Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
ЦАРЬ ИЗ ДОМА ДАВИДА Д. Ч. ИНГРАМ
Предисловие
Адина, автор следующих писем, была единственная дочь Манассия Вениамина, который, хотя и происходил от колена Иудина, родился в греко-римском городе Александрии. Прадед его, знаменитый Давид-Эздра-Манассий, был одним из семидесяти толковников, призванных в 284 году Птолемеем Филадельфом для перевода Библии с древнееврейского языка на греческий. Окончив вместе со своими сотрудниками великую задачу, Эздра по приглашению царя поселился в Египте, где и умер в глубокой старости, занимая при жизни почетную должность. Потомки его, все люди замечательного ума, пользовались в продолжение пяти поколений полным доверием правителей Египта и приобрели огромные богатства, перешедшие наконец по наследству Манассию Вениамину, достойному последователю знаменитого прадеда. Умный, правдивый, обладающий глубокими учеными познаниями, Манассия Вениамин упрочил за собою почет и уважение целого города, и сам проконсул Люциус-Паулинус удостоивал его своей дружбой. Но, несмотря на то, что он родился в Египте, пламенная любовь к стране его праотцов и храму Иеговы не угасала в сердце его, и, будучи сам воспитан по закону Моисееву в Иерусалиме, куда в ранней молодости был послан отцом, он решил предоставить и дочери преимущество образования, согласующегося с ее предназначением будущей жены-еврейки, наследницы его имени и огромных сокровищ.
Введение
После семнадцатидневного утомительного пути по пустынной дороге Газы показались вдали стены и башни Сиона. Караван остановился, и все израильтяне, в нем находящиеся, преклонили колена перед градом Давида и горой Мориа - местом, освященным пребыванием на нем Авраама. Молодая девушка, сбросив с лица покрывало, склонила также голову в благоговейном созерцании. Вот он Иерусалим, город пророков, колыбель прародителей, - Иерусалим, рассказы о котором с раннего детства наполняли ее младенческую душу богобоязненным трепетом! Всматриваясь в окружающую ее местность, она переживала все великие события истекших времен. Она ясно представляла себе Исаака, связанного на жертвеннике на вершине той самой горы, где ныне, весь сияющий золотом и ослепительной белизной своих мраморных столбов, - красуется храм Иеговы; пророка Исайю, расхаживающего по живописной долине, расстилающейся у ног ее; царя Давида, окруженного неувядаемой славой, и всех великих мужей, ходивших по этим улицам и странствующих по этим горам. Одна за другой проходили перед ней картины далекого прошлого. Кровопролитные войны, неоднократные осады святого града, упорная борьба с ассирийцами, персами, египтянами и всеми народами земли, пленение и рабство ее соотечественников, разрушение Иерусалима и чудесное его восстановление.
Но что более всего наполняло ее душу благоговейным страхом - это сознание, что на этом месте являлся Сам Господь и лицом к лицу говорил с людьми. В пробудившейся памяти восстали перед ней Ковчег Завета, каменные скрижали, жезл Аарона, медный змей, и сердце ее усиленно забилось от неведомых ей до той поры ощущений. Преклонив колена она вознесла благодарственную молитву Тому, Кто целым рядом чудес отличил ее народ от прочих народов и возвеличил город отцов ее над всеми остальными городами земли. В сияющих глазах Адины заискрилось гордое сознание своего еврейского происхождения, и торжествующий взор ее самодовольно блуждал по дивной местности, отмеченной на всем пространстве земли для видимого общения с небом.
Сопровождавшие караван аравитяне, по примеру евреев, преклонили также колена перед святым градом, воздавая тем честь Аврааму, праотцу их по Измаилу, могила которого, по их понятиям, находится в окрестностях Сионской горы.
Вдруг показался по дороге из города отряд скачущей конницы, с золотым орлом на голове.
- Римляне! - закричали в один голос проводники и, быстро поднявшись на ноги, засуетились, чтобы освободить дорогу приближающемуся войску.
Действительно, победоносные всадники летели, как вихрь, и, опрокинув в ров одного бедного еврея, погоняющего своего жалкого осла, скоро достигли вершины холма.
Внезапная бледность мгновенно заменила свежий румянец на лице Адины; самодовольная гордость сразу умолкла в оскорбленном сердце и славу прошлого затмило унижение настоящего. Неожиданная встреча с римским легионом напомнила ей, что страна пророков и царей, прославленная от начала мира Самим Господом, была теперь не что иное, как завоеванная, порабощенная провинция! Тяжелая скорбь овладела сердцем ее, и, закрыв лицо покрывалом, она вся предалась охватившей ее тоске. Между тем в обшитых золотом латах, с громким шумом звенящего оружия и оглушительным стуком пятисот конских копыт, с быстротою молнии пронеслась воинственная конница и скоро исчезла из глаз.
С нею вместе исчезло и радостное настроение, возбужденное в душе молодой девушки созерцанием святого града, и вспомнились ей слова Иеремии: "Как помрачил Господь во гневе Своем дщерь Сиона! Это ли город, который называли совершенством красоты, радостью всей земли?" - Пл. Иер. 2, 1 - 15. Горькие слезы облегчили сокрушенное сердце; как истинная дщерь Иерусалима она плакала над погибшей славой своего народа.
Теперь дорога огибала усеянный холм, и раввин, почтенный еврей, под чью опеку она была сдана на время пути, обратил ее внимание на могилу пророка Иеремии. Оставив ее влево, они пересекли небольшую красивую долину, отделанную наподобие сада, с фонтанами, беседками и крытыми аллеями, по которым толпился народ, собравшийся сюда на гуляние. Вдоль тенистой стороны дороги расположились под навесом продавцы, пришедшие со всех концов земли, и предлагали проходящим свои разнородные товары.
Раввин пояснил Адине, что въезд их в столицу совпадает с праздничным днем.
Миновав толпу, они повернули вправо и достигли возвышенности, с которой Иерусалим, видимый теперь со всех сторон, представлялся во всем блеске своего несравненного величия; несмотря на все невзгоды, ожесточенные битвы, отчаянные осады и разорение, державная столица мира оставалась достойной присвоенного ей названия: "царицы народов".
Пораженная великолепием картины, Адина остановила своего верблюда.
- Никто не в силах разрушить града Господня, - задумчиво промолвил раввин, - он будет стоять от века и до века.
- Просветите мое неведение, бен Израиль, - сказала молодая девушка, обращаясь к своему спутнику, - и укажите мне самые достопримечательные места. Что это, например, за мрачное строение, похожее на крепость, по правой стороне от храма?
- Это дворец царя Давида, им самим укрепленный, и в нем защищались от врагов сам Давид и благородный Маккавей. Его строил первый царь Иерусалимский, Мелхиседек, друг праотца нашего Авраама. Теперь в нем помещается римский гарнизон.
- А эта красивая башня, около которой стоит величественная пальма почти одной с ней вышины?
- Это башня царя Давида, - отвечал раввин, видимо польщенный любознательностью своей спутницы; с высоты этой башни поставленный им часовой сторожил возвращение посланных за известиями о князе Авессаломе; и лес, видимый вами вдали, примыкает к лесу Эфраима, где он нашел преждевременную смерть.
- А это роскошное здание с золоченой крышей, увенчанной орлом?
- Это дворец наместника Понтия Пилата. Но что с вами? - испуганно спросил раввин, заметив внезапную перемену на лице Адины, покрывшемся смертельной бледностью, и, следуя по направлению ее взволнованного взора, он тотчас же догадался о причине, возмутившей ее кроткое, милостивое сердце.
На вершине холма, противоположного городским воротам, в недалеком расстоянии, он увидал водруженными в землю несколько высоких крестов. На двух из них висели пригвожденные к дереву люди; собравшийся народ и военная стража, стоя около них, следили с явным любопытством за выражением предсмертных страданий на искаженных лицах осужденных жертв. Стоны и проклятия одного из них ясно долетали до слуха Адины.
- Этот холм называется "Кальварием" и служит местом казни для приговоренных к смерти злодеев. Крестовая казнь - одна из самых мучительнейших; но римляне, как и впрочем все язычники, не отличаются чувством милосердия.
Они поспешили удалиться и объехали полуразвалившуюся ограду сада, открытого для проходящих, в котором мужчины и женщины с детьми расхаживали по дорожкам и отдыхали под тенью масличных дерев.
- Это бывший сад царя Соломона, ныне "Гефсимания", - сказал раввин, - как все царские сады, он теперь запущен и отчасти вырублен.
- И несмотря на то, как он еще прекрасен! - воскликнула восхищенная Адина. - Как дивно хороша возвышающаяся за ним гора, покрытая темными роскошными деревьями!
- Это гора Элеонская, составляющая в старину участок царских садов. Раскинутый за нею городок называется Вифлеемом.
- Неужели тот самый Вифлеем, откуда, по словам пророка, произойдет Тот, "Который должен быть Владыкою в Израиле?" - Мих. 5, 2.
- Тот самый. И со временем, несомненно, сбудутся слова его. Наступит конец иноземному владычеству, и в стены Иерусалима взойдет царь из княжеского дома Давида.
- А разве существуют еще потомки Давида? - спросила Адина, устремив пытливый взор на обрамленное седою бородою лицо старого раввина.
- Конечно, существуют, иначе как бы сбылись обетования пророков? Но где они обретаются, это неизвестно. Тем не менее, я твердо убежден, что среди многочисленных племен, наполняющих вселенную, жив и поныне остаток священного Корня, Который, как некогда Иосиф и Даниил проявились в Египте и Персии, чтобы стать правителями народов, придет и воцарится в Израиле!
- Но как же Он проявится из такого ничтожного местечка, как Вифлеем?
Раввин, слегка озабоченный мудреным вопросом, обдумывал на него ответ, но тут караван остановился, чтобы пропустить огромное стадо овец, гонимых в город для жертвоприношений. Эта встреча хотя и замедлила их дальнейший путь, однако они скоро достигли ворот Дамаска, где вновь были задержаны римской стражей.
Предъявив свои свидетельства и уплатив по 30 сестерций с верблюда и по 15 сестерций с осла, вошедших в состав каравана, они наконец въехали в город. Разнообразные картины, сменяющиеся одна за другой перед глазами Адины, и шумное оживление улиц, после долгого пребывания в пустыне, в высшей степени ее утомили. К счастью, дом ее родственников находился на довольно близком расстоянии от городских ворот, и скоро она уже отдыхала в кругу своих друзей, которые, хотя и не знали ее раньше, но из уважения к отцу ее, поручившему дочь их дружескому попечению, и сами невольно обвороженные ее миловидностью, приняли ее с любовью и искренним радушием.
Семнадцати лет от роду, единственная дочь Александрийского богача была в то время в полном расцвете женской красоты.
Темные, роскошные волосы с золотистым отливом обрамляли правильное, продолговатое лицо. Свежий румянец разливался по тонкой слегка смуглого цвета коже; большие, чудные глаза глядели ясно, с выражением торжественного покоя, и прелестные черты оживлялись улыбкой невозмутимой кротости.
Успокоенная дружеским приемом и отдохнув с дороги среди роскошной обстановки, подготовленной заботливой рукой, Адина отправила письмо к отцу с уходившим в обратный путь караваном. За этим первым письмом последовало много других, и мы намереваемся познакомить с ними читателя, так как они передают величайший период времени, из всех внесенных в историю мировых событий.
Первое письмо написано по еврейскому исчислению за три года до крестной смерти Иисуса Христа.
Письмо первое
Дорогой отец!
Первым долгом и первым удовольствием считаю для себя выполнение вашего повеления сообщить немедленно о приезде моем в Иерусалим, и эти строки послужат вам доказательством неизменной моей покорности вашей воле. Я не пропущу ни одного случая писать вам с караванами, отправляющимися ежемесячно в Египет, и, если кроме того представятся другие возможности, поверьте, любовь моя, удвоенная разлукой, не замедлит воспользоваться ими.
Наше путешествие продолжалось семнадцать дней, мне же после десятого они казались настолько томительными, что я перестала их считать. В течение трех суток мы шли берегом моря, и я не могла достаточно наглядеться на величественную картину необъятного пространства небесного свода, сливающегося с землею. На мое счастье мимо нас проходило множество судов, и добрый раввин, всегда готовый удовлетворить мое любопытство, объяснял мне пути, по которым они следовали. Некоторые из них шли в Сидон, другие направлялись к берегам Нила. С одним из последних, дорогой отец, я мысленно послала вам вместе с молитвою свои лучшие пожелания.
На повороте с береговой дороги в пустыню мы увидели выброшенный на берег корабль огромной величины. Черный, обнаженный его корпус, беспомощно лежавший на поверхности земли, напоминал собою морское чудовище, или бегемота, издыхающего на суше. Я не могла смотреть на него без глубокого сожаления! Раввин рассказал мне, что он шел из Александрии в Италию, нагруженный пшеницею, но застигнутый бурей потерпел крушение и был выкинут на землю. Как ужасна должна быть буря на море. Я надеялась увидеть Левиафана, но желание мое не исполнилось, и раввин, "который все знает", объяснил мне, что они редко попадаются в Средиземном море, но что чаще всего их встречают около Геркулесовых столбов, - там, где конец света.
В Газе мы остановились на два дня; въехали в него через городские ворота, те самые, которые Самсон, сняв с петель, отнес и сложил на гору, за две мили к юго-востоку от города.
Нам показали также и другие достопримечательные места; между прочими - поле сражения, на котором после кровопролитного боя Самсон же обратил в бегство филистимлян в львиную пещеру, откуда вышел им убитый лев, послуживший ему впоследствии поводом для знаменитой загадки. Проводники-аравитяне обратили наше внимание на высохший колодец, куда был спущен Иосиф своими братьями, и скалу, на которой они делили между собой двадцать сребреников, полученных за него от измаильтян. Мне казалось, что старый аравитянин с особенным увлечением распространялся над историей этого события, точно он гордился тем, что доблестный наш праотец был ими купленным рабом, и я несколько раз замечала, что все измаильтяне из Эдома, находящиеся в караване, пользовались каждым случаем, чтобы превозносить своих единоплеменников над сынами Израилевыми. Почтенный старец, начальник каравана, Абен-Гусуф, вступил даже в жаркий спор с раввином бен Израилем по поводу владений Исаака, через которые мы в то время проходили; он старался доказать, что сам Исаак и был сыном рабы, а Измаил законный наследник отца, но что хитростью и происками жены-рабыни последний был лишен отцовского наследия. Я, конечно, хорошо знаю историю наших праотцов, чтобы поверить подобной сказке, но аравитяне упорно держали сторону своего начальника и с таким же горячим рвением защищали ложь, с каким бен Израиль неопровержимую истину.
На утро последнего дня нашего путешествия показались далеко по направлению к востоку, окраины Мертвого моря, где некогда процветали города Содом и Гоморра, и душа моя невольно содрогнулась при виде страшного места, над которым таким ужасающим образом разразился гнев Божий. Воображение рисовало мне раскаленные небеса, выбрасывающие, как из горящего горнила, потоки дыма, огня и пламени на многолюдные города и окружавшую их местность, похожую в те времена, как говорит предание, на роскошный плодоносный сад. Как спокойно расстилалось теперь Мертвое море под сводом синего безоблачного неба! В продолжение нескольких часов оно было у нас в виду, и, наконец, как серебристая струя, блеснул в отдаленности Иордан. В сущности наш переход, хотя и показался мне долгим, совершился, как говорят, очень быстро, по отношению к тихому шагу верблюдов, редко достигающих так скоро его берега.
Оставив далеко за собой печальное озеро, - зеркальную могилу когда-то населенных городов, - мы продолжали путь, поднимаясь по узкой долине, как вдруг, совершенно неожиданно, точно город, чудом выросший из земли, восстал перед нами Иерусалим. Тишина была невозмутимая, как в пустыне, потому что, хотя стены города казались нам близкими, мы еще находились от него на расстоянии двух миль.
Не могу передать вам, дорогой отец, те чувства, которыми я была проникнута при виде святого града. Их испытали миллионы людей из среды нашего народа, и как вы сами мне говорили, они знакомы и вам. Все прошлое, озаренное великими событиями, свершившимися на этом месте, необычайные, могучие личности, беседующие здесь с Иеговой, восстали предо мною и, подавляя меня своим величием, принудили припасть к этой земле, освященной исключительной благодатью, на которую спускался Сам Господь и предписывал народу Свои божественные законы!
С вершины горы, на которой мы стояли, я могла различить густое облако дыма вечерней жертвы, подымающееся из алтаря в безграничное пространство небесного свода, и я молила Господа милостиво принять и мою смиренную молитву о вас и о себе.
Когда приблизились к городу, мне показали много достойных поклонения мест, и я увидела воочию все то, о чем имела понятие лишь по книгам пророков. Мне казалось, что я стою гораздо ближе к современникам Исайи и Иеремии, чем к собственному поколению; и первые три дня моего пребывания в Иерусалиме я положительно жила только прошлым, соображаясь с священными книгами и сравнивая видимые мною места с библейскими сказаниями.
Впрочем, дорогой отец, вы, верно, испытали то же самое, следовательно, поймете изведанное мною наслаждение.
Мы въехали в город около шести часов вечера и скоро достигли дома нашего родственника левита Амоса, где я была принята, как родная дочь. Они, верно, думают дружеским обхождением и роскошью приготовленного для меня помещения заставить забыть радости домашнего очага, мною покинутого. Раввин Амос и его семейство просят меня передать вам уверение в их неизменной преданности. Так как он теперь в свою очередь служит в храме, то я его мало до сих пор видела, но он мне кажется человеком добрым и милостивым, нежно любящим свою семью.
Вчера я в первый раз была в храме. Двор его напоминает собой огромный караван-сарай или базарную площадь, покрытую сплошь народом и торговцами, предлагающим покупателям различных животных для жертвоприношения. Тысячи голубей в клетках занимают особую одну сторону двора, по другую, в устроенных с этой целью стойлах, стоят овцы, козлы, тельцы и волы, мычание которых, сливаясь с гулом человеческих голосов и разнородных наречий, превращает храм Иеговы в огромный шумный рынок. Подобное искажение дома Господня казалось мне святотатством и ничем не напоминало торжественного величия, отличавшего служение наших праотцов. Я была рада, когда наконец перешла многолюдный базар, где под предлогом продажи жертвенных животных совершаются всякие торговые сделки, и достигла благополучно женского отделения.
Внутренность храма поразила меня своим великолепием! Я долго стояла, не будучи в силах совладать с охватившим меня восторгом. Я не могла отвлечь взора, устремленного на Святое святых, никогда не чувствовала себя столь близкой к Богу! Облака фимиама проносились над толпой молящихся, и реки крови струились по мраморным ступеням алтаря. Увы! сколько невинных жертв ее ежедневно проливают, утром и вечером за грехи Израиля! Какая страшная, сокровенная тайна лежит в искуплении от греха кровью невинной овцы! Конечно, дорогой отец, эти жертвоприношения должны иметь сокрытое от нас значение.
Возвращаясь домой из храма, я встретила множество народа, направляющегося пешком и на конях к городским воротам. Я слышала на днях, что появился в окрестностях замечательный человек, как даже некоторые утверждают, истинный Пророк Божий, в святость которого уверовали многие. Он находится в пустыне, в пятнадцати милях отсюда, по направлению к Иордану, и проповедует с такой убедительной силой, какую не помнят со времен Илии и Елисея. Множество народа отправляется ежедневно из Иерусалима к нему, чтобы слушать его учение. Он живет в пустыне, питается кореньями и диким медом, пьет одну воду и одет в звериную шкуру. По крайней мере так передает народная молва. Будем и мы надеяться, что, вспомнив об Израиле, Господь посылает нам в лице его истинного Своего пророка; но, увы! те дни, когда они в действительности являлись, давно миновали, и скорей должно полагать, что этот человек не что иное, как увлекающийся фанатик. Тем не менее, 3 влияние его над всеми, побывавшими 1 в пустыне, так велико, что очень многие видят в нем избранного Богом человека, в котором обитает дух истинного пророка.
Прощайте, дорогой отец, будем вечно молиться о будущей славе Израиля.
Адина.
Письмо второе
Дорогой отец!
Равви бен Израиль сообщил мне сейчас о своем намерении отправиться в обратный путь завтра и пришел узнать, нет ли у меня каких-нибудь поручений в Александрию.
Как бы я желала вторично передать самое себя его покровительству и предоставить ему случаи вместо этого пергамента привезти вам обратно ваше дитя, но, оставаясь здесь, я, как и всегда, исполняю вашу волю и потому постараюсь быть веселой и довольной, зная, что всякое мое горе тяжело ложится на ваши седины.
Я здесь счастлива, насколько может быть счастлива дочь в разлуке с домом отца, где протекла ее юность. Добрейший равви Амос своею кротостью и благородною осанкой напоминает мне вас, а дочь его Мария, моя двоюродная сестра, своею нежною привязанностью доказывает мне на каждом шагу, какой любви я лишена, не имея сестер; вообще, это прекраснейшая семья, и мне, видимо, покровительствовал Бог отцов наших, приютивший меня на время добровольной ссылки из родительского дома на берегу Нила в их мирную, благочестивую семью.
Улица, на которой мы живем, проложена по возвышенному месту, и с верхней террасы нашего дома, устроенной по примеру всех восточных домов, на крыше, откуда я по вечерам люблю следить за ходом небесных светил, раскинутых также и над Египтом, открывается восхитительный вид на священный город. Необъятной величины храм, с выступающими одна над другой террасами, с роскошными фонтанами, кажущимися стройными тополями из расплавленного серебра, с его массивными стенами и башнями, виден отсюда со всех сторон, - а золотая арка над входом в Святое-святых, освещенная лучами восходящего солнца, горит, как венец неугасаемой славы.
Вчера утром я встала до зари и взошла наверх, чтобы видеть первое облако дыма от курения фимиама при совершении раннего жертвоприношения. Меня поразила ничем невозмутимая тишина, господствовавшая на вершине горы Мориа. Солнце еще не всходило, но заря уже обливала восток багряным светом, и последняя звезда исчезла в глубине небосклона. Ни один звук не нарушил безмолвия Иерусалима. Ночь и тишина царили одновременно над городом и алтарем Господним, и мне казалось, что при этой глубокой тишине, не нарушаемой человеческим голосом, должны витать по безоблачному небу невидимые сонмы ангелов, небесная охрана благословенного Града.
Яркий свет, подымавшийся с востока на подобие стрел, окрашивал в пурпуровый цвет зеркальную поверхность моря, и серебристые облака, толпой перебегающие через лучи восходящего солнца, казались легкими ладьями, обращающимися, пересекая их, в пылающие корабли. С каждым мгновением мрак прояснялся, и заря все более и более распространяла свой лучезарный свет.
Вдруг раздался, потрясая до основания каменные стены Святого Града, оглушительный звук трубы, вылетавший из внутренней ограды храма. В одно мгновение крыши домов покрылись молящимися. Иерусалим воспрянул от сна, как один человек, и с лицами, обращенными к храму, сотни тысяч людей Израиля стояли в безмолвном ожидании. Раздавшийся второй глас трубы, но на этот раз тихий и гармонический, как голос Иеговы, когда Он говорил с праотцем нашим Моисеем на Хориве, заставил всех преклонить колена, и, словно отдаленный гул морских волн, ударяющихся о песчаный берег, сотни тысяч голосов огласили воздух молитвенным песнопением, звуки которого, достигая до могучих стен храма, повторялись в нем, как эхо, пробудившееся в несокрушимой скале.
Признаюсь, дорогой отец, что, очарованная картиной общей молитвы, о чем мы в Александрии не имеем понятия, я не могла предаться ей, как бы следовало вашей дочери, потому что слишком увлеклась новым для меня зрелищем.
Пение псалмов еще продолжалось, как из внутренних стен алтаря показалось густое облако черного дыма, которое, постепенно распространяясь по воздуху, раскинулось над вершиной горы широким покрывалом; стремящиеся в высоту, чистые, светлые облака фимиама просвечивали, сливаясь с ним, как серебристые берега отдаленной земли, и, подымаясь все выше и выше, испарялись наконец в безграничном пространстве заоблачного мира!
Как дивно хороша наша вера! Какая глубокая тайна вмещается в ежедневных жертвах, приносимых с искони веков за грехи наши и прародителей наших! Как часто я задумываюсь над этим вопросом, стараясь постичь, каким образом кровь овцы или козла может искупить их? Что за сокровенная связь между нами и этими безвинными животными? Как может какой-нибудь телец стать искупителем человека перед Богом?
Чем более я размышляю над этим предметом, тем менее его постигаю. Я пыталась говорить с равви Амосом, но он только улыбнулся и посоветовал мне вперед не вдаваться в разрешение вопросов, недоступных моему разуму, а усерднее заниматься работой, особенно в настоящее время, когда мы так спешим вместе с Марией окончить к Новому году шитое золотом одеяние для священника.
Вечернее жертвоприношение показалось мне еще торжественнее. В назначенный час, когда солнце заходит за гору Гибея, раздается вновь с одной из западных башен Сиона громкий глас трубы. Звук ее достигает до самых отдаленных кварталов города и слышен даже за стенами его. Мгновенно всякая работа прекращается; каждый человек откладывает в сторону орудие своего ремесла и обращается лицом к храму. Глубокое безмолвие воцаряется повсюду; но скоро оно было прервано новым призывом к молитве сотни трубачей, раздающимся из алтаря. Черный дым от пылающей жертвы, а за ним облако чистого фимиама вновь поднимается к небу с торжественным величием и, тихо опускаясь, окутывает вершины гор легкою прозрачною занавесью. За этим облаком, несущим к подножию Иеговы моление целого народа, следят теперь тысячи глаз и безмолвно ожидают, чтобы угас последний луч закатывающегося солнца. Тогда, среди мрака воцарившейся ночи, неожиданно появляется яркое пламя от зажженного на жертвеннике светильника и, подобно маяку, рассыпает огненные лучи свои по окрестным возвышенностям, отражаясь золотистыми переливами на холмах и башнях, венчающих вершину горы Мориа.
Но, к великому моему огорчению, дорогой отец, в тот вечер случилось одно обстоятельство, сильно омрачившее описанное вам мною священнодействие. Немедленно после трубного гласа, когда тысячи взоров вместе с облаком фимиама поднимались к Престолу Иеговы, раздались из смежного с градом Давида замка неистовые звуки медных инструментов, напоминающие яростный рев диких зверей, и в это самое время небо заволокло дымом, исходящим с высоты укрепленного холма Давида. Мне сказали, что это римляне совершают жертвоприношение одному из своих языческих богов. О, когда же наконец священный Град будет освобожден от владычества иноземцев? Увы! "Наследие наше перешло к чужим: домы наши - к иноплеменникам"1. Правду сказал пророк Иеремия: "Не верили цари земли и все живущие во вселенной, чтобы враг и неприятель вошел во врата Иерусалима!" Как справедливы оказываются теперь пророчества, выраженные в его Плаче: "Отверг Господь жертвенник Свой, отвратил сердце Свое от святилища Своего, предал в руки врагов стены чертогов его, - в доме Господнем они шумели, как в праздничный день!" И сама я плачу, дорогой отец, глядя на то, что меня окружает, и даже теперь горькие слезы льются из глаз моих на пергамент, на котором я вам пишу! Зачем это так? Почему всемогущий Иегова допускает владычество иноземцев в стенах Своего Града? Зачем дозволяет дыму их богомерзких приношений сливаться с дымом жертв, приносимых священниками Истинного Бога? Цари наши не что иное, как слуги язычников, законы наши заменены другими, пророки безмолвствуют, Господь отвернулся от народа Своего, и дым ежедневных приношений стоит над храмом, как грозовая туча, олицетворяющая гнев Его! Уже прошло четыреста лет со дня появления последнего пророка Малахии. С того времени, как утверждает равви Амос, Господь прекратил всякое проявление Своего милосердия над Израильским народом и ни разу ничем не доказал, что услышал чье-либо моление или не отверг приносимую Ему жертву.
Я спросила мудрого равви: всегда ли это будет так? Он мне сказал в ответ, что когда придет Тот, на Которого уповают от начала мира, последует возрождение всему; тогда торжествующий Иерусалим, подобно солнцу, озарит вселенную светом бесконечной славы, и все народы придут поклониться его храму.
- Беззаконие Израиля покрыло нас духовным мраком и непроходимою тьмой, - продолжал он, - но наступит светлый день искупления, и тогда ликующий Сион станет предметом радости для всей земли.
Разговор мой с равви Амосом, возникший по поводу владычества римлян, приносящих свои языческие жертвоприношения рядом с нашим алтарем, принудил меня заглянуть в книгу пророка Малахии, и я в ней нашла, что, предварительно намекая на постигшее нас унижение и упрекая священников за то, что "они послужили соблазном в законе, и тем сделались презренными и униженными пред всем народом", он говорит: "Вот, Я посылаю Ангела Моего, и он приготовит путь предо Мною, и внезапно придет в храм Свой Господь... и сядет переплавлять и очищать серебро, и очистит сынов Левия и переплавит их, как золото и как серебро, чтобы приносили жертву Господу в правде".
Пока я читала равви Амосу вышеизложенные пророчества, в комнату вошел бен Израиль, чтобы проститься с нами перед отъездом в обратный путь. Раввии Амос в этот день казался мне уже с утра задумчивым и печальным; я даже испугалась, не огорчила ли я его неуместною пытливостью, и готова была извиниться перед ним в случае, если бы он был мною недоволен, как вдруг, к удивлению моему, заметила слезу, катившуюся по скорбному лицу его. Это открытие меня до глубины души огорчило, но он с свойственною ему кротостью тихо сказал мне:
- Вы ни в чем не виноваты, дитя мое, оставайтесь всегда такою, какая вы есть, и старайтесь усмирить возмущающие вас сомнения. Ныне все оправдывается, о чем писал пророк Малахия.
- Бен Израиль, - сказал равви Амос, обращаясь к александрийскому равви, - священники наши действительно нравственно упали, и, по сему вероятию, слова пророка относятся к текущим дням. Исключая вопрос о внешности, за которую они твердо стоят, боюсь, что научными познаниями исторического развития собственной религии и искренностью веры в единого Бога они недалеко ушли от служителей алтарей римских языческих богов. Я страшусь, что Господь не благосклоннее принимает наши жертвы, чем их; сегодня, когда я служил в храме с другими священниками, мне пришли на память следующие слова пророка Исайи: "К чему Мне множество жертв ваших? - говорит Господь. - Я пресыщен всесожжениями овнов и туком откормленного скота, и крови тельцов и агнцев не хочу. Не носите больше даров тщетных; курение отвратительно для Меня, Мне тяжело нести их. И когда вы простираете руки ваши, Я закрываю от вас очи Мои, и когда вы умножаете моление ваше, Я не слышу; ваши руки полны крови. Омойтесь, очиститесь... перестаньте делать зло". Эти ужасающие слова пророка, - продолжал равви Амос, - не выходили у меня из памяти все время, что я находился в храме, и наводили на смущенную мою душу непомерную грусть. Некоторые из молодых священников, получавшие от меня уже не раз замечания по поводу небрежного исполнения своих обязанностей, заметив угнетающую меня тоску, спросили, не случилось ли чего со мной? Я им повторил в ответ многознаменательные слова пророка; они побледнели и молча разошлись.
- Я сам нахожу, - промолвил бен Израиль, - что с того времени, как я еще юношей бывал в Иерусалиме, образ поклонения Иегове изменился во многом, и в духовном смысле утратил значительно свою силу. Тем не менее, великолепие священнодействия поражает своею торжественностью!
- Да, - ответил равви Амос с грустною улыбкой, - утратив именно духовный смысл богослужения, мы всецело придерживаемся одной наружной формы. Ослепительная роскошь, присущая теперь нашему служению, заимствована во многом от римлян, и все наше вероисповедание в настоящее время не что иное, как богатый памятник, воздвигнутый над истлевшими остатками драгоценных преданий прошедших веков!
Пока я писала эти последние строки, взошла ко мне Мария и привела с собою, чтобы меня с ним познакомить, родственника своего Иоанна, племянника одного из честнейших граждан Иерусалима, убитого римлянами во время последнего возмущения. Между ним и Марией существует самая нежная привязанность, не порождающая в них страстной любви, но настолько сильная, чтобы связать их непорочные сердца самою искреннею, преданною дружбой. В настоящую минуту они оба под впечатлением разнородных ощущений, вынесенных им из пустыни, куда он ездил, чтобы видеть вновь появившегося Пророка, о котором я вам уже говорила в конце предыдущего письма. Неумолкаемая молва о нем распространяется по всей стране все более и более, и народ тысячами идет в пустыню, с целью послушать великие истины, истекающие из красноречивых уст его. Молодой человек передал нам так много любопытного, что возбудил и в нас желание стать в число его слушателей.
В будущем письме, дорогой отец, сообщу вам все, что узнаю нового, и прошу вас быть уверенным, что какие бы сомнения или убеждения ни возникли в душе моей под влиянием того, что меня здесь окружает, я никогда не перестану всем сердцем любить Бога отца нашего Авраама и пребывать до конца моей жизни вашею покорною дочерью.
Адина
Письмо третье
Дорогой отец!
Сегодня утром на возвратном пути из храма, куда я ходила присутствовать при торжественной церемонии освящения плодов, я в первый раз обратила внимание на величественное здание, построенное на вершине скалы, возвышающейся над самым храмом. Это так называемая Антониева башня, - укрепленный замок дивной постройки, по зубчатым стенам которого, в недалеком один от другого расстоянии, красуются в настоящее время золотые орлы. Я так много слышала от вас о событиях, свершившихся в стенах этого замка, что смотрела на него с особенным интересом, и когда вспоминала Ваше описание, мне казалось, что вы сами находитесь при мне. Четыре башни, по одной на каждом углу, стоят и поныне, как стояли тогда, когда вы с оружием в руке защищали его от натиска римских войск. Теперь толпы этих варваров наполняют собой обширный двор замка, и звуки труб их, огласившие победу со стен всех городов земли, тяжело отзываются в ушах каждого иерусалимского гражданина. Дерзость и самовластие римского гарнизона доходят до высших пределов и обратили в пустыню окружавшую замок прелестную аллею, куда прежде веселыми толпами собирались на гуляние городские обыватели. Но меня не страшило полное отсутствие людей, и в сопровождении Онии, моей эфиопской рабыни, я тихо возвращалась домой, любуясь чудною картиной раскинутого передо мной города. Меня особенно восхищало роскошное здание хранилища храмовых сокровищ, украшенное высокими башнями и ослепительной белизны мраморными столбами в пятнадцать локтей вышины, поддерживающих широкие террасы, спускающиеся одна за другою по уступам скалы. Вдруг откуда-то взялись двое римских солдат, возвращающихся, вероятно, из города в замок, и тогда я только заметила, что спутники, сопровождавшие меня в храм, исчезли из вида. Закрыв плотнее лицо, я ускорила шаг, чтобы миновать опасность, - но один из них, ухватившись за мое покрывало, грубо остановил меня. Я рванулась вперед, оставив его в руках злодея, и пустилась бежать, но тут его товарищ стал поперек дороги и преградил собой всякую попытку к бегству. Все это происходило у самых ворот замка, на глазах диких варваров, спокойно разгуливающих по широкому двору; тем не менее, на отчаянный крик мой, взывающий о помощи, они отвечали лишь громким, задорным смехом. В эту тяжелую для меня минуту по каменистой дороге, ведущей на вершину Сионской горы, неожиданно показался молодой всадник, в котором легко было узнать сотника римского легиона. Прискакав на мой испуганный зов, он тотчас разогнал расходившихся негодяев и избавил меня от дальнейших преследований, отослав их немедленно под арест. После этого, обращаясь ко мне самым почтительным образом, он извинился предо мною за оскорбление, нанесенное мне его подчиненными, прибавив к тому, что за возмутительную с их стороны дерзость последует строгое, вполне заслуженное наказание. Меня невольно поразили мужественная красота, благородные приемы и повелительная осанка, выражавшиеся в каждом движении молодого воина, казавшегося не старше двадцати восьми лет. Изъявив желание, ради моей безопасности проводил меня до дома, он сошел с коня и, держа его за повод, шел рядом со мною. Сознаюсь откровенно, дорогой отец, что я не успела дойти до дома наших родственников, как все мои предубеждения против римлян значительно изменились. Я никогда не встречала среди своих соотечественников такого добродушного и вместе с тем почтительного обхождения, и помимо моей воли я стала лучшего мнения о варварском его отечестве. Он тотчас заметил мое нерасположение ко всему, что касается его родины, и потому все время, пока мы спускались с горы, он с восторженным одушевлением красноречиво описывал мне все ее преимущества, восхваляя красоту женщин, процветание искусств, храбрость военачальников, мудрость правителей, неоспоримое могущество и прославленные победы, покорившие им вселенную.
Эти последние слова его заставили меня тяжело вздохнуть за всех иудеев! По сказаниям пророков, они, и никто другой, должны господствовать над миром, а между тем римляне пользуются властию, принадлежащею по закону нашему народу! Как могло это случиться, дорогой отец? Как допустил Господь язычников сделаться державными владыками законного наследия Израиля? Как могло до того дойти, чтобы нечестивые враги Иеговы, поклоняющиеся истуканам, утвердились на этом священном месте и похитили у нас власть, Самим Богом нам данную?
Все эти вопросы по возвращении домой я предложила равви Амосу, и вследствие моего рассказа о случившемся со мною приключении завязался очень естественно разговор о владычестве Рима над остальными государствами земли. Оказалось, между прочим, что благородный сотник уже давно известен равви Амосу как один из лучших начальников римского гарнизона, заслуживший общее уважение жителей столицы; тем не менее, он мне советовал впредь никогда не подходить так близко к тем пунктам города, где расположены войска, потому что оскорблять обывателей покоренного ими края доставляет удовольствие грубым, необузданным солдатам.
Пока я вам описывала все вышеизложенное, непривычное движение и шум, выходящие из ряда обычных уличных явлений, заставили меня прервать письмо и приблизиться к ограде нашего дома, стоящего, как вам известно, на одной из самых многолюдных улиц. Картина, представившаяся моим глазам, была воистину величественной, но, несмотря на это, наполнила негодованием мое сердце. Это было торжественное шествие со знаменами, орлами, трубачами и золотыми колесницами, но не шествие израильского царя, какие случалось встречать праотцам нашим во времена царей Давида и Соломона, а лишь только официальный проезд по городу римского наместника. Предшествуемый легионом конницы он ехал в золотой колеснице, на белых, как лебедь, конях, одетых в серебряную сбрую и разукрашенных страусовыми перьями. Он сидел, лениво прислонившись к мягкой подушке, под шелковым навесом голубого цвета, обшитым серебряной бахромой. За ним следовал второй отряд блестящей конницы, составленный из роскошно разодетых вооруженных всадников, во главе которых, - более похожего на князя и правителя, чем сам Пилат, - я узнала великодушного сотника. Взор его проник через решетку, за которую я скрывалась от глаз любопытной толпы, но прежде чем я успела удалиться, он узнал меня и почтительно поклонился. Я убеждена, дорогой отец, что этот благородный юноша достаточно просвещен, чтобы постичь великие истины нашего вероисповедания, и если судьба нас когда-нибудь сблизит опять, я непременно всеми силами буду стараться отвлечь его от поклонения языческим богам и обратить к познанию Бога Живого. Мне не понравилась наружность Пилата. Хотя он красивый мужчина и черты смуглого лица его правильны, но телом он слишком обрюзг, и, судя по выражению его сонливых глаз, видимо, предается необузданной лени.
Как здесь утверждают, он человек не злой, но беспечный, равнодушный к делу и к тому же слабого, нерешительного характера, легко поддающийся влиянию других. Дружеские его отношения к кесарю предоставили ему звание наместника в нашем крае, на что впрочем жители не сетуют, предпочитая подчиняться ленивому правителю, чем деятельному тирану, каким был его предшественник Валерий Грат, доведший своею жестокостью страну до народного возмущения.
Жертвой этого возмущения пал родной дядя Иоанна, родственника Марии. Я уже говорила вам в предыдущем письме по поводу его поездки на Иордан, куда он отправился, чтобы посетить недавно появившегося пророка, праведная и суровая жизнь которого напоминает собой прославленное житие пророка Илии. Недели три тому назад множество народа из Иерусалима и прочих городов Иудеи ходило к нему в пустыню и, убедившись в истине слов его, целыми толпами, исповедуя грехи свои, крестилось в воде Иордана.
В том числе находился и Иоанн, родственник Марии; наслушавшись от многих, посетивших пророка, о необычайной силе, с которою одним словом этот необыкновенный человек побеждает в людях сомнение и зло, приводя их к сознанию греха и покаянию, он решился отправиться к нему не столько по убеждению в его небесном призвании, сколько из чувства простого любопытства лично увидеть того, о ком говорит целая страна; он вернулся оттуда, и мысли его приняли другой оборот, и в настоящее время он первый утверждает, что Господь, вспомнив об Израильском народе, послал ему пророка для примирения его с Ним. Мы все заметили, когда он возвратился, что духовное его настроение изменилось. Обыкновенно в задумчивом и молчаливом, в нем стало проглядывать незнакомое для нас оживление, и в прекрасных кротких глазах его вспыхивает по временам светлый луч надежды, зародившейся недавно в тайниках верующей души его. Передаю вам, дорогой отец, со слов его, описание его поездки на Иордан и посещение им пророка.
