Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Г.И.Ханин
«Оттепель» и «перестройка» начались … при Сталине?
(в порядке гипотезы)
Даже предположение, что «оттепель» и «перестройка» начались при Сталине, в последние годы его жизни у многих читателей могут вызвать подозрение в сумасшествии автора такого предположения. Эти годы многими современниками тех лет или знающими их по литературе запомнились как раз как пик сталинской диктатуры. В конце этого периода разразилось «дело врачей» и сотни тысяч евреев ожидали каждый день либо погромов, либо высылки в Сибирь. В Чехословакии, явно, по советской указке тоже в конце года завершилось расстрелами обвиняемых дело Сланского. Военные расходы СССР достигли небывалой после войны величины. Под ружьем стояла, более чем, пятимиллионная армия, почти как перед Отечественной войной. Хотя велись переговоры о перемирии в Корее, война там продолжалась с прежним ожесточением, грозя, казалось, в любой момент перерасти в третью мировую войну.
Предположения, что именно в этот период началась либерализация советского режима, впервые появились в России в последние годы в работах российских историков и публицистов Ю.Н.Жукова, В.А.Пыжикова, Ю.И. Мухина, Ж А. Медведева. Однако каждый из этих авторов рассматривает один из аспектов начавшихся либеральных реформ. Взятые в отдельности они могут показаться изолированными случайными действиями, допускающими различное истолкование. Я попробую рассмотреть эти действия, в целом ,как элементы нового политического курса. Поскольку одновременно происходили и действия в противоположном направлении, мой анализ носит характер весьма правдоподобной гипотезы.
Изложение разделено на четыре части: приведение фактов в поддержку гипотезы, объяснение возможных причин нового курса, изложение и объяснение противоположных фактов, анализ того, мог ли удастся новый политический курс.
ФАКТЫ
1 .Изменения политики в области культуры, искусства и идеологии.
Изменения в идеологической области в СССР начались с дискуссии о положении в языкознании в 1950 г. Советские граждане вспоминают об этой дискуссии как о необычной причуде стареющего вождя, решившего «осчастливить» свой народ в новой для него и совершенно безразличной подавляющему большинству граждан СССР области-языкознании. Не стану вдаваться в вопрос о том, кто был прав в этой дискуссии - марристы или антимарристы, на сторону которых стал Сталин (1). И не только потому, что не являюсь специалистом в этой области. Возможно, не правы были и те, и другие. Совсем не этим определялось общественное значение этой дискуссии и не для того она была устроена Сталиным. Ее главная особенность состояла в том, что впервые после многих десятилетий советской власти, в сущности, с конца 20-х годов первоначально на равных на страницах советской печати, ее главного органа «Правды» встретились и вступили в свободную, как было сразу впервые заявлено в самом ее начале, дискуссию два научных течения. Им была предоставлена возможность изложить аргументы в защиту своей точки зрения. И только в завершение дискуссии выступил непререкаемый судья. Но вот что интересно. Вождь вступился не за то течение, которое обосновывало свою правоту с классовой точки зрения, как это ранее было принято во всех дискуссиях в СССР по общественным наукам, когда они были, а как раз наоборот - выступил в качестве сторонника бесклассовой точки зрения на происхождение и развитие языка. Сторонников Н.Я.Марра он упрекал в насаждении своей монополии в языкознании, подавлении других концепций - традиционном ранее образе научной жизни в самых разных областях науки, не только общественной. Именно в этой связи он осудил «аракчеевский дух» в науке (а в стране?) и заявил о том, что наука не может развиваться без борьбы мнений и дискуссий. Совершеннейшая крамола в тогдашнем советском обществе! Если бы эта мысль была высказана кем-нибудь другим, ее автор был бы подвергнут жесточайшему осуждению и репрессиям. Не для того ли была Сталиным и затеяна эта дискуссия, чтобы можно было высказать эту мысль, сигнализировавшую новый этап в общественной жизни? Обращает на себя внимание и еще одно обстоятельство – Марристы, осужденные Сталиным, в большинстве своем, видимо, вынуждены были покаяться и признать свои ошибки, но не подверглись репрессиям ни в физическом смысле, ни в административном. Их руководители, такие как академик Мещанинов, утратили руководящие административные позиции, но не возможность работать в науке. Это было полной противоположностью того, как поступили еще два года назад по отношению к генетикам после августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года.
Следующей дискуссией, широко освещавшейся в печати в том же 1950 году была дискуссия о положении в физиологии. Она вращалась вокруг наследия выдающегося русского физиолога лауреата Нобелевской премии И.П.Павлова. Многие видные советские физиологи в ходе этой дискуссии опять обвинялись в монополизации научных исследований, подавлении других точек зрения, научном диктате. О степени монополизации научных исследований в этот период свидетельствуют занимаемые самым влиятельным тогда советским физиологом Л.А.Орбели важнейшие административные должности: всего - ни много ни мало - как 20, в возрасте более 60 лет (2). После дискуссии ему был оставлен один административный пост, что Ю.Жданов, бывший тогда заведующим отделом науки ЦК КПСС готов сейчас признать ошибкой (3). Однако, в целом репрессий в связи с этой дискуссией, сколько мне известно, тоже не было, в худшем случае, было понижение в должности.
Лишь в редких работах, и то вскользь, упоминается поворот в отношении к Лысенко со стороны Сталина, который произошел летом 1952 года, всего лишь через 4 года после августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года. Приведу этот эпизод в том виде, как он запомнился Ю.А.Жданову. Он пересказывает слова заведующего сельскохозяйственным отделом ЦК А.И.Козлова «Я только что от товарища Маленкова. Он передал указание товарища Сталина: ликвидировать монополию Лысенко в биологической науке, создать коллегиальный президиум ВАСХНИЛ, ввести в состав президиума противников Лысенко, в первую очередь Цицина и Жебрака» (4). Эти высказывания не остались пустыми словами, тем же летом 1952 года в биологических журналах были опубликованы статьи, критикующие научную деятельность Лысенко.
Важные особенности имела и экономическая дискуссия в связи с подготовкой учебника «Политическая экономия» в 1951-1952 гг. Оставаясь исключительно в рамках рассматриваемой темы и не вдаваясь в содержательную часть этой дискуссии (что еще предстоит сделать) отмечу, что долгое время она носила, судя по воспоминаниям ее участников, которые периодически публиковались последние годы и замечаниям, высказанным Сталиным в «Экономических проблемах социализма в СССР» более или менее научный характер, где относительно свободно высказывались различные точки зрения, в рамках, конечно, марксисткой теории. Споры Сталина с участниками дискуссии, названными и неназванными (например, академиком Е.Варгой) оставались, в основном, в рамках товарищеской полемики между единомышленниками. Никаких административных мер по отношению к инакомыслящим не предпринималось, за одним исключением. Этим исключением был Л.Ярошенко, который высказал, пожалуй, самый оригинальный взгляд на содержание советской экономической теории и был после опубликования замечаний Сталина с прямыми обвинениями его в антимарксизме арестован и осужден.
Наиболее важное общественное значение дискуссий 1950-1952 годов состояло, по-моему мнению, в том, что в общественную практику начала внедряться практика широкого обсуждения научных проблем вместо их диктата научными начальниками. Эта практика была далека от совершенства и все же она означала отступление от прежней порочной практики. Было впервые провозглашено, что наука не может развиваться без дискуссий, осужден монополизм в науке.
В наиболее подробных воспоминаниях о духовной жизни советского общества, мемуарах Ильи Эренбурга, 1952 год характеризуется как очередной тусклый год. Правда, он упоминает о выдвинутом тогда призыве критиковать недостатки советского общества, как это делали Гоголь и Щедрин, но расценивает этот призыв как чистую демагогию (5). Но тут же добавляет «писателей ругали мало, почти по-отечески», что с очевидностью говорит об изменении литературной политики.
По мнению российского историка Ю.Н.Жукова, именно, в 1952 году началась в этой области «оттепель», правда, робкая и слабая (6). Ее начало он датирует коротким новогодним эссе одной из самых правдивых советских писателей Веры Пановой «Тост» в «Литературной газете». В этом эссе автор, а вслед за ней и редакция пожелали, чтобы «не стало произведений тусклых, серых, вялых, похожих друг на друга» (7). Поскольку именно такими и было подавляющее число произведений, выходивших в конце 40-х начале 50-х годов при поддержке и поощрении политического или литературного руководства, озабоченного больше всего политической лояльностью писателей и деятелей искусства, такой призыв являлся поистине революционным. Почин «Литературной газеты» буквально через несколько дней был поддержан самой «Правдой», что уже исключало даже предположение о спонтанной акции одной газеты. 8 января в ней была опубликована статья А.Вишнякова на философскую тему «О борьбе между новым и старым». В ней утверждалось, что борьба нового со старым проявляется во всех областях общественной жизни. Она идет не только в области экономики, но и в идеологии, науке, культуре, искусстве» (8). Заметьте, не о привычной борьбе с антипартийными уклонами, буржуазной и социалистической идеологией, а между неведомым новым и, видимо, косным старым. В связи со столетием со дня смерти Гоголя та же «Правда» уже уточняла, о чем идет речь. Долг советской литературы состоит в том, чтобы показывать жизнь во всем ее разнообразии, в движении «беспощадно разоблачать все косное, все отсталое, все враждебное народу, все, что боится свежего воздуха критики и самокритики, искоренять в сознании людей пережитки капитализма, направлять на их носителей разящий огонь сатиры. Нам Гоголи и Щедрины нужны» (9). Наряду с привычными призывами к борьбы с пережитками капитализма здесь звучали новые слова о борьбе с косным и отсталым, необходимостью бороться с тем, что боится свежего воздуха критики и самокритики, и, наконец, вспоминались Гоголь и Щедрин, обличавшие порядки в царской России и, казалось совершенно излишними в «самой прогрессивной державе мира». Это уже было серьезно.
Оставалось только понять, что было очень важно, кто же именно препятствует всему «свежему и передовому». Нужны были конкретные имена, институты и они появились совсем скоро. Огонь критики оказался направленным против тех, кто еще несколько лет назад были триумфаторами, за критику произведений которых избивали антипатриотических критиков в 1949 году. За «серость» подверглись сокрушительной критике Анатолий Сафронов, Анатолий Суров, Вадим Кожевников, Сергей Михалков, Константин Финн и Александр Крон. В связи с их произведениями подверглась критике теория «бесконфликтности» (10).
Константин Симонов в своих воспоминаниях рассказал об истоках этой критики, шедшей, разумеется, со стороны Сталина. На обсуждении вопроса о присуждении Сталинских премий весной 1952 года Сталин высказался по поводу этой теории. Приведу длинную выдержку из его выступления, как его запомнил и записал сразу после заседания К.Симонов «Плохо с драматургией у нас… Драматурги считают, что им запрещено писать об отрицательных явлениях, мы должны показывать неказовую сторону жизни. Говорят, что у нас нет плохих людей, а у нас есть плохие и скверные люди… Раз есть зло, надо его лечить. Нам нужны Гоголи, нам нужны Щедрины (11).
Еще раньше Сталин выступил с критикой требований партийности от писателей, связав лозунг о партийности литературы с условиями борьбы партии за власть. Этот лозунг в новых условиях он назвал новорапповским, встав, таким образом, на защиту беспартийных писателей (12).
