во частей- 20 Статус- закончен Описание- Два брата которые ненавидят друг друга

Работа добавлена на сайт samzan.net:

Я тебя ненавижу...или люблю?

Автор: Luna Salvatore

Фэндом: Tokio hotel

Персонажи: Билл/Томас и прочие прочие

Рейтинг: R

Жанры: Слэш (яой), Романтика, Ангст, Драма, Даркфик, POV

Предупреждения: Смерть персонажа, Насилие, Изнасилование, Твинцест, Нецензурная лексика, Секс с несовершеннолетними

Размер: Миди, 62 страницы

Кол-во частей: 20

Статус: закончен

Описание:

Два брата, которые ненавидят друг друга. Один не может простить другого. И ненависть зашкаливает с каждым вздохом, с каждым брошенным взглядом, рискуя превратится в более глубокое и сильное чувство - любовь.

Посвящение:

Посвящается близнецам Каулитц.

Примечания автора:

Первый раз пишу в подобном жанре, буду рада отзывам)

P.S. в этом фике главное - чувства. Все остальное отходит на второй план.

--------------------------------------------------------------------------------

Даже когда не веришь в свои мечты, не можешь с ними расстаться.

POV Bill

- Прошу сюда, мистер…?

- Каулитц.

Я в нетерпении бегу за низкорослой, пухленькой девушкой, которая ведет меня по лабиринтам огромного пятидесятиэтажного здания. Признаться, я очень волнуюсь. Волнуюсь из-за встречи с самым влиятельным модельным агентством в Германии. Вот уже пятый раз я подаю заявку на зачисление, и они наконец-таки, соизволили провести собеседование.

Я улыбнулся, вспоминая сегодняшнее утро. Мама как обычно готовила завтрак, ворчала что-то о покупке нового холодильника, а я сидел с кислой миной, уставившись в телевизор. Ничего особенного, если бы не этот звонок. Звонок, оповещающий о том, что моя мечта сбылась, и что все, наконец, изменится. Смутно, словно во сне, помню, как подскочил с дивана, словно ошпаренный и заорал на весь дом, что отныне буду работать моделью. Мама, давно переставшая верить в мою удачу, с каким-то слегка истеричным смехом обняла меня и поздравила.

Верить в свою удачу я перестал и сам, поэтому этот звонок был самой приятной неожиданностью. Дело в том, что я уже подавал заявки на зачисление, но всех их безжалостно отклоняли. Четыре из пяти даже не были просто рассмотрены. Выброшены, порваны, сожжены, но не рассмотрены. И теперь, когда я нахожусь в этом здании, и прямо сейчас иду за этой секретаршей, я не могу сдержать ликования. Как же давно я мечтал об этом!

- Заходите.

Заветная дверь слегка приоткрывается, и я улыбаюсь, в предвкушении столь долгожданной встречи. Поверить не могу, что я, наконец-таки, здесь. После стольких месяцев ожиданий, терзаний самого себя и всех, кто меня окружает, я наконец-таки здесь, в «DTM»*, самом крутом модельном агентстве во всей Германии!

Вхожу в комнату, осматриваясь, словно в тумане. Секретарша остается снаружи, бесшумно закрыв за собой дверь.

- Так, кто тут у нас? – равнодушный мужской голос выводит меня из оцепенения.

Вглядываюсь в лица тех, перед кем обязан блеснуть. Трое мужчин в возрасте, и миниатюрная женщина сидят за столом, перебирая папками, листками и щелкая ручками. Мужчины одеты в дорогие костюмы, Армани, если не ошибаюсь. Женщина с тугим пучком на голове, в очках на кончике носа, придирчиво осматривает меня.

- Билл Каулитц?

Я лишь киваю, не в состоянии произнести и звука. Вид этих деловых, знающих свое дело людей выводит меня из равновесия. Сам того не понимая, пячусь обратно к двери.

- Какой у вас рост? – спрашивает мужчина, одетый в темно-синий костюм. Его волосы, слегка тронутые сединой, аккуратно зачесаны назад, а в кармане пиджака своей белизной сверкает причудливо сложенный платок.

Какой у меня рост? Что за глупый вопрос? По мне, что ли не видно? А какой у меня рост? Вроде бы сто восемьдесят два сантиметра. Или нет? А может, сто восемьдесят три?

- Вы что, язык проглотили? – спрашивает женщина, глядя на меня поверх своих тонких очков.

От одного этого взгляда мурашки по коже. Черт, что со мной? Я так долго ждал этого, а теперь стою и молчу!

Сжав кулаки, я сглотнув, тихо отвечаю:

- Метр восемьдесят три.

- Хм.

- Вам семнадцать?

- Да.

- Вы всегда так одеваетесь? – безразличным тоном интересуется мужчина в сером костюме.

Я киваю.

- Ясно…

Они тихо переговариваются между собой, передают друг другу бумаги, как будто бы позабыв о моем существовании. Я стою посреди этой светлой, блещущей минимализмом и скукой комнате, ожидая вердикта, словно какой-то преступник.

Наконец, мужчина в синем костюме, отрывает свой взгляд от кипы бумаг, лежащих перед ним и, посмотрев на меня, спрашивает:

- Почему вы хотите работать именно у нас?

Действительно, почему?

Два года назад я впервые увидел рекламу по телевизору, оповещающую о начале модельного кастинга, приглашающего попробовать себя и свои силы всех желающих с шестнадцати до двадцати лет. И с тех самых пор, лихорадочно записав контактный номер, высветившийся на экране телевизора, я отчаянно мечтаю попасть сюда. Мечтаю работать моделью, рекламировать одежду знаменитых дизайнеров, участвовать в великолепных показах, вбирая в себя заслуженные лучи славы…

Конечно, тогда я и не думал подавать прошение, мне было всего пятнадцать, а это возраст слишком юный для агентства. До шестнадцатилетия оставалось всего несколько месяцев, но я терпеливо ждал, вычеркивая дни в календаре. И когда этот заветный день настал, я подал свою первую, но не последнюю заявку…

Но сейчас, стоя здесь, перед этими пугающими своим профессионализмом людьми, я понял, что не могу рассказать им об этом. Не могу поведать им о своей ущемленной гордости, когда узнавал, что мои заявки одну за другой безжалостно отклоняли. Не могу поделиться с ними своими ощущениями, своими чувствами. Они не поймут.

Поэтому, собрав волю в кулак, я просто отвечаю:

- Вы самое лучшее агентство в Германии, каждый второй мечтает работать у вас.

Мужчина кивает, получив ответ на свой вопрос, и безразлично отворачивается к своему собеседнику, тихо перешептываясь с ним о чем-то. Секунду спустя к ним присоединяется третий мужчина, и женщина, решив взять все в свои руки, кивает мне:

- Что ж, можете идти, мистер…

- Каулитц, - подсказываю я, заливаясь румянцем.

- Мы с вами свяжемся.

Словно во сне выползаю за дверь под тихое бормотание одного из мужчин.

Пухленькой секретарши уже нет, и в коридоре пусто и прохладно. Я вздыхаю, и не спеша двигаюсь к лестнице, обдумывая свой провал.

Самое первое и самое худшее собеседование в моей жизни. Я стоял как истукан, испуганно глазея по сторонам…кошмар. Вот так всегда случается, когда не готов принять свою самую желанную мечту. Ты просто стоишь и не знаешь, что делать, что говорить, как себя вести... Надеюсь, моя внешность и рост компенсируют отсутствие звуков и слов.

_______________________________

"DTM" - Deutsch der Topp des Modells (рус. Немецкие топ-модели)

Самая сильная ненависть беззвучна.

Она стоит посреди кухни, разбрасываясь посудой, и с дикими воплями кричит на кого-то по телефону. Я вхожу тихо, бесшумно ступая по паркету, до жути страшась попасть под горячую руку.

Когда мама злится, она всегда кричит. И всегда швыряет посуду, разгромляя нашу и без того небольшую кухню. Особенно любит метать холодное оружие – острые ножи, вилки, и большущие ложки. В такие моменты предпочитаю находится вне дома, либо у себя в комнате, включив на всю плеер. Но сегодня мне с утра не везет, так что…

- Мне плевать, Йорг, ты говорил, что будешь за ним следить!

Йорг? Она разговаривает с отцом?!

Любопытство заставляет остаться на кухне чуть дольше положенного. Хватаю первый попавшийся фрукт со стола, и присаживаюсь на стул, делая вид, что занят чисткой банана.

- Пусть приезжает сюда! Немедленно!

Мама выкрикивает последнее: «Ты меня понял!» и бросает трубку в раковину, упираясь руками о стол. Наши взгляды встречаются, и только теперь я действительно замечаю, как сильно она постарела. Усталая, какая-то разбитая, с темными кругами под глазами – свидетельство очередной бессонной ночи, проведенной у экрана компьютера. Она выглядит старше своих лет, и даже не красится.

- Выглядишь жутко, - выпаливаю я, выбрасывая шкурку от банана.

- Звонил твой отец, - мама как всегда, не церемонясь, приступает сразу к делу.

- Я понял. Что он хотел?

Тяжело вздохнув, она усаживается напротив меня, взъерошивая волосы. Я терпеливо жду, сгорая от любопытства. Осознание того, что она только что говорила с отцом, заставляет податься вперед, впиваясь в нее глазами. Отец звонит сюда редко. Обычно он старается не пересекаться с мамой, поэтому звонит либо мне на мобильный, либо пишет e-mail. И то, что он напрямую позвонил матери, не побоявшись очередного скандала, как минимум странно. Значит, случилось что-то катастрофическое. И мне уже не по себе.

- Это все Томас.

Я замираю, услышав твое имя. Все то, о чем я думал до этого, тут же обращается в пыль, становится абсолютно неважным, по-идиотски глупым. И в голове, словно раскаленной горячей кочергой выжигается одно единственное слово: «Томас».

- Том? – тихо спрашиваю, и не узнаю звука собственного голоса.

Мама кивает, опуская голову, отчего ее темно-русые волосы водопадом закрывают худое, осунувшееся лицо.

- Он снова пытался угнать машину и попал в полицейский участок, - мама вздыхает, - его опустили только на следующее утро…

Как же я сразу не догадался, что дело в тебе. Этого следовало ожидать. Вся моя чертова жизнь крутится вокруг одного тебя!

Вопросы, обращенные в никуда водоворотом закручиваются в моей голове.

Зачем ты сделал это? Зачем ты снова ввязался во все это ненужное дерьмо? Почему ты опять расстраиваешь наших родителей?!

Я со злостью сжимаю кулаки, чувствуя, как неприятно поскрипывают зубы. Гнев тихой, неуверенной волной поднимается во мне, быстро перерастая во что-то более страшное и угрожающее.

- Ему вынесли предупреждение, - договаривает мама, нервно теребя рукав своего бесформенного серого свитера, - в следующий раз его могут посадить на неопределенный срок. На месяц, а может и на полгода.

- А что папа?

Ее глаза тут же темнеют от злости:

- Это он во всем виноват! Я просила следить его за ним, но он не справился! За последний год Том побывал в тюрьме три раза! Три раза!

Мама выкрикивает последние слова в каком-то истеричном приступе, но тут же берет себя в руки и успокаивается.

В эту самую секунду отчаянно хочу подойти к ней, взять за руку, приободрить или обнять. На худой конец сказать что-нибудь утешительное вроде банального: «Все будет хорошо!». Но ком предательски сжимает горло, мешая говорить, а ледяной страх цепями сковывает тело, мешая двигаться, и я остаюсь на месте, наблюдая за ней.

Конечно, она имеет право злиться. Я тоже имею право злиться.

Наше различие лишь в том, что злимся мы на разных людей. Мама злится на папу. Постоянно обвиняет его в халатности, безответственности и отсутствие отцовского чутья, которое, по ее мнению, должно быть у каждого примерного семьянина. Проблема в том, что папа уже не член нашей семьи, и семьи, как таковой уже давно не существует. И мама прекрасно понимает это, но не признает. Ведь каждому нужна подушка для битья. Такой человек, которого сможешь обвинить во всех своих бедах…

Я не отрицаю, что отец виноват. Он должен был усерднее следить за Томом, но все же вся моя злость направлена вовсе не на него, а на тебя.

Том.

Всего три буквы, и я задыхаюсь от ненависти. Эмоции захлестывают широкой волной, и я не в состоянии даже нормально подумать.

И виной всему ты. Том. Мой брат, которого я ненавижу. Ты, разрушивший нашу семью с самого ее основания. Ты, портивший нашу семейную идиллию одним своим циничным существованием. Ты, человек, навсегда поломавший мою жизнь.

- Билл.

Тихий, едва различимый голос матери вырывает меня из собственных мыслей. Она смотрит на меня как-то странно, грустно улыбаясь и теребя свой свитер.

- Ты должен кое-что знать.

Где внутри зарождается темное, нехорошее предчувствие. Я хмурюсь, наблюдая за ней, и ожидаю самых дурных вестей. Еще более дурных чем те, которые получил ранее, несколько минут назад.

Мама собирается с мыслями, и резко выпаливает:

- Том переезжает к нам.

Я пялюсь на нее, как на сумасшедшую, и не могу поверить в то, что только что услышал. Мама нарочно избегает моего взгляда.

- Что?

- Том переезжает к нам, - она быстро поднимается на ноги и поворачивается ко мне спиной, делая вид, что ищет что-то в шкафу, - он поживет у нас какое-то время, пока копы не отстанут. Потом вернется обратно к отцу.

Нет. Нет-нет-нет!

- Он приезжает завтра, - продолжает мама скороговоркой, вытаскивая кофейные зерна в пакетах, - в два часа дня. Мы поедем его встречать. Поэтому, ничего не планируй. Я хочу, чтобы мы были вместе…

Я больше не могу это слушать.

Вскакиваю с места, опрокидывая стул, и пулей вылетаю из кухни. Она даже не пытается меня остановить, все так же остается у шкафа, с пакетом молотых зерен в руках.

Бросаюсь в свою комнату, захлопываю дверь и кидаюсь к стене.

Не может этого быть. Я не хочу в это верить. Я не хочу даже думать об этом. Это невозможно. Они не могут так со мной поступить!

- Ненавижу!

Слова вырываются помимо моей воли, и я как в тумане замечаю, что начинаю бить кулаком по стене, в кровь разбивая костяшки. Я не чувствую боли, не чувствую вообще ничего, кроме этого сжигающего изнутри гнева.

В голове неоновыми вывесками светится одно ненавистное мне слово. Том.

Я тебя ненавижу! Я не хочу тебя видеть, не хочу слышать твой голос, дышать с тобой одним воздухом, смотреть на все одними глазами…не хочу вдыхать твой аромат, не хочу выносить пессимизм и цинизм, которыми ты полон, как чаша. Не могу!

Стена медленно, но верно окрашивается в багряные краски, кровь каплями стекает на пол. И только теперь, когда я замечаю разбитый кулак, ноющая боль неприятным эхом разливается по всему телу, и я сползаю вниз, устало закрывая глаза и отчаянно мечтая провалиться сквозь землю.

Если двое расстались в гневе, значит, их связывали слишком близкие отношения.

POV Tomas

День. Жаркий, невыносимый день. День, когда я должен позабыть о своем прошлом и вернуться в настоящее. Вернуться в жестокую реальность.

Я смотрю в окно, наблюдая за проплывающими на горизонте пейзажами маленьких зданий и людей, живущих в своем маленьком, скучном мире. Они проносятся мимо, постоянно спеша куда-то. Спеша туда, где их никто не ждет, и где им, скорее всего, не место. Думаете,

это их останавливает?

Нет.

Их не останавливают препятствия, их не волнуют тупики, в которые они по вероятности, забредут, когда будут искать свою мечту. Они будут до последнего бороться с чем-то невидимым под названием «жизнь». Они будут надеяться, строить немыслимые планы, ставить в самой вершине своих жизненных лестниц большие цели. Они и правда считают, что им суждено справится с этим…

Но, черт возьми, им не суждено справится со всем этим дерьмом. Никогда. И все их надежды растают, как пыль в один обычный, непримечательный день, а они могут и не заметить этого вовсе. Просто пожмут плечами и создадут себе новую жизнь. Придумают новую мечту, новую цель, и все повторится по кругу. Каждый раз в самом конце будет тупик, но они попытаются перелезть через стену и начать все сначала…

Глупые люди. И ты такой же. Ты веришь в то, чему не суждено исполниться.

И скоро я с тобой встречусь. Снова наткнусь на этот полный ненависти взгляд, снова услышу твой грубый, дрожащий от злости голос…и мне придется мириться с этим. Придется строить из себя того, кем я не являюсь, того, кого ты так сильно ненавидишь.

Жизнь – игра, а мы игроки-неудачники, бросающие кости на доску. Удачного числа не бывает, мы заранее обречены на поражение. И ты знаешь это, но отрицаешь сей факт.

Поезд замедляется, и я отрываюсь от окна. Теперь, каждый сам за себя.

Я вижу ее, нашу мать. Она стоит на вокзале, прижимая дрожащие руки к груди, и выискивает глазами меня. Я замираю, заметив, как сильно она постарела. Казалось, мы не виделись целую вечность и за это долгое, тянущееся время она успела стать именно той, какой я так боялся ее увидеть. Уставшей, неуверенной, потерянной женщиной, каких мы с тобой часто видели в детстве. Они все похожи между собой. Убитые, без живого блеска в глазах, и почти никогда не улыбаются. Теперь мама стала одной из этих пустых оболочек. Мне больно на нее смотреть.

Но еще больнее смотреть на тебя.

Ты стоишь неподалеку, и слушаешь музыку в наушниках, наблюдая за маленьким резвым мальчиком, который весело бегает около своих родителей. Я знаю, о чем ты думаешь, все написано на твоем прекрасном лице. Ты завидуешь этому мальчику, завидуешь его беспечному счастью, его легкой душе, не обремененной терзаниями и муками, которые испытываешь сам. Ты жалеешь о том, что у тебя отняли. Жалеешь о том, что отнял я.

А ты изменился. Стал выше, увереннее в себе. Ты больше не мой младший братишка, который боялся грозы и пауков. Ты взрослый, самостоятельный человек, каким я мечтал тебя когда-нибудь увидеть. Я знаю, ты стал таким из-за меня. И эта цена тебе ненавистна.

- Том!

Мама зовет меня, и мне ничего не остается, кроме как пойти ей навстречу.

Сейчас она выглядит даже немного счастливой. Подбегает, заключает в объятия, целует в щеку, и снова обнимает меня. Я искренне пытаюсь улыбнуться, но знаю, что получается натянуто. Ее это ни сколько не волнует, она рада меня видеть, рада прикасаться ко мне, и это самое главное в данный момент.

- Я так скучала!

Она отпускает меня и улыбается. Неуверенно, лишь уголками своих тонких бледноватых губ.

- Я тоже.

И это чистая правда. Я действительно скучал по ней. Скучал по ее теплым, медовым глазам, по ее крепким объятиям, по растрепанным, русым волосам. По ощутимому запаху свежесваренного кофе, всегда исходившему от нее.

- Как доехал? Нормально? Где твои вещи? – спрашивает она, пытаясь отыскать какой-нибудь чемодан, примостившийся за моей спиной.

Я жестом указываю на свою небольшую дорожную сумку, которую держу в руке. Вот и все мои вещи, ничего лишнего.

Она кивает, а потом переводит взгляд на мои волосы:

- У тебя новая прическа.

Это не вопрос, но я все равно отвечаю:

- Да.

- А как же дреды?

- Надоели.

- Ладно, идем, поищем Билла.

Мне не нужно тебя искать, я заранее знаю, где ты находишься. Наверняка, ты уже заметил меня, поэтому стараешься оттянуть нашу встречу. Отчаянно пытаешься потянуть это время, избегая меня, теряясь в серой толпе.

- Где же он?

Мама высматривает тебя, но не видит. А я вижу. Ты стоишь у билетной кассы, засунув руки в карманы, ты и не думаешь прятаться, и просто смотришь на меня.

Сердце уходит в пятки, когда я встречаюсь с тобой глазами. Твой взгляд красноречивее всяких слов. Ты не хотел, чтобы я приезжал, и ты ненавидишь меня за то, что я все-таки взял и приехал. Приехал, несмотря ни на что. Теперь, внутренне содрогаясь от твоего многозначительного взгляда, я ощущаю каждой клеточкой своего тела, как далеко ты зашел.

Я знаю, ты не простил меня, но в душе я надеялся на это. Надеялся, даже несмотря на то, что не верю в надежду. И в который раз ошибся, доверившись чувствам.

Мама теребит мою руку, растерянно оглядываясь по сторонам. Я не выдерживаю, и просто веду ее к тебе. Чем раньше мы встретимся, тем лучше. Лучше для всех.

- О! Наконец-то!

Мы подходим к кассе, у которой ты неподвижно стоишь.

- Билл, где тебя носило? – спрашивает мама, - мы тебя обыскались!

- Я стоял тут, - ты отвечаешь ей, но смотришь только на меня.

Она и не подозревает о тех чувствах, которые бушуют сейчас внутри тебя и меня. Она знает только о том, что мы давно не перевариваем друг друга, и это ранит ее доброе, материнское сердце.

- Вильгельм, - я холодно киваю в знак приветствия.

Ты вздрагиваешь, словно тебя оскорбили. Я знаю, что ты ненавидишь свое полное имя. Не любишь, когда тебя так кто-нибудь называет, особенно если это делаю я.

Но я ничего не могу с собой поделать. Я приехал, надеясь на то, что твоя злость со временем утихнет, сердце оттает и все снова будет как раньше. Я глуп, я безнадежен, но в глубине души я все равно надеялся, хотя заранее знал какие чувства ты будешь испытывать, стоя в эту самую минуту передо мной. И ты не обманул моих ожиданий. Ты остался точно таким же, как и тогда, год назад, когда мы с отцом уезжали.

- Не называй меня так, - шипишь ты, - не смей.

- Я хотя бы поздоровался, Вилли.

Усмехаюсь, не могу сдержаться. Ты злишься еще сильнее, безмолвно сжимая кулаки в карманах джинс.

- Нам пора, - мама встревает, прекращая нашу бессмысленную перепалку и спасая меня от драки, в которую ты жаждешь меня втянуть.

Она силой тащит меня к выходу из вокзала, направляясь к автостоянке, где стоит наша старенькая, потрепанная машина. Не знаю, идешь ли ты за нами, или все-таки остаешься стоять у кассы, пожирая мою удаляющуюся спину глазами…

Но когда мы выходим к стоянке, я с искренним удивлением замечаю, что ты все-таки пошел следом. Мы садимся в машину, не произнося и звука. Мама тоже молчит, пытаясь настроить радио и хоть как-то разрядить обстановку.

Каждый отворачивается к своему окну. Ты сидишь справа, и хотя нас разделяет всего несколько сантиметров, я чувствую, что ты очень далеко от меня. Так далеко, что звать тебя бессмысленно, пытаться достучаться – невозможно. Ты все равно не откликнешься, и никогда не позволишь даже дотронуться до себя.

И осмысление этого факта ранит поглубже ножа.

Думать одно, а говорить другое - это типичный симптом раздвоения личности.

POV Bill

Мысли клубками вьются в моей голове, мешая сосредоточиться. Я смотрю в окно, считаю фонарные столбы, которые мы проезжаем, тем самым пытаясь отвлечься, но ничего не выходит. Я все равно ощущаю твое присутствие, и для этого не нужно поворачиваться к тебе лицом, чтобы убедиться в том, что ты действительно сидишь рядом. Я знаю и чувствую, что ты здесь, что так же отвернулся к окну, и делаешь тоже самое, что и я.

