Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Александра Витальевна Соколова
Просто мы разучились мечтать.
С чего всё началось? Я не знаю… Ты просто появилась в моей жизни. Вошла в неё без стука, без звонка – так, как ты обычно делала всё и всегда. Непредсказуемая. Удивительная. Честная. Жестокая. Открытая. Смешная. Злая. Глупая. Ты всегда была для меня закрытой книгой. Почему закрытой? Я не понимала тебя. Не понимала твоих поступков, твоих слов, твоих выставленных среди зимы на ледяной балкон цветов, твоих глаз, сияющих сквозь темные очки в неосвещенном помещении. Твоих рук, принадлежащих всем. И твоей души, не принадлежавшей никому. Ты очень долго шла ко мне. А я к тебе. Слишком многим были наполнены эти годы. Но я ни о чем не жалею. Ни о слезах, пролитых в никуда, ни о телефонных трубках, изгрызенных зубами, ни об изрезанных ножницами венах, ни о боли которая словно вторая оболочка однажды вросла в мое сердце. Я жалею только об одном: о том, что так тяжко и долго я пыталась понять тебя. Постичь. Прочитать. Ворваться туда, куда простым смертным не было дороги, туда, где всё было заперто на сотни замков. На то, чтобы понять тебя, мне понадобилась целая жизнь. На то, чтобы полюбить – одно мгновение.
1
Светофор. Да что же это такое – опять красный! Лёка зло пнула руль автомобиля и надавила на педаль тормоза. Забавная штука – вроде и пробки нет, но светофоры как будто настроены сегодня против неё. Зазвонил мобильный. Да где же он? В кармане куртки? Нет… В рюкзаке? Тоже нет. Ах, да. Джинсы. Передний карман. – Алло. Сам такой. Еду. Не всё в этой жизни от меня зависит. Ну и что? Рот закрой, а то на хрен пошлю и ни на секунду не пожалею. Андэстэнд? Всё равно. Пусть. Давай. Машина остановилась на узкой улочке – такой, каких немало в Санкт-Петербурге. Все парковочные места перед рестораном были заняты. Лёка выругалась сквозь зубы и пристроила машину прямо к бордюру, тем самым напрочь перекрыв выезд из переулка. – Сами виноваты, – прошипела, вынимая себя из кондиционированной прохлады салона, – Я спешу, и меня уже ждут. Ресторан оказался так себе – низкого пошиба. Никакого метрдотеля – на встречу Лене заскользил неискренне улыбающийся официант. – Добрый день, – залебезил он почтительно, – К сожалению, у нас все столики заняты. – Меня ждут, – сквозь зубы отмахнулась Лёка, занятая тем, что искала в заднем кармане джинсов визитку, – Минеральную воду и пятьдесят грамм джина. В темпе. – Простите, но вас обслуживать будет, очевидно… – Я не внятно сказала? – девушка остановилась на секунду, подняла ярко-синие глаза, и официант почувствовал, как по его спине шеренгой пробежали мурашки. – Повторить? – Нет-нет. Я… Одну секунду. Удовлетворенно хмыкнув, Лена прошла в зал и поморщилась – угораздило же Никиту назначить встречу в таком месте. Слишком много людей, слишком низкий уровень обслуживания, слишком шумно и слишком грязно. Она пролетела между близко расставленных столиков и остановилась перед одним. – Здрасте, – ухмыльнулась в ответ на вопросительный взгляд зеленых мужских глаз, – Я Лёка. Простите за опоздание. – Добрый день, – а мужчина-то гораздо выше уровня этого кабака. Поднялся, поклонился, еще чуть-чуть – и руку поцелует. – Меня зовут Игнатьев Николай. Очень приятно. – Взаимно, – Лёка отдернула руку и упала на стул, – Давайте сразу по делу, у меня мало времени. – Николай предлагает нам новую работу, – вмешался Никита, – Он хозяин «Трех чудес света». Вот это да. «Три чуда света» – один из самых дорогих закрытых клубов Санкт-Петербурга. По слухам, именно в нём предпочитали проводить свободное время сильные мира сего. По слухам, именно в нём было подпольное казино. И, по слухам, именно в нём крутились огромные деньги. – Условия? – равнодушно спросила Лёка, принимая из рук официанта стопку с джином и стакан с минеральной водой. – Любые, – с улыбкой ответил Николай, – Всё, что попросите. – А если я захочу Луну в личное пользование? – девушка одним глотком выпила спиртное и отхлебнула воды. – В разумных пределах, конечно, – уточнил мужчина. – Не интересует, – Лёка с шумом поставила пустой стакан на стол и поднялась на ноги, – Никита, ты зря потратил моё время. – Но почему? – парень заволновался, тоже вскочил с места в бесполезной попытке удержать Лену на месте. – Лёк, ты подумай – это хорошее предложение! – У тебя со слухом плохо? Я сказала – не интересует. – А возможность ставить абсолютно любые программы – заинтересует? – абсолютно спокойно спросил Николай и улыбнулся в ответ на яркий Лёкин взгляд. – Возможно, – девушка вновь опустилась на своё место, – Какие ограничения? – Минимум пафоса, максимум секса. – Не пойдет, – стул снова отодвинулся от стола. – Есть встречные предложения? – Конечно, – Лёка не стала садиться, предпочла рассматривать Николая сверху вниз, – Вы даете мне полную свободу действий, я обещаю что недовольных не будет. – Нет, – подумав, решил мужчина, – Обещания – это слова. – Можем внести этот пункт в договор. – Договор – это всего лишь бумага. – Значит, мы не договорились, – девушка подхватила со стола пачку сигарет и, не обращая внимания на всполошившегося Никиту, пошла к выходу. Как раз вовремя. Двое разъяренных водителей стояли рядом с Лёкиной «Тойотой» и разглядывали её тюнингованную поверхность как какую-то диковину. Конечно, машина была красивая. Но это не повод, чтобы вот нагло её рассматривать. – Какие-то проблемы? – поинтересовалась Лена, открывая дверцу. – Вы загородили нам выезд! – возмутился один из водителей. – Уже нет. Мотор завелся с одного поворота ключа. Нежно заурчал. Автоматически включилась магнитола. Я не болею тобой от февраля до Москвы Я не болею тобой как сигаретами дым – Какой полет мысли, – усмехнулась Лена, выслушав истерические вопли певицы, и переключила магнитолу на CD. Перед следующей встречей вполне можно успеть выбрать музыку для завтрашнего шоу. Но не вышло. Прохладный воздух так замечательно врывался в легкие сквозь полуоткрытое окно, что мысли крутились где угодно, но только не вокруг работы. Внезапно Лена затормозила и направила машину к обочине. Там стоял какой-то мужчина, невзрачный, среднего возраста. – До метро подвезете? – спросил он, заглядывая в приоткрытую дверь. – Да, – кивнула Лёка и мужчина, покряхтывая, залез в салон, – Какое метро? – Любое. – Опаздываете? – поинтересовалась девушка. – Да нет… Пешком не люблю ходить. Лена понимающе хмыкнула и щелчком заблокировала замки на дверях. Приятный мужик. Одет довольно стильно, но вот лицо и руки выдают в нём бывшего работягу. И невзрачность от этого – несоответствие дорогого костюма и мозолистых рук. – А почему такая девушка, да на такой машине – и таксует? – искренне спросил мужчина, и Лёка с интересом на него покосилась. – Кто сказал, что я таксую? – Да, но… Он настолько потешно растерялся, что Лена даже засмеялась. – Не бойтесь, я не маньяк и не вербую рабочих на стройки Казахстана. Просто скучно было ехать. – Понимаю, – успокоился мужчина, – Можно я закурю? – Конечно. – Хотите поговорить? – С чего вы взяли? – удивилась. – А что, я не угадал? – Да нет, почему же. И о чём говорить будем? – О жизни, – улыбнулся пассажир, и Лёка засмеялась снова. – Начинайте. – Меня зовут… – Стоп, – Лена грубо перебила мужчину и ухмыльнулась, – Давайте без имен? Пассажир подумал секунду: – Давайте. Что для вас жизнь? Вопрос прозвучал неожиданно. Но никогда не догадаться этому темноволосому мужчине, что ответ на этот вопрос был выстрадан Лёкой, выплакан и рожден в боли. – Жизнь – это мой крест, – ответила девушка и тоже потянулась за сигаретой. – Удивлен. Почему так? – Потому что в смерти я вижу избавление. И знаете… Если ад есть – то наша жизнь – это именно он. – Почему? – А вы вдумайтесь. Ад – это вечные страдания, да? Похоже на нашу жизнь, правда? – Но в жизни есть не только страдания, – возразил мужчина. – Конечно. Если бы была только боль – мы бы постепенно к ней привыкли. Иммунитет бы выработался. И тогда боль бы притупилась, и мы бы перестали её чувствовать. Поэтому вполне разумно добавить немножко радости, немножко счастья – чтобы после них страдания чувствовались еще острее. – Погодите, но в жизни есть добро и зло. В аду должно быть только зло. – А что есть добро по-вашему? И зло? – хмыкнула Лёка. – Вы знаете, это довольно сложно дать точное определение… Они частенько пересекаются… – Вы слышали о том, что на Кавказе опять что-то взорвали? Погибли люди. Это – зло? – Конечно! – вспыхнул мужчина. – Расстреливать надо этих ублюдков! – А то, что вы сейчас сказали – не зло? – В смысле? – Ну как же. Убить человека – зло. А вы предлагаете сделать именно это. – Речь о нелюдях! – Глупости какие, – Лёка вырулила на проспект и повела машину в сторону следующей станции метро, – Речь о людях. Разных. Глупых. Злых. Добрых. О людях. – Всё равно расстреливать. Это не люди, а убийцы. – А вы кем станете, после того, как расстреляете их? Таким же убийцей. – Ну не я же буду их расстреливать… – А кем вы стали после того, как произнесли эти слова? Значит, морально вы были к этому готовы. – Вы меня запутали, – пассажир явно разозлился, – Вы не понимаете прописных истин. Пока вы не встанете рядом со смертью, не поймете. Высадите меня у этого метро, пожалуйста. – Пожалуйста. «Тойота» остановилась на обочине, и мужчина с трудом вылез из автомобиля. Оглянулся, потянулся, было, за бумажником, но махнул рукой и пошел к метрополитену. Лёка ухмыльнулась ему вслед и посмотрела на часы. Нужно было ехать.
2
Катя открыла дверь не сразу. Пришлось несколько минут давить на прямоугольную кнопку звонка и тихонько злиться. – Ну и где носит эту идиотку? – пробормотала Лёка, и в тот же момент дверь распахнулась. Екатерина. Растрепанная, в мятом халате. Смотрит по обыкновению испуганно. – Я привезла деньги и продукты, – не здороваясь и не разуваясь, Лена прошла в квартиру, – Что Егор? – Вчера опять всю ночь плакал, – Катя поплелась следом за женщиной на кухню, ругая себя за то, что опять не успела с утра накраситься и встретила Лёку с таким лицом – опухшим, отекшим. Нездорово-розовым. – В поликлинику свозила? – Лена деловито выгружала из больших пакетов продукты. Часть – в холодильник, часть – на полки. – Какого черта опять грязь развела? – Нет. Я не успела прибраться. Всю ночь не спала… Устала. – Опять начинаешь? Сколько раз я говорила – меня это не касается. Некоторые матери и работать успевают, и детей воспитывать, и порядок в доме наводить. Устала она… Еще раз увижу – работать пойдешь. – А… Егор? – пролепетала Катя, вся сжимаясь. – А Егора к себе заберу, – равнодушно отмахнулась Лена, – Кофе свари. – Ты не имеешь права! Он мой сын, а не твой. – Детка… Ты прекрасно знаешь, что я имею право на всё, что угодно. Где кофе? – Если бы ты… Если бы не ты… – Катя вздрогнула и попыталась сдержать подступающие к горлу слёзы. – Я бы… – Тебе напомнить, что бы с тобой было, если бы не я? – Да пошла ты! – визг проник в Лёкин затылок и отозвался там тупой болью. – Хватит решать за меня! Если бы не ты – у меня не было бы ни этого ребенка, ни проблем! Я бы танцевала! Я бы не растолстела и не разбухла! И нашла бы себе мужика! Катя визжала, а Лена молча смотрела на неё. Когда речь пошла о Лёкиной матушке, предках и сексуальной ориентации, она тяжело поднялась на ноги и, размахнувшись, влепила вопящей женщине пощечину. Полюбовалась результатом и влепила еще одну. – Добавить? – поинтересовалась равнодушно. – Теперь синяк будет, – всхлипнула Катя. – Обязательно. Я дождусь сегодня кофе или нет? – Я его сдам в детский дом, – пообещала девушка, доставая из шкафчика турку и пакет с кофе, – Поняла? – Обязательно сдашь. Ладно, хрен с ним, с кофе. Поеду. Сегодня же сходи в поликлинику. Вечером позвонишь, скажешь результат. – Мразь! – снова закричала Катя, забившись в угол между мойкой и стиральной машиной. – Не смей мне указывать! Ты мне никто! Я его завтра в окно выброшу! Если бы не он – у меня была бы другая жизнь! Почему я вынуждена вымывать говно и не спать ночами! Это ты виновата! – Понятно, – кивнула Лёка и вдруг рывком прижала Катю за горло к стене. Губы сжались в узкую полоску. А выражение лица осталось равнодушно-отстраненным. И это пугало сильнее всего. Женщина захрипела, испуганно тараща глаза, – Попробуй, детка. Я тебе ноги оторву и в твою же разбухшую задницу засуну. Или сомневаешься? – Нет… – прошептала девушка. Она не пыталась оттолкнуть Лену, ударить. Её заворожил твердый взгляд ярко-синих глаз. И заставил дрожать от ужаса. – Вот и ладно. Катя упала на колени в углу, схватилась за горло, истошно кашляя, а Лёка смерила её еще одним пустым взглядом и вышла из квартиры. У неё еще были на сегодня дела.
3
Клуб сверкал огнями, даже при свете дня. Переливался едва заметным неоном. Манил. Пугал. Всё вместе. Бросив машину на стоянке, Лёка быстро взбежала вверх по лестнице через служебный вход. Пронеслась мимо кухни, на ходу проорав поварам что-то приветственное, и скрылась в скрытом за драпировками коридоре. Вот и кабинет. Пинком распахнулась дверь, и девушка влетела внутрь, с разгону примериваясь и усаживаясь в кресло. Бросила на стол пачку сигарет, миниатюрный мобильный, бумажник. Подняла синие глаза, изобразила улыбку и, наконец, произнесла: – Здравствуйте. – Привет, Лёка – засуетился Ким, раскладывая на столе стопочки небольших папок, – Мы тебя заждались. – Что-то не устраивает? – холодно, отстраненно. – Нет-нет, что ты… Просто мы… тебя ждали. С нетерпением. – Понятно, – хмыкнула Лена и посмотрела, наконец, на женщину, сидящую напротив. Та хранила молчание. Сидела, загадочно улыбаясь, и закинув ногу на ногу. – Разрешите представить, – начал, было, Ким, но Лёка прервала его нетерпеливым жестом. – Кто вы? – спросила с усмешкой. – А вы? – женщина приподняла бровь и неуловимым движением поправила выбившийся из замысловатой причёски локон. – До свидания, – Лёка моментально потеряла интерес к разговору и взяла в руки трубку мобильного. – Что? – на красивом лице женщине отразилось удивление. – Почему? – Ник? – Лена заговорила в трубку, не обращая больше ни на что внимания. – Хочу, чтобы ты заехал к Кате и отвез её и Егора в поликлинику. Нет, не думаю. Просто отвези и проследи, чтобы всё было нормально. Благодарю. Конечно, позвони потом. Ким и растерянная женщина вслушивались в разговор, даже не скрывая своего интереса. Вот только женщина смотрела с удивлением, а Ким – без него. – Вы еще здесь? – поразилась Лёка, бросая мобильный на стол. – Я что, не ясно выразилась? – Вас не устроил тон разговора? – спросила женщина. – Меня не устраиваешь ты, детка, – очаровательная улыбка, но взгляд, взгляд – он по-прежнему равнодушный и безразличный, – Я не терплю никаких игр. Мне не нужны твои амбиции, сексуальность и театральность. Мне нужна ведущая для моего шоу. А не кукла. До свидания. – Давайте попробуем сначала? Я та, кто вам нужен. – Самоуверенно. Ну, валяй. Итак, кто ты? – Меня зовут Марина. У меня большой опыт в области стрип-шоу. – Я не делаю стрип-шоу. – Я знаю. Поэтому и пришла. – Вот как? На чём основана твоя сексуальность? – На животных инстинктах, – улыбнулась Марина и кончиком пальца невзначай провела по ручке кресла, – Но это вы и без меня видите. – Вижу. Ты умеешь ею управлять? – Не всегда. – Понятно, – Лёка кивнула и задумчиво покрутила пачку сигарет в ладонях, – Наркота? – Редко. – Алкоголь? – Практически нет. – На чём живешь? – На сексе. – Понятно. Девушка снова задумалась. На неё произвела большое впечатление животная сексуальность Марины. Но при этом она понимала, что дай ей работу – и будут проблемы. Но и посещаемость клуба, конечно, повысится. – Годится, – кивнула, наконец, Лёка и глянула на Кима, – Оформи с ней контракт и пусть приходит завтра. – Подождите! – возглас Марины остановил уже потерявшую интерес к разговору Лену, – Я бы хотела поговорить по поводу некоторых пунктов контракта. – Нравственность? – улыбка расцвела на лице девушки, а глаза сверкнули интересом, – Это тебя интересует? – Именно. Дело в том, что… – Что для тебя жизнь? – перебила Лёка и нагло коснулась взглядом выреза на груди Марины. – Удовольствие, – тут же ответила женщина, – Во всем. – Понятно. Ким, оформляй. – А как же нравственность? – заикнулся, было, парень. – Вычеркни. В случае чего, я её и так уволю. Независимо от контракта. – Как скажешь, Лёк. Марина, я вас провожу? – Да, пожалуйста, – женщина грациозно поднялась на ноги, поправила на бедре юбку и улыбнулась Лене, – До свидания. Буду рада с вами работать. Лёка, не глядя, махнула рукой, и углубилась в одну из папок. Марина застыла на секунду в недоумении, усмехнулась и вышла в дверь, услужливо открытую Кимом. – Идиотка, – прокомментировала девушка сквозь зубы и расхохоталась, зная, что Марина обязательно услышит сквозь закрытую дверь её смех, – Еще одна дура, которая думает, что у неё острые зубы. Ну, ничего. Это будет даже забавно. *** Наконец-то закончился этот долгий день. Лёка закрыла крышку ноутбука и устало откинулась в кресле. Сценарий для завтрашнего выступления был готов. Всё расписано по секундам, по движениям, по нотам. Девушка не сомневалась, что завтра до вечера успеет прорепетировать программу. Не в первый раз. И не во второй. И – не в третий. Сжав губы, Лена со стуком открыла ящик стола и вытащила на полированную поверхность маленький прозрачный пакетик. Полгода назад она кардинально изменила собственную жизнь. Разделила её на «до» и «после». «До» был вечный наркотический сон, лужи рвоты на полу и отчаяние вкупе с болью. «После» стало размеренной жизнью. Холодной и равнодушной. Одновременно пустой и наполненной смыслом. – В задницу, – хмыкнула Лёка и привычным движением проглотила таблетку, – Мне нужны силы. Словно отзываясь на эти слова, затейливой мелодией замурлыкал мобильный телефон. – Да, – резко ответила Лена, одной рукой прижимая трубку к уху, а другой собирая со стола личные вещи, – Молодец. Что сказал врач? Понятно. Передай этой дуре, что если она не будет следовать предписаниям – я её придушу. Вот как? Значит, серьезно отнеслась? Славно. Всё, Ник, я еду домой, все вопросы завтра. Чего она хочет? Обойдется. Да, так и передай. Счастливо. Дорога домой заняла, как обычно, всего сорок минут. Лена остановила машину возле высоких ворот, нажала на кнопку брелка и подождала, пока металлическая конструкция откроется, позволяя автомобилю проникнуть внутрь. Шины мягко зашуршали, соприкасаясь с полом гаража. Заглушив мотор, Лёка вылезла из машины и кивнула охраннику. Лифт. Третий этаж. Широкий вестибюль, уложенный светло-зеленым паласом. Пустая квартира. Огромная прихожая, на столик летят ключи и мобильный телефон. Лена не разуваясь прошла в гостиную и щелчком включила автоответчик. Не останавливаясь, зашла в ванную. Вполне обычную – без джакузи, душевой кабинки и полов с подогревом. Обычная ванна, не менее обычные полки, вместо коврика на полу – большая деревянная решетка. Вода с шумом ударилась о нежно-голубую эмаль, Лёка заткнула пробкой сливное отверстие и принялась раздеваться. Джинсы, футболку – в корзину для грязного белья. Домработница постирает завтра. Трусы и бюстгалтер – в другую корзину. Нижнее бельё Лена всегда стирала сама. Повернулась к зеркалу, вынула сережки из носа и левой брови. И шагнула в бурлящую воду. Как хорошо… Горячая вода коснулась крепко сбитого Лёкиного тела, и комок в затылке потихоньку начал рассасываться. Теперь можно было начать думать. Катя. Тревожно. Выходит из-под контроля, может наделать глупостей. Может быть, найти ей мужика? Мимо. Перестанет заниматься Егором, забьет на всё на свете и уйдет в разгульную жизнь. Но интерес к существованию уже потеряла. Устала. Вполне понятно. Что делать? Отдых. Точно. Пригласить временную няню. Пусть побудет с Егором. А саму Катю – в санаторий. Нет, слишком далеко. Мать должна быть с сыном. Гм… А если какой-нибудь салон красоты? Точно. Пусть недельку походит в солярий, на процедуры омоложения и прочую хрень. Как раз расслабится. Значит, няньку и салон. Всё просто. Хозяин «Трех чудес света». Сложно. С одной стороны, аудитория не совсем та, что нужна, а с другой – привычные зрители уже надоели. Игнатьев, конечно, еще позвонит и согласится на все условия. Это было понятно сразу – так просто такие люди не назначают встреч. Справлюсь ли? Неизвестно. На таком уровне мы еще не работали. Но заманчиво. В случае успеха все дороги будут открыты. В случае поражения – закрыты. Стоит ли рисковать? Хм… К черту. Пусть позвонит, и тогда буду думать. Родители. Ровно. Не забыть перевести денег и поздравить папу с днем рождения. Хотели приехать в гости – но вроде бы поняли, что без вариантов. Кристина, Лиза и вся шайка-лейка. Напряжно. К черту не пошлешь, но назойливое внимание уже надоело. Не забыть поздравить Лизину дочь с днем рождения. Как же её зовут-то? Лишняя информация. Сказать Никите, чтобы отправил большую мягкую игрушку и открытку с нейтральным «солнышком». Годится. Бытовые моменты. Без проблем. Оставить домработнице денег на продукты, бытовую химию и прочее. Вручить премию. Оставить денег, чтобы оплатила квартплату, охрану, стоянку и прочее. Ах, да, интернет. Нужен ли он дома? Пусть будет. Значит, оплатить. Заказать новый мобильный телефон и коврики в машину. Впрочем, с этим и Никита справится. Нормально. Что еще? Ах, да, Марина. Скучно. Сексапильная дура, которая в свои годы вырастила успешно сиськи, но не ум. Трахнуть один раз ради пробы и забыть навсегда. Теперь к главному. Задача. Цель. Хм… Тяжело. Не всегда удается поступать правильно. Но если люди не понимают по-хорошему – ничего не остается, кроме как приказывать и заставлять. Они тупые. Не понимают своих ошибок. Не понимают, как нужно жить. Ничего. Научу. Покажу. Заставлю. Это же во благо. Сашка… Люблю тебя. Помню. Жду. Верю и стараюсь. Ты будешь гордиться мною. Я всё сделаю правильно. Вроде всё. Пора спать. *** Лена вылезла из ванной, постояла несколько минут, обсыхая, и вытерла полотенцем волосы. Голая, прошла в гостиную и еще раз нажала на кнопку автоответчика. Несколько бессмысленных сообщений. К черту. Сделав несколько приседаний и прыжков, Лёка резким выдохом успокоила заколотившееся сердце и разложила диван. Несмотря на все жизненные перипетии, девушка предпочитала держать себя в форме. Потому что, потеряв форму, она бы автоматически потеряла работу. И способ. Метод добиться Цели. Какая же это прелесть – прохладные простыни. Они обхватывают тело даже приятнее, чем любовницы. В них – свежесть и чистота. Вот и славно. Спокойной ночи.
