варианта Стандартный язык интеграции

Работа добавлена на сайт samzan.net:

ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ И СОВРЕМЕННОСТЬ                            1998 • № 3

В.P. ЕВСТИГНЕЕВ

Финансово-экономическая интеграция в СНГ: поиск инварианта

"Стандартный язык интеграции" - продукт высокоинтегрироваиного профессионального сообщества

Можно утверждать, что с начала формирования в Европе "Общего рынка" существовал только один общепризнанный стандартный язык международной интеграции. Известный экономист Б. Балашша проранжировал типы международной экономической интеграции по шкале, отправляющейся от степени "дирижистского" начала, т.е. от присутствия публичного суб-ьекта - государства - в организации интеграционного механизма {}]. На крайнем левом фланге этой шкалы, однако, он поместил формы международного взаимодействия, в строгом смысле не относящиеся к интеграции как таковой. Этот вывод вытекает из двух моментов: во-первых, присутствие государства не в качестве публичного регулятора, а в роли носителя непосредственно экономических функций, т.е. отождествление публичного механизма управления с механизмом экономической интеграции, превращает эту последнюю в административную и/или политическую, так что объединение национальных экономик подменяется задачей объединения административных и/или политических механизмов; во-вторых, как подчеркнул сам Балашша, квазиинтеграция советского типа не нуждается в открытости экономики.

В логике теории интеграции такое ранжирование принципиально несовместимых единиц на одной шкале решало задачу самоопределения теории по отношению к наличным экономическим эпистемологическим системам. Мне же в данном случае интереснее иной аспект интеллектуальной ситуации, побудившей исследователя предпринять эту попытку: до начала радикальной экономической трансформации экономика советского типа просто не знала реального объекта "международная интеграция" и, очевидно, не имела собственного адекватного языка, т.е. не была способна конструировать корректные высказывания и не имела системы оценки их корректности. В особенности это относится к финансовой интеграции^. Взамен экономика советского типа выработала традицию оперирования фиктивными денотатами, т.е. разработала такую семантическую систему (в смысле Р. Карнапа), которая делала в принципе невозможной ее верную интерпретацию в соответст-

' Ведущий автор по проблемам валютпо-финансовой интеграции СЭВ Ю. Константинов, длительное время практически участвовавший в разработке ее механизмов, писал: социалистическая модель "международной финансовой системы исключает единую валюту, единый для всех центральный банк взамен нацнонильных валют и национальных банков" [2]. То. что определялось как "валютная" и "[финансовая" политика, в действительности не было ни тем. ни другим в силу того уже. что денежно-финансовая сфера в условиях планового хочяйства не имеет самостоятельного значения, финансовые потоки играют преимущественно учетную роль.

Е п с. Hi i< г ч с с в Владимир Рубенович - кандидат экономических поук, мшршчй научный сотрудник Института мчрпмм зкнчомпкн ч международных отношений РАН.

вующеи синтаксической системе - в системе норм построения корректных высказываний.

Реконструкция подлинной системы соответствий в определенной степени была предпринята рядом исследователей международных экономических отношений "советского" типа. Так, М. Лавинь подчеркивала, что международная валютная система СЭВ была в принципе не способна стимулировать торговлю и что переход от координации административных функций к реальному экономическому сотрудничеству был тождествен отказу от "валютной системы" СЭВ и переходу к двусторонним платежным отношениям в национальных валютах по специальным обменным курсам или к торговле по мировым ценам и к расчетам в твердой валюте [3]. Этот исторический опыт свидетельствует, что "международная валютно-финансовая система" централизованно управляемой экономики имела иную — не финансовую и не валютную — природу. Общество в результате не обладало средствами решения/осмысления, которые соответствовали бы данному классу проблем.

Почему, однако, оно не могло выработать адекватные представления ad hoc, обобщить актуальные потребности в определенной корреляции с признанными целями? Казалось бы, это нетрудно было сделать в эпоху беспрецедентного социально-политического консенсуса конца 1991 - начала 1992 года. Думаю, дело в самой природе, точнее - во внутренней структуре экономического знания. Экономическое знание — это знание об относительно сложных лингвистических системах ("текстах", в расширительном смысле понятия) 14]. Структура этого знания (соответственно способ его конструирования) имеет, по сути, герменевтическую природу и всецело определяется профессиональной традицией. Любое теоретическое высказывание в экономике имеет смысл только относительно определенной традиции, поскольку отдельно взятое, даже будучи снабженным исчерпывающим перечнем определений и лемм, оно лишено неопределенного множества вспомогательных гипотез. Ответить на вопрос "Что происходит?" в терминах экономической теории нельзя по отношению к "наблюдаемой ситуации" (находясь вне теоретического контекста, мы не сможем даже понять, что же именно мы наблюдаем, само наблюдение не поможет в этом, сколько бы ни было нам известно подробностей). Сделать это - значит найти соответствующую референцию, что возможно только по отношению к определенному теоретическому контексту, особым образом организованному в рамках данной профессиональной традиции.

Особенность экономических теорий заключается в том, что обычно их системы граничных условий только в отдельных случаях определяются строго относительно соответствующей конъюнкции гипотез. Системы граничных условий формируются экзогенно посредством данной традиции, разрабатываемой профессиональным сообществом (и зависят от нее). Такая традиция в свою очередь может быть прослежена до эпистемологических оснований, т.е. выходит далеко за собственно научные рамки^. Иными словами, в экономике всегда стоит геделева проблема: системы граничных условий экономических теорий в конечном счете могут быть определены в рамках метаязыка существенно иной природы, чем язык самих теорий.

Последовательность стандартных способов мышления, или лингвистических систем, продуцирующих корректные предложения экономической теории, управляется механизмом, п значительной мере иным, чем тот, который управляет последовательностями "научно-исследовательских программ". Смена программ, вызванная накоплением критической массы проблем, не поддающихся решению в рамках первой программы, означает, что одна стандартная лингвистическая система в экономике уступает место другой. Тем самым предпочтения профессионального сообщества

^ Это зависит, к примеру, от того. как понимается, "о чем" говорит экономическая наука, и. палее, от принятого обществом понимания того. "что такое экономика". Ю. Лотман как-то заметил: "...представление о том. что является историческим событием, производио от типа культуры и само служит важным типологическим показателем" {5). Эти слова едва ли нс в большей степени применимы к основаниям экономики.

отдаются новой традиции - общество санкционирует новую систему стандартных взглядов на то, что такое экономика, как она функционирует/управляется и в каком отношении она находится к прочим сегментам социальной реальности. Это очень тонкое различие, однако оно играет решающую роль. Чтобы уяснить ее, рассмотрим один пример.