"Оставив за собой городские ворота и переехав Кедронскую долину, я встретил целую толпу народа, подымавшегося тропинкой, живописно извивавшеюся по южной стороне Елеонской горы. То были мужчины, женщины и дети, отправлявшиеся в далекий путь с корзинами, наполненными съестными припасами и сосудами с водой. Они шли отдельными группами в таком же порядке, как идут из отдаленных стран в Иерусалим наши соотечественники для празднования Пасхи. Поравнявшись с ними, я узнал, что они направляются в пустыню к новому пророку, громадная слава которого переходила из уст в уста. Среди них находились левиты, фарисеи, саддукеи, судьи и даже язычники. Опередив толпу, я скоро достиг вершины горы, откуда открывается восхитительный вид на Иорданскую долину и виден даже город Иерихон, находящийся, однако, еще на далеком расстоянии. Я обернулся назад, чтобы бросить прощальный взгляд на Сионскую гору. Как дивно стоит Град Господний над окружающими его, как бы цепью, холмами! И как тяжело ложится на сердце сознание его падения! Конечно, не в смысле его внешнего величия, потому что возобновленный Иерусалим еще роскошнее прежнего, но в смысле окончательной утраты своего могущества. Несмотря на отдаленность, до слуха моего долетали громогласные звуки римских трубачей, и бессмысленное эхо повторяло их по долинам, где пророки и цари наши спят непробудным сном смерти. Гефсиманы, чудный сад Соломона, из которого он мечтал создать второй рай, расстилался у ног моих с развалившеюся стеной, одичалый и заглохший. Кое-где жалкая смоковница или одинокая пальма напоминали прохожему, что был когда-то здесь приют веселия, откуда изгонялась всякая печаль, и где на разукрашенную цветами землю не упадала ничья непрошеная слеза! Это описание Гефсиманского сада нашими древними поэтами пришло мне на память, когда я глядел на картину его покинутых остатков, похожих теперь на приют забвения, где под тенью заросших кустов не раздается более заманчивый смех беззаботного счастья, а проливаются жгучие слезы порабощенной свободы. Продвигаясь безостановочно вперед, я довольно скоро достиг красивого города Вифании, где застал целое общество, отправляющееся в пустыню. С некоторыми из них я был знаком, про других узнал, что все идут на Иордан, движимые решительно таким же чувством любопытства, как и прочие. Только один между ними молодой человек, богатый обыватель из Аримафеи, по имени Иосиф, был одержим так же, как и я, зародившимся в сердцах наших желанием признать в новом пророке, имя которого Иоанн, человека, посланного от Бога. Остальные - кто искал развлечения, кто пользовался случаем проехаться от безделия, и, наконец, всех влекло взглянуть на человека, занимающего в данную минуту умы целой страны.
Отделившись от них, мы поехали вдвоем, разговаривая между собою и передавая друг другу все, что слышали от видевших его. Спутник мой, как мне показалось, положительно верит в то, что он истинный пророк Божий, и, будучи твердо знаком с Писанием, сообщил мне, что семь седьмин, по истечении которых должен, по словам Даниила, явиться Христос, подходят к концу. Я спросил его: неужели он допускает мысль, чтобы Христос, обетованный Царь Иудейский, Царство Которого простирается от берегов морей до конца вселенной, явился в пустыне, в одежде из звериной шкуры?
- Я не Христа ищу в новом пророке, - сказал он мне, - потому что Христос должен явиться неожиданно в храме, но я смею и хочу надеяться, что тот, к кому мы теперь направляемся, не кто другой, как его предшественник, предреченный пророком Малахиею.
Имея с собой для сравнения с тем, что услышу от Иорданского пророка, книгу Даниила, я, к крайнему изумлению, в ней нашел, что не только предреченные семь седьмин истекли, но даже 1290 дней на исходе. Мы оба удивились поразительному совпадению истекшего времени с появлением пророка, и сердца наши встрепенулись от неопределенной, еще смутной, но блаженной надежды.
Все, кто слышал его, продолжал Иосиф, в то время, как мы подъезжали к Вифании, утверждают, что он сам называет себя предшественником Мессии: мнение более темных людей клонится к тому, что он пророк Илия, возвращенный к земной жизни, или Енох, сошедший с неба.
Солнце уже садилось, когда мы проходили мимо горы близ Вифании, где, по преданиям, стояло дерево познания добра и зла. Отсюда, по сложившемуся веками народному преданию, взойдут после общего воскресения на третье небо праведники, так как, по сказаниям древних, над самою горой стоит престол Иеговы. Наконец, к вечеру, после томительного пути, в продолжение которого мы на каждому шагу встречали целые толпы народа, возвращающегося или идущего в пустыню, мы достигли Иерихона.
Избранный среди прочих городов для летнего местопребывания римского наместника, он отличается роскошными зданиями и поражает глаз великолепными дворцами, высокими башнями и разнородными постройками в римском стиле.
В нем, расположенном в плодородной, цветущей долине, откуда веет постоянно прохладой, с наслаждением отдыхает странник после долгого пути по скалистым горам и бесплодной пустыне. К городу прилегает поле, на котором халдеи разбили наших праотцев и увели в плен царя Седекию. На нем теперь красуются роскошные сады, и, глядя на них, можно полагать, что мир и тишина всегда царили под тенью вечнозеленых широколиственных пальм. На крутой возвышенности, к северу от Иерихона, Иосиф, которому эта дорога давно знакома, обратил мое внимание на развалины города Гаия и на холм, откуда сосредоточенные войска Иисуса Навина двинулись на Иерихон. Мне казалось, что я слышу их твердые, мерные шаги, приближающиеся после сорока лет странствования в пустыне к обетованной цели, и вижу могучую личность Иисуса во главе победоносного народа. В ушах моих раздавался семь раз повторяемый трубный глас Божьего войска, и я в мыслях представлял себе, как рушатся вековые стены города, помрачая небеса облаком пыли и засыпая ею пораженных священным страхом сынов Израиля. Какая разница с действительностью! Заходящее солнце разливало золотые лучи свои по крышам дворцов и башен, придавая волшебный вид всей окружающей местности, и вместо вооруженной стражи победителей прогуливалась вдоль городской стены блестящая римская молодежь, с веселыми, нарядными женами. С противоположной стороны, оглашая воздух священным песнопением, тянулось длинною вереницею шествие молодых девиц в белых одеяниях, с зелеными ветками в руках. То были дщери Иерихона, возвращающиеся с городского кладбища, куда ежегодно в этот день собираются, чтобы оплакивать печальную судьбу и раннюю смерть их соотечественницы, дочери Иеффая, здесь родившейся и здесь же погребенной.
У ворот нас остановил римский стражник, потребовавший от нас наши свидетельства, после чего мы вошли в город, где решили провести ночь, чтобы с рассветом выехать к берегу Иордана, где пророк учил и крестил народ".
На этом месте повествования Иоанна, родственника Марии, я кончаю письмо свое, дорогой отец. Мы все слушали его с возрастающим вниманием и восхищались красноречием, с каким он нам передавал все им виденное. На прекрасном лице его лежал отпечаток радостного упования, глаза горели огнем пламенной веры, и вся его наружность, величественная и спокойная, согласовалась с блаженным чувством пробудившейся надежды, охватившей в эту минуту беспорочную душу его.
В следующем письме я передам вам окончание его рассказа. Теперь да будет благословение Бога отцов наших над всеми нами.
Адина.
Письмо четвертое
Сегодня, дорогой отец, я имела удовольствие не только слышать про вас, но даже вновь получить удостоверение в неизменной вашей ко мне благосклонности. Ласковые выражения родительской любви, наполняющие ваше письмо, я буду свято хранить в благородной памяти, а драгоценный подарок, переданный мне в руки верною рабой вашей, Эльзою, буду носить с радостью балованной вами дочери.
Вы не должны тревожиться, дорогой отец, о том, что какое-либо иноземное влияние или нововведение, внесенное в узаконения, установленные нашими праотцами, могло бы отклонить меня от пути, по которому вы научили меня следовать. Руководствуясь вашею мудростью, я всегда и во всем буду искать в ней совета, и, передавая вам до малейших подробностей и с полною откровенностью все, что я здесь слышу и вижу, уверена, что вы не сочтете за неуместную пытливость свойственное мне настроение искать ответа на сокровенные вопросы человеческих убеждений, а увидите в том с моей стороны лишь одно горячее желание твердо стать на почву непреложной истины. Я знаю, что научными сведениями, касающимися основных начал нашего вероисповедания, вы сильнее всех современных евреев, и потому, чем бы я ни была поражена во время моего пребывания в Иерусалиме относительно духовного понимания бытия Божия или внешних форм поклонения Иегове, вы все сумеете мне разъяснить. В последнем письме моем, которое еще только через несколько дней дойдет до вас, я начала повествование о поездке в пустыню к Иорданскому пророку Иоанна родственника Марии. Я не беру на себя права составить о нем какое бы то ни было мнение, но сами факты говорят за себя, и я обращаюсь к вашему глубокому разуму, чтобы определить могущие возникнуть от них последствия. Одно меня успокаивает и внушает доверие, - это слова, сказанные вами в последнем вашем письме.
"Не бойся, - говорите вы, - чтобы чистота и непорочность законов Моисея или обетования пророков могли не только быть нарушены, но даже поколеблены какими бы то ни было человеческими происками. Вероисповедание Израиля не страшится никаких исследований. Оно основано на правде и будет существовать до скончания века! Помни только, что разрешение вопросов, относящихся до сокровенных тайн Господа, принадлежит одному Богу, и прикасаться к ним не должно иначе, как с благоговейным смирением перед Его величием и богобоязненным страхом перед Его могуществом. Внимательное изучение пророческих книг с целью открыть в них приближение Предреченного, доступно каждому из нас, но возможность доказать в действительности приближающееся исполнение пророческих обетовании есть, несомненно, достояние только свыше вдохновенного ума, направленного Самим Господом для известной Ему цели. Вдали от тебя я не могу вдаваться в рассуждения по поводу нового пророка, появившегося в пустыне, но по всему, что ты говоришь о Иерусалиме, и по всем признакам, упомянутым в священных книгах, меня бы нисколько не удивило, если бы действительно время, предсказанное пророком Исайей и назначенное Даниилом, подходило к концу.
Послабление священства, упадок веры, осквернение храма возмутительной торговлей, поклонение языческим богам в стенах святого Града, владычество иноземцев над царством Давида, не верные ли тому доказательства? Будем же горячо молиться, дитя мое, о скорейшем исполнении небесных обетовании, обещающих Мессию угнетенному народу. Будем неотступно молить о том, чтобы взошла скорей звезда Иакова, и воздвиг престол Свой над горой Сиона Князь мира, Царство Которого будет Царством правды и любви. Моя ежедневная молитва к Богу, когда я стою с лицом, обращенным к Иерусалиму, состоит в том, чтобы дожить до времени осуществления надежды Израиля и собственными глазами увидеть бесконечную славу Христа".
Эти слова ваши, дорогой отец, укрепили дух мой; я верю вместе с вами, что время исполнения пророческих обетовании наступает, и даже, быть может, мы ближе к нему, чем полагаем. Когда я окончу повествование Иоанна о поездке его на Иордан, вы поймете, почему я говорю с таким доверием и упованием, и согласитесь со мною, что этот замечательный человек, вызывающий сотнями тысяч народ к покаянию, не может принадлежать к числу тех лжепророков, против которых вы так остерегаете меня в последнем вашем письме.
"Мы встали с рассветом, - продолжал свой рассказ Иоанн, родственник Марии, - и, проехав город, достигли восточных ворот. Здесь на целые полчаса нас опять задержала римская стража, потому что стечение народа было так велико, что сплошными массами наполняло всю улицу. Нам поневоле пришлось ожидать, пока начальник караула надумал встать с своего ложа, выкупать изнеженные члены, утолить голод раннею трапезой и решиться, наконец, отворить ворота.
Какое рабское подчинение! И когда же наступит день, предреченный Исаиею: "И будут всегда отверсты врата твои, не будут затворяться ни днем, ни ночью, чтобы приносимо было к тебе достояние народов и приводимы были цари их" - Ис. 60, 11.
Вышедши из ворот, мы с Иосифом из Аримафеи отделились от толпы и пошли прямо через поле к Иордану, находившемуся от нас в полумиле расстояния. Утро было дивное: яркое солнце веселило всю природу и, отражаясь мириадами светил в серебристых каплях росы, обращало землю в роскошный ковер, усыпанный алмазами.
Сначала дорога шла лугом и засеянными полями, но скоро пришлось ее покинуть, чтобы вступить на огромную песчаную площадь, на которой стадами паслись дикие ослы.
Они весело играли, бросая на нас испуганные взгляды, и по мере того, как мы приближались, убегали обратно в пустыню с быстротой антилопы. Заметив, что большинство народа шло прямо, пересекая поле, мы решили, что, по всему вероятию, и нам следует держаться того же направления, и действительно, после нескольких часов томительного пути мы достигли того места на берегу реки, где находился пророк. Оно в полумиле расстояния от большой караванной дороги из Бальбека в Ассирию, орошенной слезами иудейских царей, по которой уводили в плен порабощенных сынов Израиля. Проходя берегом реки, я заметил по самой ее середине выступающую из нее груду камней. "Это, - сказал мне мой спутник, - так называемая "Каменная гора", сооруженная из двенадцати камней двенадцатью коленами Израиля в память перехода их через Иордан. На этом месте вода расступилась, и они прошли по твердой земле.
Через сколько невероятных, непрерывных испытаний, подумал я, перешел Израильский народ с того дня, как отцы наши собирали эти каменья для сооружения этого достопримечательного памятника! Целые поколения судей и царей, войны, осады и победы, долгое, тяжелое пленение, и, наконец, окончательное порабощение! Достигнув скоро того места, где Иордан переходят вброд, мы стали приближаться к густой толпе народа, замеченной нами еще с противоположного берега. Она окружала небольшую песчаную насыпь у самой реки. На этой возвышенности стоял человек, на котором сосредоточились взоры всех, столпившихся около него. Звуки звонкого, гармонического и вместе с тем строгого его голоса долетали до нас, но по причине отдаленности расстояния мы не могли расслышать слов его. Судя по наружности, он молод и годами не превышает тридцати лет. Прекрасное лицо его своими правильными чертами напоминает праотца нашего князя Иосифа, каким его представляют на египетских медалях, и, несмотря на выражение невозмутимого покоя, чудные глаза его полны огня и вдохновения. Длинные, темные волосы падают на плечи, и род хитона из верблюжьей шерсти окутывает стройный стан его, за исключением правой руки, оголенной до плеча. Величественная осанка олицетворяет независимость и силу имеющего власть полководца, но вместе с тем каждое его движение дышит смирением и сердечной простотой, а в речах его, обращенных к народу, просвечивает сознание глубочайшей покорности в связи с чувством священного восторга, которым как будто проникнуто все его существо. Все слушали с сосредоточенным вниманием. Темой для его проповеди служило предреченное пророками пришествие Мессии. "О, Израиль, - говорил он, когда мы близко подошли к нему, - обратись к Богу, Господу твоему; ибо ты упал от нечестия твоего" - Ос. 14, 2. - Вот идет Тот, Который уврачует отпадение ваше и возлюбит вас по благоволению. Он будет росою для Израиля, Он расцветет, как лилия, расширятся ветви Его, - и будет красота Его, как маслины, и плоды Его послужат исцелением для всех народов. "Возвратятся сидевшие под тенью Его" - Ос. 14, 5 - 8, - и будут жить жизнью вечною, "и всякий, кто призовет имя Господне, спасется" - Иоиль 2, 32.
- Про кого это говорит пророк? - спросил человек, стоявший около меня.
- Про Мессию, - ответил ему один из книжников, видимо, недовольный тем, что отвлекли его внимание посторонним вопросом.
- Трубите трубою на Сионе, - Иоиль 1, 2, - продолжал пророк, возвышая голос, - ибо вот, наступают дни говорит Господь, когда Я возвращу из плена народ Мой - Иер. 30, 3; пустите в дело серпы, ибо жатва созрела; возгремит Господь с Сиона, и даст голос Свой из Иерусалима - Иоиль 2, 1; 3: 1 - 13, 16.
- Не Илия ли он? - спросил кто-то из толпы.
- Я тот, о котором сказано: "Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте в степи стези Богу нашему". Близок день Господень! - Ис. 40, 3.
- Уж не сам ли ты Мессия? - спросила его старая женщина, стоявшая около него и сосредоточившая на нем все свое внимание, боясь упустить единое слово, выходившее из уст пророка.
- Нет, - отвечал он, с чувством глубочайшего смирения, - Идущий за мной сильнее меня, я недостоин понести обувь Его. Идущий за мной держит лопату в руке Своей и Он очистит гумно Свое и соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым. Уже и секира при корне дерев лежит; всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь - Мф. 4, 10 - 12.
- Учитель! - обратился к нему один из левитов, здесь предстоящих, - для кого ты это говоришь? Для нас, сынов Израиля, или для язычников и самаритян? - потому что среди народа было немало римлян и множество пришельцев из Самарии и даже из Дамаска.
Пророк взглянул на него испытующим взором и продолжал:
"Два зла сделал народ Мой, сказал Господь: Меня, источник воды живой, оставили и высекли себе водоемы разбитые, которые не могут держать воды". И вот, поставил меня Господь железным столбом и медною стеной против царей Иуды, против князей его, против священников его и против народа земли сей - Иер. 1, 18; 2, 13. О, Израиль! Как можешь ты сказать, что не осквернил себя? - Иер. 2, 23. Накажет тебя нечестие твое, и отступничество обличит тебя - Иер. 2, 19. Сотворите достойные плоды покаяния - Мф. 3, 8, ибо беззакония ваши отвратили вас от Господа, и грехи ваши удалили все доброе - Иер. 5, 25. Исправьте же пути и деяния ваши, не надейтесь на обманчивые слова: "Здесь храм Господень! - ибо вы соделали из него вертеп разбойников! - Иер. 7: 3 - 4, 11. Ваши жертвоприношения отвратительны для Него! - Ис. 1, 13.
- Твои слова касаются нас, учитель, - гневно промолвил один из священников, обращаясь к пророку, - но мы не признаем себя разбойниками.
"Горе пастырям, - сказал Господь, - отвечал пророк потрясающим всех присутствующих голосом, - горе пастырям, которые губят овец Моих! Вы не смотрели за ними, и вот Я накажу вас за злые деяния ваши - Иер. 23, 1 - 2. Слушайте же вы, священники и учители, которые не знали Меня: вы крадете, убиваете, клянетесь во лжи и ходите во след иных богов, потому что нет ни истины, ни милосердия, ни богопознания на земле. Горе, горе вам, священники!" - Иер. 7, 9.
При этих словах большинство из левитов отвернулись от него с негодованием и удалились в сторону. Они бы рады были тут же выместить на нем свою злобу, но боялись народа, который не только не опровергал сказанного на их счет, но находил в словах его одну сущую правду.
- А чада Израиля, происходящие от семени Авраама, будут ли оправданы? - осведомился один из богатых сановников нашего града, после того как смятение, произведенное негодованием левитов, немного успокоилось.
Юный пророк остановил на нем сияющие, как солнце, глаза и сказал:
- И не думайте говорить себе: "Отец у нас Авраам", - ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму - Лк. 3, 8.
Тут послышались голоса недовольных и гневный ропот среди отдельно стоящих фарисеев, но он, бросив на них светлый, всеведущий взгляд, точно читал, что было у них на сердце. "Порождение ехидны! - с презрением закричал он им, - кто внушил вам бежать от будущего гнева? Принесите достойные плоды покаяния, дабы увидеть вам спасение! А вы, дщери израильские, - сказал он, обращаясь к толпе женщин, из которых некоторые отличались роскошью уборов, - плачьте, сокрушайтесь, наденьте на себя вретище, принесите слезы покаяния. Хотя ты одеваешься в пурпур, - говорит Господь - Иер. 4, 30 - 31, - хотя украшаешь себя золотыми нарядами, обрисовываешь глаза твои красками, но напрасно украшаешь себя, ибо Я слышу голос дочерей Сиона. Они стонут, простирая руки свои, душа изнывает перед нечестием своим. Кайтесь, ибо Царство Божие приближается. Я восставлю Давиду Отрасль праведную, говорит Господь - Иер. 23, 5 - 6, и воцарится Царь и будет поступать мудро и будет производить суд и правду на земле. В те дни Иуда будет спасен, и Израиль будет жить безопасно. И поставлю над ним пастырей, которые будут пасти их, и они уже не будут теряться. Восстань, светись, Иерусалим - Иер. 23, 4, ибо идет Свет твой, и над тобою воссияет Господь! И приидут народы к Свету твоему и цари - к восходящему над тобою сиянию. И назовут тебя новым именем, которое нарекут уста Господа, и будешь венцом славы в руке Его. Возведи очи твои, говорит пророк Исайя, и посмотри вокруг себя. Сыновья твои идут издалека и дочерей твоих на руках несут. Народы как облака полетят и как голуби к голубятням своим; и падут перед Ним и поклонятся Ему! - Ис. 60: 1 - 4, 8. Идите же, алчущие, - провозгласил пророк, - жаждущие! идите все к водам; покупайте без серебра и без платы вино и молоко - Ис. 55, 1. Идите к Нему, и жива будет душа ваша, ибо так говорит Господь Бог, сотворивший небеса и пространство их, распростерший землю с произведениями ее, дающий дыхание народу на ней и дух ходящим по ней - Ис. 42, 5. Вот, Отрок Мой, к Которому благоволит душа Моя. Положу дух Мой на Него, и возвестит народам суд. Трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит. Я призвал Тебя в правде, и ставлю Тебя в завет для народа, во свет для язычников, вывести их из заключения и сидящих во тьме - из темницы - Ис. 42, 1 - 3, 6 - 7. Я поставлю Моего Первенца выше всех царей земных; обратитесь к Нему и будете спасены, все концы земли. Пред Ним преклонится всякое колено, Им будет клясться всякий язык" - Ис. 45, 22 - 23. Такова была речь необычайного великого проповедника, - окончил Иоанн свой удивительный рассказ, - и для всех, кому хорошо известны книги пророков, каждое его слово становилось ясным и озарялось светом солнца. Толпа народа стояла около него в смущении и глубоком молчании.
Я же не мог отвлечь глаз от дивного благовестника, и сердце мое усиленно билось под гнетом духовной радости, овладевшей всем моим существом. Я верил, что Господь вспомнил о Сионе и скоро прославится рядом чудес, каких до сего дня не видала вселенная.
Спустившись с возвышения, он сказал, остановив, как мне показалось, свой взор на мне:
- Вы все, желающие креститься и покаянием приготовить сердца ваши к встрече Господа Бога нашего, следуйте за мною!
Много народа пошло по стопам его, и я был одним из первых. Не могу описать вам чувства охватившего меня восторга, когда, взяв меня за руки, он спросил, верю ли я в Грядущего за ним.
В этот день, исповедуя грехи свои в надежде их разрешения через обетованного, но еще незримого Искупителя, крестились в водах Иордана около тысячи человек. Среди них были также фарисеи, саддукеи и даже один седовласый римлянин. Иосиф из Аримафеи не захотел креститься, находя, что недовольно основательно изучил этот священный вопрос и недостаточо утвердился в вере.
После крещения все понемногу разошлись, а Креститель удалился в пустыню в ожидании вечерней прохлады. Когда он возвратился, толпа народа вновь ожидала его. Во второй проповеди он, связывая слова пророков неразрывною, последовательную цепью, еще яснее доказал применение их к предстоящему появлению Христа".
На этом, дорогой отец, я кончаю свое длинное послание. Я не вдаюсь ни в какие обсуждения, скажу только, что все мои помыслы сосредоточены на одном предмете, и что вместе с тысячами других я верю, жду и надеюсь.
Адина.
Письмо пятое
Дорогой отец!
Хотя прошло только три дня с тех пор, как я отправила к вам мое последнее письмо, но я так нуждаюсь в ваших советах по поводу удивительных явлений, занимающих в сию минуту все умы Израиля, что не могу не сообщить вам о ходе дальнейших событий, относящихся к посещению родственником Марии божественного пророка на Иордане.
Сознавая глубокое впечатление, произведенное на меня рассказом Иоанна, и готовая уверовать в истину слов Крестителя, я чувствую, однако, необходимую потребность представить на обсуждение ваши факты, взволновавшие мою душу; вы одни для меня можете направить пути мои и произвести правильную оценку всему, мною слышанному. Будьте уверены, отец и друг мой, что я всегда буду руководиться вашею просвященной мудростью, и выслушайте до конца, с присущим вам снисхождением, отчет молодого человека о свидании его с пророком.
"Окончив вечернюю проповедь и окрестив в воде Иордана еще около двухсот человек, - продолжал Иоанн, родственник Марии, - он отослал их в город для подкрепления сил, так как, движимые нетерпением скорее увидеть его, очень немногие запаслись достаточным количеством пищи. Большинство из них, покидая пустыню, подходило к нему, чтобы получить его благословение, и трогательно было видеть, как преклоняли перед юным пророком свои седовласые головы старцы, скрепляя тем свое твердое убеждение в его божественном призвании. Матери подносили детей своих, юноши и жены проливали у ног Его слезы покаяния и любви. Величественно и невозмутимо, как ангел, сошедший с небес, стоял он на берегу реки и отпускал народ с непостижимыми для нас словами, сокровенное значение которых оставалось тайной для всех присутствующих. Он говорил: "Во имя Агнца Божия благословляю вас".
- Что хотел он этим сказать? - спросила своего родственника Мария с видимым любопытством.
- Не знаю, - ответил тот.
Наконец, за исключением некоторых, расположившихся ночевать на луговом берегу реки, все разошлись. Иосиф из Аримафеи и я остались вдвоем около пророка и смотрели на него с благоговейным подобострастием.
Солнце только что скрылось за башнями Иерихона, окрашивая в пурпуровый цвет непрерывную цепь песчаных холмов, простиравшихся между рекой и Иерусалимом, и, пронизывая огненными лучами прозрачную воду Иордана, обращало его в бесконечную золотую ленту, протянутую по изумрудному полю.
Лик пророка, освещенный полосой угасающего света, пробивавшегося через ветви гранатового дерева, казался окруженным небесным сиянием; таким я представляю себе Моисея, когда он сошел с вершины Сиона. Бледный, утомленный от дневного труда, он стоял, опершись на посох, весь погруженный в думы: уносящие его, по-видимому, за пределы окружающего мира. Мы долго стояли около него, боясь потревожить его душевное настроение. Наконец, он обернулся к нам лицом и, приветствуя нас кроткою улыбкой, тихо направил стопы свои по дороге, ведущей к пустыне.
Не успел он отойти от нас и двадцати шагов, как мною овладело непреодолимое желание последовать за ним; мне хотелось остановить его, еще раз услышать его голос и расспросить о многом, что казалось мне темным.
Я искал света своему неведению и сгорал нетерпением, чтобы он открыл непонятное для меня значение Писания, просветив блуждающий ум своими вдохновенными воззрениями.
- Последуем за ним, - сказал я своему спутнику, - быть может, он милостиво взглянет на искреннее желание наше почерпнуть из уст его дополнение ко всему слышанному сегодня.
Иосиф, жаждущий так же, как и я, беседы с пророком, с радостью согласился, и мы пошли по следам его.
Солнце уже закатилось, и медленно над пустыней всходила луна. Беспредельный свод небесного храма Иеговы распростирался над нами, усыпанный мириадами ярких светил; влево от нас, погруженные во мраке ночи, чернели громадные здания Иерихона, освещенные по временам мерцающим огнем сторожевой башни, и необъятной величины мертвая, бесплодная пустыня расстилалась перед нами во всей таинственной своей красе. Мы шли проложенною тропой и скоро достигли цели. Пророк стоял задумавшись, в созерцании дивной картины природы. Взглянув на нас, он продолжал хранить молчание, и потому я решился заговорить первым.
- Великий учитель, - сказал я ему, - не дозволишь ли двум верующим сынам Израиля побеседовать с тобою, ибо сердца наши влекут нас к тебе с верой и упованием.
- Братья, - промолвил кротким голосом пророк, - я - житель пустыни и общаюсь с людьми только для того, чтобы возвестить им о близком пришествии Грядущего за мной. К земным радостям я не причастен, и пребывание мое в мире кратковременное. Если же вы пришли с целью услышать от меня что-либо способствующее вашему спасению, - говорите, я вас слушаю.
Все это было сказано грустным, но, вместе с тем, таким трогающим душу голосом, что сердце мое разрывалось от нахлынувшего на него чувства чего-то неопределенного, великого и радостного.
- Мы желаем, - обратился к нему Иосиф, - получить некоторые сведения о пришествии Того, о Ком ты сегодня говорил.
- Я ничего не могу сказать вам более того, что вы уже от меня слышали. Грядущее от нас сокрыто, и приложенную к нему Господом печать я сломать не дерзаю. Вам дано будет узнать то, что теперь мне неизвестно. Блаженны, трижды блаженны те, которые узрят Его и услышат правду, истекающую из уст Его!
- Но как же мы узнаем Его? - продолжал Иосиф, - какую форму бытия примет на Себя воплощенный Сын Божий? Какою мирскою властью будет облечен?
- Он явится в образе человека, но не таким, каким вы себе Его представляете, не сильным и могучим, а смиренным, кротким и благодушным. "Не возопиет и не возвысит голоса Своего и не даст услышать Его на улицах!" - Ис. 42, 2, - говорит Исайя.
- Однако ты также говорил, великий учитель, что власть Его распространится по всей вселенной, что Он будет высок над всеми народами земли и что Царству Его не будет конца?
- Значение этих слов сокрыто для мира. Я передаю только то, что Господь, пославший меня, повелевает сказать, и знаю, что "идет за мною сильнейший меня, у Которого я недостоин, наклонившись, развязать ремень обуви Его" - Мф. 4; 10, 11 - 12.
- Что же должны обозначать слова Исайи: "Он будет презрен и умален перед людьми, и изъязвлен за грехи наши, и мучим за беззакония наши?" - Ис. 53, 5. Ведь мы, дети Израиля, видим в предреченном Мессии державного Владыку мира. Перед Ним преклонятся все народы и цари земные, Он утвердит престол Свой в Иерусалиме, разрушит царства идольские, и будут по всей вселенной воздвигнуты храмы Ему, Царю и Богу. Иначе, как же понимать слова Давида: "Я помазал Царя Моего над Сионом, святою горою Моею" - Пс. 2, 6.
- Как тайну Божию, - смиренно ответил Креститель, - и кто же из людей "изъяснит могущество Господа?" Вы видите во мне последнего пророка, стоящего на пороге обетованного вам Царства, которому не будет конца. Мне предоставлено Господом открыть последнюю дверь чертога, где хранятся предсказания пророков, и впустить дневной свет для сознания их наступающего исполнения. Возрадуемся же восхождению лучезарной Звезды, долженствующей осветить мир новым неугасимым светом, и да соделает вас Господь достойными узреть ее глазами веры и любви!
При этих словах, прощаясь с нами легким наклонением головы, он тихими шагами удалился в пустыню. Темнота ночи скрыла его от наших глаз.
- Ах, скорей бы только наступил благословенный час Его пришествия! - воскликнул я в порыве надежды, обращаясь к погруженному в такие же блаженные думы Иосифу.
- Этот благословенный час будет для Него первым шагом на пути ожидающих Его страданий, - услышали мы вдруг чей-то голос так близко от нас, что мы оба невольно вздрогнули от неожиданности. Осмотревшись кругом, мы заметили стоящего под иссохшим оливковым деревом незнакомого нам человека. Высокого роста, но бледный, и, по-видимому, довольно слабого телосложения, он с первого взгляда располагал к себе приятною наружностью, благородною осанкой и необыкновенным изяществом во всех движениях. Задумчивые, в высшей степени выразительные глаза глядели кротко и прямодушно.
- Если бы ты слышал, что сегодня про Мессию говорил пророк, - сказал я ему, - то знал бы, что Ему предназначено Царство, которому не будет конца.
- Я был там не один раз и теперь стоял за этим деревом, пока вы с ним беседовали. Не утешайте себя напрасно: ожидаемый Христос обречен на муки и страдания, Он будет отвергнут Израилем и презираем теми, для искупления которых Он идет. Жизнь Его будет жизнию слез, труда и скорби и пресечется позорною смертью, подобающею злодею.
- Но откуда знаешь ты это? Разве ты пророк? - спросил я с удивлением.
- Нет, но я изучил их. Верь мне, брат! Царство Христа по условиям Его жизни и смерти не может быть на земле; пророк Исайя о том заявил, - читайте! Он достал хранящийся на груди сверток и при свете луны прочел нам необъяснимую по своему таинственному содержанию главу, начинающуюся словами: "Кто поверил слышанному от нас?" Кончив, он сказал: Вы, конечно, не будете оспаривать того, что это не есть история могучего земного монарха, а скорбное описание исполненной унижения, позора и страданий жизни.
Но не можешь же ты, однако, допустить, брат, с горячностью воскликнул Иосиф, - чтобы Тот, о Ком свидетельствует пророк Божий, мог быть предметом народного презрения?
- Еще раньше пророк Исайя сказал: "был презираем, наказуем, уничижен, и к злодеям причтен" - Ис. 53, 12, - отвечал незнакомец с оттенком видимой печали. Будем же мы, принявшие теперь крещение в воде Иордана, ожидать в лице Христа не прославленного победами венценосца, а смиренного, милосердного Искупителя, взявшего добровольно на Себя все бремя человеческого падения, чтобы возвысить род людской и увлечь за Собою в небесное Свое Царство.
- Но где же тогда восстановится престол Давида? Где же Царство, которому не должно быть конца?
- Там, где жизнь бесконечна, а не в мире сем, где все живущее безусловно умирает. Если своим грехопадением первый человек потерял рай и тем лишил вечного блаженства весь род человеческий, Христос не может искупить этого падения, не перешедши через все мучительные условия жизни и смерти. Таково мое воззрение на великий, непостижимый по своей высоте вопрос искупления мира, предреченный пророками. Блажен, кто удостоится пасть к Его ногам и преклониться перед непорочной жертвой любви, милосердия, истины и самоотвержения, идущей на страдание и унижение за грехи, ею не соделанные, в подтверждение слов пророка: "Желаю исполнить волю Твою, Боже мой!" - Пс. 39, 9.
Незнакомец встал и хотел удалиться, но я, движимый чувством неотразимого к нему влечения, остановил его.
- Слова твои звучат в моем сердце, как отголосок древних пророчеств, - сказал я ему. - Ты, верно, сам пророк?
- Нет, я только много читал и изучал Писание, - скромно ответил он, - но мною руководил человек, которому нет подобного во всем мире, не только по мудрости и пониманию пророческих книг, но и по всем нравственным совершенством. Мы с Ним одних лет, и я считаю себя счастливейшим из людей тем, что называюсь Его другом. Если, как говорят, у меня правильно развитой ум, доброе сердце и основательные понятия о духовном призвании человека, я всем обязан Ему, Моему единственному наставнику и учителю.
- Как Его имя? - спросил я. - Я бы сам желал у него поучиться.
- Он живет уединенно, избегая всякого общества. Без его согласия я не могу привести тебя к нему, но если ты хочешь, я спрошу Его о том.
- Где же Он живет?
- В настоящее время у меня, в родном моем городе Вифания, но вообще Он большею частью находится при матери, достойнейшей, святой жизни женщине, вдове, в Назарете. Он разделяет с ней заботы, присущие людям, живущим своим трудом, и может служить примером сыновней покорности и любви. Вообще, нет человека, который после свидания с Ним не стал бы нравственнее и умнее.
- Ты только разжигаешь в нас еще более желание посетить Его, - сказали мы оба с Иосифом. - Какая у Него наружность? Красив Он собою?
- Красота Его не бросается в глаза в том смысле, как мы привыкли понимать ее, но на лице Его лежит отпечаток бесспорного величия, сливающегося во всех Его движениях с кроткою, смиренною простотой. Чудные глаза горят светлым пламенем безграничного милосердия, отражая беспорочность душевных помыслов, и случайно сосредоточенный на ком-нибудь взгляд Его напоминает взгляд молодой матери, когда она, сквозь слезы умиления, смотрит с невольным сожалением на слабость и беспомощность своего первенца. Он никогда не улыбается, и по лицу, кажущемуся как бы озаренным постоянным лучом света, скользит по временам тень скорбной печали. Когда Он нам читает священные книги и объясняет великие события, предреченные пророками относительно Христа, можно подумать, что Он вдохновлен свыше: так Он ясно, естественно и спокойно созерцает все, что для всех кажется темным.
- Он, верно, пророк, сказал задумавшись Иосиф.
- И не пророк и не проповедник, - отвечал незнакомец.
- Как же имя Его? - спросил я.
- Иисус Назорей.
Мы оба дали себе слово не забыть этого имени и горели желанием видеть его на обратном пути в Вифании, но молодой человек сказал, что это невозможно, и обещал дать знать нам в Иерусалиме, если друг Его на это согласится.
Прощаясь с моим новым знакомым, я не скрыл от него, какое отрадное впечатление он на меня произвел. - Ничего другого не желаю, - сказал я ему, - как ближе сойтись с вами и познакомиться с другом вашим из Назарета. Я бы тогда был вполне счастлив и только бы просил у Бога одного: продолжить мою жизнь до пришествия Христа, чтобы я мог Его увидеть и преклониться перед Ним!
- Меня зовут Лазарем из Вифании, - заявил он, прощаясь с нами.
- Как? Лазарь! - воскликнула Мария, - брат моих подруг Марфы и Марии? Я его давно знаю и год тому назад гостила у них в Вифании целую неделю.
- Очень рад это слышать, промолвил Иоанн, - и вижу в том новый повод к нашему сближению.
На следующий день мы опять встретились и узнали проездом через Вифанию, что друга его нет в городе. Он ушел к матери в Назарет".
Передав вам с точностью, дорогой отец, все мною виденное и слышанное, предоставляю вам обсуждение этого великого вопроса.
Должны ли мы видеть в лице иорданского пророка человека, действительно посланного от Бога, или пророка Илию, упомянутого Малахией, который, по мнению самых ученых книжников, должен перед приходом Князя мира явиться, чтобы свидетельствовать о близком осуществлении надежд Израиля? Я сама же не могу ничего определить. Все мои затаенные упования, предположения и познания сбиты с пути невольным сомнением и страхом впасть в греховное заблуждение. С одной стороны, я готова признать в Крестителе того, о ком говорит Писание, и даже принять крещение в трепетном ожидании, как он выражается, Грядущего за ним; с другой - страшусь подвергнуться разочарованию. И возможно ли в самом деле, чтобы на мою долю выпало невыразимое на человеческом языке счастье: родиться и жить в период благословенной эпохи появления Мессии, - период, ожидаемый целыми поколениями пророков, царей и избранных Богом людей, взиравших на Него с вечно возрастающею надеждой и умерших, не дождавшись Его! Это великое преимущество наполняет мою душу сомнением. Поддержите меня, дорогой отец, откройте для меня сокровища вашей мудрости, вы так тверды в законе! Справедливы ли слова юного пророка и могут ли быть применены к ожидаемому Христу? Верны ли соображения Лазаря, назначающие Ему такую страдальческую будущность? Объясните мне, как может Он одновременно быть царем и узником? Имея дух жизни - умереть? Быть униженным и осужденным, когда Ему назначено царство, которому не будет конца?
Новости, привезенные Иоанном из пустыни, заставили равви Амоса углубиться в книги пророков, и на самом деле не он один, а все в Иудее стали их изучать с небывалым рвением вследствие того, что сотни тысяч людей, возвращающихся с Иордана, разносят сведения о том, что слышали, по всем самым отдаленным городам страны. Быть может, воистину наступает день, когда Господь вспомнит о Своем народе и о наследии его?
Адина.
Письмо шестое
Дорогой отец!
Мир и благоденствие всем вам близким моим в Александрии! Я опять увидела моего доброго старика бен Израиля, с которым шесть месяцев тому назад совершила путешествие из Египта в Иерусалим. Он передал мне вместе с письмом вашим дорогие подарки, вами присланные, и успокоил меня удостоверением, что вы сами здоровы и в доме все благополучно. Немедленно по прибытии его сюда он отправился в Дамаск для закупки партии сирийских клинков - известного по всему миру произведения этого города, - с целью отправить их с прочими товарами в Египет, где на них большой спрос. По его словам, торговля с Дамаском приносит ему большие выгоды; от души радуюсь и желаю ему успеха. Он сильно уговаривал меня вернуться с ними в Александрию, но, переселившись в Иерусалим по желанию вашему для большого ознакомления с обычаями и правилами, установленными нашими праотцами, я отклонила его приглашение и остаюсь здесь. Кроме этой причины, возрастающие с каждым днем вековые надежды Израиля заставляют меня трепетно ожидать разрешения великого вопроса. В последнем письме вашем вы приказываете мне выкинуть из головы весь этот вздор и продолжать неуклонно молиться и признавать Единого Бога Иегову по закону, Им Самим предписанному праотцу нашему Моисею. Об этом, дорогой отец, и речи быть не может, и если бы я в учении нового пророка заметила малейшее уклонение от веры, исповедуемой нами со времени праотца нашего Авраама, или несогласие с Писанием, я бы перестала не только говорить, но и думать о нем.
