Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Отставной офицер британской разведки Трент помимо своей воли втягивается в криминальную историю – спасает от верной смерти внучку китайского гангстера, похищенную его конкурентами. Тренту удается оторваться от преследователей, но тут выясняется, что "любящий дедушка" хочет сам расправиться со своей внучкой, которая слишком много знает о его темных делах. Трент оказывается между двух огней, но на выручку ему приходят навыки бывалого разведчика, полученные в прошлом…
Посвящается памяти дорогих друзей Бэрона Фредерика ван Палландт и Сюзанны, убитых грабителями на борту их яхты в Пуэрто-Галера на Филиппинах в мае 1994 г.
Он лежал, крепко прижимая к себе снайперскую винтовку "Манлихер" калибра 9 мм Этот маленький человек в некоторых полицейских донесениях фигурировал как испанец или латиноамериканец, в своем кругу его именовали Син – сокращенно от испанского sin error, – не знающий промаха. И это действительно было так.
Он лежал, спрятавшись в старом открытом автомобиле-катафалке, на подстилке из пенопласта, в углублении постамента из черного дерева, на который обычно устанавливают гроб.
Задний отсек катафалка напоминал четырехспальную кровать эпохи королевы Виктории – лакированные столбики красного дерева были увенчаны хромированными крестами. Двигатель перегрелся из-за пробок на улицах Гонконга, – он слышал шипение пара, вырывавшегося из радиатора. Наконец катафалк повернул и въехал в кладбищенские ворота. Машину тряхнуло – колеса перевалили бордюрный камень и покатились по подстриженной траве.
Син откинул задние дверцы. Вход в кузов был задрапирован старым венком из пластмассовых кремовых лилий. Через отверстие в венке виднелся травянистый склон с аккуратными рядами каменных и гранитных надгробий. Син дважды постучал водителю, давая знак остановиться – как раз напротив свежевырытой могилы, находившейся в ста метрах от них, на полпути к вершине холма. Двое могильщиков укладывали коврик искусственной пластмассовой травы на рыхлую красноватую землю, влажно отсвечивающую в лучах сияющего солнца.
Катафалк осел, рессоры заскрипели – грузный китаец-водитель вышел из кабины. Раскрыв лезвие швейцарского армейского ножа, он вонзил острие в покрышку левого переднего колеса. Домкрат и "башмак" под колеса лежали в специальном отделении позади постамента для гроба. Открывая крышку отделения с инструментами, водитель сделал Сину знак, подняв кверху мясистый большой палец. Поддомкратив машину, он снял колесо и откатил его подальше к главной дороге.
Похороны внучки сэра Филипа Ли – мисс Мэйсин Джасмин Ли – состоялись спустя три часа. Была дождливая пятница, начало сезона тайфунов. Заупокойную молитву прочитал глава епископальной церкви Гонконга. Журналисты, освещавшие событие, так и не могли определенно сказать – были ли эти похороны завершением самой жестокой в колонии финансовой войны, или всего лишь временным перемирием. В церкви находились оба командующих враждебными армиями. Присутствие сэра Филипа Ли было само собой разумеющимся, но появление в числе избранных участников церемонии Вонг Фу вызвало всеобщее удивление. Эти два противника очень отличались друг от друга как по своему происхождению, так и по манере вести дела.
Сэр Филип Ли, старейшина богатейшего китайского рода, считал, что огромное богатство накладывает на него известную ответственность перед землячеством. Он был президентом дюжины крупнейших благотворительных обществ, постоянно присутствовал на официальных конференциях, где обсуждалось будущее колонии, участвовал в переговорах британского правительства с Китайской Народной Республикой. Его приглашали свидетельствовать перед Комитетом по иностранным делам Сената США, он был членом Наблюдательного совета по вопросам региональной помощи при Международном банке.
В своей деловой активности он проявлял отеческую заботу обо всех областях своей империи. Но легенды о его добрых делах основывались главным образом на множестве мелких благодеяний, а не на пожертвованиях в пользу официальных благотворительных обществ. И поэтому большая часть из бесконечного потока присланных скромных венков была выражением благодарности за оплаченное больничное лечение, помощь в обучении способного ребенка в школе или в университете, а не знаком памяти об усопшей.
С другой стороны, все признавали разностороннюю образованность сэра Филипа. Он прослушал курс французской литературы в Королевском колледже в Оксфорде, получил степень магистра по бизнесу в Принстоне, был спонсором кафедры китаистики в обоих этих университетах. Кроме того, он являлся пожизненным членом попечительского совета Королевского оперного театра и музея Метрополитен. Его частная коллекция художественного стекла и шелковых молельных ковриков считалась уникальной.
Он бегло говорил по-французски и по-испански, много путешествовал, вращался в обществе президентов, дипломатов, академиков. Пользовался доверием своих коллег-финансистов. Вот и сейчас, на похоронах его внучки, рядом с ним стоял сэр Ивэн Уайли, президент компании "Кэрнз – Оливер", подчеркивая связь сэра Филипа с крупными зарубежными финансовыми компаниями.
В противоположность сэру Филипу Ли Вонг Фу был нувориш. Он изъяснялся на грубом шанхайском диалекте, что свидетельствовало о низком происхождении. Впрочем, это предположение основывалось лишь на догадках, подтверждавшихся, однако, рядом мелких штрихов его поведения: он обычно носил старомодную фуражку, на деловых встречах пользовался услугами переводчика. Говорили, что он управляет своей империей по телефону или через посредников и редко покидает штаб-квартиру, располагавшуюся на верхнем этаже здания Вонг Фу на Коннот-роуд. Его очевидную ненависть к фотографам могло подтвердить немалое количество разбитых телохранителями фотоаппаратов. Снимков Вонг не было ни в одном из информационных агентств, не хранились они и в архивах газет, так что он мог спокойно ходить по улицам Гонконга, не опасаясь, что его опознают. И вот теперь эта таинственная личность вдруг появилась на похоронах внучки своего соперника. И неудивительно, что, когда похоронная процессия двинулась в сторону кладбища, самые любопытные норовили заглянуть в окошко его лимузина.
Для людей, толпившихся на тротуаре, этот кортеж великих и уважаемых – или, по крайней мере, великих и могущественных, – персон был все равно как сбор на церемонию вручения премии "Оскар". Толпа всегда так живо реагирует на появление живых звезд. Возможно, люди и сочувствовали скорби сэра Филипа, но большого интереса к умершей девушке не проявляли. Она родилась и воспитывалась в Соединенных Штатах и была чужой для местного общества. Автомобильная катастрофа, послужившая причиной ее гибели, не являлась чем-то необычным, способным вызвать оживленные толки. Но в действительности эта смерть была делом значительно более загадочным и зловещим, чем могли предположить даже самые информированные и обладающие очень богатым воображением люди.
Семь тысяч островов Филиппинского архипелага рассыпались, как капли дождя, по Южно-Китайскому морю. К югу от нею расположен Сабах, штат Малайзии. Разделяющий два государства пролив является одной из самых напряженных судоходных трасс мира. Одновременно это один из самых узких проливов – в некоторых местах его ширина не превышает двенадцать миль. Международное Бюро судоходства предупреждает, что в зоне пролива бывают случаи пиратских нападений.
В ту ночь мягкий свет луны окрашивал бледно-желтым сиянием полосу кораллов и песка, окаймлявших южную оконечность архипелага. За коралловой грядой притаились два судна. Их узкие, длинные корпуса были выкрашены в черный цвет. Подобные корабли не опрокидываются на ходу. Только благодаря балансирам, укрепленным на пятиметровых бамбуковых жердях с обоих бортов. Оснащенное мощным двигателем, такое судно при полной команде и в штиль может скользить по поверхности моря со скоростью свыше сорока узлов[1].
Защищенная островом от свежего бриза и грядой рифов от волн, поверхность моря была почти невидима, и баслиги (как называют здесь эти суда) будто парили на распростертых крыльях, как изящные птицы – красивые, но смертельно опасные.
Команда каждого судна состояла из восемнадцати филиппинцев. Эти миниатюрные, изящно сложенные туземцы племени Бадяо, мусульмане по вероисповеданию, улыбались, шутили и пересмеивались, коротая последние минуты перед дракой. Среди пиратов было четверо китайцев – людей серьезных, профессионалов по части убийств и насилия, принадлежащих к клиентуре Вонг Фу и связанных с ним узами крови. Вонг Фу слыл самым богатым китайским нуворишем, обосновавшимся в Гонконге в послегоминьдановский период. Вместо кортиков эти современные пираты были вооружены автоматами АК. – 47, обладающими скорострельностью двести выстрелов в минуту. Кроме того, у них было холодное оружие, ножи б'ронг с острым, как бритва, лезвием. У двоих китайцев висели на поясе ручные гранаты.
Главарь пиратов присел возле радара. Он наблюдал, как от края экрана ползет светящаяся точка. Лицо казалось невозмутимым, невозможно было догадаться, о чем он думает. Светящаяся точка, являющаяся их целью, была грузовым судном водоизмещением в три тысячи тонн, совершавшим свой первый после спуска на воду рейс из доков Южной Кореи в Давао, а затем в Сингапур.
Дизельный теплоход "Цай Джен", длиной сто и шириной двадцать метров, был рассчитан на перевозку двух тысяч тонн смешанного груза при крейсерской скорости в восемнадцать узлов. Но это был первый рейс судна, и поэтому главный механик держал обороты в дизеле типа "Мэн" на три пятых от его проектной мощности. "Цай Джен" шел под филиппинским флагом; его владельцем официально числилась "Южно-Азиатская компания парусных и паровых судов", он был приписан к порту Манилы. Этот теплоход представлял собой последнее пополнение торгового и пассажирского флота сэра Филипа Ли.
На судне работала команда из восьми матросов-филипинцев, капитана-хорвата, первого помощника – уроженца Сейшельских островов, второго помощника – китайца из Гонконга и двух механиков с Тайваня. На экране судового радара были видны тридцать два судна. "Цай Джен" шел проливом на запад Капитан и первый помощник стояли в рубке на вахте рядом с рулевым. А в это время высокий молодой китаец – второй помощник, укрывшись в тени шлюпки, следил за единственным пассажиром теплохода – мисс Джасмин Ли.
Двадцатидвухлетняя Джасмин, или Джей, как ее обычно называли, была единственной дочерью младшего сына сэра Филипа – Питерз Родители Джей, натурализованные граждане США, были убиты бандитами в Вашингтоне, и тогда дед потребовал, чтобы внучку привезли в Гонконг. Однако семья ее матери, при сильной поддержке жены сэра Филипа, настояла, чтобы девушка получила образование в США. В результате Джей поступила в подготовительную школу на восточном побережье, а затем специализировалась в области рекламы Девушка предпочла бы учебную программу штата Айдахо, но дед поставил условие: только один из самых престижных женских университетов – либо Уэллсли, либо Беннингтон. Не осмелившись возражать, Джей выбрала Уэллсли, куда поступила большая часть ее школьных приятельниц. Теперь сэр Филип хотел устроить ей хорошую партию, – предпочтительно подыскав мужа-китайца, – наследника одной из гонконгских солидных фирм. Бабушка в разговорах постоянно как бы невзначай перечисляла возможных кандидатов. Но ни один из них не нравился Джей Облокотившись на поручни, Джей смотрела вниз, наблюдая, как нос корабля разрезает и отбрасывает в стороны фосфоресцирующее водное покрывало. Она-то думала, что на море обретет наконец свободу, но не тут-то было – здесь за ней, как тень, следовал второй помощник. Еще одна преграда в клетке, выстроенной, дабы уберечь ее от любого не правильного шага.
Она подумала, а не попросить ли оставить ее в покое. Но это было бы совершенно бесполезно. Ее надзиратель изобразил бы легкое смущение, стал вежливо извиняться, почтительно кланяться, глядя себе под ноги и делая вид, будто он здесь совершенно случайно. А сам продолжал бы неотступно следить за ней, постоянно при этом машинально сжимая и разжимая кулаки. Благодаря этим упражнениям руки у него стали жилистыми, а покатые плечи обросли горой мускулов.
Внезапно Джей охватил приступ гнева. Она повернулась спиной к морю и, не сказав ни слова своему стражу, сбежала по стальным ступенькам трапа к офицерским каютам. На время этого рейса каюта второго помощника капитана была передана в ее распоряжение, а фальшивый второй помощник, приставленный ее охранять, спал – если он вообще когда-нибудь спал – на кушетке в кают-компании.
Отведенная Джей каюта была очень невелика. Всю ее обстановку составляли складной стул, стенной шкафчик и столешница на двух тумбочках, служившая письменным и туалетным столом. Под единственным иллюминатором стояла узкая кровать. Помимо всего этого каюта имела отдельный туалет, душ и умывальник.
На столе хозяйку ожидал портативный компьютер. "Цай Джен" был оснащен самым современным погрузочным оборудованием, и Джей подрядилась написать под псевдонимом три статьи о его первом рейсе. Она твердо решила писать по две тысячи слов в день и уже сочинила примерно двести вступительных абзацев. Но сейчас она рассматривала себя в зеркало, привинченное к переборке над столом.
В школе и в университете у Джей было вполне четкое представление о себе, и подруги завидовали определенности ее воззрений Но в первую же неделю по возвращении в Гонконг, за ленчем в ресторане "Гадди" бабушка предупредила, что любой ее шаг неизбежно отражается на положении семьи: окружающие будут судить, насколько открытые она носит платья, как одевается для игры в теннис, для воскресных пикников, которые среди людей дедушкиного поколения именовались морскими прогулками. Две или три моторных яхты причаливали в какой-нибудь бухте, на каждой из них был экипаж из десяти матросов в накрахмаленных белых форменках; отдыхающие играли в мажонг[2] фишками, которые могли бы сделать честь любому музею.
Сама Джей представляла себе морскую прогулку совсем иначе, поездка на Мартас Вииьярд, долгий обратный путь при встречном ветре на шестиметровом открытом шлюпе; влажная от морской пыли одежда, а из еды – только чашка горячего куриного бульона из термоса в качестве приза, когда они, обойдя мыс, спускали паруса и оставалось проплыть последние три мили до яхт-клуба. А там – шашлыки на пляже, купание при луне, бег наперегонки по плотному мокрому песку вдоль кромки воды, а иногда – занятия любовью.
Таким оставался в памяти Джей Массачусетс, и она вспоминала своих школьных подруг, их летние дома на побережье с подъездными дорожками, над которыми легко можно было бы представить знак с надписью: "Вход евреям запрещен". Родители подруг Джей относились к кругу людей, владеющих судами, недвижимостью, скотоводческими ранчо, банками.
Таково было общество, к которому принадлежала Джей, и она не мыслила себя отдельно от него.
Она могла бы быть дочерью какого-нибудь Ричарда Смита – "банки и сталь".
Или "банки и уголь".
Илн "банки и любое другое сырье".
Именно банки определяют статус. Собственны-." банки. Старые капиталы. Среди банкиров на побережье не было человека, не знавшего, что прапрадед сэра Филипа Ли когда-то поддержал в Макао двух шотландских купцов – Джека Кэрнза и Мэтью Оливера в их тяжбе против Компании. А после того как в 1939 году по приказу полномочного представителя китайского императора Линь Цзэсюй был уничтожен склад опиума незадачливых шотландцев, он обеспечил их новым капиталом и затем оплатил переезд в Гонконг. "Кэрнз – Оливер", "Жарден Матесон", "Суайрс" были здесь первыми крупнейшими европейскими торговыми компаниями. Теперь они разрослись в гигантские многонациональные корпорации с капиталом в миллиарды долларов, акции которых продаются на всех биржах мира. Но в компании Ли всегда был только один держатель акций – сам сэр Филип.
И сейчас, разглядывая себя в зеркало, Джей вынуждена была признать, что, пока она остается членом Дома Ли, у нее – Джей Ли – тоже только один-единственный вкладчик. Даже если она выйдет замуж в Гонконге, все равно по-прежнему останется выучкой сэра Филипа Ли. Сама Джей не более чем чужая собственность, и всегда была ею. И любые заверения, будто она личность сама по себе, – это всего лишь самообман.
Девушка расстегнула "молнию" на комбинезоне из натурального шелка, обнажив стройную, почти мальчишескую, фигуру с маленькой грудью. Благодаря систематическим тренировкам на теннисном корте у нее были хорошо развиты мышцы рук и ног. Короткая стрижка подчеркивала красивого рисунка уши, маленький носик, широко поставленные черные глаза, изящно очерченную линию подбородка. В общем, Джей всегда привлекала внимание мужчин – и не только китайцев. Но и это она относила на счет наследственности.
За последние месяцы в Штатах девушка часто слышала, что ее дед ожидает перелома в делах после двух лет спада и играет на лондонской бирже недвижимости, причем, по слухам, размеры операций исчисляются миллиардами долларов. Хотя дед скупал недвижимость по низким ценам, он занимал деньги под высокий процент, и таким образом его положение было весьма напряженным. В финансовых кругах ходили слухи, что он намеревается просить у банков пересмотра условий займа или же переноса сроков выплат. Его критиковали за консерватизм в делах и в то же время за то, что он связывается с крупными биржевыми игроками, обанкротившимися в последние годы.
Но Джей знала своего деда лучше, чем другие. Он был не игрок. Днем дед ходил в сером костюме, вечером – либо в темно-синем, либо во фраке – разумеется, черном. Он считал, что белый фрак подобает носить только официантам и музыкантам. Нет, ее дед никогда не был игроком. Джей даже улыбнулась при этой мысли.
Любит ли она своего деда? Нет, вопрос поставлен неверно. Ее дед был скорее не человек, а некая сила – обычно благосклонная, сила, которую можно уважать и которой можно восхищаться, но которую, с другой стороны, приходится опасаться. Нечто вроде того далекого вулкана, который она видела с палубы судна, – его тепловую энергию можно использовать в нужных целях, но когда он разбушуется, то превращается в страшную разрушительную стихию.
Луна спряталась, и только ходовые огни "Цай Джена" ярко светились в глубокой ночной тьме. Главарь шайки Вонг Фу больше не нуждался в радаре. Он отдал приказ черным пиратским баслигам выйти из-за острова, и теперь они поджидали приближающееся грузовое судно. Над водой звуки разносятся далеко, и поэтому даже филиппинцы племени Бадяо примолкли. Сквозь легкий плеск волн, ударяющихся в борта судов, до них доносился басовитый рокот дизеля "Цай Джона". На севере виднелся оранжевый отсвет извергающегося вулкана, в теплом соленом воздухе ощущался слабый запах серы. Пиратские суда пахли тухлой рыбой и кокосовым маслом.
Судно покачивалось на небольших волнах, и его балансиры оставляли на поверхности моря легкий фосфоресцирующий след, На каждом из судов находились восьмидесятипятиметровые бухты[3] нейлонового троса. Концы тросов были связаны, соединяя таким образом носовые части баслиг. Филиппинцы разминали мускулы. Уже была отчетливо видна расходящаяся от форштевня «Цай Джена» волна. Главарь-китаец подал сигнал, матросы на носу начали травить трос, – и пиратские лодки стали медленно расходиться.
"Цай Джен", скользивший между двумя пиратами, зацепил носом трос и незаметно для стоявших на вахте стал притягивать баслиги к своим бортам позади рубки. Внезапно в воздух взвились и зацепились за поручни парохода обмотанные тряпками абордажные крючья. В мгновение ока босые, одетые в черное, а потому невидимые в темноте пираты оказались на задней палубе теплохода. Главарь-китаец молча указал на рубку. Раздался пронзительный свист, и под ударами сильных ног обе створки двери распахнулись.
Капитан, высокий седой человек с хорошей выправкой, стоял прямо перед дверью, держа в руке чашку с дымящимся кофе. Китаец трижды выстрелил ему в грудь. Следующая пуля пробила голову первому помощнику. Рулевой, обезумевший от страха, бросился на колени и начал молиться, чем вызвал веселый гогот бандитов. Один из филиппинцев, смеясь, прострелил ему ногу, затем шесть раз выстрелил в спину и только после этого пустил ему пулю в голову. К этому времени китаец уже покинул рубку.
Выстрелы в рулевой рубке заставили второго помощника, отдыхавшего в кают-компании, вскочить с кушетки и вытащить из прикрепленной на лодыжке кобуры автоматический кольт калибра 9 мм. Приоткрыв дверь в коридор, он увидел двух китайцев с автоматами Калашникова. Нечего было и думать о том, чтобы прорваться к Джей, – без сомнения, он будет убит при первом же движении.
Лю быстро захлопнул дверь кают-компании и запер ее на засов. В его распоряжении было самое большее десять секунд. Скорее всего, атакующие высадились на борт судна позади рулевой рубки. Он повернул бронзовую задвижку на одном из трех иллюминаторов, выходившем на узкую боковую палубу. "Они наверняка выставили здесь часового", – подумал Лю.
Зажав в зубах предохранитель автоматического кольта, Лю ухватился руками за трубу аварийной противопожарной системы на потолке, разбежался и выскочил ногами вперед в иллюминатор. В момент, когда он коснулся палубы, кольт уже снова был в его руках. Автоматная очередь расщепила переборку рядом – Лю перекатился через левое плечо и, в свою очередь, выстрелил – не прицельно, а только чтобы отвлечь внимание пирата. Он сделал еще один кульбит и оказался на носовой палубе. Ухватившись левой рукой за верхний поручень, Лю выстрелил еще раз, а затем, оттолкнувшись левой ногой и проделав акробатический трюк, перевернулся на одной руке вокруг поручня. Под ним чернело пиратское судно.
Сгруппировавшись и обхватив голову руками, Лю прыгнул. Он задел правым плечом бамбуковую жердь, на которой был закреплен передний конец балансира, рухнул в воду, глубоко нырнул и стал отчаянно отталкиваться ногами, чтобы выбраться из водоворота, образуемого массивным винтом корабля. Вскоре ходовые огни "Цай Джена" исчезли в темноте, и он остался один в океане.
Прогремевшие выстрелы пробудили Джей от глубокого сна. Какое-то время она не могла понять, в чем дело, но тут в коридоре послышались взрывы и автоматная очередь. Джей услышала, как взламывают дверь в соседней каюте, где жил первый помощник. Она сидела в изголовье кровати, закрывшись до подбородка простыней. Мыслей не было – девушка будто превратилась в постороннего наблюдателя в пустынном пространстве. Это пространство было чрезвычайно хрупким. Малейшее ее движение могло его разрушить. Поэтому она и сидела неподвижно и не пошевелилась, даже когда дверь с треском распахнулась и в каюту ворвались двое китайцев в черных хлопчатобумажных свитерах и широких черных штанах.
Главарь китайцев сорвал с нее простыню:
– Вот она!
– Она похожа на мальчика, – заметил другой китаец, и главарь хрипло засмеялся.
– Ну, так и используй ее как мальчика, – он схватил девушку за волосы. Хрупкое пространство, в котором пребывала Джей, рухнуло. Она закричала и вцепилась ногтями в мерзкую физиономию.
Он ударил ее в подбородок, и она потеряла сознание. Девушку завернули в простыню и вынесли на палубу.
Из доклада подошедших китайцев стало ясно, что один человек бежал из кают-компании. Провинившиеся филиппинцы, дежурившие на боковой палубе, были поставлены к поручням лицом к океану и тут же застрелены выстрелами в затылок.
– Пусть это будет предупреждением всем вам! – сказал главарь, обращаясь к остальным филиппинцам. – Мы хорошо платим, но знайте, что ни Бог, ни пророк не спасут вас от наказания за ошибки.
Главарь вернулся в рубку, разбил судовой радиопередатчик и изменил курс на автопилоте с таким расчетом, чтобы корабль отклонился от обычного пути. Затем переключил двигатель на полную скорость и выключил ходовые огни. Вытащив из кармашка на поясе миниатюрный радиомаяк, он снял прикрывавший выключатель защитный пластмассовый колпачок.
А в это время пираты переносили бесчувственное тело Джей на баслигу.
Директор филиала лесозаготовительной компании в Давао[4] вернулся в свой офис, когда уже стемнело. Радиоприемник, настроенный на частоту радиомаяка на борту «Цай Джена», принял последнюю радиограмму в 4.21. Директор заложил в факс расписание перевозок лесоматериалов на следующую неделю и передал в центральный офис в Гонконге вместе со сметой поставок леса на будущий месяц.
Центральный офис компании располагался на задворках частной верфи и складского здания. Этим вечером в док пришла большая партия груза для Вонг, и последнюю пару часов управляющий наблюдал за спуском на берег бревен филиппинского эбенового дерева. Весь штат администрации компании Вонг Фу состоял из его родственников, и этот управляющий являлся его племянником, выкупленным у Шанхая в последний год культурной революции. Прежде чем подшить полученные из Давао материалы, он снял с них ксерокопии, аккуратно уложил их в прозрачную папку и вышел из офиса.
Густой и плотный, как стена, влажный воздух был насыщен запахами горячей солярки, морской соли, сосновых ящиков, свежих опилок и вонью тухлой рыбы. Дюжина фонарей бросала бледно-желтые блики на мокрые от пота торсы и бицепсы грузчиков – маленьких бледнокожих людей с кривыми ногами и крепкими мускулистыми руками. Бригадир грузчиков раздавал приказания, стараясь перекричать вой судовых лебедок и визг циркулярной пилы. Управляющий на ходу уклонился от встречной тележки-подъемника.
Он прошел через узкую боковую дверь на аллею, которая вела к шоссе. В эти часы большую часть транспортного потока на улицах Гонконга составляли велосипеды и мотоциклы рабочих ночной смены, тяжелые грузовики и машины, доставляющие грузы но назначению, так что появление здесь легкового автомобиля вызвало бы больше интереса, чем вид человека, идущего пешком.
Управляющий прошел мимо ряда мастерских и складов с распахнутыми настежь дверями. Вдоль дорожки стояли ряды продовольственных палаток, из которых выглядывали усталые, потные лица продавцов. Тут же кипел на угольях суп, на прилавках были разложены кучки тонко нарезанной лапши, креветки, утки, цыплята.
Торопливо шагая по дорожке, управляющий механически отмечал, как в мастерских, сгорбившись над верстаками, работают мужчины, женщины, дети. В ушах стояло шипение сварочных аппаратов, визг станков и непрерывный вой работающих насосов. Все это дополнялось острым запахом нагретой пластмассы.
Он вышел на Коннот-роуд, заполненную разъезжавшимися брокерами фондовой и товарной бирж, – Уолл-стрит закончила свою работу. Офисы Фу располагались в тридцатиэтажном здании, похожем на пирамиду из синего стекла с остроконечным шпилем.
Охранник в форме пропустил управляющего через служебный вход. Вставив свою личную карточку в щель персонального лифта, он вошел в кабину, где его проверила специальная видеокамера. В узком холле управляющего встретил личный телохранитель Вонг Фу. Отсюда мраморные ступени вели к резным дверям, некогда украшавшим крепость XIII века. Дизайнер Вонг Фу разыскал эти двери, а советник по безопасности распорядился прослоить их 30-миллиметровыми листами бронированной стали.
Дверь открывалась нажатием кнопки.
Вонг Фу, высокий, широкоплечий человек с квадратным лицом и короткой шеей, возвышался над массивным, изогнутым в виде полумесяца столом розового мрамора длиной семь метров и шириной метр с лишним. Этот стол с пятью встроенными телевизионными дисплеями представлял собой плод буйной технической фантазии. Однако никакие чудеса техники не могли отвлечь внимания от могучей фигуры хозяина этого кабинета.
Голова Вонг Фу была выбрита наголо и будто отполирована. От правой брови начинался белый шрам и тянулся наискосок через весь череп, заканчиваясь неподалеку от левого уха. Две фаланги пальцев правой руки были раздавлены. Тяжелые кисти рук с грубыми пальцами рабочего человека напоминали о том, что когда-то, еще совсем мальчишкой, Вонг Фу трудился подмастерьем в кузнице. Сейчас на нем был рабочий костюм из синей хлопчатобумажной материи. Из-под расстегнутого пиджака выглядывали темно-желтая рубашка из магазина на Джермен-стрит и бледно-розовый галстук с вышитыми алмазными гранями, туфли тонкой кожи были изготовлены на заказ во Флоренции, на пальце сверкало массивное кольцо с печаткой и зеленым изумрудом; часы фирмы "Филипп Патек" на шитой золотом ленте дополняли наряд шефа.
Во взгляде его широко поставленных, угольно черных глаз чувствовалась страшная сила, и он не мог этого скрыть, даже если бы хотел. В его движениях проскальзывала грация дикой рыси. Рядом с ним люди чувствовали какую-то постоянную угрозу, особый ток изощренной жестокости.
Выпроводив племянника и пробежав глазами полученные ксерокопии, Вонг Фу подошел к треугольной стене цветного стекла, откуда через весь город открывался вид на здание фирмы Ли. Он всей душой ненавидел потомственных богачей-мандаринов Гонконга. Ненавидел за их вежливую речь и изысканные манеры, но главное – за их культуру. Это больше всего выводило его из себя.
Вонг Фу родился в годы японской оккупации. Благодаря недюжинной физической силе он выдвинулся в вожаки квартала. А в дальнейшем незаурядный ум помог ему использовать возможности, появившиеся в ходе гражданской войны между гоминьданом и коммунистами. В стране отсутствовала законность, и преступления стали безнаказанными; инфляция пожирала сбережения граждан. Вонг Фу с пятью сообщниками занялся грабежом богатеев. Они похищали старинные предметы искусства – более ценные, чем золото и драгоценности. Вонг Фу считал, что следы этих вещей невозможно будет обнаружить.
Он определял стоимость награбленного, приставив нож к горлу своих жертв. Рынок похищенных предметов искусства был разделен между триадами – преступными братствами, которые составляли часть истеблишмента Китая и могли обеспечить его жертвам защиту и возвратить им похищенное. Но Вонг Фу не хотел делиться с ними – он намеревался бежать в Гонконг с награбленным добром и обратить его в свой первоначальный капитал.
Вонг Фу со своими сообщниками захватил небольшую джонку и принудил команду доставить их в колонию. Единственный оставшийся в живых после этого путешествия, он высадился на берег в небольшой китайской лодке. Купив себе на награбленное золото право на проживание и на работу, он в течение шести месяцев занимался свое прежней профессией – кузнечным делом – и постепенно акклиматизировался в городе. Затем однажды пришел к владельцу антикварного магазина и показал ему некоторые наименее ценные из своих вещей. Через этого антиквара он вышел на своего первого скупщика, а затем начал постепенно подниматься все выше, пока наконец лучшие предметы из стекла не были представлены сэру Филипу Ли.
Вонг Фу рассчитывал, что его сразу же проведут к сэру Филипу, и уже заранее заготовил фразы, которые должны были продемонстрировать его деловые связи с аристократией Гонконга. Но он недооценил обширных познаний, которыми располагают крупные коллекционеры. Дворецкий сэра Ли провел Вонг Фу через вход для прислуги в бетонный склад без окон, где его ожидал сэр Филип.
Образцы предметов искусства, которые предлагал Вонг Фу, были расставлены на темно-лиловой бархатной подстилке, расстеленной на бамбуковом столике. В комнате горела лампа под узким абажуром, и вся она была погружена в полутьму, так что Вонг Фу не мог рассмотреть лица сэра Филипа. Указывая концом палочки из слоновой кости на изящные фигурки из стекла, сэр Филип спокойным голосом хорошо воспитанного человека излагал историю каждого предмета, называя имя его владельца, и рассказывал обстоятельства, при которых этот предмет был похищен.
– Ты убийца и вор, – заявил в завершение сэр Филип. Он не выразил при этом никаких эмоций – просто констатировал очевидный факт. – Мерзавец. Забирай свои краденые вещи и убирайся вон.
С этого момента для Вонг Фу был закрыт доступ к респектабельным старым капиталам китайской общины Гонконга. И что еще хуже, сэр Филип разыскал родственников жертв банды Вонг Фу, так что теперь они знали, кому мстить. Вот почему ему приходилось пользоваться стальными дверями, пуленепробиваемыми автомобилями, нанимать телохранителей.
Как всегда при мысли о сэре Филипе, шрам на голове у Вонг Фу вздулся и побагровел. Но вот теперь наконец мандарин допустил ошибку, и Вонг Фу сможет насладиться местью. Он отошел от окна и направился к компьютеру, чтобы проверить на экранах степень готовности своих войск, выстроившихся в боевых порядках.
Компьютер показал, что задолженность сэра Филипа банкам составляет 2,8 миллиарда фунтов стерлингов. Уже дважды он задерживал платежи – правда, всего лишь на несколько дней. Теперь он задержал на 36 часов выплату процентов по займу Городскому Банку Гонконга в размере 12 миллионов долларов. Несколько месяцев подряд люди Вонг Фу распространяли на биржах слухи о неустойчивом финансовом положении сэра Филипа, но его репутация выдержала испытание.
Теперь Вонг Фу намеревался предпринять атаку в новом направлении, разыграв пьесу в четырех актах. Сначала – нападение пиратов и похищение девушки; затем – физические и моральные пытки, которые должны сломить ее; далее инсценируется драматическое освобождение Джей людьми Вонг Фу и, наконец, в заключение – пресс-конференция, на которой Вонг Фу будет представлять ее перед видеокамерами.
Доведенная до безумия насилиями и пытками, девушка начнет дергаться в конвульсиях, и это должно символизировать упадок могущества сэра Филипа. Как можно доверять человеку, не умеющему защитить собственную внучку? Что могло бы больше способствовать потере лица сэра Филипа? Честь человека – это хрупкое соединение достоинства и гордости в его поведении – считается на Востоке самым главным. Несчастье с Джей должно положить начало сокращению потока капиталовложений в компанию Ли. Первыми откажутся от вложений те банки, в которых широко участвует капитал Вонг Фу, затем начнется паническое изъятие вкладов мелких финансистов. Вонг Фу будет готов предлагать по десять центов за доллар, но в данном случае прибыль не имеет значения. Ему надо только одно – мщение. И он мысленно представлял себе, как судно Ли – "Цай Джен" – несется прямо на скалы.
Рассвет еще только брезжил, когда катамаран "Золотая девушка", подгоняемый легким бризом, задувавшим с кормы, повернул к южной оконечности острова Палаван на западе Филиппин. "Золотая девушка" представляла собой семнадцатиметровое судно с парусным вооружением шлюпа, изготовленное на верфях Макэлпайн Дауни.
Ветер был достаточно силен, чтобы поставить спинакер[5]. Большой парус из легкого нейлона на двух алюминиевых растяжках надулся пузырем на носу катамарана. Позади кокпита[6] находился лакированный румпель[7], соединенный приводом с рулями. Оба выдвижных киля были опущены, и две резиновые пробки удерживали румпель, пока хозяин катамарана прокладывал курс по карте.
Владельца катамарана звали Патрик Махони. В течение восемнадцати лет он работал в одном из отделов британской разведки. Патрик превосходно владел несколькими языками, и его не раз внедряли в ряды террористических организаций. Перед окончанием службы в разведке он три года проработал нелегально в Ирландии, потом якобы для дальнейшей безопасности агента была инсценирована его гибель в засаде в Южном Армаге. Дождливым утром состоялись похороны тела на маленьком кладбище позади деревенской каменной церквушки. Ныне Махони звался Трентом – это имя значилось в его британском паспорте и в судовых бумагах.
Начальство Трента в британской разведке частенько передавало его американским коллегам для выполнения запрещенных Конгрессом "мокрых дел". С окончанием "холодной" войны он был приглашен для дачи показаний в сенатский комитет. Показания агента вызвали недовольство разведчиков-консерваторов как в Лондоне, так и в Вашингтоне. Некоторые считали, что он работал и на тех, и на других. С другой стороны, некоторые террористические группы пометили его клеймом "найти и уничтожить". Поэтому Трент всегда держался настороже и сам считал себя очень осторожным – хотя его бывшие коллеги полагали, что это определение к нему неприменимо.
Окладистая борода и копна черных вьющихся волос преобразили внешность Трента. Посторонний человек затруднился бы угадать его возраст. На самом деле ему было около сорока. Гибкую мускулистую фигуру скрывали свободные рубаха и брюки из легкой хлопчатобумажной ткани, под которыми прятались шрамы, напоминающие о его прежних занятиях. В нитке висевших у него на шее коралловых бус был спрятан маленький метательный нож.
Когда Трент был еще Патриком Махони, он имел собственный домик на реке Хэмбл. Теперь его домом стала "Золотая девушка", на которой он обычно плавал в водах Карибского моря. Но в этот раз Трент перевозил палубные грузы в Манилу по заказу своего австралийского друга, который намеревался обследовать потопленные в 1944 году у северной оконечности Палавана корабли японского военно-морского флота. Используя в качестве базы Пуэрто-Галера, они в течение целого месяца ныряли с подводным снаряжением, обследуя дно. Теперь Трент направлялся в Сингапур, а затем через Средиземное море к своим прежним морским дорогам.
В настоящий момент судно шло, огибая остров Балабак, мимо южной оконечности Палавана. Штурманский столик стоял по левому борту от трапа, ведущего в кокпит. По спутниковому навигационному прибору Трент определился с точностью до шестнадцати метров и с помощью латунной параллельной линейки сделал отметку на карте.
Он вернулся в кокпит с чашкой кофе в руке. С наступлением рассвета ветер усилился и изменил направление на несколько румбов[8]. Трент слегка подтянул шкот[9] спинакера и взглянул на циферблат висящего на переборке дублирующего прибора указателя скорости. «Золотая девушка» была сконструирована как океанское гоночное судно. Kили[10] катамарана на полметра поднимались над поверхностью моря – ему не приходилось преодолевать сопротивления волн, как обычной однокорпусной яхте таких же габаритов с многотонным свинцовым килем. Теперь катамаран оседлал посвежевший ветер, и стрелка указателя скорости передвинулась на отметку пятнадцать узлов.
За килями катамарана на гладкой поверхности моря тянулись две темные полосы. В отличие от обычной яхты, которая вспарывает волну носом с шумом и шипением, катамаран, скользя по поверхности моря, лишь тихонько шуршал, напоминая Тренту бег на лыжах по утреннему насту весной.
Внезапно из предрассветной мглы накатился огромный белый гребень кильватерной волны[11]. Трент рывком освободил шкот и рванул румпель, круто положив руль на правый борт. Спинакер взвился в воздух, грот громко заплескал, волна отшвырнула судно в сторону. Совсем вблизи проплыл огромный, как скала, зловещий черный силуэт корабля без огней. За ним тянулся водоворот, образуемый вращением массивного винта. На кокпит «Золотой девушки» обрушилась пенистая волна. Теплоход прошел мимо, оставив катамаран качаться на его кильватерной волне. Грот[12] «Золотой девушки» хлопал на ветру, спинакер развевался, как привидение в белом саване.
В первый момент Трента охватили испуг и ярость – знакомое чувство, как будто в кровь хлынул большой заряд адреналина. По телу прошла запоздалая дрожь. Он крепко выругался, глядя, как корма парохода исчезала в клочьях предрассветного тумана.
Спустив грот, он прошел на нос, чтобы собрать и уложить обширное полотнище легкого спинакера. Он работал тщательно и сосредоточенно, каждое его движение было сильным и уверенным. И все же мысль о загадочном судне не покидала его. Странно. Корпус свежевыкрашен, а огни не горят. И шло оно курсом, далеко отстоящим от обычных судоходных путей…
Эти странности не давали ему покоя. Трент оставил спинакер, взглянул на компас и спустился в кают-компанию. Наложив навигационную линейку на схему румбов на карте, он определил курс, а затем передвинул линейку к точке своего местоположения.
Ближайшим портом была Пуэрто-Принсеса, но странный теплоход шел южнее. И либо он должен изменить курс, либо наткнется на скалы. По оценке Трента, судно двигалось со скоростью восемнадцать узлов. И притом без огней. Одно мгновение Трент колебался. Но, в конце концов, какое ему до этого дело?
Выйдя снова на палубу, он закончил складывать спинакер, поднял большой кливер[13], подтянул грот-шкот и направил катамаран по прежнему курсу. На востоке появились золотистые сполохи. Вскоре начали пробиваться лучи солнца, и сразу же на нижней кромке облака забушевало море огня.
Трент вздрогнул – ему вдруг вспомнилось другое рассветное утро и солнце, встающее над дорогой, которая тянулась через пустынный кряж в нескольких милях отсюда. Вот на вершине холма показался кремовый "Рейндж-ровер". В лучах восходящего солнца он был подобен подтаявшему зефиру. Трент закрыл глаза и стал ждать, прислушиваясь к звуку мотора. С его места хорошо просматривался участок дороги в двести метров. На этот раз оружием Трента была винтовка. Конечно, надежнее и эффективнее в таких случаях использовать взрывчатку, но при этом могли пострадать чемоданчик и радиопередатчик. А передатчик был ему необходим для осуществления плана отхода.
Он старался глубоко и равномерно дышать: счет до восьми – вдох, счет до восьми – выдох. Это средство защититься от страха – не за себя, нет. Страха перед тем, что он должен был сделать. Лежа там, на дюнах, Трент совершенно точно знал, как именно все это произойдет: вначале будет сражен водитель, затем – два телохранителя и, наконец, – главная цель. Нужно удостовериться, что все они мертвы. Затем отключить взрывное устройство кейса, извлечь из него документацию, в которой содержится описание разработанной русскими системы противовоздушной обороны, взять радиопередатчик и подорвать машину взрывчаткой из кейса. Если он свяжется по радио с базой убитого, это обеспечит ему лишний час для бегства.
Это была его первая операция. Сидя теперь в кокпите "Золотой девушки", он вспоминал свои ощущения: острые песчинки покалывают кисти рук, постепенно разогреваются мускулы, одеревеневшие после двух суток в седле.
Это было его первое дело. И ему так хотелось тогда вернуться назад – туда, где остались верблюды, и уехать прочь, как если бы ничего этого не было – ни тренировок, ни долгих месяцев тщательной подготовки. Все это не имело к нему ни малейшего отношения. Только указанная цель и трое сопровождающих. Ему вспоминалось, как он, тогда еще восьмилетний мальчик, промчавшись по деревянной веранде конюшен шейха, вбежал в контору. Отец сидел за столом, крытым зеленым марокканским сукном. Рядом лежал старомодный револьвер. Отец поднял голову, и Трент увидел в его глазах отчаяние и мольбу. Мальчик застыл в дверях. Он знал, что нужно сделать: просто пройти несколько шагов, броситься к отцу в объятия и выразить всю свою любовь к нему. Только и всего. А он убежал – и с тех пор никогда не мог себе этого простить. Он убежал в конюшню, забился в угол самого дальнего денника и сидел, сжавшись в комочек, чувствуя, как давит на него страшное бремя горя и вины.
Спустя полчаса после того как раздался револьверный выстрел, его разыскал здесь один из конюхов. Трент не плакал – ни тогда, ни три месяца спустя, когда его мать погибла за рулем своего старого двухместного "Ягуара". Через пятнадцать лет после смерти матери Трент проезжал по дороге, проходившей через пустыню, где это случилось. Восьмикилометровый прямой участок заканчивался крутым поворотом. Бетонная стена, о которую разбилась машина, все еще стояла в двадцати метрах от обочины дороги. "Ягуар" несся со скоростью более ста шестидесяти километров в час…
Тренту было восемь лет, когда погибла мать, и он оказался в Лондоне, в большом мрачном доме своего приемного дяди и опекуна полковника Смита. Полковник счел мальчика бесчувственным из-за того, что тот не плакал. Между ними не было сильной привязанности, но все же полковник оплатил расходы по образованию Трента, а затем завербовал его в разведывательную службу под свое начало.
Тогда, на первом задании в дюнах, Трент так и не покинул пост. Много лет спустя, расспрашивая о задачах, ставившихся его руководителями и людьми из Вашингтона, он понял, как хорошо его запрограммировали. Последним поворотным пунктом карьеры была работа в Ирландии. Полковник что-то почуял и, боясь, что Трент станет давать показания в сенатском комитете, инсценировал его убийство. Трент выжил только лишь для того, чтобы вновь появиться в Центральной Америке. Но отныне он сам превратился в охотника: устраивал ловушки полковнику и выторговывал себе право покинуть службу и начать жить гражданской жизнью.
Едва он почувствовал себя свободным от всего этого, как снова впутался в другое дело. На этот раз его завербовал старший офицер американского Управления по борьбе с наркотиками. В это время Управление охотилось за замешанным в торговле наркотиками кубинским адмиралом.
Но сейчас Трент наконец был совершенно свободен – впервые за всю свою взрослую жизнь. И именно это осознание собственной свободы заставило его вдруг снова заколебаться, вспомнив о шедшем без огней грузовом теплоходе. Здесь были пиратские воды. Все то, что он слышал от своих приятелей-яхтсменов в Пуэрто-Галера, что читал в газетах о нападениях пиратов, и все эти предупреждения об опасности для судов казались таким невероятным в наше время.
Прошло полчаса с момента, как чуть не случилось столкновение. Грузовое судно уже удалилось, вероятно, миль на десять. Трент понимал, что даже если он спустит паруса и взберется по вантам[14] на мачту, то все равно ничего не увидит – судно будет скрыто от него утренней дымкой тумана. Оно должно находиться где-то там, на западе, где высятся темно-лиловые пики Палавана и Балабака. «В этом нет ни необходимости, ни смысла», – думал Трент, сидя на верхней распорке мачты и озирая горизонт в бинокль. Лучи восходящего солнца золотили разрывы между белесыми клубами тумана, и вода журча бежала между корпусами катамарана. Воздух охладился за ночь, и свежий бриз приносил запах моря.
Если бы море было неспокойно и дул сильный ветер, это, возможно, побудило бы его к действию. Но вокруг царили мир и тишина, и вовсе не хотелось принимать никаких самостоятельных решений, как в те годы, когда он лишь подчинялся приказам, не неся никакой персональной ответственности за свои действия.
Но теперь-то он был свободен, и у него не было никаких оправданий.
Туман рассеялся, но расстояние до берега было еще слишком велико, и он все равно не смог бы рассмотреть судно на фоне приближающегося острова. Трент спустился с мачты и, зайдя в кают-компанию, стал изучать положение судна на карте. Он подумал было вызвать береговую охрану, но многолетний опыт подсказывал ему, что не стоит передавать по радио свое имя, название судна и его координаты. У него была целая неделя, а до берега – всего час ходу. Он вернулся на палубу в нерешительности, еще и еще раз твердя себе, что ему нет никакого дела до этого судна, что скорее всего ничего там не случилось, а если даже и случилось, то вряд ли что-нибудь можно сделать. Он все еще был в нерешительности, даже когда поднимал паруса. Но.., в конце концов, всего лишь один час – небольшая потеря времени, а он таким образом успокоит свою совесть. Итак, паруса раздулись, и Трент направил "Золотую девушку" по новому курсу.
Сэр Филип проснулся от пронзительного телефонного звонка. Телефон находился в кабинете – сэр Филип считал неприличным руководить бизнесом, лежа в кровати. Он нащупал на тумбочке возле постели очки и взглянул на карманные часы – было 6.20. Он всунул ноги в ковровые шлепанцы и натянул шелковый халат. Никто не дал бы сэру Филипу семьдесят лет. Это был невысокий, очень стройный человек, всегда державшийся подчеркнуто прямо. По дороге в кабинет он ненадолго задержался в ванной комнате, промыл глаза холодной водой и пригладил гребешком волосы.
На низком столике в кабинете стояли старомодный телефонный аппарат с корпусом из черного бакелита[15] и факс. Номера телефона и факса не значились в справочнике и были известны только десятку главных служащих фирмы. В такой ранний час ему могли звонить только по очень срочному делу. Сэр Филип присел в кресло и взял трубку.
Звонил главный управляющий по делам судоходства:
– Это я, мистер Чинь, сэр Филип. В шесть ноль-ноль "Цай Джен" не вышел на связь и не передал своих координат. Мы не можем установить с ним контакт.
Шесть часов с момента последней связи. Если пароход шел со скоростью четырнадцать узлов, радиус поисков должен составить 84 морских мили. Накинем еще полчаса, пока начнется воздушная разведка. Начальные этапы операции изложены в инструкциях компании, и отчет должен лежать на столе сэра Филипа в 9.00.
Финансовый магнат представил себе, как нарастала тревога в его морской конторе и как наконец было принято решение разбудить престарелого шефа. При дворе маньчжурских императоров излюбленным наказанием для гонцов, приносивших плохие вести, была смертная казнь. Сэр Филип мысленно вообразил, как жена Чиня в эту минуту сжимает руку мужа или гладит его по колену.
– Спасибо, мистер Чинь. Очень любезно с вашей стороны, что вы позвонили. Боюсь, мы разбудили вашу жену.
Положив трубку, сэр Филип взял записную книжку и карандаш с выдвижным грифелем и уже собирался что-то писать, как вдруг понял, что писать ему нечего, – он уже заранее знал, что произошло с его судном и с его внучкой. Разумеется, ему были неизвестны подробности, но причину и виновников этого дела он знал.
Сэр Ли нажал на встроенную в пол кнопку – зажглась лампочка, освещавшая панно XVI века флорентийской школы, на котором была изображена молоденькая девушка. Обычно ему хватало нескольких минут созерцания этого шедевра для восстановления сил, но сегодня потребовался более сильный заряд. Он подошел к высокому французскому окну и стал смотреть на свои пакгаузы. Когда-то, в начале его карьеры, такие помещения назывались факториями, но это было давно в Макао.
Семейная хроника сообщает, что 22 ноября 1840 года прапрадед сэра Филипа, ростовщик Кван Джили, впервые прибыл из Макао и обосновался на маленьком островке возле Гонконга. Он купил здесь участок в триста пятьдесят квадратных метров, протянувшийся на двести метров вдоль береговой линии. 26 января 1841 года Британский королевский флот приобрел в собственность Гонконг, а 25 июня шотландские купцы Ивэн Кэрнз и Мэтью Оливер были зарегистрированы в качестве владельцев этой земли. Таким образом, их собственность подлежала защите как со стороны китайских, так и британских властей. Так торговые дома "Ли и Кэрнз – Оливер" заложили здесь фундамент своей империи. Теперь, спустя полтора столетия, империя Ли подверглась нападению, и сэр Филип собирал все свои силы, черпая их отовсюду: в воздухе, пахнущем морем, в деловой сутолоке на пристани, в стоящем на рейде танкере.
Слуга принес поднос с чашкой горячего шоколада и свежеиспеченной булочкой. Это был обычный завтрак финансиста в течение последних тридцати лет, но сегодня все не удовлетворяло его, как и созерцание картины, и он не дотронулся до подноса. Спустя полчаса, уже принявший душ и одетый в легкий серый фланелевый костюм, он вышел на набережную. Сэр Филип спокойно побеседовал с группой докеров, скатывая шарики риса с рыбой на жестяном блюде, поздоровался с капитаном буксира, назвав его по имени, осведомился о здоровье его дочери, вызвал каменщика и велел проверить участок каменной кладки на пристани, заглянул в складские помещения. В 7.20 он вошел в контору фирмы Ли.
Кирпичное здание фирмы, выстроенное в 1886 году, стояло у самого выхода на главную пристань и занимало три этажа. На первом этаже располагалась бухгалтерия, заставленная рядами массивных столов из прочного черного дерева. Резной потолок был разделен балками на пятиметровые квадраты, в каждом из которых медленно вращались вентиляторы. Благодаря толстым стенам первого этажа, здесь не было нужды в кондиционере, но для компьютеров требовалось устройство против влажности.
Стол самого сэра Филипа располагался на возвышении в глубине помещения бухгалтерии. Зал был уже заполнен молодыми китайцами с зализанными назад волосами, которые сосредоточенно смотрели на экраны своих компьютеров. До прихода секретарши оставалось еще девять минут, и сэр Филип вкратце переговорил со специалистом по динамике рынка.
В 7.25 он поднялся по трем ступенькам на помост и сел за свой стол. Всем клеркам в зале было известно, что в это время обычно рассматриваются особенно интересные проблемы. Сэр Филип оглядел ряды склоненных голов, но никто из клерков не отозвался, и он повернулся, чтобы поздороваться со своей секретаршей, которая в этот момент выходила из кабины лифта. Мисс Джеймс служила у него вот уже тридцать пять лет. Она положила перед ним шесть папок в сафьяновых переплетах с утренними сводками. Сэр Филип должен был прочесть их до 8.00, когда его молодые помощники займут свои места за столами. Сегодня здесь должны были присутствовать пятеро из них: эксперты по банковскому делу, по судоходству, по недвижимости, по производственным вопросам и по сельскому хозяйству. Эксперт по вопросам энергетики отсутствовал – он участвовал в конференции на Филиппинах.
В 8.05 начальник внутренней охраны доложил, что конференц-зал проверен, и, согласно традиции, все поднялись по широкой деревянной лестнице на второй этаж. В течение последующих четырех часов предстояло обсудить различные аспекты деятельности огромной империи сэра Филипа. Благодаря таким ежедневным мозговым атакам с участием молодых специалистов его бизнес оставался динамичным и эффективным. Сам сэр Филип часто не присутствовал на таких конференциях, а если и присутствовал, то больше слушал, чем говорил.
Он перелистал сводки и мысленно отметил беспокойство по поводу слухов о грозящих Дому Ли финансовых трудностях. Эксперт по банковскому делу сообщал, что на бирже заметно волнение в связи с возможным исходом намеченной на 10.00 встречи сэра Филипа с руководством банка, а эксперт по недвижимости констатировал продолжающееся падение курса в лондонской конторе, обусловленное поступлением на рынок недвижимости двух новых зданий.
Вопросами недвижимости ведал Руди Бекенберг – он прибыл первым из "воспитанников" детского сада" сэра Филипа. Когда молодой немец еще учился в Брюссельском отделении Гарвардской школы бизнеса, он написал работу на тему творческих критериев оценки фирменных бухгалтерских счетов, привлекшую внимание сэра Филипа. Следующим был Томми Ли – дальний родственник сэра Филипа, выпускник Лондонской школы экономики по специальности банковское дело. Питер Камерон – по бабушке с материнской стороны – принадлежал к клану Кэрнзов. Сэр Филип взял его к себе на службу, прослышав, что некогда молодой человек работал в Отделе развития сельского хозяйства в Международном банке и его позиция вызывала там большую бучу. Внучатая племянница начальника Отдела судоходства Ширли Чинь защитила докторскую диссертацию на тему о скрытом субсидировании судостроения. Отсутствующий в данный момент Мики Тарма – уроженец Мадраса (Индия, штат Тамил-Налу) был специалистом по прогнозированию потребностей в энергии стран "третьего" мира.
Помощники сэра Филипа, так же как и сам хозяин, по пути к своим местам на помосте подходили то к одному, то к другому столу и что-то обсуждали с работниками. Сэр Филип поднялся, чтобы поздороваться с ними, и все уселись по своим местам, негромко переговариваясь в ожидании прихода шефа безопасности.
Шеф безопасности – костлявый американец с рыжими волосами и прыщавой физиономией – выглядел мальчишкой лет девятнадцати. Он был родом из Небраски, учился в Массачусетском технологическом институте и попал сюда через какое-то агентство. Поначалу строптивый американец решительно отказывался носить костюм, но в конце концов ему пришлось сдаться. Сейчас на нем был синий в полоску костюм из немнущейся ткани со слишком широким в плечах пиджаком и длинноватыми брюками, будто приобретенный в магазине благотворительных распродаж, белая майка с надписью "Любовь – злодейка" и устрашающего вида кроссовки. Все звали его Тимми, кроме сэра Филипа, именовавшего своего шефа безопасности Тимоти.
Служащие сэра Филипа были явно встревожены носившимися вокруг слухами, и когда хозяин во главе своего "детского сада" поднимался вверх по лестнице, то ощущал, что на него из зала устремлено множество глаз. Теперь, когда раздались первые выстрелы и сражение обещало быть жестоким, очень жестоким, сэр Филип впервые задумался – не слишком ли он стар для участия в этой битве.
Тимми, склонив голову перед хозяином (нечто среднее между поклоном и нервным тиком), открыл ключом дверь конференц-зала. Сэр Филип сел в кресло и сложил ладони поверх папок с утренними сводками, выжидая, пока его помощники разместятся за столом розового дерева. Потом он заговорил – на чистом английском, с произношением, типичным для британского высшего класса, тщательно подбирая каждое слово.
– В ваших утренних сводках чувствуется озабоченность, вызванная слухами по поводу состояния нашего бизнеса, – спокойно начал он свою речь. – Помните, что ваше призвание – это творческое мышление. Предоставьте болты и гайки механикам, Руди Бекенберг хотел было что-то сказать, но сэр Филип остановил его:
– Подождите, Руди. Прежде всего, нам нужно уяснить себе некоторые основные положения. Вам всем известно, что я подвергался нападению. Обо мне говорят, что я уже слишком стар, что я не в состоянии справиться с ситуацией. В обычной акционерной компании в подобном случае сразу начались бы попытки сместить меня – там руководство имеет обязательства перед держателями акций. В Доме Ли нет держателей акций. Но я задолжал нескольким банкам. Большинство из них – государственные общества, и, следовательно, вы сами должны решать, в чем состоит ваш долг. При этом, думая о своем будущем, вы должны учитывать, что ваше призвание – будить воображение людей, что вы – носители идей, или, может быть, правильнее было бы сказать – личности, рождающие идеи, а Ширли? – обратился он к молодой специалистке по судоходству, которая сидела слева от него, видимо целиком поглощенная собственными мыслями. – Я был воспитан в те времена, когда назвать кого-нибудь личностью значило оскорбить его – так что, возможно, я действительно слишком стар, слишком старомоден. Конечно, между этими двумя понятиями существует различие.
Он улыбнулся им, еще не задумываясь, не желая знать, – а не скрывается ли в их рядах будущий Иуда? Может, кудрявый Руди Бекенберг? Или Томми Ли с его фигурой атлета. Внешне безмятежная Ширли Чинь, задиристый, как бультерьер, Питер Камерон?..
Сэр Филип вздохнул и на секунду опустил веки, затем расправил плечи и стал объяснять, обращаясь к Ширли Чинь:
– Я понимаю свою роль в Доме Ли как по преимуществу попечительскую. Соответственно, мои решения могут определяться как требованиями финансовой политики, так и историческими событиями и семейными соображениями. Вы же, со своей стороны, должны помнить, что это всего лишь этап вашей карьеры. Только глупец станет без необходимости плодить себе врагов, и только тщеславный человек будет хвалиться не им принятыми решениями.
Он снова огляделся, изучая их лица. Все они казались такими молодыми.
– Вы не должны лезть в драку, – предупредил он. – Относитесь к грянувшей войне так, будто это учебные игры, а я – экзаменатор. Я жду от вас ежедневных аналитических справок с рекомендациями – как должен действовать каждый. Благодарю вас. – И сэр Филип поклонился.
Он понимал, как должен выглядеть в их глазах: старый, аккуратный и чопорный, но хрупкий человек с давно истекшим сроком годности.
Оставив молодежь обсуждать проблемы, он поднялся в лифте на верхний этаж, где находился его кабинет. Коридор отделял кабинет от помещений работников, в обязанности которых входил постоянный контроль за потоками наличных денег. Этих ревизоров – мужчин и женщин – он рассылал по всем уголкам мира и был уверен, что они, как коршуны, набросятся на свои жертвы и будут терзать их.
Окна кабинета сэра Филипа выходили на море. Дорогой письменный стол был изготовлен в Эдинбурге в начале 70-х годов XIX века по заказу Ивэна Кэрнза и Мэтью Оливера, а обитое кожей капитанское кресло являлось памятью о первом пароходе Дома Ли, спущенном на воду в Клайде весной 1876 года. В шкафчиках с лакированными дверцами эпохи династии Минь стояла фарфоровая посуда XIV столетия. На верхней доске стеклянных стеллажей были расставлены темные, почти черные, глиняные вазы, изготовленные за две тысячи лет до Рождества Христова. В стеклянных футлярах хранились модели кораблей. Даже портативный компьютер "Компак-2000" выглядел здесь как произведение искусства.
Сэр Филип набрал секретный код, вошел в свой личный файл с данными о финансовом положении компании. На отдельном листе бумаги у него были выписаны сведения об авуарах[16] компании в США к моменту закрытия биржи, и он ввел эти цифры в память компьютера.
В соседней комнате секретарша говорила по телефону. Детство мисс Джеймс, родившейся в Гонконге, в семье китаянки из Кантона и шотландского инженера, прошло в постоянных переездах. Наверное, поэтому она в совершенстве владела многими языками. Это была высокая сухопарая женщина, предпочитавшая строгую одежду – белую блузку с высоким воротником и синюю полотняную юбку. Иногда во время поездок, если того требовала погода, она меняла льняную одежду на шерстяную и надевала жакет в тон, но за все тридцать пять лет, что мисс Джеймс служила у сэра Филипа, она ни разу не изменила ни цвет, ни покрой своей одежды.
С самого начала эти люди работали как единая команда – как бы соединяя жесткие стороны капитализма с либеральными. Присущий мисс Джеймс сарказм приучал других служащих сэра Ли быть более собранными. Выслушав в течение минуты то, что ей говорили по телефону, секретарша постучала в дверь кабинета сэра Филипа.
– Самолеты подняты в воздух, сэр, – сообщила она.
Гряда островов Палаван тянется на юго-запад от западной оконечности Миндоро в направлении к Малайзии и отделяет море Суду от Южно-Китайского моря. В этой цепочке насчитывается свыше тысячи островов; остров Палаван гораздо больше всех остальных – длина его 400 километров, ширина – 40. Это гористая местность, поросшая лесом, – самая высокая вершина острова поднимается на две тысячи метров. В сорока километрах к югу от Палавана расположен остров Балабак – крайний в этой островной группе. Море между островами Палаван и Балабак усеяно множеством рифов и мелких островов.
"Цай Джен" наскочил на риф на полпути от Палавана к Балабаку. Это произошло в 7.37 утра. Теплоход, шедший со скоростью восемнадцать узлов, врезался носом в коралловый риф под углом в 45 градусов с силой, эквивалентной взрыву трех тонн гелигнита. Корпус из южнокорейской стали при ударе проделал в известняке борозду глубиной пять метров и три метра шириной. Когда судно ударом отбросило назад, его гребные винты продолжали работать. Через пробоину в корпусе хлынула вода.
Судовой двигатель продолжал функционировать – воздух поступал через трубу, все еще возвышавшуюся на тринадцать метров над поверхностью моря; топливные цистерны не пострадали от затопления. Но теперь носовая часть корпуса уже не удерживалась на плаву. С каждым кубометром воды, проникавшей в кормовые отсеки, напряжение на корпус возрастало. В 8.09 судно разломилось. Корма осела еще на двадцать пять сантиметров, лопасти винта стали задевать за скалу и разлетелись вдребезги. Гребной вал прогнулся, и его вырвало из опор. Вода через поврежденный корпус стала просачиваться в двигатель. Поршень в третьем цилиндре заклинило, шток[17] сломался у подшипника, его конец пробил кожух двигателя. Разбалансированный коленчатый вал размолотил баббитовые прокладки в остальных подшипниках, и мотор заглох. Теперь, когда умолк двигатель, только прибой нарушал тишину вокруг.
"Золотая девушка" направлялась к берегу. Трент стоял на крыше рулевой рубки, держась за мачту, и наблюдал в бинокль за морем. Но вот наконец и таинственный теплоход. Надстройки и мостик возвышались над белой полосой прибоя, как прицел винтовки. Трент медленно водил окулярами бинокля, надеясь увидеть шлюпку или спасательный плотик.
Волны прибоя, беспрестанно ударяясь о коралловые рифы, перемалывали их в белую пыль. Отражаясь в ней, лучи утреннего солнца окрашивали море в бледно-голубой цвет с зелеными и коричневыми пятнами отмелей. На больших гористых, поросших лесом островах к северу и к югу от пролива, под рощами пальмовых деревьев песок отливал белым золотом. И нигде ни малейшего признака жизни.
Нападение, видимо, произошло несколько часов назад. Если на судне и есть раненые, то задержка на пятнадцать минут вряд ли сыграет решающую роль. Трент не думал, что кто-нибудь из нападавших остался на борту парохода, но не мог исключить такую возможность. Он не сомневался в храбрости военнослужащих филиппинских вооруженных сил, но, учитывая напряженность ситуации, вполне возможно, что неопытные солдаты застрелят ни в чем не повинных людей. Ему приходилось видеть такое. Так или иначе, случайно оказавшийся на месте происшествия одинокий яхтсмен не должен был вызывать подозрений.
В передней части кают-компании "Золотой девушки" вокруг стола, прикрепленного к основанию мачты, стояла подковообразная кушетка. Трент поднял центральное сиденье, вынул из-под стопки одеял пару винтовок, зарядил их и положил на скамью в кокпите, прикрыв сверху пляжным полотенцем.
Когда до "Цай Джена" осталось полмили, он опустил и свернул кливер. Брызги водяной пыли у кормы потерпевшего аварию корабля указывали направление морских волн. Отложив бинокль, Трент прошел к носу и, продев легкий трос в проушину главного якоря, закрепил на нем маленький буй. Затем подготовил якорь от надувной лодки "Зодиак", висевшей на шлюпбалках за кокпитом. Выполняя все эти операции, Трент не прекращал наблюдения за палубой грузового корабля. "Неплохо было бы надеть под рубашку бронежилет", – подумал он, криво улыбнувшись.
Трент бросил якорь в пятидесяти метрах от судна и развернул катамаран кормой к "Цай Джену". Поставив грот, он подвел "Золотую девушку" под корму теплохода, перебросил якорь "Зодиака" через поручни и снова отвел катамаран. На расстоянии шестидесяти метров Трент бросил второй якорь "Золотой девушки" и завел трос на корму к кокпиту.
Два главных якорных каната, образуя теперь широкую букву "V", удерживали катамаран, не давая ему сблизиться с теплоходом.
Трент перебросил через плечо двенадцатизарядную винтовку и перелез через поручни. Трое мертвецов на палубе… Это, наверное, филиппинцы из судовой команды. В рулевой рубке он обнаружил тела капитана, первого помощника и рулевого. Первые двое были убиты сразу, а рулевого, видимо, сперва жестоко мучили. Судовой радиопередатчик разбит ударом пожарного топора.
Стальные двери, ведущие в машинное отделение, взрывом сорваны с петель. Кверху по трапу поднимается удушливый запах соляной кислоты. Трент обернул лицо рубашкой и стал спускаться вниз. Судовые механики, видно, как могли отбивались от нападающих – на стальных листах, устилающих пол машинного отделения, разбросаны инструменты. На полу лежали лицом к лицу два трупа, привязанные друг к другу за шею электрическим кабелем. Оба застрелены выстрелами в живот. Лица несчастных облиты кислотой из аккумулятора.
Трент с остервенением сплюнул. Отвращение и гнев переполняли его. Но он понимал, что никакие чувства не помогут воскресить убитых. Сосредоточившись, принялся считать про себя, чтобы успокоиться. Затем поднялся по трапу из машинного отделения и стал искать остальных членов экипажа. Ему удалось обнаружить еще два трупа. До сих пор он нашел только шестерых членов команды, тогда как в кубрике было восемь коек. Не исключено, что двое остались в живых и где-то прячутся. И Трент вновь принялся за поиски, начав с носовой части и постепенно продвигаясь к корме. Время от времени он кричал, надеясь, что кто-нибудь отзовется. Он обшарил все каюты, проверяя каждого убитого по синей эмалевой табличке, прикрепленной к дверям: капитан, главный механик, первый помощник, второй механик…
Войдя в последнюю каюту, на двери которой было написано: "Второй помощник", Трент ощутил запах духов. На полу лежал упавший со стола портативный компьютер "Компак". Трент заметил, что на разобранной постели не хватает одной простыни. Он прошел к крошечному туалету и понюхал лежавшее на полочке умывальника мыло. На спинке кресла висел комбинезон из натурального шелка. В гардеробе среди выцветших рабочих брюк и полдюжины хлопчатобумажных рубашек с коротким рукавом он обнаружил платье нью-йоркской фирмы "Иссэ Мняки". Странно, что такой фешенебельный наряд оказался в каюте второго помощника на маленьком грузовом судне.
От платья тонко пахло духами. "Шанель", – определил Трент. В шкафу лежала очень дорогая дорожная сумка с тремя застежками "молниями" из синей гобеленовой материи с вытканным на ней зайчиком. Внутри сумки стоял фирменный знак "Ярдбай", Надо было бы более основательно осмотреть каюты, но времени не оставалось, – теперь, когда выяснилось, что пропала женщина, нужно было торопиться. Он заглянул в кают-компанию и увидел постланную на кушетке постель и брошенную рядом форменную рубашку с золотым шевроном второго помощника.
Спускаясь по трапу, Трент заметил пулевые отверстия и темные пятна на днище шлюпки левого борта. Он вновь поднялся наверх и отвернул край брезента, закрывавший шлюпку. Перед ним лежали тела двух членов команды – они, видно, были близкими друзьями и умерли, держа друг друга в объятиях.
Оказавшись в кают-компании "Золотой девушки", Трент включил радиопередатчик, взял с полки "Справочник судовождения", вызвал береговую охрану Пуэрто-Принсеса и сообщил о нападении пиратов, указав название судна, порт приписки и координаты.
Радист велел подождать. Спустя десять минут в эфире прозвучал другой, властный голос. Он сообщил, что вертолет уже вылетел и приказал Тренту оставаться возле передатчика. Если бы Трент все еще служил в разведке, можно было бы и не подчиняться, но теперь, когда он уже не пользовался официальной защитой и филиппинские власти его не знали, это было опасно. Передатчик питался от солнечных батарей, так что он не мог бы оправдаться отсутствием связи.
Отложив в сторону винтовку, он сварил свежего кофе и стал изучать карту.
Восстановив курс, которым шел "Цай Джен" от пересечения с судоходной трассой южнее архипелага Суду до столкновения с рифом, Трент приблизительно определил место, где произошел пиратский налет. При скорости двадцать узлов, учитывая расстояние в 60 морских миль, пройденное теплоходом, "Цай Джен" должен был находиться там в 3.00 по местному времени.
Пиратские лодки, для того, чтобы пройти 90 морских миль и успеть спрятаться до рассвета, должны были делать по меньшей мере тридцать узлов. Таким образом, в радиусе вероятного местонахождения пиратов оказывалась значительная часть архипелага Суду, Северный Палаван и Балабак, Сан-Мигель и 38 километров побережья Малайзии. В этом районе насчитывалась тысяча островов и безлюдных бухт, здесь ежедневно проходило множество судов, занимающихся вполне законным бизнесом.
