Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Содержание
Введение
1. Жизненная и творческая основа совпадений
2. Созвучия в ранней лирике
3. Созвучия в стихах о Прекрасной Даме
4. Обломки миров
5. Созвучия в поздних произведениях
Заключение
Список литературы
Введение
Данная работа посвящена вопросу о гамлетовском комплексе лирического героя поэзии А. Блока. Выбор такой темы неслучаен: творчество Александра Блока – великого поэта начала 20 века – одно из самых примечательных явлений русской поэзии. По силе дарования, страстности отстаивания своих воззрений и позиций, по глубине проникновения в жизнь, стремления ответить на самые большие и насущные вопросы современности, по значительности новаторских открытий, ставших неоценимым достоянием русской поэзии, - Блок является одним из тех деятелей нашего искусства, которые составляют его гордость и славу.
В работе поставлены следующие цели и задачи:
1. изучить лирику поэта разных периодов жизни поэта;
2. проанализировать его произведения, понять смысл, в них заложенный;
3. сопоставить мировоззрение Александра Блока с идеями Уильяма Шекспира (на конкретном примере произведения «Гамлет») ;
4. доказать, что в творчестве А.Блока присутствует так называемый «Гамлетовский комплекс».
Чтобы раскрыть понятие «Гамлетовский комплекс», следует вернуться к истокам, т. е. к временам Шекспира, который описал окружающую его реальность с особой трагичностью.
Трагизм ситуации обусловил глубокий сдвиг в ренессансном мировоззрении: радость и оптимизм утренней зари Возрождения сменились нескрываемым отчаянием и пессимизмом. Об этом Гамлет поведал следующее: «Последнее время … я утратил всю веселость … на душе у меня так тяжело, что эта прекрасная храмина, земля, кажется мне пустынным мысом. Этот несравненный полог, воздух, … эта великолепно раскинутая твердь, … выложенная золотым огнем, - все это мне кажется не чем иным, как мутным и чумным скоплением паров …». («Гамлет», акт 2, сцена 2)
Как известно у Гамлета были «свои причины», объясняющие резкую перемену настроения. Однако на рубеже 16-17 вв. о такой же перемене в умонастроениях говорили многие гуманисты, и, по-видимому, в их числе создатель «Гамлета» - Шекспир. Окружающей мир для них не только помрачнел – он «перевернулся», обнаружив изнанку ценностных понятий, ценностей, идеалов. Все они приобрели «двойной смысл», многозначность, требовали для своего уяснения соотношения и сравнения с противоположным. блок гамлет комплекс герой
Иллюзии государства «общего блага» развеялись в прах, столкнувшись с неустроенностью народной жизни, ее глубокими противоречиями, трагическими конфликтами.
В обстановке наступившего кризиса гуманистических ценностей Шекспир сумел, опираясь на их первоначальный смысл, создать потрясающую по своему реализму картину окружающей его действительности. Не будет преувеличением утверждать, что социально-критический пафос нарисованной им картины сравним в истории английской общественно-политической мысли 16 в. только лишь с характеристикой положения дел в Англии, которую мы находим в «Утопии» Томаса Мора.
О человеке, его моральных и духовных потенциях Шекспир писал и христиански смиренно («квинтэссенция праха»), и язычески-восторженно («… что за мастерское создание – человек! Как благороден разумом! Как беспределен в своих способностях! … Как он похож на некоего бога! Краса Вселенной! Венец всего живущего») (там же). Но почему же общество этих «полубогов» не только не вызывает у Шекспира восторга, но кажется ему «тяжело больным», страдающим «абсолютно моральным недугом»?
Бессмысленность, жестокость и порочность окружавших его распорядков выступают на авансцену как в трагедиях Шекспира, так и в исторических хрониках. Зло, разъедающее все связи, все моральные ценности, оставляет человека наедине с собой. Даже крик отчаяния не может преодолеть окружающей его пустоты и дойти до ближнего. Зло не как стечение случайных обстоятельств, не частное, а торжествующее повсюду, повсеместно. Все в обществе им отравлено: истина, доверие, справедливость, любовь. Человеку не на что опереться. Дети? Но они только дожидаются отцовского наследства: из-за него сын замышляет убийство отца. Жена? Но она предает умершего мужа, еще не осушив показных слез. Друзья? О боже, защити от друзей – этой личины коварнейших врагов. Мир раздвоился, моральные ценности оказались с «двойным дном», видимость насквозь обманчива, сами понятия лишились былого смысла и играют с человеком злые шутки. Одним словом, сообщество, в котором протекает человеческая жизнь, полно бессмысленностей, несправедливостей, оно не разумно.
… А тот, кто снес бы униженья века,
Неправду угнетателей, вельмож
Заносчивость, отринутое чувство,
Нескорый суд и более всего
Насмешки недостойны над достойным …
(«Гамлет», акт 3, сцена 1)
Если перед Гамлетом этот мир предстает, как «дикий сад, заросший сорняком», в котором зреет все, что в природе есть дурного и грубого, то это потому, что открывшееся ему зло по масштабу – зло «вселенское»: « … бесплодны все мне кажутся дела на этом свете …»; « … из людей меня не радует ни один …»(там же, акт 2, сцена 1).
В чем же усматривал Шекспир причину моральной порчи современного ему общества? В отличие от христианских моралистов, он не считал эту порчу «изначальной», т. е. следствие грехопадения. В его глазах она – явление историческое: человек поставлен в новые условия существования. Если он как общественный индивид у Шекспира – надысторичен, то «природа», мораль его подвержены влиянию и изменению. Действительность, какой она виделась Шекспиру, вносила в человека «порчу»: его «природа» становилась «больной» (отсюда – «больная», «страдающая совесть»). Извращение человеческой сути приводило к извращению сути всех общественных связей, к нарушению социальных гармоний, к общественному хаосу. Личные отношения больше не существуют вне общества, за пределами социальной ответственности. Личное и общественное теперь взаимопроникают.
Каковы же наиболее гибельные для общества причины морального недуга? Весь обширный перечень человеческих пороков Шекспир сводит, по сути, к двум главным: жажде богатства и жажде власти. Стремление к богатству порождает скупость, алчность, хитрость, бессердечность. Под лучами золота испаряются все христианские добродетели, и каменеет человеческое сердце. Жажда власти, в свою очередь, порождает лесть, коварство, вероломство, жестокость, гордыню, презрение к нижестоящим, погоню за показным величием и славой.