4
Если начальник вызывает тебя «на ковер» посреди рабочего дня – ничего хорошего это не сулит. Во всяком случае, Ким был в этом абсолютно уверен. И короткий звонок на мобильный заставил его вспомнить все свои грешки и оплошности. А также прикинуть, каким образом оправдываться, и что делать, если оправдания не помогут. Всё это – за четыре минуты, которые потребовались, чтобы зайти в административную часть клуба. Войти без стука парень не решился. Он знал о Лёке ровно столько же, сколько остальные сотрудники. Ну, может, на капельку больше. – Можно? – Да. Ким зашел в кабинет и остановился посреди его. Страшно? Пожалуй, нет. Жутковато. – Садись, – Лена махнула рукой, и от сердца сразу же отлегло, – Колеса. Хочешь? – Давай, – таблетка без особых усилий прошла через горло и растворилась в желудке, – А что случилось? – Видел вчерашнее шоу? – вопрос был лишним, потому что Ким видел все шоу. Каждое из тех, что делала Лёка. – Конечно. По-моему, получилось очень хорошо… – К черту. Получилось не хорошо. Получилось как всегда. Как зовут идиотку, которая запорола четвертый номер? – Александра Переславская, – отвечая, Ким уже знал, что за этим последует. И был удивлен, увидев, как дрогнуло равнодушное Лёкино лицо при упоминании имени танцовщицы, – Мне её уволить? – Нет. Предупредить. Хромые коровы мне не нужны. – Понял. Что-нибудь еще? – Да. Вчера Марина пыталась меня соблазнить. Объясни ей. – Понял. – Это всё. – Ладно. На лице Кима заиграла такая радость, что он едва не светился. И даже перспектива объяснять Марине прописные истины, не пугала и не напрягала. Шеф в настроении, Сашку не увольняют – большего и желать нельзя. А что до Марины – то через процедуру объяснения проходили все девушки, что работали на Лёку. Неприкосновенность. Так это называлось. Никто не смеет домогаться. Делать намеков. Лёка спит только с теми, кого выбирает сама. Она не дарит цветов, не делает подарков, не повышает зарплату. Она выбирает только тех, кто сам этого хочет. И кого хочет она. Только так. И никак иначе.
5
Марина с силой хлопнула дверью автомобиля и нажала на брелок сигнализации. – Да что она себе позволяет? Кто она такая, черт возьми? Малолетка, возомнившая себя центром вселенной! Каблуки весело простучали по асфальту, и женщина скрылась в глубине подъезда. Её до сих пор била дрожь – никто и никогда не смел говорить ей такие вещи! Никто и никогда! – Сучка… И она посмела передавать мне какие-то правила черед этого педика! В лифте Марина прикоснулась ладонями к зеркалу и неуловимым движением откинула прядку волос. Красивая. Сексуальная. Волнующая. Ну какого черта этой дуре еще надо? Дверь оказалась закрыта лишь на верхний замок. Значит, он дома. Очень жаль. – Привет, детка, – стоит в проеме, смотрит укоризненно, но не без злобы. – Привет. Иди спать. Я не в настроении. – Ладно. Марина проводила равнодушным взглядом спину мужчины и скрылась в ванной. Грудь нежно выпрыгнула из-под снятой кофточки и задорно уставилась сосками в зеркало. Женщина кончиками пальцев коснулась округлой гладкости и включила воду. – Я тебе еще покажу, что тут главный… Вода, щедро сдобренная лавандовой солью, приятно коснулась тела. Марина откинула шапку темных волос и нежно погладила себя по животу. Теплые струйки прошлись по бедрам и скрылись в аккуратном треугольнике. – Сладкая моя… – прошептала женщина, опуская ладошку на низ живота. – Нежная моя… Страстная моя… Ебливая моя… Ты будешь моя… Дыхание участилось, коленки напряглись, а между ног разгорался постепенно жар удовольствия. – Котенок… Глубже… Как хорошо… Котенок… Марина погрузила пальцы во влажную теплоту и вдруг застыла. Котенок. Как это часто бывало, чувственное возбуждение прервало воспоминание. И – пропало желание, пальцы вернулись на живот, и сердце забилось в тяжести воспоминаний. Темные глаза. Полумальчишеская фигура. Короткая стрижка. И – «Мой ангел…» – Оставь меня в покое! – вслух прошипела Марина, отчаянно сжимая ладонями свой живот. – Хватит! Уходи! Тебя давно нет, ты давно кончилась… Хватит! Тщетно. Она уже не раз это проходила. Бесполезно было фантазировать, бесполезно было направлять струйку душа вниз живота, и даже ласкать себя сквозь теплую воду было бесполезно. Никакого желания. Возбуждения. Страсти. – Да пошла ты… Марина выбралась из ванны и легкими прикосновениями полотенца вытерла совершенное тело. Даже страшно – сколько неприятностей доставляло это смутное воспоминание. Не получить привычный оргазм в душе – это полбеды. Но как часто это случалось в постели! Многие из мужчин, которым не повезло, до сих пор, наверное, понять не могут – почему в разгар секса она переворачивалась на живот, и отмахивалась от предложения продолжить. Почему мрачнела и ругалась сквозь зубы, одевая халат и натягивая трусики. – Проклятье. Ничем другим объяснить это Марина не могла. Проклятье. Порча. Сглаз. Всё она… Единственная, с кем она была готова прожить целую жизнь. Единственная, кто отказался. – Подвинься, – женщина сбросила купальный халат на пол и юркнула в постель. Отмахнулась от горячих объятий и уткнулась щекой в подушку. Ничего. Мало ли, что там было в прошлом. Эта малолетняя сучка всё равно будет моей. А потом я её брошу и буду наслаждаться тем, как она будет страдать. Она будет моей. Будет. Ведь я не ангел. Не ангел. 6 Сколько помнила себя, Марина всегда любила секс. Ей нравился даже не столько сам процесс получения удовольствия, сколько власть, которую это удовольствие ей давало. Просто раздвинуть ноги или филигранно сделать минет – это лишь полдела. А вот завести человека так, чтобы он потерял голову от желания и страсти – вот цель, к которой женщина всегда стремилась. Обычно люди проходили через её постель незаметно. Марина любила партнеров, которым также как и ей нравился секс и которые не претендовали ни на что большее. Всё было легко и просто пока однажды она не влюбилась. Мужчина, который неожиданно запал не только в её постель, но и душу, был женат. Но Марину это, конечно же, не остановило. Она знала, как добиться своего. И добилась. Нет, она не стала уводить Михаила из семьи – это было не в её стиле. Встречалась с ним вечерами, восторженно отдавалась и испуганно отмахивалась от предложений пожениться. Вольные птицы не живут в клетке. В состоянии эйфорического счастья Марина провела полгода. А потом вдруг познакомилась с мальчиком-продавцом из универмага и в тот же день привела его к себе домой. Когда мальчик восторженным взглядом окинул её совершенное тело, Марина поняла, чего ей не хватало все эти полгода. С того дня она вновь начала менять партнеров. Скрывала это от Михаила, сократила встречи с ним и постепенно поняла, что влюбленность растворилась в слепом обожании других мужчин, да и в постели он стал скучным и пресным. Понять-то Марина поняла, а вот как расстаться – увы – не знала. В этом смысле Михаил у неё был первым. Поразмыслив, девушка решила сделать так, чтобы он сам её бросил. И не придумала ничего лучшего, кроме как подстроить классическую ситуацию. Пригласила в гости мальчика-стриптизера, медленно и с расстановкой занялась с ним любовью, ожидая, когда же повернется ключ в замке и зайдет Михаил. Стриптизер оказался затейливым любовником, и громко постанывая в подушку, Марина вдруг ощутила невообразимый кайф. И не столько от самого процесса, сколько от сознания того, что вот сейчас он войдет, и будет кричать, и назовет её сукой, и, может быть, ввяжется в драку… – Марина? – тихий голос прозвучал от двери, когда Марина уже извивалась в судорогах оргазма. Бледный Михаил одной рукой держался за дверной, проем, а другой – на собственную грудь. – Почему, Марина? Девушка растерялась. Такого она не ожидала. Он не кричал, не стаскивал с неё чужого мужчину, а только смотрел растерянными глазами и шевелил губами. Неожиданно Марине стало противно. Не жалко, а именно противно. Брезгливость какая-то появилась. – Убирайся, – жестко сказала она и, даже не прикрывшись, прошествовала в ванную под восторженным взглядом стриптизера. Когда девушка вернулась в комнату, Михаила уже не было. Она присела на краешек кровати и отмахнулась от рук мужчины, опустившихся ей на грудь. – Муж, чтоли? – Бывший. – А ты всё-таки сучка… – это прозвучало так восхищенно, что Марина вновь ощутила прилив желания. – И мне это нравится. Иди сюда, детка, поработай губками. А потом еще раз трахнемся и я пойду… Следующую неделю Михаил не появлялся. А на восьмой день пришел. И начался кошмар. Он заявил, что разводится с женой. Что они с Мариной должны пожениться как можно скорее. Что он ей всё прощает и хочет чтобы они были вместе. Девушка была в шоке. Она выслушала Михаила и выставила его прочь. Но на следующий день он пришел снова. Валялся в ногах, просил прощения, умолял вернуться. И снова она его выгнала. Так продолжалось около месяца. Михаил словно сошел с ума – следил за Мариной, дрался с любым мужчиной, что появлялся рядом с ней. Прямо на улице валялся в её ногах. Жена Михаила несколько раз звонила Марине, плакала, умоляла оставить мужчину в покое. Говорила, что муж начал её бить. Что запил. Что сходит с ума. Что на любое плохое слово о Марине реагирует как бык на красный цвет. Девушке было всё равно. Она терпела и ждала, чем всё это кончится. Кончилось банально. Жена Михаила в запале назвала Марину сучкой, и муж разбил об её голову монитор компьютера. И сам же вызвал скорую помощь. Женщину отвезли в больницу, а самого Михаила после разбирательства принудительно положили в психиатрическую больницу. С тех самых пор Марина зареклась заводить долгие отношения. И с успехом выполняла собственное обещание. Пока не появился Олег. 7 Лёка, как обычно, появилась неожиданно и словно ниоткуда. Как будто из воздуха материализовалась. Все в зале мгновенно замолчали и подобрались. – Привет, – девушка поздоровалась со всеми сразу и плюхнулась в кресло. – Сколько раз прогоняли? – Дважды, – Марина протянула Лёке сценарий и кивнула в сторону сцены, – Еще раз? – Естественно. И найди мне Никиту, он должен быть где-то здесь. Марина вспыхнула, но спорить не посмела. Ушла за кулисы, эротично покачивая бедрами. Лёка кинула на неё насмешливый взгляд и за руку поздоровалась с подошедшим осветителем. – Есть чё? – поинтересовался он, плюхаясь рядом на стул. – Есть. А ты с утра еще не закинулся? – Не успел. Поддержишь голодающее Поволжье? – Конечно. Лена поделилась с осветителем своим запасом и тоже проглотила таблетку. По опыту она знала, что прихода придется подождать, но флэш-бэк сработал на все сто, и по телу разлилась энергия. Девушка просветлела. Отключила мобильный телефон и кивнула подбежавшему Никите. – Ник, Игнатьев звонил? – Звонил. Предлагает еще раз встретиться. – Где и когда? – Не знаю… Он просил тебя перезвонить, чтобы договориться. – Позвони ему сам и назначь встречу. Моё расписание у тебя есть, найди там дырку какую-нибудь. – Хорошо, но, мне кажется, было бы лучше… – Разве я спросила твоего мнения? – Нет. – Значит действуй. Репетиция прошла удачно. Лене не понравилось всего несколько моментов, но на них вполне можно было не обращать внимания. Когда Марина произнесла последние фразы и скрылась за кулисами, девушка задумчиво закрыла глаза. Её не покидало ощущение, что развитие остановилось. Сегодняшнее шоу было качественно таким же, как и вчерашнее. И позавчерашнее. И то, что ставили на прошлой неделе. Нужно было искать что-то новое. Качественно другое. – Ник, найди мне Марину, – велела Лёка и ушла в свой кабинет. Ей нелегко далось только что принятое решение, но оно показалось единственно верным. Нельзя сказать, что Лена раскусила Марину сразу же. Конечно, нет. Она приглядывалась, привычно анализировала. Недостающие кусочки информации дополнил Никита. Не хотелось привлекать её к работе, ой как не хотелось… И варианты другие, наверное, были, но с одной стороны не хотелось заморачиваться и искать на стороне, а с другой – заиграл в животе какой-то авантюризм. Захотелось посмотреть – а что из этого выйдет? Или выйдет ли? 8 – Не заставляй меня повторять дважды, детка. Ты будешь делать то, что я скажу и когда я скажу. Ровно до тех пор, пока я не увижу, что ты способна решать сама. Да, так. Хватит орать. Разговор окончен. Лёка отключила телефон и поискала взглядом зарядку. Всё её состояние можно было передать одним матерным словом, очень похожим на «достали». Безумно хотелось отдохнуть. Махнуть куда-нибудь за границу и понежиться у бассейна с бокалом шампанского в руках. Но не время. Пока еще не время. Марина явилась вовремя. Слишком хорошо помнила, как в первый раз привычно опоздала и простояла полчаса под закрытой дверью, выслушав только одну холодную фразу «У меня нет времени, чтобы поджидать сексуально озабоченных идиоток». Лёка впустила её в квартиру и ухмыльнулась, наблюдая, как короткая курточка падает на пол, а сапоги летят в угол. – Приветик, – искрометно улыбнулась Марина, – Работать будем или трахаться? – Работать. – Как скажешь, котенок. Они устроились на диване в гостиной. Лёка разложила на столике заготовки для сценария и началась работа. Креативная и сосредоточенная Лена была совсем не похожа на Лену обычную. Она с головой окуналась в процесс создания шоу, забывала о ехидстве, о жестокости – высказывалась громко, уверенно, иногда запускала ладонь в волосы и устраивала на голове форменный бардак. С удовольствием спорила с Мариной и даже – о ужас! – иногда признавала её правоту. – Лёк, они не поймут! – Марина давно уже с ногами забралась на диван и теперь стояла на коленях, нависая туго обтянутым тканью бюстом над столиком. – Ну что это за слова такие? Простить, отпустить, отказаться… Давай сделаем проще: он её любит, она его не любит, он добивается и так далее… Пошленько, но со вкусом. – Где тут вкус? – Лёка сверкнула глазами и дружески пихнула Марину в плечо. – Ты сама соображаешь, что говоришь? Пошло – согласна. А вкуса тут ни хрена нет. Кому нужны эти стандартные истории? – Ну давай сделаем программу про лесбиянок. Будет не стандартно! – С ума сошла? – девушка засмеялась и закусила возбужденно губу, не замечая странный Маринин взгляд. – Две натуралки на сцене, которые будут друг друга облизывать – не мой сценарий. – А при чём здесь натуралки, котенок? Давай покажем им настоящих лесби. Буча и Клаву. – Кого? – Лёкино изумление было настолько явным, что Марина захохотала и откинулась на спинку дивана. – Котенок… Ты что, не знаешь, кто такие бучи и Клавы? Ты в Интернете вообще бываешь? – Что я там забыла? Теперь Лёка была похожа на обиженного ребенка, которого стыдят родители. Надула губы, похлопала глазами и вытерла абсолютно сухой нос. – Тогда понятно, – Марина подавила поднявшееся от живота к горлу незнакомое доселе чувство и принялась объяснять, – Бучи – это лесбиянки, предпочитающие активную модель поведения. А Клавы – наоборот. Их еще называют фем. – Клево. То есть кто сверху – буч, кто снизу – Клава. Так чтоли? – Да нет же! Котенок, ты меня поражаешь. Быть лесбиянкой и не знать таких простых определений… Лена, ну ты что! Смотри… Буч – это жен… Марина запнулась на полуслове. На мгновение ей показалось, что в комнате стало очень холодно. Когда она посмотрела на Лёку и увидела ледяной взгляд бело-синих глаз, это ощущение усилилось во сто крат. – Никто. Никогда. Не смеет. Называть. Меня. Леной. Голос был незнаком. Даже в секунды злости и ярости, раньше она так не говорила. Хотя какое там «говорила»! Не шипела. Сквозь зубы. Марина молчала. Совершенно неожиданно ей стало страшно. Впервые в жизни она испугалась по-настоящему, до полного оцепенения. Впервые в жизни она подумала, а стоит ли продолжать игру? Впервые в жизни она засомневалась, что выиграет. – Пошла. Вон, – процедила Лена. Она не пошевельнулась ни на миллиметр – но во всем её облике было нечто настолько ужасное, что Марина не посмела ослушаться. Внезапно задрожавшими руками она собрала разбросанные по столу листки бумаги и с трудом поднялась на ноги. И вдруг вскинула глаза в ответ на резкий, заливистый, звонок в дверь. Это продолжалось несколько секунд – Марина смотрела на Лёку и слушала переливчатую мелодию. И видела – она могла бы поклясться, что именно видела! – как белые глаза постепенно приобретают синеватый оттенок, как размыкаются зубы, как что-то внутри Лёки собирается в единое целое из разбежавшихся по телу атомов и молекул. – Извини, – щелчок, и голос вдруг стал похож на человеческий. На привычный. На не такой страшный, – Я открою. Девушка спрыгнула с дивана и пошла в прихожую, а Марина проводила её задумчивым взглядом. Страх еще витал где-то в центре сознания, но основной ужас отступил. – Что такого в этом имени? – подумала Марина. – И кто эта девчонка? Стоит ли? Опасно… Стоит ли? Тем временем в прихожей громыхнула дверь, и истерический голос наполнил квартиру. – Мне надо поговорить с тобой! Сейчас же! Немедленно! Марина не могла слышать ответа, но могла поклясться, что знает, какие слова были произнесены. И каким голосом. И каким тоном. – Не смей так со мной обращаться! Я человек! Мне нужна свобода! Кто ты такая, чтобы решать за меня? Я хочу устроить свою жизнь, хочу, чтобы у Егора был отец! А ты мне только мешаешь! Заставляешь! Что ты на меня так смотришь? Ударить хочешь, да? Бей! В тебе нет ничего святого! Тварь! Ты отняла у меня надежду! У меня ничего не осталось! Сука! Крик перешел в сдавленный хрип, и Марина метнулась в прихожую. Это было неосознанное движение, но много дней спустя женщина поняла, чем оно было вызвано: всё тем же страхом. Она не боялась, что Лёка ударит. Боялась, что убьет. Но нет. Объемное пространство вдруг сузилось до невероятно маленьких размеров, и в них странным образом уместились две плоские фигуры: когда-то красивая, а теперь располневшая и несколько обрюзгшая женщина упиралась головой о коричнево-обойную стену и сдавленно хрипела, а другая женщина смотрела ледяным и чуточку уставшим взглядом на собственный кулак, который продолжал наматывать локоны чужих волос. – Перестань! – вопреки своей воли закричала Марина, но Лёка даже взглядом не повела в её сторону. Она лишь слегка наклонила голову и еще крепче намотала на руку Катины волосы. – Пошла к черту, сучка, – голос был таким спокойным, что в квартире всё замерло, и даже хрипы перестали быть слышны, – Убирайся вон. Ищи свою свободу и надежду. И чтобы больше никогда я не видела тебя. Я понятно выражаюсь? Сегодня же. Через два часа. Я приеду в свою квартиру. И чтобы там не было ни единого следа твоего пребывания. И чтобы никогда ты не появлялась на моем пути. Ты меня поняла? Новый шок – Марина увидела, как раскрываются еще шире глаза женщины. Она явно не ожидала такого поворота. Не была к нему готова. Лёка разомкнула руку и рывком вынула кулак из спутанного комка волос. Отвернулась и скрылась в квартире, не обращая внимания на вопли. – Подожди! Ты не так поняла! Да стой же! Догнать и остановить Катя не посмела. Её вдруг оставили все силы, и она упала на пол прихожей, судорожно всхлипывая. – Прекрати, – холодно произнесла Марина, – Ты просчиталась, дорогая. Это сработало бы с мужиком, но не с Лёкой. Езжай собирай вещи. Советую поторопиться. Катя разрыдалась, а Марина, окинув её презрительным взглядом, подхватила сумочку и скрылась в освещенной мягкости подъезда. Сегодня она поняла, во что ввязывается. Сегодня она решила идти до конца. 