Мозг Трента был специально натренирован на то, чтобы замечать странные вещи, и поэтому его мысли сразу же обратились к исчезновению простыни из каюты, где обитала женщина. Пираты, вероятно, использовали эту простыню для каких-то своих целей – возможно, для того, чтобы завернуть в нее женщину. Если это так и если она еще жива, ее могло спасти только чудо. Во всяком случае, необходима дополнительная информация. Его передернуло, когда он вспомнил, с какой варварской жестокостью пираты расправились с людьми в машинном отделении. Для этой женщины было бы лучше умереть, подумал Трент. Он пытался угадать, кто она такая. Похоже, ей, как и исчезнувшему второму помощнику, вряд ли можно было чем-нибудь помочь.
Человек, который числился на "Цай Джен" вторым помощником, получил в специальной школе, где он проходил профессиональную подготовку, имя Лю. Его готовили к работе телохранителя. Обычно телохранителей обучают защищать людей. Лю учили убивать. А сейчас он уже пять часов подряд упорно плыл на север к архипелагу Сулу. Его могла остановить только смерть, и он не боялся смерти. Единственное, что его пугало, – это неисполнение долга. Для него была невыносима мысль, что он может остаться жить, не выполнив своего долга. Перед глазами Лю неотступно стоял образ внучки сэра Филипа, застывшей в лунном свете на палубе теплохода.
Роберт Ли был единственным оставшимся в живых сыном сэра Филипа Ли. Как и его отец и дед, Роберт обучался вначале в местной школе в Гонконге, а затем в Итоне. Он прослушал курс истории в Тринити-колледж в Кембридже. Со своей будущей женой он встретился в Институте Кутолда, где они вместе учились, правда, потом Жаннен Ли, происходившая из рода французских доимперских провинциальных дворян, заканчивала обучение в Лувре.
Семейство Ли поселилось в комфортабельном доме с четырьмя спальнями, выбрав его из-за близости к галерее Тэйт. Лето они проводили в Шампани, где у Жаннен Ли был оставшийся ей в наследство небольшой участок земли и замок. В Гонконге чета Ли появлялась дважды в год на две недели. Они были богаты, но держались просто. Эта супружеская пара пользовалась популярностью в академических кругах и в мире коллекционеров-собирателей произведений искусства. Но гонконгские китайцы считали их чужаками и относились к Роберту, как к какому-то сумасшедшему фанату.
Разница во времени составляла восемь часов, и поэтому сэр Филип позвонил сыну в 1.30 по лондонскому времени. Он воспользовался обычным телефоном без кодового устройства.
– Роберт, "Цай Джен" исчез, – без всяких предисловий сообщил он. – Прочитаешь в утренних газетах.
Ответа не последовало, и сэр Филип мысленно представил себе, как Роберт сидит в постели и заправляет за уши дужки своих очков. В облике Роберта было нечто от портрета ранней флорентийской школы, которой он так восхищался. Благодаря совершенству техники эти портреты сохранялись так долго. Так должен сохраниться и Дом Ли. Внучка сэра Филипа – это только пешка на шахматной доске. В этом деле любое поспешное решение, принятое под влиянием эмоций, будет означать, что игра проиграна.
– Вчера вечером на бирже выставлены на продажу два строения, – перешел к делу сэр Филип. – Мы должны их купить, Роберт. Сначала попытайся на фондовой бирже. Предлагай три восьмых пункта сверху. Если не согласятся, попробуй в клиринговых банках.
Положив трубку, он вызвал секретаршу, и они вместе спустились в лифте на нижний этаж. У мисс Джеймс была при себе тонкая кожаная папка с документами, необходимыми для переговоров в банке. Все деловое сообщество Гонконга знало о предстоящей встрече. Сэр Филип, проходя через бухгалтерский отдел, время от времени останавливался у столов, чтобы выслушать советы и рекомендации сотрудников.
У подъезда их ожидал "Роллс-ройс" модели "Фантом-5". Автомобилю было уже сорок лет. Его построил Маллинер по заказу отца сэра Филипа. В салоне находились кресло для секретаря и раскладной столик, встроенный в отделение позади сиденья водителя. В 60-е годы в автомобиле установили кондиционер, который неоднократно модернизировался. Здесь были также два телефона и факс.
В ту минуту, когда сэр Филип и его секретарша ступили на тротуар, шофер распахнул дверцы автомобиля. На сиденье были разложены утренние газеты "Гонконг Стандард" и "Саус Чайна морнннг пост". Мисс Джеймс налила шефу чаю из серебряного термоса с монограммой, и машина плавно тронулась с места. Шофер грузовика, увидев огромный лимузин, притормозил, и "Роллс-ройс" проехал в освободившееся пространство.
От помещения конторы сэра Ли до банка было меньше пяти километров. При напряженном движении на улицах Гонконга это отнимало полчаса. В первые же несколько минут мисс Джеймс дважды отвечала на телефонные звонки. В третий раз разговор длился дольше, и мисс Джеймс стала делать заметки в блокноте, а затем передала его сэру Филипу: "Англичанин-яхтсмен обнаружил "Цай Джен". На борту не осталось ни одного живого человека. В течение четверти часа на место прибудет береговая охрана, а еще через десять минут – команда сэра Филипа".
Сэр Филип немного подумал, а затем своим аккуратным почерком, которому научился еще в подготовительных классах, написал подробную инструкцию. В заключение содержалась просьба к сэру Ивэну Уайли дать указание своему советнику по вопросам безопасности проверить досье этого яхтсмена.
Трент поднялся на борт судна в тот самый момент, когда вертолет береговой охраны завис над грузовой палубой. Пилот, видно, нервничал, стараясь удержать машину с подветренной стороны палубных надстроек, чтобы прикрыть ее от легкого бриза, и опускался рывками сантиметров по тридцать. Из открытой боковой дверцы вылез пассажир и встал на посадочном полозе. До палубы было более трех метров, и он сердито закричал на пилота. Вертолет снизился еще на два метра, пассажир прыгнул, но попал ногой на крышку люка, упал боком на палубу и отполз в сторону. За ним прыгнули еще двое. Вертолет поднялся и полетел к берегу.
Трупы на палубе уже начали разлагаться под горячим солнцем. Трент ожидал, что прибывшие спустятся вниз в кают-компанию, где было относительно прохладно, но они прошли на затененную кормовую палубу. Все трое были в форме – офицер и двое солдат. Офицер повернулся к ветру, вытер лицо платком и только затем вынул ручку и блокнот. Он не спешил и не стал задавать вопросы Тренту, пока не прибыл второй вертолет.
Пилот второго вертолета оказался намного опытнее, он сразу же точно посадил машину на палубу. Из нее вышли два китайца. На том, что постарше, была филиппинская национальная одежда с ручной вышивкой, стоившая, должно быть, не меньше двух сотен долларов, и пара кожаных ботинок столь же высокого качества. Скроенные искусным портным брюки скрывали животик, отвисший из-за сидячего образа жизни чиновника. Зато у другого китайца, помоложе, из-под спортивной рубашки выглядывала широкая грудь боксера.
Третьим на палубе появился японец. Глаза его скрывались за зеркальными стеклами очков в круглой оправе. Он выглядел лет на сорок, тем не менее носил длинные волосы, завязанные сзади "конским" хвостом. Пиджак от Пола Смита едва не сползал с его покатых плеч. Костюм дополняли хлопчатобумажная рубашка, цветной галстук и ботинки фирмы Доктор Мартин". Трент подумал было, что японец вырядился так специально. Но в таком случае, кого же он изображает? Владельца картинной галереи, выставляющей минималистское искусство? Или члена жюри захудалого латиноамериканского кинофестиваля?
Офицер береговой охраны сдержанно поздоровался со старшим китайцем, и они отправились посовещаться в дальний конец кормовой части судна, а молодой китаец спустился к офицерским каютам. Тем временем японец, даже не поприветствовав присутствующих, прислонился к поручням и сделал вид, что дремлет. Старший китаец подошел к Тренту и вынул из бумажника свою визитную карточку, в которой было написано: "Рикардо Линь, президент Южно-Азиатской компании парусного и парового судоходства с офисом в Маниле". На превосходном английском он поблагодарил Трента за сотрудничество и за мужество, которое тот проявил, взойдя на борт корабля.
– Ведь убийцы могли находиться на борту, – сказал он.
– Я никого не видел, – ответил Трент.
– И вы не заметили ничего необычного?
– Все члены команды были мертвы. Китаец невольно улыбнулся.
– И ничего больше?
Трент был убежден, что тот имел в виду женщину. Скрытность китайца заставила его насторожиться, и он решил, что ему лучше промолчать.
Видимо, удовлетворенный, китаец взял под руку офицера береговой охраны и повел его в рулевую рубку.
Японец оттолкнулся от поручней, зевнул, потянулся, затем направился в сторону носовой части, некоторое время постоял, глядя на скалы и островки, но там, на солнце, было слишком жарко, и он снова вернулся на прежнее место.
Трент заподозрил, что японец нарочно замешкался у поручней, в нескольких метрах от трапа, когда шел к носу, и был совершенно уверен, что он специально задержался там же на обратном пути.
Офицер береговой охраны и чиновник-китаец вернулись на палубу. Представитель пароходства поманил китайца, и они отошли в сторону. Офицер подошел к стоявшему в тени Тренту и несколько смущенно сказал:
– Мистер Трент, здесь будет вестись расследование. Необходимо ваше присутствие.
Трент, ожидавший этого, поинтересовался, как скоро начнется следствие.
– Дня через два-три, – ответил офицер и кивнул. – Да, самое большее через четыре дня, никак не позже, – и он оглянулся на китайца, как будто ища подтверждения. Затем снова повернулся к Тренту:
– Один из моих людей, проводит вас в Пуэрто-Принсеса, мистер Трент. Вы, конечно, можете остаться и здесь, – он задумчиво посмотрел на "Золотую девушку", а затем перевел взгляд на усеянный рифами пролив. – На грузовом судне будет дежурить охрана, так что вам здесь ничего не угрожает.
Для Трента ехать в Пуэрто-Принсеса означало сделать еще лишних сто миль в противоположном направлении.
– Думаю, "Цай Джен" – не первое судно, потерпевшее аварию на этих рифах, – сказал он. – Я, пожалуй, останусь здесь и осмотрюсь вокруг.
Прежде чем открыть дверцы пуленепробиваемого "кадиллака", первый телохранитель Вонг Фу тщательно осмотрел тротуар перед боковым входом в здание банка. Второй телохранитель открыл дверь, а третий в это время вызвал лифт. Вонг Фу, как всегда, был в рабочем хлопчатобумажном костюме с шелковой рубашкой и галстуком и в изготовленных на заказ итальянских ботинках. Шрам на голове прикрывала вышитая фуражка. Он быстро пересек тротуар и прошел по коридору к лифту. Первый телохранитель нажал кнопку этажа, на котором находился конференц-зал.
В приемной его ждали четверо главных вкладчиков банка. Двое из них были китайцы. Вонг Фу явственно ощущал исходивший от них запах страха – так в былые дни, когда он начинал свое дело в Шанхае, пахло от тех, кого он грабил и убивал. Страх заставлял вкладчиков принимать его сторону, и это в конце концов должно было привести к поражению Дома Ли. Он прошел по комнате, ответил на приветствия двух вкладчиков-европейцев, думая в это время о похищенной девушке.
Она вскрикнула, когда ее бросили в лодку, и один из бандитов, изрыгая проклятия, ударом ноги заставил ее замолчать. Девушка лежала на дне лодки уже три часа. Двигатель непрерывно тарахтел, его шум отдавался у нее в ушах. Она была завернута в простыню, и ее тело содрогалось от вибрации лодки. Не видя ничего вокруг, Джей пребывала в полузабытьи, и весь мир для нее был заполнен одним лишь страхом: что произойдет, когда это путешествие закончится? Она молила Бога, чтобы оно продолжалось бесконечно.
Но вдруг мотор замолк, и лодка заскрежетала килем по песку. Громкий скрежет зловеще прозвучал в наступившей внезапно тишине. Девушка сжалась в комок, стараясь сделаться совсем маленькой, в надежде, что о ней забудут. Но тут ее схватили и бросили в море. Неожиданно оказавшись в воде, она перепугалась и стала отчаянно барахтаться в своей простыне. Пираты захохотали. В этот момент Джей вспомнила о своем деде. Она взывала о помощи. Молила о том, чтобы он защитил ее своим могуществом.
Выйдя из автомобиля, сэр Филип улыбнулся ожидавшим его фотографам и успокоил журналистов, пообещав ответить на вопросы после окончания встречи. Затем вошел в холл, где его уже ожидал президент банка, англичанин.
Они обменялись рукопожатиями, позируя фотографам, но, когда англичанин повел сэра Филипа к лифту, чувствовалось, что он не в своей тарелке.
– Мы решили провести встречу в главном конференц-зале, – сказал он на ухо сэру Филипу. – Там будет не так тесно.
Сэр Филип повернулся к мисс Джеймс за своей папкой.
– Тесно? – удивленно переспросил он. – А разве там будет кто-нибудь еще кроме нас двоих? – По смущенному лицу президента он понял, что на самом деле там будет много людей, и, неловко оступившись, выронил бумаги.
– Благодарю вас, дорогая, – шепнул он мисс Джеймс, когда она подобрала папку с пола. – Может быть, вы пойдете со мной? – Он задержал ее руку. – На случай, если я что-нибудь забуду.
Мисс Джеймс посмотрела па президента банка поверх головы сэра Филипа. Еще один симптом старости – сэр Филип стал нуждаться в поддержке. Президент знал, что сэр Филип чрезвычайно щепетилен в отношении лояльности своих сотрудников. Бухгалтерские счета Дома Ли были в порядке, но сэр Филип уже слишком стар и консервативен, а его сын – коллекционер-любитель – сделан не из того теста, чтобы стать во главе Империи. Итак, Империя Ли обречена.
Лишь немногие неспециалисты способны оценить, какой жестокостью и решительностью должен обладать лидер в финансовом мире. Но банкир-то это знал. Жена может недооценивать его в интимной обстановке супружеской спальни, но, видит Бог, в ближайшие дни он покажет ей, на что способен. Да, будьте уверены, подумал он, провожая сэра Филипа к лифту, и тонко улыбнулся.
В конференц-зале стоял стол длиной семь и шириной два метра – стеклянная столешница на ножках черного мрамора. По одну сторону стола свободно расселись четыре вкладчика со своими советниками. Напротив сидел сэр Филип с единственной своей помощницей – мисс Джеймс. Место во главе стола занял президент банка.
Перебирая документы, сэр Филип увидел пигментные пятна на тыльной стороне своих ладоней. Мисс Джеймс склонилась к нему, чтобы помочь сложить бумаги. Он поблагодарил ее. Затем взглянул на председателя.
Присутствие четырех вкладчиков придало президенту смелости. Он начал свою речь с заверений, что никто не сомневается в могуществе Дома Ли, но слухи, приводившиеся в финансовых бюллетенях, а также задержка с уплатой банку шести миллионов в счет процентов вызывают некоторое беспокойство. Ну, разумеется, в этом нет ничего непоправимого.
– Мы же все здесь друзья, – уверял он сэра Филипа и улыбнулся сидящим за столом.
Один из акционеров – англичанин – подтвердил:
– Ну, разумеется.
Китайцы-вкладчики закивали головами. Какой-то адвокат вмешался и заявил, что Дом Ли постоянно отказывался давать отчет о своих активах и тем самым создавал юридические трудности для банка.
– Таковы уж правила банка. Фил. – Президент впервые опустил все почетные титулы и, более того, осмелился назвать финансового магната уменьшительным именем. – А теперь мы должны кое-что обсудить на этом совещании… – закончил он доверительным тоном.
Бухгалтер привел цифры о займе в 130 миллионов долларов, что составляло четыре процента всего банковского капитала.
– Неразумный риск, – заметил один из юристов.
– Да, здесь была допущена неосмотрительность, – подтвердил президент.
Консультант по финансовым вопросам обратил внимание присутствующих на то, что в соглашении о займе имеется статья, дающая основание требовать возврата займа в случае задержки с выплатой процентов.
– Именно так мы понимаем дело, Фил, – закивал головой президент. – Я зондировал почву среди членов совета директоров, как обычно. Это пока не официально, но существует определенное мнение, что для нас было бы удобнее… – он не закончил фразу, и она повисла в воздухе.
Президент повернулся в кресле, и сэр Филип понял, что он нажал кнопку звонка.
Слева отворилась дверь. Вошедший клерк протянул мисс Джеймс записку, она быстро пробежала ее глазами и передала шефу. Это было извещение компании "Ллойд" о том, что грузовой теплоход "Цай Джен" пропал в море Суду.
Сэр Филип поднял голову. В дверном проеме стоял Вонг Фу и смотрел на него.
– Фил, вы, вероятно, знакомы с мистером Фу, – сказал президент. – С недавних пор он стал одним из наших крупнейших вкладчиков.
Сэр Филип продолжал рассматривать бумаги, как будто не замечая присутствия Вонг Фу. Потом положил на стол договор между Багамской холдинговой компанией и Домом Ли о продаже оборудования для переработки мяса из Флориды, трех огромных участков земли и сорока тысяч голов скота на сумму в 137 миллионов долларов со сроком оплаты тридцать дней. Гарантом выплаты был указан трест Моргана, а получателем – этот самый банк.
Один из юристов хотел было взять документ, но в этот момент сэр Филип был уже у двери. Держась за стеклянную ручку, он оглянулся на президента. Они обедали вместе каждые три-четыре месяца, но никогда не были близкими друзьями. Сейчас сэр Филип не мог даже произнести его имя. Но он не намеревался скрывать своего презрения и переключился с банкира на Вонг Фу.
– Подонок, – произнес он на мандаринском диалекте китайского. И, как будто опасаясь заразы, прикрыл рот белоснежным платком и добавил:
– Мисс Джеймс подождет, пока вы подпишете все документы. – Дом Ли более не имеет никаких дел с этим банком, – заявил он ожидавшим у выхода журналистам и сел в свой "Роллс-ройс".
Офицер береговой охраны, японец и китаец-судовладелец улетели на вертолете. Позже прибывший из столицы Палавана Пуэрто-Принсеса катер доставил на "Цай Джен" еще четырех человек и провиант, так что теперь на борту корабля находилось шесть человек.
На небе появилось легкое облако, и море окрасилось в бледно-зеленый цвет. Склоны далеких гор казались голыми в пробивающихся через облака лучах солнца. Ветер утих, и катамаран как будто застыл в жарком влажном воздухе. Он стоял на трех якорях в коралловой бухте возле песчаной отмели размером с теннисный корт. Трент заранее замерил полосу песка при низкой воде и во время прилива провел "Золотую девушку" между коралловыми глыбами и скалами, так что теперь яхта оказалась как будто за стенами крепости.
Мысль об исчезнувшей женщине не давала Тренту покоя; мысль об этой женщине, а также воспоминание о механиках с лицами, обезображенными кислотой… Теперь женщина либо находится у них в руках, либо мертва. Но Трент не верил, что она погибла. Если бы ее убили в каюте, там остались бы пятна крови. А к тому же эта пропавшая простыня. У него было ощущение, что девушку увезли, а он привык доверять своей интуиции.
Он вновь мысленно вернулся к убитым механикам. Ему не раз приходилось наблюдать подобную нарочитую жестокость в деревнях, подвергшихся карательным акциям террористов и антитеррористических сил. Расстрелянные мужчины, изнасилованные и зверски убитые женщины, трупы детей, валяющиеся, как кучи тряпья у стен разрушенных хижин…
Он уже сожалел о том, что не сказал офицеру береговой охраны об исчезнувшей женщине. Китаец-судовладелец не проронил о ней ни слова, и Трент был уверен, что это неспроста. Но что они могли бы сделать – все они? Искать? Но где?
Трент понимал, что дальнейшие расчеты бесполезны, но чувство бессилия заставило его вновь вернуться к карте. Потом, недовольный сам собой, он сидел в кокпите и смотрел, как морские волны плещутся о борт теплохода. Ему была необходима дополнительная информация. Если бы он знал имя женщины или имел какие-нибудь сведения о ней, то мог бы судить о целях похищения.
Пытаясь отвлечься, Трент стал разбирать фотографии потопленных японских кораблей. Остовы судов казались под водой зелеными и зловещими. На ряде кадров были видны пробоины в корабельной броне. На одном из снимков он увидел акулу, проплывавшую мимо орудийной башни. И снова вернулся к мыслям о механиках с "Цай Джона" и о пропавшей женщине. Да, он должен что-то предпринять. Невозможно жить дальше с сознанием такой вины.
На сетке, протянутой между корпусами катамарана перед кают-компанией, лежала большая доска для серфинга. Трент выкрасил ее черной краской и приспособил к ней мачту для паруса. Дождавшись темноты, он спустил доску на воду. Затем завернул в пластиковый мешок электронный детектор, упаковал его в маленький заплечный мешок, прихватил пару портативных фонариков, набор отмычек и тяжелый нож для водолазов. Натянув черный нейлоновый костюм для подводного плавания, он обмотал вокруг пояса легкий трос и взял с собой маленький якорек.
Еще продолжался прилив, волны журчали и ударялись о камни, доска, проплывая над рифами, задевала их днищем. Если бы Трент пустился вплавь без доски, то на первой же сотне метров был бы серьезно изранен.
Самым лучшим наблюдательным пунктом на "Цай Джене" являлась крыша рулевой рубки, а наиболее удобным местом для швартовки была корма, так что часовые непременно должны были наблюдать за кормовой палубой.
Трент закинул фалинь[18] на коралловую глыбу метрах в семи от носа парохода и потравил трос, так что доска оказалась прямо под кормовым свесом. Он выждал минут сорок, прислушиваясь – не раздастся ли на палубе шум шагов, который заглушил бы звуки моря и корабля. Не услышав ничего, Трент забросил на палубу якорек с острыми лапами, быстро вскарабкался по тросу и проскользнул под поручнями.
На крыше рулевой рубки на мгновение вспыхнул огонек, вспыхнул и распался надвое – видно, двое солдат, экономя спички, прикуривали друг у друга. Двое других дежурили на задней палубе, остальные спали где-то – вероятно, тоже на палубе, потому что энергии для кондиционера не было, а в каютах стояла невыносимая духота.
Трент привязал трос к якорной цепи парохода, отцепил якорек от поручней и опустил в море. Затем медленно пополз на корму к кубрику. Он останавливался через каждый метр, пока наконец не услышал на палубном люке басовитый храп.
Прокравшись мимо охранников, он оказался в глубокой тени возле рулевой рубки. Обе двери в жилые помещения с правого и левого бортов были заперты, но новые замки легко открылись отмычкой. Оказавшись внутри помещения, он вновь запер дверь. Затем, взяв одеяло из рундука в коридоре, пошел в каюту второго помощника. Занавески были уже сняты, поэтому он перебросил одеяло через легкую перекладину над иллюминатором.
Кто-то покрыл койку новой простыней. В шкафу, там, где раньше находилось женское платье, теперь висел только форменный костюм морского офицера. Ящики шкафа были заполнены мужскими рубашками и мужским бельем. И не было ни компьютера, ни душистого мыла, ни косметики. Только безопасная бритва и брусок карболового мыла.
Трент присел на стол и стал разглядывать койку. В каюте все еще ощущался еле заметный аромат женских духов. На подушке он обнаружил несколько черных волос. Он зарылся лицом в подушку и сделал глубокий вдох: кислого запаха пота не ощущалось, значит, женщина, вероятно, была худенькой. Судя по духам и следам косметики, ей, должно быть, около двадцати пяти лет. Несмятая часть простыни в ногах позволяла примерно установить ее рост – где-то между 154 и 158 сантиметров. Прямые черные волосы, короткая стрижка. Туалеты от "Иссэ Мияки" и дорожная сумка фирмы "Ярдбай" свидетельствовали о хорошем вкусе и больших деньгах. И к тому же девушка достаточно образованна, чтобы пользоваться компьютером.
Теперь он уже представлял ее себе, хотя и не знал имени. Но, видимо, это была важная персона, коль скоро ее отсутствие так тщательно скрывалось. Значит, узнать ее имя не составит особого труда.
Он разгладил верхнюю простыню, положил на место одеяло и, выскользнув обратно на палубу, снова запер дверь. В это время с севера к ним приближался быстроходный катер с двумя спаренными двигателями V-8.
Трент поднялся по трапу к рулевой рубке и пополз по палубе к подножию лестницы, ведущей на крышу. Два солдата береговой охраны тревожно переговаривались между собой, глядя на приближающийся катер. Часовой на корме что-то закричал хриплым от волнения голосом. Послышался металлический лязг оружия, готовящегося к бою. Кто-то швырнул монетой в тех двух, что спали на палубе, и один из них с проклятиями поднялся на ноги.
Пока внимание солдат было отвлечено катером, Трент проворно вскарабкался наверх. Описав рукой с электронным детектором полукруг, он установил, что, по всей вероятности, на радиомачте, имеется активно действующий радиомаяк. Следовательно, нападение было запланировано заранее. И эта женщина являлась главной целью нападения – целью, ради которой стоило устроить массовую резню.
Луч прожектора с катера пронзил темноту. Рулевой заглушил мотор. Трент быстро пригнулся и спустился на палубу. Солдаты на борту парохода узнали по голосу кого-то из вновь прибывших. Раздались взрывы нервного смеха. Обе группы что-то кричали друг другу на тагальском, причем выговор у охраны с "Цай Джона" звучал мягче, чем у новоприбывших. Чувствовалось, что группа с катера была более авторитетной. Те двое, что спали на палубе, сбросили веревочный трап и держали канат, пока катер швартовался к борту парохода.
Трент прятался под трапом. Мимо него с крыши рулевой рубки спустились часовые, чтобы приветствовать шестерых вновь прибывших, которые привезли с собой выпивку и еду. Солдаты хлопали друг друга по спине и обменивались грубыми шутками. Оживление все нарастало. Трента подмывало закричать, предупредить солдат береговой охраны, но он сдержался, так как все время думал о судьбе захваченной в плен женщины.
Они будут медленно, шаг за шагом, уничтожать ее. И в конце концов от девушки не останется ничего – даже память о ней исчезнет, потому что умрут все, кто знал о ее существовании. В это время снизу донесся крик и сразу захлебнулся – его предположения подтвердились. Все было кончено за несколько секунд. Шестеро противостояли шестерым, но, видимо, питье было отравлено и вновь прибывшие умело владели ножами.
Теперь, когда солдаты береговой охраны были перебиты, за дело взялись китайцы. Один из них прошел в каюты – либо у него были ключи, либо он ловко управлялся с отмычками. Двое других поднялись по трапу в рулевую рубку. Трент, низко пригнувшись, перебежал на корму, перепрыгнул через поручни и на мгновение застыл. Выждав, когда очередной гребень прокатился под кормой, он нырнул вслед уходящей волне. Шум и грохот падающей воды заглушили всплеск. Он повернулся и поплыл вдоль борта судна к своей доске для серфинга. Выбрав якорь, он стал медленно подгребать веслом к катеру. Этот катер с черным корпусом, метров десять длиной, больше походил на судно для доставки срочных грузов или на базу для подводного плавания, чем на прогулочный корабль. На нем не было ни названия, ни номерного знака.
Трент вернулся на "Золотую девушку", прошел в кают-компанию, вынул из глубины шкафа винтовки, зарядил их и упаковал в водонепроницаемые чехлы. Затем открыл люк под ковром в кают-компании, чтобы можно было при необходимости выбраться в пространство между корпусами катамарана. Сделав все это, Трент сел в темноте за навигационный стол и задумался. Он представил себе, как люди на борту "Цай Джена" тщательно обыскивают жилые помещения в поисках следов женщины. Среди них, наверно, тот плотный молодой китаец, который взошел на борт вместе с судовладельцем. Вероятно, именно он пытался в первый раз наспех уничтожить следы присутствия женщины на борту.
Когда закончится обыск корабля, они примутся за "Золотую девушку". Правда, придется подождать высокого прилива, чтобы миновать рифы. Они будут расспрашивать его – что он видел и говорил ли по радио с кем-нибудь, кроме властей. А затем прикончат и его. Ни офицер береговой охраны, ни японец не побывали внизу – в каютах, и поэтому пиратам нечего о них беспокоиться. Трент умрет – и этой женщины будто не бывало.
Похищение людей – слишком сложное дело для простых пиратов. Но, так или иначе, женщина захвачена в плен, и судовладельцы скрывают это. Непонятно также, на чьей стороне были японец и офицер. Трент включил передатчик на международную аварийную частоту. Первым отозвался какой-то немецкий танкер, и Трент сообщил ему, что пароход "Цай Джен" подвергся нападению пиратов.
На вопрос радиста, как обстоят дела у него самого, Трент ответил, что его положение не слишком хорошо, но, по всей вероятности, он пока в безопасности, по крайней мере до рассвета.
Двадцать минут спустя немецкий танкер снова появился в эфире и сообщил, что филиппинские моряки уже вышли в море.
– Удачи, – пожелал немец.
Трент поблагодарил, хотя и не верил в удачу.
Он прицепил к поясу две фляжки с водой, закинул за спину чехлы с винтовками и, спустившись вниз, между корпусами катамарана, на доску для серфинга, направился к расположенному неподалеку островку, на котором росло несколько пальм. Вдали виднелся оранжевый огонь действующего вулкана.
Цены на землю взлетели до десяти тысяч долларов за квадратный фут. Бремер Лодж было одним из немногих больших помещений в черте города, которое устояло от натиска компаний, скупавших землю для застройки. Это величественное здание из серого гранита с башенками в викторианском стиле в течение последних ста двадцати пяти лет было обиталищем торгового дома "Кэрнз – Оливер". Оно являлось таким же символом Гонконга, как резиденция губернатора или здания гонконгского или шанхайского банков.
Сэр Ивэн Уайли по материнской линии имел одну четверть крови Кэрнзов. Благодаря своей работоспособности и преданности он завоевал поддержку сэра Филипа в недавней битве за пост президента компании. Ему оставалось несколько месяцев до шестидесятилетия, и он примирился с тем, что банки и члены семьи считали его президентство временным. Звонок, проведенный в спальню от факса, стоявшего в библиотеке на первом этаже, зазвонил, и он с недовольным ворчанием откатился от жены. Накинув халат, с неохотой проковылял через широкий коридор и стал нашаривать слева от двери нужный выключатель. Факс передавал сведения о яхтсмене Тренте, собранные их советником по вопросам безопасности в Лондоне. Передача проходила через автоматическое шифровальное устройство. Сэр Ивэн прочел сообщение и тут же набрал домашний номер сэра Ли.
– Филип, это я, Ивэн. Буду у тебя через двадцать минут.
Он натянул брюки и спортивную рубашку, сунул ноги в туфли. Спустился в гараж, где сторож, сонно приветствуя его, распахнул большие двери и потрусил по дорожке, чтобы открыть ворота. Ивэн предпочел сесть не в служебный "Ролле" и не в спортивный обтекаемый "Ягуар" жены, а в микроавтомобиль англичанки-гувернантки. Сэр Ивэн, высокий, довольно крепкий мужчина, женился во второй раз на женщине намного моложе его, и это заставляло его поддерживать форму. Он уверенно вел машину и обходился без очков.
Машина свернула с главной дороги, ворота во владения Ли распахнулись, слуга открыл перед ним двери.
Обычно он чувствовал себя в обществе сэра Ли молодым – их разница в возрасте составляла пятнадцать лет, но на этот раз, пока он поднимался по лестнице в кабинет китайского финансиста, у него подгибались ноги. Сэр Филип вышел с невозмутимо спокойным видом, и Ивэн, подавая факс, чувствовал себя довольно глупо.
– Филип, этот яхтсмен, оказывается, бывший агент разведки, работал в Отделе по борьбе с терроризмом. Совершил для Вашингтона десятка полтора убийств.
Сэр Филип, казалось, совершенно невозмутимо воспринял это сообщение, но Ивэн Уайли никогда не умел читать его мысли. Порой ему казалось, что он лишь орудие в замыслах китайского финансиста. И не то чтобы он не справлялся со своей работой – если бы это было так, то сэр Филип ни в коем случае не стал бы его поддерживать. Но старый финансист рассчитывал свои ходы значительно дальше, чем те несколько лет, в течение которых Ивэн Уайли надеялся обладать властью. Все они были таковы, эти китайцы, – богачи старой формации. У них всегда прежде всего дальний расчет, и они никогда не идут на авантюры ради быстрой наживы. И никакого расточительства семейного богатства, как это бывало на протяжении ряда поколений в роду "Кэрнз – Оливер". Дядя Чарли, проживая в Южной Франции со своими любовницами, никогда не утруждал себя посещениями Гонконга. Тим служил в Английском банке, младший, Чарли, занимался архитектурой. А кроме того в семействе были: член парламента, королевский адвокат, фермеры, джентльмены, Берти, содержавший в Ньюмаркете завод скаковых лошадей, затесался даже один академик. И еще пять поколений дочерей, приданое которых еще больше подрывало финансовое могущество семьи. И, наконец, его собственный развод – и тут он на минуту устыдился того, что, как он теперь осознавал, было влечением мужчины средних лет к более молодой плоти.
– Этот Трент, – сказал Уайли, – похоже, он больший террорист, чем сами террористы. И, думаю, нам сильно повезло, это как раз то, что нам нужно в этом деле с пиратами.
Сэр Филип задумчиво постукивал кончиком наманикюренного ногтя по факсу. Маленький и физически хрупкий, он, однако, не страдал слабостью ума и воли. "Что же он чувствовал в связи с похищением внучки? – пытался понять Ивэн Уайли. – Боль, ярость, отчаяние?"
– Трент. – Китайский финансист сложил факс, Положил его в карман халата и улыбнулся. – Да, мне кажется, ты прав. Да, это к месту, Ивэн, очень к месту.
На другом конце города, перед большим мраморным столом стоял один из многочисленных родственников Вонг Фу. Сам Вонг Фу сидел за столом и читал то же донесение, что получил Ивэн Уайли. Автором донесения был бывший работник британской военной разведки, у которого теперь оказалось на Дальнем Востоке десятка полтора клиентов. "Да, этот чужеземец действительно стоит своего жалованья", – подумал Вонг Фу, прочтя донесение. Он отпустил молодого человека и вызвал своего военного специалиста. Полчаса спустя в апартаменты вошел маленький, очень аккуратный человечек – на вид то ли клерк, то ли школьный учитель.
Вонг Фу написал на листке бумаги и положил на мраморный стол записку: "Яхтсмен Трент опасен. Убей его. Используй триады".
Военный специалист кивнул. Вонг Фу бросил записку и факс в стоявшую возле стола машину для уничтожения бумаг. После того как правила безопасности были соблюдены, он снова обратился мыслями к девушке. Вероятно, она уже получила первые уроки унижения, подумал высокий китаец и облизнул губы.
Их было двадцать четыре… Двадцать филиппинских пиратов и четверо китайцев. Распоряжались всем китайцы. Они заставили девушку встать на колени в тени кокосовой пальмы и обнять ствол дерева. Потом ей связали кисти рук. Пока ее не трогали – для этого еще не настало время.
– Леди Ли, – начал главарь. – Не хотите ли попить, леди Ли? – Он взял ее за подбородок и откинул голову назад, чтобы можно было налить ей в рот воды. – Где же ваши хорошие манеры, леди Ли?
Она шепотом поблагодарила его.
Он протянул ей руку, и девушка прикоснулась к ней губами. Она глядела на него глазами, полными мольбы.
– Мой дедушка заплатит вам, сколько пожелаете, – прошептала она.
Китаец захохотал.
Когда стемнело, ее снова завернули в простыню и бросили в лодку. Как и в первую ночь, она как будто растворилась в грохоте и вибрации двигателя. Джей чувствовала себя в безопасности в этом шуме. "Это мое убежище", – подумала она и представила себя у церковного алтаря. Потом ей вспомнились эскадроны смерти в Сальвадоре – как они вытаскивали людей за волосы из церкви и убивали их на ступеньках лестницы. Она участвовала тогда в демонстрации против поддержки армии Сальвадора Государственным Департаментом. После демонстрации она со своими друзьями из университета Уэллсли поехали в пиццерию. Джей помнила, что заказывала там американские сосиски с кетчупом.
Теперь она уже больше не американка. Где-то на пути из Сан-Франциско в Гонконг она пересекла границу и стала китаянкой. Джей не почувствовала, где именно миновала границу, но теперь поняла смысл предупреждения, сделанного тогда за ленчем бабушкой, – ее советы, какие платья носить, с кем разговаривать, как вести себя на публике. Бабушка так старалась внушить ей, какой именно статус она унаследовала как член Дома Ли, внучка сэра Филипа Ли. Как хранить достоинство, кастовые правила, власть. Джей не хотела об этом слышать. Более того, она решила, что останется сама собой. Как можно было быть такой слепой? И девушка принялась молиться. Когда она училась в школе и в колледже, то насмехалась над епископальной церковью, считая, что эта церковь не более чем воскресный филиал загородного женского клуба.
На глазах Джей выступили слезы, и она вспомнила про второго помощника Лю, которого глубоко презирала.
А Лю, уже девять часов находившийся в море, наконец добрался до острова. Прежде всего отдохнул, затем взобрался на пальму, росшую на берегу. Он напился соком незрелого ореха и съел его мякоть. Потом собрал несколько сухих пальмовых листьев и, спрятавшись под ними, прилег в темноте. Он выжил – знал, что выживет. Когда наступит рассвет, он должен разыскать какого-нибудь рыбака.
Трент слышал, как катер скрежещет, задевая бортом за риф. Ночной бриз стих, и само море как будто устало – легкие волны мягко набегали на песчаный берег вблизи его убежища. Луч прожектора на носу каюра нащупал катамаран, над водой разносились голоса пиратов. Трент не понимал по-китайски, но ему был хорошо знаком металлический звук взведенного затвора автоматической винтовки.
Он ожидал, что по катамарану откроют огонь, но вместо этого кто-то из пиратов крикнул по-английски:
– "Золотая девушка"! Эй, на борту! Они, конечно, не знали, кто он такой. С рассветом шестеро киллеров с катера могут захватить его, если они достаточно профессиональны. Эти люди должны понимать, что им не обойтись без потерь, а потом важно узнать, на какие жертвы они готовы пойти. Для начала он выстрелил по прожектору.
Раздался взрыв ругательств – значит, он попал в кого-то из них. Мотор взревел, катер развернулся и ушел за пределы огня. Один-единственный неожиданный выстрел не давал возможность определить его местоположение. Тем не менее Трент на всякий случай переместился на несколько метров и стал ждать, что они предпримут. В лучшем случае будут ждать рассвета, и тогда их захватят филиппинские моряки или береговая охрана. Но нет – мотор вновь взревел, и катер направился на восток со скоростью сорок узлов.
Шесть трупов лежали в лужах застывшей крови па грузовой палубе "Цай Джена". С рассветом появился вертолет военно-морского флота. Он пролетел над кораблем, развернулся над "Золотой девушкой" и снова прошел над "Цай Дженом". Из дверей машины высовывались стволы тяжелых пулеметов.
Рулевая рубка теплохода напоминала укрепленный дот – через ее бронированные окна хорошо просматривалась грузовая палуба. Захватив ее, моряки смогли бы не торопясь очистить каюты.
На шестом заходе пилот резко задрал нос вертолета, и из него на крышу рулевой рубки вывалился десяток морских пехотинцев. Они быстро заняли свои позиции: двое прикрыли грузовую палубу, двое взяли под прицел трапы левого и правого бортов, ведущие на боковую палубу. Вертолет завис над носовой частью – стрелки приготовились открыть огонь, оставшиеся двое солдат, соскользнув по краю крыши, приземлились на палубе. И тотчас в окно рубки полетели стограммовые шашки взрывчатки с бикфордовым шнуром на три секунды горения. Бронированные стекла раскололись на части, и в ход пошли ручные гранаты. Моряки ворвались в помещение. Рубка была пуста.
Вертолет сбросил еще четверых на грузовую палубу и развернулся к катамарану.
А Трент находился в это время на расстоянии двухсот метров в убежище на островке. Момент был опасный, и бывший разведчик занервничал – вооруженные люди в горячке могли и не услышать его из-за рева двигателя. Лежа на животе, он поднял на весле от доски для серфинга свою майку. Ее увидели. Вертолет пролетел над катамараном, и стрелок в качестве предупреждения выпустил короткую очередь в соседнюю ложбинку на островке. Но Трента не нужно было предупреждать. Он вытянулся и вжался в землю. Вертолет с оглушительным ревом прошел у него над головой, подняв тучи песка, сбросив на островок нескольких человек и улетел. Трент, не поднимая головы, крикнул, что он англичанин с катамарана. Моряк с нашивкой сержанта приказал ему подняться на ноги.
– Командир велел вам вернуться на ваше судно, – сказал он по-английски с глухим американским акцентом, вероятно, почерпнутым из фильмов.
Трент сидел в кокпите "Золотой девушки" и смотрел, как с северной стороны подошло военное патрульное судно, а за ним – катер береговой охраны из Пуэрто-Принсесы. Патрульный корабль ошвартовался у кормы "Цай Джена", моряки спустили на воду пластмассовую шлюпку и вскоре на судне перемешались все виды войск: военные моряки, солдаты береговой охраны, морские пехотинцы…
Один из моряков спустился в шлюпку патрульного судна, и рулевой осторожно повел ее через рифы к "Золотой девушке". Трент заметил нашивки командора на погонах гостя. Моряк был на несколько лет моложе его, для филиппинца необычно широкоплечий, крепко сбитый, легкий в движениях. Угрюмо улыбнувшись, он поднялся на катамаран и прошел в кокпит.
– Вы отлично провели операцию. – Трент кивнул на "Цай Джен". – Наверное, немало тренировались.
Командир не отреагировал на комплимент и, даже не представившись, попросил изложить версию происшедшего.
Трент рассказал, что слышал, как какой-то катер подошел к "Цай Джену". В течение примерно получаса там шла гулянка, а потом наступила тишина. Это встревожило его, и он спустился за борт и спрятался в скалах на островке. Потом катер стал охотиться за ним.
– Вы были вооружены? – спросил морской офицер.
– Да, – ответил Трент, – винтовкой, – и протянул ее офицеру.
Офицер понюхал ствол двенадцатизарядной винтовки.
– Один выстрел?
– Да, один, – подтвердил Трент.
Командор, по-видимому, утратил к нему интерес. Возможно, он обдумывал то, что услышал. На палубе теплохода фотографировали, обмеряли, укладывали трупы в мешки. Над горизонтом появилась золотая полоса – начинался рассвет.
Наконец офицер набрался сил, чтобы зевнуть и почесать в затылке.
– Так что же вы сделали этим выстрелом? – Он отодвинул винтовку Тренту. – Погасили прожектор? Трент кивнул, и офицер неожиданно улыбнулся:
– Молодец, сукин сын. Они-то думали, что напали на голубка. Бах! А это не так.
– Да, что-то в этом духе… Трент спустился в камбуз и поставил на плиту кофе.
– Не хотите ли яичницу? – предложил он командору.
– Да, пожалуй, – ответил тот. – Можно я осмотрю судно?
– Будьте моим гостем.
Из двери кокпита по левому борту спускался трап в кают-компанию, которая находилась в надстройке, возвышавшейся над корпусами катамарана. Большие окна выходили на мостик. По левому борту от трапа стоял штурманский столик, где размещалось электронное оборудование фирмы "Брукс и Гейтхауз". С него на циферблаты дублирующих устройств, висевших на переборке кокпита, передавались показания скорости хода, скорости ветра, глубины, барометра, прибора спутникового определения места. Навигационная аппаратура дополнялась радиопередатчиком Сейлора.
В передней части кают-компании стоял стол, крепившийся к основанию мачты. Стол огибала длинная кушетка в форме подковы, устланная гватемальскими покрывалами с ручной вышивкой. Вдоль кормовой переборки выстроились низенькие судовые шкафчики с пузатыми графинчиками белого и темного рома и закрепленными на полках струнами шеренгами бокалов резного стекла. На полу были расстелены афганские коврики. На книжных полках тесными рядами стояли книги. Над ступенями ведущего в жилые помещения трапа висели друг против друга две написанные маслом картины XIX века, изображающие корабли в устье Темзы.
Камбуз был расположен в середине судна, в левом его корпусе. По обе стороны размещались двухместные каюты. В каждой каюте – умывальник и туалет. Единственная каюта в правом корпусе находилась ближе к корме и была длиннее, чем каюты слева. Она отделялась туалетом и душем от помещения для парусов, которое, в свою очередь, выходило на носовую часть палубы. Койки были застелены мексиканскими покрывалами, занавески подобраны в тон, а на белом полу лежали яркие половики.
– Отличный дом, – сказал офицер, садясь за стол.
– Спасибо.
Трент поставил перед гостем тарелку с яичницей, а сам сел напротив.
Филиппинец поел, подобрал остатки яичницы кусочком хлеба и улыбнулся.
– Ну да, Норфолк, штат Вирджиния, но ты был на несколько курсов старше.
– Немного старше, – согласился Трент. Филиппинец вспоминал, что они проходили один и тот же процесс отбора и одинаковый курс обучения. Где они обучались и к какому виду специальных войск относились – неважно. Раз ты прошел такой курс обучения, это значит, что отныне ты принадлежишь к числу тех избранных, к которым обращаются, когда дело приобретает скверный оборот. Эти два слова – "дело скверное" – используются, чтобы замаскировать то, что ты делаешь в действительности. А ты, попросту говоря, убиваешь людей в интересах своего правительства.
Если тебе удалось выжить в течение обучения – это уже само по себе большая победа, не меньшая, чем выигранная битва. Сидя за столом, бывшие однокашники напоминали пару псов, обнюхивающих территорию своего партнера. Они нашли между собой немало общего: леность, когда доведется, так как возможно, другого случая отдохнуть за следующие шесть недель не представится; желание избегать осложнений, которые могли бы заставить действовать слишком жестко для данных обстоятельств; раздражение, вызванное тем, что, с одной стороны, тебя используют, а с другой – относятся к тебе, как к чему-то грязному, недостойному даже приглашения к обеду, и, во всяком случае, никак не подходящей парой для любимой дочери.
Офицер отодвинул пустую тарелку, взял у Трента кофе, добавил себе сливок и сказал:
– Прекрасный завтрак. А ты представляешь себе, что за чертовщина здесь творится? – Он усмехнулся. – Впрочем, что я спрашиваю, все равно ты не скажешь. Но, так или иначе, если что понадобится – обращайся ко мне. Запомни, Маноло Ортега… – Он протянул Тренту мускулистую руку.
– Спасибо, – Тренту хотелось верить этому человеку, но он не знал здешних правил. Теперь, не являясь более агентом спецслужбы, он не имел доступа к информации. – Как тебя найти?
Офицер вынул визитную карточку из черного кожаного бумажника с золочеными уголками. Визитка была высшего качества, скорее выгравирована, чем напечатана, и его гость был представлен в ней как капитан-лейтенант Мануэль X. Ортега, помощник адмирала Хозе Абалардо – начальника Оперативного управления.
Полномочия помощника адмирала могут охватывать очень широкий круг вопросов. Столь же широка и область деятельности Оперативного управления. Понять сложные формы субординации в такой стране, как Филиппины, очень трудно, но, так или иначе, похоже, что Маноло Ортега близок к сферам, где принимаются решения.
Конечно, Ортеге было наплевать, что думал Трент, но он хотел проявить дружелюбие, учитывая их сходные биографии.
– Они хотят, чтобы ты сделал заявление в Маниле, – сказал он. – Я оставлю на твоем судне своих людей, так что никто ничего не тронет.
Трент поблагодарил его.
– Послушай, будь осторожен, – предупредил Ортега. – Я посоветовал бы тебе немедленно убраться отсюда.
– Что, филиппинцы?
– Да и вообще это нехороший район, – ответил Ортега.
Трент вновь подумал о той женщине.
И была квадратная хижина с маленьким окном. Пол из земли, утрамбованной с коралловой щебенкой. Стены из бамбука, промазанного глиной. Повешенный на петлях щит заменял собой дверь. В центре хижины был вкопан столб, который поддерживал тростниковую крышу. К этому столбу они прикрепили цепь, конец которой тянулся к железному браслету на ее щиколотке. Одно ведро в углу хижины служило туалетом, в другом была вода для питья и умывания. Единственную мебель составляли два засаленных тюфяка.
Четверо китайцев раздели ее и теперь играли в карты, чтобы определить, кто будет первым. Они играли не торопясь, с удовольствием наблюдая, как в ней нарастает страх. Девушка попыталась сопротивляться, но главарь вытащил из своих брюк толстый бумажный ремень.
– Леди Ли, – сказал он, чтобы она поняла, что им известно ее имя и что здесь, в этой хижине, могущество ее деда не имеет никакого значения. Китаец заставил ее встать на колени и ударил по лицу. И тогда девушке стало ясно: что бы она ни делала, это никак не скажется на обращении с ней. Она может быть послушной, может сопротивляться, может кричать – для тех, кто держит ее в плену, это безразлично. Они получили приказ сломить ее – и они этого добьются. Это не доставляло им удовольствия – просто такая у них работа.
Катер береговой охраны доставил Трента в Пуэрто-Принсеса, а затем самолетом филиппинской авиакомпании он прибыл в Манилу. Сержант морской пехоты встретил его в аэропорту и привез в штаб военно-морского флота, где Трент предстал перед следственной комиссией. В комнате находились четверо в штатском. Один из них, полицейский, получивший подготовку в Соединенных Штатах, предпочитал силовые методы. Остальные трое казались настроенными более благодушно. Его спросили, что он увидел на борту "Цай Джен" в первое утро. Он рассказал, что пытался найти кого-нибудь из оставшихся в живых, но, никого не обнаружив, вызвал береговую охрану, надеясь, что та захватит пиратов. И ничего больше? Ничего.
А что было этой ночью? Поднимался ли он на борт теплохода? Почему стрелял в людей, находившихся на катере? Неужели он всегда стреляет в людей, которые его окликают? Несомненно, поступил правильно, но почему действовал именно так? Разве он был вполне уверен, что люди с катера перебили солдат береговой охраны? Наверное, все же что-то услышал или увидел?
Трент отвечал, что поступил наудачу. Не мог заснуть. Вначале слышал смех, а затем все умолкло, и эта тишина действовала ему на нервы.
– Вы не похожи на человека со слабыми нервами, – заметил один из следователей, криво усмехаясь. В этом пятидесятилетнем человеке с морщинистым лицом явно была примесь китайской крови.
– Мы вас ни в чем не обвиняем, мистер Трент. Просто пытаемся понять, почему люди с катера убили солдат береговой охраны.
– Может быть, они что-нибудь прятали? Не так ли, мистер Трент? – поинтересовался второй следователь.
– Я не задумывался над этим, – пожал плечами Трент. Полицейский раздраженно хмыкнул и спросил, почему он держал винтовку на катамаране.
Трент заверил его, что обе винтовки вписаны в декларацию, и тут же вручил полицейскому разрешение на оружие. Тот был явно разочарован.
– При таком стремительном росте случаев пиратства, как у нас за последние годы, любой яхтсмен был бы полным дураком, если бы не имел при себе оружия.
– Вы очень помогли нам, мистер Трент, – сказал человек, похожий на испанца. По-видимому, он возглавлял следствие. – Мы просим вас задержаться в Маниле до утра, на случай, если обнаружится, что мы что-то забыли.
Трент с удовольствием согласился и сказал следователям, что, если понадобится, они смогут найти его в отеле "Манила". Он думал, что ему предложат дать подписку о невыезде, но у них, видно, были другие заботы. Они пожали ему руку, даже полицейский, который, однако, не проявил при этом большого энтузиазма, – и вот он снова оказался на улице.
Он доехал на такси до торгового центра Робинсона и присел за столик в кафе. Некоторое время он чувствовал себя в безопасности, но затем атмосфера как-то вдруг резко изменилась. Никаких видимых перемен не произошло и не было ничего конкретного, что можно было бы определить или описать, но он явно почувствовал близкую опасность. За годы подпольной жизни его чувства обострились до предела. Да, за ним кто-то следил. Ему потребовалось некоторое время, чтобы засечь преследователей, – ведь он находился на чужой территории и не успел разработать действенных методов контроля. Для наблюдения за людьми важна любая мелочь: тип лица, рисунок ушной раковины, расстояние между глазами, наконец, манера одеваться; это может быть узел, которым завязан бурнус, форма шляпы, мелочи в прическе, пуговицы пиджака, воротник рубашки, манера повязывать галстук, носить пиджак.
Трент был слишком опытен, чтобы его можно было долгое время водить за нос, но сейчас он чувствовал, как опасность приближается, а он не готов ее встретить. Он подумал бежать к такси и поехать в отель, но не был уверен, что удастся добраться до тротуара. Он тщательно изучал людей за соседними столиками. Много молодых филиппинцев в двухсотдолларовых вышитых рубашках. Слева от него молодая девушка с застенчивой улыбкой набралась смелости и подъехала к немцу-бизнесмену. За другим столиком мужчины – австралийские туристы – наперебой хвастались друг перед другом своими сексуальными достижениями и при этом пронзительно кричали гнусавыми голосами, используя такой лексикон, что, оказавшись здесь, учитель миссионерской школы потребовал бы таз воды и мыло. Толстый американец лет пятидесяти пяти припал к руке восемнадцатилетней девицы из бара, будто она была девственницей, а в действительности, если кто и нуждался в защите, так именно он. За столиком позади Трента веселый молодой китаец в сером хлопчатобумажном комбинезоне и в светло-синей рубашке махал своему приятелю.
Трент щелкнул пальцами, подзывая официанта, и положил на стол чек в сто песо. Он опознал своих преследователей еще до того, как дошел до стеклянной двери кафе. Бизнесмены средних лет выдали себя излишней суетливостью. Один из них держал в руке газету. Двое других обходили Трента сбоку. В учебном центре, где обучался Трент, это называлось охотничьей облавой. Трое "бизнесменов" были загонщиками. Стрелки ожидали снаружи. Трент подумал, что они могут воспользоваться ножом – вонзить его в спину между шестым и седьмым ребрами – прямо в сердце. В этом случае нападение было бы бесшумным, и атакующие могли бы скрыться, прежде чем кто-нибудь заметит, что совершено убийство.
Подобная облава очень опасна, потому что жертва не видит оружия до последнего момента. Трент быстро прошел в стеклянные двери и сразу же метнулся вправо, прижавшись спиной к стеклянной стене. Кто-то слева от него громко закричал, он бросился на землю и покатился под ноги людям, делавшим покупки.
Слева снова раздался крик. Трент вскочил на ноги. Упавшие на землю люди образовали вокруг него живую баррикаду. Он перепрыгнул через них и, пригнувшись, бросился налево – к выходу из пассажа. На ходу он заметил японца с "конским" хвостом, которого видел раньше. Тот выбежал на тротуар, и в этот момент рядом резко затормозил длинный "Мерседес". Из него выскочили два молодых китайца и бросились вперед к Тренту. Третий китаец позвал его с заднего сиденья автомобиля. Дверца "Мерседеса" была открыта, и Трент с ходу впрыгнул на кожаное сиденье.
– Спасибо, что предложили подвезти, – сказал он.
– Рады услужить, мистер Трент, – ответил китаец.
За светофором водитель притормозил, и китаец выскочил из машины. Трент не стал спрашивать, куда его везут. Если бы захотели, они бы и сами сказали. Машина двигалась через беспорядочно застроенные городские окраины в южном направлении. Наконец пригородная застройка поредела, и впереди раскинулись пыльные поля, местами затененные кронами хлебных и манговых деревьев. Близ дороги вокруг лачуг росли банановые пальмы и папайя. В земле копошились свиньи и цыплята. Повсюду сновали бесчисленные стайки сопливых ребятишек с гноящимися глазами.
Встречавшиеся иногда некрашеные строения из бетонных блоков с крытой жестью крышей принадлежали, видимо, филиппинцам, побывавшим на заработках за границей. У грузовиков на дорогах были погнутые рамы и покрышки с пролысинами. Длинные джипы с большим количеством хромированных деталей, но слабым двигателем, задыхаясь, взбирались на низкие холмы. Все, кроме деревьев, носило на себе печать нищеты.
Через час шофер свернул с главной дороги и сразу же вид местности изменился к лучшему. Они въехали в маленький городок и покатили по его центральной площади: дома в испанском колониальном стиле в тени манговых деревьев и авокадо, городская ратуша по одну сторону, церковь – по другую, в середине – памятник и шесть каменных скамей.
Миновали город, и дорога шла теперь среди плантаций сахарного тростника. Кругом виднелись загоны для скота, белые каменные стены, ограждающие частные владения, новые, не нуждающиеся в ремонте изгороди. Шофер свернул, въехал между каменными столбами ворот и покатил по длинной аллее, обсаженной деревьями джакаранды[19].
Вдали Трент заметил верховых сторожей с перекинутыми через плечо винтовками. Дождевальные установки орошали изумрудно-зеленые поля люцерны, а дальше тянулись аккуратные ряды фруктовых деревьев. Проехали мимо вертолета, стоявшего на бетонной площадке за стенами, ограждающими выкрашенную в желтый цвет гасиенду[20]. Такие гасиенды можно увидеть и в южной Испании, и в Латинской Америке, если только землевладелец – испанец или латиноамериканец – обладает богатством Креза.
Мощные платаны давали густую тень. Кое-где у источников стояли корыта для водопоя. Здесь же была устроена приступка для всадников – сбитые треугольником бревна с тремя ступеньками на каждой стороне и со столбом коновязи посередине. К одному стволу были привиты ветки красного, белого и розового гибискуса. В тех местах, куда долетали брызги из источников, цвел олеандр. Со стен свешивались ветви бугенвилии.
Дворецкий в накрахмаленном белом хлопчатобумажном костюме открыл дверцы машины и провел Трента через выложенный плиткой двор в тень обширного холла с балками резного дерева и расписным потолком.
В центре комнаты на большом обеденном столе стояла ваза с розами. У стен были расставлены стулья с спинками тисненой кожи и кожаными сиденьями. Висящие на стенах картины представляли собой странную смесь китайского и западного искусства того же раннего колониального периода, что и мебель. Узкие окна защищали прутья черного кованого железа.
Дворецкий раскрыл двустворчатые двери в дальнем конце холла и с поклоном пригласил Трента в гостиную. Отсюда с одной стороны открывался выход в патио, где стояла бронзовая скульптура – слившиеся в объятии юноша и девушка. Вода из рога изобилия, который они держали в руках, стекала в пруд с лилиями. Комната была почти квадратная – четырнадцать метров в длину и в ширину и более шести – в высоту. Вдоль одной из стен шла увенчанная аркой галерея. Трент заметил четыре больших полотна Ван Гога. На двух больших столах колониального стиля стояли железные подсвечники. В стеклянных шкафах размещалась коллекция темно-зеленого нефрита. С потолка свисал на цепях приводимый в движение электричеством вентилятор, он медленно вращался, перекачивая воздух. Из мебели здесь были только расположенные квадратом четыре больших прямоугольных дивана с обивкой из бледно-бежевого шелка.
Высокий европеец в брюках кремового цвета и в спортивной рубашке от Лакоста вышел навстречу Тренту, в то время как старый китаец остался сидеть на диване.
– Уайли, – представился европеец, протягивая Тренту руку. – Ивэн Уайли. Очень любезно с вашей стороны, что вы приняли наше приглашение. Я президент гонконгской компании, именуемой "Кэрнз – Оливер". Может быть, вы слышали о ней?
– Да, – кивнул Трент, и Ивэн Уайли улыбнулся – не из тщеславия, а просто потому, что это облегчало их задачу.
– Сэр Филип Ли, – представил он с легким поклоном в сторону старого китайца в сером костюме. – Мы с ним деловые партнеры, мистер Трент.
– Мне известно, кто такой сэр Филип, – сказал Трент.
– Да, конечно, – Ивэн Уайли, видимо, на мгновение растерялся. Затем предложил:
– Присядьте, пожалуйста.
– С кем из вас я должен говорить? – спросил Трент.
На лице сэра Филипа появилась легкая холодная улыбка. Он взглянул на президента компании "Кэрнз – Оливер" и сказал:
– Ивэн, будьте добры, оставьте нас одних на минуту.
Ивэн Уайли заколебался.
– Это дело вас не касается, Ивэн, – твердо произнес сэр Филип.
– Да, конечно, но…
Преданность Ивэна Уайли не позволяла ему уйти, так что китайский финансовый магнат был вынужден встать и, взяв его под руку, проводить к дверям. Он закрыл за высоким шотландцем двери и остановился, глядя на Трента с другого конца просторной комнаты.
– Не выпьете ли чаю, мистер Трент?
– Спасибо, – кивнул Трент.
Наконец-то близка разгадка того, что произошло на "Цай Джен". Он был на ногах всю ночь, смертельно устал и не собирался играть в пустые игры. Но в то же время ему не хотелось, чтобы этот китайский магнат догадался о степени его информированности – то, что Трент знал о существовании женщины, оказалось смертельно опасным для него.
Сэр Филип нажал кнопку звонка рядом с дверью и попросил появившегося дворецкого принести чаю. Затем вышел в патио и остановился возле фонтана, наблюдая, как из рога изобилия льется вода.
Трент последовал за ним и встал рядом. Случайно ли подошел хозяин дома к фонтану или же это предосторожность от электронного подслушивания? Он не мог проникнуть в мысли старика и не замечал в нем никаких проявлений эмоций.
Сэр Филип нагнулся и поднял из бассейна палый лист, имевший форму лодки.
– "Цай Джен" – мое судно, мистер Трент. Это был его первый рейс.
– Сожалею…
Финансист слегка пожал плечами в прекрасно сшитом пиджаке и велел дворецкому накрыть стол возле бассейна. Чай был подан на черном лаковом подносе, и сэр Филип сам разлил ароматную жидкость в чашки тонкого прозрачного фарфора.
– Я надеюсь, вы не добавляете в чай сахара и молока, мистер Трент? – спросил он.
Чай был зеленый, с легким запахом дымка. Без сомнения, особый сорт, и знаток сумел бы его оценить. "Не надоедает ли сэру Филипу всегда иметь все самого лучшего качества?" – подумал Трент. И улыбнулся про себя: ведь и он сам тоже первоклассный специалист в своем деле – был и, вероятно, и остался им. Именно поэтому, скорее всего, и оказался здесь.
– Меня пытались убить какие-то люди, и я хотел бы знать, что происходит, – начал Трент. Финансист пожал плечами.
– Идет война, мистер Трент. Те люди, которые напали на "Цай Джен", это наемники одного из моих соперников, человека, который ненавидит меня всеми фибрами души. Европейцы понимают ненависть как острое, жгучее и быстро угасающее чувство, для нас же, китайцев, ненависть – самое глубокое из всех чувств. – Он замолчал, на мгновение погрузившись в свои мысли, а затем продолжил:
– Я не могу доказать, что именно он несет ответственность за гибель моего судна, мистер Трент, но это так – и все превосходно знают об этом. Потеря "Цай Джена" – сильный удар по моему престижу; я потерял лицо. А это считается здесь очень важным. Разыщите мне пиратов, мистер Трент.
– Я не сыщик, – возразил Трент.
Старый китаец отвернулся от бассейна. В глазах его, совершенно черных, сквозила какая-то жестокость, присущая людям, обладающим большой властью. Трент подумал, что, наверное, этому человеку давно никто не отказывал. Он вспомнил, как во время службы в разведке старший офицер в Вашингтоне намечал объекты нападений и как будто наслаждался своей властью осуждать людей на смерть.
Смерть. Трент ненавидел сам привкус этого слова.
– И что бы вам обо мне ни говорили, сэр Филип, я не палач, – продолжал он.
– Я знаю, кто вы такой, мистер Трент, – сказал финансист. – У нас есть свой человек в Лондоне, который снабжает компанию подробной информацией.
Трент и сам догадывался об этом. Источником сведений сэра Филипа несомненно была военная разведка. Именно там покупалась информация. Трент сдерживался, чтобы в его голосе не прозвучала нотка гнева и отвращения:
– Это что, угроза, сэр Филип? Казалось, финансист был удивлен. Затем спокойно ответил:
– Я никогда никому не угрожаю. Либо вы принимаете мою просьбу, либо я меняю просьбу на приказание. В этом состоит ваш выбор, мистер Трент. Пейте, пожалуйста, свой чай, пока он не остыл. – Он позвонил, и в дверь вошел секретарь – наполовину китаец, наполовину филиппинец. Он встал у двери, ожидая, пока Трент окончил чаепитие.
– Очень вкусный чай, – похвалил Трент.
– Когда мы покончим с этим делом, устроим дегустацию чая. – Сэр Филип повел Трента к двери, так же дружелюбно и вежливо, как перед тем выпроводил сэра Ивэна Уайли. – До свидания, мистер Трент. Мистер Чунь окажет вам любую необходимую помощь.
Чунь, человек лет сорока пяти, был вежлив, внимателен и обходителен, как санитар в частном заведении для психически неполноценных. Он провел Трента по длинному, выложенному плитками коридору в конторское помещение с высоким потолком. Здесь стояли рабочий стол в испанском колониальном стиле, два кресла с высокими спинками, большой старомодный сейф фирмы "Чабб" и стенка несгораемых каталожных ящиков. Комнату пронизывал косой луч солнца, падавший из единственного окна, находившегося высоко в стене. На потолке медленно, со скоростью один оборот в минуту, вращался вентилятор.
Чунь, оказавшись в безопасности на собственной территории, почувствовал облегчение. Усевшись за рабочий стол, он пригласил Трента сесть в другое кресло и вручил отпечатанное на толстой бумаге письмо, которое уполномочивало бывшего разведчика действовать от имени Южно-Китайской компании парусного и пароходного судоходства во всех вопросах, касающихся "Цай Джен". Чунь также передал Тренту список судовой команды теплохода и миниатюрный радиомаяк. Как только Трент разыщет базу пиратов, он должен включить радиомаяк, и в течение часа к нему подоспеет помощь.
– Ни в коем случае не пытайтесь предпринимать что-нибудь самостоятельно, – серьезно предупредил Чунь.
Из этого Трент понял, что секретарь читал информацию, поступившую из Лондона. В ней наверняка особенно подчеркивалось, что Трент любит действовать на свой страх и риск и мало считается с приказами и инструкциями начальства.
Чунь деловито протер большие круглые линзы очков в золотой оправе с пружинными заушниками. Этот тощий, слегка сутулый человек с лысиной был похож на монаха с тонзурой в мирской одежде. Наконец он заправил заушники очков и стал еще более серьезным.
– Эти люди очень опасны, мистер Трент. Вы можете пострадать, а этого нельзя допустить ни в коем случае.
Трент заверил секретаря, что сам видел, насколько сильна склонность пиратов к насилию, и что сразу же воспользуется радиомаяком, как только удастся подобраться к пиратской базе на подходящее расстояние.
– Я не напрашивался на эту работу, и я совсем не герой, – закончил он.
– Очень рад этому, – сказал Чунь и улыбнулся, обнажив два золотых зуба.
Просьба Трента показать ему судовые бумаги, казалось, удивила секретаря.
– Наверное, документы находятся у мистера Танака Кацуко, – ответил он после минутного размышления. – Мне кажется, вы встречались с ним на борту "Цай Джена". Это японский джентльмен.
– Ах, да! – Трент сделал вид, что утратил к этому интерес.
Убедившись, что тут не было его ошибки, Чунь взял со стола большой конверт и с легким поклоном вручил его Тренту.
– Это ваше вознаграждение, мистер Трент. Надеюсь, вы сочтете, что этого достаточно. К сожалению, я плохо осведомлен о характере вашей работы, но она как будто подходит под общую статью о юридических расходах, так что я приравнял вас к внештатным юридическим консультантам, прибавив десять процентов за.., за…
Смутившись, он умолк, и Трент сам добавил:
– За опасность. Чунь закивал:
– Вот-вот, совершенно точно. Да, тут еще вопрос об оружии, мистер Трент. Опять-таки я не совсем уверен, но полагаю, что это должно быть что-то вроде автоматических ручек. Не так ли? Конечно, все зависит от личного вкуса. Так что я приготовил… Трех достаточно? – спросил он и положил на стол перед Трентом три разрешения на ношение оружия. – Я надеюсь, здесь все в порядке, мистер Трент? Они уже подписаны начальником полиции. Вам остается только заполнить кое-какие пункты.
Трент не знал, какие в данном случае нужно соблюдать формальности. Может быть, надо благодарить секретаря за его труды? Он сказал, что хотел бы осмотреть трупы, и Чунь немедленно позвонил полицейскому офицеру в Манилу.
– Тела находятся в городском морге. Патологоанатом будет ждать вас, – сказал он, положив трубку. – Инспектор Мартино поможет всем, чем сможет. – Он написал номер телефона инспектора на листочке бумаги. – Сам я, конечно, не очень опытен в этих делах, но если что-нибудь потребуется… – он написал свое имя и номер телефона аккуратными печатными буквами. – Машина доставит вас обратно в Манилу. Пожалуйста, поддерживайте с нами связь. Мы не хотим, чтобы сэр Филип беспокоился, мистер Трент.
В этих словах содержалась скрытая угроза, которую Чунь замаскировал своим мягким и несколько старомодным английским произношением.
– Никогда этого не допущу, – согласился Трент, и Чунь улыбнулся, довольный, что его так хорошо поняли.
Персональный лифт поднял их до этажа, где располагались апартаменты хозяина. Молодой человек, замирая, проследовал за личным телохранителем Вонг Фу до последнего пролета лестницы и встал перед телекамерой. Щелкнул замок, дверь распахнулась и раздался звонок, приглашавший его предстать перед лицом шефа. Он едва осмеливался смотреть на Вонг Фу, который стоял, отгороженный от него широким мраморным столом. Молодой человек пересек огромную комнату и подошел к столу. Ноги у него подгибались, теснение в груди усилилось, и он боялся, что его вырвет.
Он взял из стопки, лежавшей слева на столе, лист бумаги и написал: "Яхтсмен Трент сбежал в Маниле. Его увезли люди из Дома Ли".
Поклонившись, молодой человек подал хозяину записку в сложенных в виде подноса ладонях. Вонг Фу прочитал ее и бросил в машину для уничтожения бумаг. Шрам на голове у него вздулся и побагровел Он криво улыбнулся и облизнул языком верхнюю губу. Затем размахнулся и с силой ударил своего посетителя ладонью по лицу.
Лю стоял над рыбаком, придавив ему шею коленом.
– Какие суда проходили здесь за последнее время? – спросил он негромко, ткнув рыбака лицом в песок. – Пятнадцатиметровые или побольше? – Он приподнял ему голову, освободив рот, чтобы тот смог ответить. – Какого цвета были эти суда? – прошептал он. – Сколько людей на борту? Что за люди?
