боль и страх, ее покорная готовность выполнять все его требования – нет, все его желания – сводили на нет неловкость и одиночество его детства. О этот волшебный особенный миг – рядом с его совершенством все теряло значение: неловкость и недовольство, которые испытывала женщина, поскольку не могла уйти или отвернуться от него. Женщина была – буквально – обнажена перед ним, и его приготовления уничтожали отвращение, испытываемое им всегда, когда женщина была рядом с ним. Отвращение он считал одной из основных реакций наряду с жаждой или ненавистью: когда он приближался, женщины уходили, устанавливая между ними физическое расстояние и эмоциональные барьеры. Он пресек эту возможность и вместо этого научил Элинор бояться его.
Отвращение пережить нелегко, но страх возбуждал его.
Новая женщина его развлекла, но и заставила беспокоиться: второй эпизод был менее тщательно спланирован. На этот раз он меньше времени потратил на наблюдение и фотосъемку. Он необоснованно рисковал – в следующий раз он ничего подобного не сделает. Он попробует продержать следующую подольше, ведь он это заслужил: приложил столько усилий, не раз подвергал себя опасности. Эту он долго держать не станет. Дома ее хватятся очень скоро; когда она не появится, приедут люди, начнут искать и, если ее найдут, отыщут и его. Перевозить ее живой тоже небезопасно. Нет, самое верное – покончить с ней, как только она будет готова, и начать все заново. Ему вдруг пришло в голову, что изменения в его образе действий могут даже пойти ему на пользу: это отличный ход, чтобы запутать полицию. Глупые копы вполне способны решить, что надо искать двух убийц.
Глава пятнадцатая
Стоял прекрасный солнечный день. Лоусон и Бартон вышли из полицейского участка на Дива-стрит, уселись в машину и направились в тюрьму Брек-Мур. Сидевший за рулем Бартон выбрал ближайший маршрут: через Хул-роуд к шоссе М53.
– Думаешь, Касаветтес что-то знает? – спросил он. – Или он просто хочет запудрить нам мозги?
Инспектор пока не решил, как построить разговор с Касаветтесом: он давно не встречал его и не представлял, чего можно от него ожидать. Лоусон пожал плечами:
– Ему наверняка известно о деталях расследования не меньше чем нам. Ему позволены разговоры по телефону – он может звонить кому вздумается. – Лоусон подождал, пока до Бартона наконец дошло.
– Хочешь сказать, кто-то из наших сливает ему информацию?
Лоусон шумно выдохнул:
– Не исключено. Он просит о небольших на первый взгляд услугах: раздобыть в полицейской базе адрес, который ему нужен, помочь возобновить клубную лицензию, – и хорошо за это платит.
– Но ведь если Касаветтес подцепит копа на крючок, он уже не даст ему сорваться! – Бартон сбросил скорость, перед тем как выехать на автостраду.
Лоусон задумчиво смотрел в окно. Придется посвятить Бартона в ту историю. До сих пор он никому ее не рассказывал, за исключением офицеров из отдела внутренних расследований, которые вели дело. Но Касаветтес непременно упомянет о том давнем эпизоде, чтобы встревожить Бартона, намекнув, будто Лоусон в некотором роде сломался. Таким образом Касаветтес ослабит их позицию, их усилия в борьбе против него. Бартон должен узнать все.
– Десять лет назад, – начал Лоусон, – когда я еще был сержантом, я работал над делом о наркотиках. Нам стало известно, что Касаветтес изготавливает крэк на одном из заброшенных складов, расположенных между Ранкорном и Уайднесом.
Бартон свернул в переулок и пристроился за колонной грузовиков, ползущих со скоростью черепахи.
– В организации Касаветтеса у нас был свой человек, – продолжал Лоусон. – Парень по имени Портер. Он очень плотно присел на кокаин и стал для Касаветтеса легкой добычей. Касаветтес снабжал его крэком в обмен на транспортировку нескольких партий товара. Мы поймали Портера, когда он перевозил товар на одной из патрульных машин – куда как безопасно! Мы убедили его попытаться выяснить, когда начнут изготавливать следующую партию. Видишь ли, Касаветтес весьма ловко организовывал свой бизнес: на неделю – от силы на две – он снимал какую-нибудь развалюху, там готовили наркотик, а затем демонтировали оборудование, прежде чем мы успевали их засечь.
Лоусон немного помолчал, собираясь с мыслями, припоминая детали. Они мчались по шоссе. С обеих сторон искрились поля, влажные в золотистом солнечном свете поздней осени.
– Портеру удалось убедить Касаветтеса допустить его к процессу изготовления крэка, хотя поначалу тот сопротивлялся. Само собой, Портер поклялся, что и пальцем не прикоснется к товару.
– Но не смог удержаться и сунул пальчики в варенье.
– Нет, – покачал головой Лоусон. – Все было совсем не так. Портер сдержал свое слово. Касаветтес вроде бы доверял ему и взял с собой – посмотреть, годится ли им новое помещение: есть ли электричество, газ, вода и так далее. Обычно, если место казалось Касаветтесу подходящим и безопасным, он сразу расплачивался и вместе со своими подручными на недельку исчезал. Через неделю единственным признаком их пребывания в арендованном помещении были лишь несколько пустых коробок из-под бутербродов да слабый запашок стряпни.
Лоусон сделал паузу, глубоко вздохнув, прежде чем продолжить. Прошло десять лет, но он все еще видел случившееся тогда так ясно, как это шоссе впереди. А ему-то казалось, что он покончил с той историей навсегда.
– Они подъехали, и Касаветтес послал Портера осмотреться в здании – там почему-то горел свет. Портер пересек фабричный двор. Он нисколько не волновался. Ему было прекрасно известно, что люди Касаветтеса проверили все загодя. Видимо, охранники просто забыли в спешке выключить свет, подумал он. И вот он переступает порог склада… – Лоусон шумно выдохнул. – …И находит там двух охранников. Оба убиты. Один выстрелом в голову, другой получил две пули в грудь. Перед ними на столе валяются карты – они играли в покер. Тот, что ранен в грудь, еще дышит. – Лоусон взглянул на Бартона. – А потом входит Касаветтес…
– Он застрелил Портера?
– О нет, – негромко сказал Лоусон. – Воображение у Касаветтеса гораздо богаче. Он с самого начала знал, что Портер работает на нас. Даже не знаю, случайность это или он подстроил двойное убийство только ради того, чтобы убедиться: с Портером все кончено – ведь Портер и уйти не сумеет, и о произошедшем никогда не скажет. – Он сглотнул, ощущая неприятный кислый привкус во рту.
Бартон понимал, что Лоусон неспроста пустился в мучительные для него воспоминания. Он ждал, поглядывая в окно на вырисовывающийся вдалеке силуэт города Элсмир-Порт. Слабый запах нефтехимических продуктов сквозил сегодня в воздухе, пойманный в ловушку холодным ветром, дующим с реки Мерси.
– …Касаветтес протягивает Портеру орудие убийства, и Портер – ты только представь! – берет его. Он знает, что пистолет не заряжен – Касаветтес в жизни бы не дал ему заряженное оружие, – но он берет его, потому что у него нет выбора. Тогда Касаветтес приказывает трем своим людям держать Портера и прибивает его ноги гвоздями к полу.
– Боже правый!!!
Лоусон откашлялся:
– Я получил предупреждение. Мне позвонили прямо домой. Не на работу. Даже не на мобильник. Это фишка Касаветтеса, Фил: он настигает тебя там, где ты живешь. Я иду прямо на фабрику. И нахожу Портера в комнате с двумя мертвыми охранниками. Второй парень, должно быть, умер, слушая его крики.
– Ну и дела! – выдохнул Бартон. – Что было с Портером дальше?
– Дальше?.. Он сказал, что у него от кокаина крыша поехала. Сказал, что не понимал, что делает. Признал себя виновным в двойном убийстве.
– Ой да ладно! У него же эти гребаные гвозди из ног торчали!
– По его словам, он сам себя покалечил. – Лоусон недоверчиво покачал головой. – Заявил, что его переполняло раскаяние.
Повисла тяжелая пауза.
– Портер был моим напарником, Фил, – сказал наконец Лоусон. – Мы вместе учились, потом нас обоих распределили в один и тот же участок в Уоррингтоне. Два года мы шагали вместе. – Он немного помолчал. Имелись еще кое-какие детали, о которых Лоусон предпочитал не думать, но уж если он собрался поведать Бартону эту историю, так надо рассказывать все. – Понимаешь, это ведь я… я убедил его сдать Касаветтеса. И вот Портер уже десять лет парится за решеткой в одной камере с извращенцами. – Он искоса взглянул на Бартона. – А ты знаешь, как в тюрьме обращаются с легавыми…
– Портер сам сделал свой выбор, Стив, – перебил Бартон. – Он лизал руку Касаветтеса задолго до того, как ты об этом узнал.
Лоусон уставился на свои колени с таким заинтересованным видом, точно на них обнаружились письмена древних майя, и выговорил сквозь зубы:
– Он был хорошим напарником. И хорошим полицейским.
– Но позволил Касаветтесу уйти. – Бартон сбавил скорость до сорока миль в час, приближаясь к въезду в тоннель Уолласи.
– Не суди его, Фил. Его карьера рухнула. Из полиции ему в любом случае пришлось бы уйти: обвинения по делу о наркотиках было достаточно, чтобы засадить его на пять лет. Зато он не вступил бы в игру с Касаветтесом, его бы не пытали, не подставили так страшно. А он попытался рискнуть и помочь полиции. Касаветтес все подстроил, и мы сыграли прямо ему в руки. У Портера была семья, прежде чем Касаветтес добрался до него. Была – понимаешь?!
– Он сам от всего отказался.
У пропускного пункта на мост Бартон бросил в корзину несколько монет, и они продолжили путь.
Оставшуюся часть пути они проделали в молчании. Дорога из тоннеля к ливерпульским берегам Мерси была серой и унылой, несмотря на солнечный свет. Они проезжали мимо рядов грязноватых витрин. Некоторые из владельцев не потрудились поднять ставни и, по-видимому, вели свой бизнес в мрачном искусственном свете. Узкая полоса окружной дороги открывала на короткое время просторы игровых площадок и парков по обе стороны Бриз-хилла. Через десять минут они достигли тюрьмы Ее Величества Брек-Мур.
– Касаветтес, как пить дать, рассчитывает на то, что ты ничего не знаешь о Портере, – предупредил Лоусон Бартона. – Он – головорез, но далеко не дурак. Не верь ни одному его слову, слышишь, ни одному!
Бартона его страстный призыв не особенно впечатлил. Лоусон даже спросил себя: а не сгущает ли он краски, изображая Касаветтеса настоящим исчадием ада? И тут же вспомнил выражение лица Тома Портера, которого посетил днем ранее, и его сдавленный шепот:
Я скорее отрежу себе язык, чем буду свидетельствовать против Касаветтеса.
Касаветтес появился в дальнем конце коридора. Дверь за его спиной лязгнула и закрылась. Его сопровождали два надзирателя. Лоусон невольно возмутился, глядя, как они держат дистанцию, не касаясь его, выказывая тем самым почтение, граничащее со страхом.
За десять лет Касаветтес, похоже, почти не изменился. Волосы по-прежнему густые и темные, двигается с той же непринужденной легкостью атлета. Ага, да он отпустил бородку, если, конечно, можно так назвать узенькую аккуратную полоску, тянущуюся от нижней губы до подбородка. Усы, как всегда, тщательно подстрижены. Образ Касаветтеса, прихорашивающегося перед зеркалом с маникюрными ножницами в руке, промелькнул в голове у Лоусона, и он невольно поежился.
Заключенный шел быстро, вынуждая свой эскорт поторапливаться. Бартон, стоявший чуть позади Лоусона, напрягся, ощутив сигнал опасности, которая, казалось, следовала за Касаветтесом подобно тени. Дойдя до двери комнаты для допросов, Касаветтес протянул руку, жестом приглашая Лоусона и Бартона войти прежде него.
Когда полицейские подошли поближе, Лоусон заставил себя замедлить шаги и окинул Касаветтеса внимательным взглядом. И вот теперь увидел, как тот изменился. От ноздрей ко рту пролегли жесткие складки, взгляд, пустой и мертвый, сводил на нет приятное впечатление, производимое симпатичным лицом. В дни юности Касаветтеса в ловушку этой мнимой привлекательности попало немало женщин.
Лоусон подождал, пока Касаветтес войдет в комнату, а затем кивнул сопровождающим, и они вышли, не произнеся ни слова.
– Садитесь, мистер Касаветтес, – сказал Лоусон, ожидая, пока тот усядется, прежде чем выдвинуть стул для себя.
Касаветтес откинулся на спинку стула, широко расставив ноги, одной рукой удобно опираясь о бедро.
– Вы, как я погляжу, преуспели, мистер Лоусон. Инспектор Лоусон. Да, кто бы мог подумать… – Голос тоже остался прежним – низкий, спокойный, немного гнусавый. А вот тон был откровенно ироническим.
– Мы бы хотели задать вам несколько вопросов, – сказал Лоусон.
– Вы не представили меня своему коллеге.
Касаветтесу назвали имена обоих офицеров еще до того, как он согласился с ними встретиться, но Лоусон все равно был вынужден пройти через спектакль представления Бартона. После церемонии представления Касаветтес осведомился, адресуясь к пыльному углу комнаты:
– Сигареты есть?
– Вы же знаете, нам запретили…
– Боятся, вы меня подкупите, да? – перебил Касаветтес, поднимая голову. – Пачкой сигарет меня не соблазнишь. – Он знал, зачем они приехали. Его осведомители наверняка рассказали ему о похищении Клары, и он надеялся использовать информацию к своей выгоде: управлять ситуацией, пытаясь захватить контроль.
– Прежде чем соблазнять, я должен убедиться, что у вас есть то, что мне нужно, – сказал Лоусон.
– Думаю, кое-что у меня для вас есть, – отозвался Касаветтес после краткой паузы.
– Я слушаю. – Лоусон боялся выказывать нетерпение.
– Я тоже. – Касаветтес наклонился вперед, его взгляд постоянно перескакивал от Лоусона к Бартону, будто ища некую трещину, слабину, которой можно было бы воспользоваться.
– Вы знаете, что мы не имеем права давать обещания, – напомнил Лоусон.
– И вам не стыдно будет потерять такого многообещающего адвоката только потому, что вы всегда придерживаетесь правил?
Лоусон рванулся вперед, наклонился через стол и оказался нос к носу с Касаветтесом.
– И мы не отвечаем на угрозы! – рявкнул он.
Касаветтес даже бровью не повел:
– Правила превыше всего, так, мистер Лоусон? Беда в том, что общие принципы не всегда срабатывают в каждом конкретном случае, ведь верно, сержант Бартон?
Бартон уставился на него каменным взглядом и произнес:
– Почему бы тебе не перестать играть с нами в игры, Касаветтес?
Касаветтес мотнул головой в сторону Бартона.
– Что, в наши дни в школе полиции больше не преподают психологию? – спросил он Лоусона. – Вам никогда не завоевать мое доверие, говоря со мной в таком тоне, сержант.
Он задержал свой тяжелый взгляд на Бартоне, но тот выдержал его, не давая себе труда скрывать презрение к этому человеку. Касаветтес переключил внимание на Лоусона:
– Я подразумеваю, вы и сами не прочь отклониться от правил, когда вам это удобно, а, инспектор? Кстати, давно ли вы в последний раз виделись с Томом?
Немного же времени ему потребовалось, чтобы заговорить о Томе Портере! Странно, но у Лоусона будто гора с плеч свалилась: он сказал Бартону ровно столько, сколько счел нужным, и теперь поведение Касаветтеса можно было спрогнозировать, даже предсказать.
Касаветтес вежливо повернулся к Бартону.
– Мы с инспектором старые друзья, – объяснил он. – А еще одному его старому другу припаяли двойное убийство. – Он поморщился. – Впрочем, «припаяли» не очень удачное слово…
– Смени пластинку, Касаветтес, – предупредил Лоусон, отмечая про себя, что Касаветтес не знает о его вчерашней поездке к Портеру. – Если у тебя есть что нам сказать, выкладывай.
У Касаветтеса в углу рта дернулся мускул.
– Выходит, вы считаете, я сообщу вам то, что знаю, просто так, за здорово живешь? Нет, инспектор, не все так просто. А где гарантия, что вы не скажете мне в ответ: «Подумаешь, велика важность!» – и уйдете, оставив меня с носом?
– Что ж, тебе придется пойти на риск, – отозвался Лоусон.
На лице Касаветтеса промелькнула улыбка, будто у инспектора вырвалось что-то смешное, но Касаветтес оказался слишком вежлив, чтобы рассмеяться.
– Нет сделки – нет информации, – отрезал он с почти правдоподобной решительностью.
Лоусон и Бартон встали. Когда Лоусон уже поворачивался к двери, Касаветтес скороговоркой заговорил, понизив голос:
– Белый «форд-транзит». На мужчине была красная лыжная маска, синяя куртка на подкладке.
Полицейские остановились, несколько обескураженные: в газетах эта информация появится не раньше полудня.
– На него кинулась маленькая девочка, и он вступил с ней в потасовку. – Касаветтес внезапно поднял глаза и взглянул на копов с откровенной враждебностью. – Симпатичная малютка…
Лоусон вздрогнул.
– И отважная, – продолжал Касаветтес, теперь уже не спеша, уверенный, что их внимание приковано к его словам. – Отшибла себе копчик, когда этот парень ее оттолкнул.
– Кто тебе это сказал?
Касаветтес продолжал, как если бы не слышал Лоусона:
– Ее мама больше волновалась о ней, чем о себе. Вы – семьянин, мистер Бартон. Вы это понимаете. Дети… Они берут все, что вы можете дать. Каждую унцию любви, каждое пенни, которое вы зарабатываете, но вы с удовольствием отдадите все, что у вас есть. Вспомните Тома Портера… Он отдал жизнь за своих детей.
У Лоусона перехватило дыхание. Впервые Касаветтес практически впрямую признался, что угрожал причинить вред детям Тома. Инспектор сделал шаг вперед, и Бартон сдерживающим жестом положил руку ему на предплечье.
Лоусон уставился на Касаветтеса, внезапно в голове у него что-то щелкнуло и все части головоломки встали на свои места. Неудивительно, что никто не сообщил о столкновении «лексуса» с «транзитом»: это люди Касаветтеса следили за Кларой.
– В твоем автопарке есть «лексус», верно, Рей?
Касаветтес слегка встрепенулся, но быстро овладел собой. Лоусон удовлетворенно кивнул: ему этого подтверждения было достаточно.
– Сдается мне, в среду он был поврежден в результате дорожно-транспортного происшествия. Держу пари, твои гориллы все видели. Конечно, им не пришло в голову вмешаться и помочь.
Касаветтес улыбнулся, показав маленькие белые зубы.
– Человек порой попадает в самые неожиданные ситуации, – кивнул он и холодно оглядел Лоусона. – Почему вы упорно отказываетесь предложить то, что нужно мне, инспектор? Я ведь сделаю то же самое. Но не советую вам думать слишком долго: мое предложение действительно в течение ограниченного времени.
Глава шестнадцатая
Она услышала оживленный гул голосов, ведущих веселую беседу, потом смех. Клара вскочила на ноги, крича: «Я здесь! Помогите!» Цепь врезалась ей в лодыжку, но она продолжала кричать. Голоса приближались, становясь громче, а потом начали затихать и почти исчезли. Лишь теперь опознав звук, Клара в отчаянии застонала. Радио. Он слушает радио.
Разъяренная, она принялась срывать бумагу со стен, исполненная решимости уничтожить все до последнего клочка.
– Эй, какого черта?..
Клара повернулась к похитителю лицом, ее глаза, лишенные возможности видеть, искали место, где он стоял. Медленно, с вызовом она порвала и рассеяла по полу обрывки, которые держала в руках.
Радиоприемник с грохотом упал. Он сбежал по ступенькам и схватил Клару за плечи.
– Ты, сука! – заорал он, яростно тряся ее. – Посмотри, что ты наделала!
Она, не выдержав, закричала ему в ответ:
– Как я могу посмотреть, ты, сраный ублюдок?!
Он отшвырнул ее, и она с глухим стуком ударилась о стену. От удара у нее перехватило дыхание, и она опустилась на пол, судорожно хватая ртом воздух. Постепенно дыхание выправилось, она почувствовала, что он, стоя напротив, наблюдает за ней. По его тяжелому дыханию она определила, что он сердит, но также и обеспокоен. Дыхание неожиданно перешло в хрип. Боже! У него сердечный приступ! В течение одного абсурдного момента она волновалась о нем, а потом испытала дикую, ни с чем не сравнимую радость. Умри, ублюдок! Так тебе и надо!
Но он не умер. Если он и испытал боль, то отнюдь не физическую, потому что несколько минут спустя тяжело потащился вверх по лестнице. Радио упало плашмя на динамик, но Клара все еще слышала передачу: чистые уверенные голоса, горячащиеся в добродушном споре, случайный смех, авторитетное вмешательство ведущего. Ей захотелось расплакаться.
Клара никогда не знала наверняка, что он наблюдает за нею, но ей казалось, он часто оставляет дверь открытой, выходя из ее темницы. Он давал ей питьевую воду в пластмассовой бутылке, но Клара не могла вспомнить, когда ела в последний раз. Или скорее она знала это очень хорошо: утром в день своего похищения она сжевала за завтраком кусочек тоста. В день рождения Пиппы. А какое число сегодня? Она потеряла счет дням и затруднилась бы сказать, как долго он ее здесь удерживает.
Дрожа, чувствуя внезапную слабость после своей вспышки, Клара обхватила руками колени, словно обнимая себя.
Она узнала голос, прошипевший «Ты, сука!» Она уже слышала это прежде. Эти самые слова, произнесенные этим самым голосом. Нет, подумала она. Не может этого быть! Узнавание вызвало у Клары чувство панического ужаса. Теперь нужно сообщить ему, что он опознан. Ни за что! Но ты обязана так поступить, если хочешь выйти отсюда живой. Клара боялась, что он увидит охвативший ее страх. Он увидит его на моем лице, я знаю, увидит! Нет, не увидит. Ты всю жизнь притворялась смелой. И усовершенствовала свое искусство, когда получила право на адвокатскую практику. Ложь стала в какой-то степени частью твоей жизни, как, впрочем, и жизни большинства твоих клиентов. Установи его личность, и ты, возможно, нащупаешь какие-нибудь рычаги, что-то, дающее тебе преимущество.
Он возвратился. Запах плесени от него больше не беспокоил ее: очевидно, он пропитал и ее собственную одежду – дом, как видно, весь покрыт налетом плесени. Другой запах, несвежее никотиновое зловоние, тоже было несложно объяснить: похититель курил почти непрерывно. Едва он гасил одну сигарету, как она уже слышала щелчок, шипение его зажигалки и быструю горячую затяжку следующей. Он курил и теперь, запах плыл вниз по лестнице, смутно напоминая Кларе об одной ноябрьской ночи тысячу лет назад, еще в студенческие дни. Она тогда вышла из здания коронного суда часов в пять вечера, проведя в помещении весь день, – наблюдала за судебным процессом по делу об убийстве. Журналисты, собравшись в сгущающемся мраке в кучки, переминались с ноги на ногу на холодных плитах тротуара, прикуривая сигареты и с наслаждением затягиваясь. Все они ожидали появления обвиняемого.
На этот раз обвиняемой было она, по крайней мере она чувствовала, что ее наказывают и что этому человеку, в отличие от тех журналистов, нужно гораздо больше, чем хороший материал в номер. Клара задержала дыхание. Он поднял радиоприемник с пола, и из динамика грянул взрыв разговора. Похититель спускался по лестнице, и она собралась с духом, решив, что не испугается его. Что-то едва слышно зашуршало, потом раздался звук разрываемой ленты. Клара напряглась: неужели он хочет снова заклеить ей рот?
Она вспомнила свой разговор с Микаэлой: с каким отвратительным превосходством она, Клара, поучала подругу, рекомендуя попавшим в сложную ситуацию женщинам апеллировать к разуму обижающих их мужчин! Вот теперь и попробуй убедить этого сумасшедшего, что он поступает с тобой неправильно, Клара! Ты назвала его «сраным ублюдком» – неплохое начало, мудрый психологический ход.
Ровным, каким-то плоским голосом он произнес одно-единственное слово:
– Подвинься.
Она немедленно повиновалась, невольно подгибая пальцы ног на обжигающе холодных камнях. Ее глаза уловили в темноте слабый проблеск света, потом опять раздался шелест бумаги, звук разрываемой ленты. Клара отступила с его пути, насколько позволила ей цепь. Она догадалась: он прикрепляет к стенам оторванную ею бумагу.
– Тут еще сотни, – сказал он ей, когда закончил.
И еще раз повторил слово «сотни» низким голосом, заставившим Клару вздрогнуть от дурного предчувствия. Она не должна – нет, не должна! – позволять ему так себя пугать.
– Сотни чего? – требовательно спросила она, собрав остатки самообладания.
Вместо ответа он коснулся ее уха. Она вздрогнула.
– Борись, если хочешь, – сказал он. – Я вырву ее с мясом, если придется.
Ему нужна ее сережка?
– Я сама, – попросила Клара, отстраняя его руку. Она пыталась понять, что все это значит, подавляя иррациональную волну оптимизма: неужели он собирается потребовать выкуп?
– Нет, – сказал похититель. – Я сам сделаю это.
Он говорил совсем спокойно, однако Клара была уверена: он выполнит свою угрозу и вырвет сережку из уха, если она начнет сопротивляться. Таковы его правила, горько думала она. Теперь ты на его территории, здесь он все решает. Ей пришлось подчиниться. Глаза защипало от непрошеных слез, оттого что к ней прикасались чужие руки, руки похитителя. Она попыталась сосредоточиться на чем-нибудь, чтобы не замечать его неуклюжих попыток справиться с застежкой. Прозвучали позывные новостей, и Клара прислушалась: диктор мрачным тоном говорил о похищении ведущего адвоката у ворот школы ее дочери.
Похититель взял только одну сережку. Наверху лестницы он сказал:
– Теперь ты можешь снять повязки.
– Я не хочу видеть твое лицо, – нетвердо сказала она.
– Ты не увидишь ничего, что тебе не положено видеть.
В течение нескольких минут Клара не двигалась, парализованная страхом, что предложение снять подушечки с глаз – очередная уловка. Увидев похитителя, Клара вынудит его пойти на убийство, потому что будет в состоянии опознать его в полиции. Она услышала вздох, и он отступил, унося с собой радио. Дверь за ним закрылась с намеренно громким щелчком.
Ее пальцы потянулись к левой повязке. Слезы немного ослабили подушечку на щеке, но Клара невольно поморщилась, отрывая ее с бровей вместе с несколькими волосками. Ее глаз внезапно почувствовал свободу и прохладу. Клара ничего не увидела – вокруг царила непроницаемая темнота, – но вторую повязку сорвала с еще большим рвением.
Почему так темно? Ни один луч не пробивается из-под стальной двери. Новый ужас охватил Клару. Неужели комната герметична? Не потому ли он оставлял дверь открытой в течение дня – чтобы она не задохнулась?
– Эй! – Она услышала панику в собственном голосе, заставила себя подождать и собраться с духом. Закричала снова, и на сей раз дверь отворилась и слабый серый свет просочился в ее камеру.
Его силуэт появился в дверном проеме, и она инстинктивно закрыла глаза.
– Посмотри на меня, – сказал он.
Но она повернула голову, отворачиваясь от него.
– Посмотри на меня.
Его приказному тону было невозможно противиться. Клара посмотрела. Свет еле сочился, и она только сумела разобрать, что похититель вновь надел лыжную маску.
– А можно… можно немного света? – попросила она. – Пожалуйста.
Он молчал. Клара чувствовала, что он взвешивает ситуацию, решая, удовлетворить ли ее просьбу.
– Какой смысл позволить мне снять эти штуки, если света все равно нет? – Клара бросила повязки на пол.
Он отступил и запер за собой дверь, а она стояла, моргая, воображая то, чего было лишено зрение, – формы, движение, краски. А может, он придумал такую новую изощренную пытку? Вернуть ей зрение, но лишить света?
Прошло пять минут, десять, и Клара услышала царапанье ключа в замке. Она увидела слабый проблеск, тусклый луч света за дверным проемом; ее глаза с жадностью впитывали его. Силуэт похитителя выделялся на мерцающем сером фоне. Он что-то принес. Клара поймала вспышку отражения. Он принес фонарик?
– Хочешь света? – Его голос дрогнул, и он задышал тяжело и часто. Щелкнул выключателем, и невыразимый страх, холодный и острый как нож, вонзился ей в живот.
– Теперь тебе достаточно света?
Она пристально глядела, объятая ужасом, в то время как фонарик дико раскачивался, освещая одну вырезку за другой.
– Видишь? Видишь?
Клара смотрела, желая, чтобы темнота поглотила то, что она видит. Лица, все молодые, все привлекательные. Милые, улыбающиеся лица, полные надежд, не ведающие страха. Клара узнала многие из них – лица со страниц газет, лица мертвых девушек, девушек изнасилованных и убитых. Некоторые лица были порваны и помяты, это она в бессильной ярости бросила их на пол, теперь они гротескно, уродливо искривились. Клара в ужасе закричала.
Она продолжала кричать, а он, бесконечные полминуты поиграв на лицах фонариком, ушел, предоставив ее темноте и воображению.
Глава семнадцатая
Бартон ворвался к Лоусону в кабинет. Лоусон поднял глаза от бумаг, чувствуя, как кровь отливает от сердца. Что-то случилось.
– Рассказывай! – потребовал он.
– Нашли тело.
Лоусон похолодел:
– Удалось установить личность?
– Пока нет. Ее выбросили голую. И какое-то время тело пробыло в воде.
– Вот черт! – прошипел Лоусон, понимая, что водой почти наверняка смыты все частицы и другие улики, с которыми могли бы поработать криминалисты. – Немедленно свяжись с Паскалем, хорошо? Где тело?
– В морге при больнице графини Честерской.
Лоусон начал соображать, долго ли туда добираться, прикидывая самый краткий маршрут, и бросил Бартону:
– Встречаемся на автостоянке. Через пять минут.
По дороге к больнице Лоусона вдруг поразила мысль о том, что распоряжения Макатиера оказались пророческими: он дал им двадцать четыре часа на розыски, после чего собирался сообщить о похищении журналистам. И что же? За отпущенное время полиция нашла тело в реке Ди. Лоусон не был глубоко верующим человеком: за годы службы ему пришлось видеть слишком много страданий, чтобы не засомневаться в благосклонности всеведущего Бога, и он пришел к выводу, что Бог, если он действительно существует, равнодушен к жестокости, с какой человек расправляется со своими собратьями.
Однако, несмотря на присущий почти каждому полицейскому цинизм, Лоусон все-таки иногда молился. Он молился и теперь, молился о Кларе Паскаль, не совсем уверенный, к кому обращается в своей молитве: к Богу или к некой материальной силе, равно безразличным к ценности одной этой жизни среди многих других. Лоусон просил, чтобы найденное тело, ждущее идентификации в мертвецкой, оказалось не телом Клары, а поскольку здравый смысл подсказывал ему, что других возможностей немного, надеялся лишь, что она умерла быстро и перед смертью ее не пытали.
К тому времени, когда они достигли шоссе на Ливерпуль, дождь превратился в ливень и низко плывущие облака нависли над Честером туманным покровом.
– Вскрытие проводит доктор Лэтем, – сообщил Бартон, нажимая кнопку переговорного устройства у входа.
В динамике затрещало, и хриплый голос спросил, по какому они вопросу. Лоусон назвал их имена и звания. Двустворчатые двери распахнулись. Полицейских ожидал служитель морга. Он проверил их удостоверения и повел по полутемному коридору.
– Когда должен приехать Паскаль? – поинтересовался Лоусон.
– Его пока не сумели разыскать, – ответил Бартон.
– Куда же он делся?
– Опять пустился в свои путешествия.
– Но ведь для этого мы и установили за ним наблюдение, верно? – заметил инспектор.
Они миновали высокие четырехуровневые холодильники. Лоусон отметил, что полон был только один, на каждой дверце имелась наклейка – четыре тела покоились здесь в ледяном ожидании.
– Наблюдателям известно, где Паскаль, – пояснил Бартон, – но Макатиер велел им оставить его в покое. Он не хочет, чтобы Паскаль заметил, что за ним следят.
Они стояли в широком коридоре перед прозекторской. По левую и правую стороны располагалось два лифта: грузовой и стандартный, для персонала. Неподалеку в кабинете негромко играло радио. В воздухе висел тяжелый сладковато-душистый запах дезинфекции. В предвкушении ужасной процедуры у Лоусона все переворачивалось в животе.
– А что, по-твоему, Паскаль задумал? – спросил Лоусон.
Служитель вручил детективам халаты.
– Бахилы и шапочки находятся на стойке слева от вас, – сказал он и исчез за дверями прозекторской.
Бартон начал рассказывать:
– Паскаль должен был отправиться к себе в офис, но не пришел. Секретарша все утро его разыскивала: какая-то важная шишка пыталась связаться с Паскалем по поводу развлекательного центра, который он проектирует.
– Так где же он?
– Везде и всюду. Он поехал в Тарвин. Исследовал каждую улицу, будто карту хотел нарисовать. – Бартон посмотрел Лоусону в глаза. – Я думаю, он ищет жену, Стив.
Лоусона пронзила жалость.
– Вот бедняга! – посочувствовал он, застегивая халат.
Бартон кивнул:
– Да только вряд ли ему удастся ее найти.
Может, и не удастся, подумал Лоусон, однако он бы вел себя точно так же, если бы Мэри пропала без вести. Предпринимать какие-то действия, пусть даже напрасные, всегда лучше, чем просто сидеть сложа руки.
Женщина-эксперт из криминалистической службы, которую Лоусон запомнил с прошлой среды – она работала на месте преступления, – высунула голову в коридор:
– Доктор Лэтем желает знать, долго ли вы еще собираетесь здесь совещаться. Он хотел бы начать.
Комнату, несмотря на усилия вентиляционной системы, пропитывал безошибочно узнаваемый запах тления. Тело, серое и уязвимое, голое и холодное, возвышалось на стальном столе, и Лоусона вдруг захлестнуло чувство печали по этой женщине, вырванной из жизни и теперь ставшей объектом любопытства посторонних людей.
Лоусону ужасно не хотелось сюда ехать, но необходимо было удостовериться, что найденная утопленница действительно Клара Паскаль. Он попытался мысленно сравнить лицо женщины, лежащей на секционном столе, с запомнившимся по фотографии лицом Клары, но ему не удалось. Тело умершей раздулось, кожа сделалась бесцветной и скользкой на вид. Даже у мужа возникли бы трудности при опознании этой женщины. А муж у нее, очевидно, был: на пальце виднелось обручальное кольцо. Еще Лоусон разглядел темные волосы до плеч. Господи, кто бы ни был этот парень, ее муж, его остается только пожалеть!
– Начинаем, – окликнул доктор Лэтем.
Лоусон и Бартон придвинулись поближе. Женщина-эксперт, уже облаченная в халат, стояла в конце стола. Она сделала снимок лица и передвинулась поближе к Лоусону, чтобы сделать другой. Деловитая бесстрастность, с которой она работала, отчего-то показалась Лоусону непристойной: яркая вспышка камеры высвечивала дальнейшее надругательство над достоинством мертвой женщины. Он так и не смог привыкнуть к циническому прагматизму морга.
– Как долго тело находилось в воде? – спросил Лоусон.
Лэтем окинул его насмешливым взглядом:
– С точностью до часа?
Лоусон бывал на вскрытиях не раз и знал, насколько трудно определить точное время смерти.
– Хотя бы приблизительно, – отозвался он. – Несколько дней? – Если тело пробыло в воде несколько дней, значит, это не Клара. И неохотно добавил: – Или меньше?
Лэтем понял. Он всмотрелся в инспектора поверх очков:
– Судя по степени омыления… несколько дней. Приблизительно несколько дней, прошу заметить.
– Спасибо, – поблагодарил Лоусон и сам подивился своему напряженному тону.
Не Клара!.. Скорее всего не Клара, мысленно поправил он себя. Даже такая неопределенная информация принесла Лоусону огромное облегчение. Но это же абсурд: испытывать облегчение при мысли, что одна женщина жива, когда смотришь на другую, мертвую?! Ее выбросили в реку, как мусор, и оставили разлагаться. Лоусон не очень искренне попенял себе за непрофессионализм.
Лэтем продолжал внешний осмотр. Его заведенные за спину руки были затянуты в перчатки, будто он боялся, забывшись, прикоснуться к телу и уничтожить важные улики. Он коротко засопел и, поглядев на полицейских, указал мизинцем:
– Вокруг носа и рта имеются синяки.
Лоусон внимательно всмотрелся в лицо женщины, он увидел только слабую тень на бледной, восковой коже.
– Это, – указал Лэтем на еле заметное темное пятно с правой стороны носа, – почти наверняка след большого пальца. А вот еще следы под подбородком. – Лэтем слегка наклонил голову. – Как будто некто обхватил ее подбородок ладонью, – продемонстрировал доктор на трупе, – а пальцами зажал рот и ноздри.
Лоусон вполголоса выругался.
– Что такое, босс? – спросил Бартон.
– Вспомнил слова девочки. – Облегчение улетучилось, и страшные предчувствия вновь навалились на инспектора с сокрушительной силой. – Она говорила, что похититель схватил Клару сзади и закрыл ей рукой рот и нос.
Бартон длинно и печально вздохнул.
Лэтем переводил взгляд с одного офицера на другого.
– Господа, – обратился он к ним, – мы вряд ли сможем с уверенностью утверждать, была она задушена или утоплена, пока я не исследую внутренние органы. Если это действительно синяки, то есть и кровоизлияния, что станет более очевидно, когда я рассеку ткани. Итак… – Доктор быстро потер руки. – Поехали?
Паскаля колотила дрожь. Он нерешительно топтался в дверном проеме, будто промедление могло предотвратить неизбежное. Бартон, стоя совсем рядом с Паскалем, внимательно наблюдал за тем, как патологоанатом положил на стол маленький запечатанный полиэтиленовый пакет. Показать мужу тело жертвы не решились, в пакете находился единственный предмет, оставленный жертве убийцей, – обручальное кольцо. Лицо Паскаля отяжелело от напряжения, кровеносные сосуды на висках неистово пульсировали. Бартон придвинулся еще ближе, готовый поймать его, если тот упадет.
Он поднял руку и не подтолкнул Паскаля, а всего лишь слегка коснулся его спины, и гигант шатнулся в открытую дверь, как если бы его толкнули. Внезапно все тело Паскаля содрогнулось, будто пораженное разрядом электрического тока. Бартон не сразу понял, что он плачет.
– Мистер Паскаль, – начал он, – вы должны…
Больше сержант ничего не успел сказать, потому что Паскаль повернулся и, неуклюже переваливаясь, вывалился в коридор, где его тяжело и мучительно вырвало.
Когда он вошел, в комнате для сотрудников негромко работало радио. Эта комнатка была слишком мала для четырех человек, но они уходили на перерыв парами, поддерживая таким образом стабильное количество персонала.
– Послушай-ка! – Лин прибавила громкость.
Он не мог сосредоточиться: его раздражал беспорядок. Немытые кружки на узком столе и коробки с брошюрами, громоздящиеся на полу. Одна или две брошюры нашли свой конец на офисных столах – их уродовали круги от кофейных чашек и пятна жира. Он начал убирать, гремя посудой, чтобы заглушить лепет Лин. Радио продолжало бубнить, и тогда она заговорила громче:
– Да брось ты на минуту эту посуду! Послушай же, это важно!
Он прекратил уборку и вопросительно посмотрел в ее сторону. Глаза Лин блестели жадным волнением воробья, слетевшего на опустевший столик для пикника. «…Тело женщины, найденной в реке Ди, было идентифицировано как Элинор Гортон, финансовый советник…» – услышал он.
Он быстро перевел взгляд на раковину, загроможденную чашками и тарелками.
– Разве это не ужасно? – воскликнула Лин.
– Отвратительно.
Он имел в виду беспорядок. Как люди могут так жить? Закатал рукава рубашки и начал наливать горячую воду в миску. Да, полицейские быстро сумели отыскать и опознать ее! Возможно, спохватился какой-нибудь клиент, когда она не пришла на встречу. Обеспокоился, что она упустила их инвестиционный портфель. Лин нетерпеливо продолжала:
– Ты ведь ее помнишь, правда? Она сюда заходила. Бронировала путевку, на Канарские острова, по-моему.
Он пожал плечами, чувствуя неприятное нытье под ложечкой.
– Бедняжка. Она должна была сейчас загорать на пляже, посиживать у бассейна, а вместо этого… – Лин помахала рукой перед глазами, будто желая рассеять мучительное видение тела Элинор в холодных водах Ди.
Заткнись! Он молча драил тряпкой потемневшую от танина внутреннюю поверхность кружки. Ты не имеешь права даже говорить об Элинор!
– Как считаешь, мне стоит позвонить в полицию?
Кружка вывалилась у него из рук и с грохотом упала в раковину. Горячая вода и пена выплеснулись на рубашку. Лин удивленно взглянула на него. Он принялся стряхивать пену, соображая, какой придумать ответ.
– Можно подумать, полиции больше делать нечего, кроме как выслушивать владельца каждой лавочки, куда она в последние две недели заглядывала. Этак у них телефоны будут звонить не переставая.
Лин выглядела разочарованной.
– А по-моему, надо бы позвонить…
Он отвернулся к раковине:
– Тебе решать.
Он пожал плечами, подпуская в голос оттенок сомнения. Без его поддержки Лин вряд ли решится звонить: она не принадлежит к числу женщин, имеющих собственные суждения и мужество их высказывать.
– Мне бы не хотелось впустую тратить их время. – Она уже почти с ним согласилась. – Но ведь ты ее помнишь?
Он сжал зубы.
– Лет около сорока, – продолжала она. – Длинные темные волосы. Кудрявые. Для своего возраста очень даже ничего.
Почему она не замолчит! Как чехол на светлую мебель, она набрасывала свое изображение Элинор на его воспоминания о ней. Он не хотел этого, сама эта мысль отвращала его. Ведь он же знает ее, по-настоящему знает! Он проводил с ней часы и дни, он делил с нею близость, которая известна только мужу или любовнику. Даже сделал запись и просматривал ее, пока не узнал каждый нюанс, каждую привычку, каждый жест. И все же сейчас он не мог вспомнить ее лицо.
Элинор Гортон постепенно отдалялась от него, исчезала из памяти. А ведь прошло всего несколько дней, с тех пор как он опустил ее, безмолвную как рыба, в ледяные воды реки Ди. Слышать ее имя от Лин казалось ему непристойным. В ее устах это звучит бесчувственно, постыдно – как упоминание бывшей жены в присутствии новой невесты. Он двигается дальше. Его сердце, душа и ум посвящены подготовке к… следующей. Но для полиции, для прессы, для общественности, нетерпеливо жаждущей услышать мрачные детали смерти, это была новость, еще одна сенсационная история. Копы будут изучать передвижения Элинор, проследят за ее партнерами, ища возможных подозреваемых. Досужие читатели печально покачают головами, сокрушаясь об опасностях, преследующих работающих женщин, вынужденных ходить по домам незнакомцев, вместо того чтобы сидеть дома, в безопасных объятиях сильных рук своих мужей. Психологи будут давать консультации о мерах предосторожности, о том, как свести риск до минимума. Безопасность. Риск. Да она все время была в самом что ни на есть безопасном месте!
– В газетах, наверное, тоже о ней напишут, правда? – поинтересовалась Лин.
Ей хочется улыбнуться, но она чувствует, это было бы неуместно. Он снова пожимает плечами: ему пока лучше не открывать рот, иначе она услышит за его словами презрение. В газетах непременно напишут. Будут и фотографии, конечно. Он сохранит газетные вырезки для своего альбома. Он сосредоточился на присохшем кусочке пищи на тарелке, вдумчиво оттирая его, чтобы не слышать голос Лин.
Он предпринял еще одно усилие вспомнить, как выглядела Элинор. Темные волосы, стройная фигура, но это только общие слова. Ее особенности, ее кожа, форма ее губ… Он попытался сконцентрироваться, но ему мешала Лин и ее несмолкаемая болтовня. Сегодня вечером он вытащит альбом, может, посмотрит видеозапись.
– Надо бы выскочить, купить газету, – уклончиво пробормотал он.
– Да, нужно посмотреть, что они напишут. А вдруг я была последней, кто ее видел?
– Тебя это так возбуждает, что ты даже сделалась влажной, разве не так, Лин? – Слова вырвались прежде, чем он успел остановить их.
Глаза Лин выпучились от удивления и негодования, рот широко открылся. Отвратительная, уродливая сука!
– Что? – Она вскочила. – Что ты сказал?
Он отвернулся – не хотел быть свидетелем этой плохо замаскированной жажды к непристойным деталям. Лицемерка!
– Сию же минуту возьми назад свои слова! – кричала она. – Возьми их назад! Как ты можешь, бесстыдник!
Не надо было этого говорить. Нельзя было позволить ей понять, что ты в действительности думаешь о ней. Заткни ее, прежде чем вернутся остальные и захотят узнать, из-за чего весь сыр-бор. Лин продолжала вопить, и он почувствовал, как в груди шевельнулась паника.
– Ты права. – Он избегал смотреть на нее. Скажи ей, что ты просто расстроился. Сам не понимал, что несешь. Извинись. – Вероятно, страшно быть женщиной, когда случается такое… – Собственный голос показался ему фальшивым, но он надеялся, что говорит именно то, что Лин ожидала услышать. Он по-прежнему не решался смотреть на нее: ведь она увидит то, что лежит позади его взгляда, а он по собственному опыту знал, что женщин это пугает. – Дикая история. Она кажется такой… бессмысленной.
Лин уставилась на него. Он чувствовал ее пристальный взгляд, от которого загорелась кожа на щеках и шее. Она выдержала паузу и засопела, демонстрируя, что не полностью удовлетворена его объяснениями.
– Да. Не чувствуешь себя в безопасности даже в собственном доме, – произнесла она почти обвиняющим тоном.
Нет, это неправда. В том-то и дело, что чаще всего женщины чувствуют себя в безопасности. Именно поэтому справиться с ними так легко.
Глава восемнадцатая
Сознания она не потеряла, но словно бы провалилась в пустоту: затихли крики – ее собственные крики, исчезли страх, холод и боль в лодыжке, натертой цепью. Даже лица девушек растворились в темноте, дав ее измученному мозгу короткую передышку. Будто Кларе удалось спрятаться в надежном укрытии, куда ничто и никто не могли проникнуть.
Возвращалась она постепенно, медленно, а не вдруг, как бывает после обморока. Сначала ощутила боль – не физическую, это была глубокая печаль, столь же сильная и изнуряющая, как телесные страдания. Боль помогла ей почувствовать границы своего тела: она сидела на полу, обхватив руками колени и крепко прижавшись к ним лбом, и медленно раскачивалась – вперед-назад, вперед-назад…
Страх и голод терзали ее, почти не отличимые один от другого. Тишину вытеснил рев в ушах. Клара осознала, что смертельно замерзла, и в нос проник влажный запах плесени – она вернулась в свою камеру.
Хотя ее окутывал и сковывал непроницаемый мрак, Клара знала, что на нее со стен смотрит множество лиц, каждое – пугающее напоминание о хрупкости жизни и внезапности смерти. Она отчетливо ощущала их недоумение, боль, воображала их ужас.
– Нет! – Ей не удалось преодолеть ревущую тишину, но крик помог вырваться из ужасной спирали отчаяния и паники, которая неумолимо тащила ее куда-то вниз… Клара силилась представить, что сейчас, в обычный четверг, делают Хьюго и Пиппа. А сегодня действительно четверг? Неизвестно: в удушающей темноте Клара не могла разглядеть даже собственную руку, поднесенную к глазам, а не то что циферблат часов.
Она старалась убедить себя, что Пиппа вне опасности, дома, с Хьюго.
Ты в этом уверена, Клара?
Если она утратит уверенность, этот человек изведет ее, замучит сомнениями. Уж он не упустит такой возможности! Пиппа в безопасности. Конечно, она в безопасности.
Клара замерла, со страхом ожидая, что ее язвительный, вечно сомневающийся внутренний голос возразит ей, начнет придираться, но на этот раз он промолчал, и она почувствовала облегчение и благодарность.
Как они справляются со своим горем? Она боялась думать о Хьюго, застывшем у телефона в ожидании звонка, который, судя по всему, ее похититель и не собирался делать.
Тут их больше сотни, сказал он. Меня тоже добавят к их числу? Она закрыла глаза и еще отчетливее почувствовала присутствие девушек, улыбающихся ей со стен, и свою вину за то, что их жизнь была так коротка, а смерть столь жестока.
– Я не всегда защищаю насильников, – произнесла она чуть слышно. – Некоторых я упрятала за решетку.
Кого ты пытаешься надуть, Клара? Она закричала:
– Я никогда сознательно!..
Да ладно, будет тебе! Есть такие мужчины – внешне они вежливы и обаятельны. Они способны ночью изнасиловать и убить женщину, а на следующее утро прийти на конфирмацию собственной дочери. Вот и твой мучитель из таких. Как думаешь, у него есть семья?
Ключ провернулся в замке, Клара поспешно вытерла глаза и встала. На сей раз она не вздрогнула, увидев похитителя. Невозможно было понять, о чем он думает, какое у него настроение: лицо – красная лыжная маска, глаза – темные провалы в тусклом свете, падающем из комнаты за его спиной.
Он молчал, и через некоторое время Клара снова села. Колготки порвались и там, где натерла цепь, приклеились к ране. Она машинально потянулась к ссадине, старательно отводя глаза от фотографий на стенах, но трудно не обращать на них внимания: любое движение воздуха шевелило бумагу и шелест походил на голоса девушек, ведущих чуть слышную беседу.
Клара чувствовала, как нарастает напряжение, чем больше она пыталась сопротивляться ему, тем сильнее нервничала. Еще миг, и она не вытерпела:
– Чего вы хотите? Скажите мне, чего вы хотите!
