Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Александр Варго
Льдинка
Книга сообщества http://vk.com/knigomaniya . Самая большая библиотека ВКонтакте! Присоединяйтесь!
В темноте амбара он поднял лохматую голову. Его желтые оцепенелые глаза слабо светились.
«Я голоден», – прошептал он.
Генри Эллендер, «Волк»
* * *
Хабаровский край, 7 января 2007 года
– Ты почему остановился?
Тима на секунду задумался. Действительно, почему? Он был уверен, что им нужно ехать налево, но в последний момент его что-то удержало.
– Давай, поехали, – нетерпеливо продолжала Яна, покрепче обняв молодого человека за талию, но тот не тронулся с места. Огромный снегоход, облепленный влажным снегом, тихо и монотонно урчал, послушно ожидая команды своих наездников. Издали он напоминал некий космический катер, который вот-вот стряхнет с себя комья снега и плавно поднимется в небо, прозрачное и звенящее от холода.
– Ты помнишь, куда дальше ехать? – спросил юноша, и Яна растерянно взглянула на дорогу.
– Я думала, ты помнишь…
– Тогда дождемся Антона с Ланой, – сказал Тима, заглушив двигатель. – Я не уверен, куда нам нужно сворачивать.
Объятия Яны чуть ослабли.
– Ты шутишь? – Она издала напряженный смешок и тут же сказала плаксивым тоном недовольного ребенка: – Я уже замерзла и хочу горячий кофе. С коньяком.
Тима не ответил. Он смотрел на развилку, пытаясь вспомнить хоть какой-нибудь ориентир, когда они катались здесь сегодня утром, но память, как неисправный факс, неизменно выдавала чистый лист, белоснежный и гладкий, как окружавший их снег.
Теперь, когда двигатель «Бурана» был выключен, он с удивлением обнаружил, какая в лесу царит божественная тишина. Он снял защитные очки, припорошенные снежной пыльцой, и посмотрел наверх. Кроны могучих сосен закрывали почти все небо, величественно смыкая огромные ветви вокруг зарождавшегося месяца, который, обозначившись вначале едва заметным мерцающим бледно-желтым пятнышком, постепенно проявлялся все четче и четче, обретая характерную изящную форму.
До слуха молодых людей донесся мерный гул, нарастающий с каждой секундой. Затем послышались залихватские вопли Антона, и через полминуты из-за деревьев показался еще один «космический катер», раскрашенный в крикливый канареечный цвет. Он несся на довольно большой скорости, Антон подбадривал себя и вцепившуюся в него сзади Лану ковбойскими криками, словно был на родео и под ним был не снегоход, а взмыленный мустанг, только что заарканенный в прерии. «Буран» нехотя снизил скорость и опасно затормозил в каких-то пяти-семи сантиметрах от Тимофея. Не заглушая двигатель, Антон слез с машины. На нем была теплая камуфляжная куртка и забавная зеленая шапочка, по форме напоминающая колпак шута. Он подошел к Тиме с Яной, задирая очки на лоб. Румяное лицо улыбалось, глаза искрились от возбуждения, от очков на крыльях носа остались розовые отметины.
– Че встали, Тимыч? Батарейки сели? Или мочевой пузырь уже ни к черту? – хохотнул он, отряхиваясь от снега.
Тима молча показал на развилку. Антон проследил за жестом приятеля.
– И че?
– Хоть тресни, не могу вспомнить, как мы сюда ехали, – признался Тима.
Антон вернулся к снегоходу и выключил зажигание.
– Вы что, забыли дорогу? – поинтересовалась Лана, продолжая сидеть на снегоходе.
Она сняла с головы наушники и выключила плеер. Антон неопределенно дернул плечом и подошел к развилке. Несколько мгновений он переводил взгляд с одной дороги на другую. Обе выглядели как близняшки – абсолютно одинаковые по ширине, на каждой свежие следы от снегоходов.
– Слушайте, решайте скорее, мне холодно! – не выдержала Яна. Она стащила с рук перчатки и принялась согревать покрасневшие пальцы дыханием.
– Вон туда, – сказал наконец Антон, махнув рукой направо. Однако в голосе его не было уверенности, и это все заметили.
– Да? – с сомнением спросил Тима. Он поправил покрытую заледеневшей коркой шапку и кашлянул: – А по-моему, нам налево.
– Как это ты определил? – хитро сощурился Антон.
– Определил, и все, – отрезал Тима. – А ты почему решил, что нам направо?
Антон собрался что-то ответить, как подала голос Лана:
– Может, стоит позвонить ребятам? Или моему дяде?
– У меня батарея села, – с досадой произнес Тима. Антон и вовсе сказал, что забыл телефон на базе.
– Все-таки я думаю, что нам направо, – добавил он уже более уверенным голосом, оглядываясь по сторонам. – Да, сто пудей.
– Сто пудей, сто мудей… Что-то не чувствуется энтузиазма в твоем голосе, – ворчливо сказал Тима.
– Лана, а у тебя есть сотовый? – с тревогой спросила Яна, вновь натягивая перчатки.
– У меня «Мегафон», вряд ли тут будет сеть работать, – отозвалась девушка, но телефон тем не менее достала. Нажала на какие-то клавиши и медленно покачала головой.
– Так, короче. Командование беру на себя, – сказал Антон, опуская на глаза очки. – По местам.
– Так куда ехать? – не трогаясь с места, задал вопрос Тима, но Антон его уже не слушал. Он завел снегоход и, ловко объехав Тиму, медленно тронулся направо. Лана воткнула в уши наушники, после чего прижалась вплотную к Антону. Тима чертыхнулся, но тоже сел на снегоход. Яна тут же прильнула к нему, и юноша почувствовал, что тело девушки сотрясает мелкая дрожь.
– Потерпи, скоро приедем, – успокоил он Яну. «Надеюсь, Антоша, ты лучше меня запомнил дорогу», – подумал он про себя, все еще сомневаясь в правильности выбора приятеля.
– Скорее бы, – шмыгнула носом Яна, и они поехали.
Стараясь не выпускать из виду мелькающий среди деревьев снегоход, Тима не без удовольствия вспоминал проведенное здесь время. Он признался себе, что, невзирая на свою пусть и недолгую, но насыщенную приключениями жизнь, он еще никогда не отдыхал так замечательно. Еще бы, встретить Новый год в глухой тайге, практически в спартанских условиях, на это не каждый способен. Конечно, некоторые знакомые скептически кривили губы, узнав о затее ребят – мол, что за идиотизм, такой знаменательный праздник отмечать в каких-то дебрях… но, только попав сюда, Тима понял – это именно то, чего ему не хватало. Бесподобная природа с девственными лесами и пушистым, мягким снегом (он никогда не видел такого снега даже в Подмосковье и уж тем более – в городе), захватывающие спуски на лыжах, походы в заповедник, вот эти снегоходы… Кроме того, они с Антоном присутствовали на охоте, им посчастливилось попробовать приготовленную на углях молодую косулю, и вкус свежего мяса буквально ошеломил юношей – самый лучший шашлык, попробованный ими до настоящего времени, по сравнению с этим мясом казался подгоревшей подметкой от башмака. А все из-за родственников Ланы – у нее в здешних охотничьих угодьях работал родной дядя, благодаря которому для них и были организованы все развлечения.
С Ланой он познакомился в институте, во время сессии (они учились на вечернем отделении), и уже потом познакомил ее с Антоном. Единственное, что сейчас напрягало Тиму, – чрезмерные знаки внимания со стороны Яны. Она была близкой подругой Ланы, которая и предложила ей составить им компанию, зная при этом, что на фронте личных отношений у Тимы тишь да гладь. Отчасти это было правдой, у него не было постоянной девушки (были непостоянные, что, впрочем, его абсолютно устраивало). Но не хотел он видеть Яну в качестве объекта ухаживания.
Вот и теперь – прижалась к нему так, словно началось цунами, и если она ослабит хватку, ее моментально унесет, ну как минимум в открытый космос.
Вскоре пошел снег. Крупные снежинки, поблескивая в морозном воздухе, плавно кружились вокруг, и снегоходы чуть сбавили скорость – даже очки и плотно замотанные вокруг лиц шарфы не очень-то помогали: во время езды снежинки превращались в разозленных ос, старательно выискивающих у путников незащищенные места кожи.
Яна снова начала хныкать, и Тима как мог успокаивал ее. Он включил фару, с некоторой тревогой отметив, что скоро совсем стемнеет. Он все еще надеялся, что Антон выбрал верную дорогу, но червь сомнения уже проснулся внутри него.
Наконец он не выдержал и посигналил Антону. Снегоходы остановились.
– Че такое? – с недовольством крикнул Антон. Он снял шапку и отряхнул ее от снега.
– Разворачивайся, – сказал Тима.
– Как?! – опешила Яна. – Куда это разворачиваться? Это уже не смешно, Тима!
– Ты знаешь, удивительное совпадение, но мне тоже не до смеха. Мы давно должны были выехать на открытую просеку, а не ползти по лесу. Кстати, никаких просветов среди деревьев я не вижу.
– Ну и что? – спесиво сказал Антон, воинственно нахлобучивая свою зеленую шапочку еще глубже на голову. Тиме вдруг пришло в голову, что в ней он чертовски смахивает на спятившего скомороха, которого чем-то очень разозлили. – Я в отличие от некоторых хорошо помню дорогу.
– Нет проблем, – ответил Тима спокойно, не без труда подавляя в себе огромное желание наорать на заупрямившегося друга. – Давай условимся – если через пятнадцать минут мы не выйдем на основную дорогу, ты останавливаешься, и мы едем обратно.
– Десять, – рогатая шапочка самоуверенно качнулась. – Десять минут, тыщу петард мне в задницу, если я не прав.
– Только не говори потом, что я тебя тянул за язык, – бросил Тима, следуя за Антоном. В душе он давно понимал, что они едут совершенно не туда, куда им нужно, но вопреки здравому смыслу он почему-то не стал настаивать на своем. Может, оттого, что хотел увидеть раскисшее лицо Антона, когда он наконец поймет, что ошибался? Правда и то, что внутренний голос отчаянно твердил Тиме, что он выбрал не тот день и не то место, чтобы устраивать уроки жизни своему однокурснику, но… он промолчал, и они двигались дальше.
Снег клубился вокруг мелкой белой пылью, огни фар желтыми пятнами плясали по ссутулившимся под тяжестью сугробов соснам. Прошло десять минут, пятнадцать, но лес и не думал выпускать их. Для признания полного поражения Антону понадобилось полчаса. К этому моменту они проехали еще две развилки, а небольшой снежок с неба превратился в самый настоящий снегопад.
– Ну что, доволен?! – зло прокричал Тима, слезая со снегохода. В неменьшей степени он злился и на себя самого, доигрались, называется.
Антон выглядел подавленным.
– Я же отлично помнил все повороты, – пробормотал он.
Девушки тоже выглядели не ахти – если Лана просто побледнела, то Яна вообще была на грани истерики.
– Мальчишки, вы что, прикалываетесь? – чуть не плача, проговорила она. – Только не говорите, что мы по-настоящему заблудились.
– Дай дураку х… стеклянный, он и х… разобьет, и руки порежет, – пробормотал Тима.
Антон с вызовом посмотрел на Тиму, поняв, кто подразумевается под этим дураком, но не решился ответить колкостью. Он поправил (раз в десятый) шапочку, концы которой вяло повисли, напоминая испорченные огурцы; эта шапочка словно полностью разделяла вину своего хозяина, не пытаясь найти себе оправдания.
– Нас в любом случае уже хватились, – нерешительно сказал он, но Тима только усмехнулся.
– Ага. Только, как ты уже успел заметить, тайга большая, Тоха.
– Можно залезть на дерево, – предложил Антон.
– А там что? Кукарекать будешь? Да и пока долезешь, ночь наступит, – отверг эту идею Тима. – К тому же брякнешься еще, что с тобой, переломанным, делать? Ладно, разворачиваемся.
Однако и здесь их ждал неприятный сюрприз – места для маневра почти не было, и, чтобы развернуть снегоход, Тиме пришлось изрядно повозиться. Яна, чтобы не мешать, слезла и стояла у громадной ели, глядя на происходящее широко раскрытыми, как у испуганного олененка, глазами. Когда стал разворачиваться Антон, его «Буран» неожиданно скользнул в сторону, и передняя часть снегохода провалилась в сугроб. Антон попытался вырулить снегоход, но все попытки были бесплодны. Матерясь про себя, Тима стал ему помогать, что заняло еще минут десять.
Когда они были готовы, тайга окунулась в ночь. Свет фар выхватывал в сгущающихся сумерках снежинки, кружащиеся в затейливом хороводе. Облитые желтым свечением, они были похожи на волшебных бабочек, высеченных из чистейшего горного хрусталя. Источая мерный серебристый свет, на разозленных и смертельно уставших туристов взирала равнодушная луна. И хотя при любых других обстоятельствах Тима долго бы любовался великолепием таежного неба, сейчас ему начинало казаться, что в этот час словно все силы природы объединились против них. Чуть не плача, на снегоход забралась Яна. Тима махнул рукой, показывая, что начинает движение, рогатая шапочка качнулась как маятник, показывая, что сигнал понят и он готов.
Снегопад постепенно набирал силу, с каждой секундой ровняя и без того узкую колею с горбатыми сугробами, высившимися вдоль дороги.
Через пять минут у Антона внезапно погасли все габариты. К счастью, работал гудок, и он принялся отчаянно сигналить Тиме. Тот остановился.
– Фигня какая-то, – растерянно сказал Антон. – Лампочки, что ли, перегорели?
– Аккумулятор нормальный, сигнал-то работает. Что-то с проводкой, – сказал Тима, пощелкав выключателями на приборной панели снегохода.
– Это я и без тебя понял, – уныло произнес Антон и стукнул кулаком по пластиковому корпусу: – Не, ну ты видел такую непруху, Тимыч?!
– Следи за моими габаритами, – сказал Тима. – Я сбавлю скорость.
– Бензина-то хватит?
– Хрен знает.
Они снова тронулись в путь. Девушки сидели молча, как каменные изваяния, но Тима нисколько не сомневался, что если в ближайшее время они не выйдут на нужную дорогу (какая дорога, все занесено снегом!), то главный концерт впереди.
Угораздило же так влипнуть! А ведь завтра у них самолет в Питер. Интересно, ребята на базе уже хватились их? Скорее всего, ведь прошло почти полтора часа, как они оторвались от основной группы. А все Антон! Сначала ползал по кустам, фотографировал разные шишечки с иголочками, потом раза два по дороге останавливались, чтобы он отлил. Впрочем, они тоже хороши – Яна всю дорогу капризничала, требуя, чтобы они остановились лишь для того, чтобы она поправила шарфик или вытерла уголки губ от смазанной помады.
Вскоре двигатель стал задыхаться и недовольно фыркать, намекая, что может заглохнуть. Тиме пришлось снизить скорость до минимума, но снегоход все равно едва тащился, как раненое животное. Тима боялся поверить своим глазам – колея впереди исчезала буквально на глазах. Будто какой-то невидимый сказочный великан разглаживал своей исполинской рукой снег, разравнивая и стирая дорогу, от которой теперь они все зависели.
Яна тоже это увидела и, выбивая зубами отчаянную дробь, взмолилась:
– Тимка, что происходит? Кк-куда мы едем!?
Тима оставил ее мольбу без ответа. С трудом вспахивая снег, «Бураны» с каждым следующим метром замедляли движение. Наконец фыркнув в последний раз, они замерли почти одновременно, снегоход Антона и Ланы пережил «коня» Тимы ровно на три секунды. Какое-то время все продолжали сидеть в полной неподвижности, будто погрузившись в летаргический сон.
– Че дэ? – выругавшись, спросил Антон, задирая очки. Перчатки, покрытые коркой льда, скрипнули.
– Что делать, говоришь? – задумчиво промолвил Тима. – Боюсь, дальше придется идти пешком. Иного выхода не вижу.
– Ты с ума сошел? – закричала Яна. Слезы сбегали по ее замерзшим щекам и тут же застывали, превращаясь в прозрачные дорожки.
– Тебе нельзя плакать, – заметил Тима, но в голосе его не чувствовалось особого сожаления, лишь констатация факта. Он напряженно вглядывался вперед. Дороги почти не было видно, только едва различимая полоска, и на глазах изумленных молодых людей эта жалкая полоска исчезала с ужасающей быстротой.
– Яна, снимай рюкзак и достань фонарь, – сказал Тима, но ошарашенная девушка не шелохнулась, и ему пришлось повторить просьбу.
– Тимыч, ты че, в натуре собрался пешком чапать? – не поверил Антон. Он сгибал и разгибал пальцы в похрустывающих перчатках, освобождая их от налипшего льда.
– А ты что предлагаешь? – не глядя в его сторону, задал вопрос Тима. – Сидеть и ждать Деда Мороза или Бэтмена?
– Но… с девчонками мы не пройдем и километра, – возразил Антон.
Тима окинул взглядом Яну с Ланой. Последняя уже не слушала плеер, она с нарастающей паникой следила за диалогом ребят.
– Антон, если мы останемся сидеть на одном месте, то очень скоро замерзнем, – тихо сказала она. Она слезла со снегохода и тут же очутилась по колено в снегу.
– А если вы попретесь в лес, то не замерзнете, да? – язвительно переспросил Антон. – И потом, забыли, какие тут медведи с волками водятся?
– Медведи сейчас спят, двоечник, – беззлобно проговорил Тима, размышляя. Затем скинул куртку, снял с себя свитер и протянул Яне: – Надевай. Иначе через десять минут в сосульку превратишься.
– А как же…
– Без разговоров, – оборвал ее Тима, и девушка безропотно подчинилась.
Тима надел куртку, после чего, взглянув на ее тоненькие перчатки, снял свои и тоже отдал ей.
– Я пойду один, – сказал он, включив фонарь. – Никуда не уходите.
– Тима, нет, – жалобно заговорила Яна. Она уже натянула теплый вязаный свитер юноши поверх своей легкой водолазки и теперь застегивала пуховик. – Не уходи! Ты… ты не можешь оставить нас!
Антон шагнул вперед. И хотя Тима не мог видеть лица своего однокурсника, он был готов спорить, что на нем застыл смертельный испуг.
– Послушай… Мы должны держаться вместе.
– И вместе сдохнуть? – жестко спросил Тима. Он говорил тихо, так как боялся, что разговор могут услышать девушки. – Мало времени, Тоха. Поверь, я иду не потому, что решил выдрючиться перед нашими дамами.
– Тогда я с тобой.
Тима покачал головой.
– Девчонки не должны оставаться одни. И кстати, попробуй собрать хворосту и разжечь костер. Зажигалка есть?
Антон кивнул с пришибленным видом. Он приблизился вплотную к Тиме, с усилием вытаскивая ноги из сугробов.
– Тимыч… а ты уверен, что пойдешь правильно? – шепотом спросил он, и Тима вздрогнул. Будто ледяная игла кольнула где-то в область сердца.
– Я очень надеюсь.
– Может, пусть «пылесосы» остынут? Позже попробуем снова завести? – предложил Антон: ему явно не хотелось оставаться за главного.
Тима только покачал головой. Он уже собирался идти, потом вспомнил о чем-то и достал из куртки фляжку в кожаном чехле.
– Возьми, там коньяк. Это если совсем будет холодно.
Проваливаясь по колено в снегу, Тима поковылял вперед. За спиной слышался сдавленный плач Яны.
– Что это? – спросила Лана, указывая на фляжку в руках Антона. – Спирт?
– Коньяк.
Яна продолжала всхлипывать.
– Ну все, перестань, – попытался успокоить ее Антон, но девушка неожиданно подняла голову и спросила:
– Мы ведь не останемся здесь навсегда, правда? Мы… у нас завтра билеты домой, вы помните?
– Яна, успокойся, – произнесла Лана, хотя голос у нее тоже заметно дрожал. – Все будет нормально, нас наверняка уже давно ищут.
Пока девушки разговаривали, Антон озабоченно поглядывал на фару снегохода Тимы: свет медленно, но неуклонно тускнел, а это означало одно – аккумулятор садился. Но если он выключит свет, чтобы сберечь энергию, они останутся в кромешной темноте, а для его впечатлительных сокурсниц это равносильно смерти. Он машинально открутил колпачок с фляжки и сделал глоток.
Скоро исчезла и та едва различимая полоска, которая до недавних пор гордо именовалась дорогой. Теперь Тима брел практически наугад, освещая свой путь фонарем. Пару раз ему казалось, что справа что-то светлеет, и он с надеждой шел туда, моля бога, чтобы это оказалась нужная им просека, но каждый раз его ждало разочарование.
«Еще метров сто, и я буду слышать потусторонние звуки», – подумал юноша, озираясь по сторонам. Он внимательно прислушивался в надежде услышать рокот снегоходов разыскивающих их ребят, но все, что улавливали его органы слуха, – тихий монотонный шелест падающего снега.
Подул ветер, и Тима зябко поежился – вязаного свитера однозначно не хватало. В ботинки набилось снега, и Тима уже всерьез задумался о разумности своего решения оставить ребят и в одиночку добираться до базы. Прыгающий луч фонаря выхватывал из темноты свисающие мохнатые ветви елей, напоминающие искривленные лапы доисторических рептилий.
Пройдя еще несколько метров, он вдруг остановился как вкопанный. Затем повернулся назад, посветил на протоптанную дорожку и почувствовал, как страх медленно стянул его внутренности, – его следы уже почти наполовину завалило снегом.
«А ты что думал, осел, – обругал он себя. – Этого и следовало ожидать».
Ожидать этого, в общем-то, действительно следовало, однако теперь в его голове занозой застряла назойливая мысль: каким образом он вернется назад, если ничего не найдет? Точнее, НИКОГО?
(Тогда ты просто замерзнешь,– ровно произнес внутренний голос. – Знаешь, как это случается? Ты будто уснешь, и все дела. Ведь не захочешь же ты возвращаться к своим товарищам без победы?)
Это верно, самолюбия у него хоть отбавляй. Он лучше превратится в ледышку в этой проклятой тайге, чем позволит себе вернуться к друзьям и, как в анекдоте, развести в стороны руки, типа «ну не шмогла я, не шмогла!»
Слева что-то прошелестело, и Тима посветил фонарем. На одной из сосен сидела крупная сова, ее желтые глаза, ослепленные ярким светом, недовольно жмурились. Встряхнув крыльями, она резко сорвалась с дерева и унеслась в темноту. С ветки, где она сидела, полетела снежная завеса.
«Забыли, какие тут медведи с волками водятся?»
Тима невольно улыбнулся, вспомнив фразу Антона. К слову, волки здесь действительно водились, причем довольно крупные, но почему-то встреча с ними совершенно не пугала его – куда больше его тревожила перспектива окончательно заблудиться и провести ночь в тайге.
Между тем снег продолжал набиваться под штаны, и ноги вскоре онемели. Руки тоже давно окоченели, и Тима пытался согреть их дыханием. Он прошел еще метров сорок и решил немного передохнуть. Да, это тебе не на снегоходах куролесить, «дыхалка» совершенно ни к черту, а все славное школьное сигаретное прошлое…
Экономя батарейки, он выключил фонарь и, вытащив одну ногу, принялся вычищать снег из ботинка.
Закончив, он снова включил фонарь… и замер. Прямо перед ним, шагах в двадцати, за облепленным снегом кустарником стоял дом. Самый что ни на есть настоящий бревенчатый дом, очень похожий на охотничью избу. Усталость как рукой сняло, и он, переваливаясь по-утиному, направился к избушке. Только бы ему повезло и внутри кто-нибудь оказался! Разыгравшееся воображение мигом нарисовало картину: он стучится в крепкую дубовую дверь, внутри дома слышатся шаги, скрип половиц, и на пороге покажется хозяин – широкоплечий приземистый мужчина лет пятидесяти с лопатообразной бородой… а в комнате тепло и уютно, в печке весело потрескивают поленья, а на столе котелок с гречневой кашей и мясом и важно попыхивающий самовар…
Тима проглотил слюну – последний раз они ели, наверное, часов пять назад, и теперь его желудок раздраженно урчал. До дома оставалась пара шагов, и настроение у Тимы упало – дом выглядел заброшенным. Ни света в заледеневших окнах, ни дыма из трубы, ни, что хуже всего, расчищенных дорожек… Более того, дом был настолько завален снегом, что Тиме понадобилось полностью обойти его, чтобы обнаружить дверь.
«Прямо избушка на курьих ножках какая-то», – подумал он, проваливаясь в сугробы чуть ли не по пояс. Он постучал в дверь. Тишина, что и следовало ожидать. Он прильнул к окну, но разобрать что-либо было невозможно – стекло все было затянуто ледяной узорчатой коркой.
«В крайнем случае, можно попытаться выбить дверь и заночевать внутри», – промелькнула у Тимы мысль, и он на всякий случай постучал еще, затем дернул ручку. К его удивлению, дверь скрипнула и приоткрылась на миллиметр. Тима, не веря в удачу, потянул дверь изо всех сил. Та приоткрылась еще немного – мешал снег. Ладно, это дело поправимое. Если в доме есть печь или камин, дрова они найдут. Главное – согреться.
Он закрыл дверь и, освещая фонарем едва видневшиеся ямки, что еще несколько минут назад были его следами, побрел назад.
Антон тем временем прилагал поистине героические усилия, чтобы поддержать вконец упавших духом девушек. Самые смешные анекдоты (правда, большинство из них были пошловатыми, но выбирать не приходилось) были давно рассказаны, настала очередь не очень смешных, а когда закончились и они, наступила очередь откровенно тупых (хотя, между прочим, как раз тупые анекдоты забавляли его больше всего. Ну к примеру: «Взвесьте мне килограмм молока! И нарежьте!» – «Вам дольками или кубиками?» – «А мне по фигу, я на велосипеде»).
Яна с Ланой, вымученно поулыбавшись для приличия, снова впали в уныние. Больше всего тяготила темнота и непрекращающийся снегопад – их «космические корабли» были завалены почти наполовину и теперь стали похожи на двух сгорбленных чудовищ. С костром тоже ничего не вышло: найти сухого хвороста под сугробами оказалось непосильной задачей, а те ветки, которые Антону удалось отломать от деревьев, были насквозь промерзшие и ни в какую не хотели гореть.
Яна испуганно оглядывалась, крутя во все стороны головой и рискуя вывихнуть шею, Лана подавленно молчала, прислушиваясь к малейшему шороху.
– Что мы будем делать, если Тима не вернется? – вдруг спросила она, и Антон принужденно засмеялся:
– То есть как это «не вернется»? Куда он денется?
– Заблудится или замерзнет.
Это было произнесено с таким обреченным спокойствием, что Антона передернуло. В самом деле, никто из них не был суперменом, и Тима не исключение. Вдруг у него свело судорогой ногу или еще что-то в этом роде? А они будут тут торчать и очень скоро сами превратятся в три сугроба…
– Может, все-таки включишь свет? – завела старую пластинку Яна. – Или попробуешь снегоход завести?
Антон уже хотел сказать, что даже если «Бураны» каким-то чудом удастся завести, уехать на них они едва ли сумеют, как неожиданно в глубине чащи мелькнул огонек и послышался крик. Антон встрепенулся. Тима!
– Мы тут!! – заорал он. Утопая в снегу, он стал пробираться вперед. Спустя какое-то время юноша разглядел среди деревьев темный силуэт.
– Тимыч!
– Ага. Он самый.
В двух словах Тима рассказал приятелю о заброшенной сторожке.
– В общем, других вариантов нет. Как и дороги – там все замело снегом, – сказал в завершение Тима. – Переночуем в доме, а утром видно будет. Может, внутри что-нибудь полезное найдем.
Антон был согласен на все и почти не слушал друга – достаточно было услышать магически-успокаивающее слово «дом», пусть это хоть сгнившая собачья конура, а все остальное фиолетово.
Однако их изумлению не было предела, когда, вместо того чтобы прыгать от счастья и осыпать поцелуями Тиму, девчонки неожиданно заартачились, причем особой противницей идти в дом оказалась Яна.
– То есть как это – «не пойду?» – злился Антон. – У тебя что, мозги тоже замерзли?!
– Если мы сойдем с тропы, нас будет труднее отыскать, – стояла на своем девушка, и Антон закричал:
– Какая тропа, Яна! Дай бог, чтобы мы вообще туда добрались, посмотри, как все занесло!..
– Я боюсь идти в незнакомый дом, – упрямо повторила Яна.
– Послушай, – терпеливо начал Тима, стуча зубами от холода. Его тоже охватывало раздражение на девчонок: похоже, они совершенно не имеют представления, насколько серьезно их положение. – Мы не можем больше находиться здесь, понимаешь? Уже ночь, и вряд ли сейчас нас смогут найти. Мы не можем рисковать, все замерзли. Лана, может, объяснишь своей любимой подруге?
– Все, надоело, – вмешался Антон. Он едва сдерживал себя. – Если хотите, оставайтесь здесь и ждите своих спасателей. А мы с Тимычем пойдем в дом.
– Постойте, – испуганно залепетала Яна, видя, что ребята действительно собираются идти и оставить их тут, прямо в снегу. – Я…
– Мы идем, – сказала за нее Лана. Яна бросила на подругу затравленный взгляд и опустила голову.
– Тогда за мной, – отрывисто проговорил Тима и зашагал вперед, освещая впереди свои следы. Антон, пропустив вперед девушек, замыкал шествие.
Дорога к дому заняла куда больше времени, чем предполагал Тима, хотя они и спешили изо всех сил. В какое-то ужасное мгновение ему в голову даже закралась мысль, что он снова свернул куда-то не в ту сторону, и уже в тот момент, когда он был готов признать это, луч неожиданно уперся в поблескивающие изморозью черные стены избушки.
– Тоже мне, дом, – полупрезрительно сказала Лана. – Курятник какой-то…
– Какой есть, – ответил Тима. Ему стало обидно – он шел за помощью, не зная дороги, нашел эту избу, спешил к ним обратно, а тут на тебе, курятник. Пусть хоть за курятник скажут спасибо.
– За неимением прачки будем трахать дворника, – с философским видом изрек Антон, вглядываясь в окно. Так ничего и не разглядев, он повернулся к девушкам.
– К-какого дворника? – дрожа от холода, спросила Яна.
– Какого-какого… Ефима Петровича, – ответил Антон и, видя, что Яна уже не в состоянии реагировать на его юмор, буркнул: – Это поговорка. Типа, шутка.
– Помоги мне, – крикнул Тима, пытаясь отворить дверь. Она поддавалась, но уж с очень большой неохотой, словно все еще раздумывая, стоит ли впускать внутрь этих странных замерзших путников.
После того как Антон пришел к нему на помощь, дверь наконец яростно скрипнула и отодвинулась ровно настолько, чтобы в получившееся отверстие можно было протиснуть тело.
– Есть кто внутри? – крикнул Тима, хотя и так было очевидно – дом был пуст.
Причем пуст очень давно, – внезапно подумалось ему.
– Почему здесь тоже холодно? – захныкала Яна. – Я скоро и вправду превращусь в сосульку!
– А ты что, думала, тут сауна? Дом давно не топили, – произнес Антон. На всякий случай он пошарил рукой по стене в поисках выключателя, но тщетно.
– Брось, откуда в тайге электричество, – сказал Тима. – В лучшем случае какой-нибудь допотопный генератор… Ладно, закрой поплотнее дверь, чтобы холод не шел.
Он посветил фонарем, изучая интерьер избы. Из крошечных сеней они прошли дальше и быстро обследовали дом, хотя обследовать особенно было нечего – две комнаты и нечто отдаленно напоминающее кухню. Причем об этом говорило не наличие плиты или холодильника, а сваленная в углу посуда: мятая жестяная миска, пара кружек, гнутая вилка и ржавый таз с куском грязного льда на дне.
Комнаты была немногим больше «кухни», зато выглядели почище. Из мебели в одной из них была лишь грубо сколоченная массивная кровать, заваленная старыми одеялами и тряпками. Во втором помещении находились печка, старая тахта, маленький рассохшийся стол, несколько кривоногих табуретов и небольшой комод. Освещая пространство комнаты, Тима радостно воскликнул: за комодом высилась аккуратно сложенная пирамида дров. Если с печкой все в порядке, то скоро они согреются.
– Тоха, возьми с кровати тряпки и заткни щели в двери. А я попытаюсь растопить печку, – распорядился Тима, начиная перетаскивать дрова. Тут же оказался и топор, прислоненный к стенке.
Антон, вздохнув, с выражением «раскомандовались тут» занялся дверью, а Тима начал колдовать над печкой. Его предположение о том, что дом давно пустует, подтвердилось – в печке почти не было золы и все опутано паутиной.
Он наколол тонких лучинок, соорудил нечто вроде «шалашика» и достал зажигалку.
– Молитесь, женщины, – с серьезным видом сказал он и, крутанув колесико, поднес дрожащий огонек к «шалашику». Пламя сначала нехотя лизнуло сложенные щепки, постепенно разгораясь, и Тима торопливо подкинул пару крупных поленьев. Через несколько минут огонь весело потрескивал, с жадностью обгладывая свой древесный ужин.
При виде оживающей печки девушки заметно повеселели, во всяком случае, Яна перестала ежеминутно вздрагивать и прислушиваться к малейшим шорохам (очевидно, ее все еще не покидала надежда услышать звук снегоходов разыскивающих их).
– Вроде все, – отдуваясь, доложил Антон, вернувшись в комнату. – Дует совсем чуть-чуть, но уже намного лучше.
– А когда станет совсем тепло? – Яна осторожно уселась на табурет и посмотрела на свои ноги. – У меня все ботинки промокли.
Тима помог ей снять влажную обувь и подвинул табурет ближе к печке.
– Скоро согреемся, – сказал он.
Антон тем временем взял фонарь и повторно осмотрел жилище. На так называемой кухне он обнаружил крошечный встроенный шкафчик, ржавые петли которого были перехвачены медной проволокой. Не долго думая, он размотал ее и открыл дверцы. Посветив внутрь фонарем, он радостно присвистнул: все полки были уставлены всевозможной утварью; там была керосинка, две запечатанные бутылки (очевидно, с керосином), моток суровых ниток, несколько коробков спичек, пять или шесть свечей, перетянутые резинкой, пара банок консервов, большая связка сушеных грибов, банка с какой-то крупой, мешок с сухофруктами… Он выгреб все это наружу и снова присвистнул: в самом углу тускло блеснула огромная бутыль с классическим длинным горлышком. Антон приподнял ее – она была приятно тяжелой, внутри бултыхалась какая-то мутноватая жидкость. Горлышко плотно замотано серой тряпицей. Вытаскивая бутылку из недр шкафа, Антон уже не сомневался, что это самогон.
Когда он вернулся в комнату и вывалил все это добро на стол, у девчонок глаза полезли на лоб.
– Ты в своем уме, Антон? – наконец спросила Лана. – Знаешь, как это называется? Воровство, вот как!
– Ой, нашлась праведница, – отмахнулся тот с присущим ему хладнокровием, когда речь заходила о еде. Он разложил на столе консервы. – Интересно, они съедобны?
– Ты хоть срок хранения посмотри, – посоветовал Тима, раздувая пламя. Он боялся сглазить, но вроде печка работала исправно. Уже одной проблемой меньше.
Антон посветил фонарем на банку, приблизил ее к глазам почти вплотную, словно пытаясь разглядеть под железом ее содержимое. Удивленно прищелкнул языком.
– Или у меня уже глюки от всех наших приключений, или я стал плохо видеть. Тут написано: «Срок годности до 01.01.78».
Он взял другую банку, около минуты вертел ее в руках с озабоченностью опытного коллекционера, рассматривающего редкую монету, затем поднял глаза на ребят:
– Такая же хрень. Тут, по ходу, какой-то Плюшкин жил, всякий хлам собирал.
Тима ничего не ответил. Отрегулировав заслонку на печке, он помогал Яне снять размокшие ботинки. Носки девушки тоже были мокрые, и он потянулся к рюкзаку – как хорошо, что он догадался взять с собой запасные!
– Переодевай.
Яна благодарно улыбнулась и стала стягивать носки.
Лана, видя, что Антон полез в мешок с сухофруктами, недовольно сказала:
– Антон, это неприлично. А если вернется хозяин?
Антон засмеялся. Выудил из мешка сморщенную дольку яблока темно-коричневого цвета, с подозрением оглядел и понюхал. Затем откусил кусочек, пожевал.
– Дорогуша, проснись и пой. Ты что, не поняла, что этот дом пустует как минимум лет десять? А то и все двадцать?
– Странно, – задумчиво сказала Лана. – Мой дядя с лесниками тут все исходил, заброшенных сторожек не должно быть.
– Какая теперь разница, – беспечно отозвался Антон, откладывая сухофрукты в сторону – по крайней мере, с ними все в порядке. Теперь его взгляд упал на бутыль, скромно стоявшую в сторонке, и глаза его блеснули.
– Господа, кто желает отведать местного виски? – галантно произнес он, роясь в карманах в поисках перочинного ножа.
– Только не говори, что собираешься попробовать это пойло, – морща носик, проговорила Яна, но Антон невозмутимо ответил:
– А почему бы и нет? Это не консервы, в конце концов, тут и портиться нечему…
Он нашел нож и ловко срезал тряпочку, закрывавшую горлышко.
– Тима, скажи ему, – Лана перевела взгляд на Тимофея.
Тот пожал плечами:
– Что я, нянька ему? Хочет, пусть пьет. А что дом действительно заброшен, я тоже уверен, и никто сюда не придет.
Увидев, как вытянулись лица девушек, Тима поправился:
– Я имею в виду хозяев дома. А вот наши дорогие друзья вполне могут увидеть свет в окне и найдут нас.
Видя, что выражения лиц сокурсниц не очень-то изменились, он понял, что последняя фраза прозвучала несколько фальшиво.
Антон к тому времени уже окончательно освоился и почти не слушал разговора сокурсников. Открыв бутыль, он осторожно наклонился к горлышку и вдохнул.
– Класс, – похвалил он, оглядываясь.
– Что, кружку ищешь? – язвительно спросила Яна, но Антон не смутился. Он достал опустошенную фляжку Тимы и стал аккуратно переливать в нее самогон.
– Может, еще раз попробуем позвонить? – с надеждой спросила Яна. Она сидела прямо у печки, вытянув вперед ноги в теплых носках.
Лана достала телефон, взглянула на экран и молча покачала головой.
– Прямо как в этих ужастиках, – пробормотала Яна, не отрывая взгляда от выскакивающих искр. – Ни связи, ни снегоходов, ни еды, вообще ни фига…
– Как это ни фига? – «обиделся» Антон, делая жест рукой, мол, посмотри, сколько всего на столе, а ты нос воротишь. – Ешь, называется, не хочу. Икра красная, икра баклажанная заморская… Хочешь, грибков сварим? – предложил он, взбалтывая фляжку с перелитым самогоном.
– Нет уж, – сказала Лана с отвращением. – Они наверняка червивые.
– Еще лучше. Будет жульен с мясом.
– Антон, хватит, – не выдержала Яна.
– Ну и ладно, – не стал настаивать Антон.
Он сделал маленький глоток. Глаза его на мгновенье прикрылись, затем он картинно выдохнул.
– Полный отпад, Тимыч! В жизни такого не пробовал. Хочешь?
Тима с недоверием посмотрел на мутную бутыль, затем понюхал из горлышка.
– Не траванемся?
– Да ладно, не бзди.
После минутной борьбы с самим собой Тима все же взял у Антона фляжку и сделал несколько глотков. В горле моментально запершило, самогон был куда крепче обычной водки. Зато через мгновение по желудку разлилось приятное тепло, и на душе стало немного спокойней.
– Вроде нормально, – сказал он, вытирая губы.
Его взгляд упал на Яну – она все еще куталась в куртку, продолжая держать ноги у печки.
– Тебе, кстати, тоже это необходимо.
– Ну уж нет, – фыркнула девушка. – Может, они в эту бутылку мочились.
– Ага, и плевали, и сморкались, – подхватил Антон. Щеки его раскраснелись, и настроение заметно улучшилось. – Не грузи, Яна. Тимыч дело говорит, быстрее согреешься.
– Ладно, только чуть-чуть, – неожиданно согласилась Яна, и Тима протянул ей фляжку.
Пока она с подозрением принюхивалась, Тима произнес загробным голосом:
– А весной, когда сойдет снег, в заброшенной избушке обнаружат четыре трупа, и вскрытие покажет, что причиной смерти стал некачественный алкоголь…
Услышав это, Яна поперхнулась.
– Не четыре, а три, – возразила Лана, сочувственно наблюдая за подругой. – Я, например, эту дрянь пить не собираюсь.
– Ну как? – поинтересовался Антон у Яны. – По ногам текло, а в рот не попало?
– Горло жжет, – пожаловалась она. – А так – ничего, почти как виски. Только пахнет какими-то ягодами…
Тима подкинул еще дров и спросил у Антона:
– Тоха, там еще осталось что-нибудь полезное? Ну в шкафу?
– Ща посмотрю.
– Заодно погляди, есть ли на кровати одеяло почище.
Антон взял фонарь и вышел из комнаты. Быстро обследовал шкаф, но ничего ценного там уже не было, и он переключился на кровать. Среди двух проеденных молью одеял и ветхих тряпок, от которых сильно тянуло плесенью, был более-менее приличный плед. Антон встряхнул его и, решив, что им вполне можно укрыться, направился к выходу. Неожиданно его левая нога зацепилась за что-то, и он, споткнувшись, чуть не грохнулся на пол. Выругавшись, юноша посветил фонарем. Прямо перед ним на полу располагалась дверца, очевидно, ведущая в подвал. В качестве ручки служил согнутый буквой «Г» штырь, о который Антон и споткнулся.
Присмотревшись повнимательнее, Антон подумал, что эта дверца даже больше смахивает на крышку люка. Уж очень необычная у нее форма.
Он присел на корточки, ухватился за штырь, потянул на себя. Раздался противный скрип, как если бы по стеклу скребли гвоздем, и люк неохотно приоткрылся. Он был на удивление тяжелым, в два слоя толстых, потемневших от времени досок. Прикидывая, зачем хозяину понадобилось конструировать такой массивный вход в подвал, Антон с большим трудом откинул люк и посветил внутрь. На него влажно дохнуло пещерным смрадом – даже несмотря на мороз, запах был тяжелым и затхлым. Стали видны ступеньки, ведущие в погреб – темные, громадные, с полустертыми краями. Луч фонаря осветил какие-то ящики, коробки, сваленные в кучу доски. Секунду Антон колебался – не спуститься ли вниз? Может, там настоящие запасы еды, не то что эти напоминающие козьи какашки сухофрукты и пара несчастных банок просроченной тушенки. Однако, уже спустив ноги вниз, он передумал. Ну его на фиг, все же одному страшновато. А вдруг там мертвый хозяин? Поросший мхом скелет в лохмотьях одежды? Антона передернуло.
– Тимыч! – крикнул он.
– Что там еще? – недовольно поинтересовался Тима.
– Иди сюда!
Антон снова посветил вниз.
– Смотри, чего я нашел.
– Никогда погреба не видел? – спросил Тима, опускаясь рядом с Антоном на корточки. Он взглянул на темнеющие ступеньки и замолчал. Тиме почему-то вспомнились заброшенные штольни, о которых ходят нехорошие слухи. Он с сомнением поглядел на массивную дверцу. Антон перехватил его взгляд и истолковал его по-своему:
– Я, Тимыч, тоже не врублюсь – на фига они такую толстую дверь поставили.
Но Тима его не слушал, присев на корточки, он сантиметр за сантиметром осветил всю дверцу. Но Антон уже и сам увидел. Как он мог не заметить это в первый раз!
– Как ты думаешь, для чего это сделано? – спокойно спросил Тима.
– Понятия не имею, – растерянно ответил Антон.
С внутренней стороны дверцы, на которой болтались серые клочья паутины с трупиками мух, были прикреплены крепкие металлические петли, до которых еще не успела добраться ржавчина.
– Я не удивлюсь, если где-то внизу замок, который предназначен для этой дверки, – проговорил Тима, и Антон нервно хихикнул. На самом деле ему стало если не страшно, но уж, во всяком случае, не по себе.
Они посмотрели друг на друга.
– Полезем? – спросил Тима.
Антон облизал губы.
– Э-э… – протянул он и снова покосился вниз. – Че там делать? Только о хлам ноги перебьешь. Да и холодно там, – подытожил он, и прозвучало это полувопросом-полуутверждением. Тима чуть улыбнулся.
– Согласен.
Они закрыли дверцу и вернулись в комнату.
Лана принесла из кухни кружки и поставила в них по зажженной свече. Тима стал возиться с керосинкой.
– Жрать охота, – сказал Антон, доставая из мешка горсть сухофруктов. Некоторые из них были настолько твердыми, что хрустели на зубах, как сухари.
– Придется потерпеть, – сказал Тима. Он заполнил резервуар лампы керосином и урегулировал уровень. Через пару минут лампа зажглась, и в комнате стало совсем светло.
– Может, потом вниз слазим? – рассеянно спросил Антон. Он затруднялся объяснить причину, по которой не захотел спускаться в подвал, и подавлял в себе мысль, что просто-напросто испугался лезть в ту мрачную дыру, из которой тянуло могильным холодом, но сейчас, в уютной и светлой комнате, он совершенно успокоился, да и чувство голода постепенно вытесняло страх.
– Ну как, согрелась? – спросил Антон у Яны, которая не отрывала взгляда от печки, где сухо потрескивали дрова. Та вздрогнула, будто от сильного толчка в бок.
– А? Да-да, нормально. Я вот только все думаю… Найдут ли нас ребята? И что мы будем делать, если снегопад не утихнет?
– Ну на этот счет можешь не переживать, – успокоил ее Тима. – Он почти закончился, я смотрел в окно.
– Все равно. – Яна, казалось, была абсолютно уверена, что в этом мире все настроилось против их маленькой компании. – Нам завтра вылетать, а мы здесь…
– Послушай, прекрати, – резко сказал Антон, устав от нытья девушки. Не зная, чем себя занять, он потянулся к фляжке. – Все будет нормально, и завтра мы все улетим домой. И вообще, не думал я, что ты такая пессимистка. Ты же хотела уединения с природой? На, получай на блюдечке.
– Оптимист нашелся, – проворчала Яна.
– Да, я оптимист, – не стал отрицать Антон. – Я даже на кладбище вместо крестов плюсы вижу.
– Только от твоих крестов, или, как ты выразился, плюсов никакого толку, – подала голос до сих пор молчавшая Лана. – Если бы мы в первый раз свернули налево…
– Так, замяли, – быстро проговорил Тима, чувствуя, что назревает ссора.
Антон недовольно покосился на свою подругу и сделал еще один глоток из фляжки. Когда он стал завинчивать колпачок, Яна неожиданно протянула руку:
– Дай сюда.
Антон усмехнулся:
– Ага, понравилось? Только имей в виду, дорогуша, особо не налегай. Тем более это, как его… женский алкоголизм неизлечим, медициной доказано.
– Отвали, – огрызнулась Яна.
Некоторое время молодые люди сидели в молчании, лишь в печке вспыхивали и трещали поленья. Тима внутренне радовался, что запас дров достаточно велик – во всяком случае, его должно хватить на ночь, чтобы они не замерзли.
– Ну че заскучали? Рассказали бы что-нибудь, – сказал Антон.
Он сжевал почти все сухофрукты и теперь переводил взгляд с консервов на пакет с грибами, размышляя, какой из этих продуктов окажется наименее опасным для его желудка, над которым он и так уже без устали экспериментирует. Хорошо, если просто пронесет, от поноса еще никто не умирал, но может быть кое-что и похуже…
Тима, обратив внимание, с каким вожделением поглядывает Антон на банки, сказал:
– Я на твоем месте ограничился бы фруктами и самогоном.
Антон хотел что-то возразить, но промолчал. Мысли его снова вернулись к подвалу. Нет, не может быть, чтобы в нем стояли только дурацкие ящики! Антон истово верил, что в любом маломальском погребе (он это даже в детстве читал) обязательно хранится всякая всячина – картошка, банки с солеными огурцами, квашеная капуста, компоты, молоко… Впрочем, нет, учитывая год выпуска тушенки, молоко давно бы скисло, а картошка бы сгнила. Тем не менее при мысли о жареной картошке – горячей, с хрустящей корочкой, слегка присыпанной укропом, – у него рот моментально заполнился слюной, и Антон даже прикрыл глаза на мгновение: таким вкусным оказался образ, нарисованный его измученным голодом воображением.
Между тем фляжка была наполнена заново.
– Скучно с вами, – снова сказал Антон. – Тимыч, может, прогрузишь что-нибудь? Ты же любишь разные истории рассказывать.
– Какие истории? – немного оживилась Яна. Щеки ее стали алыми, как спелые яблоки, и Тима гадал, то ли это потому, что она наконец согрелась, то ли это следствие самогона.
– Разные, – уклонился от прямого ответа Тима, но Антон засмеялся:
– Ладно, не скромничай. Делать-то все равно нечего, так хоть послушаем байку какую-нибудь… ты же говорил, что всяких маньяков изучаешь?
– Маньяков? – переспросила Лана. – Еще чего не хватало, на ночь глядя слушать про маньяков. Да еще в этом доме…
Ночь давно уже наступила, родная, – хотел сказать Тима, но прикусил язык. Незачем, они и так напуганы дальше некуда.
– Ну, Тимыч, давай, че ты как целка ломаешься, – не отставал уже порядком захмелевший Антон. – А потом я… расскажу про одного людоеда, и сравним, чей прогон круче.
– Может, не стоит? – спросил Тима, хотя было заметно, что он задет предложением друга, как будто кто-то мог усомниться, чей рассказ окажется интересней.
Наконец он сдался:
– Ну и про кого бы ты хотел услышать? Чарльз Мэнсон? Андрей Чикатило? Джек Потрошитель?
По мере перечисления имен самых кровавых садистов в истории человечества лица девушек вытягивались. Антон же просто сделал нетерпеливый жест рукой:
– Не, все слышали, ты сам и рассказывал… Че-нибудь новое есть?
Тима ненадолго задумался.
– Вы что-нибудь слышали про Анатолия Нагиева? – спросил он после паузы.
Все замотали головами, а Антон, посмеиваясь, поинтересовался, не родственник ли это того самого Нагиева, который ведет передачу «Окна».
– Нет, не тот, – ответил Тима. Он уже оседлал своего любимого конька, и подобные уколы его не трогали. – Наверное, в полном смысле слова маньяком его назвать, конечно, можно, хотя ему и далеко до Чикатило… Тут другое интересно. Он охотился за Аллой Пугачевой. Да-да, Тоха, можешь не ухмыляться. И если бы не одна счастливая случайность, возможно, звезда нашей эстрады Алла Борисовна погасла бы, так толком и не разгоревшись.
Как ни парадоксально, но лица Яны и Ланы стали менее напряженными. Возможно, имя российской примадонны подействовало на них успокаивающе – ведь Пугачева априори не может никоим образом ассоциироваться с чем-то страшным и ужасным, не так ли?
– В семнадцать лет Нагиев сел за изнасилование, получил свои шесть лет и отправился трубить на зону в Коми АССР, – продолжал Тима ровным голосом. – Выбор фонотеки в радиорубке тогда был сами знаете какой, но была одна затертая до дыр кассета с Пугачевой. Ее крутили по нескольку раз в день. И так все шесть лет. После, когда его судили, он признался сыщикам, что во всем виноват голос Аллы Борисовны. И он поклялся ее убить.
И вот Нагиев на свободе. По крупицам он собирал любую информацию, которая касалась Пугачевой, потратив на это массу времени и сил. И однажды он выследил Аллу прямо возле ее собственного дома. Можно сказать, что Пугачиху спасла консьержка – Алла как раз возвращалась с очередного концерта и вошла в подъезд. За ней прошмыгнул и Нагиев. К этому времени открылись двери лифта, и консьержка, старенькая бабулька, тут же обратила внимание на Нагиева, спросив, к кому тот направляется. Тот развернулся, чтобы ответить, а лифт с Пугачихой уехал. Консьержка потом рассказывала, что зрачки у этого парня были как чертово колесо – крутились в разные стороны. Однако шанс был упущен, хотя он и был так близко к своей цели. Следующее преступление он совершил в поезде, по дороге в Харьков. Всего за одну поездку он изнасиловал и убил двух проводниц и двух пассажирок! Трупы скидывал прямо на ходу. А попался по глупости – сдал в ломбард кольцо одной из своих жертв.
Тима замолк, оглядев друзей. Девушки были спокойны, все-таки тепло и крыша над головой сделали свое дело; Антон изобразил рукой в воздухе нечто «не тяни резину, продолжай!».
– Следствие смогло доказать только эти преступления, хотя сыщики утверждали, что преступлений с подобным почерком было около сорока. В каждой из своих жертв Нагиев видел нашу несравненную Пугачеву. Его приговорили к расстрелу – все-таки 80-й год… Потом, при этапировании, он совершил побег, прыгнув в наручниках прямо под идущий состав, с помощью гвоздя освободился от наручников и исчез. Его искали около месяца и обнаружили совершенно случайно в глухой деревне вблизи Новочеркасска. Причем поймать его опять помог случай – прочесывая местность, менты спросили у жителей, не появлялся ли кто здесь посторонний. И один мужик вспомнил, что на опушке леса часто видел какого-то мужчину, а ночью там горел костер. Туда моментально направили кинологов с собаками и группу задержания. Нагиева взяли в стоге сена.
– И что потом? – спросил Антон.
– Как что? Его расстреляли, – сказал Тима снисходительно.
– Нет, про Чикатило ты лучше рассказывал, – решительно сказал Антон, которому, судя по всему, рассказ пришелся не совсем по вкусу.
Тима, решив, что «оригинальную» тему пора бы уже закрыть, делал ему знаки, но Антон не обращал на него внимания.
– Вот я сейчас расскажу… Недавно писали в «Мире криминала»… Один мужик сошел с ума и зарезал свою жену. Распилил ее пополам, из верхней части нажарил котлет, башку сунул в морозилку. А нижнюю часть положил в кровать и… ну, короче, две недели занимался с ней трахом. Вот так. А когда его посадили, на зоне ему дали кликуху Ням-Ням, – чуть ли не с гордостью закончил Антон, словно ему самому довелось мотать срок с этим Ням-Нямом.
– И на сегодня наша передача подошла к концу, – вмешался Тима, чувствуя, как снова, будто по команде, меняются лица девушек, словно пресловутый Ням-Ням сейчас вылезет из-под кровати.
– Что, страшно? – загробным голосом спросил Антон, и Лана натянуто улыбнулась:
– Нет, просто… вспомнила, как вчера мой дядя кое-что сказал мне.
– Что же? – улыбаясь, задал вопрос Антон, и Лана посмотрела на него в упор:
– Неделю назад один псих разрезал местного охотника бензопилой. На куски, как куриное филе.
– Ну и что дальше?
– Его поймала милиция, но ему удалось сбежать. И сейчас он в тайге, его до сих пор не нашли, – вздохнув, проговорила Лана.
Увидев, что улыбка сползла с лица Антона, она криво усмехнулась:
– Извините, если я подпортила вам настроение. Но я думаю, вы должны знать это.
– Да уж, – угрюмо сказал Антон и с тревогой посмотрел на дверь. Как ни странно, Яна не особенно отреагировала на слова подруги, не сводя глаз с печки.
– Он давно бы замерз за это время, – произнес Тима, с удивлением обнаружив, что фраза прозвучала так, будто бы он успокаивает самого себя, а не ребят. – Лучше расскажи про сияние.
– Какое еще сияние? – удивился Антон.
– Дядя говорит, что это место особенное, – сказала Лана. – И периодически, примерно раз в тридцать лет, здесь можно наблюдать настоящее северное сияние. Этот феномен сопровождается разными необъяснимыми вещами… Вот, например, этот странный дом.
– Ерунда, – презрительно отозвался Антон. – Дом как дом. А по поводу сияния я тебе так скажу. Оно бывает где? Правильно, на Северном полюсе или в Антарктиде какой-нибудь. А тут тайга.
Тима пожал плечами.
– А я верю своим глазам, – неожиданно сказал он. – И если увижу здесь что-то необычное, то поверю.
– Ты еще скажи, что поверишь в лешего и водяного.
– Покажи мне их. Если увижу – поверю, отчего нет? – возразил Тима.
– И чокнешься, – подхватил Антон, подложив еще немного дров.
– Нет, Тоха. Мне легче будет свыкнуться с мыслью, что это на самом деле. А чокнешься как раз ты – твой мозг будет не готов к такому стрессу.
Антон насупился и ничего не ответил.
Вскоре дом уже достаточно хорошо прогрелся, и молодежь сняла куртки. Окна тоже оттаивали, и на подоконниках постепенно образовались лужицы, в которых отражался свет керосинки и горящих свечей.
– Может, поспите немного? – сказал Тима, увидев, что девчонки начали клевать носом, особенно Лана. Та что-то сонно пробормотала, устраиваясь поудобнее.
Яна же продолжала стоически бороться со сном, глуповато таращась по сторонам. Самогон сделал свое дело, девушка была пьяна. Хотя, отметил про себя Тима, в этом есть и положительный момент – она заметно успокоилась и больше не затрагивала щекотливую тему их туманного будущего.
– Давай тоже ложись, – предложил Тима Антону.
– А ты?
– А я пока не хочу. Тем более надо кому-то за печкой смотреть.
Антон вздохнул и тоскливо посмотрел в уже окончательно очистившееся окно. Снегопад закончился, и в лесу воцарилась полная тишина.
– Как ты думаешь, они прекратили поиски? – вполголоса спросил он Тиму, так, чтобы не услышала Яна.
Тот лишь пожал плечами:
– В любом случае до рассвета мы здесь. А вот с утра придется попотеть – не факт, что наши тарантасы заведутся, так что, боюсь, все же придется выбираться на своих двоих.
– И жрать больше нечего, – мрачно заметил Антон, вытряхивая мешок из-под сухофруктов. Оттуда посыпалась пыль, на мгновение образовав облачко с кисловатым запахом.
– Ты еще не наелся? – усмехнувшись, спросил Тима.
– Наешься с вами, – пробурчал Антон. К слову, желудок у него тоже отчаянно бурчал, мол, ну как же так, еще вчера ему преподносили жареное мясо, а сегодня он должен довольствоваться какими-то объедками. И вообще, этот перманентный голод уже начинал его беспокоить, раньше такого не было. Может, у него завелся солитер, хе-хе… очень смешная шутка, учитывая, что сейчас он в одиночку умял почти целый мешок сушеных яблок и груш, черт-те сколько провалявшихся и неизвестно откуда собранных… Может, все-таки рискнуть и вскрыть тушенку? Прислушиваясь к унылой музыке внутри живота, он снова вспомнил о подвале.
– Слушай, Тимыч, давай все-таки вниз слетаем, может, чего интересного найдем.
– Ты что, надеешься найти там сало? Или баранью ногу?
– Нет… так, просто, – Антон покраснел, увидев, что Тима без труда угадал истинную причину его желания обследовать погреб. – Все равно просто так сидим, ага?
Тима бросил взгляд на посапывающих девушек. Какое-то время он раздумывал над словами друга – с одной стороны, лезть в холодный подвал было неохота, с другой стороны, делать и правда было нечего, и в конце концов, победило второе.
– Хорошо, – согласился он. – Только куртки захватим. Кто первый? Ладно, я полезу, – сказал покровительственно Тима, видя, что Антон тушуется.
Ребята взяли также фонарь, кружку со свечой и направились в комнату, где час назад споткнулся Антон.
– Антон! – вдруг позвала его Лана, и тот недовольно обернулся:
– Чего еще? Спи давай!
– Я хочу в туалет.
Юноша изобразил удивление на лице.
– А я здесь при чем?
– Ни фига себе, «при чем», – хмуро проговорила Лана. – В доме же нет туалета?
– Конечно, есть, ты просто не заметила его, здесь ведь столько комнат… На втором этаже, рядом с джакузи. Лана, не придуривайся. Какой может быть сортир в этой конуре? Тут как в анекдоте про чукчу – санузел в тундре совместный. А тундра на улице.
– Проводи меня, – попросила девушка, совсем растерявшись. Очевидно, она представила себе, как будет справлять естественные надобности в этом мрачном лесу, тем более ночью.
Антон с огромной неохотой поднялся с места.
– Пошли, только быстрее. Тимыч, подожди меня.
Они вышли, и в доме наступила полнейшая тишина. Но почему-то эта тишина не успокаивала, она давила, это было равносильно нахождению под водой на огромной глубине, когда в висках стучит от перенапряжения, а глаза вылезают из орбит, и ты понимаешь, что еще немного – и твоя черепная коробка сплющится, как фольга.
Тима присел над дверцей и потянул ее на себя. Тщетно. Он засопел, поудобнее ухватился за штырь и что было силы дернул. Никакого результата, дверцу словно намертво приколотили гвоздями. Он предпринял еще одну попытку, чуть не ободрав пальцы об штырь, и вдруг услышал, как внизу что-то звякнуло. Тима медленно поднялся на ноги, не отрывая глаз от погреба. Сомнений не было – дверца была заперта. На замок.
Он осторожно наступил на дверцу, и под его весом скрипнула доска. Неожиданно снизу послышался долгий вздох. Тима почувствовал, как затылок обдало жаром, словно кипятком плеснули. Фонарь прыгал в его дрожащей руке как живой, рисуя на стенах желтые зигзаги. Набрав побольше воздуха в легкие, он немного наклонился и хрипло крикнул:
– Есть тут кто-нибудь?
Конечно, есть, идиот, – мелькнула у него мысль. – Кто-то ведь заперся изнутри.
Он прислушивался, затаив дыхание. Ничего, все тихо, только бешеный стук собственного сердца. Затем выпустил воздух сквозь сжатые зубы и бесшумно сошел с люка. Тима лихорадочно думал. Что это, галлюцинации? Ведь час назад они открывали дверцу в подвал, и там никого не было!
Но вы же не спускались вниз, – резонно возразил ему внутренний голос, и Тима не мог с этим не согласиться. Вдруг он услышал звук, от которого у него зашевелились волосы. Бряцанье. Похоже, тот, кто там закрылся изнутри, передумал сидеть в одиночестве и решил поближе познакомиться с непрошеными гостями. По спине побежал горячий ручеек пота. Металлическое бряцанье прекратилось, и теперь крышка подвала начала медленно приоткрываться. Тима торопливо встал на нее, про себя жалея, что весит не так много, как сейчас того требовали обстоятельства.
Под ногами мягко спружинило, и крышка неохотно опустилась на место. Внизу кто-то дышал, тяжело и с надрывом. Затем дверцу толкнули – несильно, словно проверяя Тимины возможности.
Антон с Ланой вышли из дома, закрыв за собой дверь.
– Ну давай, что ли, – грубовато сказал Антон, с нетерпением переминаясь с ноги на ногу.
– Как, прямо так, в сугроб? – растерянно спросила Лана, оглядываясь.
– Лана, не парь мне мозги, – разозлился Антон. – Что ты предлагаешь? Чтобы я тебя на руки взял?!
Лана фыркнула, и ее взгляд упал на растущую неподалеку елочку. Переваливаясь по-утиному, она направилась к ней.
– Давай быстрее, – крикнул ей вдогонку Антон, согревая руки дыханием. Что за геморрой с этими девчонками! Туалет ей, видишь ли, подавайте. Еще бы джакузи заказала и шампанское в ведерке со льдом… Нет, все-таки мужиком быть куда удобнее. Не надо постоянно мазать кремами морду, менять трусы дважды в день, критические дни опять же, и так далее.
Он посмотрел вверх и замер, непроизвольно пригнувшись. Небо, угольно-черное, висело прямо над ним в двух-трех метрах, огромное, как безбрежный океан, и густое, как застывающий сироп. Казалось, протяни руку, и можно ухватиться за знакомый «ковш» Медведицы, звезды алмазами сверкали и переливались, словно подсвечиваясь удивительными софитами. Но не это изумило юношу. Сквозь бархатистую черноту таежного неба постепенно просвечивался четкий контур радуги! Да-да, самая настоящая радуга, только цвета на ней были неестественно яркими, даже ярче, чем обычно, будто ее разрисовывали гуашью. Антону показалось, что у него начались галлюцинации. Пока он гадал, чем вызвано это видение, – самогоном или еще чем, радуга неожиданно взорвалась, словно залп конфетти из хлопушки, разлетевшись на мельчайшие переливающиеся молекулы.
– Антон, что там происходит? – раздался взволнованный голос Ланы.
Антон зажмурился, ожидая, что сейчас разверзнется небо и оттуда вылетит огненная молния, поразив его за все совершенные грехи. Когда он все же отважился приоткрыть глаза, калейдоскоп фантастических красок медленно расплывался по начинающему светлеть небу, мерцая и вспыхивая разноцветными огнями. Зрелище было завораживающим и страшноватым одновременно.
«Это конец света. Армагеддон, едрить меня за ногу», – промелькнула у Антона мысль, и он подумал, что неплохо бы присоединиться к Лане, иначе его кишечник сам отреагирует на увиденное.
И только сейчас он услышал истошный вопль, показавшийся ему знакомым. Он вздрогнул, стряхивая с себя оцепенение. Тима! Это его голос!
– Тоха, сюда!!! – орал его друг.
Антон бросился в дом. Он слышал позади испуганное «подожди!» Ланы, но не обратил на девушку внимание – в доме явно что-то происходило. Он влетел в дом, в темноте чуть не набив шишку, и со страхом заглянул в комнату. Тима стоял на люке, немного согнув колени и вытянув вперед шею, что придавало ему несколько комичный вид. Только вот исказившееся в животном ужасе лицо говорило, что ничего забавного в происходящем нет и быть не может. Но Антон уже и сам видел – фигура его друга медленно приподнималась и опускалась… приподнималась и опускалась, словно Тима качался на волнах. Его рот дергался, как будто кто-то невидимый растягивал уголки губ, в Тиме явно боролись два противоречивых желания – продолжать удерживать дверь или броситься наутек. Дверь под ступнями снова завибрировала, и охваченный паникой Тима понял, что он приподнимается вместе с крышкой.
– Тимыч, что происходит? – спросил Антон помертвевшим голосом.
– Тащи комод!! – провизжал Тима, с ужасом глядя на вздрагивающий под ногами люк. – И топор!
Антон шмыгнул в комнату, где спала Яна, про себя отчаянно позавидовав девушке, – несмотря ни на что, она продолжала безмятежно спать. Он стал двигать комод к дверям, не особенно беспокоясь, что разбудит ее. Комод оказался на удивление тяжелым, и Антон моментально вспотел.
– Тоха, быстрее! – проревел Тима. – Я не смогу долго удерживать!!!
– Ага… сейчас, – пробормотал Антон. Он выругался – дверной проем оказался слишком узким для комода, и он, прилагая последние усилия, принялся вертеть тяжеленную бандуру, как кубик Рубика, пытаясь протиснуть внутрь.
– Хер с ним, с комодом!!! – орал Тима. – Неси топор!!
Проклятый комод ни в какую не желал быть протиснутым внутрь, и Антон бросился за топором. Он нашел его у кровати и на подгибающихся ногах проковылял в комнату. Тима продолжал стоять на дверце подвала, на бледном лице застыла гримаса ужаса.
– На, – прошептал Антон, протягивая топор Тиме.
– Зачем? – не сводя круглых глаза с люка, спросил Тима.
Внизу все затихло, дверца больше не дергалась.
– Как зачем? Ты сам просил…
– Пусть у тебя будет.
– Нет, – испуганно проговорил Антон, быстро, пока Тима не успел ничего возразить, вложил ему в руки топор и отпрыгнул назад, будто теперь и Тима и топор стали носителями какой-то опасной инфекции.
Повисла напряженная пауза. Дверца под ногами больше не двигалась. Прошло пять минут. Никаких звуков из подвала больше не доносилось, но, как ни странно, это почему-то еще больше тревожило молодых людей – это молчание было похоже на затишье перед бурей. Словно кто-то (или что-то) притаилось внизу и прислушивается к тому, что делается в доме.
– Тимыч, что происходит? – дрогнувшим голосом спросил Антон.
– Там кто-то есть, – ответил напряженно Тима. Он взмахнул топором, наточенное лезвие слабо блеснуло в свете фонаря.
– Это я уже понял… – озираясь по сторонам, произнес Антон.
Лишь сейчас он обратил внимание, что за окнами начался самый настоящий фейерверк. Только совершенно бесшумный. Тима тоже заметил это и спросил:
– Что там было?
– Хрен его знает, – пожал плечами Антон. – Типа, праздничного салюта. Может, это дядя Женя нас ищет? – попытался пошутить он. Затем перевел дух и уже более спокойно поинтересовался: – Ты так и будешь стоять на этом люке всю ночь?
Тима переложил топор в другую руку и взглянул на него. Черты его лица разгладились, но Антон видел, что его друг сам вне себя от страха.
– Я думаю так. Мы поставим сверху кровать, а дверь подопрем комодом. До утра осталось немного, и как рассветет, мы тут же уйдем. У меня нет никакого желания знакомиться с тем, кто там внутри.
– Кто… или что? – шепотом проговорил Антон.
– В смысле? – не понял Тима.
Пыхтя, они передвинули кровать на место люка, ведущего в подвал, и сели сверху.
– А ты уверен… – Антон выдержал паузу и, набравшись смелости, выпалил: – Ты уверен, что там внизу человек?
– Тоха, ты что? Вроде наравне пили, – сказал Тима. Он подбросил топор в воздух и ловко поймал его. – Знаешь, мне вообще начинает казаться, что эта крышка с самого начала была заперта. И на улице карнавал какой-то… Может, это самогон так действует? Ладно, какие будут предложения? – спросил он.
Антон нервно хихикнул.
– Я бы ушел отсюда, – сказал он, с надеждой посмотрев на окно. Радужные краски постепенно исчезали, тая прямо на глазах и сливаясь со свинцовым небом.
Теперь улыбнулся Тима, но улыбка вышла гримасой.
– В четыре утра? И куда, позвольте спросить? Нужно дождаться хотя бы рассвета!
– Куда угодно, – отрезал Антон. Он вспомнил трясущуюся крышку под ногами Тимы, и его снова охватило чувство, будто его внутренности сдавливают ледяные пальцы. Боже, он отдал бы все на свете, чтобы оказаться сейчас на базе!
– Хорошо хоть Яна спит, – произнес Тима, и они одновременно посмотрели друг на друга.
– Тоха, а где Лана? – как можно спокойней поинтересовался Тима, и Антон вздрогнул. Как он мог забыть! Она же все еще там, в лесу!
– Ее нет уже минут десять, – негромко сказал Тима. – Выйди посмотри, не нравится мне это.
Антон направился к выходу, а Тима прильнул к окну. На какое-то мгновение дыхание сперло, и он инстинктивно отпрянул, потер глаза. Затем снова посмотрел. Не может быть!
Где-то в глубине дома послышался мат Антона. Через несколько секунд он влетел в комнату с квадратными глазами:
– Тимыч, дверь заперта! Нас кто-то закрыл снаружи! Я…
– Тихо! Посмотри… да не на меня, а в окно, – сказал Тима, с отвращением чувствуя, что голос его сорвался на фальцет.
– Я тебе говорю, кто-то запер нас снаружи… Если это Ланка, я ей сиськи на спине узлом завяжу, – бормотал Антон, пробираясь к окну. Его реакция была похлеще Тиминой: он так отшатнулся назад, что споткнулся о кровать и неуклюже завалился вниз, ругаясь и барахтаясь. Тима еще раз посмотрел наружу, надеясь, что увиденное им в первый раз ему просто померещилось. Но нет.
Леса снаружи не было. Ни одного деревца, ни елки, ни сосны, ни березки, ни, черт возьми, даже самого поганенького пенька. Вместо этого была какая-то бугристая поверхность, наподобие скалы, по поверхности которой стлался густой туман. Небо стремительно светлело, но даже это не вызвало у него оптимизма. Во имя всего святого, что тут происходит?
– Тоха, иди в другую комнату, – медленно проговорил Тима.
Антон, поднявшийся к тому времени на ноги, уставился на него.
– Зачем? – тупо спросил он. – Я устал и ничего не хочу.
– Посмотри в окно из другой комнаты, – процедил сквозь зубы Тима, хотя в мыслях его неприятно зашевелилось: «Ты что, надеешься увидеть с другой стороны дома Диснейленд, дурилка?».
Антон продолжал стоять истуканом, потирая ушибленный бок, и Тима пошел сам. В комнате, где спала Яна, ощущался стойкий запах перегара, и Тима, невзирая на всю абсурдность ситуации, не смог удержаться от улыбки. Яна, от которой за версту исходил шлейф аристократичности, которая устроила ему скандал только из-за того, что у нее во время «покатулек» на снегоходах сбилась прическа, у которой в беседе на лбу как неоновая вывеска светилось «ДЕВУШКА ИЗ ВЫСШЕГО ОБЩЕСТВА», эта Яна сейчас дрыхла без задних ног, как сапожник-пропойца, раскидав конечности в разные стороны и храпя как паровоз.
Тима без особой надежды взглянул в окно. Те же яйца, только в профиль. Такое ощущение, что их временное пристанище занесло на пик какой-то скалы. Только где?! ГДЕ ОНИ НАХОДЯТСЯ, ЧЕРТ ПОБЕРИ?!!
Он уже собирался сказать Антону, что намеревается топором разнести к чертям дверь, как вдруг застыл как вкопанный. Сквозь туман, обволакивающий дом, медленно вырисовывались контуры человеческих фигур. Три… нет, вон четвертый. Они словно материализовались из воздуха как призраки и теперь направлялись прямо к ним. Рука до боли сжала рукоять топора. Итак, что делать?