9 – Что мы будем делать дальше, шеф? – Это твоя работа – сказать мне, что мы будем делать дальше. – Но я не могу! Слишком много подлости и невежества вокруг! – А меня это не касается. Когда ты подписывал договор – ты знал, на что идешь. – Вы правы, шеф. Как бы ни было, это моя страна. Я поклялся служить Америке. И выполню клятву. Под пафосную траурную музыку Лёка поднялась и через темные ряды зрителей пошла к выходу. Да, покупая билеты в кино, она обещала себе досидеть до конца и постараться получить удовольствие. Но кто мог ожидать, что разрекламированное кино окажется столь низкопробной мутью? Все кафе в огромном вестибюле были полупустыми. Еще бы – ведь фильм совсем недавно начался, и те, кто пришел на этот сеанс сидели в зале, а те, кто хотел попасть на следующий, еще не появлялись. Лена заказала в баре чашку кофе и присела за маленький круглый столик. Следовало признать – очередная идиотская попытка жить как все не удалась. На самом деле, эти попытки случались не так уж часто – примерно раз в два-три месяца. Лёка просыпалась утром и решала изменить собственную жизнь. Каждый раз это выражалось в разных поступках – она то начинала прибираться в квартире, то уходила в пешие прогулки, то начинала бегать по утрам. Пару раз даже рискнула позвонить родителям и Лизе. Но хорошие порывы испарялись обычно уже к обеду. Пылесос забрасывался на середине комнаты, прогулки прерывались вызовом по мобильному такси, пробежки – ближайшим баром, а телефонные звонки – настороженным молчанием и короткими гудками. Так и сегодня. Попытка сходить в кино провалилась. Да и кофе тут паршивый… Со стуком отставив чашку в сторону, Лёка поймала болтающийся на шнурке мобильный и набрала номер. Авантюризм снова заиграл в крови, почище любых наркотиков. Снова захотелось поиграть. Две недели прошло со дня, когда Марина стала свидетелем Катиной истерики. С тех пор она как-то сторонилась Лену, испуганно отвечала на вопросы и старалась лишний раз не задерживаться на работе. Игра. Очередная игра. – Привет, котенок, – Марина выбралась из серебристого мерседеса с присущим ей изяществом. Беззастенчиво приподняла короткую юбку и поправила кружево чулка. – Бэби, шоу сегодня не будет, – ухмыльнулась Лёка, – В клубе санитарный день. – Для тебя я могу устроить приватное выступление. – А, может, я для тебя? Марина улыбнулась в ответ на шутку и подошла к Лене. Та стояла, прислонившись спиной к кирпичной стене дома, и смотрела чуточку насмешливо. – Куда пойдем? – спросила, приподнимая бровь. Жест, которому поражались и завидовали все знакомые. – Трахаться? – Хм… Интересное предложение. У меня есть выбор? – Едва ли. – Значит, идем бухать. Трахаться как-нибудь в другой раз, уж извини, бэби. Марина изобразила разочарование, но покорно пошла вслед за Леной к её машине. Это стало уже привычной игрой – шутить на сексуальные темы, ни разу не переспав. Но женщина не теряла надежды. Она знала, чем это обычно кончается. И была уверена, что этот раз не станет исключением. – Расскажи мне про лесбиянок, – попросила Лёка, когда машина обогнала на светофоре «Жигули» и прочие произведения отечественного автомобилестроения. – Может, ты мне расскажешь? – улыбнулась с пассажирского сиденья Марина. – Высадить? – Не надо. Что ты хочешь услышать? – Всё. Что там еще за классификация? Марина улыбнулась и зевнула, провожая взглядом исчезающую в зеркале заднего вида питерскую улицу. Она прекрасно понимала, что, скорее всего, Лёка уже давно забралась в интернет и прочитала все классификации, которые только нашла. – Буч – это маскулинная женщина. А клава, соответственно, женственная. – Что значит «маскулинная»? – Хочешь, покажу? Неожиданно. Лёка даже рулем вильнула от удивления. – Изобразишь из себя буча? – Нет, зачем же. Поехали в лесбийский клуб? Там ты наглядно увидишь всю классификацию. – Лесбийский клуб? А что, такие бывают? – Лена старательно изобразила растерянность. – Конечно! – Марина, казалось, не заметила. – Поедем? – Ну поехали… Но если там тебя изнасилуют – оттаскивать спермотоксикозных девок я не буду. – Договорились! До клуба добирались долго. Марина толком не помнила дорогу, да и заведение располагалось далеко не на оживленной улице. Наконец, машина припарковалась, тяжело переваливаясь колесами через бордюр и девушки вылезли на улицу. – Ну и? – хмыкнула Лёка, скептически оглядывая яркую вывеску. – Это тот самый клуб? – Да. А что тебя смущает? – Дешевка. Пошли. Они заплатили за вход и миновали голубоватого вида охранника. Проверить сумки девушек никто не посмел – слишком уверенно шли, слишком были хорошо одеты и не совсем вписывались образом в обычный контингент клуба. Пересекли один небольшой зал и нырнули в другой. Лёка моментально поморщилась от никотиновых паров в воздухе и духоты. Пейзаж вокруг впечатлял. Со знаком «минус», к сожалению. Небольшое помещение, тесно расставленные столики, стихийно образованный танцпол, некое подобие сцены и нечто, отдаленно напоминающее будку диджея. Завершающим штрихом служили два бильярдных стола, умостившихся около стены. На них сидели странного вида подростки – то ли хиппующая молодежь, то ли выпускницы местной мануфактурной фабрики. Лёка и Марина присели за столик в углу, указанный официанткой и заказали выпивку. Они странно смотрелись в этом клубе – словно две старушки на молодежной дискотеке. В уши резко била псевдо-музыка группы «Тату». – Нравится? – поинтересовалась Марина. – А то, – согласилась Лена, – Давно мечтала окунуться в прошлое. Эта фраза прозвучала так по-киношному возвышенно, что Марина не нашла что ответить. Так бывало частенько – при всем своем жизненном опыте, женщина совсем не понимала свою начальницу. Она была настолько разная, что трудно было увидеть, а какой же из этих многочисленных образов настоящий? И было что-то еще. Нечто настолько простое и очевидное, что Марина иногда ненавидела себя за то, что не может это разглядеть. Ключик. У каждого человека он есть. Но обычно эти «ключики» болтаются в связке на самой поверхности, и оставалось только выбрать, какой из них будет удобнее использовать. С годами эта связка ключей потихоньку растеривается. Причинили боль – потерян один ключ, предали – еще один, посмеялись – еще, и еще, и еще. И человек начинает замыкаться. Инстинктивно прячет оставшиеся ключи как можно глубже, для того, чтобы не успеть растерять их все до действительно важной встречи. До действительно важного человека. Лёка была еще относительно молода. Но у неё остался лишь один ключ. Марина это понимала. И бесилась от того, что не видит, где же он, этот волшебный ключик, где он – путь туда, куда всем дорога заказана. – Может, пойдем отсюда? – предложила Лёка. – Я неуютно себя тут чувствую. Ну и ну! Так что там на счёт ключиков? Неуютно, значит? – Как неуютно? А мне казалось, ты всегда и везде в своей тарелке. – Знаешь, бэби, даже если очень уверенного человека посадить на муравьиное гнездо, едва ли он сохранит свою уверенность. – Ты сравниваешь этих милых крошек с муравьями? – Нет. В темпе рассказывай мне, что там за классификация, и пойдем отсюда. Кстати, я не поняла, почему этот клуб называется лесбийским? Смотри, сколько мужиков! Марина не сдержала улыбки. Лёка сказала это настолько непосредственно и открыто, что открыла окружающим еще один – ранее невиданный – образ. Может, это – настоящий? – Наивная девочка. Это не мужики. Это те самые бучи. – Да ладно! – Лёка кивнула беззвучно подошедшей официантке и проводила взглядом её туго обтянутую юбкой попу. – Посмотри на них! Мужики, конечно. – Сама посмотри! Вон ту видишь? Ну или того… В джинсовой рубашке и штанах с карманами? – Ну, вижу. – Присмотрись получше, котенок. – Ой… – Ага. Как тебе мужик с сиськами? На этот раз они засмеялись вместе. Лена отхлебнула виски из стакана и закашлялась. – Ну блин… И что, остальные – тоже женщины? – Конечно. Мужчин сюда, по-моему, вообще не пускают. – Странные. Зачем им это? – Что именно? – Марина стрельнула взглядом за соседний столик. Она видела, что их с Лёкой пара привлекает внимание, и ей это безусловно нравилось. – Зачем им делать из себя мужской эрзац? – Ну, дорогая, тебя я в юбке, по-моему, тоже ни разу не видела… Да и прическа твоя далека от косы до пояса. – Верно. Посмотри на этого… на эту девушку. Ну, на ту, в джинсовой рубашке. Видишь, как она двигается? Как мужик. Потом причёска… Ну, в шестнадцать лет у меня тоже была лысина, но этой-то явно лет двадцать пять. И сигарету она держит очень странно. – Что ты хочешь этим сказать? – Не уловила логику? – Лёка усмехнулась понимающе. – Ну-ну. Я всего лишь хочу сказать, бэби, что одно дело носить брюки и коротко стричься, и совсем другое – вести себя как мужик, являясь при этом женщиной. – Но если ей так больше нравится – почему нет? – Марина проглотила замечание про логику, слишком ей хотелось продолжить разговор, слишком нравились разгладившиеся морщинки на Лёкином лице. – Между прочим, они даже частенько говорят о себе в мужском роде. – Даже так? Ну, ничего удивительного. Бэбт, послушай, я не говорю, что она не должна так делать. Я говорю о том, что лично мне это не нравится. – Да почему не нравится-то? – Потому что, изображая из себя мужчину, женщина может преследовать две цели. Во-первых, она может хотеть воспитать (или же развить) в себе некие положительные мужские качества, как-то силу, заботливое отношение к женщинам, и всё такое. Но в таком случае ей совершенно не нужно перенимать качества отрицательные – то есть пить водку, ходить в раскоряку, не брить подмышки и прочее. А вторая цель – женщина просто хочет быть как они. Как мужики. Во всем. В быту, в общении, в сексе. И это мне не нравится. Потому что не надо изображать из себя то, чем ты не являешься. – Лёк, я не совсем поняла… – Марина растерялась. Она не уловила сути столь долгой тирады. – Бэби… – Лёка искрометно улыбнулась. – Не забивай себе голову. Я всего лишь хотела сказать, что, надев брюки, отрастив косы подмышками и начав говорить о себе в мужском роде, член она себе всё равно не вырастит. В прямом и переносном смысле. Марина притихла. Она маленькими глотками отхлебывала из бокала мартини, даже не замечая, что по привычке очень сексуально проводит губами по стеклянному краю, обсыпанному крупинками сахара. Стоило признать – в беседах ей с Лёкой не сравниться. Тут и говорить нечего. Но ведь разговоры – это лишь один из приемов! А их в Маринином арсенале было немало. – Можно пригласить вас на танец? – Сработало. Ну наконец-то. – Лёка, ты не против? Равнодушный жест рукой, и вот уже Марина уплыла на танцпол в объятиях какой-то высокой девушки. Сделала па, опустила руки на плечи и прижалась – слегка, не переходя той границы, за которой уже не смогла бы остановиться. Лена усмехнулась и отвела взгляд от Марининой фигуры. Она по-прежнему неуютно себя здесь чувствовала, но виски приятно растекался по крови и расслаблял уставшие напряженные мышцы. И всё-таки Марина глупая. Теперь Лёка была в этом совершенно уверена. Она и ранее замечала недалекость женщины. Но это не было столь явно – обычно Марина вешала на лицо загадочную многозначительную улыбку, и в этой многозначительности вполне можно было разглядеть интеллект. Сегодня же стало ясно – особым интеллектом там и не пахнет. Как там говорится? Уровень АйКью – отрицательный? Неожиданно Лёка засмеялась и почувствовала прилив хорошего настроения. Кинула еще один взгляд на танцпол. Вынула бумажник. Бросила на столик несколько купюр. Навесила на лицо мрачное выражение. И двинулась в центр зала. 10 Лена вела машину молча. Марина не решалась завести разговор и только изредка поглядывала на мрачный напряженный профиль. Следовало признать – очень красивый профиль. Точеные черты лица, пряди волос, окинутые со лба, сильные плечи, руки, выступающая под обтягивающей футболкой грудь. И бедра, удобно расположившиеся на сиденье. Тело, которое этой ночью будет принадлежать ей, Марине. План удался на славу. Было даже немножко обидно, что Лёка повелась на такой старый, испытанный способ. Лёгкий флирт с другой девушкой, кончики пальцев, порхнувшие по её щекам, тесные объятия в медленном танце… Марина улыбнулась. Наверное, та девчонка из клуба до сих пор отходит от случившегося. Лёка была прекрасна в своем гневе. Быстрым шагом подошла к парочке, одним взглядом расцепила их объятия и заставила девочку испуганно посторониться. А потом просто развернулась и пошла к выходу. Конечно же, Марина последовала за ней. И теперь во всех деталях представляла себе будущую ночь. Взвизгнув тормозами, машина остановилась перед дверью гаража. Лёка принялась искать брелок. Проверила карманы джинсов, кинула взгляд на заднее сиденье, и, нагнувшись, потянулась к бардачку. Её коротко стриженный затылок оказался прямо перед Марининым лицом и женщина вздрогнула. Она почувствовала запах… нет, не духов – кожи. Чистого тела. Чистых волос. Желание было настолько непреодолимым, что Марина наклонила голову и коснулась губами пушка на Лёкиной шее. Провела кончиком языка по впадинке и отстранилась, испуганная собственным жестом. Лёка никак не отреагировала. Нашла, наконец, брелок и нажала на кнопку. Машину окутал тусклый гаражный свет. В лифте обе женщины молчали. Марина буравила взглядом пол, Лена смотрела прямо перед собой. Ключи от квартиры тоже нашлись не сразу. Лёка чертыхнулась, выуживая их из тесного джинсового кармана, и, наконец, толкнула дверь. Марина переступила порог. Что делать дальше, она не знала. – Душ там, – это были первые слова, произнесенные Лёкой с тех пор, как они вышли из клуба, – Синее полотенце, синий халат. – Спасибо. В ванной Марина успокоилась. Стоя под прохладными душевыми струями, она продумывала дальнейшую стратегию. Нужно было всё сделать так, чтобы эта ночь не оказалась последней. Очень нужно. Просто жизненно важно. И Марина даже знала, как этого добиться. Выбравшись из ванны, женщина посмотрела на халат и решительно завязала вокруг талии большое полотенце. Она не стала вытираться, капельки воды, блестящие на совершенном теле, приятно ласкали кожу. Раскинув длинные влажные волосы по плечам, Марина вышла из ванной и поискала взглядом спальню. – Я здесь, – раздался из глубины квартиры знакомый голос. – Иду… Марина остановилась на пороге большой кухни и сладко потянулась, поднимая вверх руки. Лёка застыла с чашкой в руках, оглядывая полуобнаженную женщину и оценивая выигрышность принятой позы. – Что ты пьешь? – грудным мягким голосом поинтересовалась Марина. – Кефир. Будешь? – Кефир?! – Ну да. Очень полезно. Для пищеварения. Так будешь? – Нет… Спасибо. – Как знаешь. Романтический настрой был испорчен. Марина почувствовала себя полной дурой. Зато Лёка, напротив, вполне уверенно допила свой кефир и принялась мыть чашку. Она успела переодеться в домашние спортивные брюки и футболку без рукавов. Марина подошла к ней сзади и обняла за талию. Постояла так немножко. Провела ладошками по напряженным бицепсам. И потерлась обнаженными сосками об спину. Лёка убрала чашку на полку и повернулась к женщине. Через секунду её губы коснулись всё еще влажной шеи, язык толкнулся в ямочку над ключицей и скользнул выше – к уху. Внезапно Марина почувствовала, как сильные руки разворачивают её на сто восемьдесят градусов, влажный язык ласкает ушную раковину, а кончики пальцев принимаются за соски. Она завела руки назад и вцепилась в Лёкины бедра. Как раз вовремя, потому что наглая ладонь уже отбросила в сторону полотенце и скрылась между предусмотрительно раздвинутых бедер. Марина ахнула и задрожала от возбуждения. Лёка не обратила на это никакого внимания – сделав несколько движений пальцами, она убрала руку и, слегка отстранившись, переместила ладонь на спину. Воздух в кухне наполнился напряженным ожиданием. Мягкие поглаживания спины сменялись чувственными прикосновениями к ягодицам, бедрам и глубже, глубже… Марина стонала, вцепившись ладонями в мойку, и только двигалась навстречу ищущим пальцам. Лёкин шепот огнем коснулся её ушей: – Хочешь меня, бэби? – Да… – выдохнула. – Пожалуйста… – Какая вежливая девочка. Надо же. Лёка коленом раздвинула ноги Марины еще шире. Её ладони прошлись от живота к груди, впиваясь в соски и подразнивая их осторожными касаниями. Капельки пота выступили на коже, дыхание срывалось от непредсказуемости движений и от их интенсивности. Пальцы снова запутались в треугольнике темных волос и Марина наклонилась, касаясь грудью металлической мойки. – Пожалуйста… – простонала она. – Прошу тебя… Лёка только посмеивалась, чувствуя, как Марина двигает низом живота, чтобы поймать ритм, и больше никогда с него не сбиваться. Горячо… Медленно… Чуть быстрее… Одна рука ласкает раскаленную от желания влажность, другая – гладит за ухом, простое движение, элементарное, но почему от него плавятся мысли и ноги уже отказываются удерживать дрожащее тело? Марина окончательно потеряла голову. Игра перестала быть игрой. Все мысли сосредоточились на сильных пальцах, проникающих с каждым движением всё глубже, на дыхании в затылок, на ощущении металла на груди. Дыхание – порывистое, стоны становятся страстными криками, и кажется, что вот еще немножко, еще чуть-чуть – и сердце разорвется на куски вместе с телом, которое так предательски чутко реагирует на ласки. К черту игру… Все игры… Сильнее… Пожалуйста… Лёка… Марина изогнулась в отчаянном желании продлить это удивительное ощущение единения души и тела, прижалась спиной к Лёкиному животу. Еще немножко… Только чуть-чуть… Волна прошла от ног к голове и взорвалась там целым фейерверком ощущений. В глазах вспыхнули все самые возбуждающие картинки, которые она видела за свою жизнь. В горле застыл крик, а в теле – самое потрясающее ощущение, которое только можно было бы себе представить… Крик медленно остывал в ушах, превращаясь в тихий шепот. Картинка перевернулась, стала объемной и Марина словно со стороны увидела себя, обнаженную, покрытую каплями пота, вцепившуюся в Лёкины волосы и почти плачущую от счастья. *** Бывают в жизни моменты, когда даже самый циничный и равнодушный человек теряется и не знает, как ему быть. Сегодня Лёка убедилась в этом на собственной шкуре. Она привыкла к женским выходкам – частенько девушки, с которыми она спала, начинали говорить о любви, еще чаще – о совместной жизни. Некоторые из них устраивали истерики, некоторые уходили, гордо закинув на плечо порванные в пылу страсти колготки. Но – вот беда – то, что сделала Марина, не делал до неё никто. А ведь как хорошо всё складывалось! Марина играла, Лёка подыгрывала, делая вид, что не понимает её намерений. Слегка унизила, слегка возбудила, трахнула, поцеловала в плечо и предложила чаю. И вот тут всё пошло наперекосяк. Вид обнаженной женщины, сидящей на корточках у кухонной мойки и тихо плачущей в ладони, ошарашил Лёку. Она смотрела на сжавшуюся в калачик Марину и не знала, что ей делать. Все привычные способы устранения из жизненного пространства всего, что напрягает, в данной ситуации не сработали бы. По той простой причине, что Лена чувствовала – эти слёзы – не игра. Играя, так не плачут. Окончательно растерявшись, Лёка не стала задавать вопросов или лезть с утешениями. Достала сигареты и закурила, отвернувшись к окну. Через четыре выброшенных окурка, всхлипывания за спиной сменились шумом воды в душе. Лёка облегченно вздохнула и включила кофеварку. – Можно мне тоже кофе? – Марина появилась из душа уже одетая и даже подкрашенная. Без малейшего следа слёз на идеально-красивом лице. – Может, валерьянки? – пошутила Лёка и плюхнула на стол две кружки. – Нет, спасибо. Лучше к психиатру тогда. – Идет. Завтра запишу тебя на приём. О чём говорить дальше не знали ни одна, ни вторая. Поэтому кофе пили молча. Лёка изучала взглядом микроволновую печь, мысленно пыталась составить из названия «LG» слово «вечность». А Марина украдкой смотрела на Лёкины руки. – Что значит твоя татуировка? – спросила она, наконец. – Детская глупость. – Женя. Это твоя первая любовь? – Послушай, детка, – Лёка улыбнулась и от этой улыбки по Марининой спине прошел холодок, – То, что я тебя трахнула, не дает тебе право задавать такие вопросы. Понятно? – Это что-то личное, да? – Мне повторить? – Не нужно, – Марина осторожно пристроила чашку на стол и встала на ноги, – Я пойду, пожалуй. – Вызвать тебе такси? – Нет. Возьму частника. Пока. И она действительно ушла. Лифт вызывать не стала – спускалась по ступенькам, покачиваясь, словно пьяная. И ненавидела. Лёку, всю сложившуюся ситуацию, собственное унижение, собственные слёзы, и – главное – себя. Нет, Марина не была окончательной дурой, она прекрасно понимала, что рано или поздно это снова случится. Она готовилась к этому, планировала, как будет выходить из ситуации, но чтобы вот так… но чтобы настолько… В прошлый раз это заняло не один год. Теперь же всё случилось очень быстро. К этому она оказалась не готова. Слишком много эмоций, слишком много боли, слишком большая каша в голове. Мысли запутались в клубок. Провожаемая насмешливым взглядом охранника, Марина выскочила на улицу и пошла к проспекту. Ветер растрепал волосы, юбка вокруг бедер заходила ходуном, но впервые в жизни женщине было на это наплевать. Растрепанные чувства, растрепанные мысли, растрепанные волосы. Всё верно. Оставалось решить только один вопрос – что, чёрт возьми, теперь со всем этим делать? 