Между тем Шекспир неоднократно повторяет мысль, что ограничить человека заботой о хлебе насущном – значит свести его до уровня животного, лишить его всех возможностей проявить свое подлинное, духовное, творческое призвание. Как думал Гамлет:
Что человек, если он занят только
Сном и едой? Животное, не больше,
Тот, кто нас создал с мыслью столь обширной,
Глядящей и вперед и вспять, вложил в нас
Не для того богоподобный разум,
Чтоб праздно плесневел он …
(«Гамлет», акт 4, сцена 4)
К этому замечательному рассуждению Гамлета требуется небольшой комментарий. Одно дело – люди, по своей воле считающие «еду и сон» высшим благом на земле, другое дело – люди, поставленные в общественные условия, вынуждающие их всю жизнь смотреть на вещи так же. Первых гуманисты по достоинству высмеивали, вторых просто не замечали. Моралисты Возрождения интенсивно разрабатывали проблему моральной ответственности личности перед обществом.
Индивид обретает, утверждает себя только в обществе себе подобных, через общество. Между тем Шекспир ясно различал и другую сторону этой проблемы - социальную ответственность общества за судьбу индивида, за то, в какой мере условия позволяют проявить, реализовать свой «божественный потенциал».
Таким образом, «Гамлетовский комплекс» включает в себя: разочарование в окружающем мире грубых начал; предчувствие грядущих перемен, осознание «двойственности» действительности; отчаяние от понимания разрыва связи времен; ощущение враждебного настроя окружающего мира, его предательской личины; предчувствие неизбежности принятия волевого решения, от которого напрямую зависит будущее. Изучим, как эти аспекты отражены в творчестве А. Блока.
1. Жизненная и творческая основа совпадений
Увлечение Гамлетом имеет в жизненной и творческой биографии Блока две вершины: 1897-1902 и 1907-1911. На раннем этапе (1897-1902 гг.) из великой трагедии Блок жизненно и поэтически воплощает главным образом любовь Гамлета к Офелии. Романтически настроенный юный поэт вживается в образ Гамлета, примеривает на себя его маску, его чувства и мысли, его ситуацию, смотрит на мир глазами любимого трагического героя.
Я – Гамлет. Холодеет кровь,
Когда плетет коварство сети,
И в сердце – первая любовь
Жива – к единственной на свете.
Тебя, Офелию мою,
Увел далеко жизни холод,
И гибну, принц, в родном краю,
Клинком отравленным заколот.
В дневниковых записях Блока есть определение: «Мой Шекспир». И, зная досконально всего Шекспира и преклоняясь перед «всем», Блок все-таки принял в сердце и в разное время и по-разному сделал «своими» Гамлета, Макбета и короля Лира.
«Гамлет» - это юность, студенческие годы, любительские спектакли в Боблове – имении Менделеевых. Это пятнадцатилетняя Любовь Дмитриевна – Люба – Офелия с распущенными золотыми волосами, высокая, статная, очень «земная» и, вероятно, совсем не такая, какой ее видел создатель «Гамлета».
К песням Офелии, к образу ее Блок снова и снова возвращается в стихах первого тома – начала «трагедии вочеловечения». В заметках этих лет есть размышления о Гамлете, вернее, изложении того, что думали о нем «великие», в частностях Гете, изложение критическое, без открытого спора, но и без согласия с тем, что сказано. «Свое» о «Гамлете» не совпадает даже у юного Блока с общепринятой точкой зрения.
«Гете объясняет все поведение Гамлета, - говорит Блок, - словами его:
Порвалась связь времен; о проклят жребий мой!
Зачем родился я на подвиг роковой!
Когда на слабого от природы возложено великое дело, ему остается только чувствовать свое ничтожество и придавленность под непосильной ношей. Не герой не может совершить героического. От природы Гамлет прекрасен – чист, благороден, нравственен, но ему не по силам обязанность, которую он е может сбросить с себя по ее святости, не может исполнить по собственной слабости. Так думает Гете.
Кажется, и трагическое действие при такой теме не может развиваться правильно. Главное лицо трагедии все время делает шаг вперед и шаг назад (по Гете!), путается и изворачивается, а с ним изворачивается и драма, ибо от него зависит». Это – Гете!
А вот трактовка самого Блока. «Пока король, Гертруда, Полоний, Розенкранц и Гильдестерн допытываются, догадываются, хитрят – им все-таки остается непонятной (как и после, впрочем) тайна Гамлетовой души. Пускай они глубокомысленно обсуждают Гамлетовы поступки, - они живут пошлой и жалкой жизнью.
Офелия… Жалко ее смешивать с ними, но и она порождение среды двора; и в ней Полониева кровь. И так они живут, ибо им не дан тот гений мысли, который присущ одному только Гамлету.
Хитрая западня готова. Картина 3 акта 1-го явления жалка до чрезвычайности, одна красота Офелии скрашивает всю мелочность двух старых дураков, спрятавшихся и выжидающих.
Бог знает, есть ли в какой другой драме большая резкость и безжалостность перехода, чем здесь, когда входит Гамлет с первыми словами… Гамлет думал без конца. Все вопросы в основании своего разрешения содержит тайну, тем более такие, какие всегда волновали Гамлета. И вот сила мысли довела его до стены, можно только разбиться об нее или остаться в прежнем положении – быть или не быть. И что всего важнее, что стена уже давно стоит перед Гамлетом. Вопрос «быть или не быть» не нов для него. Он знает « его» до «основания».
Итак, Гамлет вошел странно, остановился также странно – вдруг и вдруг в 1000 раз задал себе вопрос: «Быть или не быть?» и сейчас же констатировал: «Вот в чем вопрос» и т. д., ибо почувствовал внезапную надежду на свою силу, на свою возможность решить его.
***
«Гамлет» не ушел из сознания и творчества Блока вместе с юностью, но уже немного лет спустя, в грозные и бурные годы первой русской революции, в творчестве его начинает сквозить совершенно другой образ.
Особенно ярко выражает схожесть взглядов Гамлета и Блока их непосредственная связь как актера и его героя. Выше уже поминалось о любительских постановках «Гамлета». Теперь мне бы хотелось рассказать о них подробнее.