"Если бы твой прославленный пророк, - пишете вы, - был истинным пророком Божиим, то, конечно, не представлял бы ожидаемого нами Мессию человеком, обреченным на унижение и страдания. Поверь, дитя мое, с незапамятных времен появлялись в Иудее лжепророки, и Израиль стремился к ним с таким же восторженным рвением, как стремится и теперь к неизвестному скитальцу, тем не менее конец был всегда один и тот же: или они успели вовремя скрыться и погибали в пустыне, или были побиты каменьями обезумевшим народом, или, что чаще всего бывало, их, преследуемых правительством, казнили смертью как мятежников, поднимающих народ к восстанию. Держись же твердо за непорочную веру отцов твоих и не увлекайся красноречием Иорданского проповедника. Царство Мессии не есть Царство смирения и покаяния, а Царство всемирного могущества и все пророчества, упоминающие об умалении и уязвлении Искупителя, не должны быть применены к Нему. По сложившимся убеждениям и по толкованиям фарисеев, много писавших по этому поводу, кроме Мессии, предреченного Израилю, должен явиться еще и другой. Один - для искупления всех народов земли, то есть язычников, - и этот, конечно, только путем страдания и смерти может умалить их беззакония и неверие; Другой же, обещанный Господом через Его пророков избранному Своему народу, потомкам Авраама, придет окруженный славой, какой от начала мира не видали самые могучие венценосцы, и приведет всех царей земных к подножию престола Своего.
Если верить толкованиям фарисеев, то на Мессию, о Котором свидетельствует ваш пророк, нельзя иначе смотреть, как признавая в Нем первого, потому что умножение порока и недостаток просвещения у язычников требует искупительной жертвы, но Он не есть Царь славы, Которому определено восстановить престол Давида на святой горе Сиона. И потому, дитя мое, как кровная дочь Израиля ты не должна внимать словам пустынного скитальца, смутившего всю страну. Живи с верой и надеждой, что наступит час, когда Иерусалим воспрянет от рабства и осветит мир неугасимым светом. Помни и уповай на слова Исайи: "Воцарится Бог твой", и "цари закроют пред Ним уста свои" - Ис. 52, 7 - 15. Не слушай, что говорит тебе Иоанн, родственник Марии, а посуди сама не под впечатлением его рассказов, а на основании здравого смысла, не дозволяющего никому действовать опрометчиво по отношению к столь великому вопросу. Ты тогда убедишься, что не должно непреложно принимать за человека, посланного от Бога, первого встречного, все достоинство которого до сих пор состоит в том, что он красноречиво говорит, живет в пустыне, одет в звериную шкуру и питается кореньями. Помни при этом, что всякое отступление от узаконений наших предков сведет преждевременно в могилу всем сердцем любящего тебя отца. Я же пока держусь того мнения, что этот вами провозглашенный пророк - просто человек, желающий приобрести известность, и под таинственным покровом Грядущего за ним собирает народ для какой-нибудь корыстной цели, касающейся его честолюбивых замыслов. Я нисколько не удивлюсь, если в следующем письме узнаю, что по распоряжению римского правительства его заключили в темницу или выслали за пределы страны".
Не знаю сама, как могу я решиться после изложенных вами воззрений писать вам, несмотря на предостережение ваше, все что готово упасть с моего пера? Но вы так умны и правдивы, что в каком бы виде оно вам ни представилось, вы никогда не отвернетесь от истины, и потому, не взирая ни на что, буду продолжать описывать вам все, что узнаю о пророке, пробудившем от долгого сна не только Иерусалим, но и всю страну Иудейскую. Не отвергайте моих слов, дорогой отец, и будьте, как всегда, судией беспристрастным. Я с каждым днем все более и более убеждаюсь в том, что подходит день чудесного разрешения Божиего вопроса. Я вижу отсюда, как заискрились гневом ваши ласковые глаза, и слышу строгий ваш голос говорящий: "Довольно, разве еще не кончены толки и пересуды о пророке?" Нет, отец мой! еще не кончены, и я намереваюсь довести до вашего сведения некоторые обстоятельства еще удивительнее тех, о которых я уже вам сообщала.
Вы, верно, помните из переданных вам мною рассказов Иоанна, родственника Марии, что священники и вообще все побывавшие в пустыне левиты сильно ожесточились против пророка за его изобличительную проповедь, исключительно направленную против них. Вернувшись в Иерусалим, они тотчас передали остальным членам духовного сословия и старейшим из книжников и фарисеев все то, что при всем народе с применением к их образу действий слов Исайи, Иеремии и прочих пророков, было им сказано, и все собрание, конечно, разразилось общим негодованием. Священники, забывая даже свои служебные обязанности в храме, останавливались при встречах с книжниками, учителями и фарисеями, где бы то ни было, не разбирая места: на улицах, площадях, в садах или под воротами, и, стоя отдельными группами, толковали целыми часами о возмутительном неуважении к их сану, неслыханной дерзости и предосудительных ложных обвинениях пророка, подрывающего в народе права и власть, предоставленные им Самим Господом на святой горе Синае.
Наконец первосвященник Каиафа и тесть его Анна решили избрать из среды двух ученых, разумных и устойчивого нрава левитов и послать их в пустыню с целью пригласить пророка явиться с ними в Иерусалим. Анна, человек умный и осторожный, не легко поддающийся народной молве, однако на этот раз, как говорил мне равви Амос, придает глубокое значение свидетельству пророка и, по-видимому, не далек от сознательного убеждения в истинности слов его.
Посланные должны были воротиться на пятый день. Для встречи пророка были собраны на обширном дворе в ограде храма левиты, учителя и прочие чины правления с первосвященником во главе. Были также тут книжники, фарисеи и уполномоченные от римского правительства. Всех крайне занимало видеть воочию человека, поднявшего целую страну силой своего красноречия. Но посланные вернулись одни и доложили собранию, что иорданский пророк Иоанн, сын Захарии, выслушав их с должным почтением к высокому сану пославшего их, ответил:
"Пойдите и скажите первосвященнику, что место мое не в городе, и не в храме, и не в одном из домов Израиля. Я пришел в мир, чтобы свидетельствовать о Свете, дабы все уверовали в Него, и кто хочет слышать свидетельство о Нем, пусть идет в пустыню, где не умолкнет глас мой до пришествия Его! Скажите ему, что я тот самый, о котором говорит Исайя: "Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте в степи стези Богу нашему.... И узрит всякая плоть спасение Божие" - Ис. 40, 3 - 5.
Невозможно передать ярости обманутого в своем ожидании собрания, когда они услышали ответ пророка. Все кричали одновременно и каждый подавал свое мнение; одни были в пользу того, чтобы привести его силой и подвергнуть должному наказанию, другие настоятельно требовали, чтобы доложили о нем Пилату. Каиафа разделял мнение последних и тут же, не сходя с места, написал наместнику донос на выдающего себя за пророка Иоанна, указывая на него как на мятежника, возбуждающего народ против власти кесаря, и советуя ему устранить зло, пока слух о нем не дошел до Тиверия, чтобы не пришлось впоследствии силой оружия навлечь новые бедствия на всю страну. Но рассудительный Анна не соглашался с ними и, обращаясь ко всему собранию, сказал: "Братья! Не спешите своим приговором, не рассмотрев дело основательно. Если этот человек окажется лжепророком, он и сам погибнет во лжи; если же он от Бога, не устрашитесь ли вы своего приговора и не убоитесь ли тогда гнева Господня более, чем сегодня боитесь гнева кесаря?"
Правильное и умиротворяющее воззрение первосвященника Анны разделяло весьма немного лиц из присутствующих, между ними находился равви Амос, во всем с ним согласный.
Но если сравнительно ничтожный по своему значению отказ пророка Иоанна явиться в Иерусалим довел всех до такого ожесточенного против него состояния, посудите сами, дорогой отец, до какого предела должна была дойти их злоба, когда оба посланные к нему левиты, всеми уважаемые мужи Мельхий и Гелиас, встав со своих мест, торжественно объявили, что выслушав проповедь Иоанна, сына Захария, и признав непреложную истину слов его, они с безусловною верой в его небесное призвание удостоились принять от него крещение в освященной слезами покаяния воде Иордана.
Только святость места, где они находились, могла остановить руки пятисот человек, готовых тут же разорвать их на клочки! По повелению Каиафы их немедленно заключили в темницу за то, говоря его словами, что повергли храм Иеговы к ногам странствующего скитальца. - Что дороже для вас, сыны Израиля? - сказал он, обращаясь ко всем присутствующим. - Жертвенник ли Бога нашего или неизвестно кем установленное крещение в Иордане? Первосвященник ли, поставленный всемогущей волей, выраженною самим Господом с высоты Синая, или кочующий в пустыне надменный пришелец? Прочь же из среды нашей, предатели, изменяющие Богу своему, и да будут они судимы по священным законам, истекающим от самого Царя и Бога нашего!
Некоторые из толпы, одержимые смутным, неопределенным сомнением по отношению к пророку, хотели воспротивиться строгому приговору первосвященника, но побоялись военной стражи, явившейся на всякий случай по требованию Каиафы.
Из этого обстоятельства, дорогой отец, вы можете составить себе понятие о настроении в настоящее время Израильского народа. Люди бедные, угнетенные, страждущие, ищущие утешения и живущие надеждой являются защитниками иорданского пророка; сильные же, богатые, священники, фарисеи и правители, за исключением весьма немногих, - к числу которых принадлежит равви Амос, - все против него. Последний все свободное время от служебной деятельности в храме посвящает исследованию священных книг, сравнивая совершающиеся ныне события с явлениями, предреченными пророками, и по мере того, как он в них углубляется, он все более и более убеждается в том, что Иоанн, сын Захарии, без сомнения тот, который должен быть послан от Бога "в духе и силе Илии", дабы приготовить путь перед Ним. Каждый вечер собирается к нам от пятнадцати до двадцати человек из ученых еврейских старшин и часто проводят всю ночь в прениях и разбирательствах по этому предмету. Один из них, некий Стефан, сын бывшего первосвященника, человек, известный своими глубокими учеными познаниями, не видал лично Крестителя; но, пересмотрев в продолжение трех ночей все книги, он положительно убедился, что время явления Мессии наступило, и признает в лице Иоанна предреченного предшественника Его. Двое или трое разделяют это убеждение, остальные сомневаются и уговаривают прочих не спешить со своим определением. Будет время уверовать в Мессию, когда Он Сам откроется вам, - говорят они.
Вот в каком возбужденном состоянии духа находятся теперь все живущие в Иудее. И в самом деле, если поставить вопрос, как он есть, отбросив даже все соображения ученых, - возможно ли допустить, чтобы неизвестный скиталец, бездомный житель пустыни, мог, не располагая сверхъестественной силой и свыше дарованной ему властью, привести к покаянию и утвердить в вере сердца и умы чуть ли не целого народа?
Вы спрашиваете: творит ли он чудеса? Этот вопрос вы слышите здесь на каждом шагу в устах священников и фарисеев, ибо, утверждают они, чудеса - единственное доказательство проявления Духа Божия, которым обладали все пророки. Нет, дорогой отец, он не творит чудес, если не признать за чудо то, что ворота всех городов по целой стране не успевают затворяться, пропуская ежедневно бессчетное количество народа, идущего в пустыню, чтобы в слезах покаяния пасть к его ногам в надежде искупления.
На будущей неделе равви Амос собирается в Галгал, деревню около Вифании, где у него собственный дом и поля, засеянные пшеницей, готовые для жатвы. Это в двух часах езды от того места, где проповедует пророк, и он хочет воспользоваться свободным от службы временем, чтобы взглянуть на своих рабочих и, кстати, побывать в пустыне. Мы с Марией упросили его взять и нас с собой. Я чувствую, дорогой отец, что вы этим будете недовольны; но если, как вы мне сами говорили, непорочное вероисповедание отцов наших не страшится обмана и человеческих происков, тем более оно не страшится правды, и мне, дочери вашей, кровной еврейке, бояться нечего. Если пророк учит тому, чему я не доверяю, я отойду от него без всякой опасности для своих убеждений; но если в словах его я увижу истину, то не буду ли в выигрыше? Вы скажете, что это обыкновенный вывод женского ума, когда дело идет об исполнении задуманного желания, но раз вы во мне не отвергаете умственного развития в размерах, дозволяющих мне судить о многом, прошу разрешить мне без гнева послушать знаменитого проповедника, чтобы решить самой, следует ли придавать значение его словам или отбросить их как пустое брожение бесплодных дум. Одно только ясно: если Христос, о Ком пришел свидетельствовать Иоанн, воистину Сын Божий и должен явиться в мир при условиях бедности, смирения и унижения, то гонение на Него сильных и богатых уже началось. Дай Боже, чтобы слепота Израиля не дошла до того, чтобы не признать в Нем Царя своего и не отречься от Него! Кто тогда станет между отвергнутым Богом и навеки осужденным народом?
Вы, может быть, помните, дорогой отец, рассказ мой о молодом сотнике римского легиона, спасшем меня от дерзкого преследования солдат? Равви Амос с ним тогда же ближе познакомился и отзывается о нем с большой похвалой. На днях, сидя у нас, он с любопытством спросил равви, чем он так сильно занят, что, когда бы он ни пришел, застает его всегда погруженным в книги. Вместо ответа равви подал ему сверток пророчеств; но молодой человек сознался, что не настолько знаком с еврейским языком, чтобы читать на нем. Тогда добрейший Амос, не покидая тайной надежды навести его со временем на путь веры в единого Бога, приказал Марии взять книгу и переводить прочитанное. Но тут явилось новое препятствие. Хотя она и знает латинский язык соответственно современным требованиям, но далеко не настолько, чтобы свободно на нем выражаться. Не видя другого исхода, равви послал за мною. Я сошла на мраморный двор, где застала всех сидящих у фонтана под тенью акации, пересаженной вами, дорогой отец, с могилы пророка Иеремии несколько десятков лет тому назад.
- Подойти сюда, Адина, - сказал мне дядя, - ты видишь перед собой молодого человека, которого ты, конечно, по чувству к нему благодарности забыть не могла.
Я поклонилась и опустила взоры на каменный узорчатый пол, смущенная пламенными взглядами черных глаз красивого римлянина. Он сказал мне несколько приветственных слов на своем родном языке, и нельзя не согласиться, что гармоническим сочетанием звуков язык этих варваров превосходит все наречия мира.
- Этот молодой человек, - продолжал равви, - желает иметь понятие о том, что говорится в наших священных книгах и в чем состоят сказания пророков.
- Я изучал религии греков, персов, галлов, египтян, и конечно, свою, - скромно промолвил сотник, - но везде находил лишь разнородные обычаи, символические обряды, узаконения и церемонии, которые по ничтожеству своему не могут исходить от Верховной силы, управляющей вселенною. Мы, римляне, обоготворяем всякую силу природы и потому имеем множество богов, но, поклоняясь им, в действительности не признаем ни одного.
- Так посмотрите, если это вас занимает, вот эту книгу, - сказал равви Амос, показывая ему на сверток, лежащий около него, и глядя на молодого язычника с чувством глубокого сожаления. - Здесь вы найдете откровение истинного и единого Бога к людям. Здесь вы увидите постепенное развитие вселенной, сотворившейся по единому Его слову. Здесь вы узнаете, что законы, правила общественной жизни и государственного строя, образ моления и поклонения, обычаи и торжественное поклонение Всевышнему, - все истекает прямо от Него, Творца и Бога нашего! К сожалению, я сам не тверд в вашем языке, но моя племянница, приезжая из Египта, знающая хорошо языки, как греческий, так и латинский, может вам в этом помочь. Садись сюда, Адина, открой и прочитай нам начало книги Бытия.
Я повиновалась и, сев у ног равви, прочитала, переводя их по желанию слушателя на греческий язык, первые пятьсот строк начальной главы. Они, как вам известно, вмещают в себе историю сотворения мира и первого человека, его грехопадение, изгнание из рая, обещание через Мессию получить утраченное блаженство, первую смерть на земле патриарха Авеля, постепенное развращение людей и окончательную их гибель через всемирный потоп.
Выслушав все с глубоким сосредоточенным вниманием, он поблагодарив спросил позволения приходить иногда, чтобы продолжать чтение дивного рассказа, показавшегося даже ему произведением свыше вдохновленного ума, и обратился к равви Амосу с вопросом: о том ли обещанном Богом Искупителе мира говорят в настоящее время по всему Иерусалиму? Этот вопрос положил начало длинному разговору, перешедшему к пророку, проповедующему на Иордане, и его предсказаниям относительно близкого появления Мессии. Равви Амос сознался, что он именно теперь и занят изучением ожидаемого великого события и приказал мне прочесть по его выбору несколько глав из пророчеств Исайи, Иеремии, и Даниила, в которых говорится о бесконечной Его славе, величии и искуплении Им всего рода человеческого.
- Я бы очень желал знать, - сказал задумавшись молодой человек, - зачем народ стремится в пустыню, послушать, что он им говорит?
Равви Амос объявил ему, что он сам на будущей неделе собирается в те края по делу и непременно завернет в пустыню. Пользуясь случаем, сотник попросил позволения ему сопутствовать и, конечно, получил разрешение. Когда же он узнал, что Мария и я также сопровождаем равви, луч неподдельной радости блеснул в прекрасных глазах его.
- В таком случае я вас буду конвоировать с моею сотней, - сказал он, - потому что большая караванная дорога не безопасна. Не далее, как дня два тому назад мы получили официальное сведение о том, что знаменитый разбойник Варавва во главе своей шайки показался вновь в долине между Ефремом и Иерусалимом и нападает не только на караваны, но даже и на беззащитных мирных странников, направляющихся в пустыню. Как только до-oставлю вас благополучно обратно в Иерихон, пущусь с моими людьми за ними в погоню.
Весть о разбойнике охладила наше рвение к предположенному путешествию; но равви Амос, поблагодарив гостя, сказал, что охотно воспользуется его охраной. - Тем более, - добавил он шутя, - что в мирное время римскому гарнизону в Иерусалиме нечего делать.
Итак, дорогой отец, вопрос решен: на будущей неделе мы отправляемся в Иерихон и Галгал, а оттуда в пустыню. По возвращении моем я вам тотчас же все опишу. Пока прошу вас приостановиться в своем суждении и не бояться за меня.
Не переставая молиться о восстановлении престола Давида и славы Израильского народа, остаюсь любящею вас дочерью. Адина.
Иоанн, родственник Марии, ушел. Он отправился на Галилейское море помогать отцу и брату снаряжать лодки для предстоящей рыбной ловли. Мы встретим его в Галгале.
Письмо седьмое
Дорогой отец!
Дрожащая рука с трудом подчиняется моей воле, чтобы передать вам все непостижимое, чудесное и великое, мною виденное и слышанное. О, дорогой отец, возрадуйтесь вместе со мною! Он пришел! Я видела Его своими глазами, я слышала Его божественный голос, - голос Того, о Ком с начала мира говорил Господь и писали все пророки. Но для того, чтобы уверовать в Него, как уверовала я, надо мне описать вам до малейших подробностей все события, случившиеся в промежуток времени, истекший со дня отправления моего письма; я постараюсь победить охватившее меня волнение и усмирить усиленный трепет обрадованного сердца, чтобы дать вам возможность все обсудить с точки зрения неоспоримого ума, утвердившего за вами первенство над всеми умнейшими евреями, проживающими в стране Египетской.
Вы, конечно, помните, что равви Амос, пользуясь свободным временем, собрался съездить в свое имение около Галгала, распорядиться об уборке хлеба с полей, принадлежащих частью ему, частью же отданных под его опеку наследниками известного вам Манассёя, из чреды Вениамина, убитого при взятии Иерихона римлянами. Кроме того, его подстрекало любопытство посетить Иорданского пророка, слава которого, несмотря на все гонения, разрастается все более и более. По просьбе Марии и моей он согласился взять и нас с собою. Иоанн, родственник Марии, находящийся в настоящее время на Галилейском озере, где снаряжает лодки для предстоящей рыбной ловли, должен был нас встретить в Галгале и сопутствовать в пустыню, где он теперь проводит все свободное от домашних дел время, тоскуя, когда хотя бы на один день лишен величайшего для него счастья видеть и слушать Божественного пророка.
Дорога между Иерихоном и Иерусалимом, как вы знаете из письма моего, небезопасна. Известный по всему краю злодей Варавва, затеявший в прошлом году возмущение против римского наместника, успел в то время скрыться и бежал в горы к Мертвому морю. С той поры о нем ничего не слыхали, но надо полагать, что голод заставил его выйти из своего убежища, и теперь во главе своей разбойничьей шайки он производит нападения на всех проезжающих по большой караванной дороге. На днях пал жертвой их злодейства гонец, посланный кесарем из Рима к наместнику. Все эти тревожные слухи заставили равви Амоса охотно согласиться на предложение молодого сотника, получившего приказание от Понтия Пилата оберегать дорогу между Иерихоном и Иерусалимом и встать под его военную охрану. Самолюбие равви Амоса и чувство национальной гордости, конечно, возмущались против необходимости искать покровительства для проезда по собственной родной стране среди враждебного нам народа. Но, увы! независимость сынов Израиля давно ими утрачена, и нам остается только смиренно опустить голову под гнетом тяжелого ярма, наложенного на нас за грехи наши рукой всесильного Иеговы.
Еще солнце не всходило, когда начались наши сборы в дорогу. Приготовленные заранее мулы, уже оседланные и убранные роскошными восточными коврами, стояли на дворе совсем снаряженные в путь. Их держали за повода двое из слуг равви Амоса, темнокожие гаваониты. Кроме того, другие два мула были навьючены всякими дорожными принадлежностями, и тот из них, на долю которого пал жребий нести необходимые, как нам казалось с Марией, для нас вещи, заставил улыбнуться всегда задумчивого равви. По его словам, на нем лежал целый годовой запас товара любого зажиточного купца из Дамаска.
Дождавшись первых проблесков зари, мы после общей молитвы при восхождении фимиама утреннего жертвоприношения сошли вниз, чтобы отправиться в путь. На дворе мы увидели, кроме мула, приготовленного для самого равви Амоса, чудного коня персидской породы, присланного для него молодым сотником на случай, если бы он пожелал им воспользоваться. Но добродушный равви отказался, говоря, что он и смолоду не вверял себя столь необузданному животному как лошадь, тем более под старость предпочитает смиренного, ничем не увлекающегося мула.
Устроившись как можно удобнее на наших седлах и спустив на лицо шелковые, легкие покрывала, мы стояли в ожидании молодого сотника с обещанным конвоем, как вдруг прибежал черный африканский невольник и, преклонившись до земли перед равви Амосом, доложил, что господин его ожидает нас на перекрестке дорог у столба Авессалома.
Мы тотчас двинулись в путь. Караван наш состоял из пяти человек: равви Амоса, дочери его Марии, меня и двух гаваонитов, деды и прадеды которых принадлежали поколению равви с той поры, как Иисус Навин, озлобленный на них за их предательский и буйный нрав, приговорил весь народ к вечному рабству. Меня поразила наружность этого племени. Кожа их темная, глаза черные, оживленные; роста они среднего и телосложением худы, зато чрезвычайно ловки и в движениях проворны. Они не способны ни на какое чувство привязанности, даже к своим близким и по природным свойствам коварны и злы, тем не менее сознание безвыходного рабства их смирило, и под строгим надзором они становятся способными на всякое дело работниками.
Утро было чудное, восходящее солнце осыпало золотыми лучами вершины горы, холмов и башен и придавало всему вид радостного торжества. При повороте на улицу, ведущую к Овечьим воротам, мы проехали мимо дворца первосвященника Каиафы. Он стоял на ступенях каменной лестницы, но не в облачении с наперстником из драгоценных камней на груди и золотым высоким кидаром на голове, каким я видела его при священнодействии в храме, а в простой черной одежде, с накинутым на плечи белым льняным покрывалом. Длинные седые волосы скрывались под обязательным для всех левитов головным убором из шерстяной ткани пурпурового цвета, и если бы не высокий его рост, проницательный взгляд и лежащий на нем отпечаток величия и власти, я бы не узнала в нем первосвященника. Он сказал несколько приветливых слов равви Амосу, низко преклонившемуся перед единственным представителем Всемогущего Иеговы.
Проехав несколько шагов, мы встретили целый караван ослов, идущих из Кедронской долины в город. Они были навьючены клетками с голубями, отсылаемыми из окрестных деревень на продажу для жертвоприношений. Мне стало невыразимо жаль этих милых сизокрылых птичек, так ласково выглядывающих из-за стен душных темниц. С какою радостью я их освободила бы от ненавистного плена! Краска стыда за все человечество разлилась по лицу моему, когда я вспомнила, что беззакония людей требуют смерти этих кротких, никому не причиняющих зла, невинных созданий. Один из голубков, испуганный непривычным шумом улицы, забился в отверстие решетки и после отчаянных усилий, одолев все препятствия, вылетел из клетки. Я от души возрадовалась возвращенной ему свободе и следила за его полетом, пока, наконец, он не исчез в неизмеримом пространстве. Перед самыми воротами нам повстречался давно знакомый равви Амосу бедный человек, слепой от рождения. Он вел на снурке, или, правильнее сказать, его вела прирученная к тому овца; из широких складок ветхого хитона, прижавшись к груди его, выглядывала пара белых красивых голубей. Равви Амос остановил его.
- Куда ты направляешься, Вартимей? - спросил он.
- В храм, равви, - ответил ему слепец, - чтобы принести Богу жертву.
- Как! - воскликнул равви, - неужели ты решаешься расстаться с твоими учеными голубями и незаменимою для тебя овцой?
- Что делать, равви, я дал обещание и не могу без греха нарушить его.
- Но ведь овца заменяет тебе глаза; куда ты без нее пойдешь?
- Господь не оставит бедного Вартимея и Сам направит пути его, - сказал он, - и лицо его озарилось лучом светлой надежды.
- Однако твои ученые голуби кормят твою семью. Они разными своими проделками служат забавой для детей всего околотка, и то, что ты от них выручаешь, составляет для тебя, при великой твоей бедности значительную помощь. Если ты непременно должен исполнить данное тобою обещание, я охотно помогу тебе заменить их другими. И при этих словах добрый равви вложил ему в руку несколько серебряных монет.
Но бедняк, оттолкнув от себя предложенный ему дар, тихо промолвил:
- Слушай, равви, что я тебе скажу. На днях отец мой захворал смертельною болезнию, и я обещал Богу, если поднимется мой родитель, принести Ему в жертву одного из моих голубей. На другой день слегла моя мать, горячо меня любившая, несмотря на то, что я родился слепым, и окружившая самыми нежными попечениями мое печальное детство; тогда я обещал отдать Ему и второго моего голубя. В ту же ночь, тою же болезнию захворала моя дочь, - бедное дитя, лицо которой я не увижу никогда, и я отдал все, что у меня оставалось, - мою послушную, безответную овцу! Отец, мать и дитя мое выздоровели, и я иду исполнить данный мною обет. Тяжело мне, - продолжал бедняк, целуя со слезами своих голубей, - но Господь не оставит беспомощного Вартимея, когда увидит, что он Ему отдал все, что у него было!
С этими словами он слегка дернул за снурок, и покорная овца пошла вперед, увлекая его за собою.
Эта встреча хотя и опечалила меня, но вместе с тем заставила и преклониться перед твердым упованием бедняка, лишенного зрения, но, видимо, сознающего около себя присутствие Божие.
Велика здесь вера, дорогой отец, но не в сердцах священников и надменных фарисеев, а в сердцах смиренных и бедных, верующих безотчетно, как верует Вартимей.
У Овечьих ворот нас пропустили без всякой остановки, вследствие распоряжения молодого сотника, имя которого, - не помню, говорила ли я вам, - Эмилий, предупредившего заранее караульного офицера о нашем проезде. Стройные, высокого роста, мужественные римские солдаты, одетые в железные латы и неподвижно стоящие у ворот, олицетворяют собой непобедимую силу, покорившую мир, и когда, глядя на них, я подумала, что нет ни одного города на свете, у ворот которого не стояли бы точно такие же вооруженные и в таком же одеянии люди, я невольно содрогнулась перед державным могуществом Римской империи.
Выехав из ворот пыльного города, мы, наконец, с наслаждением ощутили себя в поле.
Как легко дышалось на чистом, еще влажном от утренней росы воздухе, пропитанном ароматами окружающих цветущих садов! Мне казалось, что, подобно сизокрылому голубю, я вырвалась из заточения и сожалела, что нет у меня голубиных крыльев, по которым так пламенно вздыхал царь Давид, чтобы улететь в далекие, неведомые края!
Отъехав несколько шагов, равви Амос показал мне купальню Вифезды, находившуюся по правую сторону ворот. Все пять крытых ходов, ведущих в купальню, были открыты, и густая толпа народа, состоящая из хромых, слепых, изувеченных и одержимых всякими болезнями людей, ожидала с возрастающим нетерпением чудотворного движения воды.
Равви нам пояснил, что, по сложившемуся с незапамятных времен преданию, Господь в известную пору посылает ангела возмущать воду, и кто первый после того в нее погрузится, получает исцеление от всех своих недугов. Мы подъехали к самой купальне, чтобы взглянуть на печальное сборище, олицетворяющее все человеческие страдания. Оно было огромное. Иные бледные, изнуренные болезнью и утомленные ходьбой, стояли безмолвно, прислонившись к столбам; другие, лишенные возможности ходить, старались на коленях достичь целебного источника; многие безпомощно лежали, уповая на счастливую случайность, чтобы приблизиться к недосягаемой для них цели; некоторых больных здоровые люди несли на плечах.
Вдруг в то самое время, когда уже мы собирались удалиться, представилось нашим глазам необычное явление, относящееся, без сомнения, к разряду сверхъестественных чудес. Совершенно до той поры неподвижная поверхность воды неожиданно без всякой видимой причины заколыхалась и, кружась все быстрее и быстрее, как бы над омутом, стала шумною волной переливаться из стороны в сторону. Нет слов, дорогой отец, чтобы описать вам возникшее в один миг ужасное смятение, разразившееся целым рядом возмутительных последствий. С оглушительным криком радостного изумления вся толпа, состоявшая по меньшей мере из четырехсот человек, кинулась опрометью к бассейну, и каждый старался погрузиться в него первым, но, не будучи в силах сопротивляться натиску бросающихся вслед за ним, тут же погибал в непосильной борьбе. Другие с неимоверными усилиями пытались переправиться через лежащие на земле неподвижные тела, но по мере приближения к источнику их немилосердно откидывали назад, бросая под ноги обезумевшей толпы. Двое здоровых, рослых мужчин, несших на плечах больного, вынули ножи, и отстраняя ими всех стоящих на пути, ценой преступления стали прокладывать себе дорогу Раздирающие душу стоны физических страданий, бешеные крики злобного бессилия и обманутых надежд раздавались по широкой степи и наводили ужас на всех проходящих. Наконец, их услышал начальник караула у Овечьих ворот, он тотчас же распорядился послать туда военную команду, и только силой оружия удалось восстановить порядок среди разъяренной толпы.
В высшей степени потрясенные этой тяжелою картиной, мы поспешили удалиться, но впоследствии узнали, что много было убитых во время этой возмутительной свалки, и что пять человек из первых, погрузившихся в купальню, в ней же утонули.
- Возможно ли, - спросила я у равви Амоса, когда мы подъезжали к Кедронскому потоку, - чтобы благодать Божия, сошедшая с небес через ангела Господня, могла быть причиной подобного взрыва необузданных страстей человеческих?
- Нет сомнения, - отвечал равви Амос, - что движение воды есть феномен, доступный только всемогуществу Бога, и исцеление болезни служит новым доказательством Его неисчерпаемого милосердия; но если люди, давая волю своим порочным наклонностям, превратно пользуются Его благодатью, кто же в данном случае остается виновным?
Я промолчала, но в душе возмущалась против человечества, поддающегося влияниям недостойных страстей и искажающего тем самым спасительные для него проявления Божьего милосердия.
По случаю строящегося водопровода и нового моста мы должны были свернуть с большой дороги и проехать через луг, примыкающий к столбу Авессалома. Замечательный памятник, им сооруженный, напомнил мне печальную судьбу несчастного юноши, золотистые волосы которого, воспетые поэтами тех времен, послужили ему орудием его смерти. В нескольких шагах стоят еще два дуба, древние остатки давно вырубленного леса, безмолвные свидетели преждевременной кончины непокорного сына, и пещера, где был погребен красавец князь своими десятью убийцами.
Как дороги и любопытны для меня окрестности Иерусалима, где на каждом шагу встречаются памятники, напоминающие великие события, внесенные в историю нашего прославленного народа.
Мы стояли на условленном месте у перекрестка двух дорог, когда до слуха нашего долетел шум конского топота приближающейся конницы, и из ущелья показался отряд римских воинов с сотником Эмилием во главе. Отважный вид нарядных всадников в золотых латах и таких же шлемах, великолепные лошади, стройная гармония военной музыки привели меня в неописуемый восторг. Сам Эмилий мужественною красотой и воинственною осанкой напоминал собою полководца героического периода древнего Рима. Рядом с ним ехал молодой всадник с золотистым орлом на высоком древке, сотник же держал в правой руке принадлежность своего звания - жезл центуриона, состоящий из виноградной лозы, переплетенной золотыми кольцами. Поравнявшись с нами, он нам поклонился с миловидною ловкостью, присущей всем его движениям, и, разделив свою команду на две части, пустил одну вперед, другой же приказал следовать за нами.
Сам он ехал рядом с равви Амосом или подъезжал к нам, но веселые разговоры не отвлекали его от возложенных на него обязанностей военачальника, особенно когда, оставив за собою населенные окрестности Иерусалима, мы вступили на примыкающую к Вифании широкую, пустынную степь.
Прощайте, дорогой отец, до будущего письма моего, в котором я вам подробно передам все случившееся во время нашего отсутствия из дома. Теперь же да защитит нас от всяких бед милосердный Бог праотца нашего Авраама.
Адина.
Письмо восьмое
Дорогой отец!
Вы так снисходительно отнеслись к последним моим рассказам о подвигах пророка Иоанна, продолжающего привлекать в пустыню все население Иудеи, что более чем когда-нибудь горю нетерпением передать вам все подробности того, чему была свидетельницей во время нашей поездки, чтобы вывести меня на путь осмысленного сознания истины. Прибавлю к тому, что, сообщая вам обо всем необычайном, происшедшем на глазах целой страны, я не увлекаюсь одними личными выводами, а передаю вместе с тем и взгляды на это дело умнейших современных ученых, в правдивости воззрений которых вы, конечно, взявши во внимание целую их жизнь, посвященную толкованию Божественных книг, не решитесь усомниться.
Мое последнее письмо оканчивалось описанием военного конвоя под начальством сотника Эмилия, так радушно предложившего равви Амосу свое содействие для ограждения нас от опасности во время предпринятой нами поездки.
Солнце уже высоко стояло над Аравийскими холмами, когда мы достигли условного пункта на перекрестке двух дорог. Чистый, живительный воздух, составляющий исключительное свойство благословенной страны наших предков, казался мне прохладным сравнительно с удручающим зноем, царящим в эту пору года в Египте; раскинутая передо мною степь манила меня в свою неизмерную даль, и я завидовала смелым сынам пустыни, мчавшимся с быстротой ветра на лихих аравийских конях по широкой, песчаной равнине, простирающейся от Иерусалима до Едома.
Подъезжая к Вифании, мы встретили целую партию, человек в тридцать этих кочующих наездников, показавшуюся неожиданно из ущелья примыкающей к городу цепи холмов. Они довольно близко к нам подъехали, но, заметив взвод солдат, отделившийся от строя и направляющийся к ним навстречу, они тотчас повернули назад и, как вихрь, умчались обратно в горы.
Равви Амос сказал нам, что эти непокорные сыны Исава с незапамятных времен пользуются каждым удобным случаем, чтобы проявлять над евреями свою наследственную ненависть, и что только под охраной военной силы мы избежали неприятных последствий, могущих возникнуть от этой непрошеной встречи. Обыкновенно они не выходят целыми партиями из своих селений в окрестностях Едома, но огромное стечение народа, пробирающегося к берегам Иордана, заставило их придвинуться к большой дороге, где они не пропускают ни одного еврея, не выместив на нем своей закоренелой вражды. Как видите, дорогой отец, зародившаяся от начала мира ненависть между патриархами Иаковом и Исавом не угасла в озлобленных сердцах их потомков и продолжает гореть с того дня, как "возненавидел Исав Иакова за благословение, которым благословил его отец" - Быт. 27, 41.
Скоро мы доехали до Вифании, откуда открывается восхитительный вид на Иерусалим и его окрестности. Исполинской величины храм, теряя в туманной дали ясность очертаний, кажется отсюда высокою горой, отлитою из серебра и золота. Стоящая около него, строгая по суровой простоте своей постройки Антониева башня служит как бы разительною противоположностью его ослепительной роскоши, а мрачный замок царя Давида с своими бойницами и неприступными стенами возвышается над ним, как грозный защитник земного престола Небесного Владыки.
Ах, дорогой отец, можно ли смотреть на эту картину и не быть проникнутым восторгом, умилением и благодарностью Богу! Я стояла будто прикованная к месту и хотела просить равви Амоса повременить, чтобы дать мне насладиться этим чудным зрелищем, но он уже был впереди и не слыхал моего голоса. Тогда молодой сотник, приблизившись ко мне с частию своей команды, почтительно заявил, что готов ждать меня, сколько мне будет угодно. Поблагодарив его, я устремила взоры на священный город и скоро забыла как о нем, так и обо всем, что меня окружало.
Я мысленно перенеслась к тем временам, когда праотец Авраам подходил к этим воротам и был встречен салимским царем Мелхиседеком, вынесшим собственноручно хлеб и вино благословенному победителю. Я представляла себе царя Давида, возвращающегося во главе храбрых сынов Израиля после одержанной победы над непокорными соседними народами, и шествие порабощенных царей, идущих с севера, юга и востока сложить повинную голову к ногам прославленного завоевателя. Я видела перед собой прекрасную царицу Савскую, окруженную толпой слуг и царедворцев, мчавшуюся на золотой колеснице через плодоносные равнины счастливой Аравии и цветущие долины Иордана, чтобы преклониться перед величием и мудростью царя Соломона. Увы! что осталось от этого всего, кроме позора и унижения? И неотступно проходили предо мною целые армии ассириян, халдеев, египтян и персов, один за другим разоряющие державную столицу мира, невзирая на то, что Сам Господь обитал в стенах ее. Но присутствие Божие во граде не спасает его от гибели, если сердца его обитателей всецело не принадлежат Ему и не подчиняются Его Божественным законам. А мы знаем через пророков, что Израиль сам отошел от своего Небесного Вождя, за что и был Им оставлен и предан врагам. Неужели, дорогой отец, тяжелый урок прошлого не послужит спасением в будущем для нашего заблудшего народа?
- Если бы вы когда-нибудь увидели Рим, - обратился ко мне сотник, крайне удивленный моим возбужденным настроением, - вы бы согласились со мною, что по богатству и красоте нет города ему равного на свете. Он по меньшей мере втрое больше этого и вмещает в себе триста шестьдесят храмов, один роскошнее другого, тогда как в Иерусалиме всего только один.
- У нас и Бог только Единый, - ответила я ему.
- И у нас один только бог сильнее прочих, сотворивший всех ему подвластных богов, тем не менее мы поклоняемся каждому из них и воздвигаем им храмы.
Мне невыразимо стало жаль, что такой благородный во всех отношениях юноша лишен благодатного света Истины, и я с жаром начала ему доказывать, ссылаясь на непостижимые для человека явления окружающей нас природы, несомненное существование Бога, Творца Вселенной, создавшего по единому слову весь видимый и невидимый мир; но он, сорвав цветок с близ растущего куста, подал его мне и сказал:
- Это унизило бы могущество отца всех богов, Громовержца Зевса, если бы он проявлял свою творческую силу над созданием подобного цветка или ничтожного насекомого, живущего на нем, или бы сам определял цвета, которыми окрашены перья разнородных птиц и крылья вьющихся над нами мотыльков. Он сотворил небо и землю, огонь и воду, солнце, луну и звезды; он повелевает грому и ветру, но все остальное, не имеющее для людей значения, предоставляет менее сильным, им же самим созданным богам.
Не время и не место было оспаривать его жалкие воззрения, но при первом удобном случае я непременно постараюсь пояснить ему, насколько он ошибается, и довести до сознания истинного Бога и Творца, дошедшего до нас через откровение избранных на то Господом израильсклх праведников. Сам молодой человек очень увлекается библейскими преданиями, и равви Амос уже много прочел ему из книги Моисея, но до сих пор он в занимающих его рассказах не усматривает духовного их значения, а остается закаленным в своих языческих предрассудках. Тем не менее, природные дарования и кроткий добродушный нрав его поддерживают во мне надежду вывести его со временем из мрака неведения на светлую дорогу веры.
Мы догнали наш маленький караван на главной улице Вифании и скоро доехали до дома бывшего вашего друга Авеля, умершего много лет тому назад в Александрии, куда он ездил по торговым делам, и о детях которого вы мне приказали навести справки. Они по-прежнему проживают в Вифании, и во внимание старинной дружбы, связывающей их с семейством равви Амоса, было решено остановиться часа на два в их доме для свидания с ними. Скромное и мирное их жилище, скрывающееся под тенью развесистых смоковниц и виноградных лоз, производит чрезвычайно приятное впечатление.