В 1960-е годы ресурсы экстенсивного роста советской экономики были практически исчерпаны, и норма капиталоотдачи начала устойчиво снижаться. Если бы речь шла тогда о принятии новой научно-исследовательской программы в экономике, поиски профессионального сообщества сосредоточились бы на проблеме повышения эффективности инвестиционных решений. На деле эволюция оказалась более сложной. Вначале было признано, что экономика способна иметь свои собственные внутренние (имплицитные) цели (целевые функции), которые могут быть наиболее эффективным образом оптимизированы в условиях определенных типов, или моделей, роста. Иначе говоря, было признано, что экономика обладает эндогенным критерием рациональности. Только затем советская экономическая теория могла принять целый ряд новых для нее идей, таких как полезность и др. "Технологическое" понимание экономики уступило "органическому" пониманию. С этого момента естественный (т.е. неосознанно воспринимаемый всеми членами профессионального сообщества) догмат об однородности профессиональной традиции (т.е. о необходимости принятия целой системы новых экономических ценностей) определял противоречивую ситуацию в советской экономической науке до Беловежских соглашений 1991 года. Таким образом, профессиональная традиция - это иная таксономическая категория, нежели учение или школа. Она, скорее, обусловливает отбор учений и школ. Каждая профессиональная традиция влечет за собой определенный тип рациональности; рациональное сравнение между любыми двумя традициями в экономике поэтому едва ли возможно.

Чтобы понять роль профессионального сообщества экономистов в обществе, целесообразно воспользоваться логическим аппаратом теории рационального общественного выбора. Как продемонстрировал К. Эрроу в известной "теореме об общих условиях возможности рационального выбора" [6], рациональный экономический выбор не может быть сделан суверенным целым, охватывающим все общество и состоящим из экономически рациональных субъектов, если не должны быть нарушены принцип оптимальности по В. Парето и некоторые другие важные принципы. А. Сен, критически рассмотрев широкий спектр проблем, связанных с современным состоянием теории общественного выбора^ показал, что "теорема об общих условиях возможности (или, скорее, невозможности) рационального выбора" выполняется при целом ряде разумных предположений, если общество рассматривается как "экономическое", т.е. если политические и иные неэкономические механизмы выступают в роли ограничительных параметров модели [7]. Другими словами, общество в принципе не способно приходить к экономически рациональным решениям (и, более того, отличать экономически рациональные варианты поведения от иррациональных) посредством публичных механизмов принятия решений. Оно нуждается в системе профессионального разделения труда, с тем чтобы передать свой суверенитет в области рационального экономического выбора сообществу, облеченному доверием ex officio^.

• От проблемы применимости понятия экономического человека к лицам, актуально принимающим решения, до проблемы того. что же на самом деле избирают принимающие решения в обществе: желательные результаты или определенные механизмы, способные (как предполагается) генерировать желательные результаты.

^Такого рода система власти "интеллектуальной меритократии" (что. кстати, всегда было своего рода обетованной чемлей для русской интеллигенции) легко способна выродиться во владычество технократов, от которых трудно ожидать добра. Поэтому необходимо, чтобы в обществе была развита высокая степень индивидуализма (общество, следовательно, должно быть преимущественно либеральным) и существовали развитые механизмы демократической открытой критики. Здесь есть проблема, поскольку либеральные ценности, обеспечивающие защиту от потенциальной технократической диктатуры, едва ли в долгосрочном

По естественным причинам, такое сообщество стремится к высокой степени единства как по форме, так и по существу.

Коль скоро грубо очерченная (и в большинстве случаев неартикулированная или только приблизительно и обманчиво артикулированная в архетипических формах) система ценностей воспринята обществом, это означает, что им воспринимается определенный тип рациональности и соответствующая более или менее строго определимая профессиональная традиция в экономике. В рамках данной традиции общество получает рецепты и нормы в отношении того, что является экономически рациональным, а что - нет. Демократический механизм, каким бы изощренным он ни был, не может перенести рациональные предпочтения индивидов на уровень последовательных конкретных экономических решений просто потому, что существует специфический порог между политической и в строгом смысле экономической рациональностью. Коллективный выбор в демократическом обществе с необходимостью оказывается политическим, а правительства и/или государственные институты, по крайней мере в некоторых своих экономических решениях, должны быть экономически рациональными (или иррациональными, что в данном случае не столь важно). Решения, потенциально заложенные в коллективных рациональных предпочтениях, более приложимы к иным областям, чем актуальные экономические решения, принимаемые правительствами, как предполагается, вследствие выбора, сделанного обществом.

Д. Мак-Клоски убежден: экономические гипотезы не могут рассматриваться по отдельности, они с необходимостью влекут за собой слишком много дополнительных спецификаций, или условий, или вспомогательных гипотез; взятые порознь, они окажутся чистейшей софистикой, и их доказательство абсолютно дезавуируется оговоркой Дюгема - Квайна; экономическая наука, внешним образом провозглашая несколько устарелые ("викторианские") критерии научности, в действительности применяет эмпатию, интроспекцию и в целом argumenfa ad hominern, стандарты определения "фактов", а также стандарты измерений в экономике условны [8]. Эти замечания, безусловно, справедливы. Однако утверждать, что "экономисты пытаются обосновывать теории, стараясь воздействовать на свою аудиторию методом риторического убеждения", и что экономисты-профессионалы составляют элиту, которая навязывает собственный выбор общесту [9], - преувеличение, маскирующее подлинную необычность экономики. Особенность экономической науки состоит в том, что она имеет дело с конвенциональными^ "лингвистическими объектами", выраженными либо в словесной форме, либо в форме цифр и исчислений, а ее процедура аргументации в минимальной степени сводима к риторике (в любом понимании этого термина), но детерминирована строго воспроизводимыми логическими методами операций с лингвистическими объектами. Экономические высказывания не подпадают под обычную процедуру фальсификации, но в любой момент можно проверить, создан ли данный текст на стандартном языке.

аспекте совместимы с демократическими ценностями, с механизмами публичной критики, ибо либеральные и демократические ценности в основе своей мало совместимы в принципе. Фактически механизм демократии. который перераспределяет всевозрастающую долю национального дохода в интересах большинства избирателей (по крайней мере большинства политически активных избирателей), с необходимостью ведет к активизации процесса ограничения социально-политических прав - процесса, очерченного М. Фрндманом.

" Конвенциональность здесь понимается в смысле Д. Дэвидсона, писавшего, что объяснить, что такое покер, означает преподать правила игры [10]. Можно, безусловно, наблюдать с определенностью идентифицируемые физические факты, ничего не зная о физике, но в отношении экономических фактов такая ситуация невозможна: быть в состоянии наблюдать экономические факты - значит обладать экономическими знаниями, хотя бы очень поверхностными. Иначе говоря, способность идентифицировать игру в покер означает знание ее правил: способность идентифицировать экономические факты означает обладание конвенциональным знанием экономики, по крайней мере в условно-релевантной идеологической форме.

Социально-экономическая деятельность отличается существенной смысловой (или по крайней мере таксономической) неопределенностью каждого конкретного акта, что накладывает отпечаток на способы получения знания об этой деятельности. Выделение определенных событий как "экономических фактов" (или даже выделение известных сегментов континуума социальной деятельности как "области экономического") в решающей степени зависит от профессиональной конвенции.