Он услышал сзади возню и, обернувшись, увидел, что Антон вновь наполняет фляжку самогоном. Удивительно, но руки его не тряслись, а взгляд был осмыслен и чист, как у хирурга перед сложной операцией, будто Антон истово верил, что, как только он опрокинет стопку, все проблемы растают как сигаретный дым. Или как лес, окружавший их несколько минут назад.
– Хватит бухать, Тоха, – сказал Тима. – Хочу тебя обрадовать. Кажется, у нас скоро будут гости.
Антон отхлебнул из фляжки, даже не поморщившись, и изрек:
– На х… они здесь нужны, гости?
Он что-то еще сказал про непотребные интимные связи родственников гостей, о которых упомянул Тима, но тот уже не слышал друга. Прокравшись к двери, он замер, держа перед собой топор, как священный крест перед вылезшим из гроба Дракулой. Уже отчетливо слышались голоса. Мужские. Кто это, хозяева дома? И какие у них будут намерения, когда они войдут внутрь? Отличная картина – Тима с топором, напивающийся в стельку Тоха и лежащая в отрубе Яна.
Снаружи послышался лязг замка, и Тима прикрыл глаза. Снова этот чертов замок! Их что, действительно заперли снаружи?!
– …всегда удивлялся. И никто мне не мог вразумительно пояснить, откуда да зачем. Сколько себя помню, он всегда тут был, – донесся до него обрывок фразы. Голос был хрипловатый, уверенный, спокойный.
Тима шагнул назад. Дверь распахнулась, и он непроизвольно зажмурился от резанувшей глаза утренней белизны.
– Опаньки, – мягко проговорил все тот же голос с хрипотцой. Казалось, его обладатель даже не удивился, встретив на пороге трясущегося от страха юношу с топором в руках.
– Топорик вниз. Быстренько. Вниз! – повысил голос мужчина, и Тима подчинился. К этому времени глаза его немного привыкли к свету, и он возблагодарил бога за то, что вовремя подчинился приказу: прямо на него циклопьими глазами уставились два ружья.
– Вот и чудненько. Ты кто, пацан? – осведомился мужчина.
Тима наконец смог разглядеть «гостей». Все они были одеты как чукчи, которых он как-то видел в старом отечественном кино, – теплые куртки, смешные конусообразные капюшоны, широкие штаны и мохнатые унты. Трое мужчин и одна женщина. Говоривший с ним мужчина был самым старшим из группы и, как сразу определил Тима, наверняка был их вожаком. У него были непомерно длинные усы, вызвавшие у Тимы ассоциации с кубанскими казаками.
– Ты глухой? – спросил усатый и снова поднял ружье.
– Нет, – поспешно ответил Тима. – Я… мы… простите, мы заблудились и случайно нашли вашу избу. Наши снегоходы остались в паре километров отсюда, и мы…
– Снегоходы? – нахмурился усатый. Он обменялся взглядом с женщиной, затем сказал: – Ну что ж мы на пороге стоим, давайте пройдем внутрь. Можно войти? – с иронией спросил он, и Тима молча посторонился, пропуская людей внутрь.
– Сколько вас? – задал вопрос усатый.
– Четверо… то есть было четверо. Сейчас трое, – поправился Тима.
Словно сомнамбула, он повернулся и зашагал в комнату. И чуть не столкнулся с Антоном, который, покачиваясь, шел навстречу. В руках он сжимал табуретку, и его вид свидетельствовал, что он отнюдь не собирается потчевать гостей хлебом-солью. Тима успел перехватить его руку и вытолкать обратно в комнату.
– Тимыч, пусти меня, – бормотал пьяно Антон, но тот крепко держал его. – Где Ланка?! Я ща там всех перемочу…
– Заглохни, – прошептал он. – Дай табуретку, болван… Или нас тут всех положат, понял?!
Он не без труда вырвал из рук приятеля импровизированное оружие, они, спотыкаясь, зашли в комнату и сели на краешек кровати. Яна продолжала спать, перевернувшись на другой бок. Ее тоненькая водолазка задралась, обнажив матово блеснувшую кожу спины, и Тима торопливо прикрыл девушку одеялом. Пришедшие люди в меховой одежде молча выстроились по всему периметру и без того крошечной комнаты.
«Как будто мы сможем куда-то убежать», – с горечью подумал Тима.
– Кто вы такие? И как здесь оказались? – сразу спросил усатый. Он присел на единственный в комнате стул, положив ружье на колени. Тима посчитал это неплохим знаком. Он мельком взглянул на Антона; тот сидел с видом человека, только что пропустившего пару ударов Валуева, и таращился на гостей осоловелым взглядом. Поняв, что на поддержку в его лице рассчитывать не приходится, Тима откашлялся и произнес:
– Меня зовут Тимофей Уклонов. Это Антон Федоренко, мой приятель. Вчера мы…
– Стоп, Тимофей, – мягко перебил его усатый. На его лице блуждало бесстрастно-скучающее выражение, словно все происходящее вокруг него является неким недоразумением, но в силу сложившихся обстоятельств он вынужден мириться с ним. Он ткнул пальцем в спящую Яну: – Она с вами?
Тима кивнул, с ужасом представляя реакцию проснувшейся Яны.
– Буди ее, – каким-то скучноватым голосом проговорил усатый.
– Но… – попробовал возразить Тима и тут же прикусил язык, увидев, как сверкнули глаза мужчины. Такой горло перережет и не поморщится, – подумал Тима и стал трясти девушку. Она вяло отпихивалась, сквозь сон посоветовав Тиме и кому бы то ни было направиться по общеизвестному адресу. Люди в меховой одежде молчаливо наблюдали за этой сценой, и Тима, потеряв терпение, затормошил Яну, как тряпичную куклу, и она наконец проснулась, сев на кровати. На слегка опухшем лице блестели злые глаза, однако злость быстро исчезла, когда она увидела чужаков.
– Как тебя зовут? – спросил усатый.
– Я… Яна, – промямлила девушка и вцепилась в плечо Тимы. – Кто это? – шепотом спросила она, но Тима решил, что сейчас не лучшее время для объяснений.
– Продолжай, – невозмутимо сказал мужчина. Он снял капюшон с шапкой, и оказалось, что он абсолютно лыс, как бильярдный шар.
Тима, сбиваясь и запинаясь на каждом слове, рассказал всю их историю. За это время его никто не перебил, и он тоже посчитал это за хороший знак. Однако после того, как он закончил свое повествование, усатый продолжал молча сидеть на стуле, словно погруженный в свои мысли. Тиме даже стало казаться, что он задремал, как вдруг мужчина заговорил:
– У меня две версии, пацан. Тимофей, так ведь тебя кличут? Так вот, первая – ты и твои друзья схватили «белку», я вон смотрю, бутыль наполовину осушили. Вторая мысль, которая приходит мне в голову, – все, что ты тут мне сейчас наплел, – фуфло. Знаешь, что такое фуфло?
Тима кивнул с несчастным видом. Почему-то в памяти всплыл фильм «Джентльмены удачи», когда Леонов-Доцент старательно зубрил в поезде словарь зэков: «Говорить неправду – фуфло толкать». Вместе с тем он поймал себя на мысли, что даже на протяжении всего своего рассказа он не переставал размышлять о внезапно изменившемся пейзаже за окном. И это пугало его не на шутку. Что произошло?! Может, все дело действительно в самогоне?!
– Только я не могу взять в толк, на кой тебе лапшу мне вешать? – продолжал усатый.
Он посмотрел на Антона и покачал головой:
– Ты-то что скажешь, пацан?
Антон вздохнул и издал звук сдувающегося футбольного мяча.
– Чего? Это что, твое имя? – наклонился к нему усатый.
– Я… это…
– Надо сообщить на Большую землю, – вдруг сказал другой мужчина, тоже с ружьем. У него было тонкое, немного утомленное лицо с пробивающимися точечками щетины. Щеку пересекал небольшой багровый шрам, но он не портил его внешность. – Неспроста это.
– Непременно, – даже не глядя на него, сказал усатый и снова вперил взгляд в Антона. – Ну так ты что-нибудь скажешь мне? Твой друг правду сказал?
– Да, – выдохнул Антон и поднял мутные глаза на мужчину. – Там, в лесу, осталась моя девушка. Ее зовут Лана.
Брови усатого взметнулись вверх:
– Девушка? Пацан, тут никого нет. Признаться, меня чуть Кондратий не обнял, когда я вас увидел в доме. Думал, мы тут одни. А тут вы. Триппер, сифилис, бубон собрался в один вагон.
– К… какой бубон? – помаргивая, спросил Антон, но усатый отмахнулся от него как от назойливой мухи.
– Один вопрос. Подумайте, прежде чем открыть рот, чтобы ответить на него, – медленно проговорил усатый. – Как вы оказались внутри?
Тима глубоко вздохнул, внутренне приказывая держать себя в руках. Над ними что, издеваются? Он ведь только что им все рассказал! Неужели то, что они сделали, такое большое преступление?!
– Я ведь вам все объяснил, – тихо сказал он, но усатый скривился, будто чудом не наступил в коровью лепешку:
– Дверь, пацаны. Ты что, не врубаешься? Дверь была закрыта на замок. И я, слава господи, еще не выжил из ума, сам открыл ее, вот этими руками!
Он снял с рук толстые варежки грубой вязки и потряс сжатыми кулаками (довольно внушительного размера) перед лицами оторопевших ребят. Последняя фраза, прозвучавшая достаточно резко, а также демонстрация кулаков переполнили чашу, и Яна, до поры до времени хранившая полное безмолвие, тихонько заскулила.
– Последний раз, детки. Смотрите сюда. Как. Вы. Попали. ВНУТРЬ?! – усатый встал со стула, и Яна закричала. Тима приобнял ее.
– Успокой ее, – недовольно сказал усатый, как вдруг вмешалась женщина:
– Дильс, хватит. Ты же видишь, они не лгут.
– Но, черт возьми, на этом острове нет никого кроме нас! – крикнул усатый, которого женщина назвала Дильсом. – Кто их мог закрыть? Если ключ у меня?!!
Плач Яны медленно утих и перешел на всхлипывания. Антон продолжал сидеть на краю постели, что-то несвязно бормоча, и лишь Тима во все глаза смотрел на возвышавшегося над ним усатого. Он снова и снова прокручивал в мозгу слова усатого, боясь поверить в то, что проскользнувшая фраза насчет острова не была плодом его разыгравшегося воображения.
На острове… никого кроме нас…
Может, он ослышался?!
– Где Лана? – неожиданно истерично выкрикнул Антон, поднимаясь с места, но мужчина со шрамом быстро шагнул к нему, уперев в грудь ствол ружья:
– Сиди где сидишь.
Голос у него был сухой и хлесткий, как удар кнута.
– Послушайте, – сказал Тима, медленно поднимаясь. Дильс мгновенно поднял ружье.
– Дильс, – мягко сказала женщина, шагнув вперед.
– Пожалуйста, послушайте, – повторил Тима, и голос его крепнул с каждым словом, – мы ровным счетом ничего не понимаем. В частности, не понимаем, в чем мы перед вами провинились. Мы выпили ваш самогон? Съели сухофрукты, сожгли дрова? Извольте, мы заплатим. Но я еще раз вам говорю: мы были в гостях у знакомых! В Хабаровском крае, у дяди нашей знакомой! Ее зовут Лана. Перед тем как вы пришли, она вышла наружу ммм… по своим делам и теперь тоже исчезла! Мы заблудились в лесу, и, если бы не ваш дом, мы давно бы замерзли! А вы берете нас на прицел, как каких-то преступников, и обвиняете черт знает в чем?! – уже почти кричал Тима. – Интересно, как вы бы поступили на нашем месте?!
На лице мужчины со шрамом отразилось что-то вроде удивления, которое, впрочем, быстро исчезло. Но Дильс совершенно не отреагировал на вспышку Тимы и смотрел на него с каким-то веселым интересом, мол, что это за тараканчик такой смелый выискался?
Тертый калач, промелькнуло у Тимы. С минуту они глядели друг на друга, потом Дильс подошел к нему и сказал:
– Пошли.
– Нет! – взвизгнула Яна, заламывая руки. – Не трогайте его!
– Я ничего с ним не сделаю, – устало сказал Дильс. – Ну же. И ты тоже вставай, – обратился он к Антону.
Тот покачнулся, как кукла-неваляшка, после чего неуверенно поднялся с кровати.
– Я покажу вам кое-что. Если вы мне не врете и до сих пор уверены, что находитесь в Хабаровском крае, то вас ждет большой сюрприз.
Третий мужчина, который до этого все время молчал, вдруг ухмыльнулся, и эта ухмылка совершенно не понравилась Тиме. Собственно, как и этот человек. У него было вытянутое бледное лицо с глубоко запавшими глазами, которые беспокойно метались из стороны в сторону, и очень узкие губы, да это и не губы вовсе, а две сложенные ниточки. Тиме вдруг пришло в голову, что человек с таким лицом будет ломать руку ребенку и улыбаться при этом.
– Пошли, – повторил громче Дильс. – У меня нет время подтирать вам сопли.
Он направился к выходу, Тима с Антоном поплелись за ним, как два старых робота с изношенными механизмами. Дильс ногой толкнул дверь, и они вышли наружу.
– Мама мия, – вырвалось у Антона, и он стал тереть глаза. Тима молчал. А что было говорить? Каждое сказанное кстати и некстати слово могло трактоваться этими странными людьми в меховой одежде не в их пользу. Туман немного рассеялся, и теперь они могли хорошенько разглядеть окружающую их местность. Она не баловала разнообразием – камни и скалы. И все. Пара чаек, круживших в морозном небе, которые о чем-то тоскливо переговаривались, да и те скоро улетели. Прямо перед ними виднелись гребни гор, верхушки, словно мукой, покрыты снежным покровом. Но не это поразило юношей. Слева от них было… море. Да-да. Самое натуральное, огромное, без конца и края, оно поблескивало в свете бледного солнца, как зеркало, разбитое на миллиард осколков. Или это океан?
– Как вы думаете, похоже это на Хабаровский край? – задумчиво произнес Дильс. Откуда-то из недр своей толстой стеганой куртки он выудил крошечную коробочку и бережно извлек из нее зубочистку.
– Друзья из Сингапура привезли, – будничным тоном сообщил он ребятам, начиная бесстрастно ее жевать. – В Москве, да и во всем Советском Союзе такое сейчас редкость. Разве что пластмассовое говно найдешь. А оно для зубов вредно.
– Где мы, Тимыч? – севшим голосом спросил Антон, поворачиваясь к Тиме, и тот на секунду испугался: у его друга был такой вид, будто ему по счастливой случайности удалось сбежать из дурдома. – И… где лес? Где Лана? Где наши снегоходы?!
– Как видишь, мне тоже очень интересно, где ваши снегоходы, – сказал Дильс. – Еще больше мне интересно, как вы на них могли тут кататься…
– Тут был лес! – завопил Антон. Он сделал пару шагов на негнущихся ногах, повернулся на сто восемьдесят градусов и сказал, словно успокаивая самого себя: – Лес. Должен быть лес.
– В общем, хватит об этом, – Дильс перебросил зубочистку в другой уголок рта. – Я не собираюсь весь день уговаривать вас поверить в то, что и так у вас перед носом.
– Где мы? – спросил Тима, приготовившись к самому невероятному.
– Остров Усопших, – промолвил Дильс. – Говорит о чем-то?
– Говорит, – прошептал Тима. Он много слышал об этом острове, поскольку любил разные мифические и неизученные явления, а этот остров был как раз одним из загадочнейших мест на планете.
– Северный Ледовитый океан, – продолжал тем временем Дильс. – Ты разбираешься в географических картах?
Поймав недоуменный взгляд Тимы, он снисходительно вздохнул:
– Южнее этого острова Шпицберген и Земля Франца-Иосифа. Это самое близкое, что есть из цивилизации.
– Насколько мы далеко от этих мест? – спросил Тима, холодея.
Дильс пожал плечами:
– Километров пятьсот. Или семьсот. Плюс-минус.
– А Москва? – тоненьким голосом проблеял Антон.
– Что? Москва? – переспросил Дильс и расхохотался. Зубочистка прыгала как живая, каким-то чудом удерживалась во рту. – Я даже не буду отвечать на твой вопрос, пацан. Чтобы не позориться, – пояснил он.
Тиме пришло в голову, что это довольно рискованно – разговаривать, не вынимая изо рта эту штуку. Одно неосторожное движение – и деревянное жало скользнет в трахею.
– Насмотрелись? Пошли в дом.
– А вы-то как сюда попали? – отважился задать вопрос Тима.
– Всему свое время, – не слишком дружелюбно ответил мужчина; сразу стало ясно, что ему не понравилась излишняя любознательность молодых людей.
– Постойте, – раздался дрожащий голос Антона. – А где Лана? Она же была вон там, я помню… там еще елка стояла…
Дильс кинул на него внимательный взгляд, плотнее сжал губы и, ничего не сказав, зашел обратно в дом.
Тима решил немного подышать свежим воздухом, как вдруг услышал внутри дома возбужденные голоса. Чувствуя неладное, он почти бегом бросился внутрь. Теперь все, кроме Яны (она все с тем же ошарашенным выражением лица сидела на кровати, запахнувшись в ветхое одеяло), сгрудились во второй комнатке. И тут Тиму словно током ударило – подвал! Как он мог забыть!
Снизу доносился какой-то шум.
– Дильс, кажется, там еще люди, – сказал молодой человек со шрамом.
– Люди, люди… Хер на блюде, – буркнул Дильс и вскинул на Тиму тяжелый взгляд своих черных глаз: – Почему вы не сказали, что с вами кто-то еще?
– Мы не знаем, кто там, – мрачно отозвался Тима. – Нас было четверо, а кто там внизу и сколько их – неизвестно.
– Отодвиньте кровать, – приказал Дильс. – Нет, вы стойте где стоите, – сказал он, заметив, что Тима сделал шаг вперед.
Мужчина со шрамом взялся за кровать, однако второй, с неприятной ухмылочкой, даже не тронулся с места.
– Костя, это тебя касается, – терпеливо пояснил Дильс. Тот повиновался, и от Тимы не ускользнуло, что сделал он это с явной неохотой. Пока они оттаскивали кровать в угол, возня в подвале прекратилась.
– Там с обратной стороны дверцы замок, – счел своим долгом проинформировать Дильса Тима, но тот даже не посмотрел в его сторону. Держа в правой руке ружье, другой рукой он с легкостью откинул люк, будто бы был из картона.
– Значит, так. Если вы меня слышите, то я приказываю вам выбираться наружу. На размышления пять секунд. В противном случае я сам спущусь вниз и тогда за себя не ручаюсь. Возможно, я убью вас. Как по законам военного времени.
Это было произнесено с таким хладнокровием, что Тима невольно поежился, в который раз задав себе вопрос: кто все-таки эти люди?
Несколько секунд, показавшиеся Тиме и Антону столетиями, ничего не происходило, и Дильс сказал, не оборачиваясь:
– Артур, фонарь.
Мужчина со шрамом протянул ему длинный фонарь замысловатой формы. Тима не мог оторвать глаз от этого фонаря. Однажды они с отцом ездили навещать каких-то дальних родственников в Тульскую область, и в одном доме, у каких-то стариков, он увидел на подоконнике именно такой фонарь. Это был не просто раритет, это был архираритет.
Пока он размышлял, внизу что-то зашуршало, и вдруг раздался мужской голос:
– Я выхожу. Не стреляйте.
Дильс отошел на пару шагов назад, не спуская с открытого подвала ружья. Тима внутренне подобрался. Сейчас он увидит того, кто чуть не довел его и Тоху до инфаркта. Спустя мгновение на поверхность выбрался крупный мужчина средних лет с густой бородой. На нем была черная вязаная шапочка, как у спецназовцев, и камуфляжная куртка, изорванная в некоторых местах, левая рука замотана какими-то тряпками. Он цепким взглядом оглядел комнату, и, когда его пронзительные глаза скользнули по Тиме и Антону, на лице мельком отразилось понимание.
«Понял, что это мы с ним тут кувыркались», – подумал Тима, и его внезапно охватила злость к этому заросшему мужику.
– То понос, то золотуха, – пробормотал Дильс. – А ты кто такой?
– Аполлинарий. Но все зовут меня Аммонит.
– Аммонит? – переспросил Дильс и поглядел на Артура. Тот пожал плечами, продолжая настороженно следить за вылезшим мужчиной.
– Если мне не изменяет память, это головоногий моллюск, вымерший миллионы лет назад, – негромко сказал Дильс. – Ты хоть знаешь это, Аполлинарий?
– Безусловно, – сказал мужчина, и вдруг лицо его расплылось в широкой улыбке. Он отряхнул куртку, и улыбку сменило болезненное выражение.
– А почему, к примеру, не рапан, не устрица, а именно аммонит? – не успокаивался Дильс.
Мужчина хмыкнул:
– А почему тебя называют Дильс, а не Фриц?
Дильс побагровел, на лице явно читалось желание хорошенько врезать этому не в меру остроумному шутнику.
– Внизу еще есть кто-нибудь?
– Никак нет.
– Хм… Артур, проверь.
Мужчина со шрамом нырнул в подвал и, быстро обследовав, вылез наружу:
– Чисто.
– Как тебя сюда занесло? – спросил Дильс.
Аммонит вздохнул и развел руками:
– Не вижу смысла притворяться. Я прятался, у меня проблемы с милицией.
Тима почувствовал, как сзади его кто-то робко обнял. Яна.
– Какие проблемы? – подозрительно спросил Дильс, и ружье, словно живое, качнулось в сторону Аммонита. Последний снова вздохнул. Но прежде чем с его губ слетело слово, неожиданно подала голос Яна.
– Я видела его фотографию. Дядя Женя… показывал нам с Ланой. Милицейские ориентировки, кажется, так они называются?
– Да? – без особого энтузиазма спросил Дильс. – И кто же это? Че Гевара собственной персоной?
– Его разыскивают за убийство, – тихо произнесла Яна. – Он убил человека. Бензопилой.
Тима замер, будто оглушенный. Ну Янка, во дает!
Глаза Аммонита сузились, как у кошки.
– Документы, – посуровев, сказал Дильс и покосился на Тиму: – К вам это тоже относится.
Тима пихнул в бок Яну, и она ушла в комнату за паспортом. Когда у Дильса в руках оказалось три паспорта, он вопросительно уставился на замершего в неподвижности Аммонита:
– У тебя что, пробки в ушах?
– У меня нет с собой документов, – разлепил губы мужчина и, словно ища поддержки, посмотрел на женщину. – Я хочу пить.
– Эта девочка говорит правду? Насчет бензопилы, – спросил Дильс, передавая ружье женщине. Та взяла его, причем держала так, словно всю сознательную жизнь только и занималась тем, что охотилась на беглых преступников.
Аммонит облизал потрескавшиеся губы и выдавил из себя вымученную улыбку:
– Это был несчастный случай.
– Он ранен, – вполголоса произнесла женщина. Поймав вопросительный взгляд Дильса, она пояснила: – Рука.
– Снимай куртку, – приказал Дильс, и Аммонит, скрипя зубами, стал снимать куртку. Дильс тем временем, слюнявя заскорузлые пальцы, листал паспорта ребят, и по мере их изучения вытягивалось его лицо.
– Какие-то странные у вас документы, пацаны, – бормотал он. Вдруг лицо его закаменело, и он поднял глаза: – Тимофей!
– Ну, – не слишком приветливо ответил Тима – ему уже порядком надоели эти расспросы, к тому же он толком даже не выспался.
– Когда ты родился?
– Шестого августа тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года, – громко и членораздельно проговорил он. – Там же все написано, – с легким раздражением добавил он.
Аммонит тем временем, морщась, снял куртку, и все увидели, что правая рука его забинтована какой-то грязной тряпкой, на которой виднелись засохшие пятна крови.
– У тебя заражение? – спросила женщина.
Аммонит пожал плечами.
– Вы не могли бы дать мне воды? – снова попросил он, и женщина сказала:
– Костя, принеси.
Молодой человек с непривлекательным лицом снова усмехнулся и процедил:
– Я в шестерки не записывался.
– Константин! – резко бросил Дильс, и тот, демонстративно сплюнув, вразвалочку вышел из комнаты.
– Спасибо. Как вас зовут? – спросил Аммонит, обращаясь к женщине.
– Неважно, – ответила она с каменным выражением, а Дильс рассеянно произнес:
– Ее не зовут, когда надо, она сама приходит… Так-так…
Дильс закрыл паспорта, затем вновь стал листать какой-то из них, будто забыл проверить одну важнейшую запись, и снова закрыл. Вернулся Костя, держа в руке кружку с водой. Он молча подошел к Аммониту и почти швырнул эту кружку ему в лицо, расплескав чуть ли не половину жидкости. Аммонит взял обеими руками кружку, одарив при этом Костю взглядом, не предвещавшим ничего хорошего. Зато на женщину, которая держала его на прицеле, он смотрел с таким вожделением, что разве что слюна не капала.
– Выяснились кое-какие подробности, товарищи, – сказал Дильс. Словно вееером, он помахал в руке пачкой паспортов, как если бы раздумывал, стоит ли их возвращать законным владельцам.
– В чем дело? – сдвинул брови Артур.
– По паспортам они живут в Москве, – сказал Дильс. – Только сами документы… какие-то странные.
– То есть? – подал голос Костя. Он прислонился к стене, засунув руки в карманы.
«Никогда не доверяй человеку, держащему руки в карманах во время разговора», – пронеслось в мозгу Тимы, и ему захотелось расхохотаться. Так, чтобы снять напряжение, потому что ситуация нравилась ему все меньше и меньше.
– То есть… А впрочем, нате, – он протянул паспорта Артуру, а сам наклонился к Тиме: – Что такое Российская Федерация? РСФСР знаю, а такой нет. Просветите меня, необразованного элемента.
Тима замешкался, вопрос загнал его в ступор. Сзади тихонько пискнула Яна, и этот звук будто бы вывел его из оцепенения. Ужасная догадка, наподобие громадной акулы, медленно всплывала на поверхность сознания:
ВРЕМЯ. Разрыв во времени.
Дильс, как ни странно, тоже выглядел ошеломленным.
– Пацаны, вы думали, что находитесь в Хабаровском крае. В этом я вас разубедил. Теперь, оказывается, началось самое интересное. Твою мать, я даже не знаю, как это называется!
Он хлопнул себя по коленям и забрал у женщины ружье.
– Как вы думаете, какой сейчас год? – проникновенно, почти ласково спросил он, и Антон неожиданно громко пукнул. Костя хихикнул, Антон залился краской и пробормотал «извините».
– Ответ неверный, – даже не улыбнулся Дильс.
– Был две тысячи седьмой, – осторожно сказал Тима. – А что?
– Нет, вы точно психи, – со вздохом проговорил Дильс. – Или я сбрендил тут с вами. Злата, иди посмотри.
Женщина шагнула к Артуру, который продолжал внимательно изучать «дубликаты бесценного груза», беззвучно шевеля губами. Костя отстранился от стены, вынув руки из карманов.
– Сейчас тысяча девятьсот семьдесят первый год, детишки, – улыбаясь, сказал Дильс. – Не верите? Хотите, докажу? Мне даже самому интересно.
Он покопался в своей безмерной куртке и вытащил наружу свернутую в трубочку газету.
– Вот, пожалуйста. Я ее купил в Архангельске, три дня назад, прежде чем лететь сюда.
Тима машинально взял газету и развернул ее. «ПРАВДА». Взгляд сразу уткнулся в верхний правый угол, где стояла дата: 6 января 1971 года.
Рассудок тут же взбунтовался, возразив, что газета могла быть просто старой. Она могла быть подделкой… и вообще.
«Нет, не вообще», – подумал Тима. Газеты, которым почти сорок лет, не выглядят как новые. Он видел старую прессу – желтые, ветхие листы, ломкие на ощупь. Эта же выглядела так, словно ее только что принесли из типографии. А насчет подделки… Кому это на фиг нужно?!
– Мне можно одеваться? – вежливо поинтересовался Аммонит. Холод давал о себе знать, и его тело сотрясала мелкая дрожь. – Или мне еще штаны прикажете снять?
– Сомневаюсь, что там есть что-то, заслуживающее внимания, – бесстрастно промолвила Злата. Помедлив, она потребовала все тем же меланхоличным голосом: – Покажи мне свою руку.
– А твой мужчина разрешит? – нахально глядя в глаза женщине, спросил Аммонит, но тем не менее беспрекословно подчинился, протянул ей руку. Она начала быстро, но аккуратно разматывать тряпки, а Аммонит только кряхтел и скрипел зубами, когда импровизированные бинты с треском отдирались от подсохшей корки. Наконец последний лоскут был сорван, и открылась рана, страшная, с опухшими рваными краями. На лице женщины не дрогнул ни единый мускул; она быстро ощупала края раны, надавила. Аммонит глухо застонал, из-под запекшейся корочки брызнул гной.
– Порез глубокий. Возможно, задета кость. Похоже на пилу.
Она обернулась к Дильсу:
– Рану нужно обработать. Еще день-другой, и начнется гангрена.
– Ну день-другой он потерпит, правда? – спокойно отозвался Дильс. Он подошел вплотную к Аммониту и мазнул равнодушным взглядом по ране. – Ну а тебе сколько лет?
– Как Христу, – обаятельно улыбнулся Аммонит, но на Дильса эта шутка не произвела впечатления.
– Я атеист, – сухо бросил он. – Но с Библией знаком. Тридцать три?
Аммонит кивнул.
– И ты тоже живешь в двадцать первом веке?
– Совершенно верно. А вы?
Дильс помолчал, затем спросил:
– Кого ты убил?
– Я не убивал. Повторяю, это был несчастный случай.
– Тогда почему ты прятался? – Дильс, казалось, начал терять терпение.
– Так сложились обстоятельства. Мне бы не поверили, что я не причастен к убийству, – ровно проговорил Аммонит.
– Хорошо, – процедил Дильс, хотя его лицо говорило об обратном. – Артур, свяжи ему руки.
Артур с готовностью вытащил из рюкзака на спине моток веревки. Лицо Аммонита потемнело:
– Зачем? Это лишнее, Дильс!
Дильс, возобновивший к этому времени свои расхаживания, вдруг коброй метнулся к нему:
– Я с тобой на брудершафт не пил, понял ты меня?! Так что заткни хлебало… Аполлинарий. Фамилия-то у тебя есть?
– Романов, – примирительно сказал Аммонит, пока Артур деловито скручивал ему руки.
– Вы пока побудьте в этой комнате, – отрывисто сказал Дильс. – А мы решим, что с вами делать.
И прежде чем Тима с Антоном успели что-то возразить, вся четверка проворно вышла за дверь.
– Тима, кто это? – срывающимся голосом спросила Яна. – И где Лана?
– Я не знаю. Никто не знает, – признался Тима. – Ты же все слышала? Если мы все одновременно не сошли с ума (что маловероятно), то я готов предположить, что мы каким-то образом оказались в прошлом. И, самое паршивое, не на том же месте, а на острове. Может быть, Лана осталась там, в лесу.
– Остров? – не поверила Яна. – Ты что, прикалываешься? Антон, что здесь происходит?!
– Чуваки, развяжите меня, – влез в разговор Аммонит. Он произнес это так, словно его совершенно не касались какие-то там несостыковки со временем и местом нахождения. – Вы классные ребята, но я спешу. Я не очень-то понравился этому усатому перцу.
Тима внимательно посмотрел на него.
– Нет, – отрезал он после недолгих раздумий.
– Тимыч, может… – нерешительно начал Антон, поглядывая в окно, но Тима его оборвал:
– Никаких «может». Ты слышал, что сказала Яна? Он преступник.
– Я ничего никому не сделаю! – вдруг крикнул Аммонит. – Если бы вы, бараны, не уселись сверху этого проклятого люка, я давно бы вылез наверх и все объяснил!
– Прекратим этот бесполезный треп, – с безмерной усталостью сказал Тима. – Мы тебя не знаем, ты нас. Лично мне по херу, завалил ты кого-то или нет, это твои трудности. Но сейчас мы все в одном корыте и зависим от этих людей. Кто они? Геологи? Исследователи? Черные археологи? Не знаю. Может, это шайка бандитов. Я только знаю, что пока все козыри у них в руках. И придется делать то, что они прикажут. Прикажут плясать лезгинку без штанов, и мы все будем отплясывать с голыми задницами.
– Я не буду плясать, – надулась Яна.
– Тебе трудно развязать мне руки? – с нехорошей улыбкой полюбопытствовал Аммонит, шагнув вперед. Яна вскрикнула, но Тима смотрел прямо на него.
– Не обижайся на нас, но мы ничего делать не будем. К тому же, что ты сделаешь? У них ружья. Хочешь получить заряд картечи? Валяй, только без нашего участия.
Аммонит поглядел в окно. Тима проследил за его взглядом, и его губы тронула улыбка:
– Ага, посмотри, что там снаружи. Как я понял, ты до сих пор не въехал, в какой жопе мы оказались. Можешь разбежаться и башкой разбить окно. Если не сломаешь себе хребет, попробуй убежать. Только вот интересно, куда ты побежишь.
Глаза Аммонита гневно сверкнули, но он не успел ничего сказать, потому что скрипнула открывшаяся дверь и в комнату вошел Дильс. За ним гуськом прошествовали все остальные. Тима, борясь со страхом, вглядывался в лица этой странной четверки, но они были непроницаемы, легче было прочитать по извилинам, о чем размышляет грецкий орех. Поняв, чего от них ждут, Дильс кашлянул и сказал:
– Такие дела, пацаны. Вы полетите с нами.
– Куда? – шепотом спросил Антон.
Дильс хмыкнул, будто юноша сморозил самую большую глупость:
– Ну не на Луну же. Для начала в Мурманск, заправиться. Мы вас высадим, и там решат, что с вами делать.
– А со мной что? – задал вопрос Аммонит.
Костя раздвинул губы в хищной улыбке:
– И ты с нами, куда ж тебя девать. Сдадим в райотдел, с тобой разберутся.
– В райотдел чего? Ментовки, что ли? – насмешливо поинтересовался Аммонит. Создавалось впечатление, что он совершенно не парился насчет своего будущего и откровенно забавлялся, разговаривая с людьми, от которых, по большому счету, зависела его жизнь.
– Именно, – ответил Костя.
– А за что?
– За убийство, ведь все слышали?
Аммонит рассмеялся. Добродушным, искренним смехом.
– Какое убийство, тупица? Где труп? Учитывая, что на дворе семидесятые годы, полагаю, что он еще под стол пешком ходит и знать не знает парня по кличке Аммонит. Если хочешь на него посмотреть, поезжай в Хабаровск, на улицу Обручева, может, там найдешь пупса с соской и в памперсе.
– В памперсе? – не понял Костя, недоверчиво глядя на Аммонита, и тот снова рассмеялся.
– Ладно, хватит, – перебил их Дильс. – У тебя нет документов, и этого достаточно. Может, ты шпион?
Аммонит глубоко вздохнул, уставившись на свои связанные руки. Узлы, нужно сказать, были завязаны на совесть.
– А что с нами? – чуть не плача, спросила Яна.
– Выясним, – с некоторой долей досады сказал Дильс, показывая всем видом, что разговор исчерпан. – Сейчас выпьем кофе и отправимся на базу. Злата, организуй.
Тима хотел спросить, что это еще за база такая, но прикусил язык. Вопросов куча, но удовлетворявших его ответов почему-то не было, да и Дильс был не в духе.
Когда они наспех перекусили галетами и сушеными финиками, запив это крепким и восхитительно горячим кофе, Яна немного успокоилась. Расчесав свои красивые волосы, она полезла в сумочку и неожиданно наткнулась на мобильный телефон.
– Тимка, смотри! – возбужденно сказала она, начиная щелкать клавишами. – Может, здесь ловить будет?
Однако Тима не разделял оптимизма своей подруги и оказался прав – успехи Яны достучаться до кого-либо не увенчались успехом. С такой же вероятностью можно было попытаться улететь отсюда в Москву на воздушном шаре. Каждый раз после попытки соединения на экране телефона пульсировало раздражающее: «Сбой связи».
– Яна, убери мобильник, – вполголоса сказал Тима, видя, какими глазами на нее вылупились Артур с Костей. Еще бы, сидит какая-то девчонка и с увлечением клацает кнопками, а потом подносит эту штуковину к уху.
Когда в комнату вошел Дильс и заявил, что пора уходить, Костя что-то сказал ему, указывая на Яну. Дильс подошел к девушке:
– У тебя есть рация?
– Рация? – захлопала глазами Яна, непроизвольно подвинувшись к Тиме, и тот решил вступиться:
– Это не рация, ммм…
– Можешь звать меня Дильс.
– Хорошо, э-э… господин Дильс…
– Господа в овраге, лошадь жрут, – не меняясь в лице, произнес Дильс. – Так что это за хреновина?
– Телефон, – терпеливо сказал Тима и для пущей убедительности показал мужчине трубку Ланы.
– Телефон?! – протянул Дильс, сдвинув шапку на затылок. Он осторожно, словно боясь обжечься, взял своими огрубевшими пальцами изящный телефон, показавшийся в его широких дубленых ладонях совсем крохотным. – Ты разыгрываешь меня? Где провод?!
– Они без провода, – сказал Тима, и Костя рассмеялся.
Дильс тоже улыбнулся и уверенно произнес:
– Такого не бывает. У любого телефона должен быть провод.
Взгляд Тимы упал на зарядное устройство, и он указал на него:
– Вот провод.
Казалось, Дильс удовлетворился ответом, затем спросил:
– А где диск для набора номера? Нет, не похоже это на телефон!
Из горла Тимы вырвался вздох. Интересно, сколько времени займет лекция об этапах развития системы телефонной связи? И поймет ли его этот усатый, прожженный мужик?
– Это правда телефон. Ну… такие стали выпускать в наше время, – вдруг пришел на выручку Антон.
Дильс еще несколько мгновений с каким-то благоговением разглядывал телефон в своей ладони, и Тима уже начал беспокоиться, не решит ли он оставить его себе в качестве сувенира, но тот протянул его Яне со словами:
– Позвони куда-нибудь.
– Не могу, – беспомощно сказала Яна. – Сеть не ловит сигнал.
– Я так и думал. Поролон с яйцами, а не телефон это, – лениво процедил Костя. – Они тебе канифолью мозги заправляют, Дильс, а ты уши развесил…
– Заткнись, – сказал Дильс, и Костя отвернулся.
– На выход, – распорядился Дильс, и все зашевелились.
Дильс шел первым, за ним Злата с Костей (он шел с ружьем и презрительно поглядывал на плетущихся ребят, грозно помахивая стволом). За молодежью брел Аммонит, Артур замыкал шествие.
– Долго идти? – Тима оглянулся на Артура.
Тот долго молчал, словно решая для себя, стоит ли отвечать, затем нехотя выдавил:
– Часа два. С вами, может, и все три.
Антон надул щеки и произвел такой звук, который некоторое время назад произвела его задница. Они стали спускаться с выступа, на котором высился дом. Черный, покосившийся, с мутными окнами, он напоминал избушку ведьмы.
– Тимка, – схватила юношу за руку Яна. – Какое сегодня число?
– Девятое января.
– Но ведь числа совпадают! Ты сам говорил, что он газету показывал!
– Показывал! Ну и что? Янка, год! ГОД не совпадает, врубаешься? – взорвался Тима, и Злата бросила на него оценивающий взгляд. Тима с удивлением обнаружил, что эта женщина, сперва показавшаяся ему неприятной и отталкивающей, стала вызывать у него симпатии (особенно когда она сняла куртку с шапкой и все увидели ее длинные красивые волосы, ниспадавшие золотым водопадом почти до пояса).
– Но этого не может быть, – потерянно проговорила Яна. – Мы что, как те школьники в фильме «Гостья из будущего»?
– «Алиса, миелафон у меня», – кривляясь, пропищал Антон, и Тима прыснул.
– Идиоты, – сердито выговорила Яна. Она шмыгнула носом и жалобно сказала: – Нас ведь уже начали искать, да, Тима?
Тима постучал кулаком по голове:
– Нет, все-таки в анекдотах про блондинок есть доля правды! Яна, проснись и пой! Конечно, нас ищут! Но только не здесь, посреди океана, а в лесу. И не сейчас, а через тридцать шесть лет, поняла?!
– Они сказали, что отвезут нас в Мурманск. Все же это лучше, чем торчать тут, – рассудительно сказал Антон.
– Да? Ты так думаешь? – задумчиво проговорил Тима, и Антону не понравилось, каким тоном это было произнесено, поэтому он запальчиво воскликнул:
– Думаю! А что?
– Я знаю, о чем думает твой друг, – вмешался Аммонит. Он обернулся и зачем-то подмигнул Артуру, но тот не заметил этого жеста.
– Что? – теряя терпение, спросил Антон.
– Если во времени образовалась дыра, а она образовалась, судя по всему, то сейчас ее нет, во всяком случае, мы ее не видим.
– Ну? – Антону было сложно понять логику Аммонита.
– Могу предположить, что это может повториться, то есть дырка опять может открыться. Вот только вопрос, где. Интуиция подсказывает мне, что в Мурманске на это будет меньше шансов, чем на том же месте, где мы находились, – закончил свою мысль Аммонит. – Сечете?
– Гм… оригинально, – покачал головой Тима. – Собственно, я думал об этом же самом.
– Так что, нам нужно сидеть здесь? И сколько это по времени? – задергала Яна Тиму за рукав. В ее голосе вновь появились капризные нотки, и Тима не стал ее успокаивать:
– Много, Яна. Может быть, всю жизнь.
Девушка поперхнулась, но больше вопросов не задавала.
Наконец они спустились на ровную поверхность. Дом, оставшийся где-то вверху, превратился в едва виднеющуюся точку и потом исчез вовсе. Процессия растянулась, Тиме постоянно приходилось подбадривать Яну, так как она совсем сникла и все время хныкала. Вскоре каменистая поверхность закончилась, и ей на смену пришел лед, кое-где покрытый снегом. Иногда встречались глубокие трещины, и ребята перепрыгивали, со страхом поглядывая на них; Артур снисходительно улыбался, наблюдая за ними. Подул сильный ветер, бросая в лицо колючую снежную крошку, и Тима был вынужден отдать Яне свой шарф. Солнце, как пожелтевшее лицо трупа, то пряталось, то исчезало за серыми тучами. На севере тучи расходились, разгоняемые порывами ветра, и между их рваными клочьями высвечивались очертания высоких гор, тянувшихся бесконечной цепью по всему горизонту. На белоснежном фоне гор чернели скалистые отроги. Снеговая равнина покрылась пятнами и полосками, отраженными от неба, фиолетового и лилового цвета. Общая картина безмолвной снежной пустыни и горного хребта была настолько впечатляющей, что ребята, затаив дыхание, не отрывали от этого зрелища глаз. Разговаривать становилось все труднее – ветер не позволял. Ребята с нескрываемой завистью бросали взгляды на теплые одеяния своих невольных спасителей – их собственная одежда, хоть и называлась зимней, явно не подходила для данного климата. Лица задубели от мороза. Надбровья, щетина – все покрывалось прозрачной пленкой, которую приходилось скалывать. Хуже всего глазам, на ресницах и веках толстые наросты. Когда моргаешь, глаза до конца не закрываются, прикрываешь рукой – лед на верхних и нижних веках смерзается, и глаза очень трудно открыть.
Наконец, когда Яна уже практически падала с ног и Тима всерьез подумывал о том, что ее придется нести на руках, они спустились с очередного холма, обогнули широкую щель и оказались в узкой долине, окаймленной черными склонами скал. Где-то впереди, метрах в двухстах (а может, и в пятистах), виднелись два низеньких домика, утыканные антеннами и мачтами.
– Вот и пришли, – донесся до них голос Артура, но сочувствия в нем не было.
Внезапно Тиму за плечо схватил Антон:
– Тимыч… Этот Дильс. Как, он сказал, называется этот остров?
– Усопших, – прокричал в ответ Тима, но ветер унес фразу, и ему пришлось повторить. Антон сразу как-то сгорбился, став ниже ростом.
– Брось, Тоха. Я не суеверный, – проорал Тима, поддерживая Яну, но Антон уже брел дальше.
– Сейчас отоспитесь, – сказал Дильс, когда они из последних сил ввалились внутрь. Усы его превратились в две сосульки. – А ты, – он посмотрел на Аммонита, – посидишь пока под замком. Не возражаешь?
– Разве мое мнение что-то изменит? – поднял перед собой связанные руки Аммонит.
– Верно говоришь. Злата обработает твою руку и принесет поесть. А вечером у нас будет собрание.
Дильс отвел ребят в небольшую, но уютную комнатку, в которой были только две большие сдвинутые кровати, и закрыл за ними дверь. Глаза ребят слипались, и они, с трудом найдя в себе силы скинуть куртки и обувь, повалились спать.
– Антооооооон! – закричала Лана. В третий раз, но никто не отозвался. Девушке становилось холодно, она быстро натянула трусики, теплые рейтузы (как только люди в деревне зимой живут?!) и, проваливаясь в снегу, вышла из-за елки. И тут же обомлела. Антона не было, но не это заставило ее застыть в оцепенении. Дома не было. ДОМА НЕ БЫЛО!
– АНТОООООООООН!!! – завопила Лана во всю глотку, чуть не сорвав связки. Бесполезно, она и сама это понимала – ни Антона, ни других ребят нет поблизости. Только вот где они?! Она задрала голову вверх и пошатнулась от неожиданности. Длинный полупрозрачный шлейф тянулся к самому небу, прямо от того места, где только что стояла эта проклятая избушка. Этот тягучий шлейф был похож на вытянутые нити паутины, ей даже казалось, что в просветах поблескивали клейкие капельки. И эта беловато-жемчужная фиговина исчезала прямо на глазах изумленной девушки, уносясь к звездам, постепенно обесцвечиваясь и растворяясь в черном небе.
– Так, спокойно, Отрощенкова, – громко приказала себе Лана. – Ты не сошла с ума. По крайней мере, еще не время.
Она медленно зашагала вперед, выискивая свои следы. Ага, вот они. Лана начала идти прямо по ним к тому месту, где три минуты назад стояла изба. Шаг, еще, другой… Девушка в растерянности подняла голову – следы оборвались, и прямо перед ней был девственно белый и чистый снег, без единого бугорка или ямки. Создавалось впечатление, что дом попросту улетел на небо, вместе с Янкой и мальчишками, улетел, как домик Элли в книжке «Волшебник Изумрудного города», которую она обожала перечитывать в детстве. Как такое возможно?
Она бесцельно топталась по снегу, чувствуя, как ее незашнурованные ботинки (какая халатность!) наполняются обжигающим снегом, и совершенно не знала, что делать дальше. Звать на помощь? Она и так всю глотку сорвала, даже пить захотела. Идти искать? Кого, ребят? Дом, который исчез неизвестно куда?
Слезы хлынули из глаз девушки, но она вовремя взяла себя в руки – плакать сейчас нельзя. Торопливо вытерев лицо, она постояла еще немного и приняла единственное решение, показавшееся ей оптимальным в сложившихся обстоятельствах. Она пойдет к снегоходам. По крайней мере, попытается. А там поглядим.
Несколько минут у нее ушло на то, чтобы зашнуровать ботинки. Затем она еще раз с надеждой обвела взором окружающий ее молчаливый лес, без особой надежды позвала на помощь, после чего развернулась и медленно побрела к дороге. Ноги увязали в снегу, губы и веки заиндевели от холода, но девушка упорно шла вперед, шепча себе что-то успокаивающее.
Собрание, о котором говорил Дильс, началось в семь вечера. К этому времени ребята хорошо выспались, и Злата накормила их супом с перловкой и мясом. Тима ел, изредка поглядывая на Яну и втихомолку посмеиваясь. Бедная, она так проголодалась, что набросилась на эту нехитрую еду, как одичавший пес на брошенную кость. Антон тоже не уступал ей, попросив добавки.
Они разместились в самом большом помещении станции. Дильс с важным видом уселся за старый столик, покрытый красной тряпкой (еще бюстика Ленина и графина с водой не хватает, подумал Тима) и обвел присутствующих суровым взглядом, остановившись на Аммоните, который невозмутимо стоял у дверей. Он был в новом свитере и, что удивительно, с развязанными руками. Тима понял, что тут не обошлось без Златы.
– Собственно, товарищи, долго говорить я не собираюсь, – сказал Дильс.
Он посмотрел на группу притихших ребят, стайкой сбившихся на колченогих табуретках:
– После вашей истории я долго думал. И пришел только к одному верному, как мне кажется, выводу. Судя по всему, произошло какое-то невероятное событие, из-за которого вы вернулись на тридцать шесть лет назад. Невероятно, но факт.
– Бред! – недовольно поморщился Костя. Он сидел, вальяжно развалившись на стуле, будто под ним был трон, а не стул вовсе.
– Я пока не давал тебе слова, – не глядя на него, сказал Дильс. – Я не верю в сверхъестественное. Ни в дьявола, ни в бога. Но я верю себе. И своим, черт возьми, зенкам, которые еще у меня работают. Ребята действительно выглядят не так, как мы. Речь. Одежда. Паспорта. А телефон вообще убил меня.
Тима заерзал на стуле, поглядывая в окно. Там уже вовсю бушевала буря. Ему было неинтересно слышать признания и логические умозаключения Дильса – все это он понял, когда вышел наружу и увидел окружавший их океан, и теперь его интересовало только одно: что их ждет в дальнейшем.
– Единственная загвоздка в тебе, – ткнул массивным пальцем Дильс в Аммонита.
Тот спокойно выдержал этот взгляд.
– Признаюсь, я не знаю, что с тобой делать. Скажу больше – это не моя компетенция. Поэтому я поступлю так. Завтра после обеда мы вылетаем. А там уж не обессудьте, пусть вашу судьбу решают соответствующие органы.
Антон истерично хихикнул, и Яна толкнула его в бок:
– Весело, да?!
– Да нет, – продолжал кудахтать Антон. – Я тут подсчитал… Просто представил, как выглядит моя мама. Ей сейчас, наверное, лет девять. Круто, да?
– Круто? – не понял Дильс.
– Ну, – засмущался Антон, – это означает что-то вроде высшей оценки, – выкрутился он.
– Теперь немного о нас, так как вы тоже имеете право это знать, – произнес Дильс. – Наверное, как нас зовут, вы все слышали. Пусть вас не смущает мое имя – моя мать была немкой, и я не собираюсь менять его только потому, что Германия вероломно напала на СССР. Это Злата, моя жена. Артур и Костя – мои приемные сыновья. Артур летчик, Константин инженер. Я работаю в научном исследовательском институте Арктики. Слыхали про такой?
Антон с Яной неуверенно кивнули, а Тима поспешно сказал:
– Разумеется, слыхали.
– Вот, – удовлетворенно сказал Дильс. – Партия доверила нам, и мне в частности, осуществлять обслуживание этой станции. Это наша советская круглогодичная метеостанция, и раз в год здесь необходимо проводить разные профилактические работы – замена батарей, дозаправка генераторов, настройка радиостанции… Кстати, Артур, как там со связью?
– Никак, – ответил Артур. – Я же еще в прошлый раз говорил, пусть специалистов пришлют. Так что связи с Большой землей пока нет.
– Гм… Ну ладно, у нас в вертолете есть своя портативная радиостанция. Продолжим. Как я уже сказал, этот остров, по сути, необитаем. Не знаю, откуда он получил свое название, но если посмотреть на него сверху, то по форме он действительно напоминает спящего на боку человека. Сто сорок километров в длину, восемьдесят в ширину. Тут есть еще одна зимовка, но она в шестидесяти километрах отсюда и принадлежит государству Чили. Есть ли сейчас на ней люди, я не знаю, меня не информировали.
– А дом? – вырвался у Тимы вопрос, который не давал ему покоя последние часы. – Дом, в котором вы нас нашли?!
– Хороший вопрос, Тимофей. Только у меня нет на него ответа. Этот дом существовал всегда, сколько я здесь был, где-то с середины пятидесятых. Кто его выстроил и для чего – загадка для всех.
– Но ведь там были какие-то запасы, консервы, – сказал Тима. – Дрова, в конце концов.
– Это мы привезли в прошлом году, – просто ответил Дильс. – И самогон тоже. Хорош?
– Да уж, – проговорил сконфуженно Антон и дотронулся до головы.
– А поскольку этот дом находится ближе к нашей станции, чем к чилийской, то мы, посовещавшись, так сказать, в узком партийном кругу, приняли решение его национализировать, – закончил Дильс. – Почему мы все обалдели, увидев в закрытом снаружи доме людей, то есть вас. Да еще одного в подвале.
– И не говори, – негромко сказал Аммонит. – Дернул же меня черт спрятаться именно в этой избушке…
Дильс строго посмотрел на него, но ничего не сказал.
– А чей это остров? – спросила Яна.
Тима с удовлетворением сделал вывод, что она уже смирилась с ситуацией и больше не вскрикивала каждый раз, когда речь заходила о разнице во времени.
– Ничей. У него социальный статус как у Антарктиды. Промышленные разработки здесь запрещены, геолого-разведочные и археологические исследования тоже, хотя что тут копать – камни кругом. Наблюдать погоду, температуру, скорость ветра, брать воду на экспертизу – пожалуйста, а все остальное – найн. Еще вопросы?
– На чем мы полетим? – поинтересовался Антон.
– «Ми-24», – ответил Артур. – Знаком с такой моделью? Только недавно государственное испытание прошел.
– Конечно, знаком, – словно обидевшись, ответил Антон, и Тима бросил на него удивленный взгляд. Вертолеты и Антон – понятия несовместимые по определению, читалось на его лице.
– Какая у него взлетная мощность? – ехидно спросил Артур.
– Две тысячи двести лошадок, – не моргнув глазом, сказал Антон.
Дильс присвистнул.
– А номинальная – тысяча семьсот, – «добил» всех Антон, и Артур непроизвольно раскрыл рот. – Первая модель начала разрабатываться на заводе М.Л. Миля, и спустя…
– Все, хватит, верим, – отмахнулся Дильс. – Молодец. А теперь ужинать.
Во время ужина Дильс с интересом поглядывал на ребят, затем спросил:
– Ну коль скоро уж вы из будущего, хотя я до сих пор с трудом верю в это, расскажите чего-нибудь. Кто сейчас генеральный секретарь? Леонид Ильич умер, наверное.
Тима чуть не поперхнулся сайрой с хлебом. Он хотел как-то выкрутиться, но его опередил Антон.
– Брежнев давно умер, – важно сказал он, намазывая маслом хлеб. – Сейчас у нас президент. Путин Владимир Владимирович.
– Президент? – не поверил Артур. – Быть такого не может! Президенты в Америке!
– В 2007 году будет и в России, – сказал Антон.
– А сколько еще республик присоединилось за это время к РСФСР? – поинтересовался Дильс.
Тима замялся. Сейчас этот усатый мужик с пристальным взглядом устроит им, как говорил Хрущев, кузькину мать.
– Сейчас Российская Федерация поделена на субъекты.
– А, понял. Эстония, Грузия, – закивал головой Костя.
– Нет, – вздохнул Тима, гадая, стоит ли продолжать этот бесполезный разговор. Сказать ли, к примеру, что в 2007 году в России будут царить рыночные отношения, а коммунизм почил в бозе.
– Они стали независимыми государствами и отсоединились, – сказал он.
– А войны больше не будет? – спросила, немного смущаясь, Злата.
– Будет, – брякнул Антон, и Тима толкнул его под столом ногой, но того уже было не унять. – Война с Афганистаном, в конце семидесятых. А война с Чечней до сих пор идет.
– Как с Чечней? – переспросил Дильс недоверчиво. – У меня там столько друзей…
– Уже больше десяти лет, – вздохнул Тима. – С 1994 года.
– Что же это такое? – в голосе Артура слышалось изумление. – Войну с фашистами выиграли, и все заново, здрасте пожалуйста?
Тима тактично промолчал. Если бы они услышали про эпопею о «Бронзовом солдате», устроенную эстонскими властями, их, наверное, кондрашка бы хватила. Про падение рубля и прочие проявления капитализма он решил вообще ничего не говорить, иначе его тут расстреляют.
К его счастью, Злата сама перевела разговор в другое русло, видя, что ребята смущены расспросами.
– Может, подышим воздухом перед сном? – предложил Антон после ужина.
Тима согласился, а Артур буркнул:
– Не отходите далеко от станции.
– Почему? – спросил Тима.
– Выйди и увидишь, – не стал пускаться в объяснения Артур, занявшись чисткой ружья.
Тима поймал себя на мысли, что, несмотря на нарочитую грубоватость, Артур в целом производил впечатление неплохого человека, он прямо-таки излучал скрытую силу и надежность. А вот Константин нравился ребятам все меньше и меньше, Антон не преминул воспользоваться случаем, когда они остались одни, и сказал об этом Тиме с Яной.
– Тебе что, жениться на нем? – усмехнулся Тима.
– Нет, но что-то подсказывает мне, что с ним еще будут геморрои.
– Какие геморрои, завтра мы расстанемся и никогда больше не увидим его, – отмахнулся Тима.
Молодые люди обулись, накинули куртки и вышли за дверь. От яростных порывов ветра у них тут же перехватило дыхание – бушевавшая снаружи метель как нельзя лучше проиллюстрировала напутственные слова Артура. Маяк, высившийся в нескольких шагах от них, превратился в едва мерцающее желтое пятнышко, то пропадающее в снежной пелене, то появляющееся снова. Видимость ограничивалась расстоянием вытянутой руки.
– Пошли обратно! – прокричала Яна. – Ужас, я уже замерзла!
«Да уж, и вправду остров Усопших», – не очень весело подумалось Тиме. Неожиданно сквозь снежную светонепробиваемую вату что-то промелькнуло. Кажется, что-то темное… Или это ему показалось?
Когда они вернулись в помещение, Дильс как раз заводил в подсобку Аммонита.
– Придется тебе пока побыть здесь. Мы тебя не знаем, ты нас тоже, так что я не могу рисковать. Не держи на меня зла, товарищ Аполлинарий, – говорил он.
– Я тебе не товарищ, – вспыхнул Аммонит. – Товарищ от слова «товар», а я не продаюсь.
– Как тебе будет угодно, – ничуть не смутился Дильс и ловко закрыл за Аммонитом дверь, нацепив на нее здоровенный замок. И замок и ключ были стилизованные, как в старых русских сказках, потемневшие от времени.
– Спокойной ночи, товарищ! – раздался за дверью насмешливый голос Аммонита.
Дильс покачал головой.
– Скорее бы отвезти вас, ексель-моксель. Свалилось блядство на мою лысую башку. Артур, проверь метелемер.
Артур, к тому времени закончивший чистить ружье, убрал в специальный шкафчик оружейное масло с шомполом, а патроны переложил к себе в карман. «Открыл» ружье, скрупулезно оглядел каждый патронник, закрыл, взвел курки и щелкнул спусковым крючком. Проведя эти манипуляции, он передал ружье Дильсу и, быстро надев сапоги с курткой, вышел в ревущую пургу.
Он закрыл лицо теплым шарфом, включил фонарь, стараясь не забирать в себя слишком резко воздуха: нередко люди, впервые попавшие в подобный климат, теряли сознание только из-за того, что неправильно дышали. Фонарь пробивал снежную завесу максимум метра на три, и идти приходилось очень осторожно, буквально на ощупь. Однажды он, при силе ветра всего 30 метров в секунду, отошел в радиостанцию (она в 15–20 шагах от маяка), а потом попытался вернуться обратно. Ощущения такие, словно он искупался ночью при сильнейшем шторме, состоящем из ледяной крошки. По дороге возникали какие-то ямы, которых не было еще вчера, снежные барханы, образовавшиеся всего час назад, и все это в окружении беснующейся молочной бури.
Артур обошел станцию с торца, остановившись в двух метрах от маяка. Здесь располагался искомый метелемер, представлявший собой высоченный столб, на котором на различных расстояниях от поверхности установлены круглые заборники воздуха, оканчивающиеся женскими капроновыми чулками. Заборники самоустанавливаются по ветру, и в такие чулки за определенное время попадает некоторое количество снега, по которому можно определить, сколько его переносит в горизонтальном направлении метель через единицу длины берега. Артур вспомнил, как Дильс на досуге подсчитал, что через каждый километр переносится примерно 110 тысяч тонн снега в сутки. А это, как он заявил, равноценно 200 железнодорожным составам из 50 вагонов со снегом в сутки!
Неожиданно его правой ноги что-то коснулось, и молодой человек непроизвольно отшатнулся…
– Ну что встали? Идите спать. Или днем выспались? – Дильс окинул ребят добродушно-усталым взглядом. Те неловко переминались, явно чувствуя себя не в своей тарелке. – Давайте идите, завтрашний день будет не из легких. Обещаю.
Тима переглянулся с Антоном. Мысль о том, что все происходящее явилось следствием нахождения их в том злосчастном доме, не давала ему покоя. Что-то внутри него утверждало, что покидать остров преждевременно.
Вот только интересно, сможет ли он правильно сформулировать перед Дильсом свою идею?
– Да, Тимофей? – сказал Дильс, вопросительно глядя на юношу.
В этот момент дверь в дом распахнулась, и внутрь ввалился Артур. Словно снежный ком, скатившийся с горы.
– Ты что, привидение повстречал? – улыбнулась Злата, но тут же посерьезнела, увидев выражение лица Артура. Уже все видели, что он, будучи не робкого десятка, сейчас выглядел как человек, случайно наткнувшийся на могилу с собственным именем.
– Человек, – выдохнул он. Снежинки медленно таяли на его ресницах и бровях, образуя тоненькие ручейки, создавая впечатление, будто он плачет.
После этого слова все замерли, только Дильс спокойно повернул голову в его сторону:
– Ты уверен?
– Стал бы я шутить!.. Прямо здесь, у маяка, лежит прямо на снегу.
– Жив? – быстро спросил Дильс, накидывая на плечи куртку.
– Вроде шевелился, – пожал плечами Артур.
Дильс тем временем обвел молодежь взглядом, остановившись на Тиме:
– Пошли с нами. Злата, а ты согрей воды и приготовь аптечку.
Тима стал с покорностью одеваться.
Человек находился за домом, крупный мужчина, наполовину занесенный снегом. Дильс посветил ему в лицо, облив желтым светом неестественно широко раскрытые глаза и смерзшуюся в ледышку бороду. Обмороженные щеки и нос, которые уже стали похожи на стеклянные (треснешь молоточком, того и гляди, разлетятся), – все было белым, белее снега, облепившего фигуры людей с ног до головы. И самое невероятное заключалось в том, что в этом бедняге еще теплилась жизнь, даже более того, он продолжал бороться за нее, находя в себе остатки сил куда-то ползти…
Дильс быстро сориентировался – почти насильно влил в заледеневшие губы бородача немного спирта, затем скинул куртку и, постелив ее на снег, с помощью Артура перевернул на нее полубессознательное тело мужчины.
– Берите его за руки! – скомандовал он, становясь сзади. – Тащите!
И они потащили, утопая в снегу по колено. Несмотря на то, что сзади их подстраховывал Дильс, да и Артур с Тимой были крепкими ребятами, неизвестный все равно показался им очень тяжелым. Он был самым настоящим великаном.
Внутри уже было все готово – Злата достала чистые простыни и медикаменты, рядом на табуретке стоял большой таз с кипятком. Лицо Златы было безмятежным, словно она приготовилась слушать какую-нибудь историю перед сном, а не осматривать невесть откуда взявшегося обмороженного мужика. Яна испуганно выглядывала из-за ее плеча, мучаясь своеобразной антиномией: с одной стороны, ей было страшновато, с другой – жутко любопытно, и в конце концов, победило последнее. Она даже вышла из-за спины Златы и не без опасения приблизилась к неподвижно лежащему телу здоровяка.
– Какие у него шансы, Дильс? – спросил Артур.
– Откуда мне знать? – отозвался Дильс. – Может, он умрет через минуту. А может, через две. А если повезет, выживет.
– У него обморожено лицо, – сказала Злата, бегло осмотрев кожу незнакомца.
Она осторожно приподняла его веки, как неожиданно растрескавшиеся губы мужчины искривились в ухмылке, и она непроизвольно отшатнулась. Дильс поймал ее испуганный взгляд и пояснил:
– Если он еще может улыбаться, значит, все будет нормально.
– У него такие синие глаза, – заметила Яна.
Дильс со Златой принялись раздевать лежащее на полу тело. Это тоже было делом нелегким – вся одежда промерзла до такой степени, что по своей твердости напоминала кусок асфальта. На нем была стеганая куртка и кухлянка – чукотская рубашка мехом внутрь, ноги обуты в огромные мохнатые унты, сплошь в сосульках. Отчаявшись раздеть великана, Дильс достал из аптечки скальпель и стал распарывать дубовую материю. За поясом мужчины оказался нож с широким темным лезвием в зазубринах и рукояткой, вырезанной из рога какого-то животного.
Аккуратно распарывая заиндевевшую рубашку незнакомца, Дильс распорядился согреть еще воды, отправив для этого Костю. Тот, что-то недовольно буркнув, пошел выполнять поручение, а все остальные сгрудились над бородачом, сгорая от нетерпения. Наверное, единственный вопрос, который вертелся у всех в голове, был только один – откуда этот человек?
«Не удивлюсь, если он очнется и скажет, что сейчас 20-е годы», – подумал Тима. В самом деле, что мог делать на необитаемом острове этот странный человек? С одним только ножом?
Будто угадывая его мысли, Дильс проговорил:
– Сто плешивых пингвинов мне в трусы, но спорю на получку, что этот тип не похож ни на полярников-чилийцев, ни на любителей опасных путешествий, ни вообще на кого-либо, кого здесь можно встретить. Это не ваш друг? – он искоса взглянул на ребят.
– Нет, – словно оправдываясь, сказал Антон, будто бы непризнание этого бородатого, похожего на лешего мужика, своим другом было их виной.
– Отойдите, не мешайте, – велела Злата.
Все сделали шаг назад, хотя любопытство было сильнее.
Незнакомец был очень истощен, хотя по всему было видно, что в недавнем прошлом он был человеком крепким. Волосы светлые, почти как у альбиноса, борода чуть темнее, плечи и спину покрывали глубокие шрамы, на груди татуировка в виде огромного кельтского креста, который беспорядочно переплетали толстые змеи с разинутыми пастями, из которых свисали раздвоенные языки. Надпись, изображенная под крестом в готическом стиле, гласила:
UNSCARRED
Но самый натуральный шок наступил, когда Злата и Дильс с неимоверным трудом стащили с него закостеневшие штаны. На левой ноге, от бедра до правой ягодицы, зияли две глубокие раны. И довольно свежие.
– Ого, – выдавил из себя Костя, сделав непроизвольно еще один шаг назад.
– Что это? – не выдержала Яна, дернув Тиму за локоть. – Медведь?
– Нет, откуда? – отозвался Дильс.
Он рассматривал раны с неподдельным, почти веселым интересом, как если бы находился в какой-нибудь лаборатории и перед ним лежал препарированный кролик, а не полумертвый мужчина с изгрызенной кем-то ногой.
– Руки и ноги тоже обморожены, – констатировал он, бросив взгляд на пальцы нездорового белого цвета и, наоборот, почерневшие ногти. – Хотя, думаю, до ампутации дело не дойдет. Может, ногти сойдут. Если он проживет эту ночь, то у него есть все шансы выкарабкаться. Злата, согрей бульону, вдруг он снова очнется. Перенесем его на кровать. Очень надеюсь, что он не болеет какой-нибудь заразой.
– Сплюнь, – посоветовал Костя, но Дильс с невозмутимым видом начал шарить по карманам незнакомца. Результат, казалось, немного огорчил его – они были абсолютно пусты.
Он уже собирался кинуть груду белья в алюминиевый таз, как вдруг глаза его сузились – в рубашке был крошечный внутренний карман, и он был намертво зашит суровыми нитками. Судя по всему, в нем что-то лежало, твердое и плоское. Не долго думая, Дильс подцепил скальпелем стежок, разрезая карман. Вскоре в руках его оказалась… монета. Размером с пятак советских времен, только более тяжелая, с неровными, будто бы обгрызенными, краями.
– Что это, Дильс? – жадно спросил Костя, не сводя взгляда с монеты. – Она… она золотая?
– Похоже на то, – задумчиво пробормотал Дильс, поднеся монету к свету. Затем осторожно нажал лезвием скальпеля на боковую сторону монеты, оставив на ней царапину.
– Золото, – уверенно сказал он. – И причем, как я вижу, самой лучшей пробы.
– Но откуда она у него? – удивленно спросил Артур. – Уж не хочешь ли ты сказать, что он нашел ее здесь?
– Не знаю, – буркнул Дильс. – Одно время тут были какие-то исследования… Но нас они не касаются.
– Можно посмотреть? – осмелился подать голос Тима, и Дильс, поколебавшись, протянул ему монету.
Тима присвистнул. Она была прохладной, приятно-увесистой, с шероховатой поверхностью. На одной стороне был изображен профиль молодой женщины с распущенными волосами, вверху странные значки, имеющие отдаленное сходство с иероглифами, на обороте – несущаяся волна, по всему периметру все те же знаки. Интересно, что это за язык?
Монета пошла по кругу, причем когда она оказалась в руках Кости, на лице последнего появилось голодное выражение, словно в следующую секунду он зажмет ее в кулаке и вылетит с ней наружу, прямо в бурю.
– Монета будет храниться у меня, – бескомпромиссным тоном сказал Дильс, забирая у Кости желтый кружок. – Потом выясним, что да почем.
Он еще раз оглядел лежащего в беспамятстве светловолосого мужчину.
– Человек из ниоткуда, – задумчиво произнес Дильс, будто разговаривая сам с собой. – «Меня зовут никто, а сам я из ниоткуда…» Что ж, подождем, когда он придет в себя и сам поведает нам о своих приключениях…
– Все это замечательно, – влез в разговор Костя. – Только вы, кажется, забыли об одной маленькой вещице. Ведь завтра мы вылетаем домой, не так ли?
Брови Дильса сдвинулись к переносице, а Злата сказала:
– Он не выдержит перелета.
– Ну и что? – нахально спросил Костя, уперев руки в бока. – Он что, брат мне?
– Если не можешь сказать ничего дельного, лучше молчи, – вспыхнула Злата, но Костя неожиданно окрысился:
– А кто ты мне такая, чтобы давать советы?
– Ты прав, – спокойно сказала Злата. – Абсолютно никто.
– Прекратить! – гаркнул Дильс, стукнув здоровенным кулаком по столу. Глухо звякнула кружка, расплескав остывающий чай. – Не сметь так разговаривать с матерью, понял?!
«Она мне не мать», – было написано на красном от злости лице Кости, но у него хватило здравомыслия не продолжать назревающую ссору.
– Злата права, – вставил слово Артур. Он по очереди вытаскивал из кармана патроны, бережно обтирал их сухой ветошью и складывал в кожаный мешочек. – Ему нужно вылежать как минимум двое суток.
– Я не хочу торчать здесь еще два дня! – взвился Костя.
Тима с друзьями молча наблюдали за семейной ссорой.
– Еще одно слово, и ты вылетишь отсюда, – угрожающе проговорил Дильс, которому явно было стыдно перед посторонними за происходящее. – В общем, вот мое решение. Завтра мы сообщим о происшедшем, далее в соответствии с указаниями. Ясно? Скажут вылетать – полетим. Скажут ждать – будем сидеть и курить бамбук. Все, – оборвал он разговор, отсекая любую возможность продолжения полемики. – Вы, – он посмотрел на притихших ребят, – марш спать!
Яна уснула почти моментально, ребята же тихо переговаривались.
– Слышь, Тимыч, – позвал Антон друга.
– Ну?
– А я ведь много читал про этот остров.
– Ну и что? – зевнул Тима.
– Ничего хорошего, – неожиданно глухим голосом произнес Антон. – Да-да, можешь не ухмыляться, я даже в темноте вижу, что ты лыбишься. Думаешь, я только чужой самогон хлестать умею и на «Буране» в сугробе застревать?
– Ничего я такого не думал, – возразил Тима, – вон, про самолеты сколько всего знаешь.
– Это все фигня, выслушай меня, – сказал Антон, на которого лесть друга не произвела никакого впечатления, и Тима был поражен, как изменился голос его друга, став чужим и отстраненным. – На этом острове проводились какие-то исследования. Какие именно – не знаю, но здесь что-то искали, и не один раз. И постоянно с экспедициями что-то происходило – то вдруг у всех повально съезжала крыша, и они устраивали мясорубку, то вдруг пропадали… В последний раз исчезла целая группа, на остров отправили спасательный самолет, и он тоже исчез. Представляешь? Его вообще не нашли, даже никаких обломков, он словно испарился.
– В каком году это было? – поинтересовался Тима скорее из вежливости.
– Какая, хрен, разница? Смысл не в этом.
– Ладно, поставим вопрос иначе. У нас что, огромный выбор? – резонно заметил Тима. – Мы в состоянии что-то изменить?
– В общем, да, – вздохнул Антон.
Какое-то время они молчали, потом он спросил:
– Как ты думаешь, этот мужик с наколкой креста тоже из прошлого?
– Не знаю, – признался Тима. – У меня уже в башке и так порядочная каша.
– Я за Ланку волнуюсь, – дрогнувшим голосом произнес Антон, и Тиме стало жаль приятеля. Но что он мог сказать ему в утешение?
Дильс со Златой тоже не могли долго уснуть и шепотом переговаривались, хотя их комната была полностью изолированной.
– Ты знаешь, Дильс… Не удивляйся, но за ужином я вдруг почувствовала, что нам нужно убираться прямо сейчас. Сию же минуту.
– Что так?
Злата помедлила, затем с неохотой призналась:
– Ты меня знаешь.
– Вот именно, – серьезно произнес Дильс. – Поэтому и спрашиваю.