… любовь, о которой и после моей
смерти прочтут в моих книгах…
А. Блок
… В то лето в Боблово прямо в сенном сарае разыгрывались любительские спектакли. Игрались сцены из «Горе от ума», «Гамлета» … Гамлетом был А.Блок, Офелией – Любовь Дмитриевна. В день премьеры произошло событие, которое запомнилось им на всю жизнь.
Рассказывает Л.Д. Менделеева: «Мы были уже в костюмах Гамлета и Офелии, в гриме. Я чувствовала себя смелее. Венок, сноп полевых цветов, распущенный напоказ всем плащ (моих) золотых волос, падающих ниже колен…
Блок в черном берете, колете, со шпагой.
Мы сидели за кулисами в полутайне, пока готовили сцену. Помост обрывался. Блок сидел на нем как на скамье, у моих ног, потому что табурет мой стоял выше на самом помосте. Мы говорили о чем-то более личном, чем всегда, а главное, жуткое – я не бежала, я смотрела в глаза, мы были ближе, чем слова разговора. Этот, может быть, десятиминутный разговор и был нашим «романом» первых лет встречи, поверх «актера», поверх вымуштрованной барышни, в стране черных плащей, шпаг и беретов, в стране безумной Офелии, склоненной над потоком, где ей суждено погибнуть. Этот разговор и остался для меня реальной связью с Блоком, когда мы встречались потом в городе уже совсем в плане «барышни» и «студента». Когда еще позднее мы стали отдаляться, когда я стала опять от Блока отчуждаться, считая унизительной свою влюбленность в «холодного фата», я все же говорила себе: «но ведь было же»…»
Знаменательно, что первое духовное сближение произошло между Гамлетом и Офелией, а не студентом и барышней. Чувству необходимо было подняться над обыденностью, любовь требовала деклараций.
Уходила любовь, развеивался магический сон влюбленности, и только Муза никогда не изменяла ему, обрекая на вечное одиночество вдвоем. В этом и счастье и трагедия поэта.
Но вернемся к Гамлету и Офелии.
Переодеваться нужно было идти в дом. Для этого Блоку и Менделеевой предстояло пройти молодой березняк, отделявший усадьбу от сенного сарая.
Стояла темная августовская ночь, когда они сквозь березняк шли в костюмах Гамлета и Офелии. Вдруг звезда медленно через все небо прочертила свой голубой путь и пропала в сырой черноте леса. Обоим это показалось знаком судьбы:
И вдруг звезда полночная упала,
И ум опять ужалила змея…
Я шел во тьме, и эхо повторяло:
«Зачем дитя Офелия моя?»
Даже руки наши не встретились и смотрели мы прямо перед собой. И было нам шестнадцать и семнадцать лет» (Л.Д. Менделеева).
Получается, что впервые Блок осознал свою любовь после спектакля. Отныне Любовь Дмитриевна навсегда для него связана с образом Офелии, а он сам негласно окрестил себя принцем Датским (Я – Гамлет).
2. Созвучия в ранней лирике
Лирический герой раннего цикла «Ante Lucem», выражающий во многом личностью автора, проживает ситуацию Гамлета, а его невесте роль Офелии. Образ Офелии становится одним из воплощений Вечной Женственности. Блока привлекает поэзия образа, заданного Шекспиром.
У Блока мы встречаем три типа воплощения этой темы:
1. Офелия и Гамлет в третьем лице, стороны;
2. Я – Гамлет, ты – Офелия;
3. лирический герой и героиня прямо не отождествлены с Гамлетом и Офелией, не названы именами, но их чувства и мысли перекликаются с ситуацией шекспировских героев.
Шекспировский образ Офелии дополняются реалиями из жизни Блока, звучит мотив воспоминаний о летнем спектакле.
Мне снилась снова ты, в цветах,
на шумной сцене,
Безумная, как страсть, спокойная, как сон,
А я, подвергнутый, склонял свои колени
И думал: «Счастье там, я снова покорен!»
Но ты, Офелия, смотрела на Гамлета
Без счастья, без любви, богиня красоты,
И розы сыпались на бедного поэта,
И с розами лились, лились его мечты…
Ты умерла, вся в розовом сияньи,
С цветами на груди, с цветами на кудрях,
А я стоял в твоем благоуханьи,
С цветами на груди, на голове, в руках…
Не только внешняя живописность и поэзия Офелии воспринимаются лирическим героем. Звучит и чувство, эмоциональный ореол, который несет этот образ. Любимая лирического героя, юная и прекрасная, холодна в своей чистоте и невинности. Пыл Гамлета разбивается о светлую безмятежность Офелии. Образ Офелии Блок также создает изнутри, ее голоса в «Песне Офелии»:
***
Песня Офелии
Разлучаясь с девой милой,
Друг, ты клялся мне любить!..
Уезжая в край постылый,
Клятву данную хранить!..
Там, за Данией счастливой,
Берега мои во мгле…
Вал сердитый, говорливый
Моет слезы на скале…
Милый воин не вернется
Весь одетый в серебро…
В гробе тяжко всколыхнется
Бант и черное перо…
Это стихотворение представляет собою тонкую стилизацию. Звучат томящие ее предчувствия, печаль и обреченность. Мотив смерти Офелии также включен Блоком как предчувствие утраты возлюбленной:
***
Мне снилась смерть любимого созданья:
Высоко, весь в цветах, угрюмый гроб стоял,
Толпа теснилась вокруг, и речи состраданья
Мне каждый так участливо шептал.
Он входит в романтическом преломлении, вызывая традиционные романтические реакции и переживания лирического героя, - одиночество, страдание, желание смерти:
***
Там, там, глубоко под корнями
Лежат страдания мои,
Питая вечными слезами,
Офелия, цветы твои!
Как видно, в большинстве своем Блок непосредственно упоминает имена шекспировских героев, вот пример их косвенного упоминания:
* * *
Она молода и прекрасна была
И чистой мадонной осталась,
Как зеркало речки спокойной, светла.
Как сердце мое разрывалось!..
Она беззаботна, как синяя даль,
Как лебедь уснувший, казалась;
Кто знает, быть может, была и печаль...
Как сердце мое разрывалось!..
Когда же мне пела она про любовь,
То песня в душе отзывалась,
Но страсти не ведала пылкая кровь...
Как сердце мое разрывалось!..