11 Встреча с Игнатьевым прошла на высшем уровне. Как и ожидала Лёка, он принял её условия. Теперь на карту было поставлено всё. Либо её программы понравятся публике, либо придется искать другую работу. Либо пропуск в большую жизнь и большие деньги, либо полный провал. И началась новая жизнь. Лёка работала на износ, подготавливая первое шоу, перестраивая сцену, репетируя новые танцевальные этюды и расписывая сценарии. С Мариной разговаривала только о деле. Перешагнула через то, что между ними было, с привычной легкостью и забыла навсегда. Марина тоже разговоров не заводила. Была приветлива, улыбчива, безотказна. Но не более того. Вдвоем они ночами сидели над бумагами, тщательно выверяя каждое слово из сценария. Иногда, заработавшись, засыпали на одном диване, старательно отодвинувшись каждая на свой край. Лёка – равнодушно. Марина – испуганно. И вот, наконец, пришло время представить свою работу публике. Накануне Лёка осталась ночевать в клубе – в собственной, отдельной гримерной. Не хотела тратить время на дорогу туда-сюда. Слишком дорого оно сейчас стоило, это время. В большом зале кипела работа. Рабочие заканчивали драпировать сцену темно-синим бархатом, звукорежиссер настраивал аппаратуру. А за большим столом, покрытым белой скатертью, сидели все участники Лёкиной команды. – Вы что тут делаете? – искренне удивилась Лена и засмеялась в ответ на явный испуг в пятнадцати парах глаз. – Мы подумали, что может понадобиться помощь, и решили прийти пораньше, – за всех ответил Никита, – Мы это зря, да? – Нет. Вы молодцы. Сейчас ребята закончат со сценой, и прорепетируем еще раз. Лёка ушла к осветителям, а Ник повернулся к остальным. – Ким, она спала хоть немного за эти дни? – Кто её знает… Таблеток ела много, так что, может, и не спала. Никита поморщился. Ему не нравилось то, что за последние дни Лёка сильно похудела, осунулась. Не нравилась ему и затея с новым клубом – слишком хорошо он понимал, что если будет провал – вряд ли Лёка это переживет. Но решения всегда принимала она. Как бы там ни было – это было её решение. В хлопотах и делах прошел день. В девять вечера, когда в клубе уже было немало посетителей, вконец замороченная и усталая Лёка зашла в общую гримерную. Словно окунулась в свежую струю – шум, запах грима, шелест нарядов и обнаженные тела выступили катализатором. Настроение поднялось до небес. – Где Марина? – поинтересовалась женщина и высыпала на стол пятнадцать колес. – Угощайтесь, девочки и мальчики. – Она за коньяком ушла, сейчас придет, – ответил Ким и первым потянулся за таблеткой. Через несколько секунд на столе осталось восемь заветных шариков. – Остальные не хотят? Как знаете, – движение руки, и стол снова девственно чист, – Через полчаса начинаем. – Не вопрос, – подал голос Никита, – Всё будет в лучшем виде. Лена замерла на полувздохе. Её вдруг камнем по голове ударила мысль, что сейчас она ставит на карту не только собственную судьбу, но и судьбу всех этих людей. Ответственность. Вот так и бывает. От чего бежала – к тому и пришла. – Постарайтесь, ребят, – улыбнулась Лёка, – У нас всё получится. Я в вас верю. И быстро захлопнула дверь, чтобы не видеть ошеломленных глаз. В коридоре наткнулась на Марину. Вспыхнула зрачками ей навстречу, распахнула губы, но ничего не сказала. Хватит болтовни. Сегодня у неё есть шанс выполнить обещание и объяснить что-то всем этим людям. Неважно даже, какой ценой. Пора делать шоу. 12 Зал клуба погрузился в полумрак. Дымовая завеса заполнила сцену одновременно с разливающейся музыкой. Возникало чувство, словно мелодия проникает отовсюду – выбирается из-под столиков, сползает с потолка, вливается сквозь щели стен. На сцене – десяток статуй, изображающих людей, застывших в разных позах. Кто-то тянет руки вверх, кто-то закрывает ладонями лицо. Среди дыма – две танцующие фигуры. И тихий шепот втекает в музыку. Он суров, этот шепот. Словно кто-то сквозь разбитый рот, сквозь сжатые зубы, пытается что-то сказать. Радость моя. Не замаливай губ, ведь тебе никогда не отмыться Сердце моё. Разорвать на куски и поверить, что я еще жив Боль не моя. Я тебе её дам поносить, как потертые джинсы Счастье моё. Я тебе расскажу, что такое… и как это – жить Нарастает музыка, становится громче, и фигуры кружатся, кружатся, взявшись за руки, опускаясь ниже, ниже и утопая в дыму. Вспышка, щелчок – и дым становится черным. И уже не видно танцующих, и в яркой дорожке света на сцену выходит женщина. Она обнажена и прекрасна. Её черные волосы скрывают грудь и опускаются до самых бедер. В каждой её руке пригоршня чего-то, что невозможно разглядеть. Босые ноги утопают в черном дыму. Она доходит до середины сцены и смотрит вверх. Музыка плавно опускается до тишины и снова нарастает, но уже более живая, более быстрая, более громкая. И статуи оживают. Они начинают танцевать, и от этого танца холодок пробирает по коже – белые фигуры, залитые белым гримом лица и руки, они холодны и почти мертвы, и только их движения заставляют поверить в то, что они еще живы. И снова в мелодию врывается шепот. На пороге своем ты припомнишь всех тех, кто встречался. Кто прошел невзначай, не затронув и не зацепив. Кто на век приходил, а потом убегал, попрощавшись. Кто не помнит тебя. И всех тех, кто когда-то любил. Вспышка. Женщина поворачивается вокруг. Она по очереди пытается посмотреть на каждого из танцующих и тот, на кого падает её взгляд, опускается вниз и исчезает в черной дымке. Несколько мгновений – и она остается одна. Бездна тепла. Я тебе расскажу, что они еще помнят. Бездна отчаянья. Или не помнят совсем. Бездна любви. Ты увидишь всех тех, кто непонят Бездна поруки. И всех, кем непонята ты. Женщину больше не видно. На сцене – пара: он – уставший, взрослый, побитый жизнью мужчина. И она – молодая женщина, доверчиво глядящая в его глаза. Он приглашает её на танец словно нехотя, а она летит ему навстречу. Светлый дым… Розовый свет. Легкие движения. Легкая мелодия. Она счастлива. А он? Он оборачивается, в танце пытается уйти от неё, но она не дает – хватает за руки, наступает, преграждает путь. Музыка снова тревожна, она начинает раздеваться, скидывает блузку, проводит обеими руками по груди, берет его ладони и опускает себе на бедра. Соблазняет, очаровывает. Чтобы остался. Еще на один раз. Еще на один миг. Теперь раздеваются оба. В танце, только в танце, не сходя с ритма. Он ведет. Страстно, яростно. И вот они почти обнажены. Они застывают друг напротив друга – он, такой большой, такой сильный, и такая хрупкая она. Смотрят друг на друга мгновение и опускаются в занавес дыма. Медленная тяжелая музыка. Чьи-то стоны вливаются в неё. Стоны сладострастия, стоны животной любви. Но – что это? Постепенно оттенок звуков меняется, и это уже не стон удовольствия, а стон боли. Дым развеивается. Обнаженная девушка лежит на полу, распластав руки. Обнаженный мужчина смотрит на неё сверху вниз. Переступает. И идет дальше. Снова поднимается дым. Он серый. Дым поруганной невинности. Дым исчезнувшей надежды. Больно. Цена. За надежду – не слишком ли много? Страшно. Увы. Ты же знала, на что ты идешь. К черту. Его и других. И себя. Даже Бога. Снова цена. Ты подумай – за что отдаешь? Красный дым. Девушка в красном. Музыка такая, что хочется плакать. Оперный голос – не разобрать, о чём поет, но дергает за самые потаенные жилки в сердце. Девушка выгибается, её танец похож на предсмертные судороги – страшно смотреть, но и взгляд оторвать невозможно. Она скидывает с себя платье, оставаясь в черном белье. В танце гладит собственное тело – запомнить, успеть запомнить, какой была, какой уже никогда не будет. Вспышка – и девушка делает резкое движение рукой, в её ладони – красная лента, рывком пересекающая надвое. Девушка опускается на пол. И исчезает в клубах алого дыма. Несколько мгновений тишины. Дым чернеет. Зал погружается в темноту. Ничего не видно, слышен только стук. Сердце стучит. Громко-громко. Натужно, словно из последних сил. И вдруг замолкает. Мрак на сцене потихоньку рассеивается. На коленях женщина. В черном. Две пригоршни. Она смотрит в них и пытается что-то взвесить, сравнить. Музыка такая тихая, что её едва можно расслышать. Кто судья? Кто отмерит, куда тебе дальше? Кто судья? Кто решит, виновата иль нет? Ты судья. Ты решила прийти сюда раньше. Ты судья. И тебе лишь известен ответ. Женщина поднимается на ноги, протягивает руки к зрителям. Её взгляд мечется по залу, устремляясь то к одному, то к другому. Разливается музыка. Она танцует со сжатыми кулаками. Спускается в зал. В танце прикасается к зрителям, мечется, но ни у кого не находит ответа. Снова сцена. Женщина, уткнувшаяся лицом в собственные сжатые кулаки. Постепенно затухающий свет. Постепенно затухающая мелодия. И – в последний раз – шепот. На этот раз жестокий. Жесткий. Ты застыла. Ты плачешь. Кричишь. И ты просишь пощады. Не готова? Не знаешь ответа? Не можешь решить? Никогда не берись за решенья, которым не рада. Никогда не спеши умирать, не успев нагрешить. В последнем всплеске света женщина снова протягивает руки к зрителям и разжимает пустые ладони. Темнота. Мрак. Чей-то силуэт выходит на сцену, оставаясь почти невидимым – только контуры. – Так случается, что мы принимаем решения, на которые не имеем права. Так случается, что мы берем на себя больше, чем можем вынести. И главное, наверное, в таких ситуациях помнить одно: мы не Боги. И не знаю, как вы, а я этому бесконечно рада. Вспышка света ослепила зрителей, недоуменно уставившихся на пустую сцену. Мгновение – и шквал аплодисментов наполнил клуб. Аплодировали сидя, аплодировали стоя – это была настоящая овация. Игнатьев под руку с Лёкой вышел из-за кулис. Остановился посередине сцены и, широко улыбнувшись, проговорил в микрофон: – Дамы и господа. Разрешите представить. Автор сегодняшней шоу-программы. Новый арт-директор клуба «Три чуда света». И – по совместительству – наше новое четвертое чудо. Елена Славина! Лёка улыбалась, раскланивалась, но взгляд, которым она обводила посетителей клуба, был холоден и мрачен. Они не поняли. Они опять ничего не поняли. 13 Перманентный поиск. Вся наша жизнь – поиск. Поиск любви, счастья, денег, друзей. Поиск подходящей одежды и шкафа в комнату – такого, чтобы вписался в интерьер. Поиск книг, которые ничему не учат на самом деле, а всего лишь помогают вынуть из глубин подсознания то, что мы и так давно уже знаем. Поиск себя. Как часто мы обманываемся, убеждая всех вокруг в этом поиске. А на самом деле ищем не себя. Отнюдь. Ищем успокоения. Ищем конца поиска. Ищем место, время или человека, в котором всё станет ясно и просто. Ищем финала – того финала, в котором уже больше не останется вопросов. Балкон в Лёкиной квартире выходил прямо на оживленный проспект. На нём всегда пахло деревом, побелкой и свежим воздухом. На небольшом подоконнике стояла пепельница, а у открытой створки окна – барный стул. Здесь было очень хорошо ночью – вдыхать в себя воздух с примесью никотина, провожать взглядом исчезающие автомобили и слушать шум никогда не засыпающего города. Здесь – только здесь – можно было перестать врать. Играть. Притворяться. Нет, перестать притворяться вовсе не означало лить слёзы и скорбеть о своей загубленной жизни. Да Лёка и не скорбела. Она знала, что её жизнь закончилась на черноморском побережье. И только из-за каких-то бюрократов там, наверху, её душа и тело пока оставались на земле. Удивительно – насколько часто мы хотим, чтобы нас поняли. Друзья, любимые, родные – все вокруг. Мы выплакиваем тонны слез в телефонные трубки и винные бокалы, мы говорим сотни тысяч ненужных слов, и засыпаем в алкогольном бреду с осознанием того, что – нет, не может один человек понять другого, как не может он даже на мгновение одеть на себя чужие страхи, чужие сомнения, чужую боль. Удивительно – насколько часто люди вокруг хотят, чтобы их поняли. И мы слушаем одинаковые в своей банальности истории, даем советы, понимая, что они безнадежны, гладим по голове и говорим волшебное: «всё будет хорошо». И искренне радуемся, если чья-то история напоминает нашу собственную – ведь это такой замечательный повод чтобы загореться глазами, воскликнуть: «Как я тебя понимаю! У меня тоже такое было!» – и начать рассказывать свою историю. Такую же ненужную собеседнику, как и история собеседника не нужна нам. Но мы люди. И мы хотим жить. И приходится притворяться, делать вид, что понимаешь, и делать вид, что тебя поняли, и жить дальше, и пытаться запомнить бессмысленные сны – да-да, они чаще всего бессмысленны, но почему же в них отражается так ясно всё то, что мы не можем никому объяснить? Ах, если бы можно было показать эти сны другому человеку. Тогда бы, наверное, понимания в нашем мире стало больше. Дымок от Лёкиной сигареты улетал вверх, цепляясь на стеклянную блесткость балкона, за белые европейские ручки окна, за прозрачный черный воздух снаружи. Ей никто не был нужен. С уходом Саши Лена постепенно поняла, что вся эта «дружба», «любовь», «вместе до гроба» и прочие высокие слова – это лишь попытка людей убежать от одиночества. Сделка. Ты помогаешь другу, друг помогает тебе. Вместе вы словно беспомощные котята барахтаетесь в жизненной луже, подсаживая друг друга по очереди. И не понимаете главного – пока кто-то из вас не остановится, и не перестанет требовать подсадить себя, из лужи вы не выберетесь. Потому что философия «ты мне – я тебе» очень хорошо подходит для кредита в банке, для финансовых операций, для закупок в супермаркете. Но не для дружбы. Истинная дружба не требует и не просит. Она подставляет плечи и помогает выбраться пусть не из лужи – но хотя бы на мелководье. Помогает и ничего не просит взамен. Но это утопия. И так не бывает. И приехав однажды посреди ночи чтобы утешить друга, и оставшись до утра, наплевав на сон и покой, в следующий раз мы будем ждать в ответ того же самого. И удивимся, если друг поступит иначе. Вот и вся дружба. Такая дружба была Лёке не нужна. Почти не нужна. Почти – потому что бывали ночи, когда до слёз хотелось с кем-нибудь поговорить. Зная, что не поймут, что будут улыбаться недоуменно, но выслушают. Зная, что утром придет сожаление – «Зачем я, идиотка, об этом заговорила?». И зная, что в ответ на услугу придется выслушивать чужую историю. Но – несмотря на всё это – хотелось. Высказаться, выплакаться – а вдруг поможет? Вот только кандидатур для такого весьма сомнительного эксперимента Лёка не видела. С Никитой не поговоришь – с тех пор, как они начали работать в «Трех чудесах света» прошло почти полгода, но до сих пор проблем выше головы, и у Ника тоже. С Кимом – тем более – потому что на следующий же день история облетит весь клуб и полпитера в придачу. С Мариной? Едва ли. Слишком она странная. Слишком многое в ней покрыто мраком таинственности. Может быть, конечно, вся эта таинственность – лишь попытка создать себе воспетую женским глянцем «изюминку»? Может быть… Но стоило ли рисковать? Оставался еще только один человек. Но захочет ли он её выслушать? После всего, что было? После того, как они почти год разговаривали только по телефону? После всех больных и обидных слов, выкрикиваемых друг другу в лицо? Захочет ли? А почему бы не проверить? В конце концов, всю Лёкину жизни можно было обозначить простой фразой – почему бы и нет? Так почему бы и нет? 14 Она открыла дверь после третьего звонка. Вспыхнула глазами навстречу синему Лёкиному взгляду, и когда Лена уже готова была развернуться и уйти, вдруг улыбнулась. Тепло, нежно и чуточку любовно. – Здравствуй. – Привет. Я не вовремя? – Нет. Заходи. Я рада тебя видеть. Лёка аккуратно просочилась в квартиру и поневоле поводила взглядом по прихожей. Странно. Она ожидала увидеть другое. – Могу похвастаться – я больше не неряха, – понимающе заметила Катя, когда чай был разлит, печенье и конфеты высыпаны в вазочку, и непривычно тихая Лена уместила своё тело на кухонном стуле, – В моей жизни многое изменилось. – Я этому рада. – А я рада, что ты пришла. Мне давно хотелось с тобой поговорить, но я не решалась… побеспокоить. – Понятно, – хмыкнула Лёка, – Чтож, у тебя было право меня бояться. Кать, я не извиняться пришла. Потому что… – Погоди! Я знаю. Ты делала то, что считала нужным и ни о чем не жалеешь. Знаешь, очень странно, но я не жалею об этом тоже. Каким бы жестоким ни был твой способ мне помочь, он сработал – и это главное. Лена не нашлась, что ответить. Кивнула и принялась греть руки о чашку. Катя была права – она ни о чём не жалела. После памятной истерики, невольным свидетелем которой стала Марина, Лёка действительно выгнала Екатерину из своей квартиры. На две недели устроила Егора в частные ясли, договорилась о личной няне, а сама каждый день после работы уезжала в пансионат, где поселила Катю. Они не разговаривали. Потому что довольно сложно назвать разговором крики и постоянные истерики. Лёка больше не позволяла себе взорваться. Сидела спокойно, выслушивала обвинения, наливала валерьянку в стопки, и – начинала объяснять. До