– А я тебе и отвечаю, – внезапно резко ответила Злата. – Ты прекрасно понимаешь, как это у меня бывает, и продолжаешь задавать одни и те же вопросы!
– Ладно, – смягчился Дильс. – За что ты переживаешь? Мы в теплой зимовке, накормлены, одеты, снаряжение в порядке. Еда, вода есть. Утром позавтракаем – и тут же в путь. Вертолет стоит на склоне, занести снегом его не может. С Артуром, тьфу-тьфу-тьфу, тоже все хорошо, он отличный пилот. Так что не волнуйся, это все эмоции. Признаюсь, я сам до сих пор поверить не могу. Этот бородатый верзила, откуда он взялся? Будь я проклят, если он не вылез из какой-то сказки, из «Калевалы» какой-нибудь!
– Брось, ты перегибаешь палку, – зевнула Злата.
– Куда уж тут. После сегодняшних событий я готов поверить в зеленых человечков на летающей тарелке. Опять же эта молодежь… В особенности Аммонит! Черт возьми, свалились на наши головы! Что у него с рукой?
– Заживет. Он сильный.
Дильс нахмурился – ему показалось, что последняя фраза была произнесена с какой-то проникновенной мечтательностью.
– Да уж, – неопределенно сказал он. – Сила есть, ума не надо.
– Почему ты считаешь, что он обделен умом? – не согласилась с мужем Злата. – Он далеко не дурак.
– Ах, мы теперь его защищать будем? – начал горячиться Дильс, но Злата мягко положила ему на грудь ладонь:
– Ты что, ревнуешь?
Дильс недовольно сопел, но руку не убрал.
– Если бы это было так, я бы из него лепешку сделал.
– Ты видел его ухо? – неожиданно спросила Злата.
– Нет. Не хватало мне еще его части тела разглядывать, – неприязненно буркнул Дильс.
– Это не ухо, а застывший кусок воска, – словно не слыша его, проговорила женщина. – Как лепешка… Он не сказал, что с ним произошло, но мне кажется, что у него был сильнейший ожог, возможно, в юности.
– Ожог, пирожок, – полусонно пробормотал Дильс. Он подавил зевок и повернулся на другой бок. – Давай спать.
Однако он проснулся около трех утра. Злата спала рядом, ее красивая, все еще упругая грудь мерно вздымалась в такт дыханию, соблазнительные соски просвечивали сквозь видавшую виды ночную рубашку. Во сне Злата была еще красивее, но у Дильса не было намерения любоваться спящей супругой. Он редко пробуждался вот так, посреди ночи, и терялся в догадках о причинах, смутно осознавая, что происходит что-то странное. Затаив дыхание, он долго смотрел в черный потолок, пока его не уколола мысль, в сущности, даже не мысль. А так, мыслишка, напоминание о чем-то. Тишина. Полнейшая тишина за окном. Такого он не мог припомнить за все свои поездки на остров. Положим, буря угомонилась, хотя, судя по тому, как она бесилась в неистовстве вечером, в это было трудно поверить. Но море, океан, то бишь! Дильс хорошо знал, что здесь всегда дуют северные ветры и почти никогда не бывает штиля, так что рокот волн слышен почти в любой точке острова, а они, между прочим, находятся практически рядом с водой.
Осторожно, стараясь не дышать (сон Златы был для Дильса свят), он встал с кровати и на цыпочках подошел к окну. Серебристый лунный свет заставил зажмуриться – он первый раз видел, чтобы луна сверкала так ярко. Она была похожа на ярко начищенную золотую монету, на которую попал солнечный луч. Приглядевшись повнимательнее, Дильс с трудом подавил крик изумления – прямо в небе медленно плыли голубоватые огоньки, окаймленные золотистыми контурами, они словно искрились, как бенгальские огни, только происходило это совершенно бесшумно. Они двигались не беспорядочно, а в некоем замысловатом порядке, отдаленно напоминающем шахматный, и Дильс увидел, как они постепенно образовывали что-то наподобие громадной воронки, хотя нет, по форме это даже больше смахивало на смерч. Затем произошло и вовсе неожиданное – огоньки стали стремительно блекнуть, неторопливо, почти торжественно сливаясь в какую-то беловатую массу однородного цвета и консистенции, которая вытягивалась прямо на глазах у пораженного мужчины. Словно завороженный, он не мог оторвать глаз от этого зрелища. Сотканная таким немыслимым образом прядь вдруг с невообразимой быстротой устремилась ввысь, поблескивая, как разлитая ртуть. Через минуту все исчезло, будто бы ничего не было. Ошарашенный Дильс продолжал стоять у окна, не заметив, что от удивления даже разинул рот. Вскоре он услышал привычные для этой местности звуки – шум ветра, нарастающего с каждой секундой, а затем и морской прибой.
Во сне что-то тихо сказала Злата, и Дильс машинально обернулся. Затем так же на цыпочках вернулся к постели и аккуратно лег обратно. Он лежал и думал. Мыслями он вернулся к пятьдесят шестому году – он только собирался ехать сюда впервые. К отправлению было все готово, как неожиданно его руководитель вызвал его к себе. В кабинете с ним сидел тучный мужчина с коротко стриженными седыми волосами.
«Майор КГБ Лукашин», – представился он и окинул цепким взглядом фигуру Дильса. Последний спокойно смотрел на него – лихой тридцать седьмой давно канул в Лету, и ему нечего было бояться. Одни его заслуги на фронте чего стоят, и он гордился этим, про себя гадая, чем же могла заинтересовать его скромная персона представителей госбезопасности.
Однако майор с первой фразы сбил его с толку.
«Ты знаешь, чем рискуешь?» – прямо спросил он.
«То есть?» – не понял Дильс.
Майор сипло вздохнул, выдавая в себе то ли астматика, то ли заядлого курильщика, и сказал:
«Ты слышал про советскую экспедицию, пропавшую два года назад?»
Дильс утвердительно кивнул. Тогда об этом трубили все газеты.
«Так вот, они не пропали. Их нашли в какой-то пещере, все мертвые. Восемь человек, сваленные, как куча тряпья. Причем неясно, отчего они умерли. Но интересно другое. Все те, кто находился в этой пещере, все, один за другим отдали богу душу в течение месяца. Улавливаешь? Я не пугаю, просто излагаю факты, товарищ Дильс».
От Дильса не ускользнуло, что его имя майор выговаривал с едва скрытым пренебрежением, но он привык не обращать на это внимания.
«Далее, – продолжал Лукашин, вытирая лоб не очень свежим платком. – Загадочно исчезает норвежская экспедиция. Они получили разрешение на какие-то исследования, хотя, на мой взгляд, чего там искать? Голые скалы и камни, вот и все. Вроде они что-то нашли и сообщили об этом прессе, но ЧТО именно – не говорилось. Хотели, б…дь, сюрприз сделать? Сделали. У них было два самолета, и был подан сигнал, что они вылетают». Майор показал Дильсу два внушительных кукиша, и тот непроизвольно отметил на тыльной стороне ладони чекиста вытатуированный якорь.
«Вот так. Ни вертолетов, ни людей, ни находки, едрить его за ногу. Смотрим дальше. На этом острове есть круглогодичная станция, принадлежащая Чили. Однажды оттуда поступил сигнал SOS, на остров немедленно отправили самолет. Результат аналогичный предыдущему», – в лицо Дильса снова уставились знакомые фиги.
«Так что смотри в оба, – подытожил майор. – Ты коммунист, сознательный, идеологически подкованный советский человек, ветеран войны, но я просто обязан предупредить тебя, что с этим островом не все гладко. Сказать откровенно, просто паршиво», – с этими словами Лукашин протянул Дильсу свою крупную ладонь.
Дильс вежливо пожал ее и быстро ушел. Он даже не задавался вопросом, стоит ли пересмотреть свое решение лететь на остров Усопших. Страна доверила ему ответственное дело, и он справится с ним. Он даже не задал майору, казалось бы, такой очевидный, напрашивающийся вопрос: «Почему бы не забыть об этом острове, раз там происходят такие необъяснимые вещи?» Ответ лежал на поверхности. Если они сдадут позиции, желающих разместить на острове свои зимовки будет ой как много. А русские не привыкли сдаваться.
«Вер…лет», – вдруг едва слышно выдохнула Злата, и Дильс ощутил неприятный холодок – только сейчас до него дошло, что странные огоньки и шлейф, похожий на сложенные воедино пряди паутины, произрастал именно с того склона, где находился их вертолет.
Лана шла уже минут десять, но никаких признаков, что она вышла на дорогу, не наблюдалось. За те несколько часов, пока они находились дома, снега выпало столько, сколько не выпадало за все время их пребывания здесь, и девушку снова начала охватывать всеобъемлющая паника. Больше всего угнетало отсутствие света – и без того слабо светившая луна (хотя совсем недавно она сверкала, как надраенная пряжка новобранца) скрылась за облаками, и она брела наугад, со всей отчетливостью осознавая, каково живется слепым. Она старалась не думать о бесследном исчезновении дома и, самое главное, друзей, поскольку не без оснований подозревала, что чем больше сейчас она будет пытаться найти рациональное объяснение происшедшему, тем более у нее шансов сойти с ума. И еще холод. Густой, обволакивающий холод, который, казалось, проникал везде и всюду, обжигая своим колючим дыханием. Шапки и перчаток не было – они остались дома. Но если голову худо-бедно грел капюшон куртки, то рукам явно приходилось туго, и пальцы медленно, но верно деревенели, даже дыхание мало помогало.
Лана посмотрела наверх, намереваясь отыскать знакомые созвездия. Но небо, словно насмехаясь над бедной путницей, было сплошь затянуто темной пеленой, сводя на нет возможность разглядеть что-то в этой кромешной тьме.
Совершенно некстати Лане на память пришел один фильм, который они недавно смотрели с Антоном. Он назывался «Ловец снов», по одноименному роману Стивена Кинга, о пришельцах, намеревавшихся в очередной раз (разумеется, безуспешный) завоевать Землю. Фильм был так себе (произведения Кинга довольно сложно экранизировать), но один эпизод врезался ей в память. Дело было зимой, два друга на снегоходе ехали по лесу в сторону своего дачного домика, как вдруг на их пути оказалась женщина. Она сидела прямо посреди дороги, на снегу, в полной неподвижности. Чтобы избежать столкновения с ней, снегоход совершил опасный маневр, в результате чего перевернулся. И тогда показали крупным планом лицо этой замерзшей женщины. Одутловатое, с тупым, ничего не выражающим взглядом, покрытое инеем, сопли под носом превратились в мутные сосульки.
Потом выяснилось, что внутри этой бедолаги росла какая-то тварь, вроде как в «Чужих», но сейчас Лана даже не вспоминала об этом, это было вторично. Перед ее глазами маячило белое, застывшее, обмороженное лицо с остекленевшими глазами, и, как ни старалась, она не могла прогнать от себя этот образ.
«Ты станешь такой же, – всплыл в сознании чей-то мерзкий шепот. – Ты знаешь, как это происходит… ты закрываешь глаза, и тебе кажется, что все позади и ты находишься в теплой комнате… веки смыкаются… ты засыпаешь…»
– Замолчи! – с беспомощной яростью закричала Лана в темноту, поднеся ко рту покрасневшие кулачки. Она с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться. Где же дядя Женя? Где Янка, Антон? Тима? Почему ее все бросили?!
Она решила звать на помощь, так как убеждала себя, что их продолжают искать даже ночью. Но только она открыла рот, как вдруг увидела прямо перед собой два громадных сугроба. Лана перевела дыхание и подошла к ним вплотную, боясь поверить, что она нашла снегоходы. Она осторожно, почти с любовью стряхнула рукавом снег и облегченно вздохнула – точно, это были они, два «Бурана».
Да, она нашла их, но вот только какую пользу она сможет извлечь из этого? Лана пока не знала, но все равно мысль о том, что она рядом со снегоходами, придавала ей некую уверенность. Она стала очищать машины от снега, как вдруг вздрогнула, замерев на месте. Нет, ей показалось… Или нет? Странный звук послышался снова, на этот раз более отчетливо, и Лана с ужасом поняла, что это за звук. Волчий вой, вот что это.
Пальцы словно случайно коснулись ледяной поверхности зажигалки, которая лежала у нее в кармане. Она с удвоенным рвением принялась очищать «Бураны», лихорадочно раздумывая, где у них бензобак. Огонь. Вот что ей нужно, огонь.
Проснувшись, Тима долго не мог понять, где он. Почему-то ему казалось, что он давно вернулся в Москву и находится у каких-то знакомых. Вот только мебель тут какая-то странная… да и вообще, ни у одних его знакомых дома нет такого оригинального интерьера. Наконец он сел в кровати, вспомнив вчерашние события. За окном забрезжил рассвет, нежно-лиловый, как нераспустившийся бутон розы. Тима растолкал друзей и стал одеваться. В соседней комнате уже слышались голоса, к которым примешивался мерный рокот генераторов, исправно снабжающих их теплом.
Яна была мрачнее тучи и не изъявляла особого желания разговаривать. Она молча умылась в скромном жестяном умывальнике, долго раздумывая, стоит ли воспользоваться мылом, которое явно не внушало ей доверия, – маленькое, липкое, серо-желтого цвета. Она вспомнила, что такие иногда встречались в поездах дальнего следования, особенно в плацкартных вагонах. Впрочем, выбирать особо не приходилось, и Яна со вздохом принялась намыливать руки, лоб и щеки. А когда она собралась все это смывать, к ней неожиданно подошел Константин и как ни в чем не бывало закрыл кран.
– Эй, подождите! – сказала Яна с возмущением, хотя в голосе четко проскальзывали нотки растерянности. – Я не закончила!
– Лимит, – холодно улыбнулся Костя. – Такими темпами ты всю воду израсходуешь.
Тима шагнул вперед, не без труда удерживаясь от того, чтобы не влепить этому нахалу оплеуху.
– Пусть хоть лицо смоет, – попросил он, с отчаянием понимая, что эти люди, по сути, могут делать с ними все, что им заблагорассудится, и они ничего не смогут им противопоставить.
– Ладно, – великодушно разрешил Костя, убирая руку с крана. Он смерил Тиму взглядом, каким обычно смотрят на полураздавленную гусеницу, и вышел.
Яна включила воду и резкими, граничащими с истерикой движениями начала смывать образовавшуюся мыльную пленку. Тима подошел сзади к ней и положил на плечо руку.
– Все будет нормально, – сказал он, в душе понимая, что это вряд ли успокоит девушку.
– Я хочу домой, – сказала она глухо.
Тима убрал руку, столкнувшись взглядом с Антоном. Тот пожал плечами.
Бородач-альбинос все еще находился без сознания, однако Злата сказала, что около шести утра он буквально на несколько секунд пришел в себя и жестом попросил воды. Она только успела напоить его, как он снова вырубился. Оттаявшая рана на бедре стала кровоточить, грудь его ходила ходуном, и она всерьез опасалась, что у него начинается агония, однако скоро он затих. Дильс сказал, чтобы его оставили в покое, пояснив, что в данный момент все зависит только от живучести организма этого странного блондина. Его организм и в самом деле был на редкость выносливым, так как вскоре он уже спал как ребенок, крепким глубоким сном.
После завтрака Дильс усадил перед собой Аммонита. Последний выглядел не лучшим образом. Припухшее бледное лицо и глаза с темными кругами свидетельствовали либо о неважно проведенной ночи, либо об ухудшении состояния руки. А может, одновременно о том и о другом.
– Прежде чем мы двинемся отсюда, я все-таки хочу услышать от тебя правду. От этого зависит, можно ли тебе хоть что-то доверить. Ты понимаешь меня? Что с тобой произошло?
Аммонит кивнул, потирая запястья.
– Мы подрались. Его звали Андрей, это мой напарник из бригады. Мы расчищали участок леса от сваленных деревьев. Пьяные разборки, – нехотя произнес он.
Дильс в упор смотрел на него, но Аммонит и не пытался избежать взгляда пронзительных глаз.
– Допустим, – сказал Дильс, видя, что Аммонит снова замолчал. – Что дальше?
– У него была бензопила, у меня топор. Он оскорбил мою мать. Все было честно. Потом он споткнулся и упал на работающую пилу. Я пытался спасти его, но он умер от потери крови. Свидетелей не было.
– Судим? – внезапно спросил Дильс, и глаза его сурово сверкнули, мол, не смей мне врать, я тебя насквозь вижу.
Аммонит втянул ноздрями воздух и кисло улыбнулся:
– Допустим.
– Тогда все ясно, – решительно сказал Дильс. – За что? За хулиганку? Или чего похуже?
– Кража, – как-то вяло ответил Аммонит. Он расправил плечи и болезненно скривился.
– Чего украл-то? – не отставал Дильс. – Социалистическое имущество?
– Нет! – вдруг рявкнул Аммонит. – Велосипед я украл, ясно?! Довольны, товарищ прокурор? Семнадцать лет назад, а отсидел два года! А про социалистическое имущество мне вообще ничего не говори.
Дильс долго изучал вмиг помрачневшего Аммонита, затем поднялся с табуретки, буркнув:
– Иди, поешь. Потом тебе работа будет.
– Какая? – поднял голову Аммонит.
– На гальюнный аврал, – тоном, не терпящим возражений, сказал Дильс. Поняв, что до Аммонита не сразу дошло сказанное, он пояснил: – Туалеты чистить. Понятно?
Он перехватил недвусмысленный взгляд Златы, безмолвно стоящей в дверях, и с плохо скрытой издевкой добавил:
– Думаю, на его руку это не очень повлияет.
Сам Дильс занялся проверкой генераторов. Яна с Антоном убирались в комнатах, Злата хлопотала на кухне, а Тима с Артуром, прихватив Костю с Аммонитом, отправились к туалету, то бишь к гальюну, который представлял собой вырезанное в снегу пространство, главную часть которого занимали большие бочки из-под горючего. Хорошо, что стояла морозная погода и характерный запах ощущался не так сильно. Приложив немало усилий, они погрузили обе бочки на сани и покатили их к краю ледяного барьера. Поскольку бочки были одноразовые, их попросту сбросили в море. Тима обратил внимание, что Аммонит, несмотря на раненую руку, работал со всеми наравне, его даже злило, когда Артур словно невзначай попытался оттеснить его, чтобы перекантовать бочку на сани. Он решительно оттолкнул Артура и, кряхтя от натуги, сделал все сам.
После обеда к Тиме подошел Дильс и сказал:
– Где-то через час я и Артур хотим отправиться к вертолету. Если хочешь, можешь пойти с нами.
Несмотря на усталость, Тима без раздумий согласился. Все же лучше, чем торчать в одном месте.
– На лыжах ходить умеешь? – на всякий случай уточнил Дильс.
– Ну да, – осторожно ответил Тима, размышляя, о каком расстоянии идет речь. Лыжи вещь хорошая, вот только он не особенно их любил. Хорошо, если это не больше пяти-семи километров, а если все двадцать? Дильс будто прочитал мысли юноши и ободряюще сказал:
– Здесь недалеко, полчаса езды.
Однако когда они стали собираться, неожиданно откуда-то появился Костя и в свойственной ему развязной манере изъявил желание прокатиться вместе с ними. Помешкав, Дильс согласился.
– Злата, остаешься за старшую, – сказал он, вешая за спину ружье. – Мы скоро будем.
– А это зачем? – Тима указал на ружье. – Здесь же никого нет, вы сами говорили.
– Можешь называть меня на «ты», – сказал Дильс. – А насчет ружья… Знаешь, с ним как-то спокойней.
Тима еще раз взглянул на ружье, затем вспомнил светловолосого мужчину с остекленевшими глазами и… промолчал. На этом острове с оружием действительно как-то спокойней.
Первым, естественно, шел Дильс, за ним Артур, далее Костя и Тима последним. Он то и дело поглядывал на лыжи, которые ему выделил Дильс. Таких он еще никогда не видел – огромные, широкие, грубо выструганные, будто две громадные доски, но скользили по снежному насту превосходно.
Учитывая вчерашнюю бурю, снега на удивление было немного, лыжня была хорошей (благодаря Артуру, который, оказывается, бегал ежедневные кроссы), и все было замечательно. Тима старался не отставать от процессии, с наслаждением вдыхая свежий одуряющий воздух. Он был поражен, увидев, с какой ловкостью, невзирая на хромую ногу, двигается Дильс. Он не уступал в проворстве молодежи, изредка отрываясь вперед.
С Тимой поравнялся Артур. Несколько минут они молча шли вместе, но, как ни странно, это молчание не было неловким.
– Комсомолец? – переводя дыхание, вдруг спросил Артур.
Тима замялся. Этот Артур со своим волевым лицом и упрямо выпяченным подбородком поставленным вопросом напомнил ему о полусумасшедших «добровольцах-комсомольцах», вкалывающих в шахтах по 25 часов в сутки (причем на абсолютно безвозмездной основе) и готовых перегрызть глотку за коммунизм и товарища Сталина в частности. Как, интересно, он отреагирует, если узнает, что в 2007 году не то что пионерии с комсомолом не будет, но и само понятие «СССР» будет встречаться только в учебниках?
– Вроде того, – промямлил он.
– Что значит «вроде того»? – строго спросил Артур, ритмично работая лыжными палками. – В ВЛКСМ состоишь?
– Нет, – честно признался Тима, понимая, что пора закруглять эту дурацкую беседу. А то Артур еще под воздействием пролетарской идеологии ненароком отдубасит его как «деклассированного элемента».
– Почему? – сурово спросил Артур с таким видом, будто все, кто не состоит в ВЛКСМ, круглые идиоты или по меньшей мере люди с психическими отклонениями. – Кем работаешь?
– Никем, я студент, – сказал Тима, едва успевая идти вровень с Артуром.
– Студент, – полупрезрительно фыркнул Артур, и Тима не на шутку обиделся. Тоже, понимаешь, выискался, юный ленинец.
– Да, студент, – сказал он чуть не с вызовом. – А что?
– Работать надо, – решительно изрек Артур и стремительно ушел вперед.
«Ага. Спасибо за совет», – угрюмо подумал Тима, понимая, что начинает уставать. Впереди показался небольшой пригорок, и Дильс жестом показал, что они почти добрались до цели.
Последний подъем оказался не таким уж простым. Все были на пределе, дыхание затруднялось из-за вновь поднявшегося ветра, при этом приходилось постоянно смахивать снег с очков, хотя толку от них тоже было немного, что в них, что без них – перед глазами бескрайняя белая пелена. Костя споткнулся и выматерился. Тима тоже сильно устал и пыхтел, как дряхлый котел, который того и гляди взорвется. Дильс стоял на вершине, почему-то не двигаясь дальше.
– Ну чего тормозим? – тяжело дыша, поинтересовался Костя, вскарабкиваясь наверх.
Наконец пройдены ненавистные метры, отделяющие от самого верха, и Тима посмотрел вниз, затаив дыхание. Красотища была неописуемая. Близившийся закат был мягко-золотистого цвета, и казалось, что благородный металл заполняет почти все небо, при этом какая-то часть его тоненьким слоем выливалась прямо в океан, и он тоже постепенно принимал золотой оттенок, с чуть зеленоватой примесью, будто слой металла здесь слишком тонкий. И на этом великолепном сверкающем фоне океана и неба лежали голубоватые айсберги. Само небо было расцвечено, как радуга, – на западе вызывающе алеет, на востоке темнеет до густого фиолетового цвета.
– Е… твою мать, – обескураженно проговорил Дильс, снимая защитные очки.
Тима удивленно уставился на него, не веря своим ушам. Лицо Дильса было бледным, зато Костя выглядел так, будто его бросили в яму со змеями.
– Что случилось? – испуганно залепетал он, отчаянно моргая. – Дильс, где вертолет? А?!
Тут Тиму словно током ударило – они ведь ехали сюда не на природный ландшафт любоваться! Неужели?..
Он вперил взгляд в Дильса, и тот медленно кивнул, подтверждая самые худшие опасения. Медленным и размеренным движением он выудил очередную зубочистку и принялся катать ее во рту из уголка в уголок.
– Вот, видишь справа, что-то вроде площадки? Еще позавчера… он тут был.
В спину ударил порыв ветра, и Тима едва удержался на ногах. Дильс буркнул что-то и достал бинокль. Пока он смотрел в него, все остальные просто молча стояли и беспомощно пялились на то место, где, насколько понял Тима, еще совсем недавно находился вертолет.
– Я подозревал это, – тихо, будто бы про себя, сказал Дильс, но Тима услышал его.
– Это твои штучки? – взвизгнул Костя, подлетев к Тиме, но тот с едва скрытым отвращением произнес:
– Ага. Вчера ночью я пришел сюда и улетел на нем в Норвегию. А потом вплавь вернулся и лег спать.
– Поехали, – бесцветным голосом произнес Дильс, вставая между Тимой и взбудораженным Костей, который, судя по всему, намеревался разразиться бранью в адрес Тимы.
– Кк-уда? – Костя от волнения стал за-икаться.
– В гости к Кролику, на новоселье, – сказал раздраженно Дильс. – Или у тебя есть иные предложения? Мы возвращаемся на станцию. Скоро стемнеет.
– Что здесь происходит? – тихо спросил Артур, кусая губы.
Дильс мрачно шмыгнул носом, показывая, что ответ на данный вопрос очевиден.
– Скоро стемнеет, – повторил он, убирая бинокль. – Едем. А то и станция еще исчезнет куда-нибудь, ексель-моксель.
Не дожидаясь, пока остальные последуют его примеру, он молча начал спуск. В мозгу, как проблесковый маячок, вспыхивала одна и та же картина, которую он видел прошлой ночью: голубоватые огоньки, собирающиеся в невообразимую воронку. Теперь он понимал, что вертолет, скорее всего, исчез в ту же минуту. Только куда?
Молодежь понуро следовала за ним.
Обратный путь показался им кромешным адом. И не только потому, что все были потрясены чудовищной новостью; хуже было с погодой – небо полностью заволокло серыми тучами, видимость резко снизилась, и Тима едва различал перед собой сгорбленную спину Кости – новость о загадочном исчезновении «вертушки» сразила его наповал, и он еле передвигал ноги, как инвалид, путаясь и спотыкаясь на каждом шагу. Где-то у горизонта через огромный столб пролетевшей над ними снежной поземки на мгновение показалось солнце, и снежная пыль на его фоне выглядела почти черной. Погода явно издевалась над путниками.
И когда они, вконец измотанные и замерзшие, приблизились к зимовке, Тима с изумлением открыл для себя, что с удовольствием взорвал бы это строение. Дильс старался выглядеть бесстрастным, и это ему удавалось, хоть и ценой больших усилий.
Они остановились перед домом, и Дильс негромко сказал:
– Я бы предпочел сдохнуть, чем сообщить Злате эту новость.
Вздохнув, он открыл дверь и шагнул в дом.
Дальше было вообще что-то невероятное. Яна билась в истерике, отказываясь верить в исчезновение вертолета, Антон с посеревшим лицом смотрел куда-то в пол, Злата с каменным выражением принялась разогревать ужин. Лишь Аммонит с невозмутимой физиономией заваривал чай, что-то насвистывая себе под нос. Тима изумлялся стрессоустойчивости этого человека – это как нужно от всего абстрагироваться, закрыться, как рак-отшельник (аммонит, черт возьми), в своей раковине, чтобы ничем не выдать своего состояния! В том, что оно на грани психоза, как и у всех присутствующих, он не сомневался, ведь Аммонит такой же смертный, как и все остальные, но умение этого человека контролировать свои чувства вызывало уважение.
Несмотря на то, что все были голодные, есть совершенно не хотелось, но Тима через силу запихнул в себя порошковое пюре с зеленым горошком. Зато чай выпил с наслаждением.
Дильс к еде даже не притронулся, лишь отхлебнул крепкого кофе.
– После ужина никуда не расходиться, – хмуро сказал он.
– Ха, щас, пойду прогуляюсь перед сном, понюхаю свежий воздух! – проворчал Антон.
Волки.
Эта мысль с каким-то безумным спокойствием ланцетом разрезала сознание Ланы. До этого она видела этих животных только на экране телевизора, да у дяди Жени дома на стенке висит шкура убитого им волка, но чтобы вот так, в лесу, один на один…
Она обошла снегоход, прислушиваясь. Вроде бы все тихо, завывания прекратились. Лана присела над «Бураном» и принялась ощупывать пластиковый корпус снегохода. Она помнила, как ребята заправляли машины, и бензобак, кажется, находился под сиденьем… Она достала зажигалку, крутанула колесико. С тихим «чщщщщ» выбросилось пламя.
Пальцы уже совсем окоченели, но Лана, стиснув зубы, продолжала поиски, пока наконец не наткнулась на какой-то узкий шланг и крохотный краник. Так, отлично. Она попыталась отсоединить шланг, дергая его на себя. Тщетно. Лана принялась на ощупь исследовать шланг дальше, пока не обнаружила хомут, посредством которого шланг крепился к бензобаку. Снять его оказалось не так-то просто, и она исцарапала себе все пальцы. Потянулись клейкие минуты, которые были для девушки самыми длинными в ее жизни.
«Давай же», – ожесточенно произнесла она вполголоса. Заледеневшие руки уже потеряли всякую чувствительность, и Лана понимала, что еще немного – и она получит обморожение, но проклятый хомут наотрез отказывался сниматься. Внезапно за спиной послышалось угрожающее ворчание, она вздрогнула от неожиданности, сломав при этом ноготь. Однако тут же облегченно вздохнула – хомут, будто сжалившись, раскрылся, и она без труда сняла шланг. Правда, из него моментально потек бензин, намочив руку, и Лана торопливо закрыла краник. На всякий случай еще проверила, перекрыла ли она доступ топлива, и лишь после этого, согревая заиндевевшие ладони дыханием (в ноздри сразу ударил резкий запах бензина), она поплелась к деревьям. Оставалось не менее важное дело – наломать хоть немного дров. Лана понимала, что без пилы или топора это будет нелегкая задача, но выбора не было. Она, конечно, могла сжечь свою куртку, но вряд ли бы это дало долгоиграющий эффект.
Наконец она смогла наломать несколько веток. Пальцы уже не ломило от холода, но именно это испугало Лану больше всего. Еще несколько минут, и они попросту отвалятся – промелькнуло у нее в мозгу. Но еще больше она боялась теней среди черных деревьев, которые мерцали словно призраки. Теперь она уже точно знала, что волки видят ее и догадываются, что она не представляет для них опасности.
Она разложила ветки в форме шалаша, намочила носовой платок бензином, подложила его под «дрова», после чего негнущимися пальцами вытащила зажигалку. Осторожно, стараясь не уронить это бесценное богатство в снег, девушка только с шестой попытки смогла извлечь из нее огонек. К ее неописуемому счастью, носовой платок тут же вспыхнул, чуть не ослепив девушку ярко-оранжевыми всполохами. Ветки, медленно и нехотя оттаивая, начали потрескивать, от них в морозное небо пошел белый пар.
Словно в знак протеста из чащи донесся озлобленный вой. За ним еще один, более низкий и хриплый, к ним добавился третий, высокий и протяжный, волки будто удивленно переговаривались, спрашивая друг у друга, какую им теперь выбрать тактику, но Лана уже не обращала на эту звериную перекличку внимания – она обламывала ветки у соседнего кустарника. Когда костер уже достаточно разгорелся, она медленно протянула к жадным огненным языкам белые, почти прозрачные ладони. Сначала ничего не происходило, но вот кончики пальцев начало слегка покалывать, как бы ненавязчиво, потом загустевшая кровь, оттаяв, неторопливо зациркулировала по смерзшимся сосудам, разогревая кости. Пальцы уже не покалывало, они пульсировали острой болью, будто на каждом из них бритвой срезали подушечку, а в рану плеснули уксусной эссенции. Закусив до крови губу, Лана грела руки, сжимая и разжимая кулаки. Боковым зрением девушка увидела какое-то движение справа. Волк. Довольно крупный, с выгнутой спиной, он не спеша вышел из чащи. Ей показалось, что она видит, как из полуоткрытой пасти хищника вырываются облачка пара, а в глазницах искрятся два тлеющих уголька.
Стараясь не делать резких движений, девушка выпрямилась. Следом за первым волком из-за деревьев появилось еще два.
– Итак, обсудим наше положение, – сказал Дильс, когда со стола было все убрано. Он исподлобья взглянул на замершего в неподвижности Аммонита и процедил: – Сядь. Долго базарить не будем, все устали. Случилось то, что случилось. Вертолета нет, это факт. Он просто… исчез.
– Как может исчезнуть целый вертолет? – сквозь зубы проговорил Костя. – Это что, цирк-шапито? Хочешь, кролика из штанов достану, хочешь, бегемота?..
– Захлопнись, – оборвал его Дильс. – Будем отталкиваться от того, что мы имеем на этот момент. Рассуждать о том, по какой причине это произошло, сейчас нет времени. Вертолета нет, и все, точка. Ничьей вины в этом, во всяком случае нашей, нет. Варианта два. Первый – мы сидим и тупо ждем помощи. В Мурманске знают, что мы здесь, только я не уверен, помнят ли они, что мы собирались вылетать именно сегодня. Самолеты здесь летают, пусть и не так часто, как того хотелось бы, так что нам нужно подумать, какой мы можем подать знак о помощи, это лишь вопрос времени.
– Вот именно, времени, – снова вмешался Костя. Голос его звучал зло и недоверчиво. – Как будто пилотам делать больше нечего, как зыркать по сторонам и гадать: «О, интересно, не выложили ли на острове Усопших случаем SOS?!»
– Какой второй вариант? – задала вопрос Яна. Она комкала в руках носовой платок, глаза ее были покрасневшие, но сухие.
– Мы идем к чилийской станции. Не знаю, обитаема ли она сейчас, но там должна работать связь с внешним миром, – произнес Дильс. – Если придется, мы взломаем дверь. Другого выхода я не вижу. Не вплавь же добираться до Большой земли.
– Но ты же говорил, что это около шестидесяти километров? – ужаснулся Костя, и Дильс сверкнул глазами, отчего тот сразу замолк.
– Глядя на тебя, я почему-то вижу бабу. Капризную, истеричную дуру, – холодно сказал Дильс, и Костя покраснел.
– Да, это шестьдесят километров, возможно, больше, – продолжал Дильс. – Если погода успокоится (будем рассчитывать на лучшее), то дорога займет дня два, возможно, даже меньше. Сильных снегопадов давно не было, так что завалов на пути не должно оказаться. Это второй вариант. Не хочешь ждать, Костя, и ежеминутно глазеть в небо? Тогда подумай над тем, что я только что сказал.
Но Косте, очевидно, не хотелось ни о чем таком думать, в данный момент он напоминал смертельно перепуганного ребенка, который заблудился в незнакомом месте и напрочь потерял способность логически мыслить.
– Хватит ли у нас еды? – спросил Артур, начиная постукивать по столу пальцами. Пальцы были крепкими, и звук был такой, какой получается при соприкосновении градин с крышей.
– Думаю, да. Злата, завтра с утра проверь запасы, – попросил Дильс супругу, и она кивнула.
– Вот что я предлагаю, – Дильс стал крутить ус. – Подождем пару-тройку дней. Если никто здесь не объявится, пойдем к чилийцам.
– Дильс, можно поступить иначе, – заговорила Злата. – Вы с мужчинами идете к зимовке, я с Яной остаюсь здесь. Если вертолет появится, мы быстро найдем вас.
– И я, – робко сказал Костя.
– Что «я»? – резко спросил Дильс.
– Тоже останусь, – пискнул Костя, но Дильс с презрением покачал головой:
– Если идти, то всем. Я оставлю здесь записку, куда мы направились.
– Ты забыл об одной вещи, – сказала Злата.
Кустистые брови Дильса выгнулись.
– Какой же?
– Скоро начнутся холода.
– Я думал об этом, – на лице Дильса отразилось недовольство. – Черт, как это все не вовремя…
– Холода? – испуганно переспросила Яна. – Вы хотите сказать, что сейчас еще тепло?
– Тепло, – подтвердил Артур без тени улыбки. – Бывает, температура достигает здесь минус пятидесяти. А ветры такие, что лучше и не говорить о них. Один неосторожный вдох, и ты труп.
Яна поежилась, придвинувшись ближе к Тиме.
– Может, имеет смысл выдвинуться завтра? – предложил до сих пор молчавший Аммонит, но на его слова никто не обратил внимания.
К исходу третьего дня светловолосый незнакомец окончательно пришел в себя. Об этом сообщила Злата, после чего ушла готовить ему бульон.
– Кто-нибудь из вас знает язык? Английский? – с неуклюжей грубоватостью спросил Дильс у ребят. Будто бы он стеснялся, что ни он, ни его команда не могли разговаривать на английском. – Вы же говорили, что студенты? Злата знает румынский и казахский, но сомневаюсь, что она найдет общий язык с этим Гулливером.
– Я знаю, – сказала несмело Яна, вопросительно глянув на Тиму, будто бы испрашивая его согласия.
– Я тоже немного знаю английский, – вклинился Антон. – И французский, – добавил он.
– Пошли.
Они осторожно вошли в комнату, хотя это было излишне – бородач не спал и с нескрываемым интересом уставился на вошедших.
– Do you speak English?[1] – спросила его Яна, и он, приподнявшись на кушетке, слабо кивнул.
– Спроси, что с ним произошло, – нетерпеливо сказал Дильс.
– Ага, то есть, o’key… What is your name and what was happened with you?[2]
Череда эмоций с неимоверной скоростью отразилась на худом лице блондина – легкое удивление, настороженность и, наконец, умиротворенное простодушие. Черт возьми, он сидел в расслабленной позе, спокойно курил и с неподдельным любопытством наивного ребенка разглядывал всех присутствующих, будто не они, а он ждал от них каких-то откровений и признаний! И уж совсем не верилось, что именно этот человек три дня назад с надкусанной задницей из последних сил полз по сугробам черт-те куда. Он усмехнулся, обнажив ряд желтых, но чрезвычайно крепких и ровных зубов.
«Ими, наверное, кости можно грызть», – почему-то решил Тима.
– Ну? – поторопил его Дильс, в голосе прорезались резкие нотки.
– Tell me![3] – настойчиво проговорила Яна, но тут, к всеобщему изумлению, бородач закрыл своими широченными ладонями рот и помотал головой, этим жестом давая исчерпывающий ответ.
– You cannot speak?[4] – на всякий случай поинтересовалась Яна, и мужчина затряс головой, подтверждая слова девушки. Яна повернулась к Дильсу и простодушно спросила:
– Чего еще у него узнать?
Дильс выругался.
– Он что, немой?! Этого еще не хватало. Спроси, может ли он писать.
Яна задала блондину вопрос, тот неопределенно пожал плечами, причем от Тимы не ускользнуло, что в глазах его промелькнул какой-то тревожный огонек. Артур принес тем временем бумагу с карандашом и сунул все это под нос мужчине. Тот непонимающе посмотрел на бумагу, и Яне пришлось еще несколько раз объяснить, чего от него хотят. Вздохнув, тот неловко взял карандаш и стал что-то царапать на листке. Он возился минут пять, но когда с улыбкой протянул бумагу Яне, там было всего несколько слов, корявых и неуклюжих, будто бы их выводил трехлетний ребенок.
«Норвегия. Путешествие. Други. Много снега. Самолет. Терять други. Не знать где. Много идти. Спасибо», – с недоумением перевела Яна.
– Офигенно, – цокнул языком Антон. – В натуре, краткость – сестра таланта.
Дильс недоверчиво смотрел на невозмутимо лежащего мужчину.
– Ты из Норвегии? – спросил он.
Блондин снова улыбнулся, напоминая слабоумного.
– Тьфу! – сплюнул Дильс. – Как хоть зовут его?
Мужчина внимательно прослушал вопрос Яны и вывел на листке всего две буквы: «ТТ».
– Замечательно, – покачал головой Дильс. – Как пистолет. Хорошо, хоть не муха цеце… Ладно, пора заканчивать этот цирк. Я смотрю, он опять собрался дрыхнуть.
В дверях показалась Злата, она принесла свежее белье и кое-какие вещи.
– О нем нужно сообщить на Большую землю, – сказал Дильс, когда все собрались в так называемой гостиной.
– Как? Радиостанция была на вертолете, – возразил Артур. – А чилийская зимовка ого-го отсюда!
– Ого-го, – повторил Дильс и обвел всех пытливым взором: – Он мне не очень-то нравится, этот ТТ. Согласны со мной?
– Неудивительно, – пожал плечами Костя. – Это в твоем характере.
– Вы посмотрите. Ничего нет при себе, только нож. И монета. Может, он украл ее?
Костя фыркнул.
– Послушаем его историю, когда он окончательно выздоровеет, – сказала Злата, но Дильс сделал полный скептицизма жест:
– Какая история, Злата? Вон, посмотри на его историю… пять слов. Моя, твоя, как чукча написал. Спорю, здесь что-то нечисто. Кстати, он что-то про самолет написал, нужно выяснить, что бы это значило.
– Как теперь с ним быть? Мы потащим его на чилийскую станцию? – спросил Артур.
Дильс немного подумал и сказал:
– Придется, не оставлять же его тут одного. Следующая экспедиция будет здесь неизвестно когда, и один бог знает, что он тут устроит. Но ты прав, Артур, он вполне может оказаться преступником.
– Видели, какой у него нож? – вставил Костя. – Наколка опять же…
– Его татуировка довольно странная. Думаю, к криминальному миру она если и имеет отношение, то весьма опосредованное, – промолвил Дильс. – Опять же я не знаю специфики норвежских тюрем.
– А кто сказал, что он из Норвегии? – спросил Аммонит, слегка улыбнувшись. – Ему вы поверили сразу, а мне почему-то нет.
Дильс закатил глаза:
– Ты прав. Он с таким же успехом может оказаться поляком или евреем.
– У евреев носы кривые, – счел своим долгом сообщить Костя.
– Необязательно, – вдруг сказал Антон, но Дильс всех перебил:
– Так, носы будем обсуждать потом, ясно?
Он задумался и вдруг спросил:
– Что означает надпись на его животе, Яна? «Unscarred», что это?
– «Scare» – бояться, пугаться, «un» – отрицание, – сказала Яна, наморщив лоб. – Короче, если дословно, «не испуганный», «не боящийся». Или «бесстрашный».
Дильс шумно прочистил горло и огляделся, будто проверяя, не подслушивает ли кто его.
– Насчет его ран на ноге. То есть на заднице. Надеюсь, вы поняли, что я имею в виду.
– И что? – поинтересовался Костя, а Тима напрягся, чувствуя, что сейчас услышит что-то не очень приятное.
– Это ножевые ранения. И я уверен, что именно от того ножа, который нашли при нем.
– Не понял, – медленно проговорил Тима, хотя жуткая догадка уже напрашивалась сама собой.
– Чего, еще не врубился? – Дильс метнул взгляд на Аммонита. – Вон, ваш земляк из будущего уже догадался. Он сам срезал с себя мясо, детки. Может, он питался им, – вполголоса сказал Дильс. – Когда Злата осматривала его, она нашла у него под ногтем кусочек кожи. Ставлю что хочешь, это его собственная кожа.
– Но зачем? – ошарашенно спросил Костя. – Он что, каннибал? То есть самоканнибал?
– Думаю, он делал это от голода. Вот и суди сам теперь, сколько времени он тут болтается. И главное – с какой целью.
Дильс ушел, а ребята так и остались стоять с разинутыми ртами. Ничего себе заявленьице!
И хотя Дильсу не терпелось приступить к дальнейшему расспросу (или допросу?) этого подозрительного типа, его неожиданно отговорила Злата, настояв, чтобы его не трогали, пока он не будет чувствовать себя лучше.
Проснувшись, блондин поел, хотя, если быть откровенным, в данном случае уместнее бы использовать выражение «пожрал», поскольку все присутствующие еще никогда в жизни не видели, чтобы человек поглощал пищу с такой жадностью и быстротой. Артур с Антоном делали ставки – Артур был уверен, что этот мужик тут же проблюется, Антон же полагал, что желудок блондина выдержит это испытание. Незнакомца не вырвало, хотя все подозревали, что норвежцу пришлось голодать, и отнюдь не пару-тройку дней, а куда больше. Лишь после того, как он умял две тарелки бульона и четыре стандартных порций рисовой каши с молоком, он моментально отрубился. Злата поменяла ему повязку, поразившись, как быстро затянулась его рана. Кое-где с пальцев у него облезла кожа, ногти же остались на месте, и она наложила на обмороженные руки лечебные мази.
Весь следующий день прошел словно во сне. Делать ничего не хотелось, да, собственно, и дел-то никаких не было. Злата подсчитала запасы – если постараться есть экономно, пищи должно было хватить примерно на две недели. Это, конечно, хорошо, но лично Тиме уже порядком осточертели эти каши с консервами, и он, наверное, продал бы все секреты Родины (если бы их знал) за одну-единственную сосиску, прожаренную на скворчащей сковороде, с лопнувшей подрумяненной кожицей, истекающую пахучим горячим соком.
Артур с утра решил погонять на лыжах, но вернулся буквально через двадцать минут – такая сильная была пурга. Костя с серьезной миной поинтересовался, кого он нашел на этот раз, китайца или африканского зулуса, но Артур послал его по известному адресу. Тима с друзьями не могли не заметить, что, несмотря на родственные связи, Артур явно сторонился своего брата и не делал из этого тайны.
Дильс обнаружил в подвале длинные доски, и какое-то время все были заняты тем, что перетаскивали их наружу. Из этих досок Дильс сложил три буквы и приколотил их гвоздями к небольшим столбикам. Эти буквы сигнализировали о беде и были понятны любому человеку, который хоть немного обучен грамоте: SOS.
Доски досками, но практически каждый из них (кроме немого блондина и Аммонита) хоть раз за час да выскакивал наружу и с надеждой вглядывался в свинцовое небо. Однако все было тщетно. Ни самолетов, ни вертолетов, ни дирижаблей, даже птицы все куда-то подевались.
На следующий день светловолосый бородач уже мог ходить, правда, он сильно прихрамывал на больную ногу. Дильс предпринял еще пару попыток разговорить его, но все его усилия были безуспешны. С таким же результатом он мог бы пытаться объясниться с бочкой из-под дерьма. Бородатый верзила только добродушно улыбался, разводил в стороны руками, типа, не понимаю, о чем вы, и энергично тряс головой, словно у него в ушах была вода. Плюнув, Дильс оставил его в покое. Правда, блондин некоторое время находился в некотором замешательстве, причина которого скоро стала понятна, – знаками он объяснил, что хотел бы знать, что случилось с его монетой. Услышав эту просьбу (ее передала ему Злата), Дильс ухмыльнулся и сказал, чтобы Яна передала ему, что монету он получит тогда, когда он свяжется с чилийской станцией. Бородач не стал настаивать и в остальном вел себя тихо и незаметно.
Еще через день после ужина все собрались за столом.
– Полагаю, не нужно объяснять, о чем пойдет речь, – промолвил Дильс. – Завтра снимаемся. Выход в девять утра. Сейчас все проверьте вещи, распределите равномерно, чтобы не было – один, посвистывая, несет надувное бревно, а другой едва волочится, будто мешок с цементом тащит. Думаю, никому ничего объяснять не нужно. – Дильс обвел всех пристальным взглядом. – Берем только самое необходимое. Всем ясно?
– Я могу что-нибудь понести, – осторожно сказал Аммонит, и Дильс хищно улыбнулся:
– Это уж непременно, даже не сомневайся. Злата, как там этот немой? ТТ?
– Думаю, он выдержит путь, – сказала женщина и прибавила: – Сегодня он вел себя как-то встревоженно. Мне показалось, что он хочет что-то сказать.
– Какие проблемы? – удивился Дильс. – Я всегда к его услугам и добиваюсь внятного рассказа вот уже четыре дня! Веди его сюда.
Злата с укором посмотрела на Дильса, пошла в комнату, где находился блондин, и через минуту вернулась с ним. Он все еще хромал, но выглядел значительно свежее.
– Что это у тебя? – спросил Дильс, увидев, что норвежец сжимает в руках исписанный лист. – Яна, прочти, чего он хочет.
«Белый Саван. Самолет. Много еда, рация. Домой. Чили дом – нет», – прочла девушка.
– Хм, нет, говоришь? – усмехнулся Дильс. – Кто ж тебя спрашивать будет? Ладно, давай подробнее про самолет.
Спустя полчаса после изнурительного общения (на то, чтобы писать ответы, у светловолосого бородача уходило много времени) ситуация несколько прояснилась: а) по заверениям норвежца, у скалы под названием Белый Саван находился самолет, из которого можно было выйти на связь с Большой землей, б) в самолете есть кое-какое продовольствие и, самое главное, в) при желании на этом самом самолете можно улететь с острова!
Правда, ТТ в конце осторожно приписал: «Други?»
Дильс откашлялся и сказал:
– Если вы потерялись в бурю, то, скорее всего, твои други уже покойники. Говорю тебе как есть.
Яна перевела. Норвежец печально кивнул, словно с покорностью принимал неизбежное, но глаза его продолжали оставаться холодными и настороженными.
– Что будем делать, товарищи? – спросил Дильс.
– Я не верю ему, – вдруг сказал Аммонит.
Он упер кулаки в стол и поднял тяжелый взгляд на светловолосого великана. Тот спокойно выдержал его сверлящий взгляд и даже улыбнулся уголком рта. Странно, только сейчас Тима отметил, что они даже немного похожи – крепкие, коренастые фигуры, осанка, даже что-то в глазах есть общее…
– Мало ли что ты думаешь, – бросил Дильс.
– Пожалуйста, – пожал плечами Аммонит и с видом «Я вас предупреждал» отошел от стола. В глазах Златы промелькнул укор, и Дильс, кажется, это заметил.
– Мы можем попробовать пойти к Белому Савану, – осторожно произнес Артур. Он вытащил из кармана маленький перочинный нож и принялся по очереди открывать и закрывать лезвия. – Эта скала не так далеко от чилийской станции, километров десять.
– Километров десять, – зачем-то повторил Костя и внезапно оживился: – Конечно, пошли!
– Тимофей? – спросил Дильс. – Вы-то что думаете?
Тиме польстило, что Дильс обратился именно к нему, и он степенно ответил:
– Вы, то есть ты сам сказал, что не уверен насчет чилийской станции. А этот… ммм… человек утверждает, что в самолете имеется связь. Мне кажется, ему можно поверить. Почему бы нет? Я хочу сказать, какой резон ему нам лгать? Вряд ли он собирается загнать нас в ловушку.
– Злата? – обернулся к супруге Дильс.
– Не знаю, – сказала она немного нервно. – Может, все же лучше разделиться?
– Именно об этом я и думал, – кивнул Дильс. – Значит, поступим так. Я, Тимофей и Яна идем к зимовке. Все остальные – к Белому Савану. Артур старший группы. Что бы ни случилось, ждите нас.
– А если вас не будет неделю? – с кислой миной спросил Костя, подперев щеку рукой.
– Все будет нормально, – сказал Дильс уверенно.
– А вы не думали, что друзья этого типа вернулись к самолету и свалили отсюда? – задал вопрос Аммонит.
Все молча уставились на норвежца. Дильс был немного сбит с толку, на лице отразилась досада, что эта мысль не пришла ему в голову.
– Переведи, – сказал он Яне, и та повторила фразу Аммонита на английском.
Снова искренняя улыбка, сопровождающаяся характерными жестами, – ТТ будто бы крутил воображаемый штурвал. Затем он гордо ткнул себе в грудь массивным пальцем.
– Ну что ж, очень хочется верить, что это правда, – испытующе глядя на него, проговорил Дильс. – Все, на сегодня собрание окончено.
Когда ребята остались одни в комнате, Яна не выдержала и снова расплакалась.
– Ну перестань, – неуклюже сказал Тима, обнимая девушку. – Все наладится, вот увидишь.
– Нет, – сквозь слезы проговорила девушка. – Ничего не наладится, все только хуже и хуже… Я не хочу никуда уходить. Мы должны вернуться в тот дом, неужели ты не понимаешь?
– Яна, мы там погибнем. У нас нет ни дров, чтобы топить печь, ни еды, ни теплой одежды. Нам нужно держаться этих людей, по крайней мере, сейчас, – убеждал ее Тима, но все было бесполезно, она уткнулась лицом в его плечо и жалобно всхлипывала. Антон растерянно теребил свою рогатую шапочку. Ему тоже было жаль Яну, но он понимал, что в словах Тимы есть рациональное зерно. Но еще больше он переживал за Лану. Где она, что с ней? Он боялся думать, но тяжелые мысли о том, что с девушкой беда, свинцовой тучей заволакивали мозг.
Волк исподлобья глядел на Лану, как если бы все еще не принял для себя окончательного решения насчет этого двуногого существа. Двое его собратьев, виляя хвостами, встали по сторонам, как верные помощники. Животные тяжело дышали, Лане даже чудилось, что она слышит хрипы в волчьих легких, очевидно, они проделали немалый путь. Где-то сбоку громко хрустнула ветка, и Лана инстинктивно дернулась назад, вместе с тем понимая, что резких движений сейчас лучше избегать. Из чащи, пригнувшись к земле, вышли еще два волка. Теперь их было пять.
Лана с надеждой посмотрела на полыхающий костер. Хорошо, веток было достаточно, а что делать, когда костер догорит? Собственно, скоро уже рассвет…
«При чем тут рассвет, дура!» – обругала она себя. Действительно, можно подумать, что волки, как вампиры, нападают исключительно ночью. Самый крупный волк, который вышел из-за деревьев первым, сделал два шага в ее направлении. Даже в сумерках парализованная от страха девушка успела заметить, что верхняя губа твари задралась наверх, как веко, обнажая громадные клыки. Из глотки послышалось утробное ворчание. Еще один шаг.
– Прочь! Пошел отсюда!!! – взвизгнула Лана.
Сдернув с шеи шарф, она намотала его на ладонь. После этого сунула руку прямо в полыхающее пламя костра и захватила горсть тлеющих углей.
– На, получи! – крикнула она, швыряя угли в сторону волка. Пущенный неумелой рукой «заряд», как комета, прочертил в угольной черноте золотисто-алый след и упал в снег, громко шипя. Ничуть не расстроившись промахом, Лана повторила попытку, и на этот раз бросок был более удачным. Один кусочек попал на плечо и нос волка. Животное фыркнуло, отступив назад. Остальные твари тоже замерли, в отблесках догорающего костра их глаза были похожи на рубиновые бусины. В воздухе поплыл запах паленого; взглянув на шарф, Лана увидела, что он начал тлеть.
«Если они не убегут, я пропала», – в отчаянии подумала девушка, окуная шарф в снег.
– Вон отсюда! – снова закричала она в надежде, что ее грозный (как ей казалось) голос будет хорошим дополнением к углям. Она где-то слышала, что собаки не выносят, когда им смотрят в глаза. Действует ли это на волков? Да и как это сделать? Пока будешь одного гипнотизировать, второй тебе ползадницы отхватит, пикнуть не успеешь.
Однако, к великой радости измученной девушки, волки отступили. Сделав пару кругов вокруг Ланы, они, пофыркивая, скрылись в темноте. Девушка вытерла лоб, испачкав его золой. В груди тяжело ухало, из горла вырывался какой-то неприятный сиплый свист. Ну вот, простудилась.
Убедившись, что волки исчезли, Лана подскочила к ближайшей сосне и с удвоенной силой стала обламывать ветки. Затвердевшие от мороза, они ломались плохо, царапая и без того израненные руки девушки, но она не обращала на это внимания. Только бы продержаться… еще немного…
Погода благоволила к путникам, и весь день ярко светило солнце, ни туч, ни ветра не было. Настроение у всех заметно повысилось, даже на лице Яны все чаще появлялась слабая улыбка. Они разбились на группы, Дильс, Злата и Аммонит шли первыми, за ними в одиночестве брел Костя, чертыхаясь на каждом шагу и ежеминутно поправляя рюкзак, затем шли ребята, и Артур замыкал процессию. Как всегда немногословный, с непроницаемым лицом, он изредка оглядывал снежное пространство, щурясь на солнце.
– Анекдот вспомнил, про Северный полюс, – послышался голос Антона. – В общем, приезжает новичок на зимовку, а там старожил, мужик лет пятидесяти. Ну новичок спрашивает: «А почему у вас так часто напарники меняются?» Старожил говорит: «Не знаю, не приживаются, наверное». Короче, пошли они куда-то, и вдруг из-за пригорка вылезает медведь и бросается на них. Они убегают, и старожил постепенно с себя всю одежду скидывает – куртку, шапку, валенки. Новичок кричит: «Ты зачем раздеваешься? Все равно догонит, медведи бегают со скоростью 50–60 км/ч!» А старожил орет в ответ: «Да мне все равно, с какой скоростью они бегают, главное, чтобы он меня первого не догнал!»
Тима улыбнулся. Хоть Антон и трусоват, все же старается держаться молодцом.
Часа в четыре, когда начало темнеть, было решено разбить лагерь. Дильс объявил, что они прошли, как и планировали, порядка 30 километров. Установили палатки, приготовили бензиновые печки. Пока горит печка, в палатке тепло – на высоте человеческого роста где-то плюс 40 градусов, зато у пола все равно довольно холодно – 0 или даже минус 5. Ночью, когда печка не горит, температура постепенно снижается до той, которая снаружи, то есть примерно до минус 15–20 градусов. Печка растапливалась сухим бензином (это как бы губка, некая пористая пластмасса, полости которой заполнены бензином; поры не сообщаются, поэтому бензин не выливается, только если отрубить кусок, на срезе чуть влажно и чувствуется характерный запах).
Поскольку было всего две палатки, в одной разместились Дильс со своей командой, а молодежь и Аммонит с норвежцем в другой. Перед сном Аммонита навестила Злата.
– Давай посмотрим твою руку, – сказала она, присаживаясь на теплый «вкладыш».
– С ней все в порядке, – мягко сказал Аммонит.
– Покажи, – упрямо повторила Злата.
Аммонит задрал рукав свитера и протянул ей руку, которую женщина стала разбинтовывать.
– Вполне неплохо, – удовлетворенно сказала она. Покраснение спало, рана покрылась твердой коркой.
– Только чешется, – сказал Аммонит, не сводя глаз со Златы.
– Так и должно быть.
Она достала чистый бинт, Аммонит словно невзначай дотронулся до ее пальцев. Злата вздрогнула, не поднимая глаз, но даже в полутьме было заметно, как щеки вспыхнули алым.
– У тебя очень красивые руки, – просто сказал Аммонит, убирая ладонь. – И нежные, – добавил он.
– Избавь меня от дешевой лести, – хрипловато ответила Злата, заканчивая перевязку.
Аммонит не без иронии заметил, что пальцы женщины слегка дрожали. Она выпрямилась и быстро вышла из палатки. Аммонит проводил ее взглядом.
– Какая женщина, – тихо проговорил он, закатывая обратно рукав.
– Ты играешь с огнем, Аммонит, – сказал Тима. Как ни странно, он перестал испытывать к этому человеку неприязнь, но то, что он делал, выходило за рамки дозволенного, и он счел необходимым заметить это. – Ты еще не понял, что собой представляет Дильс? Отстрелит тебе яйца, и вся любовь.
– Пусть попытается, – блаженно улыбнулся Аммонит, укладываясь в спальный мешок, и Тима озадаченно почесал затылок. Не хватало, чтобы к их проблемам добавился любовный треугольник…
Утром, как только они тронулись в путь, Костя неудачно упал и вывихнул ногу. Злата осмотрела его – ничего страшного, обычное растяжение, но тот стонал, будто его распиливали пополам тупой пилой. Дильс даже рявкнул на него, но Костя продолжал скулить. В связи с этим и без того невысокая скорость путников стала похожей на черепашью. Вдобавок ко всему начала портиться погода. Холодало, небо снова затянуло тяжелыми, точно беременными, тучами, подул пронизывающий ветер, да так, что дышать было практически невозможно. Костя, немного успокоившийся к тому времени, возобновил нытье. Впрочем, устали все без исключения. Лишь норвежцу было все по барабану, и он пер вперед как танк, его выносливость вызывала изумление, граничащее с завистью, – никто не мог поверить, что этот человек еще пять дней назад был полумертвым от холода, не в состоянии шевельнуть пальцем.
Около трех часов тучи постепенно рассосались, и на небе снова появилось солнце. Дильс неожиданно остановился и, подождав, пока соберутся все остальные, сказал:
– Осталось совсем немного. Через пару километров наши пути расходятся. Чилийская база – налево, километров шесть. Белый Саван – направо, примерно столько же.
– Давайте уже привал устроим, у меня нога распухла, – стал канючить Костя. – Все равно скоро стемнеет…
Однако Дильс был непреклонен, и снова впереди обжигающая снежная завеса, бесконечные холмы и утесы, безжалостно обдуваемые северными ветрами.
Они прошли несколько метров, как вдруг перед ними возник громадный разлом, метра три в ширину, заполненный снегом. Трещина тянулась по обе стороны, исчезая в молочной пелене снега.
Дильс ткнул лыжной палкой, пробуя снег. Он показался ему достаточно твердым. Он снял рюкзак и лыжи, швырнул их на другую сторону и осторожно наступил на снег. Крепкий, как асфальт. Он быстро перешел на другую сторону.
– Снимайте с себя вещи и лыжи! – прокричал он. – Не задерживайтесь, быстро переходите!
Следом за Дильсом шмыгнул Костя, затем норвежец, потом Антон с Яной. Когда последняя наступила на снег, нога ее внезапно провалилась на несколько сантиметров, и она испуганно вскрикнула, но ветер разметал этот звук на молекулы, и голос девушки не был услышан. За ней уже шла Злата. Яна, чувствуя, что почва уходит из-под ног, упала на четвереньки, крича не своим голосом. Тима и Дильс бросились на помощь, вовремя подхватив ее за руки и втащив на другую сторону. Однако снежный ком, забивший разлом в скале, уже провалился вниз, оставив после себя облако снежной пудры. Никто кроме Аммонита не заметил, что ноги Златы беспомощно заскользили по насту, и она стала сползать вниз.
Аммонит кинулся к ней, забыв обо всем на свете. В последний момент его рука обхватила запястье женщины, и он прилагал огромные усилия, чтобы удержаться. Очевидно, он слишком сильно сжал руку Златы, так как она тихо застонала, закусив губу.
– Давай, Златочка, – шептал Аммонит, тяжело дыша. Он протянул вторую руку, и Злата ухватилась за нее с такой трогательной беззащитностью, как утопающий хватается за обломок мебели после кораблекрушения. Огромные, как два изумруда, полные мольбы глаза словно заполнили все лицо Златы.
Рядом упал Артур:
– Я помогу, ты не удержишь! – прорычал он, но Аммонит едва ли слышал его. Он медленно, миллиметр за миллиметром вытягивал Злату наверх, та старалась не делать резких движений, в то же время помогая себе ногами. Аммонит заскрежетал зубами – рана на руке открылась, и он чувствовал, как теплая кровь пропитывает рукав свитера. Артур перехватил руку Златы, и наконец они вытащили ее. Дыхание ее было прерывистым, и Аммонит не удержался и на несколько секунд прижал эту маленькую насмерть перепуганную женщину к себе.
– Хватит целоваться! – раздраженно прокричал Дильс. – Идите в обход! Быстрее!!
Злата подняла голову, и Аммонит еще раз поразился, насколько привлекательна она была.
– Благодарю. Я запомню этот день, – едва слышно сказала она. Затем, будто бы ничего особенного не произошло, она поднялась на ноги и побрела вдоль трещины. Аммонит тоже встал, только сейчас ощутив, как предательски ноет рука. Но все это ерунда по сравнению с выражением ее глаз, излучающих безграничную благодарность.
Буря прекратилась так же быстро, как и началась. Дильс все время хмуро молчал, словно чувствовал свою вину за происшедшее, хотя Злата теперь не отходила от него ни на шаг. Аммонит намеренно отстал и шел с Артуром, о чем-то переговариваясь с ним.
Через час они остановились.
– Вам направо, – сказал Дильс. – Надеюсь, с самолетом все в порядке. Хотя, учитывая погоду, вам, возможно, придется очищать его от снега. Злата, ты в порядке?
– Да, – коротко ответила она.
– Тогда все по плану. Яна, Тимофей… И Аполлинарий.
Аммонит, услышав свое настоящее имя, даже ухом не повел.
– Ты слышал? – повысил голос Дильс.
– Слышал. Глухота не является моим недостатком, Фриц, – невозмутимо ответил Аммонит, и Антон прыснул, но тут же замолчал, стыдливо прикрыв рот. Похоже, шутки зашли слишком далеко.
Лицо Дильса залила краска, и он непроизвольно сжал кулаки.
– Ты знаешь мое имя, – медленно проговорил он.
– А ты – мое, – бесстрастно парировал Аммонит, не шелохнувшись.
– Лады, – неожиданно легко сдался Дильс. – Аммонит так Аммонит… Ты идешь с нами.
– Первоначально я был в другой группе, – напомнил Аммонит.
– Планы изменились, – произнес жестко Дильс.
– Хорошо, – пожал плечами Аммонит и встал на сторону Дильса.
– До встречи, – буркнул Дильс и, даже не взглянув в сторону Златы, взвалил на себя рюкзак.
Злата негромко позвала его.
– Что? – нехотя обернулся Дильс.
– Пойдем с нами. Мне кажется, это будет лучше, – произнесла она.
Дильс заколебался. С одной стороны, у него никогда не было случая усомниться в скрытых, необъяснимых способностях своей жены, проявляющихся в сверхчувствительной интуиции, но сейчас все его естество бурлило и требовало беспрекословного подчинения, а свои решения он не менял. И поэтому он не раздумывая бросил через плечо:
– Мы должны узнать, что у них там происходит. Может, им нужна помощь. Может, там тоже произошли какие-то изменения. Мы идем, и точка.
Вперед выступил норвежец. Нечленораздельно мыча, он знаками показал, что хотел бы вернуть себе монету. Дильс отрицательно покачал головой:
– Ты получишь ее, когда мы снова встретимся. Это, скажем так, будет некоторой гарантией. Яна, передай ему это.
Блондин внимательно выслушал перевод, и на его лице промелькнуло сожаление. Тем не менее спорить он не стал.
Группы разъехались, даже не попрощавшись. Тима только успел заметить побледневшее лицо Антона и знаком показал ему, что все будет в порядке. Только верил ли он сам в это? Ему очень хотелось думать, что это именно так.
Остаток пути прошел на удивление быстро, и скоро на горизонте замаячили два невысоких домика, крыша одного из них ощетинилась антеннами.
– Я был на их станции два года назад. Хорошая, со всеми удобствами. У них даже душ имеется, – говорил Дильс, стараясь выглядеть беспечным. Но Тима видел, что того не отпускает мысль о том, что его жену спас от смерти не он, законный супруг, а какой-то малознакомый мужик неизвестно откуда, с дурацкой кличкой. Аммонит всю дорогу не проронил и слова, сосредоточенно работая лыжными палками.
– Надеюсь, среди чилийцев есть англоговорящие, – пыхтя, продолжал Дильс, когда они приблизились почти вплотную к зимовкам. – Иначе придется объясняться на языке жестов… Яна, на тебя вся надежда.
Воодушевленная оказанным доверием, Яна даже немного вырвалась вперед. Она легко бежала на лыжах (отсутствие тяжелой ноши позволяло это делать без затруднений), жадно вглядываясь в приземистые строения. До домиков оставалось не более тридцати-сорока метров, как она внезапно вскрикнула. Неприятный холодок пополз по спине Тимы, и в памяти промелькнули ее слова вчера вечером: «Ничего не наладится, все только хуже и хуже…»
Подойдя ближе, они увидели, что ее напугало – прямо перед ними лежал мужчина, наполовину занесенный снегом. Руки выставлены перед собой, как будто он собирался вцепиться кому-то в горло, лицо застыло в злом оскале. Дильс склонился над ним и потрогал пульс на шее. Медленно покачал головой. Аммонит стал осторожно расчищать труп от снега, и практически никто не удивился, когда нижний слой оказался ярко-красным. Кровь.
– Что здесь случилось? – охрипшим голосом спросила Яна. Вопрос риторический, и ей, конечно, никто не ответил.
Глядя на мертвого мужчину, Тима неожиданно понял, что в нем показалось странным: он был чертовски похож на норвежца. То же мощное телосложение, светлые волосы, борода… Тем временем Аммонит перевернул его на живот, и все увидели торчащий из спины нож, воткнутый почти по самую рукоятку.
– Нож столовый, – проговорил Дильс и посмотрел на выглядывающие из сугробов зимовки. – Думаю, все произошло там. Давайте снимайте лыжи.
Пока распаковывались, взгляд Тимы неосознанно возвращался к мертвецу, и с каждой секундой в нем крепла уверенность, что этот убитый кем-то великан и есть один из «другов» норвежца, ТТ. Интересно, как его звали? ББ? Или ММ?
Дильс проверил ружье, затем вынул охотничий нож и, помедлив, протянул его Аммониту.
– Так, на всякий случай, – проворчал он. – Вдруг там внутри есть кто-то еще и ему не терпится испробовать на наших черепах, скажем, табуретку или ледоруб?
Аммонит вежливо принял нож.
Дверь была нараспашку, в помещении гулял ветер. С первого взгляда стало ясно – на станции никого в живых не осталось. Прямо на пороге они наткнулись еще на один труп, причем полураздетый. Голова несчастного была смята, как комок фольги. На кухне еще два тела, тоже одетые по-домашнему. У одного вилка в горле, у другого, судя по всему, свернута шея. Еще два трупа в гостиной, причем один из них тоже сильно смахивал на уже знакомого норвежца. Живот у него был разорван, заледенелые петли кишок тянулись по всей комнате. Его большие пальцы рук были полностью погружены в глазницы тучного мужчины с темными волосами, который даже в предсмертной агонии продолжал сжимать в руках ружье. Очевидно, он выпустил не одну пулю в своего убийцу, но тот все равно нашел в себе силы подползти к чилийцу и выдавить ему глаза.
– Вот такие дела, – сказал Дильс, присаживаясь на краешек стула. Голос его даже не дрогнул, хотя он только что вернулся из радиостанции, и, судя по всему, хороших новостей ожидать не приходилось. – Вся система связи и оповещения раздолбана вдребезги, и рация наверняка не работает.
– Я могу посмотреть, – предложил Аммонит. – Немного разбираюсь в технике.
– Проверь на всякий случай, но, по-моему, там уже ничего не сделаешь, – со вздохом сказал Дильс.
Аммонит вышел, остальные сгрудились посреди комнаты, не в силах произнести и слова. Увиденное настолько не вписывалось в задуманные планы, что Тиме начало казаться, будто он спит. Рассудок категорически отказывался воспринимать представшую картину, и теперь все были в полной растерянности.
– Клянусь, это дружки того парня, – продолжал монотонно вещать Дильс, будто он сидел не в развороченной зимовке в окружении трупов, а в церкви и читал псалом. – Они пришли, перебили всех, сами получили на орехи и издохли. И при этом кто-то из них расколошматил молотком все пульты радиостанции. Такие пироги.
– Почему вы решили, что эти люди имеют отношение к немому? – спросила Яна, хотя в глубине души сама была уверена в этом.
Дильс неторопливо наклонился к переплетенным в смертельных объятиях трупам и неожиданно сорвал с тела светловолосого здоровяка какую-то цепочку. На ней, поблескивая, болтался крупный кулон, очевидно, серебряный.
– Видали? – спросил Дильс. – Ничего не напоминает?
Тима открыл рот и тут же закрыл, решив оставить свои комментарии при себе. И так все было ясно. Кулон был точной копией татуировки креста со змеями, которая была изображена на груди норвежца.
– А что это должно напоминать? – насторожился Аммонит. Он взял из рук Дильса кулон и оглядел его со всех сторон, как ювелир разглядывает редкое изделие.
– У нашего подкидыша точно такая же татуировка на груди, – ответил Дильс немного резко, всем своим видом показывая, что у него нет желания пускаться в объяснения.
– Да? – Аммонит не отрывал глаз от кулона, потом вернул его Дильсу. – Очень интересно.
– Но зачем? – едва шевеля побелевшими губами, спросила Яна. – Зачем они убили всех?!
– Этого мы никогда не узнаем, – ответил Дильс. – Но ясно одно: они не хотели, чтобы о них узнали. Может, они и начали с рации, а потом уже устроили мясорубку. Крутые ребята, ничего не скажешь. Вдвоем расправились с четырьмя мужиками, и это при том, что у одного из чилийцев было ружье.
– Не с четырьмя, а с пятью, – сказал Аммонит. – Пятый в душевой кабине, со шлангом на шее. Рацию починить невозможно, – добавил он. – Нет ни малейшего сигнала, была бы хоть односторонняя связь… но там все в крошево. Будто несколько раз штангу уронили, и проводка к чертям сгорела.
Дильс поднялся со стула.
– Обследуем второй дом, – сказал он, направляясь к выходу.
Все, как зомби, пошли вслед за ним, стараясь не наступить в ледяные корки крови на полу. Яна осталась сидеть на стуле, закрыв лицо руками, но потом, опомнившись, побежала следом.
Во втором доме дверь была закрыта, но Дильс без труда взломал ее. Там было пусто.
– Ну что теперь? – спросила Яна, и было видно, что слезы вот-вот брызнут из ее глаз. – Дильс, что нам теперь делать? Есть тут поблизости хоть одна нормальная зимовка?!
– Присядь, Яночка, – с удивительной для него мягкостью промолвил Дильс.
Тима подошел к Яне и взял ее за руку.
– Заночуем тут, уже темно, и сегодня мы не попадем к Белому Савану. Прежде всего нужно запустить дизели, иначе мы околеем тут. Потом подкрепимся.
– Вы серьезно? – изумилась Яна. – Только не говорите, что вам полезет кусок в горло после всего того, что мы тут увидели!