Меня раздражает эта тишина, звенящая в машине. Мама тоже молчит, и я ненавижу ее за это. Почему она не спрашивает, чем ты занимался все это время? Почему она не интересуется твоей личной жизнью, почему не спросит о том, скучал ли ты по нам, рад ли нас видеть? Ведь я мечтаю услышать ответы на все эти вопросы, но сам никогда не спрошу тебя об этом. И она не спросит, мысленно передавая инициативу в твои руки. Она надеется, что ты сам обо всем расскажешь, если захочешь. Но ты не захочешь, поэтому мы и едем в молчании.

Я удивился, когда увидел тебя, с умиротворенным спокойствием выходящего из вагона поезда. Ты двигался медленно, с грацией тигра ступая по серому асфальту, выискивая маму глазами. Я внутренне содрогнулся, заметив, как сильно твое лицо изменилось. Стало незнакомым, отталкивающим, чужим. В ту самую минуту я вдруг ясно почувствовал, что мы больше не братья. Мы теперь разные люди…

Ты изменил прическу, нет тех привычных дредов, которые я когда-то любил. Теперь твою голову украшают темные узоры длинных брейдов, которые тебе чертовски идут. И это воистину бесит.

Ты стал другим. Этот год сильно изменил не только меня, но и тебя. Мы как чужие, и я тебя больше не узнаю. Ты больше не тот шестнадцатилетний мальчишка, отпускающий шуточки, все время хохочущий и выкаблучивающийся. Теперь ты мужчина. И хотя, нам обоим всего по семнадцать, я чувствую, что ты намного мудрее меня. И это тоже бесит вдвойне.

Я итак младше тебя. Незначительные десять минут при рождении образовали огромную, глубокую яму между нами. Пропасть, через которую я всю жизнь мечтал перепрыгнуть. И когда у меня почти что начало получаться, ты только сильнее расширил эту черную бездну. Теперь я снова чувствую себя ущемленным, по-детски наивным со своими мечтами, когда рядом ты, такой взрослый и все время задумчивый.

- Том, не хочешь перекусить? – мамин голос клешнями вытаскивает меня из собственных мыслей. Я нехотя перевожу взгляд на тебя, - можем пообедать в кафе, ты должно быть, сильно проголодался.

- Я не голоден.

Краткий, холодный ответ. Вижу, как мама печально пожимает плечами и замолкает. Мне хочется убить тебя. Почему ты отказался? Даже если не хочется есть, почему бы просто не согласиться? Ради мамы. Ради меня. Зачем ты причиняешь боль всем, кто тебя окружает?

Мы подъезжаем к дому. К этому с недавних пор ненавистному мне дому. Теперь я его ненавижу, и только потому, что ты будешь жить здесь. С мамой, со мной. Рядом, совсем близко. И эта мысль невыносима. Не знаю, выдержу ли, справлюсь ли…

- Том, твоя комната еще не убрана, - мама захлопывает дверцу машины и неуверенно тебе улыбается, - поэтому, сегодня тебе придется поспать в какой-нибудь другой комнате. Может быть, переночуешь у Билла?

- НЕТ!

Мы произносим это одновременно, одинакового вытаращив глаза от страха. Вот только ты сразу же берешь себя в руки, в отличие от меня, всего трясущегося и напуганного до омерзения.

Мама хмурится, слегка пораженная нашей реакцией:

- Ну ладно, поспишь в гостиной, на диване.

Ты киваешь, поднимаешь сумку с земли, и вы молча проходите в дом. А я плетусь следом, пялясь на твой удаляющийся темный затылок. Мы снова вместе. Теперь ты дома.

POV Tomas

- Томааааат!

Андреас вопит на весь клуб, перекрикивая даже шумящую в ушах музыку, и вешается мне на шею, пытаясь взлохматить косички. Я сам того не ожидая, радостно обнимаю его. Я рад его видеть. Действительно рад.

- Привет, дружище!

- Ты когда приехал?! – он сует мне под нос какой-то дымящийся коктейль и снова дотрагивается до моих волос, пытаясь хоть как-нибудь привести их в беспорядок, - почему не позвонил? Какого хрена молчал?

Он пьян, от него пахнет терпкими сигаретами, и он улыбается во весь рот, радостно пританцовывая в такт музыке. В глазах веселые искорки, и я невольно завидую этому безрассудному, но искреннему счастью своего лучшего друга. Когда-то и я был таким. Таким же беззаботным, хохочущим, непостоянным. Все время ошивался в каких-нибудь клубах, куда пускали всех желающих, не требуя паспорт или какого-нибудь удостоверения. Я танцевал, выпивал коктейль за коктейлем, цеплял симпатичных цыпочек и веселился до упаду…

Воспоминания о прошлой развязной жизни крадучись вползают в сознание, и я начинаю улыбаться, как какой-то счастливый идиот, сам себе поражаясь. Те времена были самые лучшие в моей жизни!

- Я сегодня днем приехал, - отвечаю, выпивая бокал до самого дна, - не успел предупредить.

Да и не очень-то хотелось. Я люблю Андреаса, он самый преданный, хоть и слегка сумасшедший друг, какие у меня когда-либо были. Хоть мы и видимся редко, я точно знаю, что могу на него положиться. Чтобы не случилось, старина Андреас всегда придет на помощь, он еще никогда не отказывал.

Но при всем при этом я явственно осознаю, что не хотел его видеть, хоть и рад этой незапланированной встрече. Даже сейчас, когда я наконец-таки, немного счастлив, я не хочу ворошить прошлое. Не хочу поддаваться тому, что так пытался позабыть. А Андреас – одна из главных частей моего прошлого. Того самого прошлого, которое я своими руками разрушил.

- Ты как вообще, брат?!

- Отлично! - нагло лгу лучшему другу.

- Ты к нам надолго? – он хватает новый дымящийся бокал с барной стойки и вручает его мне с таким видом, будто бы я выиграл премию, - скажи, что надолго. Мы с тобой должны как следует повеселиться, я тебя сто лет не видел!

- Я скучал! – отвечаю, избегая основного вопроса.

- А я-то как скучал, Томатище!

Он снова обнимает меня, и смеется. Смеется так заразно, свежо и не напряженно, что я невольно подхватываю его смех, заливаясь соловьем. Как же давно я не смеялся…

Вечер проходит незаметно, пролетая перед глазами, словно выпущенная из ствола пуля. Я пьян, я счастлив, и я разговариваю с Андреасом, не вспоминая обо всем том, что оставил позади себя. В такие моменты я забываю обо всем на свете, и просто поддаюсь случаю. Начинаю делать то, чего от меня ожидают.

Вот и сейчас, сидя с Андреасом в клубе, я пью и веселюсь, чего он и ждет. Он до сих пор уверен, что я тот самый Том Каулитц, который уходил в запой, набивал морды неугодным и втайне покуривал сигареты за школой. И мне приходится играть эту роль, чтобы не разочаровать его. Я знаю, что если сделаю что-то не то, Андреас заподозрит неладное. А я пока не готов раскрывать перед ним свои чувства, свои мысли…я не готов раскрывать их вообще, перед кем бы то ни было. И мой лучший друг не должен узнать о том, что произошло, и увидеть меня таким, каким я стал.

Он постоянно болтает. С интересом расспрашивает меня о жизни в штатах, как там и что там, стоит ли туда переезжать, какие там девушки, какая еда. И я все рассказываю. Рассказываю, не скрывая, потому, что в этот период времени мне нечего скрывать. В подробностях описываю ему местные достопримечательности, называю самые лучшие клубы, самые крутые машины, которые видел на улицах Нью-Йорка…и Андреас слушает, жадно поглощая информацию, и выпивает снова и снова, подсовывая и мне все новые и новые порции разнообразного алкоголя. Он смеется, шутит, и опять смеется. Такой не изменившийся, знакомый до боли лучший друг. Мой друг.

- Блин, не уезжай так быстро! Нам еще многое предстоит испытать, - Андреас усмехается, подзывая официантку, разносящую красные бокалы на железном подносе, - я тебя в такооооое место отведу! Два месяца назад закончили строить новый VIP клуб, мы просто обязаны там побывать! Георг проведет.

- Я только за, брат! – я улыбаюсь, хватая бокал с подноса, - давно я не веселился.

- По тебе видно. Что-то совсем охренел, одна печаль в глазах, так дело не пойдет!

Я смеюсь до тех пор, пока не улавливаю следующий заданный вопрос:

- Как там Билл? Я его не видел ни разу.

Грусть резко находит на меня, и смех обрывается на какой-то слегка истеричной ноте. Я подношу бокал к губам, пытаясь унять дрожь и потянуть с ответом. Андреас мгновенно все понимает. Сидит и смотрит на меня своим проницательным взглядом, от которого мурашки по коже. Чем-чем, а сумасшедшим чутьем он всегда обладал.

- Я не знаю, - все, что вырывается у меня, - он со мной почти не разговаривает.

- Вы все еще в ссоре?

Я киваю, не в состоянии что-либо ответить. Снова выпиваю, пытаясь избежать его взгляда. Такого многозначительного, вкрадывающегося в самую душу взгляда.

Конечно, он не подозревает о том, что произошло на самом деле. Никто этого не знает. Очевидная выдуманная кем-то версия – братья сильно поссорились год назад и с тех пор не общаются. Обычная, но затянувшаяся ссора…Многие думают, что виной всему какая-то девушка, вставшая между нами.

Но Андреас не многие. Он всегда слишком хорошо меня понимал.

- Том, в чем дело? Что случилось с тобой и с Биллом?

Я не могу больше терпеть. Не могу казаться тем, кем уже не являюсь. К черту эту игру, к черту лицемерную маску, прилипшую к моему лицу.

Ставлю бокал на стол, и вскакиваю на ноги. От резкости в глазах начинает двоиться, и музыка пульсирующей болью отдается в ушах.

- Ты куда? – Андреас обеспокоенно встает следом.

- Мне пора…

Бреду через толпу танцующих, мокрых от пота девушек, так и норовящих теснее прижаться ко мне. Андреас что-то кричит вдогонку, но я не разбираю слов.

Я лишь иду, все дальше и дальше, пока в конечном счете не выбираюсь из душного клуба. Оказавшись на улице, я жадно втягиваю прохладный ночной воздух, и в последний раз обернувшись на неоновую вывеску заведения, ухожу прочь.

Страх это эмоциональное состояние, вызванное отсутствием ответов на воспоминания, причиняющие боль.

POV Bill

Как же оно прекрасно. Это темное, ночное небо, усыпанное сверкающими, словно россыпи маленьких бриллиантов звездами. Оно так спокойно, так нежно, так тихо, что я невольно завидую этому скромному молчанию и свечению, которым темнота щедро одаривает нас. Не могу оторвать зачарованного взгляда, и продолжаю смотреть в окно.

Бессонница. Снова. Это уже привычка, выработанная месяцами. Я либо вижу кошмары, либо не сплю вообще. Предпочитаю меньшее из двух зол – второе. Лучше бродить по ночам по дому, или сидеть на подоконнике, размышляя о жизни, теряясь в поисках ответов, чем видеть все эти ужасы, поглощающие меня, как только я засыпаю. Кровавый ночной этюд, в главных ролях которого выступаешь именно ты. Всегда ты и больше никто.

В кошмарах я с тобой один на один. Мы как отражение, видим друг друга сквозь пелену мглы, окружившую мой сон. Ты все время стоишь и смотришь на меня, издевательски улыбаясь и обнажая свои белоснежные, ровные зубы в зверином оскале. Потом мне становится больно, больно не только физически, но и душевно, и эта боль разрывает меня на части.…А дальше происходит нечто такое, отчего я каждый раз просыпаюсь в холодном поту, с диким криком на устах…

Еще тогда, год назад, в первые несколько недель мама в ужасе прибегала на мои вопли, от страха не помня себя и думая, что меня кто-то убивает среди ночи. Но потом перестала. Она поняла, что это просто кошмары, и что они никуда не исчезнут, но великодушно попыталась помочь мне избавиться от них. По ее настоянию, я посещал психолога. Всего несколько раз, на большее меня не хватило. Этот заносчивый тип пытался выудить какую-либо информацию о моих и снах, узнать причину моих страданий, выяснить что-нибудь и о тебе…я не выдержал. Устроил погром и больше не возвращался.

На самом деле я привык. Давно привык видеть тебя во сне, пусть даже в таком обезображенном виде. И иногда я не боюсь засыпать, предчувствуя очередное манящее ощущение дежавю, посещающее меня каждый раз... Но все меняется, как только я вижу тебя. Как только я вижу себя в тебе…

Сейчас три часа ночи. Тебя нет дома, и это по-настоящему беспокоит меня. Раньше ты часто так делал – уматывал куда-нибудь с Андреасом на ночь глядя, и возвращался только под утро, пролезая через окно, чтобы родители не заметили. Ты мог пропадать вечерами, зависая в каких-то сомнительных забегаловках, шумных клубах или просто катаясь на машине с друзьями… и это было нормально. Но то было раньше, сто лет назад, в совсем другой жизни и ты был совсем другим Томом.

Где ты сейчас? Что делаешь, с кем говоришь? Вспоминаешь ли обо мне?

Вдали от тебя я могу мыслить здраво, могу не бояться. Я даже могу спокойно думать о тебе, не опасаясь захлебнуться собственной ненавистью и страхом.

Но все меняется, когда ты рядом. Всего один твой скептический взгляд, и я перестаю себя контролировать, эмоции зашкаливают, и я пока не уверен, какие они, хорошие или плохие. Одно я знаю точно, я боюсь тебя. Боюсь до дрожи в коленках, боюсь до потери пульса. И я никогда не признаюсь в этом, ты обо всем догадаешься сам. Или уже догадался…

- Вильгельм…

Твой голос тихим, сладостным шепотом раздается над самым ухом, и я с ужасом вскакиваю с подоконника, больно ударяясь о стену. Я не вижу тебя в сумраке комнаты, поэтому отлетаю к двери, чтобы в случае чего убежать.

- Черт.

Ты ругаешься, материшься и мелькаешь передо мной, словно тень, заставляя сильнее вжиматься в косяк. Я чувствую запах алкоголя, который, несомненно, исходит именно от тебя. Значит, ты пил, и пил в клубе. Скорее всего, на пару с Андреасом…Это так на тебя похоже, запивать свои мысли свежим коктейлем, заглатывать чувства внутрь себя под шумные звуки какой-нибудь техно-музыки…В этом весь ты. Непривыкший делиться, непривыкший открывать свои странные эмоции. Ты боишься, что тебя не поймут, но ты ошибаешься. Тебя понимаю я.

- Вилли, ты где? – спрашиваешь ты шепотом.

- Я здесь.

Мой голос звучит отчужденно, холодно, непривычно даже для меня самого. Я чувствую, как ты слегка вздрагиваешь, услышав ответ. Я понятия не имею, о чем ты думаешь, и боюсь даже спрашивать об этом. Все, чего я хочу на данный момент, так это того, чтобы ты убрался отсюда. Подальше из этой комнаты, подальше от меня…

- Я тебя не вижу.

- Зачем ты пришел, Том?

Ты молчишь, наверное, целую, бесконечную минуту, пока не выпаливаешь:

- Не знаю.

- Уходи.

Эти слова даются с трудом, но голос тверд, словно камень. Я не прошу, я приказываю, и тебе не нравится это, но мне наплевать. Теперь мне на все наплевать. Все то, о чем я думал всего несколько минут назад, незаметно растворилось, превратилось в ничто. Теперь я снова такой, каким и должен быть. Ненависть снова со мной…

- Вилли, не будь занудой, - я чувствую, как ты усмехаешься, - я лишь пришел пожелать тебе спокойной ночи. Помнишь, в детстве я всегда так делал…

Я в шоке застываю, не могу придумать ответ, мысли со скоростью света проносятся в голове, а тело наполняется гневом.

- Мы всегда желали друг другу спокойной ночи, - безжалостно продолжаешь ты, шаркая по полу кроссовкой.

Ненависть застилает глаза:

- Как ты смеешь вспоминать это?! Ты не имеешь права напоминать мне об этом! Не имеешь!

- Вилли…

- Заткнись!– сам не замечаю, как постепенно начинаю повышать голос. И плевать, что мама может проснуться, услышав эти истерические вопли. Все эти мелочи отходят на второй план.

Ты заслоняешь окно, откуда льется едва уловимый отблеск луны. Комната мгновенно чернеет, и теперь я не вижу совершенно ничего, только твою темную, возвышающуюся в проеме окна фигуру. Ты стоишь на месте всего пару секунд, а потом медленно двигаешься в мою сторону.

Мне становится страшно. Очень страшно.

Я прижимаюсь к двери, дрожа всем своим телом, когда ты подходишь так близко, что я различаю лихорадочный блеск, светящийся в твоих глазах. Твое пьянящее дыхание обдает жаром, и я замираю в этой ужасающей тишине, повисшей между нами, где слышен лишь стук моего бешено колотящегося сердца.

- Ты боишься?

Как ты можешь спрашивать меня об этом? Неужели в тебе не осталось и капли человечности, неужели тебе действительно все равно? Неужели не видно, как сильно ты меня пугаешь?

Но вместо всех этих вопросов, я покрепче стискиваю зубы, чтобы не выдать свой дрожащий от страха голос и тихо отвечаю:

- Убирайся.

Тебе не приходится повторять дважды. С минуту ты просто стоишь, глядя на меня, проникая в самую душу этим странным, молчаливым взглядом, а потом резко открываешь дверь и скрываешься в темноте коридора.

Я испускаю тихий вздох облегчения и медленно сползаю по стене.

Если вы не сделаете свои мечты реальностью, реальность отнимет ваши мечты.

POV Tomas

- Как там в Америке?

- Грязно.

- А погода какая?

- Когда я уезжал, было солнечно.

Не то, что здесь, в этой отдаленной, холодной Германии. Здесь мало света в последнее время, солнца почти не видно. Оно как будто бы специально скрывается за темными, мрачными облаками, измываясь над нами, бедными смертными людишками, у которых итак все в душе не в порядке.

Я перевожу взгляд на маму. Она что-то помешивает в серебряной кастрюльке, и вот уже десять минут пытается вступить со мной в самый обычный диалог. Диалог между матерью и сыном. Сначала, я не хотел отвечать на все ее сыплющиеся без конца вопросы, но вскоре не выдержал. Я не могу так с ней поступать, не могу игнорировать ее, самую близкую и родную женщину, которую не видел долгий, безрадостный год.

Конечно, я рассказываю о своей жизни… Совсем немного и совсем неохотно, кратко отвечая на основные вопросы, но все же, рассказываю. Ведь ей действительно интересно, как я жил без нее все это время. Она имеет право знать хотя бы самую малость, крошечную частицу моей безрассудной и ничтожной жизни…

- Том, ты уверен, что у тебя все в порядке?

Этот вопрос застает меня врасплох. Еще минуту назад мы говорили о погоде, а теперь она спрашивает такие личные вещи. Она играет с огнем, задавая подобный вопрос, и я начинаю злиться. Не знаю почему, просто начинаю и все.

- Все нормально.

- Ты очень изменился, - мама разворачивается ко мне лицом, откладывает ложку в сторону, и мы встречаемся взглядами, - ты стал совсем другим.

- Все мы когда-нибудь меняемся, - отвечаю я, снова погружаясь в чтение книги.

- Вот об этом я и говорю. Ты не такой! Прежний Том никогда бы такое не сказал! С тобой что-то случилось, да? Там, в Америке?

Я до боли стискиваю потрепанный переплет книги, пытаясь сдержаться. Волна бешеной ярости резко накатывает на меня, но я в состоянии ее контролировать. Научился. Еще давно, полгода назад, после того, как чуть не забил до смерти местного американского подростка, что вздумал перейти мне дорогу. Тогда я действительно был вне себя. Я превратился в чудовище, жаждущее крови и жестокости чудовище. Я был воистину ужасен, сам себя не узнавал…

Но это прошлое. Прочь, пусть эти воспоминания уходят прочь. Я больше не такой. Не хочу это видеть, не хочу снова переживать весь этот кошмар. Это далекое, забытое, отпущенное…отпущенное ли?

- Том?

Совершенно забыл о ней, о нашей матери. Она все еще ожидает ответа, так и стоит у плиты, сложив руки на сером фартучке, обеспокоенно глядя на меня.

Я протяжно вздыхаю и откладываю книгу в сторону.

- Со мной все хорошо. Я такой же, как раньше. Не понимаю, почему ты спрашиваешь такую ерунду.

Я знаю, что она мне не верит, но ничего не могу поделать. Я прикинусь дурачком, я сделаю вид, что не понимаю, о чем речь…я сделаю все, лишь бы никто не догадался о моем внутреннем разбитом состоянии. Никто и никогда не увидит моей расколотой черствой души. Никто и никогда. Даже она. Даже Андреас. Даже ты.

- Я волнуюсь, - я вижу, как она борется со своим желанием подойти ко мне и обнять, - ты так изменился! Вы оба очень изменились.

И снова все сводится к тебе. Все мои мысли, все разговоры, все сводится именно к тебе.

- Вы поссорились из-за какой-то чепухи, не хотите мне рассказывать, я понимаю, - мама сжимает край фартука и грустно улыбается, - но я не могу видеть ваших косых взглядов, слушать ваши перепалки…это очень больно.

Чепуха?

Что за дурацкое слово?

Если бы все было так просто. Сказать «чепуха» и дело с концом. Но все намного хуже, мама, и ты ничего не понимаешь. Он никогда не простит меня. Он никогда больше не позволит дотронуться до себя. Никому. Ни тебе, ни мне, ни кому бы то ни было. Я вижу это, вижу эти бушующие терзающие его чувства и мысли. Читай по глазам. Они никогда не обманывают.

- Я знаю, что тебе больно. Прости.

Я бы очень хотел сейчас встать и подойти к ней, обнять, приласкать, утешить, да сделать все, что угодно, только бы не видеть эти полные боли и печали глаза! Но не могу. Не могу я так просто сделать то, что мне хочется.

- Очень надеюсь, что вы помиритесь…

Она не успевает закончить, дверь с шумом распахивается, и ты с криком вбегаешь на кухню, размахивая каким-то конвертом. Я замираю, заметив красный румянец на твоих худых, впалых щеках и мягкую, немного счастливую улыбку, которая так красит твое прекрасное лицо. Я так давно не видел этой красивой улыбки, что уже совсем позабыл, каково это…

- Угадай, что мне пришло! – кричишь ты на всю кухню, радостно подбегая к матери, - кажется, это от…

Ты останавливаешься, наконец, сообразив, что вы тут не одни. Я сижу в углу, и наши взгляды встречаются. Улыбка резко слетает с твоего лица, и ты снова превращаешься в то агрессивное и холодное подобие моего любимого брата, которое позавчера встретило меня на вокзале…ты так быстро меняешься в лице, что я не успеваю запомнить то, что видел всего несколько секунд назад. Я видел тебя настоящего…но теперь ты снова прежний. Закрытый, тихий, ненавидящий меня чужой.

- Это от «DTM»*? – быстро спрашивает мама, обращая на себя внимание.

И ты реагируешь, но уже не так, как раньше. Не так бурно, не так весело, вообще никак. Ты замолкаешь, киваешь и раскрываешь конверт, заглядывая внутрь. Я терпеливо жду, наблюдая за твоими действиями.

Я знаю о «DTM». Это твоя мечта. Твоя самая заветная, самая притягательная мечта, которой ты болеешь вот уже несколько лет.

Помню, как ты влюбился в это агентство. Увидел рекламу по телевизору, пробил название в интернете и развесил фотографии красивого здания в виде серебряного купола по всей своей комнате. Ты бредил этой мечтой с самого нашего пятнадцатилетия. Стоило кому-нибудь упомянуть об этом модельном агентстве, как твои глаза сразу же загорались, губы непроизвольно расплывались в улыбке, и ты готов был разговаривать на эту тему часами. Ты выглядел таким счастливым в такие моменты, ты был прекрасен.