следующей истерики. И снова, и снова, и снова. К концу этих двух недель Катя едва ли поняла даже треть из всего, что говорила ей Лена. Но истерики прекратились. Она спокойно выслушала предложение о последнем шансе. И согласилась. – Знаешь, я только потом поняла, что ты была права. Что большинство своих идиотских поступков я совершала из-за страха. – Чего ты боялась? – спросила Лёка. – Да всего. Боялась, что ты меня выгонишь, и останусь я с Егором на улице. Боялась, что тебе надоест с нами возиться. Боялась, что теперь едва ли смогу найти работу. Ну и боялась на всю оставшуюся жизнь одна остаться. И вдруг ты разом взяла и все мои страхи развеяла. Я очень тебе за это благодарна. И я обязательно отдам тебе долг. Как денежный, так и моральный. – Хочешь отдать его прямо сейчас? – Лёка словно с моста кинулась. – Поговори со мной. Выслушай. Притворись, что понимаешь. И ты больше ничего мне не должна. Идет? – Нет. Катя вздохнула и откинула за уши длинные волосы. В её голове пронесся целый состав со словами, которые она могла бы сейчас сказать. Но – вот беда – ни одно из этих слов Лёку бы не убедило. – Почему нет? – синие глаза похолодели и сузились словно две ледышки в белом обрамлении. – Потому что не всё в жизни покупается и продается. Ты хочешь сейчас купить себе друга, а это невозможно. – Всё возможно, если очень захотеть – возразила Лёка. – Тогда купи собаку. Это единственный способ купить любовь и дружбу за деньги, Лена. Катя знала, на что идет. Знала, что за этим последует. Так и вышло. Лёка побледнела и стиснула кулаки. Сжала зубы, расширила ноздри. Всё это – за одно очень короткое мгновение. И вдруг почувствовала, как на её ладонь опускаются Катины пальцы, увидела понимающий взгляд, уловила теплое дыхание. – Расскажи мне, – просто попросила Катя. И неожиданно для самой себя Лёка начала рассказывать. С самого начала – с Таганрога. Говорила о Юльке, о Жене, о Ксюхе. Перебивала сама себя, забыв какую-то деталь, и снова возвращалась вперед во времени. Злилась оттого, что никак не складывается в слова то, что так легко кричалось в холодное балконное окно и так легко читалось в сумасшедших больных и отчаянных снах. Она боялась поднять взгляд. Смотрела в стол, выплескивая из себя всё новые и новые предложения, которые для других были всего лишь словами, а для самой Лёки – целой жизнью. – Она называла меня Леной. Когда она ушла, кто-то еще пытался, но это было слишком больно. Она была первой, кто действительно меня знал, кто действительно меня понял. Очень сложно объяснить, как я её любила, потому что я вообще не знаю, бывает ли другая любовь, или то, что я чувствовала – единственно настоящее. Но дело даже не в этом. Я её жду. И всегда буду ждать. Иногда мне кажется, что она обязательно придет. Неважно, кем она будет – мужчиной, женщиной, ребенком – я всё равно её узнаю. И к тому времени, когда она придет, я хочу сделать то, что не удалось ей. Я хочу объяснить всему этому стаду вокруг, что они не живут, а существуют! Что есть в жизни нечто более важное, чем деньги, телки, алкоголь, чем их долбаные карьеры и достижения. Она всегда помогала людям. Она объясняла им своим примером. И что толку? Когда она уходила, рядом была только я. Самое удивительное, что она любила всех вокруг. Просто так – ни за что. Детдомовский ребенок, о которых обычно говорят, что они любить не умеют, любил всех людей! Над ней смеялись, унижали, а она улыбалась. И что толку? Её теперь нет, а мир ничуточки не изменился. Только я стала другой. Кать… Я же её ищу. Постоянно. Иногда вижу в толпе похожий силуэт или волосы – и несусь за ничего не понимающим человеком, а когда догоняю, я этого человека убить готова только за то, что он – не она. Не Сашка. Первое время я писала ей письма. Писала на конверте только одно слово – «Саше» и отправляла. Они не возвращались. И я верила, что где-то далеко она есть, она жива и помнит меня. А потом письма вернулись – все разом. И я поняла, что чудес не бывает. Лёка замолчала, вытерла кровь с закушенной губы и подняла тяжелый взгляд. Катя сидела тихо, упираясь подбородком в сложенные ладони, и в глазах её блестели слёзы. – Мне не нужна твоя жалость, – пробормотала Лёка, – Наверное, мне просто нужно было кому-то это рассказать. Не один год я хранила всё это в себе. Хватит уже, пожалуй. – Отпусти её, – Катин шепот заставил женщину вздрогнуть, – Перестань снова и снова переживать то, что уже случилось. Отпустив, ты не потеряешь свою любовь, Лен. Она останется с тобой, но не будет уже такой горькой и болезненной. – Отпустить? Как ты себе это представляешь? – Просто отпусти. Перестань искать. Перестань болеть. Вспоминай её с теплом и радостью – как человека, подарившего тебе прекрасное чувство. – Каким образом? – То есть? – А ты не понимаешь? – Лёка сузила зрачки в бессильной злости. – Все эти советы хороши в теории. Ты говоришь – отпустить, окей, я готова отпустить. Но как? Засунуть в сердце руку и вырвать оттуда неслабый кусок? Или пойти на приём к психоаналитику, который убедит меня, что черное – это белое, белое – синее, а моя любовь к Саше – результат детских нереализованных фантазий? – Подожди. Тебя устраивает твоя жизнь такой, какая она есть сейчас? – вспыхнула Катя. – У меня выбора нет. – Он есть всегда. И если ты говоришь, что у тебя нет выбора – значит, свой выбор ты уже сделала. Лёк, нельзя всю жизнь прожить одной, стремясь найти то, что найти невозможно и доказать то, что нельзя доказать. Ты не переделаешь мир. Песня Макаревича хороша только в качестве песни. Но как жизненное кредо она – полный идиотизм. – Какая песня? – удивилась Лена. – Не стоит прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше он прогнется под нас. – И почему же это идиотизм? Ты предлагаешь стать частью всего того быдла, что есть вокруг? – Лёк… Люди, которых ты называешь быдлом – в первую очередь всё-таки люди. Со своими недостатками и достоинствами. Ты хочешь идеальный мир. Но идеала в жизни не бывает. И быть не может. – С чего ты взяла? Только потому, что ты этот идеал не видела? – Нет. Только потому, что для каждого человека этот идеал будет разным. Они разговаривали всю ночь. Спорили, иногда срывались на крики, иногда – на слёзы. А когда за окном забрезжил рассвет, Лёка вдруг вздохнула полной грудью и поняла, что ей действительно стало легче. Без алкоголя, без наркотиков, без сигарет. С чашкой чая и разговорами о вечном. Прощаясь, Лена поцеловала Катю в висок и пожелала счастья. Она знала, что больше они никогда не увидятся – не таким была человеком Лёка, чтобы дважды показывать кому-то свою слабость. Знала, но была искренне благодарна. За короткую игру в дружбу. За короткую игру в понимание. *** Постепенно всё устаканилось. Работа снова вошла в привычное русло, и снова – как тысячу раз до этого – Лёке стало скучно. Она давно забыла про свои метания, списала их на осеннее-зимний авитаминоз, и больше уже ни о чём не задумывалась. Шоу-программы игрались, публика радовалась и оставляла в клубе немыслимые суммы, Игнатьев был любезен и приветлив, Марина – отстранена и равнодушна. Но что-то всё равно занозой сидело в голове и порой давало о себе знать настойчивыми мыслями. Марина. Конечно же, Марина. В конце марта Лена, уставшая от собственных сомнений, поручила Никите добыть полную информацию об этой странной женщине. И вот теперь сидела в кофейне на Невском, перебирая полученные листы бумаги, и сосредоточенно размышляя. А подумать было над чем. Во-первых, возраст. По паспорту, данные которого были давно внесены в договор, выходило, что Марине тридцать три года. По бумагам, которые Лёка держала в руках – тридцать семь. Характеристики с предыдущих мест работы оказались ложью – в каждом из них причиной увольнения было отнюдь не нарушение моральных норм. Личная жизнь Марины тоже изобиловала сюрпризами: гражданский муж, толпы любовников, какая-то трагическая история, о которой не было никаких точных данных… Окончательно запутавшись, Лена вынула мобильный и набрала номер Никиты. – Ты где? – спросила она, услышав бодрое «да, шеф». – И что ты забыл в Павловске? Ах, дворец… Сколько тебе нужно времени чтобы закончить с экскурсиями и родственниками? Отлично. Значит, как только освободишься – позвони мне. Затем. Свидание тебе хочу назначить. Счастливо. Лёка раздраженно захлопнула крышку телефона и вернулась к чтению. Ник поработал на славу – он не просто нашел и расспросил многих знакомых Марины, но и приложил к отчету их фотографии и краткие биографические справки. Павлов, Стрельцова, Трохин, Шурубин, Иванченко. Много фамилий, много лиц, много данных. Но большинство из них объединяло одно. Слово из четырех букв. Название клуба. «Эгос». Лёка задумчиво порылась в памяти, но название было ей незнакомо. Значит, клуб небольшой, не слишком популярный и не предоставляющий развлекательные программы. Но Бог с ним, с клубом. Конечно, если не получится понять с начала, то придется заходить с конца, но для начала хотелось хотя бы понять мотивы Марины. А в том, что они должны быть, Лена уже не сомневалась. – Вспомним с самого начала, – решила она, затягиваясь, – Со знакомства. Почему она пришла устраиваться на работу именно к Лёке? Да, по возрасту она давно уже вышла в тираж и роль ведущей была для неё заказана на 99%. Но, исходя из информации, собранной Ником, она еще в молодости организовывала эротические шоу, причём с немалым успехом. Что ей мешало снова собрать труппу? Ничего. Значит, ей нужен был либо определенный клуб, либо определенный человек. Всё так, да. Но если бы причина была в клубе – Марина бы отказалась от перехода в «Три чуда света», и осталась на старом месте – благо, возможность такая была: директор каждому из Лёкиных людей предлагал остаться. Значит, не клуб. Значит, человек. Но кто конкретно? Скорее всего, сама Лёка, конечно же. Но как тогда объяснить то, что Марина с самого начала не навязывалась? Всё их общение происходило сугубо по инициативе Лены. Играла? Может быть. Но слишком тонко, слишком филигранно – за год ни одной ошибки. И это при том, что Лёка давно уже убедилась, что Марина если не тупая, то и умной её никак не назовешь. Что же получается? А получается интересная картинка: Марину, судя по всему, интересовала вовсе не Лёка. Но кто тогда? Она переспала с каждым из участников труппы в первый же месяц своей работы в клубе. Одного из танцовщиков даже пришлось уволить – парень стал неадекватен в своей страсти к Марине. Переспать переспала, но на этом всё. Близких отношений ни с кем не поддерживала, помимо рабочего времени ни с кем не встречалась и держала себя на расстоянии. Значит, скорее всего, всё-таки Лёка. Значит, всё-таки филигранная игра. Отлично. Лена улыбнулась, растирая виски. Выходит, эта девочка не так уж глупа. Или за внешней глупостью прячет мощный интеллект? Тут было над чем задуматься. – По какой причине я могу её интересовать? – спросила сама себя Лёка. – Спортивный интерес она вполне удовлетворила, секс состоялся, что же еще? Ответ пришел сам собой. Прошлое. Только там нужно было искать причину этого интереса, потому что в настоящем и будущем Лёка интересовать Марину никак не могла. Значит, всё-таки придется заходить с конца. – Отлично, – порывистым движением Лена бросила на стол несколько купюр и вскочила на ноги. Её до самой макушки наполнила ядерная смесь юношеского авантюризма и задора. Садясь в машину и заводя мотор, она уже знала, что выяснит всё до конца. Вернее – с конца. С клуба «Эгос». 15 Иногда – вот как сейчас, например, Никита окончательно переставал понимать свою начальницу. Назначить встречу поздно вечером после тяжелого дня – это было вполне в её стиле. Но встречаться в низкопробном клубе, в котором они абсолютно точно никогда не будут работать – это уж слишком. Да и какой смысл? Для отдыха Лёка выбрала бы другое заведение, полезных знакомств тут явно не заведешь, да и разговаривать довольно сложно – из-за бьющей в уши громкой музыки. Все эти мысли пронеслись в голове Никиты, пока он, изящно огибая танцующих, пробирался к небольшому столику в уютной нише зала. Лёка сидела, откинувшись на мягкую спинку дивана, и потягивала коньяк из пузатого бокала. – Понял, – озарило Никиту, – Она просто захотела выпить, а я должен буду отвести её домой. Как просто. – Садись, Ник, – Лёка кивнула на место рядом с собой и стрельнула взглядом на танцпол, – Мне нужна твоя помощь. Коньяк будешь? И здесь непредсказуемость. Никита даже застонал чуть слышно: его такая замечательная версия разлетелась в первой же минуте разговора. – Буду. Лёк, а что случилось? – Ничего. Просто мне нужна твоя помощь, – на стол плавно опустились вынутые из папки листы бумаги, – Я хочу найти этих людей. – Здесь? – брови Никиты взлетели вверх. Он притянул к себе отчет и быстро просмотрел фотографии. – Лёк, это же как иголку в стоге сена искать. С чего ты взяла, что кто-то из них будет здесь? – Ты невнимательно читал собственный отчет, Ник. В компании этих людей есть славная традиция отмечать все праздники именно в этом клубе. А у двоих из них сегодня определенно праздник. – Какой? – Годовщина свадьбы. Ник пристыжено опустил нос в бумаги. Лёка в очередной раз сделала его по всем статьям. – Брось читать. Просто посмотри на фото и оглядывайся вокруг. Я уверена, мы их увидим. Время потянулось словно резиновое. Лёка и Никита успели выпить полбутылки коньяка, обсудить рабочие дела, и даже рассказать друг другу пару анекдотов, а те, кого они ждали, так и не появлялись. – Может, они решили изменить традиции? – начал, было, Никита, но его прервал материализовавшийся откуда-то официант. – Извините, – поклонился он, – Мне очень жаль, но вам придется пересесть за другой столик. – Не поняла – вскинула брови Лёка. Именно этот официант получил от неё приятную зеленую купюру несколько часов назад, и именно он усадил её за этот столик. – Я прошу прощения, но оказалось, что этот стол был заказан заранее. Я нашел для вас не менее удобное место. Лёкины губы сжались в полоску, а глаза залились ледяным светом. Она уже, было, приподнялась, готовая объяснить официанту кое-то из прописных истин, как вдруг заметила высокого кареглазого мужчину, который неожиданно оказался рядом со столиком и улыбался твердой приятной улыбкой. – Извините, – кивнул он Лёке, – Я бы не стал вас тревожить, но дело в том, что мы с друзьями уже несколько лет собираемся здесь, и всегда сидим именно за этим столиком. У нас с женой сегодня годовщина свадьбы. Присоединяйтесь! Никита напрягся в ожидании Лёкиной реакции, но она снова его удивила. Улыбнулась холодно, встала на ноги и протянула мужчине руку. – С удовольствием. Меня зовут Лёка. – Сергей, – мужчина пожал протянутую ладонь и махнул рукой куда-то в сторону, – Сейчас мои друзья подойдут, и тогда я их представлю. Но в представлении не было никакой необходимости. Павлов, Стрельцова, Трохин, Шурубин, Иванченко. Именно их лица были изображены на фотографиях, быстро спрятанных Лёкой обратно в объемистую папку. *** Всю дорогу до Лёкиного дома Никита молчал. На языке, конечно, вертелась масса вопросов, но напряженный сосредоточенный профиль начальницы никак не располагал к дружеской беседе. Всё пошло не так с самого начала. Это нелепое знакомство со странно-приветливыми людьми, литры коньяка, тосты, непринужденное общение, и – апофеоз – представление его, Ника, Лёкиным мужем… А как просто, и как легко она это проделала! – А это Никита, – улыбнулась в ответ на вопросительный взгляд Сергея. И добавила: – Мой муж. Зачем ей это было нужно? Какая необходимость? Ведь настолько открытую лесбиянку еще поискать! И тут – вдруг – прикрытие, а в добавок к нему еще и улыбки, и смех, и анекдоты… Как будто это не Лёка. А кто-то другой, лет на десять моложе, в сто раз спокойнее, в тысячу раз… адекватнее? Лёкина квартира привела Никиту в острое недоумение. Дом был элитным, подъезд – чистым, а коридоры – огромными. Парень даже слегка опешил, прежде чем повиноваться настойчивому кивку и нырнуть в дебри неизвестной – доселе – квартиры. Никита и Лена давно работали вместе, но чести повидать жилье великой и ужасной парень удостоился впервые. И был несказанно удивлен. Он ожидал увидеть всё, что угодно, начиная с психоделического обитания застарелой наркоманки и заканчивая грязной хрущевкой, но действительность превзошла все ожидания. Чистая, ухоженная, квартира. Большая – да. Богатая – пожалуй. И никаких тебе стриптизных шестов, никаких плазменных панелей во всю стену, и белых мехов, небрежно сброшенных на пол и прожженных сигаретами. Простота и аккуратность. Еще одна Лёкина грань. Доселе – неизвестная. – Удивлен? – поинтересовалась Лёка. Врать Никита почему-то не стал: – Слегка. Не пойми превратно, но… что я здесь делаю? – Помогаешь своему шефу играть в детективов. Есть возражения? – всё-таки, как ни старалась, привычное ехидство прорвалось в тон голоса. Никита даже вздохнул облегченно. Пусть лучше странная, но привычная, чем такая… Под аккомпанемент легких возражений и заверений в преданности и верности, они прошли в зал. Никита упал в мягкое кресло, а Лёка вынула из шкафа очередную бутылку «Реми Мартин». – Будем пить, – не вопрос прозвучал в её тоне, отнюдь. Приказ. – Конечно. Лёка разлила коньяк по бокалам и сделала первый глоток. Поморщилась, закусила долькой лимона, и сжала губы. – Недоумеваешь, Ник? – Немного. Хочешь объяснить? – Конечно. Иначе бы тебя здесь не было. – Лёка откинулась на спинку дивана. Весь её облик выражал одновременно самоуверенность и глубокую задумчивость. – Причина в Марине. Я хочу понять, кто она и почему попала ко мне на работу. – Может, чтобы денег заработать? Это было неудачное предположение. Никита сразу понял это по сузившимся Лёкиным зрачкам и похолодевшему взгляду. Но – что поделаешь – такое поведение начальницы для него было в новинку, а не успел привыкнуть – значит не успел приспособиться. – Не спеши, – после продолжительной паузы ответила Лена, – Деньги здесь ни при чём. Ей нужна была либо я, либо кто-то еще из нашей труппы. Весь вопрос – зачем? – Ты проверяла на наличие общих знакомых? – Никита даже подобрался весь. И куда девался хмель? Детективы – это была его стихия. Детективы, расспросы, анализ, сбор информации… Своё. Родное. Знакомое. И – простое. – Конечно. Исходя из данных, которые ты накопал, общих знакомых у нас нет. Но информации мало. И приходится отталкиваться от того, что есть. – У неё в биографии слишком много темных пятен. Люди говорят о ней либо восторженно, либо очень неохотно. Несколько человек вообще советовали мне забыть о ней и найти себе хорошую девушку. Лёка вздохнула. И заговорила резко и напористо, словно с обрыва в омут кинулась: – Тогда какие выводы? Предлагаю плясать от того, что ей нужна была именно я. Причина может крыться только в общих связях. А все общие связи могут прятаться только в моей жизни шесть-семь лет назад и далее. Всё, что было после, Марину никак касаться не может. – Подожди, – возмутился Никита, – Почему именно пять-шесть? – Просто прими как факт. Скорее всего даже, речь не о шести-семи годах, а более, но будем брать то, в чем я совершенно уверена. Ты знаешь мой образ жизни. В последние годы я никак не могла её задеть, пересечься с ней