Каким бы ужасным ни был ответ, с ним намного легче примириться, чем с этим угрожающим молчанием, невыносимой игрой догадок и предположений.
– А ты такая храбрая?
Он бросал ей вызов. У Клары перехватило дыхание, и страх будто кулаком ударил по сердцу. Она справилась с паникой и заставила себя как можно более спокойно ответить вопросом на вопрос:
– А мне понадобится храбрость?
Он негромко засмеялся, и Клару уже не в первый раз посетило чувство, будто мужчина в лыжной маске испытывает ее и она вновь потерпела неудачу.
Адвокат Креггин, у которого она проходила практику, любил задавать такие вопросы – с подвохом, на которые не существовало правильного ответа. Если ответишь утвердительно, предстанешь надутой тщеславной хвастуньей; если скажешь «нет» – поверхностной, притворной скромницей.
Она научилась у мистера Креггина искусству отвечать вопросом на вопрос, ловко уклоняться от честного ответа ответом на какой-нибудь другой, невысказанный вопрос.
– Не понимаю, чего вы добиваетесь, – после краткой паузы сказала она устало.
– А ты знаешь, что с человеком делает страх? – спросил он.
Еще бы не знать! – горько подумала Клара. Страх делает жестоким и бесчеловечным, унижает и растаптывает. Он это хотел от меня услышать? Ну уж нет, я не доставлю ему такого удовольствия.
Но он и не ждал от нее ответа:
– …Страх ломает человека, уничтожает моральные принципы, изводит тебя, и ты готов сделать что угодно ради призрачной надежды выбраться отсюда. И даже если ты знаешь, что этого никогда не произойдет, одного обещания достаточно, потому что оно рождает надежду, а без нее долго не протянешь.
– Так давай продолжай! – вскрикнула она, чувствуя, что эта вспышка ярости исчерпала ее силы. – Мне уже все равно.
Он снова усмехнулся, мягко, почти печально, и произнес:
– Не спеши.
Клара закрыла глаза, чтобы не видеть мучителя. Она больше не может здесь находиться! Она сойдет с ума, если останется здесь хотя бы ненадолго. Когда она вновь взглянула на него, он качал головой.
– Этого недостаточно, – тихо бормотал он, обращаясь скорее к себе, чем к Кларе. – Пока еще недостаточно. – И ушел, оставив стальную дверь открытой.
Серый свет неохотно просачивался из находящейся наверху комнаты, которую Клара никогда не видела и даже вообразить не могла. Света, бледного и холодного, было достаточно, чтобы разглядеть черно-белые фотографии из газет. Она не позволит себе стать следующей жертвой. Тут Клару посетила мысль, причинившая ей боль: ты превращаешься в жертву не потому, что тебе не хватает решительности или ума, а потому, что другой человек захватывает власть над твоей жизнью. И чаще всего это вопрос обычного невезения. Природа не обделила Клару умом, силой воли, решительностью, однако она чувствовала, что теряет индивидуальность, подделывается, становится такой, как он хочет.
Здесь, в этой сырой холодной яме, он решал, кем и чем ей быть. Она впервые в жизни поняла, как это бывает, когда твое человеческое и женское достоинство зависит от мужчины, повинующегося только своим неписаным правилам. Никакие моральные принципы его не обременяли, и она для него была чем-то вроде манекена в витрине магазина – не более.
Господи, помоги мне, думала она. Мне никогда, никогда не выбраться отсюда!
Глава девятнадцатая
С пальто и плащей, развешанных по спинкам стульев, капало на кроваво-красный линолеум совещательной комнаты. Несколько полицейских пытались хоть немного отогреться у чуть теплых батарей. Рейнер все еще вполголоса разговаривала по телефону, но большинство присутствующих уже сдали свои отчеты и собирались расходиться по домам.
Дождь моросил без остановки весь день и вечер. Вошла Янг, стряхивая с волос дождевые капли.
– Знаешь, Малыш, всякий раз, когда я тебя вижу, ты мокрая, – ехидно заметил Флетчер. – Даже через много лет я так и буду вспоминать о тебе – «мокрая курица».
– Зато ты непонятно когда просох, хотя должен был целый день проводить опрос, переходя от дома к дому, – холодно заметила Рейнер, кладя трубку.
Флетчер невозмутимо улыбнулся:
– Все оказалось проще, чем мы думали. Киоскер признал в этом типе своего постоянного клиента. Каждое утро тот покупает «Дейли мейл». Поэтому я сузил район опроса до нескольких улиц.
– В таком случае завтра твой рабочий день начнется довольно рано. – Торп только что вошел, стянул с головы промокшую насквозь черную вязаную шапочку и швырнул ее на свой стол.
– Я так понимаю, ты не нашла своего извращенца, верно, Кэт? – спросила Рейнер.
– Увы и ах, – проворчала Янг. – А я-то надеялась, что он весь день просидит у меня на хвосте.
– От такой работенки я бы не отказался, – встрял Флетчер.
Кое-кто из мужчин засмеялся. Янг чуть не со слезами взглянула на них и перевела глаза на Рейнер: ну и что мне теперь делать?
– Не обращай внимания, – сказала Рейнер, будто прочитав ее мысли.
Больше всего Кэт сейчас хотелось очутиться дома и наплакаться всласть, но она сказала себе: ни за что! Я выдержу. Это было первое серьезное дело, в котором она принимала участие, и ей хотелось набраться опыта, а если повезет, то выделиться, обратить на себя внимание.
– Так что произошло? – спросила Рейнер.
Янг чуть покраснела, чувствуя неловкость от насмешливого взгляда Флетчера, и объяснила:
– Оказывается, в школе на прошлой неделе открылась вакансия учителя, и там проводили собеседование. Один из претендентов приехал на автобусе, да рано, и решил, пока не начнется, прогуляться вокруг школы.
– Ты уверена, что это именно он?
Она кивнула:
– Бдительные старушки вызвали патрульного. Он проверил документы и записал имя.
Флетчер засмеялся:
– А ты, значит, воспользовалась плодами чужих трудов, а сама сидела сложа руки?
– По крайней мере, она исключила его из расследования, выполнив задание, а ты пока не закончил со своим Любопытным Томом,5
– вмешалась Рейнер.
Флетчер безмятежно улыбнулся:
– Курочка по зернышку клюет. Это про меня. – Он окинул ее взглядом с ног до головы. – Двигаться неторопливо все же лучше, чем буксовать на месте, а, Рейнер? Как у тебя обстоят дела с боссом Клары?
Сэл выдавила напряженную улыбку. Бывают же такие типы, как Флетчер! Что ни скажет – все походит на оскорбление.
– Прорабатываю сразу несколько линий.
– По-моему, ты оправдываешься, Сэл, – сказал он, грозя ей пальцем. – Ой, оправдываешься!
Прибыли Макатиер и Лоусон, и детективы расселись за столами, прислонились к радиаторам. Всем не терпелось услышать последние новости. В комнате стихло, и воцарившееся напряжение, казалось, можно было пощупать руками.
– Некоторые из вас уже слышали, что этим утром обнаружено тело, – начал Макатиер. – Не буду держать вас в неведении. Это не Клара Паскаль.
Присутствующие с облегчением выдохнули.
– Но есть… – Старший инспектор сделал паузу, пытаясь точнее сформулировать сообщение. – Есть… некоторые общие черты, которые вынуждают меня думать, что Клара, вероятно, была похищена тем же человеком, который убил Элинор Гортон.
Лоусон рассказал о результатах вскрытия: метод удушения поразительно похож на тот, которым похититель Клары обездвижил ее.
Тревога на лицах полицейских вынудила Макатиера вмешаться:
– Исследование еще не закончено. Мы не можем сказать с абсолютной уверенностью, когда была похищена Элинор, но в последний раз ее видели приблизительно десять дней назад. Тело пробыло в воде примерно дня два-три. Что означает: прежде чем убить, он держал ее в плену в течение недели. Клара отсутствует уже почти двое суток, поэтому у нас в запасе скорее всего не больше одного или двух дней, а потом… – Он не смог заставить себя произнести эти слова. – Мы должны найти ее как можно быстрее, – закончил Макатиер.
– А кто занимается убийством Гортон? – спросил Торп.
– Тоже мы.
По комнате пронесся одобрительный ропот.
– Конечно, работы прибавится, но мы скорее обнаружим связь между этими женщинами, если одна команда будет заниматься обоими делами.
– Мы должны проверить всё, – подхватил Лоусон. – Может быть, они ремонтировали машины в одной мастерской, ходили в один спортивный зал или у них общий дантист… Необходимо найти хоть что-нибудь, что их объединяет.
– А как отреагировал Паскаль, – спросил Бартон, – когда понял, что мертвая женщина не Клара?
– Да это не очень важно. Под влиянием стресса люди могут реагировать самым неожиданным образом, – ответил Макатиер. – Если он что-то задумал или в чем-то виноват, то рано или поздно выдаст себя. Рейнер, есть новости о насильнике?
Рейнер встала:
– Тюремная служба все еще разыскивает его, шеф. Но его последняя жертва – бывшая подружка.
– Почему его так долго не могут отыскать?
– Он – возмутитель спокойствия, поэтому его то и дело переводят с места на место. Он содержался в Ланкастере, а завтра должен предстать перед судом в Девоне. Видимо, сейчас он в пути.
Макатиер кивнул:
– Сообщите мне, когда что-нибудь узнаете.
– Кларе угрожал еще один человек, – добавила Рейнер, сомневаясь, не придает ли она этому случаю слишком много значения. – Отец жертвы изнасилования. Секретарша Клары обещала сообщить его имя. Я могу звякнуть ей перед уходом. – Черт, кажется, Флетчер прав и она действительно оправдывается!
Было почти девять вечера, когда Рейнер подъехала к опрятному одноквартирному дому постройки сороковых годов, имеющему общую стену с соседним. Она работала сегодня с раннего утра и большую часть времени провела под проливным дождем или в ледяной комнате для совещаний.
Узкая полоска света сочилась из гостиной через щель в занавесках, а в комнате этажом выше Сэл разглядела синее мерцание работающего телевизора. Рейнер подняла воротник пальто и поспешила к воротам. Дома располагались поодаль от проезжей части, высокие кирпичные стены отделяли тротуар от хорошо ухоженных садов. Дождевая вода застыла мерцающими бусинками на недавно окрашенных деревянных воротах. Рейнер подняла задвижку и быстро прошла к дому, отворачивая лицо от мелкой мороси; ворота за ее спиной захлопнулись с внушительным стуком. Ей ответил мужчина.
– Я детектив-констебль Рейнер, – сообщила она, показывая удостоверение. – А вы – Брайан Келсолл?
– Нет.
Мужчина явно удивился.
– А вам известно, когда мистер Келсолл вернется?
– Нет. То есть… Видите ли, он здесь больше не живет.
Рейнер заглянула в блокнот и проверила адрес, который дала ей Неста Льюис.
– Он действительно жил здесь, – объяснил мужчина. – Но переехал.
– Значит, вы – новый владелец, сэр?
– Да. – Человек вздохнул с облегчением: наконец-то до нее дошло. – Алан Меллер.
– А вы не знаете его нового адреса, сэр?
– Извините, нет. Я никогда не встречался с мистером Келсоллом. Все переговоры вела его сестра. Попробуйте поговорить с агентом по продаже недвижимости. – И он стремительно исчез в доме, оставив Рейнер на пороге под дождем.
Ее пальто насквозь промокло, от сильного неприятного запаха влажной шерсти в горле будто комок застрял – ни туда ни сюда. Ноги устали и замерзли, в голове пульсировала боль. Как бы ей сейчас хотелось очутиться дома в горячей ванне со стаканчиком виски на расстоянии не дальше вытянутой руки!
Когда Рейнер, отчаявшись ждать, протянула руку, чтобы еще раз нажать на кнопку звонка, Меллер возвратился и, казалось, лишь теперь заметил, что она промокла, но не пригласил в дом, а поспешно сунул ей в руку визитную карточку.
– Это – леди, которая нам все устраивала, – сказал он. – Она обязательно вам поможет, я уверен.
Свет в холле полыхал золотом через матовое стекло передней двери. Из кухни в гостиную промелькнула чья-то тень. Мэри. Лоусон испытал радость, предвкушая, как возьмет ее на руки и отнесет в постель.
Он открыл дверь, услышал смех и разочарованно вздохнул: Мэри была не одна. Шерил, догадался он, слушая хриплый смех. Лоусон повесил пальто и расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, перед тем как войти в гостиную. Играла музыка – проникновенная гитарная импровизация, которую подруги силились перекричать, вместо того чтобы убавить звук. В комнате было жарко, румянец на лице Шерил предупредил Лоусона, что надо быть начеку. У подружки жены, как у всех рыжих, была бледная кожа, и Шерил легко краснела, когда была взволнована или сердилась – или когда была навеселе.
Мэри повернулась к мужу неверным движением – она явно выпила больше, чем обычно себе позволяла.
– Привет, – пробормотала она, глядя куда-то мимо его лица.
– Привет-привет!
Лоусон нагнулся, чтобы поцеловать жену, а Мэри потянулась и обняла его за шею.
Шерил посмотрела на него поверх края стакана:
– Одинокий рейнджер6
вернулся…
Он улыбнулся. За шутливым прозвищем скрывался упрек – намек на все те долгие ночи, которые Мэри пришлось провести одной.
– Он слишком много работает, – подтвердила Мэри, прижимаясь щекой к рукаву его пиджака.
– Тяжелая работа – держать в страхе силы зла, да, Стив? – ехидно заметила Шерил.
– Ты сама поведешь машину, Шерил? – оставив без внимания вопрос, поинтересовался Лоусон.
Она ответила, подражая сбивчивой речи человека в подпитии:
– А ты что, прячешь в кармане алкотестер, мистер офицер?
– Ну же, ребята, не ссорьтесь, – упрекнула Мэри.
Лоусон решил, что он слишком устал, чтобы в трезвом виде иметь дело с Шерил, а пытаться догнать ее – дохлый номер.
– Я иду спать, – объявил он.
Шерил широко распахнула глаза и прижала свободную руку к груди:
– А кто же будет охранять нашу безопасность, в то время как бесстрашный инспектор отдыхает?
– И правда, оставь ты его в покое, Шерил, – вступилась за мужа Мэри.
Насмехаться над Стивом – это было любимое хобби Шерил, и она достигла таких успехов в этом деле, что Мэри порой смеялась помимо своей воли.
– Спокойной ночи, Шерил, – сказал Лоусон.
– Не уходи. – Мэри поймала его руку. – Посиди с нами. Я налью тебе немного вина. – Она попыталась взять бутылку, но промахнулась и опрокинула ее.
Стив поймал бутылку и поставил на стол:
– Я предпочитаю вино в стакане.
Мэри захихикала, сейчас ее нетрудно было рассмешить.
– Перестань! Не будь таким букой.
– Я устал, – признался он. – И завтра снова должен спасать мир.
Шерил фыркнула в стакан.
Лоусон устало поднимался по лестнице. Насмешки Шерил задевали его больше, чем ему хотелось бы, но она была лучшей подругой Мэри, и он чувствовал себя обязанным изображать хотя бы подобие доброжелательности.
– Я расстроила его, да? – осведомилась Шерил.
Мэри пожала плечами:
– Думаю, это не из-за тебя, а из-за нынешнего расследования. Ты ведь знаешь, что сегодня обнаружили тело?
– О черт! Могла бы и попридержать свой длинный язык!
– Да ладно, это другая женщина, не адвокат… Господи, что я несу? – Мэри покачала головой, пытаясь прогнать мрачные мысли. – Передавали по всем каналам. Разве ты не видела?
Шерил задумчиво потягивала вино.
– Стив – хороший, добрый, порядочный мужик.
– Да, – согласилась Мэри, кивая так решительно, что вино выплеснулось на ее толстовку.
– Почему же я тогда все время цепляюсь к нему? – риторически вопросила Шерил.
Шерил уехала двадцать минут спустя. Мэри налила вина во второй стакан и пошла в спальню. Лоусон лежал на своей стороне супружеского ложа отвернувшись. Она присела на край кровати и сказала ему в спину:
– Старая противная Шерил уехала. Говорит, ей очень жаль, но твой положительный образ пробуждает в ней дьявола.
Лоусон молчал. Она обошла кровать: он спал. Что ж, это, наверное, к лучшему: Шерил бы очень смутило, что Мэри, хотя и в шутливой форме, передала Стиву ее извинения.
Мэри попыталась встать и чуть не свалилась, наткнувшись на Лоусона. Он что-то проворчал и, выставив руку, не дал ей упасть.
– Ой! – захихикала Мэри. – Не пролей вино!
Лоусон сел, взъерошенный, с заспанным лицом.
Она протянула ему стакан, он взял его, спросив:
– А тебе не кажется, что ты немного перебрала?
Мэри подняла брови:
– Как ты догадался?
– Я же детектив.
Она отпила глоток вина и прищурилась на красные цифры будильника на ночном столике рядом с кроватью.
– Я праздную, – сказала она.
– Та фирма по уборке помещений оплатила заказ?
Мэри наклонила голову в знак подтверждения. Стив нахмурился, все еще сонный, пытаясь вникнуть в смысл ее слов.
– И заплатили, судя по всему, недурно.
– Ну да. Но мало того: директрисе настолько понравился мой эскиз, что она порекомендовала нас фирме мужа. А он, в свою очередь, только что заключил большой контракт на поставки моющих средств в супермаркеты сети «Асда» и хочет обновить логотип.
Они сдвинули стаканы.
– Извини, Мэри. Я не ожидал…
– …застать здесь Шерил. Я знаю. Но мне так хотелось поделиться радостной новостью…
– …а меня не было рядом.
– Я не стану сидеть у будильника, насчитывая штрафные очки за каждую минуту опоздания, Стив. Я ни за что на свете не превращусь в злобную, вечно всем недовольную жену полицейского.
Как Лин, подумал он. Он вспомнил, каким ужасным был его предыдущий брак. Лоусон внимательно вглядывался в лицо Мэри, пытаясь понять, не обижалась ли она на его частые опоздания, нарушенные обещания, пропущенные обеды и ужины. Он вздохнул:
– Мэри…
Она приложила палец к его губам:
– Замолчи и поцелуй меня.
Глава двадцатая
Боже, ну когда она остановится?! Сначала его взволновал ее слепой отказ признать ужас своего положения, а потом он почувствовал неловкость, граничащую с раздражением. Он закрыл дверь подвала, чтобы оградить себя от криков, но звуки, хотя и приглушенные, проникали через стальную преграду, наполняя воздух дрожью боли и страданий.
Крики раздавались через равные промежутки времени. А что, если она сошла с ума? И тогда он сбежал. Ее мучают страх и отчаяние, догадался он, но женские страхи – настолько темная и опасная область, что у него нет ровно никакого желания ее исследовать.
Он шел, опустив голову, засунув руки в карманы, подальше от дома, подальше от женщины, испугавшись, что терзающий ее страх проникнет и к нему в разум. Он не мог позволить себе испытывать в ее присутствии слабость: среди ее профессиональных навыков – умение вычислять и использовать слабости людей, это часть ее работы. Лишь несколько часов спустя он возвратился к затаившему дыхание мраку.
Он никогда не отличался богатым воображением, но, схватившись за дверную ручку, вдруг представил, что она не переставала кричать в течение нескольких часов, пока он отсутствовал, и ее крики, подобно осам, пойманным в бутылке, вылетят и набросятся на него, едва только он откроет дверь.
– Как глупо… – пробормотал он, но все же приложил ухо к двери и прислушался, почти уловив через холодный металл слабое гудение, небольшую вибрацию.
Открыл дверь и застыл, не в силах произнести ни слова. Не то чтобы он боялся ее – это было бы абсурдно, – но испытывал благоговейный необъяснимый страх. Он уверил себя, что взрыв отчаяния она спровоцировала сама, выдвигая требования – ей нужен был свет, – так что теперь она будет более осмотрительной в своих просьбах. Он не хотел подталкивать ее к самому краю: Клара Паскаль не заслуживала отступления в утешительное безумие.
Она прогнала его криками, и теперь он чувствовал потребность утвердить свою власть. Он оставил ее одну, в темноте, однако его томило чувство, что в чем-то он проиграл, а она одержала победу – бросая ему вызов, требуя, постоянно что-то у него требуя. Что ж, он просто обязан продемонстрировать ей, кто здесь хозяин.
Глава двадцать первая
Атмосфера в доме Паскалей накалилась до предела. Накануне вечером Хьюго поругался с Триш, и она уехала домой, хотя он отчаянно нуждался в ее присутствии. В семь утра, открыв дверь своим ключом, Триш возникла на пороге. По ее измученному лицу можно было заключить, что она всю ночь не сомкнула глаз. Завтрак был съеден в полной тишине, слышно было только, как позвякивают ложки о миски с хлопьями да обиженно вздыхает Пиппа.
– Не играй с едой, ешь, – вполголоса пробормотал Хьюго.
Пиппа отложила в сторону ложку, и ее глаза наполнились слезами. Триш сердито посмотрела на Хьюго, но он отвел взгляд, с преувеличенной сосредоточенностью размешивая кофе.
– Я пойду к себе, – сказала Пиппа.
– Сначала доешь.
– Не хочу.
Триш попыталась заглянуть Хьюго в лицо, предостеречь, но он продолжал:
– Вчера вечером ты отказалась от ужина. Ты должна съесть…
– Хьюго…
– Не хочу! – выкрикнула Пиппа.
Триш посмотрела на Хьюго так, что на этот раз он не сумел сделать вид, будто не замечает ее раздражения. Он провел рукой по лицу:
– Хорошо. Не ешь. Но не подходи к телефону.
Пиппа метнула в него взгляд, исполненный чистой ненависти, однако тихо встала из-за стола, с преувеличенной аккуратностью задвинула стул и вышла, без стука закрыв за собой дверь.
Триш поднялась, чтобы наполнить свою чашку.
– Еще кофе?
Она держала кофейник над чашкой Хьюго, отказываясь отвечать на его нечленораздельное бормотание, пока он не заставил себя посмотреть ей в лицо. Секунды было достаточно: Хьюго увидел в глазах Триш боль и понял, что это его вина.
– Вчера… – начал он.
– Это не мое дело, – натянуто сказала Триш.
– Нет, я не должен был говорить то, что сказал.
– Ты расстроен. Это понятно. – Однако сомнений не было: она не понимала и не прощала его.
– Это было жестоко.
Когда он вчера вечером возвратился домой, Триш была расстроена, взволнована, она хотела знать, где он провел день. Хьюго вспыхнул и ответил, откровенно пренебрегая ее чувствами:
– Коротал часы в морге. – Он сказал так специально, чтобы ранить, но выражение ужаса на ее лице напугало его. И было уже бесполезно объяснять, что найденная женщина – это не Клара; он хотел причинить боль Триш, и она знала это.
– Триш, прости, – сказал он, накрывая ее руку своей.
Она собиралась ответить, но тут открылась кухонная дверь. Вошла Пиппа в школьной форме, бледная, с решительно сдвинутыми бровями. Волосы схвачены простыми синими ленточками. Единственным напоминанием о печальном дне рождения были крошечные дырочки от значков на лацканах ее блейзера. Девочка внимательно посмотрела на них, и Триш, слегка покраснев, мягко высвободила свою руку.
– Ты отвезешь меня в школу? Пожалуйста, Триш. – Она сказала это с достоинством, изо всех сил стараясь удержаться от слез.
Триш посмотрела на Хьюго. Он беспомощно пожал плечами.
– Я думаю, тебе лучше остаться дома, детка, – мягко сказала Триш. – По крайней мере, до конца выходных.
Пиппа стиснула зубы – точно как отец. Они не смотрели друг на друга.
– Я хочу пойти в школу. – Девочка казалась спокойной, но в любую секунду могла расплакаться или закричать – так была внутренне напряжена.
– Но почему, моя хорошая?
Зазвонил телефон, и Пиппа даже подпрыгнула, издав короткий встревоженный возглас.
Секунду, не более – меньше, чем заняло одно биение сердца, они втроем пожирали взглядом телефон. Спустя показавшееся бесконечным мгновение Хьюго рванулся через комнату, опрокинув стул, оказавшийся у него на пути.
– Не забудь, что говорили полицейские! – закричала Триш. – Сохраняй спокойствие. Скажи им, что хочешь поговорить с Кларой.
Пиппу била дрожь, и Триш прижала ее к себе обеими руками, в то время как Хьюго поднимал трубку.
Эмоции сменялись на его лице с такой скоростью, что было трудно отделить одну от другой. Надежда и страх вначале, чуть позже разочарование и наконец досада.
– Я не могу сейчас об этом думать! – В паузе, пока он выслушивал собеседника, он посмотрел на Триш и прошептал: – Моя секретарша.
Пиппа уткнулась в грудь Триш и зарыдала. Продолжая телефонную беседу, Хьюго сказал:
– Он заставил меня ждать? Так пускай теперь сам подождет несколько дней.
Голос секретарши зашелестел в трубке. Выслушав, Хьюго разозлился:
– Хорошо, если он не может ждать, скажи ему, чтобы катился куда подальше! – И с остервенением швырнул трубку на рычаг.
Триш вытерла слезы Пиппе и сказала, целуя ребенка в лоб:
– Поднимись на минутку наверх. Я скоро приду.
Хьюго еще немного постоял, с негодованием разглядывая телефон, потом двинулся, чтобы поднять стул, бросил его на полпути и раздраженно пнул ногой. Сел и закрыл лицо руками. Триш подняла стул и устроилась напротив него, выжидая подходящий момент, чтобы заговорить.
– Ты совсем не помогаешь нам, Хьюго, – осторожно начала она.
Он обиженно взглянул на нее:
– Я делаю что могу, Триш.
– Исчезая на весь день? Бросая Пиппу, бросая нас обеих, чтобы бороться со своим горем в одиночестве?
Хьюго не отвечал, и Триш сердито покачала головой. Ей показалось, что он раскаивается и готов объяснить свое поведение накануне днем, но он упрямо сжал челюсти.
– Я делаю только то, что необходимо, – отрезал он.
– Тогда попытайся уладить свои дела с Мелкером. Если тебе наплевать на себя, позаботься о своем ребенке.
Здания, расположенные вдоль главной дороги, тянувшейся через Баутон, напоминали приморские шале во влажный зимний день. Рейнер медленно ехала по улице, выискивая глазами номера, в надежде заранее увидеть дом мисс Келсолл, чтобы не пришлось давать задний ход.
Туман обосновался на серых участках необработанной земли между зданиями, белел во впадинах, где буйно росла ежевика и мусор, зацепившийся за ее шипы, трепетал на зимнем ветру, медленно распадаясь, чтобы весной потеряться в путанице новой поросли.
Рейнер сбросила скорость почти до минимума, не повернув головы в сторону автомобилиста, который, нажимая на клаксон, пронесся мимо. Три семь пять – вот он, этот дом, бунгало, недавно окрашенное в белый и светло-голубой цвета. Деревянные рамы рассохлись от времени, подъездная асфальтированная дорожка вся в рытвинах, там и сям торчат пучки травы, теперь желтой и поблекшей, но сад выглядит хорошо ухоженным. Лужайка перед домом аккуратно подстрижена, а высаженная квадратом буковая живая изгородь создает видимость уединения, отделяя дом от расположенных с обеих сторон зданий и от шоссе. Рейнер представила себе хозяйку – женщину, которой едва удается сводить концы с концами, но привыкшую соблюдать приличия.
Из дома доносилось гудение пылесоса. Рейнер позвонила и подождала. Ага, из-за воя пылесоса ее звонок попросту не слышен! Тогда она стала настойчиво стучать, пока дверной молоток не наполнил грохотом весь дом. Пылесос замолчал. Рейнер постучала еще раз и отступила на шаг.
Она ожидала увидеть женщину постарше, а Марджори Келсолл не было и сорока. У нее были короткие, начинающие седеть волосы, напоминающие парик – чистые и ухоженные, но странно безжизненные.
Сильной рукой мисс Келсолл придерживала дверь – так, что был виден только клин бледно-кораллового ковра в прихожей. Казалось, она хочет поскорее расстаться с гостьей и закончить уборку.
Сэл показала удостоверение:
– Мне надо поговорить с вашим братом.
Мисс Келсолл вздохнула:
– Проходите. – Она провела Рейнер, огибая пылесос, мимо семейных фотографий в рамочках на кухню. – Если можно, постарайтесь закончить разговор побыстрее, в десять часов мне надо быть на работе.
– Где вы работаете? – спросила Сэл.
Мисс Келсолл повернулась, ее небесно-голубые глаза внимательно изучали лицо Рейнер.
– Зачем вам это знать? – По-видимому, мисс Келсолл решила занять оборонительную позицию.
– Пытаюсь завязать разговор, – как можно более благожелательно ответила Сэл.
В кухне все было чисто, вымыто и вытерто, никакой посуды в сушилке, на стене – безупречно белое кухонное полотенце. Средство для мытья посуды убрано с глаз долой. Шкафчики для посуды старые, но, благодаря усердной заботе, хорошо сохранившиеся, с дверцами ярко-зеленого цвета и кремовыми перегородками. Окна так и сияли на свету, низкое зимнее солнце не могло высветить ни единого пятнышка на стеклах.
Мисс Келсолл молчала, вынимая тарелку, раскладывая на ней бисквитное печенье и быстрыми, точными движениями разливая кофе. Несмотря на плотное телосложение, она двигалась с непринужденной и плавной грацией.
Поворачиваясь к столу с наполненными кофейными кружками, она поймала на себе взгляд Рейнер. Сэл редко краснела, но под прямым пристальным взглядом мисс Келсолл почувствовала, как загорелись щеки.
Мисс Келсолл поставила кружки на стол и жестом пригласила Рейнер сесть:
– Так вы хотите знать, где Брайан?
Рейнер ждала.
– Зачем? – спросила мисс Келсолл. Ее и без того тонкие губы сжались в суровую ниточку.
– Я не должна перед вами отчитываться…
– Я его сестра и единственная родственница. Разве я не имею права знать?
– Рутина, мисс Келсолл, обычная проверка.
– Может быть, для тех людей, с которыми вы привыкли иметь дело, это «рутина», но для меня полицейский, звонящий в дверь в девять часов утра, – явление необычное, – едко заметила мисс Келсолл.
Рейнер размышляла. Она могла бы поднять шум, обвинить мисс Келсолл в попытке препятствовать расследованию, потратить впустую несколько часов только на то, чтобы поговорить с человеком, чья вина, по всей вероятности, заключается только в том, что в состоянии аффекта он выкрикнул какие-нибудь бессильные угрозы. А можно было попробовать поступить по-другому.
– Вы, вероятно, слышали в новостях об исчезновении Клары Паскаль. Она адвокат…
– Я знаю, кто она.
Сэл была поражена ядовитым тоном мисс Келсолл. Так как Марджори не скрывала своего отношения к адвокату, Рейнер тоже решила быть откровенной.
– Ваш брат угрожал миз Паскаль, – сказала она.
– Алекс Мартин изнасиловал мою племянницу, мисс Рейнер. Изнасиловал, унизил и запугал до немоты. Ваша миз Паскаль убедила присяжных, будто Лора обвинила Мартина единственно потому, что до смерти боялась реакции своего отца.
– Я здесь не для того, чтобы обсуждать…
Больше ничего Рейнер сказать не успела. Голос мисс Келсолл сорвался на крик:
– Нет, вы выслушайте! Это животное вышло сухим из воды, разрушив жизнь молодой девушки. Она не может жить с людьми, не может видеться ни с друзьями, ни с родными, после того что он с ней сделал. Если бы это была ваша дочь, как бы вы относились к адвокату, который помог монстру избежать наказания?
– Я не сужу вашего брата, мисс Келсолл. Я только должна исключить его из списка подозреваемых.
Мисс Келсолл издала короткий смешок:
– Вы точно можете исключить его.
Рейнер начала терять терпение:
– Обязательно это сделаю, после того как поговорю с ним.
– Вы верите в Бога, констебль?
Рейнер была решительно не готова обсуждать свои религиозные убеждения.
– Потрудитесь объяснить, что вы имеете в виду? – спросила она.
Мисс Келсолл посмотрела на нее из-под приспущенных век и резко поднялась со словами:
– Подождите здесь.
Стоя у кухонной двери, Сэл слышала, как мисс Келсолл прошла по коридору, потом шаги зазвучали на лестнице. В доме было противоестественно тихо – ни звуков музыки, ни бормотания радио. Тишину нарушало лишь негромкое тиканье кухонных часов. Рейнер открыла и закрыла несколько шкафчиков, но там не нашлось ничего необычного, и только начала рассматривать приколотые к пробковой доске записки, как мисс Келсолл возвратилась в кухню с альбомом в руках.
– Вот.
Она положила альбом на стол, открыв посередине. Газетные вырезки – три железнодорожных вагона лежат на боку, первые два сгорели дотла, четвертый переехал предпоследний вагон и остановился под углом сорок пять градусов к остальным. На переднем плане – обгоревшие сумки, портфели, окровавленные фрагменты одежды, а чуть подальше машины – пожарные и «скорой помощи», десятки машин, смотреть на которые было еще страшнее, чем на саму катастрофу.
– Крушение поезда в Кру? – В октябре свидетельства с места трагедии не сходили с экранов телевизоров и первых полос газет больше недели. Рейнер подняла глаза. Лицо мисс Келсолл было абсолютно бесстрастным.
– Мне очень жаль, мисс Келсолл. Если бы я только знала…
– И что? Чем бы вы мне помогли?
Рейнер не обратила внимания на насмешку в голосе Марджори:
– Я не побеспокоила бы вас.
– Ну что ж… Если вы не возражаете, у меня есть дела…
Но Рейнер нужно было выяснить еще кое-что. Она вылила свой кофе в раковину и ополоснула кружку, давая себе время сформулировать следующий вопрос.
– Как Лора пережила эту трагедию? – спросила она наконец.
– Лора? – Мисс Келсолл уставилась на нее.
– Как она справляется?
Мисс Келсолл вздохнула и покачала головой:
– Ее отец погиб, мисс Рейнер, а животное, которое изнасиловало ее, гуляет на свободе.
Это не был ответ на вопрос, но, похоже, мисс Келсолл вообще не настроена давать прямые ответы.
– Я бы очень хотела поговорить с ней.
– Я же сказала вам, она боится людей, а уж особенно незнакомых.
– Даже в этом случае мне надо с ней увидеться.
– Чего вы от нее хотите? Что она может вам рассказать?
Рейнер вздохнула:
– Боюсь, я буду вынуждена настаивать.
Мисс Келсолл закрыла и отложила в сторону альбом, взяла полотенце и зачем-то принялась вытирать и без того чистый стол.
– Вы ничего не добьетесь от…
– Ее адрес, пожалуйста, – перебила Рейнер.
– Вы только впустую потратите время.
– Если вам от этого станет легче, я не имею ничего против вашего присутствия при разговоре…
Казалось, мисс Келсолл не на шутку испугало это предложение.
– Ни в коем случае! Я не могу!
Рейнер почувствовала жалость к женщине. Придумала Лора или нет историю с изнасилованием, мисс Келсолл, несомненно, ей верит, и теперь, когда ее брат погиб, чувствует себя ответственной за девушку, но в отношениях между тетей и племянницей явно не все гладко, раз мисс Келсолл так не хочет встречаться с Лорой. Однако Сэл была вынуждена проявить настойчивость:
– И все-таки мне нужно с ней поговорить.
Мисс Келсолл с негодующим возгласом сунулась в ящик, вытащила ручку и блокнот. Торопливо набросала адрес, оторвала лист и вручила Рейнер.
Сэл Рейнер, сверяясь с адресом на листке из блокнота, подъехала к трехэтажному зданию эдвардианской эпохи. Лужайка перед домом была забетонирована, тут и там на шероховатом бетоне виднелись пятна машинного масла. На стоянке, рассчитанной на три автомобиля, сейчас отдыхал только один.
Дверь в дом стояла нараспашку, и откуда-то изнутри доносился унылый глухой ритм танцевальной музыки. Сэл позвонила в квартиру номер шесть. Когда после двух попыток ей никто не ответил, она выбрала три номера из девяти на дверной панели и одновременно нажала на кнопки. Двери открылись, и она услышала неясную путаницу сонных голосов, ругательства, требовательные вопросы «какого черта?» и «кто это приперся?»
Из квартиры, расположенной налево от входной двери, появился парень с серым лицом и выпирающим кадыком. Он был босиком, в тренировочных штанах и свитере. Рейнер переступила через порог и вошла в холл. Под вытертым коричневым линолеумом проглядывал мозаичный пол; розовые, коричневые и кремовые четырехугольники вытерлись и потрескались.
– Какого хрена тебе надо? – сонно спросил парень, почесывая шею.
– Мне нужна Лора Келсолл.
– Вы ее мама, да? – На уровне второго этажа забелело лицо – кто-то наклонился, чтобы получше рассмотреть Рейнер.
– Вы видели Лору? – окликнула Сэл, и лицо тут же исчезло.
Из другой квартиры на первом этаже вышла девушка.
– Как вас зовут? – спросила Рейнер.
– А кто желает знать? – У девушки было курносое задиристое лицо, а самоуверенные манеры скрывали, как подозревала Рейнер, целый букет комплексов.
В ее руке возникло удостоверение.
– Офицер Диббл7
желает знать.
Девушка хмыкнула, очевидно удивившись, что к ним средь бела дня нагрянул полицейский.
– Керри, – сказала она, ероша волосы на случай, если они вдруг выглядят причесанными.
– Так вы двое знаете Лору? – Рейнер смотрела то на Керри, то на парня, с виноватым видом попридержавшего дверь, которую он было уже захлопнул, и снова шагнувшего в холл.
– Я даже ее не знаю, – заявил парень, указывая подбородком в сторону своей соседки.
– Ваше имя?
– Дейв Холбрук, – ответил он с явной неохотой.
– Дейв, познакомьтесь, это Керри. А теперь вы не могли бы мне помочь?
– Лора, вы сказали? – Керри, казалось, решила, что Рейнер вызывает доверие.
– Лора Келсолл.
Дейв и Керри обменялись бессмысленными взглядами.
– Каштановые волосы, – продолжала Рейнер. – Хрупкого телосложения, среднего роста, карие глаза…
Керри медленно покачала головой:
– Я живу здесь вот уже почти три месяца. Не могу припомнить никого с такой внешностью, а вы, Дейв?
Дейв пожал плечами.
Керри с сожалением развела руками, а Дейв закрыл дверь, бормоча что-то себе под нос.
– Ну что ж, поговорю с другими. – Рейнер окинула взглядом плохо освещенную лестницу, почти ожидая увидеть уставленные на нее немигающие испуганные глаза неведомых существ из сказочного ночного леса. – Кто, интересно, выбирал цветовую гамму? – осведомилась она. Темноты и мрачности добавляла темно-фиолетовая краска на стенах, кое-как нанесенная на древесно-стружечные плиты.
– Владелец. Похмелье семидесятых. Он поведал мне, что раньше здесь была коммуна хиппи.
– Продался капитализму, значит… Как вы его называете?
Керри рассмеялась:
– Держу пари, вам не захочется знать, как я его называю. Но его фамилия Паркс.
– А у вас случайно нет номера его телефона?
– Как не быть! В записной книжке, но ее поиски могут занять минуту или две.
Они сошлись на том, что Рейнер зайдет к ней на обратном пути, и констебль приступила к утомительной работе обхода соседей.
В четырех квартирах ей не открыли, жители же двух других не узнали бы своих соседей, даже столкнувшись с ними на лестнице.
Глава двадцать вторая
Женщина на кровати обнажена – готова и стремится понравиться. Ему надо только попросить, и она сделает для него все. Он просит.
Какое-то время внимательно следит в тишине за ее телодвижениями – она очень хотела ему угодить, – слушает негромкие повизгивания, чмокающий звук плоти, трущейся о плоть. Но вот камера фиксирует ужас в ее глазах, когда она ласкает его, облизывает так, как он требует.
Ему становится скучно.
Он нажимает кнопку быстрого просмотра и усмехается, наблюдая за комичными подпрыгиваниями, которые она исполняет для него, изображая желание и удовольствие. Мужчина точно знает, где остановить пленку, вот, она симулирует оргазм, ее лицо искажено удовольствием и болью – двусмысленность, которая всегда привлекала и волновала его.
Делает глоток прохладного белого вина и возобновляет просмотр. Вот он залез на нее сзади и за волосы одной рукой притягивает к своей груди. Вспоминает, что она пахла шампунем и духами, которые он сам для нее выбрал.
Другая рука тянется к ее подбородку. Он мягко охватывает его ладонью, закрывая рот, но она по-прежнему не сопротивляется; большим и указательным пальцами зажимает нос – и вот, наконец, она забилась, пытаясь вырваться. Теперь он возбужден: в ее глазах уже больше боли, чем удовольствия. Она тянется рукой за спину, чтобы расцарапать ему лицо, но он наклоняется вперед, и она сгибается под его тяжестью. Его оргазм совпадает с последним подергиванием ее тела.
Следующий отрывок – она, неподвижная и красивая, лежит на постели. Он снял и это тоже, потому что относился к ней с уважением. Он постоянно напоминает себе о почтении, которое должен испытывать к этим женщинам, о благодарности за то удовольствие, которое они ему доставили. Никогда он не принуждал ни одну из них, только просил, и они выполняли его просьбы.
Видеозапись продолжается, слышится негромкое пение – отрывки колыбельной песенки, гимна его детства. Он нежно обмывает каждую интимную складочку, ласково протирает все изгибы ее тела и плачет, потому что любит ее… Элинор! Элинор! Тщательно расчесывает волосы, отделяя прядь от пряди, сбривает волосы с тела – будет хранить их как память о ней. Занимается ею, пока не убеждается, что на ее теле не осталось ни единого волоска, ни единой частички его кожи.
Он перематывает фильм к началу, думая о женщине в подвале, и испытывает желание привести ее в спальню и начать прямо сейчас. Все готово. Но он останавливает себя. Дни перед кульминационным моментом – это своего рода прелюдия, а прелюдия не терпит суеты. Он любит, когда они готовы и стремятся понравиться.
Глава двадцать третья
В девять пятнадцать утра группа наблюдения отметила приближение почтальона – на двадцать минут позже, чем в предыдущий день. А еще через несколько секунд у дома Паскаля остановился красный «воксхол-астра». Водитель хлопнул дверцей и перешел на другую сторону улицы.
Крису Торпу позвонили, и он приехал проверить автомобиль.
Дама, которая сообщила о незнакомом автомобиле на улице, уверена, что водитель – тот же самый, что и в прошлый раз.
– Кучерявый такой паренек, – сообщила она констеблю, – в костюме. – И, конфиденциально понизив голос, добавила: – Не очень хорошего качества.
– И вы смогли определить это с такого расстояния? – Торп прищурился из окна своей машины на «астру», припаркованную на противоположной стороне. – Мне бы понадобился бинокль.
– Я в тот день убиралась в саду. – Она поджала губы, обидевшись на намек, что она шпионит за своими соседями.
Лужайки перед домами были усеяны опавшими листьями, но газоны почти все подметены и аккуратно подстрижены.
Прошло довольно много времени, пока пожилая женщина кивнула в направлении дома номер тридцать четыре:
– А вот и он, возвращается…
Торп вгляделся в окно. Из уважения и отчасти из беспокойства, что он может до смерти напугать старушку своим бандитским видом, Крис перед встречей с пожилой дамой снял свою черную шапочку. Теперь он натянул ее пониже на лоб и выбрался из машины.
Позже, в кафе Музея полиции, где стараниями Макатиера устроили столовую для сотрудников, Торп, смакуя подробности, пересказывал события сегодняшнего утра:
– …Я его спрашиваю, чего он тут делает, а он клянется, что ходил к женщине. Идем с ним туда. Она смотрит на него одним из тех взглядов, от которых яйца усыхают до размера изюминок. Ну да, говорит, будто я предъявил ей зонтик, забытый в автобусе, это мой любовник, Джейсон Вайнер… Она просто горела желанием позвонить мужу, чтобы заставить его подтвердить личность ее кучерявого Казановы… Я думал, он в штаны напустит со страху.
– Так он работает на ее мужа? – догадалась Тайрел.
Торп подтвердил версию с печальной улыбкой:
– У мужа интрижка с секретаршей. Она узнаёт об этом, выбирает начинающего торгового представителя в его компании и решает повысить его жалованье.
Флетчер засмеялся:
– Держу пари, это хорошее вложение капитала.
Когда в дверях появился Лоусон, Макатиер внимательно изучал схему семейных и профессиональных связей Клары Паскаль, цветными маркерами нарисованную на белой доске для записей. Сегодня старший инспектор пришел на работу в вязаном кардигане красно-коричневого цвета – сейчас он был аккуратно повешен на плечики позади двери. Лоусон провел указательным пальцем по красным линиям, обозначающим основные события и знакомства Хьюго Паскаля, перевел глаза на желтые – связи Клары по работе. Для Элинор Гортон была начерчена своя схема, и пока еще следственная группа не обнаружила никаких связей между двумя женщинами.
Когда у Элинор год назад умер муж, она посвятила себя карьере. У нее было некоторое количество деловых партнеров и совсем немного друзей. Поэтому в течение пяти дней, пока ее труп не обнаружили в реке Ди, никто даже не заявил о ее исчезновении.
Лоусон постучал по кружочку на схеме Клары, в котором было написано «воксхол-астра»:
– Этого подозреваемого можно вычеркнуть.
– Да?
– Это один коммивояжер-любовник, который посещает соседку Паскалей.
Макатиер взял маркер и поставил жирный крест.
– Удалось что-нибудь узнать о детективном агентстве? – спросил он, замечая, куда направлен пристальный взгляд Лоусона.
– Да там вроде все в порядке… Мы могли бы вообще официально поинтересоваться, по какому вопросу Хьюго Паскаль у них консультировался.
Макатиер покачал головой:
– В агентстве должны будут сообщить об этом клиенту, и тогда Паскаль будет знать, что мы следим за ним. Считаю, что нужно продолжить наблюдение – так мы узнаем больше.
– Логика в этом есть, но если мы будем просто наблюдать, как бы нам не пришлось расследовать убийство, а не похищение.
– Я учту ваше мнение, инспектор.
У Лоусона было предложение по поводу развития расследования, но он понимал, что Макатиер вряд ли с ним согласится, а размолвка только усложнила бы им обоим работу. Он еще раз внимательно взглянул на схему, пытаясь разглядеть связи, которых ранее не заметил.
Рейнер сидела на диване в квартире Тристрама Паркса, расположенной на первом этаже, – здание находилось меньше чем в половине мили от дома Лоры. Это задание было более приятным, чем посещение Марджори Келсолл: окна квартиры Паркса выходили на разбитый позади дома сад, который граничил с парком Гровенор. Сама квартира была задумана проектировщиком яркой, просторной, наполненной воздухом, но привычка Паркса копить всякий хлам ставила под угрозу этот эффект. Каждый дюйм площади на полках был заставлен бесчисленным количеством нагроможденных в беспорядке ракушек, камушков, перьев – таким пляжным мусором мог бы дорожить разве что десятилетний мальчишка. Открытки, выцветшие и пожелтевшие от времени, подпирали книги в мягких обложках, которые были втиснуты на полки, сложены вертикально, боком или любым другим способом, которым только возможно, книги загромождали столы, были сложены поверх наваленных на пол гор старых газет и журналов.
– Лора всегда платила за четыре недели вперед, – сказал Рейнер домовладелец. – Ей не нравилось сидеть каждый четверг дома, ожидая, что я позвоню.
– Почему, вы не знаете?
Паркс усмехнулся, показывая пожелтевшие от курения травки зубы:
– Лоре вообще не нравилось сидеть дома. Она была компанейской девчонкой.
– Она приводила к себе мужчин?
– А если и приводила?
Тристрам стряхнул пепел в морскую раковину и уставился на Рейнер, усмехаясь. Сэл ответила на взгляд и подумала, что она, пожалуй, погорячилась в отношении его возраста, прибавив лет, наверное, десять. Да, кожа на лице была серой и в морщинах – Паркс явно не отказывал себе в удовольствии побаловаться наркотиками, но глаза были ясными и умными. И взгляд его бросал вызов ее жизненным ценностям, ее убеждению, будто она обладает исключительным правом судить других. Паркс приподнял брови, и озарившая Рейнер догадка заставила ее воскликнуть:
– Не может быть! Вы и девятнадцатилетняя девочка?
Он улыбнулся:
– Это совсем не то, что вы думаете.
– Да? – удивилась Рейнер. – И что же я думаю?
– Грязный старик завалил девчонку, достаточно молодую, чтобы быть его дочерью, в обмен на возможность несколько недель не платить за квартиру.
Она почувствовала уважение к этому человеку: у него явно не было никаких иллюзий ни в отношении возраста, ни своей физической привлекательности.
Паркс глубоко затянулся и поглядел на Рейнер сквозь дым, прищурив глаза.
– Лоре нравились мужики помоложе, – сказал он, – их сила и энергия. Хотя мужчины постарше ценят женщину не только за то, как она выглядит, но и за то, что она есть, и к тому же не спешат удовлетворить свои потребности.
Рейнер никак не могла решить, оправдывается он или пытается к ней приставать?
– Вы хотите сказать, что Лоре было не важно, с кем она трахается, – уточнила она.
Паркс поморщился:
– Подобные суждения несколько устарели, вдобавок они неточны. Лоре нравился секс, это приносило ей удовольствие, а она приносила удовольствие другим. Что в этом плохого?
– Когда она уехала? – Рейнер подозревала, что если вступит с этим человеком в дискуссию по вопросам этики, то в результате станет отстаивать точку зрения, которой сама не всегда придерживается.
Паркс нахмурился, почесывая пальцем бровь и роняя пепел на брюки:
– Сразу после суда. Она была так напугана, что не могла встречаться с парнями после… – Он пожал плечами. – После того, что с ней произошло.
– Вам известно, куда она уехала?
Он покачал головой.
– Я думала, вы были близки.
– Не настолько… Однажды я приехал туда, а квартира пустая.
Рейнер сунула блокнот в карман пиджака, и Паркс сказал:
– Если вы ее найдете, дадите мне знать?
– Скучаете?