- Ну что там? – мама тоже переживает, сжимая от нервов свои кулачки.

Ты с каменным лицом вытаскиваешь листок, пробегаешь по нему глазами. Твое лицо бесстрастно, я не могу прочитать по нему что-нибудь. Никаких эмоций, никакой живости, сплошная маска. Пугающая, отталкивающая маска.

- Билл?

Ты закрываешь глаза и тихо отсчитываешь до десяти. Это недобрый знак. Я знаю эту твою привычку, ты делаешь так, когда пытаешься успокоиться. Успокоиться и не впасть в отчаяние. Это плохо, очень плохо. Что-то пошло не так, и ты в любой момент можешь взорваться.

- Сама посмотри, - проходит секунда, и ты открываешь глаза, вручая маме листок.

Она жадно впивается глазами в черные строчки и ахает, прижимая руку ко рту.

Любопытство заставляет меня нетерпеливо ерзать на месте. Что там написано? Тебя приняли? Почему же ты не скачешь от радости? Почему ты стоишь и просто испепеляешь меня своим фирменным ненавистным взглядом? Или там просят сделать что-то невообразимое, трудновыполнимое? Поэтому ты так расстроен?

Мама заканчивает читать и переводит тревожный взгляд на меня, складывая листок пополам. Я не выдерживаю, и, плюнув на все свое самообладание, спрашиваю:

- Ну что там?!

- Его не приняли, - отвечает мама, бросая на тебя испуганный взгляд.

Впервые я не знаю, что говорить. Впервые я так озадачен. Я был уверен, что эти ублюдки с модельного агентства примут тебя с распростертыми объятиями, как только ты повзрослеешь и подойдешь им по всем параметрам. Они не могли тебя не принять, ты подавал заявку целых пять раз! Ты так упорен, так целенаправлен, что тебя невозможно не заметить. Тогда почему же они отказали? Почему не приняли тебя на работу, работу твоей мечты?

Отчужденный, тихий голос матери выводит меня из мыслей:

- Они не приняли Билла… но приняли тебя.

Слишком лютая ненависть ставит нас ниже тех, кого мы ненавидим.

POV Bill

Я тебя ненавижу.

Я ненавижу эту жизнь. Эту несправедливую, жестокую жизнь, где одним достается все, а другим совсем ничего. Я ненавижу это ничтожное существование, в котором я – твоя маленькая, едва заметная тень. Я ничего не значу, на меня никто и не смотрит, когда рядом ты, Том Каулитц, самый значительный человек на земле.

Ты украл мою мечту. Вырвал ее прямо из моих рук. Тебе было мало боли, которую ты мне причинил, возвратившись в Германию, тебе этого мало. Поэтому ты решил надавить посильнее, найти мое самое слабое, самое укромное место, которое я всеми силами пытался уберечь и спрятать.

Это было ужасно. Тогда, на кухне, прочитав свое самое долгожданное в жизни письмо, я разбился. Со мной что-то произошло, что-то воистину ужасное, непоправимое. Внутри сломалось кое-что очень важное – надежда. Она раскололась, полетела к чертям. Теперь ее нет у меня, ты забрал и ее. Ты, беспощадный коллекционер моих желаний и слабостей.

Помню, как оцепенел, увидев приглашение, написанное на твое имя. Томас Каулитц. Удар в сердце. Прямой, целенаправленный, четкий удар прямо в мое неисправное сердце.

Они хотят тебя. И я не могу винить их за это, тебя хотят все, а больше всех этим страстным, мучительным желанием заражен я. Это словно цепная реакция, вирус, передающийся воздушно-кабельным путем. У всех на устах только одно имя – Том.

Они и раньше тебя приглашали, я знаю. Ты скрыл то злополучное письмо, пришедшее больше года назад, но я нашел его. Случайно, наткнувшись на него во время уборки. И я был счастлив, безмерно благодарен тебе за то, что ты отказался. Тогда тебя действительно волновало мое состояние…

Но теперь все по-другому. Я нахожусь на грани отчаяния, ступая по тонкому льду, в любую секунду рискуя провалиться в самую глубокую бездну. Оттуда нет выхода. Меня никто не спасет. Я просто сойду с ума.

Поэтому я тебя ненавижу, поэтому, никогда не смогу простить тебе этого. Ты всегда получаешь самое лучшее, даже если это тебе и вовсе не нужно. Но вместо того, чтобы отказаться от чужих мечтаний, ты жадно хватаешь их обеими руками. Забираешь, присваиваешь и больше не отдаешь. В этом весь – маленький, капризный ребенок, прячущий свои и чужие игрушки. И в этом весь я – твоя неудачная жалкая копия, недостойная всего того, что принадлежит тебе.

Ты причиняешь мне боль. Тупую, ноющую боль в груди, к которой я начинаю постепенно привыкать. Я уже не могу без нее. Эта боль помогает мне существовать, помогает оставаться реальным. Если ее нет, значит, я мертв. Мертв в душе, мертв в сознании…

Ты помогаешь мне жить. И я ненавижу тебя за это.

POV Tomas

Ночь. Мое самое любимое время суток. Я могу думать, могу лежать с закрытыми глазами, могу молчать, не утруждаясь поддерживать роли, в которых утонул с головой.

Все знают, каким Томас Каулитц бывает днем. Циничным, самоуверенным, неугомонным, а иногда угрюмым и неразговорчивым…у меня множество ролей, миллионы масок и все они разные, и все для тебя.

А ночью я могу быть собой. Никто не знает меня ночью, никто не знает, о чем я думаю, лежа на кровати и выдыхая серый облачный дым в потолок. Я люблю курить ночью, в этом есть какой-то таинственный шарм, и это помогает как следует сосредоточиться. Сосредоточиться на тебе.

Сейчас ты, наверное, спишь. Спишь неспокойно, ворочаясь во сне, лежа на своей небольшой, но мягкой кровати. Ты укрыт одеялом, прижимаешь руки к груди. Скорее всего, ты плакал. Плакал весь вечер, запершись в комнате, после того, как устроил колоссальным погром на нашей кухне.

Вспоминаю это и внутренне содрогаюсь. Это было невероятное, но в тое время ужасающее зрелище. Ты обезумел, быстро сошел с ума…как сейчас помню твой разъяренный мечущийся взгляд, твои дрожащие от гнева руки. В глазах обида, на губах одно единственное слово: «Ненавижу».

Ужасно. Невыносимо. Больно.

Хуже того, чтобы видеть тебя таким быть не может. Ты напугал своим бешенством всех. Меня, маму. Ты метался по кухне, разбрасывая вещи, метая ножи, которые со звоном соединялись с полом. Ты был пугающе прекрасен…

И все из-за этого долбанного письма. Как же я их ненавижу, этих мелких уродов из «DTM». Они не имели права так поступать с тобой. Я готов придушить их собственными руками, готов безжалостно прервать их жалкие жизни, в отместку за тебя – моего любимого брата…

Но я не могу так поступить. Ты не ждешь от меня этого, и ты будешь крайней удивлен и разочарован подобным заступничеством. Ты ждешь от меня соглашения, ждешь эгоизма, беспощады, бесчеловечности. И знаешь…я сделаю это. Я буду тем, кем ты хочешь меня видеть.

Я буду бездушным.

___________________________

"DTM" - Deutsch der Topp des Modells (рус. Немецкие топ-модели)

Разрушать - профессия тех, кто не умеет строить

POV Tomas

Холодно, жарко, холодно…

Мы проносимся по этажу, и каждое второе окно настежь распахнуто, беспощадно впуская ледяной порывистый ветер.

Мне уже осточертело здесь находиться, а я ведь пришел в «DTM» всего пять с лишним минут назад. И вот это здание в виде купола уже мне ненавистно. Меня раздражает эта пухленькая, вечно куда-то торопящаяся секретарша, что в данный момент ведет меня по длинным узким коридорам. Они меня тоже раздражают, такие нескончаемые, такие бесконечные…что ждет меня в самом конце? Только твоя ненависть.

Мы поворачиваем направо и останавливаемся у первой же двери. Что там внутри, ад? Секретарша жестом показывает входить внутрь, и я исчезаю.

Они сидят там, твои идеалы, сбившись в маленькую, тихо бормочущую кучку. Когда я вхожу, все замолкают, словно увидели призрак, и только один из них, видимо, самый главный поднимается на ноги, приветливо протягивая руку.

- Том, мы так рады тебя видеть!

Я полностью игнорирую его «дружеский» жест и просто достаю сигарету.

- Ты повзрослел!

Он восхищен. И эта до ужаса лицемерная улыбка все еще не сходит с его лица. Я его уже не люблю. Он такой же лицемер, как и я. Мы не подружимся, и не найдем общий язык, как бы он не пытался сделать обратное.

Я затягиваюсь и медленно выпускаю дым:

- Я получил ваше приглашение.

- Спасибо, что пришел! Может, присядешь? Мы все обсу…

- Я постою.

Он кивает и нетерпеливо дергает рукой в сторону стола. Один из местных мелких прихвостней быстро вскакивает на ноги, и, подбежав к нам, вручает мужчине тонкую папку. Жалкий прихлебатель.

- Меня зовут Альберт Кёниг*, я владелец «DTM».

Как очевидно. Самоуверенный, жесткий тип с зализанными угольно-черными волосами и кривоватой улыбкой, король «DTM». И на него ты так рьяно мечтал работать? На этого холодного, помешанного на бизнесе бесчестного человека? В этом и заключалась твоя мнимая мечта? Какой смысл?

- Ты должен знать, Томас, - Альберт открывает папку и копошится в ней, - ты тот, кого мы так долго искали! Еще в прошлом году, заметив тебя в местном ночном клубе, один из наших лучших агентов сразу же доложил мне об этом, выслав твою фотографию.

Я не отвечаю, переваривая услышанное. Так вот значит, как они работают. Шляются по ночным сомнительным заведениям в поисках молодых, и чертовски неопытных парней?

Альберт тем временем продолжает:

- Дело в том, что два года назад один очень известный дизайнер заинтересовался новой и интересной для себя областью моды – спортивной индустрией. В феврале прошлого года к нам поступил заказ от этого многоуважаемого человека. Он подробно описал свои великолепные идеи и то, как должны выглядеть все его модели, - Альберт вытащил какой-то листок из папки, - а так же, дизайнер подробно описал лицо своей новой марки, которым в идеале, можешь стать ты, Томас.

Он протянул мне листок, а сам вернулся на свое прежнее место.

«Рост примерно 179-181 см, высокие очерченные скулы, гладкая кожа. Телосложение спортивное, желательно иметь в наличии накаченный торс и крепкие руки с выразительными кистями. Глаза карие, взгляд дерзкий и уверенный. Прическа значения не имеет, родимые пятна/родинки, а так же отличительные детали (татуировки, пирсинг) приветствуются, но не в большом количестве…».

Я перестал читать.

То, что я держу сейчас в руке – бред чистой воды Безумные желания сумасшедшего, зазнавшегося глупца. Ни один здравомыслящий человек не написал бы столько требований. Этот дизайнер помешанный идиот, и все, кто тут работают – тоже.

Смешено и грустно одновременно. На что только люди готовы пойти ради исполнения своих дебильных желаний? Этот дизайнер требует определенный, выдуманный во сне идеал. И ты ничем от него не отличаешься. Ты тоже гонишься за своим собственным идеалом, летишь за своей мечтой, которая тебя не желает. Это так глупо, так бессмысленно. Зачем тебе это?

Я перевожу взгляд на Альберта и всех его прихвостней, жалко смотрящихся за широкой спиной своего работодателя, своего короля.

- Ты идеально подходишь, Том, - он снова улыбается и снова меня раздражает, - портрет как будто бы списан с тебя. И кстати, мы уже посылали твое фото дизайнеру, он счастлив! Ты – именно то, что ему нужно. Ты его идеал.

Идеал?

Ерунда. Идеал – это выдуманный очаровательный образ, а я далеко не идеален. Разочарование – вот что ждет всех тех глупцов, которые свято и слепо верят в свои идеалы. В этой бессмысленной жизни нет места для идиотских воображаемых вещей. Идеалы не идеальны.

- Мы будем платить тебе столько, сколько сам пожелаешь. Цена не имеет значения, главное – твой положительный ответ на наше деловое предложение. Поверь мне на слово, Том, ты не пожалеешь о сво…

- Я согласен.

Они вырвались, эти два слова. Эти два ничем не примечательных слова, которые ты вскоре возненавидишь. Ведь я только что этими самыми словами навсегда разрушил твою мечту. Я снова причинил тебе боль, и сделал это вполне осознанно. Стоило только открыть рот и произнести это.

Альберт тут же вскакивает на ноги, кидается ко мне, пожимая руки и радостно хохоча. Его не волнует, о чем я думаю, ему не интересны мои помыслы. Он счастлив, и это для него самое главное.

Все его мелкие прихлебатели весело верещат на заднем фоне. Ограниченные, жалкие люди, ничего не понимающие в этой жизни. Дальше стен этого здания, или скорее тюрьмы они ничего не видели. И не увидят в ближайшее время. Но как ни странно, их это устраивает.

- Ты молодчина, Каулитц! Я знал, что на тебя можно рассчитывать. Ты станешь знаменитостью, твое лицо увидят миллионы!

- У меня есть вопрос, - я говорю тихо, но все тут же замолкают, вникая в суть моих слов, - почему вы не взяли моего брата?

Король притупляется, перестает смеяться, перестает быть таким самоуверенным. Сейчас он растерян. Я крайне озадачил его своим вопрос, и теперь он боится. Боится, что я передумаю, боится, что устрою истерику из-за того, что тебя так безжалостно втоптали в грязь.

Я читаю страх в глазах каждого из них. Все может пойти совсем не так, как они ожидали. Готовый написанный ими сценарий теперь в моих руках, и я в любую секунду, совсем не жалея, перепишу его. Я запутаю все и вся, и они пожалеют о сделанном выборе.

- Боюсь, Билл не совсем нам подходит, - задумчиво сдвинув брови, произносит Альберт, - он интересный человек, но не со стороны модельного бизнеса, а скорее…со стороны искусства. Я бы посоветовал ему податься в актерское мастерство или еще куда-нибудь…

Ложь.

Наглая, лицемерная ложь. Ты им подходишь, я знаю, я чувствую это. Но я подхожу больше, поэтому ты отпадаешь. Зачем им два брата? Зачем им ты, когда есть я, так идеально подходящий под их новые установленные стандарты? Тебя отсеивает от зерен, словно ненужный плевел. Я – зерно, а ты – плевел.

Альберт замечает мой агрессивно настроенный взгляд, сразу же улавливает тихие вибрации нарастающей злобы, которые плавными волнами исходят от меня. Он тут же спешит взять это все под контроль:

- Но если ты хочешь, чтобы он работал у нас, только скажи! Любое твое слово, Томас – закон! Хочешь, я прямо сейчас заставлю одного из своих помощников связаться с твоим братом? С завтрашнего дня он может начать работать!

Профессионал. Истинный гуру своего дела. Он быстро обнаружил опасность, маленькое семя угрозы, и тут же раздавил его. Ловко. Умело. Но это ему не поможет. Всех их ждет огромное разочарование и облегчение одновременно. Я переверну все их жизни, выпотрошу их жалкие чувства…и все для тебя.

- Не надо, - я достаю новую сигарету, нетерпеливо пощелкивая зажигалкой.

- Не надо?

- Я не хочу, чтобы вы звонили моему брату.

Мой голос тверд, а они озадачены. Именно то, чего я добивался.

Выпускаю струю серого дыма и произношу:

- Я не хочу видеть Билла в «DTM». Никогда и ни при каких обстоятельствах.

_____________________

Кёниг - (нем.) король.

Право на последний удар имеет лишь тот, кто нанес первый.

POV Bill

Ты сидишь в гостиной, нетерпеливо щелкая кнопки пульта и выкуривая вот уже третью сигарету за десять минут. Ты не знаешь, что я за тобой наблюдаю, ведь я скрыт сумраком этой ночи и почти не дышу. Я простоял в дверном проеме целых пятнадцать минут, рассматривая твой темнеющий на фоне горящего телевизора затылок.

Ты не спокоен, и, кажется, зол, и я умираю от любопытства узнать, что послужило причиной.

- Может, выйдешь уже или так и будешь стоять на пороге?

Я замираю в удивлении. Неужели ты все это время знал, что я нахожусь в гостиной? Неужели ты это почувствовал? Ведь увидеть меня ты никак не мог…

Я выхожу из темного проема двери и присаживаюсь в небольшое креслице, которое стоит прямо напротив тебя. Я сделал это, чтобы лучше видеть тебя, хочу видеть твои эмоции, хочу видеть, как ты куришь, медленно затягиваясь и задумчиво выдыхая пушистый дым, а вместе с ним и терпкий запах тяжелых сигарет.

Но ты не смотришь на меня. Твой взгляд метается по экрану телевизора, а руки лежат на подлокотниках. Сигарета потушена, как и мое желание.

- Пятнадцать минут, - ты издевательски усмехаешься, - ты проторчал тут целых пятнадцать минут. Зачем?

- Не знаю.

Мой голос тихий, дрожащий, до омерзения пугливый. Я действительно напуган, напуган твоим холодным приемом, к которому, как мне казалось, уже давно привык. Теперь понимаю, что привыкнуть к такому просто невозможно.

- У тебя бессонница? - спрашиваешь ты равнодушно.

Я лишь киваю. Я ничего не могу ответить, да и что мне придумать в ответ? Рассказать о том, что каждую ночь я либо не сплю, как сейчас, либо вижу кошмары? Признаться тебе в том, что ты и есть мой кошмар?

- Лучше иди спать, Вилли.

Ком железными оковами предательски сдавливает горло, и я лишь стискиваю подушку от злости. Зачем ты делаешь это? Зачем ты снова показываешь то, как тебе на все наплевать?

- Не называй меня так!

- Тебе идет это имя. Вильгельм – благородно звучит.

Твоя саркастическая усмешка, словно лезвие тонкого ножа, разрывает мне сердце. Мое недееспособное, давно вышедшее из строя сердце, которое ты ранил год назад и которое, так и не успев залечиться, снова кровоточит. Ты выжимаешь все соки из меня, одним своим ледяным взглядом, одними своими издевательскими словами ты разламываешь мою душу на части. Равные, обломленные части, которые никогда больше не соберутся воедино. Они навсегда останутся во мне, но никогда не станут одним целым. Будут существовать в каждом уголке тела по маленькому, грустному кусочку.

- Знаешь…

Ты смотришь прямо на меня, беспокойно постукивая пальцами по колену. Слабый отблеск телевизора падает на твое гладкое лицо, заставляя глаза светиться неоновым светом.

- Сегодня я был в «DTM»…

Нет. Только не это.

Не продолжай, замолчи, остановись! Не заканчивай это предложение! Прошу, только не заканчивай его!

- …и поговорил с Альбертом, главарем всего этого модельного дерьма, - ты, конечно же, все равно продолжаешь, безжалостно наблюдая за тем, как я сникаю, глубже зарываясь в кресло, - мы с ним обсудили мое приглашение, которое ты по ошибке принял за свое…

Зачем?! Зачем ты заставляешь меня чувствовать себя так паршиво?

Я не выдержу, если услышу то, что ты собираешься сказать. Я знаю, что не выдержу. Я сорвусь с цепи, шагну в эту самую пропасть, которая растет между нами. Возврата оттуда не будет, я больше никогда не буду прежним. Тогда я действительно потеряю все, что у меня осталось, а осталось совсем немного... Надежда, мечты, цели – все лопнет под твоим насмешливым взглядом, растает от звуков твоего голоса. И я умру. Внутренне умру, во второй раз. И снова благодаря тебе.

Ты усмехаешься и произносишь слова, перевернувшие весь мой мир:

- Я согласился работать у них. Я стану лицом новой спортивной марки.

Все.

Конец. Финита. Точка.

Это максимальная точка кипения, которую я в состоянии выдержать. Чем выше – тем хуже. Хуже для нас обоих, хуже для всех.

Я словно в тумане, вскакиваю и подбегаю к тебе. Твои глаза расширяются от неожиданности, и я со злорадностью отмечаю, что наконец-таки смог тебя удивить. Это ведь так редко удается. Ты всегда был умнее меня, всегда был на два шага впереди. Теперь я сделал то, чего ты не ожидал. Я врезал тебе.

Врезал со всей силы, вкладывая в свой первый удар всю свою злобу, всю свою ненависть и отчаяние. Я вложил в этот удар все свои чувства, плохие или хорошие, глупые или бессмысленные. Вложил именно те чувства, которые относятся к тебе, а значит – все.

Помню, как хрустнула кость и рубиновые капли крови на своем кулаке, переливающиеся светлым голубоватым цветом от слабого свечения телевизора. Помню, как мы перевернули диван, и как я оказался на тебе, нещадно бросая удар за ударом.

Ты не брыкался, не отбивался, ты не кричал. Ты не делал ничего из того, чтобы могло показать твою слабость. Ты стойко принимал все удары, и твое мягкое тело неподвижно лежало подо мной. Я чувствовал силу, обманчивое превосходство и радовался этой появившийся возможности доказать тебе, что я не слабак. Я такой глупый, такой самонадеянный, что и не понимал в этот самый момент, как сильно ошибаюсь во всем. Я всегда ошибался, но сейчас это особенно видно. Ты – вот кто всегда был главным. Даже после избиения ты оказался гораздо сильнее меня. Сильнее и крепче.

Точно не помню, сколько прошло времени, прежде чем я тебя отпустил. Я перестал раскрашивать твое прекрасное лицо, лицо, которое жаждали шишки из «DTM». Теперь они не захотят тебя, теперь они передумают. Том Каулитц не идеален, и у него есть недостатки. Пусть даже эти самые недостатки я привил тебе насильно.

Я так и остался сидеть на тебе, бессильно опустив руки по швам. Ты не подавал никаких признаков жизни, но я явственно чувствовал твое медленное, тяжелое дыхание.

- И это все, на что ты способен?

Словно удар в спину. Я теряюсь, я негодую и я ненавижу. Ненавижу тебя за эти хриплые насмешливые слова, которые ты не смог в себе подавить. Ты рисковал, безрассудно рисковал снова оказаться мясом для битья, но все равно произнес эти слова. Зачем? Чтобы позлить меня еще сильнее? Или для того, чтобы я забил тебя до смерти, тем самым дав возможность без всяких преград покинуть этот чудовищный мир?

Нет. Я никогда не дам тебе то, что ты желаешь. Ты хочешь умереть, я чувствую это, тебе не интересно жить, не для кого существовать, и поэтому ты жаждешь избавления. Избавления, которое никогда не получишь от меня. Я не подарю тебе этого счастья. Ты будешь страдать, страдать так же, как я. Будешь мучиться, терзаться своими чувствами и ненавидеть.

Я наклоняюсь к тебе, к самому твоему лицу. Оно перемазано алой, липкой кровью, и я ничего не вижу за этим рубиновым месивом. Не вижу твоих замечательных скул, твоих карих, прожигающих глаз. Я вижу только губы, пухлые, мягкие губы, со сверкающим серебряным колечком. Эти губы такие далекие, такие недоступные, сейчас прямо передо мной, перед моим носом, и я в любую секунду могу до них дотронуться. Могу обвести пальцами контур, могу поиграть с пирсингом, могу поцеловать их…

Но вместо всего этого, я лишь переключаюсь на твои уши. Наклоняясь так низко, как только возможно, я обдаю горячим дыханием твою нежную кожу и произношу слова, которые давным давно стали родными:

- Я тебя ненавижу.