Предупрежденная заранее Марией о моем приезде, меня встретила на дворе у колодца красивая девица лет двадцати двух и после краткого приветствия обняла меня с самым искренним радушием. Я сразу почувствовала к ней непреодолимое влечение, положившее начало, как предсказывает мне сердце, неизменной дружбе в будущем. За нею следовал брат ее, молодой человек лет тридцати, приятной наружности, с красивыми чертами лица и замечательно выразительными глазами. Вы, конечно, догадались, что это был Лазарь, сын умершего вашего друга, о котором я уже говорила в одном из предыдущих моих писем, и потому описывать его не стану. У порога дома меня приветствовала старшая сестра его Марфа, но не с таким сердечным порывом, как младшая Мария, а более сдержанно, с церемонными намеками на скромную обстановку их домашнего очага, не подходящую, как она выразилась, к приему единственной наследницы первого богача в Александрии.
Я тотчас прервала ее речь горячим, дружеским поцелуем, и натянутость отношений мгновенно исчезла перед обоюдным сочувствием.
Трудно себе представить, дорогой отец, какое отрадное впечатление производит эта праведная, трудолюбивая семья! Каждый из членов ее обладает особенно привлекательным свойством, и, несмотря на короткое время, проведенное с ними, я усмотрела во всех трех выдающиеся достоинства, способные привязать к ним всякого, случайно попавшего в их благородную среду.
Марфа вся предалась заботе угостить и успокоить нас с дороги. Мария же и Лазарь сидели с нами и с любопытством расспрашивали меня про Египет, Александрию и кладбище, где погребен их отец.
Какими словами опишу я вам обворожительную красоту Марии, а также все духовные совершенства, проглядывающие в каждом ее слове и взгляде? Темно-голубые глаза, одного цвета с небом нашей благословенной родины, так редко встречающиеся среди уроженок Востока, отражают безмятежное состояние души ее, но вместе с тем возгораются порою искрой того жгучего пламени, которым исключительно отличаются от прочих черноокие жены израильского племени. Роскошные золотистые волосы волнами сбегают на плечи и, собранные в тяжелую косу, обвивают несколько раз художественную по своему очертанию голову. В общем на ней лежит неуловимая тень затаенной думы, придающая чарующую прелесть ее правильным и нежным чертам.
Старшая сестра ее, Марфа, представляет собою совершенно противоположную красоту, и во всех движениях ее стройного стана, в сосредоточенном выражении ее глубоких черных глаз просвечивает нечто более определенное к требованиям земной жизни, чем блуждание в области духовного мира. Сравнительно хладнокровного, но менее общительного нрава, она на первых же порах внушает полное доверие своими неуклончивыми взглядами на обязательный труд каждого по отношению к семье и ближнему. Высоким ростом, прекрасными чертами, вьющимися волосами и особенно привлекательным голосом она напоминает брата своего Лазаря. Вся поглощенная заботами гостеприимной хозяйки, она мало принимала участия в общей беседе, зато Мария с величайшим любопытством расспрашивала меня про страну Египетскую, где так долго томились наши праотцы, и о которой молодое поколение Иудеи составляет себе ужасные, баснословные понятия; про гробницы фараонов и про семьдесят пирамид, раскинутых по берегам Нила, сооруженных будто бы руками наших единоплеменников. Лазарь все время беседовал с равви Амосом о пророке Иоанне и сообщал ему все, что знал и слышал о нем.
После легкой трапезы, предложенной нам по настоянию Марфы, обе сестры показали мне свои изделия; я вам, кажется, не говорила, что, не имея никаких средств к жизни, они только личным трудом поддерживают свое скромное существование; девушки - преимущественно рукоделием, а брат их - перепиской Божественных книг по заказу священников и учителей.
Первая принесла роскошную занавесь, шитую золотом, предназначенную для храма, вторая - красивый ковер, заказанный ей женой Понтия Пилата.
- Я не возьму с нее никакой платы, - сказала Мария, - а подарю его ей в память ее внимания к нам. В прошлом году, возвращаясь с правителем из Кесарии в Иерусалим, она проездом через Вифанию узнала случайно о болезни Лазаря, захворавшего в то время от чрезмерного труда. Она тотчас прислала своего врача и сама навестила нас, хотя вовсе не знала, а только слышала по поводу замеченной ею одной из наших работ.
Рассматривая замечательные по своему исполнению рукоделия сестер, я заметила богатую книжную обертку, вышитую серебром по шелковой ткани. Я спросила, не для первосвященника ли готовится эта роскошная вещь?
- Нет, - ответила Мария, и глаза ее засияли внутренним восторгом. - Это предназначается другу Лазаря, а также и другу нашему - Иисусу Назорею.
- Я много слышала о Нем от моего родственника Иоанна, - сказала другая Мария, - и помню, с каким восхищением он нам передавал все, что говорил про Него Лазарь. Я была бы очень счастлива, если бы когда-нибудь встретилась с Ним.
- Он был здесь несколько дней тому назад и отправился отсюда в Назарет, назначив Лазарю послезавтра свидание в Вифаваре; и, конечно, брат пойдет, ибо любовь его к Нему так велика, что заставила бы его переплыть моря, если бы он знал, что найдет Его там.
- В таком случае, - сказал равви Амос, - раз вам необходимо быть послезавтра в Вифаваре, не благоразумнее ли будет воспользоваться нашим конвоем и ехать с нами?
На это предложение Лазарь, посоветовавшись с сестрами, охотно согласился.
"Как они счастливы - подумала я, глядя на них, - и как велика сила взаимной привязанности, превращающая скромное жилище, где протекает трудовая жизнь, в мирное пристанище, которому порой позавидовал бы не только богач с его сокровищами, но и могучий монарх с его земною властью".
Я с сожалением покинула гостеприимный приют, охраняемый от внешних сует и мирских треволнений неразрывной цепью бескорыстной любви.
К закату солнца мы остановились в одном из караван-сараев на полдороге между Вифаварой и Иерихоном. Здесь мы встретили одного приятеля равви Амоса, почтенного законоучителя Гамалиила, который также направлялся к пророку. Вместе с ним был один из учеников его, Савл. Я обратила на него особенное внимание по той причине, что всеми уважаемый учитель часто при мне упоминал о замечательных дарованиях этого молодого человека. Они ехали рядом с Лазарем и все время не только толковали, но даже громко спорили по поводу пророка. Первый утверждал, что ничего, кроме зла и беспорядков, не может произойти от волнующих народ речей знаменитого проповедника, другой же упорно стоял за его небесное призвание. Савл доказывал, ссылаясь на пророков, которых знает не только основательно, но даже на память, что для заявления о пришествии Мессии в мир не может быть избран ничтожный по своему значению человек, проповедующий лишь о слезах и покаянии. И с замечательным красноречием стал описывать торжественную картину появления Христа, восшествия Его на прославленный престол Давида и присоединения вселенной к беспредельному Его Царству. Лазарь не разделял этого воззрения и находил, что подобное толкование пророчеств - не что иное, как искаженное понимание Мессии, превращающее небесное призвание Искупителя мира в плотское понятие царя-завоевателя.
Уже наступила ночь, когда мы доехали до Иерихона. Ворота были заперты, но по приказанию сотника их вновь открыли, чтобы впустить не только нас, но и толпу запоздалых странников, получивших разрешение войти в город вместе с нами.
На следующий день мы отправились в Галгал одни, так как здесь дорога безопасна, и потому что сотник получил рано утром донесение о том, что Варавва находится в четырех милях от Иерусалима и в прошлую ночь совершил несколько убийств в проходящем караване! Дня через два после приезда нашего в летнюю резиденцию равви Амоса мы поехали в Вифавару, небольшой городок на берегу Иордана, близ которого в то время находился пророк, и недалеко от того места, где несколько недель тому назад нашел его и крестился Иоанн, родственник Марии. Лазарь с Гамалиилом и Савлом уехали вперед.
Действительно, явление между нами пророка - такое необычайное дело, что одна мысль о том заставляет трепетать все сердца в Израиле. Всякий встречный спрашивает другого: видел ли его? Слышал ли? Кто он? Пророк Божий или, быть может, Сам Мессия?
В будущем письме моем я вам подробно опишу все, что видела собственными глазами в Вифаваре, и оно, конечно, удивит вас более всего того, что вы слышали от меня до сей поры. Будем молиться, дорогой отец, о том, чтобы скорей сбылись надежды Израиля и чтобы мы сделались достойными, когда придет Мессия, принять Его с верою, честью и любовью.
Адина.
Письмо девятое
Дорогой отец!
Вы, надеюсь, простите мне мелочные подробности, которыми переполнено описание нашей поездки на Иордан, но мое горячее желание состоит в том, чтобы вы все знали и могли бы обо всем судить точно так же, как если бы сами были очевидцами всего того, о чем я намереваюсь представить вам полнейший отчет. Я знаю, что просвещенный разум, не поддающийся никаким традиционным предрассудкам, заставит вас прочесть до конца все, что имею вам сказать, и что только тогда вы решитесь определить, следует ли отвергать или признавать за истину необычайные явления, которые с безусловной верой в ваш правдивый взгляд осмеливаюсь передать на ваше усмотрение.
По приезде в свои владения в окрестностях Галгала, где равви Амос предполагает провести все время жатвы, то есть около двух недель, он немедленно приступил к найму работников и, распределив их по участкам, объявил нам с Марией, что готов сопровождать нас на Иордан. Мы с радостью вновь собрались в дорогу и тем же порядком отправились в Вифавару, где, по дошедшим до нас слухам, находился пророк.
Едва мы успели отъехать шагов двести от дома, как увидели идущих в том же направлении двух пешеходов с посохами в руках и котомками за плечами. Один из них, видимо, знакомый равви Амосу почтительно ему поклонился.
- Куда ты направляешься, Матфей? - спросил его мой дядя, отдавая ему поклон. - И какими судьбами я встречаю тебя на большой дороге, когда ты должен собирать пошлины с городских обывателей?
Человек, к которому равви Амос обратился с вопросом, был сильный, здоровый мужчина средних лет, с темной бородой и такими же волосами. Благонамеренность и добродушие просвечивались в ясном взгляде его умных, выразительных глаз. Одежда его была ветхая и выказывала бедность.
- Если кто в настоящее время хочет собирать пошлины, учитель, - ответил он, усмехнувшись, - то, конечно, не должен сидеть у ворот, а должен идти в Иорданскую пустыню, куда переселилась вся Иудея. Воистину, новый пророк обезлюдил все наши города, и сборщики податей вынуждены теперь или сидеть в бездействии или следовать течению и идти за толпой.
- В твоих словах есть некоторая доля правды, - промолвил равви, - но сознайся, неужели в то время, как ты идешь в пустыню, у тебя нет другого побуждения: собирать податные деньги в пользу римского правительства?
- Откровенно говоря, равви, меня влечет и любопытство посмотреть на человека, к которому стремятся со всех концов страны: из Галилеи, Десятиградия, Иерусалима, Иудеи и из-за Иордана.
- И ты веришь, - продолжал свои расспросы равви, - что этот человек истинный пророк Божий?
- Как вам сказать? - отвечал Матфей. - Чудес он не делает, тем не менее, проповеди его облечены такою силой, что влияние их на народ может быть отнесено к разряду чудес.
- Только видимыми, сверхъестественными чудесами может истинный пророк проявлять перед людьми свое божественное призвание, - заметил товарищ Матфея.
Мы с Марией взглянули на товарища Матфея и обе поразились его отталкивающею наружностью. Среднего роста, некрасивый собой, он по внешнему виду принадлежал к сословию людей с достатком. Черные, глядевшие исподлобья глаза выражали коварство и злобу; в его поступи проглядывалась дерзкая самоуверенность, смягченная порой подобострастным смирением. Безжизненная улыбка набрасывала двуличную тень на грубые черты смуглого лица и отражала порочные свойства Лицемера, способного даже на преступление для достижения корыстной цели. Звук его голоса довершал неприятное впечатление, им производимое. Не желая вступать с ним в рассуждение, равви Амос отвернулся от него и продолжал беседовать с Матфеем.
- Как зовут твоего товарища? - спросил он его, когда тот немного отстал от. нас.
- Его имя Иуда, по прозванию Искариот. Я пригласил его с собою, чтобы оберегать деньги, собираемые по пути, и так как мне надо еще с этой целью побывать в Галгале и Вифаваре, то он идет со мною.
Мы уже в то время доехали до самого Иордана, но все кругом было тихо, и ни один звук не свидетельствовал о близком стечении народа. Не зная, какого направления держаться, мы стояли в раздумье, как увидели едущего к нам навстречу с северной стороны незнакомого всадника. Он, по-видимому, тотчас догадался о причине нашего недоумения и прямо обратился к равви с вопросом, не к пророку ли Иоанну мы ищем дорогу - и на утвердительный его ответ заявил, что пророк находится на левом берегу реки, под самым городом Вифаварой, в двух часах езды от того места, где мы стояли, и что там собралось народу, по меньшей мере, восемь тысяч человек. Мы поблагодарили и поехали по указанному нам пути.
- Не знаешь ли, кто этот незнакомец? - спросил равви у Матфея, догнавшего нас. - Мне показалось, что ты ему поклонился.
- Это сотник, - ответил он, - один из приближенных царедворцев Ирода Четвертовластника и богатейший человек в крае. Он ежегодно вносит кесарю за свои земли вдвое больше пошлин, чем все владельцы, вместе взятые, от Иерихона до Иерусалима.
В продолжение двух часов мы ехали вдоль зеленого берега Иордана; наконец, показалась высокая каменная башня, возвышающаяся над небольшою пальмовою рощей, среди которой живописно раскинулся красивый городок Вифавар.
- Эта башня называется, - объяснил нам равви, - башней пророка Илии. Она стоит над подземною пещерой, служившею великому подвижнику убежищем от преследований жестокой царицы Иезавели. С вершины этого холма он в огненной колеснице вознесся на небо, а видимая вами у поворота реки скала обозначает место, где Елисей перешел посуху Иордан, ударив по воде милотью, унаследованною им от прославленного пророка.
Ничто, дорогой отец, так не радует меня, пока я живу в этой благословенной стране, как возможность видеть воочию места, освященные великими подвигами израильских царей и пророков! Я с восхищением смотрела на вершину холма и представляла себе благословенную личность избранника Божия, окруженного пламенем огненных коней, исчезающего в серебристых облаках небесного свода, и точно слышала отдаленный плеск воды Иордана, расступающегося бушующею волной по ту и другую сторону, чтобы дать дорогу идущему Елисею.
Вдруг совершенно неожиданно, обогнув вдающуюся в реку скалу, мы увидели поражающую своим величием картину. Все пространство земли, входящее в полукруг, образуемый крутым поворотом русла, было покрыто сплошной массой народа, превращающего широкий луг в огромное поле, усеянное человеческими головами. Ни один звук не нарушал общего безмолвия несметной толпы, охваченной все возрастающим вниманием к словам пророка; возбужденные, недоумевающие взоры, исключительно на нем сосредоточенные, напоминали мне амфитеатр в Александрии, когда тысячи зрителей со страхом и трепетом следят за сценами, происходящими на арене.
Окруженный своими учениками, между которыми я узнала Иоанна, родственника Марии, пророк стоял на противоположном берегу у самой воды. В настоящую пору года Иордан на этом месте так узок и мелководен, что его переходят вброд.
За ним, набрасывая широкую полосу тени, защищающую его от знойных лучей солнца, возвышалась башня Илии, а несколько поодаль виднелись широколиственные пальмы и белые стены города Вифавара.
Мы не смогли проникнуть в толпу на наших мулах и потому, оставив их на попечение слуг, пешком стали подвигаться, насколько было возможно, ближе к знаменитому проповеднику. Многие в народе, узнавая всеми уважаемого священника равви Амоса, освобождали ему дорогу, и таким образом нам удалось стать совершенно против него и иметь возможность слышать каждое его слово. Ах, дорогой отец! Если бы я только могла дать вам хотя малейшее понятие о необычайной силе его красноречия.
- Вы спрашиваете меня, искупает ли беззаконие людей кровь тельцов и агнцев, ежедневно вами проливаемая во оставление грехов ваших? я отвечу словами Господа: "Я пресыщен всесожжением овнов, и крови тельцов и агнцев не хочу" - Ис. 1: 11, 13, 15, 16.
- Для чего же тогда, великий учитель, установлены законом ежедневные жертвоприношения? - спросил его один из предстоящих левитов.
- Для чего? - воскликнул пророк, и глаза его заискрились необыкновенным светом, - как олицетворение сокровенного значения грядущего искупления. Как отдаленный призрак, отражающий сознание бытия истинной искупительной жертвы, обещанной человечеству Богом от начала мира. Господь требует от вас, чтобы жизнь ваша всецело принадлежала Ему; неужели вы думаете, кладя на жертвенник тельца или агнца, заменить ими себя и кровью бессмысленных созданий оправдать греховную жизнь вашу в глазах Творца? Нет, братья! но близок час, когда глаза ваши откроются, и вы осознаете настоящее значение ежедневных жертв.
Тут подошли к нему многие, желающие креститься, и пока он с ними говорил, я вдруг заметила стоящего около башни Илии Лазаря, брата Марфы и Марии. Он был не один, - рядом с ним стоял человек, сразу поразивший меня величественным видом и лежащим на Нем отпечатком невозмутимого покоя. Благодушие и милосердие отражались в. очертаниях прекрасного лица, и в царственной, державной поступи просвечивалось сознание неизмеримой власти, сливающееся с выражением безусловного смирения. Наброшенная сверх белого хитона такого же цвета риза облегла стройный стан Его, ничем не покрытые темно-русые волосы, с золотистым отливом, свободно падали на плечи.
- Это, должно быть, Иисус Назорей, друг Лазаря, - сказала мне Мария. - Смотри, как Он спокойно взирает на эту смущенную сомнениями и любопытством толпу? Судя по внешнему виду, Лазарь был прав, когда говорил, что нет Ему подобного среди окружающих Его смертных.
В это самое мгновение взор пророка случайно упал на неизвестного пришельца, и я сама видела, как стало по степенно меняться выражение лица его. Глаза загорелись неземным светом, умолкли онемевшие уста, и с обнажен ною рукой, простертою по направлению к поразившему его Незнакомцу, он несколько времени стоял неподвижно, точно видел перед собой ангела, со шедшего с незримых высот. Наконец, собравшись с духом, он громко провозгласил:
- Глядите!
Не было ни одной души в этом многолюдном собрании, которая бы в эту минуту не устремила любопытного взора на то место, где Лазарь, спокойно и, видимо, удивленный словами и действиями пророка, стоял около своего Друга.
- Вы сейчас спрашивали меня, - продолжал Иоанн вдохновенным голосом, - к чему установлено заклание агнца, если кровь его не омывает греховной жизни вашей? Я говорю вам, что пришел час, когда перед грядущею искупительною жертвою сократятся бесплодные ваши приношения! Глядите! "Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира; Сей есть Тот, о Котором я сказал: "за мною идет Муж, Который стал впереди меня, потому что Он был прежде меня". Я не знал Его; но для того пришел крестить в воде, чтобы Он явлен был Израилю". - Ин. 1, 29 - 31.
Пророк умолк, и в это самое мгновение мы увидели державного Незнакомца, тихо направляющегося к нему. Он шел один, провожаемый взорами расступившейся перед Ним толпы, и тихими шагами приближался к реке.
Глубокая мысль лежала на дивном облике бледного лица Его, и тень неуловимой печали застилала величие царственной осанки.
Дошедши до берега, Он остановился перед Иоанном и кротко сказал ему, что пришел "креститься от него", но пророк с благоговейным сознанием Его всемогущей власти смиренно промолвил дрожащими устами: "Мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне?"
- "Оставь теперь, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду" - Мф. 3, 14 - 15, - ответил Он, и Иоанн приступил к крещению Его точно таким же образом, как крестил до сего дня всех приходящих к нему.
А теперь, дорогой отец, мне приходится сообщить вам о необычайном явлении, когда-либо представлявшемуся кому-либо на пути земной жизни, несомненно доказывающем, что крещаемый в сей день в воде Иордана Иисус Назарей есть истинный Христос, предреченный пророками Спаситель мира, о Ком пришел свидетельствовать посланный от Бога человек по имени Иоанн.
Только что Он выступил из воды, раздались, несмотря на безоблачное небо, словно отдаленные раскаты грома, и, подняв глаза к небу, мы увидели ослепительное сияние, от которого, казалось, померкло полуденное солнце. Из центра сияния с быстротой молнии спустился яркий луч света и, прорезав во всю длину неизмеримое пространство небесного свода, остановился над поникшею головой Христа.
Многие, не взирая на несообразность предположения, относили исходящий с неба неумолкаемый шум к разразившейся где-нибудь грозе и неожиданный, непостижимый свет - к блеснувшей перед глазами молнии. Но посудите о невообразимом страхе и бессознательном смущении присутствующих, когда среди лучей, достигающих до главы Иисуса, показалось ясное очертание огненного голубя, осеняющего Его своими распущенными крыльями, и послышался голос с неба говорящий: "Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение" - Мф. 3, 17.
Пораженный невероятным страхом народ, как подкошенная трава, упал на землю. Все лица были покрыты смертельною бледностью, и каждый взирал на своего соседа с ужасом и недоумением. В утихающих раскатах удаляющегося грома умолк небесный глас, свидетельствовавший о возрождении человечества.
Один Христос, невозмутимый и безучастный среди общего смятения, тихими шагами вышел на берег и неуловимо для всех сосредоточенных на Нем взоров исчез из глаз пораженной толпы. Через несколько времени, когда люди понемногу стали приходить в себя и искать Того, в Котором признали веками ожидаемого Мессию, Его уже не было посреди них.
Адина.
Письмо десятое
Дорогой отец!
Начало моего сегодняшнего письма состоит в убедительной просьбе сообщить мне, отложив в сторону всякие предрассудки, не соответствующие глубокому вашему разуму и либеральным воззрениям, ваш беспристрастный взгляд на необычайные явления, описанные мною в предыдущем письме. Я убеждена, что в силу этих исключительных свойств, отличающих вас от прочих, вы не решитесь без строгого разбора и внимательного исследования всего случившегося отрицать факты или закрыть глаза на могущие возникнуть от них новые начала в усвоенных нами верованиях и законах нравственной жизни. Умоляю вас вникнуть поглубже в сокровенный смысл совершившихся на моих глазах событий, какими являются подготовительные проповеди Иорданского пророка, крещение Иисуса, признанного Иоанном в присутствии народа за Мессию, о Ком свидетельствовал сошедший на Него Небесный голубь, и наконец, глас Божий, подобный тому, каким по преданиям повелевал Господь с высот Хорива и Синая, объявляющий во всеуслышание, что "Сей есть Сын Его возлюбленный!".
Вникните, дорогой отец мой, в сущность всего мною сказанного и, поразмыслив, спросите у самого себя: не действительно ли Он - Христос, обетованный Царь Иудейский, Искупитель Израиля. Что же касается меня, вопрос уже решен. Я верю всем существом моим и подтверждаю устами, что явившийся в Вифаваре, при Иордане Иисус Назорей есть истинный Мессия, Которого в глазах моих чудесным образом признал Всевышний за Возлюбленного Сына.
Я вижу отсюда, как омрачилось дорогое лицо ваше и заискрились гневом ласковые глаза при чтении рокового признания нежно любимой вами дочери; но вы не должны страшиться, что этим я могу навлечь незаслуженный позор на ваши седины или на безупречность вашего имени. Если вы считаете себя кровным евреем, ведущим свой род от поколения израильских патриархов, удостоившихся исключительной благодати Божией, я одинаково горжусь своею национальностью и, признавая в лице Иисуса Мессию, нисколько не отклоняюсь от вероучения отцов наших, тогда как, отрицая Его, не могла бы не изменяя ему оставаться истинною дщерью Израиля. Не был ли для нас Мессия предметом надежд и упований от начала мира? И ожидание Его пришествия не составляет ли величайшую отличительную черту еврейского народа? Ждут ли Его язычники? Нет, и потому, если мы одни во всей вселенной веруем в несомненное Его появление, если это укоренившееся в нашу плоть и кровь убеждение побуждает каждую праведную мать в Израиле с трепетом и смущением смотреть на своего первенца сквозь туманный занавес, застилающий недоступный свет ее тайных надежд, оскудеет ли неземная моя преданность к верованию моего народа оттого, что я сознаю в лице Иисуса несомненное доказательство Его небесного призвания, подтвержденного Самим Господом с высоты незримого мира? Но я уверена, дорогой отец, в бесполезности защиты моих воззрений и полагаю, что, когда вы со вниманием прочтете и основательно исследуете все мною сказанное, вы сами возрадуетесь тому, что, вспомнив об Израиле, Господь, перед лицом вселенной, снимает с него позорное клеймо векового рабства.
Я с нетерпением буду ждать от вас ответа, чтобы скорей узнать ваше мнение о необычайных событиях, вероятно дошедших теперь уже до вашего сведения не от одной меня.
Слух о совершившемся на Иордане чуде облетел весь край, и люди, бывшие очевидцами крещения Иисуса, верно, донесли и до Египта сказание о дивном Его прославлении. Это видимое доказательство всемогущества Божия происходило не в уединенном, безлюдном месте, а на огромном лугу, к которому прилегает большая проезжая дорога, под стенами города, в присутствии несметного числа народа.
Странники, купцы и аравитяне, находившиеся в мимошедших караванах, римские воины, язычники и евреи, - все бросали верблюдов и коней, чтобы присоединиться к постоянно увеличивающейся толпе; и все так же, как и я, могли расслышать каждое слово раздавшегося из неизмеримой глубины небесного свода голоса, чудный звук которого явственно и звонко долетал до нас среди величественного шума громовых раскатов. Спустившаяся полоса недоступного света и огненный голубь, появившийся в сиянии раздробленных лучей, не поддаются описанию и превосходят все, что лишь в сновидениях может себе представить человек. Я не могла более одного мгновения вынести непосильного для земных очей видения и закрыла глаза; когда же дерзнула вновь открыть их, небесный свет уже угасал, и только лучезарным сиянием осенял божественную главу Иисуса Христа.
Но никто из предстоящих не удостоился преклониться перед святынею Христа; тщетно искал Его глазами пораженный смущением и страхом народ, - Его уже не было среди нас, и только двое, не спускавшие с него сияющих восторгом глаз, видели, куда Он направился. То были Лазарь и Иоанн, родственник Марии. Когда понемногу успокоившийся народ пришел в себя, все бросились искать исчезнувшего Иисуса; иные бежали по дороге в пустыню, другие - в город; большинство же стояло неподвижно и упорно глядело на небо, точно ожидало увидеть Его несущимся на облаках к престолу Бога Отца Своего. Убеждение, что Он вознесся в Свое Небесное Царство, стало постепенно утверждаться в сердцах недоумевающей толпы, ибо все казалось возможным после того, чему уже они были свидетелями.
Но далеко не все разделяли это мнение; находились и такие, которые, обуреваемые сомнением и неверием, приписывали чародейству видимые ими чудеса; другие, одержимые духом гордости и противоречия, утверждали с глубоким презрением к малодушию предстоящей толпы, что поразившие ее свет и голос было не что иное, как разразившаяся за горами гроза с обыкновенно сопровождающими ее раскатами грома и мерцанием молнии; но с этим доводом, не соответствующим ясности безоблачного неба, никто не согласился. Большинство верило в проявление чуда Божия и, преклонив колени, благодарило Господа за то, что, по, примеру благословенных наших праотцев, удостоились быть свидетелями Его неизмеримой славы. Наконец, сознавая бесплодность своих поисков, народ стал мало-помалу расходиться. Некоторые, не покидая тайной надежды еще раз узреть Иисуса, пошли странствовать по окрестным долинам и горам, другие спешили вернуться к себе, чтобы скорей передать своим близким о o случившемся. Все, пораженные величием Христа, ознаменовавшего Свое пришествие рядом невиданных чудес, забыли о пророке Иоанне, к которому до сего дня с таким горячим рвением стремились. Он стоял один у реки, на том самом месте, где незадолго перед тем крестил Иисуса, с руками, сложенными для молитвы, и глядел в туманную даль; взор его, особенно никуда не устремленный, но словно видящий необъятное, выражал не тревожное волнение ожиданий, а полное сознание уже всего совершившегося! Во избежание толпы мы стояли на самом берегу реки в двух шагах от него, и равви Амос, жаждущий, как все, узнать что-нибудь по поводу исчезновения Иисуса, обратился к нему с вопросом:
- Не знаешь ли, великий пророк Божий, Кто Этот Человек, если Человеком назвать Его можно, Который был сегодня тобою крещен?
Пророк устремил на равви задумчивый взор и ответил ему:
- Он Тот, о Котором я говорил: "За мною идет Муж, Который стал впереди меня, потому что Он был прежде меня". Я не знал Его; но Пославший меня крестить в воде сказал мне: "на Кого увидишь Духа сходящего и пребывающего на Нем, Тот есть крестящий Духом Святым"; и я видел и засвидетельствовал, что Сей есть Сын Божий" - Ин. 1, 33 - 34.
- И неужели же мы никогда Его более не увидим? - осмелилась я спросить пророка.
- Тайны Божий неисповедимы, и раскрывает их один Господь. Я не знал, когда Он пришел в мир, а узнал, когда увидел пребывающего на Нем Духа, и все слышали от меня свидетельство, что Он - Мессия, истинный Христос, Сын Божий.
С этими словами он тихими шагами пошел по направлению к городу. Поворот реки скоро скрыл его от нас.
Я взглянула на лицо равви Амоса. Оно было строго, и в сосредоточенном взоре виднелась усиленная работа мысли. Опираясь на руку отца, потрясенная до глубины своей верующей души, бледная, дрожащая Мария изнемогала под гнетом непосильных впечатлений.
- Дядя, - спросила я равви, - верите ли вы во все, что видели и слышали?
- Не знаю, - ответил он, - но вижу, что Господь милостиво вспомнил о забытом Им Израиле.
Мы молча покинули отныне священные для всего мира берега Иордана и пошли пешком к тому месту, где под деревом ожидали нас наши слуги. На обратном пути в Галгал мы на каждом шагу встречали отдельные группы пешего и конного народа, возвращающегося так же, как и мы, по своим домам; все, конечно, толковали об одном, и более или менее общая молва сходилась на том, что Иисус был взят на небо.
Но, к величайшему счастию Израиля, дорогой отец, я могу вам сообщить, что, хотя для затаенной, но несомненно великой цели, Он и поныне еще пребывает между нами. Лазарь и Иоанн, родственник Марии, одни среди недоумевающей толпы видели, как по выходе из воды Он пошел вдоль берега Иордана, и тотчас же последовали за Ним, но за ветвистыми деревьями и извилинами реки потеряли Его из вида. Воодушевленные верой и побуждаемые надеждой, оба друга продолжали идти по следам Божественных стоп, запечатленных на глубоком песке берегового откоса, и после долгого хождения увидели Его идущим с поникшею главой по направлению к пустыне. Услышав приближающиеся шаги, Иисус остановился и молча взглянул на припавших к Его ногам друзей. И этот взор, полный скорби и печали, словно острый меч, мучительною болью пронизал их пораженные изумлением сердца. Неземное величие, еще так недавно озарявшее дивные черты, выражение невозмутимого покоя, не покидавшее Его среди лучезарных потоков света, сияющая красота царственной осанки внезапно исчезли с бледного и строгого лица, омраченного унынием и тоской. Кротким, но вместе с тем повелительным движением руки Он остановил дальнейшее преследование, и тихими шагами, не оборачиваясь более, продолжал Свой томительный путь. Как у порога потерянного рая, стояли Лазарь и Иоанн и смотрели на удаляющегося Христа, пока густой туман широкой безлюдной пустыни не скрыл Его от прикованных к Нему глаз. Сознавая свое бессилие, они отправились в обратный путь, невольно применяя в мыслях к изменившемуся лицу Его пришедшие им на память слова Пророка: "Обезображен паче всякого человека лик Его, и вид Его - паче сынов человеческих" - Ис. 52, 14.
К вечеру оба друга вернулись в Галгал и передали нам все, мною описанное. Почти до утренней зари мы сидели в саду, толкуя о необычайных происшествиях дня. Все радовались, что нареченный Сын Божий не покидал земли, но не могли объяснить тайну небесного Промысла, удалившего Его в пустыню от всех, так долго надеявшихся на Него!
А теперь, дорогой отец, скажите, чем вы объясните эту непрерывную цепь невиданных явлений? Что величайший из Пророков, перед Которым, как перед восходящим солнцем, померкла лучезарная звезда Иоанна Крестителя, находится в настоящее время посреди нас, - в том, очевидно, нет сомнения, но ожидаемые вожделенные последствия Его благодатного пришествия еще покрыты для всех непроницаемою тайной. С нетерпением любящей дочери жду вашего ответа и неотступно прошу Бога отцов наших не оставлять нас Своею милостью.
Адина.
Письмо одиннадцатое
Дорогой отец!
По возвращении в Галгал, где, как вам известно, равви Амос намеревается пробыть все время жатвы, мы застали у себя, кроме Лазаря и Иоанна, законоучителя Гамалиила с учеником его Савлом, о котором я вам уже говорила. Кроме того, широкий двор нашего дома был весь занят возвращающимися с Иордана изнуренными голодом и ходьбой странниками, нашедшими милостивый приют и обильное угощение под гостеприимным кровом всеми уважаемого священника.
Солнце уже давно закатилось, и ночная прохлада сменила томительный зной жаркого дня. Мы сидели в саду, под густым сводом развесистой смоковницы, и каждый из присутствующих тщетно старался объяснить себе необъяснимые события истекшего дня. Замечание Иоанна по поводу изменившегося лица Иисуса и ссылка его на слова пророка: "Столько был обезображен, паче всякого человека, лик Его" - Ис. 52, 14 - обратили на себя внимание ученого Гамалиила.
- Эти слова находятся в пророчествах Исайи о благо вестнике, возвещающем мир и благовествующем радость, следовательно, несомненно относятся к пришествию Мессии, - задумавшись промолвил он.
- Посмотрим, что он дальше говорит, - сказал равви Амос и приказал дочери подать ему книгу пророков.
Мария принесла священный сверток и, сидя у ног отца, держала его раскрытым перед ним.
- Читай громко, равви, - сказал философ Гамалиил, - мы все будем слушать, и хотя я не верю, чтобы крещенный сегодня Иисус Назорей был Тот Самый Мессия, Которому предназначено восстановить престол Давида, тем не менее готов признать в Нем пророка, облеченного особою благодатью Божией.
- А если мы найдем в Писании явные подтверждения всему нами виденному, поверишь ли тогда? - спросил его равви.
- Несомненно, и первый преклонюсь перед истиной, - отвечал мудрый учитель, благоговейно склонив покрытую сединами голову.
- Читай, Адина, у тебя глаза моложе, - сказал мой дядя, и, повинуясь его приказанию, я прочла следующее: "Вот, раб Мой будет благоуспешен, возвысится, и вознесется, и возвеличится. Как многие изумлялись, смотря на Тебя, - сколько был обезображен, паче всякого человека лик Его, и вид Его - паче сынов человеческих" - Ис. 52, 13 - 14.
- Как поразительно верно описан Его наружный вид, - воскликнул с волнением Иоанн. - Совершенно таким я видел Его, когда Он ушел в пустыню!
- Быть может, - холодно заметил Савл, ученик Гамалиила, - но если вы держитесь мнения, что слова эти относятся к Мессии, они во всяком случае не обещают того, чего мы ожидаем: именно Мессию, облеченного могущественною властию и безграничною славой. Читайте дальше и вы увидите, что вышеизложенное изречение пророка не может касаться неизвестного пришельца, Которого, по уверению Крестителя Иоанна, он сам до сего дня никогда не видал.
Я продолжала читать далее: "Так многие народы приведет Он в изумление; цари закроют пред Ним уста" - Ис. 52, 15. Он поднимает руку Свою к народам, и выставит знамя Его племенам. И будут цари лицем до земли ему кланяться "и лизать прах ног Его" - Ис. 49, 22 - 23.
- Вот, Каким должен представиться миру обещанный Израилю Искупитель! - восторженно воскликнул Савл.
- И я того же мнения, - подумав, подтвердил Гамалиил, - что всемирное владычество и неизмеримая слава Христа не применимы к молодому Незнакомцу, почти юноше, неизвестно откуда явившемуся и также неизвестно куда скрывшемуся. Когда придет истинный Мессия, сомнениям, толкам и пререканиям не будет места. Мы все узнаем Его!
Логичные речи ученого старца тяжелым гнетом ложились мне на сердце. Оно не хотело и не могло расстаться с охватившею его блаженною надеждой и тернистым путем мышления повергнуть в бездну разочарования дорогой призрак, всецело им овладевший, к тому же, как бы в подтверждение разумного вывода законоучителя, Лазарь, знавший Иисуса с раннего детства, а также и Матерь Его, всегда нам говорили, что Друг его принадлежит по рождению к сословию бедных трудящихся людей. Но я взглянула на него и успокоилась, когда в ясных глазах прочитала полнейшее равнодушие к словам Гамалиила и непоколебимое, сознательное убеждение в небесном призвании его Божественного друга. Следующие слова пророка еще более утвердили в вере мое смущенное сомнениями законоучителя сердце. "Нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нем вида, который привлекал бы нас к Нему" - Ис. 53, 2. Если первая часть этого пророчества, сказал Лазарь, глядя проницательными глазами на Савла, относится, как вы сами признаете, к Мессии, то последняя к Нему же, и факт, вами отрицаемый, есть не что иное, как его осуществление.
Тут последовали горячие прения и пререкания между Гамалиилом и Савлом, с одной стороны, и равви Амосом, Лазарем и Иоанном - с другой. Первые как последователи фарисейской школы утверждали, что пророк явственно говорит о двух Мессиях, из которых один обречен на унижение и страдание, другой - на славу и всемирное владычество; вторые, признавая безраздельно Одного, приписывали несоответствующие одно другому предсказания пророка к различным периодам и случаям Его земной жизни.
- Оставим лучше ни к чему не ведущий спор, сказал, наконец, Иоанн, обращаясь к Гамалиилу и Савлу, - и скажите, как объясняете вы себе раздавшийся с небес голос и появление голубя в потоке невообразимого света?
- Как исключительный феномен природы, вызванный скорее всего искусством вавилонских чародеев, которых - я сам их видел - было немало среди народа, - ответил невозмутимый философ.
- Разве ты не расслышал слов? - гневно спросил его равви Амос.
- Слышал, равви, но и они могли вылететь из груди такого же чародея, потому что, действительно, они иногда проделывают поразительные вещи.
- Уж не думаете ли вы, учитель, - сдержанно спросил его Иоанн, - что чародеи имели в виду применить к их колдовствам подлинные слова Господни?
- Ни в коем случае! - благоговейно и с видимым страхом промолвил он.
- Тогда позвольте мне показать вам эти слова в пророчестве Давида о Мессии, - ответил спокойно Иоанн, протягивая руку к свертку псалмов: "Восстают цари земли... против Помазанника Его. Возвещу определение: Господь сказал Мне: Ты Сын Мой, Я ныне родил Тебя" - Пс. 2 : 2, 7.
- Что скажешь на это, уважаемый учитель? - спросил равви Амос. - Если мы, евреи, верим, что слова эти сказаны самим Иеговой про Мессию, то не слыхали ли мы сегодня собственными ушами подтверждения им?
- Все это действительно странно, - задумчиво промолвил Гамалиил, - и по приезде моем в Иерусалим я тотчас же возьмусь за пересмотр всех книг, чтобы убедиться в правде происшедших ныне необычайных событий, и тогда ...
- Погодите, - с нетерпением и явно досадой прервал его Савл, - послушайте теперь то, что я вам прочитаю; и, взяв со стола книгу пророков, он начал читать следующее: "И ты Вифлеем - Ефрафа, мал ли ты между тысячами Иудиными? Из тебя произойдет Мне Тот, Который должен быть владыкою в Израиле и Которого происхождение из начала, от дней вечных!" - Мих. 5, 2. Верите ли вы, что сказано про ожидаемого Мессию? - спросил Савл равви Амоса, глядя на него торжествующим взором.
- Несомненно, - ответил равви.
- Так слушайте и другое сказание: "Я поставил завет с Избранным Моим; клялся Давиду, рабу Моему. Навек утверждаю семя твое, в род и род устрою престол твой" - Пс. 88, 4,5. "Вот, наступают дни, говорит Господь, - и восставлю Давиду Отрасль праведную" - Иер. 23, 5. Если вы сгласны, братья, что все эти пророчества относятся к Мессии, следовательно, Он обязательно должен родиться в Вифлееме и происходить из дома Давида. Докажите мне, что Иисус Назорей соединяет в Себе эти два условия, и я буду готовиться к принятию Его. - И, положив книгу на место, Савл обвел всех присутствующих не допускающим возражения взором.
Тут Лазарь встал со своего места и сказал:
- Хотя до сей поры я не придавал никакого особенного значения месту рождения Иисуса Назорея, зато сегодня непомерно счастлив тем, что могу разрешить сомнения, возникшие по поводу только что прочитанного. Он действительно родился в Вифлееме, и я всегда об этом знал.
Сердце мое радостно забилось, Гамалиил же, строго взглянув на Лазаря, сказал:
- Не ошибаешься ли ты? Я слыхал, что Он родился в Назарете?
- Он там провел все свое детство, но когда вышло повеление от кесаря Августа сделать народную перепись по всей земле, мать Его и Иосиф должны были отправиться записаться в Вифлеем. В то самое время Он там и родился. Я это слышал от нее самой.
- Хорошо, - сказал Савл, - положим даже, что Он и родился в Вифлееме, это еще не доказывает Его прикосновенности к дому Давида?