или что-нибудь в этом духе. Причина – в прошлом. Я уверена. – И где ты её видишь? В какой части своего прошлого? Разумно. Логично. Правильно. Лёка сама не раз задавала себе этот вопрос – из какого прошлого пришла Марина? Таганрог? Отпадает сразу. Слишком мало лет, слишком тесный круг общения, слишком большой груз наивности и юношеской беспечности. Из Таганрога Марина никак не могла появиться. Оставались только путешествия по России, путешествия с той – старой – труппой, с Ксюхой, с Мариной и иже с ними. – Ты узнавал про её родных? – спросила Лёка. – Может быть, у неё есть сестра, которую я когда-то трахнула и бросила и теперь Марина мне мстит? – Ты читала отчет, – ответил Никита, – У неё только брат. Никаких сестер. И потом, предположить такое безумное совпадение… – К черту безумие, – перебила Лёка, – Есть факты. От них и будем плясать. – Хорошо, – Никита залпом допил коньяк и вынул из сумки большой ежедневник. Открыл на чистой странице и нарисовал два кружка, – Давай плясать от фактов. Левый круг – Марина, правый – ты. Будем искать связь. – Детективов насмотрелся? – захохотала Лёка. – Чтобы со стопроцентной вероятностью найти эту связь, тут надо нарисовать всех моих знакомых и всех её знакомых. А я даже своих едва ли процентов тридцать помню. Надо искать причины, а не связь. Только это мы и можем сделать. – Фиг с ним. Пусть будут причины. Смотри. Марина всю жизнь вертелась в шоу-бизнесе. Попробуем пойти от этого. С кем из твоих знакомых она могла пересечься по этому профилю? – Да с кем угодно! Я не помню большую часть из тех, с кем работала. – А большей части и не надо. Раз уж мы исходим от того, что она нашла тебя с какой-то целью, причиной должен быть человек, в жизни которого ты имела хоть какое-то значение. Иначе всё это вообще теряет смысл. – Хорошо, – согласилась Лёка. В словах Ника определенно было рациональное звено. – Допустим. Пусть это будет… Ксюха. Лена. Светлана. Тимур, пожалуй. Степан. И, наверное, эта… Как же её зовут-то? Ангелина, чтоли… – Отлично, – Никита старательно нарисовал еще шесть кружков и вписал в них имена, – Теперь давай думать, какую связь кто-нибудь из этих людей мог бы иметь с Мариной. – Сексуальную, – хмыкнула Лёка, – Это в первую очередь. И – любую другую. Как-то одномоментно ей стало скучно. Она поняла, что все эти старания яйца выеденного не стоят. – Хватит, Ник, – в тоне слова прорезался холод, – Я же сказала: это бессмысленно. Даже если я припомню всех людей, которых встречала за свою жизнь, мы не можем знать всех знакомых Марины. Это глупо. – Это не глупо! – вскипел Никита и вскочил на ноги. – Ты только послушай! – Хватит. Этого оказалось достаточно. Металл в голосе, уже не холодный, а ледяной взгляд – и Ник сжался, опустил глаза и, быстро извинившись, откланялся. Лёка осталась в одиночестве. Она уже пожалела о том, что вынесла на обсуждение столь щекотливый вопрос. Не было никакой уверенности в том, что об этой истории не будет знать завтра весь клуб. Не было уверенности в том, что именно она – цель и интерес Марины. И – самое главное – даже для самой себя Лёка не могла определить, зачем же, черт возьми, её всё это нужно? Но бомба была запущена. Назад пути не было. И разгадка крылась в тех людях, с кем она сегодня познакомилась. В тех людях, с кем она будет общаться дальше. В тех людях, от кого она узнает правду. *** Большая игра началась. Лёка даже забыла о собственных переживаниях, планах и прочем – все её мысли сосредоточились на Марине. И не только мысли. Постепенно, шаг за шагом, Лена приучала Марину находиться рядом. Просто – даже без намека на близкие отношения – вместе обедать, ужинать, ходить в кино или кататься на роликах в парке. Болтать о ерунде, избегая любых – даже самых банальных – намеков на эмоции или отношения. И такая тактика начала приносить свои плоды. Марина расслабилась, подчинилась Лёкиному – новому! – взгляду, и, сама того не желая, потянулась в широко распахнутые сети. С новыми знакомыми из клуба «Эгос» дело тоже спорилось. Они как-то сразу приняли Лёку в свою компанию, и даже принялись приглашать на все совместные застолья. Однако, девушка не спешила принимать все приглашения – слишком хлопотное это было бы дело – но за месяц довольно близко сошлась с Яной и Сергеем. Именно в них она интуитивно чувствовала разгадку. Но дело было не только в этом – просто Лене нравилось бывать у них в гостях, пить белое вино в гостиной и приносить «киндеры» Кире – их дочке и Володе – сыну. Что-то очень крепкое и обстоятельное чувствовалось в этой семье, что-то неизведанное ранее, но очень желанное. Была только одна проблема: ни разу в разговорах ни Яна, ни Сергей не упоминали имени «Марина». А Лёка даже не знала, как подвести их к этому. Однажды попыталась, но в финале даже пожалела о попытке. В тот день они решили отправиться в бар, посмотреть финал чемпионата мира по футболу и попить пива. Сергей, Яна, Максим – друг семьи, его жена Рита и – естественно – Лёка. Расположились за уютным столиком напротив огромной плазмы на стене, заказали напитки и принялись обсуждать шансы команд на победу. Лена очень быстро заскучала – футбол она не любила, имен фаворитов не знала, и вообще считала, что проводить время за телевизором – это глупо и нелепо. Она поочередно смотрела на всех присутствующих и размышляла о том, как бы перевести разговор на нужную ей тему. Сам того не желая, возможность предоставил Сергей. – А чего ты мужа с собой не взяла? – спросил он, улыбаясь. – Вы редко проводите время вместе? – В последнее время редко, – кивнула Лёка, – Он, кажется, влюбился. – И ты так спокойно об этом говоришь? – удивилась Рита. – Да. У нас свободные отношения – он волен делать все, что ему хочется. Также, как и я. – А какой смысл в подобных отношениях? – спросил Максим. – И какой смысл жениться тогда? – Отношения – это не клетка, – объяснила Лёка, – И свадьба не означает конец всей остальной жизни. – Да, слышали мы подобное однажды, – Сергей обменялся настороженным взглядом с Максимом, – Знаешь… Это хорошо, когда оба человека так считают. – Разве может быть иначе? – вот оно. Лена нащупала. Интуитивно почувствовала, что разгадка близка. – Конечно, может, – вмешалась Яна, – Когда у одного любовь – развлечение, а у другого – мания – в финале обычно получается трагедия. – Обоснуй, – попросила Лёка и сжала ладони. В её груди затрепетал огонек интереса и жилка кладоискателя. – Если один человек любит из развлечения, а второй отдает себя целиком и полностью, рано или поздно первый устает и уходит в сторону. Второму остается лишь страдать. Это ли не трагедия? – Никогда не слышала о таких случаях, – протянула Лена. Она играла в скучное любопытство, но в глубине души вспоминала сейчас Женю. – Зато мы слышали. И видели, – мрачно сказал Максим и кивнул на экран, – Футбол начинается. Будем смотреть или лясы точить? Конечно, компания выбрала второй из предложенных вариантов. Равнодушная к футболу, Лёка смотрела не столько на экран, сколько на людей, сидящих рядом с ней. Смотрела и пыталась анализировать. Сергей и Яна уже успели многое рассказать ей о своем героическом прошлом – и о том, как с Максимом организовали фирму «M amp;S», и о том, с каким трудом начинали всё заново после августовского кризиса, и даже вскользь упомянули о двух девушках, которые принимали самое непосредственное участие в создании бизнеса. Но всё это было Лёке не слишком интересно. Она лишь удивлялась – Яна и Сергей охотно делились историями, но на моментах, когда речь заходила о любых отношениях – кто-то из них обязательно менял тему. Однажды Лена попыталась расспросить Яну, кто был у неё до Сергея, но получила в ответ только настороженный взгляд и односложный ответ: «Бывший муж. Остальных не помню». Было очевидно, что ребятам совершенно не хочется вспоминать о прошлом, но ведь именно там крылась разгадка, и Лёка просто должна была до всего докопаться. Игра закончилась поздно. Возбужденная хмельная компания в обнимку вывалилась из бара на улицу. Лёка старательно поддерживала в себе атмосферу веселья, но рядом с этими – до мозга костей искренними – людьми, притворяться становилось всё сложнее и сложнее. Они были так непосредственны в своем поведении, в шутках, и даже в распевании российского гимна – во всё горло, маршируя по улице, на радость спящему Питеру. Наконец, дошли до дороги. – Кому куда? – спросил Максим, готовясь ловить машину. – Даже не знаю, – задумался Сергей, – Я думаю… Может, еще по пивку? У нас нянька с малыми, а ваш с кем? – С моей мамой, – ответила Рита, – Торопиться некуда, завтра выходной. Лёк, ты как думаешь? – По пивку так по пивку, – согласилась Лена, тщетно пытаясь скрыть свою радость, – Давайте только не в бар, а ко мне, а? У меня мы еще не были. – Приглашаешь? – Сергей ухмыльнулся и взъерошил короткие Лёкины волосы дружеским жестом. – Значит, нас… Раз, два… Пятеро. Предлагаю разместиться в одной тачке. – Гусары берут дам на коленки, – хохотнул Максим и помахал подъезжающему такси, – Лёка, чтобы не Никита нас потом не убил, тебе предоставляется право занять переднее сиденье. Так и решили. Лёка уселась рядом с таксистом – пожилым неразговорчивым кавказцем, а обе пары супругов разместились на заднем сиденье. Ехали не долго. Сергей балагурил, рассказывал анекдоты, щипал Риту за плечи и устраивал шутливые потасовки с Максимом. Яна смеялась, предлагала Максиму поменяться местами, и требовала политического убежища у Лёки. А сама Лёка… Грустила. Да-да, грустила – неожиданно для самой себя она вдруг почувствовала острое желание оказаться на заднем сиденье машины, и даже не важно, на коленях у кого-то или нет, просто чтобы рядом был человек, с которым тепло и спокойно, который знает и любит, и которого не надо бояться, и с которым не надо играть… На секунду Лёка даже представила себя рядом с мужчиной. И – впервые в жизни – эта мысль не показалась смешной и нелепой. Квартира Лены ребятам понравилась. Безо всякого смущения или стеснения они прошли в зал, выгрузили на столик пиво, и разместились по дивану и креслам. Лёка сбегала на кухню и вынула из холодильника пару нарезок. Достала из шкафа пакет с фисташками, бокалы… И вдруг поняла, что сегодня ей совсем не хочется играть. Хочется снова – как в молодости – попить пива, сбегать в ларек за «догоном», отварить дешевые пельмени, забрызгивая плиту, съесть их с кетчупом и майонезом, кокетничать с ребятами, шутить, рассказывать анекдоты, и может быть даже – о ужас! – поставить в музыкальный центр диск со «Снайперами». – А вот и закусь! – провозгласила Лена, возвращаясь в гостиную и плюхая на стол принесенные яства. – Пиво по бокалам или как подростки из горла? – Я из горла, – тут же отозвался Макс, – Не признаю пиво в бокалах. Вкус стекла – это наше всё! Лёк, а что это у тебя на стене за фотки? Можно посмотреть? – Конечно, – в этом не было ничего страшного. На фотографиях были рабочие моменты репетиций, групповые снимки всей труппы, но ни одного фото Марины. – Это твои танцоры, да? – Конечно. С первого же дня знакомства перед Лёкой во всей красе встала проблема: сказать правду о роде своей деятельности или солгать. После долгих раздумий девушка выбрала первое: ведь кто-то из ребят, или их знакомых, вполне мог когда-нибудь случайно побывать в «Трех чудесах света» и тогда вся легенда полетела бы в тартары. А так – минимум риска. – А где Ник? – всполошился вдруг Сергей, когда фотографии были осмотрены и каждая из них обсуждена со всем возможным пристрастием. – Он спит? Мы его не разбудим? – Его нет дома, – улыбнулась Лёка. Она ждала этого вопроса и надеялась на него, – У него свидание. – С любовницей? – Да. В полной тишине все отхлебнули пива и отвели взгляды от насмешливых Лёкиных глаз. – Да бросьте вы, – засмеялась та, – Я же сказала: у нас свободные отношения, и мне всё равно, с кем он трахается. – Ты его не любишь? – спросила Яна. – Люблю. – Тогда как ты можешь спокойно говорить о том, что твой мужчина спит с другой женщиной? Хотя извини… Это не моё дело, конечно. – Нет проблем. Серега, а ну-ка, блесни еще анекдотом… Лёка намерено не стала развивать тему. Она знала: позже интерес к этому разговору разовьется у Яны еще сильнее. И вот тогда – именно тогда! – они поговорят. *** Так и вышло. Часам к четырем утра, когда всё пиво – даже «догон» – было выпито, анекдоты рассказаны, караоке спето, ребята принялись прощаться. Лёка предложила остаться у неё, но все отказались. Вызвали такси, поклялись друг другу в вечной любви, смачно поцеловались и откланялись. Когда дверь захлопнулась, Лёка ухмыльнулась и вынула из кармана джинсов пакетик с таблетками. Выбрала синее колесо, и проглотила его, ожидая мгновенного эффекта. И он не замедлил себя ждать – мозги прояснились, весь хмель как будто рукой сняло. Лена вытерла губы, придала лицу пьяное выражение и принялась ждать. Она была уверена в том, что не ошибается. И – действительно – не ошиблась. Звонок в дверь прозвучал как грохот в тишине раннего утра. Подождав тридцать секунд, Лёка отперла замок. – Женщины, женщины, – думала она, провожая Яну на кухню, – Ну почему вы все настолько предсказуемы? Почему по пьяни вас всех так и тянет спасти хоть одну заблудшую душу? Ну почему вы считаете, что умнее всех? Хорошая ты девочка, Яночка… Я ведь знаю всё, что ты мне сейчас скажешь. И всё, что я отвечу – знаю тоже. Какие же вы все… одинаковые. Лена не случайно выбрала местом для разговора именно кухню. Более интимная, камерная обстановка, располагала к приватному общению. Старая русская традиция – все серьезные разговоры неизменно на кухне. И нигде более. – Ты, наверное, удивляешься, что я вернулась? – спросила Яна, когда Лёка села напротив неё на стул. – Немного, – согласилась, пряча в глазах усмешку, – Хочешь поговорить? – Да. Знаешь, пусть я сейчас пьяная, но ты нам с Серегой очень нравишься, и мне бы хотелось уберечь тебя от большой ошибки. Ах, какой пассаж, как же вы любите напустить пафоса в пустячные – казалось бы – разговоры… – Ты о Никите? – спросила Лёка. – О нём, – согласилась Яна, – У меня была подруга, которая вела себя также как ты. Она позволяла своему любимому человеку спать с кем угодно, делать что угодно. Это кончилось большой трагедией. И мне бы очень не хотелось, чтобы это случилось с тобой. Ну, конечно. Первый шаг пьяного «спасения души» – это приведение историй из жизни. Преимущественно из своей, но если в своей подобного случая нет – сойдет любая. – Мы любим друг друга, и этого достаточно, разве нет? – Она тоже так думала, моя подруга… Но всё равно у тебя же остается боль внутри, когда он тебе изменяет? – Немного, – кивнула Лёка. Её становилось всё труднее прятать усмешку, – Но это ничего не значит. – Это значит всё! – загорелись глаза, Яна оперлась обеими руками о стол и даже привстала немного. – Эта боль, она же копится, копится, и её станет однажды слишком много! – Откуда тебе это знать? – Я же сказала – моя подруга попадала в такую же историю. Хотя я надеюсь, конечно, что твой Никита не такой как Марина. Стоп. Звонок. Да нет, какой там звонок – целый колокольный звон! Лёке стоило больших усилий не подпрыгнуть и сохранить пьяно-равнодушный взгляд. Ну, наконец-то она приблизилась. – Не такой как твоя подруга? – спросила Лена, сжимая пальцы в предвкушении. – Да нет же! – возмутилась Яна. – Не такой, как женщина, которую она любила. Опасный момент. Такого Лёка не ожидала. Что делать? Притвориться, что это в порядке вещей или удивиться? Лучше второе. – Ты хочешь сказать, что твоя подруга лесбиянка, чтоли? – ехидно, с чуточкой презрения и легкой заинтересованностью. – Да. То есть, не совсем, но это не важно. Я знаю, о чем ты сейчас думаешь – типа, зачем она меня сравнивает с какой-то лесбиянкой, да? «Я знаю, о чем ты сейчас думаешь». Женщины-женщины… – Нет, я просто удивилась. Ну так и что там с твоей подругой? – Она любила Марину очень сильно. И разрешала ей делать всё, что ей хочется. А Марина играла с ней и постоянно врала. – Какой смысл врать, если тебе разрешают делать всё, что угодно? – искренне удивилась Лёка. – Долгая история. Она начала врать, что ни с кем, кроме моей подруги, больше не спит, а потом выяснилось что это не так, и из-за этого умер очень хороший человек. Да неважно! Я тебе не о том говорю! – А о чём? – подняла брови Лена. – Ты уверена на сто процентов, что готова всю жизнь терпеть, если Никита так и будет тебе изменять? – Не знаю. Пока что меня это устраивает. А дальше – либо султан умрет, либо ишак сдохнет, как говорится. Лёка намеренно подводила разговор к завершающей стадии. Начало было положено, а продолжить расспросы значило бы разбудить ненужные подозрения. Выслушав еще пару сентенций от Яны, она мягко намекнула, что это её личное дело и что её всё пока устраивает. Поняв, что её выпроваживают, женщина принялась прощаться. – Я желаю тебе счастья, Лёк, – сказала она, уже стоя на пороге, – И мне очень не хочется, чтобы через месяц-два мы бы с тобой сидели на этой же кухне и под коньяк поливали слезами загубленную любовь. Подумай об этом. – Конечно, Яночка. Спасибо тебе. Для меня это важно. Легкий поцелуй, захлопнутая дверь, и вот уже Лёка сползает по стенке на пол, содрогаясь от беззвучного хохота. Женщины… Твою мать… Каким местом я думала, когда стала лесбиянкой? 