В связи с этим самосознание экономической науки как профессиональной корпорации неизбежно страдает отсутствием ясности и определенности. Затемненность экономики - ее фундаментальная черта. Известные базовые особенности, отличающие экономику от иных наук, какими бы эти особенности ни были неожиданными, странными и не свойственными научному знанию, не могут быть устранены с течением времени по мере развития ее концептуальной основы (они могут быть в лучшем случае полнее осознаны), так же как не может быть преодолена двусмысленная природа той реальности, которая в конечном счете составляет "экономическую активность". Поступки как таковые уникальны; "поступок" в отличие от эксперимента невоспроизводим в принципе. В то же время, перенеся акцент в экономическом знании на феномен поступка, экономист получает доступ к новому миру непривычных, но многообещающих методов исследования. "Рассмотрев самые различные формы организации того, что составляет системы поступков, нельзя не задаться вопросом, -пишет Дж. Зито, - не является ли язык системой того же самого рода, что и система, которую, по мнению социологов, представляет собой... общество?" [1 1]. Я полагаю, что экономисту следует положительно ответить на этот вопрос при всей его неожиданности, однако сделать это с оговоркой: он признает, что в родстве находятся язык и общество, как оно дано в восприятии общественной науки. Это означает, что понимание конкретного способа восприятия экономики экономистами требует применения лингвистических (или паралингвистических) методов.

Парето полагал, что экономисты имеют дело с "фактами", или "конкретными явлениями", составляющими "экономический опыт" (скорее, опыт экономистов)^. Одновременно он считал, что "теории, их принципы и способы выведения всецело подчинены фактам и не имеют иных критериев истинности, кроме того, что они должны обеспечивать хорошее представление фактов". Стоит также добавить, что, по его мнению, лишь конкретные "случаи" существуют "объективно", в то время как все "закономерности" и "классификации" произвольны и имеют смысл только с точки зрения целей, преследуемых экономистом, когда он прилагает к объекту свою классификацию. Эти взгляды отражают позицию "наивного позитивизма", свойственную экономической науке на рубеже столетий. Очевидно, если "закономерности" никак не связаны с "фактами", последние не могут служить для проверки первых по определению. Более того, если экономист знает, каковы объективные экономические "факты", т.е. если он способен отличить их от информации, заложенной в той культуре, носителем которой он является и которая, в частности, говорит ему, что считать экономическим фактом, значит, по крайней мере некоторые важнейшие системные свойства (к примеру, свойство быть экономическим) не налагаются экономистом, а могут быть обнаружены в вещах как таковых. Экономическая наука прошла долгий путь, прежде чем некоторые экономисты дерзнули уяснить себе, что одной частью воззрений Парето придется пожертвовать ради другой: экономика - это гуманитарная наука, имеющая дело с текстами.

Экономическое знание существует как знание об определенном классе лингвистических объектов (текстов) "в целом", вырабатываемое профессиональным экономическим сообществом "в целом", т.е. в рамках достаточно строгой традиции и непрерывных связей с профессиональным сообществом. Поэтому корректные суждения и правила операций с ними, которые позволяли бы не только и, возможно, даже не столько решать проблемы новой реальности, сложившейся начиная с 1991 года,

^ Взгляды Парето реконструированы по его работам в исследовании Дж. Торризи [12]. 42

сколько осознавать и ставить эти проблемы, могли быть выработаны лишь в рамках некоей "лингвистической" традиции, связанной с международной экономической интеграцией в Западной Европе, и только немногочисленными представителями профессионального сообщества, в определении принадлежности к которому важнее не творческий аспект, а бытование в едином информационном пространстве и иная функциональная связь^.

"Стандартный язык": проблема твердого ядра

Каково же то "твердое ядро"^ корректных высказываний, или стандартный образ международной экономической интеграции в целом и валютно-финансовой в особенности, который был воспринят для постсоветского экономического пространства (точнее, для СНГ), и как его выявить? Очевидно, следует установить стандартный корпус текстов, которые в совокупности позволяли бы выявить более или менее полную систему стандартных представлений о формирующемся предмете экономической теории (соответственно объекте экономического управления). Единство критериев научной рациональности и оптимальности управления в экономике приводит, с одной стороны, к чрезвычайной размытости границ между фундаментальным и прикладным знанием, а с другой - к тесному единству в рамках общего семантического и логического поля, а также информационного пространства, профессионального сообщества экономистов-теоретиков и профессионалов, подготавливающих публичные решения. Поэтому целесообразно, особенно имея в виду отсутствие достаточного объема теоретических наработок, принять в качестве такого стандартного корпуса текстов ряд договоров и соглашений между странами - членами СНГ, включая проекты договоров, подготовленные в 1991 году известными экспертами, ко не принятые политиками^. Проанализированные документы сгруппированы по перио-

" Говоря о выработке подходов к постсоветской экономической интеграции, в особенности о проблемах денежно-финансовой системы, Г. Явлинский выразил ситуацию в свойственной ему избыточно самоуверенной манере, однако по существу интуитивно точно: "Вопрос стоит так - либо вы соглашаетесь на те условия, которые предлагают люди, являющиеся в этой области профессионалами, либо вы ищите решения сами. не прибегая к помощи профессионалов, рассчитывая на какие-то другие соображения, которые, как показывает наш опыт, способны только углубить кризис" [13]. Понятие "профессионал" имеет в данном контексте гораздо более узкий смысл по сравнению с обычным значением: это не просто лицо, пользующееся стандартными строгими логическими процедурами и самостоятельно критически оценивающее свои результаты, а "посвященный", противостоящий "профанному" окружению. Что касается исторических аспектов взаимодействия многонациональных сегментов единого профессионального сообщества (стратифицированного, скорее, по принципу "nulinsircani -penphcry". чем по принципу научных школ или национальностей), то пакет документов, вербализовавших нормативную лингвистическую практику в отношении финансовой интеграции в СНГ. реально готовился в тесном взаимодействии со структурами, созданными для этой цели, в частности, под эгидой западноевропейской программы TACIS, которые буквально вырабатывали норматив отношения нероссийских постсоветских стран к Межгосударственному банку и другим международным финансовым институтам СНГ.

" Под ним я подразумеваю несколько иную структуру экономического знания/мышления, чем И. Лакатош в известной теории "научно-исследовательских программ". Воспользоваться термином позволяет то. что в обоих случаях речь идет о существенно важной нередуцируемой системе концептуальных представлений, целям консервации которой подчинена эволюция данной системы знания в целом. Мною. однако, акцент сделан не на отношении такого "ядра" к нерешенным проблемам отрасли знания, а на роли "ядра" в формировании этой отрасли как целостной лингвистической системы, "гипертекста".

^Тексты составили в три группы. Во-первых, проекты 1991 года - Договор об Экономическом союзе. подготовленный заместителем руководителя Комитета по управлению народным хозяйством СССР Г. Явлинским, а также Е. Ясиным. С. Алексашенко, М. Задорновым, В. Машицем и др.: Конвенция о создании Экономического сообщества, подготовленная Фондом экономических и социальных реформ под руководством С. Шаталина; Предложения по организации экономического взаимодействия суверенных государств, подготовленные под руководством заместителя председателя российского правительства Е. Сабурова: Договор об учреждении Межреспубликанского экономического сообщества, подготовленный группой независимых экспертов. Во-вторых, документы 1992 - начала 1995 годов, независимо от степени их

дам ввиду того, что, как мы увидим ниже, экономическая логика и, соответственно, логика международной экономической интеграции не оставались неизменными, хотя предыдущий "тип мышления" не исчезал, а объединялся в более сложную систему с последующим.