- Зачем бы тогда они пошли в град Давидов, если бы не были сами из рода его?
- Каждый случайно или по месту жительства родившийся в граде Давидовом не есть еще непременный член его дома, - заметил Гамалиил, - хотя сознаюсь, что совпадение этого факта с предсказаниями пророков действительно замечательно.
- Разве нельзя доказать происхождение Иисуса Назорея из рода Давида по спискам поколений Израильского народа? - спросила я у равви Амоса.
- Конечно, можно, - ответил за него Гамалиил. - Списки всех поколений в Израиле ведутся по закону, предписанному праотцем нашим Моисеем с несомненною точностью, именно с тою целью, чтобы, когда придет Мессия, никто не мог бы усомниться в правильности его происхождения из рода и племени Давида.
- Я непременно пересмотрю сам все списки, чтобы лично в том удостовериться, - сказал равви Амос.
- А если, не говоря уже о свидетельстве Божием, услышанном нами сегодня, вы по верным данным, основанным на несомненно правильном исполнении закона, убедитесь в рождении и происхождении Иисуса согласно с предсказаниями пророков, уверуете ли вы тогда в Него? - спросил Иоанн, остановив пристальный взгляд на законоучителе.
- Эти два факта отстранят от меня всякое сомнение относительно их самих, - холодно ответил философ, - но детей, рождающихся ежегодно в Вифлееме от родителей, принадлежащих к поколению Давида, очень много в Иудее, и хотя они и отвечают в этом случае условиям предсказаний, тем не менее не Мессии же они?
- Чего же вы еще от Него требуете? - спросила Мария, верующая так же, как и я, в несомненную Божественность Иисуса, и потому глубоко огорченная сомнениями почтенного учителя. Но ведь всем давно известно, что, пока криво мудрствуют над истиной ученые мужи, несведущие женщины просто и прямо верят.
- Чудес, - ответил Савл, устремив пытливый взор на своего учителя.
- Да, чудес, - повторил Гамалиил. - Мессия, облеченный сверхъестественною властью, должен исцелять болезни одним своим словом, возвращать зрение слепым, изгонять бесов и даже воскрешать мертвых, - и тут он приказал Савлу прочесть особенное пророчество, исключительно объясняющее всемогущество Христа.
- Если Иисус Назорей воскресит мертвого и возвратит зрение слепому, я не стану более сомневаться, - сказал видимо довольный своим умозаключением Савл.
Здесь беседа была прервана дошедшим до нас шумом споривших между собой на дворе учеников Крестителя Иоанна. Одни стояли за предстоящее в недалеком будущем возвеличение Иисуса, признавая за Ним Божественные свойства обладающего Духом пророка; другие оставались верными своему первому учителю, предвещая ему восходящую славу. Равви Амос вышел, чтобы по праву хозяина дома, водворить среди них мир и тишину, а Гамалиил с Савлом удалились в приготовленный для них покой, вследствие чего прерванный разговор более не возобновлялся.
Как видите, дорогой отец, личное присутствие умнейших из людей, бывших очевидцами всему случившемуся, не могло победить сомнений и возникших между нами разногласий по поводу личности Иисуса. Как же мне надеяться, чтобы, зная только обо всем по слухам и моим рассказам, вы могли бы так же, как я, уверовать в несомненное для меня пришествие Сына Божия?
Рано утром все разошлись по своим домам, а мы поехали в Иерихон, где провели день у Мариами, дочери Иоиля, двоюродного брата моей матери, переселившейся сюда из родного города Магдалы, где ее недавно постигло страшное горе. Единственная дочь ее, Мария, имела несчастие полюбить предводителя римского легиона Эмилия Лепида, .увлекшегося ее редкою красотой. Конечно, мать ее, правоверная еврейка, а также все ее родственники не могли без ужаса взирать на брак ее с язычником и врагом Израиля и надеялись строгими мерами прекратить всякие между ними сношения. Но Мария не выдержала разлуки с избранником ее сердца и, ловко обманув бдительный надзор матери, бежала к нему. Этот побег оторвал ее навеки от родительского дома и храма отцов ее и, кроме того, был причиной новых тяжелых стычек между римлянами и евреями. Несчастная Мария была, как мне говорили, красивейшая из девиц Вениаминова колена, со светлыми, золотистыми волосами, падающими до земли, и чудными синими глазами. К сожалению, мне не удалось увидеть ее прославленную по всему краю красоту, и драгоценный жемчуг, посланный ей в дар вашею щедрою рукой, остался у меня как памятник ее преступной любви и безвозвратного падения.
Лазарь вернулся в Вифанию, где семья и спешная работа требуют его присутствия; Иоанн же остался еще пока у нас.
Адина.
Письмо двенадцатое
Дорогой отец!
Как мне благодарить вас за терпеливость и кротость, просвечивающие в ласковых ответах на мои письма, содержание которых, представляющее ряд непрерывных вопросов и не согласных с вашими взглядами признаний, могло бы легко разгневать менее снисходительного отца. Вы пишете, что, прочитав с глубоким вниманием и без всякого пристрастия все, что я вам сообщила, нисколько не удивились впечатлению, произведенному выходящими из ряда событиями на восприимчивую и в высшей степени восторженную душу, какою вам угодно было меня наградить.
Однако сами вы отказываетесь придать малейшую веру необычайным происшествиям, дошедшим до вашего сведения. Вы сомневаетесь в истине прозвучавшего на Иордане голоса и в сошествии Небесного голубя и приписываете эти явления, как и многие, призрачному обману чувств. Вы соглашаетесь с тем, что Иисус мог родиться в Вифлееме, потому что сами знавали там родившихся людей, которые, однако, не сделались пророками в силу этого случайного обстоятельства. Вы допускаете Его происхождение из дома Давида на том основании, что и в настоящее время бедных и не имеющих значения потомков прославленного царя рассеяно много по Иудее, но из этого еще не следует, чтобы кто-нибудь из них мог иметь притязание на осуществление собою обещанного Израилю Мессии. Вы не сомневаетесь в памяти матери Лазаря и верите в правдивость ее воспоминаний касательно пророческих слов Симеона и Анны, которых вы сами столько раз видели у дверей храма, в бытность вашу в Иерусалиме у нее в доме. Следовательно, главные ваши возражения против свидетельства пророка Иоанна основаны на бедности и скромной простоте, сопровождавшей первые шаги Искупителя мира, явившегося без всякой видимо присвоенной ему власти смиренно креститься наряду с прочими к своему небесному Предшественнику!
"Кто, спрашиваете вы, из мудрых, уважаемых и великих мужей в Израиле может признать в Нем Того, о Ком говорил Господь и писали пророки? Кто из них в человеке еще молодом и неопытном, в сыне простого плотника, без научных сведений, безо всякого имущества, без имени и значения, без влияния и талантов, в неизвестном жителе Назарета, ничтожнейшего из городов в Иудее, явившегося неожиданно и также неожиданно скрывшегося, кто из них, говорите вы, узрит в Нем незаходящее солнце, около которого вращаются, пылая неугасимым светом, блестящие предсказания Исайи, несокрушимого льва от колена Иудина, обетованного Князя мира, славу Израиля, радость вселенной, заключительное Слово, венчающее закон?" Вы прибавляете, что перечень великих свойств, олицетворяющих божественную личность Мессии, взятый в сравнении с перечнем тех, которыми облечен человек, явившийся под именем Его, должен, несомненно, убедить меня в том, что я отдала лучшие помыслы верующего сердца не Тому, для Кого они свято должны храниться, и кончаете тем, что, отрицаем в Иисусе Мессию, вы, однако, не усматриваете в Нем лжеучителя, ибо Он ни чему до сих пор не учил, никогда не возмущал, Сам о Себе не говори и так же неожиданно скрылся, как неожиданно пришел, и потому вы будете ждать от меня дальнейших сведений о развитии Его деятельности, чтобы дать решительное определение всему случившемуся. В последнем вашем письме вы тем не менее, с присущим вам чистосердечием, говорите, что если по исследованию пророков личность Иисуса ответит на все условия, ими предсказанные, вы уверуете в Него, не взирая на то, что появление Его в мире не будет подходить к усвоенным вами понятиям о Его пришествии.
На этом я вполне успокоилась, дорогой отец, твердо убежденная, что скоро наступит день, когда в неизвестном еще сегодня человеке, воспрянувшем неожиданно из скромной среды трудящегося народа, обрадованный Израиль узрит обетованного Мессию, Божиего Христа.
А теперь, по желанию вашему, продолжаю свое повествование обо всем том, что я знаю и слышала про Иисуса со времени отправления моего последнего письма.
Уже прошло восемь недель со дня нашего возвращения из Галгала в Иерусалим, и мы ничего о Нем не слыхали до того времени, пока совершенно неожиданно, дней десять тому назад, не явились к нам Лазарь и Иоанн. Они вместе пришли в город и остановились в доме равви Амоса. Наш первый вопрос был, конечно, о том, - видели ли они Его?
- Иоанн видел, - ответил Лазарь, - он вам все расскажет.
Иоанн сидел задумчивый, и на озабоченном лице его лежал отпечаток твердого и непреложного решения.
- Да, - промолвил он, - я Его видел и пришел сказать вам о том. Он сорок дней провел в пустыне и по истечении этого срока неожиданно предстал среди учеников пророка Иоанна, собиравшихся около своего учителя на берегу Иордана. Все говорили между собой о Нем и дивились Его непостижимо долгому пребыванию в поражающей своим мертвым ужасом безлюдной пустыне, как вдруг, остановив глаза на приближающемся издали человеке, пророк громко воскликнул:
- Глядите! "Вот, Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира!"
Я оглянулся на подходящего к нам Иисуса. Он был бледен, и на утомленном, но глубоко мыслящем лице Его, одновременно со спокойствием, твердостью и милосердием, отражался неуловимый оттенок торжествующего величия. Я поспешил к Нему навстречу и с верой и любовью пал к Его ногам.
Он поднял меня и сказал:
- Хочешь ли идти за Мною?
- Куда бы Ты ни пошел, - ответил я.
- Где же Ты живешь, Учитель? - спросил пришедший вместе со мною один из учеников пророка по имени Андрей.
- Пойдите и увидите, - сказал Иисус, и мы оба последовали за Ним.
- Что же при этой второй встрече на Иордане произошло между Ним и Иоанном Крестителем? - спросил равви Амос.
- Ничего, они встретились и разошлись, как чужие. Пророк перешел Иордан и направил стопы свои в пустыню, Иисус же пошел вместе с нами в Вифавару. О! как бы я желал дать вам хотя малейшее понятие о порабощающих душу своею прелестью Его речах! Одного дня было достаточно, чтобы просветить мой разум благодатным светом истины и сделать меня лучше, чем я был. Каждое Его слово порождает новый порыв к добру и усмиряет сердце, наполняя его блаженною духовною радостью!
На следующий день Он ушел в Галилею и Назарет, где живет Его мать, а я перед тем, как последовать за Ним, пришел сюда с вами проститься и распорядиться своим имуществом. Завтра я вас оставлю и иду по стопам моего Господа в Кану Галилейскую.
- Как счастлив ты и как я завидую тебе? - сказал Лазарь. - С каким блаженством я бы сам пристал к числу избранных Им Его учеников! Но попечение о сестрах лежит на мне одном и не допускает до величайшего счастья быть постоянно около Него и слушать Слово, истекающее из благословенных уст Его! Как я был слеп, когда, восхищаясь Его духовными совершенствами, не вмещаемыми в обыкновенном смертном разуме, я в Нем не угадал Мессии! В действительности Он был между нами, и мы не узнали Его!
- Можешь ли, - спросил равви Амос Иоанна, - составить себе понятие о Его предначертаниях? Что Он хочет предпринять? Основать ли новую школу пророков, проповедовать ли слово Божие, как это делали они? Вступить ли на престол Давида или воевать, как доблестный полководец, носящий Его имя, Иисус Навин?
- Ничего не знаю, кроме того, что, по словам Его, Он пришел для того, чтобы возвратить утраченное и основать Царство, которому не будет конца.
На другой день Иоанн с нами простился и пошел безвозвратно по новому, открывшемуся ему небесному пути.
Между тем, в это утро произошло великое смятение среди священников и учителей по поводу формального запроса Пилата Каиафе о том, действительно ли он признает Иисуса Назарянина за Мессию, и что в таком случае правитель будет принужден отдать Его под стражу, - так как у еврейского народа личность Мессии нераздельна с титулом и правами Иудейского Царя. Вследствие этого запроса первосвященник Каиафа назначил собрание старейшин, законоучителей и левитов; страшась народных смут, могущих возникнуть от ареста Иисуса, он с общего согласия ответил Пилату, что никто из них не признает Мессии в лице Его, и просил оставить без внимания пустые толки, чтобы не вызвать таких же беспорядков в крае, как пять лет тому назад, когда по поводу какого-то проходимца, выдававшего себя за Мессию, были, по распоряжению римского правительства, казнены вместе с ним безрассудные жертвы своего увлечения.
Что решил Пилат, я не знаю, но равви Амос получил от частного лица уведомление, что по пути в Кану Галилейскую за Иисусом следовало более тысячи человек народа, признавших в Нем крещенного в Иордане Сына Божия и во всеуслышание величавших Его именем Христа.
Вы можете по этому судить, дорогой отец, насколько эта Божественная личность уже успела покорить себе народные сердца и неотразимым Своим влиянием возбудить зависть и злобу среди сильных и властных правителей. Будьте уверены, что скоро наступит день, когда Он высоко поднимет знамя и привлечет к Себе весь мир. Недавно зародившаяся слава Его распространяется все более и более, и если Он еще не творит чудес, утверждающих, по вашим взглядам, несомненность Его небесного призвания, я твердо верю, что, когда придет час Его, Он обнаружит предо всею вселенной, что Он - истинный Христос, Сын Божий.
Адина.
Письмо тринадцатое
Дорогой отец!
Последнее письмо ваше я получила через каирского купца Махия и дала его прочитать равви Амосу, который, изучив с тщательным вниманием его содержание, велел вам передать, что не разделяет усвоенных вами понятий о том, что пришествие Мессии в мир должно обязательно сопровождаться проявлениями могущества Царя и Бога. Он желал бы также знать, как вы объясняете себе по отношению к земному бытию Мессии слова пророка: "муж скорбей и изведавший болезни" - Ис. 53, 3 и другие - мудрого Даниила: "И по истечении шестидесяти двух седьмин предан будет смерти Христос и не будет" - Дан. 9, 26, предвещающие Ему насильственную смерть. Кроме того, равви Амос просит вас рассчитать время, назначенное Даниилом для пришествия Князя мира, и обратил внимание на то, что мы в настоящее время переживаем вторую седьмину из упомянутых пророком. Равви убежден, что время это уже подошло, и все, изучившие Писание, разделяют его мнение; единственная же причина, заставляющая отрицать Мессию в лице Иисуса, основана на бедности и смирении, не согласующихся с высотой предназначенного Ему земного поприща. Но разве не сказано про Него, что будет презираем, а получит часть между великими. Ах, дорогой отец! Если бы вы могли верить в Него так же, как верю я! В последнем письме вашем вы говорите: покажи мне хотя бы одно сотворенное Им чудо в подтверждение присвоенного Ему, по словам пророков, могущества Мессии. Докажи мне, что единым словом Он исцеляет болезни, возвращает зрение слепым или воскрешает мертвых, - тогда и я уверую в Него. Сегодня я, наконец, могу сообщить вам, что Он уже явил славу Свою первым сотворенным Им чудом, в достоверности которого никто из присутствующих не может усомниться. Но я вам лучше передам подробности, если выпишу их из письма Иоанна к Марии, полученного ею несколько дней спустя после отъезда из Иерусалима.
- Когда я пришел в Назарет, - пишет он, - я, к удивлению моему, застал непривычное для города стечение народа и с трудом мог пробиться сквозь толпу, чтобы дойти до скромного жилища Иисуса и матери Его Марии. Я спросил, что за причина этому многолюдному собранию, и мне ответили, что это жители окрестных селений, пришедшие, чтобы видеть нового Пророка.
- Какого нового Пророка? - осведомился я, желая испытать народное мнение об Иисусе.
- Того, о Ком говорил Иорданский пророк в пустыне.
- Многие думают, что Он Мессия, - сказал кто-то в толпе.
- Он - Христос, - утвердительно заявил другой.
Тут стоящий в стороне левит презрительно промолвил:
- С каких это пор Мессия должен произойти из Галилеи? Плохо же вы знаете Писание и верно не читали пророков, если думаете так.
Видя некоторое недоумение на лицах предстоящих, я громко сказал: братья, Иисус Назорей родился в Вифлееме, а провел свое детство и юность здесь, потому что в Назарете жили его родители.
- Чем ты это докажешь? - злобно спросил левит.
- Он говорит правду, - сказали одновременно выступившие из толпы пожилая женщина и седовласый старец. - Мы здесь живем сорок лет и знаем, что он родился в Вифлееме, куда во время народной переписи должны были идти записываться мать Его Мария с Иосифом.
При этом свидетельстве старожилов города левит отвернулся и пошел своею дорогой, а я скоро достиг скрытого среди деревьев небольшого дома, в котором живет Иисус и мать Его Мария. В него ведут две двери. Одна прямо в комнату средней величины, наподобие мастерской, где были собраны всякие орудия плотничьего ремесла, служившие Его отцу, а, быть может, и Ему для удовлетворения насущных потребностей их скромной жизни. Эта бедная обстановка труженика, эти явные улики, относящиеся к быту простого работника, невольно заставили меня задуматься. Неужели Он действительно Тот Христос, Сын Божий, обетованный Мессия, царь Иудейский, Искупитель человечества, на Которого глазами веры и надежды смотрели патриархи и пророки? И, теряясь в затаенном смысле Его бытия, я, для утверждения в душе моей сознания Его несомненного божества, приводил на память величественную картину Его чудесного крещения и необычное Его искушение в течение сорока дней среди ужасающих опасностей безлюдной пустыни. Но когда я вошел в комнату и увидел Его, стоящего среди учеников Своих и передающего им великие истины Своего учения, когда я вновь узрел небесную кротость Его взгляда и царственное величие Его осанки, я тотчас забыл смутившего мой слабый разум человека и видел перед собой лишь одного Христа, Властителя вселенной. Он дружелюбно взглянул на меня и, указывая мне на пять человек, слушающих Его с благоговением и любовью, сказал:
- Ты видишь здесь своих братьев, оставивших также мир, чтобы следовать за Мною.
В одном из них я узнал Андрея, такого же, как и я, ученика Крестителя Иоанна, бывшего со мною на Иордане при появлении Христа из пустыни. Другой был брат его, по имени Симон. Внимая рассказам брата про Иисуса, он пожелала Его видеть, и так велика была сила, привлекшая его к Нему, что, бросив все в мире, он остался при Нем. Иисус, видя непреложную твердость и ревность души его, назвал его Петром, то есть камнем. Третий ученик был Филипп из Вифсаиды, - место родины Андрея и Петра. Он последовал за Иисусом, быв к тому подготовлен пророком Иоанном, и так обрадовался неожиданному Его пришествию, что тотчас побежал в дом брата своего Нафанаила и, застав его в саду молящимся под смоковницей, закричал ему: "мы нашли Того, о Котором писали Моисей в законе и пророки".
- Где же Он, чтобы я мог Его видеть? - спросил, вставая с колен, Нафанаил.
- Иисус, Сын Иосифов из Назарета, - ответил Филипп.
- Из Назарета может ли быть что доброе? - холодно заметил Нафанаил.
- Пойди и посмотри.
Они пошли вместе, и, подходя к Иисусу, Нафанаил слышал, как Он сказал про Него ученикам Своим.
- "Вот, подлинно израильтянин, в котором нет лукавства".
- "Почему Ты знаешь меня?" - спросил удивленный Нафанаил.
- "Прежде, нежели позвал тебя Филипп, когда ты был под смоковницею, Я видел тебя".
Зная наверное, что в саду, кроме него, никого не было, когда пришел его брат, Нафанаил остановил на Иисусе пристальный взгляд и, наконец, словно прочел на лице Его несомненные доказательства всеведущих божественных свойств Его, громко произнес: "Равви! Ты - Сын Божий, Ты - Царь Израилев".
Иисус, милостиво взглянув на него, сказал: "Ты веришь потому, что Я сказал тебе: Я видел тебя под смоковницей; увидишь и больше сего".
Кроме четырех вышеупомянутых учеников Христа, я с великою радостью узнал в пятом родного брата моего, Иакова, которого однажды Иисус, идучи по берегу Тивериадского озера, увидел сидящего в лодке с отцом и подозвал к Себе. Иаков оставил отца и последовал за Ним.
В этой же комнате, внимая словам божественного Сына, сидела мать Его Мария, и взор ее, полный любви и смирения, покоился на озаренном светом разума и истины лице Его. Красота ее олицетворяет непорочность праведной души, и в лучистых глазах тихо горит неугасаемым пламенем блаженное сознание ее великого предназначения.
На следующий день Иаков и я пошли на Тивериадское озеро, находящееся в двух часах ходьбы отсюда, чтобы проститься с отцом нашим Зеведеем и ждать там Иисуса Христа, Который должен был пройти мимо по дороге в Кану Галилейскую, куда Он шел с матерью и учениками на свадьбу одного из ее родственников. Поравнявшись с нами, Он нас позвал, и мы последовали за Ним.
Между тем, караван, ожидаемый с вином из Дамаска, был задержан на пути вспыхнувшим возмущением в Кесарии, и в доме вина более не было. Тогда Мария, мать Иисуса, словно предугадывая еще ни разу не обнаружившееся могущество Сына своего, сказала Ему: "вина нет у них", на что Иисус, с выражением нежного и почтительного упрека, ответил ей: "еще не пришел час Мой".
Тем не менее, воодушевленная сознанием безграничного могущества Бога и Отца, пребывающего в Сыне, она позвала слугу и сказала ему: "что скажет Он вам, то сделайте".
Я сидел за столом рядом с Иисусом и слышал приказание, отданное Марией. Я видел, как заискрился луч радостного торжества в сияющих глазах благословенной матери и как на невозмутимом лице ее Божественного Сына мгновенно отразились непонятные для нас явления творческой силы и всемогущей власти. Остановив Свой взор на стоящих у дверей каменных водоносах, Он сказал слугам: "Наполните сосуды водой" - Ин. 1; 45 - 49; 2, 3 - 9.
Посреди двора был колодец, и я видел, как слуги наполняли водоносы и один за другим приносили обратно, ставя их на место. Тем временем среди гостей шел оживленный разговор; распорядитель пира рассказывал о причине ссоры, возгоревшейся недавно между Пилатом и царем Иродом. Пилат, проезжая из Кесарии в Иерусалим, в сопровождении целого легиона для охранения столицы от беспорядков, могущих возникнуть вследствие огромного стечения народа по случаю праздника Пасхи, остановился переночевать в одном из караван-сараев, стоящих на пути. Но лучшее помещение было уже занято царем Иродом и его телохранителями. Пилат, с помощью своего легиона, вытеснил Ирода и водворился на его месте, говоря, что наместник римского императора во всяком случае сильнее и почетнее царя-еврея в Галилее. В это время слуги принесли последний сосуд, наполненный водою, Иисус сказал им: "Теперь! почерпните и несите к распорядителю пира".
Они повиновались, и вместо воды полилось вино темно-красною струей! Пораженные служители отнесли его к распорядителю пира. Едва успел он поднести вино к своим губам, как позвал к себе сидящего поодаль жениха и сказал ему:
"Всякий человек подает сперва хорошее вино, а когда напьются, тогда худшее, а ты хорошее вино сберег доселе".
- Кто принес это вино? - спросил жених у слуг, пробуя чудом превращенную в вино воду.
Тогда служители и другие свидетели тому, как ходили за водой в колодец, заявили, что по повелению Иисуса они наполнили все шесть водоносов и что, когда зачерпнули, увидели вино вместо налитой ими воды.
Можете судить об изумлении присутствующих! Иные выражали его громкими восклицаниями, другие же, наоборот, - глубоким сосредоточенным безмолвием.
Наконец, распорядитель пира сказал: "Великий Пророк посреди нас, и мы того не знали, - и, встав со своего места, пошел преклониться пред Иисусом. Но Его не было в комнате. В общем смятении, произведенном поразившим всех чудом, Он незамеченным вышел из дому и удалился в глубину примыкающего к нему сада; я последовал за Ним и пал к ногам воплощенной силы Всевышнего!
Долго сидел я около Него и слушал, как Он говорил о Себе и о том, что предстоит Ему на земном Его поприще, и все Им сказанное окончательно убедило меня в том, что Он, несомненно, Христос, Сын Божий, но передать вам того не могу, потому что сам не все понимаю по отношению дальнейших условий Его жизни. Знаю только, что Его ожидают великие страдания и бесконечное прославление.
Не сомневайся более, Мария, говорит Иоанн, оканчивая свое письмо к ней. Сомнениям нет более места. Чудо на браке в Кане открыто обнародовало Его призвание, и слава Его с быстротой и светом молнии, уже пролетела по всей стране Галилейской".
Вот, дорогой отец, выписка из подлинного письма Иоанна к родственнице своей Марии, и я посылаю ее вам в удостоверение того, что, несмотря на ничтожность своего звания, Иисус уже привлекает внимание народа, имеет учеников, отдавших Ему бесповоротно свою жизнь, и не может считаться бедным, имея за собою власть и силу превращать водяной колодец в источник вина. Из этого письма вы увидите, что, как пророк, Он равносилен Илии, наполнившему данною ему властью неиссякаемый сосуд сарептской вдовы.
Простите меня, дорогой отец, за все приводимые мною доказательства и упорную борьбу с вашим неверием. Но я бы так желала победить его, что невольно вместо себя заставляю говорить с вами ревностного ученика Христа.
Что касается добрейшего моего дяди равви Амоса, то он уже наполовину считает себя Его последователем. И я не сомневаюсь, что когда Иисус будет в Иерусалиме и он увидит Его, то все последствия его предубеждения исчезнут, и он сделается им вполне.
Слух о чуде в Кане Галилейской дошел до Иерусалима и произвел немало шума на улицах, площадях и в школах. Священники и учителя учредили собрание во дворе храма и вместе рассматривают пророчества, касающиеся до Мессии. Вы видите теперь сами, как, выражаясь вашими словами, Человек еще молодой, почти юноша, неизвестно откуда пришедший и также неизвестно куда и зачем скрывшийся, обращает на Себя внимание целой страны и приводит в недоумение ученейших и мудрейших людей в Израиле. Любящая вас дочь
Адина.
Письмо четырнадцатое
Дорогой отец!
Для того, чтобы судить о возрастающей славе Иисуса, вам уже теперь, я полагаю, не нужны более приводимые мною доказательства Его призвания, ибо не в безлюдной пустыне, а перед лицом народа Он на каждом шагу проявляет могущество, доступное лишь одному Богу, и нет дня, чтобы весть о новом чуде, свидетельствующем о воплощении в Нем Духа Божия, не долетала до нас. Он еще не посещал Иерусалима; в сопровождении учеников Своих Он обходит города и селения Галилеи, проповедуя Царство Божие на земле и объясняя в синагогах значение предсказаний пророков, осуществившихся ныне в ожидаемом от начала мира благословенном Его пришествии. Неумолчная народная молва быстро разнесла по всей Сирии слух о необычайной Его мудрости, разрешающей все вопросы, кажущиеся неразрешимыми для ума человеческого, и о всесильном могуществе Его слова, творящего чудеса. Со всех концов Галилеи и даже из Дамаска бедные и богатые, одержимые болезнью и скорбью, стекаются к Нему, и, в силу неисчерпаемого Своего милосердия, Он исцеляет всех от сокрушающих их безнадежных недугов. Тысячи людей следуют за Ним повсюду, и везде, врачуя муки, Он вносит мир и утешение в удрученные сердца. Среди них был и один бедный расслабленный человек, уже двенадцать лет неподвижно сидящий у ограды храма, куда сердобольные люди его ежедневно приносили. Прослышав о чудесных исцелениях Иисуса, он возгорелся желанием испытать на себе проявление Его небесной власти, но, не имея средств двинуться с места, стал собирать милостыню с проходящих мимо священников и богатых фарисеев. Многие подавали, но вместе с тем и смеялись над вкоренившимся в нем заблуждением, чтобы кто-нибудь на свете мог возвратить движение и жизнь иссохшим членам его; тем не менее он не унывал и, собрав нужные на то деньги, нанял четырех людей и велел нести себя в Галилею. Через три недели он вернулся в Иерусалим здоровым и сильным, бодро ходящим на твердых ногах, и весь город собрался на него смотреть. Он рассказал, что, когда принесли его в Капернаум, где в то время находился Иисус, он увидел такое несметное количество народа, что потерял всякую надежду дойти до Него; тогда носильщики, сжалившись над его глубоким отчаянием, разобрали кровлю дома и спустили его к ногам Иисуса. "Он остановил на мне, - говорит сам исцеленный, - Свой милосердный взор и сказал: "Прощаются тебе грехи твои, возьми постель твою и иди в дом твой". Мгновенно окрепли мои расслабленные члены, и я восстал с одра болезни, чтобы в порыве беспредельной радости пасть к Его ногам, но Его, заслоненного толпой, тщетно искали отуманенные слезами счастья глаза мои. Идучи обратно в Иерусалим, я не переставал возносить хвалу Господу, как не перестану отныне и до конца моей жизни прославлять Сына Божия Иисуса Христа!" Этого человека, дорогой отец, я сама ежедневно вижу теперь бодрым и исцеленным, но он представляет собой лишь один пример среди тысячи ему подобных. Постоянный свидетель чудотворной деятельности Иисуса, Иоанн, родственник Марии, пишет ей, что со всех концов Галилеи, Десятиградия, Иерусалима и даже из Малой Азии все стремятся к Нему. "Когда, говорит он, мой возлюбленный Учитель находится в синагоге, где с благоговейным восторгом толпы людей внимают Его поучительным речам, весь двор от ворот ограды до дверей дома постепенно наполняется страждущими, ожидающими Его выхода. Невообразимо тяжелую картину представляет печальное сборище больных, калек, изувеченных, слепых, лунатиков и часто бесноватых, лежащих на пороге духовного и телесного возрождения и ожидающих с верой и упованием спасительного слова, возвращающего их из мира безнадежных страданий к утраченным радостям земной жизни. Но вот раскрываются двери, и оглушительный крик восторга, сливающийся с отчаянными мольбами и воплями простирающих к Нему руки страдальцев, знаменует Его благодатное появление. Невозмутимо и благодушно, озаренный пламенем милосердия и любви, Он тихими шагами проходит среди взывающих к Нему, и - кого одним лишь взглядом, кого прикосновением руки - исцеляет неизлечимых, возвращает зрение слепым, движение расслабленным, слух глухим, и несокрушимою силой всемогущего слова изгоняет нечистого духа из тела порабощенных им людей. И сила бесовского легиона не может устоять против Его Божественного слова, и, выходя с ужасающим сопротивлением из одержимого ими человека, они молят о пощаде, громогласно признавая в Нем Сына Божия. Непомерное множество стекающегося к Нему народа так велико, что принуждает Его по временам удалиться от мира и искать вдали от него краткого отдохновения. В эти дни мы имеем невыразимое счастье пользоваться всецело Его спасительными беседами, но люди скоро угадывают место Его пребывания, и, следуя Своему небесному призванию, Он никогда никому не отказывает в проявлении чудотворной власти, исключительно направленной на добро и спасение.
Как неизмеримо велик Он! И что перед Ним самые могущественные цари? Всегда смиренный, кроткий и милосердный, Он много и долго молится, не называя в Своих молитвах Бога иначе, как Отцом. Невозмутимое Его терпение по отношению к нашему неведению, Его милостивое обращение с нами в неизбежных столкновениях обыденной жизни, Его снисходительность к нашим недостаткам, - одним словом, все Его неземные совершенства породили в сердце моем одновременно с обожанием Бога, Которому поклоняюсь, неизмеримую и беспредельную любовь к Другу! В будущем письме, кончает Иоанн, я постараюсь передать вам то, что Он говорит о Себе и о предстоящем Ему служении Его человечеству. Конечно, мы многого еще не постигаем, но Он Сам нам сказал, что придет час, когда глаза наши откроются, и мы поймем тогда все то, что теперь для нас непостижимо".
Вот вам, дорогой отец, содержание письма Иоанна, ученика Христа, к родственнице его, Марии. Когда я сама увижу Иисуса в Иерусалиме, то уже по личному моему наблюдению опишу вам подробности его вероучения. Что он - Христос, тысячи людей этому верят; потому, кто бы мог творить то, что творит Он, если бы Дух Божий не пребывал в Нем?
По исследованиям книжниками народных списков оказывается достоверным, что Иисус родился в Вифлееме и что как мать Его Мария, так и муж ее Иосиф происходят из дома Давида. Кроме того, всеми уважаемый, известный вам священник Финеес свидетельствует, что в царствование Ирода I, когда Иисус только что родился, пришли с Востока в Иерусалим три мудреца, один из Персии, другой из Мидии, третий из Аравии, - и принесли с собой богатые дары, состоящие из золота, ладана и смирны. Они пришли в Иерусалим тремя разными дорогами и вступили в него одновременно через трое разных ворот; но не знали друг друга, пока не сошлись вместе перед дворцом царя Ирода. Услышав о появлении чужеземных сановников, царь велел узнать причину, по которой они удостоили столицу своим посещением. Они ответили, рассказывал Финеес Каиафе в присутствии священников и книжников, что пришли поклониться недавно родившемуся Царю Иудейскому.
Когда же Ирод спросил: где же Он? - они сказали, что сами того не знают, но что появившаяся звезда на Востоке, за которою они последовали, привела их в Иерусалим.
- Почему вы знаете, что звезда указывает на рождение Царя Иудейского? - спросил Ирод, сильно смущенный тем, что услышал.
- По непостижимому для нас самих откровению, принудившему нас следовать за нею, - ответили мудрецы. - Скажи нам, великий царь: где находится державный Младенец, чтобы мы могли поклониться Ему?
Тогда Ирод приказал собрать священников, книжников и ученых мужей и сказать им:
- Кто из вас, ученых и мудрых, изучивших закон и твердо знающих пророков, может мне наверное сказать, где должен родиться Христос? Ныне пришли с Востока трое именитых мудрецов поклониться недавно родившемуся Царю Иудейскому. Окажем же и мы со своей стороны свое содействие высоким сановникам для того, чтобы они не могли заподозрить нас в неведении о великом событии, известном даже чужеземным жителям далекой страны.
Тогда, вставши со своих мест, первосвященники сказали: "Великий государь! всем евреям, исповедующим закон Моисея, известно, что Мессия должен произойти из дома Давида и родиться в Вифлееме. Потому сказано так: "И ты, Вифлеем - Ефрафа, мал ли ты между тысячами Иудиными! Из тебя произойдет Мне Тот, Который должен быть Владыкою в Израиле, и Которого происхождение из начала, от дней вечных" - Мих. 5,2.
Разрешенный этим показанием вопрос тем и кончился, продолжал Финеес.
Ирод распустил собрание и, удалившись в свои покои, послал за проезжими мудрецами; когда они явились, он спросил их, в какой именно день и час они увидели на небе звезду, увлекшую их в столь далекий путь, и, сообразив по их ответу соответствующий появлению звезды возраст Младенца, сказал им:
- Идите в Вифлеем и ищите там царственного Младенца; когда же вы найдете Его, возвратитесь в Иерусалим и принесете мне весть о Нем, чтобы и я мог поклониться Тому, рождение Которого ознаменовалось необычайным лучезарным явлением и приходом посылаемых Востоком мудрых и сановных вельмож.
Когда они вышли из дворца Ирода на площадь, была уже ночь, и звезда-благовестница ярко горела среди миллиардов небесных светил. Следуя за ней, они пришли в Вифлеем, в скромное жилище Марии и Иосифа, где на руках матери увидели Божественного Младенца, окруженного лучами тихого небесного света. Они преклонили перед Ним колена и поднесли Ему золото, ладан и смирну, драгоценные дары, подносимые исключительно одному Богу.
Когда Каиафа спросил у Финееса, как он это все знает, Финеес доложил ему, что, движимый чувством любопытства взглянуть на именитых чужеземцев, пришедших поклониться неизвестному Царю, он вышел из дворца Ирода вслед за ними и дошел до Вифлеема, где был свидетелем их поклонения Младенцу Иисусу, сыну Марии. Впрочем, добавил он, и поныне есть много живущих в Иерусалиме евреев, помнящих пришествие мудрецов с востока, и даже еще жив и находится на службе у правителя Пилата военачальник Иеремия, которому, по повелению царя Ирода, было поручено избиение младенцев в Вифлееме. Он сам отводил туда войска.
- Дело об этом избиении не внесено в летописи народа! - гневно сказал Каиафа.
- Насилия и жестокость царей не включаются в перечень их деяний, - ответил Финеес.
- Что же дальше было? - спросил Каиафа.
- Мудрецы не исполнили повеления Ирода и не вернулись в Иерусалим, а пошли к себе другими путями; когда же царь узнал о том, он дал волю своему гневу и приказал одному из своих телохранителей, сотнику Иеремии, взять с собою военную команду и перебить в Вифлееме всех детей, не превышающих двухлетнего возраста, рассчитывая, что вместе с ними погибнет и Иисус. Но Господь охранял Его для видимого ныне прославления Израиля.
- Разве ты веришь в Него? - спросил с удивлением Каиафа, строго взглянув на Финееса.
- Я не видел Его, но если Он отвечает предсказаниям пророков, то первый преклонюсь пред Ним.
Тут, рассказывает равви Амос, бывший одним из свидетелей разговора Каиафы с Финеесом, произошло между священниками и другими присутствующими общее смятение; одни кричали, что, судя по всему, Иисус воистину Христос, другие же - что по законам о лжеучителях Его следует побить камнями. Тем не менее, Каиафа вызвал Иеремию, и седовласый старец подтвердил собранию, что действительно он был отправлен с войсками, по повелению царя Ирода, в Вифлеем, для избиения младенцев, три дня спустя после ухода восточных мудрецов.
Из всего вышесказанного, дорогой отец, вы можете усмотреть возрастающее значение Иисуса и также то, что ряд прославивших уже Его чудес служит только подтверждением тех пророчеств, которыми было озарено Его младенчество. Позвольте же мне теперь изложить вам все несомненные доказательства воплощения Мессии в лице Иисуса. Во-первых, встреча Его на пороге храма Симеоном и Анной, преклонившимися перед Ним и признавшими в Нем Того, о Ком говорили пророки; потом звезда-благовестница, приведшая в Вифлеем восточных мудрецов; свидетельство о Нем в пустыне пророка Иоанна; крещение в Иордане, сопровождаемое гласом Божиим и сошествием на Него Святого Духа в виде голубя; брак в Кане Галилейской и наконец, кроме того, ряд чудотворных деяний, венчающих Его венцом неугасимой славы, от света которого прозревают слепые, встречающиеся на благословенном пути Его.
Скажите мне: не Он ли - Христос, Сын Божий?
Адина.
Письмо пятнадцатое
Дорогой отец!
Вы спрашиваете меня в последнем письме, что сталось с Иорданским пророком Иоанном с тех пор, как восходящее солнце Иисуса затмило угасающую его славу, и еще о том, не зародилось ли в сердце его чувство невольной зависти к возрастающему влиянию его знаменитого Преемника? Нет, дорогой отец, напротив того: говоря народу о скором Его пришествии, Иоанн всегда упоминал о том, что идет за ним Сильнейший его, у Которого он недостоин понести обувь, а также и то, что появление Мессии в мир положит конец его земному поприщу. Вскоре после крещения Иисуса он покинул пустыню и пошел в Иерихон - местопребывание царя Ирода, где на улицах, площадях, рынках и даже на мраморных ступенях дворца проповедовал о приближающемся суде Божием и призывал народ к покаянию, чтобы отвратить от себя гнев Его. Однажды, когда он, окруженный толпой слушателей, говорил на пороге дворца, Ирод в сопровождении своих телохранителей вышел на террасу, чтобы послушать знаменитого проповедника, прославившегося в народе силой своего красноречия. Заметив царя, смелый пророк строго к нему обратился и в присутствии народа стал громко упрекать его за противозаконный брак с женою брата его Филиппа.
Сознавая свою вину, Ирод не оскорбился выходкой неустрашимого пророка и, пригласив его к себе в дом, долго с ним беседовал, расспрашивая его про Мессию и про свидетельство о Нем, возложенное на него Господом.
Но не так снисходительно отнеслась к нему жена его, Иродиада, когда узнала о том, что Иоанн всенародно обличал ее мужа в противозаконном союзе. Непреодолимая жажда мести возгорелась в озлобленном., сердце ее, и, глубоко возмущенная видимым к нему расположением Ирода, она объявила мужу, что если он дорожит ее любовью, то должен, немедля или заключить в темницу Иорданского пророка или лишиться ее. Ирод долго противился и горячо заступался за человека, посланного, как он утверждал жене своей, от Бога, но Иродиада настаивала, и позорная страсть к недостойной женщине победила сопротивляющуюся совесть. В ту же ночь Иоанн был отведен в темницу и отдан под стражу.
Когда дошла до учеников эта печальная весть о его заточении, они все пришли к нему и слезно изливали перед ним свою глубокую скорбь. Пророк утешал их, доказывая им, что великая цель его призвания уже достигнута, и завещал им отныне всецело обратиться к восходящему Солнцу правды, для Которого нет и не будет заката.
