Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
А.И. Куляпин
Символика времен года в прозе В.М. Шукшина
.Полемизируя с критиками, считающими его "бытописателем", Шукшин однажды заметил: "У меня в рассказе порой непонятно: зимой это происходит или летом" [1, с. 164]. Поскольку это действительно так, то можно предположить, что акцентирование любых календарных примет будет обладать в его текстах повышенной семиотичностью.
Согласно общепринятой символике времен года, "они соответствуют... четырем стадиям человеческой жизни" [2, с. 127]. "Отождествление частей дня и времен года с возрастами человеческой жизни, вероятно... можно считать универсалией, причем представление года как человека рождающегося, растущего, старящегося и умирающего относится к самым устойчивым" [3, с. 614]. Шукшин, как и многие другие писатели, широко пользуется "условностью, согласно которой природа должна, как аккомпанемент, вторить действиям и эмоциональным состояниям персонажей" [4, с. 135]. Однако не менее широко в его текстах представлен и прием контраста.
"Весна - любимое время года Шукшина" [5, с. 160]. Для писателя и для его героев "весна - начало всех начал" [6, с. 75]. Наиболее очевидно весна соотносится с началом жизни, с юностью в рассказе "Рыжий": "Это было давно и прекрасно. Весна была - вот что стоит в памяти, как будто это было вчера" [6, с. 529]. "Ждет весны" для начала похода "за волей" Степан Разин ("Я пришел дать вам волю"). Именно весной выходит из тюрьмы и пытается начать новую жизнь Егор Прокудин ("Калина красная"). Киноповесть вообще во многом построена на параллелизме между процессом весеннего пробуждения природы и духовным воскрешением героя. Символика "весны-возрождения" появляется, например, в авторской ремарке к сцене пляски Егора и Люсьен в "малине": "На них хотелось без конца смотреть, и молодые люди смотрели, с какой-то тревогой смотрели, жадно, как будто тут заколачивалась в гроб отвратительная часть и их жизни тоже - можно потом выйти на белый свет, а там - весна" [7, с. 216].
Впрочем, нередко "воскресение" героя Шукшина оказывается мнимым, и тогда весна становится контрастным фоном для изображения его духовной эволюции. Так, ощутимое приближение примет весны в финале рассказа "Охота жить": "Тайга просыпалась. Весенний густой запах леса чуть дурманил и кружил голову" [8, с. 244] - драматически оттеняет процесс окончательной духовной гибели героя. Другой пример псевдовозрождения души на фоне весны можно найти в рассказе "Шире шаг, маэстро!". Приближающаяся весна для героя - "притворяшки Солодовникова" - знак нового мироощущения: "предчувствие чего-то хорошего охватило его... Всего двадцать четыре года, впереди целая жизнь, надо что-то такое решить теперь же, когда и сила есть, много, и радостно. И весна. Надо начать жить крупно" [6, с. 74]. Герой настолько явно семиотизирует календарь, что в его записной книжке слово "весна" даже пишется с прописной буквы: "А на земле была Весна". Поэтому контраст между миром природы и эмоциональным состоянием героя в финале рассказа становится символом окончательного краха его грандиозных планов: "Стал безразличен хороший солнечный день, даль неоглядная, где распахнулась во всю красу мокрая весна, - стали безразличны все эти запахи, звуки, пятна... Ну, весна, ну, что же теперь - козлом, что ли, прыгать?" [6, с. 83].
"Весна" и "любовь" - два понятия, неразрывно между собой связанные в сознании каждого", - справедливо заметил С.А. Токарев [9, с. 99]. Этот тезис сохраняет значимость и в отношении творчества Шукшина. "Весной, в апреле" влюбляется Степан Емельянов ("Степкина любовь"), "в начале сева", когда "весна исходила соком", разыгрывается история любви Пашки Холманского ("Классный водитель"). Встречается в произведениях Шукшина и противоположное решение. Атмосфера весны только усугубляет горе Ивана Петина, от которого ушла жена: "Стояла весна, и от этого еще хуже было на душе: холодно и горько... Он любил весну, когда она только-только подступала, но уже вовсю чувствовалась даже утрами, сердце сладко поднывало - чего-то ждалось. Весны и ждалось. И вот она наступила, та самая - нагая, раздрызганная и ласковая, обещающая земле скорое тепло, солнце... Наступила... А тут - глаза бы ни на что не глядели" ("Раскас") [8, с. 326].