Это вышло не очень любезно, и он посмотрел на нее удивленно и немного обиженно:
– Да, я скучаю по ней. И уверен: ей не станет лучше, если она будет прятаться от людей.
Глава двадцать четвертая
– Сэр? – В двери кабинета Лоусона появился сержант Бартон. – Нам только что позвонил Паскаль.
Лоусон набрал в грудь побольше воздуха и осторожно выдохнул:
– Похититель проявился?
Бартон нахмурился:
– Может, и так. Паскаль обнаружил сережку на ступеньках, уверяет, что эти сережки были на жене в день похищения.
– Не нравится мне, что именно Хьюго нашел ее, – задумчиво произнес Лоусон.
– Считаешь, он вытащил ее из шкатулки с драгоценностями и подбросил? – спросил Бартон.
– Не знаю, – сказал Лоусон. – Но мы скоро узнаем. – Он протянул руку к телефону. – Сейчас прикажу группе наблюдения просмотреть видеоматериалы этого утра. Если это сделал Паскаль… – Инспектор замолчал и в ожидании ответа с досадой постучал ручкой по кипе бумаг на столе. – А этот развлекательный комплекс, который проектирует Паскаль… Имя застройщика вроде Мелкер?
Бартон кивнул.
– Выясни о нем все, что возможно. Откуда у него деньги на строительство? Нет ли связей с Касаветтесом? Даже если его жена отоваривается в одном супермаркете с матерью Касаветтеса, я хочу это знать.
Через час они сидели в комнате для совещаний, просматривая эпизод, отснятый группой наблюдения: по подъездной аллее идет почтальон, опускает газеты и корреспонденцию в почтовый ящик Паскаля, чихает, вытирает нос, поворачивается и уходит, исчезая из кадра.
Лоусон перемотал запись: почтальон вновь шел, опускал, чихал…
– Вот! – вскрикнул Лоусон, остановив запись и тыча пальцем в монитор.
– Не вижу я ничего… – Бартон склонился к экрану, отведя чашку с кофе в сторону, чтобы не ошпариться.
Лоусон еще раз перемотал и приблизил изображение:
– Теперь видишь?
Когда почтальон совал в карман носовой платок, оттуда что-то выпало.
– Ты думаешь, это… – с сомнением протянул Бартон.
– Да точно! Это сережка!
Еще пятнадцать минут офицер из группы наблюдения по просьбе инспектора то замедлял, то останавливал изображение, увеличивал, фокусировал… Сомнений не было: это почтальон подбросил сережку.
Глаза Бартона загорелись от нетерпеливого предвкушения.
– Когда мы с ним познакомимся?
Лоусон вытащил кассету и положил ее в футляр:
– Да прямо сейчас.
Кит Дент был все еще в форме. Когда Лоусон и Бартон вошли в кабинет для допросов, он оттянул воротник рубашки и судорожно затянулся сигаретой. Лоусон включил магнитофон и надиктовал все необходимые формальности.
– Итак, вы в курсе, что в любое время имеете право потребовать присутствия вашего адвоката, – повторил он.
Почтальон пожал плечами, но его попытка изобразить беспечность вышла неубедительной.
– Это преступники нуждаются в адвокатах, – сказал он. Его маленькие темные глазки перебегали с одного предмета на другой, лишь на секунду задерживаясь на чем-то в скудно меблированной комнате.
– От кого вы получили сережку? – спросил Лоусон.
– Какую сережку?
В ответ инспектор положил на стол распечатку кадра с видеопленки. Сережка только что выпала у почтальона из платка, бриллиант и рубины сверкнули на свету.
Дент осторожно протянул руку, отдернул и даже со скрежетом отодвинулся вместе со стулом от стола, желая оказаться подальше от компрометирующего изображения.
– Я показываю мистеру Денту фотографию, улику номер ноль один – А один – тридцать восемь семьдесят два, – произнес Лоусон в микрофон. – А теперь потрудитесь объяснить, каким образом вы завладели сережкой адвоката Паскаль?
– Мне дал ее один тип.
– Тип… Что за тип? – поинтересовался Бартон.
В ответ Дент только поднял плечи.
– Где? – потребовал ответа Лоусон.
– На Эппл-ярдс-лейн. Он остановил меня на обычном маршруте.
– Как он выглядел?
– Как обычно.
– Рост? Возраст? Цвет глаз? Ну же, мистер Дент, напрягитесь.
Дент неловко поерзал на стуле:
– Не знаю. Среднего роста, может, метр семьдесят пять. Откуда, черт возьми, мне знать, сколько ему было лет? Не старый, но и не молодой уже.
Он замолчал, и Лоусону пришлось подстегнуть его память:
– Глаза какие?
– Вроде голубые… Не темные, уж точно. И прежде, чем вы спросите… На нем была шапка, так что я не знаю, какого цвета у него волосы.
– Опишите шапку.
Дент вздохнул с видом человека, честно выполнившего свой долг, а к нему еще с глупыми вопросами лезут, и ответил:
– Черная. Шерстяная. Из тех, что сейчас носит молодежь.
– По-моему, вы сказали, что он немолодой.
– Ну да. Это я просто к примеру…
– Телосложение?
– Трудно сказать.
Лоусон издал нетерпеливый возглас.
– На нем было что-то вроде анорака! Такая объемная куртка! – возмутился Дент. – Откуда мне знать!
Лоусон сделал глубокий вдох и попытался успокоиться:
– Какого цвета?
– Что, куртка? – Он заметил раздражение Лоусона и поспешно добавил: – Ладно-ладно! Синяя. Светло-синяя, с такой красной штуковиной посередине.
– «Красной штуковиной»? Он что, неаккуратно позавтракал?
– Нет! – воскликнул Дент. – Вшитая такая по краям полоска.
– Кант, – догадался Лоусон. – Слава богу, хоть что-то выяснили. Вы не заметили, может, кольцо или какие-то украшения, татуировки?
Дент покачал головой:
– Я смотрел только на семьдесят пять фунтов в его руке.
– Семьдесят пять фунтов? – переспросил Бартон. – Думаете, ваша услуга того стоила?
– Слушайте, – сказал Дент. – Он сказал, что стырил эту сережку, но его совесть замучила, теперь желает вернуть ее, а светиться возле дома ему не хочется.
– Держу пари, сильно не хочется, – пробормотал Бартон.
– И вы помогли ему, – сказал Лоусон.
– Верно.
– За семьдесят пять фунтов.
Дент пожал плечами и начал ковырять ногти. Они были обкусаны до мяса, и, похоже, его так и подмывало вгрызться в них и теперь.
– Хорошо знаете свой маршрут, мистер Дент?
– Я работаю на этом маршруте два раза в день вот уже восемь лет, – сказал почтальон, впервые за время допроса взглянув Лоусону в глаза.
– Значит, вы знали, к какому дому вы подбрасываете сережку?
Дент снова отвел взгляд.
– Вы же смотрите новости?
Дент замотал головой:
– Ну уж нет, у вас не получится! Я догадываюсь, к чему вы клоните, но вы меня не запутаете. Я просто сделал то, о чем меня попросил этот тип. Он сказал, что хочет по-тихому все уладить.
– А вам не пришло в голову, что у него мог быть более… зловещий мотив?
– Хорошо, я признаю, что так могло бы быть. Но ведь ничего страшного не случилось…
– Вы только взяли деньги и поместили ваши мозги в карман брюк вместе с бумажником!
– Нет, погодите…
Но Лоусон продолжил, не слушая его возражений:
– Если бы вы сообщили об этом, то мы, возможно, уже поймали бы похитителя. Но вам это конечно же и в голову не пришло.
– Нет! – выкрикнул Дент. – Не пришло!
Они завершили допрос через несколько минут: было ясно, что от Дента им уже не добиться ничего путного. Когда его провожали к двери, Лоусон сказал ему вслед:
– Сейчас вы – сообщник похитителя. Если с Кларой Паскаль что-нибудь случится, вам, вероятно, предъявят обвинение в соучастии в убийстве. Поразмышляйте над этим на досуге, может, это освежит вашу память.
Несколько минут Лоусон и Бартон сидели в тишине. Пленки с записанным допросом лежали на столе перед ними. Бартон откашлялся, Лоусон взглянул на него:
– Ничего не говори, Фил… – Он прижал ладони к закрытым глазам, пытаясь унять жжение под веками. – Я знаю… Дент – всего лишь жадный дурак и не видит дальше бумажек, которыми тот парень помахал у него перед носом.
– А может, это был вовсе и не похититель, – утешил его Бартон.
– Не думаю, Фил. Пиппа тоже запомнила синюю куртку с красным кантом, так что, скорее всего, это наш человек. Да и рискнул бы он действовать с сообщником?
Бартон промолчал, но Лоусон и не ожидал ответа.
– А, к черту! – Инспектор взял со стола пленки и встал. Болели все мышцы, только теперь он понял, каких усилий ему стоил допрос – будто все это время он камни ворочал. – Мы подобрались к нему так близко! Еще бы чуть-чуть! Сорвалось…
– Да прекрати ты ради бога! – воскликнул Бартон. – Он остановил этого Почтальона Пэта8
в полумиле от дома Паскалей. В группе наблюдения работают профессионалы, но они не всемогущи…
Лоусон устало кивнул: Бартон был прав. Что толку обвинять себя? Кларе это все равно не поможет.
– Что там с Мелкером? – спросил инспектор. – Нашли связи между ним и Касаветтесом?
Они вышли из участка, кивнув охраннику. Внутренняя дверь в Музей полиции была заложена кирпичом из соображений безопасности, и теперь войти туда можно было только с улицы. Они поспешили, опустив головы и подняв воротники, чтобы защититься от дождя, и, как только они свернули за угол, раздались крики и их окружила толпа фотографов и журналистов. Лоусон вздрогнул.
– Вот черт! – вырвалось у него.
Он совсем забыл про прессу.
– Есть какие-нибудь зацепки, сэр?
– Уже было требование выкупа?
– Это правда, что вы арестовали подозреваемого?
Лоусон сжал зубы и продолжал идти.
– У вас есть предположения, где может находиться Клара?
И вдруг раздался вопрос, который заставил его остановиться:
– Что вы можете сказать о сережке, инспектор?
Лоусон повернулся, чтобы взглянуть в лицо слишком осведомленному репортеру. Как, черт возьми, он узнал о сережке?
В толпе зашушукались: «Что за сережка?» И тогда журналист ответил вопросом на вопрос – и этот момент сегодня вечером будут транслировать по радио и телевидению по всей стране:
– Сережка принадлежит Кларе?
Лоусон решительно протолкался к входу в Музей и начал подниматься по лестнице.
– Как думаешь, кто слил информацию? – спросил Бартон.
– Касаветтес? – Лоусон грохнул кулаком по стене. – Макатиера инсульт хватит, когда он об этом узнает.
Поднявшись на второй этаж, они остановились.
– Ты спрашивал меня о Мелкере, – вспомнил Бартон.
– Есть что-нибудь? – Лоусон взглянул на приятеля в надежде услышать хоть одну хорошую новость.
– Мне очень жаль, босс. По нашей базе данных – ничего. Он честный, законопослушный гражданин. Единственно – пока не совсем ясен источник финансирования строительства его развлекательного комплекса. Может, тут что-нибудь нароем. Если что – я сразу дам тебе знать.
Глава двадцать пятая
Холодный дождь все еще лил сплошной стеной, когда Бартон наконец подъехал к дому. Было уже начало одиннадцатого. Северный ветер налетал внезапными сильными порывами и гнал бурлящие потоки вниз по улице, переполняя водосточные канавы.
Отказавшись от мысли загнать машину в гараж, Бартон схватил дорожную карту с заднего сиденья и, прикрывая голову, чтобы хоть как-то защититься от дождя, побежал к дому. Пальцы онемели от холода, пока он воевал с замком, и Бартон в который уже раз поклялся, что летом обязательно пристроит крыльцо.
Бросив карту на пол, он закрыл за собой дверь и, наклонив голову, прислушался. Приглушенный звук работающего телевизора, доносившийся из гостиной, успокоил его. Это добрый знак. У Тимми на прошлой неделе начал прорезываться новый зубик, он капризничал, и уложить его спать было настоящим подвигом.
Фрэн, конечно, доставалось – она была занята с ребенком весь день, а часто и ночь, и Бартон с болью отмечал, насколько она устала. Он на цыпочках прокрался в гостиную и потихоньку открыл дверь. Малейший звук – и Тимми может проснуться, тогда понадобится половина ночи, чтобы снова его уложить. Комната была пуста. Прощай, романтический вечер в обнимку с любимой женой на уютном диване. Фрэн, должно быть, все еще укачивает Тимми, или она так вымоталась, что, пока ребенок не плачет, упала на кровать и заснула.
Он прошел в кухню. Записка на микроволновой печи предупреждала: «Разогревать на высокой мощности три с половиной минуты». Бартон, улыбаясь, понажимал на кнопочки и под успокоительный гул микроволновки полез в холодильник в поисках пива.
Фрэн, должно быть, не раз сегодня сбегала в магазин, потому что полки были забиты продуктами. Он отодвинул упаковку с мини-сникерсами и нашел две бутылки лагера, втиснутые за вакуумными упаковками с ветчиной и батареей бутылок всевозможных итальянских соусов для пасты.
Он открыл первую бутылку, и в ту же секунду запищала микроволновая печь. Что бы это ни было, пахло замечательно. Он сделал большой глоток лагера, вытащил из печки кончиками пальцев пластмассовый лоток: что-то китайское, утка, должно быть. Из магазина. Фрэн давно оставила попытки готовить дома и дожидаться его к ужину: сколько ни подогревай, к его приходу все равно остынет. А уж особенно теперь, когда он занимается расследованием тяжкого преступления.
Подцепив полную вилку, Бартон с наслаждением отправил еду в рот – и обжег язык.
В тот же миг зазвонил телефон. Он выплюнул кусок, выругался. Они переставили телефон из прихожей в гостиную: слишком часто звонки будили Тимми и тогда их ждала еще одна бессонная ночь. Он помчался в гостиную и поднял трубку:
– Бартон, и лучше бы вы не звонили мне по пустякам.
Недолгое молчание, потом он услышал:
– Сержант Бартон…
Голос был ему знаком, хотя он не мог вспомнить имя звонившего. Он ощутил опасность, исходившую от трубки, и поежился:
– Кто говорит?
– Ну же, Фил, вспоминай! Вы почти полдня приставали ко мне с вопросами.
Растерявшись, Бартон подумал было, что это похититель Клары, но недоумение мгновенно сменилась холодной уверенностью.
– Касаветтес, – отозвался он. – Откуда, черт возьми, ты узнал мой номер?
Касаветтес засмеялся. Бартон мог бы с тем же успехом поинтересоваться, каким образом Касаветтес звонит ему из тюрьмы, да еще ночью. Такие люди, как Рэй Касаветтес, знали, как купить или выторговать практически все, что им хотелось.
– Выгляни в окно, Фил, – посоветовал Касаветтес спокойно и негромко, что прозвучало гораздо более угрожающе, чем если бы он прокричал эти слова.
Бартон подошел с телефоном к окну с замершим от страха сердцем. На другой стороне улицы, как он и предполагал, стоял автомобиль, светлый «лексус». В салоне было темно, но тут водитель зажег спичку – Бартон увидел вспышку, а затем расплывчатый огонек сигареты. Лицо человека было неразличимо за пеленой дождя. Один из людей Касаветтеса? Касаветтес знал домашний, не включенный в служебный список телефонный номер, да еще и адрес. Сколько часов они уже наблюдают за его домом, где Фрэн с ребенком целый день одна, без защиты?
Фил почувствовал, как сердце с перебоями бухает в ребра, уронил телефонную трубку, и она, соскользнув с дивана, грохнулась на пол. Страх и непередаваемый ужас сковали его тело, и он чуть дошел до двери, но когда Бартон, вымокнув до нитки, подошел к автомобилю, страх перерос в ярость. Дождь шипел по тротуару, целые реки неслись по улице, громко булькая и пузырясь в сточных канавах, угрожая затопить всю дорогу.
Водитель увидел Бартона на секунду раньше, чем тот протянул руку к дверце. У него едва хватило времени вынуть сигарету изо рта, тут Фил рывком распахнул дверь и выволок его под дождь. Человек был крупнее Бартона и намного сильнее, но не сопротивлялся. Бартон с силой прижал его спиной к автомобилю.
Водитель выбросил сигарету и тихо сказал:
– Прежде, чем совершить непоправимую глупость, может, взглянете… Я думаю, вам будет интересно.
Левой рукой Бартон прижимал человека к машине, правая уже была занесена для удара, но уверенность тона заставила его остановиться. Незнакомец потянулся через руку Бартона и вытащил из внутреннего кармана коричневый конверт.
Несколько мгновений Фил бессмысленно таращился на конверт, смигивая дождевую воду, потом взял в руки и, надорвав, открыл. Быстро пропитавшись влагой, конверт расползался у него в руках как мокрая салфетка. Внутри были глянцевые фотографии.
Фрэн с Тимми в коляске… Такой сосредоточенный, погруженный в себя взгляд появляется, когда она поглощена своими мыслями. Фрэн дома – снимок сделан через окно. Взяв Тимми на руки, она гладит его по спинке, лаская и успокаивая. Бартон перебрал все фотографии. Они стали липкими от дождевой воды. Последняя – Фрэн улыбается мужчине, который помог ей спустить коляску по какой-то лестнице. Этот человек стоял теперь перед ним.
– Какого черта ты это делаешь? – Голос Фила был хриплым от избытка чувств, и он внезапно вновь почувствовал себя слабым и испуганным.
Человек выпрямился, оттолкнувшись от автомобиля, уверенный, что Бартон больше не представляет угрозы, и ответил:
– Я просто делаю свою работу, приятель.
Бартон молчал в замешательстве. Дождь хлестал по голове и плечам, стекал по лицу, а он застыл, ошеломленный ужасом случившегося.
– Возвращайтесь домой, – обратился к нему человек, – и выслушайте, что вам скажет мистер Касаветтес.
Казалось, Бартон пристально рассматривает лицо незнакомца, но он не видел его. Когда незнакомец протянул руку, чтобы коснуться его плеча, Бартон яростно отшатнулся.
– Тронь меня, и я тебя прикончу, клянусь, – предупредил он, повернулся и медленно зашагал назад к дому.
Когда он вошел в гостиную, его встретил приглушенный здоровый закадровый смех американского комедийного телесериала. Бартон поднял с пола телефонную трубку:
– Ты еще там?
– Я терпеливый человек, – ответил Касаветтес.
– Терпение в тюрьме тебе еще понадобится.
– Храбрые слова, сержант Бартон. И я уверен, что Фрэн оценила бы их по достоинству. Но подумайте, сколько часов в день вы работаете, а в это время Фрэн с маленьким Тимми одна в доме.
Бартон вздрогнул, услышав имя своего сына из уст Касаветтеса. Это показалось ему непристойным и более страшным, чем все, что Касаветтес произнес до сих пор. Его зубы выбили дробь, и Фил с силой сжал челюсти.
– Я прошу самую малость, – продолжил Касаветтес тем же спокойным, рассудительным голосом. – Только немного информации. Вы – самый близкий Лоусону человек. Я хочу знать все детали расследования. – Он сделал паузу. – И я хорошо плачу.
– Не нужны мне твои гребаные деньги! – прорычал Бартон.
– Как знаете, Фил, – смиренно произнес Касаветтес. – Мне кажется, деньги вам не помешали бы. Программа «Тамбл Тотс»9
по вторникам, счета от няни со среды по пятницу, да еще вторая машина, о которой вы подумываете, – для Фрэн…
Это было уж слишком! Касаветтес знал все об их жизни, знал даже, что Фрэн мечтает о машине.
У него что, свои люди даже в детской? На фотографии Фрэн улыбалась тому громиле… Боже правый! Может, она и домой его приглашала?.. Бартон тяжело сглотнул. Он вспомнил, что Лоусон рассказывал ему о Томе Портере. Тот предпочел сесть в тюрьму, лишь бы не злить Касаветтеса. Что еще? «Он настигает тебя там, где ты живешь» – там, где ты чувствуешь себя в безопасности.
– Что… – Во рту у него пересохло, и Бартон вынужден был откашляться, прежде чем смог начать снова. – Что ты хочешь?
– Я с тобой свяжусь.
Связь оборвалась, Бартон послушал короткие гудки и с трудом положил трубку на рычаг – так дрожала у него рука. Все было тихо, только слышались негромкие голоса актеров и слабые взрывы смеха. Ни звука не раздалось сверху, из спальни. Телефонный звонок, его беготня взад-вперед не разбудили ни Тимми, ни Фрэн. Так не может быть!
И он ринулся вверх по лестнице, не обращая внимания на дождь, хлеставший в холл через неприкрытую дверь, споткнулся, тяжело упал на колено, бессвязно молясь и едва ли отдавая себе отчет в том, что плачет навзрыд.
Дверь в спальню Тимми была открыта. Ночник медленно вращался, отбрасывая на стены изображения луны и звезд. Фрэн сидела, откинувшись на стуле, рука – между перекладинами кроватки ребенка. Тимми лежал на боку, один кулачок сжат, пижамная курточка задралась, обнажив круглый детский животик. Его рот был открыт, и серебристый след слюны поблескивал на щеке в свете ночника.
Бартон бросился к кроватке и схватил малыша на руки. Тимми испуганно открыл глаза, набрал полные легкие воздуха и закричал.
Фрэн пошевелилась.
– Фил? – сонно пробормотала она.
Бартон, прижимая Тимми к своей мокрой рубашке, покрывал поцелуями его горячее со сна личико.
– Ты с ума сошел?! – прикрикнула на мужа Фрэн, она проснулась и была возмущена. – Он же спал!
Тимми тянулся к ней, обеими ручонками отталкивая отца, заходясь в испуганном и сердитом плаче.
– Фил, ты меня пугаешь! – сказала она. – Отдай мне Тимми.
Бартон протянул ей сына.
– Господи, да он весь мокрый! И ты весь мокрый! Что с тобой случилось?
– Извини, Фрэн, – сказал Бартон. – Я подумал… Господи, я сам не знаю, что я подумал! – Он потер ладонями лицо, пытаясь взять себя в руки. Потянулся, чтобы погладить Тимми одним пальцем, но мальчик отшатнулся и закричал еще громче, пряча лицо на плече матери.
– Ради бога! Ты что, не видишь, что ты его пугаешь? – Фрэн баюкала ребенка, поглаживая ему спинку, шикая и успокаивая его.
Бартон неуверенно отступил назад.
– Почему здесь так холодно? – требовательно спросила Фрэн. – Ты оставил открытой входную дверь? Черт возьми, Фил, ты что, не слышишь, какой дождь?
Спустившись в прихожую, Бартон увидел, что на ковре у двери расплывается темное пятно. Подойдя к выходу, услышал, как включили зажигание, секунда – и «лексус» растворился во мраке, за пеленой дождя. Фил закрыл дверь и проверил каждую комнату, каждый шкаф, все замки на окнах, прежде чем начать вытирать пол.
Глава двадцать шестая
Клара вдыхала аромат дикого тимьяна. Она шла по лугу, и высокая трава с тихим шелестом скользила по ее брюкам. Ветер играл травой, и она танцевала, как вода в озере, и искрилась на солнце, меняя цвет с сине-зеленого до металлически-яркого. У Клары закружилась голова, и она упала на землю и лежала, наблюдая за единственным белым облачком, что медленно ползло по прозрачно-синему небу. Закрыла глаза. Невдалеке жужжала пчела, в поисках нектара перелетая с одной розовой шишечки клевера на другую. Клара чувствовала спиной округлые головки цветка, прижатые ее тяжестью к земле, сжимала их в ладонях.
Что-то защекотало ей щеку, и она повернула голову, разглядывая цветы, колеблющиеся на ветру. Раскаленное солнце обжигало лицо.
Потом возникла предательская мысль: что-то не так. Клара сжимала стебли клевера, пока не вырвала из земли. Боясь отпустить их, она попыталась силой воображения заставить себя остаться там, на лугу, но картинка начала удаляться от нее, расплываться, и вместо травы и мягкого сладкого клевера она нащупала грязь и камень.
– Нет! – простонала она все еще в полусне.
Бледное мерцание унылого серого света из открытой двери наверху лестницы мучило ее призрачной надеждой: там – свобода, семья, дом.
Изображения девушек были едва различимы во мраке, они улыбались ей со стен, и Клара поспешно отвела взгляд. Попыталась подняться и вскрикнула от боли: цепь натерла правую лодыжку до кости, нога отекла, кожа покраснела, но даже теперь невозможно было уговорить тюремщика хотя бы ослабить ее. Есть уже не хотелось, она была настолько измучена и истощена, что еще немного – и наступит полная апатия.
В глазах и носу защипало, но Клара чувствовала: если начать плакать, то уже не сможешь остановиться, изо всех сил сжала колени руками и угрюмо уставилась на стену напротив.
Неровная штукатурка была почти неразличима в тени, но одну фотографию она все же разглядела: казалось, изображение мерцает, то исчезая, то появляясь перед глазами. Клара замерзала – коварный подземный холод вытягивал из нее последнее тепло.
Как, когда это произошло, невозможно сказать, вдруг она поняла, что девушка на газетной фотографии уже не преследует ее взглядом, а возле стены стоит Хьюго – реальный человек из плоти и крови. Клара окликнула его, но он не пошевелился, грустно и слегка укоризненно улыбаясь.
Она с усилием вскочила на ноги и рванулась вперед, вытянув руку, но не дотянулась и упала на колени, рыдая от разочарования. Еще мгновение – черты лица мужа исказились, стекая как тающий воск, и он исчез, потом вновь вернулся, столь же реальный, как невыносимые холод и страх, которые она испытывала с момента пробуждения в этом ужасном месте.
– Хьюго, пожалуйста… – прошептала Клара.
Когда он заговорил, изо рта его не вырывался пар. Она не удивилась, как и тому, что отчетливо видит Хьюго в темноте, потому что вокруг него мерцает сияние.
– Тебе ни за что не надо было браться за это дело, – произнес муж.
Когда Клара очнулась, сердце тяжко стучалось в грудную клетку, будто хотело вырваться наружу. В углу комнаты притаился дракон. Она слышала его огнедышащий храп. Это тоже сон, сказала она себе, вспоминая с печалью луг, цветы и теплый ветер. Нет никакого дракона. И все же до нее доносилось его громоподобное и жаркое дыхание. Украдкой взглянула в угол: оттуда смотрел единственный красный глаз. Пониже глаза – газовый баллон. Так вот что это за дракон! Он принес ей нагреватель! Клара не шевелилась, боясь, что это все же сон и нагреватель тоже исчезнет. Она лежала на матраце под одеялом, на ней была кофта, толстая колючая шерсть пахла сигаретным дымом. Пошевелив пальцами ног, почувствовала, что он и носки надел. Она села, но тут же резко повалилась вперед, почти теряя сознание от усилия.
– Снова с нами?
Похититель сидел на верхней ступеньке, наблюдая за ней, как и прежде.
– Кто же это такие «мы»?
Он улыбнулся, растягивая ртом прорезь на шапочке.
– Ты бредила, – сообщил он.
– Значит, мне только кажется, что нас двое! – Злобный ребяческий выпад, но ей стало легче только оттого, что она нашла в себе мужество это произнести. Она чувствовала себя так, будто проснулась после лихорадки, слабая, но выздоровевшая от болезни. Эта болезнь – страх, Клара. Страх и отчаяние.
Клара придвинулась ближе к пылающей решетке нагревателя, уже привычно поворачиваясь вправо, чтобы не натягивать цепь, – так меньше было больно ноге. И совсем не почувствовала боли: он перестегнул цепь на левую лодыжку и закрепил петлю немного свободнее – только на одно звено, но и это хорошо.
– Где мой пиджак?
– Ты чуть не замерзла до смерти, – сказал он, – сбросила с себя всю одежду, тебе казалось, что очень жарко.
Клара покраснела, натягивая одеяло на плечи:
– Вы не ответили на мой вопрос.
Мужчина в маске промолчал, видимо, оскорбленный ее тоном. Было бы разумнее сказать, как хорошо он о ней заботится, поблагодарить, что не дал ей умереть, оттащив от края бездны. А! К черту благоразумие!
– Предполагается, что я должна сказать «спасибо»? – с вызовом бросила она. – Так?
Он встал, стряхнул ладони и ушел.
Ты чертова идиотка, Клара! Ты только что упустила возможность пообщаться с ним как человек с человеком, а не как жертва с похитителем. Ты должна была использовать его участие и попытаться выжать из него как можно больше поблажек. Неужели тебе было так трудно сказать, какой он на самом деле добрый и заботливый человек? Клара знала, что должна делать и говорить – теорией она владела, – но это означало, что нужно льстить человеку, который держит ее в грязной холодной яме без пищи и достаточного количества воды. И ничего не могла с собой поделать: ненавидела его до дрожи и, будь у нее возможность, не раздумывая, убила бы его.
Снаружи донесся звук шагов. Он вошел, снова прикрыв дверь так, что была видна только тонкая полоска холодного света, присел перед ней на корточки, держа в руке термос.
– Ты закрываешь мне обогреватель, – мрачно сказала Клара.
С полминуты он смотрел на нее, и она с растущей тревогой задавалась вопросом: уйдет, забрав с собой термос, или оставит? Но даже сейчас гордая женщина не могла заставить себя быть с ним любезной, тем более извиниться. Похититель все же отодвинулся немного в сторону, и она снова почувствовала великолепный жар газового нагревателя.
Пока Клара, не мигая, смотрела на раскаленную красную решетку, купаясь в тепле, усиленном круглым рефлектором, он отвинтил крышку термоса и вылил в чашку горячую, одуряюще вкусно пахнущую жидкость. Живот Клары свело судорогой от аромата вареного цыпленка и овощей, и она не могла удержаться, чтобы с вожделением не посмотреть на чашку.
Мужчина поглядел на нее, и Клара отвела взгляд. Если это еще одна из его садистских игр, она не станет ему подыгрывать. Но ее пустой желудок просил еды; внутри крутило и булькало, несмотря на ее решение, а рот затопило слюной.
Он протянул ей чашку.
Клара обхватила ее ладонями; бульон был таким горячим, что у нее закололо пальцы. А запах! Нужно бы швырнуть чашку ему в лицо, но она этого не сделала, а поднесла к губам и осторожно отпила глоток.
– Я оставлю тебе термос, поешь когда захочешь.
Клара сделала еще глоток. Казалось, ее тюремщик действительно ждет благодарности.
– Спасибо.
Это должно было прозвучать саркастически, но вышло покорно и со смирением. Потрясенная, Клара почувствовала, как по ее щекам заструились слезы.
Он резко встал:
– Вы всегда слишком поспешно делали предположения, адвокат Паскаль. – Его голос был тверд, в нем слышалось презрение. – Это – только чашка супа. – Он выключил газ и забрал с собой замолчавший нагреватель.
Что его так оскорбило? Клара растерянно замигала ему вслед, с удивлением чувствуя, что задета его неприязненным отношением. Но почему он тогда принес еду, не дал замерзнуть до смерти? Потому что он решил меня отпустить!
От этой мысли она вдруг почувствовала головокружительно-пугающую легкость. Смеет ли она надеяться?
Сережка! – вдруг вспомнила Клара. Прежде чем бред и холод чуть не лишили ее рассудка, он взял ее сережку. Она коснулась мочки уха – должна была убедиться, что это произошло на самом деле, не было очередной галлюцинацией.
– Они должны были уже связаться с вами, – сказала Клара.
Похититель повернулся:
– Кто?
– Полиция, мой муж…
Он равнодушно смотрел на нее, и Клара задохнулась от вновь нахлынувшего раздражения: нужно по буквам произнести, чтобы до него дошло?
– Вы забрали сережку, – сдерживаясь, напомнила она. – Зачем еще она могла вам понадобиться?
Мужчина усмехнулся, растянув рот в пугающей пародии на клоунскую улыбку, наклонил голову набок:
– Это сувенир на память. Психологи-профайлеры называют это «трофей». Вот и все, адвокат Паскаль. Сережка, чтобы вспоминать о вас.
Она все еще не понимает, думал он, что дело не в деньгах, а в боли и страдании, эмоциональном и физическом. Она еще недостаточно страдала. Он хотел, чтобы ее муж ежеминутно задавался вопросом, жива она или нет? Чтобы Паскаль представлял, как руки другого мужчины прикасаются к его жене, трогают, причиняют ей боль, как ее используют, а затем выбрасывают за ненадобностью.
Я нужна ему живой, мысленно настаивала Клара, отказываясь слушать высказывания ее безжалостного рационального внутреннего голоса. Он дал мне пищу и тепло. Он мог позволить мне умереть, но не сделал этого.
Мужчина в маске поднялся на верхнюю ступеньку, обернулся и, как будто Клара высказала свои мысли вслух, сказал:
– У меня множество причин еще на какое-то время сохранить тебе жизнь.
Глава двадцать седьмая
Кабинет постепенно заполнялся народом: полицейские собирались на вечернее совещание. День выдался довольно теплым и солнечным, и, хотя команда была разочарована отсутствием видимых успехов в расследовании, после мрачной дождливой погоды предыдущих двух дней настрой у всех был довольно оптимистичным.
Янг держалась поближе к Рейнер, рассчитывая на защиту. Сэл о чем-то спорила с сержантом Тайрел – обе говорили тихо, но явно горячились.
– Я все-таки доведу дело до конца, – сказала Рейнер.
– Это бесполезно, Сэл, – возразила Доун. – Ты впустую теряешь время.
– Возможно, но это – мое время.
– Нет, Сэл… – Тайрел оглянулась, осознав, что повысила голос. – Ты не права, – продолжала она более спокойно. – Это рабочее время.
– Но я выполнила все порученные мне задания, отчеты подготовлены, – настаивала Рейнер.
– Уверена? – Тайрел выдала ей один из своих стальных взглядов.
Рейнер спохватилась: она что-то упустила, забыла сделать, но сейчас не могла вспомнить, что именно, и на секунду прикрыла глаза:
– Сдаюсь. Напомни.
– Ты не связалась с офицером, который выполняет твое поручение, – сказала Тайрел.
– Черт! Позвоню сразу после совещания.
– Ты должна была это сделать еще вчера.
– Вчера я весь день проводила опросы.
Тайрел подняла одну бровь:
– Опросы?
Моталась по всему городу в поисках Лоры Келсолл, – правдиво ответила про себя Рейнер и отвела глаза:
– Все поняла. Я обязательно с ним свяжусь. Но я должна найти Лору, сержант.
Тайрел заколебалась, и Рейнер этим воспользовалась:
– Я уверена, что разыщу ее.
Тайрел раздумывала некоторое время и согласилась:
– Хорошо, продолжай. Но тебя никто не освобождает от каждодневных обязанностей, я жду от тебя отчеты, даже если нет никаких результатов. И не рассчитывай, что сможешь заниматься поисками в рабочее время.
Рейнер напряженно улыбнулась и повернулась к Янг:
– Ну как? Справляешься? Тебя ведь снова назначили в группу наблюдения за Паскалем, верно?
Янг покраснела, смутившись, оттого что Рейнер могла подумать, будто она специально подслушивала ее разговор с Тайрел. Прежде чем ответить, Янг со страхом взглянула через комнату на Флетчера:
– Да, все нормально. – И подумала: как Рейнер может оставаться такой спокойной после выговора сержанта?
– Преследовать подозреваемого повеселей, когда светит солнышко, – улыбнулась Рейнер.
Флетчер усмехнулся:
– Ну, по мне, так у дождя тоже есть свои преимущества. Мокрая ткань так красиво все обтягивает… Верно, Малыш?
– Смени пластинку, Флетчер, – предупредила Рейнер.
– Что, Сэл, сердишься, что никто не любуется твоей мокрой блузкой?
– Ты, Флетчер, мелкий пакостник, – скривилась от отвращения Рейнер.
В это время в кабинет вошел Торп – как раз вовремя, чтобы услышать, как Тайрел спросила:
– Ну что, нашел человека с «Дейли мейл», а, Флетч?
Торп захохотал:
– В семь часов утра в пятницу наш Флетч заблевал тут все своим завтраком.
– Карри было несвежее, – буркнул Флетчер, впиваясь в него испепеляющим взглядом.
Торп был настроен скептически:
– В смысле протрезветь не успел с четверга? Ну тогда ты точно только к понедельнику успеешь.
– А вот тут-то ты и ошибаешься, умная задница, – прошипел Флетчер, не в силах сдержать себя.
Торп широко раскинул руки:
– Так ты его все-таки нашел?
– Он – человек привычки. Покупает свою утреннюю газету каждый божий день, включая уик-энды.
– И?
Флетчер пожал плечами:
– Найти его было проще простого.
– Ну, старик, ты-то нас убеждал, что преследуешь извращенца, который фотографирует местных домохозяек почти что без ничего, – засмеялся Торп.
– А до меня дошел слух, что он едва не арестовал ублюдка, который схватил Клару, – сказала Рейнер, выразительно щелкнув пальцами.
Сержанта Тайрел тоже забавляло замешательство Флетчера. Она с усмешкой поглядывала на него, он ответил ей свирепым взглядом.
– Все изложено в моем рапорте, – неохотно выдавил он.
Рейнер хищно улыбнулась, а Торп покачал головой с деланым упреком:
– Ну что вы на него накинулись?.. Ведь мы же команда, верно, Флетч?
– А как же! – подтвердила Рейнер, чувствуя в воздухе запах крови. – Кхе-кхе.
Тайрел поискала на столе у Флетчера и взяла конверт с фотографиями. Флетчер попытался выхватить у нее конверт, но не успел.
– Нет, ты только взгляни на это! – Сержант бросила фотографии Торпу.
Торп перебрал фотографии с выражением брезгливости на лице.
– Что это за муть? – потребовал он ответа.
– Дело вот в чем, – начала Тайрел, по всей видимости, наслаждаясь всеобщим вниманием. – В то время как наш Флетчер думал, что выслеживает извращенца, он ходил по пятам за человеком с нездоровой навязчивой идеей в отношении собачьего дерьма.
Послышался смех. До совещания оставалось пять минут, и кабинет был битком набит полицейскими.
– …Наш фотограф – любитель ранних прогулок, что в это время года означает: моцион он совершал в темноте. Как-то раз, не заметив, наступил на кучку, поскользнулся, принес на ботинках в дом, отчего на почве ненависти к собачкам, откровенно говоря, немного сбрендил. – Тайрел выразительно покрутила пальцем у виска.
Торп похлопал друга по спине:
– Бедный старый Флетч! Думал, удастся откопать мягкое порно, а что получил в итоге?
Раздался смех, кто-то выкрикнул:
– Мягкое дерьмо!
– Ладно, ладно, – успокоила коллег Рейнер. – Справедливости ради надо заметить, что на хозяев собак, которые не убирают за своими питомцами, налагается штраф до тысячи фунтов. Проблема в том, – не сдержалась она, взглянув на Флетчера, – как ты собираешься доказывать, что запечатленные на фотографии испражнения принадлежат определенной собаке?
– Спасибо за заботу, – огрызнулся Флетчер. – Как-нибудь справлюсь.
Но постоянные издевки Флетчера по-прежнему не давали ей покоя, и Рейнер не позволила ему так легко сорваться с крючка. Она взяла у Торпа часть фотографий.
– Отличные вещественные доказательства, – сказала она со всей серьезностью, – но очень уж воняют.
Новые взрывы смеха.
– Ха-ха – потроха, – передразнил Флетчер.
Рейнер выставила на всеобщее обозрение снимок миленького шотландского терьера:
– Вот, например. Нет… – Она покачала головой. – На секунду бы позже. Он уже готов, собрался, но еще не нарушил закон. – Показала следующий снимок. – Это может принадлежать любому животному. А это… – поднесла Сэл снимок к глазам.
Тут ее толкнули в спину, предупреждая о появлении начальства, и она бросила фотографии на стол Флетчеру. Доун дала ему торжественное обещание зарегистрировать их.
– А под каким грифом будешь оформлять? – понизив голос, спросила у сержанта Рейнер.
В то время как Макатиер и Лоусон устраивались в дальнем конце комнаты, несколько человек высказывали свои предложения.
– «ДС» – дерьмо собачье…
– Нет, не надо усложнять, просто «Д» – дерьмо.
– Коллеги, – сказал один из детективов. – Мы же профессионалы, зарегистрируем под «Ф» – фекалии.
– Отлично подходит, – отозвалась Рейнер. – «ф» – флетчер и фекалии – неплохое сочетание.
Раздались последние смешки, Макатиер призвал аудиторию к порядку коротким «Спасибо всем», и в комнате были восстановлены тишина и порядок.
– Нам удалось отследить «лексус», который видели в среду возле школы Пиппы. – И Макатиер специально для тех, кто влился в команду позже, добавил: – Фургон, в котором увозили Клару, столкнулся с этим автомобилем, но владелец к нам не обратился.
– Машину все-таки поставили на ремонт. – Лоусон посмотрел на Бартона. – Она зарегистрирована на Майкла Касаветтеса. Брата Рэя Касаветтеса.
– Брата необходимо допросить сегодня же, – сказал Макатиер.
Старший офицер ночной смены отозвался:
– Есть, сэр.
Бартону от этой новости вроде немного полегчало. Прошлой ночью Фрэн отказалась слушать его оправдания. Уложив, наконец, Тимми – время было за полночь – и осмотрев намокший ковер, она раскритиковала его неуклюжие попытки навести порядок, а затем, вооружившись полотенцами, принялась за работу. Бартон молча следил за уборкой и в конце концов отправился спать.
Весь день он провел как на иголках, зная, что люди Касаветтеса будут, вероятно, наблюдать за Фрэн. В восемь тридцать, после окончания совещания, отчаявшись побороть все усиливающееся беспокойство, он позвонил домой, чтобы спросить, все ли в порядке. Тон Фрэн был холодным, но уже не таким сердитым, и он рискнул поинтересоваться, не видела ли она кого-нибудь сегодня днем.
– Мама заезжала нас проведать, а что?
Он устало провел рукой по лбу:
– Я просто волнуюсь, что ты там совсем одна.
– Прежде это тебя не волновало, – резко заметила она.
Бартон вздохнул, но прежде, чем он успел что-то сказать, Фрэн добавила:
– Прости меня, Фил. Это все потому, что ты испортил этот чертов ковер, ночью я спала всего три часа, а Томми целый день куксился. – Судя по ее голосу, она смертельно устала.
– Я понимаю, – сказал Бартон. – Вот подожди… Когда мы закончим расследование…
– Не давай обещаний, которых не можешь сдержать, – перебила она.
Он промолчал: не хотел затевать ссору. Фрэн, должно быть, уловила обиду в его молчании, потому что произнесла более мягко:
– Пока. Скоро увидимся.
Бартон достал отчет, над которым работал, и начал писать.
– Завтра работаем вместе, – подошел к нему Лоусон.
Рука Бартона дернулась, изобразив птичку в конце слова и едва не порвав бумагу.
– Где? – спросил он, стараясь сохранить нейтральный тон и заранее страшась ответа.
– Едем в тюрьму Брек-Мур. Посмотрим, как Рэй Касаветтес объяснит тот факт, что его брат шпионил за Кларой Паскаль.
– Но почему я?
– Собирался всей семьей пойти завтра в церковь, да, Фил?
Мужчины обменялись пристальными взглядами, Бартон первым отвел глаза.
– Я думал, с этим разберутся ребята из ночной смены, – попытался оправдаться он.
– Они должны допросить Майкла, – поправил Лоусон. – Что касается Рэя, он мой.
– Да я и не претендую…
Когда Бартон поднял глаза, Лоусон все еще оценивающе смотрел на него.
Бартон поспешно улыбнулся:
– Да ладно, босс… Он все равно ничего нам не скажет. Какой смысл нам двоим тратить целое утро впустую?
– Ты его знаешь, – сказал Лоусон. Если он и заметил болезненную судорогу, на миг исказившую лицо Бартона, то ничем не выдал себя. – И к тому же знаешь о моих прошлых… отношениях с ним, – добавил он. – А я не хочу ничего объяснять тем, кому не доверяю, Фил.
– Я просто не уверен, что…
– Что?
Что он мог сказать? Я не уверен, что могу встретиться с Касаветтесом лицом к лицу, не схватив его при этом за горло? Я обозвал Портера трусом, но на его глазах умер человек, и Касаветтес фактически распял Портера, так что у бывшего полицейского были намного более веские оправдания для трусости, чем у Бартона. Несколько смазанных фотографий жены и ребенка бледнели в сравнении с тем, что Касаветтес сделал с Портером.
Бартон сгорбился:
– Ничего, босс… В котором часу за тобой заехать?
– Поедем после утреннего совещания. – Лоусон кивнул на отчет. – Ты еще долго?
– Нет, а что? – моментально насторожился Фил.
– Хотел предложить пропустить по пинте пива, вот и все.
Бартон посмотрел на часы:
– Послушай, босс…
– Понимаю, – сказал Лоусон. – Ты хочешь поскорее вернуться домой. – Он сжал плечо Бартону. – Передай Фрэн мои наилучшие пожелания.
Глава двадцать восьмая
Предположения, сказал он. Вы всегда слишком поспешно делали предположения. Клара налила себе еще одну чашку супа и медленно, по глоточку выпила – никогда прежде она не получала такого наслаждения от еды. Он называет меня «адвокат Паскаль». Значит, он бывший клиент или я была адвокатом его оппонента. Он полагает, что я сделала какие-то поспешные и неверные предположения и с ним поэтому обошлись несправедливо? Его ошибочно признали виновным? Или, возможно, он считает, что я недостаточно для него старалась?
Его последняя фраза не давала ей покоя. У меня множество причин… сохранить тебе жизнь. Ну что ж, можно только порадоваться, что у него «множество», ей приходят в голову только две, причем первая, – выкуп, – казалась наименее вероятной.
Итак, ты здесь с сумасшедшим, сделала Клара вывод и засомневалась. Он не был сумасшедшим, по крайней мере, по тем стандартам, которые были ей известны. Он способен рассуждать, управлять своими импульсами. Управлять тобой, Клара.
В колледже у нее был друг, который изучал психологию.
– Есть такой эксперимент, – рассказывал он. – Классический. Ты предлагаешь объекту одну плитку шоколада сейчас или три – потом. Более интеллектуальный, менее импульсивный человек выберет вариант «три плитки через некоторое время».
«Отсрочка вознаграждения» – так это называется. Так и какого же вознаграждения дожидается человек в маске, чтобы потом испытать большее наслаждение? Ее внутренний голос неотступно мучил ее вопросами. Как ты думаешь, Клара, почему мужчины похищают женщин прямо посреди улицы? Она пыталась убедить себя, что ради выкупа, но каждый раз, мысленно возвращаясь к этому, она приходила к выводу, что, если бы он хотел за нее выкуп, он давно бы уже получил деньги.
О господи! Голова чуть не лопалась от мрачных мыслей, которые изводили ее во сне и наяву. Сердце глухо стучало в горле, а в глазах щекотало от закипавших слез.
– Это не поможет. – Звук собственного голоса странным образом успокоил ее.
Нельзя позволять воображению выходить из-под контроля. Если он собирается причинить тебе боль, то обязательно это сделает – если ты не придумаешь способ отговорить его.
– Он выбрал тебя не случайно, – громко произнесла Клара. – А теперь подумай: почему?
Нечасто, раза два или три в год, она выступала на стороне обвинения. Может быть, в этом дело? Клара работала с полной отдачей, уверенная в профессионализме защиты: адвокат выявит все слабости и недостатки обвинения – у нее на суде были достойные противники. Но несколько дел, которые она вела – немного, пожалуй, всего четыре или пять за всю карьеру, – где защита была, мягко говоря, неадекватна, скорее некомпетентна, не давали ей покоя даже несколько лет спустя. Последнее – о нанесении тяжких телесных повреждений: была жестоко избита девушка-наркоманка. Сосед услышал крики и вызвал полицию. Какой-то злоумышленник ворвался в квартиру, сообщила Кали, а ее друг, Уоррен, дал ему отпор. Но, когда ей оказывали первую помощь в больнице, она шепнула одной из медсестер, что именно Уоррен и покалечил ее.
Улики были неопровержимыми. На руках и одежде Уоррена была обнаружена ее кровь, на костяшках пальцев – ссадины и синяки, лицо исцарапано. Конечно, он уверял, что раны получил, защищая подругу, а затем успокаивая ее, пока они ждали «скорую», но девушка была непреклонна: желала свидетельствовать, что Уоррен отделал ее кулаками и ногами, после того как обнаружил пропажу денег – она стащила их, чтобы купить наркотики.
Полиция провела расследование, но ни один из соседей не видел, чтобы кто-нибудь входил в дом или выходил оттуда за исключением Кали и Уоррена. И все-таки Клару что-то смущало в этом деле. Хотя Кали и отрицала, Клара все же подозревала, что девушка занималась проституцией, чтобы заработать на наркотики. Ее не покидала мысль, что загадочный «злоумышленник» мог быть сутенером Кали или поставщиком наркотиков.
Ничего удивительного, если Уоррен затаил на нее обиду.
Вспоминая свои дела за прошлый год, Клара только теперь отдала себе отчет, что почти все касались изнасилований или насилия против женщин. В большинстве случаев она выступала на стороне защиты. Она знала, Хьюго это не нравилось: он подозревал, что она защищает насильников, которые сделали использование и унижение женщин образом жизни. Одна только мысль о Хьюго причинила ей боль: Клара с новой силой ощутила одиночество и незащищенность.
– Дела… – мрачно бормотала она. – Думай о своих делах. – Если сосредоточиться, можно придумать, как противостоять похитителю, не поддаться разрушительному побуждению играть по навязанным правилам.
Кто еще, кроме, разумеется, Касаветтеса, вызывал у нее страх, ощущение скрытой угрозы? Она старалась отбросить свои опасения, преодолеть их, потому что мужчины, интересы которых она защищала, отлично чувствовали подобную слабость у женщин и цеплялись к ней как моллюски к лодке. Она упорно убеждала себя, что ее не тревожит их плохо замаскированная агрессия.
Перебирая в памяти имена подзащитных, Клара вспомнила дело Фаррела Смита. У него было очарование змеи – гипнотическое и в то же время отталкивающее.