– Обязательно полезет, – Дильс чихнул и полез за платком. – Нам придется заставить себя сделать это, поверь, детка.
Через пару часов они сидели во втором домике и ужинали. Правда, Яна пыталась воспротивиться, но Дильс пригрозил, что, если она не будет есть, он свяжет ее и накормит принудительно.
– Что будет, если самолет исчезнет так же, как и ваш вертолет? – тихо спросила Яна.
– Чего сейчас гадать, – глубокомысленно сказал Аммонит. Он быстро взял себя в руки и сейчас, насвистывая, бродил по комнатам, цепким взглядом выискивая что-либо полезное.
– Судя по всему, бойня была дня два-три назад, – сказал Дильс. – Те, с которыми чилийцы держали связь на Большой земле, наверняка уже пытались достучаться сюда. Хорошо бы они поторопились.
– Мы будем ночевать здесь? – уточнила Яна, и ее лицо покрыла мертвенная бледность. – С мертвецами?
– При всем моем уважении к покойникам у меня нет ни сил, ни желания хоронить их, – равнодушно произнес Дильс.
– Нас могут принять за убийц, – вдруг сказал Аммонит, и Тима почувствовал, как страх липкими щупальцами обвивается вокруг шеи. Действительно, тут гора трупов и они, здрасте, наше вам с кисточкой! А вдруг завтра утром сюда кто-то придет? В первую очередь подозрение падет на них, и уверенности в том, что те же самые чилийцы, приехав сюда выяснить причину молчания своих земляков-полярников, не упекут их за решетку, не было.
– Давайте определимся, – жестко сказал Дильс. – Мы хотим выжить? Полагаю, ответ будет утвердительный. Если кого-то беспокоит тюрьма, это его трудности. Думаю, в настоящий момент психовать по поводу возможного привлечения к ответственности не следует, есть проблемы поважней.
– Итак? – спросил Аммонит.
– Итак, сейчас всем отдыхать, – пресек дальнейшую полемику Дильс. – Завтра в семь подъем – и вперед.
До рассвета оставалось еще часа два. Лана полностью очистила снегоходы, раздумывая, сможет ли она завести хотя бы один? Впрочем, в ее распоряжении только один и оставался – бензин из второго был почти весь использован. Волки появлялись еще два раза, но девушка всегда была наготове. Громко крича, она горстями черпала угли и расшвыривала их по сторонам, со временем образовав вокруг себя неровный круг пепла.
«Будто ракета взлетела», – совершенно некстати думала она, заботясь только о том, чтобы шарф ее окончательно не развалился. Он и так уже дымился, как зажженный фитиль на шашке, и она с ужасом думала о том, что скоро ей придется работать голыми руками. Пропахшая гарью и дымом, с растрепанными волосами и перепачканным сажей лицом, она была похожа на спятившую ведьму из страшной сказки.
Часы показывали без пятнадцати шесть утра. Лана помнила, что в здешних местах светлело примерно в восемь часов. И тогда их поиски возобновятся. А если повезет, волки наконец успокоятся и уберутся восвояси… В душе она, безусловно, понимала, что если волки голодны (а в том, что это так, у нее давно отпали последние сомнения), то им глубоко плевать на время суток. Есть цель – живая пухленькая девочка, сделанная из мяса и костей, и она осознавала, что их противостояние затянется еще надолго.
Сейчас все было тихо, и она села на «Буран», тот, в котором еще был бензин. Исцарапанные, черные от копоти пальцы нащупали ключ зажигания. Антон, растяпа. Как всегда, забыл вынуть его из замка, не то что педантичный и осмотрительный Тима. Но сейчас Лана была готова расцеловать Антона с ног до головы, и она осторожно повернула ключ. На приборной панели тускло замелькали цветные лампочки, но двигатель, пару раз фыркнув, замолчал. Лана повернула ключ снова, на этот раз даже лампочки не загорелись.
Лана засмеялась, убирая с лица грязную прядь волос. Из горла шли странные хрипы, и дышать становилось труднее. Неужели у нее началось воспаление легких?!
Тысячи сверкающих точек, как алмазная крошка, аллюром носились перед глазами, затем все вокруг стало почему-то красным. Девушке казалось, что все члены ее тела охватывает приятная истома, чувство было сродни тому, как если бы она пришла после работы домой и, надев свой любимый халатик и тапочки, с наслаждением опустилась в мягкое кресло. Руки уже не сводило судорогой, наоборот, им было тепло и комфортно. Она словно медленно плыла по озеру…
Лана сползла с «Бурана» прямо в снег и привалилась спиной к передней лыже снегохода. Она засыпала, и ей снился сон. Словно она опять с Антоном, рядом Тима и Яна. Они плывут на маленькой, уютной лодочке по спокойному озеру, необычайно прозрачная вода искрилась в солнечных лучах, она была такой чистой, что позволяла разглядеть стайки рыб, пугливо снующих туда-обратно. Тима с Яной весело смеются, она тоже улыбается, как вдруг по озеру пошла легкая рябь. Лица ребят становятся тревожными, и эта тревога передается Лане. Лодку начало крутить на месте, словно она попала в мощный водоворот. Небо стремительно темнеет, сильный ветер треплет одежду и волосы.
«Помогите!» – хочет крикнуть Лана, но из горла вырывается лишь комариный писк. Лодка переворачивается, и все оказываются в воде. Воронка увеличивается, затягивая в свой темный зев ее друзей. Лана наконец кричит, кричит так, как не кричала никогда в жизни, буквально деревенея от ужаса, – лица ее друзей медленно плавятся, как горячий воск, они издают какие-то нечеловеческие вопли, их волосы седеют прямо на глазах, и одного за другим их поглощает пучина. Лана тихо плачет, держась за лодку, не замечая, как из-за туч снова выглянуло солнце, а озеро успокаивается. Она плачет и видит, как сквозь толщу воды (на этот раз мутной и дурно пахнущей) на нее, не мигая, смотрит женское лицо. Губы, растянутые в жестокой ухмылке, раздвигаются, обнажив огромные волчьи клыки, а Лана проваливается в беспамятство, и последняя ее мысль не оставляет и тени сомнения, что ее друзья в беде…
Сквозь багровую пелену она услышала грохот. Потом еще. Что это? Салют?
Лана улыбнулась потрескавшимися губами и потеряла сознание. Возле нее в полуметре издыхал волк, вывалив из окровавленной пасти язык, похожий на красную тряпку.
Из-за деревьев показались две фигуры. Первая, увидев бесчувственное тело Ланы, бросилась к девушке. Это был мужчина, довольно высокий, с усталым лицом, на котором пробивалась щетина. Из охотничьего карабина все еще вился дымок.
– Господи, слава богу, – пробормотал он, осторожно приподнимая голову. Пальцами нащупал пульс на шее, потом крикнул спутнику:
– Валера, срочно звони на базу!
– Угу, – пробасил тот, доставая небольшую «мотороллу».
– Ланка, держись, – прошептал Евгений. Его племянница жива, и он был чрезвычайно рад этому. Но где остальные ребята? Подруга Ланы и двое парней?
Он быстро снял с себя куртку и стал укутывать бесчувственную девушку.
Поужинав, другая группа путников во главе с Артуром стала готовиться к ночлегу. В одной палатке разместились Злата, Артур и норвежец, Костя и Антон в другой.
Антон, безмерно уставший за весь день, мешком рухнул на спальный мешок и едва нашел в себе силы залезть внутрь, после чего моментально уснул. Он спал, и ему снилась какая-то эротика, вроде как развлекается он с девушкой с обалденной внешностью. Она такая вся расфуфыренная, лифчик трещит от сисек, материя рвется от сосков, и пахнет от нее какими-то ягодами, клубникой, кажется. И в самый ответственный момент Антон просыпается, где-то в подсознании поймав себя на мысли, что отчасти столь приятный сон был явью… А открыв глаза, чуть не закричал.
Этот Костя, чтоб он треснул, привалился прямо к нему и… целовал его, причем взасос! Антон сразу определил, что этот новоиспеченный пидор не спит и делает это осознанно, мерзко слюнявя ему губы и подбородок. Кроме того, он чувствовал, что Костя пытается открыть «молнию» на его спальнике, очевидно, с целью более близкого знакомства с его членом, который, признаться, все еще стоял колом, очевидно, продолжая витать в сладострастных грезах.
Антон мигом вспотел, невзирая на минусовую температуру в палатке. Ну, товарищи, это уж слишком. Насколько он знал, в семидесятые годы Уголовный кодекс весьма сурово карал лиц, занимающихся мужеложством, по-простому гомосеков, и он громко сказал:
– Константин, едрить тебя за ногу, чего это ты делаешь?
Костя резко отпрянул и заискивающе зашептал:
– Антош… прости. Пожалуйста, не шуми…
Антош?! Ядрена вошь! Он бы его еще «лапулей» назвал, мудозвон вафельный!
Антон приподнялся и тихо, но внятно и по слогам произнес:
– Если ты еще раз ко мне хоть пальцем прикоснешься, я оторву твой х… и затолкаю тебе же в зад, ты хорошо меня понял?
Даже в темноте он видел, как испуганно блеснули его глаза.
– Прости… я думал… ну, знаешь, что… тебе понравится.
Огромным усилием воли Антон сдержал себя, чтобы не придушить его.
– Если хочешь выпустить пар, воспользуйся своей рукой, – бросил он с отвращением и, отодвинувшись как можно дальше от него, поглубже залез в спальник.
– Антон…
– Чего тебе?
– Ты никому не скажешь? – голос Кости дрогнул, и в Антоне шевельнулось что-то похожее на жалость.
– Нет.
Костя вздохнул и отвернулся. Через пять минут он уже сладко посапывал, а Антон еще долго не мог уснуть. Он лежал весь в поту и матерился про себя, все еще дрожа от брезгливых воспоминаний.
В соседней палатке тоже не спали. Точнее, спал только Артур. Крепким сном здорового ребенка. Норвежец открыл глаза и несколько минут прислушивался к мерному дыханию молодого человека. Он медленно повернул голову, пытаясь разглядеть женщину. Она повернулась к нему спиной, с головой завернувшись в спальный мешок. Мужчина плотно сжал губы. Эта женщина, Злата, не нравилась ему. Более того, она внушала ему какой-то неосознанный страх. Ну да ладно, время дорого, и не затем он прибыл сюда, чтобы валяться в палатке и считать прыгающих баранов… Хорошо бы взять с собой ружье. Но об этом не могло идти и речи, этот проклятый юнец не расставался с ружьем ни на минуту, даже срать ходил с ним в обнимку, как карапуз с любимой игрушкой.
Он плавно раскрыл «молнию» спальника. Затаив дыхание, пополз к выходу, наткнувшись у выхода на рюкзак Артура. Блондин знал, что в нем имеется керосинка, запасы еды, кое-какие инструменты, веревка, фонарь и еще много чего полезного. Он захватит это с собой, на память, так сказать. Плюс спальный мешок. Губы в заживающих болячках тронула кривая улыбка. Наивные идиоты. Если бы они не спасли его, он бы без колебаний перерезал им глотки, но… они сами сдохнут здесь. Жаль, конечно, что монета осталась у этого плешивого мудака, но он уже свыкся с этой мыслью. Если ему повезет, скоро он будет богат. Сказочно богат.
Он аккуратно вытащил рюкзак наружу и стал искать лыжи. Они вместе с палками были воткнуты в снег за палаткой, и он направился за ними. По дороге он случайно наступил на котелок, который забыл убрать Костя, и тихо выругался.
– Та-а-а-а-ак, – услышал он тихий женский голос и замер на месте. – Голосок прорезался, а?
Блондин обернулся, мысленно ругая себя на все лады. Он недооценил Злату. Женщина стояла у второй палатки, в руках ружье, глаза насмешливо смотрят на него.
– Далеко собрался? – осведомилась Злата. – Что, опять язык отнялся?
Мужчина молчал, понимая, что проиграл. Дальше притворяться было бессмысленно, тем более Злата позвала Артура, и спустя мгновение из палатки высунулось заспанное лицо юноши.
– Опусти ружье, – попросил блондин спокойным тоном.
– Ты русский? – поинтересовалась она, даже не удивившись, когда он заговорил.
– Нет, я действительно из Норвегии. В России жил восемь лет, на Курильских островах.
Артур, чертыхаясь, быстро надел сапоги и, подойдя к Злате, забрал у нее ружье. Из соседней палатки вылез Антон.
– Куда ты собрался? – холодно спросил Артур.
– У меня… были нехорошие предчувствия, – сказал норвежец. – Я хотел проверить самолет.
– А он есть? – прищурилась Злата. – Самолет-то? Только не лги мне…
Блондин вздохнул. Ему и раньше что-то подсказывало, что с этой женщиной возникнут сложности, но сейчас он четко осознал, что она буквально буравит его мысли своим пронзительным взглядом глубоких зеленых глаз. Врать этой женщине было бесполезно, ему представлялось, что его череп превратился в стеклянный шар, в котором бенгальскими огнями вспыхивали мысли.
– Нет, – сказал он. – Самолета нет.
Артур удивленно присвистнул, но лицо Златы оставалось ровным, словно она ожидала этого ответа.
На востоке заалел рассвет…
Яна провела беспокойную ночь. Ей все время мерещились трупы, обнаруженные в доме. Ожившие, они бродили вокруг ее кровати, заунывно крича и протягивая к ней свои скрюченные руки.
Они проснулись и, наскоро выпив кофе, выдвинулись в путь. Рюкзаки на этот раз были тяжелее за счет пополнившихся запасов, которые Аммонит обнаружил на базе. Однако тяжелый рюкзак – ерунда, особенно когда знаешь, что в здешних местах крошка хлеба на вес золота. Правда, никто из них не оглянулся на чилийскую зимовку, хранящую в себе страшные находки.
Долгое время все шли молча, потом Тима спросил:
– Дильс, можно нескромный вопрос?
– Валяй, – отстраненно сказал Дильс.
– Как я понял, Злата отговаривала тебя, так? Она что, предвидела эту ситуацию?
Дильс ответил не сразу, натужно сопя и очищая усы от налипшего снега, потом все же ответил:
– Да, если можно так сказать. Это не раз спасало ее на войне. Скажу больше, так уж и быть.
Дильс говорил, не замечая, что Аммонит незаметно пристроился рядом и жадно ловил каждое его слово.
– …Никогда не забуду наш поход в Закавказье два года назад. Мы были в Абхазии, в Новоафонских пещерах. Тогда нас было семеро – я, Злата, Артур, Костя и еще трое моих друзей, двое из них мои бывшие сослуживцы (альпинисты) и один профессиональный пловец. И если бы не Злата, страшно подумать, что было бы с нами. Мы залезли в такие дебри, что по сравнению с ними Тесей со своей нитью Ариадны в лабиринтах тихо покуривает в уголке. Несмотря на то, что местные старожилы отговаривали нас от спуска в неисследованные лазы (они были помечены специальными значками), я, признаться честно, заупрямился как осел, и никто не мог меня переубедить. Уж очень хотелось почувствовать себя первопроходцем, увидеть месторождения сталактитов и сталагмитов и все такое прочее. Мы облазили почти всю пещеру и решили двигаться назад. И вдруг Злата заявляет, мол, нужно идти в обход, хотя это и лишние триста метров. Я, естественно, задал вопрос, с чем это связано, но Злата лишь хмуро твердила, что не знает, но где-то внутри чувствует, что так будет правильнее. Дело шло чуть ли не к ссоре, на что в нашей группе было наложено строжайшее табу. В итоге те трое отправились короткой дорогой, а я, скрипя зубами, согласился сделать крюк и пойти более длинным путем. Полагаю, вы уже догадались, чем все закончилось. Ровно через пятнадцать минут, как мы разделились, в одном из лазов произошел обвал. И как раз именно в том, куда направилась другая группа. Только узнали мы об этом намного позже, после того как безуспешно прождали их снаружи более четырех часов. Их смяло в лепешку, причем нашли только двоих. Когда их тела извлекали, я хотел встать на колени перед Златой… обнял ее и не отпускал очень долго. Мне даже хотелось плакать, ведь она спасла всех нас. Тело третьего альпиниста не нашли до сих пор.
– Разве такое возможно? – не поверила Яна.
– Возможно, – подтвердил с видом знатока Аммонит. – В этих лабиринтах очень легко заблудиться. Кто знает, может, он умер от голода или одичал и до настоящего времени шастает по подземным галереям, питаясь улитками и слепыми рыбами?..
Дильс поджал губы.
Вскоре они вышли на место, где вчера разделились на группы.
– Осталось немного, километров семь-восемь, – сказал Дильс. – Подтянитесь!
Идти стало легче, так как дорога все время шла по наклонной плоскости. Они словно ехали с огромной горы, и продолжалось это очень долго. Дильс несколько раз останавливался, сверяясь с картой. Сердце Тимы сладко заныло – неужели сегодня они покинут этот остров?!
Они обогнули два высоченных холма, по пути преодолев еще несколько разломов (к счастью, они не были такими широкими, и они пересекли их без приключений), поднялись на небольшую горку и метрах в трехстах увидели две крошечные знакомые до боли палатки, которые так беззащитно смотрелись в этой ледяной пустыне.
– Странно, почему они все еще здесь? – удивленно спросил Дильс. – Отсюда до Белого Савана рукой подать… Хм.
Он дождался Тиму с Яной (последняя уже выдохлась и тяжело дышала, с трудом переставляя лыжи) и вполголоса сказал приблизившемуся Аммониту:
– Все хотел тебе сказать… Спасибо. – Он поднял голову и посмотрел Аммониту прямо в глаза.
Тот пожал плечами и как бы между делом сказал:
– Разве на моем месте ты бы поступил иначе?
Дильс ничего не ответил, нацепил на глаза очки и покатился с горы. Спустя десять минут они были на месте.
– Почему вы здесь? – вместо приветствия поинтересовался Дильс, когда его вышла встречать Злата.
Она в двух словах рассказала ему о ночном происшествии. По мере того как она говорила, лицо Дильса становилось темнее тучи. Аммонит молча стоял рядом, как ни в чем не бывало засунув руки в карманы, и не сводил взгляда со Златы, отчего та, несмотря на свою выдержку и характер, смущалась и краснела, словно школьница, которой первый раз в жизни признаются в чувствах.
– …сказал, что любит путешествовать, прилетел на самолете вместе с какой-то научной группой.
Дильс мрачно хмыкнул, и Тима поежился, вспомнив трупы в чилийской зимовке.
– Они высадились где-то у Белого Савана, потом самолет улетел, а они отправились в поход. По дороге их накрыла лавина…
– Какая лавина, Злата? – поморщился Дильс. – Не маленькая вроде, а веришь… Это что, Алтайский край или Камчатка?
– Я просто передаю тебе то, что он рассказал, – терпеливо, как непослушному ребенку, пояснила Злата. – Якобы во время лавины они потерялись, и он шел наугад. Так он добрел до нас.
– Где он? – отрывисто спросил Дильс.
– В палатке, – сказал Артур. – Я связал его. Так, на всякий пожарный.
Но Дильс уже не слушал, он как метеор влетел в палатку и выволок наружу блондина. Тот почти не сопротивлялся, на лице маска смирения, полнейшей покорности.
– Я тебя слушаю. Немой… твою мать. Да еще и русский.
– Норвежец. Лучше скандинав, – мягко поправил его бородач, но Дильс махнул рукой, показывая, что для него генеалогические корни блондина не играют ровным счетом никакой роли.
– Итак. Давай по порядку. Если не хочешь, чтобы я прострелил тебе башку прямо здесь.
Тима вздрогнул, услышав последнюю фразу, но Дильс, похоже, и не собирался шутить.
– Ну чего молчишь?
Дильс снял с плеча ружье и сделал то, от чего даже у Артура на лоб полезли глаза, – со всего маху опустил приклад на плечо мужчины. Удар был силен, но тот устоял. Самое примечательное, что на его лице не дрогнул ни один мускул.
– Дильс! – ошарашенно крикнула Злата, но тот не обратил на окрик жены никакого внимания. Наставив ружье в грудь блондину, он приказал:
– Я тебя внимательно слушаю. Считаю до трех, на третий я стреляю. Никто тебя здесь искать не будет, а моя совесть будет чиста как слеза девственницы. Ексель-моксель.
– Я все скажу, – тихо ответил мужчина и поднял связанные руки. – Могу я просить, чтобы меня развязали?
– Нет, – отрубил Дильс. – Скажи спасибо, что тебе связали только руки.
Он сел на свой рюкзак, положив на колени ружье, всей своей позой выражая готовность слушать.
– Хорошо, – согласился блондин. – Меня зовут Ингри Торбьерн. Но все называют меня Тух-Тух. В общем-то, и рассказывать особенно нечего. Я родом из Норвегии, как уже сказал твоей женщине. У меня свой бизнес, торгую бытовой техникой. В России занимался промысловым ловом рыбы и крабов, там и русский выучил. Что еще? Обожаю путешествия, это мое хобби, как сказал бы американец.
– Что ты тут делал? – задал вопрос в лоб Дильс, но Тух-Тух ничуть не смутился. Складывалось впечатление, что этого человека вообще нельзя ничем удивить, и все с огромнейшим интересом следили за разговором.
– Как я уже сказал, я не могу жить без приключений. Я и двое моих друзей, весьма состоятельные люди (тоже, к слову, любители путешествий), решили, что остров Усопших – единственное место, где мы еще не побывали. Более того, они являются сотрудниками всемирной научной ассоциации, которая занимается изучением Арктики…
Пока он говорил, Тима случайно бросил взгляд на Дильса. Он снисходительно слушал Тух-Туха, разглядывая ружье, будто царапина на стволе интересовала его намного больше, чем рассказ этого Тух-Туха.
– …сначала сделали остановку на острове Горголл. Вы, вероятно, слыхали о нем? – Тух-Тух обвел всех сидящих взором. Ему никто не ответил, но он продолжил как ни в чем не бывало: – Там есть круглогодичная станция, принадлежащая Великобритании, называется… постойте, дайте вспомнить.
– Эррингсон, – подсказал Дильс, все так же изучая царапину, и Тух-Тух всплеснул связанными руками:
– Ага, твоя правда. Спустя два дня мы решили попасть сюда и совершить небольшой поход на лыжах. Нас доставили сюда на самолете, дали провизию, палатку и все необходимое. Но в первую же ночь случилось несчастье – с холма, у подножия которого мы разбили лагерь, внезапно сошел снег, что-то вроде лавины… Я потерял сознание, а когда очнулся, стал искать друзей, но никого не нашел.
Тух-Тух перевел дух, часто моргая. Совершенно неожиданно Тима обратил внимание на следующее – его глаза, несмотря на кажущуюся искренность и расположенность, источали безжизненный холод. Как тот снег, в котором он стоял по щиколотку.
– И что же было дальше? – вежливо поинтересовался Дильс.
Тух-Тух вздохнул, как если бы Дильс спросил у него, какой смертью он хотел бы умереть, и с видом «Не сыпь мне соль на рану» произнес:
– А дальше вы все знаете. Периодически я терял сознание, звал на помощь, но все напрасно – мои друзья исчезли, будто испарились. Хорошо, что я встретил вас, иначе отправился бы прямо к Одину[5] Простите, на небеса, – широко улыбнувшись, пояснил он. В его улыбке было столько же тепла, сколько в морозильной камере. Будто перед тобой раскрылись двери в склеп, который простоял не одну сотню лет, и ты гадаешь, что же окажется там внутри.
– Хм… Терял сознание, говоришь, – Дильс с задумчивым видом покрутил ус, кося на него глаза. Со стороны это смотрелось довольно забавно, но все знали, что забавляться нечего – сейчас для Тух-Туха начнутся неприятные вопросы.
– А что у тебя с задницей? А, Тух-Тух? – закончив крутить ус, Дильс вперил в норвежца острый взгляд.
– Собака, – ответил Тух-Тух, таким тоном говорят, что тебя беспокоит прыщик. – Громадная тварь выскочила так внезапно… Это случилось, прошу прощения у ваших женщин, когда я справлял свои дела, – он виновато взглянул на Злату. Но лицо Златы оставалось бесстрастным, это свидетельствовало о том, что ей до лампочки извинения какого-то норвежца. Яна тоже бровью не повела.
– Значит, это была собака? – переспросил Дильс.
– Она самая. Или волк, я не разглядел.
– Знаешь, Тух-Тух, я много раз видел раны, оставленные собаками или волками. К слову, в здешних местах они не водятся. Они передохли бы от голода, для них тут нет никакой пищи.
– Ну не знаю. Значит, с чилийской станции сбежала.
– Ладно, оставим в покое фауну. Итак, как ты утверждаешь, вы расположились на базе Эррингсон?
Тух-Тух молча кивнул, почесав щеку, с которой все еще облезала кожа. Руки у него были грубыми, с широкими мозолистыми ладонями и крупными ногтями. Тиме вдруг пришло в голову, что эти руки никак не могли принадлежать бизнесмену, пусть и торговцу бытовой техникой. Такими руками можно было без вреда для собственного здоровья ворошить угли в печке или с легкостью задушить того же самого волка.
– Ты лжешь, Тух-Тух, – скучающим голосом проговорил Дильс. – И мы с тобой оба это прекрасно знаем.
Повисла напряженная пауза. Тух-Тух и Дильс с молчаливым спокойствием разглядывали друг друга, словно решили посоревноваться в гляделки. Спустя томительную минуту ожидания Тух-Тух произнес:
– Весьма грустно осознавать, что твои слова ставят под сомнение.
– Да? – Глаза Дильса вспыхнули, и он весь подался вперед, будто готовясь прыгнуть на сидящего перед ним мужчину. – Тебе грустно? Ну так изволь, я изложу тебе свои выводы. На бизнесмена ты никак не тянешь – это раз. – Извини, Тух-Тух, но ты больше смахиваешь на бродягу или авантюриста с мутным прошлым. Второе, и самое главное, – никакой базы Эррингсон на острове Горголл нет! Да, она была там раньше, но твои сведения устарели. Несколько лет назад эту станцию правительство Великобритании передало Украине, ясно? И называется она «Ахватовская». И, в-третьих, вы никоим образом не могли там осесть, и вот почему. Люди, проживающие там, являются сотрудниками научных институтов и занимаются исследованиями. Поэтому доступ туда всяким туристам и любителям приключений, к коим ты себя относишь, исключен. Ну разве что тебя нашли бы истекающим кровью и замерзающим, как мы тебя, тут уж деваться некуда и тебя бы приютили. На время. Так что свои скандинавские макароны развешивай на уши кому-нибудь другому, Тух-Тух.
После столь изобличающей правды присутствующие ожидали чего угодно: что Тух-Тух покраснеет и начнет что-то невразумительно мычать в свое оправдание; что он станет сбивчиво оправдываться или даже попробует возмутиться, но он сделал то, чего явно никто не ожидал, – расхохотался. Он просто смеялся, искренне и весело, будто услышав отличную шутку, и выглядел при этом абсолютно естественно. У Дильса округлились глаза.
– Ага, твоя правда, Дильс, – проговорил Тух-Тух. Смех оборвался так же быстро, как и начался, и многие даже подумали, не померещился ли он. – Я недооценил вас.
– Это плохо, – заметил Артур. – Плохо, что человек, которого вытащили с того света, начинает врать.
Тух-Тух с гулким звуком хлопнул себя по груди, что, вероятно, означало какую-то замысловатую клятву.
– Говорю честно, у меня есть веские основания для моего поведения, – сказал он серьезно.
Глаза Дильса в тот момент метали молнии, казалось, еще чуть-чуть, и он вцепится норвежцу в горло.
– Времени у нас много, почему бы не развлечься? – процедил он. – Послушаем еще одну занимательную историю… Как ты, например, сражался с белым медведем или с кашалотом.
– Увы, – произнес Тух-Тух. – Вы мне очень нравитесь, и я безмерно благодарен вам за то, что вы спасли меня, но… истинную причину, по которой я здесь, я вам пока не могу назвать. Я должен подумать.
Дильс опешил. Собственно, все немножко охренели от такой наглости. Костя издал презрительный смешок, Злата лишь плотнее сжала губы.
– Ладушки. Только я не сказал тебе главного, Тух-Тух, – сказал Дильс. – Ты, конечно, думай, котелок у тебя большой, но сейчас я тебе кое-что покажу.
Он вытащил из кармана медальон, который снял с мертвого верзилы на станции.
– Вот это наверняка будет для тебя интересно. Знакома эта вещица, а?
Лицо Тух-Туха изменилось, словно туча внезапно накрыла лазурно-безоблачное небо, но вот черты разгладились, и он спокойно спросил:
– Вы нашли моих друзей? Они мертвы?
– Именно так. Только смерть их наступила не от лавины, Тух-Тух. Они зверски убили пять человек, но и им досталось. Должен признаться, что если в Норвегии все мужчины наделены такой силой, как ты и твои дружки, то я очень завидую вам.
Тух-Тух оставил комплимент Дильса без внимания.
– А рация? – спросил он.
– С рацией полная жопа, – с какой-то сумасшедшей веселостью доложил Дильс. Со стороны казалось, будто он рассказывает, как замечательно провел выходные. – Ее раздолбали твои друзья из научной ассоциации. Наверное, перевозбудились от свежего воздуха.
Тух-Тух резонно заметил:
– Я-то был с вами и не имею к убийствам никакого отношения. Прошлого не вернуть. Ведь мы не знаем, что там произошло в действительности, – сказал он, но Дильс уже потерял к нему всякий интерес.
– Что будем делать с этим сказочником? – осведомился он. – Скажу честно, я бы пристрелил его, как по законам военного времени. Основания – соучастие в тяжком преступлении, ношение холодного оружия, незаконное хранение драгоценных металлов и так далее. Наверняка он и границу пересек в обход всех регламентов. Эй, Ингри, как там тебя?
– Тух-Тух, – мягко, но решительно поправил его блондин.
– Ладно, пусть будет так. Откуда у тебя монета? Сдается мне, это и есть твоя тайна, а?
Тух-Тух угрюмо молчал.
– Я бы тоже не оставлял его в живых, – подал голос Аммонит.
Он усиленно делал вид, что не замечает застывший ужас в глазах Златы, и упрямо развивал свою мысль:
– Ситуация сейчас хуже некуда, перспективы вырваться с острова сводятся к нулю. А он опасен, понимаете? Дильс был прав – он никто, человек из ниоткуда. Я видел, что там творилось, на чилийской зимовке. Будь он со своими друзьями, неизвестно, кто вышел бы победителем и что было бы дальше. Он способен на все. Держать его связанным? В какой-то момент он освободится и перегрызет нам глотки. У нас ограниченные запасы еды, даже учитывая, что мы нашли кое-что на базе. Оставлять его в живых – значит подвергать нас неоправданному риску.
– Я против, – сказала Злата. – Мы не какие-нибудь звери или фашисты. И потом, он просто хотел уйти. Если бы он намеревался убить кого-то из нас, у него была масса возможностей. Мы можем просто вернуться к себе и ждать помощи. Иного варианта не вижу. Но лишать жизни человека, каким бы он ни был, мы не вправе.
Дильс задумался.
– Злата права. Хватит с меня юшки, на фронте и так будь здоров навидался красненького.
– Я никуда не пойду, по крайней мере сейчас, – проскрипел по-стариковски Костя. – Осточертело уже туда-сюда шмонаться, как клячи на пароме.
– Единственную клячу ты увидишь в зеркале, – с презрением сказал Дильс.
Костя с нескрываемой ненавистью поглядел на отца и, ни слова не говоря, ушел в палатку.
– Можно мне сказать? – подал голос Тух-Тух. Все обернулись.
– Время сказок закончилось, – сказал Дильс. – Чего еще?
– Надвигается сильная буря. Если мы здесь останемся, то все погибнем. Возможно, завтра утром она будет на этом месте. А может, уже сегодня.
– Это все? – с сарказмом спросил Дильс, но Тух-Тух невозмутимо отвечал:
– Нет. Я говорил вам правду, что самолет высадил нас у скалы Белый Саван. Я хорошо успел изучить ее и знаю, что там есть большое углубление, в котором можно надежно укрыться от бури. До скалы три километра, может, чуть больше. Так что решайте.
Дильс молчал, обдумывая слова норвежца, и это явно не понравилось Злате.
– Дильс, нет, – она подошла к мужу вплотную. – Не слушай его. Мы ведь можем укрыться на чилийской станции, верно?
Теперь побелело лицо Яны, и Тима поспешно взял ее за руку. Еще бы, образ распотрошенных трупов до сих пор стоял у него перед глазами.
– До нее около тринадцати километров, – сказал Дильс и задрал голову вверх. Потом посмотрел на запад.
Все, как по команде, повернули головы в этом направлении. В целом небо было чистым, но с западной стороны уже дул ветер, а на горизонте образовалась тоненькая полоска темно-фиолетового цвета, и она медленно, но неуклонно ширилась.
– Я знаю эту скалу, – сказал Дильс.
Он еще раз оценивающе посмотрел на собирающиеся тучи, затем перевел взгляд на Тух-Туха.
– Однако какая у нас компания замечательная собралась, – усмехнулся Дильс. – Аммонит, Тух-Тух… Дурдом на прогулке. Хорошо, хоть вы без кличек, – посмотрел на ребят Дильс. – Мы подождем. Пока никаких оснований волноваться не вижу. Может, ураган пройдет мимо.
Однако прежней уверенности в его голосе не было, это заметила даже Яна.
Все начали молча заниматься своими делами. Удрученные происходящим и, самое главное, туманным будущим, они не заметили, что глаза Тух-Туха горели триумфальным огнем.
Она открыла глаза, поморщившись от нестерпимой рези. Все вокруг было ослепительно белым.
«Снова белый цвет, – мелькнула у нее обреченная мысль. – Снег, вокруг только снег… метель…» Лана присмотрелась, поймав себя на мысли, что в этой белизне есть что-то неестественное, только спустя несколько секунд до нее дошло, что она не в лесу, а в помещении. Недавние события вихрем пронеслись в сознании, и сердце девушки трепетно забилось – ее нашли! Вот только где она?
Она хотела встать с кровати, но, увидев, что на ней, кроме ночной рубашки, ничего нет, стыдливо юркнула обратно под одеяло. Может, позвать кого-нибудь?
Только сейчас она обратила внимание, что ее пальцы на обеих руках забинтованы. Наверное, последствия обморожения.
В этот момент в палату зашла невысокая медсестра и за ней – о счастье! – ее родной дядя Женя. Лицо последнего было осунувшимся, с тревожным взглядом, но, как только он увидел ее, оно озарилось радостью.
– Только недолго, – предупредила медсестра, закрывая за собой дверь.
Евгений присел на краешек кровати Ланы. Та влюбленно смотрела на него, не зная, что и сказать, все мысли куда-то улетучились.
– Как ты? – спросил он, и девушка молча кивнула, показывая, что все о’кей.
– У тебя воспаление легких. Двустороннее, – произнес Евгений немного виновато, будто сам наградил ее этим заболеванием.
– Я нормально себя чувствую, – прошептала Лана.
Громче не получалось – в горло словно напихали ваты с опилками, она и так старалась на пределе своих возможностей.
– Что с ребятами? – спросила она после паузы, внутренне готовя себя к самому худшему.
Брови Евгения удивленно взметнулись вверх:
– Я сам хотел спросить у тебя. Где вы потерялись?
– В лесу. Нашли дом. Какая-то охотничья изба, – слова давались с огромным трудом, будто это были не слова вовсе, а громадные дикобразы, раздирающие трахею и гортань своими ядовитыми иглами. – Потом я вышла наружу… в туалет. На небе что-то вспыхнуло… и дом исчез.
Внезапно Евгений стал раздваиваться прямо на глазах, и девушка не сразу поняла, что плачет.
– Ну успокойся, – неловко проговорил дядя. – Если не можешь говорить, я приду потом.
– Нет, – зашептала Лана, хватаясь за руку Евгения. – Дядя Женя, послушайте… я не сумасшедшая…
– Я не считаю тебя сумасшедшей, – серьезно сказал он, мягко сжимая в своей ладони тоненькие пальчики племянницы.
Вздохнув, Лана как можно подробнее рассказала все, что знала.
Когда она закончила, ее лоб усеивали бисеринки пота, а голос был таким тихим, что Евгению приходилось наклоняться к девушке, чтобы услышать ее.
Он долго молчал, возле глаз залегли глубокие морщины.
– Я верю тебе, – сказал он наконец и посмотрел Лане прямо в глаза. – Здесь часто происходят необъяснимые вещи. С тех пор… помнишь, я рассказывал тебе про метеоритный дождь?
Лана кивнула.
– Сюда даже приезжала комиссия из Москвы, проводили исследования, брали почву на экспертизу, в общем, долго рассказывать. Но факт есть факт: раз в двадцать пять – двадцать семь лет что-то обязательно происходит, и никто не может выяснить причину. Я вот что тебе скажу. Никакого дома в тех местах нет и никогда не было. Только не пугайся, я же сказал, что верю твоим словам. Пока вас искали, мы обшарили чуть ли не полтайги. Хорошо, поспели вовремя, пару минут позже, и тебя бы не было в живых. Молодец, что смогла развести костер.
– Так что с ребятами? – не успокаивалась Лана.
– Я не знаю, – честно сказал Евгений. – Их ищут… хотя уже прошло три дня.
– Как?! – Лана ошеломленно уставилась на дядю. – Я уже три дня здесь?!
– Да. К поискам присоединились спасатели из Хабаровска, над тайгой патрулирует вертолет с военной базы, но, к сожалению, пока никаких результатов.
– Дядя Женя, они были в ДОМЕ, – жалобно проговорила Лана, чувствуя, что совершенно вымоталась, этот разговор отнял у нее последние силы.
– Слушай меня, девочка. Скоро к тебе придут люди из милиции. Они будут задавать много вопросов, и некоторые из них могут показаться тебе некорректными, а может, и вообще оскорбительными.
– Как это? – испугалась девушка.
– Если ты скажешь им то, что рассказала мне, они могут подумать, что ты принимала наркотики. А может, сошла с ума, не знаю даже, что хуже, – тихо, но твердо сказал Евгений. Он уже знал, что допрос планируется провести завтра утром, и он был рад, что успел предупредить племянницу. – Поэтому я прошу тебя ничего не говорить.
– То есть как?
– Очень просто. Скажи, что в темноте ты потерялась, бродила, звала на помощь, а потом нашла снегоходы. Ничего не помню, ничего не знаю, вот так будет лучше всего.
– Но я ведь говорю правду, – с ужасом прошептала Лана, чувствуя, как внутри нее ворочается что-то страшное, пытаясь выкарабкаться наружу. – Как же их найдут, если… если я буду врать, да еще милиционерам? За это ведь могут привлечь?!
Евгению огромного труда стоило выдержать взгляд наполненных безграничной болью глаз.
– Этим ты только ухудшишь ситуацию, – сказал он. – Сейчас для тебя главное – поскорее поправиться, милиция нам не поможет. Прости, но это правда. Поверь, я знаю о чем говорю. Если тебя это утешит, то скажу еще кое-что. После твоего рассказа я больше чем уверен, что с твоими друзьями все в порядке.
Евгений ласково погладил Лану по щеке и поднялся с кровати:
– Мне нужно идти. Помни, что я тебе сказал.
– Помню, – выдавила из себя слабую улыбку Лана.
– Завтра прилетит твоя мама, я встречу ее, – улыбнулся в ответ дядя. – Выздоравливай, и мы вместе будем думать, как вернуть обратно ребят.
Он быстро вышел, не оглядываясь, а Лана осталась наедине со своими мыслями. После продолжительной внутренней борьбы она решила, что будет лучше послушаться дядю.
«Вернуть обратно ребят»… Что бы это значило? В сознании возникли обрывки страшного сна – ее друзья тонут в водовороте, а из-под воды за ней наблюдает чье-то мертвое лицо.
Она уснула беспокойным сном, вздрагивая и что-то шепча.
Спустя два часа стало ясно, что буря движется прямо на них. Фиолетовая полоска на горизонте росла с ужасающей неизбежностью, постепенно заполняя небо, ветер тоже усиливался, угрожающе завывая и чуть ли не сметая на своем пути палатки. Они громко хлопали под его порывами, словно вот-вот взмоют в стремительно темнеющее небо.
Начался аврал, лагерь напоминал встревоженный муравейник. Дильс, до этого всегда спокойный, как с цепи сорвался, будто внутри него лопнула какая-то важная струнка, отвечающая за нервную систему. Он проклинал все и вся, подгоняя молодежь, будто опаздывал на поезд, как если бы прибытие следующего ожидалось не ранее чем через год. Тух-Тух стоял в сторонке, глаза чуть прикрыты, будто дремлет, но у Тимы почему-то сложилось впечатление, что он внимательно следит за ними, как змея, готовящаяся к броску. Его глаза были похожи на яркие лампы, на которые набросили накидки.
Он терпеливо ждал. О да, ждать он умел. Пока все идет так, как он планировал. Конечно, жаль Сигурда и Арни, но в этом есть и определенные плюсы. Мертвые равнодушны к золоту. Как говорят эти русские, лес рубят, щепки летят.
Единственный эпизод в происходящем не вписывался в его сценарий. Он никак не мог вспомнить, при каких обстоятельствах лишился куска мяса на ноге. Собака – так, чушь, это было первое, что пришло ему в голову. Он знал, что ему не поверят, но нужно же было что-то сказать. Штаны у него целые, он все время был один. Получается, он сам отсек от себя мясной ломоть.
Где-то глубоко, в самых потайных закоулках мозга, выкристаллизовалась робкая мысль, совершенно не претендующая на то, чтобы быть принятой во внимание: это было как-то связано с Белым Саваном. И ощущения при воспоминании об этом были какими-то диковинными, необычными и… странно возбуждающими.
Спина Тух-Туха покрылась горячим потом, который пронизывающий ветер быстро превратил в холодную липкую субстанцию. Теперь он вспомнил. Да, он сам срезал мясо. И если бы не его могучая сила воли, он бы продолжал кромсать себя, пока бы не истек кровью. С улыбкой зомби на застывшем лице и выпученными глазами.
Внутренний голос прошептал, что дело вовсе не в воле, и вообще это не его заслуга. Просто… так было нужно.
И уж совершенно некстати, как бы вдогонку, память с ехидством подкинула ему один из последних разговоров с Клейном, сумасшедшим ученым.
Норвежец встряхнулся, как пес, вылезший из воды. Клейн был неплохим малым, хоть и психом. Если бы не золотая монета, которую он получил от него перед смертью, его бы здесь не было. Но… блестящий желтый кружок был неоспоримым доказательством, он развеял все имеющиеся у Тух-Туха сомнения относительно тайны этой скалы. Но хватит. Монета монетой, а все глупые, безумные разговоры Клейна его не касаются. Главное – он у цели, совсем рядом, его отделяют от нее каких-то три задрюченных километра, и все из-за этих тупоголовых баранов. Впрочем, эти бараны были нужны ему, это он тоже прекрасно понимал. Его совершенно не волновало, что часть их каким-то образом перенеслась из будущего времени. Что ж, раз такое случилось, значит, этому можно верить, почему бы нет? Но теперь придется раскрыть карты. А там – как фишка ляжет.
– Я пойду пешком? – вежливо полюбопытствовал он, видя, что все обули лыжи, но ему никто не ответил. Когда он снова открыл рот, чтобы еще что-то спросить, к нему подошел Дильс, держа в руках лыжи.
– Я не смогу ехать со связанными руками, – справедливо заметил норвежец, и Дильс, чертыхнувшись, вынул нож.
– Хочу верить, что ты не будешь делать глупостей! – громко, стараясь перекричать ветер, проговорил он и разрезал веревку.
– Дильс! – послышался испуганный возглас Кости. – Дильс, смотри!
Тима повернулся на голос Кости и вдруг увидел нечто, отчего его ноги вдруг стали ватными. Прямо на них надвигалось исполинское грязно-серое облако, от верхней части которого прямо в небо шло несколько конусообразных иссиня-черных ответвлений, похожих на щупальца.
– Что скажешь, Дильс? – прокричал Тух-Тух.
– Что это? – со страхом спросила Яна.
– Снежная буря, или смерч, – ответил Дильс. – И он приближается.
Он вытащил компас и с недоумением уставился на него:
– Стрелка будто спятила. Как если бы тут горы магнита наложены, клянусь! И эта хрень движется в нашу сторону.
– Ага, твоя правда, – подал голос Тух-Тух. – Теперь этот компас можно засунуть туда, куда никогда не заглядывает солнце. Нужно ехать, Дильс. Иначе через полчаса нас накроет десятиметровая лавина, и вам никогда не придется беспокоиться о чилийских станциях и прочих высоких материях.
– Черт, – кусая губы, пробормотал Дильс. – А я-то считал, что подобные совпадения бывают только в книжках. Идем! – прокричал он, но тут ему в руку вцепилась Злата.
– Нет! – взвыла она, повиснув на нем. – Этот человек приведет нас к беде! Я вижу смерть!!!
– Верная смерть наступит прямо сейчас, если мы останемся здесь! – прокричал ей в ответ Дильс. Со стороны это выглядело несколько забавно: стоят муж с женой и орут друг другу, причем оба не глухие. Да, это было бы забавно, если бы не было так жутко.
Ветер с ужасающей быстротой набирал силу, чуть не сшибая людей с ног, но еще более тревожило другое – это огромное бесформенное облако со зловеще покачивающимися отростками. С этими отростками оно напоминало иллюзорного гигантского спрута, вылезшего из каких-то неизведанных недр планеты и теперь собирающегося слегка перекусить этими несчастненькими людишками. Облако приближалось, как цунами, становясь все больше и больше буквально на глазах.
– Что же ты не предсказала бурю, Злата?! – издевательски расхохотался Костя. – Ты же у нас все знаешь?! Святая!!
– Все, кто хочет, пусть едут за мной, – Тух-Тух развернулся и понесся вперед. Мгновением позже за ним ринулись Артур и Антон. Злата все еще держала Дильса, что-то горячо доказывая, но он грубо вырвался и крикнул, что если она сию же секунду не последует за ним, он ударит ее. Злата умоляла его. Дильс послал ее к черту. Аммонит встал между ними, готовый порвать Дильса на куски.
Костя все это время хохотал, и Тиме стало действительно страшно. Похоже, его рассудок окончательно помутился. Самое примечательное, что сам Тима с Яной не могли двинуться с места, и они оба застыли на месте, как фонарные столбы. Тух-Тух и Артур с Антоном уже превратились в едва виднеющиеся черные точки.
Вот Дильс, что-то еще проорав Злате, поехал за ними. На Костю и Тиму с Яной он даже не посмотрел, и это немного покоробило Тиму. Злата поехала за ним, Аммонит, стараясь загородить ее от ветра, шел рядом, а Тима направился к Косте. Тот все еще смеялся, и лицо его стало багровым. Не раздумывая, Тима треснул его палкой прямо по голове, и тот моментально заткнулся. Затем взглянул на Тиму так, словно видит впервые в жизни, и с шумом выпустил воздух из легких. Тима наклонился к нему поближе и проорал (ветер шумел так, что он почти не слышал собственного голоса!), чтобы он ехал за ним. Некоторое время он с тупым непониманием глядел на юношу, но, по крайней мере, уже не смеялся. Тима с Яной начали спуск, Костя, помедлив, последовал за ними.
Тух-Тух говорил про три километра, но Тиме показалось, что они уже идут все десять. Небо катастрофически быстро чернело, и они изо всех сил старались не потерять из виду темнеющие вдалеке фигурки. Оборачиваться назад Тима боялся, ему казалось, что это кошмарное грязное облако с уродливыми щупальцами уже нагнало их и они вот-вот будут погребены под многотонным слоем снега. Рядом пыхтел Костя, плача и матерясь одновременно.
И когда уже Костя с Яной окончательно выбились из сил, падая с ног от усталости, Белый Саван неожиданно вырос прямо перед ними, как ядерный гриб, безмолвно и призрачно. Это было как в сказке про средневековье. Скала располагалась таким образом, словно являлась центром исполинской воронки, будто несколько миллионов лет назад тут был огромный водоворот, но по какой-то причине процесс остановился, после чего вода замерзла. Белый Саван как бы произрастал из конусообразной ямы невероятных размеров. Верхушку не было видно – она скрывалась в вечерней мгле. Она была огромна. Только бросив взгляд на нее, Тима с отчаянием подумал, что если Тух-Тух не отыщет пещеру, о которой говорил, то шансов выжить у них почти не остается. Шум за спиной возрастал, словно наряду с ураганом поверхность земли покрывалась трещинами, кинжальный ветер сбивал с ног, забираясь под одежду и заставляя смерзаться кровь, но путники из последних сил бежали вперед.
Пещера нашлась, причем быстро. Последним внутрь юркнул Аммонит. Пристанище представляло собой довольно просторное углубление, чуть ниже уровня земли. Артур быстро достал керосиновые лампы, Дильс распаковывал рюкзак, доставая палатку. Ею они кое-как прикрыли вход, привалив края большими камнями. Материал тут же выгнулся под тяжестью снега, под ногами все задрожало, как перед землетрясением.
– Держите! – взревел Дильс, чувствуя, что еще чуть-чуть, и материя просто лопнет, впустив внутрь пасту из снега и льда. Снаружи рокотало и ухало, словно взбесившийся великан, но давление немного снизилось.
Так они простояли почти час, пока толчки не утихли.
– Дильс, – тихо позвала Злата, когда все было закончено. – Ты помнишь, какой сегодня день?
Дильс на мгновение застыл на месте как вкопанный, потом тряхнул усами:
– Конечно.
Артур неожиданно грязно выругался и хлопнул себя по лбу.
– Что такое? – подозрительно спросил Аммонит, стряхивая с себя снег.
– А, ну да, – протянул Костя и хмыкнул. – Это… день рождения у нее.
– Что?! – не поверил Аммонит. Глаза его округлились, у него было такое лицо, словно еще немного и он кинется на Костю с кулаками: – У твоей матери день рождения?! И ты об этом так говоришь?!
– Она мне не мать, – процедил Костя. – Мачеха. Знаешь разницу?
– Я-то знаю, – неожиданно спокойным голосом проговорил Аммонит, снимая варежки. Он метнул взгляд на Злату, но та делала вид, что увлечена подготовкой к ужину – доставала из рюкзака посуду, мешочки с крупами, консервы, сухари.
Дильс долго копошился в бесчисленных карманах своего рюкзака, что-то вытащил и, зажав предмет в кулаке, неслышно подошел сзади к жене. Он бережно обнял Злату за плечи, та медленно выпрямилась.
– Я всегда помнил об этом, – сказал Дильс, смущенно протягивая ей крошечную коробочку.
Женщина тихо ахнула:
– Сумасшедший! Что там?
– Открой, – уклонился от ответа Дильс.
Злата с величайшей осторожностью открыла коробочку, и из ее груди вырвался вздох. На темно-синем бархате поблескивали золотые сережки в виде двух сердечек. Тима, не удержавшись, взглянул на подарок. Он отметил, что сережки, хоть и золотые, были весьма грубо сделаны и не отличались изяществом. Впрочем, что можно было купить в семидесятые на зарплату научного сотрудника? Небось целый год откладывал…
– Спасибо… – прошептала Злата.
Тима неожиданно перехватил взгляд Аммонита. Тот смотрел на эту сцену чуть ли не с ненавистью. Тима улыбнулся про себя. Детский сад, в натуре. Не хватало тут еще бразильских сериалов.
– Мы отметим это дело, – пообещал Дильс. – Вина, правда, нет, но самогон гарантирую.
Костя наблюдал за этим разговором с плохо скрытым пренебрежением, и Тима начал испытывать к нему самое настоящее отвращение. Натуральное чмо этот Костя, удивительно, как его вообще не убили с таким характером.
Тух-Тух стоял в своей любимой позе, прислонившись к стене, бесстрастно взирая на суетившихся людей. Руки его были свободны, и было неясно – то ли Дильс на время забыл о норвежце, то ли просто решил, что он не представляет опасности.
Пока Злата хлопотала, собирая нехитрую закуску, к Тиме подошел Антон и отвел его в сторонку. Запинаясь, он спросил:
– Тимыч, ты ничего не заметил странного в поведении этого… Кости?
– Что ты имеешь в виду? – не понял Тима. Вглядевшись повнимательнее, он спросил: – Ты… он что, пытался?…
Окончательно смутившись, Антон кивнул, рассказав в двух словах другу о ночном происшествии.
– Я дал ему слово, что буду молчать, – сказал он в заключение. Он опять вспомнил ту отвратительную ночь, мокрые от слюны губы, и его передернуло. – Так что ты не выдавай меня.
– Да уж, – поморщился Тима.
Теперь он тоже вспоминал, как Костя изредка бросал на Антона (да и на него тоже) многозначительные взгляды, до того неприятные, словно они были покрыты зловонной слизью. А однажды, когда они собирали палатку, Костя будто бы случайно дотронулся до его обнаженного участка кожи между перчаткой и задравшимся рукавом куртки и держал свою руку слишком долго, пока Тима рывком не сбросил ее.
Они, как по команде, посмотрели на субъект обсуждения, тот с сосредоточенным видом ковырял ногтем пуговицу, что-то бормоча себе под нос.
– Я думал, что убью его, – вполголоса сказал Антон. – Педераст хренов… Вот уж никак не думал, что в те годы пидоры были. Думал, они только на Западе водились.
– Ха, Запад, – сказал Тима и сплюнул. – Пидор, он и в Африке пидор. Ими не становятся, а рождаются, просто узнают они об этом в разном возрасте. Ты можешь жениться, нарожать детей, а потом с удивлением откроешь в себе эти жопные увлечения…
– Господи, ну и дрянь! – Антон тоже сплюнул и вдруг как-то странно посмотрел на приятеля: – А ты-то откуда такие подробности про гомосеков знаешь?
Секунду они изумленно смотрели друг на друга и тут же одновременно закудахтали от смеха.
Ужин прошел быстро и как-то незаметно. Злата была очень смущена повышенным вниманием к своей персоне, и как только разговор заходил о ней, она сразу старалась поменять тему. И прилагала максимальные усилия, чтобы не встретиться глазами с Аммонитом. Последний почти не притронулся к еде и весь вечер был задумчив.
После того как все убрали, Дильс вытащил карты и сел поближе к керосинке, с озабоченным видом делая в них какие-то пометки. К нему незаметно подошел Тух-Тух (он трапезничал вместе со всеми, только все время хранил молчание) и какое-то время смотрел на карту через плечо Дильса. Тот обернулся:
– Горголл высматриваешь? Или свою историческую родину?
Пока Дильс бубнил, водя карандашом по карте, Тух-Тух хладнокровно ответил:
– Я родился в Антарктиде. В один из походов, мои родители были путешественниками.
– Ишь ты, – сварливо произнес Дильс, складывая карту и пряча ее в планшет, будто сделанные им пометки носили секретный характер. – Ты удивляешь меня с каждой минутой, Тух-Тух. А знаешь ли ты, что Антарктиду открыли наши исследователи?
Норвежец сел напротив Дильса.
– Кого ты подразумеваешь под «нашими»?
– Разумеется, русских, ексель-моксель.
– Это спорный вопрос, – уклончиво сказал норвежец, очевидно, не желая вступать в полемику, но и не намереваясь признавать точку зрения Дильса.
– Знаешь что-то еще из истории? – подозрительно спросил Дильс и, когда Тух-Тух ответил утвердительно, сказал:
– Вот что я тебе скажу. У этого материка огромная предыстория. Еще задолго до его открытия строились различные предположения о существовании гипотетической земли в этих краях. В семнадцатом веке французская экспедиция открыла в южной части Атлантического океана остров, который был назван Буве. Уже позже французский мореплаватель Кергелен обнаружил крупный архипелаг в южной части Индийского океана. А слышал ли ты об открытии Кука? Его экспедиция открыла пролив между Северными и Южными островами Новой Зеландии (впоследствии этот пролив был назван его именем), однако материка Кук не обнаружил и заявил, что его вообще невозможно найти из-за льдов, делающих землю недоступной. Таким образом, открытие Антарктиды как материка произошло в январе 1820 года нашей, русской экспедицией, Лазаревым и Беллинсгаузеном. Экспедиция прошла вдоль тихоокеанского побережья, открыв острова Петра I, Шишкова, Мордвинова…
– Все это мне известно, – сказал Тух-Тух, когда Дильс закончил. – Только одно «но». Русские видели материк. ВИДЕЛИ, но не высаживались на нем, – подчеркнул он. – Это не одно и то же.
– То есть?
– То есть я хочу сказать, что увидеть землю еще не считается ее открыть, – пояснил Тух-Тух оторопевшему Дильсу. – К твоему сведению, англичане пребывают в полной уверенности, что Антарктиду открыли Брансфильд и Смит. Но Брансфильд обогнул южные шотландские острова и увидел полуостров, который принадлежит континенту, а Смит высаживался лишь на этих островах, но не на самом материке. Американцы же считают, что Антарктиду открыл Натаниэль Палмер, хотя он вообще нигде не высаживался и тоже вроде бы видел тот самый полуостров. По моим сведениям, первый флаг своей державы установил француз Дюмон-д’Ювиль, но тоже – заметь – на острове, а не на континенте.
Они спорили, не замечая, что стали объектом всеобщего внимания. Тима, Яна, Антон и другие слушали их, затаив дыхание, за исключением Златы, которая наводила порядок в палатке.
– И кто же высадился первым на Антарктиде? – прищурившись, поинтересовался Дильс. – Уж не твои ли предки?
– Попал в самую дудочку, – ничтоже сумняшеся, сказал Тух-Тух. – 24 января 1895 года первыми на материк вступили капитан норвежского промыслового судна «Антарктик» Кристенсен и пассажир этого судна, тоже норвежец, Борхгренвик. Кстати, это он уговорил капитана спустить на воду шлюпку и пристать к берегу. Более того, он собрал там образцы минералов, а также увидел антарктический лишайник.
– Все равно русские были первыми, – упрямо повторил Дильс.
Тух-Тух искоса взглянул на Дильса.
– Вообще-то, судя по твоему имени, ты должен бы радеть за немцев. Или я ошибаюсь?
– Конечно, ошибаешься, – желчно ответил Дильс. – Какая тебе разница, как меня зовут? Я русский, и баста. Вот ты себя называешь Тух-Тух. И какой я должен делать вывод? Откуда ты? Из сказки про царя Гороха?
Тух-Тух миролюбиво развел руки в стороны, показывая, что соглашается с собеседником.
«Русский так русский, – говорили его глаза. – Все, как ты хочешь…»
Он откашлялся. Кажется, время наступило, он это чувствовал каждой порой разгоряченной кожи.
– Судя по твоим глазам, ты хочешь еще что-то поведать мне, – промолвил Дильс. Усы его оттаяли и медленно закручивались вверх, как стрелки барометра.
– Я бы хотел переговорить с тобой, Дильс, – сказал Тух-Тух. – Наедине, если это возможно.
Дильс усмехнулся, устраиваясь поудобнее на рюкзаке:
– Я не имею привычки скрывать что-то от своих людей. Коль уж они все в одной упряжке, я полагаюсь на каждого из них, как на самого себя. Говори.
На лице Тух-Туха появилось обеспокоенное выражение, но он быстро взял себя в руки, поняв, что выбор у него невелик.
– Ладно. Я действительно норвежец, родом из Хамерфеста, только бизнеса у меня никакого нет.
После этой фразы Дильс с удовлетворением кивнул: «Ну я же говорил!»
– Занимаюсь всем понемногу, определенной профессии нет, – продолжал Тух-Тух. – Так, чем придется. Как уже говорил, жил в Советском Союзе, даже пару раз в Москве…
Аммонит при этом насторожился.
– Ближе к теме, – сказал Дильс. – Извини, но мне неинтересно слушать биографию человека с сомнительной репутацией.
– Вы когда-нибудь слышали об Атлантиде? – неожиданно спросил Тух-Тух.
Дильс наконец-то взглянул на Тух-Туха с интересом.
– Безусловно, слышали, – ответил он, и в его голосе прозвучало нечто похожее на обиду, мол, за кого этот Тух-Тух их принимает?
– Ладно, – Тух-Тух с благодушным видом сложил руки на груди. – Тогда, чтобы вам было понятно и если вы не возражаете, я начну с истории.
– Валяй, – лицо Дильса вновь стало скучным, и он стал крутить ус.
– Все вы, конечно, знаете о гибели Атлантиды, – начал Тух-Тух. – И то, что даже Платон указывал на примерную дату исчезновения этого материка. Когда-то в итальянском журнале «Эуропео» появилась статья, что американскими исследователями обнаружены следы до-исторической высокоразвитой цивилизации, которая существовала на нашей планете около 15 тысяч лет назад. Эта гипотеза получила свое развитие в книге итальянца Флавио «Цивилизация подо льдом». И в ней доказывалось, что Атлантида находилась как раз в этих местах!
Тима зевнул. Это было уже неинтересно, да и Яна клевала носом. Другие присутствующие тоже постепенно теряли интерес к беседе.
– Климат в те времена был достаточно теплым, пока примерно 12 тысяч лет назад Земля не столкнулась с небесным телом огромной массы, – продолжал монотонно Тух-Тух. – Флавио считал, что это могла быть комета или астероид, который весил сотни миллиардов тонн. Удар сместил земную ось, в результате чего возникли наводнения, начались землетрясения и ливни…
– Тух-Тух, к чему ты клонишь? Поверь, я тоже мастер рассказывать байки. Если ты продолжишь в том же духе, я пойду спать, – лениво перебил норвежца Дильс, и Тух-Тух через силу улыбнулся:
– Прошу вас, выслушайте, иначе не поверите мне. Я досконально изучил труды Флавио, а также все, что связано с исследованиями острова Усопших. Не буду вдаваться в подробности, так как это может занять кучу времени…
– Короче, – Дильс был неумолим.
– У меня есть все основания полагать, что в этой скале запрятан бесценный клад, – очень тихо сказал Тух-Тух.
Опа! Вот тут и наступило самое интересное. Теперь от Тух-Туха не сводили глаз четверо.
– Клад? – переспросил слегка охрипшим голосом Костя, и Тух-Тух кивнул.
Тима всматривался в невозмутимое лицо норвежца, пытаясь разглядеть в нем хоть малейшие признаки сумасшествия (черт, какой, в задницу, здесь может быть клад?! Тут только камни да лед!), но именно в этот момент Тух-Тух выглядел как самый НОРМАЛЬНЫЙ, даже более нормальный человек, чем все они, собравшиеся в этой яме!
Артур изумленно присвистнул. Дильс оставил в покое ус и спросил:
– Можно полюбопытствовать, на чем базируются твои убеждения?
Тух-Тух снова улыбнулся:
– Это я и пытаюсь довести до вас, но вы все время перебиваете меня. Остров Усопших вписывается в древние легенды, поскольку расположен именно там, где, согласно источникам, располагался материк. Белый Саван – на самом деле даже не скала, а древнейший вулкан, который существовал при цивилизации. Когда, в соответствии с теорией Флавио, на Атлантиде начался катаклизм, все ценности атлантов были спрятаны именно там, Дильс. И когда все исчезло, Белый Саван – единственное, что осталось от Атлантиды. По одной простой причине – эта скала произрастает из океанского дна, и когда началась катастрофа, уровень воды всего лишь поднялся на сотню-другую метров, и все. Сам по себе остров Усопших не что иное, как застывшая лава, извергнутая из Белого Савана. И поверь: я тщательно проверил собранные данные и источники, прежде чем решиться на эту экспедицию. Добавлю еще кое-что, если позволишь.
– Ну говори. Не затыкать же тебе рот… – вздохнул Дильс.
– Я верю в эти сокровища, – просто сказал Тух-Тух. – И если вы поможете мне отыскать их, граф Монте-Кристо будет бегать для вас за пивом и стричь ногти на ногах.
– Монте-Кристо вымышленный герой, – зачем-то влез в разговор Костя. – А если бы и жил, то уже давно умер бы…
– Хорошо, – не стал спорить Тух-Тух. – Пусть это будет Рокфеллер.
Мало кто видел, как изменился Дильс, все с вытаращенными глазами жадно слушали, ловя каждое слово. Между тем у Дильса был такой вид, словно он был готов поверить Тух-Туху, во всяком случае, так это выглядело со стороны. Кроме того, возникало ощущение, что ему очень хочется что-то сказать, но в силу каких-то обстоятельств он изо всех сил сдерживается.
– Вообще-то, я тоже слышал кое-что про это, – нехотя, растягивая слова, все же промолвил он. – Только никому еще не доводилось найти лаз, ведущий в вулкан. А экспедиции, пытавшиеся это сделать, бесследно исчезали.
– Этот лаз существует, – пылко заявил Тух-Тух.
«Елы-палы, еще один комсомолец, рвущийся покорять какую-нибудь тундру или в одиночку строить БАМ», – подумал Тима, глядя на его горящие глаза.
– Единственное, вход в пещеру может быть чуть ниже уровня поверхности земли, как, к примеру, эта выбоина…
– Я тоже слышал, что там пропали две экспедиции, – внезапно сказал Аммонит. Лицо его было напряженным. – И нашли всего одного человека. Поговаривали, что его обнаружили вообще на льдине посреди моря, его труп клевали чайки.
Черты лица Тух-Туха окаменели, словно этой новостью Аммонит ставил под угрозу всю его задумку. Как будто через пару часов он намеревался выйти с маленьким отрядом на поиски сокровищ атлантов!
– Твоя правда, приятель…
– Аммонит.
Совершенно неожиданно Тима сделал открытие – теперь, когда Тух-Тух стоял рядом с Аммонитом, они выглядели как две капли воды, словно были родными братьями.
– Ага, Аммонит, – сказал Тух-Тух, даже не удостоив его взглядом. – Было дело. Но я знаю Антарктиду в миллион раз лучше, чем эти ваши экспедиции, – с нажимом сказал он, пристально следя за Дильсом: он уже понял, что только он принимает здесь решения, поэтому на всех остальных вообще реагировал как на дохлых мух, валяющихся на подоконнике. – Да, я не слежу за политикой – для меня было новостью, что англичане отдали свою станцию Украине, но это все частности. Если буря пройдет окончательно, мы можем попробовать отыскать лаз в пещеру. Интуиция говорит мне, что мы у цели и нам ничего не угрожает.
– Не угрожает? – не выдержал Артур. – А лавина, под которой мы чуть не сдохли? А наступающие холода? А жрачка? Кстати, кто ногу свою жрал, а?
Тух-Тух резко замолчал, словно получил удар хлыстом.
– Что, обломался? – с иронией спросил Костя, но Дильс его остановил:
– Прекрати.
Затем обратился к норвежцу:
– Как ты уже понял, здесь тоже не новички собрались. Поэтому я жду вторую часть твоего рассказа. Про ногу и твоих друзей. Кто они? Убийцы, воры?
– Нет, – угрюмо сказал Тух-Тух. – Я понятия не имею, почему так все произошло. Возможно, их просто приняли за врагов, и им ничего не оставалось, как обороняться… И я не солгал про лавину. Там мы потеряли все – еду, палатку, снаряжение, даже лыжи. Только нож остался при мне. У меня не оставалось другого выхода, силы были на исходе. Я потерял также компас, поэтому шел наугад.
– Почему-то меня опять терзают сомнения, – издал смешок Дильс, правда, прозвучал он отнюдь не весело. – Ну хорошо. А откуда у тебя взялась монета? Ведь, если я правильно тебя понял, она имеет какое-то отношение к этому кладу?
– Совершенно верно, – ответил норвежец. Он выдержал небольшую паузу и сказал: – Имя Виктор Клейн вам ни о чем не говорит?
– Как же, как же, говорит, – осторожно произнес Дильс. – И что тебя связывало с этим археологом? Насколько мне известно, он исчез как раз во время похода на этот остров.
– Исчез, да не совсем, – уточнил Тух-Тух. – Мы с ним, можно так сказать, давнишние приятели. Он умер практически у меня на руках и перед смертью отдал эту монету.
– А подробнее? – заинтересовался Дильс.
– Мы подобрали его на льдине, – через силу выдавил из себя Тух-Тух. – Мы рассчитывали, что они найдут ценности, и не спеша двигались к острову. Но… произошло то, что произошло. По непонятной причине вся группа погибла, а Клейн умер спустя час после того, как его втащили на борт. Но про монету никто не знает. Разве что мои покойные братья, которые уже у Одина.
– Что-то ты опять темнишь, Тух-Тух, – скептически произнес Дильс. – Значит, так, – он хлопнул ладонями по коленям. – Ситуация более-менее проклевывается. Перед нами, товарищи, типичный искатель халявы, лодырь. Вместо того чтобы трудиться на благо отечества, этот тунеядец и еще пара таких же лентяев ищут запрятанные сокровища. И что бы ты сделал, если бы все-таки нашел клад? – задал он вопрос, и Тух-Тух вдруг смутился, будто эта мысль никогда не приходила ему в голову.
– Никакого клада здесь нет, – уверенно подытожил Дильс. – Его тут просто не может быть, потому что такое в принципе невозможно. Это равносильно поиску клада в пустыне. Тут ничего нет.
– Монета, Дильс, – напомнил Тух-Тух, но Дильс отмахнулся как от назойливого комара:
– Откуда мне знать, где ты ее взял? Может, ты спер ее из музея.
Тух-Тух тускло улыбнулся:
– Ты сам не веришь в то, что говоришь.
– В общем, разговор окончен, – сказал Дильс.
– Нет, не окончен, – вдруг сказал норвежец, и Дильс удивленно моргнул.
– Какое сегодня число?
– Четырнадцатое января, – ответил Костя.
– От нас ждут известий, и ровно через одиннадцать дней независимо от результатов сюда из Норвегии прилетит самолет. Так что это и в ваших интересах. Самолет большой, и мы все уместимся, – добавил Тух-Тух, поскольку сам понял, что фраза насчет интересов прозвучала почти угрозой.
Дильс шумно прочистил горло.
– Наверное, всем пора спать? – сказал он. – Лично с меня хватит.
– Тима, что с нами будет? – едва слышно спросила Яна, когда они легли спать.
Юноша вздохнул. Как бы он хотел знать ответ на этот вопрос.
– Почему вы все время молчите? Этот Дильс как Сталин, все сам решает, – сердито проговорила она, и голос ее сорвался: – Я больше так не могу! Я устала, я грязная как свинья! Я хочу в нормальный душ, помыться… мне противно так жить, ты понимаешь?
– Яна, тише, – попросил Тима, в душе понимая, что отдал бы все на свете, чтобы оказаться снова в лесу, там, где они застряли. Пусть они бы околели, пусть на них напали бы волки, но он никогда в жизни не пошел бы к этому проклятому дому!
– Я боюсь, – прошептала девушка. – Мне стали сниться кошмары… какая-то ведьма…
– Я думаю, что этот Тух-Тух не врет насчет самолета, – попытался приободрить ее Тима. – Нужно продержаться одиннадцать дней… и все будет в порядке.
Яна беззвучно плакала, Антон и Аммонит угрюмо молчали. Собственно, последний был не в духе по несколько иной причине, о которой догадывался Тима. Подарок на день рождения Злате, вот что терзало его сердце, и это было видно по его глазам.
Все утро ушло на то, чтобы расчистить вход от набившегося снега и льда. Работали все, даже Яна. После недолгих споров было решено утеплить лагерь. Несмотря на то, что палатки располагались внутри, с боков все равно дул промозглый ветер, и они стали возводить стену из снега, огораживая свое временное маленькое пристанище. С помощью лопаток они делали из снега так называемые кубики, а дальше как с кирпичами, только вместо цементной смеси использовали воду – слегка обдавали «кубик» водой и тут же ставили на него следующий, таким образом намертво скрепляя их между собой. Скоро такой стеной был огражден весь лагерь, лишь осталось небольшое отверстие для входа, которое потом завесили штормовкой и двумя слоями полиэтилена.
Ближе к полудню они выбрались наружу, щурясь с непривычки от нестерпимой белизны.
Ни одного темного пятнышка, даже точки, кругом сплошной белый цвет. Дильс пошел доставать пакет со специальными сетками для глаз.
Тух-Тух напоминал только что пойманного тигра, помещенного в клетку. Улучив момент, он подошел к Дильсу.
– Ты подумал о моих словах?
– Кто о чем, а вшивый о бане, – спрятал усмешку в усах Дильс. – Не терпится стать богатым, Тух-Тух?
Норвежец сделал вид, что не заметил реплики Дильса, и сказал:
– Хорошо, если вы боитесь, тогда я прошу вас дать мне лыжи и веревку. Да, еще фонарь. Я сам спущусь в пещеру. Не думал, что в России живут такие трусы.
– Трусы? – нехорошо улыбнулся Дильс. – Сынок, пока ты пеленки говном пачкал, я в окопе с винтовкой сидел, понял? Четыре ранения, контузия и хромота на всю жизнь!
Тух-Тух вежливо выслушал тираду Дильса о его подвигах, после чего снова попросил веревку и фонарь.
– Ага, – Дильс оставил в покое усы и сцепил пальцы в замок. – И ключи от квартиры, где деньги лежат. Может, и нож свой обратно попросишь?
– Разумеется.
– Нет.
– Но почему?! Тебе жаль веревку? Обещаю, что вы получите часть клада!!
– Тух-Тух, не морочь мне голову, – устало проговорил Дильс. – Кладоискатель нашелся, Том Сойер… И позволь поинтересоваться: каким образом ты собираешься с нами делиться, если мы уйдем, а ты все-таки найдешь сокровища? Отправишь каждому из нас бандеролью пару алмазов?
– Вы насильно потащите меня на свою станцию? – мягко спросил Тух-Тух, но в голосе четко проскальзывали угрожающие нотки.
– Нет. Хочешь – вали в свою пещеру, – проговорил Дильс, которому спор с норвежцем уже порядком надоел. – Но уйдешь, с чем пришел. Нож, так и быть, я тебе верну, и не более.