16 Сентябрь. Еще один месяц уходящей жизни. В последнее время Марина почему-то только так и считала – не в плюс у неё шли дни, а в минус. И дело было совсем не в том, что плохо было – нет, наоборот, было, пожалуй, даже слишком хорошо. Они с Лёкой были вместе. Хотя вместе – это слишком громкое слово для таких непонятных и иногда даже неприятных отношений. Но – были. А ведь это уже немаловажно. Марина очень хорошо помнила день, когда Лёка позвонила ей рано утром и попросила приехать. Кому-нибудь другому она бы отказала. А Лёке – не смогла. Всполошилась, принялась выбирать одежду понаряднее, накрасилась поярче, такси вызвала, поехала – зачем? Знала, зачем. Знала, но даже себе самой не признавалась. Приехала, поднялась в уже полузабытую квартиру, ахнула навстречу объятиям, дала себя раздеть, поддалась страсти, сходила с ума и не помнила уже, кто она, зачем она, где она? А утром лежала без сна и рисовала дорожки на каменном Лёкином лице. Ах, если бы это хоть-то изменило… Но нет – не изменило. И проснувшись, Лёка всего лишь потянулась и проследовала в ванную. Вернулась оттуда радостная и энергичная, сварила кофе, приготовила яичницу – и мягко выставила Марину за дверь. Через неделю всё это повторилось. Потом – через пять дней. Потом – через три. Постепенно такие ночи вошли в привычку. Лёка звонила, Марина приезжала на зов, они занимались сексом и утром холодно прощались. Не разговаривая толком, не глядя друг на друга. На работе всё оставалось по прежнему – в этом Лёка осталась верна себе. Как раньше, они вместе составляли программы, спорили о чем-то до красноты в глазах и засиживались до утра. И Лена была равнодушна и холодна. А вот Марина… Она не могла больше быть холодной. У неё как будто украли кусочек старательно выгрызаемой из жизни свободы – теперь она ловила каждый взгляд, слышала каждый вздох, и случайное Лёкино прикосновение бросало её в дрожь. – Я влюбилась. Да-да, не тем она была человеком, чтобы отрицать очевидное. Конечно, влюбилась. И влюбилась давно – даже до того, случайного (а случайного ли?) первого секса. Влюбилась как девчонка – крепко и, конечно, в очередной раз, навсегда. – Нельзя, – говорила себе Марина снова и снова, – Не смей подходить, не смей говорить. Ты сто раз это проходила, будучи на её месте. Станешь навязчивой – потеряешь навсегда. Станешь что-то требовать – потеряешь еще быстрее. И она строго придерживалась этого правила. Играла в равнодушие, мало говорила, мало проводила времени с Лёкой. И в глубине души понимала, что это – та самая, долгожданная, в которую она до сих пор до конца никогда не верила… Расплата. Расплата за всё и всех. За тех, кто когда-то был на её месте. За Мишу, Костю, Аркадия, Олега. За Женю и Олесю. За всех. Она понимала, что эта любовь – такая же безнадежная и горькая, как и любовь всех прошлых людей к ней самой. Понимала, что Лёка ей не по зубам. Не допрыгнуть. Даже в полете. Даже в последнем – самом последнем – прыжке. – Ты можешь от меня отстать хоть на сегодня? – Марина скосила взгляд. Господи, как же её раздражал в последнее время этот – очередной – придурок. Но и отказаться от него не получится – без альтернативы сразу конец. – Могу. Как знаешь. Обиделся. Ушел. Ну и черт с ним! Сам поймет когда-нибудь, что он здесь лишний и ненужный. И придется искать другого – такого же ненужного. Марина устало встала с кресла и подошла к окну. Посмотрела вниз на по-осеннему мрачный Санкт-Петербург и поправила кружево комбинации на плече. – Не мсти мне, – прошептала, – Я же знаю, что это ты. Отпусти меня и перестань мучить. Вы с ней так похожи… Ведь это ты вернулась в её облике чтобы мне отомстить, правда? Хватит… Я прошу тебя – во имя всего святого – хватит. Но покой не приходил. Тревога стала постоянным Марининым спутником. Она всё ждала от Лёки удара, удара, который закончит всё и добьет уж до конца. И удар случился. Но такой мелкий и глупый, что Марина потом много раз смеялась и одновременно плакала, вспоминая. В этот день она приготовила Лёке сюрприз. По звонку быстро приехала, зашла в квартиру и поцеловала в губы мимолетным поцелуем. – Трахаться будем? – спросила привычно. – Кофе пить, – отмахнулась Лена, – Ты так говоришь, как будто я тебя только трахаться сюда зову. – До сегодняшнего дня так и было, котенок, – не скрывая своего удивления, Марина проследовала в зал и элегантно присела на краешек кресла, – Просто кофе будем пить или разговоры разговаривать? – Тебя послать? – прищурившись, поинтересовалась Лёка. – Так я могу, ты только намекни. – Не надо, котенок. Я пошутила. Кофейник и чашки быстро появились на маленьком журнальном столике. Лена присела рядом с Мариной и обняла её за плечи. Задумчиво потеребила длинный курчавый локон. – Что с ней такое? – встревожилась Марина. – Странная какая-то… Конечно, странная. Никогда ранее Лена так не обнимала её и не была такой спокойной и задумчивой. – О чём задумалась? – вопрос был задан легко, с интонацией отстраненного любопытства – именно так, и только так можно было разговаривать с Лёкой. – О тебе, – неожиданно честно ответила та, – Всё думаю, почему вдруг ты появилась в моей жизни? Марина опешила. Правду было говорить никак нельзя, а быстро придумать ложь никак не получалось. Тут не подошли бы ни романтические сопли, ни холодная отстраненность – и в том, и другом Лена быстро распознала бы ложь. – Не знаю… – прошептала, наконец, и провела кончиком пальца по точеному Лёкиному профилю. – А это так важно? – Нет, – после долгой паузы Лёка направила на Марину свои синие глазищи и усмехнулась чему-то своему, – Конечно, неважно. Рука на плече. Ниже – в вырез откровенного платья. Соски, сжатые нетерпеливыми пальцами. Марина задрожала и выгнула спину навстречу Лёкиным рукам. Чёрт возьми, как же действовали на неё эти руки! Под их прикосновениями всё горело, плавилось и растворялось в первобытной страсти. Лёка опустилась на колени между ног Марины. Под её проворными пальцами платье задралось вверх и взгляду открылась манящая белизна трусиков. Лишняя преграда. В сторону. И – ладонью на горячее, влажное, нежное. – Что ты делаешь… – тихо простонала Марина. Никаких прелюдий, никаких ласк – только страстное желание получить всё без остатка. До конца. Выгибается тело, бедра двигаются в безумном порыве поймать нужный ритм, и голова запрокинулась назад – на спинку дивана. – Пожалуйста… – снова и снова шептала Марина. Она снова – в который раз! – потеряла власть над собой, и все её мысли сосредоточились только на твердых пальцах, которые двигались там, где всё так горело и плавилось. Пальцы ходили туда-сюда, губы грубо касались пупка и впадинки на животе, чуть выше места, где разгорался огонь – да что там огонь! – целая лавина желания и страсти. И вдруг всё остановилось. Задыхаясь, Марина открыла глаза и закричала в отчаянии: – Ну что же ты! Трахни меня! Возьми меня! Она не видела Лёкину ухмылку, не слышала её смешка, она лишь почувствовала, как внизу живота снова началось движение, как всё сжалось и снова, снова поднялась волна от ног к горлу. Никакого контроля. Ладони сжимаются в кулаки, соски отвердели до боли, сжался живот, и в голове пульсирует только одна мысль – о чувственном освобождении, долгожданном и счастливом. – Ебливая моя, – вырвалось со стоном, – Еби меня… Сильнее… Марина потеряла разум. Она выгибалась, двигала бедрами навстречу жадным пальцам, и упустила момент, когда внутри образовалась странная пустота. – Что? – закричала. – Что ты делаешь? – Останавливаюсь. Вспыхнули глаза, бедра сжались в инстинктивном желании всё-таки завершить начатое, но где-то глубоко внутри сжалось еще что-то, и от этого возбуждение вдруг стало сходить на нет. Марина уставилась в ледяные синие глаза. Она лежала, распластавшись на краю дивана, с задранным вверх подолом платья, со сдвинутыми в сторону трусиками и разведенными ногами. Лёка молча вытерла руку о покрывало и поднялась на ноги. – Что случилось? – дрожащим голосом спросила Марина. – Почему? – Я не терплю в сексе таких слов, – холодно ответила Лёка, – Приведи себя в порядок. – Постой, я… – Растерялась. Засуетилась. Спрыгнула с дивана и оправила на себе платье. Подойти – не решилась. – Прости меня, но я была так возбуждена, что это само собой вырвалось. – Я не потерплю, – повторила Лёка, – Запомни на будущее. Иди в душ. Марина не посмела ослушаться. Скрылась в глубине квартиры, оставив Лену в гостиной. Она чувствовала, что сегодняшняя ночь на этом не закончена. Так и вышло. Удивительное дело – в последнее время ванная стала для Марины чем-то особенным. Как будто мечетью для верующего. Именно тут думались самые сложные и тягостные мысли, и именно тут искались ответы. Сегодня ответы были не нужны. Все они давно были сформулированы и плескались на поверхности. А вот с вопросами было посложнее. Хотя – казалось бы – как просто! Стоит правильно задать вопрос – и всё становится яснее и понятнее. Ан нет, не получалось. Даже самой себе Марина вряд ли призналась бы в том, что боится выходить из душа и идти к Лёке. И даже не из-за непредсказуемости реакций и слов. А из-за того, что с ней она не могла быть прежней. Никакой гордости. Никакого самомнения. Холодности. Одно дикое и неукротимое желание быть вместе. – Ты там утонула? – громкий стук прервал размышления Марины. Она поскользнулась на деревянной решетке и ударилась плечом о раковину. – Иду, – хрипло крикнула в ответ, – Еще минуту. Одеваться не стала. Черт с ней, выгонит – значит, придется снова идти в ванную за вещами. А если выйти одетой – выгонит наверняка. Полотенце на талию, пару «пшиков» духами, поправить волосы – и вперед. Навстречу неизвестности. Лёка никак не прореагировала на внешний вид Марины, когда та появилась на кухне. Она задумчиво распаковывала картонные коробки и принюхивалась к тому, что в них находилось. – Доставай тарелки из шкафа, – распорядилась, – Будем ужинать. – И что на ужин? – Суши. Представляешь, эти муфлоны из службы доставки не положили палочки. – Значит, будем есть вилкой, – Марина позволила себе улыбнуться, – Японская еда в русских реалиях. – Ого, какие мы слова знаем… Всё готово, садись. Может, тебе халат дать? – Тебя смущает мой обнаженный торс? – кокетливо похлопала глазами и коснулась кончиками пальцев окружности собственной груди. – Нет, – хмыкнула Лёка, – Но сидеть за столом с голыми сиськами – это неприлично. Ну конечно. Чего еще можно было от неё ожидать, кроме как ехидного комментария? Марина послушно накинула халат и присела за стол. Лёка разлила по маленьким стопочкам водку, тут же выпила и приступила к еде. – А тост? – удивленно протянула Марина. – Скажи сама, если тебе надо. Лёка ела молча. Она сосредоточенно накалывала суши на вилку, размешивала в соевом соусе приправы, откусывала и изредка наливала еще водки. Для Марины это была редкая возможность так близко рассмотреть любимое и недоступное лицо. Ох уж это лицо… Порой посмотришь – усталая взрослая тетка. Чуть больше морщин, чем положено в её возрасте, круги под тусклыми глазами и выражение лица такое, словно «зарплату не платят, муж пьет, дети – разгильдяи, а соседка-сука опять своими собаками коврик в подъезде обшерстила». Одна секунда, одно мгновение – и нет, куда всё девалось, совершенно другой человек сидит, раскачиваясь на табуретке. Острые черты лица, родинка на правой щеке, уставшая – да, но очень красивая женщина. И глаза – огромные синие глаза, в каждом по несколько льдинок, иногда маленьких, озорных, а иногда – огромных в своей злости и ярости. – Сколько тебе лет? – неожиданно спросила Марина. Лёка подняла брови усмехнулась: – Ты выбрала хороший момент, чтобы спросить. – И всё-таки, сколько? Или это тайна? – Это не тайна. Но я сама не помню. – Как так? – удивилась. Как-то сразу ясно стало, что Лена не врет. Но как же?… – А вот так. Несколько лет у меня вообще из памяти выпало, некоторые помню только обрывками. Тут уже не до возраста. Да и день рождения последний раз отмечала бог знает когда. Марина застыла, пораженная. Это было невиданно – до сих пор Лёка никогда не говорила о своем прошлом. А, может, это шанс стать хоть чуточку ей ближе? Прикоснуться к тому, до чего ни у кого нет доступа? – Из-за наркотиков годы выпадали? – спросила осторожно. – Из-за них, – согласилась Лёка, – Плюс алкоголь. Словом, образ жизни здоровый по самое «не балуйся». – А где ты жила до Питера? – Везде. Половину городов не помню – по вышеназванной причине. – А родилась где? – А ты? Пауза. Марина лихорадочно думала, что делать дальше. Это шанс – кричал кто-то у неё в голове и бил коленями в сердце. Это твой шанс, дура! Ты же этого так ждала! – Я здесь родилась, – ответила, наконец, – Папа с мамой сюда приехали из Волгограда, когда совсем молодые были. – Где они сейчас? – В Израиле. – Так ты еврейка? – удивилась Лёка. – А разве по мне не видно? – удивилась в ответ Марина. Действительно, что за глупый вопрос – курчавые темные волосы, темные глаза, классический еврейский нос… – Я не специалист. Ну а как ты в шоу-бизнес попала? – Знакомый пригласил. Всё никак не мог найти ведущую подходящую, а тут я подвернулась. – Это твоя единственная профессия? Больше ничем заняться не пробовала? – Нет. Когда-то думала свои программы делать, но потом решила не пробовать – слишком сложное это занятие. – Понятно, – Лёка вытерла губы салфеткой и встала из-за стола, – Посуду помой и приходи в спальню. Марине ничего не оставалось кроме как подчиниться. Она быстро справилась с тарелками, и принялась убирать их на полку. Интересно. Минимум посуды, но совсем не холостяцкий набор – и, самое удивительное, полный порядок во всем. Никакой пыли или беспорядочно сваленных столовых приборов. Впрочем, это еще ни о чем не говорит – решила Марина. Возможно, у неё просто есть домработница. Прежде чем идти в спальню, Марина заглянула в ванную и оставила там халат. Опытная женщина, она знала, что полотенце на бедрах возбуждает гораздо сильнее, чем обнаженное тело. Хотя как знать… Обычно общепринятые правила с Лёкой не работали. В спальне было темно. Марина наощупь нашла край кровати, почувствовала под своими ладонями Лёкин живот и замерла. Поскольку возражений не последовало, Марина проворно забралась пальцами под майку и погладила мягкую кожу. Каждое движение было похоже на хождение по канату – неизвестно, куда вынесет – вперед, или вниз, в обрыв. Она осторожно присела на край кровати и потянула футболку вверх. Глаза привыкли к темноте, и уже можно было разглядеть очертания Лёкиной фигуры, её закинутые за затылок ладони и прикрытые глаза. Футболка скользнула еще выше, обнажая небольшую, ритмично поднимающуюся и опускающуюся грудь. Не сдержавшись, Марина наклонилась и кончиком языка лизнула сосок. Лёка вздрогнула. Нетерпеливые губы сомкнулись вокруг нежной плоти, ладони скользнули в брюки и глубже – под трусики. Вытянувшись, Марина легла на кровать, накрыв Лёкино тело своим. Она задыхалась от восторга, и застонала, почувствовав, как сильные руки обнимают её за талию и прижимают крепче. – Хорошая моя… – Лёка услышала горячий шепот, и дыхание обожгло ухо. – Сладкая… Проворные пальцы потянули вниз непослушную ткань, обнажая крепкие бедра. Брюки, трусики – к черту, на пол. Полотенце – туда же. Руки горят на бедрах, язык рисует узоры на груди, толкаясь и увлажняя соски. Марина потянулась выше, губы оставили след на щеке и двинулись к губам. Нет? Нельзя? Ну и черт с тобой, слышишь? Только не останавливайся, я не вынесу этого второй раз… Хочу, хочу тебя, хочу… Боже, какие нежные волосы там, внизу… Они ничуть не напоминают щетину, нет – и под ними так горячо, так сладко. Как хочется растопить твой лед, заставить тебя кричать от удовольствия и стонать громко-громко. Но нет – разве Лёка позволит! Движение – и уже Марина на спине, распластавшись под тяжестью горячего тела, обнаженная и сжимающая губы чтобы не закричать. Ноги разведены, на груди выступили капли пота, а в глазах – целый ураган страстей и желания. Никакой нежности больше. Не нужна она. Ни к чему. Твердое бедро вжимается между распахнутых ног, на одну секунду – на один вскрик, и тут же его сменяют крепкие пальцы и горячие губы. Марина кричит, она не может больше сдерживаться, сжимает ногами Лёкины плечи и впивается пальцами в её волосы. Язык проникает внутрь, сменяя пальцы, и снова пульсирует на внутренней части бедра, и снова внутри… – Да… Пожалуйста… Лёка… Родная… Любимая… Прошу тебя… Мгновенная пауза, Марина крепче сжимает ноги – нет, нет, только не сейчас, не уходи, прошу тебя… И – повинуясь этой просьбе – пальцы грубо впиваются в горячую влажность, до боли, до ранок – но как сладки эти ощущения на фоне разгорающегося оргазма, как выгибается спина, как сжимаются мышцы и – вот оно, освобождение, грубое, жестокое и одновременно нежное – до слёз. – Только реветь не начинай, – попросила Лёка, вытирая о простыню подбородок и поднимаясь повыше на кровати. И предупредила с усмешкой. – А то выгоню. – Я не плачу, – Марина с трудом восстанавливала дыхание. Её не хотелось говорить или двигаться. Лежать бы так всегда, всю жизнь – касаясь бедром Лёкиного живота и остывая после недавнего сумасшествия. Господи, эта девчонка же не делала ничего особенного! Одна – классическая – поза, одни и те же движения, почему же тогда ни с кем до этого Марине не было так хорошо, так восхитительно, так волшебно? – Почему ты не дала мне доставить тебе удовольствие? – спросила Марина, когда смогла, наконец, отдышаться и успокоить пожар в груди. – Ты доставила. – Нет. Ты знаешь, о чем я. – Знаю. На свой страх и риск, Марина потянулась и устроила голову на Лёкином плече. Она не стала дальше спрашивать – не хотела думать, не хотела знать. Поцеловала обнаженный кусочек кожи и почувствовала, как на её спину опускается ладонь и гладит тихонько. Нежно-нежно. И что-то сжалось в груди, разливаясь солеными слезами. Эта нежность, эта сумасшедшая и ледяная женщина, это бесконечное, огромное счастье – всё как будто украдено. Как будто чужое. Взаймы. Глотая слезы и пряча лицо на Лёкином плече, Марина вдруг застыла. Она вспомнила. Много лет назад. Другую постель. Другого человека. И – несколько строк, прочитанных срывающимся голосом. На прощанье – ни звука. Граммофон за стеной. В этом мире разлука - Лишь прообраз иной. Ибо врозь, а не подле Мало веки смежать. Вплоть до смерти. И после Нам не вместе лежать… Сжала губы и заплакала, не думая о последствиях и не стыдясь своих слез. 17 Надоело. Устала. Надоело. К черту. Надоело. Хватит. Надоело. Что делать? Лёка со злостью схватила со стола пепельницу и с силой швырнула её об стену. Через секунду за дверью послышался топот и неуверенный стук. – Пошли все к черту! – заорала, швыряя в дверь подставку для ручек. – К черту! Шум стих. Лёка застонала, упираясь лицом в ладони, и закрыла глаза. В последнее время она не могла сдерживать агрессии и злобы. Или нет – не хотела скорее. Странно всё шло. Странно и пугающе. Марина, Яна, Сергей с Максимом – они как будто образовали кольцо, и с каждым днем оно всё сужалось и сужалось. Давно уже Марина первый раз призналась Лёке в любви. Давно уже закончились выяснения несуществующих отношений, слезы и полуночные звонки на мобильный. Жизнь сделала очередной виток и вернулась к началу – холодный и отстраненный секс. И ничего более. Давно уже Лёку перестали волновать мотивы Марининых поступков и её прошлое. Не соперник она, не игрок – так… Стервочка, к тому же глупая и недалекая. Всё это так, да, вот только почему тогда Лёка не прекратила общения с Яной, Сергеем и прочими? Ведь забросила же идею по добыче информации, и плюнула на все расспросы. Но нет – общается, и даже выучила даты рождений и прочих праздников, и ни разу не позволила себе быть грубой или злой… – К черту, – Лёка потянулась и сделала несколько глубоких вдохов-выдохов, – К черту всех. Не буду думать. Не могу. Голова лопнет. Надо просто разорвать этот круг и всё. И, кажется, я даже знаю, каким образом. Декорации и сценарий были продуманы до мелочей. Праздник. У Лёки дома. Неважно, в честь чего – сюрприз для всех. Нет, не день рождения. Потом всё узнаете. В восемь. Подарков не надо. Марине – другую версию. Надо поговорить. У меня. В восемь тридцать. Приезжай обязательно. Антураж – банальный. Бутылку водки на стол в гостиной, простая закуска из итальянского ресторана. Надеть любимые старые джинсы и свитер. Волосы уложить так, чтобы падали на лоб. Таблетка для поддержки сил. И – можно идти встречать первых гостей. – Здорово таинственным обитателям старых замков! – крикнул Сергей с порога и вручил удивленной Лёке букет красных роз. – Мы решили всё-таки цветочки принести, а то вдруг ты признаешься, что у тебя день рождения, и мы будем выглядеть дураками, – добавила Яна, целуя подставленную щеку. – А мы решили прийти с пузырем, это средство на все случаи жизни, – Максим вручил Лёке бутылку текилы и пропустил вперед жену, – Ну не томи, что за повод-то? – Чуть-чуть позже скажу. Заходите. Хочу вас с одним человеком познакомить. Подшучивая и смеясь, компания ввалилась в комнату и разместилась на диване и креслах. – И где этот твой один человек? – спросила Рита. – В туалете прячешь? – Нет, она чуть