Но рыбак ничего не знал и не видел. Тогда Лю всей тяжестью обрушился на его шею. Потом забрал одежду и мачете своей жертвы. Столкнув лодку рыбака на воду, Лю поставил парус и направил ее к следующему острову. Найти след китайцев и пиратов было для него только вопросом времени. А тогда он разыщет и девушку.
Все утро они насиловали ее. Она хотела умереть, но нечем было убить себя. По телу волнами проходила боль. Ее мучила боль и стыд за то, что они делали с ней, и за то, что она не могла помешать делать с ней все, что им хотелось. Она умоляла сказать, чего именно они от нее хотят, и готова была сделать все, чего бы они ни пожелали. Готова была стать их рабой, лишь бы они перестали мучить ее. Но им нравилось причинять ей боль. Главарь насмехался над ней и говорил, что это только первый день, а их будет еще много, много таких дней, так что в конце концов она сойдет с ума. И только тогда ее освободят – освободит сам Вонг Фу и представит перед людьми во всем ее позорном виде – безумную, оскверненную, – как воплощенное свидетельство того, что ее дед потерял лицо, утратил все свое могущество.
Она упрашивала их, просила сказать, кто такой этот Вонг Фу, который будто бы должен освободить ее, но они только снова и снова избивали девушку. Они били ее, потому что не могли себе представить, чтобы китаянка не знала о Вонг Фу и его могуществе, о его ненависти к Дому Ли. Они считали, что таким образом она проявляет неуважение к главе их клана и наказывали ее за дерзость. Они избивали ее по очереди, а затем вновь насиловали, и она рыдала, желая умереть.
"Мерседес-190" доставил Трента к зданию морга. Как обычно, Манила страдала от того, что филиппинцы называли затемнением, а любой иностранец назвал бы крахом энергетической системы города. Такие затемнения длились по восемь часов или более. Больше всего от них страдали бедняки и средний класс. Пятизвездные отели и дома богатых людей оборудовались автономными генераторами. Был такой генератор и в морге.
Патологоанатом прочел представленную Трентом доверенность без особого интереса, однако, когда Трент попросил показать ему список судовой команды, он позвал клерка, и тот принес нужное досье. Трент ознакомился с ним тут же, в морозильной камере.
Капитана, первого помощника и одного из матросов убили сразу – без излишней жестокости, но все остальные были варварски изувечены. Трент попросил показать ему трупы и сверил их с копией списка команды. Тела второго помощника здесь не было. По судовой роли его звали Лю. Мужчина двадцати восьми лет. В списках не значилось ни одной женщины.
Патологоанатом протянул бутылку рома, и Трент, ради поддержания дружеских отношений, взял ее. Поднеся бутылку ко рту, он услышал чей-то короткий кашель. В дверях стоял японец с "конским" хвостом – мистер Танака Кацуко, как назвал его Чунь. Теперь на нем был двубортный костюм в клеточку от Пола Смита. Под пиджаком, который чудом не сваливался с его плеч, была надета цветная рубашка на пуговицах с галстуком цвета копченого лосося. На ногах – двуцветные ботинки, тоже от Пола Смита. Глаза закрывали круглые очки с зеркальными стеклами. В руках он держал синий пластиковый портфель.
– Так, значит, вы раздобыли доверенность от Южно-Китайской компании парусного и пароходного судоходства, – сказал Танака по-английски с сильным ливерпульским акцентом. Он не поклонился, как обычно считается, должны делать японцы. Вместо этого сказал, кивнув на бутылку:
– Вы скоро станете завсегдатаем пивных.
Завсегдатаями называют постоянных посетителей ливерпульских пабов, которым разрешали оставаться в помещении и после закрытия.
– А вы кто такой? – поинтересовался Трент. – Последний фанат "Битлс"? – Он не имел намерения оскорбить японца, но раз уж тот сделал выпад, то не собирался извиняться. – Мне все стало бы яснее, если бы я посмотрел судовые документы, – перешел он к делу.
Танака Кацуко вынул бумаги из портфеля. В них не было никакого упоминания о пассажирах. Трент возвратил документы и сказал:
– Я о вас ничего не знаю, кроме имени. Японец вынул из кармана пиджака бумажник и вручил Тренту свою визитную карточку. В ней он значился как вице-президент детективного агентства "Эбби Роуд". Там были указаны адреса и номера телефонов и факсов агентства в Токио, Гонконге и Сингапуре.
– Я представляю страховое общество, – сказал Танака и пожал плечами, как будто это не имело значения. Пиджак окончательно сполз у него с плеч, и он поправил его. – А где вы остановились?
– В отеле "Манила", – ответил Трент.
– Там удобнее, чем в морге. Давайте поедем туда, – предложил Танака.
Они взяли такси и всю дорогу ехали молча – во-первых, не хотели, чтобы их слышал водитель, а во-вторых, было слишком жарко. Номер Трента находился в старой части отеля. В огромном холле можно было бы без труда разместить несколько теннисных кортов, а балки, на которых держался потолок, почернели от миллионов выкуренных здесь сигар. Отели "Раффлс" в Сингапуре, "Тай" в Бомбее, "Манила" и "Континенталь" в Сайгоне окружены одним и тем же романтическим ореолом, но попробуйте-ка войти внутрь и вдохнуть этот аромат, размышлял Трент, стоя у окна своего номера и глядя вниз на улицу, где машины изрыгали клубы дыма в уже и без того отравленный воздух.
Японец скинул пиджак и ботинки, ослабил узел галстука и удобно разлегся на двуспальной кровати. Он заложил руки за голову и, казалось, не намеревался скоро уходить.
– Мистер Кацуко, – спросил Трент, – "Цай Джен", как известно, списан, так в чем же состоит ваш интерес?
– В грузе, – ответил японец.
– Чепуха, – возразил Трент. – Страхователям нужно только, чтобы груз был снят с корабля; они вовсе не нуждаются в частном детективе, имеющем конторы по всему свету. Тоже мне "Эбби Роуд"! Еще расскажите, что вы тот самый человек, который знает, кому нужно дать взятку, чтобы разгрузить судно. Коммивояжер может носить очки с зеркальными стеклами, но никогда не наденет костюм от Пола Смита и не будет ходить с волосами, завязанными ленточкой. Это уж слишком бросается в глаза.
Танака Кацуко зевнул.
– Там, в торговом пассаже, – спросил Трент, – вы кричали, чтобы предупредить меня или тех, кто пытался меня убить?
Это был глупый вопрос, и японец даже не потрудился ответить. Трент был утомлен и раздражен тем, что его втянули в операцию, смысла которой он не понимал. Его беспокоила судьба женщины. Он сознавал, что женщина находится в трудном положении по его вине, хотя бы потому, что он ничего не предпринимает. Но даже не представлял себе, с чего начать. Если бы Танака Кацуко ушел восвояси, можно было бы начать действовать. Или, по крайней мере, прилечь. Он не мог этого сделать, пока кровать занимал японец.
– Как зовут человека, который так ненавидит сэра Филипа Ли? – спросил Трент.
– Вонг Фу.
– Это он устроил нападение на "Цай Джен"?
– Вероятно, – Танака снова зевнул, как будто демонстрируя свое безразличие.
– Что значит "вероятно", черт побери?
– Это значит, что я готов отдать вам половину своего гонорара, если вы представите доказательства, – сказал Танака. – Это половина тех двадцати процентов, которые я сберегу для страхователей, и они составляют шестнадцать миллионов гонконгских долларов, так что не ворчите, что я занял вашу кровать.
– Я и не ворчу, – огрызнулся Трент.
– Ну, собирались ворчать. Сколько заплатил вам Ли? – спросил японец.
Трент вскрыл конверт и нашел там банковский чек на триста сорок тысяч долларов. Взглянув на чек, Танака Кацуко заявил:
– Гонконгские доллары. Семечки. Вы должны были швырнуть этот чек ему в лицо.
– У меня не было выбора, – ответил Трент, и Танака с насмешкой произнес:
– Вот уж настоящий боец!
Трент собирался было ударить его или скинуть с кровати, но теперь, когда японец снял пиджак, внезапно обнаружилось, что у него широкие и мускулистые плечи. Такая мускулатура вырабатывается при систематических занятиях вольной борьбой без оружия. Трент подумал, что администрация отеля будет не слишком довольна, если он попытается выяснить, насколько Танака силен в этом виде борьбы.
– Да, я действительно неплохой борец, – сказал японец. – И если вы не хотите, чтобы я читал ваши мысли, постарайтесь, чтобы они не выражались так явственно на вашем лице. – Он снял свои затемненные очки, сложил их и спрятал в футляр. – Судя по тому, что я читал про вас, вы тоже хороший борец, Махони, – так ведь вы обычно именовались?
Патрик Махони был похоронен однажды дождливым утром на ирландском кладбище. На похоронах присутствовал один-единственный свидетель, кроме священника и четырех служащих похоронного бюро в черных ботинках и перчатках и в синих саржевых костюмах. Трент сел в кресло, стоявшее напротив кровати, и спросил:
– Откуда вы знаете мое имя? Танака Кацуко пожал плечами, как будто не придавая этому значения.
– От людей Ли. Хотите, я расскажу вам о себе? Он работал главным инспектором полиции Киото, пока ему не надоело, что бесчестные политиканы указывают, кого из их приятелей он не должен подвергать преследованиям.
– Теперь я богат, свободен и могу слушать пластинки с записью "Битлс".
– Да-да, – сказал Трент.
– Ну, что еще можно желать? – Танака спустил ноги на пол, встал, потянулся, сделал несколько танцевальных па и тихонько напел в воображаемый микрофон: "Покажи мне…" Затем усмехнулся и сказал:
– В случае, если вы не сильны в арифметике, то двадцать процентов от шестнадцати миллионов гонконгских долларов составляют четыреста тысяч долларов США, и вы получите половину. Для англичанина это неплохие деньги.
– А для японца? – спросил Трент.
– Если я скажу, вы будете завидовать. Танака надел свои ботинки, зашнуровал их и перекинул пиджак через плечо. Он не стал затягивать узел галстука.
– Ну, что вы теперь предпримете?
– Разыщу пиратов, – ответил Трент.
– Они могут вас скушать. Трент показал ему радиомаяк.
– Это дал мне человек Ли. Он сказал, что сразу же вышлет мне помощь.
Японец осмотрел радиомаяк и бросил его на кровать.
– Русское производство. Может сработать, а может и отказать.
– Ну вот, теперь вы выступаете в роли японского рекламного агента, – усмехнулся Трент.
Стоя в дверях, Танака Кацуко собирался снова надеть очки. Неискушенному наблюдателю он мог показаться смешным со своим донским" хвостиком, в костюме и в двухцветных ботинках. Он был похож на бухгалтера захудалого рекламного агентства или же директора дешевого коммерческого телевизионного центра. Видимо, японец нарочно создавал этот образ.
– Я единственный, кому вы можете доверять в этом деле, мистер Трент, и вам следовало бы этому поверить. Вы изучали явление терроризма, оно более или менее одинаково в любом конце света. Но здесь это к тому же связано с большим богатством, азиатским, или, точнее, с китайским богатством. И в этом деле вы решительно ничего не понимаете. Мы вернемся на Палаван завтра утром одним рейсом. Составьте перечень всего того, что вам известно, и передайте мне. Тогда, возможно, мне удастся охранять ваш тыл достаточно долго для того, чтобы вы смогли получить свой гонорар.
Он улыбнулся, сверкнув зубами, и низко поклонился, не сгибая спины:
– Осень плиятно было встлетиться с вами, ми-стил Тлент…
Трент лежал на кровати, еще хранившей тепло тела Танаки. Ему очень хотелось знать, известно ли японцу, что на борту "Дай Джена" была женщина, и если да, то кто она такая. Он не стал об этом спрашивать, потому что не видел причин, по которым должен был бы доверять японцу.
Единственный человек, которому Трент когда-то доверял, был его опекун и шеф-полковник Смит, и это оказалось почти смертельной ошибкой.
Трент размышлял о том, что именно отставной полицейский инспектор города Киото считал хорошим гонораром, и всегда ли он требовал свои двадцать процентов. Японец просил его составить список всего, что он знает, и так или иначе Трент все равно собирался это сделать.
Прежде всего, тот факт, что он нашел установленный на "Цай Джен" радиомаяк, свидетельствовал о спланированное™ нападения на теплоход. Отчет патологоанатома, так же как и его собственное впечатление от вида ран на трупах, свидетельство-пал, что нападение было осуществлено шайкой самых опытных пиратов, почти наверняка мусульман с архипелага Суду. На судне была женщина – она исчезла. Когда на борт "Цай Джена" в первый раз поднялись люди Ли, они постарались спрятать все следы ее пребывания. Команда киллеров, вероятно, также нанятая Домом Ли, совершила убийство, чтобы скрыть существование женщины. Второй помощник тоже исчез. Не исключено, что женщина и второй помощник были убиты и выброшены за борт. По словам Ли, подтвержденным Танака Кацуко, инициатором нападения был китайский финансист Вонг Фу. Целью Вонг Фу было уничтожить репутацию сэра Филипа Ли. Ли и Танака хотели, чтобы Трент разыскал пиратов, а это, по всей вероятности, должно означать, что Вонг Фу постарается его остановить. Итак, сегодня утром люди Вонг Фу попытались убить его. С другой стороны, люди Ли, вероятно, сделают то же самое, если обнаружат, что он знает про женщину.
Трент спустился по лестнице в холл, взял такси, дал водителю сто песо и велел проехать на светофор, как только загорится красный свет, затем свернуть направо и притормозить на следующем углу. Он повернул в аллею, прошел квартал, вернулся обратно, взял другое такси, которое подвезло его к читальному залу Британского совета. Трент заказал справочник "Кто есть кто" и стал его изучать.
Сэр Филип Ли получил рыцарское звание в 1976 году. Был женат, имеет сына Роберта, невестку – французскую графиню и двух внуков школьного возраста. Все они живут в Англии. Младший сын женился в Соединенных Штатах, но он, как и его жена, числились умершими в одном и том же году, вероятно, погибли в автомобильной катастрофе. В справочнике не было упоминания о детях этой четы, но, возможно, это объяснялось тем, что они были американскими подданными, – а справочник "Кто есть кто" – британское издание.
Трент поставил книгу на место, нашел в кафе за углом телефон-автомат и набрал номер командора Мануэля Ортега из Главного штаба военно-морского флота. Секретарша ответила, что командор уже вернулся с острова Палаван, но в данный момент его нет на месте. Если Трент оставит свой номер, она может попытаться позвонить командору по его номеру в автомобиле и передать, чтобы он перезвонил Тренту. Трент представился ей как д'Оро и дал телефон кафе.
В кафе было два выхода на улицу и дверь, ведущая на кухню, прикрытая занавеской из нанизанных на нитки бус. Он сидел спиной к стене за столом, ближайшим к занавеске. У него не было оснований думать, что кто-то в Главном штабе назовет его имя людям Вонг Фу, но Вонг Фу был богатым человеком, а большинство филиппинцев бедны. Он решил, что пять минут – слишком небольшое время, чтобы люди Вонг Фу смогли добраться до кафе, а с другой стороны – достаточное, чтобы секретарша успела связаться с Маноло Ортегой. Телефон позвонил минуту спустя, и кассир сделал знак Тренту.
– Говорит Ортега, – сказал командор. – Тут кое-кто хотел бы встретиться с вами.
– Кое-кто, с кем и я хотел бы встретиться?
– Вряд ли, если у вас хватает ума, – усмехнулся командор. – Куда я звоню?
Трент дал ему адрес кафе и возвратил трубку кассиру. Потом расплатился за кофе и, перейдя через дорогу, зашел в галантерейный магазин и купил пару коротких белых носков, при этом ни на минуту не выпуская из вида противоположную сторону улицы. Ортега приехал на флотском джипе, остановился напротив кафе возле знака "стоянка запрещена" и несколько раз погудел. Трент, не обнаружив слежки, перешел улицу и сел на переднее сиденье джипа.
Ортега включил скорость, сделал круг вокруг квартала и поехал по узкой улице с односторонним движением, чтобы убедиться, что за ними нет хвоста. Потом остановился возле тротуара и стал молча отбивать на руле ритм передававшейся по радио филиппинской мелодии, аранжированной в стиле американского репа. Мускулы его рук были напряжены. В нем не осталось и следа той спокойной доверительности, которая чувствовалась в то утро за завтраком на борту "Золотой девушки". Ортега не смотрел на Трента.
– Это моя страна, – все еще отбивая ритм мелодии, сказал он. – Поговорите с американцами, и они сообщат, что это свалка мусора. А что они знают? В Майами убивают больше туристов за неделю, чем у нас за год. И все это из-за мусульманского повстанческого движения на юге и коммунистического движения на севере. Вот и сейчас убито шестеро солдат береговой охраны. Я только что вернулся с Палавана, и птичка принесла мне на хвосте весть, что одна из китайских триад назначила цену за вашу голову. Они оценили вас в десять тысяч американских долларов, а это немалые деньги на Филиппинах. И вот я хотел бы знать, мистер Трент, что здесь происходит?
– Час назад мне задал тот же вопрос один японец – Танака Кацуко. Фанат "Битлс".
– Вот уж настоящий юморист, – хмыкнул Ортега, но все же перестал отбивать ритм и выключил радио.
– Спасибо, – ответил Трент. – Так, значит, вы этим заняты? Сражаетесь с повстанцами?
– Здесь вопросы задаю я, – сказал Ортега. Трент молчал. Командор выругался и, наконец, повернулся к Тренту:
– Да, именно этим я занят. Я веду борьбу с повстанцами – с теми, кто еще остался.
Остров Минданао – самый большой из островов с мусульманским населением – являлся центром повстанческого движения. Архипелаги Баснлан и Суду, расположенные к юго-западу, тоже были мусульманскими, и пираты активно действовали в окружающих водах. О необходимости соблюдения крайней осторожности говорилось даже в путеводителях для туристов.
– У повстанцев, должно было, немало симпатизирующих на всех островах Суду, – сказал Трент.
– Террористы, – бросил Ортега. Трент пожал плечами.
– Это зависит от ваших позиций. Некоторые из них, вероятно, считают, что пираты теряют в них потенциальных союзников. Назовите мне какое-нибудь имя и место, где я должен искать.
Ортега ударил кулаком по выступу рулевого колеса, взглянул на Трента и наконец решился:
– Измаел Мухаммед. Что-то вроде фундаменталистского интеллектуала, окончил Тегеранский университет. Постоянно передвигается – именно поэтому я до сих пор не захватил этого сукиного сына, – но обычно он крутится где-то в районе Самалес. Это северо-восточная оконечность архипелага Суду. Местные жители считают его чем-то вроде чертова Робин Гуда – и это другая причина, почему я до сих пор его не поймал. У него двадцать, самое большее – тридцать человек. Некоторые из них – настоящие живодеры, так что будьте осторожны.
– Спасибо, – поблагодарил Трент. Ортега выругался и стукнул по рулевому колесу кулаком еще сильнее, чем в прошлый раз. На этот раз он больно ударил себе руки и выругался.
– "Спасибо"! – наконец яростно прошипел он. – "Спасибо"! И это все, что я получу, черт возьми?
Трент показал ему на миниатюрный радиопередатчик, – Заключите сделку с сэром Филипом Ли и получите пиратов.
– Если ты найдешь их.
– Я найду их, – сказал Трент.
Шум прибоя заглушал их разговор. Сэр Филип Ли весил так мало, что его городские ботинки почти не оставляли следов на песке, но Маноло Ортега был крупнее и тяжелее, и его ноги глубоко проваливались в песчаную почву. Лимузин сэра Филипа Ли, на котором они доехали до пляжа, стоял в ста метрах отсюда, а в пятидесяти метрах за их спинами маячил телохранитель финансиста.
– Всех до одного, командор. В том числе главаря и его женщину. Понятно? – спросил сэр Филип.
Ортега разглядывал портреты этой пары. Художник исказил черты лица Трента, но его нельзя было не узнать по бороде и густым, как солома на крыше дома, волосам. Девушка была худенькая, похожа на мальчика – скорее всего китаянка. Но это не имело значения. За такую цену они должны были умереть. Десять тысяч американских долларов тому, кто убьет Трента, и еще десять тысяч за девушку. Кроме того – общее на всех вознаграждение в пятьдесят тысяч, которое он должен разделить между своими людьми, и сто тысяч ему персонально. Все вместе или ничего.
Маноло Ортега все понял.
В Маниле и Гонконге уже приближалась ночь, а в Лондонском Сити еще только начинался вечер. Роберт Ли выскочил из черного такси, под мелким дождем пробежал по тротуару и стал подниматься по ступенькам Фондового коммерческого банка.
Он уже успел посетить Юнион Банк и три-четыре других солидных английских клиринговых банка – Роял Банк, Банк оф Скотленд, банки Ротшильда и Шродера. Все банкиры разговаривали с ним очень вежливо, поскольку у них не было уверенности относительно слухов о положении с ликвидностью в Доме Ли. Но эти слухи заставляли их держаться настороженно. Не вызывал у них доверия и сам Роберт Ли с его опытом, ограниченным делами филантропических обществ и музеев. Поскольку предлагаемые Домом Ли сверх основных расценок проценты были не так уж велики, банкиры имели хороший повод отказаться от сделки, не обижая клиента.
Фондовый коммерческий банк отличался от прочих. Это был банк голландского происхождения, он недавно появился в Лондоне и обладал обширным капиталом. Значительная часть этого капитала, как поговаривали, образовалась в Латинской Америке, и эти деньги нуждались в очистке. Впрочем, такое говорили обо всех банках, которые казались слишком динамичными в период мирового кризиса. Роберта Ли сразу же провели в офис местного управляющего.
Управляющий путешествовал с голландским паспортом, безупречно говорил по-английски, носил ботинки британского производства, темно-серый фланелевый костюм, сшитый в ателье Сэвил Роу. Лишь итальянский шелковый галстук в серебряную полоску несколько смягчал образ буржуазной респектабельности. Улыбаясь, он показывал ряд превосходных зубов, ослепительную белизну которых еще более подчеркивал естественный загар. Он принял условия займа, предоставляемого Дому Ли, с почти неприличной торопливостью, которую с неожиданной искренностью объяснил общей ориентацией банка на долгосрочные вложения.
Как только Роберт Ли ушел, управляющий позвонил в Гонконг по шифрованной линии и сообщил родственнику Вонг Фу, который служил посредником между банком и китайским финансистом, что он успешно выполнил задачу. Со своей стороны Роберт Ли, благополучно вернувшись в спокойный уют своего дома, позвонил по открытой линии в офис отца и также сообщил об успешно проведенной операции.
– Молодец, Роберт. Хорошая работа, – похвалил сэр Филип. А в это время через две улицы отсюда на верхнем этаже высотного здания люди Вонг Фу прослушивали этот разговор через микрофон, установленный для них Тимми Брауном. Они захихикали, когда Роберт спросил, нет ли новостей о девушке.
Запах серы был непременной частью того ада, в котором протекала отныне жизнь Джей. Она слышала время от времени кашель вулкана, а по ночам в щели стен ее тюрьмы пробивались отблески пылающего кратера.
По филиппинскому радио передавались распоряжения крестьянам, живущим у подножия вулкана, покинуть свои земельные наделы и переселяться на равнину на северном побережье, откуда, в случае необходимости, их эвакуируют на судах. А тем временем людей будет кормить щедрое правительство.
Эти крестьяне были мусульманами и не имели никаких причин ни любить, ни доверять преимущественно христианскому правительству, которое находилось за сотни километров по ту сторону моря. Их уже неоднократно обманывали, обещая провести земельную реформу. Теперь у них, по крайней мере, были клочки земли, на которые благодаря постоянным извержениям вулкана не претендовал никто из богачей. Они сажали маниоку, папайю и банановые пальмы, каждая семья имела одну или две козы и с десяток кур в загоне позади хижины. Если послушаться указаний геологического департамента правительства, то как они смогут выжить? Чем будут питаться? Обещаниями? Но они уже хорошо знали, чего стоят обещания, – это все христианская ложь.
Зазвонил телефон. Трент взял трубку и услышал голос японца Танаки.
– У меня был утомительный вечер, поэтому давайте не будем спорить. Подойдите к загородке возле бассейна, чтобы не идти через холл. Слева будет стена высотой около двух метров. Я подъеду туда на такси через пятнадцать минут.
Этот японец уже один раз спас его. Трент взглянул на часы: четверть восьмого утра. Значит, он проспал одиннадцать с половиной часов. Он надел плавки и майку и уложил остальную свою одежду в сумку. Оставив сумку на кровати, он вышел из номера, прошел к новому крылу отеля и спустился к бассейну. Служащий вежливо поздоровался с ним и предложил полотенце.
Бассейн был расположен посреди тенистого сада. Трент прошел вдоль бортиков, бросил майку на шезлонг, нырнул в воду и двадцатью сильными гребками пересек бассейн. Из дальнего конца сада раздались гудки автомобильного клаксона. Он вылез из воды, схватил майку и перемахнул через стену. Задняя дверца машины была открыта. Танака сделал ему знак поторопиться.
– Ну, в чем дело, что случилось? – спросил Трент, усевшись рядом с японцем. Танака усмехнулся:
– Да в общем ничего, я просто хотел узнать, доверяете ли вы мне.
– Ну теперь никогда больше не поверю, – ответил Трент.
– Очень плохо. За вашу голову назначено вознаграждение. – Японца как будто радовала эта новость. – Десять тысяч американских долларов. Так что вы еще дешево ценитесь, даже для англичанина.
Он велел таксисту остановиться у бокового входа в отель и сделать круг, объехав квартал, пока он оплатит чек Трента в гостинице и принесет его сумку.
– Двести тридцать долларов, – сказал он, бросив сумку с вещами Трента на пол машины. – Вычтется из вашей доли гонорара.
Трент и Танака прилетели в Пуэрто-Принсеса на остров Палаван рейсом Филиппинской авиакомпании. На берегу их ждал катер, который доставил Трента на "Золотую девушку". Несколько лихтеров[21] уже были пришвартованы к «Цай Джену». Руководивший работой инженер установил на палубе дизель, приводивший в движение подъемные стрелы, и грузчики поднимали груз из трюма.
Трент вывел "Золотую девушку" из-за рифов, снова бросил якорь и подплыл на "Зодиаке" к борту теплохода. Взобравшись на борт, он осмотрел то место, которое заинтересовало Танаку в первое утро, и обнаружил на палубе пятна крови и полосы на борту на расстоянии примерно метр друг от друга, как будто здесь были сброшены за борт два тела.
Дверь в жилые помещения для офицеров была открыта; он осмотрел каюту второго помощника. Мужские рубашки, носки и нижнее белье аккуратно лежали в соответствующих ящиках шкафа и были помечены именем Лю. Форменная и рабочая одежда Лю висела в гардеробе. В нижнем ящике находились две пары простых черных башмаков, пара кроссовок и пара японских сандалий. Писчая бумага, несколько открыток и пара технических справочников лежали в верхнем ящике стола. Койка пахла мужским кремом после бритья – Трент нашел тюбик этого крема на шкафу над умывальником, вместе со всеми остальными обычными принадлежностями мужского туалета. В аптечке была пачка бритвенных лезвий. "Бик", тюбик зубной пасты "Клоуз-Ап", полпакета презервативов, тюбик мази от порезов и бутылка поливитаминов "Хелскрафтс".
Какие причины могли побудить пиратов убить Лю и женщину? А если она мертва, то почему люди Ли хотели скрыть ее существование? Должна быть какая-то связь между этой женщиной и сэром Филипом Ли. Она его любовница? А Лю был ее любовником? Это не похоже на престарелого китайского миллиардера, но известно, что типы людей и их сексуальные привычки редко совпадают.
Оглянувшись, Трент увидел, что из двери за ним наблюдает Танака.
– Есть одежда Лю, но нет самого Лю, – сказал Трент. – А кроме того, на палубе остались следы двух тел.
– Что касается Лю, то он числится в судовой команде, так что остается либо кто-то из пиратов, либо женщина. – Танака усмехнулся, видя, что Трент растерян. – Эта женщина – внучка Ли, вернувшаяся из Штатов. Вам известно, что тут была внучка? Ее родителей убила шайка пуэрториканских подростков-дебилов, изображавших ночных громил. Птичка принесла мне на хвосте сообщение о том, что девушка была на борту теплохода. Внучка Ли и Лю – ее телохранитель.
Итак, девушка наконец обрела имя. За нее можно было получить выкуп в несколько миллионов. Разумеется, пираты были не так глупы, чтобы убить ее. Телохранителя они могли убить, но девушку – ни за что.
– Помните, это Азия, – продолжал Танака. – Старина Ли потерял бы лицо, если бы стало известно, что похищена его внучка. Вот отсюда вся эта история с пиратами.
Трент представил себе, как старый финансист смакует чай на своей гасиенде у пруда с лилиями, как спокойно и вежливо разговаривает и в то же время втайне готовится нанести ответный удар. Он мог бы привлечь экспертов по переговорам, чтобы выручить девушку из плена. Мог подготовить команду мстителей. Мог, наконец, найти собаку-ищейку…
Остров окружала цепь рифов. Это была плоская круглая маленькая площадка всего метров сто в окружности, на которой росло только несколько пальм. Лю вытащил на берег лодку и подтащил ее по песку в тень. На противоположной стороне островка стояли три домика – квадратные хижины, крытые пальмовыми листьями, со стенами из пальмовых циновок. Они были построены на деревянных сваях на мелководье в лагуне и защищены от моря грядой рифов, обозначавшихся белой полосой пены. Под домами покачивались на волне маленькие каноэ, к сваям каждой хижины были привязаны лодки – видно, мужчины вернулись домой с рыбного промысла.
Островитяне брали воду из колодца, находившегося в центре острова. Лю подкрался к колодцу и спрятался в ложбине в тени деревьев, метрах в десяти от него. Первой к колодцу пришла женщина. Лю схватил ее за горло и шепотом приказал позвать мужа, но она была так напугана, что ничего не поняла. Тогда он убил ее и стал ждать. Спустя десять минут муж женщины позвал ее, выйдя на порог хижины. Не услышав ответа, он сам пошел на берег.
Жизнь на маленьком острове, возможно, лишена удобств, но зато безопасна, и этот человек, поднимаясь к колодцу, ничего не боялся. Он был только несколько обеспокоен отсутствием жены и тихонько окликал ее, вероятно, думая, что она заснула, и боясь повредить ей, разбудив слишком неожиданно. Он оглянулся через плечо, предостерегающе прикрикнул на мальчика, вышедшего на порог хижины. И тут увидел на песке возле колодца неподвижное тело жены и побежал к ней.
Лю ударил его по шее ребром ладони, подхватил на лету падающее тело рыбака, оттащил в тень и стал хлопать ладонью по щекам. Рыбак застонал, пришел в себя и повернул голову, ища свою жену.
Лю снова похлопал его ладонью по щекам и спросил – не видел ли он неподалеку отсюда рыбацкое судно длиной 16 – 20 метров. Рыбак поклялся, что ничего не видел, но слышал от рыбаков с другой лодки, что днем раньше мимо проходили две большие лодки-баслиги.
Держа беднягу за волосы, Лю заставил его нарисовать на песке карту. Он расспросил рыбака о направлении, в котором шли его суда, и о расстоянии до острова и, когда запомнил все данные, резким ударом переломил ему шею и скатил тело под горку, чтобы его не было видно из хижины.
Затем он снова спустил лодку в воду и тщательно замел на песке следы от киля и нарисованную карту. Поднял парус и направил краденую лодку в море, обходя гряду рифов. Вслед ему несся жалобный плач ребенка.
"Золотая девушка" была оборудована спутниковым навигационным прибором "Магеллан", который определял положение судна с точностью до шестнадцати метров, поэтому яхта могла плыть в усеянных рифами водах под покровом темноты. Этот остров был указан в адмиралтейской лоции, сообщавшей дополнительно, что на нем нет пресной воды и что он необитаем. Трент подошел к острову под малым кливером и зарифленным гротом и бросил якорь в трехстах метрах от берега.
Остров был совсем крошечный – сто метров длиной и пятьдесят шириной. Он обошел его кругом, а затем пересек с востока на запад и вновь с запада на восток. Никаких признаков обитания здесь не оказалось.
Разобрав спаренный руль катамарана, Трент снял пластинки швертов[22] с крепежных болтов и поднял якорь. Когда катамаран тихонько понесло по мелководью, он выскочил за борт и направил его носом к берегу.
На острове не было деревьев, и поэтому Трент, подтянув запасной якорь, воткнул его лапами в землю. Проведя канат через полуклюз[23], он намотал его на шкив[24] маленькой ручной лебедки, используемой для поднятия двигателя. Подложил под кили катамарана катки и стал выбирать канат, пока тот не натянулся. Через пять минут лебедка вытянула нос катамарана на сушу, и Трент снова взобрался на борт.
Он ослабил задние опоры мачты и осторожно уложил ее на палубу. Затем прикрепил снасти к мачте и крепко привязал ее к переднему бимсу[25]. Еще час работы, и «Золотая девушка» на катках под килями выползла на берег выше отметки самой высокой приливной воды.
Пока Трент плыл из Палавана, он заранее приготовил список оборудования, необходимого ему для путешествия на доске для серфинга:
– радиомаяк;
– нож в ножнах, пристегивающихся к ноге;
– большое количество крема от загара;
– башмаки для хождения по лесу;
– спутниковый навигационный прибор "Магеллан";
– карта;
– вода;
– провиант;
– подводное ружье, леска и крючки;
– моток легкого троса;
– крюк в качестве якоря;
– весла, основное и запасное;
– оборудование для подводного плавания и один баллон.
Трент сложил все это в ящик из пенопласта, прикрепленный к поверхности доски, и установил мачту с парусом.
Он съел тарелку концентрата и запил его чашкой крепкого кофе. Затем смочил полотнище спинакера в морской воде, натянул его на корпус катамарана, закрепил края колышками и набросал сверху слой песка. Ему нужно было проверить при свете дня, насколько хороша маскировка, и он присел у кромки воды, дожидаясь рассвета.
С приближением утра ветер и небольшие волны как будто истощили свои силы. От полосы водорослей на линии прилива исходил слабый запах йода и гниения, а со стороны вулкана едва ощутимо пахло серой. При периодических новых выбросах из кратера северный край горизонта окрашивался нежно-оранжевым отблеском, а на востоке пока еще еле заметные сполохи света на небе предвещали близкий рассвет.
С первым проблеском утра он отплыл на своей доске в море. Небо на западе светилось лиловато-розовым цветом над темным сине-серым морем. Даже на этом фоне катамаран трудно было заметить на расстоянии ста метров, с двухсот он был почти неразличим. А немного погодя, когда под жарким солнцем небо, море и песок потеряют свои яркие краски, только легкие тени будут выдавать очертания катамарана. Его сможет обнаружить только случайно забредший сюда рыбак в случае, если прямо наткнется на судно.
Трент поднял парус и направил доску в сторону островов Самал.
В это самое время, в двадцати милях северо-западнее, к берегу другого острова причалил свою парусную лодку Лю.
На острове было еще темно, когда Лю почуял запах дыма. Охваченный охотничьим азартом, он осторожно прокрался среди пальмовых деревьев. Вокруг костра, разведенного из скорлупы кокосовых орехов, сидели четыре рыбака и жарили на углях ломтики рыбы, насаженные на заостренные прутики. Это были низкорослые туземцы с тощими ногами. Они так сосредоточились на еде, что заметили Лю – легкую тень на фоне темного горизонта, – только когда он приблизился вплотную. Рыбаки верили в существование призраков, духов, верили в колдовство. Стремительность, с которой действовал Лю, должна была показаться сверхъестественной. Двое туземцев умерли мгновенно, даже не успев его заметить. Два молниеносных удара – и оба рухнули в костер с переломанными шеями.
Третий в испуге уронил палочку с жареной рыбой. Он не сделал даже попытки уйти от смерти – только нагнулся и, как будто подчиняясь велению судьбы, покорно вытянул шею и отвернулся, не желая смотреть в лицо смерти и тем самым облегчая ее приход.
Четвертый упал на колени и стал умолять пощадить его. Он породил семерых детей, которые умрут от голода, если он не вернется. Лю заставил его замолчать, ударив по лицу, и подобрал упавшие в костер кусочки рыбы. С тех пор как он прыгнул с палубы Лай Джена", у него во рту не было ничего, кроме кокосовых орехов. Тем не менее прежде чем приступить к еде, он тщательно очистил кусок рыбы от золы прутиком, а потом начал не спеша, аккуратно есть, все время поглядывая на рыбака, как удав на кролика.
Закончив еду, вытер сначала губы тыльной стороной руки, а руки о рваный саронг ближайшего из убитых. Рыбак почтительно подал ему облитый коричневой глазурью глиняный кувшин с водой Лю долго и жадно пил и снова вытер губы. Затем приступил к обычным расспросам.
Рыбак слышал, как кто-то говорил, будто две лодки пристали к берегу на острове, что лежит к западу отсюда. Он нарисовал на песке карту, которая во многом совпадала с тем, что Лю уже было известно, но больше он не знал ничего.
Лю прикончил его, потом достал из рыбацкой лодки рыбу ночного улова, почистил и пожарил на вертеле. Среди нехитрого скарба туземцев он нашел четыре ножа баронга, взял два из них и тщательно наточил друг о друга. Разложил оставшуюся рыбу на корме своей лодки – там она будет защищена от брызг и еще провялится на солнце. Наполнил морской водой трофейный алюминиевый бидон и поставил ее испаряться, чтобы было чем посолить рыбу.
Трупы убитых он сложил в рыбацкую лодку и, закрепив руль, направил ее на запад. Затем замел следы на песке и, когда солнце поднялось над горизонтом, лег в тени своей лодки и уснул, в сознании, что сделал еще один шаг к месту, где была спрятана девушка. "Жива ли она еще?" – подумал Лю, засыпая.
Они оставили ее распластавшейся на грязном полу хижины. Девушка лежала недвижимо, так что можно было подумать, что она уже умерла. Но она была в полном сознании. Теперь Джей понимала, ради чего ее похитили, и уже больше не молилась Богу, чтобы он послал ей смерть. Более того, она воздвигла вокруг себя невидимую прочную стену ненависти. За этой стеной скрывалась малая частица ее внутренней сущности, подкрепляемая верой в могущество ее деда.
Сэр Филип Ли стоял в окружении своего детского сада" на возвышении, отгороженном от помещения бухгалтерии. Тимми Браун объявил, что конференц-зал проверен, и все стали подниматься по лестнице. Мисс Джеймс выложила на стол свежие газеты и факсы важнейших статей и комментариев иностранной прессы. Как и ожидал сэр Филип, главной темой финансовых разделов газет было его решение относительно участия Дома Ли в мясоперерабатывающей промышленности и в разведении скота во Флориде. Согласно подсчетам большинства газет, при этой принудительной продаже Дом Ли потерял от 30 до 35 процентов реальной стоимости своих капиталовложений. "ПЕРВЫЙ ШАГ К ПАДЕНИЮ ДОМА ЛИ?" – гласил один из заголовков. "ЛИ БЕЖИТ ИЗ КОМНАТЫ", – сообщалось в другом.
Сэр Филип наблюдал за выражением лиц своих молодых помощников, пока они читали газеты. Битва уже началась, но никто из них не знал, какие силы он может ввести в бой. И он пытался представить себе, что они думают по этому поводу и кто из них первым предаст его.
– Прелестно! – воскликнул Руди Бекенберг по поводу английской газеты, где на первой странице была помещена фотография Роберта Ли под заголовком: "Брешь[26] в крепости наркодоходов".
– Остроумно! – поправил его Томми Ли, и сэр Филип кивнул. Он представил, как Вонг Фу доволен успехом своей кампании. Впрочем, ходили слухи, что Вонг Фу не умеет читать, и сэр Филип подумал: может ли такое статься?
Двадцатитрехлетний Пит являлся самым младшим членом клана Вонг Фу, имевшим постоянный доступ в апартаменты шефа. Его мать в детстве была любимой кузиной могущественного дядюшки. Вонг Фу выкупил ее из Китая, и Пит получил образование в колледже святого Иосифа в Гонконге и в Манчестерском университете, где изучал управление бизнесом. Он получил ученую степень магистра по компьютерному анализу краткосрочных колебаний курса валюты. В настоящее время Пит готовил ежедневный обзор прессы, и каждое утро зачитывал его шефу.
Вонг Фу, расположившегося у окна в кресле из хромированных труб, крытом черной кожей, брила девочка лет пятнадцати. Пит дождался, когда она вытерла горячим полотенцем последние следы пены с лица Вонг Фу, и показал ему факс первой страницы английской газеты с фотографией Роберта Ли. Он разъяснил двойной смысл заголовка, и Вонг Фу разразился громким хохотом. В ближайшие недели этот высокомерный Ли с его английскими костюмами получит хороший урок.
Став президентом компании, сэр Ивэн Уайли никак не мог привыкнуть к тому, что должен был ежедневно совершать поездку из Бремер-Лодж в офис в "Роллс-ройсе" с шофером. Огромный лимузин выглядел нелепым анахронизмом, в особенности в этой крошечной островной колонии.
Он с удовольствием ходил бы пешком, но его жена напустила на него жен его коллег-директоров, каждая из которых страстно желала стать следующей обитательницей Бремер-Лодж.
Жены директоров стремились к почестям и регалиям, с которыми связано положение президента, и в их среде постоянно велись разговоры о том, что нельзя допустить потери лица и о необходимости держаться соответственно своему положению.
Ивэн хорошо понимал, что в действительности значил немногим больше, чем управляющий конторой. Подлинная власть принадлежала Дому Ли. Так было всегда, начиная с истоков в Макао. Филип проявил добрую волю, освободив его от переговоров с Трентом, но все равно Ивэн почувствовал себя униженным и отстраненным от дел, когда финансист выдворил его из комнаты. Это ощущение униженности еще более обострилось сегодня утром, когда жена за завтраком стала настаивать, чтобы он проявлял осторожность и не давал слишком втягивать себя в дела Ли.
А все потому, что в полночь по лондонскому времени ей позвонила из Англии ее мать: "Ты видела фотографию Роберта Ли в бульварной газете? Его обвиняют в участии в наркобизнесе. А слышал ли Ивэн, что… А знает ли он, о чем говорят в клубе?" Лично ей никогда не нравился этот китайский финансист. В конце концов происхождение всегда скажется.
– Ли – китаец, а мы – англичане, и мне бы хотелось, – продолжала жена, – чтобы ты тоже всегда об этом помнил. У нас определенное положение в обществе, и мы должны соответственно вести себя. А там, на родине, наши дети ходят в школу, и ты должен считаться с положением детей. Дети все схватывают на лету, и им совсем не смешно, когда их обзывают китаезами из-за того, что их отец предпочитает общество китайских бизнесменов компании настоящих друзей.
Ошарашенный таким натиском, Ивэн поднял глаза от тарелки и хотел было сказать что-то о сплетнях, но, заметив на тонких губах жены необычное выражение озлобленности, молча ретировался и поспешил спастись в своем лимузине.
И вот теперь, когда его "Роллс-ройс" проезжал мимо стеклянной пирамиды здания Вонг Фу, он взглянул на него и подумал: когда же начнется новая атака?
Трент рыскал по островам Самал в поисках вождя мусульманских повстанцев. Испанская оккупация Филиппин длилась 350 лет, но на островах Самал испанцы сумели овладеть только маленькой частью территории. Американцам не удалось оккупировать острова. Затем пришли японцы, их правление сменилось диктатурой Маркоса, поддерживаемой Соединенными Штатами. А теперь на Филиппинах установилась демократия – манильская демократия с преобладанием христианства. Для островитян это было такое же колониальное правление, как и все предыдущие. Острова Самал представляли собой маленькие и плоские клочки земли, поросшие скудной растительностью. Туземцы, проживающие здесь, делились на два больших племени – Бадяо, известное своей жестокостью, и более миролюбивое – Самал. В деревнях редко насчитывалось более двадцати хижин, которые возводились на сваях, в заливах, на мелководье в окружении рифов. Строения у племени Самал более сложные, чем у Бадяо. Бадяо строили свои хижины, складывая стены из слоев пальмовых листьев, тогда как племя Самал использовало плетеные маты и выложенный узором тростник. Вместо деревенских проулков здесь были дорожки, выстланные стволами бамбука, а внизу, под сваями хижин, привязывались лодки самых различных размеров – большие, метров пятнадцать длиной – баслиги; поменьше – банкос и совсем крошечные байдарки с таким узким корпусом, что людям приходилось сидеть в них на переброшенной через борта доске, и только ноги их были спущены внутрь лодки.
Возле открытых очагов сидели скорчившись женщины-мусульманки. Узкие струйки дыма поднимались к соломенным крышам. Мужчины, устроившись на корточках перед хижинами, беседовали между собой. Голые ребятишки играли в воде, поблескивая белыми зубами, ярко выделявшимися на смуглых лицах. На деревянных стойках сушились рыба и морские водоросли. В небе, пронзительно крича, кружили чайки.
Уже два дня Трент колесил по островам на своей большой, специально оборудованной доске. Племя Бадяо он избегал, но в каждом селении Самал справлялся об Измаеле Мухаммеде – и каждый раз наталкивался на замкнутые и часто откровенно враждебные лица.
Рано или поздно повстанцы неизбежно должны были прослышать о его расспросах. Они разыскали его на третий день. Он лежал в тени пальмового дерева и притворялся спящим.
Повстанцев было шестеро – пять молодых парней и старик с длинным рубцом, тянувшимся наискосок от правого плеча вдоль всей спины. Они приплыли на длинной, метров тридцать, лодке, выкрашенной золотой краской. На борту большими стилизованными буквами с зелеными обводами было написано "Фатима". Они шли под парусом, не включая мотора, чтобы застать его врасплох. Повстанцы были одеты в цветистые саронги, на поясах у них висели ножи с длинным лезвием. Автоматы, которыми они были вооружены, попали сюда, вероятно, из Вьетнама или Камбоджи. Их главарь, угрюмый парень, переполненный ненавистью, казался совершенно непредсказуемым.
Главарь ударил Трента ногой. Трент медленно поднял руки и слегка сдвинулся в сторону, показывая, что у него нет оружия. Затем опустил руки и заложил их за голову, нащупывая правой рукой рукоять метательного ножа. Он мог убить главаря в любой момент. Остальные пятеро не были готовы к действию. Когда вожак повстанцев выронит автомат, Трент подхватит его и расстреляет остальных одной очередью, так что они даже не успеют сообразить, что произошло.
Повстанец заорал на него и ткнул стволом автомата в ребра. Трент сознавал, что тот может его убить, и держался очень сдержанно.
– Я ищу Измаела Мухаммеда.. Вот уже третий день я разыскиваю его, – сказал он.
– А зачем тебе нужен Измаел Мухаммед? – спросил старик.
Трент не успел ответить, пошатнувшись от сильного удара. Глаза главаря явно свидетельствовали о том, что этот филиппинец собирается его убить.
Трент улыбнулся с видом человека, уверенного в своей безопасности.
– А может быть, я привез вам денег – миллионы долларов. Если вы убьете меня – так ничего и не узнаете. – Он продолжал улыбаться. – Или, может быть, я кинооператор и мой фильм прославит вас на весь свет. Тут много разных возможностей.
– И правда, много, – покачал головой старик. – Ты такой белый – может быть, ты злой дух или турист. – Старика, видно, забавляла злоба, которой кипел главарь.
– А что, разве это не одно и то же? – спросил Трент, и еще двое повстанцев рассмеялись вслед за стариком. Но тут главарь размахнулся и снова ударил его стволом автомата по бедру, порвав брюки и расцарапав бедро, – он почувствовал, как кровь потекла по ноге.
– Ты, наверное, забыл, что Священная книга учит вас быть гостеприимными к чужестранцам? – спросил Трент. И начал читать суры из Корана, прежде чем главарь успел его остановить.
Эти цитаты из Корана уже не однажды спасали его от смерти. Старик спросил, не правоверный ли он?
– Разве не может человек знать Священную книгу, не будучи верующим? – ответил Трент вопросом на вопрос.
– Да, это верно, – кивнул старик.
Но главарь, воспитанный на телевизионных фильмах, закричал, что иностранец шпион и его нужно застрелить, прежде чем он успеет выдать их. Он уже поднял автомат, но один из молодых повстанцев отвел ствол в сторону. Они громко и злобно спорили, но при этом говорили так быстро, что Трент не улавливал ни единого английского или испанского слова, которыми изобилуют большинство филиппинских диалектов.
Верх одержали те, кто не хотел его убивать. Связав ему руки за спиной, повстанцы подтащили его по берегу к лодке, бросили на дно и завязали глаза рыбацкой сетью, чтобы он не мог увидеть, в каком направлении они плывут. Доску для серфинга повстанцы взяли на буксир.
Почувствовав на спине солнечные лучи, Трент понял, что они плывут на север. Шестицилиндровый двигатель тянул лодку по спокойной воде среди коралловых рифов со скоростью пятнадцать или восемнадцать узлов. Но когда они вышли на глубокую воду, узкая лодка начала раскачиваться от малейшей волны и скорость пришлось сбросить.
Они добрались до берега вскоре после наступления темноты. В отряде вновь началось брожение, и снова сердито заговорил главарь. Двое филиппинцев подхватили Трента под руки, вытащили его из лодки и поставили на песок. Он сделал вид, что падает от слабости. Его втолкнули в какую-то клетушку, где сильно воняло козами. Когда Трент потребовал, чтобы ему завязали руки спереди, а не за спиной, среди повстанцев снова начались споры. Кто-то принес воды, и он, омыв ноги и руки, повернулся в сторону Мекки и принялся читать молитву, которую каждый правоверный мусульманин должен повторять шесть раз в день.
В детстве он часто молился вместе со старым арабом-конюхом, служившим в скаковых конюшнях, где отец Трента был управляющим и тренером. Ему приходилось молиться в ливийской пустыне вместе с инструкторами по терроризму, которые считали его палестннцем. Он молился и в Ливане, и в Иордании, и в секторе Газа, вместе с террористами, которые принимали его за своего коллегу из Ирака, или за ливанца, или египтянина из Мусульманского братства. Когда он первый раз совершал хадж и молился на холмах возле Мекки, то выдавал себя за иорданца, а во время второго хаджа – за выходца из Судана. Так что ему было нетрудно изображать молящегося мусульманина здесь, на островах Самала. Как хороший актер, он вживался в роль, которую играл, и начинал так же искренне верить молитвам, которые читал, как в детстве верил в католические молитвы. Между ними было мало различий.
Старик со шрамом на спине принес ему вяленую рыбу и рис и налил свежую воду в кувшин. Молодой мусульманин сводил на берег помочиться. А потом Трент остался в одиночестве.
Он оценил силы повстанцев человек в шестьдесят. Отряд состоял исключительно из мужчин. Как всегда, среди бойцов за свободу или террористов, в этой группе было несколько интеллектуалов, движимых подлинной верой, были, фанатики по натуре, были крестьяне, которых нищета загнала в ряды мятежников, были, наконец, и просто бандиты, одержимые жаждой насилия. Их лагерь располагался в окруженной песком бухте в тени пальм. Немного поодаль от берега стояла одинокая хижина. Люди спали в самодельных палатках, разрисованных для маскировки, или же в гамаках, растянутых между стволами деревьев. Лодка, на которой он прибыл сюда, – "Фатима", расписанная яркими красками, стояла на открытом месте, но еще четыре баслиги серого цвета были заведены в тень и прикрыты грязными мешками.
Острием своего ножа Трент расковырял узел в веревке, которой были связаны руки. Потом пару часов подремал посреди своей клетки под писк комаров. Он лежал на спине, заложив руки за голову и производил впечатление совершенно беспомощное. Внезапно Трент услышал, как кто-то задел сандалиями камень, и сразу насторожился.
Пальмовые листья, заслоняя свет луны, создавали причудливый узор. Этот узор шевелился под легкими дуновениями бриза. Но Трент заметил, что слева от него в листве происходит какое-то движение, не совпадающее с порывами ветра. Он повернулся на бок, будто в беспокойном сне, потом откинулся назад, разворачивая ноги в ту сторону, откуда надвигалась опасность. Ему показалось, что кто-то поскользнулся и ухватился за ствол дерева, чтобы не упасть. Эти звуки раздались позади него. А между тем он был уверен, что слышал какое-то движение и перед собой.
Трент нарочно играл роль приманки, чтобы привлечь к себе внимание повстанцев, но он сознавал всю меру опасности такой игры и был готов ко всему. И вот сейчас он лежал, окруженный с обеих сторон, и не представлял себе, каковы намерения тех, кто подкрадывался к нему. Он предположил, что здесь, в лагере, есть агент центрального правительства или агент какой-нибудь внешней силы. И, может быть, этот агент хочет войти с ним в контакт или даже, возможно, хочет спасти его, а кто-то выследил этого агента.
Слабое колебание тени впереди выдало одного человека, в то же время он явственно слышал какой-то шорох и позади. Действовали ли эти двое вместе? Или, может быть, кто-то из повстанцев намеревается убить его, Трента, а второй – хочет защитить?
Он должен был во что бы то ни стало узнать, в какую сторону ему следует обернуться. И он внезапно громко закричал – без слов – это был просто пронзительный вопль. И тут же сзади раздался выстрел. Пуля ударилась в землю в десяти сантиметрах от него, песок запорошил ему глаза. Он быстро откатился в сторону, и тут же вторая пуля разнесла в щепы деревянную подпорку. Трент быстро повернулся кругом, и в тот же момент третья пуля угодила в столб и отколола от него длинную щепку. Но в этот момент человек, находившийся по другую сторону клети, открыл частый огонь. Тот, кто стрелял в Трента, яростно закричал и вломился в клетушку, Человек позади Трента крикнул, предупреждая его об опасности, и Трент схватился за рукоятку своего ножа. Нападающий дал длинную очередь, но столбы загородки стояли так часто, что пули попадали в них, и лишь одна угодила в цель.
Вспышки выстрелов обнаружили цель для второго, защищавшего его повстанца. Он выстрелил дважды. Раздался яростный вопль, нападавший споткнулся, его автомат отлетел в сторону, он рухнул как подкошенный и ударился головой о столб. Некоторое время в лунном свете видно было, как вяло движется его рука, затем все замерло.
Луч света от фонаря упал на лицо убитого, и Трент узнал в нем молодого главаря банды, который утром взял его в плен. Фонарь держал в руке старик со шрамом. Он встал на колени возле молодого повстанца и проверил, бьется ли у него сердце. Старик поднял к свету окровавленную руку, покачал головой, то ли опечаленный, то ли просто утомленный этой жизнью, полной непрерывных драм и опасностей, и обернулся к Тренту, который сидел, привалившись спиной к стенке клетушки.
– Такова воля Аллаха, – сказал старик с привычным фатализмом.
Остальные повстанцы уже собрались вокруг, и старик, оторвав взгляд от мертвого тела, снова покачал головой и перед лицом свидетелей тихо спросил:
– Чужеземец, ты хороший человек? Трент молчал под испытующим взглядом старого филиппинца, и тот продолжил:
– Он ненавидел чужеземцев. Две его сестры-проститутки обслуживают туристов в городе Анджелесе. Помолимся Богу, чтобы дал тебе силы быть хорошим человеком и чтобы ты творил в своей жизни добро.
– Я буду стараться.
Стоявшие вокруг люди тихонько повторяли:
– Слава Аллаху!
– Ты ранен? – спросил старик.
– Задело ногу, – ответил Трент.
Они открыли клетку, и один из повстанцев разрезал ему брюки. Из правого бедра обильно текла кровь. Повстанец сделал повязку из полотна и плотно прижал ее к ране, а его товарищ пошел в лагерь за бинтами и антибиотиками.
– Рана быстро заживет, – сказал повстанец, и Трент молча кивнул.
Тем временем труп унесли на носилках. Трент оглянулся и увидел, что старик смотрит на него. Он дал ему обещание делать только добрые дела. И Трент снова подумал о женщине, которую разыскивает. Прошло уже пять дней, как она захвачена в плен. Уплачен ли за нее выкуп?
– На этой неделе пираты напали на корабль в море Суду, – заговорил он. – Они захватили в плен женщину-китаянку.
– Спи пока, – сказал старик. А молодой повстанец добавил:
– Утром сюда прибудет Измаел – он все решит.
Ему развязали руки, не заметив, что он уже успел ослабить узел, и принесли подушку, набитую сухими водорослями. Очевидно, пуля задела нерв, и, когда прошел шок, началась глубокая пульсирующая боль. Он не мог заснуть – его преследовали мысли о женщине, которую он искал.
Похитители бросили ее на грязном полу, как тряпичную куклу. Она не могла говорить. Изо рта текла слюна, нос был в соплях, глаза воспалены.
Они сочли, что девушка уже лишилась разума, что мозг ее мертв и что она уже не ощущает боли от новых пыток. Но они не могли заглянуть в самую сердцевину ее существа, а там, подобно расплавленному золоту, кипела ненависть. Каждое новое унижение, которому она подвергалась, питало эту ненависть, и, хотя она была уже неспособна здраво размышлять, она заранее предвкушала счастье неотвратимой мести. Джей знала, как безгранично могущество ее деда.
Лю следил за рыбаком, который причаливал свою лодку. Рыбак был глубоким стариком, он уже много лет как овдовел. Дети ушли от него – у них давно были собственные дети и внуки, нуждавшиеся в их заботах. Возможно, старик был немного не в себе. Но все еще плавал на лодке с острова на остров, и это доставляло ему удовольствие. В каждой деревне всегда находились другие старики, радушно встречавшие его, – они выслушивали принесенные новости, кормили его и давали приют в своих хижинах.
Лю – почерневший от солнца, в краденых рубахе и штанах, под которыми не так бросалась в глаза его развитая мускулатура, подошел по берегу к рыбаку. Он приветствовал его, пожал руку и обнял с такой силой, что старик охнул и вдруг затрясся от страха. Но Лю разжал объятия и обошелся со старым туземцем очень вежливо. Он посадил его в тенистое место, принес воды и вяленой рыбы. Затем сел напротив и стал смотреть, как тот пережевывает пищу беззубыми деснами.
Поев, старик немного осмелел, и Лю, улыбаясь, вежливо спросил, не знает ли он чего-нибудь о пиратских судах. Старик ответил, что ему знакома каждая лодка на архипелаге. Эти суда, о которых спрашивает Лю, принадлежат племени Бадяо с северных островов. Всего лишь четыре дня назад он видел, как эти суда проплывали мимо. На борту были чужеземцы – люди того же племени, что Лю. Лю должен быть осторожен – эти Бадяо очень опасны. Он может немало порассказать о жестокостях, совершенных ими за многие годы. Христиане испокон веков боялись их и старались их избегать. Но ведь христиане всегда были трусливы – несмотря на то, что у них есть огромные корабли и пушки, побольше, чем ствол пальмы, под которой сейчас сидят они с Лю. Он однажды видел такую пушку собственными глазами. Он видел и то, как японцы обращали христиан в бегство. Все христианские народы одинаковы – что белые, что коричневые. Даже сам их бог тоже был труслив. Разве он не сдался своим врагам и не был потом распят ими на деревянном кресте?
Лю кивнул в знак согласия и дал старику воды, чтобы у него бойчее работал язык. Теперь его уж невозможно было остановить, и Лю пришлось даже прикрикнуть, чтобы выудить у него дополнительную информацию о двух лодках.
Рыбак предложил вернуться на берег – там он нарисует прутиком на песке карту. Ковыляя к морю, старик хвалился, как он хорошо умеет рисовать. Он знает каждую бухту и речку, знает, в какую сторону клонятся деревья, где нужно искать пресную воду, где в мангровых рощах водятся крабы. Да, он так много знает – вот уж действительно Лю повезло, что он встретился с ним.
Старый рыбак рисовал на песке карту и одновременно рассказывал, как он плавал там и сям и что приключилось с ним в том и в другом месте. Принявшись описывать местоположение логова пиратов, он нарисовал песчаную косу, где, как он говорил, деревья клонились под ветром, а за косой – устье небольшой реки, которая протекает через деревню, являющуюся опорной крепостью пиратов. Он нарисовал высящуюся за деревней скалу, а за скалой – вулкан.
Старик был невероятно горд своей работой и своей памятью. Лю подробно расспросил его обо всем, поблагодарил, а затем хладнокровно, одним ударом переломил ему шею, так что старик и охнуть не успел.
Трент, хромая, тащился из своей клети к расчищенной песчаной площади, которая служила повстанцам мечетью. Измаел Мухаммед прибыл на рассвете и сейчас сидел, скрестив ноги и обратив лицо в сторону Мекки. Высокому и худощавому вождю повстанцев было лет тридцать пять. Его последователи относились к нему с явным почтением. Он поклонился Тренту со смирением, присущим истинно верующему, и начал задавать вопросы. Что за человек? Из какой страны? Зачем искал повстанцев? Говорили о какой-то женщине-китаянке – не жена ли она ему? Трент, хорошо знакомый с мусульманским фундаментализмом, в своих ответах соблюдал большую осторожность. Он – англичанин-яхтсмен. Эта женщина-китаянка была похищена с борта теплохода, вся команда которой перебита. Ему говорили, что Измаел Мухаммед знает обо всем, что творится в районе островов Самал. Он обращается к нему с просьбой о помощи.
– Это что, твой обычай – спасать женщин? – спросил Измаел. Веки его попеременно то открывались, то закрывались, как заслонки – в зависимости от того, обращался ли он к Тренту, или к Богу.
Трент ответил, что в этом он видит свой долг, и привел цитату из Корана.
– Так это правда, что ты изучал Священную книгу? – спросил Измаел.
– Да, изучал, – отвечал Трент. – Нужно стараться понять то, что во что веруют миллионы людей.
– Значит, ты изучал и буддизм? Трент кивнул:
– И индуизм?
Было ясно, какой вопрос последует за этим, и, предупреждая его, Трент сказал:
– Да, я изучал также религию евреев. Этот народ немногочислен, но пользуется большим влиянием.
При упоминании заклятого врага, ненавидимого даже здесь – на маленьком островке за тысячи километров от восточного побережья Средиземного моря, – в толпе мусульманских повстанцев раздались глухие возгласы возмущения.
Взгляд темно-карих глаз вождя повстанцев, внимательно разглядывавших Трента, теперь обратился вовнутрь – он беседовал со своим Богом. Янтарные бусы иранских четок – размером с крупные виноградины – одна за другой проскальзывали у него между пальцами и со стуком падали вниз.
– А во что ты веруешь сейчас?
– Я думаю, что должен стараться становиться каждый день немного лучше, чем был вчера.
– И это и есть твоя религия? Трент пожал плечами.
– Таков мой образ жизни. Вчера умер один из твоих людей. – Он обернулся и посмотрел на старика со шрамом на спине, ища у него поддержки. – Я был причиной его смерти. Нищета и необузданное мужское желание создают условия для преступлений. И так повсюду – среди мужчин любого цвета кожи и любого вероисповедания. И что же – их следует кастрировать или убить? Разбомбить публичные дома в Лос-Анджелесе? Расстрелять их владельцев?
– И раз это так, ты считаешь, что не нужно делать ничего?
– Я разыскиваю ту женщину, – поправил его Трент. – Пираты захватили ее на корабле. Тебе известно, кто из пиратов мог устроить такое нападение? Если ты защищаешь таких людей, ты тем самым порочишь собственную репутацию и репутацию своих последователей.
Трент устроил поудобнее раненую ногу.
– И ты один против сорока или пятидесяти человек? – спросил его Измаел. – И к тому же вооруженных тяжелыми пулеметами, а может быть, и небольшими ракетами класса "земля – воздух". Это оружие было закуплено у армии, якобы потерявшей ее в битве с воинами Аллаха. Что ты можешь один поделать с этими пиратами? Или считаешь, что достаточно просто сделать попытку?
– Желательно было бы все же добиться успеха, – сказал Трент, и некоторые из повстанцев заулыбались и закивали. Трент продолжал:
– Это нехорошие люди, богоотступники. Разве так важно, кто именно покарает их? На мачте моей маленькой лодки вы можете найти радиомаяк. Я мог бы включить его, когда твои люди обнаружили меня.
Среди повстанцев вновь поднялся ропот, и многие из них подобрались, как спортсмены, приготовившиеся к прыжку.
– И тогда все вы погибли бы, – произнес Трент при всеобщем молчании. Он оглядел окруживших его людей – у всех были напряженные лица, нахмуренные брови и застывшая угроза в изгибах губ. Он снова взглянул на их вождя. – Это ваша война, – продолжил он. – Какая-то доля правоты должна быть и на вашей стороне. Иначе ради чего вы стали бы скрываться в лесах? Но это ваша война, не моя, я не имею к ней отношения. Я только хочу, чтобы эта женщина была освобождена. Ради этого я должен найти пиратов. Они такие же ваши враги, как и мои.
Измаел что-то сказал одному из своих людей. Тот поднялся и пошел туда, где находилась доска Трента.
– У основания мачты, – тихо добавил Трент, и Измаел отдал распоряжение.
Посланный человек разыскал радиомаяк и принес его Измаелу. Тот проверил прибор, ощупав его чуткими пальцами человека, поднаторевшего в средствах ведения подпольной войны.
– Русский, – определил он.
– Это же ваши старинные друзья, – сказал Трент, памятуя о годах "холодной" войны, когда Советы вооружали как филиппинских коммунистов, так и мусульман, сражавшихся против диктатуры Map-коса, поддерживавшейся Соединенными Штатами.
– Они неверные, но они были нам полезны, – признал Измаел.
– Выгода была взаимная. На сигнал радиомаяка должен отозваться командор Мануэль Ортега.
Окружавшие их повстанцы снова зароптали, услышав ненавистное имя шефа сил специального назначения, который изгнал их собратьев по оружию и вере из горных твердынь Минданао и Басилана.
– Война порой порождает удивительные союзы, – покачал головой Трент. – Избавьтесь от этих пиратов раз и навсегда. Или они ваши союзники? Может быть, вы прикрываетесь их оружием?
Итак, жребий брошен. Он продолжал спокойно смотреть прямо в глаза Измаелу Мухаммеду. Больше ему сказать нечего. Теперь вождю повстанцев оставалось только либо согласиться с его просьбой, либо отдать приказ о его казни. Что победит – воля Господня или практические соображения? И вновь мысли Трента обратились к женщине. Выкупили ли ее? Надеется ли она на спасение? Или, может быть, уже мертва? Или настолько близка к смерти, что ей все безразлично? Или над ней надругались, и она сама молит о смерти?
Среди повстанцев раздавался ропот, люди размахивали оружием. Один из них, вскочив на ноги, с криком ринулся через песчаную площадь. Трент стал сомневаться – уж не переоценил ли он власть, которой обладает Измаел. Но в этот момент решительный голос вождя положил конец спорам:
– Отведите его назад в клетку!
Старый филиппинец запер замок, посмотрел на Трента и заковылял по дорожке, но через несколько минут вернулся и принес ему кокосовый орех. Уходя, он оставил Тренту свой нож, чтобы тот смог взрезать орех. А может быть, старик рассчитывал, что иностранец при помощи ножа сможет выбраться из клетки, столбы которой были уже кое-где ослаблены попавшими в них пулями? Трент подумал, что, наверное, старик хочет предоставить ему возможность бежать, не уверенный, что сможет взять верх в споре. Но это был безнадежный вариант, и поэтому он выпил кокосовое молоко, съел мякоть ореха, а затем улегся в тени подремать, пока повстанцы примут свое решение.
Часом позже к клетке подошел Измаел с тремя своими людьми. Он открыл дверь и сел на корточки в пыли возле англичанина.
– Мы все обсудили, – сказал он и вынул из рукава янтарные четки. "Клик" – стучали бусины четок у него в пальцах – "клик, клик". – Кое-кто считает, что ты шпион. Они хотят убить тебя.
Трент поднялся и сел, опершись спиной о столб и вытянув раненую ногу. Темно-карие глаза лидера повстанцев напоминали ему монаха, преподававшего философию в их школе. На своем последнем летнем семестре Трент беседовал с этим монахом по-итальянски по часу трижды в неделю. Эти беседы происходили на террасе; монах наблюдал за ним с нежностью и отчаянием. И теперь, в этой клетке Трент размышлял – знал ли тогда монах, что его ученик уже отмечен секретной службой и что способности к языкам нужны правительству для того, чтобы использовать молодого человека в качестве хорошо обученного убийцы.
Он показал Измаелу нож, который дал старик.
– Если бы я был шпионом, ты был бы уже мертв. Если бы я воспользовался радиомаяком, вы все были бы мертвы.
Измаел кивнул, как бы в ответ на собственные мысли.
– Именно это я и сказал им. – Бусы четок постукивали у него в руках – он пытался проникнуть в мысли и душу Трента. Ногти его были очень ухоженные, как у многих террористов, которых знал Трент, – террористов, борцов за свободу, палачей. На минуту Трент почувствовал прилив благодарности за то, что ему удалось уйти от всего этого, что миновали годы, когда он служил палачом при судьях, которые вершили суд, считая, что такие обстоятельства, как нищета, предубеждения, превышение власти, не имеют отношения к делу.
Он улыбнулся Измаелу Мухаммеду и спросил:
– Буду я жить или умру? Разумеется, в ближайшее время? – добавил он, и один из повстанцев захихикал.
"Клик" – снова застучали четки, и вождь повстанцев спросил:
– Скажи мне сначала, случайно ли ты здесь оказался?
Люди Измаела не поняли этого вопроса, но Трент сразу уловил его смысл. Он не пытался скрыть от Измаела, кем он был и чем занимался. Для него теперь самым важным являлась судьба женщины. И он понимал, что женщина важна ему именно потому, что он ее не знал, потому что действовал так лишь из чувства долга, присущего человеку, которым хотел бы стать.
– Conflteor omnipotens Deus[27], – прошептал он, и впервые за все время губы иранского интеллектуала слегка раздвинулись в улыбке. – Я сам по себе, у меня нет ни начальства, ни подчиненных. – И поскольку ему было важно доверие Измаела, добавил:
– Когда-то было иначе, но теперь это не так.
– Нет нужды объяснять мне это.
– Нет, нужно, – возразил Трент. – Как я могу просить тебя о доверии, не объяснив тебе, кто я такой?
Измаел снова начал перебирать четки:
– Мануэль Ортега знает, что ты ищешь нас?