Писателям, однако, нужен был конкретный пример поддержки партией критики советской действительности. Таким примером стал художественный очерк Валентина Овечкина «Районные будни», опубликованный в нескольких номерах «Правды» осенью 1952 года одновременно с публикацией в журнале «Новый мир». Публикация художественного очерка в «Правде» всегда считалось в СССР высшей степенью оценки достоинства произведения. Такое право было предоставлено до того лишь Алексею Толстому, Михаилу Шолохову и Александру Корнейчуку, любимцам Сталина в литературе. На этот раз эту возможность получил малоизвестный провинциальный писатель-очеркист.
Особенность этого очерка состояла в том, что «плохим человеком» на этот раз оказался не вредитель, уклонист или консерватор-инженер, или директор завода, как это нередко бывало в советских художественных произведениях, а традиционно носитель всего передового - первый секретарь сельского райкома партии Борзов. Именно он, применяя традиционные не только в деревне, но часто и в городе в партийной работе административные методы душил инициативу рядовых работников, поощрял иждивенчество нерадивых руководителей колхозов, навязывал колхозникам послушных, но бездарных руководителей. Вдумчивый читатель легко мог прочесть, что Овечкин осуждает не просто одного высокопоставленного руководителя, а весь сложившийся стиль партийной работы. Мог возникнуть вопрос и о том, нужно ли вообще это вмешательство в хозяйственную жизнь партии, не достаточно ли было предоставить самим колхозникам право выбирать квалифицированных и честных руководителей, и создать условия для заинтересованности руководителей и рядовых работников в результатах своего труда. Правда, антиподом Борзова был тоже партийный работник, второй секретарь райкома партии, более демократичный и человечный, разумный Мартынов, но это только подтверждало мысль о необходимости смены типа партийных руководителей, воспитанных в сталинскую эпоху методами окрика и насилия над людьми. Повесть-очерк Овечкина, написанный не по заказу, а по велению сердца автора, но поддержанный партийной печатью указал нового врага - типичного сталинского чиновника, устаревшего в новую, более демократическую эпоху.
Это еще не был призыв – «стрелять по штабам», но что-то подобное. Многие советские бюрократы должны были это почувствовать и не только на уровне райкомов. Для деятелей же культуры и искусства это произведение было сигналом, разрешающим обличать высокопоставленных руководителей, - о чем они только мечтали многие годы. Появившиеся в 1953-е годы пьесы обличительного направления начали писаться, конечно же, уже в 1952-ом году, когда обратились в качестве образца к Гоголю и Щедрину.
2.Внешняя политика.
Другой сферой политической жизни, где первыми начинались политические изменения в Советском Союзе была внешняя политика. Между изменениями во внешней и внутренней политики в СССР была прямая связь. Смягчение международной напряженности создавало условия и для либерализации внутренней политики, ухудшение международной обстановки, как, впрочем, и во многих других странах приводила к ужесточению внутренней политики.
В начале 50-х годов после создания НАТО и начала войны в Корее, колоссальном развертывании военных расходов в западном мире, международная обстановка было близкой к предвоенной. Все чаще и на Западе (открыто), и в СССР (тайно) раздавались призывы к превентивной войне, пока противник не окреп в достаточной степени. В западном мире многие опасались полномасштабной агрессии СССР и Китая, в СССР – превентивной войны со стороны США и его союзников, пока СССР не произвел достаточного количества атомных бомб и средств их доставки. Вполне можно предположить, что такую возможность допускал и Сталин, чем и объясняются его рассуждения в начале 1951 года о возможности войны в 1954 году (13). Видимо, только смещение в апреле 1951 года генерала Макартура с поста главнокомандующего американскими войсками на Дальнем Востоке, призывавшего к атомной войне с СССР и Китаем, убедило Сталина, что США не намерены вести такую войну. Этот шаг американского руководства открывал дорогу для примирительных шагов и со стороны Советского Союза. И они последовали довольно быстро. Уже в мае 1951 года Советский Союз включился в предложенный США процесс мирного урегулирования в Корее (14). Результатом переговоров между представителями СССР и США было начало переговоров о перемирии в Корее в июле 1951 года. В самом начале этих переговоров китайско-корейская сторона с согласия СССР сняла свое самое важное первоначальное требование о выводе американских войск из Кореи после заключения перемирия (15). Это было очень важной уступкой американцам, так как тем самым военное положение в Корее возвращалось к довоенному в ухудшенном варианте, с американскими войсками на территории Кореи, откуда они были выведены в 1949 году. Тем самым, признавалось поражение Северной Кореи и ее союзников в этой войне. В ходе переговоров была достигнута договоренность по всем пунктам соглашения о перемирии, кроме одного, об обмене военнопленными. В то же время, продолжались в ограниченном масштабе и военные действия, особенно в воздухе, но сам ход переговоров и ограниченный характер военных действий смягчил международную напряженность.
Вполне вероятно, что в начале 1951 года Сталин в связи с огромным ростом военных расходов в США и растущими призывами там среди очень влиятельных общественных и государственных деятелей и военных (как Макартур) к превентивной войне высокую вероятность третьей мировой войны и даже рассматривал возможность в этих условиях и превентивной войны со стороны СССР, пока не будут сформированы западногерманские сухопутные войска, которых он очень опасался. Однако, можно полагать, что после смещения Макартура и начала переговоров о перемирии в Корее его оценка международного положения очень сильно изменилась. Повлияло на это изменение также и укрепление американских вооруженных сил. И их боеспособность в Корее, которую он ранее недооценивал, и отставание СССР в создании современного вооружения. Есть основание полагать, что, начиная с середины 1951 года, Сталин начал осуществлять коренной поворот во внешней политики, политику смягчения напряженности в отношениях с ведущими капиталистическими странами не в качестве временного тактического маневра, рассчитанного на несколько лет, а в качестве длительного исторического периода, по крайней мере, до достижения экономического превосходства СССР и других социалистических стран над капиталистическим миром, что требовало, с учетом разницы в масштабах и темпах этих экономик, нескольких десятилетий.
Часто встречающиеся в постсоветской исторической литературе как свидетельство намерений Сталина развязать войну против США в ближайшие годы утверждения, что в 1952 году Сталин приказал сформировать 100 дивизий стратегической авиации для воздушного нападения на США, не нашло подтверждения и является абсурдным с точки зрения требуемого для этого расширения парка крайне дорогостоящей стратегической авиации в десятки раз. Никаких данных о резком расширении производства стратегических бомбардировщиков в этот период нет в многочисленной современной, основанной на архивных данных, литературе по истории советской авиации и авиационной промышленности.
Наиболее очевидным свидетельством изменения курса внешней политики СССР, начиная с 1951 года, явилась сдержанность СССР в создании конфликтных ситуаций с развитыми капиталистическими странами. СССР имел огромные возможности создания таких ситуаций и непосредственно, и с опорой на своих союзников, и опираясь на тогда еще мощное коммунистическое движение в капиталистических и развивающихся странах. В прошлом, в послевоенный период он охотно и часто создавал такие ситуации. Теперь как отрезало. Буквально ни одной острой ситуации. Огромная сдержанность в Корее, где действия СССР ограничивались воздушным прикрытием полосы, непосредственно прилегавшей к корейско-китайской границе. Большая сдержанность его союзников и коммунистических партий в капиталистических и развивающихся странах, хотя «горючего материала» для выступлений во многих из этих стран, едва оправившихся от последствий войны или пораженных нищетой и политическим гнетом, было более чем достаточно. Остановлюсь на последнем вопросе подробнее. В конце 1950-го года с подачи ЦК ВКП (б) представитель французской компартии в секретариате Коминформа на заседании этого секретариата предложил важные мероприятия по расширению функций Коминформа при координации действия компартий, напоминавшие прежний Коминтерн с его централизацией деятельности компартий (16). В этот период Сталиным вынашивалась еще одна идея в этом же направлении - учреждение поста Генерального секретаря Коминформа. Имелось в виду эти предложения, одобренные на заседании секретариата в декабре 1950-го года, вынести на заседание очередного совещания Информбюро, не созывавшегося с осени 1949-го года, хотя раньше оно собиралось ежегодно, и назначенного на 23 декабря 1950 года (17). В том же декабре месяце Сталин предложил при личной встрече Тольятти пост Генерального секретаря Коминформа, от которого тот отказался. И вдруг это совещание было отменено, на что должны были быть очень веские причины (18). Вплоть до смерти Сталина не состоялось ни одного нового совещания Информбюро и даже секретариата Коминформа, которые должны были происходить раз в три – четыре месяца. Что же случилось? Автор истории Коминформа Агабеков считает это загадкой (19). В свете высказанной выше гипотезы загадка решается просто. Информбюро был сильнейшим раздражителем для Запада и фактическое свертывание его деятельности, которое произошло в 1951-1953-е годы (Агабеков вообще ничего не пишет об этом периоде) работало на смягчение международной напряженности.
Свидетельством изменения курса КПСС в международном коммунистическом движении в сторону либерализации явилась разработка новой программы Коммунистической партии Великобритании «Путь Британии к социализму». В ней впервые (задолго до XX съезда КПСС) выдвигался лозунг мирного парламентского пути к социализму. И сохранение значительного частного сектора в социалистической Великобритании. Такие, в сущности, социал-демократические идеи, ранее отвергавшиеся как предательство коммунизма, не могли быть выдвинуты без одобрения Сталиным. О том, что он относился к этим идеям положительно, свидетельствует и опубликование этой программы в 1951-ом году в журнале «Большевик».
Важным свидетельством усилий советского государства по смягчению международной напряженности в этот период явилось предложение по возобновлению торговых связей с капиталистическими странами, резко сократившиеся вследствие действий западных государств, надеявшимся таким образом замедлить укрепление экономики и обороной мощи СССР. Долгое время Советский Союз лишь обличал эти усилия и гордо заявлял, что они бесполезны в силу возросшей мощи СССР и его союзников. Никаких заметных усилий по их возобновлению он не предпринимал. И только в начале 1952-го года произошел в этом отношении заметный сдвиг. По инициативе СССР было созвано международное экономическое совещание, в котором приняло участие около 500 делегатов, преимущественно бизнесменов, из 49 стран (20). Этому совещанию была предложена программа крупных закупок товаров, преимущественно потребительского назначения, не входящие в запрещенные для экспорта списки, из развитых и развивающихся стран, которая должна была заинтересовать, нуждающихся в новых рынках, бизнесменов. Понятно, что для расширения торговых связей нужна была подходящая политическая атмосфера и в то же время она создавала эту атмосферу.
Но настоящим прорывом во внешней политике явилось предложение СССР по германскому урегулированию, пожалуй, острейшей международной проблеме этого времени (и в последующем). СССР, еще недавно приложивший огромные усилия по формированию ГДР, выразил готовность осуществить объединение Германии на основе всеобщих выборов, при которых поражение коммунистов было очевидно, в обмен на нейтралитет Германии (21). Целью этого предложения было недопущение вооружение Германии в рамках НАТО, но цена была предложена поистине гигантская: уступка одного из крупнейших и ценнейших союзников. Западные страны и ФРГ отвергли это предложение, но это не могло отменить важность предложенной уступки, приписываемой впоследствии Берии в 1953 году.
В связи с тем, что в западной и российской литературе подвергаются сомнению искренность этих предложений Сталина, уместно привести высказывания одного из наиболее осведомленных в этом вопросе людей видного советского дипломата В.С.Семенова, бывшего в начале 50-х годов политическим советником главноначальствуюшего советскими войсками в Германии, приведенных в его, не предназначенного для публикации, дневнике, изданном только в 2004 году. Вспоминая об этом периоде уже в 1964 году, В.С.Семенов приводит высказывание А.И.Микояна о позиции Сталина: «Он не верил, что мы там останемся» (22) и далее «Он верил и не верил. У него были две установки. Даже если бы мы не удержались в Германии, это было бы величайшей победой для России. Понимаете! Но не для коммунистов» (23). И далее он пишет о Сталине, что он «хотел использовать Германию как предмет борьбы, но не был уверен, что сможет удержать эту позицию… Берия вел ту же линию, но только хотел форсировать ее летом 1953 года» (24).