Тебя этим не удивишь. Ты знаешь о моем отношении и без моих яростных слов. Ты давно научился читать мои мысли, сканировать чувства. Я как открытая книга, лежащая перед тобой, и ты как истинный ценитель всего нового, изучаешь меня, словно личинку под микроскопом. Да, я всего лишь маленькая, ничтожная личинка, которую может раздавить любой желающий. Но ты не даешь меня давить, это право остается только за тобой.

- Я тебя тоже ненавижу!

Ты с презрением выплевываешь эти слова, словно только сейчас почувствовал их настоящий вкус, их истинный смысл. Они зависают между нами, электризуя комнату своей безобразной злостью. Нашей общей злостью.

Я отрываюсь от твоего уха и наклоняюсь к губам. Ты и не пытаешься оттолкнуть меня. То ли у тебя нет сил, то ли ты просто не видишь в этом движении смысла.

И я пользуюсь этим, захватываю этот момент целиком и полностью, жадно впиваясь губами в твои теплые губы.

Он не долгий, совсем безрадостный, но все-таки настоящий…этот поцелуй. Эмоции захлестывают меня, но я не понимаю, какие именно. Сознание затуманивается, мысли путаются, и все, что я вижу в данный момент – это губы. Твои сладкие, теплые губы.

Ты не отстраняешься, молчишь и только громко дышишь, одолеваемый тяжестью моего тела. Когда я отпускаю тебя, ты никак не реагируешь. Поэтому я просто встаю и, не оборачиваясь, выхожу из комнаты.

Признание - это необходимость, в которой не хочется себе признаться.

POV Tomas

- Что значит, ты не можешь работать?!

- То и значит, пока не могу.

- Томас, мы договаривались начать незамедлительно…

- Я знаю, но мне плевать! Мое лицо сейчас не годно для фотосессии.

Альберт молча переваривает услышанное и спустя какое-то время обеспокоенно спрашивает:

- Что с твоим лицом? Прыщи? Если это прыщи, то не стоит волноваться, в фотошопе все замажут…

- Я вам не какой-нибудь молокосос с угрями, это не прыщи! - я сжимаю телефон, скрипя зубами от злости, - недавно я кое с кем подрался, и у меня жутко распухло лицо. Поэтому я не могу пока работать. Позвоните позже, и отложите все ближайшие фотосессии на потом.

Я сбрасываю звонок и закидываю телефон в широкий карман джинс.

Черт бы побрал этого Альберта и всю его модельную кампанию! Теперь никогда не отвяжется, так и будет опекать своими постоянными непрекращающимися звонками и беспокойным бормотанием в трубку. Я уже начинаю жалеть, что согласился на эту работу. Как и всегда, все идет совсем не так, как надо, и мне придется все контролировать. На что только не пойдешь, чтобы досадить тебе.

Альберт звонил всю неделю, требуя объяснений, почему я отсутствую и обхожу «DTM» стороной. И только сейчас я ему рассказал, в чем дело, не вдаваясь в подробности. Я не прихожу в модельное агентство из-за тебя. Точнее из-за того, что ты со мной сотворил.

Чернеющий синяк под правым глазом, разбитая бровь, кровь из которой ручьями текла последующие полчаса после избиения. Сломанный нос, нещадно искривленный после твоего удара. Я выгляжу как сломанная игрушка, которой вдоволь наигрался ребенок. Но ты не ребенок. Ты осознавал, что ты делаешь. И делал это мстительно, беспощадно, как истинный дьявол.

В тот момент ты был похож именно на него, на дьявола. Такой же уверенный, непрекословный и такой прекрасный в своем необузданном гневе…я втайне любовался этим новым тобой, пока кровь не залепила глаза. Дальше я мало что видел. Одно темное, красное пятно и едва различимый свет от телевизора.

Когда зрение пропало, а я начал лишь осязать и чувствовать. Я чувствовал твою злость, твою ненависть, я чувствовал все то, что ты так долго сдерживал в себе, и что позже вылилось на меня бешеным потоком в виде ужасных ударов.

Мне было больно, нам обоим было больно. Я знаю, ты никогда не дрался и не поднял бы руку на человека, ни при каких условиях. А я заставил тебя, буквально заставил. Я специально рассказал тебе о своем соглашении работать у «DTM», я осознанно пытался вывести тебя из себя. И просчитался. Ты удивил меня, я не ожидал нападения. Это было как гром среди ясного неба. Ты просто вскочил и ударил. И все. Ничего сложного, никакого сомнения в глазах. Только решимость.

Но то, что ты сделал после – перечеркнуло все мои предыдущие мысли. Ты поцеловал меня, и это было столь неожиданно, что я не смог произнести и слова. Я даже не смог воспротивиться, не смог отстраниться, я просто лежал под тобой, словно мятая кукла. И ты воспользовался этим. Ты снова удивил меня.

Не помню, что испытал, ощутив сладкий вкус твоих губ. В тот момент меня мало что волновало, больше ничего в этой жизни не имело значения. Были только: я, ты и наши губы, слившиеся в неистовом и теплом поцелуе.

Ты сделал это специально. Ты хотел обезоружить меня, запутать еще сильнее. И у тебя получилось, я обезоружен и запутан. А еще я подавлен, и не знаю, что чувствую. На данный момент пульсирует только боль.

- Том?

Я оборачиваюсь на этот голос, заранее зная, кто стоит за спиной. Этот голос не спутать ни с чьим другим. Он такой же родной и привычный, как и мой собственный.

Андреас.

Мой друг стоит в нескольких шагах от меня, прислонившись к грязной облупленной стене здания. Всего пару секунд назад я спокойно прошел мимо него, даже не заметив, что это Андреас. Я совсем растерялся.

- Ты ли это?

Он щурится, разглядывая мое блеклое и побитое лицо. Он знает, что это я, но все же не уверен в этом. Виной всему – кровавые отметины, оставленные тобою. Том Каулитц в глазах Андреаса никогда не давал себя в обиду, и никому еще не удавалось так сильно избить меня. Никому, кроме тебя. И все потому, что я позволил тебе это сделать.

- Это я, - остаюсь на месте, и Андреас, оторвавшись от стены, медленно подходит ко мне, тут же заваливая вопросами:

- Ты где пропадал?! Почему ушел из клуба и так странно себя вел? Кто так расквасил твою рожу?

Столько вопросов, и ни одного внятного ответа он не дождется. Где я пропадал? Я был тут и не тут одновременно. Я уже давно где-то далеко в мыслях, но мое тело предательски стоит на этой земле. Почему я ушел из клуба и так странно себя вел? Все дело в тебе, и в том, что с тобою связанно. Я не в состоянии слышать о тебе от других, пусть даже самых близких людей.

И расквасил мою рожу именно ты. Все ты, всегда ты, ты виноват во всех моих бедах!

Андреас, так и не дождавшись от меня ответа, хватает меня за локоть и тащит куда-то. В любой другой день я бы возмутился подобной дерзости, но только не сегодня. Сегодня я абсолютно спокоен, на мне маска безразличия и невозмутимости.

Мы куда-то идем. Я не различаю дороги, но когда мы добираемся до маленького одноэтажного домика, понимаю, что это дом Андреаса.

Друг молча впихивает меня внутрь, закрывает дверь и плетется на кухню. Он не утруждает себя разговорами, их он оставит на самый последок. Сейчас главное – привести меня в чувство. Вывести на чистую воду, узнать, в чем же дело.

- Садись!

Это не просьба, это приказ, но я не собираюсь противиться. Тихо сажусь на подставленный стул, Андреас плюхается рядом, ставя передо мной бутылку свежего виски.

- Зачем это? – спрашиваю, глядя на переливающуюся жидкость.

- Пей.

Я равнодушно пожимаю плечами и делаю большой глоток из бутылки. Андреас молча наблюдает за мной. Он выжидает, он манипулирует мной. Его излюбленный метод. Я видел этот прием тысячу раз, но никогда не являлся подопытным кроликом. Сейчас он напоит меня, а затем вытрясет всю правду, которую я бережно храню в самом уголке своего сердца.

Когда я ставлю бутылку на стол, с каким-то слегка истеричным удивлением замечаю, что она наполовину пуста. Неужели я выпил все это? Куда ушла вся жгучая жидкость? Ведь я ничего не чувствую. Я точно такой же, как и десять минут назад. Абсолютно трезвый и терзаемый болью.

- Не помогает, - печально произношу я, отодвигая бутылку.

- Том, - металлический голос Андреаса вкрадывается в сознание, - я за тебя волнуюсь. С тобой что-то происходит. Что-то очень плохое.

Почему он говорит мне это? Я же в порядке, со мной все хорошо. Или нет? Неужели, все чувства, которые я так тщательно скрывал, на самом деле не скрыты? У меня все на лице написано?

Я горько усмехаюсь, вникая в смысл последнего своего вопроса. Как я могу такое спрашивать? Ведь на лице действительно все и написано. Написан весь ужас, таившийся в тебе долгие годы, свидетельство этому – поломанный нос. Написана вся ненависть, бушующая в твое расколотой душе все это время – рассеченная бровь и синяк под глазом. Ты выплеснул весь свой гнев, без остатка, разукрасив мне морду.

Андреас тяжко вздыхает:

- Это Билл сделал, да?

- Да.

Какой смысл скрывать? Он все равно понимает, он не дурак.

Делаю еще один глоток, вытирая рот тыльной стороной ладони.

- Почему он избил тебя? Что произошло?

- Я забрал его мечту.

Андреас хмурится, пытаясь догадаться, о чем я толкую.

- Я забрал его мечту, - снова повторяю, как идиот, и прикладываюсь к бутылке

- Что это значит?

- Андреас, все плохо. Все очень плохо. Я ужасный человек.

- Ты не ужасный человек! – друг хлопает рукой по столу в знак протеста, - мы знакомы всю жизнь, и я знаю тебя, Томат, ты самый лучший, самый веселый парень, каких я только встречал! Ты не способен на что-то ужасное. Это не в твоих правилах.

- Нет, я способен. Там, в штатах, я сильно изменился. Я больше не тот Том, которого ты знал год назад. Я другой, я стал хуже. Я причиняю боль людям, и в частности, своему брату. Я разрушаю его жизнь, шаг за шагом, постепенно.

- О чем ты? – Андреас обеспоенно наблюдает за тем, как я снова делаю глоток из бутылки.

Я больше не могу скрывать, больше не могу сдерживать в себе это. Ты выплеснул все свои эмоции, теперь моя очередь. И хотя для этого мне не нужна подушка для битья, я могу все рассказать ему, Андреасу. Моему лучшему другу, который всегда поможет, всегда поддержит и всегда поймет.

Если поймет.

- Я сделал кое-что ужасное, - тихо признаюсь я, сжимая пальцы на горлышке уже пустой бутылки, - я согласился работать в «DTM», после того, как получил персональное приглашение. И я заставил их пообещать мне, что они никогда не возьмут Билла на работу. Никогда, пока у нас есть контракт.

- Но зачем ты сделал это?! Ты же знаешь, как для Билла важно зачисление, он с пятнадцати лет об этом мечтает! Ты сам мне про это рассказывал!

- Я знаю!

- Тогда зачем?!

- Это не самое худшее…я сделал кое-что еще…

Андреас ошеломленно фыркает:

- Что может быть хуже?!

Может, поверь мне, Андреас. Хуже этого ничто быть не может, и теперь ты убедишься, какой я грязный и сволочной человек. Я настоящий монстр, бездушный и безразличный ко всем, кто его окружает.

Делаю глубокий вдох и еле слышно выпаливаю:

- Я изнасиловал Билла.

Никогда не рассчитывай на многое, или будешь разочарован.

Год назад

POV Tomas

- Том, смотри, что я нашел!

Ты подбегаешь ко мне весь такой радостный и раскрасневшийся, и я невольно любуюсь этой твоей беззаботностью. Когда мягкая, веселая улыбка озаряет твое милое лицо, ты меняешься, становишься лучше, еще красивее, еще привлекательнее. Ты становишься каким-то прекрасным созданием, ангелом, спустившимся с небес. И каждый раз, я с тайно ожидаю эту задорную улыбку, жажду увидеть ее снова и снова, а когда получаю желаемое, не могу оторвать взгляд.

- Что это? – я расслабленно закидываю ноги на стол.

- Наша старая фотография, которую папа куда-то затерял.

Ты садишься рядом, придвигаясь так близко, что я перестаю дышать. Я не могу двигаться, не могу шелохнуться, боюсь, что ты отстранишься и это прекрасное, братское мгновение исчезнет.

Ты протягиваешь мне потрепанную фотографию, на которой мы в возрасте тринадцати лет катаемся на великах, радостно улыбаясь в камеру. Я отлично помню тот самый обычный, ничем непримечательный день, когда мы всей семьей поехали в лес, чтобы научить тебя кататься на велосипеде. Это было кошмарно, ты никак не хотел крутить педали и все боялся свалиться, но все-таки, нам с отцом удалось водрузить тебя на сиденье и после первого же толчка ты поехал, весело распевая какую-то песню. Ты был счастлив, заряжал всех своим неимоверным позитивом и постоянно улыбался. И этот самый обычный, ничем непримечательный день превратился в одно из самых счастливых воспоминаний нашего детства.

- Посмотри, какой у тебя тут шухер на голове, - ты смеешься, тыкая пальцем в мою дредастую голову на фотографии.

- Кто бы говорил, у тебя вообще волос почти нет! – я шутливо поддеваю тебя локтем, - где ты ее откопал?

- В чулане. Лежала в коробке с надписью «7-13 лет». Там еще куча разных фотографий, где мы вдвоем, но эта моя любимая…

И моя. Скорее, не сама фотография, а то, что на ней изображено. Мы, такие разные, но все же похожие, и такие счастливые, как никогда. Вот что я люблю, вот что я действительно буду ценить и уважать всю свою жизнь. Ценить нашу любовь, которая никогда не угаснет, ценить нашу привязанность, которая со временем станет лишь крепче…

Но, разумеется, я не произношу этого вслух, а лишь улыбаюсь:

- Нужно поставить ее в рамку.

- Да, я тоже об этом подумал! – твои глаза светятся, и ты улыбаешься в ответ, - поставим ее в гостиной, или в нашей комнате?

Ты такой нежный, такой искренне радостный, что дыхание останавливается, и я, пропустив твой вопрос мимо ушей, просто смотрю на тебя, наслаждаясь этим моментом.

- В нашей комнате, - ты сам отвечаешь на свой же вопрос и смеешься, обнимая меня, - ох, Том, я так тебя люблю!

Я не выдерживаю. Обнимаю тебя в ответ, придвигая все ближе. Вот бы просидеть так всю жизнь, прижимая твое худенькое, легкое тельце к своему, чувствовать запах твоих волос, ощущать на шее горячее дыхание твоих губ…и никогда не отпускать тебя от себя. Я согласен превратиться в статую, замереть в этом самом моменте и больше никогда не шевелиться, лишь бы остаться с тобой. Слиться воедино, стать одним человеком, одной душой…

Когда я тебя отпускаю, твои щеки заливаются красным румянцем. Ты неуверенно улыбаешься, словно провинившийся маленький ребенок, и я улыбаюсь в ответ, нежно проводя пальцем по твоей щеке.

- Что ты делаешь?

Твой голос тихий, но не напуганный, и я расцениваю это как одно громкое «да», которое молчаливым потоком зависает между нами.

Я срываюсь. Быстро приближаюсь к твоему лицу и прикасаюсь своими губами к твоим. Ты вздрагиваешь, слегка отстраняешься, и пугливо вытаращив глаза, смотришь прямо на меня. А я не могу себя сдерживать. Я становлюсь все настойчивее, пытаясь проникнуть в твой рот, но ничего не выходит. Ты не поддаешься, и зубы сомкнуты, словно колючая, наэлектризованная преграда на пути к моей заветной мечте. Проходит секунда, а может, целая вечность, и ты отталкиваешь меня от себя, вскакивая на ноги.

Я растерян. Растерян твоим печальным, слегка ошарашенным видом. Грусть и непонимание застыли в глазах.

- Зачем ты сделал это?

И, правда, зачем? О чем я думал? Как мог я надеяться на взаимность с твоей стороны? Ведь это ненормально, любить брата не как брата! Тем более, не просто брата, а близнеца…и ты понимаешь, что я наделал, на что замахнулся, какую дверь приоткрыл…это аморальное явление, и мое место в психушке!

Я пожимаю плечами, пытаясь перевести все в шутку:

- Эксперимент. Не бери в голову.

- Эксперимент? Ты издеваешься?

- А что такого?

- Ты поцеловал меня, вот что!

- Это ничего не меняет, - я усмехаюсь, пытаясь скрыть досаду, - ты что, никогда не целовался с парнями?

Розовый румянец покрывает твои впалые щеки, и ты переступаешь с ноги на ногу, заметно начиная нервничать. Я не знаю, что и думать. Что это значит? Почему ты покраснел?

- Это не твое дело! – выкрикиваешь ты, нарушая неловкое молчание.

- Нет, мое!

Я поднимаюсь с дивана, и упираю руки в бока, словно какая-то домохозяйка, поймавшая мужа, вернувшегося с гулянки. Я начинаю злиться, хотя и пытаюсь выглядеть невозмутимо, как и всегда. И ты проглатываешь эту наживу, думаешь, что я действительно пошутил, и все это лишь маленькое, глупое недоразумение.

Ты вздыхаешь и отходишь к стене:

- Я не понимаю, что на тебя нашло, Том. Не знаю, о чем ты думал, но больше так не делай, пожалуйста…

Твой голос звучит как-то жалобно, умоляюще, как будто бы пару минут назад я заставлял тебя безжалостно убивать котенка, а не целоваться.

Я впадаю в отчаяние. Я подавлен твоей отрицательной реакцией. Неужели я настолько ошибся? Я думал, что тебе этого хочется. Думал, что ты этого жаждешь так же, как я. Конечно, в глубине сознания, в самом далеком уголке я все-таки понимал, что это невозможно, что я глуп и что поплачусь за это, но я старался мыслить позитивно и видеть вещи в хорошем свете. И ошибся. Нужно было слушать свой разум, не сердце. Сердце всегда обманывает.

Я перевожу взгляд на тебя, моргая так часто, как только могу. Невольные слезы просятся на глаза, но я не хочу, и не буду плакать при тебе…не буду показывать свою слабость, свою разбитость, свое унижение.

Ты опускаешь голову, сжимаешь кулаки и практически шепотом произносишь:

- Прости, я…не могу. Это ужасно…это ненормально.

Кошмар.

Маленькие иголочки, с чертовски острыми краями с силой впиваются в сердце. Я чувствую тупую боль в области груди, и готов прямо сейчас бессильно упасть на колени и завыть. Завыть так, как воют только дикие волки: протяжно, громко и одиноко.

- Мне пора, я встречаюсь с друзьями.

Ты пятишься, хочешь быстрее сбежать отсюда, подальше от меня, подальше от моих извращенных фантазий. И я не могу тебе мешать, это твой собственный выбор, на который ты имеешь полное право.

Поэтому я просто киваю, и ты уходишь, не проронив больше ни слова. А мне и не нужно, я итак догадываюсь, о чем ты думаешь. Шок вкрался в твою голову, и в данный момент ты отчаянно пытаешься прийти в себя. Пытаешься осознать, что только что произошло, почему я себя так странно повел.

А я ненавижу себя за свою слабость. Ненавижу за то, что не смог устоять, за то, что сделал все это не вовремя. И тебя я теперь тоже ненавижу.

Я питал бессмысленные жалкие надежды на взаимность с твоей стороны. Но ты обломал меня, уничтожил одним своим «это ненормально» и раздавил своим печальным и разочарованным видом. Неужели ты считаешь, что я смогу после этого нормально существовать? Что смогу делать вид, что ничего не произошло, улыбаться, некрасиво лицемерить, говорить людям, что все в порядке?

Неужели ты настолько плохо меня знаешь?

Я без сил падаю на диван. Злость накатывает с каждым вдохом, а отчаяние с каждым выдохом.

Я заставлю тебя изменить свое мнение. Я чувствую и знаю, что мы сможем полюбить друг друга, стать единым целым, ведь мы – близнецы, две части одной общей души. Мы должны быть вместе. Всегда. Навсегда.

Сегодня я докажу тебе это.

Самую большую ошибку совершают тогда, когда желанное представляют реальностью.

Год назад

POV Bill

- Уже поздно, Билли, мне нужно идти.

- Что, уже? Ну ладно…

Я целую свою подругу Сару в щеку и провожаю ее уверенную модельную походку тоскливым взглядом.

Я остался один, хотя и пытался оттянуть этот пугающий момент как можно дальше. Задержал всех своих друзей дольше положенного, бродил по городу, думая о своем, но все равно это время настало. Сейчас я один. Теперь мне ничего не остается, я должен вернуться домой. Вернуться к тебе, к твоим печальным глазам.

Поддеваю камень ногой и не спеша бреду в сторону нашего дома. Мысли мешают сосредоточиться на дороге, и ноги передвигаются чисто автоматически. Весь вечер я думал только о тебе, и о том, что произошло сегодня. Ты сделал то, что подвергло меня в шок. Я не ожидал подобного, только не с твоей стороны, только не от тебя, собственного брата, которого всю жизнь считал идеалом. Теперь мое восхищение разрушено, а идеал уничтожен, и все из-за этого глупого, никому не нужного поцелуя.

Интересно, зачем ты сделал это? Неужели, ты действительно просто пошутил? Но твои глаза…в тот момент, когда ты увидел мою ошеломленную реакцию, они наполнились грустью и злобой. Ты бы не злился, будь это шутка. Ты огорчен и разочарован. Неужели ты думал, что я отвечу тебе взаимностью? Но как я могу это сделать, ведь я отношусь к тебе только как к брату…а как ты относишься ко мне?

После сегодняшнего я потерял свою веру в тебя, потерял свой идеал – Томаса Каулитца, которого считал недостигаемой вышкой. Ты и сейчас недосягаем, но уже не настолько безупречен и идеален, как мне казалось. Сегодня ты показал себя с новой стороны, и я пока не решил, как относится к этой твоей части души.

Я растерян, я не знаю, что делать.

Что будет, когда я вернусь домой? Что ты скажешь, как встретишь меня? Только пожалуйста, не делай вид, будто бы ничего не произошло, я этого не вынесу. Так было бы легче для нас обоих, но я ненавижу лицемерие и ложь, особенно между нами. Поэтому, пожалуйста, не делай этого…

Скажи, что это была шутка. Неудачная, совсем не смешная, но шутка. Как ты выразился ранее: «эксперимент». Глупый, но довольно безобидный. Я надеюсь, что ты скажешь именно так. А если нет…

Я подхожу к крыльцу и отворяю дверь, проникая в темное неприветливое пространство нашего коридора. Дом встречает меня гробовой тишиной и тяжелым скрипом половиц у порога. Сейчас далеко за полночь, и ты, скорее всего, спишь. Как хорошо, что мама с папой в отъезде, я бы не выдержал слушать их беззаботный смех, их бессмысленную и обыденную болтовню…

Я поднимаюсь к нам в комнату, ступая так тихо, как только можно. Где-то внутри меня неугомонно шевелится крошечное чувство. Надежда. Я надеюсь, что тебя все-таки нет дома, что ты ушел куда-нибудь на пару с Андреасом, чтобы напиться, как это обычно случается по понедельникам. Я слепо надеюсь, что ты решил дать мне время подумать, прийти в себя, осознать что произошло…

Но я ошибаюсь. Снова.

Ты никуда не ушел. Ты сидишь в темноте нашей комнаты, устроившись прямо на полу, напротив двери. Поэтому, когда я вхожу, я сразу же вижу твой силуэт, и как ни странно, сверкающие в полумраке глаза.