В ряде рассказов Шукшина трагическую напряженность конфликта обостряет соединение таких контрастных понятий, как "весна" и "смерть". "Вот, думаю, весна, хорошо, солнышко светит. Да-а... А помирать все одно надо", - размышляет герой рассказа "Дождь на заре" [8, с. 207]. "Глухой весенней ночью" умирает Саня Неверов ("Залетный"). Образ смерти на фоне весеннего пейзажа создается писателем также в рассказах "Охота жить", "В профиль и анфас", "Сураз".
Лето, вполне естественно, воспринимается всеми как период полного расцвета природы, всех проявлений жизни. Характерный образ появляется в рассказе "Нечаянный выстрел": "Августовский полдень вызванивал за окнами светлую тихую музыку жизни" [8, с. 205]. Но для шукшинских героев лето чаще всего парадоксально ассоциируется с мыслями о смерти. Показательно начало рассказа "На кладбище": "Ах, славная, славная пора!.. Теплынь. Ясно. Июль месяц... Макушка лета... Есть за людьми, я заметил, одна странность: любят в такую вот милую сердцу пору зайти на кладбище и посидеть час-другой. Не в дождь, не в хмарь, а когда на земле вот так - тепло и покойно" [6, с. 493]. Те же мотивы присутствуют в рассказах "Нечаянный выстрел", "Горе", "Земляки". В последнем рассказе Шукшин косвенно раскрывает значение отмеченного парадокса. В начале рассказа, сразу после лаконичной пейзажной зарисовки, следует такое высказывание: "Стариковское дело - спокойно думать о смерти. И тогда-то и открывается человеку вся сокрытая, изумительная вечная красота Жизни. Кто-то хочет, чтобы человек напоследок с болью насытился ею. И ушел" [8, с. 344]. Таким образом, почти оксюморонное сочетание "летние мысли о смерти" оказывается частным случаем важнейшей для Шукшина оппозиции "Жизнь: Смерть".
Раскрыть символику осени в текстах Шукшина не представляет большой трудности, поскольку писатель регулярно и несколько даже прямолинейно ассоциирует это время года со старостью, порой увядания жизни. В рассказе "Осенью" символика времени года в силу принципиальной значимости вынесена в заглавие. Параллелизм природных процессов и человеческой жизни особенно акцентирован в финале рассказа, где после итоговой фразы Филиппа Тюрина - "Теперь ничего. Надо как-нибудь дожить... Да собираться - следом. Ничего теперь не воротишь" - возникает осенний пейзаж: "Ветер заметно поослаб, небо очистилось, солнце осветило, а холодно было. Голо как-то кругом и холодно. Да и то - осень, с чего теплу-то быть?" [6, с. 438]. Столь же очевиден смысл монтажа пейзажного фрагмента с размышлениями героя об "осени" своей жизни в рассказе "Билетик на второй сеанс": "Была осень после дождей. Несильно дул сырой ветер, морщил лужи. А небо с закатного края прояснилось, выглянуло солнце. Окна в избах загорелись холодным желтым огнем. Холодно, тоскливо. И как-то противно ясно... Тимофей думал: "Вот - жил, подошел к концу... Этот остаток в десять-двенадцать лет, это уже не жизнь, а так - обглоданный мосол под крыльцом - лежит, а к чему? Да и вся-то жизнь, как раздумаешься, - тьфу!" [6, с. 184]. Тот же круг ассоциаций в рассказах "Племянник главбуха", "Одни", "Вянет, пропадает".
Хотя "аналогия зимы со смертью... общеизвестна" [9, с. 47], Шукшин непосредственно обращается к ней только в рассказе "Как помирал старик". Однако более обобщенное представление о зиме как о царстве холода, хаоса, голода используется писателем довольно часто. Например, в рассказах "Далекие зимние вечера", "Капроновая елочка", "Из детских лет Ивана Попова" и других.
Литература
Шукшин В.М. Вопросы к самому себе. М., 1981.
Керлот Х.Э. Словарь символов. М., 1994.
Мифы народов мира. В 2-х т. Т. 1. М., 1991.
Жолковский А.К. Блуждающие сны. М., 1992.
Коробов В.И. Василий Шукшин. М., 1984.
Шукшин В.М. Рассказы. Барнаул, 1989.
Шукшин В.М. Киноповести. Повести. Барнаул, 1986.
Шукшин В.М. Любавины: Роман. Книга вторая. Рассказы. Барнаул, 1988.
Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. М., 1983.