– Хоть на этом спасибо, – не без иронии сказал Тух-Тух. Он забрал нож, который принес ему Дильс, и вышел наружу.
Когда он ушел, Дильс обратил внимание на Костю. Тот смотрел норвежцу вслед с таким выражением, с каким привязанная собака глядит на уходящего хозяина. Дильс сказал холодно:
– Кстати, я тебя тоже не держу. Можешь идти с ним, авось найдешь два-три земляных ореха. Их так любят свиньи.[6]
– Дильс, перестань! – сказала Злата. – Как ты можешь так говорить?!
– А что? – спокойно ответил тот. – Он взрослый мальчик, сопли сам себе подтирать может. Я же вижу, чего он хочет. Если желает найти на свой зад приключений – флаг ему в руки и барабан в трусы. Я устал от его вечного нытья.
«Вот только никуда ты один не пойдешь, кишка тонка», – говорили при этом глаза Дильса, и все об этом прекрасно знали. Костя вполголоса выругался и отвернулся, всем своим видом демонстрируя презрение.
– А я бы прогулялся с ним, – вдруг сразил всех наповал Артур. Он с потухшим взглядом зашивал дыры на палатке, оставленные вчера острыми кусками льда, но было очевидно, что это занятие интересовало его меньше всего, и он несколько раз уколол палец. – Делать все равно нечего, так что зря торчать.
– Иди, – каменным голосом произнес Дильс.
– И пойду, – сказал Артур. – Вот закончу… и пойду. Надоело все.
– Я с тобой, – вызвался Костя, дрожа от нетерпения.
Злата выронила из рук котелок, который она оттирала от копоти, и неверяще уставилась на приемных сыновей.
– Ты не должен позволять им идти! – вскричала она. – Ты что, не понимаешь?!
Дильс ничего не ответил, махнув рукой, и она снова повернулась к Артуру:
– Костя ненавидит меня. Но ты, Артур, ты же все понимаешь? Ты совершишь большую ошибку, если последуешь за этим человеком. Он приведет вас к беде.
Тима вздрогнул. Такие слова (а особенно таким тоном) говорят только тогда, когда действительно понимают – ты на волосок от пропасти, откуда уже слышатся яростные вопли чертей, и сам дьявол карабкается к тебе, чтобы наколоть твою задницу на свой проржавевший от крови трезубец. Тем более у него уже была возможность убедиться в феноменальных способностях этой женщины.
– Да и хер с ним, – выдал Артур. Эти слова буквально потрясли бедную Злату, и она замерла, словно от пощечины.
– Ты не должен так разговаривать с женщиной, – с тихой яростью проговорил Аммонит.
Дильс с горечью улыбнулся. Ну и ситуация! Нет, с ними явно творится что-то невероятное! Хотя бы потому, что никогда раньше Артур не позволил бы выражаться в женском обществе, а в присутствии Златы и подавно.
– Мы и так в беде, так почему бы не разбавить скуку, – добавил Артур, не обратив внимания на замечание Аммонита, после чего направился к выходу. Он так и не закончил латать дырку. Костя с готовностью потрусил за сводным братом, лицо его торжествующе сияло.
– А вы что стоите? – сорвался на крик Дильс, заметив ребят. – Вам не нужно золота? Или алмазов?
– Перестань, – тихо, но твердо прервал его Тима.
Тух-Тух медленно брел вдоль скалы, скользя цепким взглядом по ее грубой, выщербленной столетними ветрами поверхности. Он был в прекрасном расположении духа. Пусть он идет по колено в снегу, пусть ему не дали того, чего он просил, это все мелочи. Главное – он здесь и может спокойно искать вход в пещеру. В том, что он найдет его, он не сомневался, это лишь вопрос времени.
Конечно, вчера пришлось приоткрыть некоторые карты. Он даже использовал последний козырь – самолет. Но в этом совесть его была чиста: Олаф, его двоюродный брат, сидит как на иголках в ожидании 25-го числа – такая была договоренность. Так что, если все пройдет нормально и эти червяки не будут вставлять ему палки в колеса, может, он и не убьет их сразу… А может, даже и спасет кого-нибудь. Например, эту худенькую шлюшку с каштановыми волосами, которая ни на минуту не отходит от этого, как там его… Тимофея. Ну и кретинские имена у этих русских! Он с удовольствием трахнул бы эту Яну. Тух-Тух вспомнил, как однажды развлекался с одной блондинкой, тоже русской. Это было на Дальнем Востоке, потом она забеременела…
Обладающий поистине звериным чутьем, он сразу почувствовал, что за ним кто-то следит. Обогнув крутой выступ, он, чуть не провалившись по пояс в снег, затаился, прислушиваясь. Затем губы его раздвинулись в улыбке – это были два братца, Артур и этот… Костя, хрен и селедка. Дождавшись, когда они подойдут ближе, он неторопливо вышел, почему-то смертельно напугав Костю.
– Вот, – сказал кисло Артур. – Решили… составить компанию.
Норвежец молча развернулся и пошел дальше. Братья переглянулись и заспешили за ним.
– Послушай, но ведь лаз может быть и наверху? – встрял в разговор Костя.
– И внизу, – поддержал его Артур. – Точнее, под землей.
– Может, – вынужден был согласиться Тух-Тух. – Но что-то подсказывает мне, что искать нужно где-то здесь, я чувствую…
– Он чувствует, – фыркнул Артур. – Здесь одной интуиции мало…
Пока они перебрасывались фразами, Тух-Тух не терял времени – он тщательно осматривал все подряд, ощупывая покрасневшими от холода руками (он зачем-то снял варежки) чуть ли не каждый миллиметр. Иногда он даже прислонялся ухом к ледяной поверхности, будто надеясь услышать там внутри если не таинственный надгробный голос, подсказывающий ему, где искать этот долбаный лаз, то хотя бы, чтобы подбодрить себя, и выглядел при этом как человек, сбежавший из дурдома.
– А если лаз под землей? Тогда нужно копать! – выдал очередное умозаключение Костя, с надеждой следивший за манипуляциями Тух-Туха.
– Ничего копать не нужно, – глухо сказал тот. – Он где-то здесь, я чувствую.
Они вернулись к вечеру. Усталые, голодные, в заледеневшей одежде. Никакого лаза они не нашли, но, как ни странно, это совершенно не портило троице настроения. Они будто даже как-то сплотились, словно дружная команда, и вовсю обсуждали дальнейшую тактику поисков злосчастного лаза.
Так прошел еще один день, и вскоре к ним присоединился Антон, а затем и Тима с Яной. Погода стояла хорошая, и они просто бродили вокруг скалы, изредка с надеждой поглядывая в небо, – не пролетит ли там самолет или вертолет.
Третий день не принес ничего нового. Все те же бессмысленные поиски, в так называемом лагере оставались лишь Злата и Дильс с Аммонитом, причем Дильс, до этого всегда спокойный и рассудительный, буквально зверел, когда слышал слова «Белый Саван», а при слове «клад» у него начинало дергаться веко. И с каждым часом обстановка накалялась. Нейтралитет держали пока только Аммонит, Яна и, конечно же, Злата, хотя все отлично понимали, что долго так продолжаться не может.
Весь день они бестолково топтались у скалы, щупая лед, намертво сковывающий Белый Саван, но все тщетно. «Клад. Клад. Клад», – крупными буквами было написано на лбу у каждого из них. Даже Яне передался всеобщий ажиотаж.
Отыскать лаз оказалось не такой уж простой задачей, и энтузиазм Кости с Артуром заметно поубавился. Вместе с тем время летело незаметно, и мало кто обращал внимание, как день катился к закату, и возвращались обратно только тогда, когда начинало темнеть. В этот день они трижды обогнули скалу, и все безрезультатно. На Костю было жалко смотреть – он производил впечатление человека, поставившего все свое имущество на «красное», в то время как стрелка рулетки вопреки всем надеждам невозмутимо остановилась на «черном».
Конец всему положил Дильс.
– Прежде чем я озвучу свое решение, выслушайте одну историю, – вымолвил он.
Лицо Кости при этих словах стало похоже на крысиное: он уже давно плевал на авторитет Дильса и его решения в частности. У него был такой вид, словно еще пара замечаний в его адрес, и он попросту перережет глотку Дильсу (по крайней мере, попытается), а потом поковыляет искать с Тух-Тухом клад.
– История основана на реальном событии, которое тоже произошло на одной из антарктических станций, – говорил между тем Дильс.
Пока он рассказывал, Тима обратил внимание, как он постарел – кожа пожелтела, на лбу появились новые морщины, а усы, его великолепные усы, его гордость, уже не завивались в горделивые пышные кольца, а тоскливо свисали вдоль уголков губ, как обрывки грязной бечевки.
– …около десяти человек, среди них была одна женщина. Они находились там почти год. Первое время было весело – смена обстановки, новые впечатления и так далее. Спустя несколько месяцев появилась некая отчужденность, что вполне естественно – люди видели друг друга круглые сутки, и по прошествии этого времени уже любой из них знал, кто какую историю сейчас расскажет, кто как чихнет, как пернет, у кого геморрой, у кого грыжа и так далее. Всем все надоело. И вдруг в зимовке неожиданно появляется муха. Черт ее знает, откуда она взялась, может, оказалась в ящике с картофелем, не суть. Народ вроде как оживился – пусть муха и распространитель заразы, но все же она внесла в их однообразную жизнь что-то новое. Однако у одних она вызывала исключительно положительные эмоции, так сказать, память о самоваре в деревне, запах сена, сказка «Муха-Цокотуха» и тому подобное, а у других наоборот – наваленные, извините, кучи в сортирах, разные болезни, ну вы поняли. Группа разбилась на две противоборствующие стороны – защитники и противники мухи. Между тем сама муха продолжала как ни в чем не бывало летать и жужжать. И вот в один прекрасный день (а до отъезда оставалось меньше недели) они сидят за обедом, и эта муха пикирует одному из них на лоб. К сожалению, им оказался один из представителей противников этого летающего насекомого, и он не долго думая прихлопнул ее.
Дильс на некоторое время замолчал, будто приглашая угадать, что же последовало за смертью мухи.
– Ну и?.. – равнодушно спросил Артур.
– Единственная в группе женщина взяла ружье и застрелила этого человека. При этом на глазах у нее были слезы, – тихо сказал Дильс. – После этого в зимовке начался ад, в результате которого в живых осталось лишь трое, двое из них до сих пор в сумасшедшем доме.
– И кто все-таки победил? – без особого интереса поинтересовался Костя. – Те, кто был против мухи, или другие?
– Я не знаю, – ответил Дильс. – Теперь слушайте меня. Этот Тух-Тух – точно такая же муха. Появилась ниоткуда и улетела в никуда, но у некоторых из нас начала подтекать крыша в связи с его пребыванием с нами. И я не позволю, чтобы у вас окончательно расплавились мозги на почве этих мифических сокровищ.
– Интересное сравнение, – покачал головой Тух-Тух. – Можно мне слово?
– Конечно. У нас социализм, все равны.
– Нам нужна твоя жена, – вдруг сказал норвежец и, перехватив угрожающий взгляд Дильса, пояснил: – У нее необыкновенный дар, это видно сразу. Ты понимаешь, Дильс? Белый Саван пока не готов раскрыть нам свою тайну. Но с помощью Златы у нас будет шанс. Я знаю, что вход в пещеру есть, и он на виду, просто мы не можем его разглядеть. И не потому, что слепы. Дело в том, что пока мы не готовы к спуску, улавливаешь?
У Яны отвисла нижняя челюсть, Костя что-то бессвязно буркнул, согревая руки дыханием.
– Опаньки, – произнес Дильс с удивленным видом. – Итак, начинается мистика. Что последует дальше? Котлы с волшебным зельем и шаманский бубен?! Тух-Тух, ты поражаешь меня с каждым днем.
Однако норвежец даже не улыбнулся:
– Кроме того, верни мне монету. Надеюсь, ты не будешь возражать? Ведь она не твоя. Раз уж она не является для тебя доказательством…
– Я отдам ее тебе, – сказал Дильс, доставая монету.
– Нам нужна Злата, – настойчиво повторил Тух-Тух, пряча монету в карман. – Дильс, неужели ты не понимаешь, что это твой шанс? Я прошу тебя.
Дильс кашлянул, и все поняли, что это сражение он проиграл.
– Я поговорю с ней. Но только имей в виду, – он приблизил свое лицо к Тух-Туху, – я это делаю не ради тебя. Или себя.
– Не сомневаюсь, – спокойно ответил норвежец.
Теперь уже все видели, что Дильс в лепешку разобьется, но отыщет лаз в пещеру.
– Не уверена, что смогу быть чем-то полезна для вас, – сухо проговорила Злата, когда Дильс сообщил ей о просьбе Тух-Туха.
– Злата, я, конечно, понимаю, что все это звучит глупо… – помявшись, сказал Дильс. – Но пойми, он прав, ты неординарный человек.
– Любой из нас неординарен по-своему, – со вздохом сказала Злата. – Ты можешь обещать мне одну вещь? Если я пойду завтра с вами?
– Какую? – напряженно спросил Дильс.
– Мы находим этот проклятый вход в скалу и убираемся прочь отсюда, – твердо сказала она, но Дильс отвел взгляд и неуверенно проворчал, что там видно будет.
На этот раз они были в полном составе. Аммонит, как преданный слуга, ни на минуту не оставлял Злату, и Дильс, плюнув на все, уже не вмешивался. Пусть ухаживает, лишь бы дальше комплиментов дело не заходило.
Лаз был найден ближе к полудню, причем все произошло до смешного просто. Они сделали лишь полкруга (это приблизительно два или два с половиной километра от лагеря), и вдруг Злата остановилась как вкопанная, словно перед ней неожиданно оказалась пропасть. Взгляд был устремлен куда-то вниз, туда, где скала соприкасалась с поверхностью земли.
– Злата, где? – быстро спросил Тух-Тух, начиная осматривать это место.
Женщина молча указала куда-то под ноги, и Дильс, пытаясь скрыть разочарование, спросил:
– Он все-таки под землей, да?
– Нет, не совсем. – Злата шагнула к Тух-Туху, который раздувал ноздри, будто готовясь к прыжку, и пояснила: – У тебя под ногами лед. Не совсем тонкий, но и не такой уж прочный. Попробуй разбить его.
Не успела она закончить фразу, как Тух-Тух взвился в воздух наподобие каучукового мячика и с силой обрушился своими мохнатыми унтами на лед. В разные стороны побежали тоненькие трещинки. Костя и Артур, толкаясь, бросились к Тух-Туху.
– Осторожнее! – только и успела крикнуть Яна, но было поздно: лед треснул, и все трое провалились по пояс вниз. На лицах – возбужденное волнение, сквозь которое проглядывала распирающая их радость. Не говоря ни слова, вся троица принялась доламывать лед, расчищая то, что было под ним. Тима с Антоном осторожно подошли ближе. Каким-то образом небольшое углубление у самой скалы было затянуто коркой льда, под которым, по необъяснимой причине, было пустое пространство, словно вакуум. Ни снега, ни льда, просто воздушная колба.
– Вылезайте, – приказал Тух-Тух. – Я ничего не вижу из-за вас…
Костя с обидой посмотрел на норвежца – мол, я обеими руками и ногами за тебя, а ты меня выгоняешь… Но делать нечего, и они с Артуром нехотя вылезли из углубления. Тух-Тух опустился на колени, осматривая скалу.
– Есть, – благоговейным шепотом произнес он и поднял голову. Рот разъехался в улыбке, такой широкой, что грозила соединить уголки губ на затылке и разрезать голову пополам.
Снедаемые любопытством, все гурьбой опустились на корточки. Тух-Тух вылез из ямы, предоставляя им возможность лично убедиться, что он оказался прав. Примерно в двадцати-тридцати сантиметрах от уровня поверхности земли в скале зияло большое неровное отверстие полуовальной формы. Самое поразительное, что лаз тоже был покрыт пленкой льда, так называемой дверцей, прозрачной и плоской, как стекло.
– Это тот самый вход? – прерывистым голосом спросил Костя.
Все, будто сговорившись, посмотрели на Злату. К слову, она так и стояла на том же месте. Поняв, что от нее ждут ответа, она разлепила губы и едва слышно прошептала:
– Не знаю. Наверное.
– Йе-е-е-ес!!! – заплясал Тух-Тух.
Притянув к себе Дильса, он поцеловал его прямо в смерзшиеся в сосульки усы. Тот беззлобно отпихнул норвежца и проговорил:
– Когда начнем спуск?
– Немедленно, – заявил Костя, спрыгивая вниз. Вздохнув, он локтем двинул по льду, закрывавшему лаз, и тот с легким хрустом разлетелся на блестящие осколки.
– Нет, не сегодня, – сказал внезапно Тух-Тух, и все разинули рты. Немая сцена, как в «Ревизоре».
– Это как это? – обескураженно спросил Артур.
– Так это, – тоном, не терпящим возражений, сказал норвежец. – На сегодня и так много сделано. Кроме того, нужно хорошо подготовиться к спуску, это тоже не прогулка под луной.
– Верно, только спускаться ты будешь один, – раздался голос Златы. – Дильс, помнишь наш разговор?
Дильс поморщился, будто вместо апельсина по ошибке надкусил лимон.
– Ну вот, снова заново.
Лицо Златы окаменело:
– Как это расценивать?
– Завтра мы спустимся вниз. Все, разговор окончен, – четко и раздельно сказал Дильс, и плечи Златы поникли.
Возвращались в полном молчании. Дильс ушел вперед, Аммонит, воспользовавшись моментом, осторожно взял ее за руку. Она не убрала ее, продолжая понуро идти, склонив голову.
– Неужели он тоже начинает верить в этот клад? – мягко спросил Аммонит.
Женщина глубоко вздохнула.
– Это одна из его слабостей, – сказала она. – Помнишь их разговор? Тух-Тух сказал: «Если вы боитесь…» Все пропустили это мимо ушей, но не Дильс. Для него это равносильно красной тряпке, которую трясут перед быком. Его очень легко раззадорить, а уж если ему в лицо говорить «слабо», он вообще теряет голову. Он как мальчишка, который на спор будет прыгать с крыши или лежать на рельсах, чтобы проверить, насколько близко сможет подъехать состав, прежде чем он откатится в сторону…
Аммонит крепко сжал узкую ладонь Златы, даже через варежку ощущая тепло женской руки. Злата внимательно посмотрела на него и зарделась от смущения. Она боялась признаться себе и вряд ли сделала бы это даже под пытками, но к этому странному мужчине она начинала испытывать нечто большее, чем благодарность за то, что он вытащил ее из ущелья.
Вечером все пытались заняться привычными делами, но едва ли это кому-то удавалось. Оно и понятно – никто из них и думать не мог про что-либо другое, кроме обнаруженного сегодня лаза. Уже сами обстоятельства, при которых он был найден (помощь Златы, это странное, если не сказать больше, пустое пространство подо льдом и сам вход в пещеру, закрытый ледяной пленкой), заставили их по-новому взглянуть на многие вещи.
Когда Тима шел сюда, то разговоры о кладе вызывали у него в лучшем случае снисходительную улыбку, теперь же… Почему-то он верил Тух-Туху все больше и больше, и даже не из-за монеты. Правда, Антон как-то заметил, что почему-то никому из них не пришло в голову, что этот светловолосый великан может запросто оказаться опасным психом (например, людоедом) и, заманив их всех в пещеру, попросту перережет как свиней и съест, а потом отправится искать таких же доверчивых лопухов, как они.
Дильс достал из рюкзаков мотки с веревками, ремни и страховочные тросы и занялся проверкой крепежей и соединительных карабинов. Артур разбирался с фонарями, заряжая их батарейками. К счастью, недостатка в них они не испытывали – на чилийской станции их была целая гора.
Аммонит в это время рассказывал очередную байку. Суть сводилась к тому, что однажды прибоем на берег выбросило двух тюленей. Оба были на грани смерти – их серьезно поранила белая акула.
– Представители Гринпис звонили во все колокола, трубили во все инстанции и поставили на уши весь земной шар, – говорил он. – Открыли специальный фонд, в который можно было перечислить деньги на их лечение…
– И все это из-за двух тюленей? – недоверчиво спросила Яна.
– Именно. В итоге была собрана довольно внушительная сумма, но на окончательное восстановление не хватало. Тогда в дело вступили различные благотворительные организации. В общем, на все про все ушло порядка двухсот тысяч долларов, но тюленей поставили на ноги. То бишь на ласты.
– И все? Это конец? – поинтересовался Костя, выбирая себе фонарь. При этом лицо у него было таким, словно он уже ехал на пароходе обратно домой, а трюм был под завязку набит бриллиантами и золотыми слитками, и чихал он на участь каких-то двух тюленей.
– Еще нет. Когда тюленей уже можно было выпускать в море, Гринпис решил сделать это торжественно и с помпой. На берегу собралось много народа: были и представители власти, куча репортеров, от вспышек разлетались птицы. И вот тюленей привозят в специальном контейнере, начинает играть музыка. Клетки с животными медленно опускают в воду, и через минуту тюлени в море. А еще через минуту к ним подплывает громадная касатка и сжирает их.
– Грустный конец, – заметила Злата.
Аммонит, словно извиняясь, пожал плечами:
– Это естественный отбор.
– Знаете, когда гринписовец сходит с ума? – спросил Антон, очевидно, тоже желая блеснуть остроумием.
– Это что, загадка? Или шутка? – удивилась Яна.
– Вроде того.
– Ну и когда?
– Когда находящееся под угрозой вымирания животное ест другое находящееся под угрозой вымирания животное.
Костя засмеялся, но Яне, похоже, шутка пришлась не по вкусу.
Когда Дильс закончил с веревками и тросами, было решено собрать на завтрашний поход паек. Обычно этим занималась Злата, но в силу последних событий Дильс поручил сделать это Артуру и Яне.
Уже засыпая, Тима неожиданно подумал о другом. Никто из них, по сути, даже не задумывался о том, в какой жопе застряли. Вертолет куда-то исчез – раз. Уже за это Дильс и его команда огребут по полной программе. Советским чиновникам бесполезно что-то втулять про скачки во времени и тому подобное. Впаяют двадцать лет строгача, а то и к стенке, не посмотрят на боевые заслуги перед Отечеством… На чилийской зимовке засветились – два. Теперь доказать, что они не имели отношения к тем убийствам, будет достаточно сложно. И, что самое парадоксальное, они до сих пор с Тух-Тухом. Получается, они его сообщники. Сообщники того, чьи друзья распотрошили пятерых чилийских исследователей. Как теперь объяснить, почему они не остались в зимовке, а если и ушли, то не обратно, к своей станции, а сюда, к Белому Савану, и топчутся здесь уже вторые сутки?!
Глаза слипались, тревожные мысли постепенно вытесняла болеутоляющая пилюля: клад. Клад, – шептал Тиме на ухо приятный женский голос, и он со спокойной совестью уснул. Все предельно просто. Возможно, завтра он станет богачом…
Штиль, который стоял все эти дни, закончился. С самого утра небо недовольно хмурилось, ветер значительно усилился, снаружи стало намного холодней. Дильс приказал всем дополнительно утеплиться. Когда с завтраком было покончено, он подошел к Злате. Наверное, не нужно описывать, о чем шел разговор (он уговаривал ее спуститься с ними), интересно другое. Дильс со стороны смотрелся как пьянчужка муж, который пришел клянчить у бывшей жены рубль на опохмел. Естественно, жена такому «чуду» вряд ли что даст. Злата поступила так же. Она даже не стала ничего говорить, просто покачала головой. Аммонит хотел остаться с ней, но тут взъярился Дильс, пригрозив, что если еще раз увидит его возле своей жены, то отрубит его мужское достоинство.
И лишь когда они покидали лагерь, Тима взглянул на Злату. Глаза ее блестели от слез, и сердце юноши сжалось от недоброго предчувствия.
Давненько не было такой пурги! Ног не было видно вообще, густая поземка полностью скрывала их. Видимость составляла не более десяти метров, дышать можно было только через шерстяной шарф или «горло» теплого свитера. Дильс размотал моток веревки, и все держались за нее, чтобы не потеряться. Каждый шаг давался с неимоверным трудом, Белый Саван будто очнулся от дремы и понял, что его секрет практически раскрыт, и вскоре эти восемь смертных будут внутри легендарной скалы, бесцеремонно ползая и обследуя ее подземный мир, и призвал на помощь всю силу и мощь шестого континента, чтобы любой ценой не допустить этого.
Но, так или иначе, через час они были на месте. И даже несмотря на сильную метель, лаз был найден сразу.
– Кто первый? – прокричал Дильс. Его усы заледенели до такой степени, что напоминали две стеклянные колбаски, которые вот-вот оторвутся под тяжестью собственного веса.
Тух-Тух с иронией посмотрел на него и спрыгнул в углубление. «Об этом не нужно даже было спрашивать», – говорил его вид.
Тиме показалось странным, что в яме почти не было снега и лаз был девственно чист. Тух-Тух включил фонарь и полез внутрь. Дильс проскользнул за ним.
– Ну чего встали? – крикнул Тима, видя, что оставшиеся члены группы в нерешительности остановились. Яна вообще выглядела испуганной.
– Давай, Константин! – подбодрил язвительно Тима. «Или ты только по чужим ширинкам лазить горазд», – хотел он добавить, но вовремя удержался. Мгновением позже он спустился в яму, Костя и Яна продолжали стоять истуканами, нестройно покачиваясь под усиливающимися порывами ветра. Антон тоже выглядел озабоченным.
– А ты чего? Тоже здесь будешь ждать?
– Ну-у… – проблеял Антон, робко поглядывая в отверстие. – А вдруг там какая-нибудь радиация?
– Ой ли, Тоха? – всплеснул руками Тима. – Какая, на хрен, радиация? И от кого я это слышу, неужто от тебя? Ты, который на спор пил одеколон в общаге, ехал на санках за «КамАЗом»? Пердел на дне рождения Яны и под аплодисменты поджигал спичками свой выхлоп?
– Это было давно, – защищаясь, оправдывался Тоха, но лицо его залила краска – он тогда немного переборщил со спиртным и решил показать фокус, который видел в какой-то глупой американской комедии.
– Как хотите, – с этими словами Тима спустился вниз, зажег фонарь, и его накрыла ночь. Лаз был пологим и постепенно углублялся вниз. Ему даже показалось, что руками и коленями он чувствует что-то вроде стершихся ступеней. Вскоре проход немного расширился, превратившись в необычайной красоты туннель, окруженный голубоватыми сияющими стенками. Ниже голубизна темнела, плавно переходя в синий, а затем и вовсе в темно-фиолетовый цвет. Перед собой он видел спину Антона и старался не отстать от него.
Через некоторое время Тима услышал за спиной быстрое дыхание – значит, не выдержала душа поэта, и Костя с Яной все же решились спуститься.
– Дильс! – раздался впереди голос Тух-Туха, и Тима вздрогнул. В подземном туннеле (интересно, насколько глубоко они находятся?) он совершенно не был похожим на его голос, он был каким-то низким, утробным, мрачным, эхом разлетающимся по всему проходу. Может, дело в особенной акустике подземелья?
– Ну? – послышался голос Дильса, тоже искаженный до неузнаваемости.
– Ты не поверишь, но впереди светлеет.
– Ага, и сейчас мы увидим несущийся на нас поезд, – пыхтя, сказал ползущий за Тимой Костя. – Радует, что хоть не первым под колеса попаду.
Тима, усмехнувшись про себя, продолжал ползти, вместе с тем с изумлением обнаруживая, что вокруг действительно становится светлей, и фонарь можно было выключить. Свечение было успокаивающего василькового цвета, так светится уютный ночник в темной комнате. И, странное дело, этот свет как бы пульсировал. Лаз продолжал неуклонно расширяться, и скоро путники могли спокойно встать на корточки, правда, ползти на четвереньках было все-таки намного удобнее.
– Будет весело, если мы сейчас выползем с другой стороны скалы, – задыхаясь, проговорил Антон. Он тоже выключил фонарь.
Наконец туннель стал настолько просторным, что все без труда поднялись на ноги. Правда, голова немного цепляла потолок, но в остальном проход стал похож на обычный коридор (если бывают коридоры, от которых исходит неземное свечение непонятно из каких источников), разве что очень узким – пройти можно было только по одному.
– Так, стоп! – донесся голос Тух-Туха. – Передо мной большое помещение, оно чуть ниже. Можно спрыгнуть, тут невысоко. Метра два.
– Ты видишь что-нибудь? – осведомился Дильс.
– Да, тут еще светлее. Вот, смотри, за этот камень можно привязать веревку, когда будем вылезать обратно. Так, на всякий случай.
Все остановились в ожидании, пока Дильс с Тух-Тухом возились с веревкой.
– Давай, пошел, – донесся приглушенный голос Дильса.
Впереди началось какое-то движение, и вскоре Антон снова пошел вперед. Слева стал виден небольшой выступ, который был обмотан веревкой, Тух-Туха с Дильсом уже не было.
– Так, все, кто меня слышит, прыгайте сюда! – крикнул Дильс.
– Уда-а-а… уда-а-а… да-а-а-а… да-а-а-а… а-а-а… – кривляясь, выкрикнуло следом за ним эхо.
Туннель закончился, впереди распростерлась большая пещера, освещаемая тем же голубоватым свечением. Антон спрыгнул вниз, Тима за ним. Отряхнувшись, он оглянулся и обмер, будто оглушенный. Некоторое время (он даже затруднялся сказать, сколько) он стоял в полной неподвижности, не в силах вымолвить и слова. Хотя слов и не требовалось.
Пещера представляла собой прямоугольное помещение, размером приблизительно как волейбольное поле. Свод пещеры постепенно поднимался к центру, как конус, навевая ассоциации с цирковым куполом. И повсюду росли сталактиты и сталагмиты, но какие! Тиме доводилось видеть этот феномен природы, но то, что он увидел здесь, не вписывалось ни в одно мало-мальски схожее определение «сталактиты», которое дает энциклопедический словарь. Они были прозрачные как стекло. Причем прозрачность была такой высокой, что зачастую были видны лишь поблескивающие контуры наростов (природного или еще неизвестно какого происхождения). Они были похожи на огромные волшебные сосульки, только даже сосульки не могли бы сравниться своей прозрачностью с тем, что было здесь. У самого основания того или иного сталактита трепетал клубок нежнейшего голубого цвета, и именно от этого в пещере было светло как днем. Глядя на эти крошечные голубые язычки, цвета умытого ливнем неба, Тима вспомнил про наматывающуюся на палочку сахарную вату, эти язычки также крутились и вертелись в стороны, как шаловливые ежики, излучая божественный свет.
– Что из них что? – размышлял вслух Аммонит. – Кажется, сталактиты – это то, что растет с потолка, а сталагмиты – с пола. Так, Дильс?
– Верно, – сказал Дильс – А когда они соединяются между собой, то их называют сталагнаты или сталоктоны.
Стены и потолок были фиолетового оттенка, пронизанные золотистой сетью мельчайших трещинок, и оттуда сочился едва видимый глазом дым, медленно развеивающийся в воздухе. Как если бы кто-то, замурованный в стене, курил сквозь эти трещинки. Но только это был не дым и даже не пар…
– Раздери меня на части, если это не кислород, – пробормотал обалдевший Дильс, следя, как беловатые колечки растворяются в воздухе. Действительно, только сейчас стало ясно, как здесь хорошо дышится, что уж совсем было невообразимо для пещеры, которая в обывательском понимании всегда ассоциируется с затхлым, сырым воздухом и плесенью.
На землю всех вернул деловитый голос Тух-Туха:
– Не забывайте, зачем мы сюда пришли. Я уже вижу, что работы здесь по горло.
Путники осмотрелись внимательнее и поняли, что он имел в виду – по всему периметру помещения располагались симметрично вырезанные лазы, в общей сложности их было штук восемь. Одни были громадные, туда даже можно было въехать на велосипеде, другие, наоборот, едва превышающие размером лисьи норы, но в любом случае позволяющие протиснуться туда человеку.
– Это невероятно, – продолжал бормотать Дильс.
Он подошел к одному из сталактитов и осторожно коснулся рукой. Крошечный перекатывающийся вокруг своей оси клубок внизу стеклянной «сосульки» неожиданно вспыхнул желтым, на миг превратившись в огромный огненный столб. Свет был таким ослепительным, что он невольно зажмурился, как от вспышки молнии. Через минуту свет стал бледнеть и вскоре исчез, лишь маленькие голубые язычки как ни в чем не бывало продолжали плясать.
– Этого не может быть, – громче сказал Дильс.
Он снова протянул руку к сталактиту, и Тиме почудилось, что сейчас он попытается отломать кусок, и он хотел уже крикнуть, чтобы тот не делал этого, вдруг там внутри какой-нибудь яд, но Дильс, видимо, решил не экспериментировать и убрал руку.
– Это что, лед? – ни к кому конкретно не обращаясь, задала вопрос Яна, присев на корточки. Она с недоверием смотрела на пол – он был мутнее стен и потолка, но все равно прозрачный, и под ним происходил какой-то процесс – то менялся цвет, от темно-синего до черного, то появлялись сероватые вкрапления, которые тут же испарялись.
– Похоже на подземную реку, – присел рядом с ней Артур.
– Ну мы идем? – спросил Тух-Тух, и в голосе проскальзывали нетерпеливые нотки. – Нужна еще веревка, иначе мы можем запросто заблудиться.
С этим были согласны все. Только возникал вопрос, с какого лаза начинать. После недолгих дебатов единогласно сошлись во мнении, что начинать нужно с тех, где удобнее проходить. Дильс пометил мелом лаз, закрепил веревку, и они снова углубились в туннель. В отличие от пещеры удивительных светящихся сталактитов со сталагмитами там не было, поэтому снова пришлось доставать фонари.
– Знаешь, о чем я подумал, Дильс? – раздался в полумраке голос Тух-Туха.
– Нет. Наверное, на что ты потратишь свою долю, – отозвался Дильс, и норвежец хихикнул.
– Не угадал. Я подумал, что тебе нужно было приложить еще немного усилий и уговорить свою женщину пойти с нами. Она значительно бы облегчила нам поиски.
– Оставь в покое Злату, – грубо ответил Дильс, но Тух-Тух ничуть не обиделся. Он был в прекрасном настроении и даже стал насвистывать.
Впрочем, буквально через сорок-пятьдесят шагов они неожиданно уперлись в тупик. Самый удобный для прохода лаз оказался самым коротким и неинтересным. Костя намеренно громко вздохнул, Артур тоже не скрывал разочарования. Однако прежде чем развернуться, Тух-Тух скрупулезно обследовал тупиковую стену, изучая каждый сантиметр, и лишь после этого согласился вернуться в пещеру и пробовать другой лаз.
Но и на следующем их ждала неудача, все тот же тупик. Третий лаз неожиданно сделал замысловатую петлю и вывел людей обратно в пещеру, то есть уже четыре прохода можно было смело исключить. Оставалось еще четыре. К тому времени все зверски проголодались и решили передохнуть. Артур распаковал запасы – галеты и пару банок с тушенкой.
– А животные тут какие-нибудь водятся? – хрустя галетой, спросил Костя.
– Очень сомневаюсь, – ответил Дильс. – Хотя после сталактитов-светильников я не удивлюсь, если увижу здесь, скажем, двухголового ящера или черепаху с рыбьей мордой.
Тух-Тух молча ел, не встревая в разговор.
– Между прочим, уже два часа, – заметил Антон. – Скоро стемнеет.
– Ничего, – беспечно сказал Костя. – Снаружи проблем не будет: нам только и делов-то, знай да придерживайся скалы.
Артур хмыкнул, а Тух-Тух стряхнул с колен крошки и произнес:
– Мне кажется, что нужно пробовать узкий лаз.
– Но там придется ползти, так? – недовольно сказала Яна.
– Да, ползти, – согласился норвежец. – И вообще, застрять можно.
– Как Винни-Пух, – подхватил Антон, хотя ему стало не очень смешно, когда он представил себя застрявшим посреди подземного лаза.
Невзирая на доводы Тух-Туха, они продолжили проверять более крупные лазы. Пятый вывел их к обрыву – внизу была пугающая пустота, и оттуда тянуло диким холодом. Тух-Тух посветил вниз, но луч растворился где-то во мраке.
– Ничего там нет, – уверенно сказал он. – Пошли обратно.
И они потащились снова к пещере. Светящиеся сталактиты уже не вызывали первоначального изумления и не будоражили сознание людей – они к ним привыкли, к тому же смертельно устали.
– Даже если мы ничего не найдем, – бормотал Дильс, – одни сталактиты чего стоят! Любой ученый умрет от зависти, узнав, какое небывалое открытие мы сделали!
Шестой лаз тоже оказался неудачным – он просто становился все уже и уже, пока его диаметр не стал размером с водосточную трубу.
– Если мы полезем дальше, то рискуем оказаться в положении Винни-Пуха, о котором говорил Антон, – провозгласил Дильс. – Разворачиваемся, пока не поздно.
Однако легко сказать: «разворачиваемся», особенно там, где яблоку упасть негде! Попыхтев и покряхтев, они стали пятиться задом, как раки, поскольку другого способа передвижения просто не было.
Седьмой лаз снова вывел группу в пещеру. Вконец измученные, грязные и потные, они, как в той сказке про лабиринты, снова оказались среди безмятежно поблескивающих хрустальных кинжалов, в которых трепыхалось голубое пламя. Теперь эта пещера вызывала у многих если не ненависть, то что-то близкое к этому чувству, и Тима все чаще поглядывал на выход, откуда ненавязчиво свисала веревка. Интересно, утихомирилась ли пурга снаружи? К слову, здесь, под землей, было намного теплее.
– Может, ну его на хрен, этот лаз? – устало проговорил Антон. – Он меньше всех. Стопудово, что тоже в итоге сузится. Или тупик.
– Если устал, жди здесь, – сказал Дильс. Хотя все видели, что он устал не меньше других, но глаза его были полны решимости.
Вздыхая, как древние старики, они встали на четвереньки и полезли. В восьмой, последний лаз, находящийся в пещере.
Сразу стало холоднее. Все молчали, чтобы сберечь дыхание, только слышалось натужное сопение. Где-то позади изредка всхлипывал Костя – его нога снова разболелась. Колени скоро стали неметь от холода. Проход вопреки предположению Артура не сужался (как, впрочем, и не расширялся), и они ползли и ползли. Как муравьи. Тиме даже смешно стало – взрослые люди, и как выглядят со стороны?
Неожиданно впереди стало светлеть.
– Если мы опять выйдем к пещере, я начну выть и всех кусать, – задыхаясь, сказал Артур.
– Себя за задницу укуси, – предложил ему Костя и закашлялся.
Между тем свет становился ярче, и вскоре они оказались в крохотной каморке, чуть больше палатки.
От увиденного у Тимы захватило дыхание.
– Да-а-а, – протянул Дильс.
Тух-Тух тактично молчал, предоставляя ему самому все оценить и сделать правильные выводы.
– Даже если мы ничего не найдем, я беру свои слова назад, – промолвил Дильс.
Остальные тоже молчали, поскольку увиденное было куда более захватывающим зрелищем, нежели светящиеся сталактиты. Прямо перед ними лежали два полуистлевших скелета. Одежды почти не сохранилось, обуви тоже. Один лежал согнувшись, будто перед смертью испытывал сильные рези в животе. А второй… Вцепился в решетку. В пещере находился еще один лаз, и он был закрыт толстой решеткой, которую едва тронула ржавчина. Руки трупа, вернее, кости рук были просунуты сквозь прутья решетки почти по самые плечи, точнее, места, где они когда-то находились (сто или пятьсот лет назад – кто знает?). Но что было самое поразительное, это его голова.
Он зубами впился в решетку. Причем так, что Тух-Туху пришлось применить изрядную силу, чтобы отлепить череп, и то на прутьях остались осколки желтых зубов.
– Как вам это, господа? – тихо сказал норвежец, осторожно кладя череп на землю. Затем толкнул решетку ногой. Она даже не шелохнулась. Тима увидел, что на ней не было ни замка, ни «личинки» для ключа, просто голая решетка, как окошко в тюремной камере.
– Кому и зачем понадобилось делать под землей решетку? – спросил Антон растерянно.
– Потому что клад – там, – объяснил устало Тух-Тух. – Поздравляю вас всех. Мы почти у цели.
– Почти не считается, – выдал прописную истину Костя, кусая от волнения губы.
– Придется заняться ею завтра, – сказал Дильс. – Уже поздно, все вымотались. Да и решетку эту не сломать голыми руками.
Возражений не было, все понимали, что слова Дильса справедливы, как бы ни велико было желание проникнуть вглубь прямо сейчас. Для одного дня приключений и так достаточно.
Они направились обратно.
– Фамилия, имя, отчество… – бубнил ничего не выражающий голос. – Год рождения… место проживания…
Лана, приподнявшись на кровати, старалась отвечать твердым и уверенным голосом, чтобы у этих хмурых людей в штатском не возникло ни малейшего подозрения, что она что-то недоговаривает. Кроме того, рядом сидела ее мама, Людмила Васильевна, что в значительной степени ободряло девушку.
Их было двое, и, глядя на них, Лана вспоминала чеховский рассказ «Толстый и тонкий». Тонкий был с мрачным лицом, словно ему только что сообщили о том, что его дом сгорел, толстый, наоборот, улыбался к месту и не к месту.
– Кем вам приходился Антон?
– Друг.
– Насколько близкий друг?
– То есть?
– Вам неясен вопрос?
– Вас интересует интимная сторона дела? – стиснув зубы, спросила Лана. В голове уже начало покалывать.
– Зачем вы так…
От мерзкой улыбки толстяка хотелось выть.
– В котором часу вы потерялись?
– Точно не помню, я была напугана.
– И что было дальше?
– Кажется, я потеряла сознание.
– Кажется?
– Да, вроде.
– Подумайте хорошенько, прежде чем ответить.
– Я не помню! – выкрикнула Лана. – Мне… стало плохо, и все!
– Ладно, ладно, успокойтесь…
И все в таком духе. Людмила Васильевна сидела в полной неподвижности, ей было невыносимо больно видеть, какие страдания приносят ее дочери вопросы сыщиков.
– Вы звали на помощь?
– Конечно.
– В этот день употребляли что-то? Алкоголь, еще что-то? Может, травку?
– Нет, – решительно ответила Лана. – Я вообще не пью и никогда не пробовала наркотики.
Промучившись еще полчаса, оперативники ушли ни с чем. Когда за ними закрылась дверь, Лана дала волю чувствам и разрыдалась. Шел уже шестой день, а о ребятах ни слуху ни духу.
Людмила Васильевна обняла дочь.
– Завтра тебя выпишут, – гладя ее по волосам, успокаивающе сказала она. – А вечером мы улетим домой…
– Я не могу, – со слезами сказала девушка, вытирая мокрое лицо. – Что я скажу матери Яны?
– Она уже здесь, – терпеливо сказала мама, – и другие родители приехали. Ты все равно ничего не сможешь сделать.
Лана отстранилась от матери и опустошенно смотрела в запылившееся окно. А что же дядя Женя? Она ведь только что соврала милиционерам, и все потому, что это он так ей посоветовал! Как теперь быть?!
На следующий день за три часа до вылета она встретилась с дядей. Тот был небрит, под глазами темные круги, но держался уверенно и спокойно, и это вселило в Лану крохотную надежду.
– Отойдем, – сказал он, и они отошли в сторону, оставив Людмилу Васильевну терзаться сомнениями: она всегда осуждала брата за легкомысленный, как она считала, образ жизни. Зачем ее дочь понадобилась ему именно сейчас?!
– Твои друзья живы, – сказал Евгений, когда они отошли на достаточное расстояние, чтобы мать Ланы не могла их слышать.
– Да? И как это вы узнали? – улыбнулась Лана, но улыбка вышла безрадостной.
– Долго объяснять, – Евгений закурил. – Скажу только, что они… ммм… скорее всего, в другом времени.
– Что-о-о?! – Лане показалось, что она ослышалась. – Дядя Женя, вы что, выпили сегодня?
– Не валяй дурака, – жестко сказал Евгений. Он нервно затянулся и щелчком ногтя стряхнул пепел. – Мне не до шуток.
– Объясните, пожалуйста, – попросила Лана, все еще с изумлением глядя на дядю.
– Ты видела у меня дома над камином череп? Ну с длинными клыками?
– Да, а какое это имеет отношение к пропаже моих друзей?
– Времени мало, но слушай. Около тридцати лет назад, когда мне было всего шестнадцать, мы с отцом были в тех местах. Дело было осенью. За сутки до этого над тайгой снова было странное сияние, улавливаешь? Будто салют, о котором ты говорила. С нами были три собаки, мы шли по лесу, как вдруг они почуяли что-то. Отец спустил их, но вскоре мы услышали их визг. Мы подумали, что это медведь, но, как оказалось, нет. Это был тигр, понимаешь?
– Ну и что, разве в тайге не водятся тигры?
– Но не с такими клыками и не таких размеров, Лана. Он был очень испуган и все время озирался, будто не понимал, как он здесь очутился. Один бок у него был разодран, и из плеча торчали две палки, что-то вроде обломков стрел. Ты слышишь меня? Отец застрелил его, но тигр все равно успел глубоко пропороть ему ногу и порвать всех собак. Позже я выяснил, что эти тигры вымерли несколько веков назад. Это саблезубый тигр, понимаешь?
Лана кивнула, пытаясь собраться с мыслями. Господи, что происходит?! Или она сходит с ума?
– Мы извлекли из него обломки стрел, – продолжал Евгений. Он затушил сигарету и сразу достал другую. – Ты не поверишь, но наконечники их были сделаны из камня. Они и до сих пор хранятся у меня. Вот и делай выводы.
– Вы хотите сказать, что ребята могли перенестись в другое время? – ахнула девушка.
Евгений неопределенно пожал плечами:
– Наверное. Если нет, тогда где они? Тайгу прочесывают неделю, и никаких следов нет. Подчеркиваю: тигр повстречался нам примерно в том же месте, о котором говорила ты. Я не исключаю этой возможности.
– Лана! – позвала дочь Людмила Васильевна, которая уже начала волноваться.
– Нам нужно ехать, – сказала девушка.
Евгений обнял ее.
– Я не призываю тебя верить в то, что предполагаю, – очень тихо сказал он. – Но я верю, что рано или поздно ты увидишь своих друзей.
– Лучше рано, – Лана шмыгнула носом и, поцеловав на прощание дядю, направилась к матери.
ЗАМЕТКА ИЗ ГАЗЕТЫ «ХАБАРОВСКИЙ ВЕСТНИК», 15 ФЕВРАЛЯ 2007 ГОДА
«Как стало известно из источников в пра воохранительных органах, поиски пропавших без вести ребят в тайге прекращены. Напомним, что изначально их было четверо, обычные студенты, Тимофей, Антон, Яна и Лана, причем последней чудом удалось спастись. Судьба же оставшейся троицы до сих пор остается неизвестной. Все это время, вплоть до вчерашнего дня, велись усиленные поиски пропавших, но те словно в воду канули. В сп асательной операции участвовало более двух тысяч человек, но результат неутешительный. Представители лесных и заповедных угодий выдвинули версию о том, что молодежь могла стать жертвами волков, но это предположение не нашло одобрения в органах правопорядка. Кроме того, до сих пор не обнаружен разыскиваемый за умышленное уби йство Аполлинарий Романов, который бензопилой разрезал некоего Андрея Ледина, о котором мы сообщали в прошлом номере. Возможно, загадочное исчезновение молодых людей как-то связано с этим событием. Убитые горем родители молодых людей настаивают на продолжении поисков…»
Когда они выбрались наружу, стояла глубокая ночь, и путешественники даже не сразу сориентировались, в какую сторону им следовало идти. Пурга слегка улеглась, но ветер все равно был сильным, и Дильс снова размотал свою «нить Ариадны», после чего они поплелись домой.
Злата приготовила ужин – перловку с печенью. Каждый взял свою порцию и молча начал есть. Все заметили, что Дильс уже в открытую сторонился Златы.
– Как мы преодолеем решетку? – спросил Артур, и это был единственный толковый вопрос за последние два часа.
– У нас есть пила по металлу, – ответил Дильс, выгребая из миски остатки каши.
– Это очень долго, – сказал Костя. – У нас, кажется, была тротиловая шашка?
– Ты что, сбрендил? – Дильс отставил миску в сторону и тщательно вытер усы. – Хочешь похоронить нас всех под землей?
– Тогда можно попробовать выстрелить из ружья, – не унимался Костя.
– В решетку? Хорошо, только стрелять будешь ты, – сказал Дильс. Видя застывшее в недоумении лицо Кости, он спросил: – Ты никогда не слышал про рикошет?
– Нет, взрывать и стрелять нельзя, – решительно сказал Тух-Тух. – Будем пилить по очереди. Сколько у тебя полотен, Дильс?
– Шесть.
– Должно хватить.
Тух-Тух, поев (как всегда жадно и быстро, словно оголодавший пес), сказал, что идет спать, и отправился в палатку.
– Похоже, что завтра решающий день, – сказал Артур.
Дильс рассеянно кивнул, и со стороны это выглядело даже как-то жалко, хотя все понимали, что его поведение по отношению к Злате не выдерживало никакой критики. И слепому было видно, какая сумятица происходит внутри этого мужика – весь его рассудок, его выдубленный годами опасных экспедиций характер вступил в серьезную схватку с одним из самых неприятных человеческих качеств – азартом. Или алчностью? Это было видно по его лицу, глазам, усам даже, судя по всему, эти качества пока одерживают победу за победой.
– Не знаю, что мы найдем за этой решеткой, – негромко проговорил он, – но что-то у меня царапается внутри. Сечете?
Он понизил голос, убедился, что Злата не слышит его, занятая чисткой посуды.
– Признаться, я даже иногда думаю, не лучше ли было послушаться Злату.
– А сейчас что же? – насмешливо спросил Аммонит.
– Сейчас уже поздно, мосты сожжены, – серьезно ответил Дильс. – Если бы этот восьмой лаз тоже уперся в тупик, мы с утра отправились бы на базу. Но эта решетка…
– Она будто манит внутрь, да? – закончил Костя за отца, и он, удивленно взглянув на него, неуверенно кивнул.
– Меня беспокоит Тух-Тух, – сказал он после недолгого молчания. – Те двое не задумываясь перерезали всю станцию, и, если мы действительно найдем что-то ценное, необходимость в нас отпадает, согласны?
Черт, Тима даже не подумал об этом. И в самом деле, какой резон Тух-Туху делиться с ними, если можно забрать все?!
– В общем, не спускайте с него глаз, – добавил Дильс.
– Может, взять с собой ружье? – высказал Артур предположение.
– Нет, это только усилит его подозрения.
Постепенно все забрались в палатки, устраиваясь на ночлег. Не спалось лишь Злате, и она принялась пересчитывать запасы. Она машинально перебирала водонепроницаемые пакеты, банки, коробки, но мысли ее были далеко от этого. Сегодня она увидела нечто такое, от чего тут же покрылась ледяным потом, но никому об этом не сказала. Конечно, ее в лучшем случае поднимут на смех. А в худшем сочтут сума– сшедшей.
Аура. Вот что это было. Злата не особенно вникала в смысл этого слова, но знала главное – аура показывает истинную сущность человеческой души, она как ребенок, совсем маленький ребенок, и не умеет притворяться, лгать. Такое с ней было всего один раз в жизни, когда у нее на глазах немцы убили маму. Ей тогда было двенадцать лет, сорок четвертый год. До конца войны оставалось немного, но кто знал об этом? Именно в этот раз ее мама решила поговорить о ее способностях, о которых Злата уже тогда догадывалась. И – о чудо! – она увидела над головой матери легкое искрящееся облачко мягко-золотистого цвета. Оно плавно двигалось в такт движению мамы, и от него вверх шла тончайшая нить, почти прозрачная, будто сотканная из мыльного пузыря, исчезая где-то в небе. Маленькая Злата восхищенно смотрела на это удивительное явление, каким-то шестым чувством осознавая, что этот благородный цвет символизирует чистоту и доброту ее мамы. Внезапно облачко стали протравливать темные всполохи, как волны, и лицо мамы стало взволнованным. Волнение передалось Злате. А через три минуты мамы не стало. Но перед этим Злата отчетливо видела, как нить, уходящая в небо, неожиданно стала исчезать, будто кто-то невидимый просто медленно сматывал ее в клубок, пока из облачка (ставшего к тому времени уже неприятно серого цвета) не остался торчать уродливый отросток… В этот момент началась бомбежка, и мама, закрыв своим телом Злату, упала навзничь. И больше не вставала. Злата заплакала от испуга, она видела, что у мамы нет половины лица, там что-то мокрое и красное, а на оставшейся половине бешено вращается уцелевший глаз. Мама пыталась улыбнуться посиневшими губами, вздохнула и умерла. Облачко к тому времени стало угольно-черным. Это событие врезалось в память Златы на всю жизнь.
Сегодня она видела такие же облачка над всеми членами группы. Она не удивилась, увидев, что у Кости и этого ненавистного норвежца они темно-бордового, почти коричневого цвета, словно кусок заветренного мяса, только мух не хватает. У остальных ауры были примерно одинаковые – бледно-зеленые, у Тимы и Дильса, правда, они были более насыщенного цвета. Но ее поразил Аммонит. Облачко над его макушкой было таким же, как у ее матери, нежно-золотистое, оно искрилось, как маленькое солнце. Но самое страшное, что нить, плавно покачивающаяся над его аурой, была короче, нежели у других.
Потом все исчезло, и она долго размышляла, не показалось ли ей все это. Разумеется, она ничего не сказала Дильсу. Во-первых, он был атеистом, который верил только в коммунизм и светлое будущее партии. Во-вторых, последние события в значительной степени пошатнули его авторитет в ее глазах. А в-третьих… она просто не хотела ни с кем делиться своей тайной. От этого она даже испытывала некоторое эгоистическое удовольствие, хотя прекрасно понимала, что это не красит ее.
Она услышала, как зашуршала палатка и наружу выбрался Аммонит. Сердце женщины екнуло.
– Ты куда? – хрипловато спросила она, видя, что он направляется к выходу.
– Пойду, подышу нормальным воздухом, – сказал он, застегивая куртку. – Сон не идет.
Он вышел из пещеры, и Злата, помедлив, пошла за ним. Только бы Дильс не увидел их!
Снаружи было тихо, как в склепе. Чернильное небо плотным покрывалом накрыло остров, на нем хрустальными осколками проклевывались звезды. Аммонит стоял, глядя куда-то в сторону океана.
Злата робко дотронулась до его плеча, и Аммонит с улыбкой обернулся:
– Тоже не спится?
– Ты… Тебе не холодно?
– Я все хотел тебя спросить. Только не обижайся, ладно?
Злата горько усмехнулась:
– Ты меня заинтриговал. Спрашивай.
– Артур и Костя… Это ведь не твои сыновья?
– Биологически нет. Но я люблю их как родных.
– Это дети Дильса? – допытывался Аммонит, и Злата, помедлив, ответила:
– Нет. Мы взяли их из детского дома. Своих детей у нас нет.
Даже в темноте Аммонит видел, какого труда стоило этой маленькой женщине сообщить почти незнакомому человеку такую пикантную подробность. Он молча ждал, понимая, что сейчас последует продолжение, и не ошибся.
– Мне кажется, я знаю, о чем ты думаешь, – промолвила Злата. Она кашлянула и произнесла: – Дело в нас обоих.
– Нет, – покачал головой Аммонит. – Не ври мне.
Он подошел ближе, и Злата смутилась, увидев, как он смотрит на нее. В этом взгляде было все – непреодолимое желание, радость, собачья верность и готовность принести себя в жертву ради нее. Он осторожно положил на ее плечи свои сильные руки.
– Дильс… получил ранение на фронте. Он сильно переживал из-за этого, – вымученно улыбнулась Злата.
Руки помимо ее воли обвили крепкую шею мужчины, и он, задыхаясь от нахлынувших чувств, прижал к себе хрупкую женщину.
– Мы… не должны… – прошептала она срывающимся голосом. – Дильс убьет нас…
– Я люблю тебя. Разве ты не поняла это? – жарко зашептал он, осыпая поцелуями ее лицо. – И я могу сделать из тебя мать. Счастливую мать.
Опомнившись, Злата вырвалась из его объятий.
– Но почему, Злата? – тихо спросил Аммонит.
– Не спрашивай меня, – грустно проговорила Злата. – Я никогда не брошу его.
– Я догадывался об этом, – сказал с печалью Аммонит и осторожно провел пальцем по ее коже. Мягкая, как шелк. – Но и я без тебя не могу, понимаешь?
– Ты из другого времени.
– Ну и что? У любви есть временные рамки?
– Не говори больше ничего. Лучше выслушай меня.
Аммонит замолчал, с удивлением глядя на возлюбленную.
– Ты должен уйти. Прямо сейчас. Возьми что хочешь, еду, лыжи, спальник, но уходи немедленно.
– Почему? Можно мне узнать?
– Потому что Дильс сходит с ума. Он весь во власти этого Тух-Туха, разве ты не видишь?
– А ты?
– Я останусь с ним до конца, – тихо, но решительно сказала Злата.
Аммонит кусал губы, не зная, как себя вести.
– Я знаю, что ты никого не убивал, – неожиданно сказала Злата. – Но здесь тебе никто не верит.
– Мне плевать. Я хочу быть рядом с тобой.
– Ты должен уйти, – повторила Злата, но Аммонит с безрадостной улыбкой покачал головой.
– Нет, моя золотая. Ты моя, понятно? Моя Злата. И я тоже буду с тобой до конца. Пошли, а то ты замерзнешь.
Неожиданно Злате захотелось плакать. Она не помнила, когда в последний раз давала волю чувствам. Наверное, это было в школе, когда ей было лет десять и она была нескладной девчонкой с острыми коленками и курносым веснушчатым носом.
Она пыталась сдерживать себя, но слезы текли вопреки всему. Она снова увидела ауру Аммонита. И полупрозрачную нить. Нить, связывающую его с небом. С Всевышним.
Она стала намного короче.
Ночь прошла беспокойно – неожиданно влупил такой мороз, что к трем утра почти все вылезли наружу из палаток, стуча зубами. Артур зажег печку, но это не очень-то помогло. Тима отдал Яне свой свитер, и та с благодарностью взглянула на него.
– В пещере было намного теплее, – выстукивая зубами дробь, сказал Костя, и это было правдой. Печка горела весь остаток ночи, и, хотя топлива оставалось не так уж много, никто не осмелился сказать что-то про экономию.
Наутро погода мало изменилась, и у входа в лагерь намело нешуточные сугробы. Дильс долго молчал, затем сказал:
– Я предлагаю взять с собой вещи. Еще одна такая ночь, и мы околеем. Мы вполне можем разместиться в первой пещере. Места там достаточно, в углу я видел ложбину, там есть родник. Так что водой мы обеспечены, не нужно топить снег.
После этих слов Злата покрылась мертвенной бледностью, но Дильс делал вид, что не видит этого.
– Согласен, – бросил Тух-Тух.
– Ну с тобой и так все ясно. Что другие скажут?
– Я «за», – буркнул Костя, нацепляя на шапку снегозащитные очки.
– Дильс, что ты делаешь? – с отчаянием прошептала Злата.
– То, что нужно, – отрубил Дильс, избегая встречаться взглядом с женой.
А затем он и вовсе сказал то, что потрясло всех:
– Хочешь, можешь оставаться со своим ухажером. Я смотрю, вы как голубки все время воркуете…
Широко распахнутые глаза Златы заблестели от слез, и кулаки Аммонита непроизвольно сжались. Тух-Тух без интереса наблюдал за семейной разборкой, стоя в своей неизменной позе – прислонившись к стене, руки скрещены на груди. Свою бороду он заплел в две косички, и сейчас, как никогда, напоминал викинга, разве что боевого топора и рогатого шлема не хватало.
Все вещи были собраны, люди утеплились, нацепили очки и уже собирались уходить, когда Злата сказала:
– Дильс, я сегодня видела во сне летучую мышь.
Дильс пробубнил что-то неразборчивое и буквально вытолкал всех наружу. Поколебавшись, Злата тоже вышла за ними.
– Летучая мышь? – переспросил Костя, когда они зашагали. – А что это значит?
– Смерть, – коротко ответил Тух-Тух и посмотрел в нерадостное небо, которое нависло так низко, что того и гляди свалится на них. – Не совсем те слова, которые хочется слышать перед тем, как спускаться в пещеру, должен заметить.
Костя испуганно моргнул и прибавил шагу. Губы Тух-Туха тронула улыбка. Серая и недоверчивая, как стены Белого Савана.
– Лаз наверняка завалило снегом, – по дороге сказал Антон.
– С ним все нормально, – не поворачивая головы, сказал Тух-Тух. Тима хотел насмешливо поинтересоваться, уж не стал ли он ясновидящим, но передумал.
А он оказался прав. Вокруг намело целые холмы снега, а вход в пещеру даже не засыпало. Лаз продолжал оставаться чистым, словно его регулярно убирал и чистил трудолюбивый дворник. Окруженный барханами снега, он звал взволнованных путников, ухмыляясь, как беззубый череп.
– Мне это не нравится, – проговорил Дильс. – Слишком много странных совпадений.
– Никаких совпадений. – Тух-Тух смачно высморкался прямо в снег. – До тебя долго доходит, Дильс, хотя на жирафа ты не похож. Мы созрели, ясно теперь? И даже если тут поднимется цунами, вход в пещеру будет всегда открыт для нас. Для нас, подчеркиваю, но не для кого-либо еще. Вот такая штука.
В лаз спускались в том же порядке, только на этот раз Костя был последним, уступив место Яне.
В полном молчании они добрались до знакомой пещеры, освещаемой удивительными сталактитами, и уже хотели двигаться в восьмой лаз, как Дильс сказал, чтобы его подождали. Он подошел к одному из сталагмитов и дернул его на себя. Тот, как и в прошлый раз, озарился ослепительно желтым пламенем, словно злясь на то, что его потревожили, после чего вновь стал прозрачным как слеза младенца. Тогда Дильс достал из-за пояса топорик и расчехлил его.
Выдержав небольшую паузу, будто все еще сомневаясь в правильности принятого решения, Дильс коротко рубанул сталагмит под самый корень. Результат удара превзошел все ожидания – топорик с оглушительным звоном отскочил назад, чуть не пропоров Дильсу ногу, а от сталагмита откололся миниатюрный осколочек, размером не больше ноготка с мизинца. Но что самое поразительное, в месте скола показалась студенистая бесцветная жидкость, похожая на клей. Смола, – первое, что пришло Тиме в голову.
– Клянусь своей лысиной, мне никогда не доводилось видеть ничего похожего на это, – отступая назад, едва выговорил Дильс. – Ребята, по-моему, я нанес этой штуке рану.
Внезапно пещера вспыхнула желто-оранжевым светом, заставив всех зажмурить глаза – все без исключения сталактиты и сталагмиты стали поочередно зажигаться этим сияющим пламенем, будто выражая свой немой протест действиям Дильса. Это было необыкновенное зрелище, хотя и не лишенное ощущения жутковатости. Словно внутри этих «сосулек» извергались крохотные вулканы, исторгая из своих миниатюрных жерл потоки кипящей лавы. Создавалось впечатление, что эти разъяренные штуки собирались взорваться под внутренним давлением. Однако минуты через две свет стал чуть слабее, пока окончательно не потух, и путники проследовали в лаз.
– Ну как вам фонарик, а? – спросил Дильс.
Артур что-то ответил, но Тима не расслышал.
– А почему летучая мышь означает смерть? – раздался где-то позади голос Кости. Ему не давала покоя фраза Златы, и, похоже, всю дорогу он только и думал о ней.
– Уж так повелось. На самом деле это может быть не смерть, а просто потеря конечности, – «успокоил» Костю Тух-Тух.
– А мне кажется, она хотела напугать нас, – сказал Артур. – Не верю я в такие совпадения.
Тиме почему-то стало обидно за Злату. Да если бы не она, они до сих пор крутились бы вокруг Белого Савана, тычась как слепые котята!
Наконец они оказались в крохотной пещерке, в которой был зарешеченный вход. Дильс протянул Тух-Туху ножовку, и тот присел у лаза, раздавив при этом своим огромным унтом грудную клетку одного из скелетов. Яна сморщила носик, но Тух-Тух и бровью не повел и принялся пилить.
Работа закипела. Пила передавалась из рук в руки почти каждые пять минут, чтобы не сбавлять темпа, и от раскаленного полотна уже шел дым, а рукоятка стала горячей, но дело все равно продвигалось очень медленно. Тима всерьез задумался, из какого металла отливали эту решетку. Вначале было решено сделать пропилы по углам, чтобы затем попробовать выбить решетку ногами, но материал, из которого она была сделана, оказался на редкость прочным. Блинк! Лопнуло первое полотно. Пока Дильс налаживал следующее, Злата достала термос с чаем, и он был пущен по кругу. Холод холодом, но все, кто находился в пещерке, взмокли, как лошади после забега на ипподроме, и страшно хотели пить.
Через три минуты накрылось второе полотно, и снова в руках Тух-Туха.
– С такими темпами у нас не хватит полотен, – недовольно заметил Дильс, извлекая из чехольчика третье. Он сдул с него мелкие пылинки и сварливо добавил: – Если будешь так спешить, то придется догрызать решетку зубами. Как этот бедолага, – он показал глазами на череп с деформированной челюстью, который Тух-Тух вчера отодрал от решетки.
– Ладно, – процедил норвежец. Однако пилить Дильс ему не дал, а передал ножовку Артуру.
К тому времени, когда решетка была окончательно побеждена, сломалось еще два полотна.
– Надеюсь, никаких преград из решеток и прочего дерьма дальше нет, – сказал Тух-Тух. Он поднялся на ноги и мощным ударом ноги вышиб решетку. – Знаете, что я вам скажу? Только вы не бойтесь.
– Что? – с подозрением спросил Костя.
– По информации Клейна, они тоже пилили здесь решетку. Так что для меня остается загадкой, откуда она появилась тут снова. Если, конечно, Клейн не солгал.
– Уф, я-то думал… – облегченно вздохнул Костя. Вероятно, он подумал, что сейчас Тух-Тух заявит, что никакого клада не существует и все это было веселой шуткой.
Между тем Тух-Тух присел и посветил внутрь фонарем.
– Мне кажется, там впереди светлее, – произнес он и обернулся. – И я слышу голоса.
– Кк-какие голоса? – оторопел Костя.
– Я пошутил, – холодно улыбнулся Тух-Тух. – Ну что, вперед, бродяги Севера?
С этими словами он исчез в темном зеве. Остальные не раздумывая полезли за ним, напоминая со стороны пассажиров на тонущем корабле, в панике бросившихся к единственной шлюпке. Лаз был очень узким, и оставалось только удивляться, как Тух-Туху с его комплекцией удавалось протискивать свое тело дальше.
Яна, кряхтя, ползла за Тимой. Под руками и коленями то и дело попадались какие-то прохладные желеобразные предметы. Приглядевшись внимательней, Тима едва подавил крик отвращения – это были громадные слизни. Они были везде – под ногами, на стенах, над головой. Похожие на раздутые сардельки, они фосфоресцировали мягким зеленоватым светом и лениво ползали, оставляя позади себя густой поблескивающий след.
– Вот вам и фауна, – сказал Артур. – Только ума не приложу, чем они питаются в этом подземелье?
– Маленькими непослушными мальчиками и девочками, – сострил Костя. – Которые без спросу ползают по пещерам и ищут богатства… Тьфу, черт, раздавил одного!
– Не отставать, – донесся глухой голос Дильса, и Тима прибавил скорости, стараясь не смотреть на зеленых мутантов. Интересно, могут ли они кусаться? Все его внимание было сосредоточено на том, чтобы в них не вляпаться. Точнее, в то, что от них осталось, так как те, кто полз впереди, практически всех передавили, и ему казалось, что он ползет по холодной слякоти, только ядовито-зеленого цвета.
Между тем проход поворачивал то вправо, то влево, затем круто пошел вниз. Тиме подумалось, что еще немного, и они покатятся вниз как горох. Однако лаз постепенно выровнялся. Слизней стало чуть поменьше, и впереди стало светлеть.
– Я вижу пещеру! – закричал Тух-Тух. – Давайте быстрее сюда!
Под коленями то и дело чавкали лопавшиеся слизни, исторгая наружу бледные внутренности (ощущения были сродни ползанию по тюбикам с зубной пастой, у которых отвинчены крышки), но никто уже не обращал внимания на подобные пустяки. Тима тоже увидел мерцающий впереди свет, и скоро они с Яной оказались в просторной пещере.
Она не была такой светлой, как та, первая. Сталактиты со сталагмитами тоже в ней были, даже крупнее, чем в первой пещере, но вместо голубоватых язычков в этих «сосульках» мерно, волнообразными движениями спиралью крутилась какая-то фиолетовая субстанция с ярко-красными прожилками. Исходящий от нее свет был каким-то тусклым и мрачноватым. При взгляде на это тестообразное вещество, нехотя крутившееся в сталактитах, совершенно некстати возникал образ сырого мяса. Или печени.
Прямо посреди пещеры была навалена гора песка (или гальки, в потемках разобрать было сложно) метра три высотой. Верхушку горы украшали истлевшие обломки дерева. И больше никаких лазов или входов, с решеткой или без.
«Все, конечная остановка, не забывайте свои вещи, всего доброго и прочая херня», – мрачно улыбнулся про себя Тима.
Тух-Тух не без труда взобрался наверх и уныло пнул ногой деревяшку. Она упала с гулким стуком.
– А… А где же клад? – промямлил Костя, озираясь по сторонам.
Тух-Тух наклонился и принялся ожесточенно расшвыривать песок. С сухим шуршанием он ложился на землю, поднимая облачка пыли. Тщетно, под ним тоже ничего не было.
– Ну что ж, – сказал Дильс на редкость спокойным и рассудительным голосом. – Сокровищами, как вы видите, тут и не пахнет. Но в любом случае это путешествие будет самым необычным в моей жизни. Жаль, Злата этого не видит.
– В задницу все ваши путешествия, – ворчливо сказал Костя. Он стал карабкаться на гору, несколько раз сполз вниз, как неуклюжий жук, но все же в итоге оказался рядом с норвежцем. Ни слова не говоря, он встал в «третью» позицию и начал сбрасывать вниз песок, став похожим на пса, увлеченно закапывающего свои кучки.
– И сколько вы собираетесь копать? – крикнул Тима.
– «Пилите, Шура, пилите», – издал смешок Дильс. – Слазьте, дурачки, пора домой.
Первым сдался Тух-Тух. Спотыкаясь, он полусбежал, полусъехал вниз. Он выглядел разбитым, его даже было не узнать – так он был расстроен. Нет, слово «расстроен» тут не подходит. Он был УБИТ. Еще бы, проделать такой путь, чуть не погибнуть от холода и голода, и на тебе…
Дильс и Яна направились к лазу, Антон, каждую секунду оглядываясь, побрел за ними. И уж когда все были готовы покинуть пещеру, раздался дрожащий голос Кости, который буквально разорвал воздух:
– Стойте! См… Смотрите, что я нашел!!!
Медленно-медленно, как во сне, Тима развернулся и на негнущихся ногах подошел к песочной горе, которая благодаря стараниям Тух-Туха и Кости стала значительно ниже. Костя кубарем скатился вниз и протянул ладонь. К тому времени подошли все остальные.
– Есть. Все-таки есть!!! – завопил Тух-Тух и метеором снова ринулся на гору.
– Ну-ка, дай посмотреть! – сказал Дильс.
– Не дам, – Костя облизал пересохшие губы и воровато оглянулся. – Это… мое. Я ее нашел.
– Дай взглянуть! – голос Дильса прорезал металл. – Или получишь в ухо, Костя.
Тот нехотя подчинился. Дильс осторожно взял предмет из рук Кости и поднес ближе к глазам. Потом, цокнув языком, передал Тиме. Эта монета была как две капли воды похожа на ту, которая была у Тух-Туха, такая же тяжелая, с неровными краями, будто по ним прошлись рашпилем. С тем же изображением женщины с длинными волосами. Тима дал посмотреть монету Яне, после чего ее забрал Костя.
– Это золото, – уверенно сказал Дильс, и лицо Кости вспыхнуло от радости.
Дальше творилось что-то невообразимое. Как сумасшедшие, они один за другим взлетели наверх и присоединились к Тух-Туху, который уже вовсю трудился. Вскоре значительный пласт песка был сброшен вниз, и у них под ногами оказалось… море. Нет, не море. Океан. Океан монет. Некоторые лежали в полусгнивших сундуках, но большая часть валялась просто так, вперемешку с песком. В монетах можно было купаться в буквальном смысле слова, подобное можно было видеть лишь в приключенческих фильмах про кладоискателей или пиратов. Монеты были разного размера – крупные (какую нашел Костя), поменьше и совсем крошечные, но на всех была изображена странная длинноволосая женщина.
Золота было не просто много, его было ОЧЕНЬ МНОГО. Кроме того, изредка попадались слитки, по весу не менее килограмма каждый. Они стали отгребать их в сторону. Лопаты никто не взял, все делали руками. От огромного количества золотых предметов пещера даже как-то сразу посветлела.
Они отгребали песок в сторону, а Костя с Артуром углублялись все дальше, постепенно разравнивая гору. Вскоре кто-то из них крикнул:
– Глядите! Что это?!
Тух-Тух поймал брошенный Артуром камешек и срывающимся голосом выдохнул:
– Алмаз.
– Ура-а-а-а!!! – заорал Костя. – Я богат!!!