Чтобы отструктурировать информацию, содержащуюся в данных документах, необходимо предложить определенную (количественную или хотя бы квазиколичественную) шкалу-решетку. Предлагаемая решетка приведена в таблице. В этой двухмерной шкале по вертикальной оси отмечены формы интеграции, а по горизонтальной - слева направо - степень интегрированности. Однако было бы упрощением считать вертикальное измерение качественным, а горизонтальное -количественным, поскольку более высокая степень интегрированности соответствует более выраженной ориентации на определенную качественную (условно говоря, "либеральную" в версии экономики предложения) систему экономических ценностей и адекватных приоритетов (в предельном случае - финансово-ориентированных) экономической политики. С учетом этих моментов в таблице представлены формализованные характеристики конкретных комбинаций форм и степеней интеграции. Процедура присвоения определенных оценок позициям таблицы - по существу, процедура последовательно улучшаемой авторской экспертной оценки. Понятно, что все сочетания исчерпать невозможно даже в очень грубом приближении.

При текстологическом анализе не интересно, какое именно положение восходит к какому конкретному документу конкретных авторов, поскольку я исхожу из предположения, что в анализируемом корпусе текстов содержится достаточно полный для избранной степени приближения упорядоченный набор идей и их элементарных связей, задающий правила построения корректных высказываний о предмете, а также рамки аргументации и вероятных выводов.

Ограниченные рамки статьи вынуждают опустить подробное описание представлений о "стандартной" финансово-экономической интеграции в 1991 году - перед образованием СНГ, в период с 1992-го по начало 1995 года и, наконец, в 1995-1996 годах (подробнее см. [14]). Однако для нашего анализа важно прежде всего зафиксировать изменения в представлениях, а это отражено в таблице. Здесь каждая позиция оценивается в диапазоне от "+" до "+++" в зависимости от степени адекватности рационально реконструируемой формы "корректного" мышления предложенной квантифицированной модели. Распределение "плюсов" между двумя или тремя позициями говорит о промежуточном характере рационально реконструируемой формы по отношению к выбору, предлагаемому в модели.

Изменяются ли "стандарты"?

Итак, мы получили три изображения трех типов "стандартного" языка международной финансово-экономической интеграции в СНГ. Описания, нашедшие отражение в таблице, не являются непосредственной репрезентацией семантической и синтаксической систем этих языков (типов языка), но, будучи основаны на сравнительно исчер-

реализованности: Соглашение о принципах таможенной политики 1992 года: Соглашение о сотрудничестве в области внешнеэкономической деятельности 1992 года; договоренности 1992 года о сохранении единой денежной системы (переговоры не увенчались принятием формального документа): Договор о создании Экономического союза 1993 года; Соглашение о практических мерах по созданию рублевой зоны нового типа 1993 года: Соглашение от 15 апреля 1994 года о зоне свободной торговли и формировании таможенного союза: пакет документов о создании "платежного союза" от декабря 1994 года; Договор о создании единого экономического пространства Центральной Азии 1994 года: Соглашение о валютно-финансовом сотрудничестве от 21 января 1995 года. В-третьих, документы 1995-1996 годов: Соглашение о Таможенном союзе между Российской Федерацией и Республикой Белоруссия 1995 года; Соглашение о Таможенном союзе России, Белоруссии н Казахстана 1995 года; Договор между Республикой Белоруссия, Республикой Казахстан. Киргизской Республикой и Российской Федерацией об углублении интеграции в экономической и гуманитарной областях 1996 года: Договор об образовании Сообщества России и Белоруссии 1996 года.

Двухмерная семантико-логическая шкаля уровней международной экономической интеграция н эволюция стандарта "правильного мышления"

Форма интеграции		Степени интегрированности
Характер управления интегрированной экономике»'»	Коллективное, координация политики без эффективных надгосудар-ственных механизмов (мягкое, децентрализованное)	Коллективное, через систему надгосударст-венных механизмов, с сохранением определяющей роли национального суверенитета (среднее)	На падгосударственном уровне, с существенным ограничением национального суверенитета (жесткое, централизованное)
1991 г. 19^2 - нач. 1995 i-. 1995-1996 it.		+ ++ +	++ + ++
'Горгоиыи режим	Протекционизм в отношении партнеров по интеграционной грутти-ровке, особый льготный режим для согласованных (как правило, межправительственных или на межправительственном уровне) поставок	Зона свободной торговли	Таможенный союз
1991 г. 1992-нач. 1995 г. 1995-1996 гг.	+	++ ++ +	+ ++
Гирмоничиция условий х1»:1янствои1.1Н11я в национальных рыночных про-стра1п."гвах	Координация политики в ограниченном наборе определенных областей, нейтрализующая национально-специфичные макроэкономические шоки. Сильный макроэкономический приоритет	Согласование общих принципов по большинству направлений экономической политики и сотрудничество (сильная совместная, единая политика) по ряду приоритетных направлений. Промежуточный тип	Основной приоритет-максимальная унификация на макроэкономическом уровне (единообразие условий деятельности для рыночных агентов). скоординированные усилия tio элиминированию "естественного" неравенства условий. Сильныы микроэкономический приоритет -
1991 г. 1992 - нач. 1995 г. 1995-1996 it.		+ + +	++ ++ ++
Валюч-но-денежпая политика в случае единой дснежнон системы	Валютный союч с зависимым банковским институтом ("полутора-" или двухуровневой системой центральных банков или функционально близких им банковских институтов), представляющим коллективные интересы денежных властей государств-участников	Валютный союз с единым. но зависимым центральным банком	Валютный союз с независимым центральным банком, как правило, преследующим стабилизационные цели

(продолжение)

Форма интеграции		Степени интегрированнскги
199! г. 1992 - нач. 1995 г. 1995-1996 rr.	+	+ +	++ ++ ++
Валютно-денежная политика в случае сохранении национальных денежных систем	Широкий диапазон взаимных колебаний валютного курса, механизм отношения к третьим валютам не определен. Коллективный банковский институт консультативного характера	Узкие пределы взаимных курсовых колебаний, установлен определенный курсовой режим по отношению к третьим валютам (по крайней мере к валюте -признанному международному "якорю"). частично объединены официальные резервы. Автономный коллективный банковский институт, проводящий умеренно жесткую кредитно-денежную политику	Фиксированные курсы в отношении друг друга, жесткий механизм установления курсового режима в отношении третьих валют, полностью объединенные официальные резервы. Наднациональный банковский институт, проводящий преимущественно жесткую кредит-но-денежиую политику
1941 г. 1992 - нач. 1995 г. 1995-1996 it.	+	++ ++ +	+ ++
Финансовая политика (функциональный аспект)	Приоритет финансово-бюджетным механизмам перед кредитно-денеж-HiiiMii. Доступ национальных властей к кредитным ресурсам центральных банков жестко не ограничен: значительное перераспределение бюджетных средств между странами, государственные инвестиционные программы играют важную роль в распределении ннпестнци-оннык ресурсов	Сдержанное использование финансово-бюджетных механизмов, ограниченное перераспределение бюджетных средств	Жесткий приоритет монетарной политике, ограничение использования финансово-бюджетных механизмов в целом и на международном уровне в особенности
1991 г. 1992 - нач. 1995 i. 1995-1996 гг.	+	+ ++ ++	+ + +
Финансовая политика (предметный аспект. рынки)	Изолированные национальные финансовые рынки. Ограниченный доступ нерезидентов, преимущественно на "соседские" валютные рынки	Промежуточный тип. Ограниченный доступ нерезидентов, преимущественно на межбанковский валютный рынок и на рынок государственных инструментов	Эффективная интеграция национальных денежных и финансовых рынков. Нерезидентам предоставлен национальный режим. Приоритет - равное вознаграждение на финансовые инструменты одного вида. равной срочности и степени риска
1991 г. 1992 - нач. 1995 г. 1995-1996 i-i.		+ + +	++ ++ ++