Ты усмехаешься:

- Вернулся.

Я закрываю дверь, но не включаю свет. Не хочу видеть твой обвиняющий взгляд, не хочу видеть твое идеальное медовое лицо. Поэтому, стащив с себя ботинки и кожаную куртку, я подхожу к столу, проверяя почту в компьютере. Ты же молчишь, нетерпеливо постукивая пальцами по стеклянной поверхности. Секунду спустя я улавливаю слабый аромат алкоголя, а позже замечаю полупустую бутылку виски в твоих руках.

- Ты все-таки напился, - говорю, не отрываясь от экрана компьютера.

- Ну, это же я.

Да, это ты. Это ты, Том, человек, мой брат, который запивает свои беспокойные мысли алкоголем.

- Где ты был?

Я оборачиваюсь, пораженный резкостью, с которой был задан этот вопрос. Ты, пошатываясь, поднимаешься с пола, все еще не выпуская бутылку из рук.

- Гулял.

- С кем?

- Какая к черту разница?! – я взрываюсь и отворачиваюсь к компьютеру, - я не обязан отчитываться перед тобой!

Ты подлетаешь быстро, внезапно, словно проворный тигр. Душа уходит в пятки, когда я явственно чувствую твое пьяное, горячее дыхание на своем затылке.

- Ты будешь отчитываться!

Рукой хватаешь меня за плечо и разворачиваешь к себе. Я пытаюсь вырваться, но мертвая хватка железными тисками сжимает мое тело, и я бессильно перестаю бороться. Ты усмехаешься, жидкость на дне бутылки противно булькает в такт твоим движениям руки. Опасность красными буквами зияет в моей голове. Я начинаю бояться. Я не могу пошевелиться.

- Отпусти меня, Том.

Ты не отвечаешь, и прижимаешься ко мне всем своим телом. Пьянящее дыхание жаром обдает мою кожу, и я содрогаюсь.

- Вильгельм.

Я замираю, пораженный услышанным. Ты никогда не называл меня так, ты прекрасно знаешь, что я ненавижу свое полное имя, и не люблю, когда меня кто-либо так называет. Ты никогда не называл меня так раньше, зачем же сейчас это сделал?

Ты запускаешь руку под мою майку. Она мягкая, но жутко холодная, и я выгибаюсь, пытаясь вырваться из твоих цепких объятий, но все безуспешно. Волна ледяного страха накатывает на меня, и я с ужасом осознаю то, что ты собираешься сделать. Нет, ты не можешь так поступить, только не со мной, только не сейчас!

- Отпусти меня, Том!

- Не шевелись.

Я начинаю брыкаться. Я пытаюсь вырваться, пытаюсь остановить все это, пока еще не поздно. Если все станет слишком поздно, мы упадем, провалимся в бездну, черную, обитую липкой паутиной, куда не проникает ни один луч света, и в которой мы останемся навечно, покрытые этой грязной, несмываемой пылью.

Ты притягиваешь меня все ближе. Бутылка со звоном падает на пол и разбивается на тысячи осколков, как и моя душа. Ты наступаешь на эти осколки, но не чувствуешь боли, потому, что я ее тоже не чувствую. В данный момент ты не чувствуешь вообще ничего, ты видишь только одно, и это желание сжигает тебя заживо. Оно сжигает нас обоих.

Ты разрываешь на мне футболку, и слезы ручьем текут по моим щекам. Я не в состоянии унять свою дрожь, теперь я боюсь как никогда.

- Не надо, Том, остановись…

Пытаюсь тебя оттолкнуть, пытаюсь остановить, но ты слишком силен. Ты всегда был сильнее меня, не только физически, но и духовно. Поэтому ты выдержишь то, что сейчас произойдет, поэтому с тобой ничего не случится, ты останешься таким же, каким им был. Ты будешь продолжать свою жизнь, во что бы ни стало, будешь продолжать дышать, думать, разговаривать, пить…

А я не смогу. Я не вынесу этого, твоя скрытая боль плавно перейдет в меня, и я буду чувствовать за двоих. Это самое ужасное, это разорвет меня на части. Все, что было до этого, теперь кажется совсем мелочным, нисколько неважным. В данный момент я боюсь твоей боли, боюсь нашей общей боли, которую ты безжалостно выпускаешь наружу.

Ты раскручиваешь меня, и я наступаю на битые стекла. Мы оказываемся возле стены, и ты силой прижимаешь меня к ней, сдавливая горло, зажимая мне рот рукой. Ты морщишься, когда ощущаешь мои слезы на своих пальцах, но это тебя не останавливает. Ты продолжаешь. Несмотря ни на что.

Потом ты отвлекаешься. Всего на секунду ослабеваешь хватку, пытаясь стянуть с меня джинсы, и этого мимолетного мгновения хватает, чтобы почувствовать себя чуточку сильнее. Коленом ударяю тебя между ног и, пользуясь твоим шоком и болью, выскальзываю, бросаюсь прочь, в коридор, на свободу.

- Вильгельм!

Этот крик, нечеловеческий, звериный рев, эхом отскакивает от стен. Я сглатываю тугой комок страха, и бегу, буквально слетая по ступенькам, не разбирая дороги. Я знаю, что ты бежишь за мной. Я разозлил тебя, и сейчас, рискую попасться в сотканные сети из твоего гнева.

- Вернись, немедленно!

Твой голос совсем близко, пугающе близко. Я ускоряюсь, разбрасываю вещи, спотыкаюсь обо что-то на своем пути…тело грозится упасть, но я контролирую его, и снова беру себя в руки. Я ничего не чувствую, кроме разжигающего адреналина внутри себя, это он помогает мне бежать, надеяться, что я спасусь от тебя…

Мы как дикие, неконтролируемые животные. Ты волк, гоняющий свою добычу по лесу, а я кролик – твоя добыча, которую ты жаждешь заполучить. Ты охотишься, мечтаешь запустить свои когти в меня, разорвать, попробовать на вкус…

Каким-то образом я оказываюсь в гостиной. Спасительная входная дверь каким-то неестественным светом светится в темноте, маня своей свободой и прохладным ночным воздухом. Как же хорошо там, на улице, где все безгранично, где нет этих душащих стен!

Я со всех ног спешу к ней, к этой заветной двери, почти что радуясь этому пока еще не наступившему счастью…

Но ты догоняешь меня, и счастье на пару со свободой ускользает из рук.

Твое тело тяжелым камнем наваливается сзади, и мы оба падаем на пол, всего в нескольких метрах до желаемой мною двери.

- Лучше не рыпайся, Вилли!

Я отбиваюсь ногами, но ты больно скручиваешь мне руки за спиной, коленом прижимая к полу. Гнев застилает глаза, и я утраиваю свою силу, выгибаясь, словно пугливая кошка. Ты устало сопишь, теряешь терпение и, в конце концов, с размаху отвисаешь мне звонкую пощечину.

Правая щека начинает гореть, и я стискиваю зубы от боли, от горечи и обиды. Неужели ты только что сделал это? Неужели ты поднял на меня руку?!

- Что ты делаешь?!

- Я же сказал, не рыпайся!

Выламывая мне руки, ты тащишь меня по полу, ни капли не заботясь о моем самочувствии. Голая кожа спины со скрипом протирает неровные, деревянные половицы, и мне приходится зажмуриться, чтобы не закричать от раздирающей боли.

Ты хватаешь меня за талию и с силой кидаешь на диван. Я не успеваю даже подняться, не успеваю попытаться сбежать, ты наваливаешься сверху, придавливая своим мощным телом. Я плачу, плачу в голос, словно маленький ребенок, которого лишили заботы. Слезы ручьями катятся по моим щекам, но ты делаешь вид, что не видишь их, и мне остается лишь захлебываться своим горем в полном, искаженном реальностью одиночестве.

- Том, не надо! Пожалуйста, остановись…ради нас…остановись!

- Прости меня.

Это последние слова, которые я слышу от тебя. Дальше все расползается на миллиарды осколков, я уже ничего не осознаю и не чувствую. Я словно застрял в сером тумане, словно меня только что вырвали из реальности, из привычной мне жизни.

Я одинок, несчастен и разбит, а ты все равно продолжаешь, безжалостно поддаваясь грязной похоти, нахлынувшей на тебя со всей силой. Ты разрываешь не только мою плоть, но и мое сердце, мой разум, мою душу. Я постепенно покидаю себя, превращаюсь в ничто. Билла Каулитца больше не существует. Он уничтожен, убит собственным братом. Заколот плотоядными чувствами, разорван на части.

Я чувствую усталость, упадок всех сил. Меня накрывает абсолютная прострация, невыносимое равнодушие. Перестаю бороться, ибо это бессмысленно. Ты все равно осквернил все святое, даже своими мыслями и извращенными желаниями ты осквернил нашу дружбу, какой смысл бороться за то, чего больше нет? Я больше ничего не вижу, ничего не слышу, и уж тем более, ничего не говорю и не думаю. Мое тело просто существует. Пустое, ненужное тело, без грамма души или чувств. Душа улетела куда-то очень далеко, а чувства испарились. Все это покинуло меня. Теперь я просто оболочка. Безразличная ко всему.

Ты заметил мое состояние только к концу. Случайно увидел мое застывшее, словно маска лицо, увидел мое расслабленное, ничуть ненапряженное тело, и теперь действительно испугался. Чего ты боишься? Почему именно сейчас? Ведь все уже сделано, тебе нечего страшится. Ты уже сделал то, что хотел. Последствия – это не так уж важно. На них всегда можно плюнуть, и уж тем более, поздно задумываться об этом сейчас…

Мы все равно мертвы. Ты убил нас обоих, мы скончались за полночь. Родились в один день и погибли тоже в один. Как в грустных, сентиментальных фильмах. Это так красиво, и так романтично… Но романтики между нами нет. Ты порождение похоти, а я тот, кому суждено разделить ее с тобой…

Я вижу только смерть, чувствую, как наши души тихо и нехотя умирают. Они плачут, как и я всего несколько минут назад или скорее, целую вечность назад, когда я считал, что могу еще на что-то надеяться. Смерть пришла, и теперь не уходит. Я вижу ее невидимые нити, которые светящейся гранью зависли над нами. Я ощущаю их, хотя и не должен. Они прекрасны…

Так умерли тиран и его сломанная игрушка, которую уже не починишь. Тома и Билла Каулитца похоронили в гостиной их общего дома, в понедельник, где-то между двумя и тремя часами ночи…

Не помню, когда ты закончил. Не помню ничего, и не хочу вспоминать. Ты просто закончил и все. Отпустил меня, разжал руки и, пошатываясь, вышел из комнаты, а потом и вовсе из дома. Ты оставил меня одного, словно ненужную куклу, наигравшись с ней вдоволь.

Тогда я упал. Упал на пол, резко скатившись с дивана. Я пролежал там несколько часов, тупо пялясь в выбеленный потолок. Я наблюдал за тенями, мерцающими в комнате, за тем, как они плавно менялись в цвете, переходя от светлого серого к темнеющему черному. Мне это было не интересно, но ничего не другого не оставалось. Я не мог думать, не мог соображать или что-либо делать. Я лишь чувствовал боль, ноющую физическую боль, расползающуюся по всему телу.

Эмоции покинули меня. Просто отключились и все.

Билл Каулитц превратился в ничтожного призрака.

Нельзя помнить печальные воспоминания, но и невозможно забыть.

Наше время

POV Tomas

Он смотрит на меня, как на умалишенного. С какой-то толикой жалости, крупицей непонимания и водопадом осуждения. Я прямо чувствую его шок, клубками вырывающийся из его тела, из его мыслей.

Андреас в шоке. Он только что увидел меня таким, какой я есть на самом деле. Узнал, каким Том Каулитц может быть извергом, на что он способен и как он безжалостен. Теперь Андреас в шоке. Он удивлен, разочарован, ошарашен. Он имеет полное право меня ненавидеть, он может отказаться от нашей с ним дружбы, послать меня куда подальше, ударить…И я не могу винить его за это. Я заслужил это. Я все пойму.

Стараюсь не смотреть своему другу в глаза. Оглядываюсь в поисках еще одной бутылки виски, но ничего не нахожу. И хотя я раньше бывал в этой кухне тысячу раз, сейчас она кажется абсолютно незнакомой, чужой и отталкивающей. Как и Андреас, мой лучший друг с детства, который собирает свои мысли, пытаясь осознать услышанное.

Я рассказал ему. Все, до последней капли, до последнего чувства, эмоции. Без приукрашиваний, без преуменьшений. Выложил все на чистую воду, открылся навстречу осуждению. Я рассказал ему о нас, о том, что сделал с тобой год назад, тогда ночью, в гостиной.

Вспоминать это было болезненно, невыносимо, но все же я вспомнил. Заставил себя вновь испытывать все те чувства, которые испытывал в ту самую минуту. Ту жажду наслаждения, перемешанную с мазохистской крупицей боли, разрывающей сердце.

Помню, как не мог остановиться. Даже после того, как увидел страх в твоих испуганных, карих глазах, даже после того, как ты ударил меня и попытался сбежать. Я не контролировал свое тело, руки тряслись, и мне хотелось одного – добраться до тебя, подмять под себя, истязать. Мне хотелось показать тебе свою силу, свое превосходство.

Я не мог остановиться, я ударил тебя, и хотел ударить еще раз. Хотел увидеть твои слезы, слышать твои отчаянные всхлипы, хотел, чтобы ты умолял о пощаде…

Удовольствие переплелось с жадностью, коварная ненасытность одолела меня, и я уже ничего не соображал. Только делал свое дело, не заботясь о том, что ты испытываешь в этот самый момент. Я думал, что тебе было больно, что ты начинал ненавидеть меня, жалеть о том, что случилось. Но я ошибся. Я увидел апатию, полнейшее равнодушие. Твои глаза перестали быть живыми, они стали стеклянными, ничего невидящими, и ты больше не плакал. Ты ничего не делал, и просто лежал подо мной, абсолютно не двигаясь. Как будто смирился…

Тогда я по-настоящему испугался, тогда я и понял, что натворил. Голова сразу же прояснилась, и я быстро протрезвел. Но было уже слишком поздно. Сделанного не воротишь, и всему приходит конец. Так и пришел конец нашим с тобой отношениям. В ту самую ночь мы перестали быть братьями, перестали быть близнецами, единой частью чего-то святого.

Это и было самое ужасное - осознать, что все кончено. Между нами не осталось ничего, ни любви, ни привязанности, ни нежности. Осталась одна только лютая ненависть с твоей стороны, и тупая, пульсирующая боль с моей.

И тогда началась эта игра. Я выдумал множество масок, скрывающих мое истинное лицо. Я превратился в лжеца, в обманщика, в деспота. Я доводил тебя своей наигранной дерзостью, своим нескончаемым цинизмом и равнодушием во взгляде. В твоих глазах я совершил зло и теперь веселился, словно ничего не случилось. Поэтому ты начал подпитываться своей нескончаемой ненавистью ко мне, она стала твоим единственным оружием.

Я качаю головой, пытаясь отогнать эти воспоминания. Ни к чему ворошить прошлое, больше не могу думать об этом. Я итак слишком многое вспомнил…

Перевожу взгляд на Андреаса. Друг опустил голову и прикрыл глаза, устало массируя виски. Он не знает, что говорить, как вести себя в моем обществе. Пытается прийти в себя, понять меня, придумать хоть что-нибудь в мое оправдание. Но он не сможет. Я же не смог, значит, не сможет никто.

Спустя какое-то время, Андреас медленно поднимает голову, и мы встречаемся взглядами. Он смотрит холодно, отчужденно, и это так больно…

-Мне жаль его.

Все, что он говорит. Всего три слова и столько горечи.

Предсказуемо. Жертву всегда жалеют, ей сочувствуют. Ты – жертва, а я твой мучитель. Андреас на твоей стороне, и любой другой, выслушавший нашу историю, тоже встанет за тебя. И все вы, кучка маленьких жертв и бедных, несчастных людей будете с ненавистью смотреть на таких, как я. На извергов.

Андреас сжимает кулак и бьет меня в челюсть. Я падаю со стула, хватаясь за подбородок. Я не удивлен, я ожидал подобного. На месте Андреаса я поступил бы точно так же, или сделал бы еще что похуже. Я заслужил все удары, которые сыпятся на меня в последнее время, какими болезненными они бы не были.

Он тяжело дышит, и смотрит на меня сверху вниз. Он жалеет о том, что ударил меня, но по-другому нельзя. Кто-то же должен был сделать это. Сначала ты, теперь Андреас. Две галочки, список закончен. Больше никому не позволю.

-Я не думал, что ты можешь быть таким, - говорит друг и хмурится.

Я мрачно усмехаюсь, упираясь о стену:

-Я противен тебе?

-Нет, - Андреас поджимает губы и через мгновение добавляет, - я хочу, чтобы ты знал…все в порядке.

-В порядке? – мой голос безжизненный, тихий и поверхностный, словно записанный на диктофон. Никаких эмоций, сплошное безразличие. Я соткан из него внешне, но внутри все совсем по-другому…

-Все в порядке между нами, - Андреас жмурится, борясь с собственными чувствами, - несмотря на эту историю, и на то, что ты сделал со своим братом…я…я все еще твой друг. Я тебя осуждаю, и считаю, что ты поступил отвратительно…я на стороне Билла, знай и помни об этом...но при всем при этом, ты всегда можешь на меня положиться. Я твой лучший друг и таким остаюсь.

Я улыбнулся. Впервые за это долгое время я улыбнулся так искренне, так дружелюбно и тепло. По-настоящему. Я благодарен, безмерно. Андреас, человек, которого я всю свою жизнь считал своим братом…он не злится на меня, и не хочет разрушать отношений, и я действительно рад этому, хотя был уверен, что друг не простит меня.

И теперь, его слова нежным бальзамом разлились по телу. Я закрываю глаза, сглатывая подступающие слезы.

-Спасибо.

Я редко говорю это слово. Я считаю его бессмысленным, ненужным, пустым. Никогда не бросался такими словами. Но сегодня оно как спасательный круг для утопающего, словно стрела новой жизни для меня и для всех, кто меня окружает. Может быть, не все потеряно, и я смогу исправить ошибки. Я открылся близкому другу, хотя пообещал себе никому не рассказывать о том, что произошло между нами. Это наш общий, грязный секрет, он должен застыть в моем и твоем сознании, и никогда не выбираться оттуда... Но я рассказал Андреасу, а значит, слегка приоткрыл дверь, ведущую в светлый мир прощения и раскаяния…

Андреас мотает головой из стороны в сторону и со вздохом поднимается на ноги. Он больше ничего не говорит, не произносит ни звука, и просто выходит из кухни, запирается в своей комнате. Ему нужно прийти в себя, нужно побыть в одиночестве. Всем это нужно. Особенно мне.

Поэтому я поднимаюсь с пола и выхожу из дома.

Я чувствую себя чуть легче, свободнее, шагая по улицам…как будто бы кусок от тяжкого груза, взваленного на мои плечи, оторвался и улетел в невесомость. Теперь я не сгибаюсь под тяжестью, не ползу на карачках. Я могу идти на полусогнутых и видеть то, что вырастает впереди. Это уже что-то, хоть какое-то достижение. Пусть совсем крохотное, почти незначительное, но достижение.

Правда, неба я пока не увижу…и не знаю, смогу ли поднять голову и заглянуть в него когда-нибудь, увидеть эти пушистые ватные облака, прищурится от звонкого сияния солнца…это случится только тогда, когда ты простишь меня. Никогда.

Чтобы не провалиться в пропасть грехопадения, нужно быть сдержанным.

POV Bill

Что такое справедливость? Существует ли она вообще?

Почему одним достается все, а другим ничего? Почему тот, кто действительно хоть что-то заслуживает, остается на скамейке запасных, а тот, которому на все наплевать, выходит играть не по правилам?

Сжимаю в руках страницы журнала, на которых крупным планом изображено твое лицо. Такое гладкое, медового оттенка, и эти глаза, уверенно смотрящие вперед. Ты всегда так смотришь, дерзко, как будто бросаешь вызов всему.

«Томас Каулитц – новое лицо в мире моды!»

Так гласит заголовок. Прямо над твоей фотографией. Твое имя повсюду, твои фото повсюду. Пару минут назад я проезжал кинотеатр, и видел, как рабочие вешают на стенд огромный плакат с твоим изображением. Я не мог оторваться от окна, провожая твою лучистую улыбку до тех пор, пока плакат не скрылся из виду.

Куда бы я ни пошел, ты преследуешь меня, словно мы снова оказались в одном из моих деспотичных кошмаров. То ты улыбаешься, то серьезен, как никогда, и всегда смотришь прямо мне в душу. Даже на фотографиях ты умудряешься заглянуть в самое сердце, отчего я невольно отвожу свой взгляд и стыдливо покрываюсь румянцем.

-Простите, вы будете покупать или нет?

Продавец скучающе протягивает руку, требуя журнал назад. Я кидаю мелочь ему на прилавок и отхожу от киоска, все еще сжимая в руках твое лицо.

Когда твои раны, оставленные мною, более-менее зажили, ты сразу же подался в «DTM». Назло мне и всем моим планам. Ты сразу же пошел туда, сразу же снялся для фотосессии. Сначала один раз, потом второй, третий и так до бесконечности. Теперь ты там буквально живешь. Сутками пропадаешь в модельном агентстве моей мечты, снимаясь в рекламных роликах, обнажаясь для фотосъемок…

Когда я впервые увидел твое изображение на обложке знаменитого журнала Германии, я опешил и пялился на твою фотографию несколько долгих, мучительных минут. В ту самую секунду я наконец-таки понял, что ты играешь серьезно. Для тебя это уже не просто развлечение или очередной способ досадить мне. Теперь все по-крупному, ставки выросли и игра поменялась.

Понимаешь ли ты, во что ввязался? Появившись в стенах «DTM» ты в который раз доказал, что тебе абсолютно плевать на меня и на все мои чувства. Тебе всегда было плевать, даже тогда, в ту немыслимую, полузабытую ночь, когда ты использовал силу, чтобы причинить мне страдания. Тебя ничего не волновало, ни тогда, ни сейчас. Поэтому ты выживешь в этом мире. Такие как ты всегда выживают. Они закрываются от человечности, от людских бед, перестают сочувствовать, и ненавидят любовь.

Но я не такой. Я не могу притворяться, не могу делать вид, что мне все равно. Потому, что это не так. Мне никогда не было все равно, я постоянно о чем-то волнуюсь. Я знаю, что такое страдания, и чистая совесть не дает мне покоя в тех или иных ситуациях. Интересно, есть ли эта совесть у тебя? Или при нашем рождении она не смогла разделиться, и выбрала только одного из нас?

Я влетаю в дом, захлопываю дверь.

-Билл? Это ты, сынок?

Мама. Она кричит прямо из кухни, где пару минутами позже я застаю ее. Она смотрит телевизор, местные новости, но заметив меня, тут же бросает это бессмысленное дело. Неужели в нашем мире кто-то еще способен спокойно смотреть телевизор? Вот так вот сидеть, уставившись в ящик и щелкать по телеканалам?

Я мрачно усмехаюсь. Ответ приходит сам собой. Ты способен. Совсем недавно все так и было, ты сидел в гостиной, смотрел телевизор, равнодушно щелкая пультом. А потом я избил тебя... и поцеловал.

Зачем я сделал это? Тогда это казалось мне правильным – вот так вот просто взять, и прикоснуться губами к твоим. Тогда это было нужно. Для разрядки, для успокоения. Я должен был опустошить свой излюбленный сосуд из гнева и ненависти. С твоим поцелуем я выпил эти два чувства до дна, не проронив ни капли. Сейчас этот сосуд снова полон. Как же мне снова сделать его пустым?