Снова и снова она была вынуждена напоминать ему, что дом, семья и ее чувства не имеют отношения к его делу, но он постоянно пытался влезть в ее жизнь, задавая все более дерзкие вопросы. Клара пыталась убедить себя, что Смит не лжет, отрицая обвинения со стороны бывшей подружки, но не смогла. Тогда решила, что даже виновный имеет право на лучшую защиту в суде. Она поступила как трус: отмела сомнения и спряталась от него за своим столом. Смит тем не менее всегда находил повод, чтобы обойти стол, приблизиться, склониться к ней, дотронуться. Клара чувствовала, что ее пытаются запугать.
Она даже попросила, чтобы дело отдали кому-нибудь другому, но Смит и слышать об этом не хотел. Конечно, свою роль здесь сыграло непоколебимое убеждение Джулиана Уоррингтона, что клиент всегда прав. Это означало, что у адвоката Паскаль не было иного выбора, кроме как постараться пережить это дело с наименьшими потерями. На их следующей встрече стало ясно, что Фаррел просто упивается ее дискомфортом; в его предупредительности, в улыбке – во всем Клара чувствовала вызывающий сексуальный подтекст.
Его самодовольство окончательно настроило ее против Смита. Он выразительно погладил себя по тыльной стороне ладони и оскорбительно улыбнулся:
– Что ж, Клара, похоже, мы продолжим наше знакомство.
– Я ваш адвокат, мистер Смит, – резко ответила она, – а не подружка. В будущем потрудитесь обращаться ко мне «миз Паскаль».
Его брови удивленно взметнулись вверх; он казался скорее развеселенным, нежели обиженным, будто ожидал этого слабого выпада с ее стороны. Но Клара еще не закончила:
– …Я задаю вопросы о вашей частной жизни только постольку, поскольку она имеет отношение к вашей защите. А у вас нет никаких причин интересоваться моими личными делами.
Все еще улыбаясь, разве что немного более натянуто, он сказал:
– Как скажете.
– Во время консультаций, – настойчиво продолжала она, решив раз и навсегда установить свои правила, – вы будете сидеть на положенном вам месте – с одной стороны стола, я – с другой. Я понятно выражаюсь?
Она ждала согласия, глядя ему в глаза. Смит воспринял это унижение с плохо скрытым негодованием, и, хотя он не высказал этого вслух, ей казалось, что Фаррел винил в своем осуждении адвоката. Клара с отвращением вспоминала, как Смит протянул руку после оглашения вердикта и она была вынуждена ответить, а он долго удерживал ее ладонь в своей. Каждый раз при этом ее начинало мутить.
О господи! Да… Фаррел Смит. Но ее похититель – явно старше. Смиту было тридцать с небольшим, а этому… Трудно сказать, судя только по голосу и манере двигаться, но предположительно за сорок. И Смит все еще в тюрьме, насколько она знала. А что, если Смит убедил сокамерника или друга помочь ему? Что тогда, Клара?
Глава двадцать девятая
Восемь утра, еще не рассвело. Люди собирались на совещание без большой охоты, жалуясь на усталость после пяти дней напряженной работы по четырнадцать часов. Импровизированный офис был слишком мал для размещения полицейских, привлеченных к расследованию, но, поскольку подходящего для сбора всей команды помещения нигде по соседству найдено не было, им пришлось обойтись, втиснувшись в комнату, которая в первый день расследования казалась огромной.
Макатиер назначил группу для изучения связей Элинор Гортон, пытаясь узнать, кто из ее знакомых или клиентов последний видел ее или располагал полезной информацией о жертве. Соседка вспомнила, что видела какого-то человека в саду Гортон за две недели до исчезновения, и тогда же заявила в полицию. Из ближайшего участка явились два констебля и вскоре выяснили, что в сад просто-напросто забралась лиса. Детективы из команды Макатиера допросили заявительницу и еще раз прочесали сад в поисках улик – безрезультатно.
Остальное было рутиной: дать новые задания, выслушать отчет о выполнении предыдущих… Папка с надписью «лексус» вновь оказалась сверху стопки с неотложными делами: этот автомобиль, поврежденный фургоном, на котором покинул место преступления похититель, был снова несколько раз замечен в округе. Лоусон и Бартон собирались допросить Касаветтеса в тюрьме. Макатиер приказал, чтобы со всеми свидетелями, обратившими внимание на «лексус» поговорили повторно, во-первых, потому что он был замечен в непосредственной близости от фургона, а во-вторых, учитывая специфический интерес Касаветтеса в похищении Клары, могло случиться так, что «лексус» выведет на преступника.
Две группы должны были продолжить опрос жителей близлежащих домов. Сару Кормиш из службы охраны прав ребенка послали еще раз поговорить с Пиппой – узнать, не вспомнила ли девочка еще какие-нибудь подробности.
Флетчер, взяв со стола блокнот, собирался посетить штаб-квартиру ХОЛМС для получения задания, когда к нему подковылял Торп и швырнул ему на стол пакет для вещественных доказательств.
– Что это? – удивленно спросил Флетчер.
– Вещественное доказательство.
Несколько улыбающихся лиц показались над мониторами.
Флетчер раскрыл пакет и взглянул: там лежал левый ботинок Торпа.
– Вот, вступил сегодня в свеженькое, с пылу с жару, по дороге на работу, – невозмутимо объяснил Торп. – Коль скоро это твоя специализация, я подумал, ты захочешь провести расследование.
Флетчер долго смотрел на него, затем встал из-за стола:
– Хорошо, конечно, что тебе удается сохранять чувство юмора. – Он сегодня был необычно тих и задумчив. – Женщину похищают с улицы средь бела дня, насилуют, убивают, а затем бросают в реку; другая, насколько мы знаем, помимо своей воли потакает фантазиям того же самого больного ублюдка, но ты все равно находишь, над чем посмеяться…
Лица зрителей спрятались за мониторами, а Флетчер пошел к двери. Его спокойный разумный тон пристыдил весельчаков.
– Я мигом, одна нога здесь, другая там, – сказал он.
Торп повернулся к детективам, которые оставались в комнате:
– Что я такого сказал? Что я такого сделал?
– Разве ты не пойдешь за ним? – спросила Рейнер.
– Шутишь? Когда босс рвет и мечет? Да и как я объясню ему, почему я в одном ботинке?
Однако через несколько минут он захромал к двери и осторожно выглянул. Флетчер стоял, болтая в очереди у дверей подразделения ХОЛМС.
– Эй, Флетч! – позвал Торп, начиная нервничать.
Флетчер оглянулся, недовольный, что прервали его разговор.
– Где мой ботинок, старик?
Флетчер нахмурил лоб:
– Ботинок? Какой ботинок? – Тут его лоб разгладился. – Ах, ну да! – воскликнул он. – Это тебе надо к офицеру, оформляющему вещественные доказательства.
Торп застыл в ужасе.
– Ты ведь не… – не договорил он и отпрянул обратно в комнату. – Он вышел на минуту и, черт побери, зарегистрировал его!
Раздался дружный взрыв смеха.
– На твоем месте, Крис, – посоветовала Рейнер, – я бы оставила все как есть. Детектив-сержант Тилби – ярый сторонник порядка, а если об этом узнает Макатиер, мало тебе не покажется.
Касаветтес, не мигая, смотрел на Лоусона, тот не отводил взгляда. Они не изображали крутых парней – Касаветтесу просто было любопытно, он, казалось, чего-то ждал. Возможно, думал, что Лоусон приехал, чтобы поторговаться. Через некоторое время Касаветтес расслабился и откинулся на спинку стула.
– Что поделывал братец Майкл в машине, припаркованной у школы, где учится Пиппа Паскаль, в то утро, когда была похищена ее мать? – спросил Лоусон.
Касаветтес пожал плечами:
– Вы должны будете сами спросить его об этом.
– Мы уже это сделали.
– И что он ответил? – Касаветтес казался искренне заинтересованным.
– Скажем так, его слова нас не убедили, – нахмурился Лоусон.
– Так при чем тут я? Я знаю не больше вас.
– Сомневаюсь, – протянул Лоусон, подумав: пусть понимает как хочет.
Касаветтес развел руками с выражением оскорбленной невинности:
– В прошлую среду я был здесь, с нетерпением ожидая назначения дня суда. Обдумывал, какой костюм лучше всего подчеркнет мою респектабельность – ничего броского, выбирал галстук…
– Ничего не случается в хозяйстве Касаветтесов без твоего ведома, Рэй, – перебил Лоусон.
Касаветтес казался удивленным, даже слегка польщенным.
– На что вы намекаете? – спросил он. – Что я послал его следить за Кларой?
– А разве не так?
– Вот вам, инспектор Лоусон, все равно, с кем вы разговариваете, – сказал Касаветтес, игнорируя его вопрос. – У вас нет детей, как, скажем, у сержанта Бартона. А он даже здесь волнуется: кто на самом деле тот тип, что сидит рядом с его женой в автобусе…
Бартон чуть не вздрогнул, когда глаза Касаветтеса скользнули по нему.
– …Воры, наркоманы, маньяки, крутые ребята, наемные убийцы – они все там, дышат тем же воздухом, гуляют в парке, кормят уточек со своими детьми. – Он засмеялся. – Ну, может, не со своими… Вы понимаете, о чем я толкую…
Бартон понимал, даже слишком хорошо. Он видел автомобиль у своего дома, фотографии, поэтому хорошо мог представить звук разбивающегося стекла, испуганные крики Фрэн…
Он хотел было встать, даже стул дернулся, скрежеща по плиткам пола, но Лоусон, удерживая, положил руку ему на плечо.
– Ты нам угрожаешь, Касаветтес? – спросил он обманчиво-спокойным тоном.
Касаветтес выждал секунду или две и ответил:
– Я просто говорю о своих наблюдениях, мистер Лоусон. Вот, к примеру, муж Клары. Он провожает ее утром на работу, обычный день, она едет в суд, вечером они должны отметить день рождения маленькой Пиппы, а полчаса спустя на пороге его дома стоят полицейские.
Бартон стряхнул руку Лоусона и с ненавистью уставился на Касаветтеса. Лоусон помолчал, давая возможность высказаться Бартону, но тот не произнес ни слова.
– Позволь теперь мне поделиться наболевшим, Касаветтес, – сказал Лоусон, стараясь удерживать свой гнев в узде. – Чем дольше Клара будет считаться пропавшей без вести, тем дольше ты останешься здесь, в провонявшей дерьмом камере, в одежде, пропитанной потом. Что-то подсказывает мне, что ты из тех, кто никогда не сможет привыкнуть к подобным неудобствам.
Касаветтес улыбнулся, но Лоусон разглядел, что достиг желаемого эффекта. Нежная любовь к самому себе была единственной слабостью Касаветтеса.
Действительно ли Касаветтес полагал, что может извлечь для себя какую-то пользу, намекая, что знает, где находится Клара, или просто пытался сбить их с толку ради потехи? Он не упомянул о сережке – а Лоусон был уверен, информация до него дошла. Решил припасти козырь на потом? В любом случае Касаветтесу не светит в скором времени выйти из тюрьмы: наркотики – статья тяжелая. Так что он выигрывает, играя с ними как кот с мышью?
Но с другой стороны, что ему терять?
Лоусон встал и пошел к двери, так что не мог видеть, как Бартон вынул из кармана брюк и подтолкнул через стол сложенный листок бумаги. Касаветтес накрыл его ладонью и внимательно наблюдал за спиной Бартона, пока тот не прикрыл за собой дверь.
Глава тридцатая
Клара наблюдала за тем, как он зажигал газовый нагреватель. Уставившись на его макушку, она чувствовала закипавшую ярость, аж горло перехватывало. Ударь его!
Робкий голос, который она уже начинала ненавидеть, сказал: я не могу!
Да можешь, черт возьми, можешь! Этот монстр избил тебя, едва не задушил, заморил тебя голодом и заморозил, приковал цепью к стене, как дикого зверя. Схвати этот чертов термос и разбей его больную садистскую голову. Вышиби к чертовой матери ему мозги!
Человек отрегулировал газовый поток, а она все смотрела на него с ненавистью и страхом. Она очень ослабла. Что, если удар окажется недостаточно сильным?
Но у тебя есть преимущество внезапности – просто сделай это!
А ключ от цепи? Вдруг он не взял с собой?
Ты же знаешь, что взял, Клара, ты просто такая же трусиха, как он! Она колебалась слишком долго. Возможно, он уловил ее волнение, потому что внезапно передвинулся и посмотрел на нее через разрезы для глаз.
Клара вздрогнула, вспомнив, как она в первый раз увидела эту жуткую маску. Пиппе будут сниться кошмары, и Хьюго не будет знать, как ее успокоить. Она с постоянной тоской думала о своей девочке, желая снова ее увидеть, обнять, вдохнуть запах ее волос, таких свежих, шелковистых на ощупь.
Человек присел против нее на корточки, грея руки. Его голубые глаза излучали ледяную неприязнь.
Этого было достаточно, чтобы снова разжечь в ней пламя ненависти. Кто он такой, в конце концов, чтобы судить ее, судить и отказывать в помиловании? Клара противостояла ему, с трудом подбирая слова, находя в себе мужество хотя бы говорить, потому что не могла действовать и, сопротивляясь, боролась со своими худшими страхами.
– Вы сказали, что у вас были причины сохранить мне жизнь.
– Я сказал, что у меня их множество… – Странно гротескным движением, не вставая на ноги, похититель подался к Кларе. В глазах его стыло бешенство – он стремился напугать ее.
Она стойко встретила его пристальный взгляд:
– Если бы вы собирались изнасиловать меня, вы бы давно уже это сделали.
Он придвинулся еще ближе и приблизил губы к ее уху:
– А ты уверена, что этого не было?
Клара съежилась, несмотря на свое решение не показывать ему свой страх. Я не закричу. Он уводил разговор в нужную ему сторону. Она не могла ему этого позволить. Заставь его вернуться, Клара.
– Другие причины, о которых я могу думать… – Голос дрогнул, но она заставила себя продолжить. – …Деньги, месть, наказание…
– Или…
– Или что? – Он видит меня насквозь, с ужасом подумала Клара, у нее сдали нервы.
– …Или отсрочка. Разве не это ты собиралась сказать? Об этом говорят во всех новостях. Догадки, предположения… И действительно, твое отсутствие вызвало отсрочку судебного процесса.
Клара прикусила губу:
– Хорошо, или отсрочка.
Он не стал ни подтверждать, ни отрицать ни одно из ее предположений. А она ни на йоту не продвинулась в своем понимании ситуации.
– Я что-нибудь упустила? – спросила Клара.
Мужчина в маске открыл спичечный коробок и, сунув туда использованную спичку, положил коробок в карман.
– Интересные теории, – заметил он. – Тебе бы надо их развить.
– Я так и сделаю, – сказала Клара. – Все равно здесь особенно нечем заняться. – Ее сдержанность изменила ей, и она заговорила с жаром: – Если бы я знала, чего вы хотите, это помогло бы нам продвинуться вперед…
– Куда-куда продвинуться? – фыркнул он. – Мы с вами не в суде, и вы здесь не командуете парадом, адвокат Паскаль.
Она приподняла несколько звеньев цепи и потянула за металлическую петлю, торчащую из стены:
– У меня нет никаких иллюзий относительно того, кто здесь командует, но почему у меня такое чувство, будто меня в чем-то обвиняют?
Он не отвечал, и Клара повысила голос:
– Вам не кажется, что я имею право знать, в чем именно меня обвиняют? Разве нельзя дать мне шанс опровергнуть свидетельства против меня?
– Хотите, чтобы я перечислил все имеющиеся свидетельства? – Он пожал плечами. – Мы же с вами не в полиции.
Он, конечно, сталкивался с системой правосудия, возможно, она перемолола его. Клара вздохнула. То, что она собиралась сказать, было тщательно рассчитанным риском.
– Я знаю, что мы с вами встречались. Ваш голос мне знаком. Не волнуйтесь, я не хочу знать, кто вы.
– Мне не о чем волноваться, – перебил мужчина. – Кого ты пытаешься надуть? Конечно, тебе интересно, кто я, потому что тебе кажется, если ты это узнаешь, то сможешь убедить меня, используя свою фирменную скороговорку, которая всем известна. Но ты не хочешь, чтобы я знал, что ты это знаешь, потому что тогда волшебство не сработает: ты меня не убедишь ни в чем и сделаешься для меня опасной.
У нее не нашлось ответа. Он видел ее насквозь и подвел итог ситуации так кратко и доступно, как, казалось, только она одна могла это сделать.
Похититель кивнул, по-видимому довольный тем, что добился желаемого эффекта.
– Тот, кто сказал, что знание – это сила, был неправ, – заметил он. – Тайное знание – вот настоящая сила.
– Поэтому вы носите маску?
– Хочешь увидеть мое лицо? А по силам ли будет тебе это знание, а, адвокат Паскаль? – И он поднял руку и потянул маску через голову.
– Нет! – закричала Клара. – Пожалуйста… Я совсем не то хотела сказать… Я хотела… Должна же быть причина, почему вы не хотите, чтобы я видела ваше лицо.
Он опустил маску:
– Опять двадцать пять. Доискиваешься причины. По-твоему, все должно подчиняться законам логики. – Он вдруг разозлился и заговорил возбужденно. Она, вероятно, слишком сильно на него надавила. – Люди не могут просто так совершать поступки, просто ради самого поступка, у них обязательно должна быть причина.
– Так скажите мне, – умоляла она. – Объясните, почему вы так поступаете со мной. И моей семьей.
Он выбросил руку вперед и резко дернул цепь. Клара упала, ударившись головой, – второй раз за последние дни. В ушах зазвенело, из глаз искры посыпались. Она схватилась за затылок. Мужчина схватил ее за руки, заломил за спину, навалился всем телом, приблизив лицо вплотную к ее лицу.
– А может, это меня возбуждает – наблюдать за абсолютно беспомощной женщиной. И абсолютно покорной. Вынуждать ее просить тебя о любой мелочи. Видеть, как она дрожит и съеживается от страха.
Клара как можно дальше отвернула голову. Слезы сочились из-под век, ей было страшно, болел и пульсировал затылок, но через туман ужаса и тошноты она сосредоточилась на одном слове: «женщина». Почему он сказал «женщина»? Не это ли Микаэла, с ее богатым опытом изучения насилия в брачных отношениях, называла «овеществлением»? Не превращал ли он ее в своем сознании в вещь, тем самым снимая с себя обязательства относиться к ней как к человеку?
– Тебе это нужно, чтобы чувствовать себя мужчиной? – требовательно спросила она хриплым от страха и отвращения голосом.
Похититель дышал неровно, дыхание обжигало ей щеку. Он приподнялся и заглянул ей в глаза. Похоже, ему и самому не нравилось то, что он говорил. Мужчина отпустил ее руки:
– Вы совсем не так умны, как вам кажется, адвокат Паскаль.
Глава тридцать первая
Утром в понедельник Сэл Рейнер вновь стояла у дома Марджори Келсолл. Высокое зеленовато-голубое небо, прорезанное белыми следами от двух самолетов, неслышно скользящих над транспортным шумом, обещало прекрасный день. Рассохшиеся оконные рамы в требовательном свете ясного ноябрьского дня выглядели еще более жалко, чем в прошлый раз.
Фаррела Смита разыскали наконец в Девоншире, в тюрьме Даннингс-Вуд. Рейнер злилась: если бы сведения передали оператору, а не оставили сообщение с просьбой связаться, это спасло бы ее от размолвки с Тайрел. Но было и чему порадоваться: Смит исключен из списка подозреваемых и у Рейнер появилось время, чтобы проработать другую версию, вот почему она собралась задать несколько вопросов мисс Келсолл.
Рейнер застала Марджори, как и в прошлый раз, за работой по дому. Хозяйка открыла дверь и нахмурилась. В руках она держала ярко-желтые резиновые перчатки.
– Можно войти? – спросила Рейнер.
Поначалу ей показалось, что мисс Келсолл собирается захлопнуть дверь перед ее носом и оставить стоять на пороге, но Марджори с раздражением выдохнула и широко распахнула дверь:
– Только ноги получше вытирайте. Я только что пропылесосила.
Она оставила резиновые перчатки на стойке буфета и жестом пригласила Рейнер в гостиную – похоже, угощение сегодня не предполагалось. Комната казалась холодной и пустой – только журнальный столик, зеркало над каминной доской да зеленый ковер с рисунком, который Рейнер запомнила еще с семидесятых.
– Я только что приехала из Кру, – сказала Рейнер, наблюдая за мисс Келсолл со сдержанным интересом. – После крушения поезда учредили комиссию для установления личностей жертв. Я говорила со старшим следователем.
В глазах мисс Келсолл на мгновение мелькнул страх, она, как слепая, протянула руку, нащупывая ручку кресла, прежде чем опуститься в него, и жестом робота пригласила Рейнер садиться.
Ей потребовалось некоторое время, чтобы успокоиться. Рейнер бесстрастно наблюдала: она не любила, когда ей лгут.
– Я узнала о крушении в новостях, – с неохотой выдавила мисс Келсолл. Воспоминания, очевидно, были еще свежи в ее памяти. – Я слушала радио, занимаясь работой по дому.
Теперь Рейнер поняла, что означает мертвое безмолвие, царившее в этом доме, – не работал телевизор, не бормотало радио. Стоит раз в жизни услышать подобные новости, и вы навсегда выдернете штепсель из розетки.
Мисс Келсолл продолжала, глядя куда-то в пространство, вновь переживая ужас той трагедии:
– Я пыталась дозвониться…
Старший следователь, опытный полицейский, скоро уже в отставку, был потрясен до глубины души увиденным в тот день.
– Самым жутким, самым мучительным было слышать мелодии их мобильных телефонов, – рассказывал он Рейнер. – Укладываешь на носилки обугленные останки какого-нибудь несчастного и слышишь «Танец валькирий» или «Миссия невыполнима». Самое ужасное, что ты знаешь: пока звучат эти тупые мелодии, кто-то сходит с ума от неизвестности, пытаясь узнать, что случилось.
Мисс Келсолл прервала размышления Рейнер:
– Я звонила ему снова и снова. А телефон все не отвечал.
Представляю себе этот ужас, подумала Сэл. Но что могли поделать спасатели? Они не имели права оповещать родственников, пока не определили количество и имена погибших.
– Мисс Келсолл, – сказала она, напоминая себе, что нужно быть беспристрастной и объективной. – Нет ли у вас оснований надеяться, что ваш брат мог остаться в живых?
Мисс Келсолл уставилась на нее осуждающе, как будто Рейнер специально глумилась над ней:
– Вы видели фотографии, констебль. Мой брат ехал в первом вагоне, который принял на себя удар и полностью выгорел. Я его провожала, сама посадила и… – Ее лицо исказилось судорогой.
Рейнер ждала. Мисс Келсолл усилием воли взяла себя в руки, выпрямилась в кресле и уставилась на что-то, видимое только ей.
– Возможно, он пересел в другой вагон, – пытаясь не ранить ее чувств, предположила Рейнер. – Или, скажем, прошел в буфет. Может, его и не было в том вагоне, когда…
– А вы знаете, как опознавали трупы, констебль? – резко перебила мисс Келсолл. – По стоматологическим картам. То, что от них осталось, нельзя было показывать членам семей. Муж не узнал бы собственной жены.
– Да, – согласилась Рейнер, – но погибших все же можно было опознать.
Мисс Келсолл с обидой взглянула на Рейнер:
– Вы хотите сказать, что Брайан сбежал от своей семьи? Что он оставил удобную жизнь, хорошую пенсию – он очень преуспел, выгодно продав свой бизнес.
– Возможно, он был в шоке.
Мисс Келсолл покачала головой:
– Он собирался купить небольшой домик за городом, где Лора меньше бы встречалась с людьми. Он не оставил бы ее. В ней была вся его жизнь.
Рейнер заговорила не сразу. Она долго разглядывала лицо мисс Келсолл и решила, что в более счастливые времена это была приятная, улыбчивая женщина.
– Я так и не смогла разыскать вашу племянницу, – сказала она наконец.
Мисс Келсолл смотрела на свои руки.
– Меня это не удивляет, – отозвалась она.
Рейнер вздохнула, собираясь продолжить, но мисс Келсолл опередила ее:
– Я же сказала вам, после того, что с ней случилось, она не может находиться среди людей.
– Даже с родными?
– Какого ответа вы от меня хотите? – со злостью перебила ее мисс Келсолл. – Что мы ее упустили? Хорошо, мы ее упустили. Мы не знали, что ей сказать, как ее успокоить. И она… – Марджори Келсолл вскочила и зашагала по комнате. – Мы оттолкнули ее. Теперь-то я знаю, что должна была ей сказать, да вот говорить некому. – Она внезапно остановилась и закрыла лицо руками.
Рейнер наблюдала за ней, раздумывая, стоит или нет положить руку ей на плечо. В конце концов горе Марджори придало ей решимости. Рейнер протянула руку, но мисс Келсолл вздрогнула и отпрянула, и рука Рейнер упала. Мисс Келсолл снова предприняла попытку взять себя в руки, требующую, по всей видимости, немалых усилий с ее стороны. Она выпрямилась и расправила плечи.
Рейнер заколебалась и, подавив неприятные предчувствия, протянула мисс Келсолл свою визитку:
– Если вдруг Лора с вами свяжется, попросите ее мне позвонить.
По выражению лица мисс Келсолл Рейнер поняла, что та уже давно отчаялась когда-нибудь снова увидеть племянницу.
Глава тридцать вторая
Многие лица были ей смутно знакомы. Некоторые она знала почти так же, как собственное отражение в зеркале. Печально известные убийства, большинство – нераскрытые преступления. Клара вдруг почувствовала абсолютный, нелогичный страх. Он убил их! Он всех их убил. Страх чуть не вырвался животным воем, и она зажала обеими руками рот. Не кричи, Клара. Пожалуйста, не кричи. Она пыталась не думать о том, как они погибли, о том, что он с ними сделал, и впервые в жизни прокляла свою отличную память, которая в прошлом позволяла ей без труда сдавать экзамены.
Постепенно, когда безумные водовороты и потоки ее мыслей успокоились, она убедила себя, что убийства не могли быть совершены одним человеком. Первые убийства – фотографии из газет уже истрепались и пожелтели – были совершены в середине шестидесятых, последнее – тело девушки было обнаружено около ночного клуба в Брайтоне – всего несколько месяцев назад. Четыре десятилетия насилий и убийств. Эти девушки были жертвами мужчин, которых Клара сажала за решетку, но кое-кого и защищала. Одним из них был Фаррел Смит, считавший, что имеет Богом данное право подчинять, унижать, мучить женщин.
Девушек на фотографиях объединяло то, что они были жертвами оставшихся безнаказанными убийц. Ее тюремщик упивался их неслышными предсмертными криками. Это трудно понять, но теперь, по крайней мере, она могла разглядеть за действиями похитителя его исковерканную логику. Потом до нее дошло, что не все убийства остались нераскрытыми. Жертвы серийных убийц – Фреда Уэста, Иэна Брейди, Йоркширского Потрошителя занимали свое место рядом с фотографиями фотомодели Рэйчел Никелл, чей убийца был пойман через шестнадцать лет после ее гибели, и Сьюзи Лэмплаф, пропавшей в восемьдесят шестом и так и не обнаруженной.
Может быть, его восхищает количество униженных и убитых женщин? Или он возбуждается, воображая их слабость и покорность? Глаза Клары переходили от одной части стены к другой, и, хотя она не могла разглядеть собственную руку прямо перед лицом, она видела их лица так ясно, будто они освещены прожектором.
Он пытается мне что-то сказать, но я не понимаю. Или это просто гроза? Ты следующая.
Питер Сатклифф, Иэн Брэйди, Фред Уэст и Джон Даффи. Маньяки, серийные убийцы. Сколько женщин стало их жертвами? Потребовалось чертовски много времени, чтобы отдать их под суд, и они продолжали убивать, пока не были пойманы. Он это пытался сказать – что будет убивать и убивать, пока его не остановят?
Засов с грохотом отодвинулся, и Клара непроизвольно вскрикнула. Похититель стоял в дверном проеме. От страха он показался ей огромным, неповоротливым, он заслонял свет и глядел на нее сверху вниз, а она беззвучно молилась, пытаясь унять дрожь, изо всех сил пыталась казаться храброй, борясь с побуждением умолять: не теперь, пожалуйста, только не теперь.
Этот монстр отнял у нее свободу, оторвал от семьи, разрушил доверие ее дочери в людскую доброту и порядочность, но Клара не могла позволить ему отнять у нее остатки человеческого достоинства.
– Сними кофту, – сказал он.
Клара инстинктивно сжала отвороты, с силой стягивая их вокруг шеи.
– Мне она нужна, сними ее.
Возражать бесполезно, это только приведет его в ярость. А ты этого не хочешь, Клара. Он – твоя единственная связь с внешним миром, и ты не хочешь раздражать его. Она встала, чтобы он не выглядел таким огромным, стоя на ступеньках лестницы, и завозилась с пуговицами замерзшими и дрожащими пальцами.
Он медленно спустился по лестнице, забрал у нее кофту и на мгновение прижал к скрытому маской лицу:
– Мм, еще теплая. – На его руке висела какая-то ткань. – Ты замерзнешь. Вот, надень.
Клара взяла, вопросительно взглянув на него. Еще одна изощренная психологическая пытка? Новая игра?
– Чего же вы ждете, адвокат Паскаль?
– Я не стану… Что вы… Зачем?..
Она чувствовала, что вот-вот сломается, а зловещий огонек в его глазах говорил, казалось, что он только этого и ждет. Он вручил ей черную мантию – в такой она выступала в суде. Клара бросила ее на пол.
Он пожал плечами:
– Как угодно. Но у тебя не будет ни тепла, ни еды, пока ты не сделаешь то, что я прошу.
Клара молчала, опустив глаза.
– Я специально ходил в гардеробную, чтобы принести тебе мантию.
Клара с удивлением взглянула на него. Неужели он действительно ходил в коронный суд, мимо судебных приставов, полиции, адвокатов?
– Я не уверен, твоя ли это мантия, – заметил он. – Она не пахнет тобой, но, с другой стороны, какая разница? И заметь: ни один не остановил меня, никто меня не заметил. Люди вроде меня невидимы для таких, как ты. Пока мы не заставляем вас обратить на нас внимание.
Клара смотрела на мантию, черной лужей распластавшуюся на полу.
– Не понимаю, почему ты не хочешь ее надеть, – продолжал он. – Это твоя униформа, ты носишь ее каждый день. В мантии ты должна чувствовать себя уютно.
Почему ей так не хотелось поддаваться на его уговоры? Почему оскорбляла просьба надеть мантию, которая в той, отнятой у нее, жизни придавала ей уверенности, внушала чувство принадлежности к уважаемым людям? Потому что он смеется над всем, что для тебя важно. А если она подчинится, что за этим последует? Она думала, что знает. Ее начало трясти от холода, она нагнулась, подняла мантию, накинула ее на плечи. Широкие тяжелые плечи, толстая саржа придали ей уверенности. Клара закуталась в складки мантии и почувствовала себя в большей безопасности.
– Ну-с, а теперь, адвокат Паскаль, – торжественно начал он, – скажите, что вы думаете о ваших компаньонках?
Она почувствовала, как от страха болезненно сжалось сердце:
– О каких компаньонках?
– Вы жили с ними в течение многих дней. – Он обошел подвал, ведя пальцем по фотографиям на стене. – Позвольте услышать ваше мнение.
– О чем?
Чего он хочет? Услышать, что она боится стать следующей?
– Вы соответствующим образом одеты, вы готовы. Давайте выслушаем ваш приговор.
Он что, совсем рехнулся?
– Я не выношу приговоров, – начала Клара с запинкой, а потом продолжила более твердо: – Это не моя работа. Я только представляю интересы своего клиента.
Похититель смотрел на нее в течение бесконечно долгой минуты. Клара заставила себя выдержать его взгляд.
– Хорошо, – сказал он, не спуская глаз с ее лица. – Давайте предположим, что вы защищаете убийцу. Вы ведь защищаете виновных, это ваша работа. Оцените ситуацию. Решите, какую часть обвинений должна взять на себя девушка.
– Каких обвинений? – Она растерянно заморгала. – В чем? Эти девушки подверглись нападению. Они убиты. Как они могут быть виновны?
– Значит, с вашей точки зрения, они невиновны. – Он почтительно наклонил голову. – Мои поздравления, адвокат Паскаль, вы только что вынесли приговор. Правда, в их пользу и против вашего клиента, но тем не менее приговор.
– В глазах закона всегда виновен убийца.
– А что бы вы сказали, если бы девушка вышла на улицу в коротенькой юбке и с таким вырезом, что груди чуть ли не вываливались наружу?
– То, как она одевается, не оправдывает изнасилование и убийство.
– Ладно, – сказал он. – Другой сценарий. Что, если девушка напивается, приходит к обвиняемому домой, они занимаются сексом, а она вдруг передумывает и начинает сопротивляться. Он пытается успокоить ее, но она будто спятила. Он не может заставить ее замолчать. Закрывает ей рот ладонью, чтобы она прекратила орать….
Клара лихорадочно старалась вспомнить похожее дело из своей практики, но ничего не приходило в голову. Мужчина в маске пытается ей что-то сказать, но она не понимает. Что он от нее хочет? У него руки тряслись от возбуждения, он ждал от нее ответа.
– Там могли быть смягчающие вину обстоятельства, – сказала она. – Я могла бы предложить ему признать себя виновным в непредумышленном убийстве.
– По-моему, вы только что сказали, что убийство – это всегда нарушение закона.
– Я сказала, что убийца априори виновен.
– А если убийство непредумышленное?
– Существуют разные степени вины…
– Вот ответ адвоката!
– В глазах закона…
– Я говорю не о законе, адвокат Паскаль. Я говорю о том, что справедливо, а что нет.
Тогда почему он заставил меня облачиться в судебную мантию? Клара попробовала еще раз:
– Закон помогает нам докопаться до правды в сложных ситуациях…
– Хорошо, – прервал он ее снова, взволнованно шагая взад и вперед. – Вот ситуация для вас. Некто подбирает на улице девятнадцатилетнюю девчонку. Она не трезва, но он все равно тащит ее домой, рассчитывая, что она слишком пьяна, чтобы отличить хорошее от дурного, овладевает ей, а когда она начинает сопротивляться, убивает. Ну, и каков ваш приговор? – Он заглянул ей в лицо, глаза предательски поблескивали – неужели слезы?
Во рту у Клары пересохло. Она кашлянула и, собравшись с силами, ответила:
– Я думала, вы предлагали гипотетическую ситуацию.
Он отвел глаза:
– Гипотетическая или нет, мне интересно ваше мнение как адвоката.
– Говорю вам, я не сужу своих клиентов, – ответила она, решив, что не позволит ему увести себя по опасной дороге. Если он пытается заставить осудить его, она на это не клюнет.
– Вы хотите сказать, что у вас нет никакого мнения об этом человеке и о том, что он совершил? Вы только представляете дело и позволяете суду выносить приговор?
– Мое мнение не имеет значения, – сказала Клара, тщательно подбирая слова. – Именно поэтому у нас существует институт присяжных – чтобы не оставлять решение одному человеку.
– А как вы лично относитесь к тому, что он с ней сделал? Неужели вам все равно?
– Я не имею права руководствоваться чувствами. В расчет берутся только конкретные факты.
– Не вы ли только что говорили о смягчающих вину обстоятельствах?
Вот она и попалась. Она начала мысленно формулировать ответ: благоприятствующие факторы, ограниченная ответственность – что-нибудь, чтобы успокоить его, но она устала и замерзла, ее находчивость притупили лишения долгого заключения, она уже не могла соображать быстро.
– Нет ответа? – торжествующе сказал он. – Хорошо. Давайте рассмотрим ситуацию, так сказать, ближе к дому.
Клара почувствовала отстраненный интерес к тому, что происходит. Непрекращающийся глухой стук сердца о ребра вызывал головокружение. Возможно, ей не хватало воздуха. У нее кружилась голова – так иногда случалось, когда у нее начиналась лихорадка. Ей казалось, что она догадывается, куда он клонит, и думала, что, возможно, могла бы получить от него нужную информацию, признание. Он хочет говорить о себе. Очевидно, надеется, что она сама освободит его от ответственности. Ну что ж, она согласна, если это поможет ей выбраться отсюда.
– Давайте, – согласилась Клара.
– Мать подвозит дочь к школе, идет назад к машине и подвергается нападению. Никакой провокации с ее стороны.
Клару бросило в пот. Она заставляла себя не думать о семье. Внушала, что этот человек и чудовищное существование, на которое он ее обрек, есть единственная реальность. При упоминании о дочери спокойная отстраненность покинула Клару. Она сжала зубы и медленно, тяжело задышала, стараясь не сорваться.
– …Ей заклеивают рот, связывают и бросают в багажник фургона, в то время как ее маленькая дочка – о черт, отбросим анонимность! – Пиппа плачет навзрыд на обочине дороги.
Произнесенное мучителем имя дочери обрушилось на Клару как удар плетью. Но он не сказал, что Пиппа пострадала. Он не говорил этого… Или он предпочитает, чтобы я изводила себя вопросами, задыхалась от беспокойства? С Пиппой все в порядке. Ведь я слышала ее крики, когда тронулся фургон.
Вот именно, Клара. Ты слышала только ее крики. Но ты ее не видела.
– Он едва не задушил ее, – продолжал похититель, – и она приходит в себя в темной яме под землей, прикованная цепью к стене, как собака. Она замерзает, испытывает муки голода, боится за свою жизнь.
Клара с трудом сглотнула и, сделав над собой нечеловеческое усилие, заговорила спокойно:
– Это не все факты. – Он что-то делал, где-то был до того, как привез ее сюда, в подвал, связанную по рукам и ногам, и приковал цепью к стене. Но она не собиралась его поправлять.
– Итак? – потребовал он.
– Что «итак»?
– Какова линия вашей защиты?
– Почему я должна защищать вас?
– А теперь вы скромничаете, миз Паскаль. Вы защищаете таких, как я, чуть ли не каждый день. Все имеют право на защиту своих интересов, верно?
Человек в маске стоял так близко, что мог разглядеть бусинки пота на ее лице. Он видел ее страх и упивался им. Клара с трудом подавила желание наброситься на него, лишить самодовольства. Но она должна была понять, почему она здесь, почему он выбрал именно ее.
И она сказала с самообладанием, которое почти напугало ее саму:
– Я не могу построить грамотную защиту без всех фактов.
– А вы могли хоть раз в своей практике с полным основанием утверждать, что располагаете всеми фактами?
Клара заглянула ему в глаза и улыбнулась:
– Можно знать все мельчайшие подробности того, что случилось, и при этом не владеть информацией ни об одном факте.
– Надо понимать, вы имеете в виду психологический контекст.
Она молча кивнула, не доверяя себе, не решаясь заговорить, испугавшись, что, если скажет что-то неправильное – с его точки зрения, – он замолчит, и она так и не сможет ответить на главный вопрос: «Почему?»
– Вы – уважаемый адвокат, спокойно ведете свой законный бизнес, и вдруг – БАМ! – Он ударил кулаком в стену рядом с ней. Клара вздрогнула, но глаз не отвела. – Какое оправдание может быть тому, кто поступил с вами подобным образом?
Дураком он не был, да и сумасшедшим тоже: он знал, что она не могла простить его, и Клара сказала:
– Что ж, пусть не оправдание, но могут существовать… неизвестные мне обстоятельства, которые по-другому осветили бы эту ситуацию.
– И вот мы снова вернулись к смягчающим обстоятельствам. – Похоже, он издевался над ней. – Вероятно, вы что-то мне сделали и это вынудило меня так с вами поступить. – Мужчина помолчал и окинул ее внимательным взглядом. – Однако что бы вы ни сделали, это должно быть что-то очень плохое… Посмотрели бы вы сейчас на себя…
Клара услышала презрение в его голосе и внезапно со всей мучительной ясностью осознала свою отталкивающую непривлекательность: грязная, растрепанная, с красными глазами, дурно пахнущая, – и он все это видит. В момент озарения она поняла, как можно не признавать за деградировавшим человеком право на человеческое достоинство, даже если ты сам довел его до такого состояния.
Она нахмурилась, отказываясь жалеть себя.
– Если есть причины… – начала она, избегая его пристального взгляда.
Он громко захохотал, и она содрогнулась всем телом.
– Вы все еще хотите выяснить причины?! – воскликнул он. – Это уже рефлекс, как дыхание.
– Я просто пытаюсь…
– Да знаю я, что вы пытаетесь сделать. Зарубите себе на носу, адвокат Паскаль: я не нуждаюсь в вашем понимании. – Он акцентировал каждый пункт ударом пальца. – Я не нуждаюсь в вашем одобрении. И конечно же не нуждаюсь в оправдании.
Он придвинулся ближе, и она – помимо собственной воли – съежилась.
– Хочешь знать, почему ты здесь?
Я просто хочу домой! Но этого никогда не случится, если она не сможет убедить его, а чтобы сделать это, она должна попытаться понять его.
– Да.
Это был скорее беззвучный хрип. Его глаза сияли. Неужели он улыбается?
– Ты здесь, – торжествующе произнес он, – потому что я так хочу.
Глава тридцать третья
Триш услышала, как поворачивается ключ в двери, и вышла в прихожую.
Ее досада моментально переросла в тревогу.
– Боже мой, Хьюго…
Его лицо посерело, а рука, которой он ерошил волосы, дрожала.
– Где Пиппа? – спросил он.
– Наверху, в своей комнате. – Триш зачем-то показала в направлении лестницы.
Он пошел в гостиную, не снимая пальто, упал в кресло, будто его ударили, и, спасаясь от боли, сжал голову руками.
– Боже мой, Триш, что я наделал? – прохрипел Паскаль.
У нее тяжело забилось сердце.
– Хьюго… – Она легонько дотронулась до его плеча. – Что случилось?
– Это я во всем виноват.
Триш выдвинула стул и села напротив, ожидая, пока он сможет объяснить свои слова.
Когда Паскаль поднял голову, она увидела, что под глазами у него залегли глубокие тени, а взгляд – испуганный и растерянный.
– Я нанял частного детектива. – Хьюго замотал головой. – В полиции не желали ничего слышать о Касаветтесе! Но теперь это не имеет значения, потому что… – Он замолчал, и его лицо на миг исказилось невыразимой мукой. – Мелкер… оказывается, деловой партнер Касаветтеса.
Триш потребовалась одна минута, чтобы осмыслить то, что он сказал.
– Но это же не означает… – начала она.
– Я рассказывал ему о ней! – вспыхнул Паскаль. – О ее работе, о процессе, о Пиппе, о ее дне рождения – обо всем. Я впустил Мелкера в нашу семью. А он все передавал этому гнусному…
Хьюго сжал кулаки и задохнулся, не закончив фразу.
– Почему ты так уверен, что это он?
– А кто еще, Триш? Кто еще мог совершить такое?..
– Разве полиция уже не арестовала бы Мелкера, если бы они думали, что Клару похитил Касаветтес?
– В полиции говорят, что им нужны доказательства, – горько сказал он. – Пожалуйста, ничего не говори, Триш.
Хьюго догадывался о том, что она думает: если Клару похитил какой-то сумасшедший – случайно, то уже почти нет шансов найти ее живой. В глубине души он понимал, что с каждым днем надежда становилась все призрачнее, но ему было страшно услышать это произнесенным вслух, он даже думать об этом не мог. Паскаль вглядывался в лицо Триш и видел только покорность неизбежному.
– По крайней мере, если она у Касаветтеса, еще есть надежда…
– Так ты думаешь, Мелкер рассказал ему о Кларе? – Триш знала, что он страшно устал, почти не спал все это время и раздавлен горем, потому не может рассуждать здраво. – Хьюго! – Она обхватила его лицо ладонями. – Пойми, Касаветтес знал о Кларе все еще несколько месяцев назад, когда ему предъявили обвинение. Можешь быть уверен, он уже тогда выяснил, где она работает, на какой машине ездит, как зовут ее дочь, даже где она живет…
Он сжал запястья Триш, обдумывая ее слова:
– Ты думаешь? – Другая ужасная мысль пронзила его спутанное сознание. – Как по-твоему, а Клара об этом знает?
– По-моему, она пытается не думать об этом, – сухо сказала Триш. – Так как ты теперь собираешься поступить с Мелкером?
– Пойду к нему в офис и разберусь с ним.
– И если он действительно как-то связан с Касаветтесом, ты что, ему пригрозишь?
– Но я должен хоть что-нибудь сделать!
Хьюго казался таким потерянным, измученным, что ее сердце дрогнуло.
– Пойди в полицию. Расскажи им все, о чем знаешь. Пусть поговорят с твоим частным сыщиком. Они – профессионалы, позволь им делать свою работу.
Он наклонил голову и, опершись ладонями о колени, попытался встать. Триш почувствовала, что с побегами покончено: Паскаль готов примириться со страшной ситуацией, каков бы ни был ее исход.
– Пиппа очень волновалась из-за тебя, – осторожно сказала Триш.
Он поднял руку, протестуя, но рука бессильно упала.
– Она видела тебя всего несколько часов с тех пор, как это случилось. Она думает, что ты ее избегаешь.
– Боже мой, конечно нет! Я просто пытался…
Что? Играть в детектива? Найти Клару и привезти ее домой, как это бывает в кино? Хьюго вдруг осознал всю тщетность своих попыток. Он оставил Пиппу одну, когда его место было рядом с ней, когда она так нуждалась в нем!
Он виновато опустил голову:
– Я вел себя как полный придурок, да, Триш? Убегал от своих обязанностей, оставил на тебя Пиппу, да еще обидел тебя…
– Ты делал то, что считал нужным, – великодушно ответила Триш.
– Пиппа меня ненавидит?
– Она думает, что это ты ее ненавидишь.
Хьюго уставился на нее, потрясенный до глубины души:
– Как ей это могло в голову прийти?
– Она пытается найти смысл в безумной ситуации. Ты не сказал ей и дюжины слов за эти дни. А потом еще отчитал ее. Хьюго, она думает, что ты ее обвиняешь в том, что случилось.
– Господи… – Он повернулся к двери.
– Я позову ее, хорошо? – предложила Триш.
– А вдруг она не захочет со мной разговаривать?
– Прекрати себя жалеть, Хьюго. – Сказано это было резко, и Паскаль поглядел на нее с удивлением. Она встретила его взгляд, и он кивнул.
Триш права. Он ушел в свои переживания и не заметил, что его дочь тоже страдает.
Сначала Пиппа отказывалась. Триш тянула ее за руку, а она упиралась в дверях, с обиженным видом уставившись в пол.
– Пиппа, – сказал Хьюго. – Мне очень жаль, что я был таким… – Он остановился, подбирая слово, которое было бы ей понятно. – Таким ужасным. – Она кивнула, все еще не до конца убежденная в его раскаянии, отказываясь взглянуть на него. – Ты же знаешь, что я тебя очень люблю.
Она подняла глаза.
– Я знаю, что в последние дни тебе было трудно в это поверить, – с запинкой выговорил Хьюго, – но… – И вдруг заплакал, стыдясь собственной слабости и не в силах сдержать себя.
Пиппа в ужасе смотрела на отца. Ее глаза, казалось, становились все больше и больше, и на мгновение она сжалась около Триш.
– Папа? – прошептала она, будто не веря, что это действительно ее отец, и бросилась к нему в объятия. Хьюго негромко охнул и, страдальчески посмотрев на Триш, положил руку на голову дочери.
– Папочка, не плачь! – умоляла Пиппа. – Мамуля вернется домой! Обязательно вернется!
Глава тридцать четвертая
Похоже на приручение птицы. Если она начнет брать пищу из вашей руки – вы на полпути к успеху. Он знал, как легко темнота, грязь и голод разрушают человеческий дух. Самое эффективное – это холод: они сжимаются в комочек, пытаясь сохранить остатки тепла, руками прижимают колени к груди. Постепенно озноб переходит в неукротимую дрожь – организм пытается согреться, – трясутся руки, ноги, стучат зубы, мускулы сводит невыносимыми судорогами. Вот тут они начинают кричать от боли.
С этой будет полегче. Она быстро слабела – физически и морально. Сначала она вставала, когда он входил в подвал, и наблюдала за ним так же внимательно, как и он за ней. Теперь она только вздрагивала, когда слышала, что он возвращается, сильнее сжимала колени руками и тихонько хныкала… Он лишил ее всего: еды, тепла, человеческого достоинства, и она больше не боролась. У нее не хватало мужества, даже чтобы спорить, – она просто делала то, что он требовал, а в ее расширенных глазах плескался ужас. Ну вот, теперь она готова вымаливать у него милостыню и брать с рук…
– Попроси меня…
Он произнес это громко, выдыхая слова в холодный воздух, и увидел, как на мгновение ее тело напряглось, а затем расслабилось. Из ее горла вырвалось что-то вроде писка котенка, и дрожь удовольствия пробежала вниз по его телу. Он заставит ее оказать ему одну маленькую услугу. Не секс – пока нет, – но нечто достаточно интимное, чтобы они стали ближе. Некий платонический жест – жена сделала бы это для любимого мужа не раздумывая. Она поймет, что это только предвкушение – учебник для начинающих, – и в будущем он ожидает от нее много большего.
С ними, как с животными, ни в коем случае нельзя перегибать палку, продвигаться в дрессировке слишком быстро, иначе можно надолго задержать обучение. Это кропотливая, напряженная работа, но он не боится трудностей.
Он смотрел на нее в упор еще какое-то время, чувствуя, что привязался к ней по-настоящему.
Он сделал шаг, другой, приближаясь к ней, а она отодвигалась, прижимаясь к стене. Он присел на корточки. Очень скоро она вновь обезумеет от острого пронизывающего холода, и его близость уже не будет казаться ей столь оскорбительной. Возможно, ей даже понравится тепло его тела.
– Попроси меня… – повторил он.
Она посмотрела на него огромными испуганными глазами.
– Пожалуйста… – произнесла она, не зная, о чем просит. Реакция Павлова. Она делает неплохие успехи.