Наконец, были внесены серьезные изменения в информационное освещение положения в западных странах. В конце 40-х начале 50-х годов оно носило в СССР поистине злобный и бесцеремонный характер, не было такого оскорбления по отношению к лидерам и политической системе этих стран, которое было бы излишним или чрезмерным. И эта пропагандистская работа хорошо вписывалась в общую враждебную атмосферу взаимоотношений этих стран, создавало у советского населения ненависть к этим странам, совсем не лишнюю на случай военного конфликта. И вдруг, летом 1952 года советские журналисты за рубежом получили строгое указание смягчить освещение внутреннего положения в этих странах, не допускать оскорблений в адрес их лидеров, прекратить участие в антиправительственных демонстрациях в этих странах (25).
Начали расширяться международные, культурные и спортивные контакты с капиталистическими странами, которые после войны сдерживались из опасения вредного воздействия западного образа жизни на советских граждан. Крупным событием в этой области явилось участие СССР впервые в Олимпийских играх, которые до того СССР игнорировал частично из-за слабости в спортивной области, частично из-за того же опасения вредного воздействия на спортсменов.
Свидетельством изменения подхода советского руководства к международным делам явился Конгресс народов мира в Вене, состоявшийся в декабре 1952 года. Вот как пишет об этом Конгрессе один из руководителей движения за мир Илья Эренбург «Жолио Кюри и другие руководители движения хотели, чтобы Конгресс народов мира был шире и представительнее конгрессов сторонников мира. В письме итальянскому либералу Нитти Жолио дал гарантии, что участники конгресса смогут свободно изложить свою точку зрения... В отличие от Парижского и Варшавского конгрессов, ораторов, критиковавших Советский Союз, выслушивали спокойно, многие даже аплодировали, в некоторых из таких речей говорилось о чрезмерно воинственном тоне Вышинского, об отказе от поисков компромиссов, о подтексте пражского процесса... Впервые много говорилось о мирном сосуществовании, о культурных связях ... в тексте обращения к народам не было резких обвинений... напоминал многие резолюции, принятые ООН единогласно, семь или восемь лет спустя» (26).
И, наконец, можно сказать, венцом и теоретическим обоснованием этого нового курса во внешней политике явились ответы Сталина на вопросы группы главных редакторов ведущих американских изданий, с которыми он давно не общался. В нем Сталин заявил: «Мирное сосуществование капитализма и коммунизма вполне возможно при наличии обоюдного желания сотрудничать, при готовности исполнять взятые на себя обязательства, при соблюдении принципов равенства и невмешательства во внутренние дела других государств» (27). Термин «мирное сосуществование» в советской политической лексике не применялся до этого времени, он сросся в сознании советских людей с инициативами первого после сталинского XX съезда, в обстановке начавшейся разрядки международной напряженности. Оказывается, его ввел, впервые с 20-х годов, вновь не кто иной, как Сталин, которого почти единодушно считают сторонником самого жесткого внешнеполитического курса. Для такого курса нужна другая политическая терминология и, конечно, действия этих двух последних сталинских лет.
3.Предполагаемое изменение роли аппарата Коммунистической партии в советской политической системе.
Наиболее важным элементов начавшегося процесса изменения (или перестройки) советской системы явилось частично осуществленное, частично и в большей степени намечавшееся Сталиным изменение роли аппарата Коммунистической партии в советской политической системе. Этот аспект политических изменений получил в российской постсоветской литературе наименьшее внимание. Пионером в привлечении внимания к этому аспекту политических изменений по справедливости должен быть назван Юрий Мухин. В своей книге «Убийство Сталина и Берии» он подробно изложил свою версию причин убийства, по его мнению, Берии и Сталина. Они, по мнению Юрия Мухина, хотели отстранить партийную номенклатуру от власти, и она в ответ их убила. Моя аргументация близка к его точке зрения, но я приведу дополнительные, не использованные им источники для подтверждения той точки зрения, что Сталин в последний год жизни вынашивал планы радикального сужения влияния партийной номенклатуры на политическую жизнь СССР.
Начать рассмотрение этого вопроса, однако, надо, видимо, с того, что уже перед войной, в годы войны и в послевоенный период роль партийного аппарата в управлении страной изменилась по сравнению с предшествующим периодом. Многочисленные факты указывают на то, что эта роль существенно сократилась, в частности в области управления экономикой ввиду выявившейся неэффективности дублирования деятельности государственного аппарата (28). Однако, этот процесс был неустойчивым: непосредственно перед войной и в первый период войны роль партийного аппарата снова выросла, в том числе и в управлении экономикой (29). С конца войны и сразу после войны эта роль снова заметно уменьшилась, решающий перелом в этом отношении произошел в 1946 году. В апреле 1946 года были ликвидированы транспортный и сельскохозяйственный отделы ЦК ВКП (б), а из обязанностей секретарей ЦК были устранены функции контроля за отраслевыми экономическими отделами (30). В августе 1946 года Политбюро ЦК ВКП (б) приняло постановление о реорганизации аппарата ЦК ВКП (б), в соответствии, с которым в аппарате ЦКВКП (б) были, как и в 1939 году, оставлены только отделы, ответственные за подбор кадров и идеологию, а также контакты с коммунистическими партиями (31). Таким образом, были ликвидированы отраслевые отделы ЦК ВКП (б), даже отдел сельского хозяйства, который был оставлен в 1939 году. Это поистине революционное решение означало уход партийного аппарата из руководства экономикой и оставление только тех функций, которые присущи, в сущности, любой правящей политической партии. Приписываемая впоследствии Хрущевым Берии идея об оставлении за партией только функции подбора кадров и идеологии была осуществлена самим Сталиным еще в 1946 году. Очевидно, что местные партийные органы с небольшими изменениями копировали организационную структуру ЦК ВКП (б). Правда, в ЦК республиканских компартий оставались посты секретарей ЦК по сельскому хозяйству и заготовкам и промышленностью (32). Однако, в июле 1948 году, как и в конце 1939 году, отраслевые экономические отделы были возвращены в аппарат ЦК ВКП (б) и восстановлены также должности секретарей ЦК по отраслям экономики (33).
Ключевым событием в полном пересмотре роли партийного аппарата в жизни страны и, что не менее важно, в организации внутренней жизни самой Коммунистической партии стал XIX съезд КПСС. Большой заслугой Ю.Мухина является то, что он сумел, кажется первым среди историков (не будучи им, по профессии), оценить значение этого съезда в жизни партии и Советского Союза (34). Но многое и он не сумел заметить, поскольку ограничился только небольшой частью документов этого съезда.
В исторической литературе этому съезду не повезло. Наиболее типичной оценкой этого съезда является оценка Д.Волкогонова: «для политического портрета Сталина XIX съезд дает немного нового» (35) и почти ничего он не пишет о самом съезде в своей двухтомной книге о Сталине. В то же время, Автарханов в своей известной книге об убийстве Сталина утверждал, что созыв съезда был навязан Сталину его соратниками по Политбюро. И в самом деле, с чего это вдруг после того, как уставные сроки созыва съезда неоднократно нарушались, его все же решили созвать?
Ю.И.Мухин, совершенно справедливо, главное значение съезда видит в принятии нового Устава партии. Однако, он обращает, как мне кажется, внимание как на свидетельство поворота в политической системе, связанной с этим Уставом не на самых главных его особенностях, хотя и они, наверное, имели важное значение. Так, он обращает внимание на изменение названия партии, интерпретируя его как превращение ее в собственность советского государства, а не Коминтерна, как было при прежнем Уставе. Замену названия Политбюро на Президиум ЦК он связывает с резким сужением функций этого органа и превращением его из полноправного руководителя советского государства лишь в исполнительный орган Центрального Комитета. Он обращает внимание на то, что в Уставе не упоминалась должность Генерального секретаря, хотя ее не было и в предыдущем Уставе (36).
Прежде, чем высказать свои соображения о действительно принципиальных изменениях в Уставе партии, принятом на XIX съезде хотел бы отметить значение Устава в жизни Коммунистической партии. Наличие Устава является отличительной особенностью именно Коммунистической партии в отличие от всех других политических партий мира. Само название этого документа говорит о принципиальной особенности этой партии, близкой по методам своей деятельности к военной организации. При этом в отличие от программы партии, в которой, как и в программных документах многих других партий мира, был значителен пропагандистский и даже утопический элемент, Устав партии, как и Устав воинской службы, носил чисто прикладной характер и определял, поэтому истинное лицо партии как политической организации. При всей схожести организации Коммунистической партии с военной организацией, связанный с требованиями партийной дисциплины, в Уставе партии принятом даже на XVIII съезде был сильный демократический элемент, предусматривающий , в частности, выборность органов партии сверху донизу, возможность организации партийных референдумов и созыв внеочередного съезда партии, и ряд других положений в рамках демократического централизма. Эти положения сохранились и в новом Уставе, но в нем появились и принципиально новые элементы.
Я проанализирую отличия (кроме тех, о которых писал Ю.Мухин) нового Устава от старого, чего, кажется, еще не делалось в российской исторической литературе.
Наибольшие изменения появились в разделе о правах и обязанностях члена партии. Раздел об обязанностях члена партии был очень значительно расширен. Если в прежнем уставе он занимал буквально несколько небольших пунктов, то в новом ему было посвящено чуть ли не две страницы. Если внимательно проанализировать эти изменения и расширения, то становиться ясно, что они были предназначены для партийной номенклатуры и определяли ее обязанности перед партией и государством.
Вот пункт «ж» этого раздела, отсутствовавший в прежнем уставе: «… член партии обязан развивать самокритику и критику снизу, выявлять недостатки в работе и добиваться их устранения, бороться против парадного благополучия и упоения успехами в работе. Зажим критики является тяжким злом. Тот, кто глушит критику, подменяет ее парадностью и восхвалением, не может находиться в рядах партии» (37). Этот пункт прямо и резко предназначен для партийной и государственной номенклатуры. Ибо кто же еще как не она может глушить критику и самокритику, создавать парадное благополучие и упоение успехами в работе, зажимать критику. За эти повседневные для номенклатуры поступки ей угрожали теперь исключением из партии и объявляли их тяжким злом. Номенклатуре тем самым объявлялась война.
Следующий пункт «д» тоже отсутствовавший в прежнем уставе шел в том же направлении: «Сообщать в руководящие партийные органы, вплоть до Центрального Комитета партии, о недостатках в работе, невзирая на лица... член партии не имеет права скрывать неблагополучное положение дел, проходить мимо неправильных действий, наносящий ущерб интересам партии и государства… Тот, кто мешает членам партии выполнять эту обязанность, должен строго наказываться как нарушитель воли партии» (38). Этот пункт тоже был направлен против номенклатуры, ибо именно она скрывала истинное положение дел (в том числе и само ПБ ЦК, поощрявшее, к примеру, лживую макроэкономическую статистику). И именно ей было предназначено, как и в предыдущем пункте, предупреждение о попытке помешать действиям рядовых членов партии по вскрытию неблагополучия как нарушение воли партии, что ставило их вне партии. Столь же революционный для СССР и КПСС характер имели еще два пункта Устава об обязанностях члена партии.