В течение нескольких недель Небесный Узник находился в темнице, и всякий день Ирод искал случая освободить его, не возбуждая тем страшного для него гнева жены своей, перед чарами которой он оказывался бессильным. Наконец наступил день его рождения, и он дал слово Иоанну возвратить ему свободу, уповая на то, что Иродиада уступит его просьбе, принимая во внимание празднуемое событие.
Царский пир был в полном разгаре, когда после роскошного обеда Филиппа, дочь ее от первого брака, красивая и стройная девица, выступила на средину комнаты и стала танцевать перед царем и гостями. Увлекательная наружность, чарующая прелесть юности, изящность движений обворожили пресыщенного веселием и зрелищами царя, и, под обаянием испытанного наслаждения, он с клятвой обещал ей дать все, чего бы она ни просила, хотя бы это была половина его царства. Она подошла к матери и после краткого совещания сказала царю:
- Прикажи принести мне на блюде голову Иоанна Крестителя.
Ирод побледнел, и отяжелевшие глаза его заискрились гневом.
- Тебе мать вложила в душу подобное требование, девица! - строго промолвил он. - Повторяю тебе, спрашивай у меня, что хочешь, но не заставляй проливать невинную кровь в праздничный для меня день.
- Ты при свидетелях дал клятву, а теперь изменяешь ей? - с презрением обратилась к нему жена.
Тяжелая дума легла на опечаленное лицо Ирода, и все окружающие в глубоком безмолвии ожидали державного слова. Наконец, он пересилил угнетающую его борьбу, в которой совесть и долг уступили место поработившей его преступной страсти, и, подозвав к себе одного из своих оруженосцев, приказал ему снять голову с пророка Иоанна и принести ее на блюде.
Общий ужас сомкнул уста пирующих гостей; недовольный собою царь мрачно ходил по богатому чертогу, не находя ни места, ни покоя; все притихли перед сознанием совершающегося преступления, и только на лице коварной Иродиады блуждала холодная улыбка неоспоримой власти. Но вот дверь отворилась, и на пороге показался оруженосец, неся в руках золоченое блюдо, на котором покоилась окровавленная голова славного пророка и предшественника Христа.
- Отдай его ей! - грозно закричал Ирод, указывая глазами на бессердечную и своенравную красавицу.
Оруженосец передал девице блюдо, и она с улыбкой самодовольного торжества отнесла его матери.
Узнав о смерти своего учителя, двое из учеников Иоанна, выпросив у Ирода для погребения тело его, пошли к Иисусу и рассказали обо всем случившемся. "Известие о кончине доблестного пророка, видимо, глубоко огорчило Его", пишет Иоанн, ученик Христа, родственнице своей Марии, "и Он тотчас удалился в пустыню, чтобы временно отдохнуть от непрестанного наплыва народа, жаждущего Его духовной и телесной помощи. Между тем, остальные ученики Иоанна Крестителя, представив себе, что ужасная смерть его может послужить поводом к общей резне, поспешили покинуть города и селения, где в то время находились, и бежали в пустыню просить милостиво заступничества Иисуса. К ним скоро присоединилось великое множество народа, узнавшего от них о месте Его пребывания. Положение пришедших в огромном количестве людей становилось затруднительным. Они шли наугад, не зная расстояния, отделяющего их от желанной цели, и никто из них не обеспечил себя достаточным запасом хлеба. Ввиду неизбежного голода мы доложили о том Иисусу, думая, что Он велит отпустить их в ближайшие города и селения для покупки необходимого продовольствия. Но Он ответил нам:
"Не нужно им идти, вы дайте им есть" - Мф. 14: 16 - 18. Тогда Андрей, брат Симона Петра, сказал: "Учитель, где же нам взять здесь столько хлебов, чтобы накормить такое множество народа? У нас их всего только пять и две рыбы". "Принесите их Мне сюда", - ответил Иисус. Мы собрали, что было - пять хлебов и две рыбы, и я сам положил их на камень, стоящий около Него. Тогда Он повелел нам рассадить всех отдельными группами на траву, и когда они сели, взял в руки хлеб и рыбу и, подняв глаза к небу, благословил их.
Потом, переломив то и другое на куски, приказал нам отнести их народу. В продолжение двух часов мы брали из неисчерпаемого источника неоскудевающей руки Его непрерывно умножающийся всемогущею Его властью хлеб и рыбу, и когда наконец все насытились, собранные по Его повелению оставшиеся куски наполнили собой двенадцать корзин. Народа же, не считая жен и детей, было пять тысяч человек. Это последнее чудо, дорогой отец, уже по одному числу свидетелей не подлежит отрицанию. Тот, Кто может одною творческою силой Своего слова накормить пять тысяч человек, может напитать весь мир, и не проходит дня без нового про явления Его беспредельного могущества. Как некогда стремились на Иордане к пророку Иоанну, так ныне массы людей всех сословий стремятся в Галилею, вопреки угрозам и возражениям священников и законоучителей, сильно восстающих против Него. Они упрекают Его в том, что Он, увлекая народ за Собой, отвращает его от установленных жертвоприношений и проповедует начала, противные закону Моисея; что общается с грешниками, входит в дома самарян и предпочитает Галилею Иерусалиму, чем явно доказывает, что ни в каком случае не может быть Мессией, Который, по словам пророка, должен: "Внезапно прийти в храм Свой" - Мал. 3, 1. Наконец, они даже приписывают творимые Им чудеса пребывающей в Нем силе Веельзевула, князя бесовского.
- Если мы допустим Его подчинять Себе всех людей в Израиле, как Он это делает, - говорил вчера Каиафа равви Амосу, когда узнал, что Иисус, ехавший на лодке с учениками, укротил бурю силой Своего слова, - то поклонение Иегове в храме Его на горе Мориа окончится, и жертвоприношения прекратятся. Он всех увлечет за Собой! По всей Иудее люди теперь поголовно заняты одним, и каждый создает себе особое понятие об Иисусе. Многие думают, что Он - который-нибудь из великих пророков прошедших времен, возвращенный к земной жизни, и подозревают в Нем вновь воплощенного Илию или Иеремию. Левиты же, книжники и законоучители, хотя и не отрицают в Нем человека, облеченного сверхъестественною властью, тем не менее никто из них не признает в Нем обетованного Христа.
Вы спрашиваете в последнем вашем письме, дорогой отец: когда же приходил Илия, являющийся, по предсказаниям пророка, "перед наступлением дня Господня"? На этот вопрос, предложенный Ему учениками, Сам Иисус ответил тем, что Илия уже был, но они не узнали его. Тогда они спросили, не про Иоанна ли Он говорит?
- Иоанн приходил в силе и духе Илии, - сказал Иисус, и есть тот самый, о котором говорили пророки.
За исключением шести учеников, уже вам известных, у Него теперь еще шесть новых, и все двенадцать состоят безотлучно при Нем, сопровождают Его повсюду. Кроме того, Он из среды множества людей, следующих за Ним, избрал еще семьдесят, которых разослал по городам и селениям Галилеи проповедовать Царство Божие на земле и готовить народ к приближающемуся суду Господню.
Вы сами теперь видите, дорогой отец, что появившийся менее чем год назад, никому не известный Человек из Назарета превышает ныне Своим влиянием и властью самого римского правителя Пилата. Через несколько дней после совершенного Им в пустыне чуда с пятью хлебами народ собрался, чтобы нечаянно взять Его и провозгласить царем; но Иисус, узнав о том, скрылся от него и ушел на гору.
Не призванием людей надлежит Ему унаследовать предназначенное Ему Царство, и кто из нас может определить границы Его неизмеримых владений? Глазами веры и надежды я вижу отныне нареченного Сына Божия, облеченного властию Царя царствующих и Господа господствующих, восседающим на святой горе Сион. Он всех подчиняет общему мировому закону правды и любви. Он есть "Камень, оторвавшийся без содействия рук, который наполнит всю землю" - Дан. 2, 31.
Вы, конечно, назовете меня опять увлекающеюся и восторженною душой, - тем не менее, дорогой отец, я остаюсь при своем и говорю, что если только Иисус воистину Христос, то нет слов на языке человеческом, чтобы выразить всю невообразимую славу Его Царства!
Теперь уже точно известно, что Он придет в Иерусалим на Пасху. Как только увижу Его, немедленно вам сообщу; пока прошу вас верить в неизменную и преданную любовь дочери вашей
Адины.
Письмо шестнадцатое
Дорогой отец!
Пока я вам пишу, весь город в волнении, точно бушующее море, и неумолкаемый шум сотни тысяч голосов раздается по всем улицам Иерусалима. Распространившийся слух о народном восстании, дошедший до Пилата, заставил его принять строгие меры для ограждения столицы от угрожающих ей беспорядков, вследствие чего сейчас проскакал мимо нашего дома вооруженный отряд конницы, направляющийся к храму, где среди столпившегося в огромном количестве народа замечается особое возбуждение умов. Но, увы! дорогой отец, эти тревожные слухи лишены всякого основания. Нравственно павший Израиль, считавшийся некогда народом Божиим и главой Востока, давно беспрекословно подчинился чужеземному правителю и, раболепно повинуясь язычникам, утратил всякую способность сопротивляться постыдному ярму. Настоящая причина все более и более возрастающего волнения есть новое доказательство могущества Иисуса, перед Которым, смело могу сказать без всякого пристрастия, стали уже теперь преклонять колено не только ревнители истинного Бога, евреи, но даже отошедшие от Него самаряне. В последнем письме я вам говорила, что Он должен прийти в Иерусалим перед праздниками Пасхи, и все умы настолько поглощены его ожиданием, что самый праздник на этот раз потерял всякое значение. Не только из окрестностей столицы, но даже из отдаленных окраин собралось множество народа, чтобы видеть Его, и равви Амос говорил нам вчера, что подобного съезда не помнят самые древние старожилы города.
Вчера утром мы все семейство сидели на дворе у фонтана, в тени виноградных лоз, вьющихся по решетчатому навесу, и слушали равви Амоса, читавшего нам пророчества Иеремии о Мессии, когда совершенно неожиданно явился Иоанн, родственник Марии и ученик Христа. Обрадованный его приходом, равви бросился обнимать его и, посадив возле себя, приказал принести воды, чтобы умыть его ноги. Он действительно был в пыли и казался утомленным. От него мы узнали, что в настоящее время Иисус находится в Вифании, где отдыхает от непомерных трудов Своих под гостеприимным кровом Лазаря, Марфы и Марии.
- Если Он будет в Иерусалиме, - сказал равви, обращаясь к Иоанну, - упроси Его остановиться у меня; присутствие в моем доме Пророка Божьего несомненно внесет благодать в стены его!
- Прошу тебя во имя нашей дружбы, уговори Его посетить нас, - воскликнула Мария, с восторгом и любовью глядя на молодого ученика.
- Я передам моему возлюбленному Учителю желание равви, - ответил Иоанн, - и не сомневаюсь в том, что, не имея здесь никого из друзей и преданных Ему людей, Он согласится на его предложение.
- Не говори этого, - с жаром возразила Мария, - все в нашем доме - друзья Его, и каждый из нас был бы непомерно счастлив стать наряду с избранными Его учениками и следовать за Ним.
- Как! - с удивлением спросил Иоанн, - даже и высокопочитаемый священник, равви Амос?
- После всего этого, что я о Нем слышал, - сказал мой дядя, - я верю и признаю в Нем пророка, посланного от Бога как явное доказательство Его милосердия и любви к израильскому народу.
- О, равви! Он гораздо выше всех пророков! Никто из них не делал того, что делает Иисус, и если бы вы видели и слышали все, что я вижу и слышу ежедневно, вы бы первый сказали, что Он Сам Иегова, сошедший на землю в образе человеческом!
- Остановись, молодой человек, - строго промолвил равви, - ревность твоя к Иисусу слишком далеко заносит тебя!
Иоанн почтительно склонил голову перед замечанием равви, тем не менее твердо и сознательно продолжал:
- Никто из людей от начала мира не имел того могущества и власти, которые имеет Он, и если Иисус не Сам воплощенный Бог, то, наверное, ангел Господень, облеченный божественною властью.
- Нет, - сказала я, - если Он - Тот Самый обетованный Израилю Мессия, то не может быть ангелом! Разве не ясно сказано, что Он родится от жены и будет "муж скорбей, изведавший болезни"? - Ис. 53, 3.
- Вы правы, - ответил Иоанн, - что же касается до меня, то я твердо убежден, что Он и есть Самый Мессия, о Ком говорили пророки, но где в Нем граница человеческого бытия и где пределы всемогущества Божия? Никто из нас, окружающих Его, постичь того не может. Я люблю Его любовью друга и брата и одновременно с благоговейным страхом преклоняюсь перед Творцом и Богом. Я видел не раз в глазах Его слезы, исторгнутые страданиями людей из глубины милосердного сердца человека, и видел эти же страдания мгновенно прекращенными всесильною властью Бога. Я слышал Его могучий голос, повелевающий нечистым духам оставить одержимых ими людей, и слышал также отчаянные вопли этих духов, умоляющих Его не погубить их; даже и они подчинены Его беспредельной власти и испаряются перед Ним, как испаряются ночные туманы перед первыми лучами восходящего солнца!
- А несмотря на то, молодой человек, - сказал показавшийся, но уже давно прислушивающийся к словам Иоанна один из близких знакомых равви Амоса, богатый фарисей по имени Никодим, - вы сейчас сами говорили, что Иисус в настоящее время отдыхает в Вифании от непосильных трудов. Может ли подвергаться утомлению человек, исцеляющий все болезни силой Своего слова? Я бы сказал ему: врач, исцели самого себя!
Эта речь была произнесена ученым евреем с выражением глубокого недоверия и даже некоторого презрения по отношению к Иисусу. Как и большинство законоучителей и фарисеев, он не смел открыто придавать значения Его чудотворным деяниям и, страшась так же, как и прочие, неограниченного Его влияния на народ, приписывал их проискам честолюбивого человека, желающего захватить верховную власть над павшим Израилем. Тем не менее, мне почему-то показалось, что он внутренне не отрицает божественных свойств Иисуса, доказывающих Его небесное происхождение, но не выражает своего мнения из опасения враждебной ненависти к нему фарисеев! Таково мое, быть может и ошибочное, воззрение насчет приятеля равви Амоса, богатого и знатного иудейского правителя.
- Насколько я изучил характер могущества Иисуса, - сказал спокойно Иоанн, - Он никогда не прикладывает его к Себе, и все чудеса Его исключительно направлены на помощь и спасение тех, кто с верой к Нему прибегает; но эта творческая сила Бога вмещается в воплощенном образе человека, и потому Он страдает и утомляется, как человек, и, возвращая умирающего ко всем радостям земной жизни силой Своего слова, Он Сам изнемогает под бременем непосильных трудов, присущих Его служению миру на поприще милосердия и любви. Однажды Симон Петр, увидев Его к вечеру усталым и измученным, сказал Ему:
- Учитель! Ты всем возвращаешь утраченные силы, как же можешь Ты страдать, когда носишь в Себе Самом источник жизни для других?
- Не сказано ли в Писании про Меня, - ответил Иисус: - "Он взял на Себя наши немощи и болезни?" И приходящего ко Мне не изгоню вон, ибо Я сошел с небес для того, чтобы творить волю пославшего Меня Отца!
- г- Несомненно, этот Человек послан от Бога, - сказал после некоторого молчания фарисей, - и когда Он будет в Иерусалиме, я сделаю все возможное, чтобы собственными ушами услышать проповедуемое Им учение, и очень желал бы быть свидетелем какого-нибудь сотворенного Им чуда.
- Очевидно, - сказал равви Амос, - никто из вас не будет отрицать в Нем Пророка, если увидит в Нем явные к тому доказательства, но не в том состоит вопрос. Что Он Пророк, не подлежит для меня сомнению, но Мессия ли Он или нет?
- Он это докажет силой Своего могущества, - ответил с жаром Иоанн. - Ах, равви! если бы вы слышали дивные Его речи, премудрость и духовную высоту Его учения, то без подтверждения видимых чудес уверовали бы в Него.
Тут Никодим встал, чтобы отправиться к себе, и когда при прощании мой дядя сказал ему, что надеется видеть у себя в доме прославленного Пророка, фарисей отвел его в сторону и просил дозволить ему посетить Его, но не иначе, как тайно от всех, чтобы не навлечь на себя негодования своих собратьев.
Я начала это письмо, дорогой отец, сообщением о необыкновенном волнении, вызванном в народе ожиданием Иисуса; Он вошел в город два часа тому назад и прямо направился в храм в сопровождении следующего за Ним по всем улицам такого несметного количества народа, какого Иерусалим до сих пор не видал.
Приказание ваше сообщить вам подробно о ходе дальнейших событий, касающихся до Иисуса, служит для меня доказательством того, что необычайные деяния Этого дивного Человека начинают занимать вас. Это утешительное явление поддерживает во мне надежду увидеть вас со временем верующим в Него и признающим в Нем Христа, что несомненно. Будущее мое письмо отошлю через Бен-Иуду с отходящим после Пасхи караваном, а пока - да будет над вами благословение Бога отцов наших.
Адина.
Письмо семнадцатое
Дорогой отец!
Вы требуете подробного описания всего, что произошло в Иерусалиме после того, как необычайное народное волнение, сопровождаемое оглушительными восклицаниями, заставило меня прекратить начатое вам письмо. Повинуясь вашему приказанию, я продолжаю сегодня прерванное повествование о первом появлении Иисуса в град Давидов.
Когда на утро Пасхи стало всем известно, что Пророк из Галилеи войдет в Иерусалим через Иерихонские ворота, весь город встрепенулся, и все жители его, покидая дома свои, толпами потянулись по направлению к ним. В надежде что-нибудь увидеть, мы с Марией поднялись на верхнюю террасу нашего дома, но как вблизи, так и вдали все пространство, отделяющее его от городских ворот, представляло собой сплошную массу голов, над которою проносился по воздуху неумолкаемый гул, подобный непрерывному шуму морских волн, ударяющих о скалистый берег. Не только улицы, но даже кровля прилегающей к воротам городской стены и стоящие поблизости деревья, - все было усеяно народом. Вдруг раздался оглушительный крик радостного восклицания, повторенный непрерывными переливами сотни тысяч голосов, и вся толпа заколыхалась, точно тихая поверхность моря, когда над ней внезапно проносится разбушевавшийся вихрь.
- Верно, Пророк вошел в ворота, - сказала Мария, едва переводя дух от волнения.
Мы надеялись, что Он пройдет мимо нас, но были обмануты в своих ожиданиях. Не заходя в центральные улицы города, Иисус Христос пошел по дороге, огибающей подошву Сиона, и стал подниматься на гору Мориа, направляясь прямым путем к храму. К великой нашей радости, с того места, где мы стояли, была видна часть дороги, по которой должен был проходить Пророк, и, несмотря на расстояние, мы узнали Его в то время, как Он приближался к ограде. Строго говоря, мы скорей догадались, чем узнали, основывая свои предположения на том, что Он шел один впереди всех, следующих за Ним. Тем не менее, Мария, как бы в подтверждение старинной поговорки, гласящей, что глаза любящей девицы одарены одновременно кротостью голубицы и проницательностью орла, уверяла меня, что видит ясно идущего около Иисуса родственника и друга своего Иоанна. Между тем, отдаленный шум ликующего народа продолжал оглашать воздух; наконец, после довольно долгого шествия мы увидели, как Пророк скрылся от наших взоров под сводами величественного храма. Тысячи людей последовали за Ним, остальные - частью столпились на окружающей храм площади, частью остались вне ограды, под прикрытием отряда вооруженной конницы с сотником Эмилием во главе, приведенного на случай могущих возникнуть беспорядков. Мария не могла отличить его от прочих, но я, несмотря на отдаленность, тотчас узнала его как по отважной осанке, так и по красному значку - изделию рук моих, развивавшемуся на оконечности стального копья, и подаренного ему мною взамен старого, пропавшего недавно при преследовании Вараввы. Он получил его от сестры своей красавицы Тулии и так был огорчен, потерявши его, что я решила заменить драгоценный подарок собственным своим рукоделием. Вы, я знаю, не упрекнули бы меня за пустое внимание, оказанное чужеземцу, если бы оно не касалось язычника, но я не теряю надежды обратить этого прекрасного юношу в веру евреев. Он с неподдельным восторгом вслушивается в слова Писания и говорит, что псалмы царя Давида поэтическою своею прелестью превосходят все, что он когда-либо читал на своем родном языке. Между тем, народ мало-помалу вошел в храм вслед за Иисусом Христом, и водворилась глубокая тишина, продолжавшаяся несколько минут.
- Он, верно, присутствует при жертвоприношении, - сказала Мария.
- Или, быть может, учит народ, - заметила я.
Не успела я договорить, как из внутренних стен храма раздался оглушительный крик; повторенный тысячами голосов столпившегося народа, он произвел среди него страшное, невообразимое смятение. Мы видели, как, словно сорвавшийся поток, бежали без оглядки из храма перепуганные толпы людей, сшибая с ног всех, кто попадался им на пути, точно боясь угрожающего им преследования; как врезавшийся в толпу отряд военной конницы принужден был отступить перед натиском обезумевшего народа. Не понимая причины неожиданного волнения, мы стояли с стесненным сердцем, в трепетном ожидании, чем все это кончится, как вдруг, вспомнив об опасности, которой, по всему вероятию, подвергались в эту минуту отец и друг ее Иоанн, Мария закрыла лицо руками и без чувств упала на землю. С помощью рабы мы отнесли ее в комнату, и я более не видала того, что происходило на горе Мориа. Но через полчаса оттуда пришел родственник равви Амоса, Самуил Бен Азель, молодой человек, приехавший накануне с матерью из Наина на праздник, и, предварительно успокоив Марию насчет отца и двоюродного брата, рассказал о причине виденного нами ужасающего зрелища. Передаю вам в подлиннике рассказ его.
- Вступив в ограду храма, Иисус увидел широкий двор весь разгороженный стойлами, в которых тысячами стояли овцы, волы и прочие животные, употребляемые для жертвоприношений, и всю роскошную мраморную галерею заставленною столами меновщиков, обменивающих иноземные деньги, занесенные в Иерусалим приезжими евреями из Греции, Египта, Елама и Парфии на местную монету римской чеканки. Неумолкаемый говор несметного количества продавцов и покупателей, сливаясь с непрерывным мычанием волов и блеянием овец, обращал великолепную площадь, окружавшую дивный храм Иеговы, в многолюдный караван-сарай, где, казалось, столпились все народы вселенной, привлеченные общим побуждением корыстной наживы. Пробивая себе путь через непроходимую толпу и достигнув верхней ступени у дверей храма, где по одной стороне сидел перед грудой золота меновщик, а по другой - продавец голубей, Иисус Христос остановился и, став лицом к народу, устремил на него всеобъемлющий, как молния, сверкающий взор. Мгновенно последовало гробовое молчание; умолкли оглушительные возгласы продавцов, и все с тревожным недоумением глядели на Него, точно готовились к чему-то необычайному и страшному. Не слышно было даже мычания волов, точно сверхестественное влияние Его присутствия отразилось таким же необъяснимым страхом и на бессмысленных тварях. Там, где за минуту перед тем раздавался неистовый шум и говор тысяч голосов, царило теперь глубокое безмолвие, и только тихое воркование голубей, как плеск успокоенной волны после промчавшейся над нею ужасной бури, изредка нарушало водворившуюся тишину. Все стоявшие поблизости Иисуса Христа, повинуясь бессознательно охватившему их внушению, стали мало-помалу отступать перед Ним, и скоро Он остался один на верхней ступени широкого входа, как на завоеванном престоле, у подножия которого собрались все народы вселенной в ожидании суда. Наконец, строгим и повелительным голосом Он сказал: "Дом Мой есть дом молитвы; а вы сделали его вертепом разбойников" - Лк. 19,46.
И, подняв с полу лежавшую у ног Его веревку, Он сделал из нее бич и выступил вперед, опрокидывая столы с деньгами и рассыпая их по мраморному полу. Стоявшим тут же продавцам голубей Он сказал:
"Возьмите это отсюда, и дома Отца Моего не делайте домом торговли" - Ин, 2, 16.
- Трудно передать, - продолжал Самуил, - возникшее общее смятение. Перепуганный народ, меновщики, священники, продавцы, обуреваемые невообразимым страхом, кинулись опрометью бежать, бросая свои сокровища, сбивая друг друга и думая только о личном спасении. Груды серебра и золота валялись на земле, и самые корыстные из людей пробегали мимо, не останавливаясь перед ними. И не перед бичом Его бежали - Он им не тронул никого, - а бежали от Лица Его, от карающей неизмеримой власти, от беспредельного могущества Его!
Смятый толпой, я уже отчаялся выбраться живым, когда, гонимый народною волной, к счастью моему, очутился вне ограды и, опомнившись, оглянулся назад. Огромная площадь была пуста, ни одной души не было на ней, только один Пророк как законный владелец Своего дома стоял у входа отвоеванного Им храма. В руке Его уже не было более страшного бича, казавшегося огненным мечом Архангела, и взамен сверкающего гнева сияло в кротких очах Его милосердное сострадание ко всем бегущим от Него. За воротами отряд конницы стал разгонять народ по домам. Я с великим трудом пробрался сюда и счастлив, что наконец нахожусь вне опасности.
Ах, дорогой отец! Можно ли сомневаться в том, что Иисус Назорей облечен Божественною властию? Тот, Кто одним взглядом обращает в бегство не одну тысячу людей, может заставить бежать всю вселенную перед величием лица Своего!
Впоследствии равви Амос подтвердил все переданное нам Самуилом и рассказал следующее:
В то время, когда Иисус Христос стоял один на усеянных золотом ступенях храма, первосвященник Каиафа подошел к Нему и с подобострастием, в котором, однако, просвечивало и чувство гневного бессилия, спросил Его:
- Чем Ты докажешь, что имеешь власть так поступать? Иисус ответил ему:
- Дом Отца Моего не есть дом торговли; в Писаниях сказано обо Мне: "Ревность по дому Твоему снедает Меня".
- Когда придет Христос, Он Сам устроит все.
- И Я начал с устройства дома Моего. Разве не сказано про Меня: "Внезапно приидет в храм Свой Господь, и сядет переплавлять и очищать серебро"?
- Разве Ты - Христос, Сын Благословенного?
- Я, и суд Мой праведен, ибо не ищу Моей воли, но воли Пославшего Меня Отца.
- Но чем же Ты докажешь, что послан от Бога?
- Разве мало тебе этого доказательства данной Мне власти? - сказал Иисус Христос, протягивая руку по направлению к бегущему народу. - Разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его!
Эти слова, как искра, брошенная в тлеющий огонь, воспламенили скрытое негодование священников и левитов, вышедших из храма, чтобы быть свидетелями допроса Каиафы.
- Может ли Этот Человек быть посланным от Бога, - гневно воскликнул Анна, - когда так безумно говорит о храме Господнем, который строился сорок шесть лет?
- Но, если Он не от Бога, - заметил другой, - откуда же у Него власть творить чудеса?
- Он творит их силой Веельзевула, князя бесовского, - громко сказал Анна, - иначе не являлся бы разрушителем престола Господня.
Пререкания священников стали принимать все более и более угрожающие размеры; мнения были различны: кто говорил одно, кто утверждал другое, но все, однако, как будто боялись отрицать в Нем присущие Ему Божественные свойства. Наконец, Каиафа заставил их всех замолчать и, обращаясь вновь к Иисусу Христу, сказал Ему:
- Долго ли Тебе держать нас в недоумении? Если Ты - Христос, скажи нам прямо.
- Я сказал вам, и вы не верите, но дела, которые Я творю во Имя Отца Моего, свидетельствуют о Мне, - ответил ему Христос, возведя очи к небу.
- Этот человек - обманщик и самозванец, Его следует изгнать из храма, - грозно провозгласил Анна, обводя всех вызывающим, повелительным взором.
Но никто не смел подойти к Тому, Кто только что на их глазах проявил непобедимую силу Своего могущества; тогда Иисус Христос, обращаясь к ним, без всякого гнева с печалью сказал:
- Вы все здесь свидетели тому, что Я пришел к вам, и вы не признали Меня. Этот храм, дом Отца Моего, откуда вы Меня изгоняете, уже недолго будет местопребыванием алтаря Иеговы. Близок день, когда вместо него начнет воздвигаться бесчисленное множество других и не только на горе Сионе, но по. всей вселенной; в городах и селениях, на холмах и в долинах будут превозносить Имя Всевышнего Бога и Отца и поклоняться Ему. Видите ли сии великие здания? Все это будет разрушено так, что не останется здесь камня на камне.
И тихими шагами Иисус Христос вышел из храма, оставив за Собой первосвященника и прочих левитов, бессильно смотревших Ему вслед и не находивших слов для каких-либо возражений.
Равви Амос, бывший свидетелем всего вышеописанного, говорит, что невозможно вообразить себе той разительной противоположности, какую представляли, стоя друг против друга, Каиафа и Христос. Первый - в роскошном облачении, усыпанном драгоценными камнями, надменно держал обремененную годами голову, украшенную золотою митрой, и пылающее гордое лицо его горело завистью и тайной злобой. Другой - молодой, почти юноша, в простом хитоне, поверх которого спадала простая риза галилейских поселян, в изношенных сандалиях, носящих на себе следы далекого пыльного пути, стоял перед ним, сияя лучистым светом Истины; на прекрасном лице Его, озаренном тихим пламенем молитвы и душевной скорби, отражалось все величие Его небесной власти!
- Он вышел один, и никто из врагов Его не тронулся с места, - продолжал равви Амос. - Я пошел искать Иоанна, чтобы напомнить ему его обещание просить Пророка зайти ко мне в дом, и нашел его уже за воротами храма. Он сопровождал Иисуса Христа, шедшего среди множества хромых, слепых и прочих больных, ожидающих Его благодатного прихода, которых Он, проходя мимо, исцелял Своим прикосновением от угнетающих их недугов.
Вот вам, дорогой отец, подробное описание того, что сегодня происходило в храме; в том, что Иисус Назорей есть Тот Самый Христос, Сын Божий, о Ком писали пророки, никто из нас не сомневается с тех пор, как Он Сам заявил о том первосвященнику. Кончаю письмо пламенною молитвой к Богу отцов наших о сохранении вам здоровья и душевного покоя.
Адина.
Письмо восемнадцатое
Дорогой отец!
Как я была счастлива, когда получила ваше последнее письмо, извещающее меня о выздоровлении вашем! Узнавши от Бен-Израиля о постигшей вас тяжкой болезни, я готова была воскликнуть, как некогда восклицал царь Давид: "О, кто бы дал мне крылья голубя!" - я улетела бы и поселилась у изголовья сильно любимого моего родителя! Да будет прославлен Бог отца нашего Авраама, восстановивший ваши силы, и да продлит еще на долгие годы драгоценную для меня жизнь!
Вы говорите, что с нетерпением ожидаете моих писем, по которым с особенным вниманием следите за ходом дальнейших событий, касающихся до Иисуса, и что готовы признать в Нем великого Пророка, ссылаясь на то, что, судя по Его деяниям, никто из людей не может уподобиться Ему, но вместе с тем прибавляете следующее: "Хотя я и соглашаюсь с тем, что Он должен быть Пророком, дитя мое, я очень далек от того, чтобы видеть в Нем Мессию, обещанного израильскому народу. Не говоря уже о Его скромном происхождении и жалкой обстановке обыденной жизни, принуждающей Его обходить пешком города и селения, тогда как настоящий Мессия есть Царь. Он потому еще не может Им быть, что явился из Галилеи. Прошу тебя спросить от имени моего у мудрого и ученого равви Амоса, где он вычитал, чтобы Мессия мог прийти из Галилеи?"
На этот вопрос, дорогой отец, у меня есть готовый ответ. Не только по слухам, но на основании найденных в книгах народной переписи документов стало всем известно, что Иисус родился в Вифлееме. Вскоре после Его рождения Он был увезен родителями в Египет и по возвращении в Иудею провел все Свое детство в Назарете Галилейском, где до сих пор живет Его мать. И этого важного обстоятельства не опровергает даже ученый Никодим, в научных сведениях которого вы, конечно, не усомнитесь. Вчера, сидя у нас за вечернею трапезой, он чрезмерно обрадовал меня, сказав, что нашел еще два пророчества, могущие служить новым подтверждением явления Мессии в лице Иисуса,
- В каких книгах? Скажите мне! - первая спросила я, не потому, чтобы вера моя в Него требовала новых доказательств Его несомненного для меня бытия, а из пламенного желания видеть ее утвержденною в сердцах близких мне людей.
- Вы найдете одно из них в книге пророка Осии, - ответил Никодим, - он говорит: "Из Египта воззвал Я Сына Моего", и другое у пророка Исайи. И, взяв свиток, он громко прочел: "Последующее (время) возвеличит за-Иорданскую страну, Галилею языческую. Народ, ходящий во тьме, увидит свет великий" - Ис. 9, 1 - 2. Эти два пророчества, относящиеся к пребыванию Его в Египте и прославлению в Галилее, не являются ли дополнительными доказательствами осуществления в Нем пророчеств? Вы, конечно, спросите меня: верят ли в Него законоучители и иудейские правители? Про других я не знаю, но учитель Никодим, считающийся одним из главнейших по уму и знаниям, положительно начинает склоняться на Его сторону. Ах, дорогой отец! Если бы вы могли Его видеть и слышать, как видела и слышала Его я, все сомнения ваши рассеялись бы под обаянием Его небесного учения! Как мне описать Его вам? Какими словами открыть доступ к тем великим духовным совершенствам, которыми Он бесповоротно приковывает к Себе людей?
Я вам говорила, что горячее желание равви Амоса состояло в том, чтобы Пророк посетил дом его. Иоанн, родственник Марии, передал Ему усерднейшую просьбу моего дяди, и, милостиво приняв ее, Он пришел к нам вчера прямо из храма, где таким чудесным образом выказал перед лицом всех дарованную Ему свыше власть. Услышав из внутренних покоев дома приближающийся шум и возгласы, повторяемые тысячами голосов, мы поспешили подняться на террасу. Вся улица была полна народом, и сплошная масса голов катилась по ней волной, точно могучий Нил, несущий свои бушующие воды среди береговых откосов плодоносных равнин. Мария стояла возле меня, и обе мы напрягали зрение, стараясь разглядеть Того, Кто был причиной всеобщего волнения, но густая толпа укрывала Его, и наши попытки оказались тщетными. Вдруг Мария тронула меня за плечо и обратила мое внимание на противоположную сторону, и я увидела бывшего сотника, ныне уже начальника римского легиона, Эмилия, направляющегося во главе отряда вооруженных солдат навстречу приближающемуся народу с видимою целью - преградить ему дальнейший путь.
Поравнявшись с нашим домом, он взглянул наверх и приветливо нам поклонился. Мария решилась остановить его и закричала ему:
- Властный начальник! Здесь нет никакого восстания, как, быть может, сообщили вам злоумышленные люди. Весь этот народ сопровождает Пророка из Галилеи, Который идет в дом отца моего.
- Я получил приказание арестовать Его как нарушителя общественного порядка в столице, - ответил молодой начальник, останавливая свою команду.
- О, благородный римлянин! - с жаром продолжала Мария, - чем виноват Пророк, что чудотворные и благодатные Его деяния побуждают народ следовать по стопам Его? Если вы двинете на Него свои войска, неизбежно произойдет между ними и народом печальное столкновение, если же вы обождете здесь, то сами убедитесь в том, что, когда Пророк переступит порог нашего дома, все мирно разойдутся по домам.
Начальник легиона подумал несколько мгновений и, остановив свой взор на нас, сказал:
- Основываясь на том, что народ безоружен и, по-видимому, не замышляет ничего против моего правительства, я согласен исполнить ваше желание, многоуважаемые девицы, и обождать на месте, пока Пророк войдет в ваш дом.
Он отдал приказ отряду остановиться, и блестящая конница выстроилась против нашего дома.
Между тем, толпа приближалась, но многие при виде вооруженных воинов сами отступали и побежали домой, так что скоро я могла различить Иисуса Христа, идущего тихими шагами впереди всех с Иоанном по одной стороне и равви Амосом - по другой. Чем ближе Он подходил, тем более редела толпа; на бледном и печальном лице Его не осталось недавнего гнева; тихий свет мира и милости освещал дивные черты, и, не взирая на видимое телесное утомление, свойственная Ему величественная осанка говорила всем окружавшим Его, что идет посреди них Царь Мира, Которому нет и не будет подобного.
Когда Иисус Христос проходил мимо войска, юный начальник почтительно преклонил перед Ним сияющий на солнце меч, воздавая Ему тем честь, подобающую монарху. Мы с Марией удивились вниманию, оказанному язычником нашему Пророку, и более чем когда-нибудь благодарное мое сердце наполнилось теплою признательностью к благородному римлянину.
Иисус Христос и равви Амос уже были в двух шагах от дома, когда послышались гневные голоса, обращенные к Эмилию с требованием арестовать Его. Я посмотрела туда, откуда они раздавались, и увидела целое общество левитов с первосвященником Анной во главе, пробиравшихся через толпу. "Задержите Этого Человека, властный начальник! - кричали они, - мы обвиняем Его в намерении восстановить народ против кесаря. Сегодня Он ворвался в храм, и, если вы не примете надлежащих мер, завтра не только город, но и весь край будут в Его руках".
- Я ничего не вижу в Нем опасного для моего правительства, - ответил им Эмилий. - Он - один, безоружен, и не ведет за Собой войска. Возвратитесь в храм свой и оставайтесь при алтаре вашем. Вы одни - виновники всех смут, и если что случится, я сделаю вас же ответчиками перед Пилатом, ибо все спокойны, кроме вас одних.
- Мы будем жаловаться правителю, - провозгласил Анна, глава восстающих левитов, и, ускорив шаги, направился, окруженный толпой негодующих священников, во дворец римского наместника. Народ стал мирно расходиться, военная команда тихим шагом двинулась по опустелым улицам в цитадель; скоро остались на дворе и перед домом одни лишь больные, надеющиеся на случайную возможность прикоснуться к одежде Посланника Божия.
Тем временем Иисус Христос был введен во внутренний покой, где сам равви Амос, сняв с Него сандалии, умыл Ему ноги, а Мария обтерла их богатым покрывалом, хранящимся по еврейскому обычаю у каждой девицы в виду предстоящего венца; в эту минуту я вошла в комнату и стала у дверей. Невзирая на то, что видеть собственными глазами Иисуса Христа было давно моею заветной мечтой, богобоязненный страх сковал мои члены, и я стояла неподвижно в каком-то непостижимом для меня тревожном и радостном ожидании. Он поднял на меня лучистый взор Свой и сказал:
- Не смущайся, дочь Моя, подойди ко Мне.
Едва владея собой, я приблизилась к Нему и, осененная божественным благословением протянутой надо мною всемилостивейшей руки, пала к ногам Его, орошая их слезами счастия и любви. Ах, дорогой отец, отчего вас не было между нами? Вы бы не только преклонились перед Ним, но и уверовали бы в Него, как уверовала я.
В комнате, кроме моего дяди, Иоанна и Марии, были еще левит Элий, родственник Каиафы, изъявивший равви Амосу желание послушать учение Иисуса Христа, и пять незнакомых людей. Один из них небольшого роста, широкоплечий человек отличался энергичным выражением лица, проницающим орлиным взглядом, и обладал, судя по наружности, неуклончивым определенным нравом. Его звали Симон Петр. Другой, высокий и более изнеженный с лицом задумчивым и благодушным, казался поглощенным созерцанием своего Небесного Учителя. То был Андрей, родной его брат. Остальных я не заметила, потому что все мои помыслы были сосредоточены на Иисусе, с Которого я не сводила глаз. Элий, родственник Каиафы, подошел к Нему и сказал:
- Учитель! я верю, что Ты Пророк Божий, и много слышал про чудеса, сотворенные Тобою, но сам их никогда не видал; когда увижу, то признаю в Тебе Христа, Сына Благословенного.
Иисус Христос обернулся к нему и тихо промолвил:
- Элий! ты читаешь пророков и не знаешь, Христос Я или нет? Изучи Писание и увидишь, что пришли дни посещения. Исполнение пророческих предсказаний не есть ли уже само по себе чудо?
- Мы все знаем, Кто Ты, и что Ты пришел из Галилеи, - продолжал Элий. - "Христос же, когда придет, никто не будет знать, откуда Он".
- Да, все вы знаете, откуда Я пришел, но никто из вас не знает Пославшего Меня. Горе вам, сыны Израиля! Если бы вы знали Бога и изучили бы Писания, то знали бы и Меня и поверили бы, когда говорю вам, что Я - Христос, Сын Божий. Но близок час, когда глаза ваши прозреют, и вы тогда уразумеете то, чего постичь теперь не могут ваши омраченные неведением и безверием ожесточенные сердца.
С этими словами Иисус Христос встал и удалился в сопровождении равви Амоса в приготовленный для Него покой, а Элий и некоторые другие левиты, незаметно вошедшие вслед за Ним, стали рассуждать и спорить, не скрывая своего негодования на самоуправство Его в храме и дерзкие притязания на осуществление Собой дела Мессии, Сына Божия.
- И везде, - с горечью и скорбью заметил Иоанн, - куда бы ни прошел мой Божественный Учитель, зависть, злоба и неверие идут по стопам Его! Ежечасно жизнь Его в опасности, и Он "не имеет, где приклонить голову".