В основном все произведения ранней лирики, где косвенно или напрямую упомянуты Гамлет/Офелия, основаны на сюжете «Гамлета» (признания Гамлета Офелии в любви, смерть Офелии и др.), в некоторых же текст шекспировского произведения почти не изменен:
***
Офелия в цветах, в уборе
Из майских роз и нимф речных
В кудрях, с безумием во взоре,
Внимала звукам дум своих.
Я видел: ива молодая
Томилась, в озеро клонясь,
А девушка, венки сплетая,
Все пела, плача и смеясь.
Я видел принца над потоком,
В его глазах была печаль.
В оцепенении глубоком
Он наблюдал речную сталь.
Для сравнения:
Король
Скорбь об отце свела ее с ума…
***
Королева
Над речкой ива свесила седую
Листву в поток. Сюда она пришла
Гирлянды плесть из лютика, крапивы,
Купав и цвета с красным хохолком,
Который пастухи зовут так грубо,
А девушки – ногтями мертвеца.
Ей травами увить хотела иву.
Взялась за сук, а он и подломись,
И, как была, с охапкою растений,
Она в поток обрушилась…
***
(разбрасывая цветы)
Нежнейшее – нежнейшей.
***
…Мечтала
Покрыть цветами брачную постель,
А не могилу.
Как видно из сопоставления и в раннем творчестве Блок придерживался в своей лирике текста произведения, ставшего ключевым в его жизни.
3. Созвучия в стихах о Прекрасной Даме
Юный Блок сочиняет стихи, не выходящие за пределы банальной фразы, еще настолько наивные и подражательные, что они не дают ни малейшего представления о том, каким большим художником станет их автор. Ранние стихи Блока без конца варьируют друг друга, причем однообразию и отвлеченной мечтательности их темы соответствуют архаичность языка, условность и отвлеченность образа; десятки раз повторяются и те же привычные, стертые аллегории – противопоставления мрака и света, ночи и дня, яви и сновидения, что придает большинству стихов монотонное звучание и утомительное однообразие:
Глухая ночь мертва…
Казалось, ночь была немая…
Минует ночь, проснется долгий день…
… в неизбежную ночь…
В ночь непроглядную…
Более интересен для анализа Блок на ином этапе своего творчества, когда уже в стихах о Прекрасной Даме появляются нотки смятения, что ничего не остается от былых грез, фантазий, видений. Это предчувствие вызывает двойственность переживаний Блока, порождает тему его «двойничества» - одну из самых устойчивых и постоянных в его лирике. Как раз в этот момент стоит ввести идею гамлетовского комплекса лирического героя поэзии Блока, которая невидимой обывателю нитью проходит через множество его произведений, мыслей, идей. Облик возлюбленной, кажущийся поэту божественным, вдохновляющий на молитвенно-покорное служение, вместе с тем пробуждает и другую жажду, которую не утолить одними мечтами, иные желания, пугающие его самого, - слишком явно враждебны они обету «смиренномудрия», и столько в них земного, плотского, что они представляются поэту темными и страшными; так возникает двойственность страстей и стремлений всего внутреннего мира.
Ему еще грезятся «райские сны», каким он придавал некое пророческое значение, но его преследуют и другие сны – те, которые «объемлют дух страстной мглой»; начинается «борьба с адом», как скажет в последствии поэт в своем дневнике (1918).
Эти «темные силы» вызывали в минуты молитвенного экстаза перед внутренним его взором совсем не молитвенного образы; вот почему поэту казалось, что у него даже в храме
… из-под маски лицемерной
Смеются лживые уста…
Все чаще «завет служенья Непостижной» отступает перед другими заветами, перед самой жизнью, и поэт чувствует, что его «до ужаса недвижные» черты сменяются другими, подчас искаженными и перекошенными гримасой боли, ужаса, смятения, а то и насмешки над былыми святынями. Еще недавно он мог убеждать себя, обращаясь к своей возлюбленной:
Суровый хлад – твоя святая сила:
Безбожный жар нейдет святым местам…
Но вскоре «безбожный жар» растопил сковавший чувства поэта «суровый хлад» и уже иные гимны и моленья, составляющие новую страницу в его лирике, начал он слагать во имя своей возлюбленной. Его разноречивые чувства подчас образуют – даже в пределах одного и того же стихотворения – две несмешивающиеся струи, причем вторая, новая, начинает преобладать все явственнее и несомненнее.
Поэт, вслушиваясь в «благовестные» звоны, еще может предаваться монашески-аскетическим мечтам и настроениям:
Непорочность просится
В двери духа божья.
Сердце переносится
В дали бездорожья…
Но даже стихотворение, казалось бы целиком отвечающее духу «смиренномудрия», завершается таким призывом:
Испытаний силою
Истомленный – жду я
Ласковую, милую,
Вечно молодую…
Он предчувствует, что обеты «непорочности» едва ли будут выполнены; так почти церковные моленья, призывы и заклинанья обращаются в любовные, звучащие все сильнее, настойчивее и неотступней; сквозь суровую и тяжелую «броню» смирения и целомудрия, какую носит поэт, чтобы защититься от слишком явно проявляемой холодности и суровости своей возлюбленной, пробиваются «жаркие струи, в которых есть как бы оттенок соблазна», и его «броня» становится такою раскаленной, что у него нет сил носить ее – слишком тяжко она давит на грудь.
Стоит вспомнить диалог Гамлета и Офелии о красоте и порядочности в 1-ой сцене 3-го акта, где утверждается, что «…сколько не прививай нам добродетели, грешного духа из нас не выкурить…»
Гамлет
Ах, так вы порядочная девушка?
Офелия
Милорд!
Гамлет
И вы хороши собой?
Офелия
Что разумеет ваша милость?
Гамлет
То, что, если вы порядочная девушка и хороши собой, вашей порядочности нечего делать с вашей красотою.
Офелия
Разве для красоты не лучшая спутница порядочность?
Гамлет
О, конечно! И скорей красота стащит порядочность в омут, нежели порядочность исправит красоту. Прежде это считалось парадоксом, а теперь доказано. Я вас любил когда-то.
Офелия
Действительно, принц, мне верилось.
Гамлет
А не надо было верить. Сколько ни прививай нам благодетели, грешного духа из нас не выкурить. Я не любил вас.
Офелия
Тем больней я обманулась!