позже придет. Серега, ты сегодня на разливе. Давайте по маленькой. – Давайте лучше по большой, – предложил Максим, – Зря мы, чтоли, такой пузырь перли. Предложение было воспринято с энтузиазмом. Текилу разлили прямо в водочные стопки, опрокинули привычно – за встречу – и принялись за закуски. Лёка вместе со всеми шутила, болтала, жевала кусочек лазаньи, и то и дело поглядывала на часы. Она чувствовала, что всё будет не так просто, знала – что-то обязательно произойдет. И не ошиблась. Звонок в дверь заставил её вздрогнуть. Собралась, улыбнулась, подмигнула Яне и отправилась открывать дверь. Марина стояла на пороге, одетая в белый плащик и кокетливую шляпу. Как мало осталось в ней от той самоуверенной и стервозной кокетки, что когда-то сидела в Лёкином кабинете! Теперь перед Лёкой стояла женщина под сорок, усталая и какая-то тоскливо-грустная. Красивая – да. Но грустно-красивая. Тяжело-красивая. Больно-красивая. – Заходи, – улыбнулась Лена. На мгновение ей даже стало жаль Марину. На одно мгновение – не более того. – Привет… Почему такая спешка? – Хочу тебя кое с кем познакомить. – Вот как? – расстроилась. – А я думала, мы побудем вдвоем. – Обязательно побудем. Только в другой раз. Идем. Взяв Марину под локоть, Лёка почти насильно затянула её в комнату и кивнула в сторону друзей. – Знакомьтесь. Бывает ли тишина осязаемой? Можно ли её пощупать, пропустить сквозь пальцы и попробовать на вкус? Сегодня Лёка поняла, что можно. Все застыли. Четыре пары глаз устремились на Марину. И в оглушительно-потной тишине можно было расслышать биение шести сердец. Сергей встал на ноги. Сделал шаг. И неожиданно Лёке – впервые за много лет – стало страшно. Что-то очень жестокое и беспощадное было в лице мужчины. Что-то настолько ужасное, что заставило Лёку инстинктивно прикрыть Марину своим телом. – Вы что, знакомы? – спросила она срывающимся голосом. Ответить никто не успел. За Лёкиной спиной Марина развернулась и выбежала из квартиры, роняя на пол шарф и спотыкаясь о стулья. Хлопнула входная дверь, стало слышно, как звенит на столе посуда и как Яна тяжело дышит, силясь что-то сказать. – Да что происходит? – закричала Лена, больше себя не контролируя. – Кто она, мать вашу? Не молчите! – Она – исчадье ада, – тихо сказал Сергей, и в оглушительном напряжении эта фраза не показалась никому пафосной или пошлой. Напротив – очень страшно прозвучали эти слова. Просто и страшно. Максим потянулся за бутылкой. В молчании разлил по стопкам текилу и выпил одним глотком. Налил снова. И снова выпил. И еще. И еще. Пока Ритина рука не легла на его руку. – Откуда ты её знаешь? – хрипло спросила Яна. Сергей остался стоять на своем месте. – Она работает в моем клубе. Ведущей. – Что ты о ней знаешь? – выплюнул Сергей. – Немного, – Лёка попыталась выдавить усмешку. Не получилось. Она посмотрела на свои руки и удивилась – дрожали. – Садитесь, – Максим сделал глубокий вдох и кивнул ребятам на диван, – И ты, Серега, и ты, Лёк. Садитесь. Надо ей всё рассказать. Ошеломленная, Лена присела на диван. Сергей пристроился рядом. Максим начал говорить. – Нас тогда было четверо. Я, Серый, Леся и Женя. Мы были друзьями. И однажды в Женькиной жизни появилась эта тварь… Макс рассказывал долго. Лёка избегала смотреть ему в лицо, уставилась на бутылку и тщетно пыталась успокоить трясущиеся руки. Кадр за кадром перед ней раскрывалась трудная и больная жизнь этой незнакомой Жени. А незнакомой ли? – Как её фамилия? – вспыхнула глазами, перебила, пораженная внезапной догадкой. – У Жени – как фамилия? И прежде чем Максим ответил, Лёка уже всё поняла. – Ковалева. В голове как будто бомба разорвалась. Сотни пульсирующих осколков впились в мозг и затруднили дыхание. Круг замкнулся. Женька, Женечка, славная маленькая девчушка – и её жизнь разбила эта тварь. И над её чувствами надругалась эта сволочь… Очередной осколок взорвался в голове тихим ехидным шепотом: «А ты сама – лучше?» – Лёка… – прошептала вдруг Яна, пораженно поднимая глаза. – Ну конечно, Лёка… Ты – та самая? Та самая Ленка, которую она любит всю свою жизнь? – Да. Всё, что было дальше, выпало из памяти. Остались лишь обрывки воспоминаний. Ничего и никого не было видно из-за потоком текущих слёз. Слова вырывались из горла с хрипами, иногда срываясь на крик. И сердце ожило, умылось свежей кровью, и стучало, стучало, причиняя боль – невыносимую, страшную. Сергей обнимал за плечи. Яна держала за руку. А Максим рассказывал. Горько рассказывал, жестко, вспоминая все подробности, чтобы ничего не упустить. Шаг за шагом открывал он для Лёки всю трудную и сложную жизнь её Женьки. Москва. Абхазия. Санкт-Петербург. Марина. Теперь Лена уже не спрашивала себя, почему они встретились. Бог привел их друг к другу с одной – только ему ведомой – целью. Отомстить? Научить? Наказать? Всё это удалось ему в полном объеме. Ничего не осталось. Всё рухнуло в одночасье – вся старательно выстраиваемая идеология равнодушия и холода оказалась насквозь прогнившей. Причиняющей боль. Сквозь пелену слёз в воспоминаниях вдруг возникли Сашины черты. Черты ускользающие, укоризненные, но такие ласковые и теплые, что руки сами самой сжались в кулаки от бессилия и ненависти к самой себе. Ненависть и ярость. К себе. К Марине. Это разрывало на части и требовало выхода. Лёка рванулась из рук Сергея к выходу. Закончить всё. Убить эту суку. Растерзать. Выкинуть на помойку – именно там ей и место. Удержали. Навалились уже вдвоем, обняли – уже не разобрать, где чьи слезы, они смешиваются, и стоны ненависти к себе затихают… Тише… Тише… Пустота. 18 Снова утро. Солнечное и светлое. Радостное. Чему оно радуется, это солнце? Тому, что так много лет прожито впустую? Тому, что зарубки на заледенелом сердце – это, оказывается, живые люди? Люди. Не стадо. Люди. – Как ты? – кто-то пошевелился рядом, и Лёка с усилием повернула голову. Янка. Розовая со сна, а глаза – тревожные-тревожные. – Нормально. Снова боль. Накатывает, сжимает горло слезными спазмами. Лучше бы не просыпалась. – Идем пить кофе, Лёк. Всё это пройдет, слышишь? Всё будет хорошо. А в гостиной – Сергей и Макс. Сидят на диване, серые от усталости и всего пережитого. Вспыхивают глазами навстречу. Что в этих глазах – презрение, да? Правильно. Только презрения и ненависти я заслуживаю. Ничего больше. Но нет, нет! Не презрение! Сочувствие! Почему? Зачем? Вы что, не понимаете? Я же точно такая же, как она! Мы же обе одинаковые! Твари! Сволочи, которые заслуживают только ненависти! – Иди сюда, – Сергей поймал безвольную Лёкину руку и посадил рядом с собой на диван. Обнял крепко и вытер мокрые щеки, – Это надо просто пережить. Не бывает неисправимых ситуаций. Кому-то на то, чтобы понять свою ошибку нужно полчаса, кому-то год, а кому-то – целая жизнь. Кроме тебя самой, никто тебя не винит. И мы – твои друзья. Мы будем рядом столько, сколько понадобится. – Хоть бы и всю жизнь, – добавил Максим, – Ты не такая, как она. Ты живая. И мы обязательно справимся. Вместе. Лёка несколько секунд молчала. Пустой взгляд. Пустые глаза, полные слез. Вместе. Вместе, черт побери всё на свете! – Я… – прохрипела и вдруг разрыдалась, уткнувшись носом в Серегино плечо. Вместе. Вместе. Вместе. 19 Все дела были закончены. Лёка последний раз обвела взглядом гримерную и подхватила за ручки небольшую спортивную сумку. В эту сумку вместилась вся её прошлая жизнь – фотографии, видео-записи, сценарии и блокнот с мобильными номерами каждого человека из группы. Позади осталось прощание с ребятами, тяжелый разговор с Игнатьевым и подготовка к последнему – финальному шоу. Оставалось дело за малым. Марина. Конечно, друзья отговаривали Лёку от этого шага – просили не видеться с ней больше, не говорить, тем более что в клубе она больше не появлялась, и по телефону не звонила. Но Лена знала: она должна. Для того, чтобы обрести окончательный покой и очиститься в своих собственных глазах. Узнать адрес труда не составило. Сомнения и боль – всё это Лена оставила за тяжелой подъездной дверью. Поднялась на лифте наверх. И нажала кнопку звонка. Она была готова к тому, кого увидит. Но всё равно – сжалось сердце, застучало где-то в висках. – Привет, Шурик, – сказала тихонько, – Она дома? – Здравствуй, Лёка. Дома. Заходи. Боже, как он изменился… Ничего не осталось в этом грузном мужчине от того молоденького юноши, так по-детски чисто и открыто любящего Женьку. Взгляд тяжелый, лицо мясистое и расплывчатое какое-то. А в зрачках – никакой жизни. Одна пустота. Лёка не разуваясь прошла в комнату. Она не смотрела по сторонам, не обдумывала то, что будет говорить – просто шла напролом. Как когда-то, в далекой и полузабытой молодости. Марина сидела в кресле у окна. Растрепанная, заплаканная. Рисовала на стекле какие-то фигурки пальцем и тут же стирала ладонью. – Привет, – Лена подошла сзади и опустила руки ей на плечи. – Здравствуй. Зачем ты пришла? – Попросить прощения. Марина подняла пустой взгляд. На секунду в зрачках мелькнула искорка – чего? – надежды, наверное. – Прости меня, Мариш. То, что делала в своей жизни ты – это на твоей совести. А я с тобой поступила подло и низко. Прости. – Не надо… – прошептала и дрожащими пальцами коснулась Лёкиной щеки. – Я вначале думала, что это наказание. А это было счастье. Я очень люблю тебя, Леночка. Очень люблю. – Я знаю, – кивнула Лёка и осторожно пожала Маринину ладонь, – И за это прости тоже. – У меня хотя бы маленький, мизерный шанс? – спросила, как в омут бросилась. – Через год, через десять – когда-нибудь? – Не знаю. Честно – не знаю. Прости. Они стояли очень близко друг к другу. Марина чувствовала запах Лёкиного дезодоранта, смешанный с ароматом чистой кожи и даже не пыталась остановить слёз. – Я пойду, – сказала, наконец, Лена и улыбнулась жалко, – Прости меня. И прощай. Она развернулась резко и широкими шагами вышла из квартиры. А за её спиной Марина устало опустилась в кресло и затихла, обняв себя за плечи холодными руками. Последние шаги В системе бытия, Прощальный вздох любимых рук, И мир внезапно превратился в горсть земли. Кто был со мной, теперь вдали, А завтра я оставлю город, данный мне в наследство
20
Сизый дымок поднимается вверх и запутывается в свисающих с потолка фотопленках. И снова, очередной раз, возникает мысль – кому первому пришло в голову украшать таким образом гримерную? Странный контраст – яркие стены, оклеенные плакатами и эти пленки. Частью – проявленные, частью – нет. На некоторых видны кадры – как будто остановившиеся мгновения жизни. Чьей? Кто знает… Но не Лёкиной – это точно. Тихо… Непривычно тихо. Наручные часы отсчитывают последние мгновения. Пора. Финальный выход. Финальный – прощальный аккорд. Лёка идет по коридору к сцене. Как сотни раз до этого. Как никогда уже не будет идти. Ребята из труппы встречают её улыбками и напряженными взглядами. Жаль расставаться. Но что поделать. Такова жизнь. Уже попрощались. Пошла музыка. Под истерические аплодисменты зала – на сцену. Повести плечами и чуть дернуть шеей – фирменный лейбл, узнаваемо, знакомо до отвращения. Переливы света, то темно-красные, то розоватого оттенка. Тошнотворная смесь запахов сигарет, пота и разнообразного количества парфюма на зрителях. Медленно-расплывчатая мелодия… «Сегодня не будет того, что вы ожидаете увидеть. Сегодня мы покажем вам то, что спрятано в уголке сознания каждого человека… Живого человека…» Потоки света распадаются на части, уходя на края сцены, и из них словно выпархивают птицы – легкие па, похожие на прикосновения мягкого перышка к губам… Белые платья, переливающиеся в отзвуках софитов. Неугасающий, нестареющий вальс… «Ощущали ли вы когда-нибудь дыхание любви? Касалась ли вас она во сне или в бредовых рабочих буднях? Знаете ли вы что это такое – любить? Я расскажу вам сегодня не сказку. И не занимательную историю, поведанную мне бабушкой или прабабушкой. Я буду рассказывать вам жизнь. И вы проживете эту жизнь вместе со мной… Сегодня.» Затихает музыка. Потухает свет… Исчезают белые проблески и зажигается маленький огонек в центре сцены. Вокруг разбросаны листки бумаги. Их много, они желтовато-белые и кажутся несчастными и ненужными здесь. Лёка опускается на колени у огонька. Берет в руки один из листков и опускает глаза. «Ты – моя фантазия… Моя невыдуманная нереальность… Мой тихий утренний сон, смешанный с ароматом ванильных хлопьев на подушке… Ты – моё любимое и единственное сомнение, ради которого не страшно броситься в пропасть…» Легкая улыбка, листок планирует на пол и застывает, чуть подрагивая от дыхания. Поднять глаза, и из-под упавшей челки посмотреть куда-то вдаль. «Он был уверен, что любит её. Любит безмолвно и тихо, спасаясь лишь письмами на несчастных листках бумаги. Он думал, что когда-нибудь она поймет, как сильны и безграничны его чувства… И полюбит тоже…» Музыка нарастает, врывается в сердце всё более громкими звуками… Переливы мелодии отдаются в глазах и мешают смотреть. Лёка собирает листки и, уходя, бросает их вверх. «Наивный…» Фейерверк света врывается в голос Уитни. Красивый сильный голос, словно сошедший со старой пластинки. Из разных углов сцены – он в белом костюме и она – в красном. Ярко-красном платье, развевающемся словно кровь, потоками бьющая из вен. «Он не спешил», – с насмешкой, горькой до кома в горле, – «Он думал, что его судьба давно решена на небесах и нет смысла стараться что-то изменить». Они танцуют. Нет, не танцуют… Это больше похоже на мольбу, безмолвную и бесконечно нежную мольбу. Он умоляет её быть с ним… Поворот… Она вкладывает свою ладонь в его руку. Сжимает на мгновение – и отпускает, кружась и кружась по сцене. Он спешит за ней, пытается остановить хоть на секундочку – но соскальзывают руки, и не получается даже коснуться. «Он отдавал ей свою душу. Дарил, бросая к ногам и уповая на милосердие. Он страдал, но так, чтобы это страдание ни на секунду не омрачило её улыбки. Он любил так, чтобы эта любовь никогда не смогла помешать ей жить» Музыка звучит всё громче, и вот уже лишь вихрь из красного цвета можно различить. Он парит по сцене, окружая белую фигурку, сжатую, нелепую и грозит раздавить, уничтожить, растоптать… «Он не был ей нужен», – жестко, чеканя слова. Она взмахивает рукой, задевая его плечо, и он падает на колени, опустив голову вниз. Музыка обрывается резко. Красный цвет исчезает со сцены. Разливается туман, окутывает белую фигуру, скрывает, прячет внутрь. «И в один миг он это понял. Ушел вглубь, закрылся ото всех и перестал дышать. Вдыхал, выдыхал ледяной воздух… Но не дышал» Туман темнеет… Становится серым… И с усилением тревожности в музыке превращается постепенно в черный. И вот уже белая тень покрыта мраком, только с всхлипами мелодии иногда можно разглядеть тянущиеся к свету руки. «Он умирал. Прятался в оболочке собственной боли и с каждым днем угасал всё сильнее и сильнее. И тогда пришла другая…» Черная накидка, за которой не видно лица. Она появляется неожиданно рядом с белой фигурой и накрывает её целиком. Вспыхивает, поднимаясь выше, и движется в такт колыханию тумана и пустоте музыки. «Другая любила его давно. Появлялась, когда он был растерзан и раздавлен. И заключала в свои ласковые объятия» Теперь они оба черные – он и она. Теперь он старается уйти, спрятаться, но она не отпускает. Прижимает к себе в медленном танце и не дает вырваться. «Он каждый раз сопротивлялся, но знал, что это не имеет никакого смысла. Она всё равно не уйдет так скоро» Его руки сплетаются с её руками. Она отталкивает его на мгновение, для того чтобы с новой силой прижать к себе. Каждое новое движение непредсказуемо, хаотично, нелепо… И так завораживает этот ни на что не похожий танец. «Долгие годы она была с ним. Долгие годы не давала свободно вздохнуть и расслабить глаза. Долгие годы заставляла снова и снова повторять одни и те же движения. Но однажды всё закончилось» Меняется музыка, мягко переходит на другой – быстрый мотив – и черное пронзает ядовито-зеленый луч из двух появившихся на сцене людей. Невозможно определить ни их пол, ни их внешность – они двигаются вперед с завораживающей уверенностью и разделяют черное и белое. «Он понял, что жить с другой до конца невозможно. Он понял, что ошибался, когда строил иллюзии и надеялся на счастье. Он понял, что отныне сам стал другим. И он научился ненавидеть» Черное и зеленое скользит вокруг белой фигуры. С каждой минутой белое видно всё сильнее, но – что это? Рубашка отсвечивает салатовым цветом, и темнеет, темнеет, приближаясь к ядовитому… цвету палой травы… «Никто и никогда теперь не сможет причинить ему боль. Теперь он сильный. И сам станет делать больно тем, кто когда-то наступил на его истерзанную душу» Танец превращается в нечто невообразимое – хаос на сцене, сумасшедшие движения, парень горделиво двигается, как будто приподнимаясь над черным и зеленым, покоряет их, опускает ниже и давит, давит… «Иллюзия… Просто очередная иллюзия…» Первым начинает бунтовать зеленое. Хватает его за плечи, руки и вынуждает опуститься вниз. И черное бьет под коленки. И вот он – снизу. Раздавленный, опущенный на колени. Закрывает лицо руками и боится поднять глаза. «Всё было кончено. Он понял, что пошел по неверному пути. И проиграл» Тревожная, рвущая душу музыка. Парень не поднимается. А черное и зеленое всё сильнее окутывают его, окружают и не дают вздохнуть. «Он предал самое главное, ради чего ему стоило бы жить. Отдался боли и ненависти. И потерял себя» Гаснет свет, музыка затихает. Секунду – полная темнота. И вдруг сверху на сцену начинают сыпаться серебристые дорожки конфетти. Мелодия звучит тихо, но постепенно становится громче и громче. Черное и зеленое оглядываются тревожно, и видят маленькую девочку, изящными па выходящую на сцену. На неё серебристое платье и свет играет на нем так же, как на конфетти. Она подходит к парню и опускает руки на его плечи. И он поднимает голову. Музыка набирает уверенность, черное и зеленое сопротивляются, но ничего не могут сделать. Парень поднимается на ноги, ищет руки девочки и постепенно его рубашка снова становится белой, а зеленое и черное скрывается в полумраке за краем сцены. Улыбка, радостный свет на лице парня, он берет девочку на руки и танцует с ней, словно с младшей сестренкой, подавшей руку помощи. Финальные аккорды. Лёка выходит на сцену в окружении десятка цветов. Они двигаются вокруг, и к ним присоединяются парень, девочка, черное, зеленое, красное… Кружатся, не останавливаясь ни на миг и вдруг затихает музыка и все они оседают вниз. Лёка переступает через рассыпавшиеся конфетти, свет приглушается, становится всё тусклее и тусклее… И в такт гаснущему свету затихают слова: «Вот так всё и закончилось… Правильно или плохо – не знаю, но жизнь диктует нам всегда свои, подчас нелепые законы. Законы, в которых белая нежность может влюбиться в красную страсть. Законы, в которых черная боль окутывает и на долгие годы становится спутником одиноких ночей. Законы, в которых ядовито-зеленая ненависть приманивает возможностью легкой победы и сокрушает сама. Но самое главное, чтобы никогда, ни при каких перипетиях и нелепостях судьбы нас не покидала легкая, вечно юная, серебряно-яркая надежда». Темнота. Через мгновение зажигается свет и – пустая сцена.