Проходя через двор в приготовленный для Него покой, Иисус Христос исцелил множество больных, ожидавших Его. И долго еще потом раздавались хвалебные песни исцеленных, прославлявших во всеуслышание Иисуса Христа, Сына Божия.
Таковы, дорогой отец, чудотворные деяния, свидетельствующие о нахождении Его посреди нас.
Адина.
Письмо девятнадцатое
Дорогой отец!
Посещение столицы Пророком из Назарета Иисусом Христом привело всех к самым разнородным заключениям. Неопровержимые Его чудеса, проявленные на глазах тысячи людей; необыкновенная сила, которою облечено Его слово; неслыханная доселе мудрость, приводящая в изумление ученейших законоучителей; духовное величие Его воззрений; наконец, личное Его заявление, что Он - Христос, Сын Божий, - все эти условия, взятые вместе, привели некоторых из иудейских начальников к признанию в Нем настоящего Мессии, и в продолжение двух дней, проведенных Им в доме равви Амоса, многие из них приходили к Нему. Каиафа публично признал Его за Пророка, Анна же упорно стоит на своем, то есть, что Он - самозванец и лжеучитель, вследствие чего местные обыватели разделились на две противоположные партии. Властные до сего дня фарисеи, уличаемые Им на каждом шагу во лжи, гордости и лицемерии, рады были бы предать Его в руки римского правительства и даже убить, но боятся потерять свое влияние над народом, который стоит за Него.
Сам Никодим, готовый сначала признать в Нем Пророка, из страха подвергнуться осуждению со стороны своих собратьев стал видимо от Него отклоняться и открыто не является более к нам в дом. Между тем, чувство любопытства и желание получить от Него ответы на то, чего сам объяснить себе не может, заставили его просить разрешения у Иисуса прийти к Нему ночью, тайно от всех, и, пользуясь покровительством равви Амоса, он два раза уже был у Него. Не могу передать вам всего их разговора, потому что слышала его урывками, стоя у растворенного окна моей комнаты, откуда я смотрела на Иисуса Христа, не будучи в силах оторваться от Его чудного образа. Удалившись на террасу, прилегающую к приготовленному для Него покою, Он долго стоял, погруженный в тихое раздумье. Дивное очертание лица Его, освещенного лунным светом, сияло белизной мрамора, а лучистые глаза, обращенные к небу, задумчиво созерцали неизведанные нами тайны Его небесной отчизны. Равви Амос привел сюда к Нему Никодима, закутанного в широкий плащ. Осмотрев кругом, нет ли кого из опасных для него свидетелей, он сбросил его с себя и низко поклонился Пророку из Назарета.
- Говори, Никодим: что хочешь ты узнать от Меня? - спросил его Иисус Христос.
- Равви! - ответил Никодим, - мы знаем, что Ты - Учитель, пришедший от Бога; ибо таких чудес, какие Ты творишь, никто не может творить, если не будет с ним Бог.
Иисус сказал ему: "Истинно, истинно говорю тебе: если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царство Божие" - Ин. 3, 5.
- Как может человек родиться, будучи стар?
Я не слыхала дальнейших объяснений на непостижимый для меня ответ Пророка, и только еще один раз долетел до слуха моего Его голос, говорящий:
- Если Я сказал вам о земном, и вы не верите, - как поверите, если буду говорить вам о небесном?
На другое утро равви спросил Его:
- Правда ли, Учитель, что Ты сошел на землю, чтобы основать бесконечное царство?
- Правда, - ответил Иисус, - Я пришел основать Царство, которому не будет конца.
- И все народы вселенной будут платить Тебе дань?
- Ты не понимаешь, что говоришь, - сказал Иисус, - но скоро раскроются глаза твои, и ты поймешь, что как некогда "Моисей вознес змию в пустыне, так должно вознесену быть Сыну Человеческому".
- Где же, о Мессия, воздвигнешь Ты престол Свой? - с благоговением спросил равви Амос, - изгонишь ли римлян из Святого града и будешь царствовать в нем?
- "Царство Мое не от мира сего" - и "когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе" - Ин. 18, 36; 12, 32.
Итак, дорогой отец, мы теперь знаем, по Его Словам, что Христос установит новое Царство, что Престол Его будет высоко стоять над всеми престолами мира и что со всех концов вселенной придут народы поклониться Ему. Но как нам постичь неисповедимые судьбы Его? Как определить слова Его, сказанные Никодиму, что надо родиться свыше, чтобы увидеть Царство Небесное? Как можно, - спрошу я, как Никодим, - вновь родиться? Впрочем, Иоанн говорит, что никто из них не постигает всего, что они слышат от своего. Божественного Учителя, но верят Слову Его, обещавшему им, что придет час, когда будет для них ясным то, что теперь покрыто тьмой. Сказано ведь в Писании: Уничтожит Господь "покрывало, покрывающее все народы, покрывало, лежащее на всех племенах... И скажут в тот день: вот Он, Бог наш! на Него мы уповали, и Он спас нас!" - Ис. 25, 7 - 9.
Иисус Христос во всех Своих деяниях выказывает власть неизмеримую. Что Он захочет, все доступно Ему, и никто из людей того не может.
Если бы вы видели, дорогой отец, что происходило в доме и на улице, когда Он уходил от нас обратно в Галилею! Мария и я пали к Его ногам, равви и даже сам Никодим преклонили перед Ним колена, а столпившиеся на нашем дворе больные, ожидая Его благодатного прохождения, старались стать таким образом, чтобы тень Его могла упасть на них, и отражение Божественного стана исцеляло их от долголетних страданий. Вся улица была полна слепыми, хромыми и изувеченными, и взоры несчастных были словно прикованы к Нему. Он медленно проходил среди всех и, вступая в область скорби и болезни, оставлял за Собою утешенных и исцеленных.
Мы все плакали, когда Он уходил, не смея надеяться на непомерное счастье нового свидания, и провожали Его до Дамасских ворот. Равви Амос был предупрежден, что при выходе из города Его будет ожидать многочисленное собрание левитов и книжников, и, не быв уверен в благонамеренности их замыслов, тайно заявил о том начальнику легиона Эмилию, прося прислать военную команду для ограждения Пророка из Назарета от каких-либо с их стороны покушений. Эмилий приехал с отрядом из пятидесяти человек и ждал у ворот выхода из города Иисуса Христа. Когда же увидел, что левиты пошли толпой по большой дороге вслед за Ним, то сам двинулся по тому же пути, не спуская с них глаз. Неизвестно никому, что они замышляли, но во всяком случае им пришлось отступить перед неравною борьбой и вернуться в город. Эмилий проводил Пророка из Назарета до Ефрема и хотел уже пуститься в обратный путь, как вдруг увидел вышедшего внезапно из пещеры человека в проказе, громко кричавшего: "Господи! если хочешь, можешь меня очистить!" Иисус Христос остановился и подозвал его к Себе. Все присутствовавшие, даже солдаты, отшатнулись назад от ужасного зрелища. Прокаженный робко подошел к Нему, и Иисус Христос, простерши руку, сказал: "Хочу, очистись!" - Мф. 8, 2 - 3. В одно мгновение исчезли следы страшной болезни, и искаженные черты приняли свой обычный здоровый вид. Когда пораженный Эмилий увидел это превращение, он сошел с коня и, бросившись к ногам Иисуса, закричал:
- Господи! воистину Ты Бог!
- В эту минуту, - говорил мне впоследствии Эмилий, - я навеки отрешился от своих языческих богов и уверовал бесповоротно в Бога Израиля и в Его Пророка, Иисуса Христа.
Ах, дорогой отец! подобное явление не служит ли подтверждением слов пророка Исайи: "И поведу слепых дорогой, которой они не знают... Тогда обратятся вспять... надеющиеся на идолов, говорящие истуканам: "вы - наши боги" - Ис. 42, 16 - 17.
Исполняя ваше приказание, я, кажется, передала вам все, что знаю о Пророке из Назарета Иисусе; добавлю к тому, что тысячи людей уже преклоняются перед Ним, и что с каждым часом Он более и более покоряет под Свою могущественную и чудотворную власть умы и сердца народа. Священники верят, но боятся и дрожат; они утверждают, что наступает конец ежедневных приношений, что храм должен разрушиться и что вера Израиля, предписанная Моисеем, окончательно погибнет, если Иисус Христос еще долго проживет среди народа, которого порабощает Своим неопровержимым могуществом, подчиняющим Его безграничной власти даже силы природы. Разве не говорит царь Давид в пророчествах о Мессии: "Восстают цари земные, и князья совещаются вместе против Господа и против Помазанника Его"? - Пс. 1, 2.
Неужели еще мало доказательств, что Иисус Назорей есть истинный Христос?
Адина.
Письмо двадцатое
Дорогой отец!
Уже много месяцев прошло с тех пор, как вы получили в последний раз письмо, написанное моею рукой, и потому, конечно, обрадуетесь вместе со мною возврату утраченных сил, дозволяющих мне возобновить нашу прерванную переписку. Не нахожу слов, чтобы описать вам ласковое обращение и чисто родительскую заботу, выказанные мне дядей моим, равви Амосом, и дочерью его Марией во время продолжительной болезни, от которой я с помощью Божией наконец избавилась. Предписанный мне горный воздух Галилеи принудил меня переселиться в Наин, и несколько недель, проведенных мною у подножия Фавора, совершенно восстановили мое пошатнувшееся здоровье.
Мы живем у родственницы равви Амоса благочестивой вдовы, муж которой погиб в море на одном из купеческих судов, шедших из Кесарии на Крит. Скромный ее домик стоит в тенистом саду, откуда открывается восхитительный вид на острые отроги Ливанских гор, увенчанных величественною вершиной горы Фавора, и на прилегающие к ней цветущие долины Иордана.
Однажды рано утром я сидела одна под развесистою смоковницей, когда к ограде подошли двое странников и, поклонившись мне, сказали:
- Мир дому сему и всем в нем живущим!
- Войдите, - пригласила их вдова, увидев их из окна, - войдите, у меня найдется хлеб, если вы голодны, и вода для обмытая ваших ног.
Странники вошли в дом, и, когда насытились и отдохнули под гостеприимным ее кровом, один из них сказал ей:
- Наступил день спасения для дома твоего! Мы - ученики Иисуса Назорея, посланные Им по городам и селениям, чтобы проповедовать Евангелие, ибо явился Мессия в мир.
Услышав эти слова, мы с Марией сильно обрадовались, потому что уже давно ничего о Нем не слыхали. Они сообщили нам"что Пророк в настоящее время находится в Самарии, где приводит народ в изумление Своими чудотворными деяниями.
- Не придет ли Он в наш город? - спросила вдова, и глаза ее заблистали радостною надеждой.
- Он, наверное, будет здесь, - ответил один из учеников - и если узнает, что вы приняли нас, без сомнения, посетит ваш дом, ибо никогда не забывает чаши с водой, поданной во Имя Его.
Странники ушли, призвав благословение Божие на наше смиренное жилище, но не прошло и получаса, как до нас начали долетать громкие крики и брань. Мы с Марией тотчас поднялись на крышу и увидели наших посетителей, стоящих на площади у входа в синагогу и призывающих к покаянию собравшийся около них народ. Но жестокосердные жители Наина не хотели внимать их словам и с яростью бросали в них камнями. Тогда один из них, сняв с ног сандали, отряс прах от ног своих и громко провозгласил:
- Как вы отворотились от грядущего к вам спасения, так и мы обращаем на вас прах отверженной земли вашей!
И оба проповедника удалились, сопровождаемые криками преследующей их толпы. Причиной этого нападения на невинных и безоружных людей был разосланный по всей земле Иудейской приказ от высшего синедриона изгонять отовсюду проповедующих ложное учение выдающего себя за Христа Иисуса из Назарета.
Пока мы с Марией рассуждали о злостных преследованиях, возбуждаемых против Божиего Пророка, жизнь Которого представляет собой непрерывную цепь добра и милосердия, к нам в комнату вошла молодая девушка по имени Руфь. Она держала в руке открытое письмо, и, как бы в противоположность нашему печальному настроение, прелестное лицо ее сияло радостным сознанием близкого счастья. Руфь была сиротой, воспитанной в доме своего дяди левита Элия, пользующегося в городе большим уважением и почетом.
- Какие вести, дорогая? - спросила с улыбкой Мария, - и от кого это послание?
- Это письмо Сарре, - ответила молодая девушка, и лицо ее воспламенилось ярким румянцем под испытующим взглядом подруги.
- Это нам вовсе не объясняет, от кого оно, - настойчиво продолжала Мария, лукаво поглядывая на нее.
- Отгадайте, - сказала она и выбежала из комнаты.
Мы спешили вслед за ней и слышали, как, подавая письмо вдове, она громко вскрикнула:
- От Самуила!
- Благословен Бог отцов наших, - набожно промолвила обрадованная мать, - сын мой жив!
- Читай скорее, Сарра, - приставала к ней развеселившаяся Руфь.
- Он пишет, что был в Александрии и скоро придет домой.
- О, трижды счастливый день, - с восторгом воскликнула молодая девушка, забыв о нашем присутствии.
Впрочем, нам давно была известна горячая привязанность Руфи к единственному сыну вдовы, и мы не раз ее утешали, когда тревожная мысль об опасностях морского пути сокрушала ее тоскующее сердце. Мы также знали и о том, что на бескорыстную любовь ее отвечал такою же любовью избранный ею благородный юноша, и что приезд его должен был ознаменоваться давно желанным браком.
- Не могу, - сказала Сарра, - глаза мои затуманены слезами радости, - читай громко. Кому он пишет, дитя мое, мне или тебе?
- Мне, - краснея ответила Руфь.
- Так и должно быть; раз я знаю, что сын мой жив, то мне все равно, кому бы из нас он ни писал.
Руфь взглянула на нас с улыбкой торжествующей любви и прочитала следующее:
"Дорогая Руфь! долгое мое молчание причинило, наверное, тебе и матери много беспокойных часов, но вы, конечно, не сомневались в неизменной моей любви и мучительном нетерпении скорей возвратиться в родные края. Не хотел вам писать, пока не был уверен, что вновь увижусь с вами; теперь же, когда милостию Божиею я спасен, спешу вам сообщить обо всем со мной случившемся. Отправившись на купеческом корабле из Кесарии в Крит, мы были застигнуты страшной бурей и, вместо того, чтобы приблизиться к острову, куда держали путь, заблудились в волнах рассвирепевшего моря, и после неимоверной борьбы с непокорными ветрами, - вследствие чего потеряли многих наших спутников и лишились всего нашего имущества, - нас выбросило на незнакомый берег Африки. Дикие поселенцы бесплодного, неприветливого прибережья увели нас в глубь страны, где главный их начальник держал меня при себе в качестве раба. Я уже начал терять надежду когда-нибудь освободиться из ненавистного мне плена, но непреодолимое желание возвратиться на родину и мысль о мучительной неизвестности, переживаемой моей бедной, дорогой матерью, поддерживали во мне бодрость и силы. Я бежал и после долгого скитания сопряженного с величайшими опасностями, достиг берега моря, где проходивший мимо корабль подобрал меня и привез в Александрию. Корабль принадлежит богатейшему обывателю Александрии, моему единоплеменнику Манасии-Вениамину. Узнав о постигшей меня на пути болезни и о потере моего имущества, он взял меня к себе в дом, где, окруженный самыми нежными попечениями, я скоро поправился от тяжелого недуга".
- Манасий-Вениамин - мой отец! - воскликнула я со слезами умиления на глазах. - О, как я счастлива, дорогая Сарра, что судьба привела твоего сына к нему! Да будет благословен многомилостивый мой родитель!
Когда Сарра узнала, что вашими заботами избавился, быть может, от угрожавшей ему смерти единственный сын ее, она бросилась целовать меня и просила передать вам уверение в беспредельной благодарности.
В конце письма Самуил извещал, что отправляется с первым кораблем в Кесарию и Сидон, а оттуда - в Наин, где надеется увидеть мать и получить из ее рук нареченную жену, образ которой не покидал его в самые тяжелые дни мучительного рабства.
Сарра еще более привязалась ко мне, когда узнала, что я дочь знаменитого еврея, оказавшего столь милосердное покровительство ее сыну, и я сама ждала с нетерпением его приезда, чтобы расспросить его о вас, дорогой отец. Но срок, назначенный равви Амосом для возвращения нашего в Иерусалим, уже подходил к концу, а его все не было. Наконец, за несколько дней до нашего отъезда мы были обрадованы внезапным появлением ожидаемого скитальца. Мы с Марией уже видели его в Иерусалиме в день входа Иисуса Христа, но не обратили внимания на его мужественную красоту. Сегодня же нашли, что, кроме приятной наружности, он отличается откровенностью и прямодушием, привлекающими к нему всех, близко знающих его. Он передал мне ваше письмо и много говорил о вас, вследствие чего приезд его не только осчастливил мать и невесту, он отразился радостно и на мне.
Но, увы! радость была кратковременна и скоро обратилась в безутешную печаль.
В ночь его приезда он захворал смертельной лихорадкой, вывезенной из Африки. Страх предвиденного нами исхода сковал тяжелой скорбью ликования за час до того сердца. Невозможно описать горе матери и раздирающие душу слезы бедной невесты, когда, склонившись над умирающим, они читали в угасающих глазах его приговор неумолимой смерти. Все, что могли сделать врачи и уход любящих его друзей, было исчерпано, но его час пробил. И на третий день после приезда от отошел в вечность после долгих, мучительных часов предсмертной тоски. Бедная Руфь! Ее отчаянные вопли раздаются по всему дому, а его мать сидит около него безмолвно и неподвижно, с виду такая же холодная и бездыханная, как ее умерший сын.
Сообщаю вам о смерти Самуила, дорогой отец, в уверенности, что и вы пожалеете достойного юношу, преждевременно оторванного от предстоявших ему житейских радостей, и вижу по письму вашему, насколько вы его оценили, обещая предоставить в его распоряжение, когда женится, один из наших кораблей для начала торговых операций. Увы! не брачный пир, а погребение готовится в стенах нашего мирного до сей поры жилища!
- Ах! - произнесла Мария, сидевшая около меня, пока я писала вам эти строки, - если бы только Пророк из Назарета был здесь вчера! Что может Он теперь сделать? Даже Он не воскресит умершего! Но напрасно теперь сожалеть о невозвратном прошлом; благородный юноша умер и оживет лишь в день всеобщего воскресения! Я уже слышу тяжелые шаги носильщиков, пришедших за его телом, и заунывные напевы наемных плакальщиц. Но ужаснее всего беззвучные слезы матери! Руфь лежит недвижима, и только по слабому биению ее сердца заметна в ней искра жизни.
Сейчас Мария получила маленький сверток пергамента, и я вижу по ее глазам, что это письмо от ее родственника, Иоанна. Она улыбнулась сквозь слезы и подала его мне. Вот его содержание:
"Гадаринская область за Иорданом.
Податель сего, дорогая Мария, - один из учеников Христа, по имени Вартимей. Он был слеп и жил подаяниями. Теперь он видит и ходит по городам и селениям, где все его знавали слепым от рождения, прославляя Христа, возвратившего ему зрение. Пишу вам обеим, чтобы пожелать доброго здоровья, достигнутого, надеюсь, вполне под благодатным влиянием живительного воздуха Ливанских гор. Многое хотел бы вам передать, но, полагаю, завтра сам вас o увижу, и потому говорю: до свидания! Много за это время я слышал чудесного от моего Божественного Учителя по поводу Его призвания в мир и постараюсь передать вам, если сумею, хоть некоторые великие и неопровержимые истины Его Небесного учения. Пока, да будет с вами мир и душевный покой!"
- Ах, если бы Пророк пришел сюда днем раньше, - сказала заплакав Мария. - От какого ужасного несчастья Он бы избавил бедную Руфь и безутешную мать!
Прощайте, дорогой отец. Сейчас вынесут из дома на кладбище тело Самуила, погребальное шествие уже выстроилось на дворе. Весь город собрался на нашей улице, чтобы проводить до места вечного упокоения всеми любимого юношу. Да сохранит вас в добром здоровий Бог отца нашего Авраама на радость и счастье любящей вас дочери
Адины.
Письмо двадцать первое
Дорогой отец!
Час тому назад я писала вам, что иду вместе с прочими провожать на кладбище умершего сына нашей хозяйки. Но вновь берусь за перо, чтобы сообщить вам о необычном событии, настолько нас поразившем, что я даже не уверена, сможет ли моя дрожащая рука явственно написать все, что имею вам сказать.
Я кончала письмо, когда пришли меня звать, чтобы идти на кладбище, расположенное в недалеком расстоянии от города. Но лишь только мы вышли на улицу и бедная Руфь увидела носилки с телом любимого человека на плечах людей, готовившихся унести его, силы ей изменили, и она без чувств упала на землю. Не решаясь покинуть на произвол отчаяния убитую безнадежным горем девушку, я осталась с нею, а Мария ушла с покорившеюся перед волей Всевышнего, но неутешною перед собственною скорбью, матерью. Процессия показалась мне бесконечною, - так много собралось народа, желающего изъявить свое сочувствие всеми уважаемой вдове и почтить память горячо любимого ею сына. Наконец она прошла, и я осталась одна с неподвижно лежащей Руфью. Долго я сидела над ней, размышляя о неисповедимых путях Господних, возвративших матери, после целого ряда опаснейших испытаний на море и на суше, ее единственного сына для того, чтобы оторвать его от нее через несколько часов. И, глядя на невинную жертву чистой любви, я почти желала, чтобы она не возвращалась к сознанию безнадежной утраты, скосившей при расцвете ее молодой жизни предстоящие ей земные радости.
Вдруг до слуха моего долетел шум тысячи голосов, заставивший меня подойти к окну. Судя по направлению, он исходил из-за пределов городской стены и как будто имел оттенок радостного ликования. Зная, что Руфь не нуждается в моей помощи, я взбежала на крышу. Любопытство мое было в высшей степени возбуждено тем, что неумолкаемые восклицания усиливались и, как мне показалось, все более и более приближались к дому. Достигнув верхней площадки, откуда виден весь город и окружавшая его местность, я с удивлением узнала слугу Гаваонита Элека, бегущего с быстротой страуса по дороге к дому. Он, как безумный, размахивал руками и громко кричал что-то, но из-за отдаленности нельзя было расслышать его слов. За ним бежали еще двое, и все, по-видимому, торопились с сообщением о каком-то необычайном событии.
Я почувствовала, что случилось что-то необыкновенное, но что именно, - разгадать не могла. Взглянув по направлению к кладбищу, я заметила, что строгий порядок погребальной процессии был нарушен, и что весь народ, столпившийся на одном месте, точно окружал кого-то, находящегося, по всей вероятности, в центре. С напряженным вниманием я смотрела вдаль, тщетно стараясь объяснить себе причину изменившегося строя печального обряда, обратившегося в какое-то празднество, сопровождаемое восклицаниями толпы. Тем временем бежавшие слуги приблизились к дому и поравнявшийся с ними Элек неистово закричал:
- Он жив! Он жив!
- Он воскрес и идет к себе в дом, - прокричал другой гонец, вероятно, посланный кем-нибудь в город для объяснения о совершившемся чуде.
- Кто жив? - спросила я с некоторою досадой на взволнованного Элека, не понимая, о ком они говорят.
Он взглянул на меня с непривычным ему выражением изумления и страха и крикнул:
- Молодой равви Самуил жив! Вы его сейчас увидите сами. Где девица Руфь? Меня послали объявить ей об этом!
Ошеломленная не менее Элека, еще не смея верить в невозможное, я поспешила к Руфи, чтобы предупредить опасные последствия внезапного воскресения надежды. Но оглушительный голос вестника пробудил ее от бессознательного забытья, и она озиралась кругом все еще безучастная ко всему, что происходило около нее. Я подошла к ней и сказала:
- Руфь! Он принес благодатные вести! Самуил жив!
- Жив, - задумчиво промолвила она, - жив, но не здесь, а там, - и такие слезы полились из покорившегося, но разбитого сердца.
- Говорю вам, что здесь, на земле! - словно безумный кричал Элек, - я сам его видел стоящим на ногах и говорящим, как и прежде.
- Опомнись, Элек, и скажи обстоятельно, как это могло случиться? - строго обратилась я к нему.
- Как! Да кто же, кроме Того Пророка, что был у нас в Иерусалиме, мог воскресить мертвого?
- Иисус?! - с восторженной радостью воскликнула я.
- Известно, Он! кто же другой? Он встретил погребальное шествие за воротами у Каменного моста... Вот, глядите, все уже идут сюда!
Рассказ Элека был прерван шумом тысячи голосов, сливавшихся со стуком приближающихся шагов, и в комнату ворвалась толпа возбужденных людей. Иные плакали, другие бессознательно смеялись, некоторые как будто окаменели под влиянием невероятного события, отразившегося на них непосильным впечатлением. Посреди всех с матерью, прильнувшей к его груди, как виноградная лоза, обвивающаяся вокруг молодого и стройного дуба, стоял воскресший Самуил! Потрясенная, как и прочие, недоступным человеческому разуму чудом изменения непреложного от начала мира закона земной жизни, я смотрела на все, что меня окружало, с благоговением и необъяснимым страхом.
- Где Руфь?! - воскликнул Самуил, озираясь по сторонам, - позовите ее.
Но Руфь услыхала его голос, кинулась к нему и упала, как подкошенный цветок, на его вновь забившееся сердце!
- Возблагодарим сначала Господа, - сказал Самуил и опустился на колени вместе с матерью и Руфью, уцепившейся за его плечо, как за крыло сшедшего с небес ангела, точно боялась увидеть его опять отлетающим в неведомые края. Прочие свидетели свершившегося чуда также преклонили колени, и все голоса слились в один, воспевающий хвалу Господу Сил, дающему на земле дыхание народу и дух ходящим по ней - Ис. 45, 3.
После вознесения благодарственной молитвы, Самуила окружили все его друзья и поздравляли с чудесным возвращением к жизни, воздавая вместе с тем хвалу всеобъемлющему могуществу Иисуса Христа.
- Где же Сам Пророк? - спросила я Марию.
- Все мы близкие благодарили Его, орошая Его ноги слезами счастья, - отвечала она, - но когда народ пожелал торжественно внести Его в город, Он скрылся, и никто не мог найти Его.
- Расскажи мне, Мария, подробности этого необычайного чуда, - попросила я ее, потому что, хотя собственными глазами я в ту минуту видела Самуила, сидящего за столом с матерью и невестой, и не сомневалась в творческом могуществе Иисуса Христа, тем не менее я не могла подчинить блуждающему разуму необъяснимое пробуждение жизни и связать его с неопровержимым фактом несомненной смерти.
- Пойдем, я все тебе расскажу, - ответила Мария, уводя меня к себе.
- С горькими слезами сожаления по усопшем и сострадания к печальной судьбе вдовы, обреченной на тяжелое одиночество, - начала она, - мы тихими шагами направлялись к кладбищу, как вдруг увидели группу людей, состоящую из десяти или двенадцати человек, выходящую из прилегающей к подошве Фавора долины; за ними в недалеком расстоянии следовала огромная толпа народа.
- Это Пророк из Галилеи идет со Своими учениками, - сказал кто-то около меня.
Я с радостным трепетом внезапно забившегося сердца взглянула в том направлении и узнала Иисуса Христа, шедшего впереди всех с Иоанном и Петром.
- О, если бы Пророк пришел тогда, когда был еще жив твой сын! - сказала я вдове, указывая на Него в то время, как Он остановился в нескольких шагах от Каменного моста, чтобы пропустить печальное шествие. Бедная женщина остановила на Нем свой скорбный взор и, прочитав на Божественном лице Христа милосердное сострадание к отчаянию осиротевшей матери, не вынесла наплыва горьких воспоминаний безвозвратно утраченного счастья и так громко зарыдала, что самые холодные сердца прослезились при виде ее удручающей тоски. Пожалел о ней и Сам Господь. Мы перешли мост, когда Иисус Христос, отделившись от учеников Своих, выступил к нам навстречу и, подойдя к вдове, тихо сказал ей: "Не плачь!" Остановив людей, несших тело усопшего сына, Он приказал поставить носилки на землю и, прикоснувшись к одру, громким и повелительным голосом провозгласил:
"Юноша! тебе говорю, встань!" - Лк. 7, 13 - 14.
Утихли рыдания, замолкли уста, все недоумевающими глазами следили за тем, что предстояло им увидеть. Но всемогущий глас Господень уже дошел до ангела смерти, возвратившего похищенную им душу в бездыханное тело. На холодном, как мрамор, лице умершего показалась алая заря восходящего света и разлилась по бледным чертам. Сомкнутые веки внезапно раскрылись, и, воспрянув с одра, он твердым голосом сказал: "Здесь я!" Иисус Христос взял его за руку и отдал матери.
Все свидетели этого небывалого чуда под влиянием изумления и страха, неистово кричали, повторяя единогласно, что Иисус есть истинный Христос, Сын Божий, Которому подчиняются не только все силы природы, но даже сама смерть. В таком настроении толпа сопровождала воскресшего молодого человека до города. Большинство, однако, обращало гораздо больше внимания на него, чем на Божественного виновника его чудесного возрождения.
Вот вам, дорогой отец, подробное описание воскрешения из мертвых Самуила, сына вдовы из Наина, и я передаю его вам как новое доказательство небесной славы Иисуса Христа. Даже враги Его, книжники и фарисеи, не могут опровергнуть того, что произошло при огромном стечении народа, тем более, что многие из них присутствовали при смерти юноши и видели его впоследствии живым. Ученые израильские мужи и в особенности врачи приходили на него смотреть и спрашивали, какое он вынес впечатление о своем бытии, когда находился за пределами земной жизни, и о состоянии отлученных от тела душевных свойств его. Но он заявил, что смерть кажется ему теперь туманным сновидением, которого он ни вспомнить, ни определить не может, ибо пробудившаяся жизнь затмила собою недоступные нам видения загробного мира.
Прощайте, дорогой отец. Мы завтра уезжаем в Иерусалим, откуда я напишу вам с первым отходящим караваном.
Адина.
Письмо двадцать второе
Дорогой отец!
Наконец я опять в Иерусалиме, куда мы благополучно вернулись после довольно долгого отсутствия около двух недель. По-прежнему меня разбудили громкие трубы священников, гремевшие с вершины горы Мориа, и я вновь поддалась тому духовному очарованию, которому подвергаются дети нашего праотца Авраама, когда находятся в стенах Святого Града. Поднявшись с рассветом и вступив на верхнюю террасу нашего дома, я вновь увидела величественное здание храма, возвышающееся над городом во всем блеске своей роскошной красоты. Легкие струи фимиама разбегались причудливыми очертаниями по безоблачному небу, тогда как черный дым от сжигаемой жертвы висел угрюмой тучей над золоченым сводом храма, бросая на него таинственную тень. Тихо поднимался он в воздушное пространство и, широко раскинувшись над Кедронской долиной, постепенно терялся в отдаленном тумане окружающих гор. Пронизывая его лучезарным сиянием, катившееся с востока солнце внезапно озарило вершины Сиона, и все пробудилось для встречи грядущего света.
Ах, дорогой отец, какая чудная картина расстилалась предо мной! Широколиственные пальмы, увлажненные утреннею росой, тенистые рощи Елеона, золотистые отливы волнующейся нивы, туманные очертания, дремлющие тихие долины и серебристые струи Иордана, сверкающие вдали в широком просторе безлюдной степи, - все эти пленительные дары вечно юной природы наполнили мою душу упоительным восторгом, И я стояла очарованная перед величественною красой пробуждающегося дня! Между тем город оживился: крыши домов постепенно покрывались молящимися, и по пустынным улицам потянулись ревностные израильтяне, несущие в храм свою лепту в виде овец или голубей для возложения их на алтарь Иеговы.
Это было радостное для меня утро, дорогой отец! В этот день молодой римлянин Эмилий Туллий должен был быть причислен к избранному стаду сынов Авраама и всенародно отречься от своего ложного верования, чтобы присоединиться к исповедующим закон Моисея. Не буду теперь распространяться о причинах, которыми он руководился для достижения спасительной цели. Скажу только, что Пилат охотно дал на то свое согласие, рассчитывая на то, что отклонение его от язычества должно умиротворяюще отразиться на враждебных отношениях, постоянно возникающих между римлянами и евреями. Он даже изъявил готовность почтить своим присутствием церемонию присоединения молодого начальника легиона к вере отцов Израиля. И я видела его торжественное шествие из дворца в храм в парадной колеснице, окруженной телохранителями и предшествуемой отрядом роскошно разодетых всадников.
Я все еще стояла на месте, погруженная в созерцание дивной природы благословенной Иудеи, когда пришел равви Амос и пригласил нас идти с ним в храм, так как он в тот день был свободен от очередного служения. Мы тотчас собрались и менее, чем через четверть часа, уже поднимались на гору Мориа.
Ах! как хорош исполинский храм, утопающий в синеве небес! Все четверо ворот на север, юг, восток и запад были настежь отворены и с трудом пропускали толпившийся в них народ. Над воротами в крытых изящных галереях стояли священники в белых одеяниях и трубили в серебряные трубы, сзывая на молитву верных сынов Израиля. Я была просто ослеплена невообразимой роскошью, представившеюся моим глазам. Весь пол огромных сеней, служащих преддверием храма, в которых свободно вмещается десять тысяч человек, вымощен дорогим зеленым камнем, четыре ведущие в него двери, обращены также, как и ворота, на север, юг, восток и запад, обшиты листами чистого золота. Равви Амос обратил мое внимание на карнизы из яшмы и оникса работы знаменитейших ваятелей Греции и на навес, раскинутый над главным входом востока, из чеканного серебра, осыпанный сапфирами, топазами, бериллами, сардониксом и другими драгоценными камнями. Из этих роскошных сеней я вступила в храм, то есть в огромную палату, имеющую сто локтей длины. Все стены сверху покрыты листами чистейшего золота. Тысяча колонн из красного порфира и белого мрамора, соединенных между собой золотыми цепями с гранатовыми яблоками, поддерживают свод, весь обшитый широкими листами из того же драгоценного металла. В особых помещениях, отгороженных с правой и левой стороны массивной решеткой из серебра, хранятся четыре тысячи золотых сосудов, употребляемых в торжественные, праздничные дни, а в самой середине храма возвышается алтарь, вокруг которого, когда мы вошли, стояли шестьсот священников в белых облачениях с золотыми кадильницами в руках. За алтарем, скрытое от посторонних глаз роскошью пурпуровой занавеси, находится Святое Святых. Два огромной величины херувима с распущенными крыльями, сооруженные из офирского золота, охраняют Ковчег Завета и покрывающее его золотое чистилище, священное олицетворение престола Иеговы на земле.
Блахоухание от курений фимиама разливалось по всему храму. Но вот полилась кровь непорочной жертвы, и через отверстие раскрытого свода поднялись к небу густые клубы дыма. Весь народ припал лицом к земле, и воцарилась торжественная тишина, продолжавшаяся до тех пор, пока громогласный звук трубы не заставил встрепенуться погруженных в молитву детей Израиля.
Вслед за ним раздалось хоровое пение, исполняемое тысячами певцов, - все сыновья и дочери левитов; они длинною вереницей одновременно входили через северные и южные двери, оглашая храм священными песнями, присовокупляя к своим чистым голосам гармонические звуки кимвалов, тимпанов, свирелей и прочих музыкальных орудий. Никогда не слыхала я ничего подобного, особенно когда к хору отроков и девиц присоединилась тысяча голосов возмужалых левитов, и все вместе они запели одни из лучших псалмов великого израильского псалмопевца. Мне казалось, что я стою на небе, окруженная серафимами; сердце мое усиленно билось, дыхание как будто остановилось в стесненной восторгом груди, и я бы, несомненно, упала без чувств, если бы не нашла в обильном потоке сладостных слез успокоение возбужденным чувствам.
Но вот умолкли чудные звуки, народ провозгласил "аминь" - и гул заключительного слова пробежал по храму, точно вздох потрясенной земли! В эту минуту первосвященник сошел с своего места и во главе шестисот левитов три раза обошел вокруг жертвенника. За ними в сопровождении двенадцати священников шли новообращенные язычники, среди которых по стройному росту и благородной осанке я тотчас узнала молодого римлянина Эмилия Туллия. Он был весь в черном, но когда он подходил к алтарю, чтобы дать клятвенный обет, на него накинули белую льняную ризу. Я не видела конца церемонии, потому что была слишком счастлива, чтобы сознавать что-либо, кроме совершившегося события, но зато слышала собственными ушами, как он под именем Елеазара был причислен к благословенному стаду, и победные звуки труб, возглашавшие его благодатное обращение.
Теперь, дорогой отец, нет более препятствия к нашему союзу. Эмилий уже не язычник, а верующий еврей, признающий Бога отцов Израиля. Вы, я знаю, скажете, что не убеждение в несомненном существовании Божием, а любовь заставила благородного римлянина подчиниться ее требованию, но смею вас уверить, что вы жестоко ошибаетесь. Долгое изучение Священного Писания под руководством равви Амоса и других ученых законоучителей убедило его бесповоротно в том, что Бог Израиля есть истинный Бог и Творец вселенной.
Пока я следила глазами за Эмилием, принимавшим поздравления левитов и прочих знакомых ему евреев, равви Амос схватил меня за руку и взволнованным голосом сказал: "Смотри, Иисус здесь!"
- Где? - спросила я, стараясь разглядеть его в толпе.
- Там, у входа; Он стоит у колонны с Иоанном и Петром и что-то им объясняет.
- Попробуем подойти к Нему.
Мы с трудом стали пробираться к тому месту, где Он находился. Но слух о Его присутствии в храме уже распространился в народе, и все устремились к Нему. Один, богато разодетый чужестранец, по-видимому, грек, подошел к равви и спросил его:
- Не можете ли вы мне сказать, кто этот замечательный, судя по выражению прекрасного лица, Человек, стоящий у колонны?
- Иисус Назорей, Иудейский Пророк, - ответил мой дядя.
- Как я счастлив, что случай позволил мне видеть Его! Я много слышал о Его чудесах, и слава о Нем долетела даже до Македонии, где я живу. Много бы я дал, чтобы быть очевидцем хотя одного сотворенного Им чуда!
- Он не творит чудес для удовлетворения любопытства народа, - строго сказал равви Амос незнакомцу, - а лишь в доказательство власти, предоставленной Ему от Бога.
Вдруг все замолкли, и неподражаемый голос Иисуса Христа, явственный и звонкий, раздался под высокими сводами храма. Ах, дорогой отец, если бы вы знали, как Он говорит! С каким знанием человеческого сердца! Он проповедует любовь к Богу и к ближнему, ревность к вере и прощение обид, - подчиняя все помыслы, деяния и побуждения людей общему закону правды и любви. Все плакали, слушая Его божественные слова. Но не так внимали им священники и фарисеи. Сознавая силу Его речей и страшась все более и более Его влияния на народ, увлекающийся Его учением, они порешили во что бы то ни стало погубить Его. Но, прочитав в озлобленных сердцах коварные их замыслы, Он остановил на них печальный взор и сказал:
"За что ищете убить Меня? Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам; ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете.
Налагаете на людей бремена неудобоносимые, а сами и одним перстом своим не дотрагиваетесь до них.
Истинно говорю вам, не останется здесь камня на камне; все будет разрушено.
Иерусалим! Иерусалим! избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели! О, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих, ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами... и не оставят в тебе камня на камне, за то, что ты не узнал времени посещения твоего!"
Божественный голос умолк. И окруженный Своими учениками, Иисус Христос тихими шагами вышел из храма. Тогда первосвященники с книжниками и фарисеями стали совещаться между собой и решили донести Пилату, что возрастающее влияние Иисуса из Назарета доведет народ до восстания и до избрания Его Царем. Но Пилат и на сей раз не обратил внимания на их требования заключить Его в темницу, ссылаясь на то, что Его обличительные речи касаются их самих, а не римского правительства, и что он не имеет никаких законных причин преследовать галилейского пророка, не выказывающего, по-видимому, никаких притязаний на иудейский престол. Тем не менее, подстрекаемый первосвященниками Анной и Каиафой, Пилат обещал при первом намеке, относящемся к правлению кесаря, задержать Иисуса Христа и передать суду. Несколько успокоенные фарисеи начали усиленно следить за Ним, чтобы не пропустить случая уличить Его в словах.
Сегодня вечером, когда Христос отдыхал в доме равви Амоса, пришли к Нему несколько человек из книжников и фарисеев под предлогом воспользоваться Его мудрою беседой. Но Он, зная, какие замыслы кроются в их лукавых сердцах, спросил их:
- Что вам нужно от Меня? Они сказали Ему:
- Учитель! мы знаем, что Ты правдиво говоришь и учишь, и не смотришь на лицо, но истинно пути Божию учишь, позволительно ли нам давать подать кесарю или нет?
Иисус Христос взглянул на них Своим пронизывающим взглядом и сказал им:
- Что вы Меня искушаете? Покажите Мне динарий: чье на нем изображение и надпись?
Они отвечали: кесаревы.
Он сказал им: так отдавайте кесарю кесарево, а Божие Богу.
Злонамеренные фарисеи не нашли в дивном ответе Христа, к чему придраться, чтобы признать Его виновным, и вышли из дома смущенными и пристыженными. Такова божественная мудрость Христа, дорогой отец, что злейшие враги Его не могут одолеть ее.