В пункте «и» говорилось: «…быть честным и правдивым перед партией, не допускать искажения правды. Неправдивость коммуниста перед партией являются тягчайшим злом и несовместимо с пребыванием в партии» (39). Ложь и лицемерие, как минимум, с конца 20-х годов вошли в жизнь коммунистов и рядовых граждан СССР, в особенности, его руководящих работников. Теперь как раз «неправдивость объявлялась величайшим злом». Нет слов, нередко и до того ложная информация наказывалась: приписки в статотчетности, ложные данные командиров частей и соединений о военных потерях. Но никогда еще ложь не объявлялась в качестве национальной опасности. Для этого она должна была неоднократно показать свою колоссальную вредоносность. Но не должны ли были стать жертвами этой статьи Устава, например, руководители ЦСУ СССР с их лживой отчетностью о макроэкономических достижениях советской экономики? И те, кто их контролировал. Так можно было зайти очень далеко.
В пункте «л» говорилось «…на любом посту, порученном партией неуклонно проводить указания партии о правильном подборе кадров по политическим и деловым качествам. Нарушение этих указаний, подбор работников по признакам приятельских отношений, личной преданности, землячества и родства несовместимы с пребыванием в партии». И этот пункт был направлен против государственной и партийной номенклатуры. Кто же еще подбирал кадры? Конечно, лозунг подбора кадров по политическим и деловым качествам являлся традиционным лозунгом в советском политическом лексиконе. Упрек в подборе кадров по приятельским соображениям адресовался многим крупным партийным работникам в период репрессий 1937-1938-х годов, и это был один из немногих вполне реальных их проступков. Но впервые обвинение в неправильном подборе кадров, столь распространенном, в советском обществе и партии объявлялось тягчайшим преступлением.
Суммируя эти новые пункты устава можно сказать, что в них были перечислены многие негативные черты советского общества, ответственность за их существование была возложена на партийную и государственную номенклатуру, ей грозили серьезнейшими карами за их продолжение, а рядовым членам партии вменялось в обязанность разоблачать эти преступления, не опасаясь преследования за критику. Демократическая жизнь в партии выступала, таким образом, в качестве условия ее и советского общества в целом успешного развития.
Права членов партии оставались по новому Уставу неизменными. Но они и без того были достаточно обширными, хотя очень плохо соблюдались. Именно в новых обязанностях членов партии, руководителей и рядовых членов были даны гарантии соблюдения этих прав.
Подлинным обвинительным заключением против номенклатуры, развивавшим и обосновывающим указанные новые положения Устава, явился раздел «Партия» отчетного доклада ЦК ВКП (Б), с которым выступил Г.М.Маленков, но который, конечно, как и Устав партии был продиктован в основных чертах Сталиным. Внимательное чтение этого раздела создает впечатление, что он написан в период перестройки, на ее первом этапе. Ритуальные и очень редкие упоминания о партийной оппозиции 30-х годов и необходимости повышения политической бдительности не могут скрыть ее основного антиноменклатурного (М.Восленский мог бы быть заподозрен в плагиате) и демократического внутрипартийного пафоса.
Приведу наиболее яркие принципиальные новые моменты в этом разделе доклада.
Уже в самом его начале осуждается погоня за количеством членом партии в ущерб качеству, под которым понимается политическая закалка и идейность членов партии. Очевидно, что Сталин был крайне обеспокоен способностью партии в ее нынешнем состоянии вести политическую борьбу, для которой как раз особенно важны именно идейная убежденность, и бороться с антигосударственными устремлениями. В докладе появляется и многократно повторяется мысль о самодеятельном и боевом характере партийных организаций. Сам термин самодеятельность был к этому времени прочно забыт и взят из терминологии периода гражданской войны и начала 20-х годов. Именно отсутствием самодеятельности партийных организаций, критики и особенно критики снизу объясняются в докладе не способность партийных организаций противостоять ведомственным и местническим, и иным антигосударственным устремлениям.
Стремление помешать критике снизу докладчик объяснил деятельностью бюрократов, которых он назвал злейшими врагами партии. Конечно, ритуальные осуждения бюрократии появлялись и раннее, но они всегда сопровождались утверждениями о необходимости укреплять государственный аппарат и авторитет работников этого аппарата. Теперь впервые за послеленинский период из уст, конечно, Сталина бюрократы объявляются злейшими врагами партии. Не политические противники, как раньше, а опора самого режима. В докладе подчеркивалась необходимость повести беспощадную (слово то, какое!) борьбу как со злейшими врагами партии с теми, кто препятствуют развитию критики наших недостатков, глушат критику, допускают преследования и гонение за критику. Вполне в духе перестройки говорится о том, что отсутствие критики приводит к тому, что ошибки и недостатки в работе, болезни и слабости не подвергаются критике, что усиливает настроения благодушия и самодовольства. Одним словом, сделаю вывод, отсутствие демократии внутри партии является основным препятствием для развития самой партии и социалистического общества. Из этого можно сделать, как мне представляется, вывод: Сталин под влиянием известных ему фактов и тенденций увидел именно в бесконтрольной бюрократии главную опасность для дальнейшего развития советского общества и самой Коммунистической партии, силу, тормозящую их развитие и укрепление, и потенциально способную изменить социализму, как об этом предупреждал Троцкий еще в середине 30-х годов в своей книге «Преданная революция».
Дальнейшая часть этого раздела доклада посвящена подробному изложению пороков значительной части государственного и партийного аппарата: сокрытию действительного положения дел и прямому обману о состоянии дел, лени и равнодушии к порученному делу, безответственности и расхлябанности, систематическому нарушению государственной дисциплины. Именно в этой связи осуждается как широко распространенное явление подбор кадров по приятельским и земляческим признакам, удобных и угодных руководителям, опять же вполне в духе Троцкого и Восленского, антибюрократической волне периода перестройки.
В качестве основных задач партийных органов объявляются подбор кадров и проверка исполнения и идеологическое воспитание членов партии. Административно распорядительные элементы в деятельности партии осуждаются как пережитки военного времени.
В связи с необходимостью развертывания идеологической работы и политической учебы не только выражается тревога о возможности проникновения в советское общество чуждых взглядов, но, что еще недавно казалось немыслимым, объявляется о необходимости нового отношения к дискуссиям и инакомыслию в общественных науках. Ввиду важности этого места процитирую его почти целиком: «во многих областях науки были вскрыты чуждые советским людям нравы и традиции, выявлены факты кастовой замкнутости и нетерпимого отношения к критике, разоблачены и разбиты различные проявления буржуазной идеологии и всякого рода вульгаризаторские извращения. Известные дискуссии по философии, биологии, физиологии, языкознанию, политической экономии вскрыли серьезные идеологические прорехи в различных областях науки, дали толчок к развертыванию критики и борьбы мнений… разгромлен «аракчеевский режим», существовавший на многих областях научного фронта. Однако, в ряде отраслей науки еще полностью не ликвидирована монополия отдельных групп ученых, оттирающих растущие свежие силы, ограждающих себя от критики и пытающихся решать научные вопросы административным путем. Ни одна отрасль науки не может развиваться в затхлой атмосфере взаимного восхваления и замалчивания ошибок: попытки утвердить монополию отдельных групп ученых порождают застой и загнивание в науке».
Очевидно, что главный пафос этой части (при ритуальном упоминании о буржуазной идеологии и о всех предыдущих дискуссиях в науке) доклада направлена на разоблачение (вполне актуальном и до сих пор) вредоносности монополии в науке отдельных групп ученых. Необходимость критики и здесь объявляется условием прогресса общества.
Требует переосмысления смыл заключительного выступления Сталина на XIX съезде партии. Оно многих поразило тогда не только своей краткостью, но и содержанием. Сталин говорил преимущественно о важности борьбы коммунистических партий капиталистических стран за сохранение буржуазно-демократических свобод, как будто у партии не было более важных проблем. Я вижу двойной смысл в этом выступлении. Во-первых, отказ от выдвижения коммунистическими партиями несоциалистических стран социалистических целей, во-вторых, реабилитация буржуазно-демократических свобод, которые раньше советской пропагандой клеймились (не без основания) как лживые и фальшивые. И эта вторая часть имела прямое отношение к демократизации советского общества с использованием элементов этих свобод.
Однако, еще более важные изменения в жизни партии и советского государства были произведены уже после XIX съезда партии при формировании исполнительных органов ЦК партии. Они означали, на мой взгляд, решительное изменение места партии в жизни советского общества, частично уже поглядывавшие в документах съезда партии. Главное состояло в том, что в новых исполнительных органах партии исчезли экономические органы, что означало уход партии от вмешательства в экономическую жизнь.
Совершенно новым в практике руководства партией было создание трех постоянных комиссий, обслуживающих Президиум ЦК и Бюро Президиума ЦК со своим аппаратом, приравниваемым по статусу к аппарату и руководству отделов ЦК партии. Были образованы комиссии по внешним делам, по вопросам обороны, и по идеологическим вопросам (40). Обращает на себя внимание, что не было создано ни одной комиссии по хозяйственным вопросам. Уже одно это должно было сигнализировать об уходе партии от непосредственного вмешательства в хозяйственные вопросы. Об этом же говорило и распределение обязанностей между секретарями ЦК партии (41). Ни одному из них не было поручено руководство сохранившимися хозяйственными отделами ЦК партии. Ряд отраслевых отделов ЦК партии, занимавшихся промышленностью и транспортом, было решено объединить в промышленно-транспортный отдел, но заведующий отделом так, и не был назначен и в опубликованных документах нет указания о том, что он вообще был назначен до смерти Сталина. Был назначен руководитель только одного отраслевого отдела - сельскохозяйственного. Планово-финансово-торговый отдел был вообще упразднен (42). Осталось только два экономических отдела при 7 идеологических отделах.
Имеется очень важное свидетельство того, что в 1952 году произошло реальное (а не фиктивное) изменение внутрипартийной жизни. Оно принадлежит долголетнему работнику республиканского, и с 1960 года центрального партийного аппарата Леону Оникову. Леон Оников был последовательным сторонником демократизации партийной жизни и горячим критиком внутрипартийных отношений, сложившихся, как он совершено правильно писал, при Сталине в конце 20-х годов. В очень содержательной книге, вышедшей в 1996 году, Л.Оников подробно показал, как происходила деформация партийной жизни с конца 20-х годов и превращение партии из общественной организации в элемент государственного аппарата. Ограничившись функцией осуждения этого процесса, Л.Оников не попытался выявить его объективные причины, в отличие, скажем, от Ю.Мухина. Вопреки своему замыслу, Л.Оников в двух эпизодах показал, что именно в 1952 году, когда он начал работать в аппарате ЦК Компартии Эстонии, произошли серьезные изменения характера внутрипартийных отношений.
«В 50-х годах мне самому молодому партийному работнику приходилось критиковать первого секретаря ЦК и других секретарей ЦК партии Эстонии… Тогда можно было критиковать любое самое высокое должностное лицо в партии и государстве, кроме членов Политбюро, говоря, конечно, о Сталине. Это держало в узде, и порой жестко, верхушку аппарата. Внутрипартийный беспредел начался позже, начиная с прихода к власти Хрущева» (43). Он же показывает, что «…при выборах партийных органов демократизм формально был действительно высок», что обеспечивалось тайным характером выборов и даже размещением урн для тайного голосования. В результате при выборах делегатов на XIX съезд на Тамбовской партконференции 80% выбранных делегатов, в том числе и из КГБ, получали голоса «против», в то время как при выборах делегатов на XXVII съезд партии, когда порядок выборов был изменен, все делегаты были выбраны «единогласно» (44).