Лицо его раскраснелось как после спиртного, глаза сверкали, как те камешки, которые он извлекал и извлекал наружу пригоршнями. Алмазы. Сапфиры. Изумруды. Топазы. Рубины. Снова алмазы. И так до бесконечности. Постепенно рукавицы, в которых работали люди, превратились в лохмотья, многие даже до крови царапали руки, что еще раз подтверждало, что камни действительно настоящие.
Тима не помнил, сколько прошло времени, ему казалось, что оно вообще остановилось. Все происходящее казалось неким фантастическим сном. Он пришел в себя, когда его тормошил Дильс.
– А, что? – он закрутил головой.
– Пора наружу, уже шестой час, – громко сказал Дильс.
– Я не хочу наружу, – рассовывая по карманам монеты и камни, известил Костя. – Фиг ли там делать…
Дильс подошел к Косте и отвесил ему подзатыльник. Вскрикнув, Костя отскочил в сторону и с бешенством посмотрел на отца.
– Выворачивай карманы, придурок, – сказал Дильс. – Никто ничего не возьмет отсюда, пока не наступит время.
– Хрен тебе, – осклабился Костя, и, прежде чем Дильс порвал бы на части успевшего всем надоесть Константина, Тима быстро встал между ними. Артур подошел со стороны Дильса, готовый в любой момент удержать его от непредвиденных действий.
– Спасибо, Тимофей, – сквозь зубы произнес Дильс. – А то у меня руки чешутся посчитать зубы этому молокососу.
– Может, хватит уже? – уставшим голосом проговорила Яна, присаживаясь на камень.
– Значит, ситуация такова, – сказал Дильс, немного успокоившись. – Уж не знаю, чей клад мы нашли – атлантов или еще кого, но… факт. И я не сомневаюсь, что все камни, которые валяются у нас под ногами, – настоящие. Один такой камешек способен обеспечить безбедную жизнь каждому из нас до конца дней. Вопрос в другом.
– Как все это вывезти, – продолжил мысль Артур, но Дильс отрицательно покачал головой.
– Это научное открытие. И все ценности принадлежат стране.
Тух-Тух медленно повернулся, и в глазах его сверкнул опасный огонек.
– Так-так… Значит ли это, что мы не имеем права на все это?
– Почему же, – невозмутимо ответил Дильс, следя за Тух-Тухом на случай, если вдруг он решит броситься на него. – Каждый получит полагающуюся ему долю. Если мне не изменяет память, это двадцать пять процентов. Все остальное мы сдадим государству.
– Какому? – прищурился Аммонит.
Дильс метнул на него оценивающий взгляд и на всякий случай отошел в сторону.
– Советскому Союзу, – твердо сказал он.
Аммонит расхохотался:
– Ты, кажется, так ничего и не понял? От твоего Союза скоро ничего не останется, ясно?
– Нет! – побледнел Дильс. – Ты… лжешь!
Аммонит указал на Тиму:
– Спроси у него. Какой резон ему врать тебе?
Тима вздохнул.
– Я же вам рассказывал, – произнес он.
– При чем здесь Союз?! – заорал Костя. – Мне насрать, что там будет в будущем! И не дам… ничего я никому не отдам!
С видом свинтуса, который хочет весь мешок с желудями только для себя, он со злобой озирался по сторонам, готовый вцепиться в глотку любому, кто осмелится посягнуть на его клад.
– Вы забываете об очень простой вещи, – спокойно сказал Тух-Тух. – Во-первых, этот остров имеет независимый статус. То, что на нем расположена русская станция, еще ни о чем не говорит, чилийцы с таким же успехом могут претендовать на этот клад. Иными словами, кто нашел, тот и король. И второе, самое главное. Ребята, вы забыли, что теперь зависите от меня? Свой вертолет вы просрали, связи с Большой землей у вас нет, так что не нужно поднимать лишнего шума. Как я обещал, самолет прилетит, и часть клада мы сможем вывезти сейчас, остальное – во второй заход.
Тух-Тух хищно улыбнулся улыбкой барракуды:
– А чтобы не было недоразумений, добавлю, что за мной прилетят четверо ребят, типа тех, которых вы видели в чилийской зимовке, все вооружены. Поэтому не советую со мной ссориться.
Дильс сгорбился. Словно ища поддержки, он посмотрел на Артура, но тот отвел взгляд. Эту партию он тоже проиграл, все тузы были в руках этого норвежского дьявола.
– Не обижайся, Дильс, – похлопал его по плечу Тух-Тух. – Я слишком долго шел к этому, так что сентенции насчет долга и патриотизма давай оставим в стороне, ага?
– Ладно, – выдавил из себя Дильс. – Не собираюсь рисковать жизнями своих людей из-за этого блестящего дерьма. Как ты собираешься вытащить его наружу? Лаз слишком узкий. Перетаскивать все это не имеет смысла – у нас займет это не одну неделю.
– Это вопрос решаемый. Сначала перенесем в первую пещеру, я видел там несколько углублений у стены, так что часть клада там поместится. А дальше… видно будет.
– А что насчет прошлых экспедиций? – внезапно спросил Антон. – Почему-то никто из вас не подумал, что уже были попытки проникнуть в эту пещеру. И те два трупа у решетки – тому доказательство.
– Ну и что? – в один голос спросили Костя с Артуром.
– Не вижу здесь никакой связи, – добавил Артур.
– А связь очень простая, – отозвался Тух-Тух. – Он правильно говорит. После Виктора Клейна мы попали сюда вторыми. И Белый Саван пустил нас к себе, кстати, благодаря Злате.
– На что ты намекаешь? – подозрительно спросил Дильс.
Тух-Тух начал прохаживаться взад-вперед, внимательно разглядывая стены пещеры. Они были темно-синего, почти чернильного цвета, и за ними постоянно что-то вспыхивало ядовито-желтым, будто за стенками один за другим загорались факелы.
– Мы можем не найти этот лаз во второй раз, – сказал норвежец. – Другого такого шанса может не быть, вы должны понять это.
– Чушь, – презрительно сказал Костя. – Можно запомнить это место, можно сделать кучу ориентиров… Не верю я в шансы и прочую ерундистику.
– Жаль, – бросил Тух-Тух, продолжая бродить по пещере, будто он совершенно потерял интерес к окружающему его богатству. Он блуждал по периметру пещеры и продолжал изучать стены.
– Эй, Тух-Тух! – крикнул Артур. – Ты хочешь сказать, что это еще не все?!
Норвежец повернулся к ним лицом. Только взглянув на него, стало ясно, что Артур недалек от истины. Лицо у Тух-Туха было таким, словно этот человек искал что-то еще, но, как ни парадоксально, он не ждал от будущей находки ничего хорошего. Это все равно, как если бы он знал, что завтра его казнят, и теперь хотел лишь убедиться, каким способом у него отнимут жизнь.
– Нужно обследовать все до конца, – уклончиво промолвил Тух-Тух, но этот ответ не устроил Дильса.
– Темнишь, Тух-Тух, – сказал он. – Что еще тут может быть?
Однако норвежец лишь двусмысленно шмыгнул носом и продолжил слоняться по пещере.
«Тень отца Гамлета, мать его», – мелькнула у Тимы мысль.
– Ладно, вылезаем отсюда, – решил Дильс. – Злата там уже с ума сходит.
– Подождите, – вдруг сказал Тух-Тух. Он встал на колени и принялся расчищать пол от песка. – Идите-ка сюда!
Когда все обступили Тух-Туха, их взору предстало идеально ровное отверстие в полу, диаметром немного больше канализационного люка.
– Это еще что? – Костя нагнулся, вглядываясь в темноту. – Местный унитаз, что ли? Эй, Тух-Тух, атланты что, срали туда?
Несколько секунд норвежец вообще не двигался, будто окаменев. Он, не мигая, смотрел округлившимися глазами на это отверстие и что-то беззвучно шептал.
– Тух-Тух, что там? Еще алмазы? – продолжал допытываться Костя, но тот упорно молчал. Он прильнул к дыре, направив вниз фонарь.
– Я полезу, а вы держите веревку, – распорядился он, приняв решение.
Дильс нахмурился:
– Может, хватит на сегодня?
Похоже, его стала задевать чрезмерная самостоятельность норвежца.
– Это будет быстро. Я уверен, что там неглубоко, – Тух-Тух, казалось, позабыл обо всем на свете кроме этой дырки. Он надел пояс, защелкнул карабин, подергал веревку. Дильс, Артур, Аммонит и Тима взялись за другой конец, пропустив веревку через плечи.
– До скорой встречи, – бесстрастно сказал Тух-Тух и погрузился в темноту.
Костя нервно хихикнул, крепче ухватился за веревку и раз в двухсотый облизал губы:
– Может, отпустить веревку? И делиться не надо?
Дильс вместо ответа наградил его таким взглядом, что Костя моментально прикусил язык.
– У тебя там все нормально? – крикнул Дильс, наклоняясь к лазу.
– Ага, – донеслось до них, и Тима непроизвольно вздрогнул. Будто с тобой разговаривали из закрытого гроба.
– До земли дошел?
– Нет… пока еще. Ага, вот… сейчас. Есть!
– Ну и чего там? – визгливо крикнул Костя, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения, словно хотел в туалет.
Молчание.
Так они простояли минуты три.
– Прикинь, сейчас веревка дернется, и мы лишь окровавленный огрызок вытащим, – нарушил паузу Артур, но всем почему-то было не до смеха. Уж слишком долго Тух-Тух не давал о себе знать.
– Эй, где ты там?! – крикнул Дильс. – Тух-Тух!!!
Тишина.
– Может, он потерял сознание? – неуверенно предположила Яна.
– Этого еще не хватало, – с нескрываемым раздражением произнес Дильс. – В печенках у меня в последнее время этот Тух-Тух.
– Может, его эти зеленые улитки сожрали? – с опаской поглядывая в черную дыру, сказал Костя. – Или эти, как их назы…
Однако закончить он не успел. Из-за крика, точнее, дикого вопля. Вопил Тух-Тух, и этот леденящий кровь вой ничего не имел общего с человеческим. У Тима подогнулись колени.
– Что эт-т-то? – пискнул побелевший Костя, высвобождая плечо от веревки.
– Встать на место! – гаркнул Дильс. – Возьми веревку, размазня!
– Тух-Тух!!! – заорал Артур.
Рев повторился, страшный рев раненого животного. Тима почувствовал, как у него начинают шевелиться волосы. Что там внизу происходит?
– Возьми веревку!! – рычал тем временем Дильс, но Костя, отбежав на безопасное, по его мнению, расстояние, истерично огрызнулся:
– Ну да, а если мы как-к-кую-нибудь гадость наружу вытащим?!
– В штанах у тебя гадость, – сплюнул Дильс. – Яна, помоги!
– Тух-Тух!!! ТУХ-ТУХ!!!!!!! – продолжал надрываться Артур, но все было бесполезно. Тима подергал веревку – тоже впустую. Может, он действительно потерял сознание? Но отчего? Из-за отсутствия воздуха? Или он увидел что-то? Или кого-то?
От этой мысли ему стало так страшно, что у него возникло огромное желание отшвырнуть эту чертову веревку и бежать отсюда без оглядки, бежать и бежать…
– Костя, слушай меня, – медленно, с расстановкой проговорил Дильс. – Подойди сюда, нам нужна твоя помощь. Сейчас я спущусь вниз и узнаю, что там. Остальные будут страховать. Как только крикну, тяните.
– Я могу спуститься, – предложил Аммонит.
– Нет, – сказал Дильс. – Хватит, и так доигрались.
– Нужен еще трос? – спросил Тима, но Дильс закрутил головой.
– Держите эту веревку, я спущусь по ней. Как только вытащим Тух-Туха, если он там, отстегните его пояс и сбросьте мне его вместе с веревкой.
– Дильс, может, не стоит? – с трудом скрывая охвативший испуг, стала уговаривать его Яна, но тот был непоколебим. Закрепив на голове фонарь-«шахтерку», он достал охотничий нож и, зажав его в зубах, выжидательно смотрел на Костю. Тот осторожно приблизился к ним и застыл на месте.
– Ну берись за веревку, – как можно мягче сказал ему Тима, хотя у него все поджилки тряслись. Костя как сомнамбула нагнулся, взялся за свободный конец веревки и снова замер на месте, словно робот, у которого скисли батарейки. Дильс начал спуск.
«Если через минуту раздастся его крик, я обосрусь», – промелькнуло у Тимы в мозгу.
К их огромному облегчению, никаких душераздирающих воплей больше не последовало. Вместо этого из темноты послышался слегка искаженный акустикой пещеры голос Дильса:
– Он без сознания. Сейчас попытаюсь привести его в чувство.
Судя по звукам, доносившимся снизу, Дильс приводил в чувство норвежца увесистыми пощечинами. В конце концов, они услышали слабый стон, и через какое-то время Дильс крикнул, чтобы его тянули наверх.
– По… ехали! Еще раз… взяли! – побагровев от натуги, командовал Артур.
Тащить Тух-Туха без Дильса было делом весьма непростым, учитывая, что все устали, как навьюченные ишаки. Сначала показалась голова норвежца. Косички, в которые он заплел свою бороду, торчали как иглы дикобраза. Глаза остекленевшие, в них плескался ужас, древний, животный, словно он повидался с самим дьяволом. Он подтянулся на руках и бессильно свалился прямо на землю. Артур быстро отстегнул ремень с его пояса, и Аммонит стал медленно опускать веревку Дильсу.
– Что произошло? – спросил Тима, когда Дильс вылез наружу.
– Не знаю, – отряхиваясь, буркнул тот. – Там вообще пустой отсек, три на три, как сортир. Пещера геометрически ровная, ни трещинки, ни выступа. И холодно, черт его раздери. Да, еще глыба какая-то ледяная в углу.
– Глыба? – недоверчиво глядя на застывшее в неподвижности тело Тух-Туха, сказал Тима. – Что ж, получается, он ледышки испугался?
– Все может быть, – авторитетно заявил Костя. Он уже вел себя в свойственной ему в последнее время манере. – Нервишки не выдержали, и писец кролику.
– Его нервишки, Костя, уж покрепче твоих будут, – обронил Дильс. – Может, давление? Тух-Тух!
Норвежец с усилием повернул голову на голос.
– Так… стало тяжело дышать… – слабым голосом проговорил он. – Не знаю… как получилось.
– Идти можешь? – Дильс схватил его за шиворот куртки и грубо затряс. – Поднимайся!
Качаясь, как тростинка на ветру, Тух-Тух встал на ноги.
– Да, все нормально, – сказал он более твердым голосом. – Ага, все нормально…
– Может, завалить эту дыру камнем? – предложила Яна, но Дильс был против.
– Хватит, и так столько провозились, – отрезал он. – Шевелитесь, быстрее!
Дильс рассказал Злате о кладе, но та никак не отреагировала на эту новость. Это немного разозлило Дильса, а тут еще Костя под руку попался, неестественно долго ковыряясь возле рюкзаков и шурша пакетами. Дильс направился к нему.
– Не обижайся, Константин, но я тебя предупреждал. Так что давай сюда.
– В смысле? – отступил на шаг назад Костя. Лицо его стало красным от злости, глаза превратились в щелки.
– Ты сам знаешь, сынок.
Наступило молчание. На лице Кости с неимоверной скоростью отразился весь спектр человеческих эмоций – растерянность, страх, понимание, закипающее раздражение и, наконец, тихая, слепая ярость.
– Ты мне не папаша, Дильс. И нравоучения читай Артуру или еще кому, а ко мне не лезь, слышишь?!
Никто не сомневался, что в следующий момент вконец оборзевший Костя полетит на землю от удара разъяренного Дильса. Но Дильс лишь хохотнул и весело сказал:
– Слушай меня, дурилка. До тебя что, не доходит, что, пока мы не выберемся отсюда, у тебя не будет возможности пользоваться этими камушками? Что ты будешь с ними делать? Жрать?
Костя силился что-то сказать, но изо рта у него вырывались какие-то нечленораздельные мычащие звуки, будто он запихнул в рот штук пятнадцать жевательных резинок и теперь безуспешно пытался надуть из них пузырь.
– Почему… почему ты других не проверяешь? – Лицо Кости из красного стало лиловым, почти фиолетовым. – Ты…Ты всегда относился ко мне предвзято, усатый пердун!
– Ты ошибаешься, – еле сдерживаясь, ответил Дильс. – Ты сам своим поведением доказал, что доверять тебе уже нельзя. А теперь не отнимай у меня времени и давай сюда.
Матерясь, как старый сапожник, Костя швырнул под ноги отца пакет, в котором перекатывалось несколько камней и монет.
– Я отнесу это обратно, – сказал Дильс. – Ты и так слишком испорчен, чтобы каждый день любоваться этим золотом. Когда мы будем уверены, что покинем остров, мы вернемся к этому разговору.
– Пошел ты… – отрывисто бросил Костя и, нарочно толкнув плечом Антона, ушел в палатку.
– С каждым днем он становится все более неуправляемым, – сказала Злата. – Ты это заметил, Дильс?
– Я хочу выпить, – пропустив мимо ушей реплику супруги, сказал он. – Думаю, мы заслужили это.
Лицо Златы было будто высечено из гранита, но в глазах безмятежность, словно она вышла пройтись по парку, чтобы нагулять аппетит:
– Лучше спроси, сколько у нас чего осталось.
– Ну?
– Вместе с тем, что вы взяли с чилийской станции, еды хватит дней на шесть. Возможно, на семь, – сказала она. – И это при строгой экономии.
– Прекрасно, – Артур шумно прочистил горло. – Мы самые богатые люди на планете, но жрать нам нечего. Какие предложения, товарищи? Кушать друг друга, по жеребьевке?
– Это еще не все, – снова заговорила Злата. – На исходе бензин для отопления. Если мы не будем экономить, то скоро окажемся без тепла. И вы знаете, чем это грозит. Здесь не такая уж и высокая температура, как вы говорили.
– На сколько мы можем рассчитывать? – дрогнувшим голосом спросил Дильс.
– Ты стареешь, Дильс! – раздался из палатки полный злорадства голос Кости. – Раньше ты никогда не спрашивал, сколько у нас жрачки или топлива, все досконально знал сам!
– Не знаю. Может, дня на четыре, – сухим тоном ответила Злата. – Опять же, это при разумном расходовании.
Тима пить отказался. Антон лишь пригубил немного из мятой кружки, закашлялся и сказал, что больше пить не будет. Зато Дильс и Тух-Тух отрывались по полной. Тух-Тух что-то рассказывал про Антарктиду. Аммонит сидел в стороне, угрюмо поглядывая в сторону выхода. Ему вдруг нестерпимо захотелось увидеть солнце.
– … это примерно в пятистах километрах от Южного полюса. Озеро Восток, ты когда-нибудь слышал о нем? – спрашивал норвежец.
– Разумеется, – ответил Дильс немного уязвленно, мол, ты меня совсем за невежду держишь? – По размерам оно не уступает Онежскому озеру. Как раз над ним расположена русская станция «Восток». Это, между прочим, самое тяжелое место для жизни человека на Земле – холод достигает минус 89 градусов, темнота полярной ночи почти пять месяцев в году…
– Ага, твоя правда. Так вот, толщина льда над озером – от 3,5 до 4,5 километра, представляешь? Многие ученые считают его так называемой «капсулой времени», ведь возможная жизнь в нем должна была сохраниться в изоляции с тех пор, когда поверхность континента начала покрываться льдом.
– Ну и что с этим озером? – нарочито небрежно спросил Артур, хотя было видно, с каким интересом он следит за разговором.
– В столбиках льда, которые подняли с расстояния в несколько сотен метров от поверхности водоема, были обнаружены два вида неизвестных науке бактерий. Некоторые биологи полагают, что в озере Восток до сих пор водятся живые существа времен гигантских папоротников и динозавров, поскольку температура воды там может достигать +18 градусов. Кстати, полученные с американских орбитальных спутников данные показали, что над водной поверхностью озера существует полость, покрытая ледяным куполом высотой около 800 метров, а приборы зарегистрировали там высокую магнитную активность. Учеными также были проведены анализы керна, который взяли из глубинных слоев льда, покрывающего озеро. В нем была обнаружена бактерия, способная жить при температуре +55 градусов.
– И что ты хочешь этим сказать? – недоверчиво спросил Дильс. – Что озеро чем-то подогревается?
– Может быть, какой-то гейзер, но с достоверностью этого сказать нельзя, – ответил Тух-Тух.
– А правда, что сейчас пытаются пробурить к озеру скважину? – задал вопрос Антон, который, как уже понял Тима, тоже кое-что смыслил в этом вопросе.
– Ага, – сказал норвежец. – По моим сведениям, до водной поверхности осталось около 200 метров. Но дальше бурить боятся – если бур неожиданно окунется в воду, то высока вероятность занесения в эту огромную «колбу», загерметизированную миллионы лет назад, обычной земной грязи. К чему это приведет, никто не знает. Может, какие-нибудь земные бактерии уничтожат всю жизнь в озере – рыб, моллюсков… А стерильного бура пока не существует. И что при этом «вырвется» из озера на поверхность и какие вызовет последствия, тоже неизвестно. Ведь нет никакой гарантии, что из озера не появятся существа или микробы, с которыми люди на Земле никогда не сталкивались.
– Ну это все сказки, – зевнул Костя. – Ты лучше про клад расскажи еще раз, поподробней. Может, здесь еще какая-нибудь дырка в скале есть, и там тоже алмазы?
– Во, нашелся сочувствующий, – Дильс усмехнулся. – Тух-Тух, так ты к концу всех моих бойцов переманишь, глядишь, с тобой отправятся в Норвегию деньгами сорить.
– А что ты еще знаешь про Антарктиду? – спросил Антон. – Ходили слухи, что в недрах материка были обнаружены залежи урана, это правда?
Тух-Тух кивнул.
– Не просто залежи, а целые месторождения, – подтвердил он. – По своей значимости они сопоставимы с запасами во всем мире, причем наиболее богатые руды находятся на Земле Королевы Мод, которую нацисты в свое время хотели колонизировать. С тех пор прошло много лет, и разработка полезных ископаемых в Антарктиде запрещена международным Договором.
– Слушайте, надоело уже: «Антарктида», «Антарктида», – поморщился Костя. – Блевать уже хочется от этой Антарктиды. И так сидим в жопе, еще слушаем всякую хрень…
– Константин, если хочешь выругаться, чеши наружу, – металлическим голосом произнес Дильс.
Костя тут же заткнулся, однако что-то пробурчал вполголоса про гроб и белые тапки.
Тух-Тух машинально погладил заплетенную в косички бороду.
– Этот континент полон загадок, – сказал он после короткой паузы. – Вот, к примеру. Норвежские ученые, базирующиеся на южно-полярной станции «Амундсен-Скотт», обнаружили в глубине материка, на расстоянии нескольких километров от горы Маунт Макклинток, башню неизвестного происхождения. Это 30-метровое сооружение построено из ледяных блоков и напоминает сторожевую башню средневекового замка. До самого последнего времени башня была скрыта внутри гигантских снежных сугробов, пока ураганные ветры не очистили ее от снега.
– Ладно, оставим Антарктиду пингвинам. Лучше расскажи, что так тебя напугало сегодня? Там, внизу? Ты вроде парень не робкого десятка… – задал вопрос Дильс.
Тух-тух неожиданно смутился, как школьник, которого мать неожиданно застала в ванной за мастурбацией.
– Я же говорил, что просто потерял сознание, – сказал он.
– Ну да, а зачем орал-то как резаный? – Дильс махом осушил кружку и выразительно посмотрел на норвежца.
Тух-Тух ничего не ответил.
В висках снова застучало, будто паровой молот, и он вспомнил знакомые ощущения, те, которые были связаны с тем загадочным случаем, его рваной раной на бедре. Он словно… провалился в совершенно другой мир, иной, чем этот, полный грязи, крови и предательства. И там, в этом новом мире, его кто-то ждал. С другой стороны, он был по-настоящему испуган. Сначала эта решетка, затем лаз, эта крохотная пещерка… Клейн утверждал, что, когда все было закончено, они развели в том отсеке костер, а вход завалили камнем. Что, получается, он врал? И, самое главное, эта ледяная глыба… От нее веяло чем-то нехорошим, хотя, если разобраться, какой вред может причинить ледышка?
«Может, – возник в мозгу резкий, срывающийся на фальцет голос Клейна. – ОНО ВЕРНУЛОСЬ»…
Руки Тух-Туха вздрогнули, чуть не выронив кружку, наполненную самогоном. Нет, сказал он сам себе. Этого не может быть. Клад – это да, это настоящее, оно материально, его можно пощупать. Но… Опять это но!
– …оглох, что ли? – послышался немного раздраженный голос Дильса, уже довольно хмельной. – Я спрашиваю, каким ветром тебя занесло к нам в Союз.
– Я и сам не помню, – ответил Тух-Тух. В отличие от Дильса он выглядел трезвым как стеклышко, хотя от бутыли самогона, которую несколько дней назад в заброшенном доме открыл Антон, осталось совсем немного. – Но могу сказать одно, девушки там блеск. Особенно в Хабаровске.
– У тебя есть семья? – Дильс взял надломленный сухарь и понюхал его.
– Нет. Хотя дети наверняка есть. Один уж точно.
– Сын?
– Да. Как раз от той девчонки из Хабаровска. Даже не знаю, сколько ему сейчас.
– Что ж ты ее бросил? – заинтересовался Дильс, вновь наполняя кружки мутной жидкостью.
– Я не могу постоянно быть возле одной юбки. Даже если она самая красивая. Даша, кажется, так ее звали.
Аммонит, до этого пялившийся взглядом зомби в одну точку, вздрогнул, как от болезненного укола.
– Даша, – зачем-то повторил он и посмотрел на свои руки.
– Ага, Даша, – кивнул Тух-Тух. – Даже немного жаль, что так вышло…
Аммонит медленно встал и подошел к Тух-Туху.
– Хочешь выпить? Давай. Как там тебя, Апп… Аммонит, – заплетающимся голосом сказал Дильс, подняв голову.
– Какая у нее была юбка, Тух-Тух? – нежным, почти любящим голосом спросил Аммонит. – Синяя или розовая, в клетку?
Тух-Тух замер, одна из его заплетенных косичек случайно влезла в кружку с самогоном.
– Встань, пожалуйста, – тихо сказал Аммонит.
Злата с нарастающим страхом глядела на происходящее. Аура над головой любящего ее мужчины полыхала, как костер инквизитора.
Тух-Тух отставил в сторону кружку и выпрямился. Аммонит широко улыбнулся и встал рядом с норвежцем:
– Дорогие мои друзья, посмотрите внимательно. И скажите, что вы перед собой видите.
– Аммонит, не парь мозги норвежскому пацану, – пьяно пробормотал Дильс. – Остынь.
– Я вижу. Они похожи, – сказала Яна простодушно. – Почти как братья, – добавила она.
Тима тоже глядел во все глаза, поражаясь сходству. Нет, он, конечно, обратил внимание, что в них есть что-то общее, но, учитывая все происходящее здесь, у него не было времени сравнивать все детали. Теперь же он видел, что они не просто похожи, они были как две капли воды! Рост, комплекция, черты лица, глаза, нос…
– При чем здесь юбка? – спросил Тух-Тух.
– У моей матери было две юбки в то время, – ответил Аммонит и вдруг резким ударом свалил норвежца, истерично крикнув: – Ну, здравствуй, папаня!
Надо отдать должное: Тух-Тух быстро оклемался, сразу же вскочил на ноги и парировал следующий удар Аммонита, левой ударив его под ребра. Аммонит зашипел и, развернувшись, нанес противнику еще один удар, разбив норвежцу скулу. Брызнула кровь.
Дильс, опомнившись, кинулся разнимать дерущихся, Артур и Тима держали за руки вырывающегося Аммонита.
– Ты, сука, кинул ее, беременную, без копейки денег! – брызгая слюной, вопил Аммонит. Еще никто никогда не видел его в таком бешенстве. – А потом заявился с дружком и прислонил ухо своего сыночка к утюгу, помнишь? Хочешь, покажу?!
Ему удалось высвободить руку и он задрал волосы над изувеченным ухом:
– Ничего не напоминает? А, Тух-Тух?!
– Это правда? – с осуждением спросил Дильс. Он, да и все остальные ожидали, что норвежец будет выкручиваться, но тот снова поразил всех.
– Да, – просто сказал он, вытирая кровь. – Кто бы мог подумать, что так случится? За всю жизнь я был в Хабаровске три дня. В один из них я переспал с твоей матерью, на второй я ограбил магазин и сделал ноги. А через год с небольшим я снова попал туда, я был пьян. Ты чем-то взбесил меня… Прости.
Аммонит засмеялся, но от этого смеха всем стало жутко. Злата не отрывала глаз от его ауры – она переливалась алым, словно сверху ее поливал кровавый дождь. Ей было больно видеть, что испытывает сейчас этот человек, хотя и ей с трудом верилось в такие совпадения.
– Я сразу заподозрил тебя. Как только услышал про татуировку в виде креста. Моя мать умеет рисовать, Тух-Тух, и она как-то нарисовала этот крест. Он буквально висел у меня перед глазами все это время. Почему ты не спросишь, что с ней сейчас?
– Что с ней сейчас? – с холодной вежливостью спросил Тух-Тух. Он как ни в чем не бывало сел на свое место, расправляя на себе складки одежды.
– Умерла, – процедил Аммонит.
Тух-Тух даже не поднял глаз. Аммонит вздохнул и сказал:
– Я убью тебя, Тух-Тух. Такое дерьмо, как ты, не имеет права существовать на этом свете.
– Ну что ж, попробуй. Если бы ты знал, сколько раз я слышал эту фразу, пока живу. Кстати, юбка у нее была синяя, сейчас я вспомнил.
Аммонит скрипнул зубами и бросился к одному из лазов. Тима подумал, что это как раз тот лаз, который ведет к бездонной яме.
Вечер был безнадежно испорчен.
Примерно через час, когда все уже спали, снаружи остался один Артур. Не то чтобы он страдал бессонницей, но сегодня он тоже испытал странное чувство, и оно не оставляло его даже сейчас.
Это произошло именно в тот момент, когда этот сумасшедший норвежец исследовал крошечную пещерку. Крик. Крик Тух-Туха словно заставил его очнуться от летаргического сна, и он дернулся в сторону, стиснув зубы, чтобы не застонать. Вены пронзили ржавые иглы паники. Как, снова? Сознание померкло, и единственное, что он видел, – лицо Кати, любимой жены. Вот уже третий год, как ее нет с ним… Но почему воспоминание о ней, которую он так любил (любил? чушь, он и сейчас ее любит), возникло в таком неподходящем месте и в такое неподходящее время?!
Образ Кати был такой четкий, чистый и естественный, она вся дышала всепоглощающей радостью и любовью к жизни, что Артур даже на мгновение зажмурил глаза, едва удерживаясь от бешеного крика. Неужели это опять вернулось?!
«Кто-то хочет тебя видеть, – прошептал внутренний голос. – Встреча… ты готов к ней?»
Широко раскрытые глаза молодого человека уставились в сторону лаза, где они были сегодня утром. Там, где был обнаружен клад. Но сейчас клад интересовал Артура меньше всего. Груда блестящего говна, как выразился Дильс, или дерьма, без разницы. Точнее не придумаешь.
«Прекрасное сравнение», – вдруг услышал он в своем мозгу чей-то голос и пригнулся, словно от удара. Что это?! У него начались галлюцинации?
«Ты знаешь… знаешь…что нужно делать», – голос был нежным и плавным, и Артур подумал о свежих лепестках лаванды. Юноша встал.
«Не так холодно… как ты думаешь… да-да…»
Артур тихо, стараясь не производить лишнего шума, прокрался к правой стене пещеры, где под плотным слоем полиэтилена лежали их рюкзаки. На то, чтобы взять фонарь, альпинистский топорик и моток веревки, потребовалось полторы минуты.
Сталактиты с безмолвным равнодушием взирали на его действия. Когда все было готово, он отправился к лазу. Туда, где лежали сотни килограммов золота.
Злате очень редко снились сны. Эта ночь была одна из немногих, когда она увидела сон. В нем она ясно видела всех – Дильса, Аммонита, приемных сыновей и молодежь. Только дело происходило в большом городе, был солнечный день, они гуляют по большой, красивой улице, едят мороженое, из громкоговорителей доносится незатейливая музыка. Аммонит пытается увлечь ее в сторону, шепча ласковые слова, Дильс мрачнеет. Злата смеется, как вдруг над их головами снова появляются ауры. Только на этот раз это не расплывчатое облачко над каждым из них, а скопище черных насекомых, которые густой тучей облепили всех, и ее мужа, и Аммонита, и Артура… Злата приглядывается и видит, что это громадные жуки с отвратительными лохматыми лапами, они суетятся, торопливо ползая по головам людей, но те, казалось, совершенно этого не замечают. Вот один из них заползает в ноздрю Дильса, другое насекомое полезло в изуродованное в детстве ухо Аммонита, Злата кричит, как это часто бывает, когда спишь, но ее никто не слышит. От этих кошмарных аур вверх уходили искривленные отростки, и каждый из них один за другим исчезал, будто его отрезали острые невидимые ножницы. Из ноздри Дильса вытекает струйка крови, точно такая же показывается из уха Аммонита. Яна ест мороженое и хохочет, но Злата видит, как ее правый глаз выпячивается и лопается со звуком упавшего в грязь камня, и оттуда вылезает громадный таракан, неуклюже шевеля усиками.
Они идут, и никого, кроме них, уже нет на улице, Злата задыхается от крика, она видит, что голова Дильса раздувается, как воздушный шар, по коже идут глубокие трещины, но он продолжает со смехом что-то рассказывать. Внезапно улица заканчивается, и она видит девять свежевырытых могил, рядом свалены надгробные камни. «Злата Илионова», «Яна Дмитриева», «Артур Илионов»…
Рядом с могилами стоит женщина в бесформенном балахоне, лицо ее скрыто капюшоном. Она протягивает вперед руки, маня их к себе, и Злата с ужасом видит, что это не руки, а клешни какого-то чудовища…
Она проснулась, едва сдерживая крик и комкая руками материал спального мешка. Дильс что-то пробормотал во сне. Повернувшись на другую сторону, Злата вздохнула и только сейчас почувствовала, что ей тяжело дышать. Будто… будто ее грудь чем-то придавлена. Она попыталась приподняться и чуть не закричала от охватившего ужаса – прямо на ней сидело какое-то отвратительное существо, размером с взрослую кошку, только по внешнему виду больше смахивающее на ракообразное. Твердое, покрытое пупырчатым панцирем тело, свернутый крендельком полупрозрачный хвост, в котором, как в стиральной машине, перемешивалось что-то похожее на молоко с вкраплениями жидкого хрома. От тела в каждую сторону шло по шесть лап, длинных и с множеством суставов, оканчивающихся грубыми когтями. Голова существа была конусообразной, с двумя короткими стебельками, на которых по бокам невозмутимо покачивались два блестящих глаза, и эти два похожие на расплавленный битум шарика с нескрываемым ехидством пялились на Злату. В центре морды пульсировало два толстых хоботка, они словно дышали, как легкие, их концы были влажными.
Наконец из горла вырвался пронзительный крик, запоздалый, но он привел в чувство Злату и, по всей видимости, напугал сидящее на ее груди мерзкое существо. Вздрогнув, оно, тихо шурша паучьими лапами, слезло с груди женщины, из хоботков неожиданно вытекла сверкающая капля, похожая на ртуть. Сорвавшись, она упала на край спальника женщины, послышалось тихое шипение. Оно засеменило к выходу. От истошного крика Златы проснулся Дильс, он резко сел, непонимающе вертя сонной головой, заворочались Артур с Костей. Но Злата продолжала кричать. И хотя отвратительное существо давно выползло из палатки, она не могла остановиться. Несмотря на парализующий конечности страх, где-то внутри нее крепла уверенность, что этот ужасный паук специально сидел на ней, ожидая, когда Злата проснется. Он намеренно не причинял ей вреда, он словно предупреждал – раненой птицей билась в ее сознании мысль, и от этого ей стало еще страшнее. Она села, пытаясь в темноте разглядеть след от вытекшей капли. И не поверила своим глазам – на спальном мешке чернела аккуратная дырочка, от которой шел едкий запах, напоминающий запах ацетона или растворителя. Странная блестящая капля, словно серная кислота, прожгла насквозь материю мешка, палатку и ушла глубоко в скалу, продолжая выжигать ее своим безумным ядом.
Как она и ожидала, ей никто не поверил. Даже дырка от слюны ужасной твари не произвела никакого впечатления на Дильса.
– Не знаю, что там было, но я не верю ни в каких гигантских пауков, – отрезал он, разглаживая свои усы. – Ты просто переутомилась, Злата. Я понимаю. Все эти перемены, сталактиты, пещеры с сокровищами…
Аммонит внимательно осмотрел идеально круглую дырку. Края на ней были почерневшие и пахли чем-то горелым.
– А что ты на это скажешь? – спросил он Дильса, но тот только отмахнулся:
– В любом случае, что это изменит? Ну выставим дежурных… что еще? Не напрягай меня, Аммонит, и без тебя забот хватает…
В это время из палатки вылезла Яна. Вид у нее был крайне растерянный, словно она была в полной уверенности, что проснется этим утром на комфортабельном лайнере, который несет ее домой, а не на безжизненном острове посреди океана.
– Ребята, вы не поверите, – сказала она, нервно потирая руки. – Тима!
– Что случилось? – оглянулся Тима.
– Конечно, это глупо… Но я поправилась, представляешь?
– Хм. Очень интересно, – буркнул Антон. – С чего бы это? Вроде жареной индейки с пловом на ночь не ела…
– Но это правда, – сказала Яна, и при неважном освещении было видно, что она смущена. – Я вообще всегда слежу за своим весом, а тут… Такие вещи я моментально замечаю, вот что я хотела сказать.
Она повернулась боком и, сняв куртку, стала щупать талию.
– Ничего странного, – сказал Костя. – Свежий воздух, экология и все такое…
– Да, только едим мы все одинаково, – не слишком уверенно сказала Яна, продолжая с сосредоточенным видом изучать свое тело.
Тима махнул рукой. Он достаточно хорошо знал Яну и был уверен, что это ее очередная фишка. Может, таким образом она пытается хоть немного привлечь внимание к себе, поскольку, несмотря на превосходящее количество мужчин в их группе, на ее скромную персону мало кто обращал внимание.
Заняться особенно было нечем, и после скромного завтрака Тух-Тух предложил понемногу перетаскивать золото. Возражения это предложение встретило разве что у Аммонита, но его, разумеется, никто не слушал. Он вел себя спокойно, будто бы вчера между ним и Тух-Тухом ничего не произошло.
Они освободили рюкзаки от вещей и принялись за дело. Работа закипела. Поскольку лаз был небольшой, исключающий возможность встать в полный рост, рюкзаки привязывали к веревке, а на другом конце делали что-то наподобие лямок, которые Антон презрительно называл «бурлацкими». К полудню вымотались до такой степени, что все, кроме Кости и Тух-Туха (естественно), отказались продолжать работу. Дильс справедливо заметил, что подобная затрата сил вдвойне скажется на потребностях их организмов. А так как еды у них почти не осталось, то нагрузки должны быть соразмерными. Впрочем, это никак не повлияло на норвежца – по его виду можно было с уверенностью сказать, что даже угроза остаться без пропитания его не остановит. Глядя на него, Тима всерьез подумал, что, в крайнем случае, Тух-Тух будет есть зеленых слизняков, а когда закончатся они – сам себя, но не оставит ни малейшего камушка в той пещере.
После обеда (если считать обедом кусочек сушеного мяса и твердый, как кусок бетона, сухарь) снова произошел конфликт.
Все началось с того, что Антон как бы не-взначай спросил, что все-таки они будут делать, если их не заберет самолет.
– У нас есть ружья, – сказал Дильс. – Можем пострелять птиц. Потом, нас наверняка уже хватились. Уж не знаю, где всплыл наш вертолет, но сюда в любом случае должны направить кого-то.
– Остров большой, Дильс, – сказал Костя.
– Большой, – не стал спорить тот, наливая себе чай. – Но я оставил записку на станции и указал, что с нами приключилось.
Дильс посмотрел на Тух-Туха и сказал, разведя руками:
– Ты уж извини, но тогда я про клад ничего не знал и в записке упомянул тебя. Я не мог поступить иначе.
– Дильс, – мягким голосом позвал его Тух-Тух.
Костя нетерпеливо заерзал.
– Может, если делать нечего, начнем делить то, что мы уже перенесли сюда? – спросил он, и было неясно, шутит он или говорит на полном серьезе.
Антон хмыкнул.
– Дильс, – громче сказал норвежец.
– Погоди, я не закончил. В крайнем случае, можно, конечно, вернуться на чилийскую станцию, но опять же, это пятнадцать километров, даже больше. Возможно, там уже люди. Чего ты хотел сказать, Тух-Тух?
И тут норвежец выдал такое, от чего все на мгновение потеряли дар речи:
– Никакой записки на станции нет, Дильс. Извини, но так получилось.
– То есть как это? – хрипло переспросил Дильс.
Тух-Тух миролюбиво поднял вверх ладони, словно давая понять, что сдается:
– Я не мог рисковать, чтобы за вами еще потянулся хер знает какой хвост, поэтому незаметно взял ее. А потом порвал и выбросил.
Невероятно, но в его голосе проскальзывали нотки сожаления! При этом он поспешил добавить:
– Поверьте: мне очень жаль, но у меня не было иного выхода. Я не позволю допускать к Белому Савану посторонних. Хватит и вас.
Дильс чуть не задохнулся от негодования.
– Тварь, – тихо произнесла Злата и отвернулась. Костя сидел и хлопал глазами, как глупая кукла с испорченным механизмом, Аммонит недвусмысленно поглядывал на свои крупные кулаки, на скулах заиграли желваки. Дильс неторопливо встал на ноги. Внешне он был спокоен, но все видели, что внутри у него все клокочет от ярости и какого труда ему стоило держать себя в руках.
– В конце концов, ваши люди с Большой земли тоже не дураки. Единственная станция, кроме вашей зимовки, – чилийская, и они наверняка после…
Закончить Тух-Тух не успел, потому что Дильс уже летел на него. Тух-Тух даже не пробовал защищаться, он просто стоял с преисполненным фальшивой скорби лицом, как всегда скрестив на груди свои огромные руки. Первый удар Дильса пришелся ему в губы, второй в бровь. Потекла кровь, неестественно заблестевшая в свете фонарей. Дильс продолжал молотить Тух-Туха, но тот лишь слегка уклонялся, не пытаясь перехватить его руку, не говоря уж о том, чтобы дать ему сдачи.
Наконец Тима, первым опомнившись, бросился отдирать Дильса от норвежца, спустя секунду ему пришел на помощь Артур. К тому времени под правым глазом Тух-Туха набухала ссадина, из брови и губы сочилась кровь, стекая в бороду. Но его лицо оставалось умиротворенным. Будто Дильс лупил не мошенника, а служителя церкви, который после первой оплеухи услужливо подставляет вторую щеку, бормоча о необходимости смирения.
– Как вы могли? – спросила Яна, в глазах ее стояли слезы, и Тима даже не сразу сообразил, к кому она обращалась. – Как?! Вы же все знали?
– Я не солгал насчет самолета, – твердо сказал Тух-Тух, когда все-таки оттащили от него брыкающегося Дильса. Из-за разбитых губ фраза прозвучала так, как будто он пытался торопливо прожевать горячую котлету и что-то говорить при этом.
– Да?! – крикнул в бессильной злобе Дильс. Он дернул руками, освобождаясь от объятий Артура и Тимы. – Сколько раз ты уже врал нам, недоносок?
– Как печально это слышать, – Тух-Тух изобразил на окровавленном лице кривую улыбку. – Люди, которых ты сделал богачами, называют тебя недоноском.
– Если бы не эти люди, ты бы дохлым валялся в сугробе, – внес свою лепту Антон.
– В таком случае, зачем вы поперлись к чилийцам? – удивленно спросил Тух-Тух. Он убрал с груди руки и стал вытирать лицо. – Сидели бы и ждали свой вертолет-пердолет… авось дождались бы… через месяц-другой. Если бы повезло, остались бы живы. Но с голой жопой, и до конца своих дней жили бы на свои гребаные гроши. Зато теперь вы можете купаться в роскоши. Ждите. Больше я вам ничего сказать не могу. Осталось и так немного.
– Ясно, – угрюмо сказал Дильс. – Самое паршивое, что ничего другого нам не остается. Ладно, но эта выходка будет стоить тебе дополнительных расходов.
На окровавленных губах Тух-Туха заиграла снисходительная улыбка.
Он собирался еще что-то добавить, но тут с места вскочила Злата. У нее был такой вид, что даже Дильс немного струхнул. Она выглядела как женщина, на глазах которой подвергают пыткам любимую семью.
– Вы… все слепы! Как вы можете верить этому сумасшедшему?! – задыхаясь, воскликнула она. – Он завел всех нас в волчью яму… Всех нас, а я предупреждала! Я…
– Злата, сядь! – рявкнул Дильс, даже не взглянув на жену.
– Нет уж, позволь, я договорю! Вы сами себе раскапываете могилу и пытаетесь улыбаться при этом! «Ах, мы нашли клад! Ерунда, что мы затерялись во льдах, авось кто-нибудь прилетит и найдет нас. Зато мы в окружении бриллиантов, пусть и подохнем среди них…» Неужели вы не понимаете, что мы в беде?! А золото, которое вы нашли, оно отравлено! Никогда сокровища не приносили людям ничего, кроме крови и несчастья!!
– Уйди, – жестко бросил Дильс. Злата с испепеляющей ненавистью смотрела на бесстрастно развалившегося Тух-Туха. Она стояла, непроизвольно сжимая и разжимая свои маленькие кулачки, едва скрывая изумление: аура над головой норвежца была бледно-серой, как скисшее молоко, а нить стала намного короче. Но она увидела и другое. Тух-Тух не лгал. Он правда ждал помощи, и оставалось только надеяться, что оставшееся время пролетит без приключений.
«Да, самолет-то, может, и прилетит, – сказала она про себя. – Вот только где гарантия, что мы улетим на нем?» Память услужливо подкинула одну из фраз норвежца, от которой так и веяло неприкрытой угрозой:
«… За мной прилетят четверо ребят, типа тех, которых вы видели в чилийской зимовке, все вооружены…»
Но это было пылью по сравнению с той гадостью, взгромоздившейся утром на ее грудь, и сердце женщины обдало холодом. А вдруг эта тварь опять приползет утром?
Видя, что норвежец принялся раскладывать спальник снаружи, Дильс спросил:
– Ты что, решил закаляться?
– Сомневаюсь, что после случая с запиской твои люди захотят спать со мной в одной палатке, – сказал Тух-Тух.
– Какое благородство… Это делает тебе честь. Но возиться с тобой, когда ты обморозишь свой перец с горошинами, никто не будет, так что полезай спать в палатку, – сказал Дильс.
Тух-Тух молча проглотил фразу насчет перца с горошинами, но все чувствовали, что ни одна пущенная шпилька им не забыта. Просто время расплачиваться за них еще не пришло.
– Этот Дильс простой как три копейки, – проворчал вполголоса Антон. – Тух-Тух небось не к нему в палатку полезет, а к нам.
Тима устало пожал плечами. К нам, к ним, какая теперь разница?
Яна уже спала, нервно вздрагивая во сне. Что она сегодня несла за чушь насчет увеличения веса? Тут можно только худеть, дураку ясно. Причем совершенно бесплатно.
Тима осторожно влез в свой спальник и попытался заснуть, но стремления Морфея заключить его в свои объятия никак не могли увенчаться успехом – его неотступно преследовали слова Златы. Он уже уяснил, что эта женщина обладает каким-то поистине фантастическим даром предвидения, и оставалось только удивляться, почему Дильс все еще упрямился как баран и в упор не видел очевидное. Другая сторона медали – у них действительно не было иного выхода. Недавняя буря была, по словам Дильса, самой сильной из всех, которые ему доводилось видеть, и это было весьма неприятным сюрпризом, хотя бы по той простой причине, что их поход на чилийскую станцию из-за огромного количества выпавшего снега теперь сильно усложнялся. Если говорить о возвращении на российскую станцию, то об этом он даже не мечтал: брести шестьдесят километров по заснеженной пустыне и так огромный риск, но делать это без еды и топлива – чистой воды безумство. Тух-Тух и втолковывал это все эти дни Дильсу. Тот был вынужден согласиться, не вступая ни в какие дискуссии. Его вообще в последнее время все больше и больше затягивало под влияние норвежца, и в разговоре с Тух-Тухом от него чаще можно было услышать «да», чем «нет», как было совсем недавно.
Теперь снега было столько, что даже добраться до чилийской станции было почти невыполнимой задачей, мало того, пурга время от времени принималась за свое, все больше и больше укутывая Белый Саван плотной снежной пеленой. Они оказались в ловушке, и сегодня вечером Дильс был вынужден полностью признать свое поражение.
«Ждать», – сказал сегодня Тух-Тух. Ждать… Какое унылое, вязкое слово, от него так и веет промозглой тоской! Пока Тима размышлял о возможных перспективах, какой-то потаенный внутренний голос проскрежетал ему прямо в ухо:
СМЕРТИ.
ЖДАТЬ СМЕРТИ.
Уже когда стояла глубокая ночь, из палатки неслышно вылез Артур. Как робот, на негнущихся ногах, он взял из рюкзака привычные предметы – веревку, фонарь и топорик. Затем, оглянувшись и убедившись, что за ним никто не следит, он отправился в знакомый лаз. На его лице блуждала улыбка, широкая, но неестественная, будто бы неумело приклеенная.
Все идет по плану. Вчера он очень много трудился, даже натер мозоли на ладонях, что было уж совсем немыслимо: уж что-что, а руки его нежными никак не назовешь. Он рассчитывал, что сегодня, в крайнем случае завтра, он закончит работу. И тогда… тогда он точно узнает.
Все время, пока он вчера работал, в его мозгу раздавался все тот же нежный голос. Он звучал мелодично и успокаивающе, навевая воспоминания о льющемся в горах чистом прохладном ручье, о котором так мечтает изнывающий от жажды путник, прошагавший не один десяток километров.
Хмельная ночь, когда грезы конденсируются из здешнего воздуха. Во рту неожиданно возник вкус морской воды. Юноша поперхнулся, и его вырвало.
«Ш-ш-ш-ш… все будет хорошо-о-о-о-о…» – пропел над ухом любимый голос, и Артур заспешил дальше.
Рано утром Тиму разбудила Яна.
– Что? Что случилось? – спросонья закрутил головой он.
Яна убрала со лба прядь лоснящихся волос (но все еще красивых) и дрожащим голосом сказала:
– Так, кошмар приснился. Тебе ничего в последнее время не снится?
– Не помню, – подавил зевок Тима. – Что тебе снилось?
– Самолет. Он прилетел сюда, за нами, – ответила Яна.
– Так это же хорошо! – попытался улыбнуться Тима, но вмиг стал серьезным, увидев, что Яна на грани истерики.
«Вечно геморрой с этими бабами», – с неудовольствием подумал про себя юноша.
– Только забирал самолет не нас, а гробы, – тихо сказала Яна. Она как бы случайно прошлась ладонью по талии и напряженно произнесла: – Я продолжаю набирать вес, Тимка. Это невероятно, но правда. Ты понимаешь?
Губы ее задрожали, и Тима поспешил обнять девушку. От нее шел кисловатый запах женского пота.
– Я все же думаю, что тебе это кажется. Твои нервы на пределе, и этим все объясняется, – сказал он.
– Почему мы не уйдем отсюда? – безнадежно спросила она. – Может, в том доме снова произошли изменения, а мы здесь… я не хочу лететь в эту дурацкую Норвегию, мне не нужен этот чертов клад!
Последнюю фразу она почти выкрикнула и разбудила Антона.
Тима прижал девушку к себе, но она успокоилась еще не скоро.
Злата тоже проснулась рано. Никаких пауков и ракообразных в палатке не было, и у нее даже промелькнула мысль, не явилась ли та мерзость с глазами на стебельках продолжением ее кошмара?
Женщина вылезла из палатки, намереваясь расчесать волосы, как взгляд ее упал на Аммонита. Он сидел сбоку от их палатки, между колен зажат топор. Глаза полуприкрыты, словно он дремал. Однако только Злата сделала шаг в его сторону, он мгновенно подобрался и, как распрямившаяся стальная пружина, вскочил на ноги. Топор в руке появился с такой неимоверной скоростью, что Злата не на шутку испугалась. Правда, в следующий момент он уже улыбался своей обезоруживающей улыбкой, швырнул топор на землю и сказал:
– Доброе утро, королева подземных гномов!
– Почему гномов? – тоже улыбаясь, поинтересовалась Злата.
– Так, – пожал плечами Аммонит.
Злата посмотрела на топор, и ее осенила догадка:
– Ты что, охранял нашу палатку?
– Нет, я сам час назад встал, – отмахнулся Аммонит смущенно, но Злата, видя его припухшие глаза и утомленное лицо, поняла, что это не так. Скорее всего, как только она легла спать, он вылез из своей палатки и караулил всю ночь.
– Ты ненормальный, – покачала головой она.
– Угу, – согласился он, радостно глядя на нее, и Злата почувствовала, как внутри у нее все сжалось. Неужели он не понимает, что им не суждено быть вместе?
– Это тебе, – вдруг немного смущенно сказал Аммонит, протягивая ей что-то. Улыбаясь, Злата взяла предмет в руки. Маленький изящный хрусталик, похожий своей формой на бриллиант.
– С днем рождения. Извини, что так поздно, – проворчал добродушно Аммонит, и Злата тихо рассмеялась, изумленная его действиями. Один бог знает, где ему пришлось лазить, чтобы найти эту симпатичную вещицу. Она была внимательной и не замечала, чтобы что-то похожее было в этой пещере…
– Спасибо, Аммонит, – искренне поблагодарила она его.
– Знаешь что? – вдруг сказал Аммонит.
Он с подозрением покосился на палатку и поманил к себе Злату. Заинтригованная, она подошла ближе.
– Где-то часа два назад я пошел набрать воды, а когда возвращался, увидел Артура.
– Артура? – удивилась Злата.
– Да. Он вылез из того самого входа, где мы нашли золото. У него на плече была веревка… я был в стороне от сталактитов, и он не мог меня видеть. Ты что-то знаешь об этом?
– Нет, – ответила Злата. Она была растеряна. С чего бы Артуру ползать ночью по этим тоннелям? Она бы скорее поверила, если бы ей сказали, что это был Костя.
– И еще кое-что. Иди сюда, – сказал Аммонит, отводя ее куда-то в сторону. Злата машинально последовала за ним, все еще размышляя, что бы это все значило.
– Только не падай в обморок, – предупредил ее Аммонит, и Злата заволновалась. Что еще он ей приготовил?
– Вот, смотри, – Аммонит убрал ногой камень, и Злата чуть не закричала от ужаса. На земле лежала согнутая лапа какого-то громадного насекомого. Никаких сомнений, что эта конечность принадлежала именно той твари, которую она видела вчера утром. Лапа была темно-вишневого цвета, как подсыхающая венозная кровь, но, что самое поразительное, она все еще слабо подрагивала.
– Это рефлекс, – объяснил Аммонит, видя изменившееся лицо Златы. – Так что я не зря сидел возле вас, мадам. Конечно, я не знал истинных намерений этой дряни, но сомневаюсь, что она ползла к тебе спеть на ночь колыбельную. И самое главное, Злата. Я, конечно, тебе не ровня, но почему-то у меня крепнет убеждение, что эта пакость ползла именно к тебе. Не к Дильсу. Не к ребятам. Понимаешь?
– Но ты… ведь ты мог сам пострадать!
– Чепуха, – сказал Аммонит, но Злату было не обмануть.
– Что? Она зацепила тебя? Говори, где?
Аммонит нехотя выдвинул ногу, и Злата увидела крохотную дырочку в его сапоге, возле самого носка.
– Подними ногу, – приказала она, и он подчинился. На подошве тоже была дырка с оплавленными краями. Вокруг подошвы было едва заметно бордовое пятно.
– Ты ранен? Господи, почему ты молчал все это время? – воскликнула Злата.
– Там только ноготь сорвало, – признался Аммонит, но Злата уже мчалась за аптечкой.
Весть о неизведанной твари быстро облетела лагерь. Дильс долго с недоверием разглядывал отрубленную конечность, яростно тер щетинистое лицо, что-то бубнил, но к Аммониту даже не подошел. Лишь Тух-Тух оставался абсолютно безучастным к происходящему. Ну подумаешь, лазит тут срань какая-то, плюющаяся кислотой, и что с того? Складывалось впечатление, что в своей обыденной жизни он встречал подобные создания каждый день.
– Мы должны выбраться отсюда, Дильс, – решительно сказала Злата. – Мы подвергаем себя огромной опасности, продолжая находиться здесь. Тебе мало доказательств? Или ты начнешь что-то делать, только когда кто-то из нас умрет?!
– Что ты такое говоришь? – оправдывался Дильс. – К тому же снаружи намного холодней, мы не сможем долго протянуть…
– Если сегодня ты не решишься, я уйду сама, – чеканя каждое слово, проговорила Злата, и, заглянув ей в глаза, Дильс понял – она так и сделает. Причем с этим беглым преступником, черт бы его подрал!
– Потрепались? – с холодной усмешкой поинтересовался Тух-Тух. Несмотря на то, что он второй вечер подряд получает по физиономии, настроение его было, как обычно, хладнокровно-безмятежное. Казалось, замотай все лазы колючей проволокой, он грудью бросится на нее, залей лазы кипящим маслом и смолой, он без раздумий кинется туда. Ради своего клада он был готов залезть в преисподнюю к самому дьяволу и ущипнуть его за задницу.
– Тогда, может, продолжим работу?
– Нет, – сказал Дильс глухо. – Хватит с меня сокровищ, ексель-моксель.
– Тимофей? – Тух-Тух уставил на юношу свои круглые, полубезумные глаза.
Тима отвел взгляд. Смотреть в глаза этому норвежцу было все равно что смотреть в стволы ружья в руках психа, коим сам Тух-Тух наверняка являлся.
В итоге помогать Тух-Туху вызвался лишь Костя. Тух-Тух понимающе ухмыльнулся и уже собрался отправиться к лазу, как вдруг услышал голос Артура:
– Я… тоже пойду.
Злата внимательно смотрела на сына. Ей показалось, что он немного изменился за эти несколько дней, что они внизу. Она смотрела на него и не могла понять, пока до нее дошло – виски Артура были посеребрены сединой. И этот отсутствующий, как у манекена, взгляд, будто он и не живой вовсе. Она случайно посмотрела на его руки и ахнула. Все пальцы сбиты, в царапинах, будто он голыми руками ворошил стекло. Она хотела остановить его, но что-то удержало ее от этого. Она давно поняла, что дети отдалились от нее. Скорее всего, навсегда.
– Я готов подняться наверх только тогда, когда мы заполним все ниши в нашей пещере, – сказал Тух-Тух. – С вашей помощью, без нее, плевать.
– Разберемся, – скривился Дильс, который явно разрывался между желанием покончить с кладом и Златой. – Надеюсь, ты не злишься за то, что я немного подрихтовал вчера твою физиономию.
Тух-Тух осторожно коснулся начинающего желтеть фингала под глазом и засмеялся:
– Да, признаюсь, я еле сдерживал себя, чтобы не остаться в долгу.
– Да? – в голосе Дильса появилась прохладца. – Спасибо за одолжение. Но не стесняйся, я всегда к твоим услугам. Можем продолжить в любое время, уважаемый Ингри Торбьерн.
Злата достала пачку свечей, так как батарейки для фонарей таяли с непостижимой быстротой. Экономили и на бензине, теперь горячую пищу ели на обед, а на ужин позволяли себе лишь по кружке чая.
За обедом Антон долго смотрел на Яну, вяло ковыряющуюся в своей миске, затем сказал:
– Елки зеленые, а ты, в натуре, поправилась!
Правда, он тут же смутился, осознав, что «комплимент» явно пришелся не к месту.
Тима отставил в сторону кружку с чаем и недоверчиво посмотрел на подругу. И действительно, пусть освещение от свечей было неважнецким, но и этого хватило, чтобы увидеть – Яна в самом деле прибавила в весе.
– Это все от волнения, – с всезнающим видом заявил Костя, старательно облизывая ложку. – Так всегда бывает…
– Вообще-то, от волнения обычно, наоборот, худеют, – поправил его Тима.
Неожиданно Яна всхлипнула, вскочила на ноги и, накинув куртку, выбежала наружу. Все проводили ее недоумевающими взглядами.
– Ну вот, обиделась, – сказал Антон сконфуженно.
– А ты как думал? Какой бабе приятно слышать, что она стала толстеть? – спросил Тима.
– Вообще-то, это ненормально, – сказал Дильс, до сих пор хранивший молчание. – Я впервые сталкиваюсь с таким – есть практически нечего, а человек набирает вес.
– Может, тут дело в другом? – сказал Костя полувопросительно.
– В смысле? – не понял Тима.
– Возможно, у нее просто газы?
Антон засмеялся, Костя тоже не выдержал и прыснул.
– Ага. Газы теперь не в животе скапливаются, а в лице. И скоро она начнет пердеть ртом и ушами, – сказал Антон.
Опомнившись, он виновато посмотрел на Тиму:
– Извини, я дурак. Но у нее и, правда, лицо становится круглым прямо на глазах. Разве такое возможно?
Тима не ответил. А что тут было ответить?
Никто из них, включая Злату, еще не знал, какие чудовищные испытания им уготованы.
Яна стала отказываться от еды. Злата тщетно пыталась заставить ее проглотить хоть несколько кусков – едва не срываясь на рыдания, Яна только отчаянно мотала головой. Даже Дильс с его неоспоримым авторитетом и красноречием не смог убедить ее – Яна согласилась разве что на чай, и то лишь после долгих уговоров. После этого она скрылась в палатке и уже там дала волю чувствам. Злата пошла к ней, и скоро рыдания стали стихать. Тима с каменным лицом сидел на корточках, уставившись куда-то в пустоту. Мыслей не было.
– Послушайте, разве это возможно? – спросил Антон. Его пугало происходящее с Яной, и он переживал за друга, а ну как у него крыша на этой почве поедет? Он тогда вообще один останется! – Мы все едим одинаковые порции, но поправляется только она. Это ведь физически нереально, если учесть, что мы едим! Сухари и остатки крупы!
– А лаз, который после бури даже не замело снегом, это реально? – спросил Артур.
«Еще один любитель сравнений выискался», – недовольно подумал Антон. Он заметил, что в последнее время Артур стал немного того, ходит как пришибленный, и взгляд такой, от которого хочется развернуться на сто восемьдесят градусов и быстрым шагом уйти куда подальше.
– Сталактиты опять же, – подхватил Костя. – Может, она чем-то заболела, пока в этой пещере находилась?
– Тогда почему с нами все в порядке? – подал голос Тима, и Артур вдруг таинственно улыбнулся:
– А кто сказал, что все в порядке?
Лица Кости и Антона вытянулись.
– Ладно, я пошутил.
Сказав это, Артур вновь принял безжизненное выражение, будто все происходящее не касалось его никаким боком.
Из палатки вышла Злата.
– Дильс, я не понимаю, что с ней, но она набирает вес. Чуть ли не с каждым часом, – сказала она растерянно.
– И что ты предлагаешь? Прочистить ей желудок? – спросил Дильс. – Я понятия не имею, почему она толстеет.
– Мы все тепло одеты, и вы не замечаете изменений, – продолжала Злата. – Она… сейчас показала мне. У нее на талии появились жировые складки. Груди тоже стали больше. Если бы не лицо, я бы решила, что она беременна. Она… словно пухнет.
– Я вообще не вижу никаких проблем, – осклабился Тух-Тух. – Мне нравятся пухленькие женщины. Конечно, в разумных пределах.
– Я знаю только одно: она должна есть. Мы не на курорте, и силы должны быть у каждого, – отрубил Дильс. – А на диетах будете сидеть, когда мы выберемся отсюда.
– Злата, успокойся. Что ты можешь сделать? – сказал Костя. – Ну если бы она порезала руку или обморозила палец – тогда другое дело. А тут извините. Жир, что ли, из нее выкачивать? Или заставлять гимнастикой заниматься?
– Ладно, тогда поговорим о другом. Дильс, ты помнишь, о чем мы разговаривали утром? – сменила тему Злата.
Аммонит весь подобрался, конечно же, она имела в виду то, что отсюда нужно выбираться.
Но разговора не получилось. Нервы Дильса были уже совсем ни к черту, он только еще больше взъярился, озлобленно огрызался и крикнул напоследок, что Злата может убираться со своим новоявленным любовничком к чертовой матери. Это было последней каплей. Аммонит, зарычав, бросился к Дильсу, и, если бы не Тима с Антоном, в пещере наверняка появился бы труп, а то и два.
Злата в полнейшем молчании встала и ушла в палатку. Аммонит, прихрамывая, уже шел к выходу, ведущему наружу. И когда Злата вышла, держа в руках свернутый спальный мешок и кое-какие вещи, Дильс сломался. Не стесняясь посторонних, он умолял простить его, ругал себя последними словами, под конец обещав, что тут же начнет собираться.
Аммонит издалека наблюдал за происходящим. Поняв, что все это надолго, бросил:
– Вы пока определитесь, а я проверю выход. Может, там снаружи все замело.
С этими словами он исчез в темноте. Злата, закусив губу, смотрела ему вслед. Тревога холодным ужом скользнула внутрь, она вспомнила меняющуюся ауру Аммонита, нить, которая становилась короче с каждым днем, и, отшвырнув в сторону спальник с другими вещами, бросилась к лазу.
– Злата!! – закричал Дильс горестно, но она ничего не слышала. Все мысли трансформировались в одну: «Только бы успеть. Только бы…»
Фонарь в руке прыгал, как живое существо, и Злата принялась звать Аммонита. Внезапно по ногам что-то прошелестело, и Злата испуганно отшатнулась. Она посветила, и ее перекосило от ужаса – это был тот самый паук, и он, быстро семеня, бежал в ту сторону, куда ушел Аммонит!
– Осторожно!! – сложив рупором руки, крикнула она. – Аммонит!!!
Тишина. Ноздри уловили едкий ацетоновый запах. Она стала светить вниз, и луч фонаря то и дело натыкался на клейкие лужицы, похожие на расплавленный свинец, от них шел легкий дым. Глаза стало щипать, слезные железы заработали с удвоенной силой, будто перед ней были горы свеженарезанного лука.
– Аммонит! – снова закричала женщина и вдруг услышала:
– Злата, осторожно. Не подходи близко.
Ее напугало не столько предупреждение, сколько тон, каким это было произнесено. Она уже успела изучить Аммонита и знала, что тот всегда выдержан и спокоен. Сейчас же в его голосе слышалась неподдельная паника, которая мигом передалась ей.
– Злата! – раздался за спиной искаженный акустикой тоннеля голос Дильса.
Злата выругалась и сделала два шага вперед. Она вышла из-за небольшого поворота и тут же замерла, зажмурив слезящиеся глаза. И было отчего – пространство впереди нее было сплошь иссечено сияющими молниями, и она даже не сообразила, что бы это могло значить. Потом глаза немного привыкли, и она разглядела, что перекрещивающиеся линии расположены не хаотично, а в каком-то порядке… что-то вроде паутины. Только нити были похожи на разлитую ртуть, они сверкали, как тончайшие пластины из зеркала, и с них с шипением капала жидкость, оставляя в каменистой поверхности углубления. Крик отчаяния вырвался из уст Златы, когда она разглядела, что Аммонит стоит за этой сверкающей сеткой, более того, точно такая же паутина была впереди него. Боже, как быстро эта тварь смогла соткать ловушку! Глухо застонав, Аммонит неожиданно стал опускаться вниз.
– Не прикасайся к нитям! – взвизгнула Злата, стараясь, чтобы ее руки не дрожали.
– Все… нормально… – выдохнул Аммонит. – Держись от этой штуки подальше. Она ядовита.
– Ты ранен? – с тревогой спросила Злата и побелела: только сейчас она увидела, что возле ноги Аммонита медленно расползается темная лужа. – Где тебя задело?
– Так… царапина, – слабо отозвался Аммонит.
Он перевернулся на другой бок, и Злата закричала – его ступня была почти отсечена от правой ноги и висела на сухожилиях и куске мяса. Одна из нитей паутины была матово-красной, но кровь на ней быстро собиралась в шарики, как масляные пятна в чистой воде, пока не превратилась в крупную кляксу, и эта клякса шлепнулась на пол.
– Не кричи, – устало сказал Аммонит. – Я… сейчас сделаю перевязку.
Неожиданно где-то наверху послышалось тихое постукивание, отдаленно напоминающее звук трущихся друг о друга костей, и Злата медленно подняла голову. Паук сидел прямо над ней, уставившись на нее своими черными блестящими шариками-глазами. Через полупрозрачные панцирные пластины в свернутом крендельке-хвосте было видно, как булькала и крутилась адская смесь. Хоботки-отростки на его морде нервно подрагивали, будто учуяв добычу, но он не двигался с места, словно ожидая чьего-то сигнала. Оцепенев от ужаса, Злата даже не могла пошевелиться, она только стояла и молча смотрела на это уродливое творение, пожалуй, самое кошмарное, которое ей могло бы присниться за всю жизнь.
– Беги! Злата, беги! – крикнул из последних сил Аммонит.
Услышав его голос, существо вздрогнуло, выронив из хоботка смертоносную каплю. Она попала на капюшон Златы и, прочертив обжигающий вектор по всей куртке, чудом не задев кожу, упала, дымясь, на землю. Издав хрюкающий звук, тварь быстро поползла в сторону лагеря. Туда, откуда слышался голос Дильса.
– Тебя нужно перевязать, – сказала Злата, не сводя глаз с увеличивающейся лужи крови под ампутированной ногой Аммонита. Тот быстро слабел, но все же нашел в себе силы снять верхнюю одежду и порвать на лоскуты рубашку. Затем он вытащил из штанов широкий ремень и принялся накладывать жгут. Злата хотела сказать, что рубашка нестерильна и что это чревато заражением крови, но тут же прикусила язык. Она понимала, что даже если Аммонит каким-то чудом выберется из этого плена, то он вряд ли выживет. Только сейчас она осознала, что он обречен, и слезы бессильной ярости потекли по щекам женщины.
За спиной раздались вопли. Кто-то выругался, кажется, Тух-Тух. Тонко взвизгнул Антон. Потом послышались выстрелы. Один, за ним второй. Спустя минуту раздался третий. И все это сопровождалось отвратительным верещанием, которое затихло лишь после четвертого выстрела.
– Аммонит, – тихо позвала Злата. Мужчина поднял голову. – Я приду к тебе.
– Ты умрешь, как только коснешься паутины, – с трудом проговорил он. Даже отсюда она слышала, как он тяжело дышал. – Возвращайся.
– Нет! – вырвалось у Златы.
Разговаривая с Аммонитом, она внимательно изучала паутину и пришла к неутешительному выводу – пролезть между нитями, не задев их, просто невозможно. Более того, паутина была расположена таким хитрым образом, что исключала возможность что-то передать Аммониту – бутылку с водой или какие-нибудь медикаменты. С другой стороны, ее удивило, что концы нитей, соприкасающиеся со стенами тоннеля, не разъедают камень. Приглядевшись, она увидела, что у самого основания нить бледно-молочного цвета и не такая яркая. Может, в том месте она не имеет такие убийственные свойства и ее просто можно срезать?
Она осторожно приблизилась и коснулась рукояткой фонаря этого места. Оно было тверже металла, но по нити пошла легкая рябь, новые капли, злобно шипя, огненным дождем оросили землю.
– Бесполезно, – устало сказал Аммонит. Он закончил перевязку и теперь привалился спиной к стене, критически оглядывая результат своего труда. – Я уже пытался отодрать эту дрянь… Можно только надеяться, что эта штука временная и вскоре перестанет действовать…
– Да, но сколько ждать? – простонала Злата.
Сзади послышались взволнованные голоса, и через минуту из темноты появился Дильс. За ним Тима, Тух-Тух и кто-то еще. Увидев переливающуюся жидким хромом гротескную паутину, они замерли с расширенными глазами. Потом Дильс, облизав губы, хрипло сказал:
– Мы убили ее. Живучая, сука.
– А, вот и папаша пришел… навестить сынка, – усмехнулся Аммонит, заприметив норвежца. Теперь все фонари были направлены в его сторону, осветив белое как мел лицо. Из-за тяжелого специфического запаха у всех началось слезоотделение.
– Мы должны ему помочь! – умоляюще сказала Злата.
Дильс снял с плеча ружье и медленно поднес ствол к подрагивающей, словно живой, нити. Послышалось шипение и едва слышный скрежет, от ствола пошел дымок, сам ствол медленно краснел, будто его раскалили в печи. Дильс торопливо убрал ружье и недоверчиво осмотрел ствол. Он не верил своим глазам – наискосок шел глубокий пропил, как от острой ножовки.
– Режет, как лазером, – сказал приглушенно Тима. Он завороженно смотрел на это фантастическое зрелище и даже не сразу увидел, что Аммонит ранен.
– Мы ничего не можем сделать, – отводя глаза, сказал Дильс. – Можно попробовать передать ему что-то, но я сомневаюсь, что вещи, которые мы будем ему кидать, долетят до него целыми.
– А что там впереди? – щурясь, спросил Тима.
– То же самое, – ответил Тух-Тух. – Он как в клетке. В клетке, от которой нет замка и тем более ключа. Он обречен.
– Заткнись! – задыхаясь, крикнула Злата. У нее начала кружиться голова, от едких паров, выделявшихся паутиной, резало глаза и першило в горле. Боже, она представляет, что сейчас чувствует Аммонит!