Гамлет
Ступай в монастырь. К чему плодить грешников? Сам я – сносной нравственности. Но и я стольким мог попрекнуть себя, что лучше бы мать не рожала меня… не верь никому из нас. Ступай добром в монастырь…
***
Гамлет
Если пойдешь замуж, вот проклятье тебе в приданное. Будь непорочна, как лед, и чиста, как снег, - не уйти тебе от клеветы. Затворись в обители, говорю тебе. Иди с миром… ступай в монахини, говорю тебе! И не откладывай…
Спастись от разлагающего, плотского, затягивающего в омут порока с головой, можно лишь запершись от всего мира, запершись в храме и, как сказал бы Блок,
…снова кругом тишина,
И плачущий голос затих…
И снова шепчу имена
Безумно забытых святых.
***
Но не только в себе поэт начинает прозревать некую роковую и неодолимую раздвоенность, но и в той, которой был готов посвятить всю свою жизнь; ее «злая тьма» не дает поэту с прежней детской безмятежностью воссылать покорные и восторженные моления – вот почему он и обращается к ней со странным и неожиданным признанием: «Ты свята, но я тебе не верю»!
Я люблю эту ложь, этот блеск,
Твой манящий девичий наряд…
Стоит заметить, что можно провести параллель с негодующе-гневным восклицанием Гамлета: «О женщины, вам имя – вероломство!»
***
Заключает книгу «Стихи о Прекрасной Даме» и стоит особняком цикл «Распутья». Он во многом резко отличается от предшествующих стихов поэта и ознаменует переход к иному – более зрелому – этапу его творчества, более широкому и самостоятельному кругу раздумий, переживаний, стремлений.
Поэту становилось очевидно, что в его жизнь вторгается нечто новое, неожиданное, к чему он совершенно не подготовлен; это и определяет новый характер и новое звучание цикла «Распутья». (Известный всем вопрос: « To be or not to be? /Быть или не быть?» - был задан Гамлетом самому себе, стоящему на РАСПУТЬЕ) На этих «распутьях», трудных и опасных, завершается первый период творчества Блока.
4. Обломки миров
В наметках к плану незавершенной поэмы «Возмездие» Блок говорит о своем герое: «Он ко всему относился как поэт, был мистиком, в окружающей тревоге видел предвестие конца мира…» - и эти слова являются ключом к пониманию помыслов и настроений, с особой настойчивостью сказавшихся в лирике Блока тогда, когда рассеялся «утренний туман», застилавший взгляд поэта, и перед ним все явственнее, неизбежнее и ожесточеннее проступали очертания суровой и неприглядной действительности. От нее становилось все труднее и ненадежнее отгораживаться в своем «углу рая», самые основы которого подтачивались и разрушались некиими незримыми волнами, нарастающий грохот которых заглушал любовный шепот и молитвенные песнопения поэта, обращенные к «Владычице Вселенной».
Да, Блок с давних лет – еще перед революцией – знал, что «везде неблагополучно, что катастрофа близка, что ужас при дверях…» (как скажет он впоследствии в статье «Памяти Леонида Андреева»).
Охваченный предчувствием новых и неотвратимых событий Блок пишет стихотворение «Гамаюн, птица вещая», навеянное Сирином, Алконостом и Гамаюном В.Васнецова:
На гладях бесконечных вод,
Закатом в пурпур облеченных,
Она вещает и поет,
Не в силах крыл поднять смятенных…
Вещает иго злых татар,
Вещает казней ряд кровавых,
И трус, и голод, и пожар,
Злодеев силу, гибель правых…
Предвечным ужасом объят,
Прекрасный лик горит любовью,
Но вещей правдою звучат
Уста, запекшиеся кровью!..
Возможно, стоит соотнести данное произведение с аналогичным, от части, высказыванием Гамлета:
… А тот, кто снес бы униженья века,
Неправду угнетателей, вельмож
Заносчивость, отринутое чувство,
Нескорый суд и более всего
Насмешки недостойны над достойным …
В двух проявлениях мысли разных эпох можно найти единое зерно, побудившее авторов к написанию творений. На мой взгляд общая идея такова: зло, разъедающее все связи, все моральные ценности, оставляет человека наедине с собой. Все в обществе им отравлено: истина, доверие, справедливость, любовь. Мир раздвоился, моральные ценности оказались с «двойным дном», видимость насквозь обманчива, сами понятия лишились былого смысла и играют с человеком злые шутки.
На первых порах поэт был так растерян, оглушен и подавлен всем тем, мимо чего раньше проходил спокойно и равнодушно, что его стихи превратились в крик безумия, страха, боли – такой острой и нестерпимой, что и сама смерть казалась единственным и желаннейшим избавлением от нее, а предчувствие «конца мира» перерастало в жажду личной гибели (определившую основной мотив лирики Блока).
В сборнике «Земля в снегу» стихотворение «Последний день» сопровождается эпиграфом из апокалипсической поэмы В.Брюсова «Конь Блед» («Люди! Вы ль не знаете божией десницы?»); этот эпиграф приобретает значение ключа, помогающего нам проникнуть замыслы поэта, определить характер влияний, сказавшихся в это время в его творчестве.
Явно в апокалипсическом духе изображает здесь Блок жизнь современного города, о стены которого разбились его блаженные видения и детские сны; вместо них перед поэтом возникли страшные в своей пошлости и трагичности образы домов, ставших вертепами, в которых
Пляшут огненные бедра
Проститутки площадной…
Все это летит куда-то в бездну, объятое тоской, безумием, жаждой уничтожения – и самоуничтожения; поэту казалось – вот и наступили времена, предреченные в апокалипсисе и знаменующие конец мира.
Теперь он знает, что
…Оловянные кровли –
всем безумным приют.
В этот город торговли
Небеса не сойдут… -
Ибо под этими «оловянными кровлями» все продается и все покупается. Человек здесь унижен, обездолен, опустошен, низведен до уровня жалкого и трусливого животного, предназначенного в жертву какому-то жестокому, хищному, безраздельно господствующему над людьми.
В этом городе все мертвенно, призрачно, по-прежнему ужасно, и «серые прохожие», встречающиеся на каждом шагу, ничего не проносят, кроме «груза вечерних сплетен» и «усталых стертых лиц». Все они расплываются в глазах поэта, неотличимые друг от друга в своей мертвенности, безвольности, опустошенности; все они –
Были, как виденья неживой столицы –
Случайно, нечаянно вступающие в луч.