-Привет, - мама улыбается теплой, безмятежной улыбкой, - ты где пропадал?

-Прогулялся по парку, - отвечаю, пряча журнал, который в спешке забыл отнести в свою комнату.

Она тут же замечает его и тяжко вздыхает. Она все понимает.

-Новая фотография?

Я киваю, и не в состоянии что-либо сказать, просто протягиваю ей глянец. Мама удивленно вскидывает брови, рассматривая твое лицо на обложке, а затем разворачивает оборот и любуется твоими другими фотографиями. Именно любуется. Я тоже занимался этим, хотя и не хочу признавать.

Они превосходны, твои фотографии. Ты, словно идеально сверкающая, недосягаемая звезда в темном, ночном небе. Твоим серебристым сиянием можно наслаждаться, но повторить его невозможно и не под силу... Глядя на эти фотографии, я перестаю дышать. То ли от гнева и отчаяния, то ли от восхищения. Я и сам не знаю. Но то, что все эти фотографии обращены ко мне, словно немое послание, ясно, как день. Ты специально так сделал, я все читаю во взгляде. Он тут такой же, как и в жизни. Словно частичка тебя вышла из тела и разместилась на этих страницах.

-Красивые, - мама не лжет, и это хоть ранит, но радует.

Я рад, что она не пытается меня утешать, что не пытается выставить тебя каким-то ублюдком. Да, ты поступил чертовски неправильно, согласившись работать там, куда я мечтал попасть, но это не повод разжигать войну между мамой, мной и тобой. Эта война касается только нас двоих, и никого другого впутывать сюда не хочу. Итак слишком многое потеряно и каждый неверный шаг, каждое ненужное слово может нанести непоправимый урон. Пока что выигрываешь ты.

-Очень красивые, - соглашаюсь я, принимая из ее рук журнал.

-Твои фотографии были бы ничуть не хуже, - мама грустно улыбается, и хлопает меня по плечу, - хочешь есть?

-Нет, я обедал…

-Хорошо, - она кивает и направляется к выходу из кухни, - я оставляю тебе, мне уже пора на работу. В холодильнике есть еда, разогрей, если проголодаешься.

Она выходит из кухни, не проронив больше ни слова, а я лишь устало плюхаюсь на стул, положив журнал на стол, прямо перед собой, чтобы видеть твое лицо.

У тебя столько фотографий, и на каждой ты разный. То ты дерзкий, самоуверенный пофигист, рекламирующий новую спортивную коллекцию, то галантный и сексуальный обольститель в костюмах от Армани. Каждая фотография по-своему хороша, и в каждой есть частичка твоей бессмертной души.

Но эта фотография, совсем новая фотография, которую я увидел всего два часа назад – моя любимая. Я вдруг понял, что могу часами смотреть на нее, любоваться этими знакомыми, до боли идентичными моему чертами лица, пытаясь найти в них прежнего тебя. Ты мягок на этой фотографии. Твой взгляд ясный, спокойный и мудрый, как у старого тигра, прожившего на этом свете немало времени. Голова слегка склонена набок, отчего темные брейды напоминают нескончаемый зигзаговый лабиринт. А эти губы нетронутые улыбкой, выглядят такими умиротворенными…

-Так и будешь пялиться на мое безжизненное лицо?

Твой голос раздается над самым ухом, и я вздрагиваю, поднимая голову. Я снова пропустил тот момент, когда ты оказался рядом. Всегда, когда я думаю о тебе, я не замечаю ничего вокруг. Даже самого тебя.

Я ничего не отвечаю, и снова перевожу взгляд на твою фотографию. Почему ты не такой, как на ней? Почему в реальной жизни ты такой далекий, чужой и непонятный?

-Ненавижу эту фотографию, - бросаешь ты, открывая холодильник.

Смешно. Мне нравится то, что ты ненавидишь. Мы всегда были непостоянными и до интереса непредсказуемыми в своих желаниях и вкусах, которые никогда не совпадали.

Ты достаешь колу и садишься рядом, придвигая журнал поближе к себе. С минуту ты просто рассматриваешь свое же лицо, придирчиво вздернув бровь и покусывая губу, задевая пирсу. Я так увлечен наблюдением за этой твоей странной, но такой соблазнительной привычкой, что не сразу осознаю, что ты делаешь дальше. Твоя рука цепким капканом замыкается на своем же «безжизненном» лице, и ты подминаешь лист, пальцами разрывая его в клочья.

-Идиот!

Я толкаю тебя, пытаясь спасти остатки гладкой бумаги, но тщетно. Угрюмый и ненавистный мне ты падаешь на пол, обливая себя колой, а тот, которого я мечтаю увидеть, помятый и в дырах уже бесполезен. Фотография уничтожена и теперь ничего из себя не представляет. Один лишь клочок бумаги.

Я грустно вздыхаю, разворачиваю изорванные страницы, пытаюсь разгладить морщинки на твоем мягком, спокойном лице…ничего не выходит. Ты своего добился, то, что мне нравилось, теперь уничтожено.

Твой смех, такой гортанный и заразительный заполняет комнату, и я невольно перевожу взгляд на тебя. Ты сидишь на полу, облитый колой, в мокрой, липкой майке. Ты смеешься. Искренне, слегка по-идиотски, но смеешься, откинув голову назад и открыв рот так широко, что я замечаю дальние зубы. Почему ты смеешься? Что послужило причиной?

-Что смешного? – я хмурюсь, пытаясь не выглядеть разочарованным.

-Тебе понравилась фотография, признайся?

Щеки начинают гореть, и я отвожу взгляд, скомкивая остатки былого. Я избегаю твоих глаз, насмешливых, усмехающихся, которые, безусловно, в данный момент ждут встречи с моими глазами.

-Ну, Вилли, не скромничай, я знаю, что тебе понравилась эта фотка.

Ты поднимаешь на ноги, все еще посмеиваешься и снимаешь майку, обнажая свои широкие плечи, мускулистую грудь и гладкий, рельефный торс. Вытаращив глаза, слежу за твоими движениями, словно околдованный твоей красотой. Ты замечаешь мой взгляд и снова смеешься:

-Нравится?

Почему я молчу? Почему не могу произнести и звука?

Я качаю головой из стороны в сторону, отгоняя наваждение, но ничего не получается, ты все так же прекрасен, все так же сексуален и ослепляешь меня своей красотой.

-Хватит пялиться, Вилли.

Насмешливые искорки весело пляшут в твоих карих глазах. Ты подходишь ближе, отбрасывая майку в сторону. Я заворожено слежу за тобой. Ты быстро сокращаешь расстояние между нами, оказываясь так близко, что я чувствую твое прерывистое горячее дыхание.

-Вильгельм…

Шепот вырывается из твоих уст, и я хватаю ртом воздух, отчаянно борюсь с собой, пытаюсь остаться холодным. Но ты не даешь мне сделаться прежним, не даешь показать тебе свою отчужденность, ты мягко берешь мою руку и прикладываешь к своей груди. Сквозь кожу я явственно ощущаю биение твоего сердца, которое, в отличие от моего, грозящегося вырваться из груди, бьется размеренно и крайне спокойно.

Ты больше не смеешься, больше не ухмыляешься, а просто стоишь и смотришь на меня. Как-то странно, с примесью грусти и вины в глазах…

По пояс обнаженный, такой печальный и прекрасный, сейчас ты выглядишь словно бог, решивший порадовать простых смертных своим мимолетным присутствием. Я всегда знал, что ты бог, но сегодня осознал эту мысль с полным самоотчетом. Ты, такой недосягаемый, воистину божественный, стоишь прямо передо мной, совсем рядом, совсем близко. Самый красивый бог на земле. Рядом со мной.

-Ты любишь меня.

Ты не спрашиваешь, ты утверждаешь, и это словно электрический ток, бесщадно ударяет в мозг. Я убираю руку, резко отстраняюсь. Момент исчерпан, слабость разрушилась, уступив место привычной ненависти и злости. Ты снова все испортил, не смог удержаться, и причинил мне боль. Словами можно ранить, ранить глубоко и больно, теперь я знаю точно, ты заставил меня понять это.

-Ошибаешься, - тихо, но внятно говорю я, сжимая кулаки за спиной, - я не люблю тебя. И никогда не полюблю.

Глаза широко раскрываются, словно я отвесил тебе пощечину. Ты выглядишь удивленным, но тщательно пытаешься скрыть это.

-Да, мне понравилась твоя фотография, - продолжаю я, мой голос уверенный и твердый, - понравилась потому, что ты на ней именно такой, каким никогда не станешь! Ты никогда не сможешь быть понимающим, сочувствующим и добрым!

Ты растерян. Глаза беспорядочно бегают, кулаки с хрустом сжимаются, и ты поджимаешь губы, пытаясь справиться с подступающей ненавистью. Я все это вижу, я все это чувствую, мне не нужны слова, или какие-либо объяснения, я настроен на твои эмоции, и ощущаю их так же явственно, как и свои.

-Я и не хочу быть таким, - отвечаешь ты бесстрастно, - я не хочу быть размазней.

-Чувствовать – не значит быть размазней. Это не слабость.

-Ты ничего не понимаешь!

Ты злишься, поднимаешь свою мокрую майку с пола и яростно забрасываешь ее на плечо. Пустая банка колы катается по полу, рисуя темные лужицы узоров. Ты поддеваешь ее, и отбрасываешь на другой конец кухни.

Когда наши взгляды встречаются, мой – усталый и совершенно спокойный, и твой – пылающий гневом и раздражительностью, ты спрашиваешь:

-Зачем ты поцеловал меня тогда?

Я застываю, удивленный твоим вопросом. Напускное равнодушное спокойствие мигом улетучивается, и я начинаю нервничать. Ладони потеют, и я незаметно вытираю их о джинсы.

Почему тебя волнует этот вопрос? Почему ты задал его именно сейчас, когда я почти что достучался до тебя, когда я впервые почувствовал себя чуточку мудрее тебя? Ты как всегда все испортил, снова удивил меня, сделал из меня пугливого зайчика. Я не знаю ответа на твой вопрос, и никогда не знал. Мне просто захотелось сделать это, и я сделал. Бессознательно, как-то отдаленно, как будто это был вовсе не я, но сделал.

-Эксперимент, - выдыхаю.

-Любопытное стечение обстоятельств, - ты усмехаешься, - я словно попал в петлю времени. Дежавю.

Я тут же понимаю, о чем идет речь, ведь я тоже об этом подумал. Наш первый поцелуй. Я помню тот самый момент от начала до конца, словно это было только вчера. Помню, как принес показать тебе фотографию, мою любимую, которую после твоего отъезда разорвал в клочья. Помню, как мы обсуждали, куда ее поставить…а потом ты сделал это. Сделал самую непростительную вещь на земле. Поцеловал меня.

Это ужасный поступок, растушевавший брешь между нами. Помню свой шок, свою нерешимость признаться, отказать тебе. Тогда я даже не знал, что и думать. Я был сломлен, ошеломлен таким поворотом, а ты сделал вид, что тебе наплевать. Ты начал становиться равнодушным именно с того самого момента, с нашего поцелуя, когда я причинил тебе боль и не понял тебя…

-Эффект бумеранга, - говорю я, отводя взгляд, - теперь мы поменялись местами.

-Это было бы даже смешно, не будь так печально, - тихо произносишь ты и, вздохнув, направляешься к двери.

Я не могу все просто так оставить. Не могу смотреть на тебя, такого грустного и мрачного, каким ты являешься в данный момент. Сегодня ты впервые за долгое время перестал скрывать свои чувства, и я не могу просто взять, и закрыть на это глаза. Что если такого шанса больше не будет?

Я подбегаю к тебе, хватаю за руку и резким движением разворачиваю к себе. Ты слегка удивлен, брови плавно взлетают вверх, и я, не думаю ни секунды, впиваюсь в тебя долгожданным поцелуем.

Душа, никогда не страдавшая, не может постичь истинного счастья.

POV Tomas

Тихие, нежные стоны…легкое прикосновение твоего парящего в воздухе тела…

Я крепко зажмуриваюсь, и через какое-то время снова открываю глаза. Пытаюсь убедиться, что это не сон, что это не очередная фантазия, которой не суждено сбыться.

Это не сон. Ты действительно лежишь подо мной, растрепанный, слегка раскрасневшийся и такой прекрасный в блаженном обличии. Я восхищенно слежу за твоими извивающимися движениями, кожей ловлю твои пальцы, которые беспорядочным бархатом роются по моему оголенному телу. Я встречаюсь губами с твоими губами, накрываю их, чувствую исходящее тепло…покрываю твою шею пламенными поцелуями, не решаясь заходить дальше, опускаться все ниже…

Я закусываю мочку твоего уха, обдаю горячим дыханием твои очерченные скулы, провожу языком по щеке. И все так спокойно, так неожиданно нежно…я теряюсь. Я не знаю, что делать дальше. Сейчас я боюсь.

Решаюсь.

Провожу пальцами по твоему животу, ты слегка напрягаешься. Я опускаюсь все ниже, и ты перестаешь получать удовольствие. Ты превращаешься в загнанного кролика, такого боязливого, относящегося ко всему с явной опаской. Твое тело застывает в моих сильных руках, и ты кусаешь губы до боли. Жмуришься так же крепко, как я несколько минут назад, а потом с шумом выдыхаешь:

- Мне страшно.

Я отстраняюсь, перекатываюсь и ложусь рядом, запыханный и расстроенный. На что я надеялся? Почему так потерял голову? Неужели я подумал, что ты сможешь сделать это со мной? С тем, кто так жестоко с тобой обошелся! Да я сам не свой, если решил? что у нас все получится. Будь на твоем месте кто-нибудь другой, этот человек никогда не простил бы меня. Но между нами все по-другому, я знаю это. Мы не сможем, мы все равно будем тянуться друг к другу, потому, что между нами нет расстояний. Мы связаны тонкой, серебряной нитью…эта нить прочна, как сталь и никогда не угаснет в своем серебристом сиянии…

- Прости, - ты поворачиваешься ко мне, слезы мелким ручьем катятся по твоим бледным щекам, - я не могу…я боюсь.

Я неуверенно дотрагиваюсь до твоего лица, пальцем вытираю мелкие капли и как-то грустно улыбаюсь. Молчание. Оно повисло в этой комнате, напрягая своей тишиной. Мы смотрим, каждый в противоположные, совершенно одинаковые глаза и думаем…но мысли наши абсолютно различны.

Я не знаю, о чем ты думаешь. Впервые я не могу угадать твои эмоции. Я удивлен тем, что произошло между нами. Господи, неужели я действительно лежу сейчас рядом с тобой, притрагиваюсь к тебе, успокаиваю мягкими прикосновениями? Еще вчера все было абсолютно другим. Мы ненавидели друг друга, ты презирал меня, а я тебя добивал. Но сегодня…сегодня все по-новому. Сегодня я счастлив. Я не был так счастлив долгое, протяжное время, но ты все-таки смог пропустить крупицы радости в мою чахлую душу.

Неужели ты простил меня? В это так трудно поверить. Но ведь именно ты сделал первый шаг навстречу нашему примирению. Всего полчаса назад, на кухне ты схватил меня за руку, требовательно развернул и впился в меня долгим, ненасытным поцелуем. Я был сбит с толку, и не смог сразу же прийти в себя. Я испытал небывалые ощущения! Счастье долгожданным потоком свалилось на мою бедную голову.

И вот сейчас ты лежишь рядом, это так необычно… необычно чувствовать правой стороной твое хрупкое, худое тело, необычно теребить твои угольно-черные волосы, водопадом ниспадающие на белоснежную подушку. Такой очевидный контраст, в глазах немного рябит, но я продолжаю смотреть. Я любуюсь, стараюсь ловить каждый момент, ведь быть может, завтра такого шанса не будет. Быть может, многое случится, и завтра неминуемо наступит, а мы снова станем врагами? Никто не в состоянии предугадать это. Даже я, особенно я.

- Том.

Ты улыбаешься сквозь слезы, когда я поворачиваюсь к тебе.

- Да?

- Ты красивый.

Я молча выдерживаю твой взгляд. Он твердый, уверенный, и так непривычно не видеть в нем полыхающие молнии гнева и ненависти, которыми твои шоколадные глаза обычно сверкают…

Не дожидаясь от меня ответа, ты снова заговариваешь:

- Мы были такими глупыми.

- Мы и сейчас глупые.

- Ты прав. Мы и сейчас глупые. И всегда будем такими.

Тишина зависает между нами, и я гляжу в темный потолок, пытаюсь занять себя мыслями, пытаюсь отгородиться, снова стать тем, кем был два или три часа назад. Ничего не выходит. Я все равно остаюсь самим собой и больше не притворяюсь. Ты заставил меня измениться, почувствовать себя особенным. Я превратился в нечто совершенно новое и неизведанное. Мне еще предстоит познакомиться с этим Томасом Каулитцем, который сейчас лежит около тебя.

Я не выдерживаю, и спрашиваю, обдавая теплым дыханием твою щеку:

- Ты спишь?

- Нет, - последовал ответ.

- О чем думаешь?

- О нас с тобой… - ты замолкаешь, и через какое-то время продолжаешь как-то сипло и тихо, - не знаю, выдержу ли я…

- Выдержишь, - я совершенно не понял, о чем идет речь, но решил поддержать тебя, во что бы ни стало.

- Не верится. Я был так несчастен, Том… без тебя. Я не жил. Вдали от тебя жить невозможно, и я просто существовал. Ненавидел, презирал, радовался тому, что ты уехал, но при этом боялся, что больше никогда не увижусь с тобой. И знаешь, так было проще. Когда тебя не было.

Больно слышать подобные слова от тебя, но я и вида не подаю, что задет. Я вполне заслужил все презрение, которым ты был полон по самое горло, всю эту ненависть, все отчаяние, живущие в твоем теле и разуме. Я заслужил это.

Ты тяжко вздыхаешь:

- Тогда все было намного проще. Ты был далеко, мы не общались, я не видел твоего лица, и все было нормально. Я делал вид, что тебя не существует, что ничего не произошло, что я в порядке. Но я врал. И как только ты приехал, все мое лицемерие испарилось. Когда ты рядом, приходится признавать это. Я больше не могу махнуть рукой и сказать, что для меня моего брата уже не существует!

Я перестаю дышать, вслушиваюсь в каждое слово и не решаюсь перебивать. Я хочу знать все твои мысли…

- Теперь, когда ты так близко, я не знаю, что делать, не знаю, как вести себя…единственное, что я чувствую – это боль, которая все это время была заперта где-то глубоко внутри. Она вырвалась, как только ты вернулся обратно.

- Прости…

- Мне больно, - ты утыкаешься лицом мне в плечо, и я чувствую холодные капли слез, - все это время я был другим. Я не был тем Биллом, которым был при тебе. Я не мог вспоминать его, это означало бы вспоминать все, что связано с тобой. Поэтому я стал чужим не только для всех, но и для себя самого. Никто меня не узнавал, ни друзья, ни знакомые, ни мама…я сам себя не узнавал.

Что уж говорить обо мне. Сошедший с поезда Том Каулитц не ожидал увидеть своего драгоценного брата таким. Нет, разумеется, я понимал, что ты все равно изменился, такие события всегда сотворяют что-то с душой человека, но…я не думал, что ты изменился настолько. Маленький братик, которого я всегда опекал, буквально вырос в моих глазах, стал сильным, уверенным, непоколебимым. Стал самостоятельным. И плевать, что толчком для этого была лишь ненависть.

Ты тихо продолжаешь:

- Когда я вижу тебя, твои глаза, твои руки, или слышу твой голос, все меняется. Я становлюсь собой, потому что не могу играть в какие-то дурацкие игры, когда чувствую биение твоего сердца. Поверь, я чувствую.

Я молча перебираю твои волосы. У меня нет слов, и в такие моменты лучше всего помолчать, дать тебе выговорится, понять, что же на самом деле ты чувствовал все это время.

Ты обнимаешь меня и задаешь вопрос, от которого по коже ползут мурашки:

- Зачем ты сделал это?

Я сразу понимаю, что ты говоришь о том, что произошло больше года назад. Тебе не нужно вдаваться в подробности, или произносить это гадкое, жуткое слово: «изнасилование». Нет. Я все понял без этого. Уж слишком тихим оказался твой полный горечи голос.

- От злости.

Я сказал правду. Я действительно был зол, зол как никогда в тот самый момент. Все, что я тогда чувствовал – это гнев. Ослепляющий, затуманивающий разум, застилающий глаза гнев, от которого сносит крышу.

Мы молчим, наверное, минут пять, пока ты не заговариваешь:

- После того раза я понял, что больше не смогу без тебя.

Ты проводишь рукой по моей щеке, и я весь дрожу от этого легкого, щекотливого, но такого мягкого прикосновения. Секундой позже ты прижимаешься ко мне, накрываешь меня поцелуем, и мир вдруг уходит из под ног. Я больше не в состоянии думать, не в состоянии разговаривать. Мне хочется одного – тебя. Самое дорогое и недоступное сокровище на земле.

Мы целуемся, забывая о том, что делаем, забывая о том, кто мы и каково наше предназначение в этом мире. Сейчас весь этот бред абсолютно неважен. Есть только два существа, волнующие нас в данную минуту – ты и я. Две разбитые напрочь души, готовые воссоединиться друг с другом в любую секунду. Они рвутся к друг другу, прочь из разума, прочь из тела…они мечтают об этом сладком запретном плоде, но ведь запреты так велики…

Наш поцелуй углубляется, становится все настойчивее, все нетерпеливее. Ты ложишься на меня, прикасаешься своим телом к моему. Ты становишься сильнее, и я неуверенно отрываюсь, заглядывая в любимые карие глаза:

- Ты уверен?

Ты киваешь, проглатывая ком в горле. Я замечаю, как твой кадык, словно сломанный лифт, двигается то вверх, то вниз. Ты нервничаешь, и нервы обоснованы. Ты боишься меня, боишься той боли, которую я причинил тебе год назад. Твое тело ненавидит мое, но наши души стремятся к друг другу. Они важнее телесной оболочки. И души, в отличие от людей, не могут ждать бесконечно.

- Я не хочу причинять тебе боль, - говорю я так тихо, что сам еле слышу.

- Ты причинишь мне боль, если откажешь.

Вместо ответа я прижимаю тебе ближе к себе и накрываю теплым, сладким поцелуем.

Все это так необычно, словно во сне. В который раз не могу осознать, что происходит. Мы действительно вместе, покрытые ночью, во мраке комнаты, лежим на кровати и все происходит. Это нереальное, это что-то невообразимое и несуществующее. Мне это снится. Да, это всего лишь сон. Через пару минут я проснусь и с горечью приму ту жестокую реальность, в которой ты меня ненавидишь…

- Я люблю тебя.

Ты произносишь это на выдохе, полушепотом, и я вконец убеждаюсь, что это не сон, и мы оба не спим, мы вместе, мы рядом, по-настоящему. И наши души соединяются, как и наши тела. Разбитые осколки восстанавливаются, боль постепенно уходит, а сознание затуманивается. Все так спокойно, так нежно…Теперь это наша общая нежность, нет никакого Тома или Билла отдельно, теперь мы одно целое. Прекрасное существо, единая душа, соединенная двумя половинками. Мы наконец-таки вместе.

Казалось, я никогда не дождусь этого момента. Момента, когда между нами загладится пропасть, когда нити, которыми связаны наши души, укрепятся, и мы снова станем такими, как год назад – пусть не совсем счастливыми, но любимыми и настоящими. Долой все маски, долой отчаяние, гнев, страх…все это сжигается в нашем пламени, пламени сокровенной любви.