(окончание)

Форма интеграции		Степени интегрированности
Выраженная последовательность этапов ннте-грацнн	Конечная цель (завершающий этап интеграции) не определена, механизм смены этапов отсутствует	Этапы выделены, однако их иерархия четко не определена, эффективный механизм продвижения от этапа к этапу отсутствует	Этапы выделены, установлена система приоритетов, разработан механизм продвижения от одного этапа к другому
1991 г. 1992 - нач. 1995 i. 1995-1996 гг.	+	++• +++ ++	+
Критерий оптимальности (тип рациональности)	Отсутствует либо нечетко выражен, как "дальнейшее развитие демократического общества", "полное соблюдение прав и свобод граждан" или "максимальное использование экономического потенциала"	Определен, но без четких ограничивающих условий, что делает механизм реализации неоперациональным, либо чрезмерно общий, позволяющий формулировать экономическую политику в слишком широком спектре	Определен критерий, охарактеризован работоспособный механизм реализации
1991 1-1992-нач. 1995 г. 1995-1996 гг.	+ +	+++ ++ +	+
Характер критерия оптимальности (типа рациональности)	Активная промышленная политика со стороны спроса, предполагающая в заметных пределах использование про-инфляционных механизмов	Смешанный характер. сравнительно жесткая политика доходов, высокий ранг приоритетов либерально-стабилизационного типа	В основе денежно-финансовые параметры. внутреннее и внешнее финансовое равновесие. Промышленная политика со стороны предложения. Жесткие либерально-стабилизационные приоритеты
19911-. 1992 - 1К1Ч. 1995 г. 1005-1996 гг.		-t-+ +	++ ++ ++

П1)1вающих наборах документов, претендуют на то, чтобы служить искусственными текстами, в которых эти системы представлены в своих существенных моментах. Возможны два типа "текстов" такого рода. которые условно можно назвать "руководство для пользователя" и "архитектурный чертеж". В первом случае однозначная реконструкция соответствующих семантической и синтаксической систем невозможна. Во втором она в целом достижима. Интуитивно ясно, что "тексты" временных отрезков, представленных в таблице относятся ко второму типу. Поэтому мы вправе пользоваться этими описаниями как адекватными в грубом приближении.

Как измерить изоморфность этих типов языка? Различные ли это варианты одного и того же нормативного языка - стандарта "корректного" мышления или это существенно различные языки? В первом случае, очевидно, стандарты "корректного" мышления финансово-экономической интеграции существенным образом изменялись в изменявшихся условиях постсоветской трансформации: во втором случае эти стандарты инвариантны. На интуитивном уровне высокая степень подобия трех лингвистических систем несомненна. Однако для того, чтобы это подтвердить или опровергнуть, необходимо выделить формальные "носители" такого подобия. В случае формализованного языка исходных текстов такой анализ не составлял бы принципиальной трудности. Вследствие того, что подвергнутая анализу документация

составлена на вариативном естественном языке, исследователь не может выйти за пределы хотя и относительно стандартизированных, но в значительной мере произвольных экспертных оценок. Попытки выделить формальные носители сходства из этих вторичных "текстов", т.е. квантифицировать описания таблицы, усиливают произвольность ввиду того, что критерии ее построения, отражая низкую формализуемость исходного материала, также недостаточно формализованы. Значит, должна быть найдена упрощенная, более или менее наглядная процедура поэлементного сравнения.

Предложим следующую процедуру. Каждому знаку "+" присвоим количественное значение, равное единице, а пустой ячейке - равное нулю. Затем для каждой пары сравниваемых периодов вычтем одну матрицу, состоящую из нулей и единиц из другой, просуммируем элементы полученных разностных матриц построчно, не обращая внимания на знаки элементов, а затем сложим элементы полученных столбцов. Наконец, разделим полученные значения на максимально возможную величину расхождения. Получаем три численные характеристики подобия трех пар сравни^ ваемых периодов: 0,233 для соотношения 1991-го и 1992 - начала 1995 года, 0,167 -1992 - начало 1995 и 1995-1996 годов: 0,3 для соотношения 1991-го и 1995-1996 годов. Необходимо оценить эти характеристики, иначе говоря, ответить на вопрос, достаточно ли велико изменение содержания для того, чтобы говорить о смене нормативного языка интеграции.

Строгая оценка здесь, по-видимому, невозможна. Примем, что изменение содержания от 0,75 максимально возможной величины до 1,0 означает радикальную смену языка, от 0,25 до 0,75 - нарастающую неустойчивость лингвистической системы, вплоть до утраты ее идентичности и, следовательно, невозможности построения связных высказываний, что ведет к поиску новой логики и замене языка, а от 0 до 0,25 -несущественную трансформацию системы. При этом изменение содержания системы идей от 0,25 до 0,5 остается в значительной степени обратимым, в то время как сдвиг от 0,5 до 0,75 соответствует в общественном восприятии оценке прежней системы воззрений как "существенно ошибочной", т.е. затрагивает систему ценностей общества. выходя за рамки научной эпистемологии.

Какое обоснование можно предложить этим грубым рамкам? Целый ряд логико-лингвистических исследований, методология которых восходит к работам Р. Якобсона, Н. Хомского II др., свидетельствует, что понимание при "повреждении" до 1/4 текста (соответственно коммуникация между носителями родственных языков с близкой грамматикой и расхождением в пределах 1/4 словарного состава) возможно без принципиальных затруднений, при искажении около 1/2 информации возможна реконструкция предмета коммуникации с высокой вероятностью и предикатов - с вероятностью незначительно выше случайной. В случае же потери до 3/4 информации объект может быть реконструирован с вероятностью, несущественно превышающей "фоновый" уровень, предикат не может быть выделен из неопределенного широкого набора возможных вариантов^. При утрате (искажении) свыше 3/4 "текста" даже реконструкция объекта с достаточно высокой вероятностью невозможна. В науке это ставит проблему неявного (не эксплицированного) сдвига референции и, следовательно, проблему значения. В любом случае экономисты знают о наличии порога существенного изменения содержания теории вследствие неэксплицированной модернизации референций.