4.Экономические проблемы.
Я сосредоточился на главных изменениях в политике, намеченных и частично осуществленных Сталиным в последние два года его жизни. Экономика не относилась к этим главным изменениям. Но это не значит, что здесь не происходило ничего важного. Уже тогда, по-видимому, готовились те изменения в экономической политике, которые были произведены после смерти Сталина, в 1953-1956 гг. Об этих готовящихся изменениях впервые рассказал известный деятель аппарата ЦК КПСС К.Н.Брутенц еще в 1998 году в своей книге «30 лет на Старой площади». Предоставлю ему слово: «Как теперь известно, в январе 1953 года Госплан, Министерство финансов и еще три ведомства после соответствующего зондажа или даже по инициативе Сталина направили ему записку. В ней говорилось, что период восстановления народного хозяйства подошел к концу и жесткое централизованное государственное планирование начинает тормозить развитие производительных сил. Необходимо: сократить номенклатуру продукции, включаемой в план, который утверждается правительством и Верховным Советом, сократить номенклатуру продукции, распределяемой по плану снабжения, цены на которую устанавливаются им, дать возможность действовать закону стоимости в «преобразованном виде», а рынку играть определенную роль, предоставить большую свободу экономической деятельности министерствам, предприятиям, а также республикам». Сталин прореагировал неожиданно. Его резолюция гласила: «Я – за. Но - несвоевременно» (45). Эта история была рассказана Брутенцу его другом послом СССР в Объединенных Арабских Эмиратах Акоповым, работавшим в начале 50-х годов в Госплане СССР. Исследования архива Сталина выявит, думаю, оригинал этого исторического документа. Не могу представить, что Акопов сочинил его.
В конце 1952 года было подготовлено постановление правительства о повышении в несколько раз заготовительных цен на продукцию животноводства (46), что впоследствии также было осуществлено осенью 1953 года и приписано мудрости нового послесталинского руководства.
Подведем итоги проделанному анализу. Он показывает, что в последние два года жизни Сталина произошли следующие изменения в советской политической системе: разрешена относительно свободная научная дискуссия в ряде областей, разрушена научная монополия отдельных ученых, расширена сфера критики действительности художественной литературой, смягчена международная напряженность, подвергнута сокрушительной критике деятельность партийной и государственной номенклатуры и разрешена широкая партийная критика этой номенклатуры, партийный аппарат начал уходить от руководства важнейшей сферой жизни советского общества - экономикой, готовилась перестройка хозяйственного механизма в сторону децентрализации, повышено внимание к сельскому хозяйству. Если читатель вдумается во взаимосвязь этих явлений он легко придет к выводу, что они говорят о существенной демократизации советского общества, перестройке его политической системы в этом же направлении, линии на смягчении международной напряженности. Впоследствии все эти мероприятия получили название «оттепель», «либерализация» и «перестройка», и связываются с периодом после смерти Сталина и, даже, с началом «перестройки» в СССР в 1985 году. Если моя гипотеза верна, преемники Сталина просто украли его идеи.
Теперь мне придется обратиться к причинам этих явлений и контраргументам исторического характера, особенно смысла зловещего «дела врачей», казалось бы, полностью опровергающего сделанные выше выводы.
P.S. Уже после того, как первая часть статьи была закончена, я ознакомился с точкой зрения двух сторонников теории о реформизме Сталина в области государственного строительства в 30-е годы, уже упоминавшегося Ю.Н.Жукова и молодого историка А.Елисеева (47). Однако, оба они категорически отвергают мысль о том, что эти замыслы Сталина, которые, вполне вероятно, и возникли во второй половине 30-х годов, реально начали осуществляться как раз в начале 50-х годов (47), что я и постарался показать.
ОБЪЯСНЕНИЕ
1.Какие блюда умел готовить Сталин.
Широко известно высказывание, приписываемое Ленину в период Х съезда партии, что Сталин это повар, который умеет готовить только острые блюда. Какие острые блюда в политике умел готовить Сталин слишком хорошо известно, чтобы стоило это повторять. Но действительно ли Сталин умел готовить только острые блюда? Посмотрим на политическую биографию Сталина с этой точки зрения.
В 1910 году Сталин выступает против полемики между Лениным с отзовистами, называя ее «бурей в стакане воды». В первые недели после февральской революции он выступает за конструктивную критику Временного правительства, не выдвигает лозунг социалистической революции, отказавшись от этой позиции только после возвращения Ленина из эмиграции. Некоторые наиболее резкие статьи Ленина марта 1917 года «Правда», главным редактором которой был в то время Сталин, не печатала. Сталин отказался осудить выступление Каменева и Зиновьева против Октябрьской революции и принимал весьма пассивное участие в ней. Он первоначально выступал против разгона Учредительного Собрания. Во время российско-польской войны он был против похода на Варшаву. В 1921 году он не только одобрил переход к нэпу, но, по некоторым данным, в том числе воспоминаниям П.Милюкова и сына А. Трояновского, тогда близкого к меньшевистской партии вел переговоры с меньшевиками о вхождении их в правительство для проведения новой политики (48). В 20-е годы Сталин по многим вопросам внутренней и внешней политики занимал правую позицию, за что подвергался резкой критике со стороны Троцкого и его сторонников. Он выступил против перегибов в коллективизации весной 1930-е годы. С весны 1933 года по 1936 год в СССР происходила либерализация внутриполитического режима, а во внешней политике был взят курс на сотрудничество с демократическими западными державами. Конституция СССР 1936 года включила многие положения, заимствованные из западных демократических конституций. Отношение к истории России, образованию, семейным отношениям в середине 30-х годов серьезно изменилось, вернувшись ко многим дореволюционным формам и понятиям. Во время Отечественной войны Сталин не только пошел на союз с западными державами, но и на примирение с православной церковью. Число таких примеров можно умножить. Они говорят о том, что Сталин совсем не был догматиком и фанатиком. Он был прагматиком и реалистом. К проблемам политики он подходил преимущественно под углом зрения политической целесообразности. Поэтому вопрос о причинах пересмотра курса в 1950-1952-е годы является вопросом о том, какие внутренние и внешние события могли толкнуть Сталина на такой пересмотр.
2.Новый период жизни страны и мира.
Думаю, что Сталин, начиная с 1950 года, стал понимать, что СССР и мир подошли к новому этапу своего развития, и он диктует пересмотр курса внутренней и внешней политики СССР. Период выживания для СССР и других социалистических стран завершился. Советские руководители, начиная с 1917 года, жили в страхе перед крушением советского государства и общественного строя. И этим преимущественно определялся их политический курс и образ действий.
В сущности, они решали почти неразрешимую задачу. Закладывать основы социализма в крайне отсталой стране с населением, в большинстве своем, по разным причинам, относящемуся к ним негативно, в окружении стран, стремящихся их уничтожить по политическим или (и) геополитическим мотивам. Предостережения меньшевиков, которые, во многом, разделял и Сталин в 1917 году, о неготовности России к социализму полностью оправдались. Это, кстати, не отрицали первоначально и большевики, полагаясь (в чем они ошиблись) на мировую революцию в связи с отчаянием трудящихся от войны и по примеру России. Попытка решить долгосрочные социально-экономические проблемы России на путях нэпа провалилась. Он оказался пригодным для восстановления экономики, но не для ее реконструкции (49). СССР встречал практически неизбежное столкновения с внешним миром, будучи крайне слабым, в экономическом и военном отношении, и обреченным, поэтому на неизбежное поражение и уничтожение. Известные слова Сталина в 1931 году: «Мы отстали на 50-100 лет ... Либо мы преодолеем это отставания за 10-15 лет, либо нас сомнут» полностью отражали действительность. Страшная жестокость, преимущественно по отношению к своему народу и его старым руководителям диктовалась, с обычными в таких случаях в России ошибками и личными счетами, именно этим отчаянным положением. Сталин, как мне кажется, не был примитивным кровавым вурдалаком, каким он выглядит по тем преступлениям, которые тогда совершались, а руководителем государства, взявшим на себя бремя руководства в безвыходном положении и совершавшим деяния, обусловленные этим положением. Нормальный человек не способен на такие деяния, именно поэтому они и не оказываются часто во главе государства, стоящего на грани гибели.
К началу 50-х годов все условия, обусловившие тоталитарный характер советского общества коренным образом изменились. СССР теперь был окружен, кроме южных границ, дружественными государствами, среди которых как раз с конца 40-х годов была огромная по численности населения и армии Китайская Народная республика. Было создано, испытано и налажено производство атомного и ракетного оружия, что открывало возможность нанесения смертоносного ответного удара по США и ее союзникам в случае начала войны. Вокруг Москвы строилась система противовоздушной обороны на основе ракетной техники, которая делала почти невозможным уничтожение Москвы с воздуха. Население СССР в своем большинстве, при всем недовольстве многими аспектами советской жизни, и под влиянием победоносной войны, и успехов послевоенного восстановления, и начавшегося роста уровня жизни, восприняло социализм как единственную альтернативу развития страны. Была создана экономика, способная решать и задачи создания обороной мощи, и динамичного развития самой экономики, и повышения уровня жизни населения, и помощи союзникам СССР. Опасность восстановления капитализма значительно уменьшилась. Период выживания для СССР и социализма в СССР закончился. Необходимость в тоталитаризме исчезла.
3.Предвестники оттепели.
При объяснении причин сталинского поворота 1950-1952-х годов следует иметь в виду, что он зрел давно - как минимум, с конца войны. С одной стороны, победа в войне, казалось, обеспечила незыблемость советского строя, и жертвы прошлых лет уже не казались теперь необходимыми. С другой стороны, война выявила, наряду с силой, большие слабости советского общества, а знакомство в ходе войны военнослужащих с более богатой Европой усилила их ощущение неблагополучия в жизни СССР.
Очень удачно это изменение умонастроений в советском обществе после войны описал А.Зиновьев в главе «Накануне оттепели» своей книги воспоминаний. Он вспоминает о многочисленных симптомах «оттепели» в то время, проявляющихся, как он пишет в мелочах. «Всеобщее стремление к переменам проявилось в стране не в прямых требованиях социальных реформ, а в бесчисленных мелких делах, которые казались локальными и частными» (50).
Это стремление к переменам охватило и руководящие слои. Можно согласиться с высказанным А.Пыжиковым в этой связи мнением о том, что «…программа хрущевских реформ родилась не на пустом месте. Ее корни и истоки лежат в последних послевоенных годах сталинского правления» (51). В подтверждение этой точки зрения А.Пыжиков приводит некоторые факты, которые и я привел в своей работе применительно к 1950-1952-м годам. О том, что эти идеи зрели задолго до этого, свидетельствует приводимое им содержание проекта Программы партии, разработанной в 1947 году. В этом проекте содержались развернутые и достаточно конкретные, а не декларативные положения о расширении внутрипартийной и общегражданской демократизации (52), слишком конкретные, чтобы быть пропагандой.
Почему Сталин, с ведома которого разрабатывалась эта программа, отказался от ее принятия на съезде партии, намеченном в 1948 году? Думаю, потому, что считал ее в конкретной обстановке того периода преждевременной.
4.Политические причины смены курса.
Как мне представляется, Сталин в начале 50-х годов пришел к выводу, что для долгосрочного будущего СССР и мирового социализма сохранение тоталитаризма в СССР, связано с гораздо большими опасностями, чем либерализация советской системы. Глупо было бы думать, что Сталин не понимал или понимал хуже его критиков ущерб от тоталитаризма. Ему, видимо, казалось, что несвоевременный отказ от тоталитаризма, служившего главным инструментом модернизации СССР, может оказаться смертельно опасным для неокрепшей социальной системы.