– Это он назвал мне твое имя. Измаел кивнул, как будто сказанное казалось ему вполне естественным и он этого ожидал:
– Мы учились в одном колледже и были когда-то друзьями, – в его голосе звучал чуть слышный оттенок сожаления по тем, прежним временам. И Трент снова вспомнил монахов и их обет чистоты, нищеты и смирения.
– Ты можешь не беспокоиться о Маноло, – продолжал Измаел. – Он счел бы нечестным пытаться вытянуть из тебя информацию. Но за его спиной стоят люди из старой гвардии, люди Маркоса, обученные американцами. Вот их-то ты должен остерегаться. Как только закончишь свое дело, немедля уезжай из этой страны. Найдется немало мест, где песчаные пляжи и коралловые рифы не менее красивы, чем у нас, но воды не такие бурные.
Измаел развернул на песке карту.
– База пиратов расположена на берегу реки, – сказал он и показал на остров на севере. – Здесь находится вулкан. Когда происходит извержение, лава течет от их деревни на восток. Говорят, в реке водятся крокодилы, а джунгли заминированы и там расставлено множество капканов, так что единственная возможная дорога – вверх по реке, а реку тщательно охраняют.
– А есть там другие деревни? – спросил Трент. Измаел указал на восток и на запад от устья реки:
– Маленькие поселки. Их жители, возможно, сотрудничают с пиратами – либо из страха, либо потому, что им платят, но сами они не пираты.
– Значит, мне нужно двигаться вверх по реке.
– Да, иначе ты навлечешь опасность на жителей других деревень, – сказал Измаел, довольный тем, что Трент принял такое решение. – Ты, конечно, можешь попытаться, но на успех трудно рассчитывать, даже если бы у тебя обе ноги были здоровыми.
– Это пустяковая рана. – заметил Трент.
– Однако она может загноиться, если ты ее запустишь. Тебе ведь придется подниматься по реке ночью.
Отблески извергающегося вулкана вспыхивали оранжевым в ночи, и Лю ощущал сильный запах серы. Он бесшумно плыл к песчаной косе, тянувшейся вдоль устья реки. На пути сюда он оставил десять мертвых тел – девять мужчин и одну женщину. Вот уже пять дней все его мысли были только о девушке. Возможно, что в своей одержимости он даже слегка свихнулся. Во всяком случае, в глазах у него застыло какое-то странное выражение, одновременно отсутствующее и целеустремленное. От палящего солнца кожа его потемнела и приобрела каштановый оттенок. Он питался рыбой, пил воду и молоко кокосовых орехов. Поскольку обычная пища Лю была куда более обильна, он сильно исхудал, и его мускулы выступали под загорелой кожей, как толстые канаты.
Осторожности ради он оставил свою лодку в миле от острова. От реки до пиратского селения на пять километров тянулись джунгли. До рассвета было девять часов. Лю вооружился двумя ножами баронгами, которые взял у рыбаков, – с острыми, как бритва, лезвиями. А помимо того, его собственные руки и ноги, благодаря обучению опытного инструктора, превратились в смертельное оружие. Когда Лю выходил на берег, в душе его не было ни тени страха, он и не помышлял о собственной безопасности – для него существовала только одна цель: найти внучку сэра Филипа.
В хижину вошли четверо китайцев. Один из них ногой перевернул на спину обнаженное тело девушки. Вонг Фу приказал сломить ее – и они выполнили его приказ: теперь в ней не осталось почти ничего человеческого. Раньше она еще могла что-то произнести сквозь рыдания, но в последние полтора дня совсем умолкла. Изо рта у нее струйками текла слюна, пустые глаза были отмечены знаком смерти, как у рыбы, брошенной на солнце на рыночном прилавке. Ей уже никогда не оправиться, даже после многих лет лечения в лучших санаториях. – такой диагноз поставили четверо китайцев, глядя на результаты своей работы. Они не могли заглянуть в самую глубину ее души и догадаться, что она еще существует.
Бандиты считали, что сознание девушки уже умерло.
А Джей в это время представляла себе, как она будет мстить.
Ей виделось, что соперник ее деда – Вонг Фу – лежит в железном ящике, в крышку которого вделаны острые шипы. Она видела такие гробы в музее, в книге комиксов и в старых фильмах ужасов. Кончиками пальцев Джей поворачивает колесико, при помощи которого крышка ящика поднимается или опускается на тысячные доли миллиметра. Шипы касаются тела Вонг Фу, и она видит, как его кожа натягивается в тех местах, куда вонзаются шипы. Ей нет нужды торопиться – она улыбается, глядя ему в глаза, и облизывает губы, когда он начинает кричать от боли.
А в это время Вонг Фу лежал в своем черном кожаном кресле неподвижно, как крокодил на песчаной отмели. Исчезновение британского яхтсмена взбесило его, но теперь он успокоился и с улыбкой слушал в наушниках, как спорят члены "детского сада" сэра Филипа в конференц-зале Дома Ли. Слышимость была отличная. Американец Тимми Браун превосходно управился со своей аппаратурой. Главный военный специалист Вонг Фу настаивал на том, чтобы американец был убит сразу после того, как выполнит задание. Но Вонг Фу предпочитал дождаться полной победы и тогда выдать его Дому Ли, как намеревался выдавать всех людей Ли, ставших предателями. Пусть Ли сам расправляется с ними. И пусть спесивый старик познает в полной мере боль предательства и потери лица.
В отсутствие сэра Филипа разногласия и неуверенность в конференц-зале явно нарастали. Первым, похоже, будет немец Бекенберг. Жадность и стремление к власти приведут его в лагерь Фу. В голосе женщины-китаянки Вонг Фу расслышал нотки страха – она боится, как бы падение старика Ли не потянуло за собой и ее. Ее дядя Чинь руководит у Ли отделом судоходства. Он, вероятно, рассказал ей о похищении девушки.
Девушка…
Она смутно почувствовала, что где-то на отдаленном участке ее тела копошится один из китайцев, и в ее воображении сладостная картина пыток Вонг Фу сменилась картиной смерти ее похитителей. Все они должны умереть. Она представила себе, как их кровь течет по полу – горячая, густая кровь, а она с наслаждением вдыхает ее запах и купается в ней, как если бы это были самые роскошные шелковые простыни.
Наслаждаясь картиной мести, она вдруг почувствовала, что более не ощущает тяжести китайца на своем теле. И тут Джей увидела – далеко, как в перевернутом бинокле – Лю, второго помощника с "Цай Джена". Лю стоял у входа в хижину, и его фигура, вырисовывавшаяся на фоне бледного рассвета, казалась очень высокой. На нем не было ничего, кроме набедренной повязки, и она отчетливо видела вздувшиеся бугры мускулов его рук, ног и плеч. Он держал обеими руками нож с лезвиями в форме листа. С лезвия стекала кровь, брызги которой окропили его тело, уже и без того грязное и блестевшее от пота.
Наконец-то настал час отмщения! Она глубоко вдохнула запах мести. Лю улыбнулся, его зубы блеснули. Он стоял над ней, расставив ноги по обе стороны ее груди. Его мускулы напряглись – он высоко поднял нож. Кровь капала с лезвия прямо ей на лицо. Она смотрела ему в глаза и не видела в них ничего, кроме собственного отражения.
Она видела за спиной у Лю бледную фигуру своего деда в сером костюме. А за дедом стоял дядя Роберт. Дальше, возле стены, ей чудилась бабушка, которая рыдала, ломая руки, и причитала. Она же говорила Джей, что та плохо кончит. Разве бабушка не предупреждала, что нужно должным образом одеваться, что можно выходить только с теми мужчинами, которых она называла, что никогда нельзя оставаться с ними наедине после шести часов вечера. И вот девушка лежит голая на полу, испоганенная и использованная как потаскуха людьми Вонг Фу. Иначе это и не могло кончиться.
Нож сверкнул в воздухе.
Но вдруг Лю исчез.
Она услышала, как лезвие его ножа ударилось о стену хижины. В свой перевернутый бинокль Джей увидела стоящего поодаль главаря китайцев. Он держал в руках дубину и улыбался.
– Мы не можем позволить, чтобы вас убили, леди Ли. Вонг Фу был бы очень рассержен.
Она зарыдала и стала быстро-быстро, как краб, уползать обратно в ту нору своего сознания, где чувствовала себя в безопасности, где могла ждать, пока не наступит ее час. Но теперь в ее списке мести появились новые лица – те, для кого она готовит огонь отмщения, огонь, который в один прекрасный день поглотит их, и ее месть, как расплавленное золото, потечет и наполнит чашу, польется через край. "Только медленно, – подумала она, – они должны мучиться долго". Она будет смаковать их агонию, как ее дядя в своем поместье во Франции смакует вино: пьет маленькими глотками и, пригубив, долго наслаждается его вкусом, а в конце концов сплевывает на землю. Они заботятся о том, как бы не потерять свое драгоценное лицо. Да, но какое лицо будет у нее, когда придет пора наслаждаться их медленной смертью.
На расстоянии мили к югу от песчаной косы, преграждавшей прямой подход к устью реки, лежал крошечный коралловый атолл. Под покровом темноты Трент пристал к этому островку и вытащил доску для серфинга на берег. Вулкан, извергавший фонтаны золотого и красного пламени на фоне ночного неба, служил ориентиром, указывавшим местоположение опорного пункта пиратов. Поток расплавленной лавы стекал с вершины по восточному склону горы. Во влажном воздухе ощущался удушливый запах серы.
Наступил рассвет, и Трент стал осматривать берег в бинокль. На песчаной косе ряды пальм гнулись под напором ветра. По ту сторону косы находилось устье реки. Берега ее были покрыты густыми зарослями джунглей. Вдали виднелись скалистая вершина и вулкан. Ветер уносил дым с вершины вулкана, и каждые десять – пятнадцать минут очередной выброс озарял небо.
Вскоре после рассвета с юга появилась серая бас-лига под парусом. Судно завернуло за косу, и ее мачта долго двигалась над деревьями, пока не повернула вверх по реке и не скрылась в джунглях. Дальше к западу несколько маленьких каноэ шли под парусами при легком бризе. Стало светлее, и Трент разглядел на темно-зеленом фоне джунглей очертания дюжины хижин на сваях. За изгибом береговой полосы не было видно селения, расположенного к востоку от устья реки, но, когда солнце поднялось из океана, полдюжины рыболовецких баслиг вышли оттуда в море.
Трент не мог ничего предпринимать, пока не стемнеет. Прилив этой ночью начнется в 21.00.
Значительную часть своей жизни Трент провел в ожидании. Ему приходилось ждать повсюду – и на тропах в джунглях, и в изгибах вади[28] в пустыне, и в тени ворот на арабских базарах, и укрывшись за каменной стеной, разделяющей зеленые луга на холмах Ирландии. Только раньше он всегда ожидал приказа, а его цели и задачи определялись поворотами правительственной политики. Но результаты применения профессионального искусства со временем начали все больше отпугивать его. Наконец настал момент, когда он больше не мог продолжать это дело, даже при новом руководстве.
Солнце поднялось уже высоко, и в его лучах стали теряться краски джунглей. Яркие блики играли на воде, и рыбацкие лодки на востоке как будто парили над серым зеркалом. Ветер стих. В тяжелом, горячем, неподвижном воздухе дым из кратера поднимался вертикально вверх. Отсутствие птиц в выцветшем небе и фантастический вид лодок, парящих над поверхностью моря, создавали иллюзию остановившегося времени.
Затем над водой вдруг разнесся басовитый кашель вулкана. И, как будто пробужденный им, пронесся первый порыв ветра. Трент обернулся в сторону моря и увидел низко над горизонтом серую полосу вздымающихся волн. Маленькие каноэ и рыболовецкие баслиги торопливо плыли к берегу. Полоса коралловых рифов, загораживающих расположенную на западе деревню, стала белой от пенистых валов.
Гнетущая жара, видно, задержала наступление бури. Лишь к вечеру гряда облаков, пройдя над островами, направилась на юг и распространилась над морем. Ветер усилился, и в воздухе запахло дождем. А затем над морем опустился серебряный занавес, подсвеченный золотом заката. Дождь слегка вспенивал поверхность моря, и казалось, нижняя кромка этого занавеса отделана белыми кружевами. По мере того как усиливалось волнение в море, белые гребни вздымались за спиной у Трента, неслись вперед и обрушивались на песчаную косу.
Трент спустил свою доску на воду и при попутном ветре поплыл под прикрытием полосы рифов. Невидимый в сумерках, окутанный пеленой дождя, он мчался по узкому проходу между камнями, крепко держа в руке шкот паруса, туго натянутого сильным ветром. Удары волн, пенившихся под легкой доской, сотрясали руль. Румпель дрожал у него под рукой. Струи дождя били по плечам и заливали глаза.
Он направился к песчаной косе, и пенистый гребень волны вынес его на берег. Сняв мачту и свернув парус, он затащил доску на прибрежную полосу. Затем, распластавшись на животе, спрятался среди пальм, оглядел поверхность воды. Река не была видна за завесой дождя, и даже рощи деревьев казались лишь волнистой линией, чуть проглядывавшей в глубокой тени острова, а вулкан вообще бесследно исчез во мгле. В сгущающихся сумерках сверкнула молния, спустя несколько секунд над косой прогремел гром. Шквальный ветер обрушился на деревья.
Дождь барабанил по песку, и узор, образуемый падающими каплями, все время менялся. Вдали на склонах вулкана собирались сотни ручейков, которые затем стекали на скалу, и оттуда – в быстро набухавшую реку.
В течение ближайшего часа должен начаться прилив, который перегородит течение реки, и вода начнет заливать джунгли. Если такая погода продержится, он сможет пробраться незамеченным под завесой дождя, а ветер поможет ему подняться по реке – всего пять километров до деревни пиратов. Пираты могли протянуть через реку канаты или провода, которые сигнализировали бы о приближении лодки. Но в любом случае ему не придется нырять – поэтому он вытащил тяжелый аппарат для подводного плавания и зарыл его у подножия дерева. В воде плавала полоса водорослей, оставшихся от предыдущего прилива. На обращенной к берегу стороне песчаной косы вода продолжала подниматься. Буря не унималась, и, хотя ливень стих, звезды были закрыты тучами. Слабо светившийся среди туч багровый огонек указывал на положение макушки вулкана.
Трент выждал, пока до наступления высокого прилива осталось еще два часа, и спустил доску на воду. Подгоняемый попутным ветром, он миновал рифы и вошел в устье реки. Было совсем темно, и он определял направление движения по деревьям. На карте было указано три поворота, затем прямой участок, еще два поворота и заключительный участок, который проходил у подножия скалы.
Поравнявшись с краем джунглей, Трент спустил парус и попытался веслом достать дно, однако река здесь была слишком глубока. Тлеющий огонек вулкана позволял ему ориентироваться в темноте – он греб, плывя от одного дерева к другому и чутко прислушиваясь к малейшим звукам – к журчанию воды, обтекающей стволы деревьев, шороху дождевых капель, падающих на листву. Наводнение подняло на поверхность гниющие водоросли: в горячем и влажном воздухе стоял запах тления, трудно было дышать. Слева всхрапнул какой-то зверь – может быть, крокодил, раздался резкий крик попугая.
Трент проходил над перекатом у первой излучины – доска царапнула днище. Потом стремительное течение вновь вынесло его на чистую воду, и пришлось отчаянно грести, чтобы доску не отнесло к противоположному берегу. Он снова стал ориентироваться по деревьям. Теперь, когда ливень утих, он слышал, как вода журчала под доской.
Гроза закончилась, в разрывах туч вырисовывались очертания вулкана, на его восточном склоне рдели ручейки раскаленной лавы. Вулкан снова кашлянул, напугав обезьян, гнездившихся на макушках деревьев: они что-то оживленно забормотали и подняли крик.
Теперь река тянулась бледной лентой между заросшими растительностью берегами. Ветер был попутный. Трент поставил мачту и натянул парус. Прилив уже заканчивался, но продолжал сдерживать течение вышедшей из берегов реки. Бурей из земли вырвало с корнями множество деревьев – теперь они скопились на границе морского прилива и поднятой наводнением речной воды. Здесь образовался гигантский завал, и как только восстановится течение, все это стремительно ринется вниз по реке, сметая все на своем пути. Тренту доводилось видеть, как подобное наводнение в вади опрокидывало, как спичечные коробки, тяжелые грузовики, как смывало с быков[29] мосты, сметало шоссейные дороги, как увлекаемые водой деревья вдребезги разбивали плотины.
Первый поворот течения реки будет для него единственным предупреждением. Он зорко вглядывался в поверхность воды и, хотя нужно было торопиться, держался поближе к деревьям на берегу. Вулкан еще раз кашлянул и выплюнул новую порцию лавы. Обезьяны своими криками выдали себя, и вот раздался страшный вопль – видно, одну из них схватил удав. Резко кричали крыланы, и в листве деревьев хлопали крыльями птицы. Цикады звонким стрекотаньем отпраздновали окончание дождя. В ночи раздавалось кваканье тысяч лягушек.
Туча над вершиной вулкана стала рассеиваться, и к тому времени, когда Трент почти прошел прямой участок реки, на южной стороне неба появились первые звезды. В их бледном свете он увидел, что поверхность воды впереди – там, где сталкивались и противоборствовали два течения – волнуется и пенится. Стволы деревьев затягивало в водоворот, они исчезали, кое-где на минуту вставая вертикально, а затем проваливаясь в бездну.
Трент резко рванул рулевое весло и отплыл под защиту деревьев. Свернув парус, он веслом отогнал доску поглубже в джунгли, чтобы выждать, когда два соперничающих между собой течения закончат последние минуты своей битвы. Но приливное течение уже теряло силу, и вдруг все огромное скопление сцепившихся стволов рухнуло и поплыло вниз по течению реки. Гигантские деревья с грохотом обрушивались на берег, гром и треск сотрясал окружающие леса. И над всем этим возвышался вулкан, его серное дыхание стало теперь, когда стих ветер, еще более ядовитым, а его извержения выбрасывали в небо огненные фонтаны.
Постепенно, по мере того как река освобождала ранее захваченную ею территорию, из-под воды стали появляться молодые деревца, затем верхушки кустов. Трент услышал рядом испуганное пыхтение какого-то животного, затем что-то тяжелое плюхнулось в воду, – наверное, дикий кабан. Сквозь обычный звуковой фон джунглей стали все заметнее пробиваться звуки, подобные шуму бьющей из крана воды, – наверное, это был водопад по ту сторону пиратской базы. Зная, что цель близка, Трент причалил свою доску к дереву, ствол которого лежал горизонтально над водой.
Трент снял радиомаяк с мачты, привязал строп к доске и, волоча ее за собой, вскарабкался по причудливо изогнутому стволу. Потом перебрался на другое, вертикальное дерево, зеленая крона которого шумела метрах в десяти над его головой. Трент свободно обернул ствол веревкой, завязал ее концы вокруг щиколоток и полез вверх, как гусеница, – до первой ветки. Став в развилке, он дотянулся до следующего сука и начал взбираться выше, пока наконец не оказался хорошо укрыт в листве дерева. Там, на одной из веток, он установил радиомаяк и принялся втаскивать наверх доску. Трент вспотел и тяжело дышал, но доска была надежно спрятана в листве на высоте тридцати метров над землей. Включив радиомаяк, он спустился вниз и вернулся к тому дереву, которое склонялось над рекой.
Наводнение было вызвано сочетанием трех факторов – ветра, прилива и дождя. Теперь ветер стих, дождь прекратился, и, так как прилив быстро отступал, уровень воды опускался со скоростью более семи сантиметров каждые пять минут. Трент нырнул в реку, встал на дно и вытянул кверху руки. Итак, глубина – 2 метра 43 сантиметра. Вода спадает по одному метру в час. К четырем часам это будет два метра. К рассвету останутся только слой ила и лужи – а ведь деревня стоит выше. Но нужно иметь в виду, что здесь могут быть расставлены мины и капканы. Он оттолкнулся от берега и бесшумным брассом поплыл к ближайшему дереву, каждые несколько минут останавливаясь и прислушиваясь. Через полчаса он услышал в ста метрах впереди тихий разговор. Один человек что-то сказал, другой рассмеялся, и Трент услышал, как он помочился в воду.
Шаги удалялись, хлюпая по грязи. Похоже, селение пиратов располагалось где-то выше. Было три часа с минутами, значит, произошла смена часовых и сейчас здесь остался только один человек.
Трент попытался представить себе местность впереди. На склоне должны быть деревья, между которыми, вероятно, натянута проволока с ловушками. Скорее всего, имеются также какие-то укрепления, окопы, стена с минами вдоль нее, ямы-ловушки, вырытые в кустах. Часовой, наверное, лежит в укрытии. Может быть, есть и смотровая вышка, которая дает обзор вниз по реке. И еще один часовой должен быть на скале и вести наблюдение за самолетами.
Он совсем не собирался ждать Маноло Ортегу и его солдат. Скорее всего, женщину уже выкупили, но он не мог быть в этом уверен. Если же она все еще находится в плену, пираты убьют ее, как только раздастся первый выстрел. Он не мог идти на такой риск.
Единственный возможный путь к пиратской деревне пролегал по суше. Течение реки здесь было слишком сильным. В другое время он смог бы прутиком нащупать участок свежевскопанной земли в местах, где установлены мины. В этой же грязи, в темноте придется обнаруживать их с помощью собственного веса. При мысли об этом Тренту стало нехорошо. И он поплыл к следующему дереву.
Он плыл, как зверь, подняв голову, короткими быстрыми рывками, отталкиваясь ногами, чтобы удержаться на поверхности. Малейший звук мог выдать его – часовой был теперь метрах в пятидесяти от него. Он нащупал ветку и ухватился за нее, лежа на поверхности воды. Затем опустил руку и коснулся кончиками пальцев дна – речной ил пах тиной и гниющими водорослями.
Трент осторожно вытянул вперед руку: нет ли перед ним проволочки-ловушки? Не обнаружив ничего, он подтянул ноги, оттолкнулся от бревна и поплыл к следующему дереву. Опасаясь делать слишком резкие движения, он оттолкнулся довольно слабо – течение подхватило его и развернуло в обратную сторону, таща за собой на глубокое место. Трент ухватился за свисающий над водой сук, перевернулся на спину и сделал глубокий вдох. Затем, не выпуская сук, подтянулся к берегу – здесь, за стволом дерева, течение было не такое сильное.
Он задел ногой за бревно, лежавшее горизонтально возле самой поверхности. Ему показалось, что он лежит на какой-то лестнице. Эта лестница тянулась вдоль берега и была погружена в воду всего сантиметров на десять. Что-то ударило его по спине. Он закинул руки за спину и почувствовал твердый предмет с отверстием с одной стороны. Вдруг над водой появилось что-то темное. Это была пасть, жадно глотавшая воздух. Их было много здесь – светлых и темных. И отовсюду раздавалось кошмарное шипение и тяжелое дыхание попавших в западню и задыхающихся животных. Крокодилы!.. На берегу реки стояла клетка с крокодилами.
Только самые крупные из пресмыкающихся смогли дотянуться до верха клетки и просунуть морду между брусьями. Остальные – те, что поменьше, – не сумели высунуть голову из воды, когда она поднялась при наводнении, и утонули. Самые маленькие пролезли между бревнами. Трент представил себе эту клетку. В нормальных условиях она должна была возвышаться над водой сантиметров на девяносто. Уникальное оборонительное сооружение. Скоро уровень воды снизится, и крокодилы вновь окажутся над поверхностью реки. Пока же они безопасны – клетка полна мяса, животные обессилены борьбой за жизнь.
В первый момент он подумал было, что крышка клетки – это лестница. Что же, ее и действительно можно использовать в этом качестве. В противном случае ему придется ползти на животе и молить Бога, чтобы удалось избежать мин и ловушек.
До рассвета оставалось меньше часа. Вулкан продолжал кашлять и выплевывать лаву. Уже весь лес был пропитан устойчивым запахом серы. Теперь, когда вода отступила, обнажившийся слой грязи, перемешанной с гниющими растениями, насыщал горячий и влажный воздух зловонием разложения. Ноюще пищали комары, звонко квакали лягушки, крокодилы в своей клетке у берега реки хрюкали, как свиньи возле корыта. Пора двигаться! Трент вышел из-за дерева, где прятался в своем убежище, и направился к крышке клетки.
Вода уже опустилась сантиметров на тридцать ниже крыши клетки, и Трент ощущал запах крови мертвых пресмыкающихся и зловонное дыхание живых. Он срезал и заострил сук, чтобы защищаться от хищников, но те были заняты пожиранием своих собратьев.
Тучи рассеялись, и в слабом свете звезд можно было видеть окружающие предметы. Трент осторожно шел по крыше клетки и считал перекладины – одна на каждые тридцать сантиметров. Пятьдесят метров, шестьдесят… Река оставалась в стороне – он поднимался по склону и вскоре вошел в густую тень, отбрасываемую высокой скалой. Вершина ее была видна в зареве пылающего вулкана. Слева деревья начали редеть. Впереди показалась хижина, освещенная керосиновым фонарем, конус бледно-желтого света лежал и на земле.
Вдруг справа от Трента высунулась из клетки длинная пасть крокодила. Он ткнул в нее заготовленный острый сук. Крокодил недовольно хрюкнул и отступил назад. Залаяла собака, и Трент замер. К первой собаке присоединилось полдюжины других. Кто-то невидимый в темноте выругался и бросил в собаку камень. Та взвизгнула. Наконец снова наступила тишина, но прошло еще минут пять, прежде чем Трент решился двигаться дальше.
Клетка с крокодилами уперлась в стену деревянной пристани. У пирса стояли четыре лодки, в том числе та серая баслига, которую Трент видел вчера утром. Несколько бамбуковых каноэ терлись бортами, подталкиваемые течением, которое образовывало воронки между сваями пристани.
Трент скатился с крыши клетки в тень и замер, осматриваясь кругом. Эмоции отрицательно сказывались на способности концентрироваться и анализировать ситуацию, так что он старался думать об этой женщине только как о цели, к которой стремился. Если она в деревне, то ее должны охранять. Лучшим наблюдательным пунктом для него могла служить полянка у подножия скалы.
Вокруг все было тихо. Он начал медленно, сантиметр за сантиметром, ползти вперед, упираясь пальцами рук и ног в скользкую грязь. Необходимо занять выгодную позицию еще затемно, в течение ближайших тридцати минут, а с другой стороны, любое резкое движение могло выдать его. Неожиданность – главный залог успеха нападения. Он разделся догола, еще когда находился под прикрытием деревьев. Этому трюку его научил югослав из британской разведслужбы. "Каждый человек, кто бы он ни был, прежде всего бросит взгляд на твое хозяйство – такова уж человеческая природа. Это даст время – две секунды. И если тебе этого не хватит, значит, нужно менять профессию".
Деревня строилась беспорядочно вокруг открытой центральной площади, затененной кронами двух гигантских манговых деревьев. Хижины стояли на сваях высотой в метр-полтора. Некоторые были крыты жестью, но большинство – соломой. Плетеные пальмовые листья, заключенные в рамки из бамбука, служили стенами. Трент проскользнул под хижину и затаился между свай, наблюдая, нет ли поблизости часового или собаки. Его движения были так медленны, что их почти невозможно было заметить. Он тихо полз, отталкиваясь только пальцами ног, так как руки его все время прощупывали землю впереди – хруст сухой ветки, легкий стук жестянки или камня могли выдать его.
Отсюда, лежа на земле, он видел очертания хижин на фоне неба. Впереди чиркнула спичка, и на мгновение заплясал язычок пламени, прикрытый ладонями. Трент успел заметить человека – это был китаец, сидевший возле одной из хижин, которая, в отличие от других домов, стояла не на сваях, а на прочном фундаменте.
Судя по тому, что у дверей хижины выставлен часовой, это, возможно, была тюрьма. Или арсенал, или, может быть, дом главаря пиратов? Но филиппинцы – народ с глубоко укоренившимися племенными обычаями, поэтому охрана дома должна была бы быть, скорее всего, поручена соплеменнику вождя. А Измаел Мухаммед что-то упоминал о китайце.
Трента отделяли от часового семь метров вязкой почвы. Он колебался, зная, что придется убить этого человека. Трент прошел долгий путь и вот снова возвращается к прежнему. Прежде всего полная сосредоточенность на том, как подкрасться к объекту. Только потом он позволит своим мыслям переключиться непосредственно на цель. Американцы называли это – устранение. Мокрое дело. Убрать его.
Трент пережил немало бессонных ночей, когда не мог заснуть, опасаясь кошмаров. Ему были отвратительны все эти фальшивые слова, за которыми люди из Вашингтона прятались от ответственности за убийства.
Шеф Трента был более прямолинеен:
– Мы хотим, – говорил полковник, – чтобы этот человек был убит. Проникните в их окружение, Патрик, разузнайте все, что сможете, но я хочу, чтобы он был убит, пока не успел наделать новых бед. Не обессудьте.
Под этими бедами подразумевались убийства, совершаемые оппозицией, – автомобили, начиненные взрывчаткой, взрывчатка в письмах, бомбы, заложенные в пассажирские самолеты и устанавливаемые в помещениях железнодорожных вокзалов, автоматные очереди в заполненных посетителями барах Белфаста, убитые выстрелами в живот отцы семейств, смотревшие в этот момент телевизор в кругу своих семей. Демонстрировались специальные фильмы, в которых показывали учиненные террористами побоища и полицейских, беседующих с потерявшими от горя разум вдовами и плачущими детьми. Особенно важной деталью являлись детские слезы. Все было хорошо задумано – за восемнадцать лет службы ему никогда, даже в самой завуалированной форме, не намекнули о самоубийстве его отца.
Трент специально вызвал в памяти образ механиков с "Цай Джена" с лицами, сожженными кислотой. Потом подумал о женщине, которую разыскивает, – и его воля окрепла. Он провел рукой по мокрым волосам, вынул метательный нож, протер его лезвие и перевернулся на спину. Вытянувшись ногами в сторону часового, он пополз по отлогому склону, как гусеница, отталкиваясь пятками, ягодицами, локтями и затылком. Предрассветная темнота скрывала его, а скользкая грязь облегчала движение.
Он следил за часовым упорным взглядом ястреба. Сейчас он докурит сигарету и бросит окурок. Скорее всего, швырнет его вниз, посмотрит, куда упадет, и тогда, если увидит Трента, схватится за автомат и закричит.
Окурок пролетел в воздухе как раз в тот момент, когда Трент забрался под прикрытие земляной насыпи. Он обошел вокруг хижины и обнаружил щель в стене. Сквозь эту щель просачивался свет. Трент встал на колени и прислушался – из хижины донеслись рыдания и чей-то грубый смех.
Он увидел, как мускулистый мужчина натягивал штаны на могучие ляжки и при этом, споткнувшись, ударился о стену. Его напарник засмеялся. Теперь было видно, что оба они – китайцы. Своим телосложением бандиты напоминали десантников, специззовцев, профессионалов-тяжеловесов. Хижина слабо освещалась фонарем, подвешенным на проволоке к потолочному брусу. На грязном полу валялась пара матерчатых матрасов. На одном из них на спине лежала голая молодая женщина-китаянка. На ее левой щиколотке было надето железное кольцо, и от него тянулась цепь, прикрепленная к центральному столбу, который поддерживал стропила крыши. Железное кольцо было наглухо заклепано, а цепь обернута вокруг стола, и на ней висел тяжелый бронзовый висячий замок.
Существо, прикованное к столбу, не имело к ней никакого отношения. Она понимала, что оно испытывает реальную боль, но сама не могла ее чувствовать. Внешний мир для нее перестал существовать. Девушка слишком глубоко укрылась в своем убежище. Она была пауком.
Она была пауком, сидевшим на крышке железного ящика, в котором лежал связанный враг ее деда – Вонг Фу. В ее руках была одна-единственная шелковая нить, когда она выпускала малейшую долю миллиметра этой нити, острия крышки на такую же долю миллиметра впивались в тело Вонг Фу.
А теперь рядом с мучившимся и вопящим Вонг Фу возник образ ее деда – такого лощеного и элегантного в своем сером фланелевом костюме. И она насмехалась над ним и со злорадством наблюдала, как обливаемый ее презрением, он постепенно усыхает и превращается в нечто, напоминающее высушенный сморщенный каштан.
Женщина на полу издала какой-то странный булькающий звук. Один из китайцев-тяжеловесов ногой перевернул ее на живот и дважды ударил по спине пряжкой ремня. И хотя ее спина была покрыта кровоточащими ранами, она не сделала ни малейшей попытки защититься.
Трент вспомнил другие виденные жертвы пыток, которые полностью отключались от внешнего мира. На одно мгновение гнев и ненависть ослабили остроту восприятия, и он не услышал приближающихся шагов. Не успел он опомниться, как ощутил холодное лезвие ножа у своей шеи. Ему велели повернуться, и Трент узнал китайца, охранявшего дверь, – видно, зашел за хижину помочиться.
Китаец окликнул своих напарников. Все трое отконвоировали Трента на открытую площадку, где росли два манговых дерева. В свете занимающегося дня Трент увидел распятого молодого китайца с привязанной на животе прозрачной пластмассовой миской, полной муравьев. Муравьи уже выели кое-где кожу, и обнажившееся мясо поблескивало красным. Один из китайцев пнул свою жертву ногой, заставляя его очнуться.
Главарь пиратов встал над несчастным, низко пригнувшись, плюнул ему в лицо и засмеялся.
У Трента росло неодолимое желание убить его. Это желание, как огонь, охватило все его существо. Его удерживало только сознание, что сам он умрет раньше, чем сможет убить выродка, придумавшего эту чудовищную непристойность. Этого человека необходимо убить – в этом Трент был убежден. Итак, он стал изображать растерянность и беспомощность. Вероятно, нагота спасла его. К этому времени здесь уже стало довольно многолюдно – женщины вместе с оравой детишек окружили его и принялись насмехаться над голым и грязным, таким жалким чужеземцем. Вот он – настоящий европеец!
Одна из женщин ударила его палкой, другая швырнула камнем, который угодил ему в ключицу, а он только покорно кланялся. Главарь, схватив его за ухо, потащил к хижине, где лежала прикованная женщина, втолкнул внутрь и ударом приклада свалил на пол. Трент упал лицом к ногам женщины.
– Леди Ли, – позвал ее китаец. – О, леди Ли, посмотрите, какой новый подарочек прислал вам ваш великодушный дедушка.
Он ударил Трента в спину стволом винтовки и приказал ему лизать ей ноги.
– Воздай почести великолепной леди Ли, – велел он, пригибая к полу его голову. – Ты что, не признаешь свою госпожу?
Женщина не шевелилась. Она не пошевелилась, даже когда Трент облизывал ее покрытые грязью ступни. Он ощущал у себя на затылке лезвие острого тяжелого меча и ждал, когда меч поднимется.
Китайцу нравилось длить удовольствие, и он медлил с последним ударом. Концом меча он раздвинул волосы на затылке Трента и увидел рукоятку метательного ножа. Он выругался, громко закричал, предупреждая своих товарищей, и сильным ударом отбросил Трента в сторону. Но в это мгновение вокруг начался настоящий ад – хижину потряс рев двигателей самолетов, на лужайке разорвались снаряды. Люди испуганно закричали, и главарь китайцев на одно лишь мгновение взглянул наверх. И именно в это мгновение метательный нож Трента прямо, как стрела, вонзился ему в горло. Китаец выронил меч и схватился руками за рукоять ножа, торчавшего из его горла. Чувство крайнего удивления, мелькнувшее в его глазах, было не менее сильно, чем то наслаждение, с каким незадолго до этого он любовался приближением смерти Трента.
А Трент тем временем метнулся к автомату, схватил его правой рукой и тут же выстрелил в двух остолбеневших китайцев. Еще один самолет с воем пронесся над деревней. Китайцы умерли, даже не успев понять, в чем дело. На вершине скалы взорвались две бомбы. Трент услышал вой ракеты и несколько секунд спустя – взрыв. Он отскочил в сторону и выпустил длинную очередь в центральный столб, потом, разбежавшись, ударил его плечом. Столб сломался, и на голову ему посыпалась солома – потолочные стропила и балки обрушились внутрь хижины.
Трент снял со столба цепь, перекинул ее через плечо и, взяв девушку на руки, рванулся к скале. Следующая волна атакующих самолетов с пронзительным воем пронеслась от моря вверх по долине, и Трент увидел, как шестидесятиметровая кромка скалы откололась и начала медленно падать вниз. Затем послышался грохот, и обломки обрушились на крайний ряд хижин. Женщины и дети, непрерывно крича, побежали к деревьям. В небе появились самолеты – они носились взад и вперед, расстреливая все, что двигалось. Трент проклинал Маноло Ортегу за эффективность его работы.
Он упал на землю, прикрыв своим телом женщину. Они лежали, прижавшись к земляному фундаменту хижины, а сверху их защищала часть вывернутой наружу крыши. На последнем заходе самолеты снова обстреляли скалы и вниз, на деревенские хижины, обрушилась новая порция обломков. Глядя в дыру, образовавшуюся в соломенной крыше, Трент заметил бамбуковую лестницу – она поднималась по неповрежденной части скалы к отверстию пещер размером метр с третью в ширину и метр в высоту.
Снова появились вертолеты – три в ряд. Их пушки сожгли дотла то, что осталось от хижин; Трент почуял запах дыма и услышал треск разгорающегося пламени. Человек десять мужчин и женщин и несколько ребятишек, встав на колени и протягивая руки вверх, молили о пощаде. Машины на минуту зависли над землей, – видно, пилоты колебались и запросили приказа. Потом носы вертолетов наклонились к земле, и люди в ужасе закричали.
Дым распространялся от горящих хижин на всю деревню, хлопки выстрелов звучали как фейерверк. Трент прижал женщину к земле и приказал не двигаться. Он сомневался, понимает ли она хоть что-нибудь, но у него не было веревки, чтобы связать ее. Трент проскользнул в разрушенную хижину и извлек свой метательный нож из горла убитого им главаря. Нашел спички в кармане китайца-курильщика и поджег сухую солому в нижней половине дома. Он раздувал пламя, пока огонь не занялся, затем отполз назад под упавшую крышу.
Вертолеты летали над дальним концом деревни, и он слышал выстрелы и крики людей – по-видимому, каратели вылавливали спасшихся из-под обломков.
Облако дыма поднималось от горящей соломы. Трент, крепко держа девушку в объятиях, стремительно побежал вверх по холму и укрылся в развалинах ближайшего дома. Потом поджег эту хижину, выждал, пока разгорелся огонь, и дымовая завеса обеспечила им прикрытие, чтобы добраться до следующего укрытия. Тем временем вертолеты приземлялись в дальнем конце деревни. Спецназовцы Маноло Ортеги на ходу выскакивали из вертолетов и цепью двигались по деревне, сгоняя всех, кто остался в живых, к подножию скалы.
Трент поджег очередную хижину и вновь пробежал между сваями к ее дальней стене. Ему оставалось метров пятьсот до основания скалы и до лестницы, ведущей к пещере. Теперь уже совсем недалеко. При первых лучах солнца он увидел, что отверстие пещеры затянуто проволочной сеткой. Внутри, взмахивая крыльями, о сетку бились куры, но их кудахтанья не было слышно из-за воя двигателей.
Огонь разгорался, дым от пылающих строений тянулся вдоль холма, отделявшего их от преследователей. Трент замотал конец цепи вокруг ноги девушки, подхватил ее на руки и побежал к лестнице. В это время из-за ближайшей к скале хижины вышел солдат – он шел и будто улыбался, поднимая автомат. Трент опустил девушку на землю, окрикнул его и заложил руку за голову, показывая, что сдается. Но солдат продолжал улыбаться, и тогда Трент стремительно выбросил вперед правую руку. Метательный нож вонзился в область шейной вены. Умирая, солдат нажал спусковой крючок, и в воздухе засвистели пули. Справа от Трента появился еще один военный. Трент подхватил упавший автомат и застрелил его. Затем вырвал нож из горла улыбавшегося и выпустил в него три пули, чтобы создалось впечатление, будто тот умер от огнестрельных ран. Взвалив на плечи девушку, Трент пробежал оставшиеся несколько метров до подножия скалы и оглянулся назад – весь склон холма затягивала пелена дыма, живых людей не было видно – только трупы.
Он перекинул через плечо конец цепи и начал взбираться наверх. Ноги девушки болтались у него за спиной; тяжесть ее тела тянула его назад. Пулевая рана в бедре болела, силы были на исходе. Сорок пять ступенек, четырнадцать метров. Он начал считать про себя, как всегда делал в критические моменты. Одна ступенька, две, три, четыре, пять…
Преследователи были уже совсем близко – для них это было что-то вроде охоты на перепелов. Карабкаясь по скале, Трент в очередной раз проклял Маноло Ортегу. И тут, прямо под ним, раздался выстрел.
Трент посмотрел вниз. Здесь, на ступеньках лестницы, освещенные солнцем, они представляли собой отличную мишень. Внизу, на расстоянии пятидесяти метров от скалы, один из пиратов, стоя на колене, целился в них из винтовки. Первый раз он промахнулся, потому что запыхался от бега. Он глубоко дышал, его лицо было искажено гримасой злобы и ненависти. Трент подумал, что, наверное, во время воздушной атаки была убита его семья. Пират снова прицелился – черная дырка ствола смотрела прямо в глаза Тренту, но ствол слегка дрожал – стрелок еще не успел оправиться от бега. – Трент видел, что он задержал дыхание, пытаясь держать винтовку неподвижно.
Трент повернулся, заслонив девушку собственным телом. Она могла разбиться при падении, но он не хотел, чтобы она погибла от руки пирата. С удивлением Трент почувствовал, что на глаза навертываются слезы – у него, человека, который никогда в жизни не плакал… Это были слезы жалости к девушке. Он сморгнул слезу, увидел, что ствол винтовки пирата застыл.
Но в это время со стороны леса раздалась короткая автоматная очередь. Комочки земли брызнули на расстоянии менее тридцати сантиметров от пирата. Тот обернулся, держа оружие на изготовку, и увидел на краю леса морского пехотинца. Солдат замешкался, пытаясь вставить новую обойму. Пират выстрелил.
Пехотинец выронил оружие и схватился руками за грудь. Он был совсем молод, Трент увидел на его лицо выражение бесконечного удивления.
Пират снова повернулся к скале и начал целиться. На рубашке расплывалось темное пятно – очевидно, его все-таки ранило. Он медленно поднял винтовку, закрыл левый глаз и наконец нажал на курок. Пуля ударилась в скалу над головой Трента.
Беспомощно повиснув на лестнице, Трент наблюдал, как пират пытается еще раз направить на них свое оружие. Но силы филиппинца иссякали вместе с текущей из раны кровью. Он медленно качнулся назад, застонал и повалился на бок.
Вход в пещеру был совсем близко. Трент взобрался еще на две ступеньки, положил девушку на выступ и поднял сетку.
Пещера углублялась в скалу на пять метров и представляла собой нечто вроде комнаты высотой около двух метров. Пол пещеры был скользким от воды, стекавшей с потолка, и птичьего помета, вонявшего аммиаком. От едкого запаха у Трента заслезились глаза. Он подтащил девушку к входу в пещеру, лег у самого отверстия и посмотрел вниз.
Дождь притушил очаги пожара, но над развалинами клубился дым. Офицер, командовавший операций захвата, разделил своих людей на две группы – один взвод отрезал путь к лесу, солдаты другого действовали как загонщики.
У пиратов не было опыта боевых действий на открытой местности. Теперь стреляли только военные. Один из солдат задержался возле распятого молодого китайца и дважды выстрелил ему в голову.
Из облака дыма выбежала женщина с ребенком на руках. Она бросалась из стороны в сторону, как загнанный зверь, но идти было некуда, и она встала на колени. Потом появились еще одна женщина, трое мужчин и мальчик лет шести. Мужчины бросили свое оружие.
Старый начальник Трента назвал бы такую операцию браконьерством – никаких егерей, которые запретили бы убивать самок или молодняк.
Вскоре все было кончено – раздался свисток, по которому морские пехотинцы должны были собраться на берегу реки. Командовал солдатами не Маноло Ортега, а какой-то лейтенант. Несмотря на то что Трент сам подал сигнал к нападению, он теперь с ужасом смотрел на кучки тряпья, что еще совсем недавно были детьми.
Запах аммиака вывел женщину из бессознательного состояния. Она закашлялась. Глаза ее слезились, изо рта текла слюна. Она не обратила никакого внимания на Трента, который вытер ей рот и подвинул поближе к выходу из пещеры.
У песчаной косы бросил якорь минный тральщик. Через полчаса вверх по реке поднялся катер и пришвартовался у пристани. Морские пехотинцы приняли швартовы, брошенные матросами. Из каюты вышел Маноло Ортега и заморгал, ослепленный яркими лучами солнца. Он отдал честь лейтенанту, руководившему операцией, затем спрыгнул на берег, и оба офицера обменялись рукопожатиями.
Затем из дверей каюты появилась знакомая фигура Танака Кацуко в пиджаке кремового цвета с широкими лацканами. "Конский" хвост на его голове был завязан красной лентой. Японец не стал спускаться на берег, а встал, ссутулившись, в углу кокпита, и стоял там, опустив плечи, как городской мальчишка, считающий, что проявлять к чему бы то ни было интерес нынче не в моде.
Следующим из каюты вышел коренастый китаец в брюках цвета хаки и в голубой спортивной рубашке. На ремне у него висел тяжелый автоматический револьвер. Он холодно кивнул лейтенанту и внимательно огляделся.
Но когда на берегу, ярко освещенном солнцем, появилась худощавая фигура сэра Филипа Ли в сером костюме, казалось, все вокруг застыли по стойке "смирно".
Лейтенант отдал парадный салют, и Трент уже собирался помахать им рукой, но женщина вдруг застонала и откинулась назад, в темноту пещеры. Он увидел выражение ужаса в ее глазах. Это ведь не просто женщина, напомнил себе Трент, это существо – замученное, скованное цепью и наручниками – было внучкой сэра Филипа Ли.
Она снова застонала и, охваченная испугом, стала прерывисто, с хрипом ловить ртом воздух. Он обнял ее и начал тихонько поглаживать, приговаривая ласковые слова. Тело девушки было в ссадинах и струпьях, губы пересохли и опухли от жажды. Взглянув вниз на компанию, прибывшую на катере, Трент увидел, как Маноло Ортега носком ботинка перевернул на спину труп одной из убитых женщин. Сэр Филип отрицательно качнул головой. Сначала Трент не мог взять в толк, в чем тут дело, а когда понял, вскипел от гнева и выругался. Тем временем Маноло повернулся к командовавшему морскими пехотинцами лейтенанту и приказал послать своих людей собрать убитых.
Ортега принес с катера парусиновое кресло для сэра Филипа. Финансист поблагодарил и уселся в кресло, подтянув брючины, чтобы не смять складки, и сложив руки на коленях. За спиной кресла стоял китаец-телохранитель. Наконец и Танака сошел на берег и остановился, сгорбившись, в тени дерева.
Солдатам Ортеги потребовался час, чтобы собрать трупы и сложить их для опознания на лужайке под манговым деревом, где был убит Лю. Группа прибывших на катере прошла вдоль дымящихся развалин деревни. О внучке сэра Филипа никто не упоминал – ее как бы не существовало.
Трент видел, как группа людей с катера, осмотрев трупы, направилась по склону холма к берегу. Вдруг сэр Филип заметил лестницу на скале. Он что-то сказал Ортеге, но Танака, опередив всех, уже бежал в их сторону. Кудахтанье испуганных кур могло выдать беглецов, поэтому Трент дождался, пока японец заберется наверх, и только тогда потащил женщину в темную глубину пещеры. Он сел лицом к входу с ножом в руке, весь кипя от ярости. Пусть даже они умрут – и он, и девушка, – но прежде он убьет этого проклятого предателя.
Японец вытащил из кобуры тяжелый автоматический пистолет, приподнял край сетки и выгнал кур наружу. Теперь он смог встать на колени у входа в пещеру. Танака заглянул в темное нутро пещеры и, увидев Трента с ножом в руке, улыбнулся. Эта улыбка спасла ему жизнь. Трент заколебался, и Танака дважды выстрелил вниз – в пол пещеры.
Выстрелы громом прозвучали в замкнутом пространстве. Когда эхо от выстрелов утихло, Танака прошептал:
– Ну и ну, даже среди англичан редко найдешь человека, который оказывается в таких невероятных местах.
Он еще раз выстрелил в сторону и пополз дальше, заглядывая за спину Трента и выискивая в темноте девушку.
– Боже, какая вонь, – воскликнул он и продолжал шепотом:
– Они блокируют южное побережье. Настроены очень решительно. Вам придется пройти по склону вулкана. Постарайтесь продержаться сорок восемь часов, тогда я смогу вам помочь.
Затем он вернулся к входу и крикнул вниз, что не нашел ничего, кроме куриного помета.
Озадаченный Трент пытался разгадать мотивы поведения японца. Однако все равно больше некому было довериться, и он сказал только:
– Мы нуждаемся в воде. Танака лукаво усмехнулся:
– У арабов тоже нет воды, но они платят за нее нефтью, – с этими словами он вылез из пещеры на лестницу и исчез из виду. Трент услышал, как Ортега пошутил насчет костюма японца, и один из солдат громко расхохотался.
Вертолеты рыскали над лесом. Солдаты Ортеги возвращались через джунгли обратно к берегу. Где-то взорвалась мина. То тут, то там раздавались выстрелы. Солнце, казалось, повисло прямо над входом в пещеру. В глубине пещеры было прохладно, но удушливые испарения аммиака не давали дышать.
Трент смотрел на девушку, боясь, что она с минуты на минуту разрыдается. Ее влажные от пота волосы прилипли ко лбу и лезли ей в глаза. Он хотел отвести их назад рукой, но этот жест казался ему слишком интимным. Он вспоминал свое прошлое и женщин, которые часто обвиняли его в недостаточной эмоциональности. Они подразумевали при этом, что он неспособен к любви или к глубокому чувству, но обычно избегали этих слов.
Служба в разведке заставляла его жить в состоянии самой полной изоляции – еще более полной, чем у монахов в закрытом монастыре с обетом молчания, – те, по крайней мере, молились вместе со своими единоверцами. Тренту – специалисту по проникновению в организации террористов – был закрыт путь к каким бы то ни было коллективным мероприятиям. Глядя сейчас на внучку Ли, он понимал, что они смогут выжить лишь в том случае, если девушка будет доверять ему. Но для того чтобы такое доверие возникло, он должен прежде всего ее воскресить.
Он вспоминал дипломата, которого вывез из горной деревушки в Ливане. Этот человек когда-то славился своим умом, но после жестоких пыток был в таком шоке, что любой контакт вызывал у него приступы истерики. Не сумев завоевать его доверие, Трент физически подавил его и заставил молчать, и только благодаря этому они смогли остаться в живых. Трент знал, что любое насилие только усиливает страх. Он тащил дипломата последние километры на спине, пробираясь через дюны к морю. Совершенно изнемогая, погрузил его наконец в надувную лодку, которая ожидала их в назначенном месте. Освобожденный пленник лежал на дне лодки и стонал, не в силах преодолеть ужас, владеющий им. Трент до сих пор помнил выражение отвращения на лице моряка-лейтенанта, который не мог понять, как человек может до такой степени потерять чувство собственного достоинства.
Тогда даже начальник Трента не верил, что этого человека можно вытащить, но Трент был знаком с ним и настоял на том, чтобы сделать попытку. После допроса дипломат, не сумев справиться с позором, погрузился в депрессию, из которой его не смогли вывести психиатры разведслужбы. С тех пор они никогда больше не встречались. В конце концов дипломат утопился в реке Хэмбл, всего лишь в одной миле от коттеджа Трента. Его тело проплывало мимо как раз в то время, когда Трент завтракал. И он воспринял это как посмертное обращение к себе.
Ну а что сейчас? Если б знать, как ее зовут. Он повернул запястье девушки и прочел на внутренней стороне браслета надпись: Лжей от папы с любовью".
– Джей, – прошептал он. Ему было легче от того, что она закрыла глаза. – Джей, у тебя все будет в порядке, обещаю тебе. Мы справимся. С тобой все будет хорошо. Даю тебе слово. – Он отвел указательным пальцем завиток волос с ее глаз. – Джей, выберемся. Чуть стемнеет – и я раздобуду воды.
Она так долго ничего не пила, что у нее начали трескаться губы. Он пролез в глубь пещеры и собрал в ладони капли воды, стекавшей с потолка. Этого было так мало, что он не смог даже смыть грязь со своих рук. Если бы она выпила эту воду из его ладоней, то могла бы умереть от множества бактерий.
Трент оттащил девушку в глубь пещеры, туда, где капли воды медленно собирались на своде, некоторое время висели там дрожа и наконец падали вниз. Джей слегка высунула кончик языка и провела им по растрескавшейся верхней губе. Упала еще одна капля, и она слизнула ее, высунув язык, как змея, пробующая на вкус воздух пустыни. Трент молил Бога, чтобы девушка не открывала глаз, – он не смог бы выдержать ее пустого взгляда или, еще хуже – выражения боли и ужаса при возвращении к жизни.
Она чувствовала себя спокойнее в том замкнутом мире, который сама для себя создала. Капли медленно падали со свода пещеры, и ему пришлось держать ее на руках весь вечер. Руки начала сводить судорога, но это была лишь небольшая цена, заплаченная за его полную неспособность проникнуть в ее мир. Наступили сумерки. У подножия скалы кто-то насвистывал мелодию Эбби Роуд. Трент выждал еще два часа, прежде чем решился спуститься вниз.
Он опасался патрулей и вздрагивал при каждом скрипе. Над полянкой летали светлячки, среди развалин деревни светились еще не погасшие угли. Запах дыма пожарищ смешивался с запахом серы. Отсвет раскаленного кратера вулкана окрашивал вершину скалы в бледно-розовый цвет.
Спустившись на землю, Трент присел и стал приглядываться – не мелькнет ли где-нибудь силуэт часового? Он задел ногой сук, лежавший на земле перпендикулярно к основанию скалы. Пошарив возле него, нащупал прочерченную в глине борозду и, пройдя в этом направлении, обнаружил в расселине скалы бутылку с водой.
Он поднялся в пещеру и приложил горлышко бутылки к губам Джей, предлагая ей попить.
Он понял теперь, что ему легче говорить с ней в темноте.
– Джей, меня зовут Трент. Мы справимся, я тебе обещаю. Не беспокойся, я знаю, что с тобой случилось. Я на твоей стороне, Джей.
Ей ничего больше не нужно было знать, а ему нечего было ей сказать, но он все повторял и повторял ее имя в надежде, что ему удастся пробиться в ее сознание. И он твердил ей это, не потому что рассчитывал, что она его поймет, но скорее как некое заклинание, которое будет руководить им в грядущие дни.
– Я на твоей стороне, Джей, потому что считаю это своим долгом. Я не продаюсь. И мне наплевать на то, что у тебя такой могущественный дед. Я все равно на твоей стороне, клянусь тебе.
Она ничего не отвечала, но слегка пошевелила губами и сделала глоток.
– Я ненадолго оставлю тебя, – сказал Трент. – Только на эту ночь и, возможно, на завтра – это зависит от того, как сложатся дела…
Всегда лучше думать о делах, чем о связанном с ними риске. Возвращение – всегда самая трудная часть задания – ведь противник уже встревожен и держится настороже. В этом отношении американские разведчики лучше других – конечно, не деятели из Вашингтона, а те старые добрые ребята докомпьютерной эры. Большинство из них страшноваты на вид, грузны и слишком много пьют, но зато они упорны и лояльны по отношению к своим людям. Они не считаются с приказами и решениями комитета – просто забрасывают человека, а затем вытаскивают его обратно, и плевать хотели на последствия. В настоящее время Трент располагал только обещанием японца, что тот явится за ними. А кто такой Танака? Бывший городской полицейский, разбогатевший на службе у богачей.
Но все равно, независимо от обещаний Танака, Трент пошел бы на ту сторону – по склону вулкана. Это был длинный и, следовательно, более неожиданный маршрут, и, вероятно, его не так тщательно охраняют. Чтобы спастись, ему надо было украсть где-нибудь лодку, а потом плыть по ночам, останавливаясь на отдых днем. Отыскать беглецов среди сотен островов было немыслимо. Ускользнув от преследования, они смогут уйти из территориальных вод и доплыть до оживленной судоходной артерии, где их подберет какое-нибудь грузовое судно под американским или европейским флагом.
– Мы должны создать впечатление, будто спустились вниз по реке. Я оставлю ложный след, а в действительности мы пойдем через скалы. Там они не будут нас искать, – сказал он девушке.
Трент снова поднес к ее губам горлышко бутылки, но дал выпить всего несколько капель. Воду нужно экономить.
– Я скоро вернусь, – пообещал он. – Оставайся здесь и не двигайся. И не пей слишком много воды.
Он заткнул бутылку пробкой и повесил ее на выступ скалы. Спустившись по лестнице, он взглянул на реку. Катера уже не было. Возможно, все сейчас спят на тральщике. Но, скорее всего, они долетели вертолетом до Минданао, где есть пятизвездочные отели с поварами, способными зажарить на угольях свежую рыбу или омара или же приготовить местных крабов с имбирем и красным перцем. Бесшумно, как змея, двигаясь к берегу реки, Трент одновременно мысленно участвовал в пиршестве в доме финансиста. И, пожелав финансисту подхватить дизентерию, он позабавился, представив себе, как сэр Филип торопливо скидывает свои дорогие брюки.
Подобные ребяческие мысли свидетельствовали о том, что он переутомился. На самом деле ему следовало отоспаться, вместо того чтобы поить женщину водой, стекающей с потолка пещеры. Но нет, это ведь не просто женщина – ее зовут Джей Ли, и он должен постоянно помнить об этом. Должен помнить, потому что готов умереть за нее. И неважно, почему и что он будет делать после того, как спасет ее. Когда он служил в разведке, его официальная ответственность за операцию заканчивалась после того, как он представлял письменный отчет о выполнении задания.
Свет звезд серебрил поверхность реки. Вдоль берега, как ребра скелета огромного животного, торчали разбитые ракетами бревна клетки для крокодилов. Зловоние протухшего мяса смешивалось с запахом серы и дыма. Те крокодилы, которым удалось спастись, находились теперь в реке или на краю джунглей. Вначале они отчаянно боролись за жизнь, и это их обессилило, а затем принялись обжираться. "Нужно полагать, в течение ближайших двадцати четырех часов они будут спать", – подумал Трент. Но солдаты вряд ли подойдут близко к берегу. Взвесив все, он постарался не отклоняться от тропинки, петлявшей между деревьями по берегу реки. Опасаясь ловушек не меньше, чем солдат, он полз на животе, как краб, вытянув вперед руки и непрерывно ощупывая ими тропинку перед собой. Пот стекал со лба, и он вытирал глаза тыльной стороной ладони. Клещи и пиявки впились в тело и сосали его кровь.
Он ненавидел джунгли – жару, насекомых, густой смрад гниения. Но хорошо знал их и двигался по тропе бесшумно, как змея. Его ноздри раздувались, ловя запах человеческого пота или сигаретного дыма. Большая часть мужского населения Филиппин стала жертвой пагубной пропаганды табачных компаний, внушавших, что курение – это признак мужественности и интеллигентности.
Прислушиваясь к симфонии джунглей, Трент старался уловить шорох ступающих по траве ног, шуршание задетой плечом ветки, учащенное дыхание человека. Он слышал, как крокодил вылезает на берег, чтобы залечь в мокром кустарнике, слышал предупреждающий свист змеи, проползавшей через тропу на его пути.
Вот в джунглях раздался предсмертный крик какого-то грызуна, попавшего в когти совы, потом хлопанье крыльев, скрежет когтей о дерево и треск разрываемого мяса жертвы. Зашлепали по грязи лапы какого-то крупного животного. А вот в воздухе пронеслась струйка чесночного духа – может быть, это туземец, уцелевший во время побоища, а скорее – один из солдат Маноло Ортеги, сменившийся с поста. Этот человек вышел из джунглей и пошел по тропинке.
Разбитая клетка, кишевшая крокодилами, отрезала Тренту путь к реке. А с другой стороны, у него уже не было времени крадучись пробираться через кусты. Он опустился на корточки и, подняв колени к подбородку и скрестив ноги, уперся кончиками пальцев в землю. Скорчившись, как лягушка, он слегка передвинулся в сторону, чтобы видеть ночное небо над тропинкой.
Сапоги хлюпали по грязи где-то совсем близко.
И вот наконец на фоне звездного неба возник силуэт морского пехотинца.
Выбора не было. Трент рванулся вперед, ребром правой ладони ударил солдата под подбородок и, одновременно, коленом в пах. Солдат охнул и осел на землю. Трент подхватил его и прислонил к дереву. Парень пробудет без сознания по меньшей мере полчаса, подумал он. Специально отобранный для службы в частях особого назначения, этот солдат был необычайно крупным для филиппинца, и его маскировочная куртка подошла Тренту. Брюки оказались слишком узкими – пришлось обрезать штанины по колено и разрезать в ширинке. Трент перебросил через плечо винтовку М-16, а кольт засунул за пояс.
Филиппинец прошел по тропе метров десять и не подорвался на мине и не угодил в ловушку, значит, можно быстро преодолеть этот участок. Трент нашел место, где он спрятал свою доску, вскарабкался на дерево, достал ее из зеленого убежища и спустил вниз. В ящике осталось четыре жестянки с продовольствием. Он спрятал их под деревом, рассовал содержимое аптечки по карманам, а затем, перекинув трос через плечо, спустил доску на воду по течению реки навстречу убывающему приливу.
Сама по себе доска не могла служить достаточным свидетельством того, что им удалось добраться до берега. Трент весь дрожал от напряжения и знал, что с его стороны будет ошибкой пытаться действовать дальше не отдохнув. Он поел из одной из жестянок и проглотил три пилюли от дизентерии, одну таблетку от малярии и втер в больное бедро мазь с антибиотиком. Подумав, он решил, что, чем продвигаться по незнакомой территории, лучше вернуться в деревню.
Возле тропы росло дерево коапа. Он вытер ноги, чтобы не оставить следов грязи на стволе, и стал взбираться на него. Руки были мокрыми от пота, и веревка, которой он перевязал ноги, скользила по гладкой коре дерева. Рана на бедре намокла и пульсировала. Боль распространилась на спину, на бицепсы рук и глубоко проникла в мускулы шеи. Дважды он был вынужден остановиться. Вулкан кашлянул, и он почувствовал, как ствол дерева завибрировал у него под руками. Из кратера вулкана потекла раскаленная лава, исходящий из нее багровый свет разлился над джунглями, и там, где царила темнота, задвигались тени. Вулкан еще раз глубоко и тяжело вздохнул, и ствол дерева снова затрясся. Затем наступило затишье, и Трент вскарабкался до развилки между двумя ветвями дерева, скрытой в густой листве на высоте двадцати пяти метров над землей.
Надежно привязав себя к ветвям, он откинул голову на ствол дерева. Когда-то Трент провел таким образом немало ночей даже в худшем физическом состоянии. Но теперь он был старше, а кроме того, ему необходимо заботиться о женщине – о Джей Ли.
Джей проснулась от подземного толчка. Где-то совсем близко раздавался кашель и рычание чудовища. Она почувствовала сильное жжение в носоглотке и снова заплакала – по щекам привычно покатились слезы. Она знала, что возле нее никого нет, так как не ощущала боли на теле. Жжение было внутри, а она привыкла к этой внутренней боли.
При мысли о боли она свернулась в клубок и при этом увидела даже не свет, а скорее более светлое пятно в темноте. Она ожидала, что оттуда появится боль, но этого не произошло. Через какое-то время она вытянула ноги и поползла по скользкому полу до конца цепи. Цепь потащилась за ней, но оказалась длиннее, чем была раньше. Добравшись до более светлого места, она увидела, что это отверстие пещеры. Снаружи была ночь, полная других запахов – более густых, чем запах аммиака, в котором она проснулась, но менее резких.
Аммиак. Вначале она не хотела узнавать это слово и отказывалась признать свою способность назвать запах, который был вне ее. Все, что было вне ее, несло с собой опасность.
Девушка быстро подогнула ноги, скрестила руки, – надо снова превратиться в шар, стать маленькой, чтобы ее не смогли найти. Она подползла к своей ямке, скатилась в нее – и провалилась в глубину, в безопасность.
Но она чувствовала, что там, в темноте, появилось что-то новое. Она пыталась понять, что это такое, ощутить, представить. Боли она не чувствовала и поэтому решилась немного двинуться вперед, готовая при необходимости сразу же отступить. Да, это был мужской голос. Она быстренько опутала этот голос паутиной, чтобы задержать его и как следует изучить. Это было давно. Какой-то мужчина называл ее по имени и говорил с ней мягким голосом – в нем звучала не издевка, а скорее слабость.
Затем у нее в сознании возник образ деда – он стоял рядом с тем мужчиной, и она быстро отступила назад. Но что-то было здесь не так, и не успела она спрятаться, как увидела, что картина изменилась. Ее дед был там, но этот мужчина защищал ее. И давал ей какие-то обещания, – она точно помнила это. Что именно он обещал, она вначале вспомнить не могла, но была в этом уверена.
А потом вспомнила: он обещал связать Вонг Фу и упрятать его в железный ящик, так, чтобы тот не смог сбежать, пока она будет обматывать крышку ящика своей паутиной. Она смотрела, как этот человек, нагнувшись над ящиком, закреплял ремни. Но он, как и его голос, был слаб и неуверен в себе. Вонг Фу смеялся над ним, потом схватил его за горло и душил, пока тот не запросил пощады.
Джей ненавидела его, ненавидела так же сильно, как Вонг Фу, как ненавидела своего деда и его прислужников. Она ненавидела его за слабость и за его обещания попытаться сделать что-то под ее руководством. И она ненавидела его за то, что он мужчина. Все мужчины – животные. Доказательство тому – та боль, которая терзала ее внутри. Она никогда не забудет этого.
Постепенно в сознании всплыло его имя – Трент. Она пробовала его так и сяк и, пока размышляла над этим, вспомнила, что у нее есть вода. Да, она сильнее Трента, гораздо сильнее. Ей не требуется ни воды ни пищи – она живет ненавистью, которая кипит у нее в душе.., и тут эта ненависть вспыхнула золотом.., и земля затряслась. Она окунулась в жаркие волны ненависти, испытывая чувственное удовольствие от предвкушения своей мести.., и в это время начался фейерверк в честь свершения мести.
Трент проснулся от треска пулеметной очереди. Стрельба шла со стороны реки. По-видимому, кто-то обнаружил его доску, подумал он. Винтовочные выстрелы с восточной стороны скорее всего означали, что какой-то солдат открыл огонь по движущимся теням, хотя и не исключено, что это был пират из оставшихся в живых после побоища. Взревел подвесной мотор – должно быть, солдаты проверяли доску. Внизу мимо дерева, на котором сидел Трент, пробежал в сторону берега патруль. Другой патруль, вероятно, должен был продвигаться вверх по реке, чтобы окружить беглецов. Они должны найти какие-нибудь следы, а иначе заподозрят, что доска – это всего лишь обманный трюк.
Он прислушался к хлюпанью солдатских сапог по грязи. Они шли вдоль тропинки. На тропе слишком опасно. В джунглях расставлены ловушки. Единственный путь – по реке. До берега примерно две мили.
Он спустился на землю и прошел вдоль наклонившегося над рекой дерева. Сильное течение образовывало воронки, и, когда из кратера вулкана извергалась раскаленная лава, вода отливала багряным золотом. Было время отлива, и спад воды после наводнения создавал стремительное течение. Крокодилы скорее всего отлеживались в тихих изгибах реки и на отмелях, где-нибудь между корнями деревьев. Можно было бы попытаться поплыть, придерживаясь середины реки. Он завернул оружие, отобранное у морского пехотинца, в солдатскую курку и опустил в воду. Затем нырнул и поплыл по течению.
Вода пахла гнилой листвой и землей, и, подняв голову, Трент сплюнул. Повыше, на грязевой отмели горели глаза светляков. Трент плыл, сильно загребая руками, стараясь держаться в главном потоке. Течение вынесло его на середину реки. Он лежал, почти не двигаясь, и прислушивался к крикам солдат, которые прощупывали отмель палками.
Потревоженный шумом крокодил плюхнулся в воду, и Трент стал опасливо следить за его передвижением по пузырькам воздуха, которые он оставлял на поверхности. Вначале крокодил плыл за ним, затем повернул по течению к грязевой отмели. Река вынесла Трента на поворот, и он снова был вынужден грести руками, соблюдая осторожность из-за военных, которые вели поиск на берегу. Впереди за поворотом открылся последний прямой участок реки, и он увидел бледный просвет среди деревьев. Дальше, как полоса серебра в лунном свете, показалась песчаная коса.
Держа голову в воде, Трент осмотрелся и вдруг увидел черный треугольник плавника акулы, четко вырисовывавшийся на фоне серебряной полосы. И он с ужасом подумал, что не учел простой вещи: река уносила останки дохлых крокодилов, и это должно было привлечь на запах крови акул и барракуд. Он представил себе, как из его раны на бедре сочится кровь, и стал двигаться очень осторожно, отдаваясь на волю течения.
Слева забурлила вода – на поверхности появилась акула. Он увидел широко разинутую пасть и услышал чавканье – она пожирала дохлого крокодила. Трент представил себе, как острые зубы впиваются в его ногу, как хлещет кровь, приманивая других хищников, которые, конечно, уже собрались вокруг. Затем акула распарывает ему живот, причиняя невыносимую боль. Его охватила волна страха, и он почувствовал, как боль растекается по всему телу и перехватывает горло…
Но он оставался недвижим, наблюдая за плавниками акулы, скользившими по освещенной лунным светом поверхности воды, как паруса игрушечной яхты на пруду в Гайд-парке, где он играл в детстве. А на другом берегу пруда гувернер ждал, когда игрушечное судно причалит к цементной стенке. Трент старался удержать в воображении эту картину, старался думать о тех добрых старых временах, полных покоя, когда нечего было бояться. И постепенно боль стала проходить, мускулы живота расслабились, так что он уже мог дышать свободнее.
Течение огибало оконечность мыса. Через полчаса после отлива оно должно ослабеть, и это даст ему возможность вернуться из открытого моря. Когда течение внесло его на морской простор, он снова подумал о девушке в пещере. И о ее деде. И о солдатах, устроивших побоище. И о своих собственных грязных делах, совершенных для разведслужбы и для американцев. И снова вернулся мыслями к девушке. Он вспоминал, как впервые увидел ее распростертой на полу хижины и как она лежала, свернувшись комочком в пещере. Он думал, что ее стройное тело стало хрупким вместилищем для бесконечных страданий и ужаса. И поражался – как девушка не сломалась, – она, столь неискушенная в человеческой низости.