Он следует ритуалу. Разбрасывает по полу фотографии – самые лучшие, которые он придирчиво отобрал из толстенной пачки. Наступило время очищения и укрепления духа. С этого момента и до конца он полностью сосредоточится на ней. Другие видео надежно спрятаны, теперь он будет смотреть только на нее – своего рода поклонение. Как мистики, шаманы и святые, он должен сконцентрировать на ней все свои мысли, пробудить все эмоции, чтобы получить потом жгучее наслаждение.
Сначала он должен вспомнить, почему выбрал именно ее. За предыдущие дни она стала грязной, ее запах ему неприятен, и необходимость выносить за ней вызывает у него отвращение.
Сначала он долго рассматривал фотографии, потом поднял пульт, и загорелся огромный экран. Она входит в дом. В холле загорается свет. Он представляет, как она снимает пальто, ее груди круглятся под толстым жакетом. Вот появляется на кухне. Окно не занавешено, жалюзи она не опускает – он расценивает это как приглашение, она хочет, чтобы он вступил в контакт. Ему нравится наблюдать за ней на кухне. Его дыхание учащается, он чувствует возбуждение. Смакует в памяти детали: он не раз следовал за ней, фотографировал, снимал на видео.
Его потайным убежищем были заросли хвойников в дальнем конце ее сада, там ему было тепло и сухо. С удовольствием вспоминает мельчайшие подробности той ночи: запах прелых листьев на лужайке, перестук дождя по крыше. Он снимал долго: она ходила по комнатам, чем-то занималась, в гостиной села за фортепиано, заиграла что-то медленное и грустное – для него.
Потом она нагревает молоко в кастрюле, осторожно выливает в чашку, чем-то посыпает сверху. Он очарован изяществом ее движений. Она, чуть наклонив голову, потягивает молоко, уставившись на свое отражение в кухонном окне, наблюдая за каплями дождя, которые чертят полоски на стекле. Казалось, будто она обращается к нему: она смотрит прямо в объектив камеры.
Это напомнило ему о другой ночи, когда в сад случайно забрела лиса, опасливо пробираясь через лужайку. Она почувствовала его запах и замерла на месте, подняла мордочку, втягивая ночной воздух. Потом она повернулась, и на какой-то миг, до сих пор заставляющий замирать его сердце, их глаза встретились. Он прочел в них признание – признание другого ночного существа, такого же хищника.
Глава тридцать пятая
Лоусон обвел глазами комнату, высматривая среди пятидесяти присутствующих детективов участников основной группы расследования.
Янг. Она не очень хорошо вписалась в команду. Он подозревал, что тут не обошлось без Флетчера. А вот и он сам, выглядит вполне довольным собой, несмотря на эпизод с собачьим дерьмом.
Сэл Рейнер с выражением угрюмой сосредоточенности на лице. Она разговаривала по телефону до тех пор, пока Макатиер не призвал всех к порядку: все еще пытается разыскать Лору Келсолл.
Фил Бартон сидит в переднем ряду, подавленный, сгорбив плечи: видимо, все еще переживает по поводу того, что Лоусон заставил его поехать в тюрьму допросить Рэя Касаветтеса. У них ничего не получилось, и Бартон вышел из тюрьмы обеспокоенный и вроде даже виноватый. Лоусон мысленно пожал плечами. Ничего, как-нибудь переживет.
Крис Торп – у стены, его фирменная шерстяная шапочка низко надвинута на лоб, челюсти работают, пережевывая резинку.
– Ситуация такая, – начал Макатиер, дождавшись тишины. – Мистер Паскаль рассказал нам начистоту все о детективном агентстве «Надежные руки». Агентство обнаружило связь между Касаветтесом и застройщиком, который консультировал его по вопросам строительства клуба здоровья в Рексхэме.
Несколько детективов сделали пометки у себя в блокнотах.
– Он только зря потратил свое время и, боюсь, деньги, – продолжал Макатиер. – Несколько месяцев назад во время операции «Снежный человек» связь между ними была проверена. За застройщиком пристально наблюдали – ничего. Похоже, все было честно, по крайней мере, в том, что касается Мелкера.
Кто-то спросил:
– Значит, Паскаль теперь вне подозрений?
Макатиер раздумывал несколько долгих мгновений:
– Думаю, он сказал нам правду.
Шелест прошел по комнате – это команда выдохнула напряжение. Никто не хотел верить, что Паскаль причастен к похищению – не в последнюю очередь потому, что будь это так, то Клара почти наверняка была бы мертва к настоящему времени.
– Но наблюдение не прекращать, – добавил он. – Похититель все еще может попытаться войти в контакт. И никто не может сказать, какой еще номер может выкинуть Касаветтес. Следует направить дополнительных людей на поиски фургона в агентства по продаже автомобилей, проверить автомобильные аукционы, частные продажи за последние три месяца. Много беготни и куча нудной бумажной работы, но в конечном счете может всплыть что-то полезное.
Вошла Тайрел:
– Белый фургон не числится в списках угнанных машин, сэр.
Макатиер кивнул. Он заранее был в этом уверен: если фургон был угнан, к этому времени автомобиль уже обнаружили бы где-нибудь в укромном месте или нашли его сожженный остов. Похититель не дурак: он не оставит себе машину, которую разыскивает полиция.
Торп, непривычно сдержанный, деликатно откашлялся:
– Не ручаюсь за достоверность, сэр…
В комнате воцарилась тишина, все глаза устремились на Торпа.
– Есть информация, что люди Касаветтеса, как и мы, рыщут в поисках фургона. И держу пари, не для того чтобы получить страховку за повреждение своего авто, – сообщил Крис.
Кто-то присвистнул, по комнате пронесся невнятный ропот. Если Касаветтес ищет фургон, это означает, что похищение устроил не он и, скорее всего, он хочет использовать Клару как разменную монету в своих переговорах.
После минутной паузы Макатиер спросил:
– Что за источник? Надежный?
Очевидное замешательство Торпа, когда его попросили обнародовать имя осведомителя, заставило старшего инспектора добавить:
– Я хочу знать, насколько велика вероятность, что он сможет сообщить, где находится фургон, прежде чем до него доберется Касаветтес?
Торп засомневался:
– Гарантий никаких… Я не смог вытянуть из него даже номера. Если честно, я думаю, он сам не знает. Касаветтес ему ноги переломает, если узнает, что информация дошла до полиции.
– Если ваш осведомитель сообщит номер фургона или место, где он находится, мы могли бы подумать о вознаграждении.
Торп кивнул:
– Я передам. – Но по его тону было ясно, что надежды на это мало.
– Нет нужды объяснять, – подытожил Макатиер, – что, если они найдут фургон первыми, нам грозят крупные неприятности. Наши шансы найти его, мягко скажем, весьма невелики…
– Прямо скажем, весьма худосочны, если вы меня спросите, – пробормотал Флетчер.
– Но все равно мы должны попытаться, – твердо закончил Макатиер. – Не забывайте о похищенной женщине, чья судьба зависит от наших усилий.
Совещание подошло к концу. Полицейские будут стараться, потому что еще есть надежда спасти Клару. Трудность состоит в том, что найти фургон возможно при удачном совпадении нескольких условий: если похититель купил его в течение прошлых нескольких месяцев, а не год назад; если он приобрел автомобиль у местных дилеров, а не частным образом, и в окрестностях Честера, а не пригнал издалека. Копы сделают все возможное, но без номерного знака фургона, хотя бы неполного, эта затея обречена на неудачу.
Бартон прокрался на автостоянку, оглядываясь по сторонам, как нерадивый клерк, ускользнувший с рабочего места, чтобы тайком выкурить сигарету. Голос Касаветтеса казался спокойным, но телефонная линия потрескивала от напряжения, и у Бартона не осталось сомнений, что его собеседник балансирует на грани между ледяным самообладанием и опасной яростью.
– Только не надо сообщать мне, что я и так уже знаю, – произнес Касаветтес почти шепотом.
– Я рассказываю все, что могу, – запротестовал Бартон, презирая высокий, льстивый тон своего голоса.
– Все, что можешь, но не все, что знаешь…
Бартон почувствовал, как по спине скользнула ледяная струя:
– Касаветтес! Ради всего святого! Я и так многим рискую, разговаривая с тобой.
– Думаешь? – сказал Касаветтес. – А ты прикинь, чем рискуешь, не говоря мне то, что я хочу знать. – Наступила такая тишина, что Бартону на мгновение показалось: Касаветтес оборвал связь.
Бартон стоял, не чувствуя пронизывающего холода, не слыша несмолкаемого гула движения на шоссе Гровенор. Он не мог думать. Он не мог шевелиться. Только не трогай Фрэн! Только не трогай Тимми!
– Ты подумал, Фил? – Голос Касаветтеса застал его врасплох.
Бартона бросило в дрожь.
– Что ты хочешь? – Он различил отвратительную беспомощность в своем тоне.
– Имя.
Имя осведомителя, намекнувшего Торпу, что Касаветтес ищет фургон. Холодный пот выступил у него на лбу и верхней губе, он вытер лицо носовым платком. Сообщить Касаветтесу имя – это все равно что пристрелить парня собственными руками.
– Я не могу…
– Даже ради Тимми?
Бартону стало нечем дышать.
– Но Торп никогда не разглашает имена своих осведомителей, – запротестовал он.
– Убеди его.
Янг вприпрыжку вбежала в комнату для совещаний, уже забрав свое задание на сегодняшний день.
– Ты, я вижу, вполне довольна собой, – заметила Рейнер.
Янг кивнула и, не удержавшись, бросила нервный взгляд в сторону Флетчера.
– До тех пор, пока держусь подальше от него. А ты что делаешь? – спросила она.
– Да вот, раздобыла новые сведения о Лоре Келсолл. – Результат только что законченных телефонных переговоров.
Янг удивленно распахнула глаза:
– Ты по-прежнему ее ищешь?
– Эта девчонка меня просто с ума сведет! Это кем же надо быть, чтобы не появиться на похоронах собственного отца? И почему она до сих пор так и не связалась с тетей? Я хочу услышать ее версию случившегося, поэтому, пока мне не запретили… Да, я по-прежнему ищу ее. – Рейнер увязла в этом деле и уже не могла отступить, по крайней мере до тех пор, пока Доун Тайрел или Макатиер не наложат вето.
Было слишком ветрено для настоящего мороза, но достаточно холодно для гололедицы.
Несколько мелких аварий замедлили движение, и заторы были еще хуже, чем обычно по часовой стрелке на Сент-Николас-стрит. Рейнер втиснулась в узенький переулок, чтобы свернуть налево, на Уотергейт-стрит, а затем выехать на Силэнд-роуд.
Лора Келсолл посещала курс профессионального обучения в колледже Блэкон. Если Рейнер повезет, она может даже застать ее там этим утром: вторник – один из ее учебных дней. Информация поступила неожиданно от мистера Паркса, бывшего домовладельца Лоры и по совместительству ее случайного секс-партнера. Он предостерег Рейнер, чтобы та не вздумала извещать заранее о своем посещении:
– Если до Лоры дойдет слух, что ее разыскивает баба… то есть, простите, я хотел сказать, офицер Диббл, она по-тихому сделает ноги.
Он знал, какие курсы она посещала, и даже назвал имя ее лучшей подруги. Рейнер была вынуждена пересмотреть свое мнение об этом человеке: возможно, Лора и вправду значила для него больше, чем просто молодое тело и здоровый сексуальный аппетит.
– Почему вы не сказали об этом в прошлый раз? – Сэл была благодарна за информацию, но, если бы она получила сведения несколькими днями ранее, сейчас она бы знала о Лоре все.
Он ответил не сразу.
– Мистер Паркс?
– Не хотел ее расстраивать… Но не может же она быть вечно в бегах, правда?
– Проснулись отцовские чувства, сэр?
Тристрам Паркс рассмеялся:
– Вы правы, но как вы, должно быть, заметили, я достаточно стар даже для того, чтобы годиться ей в отцы.
Он замолчал, но Рейнер была уверена: он что-то недоговорил.
– Сэр?
Тристрам шумно выдохнул:
– Глупо, разумеется. Вряд ли Лоре нужна поддержка старого хрыча, но, может, вы все же передадите, что я здесь, если вдруг я ей понадоблюсь?
Главное здание колледжа было памятником экономике 60-х, выстроенным по лишенному воображения проекту. Бетонные лестницы с обеих сторон вытянутого фасада повторяли и усиливали шум сотен голосов студентов, приступающих к занятиям.
Рейнер остановила девочек, с хихиканьем пробегавших мимо группы мальчишек, у подножия восточной лестницы и попросила указать путь к деканату. Она нашла его на первом этаже в облицованном серым кафелем коридоре, пропахшем политурой и каучуком.
Секретарша сообщила ей номер аудитории, где она сможет найти подругу Лоры. Рейнер обнаружила Уну Шеллиен в лекционном зале. Молоденькая, не старше восемнадцати лет, со свежим лицом, она сидела на конце длинной скамьи, слегка покачивая головой в такт музыке, доносящейся из наушников ее плеера, и время от времени встревала в беседу двух девочек в ряду перед ней.
Рейнер дотронулась до ее плеча, и Уна оглянулась, улыбаясь. Ее конский хвост покачивался в такт ритму.
– Уна?
– Да? – на всю аудиторию спросила она.
– Не могли бы мы… – Рейнер знаками попросила ее снять наушники, и Уна подчинилась с добродушной усмешкой. – Не могли бы мы с вами поговорить?
– У меня сейчас лекция. – Уна впервые взглянула в сторону кафедры, где преподаватель, готовясь к лекции, просматривала слайды. – Она запирает дверь, когда начинается занятие.
– Это очень важно, – сказала Рейнер, не желая без нужды демонстрировать свое удостоверение ее подружкам. Понизив голос, она добавила: – По поводу Лоры…
Румянец разом сбежал с лица Уны, она больше не улыбалась. Кивнула, потихоньку встала со скамьи, и Рейнер удивилась: девушка оказалась высокой и длинноногой, росту ей еще прибавляли четырехдюймовые каблуки. В группе было только три мальчика, и два гетеросексуала немедленно отреагировали, с одобрением провожая ее глазами. Она не обратила на них внимания. Согнувшись в три погибели и выставив на всеобщее обозрение более чем щедрую часть неплохо загоревших бедер, она прошептала на ухо одной из своих подружек:
– Если она запрет дверь, откроешь мне, ладно?
Ее подруга кивнула и возобновила беседу. Они нашли пустую комнату для семинаров и сели рядом в полукруге стульев, расположенных перед большой белой доской. Рейнер положила блокнот на деревянную подставку, прикрепленную к одному из подлокотников, и приготовилась записывать.
Записав адрес Уны и номер ее телефона, Рейнер приступила:
– Вы и Лора были близкими подругами.
Уна добавила:
– Самыми близкими.
– И что вы подумали, когда она рассказала вам, что на нее напали?
Уна явно растерялась.
– Что я подумала?.. Это было так ужасно, чудовищно… то, что он с ней сделал…
– Значит, вы ей поверили?
Уна вскочила со стула, с размаху ударившись о деревянную подставку:
– Я-то думала, вы приехали сюда, чтобы помочь! Думала, вы собираетесь арестовать этого урода!
– Я всего лишь работаю с документами, Уна, – попыталась успокоить ее Рейнер. – Я надеялась, что это вы сможете мне помочь.
Девушка неуверенно потопталась на месте, рассеянно потирая синевато-багровый кровоподтек на ушибленном бедре.
– Я действительно хотела бы докопаться до правды, – добавила Рейнер, решив, что на данном этапе следует воздержаться от упоминания имени Клары Паскаль.
Уна села, на этот раз предусмотрительно подняв подлокотник и усаживаясь на краешек сиденья, будто готовясь к внезапному взлету:
– Что вы хотите знать?
– Просто расскажите мне, как это было.
Казалось, она не знала, с чего начать, пожала плечами:
– Она справлялась – почти до… начала суда. Тогда он был в тюрьме, не на свободе. После оглашения вердикта она все плакала и плакала. Дни напролет. Вам известно, что она бросила курсы?
– Ее тетя сказала, что она не могла находиться среди людей.
Губы Уны сжались в тонкую линию.
– Это было жестоко – то, что он заставлял ее делать, да еще говорить, что она хочет… ну, вы знаете… – Она покраснела.
– И у нее произошел нервный срыв?
– Каждый раз, когда она приближалась к мужчине, у нее случалось что-то… ну я не знаю… будто фотовспышка высвечивала его издевательства…
Рейнер задумчиво хмыкнула.
– Я пыталась помочь! – вскрикнула Уна, будто оправдываясь. Ее рот искривился, она тяжело глотнула и, уставившись немигающими глазами на белую доску, продолжала: – С ней было бы все в порядке, если бы его упрятали за решетку. Но эта женщина представила все так, будто Лора… Ну, будто это она во всем виновата.
– Вы говорите об адвокате Кларе Паскаль?
Уна кивнула:
– Злоумышленница – так она ее называла… – Девушка оторвала взгляд от доски и заглянула Рейнер в глаза. – Лора была самым добрым, самым великодушным человеком, которого я когда-либо знала, а та корова называла ее злоумышленницей! Она просто зачахла, умерла внутри, когда его отпустили.
– А вы знаете, куда она направилась, когда съехала со своей квартиры? – мягко спросила Рейнер.
– Домой, к своему папе. – Уна пожала плечами. – Но он тоже не смог ей помочь. – На ее нижнем веке блеснула слеза, похожая на маленькую жемчужину.
– Ее папа продал дом. А потом куда?
Девушка оторопело уставилась на нее:
– Что значит «куда»?
В один миг детали головоломки словно сошлись воедино, Рейнер на мгновение прикрыла глаза.
– Господи… – выдохнула она. – Она умерла?
Уна кивнула.
Лора мертва… Рейнер знала о ней немного – только то, что рассказал ей Паркс, но почувствовала комок в горле.
– Значит, покончила с собой… – произнесла Сэл, с трудом выдавливая слова.
Еще один легкий кивок. Уну била дрожь. Лора была такой юной! У нее впереди была целая жизнь, а ее довели до самоубийства.
– Как? Когда?
– Напилась снотворного… В понедельник, двадцать четвертого сентября.
Этот день Уна никогда не забудет.
– Мне так жаль! – Рейнер сжала ее ладони.
– Он убил ее! – Уна будто выплевывала слова, отстраняя руки Рейнер. – Если бы не он, Лора была бы жива.
– Понимаю, – сказала Рейнер. – Так и есть.
Она встала.
– Если вы найдете его, постарайтесь, чтобы он за все заплатил…
Сэл сунула блокнот в карман и попыталась придумать, как лучше ободрить Уну, не обманывая ее.
– Я обязательно расследую… – начала Рейнер, отдавая себе отчет в том, как неубедительно это прозвучало. Подняла плечи, словно извиняясь, ненавидя себя, что ввела девушку в заблуждение. Поняв по ее лицу, что та обо всем догадалась, добавила: – Я сделаю все, что от меня зависит, но…
– Ты!.. Сука!
Рейнер стало бы легче, если б девушка выбежала из комнаты, но она стояла, сжав кулаки, с искаженным от ярости красивым лицом, и Сэл была вынуждена ретироваться под ее презрительным взглядом.
– Самоубийство Лоры Келсолл однозначно вводит ее отца в круг лиц, подозреваемых в похищении Клары, – доложила Рейнер.
– Мы, правда, не знаем, жив он или мертв. – В кабинете Макатиера наконец-то стало тепло, и в своем сером костюме он выглядел невозмутимым, аккуратным и подтянутым. – Что по этому поводу сказала мисс Келсолл?
– Ее не было дома.
– А на работе?
– Мне не удалось узнать, где она работает. – Рейнер почувствовала, как ее лицо зарделось под пристальным взглядом начальника. Она попыталась уверить себя, что просто перегрелась, торопясь вернуться в участок. – Я свяжусь с налоговой службой, сэр, они найдут ее по своим документам.
– Почему вы так уверены, что она лжет?
– Не знаю…
Замешательство тети, когда Рейнер в первый раз спросила: «Как Лора с этим справляется?» Как она должна была воспринять смерть отца, если сама уже была две недели мертва? Рейнер знала, что Макатиер ожидает от нее здравой аргументации, а не догадок, и она усилием воли обуздала гнев, вызванный тем, что ее обманули, и попыталась убедить его:
– Я сверила даты, сэр. Лора покончила с собой двадцать четвертого сентября, как и сказала ее подруга.
– И что?
– Это почти за две недели до крушения поезда в Кру. Мисс Келсолл много говорила о том, что ее брат, дескать, жил только для дочери. Собирался купить для них домик за городом, ухаживать за Лорой, чтобы постепенно вернуть ее к жизни. – Сэл покачала головой, не веря, что так обманулась. – Она сказала мне, что Лора «уехала». Марджори Келсолл врала мне с самого начала.
Глава тридцать шестая
Он чувствует, что она обратила на него внимание. Сначала всегда так: они замечают. Иногда проходят мимо, их взгляды едва мазнут по его лицу и ускользают прочь, подобно тому как кусок мыла выскальзывает из рук. Через секунду, удивленные собственной оплошностью, оборачиваются. И замечают… Он привлекательный мужчина, про таких, как он, говорят: «В нем что-то есть…» Он чувствует на себе их голодные взгляды – горячие иголочки, покалывающие кожу лица и шеи.
Эта стройна и темноволоса. Его тип. Она смотрит на него поверх стендов с нижним бельем, ее интерес передается как по телеграфу на расстояние в десять ярдов.
Он недоволен ее вмешательством: занят последними приготовлениями. Он провел часы, бродя по магазинам «Нэкст», «Принсиплс» и «Монсун», выбирая платье, потом обошел секции дамского белья еще полдюжины магазинов, отыскивая лифчик идеально подходящего цвета и оттенка. Он нашел платье, которое хотел: мерцающее, темно-зеленое, с низким вырезом, обнажающим грудь настолько, чтобы это казалось приглашением, не делая ее дешевкой. Теперь поглаживает шелковистую ткань лифчика – нет, не то – и ищет снова.
Продавщица бросает на него украдкой лукавый взгляд.
У него есть две улыбки: одну он использует как крючок с наживкой, чтобы приманить их. Другая улыбка производит противоположный эффект. Сначала она, взволнованная, отводит глаза, ее щеки на мгновение розовеют, снова бледнеют под его испытующим взглядом. Он продолжает смотреть, уже не улыбаясь. Теперь она напугана. Он поднимает подбородок и втягивает в себя воздух, но не чувствует запаха ее страха. Пока – нет.
Он потерял настроение, которое пытался обрести не один час – злится и решает ее наказать. Разрешает ей отвернуться и продолжить работу, рассматривая белье, сортируя трусики от самого маленького до большого размера, развешивая по местам лифчики, которые женщины кое-как повесили на стенды, и ждет, пока она забудет о нем. Она выходит из зала и исчезает в небольшой комнате, где оформляют заказы.
Он внезапно возникает за ее спиной и спрашивает:
– Какой у вас размер чашечки?
Она вздрагивает и негромко ахает. Это возбуждает его. Она оборачивается, глаза расширены, руки судорожно прижимают к груди маленькие пластмассовые вешалки для белья – плохая защита от его внимательного изучения ее тела.
– Что вы сказали? – Она пытается казаться возмущенной, но вид у нее растерянный, ноздри слегка раздуваются.
Он наклоняется к ней – теперь учуял ее запах. Похоже на наводнение, волну беспокойства, не совсем страх – они же в общественном месте, – но она испугана.
– У моей подружки приблизительно ваш размер. – Он смотрит на нее в упор.
– Я… – Она дико озирается.
Он делает шаг назад, держа лифчик, который снял со стенда, и прикладывает к ее груди, склонив голову набок, как будто проводя мысленное сравнение.
Она беззвучно открывает и закрывает рот, а затем поспешно исчезает за дверью с табличкой: «Только для персонала», а он хохочет и не может остановиться. Это плохо. Опасно. До сегодняшнего дня ему всегда удавалось смешиваться с серой заурядной толпой, незаметность усиливает могущество. Он должен успокоиться.
Думай о чем-нибудь другом, не об ужасе на лице девчонки-продавщицы. Думай о ней. Она готова. Она ждет, потому что у нее нет другого выбора. Она податлива, она созрела. Когда он передает нижнее белье женщине средних лет за кассой, его руки почти не дрожат.
Она смердит после дней и ночей, проведенных в заточении, и это отталкивает его, но и возбуждает. Его жизнь полна таких противоречий. Психологи называют это амбивалентностью: в одном человеке существуют диаметрально противоположные эмоции по отношению к одному и тому же объекту. Он делает паузу, наслаждаясь словом «объект». Он может с легкостью сделать с ней все, что захочет, – так переставляют украшения на каминной полке. Она в его власти – живет, пока выполняет функции, границы которых определяет только его воображение.
Передает наличные (всегда только наличные) и приятно улыбается – он успокоился. Женщина подталкивает ему через прилавок небольшой пакет.
Он не будет смотреть на нее, пока она принимает ванну. Подождет. Попросит, чтобы надела одежду, которую выбрал специально для нее, – она это сделает, он в этом уверен, – со вкусом подобранное нижнее белье, красивое платье. Она будет думать, что он собирается ее отпустить.
Выходит из магазина, предвкушая их вечер вдвоем.
Он отведет ее в спальню. Сначала она смутится, но потом, когда поймет, что на самом деле ее ожидает, испугается, ударится в слезы. Но это пройдет, потому что она готова и скажет все, что угодно, сделает все, что ему хочется, лишь бы получить свободу.
К тому времени, когда он доходит до автомобильной стоянки, успевает мысленно пережить все события ночи от начала до конца. Он знает порядок и время, определенное для каждой стадии, но сегодня желает импровизировать. Все возможно. Не поворачивая головы, смотрит по сторонам, скашивая глаза. Никто не замечает его. Он как хамелеон – снова серый и незаметный в толпе.
Глава тридцать седьмая
Ее ужас притупился с течением часов и дней. Теперь все, что она чувствовала, – вполне терпимое желание есть. Но страх, хотя менее интенсивно, все-таки производил свое разрушительное действие. Дня два назад она ощутила, будто какая-то часть ее «я» обрушилась, не способная более выносить бремя случившегося.
Сколько раз она выходила после консультации с клиентом в камере, расположенной под зданием суда, в ужасе: как они выдерживают? Быть запертым в четырех стенах под неусыпным контролем охранников… Ей казалось, что, если бы кто-то попытался отнять у нее свободу, она боролась бы как сумасшедшая, пока не победит.
Она смотрела вниз, туда, где на бедрах лежали ее руки, слабые, безвольные, ладонями кверху, и не видела их. Темнота была густой и непроницаемой. Я не могу бороться, потому что у меня нет рук, подумала она, захихикала и поспешно подавила смех, испугавшись, что не сможет остановиться. В течение некоторого времени ее забавляла мысль, что она давно уже не в подвале, а просочилась через черный каменный пол, растворилась в грязной слизи. Испугалась за рассудок, глубоко вздохнула и ощутила, как в горле забилось сердце.
Она закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. Полиция ведет поиски, тебя ищут. Представила цепочку полицейских, мужчин и женщин, – синюю ленту в открытом поле, – медленно продвигающихся шаг за шагом, ощупывающих кочки седеющей травы, они раздвигают высохшие стебли крапивы, выбирая какой-то мусор из путаницы сорняков, подобно усердным парковым смотрителям.
С усилием распахнула глаза и уставилась в темноту в попытке избавиться от яркой картинки, которая еще несколько секунд держалась на сетчатке, – высвеченного фотовспышкой изображения собственной смерти.
Вопросы нахлынули помимо ее воли: а вдруг все решили, что я мертва? что, если сдались?
– Прекрати, Клара! – Голос показался ей неестественным, нереальным, плоским и унылым в замкнутом пространстве. – Не забыли и не сдались.
Она где-то читала, что заложники иногда вступали в связь со своими похитителями. Человек в маске спать с ней, слава богу, не собирался, но по-своему к ней привязался. Она пыталась понять, как так получается: легко ненавидеть абстрактно, презирать то, чего в самом деле не знаешь. Разве не в этом заключается расовая ненависть? Но встань лицом к лицу с человеком, поговори с ним – и фанатизм исчезает.
Кого ты пытаешься одурачить, Клара? – потребовал ответа ее злобный внутренний голос. Сделай из человека животное, и ты можешь ноги об него вытирать. Ей не нужно было света, чтобы почувствовать въевшуюся грязь на руках и лице. Она подняла руку к волосам: ее тщательно скрепленный узел распустился во время борьбы в фургоне, волосы были всклокоченными и сальными. Губы раздулись и потрескались.
– Животное… – прошептала она. От римских завоеваний и до становления Третьего рейха люди оправдывали свою жестокость, лишая своих жертв человеческого облика. Она почувствовала отвращение к себе. То, что случилось с ней – что он с ней сделал, – превратило ее в существо, которое она не узнавала и могла только презирать. Как же можно требовать от него другого отношения?
О чем она думает? Неужели действительно хочет понравиться этому монстру? Интересно, что сказала бы по этому поводу Микаэла, ее невозмутимая подруга-адвокат, которая всегда находит общий язык даже с агрессивными клиентами? Микаэла слишком великодушна, чтобы злорадствовать, когда ее утверждения оправдываются. При воспоминании о подруге глаза Клары наполнились слезами.
Она вздохнула и вытерла глаза полой мантии. Он меня ненавидит, это я понимаю и изменить не могу. Этот человек унижал меня, морил голодом. Он хочет причинить мне боль. Так что же его останавливает?
Время, подсказал ей внутренний голос. Это только вопрос времени. Каждую секунду, минуту, час и день, который ты провела здесь, он к этому готовился. Может быть, уже начался обратный отсчет?
Я больше не буду сидеть и ждать, когда это случится.
Она подергала цепь. Та держала ее крепко, не поддаваясь на самые отчаянные усилия. Замок – самое слабое звено, подумала Клара. Хорошо, но как ты собираешься открыть его – ногтями?
Сколько мужчин, которых она защищала, могли в два счета вскрыть любой замок перочинным ножом, шпилькой для волос! Господи! Дрожащими пальцами Клара еще раз провела по волосам, ощупывая то, что осталось от прически. Хоть бы одна шпилька!
Бесполезно! Все выпали. Все до единой. Клара похлопала руками по матрацу. Ничего. Встала, и темнота вокруг нее, казалось, зашевелилась, через секунду ноги подкосились и она упала обратно на матрац, туго натянув цепь и вскрикнув от боли в лодыжке.
Она судорожно втягивала в себя воздух широко раскрытым ртом. Почему бы тебе не сдаться, Клара, и не начать стонать? Это ведь облегчит твои страдания, верно?
На этот раз, вместо того чтобы добить, злобный, ядовитый голос рассердил ее – ей захотелось кусаться, царапаться, стучать ногами, дико кричать.
– Пошел к черту! – вопила она. – Почему бы тебе не отправиться ко всем чертям и не оставить меня в покое?
Она сразу почувствовала себя лучше. Микаэла всегда говорила, что, если разрешить себе выругаться, это здорово снимает напряжение. Клара вспомнила об одном «пьяном» девичнике во времена их студенчества: она тогда разозлилась на какое-то покровительственное замечание, сделанное одним из их наставников, и Микаэла сказала: «Хорошее смачное ругательство выведет всю злость из твоего организма».
Клара засмеялась. Это было больше похоже на рыдание, но она решилась и встала, на этот раз медленно, опираясь о стену. Опустилась на колени.
Матрац был тонким и легким, но ей потребовались все силы, чтобы поднять его и прислонить к стене: какой смысл найти эту чертову вещицу только для того, чтобы она отскочила в темноте и оказалась вне досягаемости? А так, по крайней мере, шпилька будет поймана в ловушку между стеной и матрацем.
Клара задержала дыхание, прислушиваясь к малейшим звукам. Вот! Едва слышное – щелк!
Она опустила матрац и немедленно пожалела об этом: что, если не сможет ее найти?
Заткнись и попробуй. Клара ощупывала пространство между стеной и матрацем, медленно продвигаясь слева направо, беззвучно моля Бога, чтобы шпилька не оказалась под матрацем или где-нибудь в стороне и чтобы ей не почудилось это негромкое щелк.
Когда она ползла обратно, то почувствовала, как что-то сдвинулось под кончиками пальцев. Шпилька чуть высовывалась из-под матраца. Клара ухватилась за кончик, но пальцы онемели от холода, а голова работала медленно от нехватки пищи и сна, так что только после третьей попытки до нее дошло, что вес ее тела мешает вытащить шпильку.
Наконец добыча у нее в руках. Клара крепко сжала пальцы, боясь, что снова ее потеряет. Цепь начала натирать и левую лодыжку, которая пока еще не была такой же воспаленной, как правая, но Клара знала, что если она когда-нибудь выйдет отсюда, то будет хромать не одну неделю. Когда, Клара. Когда ты выйдешь отсюда. Она дотронулась до воспаленного места холодной рукой, нащупала замок и принялась ковырять в отверстии для ключа, царапать, раскачивать внутри шпильку. Правильно ли она делает? Прежде ее занимали только возможности языка для управления людьми в процессе интерпретации закона. Практические дела Клару не интересовали. До сих пор.
В течение получаса она пробовала открыть замок, пока не заболели пальцы, а пот не начал заливать глаза. А потом шпилька сломалась.
На какое-то время она сдалась. Ее охватило отчаяние. Но потом перед глазами возникла яркая картинка: Пиппа на дне рождения, с ленточками, которые она вытащила из ее кейса, хихикающая всякий раз, когда нажимает кнопку на музыкальном значке, прикрепленном к отвороту блейзера.
Все это время в подвале Клара чувствовала, что Пиппа постепенно ускользает от нее – не могла представить ее лицо. Теперь она видела и слышала ее так ясно, как будто та была рядом, и Клара ощутила смесь радости, что не потеряла дочь, и стыда за то, что готова была сдаться.
Она ощупала складки мантии, но так и не смогла найти кусочек от шпильки.
– Спокойно, спокойно, – прошептала она. – Включи мозги, Клара. – Подняла замок, потрясла, внутри чуть слышно звякнуло. Аккуратно перевернула, на ладонь выпал драгоценный обломок, который она с величайшей осторожностью положила в карман мантии. Позже он может оказаться единственным инструментом, который поможет ей выбраться.
С возобновленной энергией она по цепи добралась до стены и коснулась ледяной металлической петли, которая была прикреплена к стене надежными болтами. Но если удастся расковырять песчаник вокруг, чтобы ослабить ее…
Используя длинную часть оставшейся шпильки, она начала скрести песчаник вдоль краев петли, медленно, ритмично, делая частые передышки.
Глава тридцать восьмая
Патрульный автомобиль остановился возле Уиллоубэнк на Пикок-гроув в час тридцать пять пополудни. Констебль Труди Морли вышла из машины и надела фуражку. Ее бронежилет съехал набок под плащом, и она энергичным движением поправила его:
– На первый взгляд тут никто не живет.
Ее напарник, констебль Пит Коттер, кивнул. Все окна были закрыты, занавески задернуты. Ветер стих, но погода была подозрительно пасмурной, обещая скорый снегопад. Они прошли по дорожке к дому и поднялись по ступенькам к двери. Их шаги гулко отдавались на холодных камнях.
Коттер надел перчатки и громко постучал дверным молотком. Звуки разнеслись по всей улице, возвращаясь эхом от ветхих, заброшенных домов напротив; десятифутовый плакат рядом с ними гордо сообщал, что они «Проданы для застройки». Морли нажала на старомодный дверной звонок, он зазвенел чисто и громко, но по-прежнему никакого ответа.
– Попробую сзади, – сказала она, выдыхая облачка пара, быстро исчезавшие в морозном воздухе.
Дорожка у стены дома была покрыта слоем наледи, Труди поскользнулась и два раза чуть не упала, после чего пошла, держась за стену. Она проверила содержимое мусорного контейнера, оставленного у задних ворот. Пусто. В окнах было темно, черный ход заперт.
Вернувшись назад по дорожке, она увидела у лестницы чью-то фигуру.
– Пит! – окликнула Морли.
Констебль Коттер посмотрел вниз и увидел женщину. Она стояла, скрестив руки и спрятав кисти в рукава пальто.
– Его там нет, – сказала она.
– Кто вы? – спросила Морли.
– Миссис Джессоп. Я живу по соседству. Это я вам звонила. – Ей было семьдесят или больше, и, вероятно, она жила здесь, когда этот район еще считался престижным. – Там и не должно никого быть. Я обещала хозяйке, что буду поливать цветы и заносить в дом почту, но я и близко туда не подойду, пока он бродит вокруг.
– А вы не пытались его остановить? – спросил Коттер.
Старушка иронически вскинула брови:
– У меня телосложение не для регби.
– Я хотел сказать, вы с ним не разговаривали?
– Я поняла, что вы хотели сказать. Что я глупая старая галоша, которая только даром отнимает у полиции время, потому что у нее не хватило ума открыть рот и задать простой вопрос.
Морли с трудом подавила улыбку.
– Можете мне поверить, я еще в своем уме, – продолжала миссис Джессоп, не обращая внимания на протесты Коттера. – Но этот парень не из тех, кого мне захотелось бы «остановить» самостоятельно.
– А вы записали номер его машины? – спросила Морли.
Миссис Джессоп виновато опустила голову:
– Как видите, нас разделяет стена, а мне не хотелось разгуливать у него на виду. А вдруг бы он меня «остановил»?
– У вас есть с собой ключи?
Миссис Джессоп порылась в кармане пальто, протянула кольцо с двумя ключами: от автоматического замка и от врезного, – и последовала за ними, стараясь держаться как можно ближе.
Открыв дверь, Коттер громко крикнул: «Есть кто-нибудь?» В доме было тихо – только негромко, мерно тикали старинные напольные часы с маятником, – сыро, слегка отдавало плесенью, и пронизывающе холодно. Миссис Джессоп осуждающе пощелкала языком:
– Он даже не удосужился включать отопление хотя бы на несколько часов в день!
Почта была аккуратно сложена на комоде в прихожей. Коттер прошел в гостиную, в то время как Морли проверила соседнюю комнату. Большой обеденный стол занимал почти все пространство, за ним могли с удобством разместиться человек десять.
– Боже ты мой! – воскликнула миссис Джессоп и рванулась вперед, прижав ладони к щекам.
Морли от неожиданности подскочила на месте, сердце неистово заколотилось. Она всмотрелась в темные углы комнаты.
– Что? – спросила она. – Посмотрите на фикус!
– На что?
– Фикус Бенджамина!
У окна стояло высокое растение, а под ним – россыпь опавших листьев с белой каемкой по краям.
Миссис Джессоп простонала:
– Кто бы мог подумать, что он не будет поливать растения?
Морли задалась вопросом, стоит ли объяснять ей, что арендаторы, как правило, вообще не относят поддержание порядка в доме к числу своих обязанностей. Миссис Джессоп заторопилась прочь из комнаты, столкнувшись в дверях с Коттером, который пришел узнать, что за шум. Она едва не протаранила его, но успела притормозить.
– Вам обязательно надо с ним поговорить, – назидательно произнесла она, а затем пронеслась мимо констебля в кухню, бормоча: – Я боюсь даже подумать о том, что сделалось с традесканцией!
Полицейские отступили на второй этаж, чтобы немного перевести дух.
– Нашел что-нибудь в гостиной? – спросила Морли.
– Неплохой телик. И целая куча видео. – Коттер пожал плечами.
В ванной, похоже, недавно кто-то побывал. Там все еще было влажно. В стаканчике у раковины стояли мокрые бритвенные принадлежности. Морли проследовала дальше, к спальне, в то время как Коттер заглянул в комнату, которая оказалась рабочим кабинетом, и сообщил:
– Крутое компьютерное оборудование.
– Пит…
Он нашел Морли в хозяйской спальне. Шторы были задернуты, и Труди включила свет. Все поверхности были протерты до зеркального блеска, кровать аккуратно застелена. В комнате стояли две видеокамеры, обе на треногах: одна – у изножья кровати, другая – у самого окна. Цифровая видеокамера и студийные прожекторы дополняли сцену.
– Может, он – киноман? – предположил Коттер.
Морли не оценила юмора, связалась с участком и доложила о находках. Дежурный сержант велел им проверить удостоверение личности арендатора и убедиться, имеет ли он право проживать в доме, и если да, то не предпринимать больше никаких действий.
– Пока мы ждем, пойду хоть краем глаза взгляну на эти видео, – сказал Коттер, спускаясь вниз по лестнице.
– Даже не говори мне об этом, – отозвалась Морли, с отвращением скривив губу. – На каждой кассете написано имя девчонки. Вот гадость-то, наверное! – Она покачала головой. – Пойду отгоню машину подальше. Мы ведь не хотим спугнуть нашего киномана, верно?
Но Коттер не слушал ее, он смотрел вниз, на миссис Джессоп, которая, держа обеими руками лейку, стояла, слегка наклонившись вперед, с выражением крайней сосредоточенности на лице.
– Миссис Джессоп…
Она с тревогой посмотрела на них:
– Там кто-то есть. – Она указала на низкую, обшитую панелями дверь под лестницей. – В подвале. – Она замолчала и прислушалась. – Похоже, кошка.
Морли потянулась к дверной ручке.
– Заперто, – сказала миссис Джессоп. – Я уверена, что на этой двери никогда не было замка.
К сияющему новому засову был прикреплен крепкий висячий замок. В течение нескольких секунд Коттер внимательно вслушивался, нахмурившись, и со всех ног помчался на кухню.
– Что там? – выдохнула Морли.
– Там никакая не кошка! – заорал он, возвращаясь к двери с хлебным ножом. Он расшатывал засов, отодвигая его от двери, пока дерево не расщепилось и дверь не распахнулась.
Все трое в отвращении отпрянули от бросившегося им в ноздри жуткого запаха. Коттер закрыл рот и нос ладонью и заглянул в подвал.
– Что там? Что? – шепотом спрашивала миссис Джессоп.
Коттер проигнорировал ее вопрос.
– Вызывай поддержку, – сказал он Морли. – Там женщина.
Полицейское спецподразделение приготовилось к выезду в считаные минуты. Старший инспектор Макатиер передал Коттеру и Морли указания по рации.
– Переставьте машину, – инструктировал он Коттера. – Нельзя допустить, чтобы его спугнули. Где женщина?
– На кухне, сэр.
– Немедленно выведите ее из дома. Отряд специального назначения будет у вас через минуту.
Коттер возвратился в кухню. На сушке для посуды стояла стопка пищевых контейнеров и пустые пивные бутылки. Контейнеры были тщательно вымыты, а бутылки перевернуты горлышками вниз. Труди Морли сидела за кухонным столом по одну сторону женщины, миссис Джессоп – по другую. У Коттера не хватило духа взглянуть на женщину – боялся увидеть ее глаза. Морли подняла голову, и он знаком пригласил ее выйти.
Прикрыв дверь, он передал напарнице инструкции Макатиера.
– Он уверен, что это парень, который убил женщину, найденную в Ди, да? – спросила Морли.
Коттер развел руками.
– Я отведу ее к соседке, – сказала Труди.
Когда Морли объясняла миссис Джессоп и женщине, что нужно покинуть дом, она услышала, как Коттер вышел, захлопнув за собой дверь. Женщина не поняла сначала, куда ее ведут, и, когда Морли попыталась помочь ей встать, сжалась и отпрянула, издав тонкий пронзительный вопль:
– Я не хочу идти туда! Пожалуйста, не надо!..
Морли в отчаянии поглядела на миссис Джессоп. Старушка заглянула в грязное лицо женщины и взяла ее за руки:
– Мы пойдем ко мне в гости, милочка, и выпьем чаю.
И женщина успокоилась: некоторое время смотрела на миссис Джессоп, а затем кивнула, та улыбнулась ей в ответ.
– И с хорошим куском пирога, – добавила пожилая дама так буднично, будто приглашала жертв похищений к себе домой на чашечку чая чуть ли не каждый день.
Морли шла впереди. На полпути в прихожей она услышала, как в замке поворачивается ключ. У нее перехватило дыхание. Дав знак рукой миссис Джессоп и ее спутнице вернуться в кухню, Морли вытащила из-за пояса дубинку и отступила в тень.
Вошедший держал в руках пакеты с логотипами известных магазинов женской одежды, обеспокоенно морща лоб: уходя, он запер дверь на два замка. Он подошел к лестнице и прислушался.
Морли выступила из тени и закричала:
– Ни с места! Полиция!
Незнакомец заревел и бросился на нее, расшвыряв по сторонам пакеты. Морли взмахнула дубинкой и ударила его по колену. Он с воплем обрушился на пол, и она встала над ним, одним движением открывая наручники. Схватила его левую руку и заломила за спину, крича ему в ухо о правах и защелкивая замок на запястье. Мужчина дернул рукой, и констебль потеряла равновесие. Когда она падала, он подкатился к ней и выбросил правую руку вперед и вверх. Труди почувствовала толчок, как будто кто-то со всей силы ударил ее в солнечное сплетение. Ноги подогнулись, и она упала.
Еще секунда, и дом наполнился людьми – прибыли бойцы спецподразделения.
– Сдавайтесь! Полиция!
Человек сгорбился, повернувшись к ним спиной.
– Руки за голову! Ну, кому сказано!
Он показал им, что у него в руках ничего нет, а затем медленно поднял их и сцепил пальцы за головой. Болтавшиеся на его левом запястье наручники негромко звякнули.
– На колени! – Человек колебался, и полицейский повторил приказ: – На пол! Держать руки так, чтоб я их видел!
Еще несколько секунд, и мужчина в наручниках уже лежал лицом вниз.
Морли все пыталась вздохнуть. Просто немного запыхалась, успокаивала себя констебль. Она чувствовала себя круглой идиоткой, лежа на полу рядом с этим больным ублюдком. Ей надо подняться, пока не вернулся Коттер. Вокруг нее что-то кричали люди. Кто-то положил руку ей на лоб, ласково уговаривая лечь, но она не могла – эта невыносимая боль в животе…
Человека увели, прибыли санитары. Она пыталась показать им дорогу на кухню, но они продолжали что-то говорить ей, громко, но непонятно. Потом вошел Коттер и присел рядом с ней на корточки. Он плакал.
– Господи, Труди… Господи… – повторял он. – Я не должен был ее оставлять, не должен… – Кто-то из санитаров взял его под руки и увел.
Ее взгляд перебегал от одного взволнованного лица к другому, ища ободрения, но находя только страх. Ну же, ребята, вы меня пугаете. На мне ведь бронежилет. Ничего серьезного не произошло, правда?
Глава тридцать девятая
Инспектор Макатиер был занят беседой, когда Лоусон постучался к нему в дверь и вошел.
– Бен Дэлримпл, – сказал Макатиер, вставая, чтобы представить мужчин. – Бен – судебный психолог.
Дэлримплу было лет пятьдесят, но выглядел он моложе. Холодные бледно-голубые глаза смотрели отстраненно. Лоусон вежливо кивнул и обернулся к Макатиеру:
– Как Труди Морли?
– Ты ее знаешь?
– Я – нет, но кое-кто из команды – да.
Макатиер покачал головой:
– Неважно, Стив. Ублюдок проткнул бронежилет шилом – можешь себе представить?
– А женщина? Удалось установить личность?
– Она не в состоянии отвечать на вопросы, но соседка опознала ее: это Анжела Хаттон, у нее собственная гомеопатическая клиника на дому. Она должна была уехать на несколько дней, ключи оставила соседке, багаж был уже в машине. Он, должно быть, напал на нее в последнюю минуту перед отъездом. Машина стояла в гараже, – добавил он, угадывая следующий вопрос Лоусона.
Лоусон обернулся и посмотрел на Дэлримпла. Выражение лица психолога было заинтересованным, но спокойным. Хороший знак: в начале карьеры Лоусону довелось работать с парой экспертов, чье рвение сделать себе карьеру лишало их профессиональной объективности.
– Каковы шансы, что он похитил также и Клару? – обратился к нему Лоусон.
Дэлримпл раздумывал некоторое время в позе спокойной и расслабленной – скрестив лодыжки и утвердив руку на подлокотнике, но, когда он поднял глаза, Лоусона поразила сосредоточенность и энергия его взгляда. Психолог заговорил медленно, будто взвешивая каждое слово:
– Внешне они похожи и приблизительно одного возраста, что означает, что и Клара, и Анжела хорошо вписываются в некую модель, которую он символически пытается разрушить.
– Клара защищала его по делу об изнасиловании несколько месяцев назад, – добавил Макатиер. – Извини, Стив, не успел сообщить, – сказал старший инспектор, заметив озадаченное выражение Лоусона. – Ребята из подразделения ХОЛМС обнаружили этот факт буквально несколько минут назад.
– Значит, нам известно имя похитителя?
Макатиер кивнул:
– Он пока молчит, но мы знаем, это Алекс Мартин.
Лоусон вспомнил:
– Отец жертвы вроде бы угрожал Кларе? Не понимаю. Мартина оправдали. Что он может иметь против Клары?
– Мартин – доминирующий тип, – объяснил Дэлримпл. – Он любит командовать, проявлять власть. В отношениях с миз Паскаль он занимал подчиненное положение. Наверняка это его возмущало. У таких мужчин часто бывает завышенная самооценка.
– Выходит, он обиделся на Клару, потому что был в ее власти? – Лоусон не пытался скрыть скептического отношения к словам психолога.
Дэлримпл поднял брови:
– Я только озвучиваю возможные сценарии.
– Доктор, у нас уже есть труп и женщина в больнице, которая никогда не сможет вернуться к нормальной жизни. И еще одна уже шесть дней отсутствует. Я хочу найти ее прежде…
– Мы все хотим найти ее, – перебил Макатиер, обменявшись взглядами с Дэлримплом.
– Не даю полной гарантии, – спокойно сказал Дэлримпл, – но не думаю, что Мартин – тот, кто вам нужен, инспектор Лоусон.
Если это и в самом деле так, сердито подумал Лоусон, зачем тогда отнимать у меня время своими «сценариями»?
– Из того немногого, что я почерпнул из его досье, поведение Мартина являет собой типичный образец эскалации – стремления к наращиванию напряжения: от незначительных преступлений, эксгибиционизма, сексуальных домогательств…
– …к более серьезным и жестоким преступлениям, – прервал его Лоусон. – Я посещал курсы, доктор. Я знаю, что такое эскалация.