Некоторые исследования показали [15], что почти 100% спонтанных ошибок повторения текста, т.е. ошибок при немедленном устном воспроизведении произвольных предложений, оказываются контекстуально-специфичными. Это позволяет вос-

'" Выводы липгнистических философов не определяют, конечно, того количественного рубежа, на котором заканчивается одно качество понимания и начинается другое. Они подводят к мысли о су-щсстпопанин выделяемых нами различных уровней качества понимания. Что касается количественных оценок, то их мы сможем попытаться обосновать только ич данных естественных наук о человеческой психике (так называемых hi'fiUi .".cieiH'l's).

пользоваться количественным методом, который состоит в следующем: когда корреляция ошибок с семантическим и/или формальным контекстом воспроизведенного предложения статистически незначима, можно сказать, что достигнут "порог понимания". Приблизительно половины информации, содержащейся в частично испорченной (искаженной) элементарной лингвистической системе ("тексте"), достаточно для восстановления с приемлемой вероятностью ее содержания, благодаря системной (эмерджентной) информации, заложенной в контексте. Вне нормального контекста "прочтение" текста требует до 75% его содержания. Деформированные лингвистические системы могут быть удовлетворительно восстановлены в 50^-75% испытаний для любого случайного набора примеров. Весь этот экспериментальный опыт означает, что искажения, делающие прочтение до 25% текста невозможным, могут рассматриваться как незначительные. Следовательно, элиминирование до 1/4 содержания лингвистической системы не изменяет его в степени, достаточной для того, чтобы констатировать, что мы имеем дело с новой лингвистической системой^.

"Подвижки", произошедшие в стандартном языке финансово-экономической интеграции СНГ, сводятся в основном к смещению вправо по горизонтальной оси. Содержание получает более выраженную логическую ориентированность на финансовую систему, организованную как механизм реализации определенной (либерально-стабилизационной) системы приоритетов. В лингвистической системе возрастает уровень модальности, "креативного напряжения". Иначе говоря, система топики и правил конструирования "корректных" высказываний все более напоминает ту, которую можно рационально реконструировать для Западной Европы. Реальные формы интеграции при этом, однако, продолжали разрушаться. Интеграция в СНГ вырождалась во все более примитивные формы, уровень взаимозависимости устойчиво снижался. Лингвистическая система, служившая субстратом и носителем определенного экономического дискурса, порождала решения, замечательно нерациональные в узкоформальном понимании, но которые тем не менее настойчиво воспроизводились. Это означает, что лингвистическая система развивается по внутреннему закону "прояснения" и реинтерпретации текста, т.е. выполняются не стандартные научные процедуры критического анализа и синтеза, а процедуры критики, скорее, близки к герменевтическим.

Описания трех типов "языка интеграции" характеризуются очень высокой конгруэнтностью. Даже для случая скачка через промежуточный тип изменения слишком малы, чтобы поставить под вопрос идентичность лингвистической системы. Мы можем говорить не о смене языка, но лишь о медленной эволюции его локальных вариантов. Система нормативного языка, содержащего стандарты "корректного" мышления о финансово-экономической интеграции в СНГ, оказалась инвариантом, нечувствительным к существенному изменению ситуации и проблематики. Однако именно на этом языке происходит процесс выработки и принятия интеграционных решений. Решений, которые в преобладающем большинстве (точнее, в 86,5%) случаев не работают совсем, а в остальных не работают в существенной части.

Уже в конце 1995 года было признано, что практически все далеко идущие проекты, а также институты, нацеленные на экономическую интеграцию в СНГ, не справились с задачами, для решения которых они были созданы. Среди них можно назвать такие амбициозные проекты, как Евразийское объединение угля и стали, Межправительственный совет по нефти и газу, Межправительственный совет по промышленной политике, Межгосударственный комитет по военно-экономическому

' ' Этому, достаточно смелому, заключению можно привести и другие, более строгие подтверждения. В тиорннинформации.вчастности.ещевконце 1940-х-начале 1950-хгодовбылиполученыотносящиесяк данной проблеме результаты, основывавшиеся на сочетании эмпирических и теоретико-статистических методов. Они показали, что правильная реконструкция разрушенных участков текста, не превышающего по размерам среднею словосочетания (или даже отдельного слова), возможна с вериятностью порядка 50%, g то время как в случае более объемистого текста, содержащего сложные синтаксические построения вероятность правильной реконструкции возрастает до 75%.

сотрудничеству. Межгосударственный валютный комитет и Межгосударственный банк. И тем не менее нормативный язык остается инвариантным, лингвистическая "модель принятия решений", по-видимому, нейтральна как по отношению к более широкому ("рамочному") контексту, в который она включена, так и по отношению к информации, которую она трансформирует.

"Стандартный язык" н экономические "гештальты"

Почему стабилен такой, казалось бы, неэффективный механизм? Возможны два ответа. Во-первых, он поддерживается специфическим механизмом воспроизведения и функционирования экономического знания в обществе. Мы уже говорили о том, что вследствие интерпретационно-лингвистической природы этого знания оно выступает как продукт бытования определенной традиции, определенным образом развиваемой строго в рамках языковых практик профессионального сообщества, т.е. как продукт специально корпоративный. Поэтому нормативный экономический язык, заключенные в нем стандарты "корректного" экономического мышления принимаются обществом как данность уже в силу существующего разделения труда. Критика данной экономической лингвистической системы в целом - всегда критика определенного общественного порядка и системы ценностей, и как таковая она изначально вне-системна. маргинальна, а значит, неэффективна.

Во-вторых, свою роль играет семантическая контаминация "основного" ("явного") и "неявных" форм экономического дискурса, амбивалентность, или омонимия, лингвистической системы. Омонимия - возможно, основное, что не позволяет рассматривать лингвистическую систему экономики в том смысле, в каком это понятие используется здесь (т.е. с акцентом на многоуровневой кодировке, требующей в отличие от "языка науки" специальных, почти герменевтических подходов), как полный синоним "знаковому языку" в наиболее общем логическом понимании. Выше была поставлена проблема адекватных таксономических единиц системы экономики. Теперь ее можно уточнить. Речь идет о следующей проблеме: на каком уровне фрагментации системы ее элементы сохраняют существенную характеристику системы? Или, иначе, каков минимальный фрагмент, который можно представить в форме не просто текста, но определенного вербализованного контекста, сохраняющего существенные особенности определенной интерпретационной традиции, а значит, определенным образом детерминирующего дальнейшую реинтерпретацию?

Принцип выделения такой таксономической единицы - не сложность текста (его структуры или семантики) и не конкретный тематический аспект, а возможность дискурса и коммуникации между носителями данной лингвистической подсистемы без актуализации вопроса о критерии рациональности (и/или оптимальности соответствующих управленческих решений). Иначе говоря, лингвистическая подсистема может быть сколь угодно сложной и продуцировать любые тексты, однако она ни при каких условиях не может стать целостной. Фрагментарность - существенная характеристика экономического дискурса при неопределенном критерии рациональности (и/или оптимальности). С точки зрения лингвистической системы носители такого фрагментарного дискурса рассуждают и действуют нерационально'^. Однако проблема сложнее: их эффективный критерий рациональности (и/или оптимальности) не может быть эксплицирован в рамках принятой лингвистической системы, так же как и дискурс не может быть адекватно вербализован.