Под свежей побелкой на стене проступали бурые пятна, и Джей явственно видела следы предыдущих казней. Все члены ее семьи – шесть поколений родичей – стояли перед ней спинами к стене. Яркий солнечный свет падал на лица, так что их можно было легко узнать по портретам, дагерротипам и старым фотографиям. Джей слышала рассказы о родственниках от своих гонконгских бабушек и дедушек. Она собирала слухи и легенды: прочитала немало книг по истории Гонконга, якобы выдуманных романов, в действительности смело подбиравшихся к самым крепостным стенам, охранявшимся целыми легионами юристов, вооруженных законами о клевете и располагавших неограниченными денежными средствами.
Шарканье сапог возвестило о появлении солдат. Ей предстояло выбрать – кого из приговоренных к казни помиловать. Джей начала внимательно изучать их лица, но из-за гнетущей жары память ослабела, да и почему она должна утруждать себя?
Джей вдруг почувствовала невыносимую усталость и прилегла. Ее накрыла тень. Она поерзала лопатками по скользкой земле и, втянув руки, улыбнулась.
– Трент, – позвала она, вспомнив его имя, – позаботься об этом.
Она знала, что он где-то тут, поблизости. Раздался залп – это означало, что он выполнил приказ.
Джей представила себе, что все ее родственники лежат распростертые у подножия стены. Для того чтобы их увидеть, нужно было поднять голову. Но это оказалось непосильным для нее. Повернувшись на бок, она положила голову на сложенные руки, а няня тихонько покачивала ее, приговаривая, что теперь она в безопасности, что сегодня ее день рождения и нужно развернуть приготовленный ей хорошенький подарок.
Джей развязала завязанную бантиком красную ленту и развернула оберточную бумагу – внутри находился железный ящик. Она попыталась открыть его, но крышка была слишком тяжела. Тогда Джей снова позвала Трента и смотрела, как он, напрягая мускулы, поднимает тяжелую крышку.
В ящике лежал Вонг Фу. Она толкнула его, но он не двигался. Она толкнула сильнее. Няня сказала, что, наверное, батарейки старые, но Джей привыкла к тому, что ей в утешение говорят не правду. Игрушка сломалась – вот в чем истинная правда. Ее охватило горькое разочарование, и глаза наполнились слезами. Няня укачивала ее, держа в пухлых руках; от нее едко пахло аммиаком. Снаружи донесся глухой грохот и запахло горячей серой.
Глухой рокот вулкана, казалось, потряс море, и в небо полетели огромные комья расплавленной лавы. Трент пытался выплыть к песчаной косе, но слишком сильное течение пронесло его мимо. Пришлось дожидаться окончания отлива. Теперь он осторожно плыл к берегу.
Отлив унес в море запах дохлых крокодилов. Трент представил себе, как в узкий пролив устремляются новые отряды акул. Он плыл на восток, рассчитывая выйти на середине песчаной косы – подальше от пути хищников и поближе к тому месту, где он спрятал свое оборудование для подводного плавания.
Оно нужно ему, чтобы пересечь протоки, нужно позарез, потому что ничто теперь не могло заставить его снова плыть по поверхности.
На западе садилась луна, и утренняя заря слабо окрасила восточную часть горизонта. Над вершинами дюн вырисовывалась узкая полоса пальмовых деревьев. Там прятались люди Ортеги. Трент был уверен в этом так же, как был уверен в том, что без сна и пищи он долго не протянет.
Опасаясь, что солдаты заметят всплески, он перестал плыть и отдался на волю легкой волне, которая вынесла его на берег. Ноги коснулись песчаного дна, и он перевернулся на бок, изображая утопленника, которого выбросило на берег. На горизонте появилась полоска золота, и снова кашлянул вулкан. Трент почувствовал легкий запах табачного дыма, едва различимый в густом серном смраде, принесенном бризом. Он прислушался – не раздастся ли шорох шагов по мягкому песку? Трент старался не дышать глубоко, чтобы не двигалась грудная клетка. В любой момент мог раздаться выстрел. Но секунды шли, и он начал считать про себя.
Трент считал медленно. Ему казалось, что двух минут будет достаточно. Он хорошо промыл в море свою рану, но пульсирующая боль свидетельствовала о воспалении, а кроме того, он устал, ужасно устал. Трент представил себе солдата на верхушке дюны. Хорошо отдохнувшего, сытно накормленного… Филиппинец может увидеть его, если посмотреть в сторону моря. Он выслеживает тех, кто сумел спастись от побоища, но прежде всего – девушку. Сэр Филип наверняка объявил награду за ее поимку.
Не переставая считать, Трент медленно перевернулся на бок, ожидая увидеть ноги солдата, но за крутым склоном находилось мертвое пространство, так что не было видно даже росших наверху деревьев. Трент попробовал свой нож – легко ли он выходит из ножен, и стал осторожно, сантиметр за сантиметром ползти вверх по склону, ощупывая руками каждый камень, каждую ветку. Он вычислил местонахождение солдата по еле слышному запаху табачного дыма, приносимого ветром. Солнце светило слева, глаза щипала морская соль, увлажненная потом.
Потом запах табака исчез – видно, курильщик выбросил окурок. Вдруг справа от того места, где, как он рассчитал, должен был находиться филиппинец, примерно метрах в трех, раздался треск радио. Либо он ошибся в расчетах, либо в засаде лежали двое. Это люди Ортеги, обученные рукопашному бою. У него не было ни сил, ни умения сражаться сразу с двумя. Единственная возможность состояла в том, чтобы убить одного из них прежде, чем другой начнет действовать.
Он подумал о детях и женщинах, которых убили солдаты. Они выполняли приказ своего начальства, как когда-то делал и он. Но теперь, если ему придется убивать, он будет это делать ради того, чтобы спасти девушку. И Трент снова представил ее лежащей на полу хижины. Если бы только он не был таким усталым! Усталость обволакивала его, как толстый, страшно тяжелый слой мокрой шерсти, и гасила пламя гнева, из которого он черпал свои силы.
Прибойная волна мягко накатывалась на берег, солнце, едва поднявшись над горизонтом, уже посылало свои горячие лучи на узкую полосу песка. В тиши раннего утра кто-то чиркнул спичкой, и Трент услышал, как солдат глубоко затянулся новой сигаретой.
Нож легко вышел из ножен. Но я не смогу этого сделать, подумал он. Мысль эта пришла внезапно и подавила остатки его энергии. И тем не менее он должен действовать – таково основное правило профессии, от которой он, как ему еще недавно казалось, навсегда отказался.
В радиоэфире, перебивая друг друга, спорили мужские голоса, и их глушили атмосферные помехи. Пехотинец с радиопередатчиком недовольно заворчал… Его напарник, сплюнув, что-то сказал, и первый зашелся смехом. Теперь Трент точно установил положение обоих. Он мысленно представил себе, как они лежат под пальмовым деревом, опершись подбородками на приклады своих винтовок, и обшаривают протоки и джунгли в окуляры мощных биноклей.
Вот оно – бинокли! Резиновые наглазники ограничивают боковое зрение наблюдателей. Он должен быть уверен, что оба часовых смотрят в бинокли. Порыв ветра принес новую порцию серного запаха, и он понял то, что должен был понять раньше, если бы не его усталость. Дальнейшее ожидание становилось рискованным, но он вложил нож в ножны и отполз немного влево, чтобы оказаться как раз под радистом.
Прошло несколько минут. Солдат швырнул сигарету через плечо, и Трент увидел, как улетело последнее облачко дыма. Радист, находившийся непосредственно над ним, что-то сказал и, поднявшись во весь рост, стал обеими руками расстегивать ширинку. Еще мгновение – и он повернется и, пройдя через дюну, начнет мочиться. Трент попытался собраться, отбросить эмоции и думать только о цели, а не о человеке из плоти и крови. Так его учили. Но это было очень давно.
Вдруг зашипело радио, и металлический голос подал команду или потребовал отчета. Солдат поднял передатчик и что-то коротко ответил. Затем схватил винтовку и начал было поворачиваться лицом к склону, где на совершенно открытом месте лежал на дюне Трент.
Глыбы расплавленной лавы взлетали на десятки метров, за ними тянулись багровые хвосты, которые тут же рассыпались дождем искр и падали на отливающий золотом кратер вулкана. Солдат прислонил винтовку к ноге и поднял к глазам бинокль. И в это мгновение Трент поднялся.
У профессионалов всегда сохраняется инстинкт, предупреждающий об опасности. Часовой вдруг резко оглянулся и схватился за оружие. Но при этом шея его осталась незащищенной. И Трент не замедлил воспользоваться ситуацией. Он стремительно нанес ему сильный удар позади левого уха, прыгнул, схватил винтовку и, повернувшись, направил ее на второго часового.
Рука солдата потянулась за винтовкой. В его глазах было больше ненависти, чем страха. Сейчас нужно во что бы то ни стало показать, что он, Трент, хозяин положения, иначе неминуема катастрофа.
– Не двигайся, – предупредил Трент. – Даже не пытайся пошевелиться. Будь пай-мальчиком – заложи руки за спину и тогда, возможно, останешься в живых.
Солдат плюнул ему в лицо.
Трент ударил его стволом винтовки под ребра, встал коленом на спину и отшвырнул винтовку и радиопередатчик за дюну.
В это время первый часовой пришел в себя и застонал. Трент велел ему встать на колени и вытянуть вперед руки, как будто принимая причастие в церкви. Этот вояка не кипел ненавистью, как его напарник, и был достаточно разумен, чтобы не расходовать свою энергию на ругательства. Сломанный нос и шрам над бровью свидетельствовали о неудачных боях на ринге. На нем была надета застегнутая на "молнию" солдатская куртка, рукоятка автоматического кольта армейского образца высовывалась из парусиновой кобуры, неудобной при необходимости действовать быстро. К правой ноге крепились ножны с мачете.
Трент приказал ему развязать левой рукой шнуровку, расстегнуть ремень, бросить кобуру под дюну; затем велел раздеться, снять сапоги и коротко скомандовал:
– Лечь на живот, руки за голову!
Перед тем как заняться вторым пленником, он на мгновение позволил своему изнемогавшему от усталости мозгу отключиться и передохнуть. Потом, разрезав на полоски солдатские брюки, связал часовых по рукам и ногам. Подтащив каждого из них к отдельному дереву, он привязал пленников к стволам, чтобы те были защищены от солнца.
Они нашли его подводное оборудование. Баллон стоял возле дерева, неподалеку от того места, где он спрятал его. Вынув пачку сигарет из кармана куртки часового-курильщика, Трент прикурил сигарету и поднес ее к губам филиппинца.
– Настоящая отрава, правда? – спросил Трент, когда солдат затянулся. В ответ тот посоветовал ему убираться подальше.
Трент усмехнулся. Он подумал, что озлобление этого человека в значительной мере вызвано тем, что задето его самолюбие.
– Ортега предупредил вас, что я был инструктором в частях особого назначения? – спросил он. Солдат явно заинтересовался, и Трент добавил:
– Я считался одним из лучших профессионалов, так что вас следовало бы предупредить об этом.
– Командор говорил, что у тебя есть судно, – сказал радист.
– Да, катамаран, – подтвердил Трент и продолжал:
– Вы нашли мое оборудование для подводного плавания. А надувную лодку не нашли? Или вы не обыскивали берег?
Они переглянулись, и Трент с усмешкой продолжил:
– Если бы вы продырявили лодку, нам не удалось бы вернуться на свое судно. Так что мне сильно повезло.
Он достал из ножен свой метательный нож и, держа его за кончик лезвия, стал помахивать им в воздухе, так что лезвие прогибалось, как трамплин для прыжков в воду, при этом поблескивая на солнце. Мгновение – и нож вдруг исчез; солдат, сидевший слева от Трента, ахнул – нож вонзился в ствол дерева в дюйме над его головой.
– И об этом Ортега вас не предупредил. – Трент вытащил нож из дерева и, присев на корточки напротив радиста, спросил:
– Я хочу знать, сколько там людей. Если на каждом посту больше одного человека, я убью их – это не составит для меня большого труда. Так что говори правду и тогда, может быть, спасешь им жизнь. А если соврешь – я вспорю тебе брюхо и ты истечешь кровью.
Филиппинец посмотрел на своего товарища.
– Считаю до пяти… – предупредил Трент.
Курильщик снова выругался.
– На каждом посту стоит по одному часовому, – выдавил он наконец.
– На каждом посту по одному? Ты уверен? Если ошибаешься, это будет стоить тебе жизни – Это правда, – подтвердил радист. – Остальные прочесывают джунгли – ищут тебя и твою женщину.
Значит, Ортега так объяснил им операцию.
– Но чего ради за нами так охотятся? Вы перебили пиратов и их семьи – разве этого недостаточно?
– За пиратов платят по сотне долларов за каждого, а вы с женщиной оценены в пять тысяч.
– За каждого из нас? Солдат кивнул:
– Все – или ничего. Плюс десять тысяч премия тому, кто найдет кого-нибудь из вас. Трент улыбнулся.
– Да, вот так незадача. Но вы остались живы, и это уже неплохо.
Ближайшие посты были слишком далеко, и часовые не могли бы услышать крики его пленников, но все же он заткнул им рты кляпами.
В ранцах филиппинцев были вода, галеты и банка сардин. Наевшись и напившись вдосталь, Трент спустился на берег, к тому месту, где он вышел из воды, и как следует потоптался по песку, чтобы оставить побольше следов. Затем вырыл яму, достаточно большую, чтобы спрятать в ней сложенную резиновую лодку.
Вернувшись обратно, он освободил часовым рты, дал им попить и снова вставил кляпы. Потом со скучающим видом оглядел берег в бинокль.
– Ваши друзья не там ищут. Но я не жалуюсь на это. – Трент засмеялся. Прихватив брюки и куртку одного из солдат, он взвалил на плечи свое снаряжение для подводного плавания и распрощался с пленниками, приподняв воображаемую шляпу.
– Адье, ребята. Не принимайте близко к сердцу.
Он прошел метров двадцать по своим прежним следам, подобрав по пути мачете радиста, а затем, тщательно заметая курткой новые следы, вернулся обратно немного восточнее того места, где оставил пленников. Здесь он лег на песок на вершине дюны и стал наблюдать за дальним берегом протоки, пытаясь обнаружить там солдат.
В 8.15 с востока прилетел вертолет. "Вероятно, Ортега с сэром Филипом", – подумал Трент. Если бы операцией командовал он, то отвел бы людей обратно в деревню, растянул их в цепь и прочесал джунгли до берега моря. Поскольку Трент с Ортегой прошли одну и ту же школу, можно думать, что филиппинец поступит таким же образом. Поскольку радиопередатчик молчит, солдатам, вероятно, пошлют с берега лодку. Но еще более вероятно, что стоящим на постах часовым дадут приказ проверить, в чем дело. Освободив часовых, они найдут яму и следы, ведущие к морю. Туда прилетит Ортега. Если он поверит фальшивому следу, то прикажет искать надувную лодку и "Золотую девушку". Ближайший атолл расположен в миле отсюда. Не найдя там ни лодки, ни катамарана, он, вероятно, перебросит часть своих людей на обследование берегов соседних островов.
Значит, в распоряжении Трента остается самое большее пятнадцать – двадцать минут. Стараясь не глядеть на воду, в которой могли быть акулы, Трент медленно спустился по склону, надел акваланг, проверил воздушный регулятор и застегнул пояс с грузом. Потом неслышно вошел в воду, замотал брюки и куртку вокруг левой руки, а правой крепко сжал рукоятку мачете. До устья реки было четыреста метров.
Свежая морская вода, которую нагонял в рукав прилив, растворила нахлынувшую из реки мутную взвесь, но видимость все равно не превышала трех метров. Трент опустился ко дну – вначале под ним бил светлый песок, потом – илистая грязь, от которой при малейшем движении поднималась густая муть.
В нескольких сантиметрах от поверхности воды зависла длинная полуметровая серебристая барракуда с силуэтом обтекаемого снаряда. Она висела неподвижно, как абажур в комнате без сквозняков. Трент отчетливо видел темную щель ее пасти и холодный серый глаз. Он чувствовал, что поблизости должны быть и акулы. Они прятались где-то здесь, среди скоплений древесных обломков, и неустанно рыскали взад-вперед по всей своей территории.
И вот она появилась. Вначале обрисовался только темный силуэт, по форме напоминающий воздушный лайнер пятидесятых годов: сужающееся к хвосту туловище, высокая верхняя часть хвостового плавника. Громадное агрессивное чудовище метра два в длину и весом сто килограммов…
Она направилась к нему – слегка пошевеливая хвостом. Черные, широко поставленные глаза.., изогнутая полумесяцем пасть как будто улыбалась. Она приближалась, пока еще не готовясь к атаке, будто из любопытства. Прошла мимо на расстоянии трех метров, сверкнув гладкой, словно алюминиевой, шкурой. Трент неотступно следил за ней. Инстинктивно ему хотелось повернуться к этому чудовищу лицом с мачете наготове, но его удерживала мысль о запасе кислорода.
На сколько минут его хватит – зависело от частоты дыхания, а следовательно, от затраченных им усилий на данной глубине. У него было в запасе не больше сорока пяти минут. Сорок пять минут на четыреста метров – примерно по девять метров в минуту. Так что времени еще вполне достаточно – если только ничего не случится. Именно эта неуверенность заставляла его сильными толчками продвигаться вперед.
Акула плыла параллельным курсом, слегка покачивая головой, как ищущий повода для драки гуляка в субботний вечер. Она кружила вокруг Трента, то опережая его, то заходя с тыла, то снова плыла рядом, так что создавалось впечатление, что два приятеля вышли на морскую прогулку.
Страх и ярость помогали Тренту преодолевать усталость. Ощущая жжение в горле и в животе, он изо всех сил греб по направлению к острову, а акула все кружила и кружила вокруг. Он подумал, что она, вероятно, уже поела. Позавтракала, поправил он себя и попытался улыбнуться, но страх слишком сильно владел им. Он боялся, что в любую минуту акула может всплеснуть хвостом и броситься в атаку.
Трент видел однажды, как акула схватила рыбака, удившего с рифа в Персидском заливе. Это было в тот год, когда застрелился его отец – Тренту тогда исполнилось восемь лет. Он наблюдал за рыбаком, забросившим сеть. Это был старик, так, во всяком случае, казалось Тренту, хотя для ребенка каждый человек старше сорока лет кажется стариком. Рыбак стоял на краю рифа по колено в воде. Трент видел, как внезапно вскипело море, затем мгновенная белая вспышка – нижняя челюсть акулы сверкнула в солнечных лучах, – и вот чудовище уже плывет обратно, держа в пасти оторванную ногу.
Рыбак ухватился за скалу. Какое-то время шла борьба. Но вот вторая акула выпрыгнула из воды и ударила рыбака в живот. Он издал отчаянный вопль и исчез под водой. Вода покраснела. Над поверхностью воды взлетела рука. В какое-то мгновение Тренту явственно вспомнилась картинка из книги о короле Артуре и Рыцарях Круглого стола. Но эта рука была отделена от туловища, и высунувшаяся морда акулы тут же утащила ее под воду. Трент закричал и вне себя от ужаса бросился в объятия старого конюха, который привел его на море. Акулы! Трент боялся и ненавидел их, и никакая пропаганда экологистов не могла изменить его отношения к ним.
Он снова сверил курс по компасу. Пятнадцать минут из отведенных ему сорока пяти уже прошли. Акула без всяких усилий набрала скорость и скрылась в мутной воде. Впереди виднелось темное пятно, что-то двигалось и шевелилось. Коричневые ленты тянулись сквозь занавес мутной воды и растворялись в быстром течении. Это были струи крови, а темная шевелящаяся масса впереди – дюжина акул и столько же барракуд, пожиравших останки крокодила, а заодно и друг друга.
Он поторопился дать задний ход, и в это время еще один темный силуэт проскользнул мимо и устремился в кучу дерущихся хищников. Одно неверное движение, и он может оказаться в самом центре схватки. Касаясь животом илистого дна, он двигался на восток в тени еще одной акулы, проплывшей у него над головой.
В скорости была для него и надежда, и опасность: с одной стороны, каждое резкое движение могло привлечь к нему внимание хищников, с другой – любое промедление означало лишний расход кислорода. Если ему придется всплыть на поверхность, его заметят солдаты на берегу, и тогда рухнет замысел с ложным следом.
Теперь, отделавшись от преследования акул, он вновь направлялся к острову, то и дело оглядываясь через плечо назад и по сторонам и бросая взгляд наверх, где светилась бледным серебристо-зеленым светом морская поверхность.
Его окружала мутная завеса, которая становилась все более плотной по мере того, как он приближался к устью реки, и на этой завесе время от времени появлялись какие-то тени. Теперь, когда он был уже рядом с островом, видимость уменьшилась до двух метров. Он плыл будто в темной пещере, не ограниченной никакими стенами и преградами, и единственное, что связывало его с внешним миром, было покрытое илом морское дно.
В конце концов воздух стал поступать через регулятор недостаточными для дыхания порциями, и он был вынужден подняться, чтобы уменьшить давление. До сих пор морское дно защищало его снизу. Теперь он плыл на том уровне, что и хищник, и чувствовал себя беззащитным, не зная, где находится. Его охватывал приступ страха и клаустрофобии.
Сквозь мутный занавес прорвалась акула и, задев его правый бок, скрылась во мгле. Затем появилась вновь, на этот раз с левой стороны, и снова задела его. Акула круто развернулась, и он увидел светлое подбрюшье. Темные, блестящие глаза. Две узкие щели ноздрей. Увидел, как медленно разверзается темная серповидная щель пасти и в кружащейся мгле появляется белый ряд зубов.
Он сунул ей в глотку мачете, но акула в своей стихии превосходила его в силе, и тогда он ткнул ей в пасть левую руку, обернутую в солдатскую куртку, чтобы шире раздвинуть челюсти и уменьшить силу их давления. Акула сильно тряхнула его, он последний раз ударил ее мачете и выхватил метательный нож.
Трент расходовал последние запасы воздуха из баллона. Наконец ему удалось глубоко воткнуть нож в голову акулы, и он стал наносить один удар за другим. В воду хлынула кровь; он знал, что через несколько минут сюда приплывет целая стая новых хищников. Но если вытащить руку из пасти акулы хоть на секунду, ее зубы вопьются ему в живот. И он опять ударял ножом, еще и еще. В ходе отчаянной борьбы со дна поднялся ил, видимость стала нулевой. Он наносил удары наугад, как будто в приступе бешенства, и это вызвало в той части его сознания, где еще сохранилась капля рассудка, образ безумного одержимого убийцы.
Легкие жгло от недостатка кислорода, силы убывали. С трудом удерживая руку в пасти акулы, он еще раз вонзил нож по самую рукоятку. Сквозь туман безумия до сознания дошло, что победа на его стороне. Продолжая наносить удары ножом, он высвободил руку из пасти акулы и схватился за рукоять мачете. Потом оттолкнул от себя огромную тушу и поплыл вперед, не думая о том, что движения его ласт могут вызвать новое нападение. Нужно как можно скорее выбраться из облака крови, нужно подняться на поверхность. Он расстегнул ремни баллона и отпустил его. Баллон пошел ко дну, выдернув воздушный регулятор у него изо рта. Остатки воздуха вырвались из его легких, и Трент поднялся на поверхность. Вдохнув полной грудью, он взял в рот мундштук трубки и продул воду.
Течение реки и морские приливы вымыли на острове к востоку и к западу от устья реки глубокий канал с крутыми берегами. На северной стороне канала буйно разрослись мангровые деревья, а дальше начинались джунгли.
Трента снесло течением немного к востоку от устья реки. Он выплыл на поверхность метрах в пятнадцати от мангровой рощи. Позади над водой промелькнули три плавника – это акулы спешили к трупу напавшей на него хищницы. Ему очень хотелось скорее доплыть до берега и укрыться в кустарниках. Но тогда часовые на песчаной косе могут заметить всплески от его ласт, и он постарался подавить страх. Трент плыл, погрузившись в воду, так что на поверхности виднелся только верхний конец дыхательной трубки, не отталкивался ногами, а только загребал по-собачьи руками. С берега до него доносился запах болота с привкусом серы.
Вулкан непрерывно издавал глухое ворчание. Ночью Трент должен был повести Джей по склону вулкана, и его беспокоило – как далеко доходили потоки лавы. Было бы злой насмешкой судьбы после всего, что он преодолел за последние двадцать четыре часа, оказаться в руках неприятеля из-за этой горы.
Трент ощутил дно под ногами, ухватился за корень мангрового дерева и подтянулся к берегу по илистому дну. Как следует вымазавшись ради маскировки в грязи, он стал медленно – дюйм за дюймом, продвигаться вперед и вскоре оказался в самой середине болотистой чащи. Любое движение могло выдать присутствие здесь человека или животного.
Он все глубже проникал в лесные дебри, пробираясь через стену переплетающихся корней деревьев и кустарников и чутко прислушиваясь к каждому звуку. Ортега мог оставить часовых на краю джунглей. На Карибских островах или в лесах Центральной Америки об их присутствии дали бы знать тучи птиц, спугнутых с мест кормежки, но на Филиппинах птиц очень мало.
Ему встречались на пути следы крокодила. В неглубоких лужах, оставшихся после прилива, копошились какие-то ракообразные, похожие на больших жуков-скарабеев. И комары – миллионы комаров! Их нескончаемый пронзительный писк как алмазное сверло пронизывал басистый рев вулкана. Грязь, которой вымазался Трент, спасала от укусов насекомых, но не от пиявок, которые успели присосаться к его телу. Он был утомлен до предела и обессилел так, что порой был готов сдаться, но каждый раз заставлял себя двигаться вперед, обещая, что поспит часов пять, как только найдет надежное убежище в джунглях.
В 10.30 у него над головой пролетел вертолет и приземлился на середине песчаной косы. Трент представил себе, как Ортега, присев на корточки, изучает ложные следы надувной лодки, ощупывает песок и оглядывает море, взвешивая различные варианты. Прошло уже более часа с тех пор, как Трент привязал к деревьям двух морских пехотинцев. Этого могло быть достаточно, чтобы отойти на веслах за пределы слышимости, а затем включить подвесной мотор и добраться до ближайшего атолла.
Вертолет поднялся с песчаной косы, быстро набрал высоту и направился на юг. Трент сомневался, что Ортега поверил, будто они бежали на лодке. Скорее он начинает поиск, одновременно продумывая новые планы. Трент поступил бы именно так.
Стояла гнетущая жара, и воздух был настолько насыщен влагой, что казался намокшим хлопком. Нагретый ил издавал нестерпимо острый запах. Небольшая змея подняла голову и посмотрела на Трента – ему пришлось подождать, пока она потеряет к нему интерес и уползет прочь. Раны на руке и на бедре сильно болели, и боль отдавалась в глазах, когда он смотрел на выцветшее от жары небо. До деревьев теперь оставалось всего метров двадцать, и он продолжал медленно пробираться вперед, все время озираясь – не прячется ли где-нибудь в чаще морской пехотинец из команды Ортеги.
Чтобы не оставлять на стволах деревьев следов глины, по которым его могли обнаружить, Трент, подойдя к краю джунглей, очистился от грязи. На пиявок он не обращал внимания – если содрать их, они оставят в теле свои присоски, и это вызовет нагноение. Единственное надежное средство избавиться от пиявок – приложить к ним горящую спичку или зажженную сигарету.
После схватки с акулой у него вспухло предплечье и на руке – по обе стороны огромного серповидного синяка, следа челюстей акулы, – остался багровый след. Рука вскоре онемеет, подумал он и попробовал тренировать мускулы, сгибая и разгибая руку в локте. Трент соскреб с тела остатки глины, разрезал отобранные у солдата брюки на узкие полоски, сплел из них веревку, обвязал ею ствол и, завязав концы вокруг щиколоток, взобрался на дерево до первой развилки, а затем стал карабкаться вверх с ветки на ветку, пока не почувствовал себя в безопасности в густой листве.
Привязавшись веревками к стволу дерева в узкой развилке между двумя толстыми сучьями на высоте двадцати метров над землей, он уснул, но при этом продолжал чутко прислушиваться. Во время службы в разведывательных органах он специально тренировался распознавать звуки даже во сне. Услышав даже тихие шаги, он мгновенно проснулся, тогда как на громыхание извергающегося вулкана его подсознание не реагировало.
Очередной вулканический спазм потряс пещеру, и Джей зашевелилась в забытьи. Трое суток она жила одним лишь предвкушением мести, и воля к жизни поддерживалась только картинами воображаемых пыток ее врагов. Теперь наконец, когда ее воображение истощилось, а работа ума сделалась бесцельной, на нее снизошел покой и все в мире стало безразлично. Отныне Джей все дальше и дальше уносилась от того, что, будь она в состоянии мыслить, воспринимала бы как саму себя. Девушка медленно, но верно умирала – ее дыхание становилось все более редким и поверхностным, как будто организм уже больше не нуждался в кислороде.
Она находилась на пороге смерти.
Пещеру снова тряхнуло, с потолка упал ком глины.
Трента разбудила ружейная стрельба в зарослях джунглей. Солдаты Ортеги медленно приближались, продираясь между деревьями. Они были уже в полумиле к северу и шли ломаной цепью: одним флангом – к берегу реки, другим – по полю маниоки, раскинувшемся за деревней, к востоку от места укрытия Трента. Когда солдаты дойдут до берега, этот второй фланг повернет и двинется обратно к реке, так что Трент окажется в неводе. Если ему все же удастся выбраться из западни, то Ортега, вероятно, сочтет обманные следы на песчаной косе за настоящие. Но выскочить из сети будет трудно, даже очень трудно, размышлял Трент, массируя вспухшую багровую левую руку.
Он пошевелил раненой ногой, проверяя, насколько она сохранила способность действовать, затем спустился на следующую ветку и еще на одну. Убедился, что сможет выдержать боль в руке, если работать ею в полсилы. Но переломов не было, и в случае необходимости он вполне мог ею пользоваться. Рана на бедре тоже болела, но терпимо.
Спустившись на последнюю ветку, он перекинул веревку через ствол, замотал ее концы вокруг кистей рук и соскользнул по гладкому стволу до земли. Прислушавшись к отдаленному шуму, он решил, что у него еще есть полчаса.
Прежде всего Трент вернулся к болоту, где выходил на берег. Все его следы смыло приливом. Успокоившись, он присел на корточки между двумя деревьями и, аккуратно сняв с поверхности слой листьев, набрал из ямки сырой земли и размазал ее по лицу и телу. Затем снова уложил листья на место и замер, насторожившись, как серна, готовая в любой момент сорваться с места и бежать. Он принюхивался, ловя в воздухе все оттенки запахов и отмечая малейшие их изменения: запах серы, прелой листвы, древесной плесени, мангровых деревьев – это главные ингредиенты; а кроме того – слегка сладковатый аромат какого-то серо-зеленого кустарника, горький запах камедного дерева, папоротника, гнилостный запах грибов с желтыми шляпками.
Солдаты обшаривали подлесок, опасаясь ловушек и мин. Трент должен соблюдать крайнюю осторожность. Возможности движения для него определялись просветами между деревьями. Наиболее безопасен путь там, где деревья растут близко друг к другу и их разветвленные корни выступают над землей. В таких местах трудно копать и почти невозможно замаскировать установленную мину.
Он постоянно соблюдал определенные правила предосторожности: прежде всего нужно выбрать дерево – ориентир движения, затем тщательно обследовать все окружающее пространство. Он должен быть уверен, куда ставит ногу. Он принюхивался, прислушивался и внимательно изучал окружавшую его стену растительности. Он не шел, а как бы скользил от одного дерева к другому, скользил и застывал в неподвижности, стараясь по возможности встать ногами на корень.
В цепи солдат были, конечно, свои слабые места – страх, неопытность, отсутствие сноровки, но Трент не мог знать, где именно находятся эти слабые места, так что ему приходилось рассчитывать только на чистую случайность, когда он выбирал щель, через которую мог бы проскользнуть сквозь цепь.
Стрельба усиливалась, как только солдаты замечали хоть что-нибудь подозрительное. Кое-где раздавались жалобные стоны раненых обезьян. Трент пошел налево – на сильный запах плесени – там на земле лежало упавшее дерево. У прогнившего ствола торчали кучки грибов с бледными сморщенными головками, кора его превратилась в склизкую, слабо фосфоресцирующую массу, по которой шествовали вереницы красных муравьев. Рядом стояла чахлая, пальма саго, не сумевшая как следует прижиться в пустоте, образовавшейся в зарослях после падения поверженного дерева-гиганта. У подножия пальмы рос высокий папортник. От корней упавшего дерева до пальмы саго протянулась паутина.
Ствол лежащего дерева был слишком велик и слишком толст, чтобы можно было просто перепрыгнуть через него. С другой стороны, он так прогнил, был так отвратителен на вид, что вряд ли кто-нибудь пожелал бы прикоснуться к нему и тем более – перелезть через него. Но и укрыться за ним было невозможно. Так или иначе, в этом месте цепь облавы неминуемо должна разорваться, пехотинцам придется обходить длинное гнилое бревно.
Солдаты приближались и сейчас были менее чем в ста метрах. Он быстро перебежал через открытое пространство к корневищу дерева. План его был таков: выждать, спрятавшись в папоротнике, отвлечь внимание, бросив в сторону камень, и в этот момент проскользнуть через цепь. За папоротником на стволе дерева лежала, свернувшись, полусонная кобра. Вспугнутая Трентом, она ринулась на него. Трент отскочил назад и вдруг почувствовал, что земля проваливается у него под ногами. Он заскользил вниз, судорожно пытаясь сквозь слой листвы ухватиться за что-нибудь. Но земля была слишком рыхлая и не выдерживала его веса. Постепенно, дюйм за дюймом, он сползал в яму, на дне которой торчали острые колья. Воспользовавшись последней возможностью, он закинул руку за спину, схватил свой метательный нож и воткнул его в землю.
Трент постарался воткнуть нож вертикально, но лезвие стало медленно клониться в сторону края ямы. Взглянув вниз, он увидел на трехметровой глубине вкопанные зигзагообразно на расстоянии менее тридцати сантиметров друг от друга заостренные деревянные колья, торчащие из земли сантиметров на семь. Трент слышал, как где-то совсем рядом солдат-филиппинец обшаривает кустарник. В какой-то миг, уже совсем отчаявшись, он хотел было позвать на помощь, но на помощь рассчитывать было нечего – разве только на более быструю смерть. Скорее всего, солдат просто выбьет ногой нож из земли.
Итак, девушка – внучка Ли – либо умрет от жажды и голода, либо разобьется, вывалившись из пещеры. Никогда и ни к кому Трент не испытывал такой ненависти, как к этому китайскому финансисту.
Поблизости треснул сучок под сапогом, и он взглянул наверх. Его отделяли от смерти считанные секунды – те несколько секунд, в течение которых нож еще продержится в земле. Он вновь посмотрел – на этот раз на правую сторону. Трент не сразу обратил внимание на небольшой просвет между кольями. Очевидно, здесь стоял человек, готовивший ловушку. Это была небольшая площадка непосредственно под Трентом, имеющая форму полуромба с острыми углами. Площадь ромба – 50 на 50 сантиметров – не представляла собой слишком обширное пространство для маневра.
Солдат наконец увидел руки Трента, вцепившиеся в край ямы. Он не стал звать товарищей, опасаясь, что придется делиться вознаграждением, причитающимся тому, кто первым увидит беглеца.
Трент положил левую руку поверх правой и повис, держась обеими руками за рукоятку ножа. Не выдержав дополнительной тяжести, нож вырвался из земли, и Трент упал на дно ямы с ножом в руке. Он приземлился на левую ногу непосредственно у вершины ромба и начал заваливаться вправо. Вторая нога попала в самую середину свободной площадки. Он споткнулся и стал падать на стену ямы, едва не напоровшись на кол в вершине ромба. Правая рука подвернулась и онемела. Сила падения увлекала его назад, но он успел схватиться за кол левой рукой. Казалось, что мускулы в поврежденном предплечье разорвутся от напряжения, но они выдержали, и он опустился на землю, опершись всей тяжестью на правую руку, поднялся на ноги и выпрямился во весь рост.
Некоторое время он не мог отдышаться, но приближающиеся шаги солдата, бежавшего по сырой листве, заставили его действовать. Он переместился вправо, расставив ноги по обе стороны кола. Вытащил нож, очистил лезвие рукой, а затем взял его в зубы и стер грязь с большого, указательного и среднего пальцев. Чтобы иметь хороший угол замаха, он отвел левую ногу в сторону, поставив ее во второй ряд кольев.
Солдат сунул ствол своей винтовки в яму и наклонился, заглядывая поверх края. И увидел Трента – голого и безоружного… Солдат уже предвкушал награду за поимку, роскошную новую жизнь в родной деревушке в высоких горах Лусона, богатство и власть. Нож загнанной жертвы нисколько не пугал его – это была скорее игрушка, чем оружие. Филиппинец засмеялся и стал поднимать винтовку. Расстояние между ними не превышало трех с половиной метров. Трент сделал молниеносное движение рукой – и нож вонзился противнику в горло. Солдат выронил винтовку из рук и попытался вытащить нож из горла, захлебываясь в собственной крови. Какое-то время он раскачивался, стоя на краю ямы, затем колени его подогнулись, и он упал вперед на остатки крыши, которой была закрыта яма.
Крыша проломилась, и филиппинец рухнул на колья. Происходящее было похоже на замедленную киносъемку. У Трента начались рвотные спазмы, и он с трудом заставил себя пощупать пульс солдата. Все было кончено, и Трент вытащил из горла мертвого противника свой нож. Потом, превозмогая тошноту, стал пристраивать труп так, чтобы острие кола вошло в ножевую рану. Как-то сразу оробев перед необходимостью такой операции, Трент перекрестился и помолился про себя, вспоминая с пятого на десятое выученные когда-то в католической школе слова молитвы.
Осмотрев стену ямы, он метнул нож так, что тот вонзился в землю на метр ниже от края. Затем вытащил мачете солдата и воткнул лезвие глубоко в стену на высоте груди. Привязав полосы от разорванных брюк к рукояти мачете, приставил винтовку к стене дулом вниз. Осторожно ступая по импровизированным ступенькам, дотянулся до ножа, оттолкнул ногой винтовку, подтянулся и выглянул из ямы.
Момент был не очень благоприятен. Двое солдат по обе стороны от ямы уже продвинулись вперед метров на десять. Им было приказано следить, чтобы в цепи не было никаких прорех, и они в любой момент могли хватиться своего мертвого товарища.
Трент вытащил нож из стены, воткнул его глубоко в землю в полуметре от края ямы и вылез из нее. Потом с помощью полосок из разорванных брюк поднял наверх мачете, обтер его лезвие и бросил на сломанную крышу ловушки.
Солдат слева от него позвал: "Тони!" – и что-то спросил на местном языке – вероятно, осведомился, как дела. Не получив ответа, он крикнул погромче.
Трент укрылся за поваленным деревом и, присев возле ямы, замаскировал свои следы, настилая поверх целые листья и траву.
Солдат снова закричал – на этот раз он звал второго соседа по цепи. Тот тоже окликнул Тони и опять же, не получив ответа, сообщил об этом по радио. Затем оба вернулись назад. Они находились теперь на расстоянии пятидесяти метров и секунд через тридцать должны были обнаружить яму.
Не поднимаясь, Трент стал на корточках передвигаться назад, легонько заметая за собой следы руками. Он добрался до первого дерева и спрятался за его стволом. Ползти нельзя – останутся следы; если же он поднимется на ноги, его обязательно заметят, стоит только двинуться. Он внимательно изучил почву впереди, наметив места, куда можно поставить ногу так, чтобы не осталось следов.
Первый солдат обошел гнилое бревно, заметил яму и крикнул, предупреждая товарища, который с шумом продирался через густой кустарник. Увидев тело, лежащее на остриях кольев, он выругался. Второй присоединился к нему и стал что-то сердито кричать по радио.
Эти люди были вооружены до зубов и находились в каких-нибудь пяти метрах от места, где притаился Трент. Они стояли, повернувшись к нему спиной, и глядели в яму. Если он двинется – они услышат, если они повернутся – то увидят его. Но, так или иначе, надо бежать. И он метнулся в сторону, как тень, мягко ступая по земле, почти невидимый в своем камуфляже из грязи. Он пробежал метров пятьдесят и скрылся в грандиозном храме джунглей с его колоннадой из стволов могучих деревьев. Огромными скачками Трент бежал вперед, не чувствуя своего веса. Отбрасываемые высокими деревьями длинные тени свидетельствовали о скором приближении ночи. Наконец он остановился, схватившись за ствол дерева. И тут раздался выстрел.
Трент стремительно бросился на землю и перевернулся через голову – пуля прошла у него над правым плечом. Он проклинал себя за глупость: как можно было не догадаться, что хитроумный Ортега оставит за главной цепью облавы проверочные посты! За несколько секунд Трент успел о многом подумать. Теперь он лежал на спине, широко раскинув руки с раскрытыми ладонями так, чтобы стрелявший филиппинец мог убедиться, что он безоружен и беззащитен. Тяжело дыша, Трент поднялся на ноги, заложив руки за голову, посмотрел прямо в лицо своему преследователю. Вид у него был весьма жалкий – грязный, с всклокоченными волосами, одетый лишь в продранные на коленях солдатские штаны, все тело в шрамах от давнишних и свежих ран.
"Ну и ну! Этот парень битый и перебитый!" – посмеялся когда-то главарь мафии, увидев Трента голым в свете прожектора. Тогда, сочтя его абсолютно безвредным, гангстеры следили за ним не слишком строго. Трент надеялся, что солдаты Ортеги допустят ту же ошибку.
Этот солдат морской пехоты был молод, крепок, хорошо натренирован. Его прямо-таки распирало от восторга. Надо же, как повезло! Он чуть не лопнул от смеха, рассматривая это чучело. Вот это добыча! Десять тысяч долларов тому, кто нашел его, да еще десять тысяч за женщину. Господи! Такая куча денег! Теперь он сможет завести в Пуэрто-Галера отель с дискотекой, сможет поставлять толстякам-австралийцам несовершеннолетних девочек. Сначала, конечно, нужно разыскать женщину, но это сущие пустяки. Не составит большого труда заставить говорить это жалкое существо. Для начала, чтобы наладить дело, он размахнулся и со всей силы ударил Трента по лицу прикладом винтовки.
Трент мог тут же убить его, но он покорно принял удар, только покачнулся и, застонав, рухнул на колени.
В странах, пораженных коррупцией, полиция и родственные ей организации культивируют презрение ко всем, кто не принадлежит к привилегированным кругам. Так было и с этим морским пехотинцем.
Трент покорно склонился перед ним, закрыв голову руками, чтобы смягчить следующий удар. Он молил своего палача о пощаде, жалобно хныкал, положив ладони на землю между сапогами солдата, согнув спину и тычась лицом в грязь, – какой-то гибрид католика и мусульманина за молитвой.
Солдат презрительно засмеялся и снова поднял свою винтовку.
Но в это мгновение Трент вытянул руки и, ухватив филиппинца за ноги, с силой рванул их на себя. Солдат опрокинулся на спину и от неожиданности выронил оружие. Трент бросился на него, но филиппинец перевернулся, и Трент оказался под ним. Солдат норовил ударить его коленкой в пах, но Тренту удалось вывернуться. Пальцы филиппинца сомкнулись у него на горле. Трент брыкался, вертел головой и отчаянно пытался разжать руки, мертвой хваткой перехватившие его шею.
Но враг был сыт, молод, полон сил, а Трент, израненный и уставший, находился уже на грани полного истощения. Он проклинал себя, что не убил филиппинца раньше, когда была такая возможность, и пытался придать себе силы, вызывая в памяти образ девушки. Он яростно выворачивал правую руку, сжимавшую его горло, и наконец железные пальцы на его шее разомкнулись. Он попытался ударить солдата головой в лицо, но тот уклонился и со своей стороны нанес Тренту удар локтем в челюсть, от которого голова его качнулась в сторону. Солдат увидел на земле свой нож и схватил его.
Торжествуя, он сжал нож в руке. Солнечный луч, пронизав листву, сверкнул на лезвии.
Трент, теряющий последние силы, лежал между коленей солдата, делая вид, что находится в полубессознательном состоянии. Он вновь призвал образ девушки и молился про себя.
Солдат с облегчением вздохнул и стал подниматься на ноги. Он победоносно улыбался и, встав на колени, готовился, обрушившись на противника всем телом, нанести последний решающий удар.
Удар был хорошо рассчитан. Нож уже начал опускаться, когда Трент, собравшись с силами, ударил солдата в пах правым коленом. Филиппинец полетел вперед, нож выскочил у него из рук и упал на землю. Трент извернулся, всей своей тяжестью обрушился на спину противника, обхватил рукой его шею и прижал лицом в грязь, одновременно другой рукой нащупывая его сонную артерию.
Трент понимал, что это его последний шанс. И ни о чем другом думать не мог. Он давил на спину противника, в то же время зажимая рукой артерию у солдата на шее, и старался дышать ровно, не обращая внимания на боль в раненой руке.
Постепенно боль утихала и обуревавший его страх начал проходить. Трент понял, что одержал победу – враг был мертв. Перевернувшись на спину, он лежал рядом с трупом и смотрел, как высоко над головой играют в листве солнечные зайчики. Он вспоминал, как когда-то нырял под водой, течение несло его вдоль кораллового рифа, а наверху, на поверхности моря, так же играли солнечные блики. Но тут громкий кашель вулкана вновь вернул его к действительности.
Единственная возможность спастись для Трента и девушки заключалась в том, что Ортега должен поверить, будто они бежали морем. Там, в яме-ловушке, он представил все так, будто солдат умер, свалившись на колья. Теперь он намеревался разыграть другой спектакль. Этот солдат сделал единственный выстрел. Вряд ли кто-нибудь обратил на него внимание – ведь с юга, откуда шла цепь морских пехотинцев, доносилась беспрерывная пальба.
Трент трясущимися руками обшарил одежду мертвого врага и наконец нашел то, что искал, – это была копия швейцарского армейского ножа с двумя лезвиями, с приспособлением для открывания бутылок, шилом, штопором и вилкой.
Он сделал шилом на щиколотке убитого два маленьких укола, затем глубокие крестообразные разрезы в наколотых местах и попытался выдавить кровь. Но крови было мало. Тогда он вытащил из нагрудного кармана солдата жестяную коробку, закурил сигарету и приложил зажженный кончик к пиявке у себя на теле. Пиявка отвалилась, он выжал из нее кровь на ранку и зарыл пиявку в землю. Трент проделал эту операцию несколько раз. Он не торопился – времени было достаточно. Наконец, удовлетворившись, он помазал кровью руки и губы мертвеца и отпустил его – труп повалился на левый бок.
Трент потратил еще пять минут, устраняя следы борьбы. Теперь вся картина представлялась достаточно очевидной. В какой мере она действительно может убедить – зависело от степени подозрительности человека. Ортега же был подозрителен, как выдрессированный для охоты фокстерьер.
Тела четырех китайцев и второго помощника с "Цай Джен" были сложены в стороне от остальных трупов, у них сняли отпечатки пальцев, проверили формулу крови и сфотографировали под разными углами. Зная, что у Вонг Фу имеются многочисленные связи повсюду, Танака Кацуко настаивал на том, чтобы отправить вещественные доказательства в полицейскую лабораторию в Мадрасе. Вертолет военно-морского флота вывалился из тучи и приземлился в том месте, где раньше находилась центральная площадь пиратской деревни. Из вертолета выскочил Маноло Ортега и направился к речной пристани, где его ожидал сэр Филип Ли. Финансист прилетел этим утром и с тех пор как будто бы не двигался. Он стоял, сложив руки на груди. Галстук у него был завязан идеальным узлом, воротничок сорочки накрахмален, серый костюм безупречно отглажен. Даже коричневые оксфордские туфли были абсолютно чисты и начищены до блеска.
– Один из моих людей угодил в западню, – с горечью сказал Ортега.
– И что, умер?
– Мертвее не бывает.
Финансист вынул из внутреннего кармана пиджака изящный золотой карандашик и маленькую записную книжку в кожаном переплете с тиснеными золотом уголками. Своим аккуратным почерком он вписал имя погибшего, пополнив им список других, семьям которых он должен будет выплатить пособие. Двое были убиты во время первой атаки, капрал подорвался на мине. Теперь еще этот солдат. Значит, всего четверо убитых и пятый потерял ногу выше колена. Сэр Филип спрятал карандаш и записную книжку обратно в карман.
– Они сбежали? – спросил он.
– Не исключено, что моего солдата столкнули в яму, – ответил Ортега.
– Вы в этом уверены?
– Я должен принимать в расчет любые возможности. – Ортега передернул плечами и хлопнул ладонью по лицу, убив комара. – Трент – тертый калач. Я читал его послужной список. Этого сукина сына нелегко разыскать. Он просто неуязвим.
– Неуязвимых не бывает, командор.
– Теория. За этим человеком годами гонялись многие. Большинство из них умерло. Я расставил позади главной цепи облавы посты наблюдателей – один из них пропал, и мы не можем связаться с ним по радио.
Ортега прочертил на земле линию от ямы-ловушки на одном конце до базы пиратов – на другом.
– Это направление, на котором был наблюдатель, – тот, что пропал. – Он яростно топнул каблуком, как будто это могло рассеять его тревогу. – Я приказал заново прочесать джунгли, но мы не смогли ни черта найти в темноте.
Из кратера вулкана поднялся к небу гигантский столб огня. Пламя осветило лицо финансиста, и он взглянул в ту сторону, но без большого интереса. Его беспокоили только Трент и собственная внучка. Он надеялся, что дело будет закончено еще накануне. И прошло тридцать шесть часов, а ничего так и не решено. Учиненное в деревне побоище в какой-то мере восстановило его репутацию. Но ему необходимо было знать, что уничтожены все следы похищения Джей. Если это не удастся, все будут считать его жалкой фигурой, утратившей силу.
– Так вы предполагаете, – обратился он к Ортеге, – что Трент вернулся этим маршрутом?
– Возможно, – пожал плечами Ортега. Вулкан умолк впервые за много часов. Это молчание вызывало тревогу и казалось угрожающим. Сэр Филип Ли ощущал эту угрозу в неожиданно наступившей тишине. Вулкан как Божество, подумал он. Все вокруг – одушевленное и неодушевленное – застыло в ожидании теперь, когда вулкан задержал свое дыхание. Но каким же Божеством он обернется – Божеством жизни или разрушения? На лицах пилота и четырех морских пехотинцев, оставленных Ортегой для охраны берега реки, явно читалось опасение. Даже сам Ортега, казалось, был встревожен – он с беспокойством смотрел на окаймленный золотом кратер вулкана.
– Но зачем ему это делать? – спросил сэр Филип.
Но Ортега как будто не слышал его. Сэр Филип еле заметно улыбнулся и легонько тронул командора за плечо, пытаясь отвлечь его внимание от вулкана:
– Этот англичанин, что именно заставило его вернуться по этому пути?
– Его отец был ирландец, католик… – сказал Ортега.
Финансист снова улыбнулся:
– Странная причина для такого решения, согласитесь, командор.
Ортега не следил за ходом мыслей финансиста. Он усмехнулся и покачал головой.
– Вы говорили, что он англичанин. Но в его послужном списке, который вы получили из Лондона, мелким шрифтом было сказано, что его отец – ирландец, застрелился из-за недостачи в счетах. И такие недостачи бывали у него и раньше. А несколько месяцев спустя мать Трента разбилась на своем "Ягуаре", врезавшись в каменную стену.
Лекции по психологии были любимым предметом Ортеги – его интересовало, какие побудительные причины заставляют человека становиться террористом или бойцом за свободу. Проникните в сознание соперника, и у вас появится возможность перехитрить его. Таким образом он добился успеха в борьбе против мусульман в Минданао и в Басилане. Он понял, какие цели они преследовали. В случае с Трентом он не рассчитывал переиграть его, пока не узнал, что именно сэр Филип Ли оценивает в сто семьдесят тысяч долларов. Доля Ортеги в этой сумме составляла сто тысяч, и это было немало по меркам жизни на Филиппинах. Ортега симпатизировал Тренту, и это было неприятно, но не столь уж важно. Трент находился в бегах уже тридцать шесть часов. Усталость может принудить его ослабить бдительность.
У Ортеги затрещал радиоаппарат. Он поднес его к уху. Вулкан давал помехи, но он понял смысл доклада своего сержанта.
– Похоже, мой солдат умер от укуса змеи. Пожалуй, пойду взгляну на месте.
Ортега постоял минуту, глядя на мощные стволы деревьев, которые в сумерках казались сплошной стеной.
– Экологистами бывают только люди, которые любят джунгли, сэр Филип, – сказал он. – Они зарабатывают таким образом деньги – получают гранты. Живущие в джунглях туземные племена не имеют выбора – они здесь живут и не получают грантов. – Он сделал знак одному из своих людей следовать за ним и скрылся среди деревьев.
Трент укрывался за папоротниковыми зарослями на краю пиратской деревни. Над некоторыми хижинами еще курился дымок, и сильный запах горелой древесины перебивал запах серы, исходившей от вулкана. Ветер утих, и листва деревьев застыла в неподвижности.
Ортега прошел мимо обуглившихся куч соломы и скрылся в лесной чаще. За ним последовал один солдат. Возле вертолета остались пилот и три морских пехотинца. Телохранитель сэра Филипа Ли стоял в стороне от вертолета, откуда хорошо просматривались река и развалины хижин. Трент не видел самого финансиста, но предполагал, что тот стоит на деревянной пристани.
Слева наверху зияло отверстие пещеры в скале, напоминавшее черный глаз, из которого текли слезы. Трент вел наблюдение до самого наступления ночи, но не заметил часовых возле скалы. Смертельно хотелось спать, но он опасался пробираться по открытой местности между сгоревшими хижинами. Трент ожидал, что грохот вулкана заглушит его шаги, рассчитывал ориентироваться на свет извержения, планируя подойти под таким углом, чтобы не потерять способность ночного видения. Но как раз сейчас, как назло, вулкан был темным и молчал. Настоящее свинство с его стороны.
Он слышал вдалеке возню военных. Наверное, уже нашли тело убитого им солдата. Ортега пошел осмотреть труп. Многое ему узнать не удастся, во всяком случае без лабораторных исследований, хотя здесь важны не столько вещественные доказательства, сколько ощущение ситуации. Трент гадал: сказал ли сэр Филип Ортеге, что они охотятся за его собственной внучкой. Финансист вполне мог умолчать об этой подробности.
Трент взял у убитого солдата связку каната и три банки консервов. Он надеялся, что пища восстановит силы Джей и она сможет пройти через гору.
В ночной темноте показался колеблющийся свет ручного фонарика – это Маноло Ортега возвращался на деревянную пристань. Сэр Филип Ли был неподвижен. Он стоял, отстраненный и сдержанный, и ждал доклада Ортеги.
.Даже проклятые комары с уважением относятся к этому сукину сыну", – подумал Ортега. Мириады кровососущих своим писком могли бы заглушить звук скрипки. Пилот вертолета закрылся в кабине, но и оттуда доносились его крепкие ругательства, а три морских пехотинца, которых Ортега оставил с финансистом, отошли подальше от берега реки. Комары доняли и телохранителя сэра Филипа – он чесался и хлопал ладонью каждые полминуты. А сам финансист, казалось, находился в защищенном от комаров пространстве. "Как будто он сам – отрава для них", – подумал Ортега.
– Ну и что же вы обнаружили? – голос сэра Филипа был сладким, как сахарный сироп.
– Немного, – ответил Ортега.
Глядя в лицо сэра Филипа, командор чувствовал себя как-то неловко. Он присел на край пристани и повернулся в сторону вулкана. Ему хотелось, чтобы вулкан так или иначе проявил себя – либо начал извергаться, либо, напротив, совсем заткнулся. В данный момент он умолк. И это молчание беспокоило Ортегу. Он подобрал несколько камешков и начал ловко жонглировать ими. Затем его внимание привлекли ботинки сэра Филипа. "Ну что ж, пачкать ботинки в грязи – занятие гораздо более азартное, чем партия в гольф, и значительно более рискованное, а может быть, даже смертельно опасное", – подумал он, а вслух произнес:
– Это действительно похоже на змеиный укус. Он сделал глубокие крестообразные надрезы в месте укуса, чтобы стекла кровь. Даже пытался высосать кровь из ранки, что совсем нелегко, но главным образом выжимал ее из раны руками. Возможно, все было слишком поздно.
– Мне кажется, вы не убеждены в этом, командор.
Ортега продолжал смотреть на вулкан.
– Мой солдат мертв, – сказал он. – Вот и все, что я знаю. А для прочего необходима лаборатория. И Трент знает это. Он мог это сделать, что вовсе не означает, что он действительно это сделал. Он подстроил ловушку солдату на прибрежной тропе, это точно. И он захватил двух идиотов на песчаной косе.
У солдата в яме торчал кол в горле, но это ни черта не значит. В досье Трента сказано, что он владеет метательным ножом и, как правило, поражает противника в горло. Он мог убить парня ножом, а затем вонзить ему кол в рану, надеясь, что мы ничего не заметим. – Ортега швырнул камешек в воду и раздраженно пожал плечами. – Я ничего не могу сделать в темноте. Утром осмотрю яму и местность вокруг – может быть, что-нибудь и найду, хотя поручиться не могу. Если это его работа, то он настоящий профессионал – один из самых лучших. Так сказано в его досье, и я не стал бы это оспаривать.
– Похоже, вы признаете свое поражение, командор? – тихо спросил сэр Филип.
– Я устал и зол как черт. Если бы вы сразу сказали мне, в чем тут дело, может быть, у нас что-нибудь и получилось. Может быть, но сейчас уже слишком поздно.
– Лучше назовите мне имя этого человека… – Сэр Филип снова вынул свой золотой карандашик и записную книжку с золотым обрезом.
– Не все можно решить деньгами…
– Да, но деньги часто помогают, – сэр Филип еле заметно улыбнулся. – Жаль будет, если Трент сбежит, командор.
В его голосе слышалась затаенная угроза. И дело не только в ста тысячах долларов. Хуже всего было то, что сэр Филип мог загубить его карьеру. На Филиппинах все можно купить. Понижение в должности стоит дешевле, чем продвижение наверх, но для банкира цена не столь уж важна. Ортеге до зарезу были нужны деньги. Он так нуждался в деньгах, что готов был жениться на какой-нибудь из представительниц пресловутых двадцати семейств – олигархии, которая властвовала и владела всем на Филиппинах. Даже женитьба на чьей-нибудь двоюродной или троюродной сестре могла обеспечить ему чин адмирала или же ввести в сферы политики. Политика – область, в которой делаются большие деньги, это посты мэра, губернатора, сенатора. Его успехи в подавлении мятежников уже принесли Ортеге славу маленького героя среди посвященных. Теперь ему нужна была подходящая жена.
– Вулкан с минуты на минуту взорвется, – наконец сказал он. – Нужно сейчас же отправить отсюда вертолет, пока еще не поздно. Вы полетите на нем, сэр.
– Уверен, что вы сделаете все наилучшим образом.
Финансист не стал спрашивать у Ортеги, откуда тот знает про вулкан, а если бы и спросил, то он не смог бы ему ответить. Но был в этом твердо уверен. Ведь все его обучение в значительной мере посвящалось развитию способности предвидеть опасности. Предвидение и интуиция мало отличаются друг от друга. Он не верил в истории с ямой-ловушкой и укусом змеи. Этот сукин сын Трент где-то здесь, совсем близко. Если бы знать, в чем суть дела, вероятно, еще можно было бы поймать его, но сэр Филип не собирался объяснять ему что-либо, а больше спрашивать было не у кого.
Человек двадцать морских пехотинцев собрались на деревенской площади. Они принесли хвороста, и двое из них, сидя на вязанках сучьев, раздували костер. Вертолет взлетел над деревьями, сделал левый разворот и полетел в сторону Минданао. Трент подумал пробраться к пещере под прикрытием шума двигателей, но для этого было слишком мало времени. Лучше всего использовать вулкан. Он целый час, не отрывая глаз, следил за горой, как будто это могло ускорить дело.
Ортега подошел к костру и что-то сказал двоим из своих людей – они кивнули, взяли снаряжение и исчезли среди деревьев. Трент пытался догадаться – куда они направились и что подумал Ортега насчет укуса змеи.
Трент не мог отсюда видеть скалу и пещеру, но он мысленно представлял себе лежащую на полу девушку. Ему было интересно, сколько Ли обещал заплатить Ортеге сверх того, что причитается другим офицерам. Наверное, убийство собственной внучки стоит недешево.
Трент подумал, что Ортега принял предложение Ли только в том случае, если не знал, кто такая Джей. Для его соперника убивать пиратов и их семьи было все равно что убивать повстанцев. Сам Трент, видимо, не вписывался в эту схему. Он дважды встречался с Ортегой – они прошли одинаковую подготовку, но не стали друзьями. Трент был чужеземцем, а чужеземцы оставили о себе на Филиппинах недобрую память.
В течение трехсот пятидесяти лет филиппинцев угнетали испанцы. Затем сто лет (если считать и диктатуру Маркоса) американцы. Джордж Буш продолжал бормотать что-то о поддержке Маркоса даже в тот момент, когда Исмельда Маркое уже решала у себя в спальне, какие упаковывать туфли.
Все, что американцы оставили после себя на Филиппинах, – это культура гамбургеров и повальная коррупция, всегда сопровождающая продажные правительства.
А что касается японцев, то те убивали филиппинцев просто ради развлечения и отправляли полные пароходы филиппинских женщин в публичные дома для своих солдат.
А теперь началась эпоха секс-туризма.
Глядя на вулкан, Трент думал, что филиппинские власти должны бы были назначить министром по туризму женщину и вывешивать в аэропорту плакаты примерно такого содержания:
"ПРИВЕТ ПРЕЖДЕВРЕМЕННЫМ СЕМЯИЗВЕРГАТЕЛЯМ!"
Меньше работы – больше оплата – что-то неладно в этой области, если мужчина должен лететь на край света, чтобы получить удовлетворение. Можно было бы развернуть пропагандистскую кампанию "первого" мира под лозунгом:
"Зачем нам эти проблемы дома?"
"Отправляйте своих сексуальных извращенней на Филиппины!"
Или же:
"ФИЛИППИНЦЫ – ЭТО МИР МУЖЧИН!"
Трент понимал, что его раздражение вызвано мыслями о пещере и что это опасно. Для того чтобы все прошло успешно, он должен сохранить хладнокровие и трезвую голову. Из джунглей вышел последний из солдат Ортеги. Костер уже разгорелся, и теперь они бросали в него сырые сучья, чтобы отогнать дымом комаров. Солдаты расположились с подветренной стороны – они разогревали пищу. Их силуэты виднелись на фоне костра.
Все это напоминало Тренту о прошлом – о лагерях террористов, борцов за свободу, сидевших возле костров, – где-то среди них находилась его будущая жертва. Общим для всех было чувство подавленности – на долю этих людей выпало, может быть, не слишком много поражений, но слишком мало побед. В те дни Трент никогда не чувствовал себя потерпевшим поражение.
Он снова взглянул на вулкан…
Все радиостанции на Филиппинах передавали обращение к населению – эвакуироваться из восточной части острова. Правительственные геофизики не имели возможности принудительно эвакуировать людей. Не были ученые повинны и в недоверии, которое питали жители островов к любым призывам, исходящим из Манилы. Они делали все, что могли.
В течение последних двух недель давление в вулкане периодически снижалось за счет прорыва газов в кратере через слой скопившейся там жидкой лавы. Слой лавы играл роль предохранительного клапана. Теперь этот клапан был закрыт, и для газов оставался единственный выход – через ослабленную структуру восточного склона горы. Ученые предвидели, что выход газов через слой лавы прекратится, и знали о слабом месте в горной структуре. Они подсчитали, что для того, чтобы вулкан взорвался, там должна возникнуть сила давления, эквивалентная примерно восьмидесяти или ста пятнадцати тоннам тринитротолуола.
В действительности, когда предохранительный клапан вулкана перестал работать, давление в кратере равнялось уже эквиваленту в семьдесят тонн тринитротолуола.
Час спустя давление возросло до сто одной тонны взрывчатого вещества.
Замеры ученых давали некоторое представление о том, что происходило в вулкане. Ученые передавали по всем радиостанциям последнее предупреждение жителям острова. Но молчание вулкана подтверждало подозрения туземцев. Никакая ложная информация не могла убедить их покинуть свою землю.
Ортега имел все основания быть уверенным, что Трент спрятал "Золотую девушку" где-то поблизости от островов Самал. Он почти не сомневался, что Трент остался в районе деревни. А коль скоро это так, он был совершенно уверен, что тот сделает попытку прорыва этой ночью. У Трента, если рассуждать логически, был лишь один-единственный путь к бегству, и поэтому Ортега приказал всем своим людям, кроме шестерых, передвинуться на берег к 19.56. Двое уже заняли позиции – один у подножия скалы, другой – на вершине в пулеметном гнезде. Эти двое были оставлены на всякий случай – Ортега не думал, что этот вариант понадобится, но он любил подстраховаться. Остальные четверо отплыли вместе с ним вниз по реке в надувной лодке.
Трент видел, как сноп света с надувной лодки обшаривал берег реки, – солдаты Ортеги спустили лодку на воду. Он мог следить за продвижением главных сил отряда Ортеги по хлюпанью сапог по грязи. Военные держали путь к берегу.
Теперь у него отлегло от сердца, но он продолжал соблюдать осторожность – и перебегал к пещере пригнувшись, зигзагами.
Курить запрещалось, а командор Ортега был строг в отношении дисциплины. Солдат морской пехоты, которого он оставил на посту у подножия скалы, держал сигарету за спиной, прикрыв ладонью. Часового звали Висенте Рамада, товарищи называли его просто Рам.
Слабый свет исходил только от звезд и от раскаленной кромки кратера. Сначала Рам заметил какое-то легкое движение и более темное пятно в тени. Потом, поскольку Трент бежал низко пригнувшись, Рам подумал, что это деревенская собака. Рам вырос в деревне, и у него была дворняга, которая сдохла, когда он поступил в отряд морской пехоты. Он заложил два пальца в рот и уже собирался свистнуть. Но тень приблизилась к нему, и он увидел, что ее силуэт совсем не похож на собаку. Если это его товарищ-солдат, он бы подал знак.
Раму был двадцать один год, и вот сейчас наконец ему, казалось, привалила удача. Он вспотел, дрожь волнения пробежала по всему телу. Рам поднял винтовку – руки его слегка дрожали. Задержал дыхание, чтобы взять точный прицел. В темноте он плохо видел мушку и поэтому выстрелил так, как стреляют из дробовика – перенеся свой вес вперед, на левую ногу, и нацелившись в точку на пятнадцать – семнадцать сантиметров впереди цели. Из-за волнения юн резко дернул спусковой крючок и сбил прицел. Выстрел эхом отозвался в горах.
При первом выстреле Трент нырнул на землю и быстро-быстро перекатился, чтобы поскорее уйти из-под прицела стрелка. Он рассердился на себя за свой промах – он забыл о тех двух солдатах, которые скрылись в лесу сразу же после того, как взлетел вертолет. Одного из солдат – того самого, что стрелял, он и обнаружил в двадцати трех метрах слева от лестницы, ведущий в пещеру.
В этот момент он почувствовал, как под ним содрогнулась земля, а через полсекунды раздался мощный взрыв. Давление газов уничтожило проход под слоем жидкой лавы, и сразу же кипящая магма прорвалась через разлом в склоне вулкана.
Струя раскаленной лавы взметнулась кверху на сто пятьдесят метров. Вместе с ней в воздух выбросило огромные скальные глыбы – некоторые до тонны весом. Эти камни падали на склон горы и с грохотом неслись по нему, порождая лавины камнепадов. Все это катилось по крутому склону вулкана и по крошечным полям, с такой тщательностью возделывавшимся крестьянами. Обломки скалы и камни разносили в щепки хижины, давили, как мух, пытавшихся спастись людей. Их поля были мгновенно засыпаны камнями, а их вопли заглушил грохот вулкана.
Высоко на восточном склоне горы разверзлась трещина – словно застежка "молния" расстегнулась на слишком тесной для толстухи юбке.
Лава шла удивительно медленно. Она текла поверх старого шлака, оставшегося от прежних извержений, и вдоль низкого холма, который был стенкой кратера сотни лет тому назад. Затем, заполнив углубление, лава перевалила через холм и потекла дальше, но теперь уже разделившись на шесть отдельных ручейков.
В скале, которая уже была расшатана при обстреле ракетами, теперь образовались большие трещины. Рам в ужасе сбежал вниз по склону холма. Обезумев от страха, он не сразу вспомнил о человеке, в которого стрелял. Рам обернулся и увидел, что над краем скалы вздымается пламя. Языки его кружились и плясали, а вместе с ними двигались и плясали тени, извиваясь и корчась, как демоны, которые, бывало, посещали его в детских сновидениях. Ему представилось, что наступил конец света и что его постигла кара за убийство невинных женщин и детей. Он понимал, что это заслуженное наказание. Его родители, принадлежавшие к церкви Адвентистов седьмого дня, горько плакали о душе сына, когда тот поступил в морскую пехоту. В голове у Рама все перемешалось; бормоча про себя молитвы, он все стрелял туда, где в последний раз видел бегущего человека. Сердце готово было вырваться из груди.
Он в ужасе обернулся, выпустил последние пули в сторону холма и выхватил новую обойму из кармана на поясе. Руки не слушались его; он уже не помнил слов молитвы.
– Боже! Боже! – все повторял и повторял он.
Трент крался за молодым солдатом метров пятнадцать. Движения его были настолько плавными, что их невозможно было заметить, а производимый им шум заглушался грохотом вулкана. Он остановился в тени разрушенной хижины, низко пригнувшись, и стал осматриваться, пытаясь обнаружить второго часового. Земля содрогалась, и весь пейзаж вокруг как будто плавился и растекался в свете пляшущих языков пламени. Ствол винтовки солдата отсвечивал оранжевым, и время от времени из него вырывались вспышки выстрелов. Трент видел, как часовой судорожно пытается вставить новую обойму. Филиппинец охвачен паникой, и неизвестно, чего от него следует ожидать. Но Трент решил рискнуть. Внезапно выскочивший из темноты – бородатый, совершенно голый, если не считать перекинутого через плечо мотка каната, он действительно был похож на дьявола. Солдат упал перед ним на колени, дрожа и подвывая.