– Мартин наблюдает за своими жертвами. – Дэлримпл ничуть не смутился от несдержанности Лоусона. – Мы знаем это из его уголовного дела…
– Так, может быть, он и наблюдал за Кларой? – кипятился Лоусон. – Белый фургон видели у дома Паскалей за две недели перед похищением…
– Выслушай его, Стив, – вмешался Макатиер и взглянул на Дэлримпла, приглашая продолжать.
– Мартин тщательно внедряется в жизнь будущей жертвы, искренне полагая, что она испытывает к нему сексуальный интерес, отвечает ему взаимностью. Это – сложный, тщательно продуманный процесс.
– И это занимает время… – задумчиво пробормотал Лоусон. – Так вы считаете, что похищения произошли через короткий промежуток времени, недостаточный для подготовки?
Дэлримпл подтвердил кивком.
– Что, если… – Макатиер бросил виноватый взгляд в сторону Лоусона. – Если что-то пошло не так? Он похищает Клару, а она устраивает драку?
– И он убивает ее? – Дэлримпл замолчал, обдумывая, и добавил: – Преждевременно? – Снова та же холодная, беспристрастная экспертиза вариантов. – Мартин следует ритуалу. Все идет по нарастающей: выбор жертвы, преследование, захват – заметьте, в случае с Кларой это было сделано демонстративно, – а Элинор Гортон и мисс Хаттон исчезли незаметно.
– Да, он тащил Клару по улице, она кричала и сопротивлялась, ее дочь цеплялась за похитителя и тоже кричала, – добавил подробностей Лоусон.
Дэлримпл продолжил:
– Когда у него появляется женщина, он держит ее под замком. Мы знаем, что Элинор была жива в течение нескольких дней после того, как он похитил ее, мисс Хаттон провела в заточении пять суток. Таким образом, кажется разумным предположить, что он или насилует их в течение этого времени, или… как бы это сказать? – Он пощелкал пальцами в поисках правильного слова. – Ухаживает за ними, готовит к кульминационному моменту – воплощению своих фантазий, – записывает на видеопленку и – убивает.
Как у него все просто и хорошо, подумал Лоусон, изучая лицо психолога. Ему все равно, он не испытывает никаких эмоций по поводу произошедшего. Для него эти «сценарии» не более чем повод для интересного интеллектуального упражнения.
– Вы думаете, что он выбрал мисс Хаттон несколько недель назад? – спросил Лоусон.
– Вполне возможно, – ответил Дэлримпл.
– Мисс Хаттон не была изнасилована, – напомнил Макатиер.
– Да, – согласился Дэлримпл, – но он вернулся в дом с пакетами из магазинов женской одежды: он купил платье, нижнее белье. А в комнате его ждали настроенные видеокамеры.
– Почему он не мог выбрать свою следующую жертву, пока… – Пока он что? – задумался Лоусон. – Общается? Ничего себе общение. «Мучает» – самое подходящее слово, но он заметил взгляды, которыми обменялись психолог и Макатиер мгновением ранее – они, несомненно, решили, что он принимает все это слишком близко к сердцу.
– Он полностью сосредоточен на уже похищенной женщине, – заверил его Дэлримпл.
– И так как Анжела Хаттон уже была в его власти, логично предположить, что он не похищал Клару.
– Мне жаль… – В голосе Дэлримпла послышались виноватые нотки. – Я не думаю, что это сделал он.
Лоусон чувствовал себя больным от разочарования: если Алекс Мартин не похищал Клару, у них нет никаких зацепок. Сейчас они были даже дальше от цели, чем когда приступили к расследованию: тогда, по крайней мере, след был еще теплым.
Макатиер повернулся, чтобы посмотреть на доску позади него.
– Вы правы, – кивнул он психологу. – Миз Паскаль не вписывается в стандартную схему. Начнем с того, что она замужем. Миссис Гортон была вдовой, а мисс Хаттон – незамужняя. Обе жили одни.
– Это – стандартный образец его жертв, – добавил Дэлримпл.
– Значит, его выбор не случаен. Как он узнавал, что они жили одни? – Год или два назад Лоусон посещал лекции по криминологии и хорошо запомнил фразу, которую повторяли не один раз: «Каждая может стать жертвой». – Жертвой может стать каждая, конечно, но у убийцы часто свои критерии. Этих женщин объединяет их семейное положение.
– Возможно, женщина привлекала его внимание, он следовал за ней до дома и разрабатывал план похищения, наблюдая за ее жизнью несколько дней, – сделал предположение Макатиер.
– И сколько, интересно, женщин он проводил до дому, прежде чем найти подходящих? – с негодованием спросил Лоусон.
– Возможно, Мартин расскажет вам… о своей системе, – сказал Дэлримпл.
– Вы так думаете? – Лоусон был искренне поражен.
Дэлримпл пожал плечами:
– Садистам нравится говорить о себе, заставлять собеседника слушать свою бесконечную болтовню – это одна из форм доминирования.
Лоусону потребовалась минута, чтобы переварить услышанное.
– Учту, – заверил он. – Но все же предпочитаю приступать к допросу с несколькими собственными теориями.
– Пока мы не поговорили с мисс Хаттон или его предыдущими жертвами, нам остается только гадать, – заметил Макатиер.
Дэлримпл согласился и задумчиво произнес:
– Меня весьма удивляет, что ему удалось похитить двух женщин прямо посреди улицы и никто этого не заметил.
– Может, он поджидал женщин в их машинах, – предложил вариант Макатиер.
Лоусон закивал, мысленно проигрывая другие возможности:
– А может, никто не заметил, потому что он заманивал женщин в ловушку в их собственных домах…
Макатиер отрицательно мотнул головой:
– В доме Элинор Гортон не было обнаружено признаков насильственного вторжения.
– Держу пари, что и у мисс Хаттон тоже, поскольку он тщательно прибрался за собой. – Лоусон повернулся к психологу. – Наш Мартин – очень брезгливый мальчик, если я не ошибаюсь? – Дэлримпл подтвердил. – Держу пари, он даже сменил бы постельное белье, прежде чем уйти.
Дэлримпл нахмурился, его гладкий лоб прорезала глубокая морщина.
– А вы знаете, где человек наиболее уязвим? – спросил он, серьезно поглядывая на детективов. – На улице? Ночью, на безлюдной станции метро? Вы бы так подумали, верно? И вы были бы неправы. Там мы всегда начеку: опасаемся незнакомцев, просчитываем потенциальную опасность. А вот где мы действительно беззащитны, это дома. Поскольку дом – место, где мы чувствуем себя в наибольшей безопасности.
Макатиер протянул руку к телефону и нажал кнопку для соединения с подразделением, обслуживающим базу данных ХОЛМС.
– Узнайте, есть ли подвал в доме Элинор Гортон, – сказал он в трубку.
Внешне Алекс Мартин был ничем не примечательным человеком: среднего роста, среднего сложения. У него не было той ауры опасности, которую Лоусон всегда ощущал в Рэе Касаветтесе. Светлые волосы Мартина уже начали редеть; он стриг их коротко, не пытаясь этого скрыть. Лицо было пустым, лишенным всякого выражения, возможно, слишком неподвижным, чтобы чувствовать себя рядом с ним комфортно. Инспектор мысленно пожал плечами: ну и что? То же самое можно сказать о большинстве бывших заключенных, да и о многих полицейских. Но он догадывался, что застывшее лицо не имело отношения к тактике поведения, стратегии выживания человека, который отбыл срок, это была часть маски Мартина. Он не мог вести себя на допросе так же, как другие. Даже у улыбки был свой тариф, цена, которая будет вычислена и взыскана.
Что действительно было примечательно в нем – это способность выключать полицейских из своего сознания. Они могли задавать Мартину один и тот же вопрос дюжину раз и больше, формулируя различными способами, а он безразлично смотрел на них – без тени смущения или раскаяния, даже без злобы, будто копы для него вовсе не существовали.
Лоусону и прежде доводилось допрашивать подозреваемых, которые использовали свое право на молчание, но те хоть как-то реагировали. Они или застывали со стиснутыми зубами, или потели и волновались, передвигая по столу вещи: то отодвинут пепельницу или зажигалку подальше от себя, то положат зажигалку на пачку сигарет, когда им задают какой-нибудь особенный вопрос – из тех, что попадают в точку. Лоусон даже специально подкладывал им под руку разные мелкие вещицы. Подобные легковозбудимые типы избегали, главным образом, зрительного контакта, это были опытные лгуны, которые нагло отрицали свою вину, но их выдавали руки.
В течение часа Мартин рта не раскрыл, даже чтобы подтвердить свое имя. Он был спокоен: не чувствовал, что ему есть чего стыдиться, хотя был явно раздосадован, что его поймали.
Когда Лоусон уже собирался сдаться, Мартин ненадолго все же расстался с маской бесстрастия.
– Молчанием вы не принесете себе никакой пользы, Алекс. – Инспектор старался, чтобы в его голосе не промелькнул даже намек на осуждение – так посоветовал Дэлримпл, и Лоусон согласился с ним. – Присяжные могут подумать, глядя на вас: «Этому парню есть что скрывать».
– Мой клиент имеет право на молчание, – настаивал адвокат и добавил как какую-нибудь новость: – Ваш коллега зачитал вслух в начале допроса предупреждение, что все сказанное может быть использовано против обвиняемого. – Адвокат был аккуратным, педантичным человеком, склонным к многословию, когда начинал нервничать.
Лоусон развел руками:
– Все правильно, но вполне естественно задаться вопросом, зачем он похищал этих женщин.
– Держал их взаперти и насиловал, – добавил Бартон, как будто напоминая ему о нескольких пунктах из списка покупок, которые упустил шеф.
Инспектор кивнул:
– Присяжные будут недоумевать, так же как и мы. Это так… – Он поднял плечи. – Необычно. Сколько подозреваемых по статистике отказывается говорить? – спросил он Бартона.
– Это случается очень редко. Большинство – девяносто девять процентов – хотят объясниться. Это помогает им сбросить напряжение, ну и облегчает задачу присяжным, конечно.
Никакого ответа. Мартин, не мигая, смотрел на Лоусона, лицо его не выражало никаких чувств, даже скуки.
– …Жюри присяжных формируется из обычных людей. Они хотят услышать изложение событий с обеих сторон – чтобы судить объективно. Если человек отказывается говорить, они приходят к собственным выводам. – Тут Лоусон посмотрел на адвоката. – Вы думаете, он меня понимает? Если есть какие-то проблемы в этом отношении, он имеет право на присутствие компетентного человека во время допроса.
Гнев вспыхнул и погас – Лоусон едва успел его уловить. Он достиг желаемого эффекта, затронув гордость Мартина.
– Ваш тон оскорбителен, инспектор, – предупредил адвокат, но внимание Лоусона было сосредоточено на Мартине. Гнев сменился взглядом, исполненным внутреннего превосходства: он презирал всех в этой комнате, включая своего адвоката.
– Я отлично вас понимаю, инспектор, – тихо сказал Мартин. – Я только не слышал ни одного вопроса, заслуживающего ответа.
– До сих пор, – предупредил Лоусон.
Мартин посмотрел на него, в него, через него, и инспектор испытал что-то похожее на страх. Это быстро прошло, но он почувствовал: на миг заглянуть в глаза Мартину – все равно что вглядываться в пропасть.
В дверь постучала констебль Янг. Глаза Мартина метнулись в сторону, прочь от лица Лоусона. На мгновение меж зубов показался его язык – розовый, влажный, непристойный. Еще секунда, и Янг исчезла, но Мартин успел отметить ее возраст, рост, вес – и все за короткое время, которое ей потребовалось, чтобы попросить Бартона на минутку выйти из допросной. Лоусон продолжал, задавая вопросы, которые были заранее обговорены, не упоминая Клару, по крайней мере пока.
О возвращении Бартона было объявлено для записи. Он положил на стол три небольших пакетика:
– Ювелирные украшения, изъятые во время обыска вашего дома, мистер Мартин, и засвидетельствованные вашим адвокатом.
Лицо Мартина изменилось: взгляд сделался встревоженным, почти алчущим. Правая рука едва заметно сдвинулась – не больше чем на сантиметр, будто он хотел схватить пакетики с уликами.
– Не прикасайтесь! – предупредил Лоусон.
Мартин взглянул на инспектора с бесконечным презрением и откинулся на спинку стула, демонстрируя, что эти украшения значат для него не больше, чем галька на берегу.
– Эти предметы были опознаны как собственность Анжелы Хаттон и Элинор Гортон. – Лоусон прикоснулся к первым двум пакетикам. – У нас также есть видеозаписи, которые вы сделали, мы работаем с ними, за этим могут последовать новые обвинения. Кроме того, вам уже предъявлено обвинение в покушении на жизнь полицейского.
Мартин отстраненно наблюдал за ним. Слова инспектора были ему глубоко безразличны.
– Вы хотите что-нибудь сказать для записи?
Лента тихо вращалась еще полминуты. Мартин даже не моргнул.
Лоусон кивнул. Он, собственно, и не ждал. Подвинув к Мартину третий пакетик, он сообщил:
– Мы так и не смогли выяснить, кто владелица этих двух колец.
Алекс Мартин опустил глаза, и Лоусон увидел, как по его лицу прошла какая-то тень. Ностальгия? Воспоминание о былой привязанности? Слишком мимолетно, чтобы быть уверенным.
– Кому они принадлежали, Алекс? – спросил инспектор.
Это были дорогие кольца, явно выполненные на заказ: несколько бриллиантов, изумруды и сапфир самого темного синего цвета, который Лоусон когда-либо видел.
– Мой клиент использует свое право на молчание, – повторил адвокат охрипшим голосом. Он был бледен.
Если на него произвело такое угнетающее впечатление разглядывание драгоценностей жертв, то какова, интересно, будет его реакция на видео? – подумал Лоусон, заканчивая допрос.
Детективы встретились с Дэлримплом в кабинете Макатиера.
– Спокойный ублюдок, – процедил Лоусон.
– Ни разу не дал слабину? – спросил Дэлримпл.
– Вы были правы относительно завышенной самооценки. Это может помочь.
Лоусон описал реакцию Мартина на насмешку.
Психолог кивнул. Он не выразил никакого удовлетворения, что его слова подтвердились. Для него это было просто полезной информацией, которую он сможет использовать, чтобы помочь расколоть Мартина.
– Я удивлен, что он упорствует в своем отказе говорить, – сказал Дэлримпл. – Я думал, он все-таки заговорит, если сыграть на самолюбии. Его поймали, а это серьезный удар для такого человека, как Мартин, который, по всей вероятности, убедил себя, что он непобедим.
– Может, вы хотите пересмотреть видеозаписи допроса? – спросил Лоусон. – Мы могли что-то упустить, не обратить внимания. Мне сейчас кажется, что его гипертрофированное самомнение ставит его в выигрышное положение: он презирает нас так, что потребуется нечто большее, чем язвительное замечание, чтобы пошатнуть его веру в себя.
– Будем работать, – закончил разговор Макатиер. – Кольца нужно показать мужу Клары.
Сержант Фил Бартон знал, что кто-то должен сообщить нерадостную новость Хьюго Паскалю, но очень хотел, чтобы это был не он. Его и так последнее время трясло от страха за жену и сына, а теперь Бартон с ужасом думал, что лишит последней надежды Хьюго.
Фил стоял в гостиной Паскаля и терзал себя вопросом: что, черт возьми, вообще заставило его пойти в полицейские? Он только что сказал Паскалю, что женщина, которую они спасли, не Клара. Паскаль уставился на Бартона потухшими глазами.
– Не Клара? – повторил он.
– Мы не хотели, чтобы вы услышали об этом по телевизору.
Казалось, Паскаль с трудом держится на ногах.
– Может, вы хотите присесть, сэр?
– Нет.
Он выглядел уничтоженным.
– Это еще не все.
Паскаль дернул головой. Он подумал о самом плохом.
– Нет-нет! – поспешил утешить его Бартон. – Я хотел сказать, мы арестовали похитителя в доме, где нашли мисс Хаттон.
Паскаль непонимающе уставился на него.
– Сэр, вы должны знать… Человек, которого мы арестовали…. Ваша жена защищала его.
– Как его зовут?
– Алекс Мартин.
Хьюго немедленно вспомнил, колени его подломились, и он тяжело опустился на стул.
– Сэр! – Фил попытался привлечь внимание Паскаля к тому, что говорит. – Мы не думаем, что Мартин похитил вашу жену. – Сержанту почудилось, что где-то в запутанном водовороте эмоций на лице Паскаля он увидел проблеск надежды. – Вы меня понимаете?
Паскаль молчал, с напряжением глядя в глаза Бартону, как будто переводил с иностранного языка, а потом нахмурился, когда до него, очевидно, дошел смысл слов.
Он кивнул, и Фил с облегчением вздохнул:
– Хорошо. Помните об этом. В новостях сообщат, что Мартина арестовали по подозрению в причастности к убийству Элинор Гортон.
Паскаль с всхлипом вдохнул воздух.
– Но, как уже я сказал, мы не думаем, что ваша жена – жертва Мартина.
– Вы не думаете, – медленно повторил Паскаль, уставившись на свои руки. – Но вы не уверены?
Боже правый! Этого вопроса сержант боялся больше всего.
– Мы думаем, что она была похищена кем-то еще. По какой-то… другой причине. – Это прозвучало бестактно, и он пожалел об этих словах сразу, как только произнес.
Хьюго вздернул подбородок:
– Вы имеете в виду, сержант, по какой-то другой причине, чем просто желание насиловать и убивать? – Его глаза покраснели, грудь вздымалась. Еще немного, и Паскаль потеряет сознание.
– Сэр, я… – Бартон не мог лгать этому человеку. – Мы делаем все, что можем.
Он подумал о Фрэн. С тех пор как Касаветтес угрожал ему, он звонил ей по нескольку раз в день. Дошло до того, что Фрэн обвинила его, что он на нее давит. Он не мог убедить себя, что она в безопасности, хотя видел ее каждый вечер, спал рядом с ней каждую ночь. Он понимал, насколько хуже сейчас Паскалю.
Пакетик с вещественными доказательствами в пиджаке казался таким тяжелым, что Бартон удивлялся, как не порвался карман. Он уже во второй раз должен был просить Паскаля опознать украшения, которые могли принадлежать его жене, и Фил не был уверен, что тот морально готов к такой процедуре.
– Миссис Маркхэм здесь, мистер Паскаль? – спросил Фил.
– Вы хотите, чтобы я поехал вместе с вами в участок – посмотреть, узнаю ли я его?
– Возможно, позже, сэр. Но на тот случай, если понадобится ее присутствие…
Паскаль побледнел:
– Ради бога, не тяните, что вы хотите сказать?
– Мы обыскали дом Мартина, – с трудом выговорил Бартон. – Я хочу, чтобы вы посмотрели на кольца и сказали мне, узнаете ли вы их.
Он вытащил из кармана пакетик, Паскаль выхватил его и внимательно вгляделся в его содержимое со странным выражением рвения и страха.
Еще миг, и он протянул пакетик Бартону. Хьюго покачал головой:
– Не ее. – Его рот судорожно скривился, и он должен был откашляться, прежде чем смог хриплым голосом повторить: – Не Клары.
Глава сороковая
Как давно уехал адвокат? Час, два назад? Стены давят на него, камень с силой давит на камень.
Боже! Я задыхаюсь! Я тону в этом зловонном воздухе!
Встань. Прогуляйся. Постарайся успокоиться. Ты ведь не хочешь, чтобы он увидел тебя таким? Почему он так долго?
Один, два, два с половиной шага. Поворот. Один, два. Стальная дверь оказывается в половине шага от него, массивная, неподвижная.
Что, если там пожар? А если никто не придет?
Паника набегает как приливная волна.
Остановись. Прекрати об этом думать. Прекрати думать вообще. От этого только хуже. Ходи.
Один, два шага. Поворот. Один, два шага. Сделай вдох. Задержи дыхание. Сделай выдох. Шагай, шагай, не смотри на стены, на твердую близость камня.
Шум.
Шаги?
Лязг металла о металл. Поворот.
Не дай ему увидеть твой страх.
Люк открывается. Мартин чувствует, как его оглядывают холодные немигающие глаза, оборачивается, смотрит… теперь уже спокойно, безучастно.
Он вспоминает женщину-полицейского, стоящую над ним, негромкий звук, когда острие шила прокололо бронежилет. Как легко скользило оно до самой рукоятки, войдя в тело.
Охранник отводит взгляд. Первым опускает глаза.
– Посетитель, – бормочет он, с лязгом отодвигая засов и открывая дверь.
Адвокат возбужден, и это вселяет в Мартина уверенность.
– Неужели нельзя найти нормальную комнату для консультации? – требовательно вопрошает он.
– Все заняты, – отвечает адвокат с примирительной гримасой.
Мартин отстраняется, чтобы впустить его:
– Не закрывайте дверь!
Голос звучит более резко и настойчиво, чем ему бы хотелось.
Адвокат поспешно отдергивает руку от двери, будто она раскалена, заикается:
– Я подумал… конфиденциальность…
Он бледен. Мартин не может вспомнить, всегда ли он такой или боится находиться рядом с убийцей. Адвокат до смешного опрятен, как школьный зубрила, пытающийся произвести хорошее впечатление на учителей. Мнется, не знает, как начать.
– Вам показали отдельные эпизоды моего видео, – догадывается Мартин, мысленно забавляясь его страхом.
Адвокат тяжело сглатывает. Кожа приобретает зеленоватый оттенок. Мартин пристально наблюдает за ним, интересуясь, не упадет ли он в обморок.
– Мы должны подготовить защиту, – мямлит адвокат.
Мартин смотрит на него. Адвокат переминается с ноги на ногу, левая рука беспокойно двигается: он вращает обручальное кольцо большим пальцем, будто это движение может уберечь от невидимого зла. Наверняка думает; а что, если бы это была моя жена? Отдает ли он себе отчет в том, какого монстра защищает?
– Что вы предлагаете? – спрашивает Мартин.
Адвокат замечает быстрый взгляд Мартина на кольцо и поспешно засовывает руки в карманы:
– Я бы порекомендовал вам сотрудничать, мистер Мартин.
– Вы так считаете?
Адвокат хмурится: он не ожидал, что с его предложением не согласятся, поэтому делает вид, что не расслышал провокационного вопроса и продолжает:
– Если, к примеру, у вас есть какая-нибудь информация относительно исчезновения Клары Паскаль…
Клара Паскаль! Конечно, почему бы и нет? Совпадение потрясающее: ее исчезновение и вскоре обнаружение тела Элинор. Тут Мартин чувствует, как в нем вспыхивает гнев: его адвокат согласился быть мальчиком на побегушках у полиции…
– И что мне даст это сотрудничество?
Адвокат слегка краснеет. Он смущен. Мартин смеется:
– Не думаете же вы, что я буду сотрудничать из раскаяния!
Адвокат изо всех сил пытается найти убедительный аргумент:
– Это… это действительно не повредило бы в вашем случае…
– Это смягчит мне приговор?
– Конечно, я не могу гарантировать…
– Или, может, суд найдет смягчающие обстоятельства при обвинении меня в смерти Элинор Гортон? – Адвокат открывает рот, но не успевает ничего сказать, потому что Мартин продолжает: – У них ведь есть видео… – Еще один смешок. – Целая видеотека! И полиция нашла мои маленькие сувениры. Едва ли копам потребуется признание.
Адвокат вежливо кашляет:
– Да, ваши дела действительно обстоят не лучшим образом, но…
– Возможно, мы могли бы обратиться к Анжеле Хаттон, чтобы она свидетельствовала о моей незапятнанной репутации. – Теперь он доволен собой. Ему нравится заставлять адвоката ежиться от неловкости. – Анжела успела узнать меня достаточно хорошо. Думаете, она дала бы показания в мою пользу?
У адвоката вспотел лоб. Развеселившийся Мартин подзывает его пальцем наклониться ближе:
– Вот что я вам скажу. Пять-шесть полицейских видели, как я проткнул шилом эту тетку. Может, они замолвят за меня словечко?
Адвокат в ужасе отшатывается.
– По-вашему, я отвратителен? – спрашивает Мартин, только чтобы услышать, как жалкий маленький человечек будет это отрицать.
– Нет, что вы, конечно нет. Я…
– Врешь!
Мартин улыбается. Плечи адвоката тяжело обвисают.
– Значит, вы отказываетесь сотрудничать?
Мартин улыбается. В своем разочаровании адвокат еще более похож на школьника.
– Передайте полицейским, что я готов говорить с ними о Кларе.
Опять эта девушка. Та, что принесла драгоценности – его сувениры. Кожу покалывает от волнения. Пришла с каким-то здоровяком. Делают вид, что девчонки сами могут выполнить работу, но подстраховываются, чтобы было кому защитить в случае чего. Недурна… Фигурка хороша и волосы то, что надо: каштановые, длинные, слегка вьющиеся. Молода только, но он, как известно, любит импровизировать… Крепыш берет его за руку, чтобы отвести в комнату для допросов; Мартин не оказывает сопротивления, взгляд сосредоточен на девушке. У нее нет той уверенности, которая привлекает Алекса в женщинах, и все-таки…
Она толкает дверь и чуть наклоняется в его сторону. Жакет распахивается, и он, почти не думая, протягивает руку и касается ее груди.
Взрыв боли – она выкручивает ему руку и бросает лицом в стену.
– Сука, ты руку мне сломаешь! – вопит он, а она давит сильнее, прижимая лицом к стене, и кричит:
– Чертов извращенец! Какого черта ты себе позволяешь?
– Ладно, Кэт. – Это здоровяк. Он заметно нервничает. – Хватит!
– Ты слышала, глупая сука? – Мартин яростно сопротивляется, но только делает себе еще больнее. – Отпусти меня!
– Что? – Она выкручивает ему руку до тех пор, пока он не слышит, как хрустят сухожилия. – Ты что-то сказал, ублюдок?
– Оттащи ее от меня! – визжит он полицейскому.
– Ну же, Кэт. Не вымещай на нем…
– Ничего я не вымещаю! Он лапал меня, Торп!
– Но ты ему уже все доступно объяснила…
– Заруби себе на носу, – шипит Янг в ухо Мартину. – Я не терплю подобных манер от таких убийц и извращенцев, как ты. Усек?
– Отпусти его, Кэт, – уже заискивающе просит Торп.
– Не слышу ответа, Мартин!
– Ладно.
Ничего, когда-нибудь они останутся в комнате один на один, и тогда она об этом пожалеет.
Она медленно ослабляет хватку и выпускает руку. Мартин выпрямляется, поддерживая правую руку левой.
– Ты могла мне руку сломать! – огрызается он.
Она улыбается. Смотрит ему в глаза и скалит зубы:
– Попытайся еще раз, и тебе не только руку в гипс закуют, говнюк!
Если бы Мартину не было так больно, он бы схватил ее за горло и не раздумывая задушил.
Лоусон вошел в комнату для допросов мрачнее тучи. В дорогом сером костюме и невообразимом галстуке он смахивал на управляющего банком. Мартин попытался думать о нем именно так: вот банкир Лоусон подписывает бумаги, запуская колесики и винтики финансовой машины. Несмотря на элегантный вид, инспектор выглядел неотдохнувшим и обеспокоенным.
А Бартон, размышлял Мартин, носит в сердце какую-то обиду или потаенную вину. Мартин, который всегда очень тонко чувствовал уязвимость других, сразу это определил, хотя Бартон пытался это скрыть – от себя? Возможно. От Лоусона – вне всякого сомнения.
– Вы сказали, что у вас есть информация о местонахождении миссис Паскаль, – начал Лоусон, инстинктивно избегая использовать ее имя в разговоре с насильником и убийцей.
– Где мой адвокат?
Голос Мартина бесстрастен. Он произнес эти слова ровно, почти без выражения. Если бы они только знали, как он боится камеры, то, несомненно, этим воспользовались бы. Он так бы и поступил, окажись на их месте.
– Он скоро приедет, – пообещал Лоусон.
Скоро приедет! За что он только платит этому маленькому засранцу? Мартин раздумывал над этим минуту или две. Он может отказаться говорить, пока не пожалуется своему адвокату на жестокое обращение полицейских, но в таком случае его снова уведут в камеру. Он предпочел нарушить молчание.
– Ну что, – сказал Лоусон, – мне начать запись, или мы опять попусту истратим время?
Мартин пожал плечом: как хотите. Он зевал, выслушивая известные формулировки, время начала аудиозаписи, и даже улыбнулся, когда Лоусон осторожно напомнил ему, что у него есть право подождать, пока не вернется адвокат.
– Вы можете указать нам местонахождение миссис Паскаль, мистер Мартин?
Улыбка Мартина сделалась еще шире. Мистер Мартин. Сотрудничество присудило ему повышенную степень респектабельности и восстановило его право на любезность, но он не собирался облегчать копам задачу.
– Ей очень холодно, – сказал он. – Ну, собственно, так и должно быть, правда? Она ведь одевалась для суда, а не для сырого подвала. Костюмчик… И очень хорошего качества. Разумеется, черный цвет не совсем в моем вкусе, но…
Бартон не выдержал и вмешался:
– Вам больше по вкусу зеленый атлас, мистер Мартин?
Мартин смерил его холодным взглядом. Выбор вечернего платья для Анжелы был его личным делом. Он продолжил:
– Сейчас она в ужасе спрашивает себя: «Вернется ли он когда-нибудь?» Можете себе представить: в отчаянии ожидать человека, возвращения которого вы боитесь больше всего на свете?
– А зачем, собственно, мне это представлять? – опять перебил Бартон.
Мартина так и подмывало крикнуть сержанту, чтобы тот заткнулся и не мешал, но он чувствовал, что тогда Бартон назло будет перебивать еще чаще, поэтому с удовольствием представил, как он засовывает руку в горло полицейскому и, схватив его за язык, вырывает с корнем. Уставившись на Бартона непроницаемым взглядом, он видел, как кровь закипает у того в гортани, приливая, как расплавленная лава, и пузырится на губах, красная, плотная, горячая.
– Она хочет есть, – продолжил Мартин, как будто и не делал паузу. – Нет, она умирает от голода. В буквальном смысле. Она теперь едва может стоять. Ноги дрожат, если она пробует встать, скоро она не сможет подняться.
– Зачем вы это говорите? – спросил Лоусон, хотя знал ответ: Дэлримпл рассказал, что таким образом проявляются садистские наклонности. Для Мартина власть и жестокость стали заменой силы.
Мартин стрельнул в его сторону глазами:
– Сначала ей очень хотелось есть, она даже просила еду, но через какое-то время мозг выключается и перестает подавать сигналы. Если вам негде раздобыть пищу, какой смысл сходить с ума, доводить себя до судорог в животе, наполняя пищеварительную систему желудочным соком, если вы только перевариваете стенки вашего желудка?
Мартин скосил глаза влево и вновь посмотрел на Лоусона. Ноздри извращенца раздувались, щеки слегка зарделись. Лоусон почувствовал, как к горлу прилила волна отвращения. И это сходит мерзавцу с рук!
– Я вижу, что эти… воспоминания вам очень приятны, Алекс, – сказал инспектор, – но это не убеждает меня, что миссис Паскаль была у вас. – Он улыбнулся – удивительно, как только кожа не треснула от усилия.
Лицо Мартина исказилось нетерпеливым беспокойством, и он посмотрел Лоусону в глаза:
– Но у вас-то ее точно нет, а, инспектор? И вы не знаете, где ее искать, иначе вы не говорили бы со мной.
– Так где мы должны искать? – спросил Лоусон.
– Под землей. – Мартин переводил злорадный взгляд с Лоусона на Бартона. Он хотел, чтобы они подумали о кладбище, представили разлагающийся труп Клары Паскаль. – Сомневаюсь, что вы когда-нибудь ее найдете. Конечно, кто-нибудь может случайно наткнуться на ее останки через несколько месяцев или лет – бригада подрывников, например, или школьники, играя в «охоту за сокровищами».
– Она находится в заброшенном доме?
Мартин не слушал и продолжал:
– Не исключено, что школьники никому про нее не скажут. Будут тайком приходить к ней снова и снова.
– Вы так делаете, Алекс?
– …Она станет частью их обрядов посвящения. Они будут подбивать друг дружку потрогать ее кости. Потыкать пальцами в пустые глазницы… – Его дыхание сделалось частым и неровным.
– Это ваши больные фантазии, Алекс, – погромче сказал Лоусон, пытаясь взять инициативу в свои руки. – Нормальные люди так не поступают…
Мартин закрыл глаза. Он не будет слушать. Выключил голос инспектора, возвращаясь к тому, что говорил ранее. Перемотка… Пауза…
– …Муки голода проходят через некоторое время, – начал он снова, – но жажда – никогда. – Его глаза горели, взгляд был тяжел и неприятен. – Сначала это просто сухость – комок в горле, мешающий вам глотать. Но она сидит там уже не один день. Сейчас ее язык раздулся, губы потрескались. Ей все время жарко, несмотря на холод.
Так у него Клара или нет? – задавался вопросом Лоусон. – Неужели она и вправду переживает такие муки?
Дверь открылась, и вошел адвокат Мартина со словами:
– Вы не имеете права допрашивать моего клиента.
– Мистер… – Лоусон сообразил, что не помнит имени адвоката. – Сэр, мистер Мартин согласился на допрос в ваше отсутствие. Все записано на пленку.
– Для записи, – сказал Бартон. – Мистер Калверт, адвокат мистера Мартина, только что вошел в комнату.
Калверт. Да, конечно, подумал Лоусон. Мистер Невилл Калверт.
– Я требую, чтобы допрос был прекращен, мне надо проконсультироваться с моим клиентом.
– Вы слышали, что сказал инспектор? – Голос Мартина был вкрадчивым, почти елейным, но присутствующие ощутили скрывавшуюся в нем угрозу. – Я дал свое согласие. А теперь сядьте.
Адвокат беззвучно открыл и закрыл рот, а затем пристроился на стуле рядом с Мартином.
Ты испортил ему великий момент, подумал Лоусон. Он тебе не скоро это простит, мистер Калверт!
Лоусон чувствовал, как нарастает напряжение. Что-что изменилось. Непроницаемая маска Мартина начала осыпаться, как фасад старого здания. Инспектор представил: отслаивающаяся штукатурка, летящие вниз куски кирпича – и разглядел за ледяным спокойствием Мартина, за его высокомерным презрением ко всем окружающим ненависть и страх.
– Если вы знаете, где она, скажите нам, – повторил Лоусон.
Мартин посмотрел куда-то левее Лоусона, но на этот раз на его лице застыло мрачное решительное выражение. Он больше не любовался собой.
– Она все на свете отдаст за глоток воды. – Мартин облизал губы, закрыл глаза и шумно выдохнул. – Все на свете.
– Я не думаю, что она у вас, – перебил инспектор Лоусон.
– …Там очень сыро. Она могла бы слизать немного влаги со стен. Но этого мало. Она гадает, сколько еще протянет. Ей захочется выпить собственную мочу. Конечно, от этого только хуже – ускоряет конец, – но знает ли она об этом? – Он печально улыбнулся Лоусону. – Да и стала бы она об этом беспокоиться? Ей уже все равно.
– Я заканчиваю допрос, – сказал Лоусон.
Но Мартин продолжал бесстрастным, невыразительным голосом:
– …Она думает, что не может больше терпеть. Может, конечно. Если вы все еще способны мыслить, вы можете выдержать муку. Потому что, когда ваше тело действительно не в состоянии бороться, мозг отключается.
Лоусон надиктовал время окончания допроса и остановил запись, пытаясь не слушать грязные, жуткие слова, льющиеся изо рта Мартина. Он открыл дверь и позвал двух констеблей, которые стояли на страже у дверей допросной.
– Уведите его, – приказал инспектор. – Я не могу больше на него смотреть.
Адвокат – он опять забыл его имя – не стал возражать.
– Она может подавиться своим языком! – повысил голос Мартин.
Если Лоусон собирался отослать его назад в ту отвратительную дыру, самое время дать ему пищу для размышлений.
Он упирался, когда констебли уводили его, на лице была странная улыбка – порочная и испуганная. Лоусон внезапно осознал тот ужас, который испытывали жертвы Мартина. Этот человек был само зло. В Мартине зло проявлялось как эгоистичная потребность, которую он удовлетворял, не заботясь о том, что это причиняет боль другим. Он заставлял женщин страдать, чтобы заставить уйти свой собственный страх.
– …Иногда язык раздувается так, что перекрывает гортань. Или она может нарочно проглотить его – чтобы перестать мучиться.
– Мистер Мартин! – воскликнул адвокат. – Вы же сказали, что будете сотрудничать!
Мартин в холодной ярости посмотрел на человека, разрывающегося между отчаянным желанием держаться подальше от убийцы и потребностью не потерять достоинства, притвориться, будто держит ситуацию под контролем.
– Вы хотите знать, где она…
Мартин был почти у дверей. Констебли поддерживали его под локти. Плечо, вывернутое глупой полицейской сукой, невыносимо ныло. Он не может вернуться в эту поганую камеру! Он не должен быть там.
Лоусон остановил конвоиров едва заметным кивком головы. Они развернули Мартина.
– Я могу сказать вам…
Ты или Касаветтес, кто-то из вас точно может, думал Лоусон, выдерживая безжизненный взгляд Мартина.
– Я вам не верю, – тихо сказал он, наблюдая за реакцией Мартина.
Тот дернул здоровым плечом. Я должен что-то придумать, чтобы инспектор продолжал меня слушать, пронеслось у него в голове.
– Викторианский дом, – зачастил Мартин. – Красного кирпича. С двумя эркерами.
Лоусон улыбнулся:
– Об этом я и сам бы догадался. Если ты ищешь дом с подвалом где-то поблизости, это обязательно должен быть викторианский особняк. И из красного кирпича.
– А кто сказал, что он поблизости? – Мартин почувствовал волнение: он сумел все же вызвать интерес у Лоусона.
– Все ваши жертвы были из Честера, – сказал Лоусон.
Если он удерживал Клару вне города, то тогда все их усилия напрасны. Анжелу Хаттон нашли в собственном подвале. Стал бы он увозить Клару далеко от дома? Ведь ему надо было посещать их обеих…
– Виррал в тридцати минутах езды отсюда, – заговорил Мартин, сознавая, что хотя и заинтересовал Лоусона, но не убедил. – И мы всего в сорока минутах от Биркенхеда. Еще десять минут, и вы в центре Ливерпуля. – Он сделал паузу для закрепления эффекта. – В Ливерпуле есть тысячи викторианских зданий – на выбор.
Лоусон кивнул, и двое полицейских потащили его к двери. Мартин сопротивлялся. Нет! Это не должно случиться!
– Если вы отправите меня в сраную камеру, я отказываюсь сотрудничать! – предупредил он, повысив голос, в котором звучал уже не только гнев, но и тревога.
– Вы называете это сотрудничеством?
Мартин вспыхнул:
– Я отказываюсь говорить. Клара может сгнить, мне плевать.
Он был почти в дверях, когда Лоусон вернул его:
– Пошлите за чаем и сандвичами, если он попросит. Но двое полицейских должны постоянно дежурить у двери, а если адвокат не находится рядом с подозреваемым, то в комнате для допросов. Если ему потребуется в туалет, вы оба идете с ним и дверь остается открытой.
Он посмотрел на Бартона, и оба вышли.
– Он догадывался, что на ней будет надето в суде. Мартин бывал там не один раз и потому знает дресс-код, – сказал Лоусон, шагая вдоль коридора к лестнице. – Клара представляла его интересы. Он блефует, Фил.
– А про подвал, ты думаешь, правда? – спросил Бартон.
– Он бы держал ее именно в подвале. Вряд ли он способен выходить за пределы собственных фантазий и привычных методов. А она на самом деле может быть в гараже, в заброшенном доме, пустой мастерской, привязана к кровати в какой-нибудь грязной квартирке в Блэконе, если ее накачали наркотиками. – Инспектор устало провел рукой по лицу. – Боже, Фил, она может быть уже мертва сейчас!
Бартон смотрел на него. Он не должен так говорить. Мы должны продолжать поиски, как будто Клара жива, пока не будет неопровержимых доказательств обратного.
Лоусон кивнул, как будто сержант произнес это вслух, и сообщил:
– В доме Элинор есть подвал. Эксперты повторно обследуют его на тот случай, если они что-то пропустили. Но мне кажется, Мартин сам расскажет об Элинор Гортон и Анжеле Хаттон: что он сделал с ними, как они реагировали. По-моему, Дэлримпл прав. Не думаю, что похищение Клары – дело рук Алекса.
– Вся беда в том, босс, что мы не можем быть в этом уверены.
Лоусон знал, что пока у них нет уверенности, они должны будут тратить время впустую, выслушивая тошнотворные фантазии и разрешая Мартину вновь и вновь переживать наслаждение от пыток и насилия над жертвами.
Глава сорок первая
Незадолго до появления Рейнер Паркс курил травку. Тяжелый сладковатый запах наполнял квартиру домовладельца. Середина дня, а он уже был в изрядном подпитии. Рейнер в упор посмотрела на него, и он виновато усмехнулся:
– Если бы я знал, что вы приедете…
– …Вы бы испекли мне пирог? Или не стали баловаться наркотиками? Ведь это незаконно…
Он поморщился:
– Я что, арестован?
– «Арестован»? – Рейнер покачала головой. Этот парень определенно жил в другом измерении. – Нет, мистер Паркс. Я приехала по поводу Лоры.
С него сразу слетел весь хмель.
– Вы нашли ее?
– Я знаю, что с ней, – сказала Рейнер и замолчала на минуту, тщательно подбирая слова. Но можно было ничего не говорить: по его встревоженному взгляду она поняла, что Тристрам догадался.
– Сердце меня не обмануло, – произнес он после долгого молчания, прикуривая сигарету. Его руки заметно тряслись. Проследив направление ее взгляда, пошутил: – Канцерогенно, антиобщественно, но до скуки легально.
Рейнер проигнорировала потуги на юмор:
– Так вы знали?..
Он глубоко затянулся – табак вспыхивал и трещал, – задержал дыхание и медленно выпустил дым через ноздри:
– Когда она выехала, я подумал, ей нужно время, чтобы прийти в себя, побыть с семьей. Но ее не было слишком долго… У меня появилось дурное предчувствие. – Его глаза наполнились слезами.
– Мне очень жаль… – произнесла Сэл, и это была не дежурная фраза.
– И мне тоже. – Слеза покатилась по его щеке. Паркс, не смущаясь, поднял на нее глаза. – Лора была человеком, рядом с которым всем становилось лучше.
Уходя, Рейнер задала вопрос, ради которого проделала весь этот путь:
– Лора когда-нибудь говорила о тете?
Он озадаченно кивнул:
– Вроде да.
– А вы не знаете, чем эта тетя зарабатывает себе на жизнь?
Он пожал плечами:
– Понятия не имею.
– Черт!
– А что такое? – Он казался искренне обеспокоенным.
– Да ничего, забудьте, – ответила она.
Рейнер вернулась к дому мисс Келсолл, но там было пусто, сыро и зябко в сгущающихся сумерках осеннего дня. Время… У Клары Паскаль его осталось совсем немного…
Сэл возвратилась в участок и в который раз связалась с налоговой службой.
– Мистер Линотт пошел выпить кофе, но я оставлю ему сообщение, чтобы он вам перезвонил, – протараторила секретарша.
Рейнер сжала трубку так, что у нее побелели костяшки пальцев:
– А не пойти ли вам разыскать мистера Линотта, чтобы напомнить ему, что пока он макает в кофе свой улучшающий пищеварение бисквит, женщина умирает от голода и холода. Договорились?
Она набрала в грудь воздуха и шумно выдохнула, прежде чем еще раз продиктовать свой прямой городской и мобильный номера – на всякий случай, вдруг он их потерял, – а заодно и номер факса комнаты для совещаний. После того как Рейнер положила трубку, она несколько минут сидела, уставившись на телефон. Ты совершаешь досадные ошибки, Сэл, сказала она себе. Какого дьявола ты не настояла, чтобы мисс Келсолл ответила на вопрос, где ока работает?
Упоминание о кофе заставило Рейнер вспомнить, что в последний раз она перекусила утром, поэтому Сэл решила с пользой провести время ожидания, спустившись в столовую на первом этаже. Рейнер рассмотрела и отклонила здоровые варианты меню, выбрав полноценный бутерброд с яйцом и ветчиной, который можно будет захватить с собой на тот случай, если мистер Линотт вдруг с ней свяжется.
Она как раз собиралась к нему приступить, когда в зал ворвался Флетчер.
– Сэл! – воскликнул он. – Ты что здесь делаешь? Сачкуешь?
Она мрачно посмотрела на него:
– Это как раз у тебя подозрительно много свободного времени между заданиями, Флетчер.
Он самодовольно ухмыльнулся:
– Это потому что я в рубашке родился – счастливчик.
– Ага. Напомни мне, пожалуйста, сколько дней тебе понадобилось, чтобы понять, что твой маньяк на самом деле местный охотник за собачьим дерьмом?
Флетчер пожал плечами, обидевшись, и отошел к прилавку. Рейнер посмотрела на часы. Еще пять минут, и она еще раз позвонит в налоговую службу. Дейв вернулся с чашкой чая и слойкой с изюмом.
– А ты разве не должен сейчас быть на улице, искать фургон? – спросила Сэл, раздраженная тем, что он так бесцеремонно вторгся в эти несчастные пять минут, которые она с таким трудом выкроила за целый день.
– Каждый имеет право на перерыв, – ответил он.
– Что ж, мой закончен.
Рейнер отодвинула полупустую кружку с кофе и захватила с собой сандвич.
– Куда это ты так спешишь?
Она с трудом поборола искушение сказать ему, чтобы он не лез не свое дело, напомнив себе, что они, как предполагается, единая команда и обмен информацией является частью следственной работы.
– Собираюсь допросить тетю Лоры Келсолл.
Он засмеялся:
– Ты все еще топчешься на месте? Где ты была, Рейнер?
– Ты это о чем?
– Все уже закончено, только не ори. Маньяк арестован. Он как раз подыскивал себе очередную жертву для пятнадцати минут ее незабываемой славы. Камеры, софиты, съемочная площадка… Прямо Стивен Спилберг, разрази меня гром!
– Она жива?
– Последняя – да. Клара – кто знает?
– Когда ее нашли?
Сэл снова опустилась на стул.
– Около полудня. По общим расчетам она пробыла у него несколько дней. Последние полчаса Лоусон провел в переговорах с Макатиером.
– Черт! Хочешь сказать, он похитил двоих за одну неделю?
Рейнер почувствовала себя опустошенной, обессиленной. Клары нет в живых. Если они нашли эту женщину живой, а Клары там не было, она, должно быть, мертва. И теперь не важно, что она выяснила, если Кларе уже не помочь.
– Он – жадный мальчик, наш Алекс, – запил слова чаем Флетчер.
– Кто?!
Рейнер вскочила, чуть не опрокинув стул.
– Только не говори мне, что ты его знаешь, – пробормотал Флетчер с полным ртом.
– А я тебе ни черта и не говорю, я спрашиваю: как его имя?!
Свирепый огонек в ее глазах удержал Флетчера от комментария не порвать штанишки от чрезмерного рвения, и он сказал, проглотив кусок:
– Арестованного мужика зовут Алекс Мартин.
Рейнер бросилась к двери.
– Эй! – позвал Флетчер. – Ты забыла бутерброд!
– Можешь съесть его, – обернулась Сэл. – У меня пропал аппетит.
Постучав в дверь, она не стала дожидаться ответа. Макатиер поднял взгляд, прервав беседу с Лоусоном. Сержант Бартон сидел рядом.
– Это правда? – спросила она.
Серьезное выражение на лице Макатиера сменилось досадой.
– Разве вы не видите, Рейнер, мы разговариваем.
– Сэр, если вы арестовали Алекса Мартина, он тот человек, который предположительно – выслушайте меня! – предположительно изнасиловал Лору Келсолл. Ему удалось увильнуть от ответственности, а она из-за него покончила с собой.
– Лора Келсолл мертва? – переспросил Лоусон. Со времени допроса Мартина у него не было времени проследить за всеми событиями дня.
Рейнер кивнула, не в силах ответить.
– Вы еще не переговорили с сестрой мистера Келсолла? – спросил Макатиер.
– Я собиралась, но какой теперь смысл?
– Если ее брат мертв, пусть она это докажет, в противном случае он – главный подозреваемый в похищении Клары Паскаль.
Рейнер переводила недоуменный взгляд от Лоусона к Макатиеру.
– Я думала, вы обвинили в этом Мартина.
– Нет.
– Сэр, – сказала Рейнер. – Мне очень жаль. Мне сказали… – Ей было не по душе подставлять Флетчера, хотя она и относилась к нему с некоторой долей презрения, поэтому поправилась: – Я подумала… – Она покачала головой. – Я все неправильно поняла. Я сейчас же поеду и переговорю с мисс Келсолл.
Не успела она дойти до двери, как Макатиер вернул ее:
– В шесть экстренное совещание. Не опаздывайте. И хотелось бы к этому времени иметь результаты по мисс Келсолл.
– Сэр!
И она закрыла за собой дверь.
Тут Лоусон, спохватившись, сделал знак Бартону следовать за ней.
– Сэл! – окликнул ее Бартон. – Рейнер обернулась. – Подожди секунду, я поеду с тобой.
– Я и сама справлюсь, сержант, – уверила она, скептически поглядывая на Бартона.
– Знаю. – Фил сбавил темп, чтобы идти с ней в ногу. – Но это наша самая удачная линия расследования на настоящий момент – Господь свидетель, мы пока ни на йоту не продвинулись с фургоном.
– А как же без тебя детектив-инспектор Лоусон? Разве ты ему не понадобишься?
Бартон поднял брови:
– Да что он – жить без меня не может? Если понадоблюсь, позвонит.
– Ладно, поехали, – согласилась она, хотя знала, что выбора у нее нет: Бартон все равно будет ее сопровождать. – Только сначала выясним, есть ли у нас адрес места работы мисс Келсолл.
– Действуй, – сказал Бартон. – Я буду ждать тебя на стоянке через пять минут, мне еще надо сделать один очень важный звонок.