– Тух-Тух прав, – неожиданно сказал Тима. – Единственный выход – ждать. Возможно, со временем паутина будет терять свои свойства. Только не пойму, как такое возможно? Как этот паук мог носить в себе это варево и почему он не сгорел?
– Какая теперь разница, – механическим голосом произнесла Злата. Сквозь нити она пыталась разглядеть ауру Аммонита, но ничего не увидела. Была ли тому причиной плохая видимость? Или ее просто уже нет у него?! Злата почувствовала, как колени ее подгибаются, и она потеряла сознание.
Она пришла в себя ночью, уже в палатке. На лбу прохладный компресс, во рту кисловатый привкус. Наверное, Дильс давал ей какие-то таблетки…
– Как ты? – участливо спросил Дильс.
Злата не ответила, ощупывая руками глаза. Они были воспалены, словно туда кинули песком.
– Где Аммонит? – спросила она.
Брови Дильса сошлись у переносицы:
– Забудь о нем. Он умер.
– Я не верю тебе.
– Как хочешь, – Дильс старался говорить ровно, но его всего трясло от злости. И как этому проходимцу удалось произвести впечатление на Злату? О том, что этот проходимец как минимум два раза спас ей жизнь, он почему-то не хотел думать.
– Яна все больше набирает вес, – сказал он, будто бы это могло удержать жену.
– Яна с нами, в палатке, рядом с друзьями. А он с отрезанной ногой валяется, как подыхающая собака, – не глядя на мужа, сказала Злата. Она начала выбираться из палатки.
– Ты куда? – спросил Дильс, прекрасно зная ответ.
Злата вышла наружу. Ее еще немного шатало, но в целом она чувствовала себя нормально. Неподалеку от палатки с задумчивым видом стоял Тух-Тух. Он разглядывал поблескивающий сталактит, словно ребенок, впервые увидевший праздничный салют.
– Вы… вы просто ушли? – спросила Злата, обхватив виски руками. – Оставили его и ушли? Я не могу поверить в это.
– Мы бы выглядели глупцами, пытаясь изменить то, что уже нельзя изменить, – не отводя глаз от сталактита, ответил Тух-Тух, и – невероятно! – губы его разъехались в сардонической усмешке.
– Мы все сошли с ума, – прошептала Злата.
Она кинулась к рюкзакам. Судорожно расшвыривая вещи, она достала свечи, пару носовых платков, веревку, набор колышков для палатки и немного еды. Напоследок она взяла фляжку с водой.
Когда она поднялась и направилась к лазу, дорогу ей неожиданно перегородил Тух-Тух.
– У нас и так не осталось еды. А он все равно покойник, – сказал он, словно речь шла о просроченной банке шпрот.
– Это твой сын, – прошипела Злата. – Прочь с дороги, паскуда!
Что-то промелькнувшее в глазах женщины заставило норвежца отступить. Злата понеслась дальше, моля бога, чтобы Аммонит был еще жив.
Он был там, и все еще жив. Она застала его за ужасным занятием – встав на колени, он старательно лизал стену. Целую минуту Злата ошеломленно смотрела на это непривлекательное зрелище, пока не поняла. Жажда. Всего-навсего естественное человеческое желание, не чуждое любому из их группы…
Она позвала его, и Аммонит повернул голову. Злату поразило, как сильно он постарел за эти несколько часов.
– Родная моя, – пробормотал он, выдавив из себя кривую улыбку.
– Я кое-что принесла тебе, – сказала Злата.
Она вывалила на землю собранные ею вещи и принялась за дело. Колышки были универсальные, легко нанизывались друг на друга, и скоро у нее получилась длинная палка, к концу которой она привязала веревку. К веревке она привязала фляжку и положила эту конструкцию на землю, после чего начала двигать в сторону Аммонита. Тот, замерев, глядел, как Злата с величайшей осторожностью все дальше и дальше продвигала фляжку. Вот она слегка задела нить… Знакомое шипение, но на алюминиевой поверхности осталась только легкая царапина… еще немного… Снова зацепила, но фляжка уже почти у цели. На этот раз царапина была глубже, и из отверстия тоненькой струйкой потекла вода, но фляжка уже миновала паутину, и Аммонит схватил ее. Отвинтив крышку, он жадно припал к горлышку.
– Не пей все, – сказала Злата.
Соблазн допить был очень велик, но все же Аммонит переборол себя.
– Как твоя нога? – спросила Злата.
– Нормально, – ответил Аммонит, но женщина видела, что все далеко не нормально. Полуоторванная ступня волочилась за ним, как преданная собачка за хозяином. Злата посветила фонарем и вздрогнула – к луже крови сползлись зеленые слизни и барахтались в ней, как воробьи в пыли. Некоторые из них уже были не зелеными, а грязно-багровыми, как насосавшиеся пиявки. Значит, не такие уж они безобидные, эти червяки!
Аммонит тоже это заметил и, подволакивая изуродованную ногу, буквально вжался в стену.
Таким же образом Злата передала ему нож, свечки со спичками и носовой платок.
– Я стал плохо видеть, – свистящим голосом произнес Аммонит. – И рана…
– Намочи платок, твоим глазам будет легче, – посоветовала она. – Я посмотрю, какие у нас остались обезболивающие, и принесу тебе.
Аммонит грустно улыбнулся:
– Лучше пристрели меня.
– Замолчи! – крикнула Злата.
Он и в самом деле замолчал, но не по настоянию Златы, а потому, что потерял сознание. Злата долго звала его, пока не сорвала голос. Луч фонаря выхватил страшную картину: с потолка, стен тоннеля торопливо ползли слизни, спеша на пиршество – из культи Аммонита вытекала свежая кровь. Злата уже хрипела, но все было тщетно – слизни медленно, но неуклонно покрывали его тело, постепенно подбираясь к голове.
Время, казалось, остановилось. Злата не помнила, сколько она просидела вот так, но, когда она очнулась, ее часы показывали пять утра. Поза Аммонита не изменилась, он все так же был без сознания. Злата поставила на фонарь последние батарейки и посветила. От увиденного у нее моментально скрутило желудок, и она почувствовала, что ее сейчас стошнит. Все лицо Аммонита было покрыто толстыми слизняками, в пустых глазницах тоже копошилось несколько штук. Налившись кровью, они отваливались с мерзким звуком и замирали, словно впадая в анабиоз. Господи, лишь бы Аммонит был уже мертв! Смилуйся над ним!
Однако, к ее суеверному ужасу, он пошевелился. Из горла донесся булькающий стон, он стал на ощупь сбрасывать с себя отвратительных слизней. Движения его были вялыми, будто он действовал во сне.
– Злата? – проскрипел он, и женщина с трудом узнала его голос.
«Наверное, эти твари и внутрь забрались», – промелькнула у нее мысль, но, как ни странно, Злате уже не было страшно. Она умела быстро принимать неизбежное. В том, что ему осталось жить считаные минуты, она уже не сомневалась.
– Я здесь… Аммонит.
– Аполлинарий. Для тебя я Аполлинарий.
– Хорошо, – улыбнулась она сквозь слезы, чувствуя их горький вкус. – Ты только не делай резких движений, хорошо? Мой Аполлон.
– Я не убивал того человека. Мы честно дрались, – выдавил из себя Аммонит.
– Я верю тебе.
– Он сам упал на работающую пилу. А я… я пытался помочь ему, но он истек кровью, – каждое слово давалось Аммониту с неимоверным трудом, и паузы между ними увеличивались. – Не поверили… так глупо… пришлось… убежать… но я не жалею… что очутился в той… избушке… я встретил свою звездочку… моя Злата. Всегда… буду помнить… любить…
Злата плакала. Когда она подняла мокрое от слез лицо, Аммонит уже лежал. Он не шевелился, и ободренные слизни, будто почуяв, что все кончено, с утроенной силой набросились на труп.
Шатаясь, Злата поднялась на ноги. Она ощущала огромную слабость. Нет, это была не усталость мышц в обыденном понимании этого слова. Она чувствовала, что со смертью этого человека она безвозвратно потеряла частичку себя, своей души, своих способностей…
Как во сне, она вошла в пещеру, и ее взор уперся в скрюченный труп паука, валяющегося в одной из ниш. Почти все конечности у него были обрублены, стебельки с шариками-глазами тоже. На конусообразной морде дырка от пули, еще три в панцире, и его ядерная жидкость понемногу выплескивалась в нишу, постепенно растворяя самого паука. Злата плюнула на труп насекомого, и тут к ней подлетел Дильс. Он молча обнял ее, крепко прижав к себе. После недолгого замешательства Злата обняла мужа. Она с удивлением увидела, что глаза Дильса мокрые.
– Ты плачешь? – хрипло спросила она.
– Я боюсь… тебя потерять, – прошептал Дильс.
Так они простояли довольно долго, потом Дильс сказал:
– Яне хуже. Она вообще не выходит из палатки. Тимофей в прострации. Ты будешь завтракать?
Злата присела у пофыркивающей печки. Ей казалось невероятным, что еще вчера она разговаривала с Аммонитом, они смеялись, а теперь он лежит, как кожура от банана, и его жрут зеленые улитки…
– Можете называть меня циником, но диета Яны продлевает наш паек, – заявил Костя, дуя на чай.
Он с озабоченным видом бывалого завскладом глядел, сколько каждый кладет в кружку сахара, потом спросил у бледного, как сама смерть, Тимы:
– Ну как она?
– Плохо. Вообще, мог бы сам пойти и узнать, – ответил тот. Он сам тоже не мог заставить себя притронуться к своей миске. С удовольствием ел только Тух-Тух.
Все давно поняли, что на свете нет ничего такого, что могло бы повлиять на его настроение, и оставалось только поражаться, насколько глубоко человек может абстрагироваться от внешних неурядиц и проблем, типа холода, голода и прочего, чего сейчас у этих людей хватает с лихвой.
– Она даже не хочет вылезать из спальника и тихо плачет, – сказал Тима. Он остановил колючий взгляд на Злате, будто считая ее источником всех неприятностей. – Я боюсь, что это будет только прогрессировать.
– Скажешь тоже, – скривился Антон, но лицо его стало встревоженным. – Насколько там все плохо?
– Иди, взгляни, – сказал Тима, передавая свою порцию другу.
Антон недовольно покосился на него:
– Ты тоже объявляешь голодовку?
– Нет, просто сейчас не хочу. Слушайте, мы должны что-то решать. Ей все хуже и хуже.
– Вон у нее спросите, – сказал Костя, ткнув чайной ложкой в Злату. – Ты же все видишь и знаешь, скажи, в чем проблема? – поддел он ее.
Лицо Златы на мгновение стало беспомощным.
– Не знаю. Я же не господь бог. Нам нужно покинуть это место. Но теперь уже поздно.
Дильс скрипнул зубами и спросил голосом смертельно уставшего человека:
– Ты думаешь, я зверь? Будто я не понимаю, что происходит? Но сейчас единственное, что мы можем делать, это ждать.
Злата засмеялась, и всем стало неуютно от этого смеха.
– Извини, Дильс, но ты глупец. Ты все еще веришь, что мы выберемся отсюда? – свистящим шепотом спросила она. – Ты когда-нибудь встречал столько совпадений? Вертолет, чилийская база, смерч, паутина… Это кольцо смерти, и оно сжимается с каждым днем. Неужели ты ничего не понял?! Нас как будто нарочно, как крыс, заманивают все глубже и глубже.
– Закрой рот, – голос у Дильса стал каким-то безжизненным.
Злата кивнула:
– Я закрою рот, Дильс. Только знай, если Яна будет продолжать набирать вес, она не сможет никуда выйти, даже в туалет, я уж не говорю о том, чтобы пролезть в лаз, а уж идти к какой-то станции и подавно.
– Злата, послушай…
– А если мы будем сидеть сложа руки, она скоро умрет, – закончила с убийственным спокойствием Злата.
В воздухе повисла мертвая тишина. Даже вечно ехидно ухмыляющуюся физиономию Кости перекосило от испуга:
– Чт… что?! – Он, как всегда в такие моменты, начал заикаться.
– У тебя заложило уши? Повторяю: дорог каждый день, – глухо произнесла Злата. – Пойду вымою посуду…
Она собрала миски с кружками и пошла к выходу.
– Что, все действительно так хреново? – задал вопрос Антон. – Дильс, разве оттого что набрал пару килограммов, можно склеить ласты?
– Далеко не пару, – огрызнулся Тима. – Пойди и убедись сам. Можем посмотреть вместе.
– Я пойду, – сказал Дильс.
Тима тоже встал, хотя его тело сотрясала мелкая дрожь. Еще никогда ему не было так страшно, и он боялся снова посмотреть на свою подругу.
Когда они подходили к палатке, он подумал: что ужасного в толстяках? Переборов свои предрассудки, он полез внутрь за Дильсом.
Когда они очутились внутри, Тима сначала ничего не увидел, кроме завернутого в спальный мешок тела. Дильс осторожно дотронулся до него, никакой реакции.
– Яна, – позвал он.
Она повернулась к ним лицом. От неожиданности Тима отшатнулся назад, чуть не завалив палатку. Это была Яна… и не Яна. Еще несколько часов назад она была совсем другой! А теперь он с трудом узнал ее. Лицо раздуто, как воздушный шар, наполненный гелием, губы наводили на мысль об ее африканских корнях, а глаза ушли куда-то вглубь, как две пуговки, которые с силой вдавили в тесто, мясистые щеки, мокрые от слез.
– Яна… – начал Тима, но та хрипло выкрикнула:
– Что «Яна»? Хочешь предложить мне поесть?!
Все выглядели подавленными.
– Ты не хочешь наружу? Тебе нужен воздух, – сказал мягко Дильс, но Яна затрясла головой. Непомерно толстые бульдожьи щеки болтались из стороны в сторону, как холодец на тарелке. Тиме стало дурно, и он отчаянно захотел наружу. Что с ней такое?!
– Мне страшно, Дильс. Я не могу надевать свои вещи, – еле слышно сказала она. – Они становятся мне малы, ты понимаешь? Еще немного, и я не смогу самостоятельно ходить. А потом просто лопну, как гнилая тыква, вот потеха будет?
– Перестань, – Дильс кашлянул. Он избегал встречаться с ней взглядом. – С тобой… все будет в порядке.
Верил ли он сам в свои слова? Тима очень сомневался. Тон, каким они были произнесены, навел его на мысль, что, наверное, именно так охваченная ужасом медсестра говорит на войне солдату, которому снесло осколком полчерепа: Потерпи, родимый, с тобой все будет хорошо, в то время как тот уже бьется в агонии.
Яна ничего не ответила и отвернулась. Она поворачивалась с трудом, вздыхая и постанывая, как тяжелобольная женщина, которой стукнуло как минимум пятьдесят. Из спального мешка выскользнула рука, поправляя волосы, и Тима поспешил наружу, твердя себе, что эта рука ему просто померещилась. Потому что такого не бывает.
Не бывает, чтобы пальцы некогда худенькой девушки были похожи на толстые разварившиеся сосиски.
– Я не врач, но боюсь, что мои опасения подтвердились, – сказал Дильс, выйдя из палатки чуть позже. На лице проступила бледность.
– Что с ней? – упавшим голосом спросила Злата.
– Похоже, у нее элефантиаз, слоновая болезнь по-нашему, – произнес Дильс. – Больше ничего предположить не могу. Странно только то, что у нее поражены все участки тела. Как правило, эта болезнь чаще всего сказывается на голени. Единственное, что меня смущает… Но это так, неважно.
– Но как она могла подцепить это? – спросил Тима срывающимся голосом.
Дильс хотел что-то ответить, но его опередил Тух-Тух:
– Позволь с тобой не согласиться, Дильс, поскольку я немного знаком с этой темой. Слоновая болезнь может быть вызвана паразитическими червями, личинки которых передаются человеку при укусах москитов. После попадания в организм человека возбудитель заболевания поселяется в лимфатических узлах паховой области или…
– Короче, Тух-Тух! У нас нет времени на лекции, – с нетерпением перебил его Дильс.
– Можно и короче, хотя я уже и так почти все сказал. Элефантиаз встречается (заметьте!) в тропических и субтропических регионах, таких, как Африка, Аравийский полуостров и прочее. А мы здесь. Так что сами делайте выводы.
– Насколько это опасно? – спросил Антон.
– Для жизни никакой опасности нет, – ответил Дильс, и Злата бросила на норвежца вопросительный взгляд, словно доверяя больше ему, чем своему супругу. Тух-Тух важно кивнул, подтверждая слова Дильса.
– Вопрос в другом: с таким весом очень сложно передвигаться и вообще жить, – уточнил Дильс.
– Но что-то ведь можно сделать? – почти простонала Злата.
Все молчали. Тух-Тух изобразил на своем лице выражение, которое бывает у человека, сделавшего все, что было в его силах, и незаметно отошел.
– Ты сказал, что тебя что-то смутило, – напомнил Тима.
– Да, но возможно, мне померещилось. Знаете, мне показалось, что ее кости стали мягче, что ли…
– Бред, – сплюнул Костя. – У вас у всех крыша поехала после этого случая с пауком.
Прошло несколько часов. Дильс что-то читал, Тух-Тух завалился спать и дрых как кот уже почти пять часов. Делать, в общем-то, нечего, про Аммонита уже все забыли и теперь были озабочены происходящим с Яной. Какое-то время с ней находилась Злата, и после обеда Яна все же соизволила выйти, видимо, по своим женским делам. Злата ее сопровождала. Тима увидел лишь широкую бесформенную фигуру, с кряхтеньем переваливающуюся как утка. Стыдно признаться, но он отвел взгляд. Зрелище было отвратительным, но в глубине души он понимал, что ему не в чем себя винить. Например, Антон вообще отошел в сторону и старательно делал вид, что его заинтересовала какая-то замысловатая трещинка в скале.
Так же они прошествовали обратно, тихо и в полном безмолвии. Глядя на темные фигуры, бредущие к палатке, Тима неожиданно вспомнил какой-то древний фильм про пожилого короля, который жил в замке и выводил своего сына-урода на прогулку глубокой ночью, потому что никто не знал о нем.
Когда они скрылись в палатке, к нему подсел Антон.
– Тимыч, помнишь, что сказала Злата? Ну насчет золота?
– Не помню, – признался он.
– А я помню. Она сказала, что эти сокровища отравлены.
Тима удивленно посмотрел на него.
– Ты считаешь, что Яна могла… То есть… Но ведь это невероятно! Не вижу абсолютно никакой связи! Если бы дело было в еде, тогда еще ладно, но при чем тут монеты и камни? С нами-то все нормально?
Костя, видя, что Яна больше не показывается из палатки, подошел к ним.
– А я думаю, она от фосфорного слизняка заразилась, – сказал он, и Тима с Антоном поняли, что он слышал их разговор.
– Что она, съела его, что ли? – сразу отверг эту версию Тима.
– А что еще? Просто так жиреть никто не станет. Вот этот червяк зеленый поселился там у нее внутри, заодно яйца отложил…
– Заткнись, ради бога, – попробовал перебить Костю Антон, но того уже было не остановить:
– И все его семейство растет. А в один прекрасный момент она взорвется, а наружу черви полезут… И нам будет полный «банзай» в сиреневых штанах.
Поняв, что несет чушь, Костя сам замолчал, будто удивляясь собственной фантазии.
– Мужики, это и грех и смех, но мне кажется, что скоро мы не сможем спать с Яной в одной палатке. Нам просто не хватит места, – сказал Антон.
– И что ты предлагаешь? Пусть спит снаружи? – спросил зло Тима, и Антон заткнулся.
Они еще без особого интереса потрепались о какой-то ерунде, и разговор как-то сам угас. Костя отсел в сторонку, достал из пакета свои монеты (после долгих споров Дильс вернул ему их) и придирчиво разглядывал их в тусклом свете, отбрасываемом сталактитами, беззвучно шевеля губами. Он напоминал старого тролля, трясущегося над своим горшком с золотом.
Артур с едва скрытой усмешкой следил за суетой вокруг этого глупого придурка Аммонита и не менее придурковатой девки. Как ее, Яна?
Идиоты. Они до сих пор не поняли и, очевидно, никогда не поймут. Если бы Оссхор захотел, он бы за пять минут окутал их жалкий лагерь ядовитой слюной, которая режет все на свете, даже каленое железо, даже алмаз… Но его задача была другой, и он справился с ней отлично. Единственный выход теперь заблокирован на долгие дни, и любой, кто осмелится пройти сквозь паутину Оссхора, превратится в сырой дымящийся фарш. Аммонита тоже нет, и это значительно ослабило Злату, единственную, которая представляла опасность для НЕЕ.
Он молился на НЕЕ. Иначе нельзя, в противном случае от тебя останутся рожки да ножки, как от Оссхора. Ему не было жаль паука – он просто выполнял свой долг. Как и Артур… Но ему было ради чего стараться, ведь ОНО обещало ему встречу. Да, встречу, и он помнил об этом.
Встречу с Катей. Сегодня он снова видел сон и лишний раз убедился, что с ней все в порядке. И скоро он увидит ее. Он грезил этой встречей, и ради нее он был готов на все. Если бы ОНО пожелало убить Дильса, он без раздумий сделал бы это. Но божество пока молчало, и Артур не хотел проявлять излишнюю инициативу, это могло не понравиться ЕМУ… да-да, вполне возможно.
Сегодня утром он с удивлением почувствовал боль в указательном пальце, он был замотан какой-то тряпкой. Стиснув зубы, он разбинтовал его, по ходу дела вспоминая вчерашнюю ночь. Он уже сколол достаточно льда, но работы было еще много. Руки болели, старые мозоли, не успев зажить, вновь лопались, мешая кровь с гноем. И в какой-то момент он испытал самое настоящее наслаждение, и голос, этот нежный голос, с недавних пор прочно обосновавшийся в его мозгу, приказал ему сделать ЭТО. Как в тумане, Артур вытащил из кармана свой перочинный нож, вытащил самое длинное лезвие. Дыхание его участилось, глаза заволокло пленкой, он ощущал приближение оргазма. Затем он медленно, с любовью на лице, ввел лезвие под ноготь пальца. Лезвие вошло глубоко под ноготь, полилась кровь. С широкой улыбкой Артур надавил на лезвие, приподнимая ногтевую пластину, отрывая его от мясного ложа. Обнаженную трепещущую мякоть обдало холодком, но Артур продолжал улыбаться. В момент отделения ногтя от пальца он испытал оргазм, наверное, самый сильный и ошеломляющий за всю его жизнь.
Затем голос ненадолго покинул его, и он как ни в чем не бывало принялся за начатое. Боли в изувеченном пальце он не чувствовал, хотя кровь вовсю капала из раны. Оставалось совсем немного, он уже видел расплывчатые контуры тела под толщей льда. Еще немного… еще чуть-чуть…
Скоро Яна вообще перестала выходить наружу. Вроде ничего особенного, все понимали ее состояние, но… Свои дела она тоже делала прямо там, в палатке. Как ребенок. Примерно в пять утра Тима с Антоном вылетали оттуда пулей. За Яной убирала Злата, с какой-то молчаливой покорностью, Тима помогал чем мог, стараясь не дышать носом. Он ненавидел себя за то, что ведет себя не совсем как подобает мужчине, за то, что Яна вызывает у него глухое раздражение, но ничего не мог с собой поделать.
Кусок не лез в горло, хотя он знал, что есть нужно. Оттуда, где лежала Яна, изредка доносились какие-то булькающие звуки, иногда она стонала, начинала кого-то звать. Он боялся даже смотреть в сторону палатки, в его воображении она казалась ему зловещим склепом. Но если глаза не видели, то уши слышали, не будешь же постоянно сидеть с затычками в ушах?
Злата согрела чаю и попыталась предложить Яне, но та просто оттолкнула ее, чудом не ошпарив себя кипятком.
Ближе к обеду Тух-Тух позвал Тиму поговорить и на полном серьезе высказал предложение, от которого он на некоторое время потерял дар речи.
– Ей нужно помочь уйти. Надеюсь, ты понимаешь, на что я намекаю, – глядя прямо в глаза юноше, сказал Тух-Тух.
– Ты… что, предлагаешь убить ее? – спросил Тима, когда наконец смог открыть рот.
Тот утвердительно кивнул.
– Ты же видишь, как она мучается. Скоро твоя подруга станет настоящей слонихой. Уверен, с мозгами у нее происходит то же самое, – продолжал он с ужасающим спокойствием патологоанатома, который наткнулся на некую малоизученную опухоль. – И это не слоновая болезнь, я знаю точно. Она просто распухает, как грелка, которую накачивают воздухом, и рано или поздно она лопнет. И, судя по всему, у нее разжижаются кости. Интуиция подсказывает мне, что ждать осталось недолго. Один дьявол знает, что с ней, так как в бога я не верю.
– У тебя вытатуирован крест, – почему-то сказал Тима, все еще ошеломленный предложением норвежца. Самое поразительное, что у него даже не возникло мысли послать его по известному адресу и заорать в лицо: «Что ты несешь, проклятый ублюдок!». Нет, он просто стоял, в бессильном отчаянии опустив плечи, и молча слушал его.
– Мой крест не имеет никакого отношения ни к православию, ни к вере в бога вообще, Тимофей. Я знаю одну точку на шее. Айн момент, и все, она просто уснет и даже ничего не почувствует, – с нажимом говорил Тух-Тух. – Даже с ее складками я быстро найду нужное место.
– Нет, Тух-Тух. Я на это не пойду, – сдавленно проговорил Тима.
Норвежец принял свою излюбленную позу (скрещенные руки на груди) и спросил:
– Вам нравится наблюдать за ее страданиями?
С несчастным видом Тима покачал головой.
– Тогда думайте, – голос Тух-Туха вдруг стал жестким, им словно можно было резать металл. – С Дильсом я пока не говорил, у него нервы на пределе. А ты самый уравновешенный из них, кроме того, она твоя подруга. Но решать что-то нужно.
Не дожидаясь ответа от Тимы, он ушел.
Ближе к вечеру начался настоящий кошмар – Яна стала кричать. Она кричала так, что у Тимы кровь смерзалась в ледяные хрусталики, а на голове шевелились волосы. Бледный как простыня, Костя выскочил наружу, зажимая руками уши. Все остальные неподвижно сидели в каком-то жутком оцепенении, будто их закатали в лед. После очередного затишья лица немного расслаблялись, они надеялись, что девушка сама устала от собственных воплей, но перерыв оказывался незначительным, и все начиналось заново. Хуже того, она кричала уже беспрерывно, на одной высокой ноте, и Тима молился, чтобы у нее порвались голосовые связки или она потеряла сознание, но эти страшные вопли не прекращались, и ему начинало казаться, что они будут длиться бесконечно, пока они все не сойдут с ума. Затем крики перешли в захлебывающийся безумный смех. Антон не выдержал и забрался в один из лазов. Костя нетвердой походкой вышел за ним. Один лишь Тух-Тух спокойно посматривал на палатку, шумно допивая чай. В какой-то момент Тима встретился с ним глазами.
«Ты говорил с другими о нашем разговоре?» – безмолвно спросил он.
Тима отвел взгляд, и на лице норвежца за-играла презрительная улыбка. Смех оборвался, сменившись криками, и они становились все громче и яростнее, Яна уже не кричала, она орала, ОРАЛА так, словно ее тело разрывали плоскогубцами, а раны поливали уксусом. Дильс выпрямился, взял фонарь и неуверенно направился к палатке.
«Она сожрет его, – откуда-то выплыла у Тимы идиотская мысль. – Она долго голодала, но теперь обед сам пришел к ней. Але, месье, кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста…»
– Нож! – раздался голос Дильса, и Тима вздрогнул. – Принесите кто-нибудь нож!!!
Нож?! Зачем ему понадобился нож? Лицо Тух-Туха озарилось плотоядной ухмылкой:
– Полагаю, он собирается не колбасу там резать.
Он медленно достал свой нож с костяной рукояткой и двинулся к палатке. Злата бросилась ему под ноги.
– Нет! – закричала она, но Тух-Тух без труда (и вместе с тем мягко) отодвинул ее в сторону.
Тима сидел как каменный истукан, не в силах пошевелить пальцем; зажал уши руками, но кошмарные крики все равно были слышны. Что они собираются делать? Он встал. Стряхнул с колен и рукавов крошки, которых там, в общем-то, не было. И пошел туда, откуда доносился нечеловеческий вой.
Из палатки уже вылезал Тух-Тух, вид у него был недовольный, словно там внутри он ожидал увидеть еще кучу алмазов. Следом за ним выполз Дильс. Между тем крики стали стихать, им на смену пришли жалобные завывания.
– Мы разрезали на ней одежду, – сказал Дильс. Лицо его было землистого цвета, руки тряслись мелкой дрожью. – Она ей… давила.
Сам не понимая, что он делает, Тима вырвал у Дильса фонарь и заглянул внутрь. Его тут же окатила тяжелая волна спертого воздуха, но то, что предстало перед его взором, оказалось куда хуже вони. Лежащее внутри тело уже с трудом можно было назвать человеческим. Гора рыхлого мяса, слегка колышущегося, на стеганых штанах и свитере длинные надрезы, наружу вывалились огромные морщинистые складки. Он смотрел, не в силах пошевелиться от этого зрелища. Неужели эти серые испещренные морщинами мешки и есть тело Яны?! Он видел темные вены, проступающие на складках, и его чуть не вырвало. Лица Яны он не видел, но, сказать откровенно, был безумно рад этому. Она что-то замычала, и палатка затряслась – вероятно, она отлежала бок и решила перевернуться.
Вне себя от ужаса, Тима вылетел наружу и наткнулся на Дильса с Тух-Тухом.
– … говорил с Тимофеем, – объяснял норвежец Дильсу, и он понял, о чем шла речь.
– Нет, – ответил Дильс.
– Это уже не человек, – напирал Тух-Тух, с явной неохотой пряча нож.
– Не тебе решать ее судьбу, – сказал Дильс и пошел успокаивать Злату.
– А кому, Дильс?! – крикнул ему вслед норвежец, но тот не ответил.
– Вы изрезали ее одежду? – спрашивала Злата, и, когда Дильс кивнул, она задала вполне логичный вопрос: – Но она же замерзнет?
– Для нее это уже не так важно, – сказал Тух-Тух.
Глаза Златы загорелись такой необузданной яростью, что даже Тух-Тух отпрянул.
– Ничего не видишь, кроме своих камней?! Да будь ты проклят, и весь твой род! И будь проклят тот день, когда мы нашли тебя! Нужно было оставить тебя подыхать в снегу!
– Спасибо за ласковые слова. – Тух-Тух быстро взял себя в руки. – А насчет моих потомков можешь не беспокоиться – у меня никого нет. Был сынок, да и тот отдал концы.
Яна закричала снова. Тима тихо застонал, приказывая держать себя в руках. Когда же закончится этот кошмар?!!
Ночь тянулась бесконечно. Антон спал в палатке Дильса, Тима и Злата всю ночь провели снаружи, изредка Злата заглядывала к Яне. Оно (называть то бесформенное существо с толстыми складками человеческим именем у Тимы не поворачивался язык) что-то громко бормотало, чавкало, потом стонало, и стоны эти напоминали завывания смертельно раненой медведицы, нашпигованной пулями, потом хихикало и снова бормотало, и весь этот ужас повторялся снова и снова, как пленка, которую постоянно прокручивают с самого начала.
Где-то полшестого утра Тима согрел чаю. К тому времени оно притихло, он только видел, как слегка дергаются бока палатки. Если бы оттуда доносились охи и вздохи, он бы решил, что там уединилась любвеобильная парочка. Тима сел рядом со Златой.
Они молча сидели возле догорающей свечи, каждый думал о своем. Злата вспоминала Аммонита, подаренный им хрусталик лежал в кармане, и она нет-нет да касалась его пальцами, чувствуя его приятную гладкую поверхность. Она вспоминала его любовь к ней, чистую и непосредственную, как любовь ребенка к своей матери, безо всяких условностей, когда любят не за что-то, а просто потому, что ты есть…
Тима тоже думал. Нет, он не любил Яну, но ему было искренне жаль девушку. Но больше всего его угнетало абсолютное бессилие, невозможность чем-то помочь, как-то ослабить страдания Яны. Может, Тух-Тух прав и ей нужно помочь уйти?
То он, то Злата бросали тревожные взгляды на подрагивающую палатку. Вскоре шевеления прекратились, и наступила тишина.
– Вы давно туда… – Тима с трудом сглотнул подступивший комок, – заглядывали?
– Где-то полчаса назад, – шепотом ответила Злата.
Внезапно раздался странный звук, он был каким-то мокрым, словно на пол упала влажная тряпка. Они переглянулись. Звук повторился, затем еще и еще.
– Что там происходит? – охрипшим голосом спросил Тима.
– Она умирает, – еле слышно промолвила Злата. – Иди, буди остальных.
Тима хотел возразить, с чего она взяла, что Яна умирает, но, лишь посмотрев на лицо Златы, все понял.
Хоронить Яну было негде. К этому времени она была настолько большая, что ее было невозможно протиснуть ни в один лаз. Да и какой смысл ее куда-то тащить, если весь проход, ведущий к свету, затянут искрящейся паутиной, которая резала даже металл? Ее просто положили в самый дальний угол, замотав в несколько слоев полиэтилена.
Злата вычищала палатку, едва сдерживая слезы.
Прежде чем вынести тело Яны наружу, палатку пришлось разобрать. Тима не хотел это вспоминать, потому что ничего более ужасного в своей жизни он не видел. Он чувствовал, что еще немного, и он тронется умом, поэтому упорно гнал от себя тошнотворные воспоминания о последних минутах, когда он видел Яну.
Она не просто умерла. Она распухла до такой степени, что уже перестала походить на человека и больше напоминала жабу, надутую соломинкой, только невероятно громадных размеров. Ее кожа не выдержала внутреннего давления и просто треснула одновременно в нескольких местах, и все внутренности выползли наружу. Лица Яны никто не видел – Злата укрыла его свитером, сказав, чтобы никто не смотрел на нее.
«Запомните ее такой, какой она была до этого», – сказала она.
Косте приснился сон. Странная рыжеволосая девушка, он занимался с ней любовью. Она была прекрасна, как ангел с небес. Ее лицо было самым красивым на свете. Глаза ее смеялись. Он обратил внимание на ее ухоженные, красивые ноготки, будто капельки крови, словно она полчаса назад вышла из маникюрного салона.
«Ты знае-е-е-ешь что… Я люблю тебя».
«Я тоже», – вырвалось у Кости.
Вдруг ее лицо изменилось. Рот подскочил куда-то кверху, соединяясь с носом, глаза растеклись по бокам, как два яичных желтка, если встряхнуть сковороду, а прямо посреди лица стал расти уродливый отросток, что-то вроде хоботка. Он быстро увеличивался в размерах и был какого-то грязно-розового цвета, как крысиный хвост. Она шагнула к Косте, и этот хобот, как слепое щупальце, стал судорожно елозить по его телу. Он был охвачен паникой, пытался закричать, но не смог, только сипел, как больной гриппом. Между тем хоботок разыскал в одежде свободное место и впился ему в грудную клетку. Послышались всасывающие звуки, и хобот стал цвета темного вина – эта тварь перекачивала в себя его кровь.
«Люби-и-и-шь…»
Хобот работал, как мощный насос, и он едва слышал собственный голос. Ее лицо стало расти прямо на глазах, и он проснулся, едва сдерживая вопль, зубами вцепившись в край спального мешка.
Странное дело, но смерть Яны прошла как-то незаметно для Тимы. Может, это было следствием общего стресса? Ведь не каждый организм способен выдержать то, что выпало на их долю за какие-то две недели. Он недавно подсчитал и поразился – все это время они живут практически как первобытные люди. Они уже забыли, что такое личная гигиена, душ и все остальное… Относительно низкая температура в пещере еще кое-как справлялась с запахами, но, когда они ложились спать и зажигали печку, он постепенно проклевывался – муторный, тяжелый запах давно не мытых тел и застарелого пота. У всех мужчин отросла щетина (самая смешная у Кости – светлая и жидкая, как козлиная бородка); обросший Дильс с всклокоченными усами все больше смахивал на тунеядца-попрошайку с вокзала, а Тух-Тух и вовсе напоминал пещерного человека. Свои длинные волосы он тоже заплел в косы, но они все равно были грязные и серыми паклями свисали ему на плечи.
Тима был чрезвычайно удивлен, когда к нему как-то подошел Костя и, стараясь не смотреть ему в глаза, задал вопрос:
– Тима, ты веришь в высшие силы?
– О чем ты?
Лицо Кости скривилось, как у мальчугана, которому отказали в покупке понравившейся игрушки, и он вот-вот закатит истерику.
– Что здесь происходит? Перед кем мы провинились? За что все это?
– Не знаю, – безучастно ответил Тима. – А если бы знал, это ничего бы не изменило.
– Ты уверен? – не успокаивался Костя.
– А почему ты спрашиваешь? – теряя терпение, спросил Тима.
И тут Костя не выдержал. Слезы рекой хлынули по его исхудавшему лицу, он повернулся к Тиме спиной и приспустил куртку:
– Посмотри… что там.
Тима сдвинул край его вязаного свитера. Оголилась кожа, бледная, с большим количеством родинок, на холоде она моментально покрылась крупными пупырышками. Прямо в центре, между лопатками, бугрилась какая-то шишка размером с грецкий орех. Тима осторожно потрогал ее пальцем, и она вздрогнула, словно проснувшись. Он отскочил назад от испуга, закрыв рот ладонью, чтобы не закричать.
– Что там? – сдавленно спросил Костя, не оборачиваясь.
– Болит?
– Что там? – Костя словно не слышал Тиму. – Ради бога, скажи мне правду!
– Опухоль, – не стал скрывать Тима. – Может, нарыв какой-то. А может, просто жировик?
– Жировик? – переспросил Костя, и в голосе его слышалось облегчение. – Они же вроде не опасны, да?
Тима промолчал. Потому что прекрасно знал, что никакой это не жировик. Эта пульсирующая шишка (Господи, она живая, живая! – стучало у него в мозгу) была таким же жировиком, как он был Микки-Маусом.
– Я специально подошел к тебе, Тима. Никому из этих ублюдков больше не верю, – сказал Костя, натягивая куртку.
Он облизал губы и нервно хихикнул. Огляделся и, увидев, что ими никто не интересуется, прошептал:
– Ты не думай, я пока еще не сошел с ума. Но мне кажется… я это чувствую, что эта дрянь на спине двигается. Ты понимаешь, что я имею в виду?! Она ДВИГАЕТСЯ! Тима, по-моему, она живая!
У него был такой вид, что вздумай Тима усомниться в его словах – и он с воплями бросится на него. Поэтому он просто безмолвно кивал, как китайский болванчик. И обреченно думал, что их ожидает дальше.
Улучив момент, Злата пошла в тоннель, где остался Аммонит. Сердце ее колотилось так сильно, что, казалось, еще немного, и оно разорвет грудь. Она понимала, что идет смотреть на вещи, которые ей совершенно не следует видеть, но пересилить желание не могла. Ее убивала сама мысль, что человек, который так любил ее, даже не может быть достойно похоронен.
Скоро она вышла из-за поворота и чуть не наткнулась на паутину. Она горестно вздохнула – нити были такими же яркими, как в тот день, разве что немного провисли. Дрожащей рукой женщина направила фонарь вперед. Вместо привычного очертания тела она увидела лишь бесформенную груду тряпья, от которой шел резкий запах, перебивающий даже ацетоновые пары. Слизняки, всласть наевшиеся, лениво расползались по стенам. Большинство из них уже не светилось.
Злата резко повернулась и почти бегом направилась обратно. Больше сюда она не приходила.
Как ни пытался Костя скрыть правду о себе, истина вскоре вылезла наружу. Эта проклятая шишка на его спине продолжала расти с необыкновенной быстротой. Как-то он снова попросил Тиму посмотреть, не увеличилась ли она в размерах (хотя Тима считал, что он сам должен был знать об этом – как можно спать и не чувствовать, что на твоей спине что-то растет и шевелится? но – Костя почти перестал спать), и он согласился взглянуть. Результаты оказались ужасны. Опухоль размером с грецкий орех выросла до футбольного мяча, и Костя уже с трудом влезал в куртку. Застегивать ее он уже не мог, и она нелепо болталась на нем, как на швабре.
Он с надеждой спросил, насколько там все паршиво, Тима скрепя сердце ответил, что не так уж все плохо. Самое печальное, что Костя поверил, и на его лице даже появилась слабая улыбка. Однако на предложение Тимы рассказать все остальным он вспылил и сказал, что лучше сдохнет, чем выставит себя посмешищем.
Однако скоро скрывать изменения стало невозможно, и первым это заметил Дильс.
– С тобой все нормально? – в упор глядя на Костю, спросил он.
– А что? – высокомерно ответил тот, стараясь держаться так, чтобы его спину никто не мог видеть. – Конечно, нормально. Насколько нормально может себя чувствовать человек, который уже вторую неделю сидит в этой клоаке…
Дильс схватил его за плечо.
– Ну-ка, повернись, – сказал он, с подозрением глядя на бугрившуюся за спиной Кости выпуклость.
– Зачем? – воинственно спросил Костя, но взгляд у него стал затравленным.
– Затем. Не валяй дурака, повернись.
Костя повернулся с таким видом, будто ждал, что в следующее мгновение Дильс всадит ему в спину осиновый кол.
– Так я и думал, – сказал Дильс, потрогав бугор, вызывающе торчащий из спины Кости. – Снимай куртку. Быстро! – прикрикнул он, видя, что Костя не торопится. – Ну?!!
– Пошли вы все на х..! – членораздельно сказал Костя и от удара Дильса тут же свалился как подкошенный. Дильс потер костяшки пальцев.
– Слишком долго я позволял ему тявкать, – пробормотал он. – Помогите мне снять с него куртку!
Тима с Антоном пытались, но ничего не выходило. Это было равносильно вытаскиванию из наволочки подушки, которая каким-то невероятным образом выросла за ночь. Когда в руках Дильса появился нож, перед ним встала Злата.
– Дильс, не нужно. Все и так зашло слишком далеко.
– Думаешь, мне не терпится убить его? Да, признаюсь, эта мысль все чаще лезет мне в голову. Но сейчас я просто хочу помочь ему, – сказал он. – Отойди.
Дильс склонился над лежащим без сознания Костей и одним махом рассек материю на спине. Свитер он резал осторожно, но все видели, как под ним что-то перекатывается, будто желая поскорее выбраться на свободу. Дильс сделал небольшой надрез, волокна тут же расползлись по сторонам, как «молния» на спальнике, и наружу вылез громадных размеров горб. Злата закричала, закрывая рот руками. Антон и Дильс побелели. Зрелище было диким, расплывшаяся Яна и то выглядела не так ужасно. Горб был темнее кожи Кости и в самом верху покрыт волосками, но не мягкими и бесцветными, какие растут на руках и ногах человека, а грубыми и жесткими, как щетина на зубной щетке. Горб был похож на мешок со змеями. Эта мерзость слегка вздрагивала, будто бы дышала.
Разумеется, Злата была напугана не меньше остальных, но, по крайней мере, у нее в голове уже постепенно стали выстраиваться кубики, которые в конечном итоге, как она полагала, соберутся в единую башню и приведут ее к определенным выводам.
– Почему он не сказал об этом? Почему?! – неизвестно к кому обратился Дильс.
– Он показал мне шишку на спине два дня назад, – признался Тима – Но… он просил ничего не говорить. Он думал…
– Мне плевать, что он думал! – заорал Дильс.
Безобразный горб колыхнулся и замер, как если бы прислушивался к разговору. Дильс надел рукавицы и ощупал его. Тот вильнул в сторону, словно недовольный прикосновением. Дильс выпрямился и хрипло сказал:
– Не могу поверить… Он местами мягкий, местами твердый, и… мне показалось, что я нащупал кости. Потрогайте!
Но желающих щупать шевелящийся нарост не нашлось.
– У кого еще что? А? Быстро признавайтесь! – вопил Дильс как ненормальный.
– Какое сегодня число? – вяло спросил Тима. – Кажется, кто-то говорил про одиннадцать дней? Ха-ха!
– У меня проблемы, – через силу выговорил Антон, и все с удивлением посмотрели на него.
Он долго молчал, прежде чем решиться, затем открыл рот. Он оказался щербатым, не хватало как минимум четырех зубов.
– Первый я потерял вчера утром, нижний, который ближе к резцам. Крови не было, я просто почувствовал, как язык что-то царапнуло, и все.
– Точно сам выпал? – задумчиво спросил Дильс. – Может, ты себе его во сне выбил? Случайно?
– Ну да, только и делаю, что во сне себе зубы вышибаю, – с обидой сказал Антон, хотя его всего трясло от страха. – Вечером еще один выпал, а сегодня утром сразу два.
– Возможно, у тебя началась цинга.
– Чего-чего? – еще больше испугался Антон. – Какая еще, в задницу, цинга? Шутишь, Дильс?
Но Дильс и не думал шутить и потребовал, чтобы Антон открыл рот.
– Нет, не похоже. Вряд ли цинга может так быстро дать о себе знать, – сказал он, закончив осмотр.
– Про Яну ты тоже говорил, что все нормально, а ее уже нет! – вырвалось у Тимы.
– Надеюсь, кто-нибудь из вас взял дедушкину вставную челюсть? Я бы одолжил ее, – попытался пошутить Антон, но лица сидящих оставались серьезными. Теперь все с нескрываемым ужасом смотрели на Антона, и он почувствовал себя полностью разбитым; так смотрят на больных проказой, со смесью жалости и отвращения. А в глазах плескался страх. СТРАХ ЗА СЕБЯ.
Злата случайно посмотрела на Тух-Туха и была поражена – его лицо исказила гримаса страха. Тух-Тух, этот вечно ухмыляющийся сукин сын, который хладнокровно смотрел, как его сын корчился от боли, сейчас выглядел как наложивший от страха в штаны ребенок!
– Ты что-то знаешь? Говори! – сказала она, вперив в него буравящий взгляд, но норвежец лишь что-то буркнул невнятно и отвернулся.
– Почему ты раньше ничего не сказал? – спросил Тима Антона, когда они остались одни.
– Не знаю, – убито произнес Антон, щупая языком пустые десны. – Что теперь будет, а?
– Если бы я знал…
Этой ночью долго никто не ложился спать. Все кучкой собрались в другом конце пещеры. Костя, согнувшись под тяжестью горба, сидел у выхода, иногда его рука непроизвольно пыталась дотянуться до него, он словно все еще не верил, что отныне этот ужасный нарост принадлежит ему и является частью его самого.
– Может, попробовать срезать эту гадость? – вполголоса предложил Тима.
– И кто это будет делать? Ты? – спросил Дильс. – Он истечет кровью сразу после начала операции.
– Но эта штука на его спине растет! – поддержала Тиму Злата. – И один бог знает, чем это может закончиться…
Подумав, она вдруг сказала:
– Я должна спуститься в ту пещеру. Мне кажется, это все оттуда.
После этих слов Артур замер, глаза его опасно прищурились.
– Я не хочу, чтобы ты делала это, – отозвался Дильс, но голос его звучал без былой уверенности. От прежнего Дильса осталась лишь оболочка, да и то довольно сильно потрепанная. – Ты видишь, что с нами происходит. Скоро на очереди я. Или Артур. Кстати, что у тебя с пальцем?
– Поцарапался, – процедил сквозь зубы Артур. Перед ним все еще резонировала фраза мачехи. Как это «спуститься»? Нет уж, дудки! Он не позволит им сделать это!
– Дильс, я должна это сделать, – настойчиво сказала Злата. – Мы все равно медленно умираем здесь. Еда на исходе, бензин почти закончился, его хватит на два дня максимум.
– Я тут подумал… – с усилием произнес Дильс. – Что, если попробовать поджечь эту паутину? Может, стоит попробовать?
Злата покачала головой, продолжая украдкой наблюдать за Тух-Тухом.
Он насыпал в пустую кружку снега и стал ее чистить. Он делал это аккуратно, не торопясь, будто бы от чистоты этой кружки зависела его дальнейшая судьба, но от женщины не могло ускользнуть, что его руки дрожали.
Никто не заметил, как в руках Кости оказался нож. В следующую секунду он повалился вниз и, издавая совершенно безумные крики, принялся кромсать себе спину. Дильс и Тима кинулись к нему, позже подошел Тух-Тух.
– Тварь… сука… – рыдал Костя, катаясь на спине и при этом умудряясь наносить себе порезы. Тух-Тух наступил своим громадным унтом на его руку, Дильс осторожно вынул нож. Снег под телом Кости становился каким-то желто-коричневым. Дильс с Тимой перевернули всхлипывающего Костю на живот. Из разверстых ран на горбу вытекала мутная жидкость, похожая на клей, которая отвратительно пахла гниющим мясом. Попадая на снег, она не шипела, как, например, кровь, а тут же застывала, будто олово. Горб шевельнулся, и тут Тима увидел такое, от чего почувствовал, что его сейчас вывернет наизнанку – у самого основания огромного нароста на него, не мигая, уставился налитый кровью глаз. Самый настоящий глаз, с расширенным зрачком и радужной оболочкой, и он со злобой смотрел на них. Костя завизжал, и от этого надрывного визга лопались барабанные перепонки.
– Ди… Дильс, – Тима только и смог, что показать на ЭТО, после чего его стошнило. Дальнейшее он помнил плохо.
Уже глубокой ночью Антон проснулся оттого, что у него выпал еще один зуб, и какое-то время тупо сидел, пытаясь осмыслить, что же все-таки с ним происходит. Он поймал себя на мысли, что уже начал шепелявить, стыдливо прикрывая рот, чтобы его дырки никто не мог разглядеть. Вообще-то, это было лишним – все были настолько напуганы и погружены в свои собственные внутренние миры, что до его выпавших зубов никому не было никакого дела.
Когда он укладывался спать, то чувствовал на себе настороженные взгляды. «Проснется ли он утром? Или сдохнет во сне?» – вот что он читал по их лицам. Ощущения были, мягко сказать, не очень приятные. Словно он переодетый в петуха волк, который залез в курятник, и все несушки смотрят на него блестящими глазами, квохчут и сторонятся, зная его истинное лицо, то есть морду.
Он попытался заснуть, но вскоре подскочил от нестерпимого зуда в левой ноге. Антон пытался почесать ее, но сделал лишь хуже – она зудела так, будто ее искусал целый полк комаров. Он стал вылезать из спальника. Проснулся Тима и, не скрывая раздражения, спросил, какого хрена ему не спится. В ответ Антон истерично рассмеялся и поинтересовался, как бы спалось ЕМУ, если бы его зубы один за другим уходили в самоволку и не возвращались. Тима замолчал, и Антон вылез из палатки.
Снял толстый вязаный носок и оторопел. Похоже, зубами дело не ограничится. С двух пальцев уже слезли ногти, страшные и почерневшие (ногти трупа – промелькнуло у него), третий, на большом пальце, болтался на честном слове. Эти ногти были похожи на сухую листву. Они просто увяли и отвалились, вот и все дела. Но ладно ногти. С трудом подавляя в себе крик, Антон видел, как пальцы начинают скручиваться в какие-то уродливые узлы. Он надел носок и стал рассматривать руки. На правой стал темнеть ноготь на безымянном пальце, мизинец как-то необычно изогнулся, словно пьяный. Пока Антон тупо сидел, пытаясь осмыслить, что же с ним все-таки происходит, он услышал, как Артур сквозь сон несколько раз пробормотал: «Как… забыть, нет, невозможно… Родинка. Да, родинка». Что еще за родинка?
Ночью Злата услышала какой-то шорох и мгновенно подняла голову. В палатку просунул голову Тух-Тух.
– Ты не спишь? Злата? – шепотом сказал он.
– Что ты хотел?
– Спуститься вниз. Ты сегодня сказала, что готова, – тихим голосом произнес Тух-Тух.
Злата стала вылезать из спальника и разбудила Дильса.
– В чем дело?
– Вылезайте. Все вылезайте, мне нужно кое-что сказать вам, – сказал Тух-Тух.
– Где Артур? – спросил Дильс, надевая куртку.
– Вот это и я хотел выяснить, – мрачно сказал норвежец. – Я давно за ним наблюдаю, и его поведение нравится мне все меньше и меньше. – У меня… возникло одно подозрение. Но чтобы оно подтвердилось или, наоборот, было опровергнуто, нам нужно спуститься в ту маленькую пещеру.
Злата глянула на ауру норвежца. Из темно-коричневой она стала синеватой, почти лазурного цвета. Значит, не лжет. И в самом деле чем-то очень обеспокоен. Куда больше, чем кладом, самолетом и всем остальным.
– Ты опять что-то скрыл? – спросил Дильс.
Тух-Тух оставил его вопрос без ответа. Из другой палатки уже вылезал Тима.
– Антон останется, – сказал он. – У него… с пальцами на ногах что-то. Ногти слезают.
Дильс открыл рот, чтобы что-то спросить, но тут же захлопнул его. Он посмотрел на Костю. Укутавшись спальными мешками, тот сидел в одной и той же позе с тех пор, как изрезал себе горб, напоминая погруженного в размышления старого индейца. Горб на спине стал еще больше, это все заметили, но старались обходить эту тему стороной.
– Пошли, – отрывисто бросил Дильс.
Перед тем как лезть в злосчастный восьмой лаз, Тух-Тух спросил:
– А ты веришь в бога, Дильс? Может, пора?
– Нет, я тебе уже говорил, – отозвался тот. – Бог приносит куда больше страданий, чем сатана.
– Это спорный вопрос, – не согласился норвежец.
– И потом, что это за бог, который пинками гонит народ из рая только потому, что какая-то ссыкуха надкусила не то яблоко?
– Ты читал Библию? Впрочем, да, ты же говорил.
– А ты сам-то во что веришь?
– В себя, – проговорил Тух-Тух, и Тима был готов спорить на что угодно, что в этот момент он улыбался.
– Не обижайся, но ты слишком самоуверен. Давно хотел тебе сказать, что на обычного человека ты не похож, – сказал Дильс.
– Я знаю это.
– Для тебя человеческая жизнь не дороже вот этих зеленых слизняков, – после недолгого молчания сказал Дильс.
Тух-Тух сардонически засмеялся.
– Да, я не люблю людей. А за что их любить? Ты слышал выражения: «зверское убийство», «злой как собака»? Так вот что я тебе скажу. Ни один зверь не убьет другого ради удовольствия, как это делают люди. Они самые мерзкие создания на планете. И мне куда больше жаль раздавленного жука, чем набитый твоими людьми автобус, который грохнулся с моста и сгорел. Человек – гость на этой Земле, а не царь, как модно говорить. И должен вести себя соответствующе. И вообще, что такое жизнь, Дильс? Химическая реакция, в ходе которой выделяется немного тепла и шлаков, не более. Один мой покойный друг, с которого ты снял кулон, вообще говорил, что жизнь – это затянувшийся прыжок из материнского лона в могилу.
– А любовь? – неожиданно вырвалось у Златы. – Ты когда-нибудь любил?
Тух-Тух долго молчал, потом сказал:
– Любовь – это поцелуй над бездной. Это старая, слепая ведьма, которая пожирает дружбу и живет за счет нее. Вот что такое ваша любовь, люди.
И все, разговор резко прекратился, словно веревку перерубили. Тима переваривал сказанное Тух-Тухом. Философ хренов.
Злата шла второй, сразу за норвежцем. Она совершенно не была удивлена необыкновенными стенами пещеры, сквозь золотистые вкрапления которых курился дым (как утверждал Дильс, кислород), ее абсолютно не тронули новые колонии сталактитов. Ее лицо оставалось бесстрастным и напряженным даже тогда, когда они оказались в пещере с кладом. Она равнодушно прошлась прямо по разбросанным монетам и камням, направляясь к отверстию, ведущему вниз.
Пока Тух-Тух переговаривался с Дильсом, Тима подцепил ногой один из драгоценных камней. Он с глухим стуком откатился в сторону, и Тима усмехнулся. Теперь он променял бы всю эту бесполезную кучу золота и алмазов на пару банок тушенки или канистру с бензином. А лучше всего – на средство против той паутины из расплавленного металла. И на слабую, но хоть какую-то надежду, соломинку, что их наконец-то начали искать. Тима поднял монету, ловя себя на мысли, что с меньшей брезгливостью взял бы в руки насосавшуюся кровью пиявку или дохлую крысу. Он швырнул ее обратно в кучу, она тихо звякнула. Клад, твою мать. Костя тоже очень хотел разбогатеть, а теперь превращается в средневекового Квазимодо, и хрен знает, будет ли горб на его спине расти дальше…
Между тем Дильс тихо охнул – к выступу была привязана веревка, и она исчезала в пещере. Значит, Артур там. Глядя на этот лаз, Тима почему-то подумал о домике на обочине, красивом и уютном, в котором живет семейка людоедов. Оттуда, из пещеры, веяло какой-то безысходностью, и вместе с тем он с удивлением осознавал, что… очень хочет туда. И не потому, что ему безумно интересно поглазеть, что там делает Артур. Просто туда тянуло, и все.
Злата присела на корточки.
– Дайте фонарь, – потребовала она, и Тима протянул ей фонарь.
Все сгрудились возле лаза, пытаясь рассмотреть, что там происходит. Злата посветила и тут же вскрикнула:
– Нет! Артур, что ты делаешь?!
Тима отчаянно вытягивал шею, пытаясь разглядеть, что там происходит. Ему стало видно следующее: Артур стоит на коленях перед каким-то куском льда, держа в руке горящую зажигалку. Другая рука медленно потянулась к зажигалке, окуная в пламя мизинец. Ноготь сразу начал плавиться, кожа и мясо трескаться и чернеть. Из образовавшихся трещин показалась бесцветная жидкость, зашипев в огне. В воздухе висела сладковатая вонь.
– Артур!!! – не своим голосом взвыла Злата, буквально скатываясь вниз.
Дильс прыгнул за ней, следом Тух-Тух с Тимой. Злата попыталась вырвать из рук Артура зажигалку, но тот увернулся и локтем ударил ее в грудь. Злата закашлялась, согнувшись пополам, Дильс стал ее поднимать, а Тух-Тух бросился к Артуру. Резкий удар в спину, и Артур со всего размаху упал на ледяную глыбу, ударившись при этом лицом, и тут же отлетел назад, как бильярдный шар от стенки стола. Он осел вниз, но быстро встал, пытаясь сгруппироваться для отражения нападения. Следующий удар ноги Тух-Туха отшвырнул его к стене, как котенка.
– Все, хватит!! – закричал Дильс.
Тух-Тух оставил Артура в покое и поднял валяющийся на земле альпинистский топорик. Тима в это время оглядывался. Помещение было очень тесным, и эта странная форма. В смысле, конфигурация: пещера была геометрически идеальной, как обыкновенная комната, – ни трещинки, ни ямки, ни выпуклости.
Тух-Тух осветил глыбу льда фонарем и отшатнулся назад.
– Я так и знал, – побелевшими губами прошептал он.
Сгорая от нетерпения, Тима подошел ближе и тоже резко отпрянул. Прямо на него в упор смотрела женщина. Нет, скорее девушка. Хотя сказать точно было сложно, так как ее лицо было наполовину закрыто волосами, были видны только ее широко раскрытые глаза. Волосы не просто длинные, они были очень длинные. Огненно-рыжие, цвета расплавленной меди, они беспорядочным водопадом струились по всему ее телу, чуть ли не до самых колен. Тима так загляделся на ее волосы, что даже не обратил внимания на то, что тело девушки было полностью обнаженным. Ни тряпочки, прикрывающей идеально-восхитительную грудь, ни набедренной повязки, вообще ничего. Словно эта нимфа готовилась ко сну или принимала ванну, когда ее застала беда. Кристаллики льда на свежих срезах весело поблескивали в сумраке.
А беда ли? – прошептал внутренний голос Тимы.
Зачарованный, он не мог отвести взор от девушки – подобной красоты ему никогда не доводилось видеть, ну разве что в эротических снах, которые вряд ли кому решишься рассказать. Господь бог изрядно потрудился, создавая такое идеальное тело. Тонко очерченные линии, бархатисто-матовая кожа без единого изъяна, волоска, шрама или пятнышка, будто перед тем, как замерзнуть, девушку шлифовала толпа косметологов. Она стояла прямо, одна ножка кокетливо выступает вперед, будто ненавязчиво пытаясь прикрыть аккуратный треугольник, соблазнительно темнеющий внизу живота, руки немного приподняты ладонями вверх. Поза человека, который зовет. Смешно, но Тима и вправду не мог придумать лучшего сравнения.
Только сейчас все заметили, что глыба окружена мерцающим в свете фонарей ледяным крошевом – работа Артура. Как аккуратный скульптор, он педантично стесывал сантиметр за сантиметром, моля всевышнего, чтобы не задеть даже мизинчик этого прекрасного создания.
Между тем Артур медленно поднялся, глаза горели черной злобой. Безумие намертво впечаталось в лицо, как боевая раскраска индейца. Из ноздри вытекала тоненькая струйка крови – результат столкновения с ледышкой.
– Что с тобой? Какого черта ты тут делаешь? – сдержанно спросил Дильс. – Зачем ты жег руку?
– Не ваше дело, – выдохнул Артур с ненавистью. Он вытер кровь и с удивлением уставился на нее. Затем перевел взгляд на все еще дымящийся мизинец. Только сейчас на его лице проступила боль. Он словно постепенно отходил от глубокого наркоза.
– Мне что, связать тебя? – нахмурился Дильс.
– Попробуй, – уже спокойней отозвался Артур. Он отряхнулся, взгляд его немного прояснялся.
– Я попробую, – повернулся к Артуру Тух-Тух. – Так попробую, что тебя похоронят прямо здесь!
– Помолчи, – бросил Дильс. – Держи себя в руках.
Девушка с огненными волосами безмолвно наблюдала за перепалкой, будто насмехаясь над их земными проблемами.
Тем временем Дильс подошел вплотную к Артуру и схватил его за грудки. Со стороны это выглядело несколько комично, принимая во внимание их разницу в росте и комплекции.
– Артур, что происходит? Думаю, я имею право знать? – чеканя каждое слово, спросил Дильс.
Артур неожиданно обмяк, словно получил еще один удар, на этот раз под дых. Однако лицо его уже было абсолютно нормальным, в глазах появилась осмысленность, которую сменило недоумение, и, наконец, нескрываемый страх.
– Домой, – выдохнул он. – Хочу домой…
– Ты что, не помнишь, как попал сюда? – уже тише спросил Дильс, отпуская Артура.
Тот посмотрел на него с невыразимой грустью и ничего не сказал. Он был похож на побитую собаку.
Видя, что больше добиться от него нечего, Дильс спросил:
– Сам вылезешь? Тебе нужно обработать палец.
На то, чтобы помочь Артуру выбраться наверх, ушло не менее получаса. Дильс попросил Тиму приглядеть за ним. Тима согласно полез наверх, но присматривать особенно было не за кем – Артур потерял сознание, и Тима сообщил об этом Дильсу. Однако тот его не слышал – внизу происходил разговор.
– Ты это имел в виду? – спросила Злата. – Твои подозрения оправдались?
– Да, – выдавил из себя Тух-Тух. – Но поверьте, я не мог себе представить, что она будет здесь!
– Кто «она»? – спросил зло Дильс. – Опять ты недоговариваешь!
– Мы должны как можно скорее убраться отсюда, – норвежец словно не слышал Дильса. – Это зло, в чистом виде зло… По дороге я расскажу…
– Нет уж, – уперся Дильс.
– Хватит, – оборвала их Злата, и они оба удивленно замолчали. Она все это время неподвижно стояла, не отрывая глаз от закованной в лед девушки. Пауза начала затягиваться. Тима слышал, как за спиной тяжело дышал Артур, словно только что сбросил с плеч мешок с цементом. Дильс и Тух-Тух встали за ее спиной, как напуганные школьники за учительницей, увидев впереди злую дворнягу.
– Ты считаешь, дело в НЕЙ? – нервно спросил Дильс. – Ведь сначала ты говорила, что во всем виновато золото?
Злата оставила его реплику без внимания. Она сняла рукавицу. Несмотря на условия, в которых они прозябали последнее время, ее руки все еще оставались красивыми и ухоженными. Медленно, как в покадровой съемке, она вытянула пальцы и слегка коснулась поверхности льда. Дильс выступил вперед, собираясь что-то сказать, но, видимо, передумал.
Тима склонился ниже, пытаясь рассмотреть происходящее. Злата закрыла глаза, губы плотно сжаты. Из-под ладони побежал первый ручеек. Артур хрипло закашлялся и застонал.
Сквозь пальцы Златы струились уже три ручейка, и Тима не мог поверить своим глазам. Насколько горячей должна быть рука у этой женщины, чтобы даже при такой температуре в пещере расплавлять лед?!
– Злата, чт… – договорить Дильс не успел.
Дальнейшее было похоже на кошмарный сон. Глыба затряслась, как будто под землей началось какое-то движение, что-то наподобие просыпающегося вулкана. Злата вскрикнула, опустившись на колени, но руку не убирала. Тух-Тух попятился назад. Дильс кинулся к Злате и схватил ее за плечи, но внезапно она повернулась и нанесла ему такой мощный удар в живот, что он отлетел в сторону, как теннисный мячик, и с выпученными глазами захрипел, хватая ртом воздух.
Ледяная линза с девушкой на мгновение вспыхнула ярко-алым, словно внутри выплеснули артериальную кровь. Злата снова начала стонать, а потом завыла, рука, касающаяся льда, затряслась, но она продолжала ее держать. Ручейки из-под ладони уже не бежали – оттуда с легким потрескиванием сыпались искры. Вой становился громче, и он был намного ужаснее предсмертных криков Яны. Слыша эти неземные, утробные звуки, издаваемые глоткой Златы, Тима поневоле думал об обезумевшей корове, которую крокодил тащит в болото.
– АЗГ’ХГАРД!!! ВИЕН, ИТА СУННКЪЯВВИЯ!!! – рычала Злата. Капюшон слетел с головы, ее рот начал дергаться, как у эпилептика, с которым случился припадок, из носа потоком хлынула кровь. – ХЪЯЦ’НИГУННИ!!!
Дильс и Тух-Тух стояли, не в силах даже моргнуть. Стало трудно дышать, легкие работали как кузнечные мехи, на виски давила пульсирующая боль. Ноги будто вросли в пол, и все неотрывно смотрели, как Злата билась в конвульсиях. Сталактиты стали один за другим встревоженно вспыхивать, как маяки. Глыбу продолжало раскачивать, и Тиме казалось, что он видит искаженное злобой лицо девушки, теперь ее глаза раскрыты, раскрыты так широко, что казалось, в следующую секунду они выкатятся на щеки, а ее волосы вздымались и опадали в такт раскачиванию, как чайка на волнах.
Первым опомнился Дильс. Что-то крича (из-за воя Златы Тима не расслышал), он ухватился обеими руками за косу Златы и резко рванул на себя. В какой-то страшный момент Тиме почудилось, что у него ничего не получится, и сейчас он просто откатится в сторону, сжимая в руках окровавленный скальп жены, а она будет продолжать безумно выть с оголенным черепом, держась за этот проклятый кусок льда, но нет. Они вместе упали к стенке, после чего раскачивания ледышки тут же прекратились. От контуров рыжеволосой девушки исходило ровное свечение. Искры, сыпавшиеся из-под ладони Златы, плавили ледяную крошку, шипя и потрескивая, от них шел едва видимый пар. Сталактиты успокаивались и медленно темнели, все одновременно, так гаснут лампы в кинотеатре после третьего звонка.
На негнущихся ногах Дильс проковылял к Злате. Лицо ее было синюшного цвета, и льющаяся из носа кровь была похожа на черничный компот. В углу рта пузырилась пена. Ладонь, которой она касалась ледяной глыбы, была неестественно красной, и только спустя какое-то время он понял, что это ожог.
– Что это было? Гипноз? – шепотом спросил Тух-Тух. – Скажите мне, что я сплю. Дильс?
Тот даже не повернул голову в его сторону, с невыразимой тоской глядя на Злату. Она пришла в себя лишь через час, но, как ни бился над ней Дильс, она молчала. Только разевала рот и бессмысленно таращилась невидящим взглядом, будто рядом никого и не было. Кое-как ее поставили на ноги, а чтобы ее вытащить, пришлось повозиться. Сделали специальные петли, и то Злату пришлось страховать.
Артур тоже очнулся, и они поплелись обратно в лагерь. Тима шел и чувствовал, что его так и тянет посмотреть в сторону лаза. Только огромным усилием воли он не сделал этого.
Дома их ждал неприятный сюрприз – исчез Костя. Антон не вылезал из палатки и ничего не видел. Учитывая его состояние, близкое к истерике, никто не стал его расспрашивать.
– А-а, черт! – в бессильной злобе выкрикнул Дильс.
Он бесцельно метался от лаза к лазу, затем подлетел к Тиме:
– Мне нужна твоя помощь. Его нужно найти, – сказал он умоляюще. – Я бы не стал просить, если бы с Артуром все было в порядке.
– Извини, Дильс, – сказал Тима, стараясь не встречаться взглядом с Дильсом. – Но Костя уже не Костя. То, что сейчас произошло в пещере, лишний раз подтверждает это.
Дильс долго смотрел на него, затем сказал слова, которые Тима будет помнить всю жизнь:
– Я не ожидал такого от тебя, Тимофей.
Тима почувствовал, что его лицо залила краска стыда, но ничего поделать с собой не мог. К тому же на лице Златы тоже не было осуждения. В конце концов, ему было страшно, неужели не понятно?! А после того, что он увидел там, в пещере, идти искать Костю, на спине которого растет какой-то одноглазый монстр, было просто выше его сил. Но и оправдываться перед Дильсом он не стал.
Дильс ушел, прихватив с собой ружье. Вернулся через час, продрогший и полностью измотанный. Костю он не нашел.
Яны нет. Кости тоже. Антон не вылезает из палатки, и когда Тима сунулся к нему, то был просто послан по известному адресу. Однако Тима успел заметить, что его друг начал еще больше шепелявить и старался не показывать свои руки.
Злата лежала в палатке, тоже почти как мертвая. Артур с тупой ухмылкой выводил замысловатые узоры на стене. Тух-Тух каким-то чудом отыскал смятую сигарету и, смачивая слюной пальцы, аккуратно заклеивал в ней прорехи, после чего с наслаждением закурил.
Тима принялся за ужин. Хотя это громко сказано. Приниматься особенно не за что – осталось немного риса и две банки свиной тушенки. Бензин почти закончился, печки сиротливо стояли в сторонке, и он с нарастающей паникой понимал, что это последняя ночь, когда они спят в относительном тепле.
– Дильс, ты будешь есть? – спросил Тима, когда рис был сварен. Он вывалил туда половину банки консервов и тщательно облизал нож.
– Нет, – коротко ответил Дильс. – Может, ты все-таки расскажешь нам? – обратился он к Тух-Туху.
– Я бы хотел это сделать, когда Злата придет в себя, – ответил тот.
Дильс вздохнул:
– Я не знаю, когда это случится. И никто не знает.
– Ладно, – неожиданно легко согласился норвежец. – Я вам скажу, почему скрыл от вас эту деталь. Потому что не верил. Клейн рассказывал мне, но я думал, что это выдумки, понимаете?
– Что-то мне не верится, что вы подобрали его на корабле, – подозрительно сказал Дильс.
– Да. Я случайно познакомился с ним в психушке. Да-да, не удивляйтесь, я успел побывать и там, – начал Тух-Тух. – К тому времени Клейн уже был совсем плохой… И самое интересное – монета была при нем.
– Как же он умудрялся в психушке прятать монету? – спросил Тима.
– Он глотал ее, – раздраженно, будто удивляясь непонятливости юноши, ответил норвежец. – Потом срал, подбирал, опять глотал и так далее.
– Что было дальше? – поторопил его Дильс, которому подробности хранения монеты показались слишком щекотливы.
– Клейн был самым лучшим ученым в области Атлантиды, – не без гордости продолжал Тух-Тух. – Вот откуда я тоже много знаю про этот материк. Но он не переставал утверждать, что сокровища атлантов охраняются, причем нес такой бред, что я только отмахивался. Он говорил про эту девушку… только тогда она была блондинкой, представляете? Впрочем, это неважно. Когда они оказались здесь, с ними стало происходить то же самое, что с нами. Кто-то начал болеть, кто-то умер сразу, другие перебили друг друга… Эта телка, она вроде как страж, понимаете? Но Клейн мне сказал, что они уничтожили ее. Разрубили на части, а куски сожгли дотла. А вход в этот отсек завалили камнем. Вот почему я в обморок брякнулся, когда увидел этот говенный кусок льда у стены… будто ничего и не было. И заметьте: Клейн попытался вывезти только часть клада, но самолет бесследно исчез. Решетка опять же, горы песка на золоте… очень многое непонятно, ты согласен со мной?
– Ага, – эхом отозвался Дильс. – Только я задам тебе один и тот же вопрос, который задавал все это время. Почему ты не сказал об этом сразу?
– Разве вы поверили бы мне? – удивился норвежец. – Вы и про клад-то ничего не хотели слышать.
Дильс не смог возразить. Здесь Тух-Тух был прав.
– Что было потом с Клейном?
Тух-Тух произвел звук спускаемой камеры.
– У него началась какая-то неизведанная болезнь. Он стал таять.
– Таять? – переспросил недоверчиво Тима. – Как это? Он снеговик, что ли?
– Не знаю. Говорю то, что видел. Он постепенно становился прозрачным, я видел все вены и сосуды в его теле, я видел, как он ест, как пища проскальзывает в его желудок… и скоро я увидел монету. Тогда он и решил ее мне отдать. Врачи с ног сбились, но не знали, что с ним делать. Его обкололи всякой дрянью, но он медленно превращался в медузу. Знаете, когда ее выкидывает на берег? Она становится как желе. Однажды утром я проснулся, а вместо Клейна на полу увидел грязную лужу и пену, в которой плавали слипшиеся волосы, несколько костей – все, что осталось от великого ученого.