Теоретические модели экономики в своей основе фрагментарны. Если другие науки принимают оговорку "при прочих равных условиях", то экономика, по существу, принимает формулу "какими бы ни были прочие условия". Но нормативная

'- Ч. Тэйлор подчеркивает, что видимая иррациональность экономического поведения (и/или текста) означает обычно пеартикулированную рациональность, иную по равнению с артикулированными целями н средствами. Он настаивает и на том. что существует прочная связка между артикулированностью и рациональностью fift].

лингвистическая система экономики обладает, несмотря на эту фрагментарность, свойством целостности, основанной не на синтаксически корректном рассуждении (выведении знания), а на общих концептуальных рамках и системе ценностей, воплощенных в нормативной экономической речевой практике. Целостность лингвистических систем экономики имеет не логическую, а эпистемологическую природу. "Геш-тальты" как лингвистические подсистемы лишены целостности, присущей системам. Они в известном смысле подобны местным сельским диалектам языков. Методологически они напоминают недостаточно разработанные модели, в которых недостает ряда существенных переменных. Если бы критерий рациональности "гештальта" был эксплицирован, выражен в явном виде, то встала бы проблема согласования его с нормативной лингвистической системой - аналогия проблеме самоопределения по отношению к полному набору существенных переменных. Пороговый момент, в котором такая проблема возникнет с необходимостью, сам не может быть достаточно ясно определен вследствие преимущественно дискурсивной природы экономического теоретизирования.

Возможен ли вообще эффективный дискурс при имплицитном, не выявленном критерии рациональности? Да, благодаря сложной системе умолчаний и иных специфических лингвистических практик, которые наряду со "стандартной" лингвистической системой составляют единое дискурсивное целое, продуцирующее как свои различные стили одновременно экономическую аргументацию, научные взгляды, политические стратегии и управленческие решения. Более того, лингвистическая система экономики нуждается в "отклоняющихся" лингвистических практиках для своего развития. Механизм воспроизведения определенной традиции путем последовательных реинтерпретаций требует существования в рамках целостной системы "девиантных" подсистем.

Понятие гештальта я употребил в [4], говоря о том специфически организованном, несущем модальную функцию дополнительном знании "корректных" семантических и синтаксических правил, которое усваивается нашим условным методологическим Робинзоном ("простосердечным неофитом") при восприятии знаний о международной (западноевропейской) финансово-экономической интеграции и которое позволяет ему до известного момента не замечать избыточных конструкций, умножения репрезентаций одних и тех же проблем и иных внутренних напряжений в системе рациональных реконструкций интеграции. Уместно распространить это понятие, заимствованное из социальной психологии, на все случаи неэксплицированных лингвистических практик в экономике. В рамках и средствами экономической лингвистической системы наряду со стандартным типом рациональности формируются противоречащие ему нестандартные "гештальты" - невыраженные типы рациональности (типы дискурса). "Гештальты", способные реализовывать себя до известного момента, не нарушая целостности системы, при этом делают ее внешне очень неэффективной в практическом смысле.

Не имея собственного языка, "гештальты" фиксируются в лингвистической системе экономики в формах избыточных проблем (в дальнейшем реинтерпретируются как репрезентации меньшего числа более "стандартных" проблем) и рациональных реконструкций причинно-следственных связей (в дальнейшем осознаются как таковые, т.е. именно как реконструкции, не обязательно адекватные). Пример первого - замена проблемы роли и целей государственного регулирования проблемой уровня централизации, замена проблемы "финансовая интеграция как внешнеэкономическая политика или как носитель и организующее начало определенной экономической философии, системы приоритетов" серией проблем типа "микроэкономическая интеграция", "положительная или отрицательная интеграция", «"монетаристы" против "экономистов"». Пример второго - рациональная реконструкция аспектов интеграции как ее "последовательных этапов".

Идея "гештальтов", существующих в рамках экономического знания, значима также и на микроэкономическом уровне. До известного момента (предположительно до

того, как возможность эффективной коммуникации оказывается под вопросом вследствие накопленной "критической массы" сбоев в рутинном механизме взаимопонимания^) экономические агенты могут оставаться совершенно "рациональными" в отношении информации, которую они принимают в расчет. При этом правила и критерии, вытекающие из "стандартной" лингвистической системы экономики, остаются в силе. Проблема - в отборе обрабатываемой информации, при том что метод отбора (соответственно конкретная лингвистическая практика, или узус "стандартной" лингвистической системы) в существенной степени детерминирован реальными практиками экономических агентов.

Экономические "гештальты" как дискурсивные практики возможны внутри (и посредством) нормативной лингвистической системы экономики (т.е. системы, которая основана на определенных формальных посылках, включая предположения о рациональности и о наличии исчерпывающей рыночной информации) в той мере, в какой экономические агенты, сколь угодно экономически рациональные и абсолютно информированные, имеют тем не менее свободу выбора между различными линиями поведения в одной и той же ситуации. В реальности, когда рациональный выбор жестко ограничен и в существенной степени детерминирован, экономические агенты делают выбор не между различными стратегиями как таковыми, но между разными типами рациональности. Такие различные типы, по крайней мере в большинстве случаев, мирно сосуществуют в латентной форме в рамочной системе - нормативной лингвистической системе экономики. Их одновременное присутствие подчас проявляется как неожиданный и логически удивительный "компромисс" различных экономических целевых установок.

Ассимиляция "гештальтов" стандартной экономической системой означает реин-терпретацию всех этих формально рациональных конструкций, выявление их скрытых структур. Такая ассимиляция внешне может напоминать развитие "защитного пояса" обычной научной теории (Лакатош), но только внешне. Реинтерпретация формально рациональных конструкций, репрезентирующих "гештальты", происходит не вследствие невозможности решить объективную проблему экономики привычными средствами, а из-за нарушения коммуникационных механизмов экономической лингвистической системы (проблема, аналогичная проблеме "затемненности" текста, требующего герменевтической корректировки).

В условиях системной трансформации проблема "гештальтов" и ложных рациональных реконструкций дает себя знать гораздо сильнее, чем в экономике Западной Европы. В области международной финансово-экономической интеграции она играет особую роль, поскольку здесь значительно многочисленнее, чем во многих иных сферах экономики, посредствующие звенья между лингвистическими практиками (в широком понимании) и объективными экономическими формами.

Торговая и в особенности валютно-финансовая интеграция переходных экономик служит превосходным примером торжества экономических псевдоформ. В условиях переходной экономики эти формы при всей их фиктивности не могут рассматриваться просто как неверные интерпретации, их необходимо рассматривать, скорее, как своего рода метафоры. Как теоретическое осмысление, так и практическое преодоление псевдоформ эквивалентно раскрытию известных метафор. Иначе говоря, определенность содержания форм интеграции в экономике переходного типа принципиально ограничена. Процесс системной трансформации эквивалентен в известном смысле детерминации, т.е. процессу раскрытия метафор. Если метафоричность экономических форм исчерпана, если в обороте оказываются только правильные или неверные интерпретации некоторой экономической реальности, то речь не идет больше о системной трансформации, но об определенной экономической системе.