Трент ударил его ребром ладони по шее, быстро оттащил в густую тень, связал по рукам и ногам и заткнул рот кляпом. Потом снял с него куртку и сапоги для девушки и спрятал своего пленника в куче обгоревшей соломы.
От усталости Трент потерял бдительность, но теперь он снова был настороже и внимательно осматривался кругом в поисках второго часового. Сквозь грохот извержения до него донеслись тихие стоны.
Мощный взрыв пробудил сознание Джей, когда она уже была на грани смерти. Почва под ней содрогнулась, с потолка посыпалась глина, и Джей инстинктивно закрыла глаза рукой. Напуганная отблесками плясавшего у входа пламени, девушка отползла в глубь пещеры. Каменный свод над входом внезапно рухнул, и, не видя огня, она стала спокойнее.
Теперь девушка уже пришла в себя и понемногу стала воспринимать окружавшие ее мелкие житейские реалии. Пить. Она вспомнила, что ее принес сюда мужчина. Его звали Трент. Он открывал железный ящик, в котором она заперла Вонг Фу. Но этот мужчина оказался слабым, и она видела, как Вонг Фу душил его.
Земля вновь содрогнулась. Глина и камни посыпались к ее ногам. Она внезапно осознала, что железный ящик – всего лишь бред. Сквозь этот бред ей представилась ее собственная могила. Она увидела Трента – мужчину с темной бородой и темными глазами. Джей проклинала его за то, что он оставил ее, за слабость, а главное – за то, что он мужчина. И он допустил, что ее родственники были расстреляны. А она хотела, чтобы они оставались живы, чтобы она могла казнить и казнить их, и не давала им уйти в спокойствие смерти.
Но и это тоже был всего лишь бред. Она ударила себя по лицу и при этом задела бутылку, которую этот человек, Трент, оставил ей. Девушка жадно напилась воды. Потом пошарила в темноте вокруг себя, и к ней вернулся прежний страх – она похоронена в могиле. Джей в ярости закричала, проклиная Трента, – он слабый, глупый, безответственный. Как смел он отказать ей в праве на месть? Она стучала кулаками по полу и выкрикивала его имя.
При свете раскаленной лавы Трент увидел, что вход в пещеру завалило. Он поднялся бы к ней сразу, но, зная, что где-то притаился еще один часовой, вначале внимательно осмотрел подножие скалы. Там его не было, и, стало быть, он должен быть где-то на вершине. Ортега любил подстраховаться, поставив дополнительного наблюдателя.
Пираты вырубили в скале ступени до середины подъема, а оттуда по узким карнизам вели короткие лестницы. Лестницы были сметены ракетами, а карнизы разрушены. Но в то утро, когда начался штурм деревни, Трент заметил другой путь на скалу – через вертикальную расселину шириной метр-метр тридцать и глубиной два метра – то, что альпинисты называют камином. На стенах этого камина кое-где росло несколько чахлых деревьев, так что была опора для рук и ног, но карабкаться наверх с девушкой на руках было бы чертовски трудно. А к тому же солдат наверху наверняка услышал выстрелы, раздавшиеся перед началом извержения, и сейчас настороженно ждет.
Вероятно, атмосферные помехи, вызванные извержением, не дали ему возможности связаться с Ортегой по радио. Как только это ему удастся, сюда вверх по реке приплывет надувная лодка с подкреплением. Трент представил себе, что будет, если луч прожектора накроет его в тот момент, когда он будет подниматься по скале с девушкой на плечах. Они же расстреляют их, как мишень в тире. Он, может быть, даже не разобьется насмерть, если не заберется слишком высоко. И Трент представил себе, какое выражение лица будет у Ортеги, когда тот нанесет ему последний, смертельный удар. Трент почувствовал, что теряет контроль над собой и переключился на мысль о солдате, занимающем наблюдательный пост на вершине скалы. Его необходимо устранить, прежде чем Трент станет поднимать девушку наверх.
Часовой наверняка знает, что единственный путь для Трента лежит через расселину-камин. Он знал, что где-то здесь поблизости прячется вооруженный человек и что заглядывать в расселину смертельно опасно. И именно это давало Тренту известный шанс – небольшой, но все же шанс. Ему следует аккуратно использовать эту возможность, и необходимо только, чтобы солдат не посмотрел вниз. Камнепад прекратился. Трент стряхнул с Рама солому и перетащил его к подножию скалы в трех метрах от камина. Дело должно было выглядеть так, будто он сорвался вниз. Трент связал его заново таким образом, что его левая рука лежала на груди, а правая была заломлена за спину. Рам весь дрожал и умоляюще смотрел на Трента. Трент похлопал его по плечу:
– Успокойся, парень. Все будет хорошо. Подъем был несложен, хотя ему мешала поврежденная рука. Теперь он хорошо знал, что ему надо делать. Когда Трент работал в спецслужбе, то проделывал такие трюки не задумываясь. Но теперь он действовал самостоятельно. С тех пор как Трент включил радиомаяк, погибло множество людей. Его не мучила совесть из-за пиратов – это был их профессиональный риск. Он думал об их семьях, и эти смерти действительно заставляли его испытывать угрызения совести. Эпизоды с ямой-ловушкой и змеиным укусом представляли собой ситуации типа "либо я, либо ты". С этим человеком наверху совершенно иная ситуация. Трент был охотником, и он вновь почувствовал знакомое ощущение внутренней опустошенности, какое приходило к нему каждый раз – страх перед тем, что необходимо совершить.
В свете вулкана находить опору для рук было нетрудно. Ряд последовавших один за другим негромких взрывов напоминал ему выстрелы батареи 88-миллиметровых гаубиц. Вуф! Вуф! – рвались снаряды, одна из пушек каждый раз опережала другие и нарушала ритм заградительного огня. Иногда он находился по эту сторону, нередко случалось, и по ту. Несколько раз, когда огонь прикрывал его выход на здание или возвращение обратно, снаряды рвались вокруг, и он, проклиная все на свете, прижимался к земле и грозился убить этого проклятого неуча – командира батареи. Самое противное – когда тебя может прихлопнуть так называемое дружественное огневое прикрытие.
Здесь, наверху, в воздухе преобладал запах серы, а не порохового дыма. Поверхность скалы представляла собой рыхлую смесь глины и вулканической пемзы, тонким слоем покрывавшую основную известковую породу. Земля пахла чистотой и свежестью, слегка отдавала сыростью. В этом густом аромате ощущался запах смолы низкорослых деревьев, сумевших кое-где пустить корни в трещинах скалы.
Когда до конца камина оставалось метров пять, он увидел на краю стены разлом породы. Повыше разлома на противоположной стенке камина росло дерево, по-видимому, крепко сидевшее в земле. У Трента оставалось еще метра три веревки. Он сделал на одном ее конце петлю-стремя, а другой конец привязал к стволу дерева возле самых корней. Теперь можно было встать ногой в стремя. Он ощупал скальную стену в поисках трещины, нашел небольшую и засунул в нее кончик лезвия мачете. В конце концов ему удалось затолкать клинок в скалу сантиметров на пятнадцать. Для нормального скального крюка скалолаза этого было бы вполне достаточно. Но мачете, торчащее из скалы сантиметров на пятьдесят, выглядело очень ненадежно, может быть, гораздо менее надежно, чем было на самом деле.
Выдернув мачете из щели, он втиснул лезвие в разлом скалы на краю камина и расшатал каменную глыбу. То-то будет забавно, если лезвие сломается, подумал он. Верная смерть…
Эта каменная глыба треугольного сечения весила около пятидесяти килограммов. Трент выждал, когда стало потише, и сильно нажал на рукоять мачете, одновременно громко вскрикнув. Огромный кусок породы вывалился и рухнул вниз. До подножия скалы было метров пятнадцать. Пролетев полпути, глыба ударилась о выступ, отлетела рикошетом и, упав, разлетелась вдребезги неподалеку от филиппинца, которого Трент, связав, уложил у подножия скалы.
А Трент тем временем приступил к действию. Он снова втиснул мачете в щель и завязал веревку на его рукояти. Вставив ногу в стремя, он развернулся, держась левой рукой за веревку. Дерево выдержало тяжесть, и он наступил на мачете.
И вдруг его охватил неудержимый страх – дерево начало двигаться. Может, просто ослаб один из узлов? Он старался смотреть наверх, а не вниз. Вниз стоило бы смотреть только в том случае, если бы он начал падать. Трент представил себя на месте солдата – на скале. Очевидно, сначала он сообщит по радио, что кто-то находился в камине и, похоже, уже свалился вниз. Ортега, конечно, спросит – кто же именно? Но узнать это не так просто. Солдат, разумеется, не захочет высовываться в камин – он знает, что там его ждет неминуемая пуля.
Солдата звали Эрнесто Луис. Ему было двадцать три года. Он ушел с первого курса колледжа – не из-за лени, не из-за отсутствия способностей, а потому что являлся старшим в семье, где было еще семеро детей, и если бы они жили только на заработок отца, вся семья влачила бы полуголодное существование.
Эрнесто слышал, как кто-то карабкается наверх, и думал только о вознаграждении, дожидаясь, когда Трент выберется на вершину камина. И вдруг он услышал какой-то шум и крик, а затем – грохот упавших камней. Эрнесто надеялся, что человек, который взбирался по скале, сорвался вниз, но он не собирался идти на ненужный риск. С другой стороны, ему вовсе не хотелось ни с кем делиться вознаграждением, а делиться пришлось бы, если бы он попросил прислать помощь.
Эрнесто привязал к палке фонарик и подкрался к краю скалы. Потом высунул конец палки с фонарем и стал считать до десяти. Тишина. Он осторожно посмотрел вниз. На земле, слева от дна камина, лежал лицом вниз человек в шортах и майке. Одна рука у него была как-то неестественно завернута за спину, вероятно, сломана при падении, другая, согнутая под острым углом, лежала на груди. Трент, связывая филиппинца, рассчитывал представить дело так, будто это он сам свалился с обрыва и сломал обе руки. И Эрнесто поддался бы этому обману, если бы человек внезапно не начал двигаться. При свете фонаря было видно, как он согнул колени, перевернулся на спину и стал мотать головой. Эрнесто понял, что Рам захвачен в плен. И тогда он подумал о том, кто взбирался вверх по камину. Он находится там, в расселине, и уж наверняка не намерен выходить оттуда по собственной воле. Обещанное вознаграждение будет выплачено за живого или за мертвого. Эрнесто осмотрелся кругом и нашел камень примерно сантиметров пятьдесят в диаметре. Он подкатил его к краю скалы и, держась поодаль, столкнул вниз. Затем подыскал другой камень – побольше.
Первый камень пролетел камин насквозь – как бильярдный шар. На полдороге он ударился о выступ скалы, отскочил и упал на землю. Трент надеялся, что связанный им солдат не пострадал. В это время сам он находился менее чем в трех метрах от верхнего края камина и хорошо слышал, как Эрнесто пыхтит, подтаскивая к обрыву очередной камень. Этот камень ударился в стену куда ближе к Тренту, отлетел в сторону и угодил в корень дерева, к которому была привязана веревка.
Трент почувствовал, как веревка дрогнула. Камень полетел дальше и упал на землю метрах в тридцати от подножия скалы.
Веревку немного потянуло вниз. Трент взглянул на дерево и заметил, что оно наклонилось градусов на пять в сторону от стены. Веревка снова дрогнула, и дерево нагнулось еще на несколько сантиметров. Похоже, следующий камень вырвет его совсем. Трент слышал, как солдат наверху ругался и пыхтел, как будто схватился с чудовищем.
Трент подумал было спуститься вниз, к следующему дереву, но путь этот отнял бы слишком много времени. В конце концов вопрос вкуса – просто свалиться со скалы. Или болтаться в камине, пока на голову не обрушится камень. Оружием часового наверху были камни, а решение упасть или не упасть в большей степени зависело от его собственного выбора. Итак, он решил остаться. И сразу же почувствовал, как веревка подалась еще на несколько сантиметров. Теперь это было делом нескольких секунд. Трент пытался молиться. Он боялся не смерти и не боли; его мучила мысль о том, что он не смог помочь девушке. Сверху на него посыпалась земля. Солдат, кряхтя, подкатил к краю новую глыбу. Каменная громада ударилась в дерево, и Трент полетел вниз.
Вулкан снова загрохотал, и Эрнесто, тяжело дыша, рухнул на колени. Последняя чудовищная глыба была почти такого же размера, как отверстие камина, куда он ее столкнул. Только чудо могло спасти того, кто находился в расселине, от первых двух камней, но от этой глыбы уберечься было невозможно. Эрнесто наблюдал, как лава вытекает из разлома в горе. Он представил себе, как пылающая река разливается по полям, и почувствовал что-то вроде жалости к крестьянам. Но ведь они были мусульманами и не говорили на тагальском языке. Он знал, что должен вызвать по радио командора и сообщить ему, что человек, за которым они охотились, мертв, но его все еще преследовала мысль о вознаграждении. Он не доверял китайцам, никому из китайцев. Ни китайцам, ни евреям. Это такой народ: они владеют всем, и им невозможно доверять. Они жаждут только денег. За деньги могут сделать все, что угодно.
Как только он заполучит мертвое тело, все будет в полном порядке. Даже китаец не сможет спорить с мертвецом. Он задумался о том, как будет рассказывать об этом тот солдат, что лежит внизу. Они с Рамом уроженцы разных островов и никогда не были близкими друзьями, хотя и не враждовали. Но очень возможно, что Рам тоже захочет получить долю награды. Если их версии будут расходиться, это может дать китайцу повод назначить расследование. А участники расследования несомненно потребуют свою долю награды, кто бы ее ни получил. В конце концов от награды ничего не останется.
Это несправедливо, подумал он, и стал подтаскивать к краю скалы новые камни. Китайцам достается все – китайцам и евреям. Он сбросил еще один камень, в сторону Рама, хотя и не целился специально, и подтащил следующий. Эрнесто спустил вниз шесть камней и тогда направил луч фонарика на основание скалы. По крайней мере один из камней попал в цель. Он сообщит, что Рам был убит камнепадом, но сначала нужно будет развязать его. Теперь, когда все лестницы разрушены, единственный путь пролегал через щель в скале – через камин. Он не видел того, кто взбирался наверх, но это его не беспокоило – наверное, тело безумца было разможжено о ствол дерева.
Эрнесто, уверенный и довольный собой, спокойно направился к камину.
Этот камень оказался слишком велик. Он вырвал дерево с корнем, пролетел еще метра два вниз и здесь застрял – сломанное дерево оказалось зажато между камнем и стенкой камина. Веревку сильно дернуло. Трент уже приготовился к смерти, но ему снова была дарована жизнь. Вначале он ничего не понял, а когда случившееся дошло до сознания, его с еще большей силой, чем прежде, охватил страх. Он не решался двинуться. Казалось, что стоит сделать малейшее движение, как либо сдвинется с места каменная глыба, либо лопнет веревка, либо высвободится зажатое дерево, либо, наконец, новый вулканический толчок разрушит камин. Громыхание вулкана вызывало у Трента нервную дрожь. Он заставил себя медленно считать, вдыхая и выдыхая через нос на счете десять, и вскоре ему удалось немного прийти в себя.
Вулкан затих. Наверху слышался какой-то шум – это Эрнесто подтаскивал к краю новые глыбы. Трент едва не выпустил из рук веревку – ему захотелось навсегда покончить с чувством страха, которое перехватывало горло, отдавалось острой болью в груди, ощущалось болезненной пустотой в желудке. Он устал, чертовски устал, все тело пронизывала боль. Хотелось, чтобы всему этому настал конец.
Такое же чувство он ощущал в тот момент, когда убежал от отца в его смертный час. Тренту было тогда всего восемь лет, но это не могло служить оправданием. Трент вообще не верил в оправдания. Его мысли переключились на Джей, и ему стало стыдно. Думай, твердил он себе, ради Бога, думай!
Солдат наверху столкнул очередной валун с края камина. Трент слышал, как камень ударился о землю где-то правее. Затем другой, и еще, еще… Камни метили в сторону того солдата, которого Трент оставил связанным внизу. Очевидно, это делалось из-за вознаграждения. Трента охватило чувство отвращения, и это побудило его действовать. Он вскарабкался на скальную глыбу, загораживавшую ему путь к вершине скалы.
Глыба зашевелилась под его тяжестью. И сердце Трента едва не разорвалось от страха. Но, как видно, громада просто поглубже устраивалась в свое ложе. Он подтянулся и сел на холодный камень, скрестив ноги. "Неужели мое убежище подведет меня?" – подумал он, улыбнувшись безотрадной улыбкой. И вытащил свой нож.
Наверху послышались шаги – часовой направлялся к отверстию камина, и по его походке чувствовалось, что он расслабился и сбросил груз напряжения. Луч фонарика осветил край расселины. Тренту пришлось прикрыть глаза левой рукой. Над краем скалы появилась голова солдата – лица его не было видно – один силуэт. Трент метнул свой нож и сразу понял, что в горло не попал.
Солдат прошел еще несколько шагов вперед, покачнулся, ища глазами своего противника. Затем повернулся и, шатаясь, пошел обратно, но тут ноги у него подкосились, и он упал на землю. Нож вонзился ему под подбородок – вверх и наискосок. Он сжимал рукоятку обеими руками, и струя крови стекала ему на грудь. Солдат следил за Трентом одними глазами, не поворачивая головы.
Трент вынул из ранца филиппинца перевязочный пакет, вытащил нож и, поддерживая часового за плечи, забинтовал рану, пытаясь остановить кровь. Но оба знали, что конец близок – оставались считанные минуты.
Эрнесто чувствовал, как иссякают его силы. Ему хотелось все объяснить про Рама, про камни. Объяснить, что во всем виноваты китайцы. А также евреи. Что это евреи распяли Господа нашего Иисуса Христа, который ныне на небесах сидит по правую руку от Отца своего, Всевышнего.
Эрнесто казалось, что ему необходимо объяснить это, но потом он подумал, что это неважно, потому что Господь и так все поймет. И тогда он расслабился и улыбкой возблагодарил незнакомца и воспарил в мраморный дворец, в конце которого стоял золотой трон, сияющий так ярко, что он не мог разглядеть Его Лик. Теперь Эрнесто без всякой боязни раскрывал свою душу перед судом Всевышнего. И вдруг он содрогнулся всем телом, – но это касалось только его телесной оболочки, а она ему больше была не нужна. Затем наступил мрак, и в нем внезапно стал нарастать страх оттого, что Бог утратил свое сияние. Он застонал, но было уже слишком поздно.
Трент увидел улыбку на лице филиппинца. Тело его содрогнулось, и Трент подумал, что он уже умер. Но внезапно в глазах солдата появилось выражение ужаса, и он судорожно изогнулся, как будто намеревался бежать, потом затих навсегда. Трент положил тело на землю.
Обыскав вершину скалы, Трент нашел винтовку М-16, кольт и моток веревки. Он подтащил камень к отверстию камина и сбросил его вниз. После пятого камня закупорка в камине была устранена, и он спустился вниз. Рам был мертв. Трент развязал его – не потому, что это имело какое-то значение для того, что ему предстояло сделать, просто не хотелось чувствовать себя соучастником убийства. Он спрятал мертвое тело в куче обгоревшей соломы, чтобы оно не попалось на глаза девушке.
В свете вулкана смутно вырисовывались деревья и река. В воздухе висел густой смрад – смесь запахов серы, сожженных хижин и горелого мяса; ему это напомнило картину ада; у него началась рвота, но желудок был пуст. Ругая себя за слабость, он утер рот рукой, подобрал мачете Рама, перекинул через плечо моток веревки и пошел через поляну к лестнице.
Она ободрала себе до крови руки, растаскивая обвалившиеся камни. Только когда она сорвала до мяса ноги на двух пальцах, боль заставила ее прекратить работу. В это время Джей услышала доносившееся с той стороны завала скрежетание металла о камни. Тогда она отскочила от входа, бросилась в глубину пещеры и прижалась спиной к дальней стенке.
Завал состоял из отдельных небольших камней. Трент разбирал его с помощью мачете, разгребая камни по правую и левую стороны от лестницы.
– Ну вот, мисс Ли, все в порядке – я пришел за вами, – говорил он.
Разбирая камни, он повторял это снова и снова. Он не задумывался над тем, слышит она его или нет. Это было своего рода заклинание, с помощью которого он мысленно сохранял ее живой и отгонял саму мысль о том, что она может быть раздавлена обвалом или же умерла – от жажды и голода или просто потому, что больше не хотела жить. Это всегда было самой большой опасностью для тех, кто подвергался пыткам и осквернениям.
Трент воткнул мачете в груду камней и чуть не упал – лезвие ушло в пустоту. Девушку могло завалить во время обвала – поэтому он работал очень осторожно, вынимал отдельные камни и затем оттаскивал их по скользкому от птичьего помета полу пещеры. Отвалил еще один камень и заглянул в темноту. Он не решался зажечь фонарик, чтобы не напугать девушку. Надо вначале войти в пещеру и прикоснуться к ней.
– Все в порядке, мисс Ли, я пришел забрать вас отсюда, – сказал он. – Это Трент – тот самый, что привел вас сюда из хижины. Теперь я уведу вас отсюда, помните, я обещал вам. Все будет в порядке.
Еще три камня – и он смог пролезть внутрь. Трент прикрыл пальцами стекло фонаря и направил луч в потолок, так что они оба оказались освещены слабым отраженным светом. Вывалявшаяся в курином помете, всклокоченная, испуганно сжавшаяся в комок, девушка выглядела как обитательница сумасшедшего дома.
Он снова повторил:
– Я Трент, помните? Я спрятал вас здесь. Нам нужно двигаться, мисс Ли.
Он воспринял бы ненависть как естественную реакцию с ее стороны, но вместо того натолкнулся на глухую стену полного безразличия. И это тоже было ему знакомо по прошлому опыту. Он не знал, что добрые интонации в его голосе она считала свидетельством слабости и неспособности к действиям. Он подал ей солдатскую куртку, но она не проявила желания ее надеть, и ему пришлось самому просунуть ее руки – сначала в один рукав, потом в другой.
Ей угрожало обезвоживание организма. Он разыскал бутылку с водой и протянул ей, но она не взяла. Джей была как манекен в витрине и никак не отреагировала на то, что он приложил горлышко бутылки к ее губам и вода потекла у нее по подбородку.
Ко всем прочим трудностям добавлялась еще цепь, висевшая у нее на ноге. Он намотал ее себе на руку и попытался вывести девушку из пещеры через дыру в завале, но она отказывалась идти.
Он положил ей руки на плечи – очень хотелось потрясти ее, но он не стал этого делать.
– Мисс Ли, вы должны помочь мне.
Она ничего не ответила, и он тихонько выругался.
– Послушайте, мисс Ли, я свяжу вам руки, чтобы мне было удобнее нести вас.
Он связал ей веревкой кисти рук и вывел через завал ко входу в пещеру. Потом вскинул Джей себе на спину, обвив ее руками свою шею. Тяжесть тела девушки грозила опрокинуть его. Тогда он лег на пол пещеры, пополз вперед к выходу и спустил ноги на лестницу.
Расстояние до земли здесь было вдвое меньше, чем в камине, но теперь у него усилились боли в мускулах шеи и плеч. Он не был уверен, что сможет спуститься с таким грузом. Трент думал о девушке и об Ортеге и страстно желал, чтобы командор потерпел поражение.
То, что замолчало радио погибших солдат, могло и не обеспокоить командора, во всяком случае на первых порах. Он мог объяснить это атмосферными помехами. Но мог на всякий случай выслать вверх по реке надувную лодку с отрядом солдат. Разведка найдет под соломой труп, поднимется вверх по камину и обнаружит другого мертвого часового, о чем сообщит командиру.
И что будет тогда?
Вертолеты в данном случае не годятся – вулканическая пыль забьет воздушные фильтры, и двигатель пойдет вразнос. Нет, погоня, конечно, будет вестись пешим порядком, и, разумеется, Ортега не отправит вперед отряд из четырех-пяти человек, если только не хочет дать Тренту возможность поупражняться в стрельбе по мишеням. Нет, он пошлет как минимум пятнадцать человек с полным снаряжением для надувной лодки. Трент видел только одну такую лодку. Итак, двадцать минут, чтобы привести людей в готовность, двадцать – добраться до места у подножия скалы, и, наконец, еще двадцать – до готовности к выступлению с верхушки камина. Итого – час.
Он посадил Джей на ступеньку лестницы и надел ей на ноги сапоги Рама. Она не стала есть ту пищу, что он раздобыл, и у него не было времени ее уговаривать. По правилам нужно было выбирать ближайшую достижимую цель, и он не смотрел в будущее дальше первой точки опоры. Он обещал себе делать на пути остановки для отдыха – не по пройденному расстоянию, а по счету до ста. Он считал медленно и дышал размеренно. Боль не отступала, но ее нужно было воспринимать отдельно от всего того, что он делал, как некий фон, как вулкан и сернистый дым. Он замедлил счет и дойдя до ста, начал убеждать себя двигаться дальше.
"Ты сможешь! – говорил он себе. – Давай поднимись до следующей опоры. Ради Бога, двигайся вперед. Еще немножко! Давай!"
"Но ты же говорил, что можно отдохнуть!" – возражал в нем другой голос.
"Хорошо, но поднимись еще немного".
Вцепившись пальцами в выступ скалы, он слегка отклонился внутрь камина, чтобы распределить тяжесть своей ноши более равномерно по спине. Правой рукой он опирался на узкий порожек шириной в десять сантиметров на одной из стен карниза. Носок левой ноги стоял в небольшой щели, оставшейся от выпавшего камня. Осмотревшись, он увидел немного повыше корень дерева, которым пользовался для опоры в прошлый раз. Но теперь, с девушкой на плечах, ему уже до него не дотянуться. Трент на секунду закрыл глаза.
Внутренний голос, поучая его, внушал: "Ну так брось это дело. Какая разница – что станется с девушкой?"
Он проклинал на чем свет стоит то ли этот голос, то ли самого себя за то, что в какой-то момент был готов его послушаться. "По крайней мере, открой глаза, черт побери", – говорил он себе.
Он попытался найти точку опоры поближе и увидел небольшой выступ скалы примерно в пятнадцати сантиметрах выше своей правой ноги. Он подумал, что сможет перенести ступню туда. Но потом сообразил, что одна нога не выдержит двойной груз. Подумать только, как это было легко во время первого подъема – как будто он взбирался по лестнице. Он снова выругался – на этот раз, чтобы не дать себе закрыть глаза.
В левом углу камина была трещина – примерно на десять сантиметров выше уступа, на который опирался. Эта трещина тянулась кверху на сорок пять сантиметров и была достаточно широка, чтобы поставить туда ногу.
Он ухватился покрепче, откачнулся вправо и забросил левую ногу в основание трещины. Трент подумал, что с раскоряченными ногами, подогнутыми коленями и с девушкой, лежащей у него на плечах, они похожи на спаривающихся лягушек. В этой новой позиции он стал ощущать слишком большую нагрузку на горло и на плечи. Он постоял и отдышался, наполняя легкие кислородом. Затем снова переместил тяжесть на правую ногу, а левую подтянул к вершине расселины. Выпрямив обе ноги, дотянулся одной рукой до корней дерева, затем ухватился за них другой рукой и, вынув левую ногу из расселины, поставил ее на выступ на камине. Итак, он приблизился к вершине на сорок пять сантиметров – вот и весь результат его усилий.
"Ну вот, почти добрался. Давай дальше. Ты сможешь это сделать", – сказал он себе.
И тут, в промежутке между грохотом вулкана, явственно послышался шум подвесного мотора.
"Это несправедливо", – подумал он.
"Никто и не говорит, что это должно быть справедливо", – заметил второй голос.
"Пошел к черту", – выругался Трент, и циничный голос рассмеялся.
Пот разъедал глаза, и руки стали скользкими. Кругом, как пикирующие бомбардировщики, носились комары. Хотелось посмотреть наверх – сколько еще карабкаться, но он знал, что от этого ему не станет легче. А если он посмотрит вниз на реку – это не замедлит движение лодки.
"Давай, – говорил он себе, – двигайся. Уже немного осталось. Всего еще десять шагов".
Трент добрался до сужающегося горла камина – здесь из стены выпирал большой камень. Оставалось всего-то метров пять, но ему необходимо было передохнуть. Последние силы оставляли его. Он пытался дышать ровно. Мучительная боль ощущалась в мышцах плеч и спины, отдавалась в легких, предплечье было как будто разворочено, из раны на бедре сочилась кровь. Хотелось хоть на одно мгновение облегчить тяжесть ноши. Он повернулся боком и откинулся назад так, чтобы тело девушки опиралось на поверхность камня. "Только десять секунд", – пообещал он себе.
Не удержался и посмотрел вниз.
Прожектор на лодке промелькнул между деревьев поблизости от берега, в восьмистах метрах от пристани, ниже по реке. Первым делом кто-нибудь из них бросит взгляд на скалу. А потом… Один выстрел – и все будет кончено.
"Черт их побери", – подумал он. Глубоко вздохнул, преодолевая боль, собрался с силами и поставил ногу в щель, оставшуюся от корней дерева. Следующая точка опоры, казалось, находилась за милю отсюда.
– Давай! – крикнул он. Теперь он все время кричал, перекрывая грохот вулкана. Ручейки пота, стекая со лба, щипали глаза. Ему казалось, что мышцы вот-вот разорвутся, и он представлял себе, как легко и безболезненно было бы падение вниз.
– Ну, еще раз, – уговаривал он сам себя. – Ты не должен сдаваться, брось об этом даже думать.
Теперь Трент уже видел край камина и старался внушить себе, что он совсем близко. Еще три раза подтянуться на руках, всего три раза. Он знал, что сможет это сделать, должен сделать. Он перестал ругаться и постарался навести порядок в мыслях. Ухватиться руками можно вот там, там и там. Точки опоры для ног были видны хорошо, и упор был удобный благодаря сброшенным солдатом камням.
– Это будет нетрудно, – заверял он сам себя. – Давай, и да поможет тебе Святой Патрик. Молись Богу ты, трусливый сукин сын. Отче наш на небеси…
Мотор на реке взревел и вдруг замолк – рулевой причалил надувную лодку к пристани. В это время Трент был уже у края камина, но еще слишком далеко, чтобы надежно ухватиться за него. Он опустил руки вниз, опершись об узкий уступ. Теперь поднять левую руку, потом правую. Трент в последний раз отжался, напрягая мышцы ног. Закинув руки на край обрыва, он вцепился кончиками пальцев в скалу и балансировал, пытаясь оттолкнуться обеими ногами. В это мгновение луч прожектора осветил его, и кто-то в лодке закричал. Затем свет погас – солдат бросил фонарь и схватился за винтовку. Стрелять под углом вверх и вниз одинаково трудно, особенно в темноте. Застучала автоматная очередь. Пули крошили скалу и отлетали рикошетом; хлопали и одиночные винтовочные выстрелы. Трент стал одним коленом на край камина, сбросил девушку с плеч, вскарабкался сам и оттащил ее подальше от края.
Потом подполз к телу мертвого солдата и подобрал его автомат. Пока люди внизу не представляли опасности. Если удастся вывести из строя надувную лодку, то солдатам подкрепления придется идти пешком. Пламя из кратера вулкана окрашивало реку в бледно-желтый цвет, и темное пятно надувной лодки было хорошо заметно в тени пристани. Трент выстрелил длинной очередью.
Когда Ортега выслал подкрепление вверх по берегу реки, он, вероятно, приказал отправить четырех солдат вперед на разведку. Теперь, зная, в какую сторону направился Трент, он, скорее всего, высадит свежие силы на северном побережье. Тогда Тренту с девушкой предстоит либо умереть здесь, на скале, либо попасть в лапы второй группы преследователей. Выбор невелик. Нужно двигаться, а там что-нибудь подвернется. Может, этот японец.., хотя у Трента были сомнения насчет него. Он даже не знал точно, на чьей стороне Танака Кацуко.
Он нашел большую каменную глыбу и спустил ее в камин. Глыба застряла в суженной части расселины, и он набросал туда с дюжину других камней. Этот завал задержит людей Ортеги на некоторое время. Они были где-то там внизу, и он выпустил очередь по поляне, напоминая им, что деньги Ли еще нужно заработать.
Трент взял полмотка веревки, мачете мертвого солдата, его спички и сигареты. Повесив себе на грудь автомат, он взвалил девушку на плечи. За вершиной скалы была открытая площадка, а дальше раскинулись густые заросли бамбука высотой десять – тринадцать метров. Трент пошел по краю этой площадки и вышел на узенькую тропинку, которая вела на север. Пираты вырубали бамбук для маскировки, так что тропинка превратилась в туннель, и ему приходилось нести девушку на закорках. Сухие листья шуршали на ветру, стволы бамбука скрипели, задевая друг за друга. Все это могло вспыхнуть от огня в любую минуту.
Трент рассчитывал, что, если завал в камине задержит преследователей, у него есть тридцать минут форы, а кроме того еще час, пока подкрепление доберется до вершины скалы.
Отдыхая каждые десять минут, Трент за полчаса добрался до открытого склона горы. Земля здесь была покрыта слоем раскрошившейся вулканической пемзы, оставшейся от прежних извержений. Он посадил девушку на землю возле зарослей бамбука. Ему хотелось бы, чтобы она взглянула на него или заговорила, но Джей сидела скорчившись и обняв колени руками и молчала. На ней не было ничего, кроме солдатской куртки, сапог и, разумеется, цепи. Трент срезал четыре толстых бамбуковых ствола и дюжину тонких, затем собрал охапку сухих листьев, сложил их в кучу, а сверху бросил сухой бамбук. У них оставалось не более двадцати минут.
Связав бамбуковые жерди, он смастерил что-то вроде носилок волокуши, на которые и уложил девушку. На землю стала оседать вулканическая пыль, поэтому он намочил оторванный подол нижней рубахи, завязал рот Джей, а потом и себе.
– Все у нас будет хорошо, – говорил он. – Вы только не тревожьтесь.
Бывало, ему приходилось говорить и более глупые вещи, но редко. Он представил себе, как поиздевался бы над ним Танака. Мысль о японце-сыщике странным образом развеселила его, и Трент улыбнулся про себя, вспомнив его ливерпульский акцент и остроты.
– А теперь устроим им небольшой сюрприз, – сказал он девушке, и, став на колени возле кучи сухих листьев, поджег их. Когда пламя разгорелось, он взял в руки автомат и несколько раз выстрелил в воздух, чтобы напомнить преследователям, что он вооружен.
– Ну, а теперь, пожалуй, двинемся дальше, – сказал он и взялся за ручки носилок.
Дорога шла под гору, и он уже ощущал жар, исходивший от ближайшего потока лавы. За выпуклостью холма не было видно нижней части потока, но ни один из дальних языков лавы не спустился вниз по горе настолько, чтобы помешать их движению.
Вот уже полчаса вулкан не извергался, его отдаленный грохот сменился каким-то хлюпаньем и чавканьем. "Как будто пьяный великан хлебает горячий суп", – подумал Трент. Через стену тонкой вулканической пыли просачивался тусклый желтоватый свет, отражавшийся в сернистом облаке, которое гнало ветром на юг.
Здесь не было ни деревьев, ни кустов, ни травы. Только серая пустыня старой лавы и новые ее желто-красные потоки. А надо всем этим – огромная дыра в горе, с шипением изливавшей свое содержание – такое раскаленное, что Трент ощущал ее жаркое дыхание. Каждые несколько минут вулкан издавал рычание, извергал лаву, и на его вершине вставал золотой гребешок пламени.
Бамбуковая роща превратилась в пылающую стену, колебавшуюся в порывах ветра. Огонь должен был на некоторое время задержать людей Ортеги. Носилки хорошо скользили по земле под гору. Единственная новая неприятность заключалась в том, что в сапоги насыпались крупицы острой пемзы. Он оглянулся на девушку и улыбнулся.
Внизу, на дне неглубокой лощины, был виден след большого оползня, тянувшийся к берегу моря. Ему не хотелось думать о том, как они сумеют выбраться из этой лощины, и поэтому он стал думать о японце. Трент в прошлом полагался на людей – не во время самих операций – он всегда действовал в одиночку, – но на тех людей, которые вытаскивали его обратно. Он имел в виду старых добрых ребят-разведчиков. Вот кто им сейчас нужен до зарезу – такой вот старый добрый парень с вертолетом. Такой, чтоб ни в грош не ставил вопли оппозиции, а когда уж дал слово, то не стал бы дожидаться, пока какой-то комитет примет какое-нибудь невнятное решение. Типично английская болезнь. Боясь сделать ошибку, они ничего не предпринимают и называют это – действовать ответственно. Позорный пример тому – Босния.
Но он опять отвлекся. Надо следить за собой. Дорога резко пошла под уклон, и он увидел, что долина впереди заперта скалой. Сброс земли перегородил выход из долины. Лава образовала здесь узкое озеро шириной метров двадцать. Обойти его было невозможно. Люди Ортеги отрезали им путь назад. Единственная возможность спасения – идти вперед.
Вулкан снова кашлянул. Языки пламени расцвели, как желтые лепестки лилии, и новый поток лавы хлынул через брешь в склоне вулкана. Главный поток разделился на шесть ручейков, из которых самым обширным был тот, что стекал в долину. Этот поток казался метра на три шире озера лавы и был похож на краску, которую выдавливают из тюбика на палитру.
Трент стоял в нескольких метрах от края огненной реки. Жар высушил последнюю влагу из повязки на его лице. Он оглянулся на девушку, попытался улыбнуться, но пыль, разъедавшая глаза, так затвердела на покрытом потом лице, что оно осталось неподвижным и кожа, казалось, готова была лопнуть.
Была какая-то странная насмешка судьбы в том, что они оказались отрезанными узким ручейком, который сам он мог бы без труда перескочить, но который был, однако, слишком широк для того, чтобы перебраться через него с девушкой на плечах. Трент присел возле носилок, обняв колени руками, и стал наблюдать, как тускнеют цвета лавы по мере того, как она остывает по краям. По другую сторону потока склон долины был круче. Этот подъем нелегко будет преодолеть, волоча за собой носилки. Солдаты, вероятно, уже меньше чем в часе ходьбы. Если он вернется обратно на сто метров, то сможет их перестрелять, когда они поднимутся на холм и на фоне неба будут представлять собой отличную мишень. Но в этом нет никакого смысла.
Он скорее застрелит девушку, чем отдаст ее в их руки. Это можно сделать сразу же, выстрелив ей в спину, так что она ничего не заметит. Но что потом? Бежать? У него не лежала к этому душа. И застрелить ее, и бежать – все это было как-то не очень по-рыцарски. И он улыбнулся: эти слова звучат так неуместно, когда заглянешь в ее пустые, безжизненные глаза.
Если надежда – главная добродетель, то, надо полагать, отчаяние – смертный грех, хотя Папа Римский и считает, что это меньшее зло, чем употребление противозачаточных средств. У Трента не было семьи, но у него была эта девушка.
Обернув ее лодыжку курткой, он засыпал ногу вулканической пемзой, вытащив цепь наружу. Лава быстро остывала. Он смел ее и добавлял новые порции свежей лавы, пока цепь не нагрелась до красного цвета. Еще раз полил цепь раскаленной лавой, затем, заслонив девушку своим телом, закрыл глаза и выстрелил из винтовки в раскаленное звено цепи. От пули осколки пемзы разлетелись, впились ему в кожу рук и ног и в лицо, зато цепь расплющилась и лопнула. Он снова набрал раскаленной лавы и вставил лезвие мачете в трещину. Наконец звено разомкнулось и он вынул его из цепи. Осталось только шесть звеньев и браслет на ноге. Он показал девушке сломанную цепь, бросил ее в раскаленный поток и улыбнулся.
– Мы еще не побеждены, мисс Ли. Смотрите. Вытащив толстый шест из носилок, он воткнул его конец в центр потока и перепрыгнул через него. Конец шеста загорелся, и он потушил его, воткнув в слой пемзы, а затем прыгнул обратно.
Присев перед ней на корточки, он снова улыбнулся и сказал:
– Это совсем нетрудно. Вам придется проделать это, мисс Ли. А иначе люди вашего деда убьют вас. Не доставляйте ему такого удовольствия.
Она смеялась над ним, но была невидимкой, и он не видел насмешки. Он глуп и слаб, думала она, слушая как он упрашивает ее.
– Пожалуйста, – просил он, – пожалуйста, мисс Ли…
Она от души забавлялась, насмехаясь над его слабостью и над его британским акцентом.
– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – передразнивала она его.
Он не слышал. В его глазах была такая тревога. "Ну, просто как собака, – подумала она. – Лабрадор на выучке". Она погладила его по голове. Молодчина, молодчина.
Он как будто бы ничего не слышал, и у нее появился соблазн ударить его по лицу, но он был нужен ей. Он мог послужить хорошим орудием. Она могла подцепить его на удочку, как рыбу, и засунуть в свой сачок. Джей наблюдала, как он умирает в сачке, как жадно глотает воздух. И она смеялась, видя, как судорожно шевелятся его жабры. Она держала сачок над самой водой, чтобы он мог видеть ее и ощущать ее запах. Она видела, как стекленеют его глаза и судорожно трепыхаются жабры. Джей думала, что, если ткнет его пальцем, на теле останется след, как у рыбы, слишком долго пролежавшей на прилавке у торговца.
– Он не совсем свежий, – сказала она жеманным тоном и подумала, как забавно, если это будут последние слова, которые она услышит. Она плюнула на него, в надежде, что он ощутит этот плевок в последние свои мгновения, ощутит ее презрение к нему, ко всем мужчинам, почувствует всю силу ее ненависти.
И тут она вдруг услышала у себя за спиной кашель свой старой няни и вспомнила, что она еще некоторое время будет нуждаться в этом человеке, и она вынула его обратно из сачка, возвратила ему образ человека.
Он коснулся ее плеча.
– У нас мало времени, – сказал он. – Мисс Ли, пожалуйста, сделайте последнее усилие.
Он и без того уже принадлежал ей, но нужно было еще крепче привязать его. У нее перед глазами возникли образы деда и Вонг Фу, и тех людей в хижине… Ах да, те люди уже мертвы теперь. Но остальные…
– Поклянитесь мне, – приказала она.
Он увидел, что в глазах Джей что-то промелькнуло. Повязка у нее на лице высохла, он снял ее и смочил водой. Потом, приставив горлышко фляги к ее губам, стал поить, пока она не начала глотать воду. Девушка что-то шептала, ему пришлось приложить ухо вплотную, чтобы расслышать, – она просила его дать клятву.
Он поклялся. Он дважды повторил свою клятву, чтобы она была полностью уверена в ней.
– Клянусь, мисс Ли, клянусь. А теперь давайте попробуем.
Она неуверенно стояла возле потока лавы, а он поддерживал ее под руки. Девушка казалась довольно хрупкой, но у нее было крепкое тело.
– Попробуйте.
Она не смотрела на него.
Трент не мог понять, что происходит в ее голове, но когда подал ей шест, она крепко схватила его. Он подумал, что Джей справится. Но очень боялся за нее – боялся, что шест соскользнет и девушка упадет в раскаленную лаву.
Трент дал ей тот самый шест, которым уже пользовался, – его конец обгорел, и он был легче других. Ей не было необходимости разбегаться: нужно только сделать пару шагов, уловить ритм, потом упереться шестом и прыгнуть. Он терпеливо повторил ей все с самого начала, держа девушку за локоть. Глаза Джей снова стали бессмысленными, и он не знал – поняла ли она.
Джей подняла шест – и он начал горячо молиться про себя.
Огненный поток представлял собой красивое зрелище – местами совершенно белая лава, с завихрениями желтого и оранжевого цвета, с темно-красным и черным бордюром. Запах исходящего от лавы жара радовал Джей. Она ткнула острием бамбукового шеста в грудь Вонг Фу и надавила – он плавал на поверхности, слегка покачиваясь. Его мучения доставляли ей наслаждение. Потом это надоело, и она, с силой надавив на шест, заставила его погрузиться в лаву. Она смотрела, как в том месте, куда погрузилась его голова, поднимается столб пламени, и улыбалась. Потом обернулась к Тренту и спросила его про своего деда. Не ответив, он тряхнул ее и выхватил шест у нее из рук.
Сначала она держала конец шеста на поверхности лавы и шест уже начал гореть. Потом девушка стала медленно погружать его в поток, будто преодолевая сопротивление.
– Нужно делать это быстрее, мисс Ли, – сказал Трент.
Он взял новый шест и снова показал ей, как это делается. За те двадцать минут, что они стояли на берегу потока, он сильно расширился. Трент взял ее за плечо и вложил в руки укоротившийся шест.
– Не раздумывайте, прыгайте. Это совершенно безопасно, мисс Ли. Давайте сделаем это вместе. – Он взял еще один шест. – Готовы? Прыгаем!
Он прыгнул, а когда обернулся, увидел, что девушка не сдвинулась с места и молча смотрит на него. Он выругался, перепрыгнул обратно и снова загасил загоревшийся конец шеста.
– Мисс Ли, – сказал он, – люди вашего деда уже близко. Вы должны сделать это, и сейчас же.
Ему пришлось приложить ухо к самым ее губам, чтобы расслышать шепот:
– Поклянитесь.
– Клянусь!
Ему было все равно, в чем он клялся. Нужно переправить ее через поток лавы и подняться на следующий холм. Иначе их застигнут, как уток, сидящих на воде.
– Клянусь, – повторил он еще раз, чтобы быть уверенным, что она расслышала. – Но мои клятвы не помогут, если я умру, а мы оба обязательно умрем, если вы не прыгните. Так что сделайте это ради меня, и побыстрее, мисс Ли. Давайте сделаем это вместе, так будет легче. Приготовьтесь. Так, считаю до трех.
Он сосчитал до трех и крикнул:
– Прыгаем!
В этот момент он уже видел, что ее нет нужды подстегивать. Девушка решительно разбежалась и с легкостью перепрыгнула огненный ручей. Он бросил ее шест в поток лавы, вернулся обратно, чтобы захватить винтовку и флягу с водой. Потом вновь прыгнул, присоединился к девушке и сжег оставшийся шест.
Он намочил их повязки и снова завязал их на лицах. В это время вулкан снова кашлянул, и брешь извергла новую порцию лавы. "Да, военным будет нелегко перебраться через поток", – подумал он.
– Мы сожгли свои шесты, – Трент слегка улыбнулся и взял ее за руку, чтобы повести дальше.
Но она молча смотрела назад. С холма поднялась туча песка из вулканической пемзы. Трент резко бросил девушку на землю, и через мгновение послышался звук винтовочных выстрелов. Но преследователей слепил свет раскаленной лавы, и пули просвистели где-то справа.
Если бы солдаты действовали разумно, то двое из них пошли бы вниз по склону, а двое остались на вершине и прикрывали их огнем. Было бы нетрудно застрелить первую пару, когда она спустится к потоку лавы, но в этом не было смысла: все равно остались бы двое других. А кроме того, Трент считал, что не имеет на это права, даже если бы это было тысячу раз оправдано ситуацией.
Поток лавы продвигался со скоростью дюйм в минуту. Если бы удалось задержать преследователей хотя бы ненадолго, они уже не смогли бы перебраться. Нужно остановить их любым способом.
Он отполз подальше от девушки, вынул пару патронов из магазина и воткнул их в землю капсулами в сторону потока лавы.
Не успел он отползти метра на два, как первый патрон выстрелил. Немедленно началась стрельба, но он продолжал ползти. Взорвался второй патрон, и стрельба усилилась.
Наконец он дополз до девушки. Трент понимал, что нет смысла объяснять ей свой план, но все же попытался это сделать, извлекая патроны из обойм. Он разложил их пачками по пять штук на расстоянии в пять сантиметров друг от друга. Каждая пачка отстояла от соседней на два-три метра.
Первая партия патронов начала рваться от жара лавы – выстрелы раздавались с интервалами в несколько секунд. Для того чтобы добраться до следующего холма, им нужно было пройти сто пятьдесят метров и подняться по крутому склону. Он попытался тащить девушку за собой, но она упиралась, как мул, и ему пришлось взвалить ее на плечи.
Солдаты продолжали обстреливать берег потока – мимо пролетела отскочившая рикошетом пуля. Трент пытался подсчитать, сколько у них может быть боеприпасов. Обычная норма боезапаса для армии США – а 01М были вооружены согласно американскому уставу – шесть полных обойм, плюс одна в винтовке и два подсумка патронов. Вряд ли можно надеяться, что они израсходуют все патроны прежде, чем он сможет довести девушку до вершины холма. Ноги его проваливались в рыхлом песке из вулканической пемзы, и это еще более затрудняло подъем – он тяжело дышал и шел спотыкаясь, пока не остановился без сил. Пройдена треть пути. Спустив девушку на землю, он упал рядом. В это время начала рваться новая партия патронов. Ответный огонь был на этот раз более сдержанным.
Вновь затрещали рвущиеся патроны, и он снова двинулся вперед, взвалив на спину девушку. На этот раз Трент прошел всего тридцать метров и был вынужден остановиться передохнуть.
– Мисс Ли, мы уже почти выбрались, – тихо сказал он. – Но вы должны помочь мне.
Ему очень хотелось надавать ей пощечин, и его удержало только знание того, каким насилиям она подвергалась. Впрочем, он читал в книгах, что это был бы правильный метод. Но, может, то были плохие книги.
– Еще сто метров и будем в безопасности. – Он потянул ее за руку, и она взглянула на него своими мертвыми глазами. Он снова подумал о тех, кто мучил ее. В это время начали рваться патроны, и он подхватил ее на руки, оставалось сто шагов до вершины холма.
Трент приказал себе продолжать идти, считая каждый шаг. В глубине его сознания продолжал гнездиться страх – страх перед кипящей и булькающей массой лавы, выливавшейся из бреши в вулкане. На лице и руках, как цемент, застыл слой пота и вулканической пыли. Пыль забила ноздри, раны болели. Шестьдесят, продолжал он считать, шестьдесят один, шестьдесят два…
Новая волна лавы хлынула в поток, и почти одновременно взорвалась дюжина патронов. Один стрелок явно не мог бы стрелять с такой скоростью, и теперь, поняв это, солдаты, наверное, обшаривают в бинокль склон холма. Шестьдесят девять шагов, семьдесят, семьдесят один…
Он твердил про себя, что должен это сделать. Восемьдесят, восемьдесят один…
Подъем стал как будто более пологим. Теперь послышались выстрелы с дальнего холма, и он услышал, как пуля чиркнула неподалеку. Он упал и накрыл своим телом девушку. Солдаты вели теперь прицельный огонь Трент обернул срез ствола винтовки курткой, чтобы не были видны первые вспышки выстрелов. Потом подобрал кусок пемзы нужного размера, вставил последнюю обойму, перевел винтовку на автоматический огонь, заклинил спусковой крючок куском пемзы и отшвырнул оружие в сторону, затем, схватив девушку, кинулся бежать вверх по склону.
Его автоматическая винтовка вела непрерывный огонь, пока не кончилась обойма. Солдаты перестали стрелять. Он представил себе, как они обшаривают склон холма окулярами своих биноклей.
Наступал критический момент – для стрелков на противоположном склоне холма откроется хорошая возможность для прицельного огня по беглецам, которые будут отлично видны на фоне неба. Трент не мог знать, каков уклон местности по ту сторону гребня холма, но им, очевидно, предстояло пробежать еще метров пятьдесят – шестьдесят перед тем, как они станут отличной мишенью, в которую трудно не попасть. А у него уже истощился весь запас хитростей.
Его отец застрелился у себя за письменным столом, а мать врезалась на "Ягуаре" в стену на скорости сто шестьдесят километров в час. Эта девушка была похищена и замучена, и что еще хуже, ее собственный дед пытается убить ее. И в этом заключается единственная правда жизни – как ни скверно твое положение, всегда найдется человек, у которого положение еще хуже. Он, Трент, оказался здесь на вулкане по собственному выбору, и это гораздо лучше, чем быть под началом у Управления безопасности и у своего начальника, который готов принести тебя в жертву, чтобы защитить себя. Никто не сможет убить его или девушку, пока она находится под его опекой.
– Осталось всего девять метров до вершины, мисс Ли. Мы выберемся. – Он не сказал ей, однако, что эта вершина представляла собой самую опасную точку.
Внизу раздался крик – видимо, кто-то из солдат неудачно пытался перепрыгнуть поток лавы. На склоне холма хлопнул одиночный выстрел, и крик оборвался.
Снова закашлял вулкан, и на краю кратера расцвело пламя огня, которое высветило плоскую площадку шириной с футбольное поле. Здесь негде было укрыться. Нужно бежать вперед, сказал себе Трент. Раздался еще один выстрел, затем – взрыв.
Его чуть не опрокинуло взрывной волной, но он все же устоял и продолжал свой безумный бег вперед. Все вокруг ополчилось против них: Ли и его приспешники, жар кипящей лавы, удушливый запах серы, пыль, пот, разъедавший глаза, стекавшая по спине кровь, мучительная боль в теле.
Он увидел раскинувшийся в западном направлении отлогий склон и прямо впереди – конец лавового потока. Узкая светлая линия шла вдоль границы вулканической пемзы. Эта была дорога, а за ней лежали поля и росли деревья.
Вспышки пламени освещали все кругом. Вулкан спазматически кашлял, извергая потоки лавы. Дорога лежала в километре – за крутым поворотом, спуск к ней шел под гору и был нетруден. Это не значило, что когда доберутся до дороги, то будут в безопасности, но Тренту нужно было поставить себе очередную цель.
Куски пемзы насыпались ему в сапоги, содрав полоску кожи. Под тяжестью живой ноши его ноги все глубже проваливались в зыбучую почву, пока он не упал на колени. Трент положил девушку на землю и стал рядом. Пуля прошла насквозь через ее плечо. Разорвав свою куртку, он перевязал рану, затем оставшимися полосами материи подвязал ее руку к туловищу.
Она была неспособна ощущать боль. Происходящее казалось слишком далеким от нее. Склонившийся над ней мужчина с его слюнявым сочувствием… Как он жалок! У нее достаточно сил, чтобы уничтожить его, как она уничтожила других – Вонг Фу утопила в раскаленной лаве.., ах, нет, это еще предстоит…
Забравшись глубоко в свою пещеру, она встряхнулась, как пес, и довольно захихикала от сознания, что ей еще предстоит удовольствие созерцать смерть Вонг Фу.
Этот человек рядом.., с его вечными извинениями.., готов исполнять ее приказы. Она долго разглядывала его из своего безопасного убежища и, наконец, решила, что он слабак – как телом, так и душою, и что нужно поддержать его – ведь он ее оружие, а оружие надо держать наготове.
Она взглянула поверх него на вырисовывающуюся на фоне пламени тень. Эта тень приобрела очертания человека с ружьем. Он пригнулся, как кошка, но это был человек, и она улыбнулась его самонадеянности.
– Убей его! – велела она Тренту.
Этот глупец не слышал, что она ему сказала, – пришлось подойти почти вплотную к выходу из пещеры, в которой она скрывалась и где ее сторожила боль. За это она расплатится с ним позже, но теперь нужно действовать быстро, потому что этот человек с ружьем совсем близко и очень опасен.
– Убей его, – снова приказала она, но Трент – ее оружие – продолжал возиться с ее рукой и бормотал при этом какие-то слова извинения. "Он тут возится, а Рим горит", – подумала она, хихикая про себя. Но в это время тот человек вскинул ружье, и поднявшаяся в ней буря ненависти смела все остальное.
– Убей его! – закричала она. – Убей этого сукина сына!
Глаза ее были по-прежнему безжизненными, но он заметил, что она следит за ним. Теперь ее внимание переключилось на что-то другое, и Трент скорее почувствовал, чем увидел, что ее трясет от волнения.
– Простите меня, мисс Ли, – сказал он. – Это моя вина.
Сказал тихо и прислушался, ожидая ответа. Он распрямил плечи, пытаясь смягчить боль, и правой рукой стал массировать себе шею.
– Мы прошли долгий путь, мисс Ли. – Она выглядела трогательно хрупкой, и он слегка наклонился к ней. – Прошли около полутора километров, – повторил он и оглянулся на холм, который они миновали.
Солдат был уже в тридцати метрах от них, его силуэт четко вырисовывался в свете пылающей лавы.
– О Боже! – воскликнул Трент, и, обращаясь к девушке, сказал:
– Простите, мисс Ли. – Он поднял руку над головой и закричал солдату:
– Мы оба ранены, нам нужна помощь. Пожалуйста. Боже мой! – И добавил тихо:
– Помоги, Господи! Господи, сделай так, чтобы этот солдат подошел еще чуточку поближе!
Солдат приблизился, как будто для того, чтобы они могли лучше рассмотреть его. Он небрежно сжимал винтовку в правой руке, держа палец на спусковом крючке, и вытаскивал из кармана портативный радиопередатчик.
Двадцать метров.
Девушка беззвучно закричала: "Убей его!"
В этот момент рука Трента взметнулась в воздух. За десять метров он мог попасть в игральную карту или в горло человека. Здесь расстояние было двадцать метров, и поэтому он выбрал более обширную цель – наметился в живот. Это был не смертельный удар. Он вскочил и бросился вперед, как спринтер на старте. Трент ждал, что солдат будет стрелять, но тот был настолько удивлен, что, бросив винтовку, схватился за рукоять ножа. Трент кинулся на него и оттолкнул от упавшей винтовки. Солдат споткнулся и рухнул на землю. Трент перевернул его на живот, и тот застонал.
– Вытянись, – скомандовал Трент. – Теперь перевернись на спину.
Он отобрал у солдата кольт, нож, мачете и гранаты, затем вытащил из ранца перевязочный пакет.
Расстегнув ему куртку, Трент ослабил ремень, чтобы не давил на рану.
– Я хочу забрать обратно свой нож, – сказал он. Солдат кивнул головой, губы у него побелели, он скрипнул зубами. Трент ударил его левой рукой по лицу, воспользовавшись этим моментом, чтобы вытащить нож. Потом забинтовал рану и положил правую руку солдата поверх бинтов.
Филиппинец пытался что-то сказать, но Трент остановил его:
– Помолчи, тебе еще потребуются силы. Вытащив шнурок из ботинка солдата, он перевязал ручную гранату так, чтобы не вынималась чека. Солдату понадобится несколько минут, чтобы развязать узел, а к тому времени Трент с девушкой уже успеют уйти далеко.
– Твой взвод скоро будет здесь – сказал Трент. – Брось гранату подальше – тогда они найдут тебя, но смотри, чтобы тебя не пристрелили.
А если боль будет невыносима, то для гранаты найдется другое применение. Они оба знали это, и филиппинец устало улыбнулся.
– Нужно обладать мужеством, чтобы прыгать через лаву, – сказал Трент и выругался:
– Этот Ли и его проклятые деньги…
Он отлил половину воды из фляжки солдата в свою, смочил повязку на его лице и сунул ему в левую руку флягу с наполовину отвинченной крышкой.
– Прости, но это все, что я могу для тебя сделать, – сказал он.
Солдат снова устало улыбнулся, и Трент пошел к девушке.
Чувство отчаяния вынесло ее на поверхность – она закричала. Теперь боль снова охватила ее, и она не могла вернуться обратно. Она плакала и смотрела на Трента, который склонился над убийцей. Она хотела, чтобы он был рядом с ней. Вначале Джей не могла понять, что он делает. Затем догадалась: он оказывает помощь раненому.
Эта пресловутая мужская солидарность. Такая знакомая картина – мужчины, отвернувшиеся спинами, чтобы им не помешали пошептаться о финансовых проблемах; хотя в действительности всегда оказывается, что они обсуждают вопросы секса, пачкая репутацию какой-нибудь девушки. Все мужчины недостойны доверия. Раньше она считала иначе, но теперь никогда больше не будет им доверять.
Она подползла к винтовке и села, положив ствол себе на колени. Держа палец на спусковом крючке, она ждала когда Трент повернется. До филиппинца ей не было дела, но Трент – предатель, и она хочет, чтобы он увидел свой смертный приговор в ее глазах.
Он повернулся, и она, улыбнувшись, нажала на курок. И почувствовала, как подступают слезы, – она не могла их остановить.
– Нужно было снять с предохранителя, – сказал Трент. Она еще могла выстрелить, но его это не тревожило. – Убивают там, на той стороне, – добавил он.
Он взял у нее винтовку и отшвырнул прочь. Присел напротив и прочел в ее глазах боль, отчаяние, стыд. Ему больше всего был отвратителен стыд, но это чувство присуще всем, кто пережил пытки. Он вытер ей слезы тыльной стороной ладони. Во всяком случае, Джей нашла путь обратно – в реальный мир, так что теперь есть надежда. Он сам усмехнулся про себя: ничего себе надежда – на этой чертовой взрывающейся горе.
– Ну что ж, посмотрим, можете ли вы ходить. Он помог ей подняться на ноги, поддерживая за талию так, чтобы ее тяжесть приходилась на здоровое плечо.
– Пойдем потихоньку, – сказал он и бросил солдату гранату с завязанной чекой.
Солдат поднял руку – едва заметный жест, но суть его была ясна: так уж все сложилось, и мы расстаемся, не держа зла друг на друга.
Трент хотел было еще раз повторить, что он сожалеет о том, что произошло, но солдат и без него это знал, и Трент просто пожал плечами и в знак прощания поднял руку, а затем повел девушку вниз по склону. Он ожидал услышать взрыв гранаты, но этот человек оказался достаточно мужественным – он остался ждать.
Впереди был пологий спуск. Ближайший поток лавы уже приближался к дороге. Дальше, в северной части острова, где на пятнадцать километров простиралась равнина, текли еще четыре ручья лавы. Огненные потоки вскоре должны были отрезать все пути, заставив людей, бежавших от стихии, направиться в узкий коридор через скалы.
Они достигли границы первого оползня. Здесь лежал слой вулканической пемзы в метр толщиной, но на откосе его смело и обнажилось скальное основание. Повсюду были видны огромные глыбы вулканической породы, все еще раскаленные докрасна, хотя прошло уже три часа после главного извержения. Скалы были усеяны камнями, мерцающими, как угли за решеткой камина.
Трент понимал, что не было смысла поторапливать девушку. Она старалась как могла, но была очень измучена, и неутихающая боль постоянно напоминала ей о перенесенных муках.
Они брели по вулканической пыли, и свет приближающейся раскаленной лавы освещал им путь. Над ними по-прежнему грохотал вулкан, угрожая разразиться новой лавиной испепеляющего жара. Вдоль дороги горели стволы деревьев, и смрад от сгоревших коровьих туш смешивался с запахом серы.
Они пошли к дороге, и он, на минуту остановившись, сказал, что они хорошо справились и что уже почти дошли до места. Он, правда, не сказал, до какого места, но пообещал, что скоро они будут в безопасности. Разумеется, это была не правда. По их следам шли солдаты Ортеги. Вероятно, солдаты заняли позиции и в конце узкой полосы возделанной земли, где пролегал единственный путь беглецов на север. Там их обещал ждать Танака Кацуко.
Курорт на острове Минданао воплощал романтическое представление о Филиппинах. Такими они обычно изображаются на открытках. Лужайки, окаймленные цветочными клумбами; каждый камень тщательно вымыт. Ряды пальм между коттеджами из натуральной соломы и натурального бамбука, хотя в действительности это только декоративная оболочка, а внутри – помещения с кондиционером, с полами, выложенными плиткой, с блестящими ваннами, в которых из душевого крана с тремя позициями льется горячая вода, с отдельными – для нее и для него – умывальными раковинами, с унитазом и биде. Даже вода здесь ослепительно чистая, пропущенная через систему фильтров, разумеется, импортных. Богатей брезгуют всем филиппинским – кроме, конечно, женщин…
Убедившись, что Трент находится на вулкане, Ортега вылетел сюда, чтобы встретиться с сэром Филипом Ли. Его одежда и сапоги хранили следы пребывания в джунглях. При полном вооружении, с двумя гранатами на поясе, командор выглядел весьма внушительно и произвел неотразимое впечатление на пару актрисок из Дюссельдорфа, прилетавших сюда на самолете филиппинской авиакомпании демонстрировать новую коллекцию купальных костюмов.
Дверь открыл слуга в безукоризненно белом фраке. Отдельная зала, куда он провел Ортегу, предназначалась для свадебных церемоний и юбилеев членов филиппинской олигархии.
Сэр Филип сидел за столом. Перед ним стояло блюдо с очищенными и тщательно нарезанными фруктами – манго, ананас, дыня, папайя. Он переоделся – сменил обычный серый костюм на темно-синий из легкой шерстяной ткани с подкладкой из натурального шелка. Белая хлопчатобумажная сорочка, галстук в стиле "старый Итон", голубые носки, черные, хорошо вычищенные, но не слишком блестящие ботинки. Все самое дорогое, но не бросающееся в глаза…
Его телохранитель стоял поодаль, так, чтобы видеть одновременно дверь и окна, выходившие на частный пляж курорта.
Это был стиль жизни, к которому так стремился Ортега. Когда он получит свое вознаграждение, этот мир привилегированных станет его миром.
– Ну, мы их поймали, – сказал Ортега и, разложив на столе карту, указал на узкий коридор, зажатый между горой с запада и обрывающийся в море скалой с востока. – Самолет провел аэрофотосъемку этой местности. Вот здесь – брешь в вулкане, – Ортега указал на склон горы. Он объяснил финансисту, что лава идет шестью потоками и что к югу расположена долина с крутыми склонами, которая теперь оказалась загорожена оползнем. – Они дошли сюда, но выбраться обратно уже не смогут.
Теперь, когда Тренту с девушкой закрыт путь отступления, Ортега мог приказать всем своим людям начать преследование на юге острова. А еще сотня людей высадится на севере – они заблокируют коридор с другого конца.
– Мы зажали их в клещи, – заверил Ортега. – На горе они зажарятся, а спуститься со скалы невозможно, разве только прыгнуть с высоты тридцать метров.
Угол карты попал в блюдо с фруктами. Сворачивая карту, Ортега заметил, что сэр Филип брезгливо отодвинул блюдо к краю стола. Ортега представил себе беженцев и Трента с девушкой на склоне горы. "До сих пор Трент действовал хорошо, даже очень хорошо", – подумал он.
– Нередко репутация человека бывает дутой, но этот Трент – настоящий мужчина. – Ортега не собирался оправдываться за то, что не сумел поймать его, он просто хотел, чтобы сэр Филип понял: это все равно как охота на тигра. Иной раз поймать тигра – пустяковое дело, но некоторые из них вызывают у охотника восхищение своей отвагой и хитростью. – Мы наконец загнали его в ловушку, но он убил трех моих людей, а четвертый не дает о себе знать. – Ортега смотрел, как финансист вынимает из кармана свою маленькую записную книжку и золотой карандашик.
Он назвал финансисту имена погибших солдат и наблюдал, как тот записывает их своим аккуратным почерком. Сэр Филип положил записную книжку и карандаш обратно в карман.
– Надеюсь, на этот раз вы окажетесь правы, командор, – сказал он.
Ортега густо покраснел и взглянул в окно – поверх лужаек на берег моря. Ему вдруг представилось, что его солдаты штурмуют этот курорт, и он подумал, что они, наверное, делали бы это с большей охотой, чем сейчас гоняются за Трентом.
Раненый солдат лежал там, где его оставил Трент. Его звали Родригес, а в просторечии Рокко. Вначале он ощущал сильную боль, но теперь все в животе онемело. Он понимал, что его брюшная полость полна крови. Рокко думал о своем товарище – Кипе, с которым вместе был в учебных лагерях и проходил специальную подготовку. Кип прыгнул через ручей лавы и сорвался. Он закричал, стал падать назад, и в этот момент Рокко выстрелил ему в лоб.
Итак, сначала двое погибли в джунглях, затем часовой у подножия скалы. Следующего они нашли наверху с ножевой раной в горле. Затем Кип. И вот теперь наступил его черед.
Он вспомнил о девушке-китаянке. Рокко видел, как чужеземец перевязывал ей руку и как потом она направила на него винтовку, а чужеземец отнял у нее оружие и отбросил прочь. Он пытался догадаться, что же такого могла натворить эта пара, что стоило стольких жертв и такого большого вознаграждения. Вот умрет он, Рокко, и еще одним участником в дележе станет меньше. Но командор говорил, что тот китаец будет помогать семьям погибших. Тогда его сестра сможет посещать колледж.
Рокко видел этого китайца дважды. В день атаки Рокко помогал переворачивать тела убитых, чтобы финансист мог осмотреть их, а на другой день сэр Ли стоял на посту на берегу реки. Этот китаец – такой аккуратный, чистенький.., словом, человек совсем другой породы.
Чужестранец казался Рокко гораздо более понятным и близким. Он просто делает свое дело и обращался с Рокко так, будто они давние приятели. Рокко подумал, что они, наверное, и были бы приятелями, и оказались в противоположных лагерях не по собственному желанию, а по воле судьбы.
Он подумал: каковы отношения чужестранца с этой девушкой? Сейчас, когда он сам вышел из игры и больше не участвовал в погоне за сокровищем, Рокко проникался все большей симпатией к этой паре. Теперь ему оставалось только ждать. Солдаты приближались. Он слышал, как, осыпаясь, шуршит под их сапогами вулканическая пыль. Их было много – наверное, целый взвод. Командор всегда учил их докладывать со всей точностью.
С трудом приподнявшись, он вытащил из гранаты чеку. Слабость не давала ему повернуться, но в этом и не было необходимости. Он перекрестился н стал читать молитву: "Святая Мария, матерь Божия…"
Не переставая бормотать слова молитвы, он бросил гранату через голову, бросил в своих товарищей – солдат морской пехоты. Сидя там, на земле, он представлял собой отличную мишень. Все свершилось мгновенно – он даже не почувствовал боли.
Разрыв гранаты и ответный огонь из винтовок – все это могло задержать преследование самое большее на полчаса – сорок пять минут. Задержка слишком незначительная – она не стоила тех страданий, которые перенес солдат, ожидая своего часа. Но Трент знал, что так случится. Он волочил за собой девушку и молился. Они миновали второй и третий потоки лавы и дошли уже до середины коридора. Горные склоны становились все круче. Спустившийся недавно оползень завалил участок дороги в двести метров, потом смел верхний слой почвы с тщательно возделанных полей и сбросил землю в море.
На краю глубокой рытвины, оставшейся от оползня, стояла половина крестьянской хижины – все остальное унесло и сбросило со скалы, вместе с деревьями, землей с урожаем, козами и курами, а возможно, – с коровой и с людьми. Впрочем, может, это было и лучше, чем умирать голодной смертью в лагере для беженцев, где людей лишают не только надежд, но и элементарного питания, где не хватает воды, где свирепствуют дизентерия, малярия, лихорадка.