В то время, как существование и развитие СССР и его союзников было гарантировано на ближайшие 10-15 лет, при сохранении прежней социальной системы его развитие за пределами этого срока могло казаться Сталину сомнительным, если не сказать, обреченным на провал.
Из тех действий, которые предпринимались по его указанию в начале 50-х годов можно сделать вывод, что теперь Сталин видел главную опасность для социализма в СССР уже не в реальных или потенциальных действиях его врагов внутри страны и за рубежом, а в существовании и могуществе партийной и государственной номенклатуры, особенно партийной. Нельзя сказать, что он открыл негативное влияние номенклатуры на развитие советского общества только теперь. Ее критика и попытка ограничить ее влияние предпринимались и раньше, в том числе и в ходе чисток середины 30-х годов. Показательно, что еще осенью 1941 года при сообщении о создании специальной школы для детей номенклатурных чиновников, эвакуированных в Куйбышев у него вырвалось то, что, видимо, давно зрело: «Ах, вы - каста проклятая» (53).
Опасность номенклатуры в глазах Сталина была многообразной. Он, как и Троцкий в «Преданной революции», мог видеть в ней источник буржуазного переворота, термидора. Многочисленные привилегии, которые он ей создал, действовали разлагающе на ее мировоззрение. Уже та алчность, которую она проявила, во время оккупации Германии и с которой он, без особых успехов пытался бороться, показали ее лицо, как, в значительной части, абсолютно безыдейной и способной ради своего обогащения предать коммунистические идеи.
И внутри страны, и во время войны, и после ее окончания, включая период проведения денежной реформы 1947 года, правоохранительные органы вскрывали многочисленные случаи коррумпированности партийной и государственной верхушки. Хочу напомнить, что «мингрельское дело» началось как раз с жалоб, которые получал Сталин, на взяточничество в Грузии. Коррупция разлагала государственный и партийный аппарат, делал его из орудия осуществления государственной политики, в самодовлеющую силу, обслуживающую свои личные цели. Репрессии и административные замены оказались мало пригодными для борьбы с этим злом, в которое были вовлечены и правоохранительные органы.
Привилегии и бесконтрольность чиновников порождали ненависть к ним простых граждан, которое неизбежно переносилось и на отношение их к власти, социалистической идее.
Сталин, по-видимому, пришел к выводу, что только контроль «снизу», со стороны рядовых членов партии, средств массовой информации, простых граждан можно ограничить всевластие номенклатуры, ее антисоциалистические наклонности.
Сталин понимал, что в созданной им тоталитарной системе не могут выдвинуться политические деятели (а не простые, хотя нередко и очень талантливые, исполнители) со стратегическим мышлением и способные к политической борьбе на международной арене и внутри страны, если она возникнет. Сколь низко он ценил своих соратников в этом отношении, говорит его фраза, сказанная им незадолго перед смертью: «Вы котята. Я умру, и империалисты Вас передушат». Наверняка он вспоминал вождей политических партий России, партийной оппозиции, да и западных стран, с которыми он встречался в разное время к невыгоде для своих соратников. Но для выдвижения таких политических деятелей партия должна была демократизироваться. Только в обстановке, хотя бы внутрипартийной демократии, можно было надеяться на формирование сильных политических лидеров.
Сталин прекрасно знал, насколько советская наука отстает от западной. Прежде всего, естественные науки, от которых, прежде всего, зависела мощь страны. Он, конечно же, понимал, как негативно на ее положении сказывается изолированность ее от мировой науки. Но возобновление международных научных и культурных связей без бегства ученых и деятелей культуры требовало и повышения их уровня жизни, и изменения морального климата в науке.
Нельзя было надеяться и на вечную лояльность советского народа. Преданность большей части населения социализму была основана, как он понимал, во многом, на неосведомленности в отношении уровня жизни и свобод в западных странах, и надеждах на будущие улучшения и в том, и в другом. «Железный занавес», который сооружался, преимущественно, советской стороной препятствовал экономическому и научному прогрессу. Его падение создавало огромную опасность изменения симпатий советских людей под влиянием знакомства с более высоким уровнем жизни и свобод на Западе. Следовало до снятия этого занавеса обеспечить радикальное улучшение жизни советских людей в материальном и духовном отношении.
Он очень опасался того, что в условиях демократизации Коммунистическая партия, давно отвыкшая от политической борьбы, окажется не боеспособной. Сколь низко он оценивал качества Коммунистической партии, свидетельствует рассказ хорошо его знавшего в те годы Ю.А.Жданова, отнюдь не заинтересованного в очернении ни Сталина, ни Коммунистической партии. В ответ на предложение А.Жданова, поддержанного Н.Вознесенским созвать съезд партии для обсуждения «Проблем нашего развития, нашей истории» Сталин, по словам Ю.А.Жданова, ответил: «Партия…Что партия… Она превратилась в хор псаломщиков, отряд аллилуйщиков…Необходим предварительный, глубокий анализ» (54). В этой же беседе, по словам того же Ю.Жданова Сталин сказал: «Война показала, что в стране не было столько внутренних врагов, как нам докладывали и как мы считали. Многие пострадали напрасно. Народ должен был бы нас за это прогнать, коленом под зад. Надо покаяться» (55).
Одним словом, все названые проблемы упирались в одну: тоталитарный характер советского общества.
Может показаться, что попытка изменить характер тоталитарного общества руками его основателя является немыслимой, абсурдной. Наоборот, именно проведенная по инициативе самого авторитетного руководителя страны и им обоснованная она имела наибольшие шансы на успех. Нельзя пройти мимо свидетельства Л. Кагановича, сделанное им в его воспоминаниях, что «если бы Сталин был жив, он бы выступил с самокритичным докладом на следующем съезде партии (56).
5.Экономические причины изменения курса.
Сталин видел и сильные и слабые стороны советской экономической системы того периода, и знал реальное состояние советской экономики, как ни пыталось его скрыть ЦСУ СССР с его благословения. Его выступления на XVIII съезде партии и предвыборном собрании в 1946 году показывают, что он оценивал положения советской экономики не с помощью дутых стоимостных показателей, а с вполне конкретных натуральных показателей по производству важнейших видов продукции в натуральном выражении. И он знал, насколько по этим показателям СССР и в абсолютном выражении, и особенно, на душу населения отставал от развитых капиталистических стран и до войны, и после войны. И не считал нужным скрывать это обстоятельство от партии и населения СССР. И по личным воспоминаниям, и по рассказам побывавших за границей уже в годы советской власти он понимал, как плохо живет население СССР по сравнению с населением развитых капиталистических стран, насколько отстал СССР и по количеству предметов потребления, и по их качеству, и по уровню обслуживания. Уже в конце 30-х годов он определил стратегию победу над капитализмом через победу в экономическом соревновании с ним, что определенно было выражено в решениях XVIII съезда партии и нашло отражение в планах экономического развития СССР.
Он, видимо, не переоценивал действительно выдающиеся успехи советской экономики в период войны и восстановления советской экономики, при создании атомного и ракетного оружия. Во многом, они были связаны с помощью союзников СССР по ленд-лизу, репарациям и научно-техническим, и промышленным шпионажем. Меньше всего они касались предметов потребления, которые определяли отношение населения СССР к социалистической системе. К тому же, он не мог не понимать, что силовые методы управления экономикой, которые обеспечивали ее экономический прогресс, не могут продолжаться бесконечно. Предстоящее выбытие оборудования, полученного по репарациям, неизбежно должно было сказаться на замедлении экономического развития СССР уже в конце 50-х годов. Все более затруднительным становилось поддержание на сравнимом с США уровне военных расходов и развитие советской экономики, улучшение уровня жизни населения, которое происходило после войны. В сущности, в начале 50-х годов он скорее жертвовал военными расходами, которые росли в СССР значительно медленнее, чем в США в тот же период.
Экономические планы Сталина на долгосрочный период были определены в «Экономических проблемах социализма в СССР». Они предусматривали сокращение продолжительности рабочего дня до 5-6 часов в день, чтобы «члены общества имели возможность получить образование, достаточное для того, чтобы стать активными деятелями общественного развития», коренное улучшение жилищных условий, которые были ужасными, повышение минимальной заработной платы рабочих и служащих минимум в 2 раза, если не больше (57). Это была программа значительного улучшения жизненных условий населения, преследующая, в частности, и создание материальных условий для повышения общественной активности населения.
Для реализации этой программы требовалось в области внутренней политики сделать упор не на силовые методы, которые стали уже изживать себя, а на демократические методы раскрытия творческого потенциала членов общества, а в области внешней политики длительного периода мирных отношений с западными странами. Так, экономические задачи страны переплетались с внутренней и внешней политикой.
Для реализации этих планов многие советские руководители высшего уровня, выдвинувшиеся в период гражданской войны и в 20-х начале 30-х годов, благодаря своей политической лояльности Сталину уже мешали ввиду недостаточной компетентности и старости дальнейшему развитию экономики. Сталин искал им замену среди более молодого образованного, энергичного слоя руководителей, выдвинувшихся перед войной и в ходе войны. Возможно, имеют под собой основания предположения, что он намечал в качестве своего преемника на посту председателя Совета Министров СССР М.Первухина, который как раз перед его смертью быстро выдвигался в руководители страны. Опубликованные совсем недавно воспоминания самого М.Г.Первухина и конкретные действия Сталина подтверждают эту версию.
М.Г.Первухин рассказал, что он был одним из трех выступавших на августовском Пленуме ЦК ВКП (б), принявшем решение о созыве XIX съезда партии, с критикой представленного проекта доклада о директивах по составлению пятого пятилетнего плана и большинство внесенных ими поправок были учтены в окончательном проекте директив (58). По-видимому, во многом следствием этого выступления М.Г.Первухина и растущим разочарованием, и сомнениями Сталина в политической и деловой пригодности старого руководства партии и государства является дальнейшее продвижение им М.Г.Первухина. В этой связи Первухин впервые приводит свой разговор со Сталиным, состоявшийся через две недели после этого пленума. Это был поразительный по содержанию разговор, который именно в связи с этим должен был, как мне кажется, запомниться Первухину почти текстуально. Вначале Сталин задает вопрос о том, кто входит в состав Бюро Совета Министров СССР. Узнав, что там поочередно председательствуют Берия, Маленков и Булганин, а Первухин не входит в состав этого Бюро. Сталин дает резкую оценку деятельности Берия и Маленкова. Он говорит, что «Маленков и Берия всем заправляют, хотя не имеют должной марксистской закалки и знаний народного хозяйства, их рано выдвинули» (59). Таким образом, в этом разговоре Сталин выражает политическое недоверия своим ближайшим соратникам Маленкову и Берия, и сомнение в их профессиональной пригодности. Подтверждаются многократно выдвигавшиеся в российской и зарубежной литературе предположения, что Сталин готовил коренную смену руководства страны. Сразу после этого разговора Первухин вводится в состав Бюро Совета Министров СССР, что подтверждается опубликованными недавно документами (60). На самом съезде партии он избирается в состав Президиума ЦК КПСС, и что особенно важно, Бюро Президиума ЦК КПСС, и именно ему поручается выступить с докладом о 35-ой годовщине Октябрьской революции, что традиционно рассматривалось, как признак особой благосклонности и политического роста. Хотя Первухин в своих воспоминаниях не утверждает, что Сталин именно его готовил в свои преемники на важнейшем посту главы правительства, в воспоминаниях его помощника конца 50-х годов утверждается, со слов Первухина, что Сталин «как бы на «пробу» позволял ему временно исполнять обязанности Председателя Совета Министров» (61).