Исчезали спины, возникали лица,
Робкие; покорные унынью низких туч…
Робость, покорность, уныние, мнится поэту, присущи всем обитателям «неживой столицы», подвластной некой чужой, бесчеловечной, враждебной им воле, гнетущей и унижающей их, - а восстающие против нее находят избавление в одной лишь только гибели:
…неожиданно резко – раздались проклятья,
Будто рассекая полосу дождя;
С головой открытой – кто-то в красном платье
Поднимал на воздух малое дитя…
Светлый и упорный, луч упал бессменный –
И мгновенно женщина, ночных веселий дочь,
Бешено ударилась головой о стену,
И с криком исступленья, уронив ребенка в ночь…
***
Встала в сияньи. Крестила детей.
И дети увидели радостный сон.
Положила, до полу клонясь головой,
Последний земной поклон…
Так начинается стихотворение «Из газет» - о матери –самоубийце, прощающейся с детьми перед тем, как покончить счеты с этой жизнью – в надежде на какую-то иную и лучшую.
Мы не знаем, что довело ее до самоубийства, не знаем, «любовью, грязью иль колесами» раздавлена она, но очевидно одно: так трагична, отвратительна и безнадежна ее жизнь, что только в смерти она «встала в сияньи»; это сияние словно ослепляет поэта, кажется ему единственным источником света и красоты, единственно возможным избавлением от мрака и ужаса «жизни повседневной».
Самим названием стихотворения «Из газет» поэт стремится подчеркнуть, что изображаемые здесь и кажущиеся такими невероятными в своем безграничном ужасе события, словно не вмещающиеся в сознание, разрывающие его на куски, доводящие до безумия и самоубийства, - это не какие-то невероятные исключения, а самые заурядные в жизни современного города, на которые никто и внимания0то не обращает, и место им – на столбцах газетной хроники, где каждый день, без перерыва, в двух-трех строчках, набранных петитом или нонпарелью, сообщается о множестве подобных случаев. Но в том-то и заключается самое жуткое, на взгляд поэта, что люди настолько привыкли и притерпелись к окружающему их ужасу, что словно не замечают его и проходят мимо как ни в чем не бывало. Они движутся как сомнамбулы, которых ничто не может вырвать из состояния мертвенного покоя, - вот что больше всего потрясает поэта, и самые его стихи превращаются в крик, которым он хочет пробудить их сознание, вернуть их к жизни, напомнить им, что они - люди, а не животные и не бездушные автоматы.
Невольно на ум приходят слова принца Датского:
О тело, если б ты само могло
Стать паром, в воздухе росой растечься!
О, если бы предвечный не занес
В грехи самоубийство! Боже! Боже!
Каким ничтожным, плоским и тупым
Мне кажется весь мир в своих стремленьях!
О мерзость! Как невыполотый сад,
Дай волю травам – зарастет бурьяном,
С такой же безраздельностью весь мир
Заполонили грубые начала.
Как это все могло произойти?
***
нет, не видать от этого добра!
Разбейся, сердце, молча затаимся.
После сравнения напрашивается лишь один вывод: в моменты безвременья, когда страна стоит на грани пропасти, люди, вместо того, чтобы сплачиваться и развивать добродетель, способную спасти, уходят глубоко в себя, накрываются панцирем и делаются совершенно черствыми, безразличными. Позже, во времена 1 Мировой Войны Блок передавал подобную же идею комментарием:
«… бомба упадет иногда – на кладбище, иногда – на стадо людей; а чаще, конечно, в болото; это – тысячи народных рублей в болоте.
Люди глазеют на все это, изнывая от скуки, пропадая от безделья; сюда уж успели перетащить всю гнусность довоенных квартир: измены, картеж, пьянство, ссоры, сплетни…
Вот, под игом грязи и мерзости запустения, под бременем сумасшедшей скуки и бессмысленного безделья, люди как-то рассеялись, замолчали, и ушли в себя: точно сидели под колпаками, из которых постепенно выкачивался воздух. Вот когда действительно хамело человечество…»
Поэт не мог понять, почему «непроглядный ужас жизни» не вызывает у окружающих такой же боли и такого же отчаяния, как у него самого, и как они могут спокойно и равнодушно смотреть на те мерзости и преступления, которые повседневно творятся на их глазах; все это выливалось в стихах, по которым словно пробегала судорога боли, исступления, гнева, стихах «крикливых», резких, внутренне неуравновешенных; кажется, их автору уже совсем не до того, чтобы заботиться о благообразии и благозвучии своих строк.
Это заставляет задуматься, нет ли роковой связи с персонажем, сыгранным поэтом когда-то в Боблове, и реальной личностью? Как говорил Полоний (герой «Гамлета»):
« Как проницательны подчас его ответы! Находчивость, которая часто осеняет полоумных и которой люди в здравом уме лишены!».
Не означает ли это то, что в иногда несвязанном и подчас непонятном потоке мыслей под пеленой сумбура, застилающей глаза недоброжелателей, скрываются великие идеи и сильные по энергетике призывы? Как бы то ни было, трещина прошла через душу поэта, «…но вещей правдою звучат уста, запекшиеся кровью…»!!!
5. Созвучия в поздних произведениях
В любви-страсти, любви-стихии поэту сначала открылась новая красота, превращавшая самую заурядную и даже пошлую повседневность в некую мистерию, и дивные видения возникали перед взором поэта, когда он смотрел «за темную вуаль» Незнакомки, ставшей для него вестницей других миров, где может осуществиться любое чудо, какое ни пожелаешь.
На рубеже1906 – 1907 годов поэт словно растворился в стихии, что отозвалось и на характере его лирики, устремившейся бурным, неукротимым потоком, подхватившем и несущем его в неведомую дотоле даль, и пафосом этой стихии дышат стихи, посвященные Незнакомке, «Снежной маске», Фаине. Вместо одной единственной Прекрасной Дамы перед героем лирики Блока появилось множество ее подобий, видоизменяемых и лишенных ореола святости, а его жизнь, бывшая некогда служением «Владычице Вселенной», стала искусством, страстью, испытанием своих «невольных сил».