Трент соскользнул вниз по склону и подхватил девушку. Она оперлась здоровой рукой о его плечо и с удивлением посмотрела на свою окровавленную руку.
Он осторожно поставил Джей на ноги. Они оказались метрах в пятидесяти от наступающего потока лавы. От страшной жары пот мгновенно испарился и пыль, набившаяся в глаза и в ноздри, превратила их лица в гипсовые маски. Даже моргать было больно – острые частицы вулканической пыли царапали глазное яблоко.
Лава была багровой там, где соприкасалась с землей, ослепительно белой в середине потока и красной на поверхности. Белая середина потока текла немного быстрее, так как лава была здесь горячее и жиже. Это походило на гигантского червя с красными полосами по бокам. А вулкан тем временем затих.
Трент тащил девушку вперед – по дну огромной борозды, пропаханной оползнем, глубиной в метр-полтора, с вертикальными стенками. Им приходилось очень осторожно пробираться по неровному дну. Трент похвалил Джей за стойкость и сказал, что они уже почти добрались до цели.
На глубине сотни метров под поверхностью земли из недр через брешь хлынула лава. После первого выброса давление в чреве вулкана настолько уменьшилось, что образовался вакуум, и благодаря этому начался новый прорыв лавы. Магма поднималась, как вода в артезианской скважине, пока не слилась с лавой, вытекшей раньше.
Трент с девушкой уже прошли середину оврага, прорытого оползнем, – им оставалась всего сотня метров. Это было совсем недалеко, и Трента больше беспокоило преследование, чем лава. Новый выброс произошел внезапно, без всякого предупреждения.
Сначала вулкан вдруг засвистел, как гигантская скороварка. Этот свист перешел в грохот мчащегося в туннеле экспресса. Затем начался выброс лавы – она поднялась кверху гигантским фонтаном на двести метров. Одновременно из нового разлома хлынула огромная волна лавы и растеклась по прежним шести каналам. Основная масса этой новой порции выбрала себе более крутые пути и распределилась по первому и четвертому каналам. Поскольку лава текла не по земле, а поверх прежнего слоя, то не остывала и была жидкой, как вода.
– Бежим! – закричал Трент, схватил Джей поперек талии и рванулся к скале. Лава текла быстро, шире, чем прежние потоки, и выдавливалась наверх по мере того, как застывали ее края. Она выжимала своей тяжестью старую лаву, и, поскольку была значительно горячее, скорость ее течения удвоилась. Девушка как зачарованная уставилась на оплавленную глыбу. Она попыталась бежать, но попала ногой в трещину, подвернула лодыжку и вскрикнула. Нельзя было мешкать ни минуты. Трент опустился на колени, высвободил ногу девушки и взвалил Джей себе на плечи. Она вскрикнула от боли в раненой руке.
Поток лавы быстро приближался.
Верхняя его часть в метр высотой устремилась вниз по руслу старой лавы. Эта новая волна была более светлой, чем прежняя, – впереди нее двигалась стена раскаленного воздуха. Трент добежал до края борозды от оползня и поставил девушку на ноги, прижав к вертикальной скальной стене.
Джей владела только одной рукой, и он понимал, что сама она не справится. Он велел ей встать ему на плечи. Она подняла левую ногу, он пригнулся, и тут у нее снова подвернулась щиколотка.
Ему опалило жаром левый бок, но он запретил себе смотреть в ту сторону. Схватив девушку за икры, Трент поставил ее ступни себе на ладони У него не было времени думать о том, что ей больно. Он подбросил ее кверху, и она оказалась на краю скального выступа. Затем Трент отступил на несколько шагов, разбежался и у самой скалы высоко подпрыгнул, упав грудью на край выступа. Сделав мах ногами, он перевернулся и откатился в сторону. Теперь он смотрел прямо в раскаленный зев потока лавы, ее блеск слепил его. Поднявшись на ноги, он схватил девушку за здоровую руку и потащил прочь от этой печи огненной.
Он лежал рядом с ней на дороге. Девушка казалась такой беззащитной и такой измученной: исцарапанное, опухшее возле левого глаза лицо, царапина справа под подбородком, рваная солдатская куртка, левая рука забинтована и подвязана к плечу. На ногах – солдатские сапоги, которые на ее тонких ножках выглядели как башмаки клоуна. Он хотел было поклясться ей, что будет и впредь защищать ее и доведет до безопасного места, но был не слишком речист: тайным агентам только молчание помогает выжить. А кроме того, он подумал, что после всех мучений Джей, наверно, питает отвращение ко всем мужчинам.
Он лежал, грязный, как поросенок в луже. От пота и вулканической пыли волосы и борода торчали лохмами. Его темные глаза потускнели и были обведены кругами спекшейся пемзы. Грязные потоки тянулись от плеч по спине до самого пояса. Большая рана на бедре запеклась кровью, покрылась слоем пыли, и кожа вокруг вспухла и стала глянцевой.
Она чувствовала его слабость, но в нем была и сила – то, что мужчины считают силой – сила мускулов, – а кроме того, у нее все равно не было никого, кроме него. Она подумала, что нужно было бы принять аспирин, и сама рассмеялась про себя. Ее единственное лекарство – месть. Даже сама мысль о мести приносила облегчение. Но она знала, что ей нельзя теперь возвращаться в свою пещеру, так как тогда она может и не найти выхода на поверхность. Лучше уж терпеть болью, которую Джей теперь ощущала постоянно.
Он был ей нужен сейчас. Сознавая, насколько этот человек слаб, она протянула здоровую руку и коснулась его губ кончиками пальцев…
Огненный ручей миновал их и потек дальше – через скалу – туда, где находились поля и хижины. Он услышал, как зашипела лава, коснувшись поверхности моря. Над скалой поднялся столб пара, в воздухе запахло нагретыми солью и йодом, смешавшимися с запахом серы.
Он думал вначале, что им больше не грозит преследование, но, присмотревшись, увидел, что лава разлилась по узкому ущелью до самого основания старого кратера. Там, должно быть, очень жарко, но смелый человек смог бы пройти. Подъем и последующий спуск на дорогу преследующих их солдат могли обеспечить им полтора часа выигрыша во времени.
…Девушка протянула руку и коснулась его губ кончиками пальцев. Смутившись, он сказал:
– Нам, пожалуй, пора идти.
Трент снова взвалил ее на плечи и двинулся по дороге. По его расчетам, им нужно пройти километра четыре. Дорога была хорошая, но у него сильно болели раны на плече и бедре. Трент вновь начал считать про себя. Пятьсот шагов – это четыреста метров, умножить на два с половиной – один километр, и на четыре, весь путь. Итого – десять переходов. Он прошел первые пятьсот шагов, но, испугавшись, что не сможет снова поднять девушку, продолжал идти вперед, считая про себя, пока не сбился со счета.
Вулкан, как пьяница после рвоты, притих и задремал, хотя время от времени всхрапывал и покашливал. Дорога, казалось, шла под гору, хотя об этом было трудно судить из-за странного освещения, создававшегося блеском раскаленной лавы.
Девушка вначале стонала, но потом затихла. Он подумал, что она, должно быть, потеряла сознание. Трент поднялся наконец на вершину холма и остолбенел. Как будто весь склон горы сполз вниз, и все пространство кругом покрылось слоем тонкой вулканической пыли. Оползень скатился вниз, растекся и похоронил все вокруг. Больше здесь не было ни дороги, ни полей, ни хижин. И ни души. Ничего, кроме огромного мертвого пространства, покрытого вулканической пемзой, протянувшегося от подножия горы до скал. И над всем этим висело облако густой серой пыли.
Идти по вулканической пыли было так же трудно, как по сухому песку, но, вдобавок к этому, мелкие острые частицы пемзы обдирали кожу на лодыжках. Он шел осторожно, высоко поднимая ноги, чтобы не споткнуться, и вскинув голову. Если опустить голову, девушка подумает, что он сдался, а Трент не хотел, чтобы она потеряла надежду.
Он на мгновение представил себе, что солдаты Ортеги ожидают его в конце коридора, а другой отряд взбирается к ущелью на склоне горы. Он хорошо понимал их – они наемники. Завербовались в морскую пехоту, потому что это обеспеченная работа, которая давала уважение в обществе. А сейчас им обещали такую сумму денег, о которой они никогда и мечтать не могли. Так же как и для женщин-филиппинок, торговля услугами была для них единственной возможностью выбраться из состояния нищеты и угнетения. Трент относился с большим презрением к тем, кто покупает, чем к тем, кто продается.
Он вспомнил Танака Кацуко, но не стал о нем особенно размышлять, потому что не хотел задумываться о том, что ждет их в конце коридора. В любом случае ему необходимо добраться туда. Танака назначил ему срок – 48 часов. Трент попытался отвлечь солдат на юг, он хотел обмануть их, чтобы они вообще прекратили охоту. Увидев здесь людей Ортеги, Танака должен будет понять, что Тренту обман не удался, но что он все еще жив.
Будь у японца хоть крупица здравого смысла, он отказался бы от каких бы то ни было попыток выручить их. Ведь он преуспевающий бизнесмен и ему вовсе не нужен могущественный враг в лице сэра Филипа Ли. Но он японец, а японцы всегда преданы делу чести. Тренту нравилось, когда люди отстаивают честь. Это нынче все реже встречается в Европе и никогда не было особенно распространено в Соединенных Штатах, разве что среди некоторых старых добрых ребят, но и они сейчас уже не в моде.
Он полагал, что для него было бы бесчестьем сдаться, и потому продолжал шагать по вулканической пыли в тусклом желтоватом свете раскаленной лавы, просачивающемся сквозь густой смог. Он снова считал. Эти расчеты полностью поглощали его мысли, и в конце концов он уже думал только о цифрах, автоматически делая шаг за шагом. И так он шел, высоко неся голову и с трудом переставляя ноги, как вдруг что-то задержало его внимание, и он запнулся.
Какой-то старик тянул его за рукав. Густой смог поредел и превратился в пыльную взвесь. Трент больше не видел следов оползня – значит, они уже миновали его. У него подгибались ноги, и приходилось придерживать их руками.
Старик показывал на какой-то неряшливый сверток, лежавший возле ручной тележки с отвалившимся колесом. Трент увидел, что из свертка выглядывает лицо старой женщины. Она, должно быть, давно наблюдала, как он ковыляет по дороге, и не удивилась, когда они подошли к ней. Трент хотел извиниться, что не заметил ее раньше, но язык у него не ворочался, и он улыбнулся, лишь потом вспомнив о повязке, закрывающей лицо.
Старик перепугался, что Трент уйдет. Он крепко ухватил его за руки, без конца повторяя одну и ту же фразу, – что-то насчет тележки.
Трент согнул колени, и старик помог ему спустить девушку на землю. Сняв повязку с ее лица, Трент смочил ей губы водой из фляги. Джей очнулась и, глотая воду, взглянула на него. Он отряхнул повязку от пыли, смочил ее и протянул флягу старухе, но ее взял старик и сам поднес к губам женщины – видно, она была слишком слаба, а может быть – частично парализована.
Старик хотел было вернуть флягу, но Трент показал знаками, чтобы тот сначала напился сам, и только после этого взял флягу. Там осталось уже совсем немного, а Трент не знал, сколько им еще идти. Он завинтил крышку и повесил флягу на ремень.
Старик показал ему железный шкворень, которым колесо закрепляется на оси. Шкворень выпал, колесо соскочило, и тележка опрокинулась. Старик сам не мог починить ее. Трент подставил здоровое плечо, приподнял тележку и перевернул набок. Затем насадил колесо на ось и, взяв у старика шкворень, забил его камнем, а затем снова поставил тележку на колеса.
Днище повозки было сколочено из бамбуковых жердей длиной 2,5 метра, ширина ее составляла примерно метр. Оглобли были отполированы руками до блеска. Старик установил подставки, чтобы тележка не падала, и они вдвоем уложили старуху на дно. Она весила не больше мешка с мукой и занимала очень мало места. Старая женщина улыбалась Тренту и кивала, показывая, что одобряет его, что он хороший человек.
Потом Трент уложил на тележку девушку так, чтобы ей было удобно и чтобы она не опиралась на больное плечо. Старик прикрыл ей ноги тряпьем. Он увидел цепь на ее щиколотке, но это, казалось, нисколько его не удивило. Трент взялся за оглобли, а старик убрал подставки, привязав их к оглоблям рыболовной леской.
Джей наблюдала за Трентом, но он избегал ее взглядов. Ему не хотелось сейчас слишком много думать о ней. Он мог себе представить, как много зла причинили ей люди и как она должна была их ненавидеть, но мысли о девушке слишком тревожили, а ему необходимо сохранить тот небольшой запас сил, который у него еще оставался.
Дорога представляла собой настоящую свалку брошенного имущества – жалкого имущества людей, постоянно живущих на грани нищеты: глиняные горшки, старые консервные банки с отогнутыми краями, дырявые одеяла, матрасы, зеркало без рамы с ободранной амальгамой, корзины, грубо сколоченный самодельный стул. Но самое ужасное, что здесь же валялись орудия труда, без которых невозможно было самое существование этих людей: лопаты, мотыги, кирки.
Посреди всего этого хлама сидела беременная женщина, а за ее спиной жались двое крошечных ребятишек с испуганными глазами. Старик остановил тележку, и Трент усадил туда женщину с детьми.
Выше, в полутора километрах впереди, оползень соединился со старым холмом, образовав плотину около километра длиной, преградившую путь двум последним потокам лавы. Ручейки лавы начинали постепенно просачиваться через край плотины. А внизу, на дороге, скопилась толпа оставшихся в живых беженцев.
Напуганные извержением, люди вначале пытались бежать через поля вдоль скалы, но солдаты гнали их обратно. Теперь они молча брели вперед по дороге между двумя смертельными угрозами: с одной стороны – плотина, через которую текла раскаленная лава, с другой – солдатские винтовки. Слышалась какая-то скорбная печаль в шуршании ног, идущих по вулканической пемзе, устилавшей дорогу. Вулкан снова кашлянул и забормотал. Где-то наверху раздался одиночный выстрел.
Оглянувшись, Трент увидел на фоне светящейся лавы, пониже ущелья, редкую цепь силуэтов – это были гнавшиеся за ними солдаты Ортеги.
Ортега вернулся из Минданао на остров. Пилот посадил самолет на берегу в двух с половиной километрах к северу от вулкана. Отсюда командор трясся на своем джипе по скверной дороге через болота, а затем по вулканической пустоши, с востока и с запада огражденной скалами, опоясывающими весь остров и оставляющими выходы к морю только в двух местах. Его лейтенант оцепил конец коридора своими людьми, расположив их на склоне горы и в полях.
Жар, исходящий от лавы, мгновенно осушил пот на лице командора. Поднимаясь к плотине, он видел кругом валяющиеся на земле трупы.
Лейтенант отдал честь и пояснял:
– Мы не могли остановить их, командор. Они пытались прорвать оцепление. Такая же картина и в полях, но там нам пришлось повозиться подольше.
Судя по рельефу, иного и нельзя было ожидать. Ортеге не нужно было дожидаться рассвета: от скопившейся у плотины и разлившейся везде раскаленной лавы было достаточно светло. Он не раз видел толпы беженцев в кино и на картинах. Все это было одинаково на любой войне. Но ведь здесь не было войны. Он прикидывал – выдержит ли плотина давление лавы. В любом случае у него есть оправдание – его люди разыскивали главаря пиратов и его не менее опасную любовницу. На контрольных постах расклеили фотороботы беглецов, а также раздали их фотографии.
Взглянув на вершину горы, Ортега спросил, давно ли было последнее извержение.
– Полтора часа назад, командор.
– Черт бы его побрал…
Это не был вопрос, но лейтенант ответил:
– Да, сэр.
Ортега спустился к шлагбауму у контрольного поста, где несколько солдат под командованием капрала направляли беженцев к трем установленным на козлах столам. За каждым столом сидел сержант и проверял документы. На столах стояли керосиновые лампы – у одной из них было разбито стекло. Лампы бросали резкий белый свет на лица сержантов. Документы были грязные и потрепанные.
Боясь выдать кипящую в них ненависть, беженцы стояли с каменными лицами. Ортега протолкался через толпу, стараясь показать, что он не боится ни этих людей, ни лавы.
Но люди, все как один, смотрели мимо него. От них пахло потом и страхом, он ощущал в их дыхании запах чеснока и вяленой рыбы. Он вспомнил сэра Филипа Ли и подумал, что тот, наверное, уже улегся спать.
Беженцы толпились возле старого грузовичка, застрявшего на обочине дороги. Капот у него был поднят, и оттуда торчал зад шофера. Сзади, в кузове грузовика, была привязана пара бочек из-под горючего. Ортега снова взглянул на плотину с ее оплавленным верхним краем. Он слышал, как пехотинцы отряда преследования врезались в хвост колонны беженцев – они опасались, что награду перехватят солдаты на контрольных постах, и ругались, избивая беженцев прикладами винтовок.
Старик первым увидел солдат на горе. Он взглянул на Трента и стал что-то шептать своему соседу-туземцу. В толпе тотчас же открылся проход для тележки. Теперь они были уже близко к голове колонны. Трент видел впереди крышу кабины грузовика.
На тележке, по обе стороны от матери, молча сидели дети – они не плакали. Тренту вспомнился день смерти отца: как он спрятался в яслях в конюшне и сидел там, скорчившись и обхватив колени руками. Его мать и опекун думали, что он бесчувственный, потому что он не плакал. А он знал, что должен держать себя в руках, потому что иначе неминуемо пойдет вразнос. А он так этого боялся – как будто стоял на краю бездны…
Солдаты не интересовались ни стариком, ни старухой, ни женщиной с детьми, и вообще никем из беженцев. Трент взглянул наверх, где лава начинала стекать через край плотины. Он не хотел смотреть на девушку, но ему нужно было знать, как она себя чувствует. Да, действительно, у него с самого начала было мало шансов, но он сделал все, что мог…
– Джей, теперь вы можете слезть с тележки, – сказал он ей.
Он не знал, понимает ли девушка, в чем дело, но она подала ему руку. Он поднял ее, поставил на дорогу и подставил ей здоровое плечо.
– Вы можете идти? – спросил он. – Здесь недалеко. – Он был чертовски сердит – сердился на себя за то, что не сумел ее спасти.
Старик что-то возмущенно закричал, и Трент услышал, как ропот недовольства прокатился по толпе, слов не было слышно – раздавался лишь негромкий, но настойчивый гул.
Он увидел Ортегу. Командор стоял, опершись о задний борт грузовика с горючим. В толпе беженцев, возле грузовика образовалось завихрение, как в реке с быстрым течением, и этот водоворот оттеснял людей от Ортеги. Сам командор казался спокойным и уверенным в себе. Он встретился глазами с Трентом и улыбнулся, как будто повстречал старого приятеля.
Одно мгновение Тренту хотелось убить его. Но вместо этого он подвел к нему девушку. Он хотел распахнуть на ней куртку и показать Ортеге рубцы у нее на спине. Но сейчас дело было не в мере страданий, а в принципах чести.
– Командор Маноло Ортега, мисс Джей Ли, – представил он. Потом сжал ее здоровую руку и сказал:
– Командор служит вашему деду, мисс Ли. – Трент говорил слегка витиевато. – Он, видимо, очень гордится собой, мисс Ли. Его бывший школьный товарищ, ставший теперь вождем повстанцев – Измаел Мухаммед, считает, что Ортега достоин доверия в серьезных делах, касающихся чести и тому подобного. – Трент кивнул на плотину и на тела мертвых беженцев. – Чего только не сделает человек за деньги. Но теперь, когда командор заполучил нас, может быть, он оставит этих людей в покое.
Командор Маноло Ортега готов был взорваться. Он судорожно пытался сдержать свою ярость и как-то унять страшную боль, которая, словно раскаленный железный обруч, стягивала ему голову. Он выхватил пистолет и взглянул на девушку, на обрывок цепи, болтавшийся на кольце, которым была скована ее левая щиколотка. Затем он взглянул ей в глаза – они были пусты и ничего не выражали. Посмотрев поверх ее плеча, он увидел в глазах Трента холодное презрение.
Конечно, Тренту помогло то, что он знал, ради чего действует, но этот англо-ирландец действительно держался превосходно, и, странным образом, Ортега даже гордился им – как-никак, они прошли одну и ту же школу. В хвосте колонны беженцев один из солдат избивал женщину прикладом винтовки.
Ортега взвел курок, повернулся и стал пробиваться через толпу, крича солдатам у шлагбаума, чтобы они пропустили беженцев.
Внизу по склону бежал лейтенант с пистолетом в руке.
– Отставить! – пронзительно визжал он, намереваясь уже напомнить солдатам о награде, которую они получат за поимку беглецов.
Ортега застрелил его в упор.
Трент смотрел, как Ортега проталкивается к шлагбауму, слышал крики команды и, наконец, выстрел. Какой-то солдат у него за спиной лаял, как собака. Вдруг крышка грузовика захлопнулась, и водитель сказал:
– Ну, дурень англичанин, полезай в бочку. Или ты предпочитаешь идти пешком?
Толпа кругом бурлила, гул голосов становился все громче и злее. Чьи-то руки подтолкнули Трента в кузов. Он мельком увидел солдата, отбивавшегося от разъяренной толпы. Захлопнулась крышка другой бочки, в которую запихнули девушку. Трент оказался в темноте. Заурчал мотор. Грузовик рванулся вперед, толпа восторженно закричала. Опрокидывая брошенные столы, Танака погнал машину в сторону моря.
Военный специалист представил Вонг Фу окончательный отчет о побоище спустя десять дней после извержения вулкана: четверо служащих убиты, никаких известий ни о внучке Ли, ни об англичанине-яхтсмене и его катамаране.
Военный специалист ожидал, что шеф будет разъярен провалом операции. У него даже вспотели ладони, когда он, стоя перед мраморным столом, ожидал, пока Вонг Фу прочитает отчет. Но он видел лишь часть общей картины. А во всем происшедшем были и свои косвенные положительные стороны.
Старик Ли в течение этой драматической недели был поглощен только этим делом, а между тем мышки продолжали играть в свои роли, во всяком случае две из них – племянница Чинь и немец Руди Бекенберг.
Женщину соблазнил управляющий судоходством Вонг Фу, посуливший ей единовременно сто тысяч долларов. Эти деньги были платой за перемещение – она должна была перебраться в Сингапур и работать там у Вонг Фу брокером по фрахту, но только после полного падения Дома Ли.
Немец – Руди Бекенберг – сам вступил с ними в контакт.
Вонг Фу проявил мудрость, когда оставил Тима Брауна на прежнем месте. Благодаря его искусству два новых рекрута получили возможность передать информацию из бухгалтерии Ли непосредственно на квартиру Вонг Фу. Ему уже была известна значительная часть этой информации, но теперь он получил новые бесценные сведения, почерпнутые из частных бесед его новых информаторов со стариной Ли.
Вонг Фу видел, что победа близка.
Внучка Ли и англичанин-яхтсмен – это ерунда, мелкие сошки. Но, так или иначе, дело должно быть завершено, и он написал под текстом доклада:
"Продолжайте следить за Трентом и девушкой".
Вонг Фу показал распоряжение военному специалисту и бросил доклад в машину для уничтожения бумаг.
"Как он хотел иметь это – хотя бы самую малость", – думал командор Мануэль Ортега, медленно ведя свой джип вдоль длинного участка дороги в гасиенду сэра Филипа Ли. Ортега уже дважды в течение шести недель с момента извержения вулкана отговаривался от приглашений сэра Филипа под предлогом занятости. Теперь финансист снова приехал из Гонконга, и это третье приглашение передал Ортеге его непосредственный начальник – адмирал.
– Он хочет лично поблагодарить вас, – сказал он.
Подъехав к воротам, Ортега остановился, в восхищении созерцая красоты усадьбы. Увенчанные гирляндами цветов розовой бугенвилии камни высокой стены сияли в свете вечернего солнца, как бледные медовые соты. Белые голуби, распуская хвосты веером и воркуя, расхаживали у трехэтажной голубятни. Их нежное воркование гармонично сливалось с плеском воды, вытекавшей из каменной пасти льва и струившейся в резервуар для водопоя, рядом с которым стояла треугольная подставка для всадников.
Слуга кашлянул, привлекая внимание Ортеги, и попросил ключи от машины, чтобы поставить джип в тень огромных платанов. Высокий дворецкий провел его в обширную прихожую, где царил полумрак.
В толстых беленых стенах высоко под потолком были проделаны ряды маленьких узких окошек. Это свидетельствовало о том, что гасиенда служила не только домом, но и крепостью. И темные картины на стенах, и стулья с высокими спинками, и большой стол из монастырской трапезной – все это были реликвии колониальной эпохи.
Выходящая на патио большая квадратная приемная с хорами представляла собой полный контраст с сумрачной прихожей, но производила не менее тягостное впечатление утрированными приметами власти. Здесь стояли четыре кушетки ручной работы, обтянутые натуральным шелком, в центре – стол с крышкой из толстого, дюймовой толщины стекла, но внимание Ортеги привлекли прежде всего яркие цветные пятна на стенах.
Дворецкий тронул его за рукав и показал на дверь в патио, где на краю выложенного плиткой бассейна с лилиями сидел сэр Филип. Финансист был в сером костюме, его коричневые ботинки ручной работы тускло отсвечивали в тени. Он улыбнулся Ортеге несколько кривой улыбкой. За его спиной обнимались бронзовые возлюбленные. Сэр Филип казался утомленным и обременным годами. Даже голос у него было необычно тихим, и Ортеге приходилось наклоняться, чтобы расслышать его сквозь плеск струящейся воды.
– Я понимаю, что вы были очень заняты после нашей поездки, командор, – заговорил сэр Филип. – Такой долгий путь – навестить старика. Вы так внимательны. Не хотите ли чашку чаю? – Он едва заметно кивнул дворецкому и, подождав, когда тот отойдет на достаточное расстояние, тихо спросил:
– Значит, они сбежали?
– Нет, сэр, – возразил Ортега. Он вынул снимки горы и показал пальцем на четвертый поток лавы. – Они были вот здесь во время второго извержения. Мои люди поднялись наверх вдоль края потока вот сюда и перешли через него. Нигде больше перейти поток было нельзя, а пути обратно тоже не было. Они погибли, сэр, сгорели в лаве.
Финансист на мгновение закрыл глаза, как будто мысленно представляя себе их гибель, а затем вздохнул и поправил манжету кремовой рубашки, чуть-чуть высовывавшейся из рукава пиджака. На его идеально ухоженных руках уже проступали темные пигментные пятна, а глаза были пустые, старческие.
– Я хотел бы, что вы точнее придерживались фактов, командор, – сказал он тихим голосом. – Ваши люди считают, что дело обстояло иначе. Некоторые из них думают, что вы дали им уйти. Вы сняли шлагбаум?
– Это было решение, вынужденное обстоятельствами.
– Чье решение, командор?
– Я действовал как офицер филиппинской армии. – Ортега чувствовал, что его слова звучат напыщенно и театрально, но финансист только кивнул.
– Да, понимаю. – Он снова вздохнул. – Все это так запутано, командор. Кое-кто из ваших людей полагает, что вы обманули меня.
Как по волшебству, возник дворецкий с блестящим лакированным подносом. На подносе стояла одна-единственная чашка синего фарфора – такого тонкого, что просвечивала насквозь.
– Пожалуйста, – предложил сэр Филип, но Ортега уже устал от всего этого.
– Я предпочел бы откланяться, – сказал он. Финансист еще раз легонько вздохнул и дал знак дворецкому удалиться.
– По крайней мере, доставьте мне удовольствие проводить вас до двери, – он осторожно взял Ортегу под руку.
Финансист казался совсем маленьким перед массивными деревянными дверьми, обитыми железными гвоздями с большими шляпками. Но петли дверей были тщательно смазаны, а створки хорошо отбалансированы.
Во дворе, в тени платановых деревьев, опершись на джип Ортеги, стояли четверо мужчин. Ортега сразу же узнал их по фотографиям и своему служебному досье. Это были террористы – коммунисты из ННП – Новой народной армии. Все четверо значились в начале его списка как состоящие в розыске и прославились своей жестокостью. Они были вооружены автоматами Калашникова и холодным оружием.
Из тени вышел телохранитель финансиста с короткоствольным автоматом в руках и стал возле своего хозяина.
– Сожалею, командор, – сказал сэр Филип.
Ортега плюнул ему в лицо.
Доктор Имаи сбежал по деревянным ступенькам крыльца, пересек лужайку и вышел на пляж. Это был маленький человечек лет шестидесяти с небольшим, но без единого седого волоса, слегка полноватый, но не опасной, а скорее – уютной полнотой. Он положил очки в карман кимоно, а кимоно вместе с пляжным полотенцем повесил на деревянный крюк, вбитый в ствол пальмы. Строго соблюдая режим утренней зарядки, он поплавал, затем перевернулся на спину и стал осматривать свои владения.
Это был небольшой курорт – главное здание и восемь кабин-коттеджей. Клиенты называли этот курорт ашрам – что-то вроде индуистского храма, что несколько смущало доктора-японца. Кардиолог по специальности, он отключился от бешеной гонки городской жизни, когда у него самого случился сердечный приступ, и вложил свободную часть своих сбережений в строительство курорта. Он намеревался предложить своим сотоварищам, страдающим сердечными заболеваниями и напуганным близостью смерти, временный приют и смену образа жизни. Озабоченный больше здоровьем сердца, чем души, он решил, что его пациенты на курорте должны быть избавлены от всяких забот.
Пляж, защищенный горой, располагался в стороне от тайфунов. Электрическая энергия вырабатывалась за счет ветра и солнца. Чистую ключевую воду курорт получал из источника на горе. Трубы – канализационные и водопроводные – были здесь вдвое шире обычного стандарта. Доктор Имаи обеспечивал своих пациентов питанием из местных продуктов – рыбы, риса, фруктов. Пища готовилась на угольной жаровне, для строительства коттеджей использовались местные материалы.
Как всегда довольный утренним моционом, доктор вышел на берег, вытерся и не торопясь трижды обежал вокруг главной лужайки. Потом набрал две тарелки фруктов, налил две чашки зеленого чаю и понес все это к пятой кабине. Сидя на маленькой веранде, он стал наблюдать, как Сэм выполняет свои ежедневные упражнения.
Англичанин развесил в кустах на различной высоте дюжину игральных карт. Он падал, перекатывался, делал прыжки и кульбит, и из любого положения его нож каждый раз с неизменной точностью пронзал самую середину карточного рисунка.
Доктор Имаи выразил свое восхищение этим спектаклем – он был горд, что его пациент так быстро выздоровел. А ведь подумать только – пуля в левом плече, запущенная рана правого бедра, глубокие порезы и царапины на левой руке и вдобавок – сильнейшее переутомление и нервное истощение.
Трент завершил сотый бросок задним переворотом и, улыбаясь, подошел к доктору. Он вытащил нож из ствола дерева, подобрал карты и уселся на ступеньку крыльца.
– Вы можете продавать билеты на свои представления, Сэм, – улыбнулся доктор. – Это менее опасное, а может быть, и более доходное занятие, чем ваша нынешняя профессия. – Он пощупал левое плечо Трента, сильно помял пальцами мышцу, пока его пациент не сморщился.
– Если желаете, можете выписываться. Я сообщу вашему работодателю, когда он появится.
– Спасибо, – ответил Трент. Он пил горячий чай и размышлял о том, что говорил ему Танака.
"Вы как бракованный автомобиль, выставленный на продажу на рынке подержанных машин в Гаити, – издевался Танака, когда Трент лежал на операционном столе в главном здании курорта доктора Имаи, – никто не станет покупать. Никто из моих партнеров никогда не получал такой трепки. Отныне вы переводитесь в разряд наемных рабочих".
Гаити все же лучше, чем Ливерпуль. Теплее. И Тренту не приходилось выискивать остроумные фразы из Книги песен "Битлс" – он ведь никогда не был фанатом. И его вполне устраивало жить под именем Сэма.
– Я Богарт, а вы тапер, – объяснял Танака. – Вы предпочли бы, скажем, имя Джейн, но тут возникает вопрос пола.
Трент наблюдал, как к берегу причаливает бас-лига. Корпус ее поблескивал свежей белой краской, шесты балансиров были небесно-голубые, в тон полосатому тенту, затенявшему место пассажира, расположенное впереди дизельного двигателя "Ямаха". Нос баслиги тихонько скрипнул по песку, и лодка накренилась, завалившись на левый балансир. Позади под ярким солнцем раскинулось море, как бескрайнее поле мерцающего света.
Танака легко, как кошка, спрыгнул на берег и побежал по траве. На нем была просторная гавайская рубашка с нарисованными на ней ананасами, красно-белые полосатые бермуды, в руке чемоданчик.
– Ну, как наш пациент? – спросил он.
– Выписан как выздоровевший, – ответил доктор Имаи.
Танака потер руки.
– Прекрасно! – Он сел на веранде возле Трента. – Ваше судно готово. Его собирали трое полицейских из Спортивного клуба Киото и лейтенант императорского военно-морского флота. Через пару недель его приведут в яхт-клуб Киото.
– Спасибо, – поблагодарил Трент, и они некоторое время посидели молча, наслаждаясь окружающим видом, ароматом цветов, миром и покоем. Главное – покоем.
Наконец Танака спросил:
– Есть какие-нибудь сдвиги? – Он имел в виду перемены в состоянии молодой китаянки – пациентки доктора.
– Никаких, – ответил доктор. Физически Джей поправлялась, плечо у нее заживало, даже шрам на спине будет почти незаметен. Трудности заключались в другом – в ее психическом состоянии. За шесть недель лечения здесь она не проронила ни слова.
– Это не шок, – покачал головой доктор. – Возможно, сначала она была под влиянием шока, но сейчас он уже прошел.
Имаи сложил руки, как делают христиане во время молитвы, и тихонько постукивал кончиками пальцев по оттопыренной нижней губе. Этот жест он позаимствовал еще в начале своей карьеры из одной голливудской мелодрамы на больничные темы, а затем бессовестно использовал в свои трудные, как он считал, годы, когда работал старшим консультантом в Центральной больнице Киото. Потом вдруг, устыдившись, развел руками, но и это тоже был заимствованный штамп. Привычка изображать нарочитую мудрость оказалась сильнее, чем он себе представлял. Усмехнувшись про себя, он сказал:
– Я никогда еще не встречался с подобными случаями.
Выходец из верхушки среднего класса, доктор был приучен избегать любого проявления эмоций и не любил вмешиваться в чужие отношения. Но он считал, что в данном случае это важный, а может быть, и ключевой момент.
– Сэм, это как-то связано с вами, – осторожно сказал он. Но это не выражало того, что он чувствовал, пытаясь разобраться в своих наблюдениях за этой парой. – Она рассчитывает на вас, – попытался он найти более точное определение, но и это было не правильно, так как он заметил озлобление и ненависть. Девушка тщательно старалась скрыть эти чувства, но он иногда замечал это в ней, когда Сэм отворачивался.
– Она чего-то ждет от вас, – произнес он наконец. – Я, конечно, не знаю почему и чего именно, но таково мое ощущение от ваших отношений. Эта молодая леди чего-то ждет от вас, Сэм. – Высказав это, доктор извинился и побежал через лужайку.
– Старикан немного разболтался в последнее время, – заметил Танака. Его отец и доктор Имаи были коллегами, и Танака знал доктора с детских лет. – Может быть, вы уедете отсюда? Я только предлагаю, вы, конечно, можете оставаться здесь до конца жизни. Вы спасли ее, и это было достаточно безумное предприятие. А теперь можете заняться другими делами. А кроме того, вы еще не побывали в своем новом офисе.
Трент удивленно посмотрел на него. Танака усмехнулся:
– Это в Нассау, Эбби Роуд. Неужели вы думаете, что я вас отпущу? Не тут-то было, друг мой. Всю жизнь я искал такого дурня, который готов подставлять себя под пули. А что вы, собственно, собираетесь предпринять? Будете всю оставшуюся жизнь плавать вокруг света? Ну что ж, плавайте на здоровье, но, по крайней мере, поставьте себе какую-нибудь цель, а то запьете или пристраститесь к наркотикам, как все отщепенцы.
Он бросил на колени Тренту паспорт, водительские права и три кредитные карточки.
– Сэм Самуэльсон, – он широко улыбнулся. – Аргентинский полицейский офицер в свое время допустил ошибку – но политического, а не уголовного свойства. Нас познакомил Рикардо Аччапатти из органов разведки в Буэнос-Айресе. Я беру вас на работу и создаю новый отдел. В чемоданчике документы и все что необходимо, чтобы обмануть иммиграционную службу.
По ту сторону лужайки слышалось пощелкивание секатора – доктор занимался утренней обрезкой цветов на клумбах.
– А почему вы не рассказываете мне о плохих новостях? – спросил Трент.
Танака выложил на ступеньку крыльца конверт с газетными вырезками. В одной из них сообщалось:
"Командор Мануэль ("Маноло") Ортега был захвачен марксистскими террористами из Новой народной армии. Террористы истязали его, а потом прибили к стволу дерева возле дороги. Герой борьбы против повстанцев, командор был близким другом гонконгского финансиста и филантропа сэра Филипа Ли. Он был похищен, когда возвращался домой с гасиенды сэра Филипа на Лусоне. Сэр Филип не давал интервью, но из кругов, близких к финансисту, известно, что он тяжело пережил эту трагедию".
– Если хотите еще новостей, пожалуйста: за вашу поимку назначены сразу две премии по полторы тысячи каждая. Так что Ли и Вонг Фу в чем-то все же сходятся. В этом деле участвуют несколько крупнейших триад. Поэтому держитесь подальше от китайских кварталов, а то как бы они не сделали из вас фарш, – сказал Танака и посмотрел куда-то мимо Трента – на веранде кабины 2 появилась Джей. Несмотря на теплое утро, на ней был махровый купальный халат. Девушка мельком взглянула на мужчин, прошла на пляж, села на плоский камень, опустила ноги в воду и стала смотреть, как плещет у ее ног морская волна.
Имаи говорила, что она чего-то ждет от него, и Трент задумался, понял ли Танака, в чем дело.
– Уезжаете сегодня? – спросил он.
– Завтра утром, – ответил Танака.
– Я еду с вами.
Трент прошел в главное здание, налил чаю в две чашки и понес их на берег. Он старался держаться непринужденно. Поставил одну из чашек на камень возле девушки и сел рядом на песок. Она пила чай маленькими глотками; он подождал, пока она поставит чашку на место. На краю лужайки на нижней ветке изогнутой сосны сидела птица-носорог – она каркнула, и Джей оглянулась.
– Джей, я уезжаю завтра утром.
Глаза их встретились. Она не скрывала своего гнева и ненависти. Он представил себе всю боль, которая была тому причиной, все те изощренные муки, которые она претерпела. Шрамы на ее теле останутся до самой смерти, она будет переживать все это каждую ночь.
Глядя в морскую даль, он вспоминал о дипломате, которого он вывез из Ливана. Он вспоминал солнечный день, аромат свежескошенной травы, роз и жимолости. Как прекрасна была Англия в то летнее утро. Он завтракал тогда на лужайке под открытым небом в своем коттедже на реке Хэмбл. А в это время мимо него по реке к морю плыл труп дипломата. К другому морю…
Возле самой воды пролетела темно-красная бабочка.
– Ваш дед убил Ортегу, – сообщил Трент. – Помните, того самого, который дал нам бежать? Вам придется побыть здесь пару недель, пока я попытаюсь разобраться с этими делами.
Видимо, ее больше интересовала морская вода, плещущаяся у ног. Или, может быть, она вспоминала ту ночь, когда они бежали – грохот низвергающегося вулкана, потоки лавы, серный смрад. Ей было неважно, какую роль он тогда играл. Все равно какая-то ее частица желала ему смерти уже потому, что он был там. Она желала смерти всем Легкая волна выбросила на песок возле камня морскую раковину. Джей подняла ее и провела пальцем по шелковистой поверхности. Ему так хотелось бы лучше владеть словами и эмоциями, но он был воспитан в подполье, там научился никогда не высказывать свои чувства.
Джей отвернулась, и он прочитал выражение презрения даже в ее ссутулившихся плечах. Он хорошо знал, что именно она помнила из истории их бегства. Доктор Имаи сделал правильные заключения.
Крошечный краб высунул ус из раковины. На веранде возле кухни в главном здании слуга резал дыню, и легкий бриз донес ее запах до лужайки.
Трент вдохнул воздух, насыщенный запахом гниения. Краб пощекотал его ступню.
– Я знаю, я обещал, – сказал он.
Девушка встала, повернулась и взглянула на него. Завернутая в широкий халат, как в кокон, она казалась еще более миниатюрной, чем была на самом деле. На какую-то долю секунды она коснулась кончиками пальцев его губ.
Джей поблагодарила его с таким же высокомерием, как тогда, после второго извержения, когда они еле спаслись от лавы. Ее прикосновение обожгло его, как кислота.
– В этом не было необходимости, – тихо сказал он.
Она не слышала его.
Все так перемешалось. Ей не следует пытаться вспоминать – еще рано, нужно подождать, когда все будет кончено.
Когда с этим будет покончено, она очистится и сможет все вспомнить. Она приведет все в порядок и положит в ящик вместе с альбомом, где на первых трех страницах собраны фотографии ее родичей.
Джей уже больше не думала об этом альбоме. Она могла теперь перелистывать эти три страницы и думать о них, но не заводить нового альбома. Пока еще рано. Вначале нужно очистить прошлое. Трент обещал сделать это, но потом, видно, забыл. Она наказывала его своим молчанием, пока он не вспомнил. Он заслужил наказание. Мужчин следует наказывать. Но пока он помнил, он служил ей хорошим орудием. Скоро она будет в безопасности и очистится. Она взглянула на него – он казался ей таким забавным – весь лохматый, как старый пес, – но Джей была им довольна. Она дала ему лизнуть свои пальцы. Заметив выражение боли, промелькнувшее в его карих собачьих глазах, она рассмеялась про себя и заговорила – впервые с тех пор, как приехала на этот курорт. Она произнесла лишь несколько слов – тихо и без интонаций:
– Я хочу быть там, хочу сама все видеть.
Трент вернулся в свою кабину. Танака ожидал его на веранде. Трент раскрыл паспорт и посмотрел фотографию. "Немножко подправить, и будет порядок", – подумал он.
Глава 25
Трент прожил на нелегальном положении восемнадцать лет. Он считал, что в деле перевоплощения успех зависел больше от умения вжиться в образ персонажа, чем от внешних атрибутов грима.
Возраст и цвет глаз, осанка и манера держаться, одежда и прическа – все это было основой. А затем детали: как человек завязывает галстук; держит ли он мелочь в кармане, или в кошельке; как завязывает шнурки на ботинках; в какой обстановке чувствует себя непринужденно; где живет, где делает покупки; какой у него автомобиль, какие предпочитает отели, рестораны? Делает ли зарядку? Что смотрит по телевизору, в кино? Какие читает газеты, журналы, книги? Любит ли музыку?
Изображать Сэмми Самуэльсона было нетрудно. Гражданин Доминиканской Республики, он получил гостевую визу на въезд в Соединенное Королевство в британском консульстве в Нассау и перед тем, как вылететь в Майами рейсом "Америкэн Игл", провел час в банке Нассау. Из Майами он полетел в Лондон на самолете "Америкэн Эрлайнс". Самуэльсон выглядел лет на пятьдесят пять, но, видимо, надеялся казаться моложе. Черные волосы зачесаны назад, виски с сединой, бифокальные очки – но в его возрасте это было естественно. Он был в хорошей форме и держался, может быть, даже слишком хорошо, учитывая, что военные сейчас уже не в моде.
Его твидовый костюм был слишком легок для такого климата, но, очевидно, сшит на заказ и неплохо скроен. Кашемировое пальто принадлежало к тому типу вещей, что выглядят очень хорошо в магазине, но начинают садиться в плечах, стоит поносить их немного. Коричневые ботинки изготовлены в Мексике с претензией на британское происхождение, но не дотягивающие по качеству. Один из тех полосатых галстуков, которые вроде бы должны означать принадлежность к какому-то клубу или обществу, но в действительности не означает ничего. Служащие авиакомпании принимали его за крупного спекулянта, но он прилично себя вел и не пил ничего, кроме крем-соды и кофе, так что, скорее всего, это был проходящий курс лечения алкоголик.
Аргентина и Англия гораздо дольше были друзьями, чем врагами, а кроме того, Сэмми Самуэльсон имел белую кожу, так что чиновник иммиграционной службы был вежлив и задал всего несколько вопросов, а затем сразу же поставил печать в паспорте. Сэм взял свой чемодан искусственной кожи с конвейера и беспрепятственно вышел из таможенного отделения через зеленый коридор.
Фирменный автобус доставил его в Пост-Отель, где для него был забронирован номер на неделю. Он оставил у портье кредитную карточку "Америкэн Экспресс" обычного зеленого цвета. Не став распаковывать вещи, поехал на метро в центр Лондона и вышел на станции "Грин-Парк". Прошел через парк и мимо Букингемского дворца, вышел на Мэлл, а затем свернул и обогнул дворец Сент-Джеймс. Здесь, остановившись, он задержался ровно настолько, сколько требуется, чтобы прикурить сигарету от капризной зажигалки.
Никто как будто не следовал за ним.
Бросив сигарету на канализационную крышку, он двинулся по Джермен-стрит мимо витрин ателье, где шьют на заказ мужские рубашки. Без пяти час повернул к Охотничьему клубу – излюбленному заведению британского высшего общества. Когда он был на полпути к цели, ему в глаз залетела соринка, и он, зайдя в подъезд, попытался извлечь ее кончиком носового платка. Надевая очки, он столкнулся с каким-то типичным английским джентльменом в хорошем сером фланелевом костюме, который, как обычно, направлялся из конторы в свой клуб на ленч.
Сэмми Самуэльсон извинился на испанском языке и тихо добавил по-английски:
– Ресторан "Критерьон", через пятнадцать минут.
Ресторан "Критерьон", выстроенный в стиле модерн, с мраморными стенами и полом, с куполообразным потолком, выложенным зеркальными плитками, находился на южной стороне площади Пикадилли. Сэмми занял столик посередине первого зала за колонной. Когда-то он приглашал сюда даму на ленч и помнил, что здесь в двух шагах не было слышно ни слова. Идеальное место для встреч.
Англичанин пришел вовремя. "Критерьон" был не вполне подходящим местом для такого изысканного джентльмена, а дружелюбие двухметровой официантки в платье от "Доктора Мартина" и с модной прической напугало его больше, чем все перипетии "холодной" войны. Англичанина звали Чарльз Бенсон; он был среднего роста, с карими глазами, каштановыми волосами, худощавым лицом и стройной фигурой. Волнистый завиток волос все время падал ему на глаза, придавая мальчишеский вид, не соответствующий возрасту. Хотя он и состоял на гражданской службе, жалованье имел как у военного, и равнялось оно окладу бригадного генерала. В последний раз когда они встречались, у него на пальцах были мозоли от поводьев, но убытки, которые потерпела компания "Ллойд", привели к тому, что субсидии на поло были урезаны. Теперь он занимался бегом трусцой. Именно Бенсон был бы шефом Сэмми, если бы тот остался работать в Отделе разведки.
– Сэмми Самуэльсон, – представился Сэмми, и они пожали друг другу руки.
– Пива? Или вы предпочитаете вино?
– Минеральной воды, – сказал Бенсон, не глядя на официантку.
Мужчины сели бок о бок, зная, что их не услышат; они наклонились друг к другу немного ближе, чем это обычно принято в Англии, но ведь Сэмми выглядел явным иностранцем.
– Рад видеть тебя, Чарльз, – сказал он. – Спасибо, что пришел.
– Вопреки правилам.
Нельзя сказать, что Бенсон нервничал – просто это было напоминание о том, что они должны соблюдать осторожность. А может быть, в этих словах скрывался намек на то, что эта встреча должна иметь важные причины, поскольку его жалованье особенно необходимо ему сейчас, когда компания "Ллойд" резко урезала его капитал… Но у Бенсона всегда все было скрыто в нюансах, разгадать их – все равно что читать глазами азбуку Брейля для слепых.
– Слышал, у тебя были трудности? – спросил Бенсон. В его улыбке, казалось, было больше юмора, чем он желал показать. – И что, на этот раз более серьезные, чем обычно?
– Да, пожалуй.
Сэмми сообщил, что за его голову объявлены премии.
– Да, триады это очень скверно, – покачал головой Бенсон. Он сделал заказ из меню, не взглянув на официантку, и перешел прямо к делу:
– И что же я могу сделать для тебя?
– Кто-то выдает информацию обо мне и распространяет ее на Дальнем Востоке, – начал Сэмми. – Было бы слишком очевидно, если бы это оказался действующий сотрудник Отдела разведки, так что скорее всего этот человек – бывший работник Отдела. Он, вероятно, недавно оказывал вам какую-то услугу – ты знаешь, как это бывает. Возможно, выдал какую-то коммерческую информацию, может быть, с китайской подоплекой – что-то из области судоходства, строительства, финансов.
– Так что – тебя запродали? – Им еще не подали заказ, но Бенсон вытер пальцы о салфетку. – Очень неприятно.
– Мне нужно только его имя, а не информация, которую он вам поставил, – сказал Сэмми.
Информация была собственностью Отдела, и Бенсон кивнул в знак благодарности.
– Дайте мне время до конца недели, мистер Самуэльсон. Вам бы не помешало побегать трусцой. Может быть, встретимся в Ричмонд-парке? Скажем, в субботу утром. – Официантка принесла заказ, и Бенсон передвинул кусок отлично приготовленной печенки барашка с одного края тарелки на другой. – Я думаю, мне было бы интересно выяснить источник утечки информации в Отделе.
– Какой бы высокий пост он ни занимал? Бенсон снова кивнул:
– Да, независимо от этого. Знаешь, ты смог бы справиться с делом более успешно и быстрее. Для нас это затруднительно – слишком много правил поведения. Мне нужно будет получить от него заявление, так что я хотел бы вернуть его обратно живым, если не возражаешь.
– Письменное заявление?
Бенсон минуту подумал, затем вытер салфеткой капельку подливки с нижней губы.
– Да, пожалуй, лучше всего было бы письменное заявление. Так будет меньше шуму, мистер Самуэльсон.
Холодный ветер дул над серыми водами Женевского озера. Сэмми Самуэльсон шел по набережной. Он поднял воротник пальто, руки засунул глубоко в карманы. В аэропорту он купил суконную фуражку с пуговкой на макушке. Низко надвинутый козырек защищал лицо от ветра, очки прикрывали глаза.
Он шел уже два часа, а на небе не появилось даже малейшего просвета в плотном облачном покрове. Час пути из города и час обратно – этого достаточно. Уверившись в отсутствии хвоста, Сэмми прошел от озера между серыми зданиями из гранита и подошел к боковому входу в банк. Охранник поинтересовался, назначен ли ему прием. Сэмми поднялся на четвертый этаж на лифте. Секретарша – женщина средних лет в сером костюме – провела его через двойные двери, обитые звуконепроницаемым материалом. Банкир был такой же серый, как само здание банка, и выглядел старше своих лет – серые глаза, седые волосы, серый костюм, серый галстук, серая оправа очков. Даже свет, проникавший через стекла окон, оборудованные защитой от электронного подслушивания, казался серым.
Четвертый этаж предназначался для хранения крупных состояний. Банкир был слишком искушенным человеком, чтобы выразить удивление по поводу аргентинского стиля одежды Сэмми Самуэльсона – его рекомендовал ему коллега из Нассау.
– Мы можем выпить кофе, сеньор Самуэльсон, – обратился он к посетителю. – У меня новая кофеварка.
Новая кофеварка издавала страшный свист. Это был очень надежный и полезный прибор, если, конечно, вы не являетесь ценителем хорошего кофе.
– Замечательно, – сказал банкир. – Вот это современная технология. Итак, что мы можем сделать для вас?
– Доставить золота на пятнадцать миллионов швейцарских франков, – ответил Сэмми.
Банкир на мгновение закрыл глаза.
– Тонна и тринадцать и три четверти унций – по свободному курсу в Цюрихе. – Он улыбнулся. – Это фокусы с расчетами в уме, сэр Самуэльсон. Производит впечатление на пожилых леди и гангстеров. – Это было самое деликатное предупреждение. Он откинулся на спинку своего кожаного кресла и сложил под подбородком кончики пальцев с наманикюрениыми ногтями.
– В этом деле нет ничего незаконного, – возразил Сэмми, – но, возможно, будет оказываться сильное давление в целях раскрытия тайны этой сделки. Мои клиенты не станут возражать против этого, но они желали бы прежде обговорить вопрос о значительном займе.
Блестящая кофеварка энергично засвистела – машина, казалась, была гораздо более темпераментной, чем договаривающиеся стороны. Банкир взглянул на нее, как будто искал подтверждения, и тихо спросил:
– Насколько это срочно?
– Весьма срочно, – ответил Сэмми. – Банк-отправитель выдаст удостоверение о полном весе, подписанное президентом банка, но вы, разумеется, имеете право лично проверить груз. Было бы удобнее, чтобы такая проверка была проведена во время погрузки. Только мы с вами будем знать, что вы представляете принимающий банк. Инструкции по доставке передадут по телефону водителю по пути следования. Разгрузка займет двадцать минут, и в это время будут оглашены подробности операции.
Банкир поднес кончики пальцев к губам и легонько постукивал ими по зубам. Только самые скучные люди не получают удовольствия от созерцания высокоинтеллектуального разбоя. Банкир негромко рассмеялся:
– Мне это, пожалуй, нравится, сеньор Самуэльсон. Очень оригинально, даже, пожалуй, исключительно оригинально. И этот чисто персональный вид обслуживания. Ну что же, скажем, десять процентов комиссионных в нашу пользу? И, сеньор Самуэльсон, посоветуйте вашим клиентами удовлетвориться своей прибылью и не урезать нашей доли.
– Мои клиенты будут вполне удовлетворены, – заверил его Сэмми.
Банкир проводил посетителя к лифту, что было необычным проявлением уважения.
– Сегодня такой холодный ветер, – сказал он, и Сэмми ответил:
– В Москве значительно холоднее. Сэмми выделил банкиру кусок, с тем чтобы было что бросить охотящимся вокруг волкам. Банкир остался доволен его понятливостью.
– Приятно вести с вами дела, сеньор Самуэльсон.
Те, кто еще недавно скрывался за непроницаемой стеной секретности и служб безопасности, теперь рекламировали свой товар, как уличные торговцы. Сэмми нашел в справочнике должностных лиц сразу четыре телефона доктора Дмитрия Игнатьева: телефон его офиса в штаб-квартире КГБ на улице Левитана, клиники, квартиры общежития для высших чинов КГБ на Вернадского и его загородной дачи в Мельшино.
Сэмми представился по телефону журналистом и сослался на одного эксперта КГБ по Латинской Америке – майора, который когда-то спас ему жизнь. Благодаря этому, а также обязательству уплатить приличную сумму в долларах США в качестве гонорара за консультацию он получил приглашение на дачу доктора. Сэмми взял левую машину у гостиницы "Белград". Водитель все время ворчал по поводу отвратительной дороги и наконец остановил машину за полкилометра от дачи, отказавшись ехать дальше.
Комары и мошки были единственными представителями фауны в березовой роще. Сэмми натянул рукава, поднял воротник рубашки и надвинул до ушей фуражку, купленную в женевском аэропорту.
На травянистой лужайке в две сотки, около большого бревенчатого дома паслись три козы. Под деревом стояла "Лада" неопределенного возраста и цвета с поднятым капотом. Из-под капота виднелись женские ягодицы в облегающей синей юбке. Их обладательница расчесывала комариный укус на сильной белой ноге вымазанным машинным маслом ногтем. Послышался грохот упавшего гаечного ключа, а затем град отборных ругательств. Одновременно из-за капота выглянуло лицо молодой женщины с блестящими голубыми глазами.
Увидев Сэмми, она спросила:
– Это вы папин иностранный некто?
– Журналист, – ответил Сэмми.
– Некто, – поправила она и позвала отца, а сама полезла под машину за ключом.
Высокий и тощий доктор Игнатьев в пятидесятые годы был чемпионом института по прыжкам в высоту и до сих пор сохранил хорошую форму. Первым делом Сэмми вручил ему обещанный конверт. Доктор кивнул и провел гостя по ступенькам широкой лестницы в дом.
– Папа, если он сможет исправить карбюратор, пусть остается ночевать! – крикнула вдогонку дочь Игнатьева.
В кабинете, уставленном книжными полками, было два кресла и письменный стол со стулом, два груботканных туркменских ковра ярких расцветок и дровяная печка. За окном, на лужайке, паслись козы, стояла "Лада", и в ней, засунув голову под капот, копалась дочь доктора; вдали виднелись кусты роз в цвету, березы и одинокая сосна. Из-за пыли на оконных стеклах комаров не было видно. Не просматривалась явно и связь доктора с КГБ. Профессор Дмитрий Игнатьев являлся международным авторитетом по вопросам травм от пыток.
Он посмотрел на Сэмми – доктор, было видно, нервничал и, пожалуй, был даже испуган.
– Для аргентинца вы удивительно хорошо говорите по-русски, мистер Самуэльсон. Я бы сказал, что вы уроженец Кавказа. Кто же вы такой?
– Сочинитель, – ответил Сэмми. – Я не собираюсь разоблачать вас перед мировой прессой. Мне хотелось бы рассказать вам одну историю про молодую девушку, а потом я отвечу на все ваши вопросы. А пока вы будете размышлять, я посмотрю карбюратор машины вашей дочери. И мы можем выпить. Как только вы дадите мне свои рекомендации, ваша дочь сможет отвезти меня в город.
Порывшись в своей сумке, он извлек бутылку солодового виски пятнадцатилетней выдержки – сухого и чистого на вкус, ничем не уступающего лучшим сортам марочного коньяка.
Они расположились друг против друга в глубоких удобных креслах с потертой кожей, и Сэмми поведал все, что знал о Джей Ли. Психолог выслушал, не делая никаких замечаний, и выражение его лица ни разу не изменилось. В завершение своего повествования Сэмми привел слова Джей, которые она сказала там, стоя возле него на берегу: "Я хочу присутствовать, я хочу все видеть".
Доктор на несколько секунд задержал дыхание и, снова выдохнув, кивнул:
– О да, я понимаю, она действительно могла это сказать. "Я хочу все видеть". Вполне понимаю это, мистер Самуэльсон. Но расскажите мне немного о себе. Вы, конечно, никакой не журналист. И я знаю, кем вы были в прошлом. Но сейчас нас с вами интересует настоящее, не так ли, мистер Самуэльсон? – Он неожиданно улыбнулся. – Вы можете обдумать свой ответ, пока будете помогать моей дочери, мистер Самуэльсон. Она не одобряет меня, и это можно понять, даже при том, что она очень многого не знает. Но в прошлом году умерла моя жена, и теперь дочь относится ко мне, как человек, ненавидящий заниматься домашним хозяйством, или как к полученной в наследство скверно пахнущей собаке с плохим характером. Конечно, проще всего было бы пристрелить эту собаку, но не получается. Не осталось никого, кто мог бы нас попрекать за состояние дома. Я говорю вам это, мистер Самуэльсон, потому что дочь обычно нетерпима к моим посетителям и мне не хотелось бы, чтобы вы восприняли ее настроение в личном плане и обиделись.
Сэмми нашел девушку возле "Лады". Она провела тыльной стороной ладони по лицу, чтобы утереть пот, и на лице осталась полоса черной смазки, которая еще сильнее подчеркивала голубизну ее глаз. У нее были широкие скулы, короткий курносый нос и полные губы. В ее лице была свежесть, которая так гармонично сочеталась со всем окружающим – солнечными лучами, пробивающимися через ветви деревьев, гудением пчел и запахом травы. "Она не похожа на отца, – подумал Сэмми. – Это новая Россия. Улыбка украсила бы ее".
– Ну как, не получается? – спросил он.
– Тут не хватает какой-то детали, – ответила девушка.
Сэмми вспомнил свои мальчишеские годы, когда он разбирал всякие механизмы, и всегда это заканчивалось тем, что либо чего-то не хватало, либо, наоборот, обнаруживалась лишняя деталь. Он вынул из бумажника и отсчитал двадцать долларовых бумажек.
– Я тут повожусь, а вы расплатитесь с такси, – сказал он. – О плате я договорился, включая простой. И не говорите мне, что это слишком много. Такси всегда слишком дороги – по всему миру. Одно из извечных правил – вроде закона движения планет или смены прилива и отлива, или того, что ваши родители становятся глупыми, как только вам исполняется десять лет.
Он нашел деталь в траве, разобрал и снова собрал карбюратор и отрегулировал жиклеры и опережение зажигания. Умению ремонтировать "Ладу" он выучился в Отделе – во время "холодной" войны это была единственная машина, которую мог украсть тайный агент в пределах советской зоны. Теперь здесь можно было найти "Мерседесы" и БМВ, принадлежащие различным криминальным группировкам.
Дочь доктора вернулась и теперь наблюдала за ним. Вероятно, он выглядел подавленным, потому что она вдруг сказала:
– Если хотите покончить с собой, делайте это где-нибудь в другом месте.
– Я как-то не задумывался об этом, – засмеялся он.
Сэмми умылся в рукомойнике на кухне и вернулся в кабинет. Доктор налил себе еще виски, вытер губы платком и улыбнулся кривой улыбкой. Затем поднял стакан:
– За смелого мистера Самуэльсона. Нет, совсем не невинного – среди нас нет невинных. Однако дело в степени виновности – я, например, ни разу не нажал курок и не прописал больному лекарство, которое не отвечало бы профессиональным требованиям. – Он отхлебнул и покрутил стакан. – Превосходное виски, поистине исключительное. Они говорили вам, мистер Самуэльсон, – те, кто направил вас ко мне на консультацию, что я никогда не делал грязной работы?
Доктор был слишком умен и слишком хорошо разбирался в людях, чтобы ожидать прощения или выражения симпатии. Он сразу же поправился, возможно из-за того, что его могла слышать из-за двери дочь.
– Нет, мистер Самуэльсон, среди нас нет невиновных. Ну а что же вы? Вылетели из кокона и превратились в странствующего рыцаря? Или просто в бабочку, порхающую по свету? – Он снова пригубил виски, всего несколько капель, пытливо глядя на Сэмми поверх края стакана. – О, да, я еще могу быть жестоким – это все осталось при мне. И мой опыт, разумеется. Так как же – вы странствующий рыцарь или бабочка? И есть ли здесь разница, мистер Самуэльсон? Но я совсем забыл, что вы пришли ко мне за клиническим заключением о состоянии молодой леди, а совсем не о вашем собственном здоровье.
Рассмотрим вначале состояние женщины, изнасилованной в Боснии. Представьте ее унижение, когда она смотрит телевизор и каждый вечер видит людей, которые возвели насилие в ранг политики, приобретающей силу и законность благодаря телевизионным интервьюерам и дипломатам, ведущим переговоры в Женеве.
Ваш случай очень похож на этот. Молодая женщина пережила страшное унижение – ее насиловали даже не ради удовольствия, не ради политических целей, делая из этого театральное представление. И вы, мистер Самуэльсон, независимо от того, какую роль вы в этом играли, – были одним из зрителей. Бабочка должна улететь прочь или же странствующий рыцарь должен ускакать в степь. Да, мистер Самуэльсон, завершайте то, что вы обязаны сделать, и уходите из ее жизни.
Он сделал перерыв, наполнил свой стакан и погрузился в раздумье. Комар запищал и полетел к окну. Сэмми видел, как он сел на занавеску. На веранде раздались шаги, и девушка потащила складное кресло на солнце. Сэмми позавидовал ее молодости и тому, что она никак не замешана в прошлых делах.
Доктор постучал длинным костлявым пальцем по ручке своего кресла, чтобы отвлечь внимание Сэмми от внешнего мира – мира солнечных лучей и летних ароматов. Мысли доктора пришли в порядок. Он выпрямился в кресле, откинулся назад и заговорил, глядя в упор на своего гостя. Он говорил быстро, но четко:
– Мои наблюдения как психолога-клинициста привели меня к убеждению, мистер Самуэльсон, что единственный способ освобождения человека, подвергшегося унижению, состоит в публичном унижении тех, кто его мучил. Для такой травмы нет сроков ограничения, мистер Самуэльсон, так что нет смысла говорить: "Но ведь это было так давно…"
Все эти Галтьери, Стресснеры, Пиночеты и им подобные у нас, ну, разумеется, и я, среди многих миллионов других; старики, скрывающиеся в джунглях, в монастырях, – все они должны быть привлечены – не к суду, а выставлены на всеобщее обозрение. Да, вначале к позорному столбу, а не к наказанию, – а потом? Два ока за одно, мистер Самуэльсон. Это единственный способ лечения.
И, неожиданно вскочив с кресла, он выбежал в сад и скрылся среди деревьев. Сэмми вышел за ним на крыльцо, и дочь Игнатьева удивленно спросила:
– Что вы ему сделали?
– Он сказал правду, и это взволновало его, – ответил Сэмми. – Вы знаете, я, пожалуй, не останусь на ночь. Лучше отвезите меня в Москву – машина у вас теперь в порядке.
Расположенный в двадцати пяти километрах от лондонского Уэст-Энда, Ричмонд-парк занимал примерно 1200 гектаров площади королевских земельных угодий с раскинувшимися там и сям купами дубов. Раньше здесь росли и вязы, но их загубили голландские жуки. В парке обитало около пятисот оленей. В субботу выдалось прекрасное летнее утро, о котором так тоскуют уехавшие из Англии британцы, когда у них возникают трудности на работе.
Чарльз Бенсон занимался бегом по пересеченной местности в колледже и в университете, и Сэмми Самуэльсону пришлось попотеть, чтобы не упустить его из виду. Бенсон свернул в дубовую рощу в районе площадки для поло. Он задержался среди деревьев, чтобы зашнуровать кроссовки, и при этом оставил в корнях большого дуба тоненький сверток папиросной бумаги. В этих бумагах было написано имя: "Джордж Росс" и даны краткие сведения о его карьере и привычках.
Джордж Росс тридцать лет служил в том отделе военной разведки, который ведал внутренней безопасностью. В области коммерции его должность назвали бы просто клерком по досье. Но к некоторым досье имели доступ только высшие административные чины. Он числился начальником архива, и эта должность давала право рано уйти в отставку с пенсией, равной пенсии армейского полковника.
Тогда он, при поддержке и с одобрения отдела, перешел па работу в одну из крупных служб безопасности в частном секторе. Это оказалось удобно для его прежних клиентов, которые, с окончанием "холодной" войны, страдали от сокращения фондов и охотно поощряли внешние источники информации.
Вскоре Джордж Росс расширил свои связи, включив туда другие ветви службы разведки и вооруженных сил, и стал торговать секретными сведениями, продавая их своим частным клиентам и получая взамен финансовую информацию, необходимую его старым хозяевам и сохранившимся у него друзьям по "холодной" войне в Лэнгли.
Он получал значительные финансовые вознаграждения и теперь купался в роскоши – заказывал костюмы и сигары, имел квартиру в Лондоне и загородный дом. Он записался в Королевский автоклуб – не столь уж престижный в социальном отношении, но зато гораздо более богатый, чем такие излюбленные аристократами места, как Уайте, Будлс или Хант.
Росс предпочитал проводить уик-энд в Лондоне: официанты более любезны, и так приятно ездить на "Даймлере" по пустынным улицам. Обычно в воскресный вечер он обедал и играл в бридж в своем клубе.
На этот раз он встал из-за карточного стола с выигрышем в восемьдесят шесть фунтов. Пройдя в гардеробную, надел серую офицерскую шинель и шелковый шарф, опасаясь холодного ночного воздуха.
Росс располнел от сытой жизни и сильно потел. Приобретя офицерскую шинель, он стал еще больше важничать и свысока раскланивался со встречными знакомыми. Надев шляпу и натягивая перчатки, он кивнул швейцару в холле.
Его "Даймлер" стоял за углом. Прежде чем сесть за руль, он снял шляпу и расстегнул пуговицы шинели. Росс любил свой автомобиль. Запах кожи, кубинских сигар и крема после бритья "Трампер" являлся символом его нового положения в обществе. Двигатель легко завелся, и он вежливо погудел, прежде чем машина тронулась с места.
– Поезжайте в Хнтроу, стоянка для машин у третьего терминала, – приказал голос позади его, и Джордж Росс почувствовал, как что-то холодное и тонкое обвилось вокруг его шеи. – Это называется гаррота, – сказал голос.
Сэмми не хотелось, чтобы Джордж Росс стал звать на помощь. Поэтому в порядке предупреждения он затянул потуже проволоку у него на шее, когда тот опустил стекло, чтобы взять квитанцию на стоянку.
Шлагбаум поднялся, и Сэмми велел ему заехать на место задним ходом, чтобы можно было наблюдать за подозрительными лицами.
– Ты знаешь, кто я? – спросил Сэмми. Джордж пожал плечами – пот катился градом с его лица.
– Я Трент, – сказал Сэмми. – Помнишь? Ты запродал меня? Расскажи сейчас же – кому именно продал, расскажи, кто дал тебе эту информацию, назови другие имена, кроме Трента, которыми, по сведениям твоего информатора, я пользовался. Ясно? Конечно, ты можешь ничего не говорить – у нас ведь свободная страна, но если не скажешь, я тебя убью.
Сэмми схватил Джорджа за шею и зажал пальцами артерию, перекрыв приток крови в мозг на время, достаточное для того, чтобы тот почувствовал головокружение.
– Ты понял? – спросил он. Джордж кивнул.
– Прекрасно, давай начнем с самого начала. Кому ты меня продал?
Джордж Росс изложил свою историю, часто прерываясь, чтобы вытереть пот с лица. Он получал деньги от десятка клиентов на Дальнем Востоке. Двое из них – "Кэрнз – Оливер" и представитель группы Вонг Фу – запросили данные о британском яхтсмене Тренте. Джордж послал запрос по своим обычным каналам и напал на жилу в Управлении, где раньше работал Трент. Он не знал, что у Трента были другие имена, и поэтому не запрашивал об этом своего информатора. Больше запросов о нем не поступало.
– Клянусь, это правда, – сказал Джордж.
Он замялся было, когда речь зашла о том, чтобы назвать имя информатора. Тогда Сэмми стал вертеть ему ухо. Когда-то, в приготовительном классе школы, учитель-садист драл Джорджу уши, так что этот прием оказался очень кстати.