Опубликованные только недавно документы говорят о том, что в последние годы жизни Сталина происходили очень серьезные изменения в руководстве Правительством СССР, ставшим в связи с уменьшением роли партии решающим органом власти. Бюро Президиума Совета Министров СССР впервые было образовано 7 апреля 1950 года в составе Сталина, его первого заместителя Н.А.Булганина, заместителей председателей Совета Министров СССР Берия, Кагановича, Микояна, Молотова. В случае отсутствия Сталина (а он всегда отсутствовал) председательствование на заседаниях Бюро Президиума поручалось, естественно, его первому заместителю Булганину (62). Действительно, Булганин председательствовал до 6 декабря 1950 года и на заседаниях Президиума, и на заседаниях Бюро Президиума Совета Министров, куда еще 15 апреля 1950 года был введен Маленков (63). 6 декабря 1950 года впервые вопреки раннее принятому решению на заседании Президиума Совета Министров председательствует уже Берия, вплоть до 13 января 1951 года, когда там впервые появляется Хрущев (64). 13 января 1951 года председательствует уже Маленков, затем поочередно Берия, Маленков и Булганин, что официально утверждается лишь 16 февраля 1951 года.
Кардинальное изменение соотношения сил в этом органе власти происходит уже после XIX съезда партии, когда их этого органа выводится Хрущев, а председательствование в нем поручается Берия, Первухину и Сабурову (65), вместо напомню, Берия, Булганина и Маленкова, что подтверждает рассказ Первухина и предположение о резком понижении статуса Маленкова, но также и Булганина, который перестает появляться на заседаниях этого органа. В состав Бюро Президиума ЦК вводятся еще два относительно молодых работника Малышев и Пономаренко.
В то же время, более молодое поколение руководителей усилило влияние и в другом руководящем органе секретариате ЦК КПСС. Председательствование в нем должны были попеременно осуществлять Маленков, Пегов и Суслов (66). Таким образом, Маленков по статусу приравнивался Пегову и Суслову, а Хрущев был отстранен от руководства этим органом, членом которого он оставался, и должен был заняться делами только Московского горкома и обкома партии. В результате всех этих персональных изменений, близких к государственному «перевороту сверху», обиженными и оттесненными оказались Булганин, Маленков, Хрущев, Берия, та самая четверка, которая вернулась к руководству (вместе с Молотовым) после смерти Сталина, оттеснив более молодых выдвиженцев.
Первухин мог привлекать Сталина своей гораздо лучшей образованностью, чем старая сталинская гвардия руководителей, молодостью и успешной деятельностью на всех поручаемых ему постах. Большим недостатком его, как потенциального руководителя страны, являлось, конечно, то, что он был «чистым хозяйственником. И не был знаком с проблемами внешней и оборонной политики, деятельностью правоохранительных органов. Сталин, однако, мог рассматривать эти последние сферы как второстепенные при разрядке международной напряженности и либерализации политического режима в стране. Главным фронтом борьбы за социализм он, возможно, теперь рассматривал экономический фронт, и здесь Первухин (или кто-то другой с аналогичными качествами) был бы вполне на месте.
6. Психологические причины.
Сталин понимал, что дело идет к смерти. Он не мог не понимать, что, несмотря на большие политические и экономические достижения СССР под его руководством, совершенные в период его правления жестокости настолько велики, что он может надолго войти в историю как кровавый тиран. Можно полагать, что он хотел в оставшиеся годы жизни совершить такие дела, которые изменили бы его оценку советским народом и историей. Он мог войти в историю как государственный деятель, открывший новый ее этап - этап демократизации и раскрепощения личности. Я не стал бы исключать, что в этот план могло бы войти и реабилитация жертв политических репрессий и освобождение политических заключенных.
КОНТРАРГУМЕНТЫ ПРОТИВ ПРЕДЛОЖЕННОЙ ГИПОТЕЗЫ
1.»Дело врачей».
Наиболее сильным контраргументов против предложенной гипотезы является «дело врачей», созданное как раз во второй половине 1952-го - начале 1953-го гг. Все последствия этого дела коренным образом противоречили гипотетическому политическому повороту. Прежде всего, вымышленное (в чем нет никаких сомнений) дело «врачей - вредителей» означало, само по себе, возврат к самым худшим проявлениям тоталитаризма с его выдуманными обвинениями в адрес мнимых врагов, использования пыток для получения необходимых признательных показаний и т.д. Во-вторых, оно развязывало (и развязало) антисемитскую компанию, открывало путь к дискриминации советских граждан одной национальности только в силу принадлежности к ней. Тем самым, развязывались самые худшие инстинкты толпы, связанные с антисемитизмом. Внутреннее положение в СССР тем самым резко обострялось, вместо демократизации наступал новый период террора. В-третьих, поскольку врачам вменялось убийство высших государственных деятелей СССР по заданиям американской и английской разведок, какая либо нормализация государственных отношений с этими главными странами капиталистического мира и, следовательно, смягчение всей международной напряженности исключались, и компрометировались все уже предпринятые раннее шаги в этом направлении.
Бессмысленность с точки зрения, намеченной Сталиным политической программы, «дела врачей» вынуждает, такого крайнего и оголтелого современного антисемита, как Ю.И.Мухин высказать предположение (с оговоркой, что это не исключено), что «врачей евреев арестовали без инициативы Сталина и, возможно, и без его разрешения» и даже, «не исключено, что и сам Сталин о дополнительном аресте врачей евреев узнал из газет» (67). Все эти предположения опровергаются, вышедшими уже после выхода книги Мухина, опубликованными документами о деятельности высших органов власти СССР в послевоенный период. Из них с абсолютной несомненностью следует, что Сталин присутствовал на всех заседаниях Президиума ЦК КПСС, где рассматривалось «дело врачей», и даже, редактировал знаменитую передовую статью «Правды» от 13 января 1953 года, где давалась политическая оценка этому делу. Кроме того, имеются дневниковые записи В.А.Малышева, в которых излагается выступление Сталина на заседании Президиума ЦК КПСС 4 декабря 1952 года с выражением политического недоверия евреям, как нации.
С моей стороны было бы величайшей наглостью пытаться дать принципиальное новое объяснение «делу врачей», не имея для этого необходимых документов. Я только хочу обратить внимание на ряд уже известных фактов, которые позволяют по-новому взглянуть на причину и последствия этого дела, и роль Сталина в нем, которые не были, как мне кажется, должным образом оценены. Прежде всего, постепенно рушатся сложившиеся за многие годы мифы вокруг этого дела. Так, несмотря на огромные усилия многих исследователей, так и не удалось найти каких-либо убедительных доказательств того, что последствием этого дела должна была стать массовая репатриация евреев из Европейской части России в сибирские лагеря. Так же разрушен миф о готовящейся к выпуску антисемитской брошюры Д.И.Чесноковым, у которого, к тому же, как выяснилось, жена была еврейкой. До сих пор не опубликованы и лишь в незначительной степени использованы исследователями (фактически одним из них Г.Костыченко) протоколы допросов, которые позволили бы установить, в каком направлении шло следствие врачей, хотя по другим громким делам эти материалы были доступны и даже публиковались, чуть ли не полностью (например, по делу М.Кольцова, многих военачальников).
Обнаруживаются удивительные факты, что инициатор «дела врачей» Рюмин «умерил свой служебный пыл, тревожась за свое будущее» (68). С чего бы это? В конце концов, 14 ноября 1952 года Рюмина смещают со своих постов в МГБ и он переводится в Министерство Госконтроля на незначительную должность. Следствие возглавляет первый заместитель Министра госбезопасности, приближенный Берия С.А.Гоглидзе (69), при котором оно получает еще больший размах, антиамериканскую направленность и приводит к публичному обнародованию этого дела. Однако, несмотря на обещанное в сообщении ТАСС от 13 января 1953 года «скорое завершение следствия» оно продолжается, и нет никаких данных, что оно было завершено и передано в Генеральную прокуратуру, которая должна была составить обвинительное заключение. И это притом, что, как будто, все обвиняемые уже дали «признательные показания». Чего тянули?
Долго тянули и с обнародованием письма видных еврейских деятелей в «Правду» с осуждением арестованных, которое, как показывает произведенный анализ различных его вариантов, все время становилось все более мягким, и так и не было опубликовано. Почему с ним тянули?
Имеются свидетельства о том, что Сталин все больше сомневался в обоснованности развертывавшегося дела. Одно из них принадлежит дочери Сталина Светлане Аллилуевой, которая в этих же мемуаров не щадила своего отца за совершенные им, по ее мнению, преступления, в том числе, кстати, и за организацию убийства Михоэлса. Тем не менее, она приводит свидетельство экономки Сталина Веры Истоминой о том, что «отец был очень огорчен оборотом событий, что этого не может быть» (70).
Заслуживает внимание замечание Л.Кагановича в беседе с поэтом Феликсом Чуевым о том, что это дело «…Пошло на убыль. Пошло на убыль само собой» (71). Приведенные выше данные это подтверждают.
Опять таки в порядке гипотезы выскажу свое объяснение этого дела. Высшее партийное руководство, обеспокоенное намечавшимися политическими изменениями, означавшими их политическое падение, которое уже, как я показал, началось, а может быть, и физическое устранение, как, например, ответственных за политические репрессии 30-х – 40-х годов, воспользовавшись антисемитскими настроениями Сталина, и своими связями в новом (после ареста В.Абакумова) руководстве МГБ умело организовала это дело, чтобы скомпрометировать и сорвать новый политический курс, намеченный Сталиным.
Уже упоминавшийся мною неоднократно Ю.Мухин высказывает подозрение, что «Сталин к этому времени уже не контролировал МГБ и не мог овладеть ситуацией в этом министерстве» (72).
Возможно, в феврале 1953 года Сталин понял, что ему устроили ловушку и начал давать «задний ход» в этом деле. Об этом может говорить то, что как раз в этом месяце было сменено руководство Следственного управления МГБ, и во главе его были поставлены работники ЦК ВЛКСМ - Коняхин, Месяц. В одном из интервью Коняхина начала 90-х годов, которое я, к сожалению, не сохранил, утверждалось, что в беседе с ними Сталин высказал серьезное беспокойство обоснованностью этого дела и предложил им объективно разобраться в нем. Смена руководства Следственного управления на завершающей стадии следствия, как мне кажется, необычное событие и говорит о неудовлетворительном ходе следствия. Было бы важно, проанализировать допросы до и после смены руководства Следственного управления МГБ.
Поскольку хорошо организованная ловушка Сталину в феврале 1953 года, по-видимому, начала срываться, и у Сталина могла возникнуть мысль о поисках ответственных за ее организацию со всеми вытекающими отсюда последствиями, оставалось физически устранить Сталина. Не в этом ли истинная причина столь «своевременной» смерти Сталина, в противоположность тому ее объяснению, которое давал 40 лет назад Авторханов.