В циклах «Снежная маска» (1906 - 1907) и «Фаина» (1906 - 1908), крайне важным в лирике Блока, бесплотный отвлеченный образ Прекрасной Дамы отвергается ради земной женщины «с живым огнем крылатых глаз» - воплощением любви-страсти, наполнившей всю ее душу, которая «никому, ничему не верна».
В своей новой возлюбленной видит поэт отныне ту ипостась «Души мира» и «вечной женственности», совсем не похожую на ту, которая мерещилась ему в юношеских снах и мечтах. Поэт встречает «Незнакомку» в снежной метельной мгле огромного города, и ее образ становился воплощением той красоты, которой дано спасти и преобразить весь мир; вглядываясь в черты новой «встречной», опаленный пламенем ее страсти, поэт восклицает, словно в каком-то восторженном бреду:
Она была – живой костер
Из снега и вина.
Кто раз взглянул в желанный взор,
Тот знает, кто она…
Ослепительный огонь словно бы охватил все вокруг, и поэт тянется навстречу ему, еще не зная, что его ждет впереди: «Иная жизнь? Глухая смерть?..» Но стоит ли жалеть и щадить свою жизнь, если, лишившись этого огня, она превращается всего лишь в «мещанское житье», становится пустым, жалким и никчемным существованием?(стоит вспомнить слова Гамлета:
Что человек, если он занят только
Сном и едой? Животное, не больше,
Тот, кто нас создал с мыслью столь обширной,
Глядящей и вперед и вспять, вложил в нас
Не для того богоподобный разум,
Чтоб праздно плесневел он …
Которые свидетельствуют лишь о том, что без эмоций, переживаний, осмыслений, без огня, человек ничем не отличается от животного. Сердце мятежно, разум пытлив, человек велик. К таковому стоит стремиться. Нельзя плыть по течению судьбы, стоит бороться с ярчайшим огнем в глазах за себя, за друзей, за любовь, за жизнь.…
Об этом Гамлет говорил следующее:
… как для меня законом стало сердце
И в людях разбирается, оно
Отметило тебя. Ты знал страданья,
Не подавая виду, что страдал.
Ты сносишь все и равно благодарен
Судьбе за милости и гнев. Блажен,
В ком кровь и ум такого же состава.
Он не рожок под пальцами судьбы,
Чтоб петь, что та захочет…)
Нет, лучше сгореть в огне самых гибельных страстей, чтоб хоть на миг испытать всю красоту и прелесть бытия. И, глядя в глаза своей возлюбленной, поэт уверен, что в их огне
…мы все сгорим,
Весь город мой, река, и я…
Но сам он не только не опасается гибели, но и взывает к ней:
Крести крещеньем огневым,
О, милая моя!..
На ум приходят воззвания Гамлета: Разбейся, сердце, молча затаимся.
Цикл «Фаина» открывается стихами, где подвластно стихийному порыву, дышит безудержной страстью, не знающим края восторгом, который словно бы расплавляет душу поэта и заставляет ее сиять и светиться, подобно слитку добела раскаленного металла:
Вот явилась. Заслонила
Всех нарядных, всех подруг,
И душа моя вступила
В предназначенный ей круг.
И под знойным снежным стоном
Расцвели черты твои.
Только тройка мчит со звоном
В снежно-белом забытьи…
Фаина совсем не похожа на бесплотное и призрачное видение; нет, она вся - порыв, огонь, страсть, и, захваченный ее новой, неизвестной доселе прелестью, поэт восторженно выкрикивает славословия той, во власти которой, мнится ему, преобразить мир и сделать весь, от края до края, прекрасным, вольным, текучем, как волны разбушевавшегося моря:
Так пускай же ветер будет
Петь обманы, петь шелка!
Пусть навек узнают люди,
Как узка твоя рука!..
Нечто необычайно широкое, вольное, властно влекущее открывается поэту в той дали, куда его мчит – вместе с возлюбленной – тройка, звенящая бубенцами; ему видится «в снежно-белом забытьи», -
Как темную вуалью
Мне на миг открылась даль…
Как над белой, снежной далью
Пала темная вуаль…
Здесь облик возлюбленной сливается со стихиями самой природы, и даже вуаль становится подобно грозовой завесе…
Как видно, из богоподобной Прекрасной Дамы является Блоку все более и более земная девушка, что ничуть не умаляет, а наоборот разжигает костер страсти, но нет ли аналогичных ситуаций в уже хорошо знакомом нам «Гамлете»? Ведь изначально герой признается застенчиво в своих чувствах.
Офелия
…он предлагал свою любовь
С учтивостью.
***
И в подтвержденье слов своих всегда
Мне клялся чуть ли не святыми всеми.
Но потом, после появившихся тревог, переживаний, предчувствуя, что Офелия станет невольным оружием в руках его врагов, приходит навсегда проститься с ней. И тогда уже все его настоящие, земные чувства к земной девушке проявляются в полной мере…молчанием.
Офелия
Я шила. Входит Гамлет,
Без шляпы, безрукавка пополам,
Чулки до пяток, в пятнах, без подвязок,
Трясется так, что слышно, как стучит
Коленка о коленку, так растерян,
Как будто был в аду и прибежал
Порассказать об ужасах геенны.
***
Он сжал мне кисть и отступил на шаг,
Руки не разжимая, а другую
Поднес к глазам и стал из-под не
Рассматривать меня как рисовальщик.
Он долго изучал меня в упор,
Тряхнул рукою, трижды поклонился
И так вздохнул из глубины души,
Как будто бы он испустил пред смертью
Последний вздох…
Также стоит отметить, что Шекспир наделяет свою героиню (ровно, как и Блок) схожестью со стихией, в которой ей впоследствии суждено погибнуть:
…она в поток обрушилась. Сперва
Ее держало платье, раздуваясь,
И, как русалку, поверху несло.
Она из старых песен что-то пела,
Как бы не ведая своей беды
Или как существо речной породы…
Сравнение хотелось бы закончить фразой Гамлета, произнесенной над гробом усопшей возлюбленной, полной страстью и отчаяньем:
Гамлет
Я любил
Офелию, и сорок тысяч братье
И вся любовь их – не чета моей…
Как бы то ни было сердца героев авторов разных стран и эпох бьются в унисон, и это означает лишь то, что любовь едина для всех с ее всепоглощающим огнем.
Аналогично существуют совпадения взглядов Гамлета и Блока в прозе поэта (его критические статьи).