Когда она вернулась в комнату для совещаний, ее уже ждал факс, присланный из налоговой службы. Мисс Келсолл работала в магазине «Все для сада и огорода» по шоссе А41. Отлично, будем надеяться, что мистер Линотт не накатает жалобу начальству на превышение полномочий отдельных представителей полиции. Рейнер и Бартон прибыли к магазину в четыре тридцать, но он уже был закрыт.
– Зимний график, – сказал Бартон. – С десяти до четырех.
По дороге к дому мисс Келсолл – уже в третий раз за день – Рейнер ввела его в курс дела, кратко изложив предысторию.
– Получается, если бы не подружка, ты так до сих пор и блуждала бы в темноте?
Рейнер кивнула головой. Она попыталась выбросить из головы искаженное гневом лицо Уны Шеллиен.
– Она смотрела на меня так, будто я грязная гадина… И знаешь, что было самое тяжелое?
Бартон вопросительно посмотрел на нее.
– Она была права. Я использовала ее. Вместо того чтобы спросить прямо, я позволила ей думать, что расследую дело Мартина. Я чувствовала себя самым мерзким, самым отвратительным чудовищем. – Из ее рта вырвались облачка пара. – И до сих пор себя так чувствую.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду: дети в каждом взрослом видят хорошего человека, но если уж выведут тебя на чистую воду… – И он с шумом втянул в себя воздух. – Но я думаю, она будет рада, когда узнает о его аресте.
– Слабое утешение.
Бартон снова бросил на нее вопросительный взгляд.
– Вот если б мы поймали его раньше, когда ее подруга была жива… – объяснила Рейнер.
Бартон почувствовал острый укол вины. А какой вред способен причинить Касаветтес, воспользовавшись информацией, которую он передал?
Порывы ветра сдували струйки холодного дождя, и они летели почти горизонтально, когда они подъехали к дому мисс Келсолл. Рейнер испытала облегчение, застав ее дома.
Мисс Келсолл сердито посмотрела на Рейнер, смерила Бартона насмешливым взглядом, но впустила их в дом без обычных замечаний, как она сильно занята, и, проведя в гостиную, пригласила садиться. Бартон уселся на стул рядом с мисс Келсолл, подавшись вперед, упершись локтями в колени. Рейнер осталась стоять. Ни один не решался заговорить, и некоторое время все слушали, как ледяной дождь со свистом хлестал в окно, будто кто-то бросал в стекла пригоршни песка.
– Вы лгали мне, – начала Рейнер.
Мисс Келсолл подняла на нее глаза. Сэл отчетливо видела, что мисс Келсолл лихорадочно обдумывает, обвинение в какой лжи ей следует принять, а какие – отрицать.
– Давайте начнем с Лоры.
Лицо мисс Келсолл заметно напряглось, силясь подавить нахлынувшие эмоции. Что ж, по крайней мере, ее скорбь по племяннице была неподдельной.
– Я сказала, что не видела ее долгое время. Это правда.
– Правда и то, что она не появилась на похоронах собственного отца, но вы предпочли умолчать об этом.
– Согласна, я должна была вам сказать, но я не могла… Это было слишком мучительно…
Голос изменил ей, и она закашлялась.
Рейнер почувствовала, что уже начинает жалеть ее. Нет, подумала она, не сейчас.
– Как вы поступили с деньгами? – спросила она.
Мисс Келсолл была потрясена:
– Какими деньгами?
– Ваш брат продал свой дом, бизнес. Вы сказали, что даже преуспел в этом. Получение денег по страховке занимает побольше времени – ведь тело так и не было найдено, – но остальное должно было составить кругленькую сумму. – Рейнер огляделась по сторонам, оглядывая выгоревшие обои на стенах и узор из листьев на стареньком зеленом ковре. – Похоже, вам не помешали бы небольшие улучшения, мисс Келсолл. Скажите, когда здесь в последний раз делали ремонт?
– Ваше какое дело? – злобно огрызнулась мисс Келсолл.
– Очевидно, вы так и не воспользовались деньгами вашего брата. Почему?
Рейнер была рассержена не меньше и намеревалась добиться прямого ответа на свой первый вопрос.
– Может, потому что вы не чувствуете, что это ваши деньги, – великодушно предложил вариант Бартон. И попал в точку. Мисс Келсолл была благодарна сержанту и почувствовала потребность объяснить «доброму полицейскому» ситуацию.
– Это не… Это по-прежнему… не кажется мне правильным – наживаться на смерти моего брата, – с усилием выдавила она.
– О да… Смерть вашего брата, – повторила Рейнер. – Я не помню, говорила ли я вам, сержант, что мисс Келсолл ездила на место катастрофы и почувствовала – просто почувствовала: ее брат погиб.
Мисс Келсолл следила за ней с холодной неприязнью.
– Я надеюсь, что вам никогда не придется пройти через такое, констебль Рейнер.
– Спасибо за надежду, – сказала Рейнер, не скрывая сарказма. – Я вынуждена сообщать людям плохие новости чаще, чем хотелось бы. И знаете, что я заметила? – Бартон собрался было вновь вмешаться, но Сэл метнула в его сторону предостерегающий взгляд. – Родственники никогда не верят – никогда! – пока собственными глазами не увидят тело. Для них смерть близкого человека совершенно нереальна, пока… – Она сделала паузу, уставившись на мисс Келсолл, которая намеренно избегала ее взгляда. – Но не для вас, – закончила она. – Вы просто почувствовали, что он погиб!
Она отвернулась к окну, предоставляя Бартону возможность стать собеседником мисс Келсолл. Шоссе А51 было забито автомобилями, движение замедляла плохая погода, но шум работающих двигателей все равно доносился через щели в рамах.
– Дело в том, что… – начал Бартон, будто заранее извиняясь перед мисс Келсолл, – мы можем обвинить вас в заговоре с целью обмана страховой компании.
Мисс Келсолл посмотрела на него расширенными от тревоги глазами.
– Но я даже не обращалась в страховую компанию! – запротестовала она.
– Разве? – спросил Бартон. – А почему?
Она казалась взволнованной.
– Потому что…
– Потому что он жив.
Рейнер произнесла это, отделяя слово от слова, чтобы быстрее дошел смысл сказанного. Она наблюдала за отражением мисс Келсолл в окне: та явно нервничала и бросала умоляющие взгляды в сторону Бартона.
– Если вы все же требовали деньги, – сказал он, – на которые не имеете права, зная, что он жив, это – заговор. – Фил сделал паузу. – Заговор – очень серьезное обвинение.
– Но я ни с кем не сговаривалась! – воскликнула мисс Келсолл.
Рейнер повернулась лицом к комнате:
– Вы говорили, что ваш брат собирался увезти Лору, чтобы она поправила здоровье в сельской местности.
– Он и собирался!
– Вы говорили мне, что он ни за что не исчез бы с места крушения и не бросил бы свою дочь.
Мисс Келсолл заметно встревожилась:
– Он все продал, чтобы увезти ее! Он так и сделал!
– К моменту крушения поезда Лора уже две недели была мертва, – добралась до главного Рейнер.
Мисс Келсолл тихо заплакала. Бартон перехватил взгляд Рейнер и продолжил:
– Мисс Келсолл, если Клара Паскаль умрет, это будет не просто обвинение в заговоре с целью похищения, это будет заговор с целью убийства.
Марджори, потрясенная, повернулась к нему:
– Но я об этом даже не догадывалась!
– Помогите нам, – убеждал Бартон. – Расскажите нам, что вы знаете.
Она пожала плечами и тяжело вздохнула:
– Сначала я действительно думала, что он погиб. Я не могла поверить, что брат может заставить меня так страдать… И так скоро после смерти Лоры…
Она вытерла слезы. Воспоминания были все еще слишком болезненны для нее.
– Но он с вами связался, – подсказал ей Бартон.
Мисс Келсолл кивнула:
– В конце октября, нет, в начале ноября. Просто появился на пороге.
Она переводила взгляд с Бартона на Рейнер, будто приглашая их разделить ее замешательство.
– Что он хотел?
– Денег. Я закончила продажу дома после… – Марджори нахмурилась, затем собралась и закончила: – После крушения поезда. К тому времени бизнес свой он уже продал, эти деньги были упомянуты в завещании, но продажа дома… Я вела все переговоры и велела адвокату положить эти деньги на мой счет. Но я так и не смогла к ним прикоснуться.
– Значит, вы отдали ему деньги, – еще раз подсказал Бартон.
Она смерила его негодующим взглядом:
– В конце концов, это его деньги!
– Сколько он хотел?
– Пятнадцать тысяч. Наличными. – Она заметила осуждающее выражение лица Бартона и поспешно добавила: – Он не сказал, зачем они ему понадобились!
– А вы не подумали спросить, – ввернула Рейнер.
– Он выглядел так ужасно. – Мисс Келсолл обращалась только к Бартону. – Если он захотел исчезнуть, кто решился бы его в этом обвинить?
– Если бы его единственным желанием было только покинуть эти края… – мягко заметил Бартон. – Где он, вы знаете?
– Нет.
Ее голос был едва слышен.
– Неужели он даже не оставил вам номера телефона?
– Он сказал, что сам со мной свяжется.
– На чем он приехал?
Мисс Келсолл снова нахмурилась, напряженно уставившись на узор из листьев на ковре.
– Вы сказали, что не знали, что он замышляет…
– Не знала! – нетерпеливо перебила мисс Келсолл.
– Я вам верю. Но теперь вы знаете, что ваш брат похитил Клару Паскаль и удерживает женщину против ее воли. И вы можете нам помочь, если захотите.
Ее глаза наполнились слезами.
– Вы не видели, что этот человек сделал с Лорой. Она была такой жизнерадостной девочкой до того, как он…. Это уничтожило Брайана. Наблюдать за тем, как она день за днем угасает, было выше его сил… – Она тяжело сглотнула, а затем продолжила почти шепотом: – Ее нашел Брайан. Она приняла таблетки. Это была жестокая и уродливая смерть. Он не должен был увидеть свою маленькую девочку такой…
– А вы хотите увидеть, как его обвинят в убийстве? – взорвалась Рейнер. – До сих пор суд еще мог бы как-то оправдать его действия, но если Клара умрет…
Мисс Келсолл сжала на груди руки. Ей понадобилось некоторое время, чтобы осознать сказанное, но ни один из копов не решился поторопить ее.
– Фургон, – сказала она наконец. – Он приехал на фургоне.
– На каком фургоне? – спросила Рейнер, почти не дыша.
– Белый «форд-транзит».
Если до сих пор у них оставались какие-то сомнения, теперь они исчезли: Клару Паскаль похитил Брайан Келсолл.
По тишине, которая воцарилась в комнате, когда присутствующие детективы увидели в компании Макатиера и Лоусона незнакомца, было понятно, что он возбудил в них любопытство и заинтересовал. Среднего роста по их стандартам – приблизительно метр семьдесят пять, – но крепкого телосложения, он стоял у доски, спокойный, невозмутимый, ничуть не смущаясь всеобщим вниманием. Его глаза, бледного, ледниково-голубого цвета останавливались то на одном, то на другом полицейском, будто выискивая что-то требующее расследования или разъяснения, и переводил взгляд он только тогда, когда уже решил проблему, извлек нужную информацию.
– Доктор Дэлримпл читает лекции по судебной психологии в колледже Святой Вербурги здесь, в Честере. – Макатиер сделал паузу и взглянул в глаза тем детективам, с которыми начинал расследование. – Я хочу особо подчеркнуть, что он – бывший полицейский.
Несколько человек открыли блокноты и схватились за ручки.
– Шесть лет назад он вышел в отставку в чине детектива-сержанта после двадцати лет службы в полиции. Я попросил его помочь нам сузить круг лиц, подозреваемых в похищении Клары Паскаль, но сейчас у нас есть более интересная информация по этому поводу.
Он кивнул, и Рейнер встала.
– Ну что еще? – воскликнул Флетчер.
– Где ты был, Флетчер? – едва слышно пробормотала Рейнер, находя ребяческое удовольствие в том, чтобы ответить ему его же словами.
Ей не понадобилось много времени, чтобы объяснить ситуацию.
– Его сестра полагает, что он похитил Клару с намерением напугать ее и заставить семью пережить то, что пережил он сам. Она не верит, что брат действительно намеревается причинить ей боль.
Макатиер заметил, что Дэлримпл сдвинул брови:
– Доктор?
Психолог объяснил:
– Клара Паскаль пробыла у него уже достаточно долгое время. Нам известно, что она великолепно умеет убеждать, поэтому, вполне возможно, уже установила с ним контакт. Брайан Келсолл почти наверняка знает, что Алекс Мартин арестован.
– Но в таком случае разве не было бы логично отпустить ее? – рискнула вмешаться Янг.
Дэлримпл покачал головой:
– Как известно, с момента освобождения из зала суда Мартин убил одну женщину, другая находится в больнице после нескольких дней заточения и издевательств в собственном доме. Келсолл вполне может обвинить в этом Клару.
– И его сестре, конечно, неизвестно, где он? – перебил Флетчер.
– Он не оставил ей ни адреса, ни телефона, – ответила Рейнер.
– И ты ей поверила, да?
– Да, Флетч, как ни странно. – Сэл твердо посмотрела ему в глаза, выдержав насмешливый взгляд. – Марджори подтвердила, что брат приехал на белом фургоне «форд-транзит». Без номеров, – поспешно добавила она, чтобы не возбуждать ненужные надежды.
– Мы установили наблюдение за мисс Келсолл, – вмешался Лоусон. – Если он придет, чтобы увидеться с ней, его обязательно отправятся сопровождать.
Макатиер заметил сидевшего у стены Торпа и спросил:
– Есть сведения от твоего информатора, Торп?
– Он в больнице, шеф.
– Почему я только теперь об этом узнаю? – возмутился Макатиер.
Бартон повернулся и растерянно уставился на Торпа. Тот объяснил:
– Я сам об этом услышал, когда приехал в участок. Мне позвонила его подружка. Несколько часов назад к ним в квартиру вломились трое…
– Он сильно пострадал?
– Похоже на то, если в больницу отвезли.
– Поезжай и поговори с ним сразу после совещания. Если он запомнил номера машин, немедленно сообщи.
Торп поднял брови:
– Это вряд ли, шеф.
Лоусон подумал, что Торп, по всей вероятности, прав, но все равно сказал:
– Сделай все, что можешь, Крис.
Макатиер оглядел участников совещания:
– Ну что ж, мы знаем цвет, марку и модель фургона. У нас есть удостоверение личности главного подозреваемого. Следующее: Келсолл должен Клару где-то прятать. Он осматривал дома в окрестностях Тарвина незадолго до самоубийства дочери, денег у него достаточно, чтобы заплатить за аренду. С завтрашнего дня все усилия направляем на работу с агентами по недвижимости. Фотографии мистера Келсолла вы получите вместе с новыми заданиями.
– Вот уж повезло, так повезло, – пробормотал Флетчер, забирая на выходе копию фотографии Брайана Келсолла.
Рейнер смерила его насмешливым взглядом:
– Знаешь, чем больше я работаю, тем больше мне везет. Ничего не валится просто так с неба, Флетчер. Мне пришлось потрудиться. А если учесть, что мы не знаем, где находится подозреваемый и жива ли Клара, рано почивать на лаврах.
– Я собираюсь проведать Мартина. Кто со мной?
Лоусон ликовал. Поскольку Мартин теперь исключается из круга подозреваемых, шансы Клары на выживание заметно повышались.
Бартон взял со стола блокнот и сунул в карман пиджака. Касаветтес все же упрятал человека в больницу! До недавнего времени Фил считал, что достаточно привык к зрелищу насилия: он уже давно работал в полиции, не раз бывал в опасных ситуациях и достойно выходил из них, но теперь под угрозой были его жена и сын, и он не догадывался, как действовать, был испуган больше, чем когда-либо в жизни. Если Фрэн узнает, сможет ли она когда-нибудь простить его, понять, что он так поступил, чтобы защитить ее и Тимми?
– Знаете что? – продолжал Лоусон, обрадованный последними новостями. – Мне кажется, у Мартина клаустрофобия. Я с удовольствием отправлю этого больного ублюдка назад, в камеру. – Он усмехнулся. – Почем знать, может, я тоже садист?
Бартон посмотрел на часы:
– Мне еще надо позвонить кое-куда, босс.
Лоусон пожал плечами:
– Поступай как знаешь. Встретимся позже.
Алекс Мартин мгновенно ощутил изменение в распределении сил.
Лоусон казался спокойным, даже довольным, это раздражало Мартина. Он нервно облизывал губы. Довольно долго инспектор молчал, скрестив руки и прислонясь к дверному косяку. Его расслабленная поза смущала Алекса.
– Что вас так заинтересовало?
Мартин знал, что, нарушая тишину первым, он ставит Лоусона в выигрышное положение, но больше не мог видеть инспектора, уставившегося на него с невыносимо самодовольным выражением на лице.
– Рассматриваю человека, который через минуту-другую отправится в тесную камеру.
– Нет!
Лоусон улыбнулся, в уголках глаз появились едва заметные морщинки.
– Уведите его, – приказал он.
– В таком случае я отказываюсь говорить с вами! – вскрикнул Мартин.
– Я буду только рад.
– Я серьезно!
Инспектор, продолжая улыбаться, оттолкнулся от дверного косяка:
– Я тоже. Мы больше не нуждаемся в твоей помощи. У нас и без того достаточно доказательств твоей вины: показания мисс Хаттон, видеопленки. Тебе больше не придется произнести ни единого слова. Никогда.
Глава сорок вторая
Невозможно определить в непроницаемой темноте и тишине, сколько прошло времени. Работать долго Клара не могла: минуту-другую скребла обломанной шпилькой песчаник вокруг петли – и без сил падала на матрац. Ее воспаленные пальцы распухли, влажность, которую она ощущала на ладонях, могла быть и потом, и кровью. Ей казалось, что прошла ночь, но можно ли быть в этом уверенной в наполненной ужасом пустоте?
Время исказилось, тянулось как тонкая шелковая нить, бесконечная и потрясающе непрочная. Клара сидела, дрожа, на матраце, закутавшись в полы мантии, время от времени глотая остывший суп из термоса, чтобы окончательно не замерзнуть.
Пока она не спала, постоянно испытывала страх; он преследовал ее, подобно крадущейся тени, вторгаясь даже в сны, так что Клара задремывала на считаные минуты и тут же просыпалась – сердце отчаянно колотилось, воздуху не хватало. Человек в лыжной маске давно не появлялся, сгустившаяся темнота была такой близкой, давящей, что Клара чувствовала, протягивая руку в ее глубину, как та подается.
К чему волноваться, коль скоро он оставил тебя в покое? Она расслабилась, и яркие живые образы – что-то вроде снов наяву – замелькали у нее перед глазами: люди, одетые в яркие летние платья, цветы… Она почувствовала легкое головокружение, дыхание стало медленнее, глубже…
Клара вздрогнула и выпала из дремы вне себя от страха. Боже правый! Что, если он вообще не вернется? Где он? Вдруг с ним что-то случилось? Она не протянет долго в таком холоде. Она попыталась рассчитать время отсутствия похитителя, используя как ориентир чувство голода и количество походов на ведро: прошло восемь, возможно, десять часов. Он прежде никогда не оставлял ее так надолго. Что, если он попал в аварию? Клара поймала себя на том, что с нетерпением ждет его возвращения, молится о том, чтобы с ним ничего не случилось. Перед глазами во мраке заплясали острые лучики света, подступало головокружение, угрожая обмороком. Она заставила себя дышать ровнее и спустя минуту или две почувствовала себя немного лучше.
– Если он не вернется, ты должна будешь найти выход, – произнесла она вслух.
Неплохая мысль, Клара, вступил в диалог ее циничный внутренний голос. Как ты это себе представляешь?
Пальцы сомкнулись на обломке металла, сжали в ладони драгоценную шпильку. В кромешном мраке она вновь по цепи добралась до петли в стене. Великолепно, Клара. Настоящий Великий Побег!
– Заткнись! – посоветовала Клара спокойно, но весьма отчетливо. Ее внутренний голос стал столь же реальным для нее, как живой человек или скорее как тот кошмар, в котором она жила.
Она вздохнула, затем в который уже раз начала мучительно медленно скрести песчаник шпилькой – одна, две, три, четыре и так до двадцати тонких линий по одну сторону петли, – проверяя указательным пальцем углубление, которое сделала, прежде чем переключиться на другую сторону.
Еще две попытки, и отломался кусочек шпильки. Клара сбила костяшки пальцев о грубый камень и сломала ноготь. Громко вскрикнула в гневе и смятении, успокоилась, поискала обломок, но он бесследно исчез. Угрюмо повернулась к стене и продолжила ковырять остатками шпильки неглубокую бороздку вокруг петли.
Ее преследовали яркие вспышки в черной как деготь темноте. Что это? Мозг пытается преодолеть монотонность непроницаемой ночи или истощение и нехватка пищи вызывают галлюцинации? У нее не было времени об этом думать, она работала как в трансе, не ощущая новых ссадин и ушибов. Песок скрипел на зубах, оседал на ресницах, пот, смешанный с грязью, заливал глаза, но она не останавливалась, успокаиваясь звуком царапанья металла о камень.
Вдруг дверь настежь распахнулась. Клара повернулась, пряча шпильку для волос в складках мантии. Ее долгожданный мучитель стоял в дверном проеме и тяжело дышал. Она замигала, щуря глаза от яркого света. Сердце зачастило – ей стало так страшно, как не было еще ни разу в этом подвале. Случилось что-то непоправимое. Боже, пожалуйста, не дай ему меня убить! Не сейчас!
Когда похититель спускался по лестнице, казалось, он несет на плечах неподъемный груз; такое впечатление, что ступени прогибались под его тяжелыми шагами. Клара молча смотрела на него. Я не буду его умолять. Он уже и так почти все у нее отнял, она не позволит лишить ее остатков человеческого достоинства. Он швырнул ей под ноги газету, которая развернулась на заголовке «БОЛЬНОЙ».
Она уставилась на это слово не в силах пошевелиться.
– Прочти, – приказал он.
Заголовок занимал почти треть страницы. Под ним были размещены фотографии двух женщин. В глазах защипало, текст расплылся.
– Пожалуйста… – прошептала она.
Не делай этого, Клара. Не проси, не умоляй. Но она жаждала хоть какого-то объяснения, должна была узнать, почему он выбрал именно ее.
– Прочти это!
Угроза, прозвеневшая в его голосе, вывела Клару из состояния оцепенения. Она вздохнула и вытерла глаза. Крупинки песчаника оцарапали веки, и она увидела на пальцах кровь. Значит, кровь испачкала и стену. Не спуская глаз с человека в маске, она затолкала руки как можно глубже в рукава мантии и немного подвинулась, чтобы скрыть повреждения на стене.
Газетный подзаголовок гласил: «Женщина спасена из подземного ада».
Это было нереально. Еще одна галлюцинация от переохлаждения? Она изо всех сил старалась уловить смысл статьи, пробегая глазами по строчкам, как могла бы просматривать подробный рапорт полицейского допроса: «…Женщину удерживали в заключении… Женщине-полицейскому нанесен удар… видео… записи… развращенный… арестовали…» Она остановилась и прочитала предложение: «Полицейские арестовали тридцатипятилетнего человека в связи с инцидентом…»
Клара подняла голову и заглянула в глаза мучителя, сверкавшие в прорезях маски. Если полицейские арестовали преступника, почему она все еще здесь? Почему она прикована цепью к стене, напуганная, продрогшая, голодная до потери сознания?
– Я не понимаю…
Он сунул руку в карман, и Клара невольно вскрикнула. Нож?.. Она в ужасе наблюдала за ним и почти зарыдала от облегчения, когда он вытащил диктофон, положил на пол между ними и включил.
– «…человек был арестован сегодня днем за вооруженное нападение на женщину-полицейского в южной части города. Полицейские подтвердили, что его обвиняют во многих преступлениях, включая похищение и убийство. Это служащий местной турфирмы Алекс Мартин…»
– Алекс Мартин… – повторила Клара.
Мужчина выключил диктофон:
– Все эти исковерканные жизни… Женщины, которых он унизил, изнасиловал, а теперь и убил, потому что вы позволили ему выйти на свободу… Это на вашей совести!
В этот момент Клара узнала голос. Боже милостивый… Брайан Келсолл – отец Лоры.
Как она могла так ошибиться? Думала, что он упивается безнаказанностью убийц, беспомощностью жертв, когда на самом деле он просил, чтобы она услышала их крик о помощи.
– Вы обвинили меня, что я плохой отец, – сказал он. – Вы осудили Лору, но не насильника. Почему? Потому что он платил вам? Для вас имеют значение только деньги?
– Лора, – прошептала Клара. – Она?..
Ему не надо было отвечать. Клара увидела боль в его глазах и поняла, что Лора мертва. Она хотела сказать ему, что очень сожалеет, но зачем отцу погибшей девочки ее соболезнования?
– Девять недель он был на свободе, после того как вы отпустили его. Девять недель! – Он поднял газету. – Посмотрите на них!
Элинор Гортон и Анжела Хаттон. Келсолл медленно снял маску. Клара ожидала увидеть ненависть на его лице, но оно было неизмеримо усталым и лишено каких-либо эмоций.
– Как по-вашему, моя Лора тоже находится в его мерзкой галерее? – спросил Келсолл. – Она говорила, что он снимал ее, а вы смеялись над ней, помните?
– Полиция проводила расследование! – пыталась возразить Клара. – Его дом тщательно обыскали… – Что она делает? Все еще пытается оправдаться? И, хотя она была потрясена до глубины души, не могла удержаться, чтобы не добавить: – И ничего не нашли.
– На этот раз они много чего нашли.
Голос Келсолла был спокойным и твердым.
Клара опустила голову.
– Хотел бы я, чтобы пострадали вы, а не они.
И Келсолл медленно поднялся по лестнице, тяжело опираясь на перила, будто боялся, что иначе не дойдет.
Глава сорок третья
– Приблизительно через минуту Паскаль получит пакет.
– Касаветтес?
– Я перезвоню. У тебя будет время подумать.
Линия умерла, а Лоусон немедленно связался с группой наблюдения, чтобы предупредить их.
Тридцать минут спустя перед его столом стояла Янг. Вид у нее был жалкий. Между ними на столе лежал запечатанный полиэтиленовый пакет с фотографией белого фургона.
– Вы не смогли остановить Паскаля, чтобы он не заляпал своими отпечатками вещественное доказательство… – недовольно выговаривал ей Лоусон.
– Я пыталась остановить его, сэр, но он кричал, что это новости о Кларе. Он не слышал меня…
– Если вы хотите остаться на этой работе, Янг, вы должны научиться заставлять людей слушать себя и подчиняться!
– Босс? – В дверь заглянул Бартон.
Еще несколько секунд Лоусон, нахмурив брови, сердито смотрел на Янг и, вздохнув, перевел глаза на сержанта.
– Курьерская служба отпадает, – доложил Бартон, входя в кабинет. – Тип, который оставил пакет, назвался вымышленным именем и дал поддельный адрес конторы, но, судя по описанию, это один из громил Касаветтеса.
– Почему ты так думаешь?
Бартон с сомнением взглянул на Янг:
– У меня…. У меня были с ним недавно кое-какие общие дела.
И подумал: возле моего дома, под проливным дождем. В тот раз он тоже передавал фотографии. Только на них были Фрэн и Тимми.
– Можете быть свободны, – сказал Лоусон Янг, – но не уходите далеко. Мы еще вернемся к разговору. Займитесь чем-нибудь полезным.
Он взял со стола пакет с фотографией. На месте номерного знака выделялся размытый белый прямоугольник. Фургон был припаркован около дома с заросшей травой булыжной мостовой; две невысокие ступеньки вели мимо эркера к двери, выкрашенной черной краской. Чуть пониже виднелась свежая кирпичная кладка.
– Подвал? – спросил Бартон.
Лоусон кивнул:
– Все свободные от других заданий детективы занимаются поисками фургона. Но, похоже, у нас нет выбора: мы вынуждены пойти на сделку с Касаветтесом.
– Считаешь, это фургон Келсолла? – спросил Бартон.
Лоусон пожал плечами:
– Я не думаю, что в подобном случае Касаветтес стал бы блефовать.
Бартон тоже так не думал. Касаветтес слишком много времени и сил потратил на розыски фургона. Но он все равно спросил:
– Значит, не осталось никаких сомнений, что это посылка от Касаветтеса?
В ответ Лоусон коротко встряхнул головой:
– Он позвонил мне, предупредил. Да ты и сам говорил, что доставил пакет один из людей Касаветтеса. – Даже если он сам не похищал Клару, он, безусловно, знает, кто это сделал и кто держит ее под замком.
– И что ты намерен ему предложить? – спросил Бартон.
– Он в тюрьме, Фил. У нас нет такой возможности.
– Но суда пока не было, – напомнил Бартон.
– Все ходатайства о выдаче под залог были отклонены.
– Можно еще обратиться с ходатайством к главному судье графства.
Зазвонил телефон, Лоусон схватил трубку.
– Ты хотел доказательств.
Лоусон мгновенно узнал этот слегка гнусавый голос:
– Касаветтес, где она?
– Могу только догадываться, и вообще: кто из нас детектив?.. Я бы поставил все свои деньги на то, что она сидит в подвале прямо у тебя под носом.
– Я не люблю, когда меня вынуждают повторяться.
– Так не повторяйся. Знаешь ведь, что я не отвечу.
– Догадываюсь, – подтвердил Лоусон. – Тогда назови номер фургона.
Касаветтес засмеялся:
– Люблю людей с юмором!
– Для разнообразия ты мог бы один раз поступить как добропорядочный гражданин. – Трубка молчала. – Касаветтес?
– Я думаю.
Лоусон закрыл глаза, молясь, чтобы Касаветтес согласился. Через несколько секунд инспектор услышал, как он презрительно фыркнул.
– Я подумал, – сказал Касаветтес, – и вот что придумал, Лоусон. Я сам тебя к ней отвезу.
– Это не вариант, Касаветтес.
– Ты ведь хочешь, чтобы она вернулась?
– Да.
– Ты получишь ее только на моих условиях.
– Это не подлежит обсуждению.
– А я думаю, что можно попытаться. Не знаю, какими правами наделил тебя Макатиер для переговоров, но уверен, что у тебя кое-что припасено за пазухой.
Лоусон не ответил.
– Мне немного надо, – сказал Касаветтес. – Глоток свежего воздуха да сносные харчи перед началом процесса. Я ведь не прошу тебя отказаться от обвинений.
– Забудь, Рэй. Выбрось эту мысль из головы.
– Я – реалист, Стив, и знаю, что выполнимо, а что нет.
– Ты уже не в нашем подчинении, – заметил Лоусон. – Решить такой вопрос могут только в суде графства.
– Это похищение, Стив. Нормальные правила здесь не действуют.
Он прав, подумал Лоусон. Полиция пойдет на все ради сохранения жизни жертвы похищения. Или почти на все.
– Организуй залог. Я поеду с тобой и покажу, где она, все будут довольны и счастливы.
– Тебе отказали во всех ходатайствах. Смирись, Касаветтес, тебе не удастся выйти под залог.
Касаветтес негромко засмеялся:
– А кто взял на себя труд проверить, все ли мои ходатайства отклонили, Стив? Мы с тобой оба знаем, как это делается. Твори, выдумывай, пробуй!
Лоусон вздохнул. Он исчерпал все свои возражения.
– Дело о похищении может превратить следователя в суперзвезду или отправить в медвежий угол самого гнилого захолустья, – сказал Касаветтес, и Лоусону послышались в его голосе нотки отчаяния. – Вытащи меня отсюда, иначе следующие пять лет ты проведешь, работая над похищением Клары.
Такого поворота событий Лоусон боялся больше всего: теперь адвокат Паскаль была поставлена под двойной удар.
– Мне придется поговорить с моим…
– Не выводи меня из терпения! – оборвал Касаветтес. – Я нашел ее, и я могу заставить ее исчезнуть. И не надо придумывать никаких отговорок. Ты ведь хочешь получить ее живой? Вытащи меня отсюда и можешь забирать. А сваляешь дурака, клянусь, ты ее никогда не найдешь.
У судьи Адриана Уокера было тяжелое утро: в десять часов он должен произнести напутственную речь для присяжных по делу о нападении, а во время, пока присяжные станут выносить вердикт, – председательствовать на закрытой сессии, обсуждая статьи закона с адвокатами, рассматривающими дело о растрате.
Он перечитывал свою речь, но тут судебный пристав прервал его, передав доставленное курьером ходатайство о залоге от адвоката Рэя Касаветтеса.
Главному судье графства Чешир не часто доводилось рассматривать ходатайства о залоге и никогда – для таких людей, как Касаветтес. Судья Уокер был удивлен, отложил бумагу в сторону и с раздраженным вздохом продолжил просматривать речь. Несколько минут спустя к нему провели инспектора Лоусона.
Инспектор объяснил цель своего посещения, Уокер сощурился на ходатайство, некоторое время изучал Лоусона спокойным твердым взглядом – Стив с трудом поборол искушение переступить с ноги на ногу.
– Вы просите меня одобрить просьбу жестокого преступника – торговца наркотиками, который, даже находясь в тюремной камере, смог организовать запугивание свидетелей, – сказал Уокер.
Да, думал Лоусон, все так. Он считал возможность удачи равной нулю, но вынужден был пойти на уступку наркоторговцу, иначе или сам Келсолл убьет Клару, или вмешаются люди Касаветтеса, заберут адвоката у Келсолла, и тогда никто ее никогда не найдет. Инспектор решил раскрыть карты и поговорить начистоту:
– Мы полагаем, что он знает, где находится миз Паскаль.
– Если его освобождение под залог – это уступка и похитителю людей к тому же, у меня еще больше причин отклонить его ходатайство.
– Ваша честь…
– Инспектор, – резко перебил судья Уокер, – если я создам подобный прецедент, мы рискуем ниспровергнуть всю судебную систему.
– Мы не думаем, что он похитил Клару Паскаль, – твердо сказал Лоусон, при этом стараясь не дать Уокеру повода думать, будто не считается с его мнением, – и уверены: Касаветтес знает, где она, и поможет ее спасти.
Коротая время в ожидании своих документов в тесном кафе около входа в здание суда, Лоусон составлял предварительный план действий, готовясь к встрече с сотрудниками ХОЛМС. Они должны были предусмотреть все возможные варианты: жизнь Клары зависела от их предвидения и тщательной подготовки.
Он забрал подписанные бумаги и после кратковременного изучения облака на предмет вероятности дождя решил оставить машину на стоянке перед зданием суда и преодолеть пешком расстояние до Чеширского полицейского управления, находившегося недалеко, через дорогу. На полпути через автостоянку у него зазвонил мобильный телефон.
– Хочу кое-что добавить для тебя и твоего руководства.
Лоусон замедлил шаг, направляясь в сторону арки, которая вела на дорогу:
– Слушаю.
– У меня есть условие. Мы отправляемся за Кларой без полицейского сопровождения.
– Ты шутишь! – Лоусон ощущал одновременно раздражение и любопытство. – Разве мы можем так рисковать?
– Вы должны будете положиться на мою добропорядочность.
– Я тебе не верю.
– У вас мой паспорт, Стив. Куда я денусь?
Вместо ответа Лоусон засмеялся.
– Мы знаем друг друга не первый год. Ты поедешь со мной. Я сам тебя к ней отвезу, как и обещал.
– Так не пойдет, – сказал инспектор.
– А без меня вы Клару вообще никогда не увидите.
Кожу Лоусона вдруг закололо так, будто его ужалили тысячи крошечных муравьев.
– Рассматривай это как… – чего уж ты от меня хотел? – как поступок «добропорядочного гражданина», – уговаривал Касаветтес. Он пытался проявить благоразумие – насколько ему вообще это было доступно.
– Я не могу на это согласиться, – ответил Лоусон. – Отвези нас к Кларе, а потом будем договариваться.
– Не пойдет. – Лоусон почувствовал, что терпение Касаветтеса на исходе. – Только ты и я, или сделка отменяется. – И он отключился.
Лоусон посмотрел на пепельно-серую башню, в которой размещалось Чеширское полицейское управление. Макатиеру, главному суперинтенданту и руководству спецподразделения такое соглашение совсем не понравится.
Бартон заглянул в кабинет Лоусона. Тот застегивал бронежилет.
– Ну что, дело в шляпе?
Лоусон кивнул: они не могли говорить в открытую.
– Я тоже хочу принять участие, босс.
– Ты и участвуешь, насколько это возможно, Фил.
– В качестве наблюдателя!
Лоусон пожал плечами:
– Ты нужен мне здесь.
– Для чего?
– Для координации наших действий. Нам надо найти Келсолла.
– А разве не Касаветтес обещал нам его отыскать?
– Я бы не стал полагаться на слово мистера Касаветтеса, – сухо сказал Лоусон.
– Я заслужил право быть в деле! – В голосе Бартона звучала обида.
– Ты можешь нам помешать.
Бартон посмотрел на него в замешательстве:
– Что, черт возьми, это значит?
– Тебя знают Касаветтес и его люди, – пояснил Лоусон. – Тебе знаком парень, который принес фотографию фургона. А что, если и он вспомнит тебя? Мы не можем так рисковать.
Бартон начал было возражать, но Лоусон перебил его:
– Ты прекрасно знаешь, что тебе надо делать, Фил. Вот и давай.
Бартон дождался, пока Лоусон уйдет, вышел из здания и пробрался к своей машине, подняв воротник пальто, чтобы защититься от пронизывающего ветра. Сел, захлопнул дверцу и осмотрелся, не следит ли кто, прежде чем вынуть мобильный телефон. Было холодно даже в автомобиле, но не холод заставлял дрожать его пальцы, когда он набирал номер.
Внезапный порыв студеного ветра взметнул волны пыли и мусора и понес их вдоль тротуара. Остановившись у обочины, Лоусон наблюдал за тем, как Касаветтес вышел, мигая, на свет, посмотрел на низкое серое небо и улыбнулся.
Пока инспектор разглядывал Касаветтеса, мимо него пронесся «крайслер-вояджер» и затормозил, заблокировав машину Лоусона. Из «крайслера» вышли двое.
– В чем дело? – требовательно спросил инспектор.
– Проверка безопасности. – Касаветтес по-прежнему улыбался. Он мотнул головой в сторону мужчины пониже ростом: – Начинай, Ленни.
Ленни обыскал карманы Лоусона. Засунув мобильный телефон и бумажник инспектора себе в карман, он, прежде чем расстегнуть ему куртку, посмотрел через плечо, ожидая приказа от Касаветтеса.
– Тебе ведь не нужны неприятности, Стив?
– Смотри не перестарайся, Касаветтес.
– Я просто хочу убедиться, что мы одни, без твоих подслушивающих дружков. Раздевайся!
Лоусон подчинился: снял куртку и бронежилет и поежился на холодном ветру.
– А теперь рубашку.
– Может, догола раздеться?
– Снимай! – приказал Касаветтес.
Некоторое время Лоусон пристально смотрел на Касаветтеса, потом нехотя стянул рубашку.
Касаветтес защелкал языком, выражая неодобрение:
– Никогда не доверяй копу.
Он потянул за скотч, которым был прикреплен микрофон, и вырвал проводок из рукава рубашки. Ленни передал ему ключи от машины Лоусона. Касаветтес открыл багажник и бросил туда бронежилет.
– Мы поедем на «крайслере», – сообщил Касаветтес. – Он выглядит почище, чем твоя тачка.
Лоусон даже не удивился, он ожидал чего-то подобного. Надел рубашку и начал натягивать куртку.
– Извини, – сказал Касаветтес, – только не куртку. В ней слишком много карманов.
– Так ведь холод собачий! – запротестовал Лоусон.
– Ничем не могу помочь.
Ленни положил бумажник Лоусона в багажник своей машины. За ним последовал мобильный телефон.
– Э-э, постой! – заорал Касаветтес, когда Ленни собрался захлопнуть багажник. – Мне он может еще понадобиться. – Он выудил из багажника телефон и взвесил его на ладони. – Черт, Стив, сколько лет этому музейному экспонату?
Лоусон равнодушно пожал плечами.
– Тебе надо бы заиметь одну из этих современных невесомых штучек, – посоветовал Касаветтес, – у тебя, наверное, от такого телефона карманы до колен растянулись! Впрочем, нищим выбирать не приходится. Жаль, я не смог пронести свой мобильник через охрану.
Он сунул телефон Лоусона себе в карман и не спеша направился к «крайслеру».
Глава сорок четвертая
Ты позволила ему избежать тюрьмы, Клара. Ты выпустила насильника на свободу. Ты довела его жертву до такого отчаяния, что единственным выходом для нее стало самоубийство.
Но показания Лоры не были подкреплены вещественными доказательствами, сказала она себе. Ее слово – против его слова.
И ты предпочла поверить насильнику.
Но полиция проверяла ее историю. У него дома ничего не нашли: никакого записывающего оборудования, ничего.
Ты вывернула каждое Лорино слово наизнанку, представив так, будто она лжет.
Но я и в самом деле так думала!
Да? А тебя действительно заботило, кто говорит правду, кто лжет? Твой похититель не прав относительно денег: не деньги волновали тебя в первую очередь, а потребность доказать всему миру, что ты лучше всех, лучше своего оппонента и с легкостью можешь заставить присяжных встать на твою сторону. Да и кто такие присяжные, в конце концов? Двенадцать человек, которые решают, кто лучший адвокат. Ты хотела быть лучшей, нет, ты хотела, чтобы тебя считали лучшей. Вот что для тебя по-настоящему важно.
А в деле «Корона против Мартина» это сыграло решающую роль, потому что ты просто не могла проиграть Питеру Телфорду.
Я берусь за каждое дело с равной энергией, – с негодованием возразила она сама себе.
Неужели? У Питера Телфорда есть все, к чему ты стремишься: успех, громкие дела, успешная карьера, которая через несколько лет приведет его в парламент. Но более всего ты завидуешь его престижу, потому что крайне тщеславна, разве не так, Клара?
В этих нападках на саму себя было много истины. Иначе зачем бы Клара всегда первой приезжала в Палаты? Почему бралась за любое предложенное дело? Почему, думала она, с запоздалым сожалением, ей так не хотелось везти дочь в школу в день ее рождения?
Потому что ты ставила карьеру – нет, победу над соперником – превыше семьи, превыше совести, порой даже превыше того, что сама считала правильным.
Клара опустилась на колени и закрыла голову руками. Неужели ее неукротимое желание во что бы то ни стало добиться высокого положения в мире юриспруденции послужило причиной самоубийства Лоры и убийства Элинор Гортон?
Глава сорок пятая
В комнате для совещаний сегодня царило оживление. Сидя на телефонах, детективы вели нескончаемые переговоры о продаже белого фургона или пытались отследить походы Келсолла в агентства по недвижимости. В комнату, размахивая листом бумаги с факсом, ворвалась Доун Тайрел.
– Ура! – воскликнула она, улыбаясь во весь рот. – Один из агентов вспомнил имя, когда ему показали фотографию. Келсолл назвался «Кирэн Лоренс». Инициалы, как у Лоры, только переставлены наоборот. Все, кто обзванивает гаражи и дилеров по продаже автомобилей, имейте в виду: тот, кого мы ищем, представляется Кирэном Лоренсом. – И она написала это имя на доске с залихватским росчерком.
Атмосфера в совещательной комнате разрядилась: похоже, расследование наконец-то сдвинулось с мертвой точки.
Янг с несчастным видом переходила от стола к столу с черным мешком для мусора, прибираясь, опорожняя корзины для бумаг. Со стороны Лоусона было бы более милосердно отослать ее назад, в участок, тогда бы ей не пришлось сталкиваться лицом к лицу с остальными членами команды.
Торп спас из ее рук недоеденный шоколадный батончик и положил его обратно на стол.
– Тебе что, больше заняться нечем? – сварливо пробурчал он.
Поездка Торпа в больницу не принесла никаких результатов: его осведомитель наотрез отказался с ним разговаривать. Янг вполголоса пробормотала извинения. Торп вычеркнул из своего списка еще одного агента по недвижимости, поднял трубку и набрал следующий номер.
– Ее только что понизили в должности, Крис, – пояснил Флетчер, высовываясь из своего гнезда – стола, заваленного кипами газет, бумагами, стаканчиками из-под кофе и конфетными фантиками, – от старосты класса до уборщицы. – Он печально покачал головой. – А я-то на тебя так надеялся, Малыш!
– Не называй меня этим дурацким прозвищем! – огрызнулась Янг, однако голос ее прозвучал скорее умоляюще. Она чуть не плакала от обиды и унижения, возясь с мусором. Неужели трудно оставить ее в покое?
– Не принимай близко к сердцу, Малыш, – продолжал ерничать Флетчер. – Такая уж у нас работа: минута – и ты кандидат на объявление благодарности, другая – а ты уже в заднице, причем сама не понимаешь, как туда попала.
Янг поспешно ретировалась в самый дальний угол комнаты. Рейнер подняла на нее глаза, когда она проходила мимо. Закончив телефонный разговор, Рейнер положила трубку и вычеркнула из своего списка очередную фамилию.
– Держись!
Она бросила в мешок яблочный огрызок.
– Не понимаю, почему он надо мной все время насмехается? – воскликнула Янг.
– Сама напрашиваешься, – резко ответила Рейнер.
Янг вознегодовала:
– Каким это образом?
– Да ты послушай себя! Что ты нюни распускаешь: «Он надо мной насмехается…»
Янг замигала: даже Сэл, и та против нее.
– Но это правда, – упрямствовала Янг. – А я-то всегда была с ним так любезна!
Рейнер покачала головой, будто не веря собственным ушам:
– Нет никакого смысла быть любезной с такими идиотами, как Флетчер, и надеяться, что они будут любезны в ответ. Он понятия не имеет о том, что такое взаимное уважение.
– Я выполняю свою работу.
– И ты ожидаешь, что Флетчер станет уважать тебя за это?
На лице Янг выразилось неподдельное изумление: а как же иначе?
Рейнер немного смягчилась:
– Это не так, Кэт. Будешь делать все правильно, Флетчер скажет, что ты подлизываешься к боссу. Сделаешь ошибку – он налетит на тебя как ураган.
– А это уже притеснение, – возмутилась Янг. Поначалу она была только расстроена и обижена, теперь – разозлилась. – В этом случае можно и в профсоюз пожаловаться.
– Не самое умное решение, – тихо сказала Рейнер, раздельно произнося каждое слово, чтобы заставить Янг оторвать обиженный взгляд от Флетчера и сконцентрироваться на ней.
– Но он надо мной издевается!
Рейнер покачала головой:
– Не строй из себя жертву, Кэт. Чаще всего жертвой становятся добровольно.
Янг нахмурилась. Она понимала, о чем говорит Рейнер, – встречала таких за время работы в полиции. Как же так получилось? Она приступала к этому расследованию с оптимизмом, уверенная, что у нее все отлично получится. Собиралась зарекомендовать себя как хороший командный игрок, произвести благоприятное впечатление на начальство своей педантичностью и целеустремленностью. Произвела впечатление, ничего не скажешь! Она проглотила слезы и двинулась было дальше, но ее окликнула Рейнер:
– Послушай, Кэт, Лоусон сейчас сам не свой, но по сути он прав. Через несколько часов он остынет и вернет тебя к твоим прямым обязанностям. Ты же видишь, сейчас все в запарке.
Она спохватилась, сообразив, как обидно это звучит, но Янг уже отошла от ее стола чуть не в слезах.
Как ни ходила Янг кругами, ей все же пришлось подойти к столу Флетчера. Он уже обзвонил две трети номеров из своего списка. Когда девушка приблизилась, он потянулся и зевнул.
– Я только на минутку выскочу за кофе, – сказал он. – Предпочитаю, когда мой блокнот лежит слева, а ручки – справа.
Янг закусила губу и ничего не ответила. Он критически окинул взглядом беспорядок на своем столе:
– Вот еще телефонный шнур запутался, и посмотри, что можно сделать с этими кофейными пятнами, а, Малыш?
Он ушел, насвистывая, а Янг начала сбрасывать в мешок обертки из-под печенья и старые газеты.
Она тщательно оглядывала каждый предмет, прежде чем отправить его в мешок. Нет уж, она не позволит Флетчеру заманить себя в ловушку – не выбросит что-то нужное для работы. В комнату возвратилась сержант Тайрел, надеясь услышать от детективов последние результаты работы на телефонах. Когда Тайрел проходила мимо стола Флетчера, Янг спросила:
– А что мне с этим делать?
Тайрел даже не посмотрела в ее сторону, лишь рукой махнула, давая понять, что ей не до того.
– Спроси у Дерьма Собачьего.
Тайрел пришлось по вкусу новое прозвище Флетчера, и она использовала его при каждой возможности.
Янг перебрала фотографии, которые Флетчер еще в субботу свалил в беспорядке на стол. Фотографии собак. Ей это даже удовольствие доставило – думать о том, что Флетчер потратил время впустую, представляя слежку за «человеком с камерой» как дело жизненной важности.
Каждый снимок – просто собачьи экскременты, собака присаживается, собака уходит прочь – вселял в Кэт веру в себя. Если Флетчер еще раз назовет ее Малышом, она в отместку обзовет его Дерьмом Собачьим. Посмотрим, как ему это понравится.
Вдруг один снимок привлек ее внимание. Кэт замерла и прищурилась, пытаясь рассмотреть подробности в тусклом свете верхнего освещения. Не получилось. Ее рука дрожала, она взгляд не могла оторвать от фотографии, боясь, что та исчезнет. Кэт нащупала выключатель настольной лампы и щелкнула.
– Эй, Сэл… – едва слышно прошептала она, но Рейнер озабоченно пронеслась мимо, погруженная в свое задание.
Янг опустилась на стул Флетчера – у нее вдруг подкосились ноги.
– Тебе нехорошо, Янг?
Торп, чей стол стоял напротив стола Флетчера, оторвался от списка агентов по продаже легковых автомобилей. Она переводила взгляд с фотографии на Торпа и обратно.
– Тут вот…
Флетчер каблуком распахнул дверь. В одной руке он держал стаканчик с кофе и бутерброды, в другой – шоколадный батончик «Марс».
– Караул! – громогласно пожаловался он. – Я всего на пять минут отлучился, а она уже сидит на моем стуле за моим столом. – Он приблизился к Янг: – Ну-ка давай ноги в руки и мотай отсюда.