В пользу приведенной версии говорит и еще одно очень важное обстоятельство, прошедшее, насколько мне известно, мимо внимания российских историков. В соответствии с решениями Президиума ЦК КПСС, избранного на XIX съезде партии, на его первом заседании в отличие от предыдущей практики Политбюро ЦК ВКП (б), которое собиралось очень редко, новые руководящие органы партии - Президиум и Бюро Президиума ЦК должны были собираться регулярно. И они действительно собирались очень часто в соответствии с установленными сроками. И на этих заседаниях всегда присутствовал Сталин. Так продолжалось до 27 января 1953 года. С тех пор ни одно заседание не проводилось, хотя Сталин был здоров и принимал и советских, и иностранных деятелей. Что же случилось? Не означало ли это событие, что внутри руководящих партийных произошел раскол, и Сталин в феврале 1953 года объявил им войну, которая должна была закончиться гибелью одного из воюющих? Если верна версия о физическом устранении Сталина, то в этом могли быть заинтересованы четыре человека, которых Сталин отодвинул от руководства страной после XIX съезда партии: Маленков, Хрущев, Берия и Булганин. Именно они встретились со Сталиным накануне его смерти, и они же возглавили страну после его смерти. О чем они говорили в тот вечер, никто не рассказал, и никто не знает.
Аналогичную моей точку зрения (которую он тоже называет гипотезой) в отношении решения Сталина в последние дни жизни свернуть «дело врачей» и возложить ответственность за это дело на Маленкова и Берию высказывает в хорошо аргументированной работе, вышедшей в прошлом году, Жорес Медведев (73).
2.Мотивы дискредитации Молотова и Микояна.
Одной из самых заметных последних политических акций Сталина было публичное шельмование на первом организационном пленуме ЦК КПСС после XIX съезда партии своих долголетних соратников Молотова и Микояна. Именно их он выбрал для такого шельмования. С каких позиций он их критиковал? Может быть, за догматизм или низкую квалификацию, что было бы понятно, если им, как я предположил, действительно был избран новый политический курс? Ничего подобного. Из имеющихся записей его выступления на этом пленуме (К.Симонова, Л.Ефремова) видно, что он их критиковал за уступки иностранной буржуазии в области внешней политики (Молотова) и правый уклон по отношению к крестьянству (Микояна). В этой связи он приводил пример Ленина, который не уступал буржуазии, и оставался тверд в самых тяжелых ситуациях. Судя по приведенным мною выше фактам, упреки, которые он высказывал Молотову и Микояну он вполне мог адресовать себе. Хочу обратить внимание на поразительный для советской политической системы в сталинский период факт, что, несмотря на, выдвинутые тягчайшие политические обвинения оба эти государственные деятели не только не были арестованы, как это делалось им раньше, но и оставлены в Президиуме ЦК КПСС и посещали все его заседания, хотя и не были введены в состав Бюро Президиума ЦК КПСС.
Я должен честно признать, что не вижу вполне удовлетворительного объяснения этого поведения Сталина. Выскажу лишь гипотезу, что, возможно, это выступление должно было отвлечь внимание от действительных мишеней Сталина и усыпить их бдительность, носило маскировочный характер. Другое объяснение состоит в том, что действительно Сталин уже ослаб к этому времени и физически, и интеллектуально, и попал в очередную ловушку своих коварных соратников, которые многому у него научились.
3.Почему не был смещен А.Я.Вышинский.
А.Я.Вышинский был наиболее воинственным представителем жесткого стиля внешней политики СССР в послевоенный период. Он покрывал западных государственных деятелей буквально площадной бранью в своих выступлениях в ООН. Казалось бы, его следовало сместить со своего поста для демонстрации новой внешней политики. Но он оставался на своем посту вплоть до смерти Сталина. А.Я.Вышинский, как и В.М.Молотов, как и любой другой глава МИД был всего лишь исполнителем заданий советского руководства. Молотова и Громыко так же называли «человеком - «нет», как и Вышинского. И Вышинский послушно проводил бы (и проводил) новый политический курс, как и старый, и выступал с ласковыми речами о мирном сосуществовании, как и с жесткими, если бы ему это приказали, пусть и не такими яркими.
4. Почему не были сокращены военные расходы.
Весьма убедительным свидетельством миролюбия советской внешней политики было бы сокращение советских военных расходов и численности советских Вооруженных сил. При Сталине это не произошло и произошло только при его преемниках. Здесь я хотел бы обратить внимание на то, что, как правило, сокращение военных расходов и вооруженных сил следует за смягчением международной напряженности, а не наоборот. Такое сокращение наступило в СССР после заключения перемирия в Корее. Если бы это перемирие было заключено при Сталине, что было вполне вероятно, могло последовать и сокращение военных расходов и вооруженных сил.
МОГ ЛИ УДАСТСЯ НОВЫЙ ПОЛИТИЧЕСКИЙ КУРС?
1.Может ли диктатор стать демократом?
У многих читателей большое сомнение вызовет сама возможность осуществление демократических изменений долголетним диктатором. Скорее всего эти сомнения вызваны не с доктринальными соображениями, а психологической несовместимостью характера всесильного диктатора и демократических процедур. Начну все-таки именно с доктринальных соображений. Именно у диктатора наибольшая возможность упорядоченного перехода к демократии. Его авторитет в обществе и (или) контроль над государственным аппаратом позволяет провести этот процесс без крупных потрясений. Его авторитет может при этом, даже, вырасти. Для многих членов общества этот переход явится свидетельством мудрости вождя. Диктатор может проконтролировать неизбежные эксцессы этого перехода, в условиях «управляемой демократии».
А как с психологической совместимостью этого процесса с личностью диктатора? Хочу отметить, что речь здесь идет не о безграничной демократии, а об управляемой демократии. Неизбежную критическую оценку общества позволено будет направить лишь против исполнителей, безликих законов. В этом случае диктатор будет оставаться вне критики, его прошлые антидемократические действия не позволено будет публично обсуждать (да и так ли это важно с точки зрения общества?).
Знает ли история такие добровольные превращения диктаторов в «демократов»? Сколько угодно. Ленин в период нэпа, Франко в последние годы жизни, многие диктаторы в Юго-Восточной Азии (например, в Южной Корее) и Латинской Америке (Пиночет). Напомню также, что и Мао Цзэдун, «китайский Сталин», вполне искренне пытался в середине 50-х годов демократизировать коммунистический Китай по тем же, в сущности, мотивам, что и Сталин в начале 50-х годов (74), тем более это было возможно в СССР, где власть Сталина была, казалось, безгранична. Сталину к тому же, легко, как ему могло показаться, мог найти виновников прошлых преступлений, как, кстати, он это сделал в конце 30-х годов с Ежовым.
2.Была ли у Сталина программа перехода к управляемой демократии?
В наличии законченной и хорошо продуманной программы можно усомниться. Она крайне редка, вообще, бывает у политиков. Это дело теоретиков. Недаром «мудрый вождь и учитель», «гениальный теоретик» так отчаянно взывал к только что избранному (первый случай за многие годы) в Президиум ЦК КПСС философу Д.И.Чеснокову «без теории мы погибнем». Сам, следовательно, такую теорию создать не мог. Внимательное чтение «Экономических проблем социализма в СССР», где речь идет о переходе к коммунизму, как о насущной задаче, подтверждает это мнение. Но, как и в других вопросах, можно было надеяться, что новый курс удастся выработать методом «проб и ошибок».
Однако, уже то, что было осуществлено и провозглашено в последние 2 года жизни Сталина позволяет говорить об основных элементах этой программы: 1)разрядка международной напряженности, 2)гласность, 3)ограниченная демократия, прежде всего в партии, 4)поворот к долговременному значительному улучшению жизни населения, 5)децентрализация в экономике. Как видим, эти меры, в большей части, стали проводиться в жизнь после смерти Сталина его преемниками - Маленковым и Хрущевым, их поддерживал и Берия. В чем же разница сталинской программы по сравнению с послесталинской. Я вижу ее в следующем. Во-первых, на алтарь сталинской либерализации, по-видимому, должны были быть положены политическая, а, возможно, и физическая жизнь или свобода некоторых его соратников. Во-вторых, роль партии, кроме Берии, его соратники хотели сохранить и даже расширить. В-третьих, обновление правящего слоя должно было носить более, постепенный характер.
То обстоятельство, что многие намеченные мероприятия провели преемники Сталина, говорит о том, что они назрели.
3.Могла ли удастся сталинская демократизация?
Многое здесь зависело от продолжительности жизни Сталина. Если бы ему отпущено еще 4-5 года жизни, этот срок был достаточен для запуска этого процесса, его формирования и подбора достойного преемника (типа Дэн Сяопина в Китае).
Вместе с тем, препятствия были огромными. И глубина их была продемонстрирована уже в последние месяцы жизни Сталина. Провозглашенные меры по демократизации внутрипартийной жизни встретили глухое сопротивление партийного аппарата. В этом отношении показательно, что в выступлениях подавляющего большинства делегатов XIX съезда партии практически проигнорировали главное в докладе Маленкова на съезде - призыв к расширению критики и внутрипартийной демократии. Партийный аппарат молчаливо их отверг. Сталин на съезде, в сущности, оказался изолированным. Ему, следовательно, оставалось либо уступить, либо в каком-то виде, повторить историю с XVII съездом партии, большую часть делегатов которого он уничтожил после того, как некоторые из них проголосовали при тайном голосовании на выборах в ЦК партии против его кандидатуры.
В политической борьбе на самом съезде его противники, в сущности, переиграли его, не позволив реализовать предложенный им политический курс. Впоследствии, они, возможно, даже устранили его физически. Но необходимость намеченной Сталиным программы (если моя гипотеза верна) оказалась столь насущной, что ее пришлось осуществлять по частям, с большими купюрами и крайне бездарно его преемникам. Другое дело, что в 80-е годы разложение общества зашло так далеко, что шансов на ее реализацию было уже значительно меньше, чем в начале 50-х годов, когда, несмотря на все ужасы предшествующих десятилетий, сохранился в части общества и идеализм, и совесть, и честность.
Напомню, для тех, кто забыл, что все сказанное, является гипотезой, на мой непросвещенный в истории взгляд (которую я, однако, изучал не меньше, чем экономику) весьма вероятной, впрочем, как говорил еще Л.Джордж: «…война является слишком серьезным делом, чтобы доверять ее генералам». И историю, добавлю, доверять профессиональным историкам.
Сноски:
Александр Елисеев. Кто развязал «большой террор»? Наш современник. № 3 2005. С.250.
52. Г.И.Ханин. Почему и когда погиб нэп. ЭКО. № 10. 1989.
53. Светлана Аллилуева. Двадцать писем к другу. М.1990г. С.129.
54. Ю.А. Жданов. Ук. соч.С.227.
55. Там же.С.227.
56. Лазарь Каганович. Памятные записки. М. 1996. С. 498.
57. И.В. Сталин. Экономические проблемы социализма в СССР. М. 1952. С.69.
58. Новая и новейшая история. № 5. 2003. С.143.
59. Там же. С.143.
60. Политбюро ЦК ВКП (б). Ук.соч. С.88.
61. Юлий Квицинский. Время и случай. М.1999.С.207.
62. Политбюро ЦК ВКП(б). Ук. соч.С.83.
63. Там же. С.539 545.
64. Там же. С.546 547.
65. Там же. С.100.
66. Там же. С.100.
67. Ю.И.Мухин. Ук. соч. С.552.
68. Г.Костырченко. В плену у красного фараона. М.1994. С.324.
69. Там же. С.328.
70. Светлана Аллилуева. Двадцать писем к другу. М.1990. С.156.
71. Феликс Чуев. Каганович, Шепилов. М.2001. С. 242.
72. Мухин Ю.И. Там же. С.554.
73. Жорес Медведев. Сталин и еврейская проблема. М.2004. С.187-190.
74. Филипп Шорт. Мао Цзэдун. М. 2001. С . 416-431.