Вручив Джорджу записную книжку и ручку, Сэмми велел ему написать все те сведения, которые его информатор в Управлении передал ему за эти годы. Сэмми потребовал, чтобы такую же записку Джордж составил по своим контактам с Вашингтоном.
Когда Джордж закончил, Сэмми взял записки, сложил их и положил себе в карман. Затем разъяснил Джорджу кое-что из событий прошлого, сказал, что хочет обеспечить девушке безопасность, намерен заставить сэра Филипа Ли расплатиться золотом и объяснил, как именно сэр Филип должен будет это сделать.
– Ли должен это сделать, потому что в противном случае все газеты узнают о том, что он платил за убийство собственной внучки. Единственное, что мне нужно, – это безопасность девушки, а для того, чтобы быть в безопасности, она должна исчезнуть.
Он подробно рассказал о предстоящей церемонии похорон.
– Скажи сэру Филипу, чтобы его люди подыскали труп девушки примерно того же возраста, что его внучка. Похороны состоятся в следующую пятницу в полдень, и я хочу, чтобы у могилы рядом с сэром Филипом стоял Вонг Фу. Если же Вонг Фу не согласится, скажи ему, что я требую, во-первых, безопасности для девушки, а во-вторых, его непременного присутствия на похоронах, иначе все газеты узнают, что они покровительствуют пиратам.
Сэмми дал подробные инструкции, потом перечитал записи Джорджа, чтобы убедиться, что все изложено правильно.
– Они убьют меня, – сказал Джордж.
– Совсем не обязательно, Джордж, ты – не такая уж важная персона.
Он приказал своему дрожащему пленнику оставить ключи в машине и выйти из нее. Джордж с трудом стоял на ногах.
– У тебя нет причин бояться, Джордж, – ободряюще сказал Сэмми. – Ты мне нужен. Я позаимствую твою шляпу и шинель, а пока запру тебя ненадолго в багажнике. Там тебе будет удобно. Я осторожно поведу машину.
Трент поехал в Лондон. Миновав Ледброк-Гроув и Холлан-Парк-авеню, он свернул на красивую улицу Ридженси-крешент и здесь остановил Даймлер".
Управление, где раньше служил Трент, возглавлял Генеральный директор. У него был заместитель и восемь начальников отделов. Дом, к которому подъехала машина, принадлежал одному из восьми начальников – Маркусу Ричуорту. Трент нажимал на кнопку звонка, пока в окне над дверью не отодвинулась занавеска. Во дворе стояла машина Джорджа, а на Сэмми были его шляпа и шинель. В холле зажегся свет и послышались шаги. Затем обычный для нашего времени лязг цепей и замков.
Дверь открыла Джин Ричуорт. Это была приятная женщина средних лет с большой грудью, с несколько расплывшейся с годами фигурой. Она выросла на ферме и так никогда и не привыкла к городской жизни. Увидев Трента, она удивленно сказала:
– А муж думал, что это Джордж Росс.
– Он внизу в машине, – ответил Сэмми. – Ей была видна машина, и поэтому он добавил:
– Он в багажнике. С ним все в порядке.
– Что-то случилось? – спросила женщина.
– Да, – ответил Трент. – Я всегда ожидала, что что-то должно случиться…
Джин была симпатична Сэмми.
– Мне очень жаль, – сказал он. – Мне нужно поговорить с вашим мужем. Я не отниму у него много времени.
– Да, конечно, – кивнула она. – Сейчас позову его. Не выпьете ли чашку чаю или кофе? Или виски?
– Кофе, пожалуй, – ответил Сэмми. Она провела его в уютную гостиную, обитую ситцем, где пахло розами от букета, стоявшего в вазе резного стекла. Высокие окна выходили на террасу с решеткой из литого чугуна, а ступеньки с террасы вели в сад. Здесь должны были бы быть собаки и дети, но у Ричуортов не было ни тех, ни других. Теперь он понял, что женщина годами жила под страхом грядущего скандала, который мог уничтожить всю семью.
Джин крикнула, и в гостиную спустился ее супруг – в дорогом халате, шелковой пижаме и очках в роговой оправе. Он только что вставил искусственные зубы, и от него пахло зубной пастой. Хотя Ричуорт был моложе бывшего шефа Трента, они являлись большими друзьями и союзниками – оба выступали за особые отношения с Соединенными Штатами. С точки зрения тех, кто ориентировался на Европу, эти особые отношения с США правильнее было бы называть холопством.
– Где Джордж, – рявкнул он – Кто вы такой, черт побери?
– Не валяй дурака, дорогой, – вмешалась его жена. – Разве ты не помнишь Пата Махони?
– Махони? Какая чепуха – этот парень давно умер. Много лет тому назад В Ирландии.
– Сэмми Самуэльсон, – представился Сэмми, не подавая руку Ричуорту. – Нам нужно поговорить. Джип Ричуорт кивнула:
– Да-да, конечно, поговорите. Я приготовлю кофе. Сахар, молоко?
– Немного молока, – попросил Сэмми. Она вышла, по пути слегка погладив мужа по плечу.
– Постарайся держаться спокойнее, дорогой. Будь мужественным. На самом деле ничего страшного.
Но Ричуорт пылал возмущением:
– Чудовищная наглость – вломиться в мой дом посреди ночи. Как вы осмелились? Напугали мою жену!
– Вы продали меня Джорджу Россу. Об этом знает Чарльз Бенсон, у меня есть записка Джорджа на имя Генерального директора, – сказал Сэмми. – Кому вы еще продали меня? И под какими именами?
– Трент, это был единственный случай, и только с Джорджем. И я вовсе не продавал вас. Это был обмен информацией, выгодный для Управления.
– Может быть, вы прочитаете эту записку? – Сэмми вынул из кармана доклад страниц на десять или даже больше.
Ричард с неохотой взял бумаги в руки. Сняв очки в роговой оправе, он похлопал себя по карманам, пытаясь найти очки для чтения.
– Проклятие, я забыл возле кровати. У меня есть запасная пара в кабинете.
– Бенсон будет здесь через полчаса, – сказал Сэмми. – С ним приедут люди из особого отдела.
Ричуорт вышел. Сэмми слышал, как хлопнула дверь кабинета, и ему показалось, что повернули ключ в замке. Он подумал, что должен что-нибудь предпринять, но уже ничего нельзя было сделать.
Джин Ричуорт задержалась на пути из кухни, и Сэмми услышал, как она спросила через дверь.
–У тебя все в порядке, дорогой?
– Да-да, конечно, все в порядке, – ответил Ричуорт. – Не беспокойся, старушка.
Джин вошла в гостиную и, поставив поднос на низкий стол, села на кушетку рядом с Сэмми. Она налила кофе в чашки. Потом вдруг сказала:
– Вы не подумаете обо мне плохо, если я возьму вашу руку?
– Разумеется, нет, – ответил Сэмми. Она заплакала и извинилась, что ведет себя так глупо.
– Ничего, ничего. – Сэмми хотелось уйти или рассердиться, но он страшно устал, и в памяти возник образ отца, сидящего за своим письменным столом. Он вздрогнул, и Джин сказала:
– Как это, должно быть, тяжело для вас. Раздался выстрел, и почти сразу же – топот ног на крыльце у двери и звонок в дверь.
– Я открою им, – сказал Сэмми.
Было семь утра. Сэмми Самуэльсон сидел за угловым столиком в кафетерии на станции метро Паддингтон – перед ним стояла чашка плохого кофе и черствый круассан. Из бокового кармана пиджака высовывался авиабилет.
Американец опоздал на пять минут. Он взял себе кофе и кекс и поставил поднос на угол.
– Сэмми Самуэльсон, – представился Сэмми.
– Да, я знаю. – Лет сорока с небольшим, крепкого сложения, с ушами, прижатыми к голове, серыми глазами и широкими ладонями, американец был одет будто для загородной прогулки: брюки из грубой ткани, фланелевая рубашка, твидовый пиджак и крепкие ботинки. Выглядел он как профессионал, но не городской житель, и, видимо, обладал наследственно крепким здоровьем. Он повертел своей чашкой. – Должен сказать вам, Сэмми, что в Вашингтоне многие считают, что вы тот еще фрукт и от вас всегда одни неприятности. Во-первых, вы угробили кучу людей, работая на этих динозавров "холодной" войны. Затем, многие полагают, что в какой-то момент вы спасли задницу Кастро. В чем дело? Не выпали ли вы из вертолета на пути в Дамаск? Или все это – плод воображения?
Американец поднес ко рту чашечку кофе, но принюхался, и это его спасло. Он улыбнулся Сэмми кривой улыбкой – в этой улыбке, как и в его голосе, была какая-то насмешка над самим собой.
– Так что вы понимаете, я тщательно проверил вас. Если я приехал сюда, то потому лишь, что кое-кто, кого я знаю лично и кого очень уважаю, говорил мне, что можно доверять вам во всем, кроме собственной карьеры. – Он снова улыбнулся Сэмми. – Это высокопоставленные люди, так что вы не причинили им никакого вреда. Я решил, что могу рискнуть промочить ноги…
Сэмми вынул отчет Джорджа Росса о его сделках с американской стороной и передал своему собеседнику первые две страницы.
Американец быстро пробежал их глазами, потом выдохнул через выпяченные губы и сказал:
– Ну, черт возьми, и подарочек к завтраку. И чего же вы хотите, мистер Самуэльсон? Сэмми рассказал о Джей Ли:
– Она гражданка США. Я хочу, чтобы девушка могла чувствовать себя в безопасности и получила возможность строить свою жизнь заново.
– У нее есть деньги?
– Достаточно, – ответил Сэмми.
– В таком случае мне нужно будет поговорить со знакомыми из иммиграционной службы. – Американец минуту подумал. – Вы собираетесь уезжать?
– В Токио. Там стоит мое судно. Американец переключился на организационные вопросы:
– Документы нужно оформить в США. Из Токио есть рейсы "Америкэн Эрлайнс" до Далласа. Я встречу леди у выхода.
– Благодарю, – Сэмми протянул через стол остальные страницы записки Джорджа Росса.
Американец прочитал их, потом сложил, сунул в карман пиджака, улыбнулся и поблагодарил Сэмми:
– Я хотел бы верить, что мне удастся выправить новые документы бесплатно, но, скорее всего, это было бы самообманом.
– Не беспокойтесь об этом, – сказал Сэмми.
Трент был еще Сэмми Самуэльсоном, когда, пройдя через иммиграционную проверку в Сиднее, взял у окошка аренды автомобилей квитанцию на прокат "Форда". Он был еще Сэмми Самуэльсоном, когда договорился по телефону о встрече в театральном агентстве. Проезжая по городу, он купил на Коннер-стрит две пары брюк из грубой хлопчатобумажной ткани, две спортивные рубашки, носки и пару тренировочных туфель – все фирмы "Дэвид Джонс", а также пару ботинок "Фрай".
Одежда Сэмми Самуэльсона выглядела в Австралии лучше, чем в Европе, и секретарь в театральном агентстве разговаривал с ним довольно вежливо. Директором агентства оказалась женщина лет сорока с небольшим, с блестящими черными умными глазами, овальным лицом с чистой кожей, обрамленным рыжими волосами до плеч. На шее, на серебряной цепочке, висел опал. Кремовая блузка с французскими манжетами и опаловыми запонками, бежевая полотняная юбка. Такая фигура стоила ежедневного ухода и расходов на гимнастику. Звали ее – Хлоя Айзеке. Она выслушала его, ее изящные, хорошо ухоженные руки с длинными пальцами, на которых не было обручального кольца, спокойно лежали по обе стороны записной книжки – Это должна быть молодая девушка небольшого роста, – говорил Сэмми, – сто пятьдесят пять – сто пятьдесят семь сантиметров, китаянка. Не вьетнамка, а именно настоящая китаянка, мисс Айзеке Речь идет не о карьере, но это вполне законно, за это будет хорошо заплачено, и здесь нет ничего опасного.
Сэмми написал фамилию и телефон инспектора особого отдела австралийской федеральной полиции на оборотной стороне визитной карточки Сэмми Самуэльсона, а внизу приписал еще одну фамилию – Сэфин Ивэнс.
Она прочла.
– Сэфин Ивэнс – это вы, мистер Самуэльсон?
– Бываю иногда, – сказал Сэмми.
– Так вы один из этих? Сэмми пожал плечами.
– Это все же лучше, чем быть растлителем малолетних или снимать порнофильмы, мисс Айзеке.
– Хлоя, – поправила она.
– Хлоя…
Сэмми ехал вдоль побережья и остановился переночевать в мотеле. В пять утра он покинул мотель и направился в глубь материка. Проехав пятьдесят километров, он увидел дорожный указатель со стрелкой на Гленгар-Стад и повернул в ту сторону. Частная дорога проходила между чистыми, хорошо орошаемыми лугами с загонами для лошадей, огороженными бревенчатыми заборами. Здесь было достаточно тенистых деревьев, чтобы животные могли укрыться в жаркий день. Издали лошади выглядели отлично. Трент насчитал двадцать кобыл и дюжину жеребят, пока не сбился со счета. Конюшни располагались на вершине большого холма – внизу проходила асфальтированная дорога, а вверх вела дополнительная тропа, поднимавшаяся прямо по крутому склону холма. Дом находился в четырехстах метрах левее, в роще голубых камедных деревьев. Он был построен из белого дерева, с широкой верандой и жестяной крышей и казался достаточно просторным для семьи с двумя детьми. Возле дома десяток дождевальных труб орошали два гектара изумрудно-зеленой люцерны. Когда Сэмми выгрузил свой чемодан и сумку с новой одеждой и обувью и поднялся на крыльцо, донесшийся с луга порыв ветра овеял его прохладой.
На шум автомобиля на веранду вышла высокая женщина. Она долго смотрела на Сэмми, а затем воскликнула: "Черт возьми!" Но все же подставила ему щеку для поцелуя и обняла его.
– Ты найдешь Чарли там, на дороге, – сказала она.
– Я хочу прежде поговорить с тобой. Марс, – остановил он ее. Они знали друг друга уже пятнадцать лет, и ему было бы больно прервать эту дружбу.
Пока они пили кофе на кухне, он, глядя в серые глаза собеседницы, рассказывал ей об этой девушке.
Она сидела, опершись на чисто выскобленный сосновый кухонный стол, – крупная женщина с таким запасом любви в сердце, что его хватало на двух неугомонных ребят и на мужа, занятого тяжелой работой. Марс всегда умела слушать и дождалась, пока он закончит, во время его рассказа ее глаза горели гневом, а губы побелели, и она нервно потирала руки. Здесь, на овечьей ферме, где женщина выросла, не было стиральной машины, и она все делала этими костистыми сильными руками, которые могли без труда разрубить полено.
– Господи Боже! – сказала Марс, когда он закончил, положила ладони на его руки и стала их гладить, как будто изгоняя боль. Она хотела дать ему понять, что все понимает и что она на его стороне не потому, что они давно уже были одной семьей, а потому, что она разделяет с ним его желание что-то сделать с этим. Марс еще раз пожала ему руки и сказала:
– Ты лучше выйди на дорогу к Чарли и скажи ему, что я согласна.
Сэмми переоделся в хлопчатобумажные брюки, спортивную рубашку и рабочие ботинки.
Невысокий, худощавый, стройный человек лет шестидесяти внимательно оглядывал кобылу, которую проводила перед ним молодая женщина из австралийских аборигенов. Широкополая шляпа затеняла его лицо. Он держал в зубах соломинку.
Запахи конского пота, седельной кожи и дорожной пыли пробудили воспоминания о прошлом. Помолчав немного, Сэмми сказал:
– Левая задняя. Это что – растяжение?
– Травма. – ответил Чарли. – Фургон с лошадьми столкнулся с грузовиком. – Он выплюнул соломинку. – Что тебе нужно, Падди? Если речь о работе, выкладывай.
– Да, о работе, – ответил Падди (ему уже надоело быть Сэмми).
– Я уволился с работы, – сообщил Чарли.
– Я тоже уже не служу больше в Управлении. Но это частное дело, Чарли, и за это заплатят двести…
Чарли подозвал девушку, переговорил с ней, молча проследил, как она ведет лошадь в конюшню. Потом, спустя некоторое время, спросил:
– И где же это?
– В Гонконге.
– Марс устроит бучу.
– Я уже поговорил с ней, – сказал Падди. – Она относится сочувственно.
Чарли посоветовал ему взять гнедого. Лошадь была спокойная и шла хорошо, не уставая от полуденной жары. От яркого солнца блекли краски лугов. Синие стволы камедных деревьев на склонах холмов дрожали в горячем мареве. Проехав километров шесть, Падди спешился в тени дерева, взял лопату и стал рыть яму. На глубине полуметра лопата ударилась о крышку ящика. Он был не из стали, а из специального материала "кевлар" – его нельзя было бы обнаружить с помощью металлонскателя.
В ящике лежало шесть водонепроницаемых пакетов с документами. Ричард О'Нейл – австралийский адвокат по вопросам налогообложения, проживающий в Нормандии и имеющий контору в княжестве Лихтенштейн. Все его финансовые дела находятся в Швейцарии.
Сразу же после возвращения в дом Чарли Сэмми Самуэльсон бесследно исчез в пасти дровяной печи.
Если Сэмми Самуэльсон выглядел несколько грубоватым и ему подходил средней руки мотель, то Ричард О'Нейл был человеком совсем другого типа – он летал в первом классе, останавливался в Париже в роскошных, но консервативных пятизвездочных отелях "Коннот" или "Мерис". У него были седоватые, коротко подстриженные волосы и поразительно синие глаза за стеклами очков в золотой оправе. Он носил легкий темно-синий костюм, купленный готовым в ателье Винса Молони, хлопчатобумажную рубашку с двойными манжетами и галстук крикетного клуба. Хлоя Айзеке, увидев его, сказала:
– Я могла бы устроить вам роль в средненькой мыльной опере.
Он улыбнулся.
В соседней комнате его ждала девушка – австралийка китайского происхождения. Она четыре года училась в театральной школе и получила несколько небольших ролей, но пока никуда не устроилась.
– Лаура Синг, – представила ее Хлоя. У Лауры было крепкое рукопожатие и плечи пловчихи.
– Я нефотогенична, – сказала она, слегка пожимая плечами и показывая тем самым, что в этом нет ничьей вины… – Я хорошо держусь на сцене, но за это никто не платит.
Он повернулся к Хлое Айзеке:
– Мне хотелось бы поговорить с ней на берегу. Девушка удивилась.
– А может быть, вы поговорите в ванной со включенным краном? – спросила Хлоя. – Или это слишком избитый прием?
– На берегу как-то приятнее.
Он повел Лауру Синг на пляж Бонди, и они гуляли в течение часа, репетируя детали ее роли. Ему пришлось рассказать об этой истории достаточно, чтобы девушка поняла рискованность дела, но он ни слова не сказал о Чарли. Она спросила, было ли у них что-нибудь с девушкой в Гонконге? Он отрицательно покачал головой.
– Так что, вы делаете все только потому, что считаете вашим долгом? Он ничего не ответил.
– Мне это нравится, – сказала она и взяла его под руку. Так они вернулись обратно к машине.
Он отвез ее в деловую часть города и поехал обратно в офис, чтобы закончить дела с оплатой. О'Нейл расплатился наличными, отказавшись от расписки, но Хлоя все-таки дала ему бумагу.
Все эти разъезды, смена имен и самоубийство Ричуорта порядком утомили его и вывели из состояния равновесия.
– Хлоя, я не ошибусь, если предположу, что вы не прочь пообедать? – сказал он.
– Да, очень хотела бы.
Можно было бы на этом и закончить, но он все же спросил:
– Означает ли это – да?
– Это означает: да, я действительно хотела бы, но мои лета не позволяют мне быть глупой. Она была права, и он не стал настаивать.
Ричард О'Нейл взял в аэропорту Ниной Акино автомобиль "Герц Ниссан" и поехал в центр Манилы. Многоэтажный гараж был расположен в одном квартале от улицы Пазео де Рохас в районе Макати. Ричард отыскал свободный задний бокс на шестом этаже и запер машину. Танака велел ему разыскать серебряную с золотом "Тойоту Лендкрузер" с затемненными стеклами – она должна была стоять на четвертом этаже. Электричества не было, и лифт не работал; он спустился пешком и нашел "Лендкрузер" – машина стояла возле колонны. Танака открыл дверцу – Ричард влез в машину и бросил свою сумку на заднее сиденье. Японец приобрел филиппинский паспорт на имя мисс Анджелики Чу. Фотография Джей Ли на паспорте делалась при слишком сильном освещении и черты ее лица были смазаны. Эта фотография могла принадлежать любой из десяти миллионов молодых китаянок. Ричард нашел, что все сделано отлично.
Перебрасываясь редкими фразами, они выехали из города и свернули на южное шоссе. Лусон – самый большой остров на Филиппинах. Город Сорсогон находится неподалеку от его южной оконечности, в одиннадцати часах езды от Манилы. Танака и О'Нейл вели машину по очереди. Наконец "Тойота" свернула с шоссе на проселочную дорогу – передние фары осветили деревья. Они отъехали на несколько километров от города и направились к берегу, где их ждала баслига доктора Имаи. Ричард О'Нейл оставил в машине свои голубые контактные линзы и надел очки.
Поверхность моря перед рассветом казалась гладкой, как ледяной каток, и узкий корпус баслиги мчался над водой со скоростью в пятнадцать узлов. Небо было совершенно чистое, звезды сияли, как лампы дневного света, и перед ними поднимались из моря черные, мягко очерченные силуэты островов.
С рассветом на поверхность моря опустился и стал растекаться легкий туман, окутавший остров, к которому они направлялись. Когда взошло солнце, стена тумана распалась на полосы, тянувшиеся к горным ущельям. Пляж возле курорта сиял, как брусок светлого золота.
На расстоянии пятидесяти метров от берега рулевой сбросил скорость, и баслига заскользила над коралловыми рифами, отчетливо видными в спокойной чистой воде. Стая маленьких рыбок сверкнула начищенной медью, над головой пролетела птица-фрегат. Из кухни курорта донеслось звяканье кастрюли, и на пороге появился доктор Имаи.
В течение нескольких минут Танака с доктором пытались перещеголять друг друга в выполнении ритуалов японского этикета. Из своей кабины на крошечную веранду вышла Джей Ли с мокрыми волосами – очевидно, девушка только что приняла душ. На ней был шелковый саронг, украшенный рисунками, и короткая белая хлопчатобумажная кофточка с широкими рукавами. Ричард подошел к веранде.
– Доброе утро, мисс Ли. Надеюсь, вам стало лучше.
Она молча взглянула на него, но не улыбнулась и не протянула ему руки. Тогда он присел спиной к ней на деревянную ступеньку крыльца, спускавшегося с веранды на лужайку. Японцы окончили церемонию поклонов и пошли к главному зданию. За время отсутствия Ричарда доктор приобрел ручного карликового оленя. Животное привязали к шесту, чтобы оградить от его посягательств цветочные клумбы. Ричард смотрел, как зверек грызет плод хлебного дерева, который один из садовников разрезал и положил на краю лужайки.
Снова появился доктор Имаи с подносом, на котором стояли черный чайник и три чашки. Он подошел к боксу Джей, поставил поднос на веранду и налил чай в чашки. Имаи называл Трента Сэмом, а не Ричардом и выразил надежду, что его поездка была плодотворной.
– Весьма плодотворной, – подтвердил Ричард. Попив чаю, мужчины пошли прогуляться по берегу. Доктор заговорил о здоровье Джей Ли. Раны у нее зажили, и она вполне может путешествовать.
– Теперь остался вопрос о психическом состоянии молодой леди, – сказал Имаи.
Ричард О'Нейл вернулся к крыльцу и снова сел на ступеньку.
– Мисс Ли, – обратился он к девушке, – нам нужно поговорить о вашем будущем. Я договорился, что ваши похороны состоятся в Гонконге в пятницу утром, и мне нужно там присутствовать. Вы получите большую свободу действий, если будете официально числиться умершей. Я занимаюсь вашим финансовым положением – вы будете полностью обеспечены.
Она спустилась с крыльца и теперь смотрела на него, стоя на лужайке. Джей стояла совершенно прямо, как будто окруженная какой-то оболочкой – невидимой, но твердой и непроницаемой. Молчание длилось довольно долго.
Наконец он сказал:
– То, чего вы хотели, уже устроено. Она коротко кивнула, и этим напомнила ему своего деда.
Девушка ничего не произнесла, но он продолжил:
– Я сменил свое имя – теперь меня зовут Ричард О'Нейл. Если вы поедете со мной, вам необходимо это знать. Вы полетите в Гонконг под именем Анджелики Чу. – Он вручил ей филиппинский паспорт. – После похорон вы снова перемените имя и полетите в Даллас. Там в аэропорту вас встретит мой приятель. Он проведет вас через таможню и иммиграционный контроль и выправит вам новый паспорт на имя, которое вы сами выберете себе. Вам нужно будет передохнуть пару дней, а затем поедете в Нассау. Там находится ваш банк и там вас будет ждать еще один мой друг. Как только уладите свои дела в банке, сможете ехать куда хотите. Может быть, некоторое время поживете в каком-нибудь спокойном месте. А может, вернетесь в колледж?
Она перелистала паспорт. В какой-то момент ему показалось, что девушка собирается что-то сказать.
У Ричарда О'Нейла и мисс Анджелики Чу были смежные номера в отеле "Мандарин" в Гонконге. В семь часов вечера Ричард позвонил по телефону в Бремер-Лодж, назвал свое имя и сказал, что ему необходимо поговорить с сэром Ивэном Уайли. Ему ответили, что сэр Ивэн Уайли занят и может назначить место и время встречи на Филиппинах.
Сэр Ивэн, по-видимому, слушал по отводной трубке – он подключился через несколько секунд. Кто такой О'Нейл? Что ему нужно?
Ричард ответил, что он адвокат, специалист в области страховых притязаний в случаях, связанных с пиратством. Филиппинцы представляют собой в этом отношении особый интерес. Он просил о короткой аудиенции. Эта встреча будет полезна и для сэра Ивэна. Он освободится к одиннадцати часам. Удобно ли это сэру Ивэну?
– Одиннадцать? Одиннадцать ночи? – Президент компании "Кэрнз – Оливер" уже несколько оправился от неожиданности, но не стал ругаться. – А где вы хотели бы встретиться? – спросил он.
Ричард был согласен приехать в Бремер-Лодж – чем меньше людей будет знать об этой встрече, тем лучше.
Он взял в аэропорту напрокат "Хонду" и сотовый телефон. В девять часов выехал из отеля, проехал до Пика и припарковался в двадцати метрах от Бремер-Лодж под уличным фонарем, поставив свою машину между автомобилем "Ровер-Стирлинг" и большим БМВ. О'Нейл наблюдал за домом и садом целый час, а затем позвонил по телефону. Трубку взял Уайли.
Ричард, витиевато извинившись, сообщил, что задерживается на сорок минут.
Немного погодя где-то впереди несколько раз пропищал зуммер телефона. Из одной машины вышел человек и, положив руку на бедра, прогнулся назад, расправляя спину, видимо, долго сидел в ожидании. Затем сделал несколько приседаний, выкурил сигарету и снова сел в машину.
"А нет ли у него некурящего напарника?" – подумал Ричард.
Он так и предполагал, что телефон Уайли прослушивается, и теперь задавался вопросом – который из двух финансистов занимается этим. Или, может, его выследила одна из триад? Ричард положил очки адвоката в футляр и вынул голубые контактные линзы. Тихонько соскользнул на тротуар, на животе подполз к машине. Ему пришлось встать, чтобы заглянуть внутрь, но это было безопасно, потому что его шпионы смотрели в сторону Бремер-Лодж. Их было двое – один впереди, другой сзади. Оба китайцы. Одеты в темные брюки и темные рубашки.
Один из них курил, обняв рычаг ручного переключения скоростей и положив локти на сиденье водителя. Упершись подбородком в ладони, он наблюдал за зданием Бремер-Лодж в отверстие дверной ручки. Вероятно, на полу лежал револьвер, но в случае чего ему пришлось бы прежде всего высвободить руку, убрав ее с рычага. Второй китаец развалился на заднем сиденье, привалившись плечами и головой к двери, обращенной к тротуару. Кнопка замка была поднята.
Ричард рывком распахнул заднюю дверцу. Сидевший там человек вывалился из машины. Ричард ударил его головой о бордюрный камень. Напарник на переднем сиденье попытался высвободиться, но Ричард схватил его свободной рукой за волосы, подтащил к себе коротким ударом по шее, надолго вывел из строя.
Китаец с пробитой головой жалобно стонал. Ричард прислонил его к заднему колесу и вытащил из-за пояса браунинг калибра 9 мм; затем привязал к ручке задней дверцы. Итак, одного он временно обезвредил.
Зайдя к машине спереди, Ричард швырнул второго китайца так, что тот плашмя растянулся на переднем сиденье, и ударил его рукоятью револьвера в челюсть. Порывшись в перчаточном отделении, он обнаружил рулон липкой ленты для заклеивания почтовых посылок. Значит, тот, кто послал этих людей, хотел заполучить его живым. Он вставил обоим китайцам кляп и связал их. Ни у того, ни у другого не было документов – значит, они не из полиции, что было чрезвычайно неприятно.
Ричард осторожно погрузил раненого китайца в багажник, а второго оттащил в багажник своего автомобиля. До встречи с Уайли оставалось пятьдесят минут. За это время мимо проехало не больше дюжины автомобилей. Ни один из них не проезжал дважды – значит, этот квартал не патрулируют.
Убедившись, что у команды наблюдателей нет подкрепления, он быстро перешел через дорогу и ровно в 11.30 подошел к боковой двери Бремер-Лодж. В руках у него была желтая пластиковая папка.
Дверь открыл сам сэр Ивэн Уайли – слуг, очевидно, отправили спать. На Уайли была рубашка в полоску, синие хлопчатобумажные брюки и вышитые вельветовые домашние туфли – наверное, чей-то подарок, подумал Трент. Сэр Ивэн казался меньше ростом, чем тогда, на гасиенде, в обществе Филипа Ли.
– О'Нейл? – спросил Уайли.
– Совершенно верно, – ответил Ричард, не подавая ему руки.
Слабо освещенный холл был стилизован под шотландский готический замок – рыцарские доспехи по обе стороны двери, пол из каменных плит, у подножия устланной ковром лестницы – чучело медведя. Из холла дверь вела в столовую. Отделка стен и мебель были из полированного черного дерева. Комната освещалась одной маленькой люстрой из резного стекла.
Уайли плотно прикрыл дверь и повернулся к О'Нейлу:
– Так вы адвокат? Судя по акценту – австралиец? Что вы говорили о встрече на Филиппинах?
– Я представляю интересы мисс Майэсин Джасмин Ли, сэр Ивэн. – Ричард О'Нейл постучал пальцем по папке. – Здесь у меня подробный отчет о событиях, последовавших за пиратским нападением на "Цай Джен".
Он бросил папку на стол.
Уайли осторожно полистал странички, как будто интересуясь качеством бумаги. Наконец взял папку в руки.
В документе было двенадцать страниц, напечатанных через полтора интервала. По мере того как Уайли переворачивал страницы, морщины на его лице углублялись. Наконец он дошел до подписей. Их было три: Джон Патрик Трент, Танака Кацуко, М. Джей Ли.
Подписи заверены судьей в Маниле. Документ был вполне официальным с шестью разноцветными печатями.
– М. Джей Ли… – произнес Уайли.
– Это мой клиент, – пояснил Ричард.
Уайли стал перечитывать бумагу заново.
– А девушка? Та, что мы будем завтра хоронить?
– Разве это имеет значение?
Уайли посмотрел на Ричарда как на преступника.
– Бог мой, что это вы говорите? Ведь девушку, может быть, убили, чтобы подменить тело.
– Никто этого не делал, – возразил Ричард. – Этим занимался профессионал, и вообще – проще и дешевле купить труп в морге или в похоронном бюро.
Уайли повертел в руках папку и спросил:
– Джордж Росс?
– Под моим руководством, – ответил Ричард. Уайли посмотрел на Ричарда, пытаясь проникнуть в его мысли. Теперь он уже овладел собой.
– Чего же вы все-таки хотите? – спросил он.
– Я хочу, чтобы мою клиентку оставили в покое, – ответил Ричард.
Это, очевидно, было не все, и Уайли терпеливо ждал. Немного помолчав, Ричард добавил:
– Я не очень-то верю в добрые намерения сверхбогачей. Они обладают слишком большой властью. – Но это было и так очевидно, а кроме того, он устал от этих игр и от необходимости постоянно менять разные шкуры. – Вам придется выполнить эти условия, – сказал он голосом Трента.
Уайли смотрел в сад на затейливый узор чугунных ворот, ведущих в Бремер-Лодж, и думал, что он, Уайли, главный клерк, обладатель престижа без власти. Он вспомнил, как Филип выпроводил его тогда, взяв под руку, во время встречи на гасиенде. И подумал, как бы поступил, если бы знал об истинных намерениях Филипа. Остановил бы его? Или стал возражать?
Трент обещал вернуться в отель к полуночи. Джей пыталась смотреть фильм по телевизору, но поймала себя на том, что больше следит за тиканьем часов, отсчитывающих минуты.
В номер Трента вошла молодая горничная, чтобы приготовить постели ко сну. Она открыла дверь, соединяющую номера, и сказала:
– Добрый вечер, мисс.
Джей смотрела, как она снимает покрывало с огромной кровати, расстилает простыни и взбивает подушки. Девушка закончила и улыбнулась Джей. Было ясно, она уверена, что Джей и Трент – любовники.
Джей хотелось накричать на горничную. Она дрожала всем телом, и ей стоило больших усилий держаться. Девушка вышла, пожелав ей спокойной ночи.
Джей чувствовала, что теряет самообладание, но уже не могла взять себя в руки. Она заперла свою комнату на замок. Ключей от номера Трента у нее не было, поэтому она пододвинула к двери кресло. Потом вернулась к себе и села.
Ключ с медным брелоком лежал на столе, и Джей старалась не смотреть на него, но не могла удержаться. Наконец схватила ключ, подбежала к двери, стала вставлять его в замок и уронила на ковер.
Опустившись на колени, чтобы поднять ключ, она почувствовала чье-то присутствие. Кто-то был в коридоре и подслушивал. Джей на коленях подползла к телефону. Ответил консьерж – он, как и горничная, был китаец. Она бросила трубку.
Это Трент привез ее сюда. Вдруг она почувствовала такую ненависть к нему, что забыла даже о своих страхах. Девушка стала рыться в его чемодане в поисках оружия, но он предвидел это и взял револьвер с собой. Стараясь не поддаваться панике, она схватила со стола нож для разрезания бумаг. Попробовала его лезвие – оно было довольно острое.
Трент поступил хитро, избрав в качестве посредника для переговоров дядю Ивэна, подумала она. Дед доверяет Ивэну, как, впрочем, и все остальные. Она пыталась представить себе – сколько дед заплатил Тренту. Джей понимала, что ей не удастся бежать. Они следили за ней. Выражение лица горничной должно было насторожить ее. Она не боялась смерти: смерть положит конец всему – боли, позору, страху. Но перед тем как умереть, надо убить Трента. Он уверен, что его обман удался, и не станет остерегаться.
Все должно выглядеть естественно – она снова перетащила кресло на место. Потом взяла стул, стоявший у стола, и поставила его у двери между смежными комнатами. Провела большим пальцем по острию ножа. Когда придет Трент, главное – произнести первые слова. Готовясь к предстоящей сцене, она вспомнила о британском происхождении Трента и решила быть больше чем англичанкой, чтобы он почувствовал себя в спокойной домашней обстановке.
Оставив "Хонду" с запертым в багажнике китайцем, Ричард поехал вниз под гору в машине своих преследователей. На втором перекрестке от Бремер-Лодж его осветили фары встречной машины – очевидно, это было подкрепление первой команде следивших за ним. Он мигнул фарами в ответ, а на следующем углу свернул налево, потом направо, снова налево и в то же время продолжал внимательно смотреть в зеркало заднего вида.
Убедившись, что хвоста нет, он направился прямо в Центральную больницу. Поставив машину в месте, где стоянка запрещена, неподалеку от входа в приемный покой, он разыскал в приемной телефон, набрал номер "скорой помощи" и проинформировал о раненом человеке в багажнике машины. Секретарша пыталась его перебить, требовала сообщить свое имя, но он велел ей замолчать и, назвав номер, модель, цвет машины, сказал, что ключи лежат под передним сиденьем. Потом подождал минут пять, наблюдая, как бригада "скорой помощи" с носилками пробежала к машине. Когда он остановил такси на главной дороге, мимо промчался полицейский автомобиль.
Ричард расплатился с таксистом в четырехстах метрах от отеля и пошел к дверям. Он обещал Джей вернуться к полуночи и уже опаздывал. В лифте он вынул из кармана ключи, быстро прошел по коридору, открыл дверь. Джей улыбнулась ему. Она сидела на стуле у двери, соединяющей их номера, но, увидев его, встала и быстро пошла к нему такой походкой, будто на ней было длинное платье.
– Господи, как я соскучилась, – заговорила она. – Вас так давно не было. Я чуть не умерла, дорогой, честное слово, чуть не умерла.
Он не был силен по части английской литературы, но, похоже, это была сцена из Ноэла Коуарда[30]. Она кинулась на него, но он отступил в сторону и выхватил из ее рук нож. Джей заплакала.
– Извините меня, мисс, – сказал он. – Я задержался.
Он отвел ее в ванную и заставил подержать порезанный палец под струей холодной воды. Русский психолог говорил ему, что ее нужно оберегать от нервных стрессов.
– Встреча с Уайли прошла хорошо, мисс Ли, – сообщил он. – Теперь остается только побывать на похоронах, и вы можете начать новую жизнь.
Он не ожидал, что она ему ответит, но она сказала:
– Дайте мне бинт.
Это были первые искренние слова, которые она сказала ему. И он вспомнил молодую женщину, которую держал в объятиях во время своей последней операции на службе в Управлении. Тогда они плыли на "Золотой девушке", ушли от урагана, и он только что убил двух бандитов. Женщина попросила у него бинт. Он порылся в карманах, но нашел только нож, револьвер и кучу патронов. Девушка улыбнулась и сказала, что это неважно.
Позже они попали в засаду, и там пролилось много крови.
За ними прилетели из разведывательного центра, чтобы забрать домой. Он сидел на подножке грузовика, а она стояла рядом, и ему так хотелось дотронуться до нее – только прикоснуться, но руки его были в засохшей крови. Офицер-разведчик кивнул ему, показывая, что пора ехать. Ему было неудобно – кругом стояли люди, – и он даже не простился с девушкой. Ее звали Марианна – ей было, как и мисс Ли, лет двадцать с небольшим. Потом она написала ему через британское посольство. Он ответил, попытался объяснить, что пережитые вместе опасности усиливают чувства, которых в действительности может и не быть, и что он слишком стар для нее. Ее ответ был лаконичен: "Почему ты такой проклятый трус, Трент?"
Он взял пластырь и заклеил порезанный палец Джей.
– Спасибо, Трент, – поблагодарила она.
– Ричард, – поправил он ее. – Ричард О'Нейл. У вас завтра будет длинный день, мисс Ли. Идите-ка спать. Я еще немного посижу.
Сэр Ивэн Уайли проснулся и взял телефонную трубку. Звонил Филип и требовал, чтобы он немедленно приехал к нему. Нет, это не терпит отлагательств.
В течение последнего часа Уайли размышлял, как ему поступить с отчетом адвоката Джей Ли, и так и не пришел ни к какому заключению. Этот вызов Филипа оказался совсем некстати. Было бы гораздо разумнее выбрать для визита дневные часы. Уайли натянул рубашку и легкие брюки, всунул ноги в черные кожаные туфли и по черной лестнице спустился в гараж.
Малолитражка была менее заметна, чем другие машины. Он уже взялся было за ручку двери, как вдруг изменил решение. Кивнув сторожу, он снова поднялся в библиотеку и набрал личный номер Филипа Ли.
– Филип, прости меня, – сказал он, – но ночью у меня был этот чертов адвокат-австралиец, и, откровенно говоря, я совсем выбит из колеи. Ради Бога, Филип, мне уже шестьдесят, а завтра нам еще предстоит ужасный день. Встретимся в церкви.
Повесив трубку, он увидел жену, которая смотрела на него, стоя в дверях.
– Звонил Филип, – сказал он, – хотел со мной поговорить, но я ответил, что у меня нет сил.
– Это что-то новое, – усмехнулась она, – раньше я думала, что у тебя не хватает сил только на меня.
В ту пору, когда он тайно ухаживал за ней, Ивэн не замечал жестокости в выражении ее лица. Тогда он не думал о себе, как о завидном женихе. Теперь необходимо было подумать о детях – дети прежде всего.
– Эта история с пиратским нападением потрясла всех нас, – сказал он. – После похорон дела пойдут лучше, увидишь.
– Хуже они все равно не могли быть.
– Да, действительно не могли.
В финансовых кругах некоторые значительные лица считали, что Ли держит сэра Ивэна Уайли в качестве своего пуделя. Они ошибались. Сэр Филип не любил собак. Он выбрал и выпестовал Ивэна потому, что у них было сходное чувство юмора и потому, что за скромностью шотландца скрывался живой ум, которого часто не замечали поверхностные наблюдатели. К тому же Ивэн был упорен и честен. Но самое главное – он являлся бедным кузеном, а именно бедные кузены, как правило, больше всего стремятся доказать свою преданность семье.
На похороны приехал Роберт. К часу в бухгалтерский отдел должен был явиться Тимоти Браун. Филип Ли хотел, чтобы на этой встрече присутствовал и Ивэн, но его отсутствие было не так уж важно. Ли никак не мог понять – что это за адвокат явился в такой поздний час к Ивэну. Ивэн так и не научился отделять свою деловую жизнь от частной. Сэр Филип вспомнил о своей коллекции стекла, ковриков и картин и обратился к сыну:
– Как хорошо, что у нас с тобой, помимо бизнеса, есть и другие интересы, Роберт.
Порт Гонконга никогда не спит. Двое мужчин остановились на минуту, любуясь огнями больших судов, стоявших на рейде, катеров и джонок, снующих взад-вперед по своим ночным делам. Для Роберта густой и горячий соленый воздух был непривычен, так же как тяжелые испарения, идущие от загрязненной воды. Как бы стараясь уберечься от этих ароматов, он прижал к губам батистовый платок.
Сэр Филип улыбнулся, вспомнив, как много лет назад он сам чувствовал себя, возвращаясь домой.
– Ничего, ты скоро привыкнешь к этому, – сказал он сыну и повел его через верфь к помещению бухгалтерии.
После окончания работы всех служащих, в том числе и самых высокопоставленных, впускали и выпускали ночные охранники. Для сэра Филипа открывать тяжелые двери собственным ключом было одним из немногих небольших удовольствий, которые доставляло ему обладание собственностью. Охранник, прошедший школу сэра Филипа, приветствовал его и отступил в сторону.
Финансист с удовольствием вдохнул холодный сухой воздух, такой же знакомый, как звук вращающихся на потолке вентиляторов. В прежние дни его встретила бы здесь трескотня телефаксов, но сейчас слышалось только шуршание бумаги в лазерном принтере. Как всегда, здесь сидели несколько человек, следивших за положением на бирже. Они сняли пиджаки, а один даже положил ноги на стол и, завидев сэра Филипа, чуть не опрокинулся на спину.
Сэр Филип заговорщицки улыбнулся тем из своих служащих, кто оторвался от дисплеев. Он знал, что эта ночь надолго запомнится каждому из них и они будут подробно рассказывать о ней, когда он, сэр Филип, уже давно уйдет в мир иной.
Поднявшись на лифте в свой офис, он велел сыну пододвинуть к столу партнера потертое кожаное капитанское кресло.
– Привыкай, Роберт, – сказал он.
Роберт включил отцовский портативный компьютер "Компак лэптоп", и сэр Филип показал ему необходимые защитные коды.
– Прежде всего мы очистим все от этих чертовых штук Брауна, – сказал он.
Тимми Браун взял такси – нужно было ехать через весь город на встречу с сэром Филипом. Теперь все было уже позади, но ему вспоминалось, как это началось: он лежал, закрыв глаза под огромным китайцем, и чувствовал, как тот с неожиданной для такого мужчины нежностью гладит его по затылку. Ему хотелось плакать от этой нежности, потому что это было так жестоко, и так жестоки были уверения в любви и верности, которые нашептывал ему на ухо этот китаец. И вдруг дверь распахнулась.., яркие вспышки фотоаппаратов… Грузный китаец поднялся с кровати.
Тимми прижал простыню к груди. В комнате уже устанавливали телевизор. Экран вспыхнул, появилось изображение – кровать, а на ней Тимми Браун с китайцем, который незадолго перед тем так деликатно говорил с ним в баре.
– Ты кое-что сделаешь для нас, – сказал один его ночной гость.
Тимми Браун покорно кивнул головой – он знал, что это люди Вонг Фу.
Кое-кто знал Тимми в прежние времена и считал мужественным человеком, но теперь все глубже затягивало в трясину. Только тогда, когда он уже подсоединял последний проводок в кабинете сэра Филипа, его разобрал страх. Тимми установил жучки в конференц-зале и в офисе сэра Филипа и встроил подслушивающую систему в телефон в офисе. Стоило ему закончить последнее подсоединение – и все – он больше не нужен… И Тим вытер вспотевший лоб рукавом – он хорошо знал, что это подсоединение – его смертный приговор.
Тимми спасла измена Чинь и Руди Бекенберга. Теперь он снова был нужен Вонг Фу для того, чтобы установить и обслуживать связь между бухгалтерией Ли и собственными компьютерами Вонг Фу.
Тимми был мастер своего дела. Он хорошо делал свою работу, но теперь, когда его вызвали в бухгалтерию Ли, эта работа завершилась. Он сообщил о вызове своему связному из организации Вонг Фу. Потом он вышел из дома и растворился в толпе.
Тимми велел водителю такси ехать по Коннот-роуд. Когда они подъехали к зданию Вонг Фу, он достал из рюкзака миниатюрный, но мощный радиопередатчик и открыл окошко автомобиля. Глядя на стеклянную пирамиду здания, злорадно улыбнулся, представив себе сидящего за столом финансиста, и нажал кнопку.
Он расплатился с таксистом у входа в помещение Ли, кивнул охраннику и в последний раз вошел в бухгалтерию. Там сидело несколько биржевых наблюдателей, он застенчиво улыбнулся им. Войдя в кабину лифта, он поднялся на второй этаж и постучал в дверь офиса сэра Филипа. Мысленно он представил себе, как Вонг Фу подслушивает разговоры, ведущиеся в здании Ли.
Сэр Филип дружески пожал Тимми руку и, посмотрев на молодого калифорнийца, спросил:
– Ну, как дела?
– Все в порядке, – ответил Тимми.
– Хорошо. Превосходно… – Повернувшись к сыну, финансист представил:
– Познакомься с нашим секретным оружием, Роберт. Тимоти Браун. А это мой сын – Роберт.
Сэр Филип подвел Тимми к столу, где мисс Джеймс уже поставила бутылку шампанского и три бокала.
– Это твоя победа, Тимоти. Поздравляем тебя.
Вонг Фу велел своим людям изловить австралийского адвоката, который приходил к Уайли по срочному делу, связанному с похоронами. Теперь один из этих людей лежал в больнице с сотрясением мозга и небольшой трещиной в черепе. Даже полицейским запретили его допрашивать в течение ближайших 24 часов. А второй человек бесследно исчез. Так что к тому моменту, когда Тимми Браун открыл бутылку шампанского, Вонг Фу уже был порядком разъярен. Он постоянно находился в состоянии раздражения с тех пор, как из Лондона прилетел Джордж Росс с какими-то шантажистскими заявлениями по поводу того, что Вонг Фу якобы похитил эту внучку Ли.
Но, по правде сказать, все эти неприятности имели временный и незначительный характер по сравнению с предстоящим окончательным сокрушением Дома Ли. Вонг Фу принял решение сразу же после похорон захлопнуть ловушку.
Он был скорее удивлен, чем встревожен, услышав хлопок пробки, прозвучавший в его ушах так же явственно, как в офисе сэра Филипа.
– "Вдова Клико". Год тысяча девятьсот восемьдесят второй, – произнес сэр Филип. – Тимоти, садись и расскажи Роберту, как тебе удалось все это проделать.
Кровь бросилась в лицо Вонг Фу, его шрам побагровел, мускулы вздулись, он в бешенстве сжал кулаки. Американец подробно описывал каждый этап операции по созданию системы подслушивания – перечислял все передатчики, проводники, записывающие устройства, которые устанавливал по указанию людей Вонг Фу.
– Ну, а теперь расскажи о самом интересном, – с почти детской радостью попросил сэр Филип. Было 2.25. Вонг Фу услышал смех Тимоти.
– Я настроил его компьютеры так, что стоит ему нажать любую клавишу, как образуется вирус, который немедленно сотрет все его программы и диски. Даже самому квалифицированному специалисту понадобится несколько дней, чтобы очистить компьютеры от этого вируса.
Окаменев за столом, Вонг Фу слушал, как старик Ли рассказывает сыну о всей той дезинформации, которую он скармливал Вонг Фу в течение последних месяцев. Самыми ужасными были фальшивки, которые он подбросил через Бекенберга и Ширли Чинь. На этом строились все планы окончательного наступления Вонг Фу. В ярости и отчаянии он обернулся было к своим компьютерам, и у него похолодели пальцы. Без компьютеров он был абсолютно беспомощен. У него не осталось ни одной записи на бумаге – буквально ни одной.
Схватив тетрадь, он начал было перечислять по памяти все свои активы, но увы… Рука не привыкла к перу и бумаге – писал он медленно, корявыми буквами, да и объем работ был слишком велик. Все бессмысленно. Ярость переполнила его – он обрушил свои кулаки на клавиатуру ближайшего компьютера – пластмассовый корпус треснул. Следующий удар сокрушил соседний компьютер. И еще, еще… Один за другим, он разбил четыре компьютера. Опрокинув стул, Вонг Фу бросился к окну и бешеным взглядом уставился на здание Ли в другом конце города. Он должен был убить старика Ли в самом начале. Вместо этого тянул и все вынашивал изощренные планы мести, которые должны были доставить ему более глубокое и длительное удовлетворение.
– Вот второй миллион, – сказал сэр Филип и вручил Тимоти конверт с чеком.
Первый миллион был положен в банк Ли на имя родителей Тимми, брата и сестры. А этот миллион предназначался ему самому и его партнеру в Сан-Франциско. Наконец-то его родители смогут жить в благополучии, насколько им позволит здоровье.
– Я приложил сюда некоторые свои соображения и рекомендательное письмо к знакомому банкиру на Бермудских островах, – сказал сэр Филип. – Буду рад, если смогу сделать еще что-нибудь.
Вряд ли можно было сделать больше… Тимми криво улыбнулся и пожал плечами.
– Я делал это скорее для развлечения. А теперь можно снять прослушивающие устройства?
В офисе Вонг Фу раздался громкий телефонный звонок. Вонг Фу с рычанием схватил трубку. Нет, это не был старик Ли.
– Завтра я принимаю на себя руководство Домом Ли, – сказал сын сэра Филипа таким же вежливым тоном, каким обычно говорил его отец. – Нам нужно было бы обговорить кое-какие вопросы. Не соблаговолите ли после похорон зайти к нам в бухгалтерию?
Сэр Филип был доволен своим сыном. Уничтожить Вонг Фу – это будет первой задачей Роберта, когда он возьмет на себя бразды правления. Они все хорошо рассчитали, и, когда дело завершится, ни у кого в финансовом мире не останется сомнений относительно способности Роберта управлять делом. Да, есть еще Трент и девушка, но эта парочка может отдохнуть, пока не разрешится эта нелепая загадка с похоронами. Сэр Филип сам займется этим делом, а также дураком Джорджем Россом. С этим, пожалуй, лучше управиться в Англии, там это вызовет меньше шума: может быть – нападение бандитов или автомобильная авария.
Посмотрев на часы, он подсчитал разницу во времени. Золото скоро будет погружено, и его управляющий в Женеве отправится сопровождать его в принимающий банк. Какие они все-таки наивные – Трент и девочка: не могут взять в толк – какая это могущественная сила – Дом Ли.
Водитель завел грузовик фирмы-инкассатора в погрузочное отделение банка. Четверо работников банка доставляли золото, а трое служащих фирмы-инкассатора укладывали его в кузов грузовика. Четвертым в кузове был тот банкир, который договаривался с Сэмми Самуэльсоном о деталях передачи золота из банка в банк. Он, как и инкассаторы, был одет в такую же зеленую спецовку и защитную каску. Провести два часа в кузове грузовика, охраняя золотые слитки, было приятным занятием, если учесть, что за это заплатят десять процентов от пятнадцати миллионов швейцарских франков.
Когда речь идет о пятнадцати миллионах, требуется множество подписей. Наконец все было закончено. Стальные двери поднялись, и грузовик выехал на улицу, где движение машин подчинялось образцовому женевскому порядку. Когда машина отъехала, банкир вызвал банк по сотовому телефону и назвал шифр, который давал разрешение на выдачу займа и немедленный его перевод на счет в частном банке в Нассау.
Вся операция заняла одну минуту четырнадцать секунд. После перевода денег на счет банка автоматически включилась компьютерная программа, согласно которой деньги переводились частями каждые сорок две секунды через ряд номерных счетов в пяти различных странах.
Водитель бронированного грузовика получил маршрут движения по улицам Женевы, но не знал пункта назначения. Его проинструктировали по радиотелефону, когда он находился в пути уже десять минут.
Грузовик въехал в погрузочное отделение принимающего банка спустя двадцать две минуты. Деньги были переведены двадцать пять раз, программа выдала шифрованный сигнал на общем табло и тут же стерла его.
Восемь минут спустя в офис президента принимающего банка вошел представитель Дома Ли. Они поклонились друг другу и обменялись рукопожатиями, но представитель Дома Ли спешил, и они не стали пить кофе. Дом Ли уплатил пятнадцать миллионов в золотых слитках и теперь хотел проверить, прибыли ли они по назначению. Здесь не требовалось угроз и убеждений – Дом Ли был слишком важным потенциальным клиентом. Президент вызвал вице-президента, который распоряжался этой операцией.
Вице-президент рассыпался в извинениях. Если бы он только знал, что заинтересованная сторона – Дом Ли, – но он, разумеется, ничего не знал… И он очень извиняется, но основная часть денег переведена в Нассау. Он проверял золото в машине. Да, это необычно, да, весьма неудачно. Вел переговоры некто мистер Самуэльсон – по паспорту он джентльмен из Латинской Америки, но, видимо, со связями в Москве. Подробности операции по переводу денег – на четвертом этаже. Хотя это и вопреки банковским правилам, но Дом Ли – такое крупное и уважаемое учреждение… Если джентльмены будут так добры и поднимутся наверх…
В Нассау представитель Дома Ли в течение десяти минут беседовал с бухгалтерами банка, принявшими первую партию денег. Он был реалистом и понимал, что потерпел поражение, и не стал спрашивать название частного треста, который включил компьютерную программу. Эти деньги теперь могли быть на одном счету или на тысяче счетов, раскиданных в пятидесяти различных странах мира.
Могила мисс Джасмин Ли была вырыта в середине кладбища, расположенного на пологом склоне холма. На похоронах присутствовали представители гонконгской элиты всех рас и вероисповеданий; здесь было столько же полицейских и частных охранников и телохранителей, сколько участников траурной церемонии.
Австралийский адвокат Ричард О'Нейл перехватил секретаршу сэра Филипа, когда она вслед за финансистом шла к могиле от лимузинов. Оробев от такой близости к сильным мира сего, он прошептал ей на ухо, что уполномочен неким мистером Трентом представлять интересы покойной, вручил свою визитную карточку, разумеется, гравированную, дал адрес юридической конторы в Лихтенштейне и попросил, если возможно, вкратце переговорить с сэром Филипом.
Благодаря своему прилежанию и годам, проведенным в Европе, адвокат сумел несколько смягчить свой австралийский акцент, но он все же резко выделялся на фоне того старого итонского английского, на котором говорил сэр Филипп.
Адвокат многословно извинился за то, что вторгается с земными делами в момент скорби, но он сопровождает двоюродную бабушку покойной с материнской стороны, и, поскольку она присутствует на кладбище, то не хотела бы уезжать, не встретившись с сэром Филипом.
Он надеется, что сэр Филип проявит понимание… Но есть еще одно небольшое дело…
Смущенный адвокат щурился на ярком солнце. Он оказался в весьма затруднительном положении, хотя и по своей вине. Однако, по-видимому, была предпринята попытка проследить местонахождение имущества покойной – попытка, разумеется, несостоятельная, но все же совершенно неуместная. Он надеется, что сэр Филип примет меры, чтобы такое больше не повторялось.
Губы сэра Филипа немного побелели – это был единственный признак того, что он вне себя от гнева. Он вынул из кармана своего темно-синего костюма тоненькую записную книжечку в золотом переплете и вложил в нее визитную карточку адвоката.
– Я рад, что вы проявили такое понимание, – поклонился Ричард.
Двоюродная бабушка Джей Ли была низенькой коренастой дамой в черном костюме и в старомодной шляпе с вуалью. Насколько Ричард О'Нейл вел себя просительно в отношении деда покойной, настолько он теперь был внимателен к престарелой леди, сопровождая ее вверх по склону холма к могиле через толпу собравшихся на церемонию.
Полный глубокого уважения к желанию сэра Филипа оставаться наедине со своей скорбью, адвокат подвел бабушку к краю могилы на противоположной стороне от небольшой группы, которая окружала сэра Филипа. Адвокат поклонился Роберту Ли, стоявшему рядом с отцом, мисс Джеймс и сэру Ивану Уайли, который стоял на шаг позади. Как всегда наблюдательный, Ричард обратил внимание на старый венок, брошенный на траве. Возле вершины холма опустилась на колени женщина-китаянка у чьей-то могилы. Неподалеку на дорожке стоял ее мотороллер.
В ворота кладбища въехал "кадиллак" Вонг Фу. Высокого китайца сопровождали три телохранителя. Среди охранников и участников церемонии пронесся приглушенный шепот – старые противники сошлись лицом к лицу. Они немного замешкались, прежде чем пожать друг другу руки, но наконец неловкость была преодолена и они повернулись к могиле. В это время шесть носильщиков поставили гроб на ремни, готовясь опустить его в могилу.
Произошла некоторая заминка, когда близорукий епископ пытался набрать землю в свою серебряную лопаточку, водя ею по искусственной траве. Руководитель похоронной церемонии кашлянул, чтобы привлечь его внимание, и протянул специальное ведерко с сухой землей, более подходящей для могилы внучки одного из великих мира сего.
Чарли Смит наблюдал, как епископ бросает землю на крышку гроба. Солнечные лучи блеснули на лопатке – прелат передал ее сэру Филипу Ли. Руководитель похоронного бюро засуетился в ожидании. Теперь очередь была за Вонг Фу.
Чарли продолжал следить, как высокий китаец набирает землю из маленького ведерка. Падди рассказал Чарли о своей китайской девушке и объяснил, как все должно произойти Время еще было. Чарли спокойно ждал, ничуточки не нервничая.
Из присутствовавших на похоронах китайцев мало кто не догадывался об участии Вонг Фу в пиратстве и похищении, и, когда он шагнул к краю могилы, толпа задвигалась. Стук комьев земли, падающих на крышку гроба, разносился как-то неприлично громко.
Чарли осторожно подвинулся и вскинул винтовку. Он был уверен в себе – за двадцать пять лет работы в качестве киллера он еще ни разу не промахнулся. В своих профессиональных кругах его звали Син – сокращенно от sin error. О нем ходили слухи, что он то ли испанец, то ли латиноамериканец. Потом Чарли перекатился влево и спрыгнул в траву, где его скрыл от участников похорон старый катафалк.
Китаянка, которая незадолго до того молилась у вершины холма, проезжая на своем мотороллере мимо катафалка, выжала тормоза. Чарли на ходу вспрыгнул на заднее сиденье. Мотороллер выехал из ворот кладбища на скорости в двадцать четыре километра в час. Чарли сидел, прижавшись к спине женщины. На нем был костюм бойскаута. Они выглядели как мать с сыном, направляющиеся на сбор скаутов.
Пуля угодила прямо в лоб Вонг Фу, его голова качнулась назад. Колени подломились, и он упал прямо в могилу мисс Джасмин Ли.
Участники похорон бросились бежать, полицейские и охранники кричали. Свистели свистки, выли сирены. В толпе раздались крики – торжественная церемония превратилась в хаос.
В первый момент сэр Филип Ли совершенно остолбенел – как будто возраст наконец окончательно сломил его. Но мозг его по-прежнему работал быстро и отчетливо. Он оторвал взгляд от трупа своего давнего соперника и посмотрел поверх могилы на австралийского адвоката и на приземистую бабушку Джей из Сан-Франциско.
Бабушка подняла вуаль. Перед сэром Филипом стояла его внучка Она смеялась над ним. Смеялась над ним Ярость вспыхнула в нем, разгораясь с каждой секундой. Он не мог оторвать от нее глаз. И продолжал смотреть, даже когда охвативший его огонь перебросился из сердца в мозг.
– Теперь мы можем идти, – спокойно сказала Джей. Рукой в перчатке она взяла Ричарда О'Нейла под руку, и они пошли к своему лимузину.
– Сначала в отель, – приказал Ричард шоферу. У них были забронированы билеты на рейс 19.46 в Токио, так что оставалось еще достаточно времени.
Далеко опередивший их Чарли Смит взглянул на часы. Женщина за рулем умело вела мотороллер, пробираясь среди машин, заполнявших улицы Гонконга. Он еще успеет попасть в отель вовремя, чтобы посмотреть по телевизору скачки. Чарли обычно ставил на своих лошадей, но любил смотреть скачки.
Лаура Синг – австралийка в третьем поколении – по своему психологическому складу уже совсем не была китаянкой. Она искренне наслаждалась каждой минутой трехдневного пребывания в Гонконге. Немало времени девушка посвятила размышлениям о Ричарде О'Нейле. Большинство ее друзей и знакомых принадлежали к тому же профессиональному кругу, что и она сама. Все они страдали отсутствием уверенности в себе – может быть, потому, что им всегда было трудно найти себе работу. В силу той же причины лояльность далеко не всегда являлась их сильной стороной. А к тому же большинство знакомых мужчин были самовлюбленными эгоцентричными личностями.
Лаура чувствовала, что Ричард О'Нейл совсем другой, в нем ощущались сила и целеустремленность. Она не стала бы браться за эту работу, если бы не питала в этом плане определенных надежд. Это было не в ее характере. Обстоятельства складывались идеально. Но она не представляла себе, как все это может обернуться.
Судя по авиабилету, она летела первым классом в Даллас через Токио, что давало право пройти в Королевскую комнату отдыха. Она купила в киоске в фойе отеля журнал "Ярмарка тщеславия" за этот месяц и теперь делала вид, что читает, ощущая себя на сцене в ожидании своей реплики.
В зал вошел Ричард О'Нейл с молодой китаянкой и положил билеты на стол регистрации. На китаянке был бежевый дорожный костюм из смешанной бумажной и шелковой ткани и шляпа с широкими полями, затенявшая лицо. Она держала в руке синюю сумку "Гладстон" из гобеленовой ткани – и под цвет ей сумочку через плечо с нарисованным зайчиком, – достаточно необычной для того, чтобы ее владелица была замечена. Они с Лаурой были примерно одного возраста и сложения, и Лаура подумала, что их легко может перепутать любой некитаец.
Джей стояла возле Трента у стола регистрации и осматривала зал. В Королевской комнате отдыха было пять-шесть китаянок примерно ее возраста, и она пыталась угадать, кто же из них – ее дублерша. Джей сама была удивлена, что это вообще ее интересует. Девушка тронула Трента за рукав. Он взглянул на нее, но она только кивнула и пошла в дамскую комнату.
Молодые женщины поменялись одеждой и теперь изучали друг друга в тесной кабинке. Они не знали, какие должны быть соблюдены формальности. Джей прошептала слова благодарности, а Лаура сказала, что все хорошо и она надеется, что все будет и дальше в порядке.
Ричард говорил, что они должны выйти из дамской комнаты вместе. Лаура перекинула через плечо сумочку с зайчиком, прошла к бару и попросила стакан апельсинового сока. Она взглянула на Ричарда, и он сказал:
– А мне чашку кофе, пожалуйста, Джей.
Роберт Ли, Ивэн Уайли и мисс Джеймс сидели в частной приемной комнате в больнице. Роберт диктовал заявления для банков. Он говорил в такой же спокойной учтивой манере, как и его отец.
Недавние слухи о Доме Ли были результатом враждебности между сэром Филипом Ли и мистером Вонг Фу. Ныне мистер Роберт Ли принял на себя управление Домом Ли и, чтобы устранить всякую неопределенность относительно будущего компании, решил порвать со старой традицией и объявить имущество Дома Ли ликвидным. Стоимость его составляет 11 биллионов долларов на первое число текущего месяца, и все, кто имеет на то законное основание, могут получить сертификаты на пакеты акций. Помимо того, Дом Ли располагает одиннадцатью миллионами долларов на банковских депозитах.
Мистер Роберт Ли намерен вернуться к традиционной практике Дома Ли использовать для развития исключительно свои собственные фонды, и, соответственно, все имеющиеся банковские долги будут возвращены в течение тридцати дней. Кроме того, мистер Роберт Ли намерен способствовать стабилизации денежного рынка путем взятия под свой контроль ряда сотрудничавших с мистером Вонг Фу компаний, многие из которых задолжали Дому Ли значительные суммы.
Вернулся кардиолог, и Роберт Ли о чем-то переговорил с ним вполголоса.
Кардиолог ушел, и Роберт спокойно продолжал:
– Опечатайте столы Бекенберга и Ширли Чинь. Пусть никто не заходит в их комнаты. Все их бумаги и компьютеры отнесите на верхний этаж. Они не будут возражать. Сообщите всем, с кем мы ведем дела, что мы будем недовольны, если кто-нибудь из этой парочки будет принят на работу. Известите все банки, закройте их счета, изымите кредитные карточки, все.
– А что касается этого адвоката О'Нейла…
– Такого адвоката не существует, – сказал Ивэн.
В Роберте оказалось больше сходства с отцом, чем он ожидал. Ивэн чувствовал себя немного неловко, но знал свои обязанности. Он обернулся к мисс Джеймс:
– Письма в банки должны быть разосланы от моего имени, мисс Джеймс. Я подпишу их, как только они будут отпечатаны. Там есть все, Роберт, – убийства, покушение на убийство, мошенничество, буквально все. Вчера ночью Трент принес мне эту записку. Придется, видно, обращаться к властям, если вы не найдете иных путей. Я полагаю, что часть недвижимости должна быть роздана благотворительным фондам.
Трент смотрел, как настоящая Джей Ли вышла на поле токийского аэропорта. Служащий "Америкэн Эрлайнс" дожидался ее, чтобы провести к рейсовому самолету, улетающему в Даллас. Джей поднялась по трапу – она была, казалось, вполне уверена в себе. Он хотел ей многое сказать: предупредить об опасности, что ее могут задержать, чтобы она никому не доверяла, но он никогда не был мастером говорить… Они даже не попрощались.
Его окружили друзья Танаки – полицейские. Они кланялись, пожимали ему руку, сообщили, что "Золотая девушка" готова выйти в море. Автомобиль, который должен был доставить его в Киото, стоял наготове. Один из японцев перегонял катамаран с Филиппин и предлагал обсудить его технические данные, а также маршрут, которым Трент намерен плыть в Сидней. Трент планировал проделать этот маршрут за шесть недель. Те самые шесть недель, в течение которых настоящая Джей Ли должна будет освоиться со своим новым "я".
Лаура взяла его под руку. Он взглянул на нее, а потом снова повернулся в сторону движущейся платформы как раз в тот момент, когда Джей оглянулась. Она улыбнулась, махнула рукой и исчезла. "Чертова девчонка, – подумал он, – так рискует". Ведь он же сказал, чтобы она не оборачивалась.
Узел – единица скорости, применяемая для определения скорости судов Один узел соответствует 1 морской миле в час, или 1,852 км/ч.
Китайская игра типа домино.
Бухта – трос, уложенный кругами, цилиндрами или восьмеркой.
Город на острове Минданао, в южной части Филиппин.
Добавочный треугольный парус из легкой парусины, который ставится на яхтах при попутном ветре.
Кокпит – открытое помещение для рулевого и пассажиров в кормовой части палубы на яхтах, парусных ботах, паровых и моторных катерах; на парусных судах – кормовая часть самой нижней палубы.
Рычаг для поворачивания руля судна.
Румб – направление (от наблюдателя) к точкам видимого горизонта относительно стран света или угол между двумя такими направлениями, в морской навигации – мера угла окружности горизонта, разделенного на 32 румба.
Снасть, идущая от нижнего угла паруса и служащая для растягивания последнего и управления им.
Киль – основная продольная балка на судне, идущая в диаметральной плоскости от носовой до кормовой оконечностей судна.
Кильватер – иначе кильватерная струя – след, остающийся на воде позади идущего судна.
Косой треугольный парус.
Ванты – снасти судового стоячего такелажа, раскрепляющие к бортам мачты.
Бакелит (по имени изобретателя – бельгийско-американского химика Л.Бакеланда) – одно из названий искусственной смолы, напоминающей янтарь. Служит для изготовления посуды, мелких поделок.
Авуары – средства банка, находящиеся на его счетах в заграничных банках в иностранной валюте (фр.).
Поперечный стержень в верхней части якоря.
Веревка, крепящаяся к носу или корме шлюпки; с помощью фалиня шлюпка буксируется, привязывается к пристани или к борту судна.
Джакаранда – род декоративных деревьев с сильным приятным запахом.
Гасиенда – загородный дом, поместье.
Лихтер – грузовое несамоходное судно типа баржи.
Шверт – выдвижной плоский киль на малых парусных судах для увеличения сопротивления дрейфу.
Клюз – отверстие в борту судна для выпуска за борт якорного каната.
Колесико в блоке с канавкой по окружности.
Бимс – металлические или деревянные поперечные балки на судне, являющиеся поперечной связью его бортов и служащие основанием для палубы.
Игра слов: chink – дыра, брешь; в то же время презрительное прозвище китайцев.
Клянусь всемогущим Богом (лaт.).
Сухие долины в пустынях Северной Африки и Аравии.
Бык – промежуточная опора моста или гидротехнического сооружения.
Коуард Ноэл Пирс (1899 – 1873) – английский драматург и актер.
-