Янг не двинулась с места.
– Фотография…
Ее голос звучал слабо и безжизненно.
– Брось ее вон туда, – сказал он. – Я сам ими займусь.
Но Янг продолжала пристально смотреть на снимок.
– Да что с ней такое? – с нескрываемым раздражением спросил Флетчер. – Онемела перед фетишем: собачки во второй позиции?
Торп метнул в его сторону презрительный взгляд:
– Не иначе подумала, что это ты, Флетч.
Ему нравилась Янг, и затянувшаяся вендетта Флетчера начинала его раздражать.
Янг откашлялась.
– На этой фотографии… – произнесла она на этот раз более уверенным голосом, – фургон.
В комнате разом воцарилась тишина. Офицеры забормотали извинения в трубки, прикрывая их ладонями, и прислушались.
– …белый ржавый «форд-транзит», – сказала Янг ясно и четко.
Не это ли имел в виду Лоусон, говоря, что надо уметь заставить людей слушать? Она оглядела комнату. Глаза всех присутствующих были устремлены на нее.
Флетчер бросил на стол бутерброды и попытался выхватить у Кэт фотографию, но она отвела руку, чтобы он не смог ее достать.
– Номерной знак вполне четкий, – продолжила Янг. – Нужно сейчас же позвонить в отдел регистрации транспортных средств. Сейчас я их наберу…
– Я сам… – робко попытался перебить ее Флетчер.
Янг отчетливо услышала отчаяние, прозвеневшее в его голосе. Услышала и вполне насладилась.
– Черта с два ты сам это сделаешь! – Голос Кэт набирал силу с каждой новой фразой. Она подняла с пола пластиковый мешок и водрузила его на стол. – Лучше сначала закончи с уборкой, – бросила она уходя. – Никогда не знаешь, что еще можно найти под этой кучей дерьма.
Флетчер обернулся к своим приятелям-детективам:
– Это была просто куча дурацких снимков гадящих собак!
На его верхней губе выступили капельки пота.
Торп посмотрел на него с отвращением:
– Ты зарегистрировал мой чертов башмак, а сам даже не дал себе труда как следует рассмотреть фотографии! Ну ты даешь, Флетч!
Касаветтес настоял, чтобы Лоусон сел рядом с ним на заднее сиденье:
– Так мне удобнее наблюдать за тобой.
Сам он ссутулился в дальнем углу и некоторое время молча глядел в окно, жадно впитывая глазами проносящиеся мимо пейзажи.
– А мы правильно едем? – спросил Лоусон.
– А ты знаешь, где она, дружище Стив?
– Предполагалось, что ты это скажешь, Рэй. Таково было условие сделки.
– Я сказал, что отвезу тебя к ней.
– Помню. Но она ведь не в Ланкашире, нет, Рэй? – Лоусон вопросительно посмотрел на Касаветтеса, но тот упорно избегал его взгляда, продолжая таращиться в окно на мелькавшие сельские виды. – Мы уже на полпути к Ормскирку, и, похоже, ты только даром отнимаешь у меня время.
– Если будешь продолжать в том же духе, Стив, я могу решить, что ты по-прежнему на связи с участком – передаешь сообщения своему боссу. – Касаветтес медленно повернул голову и сосредоточил внимание на Лоусоне. – Я уже начинаю подумывать, как бы мне не пришлось дать тебе под зад, а самому отправиться за Кларой. Без тебя.
Лоусон не имел права рисковать. Он должен был остаться с Касаветтесом во что бы то ни стало.
Десять лет назад Касаветтес был неуправляем, импульсивен, но даже тогда умел держать язык на привязи и – как Лоусон и Портер убедились на собственном опыте – тщательно все планировать. Так что же он запланировал на сегодня?
В тюрьме Касаветтес казался сдержанным, но опасным, однако угрозу, исходящую от него, обуздывали, ограничивали тюремный режим, прочные стены и решетки, тюремные правила. Здесь, в его машине с кожаными сиденьями, в окружении телохранителей, он, казалось, был окружен хищной аурой, как ленивая кошка, которая в любой момент может напасть по злобе или ради забавы.
Еще пять минут, и Лоусон не выдержал молчания:
– Мы напрасно теряем время, Касаветтес. Если ты знаешь, где она, кончай валять дурака и отвези меня к ней.
Двое мужчин обменялись пристальными взглядами, и под презрительной гримасой на лице Касаветтеса Лоусон уловил нечто похожее на удивление. Касаветтес сунул руку в карман пальто и выудил телефон инспектора, только на миг отведя глаза, чтобы набрать номер.
– Это я, – сказал он. – Номерные знаки?
Он щелкнул пальцами, и Ленни достал ручку и блокнот.
Касаветтес продиктовал ему номера четырех машин, ведущих наблюдение, одновременно следя за реакцией Лоусона. Потом, выслушав собеседника, вслух повторил его вопрос:
– Как наш приятель? Ты про Лоусона? Сидит в трех футах от меня. Хочешь сказать ему пару слов? – Он рассмеялся. – Ладно, отвали. – С этими словами Касаветтес нажал отбой. – Нелегко, наверное, быть таким популярным, дружище Стив?
Лоусон на долю секунды взглянул на экран телефона в руке Касаветтеса – и моментально отвел глаза.
– Ты что же? – Тот посмотрел на трубку. – Думал получить его обратно и отследить номерок? Забудь про это, Стив. Хотя… Вот что я тебе скажу. Раздави я твой телефон каблуком – это была бы большая услуга, тогда, может, его с радостью заменили тебе на какой-нибудь современный аппаратик.
Лоусон отвернулся.
– А теперь… – Касаветтес набрал еще один номер и передал телефон Лоусону. – Отзови их.
Глава сорок шестая
Теперь работа шла в лихорадочном темпе. Каждый стол был занят, комната гудела голосами, телефоны звонили, трубы центрального отопления постанывали и подвывали, создавая происходящему эксцентричный звуковой фон. От агентов по продаже недвижимости поступили многочисленные подтверждения, что Келсолл осматривал здания в Честере и его окрестностях, но договор аренды не подписал – не заинтересовался ни одним из домов, которые полицейские успели отследить к настоящему моменту.
Детективы снова принялись обзванивать агентов по продаже легковых автомобилей и гаражи, уже было вычеркнутые из списков, на сей раз с просьбой проверить регистрационные номера «форда» с фотографии, обнаруженной Янг. Кэт снова стала полноценным членом команды, кипела энергией и вновь обретенной уверенностью.
В комнату вошла Тайрел и громко постучала по столу, пытаясь привлечь внимание:
– Труди Морли вышла из комы.
Раздались радостные восклицания.
– Она еще не совсем пришла в себя, – объяснила Доун, – но, по крайней мере, начала реагировать на раздражители.
– К ней можно, сержант? – спросил один из стажеров. – Мы вместе вели ночное патрулирование.
– Извини, Дейв. Пока допускают только членов семьи.
Он пожал плечами:
– Я подумал, если она услышит, что мы тревожимся о ней и гордимся ею, это поможет ей справиться с болезнью.
Флетчер пробормотал что-то о верных друзьях, поддерживающих своих коллег, в то время как Янг проходила мимо. Еще недавно она покраснела бы, съежилась, подумав, что это очередной выпад в ее сторону, но в этот раз Кэт остановилась, вернулась и, положив ладони на стол, наклонилась над ним со словами:
– Если бы ты дал мне хоть небольшую передышку, хоть вот столечко времени, – чуть-чуть раздвинула она большой и указательный пальцы, – я бы тебя выручила. Но спроси себя, Флетчер: ты бы стал меня покрывать, если бы я опростоволосилась так, как ты только что? Не думаю… Ты бы только с удовольствием поиздевался надо мной в очередной раз…
Кто-то окликнул ее. Она обернулась и увидела сержанта Бартона, стоявшего в дверях.
– Босс вызывает, – объяснил он, переводя взгляд от Янг к Флетчеру, оценивая ситуацию.
Бартон и Янг вдвоем направились в кабинет Макатиера.
– Что, Флетчер опять тебя достает? – спросил он.
– Да ерунда!
Она поймала на себе его взгляд и улыбнулась.
Бартон чуть не присвистнул от удивления: улыбка превратила Янг из затюканного, вечно извиняющегося новичка в решительную, уверенную в себе женщину. В этот миг он разглядел за ее стеснительностью и нервозностью потенциального члена команды и улыбнулся ей в ответ:
– А то, может, сказать ему пару ласковых…
– Спасибо, – кивнула Кэт. – Сама справлюсь.
У дверей кабинета Макатиера Кэт приостановилась, одернула блузку и поправила волосы.
Завидев входящих, Макатиер выбрался из кресла:
– Хорошая работа, констебль Янг!
Бартон закрыл за ними дверь.
– Я просто выполняла то, что было приказано, сэр.
Макатиер обменялся взглядом с Бартоном. Очевидно, Янг все еще переживала, что ее бросили на уборку в совещательной комнате. Сержант пожал плечами: это было необходимое испытание, через которое ей пришлось пройти.
– Значит, хорошо выполняли, – заметил Макатиер. – С вашей помощью мы только что получили факс из отдела по выдаче водительских удостоверений.
Глаза Янг засверкали от волнения. Старший инспектор положил распечатку на стол:
– Фотография с водительских прав. – Он постучал пальцем по распечатке. – Только что увеличили. А это тот снимок, который мисс Келсолл вчера передала констеблю Рейнер и сержанту Бартону.
Янг старательно сравнила две фотографии.
– Тот же самый человек – вне всякого сомнения, – негромко прокомментировала она и, не сумев скрыть надежды, что продолжит расследование, спросила: – А адрес?
– Надо еще убедиться, что он подлинный, – сказал Макатиер, желая слегка охладить ее пыл.
– Сэр, я могла бы…
Их перебил резкий стук в дверь.
– Шеф? – Рейнер посмотрела на Янг и Бартона. – Вы за мной посылали…
– Нужно проверить один адрес… – начал Макатиер.
– Но, сэр!..
Взглядом Макатиер заставил Янг замолчать на полуслове, однако когда заговорил, постарался смягчить отказ.
– Здесь требуется опытный офицер, Янг, – пояснил он. – Это я вам не в упрек, но для этого задания нужен человек, который уже принимал участие в подобных операциях.
Янг сделала глубокий вдох, задержала дыхание. Он прав. Говорит в лицо, чтобы я не сочла, будто клеймо неудачницы прилипло ко мне навечно.
Она кивнула:
– Разумно.
– Мне хотелось, чтобы вы согласились с моими доводами, – сказал Макатиер, глядя ей в глаза.
Кэт расслабилась, даже улыбнулась:
– Конечно. Ведь мы же одна команда, верно?
Рейнер повернула за угол на Мидоусвит-драйв и вдруг почувствовала некоторую неуверенность. Не исключено, что адрес на удостоверении Келсолла такой же фальшивый, как и имя, которым он представлялся, но она должна в этом убедиться.
Сэл шла прогуливающимся шагом по широкому тротуару, все больше нервничая. Было туманно и холодно. Молочно-белая завеса на небе казалась тонкой и непрочной, однако солнце за весь день так и не сумело сквозь нее пробиться. Дом номер семнадцать стоял в конце улицы. Рейнер перешла на другую сторону, искоса наблюдая за дорожным движением и проверяя автомобили, оставленные вдоль проезжей части, не оглядываясь и даже, как казалось, не обращая ни на что внимания.
– Просто иди вперед, – загремел в ее наушнике голос Макатиера. Она с трудом поборола искушение заткнуть пальцем ухо и продолжала шагать. – Веди себя естественно.
Рейнер усмехнулась. Естественно! Ей с трудом удавалось передвигать дрожащие ноги, а руки она засунула в карманы, отчаявшись заставить себя непринужденно ими размахивать.
Заметив тень в автомобиле, припаркованном чуть дальше по улице, она непроизвольно вздрогнула. «Лексус». Один из автопарка Касаветтеса? Рейнер усилием воли расслабила мышцы шеи и плеч и прошла мимо «лексуса», едва окинув его боковым взглядом, тем не менее успев запомнить номерной знак и заметить, что в автомобиле сидят двое мужчин.
«Лексус» стоял на противоположной стороне, совсем рядом с нужным ей домом. Черт, трудно будет незаметно для его пассажиров рассмотреть номер фургона! Рейнер глубоко вздохнула и небрежно посмотрела через плечо – якобы проверить движение, перешла дорогу по диагонали позади «лексуса», закончив путь прямо перед домом номер семнадцать. Фургон был там, стоял на обочине тротуара. Номерной знак совпадал с тем, который им дали в агентстве, и Рейнер сразу узнала поросшую травой булыжную мостовую и облицованный кирпичом подвал с фотографии, которую Касаветтес послал Хьюго Паскалю.
Задание было выполнено. Рейнер шла, чувствуя неприятное жжение между лопатками, представляя, как двое мужчин, прервав беседу, провожают ее взглядами, пока она не повернет за угол и не исчезнет из вида.
Рейнер сделала еще несколько шагов, и тут рядом с ней затормозил темно-зеленый «форд-сьерра».
– Подвезти? – раздался жизнерадостный голос Торпа. На этот раз он был без своей вечной шапки, делающей его похожим на фоторобот вооруженного грабителя. Рейнер изобразила удивление и улыбнулась, пробормотав несколько слов: дескать, не ожидала его увидеть, – на тот случай, если за ними наблюдал еще кто-нибудь из людей Касаветтеса. Она забралась в салон, подождала, пока они отъедут, и нажала кнопку связи, вмонтированную в щиток.
– Фургон там, – доложила Рейнер. – И какой-то «лексус» стоит прямо около дома. – Она продиктовала его номер.
Через несколько минут отряд специального назначения уже подъезжал к Мидоусвит-драйв. У дома номер девятнадцать остановился старенький побитый фургон, из него вышел вразвалочку человек и, насвистывая, пошел к двери, в то время как другой начал разгружать фургон: банки с краской, рулоны обоев. Владелец дома открыл дверь, как с ним договорились по телефону, и начал весьма убедительно ворчать, что их ожидали еще утром, а они…
Чуть позже в конце улицы остановился грузовой фургон компании «Транско». Оттуда выпрыгнул человек в рабочем комбинезоне с планшетом в руках. А на параллельной улице вооруженные полисмены стучались в двери двух домов, расположенных позади дома номер семнадцать по Мидоусвит-драйв, чтобы установить наблюдение за черным ходом.
Командующий операцией докладывал Макатиеру:
– Соседние здания и прилегающие к ним территории проверены. Получено подтверждение: двое мужчин находятся в «лексусе» напротив дома.
– Люди Рэя Касаветтеса, – констатировал Макатиер.
– Если они попытаются сделать хоть шаг к дому, мы их возьмем.
– Известно ли что-то о состоянии Клары? – спросил Макатиер.
– Пока нет, но группа технической поддержки находится в соседнем доме. Они сверлят стены подвала дома номер семнадцать, чтобы установить волоконно-оптические камеры для наблюдения.
– Как много времени на это уйдет? – спросил Макатиер.
– По их словам, известка сырая, что значительно ускорит процесс, но стены толстые, да и шуметь нельзя… Так что в любом случае потребуется несколько часов.
Глава сорок седьмая
Ленни не отрываясь смотрел в заднее окно все время, пока они пересекали плоскую, невыразительную сельскую местность между деревушками Лидиэйт и Отон. И лишь когда Касаветтес убедился, что они действительно оторвались от преследовавших полицейских машин, он наклонился и постучал водителя по плечу:
– Теперь все чисто. Двигай прямо на Деламир.
Следуя указаниям Касаветтеса, они оказались у небольшого луга. По краям его росли гибкие молоденькие березки, выбежавшие на опушку леса. Солнце, унылый красный шар, плавало где-то за деревьями. Меньше чем через час совсем стемнеет. Трава была такой же унылой и серой, как небо, тонкая облачная завеса над головами походила на купол.
В конце узкой, мощенной щебнем дороги, на которой не смогли бы разминуться два автомобиля, они вырулили на полукруглую подъездную аллею. Перед ними возник деревенский домик из песчаника, украшенный растущими у крыльца красными и желтыми первоцветами и зимними анютиными глазками, а также плющом, свисающим из корзинок по обе стороны двери.
– Тут мило, – одобрил Лоусон. – Подумываешь о зимних каникулах?
– Я привык отдыхать в гораздо более теплом климате, – ответил Касаветтес.
– Это не дом с фотографии, – поддержал светскую беседу Лоусон, готовясь сражаться до последнего.
– А я ее сюда привез, – бойко отвечал Касаветтес.
Лоусон, конечно, не поверил и сжал руки в кулаки. Уверенности, что ему удастся вырубить водителя ударом левой, у него не было, но надо хотя бы попытаться. Сначала – водителя, потом – Касаветтеса. Еще Ленни на сиденье позади, но если он возьмет Касаветтеса в захват…
Из дома вышли двое мужчин, не спеша подошли к «крайслеру».
– О черт! Что ты задумал, Касаветтес? – требовательно спросил Лоусон.
– Успокойся, Стив. Это группа поддержки…
Водитель коснулся кнопки, и окно рядом с Лоусоном опустилось. Инспектор почувствовал, как холодная сталь прижалась к его сонной артерии, а потом, скосив глаза, и увидел – ствол револьвера.
– Выйди из автомобиля, – велел громила, открывая дверцу, – только медленно и печально…
Лоусон подчинился, тщательно рассчитывая каждое движение.
Как только он благополучно выбрался из машины, человек отступил назад. Ствол отодвинулся от шеи, и Лоусон облегченно выдохнул.
– Неплохая работа, Джеф, – усмехнулся Касаветтес.
Лоусон оглядел пятерых нехилых мужиков, окруживших его. Двое – точно вооружены. Через лужайку, справа от дома, за забором виднелся загон с аккуратно подстриженной травой. Из леса за домом доносились пение птиц, стук дятла и где-то неподалеку – едва слышный рокот.
Касаветтес поднял лицо к небу и прислушался:
– Слышишь? Это мой билет первого класса на свободу – вертолет. Наркотики – это как электронная коммерция,10
– продолжал он. – Ты можешь основать дело где угодно и заработать состояние.
Ленни с сомнением посмотрел на часы:
– Он прибыл немного раньше, чем мы договаривались, босс.
– Ты видишь, какая погода, Лен? – отозвался Касаветтес. – Наверняка подумал, что не сразу отыщет эту глушь.
– Где Клара? – вмешался в разговор Лоусон. Тонкая рубашка не спасала от холода, его била крупная дрожь, и инспектор вынужден был сжимать челюсти, чтобы не стучали зубы.
Касаветтес не спеша окинул его изучающим взглядом:
– Там же, где и была. У Брайана Келсолла.
– Мне нужен адрес, – сказал Лоусон.
– Я – человек слова, Стив, – изобразил обиду Касаветтес, – только я чуть-чуть поменял правила игры. Вот как все было задумано: двое моих людей присматривают за домом Келсолла. – Его глаза искрились злобным удовольствием. – Поскольку я перестраховщик по натуре, ты, Стив, едешь со мной. Когда я уже в пути к месту назначения – при условии, что я доволен тем, как все сложилось, – я делаю два телефонных звонка: один в твою совещательную комнату, а другой – моим людям у дома Келсолла. Вот так: я в безопасности – она в безопасности.
– Нет, – сказал Лоусон. – Мы так не договаривались…
Боль взорвалась у него в виске. Он упал на колени. Рокот вертолета сделался громче, потом шум и свет отступили, и он подумал, что теряет сознание. Его рывком поставили на ноги, и инспектор какое-то время стоял, качаясь, борясь с головокружением и тошнотой.
Перед глазами Лоусона возник Касаветтес:
– Не люблю, когда меня перебивают, Стив.
Лоусон чувствовал, как из виска по щеке стекает теплая струйка крови. Лопасти вертолета гремели где-то совсем близко. Инспектора поволокли к огороженному загону за домом, ему казалось, что он уже видит темную тень за негустыми, размазанными по небу облаками.
Внезапно Касаветтес закричал:
– Твою мать! Тащите его внутрь! Внутрь! Скорее!
Джеф отпустил Лоусона. Тот споткнулся, тряхнул головой, окончательно очнулся и посмотрел вверх: полицейский вертолет. Джеф поднял руку, готовясь выстрелить, Лоусон заорал, ударил кулаком парня, который все еще держал его, и ринулся на Джефа. Удар в бок получился от отчаяния таким мощным, что бандит потерял равновесие.
Вертолет кружил над подъездной аллеей. Второй пилот в мегафон приказал Касаветтесу и его людям бросить оружие. Касаветтес навалился на Лоусона, пытаясь его обездвижить. Инспектор слышал звуки выстрелов, уловил, как по дороге, шурша колесами по щебню, приближаются автомобили.
– Взять его! – кричал Касаветтес.
От мощного удара Лоусона Касаветтес зашатался, но, схватив инспектора за рубашку, попытался ударить головой. Лоусон отпрянул, и удар пришелся по подбородку, не причинив ему вреда. Плавным движением он захватил ногой правое бедро Касаветтеса, схватил его за лацканы и повернул. В ту же секунду прогремел выстрел, и Касаветтес, закричав, обрушился на землю.
Джеф застыл на месте, тупо глядя на Лоусона. Револьвер безвольно повис в его руке.
– Брось оружие! – заорал ему Лоусон. – Брось!
Ему вторили другие голоса. На лужайку влетел полицейский автомобиль, и из него начали выпрыгивать спецназовцы.
Бандит поморгал в растерянности глазами, вздрогнул – похоже, он только сейчас осознал, что у него в руке револьвер, – и с почти забавной осторожностью положил его на траву.
– Кругом! На колени!!!
Джеф беспрекословно подчинился. Кто-то положил руку Лоусону на плечо:
– С вами все в порядке, шеф?
Лоусон приложил пальцы к виску – они стали липкими от крови:
– Да вроде…
Он опустил глаза: светло-голубая ткань рубашки пропиталась кровью. Мелькнула мысль: «Боже правый! Неужели я ранен?» Лоусон ощупал бок. Ничего.
– Со мной полный порядок, – произнес он с некоторым недоумением.
Касаветтес лежал на земле. Двое полицейских держали его под прицелом. Он был бледен как полотно, дыхание с хрипом вырывалось из груди, на лице застыло выражение удивления.
– Доктора! – спохватился Лоусон.
На лужайку въехала машина «скорой помощи» и затормозила рядом с автомобилем без номеров. Лоусон задержал медработников, забиравших Касаветтеса.
– Мне это еще понадобится, – объяснил он, выуживая из кармана раненого свой мобильник.
– А я-то собирался подарить тебе новый, дружище.
Слабая улыбка играла на губах Касаветтеса. Из рации в машине без номеров донеслось слабое потрескивающее эхо его голоса: «…новый, дружище».
Касаветтес прикрыл глаза:
– Черт побери!
– Нам удалось незаметно прикрепить к твоей одежде радиопередатчик, – признался Лоусон. – Все, что ты говорил по дороге, слышали в машине преследования.
Касаветтес вцепился в рукав рубашки Лоусона, силясь что-то сказать. Лоусон нагнулся к нему. Касаветтес улыбнулся и прохрипел:
– Она мертва, Лоусон. Ты только что убил Клару, ты, несчастный ублюдок!
Глава сорок восьмая
Опустошенная и измученная, Клара проспала несколько часов. Она проснулась, чувствуя себя больной. Ока мертва, Клара. Лора мертва. И Элинор. Ты убила их обеих. Навязчивый голос проникал в каждую клеточку ее мозга. Ей не удавалось забыть, как она терзала Брайана Келсолла во время судебного процесса.
Ты разъяснила присяжным, что Келсолл испытывал что-то вроде ревности к сексуальной свободе своей дочери, поэтому, когда он узнал об интрижке Лоры с человеком намного старше себя, девушка не нашла в себе сил признаться, что по собственной воле принимала участие в сексуальных играх Алекса Мартина. Она заявила, что он ее изнасиловал. И они поверили тебе, потому что ты была так убедительна! Господи! Ты даже заставила их сочувствовать Алексу Мартину! «Я верю ему, господа присяжные, а вы?» И потому что ты – привлекательная, умная женщина, они подумали: «Конечно, мы верим вам, миз Паскаль. Вы не стали бы защищать виновного человека, не так ли?»
Но доказательства! Доказательств не было. То есть они были, но Мартин успешно скрыл их. Клара пыталась убедить себя, что обнаружить видеозаписи и фотографии должно было обвинение: это их работа, а значит, их ошибка, не ее.
Мартин имел право на компетентную защиту – даже виновные имеют на это право. Да, но тебе было этого мало, разве нет, Клара? Ты всегда должна была блистать!
Я думала, она лжет! Даже если и так, почему ты отказалась от предложения обвинения посмотреть видеозаписи допросов? Не потому ли, что тебе было страшно: ведь тогда ты вряд ли столь настойчиво смогла бы представлять черное белым? Или ты боялась, что ощутишь, разделишь боль Лоры, и это может повредить защите человека, который – ты понимала это в глубине души! – был реально опасен?
Клара застонала, вспоминая, через какие мучения она заставила пройти эту девушку на свидетельской трибуне! Бесконечные вопросы, корректно сформулированные, разумеется, потому что симпатии присяжных всегда на стороне потенциальной жертвы насилия. А ты слишком умна, чтобы настраивать против себя присяжных, не так ли, Клара? Когда Лора сломалась, бессильная что-либо доказать, Клара истолковала это как признание вины, признание того, что девушка лгала, и – что совсем уже непростительно – убедила в этом присяжных.
В результате твоей искусной аргументации, ловкого обмана свидетелей, аккуратного инструктажа Алекса Мартина умерла женщина, две, считая Лору, конечно, считая Лору. Еще одна женщина фактически уничтожена садистскими, тщательно рассчитанными оскорблениями и запугиванием: Анжела Хаттон никогда не будет прежней.
Стальная дверь была слегка приоткрыта. Келсолл оставил свет включенным. Газета валялась на полу. Клара подняла ее и заставила себя читать. Она не станет себя жалеть. Мартин задушил всех своих жертв одним и тем же способом. Келсолл поступил так же – зажал ей пальцами нос и закрыл ладонью рот. Он все время пытался сказать ей, почему она здесь, но она отказывалась понимать. А ведь Лора подробно описала это в суде: как она боролась, потеряла сознание, пришла в себя несколько часов спустя в постели Мартина. Сбитая с толку, до смерти напуганная, девушка подчинилась его требованиям.
Пока Клара читала и перечитывала статьи об ужасных преступлениях, она почувствовала, будто что-то стучится в ее сознание. Прислушалась: какая-то музыка. Она не сразу ее узнала, звуки казались искаженными, будто долетали из-под воды. Да нет, не в музыке дело, это у нее опять сознание мутится. Клара прилегла на несколько минут на матрац. Вскоре неприятное ощущение прошло, и она узнала мелодию: Эрик Клэптон, «Если увижу тебя в раю».
Келсолл проигрывал эту песню снова и снова. Клара испугалась: неужели он намеревается последовать за Лорой – покончить с собой? Она звала его, пока не охрипла. Он не пришел.
Когда Клара впала в забытье, группа технической поддержки добурилась до подвала. Серый наконечник дрели появился на мгновение и сразу исчез, несколько крупинок песчаника еле слышно прошуршали, струйкой сбежав на каменный пол. Но Клара ничего не видела и не слышала: в ее мозгу звучали голоса девушек, которых она никогда не встречала в жизни, но знала, что они обвиняют ее и обвиняют справедливо.
После напряженной паузы констебль Джим Теннант аккуратно вытащил дрель.
Второй коп протянул ему аудиовизуальный зонд, который Джим медленно, мучительно медленно, с бесконечной осторожностью просунул в просверленный узкий канал. Техники надели наушники. На мониторе они увидели Кларин смутный серый силуэт. Поглядели друг на друга с одним и тем же немым вопросом в глазах. Покачали головами – ничего: ни единого движения, ни единого звука, только едва слышная музыка, которая доносилась из-за приоткрытой двери подвала. Потом – тишина. Запись закончилась.
Прошли секунды, минуты, пока тишина не загрохотала в их ушах оглушительным ревом. И тут Джим поднял палец. Вот! Тишина. Стон. Потом снова стон. Они переглянулись, и Джим улыбнулся: она жива!
Когда Клара пришла в себя, над ней стоял Келсолл.
Сердце заколотилось в горле, но головокружение помешало ей двинуться. Собрав все силы, Клара заставила себя сесть. В голове что-то неистово пульсировало, будто мозг вот-вот взорвется в черепе.
Келсолл разглядывал что-то в своем бумажнике. Фотокарточка Лоры? Клара снова почувствовала глухой неумолимый стук вины в висках: что ты наделала, Клара, видишь, что ты наделала?
Келсолл вздрогнул. Казалось, он только сейчас догадался о ее присутствии.
– Внимательно следи за своей девочкой, заботься о ней. Потому что стоит буквально на секунду отвернуться…
В голосе его не слышалось угрозы, и от этого Кларе стало еще больней. Глаза горели, но слез не было.
Он повернулся, чтобы уйти.
– Мистер Келсолл!
Он остановился и посмотрел на нее, сквозь нее.
– Мистер Келсолл, пожалуйста… Пожалуйста, не делайте ничего…
Что, Клара? Ты собиралась сказать, не делайте ничего, о чем будете сожалеть? Посмотри на него: ты вырвала у него сердце. Смерть – подарок по сравнению с тем, что он переживает теперь.
– В чем дело, миз Паскаль? – Он опять заговорил с ней насмешливым тоном. – Испугались, что будете похоронены здесь заживо?
– Я не о себе. – Клара с усилием выдавливала каждое слово. – Правда, не о себе…
На лице Келсолла отразилось сомнение: неужели она и в самом деле сострадает ему? Он вновь вгляделся в фотографию в бумажнике, и на лицо вернулась привычная гримаса боли. Келсолл поднял глаза, взгляд был пустым и безжизненным.
– Невозможно убить мертвого человека, адвокат Паскаль.
Келсолл поставил ногу на первую ступеньку, и Клара испугалась, очень испугалась, что он все же решил покончить с собой. Она сказала первое, что пришло ей в голову, единственное, как ей казалось, что могло бы остановить его:
– Лора не захотела бы…
Он обернулся, его глаза сверкали.
– Не смей! – Голос поднялся до искаженного страданием вопля. – Не смей говорить о ней! – Он дрожал от ярости и горя.
Все его чувства были сосредоточены на Кларе, ни он, ни она не подозревали о миниатюрном отверстии, которое появилось в известке в дальнем углу подвала, не видели они и светлых известковых крошек на серых каменных плитах. С другой стороны стены двое полицейских наблюдали за ними на мониторе. Еще тридцать человек, укрывшись в садах и зданиях, окружающих дом, ждали их приказа, в любую секунду готовые к стремительному броску. В машине напротив дома люди Касаветтеса ели чипсы и негромко слушали «Радио-1».
Прошло полминуты, прежде чем Клара решилась заговорить:
– Я знаю, что от этого не легче… и невозможно простить… но мне очень… Правда, мне очень…
Дыхание сбилось. Какие слова могут выразить, что она чувствует? Что ни скажи, все прозвучат оскорблением неутешному отцу, но она все же закончила фразу:
– Мне очень жаль.
Келсолл поразмышлял, глядя на изображения девушек на стенах, перевел взгляд на фотографию дочери в бумажнике, а когда негромко заговорил, его голос был полон сожаления.
– Я верю вам. Но это не меняет того факта, что вы позволили виновному человеку выйти на свободу. Вы отпустили его, чтобы дать возможность терроризировать, насиловать и убивать. Сможете ли вы простить себя?
Клара пока не могла ответить ему. Она еще не осмыслила случившегося, знала только, что в тот момент ненавидела себя.
– Вы можете жить с этим? – спросил он. – Можете?..
Его глаза мучительно вглядывались в ее лицо.
Келсолл вынул фотографию из бумажника. Бережно, с невыносимой для Клары нежностью он приклеил фотографию Лоры на стену рядом с другими.
Его рука опустилась в карман пиджака, и он на мгновение склонил голову, будто в тихой молитве. Потом он повернулся к ней лицом. В его руке был револьвер.
Клара негромко вскрикнула.
Вооруженные полицейские появились как будто из ниоткуда, двигаясь редкой цепью, перелезали через стену в конце сада, мчались к дому. Другие бежали по улице в сторону автомобиля. Люди Касаветтеса посмотрели друг на друга, одновременно схватились за дверные ручки, но в ту же секунду были закованы в наручники.
Беспорядочные звуки: звон разбитого стекла, неистовый лай собаки в конце улицы, глухой удар…
А затем – выстрелы.
Глава сорок девятая
Взволнованный гул голосов, доносившийся с подножия лестницы, взорвался шумом приветствий и аплодисментов, когда Лоусон вошел в столовую.
Кто-то сунул ему в руку пластмассовый стаканчик, и он сделал глоток. Шампанское. Но у него не было настроения праздновать. Он осмотрел комнату: Макатиер стоял у дальней стены – в подобных обстоятельствах даже старший инспектор был обязан участвовать в общем празднике и разделять с подчиненными радость по поводу благополучного окончания расследования. В битком набитой столовой констебли стояли – в буквальном смысле – плечом к плечу с инспекторами, но Макатиеру, исключительно из уважения к его званию, был выделен некоторый островок свободного пространства, достаточный для того, чтобы поднять стаканчик игристого без опасения, что кто-то выбьет его из рук.
Макатиер заметил Лоусона и сдержанно кивнул. Даже во время праздника старший инспектор не ронял своего начальственного достоинства. Лоусон проталкивался через толпу: полицейские из группы наблюдения, технической поддержки, подразделения ХОЛМС, – словом, все офицеры, которые принимали участие в этом тяжелом и сложном расследовании. Пришли и ребята из отряда специального назначения.
Кэт Янг, смеющаяся и довольная, стояла рядом с Торпом и Сэл Рейнер. Торп поднял свой стаканчик.
– Отличная работа, босс! – крикнул он, перекрывая многоголосый шум.
Лоусон заметил, что Флетчер плюхнулся за столик в непосредственной близости от Янг. Глаза у него были красные и мутные. Лоусона в очередной раз поразила перемена, произошедшая в девушке. Два дня назад она на пушечный выстрел не подошла бы к Флетчеру, опасаясь едкого комментария в свой адрес или коварного объятия исподтишка. А теперь она, казалось, едва его замечала.
Лоусон оставался в столовой еще минут тридцать, обмениваясь с коллегами поздравлениями и улыбками, но при этом все время ощущал смутную тревогу. Во время операции он действовал не раздумывая, однако теперь не мог не понимать, насколько велика была опасность: его могло попросту не быть на этом празднике. И еще одно: до сих пор неизвестно, сколько женщин похитил и изнасиловал Алекс Мартин. И единственная ли жертва убийцы – Элинор. Они продолжали работать над видеозаписями, а их оставалось еще так много…
Вскоре голоса начали эхом отзываться в голове и Лоусону пришлось напрягаться, чтобы разобрать, о чем идет речь. Тогда он поставил на стойку буфета свое шампанское, которое едва пригубил, и ушел.
Проскользнул мимо совещательной комнаты и прошел к себе в кабинет. Пять минут спустя заглянул Бартон с двумя кружками кофе в руках.
Одну он передал Лоусону, и тот с благодарностью сделал глоток. Когда Лоусон ставил кружку на стол, его рука дрогнула и он расплескал немного напитка.
Бартон нахмурился:
– Все хорошо, босс?
– Прекрасно.
– Да?
Судя по тону, Бартон не поверил. Лоусон улыбнулся и устало провел рукой по лицу:
– Бывало, конечно, получше, Фил.
– Я отогнал от тюрьмы твою машину.
Бартон испытывал неловкость и не знал, что еще сказать.
Лоусон кивнул:
– Как Фрэн и малыш?
– Все в порядке, – ответил Бартон.
– Похоже, ты не очень в этом уверен.
Бартон вздохнул:
– Фрэн рвет и мечет. Нас переселили в охраняемый дом до конца процесса. Меры предосторожности, полицейская охрана для нее и Тимми. А ей нравилось наше старое жилье.
– Ничего, привыкнет.
– Да…
– А ты как себя чувствуешь?
Бартон пожал плечами:
– Я знаю, что мне было бы гораздо хуже, если бы я сдался.
Лоусон посмотрел на свои дрожащие руки:
– Иногда только это и утешает.
Бартон почесал лоб, неожиданно смутившись:
– А наши знают, что я не продался Касаветтесу?
– Конечно, а что?
– Флетчер сказал…
– Да плюнь ты на него! Послушай, Фил, помнишь, мы гадали, как информация о похищении просочилась в СМИ?
– Неужели Флетчер?
– Макатиер практически не сомневается. Он считает, что Флетчер и о сережке им рассказал.
Бартон презрительно фыркнул:
– Газетчики ни за что не выдадут своего осведомителя, да и Флетчер не дурак. Он будет держать рот на замке и ждать, пока все не рассосется само собой.
– Вот-вот! Флетч уже один раз сел в лужу и теперь спит и видит, как бы отвести от себя огонь.
– Он ходил к Макатиеру, да? – догадался Бартон.
Лоусон решил: Бартон столько пережил, что имеет право знать подробности.
– Он шепнул пару слов на ухо боссу, – объяснил Лоусон, – посоветовал проверить счета за мобильный телефон.
Бартон мрачно вспыхнул.
– Успокойся, Фил. Он пытался заработать лишние бонусы после того, как прокололся с фотографиями. Макатиер вышиб его из кабинета так быстро, что я было подумал, у него там вращающиеся двери поставили. И признайся, ты и сам неплохо сыграл.
– Ага, на «Оскара» можно номинировать… Только это была никакая не игра – страх был настоящий.
Пауза затянулась, и Лоусон догадался, что Бартон недоговорил. Он поднял брови, и Бартон пожал плечами:
– Я про Портера…
– Да все в порядке, Фил.
– Нет, не все… Я говорил про него, что он струсил… А он просто защищал свою семью.
– Как и ты, – сказал Лоусон.
Бартон едва заметно кивнул головой:
– Я все думаю, правильно ли я поступил.
– Конечно!
– Не по отношению к работе. По отношению к моей семье. – Бартон взглянул на Лоусона исподлобья. – Понимаешь, а если бы он…
– Фил, – перебил его Лоусон. – Что ты сравниваешь себя и Портера?! Он имел доступ к секретной информации, брал взятки, подставил Касаветтеса, и тот расценил это как предательство. Это было личное. С тобой все по-другому.
Бартон размышлял над сказанным несколько минут и успокоился.
– С твоими показаниями, – сказал Лоусон, – у нас появится возможность предъявить ему новые обвинения – когда он будет достаточно здоров, конечно, чтобы явиться в суд.
Зазвонил телефон, и Лоусон поднял трубку:
– Мэри! – Бартон махнул рукой в сторону двери, но Лоусон покачал головой и знаками велел ему оставаться на месте. – Нет, у меня все хорошо… – Он посмотрел на Бартона и состроил гримасу. – Я в полном порядке. – Пауза. – Ты же знаешь, как в новостях любят все преувеличивать… Знаю, я должен был позвонить, извини, но я только руководил, практически вообще не участвовал. Нет… – Еще одна пауза. – Да, мы нашли ее… Она скоро поправится. – Он снова посмотрел на Бартона и отвел глаза. – Я тоже… Буду дома примерно через час.
Вешая трубку, Лоусон поймал насмешливый взгляд Бартона.
– А чего ты хотел? – осведомился Лоусон. – Чтобы я напугал ее до смерти, рассказав, что на самом деле случилось?
– Тебя могли убить, Стив.
– Ну не убили же, как видишь.
– У тебя руки до сих пор дрожат.
Лоусон поставил на стол кружку:
– Спасибо, что напомнил. Но ты еще не все выложил.
Бартон замялся.
– Ладно, давай колись, – подстегнул его Лоусон. – Давно пора.
Бартон пожал плечами:
– Как ты думаешь, почему Мэри позвонила? Тебя показывают по всем каналам.
Лоусон криво улыбнулся:
– Ты же знаешь…
– …как журналисты любят все преувеличивать? Ага, – подтвердил Бартон. – Пока ты будешь убеждать ее, что они показали не того парня, можешь на досуге придумать оправдание, откуда у тебя на лбу появилась пара швов.
Лоусон поднес руку ко лбу:
– О черт!
Глава пятидесятая
Хьюго держал Клару за руку. Она смотрела на него, жадно впитывая каждую черточку его лица, благодарная за одну только возможность быть рядом с мужем. Тепло тела, его запах успокаивали ее.
Она не хотела спать, боялась даже закрыть глаза: а вдруг Хьюго окажется галлюцинацией? Боялась опять проснуться в холоде и темноте, поэтому боролась со сном, но сон все равно подкрался, мягко окутал ее. Образ, ясный и четкий, высветился у нее перед глазами: серое уродливое дуло револьвера. Брайан Келсолл поднимает его. Поворачивается…
Она дернулась и открыла глаза.
– Все в порядке, – в сотый раз пробормотал Хьюго. – Ты в безопасности. Я с тобой.
– Пиппа…
Клара тяжело задышала, и Хьюго осторожно погладил ее руку, помня о ссадинах и синяках на пальцах.
– С ней все хорошо, ты помнишь? Она дома, с Триш. В любой момент может позвонить мне на мобильный.
Клара смутилась, обеспокоенная тем, что ей не удается удержать в памяти самые простые факты.
– Это все лекарства, – заверил ее Хьюго. – Не о чем волноваться.
– Наверное, не надо было привозить Пиппу сюда, – упрекнула она мужа. – Она так расстроилась.
– Ну что ты, наоборот, она успокоилась. Подумай только, она почти не спала с тех пор, как ты… Я хотел сказать, с тех пор, как…
Хьюго тяжело сглотнул.
Клара протянула руку и мягко коснулась его лица:
– Как же вы из-за меня намучились!
Он прижал ее ладонь к губам:
– Не ты виновата, а Келсолл.
– Нет, – возразила она. – Я не виню его. Хьюго, мне так жаль…
Она чувствовала себя совсем слабой, беспомощной, но собрала все силы, чтобы не расплакаться.
Хьюго убрал с ее лица непослушную прядь:
– Чего, милая?
– Мне так жаль, что я не помогла ему тогда, на суде, но у него не было никаких доказательств. Я действительно была уверена, что девушка все это выдумала. Не было никаких синяков, ссадин, ничего, что свидетельствовало бы о…
Тут Клара будто услышала себя: она пыталась оправдаться перед собственным мужем, пыталась извинить свое поведение в суде, – и в ту же минуту ее охватил стыд, стыд за себя и свою профессию.
– Шшш, – успокаивал ее Хьюго, гладя по лицу, целуя в лоб. – Я все понимаю…
Клара почти поддалась его уговорам, утихла, но не выдержала:
– Синяков не было, потому что Лора была настолько напугана, что делала все в точности так, как он ей приказывал.
– Алекс Мартин одурачил многих людей, – сказал Хьюго.
Она покачала головой:
– Меня-то нет! Мне было все время неловко с ним, но я отмахивалась от этого чувства.
– Ради бога, Клара! Если бы ты отказывалась защищать каждую мразь, рядом с которой тебе было неловко…
Он резко оборвал себя, поняв, что сказал больше, чем намеревался.
Клара пристально посмотрела на него, озадаченная и обиженная.
– Я не знала, – сказала она, – что ты так это воспринимаешь.
– Клара, я…
Хьюго начал было извиняться, но его прервал негромкий стук в дверь, и в палату заглянул сухощавый человек с седыми висками.
Хьюго вскочил на ноги.
– Инспектор Лоусон! – приветствовал он и повернулся к Кларе: – Это тот полицейский, который…
– Я знаю, – улыбнулась она и протянула руку Лоусону. – Спасибо. За нас всех.
Помимо ее воли на щеку выползла слеза, и Клара на себя разозлилась.
– Я только хотел лично убедиться, что с вами все в порядке. Я не знал…
Лоусон показал на систему, из которой капля за каплей стекала в вену на сгибе ее локтя.
– Чепуха, я просто немного обезвожена. Нарушение баланса электролитов или что-то вроде того. К завтрашнему утру буду как огурчик. – Кларе не понравились зазвучавшие в голосе натужно-бодряческие ноты. Последовала неловкая пауза. – Хьюго, ты не мог бы?.. Мне бы хотелось…
Хьюго встал:
– Конечно. Пойду пока выпью кофе.
Он ушел, закрыв за собой дверь, и Лоусон с Кларой остались одни. Некоторое время они просто смотрели друг на друга. Потом Клара спросила:
– Вы пришли, чтобы взять у меня показания?
– Нет! Достаточно того, что вы ранее рассказали полицейским. Завтра я пришлю к вам кого-нибудь из своих людей взять заявление. Представляете, я все никак не мог поверить, что расследование завершено, пока не увидел вас собственными глазами! Когда работаешь над делом, подобным вашему, то в конце концов начинаешь чувствовать, что вся семья потерпевшего – твои близкие знакомые. А я с вами даже не встречался.
Клара кивнула. Ей и в голову не приходило, сколько было проделано работы, сколько людей слышали ее имя, говорили о ней, строили предположения о ее судьбе, в то время как ее мир сузился до крошечной комнатки и одного человека, который распоряжался ее жизнью.
– Инспектор, – робко проговорила она. – Мне ничего не сказали. Брайан Келсолл, он… – Она с беспокойством посмотрела на Лоусона, заранее зная ответ, но ей нужно было услышать это из его уст. – Хьюго ничего не знает. Он приехал прямо сюда, и…
– Келсолл мертв, – сказал Лоусон.
– Я так и думала.
Клара понимала, что не сумела бы его утешить. И никогда не смогла бы искупить свою вину перед ним. Она заглянула ему в глаза и ничего в них не увидела. Вообще ничего. «Невозможно убить мертвого человека». Он был мертв еще до того, как полиция ворвалась в дом.
Даже до того, как поднял револьвер. Он был мертв с того самого утра, как Лора покончила с собой.
Но, даже понимая все это, Клара не была готова к тому, что случилось.
В течение тридцати секунд – хотя ей они показались вечностью – она смотрела на револьвер в руке Келсолла. Ее сердце будто сжимал чей-то холодный кулак, она едва могла вздохнуть. В задней части дома раздался звон разбитого стекла. Келсолл словно бы не заметил этого, а может, заметил, потому что вдруг чуть раздвинул губы в улыбке – так странно!
Потом – глухой удар, который она скорее ощутила, чем услышала. Подвальная дверь захлопнулась с такой силой, что воздушная волна сбила ее с ног. Клару окружил мрак, но вскоре она услышала шаги. Дверь настежь распахнулась, и резкий белый свет ослепил ее. Келсолл лежал на полу. Он начал подниматься. Тут раздались крики. Да, кто-то кричал, приказывал лечь на пол. Это ее они имели в виду?..
Она тоже кричала.
– Не стреляйте! Не стреляйте! – кричала Клара – им или Келсоллу? Она и сама не понимала: мозг ее работал медленно, а все произошло так быстро.
Брайан Келсолл встал, повернулся, направляя руку с револьвером на нее, на полицейских. Снова крики и – оглушительный в замкнутом пространстве тесного подвала рев выстрелов, двух, а может, и трех.
Келсолл упал. Сначала на колени, потом повалился вперед, и Клара вздрогнула, когда его лицо ударилось об пол.
Она, должно быть, потеряла сознание, потому что следующее, что она помнит, – это санитар в белом халате, присевший рядом с ней на корточки, и с ним женщина-полицейский. Лица их были исполнены жалости и доброты. Клара могла вытерпеть все на свете, только не доброту.
Она кивнула нахмурившись, словно отгоняла воспоминание.
– И вот еще что, инспектор. – Клара пыталась унять волнение. – Мистер Келсолл переживал из-за своей дочери, понимаете? В газетах писали, что вы нашли видеозаписи…
Лоусон молча опустил глаза.
– О господи… Я ей не поверила. Мне казалось, она выкручивается…
– Я очень сожалею, – отозвался Лоусон.
– Но и вполовину не так сильно, как я, поверьте!
Похоже, Лоусон понимал, какие сложные чувства Клара испытывает к Брайану Келсоллу, и это дало ей мужество продолжать:
– Вы были со мной честны, инспектор. И я благодарна вам за это. Разрешите мне задать вам еще один вопрос? Вы обещаете ответить на него откровенно?
– Конечно.
– Можно ли когда-нибудь оправиться после… такого?
Лоусон посмотрел на свои руки: они до сих пор дрожали. Клару Паскаль не изнасиловали, она не была ранена, но над ней издевались, морили голодом, унижали.
– Я предпочел бы, чтобы этого вопроса вы не задавали, – заметил он.
Но Клара смотрела на него, с нетерпением ожидая и заранее страшась ответа. Лоусон вздохнул:
– Можно оправиться после простуды или, скажем, после свинки. А после этого… после этого – никогда.
– И мне так кажется, – согласилась Клара. Она понимала: то, что с ней случилось, изменило ее, ее отношение к миру и к людям. – Но как по-вашему, научиться жить с этим можно?
Лоусон пожал плечами:
– А что еще вам остается делать?
2 Обращение «миз» ставится перед фамилией женщины, как замужней, так и незамужней, если ее семейное положение неизвестно или она сознательно подчеркивает свое равноправие с мужчиной.
3 ДК, то есть детектив-констебль, – младшее офицерское звание в уголовной полиции Великобритании. Служащие уголовной полиции носят соответственно звания «детектив-сержант», «детектив-инспектор» и т. д.
4 Ширли Темпл (род. в 1928 г.) – американская актриса; начала сниматься в трехлетнем возрасте, известна своими детскими ролями.
5 Любопытный Том (Peeping Тоm) – портной, подглядывавший за леди Годивой и внезапно ослепший; перен. – человек с нездоровым любопытством.
6 Одинокий рейнджер (Lone Ranger) – персонаж популярного американского вестерна, благородный и неустрашимый герой в маске, борец за справедливость в Техасе.
7 Имя женщины-полицейского из американского мультфильма, ставшее нарицательным.
8 Почтальон Пэт – герой одноименного анимационного сериала, вышедшего на британский экран в 1981 г.
9 «Тамбл Тотс» – британская развивающая программа для детей младшего возраста.
10 Коммерческая деятельность, осуществляемая через Интернет.