Я ласков, я нежен, совсем не так, как в прошлый раз. Тогда я не помнил себя от накрывающего с головой наслаждения, предвкушения чего-то неизведанного, совершенно незнакомого. Я желал тебя, словно что-то запретное, но очень прекрасное…а когда насильно получил желаемое, сделался грубым, ненасытным чудовищем. Тогда я потерял себя, потерял тебя, да черт возьми, я потерял все, что у меня было или когда-нибудь будет.

Проходит целая вечность, и ты, запыхающиеся ложишься рядом, сплетая наши руки и пальцы. Твои прикосновения такие теплые, такие доверительные, что я тихо тешу себя надеждой, что вражда между нами угасла. Всей душой надеюсь, что ты простил меня, хоть

это и невозможно…

Я закрываю глаза, поддаваясь дурманящему сну, сладостными сетями сковывающего мой разум и подсознание. Ты наверняка уже давно уснул, прижавшись ко мне. Крепко сжимаешь мою правую руку, как будто боишься, что я могу куда-нибудь деться. Разве могу? После всего, что случилось, после сегодняшнего? Теперь я напрочь привязан к тебе, и больше никогда не исчезну.

У нас есть только один способ стать счастливыми — сделать счастливым другого человека.

POV Bill

Люди бывают счастливыми. Теперь я осознаю это.

Я счастлив только тогда, когда ты тоже счастлив. А когда мы счастливы вместе, нет ничего более прекрасного и совершенного. Я чувствую себя маленькой бабочкой, желающей взмахнуть тоненькими крыльями и упорхнуть в самое небо, поближе к солнцу и звездам.

Я знаю, ты чувствуешь что-то похожее, но не такое банальное и романтичное. Скорее всего, тебя захлестывают эмоции страсти, и ты мечтаешь поскорее выплеснуть все накопившиеся чувства, разрушить барьеры, разделить эту радость со мной. Я тоже мечтаю об этом, и просто боюсь признаться. Признаться не только тебе, но и себе. Так сложно произнести это вслух, так сложно лишний раз улыбнуться…я все боюсь, что момент испарится, что мир наш разрушится, и мы снова станем играть. Ты – в циничного беспощадного тирана, а я в несуществующего одинокого призрака.

Но сейчас все так, как и должно было быть. Я все боялся, что этот миг никогда не наступит, но вопреки моим страхам, он все же пришел. Тот миг, в котором мы любим друг друга, уважаем друг друга и не надеваем безжизненные, глупые маски.

- Хочешь посидеть на подоконнике?

Ты обнимаешь меня сзади. Так нежно, но в тоже время так крепко, как будто боишься, что я растаю на месте, оставив тебя одного.

- Зачем? – я слегка улыбаюсь, чувствуя твое теплое дыхание на шее.

- Полюбоваться звездами.

Я киваю, и ты приподнимаешь меня за талию, мягко и бережно сажая на подоконник. Я просовываю ноги в распахнутое настежь окно и поворачиваюсь лицом к бескрайнему небу. Ты становишься сзади, прижимаешься ко мне всем своим телом и скрещиваешь руки на моем животе.

- Красиво, - я восхищенно выдыхаю, не в силах отвести взгляд.

Чернеющее над нами небо, прекрасное и бесконечное в своем величии, усыпано сияющими, словно маленькие огоньки, звездами. Они переливаются серебряным светом, кто бледнее, кто ярче, и будто бы перешептываются между собой, посылая сигналы. Тихие, едва различимые сигналы, свидетельствующие о благополучном озарении неба и недопустимые для слабого человеческого слуха.

Мы любуемся небом, молчаливые и счастливые. Ты обнимаешь меня, дышишь мне в шею, щекоча косичками щеку, но мне это нравится. Я жутко боюсь щекоток, но ради этого момента готов терпеть хоть целую вечность. Теперь я буду терпеть любые неудобства, которые посмеют возникнуть в секунды нашей близости. Я буду терпеть их ради тебя, ради нашей любви, ради нас.

- Я бы хотел, чтобы это мгновение никогда не заканчивалось, - произносишь ты, прижимая меня поближе к себе, - не хочу тебя отпускать.

- Не отпускай. Никогда.

- Всякое может случиться.

Я забрасываю ноги обратно, разворачиваюсь к тебе, требовательно приближая к себе. Ты смотришь так спокойно, так нежно, поблескивая глазами в неярком свечении звезд, что я забываю обо всем.

- Не говори так. Теперь мы вместе, ничего не случится.

Ты улыбаешься, но как-то грустно, и мне очень больно видеть твой слегка отчужденный взгляд. Я обнимаю тебя, прижимая к себе так крепко, насколько позволяет пространство. Жаль, что я не могу раствориться в тебе, стать частью тебя, перестать существовать. Тогда я был бы спокоен. Жить в тебе – вот моя самая большая, самая несбыточная и невероятная мечта.

- Я люблю тебя, - произносишь ты тихо.

- Я тоже тебя люблю.

Мне даже не верится, что я говорю это. Причем так спокойно, с такой нежностью и добротой, что сам удивляюсь: куда подевались недавние хладнокровие, высокомерие и ненасытная ненависть, которыми я пылал изнутри? Неужели за такое короткое время, с самого своего появления, ты смог так быстро все переделать?

Я знаю, что смог. Ты переделал меня еще тогда, в ту самую ночь, когда обошелся безжалостно, никак не думая о последствиях. Тогда я действительно осознал весь привкус горечи, несчастья, одиночества. Но в тоже время я понял, что тоже люблю тебя. Не просто как брата, не просто как близнеца, я люблю тебя гораздо больше, и любовь моя бесконечна. Нет таких слов, способных описать все то, что я чувствую. Нет таких красок, чтобы нарисовать все то, что творится у меня в голове. А мое сердце…оно колотится, как бешеное от одного твоего присутствия.

Неужели я врал себе? Неужели все это время я убеждал всех, включая себя, что ненавижу тебя? Это было не по-настоящему, теперь я ощущаю это. Я думал, что никогда не прощу тебя, что всю свою жизнь мы будем врагами…я думал, что ненавижу тебя. Но как оказалось, я лишь выдумал образ. Так было легче справляться. Нормальные люди ненавидят своих мучителей.

Но кто сказал, что я нормален?

Жертва влюбилась в своего беспринципного тирана.

У тебя нет и никогда не было никаких убеждений, никаких взглядов или глупых мечтаний. В этом мы и отличались. Я, постоянно летающий в облаках в поисках лучшей жизни, был самым что ни на есть идиотом. В отличие от тебя. Ты твердо стоял на земле все это время, глядя на меня, такого безмятежного глупца, верящего во что-то неимоверно далекое.

Ты ни во что не верил. И никогда не заблуждался.

Мы стоим, обнявшись втроем: я, ты и тишина, плывущая в комнате. Я запоминаю каждый момент: твой совершенно родной и знакомый запах, наши невесомые прикосновения, твои легкие губы, накрывающие меня с поцелуем…

- Билл, можешь ответить мне на один вопрос?

Я улыбаюсь сквозь слезы, слыша твое обращение. Неужели ты только что назвал меня Биллом? Как же давно я не слышал этого имени, слетающем с твоих пламенных уст. Последний раз ты называл меня год назад.

- На какой? – спрашиваю, прижимаясь все ближе к тебе.

Ты слегка отстраняешься, заглядывая мне в глаза. Я вижу, как что-то волнует тебя, и ты собираешься с мыслями. Покусываешь губы, переплетаешь свои длинные пальцы за моей спиной. Что же ты хочешь спросить?

Ты судорожно выдыхаешь и тихо шепчешь:

- Ты простил меня?

Это и есть тот вопрос, что так мучил тебя? Это он прочно засел в твоей голове, не давая покоя?

- Что за глупый вопрос? – произношу я, пряча улыбку.

- Ответь.

Ты серьезен, как никогда. Нет и намека на улыбку или на веселье. Тебя действительно заботит мой ответ, и я начинаю теряться. Неужели после всего того, что произошло между нами ты еще смеешь спрашивать об этом? Все должно быть понятно итак. Для меня все понятно.

- Как глупо! Зачем ты переживаешь по этому поводу?

- Я не смогу простить себя, пока этого не сделаешь ты.

Я накрываю твой голос тихим, как ветер, поцелуем и обнимаю тебя, привлекая к себе. Ты сразу же отвечаешь на мой поцелуй, поглаживая меня по спине. В такие минуты я перестаю жить настоящим. Я становлюсь невесомым, чем-то инородным и несуществующим. Я мечтаю взлететь.

Через какое-то время я нехотя отрываюсь от тебя. Ты разочарованно кусаешь губы, языком задевая свой пирсинг. Такая странная и такая соблазнительная привычка.

- Я хочу, чтобы ты знал, Том, - шепчу я тебе в самое ухо, - я давным давно простил тебя. Еще после твоего отъезда, когда понял, что не смогу жить без тебя, я простил…

Ты вздрагиваешь от моих слов, а затем улыбаешься, соединяя наши одинаковые губы.

Каким бы ты не казался холодным, ты все равно не сможешь скрыть от меня своего облегчения. Теперь я умею различать твои маски, и находить в их бесчисленном количестве настоящего Тома, моего любимого и самого лучшего Тома.

Все, что сокрыто теперь, раскроет некогда время.

POV Tomas

- Ты серьезно?

Он мне не верит. Он хмурится, смотрит под ноги, но никак не может взглянуть мне в глаза. Чего он боится, почему не доверяет?

- Да, - твердо отвечаю я, засовывая руки в карманы.

Андреас не верит. Почему-то это не кажется странным. После всего того, что я ему рассказал, после всего того, что выложил на чистую воду…после того непривычного Тома, которого он впервые увидел за долгие годы неразрывной и крепкой дружбы… Нет ничего удивительного.

- Я…я не ожидал, что Билл так просто простит тебя, - бормочет мой лучший друг, пряча глаза.

- Но все наладилось, - я улыбаюсь, не в силах сдержать эмоций.

Андреас нисколько не разделяет моего безграничного счастья, которым я, кажется, донельзя полон. Он серьезен, и почему-то печален, как никогда.

- У тебя все в порядке? – обеспокоенно спрашиваю, глядя прямо на друга.

Но он совсем меня не слышит. Андреас хмурится, подевает кроссовками камни, думает о чем-то своем. Его поведение выводит меня из себя, и я начинаю вскипать. Я думал, надеялся, что друг за меня хоть обрадуется, ведь он обещал поддержать меня, ведь он говорил, что не злится… Воспоминания о нашей последней встрече не дают мне покоя. Андреас сказал, что все между нами в порядке, что мы остаемся друзьями, во что бы ни стало…тогда почему он такой опечаленный, такой задумчивый и невыносимый?

- Андреас, - я толкаю друга в плечо.

Казалось, он только сейчас услышал, что я к нему обращаюсь. Андреас поднимает рассеянный взгляд, и смотрит как будто бы сквозь меня.

- Что с тобой?

- Ничего. Я просто думал.

- У тебя все в порядке? – повторяю недавний вопрос, пристально рассматривая друга.

Андреас отвечает не сразу. Качает головой, кивает, а потом и вовсе закусывает губу, пялясь на зеленоватые листья, мирно лежащие под нашими ногами.

Проходит долгая, мучительно долгая минута, и он, наконец, отвечает:

- Все хорошо.

- Ты уверен? Ты какой-то странный сегодня…

- Я же сказал, все совершенно нормально! – резко произносит Андреас и разворачивается, собираясь уходить, - созвонимся позже, Том.

Я в растерянности провожаю его удаляющуюся сутулую фигуру до тех пор, пока Андреас, не свернув за приземистое обшарпанное здание, скрывается из виду.

Что с ним такое?

Мысли об Андреасе не дают мне покоя всю дорогу до дома. Я позвонил ему трижды, и трижды попал на автоответчик. Четкий, безжизненный голос, записанный на автомат, сообщает, что Андреас не может подойти к телефону. Тогда я отправил пару сообщений с вопросами, требующими незамедлительного ответа. Если Андреас в ближайшее время не перезвонит, я схожу к нему, и этого будет достаточно. На первое время.

Что бы там ни было, но друг ведет себя странно. Никогда не видел такого отчужденного взгляда, такой молчаливой рассеянности. Я беспокоюсь за Андреаса, это на него не похоже.

Я продолжаю думать о нем даже тогда, когда переступаю порог нашего дома и натыкаюсь на маму в прихожей.

Она как раз надевает пальто, когда я вхожу. Наши взгляды встречаются, мой – пустой и совершенно далекий, и ее – заботливый, ласковый и приободренный. По лихорадочному блеску в глазах понимаю, что она наконец-таки счастлива. Как же давно я не видел ее такой. Казалось, целую вечность, а ведь всего прошел год.

Конечно, она узнала о нас, узнала о том, что мы перестали ненавидеть друг друга. Такое заметить просто невозможно. Больше никаких косых и кипящих гневом и злобой взглядов, никаких грязных слов, которые ранят в самое сердце. Мы стали спокойными, умиротворенными и немного задорными, и она переняла нашу любовь, безгранично радуясь каждой минуте, проведенных в обществе новых, вконец измененных нас.

- Хорошо, что ты вернулся, - произносит она, застегивая пуговицы.

- Билл дома?

- Да, он на втором этаже, - мама улыбается, - Том. Я вас так обоих люблю!

Я улыбаюсь в ответ, грустно вспоминая обо всей этой боли, что мы ей причинили. И ты, и я были самыми настоящими эгоистами по отношению к ней. Вертели, крутили собственной матерью в своих идиотских намерениях, втягивали ее в наши ссоры…как мы могли так поступать? Как мы могли быть настолько безжалостными?

Не стоит удивляться тому, как она сейчас счастлива. Ведь мы наконец-таки оставили ее в покое. Бедная мама. Измученная нашими громкими криками, словами о ненависти, ужасными скандалами…поэтому она так постарела, поэтому в ней больше не было той живости, присущей лишь ей одной. Она просто устала.

Я подхожу к ней и обнимаю, сильно прижимая к себе, вдыхая чудесный, с детства знакомый запах лавандового мыла, которым она постоянно пользуется.

- Мы тебя тоже любим. Прости за то, что мы были такими козлами.

- Том, ну что ты, - мама обнимает меня в ответ, смаргивая непрошенные слезы, - я никогда не считала вас козлами.

Я не отвечаю, а лишь крепче прижимаю к себе. И мы стоим так какое-то время: мать и сын, заключенные в теплые, долгожданные объятия…

- Мне пора.

Она освобождается и мягко улыбается, поправляя мою выбившуюся из банданы косичку. Я целую ее на прощание, и она, молча уходит, пытаясь незаметно вытереть слезы…

Вдохновленный, бодрый и искрящийся, я поднимаюсь к тебе.

Ты сидишь на полу в позе лотоса, разглядывая кучу разбросанных по паласу картинок, что веером выложены прямо перед тобой. Ты не видишь меня, и я пользуюсь этим моментом, чтобы полюбоваться тобой: таким задумчивым, интересным, настоящим.

Худое, до боли знакомое тело сгорбленное над изображениями, жесткие черные волосы, нечесаные, но не потерявшие свой привычный огненный блеск…ты выламываешь пальцы, явно нервничаешь и что-то обдумываешь, переставляя картинки. Подхожу ближе и понимаю, что это фотографии. Наши фотографии.

Я тихо присаживаюсь рядом, боясь потревожить это твое состояние. Ты часто бываешь таким, молчаливым, сосредоточенным и милым до невозможности. В последнее время я все чаще и чаще замечаю в тебе подобные нотки.

Вместо приветствия прижимаюсь губами к твоей нежной, чуть прохладной шее, и ты замираешь.

- Что ты делаешь? – спрашиваю, не отрываясь от шеи.

Ты улыбаешься, разворачиваешься, обвиваешь мою голову руками. Наши губы встречаются, и я выдыхаю, пораженный сладостью этого поцелуя. Кажется, я никогда не привыкну, никогда не пойму, что мы наконец-таки, всецело и навсегда принадлежим лишь друг другу. Я всегда буду оглядываться на два шага назад, разочаровываться, что ты меня ненавидишь, но потом замечать твою игривую, такую милую улыбку и вспоминать, что мы все-таки вместе.

- Хочу найти ту фотографию, - шепчешь, отрываясь от моих губ.

- Ты же говорил, что порвал ее.

- Да, но была и вторая. Точная копия первой. Нас ведь двое.

Я улыбаюсь, снова накрывая тебя поцелуем, ты тихо смеешься, прижимая меня поближе к себе, наваливаясь всем своим худеньким тельцем. Сам того не замечаю как оказываюсь на полу, придавленный тобой, и целую тебя, не в силах оторваться от губ.

Мы плавно перекатываемся на другую сторону, и вот уже я оказываюсь сверху. Солнечная улыбка играет на твоем прекрасном лице, и ты все смеешься, просовывая холодные руки под мою огромную майку.

- У тебя руки холодные, - замечаю я, но поддаюсь им навстречу.

- Говорят, что у кого холодные руки, у того теплое сердце.

И это чистая правда. Мне не нужны доказательства, я все вижу собственными глазами.

Чище, невиннее и добрее тебя я никого не встречал. Ты, как маленький ангел, спустившийся с небес и превратившийся в смертного. Ты будто бы потерял свои крылья, но неимоверная красота, добродетель и великодушие остались с тобою. Теперь ты делишься всей свой искренностью со мной. Разве я заслужил подобное?

Мы продолжаем целоваться, поддаваясь нежному безумию, но нас прерывает настойчивый телефонный звонок. Ты нехотя отрываешься от меня, разочарованно протягивая руку куда-то под кровать:

- Это мой.

Я слезаю с тебя, ложусь рядом и поддеваю рукой фотографии.

- Алло?

Твой голос встревоженный, и при этом настолько тихий, что я оборачиваюсь. Ты поднимаешься с пола и отходишь к окну, прикрывая свой телефон рукой. Я хмуро слежу за этим таинственным разговором, за твоим изменяющимся мгновенно лицом. Проходит целая вечность, и ты отключаешься, подходишь ко мне, задумчиво покусывая губы:

- Мне нужно уйти.

- Куда? Кто звонил?

Ты не сразу находишь ответ, и, будто бы избегая моего взгляда, начинаешь собирать фотографии. Когда же все они, упакованные в коробку, возвращаются на полку, я не выдерживаю, и хватаю тебя за руку:

- Билл, кто звонил?

Мы встречаемся взглядами, и ты тут же отводишь глаза:

- Мой старый друг. Мне нужно с ним встретиться.

- Я его знаю?

Ты мотаешь головой из стороны в сторону:

- Прости, Том, я должен уйти. Увидимся вечером.

Короткий чмок в губы и ты испаряешься, оставляя меня одного.

Счастье рушится на наших глазах.

POV Bill

Шагаю в сторону дома так медленно, словно иду на казнь и сам того не желая, оттягиваю пугающий момент встречи с виселицей.

Отчасти, так и есть. Я действительно бреду в лапы смерти. Безжалостной, разоблачающей смерти.

Я надеялся, что она оставит меня в покое. И он вместе с ней. Надеялся, что после твоего приезда все изменится, и я забуду не только наше общее страшное прошлое вдали друг от друга, но и то прошлое, которое я провел в одиночестве, пытаясь разделить свои страдания с кем бы то ни было.

Но оно настигло меня. Прошлое, забытое настигло, и теперь мне придется справляться, загадывать, обманывать…я не хочу, чтобы ты узнал эту правду. Я боюсь увидеть невыносимую боль в твоих глазах, боюсь услышать в голосе такую привычную ненависть и презрение. Ведь совсем недавно все так и было. И сейчас, когда мы постепенно приходим в себя, я снова испорчу этот прекрасный момент. Я снова заставлю нас обоих страдать.

Подхожу ближе к дому, словно во сне перепрыгиваю через ступеньки и оказываюсь у двери, лицом к лицу со своим прошлым. Предсмертный стук, потом еще и один, и вот дверь открывается, маняще впуская меня в темноту…

- Наконец-то!

Андреас, растрепанный, взволнованный и немного сердитый хватает меня за руку и втаскивает в дом.

Мы проходим на кухню, в которой я бывал сотни раз. Андреас молчит, собирается с мыслями и явно пытается сдержать гнев в себе. Я так давно не видел его, что позабыл, каким он бывает вспыльчивым. Неугомонным, требующим... Совсем как ты. Не зря вы были друзьями.

- Садись!

Я не спорю и просто сажусь на первый попавшийся стул. Андреас становится напротив меня, прислоняясь спиной к небольшому холодильнику.

Мы смотрим друг на друга. Он с толикой нарастающей злобы, а я со спокойствием, и скрытым где-то глубоко внутри звериным страхом. Никто не знает, что сейчас произойдет. Андреас непредсказуем и может натворить все, что угодно. Еще одна схожесть, мимолетно пробежавшая между вами. Вы так похожи и в тоже время такие разные…совсем как мы с тобой.

- Зачем ты звонил? – спрашиваю, нарушая молчание.

- Как будто бы ты не догадываешься! – огрызается Андреас, сверля меня взглядом.

- Я пришел, как ты и просил.

- Отлично…

Он замолкает, снова смотрит на меня, а потом нервно взъерошивает волосы, явно готовясь взорваться. Я нехотя вжимаюсь в стену, и жду самого худшего. На самом деле, я уже привык. Привык, что меня все пугают. Первым был ты, а потом по цепочке, словно эффект домино, пошли и следующие. Я вечно исполняю роль жертвы, и ничего не могу с этим поделать. Все ваши мысли, все ваши эмоции морально меня уничтожают. Я слабый человек, неспособный справиться с этим.

Поэтому я и боюсь Андреаса. Он последний из бесконечного списка моих любимых мучителей. Ты был первым, а он стал последним. Совпадение или нарушенная закономерность, плевать…жертва здесь только одна. Я.

- Зачем ты простил его?

Я застываю, пораженный этим вопросом. Я ожидал чего угодно: криков, обвинений, битья…но не думал, что Андреас будет интересоваться тем, что происходит между нами.

- Я…

- Зачем ты простил его, Билл?! – выкрикивает Андреас, хватая кружку со стола и запуская ее в стену, прямо над моей головой.

Кружка разбивается, я закрываю голову руками, и осколки, как острые лезвия, беспощадным потоком ссыплются на мои бедные руки. Андреас что-то кричит, но я не слышу. Так и продолжаю сидеть, закрываясь от внешнего мира. Я как улитка, заползающая в свою раковину при каждой опасности. Я ничтожество, неспособное проявить характер и постоять за себя. Я слабак.

- Смотри на меня!

Андреас подбегает, разводит мои руки в стороны, и железно хватает за плечи. Он сильно трясет меня, отчего в глазах начинает темнеть, и мне приходится закусить губы до крови, чтобы не расплакаться перед ним.

- Смотри мне в глаза!

Я поднимаю взгляд, встречаясь с его безумными, пылающими яростью глазами, и невольно содрогаюсь, припоминая последнюю нашу встречу. Это было как раз перед твоим приездом. Я понял, что больше не хочу играть в эти игры и решился признаться в этом. Как это глупо. Как будто бы у меня когда-либо был выбор. Я лишь следовал правилам, в то время как все остальные, такие как ты и Андреас, манипулировали мной.

И вот я признался Андреасу, выложил все, что я думаю. Ссылал все то, что произошло между нами на какую-то роковую ошибку по пьяни…Но вместо понимания, вместо утешения и прощения я получил оплеуху. Звонкую, мощную и очень болезненную. Не только физически болезненную, но и морально.