– Да уж… – неопределенно протянул Дильс.
– А что Злата? Молчит? – спросил норвежец.
– Она в шоке, – мрачно отозвался Дильс. – Это все твоя сраная девка, чтоб ее разорвало. Какого черта мы послушались тебя?
– Ладно, давайте есть, – сказал Тима, стараясь пресечь очередную ссору. – Артур! – позвал он. Тот даже не обернулся.
– Оставь его, – посоветовал Дильс. – Разве не видишь, что с ним?
Да, Тима видел. Он видел, что на его лице все чаще и чаще блуждает совершенно ненормальная ухмылка, обещающая беду, и он понимал, что от Артура (и всех остальных) с каждым днем и даже часом остается все меньше чего-то родного, человеческого, доброго… Их будто стирали ластиком, как неправильно выполненный эскиз…
– До сих пор не могу поверить в то, что там произошло, – признался Дильс. – Будто дурной сон какой-то…
– На этот вопрос может ответить только Злата, – сказал Тух-Тух. – Она у тебя очень мудрая.
– Да, но что происходит с Артуром? Зачем он поджег палец? И на другой руке у него повязка… – задумчиво проговорил Дильс.
Кости все еще нет. Дильс не хотел себе признаваться в этом, но факты вещь упрямая – втайне он не просто хотел, он МЕЧТАЛ, чтобы с ним все было кончено.
Он не считал себя негодяем. Да, возможно, в глазах Златы он выглядел именно так. Но он никогда не забудет то уродливое создание, взгромоздившееся на спину его приемного сына, хитро поглядывающее своим выпуклым глазом. Даже если он выживет в этом непрекращающемся кошмаре, это всегда будет преследовать его, до конца жизни. Поэтому он молил бога (это он-то, непримиримый атеист!), чтобы он побыстрее забрал Костю к себе, не причиняя лишних страданий.
Злата так и не произнесла ни единого слова, она просто лежала пластом, как труп, и только изредка издавала какие-то грудные хрипы, а Дильс постепенно терял самообладание.
Артур, ссутулившись, бесцельно слонялся по пещере, что-то бессмысленно бормоча себе под нос, как спятивший дед, Тух-Тух нашел плоский камень и точил свой нож, причем делал это уже как минимум часа два. Сначала Тима старался не обращать внимания на режущие слух звуки, но спустя минут сорок он понял, что просто сойдет с ума от этих бесконечных «вжихщщих!», о чем и заявил норвежцу. В ответ тот посмотрел на него с таким выражением лица, что Тима в который по счету раз пожалел, что Дильс вернул ему нож.
Нет, признался он себе. Он жалеет, что они пошли кататься на снегоходах в тот день в тайге! Так будет правильнее! И какого черта их понесло ездить по лесу?! Сидели бы дома и пили чай с пряниками! А лучше самогон!
Из палатки вышел Дильс. Глаза потухшие, усы, сочувствуя ему, беспомощно свисали прямо на губы. Он сел на вкладыш, который клал под спальник.
– Этим ребятам на чилийской станции можно только позавидовать, – внезапно сказал Артур, и у Тимы внутри что-то оборвалось: таким безжизненным был его голос. – А те из нас, которые проживут здесь хотя бы еще несколько дней, будут молиться, чтобы закончить жизнь, как они.
– Слова, одни слова, – сказал Тух-Тух и, видя, что Артур направляется к одному из лазов, нахмурил брови: – Куда?
– Прогуляюсь, – зло бросил Артур. – Люблю, знаете ли, перед сном ноги размять.
– Если ты снова пойдешь в пещеру… – начал грозно норвежец, но Артур жестко улыбнулся:
– О нет, в пещеру я не полезу. Во всяком случае, не сегодня.
Он надел капюшон и скрылся из виду. Тух-Тух вполголоса выругался.
– Могу я посмотреть на Злату? – обратился Тима к Дильсу, когда наступило молчание.
– Конечно, – сказал тот рассеянно. – Если она спит, не разбуди ее.
Тима уверил Дильса, что будет осторожен как мышь, и направился к палатке. Он осторожно открыл «молнию» и просунул внутрь голову. Злата не спала. Ее глаза с обозначившимися черными кругами казались просто огромными на изможденном лице. Коса беспорядочными петлями лежала рядом, будто вторая голова.
– Тима, – едва слышно позвала она, и юноша чуть не обмочил штаны от неожиданности, одновременно испытывая огромное облегчение: она заговорила!
Холодная как лед ладонь схватила его руку. Лицо Златы исказила боль.
– Вы не должны бояться… прошу вас, – прошептала она.
– Кого? – ошарашенно спросил Тима, пытаясь ненавязчиво освободиться от ее хватки. Бесполезно – руку будто в тиски зажало. Наверное, она бредит.
– Мы открыли ящик Пандоры… Здесь оставаться нельзя, – хрипло сказала она и вдруг, сузив глаза, выдохнула: – Хъяц’нигунни.
– Э… чего? – спросил Тима, наконец высвобождаясь из ее цепких пальцев. Но Злата уже закрывала глаза, ее бескровные губы плотно сжались, обозначив на лице новые морщины.
Тима тихонько вылез из палатки, потирая кисть. Боже, рука Златы холодная, как у покойника!
Он хотел рассказать об этом Дильсу, но его планы несколько изменил Артур. Он влетел в пещеру бледный как смерть.
– Что там еще? – насторожился Дильс, поднимаясь на ноги.
– Н… не знаю. Там что-то есть, в тоннеле. И оно движется к нам сюда, в пещеру, – стуча зубами, выговорил Артур.
Тух-Тух тоже встал, рука потянулась к ножу, который он уже успел убрать в ножны.
– Что движется? Артур! Да говори же! – закричал Дильс, встряхнув Артура, но тот вырвался и шмыгнул в палатку.
– Я посмотрю, – сказал Тух-Тух и зашагал к выходу.
А Тиме почему-то нестерпимо захотелось превратиться в человека-невидимку. Что увидел Артур? Он не робкого десятка, и оставалось только гадать, что же так могло его напугать.
Тух-Тух вернулся через минуту.
– Это ваш друг, – проговорил он, и голос его был напряженным. – Похоже, дела совсем плохи.
– Костя? – спросил Тима, и норвежец кивнул.
– Его нельзя пускать внутрь, – прибавил он, и Тима со страхом посмотрел в сторону лаза.
Вскоре оттуда донеслись какие-то хлюпающие звуки. Тима на мгновение закрыл глаза, пытаясь представить себе Костю, но эти фантомные звуки, будто доносящиеся из трясины, никак не могли быть связаны с тем человеком, которого все знали как Костю.
Тух-Тух потребовал, чтобы Дильс дал ему ружье. Дильс отказался. Тем временем хлюпанье стало громче, и скоро на свет появилось нечто, стоящее на четвереньках. Это был Костя. Едва передвигая конечности, он полз к ним. Кошмарный горб высился на спине, как гротескный плавник, клочья разорванной одежды бахромой свисали по бокам. В черных волосках горба, толстых, как проволока, поблескивали снежинки. Глаз дремал, прикрытый морщинистым веком, однако все равно создавалось впечатление, что он только притворялся спящим, внимательно наблюдая за ними.
– Дай ружье, Дильс, – требовал Тух-Тух. – Или, клянусь, я просто зарежу его. Только не говори, что мы пустим эту ходячую мерзость к себе в палатку.
Дильс не отвечал. Словно оглушенный, он не сводил глаз с булькающего существа, которое дня два назад было его сыном, пусть даже приемным и не таким хорошим, какого хотелось бы иметь. Костя попытался встать, но, очевидно, был слишком слаб, да и горб, который весил, наверное, килограммов двадцать, тянул к земле. Он поднял трясущуюся голову на людей. Изо рта что-то потекло, он силился что-то произнести, но из глотки вылетали лишь клокочущие звуки, словно у него кипела слюна. Брови, ресницы и все лицо было покрыто изморозью. Он что-то забормотал, и сквозь бессвязный набор букв все с трудом расслышали: «У…хо… дите».
– По-моему, лучше уйти тебе, – сказал Тух-Тух.
Костя икнул, выплюнул вязкую кляксу, руки его надломились, и он распластался прямо на земле. Горб в недоумении шевельнулся, веко приподнялось, обнажая влажный блестящий глаз. Зрачок закрутился по сторонам, пытаясь охватить все пространство пещеры, и Тима снова почувствовал тошноту. Сглотнув подступивший комок, он сказал:
– Кажется, он умер.
Он не узнал свой голос – старческий и глухой, будто он говорил через платок.
– Нет, он жив. Его время еще не наступило. Дильс, его нужно хотя бы связать, – проговорил Тух-Тух, с отвращением разглядывая гигантский нарост на спине Кости. – Но я бы решил проблему более радикальным способом.
– Связывай, – помертвевшим голосом произнес Дильс.
Тух-Тух сходил за веревкой и вопросительно посмотрел на Дильса. Поняв, что помогать ему никто не собирается, он стал заматывать в кокон валяющееся существо. Оно только вздрагивало, когда веревка слишком сильно врезалась в тело, и тихо вздыхало. После этого Тух-Тух накрыл его курткой.
– И что теперь с этим делать? – спросил Тима, понимая, что на этот вопрос нет ответа.
– Ты заметил, что его тело стало усыхать? – спросил норвежец. – Эта хреновина на спине словно качает из него всю силу и энергию. Еще денек-другой, и от него ничего не останется, и он просто отпадет, как хвост у головастика, когда тот начинает превращаться в лягушку. Вопрос в том, во что превратится сам горб.
Как ни удивительно, ночью Тима спал как убитый. Где-то под утро ему приснилась рыжеволосая красотка, которую они видели в пещере. На ней были бриллиантовые кольца и браслеты, ослепительно сверкающие при свете сталактитов. От нее пахло чем-то приторно-сладким, как от только что извлеченного из морозилки мороженого. Он занимался с ней любовью, долго и неистово, она в экстазе царапала Тиме спину своими вишневыми ноготками, и ему даже показалось, что он кричал во сне.
Тима проснулся, тяжело дыша. Где-то внизу живота он почувствовал липкое тепло и стал торопливо выбираться из спальника. Впервые за все последнее время у него случилась поллюция.
Он вылез из палатки и остановился, оцепенев. В двух шагах от палатки, скрючившись, сидел Костя. Неизвестно, как ему удалось освободиться от веревки, но Тима вполне допускал, что в этом ему помог его новый друг, прочно сидящий на спине. И уж тем более Тима не представлял себе, как он смог добраться до ружья – оно всегда было при Дильсе. Горб тянул Костю к земле, превращая в жалкую пародию на кресло-качалку, поэтому он подполз к стене и прислонился к ней горбом.
Одна нога Кости была разута, и теперь он ожесточенно пытался зацепить спусковой крючок большим пальцем. Но голая нога быстро замерзала, теряя чувствительность, и его движения становились все более резкими и неуклюжими. За ночь горб вырос еще, и теперь Костя становился похожим на какого-то немыслимого динозавра.
– Не делай этого, – сказал Тима, чувствуя, что это не совсем те слова, которые он собирался сказать. В какой-то короткий миг он увидел глаза Кости – и ему стало безумно жаль его. Он хотел шагнуть к нему и вырвать ружье, но его конечности словно парализовало, и они отказывались повиноваться.
– О…бидно, – прохрипел Костя, судорожно мотая ступней, палец все время проходил мимо крючка. – Ни… когда не… везло. Может… хоть сейчас…полу…чится. Если… не выйдет… застрели сам. Ты сделаешь… это?
– Дильс! – срывающимся голосом позвал Тима.
«Ильс! Ильс! льс!..» – заухало эхо, бегая по стенкам пещеры.
– Тимыч? – раздался хриплый спросонья голос Антона. – Что происходит?
Костя дернулся, словно от пощечины. В эту же секунду палец мягко лег на крючок, и его лицо неожиданно стало спокойным, почти торжественным.
– Берегите… себя… Простите…
Вопль Тимы и выстрел слились в одно целое. Затылок Кости вылетел вместе с мозгами, заляпав часть палатки и стены. Тима закричал, кажется, он кричал «нет», но точно не помнил. Зато он точно помнил какое-то надсадное верещание, и как затрясло тело Кости. Боже, неужели он еще жив?
Он все-таки сумел сделать над собой усилие и словно во сне шагнул к нему. Нет, это верещит не Костя. Теперь Тима четко видел, как сзади взбудораженно извивается горб, тряся безжизненное тело Кости, его руки и голова слепо болтались, как у тряпичной куклы, ноги подпрыгивали, будто по ним пускали ток. Ничего более чудовищного он в жизни своей не видел и, находясь на грани потери сознания, понял, что эти пронзительные звуки издает не Костя, а поселившийся на его спине ужас.
Прежде чем похоронить Костю, Тух-Тух долго осматривал горб. Потом он позвал Дильса и что-то показал ему. Тот нахмурил брови и сказал, что сейчас уже все равно.
Позже он поведал Тиме, что возле основания горба, под складкой, Тух-Тух обнаружил совсем тонкий слой кожи, почти прозрачный, как плацента. Он слегка надрезал ее, края тут же разошлись, и внутри обнажилась зияющая дыра, сильно смахивающая на пасть, утыканная острыми, как у акулы, зубами. А еще сбоку проклевывались два щупальца, и какое-то время они вяло дергались. Глаз, который с такой злобой пялился на них, медленно заволакивала молочная пленка. Грубые волоски съеживались, словно горб держали над огнем, как курицу, и скоро осыпались, будто иголки с засохшей елки. Горб умирал долго и неохотно, и тело Кости даже спустя час еще некоторое время вздрагивало.
– Мир его праху, – сказал Тух-Тух, пока Дильс накрывал то, что осталось от головы Кости. – Так лучше для него.
Хоронить Костю тоже не стали и просто положили его неподалеку от места, где лежала Яна. Слизни успешно справлялись со своей задачей и, несмотря на полиэтилен, быстро добрались до нее. Груда мяса, которая раньше была обаятельной девушкой, медленно таяла.
В полдень открыли последнюю банку консервов. Каждый съел по ложке, кроме Златы. У нее поднялась температура, и она почти не выходила из палатки. Изредка она что-то хрипло выкрикивала, иногда плакала. Тух-Тух спросил, какое число, и сказал, что осталось ждать три дня. Вот только как протянуть эти три дня?
Тима испытывал сильный голод. Он закрывал глаза и видел еду – спагетти, тоненькие и длинные, слегка поджаристые, с тертым сыром и томатным соусом, куриную ножку с хрустящей кожицей золотистого цвета, восхитительно горячую и дымящуюся, толстый ломоть охлажденной ветчины с ядреной горчицей на мягкой белой булке… Рот заполнялся кисловатой слюной, он открывал глаза, и вместо сочной куриной ножки взгляд натыкался на закопченный котелок, который давно выскребли чуть ли не до дыр, и пустые, вылизанные до блеска консервные банки. Чай тоже закончился. Пока был бензин, грели кипяток, его и пили.
Тух-Тух предложил вытащить из ниши Костю.
– Зачем? – не понял Тима, хотя страшный ответ был написан на лице этого безумного потомка викингов.
– Вы же хотите жрать? – спросил он, ухмыляясь, как вурдалак. – Горб можно не трогать. А все остальное наверняка нормальное…
Тима решил, что он шутит, хотя шутить подобным образом мог только человек без сердца. В самом деле, если бы ему вскрыли грудную клетку, а там ничего бы не оказалось, Тима бы не сильно удивился.
– Нам нужно чем-то питаться, – говорил Тух-Тух ровным и спокойным голосом, будто читая скучную лекцию о формулах Ньютона. – Сейчас не время и не место играть в благородство. У нас должна быть цель – выжить, а решить проблему можно только таким способом. Если паутина и дальше будет нас здесь удерживать, у нас просто не останется иного выхода.
То, что погибшие были не посторонними для кого-то из тех, кто здесь находился, его совершенно не смущало. Этому чудовищному разговору положил конец Дильс. Он просто наставил ружье на Тух-Туха и негромко произнес:
– Еще одно слово, и я убью тебя. У тебя есть нож и твое сильное тело. Вот и жри его на здоровье. Можешь закусить той самой рыжей в пещере.
Тух-Тух с удивлением посмотрел на матово блеснувший ствол, направленный в его сторону.
– Старик, ты не понимаешь, – он попытался улыбнуться, но неожиданно Дильс опустил ружье вниз, и раздался выстрел. Тух-Тух подпрыгнул, лицо его стало злым и старым.
– Ты оглох? – полюбопытствовал Дильс. – Следующая пуля полетит в твою башку.
Тух-Тух наконец понял, что шутки закончились, но и сдаваться просто так не собирался:
– Дильс, я не советую тебе портить со мной отношения. Я…
Раздался еще один выстрел, и вслед за ним полный ярости вопль норвежца. Он округлившимися глазами смотрел на ногу, в которую попала пуля, вырвав клок мяса. Штанина быстро напитывалась кровью.
– Опа, – холодно сказал Дильс. – Я промазал. Целил в твою репу, а попал в ногу, как так получилось? Может, ствол кривой?
Он быстро перезарядил ружье.
– Ты что, спятил!? – захрипел Тух-Тух и молниеносным движением выхватил нож.
– Тебе мало? – сверкнул глазами Дильс. – Изволь, добавлю. На этот раз точно не промахнусь.
Он вскинул ружье, но Тух-Тух закричал:
– Все, все, остановись! Не стреляй!
Дильс опустил ружье и сказал успокаивающе:
– Не бойся, кость не задета. Я никогда не промахиваюсь.
Тух-Тух стиснул зубы и, подволакивая подстреленную ногу, заковылял прочь. Нож он спрятал в рукав.
– Зря ты так, – отстраненно сказал Тима. – Он не простит тебе этого.
– Я бы убил его, но в последний момент что-то удержало меня, – пробормотал Дильс. – Его давно нужно было убрать.
Он поднял голову:
– Я хочу, чтобы мы все были открыты друг перед другом.
– То есть? – спросил Тима, хотя уже догадывался, о чем пойдет речь.
– Насчет себя я уверен, – сказал Дильс. – Никаких глаз, щупалец и горбов у меня не растет. И толстеть вроде бы не собираюсь. Злата приболела, но я уверен, что это обыкновенная простуда.
– У меня тоже все нормально, – сказал Артур, внимательно рассматривая свои руки. Его длинные пальцы в зеленоватом свете, который излучали сталактиты, были похожи на бледных пауков.
Дильс испытующе посмотрел на Тиму.
– Что? – не вытерпел тот. – Я тоже в порядке, вот, хочешь, разденусь?
Дильс так долго буровил юношу своими запавшими глазами, словно хотел просверлить насквозь. Наконец он разлепил губы:
– Я верю. Это меня и смущает. Почему с нами ничего не происходит?
Позади послышалась какая-то возня, все обернулись. Это была Злата. На ней была лишь нижняя рубашка, но она выглядела так, словно не чувствовала холода. Глаза пустые, в них жизни не больше, чем в покрытых пылью осколках разбитого окна в заброшенном доме.
– У вас пока есть сила. Она чувствует это, – прошептала Злата. – Хъяц’нигунни, – произнесла она, глядя прямо перед собой. – Хъяц’нигунни.
– Злата, ты что? – Дильс бросился к ней. – Ты в своем уме? Замерзнешь!! Иди оденься!..
– Не могу… говорить. – Злата положила ладонь на грудь, которая тяжело вздымалась, словно от недостатка кислорода. Из горла доносились глубокие хрипы.
– Злата, ты просту… – начал Дильс, но та взмахнула обожженной рукой, не давая ему договорить:
– Мы все помечены печатью. Почему ты ничего не сказал нам, Тух-Тух?
Но Тух-Тух не слышал ее, занятый своей раной, и Злата сказала:
– Я ошиблась. Первый раз в жизни. Это не золото, все дело в Ней. Хъяц’нигунни. На языке мертвых это означает «Замерзшая».
Дильс снова попытался вмешаться, он даже снял с себя куртку, чтобы накинуть ее на плечи Златы, но у нее было такое лицо, что он застыл на месте.
– Хяц… Кто это? – язык с трудом поворачивался у Тимы во рту, так ему стало не по себе, и еще страшней вид Златы – полуголой, с мертвыми глазами, хрипло шепчущей какую-то околесицу.
– Она не из мира живых. Она попала на Землю с далекой планеты, где никогда не бывает света и тепла. Только пески, колючие ветры и вечный холод, – шептала Злата.
Глаза ее были слегка прикрыты, словно она читала какой-то только ею видимый текст. Тима непроизвольно отодвинулся назад, Злата все больше и больше напоминала сумасшедшую.
– Атланты думали, что это погасшая звезда. На самом деле это была Она. Ее нашли и принесли к правителю. Его звали Азг’хгард. У него была прекрасная жена и наследник. Но как только он увидел Хъяц’нигунни, он потерял голову. Жену он заточил в темную башню, где она погибла от голода, а наследника утопил. Хъяц’– нигунни стала править вместе с ним, постепенно оттесняя его и принимая за него все решения.
– Я не намерен слушать этот бред, – сказал Артур, но Дильс рявкнул:
– Сидеть.
И Артур остался сидеть. Только кулаки его сжимались и разжимались. Раз-два. Раз-два…
– Азг’хгард заметил одну деталь – Хъяц’-нигунни всегда избегала солнца. В ее комнате не было окон и всегда было холодно. Выходя наружу, она куталась в одежды, как прокаженная. Если солнечный луч попадал на нее, у нее на коже появлялась язва, которая долго заживала. Но Азг’хгард так любил ее, что не придавал значения этой странной болезни. Вскоре Атлантида стала приходить в упадок. Все окружение Азг’хгарда умирало, и каждая смерть была по-своему ужасной. Умирали все те, кто был недоволен Хъяц’нигунни, хотя бы даже подумал о ней нехорошо. Азг’хгард стал замечать, что, если они ссорились, на него нападала какая-нибудь хворь. Он излечивался только тогда, когда просил у нее прощения. А Хъяц’нигунни становилась только красивее и моложе. Шли годы, Азг’хгард старел и дряхлел, а для Хъяц’нигунни время будто бы остановилось. Как ты говорил, Тух-тух? Капсула времени? Точно подмечено. Когда Азг’хгард понял это, Атлантида уже хрипела в агонии. Цивилизацию погубил не природный катаклизм, а Она. Когда у Азг’хгарда остыли чувства к ней, он просто сгорел, сгорел как свечка.
Злата замолчала, переведя дыхание. Ее лоб прорезали горькие морщины, уголки рта опустились, придавая ей отталкивающее выражение. В одной рубашке, с полузакрытыми глазами, она была похожа на ведьму.
– Ну и что? – сказал Артур. – Ты рассказала какую-то легенду, дальше что? При чем тут смерть Кости?
Злата беззвучно засмеялась.
– Вы когда-нибудь слышали о Медузе горгоне? – спросила она.
– Нашла что спросить… конечно, слышал, – недовольно ответил Артур.
– Хъяц’нигунни намного хуже. На нее даже необязательно глядеть, как на Медузу горгону. Достаточно просто пройти рядом. Даже если она будет за десятью дверьми или под землей. Она ядовита. Очень ядовита, и ей нужна подпитка. Она кормится человеческими страхами и переживаниями и… красотой. И болью. Она становится сильнее, когда кому-то рядом больно. Поэтому ты держал палец над огнем?
Лицо Артура исказилось от гнева, и он грязно выругался.
– Взамен она делает людей уродами, – продолжила Злата, не обращая внимания на эмоциональную вспышку приемного сына. – Азг’хгарда она не трогала до тех пор, пока он не понял, что она собой представляет, и его чувства к ней умерли. Для того чтобы выжить, ее нужно боготворить.
– Ничего не понимаю, – сказал Дильс, касаясь уса. Рука его тряслась, как у жалкого пьянчуги, а его некогда роскошные усы тронула седина. – Если все правда, почему с нами все в порядке? Я же не люблю ее и тем более не боготворю… И чем ей не угодили Яна с Костей?!
– Она как капризная девчонка. Она живет больше миллиона лет, но по характеру ей не больше шестнадцати, – прошептала Злата. Слова давались ей тяжело, и ее едва слышали. – Просто до нас не дошла… очередь. Если ей кто-то приглянулся, он будет в порядке. Может быть. Если нет – смерть. Чудовищная смерть.
– Ерунда все это, – бросил из своего угла Тух-Тух, но Злата улыбнулась, и улыбка эта была сочувствующей.
– Как ты узнала все это? – с недоверием спросил Дильс.
– Это было… как в старом кино, – ответила Злата. – У вас всех… сильные ауры, и вы еще можете сопротивляться… но сколько каждый из вас протянет, я не знаю. Болит… голова.
Из ее ноздри показалась свежая кровь.
– Ни в коем случае Ее нельзя освобождать ото льда. Иначе последствия будут ужасными, – шевеля бескровными губами, выдавила она.
– Ее можно как-то уничтожить? – спросил Дильс.
Злата неопределенно качнула головой.
– Я только… знаю, что она… боится света. Наверное, это… как у вампиров.
Артур поднялся на ноги. Челюсть его отвисла, как у слабоумного, и Тима на всякий случай отошел от него на пару шагов.
– Этого не может быть, – сказал Артур неожиданно высоким голосом, срываясь на фальцет. – Никакой Хъяц… Хиц… – он сбился и беспомощно посмотрел на Тиму, – не существует. Вот так.
– Конечно, не существует, – успокоил его Тух-Тух и вдруг подмигнул Тиме, причем сделал это как-то сально, будто его с ним связывала некая тайна, отчего Тима неожиданно захотел вцепиться ему в глаза, со всей силы, погрузить пальцы в глазницы, как сделал один из его дружков с чилийцем в зимовке, погрузить их глубоко и впиться в мякоть мозга. Тима бросил:
– Жаль, что твоя мать не сделала вовремя аборт.
На норвежца это не произвело никакого впечатления, впрочем, как всегда. Вот если бы его попытались ударить, он бы ответил. А слова его никоим образом не трогали. Злата повернулась к Артуру. Ее сильно шатало, как на палубе при шторме.
– Что с тобой происходит, Артур? – ласково спросила она. – Ты изменился. Ты седеешь с каждым днем, у тебя появились морщины… Доверься мне.
Артур пугал их. Стоит как статуя и пялится в одну точку. Он злобно хихикнул и пнул ногой пустой котелок.
– Ты все… думаешь о Кате?
– Не смей упоминать ее имя! – завопил Артур. – Я не верю тебе!
Голос его дрожал, как свеча на ветру:
– Вы что, верите ей? Во всю эту ахинею насчет Медузы горгоны?! Это сказки для детей!
– В результате этих сказок мы потеряли троих людей, – медленно проговорил Дильс. – Можешь на меня обижаться, но у меня нет оснований не верить Злате.
– Я видел родинку! – истерично выкрикнул Артур. Лицо его скривилось в дьявольской гримасе. – Как вы думаете, я похож на сумасшедшего? – спросил он, впившись глазами куда-то в землю.
«Еще как», – хотел ответить Тима, но удержался.
– Не знаю, – признался Дильс. – Наверное, после этих приключений мы все стали немного с приветом.
Артур полез куда-то во внутренний карман и бережно вытащил небольшую прозрачную обложку, сильно поцарапанную от времени. В ней лежала фотография.
– Ты хорошо помнишь Катю? – спросил он как бы между прочим. – Ты, мой отец, который всегда гордился, называя меня своим сыном, ты помнишь мою жену?! – Он снова сорвался на крик, брызгая слюной.
– Я очень хорошо помню Катеньку, – ответил Дильс.
Тима украдкой взглянул на фото. На ней была изображена привлекательная улыбающаяся девушка.
– Ничего не кажется знакомым? – голос Артура дрогнул.
– Не понял?
Он забрал фотографию и тихо сказал:
– А мне кажется.
Потом добавил:
– Ее волосы. Они рыжие.
– Ну и что? Артур, что происходит? – Дильс выглядел растерянным.
Артур со вздохом сказал:
– Ладно, забудьте. Зря я начал этот разговор.
– Объясни все по порядку, – попросил Дильс.
Артур долго стоял, опустив голову, потом прошептал:
– Я видел родинку.
– Какую родинку, где? – спросил Дильс, теряя терпение. Артур и пугал, и бесил его одновременно.
– У этой девушки внизу. С рыжими волосами. Чуть ниже щиколотки, малюсенькая родинка.
– Ты хочешь сказать… – медленно проговорил Тима.
– Да. У Кати точно такая же. Когда я заметил ее впервые, меня чуть удар не хватил, думал, все, чокнулся. Потом посмотрел снова. И правда, точно родинка. И потом, ее волосы и глаза. Это Катины глаза.
– Ты сошел с ума, – решительно сказал Дильс. – Катя умерла! Три года назад!
– Нет! – вдруг со злостью выкрикнул Артур. – Она не умерла, а пропала без вести, чтобы ты знал!
Дильс покрылся мертвенной бледностью.
– Артур, что с тобой? – шептал он, а тот вопил, ни на кого не обращая внимания:
– Она… долгое время лечилась, а однажды ее просто не оказалось в палате. Стекло в окне было разбито, а ее нет, и до сих пор никто не знает, что произошло! И больше не спрашивайте меня ни о чем. В такие совпадения я не верю. Думаете, за столько лет я не изучил тело собственной жены?
– Хорошо, тогда как ты объяснишь, каким образом Катю занесло сюда? – Дильс решил пойти другим путем.
– Не знаю, – опустошенно сказал Артур. Он убрал фотографию обратно в карман. – Я знаю одно: эта девушка как две капли воды похожа на Катю. И я бы очень хотел посмотреть на ее лицо.
– И как ты это хочешь сделать? – задал Тима вопрос. – Имей в виду, она может содержать в себе какую-нибудь инфекцию. А во-вторых, неизвестно, как ее тело отреагирует на воздух. Может, она сразу расползется, как воск?
– Я все равно должен проверить, – повторил Артур, упрямо поджав губы.
Тима смотрел на него и не верил своим ушам. Боже, неужели он действительно верил в то, что говорил? И он ответил сам себе – да. Еще как верил.
– … должен убедиться, что она… ее… ее лицо, я просто обязан увидеть ее лицо, понимаете?!
– Мы только что говорили с тобой об этом, – Дильс старался говорить спокойно, но резкие нотки то и дело проскальзывали, как искра зажигания. – И ты будешь выглядеть круглым дураком, продолжая думать, что Катю каким-то чудом занесло сюда…
Артур шагнул к отцу и ударил. Сказать, что тот не ожидал этого, было бы не совсем правдой. Если честно, он даже был рад этому всплеску эмоций, все же какое-то проявление чего-то человеческого. Дильс удержался на ногах, сразу почувствовав, как надувается губа.
– Не смей ничего говорить про мою жену, – прошипел Артур. – Или я убью тебя. Я убью любого, кто встанет на моем пути, ясно?!! Я все равно узнаю!
– Это твой выбор, – сказал Дильс, сплевывая кровь.
Артур надел куртку и стал ее застегивать.
– Ты куда? – настороженно спросил Дильс.
Артур натянул рукавицы и поправил шарф:
– Что ты все лезешь ко мне? Своих забот не хватает?
– В пещеру?! – с присвистом спросил Дильс. Рука, опирающаяся на ружье, дрогнула.
– Не твое дело.
– Давай, бродяга! – весело крикнул откуда-то из угла Тух-Тух. – Делай что хочется, насри на все! Я разрешаю тебе покуролесить с той рыжей шалавой!
Он засмеялся, и этот смех, больше похожий на озлобленный лай, жутким эхом прокатился по пещере.
– Закрой свой вонючий рот!!! – в бешенстве выпалил Артур. Глаза его налились кровью. – Никогда, слышишь, никогда не называй ее шалавой!
– Маленький мальчик влюбился в Хъяц’нигунни? – продолжал издеваться Тух-Тух. – Могу дать бесплатный совет, пока у тебя не отвалился член или не лопнули яйца. Забудь о ней и беги отсюда без оглядки. Бегите все. Ваша женщина права. Это мертвое место. Если хочешь, возьми с собой золото, бери, сколько сможешь унести. Только беги отсюда. Могу даже сказать так, лучше сдохнуть в паутине того мутанта, чем иметь дело с ней.
– Артур, я прошу тебя, – сказал Дильс. – Я прошу, не ходи туда.
– Я не могу. Я должен, – ответил Артур со страдальческим видом, но уже как-то нерешительно.
– Если ты пойдешь, мне придется стрелять, – продолжал Дильс, в его глазах показались слезы. – Я не хочу этого делать. Ты мне как сын, но вы все слышали, что сказала Злата. Мы были ослами, что не слушались ее.
Артур медленно повернулся к ним и вдруг, упав на колени, разразился рыданиями. Потом он ушел в палатку, подавленный и с потемневшим лицом.
После долгой паузы Дильс спросил:
– Ты знаешь, что с ней случилось?
Тима покачал головой.
– Это было в Краснодаре, рядом с Адыгеей. Они пошли в поход, – начал Дильс. – Несколько ребят и девчонок. Из женатых были только Артур и Катя. С ними была младшая сестра Кати – Галя, ей на тот момент было около пятнадцати. Они разбили палатку, разожгли костер, в общем, веселились, как обычная молодежь. Потом Артур из-за чего-то поссорился с Катей, обиделся на нее и пошел к станции. Катя осталась. А вечером к ним заявились местные горбоносые джигиты, человек шесть. Слово за слово, начали приставать к девчонкам. Парни попытались вступиться, но те достали ножи, и они притихли. Дело зашло слишком далеко, один схватил за волосы Галю, она закричала. И тогда Катя приняла решение. Она предложила себя, взамен требуя с тех слово, что они никого не тронут. Адыги согласились.
– И что? – спросил Тима, пытаясь представить себе эту дикую картину.
– А то, что ее около часа трахали все шестеро по очереди, некоторые по нескольку раз. А парни, которые были с девчонками, сбились в кучку, как стайка обосравшихся щенков, и поскуливали от страха. Но слово свое адыгейцы сдержали и после этого ушли. К тому времени Артур, будто чувствуя что-то, побежал назад, но было поздно. Все находились в тихом шоке. Катю доставили в больницу. Она сдала анализы, и оказалось, что те подонки наградили ее целым букетом: хламидиоз, триппер и еще куча всего. Они были на грани развода, хотя Катя ни в чем не обвиняла Артура. Просто стечение обстоятельств. Очень жаль, что потом она умерла. Что-то с сердцем, у нее это наследственное.
– А этих… нашли? – не поднимая головы, спросил Тима.
Дильс посмотрел в сторону палатки, где скрылся Артур.
– Нашли, но все получили условные сроки. Потом, правда, Артур поймал одного из них, и если бы не вмешались посторонние, он бы убил его. Он здорово покалечил его, и ту сволочь увезли на «Скорой». К счастью, они не стали подавать заявление, но Артуру все равно пришлось какое-то время скрываться. Так, чтобы впредь не было недомолвок. Катя мертва, и я сам лично видел гроб, – сказал он, еще раз бросив взгляд в сторону палатки, куда ушел Артур.
Ближе к вечеру Тима решил сходить к паутине. Он взял свечки (батареек от фонаря почти не осталось, и их берегли пуще глаза) и отправился в тоннель.
Увиденное ужаснуло и обрадовало одновременно. Ужаснуло то, что осталось от Аммонита. Груда костей, странно белевшая в темноте, ребра были похожи на зубья громадного гребня. И ветхие лоскуты, все, что осталось от его одежды. Зато Тима явно видел, как потускнели нити паутины. Ацетоновый запах исчез, а сами нити стали намного тоньше. Тима медленно коснулся свечкой нити. К его неописуемой радости, никакого зловещего шипения не последовало, но на свечке остался неглубокий след, как если бы он прислонил ее к горячей печке. В любом случае эффект все равно уже не тот, что был раньше.
Шальная мысль пронеслась в голове, а может, действительно пронесет?! Еще три дня, всего каких-то жалких три дня, семьдесят два часа…
Он не бежал обратно, а буквально летел. Правда, радость была омрачена другим. Яна, Антон… Он уже не тешил себя иллюзиями и догадывался, что Антон, один из лучших его друзей, по всей видимости, останется здесь. Ему было невыносимо тяжело думать об этом, но он привык реально смотреть на вещи. Сегодня Антон признался ему (он с трудом понял его, так как зубов у его друга почти не осталось, а рот втянулся внутрь, образовав жуткие морщины, молодой старичок, прошу любить и жаловать), что он уже не может самостоятельно передвигаться. В туалет он ходил исключительно ночью, и то на четвереньках, но сейчас Тима даже думать не хотел об этом… Лишь бы продержаться… лишь бы…
Прошел еще один день. Злате становилось хуже. Тима не верил в высокую температуру и простуду. Оставалось напрячь воображение и представить, какая участь ей уготована, но Дильс и слышать ни о чем не желает. Тима его понимал. Не хочется думать, что твоя жена медленно угасает, а ты ничего не можешь с этим поделать, только в тупом бессилии наблюдаешь за ее страданиями.
Тух-Тух с ними больше не разговаривал. Он перевязал себе ногу, вытащил спальный мешок наружу и спал там. И при этом он постоянно чесался. Тима не знал, какая напасть свалилась на него, да и не очень-то хотел знать. Может, он завшивел (хотя откуда тут вши?) или это просто от грязи.
Тима потерял счет времени – у них у всех вдруг, как по команде, встали часы. Это было хуже всего, но Тима все равно периодически проверял паутину. Она продолжала тускнеть, но все еще обжигала.
Артур вроде успокоился насчет пещеры. Только иногда его лицо становилось таким странным и загадочным, будто он только что узнал какой-то страшный секрет, но даже под пытками не будет с кем-либо делиться им.
Топливо закончилось. Печки стояли ледяные и с укором смотрели на суетящихся людей, которые постепенно замерзали. Тиме вдруг пришло в голову, что, наверное, через пятьсот лет какая-нибудь экспедиция обнаружит здесь их замороженные тела. Ха-ха.
Антон перестал разговаривать. Не хочет, но Тима подозревал, что, скорее всего, он не может. Однажды, когда он спал с приоткрытым ртом, Тима посмотрел, и его передернуло. У его друга десны были голые и розовые, как у новорожденного. Одна рука вылезла из спальника, и Тима не без содрогания увидел, что она превращается в клешню, пальцев нет, они срослись в какую-то уродливую культю.
Ночью (или днем? он не помнил, часы все равно встали) Тима услышал какой-то шорох. Вылезать было лень, тем более последние дни они все находились в каком-то полусонном состоянии, но любопытство все же оказалось сильнее. Он вышел наружу, щурясь.
Это была Злата. Она брела к выходу, как столетняя старуха, и спотыкалась на каждом шагу.
Тима позвал ее.
– Тима? – прошептала она. Когда она обернулась, он услышал едва различимый хруст.
– Ты куда?
– Ухожу.
Юноша подумал и сказал:
– Ты умрешь.
Она отвернулась.
– Я умерла в тот день, когда позволила Дильсу идти к Белому Савану.
– Куда ты собираешься идти?
Ее рука нырнула за пазуху куртки и вытащила какой-то пакет.
– Музейные экспонаты, – сказала она и закашлялась.
Тима заглянул в пакет. Ему стало жутко и в то же время смешно, но он сдержал смех. Потому что знал, что если он откроет рот, то не засмеется, а начнет визжать и выть как оборотень. Сначала он решил, что в пакете лежит сгнившая груша, только больших размеров. Пригляделся и понял, что ошибся. Женская грудь, сморщенная и почерневшая. Уменьшившийся в размерах сосок напоминал завалившийся за холодильник чернослив. И несколько пальцев – от рук и ног, всего штук семь.
– Вторая тоже отслаивается. И я не чувствую руку, – сказала Злата. – Надо идти, пока ноги работают. Не хочу, чтобы Дильс ходил за мной с совком и веником и подбирал куски тела.
– Он знает?
Она покачала головой, убирая пакет с жутким содержимым. Тиму снова стал разбирать истеричный смех. В самом деле, что может быть забавнее? У Златы отвалилась сиська, вот потеха!
Грань, отделяющая его от безумства, рушилась, как замок из песка, смываемый прибоем.
– Не пускайте Артура в пещеру, – шепнула она. – И еще, Тима. Завтра выход будет свободным.
– Да? – глупо переспросил он, с огромным трудом сдерживаясь, чтобы не закричать. Перед глазами все еще маячил образ черной груди с усохшим соском.
– И… самое… главное, – она говорила так тихо, что ему пришлось наклониться к ней. – Вас начали… искать. От нашей базы сюда идет… спасательная экспедиция, чилийцы… тоже забили тревогу. Ждать… осталось недолго. И помни… об Артуре. Он сейчас… опаснее… Тух-Туха.
Внезапно она замолчала, лицо исказилось, как от зубной боли. Словно в трансе Тима видел, как ее язык медленно высовывается изо рта. Господи, разве они бывают такими длинными; но язык все тянулся и тянулся, как жевательная резинка, а он все удивлялся, гадая, когда же он закончится. Наконец он вывалился, как громадная пиявка, и Злата подхватила его беспалой рукой, чуть не выронив, но все-таки удержала и виновато посмотрела на него. Затем побрела к выходу. Как умирающая волчица, в поисках спокойного места для последнего вздоха. В оставшейся руке остатками пальцев она изо всех сил сжимала подарок Аммонита. Маленький изящный хрусталик.
Она давно ушла, а он все стоял и повторял про себя:
«Язык. У нее выпал язык».
Потом его избил Дильс. Он не верил рассказу Тимы и, исступленно крича, лупил его, как боксерскую грушу.
– Почему ты не разбудил меня? – орал он. По его безвременно состарившемуся лицу текли слезы, тут же превращаясь в ледяные горки. – Ты отпустил ее, недоносок!
Тима не сопротивлялся, молча снося все удары. Нужно ли было говорить, какие чувства он испытал, когда видел Злату в последние минуты? Дильс выбил ему зуб и рассек бровь. Тух-Тух с удовольствием наблюдал за экзекуцией, делая ставки и комментируя каждый удар Дильса. Артур тоже предпочел не вмешиваться.
Уже потом он сказал то, что ему передала Злата. Но, интересное дело, никакого впечатления ни на кого это не произвело. Тух-Тух что-то пробубнил про сумасшедший дом, Дильс кивнул с отрешенным видом, Артур и вовсе промолчал.
По всему выходило, что никто из них и не очень-то ждал помощи. Не ждал (или не хотел?!!).
Они медленно замерзали. Особенно руки. Дыхание их не согревало – откуда взяться теплому дыханию, если внутри тоже все постепенно превращается в лед? Скоро они будут как Хъяц’нигунни. Господи, надо же придумать такое имя, язык сломаешь! «Замерзшая»… Кажется, так сказала Злата. Злата, Злата… бедная, несчастная женщина. К слову, Дильс так и не нашел ее.
«Вторая тоже отслаивается».
Боже, эта черная грудь в пакете не дает Тиме покоя!!!
Дильс не нашел Злату, зато принес ее волосы, ее прекрасные, сказочно красивые волосы, которые не смогла изуродовать болезнь. Он нашел их в тоннеле, в том самом, который вел в ущелье. Принимая во внимание условия, лучшего места для смерти не подберешь. Уткнувшись в разлохмаченную косу лицом, Дильс беззвучно плакал. Глядя на эту косу, Тима чувствовал, что его глаза наполнились какой-то жидкостью, слишком горячей и едкой для того, чтобы быть похожей на слезы. Он тоже успел привязаться к этой маленькой, но сильной и мужественной женщине. И теперь они в один момент осиротели…
Сегодня Дильс сказал, что, когда они смогут выбраться наружу, нужно попробовать вытащить Хъяц’нигунни.
– Ты думаешь, это убьет ее? – прокаркал Тух-Тух. Лицо его начало чернеть и покрываться паутинкой трещин. Оно было похоже на высохшую землю, которая забыла, что такое дожди. Теперь он чесался непрерывно, будто под одеждой у него находились сухие хлебные крошки, которые немилосердно раздражали кожу.
– Да, – сказал Дильс. Сейчас он напоминал одряхлевшую обезьяну, руки не доставали до земли какие-то сантиметры, ноги полусогнуты и все время дрожат.
– Но ты не уверен, – подытожил норвежец. Когда он засовывал руку под свитер и скреб свою кожу ногтями, Тиме представлялась доска, которую ковыряют стамеской.
Артур снова попытался улизнуть, но Дильс догнал его и уложил на месте прикладом. Теперь он не расставался с ружьем. Он наверняка помнил сверкнувшие глаза Тух-Туха, когда он выпустил в него пулю. Тима помог Дильсу связать Артура.
Некоторое время Артур лежал в полной неподвижности, даже не пытаясь пошевелиться. Он не мог поверить, что с ним так поступили. Он что, вор или убийца какой? Даже Аммонит и этот Тух-Тух разгуливали на свободе, а по ним уж точно наручники плакали!
Он лежал, ненавидя себя за минутную слабость, которую он позволил себе там, при Злате. И какой черт дернул его за язык! Но, с другой стороны, в тот момент он почему-то ощущал в себе необычайную легкость, как будто гора с плеч свалилась… словно до этого его строго вели по заранее указанной прямой, шаг вправо или влево карался смертью… этот голос, он на какое-то время пропал, и Артур вдруг сразу почувствовал себя беззащитным, как черепаха с содранным панцирем. Сейчас он сильно жалел, что открылся им. Теперь они знают, чего он хочет. Он? Нет. Он и ОНА. Ведь никакой Хъяц’нигунни не существует. Есть некое божество, живущее в этой пещере, которое пообещало ему встречу с Катей… И он почти увидел ее, если бы ему не помешали.
Правда, Артур с трудом помнил, что ему опять пришлось задобрить божество, и в его мозгу вихрем проносились смутные обрывки происходящего – вот он достает зажигалку, подносит палец к огню… низ живота сладко тянет, член набухает от прилившей крови…
«Хватит», – вдруг раздался холодный голос. Артур встрепенулся, это был ЕЕ голос, но почему-то он был недовольным.
«Разве я сделал что-то не так?» – заискивающе спросил Артур.
«Да. Ты все испортил…» – голос был явно недоволен, и Артур испугался.
«Как я могу исправить?»
«У тебя в кармане твой перочинный нож. Перевернись на левый бок… Он выпал. Теперь отодвинься… Возьми его в руки…»
Через десять минут Артур был свободен и радостно потирал затекшие запястья.
«Теперь слушай…» – И он слушал, слушал изо всех сил с застывшей на лице ненормальной улыбкой.
Когда голос замолчал (в конце речи он смягчился и снова был приторно-сладким, как бисквитный торт), Артур поглядел на своего соседа. Антон, у которого были какие-то проблемы с зубами, лежал, укутавшись спальным мешком, и что-то нечленораздельно мычал. Вот кто может подсластить пилюлю…
Холод становился невыносимым.
– Как Антон? – спросил Дильс. – Жив?
Тима пожал плечами. Когда он видел в последний раз своего друга, у него вытек один глаз, а рука стала расщепляться, как треснувшая от времени доска.
– Нам нужно раздеться, – сказал Тима. – Залезть в палатку и согревать друг друга телами.
– Я лучше лягу с гюрзой, чем с этим уродом Тух-Тухом, – сказал Дильс, отхаркивая красную слюну.
Он взглянул на Тиму гноящимися глазами:
– Я все еще в норме, не пугайся. Пусть я не пишу рассказы, как ты, но эта замороженная сучка не доберется до меня. Она еще не знает, кто такой Дильс, ексель-моксель.
Но Тима не разделял оптимизма Дильса, хотя и не стал говорить ему об этом.
Тима попытался заснуть. Холодно. Зубы выбивали отчаянную дробь. В тоннелях дьявольски хохотал ветер. Ему тоже захотелось выть. УУУУУУУУУУУУУ!!!
Это только все думали, что он постоянно спал. Но он не спал. Он просто не в состоянии был спать, зная, что с каждым часом его тело превращается черт знает во что.
Когда выпал шестой зуб и он нечаянно проглотил его, он еще пытался держаться. Спасибо Тиме, он всегда был рядом. Но не мог же он быть рядом все двадцать четыре часа в сутки? Да и какой прок от этого?
Его начали сторониться буквально на второй день, когда все это началось. Дильс уже не говорил о цинге – кретину было ясно, что это не цинга. Кроме Тимы, не избегала его общества только Злата, и он был безмерно благодарен ей за это. Но что она могла сделать? Никто из них не знал причину, по которой все это творилось с ним, а слова утешения, хоть и приносили кратковременное успокоение, не играли особой роли – процесс продолжался, жуткий и неумолимый.
Насколько он знал, Злата умерла. Когда он узнал об этом, то проплакал всю ночь. Она напоминала ему его мать.
Ногти продолжали осыпаться, кончики пальцев усыхали, как старые ветки, и медленно скручивались, фаланга за фалангой, словно стальная стружка. Становилось трудно ходить, и скоро он мог только ползать. Больше всего его страшило, что ни боли, ни еще каких-либо неприятных ощущений не было. Просто немного чесалось, и все.
Есть тоже не хотелось, поэтому и в туалет ходить не было особой надобности. Сегодня утром он всерьез подумал о самоубийстве. Только как это сделать? Ему даже собственные руки не подчиняются, о каком суициде может идти речь?! Правда, он слышал, что японские разведчики, попавшие во время войны в плен, как-то исхитрялись сами себе откусывать язык и умирали от болевого шока. Или просто захлебывались кровью? Впрочем, какая разница…
Он смутно помнил, что к нему положили связанного Артура, потом он каким-то образом исчез. И сейчас ему снова стало так горько, что слезы безнадеги полились из его глаз, точнее, только одного. Второй куда-то исчез, и он не видел им.
«Анто-о-о-он…» – вдруг услышал он тихий мурлыкающий голос.
Антон встревоженно заворочался, почувствовав, что голос довольно знакомый.
«Кто это?» – хотел спросить он, но из горла вырвалось лишь бессвязное мычание. Как ни странно, он был услышан.
«Твоя мама. Я пришла за тобой, ведь ты этого хотел?»
«Да!!!» – закричал Антон, получилось что-то вроде «У-а-а-а!»
«Так иди ко мне. Я давно жду тебя», – позвал его голос. Он был нетерпелив, этот голос, но Антон все равно не сомневался, что он принадлежит его матери. Он неуклюже выбрался из спальника, стараясь не смотреть на свои ужасные руки, подобные обгоревшим веткам дерева. И только высунул голову из палатки, тут же получил сильнейший удар, после чего потерял сознание.
Поскольку связанный Артур был в палатке с Антоном, Тима с Дильсом легли в другой.
Собственно, сна не было. Была черная кома, в которую ныряешь с замирающим дыханием, и когда чувствуешь, что кислорода в легких не хватает, идешь на поверхность. Это называлось пробуждением. Пробуждением в Белом Саване. Но это неважно.
Тима «вынырнул» на поверхность от воплей. Кто кричал – непонятно, все слилось в невообразимую какофонию и напоминало хор обезумевших волков. Он выполз наружу. Картина следующая – стоит Дильс с ружьем в руках. В его плече нож, вогнанный почти по самую костяную рукоятку. В нескольких метрах от него на земле что-то извивается, и только чуть позже Тима понял, что это Тух-Тух. Он корчился на земле, катаясь из стороны в сторону, и рычал, как раненый лев. Дильс отстрелил ему руку по локоть.
– У меня остался последний патрон, – сказал Дильс.
Тима поймал его озабоченный взгляд и понял. Конечно, он не будет тратить его на Тух-Туха, тем более что тому и так недолго осталось. Тима убедился в этом, когда подошел к нему ближе.
– Ингри, – позвал он его тихо, и норвежец повернулся к нему раздутым, как у утопленника, лицом. Глаза заполнены чем-то студенистым. Грязный свитер задрался, и теперь он мог разглядеть, что с ним происходит. И сразу подумал про обугленное бревно. Черное, с глубокими трещинами. Его кожа была такой же – спекшейся, черной и твердой, как копыто или пятка неандертальца, потрескавшейся, и в эти трещины можно спокойно просунуть монету (например, золотую, с изображением профиля Хъяц’нигунни), а внутри что-то зловеще краснело. Мясо, наверное. Тух-Тух выглядел так, будто его крутили на огромном вертеле и забыли вовремя перевернуть, вот он и подгорел слегка. Тима чувствовал зловоние, идущее от его тела, – запах смерти и разложения. Из отстреленной культи даже не шла кровь. Наверное, в этом человеке ее просто не осталось.
– Ты умираешь? Давай я перережу тебе глотку, – предложил Тима. – Сделаю тебе одолжение.
Тух-Тух схватил его за локоть здоровой рукой, и он увидел, что на ней не было пальцев, только два отростка с когтями. Тима рванулся назад, и клешня повисла у него на локте. Тима сбросил эту гадость на землю, когти сжались и замерли. Ха! Его кисть оторвалась, как крылышко вареного цыпленка!
– Ты до сих пор не понял, Тух-Тух, с кем имеешь дело, – сказал Тима. – ЕЕ нужно любить, тогда и с тобой будет все в порядке. Только любить не как, скажем, апельсин или игру в футбол. Любить больше всех, даже больше себя. Даже больше бога, хоть ты в него и не веришь. Как ты говорил? Любовь – это ведьма? Постарайся полюбить эту ведьму. Хотя тебе уже поздно.
Тух-Тух начал что-то говорить, но ему мешала губчатая масса, вылезающая из дыры, которую уже и ртом-то назвать было сложно. Великий Бродяга Севера, как он сам любил себя называть, прошел такой путь, нашел бесценный клад, и сейчас он умирал, корчась в судорогах, и его сильное, натренированное и выносливое тело было бессильно против чар Хъяц’нигунни.
Дильс спросил, где Артур. Тима ответил, что не знает, он ведь был связан. В палатке Артура не оказалось, как и Антона, и Дильс побрел к выходу, с остервенением сжимая в руках ружье. Нож так и торчал из его плеча.
Тима тоже заглянул в палатку. Перед входом он увидел обрывки веревки. Тима проверил вещи. Как грустно. Исчезла фляжка, на дне которой было немного спирта. Не нужно иметь много ума, чтобы понять, зачем Артур взял ее с собой.
Тима поспешил за Дильсом. Нужно догнать Артура.
– Ты скучаешь по родным? – спросил Дильс, и Тима удивился. Подобные вопросы не свойственны Дильсу.
– Есть немного.
– Когда мы вырвемся отсюда, я провожу тебя в тот дом. Ключи у меня с собой, – хихикнул Дильс. – Ты вернешься к себе и напишешь книгу о том, что здесь произошло. Это будет самая знаменитая книга, Тимофей. Ты станешь известным и богатым.
– Разве сейчас мы не богаты? – спросил Тима, и Дильс захрюкал, что, видимо, означало смех. Только сейчас Тима заметил, что он почти раздет, на нем рубашка, кальсоны, и он идет в носках. Тима тоже был легко одет – без шапки и в одном свитере. Но это уже было неважно.
Тима посмотрел на нож, рукоять которого вызывающе торчала из пропитанной кровью рубашки Дильса, тщетно пытаясь вспомнить длину лезвия. По его подсчетам, в теле Дильса сидело как минимум десять сантиметров закаленной стали.
– Я могу вынуть нож, – сказал он, думая, действительно ли он готов это сделать.
Дильс с удивлением посмотрел на рукоятку и покачал головой:
– Потом.
Он снова захрюкал, но «смех» быстро перешел в глубокий кашель, и Тима с трудом разобрал, как он сказал:
– Ты представляешь… он покрылся коростой и почти весь… сгнил изнутри, но все равно… нашел силы его метнуть. Пару сантиметров правее, и он попал бы в сердце.
Он сипло вздохнул и прошептал:
– Злата, любимая моя. Скоро я приду к тебе.
Артур не помнил, как ему удалось притащить бесчувственное тело Антона в пещеру. Когда они добрались до лаза, ведущего к льдине, Антон очнулся.
– Ы-ы-ы! – изумленно промычал он, оглядываясь. Где он, черт возьми? И что здесь делает Артур?
Словно угадав его мысли, Артур ухмыльнулся:
– Ты поможешь мне в одном деле. Хорошо?
Не дожидаясь ответа Антона, он быстро закрепил на выступе веревку и подтащил его вялое тело к лазу.
– Сейчас я надену на тебя вот этот ремень, а когда ты окажешься внизу, то снимешь его, понял? А-а черт, у тебя и пальцев-то не осталось… В общем, ладно.
Антон автоматически кивнул, не понимая, чего от него в конечном счете хотят. Когда Артур спустил его, он послушно попытался отстегнуть ремень, но у него ничего не выходило. Это и немудрено – на руках у него не осталось пальцев, но Артура это не смутило. Он просто спустился по этой же веревке, больно стукнув по голове Антона. Только сейчас Антон заметил, что к поясу Артура пристегнут какой-то мешочек, который он снял и развернул. В нем лежали странные инструменты, как то: кусачки, молоток, стамеска, нож… затем он быстро расставил по всему периметру пещеры свечи и зажег их.
– Ы-ы? – Антон указал на разложенные инструменты и вопросительно посмотрел на Артура, но тот лишь хитро улыбнулся. Антон повернулся, и взгляд его уперся в глыбу льда. И снова рухнул как подкошенный – Артур опять оглушил его. Работы предстояло много, а его дурацкие вопросы сбивают с толку.
Примерно полчаса ушло на то, чтобы окончательно освободить ото льда девушку. Он торопился и кое-где поцарапал ее нежную кожу. Но оставались волосы, самое главное, ведь они закрывали лицо!
Так, ладно, лицо и волосы в последнюю очередь…
Он разложил Антона, как хотела ОНА. Лицом вниз, лодыжки скрещены, руки вытянуты. Затем взял стамеску, упер ее в то место, где у Антона когда-то было запястье, и ударил по ней молотком. Послышался хрумкающий звук, Антон вздрогнул, из разрыва хлынула кровь. То же он проделал с другой рукой, полностью отделив ладони от кистей. Затем Артур уселся на ягодицы лежащего юноши, разорвал на его спине свитер. В свете трепетавших свечей он нащупал ложбинку в позвоночнике и место, где он соединяется с ребром. Удар по стамеске, и они разошлись. Дальше дело пошло быстрее. Тук-тук-тук. Вниз, вдоль хребта, затем все точно так же, только с другой стороны. В сдвоенной ране пузырилась бордовая жижа. Артур подцепил торчащие концы ребер, потянул половинки грудной клетки на себя и в стороны.
Антон то терял сознание, то снова приходил в себя. Он уже не кричал, только хрипел. Конечно, трудно орать, когда ребра оторваны. Артур порылся в теплой склизкой массе и нашел легкие, потянул на себя.
– Смотри! – закричал он торжествующе. – Это… все для тебя!!!
Легкие дергались и пульсировали, а Антон в это время безмолвно чернел, потом веки его закрылись, и он, вздохнув, умер.
Артур наклонился над девушкой. Ему показалось, что Ее рука шевельнулась… Господи, неужели получилось?! Но останавливаться на достигнутом нельзя!
Он скинул с себя куртку, намочил ее спиртом из фляжки и поджег. Когда она достаточно разгорелась, он осторожно поднес ее к замороженному телу. Между тем Ее кожа стала блекнуть, покрываясь мельчайшей сеточкой трещин, и Артур заволновался. Это не входило в его планы. Он схватил плоскогубцы и ухватился ими за нижнюю губу.
– Я люлю ибя! – завопил он и рванул вниз. Кожа с треском лопнула, обнажая кровоточащие десны, оторванная губа с куском мяса повисла на подбородке, как оторванный клок обоев. Волосы девушки медленно оттаивали, становясь мокрыми. Широкая улыбка заиграла на окровавленном лице Артура, и он склонился над Ней, убирая с лица волосы…
Дильс крикнул, чтобы Тима не отставал. Тима сказал ему, чтобы он перестал командовать, у них давно все равны.
Хъяц’нигунни. Вот что единственное здесь имеет значение. Бессмертная богиня во льдах, капсула времени. Только бы успеть, пока Артур не начал делать то, о чем они с Дильсом даже боялись говорить вслух…
Дильс полз впереди, и Тима заметил, что за поясом у него коса Златы. Она волочилась за ним следом, как мертвая змея.
– Дильс, ты когда-нибудь изменял Злате? – спросил Тима.
– Что ты вкладываешь в понятие измены?
– Ну ты трахался с кем-то еще?
– Да, – незамедлительно последовал ответ.
– Значит, изменял, – с каким-то злорадством проговорил Тима.
– Ну, – сказал Дильс. – Это было всего один раз. В Кении, девять лет назад, я был участником одной научной экспедиции. Мне довелось наблюдать охоту на слонов. Туземцы загнали одного в яму, и он пропорол себе брюхо кольями. Вечером было пиршество, меня напоили отваром из какого-то лягушачьего дерьма. А утром я проснулся с одной чернокожей бабой. Шоколадка, ничего не скажешь.
– Злата узнала об этом?
– Да, – безмятежно ответил Дильс. – Я рассказал ей об этом сразу после экспедиции.
– И она не ушла от тебя? – не поверил Тима.
– Она просто спросила, что я чувствовал, когда входил в эту африканку.
– А ты?
– А я сказал, что представлял себе ее лицо.
Тима не смог сдержать улыбку.
– Это правда?
Дильс вздохнул.
– Не помню. После этой вонючей настойки у меня башка трещала еще неделю и была похожа на кастрюлю, в которой дрались изголодавшиеся крысы.
Тима молчал, затрудняясь понять его логику. А что же тогда считать изменой?
Дильс будто понял, о чем он думает, и даже остановился:
– Запомни одну вещь, Тимофей. Любой нормальный мужчина может подвергнуться искушению и сделать это, мучимый вопросом: «Как там с другими?» И в большинстве случаев после этого он возвращается к жене, стараясь забыть о грехе. ПОСТОЯННО ДУМАТЬ О ДРУГОЙ, вот что я называю изменой. Духовная измена намного опаснее физической. Я безумно любил Злату, и она знала об этом. Поэтому она и простила мне тот мерзкий случай. Впрочем, это все не имеет значения. Я мог ублажать баб, но я не мог сделать Злату по-настоящему счастливой. Своих детей у нас не было. А Костя и Артур… я тоже не смог дать того, чего они хотели.
Они оказались в пещере. Воздух превращался в густой сироп, атомы кислорода и углекислого газа стали такими липкими, что приклеивались к коже. Белый дымок, который вился из трещин на стенке, стал грязно-серого цвета.
Прежде чем лезть в до боли знакомый лаз, Дильс достал нож.
– Конечно, это не гаубица. И против этой стервы с какой-то неизведанной планеты вряд ли поможет. Но на пожаре и хер водопровод, – сказал Дильс.
Коса Златы, уже порядком замусоленная, качнулась, полностью соглашаясь с ним.
– Ты не боишься, Тимофей? – просипел Дильс. – У тебя хорошее, настоящее мужское имя. Уверен, что для тебя уже все позади?
Помедлив, Тима сказал:
– Мне уже все равно.
Дильс кивнул, словно и не ждал другого ответа.
Они сразу поняли, что в пещере чего-то недостает. Золотистые трещинки в стенах и потолках потемнели, будто погасли, и из них вылезала густая масса болотного цвета. Из лаза, где, судя по всему, был Артур, шел дым. Они бросились туда и кубарем скатились вниз.
Первое, что Тиме бросилось в глаза, – Антон, вернее, то, что от него осталось. Он хотел закричать, но крик застрял где-то в гортани, и он только едва слышно хрипел, в ужасе глядя на останки друга.
Артур стоял неподвижно, голова опущена. Он был сед как лунь. В руках обрывки свитера, он тлеет прямо в его руках, и от него еще идет дым. В пещере стоит невыносимый смрад, и Тима зажал нос.
Дильс кидается к Артуру. Тот приседает и закрывает лицо руками.
Только сейчас до Тимы доходит, и он понимает, чего не хватает. Чертовой ледышки нет, нет ЕЕ. Вместе с тем он видит, откуда идет такой ужасный запах.
Артур стоит в каком-то мутном месиве, его ноги по колено заляпаны темно-серыми сгустками. Такие же сгустки, похожие на переваренные куски мяса, плавают в луже. От них и поднимается запах, разъедая носоглотку и глаза. Дильс кричит, чтобы Тима помог ему. Но Тима не понимает, чем можно помочь Артуру. На лице его такое выражение, будто он далеко-далеко отсюда, там, где тихо и спокойно.
– Где она? – визжит Дильс, хватая Артура за шею, тот хрипит и пытается освободиться.
Где ОНА? Неужели растаяла вместе со льдом? Хоть кости бы остались… или волосы, ее волшебные волосы, как огонь, да, огонь – словно в трансе думает Тима.
– Нет, – громко говорит Артур.
Дильс отпускает его, и рот Артура растягивается до ушей.
– НЕТ!!!!!!! – кричит он.
Артур начинает меняться. Одежда бугрится и трещит, потом лопается и расползается по швам, под кожей ходят волны, будто там перекатываются шарики. Открываются язвы, одна за другой, они ширятся, маленькие кошмарные островки смерти, соединяются между собой и жадно пожирают кожу и плоть. Артур словно истекает серной кислотой.
Дильс спрашивает, трогал ли ее Артур.
Тот говорит, что да, он всего-навсего погладил ее.
Тима кричит не переставая – у Артура плавится лицо.
– Нет, – шепчет он, глаза его выпучиваются и лопаются, с лица лохмотьями слезает кожа, из ушей, ноздрей и рта идет дым, он горит изнутри.
– Что «нет»? – наклоняется над Артуром Дильс.
Тима видит, что от лужи, в которой стоит Артур, ведут следы.
Маленькие изящные следы босых ног ребенка, может, женщины, о да, женщины, и ведут они куда-то в темноту, и от них поднимается пар…
– Нет лица, – говорит Артур. – Нет лица! Я… Катя-а-а!. увидел ее! У НЕЕ НЕТ ЛИЦА!!!!!!!!!!
Голос Артура захлебывается, из разрывов лезет кровавая каша, мясо пузырится, слезает с костей, кишки вываливаются, как комок нестираного белья, Тима видит ребра, лица уже не было вообще, череп, настоящий череп, хлопающий челюстями…
– Ну же, очнись! – услышал он над собой голос Дильса.
Тима приоткрыл глаза. Все тело ломило, страшно раскалывалась голова, зато ноздри с жадностью втягивали свежий морозный воздух. Боже, неужели они спаслись?
– Где мы, Дильс? – хрипло спросил Тима.
– Снаружи, – улыбнулся Дильс. – Чертова паутина, ексель-моксель, она стала совсем безвредной…
Тима увидел, что один ус Дильса сильно обгорел, а сам он весь чумазый, как трубочист, и он не смог сдержать улыбки. Но тут же посерьезнел:
– А что… там внизу?
– Не спрашивай. Все кончено, – лицо Дильса на мгновение напряглось, затем он снова расплылся в улыбке: – И все-таки мы их сделали! А? Тимофей?!
– Антон… Янка, – прошептал Тима, и глаза его заблестели от слез.
– Ну, ну… – похлопал его рукой Дильс. – У меня для тебя хорошая новость. Приподнимись. Ага, вот так… смотри. Что ты видишь?
Тима вгляделся и чуть не закричал. Люди. Много людей. Человек десять. Они гуськом шли на лыжах, быстро направляясь в их сторону.
– Кто это? – спросил Тима, чувствуя, как пересохло в горле. – Наши… или чилийцы?
– В любом случае мы спасены, – успокоил его Дильс.
Тима смотрел на приближающихся людей, как вдруг внутри у него что-то взорвалось. Он медленно поднял голову. Прямо над ним образовывалось громадное искрящееся облако, раскрашенное всеми цветами радуги. И от нее к земле шла длинная воронка, точно такая же, которая была тогда, в тайге.
– Дильс! – как безумный закричал Тима, вскакивая на ноги. – Скорее! Ты видишь?! Это время, Дильс!!! МОЕ ВРЕМЯ!!!
Тима ринулся к утесу, куда направлялось облако. Дильс молча улыбался…
«Плюх-плюх-плюх!»
Глаза открывались нехотя и медленно, словно веки намазали клеем, горло саднило, во рту было мерзко, будто его использовали исключительно в качестве помойного ведра.
– Тимыч!.. – откуда-то издалека донесся плавающий голос. Антон. – Просыпайся, Тимыч!!
Глаза все же удалось приоткрыть.
«Плюх-плюх-плюх!»
Что за странные звуки?
– Да вставай ты скорее! – прокричал Антон. – И вы просыпайтесь, сони гребаные! Вертолет!!!
Тима окончательно пришел в себя и поднялся с кровати. Мучительно ныли отекшие конечности – он спал полусидя, прислонившись к изголовью кровати. Печка почти погасла. Что происходит? Где он?
Антон, очевидно, выскочил на улицу, потому что в лицо пахнуло свежим, морозным воздухом, тут же потянуло холодом.
Вертолет?!
Сбросив с себя остатки сна, Тима нерешительно сделал пару шагов. Взгляд его упал на кровать, на которой сидела с мрачным видом Яна, пытаясь расчесать волосы, и Лана, поправляющая свитер. В голове будто раскаленной стрелой пронеслась мысль:
«Неужели сон?!.»
Спотыкаясь, он выбежал из дома и, с наслаждением жмуря отвыкшие от яркого света глаза, уставился в небо. В дверях показалась Лана. Лицо у нее было опухшим со сна, на правой щеке осталась отметина от импровизированной подушки – шапки, в которой были сложены ее перчатки. «Плюх-плюх» стало намного громче, и Тима окончательно убедился, что это не что иное, как звук работающих лопастей. Боже, какой же сладостный звук!
Вскоре они действительно увидели в небе зависший вертолет. Издалека он выглядел как громадная стрекоза из металла и стекла.
– К нам! Сюда!!! – завопил Антон, размахивая руками. – Они нас увидели, Тимыч!
– ЭЙ, МЫ ЗДЕСЬ! – вторил ему Тима, чувствуя, что теперь-то он познал, что такое истинное счастье.
Боковая дверь вертолета скользнула в сторону, и в проеме показался человек. Дядя Ланы, Евгений. Он помахал им рукой и что-то сказал пилоту.
– Боже, наконец-то, – пробормотала Лана, покачнувшись.
Вертолет начал снижение. Лопасти приземляющейся машины устроили небольшой смерч, и на некоторое время молодых людей накрыла белая пелена блестящего в утреннем солнце снега.
Евгений выскочил из вертолета, лицо осунувшееся, но безмерно счастливое.
– Слава богу, – только и сказал он, обнимая каждого из них. – Нашлись, вашу мать…
– А раньше вы прилететь не могли? – капризно спросила Яна.
Евгений что-то отвечал, а Тима во все глаза смотрел на друзей. Антон, он же Тоха, Янка и, самое главное, Лана, все на месте, все живы-здоровы…
– Ты чего это все пялишься? – с подозрением посмотрела Лана на него. – Никак не проснулся?
– Как… ты себя чувствуешь, Янка? – слегка охрипшим голосом спросил Тима.
Та пожала плечами:
– Нормально. Только в душ хочу. А почему ты спрашиваешь?
«Сон… Всего лишь сон», – долбилось в голове. Тима поверить не мог, что такое возможно, ему чудилось, что за эту ночь он прожил несколько жизней… Внезапно он наклонился к Яне и крепко обнял, целуя ее в лицо, щеки, шею.
– Пусти, Тимка, – отбивалась она. – То от тебя взгляда не дождешься, а то бросаешься как псих…
Тима ликовал. Никаких изменений, никакого ожирения, никаких выпавших зубов… УРА!!!
С трудом соображая, что он делает, он схватил руку оторопевшего Антона и принялся остервенело трясти ее, чувствуя, что на глазах его показались слезы.
«Боже, какое это счастье. Счастье. Проснуться среди друзей, когда все нормально…» Он поймал взгляд Антона – тот глядел на него, приоткрыв рот, как на слабоумного.
– Тимыч, ты чего? – наконец смог проговорить он.
– Я просто очень вас всех люблю. Честное слово. Кля…
Неожиданно Тима замер, лицо стало меняться. Он увидел что-то, от чего ему сразу расхотелось дальше объясняться в чувствах, – большой палец Антона. Ноготь на нем был темного, почти черного цвета. В памяти аллюром пронеслись ужасные воспоминания – кривые, беспалые руки, даже не руки, а лапы Антона, его беззубый рот, как у старика…
– Что уставился? – недовольно спросил Антон, проследил за взглядом друга и тоже посмотрел на ноготь.
– П… палец. Что с пальцем? – голос Тимы дрогнул.
Антон равнодушно манул рукой:
– Неделю назад дверью прищемил. Помнишь, по пьяни?
И Тима вспомнил. Он улыбнулся, он почувствовал такую необычайную легкость, будто с него вдруг спали все оковы, которые он носил всю жизнь.
«Ты напишешь книгу, Тимофей, и станешь знаменит», – проскользнули в памяти слова длинноусого Дильса, с которым во сне он делил кров и пищу на протяжении месяца…
Он займется этим сегодня же. У него наверняка получится.
Он был уверен в этом.
В окно заглянуло солнце, ласковое и яркое, как детство.
Примечания
1
говорите по-английски? (англ.)
2
вас зовут и что с вами произошло? (англ.)
3
мне (англ.)
4
не можешь говорить? (англ.)
5
Один – высший бог в скандинавской мифологии.
6
Дильс цитирует пирата Джона Сильвера из «Острова сокровищ». Кульминационный момент в книге – пираты роются в яме, где до недавнего времени лежал клад, вырытый и спрятанный Беном Ганном.
See more books in http://www.e-reading.co.uk
-