«… картину: мир зеленый и цветущий, а на лоне его – пузатые пауки-города, сосущие окружающую растительность, спускающие гул, чад и зловоние…»
А. Блок о литературе
«… Мне так не по себе, что этот цветник мирозданья, земля, кажется мне бесплодной скалою, а этот необъятный шатер воздуха с неприступно вознесшийся твердью, этот, видите ли, царственный свод, выложенный золотою искрой, на мой взгляд – просто-напросто скопление вонючих и вредных паров …».
«Гамлет», акт 2, сцена 2
В определенные моменты истории, когда страна балансирует на грани пропасти, появляются люди, призванные раскрыть глаза окружающим на мир, созданный Богом «цветником мирозданья», который рушится и при всей своей пышности источает только смрад и зловоние.
А почему же так происходит? Почему же авторов слов раздражает мир, созданный кем-то другим? Почему они не прислушиваются поговорки: «Не суди, и не судимым будешь»? Может потому, что это скопление «вредных и вонючих паров» создала, породила сама эпоха, а главное – ЛЮДИ!
А) «…В прозрачном теле их сидят такие же пузатые человечки, только поменьше: сидят, жуют, строчат, а потом едут на уморительных дрожках отдыхать и дышать чистым воздухом в самое зловонное место…»
А. Блок о литературе
Б)«… Какое чудо природы человек! Как благородно рассуждает! С какими безграничными способностями! Как точен и поразителен по складу и движеньям! Поступкам близок к ангелам! Почти равен богу – разуменьем! Краса вселенной! Венец всего живущего! А что мне эта квинтэссенция праха?»
«Гамлет», акт 2, сцена 2
В приведенном отрывке (Б) Гамлет восхищается чудом природы – человеком, сравнивает его с Богом, но… приходит к умозаключению, что все эта демагогия напрасна, ведь, по сути своей, мы всего лишь «квинтэссенция праха». Все наши мечты, стремленья… К чему? Ведь все обратится в прах!
Точно также дело обстоит с идеологией Блока (А), который с поразительно-сходной иронией повествует о никчемных человечках, об их мелких, незначительных делах, заботах; которые, в своем простодушно-наивном желании жить, не имеют жизни! Забавно, не правда ли? Смешно, а больше грустно…
«… бомба упадет иногда – на кладбище, иногда – на стадо людей; а чаще, конечно, в болото; это – тысячи народных рублей в болоте.
Люди глазеют на все это, изнывая от скуки, пропадая от безделья; сюда уж успели перетащить всю гнусность довоенных квартир: измены, картеж, пьянство, ссоры, сплетни…
Вот, под игом грязи и мерзости запустения, под бременем сумасшедшей скуки и бессмысленного безделья, люди как-то рассеялись, замолчали, и ушли в себя: точно сидели под колпаками, из которых постепенно выкачивался воздух. Вот когда действительно хамело человечество…»
А. Блок о литературе
«… Каким ничтожным, плоским и тупым
Мне кажется весь мир в своих стремленьях!
О мерзость! Как невыполотый сад,
Дай волю травам – зарастет бурьяном,
С такой же безраздельностью весь мир
Заполонили грубые начала.
Как все это могло произойти…»
«Гамлет», акт 1, сцена 2
Какое странное существо человек! Не смотря на всю возвышенность его над другими твореньями природы (см.(2)), он не перестает удивлять стремлением принизиться, уйти обратно к обезьянам! Во времена безвременья (простите за каламбур) они (люди), вместо того, чтобы сплачиваться и развивать благодетель, способную спасти их грешные души, уходят полностью в порок, заполняя мир грубыми началами. Все будто рассеялись и сникли, остались лишь жалкие тени тех, кот когда-то ранее носил гордое имя ЧЕЛОВЕК.
Заключение
Гамлет – исходная точка поэтического пути Блока. Блок инстинктивно «чует» в Гамлете свое. Его влечет в Гамлете романтическое, печальное, темное, обреченное, трагическое. На раннем этапе это скорее поэтическая маска, игра в Гамлета на домашней сцене и в жизни, и в какой-то мере – предчувствие и пророчество. Однако поэтому было суждено реально прожить и пережить ситуацию Гамлета. Гамлет становится для Блока мифом в самом строгом и точном смысле, не литературным образом, но мифом, переживаемым и воплощенным заново.
Миф, как известно, подразумевает не просто новое художественное использование литературного образа или сюжета, но воспроизведение классической ситуации в новом витке спирали, на всех уровнях: философском, психологическом, художественно-поэтическом, и на жизненном, биографическом, повторяющем классический архетип до мельчайших деталей.
В ходе работы мною были изучены отдельные интересные факты биографии Блока, разобрала смыслы отдельных произведения различных лет, сопоставив практически различные творения Блока и отрывки из «Гамлета», я доказала, что взгляды Блока и Гамлета на многие аспекты жизни идентичны, а, следовательно, в лирическом герое поэзии заложен «Гамлетовский комплекс», что определило истинный смысл и назначение произведений Блока. Блоковскую традицию органической связи образа поэта с Гамлетом продолжали П. Антокольский, Б.Пастернак, Д.Самойлов, Ю.Кузнецов и другие поэты.
Список литературы
1. Барг М.А. Шекспир и история. М.: Наука, 1979.
2. Блок А. Собрание сочинений в 8 томах. М.-Л.: Государственное издательство художественной литературы, 1960.
3. Книпович Е. Об Александре Блоке. Воспоминания Дневники Комментарии. М.: Советский писатель, 1987.
4. Крыщук Н. Открой мои книги… Л.: Детская литература, 1979.
5. Литературное наследство. Александр Блок. Новые материалы и исследования. Т.92 в 4-х книгах (кн.1) / гл. ред. М.Б. Храпченко В.Р. Щербина. – М.: Наука, 1980.
6. Орлов В. Гамаюн. М.: Известия, 1981.
7. Пути и формы анализа художественного произведения / Межвузовский сборник научных трудов / ред. Р.Д. Калягина. – Владимир: Темплан, 1991.
8. Соловьев Б. Поэт и его подвиг. – М.: Советская Россия, 1973.
9. Турков А. Александр Блок. М.: Советская Россия, 1976.
10. Шекспир У. Гамлет; Ромео и Джульетта. – Калининград: Школьная библиотека, 1984.