Как будто мне было мало всех тех ужасов, что причинил мне ты…теперь и Андреас добавил своей порции боли и унижения…

- Я спрашиваю, какого хрена ты простил его Билл? – Андреас безжалостно возвращает меня в реальность, - ты говорил, ты, черт возьми, клялся, что никогда не простишь его! Так какого хрена ты сделал это?!

- Андреас…

- Заткнись!

Он тянет меня за волосы, так резко, что глаза заплывают слезами.

- Я не могу поверить, что ты простил его! – кричит Андреас в самое ухо, - после всего, что он с тобой сделал! После всего того, что было между нами!

- Между нами ничего не было!

Сильный удар куда-то в бровь. Чувствую, как пирсинг холодным железом врезается в кожу, и как что-то липкое и холодное стекает по щеке. Слезы? Или кровь?

Неважно.

Я обречен. Всю свою жалкую жизнь я обречен быть призраком. Неестественным, аморальным, привыкшим к унижениям серым, бездыханным призраком. Слезы, вперемешку с собственной кровью – вот мой любимый напиток, напиток настоящего призрака. В виде закуски подается мое разбитое сердце, уничтоженная душа и искалеченное тело.

- Ничего не было, говоришь?! – продолжает Андреас, оттягивая мою голову назад, - а кто, сука, тебя поддерживал все это время?! Кто утешал тебя после того, как твой тупоголовый братец уехал, оставив тебя одного? Кто согревал тебя по ночам? КТО?! Отвечай!

Я делаю над собой усилие и бормочу:

- Ты…

- Что?! Не слышал! Повтори!

- Ты!

Андреас выпускает руку, и я распрямляюсь, проглатывая слезы и кровь, которая багровыми струйками течет из рассеченной брови.

Мучитель, тяжело вздыхая, садится передо мной на колени. Андреас мягко, почти нежно заключает мое мокрое лицо в ладони, заглядывает мне прямо в глаза и говорит:

- Я люблю тебя, Билл. Я всегда любил тебя и только тебя. А Тому не понять этого чувства. Он не знает, что такое любовь!

- Ошибаешься, - не выдерживаю, опуская его руки, - Том меня любит!

Андреас отвисает пощечину и истерично вопит:

- Поэтому он изнасиловал тебя?! Потому, что любил?! И поэтому сбежал при первой возможности, лишь бы не видеть тебя и твоего состояния?! Это ты называешь любовью?

Я с вызовом смотрю на него, припоминая свои недавние мысли. Я тоже так думал. Как и Андреас, я ненавидел тебя за все то, что ты со мной сделал. За ту боль и унижение, через которые мне пришлось пройти, чтобы ты остался доволен, чтобы удовлетворил свою похоть. Я был зол, я ненавидел, и эти чувства сжигали меня изнутри.

Но сейчас я спокоен. Как никогда. Все эти вопросы, которые сейчас задает мне Андреас, все они давно не имеют значения. Ничего в этом мире не имеет значения, только я, ты и наша любовь. Ты доказал мне, что любишь и больше мне ничего и не нужно.

- Это все прошлое, - устало произношу я, - мы все совершаем ошибки. Я простил Тома, и ты тоже можешь сделать это.

Лицо Андреаса кривится от отвращения:

- Как ты мог простить его после этого? Ты чертов неудачник! Ты тряпка!

Да, я тряпка. Тряпка, которой смывают ваши желания…

Андреас наклоняется ко мне так близко, что я чувствую его дыхание. А после, требовательно впивается своими губами в мои, прижимая к стене и не давая мне вырваться.

Я отталкиваю его, испытывая самое настоящее презрение. Наконец-таки во мне забурлили какие-то чувства. Равнодушие порой угнетает. А сейчас во мне кипит злость, негодование, чувство вины перед тобой. Я не должен позволять Андреасу разрушать все то, что так долго строилось. Нельзя дать ему растоптать нашу любовь, которая итак покалечена.

Я выставляю вперед руки, хочу выбраться, но Андреас притягивает к себе, больно кусает за нижнюю губу, призывая перестать бороться. Но я не могу…я должен.

- Андреас, ты дома?

Нет. Только не это.

Твой голос. Родной, привычный, знакомый. Совсем рядом.

Андреас нехотя отрывается от меня именно в тот момент, когда ты входишь на кухню. Хмурая складка легка меж бровей, взгляд слегка обеспокоенный, как будто тебя что-то гложет. Но когда ты видишь нас, так близко сидящих к друг другу, ты замираешь на месте, и сразу же меняешься в лице.

Негодование, удивление, а потом осознание…ты понял, что тут происходит и понял, что только что было. Я чувствую, как ты начинаешь падать. Куда-то вниз, в бездну отчаяния и безвыходности. Я давно жду тебя там, и только теперь ты упадешь туда, встретившись с моей призрачной тенью.

Боль пронзает мне сердце, и я чувствую слезы, градом катящиеся с глаз. Я не могу видеть тебя таким, не могу снова начать претворяться. Ведь все было так хорошо! Все наконец-таки наладилось, мы были счастливы. И один короткий миг, одна неверность, ошибка…все разлучило нас. Смерть снова взяла бразды правления. Наша недавно окрепшая, такая теплая любовь погибает. Опять.

Я не вынесу этого.

- Том, - вскакиваю на ноги.

- Не подходи, - ты пятишься назад, выставляя ладонь.

В твоих глазах столько страдания, что я начинаю жалобно жаться к стене, наблюдая за твоей болью. Мука сковывает тело, страх закрадывается в сознание…теперь все по-настоящему кончено. Нам не суждено быть вместе. Никогда.

- Хорошо, что ты зашел, - шипит Андреас, приближаясь к тебе, - нам с Биллом нужно тебе многое рассказать.

- Нет, Андреас, не надо!

Андреас пропускает мимо ушей мои мольбы и мрачно усмехается, глядя на тебя:

- Зачем ты приехал, Томас?

- Это ошибка, - каменным голосом отвечаешь ты, не глядя на меня и глядя только на Андреаса, своего лучшего друга.

- Да, ты прав, это ошибка. Самая ужасная ошибка!

- Андреас, не надо, - молю я.

- Мы были счастливы без тебя. Билл был счастлив рядом со мной! А ты все испортил!

Ты сглатываешь, сжимаешь кулаки и слегка качаешь головой из стороны в сторону. Ты невозмутим, абсолютно спокоен и невозможно печален. И это самое ужасное. Лучше бы ты рвал и метал, кричал о том, что я предал тебя, лучше бы ты ударил Андреаса, или даже меня…но эта печаль, болезненная грусть в твоих карих глазах…она невыносима.

Проходит какое-то время, может быть, минута, а может быть, целая вечность, и ты произносишь:

- Что ж…я больше не буду мешать вам. Будьте счастливы.

Ты разворачиваешься и уходишь. Уходишь, несмотря на мой крик, несмотря на то, что я бегу за тобой, но Андреас загораживает мне дорогу и не дает пройти. Ты уходишь от всего того, что было, уходишь от нашей любви. Оставляешь меня одного. Снова.

Последние слова всегда тонут в бездне одиночества и страха.

POV Tomas

- Том Трюмпер?! Ты тот самый Том Трюмпер? С плакатов?

Я равнодушно смотрю на довольно-таки вульгарно одетую девушку, трясущуюся под ритмы какой-то техно мелодии. Она игриво облизывает губы, глядя на меня, отъявленного красавчика из мира моды, и явно призывает меня сдаться и податься этому искушению.

- Не хочешь развлечься? Я слышала, у тебя нет девушки…?

Но меня не заботит ни она, ни ее мокрые губы и скорее всего, полностью обнаженное под слишком коротким платьем тело. Меня не заботит ничего из всего, что происходит вокруг. Я застрял где-то в сером, дымчатом тумане, где нет ни мыслей, ни чувств, одно лишь несчастье. Вот что действительно доставляет мне наслаждение – страдание.

- Проваливай, - спокойно произношу я.

- Придурок!

Девушка обиженно ведет плечами и испаряется, растворяясь в толпе прочих танцующих. Я безразлично наблюдаю за ними, за их обычными, ничем непримечательными жизнями. Все эти люди такие же одинокие, как и я. Поэтому они забрели в это кошмарное место. Они хотят найти родственную душу или «развлечься», как выразилась ранее девушка. Они ищут спасение в музыке, в выпивке, в наркотиках, в сексе. Они хотят делать все, что угодно, говорить все, что угодно и быть с кем угодно, лишь бы не оставаться в одиночестве.

А мне абсолютно плевать. Все эти плотские утехи, все это наружное и поверхностное существование кажется мне бесполезным. Какой смысл бежать от того, что итак все время тебя догоняет? Какой смысл скрываться от всего, что связано с тобой? Ведь при любом раскладе, в любом месте, в каждом человеке я вижу тебя.

Я вспоминаю твои мягкие черты, вспоминаю неуверенную полуулыбку, и мне хочется выть. Я ненавижу тебя за все это. Зачем ты напоминаешь мне о себе? Почему не оставишь в покое? Дай мне насытиться этим горем, выпить несчастье и отчаяние до дна. Я так хочу стать невидимым, стать кем-то вроде призрака. Хочу умереть.

Я откидываюсь на спинку дивана, закрываю глаза и прикладываюсь к бутылке дешевого виски, которое пью последние два-три часа. Если честно, то я потерял счет времени и совершено не помню, где нахожусь и как я сюда попал. Скорее всего, все произошло быстро, на почве легкого шока и ненависти.

Андреас.

Не знаю, смогу ли когда-нибудь взглянуть на него как на старого друга. Смогу ли простить его, доверять ему, относиться как прежде?

Никогда.

Боже, что же ты наделал? Зачем ты связался с Андреасом? Ты хотел отомстить мне за то, что я с тобой сделал год назад? Что ж, у тебя получилось. Страшнее мести и не придумаешь. Ничего хуже я не испытывал. Такое ощущение, что меня вынули из собственного тела и теперь заставляют наблюдать за тем, как его кромсают на мелкие кусочки.

Андреас.

Это имя, словно яд, обжигает язык, горло, губы. Я снова выпиваю виски, пытаясь заглушить рвущийся наружу вопль.

Не выдерживаю. Вскакиваю на ноги, пошатываясь, и переворачиваю стол, который стоит передо мной. Люди начинают оглядываться. Стеклянный стол падает на пол и разбивается. Кто-то что-то кричит, но меня это не заботит.

Я кричу, кричу на весь клуб, перекрикиваю музыку и доставляю неудобство всем тем, кто мечтает сбежать от реальности. Своим отчаянным воплем я напоминаю им, что сбежать не удастся. Вот она, реальность, прямо здесь, перед вашими носами. Она никуда не делась, вы лишь замаскировали ее этой громкой музыкой, этими успокоительными напитками и жаркими телами, которые вас окружают.

Я не останавливаюсь.

Разбиваю следующий столик, опрокидываю диван, на котором сидел все это время. Девушка, которая недавно ко мне подходила, взвизгивает и убегает в сторону бара. Многие шугаются, глядя на меня, морального урода, посмевшего нарушить их безмятежные иллюзии.

- Ненавижу! – кричу в потолок, разбивая третий стол.

На шум прибегает охрана. Два здоровенных качка подбегают ко мне, заламывают руки за спиной, пытаются меня успокоить. И это действительно бесит. Зачем меня успокаивать?! Больше никогда не буду спокойным. Все разрушилось, и жизнь моя разбилась на тысячи мелких осколков, точно так же, как эти маленькие столики.

- Трюмпер, на выход! – вопит мне в ухо один из качков.

Я качаю головой и вырываюсь. А затем, в приступе немыслимого отчаяния, ударяю его ногой по ребрам.

Охранник падает, хватаясь за бок, а его напарник налетает на меня, отвешивая пощечину.

- Дерешься, как девчонка! – усмехаюсь, сжимая кулаки.

С размаху бью его по лицу, на что получаю сильный удар по затылку. Кто-то другой присоединился к драке, и жаждет меня проучить. Что ж, давайте, чем больше, тем лучше. Может быть, физическая боль поможет заглушить душевную…

- Вали из клуба, козел!

- Это же Томас Трюмпер, из журнала!

- Не бейте его по лицу! – кричит какая-то девчонка, - ему же фотографироваться потом!

Первый качок, пропустив мимо ушей это предостережение, заезжает мне в челюсть, а второй, вторив ему, бьет по брови. По правой брови. Чувствую, как глаз заполоняет красная субстанция, и снова усмехаюсь. Даже тут мы смогли соединиться. Ведь совсем недавно, я, заставший тебя с Андреасом, заметил рассеченную правую бровь…

- На выход!

Они ловят меня, скручивают руки за спиной, и пару раз, для наглядности, бьют по животу. Я абсолютно не ощущаю боли ни в животе, ни в теле, чувствую только саднящие импульсы, безжалостно отдающиеся в брови и кровь, которая стекает по подбородку, капая на толстовку.

- Бутылку, - шепотом произношу я, пока меня волочат к выходу.

- Заткнись! И больше не приходи сюда, понял?! Нам плевать, какой ты там vip-клиент, у нас в клубе порядок!

Я молчу, пытаюсь вырваться и добраться до ближайшей бутылки с алкоголем. Мечтаю утонуть в этой самой бутылке, напиться так, чтобы забыть обо всем. В первую очередь, забыть о тебе.

Меня вытаскивают на улицу через черный ход и швыряют на асфальт. Первый охранник что-то кричит, а позже, дверь заведения закрывается, отрезая пути обратно.

Какое-то время я просто лежу на холодном асфальте. Смотрю на небо, ни о чем не думаю и лишь представляю твое лицо. Такое знакомое, такое идентичное моему, но при этом местами отличающееся…

Я вспоминаю твою улыбку, твои нежные, искрящиеся редким счастьем глаза…вспоминаю твои мягкие, почти что неуверенные прикосновения, которыми ты одаривал меня в последнее время. Я вспоминаю наше безмятежное детство и все то, что было и больше никогда не будет. И это причиняет невероятную боль. Осознание того, что все закончилось, острыми лезвиями впивается в мозг.

Где то на дне кармана звенит телефон. Протяжно, почти умоляюще, но я не обращаю внимания. Я просто смотрю на небо, а когда начинаю мерзнуть, поднимаюсь на ноги и бреду в сторону дороги.

Телефон настойчиво продолжает звонить, но я игнорирую. Иду вдоль тротуара, подгоняемый светом машин. Немногочисленные прохожие, гуляющие в столь поздний час, бросают на меня настороженные взгляды. Должно быть, я выгляжу плохо. Кровь, засохшая на лице и на одежде, синяки и равнодушный, почти что отсутствующий взгляд. Нет более отчаянного сочетания.

Кто-то сигналит мне в спину, а я продолжаю идти. Взглядом натыкаюсь на свою фотографию, мерцающую над главной дорогой, и усмехаюсь. Снова ты даешь о себе знать. Снова эта дурацкая мечта, которую я у тебя отнял…

Телефон надрывается, и я не выдерживаю. Достаю его из кармана и замираю, увидев твое имя, высвечивающееся на дисплее. Иконка в левом углу показывает, что ты звонил уже десятки раз.

Я нажимаю на «принять» и прикладываю трубку к уху. Ничего не говорю, и просто хочу услышать твой голос. Больше ничего мне не нужно. Никаких мольб, никаких слез и жалобных позывов. Один только голос.

- Том?

Я с радостью выдыхаю, но продолжаю молчать.

- Том, пожалуйста, - ты надрывно плачешь, и голос начинает дрожать, - пожалуйста, прости меня. Это все было раньше, до того как ты приехал! Меня больше ничего с ним не связывает, клянусь…

Я не отвечаю, а жду продолжения. Как настоящий садист, как изверг, как никчемный тиран, жаждущий мольбы от своей любимой жертвы.

А ты не изменяешь своей роли:

- Пожалуйста, прости меня. Том, я не могу без тебя, вернись!

Как можно так ненавидеть и в тоже время сходить с ума по любви?

Вот что пылает между нами. Ненависть вперемешку с любовью. Мы мазохисты, с какой-то неописуемой радостью подвергающие себя пыткам. Я тиран, а ты жертва, но при этом мы часто меняемся местами, хотя и кажется, что все остается прежним. На самом деле ничего не остается таким, каким было. Мы стоим друг друга.

- Я люблю тебя, Том, - тихо произносишь ты, - ты самое дорогое, что есть в моей жизни. Больше ничего мне не нужно...

Это чувство взаимно, поверь. Мне тоже ничего не нужно. Мне не нужны какие-то удовольствия, мне не нужны ни сон, ни еда, ни друзья, ни родители. Мне нужен лишь ты.

- Мы делаем больно друг другу. Постоянно, - ты замолкаешь, всхлипываешь и говоришь, - так было всегда и ничего с этим невозможно поделать. Но прошу тебя, давай все забудем? Том, пожалуйста. Я хочу быть только с тобой! Давай начнем все с начала. Уедем, останемся вдвоем…

Если бы все было так просто.

- Том, умоляю, не молчи. Мне невыносимо…

Я перехожу дорогу, продолжая держать трубку у уха и молчать.

Сам не замечаю, как начинаю плакать. Позорные слезы потоком льются из глаз, и некогда застывшая кровь снова становится влажной. Кто-то сигналит, и меня окружают вспышки фар. Перед глазами плывет, но я продолжаю брести, мечтая добраться до того берега и встретить там тебя.

- Билл?

Ты вскрикиваешь, услышав мой голос:

- Да?!

- Я ненавижу тебя…

До прощения и новой, несбыточной жизни остается всего несколько шагов. Я так и вижу нас, счастливых, умиротворенных и настоящих, простивших друг другу все. Я вижу, как ты улыбаешься светлой и теплой улыбкой, как обнимаешь меня, как говоришь со мной…я вижу себя, такого до боли неузнаваемого, но очень счастливого. И все потому, что мы вместе. Мы рядом.

Я растворяюсь в этом невероятном видении, и начинаю улыбаться:

- Билл, я ненавижу тебя, но при этом…

В оглушительном реве тонут мои последние слова, и я отлетаю куда-то, переставая что-либо чувствовать.

Жизнь - вечность, смерть - лишь миг.

Год спустя

POV Bill

Желтые листья, причудливо кружась по кругу, мягко приземляются на холодную землю. Порывистый и ледяной ветер, пробирающий до самых костей, вихрем носится по этому тихому, безлюдному месту, нагоняя не только тоску, но и какое-то отрешение от всего прочего, затхлого мира.

Я стою прямо перед тобой и укутываюсь в куртку сильнее. Лицо онемело, губы еле шевелятся, но я продолжаю стоять и смотреть на тебя, не в силах покинуть это знакомое и привычное в последнее время место.

«Я ненавижу тебя, но при этом…»

Что ты хотел мне сказать? Что любишь меня? Что не можешь без меня? Что привязан ко мне всеми нитями и всеми цепями?

«Я ненавижу тебя…»

«..но при этом…»

Почему ты не успел договорить всего несколько слов? Ведь это были самые главные слова в моей жизни. Самые важные для меня, и скорее всего, самые трудные слова для тебя. Хотя ты говорил мне и раньше, что любишь…но теперь, вспоминая те редкие моменты, я почему-то не верю этому счастью. Я не услышал самого главного, самого желанного…

Ты лишил меня этой возможности.

«Я ненавижу тебя…».

Я услышал то, что мне ненавистно. Остальное поглотил громкий хлопок, звон бьющегося стекла и печальные, протяжные гудки, раздавшиеся на том конце провода.

Я заплакал.

Меня пронзила такая острая боль, где-то в области груди, что я упал на колени. Упал и заплакал. Слезы беспрерывным потоком лились из моих глаз. Черт знает сколько времени я проторчал в этой комнате, прижимая пищащую и пустую трубку к своему уху, мечтая снова услышать твой тихий и нежный голос…

Но ты молчал, и я знал, что это означает. Я почувствовал, хотя в тот момент ты чувствовать перестал.

Что-то сломалось. Громадное, родное, очень близкое, нестерпимо любимое…оно сломалось, разорвалось на части, разлетелось на осколки. Словно кошмарный сон, одна пустота, черная дыра, поглощающая все мои эмоции, нашу любовь…моя душа просто напросто покинула бренное тело. Навсегда.

Зачем мне жить без тебя?

Зачем мне существовать без тебя?

Мы родились вместе и должны были умереть вместе. Но так получилось, что ты опередил меня. Снова. Ты появился на свет на десять минут раньше меня…и ушел из жизни тоже раньше меня.

Почему ты не смог подождать? Мы ведь едины. Нет тебя – нет и меня. По-моему, мы мечтали об этом…хотели все делать вместе. Вместе путешествовать, вместе познавать этот мир, вместе ЖИТЬ. Но ты обманул меня, ты не захотел остаться…а судьба обвела вокруг пальца нас обоих. Ведь у нее другие, более интересные планы.

Ненавижу судьбу.

Ненавижу себя.

Ненавижу тебя.

Почему я практически ничего не чувствую? Уже давно нет никакой боли, нет даже слез. Мне кажется, что я перестал быть человеком. Может быть, я наконец-таки стал настоящим призраком? Я незаметный, я серый, я безмолвный. Призрак…тень твоего былого величия. И ничего больше.

Я вытаскиваю руки из теплых карманов и сажусь перед тобой прямо на землю. Она холодная, бездушная…та, что хранит твое тело. Но мне не нужно это чертово тело. Оно - ничто без твоей красивой души. Пустое тело не сможет улыбаться так, как ты улыбался. Оно не сможет сверкать так, как ты сверкал изнутри…и оно никогда мне не скажет, что любит меня.

Провожу пальцами по каменным выступам. Обвожу твое имя. Оно отдает ледяной отчужденностью. Ничего родного, ничего привычного мне. Но я уже смирился с этим…

Бережно укладываю нашу фотографию рядом с тобой. Я уже не могу видеть ее, эту самую любимую когда-то фотографию. Теперь она – прошлое, такое же мертвое прошлое, как и ты. Она должна быть с тобой. Там, в вечности.

Встаю, и разворачиваюсь, не в силах смотреть на тебя. Ты вновь остаешься один. Один, как солнце в небе. Отрешенный, неживой, но когда-то все-таки МОЙ…

1. Тема 3- Середовище і розвиток теорій міжнародних економічних відносинrdquo; План 1
2. медиумом а в последние годы ченнелером или каналом
3. Введение Основная задача проектирования электроэнергетических систем и электрических сетей заключается
4. Попурри 1999. 464 с
5. ЧИСТЮЛЯ Материалы- полоска самоклеящейся пленки квадрат розового цвета прямоугольник розового цв
6. либо установить в науках чтото прочное и постоянное.
7. Таврида 1993 с
8.  11110010 01111001 10001011
9. Контрольная работа- Понятие и виды жилищных отношений
10. Реферат ldquo;Що ми знаємо про СНІДrdquo; Що ми знаємо про СНІД Один раз ранком Люк по
11. Тысяча замечательных вещей
12. Орифлэйм Но раз вы до сих пор не стали заниматься предпринимательством в этой компании значит вам никто
13. квантовое число определяющее проекцию полного момента импульса на заданное направление ~ квантовое числ
14. на тему Налог на имущество предприятий.html
15.  Используйте план который способствует пониманию
16. Контрольная работа- Роль и место международного гуманитарного права в международно-правовом механизме защиты прав и свобод человека
17. PRIMER Y SEGUND En lt~n todo sustntivo posee sus csos dndo lugr que morfol~gicmente l plbr cmbie y ese cmbio le otorgue distints funciones
18. задание 1Выполнила Бумбу Дарья III ГМУ I группа 1
19. реферату- Фондова біржа як елемент ринкової інфраструктуриРозділ- Економічні теми Фондова біржа як елемент
20. Реферат- Риск и неопределенность в деятельности банковского менеджера

Материалы собраны группой SamZan и находятся в свободном доступе