" Например, в случае, когда реальный сектор переходной экономики принимает правила "нормального" оптимизирующего поведения, в то время как поведение финансового сектора продолжает быть "ннфля-ци1)нпо-о1п-имальным".

Конкретные формы, которые эта экономическая система примет на уровне международной интеграции, будут зависеть от вектора стимулов второго порядка. Такой вектор невозможно выявить, пока новая экономическая система не приобретет выраженную форму на уровне национальной экономики. Это не тождественно утверждению о невозможности независимого решения международных экономических проблем (что было бы трюизмом). Скорее, однозначно определимых проблем экономической интеграции как таковых не существует, пока мы не можем удовлетворительно констатировать лежащую в основе наблюдаемых феноменов некую экономическую систему.

Как показал П. Уинч, анализ общественной (в частности, экономической) системы эквивалентен анализу ее текстового, лингвистического коррелята. Более того, знание экономической системы эквивалентно эксплицированному тексту, который является иной репрезентацией этой системы - не просто "описанием", но именно другой репрезентацией [17]. В таком случае аналогия между метафорой в узком текстовом смысле и метафорой как феноменом экономической системы оказывается не иллюстративной, а содержательной. Метафора как феномен экономической системы предполагает высокую степень неопределенности в смысле программ, или типов поведения, заложенных в экономически значимом акте.

В отличие от ошибочных определений и некорректных интерпретаций экономические "метафоры" бесконечны: они не имеют твердого дна. В финансовой сфере, например, если бы проблема была поставлена прямо: "Механизм валютной интеграции, который мы пытаемся построить, на самом деле предназначен для модификации торгового режима или для урегулирования межгосударственной задолженности", страны-члены ответили бы вопросом: "Зачем в таком случае нам отказываться от финансового суверенитета, вместо того чтобы прямо попытаться решить данные проблемы?". В то же время, если бы не эти - реальные - проблемы, финансовая интеграция не имела бы достаточных сил, чтобы развиваться "на собственной основе". Фиктивные формы и неэффективная политика, следовательно, закономерны и последовательны в своей целостности. Логика интеграции в ЕС также фиктивна, особенно в том, что касается последовательной смены ее стадий. И тем не менее рационализация здесь возможна благодаря наличию вектора стимулов второго порядка'^, в то время как в переходной экономике с ее чрезвычайно высоким уровнем неопределенности попытки рационализации ведут в порочный круг. Поэтому в постановке целей для интеграции в СНГ не слишком много смысла. Последовательное целеполагание едва ли возможно на протяжении всего периода системной трансформации.

Означает ли это запрет на международную интеграцию в постсоветской экономике? Конечно, нет. Речь идет о том, что нормальная экономическая интеграция, невозможная в экономике переходного типа, будет выстроена заново, а не вырастет из интеграционных попыток переходной экономики и будет решать существенно иные задачи, которые станут ее эяяяктивной движущей силой и сделают ее с необходимостью похожей на западноевропейскую (в действительности просто адекватную, или стандартную) модель. Речь идет также о невозможности интеграции как жесткой координации макроэкономической политики и даже просто как типологического единства этой политики, воплощающей более или менее отчетливую стратегию. Принципиально новое развитие получит система экономических дискурсов, которая откроет для себя неэксплицированные экономические "гештальты" и предложит их адекватно рационализированную интерпретацию, тем самым реинтерпретировав свою собственную традицию.

Иными словами, экономические "гештальты", играющие существенно важную роль, вводимы к известному рациональному основанию.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Balasso В. The Theory of Economic Integration. London, 1962.

2. Константинов Ю.А. Две интеграции - два валютно-финансовых механизма. М., 1986. С. 191.

3. Lavigne М. Les relations imra-CAEM dans les annees 1990s - un marche unique, est-il concevable?//Reformesetechangesexterieursdanslespaysdel'Est.Paris, 1990.P. 135-137.

4. Евстигнеев В.Р. Природа экономического знания // Общественные науки и современность. 1997. № 5.

5. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1994. С. 354.

6. Ai-i-ow К. Social Choice and Individual Values. New Haven-London, 1963.

7. Sen A. Rationality and Social Choice // The American Economic Review. 1995. March. Vol. 83. № 1.

8. McCioskey D.N. The Rhetoric of Economics. Madison (Wisconsin-Brighton (Sussex), 1985. P. 13-16,57-62,138-147.

9. Maki U. Diagnosing McCloskey // Journal of Economic Literature. 1995. September. Vol. XXXIII. P. 1303.

10. Dovidson D. Communication and Convention // Synthese. 1984. № 59.

1 1. Zico G.V. Systems of Discourse. Structures and Semiotics in the Social Science. London, 1984. P. 41.

12. Toi'risi C.P. La pratique scientifique selon et chez Pareto // Revue europeenne des sciences sociales. 1978. Vol. XVI. № 43.

13. Досье Правительственного вестника. 1991. Сентябрь. С. 16.

14. Евстигнеев В.Р. Валютно-финансовая интеграция в ЕС и СНГ: сравнительный семантический анализ. М„ 1997.

15. Mai'slen-Wilson W.D. Speech Understanding as a Psychological Process // Spoken Language Generation and Understanding. Dordrecht-Boston-London, 1980.

16. Tayfoi- Ch. Rationality//Philosophy and Human Sciences. Philosophical Papers. 1985. № 2.

17. Winch P. The Idea of a Social Science and Relation to Philosophy. London, I960.

© В. Евстигнеев. 1998

1. Арістотель Аристотель написав цей рядок 2300 років тому а він залишається влучним і зараз коли
2. Трудовий договір та порядок його оформлення
3. Мобильные персональные компьютеры виды, варианты исполнения, их сравнение
4. Збірник укрупнених кошторисних норм на геологорозвідувальні роботи Загальні засади
5. Водоцементное отношение После преобразования относительно В-Ц эта формула примет вид-
6. Социологические исследования
7. Комплексный исследование структуры рынка транспортных услуг в Витебске
8. тематичному гніздовому тощо
9. 93А КамАЗ6520 ISUZU CYZ 1 Вантажопідйом ністьт
10. Реферат на тему- Наследование по завещанию
11. ТЕМА 2 СУЩНОСТЬ ЦЕЛИ И ЗАДАЧИ МЕНЕДЖМЕНТА 1
12. 30 лет 3145 лет 46 и более лет
13. РЕФЕРАТДёнме
14. самый поразительный английский роман 2005 года
15. ТЕМА 6.1 ИЗМЕРЕНИЕ ПАРАМЕТРОВ ПОЛУПРОВОДНИКОВЫХ ПРИБОРОВ
16. Тема 44 Показники результативності національної економіки План Система показників ефективності
17. Модуль з Римського приватного права
18. Обеспечение эффективности внедрения организационных и управленческих инноваций
19. Утверждаю Проректор по ВР ШГПИ Кыштымова Т
20. КЛАССная команда 15 мая 2013 года среда 18

Материалы собраны группой SamZan и находятся в свободном доступе