Ах! когда бы вы могли Его увидеть! Но я утешаю себя надеждой, что не напрасно в таких подробностях сообщаю вам все, что касается до Иисуса, и что вы скоро будете на пути к тому, чтобы признать в Нем обетованного Христа и уверовать в Него так же, как уже давно окончательно уверовала любящая вас дочь
Адина.
Письмо двадцать третье
Дорогой отец!
Не могу описать вам, насколько я была обрадована известием о намерении вашем провести праздничные дни Пасхи в Иерусалиме! Теперь вы уже, вероятно, в дороге и приближаетесь к Газе, куда, по исчислению равви Амоса, караван из Египта должен прибыть послезавтра. Сердце мое радостно бьется, и глаза наполняются слезами счастья при мысли, что я скоро увижу вас и вновь услышу ласковый, знакомый голос дорогого моего родителя! Счастье это еще удвоено тем, что вы приедете во время пребывания в столице Пророка Иисуса, который, судя по письму, полученному Марией от Иоанна, намеревается прийти сюда на Пасху. О, как бы я желала, чтобы вы Его видели! Я предчувствую, что вы, несомненно, признаете в Нем того Мессию, о Ком писали Моисей и все пророки! Наконец, если неземная мудрость, истекающая из уст Его, или небесные начала, проглядывающие в каждом слове Его учения, недостаточно убедят вас, то чудеса Его, свидетельствующие о Нем, конечно, разобьют ваши последние сомнения. Они все более и более утверждают за Ним непреложность Его божественных свойств, которыми Он, однако, никогда не пользуется для возвеличения Самого Себя или охранения собственной жизни, подвергающейся ежедневным опасностям, и только на слабых, страждущих и обремененных проявляет Творческую силу Своего могущества. Никто из людей от начала мира так не говорил и не делал того, что говорит и творит Он! Кто, кроме Него мог обратить воду в вино на браке в Каш Галилейской, или заочно поднять с одра болезни слугу верующего сотника в Капернауме? Кто бы пятью хлебами мог насытить пять тысяч человек? Кто из людей воскрешал мертвых, как воскресил Он дочь иудейского начальника Иаира и, на моих глазах, сына вдовы из Наина? В стране Гадаринской Он изгнал множество бесов из одержимых ими людей; и, выходя из них, сами бесы признавали в Нем Христа, Сына Давида! Он возвратил зрение слепым и движение безжизненным членам расслабленного и исходящею от Него божественною силой исцелил несметное количество долголетних, безнадежных страданий. На прошлой неделе к Нему в синагоге подошел человек, имевший сухую руку; Он только сказал ему "Протяни руку свою", - и она стала здоровою, как и другая. Что сказать на это, дорогой отец? Не Он ли Тот, о Котором писал Исайя, называя Его: "Чудный, Советник, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира"? - Ис. 9, 6. Тот, Кто силой своего человеколюбия и беспримерной власти мог пятью хлебами насытить пять тысяч человек, не является ли Хозяином всемирной жатвы, созревающей на утучненных нивах вселенной1? Душа моя подавлена Его величием, и я не могу задуматься над чудотворными деяниями Иисуса без содроганий и страха. Я боюсь спрашивать самое себя Кто Он? Неужели Тот грозный и наказывающий Бог времен Моисея, голос Которого гремел на вершине Синая? Стынет кровь и помрачается рассудок перед непостижимою тайной! Человек живет среди людей, подчиняясь условиям обыденной жизни, беседует с ними, разделяет их скорбь, отдыхает под одним кровом, и вместе с тем проявляет безграничную власть Бога и неизмеримое могущество Творца? Я не дерзаю даже мысленно приподнимать завесу, скрывающую для нас божественное начало Его бытия, и только со страхом и благоговением преклоняюсь перед Его духовными совершенствами и чудотворны ми деяниями. Иоанн, любимый ученик Его, говорит, что, по словам Самого Иисуса, скоро наступит день, когда все узнают непостижимую ныне цель Его пришествия и увидят на себе спаси тельные последствия Его служения миру. Сейчас вернулся из Вифании, куда был послан равви Амосом по какому-то делу наш старый слуга Гаваонит Элек, и принес печальную весть о тяжкой болезни Лазаря, брата Марфы и Марии. Это обстоятельство заставляет меня прекратить мое письмо, потому что мы сей час отправляемся туда. Прощайте, дорогой отец, да хранит вас на пути Всемогущий Бог Израиля.
Адина.
Письмо двадцать четвертое
Дорогой отец!
Последнее письмо мое было прервано известием о внезапной болезни Лазаря, принесенным нашим слугой Элеком. Он со слезами на глазах описал нам плачевное состояние беззаветно любящих его сестер, и мы с Марией тотчас собрались, надеясь своим присутствием облегчить тяжелые заботы, неразделенные с уходом за больным. Равви Амос не мог сопровождать нас и потому поручил нас старому Элеку, обещая приехать после вечерней службы. Не прошло и получаса, как мы были уже за городскими стенами, и Элек, только что вернувшийся из Вифании, с неподдельным участием передавал нам все, что знал о состоянии здоровья молодого человека и об отчаянии его сестер.
Действительно, смерть его не только бы разбила их неразлучные с детства сердца, но и лишила бы единственной опоры в жизни вполне беспомощных сирот, так как он один перепиской священных книг для школ и законоучителей поддерживает их скромное существование. Мы, конечно, не думали своим присутствием принести им утешение в их тяжелой скорби, но надеялись искренним сочувствием и готовностью услужить, взять на себя хоть часть лежащих на них забот.
- Не знаешь ли ты, Элек, причину внезапной болезни моего родственника? - спросила его Мария в то время, как для сокращения пути мы свернули на тропинку, огибающую подошву Елеонской горы.
- Не знаю, - ответил Элек, - но слышал, что он в тот день вернулся из Иерусалима, где в продолжение двух недель сидел день и ночь за перепиской книг благословенного праотца нашего Моисея по заказу богатого римлянина.
- А не слыхал ли ты также, как зовут этого благочестивого римлянина? - спросила я, предчувствуя его ответ.
- Слышал; его зовут Эмилием Туллием. Он тот самый молодой воин, причисленный недавно к благословенному стаду исповедников истинного Бога Израиля, которого на этих днях Пилат назначил начальником экспедиции против Вараввы.
Вы можете судить, дорогой отец, как меня порадовало это новое доказательство ревностного желания благонамеренного юноши еще ближе ознакомиться с содержанием наших священных книг. Но славоохотливый Элек не дал мне времени задуматься над этим предметом и продолжал свой печальный рассказ.
- Он, говорят, занемог от утомления, потому что не знал покоя, пока не кончил заказанной ему работы. Когда же он пришел домой и положил перед сестрами готовый сверток, то упал без чувств и с тех пор не узнает никого из окружающих его.
- Бедный Лазарь, - сказали мы, и невольно слезы сострадания навернулись на глаза.
Я вам уже говорила в одном из моих писем о незабвенном впечатлении, произведенном на меня мирною обстановкой домашней жизни этой примерной семьи. Прекрасные свойства Лазаря, смиренный нрав, ревность к Богу, строгое понимание возложенных на него обязанностей по отношению к сестрам и глубокие научные познания упрочили за ним любовь и уважение всех знающих его, а привлекательная наружность покорила ему не одно девичье сердце из среды многочисленных подруг его сестер.
Но все помыслы его сосредоточены лишь на неутомимом труде как на единственном источнике материальных средств, удовлетворяющих насущные потребности жизни оставленной на его попечение беспомощной семьи. Я вам также уже говорила о том, что он имеет счастье быть другом Иисуса, и эта дружба служит неотъемлемым доказательством его духовных качеств; они почти одних лет, и уже с раннего детства Лазарь возлюбил Иисуса, как Ионафан возлюбил Давида в эпоху Золотого века Израиля.
Наконец, после двухчасовой езды, мы приехали в Вифанию и, подъезжая к дому Лазаря, увидели Марию, стоявшую на верхней террасе, с лицом, обращенным к Иерусалиму. Узнавши нас, она быстро сбежала и с громким плачем кинулась в наши объятия.
- Жив? - спросила я, стараясь услышать роковой ответ.
- Жив еще, но слабеет с каждым часом, - едва проговорила она.
В эту минуту двери соседней комнаты отворились, и на пороге показалась Марфа, изнуренная и бледная, но тем не менее прекрасная, несмотря на выражение страдания, отпечатанного на правильных чертах ее лица. Увидя нас, она тихо подошла и, протянув к нам руку, сказала:
- Вы приехали, дорогие, чтобы присутствовать при смерти возлюбленного моего брата, - и она повела нас в ту комнату, где почти бездыханный Лазарь изнемогал в неравной борьбе с одолевающей его смертью.
Блуждающие глаза, оживленные лихорадочным блеском, не узнавали дорогих его сердцу людей, и только по временам повторяемое немеющими устами Имя Иисуса прерывало в угасающей памяти остальные видения прожитой жизни.
- Неужели нет никакой надежды спасти его? - спросила я.
- Никакой, - ответила Марфа, - врачи заявили, что он не встанет более.
- Неправда, есть еще надежда, - громко воскликнула я.
- Какая?
- Иисус. Он один может возвратить ему жизнь.
- Нет ничего невозможного для Иисуса, - промолвила Мария, - и Он любил его, но мы не знаем, где Он.
К счастью обеих сестер: вопрос о местопребывании Иисуса был к вечеру того же дня разрешен одним прохожим, заявившим, что Пророк находится теперь в Вифаваре. Мария немедленно написала Ему следующее:
"Господи! тот, которого Ты любишь, умирает; поспеши к нему, ибо нет для Тебя невозможного".
Это послание было тотчас отправлено в Вифавару за Иордан. Надежды на людей и науку нет более, она вся сосредоточена на могуществе Пророка.
Прощайте, дорогой отец, писать сегодня более нечего. Да будет над вами благословение Божие.
Адина.
Письмо двадцать пятое
Дорогой отец!
Со слезами истинной скорби и под впечатлением отчаянного вопля осиротелых сестер уведомляю вас о смерти незабвенного Лазаря; разрушил Господь мирное жилище, свалил могучий дуб, укрывавший их от житейских бурь, и теперь, оторванные от него рукою неумолимой смерти, они стонут над безжизненным телом защитника и друга. Я вам уже не раз говорила о редких достоинствах усопшего, служившего при жизни образцом семейных добродетелей для всех молодых людей в Израиле.
Их скромный семейный очаг, украшенный приветливостью, целомудрием и неутомимой деятельностью Марфы и Марии, приносящих также свою лепту в домашнюю сокровищницу изящными изделиями рук своих, мог бесспорно называться приютом мира и любви, и сам Иисус часто отдыхал у них от утомительных скитаний и нравственных трудов. Долголетняя бескорыстная любовь подчинила Лазаря Благословенному Помазаннику Божию, для Которого, если бы представился случай, он был бы счастлив умереть; трудно представить себе отрадное впечатление, производимое на каждого миротворною обстановкой этой благочестивой семьи, когда Иисус находился среди них. Мария забывает тогда обо всем, что ее окружает, и, сидя у ног Небесного Учителя, только внимает божественным речам, истекающим из неисчерпаемого источника мудрости и добра. Как бы в противоположность сестре, Марфа, словно рабочая пчела, поглощенная заботой о родном улье, неусыпно хлопочет об угощении обожаемого Гостя, не придающего со Своей стороны никакого значения удобствам и мелочным условиям обыденной жизни. Однажды, когда мы с Лазарем, Марией и несколькими учениками, пришедшими с Иисусом, сидели около Него и внимательно прислушивались к божественным истинам Его небесного учения, Марфа, озабоченная приготовлением вечерней трапезы, стала звать сестру себе на помощь.
Но, увлеченная неземными стремлениями, Мария не отвечала ей и продолжала слушать Пророка, проповедующего о Царствии Божием и о пути самоотвержения и духовного совершенства, по которому надлежит пройти каждому из нас, чтобы достигнуть вечного блаженства. Тщетно повторяла Марфа свою просьбу; наконец, с примесью некоторой досады, она обратилась к Иисусу и сказала Ему:
"Господи, или Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить? Скажи ей, чтобы помогла мне".
Мы с удивлением взглянули на нее: обыкновенно невозмутимая и в высшей степени скромная, она в ту минуту словно забыла о присутствии Пророка в ее доме, и смущенный неуместною выходкой Лазарь уже хотел ей о том напомнить, когда Иисус остановил его и кротко сказал:
"Марфа, Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно. Мария же избрала благую часть, которая не отнимется от нее".
Глубоко опечаленная тем, что уступила порыву раздражения, Марфа со слезами раскаяния упала к ногам Иисуса. Он милостиво ее поднял и сказал ей:
"Знаю, что ревностное твое усердие побуждает тебя заботиться о моем угощении, но не нужно оно Мне. "У меня есть пища, которую вы не знаете, эта пища есть творить волю Пославшего Меня и совершить дело Его".
Я вам передаю этот кажущийся ничтожным факт, как доказательство дружеских отношений, установившихся с детства между Иисусом и Лазарем, объясняющих побуждение сестер его послать к Нему, невзирая на роковое определение врачей. Они сознавали, что для брата их уже нет спасения, но надеялись на Пророка, как на Бога и друга, веруя в Его могущество и уповая на Его любовь.
Когда, по распоряжению заботливой Марфы, уехал посланный с письмом от Марии к Иисусу, и замер вдали стук копыт его, я вернулась в комнату, где лежал Лазарь. Правильные черты его лица казались высеченными из белого мрамора, и последний луч угасающей жизни тихо догорал в больших темных глазах его. Наклонившись над ним. Мария с беспредельною тоской смотрел на бледный лик умирающего и следила за зловещею тенью, бросаемою на него мрачным крылом уже близко подошедшей смерти. Как хороша была она в эту минуту! И кто, глядя на редкую красоту ее, на лучистый блеск темно-голубых очей, увлажненных теперь слезами скорби, на чарующее выражение нежного лица, отражающее величественную покорность падшей Евы и правильную красоту целомудренной Ревекки, кто мог бы угадать скрытую печаль ее? Кто бы поверил, что темная туча промчавшейся бури стоит над нею и подавляет ее своею тяжестью? ... Я не могла отвести очарованных глаз от белоснежных рук, обвивающих угасающее сердце, от чудной головки, склоненной над ним, и от роскошных волос, покрывающих золотою тканью смертельное ложе отходящего друга. Эти чудные волосы напомнили мне переданный нам Иоанном рассказ о том, как незадолго перед тем, когда Иисус находился в гостях у фарисея Симона, называемого прокаженным, она неожиданно вошла в дом и, помазав драгоценным миром ноги Его, омыла их своими слезами и отерла волосами.
Вы, конечно, удивитесь и спросите: к чему было изъявление подобного раскаяния, не согласующегося с условиями ее непорочной жизни? Увы, дорогой отец, то были искренние слезы недремлющей совести и неутолимой печали. Три года тому назад Мария действительно поддалась обольщению любви и, поверив коварным обетам молодого князя Валерия Ирода, покинула для него родительский дом. Напрасно обвиняли ее тогда в том, что честолюбие и неотразимые чары несметного богатства побудили ее нарушить долг совести и чести. Князю Ироду, одаренному замечательною красотой и всеми обворожительными свойствами, привлекающими сердца, не трудно было увлечь невинное создание, не огражденное опытом от коварства и злобы людей, в обольстительные сети первой любви.
Встретив ее случайно во дворе Пилата, куда она однажды относила работу, заказанную ей добродетельною его женой, он прельстился ее поразительною красотой и, узнав о ее происхождении, нашел случай познакомиться с Лазарем, и явился к нему в дом под видом проезжего купца из Кесарии. Ни в чем не подозреваемый добродушным Лазарем, он стал часто их посещать и скоро овладел доверчивым сердцем Марии. В один несчастный для нее день она уступила соблазну обманчивого счастья и согласилась бежать к его матери в Кесарию, где он обещал на ней жениться под тем предлогом, что проживающий в Иерусалиме его богатый дядя не дозволяет ему, под угрозой лишить его наследства, вступив в брак раньше определенного им возраста. Увы! она поверила его обманчивым обетам, но, когда пришла вечером на условленное место, увидела вместо ожидаемого жениха толпу вооруженных всадников и не успела опомниться от страха, как ее схватили и умчали в неведомые края. К рассвету ее привезли в богатый замок, построенный на крутом утесе в окрестностях Иерихона, и тяжелые двери, затворившиеся за нею, отлучили ее навеки от утраченных радостей любящей семьи.
В роскошно убранном чертоге, во всем блеске своего царского звания, ожидал ее коварный убийца ее непорочного сердца, князь Валерий Ирод, сын и наследник царя Ирода Четвертовластника. Как описать вам ужас беззащитной девушки? Пораженной горем и отчаянием, ей, однако, удалось с неимоверным трудом бежать из ненавистного плена; но, не смея вернуться в дом брата в Вифанию, она пришла в Назарет к Марии, благословенной матери Иисуса, и, кинувшись к ногам ее, молила спасти ее погибшую душу от безнадежного отчаяния. Здесь она увидела впервые ее Божественного Сына. Он уврачевал наболевшее ее сердце, а мать Его отвезла заблудшую овцу в покинутое ею родное стадо.
Все жители Вифании, конечно, знали печальную повесть ее преступного увлечения и безжалостно обвиняли несчастную жертву обманутой любви, но скоро неутомимые ее подвиги на пути милосердия и сострадания к страждущим заставили их не только изменить тяжелый приговор, но даже и полюбить ее по-прежнему. Тем не менее, ни великодушное забвение прошлого, укоренившееся в душе Лазаря, ни материнская нежность Марфы не могли извлечь из омраченной памяти позорное воспоминание о ее грехе, и, хотя прошло уже с тех пор три года, отпечаток затаенной грусти не сходит с прелестного лица.
Сам Иисус,, прощая ей ее падение, обратил в снисходительную и нежную любовь чувство негодования, поселившееся в разбитых ею сердцах сестры и брата, и отсюда вытекает безграничная благодарность, побудившая ее в порыве раскаяния и душевной признательности к своему Спасителю омыть слезами Его ноги и обтереть их своими волосами. Она мне сама говорила, что с того дня, как Он сказал ей: "Прощаются тебе грехи твои", омраченная душа ее осветилась светом мирного блаженства.
Я начала это письмо уведомлением о смерти уважаемого всеми Лазаря; он умер вчера вечером, окруженный всеми нами, и следил глазами за последними лучами заходящего солнца, пока не перестало биться его благородное сердце и чистая душа его, освобожденная от земных оков, не отлетела в незримые края небесной отчизны! Ах, если бы Иисус был здесь! Но теперь уже поздно, ибо он умер и завтра назначено его погребение.
Прощайте, дорогой отец, сердце мое переполнено тоской, и я более писать не могу. Послезавтра мы возвращаемся в Иерусалим, откуда, успокоившись, немедленно вам напишу. Вы говорите в последнем письме, что собираетесь к нам с целью увезти меня на родину в плодоносные равнины, орошаемые благотворными водами широкого Нила? Да поможет вам Бог Авраама, Исаака и Иакова совершить благополучно предпринятый вами путь и беспрепятственно доехать до ожидающей вас с нетерпением и любовью покорной дочери
Адины.
Письмо двадцать шестое
Дорогой отец!
Три дня тому назад я вам сообщала о смерти Лазаря, а сегодня спешу уведомить вас о том, что он жив! Тот, которого я видела мертвым и погребенным в пещере с тяжелым камнем, вдвинутым в двери ее, жив! И, пока я вам пишу, раздается под окном звонкий его голос, словно колокол благовествующий народам о неопровержимом чуде его воскресения. С раннего утра весь двор переполнен пришлыми людьми из Иерусалима и окрестных селений, жаждущих воочию убедиться в справедливости дошедшего до них слуха, и даже сам Пилат остановил свою колесницу у порога нашего дома, желая удостовериться в совершившемся событии.
Какими подходящими к тому выражениями передать вам все, что случилось в продолжение истекшего дня? Как заставить вас поверить чудесному явлению? Радость, изумление и невольный страх перед весьма естественным сомнением, могущим возникнуть в душе вашей по отношению к правдивости предстоящего рассказа, в такой степени овладели моими мыслями, что я не знаю, сумею ли изложить все мною виденное в образе понятного для вас сказания. Одно несомненно верно, - это то, что Господь вспомнил об Израиле и проявляет вновь явные доказательства Своего пребывания посреди нас.
Я вам уже сообщила, что после приговора врачей Мария написала Иисусу, умоляя Его поспешить к умирающему ее брату. Но от Вифании до Вифавары целый день езды; когда посланный доехал до места, праведная душа Лазаря уже отлетела к Богу. Иисус же, получив известие о его болезни, не пошел к нему тотчас, а оставался еще два дня там, где находился. На третий день после смерти было назначено погребение, и его похоронили при огромном стечении народа, пришедшего со всех окрестных городов и селений, чтобы отдать последний долг честному и благородному труженику. Даже благочестивая жена правителя Пилата, Луция Метелла, прислала свою колесницу в знак особенного уважения к человеку, прославившемуся своими добродетелями. Погребальная процессия была так многолюдна, что проходившие странники и иноземцы останавливали караваны, чтобы спросить, кого хоронят из именитых мужей Израиля? Иные отвечали: Лазаря, книжника из Вифании; другие: праведного семьянина, трудившегося всю жизнь для семьи; прочие же отвечали, как ответил бы сам умерший, если бы мог говорить: Лазаря, друга Иисуса Христа! Этим званием он гордился всю жизнь и, конечно, даже мертвый не променял бы его на другое. Ах! поверьте мне, дорогой отец, что этот титул не может окупиться никакими сокровищами на свете и высоко превосходить своим величием преимущество наследственного происхождения от Авраама, которым так гордятся наши единоплеменники.
Место, где надлежало его положить, находится в скалистом ущелье, выходящем на долину Кедрова. Раскинутые по нем стройные кипарисы, высокие пальмы и цветущие кусты обращают его в роскошный сад, и над глубокою пещерой, обреченной для вечного его успокоения, брошенная во время оно на вершину скалы прихотью своевольной природы вековая смоковница, цепляясь за скалу обнаженными корнями, осеняет суровый камень тенистым покровом широколиственных ветвей. Через просвет деревьев виднеются вдали позолоченные крыши храма, воинственные бойницы Давидова замка и темные дубравы Елеонской горы.
Мы молча стояли около могилы, когда вдруг раздались звуки военной музыки, и отряд римской конницы, под предводительством Эмилия показался при входе в ущелье. Я уже давно про него не упоминала, дорогой отец, потому что если бы стала говорить о нем, то не оставалось бы более ни места, ни времени для всего, что имею вам сказать. Вы сами увидите его и лично удостоверитесь, насколько он достоин вашего доверия и моей любви. Не нахожу слов, чтобы возблагодарить вас за согласие на наш брак, и с радостью подчиняюсь вашему родительскому повелению дождаться вашего приезда в Иерусалим. Да благословит Господь ваш далекий путь, чтобы я скорей могла обнять вас и представить вам благородного юношу, истого поклонника Бога нашего, столь же ревностного, как если бы он родился среди сынов Авраама.
Обряд погребения подходил к концу, и тело умершего уже уложили в пещеру. Марфа и Мария взошли в нее, чтобы в последний раз проститься с бренными останками возлюбленного брата. Я горько плакала, глядя на их беспредельное горе и на бледное лицо, все еще прекрасное, обреченное на неизбежное тление. Когда пришла пора придвинуть роковой камень, Мария кинулась на бездыханное тело брата и разразилась отчаянным воплем, от которого, казалось, потряслись даже неприступные стены, воздвигнутые самою природой. Несколько человек должны были оторвать ее от холодных объятий смерти и вынести из мрачного преддверия смертного жилища. Более сдержанная Марфа не выказывала громко своей скорби, но лицо ее говорило за нее все, что она переживала, прощаясь с единственным другом, бывшим одновременно твердою защитой от всех бурь и напастей, уже не раз сокрушавших их молодую жизнь, и неиссякаемым источником добра и правды, разливающих радость и свет в благословенных стенах семейного очага. Тело умершего, уложенное теперь на каменных плитах в углублении пещеры, было обвито погребальными пеленами, а лицо покрыто белым платком. Молодые девушки из окрестных селений раскинули в память о нем душистые цветы, и много слез осталось в темной могиле, как справедливая дань, принесенная его добродетели. Печальный обряд был кончен.
Десять человек вдвинули тяжелый камень, заменяющий дверь, и все стали расходиться по домам.
Солнце уже садилось и в море огненного света тихо опускалось за холмы Аиалона, позлащая крыши дворцов и башен Иерусалима и вершины окружающих его гор. В тишине набегающей ночи долетели до нас звуки гармонического пения двух тысяч левитов, совершающих вечернее жертвоприношение; клубы черного дыма поднимались к небу, застилая мрачными облаками эфирную прозрачность воздуха; все темнело кругом, и только последний луч заходящего солнца горел багровым пламенем над величественным сводом храма, как некогда в пустыне Синая огненный столб, освещающий Ковчег Завета.
Торжественное безмолвие засыпающей природы как нельзя более согласовалось с тяжелым настроением, в котором мы все находились после мучительного дня. Я сидела на камне около могилы Лазаря вместе с Марией, склонившей на мое плечо утомленную голову. Мы были одни; Марфа и другая Мария ушли вперед, чтобы привести в порядок опустелый дом.
"Я теперь покойна, - сказала Мария, устремив на безоблачное небо влажные от слез глаза - ив усмиренной душе утихли бурные порывы бесплодного сопротивления безвозвратной утрате, как утихла после суетного дня окружающая нас природа; душа Лазаря парит теперь высоко над нами, и мне предстоит стараться дойти до него, так как сам он уже ко мне прийти не может!"
В эту минуту послышался топот коней, и показался Эмилий в сопровождении нескольких всадников. Он подъехал к нам и, приказав двум из своих людей следовать за нами до городских ворот, просил нас немедленно идти домой. Мы тотчас же повиновались, не спрашивая о причине, побудившей его нас удалить, и только на другой день узнали, что, по полученным накануне сведениям, Варавва, извещенный о приходе давно подстерегаемого им каравана из Дамаска, расположил в ожидании ночи свои разбойничьи войска по всем ущельям, выходящим на большую дорогу. Назначенный Пилатом начальником экспедиции против страшного злодея, Эмилий, узнав об этом через местных поселян, потребовал из Иерусалима подкрепления и окружил все проходы сплошною цепью солдат. До зари продолжалась борьба, окончившаяся полнейшим успехом. Варавва был схвачен и под усиленным караулом отправлен в столицу. Говорят, что, по всему вероятию, он будет распят за бесчисленные свои преступления. Ах! дорогой отец, какая это ужасная казнь висеть на кресте с пронзенными руками и ногами, пока не наступит смерть от истощения жизненных сил! Я удивляюсь, что такой развитый народ, как римляне, может допустить подобную казнь даже по отношению к такому разбойнику, как Варавва! Как-то на прошлой неделе, прогуливаясь с равви Амосом в ближайшей долине, среди гробниц, мы не могли вернуться в город через северные ворота, ибо дорога была занята римскими легионами, возвращавшимися из Самарии, куда они ходили усмирять восстание, и потому нам поневоле пришлось обойти кругом Кальвария, на вершине которого стояло два креста с пригвожденными на них людьми; они страшно стонали, и невообразимые вопли от непосильных страданий пронизывали мое сердце мучительною болью. Я закутала уши и закрыла глаза, умоляя равви Амоса скорей увести меня от ужасного зрелища; а между тем Кальварий находится в двух шагах от города, и пропасть народа - мужчин, женщин и даже юношей - шла целыми толпами с целью смотреть на них. Как преступна должна быть жизнь человека, которому само правосудие назначает подобную смерть!
Я намеревалась в этом письме передать вам подробности о том, как Лазарь был возвращен к жизни, но, заговорившись о другом, оставляю описание чудного события до следующего моего письма. Прошу вас только мне верить, когда говорю вам, что Лазарь жив, и что тысячи людей приходили отовсюду, чтобы лично в том удостовериться. Скажу еще в заключение, что воскресил его Пророк Божий Иисус, в Котором вы все еще сомневаетесь, - Мессия ли Он или нет? А между тем, не Он ли на каждом шагу Своего благословенного скитания проявляет на глазах людей милосердные плоды Своей чудотворной деятельности? Кто же Он, если не Сын Божий, Мессия израильских пророков, Лев от колена Иудина, обещанный Искупитель народов? И не Он ли, наконец, Тот, о Ком пламенное перо Исайи писало семь веков тому назад: "Младенец родился нам; Сын дан нам; и нарекут имя Ему: Отец вечности. Умножению владычества Его и мира нет предела на престоле Давида, чтобы Ему утвердить его и укрепить его судом и правдой отныне и до века" - Ис. 9; 6 - 7.
Обдумайте, дорогой отец, и рассудите сами: Тот, Кто воскресил Лазаря, Кем может быть, как не Сыном Божиим?
Адина.
Письмо двадцать седьмое
Дорогой отец!
Не нахожу слов, чтобы выразить вам мою радость при получении вашего письма, переданного мне вместе с посылкой проезжим купцом из Египта. - Вы меня в нем уведомляете о намерении вашем выехать из Александрии в день новолуния, и потому посылаю это письмо в Газу, где, по предположениям вашим, коммерческие дела задержат вас на несколько дней.
Три года уже прошло с тех пор, как я в последний раз видела дорогие черты ваши и, хотя равви Амос в бытность мою у него в доме окружал меня постоянною заботой и самыми нежными попечениями, никто на свете не может заменить в сердце дочери родного горячо любимого отца. Но когда я отдаю отчет во всем, что видела, слышала и уразумела с того дня, как три года тому назад въезжала сюда с караваном Бен Израиля, то не сожалею о долгой нашей разлуке, потому что быть в Иерусалиме в этот благословенный период времени составляло, начиная с Авраама, заветную, но недосягаемую мечту всех израильских патриархов, царей и пророков.
В продолжение этих трех лет, облеченный могуществом Творца и Бога, явился в мир Мессия и, живя среди людей, скитаясь по городам, пустыням, морям и долинам, везде проявляя Свою милосердную любовь к человечеству беспрерывным рядом чудотворных деяний. В течение этого благодатного времени я успела изучить Его небесные свойства и теперь поклоняюсь Ему как Сыну Божию и Помазаннику Его. Наконец, сидя у ног Его, я не раз вслушивалась в спасительные начала Его благого учения, утвердившие блуждающую душу на твердых устоях веры, каждый камень которых положен Им Самим, несомненною истиной Его Божественного Слова.
Но я еще не довела до вашего сведения все подробности о великом чуде воскрешения из мертвых Лазаря и потому постараюсь теперь вам его описать.
Когда Марфа и Мария, после приговора врачей, послали гонца к Иисусу, они несколько успокоились и с возродившеюся надеждой стали ожидать его возвращения.
- Если только придет Учитель, - говорила Мария, - Он поднимает его одним Своим словом, как это делал уже не раз с другими.
- Конечно, - вторила ей сестра, - если Он по одному лишь чувству милосердия исцелял совершенно неизвестных Ему людей, тем более исцелит Лазаря, которого любит, как брата.
- Наконец, если бы Лазарь даже и умер до Его прихода, - промолвила с некоторою нерешительностью другая Мария, - не Он ли воскресил сына вдовы из Наина?
- Если не будет слишком поздно, - глухо проговорила Марфа, содрагаясь при одной мысли, что брат ее может умереть. - Иначе наступит разложение, и тогда уже возвращение к жизни будет невозможно.
- Нет ничего невозможного для Иисуса, - строго сказала Мария, и глаза ее заискрились светом неуклонной веры.
Таким образом между страхом и надеждой протекли еще два дня, и, прежде чем посланный вернулся, беспощадная смерть вступила в свои права. Лазарь умер, а Иисус далеко! И эти безнадежные слова были первым воплем отчаяния, вылетевшим из души осиротелых сестер. На третий день, как я уже вам писала, его похоронили, а о Пророке не было ни слуха. Наконец, к вечеру того же дня возвратился посланный и сказал, что Иисус Христос в настоящее время находится в одном селении на берегу Иордана около Вифавары, где вместе с учениками живет и учит стекающийся к Нему со всех окрестностей народ, проповедуя о Царстве Божием и объясняя сказания пророков.
- Я Ему передал письмо, - продолжил посланный, - и сказал: "Господи, тот, кого Ты любишь, болен".
- И что же? - спросила Мария.
- Он не казался удивленным и только ответил: "Сия болезнь не к смерти, но к славе Божией, да прославится через нее Сын Божий".
- И ничего более?
- Ничего, и я тотчас пустился в обратный путь.
- Он, конечно, не знал, насколько был опасно болен друг Его, - заливаясь слезами, проговорила Мария, - иначе не сказал бы, что болезнь его не к смерти, а поспешил бы ему на помощь.
- Господь всеведущ, дочь моя, - утвердительно заявил один священник, пришедший вместе с другими к сестрам соболезновать об усопшем, - и это неведение о безнадежном положении Лазаря и уверение, что болезнь его не приведет к смерти, служит ясным доказательством тому, что Сам Он - никто другой, как Самозванец и Лжепророк. Разве не умер Лазарь и не похоронили его?
Страшась уступить, по-видимому, логичным выводам своего гостя, Марфа ничего не возражала; она боялась тяжелым ударом непосильной скорби пошатнуть твердо укоренившуюся в ней веру и не смела заглянуть в глубину души своей, чтобы вопреки собственной воле не найти на дне ее возмущающий ее призрак убийственного сомнения. Мария же, напротив, всею силой своего красноречия отстаивала Друга умершего брата, говоря, что если бы теперь предстал перед ними Иисус, то несомненно доказал бы всю премудрость непостежимых для нас Своих слив.
С каким глубоким горем они оплакивали преждевременную смерть брата! С какою тоской вспоминали безвозвратные радости прошлого, особенно при мысли, что стоило только во время явиться Иисусу, и Лазарь был бы жив! Но день прошел, за ним уже наступил другой, а о Нем не было никаких вестей.
- Он забыл нас! - с горечью говорила Марфа, - иначе Он пришел бы нас утешить.
- Нет, не думай так о благословенном Друге нашего брата, - возражала ей Мария, - если бы Он счел нужным, чтобы Он жил, то словом одним, произнесенным в Вифаваре, остановил бы смерть на пороге нашего дома. Не исцелил ли Он заочно сотника в Капернауме?
- Тогда зачем же Он не пощадил Лазаря?
- О том знает Он один, - смиренно ответила Мария, - не говорил Он разве посланному, что болезнь не к смерти.
- Болезнь, но не смерть; а он уже теперь четыре дня, как умер.
Может ли кого проставить могила? Избавит ли Он разлагающееся тело от неизбежного тления, начавшегося уже раньше, чем мы положили его в гроб? Ах, не говори мне про Пророка; Он или не любил Лазаря, или не мог спасти его.
- Марфа! Марфа! где твоя вера? вскочив с своего места, гневно закричала Мария. Ты думаешь, что Иисус не любил Лазаря и не внимает нашей скорби только потому, что не сделал, как хотели мы? Ты оскорбляешь Его своими упреками и преступными сомнениями убиваешь себя!
- Исцелил же Он тысячи людей? Воскресил же Самуила и дочь начальника Иаира? Отчего же не слыхал отчаянного вопля любящих Его?
- Да простит тебе Бог безумные слова, вызванные непосильною печалью! Меня, если бы Иисус даже убил, я и тогда не усомнилась бы в Его милосердии! - с восторженным убеждением воскликнула Мария.
Так сидели мы и беседовали в обществе многочисленных посетителей, пришедших, по еврейскому обычаю, изъявить свое сожаление о смерти хозяина дома, как вдруг влетел в комнату Элек и закричал: "Пророк идет! Он уже подходит к городским воротам!"
Все поднялись, чтобы идти Ему навстречу, но не успели переступить порога, как, вскочив с радостным криком пробудившейся надежды, Марфа уже выбежала на улицу и, опередив всех, первая пришла к тому месту, где находился Иисус, Мария же, услышав принесенную Элеком счастливую весть, не выказала, подобно сестре, громкого проявления волновавших ее чувств. Ее верующее сердце не поддавалось сомнению, а потому она, вполне успокоенная сознанием Его благодатного прихода и вперед безропотно покорившаяся Его Божественному приговору, принялась за отсутствием сестры, приготовлять комнату для обожаемого Гостя и заплела свои чудные волосы, распущенные по обычаю еврейского народа в знак соболезнования об умершем.
Когда все было приведено в порядок, она пришла под навес, образуемый сплетением виноградных лоз, и села рядом со мною.
- Я знала, что Он придет и не покинет нас! повторяла она несколько раз, и выражение гнетущей ее тоски, отпечатанное на прелестном лице ее, освещалось по временам радостным сознанием осуществившейся мечты. Когда Марфа подошла к Иисусу, которого встретила у городских ворот идущим утомленным шагом с Своими учениками по пыльной дороге, она бросилась к ногам Его и закричала:
- "Господи! если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой!"
Христос взглянул на нее и сказал:
- "Лазарь уснул, Марфа, и Я иду разбудить его".
- Господи! уже четыре дня, как мы его похоронили!
- "Воскреснет брат твой" - ответил ей Иисус.
- "Знаю, Господи, что воскреснет в последний день".
Тогда Иисус возвел глаза к небу и, устремив их потом на нее, сказал:
- "Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий живущий и верующий в Меня не умрет во веки. Веришь ли сему?"
- "Так, Господи, я верю, что Ты Христос, Сын Божий, грядущий в мир, и знаю, что, чего Ты попросишь у Бога, даст Тебе Бог".
- Какими были сын вдовы из Наина и дочь начальника Иаира, никто из нас не видал, - сказал вдруг один из находящихся в толпе фарисеев, - а что Лазарь мертв и, по всему вероятно, уже подвергся тлению, это мы все видели. К чему же Он говорит подобные слова?
При входе в город Иисус остановился у источника, а Марфа побежала домой и еще издали позвала Марию, сказав ей: "Учитель здесь, и зовет тебя," пойди, Он сидит у Исаиева колодца, и, по словам Его, Лазарь сегодня же вернется домой! Сердце мое усиленно забилось, и я закрыла лицо руками, не помня себя от страха, изумления и радости; Мария выбежала на улицу, едва держась на ногах от охватившего ее волнения. Некоторые из знакомых, пришедшие из Иерусалима невестить сестер, увидев ее бегущею, спросили Марфу, не на могилу ли она спешит, но Марфа с радостным оживлением, не согласующимся с ее недавним горем, отвечала им:
- Она идет к Иисусу, другу Лазаря, Он зовет ее!
Добежав до источника, около которого сидел Пророк, Мария упала к Его ногам, повторяя слова, уже сказанные сестрой:
"Господи! если бы ты был здесь, не умер бы брат мой!" - и, склонив голову на камень, ограждающий источник, так громко заплакала, что все присутствующие, тронутые ее горем, прослезились, и "Сам Иисус восскорбел духом".
- "Где вы положили его?" - спросил Он.
- Господи! пойди и посмотри! - ответила Мария и пошла вперед, указывая путь.
Тем временем неутомимая Марфа успела убрать комнату Лазаря и украсить ее его любимыми цветами, сорванными на скорую руку в их скромном саду. Она без отдыха бегала и суетилась, и в темных глазах ее светился яркий миролюбивый луч надежды, как утренняя звезда, предвещающая ясный, безоблачный день.
- Кому ты это готовишь? - спросила я ее, - Пророку?
- О нет! комната Иисуса уже готова, Мария убрала ее. Это комната Лазаря, и я украшаю ее для него!
- Разве ты буквально понимаешь слова Пророка и в самом деле веришь в возможность возвращения Лазаря домой?
- Верю ли я? - почти крикнула мне Марфа, - конечно, верю! Я знаю, что нет для Него невозможного и не сомневаюсь более. Он воскресит моего брата, и Лазарь вновь будет жить с нами. Ах! никогда ни у кого в мире не бывало таких гостей, какие сегодня будут у нас! Мессия, Сын Божий и воскресший из мертвых друг Его!
Не прошло и четверти часа, как Элек пришел нам сказать, что Иисус направил стопы свои к кладбищу. Марфа тотчас побежала к Нему, и я последовала за нею. Весь город уже собрался около Пророка; неопределенный страх и ожидание чего-то выходящего из ряда обыкновенного были написаны на всех лицах. Не слышно было ни разговоров, ни восклицаний, и по всей Вифании царила мертвая тишина, нарушаемая только глухим шумом шагов медленно подвигающейся толпы. Ах, дорогой отец! Как изображу я вам неподдающуюся описанию божественную личность Иисуса? Он был в белом одеянии, и синяя риза, сотканная без шва руками Его благословенной матери, спадала широкими складками с правого плеча. На утомленном лице Его лежал отпечаток тихой грусти, не умаляющий однако выражения бесспорного величия, озарявшего Его царственную поступь, и чудные глаза, оттененные длинными ресницами, выражали глубокую скорбь. Он шел впереди всех и, достигнув кладбища, молча остановился перед гробом друга. Ни один звук не нарушал общего безмолвия; казалось, будто сама природа наложила печать молчания даже на пернатых обитателей тенистой долины. Опустившись к ногам Пророка, Мария в благоговейном созерцании взирала на Него глазами веры и любви, тогда как, преклонив перед Ним колена и возлагая на Его милосердие все упование разбитого сердца, Марфа устремляла на Него взоры, озаренные светом пробуждающейся надежды.
Иисус взглянул на них и заплакал. Крупные слезы бежали по бледному лицу Его и драгоценною алмазною росой падали на землю.
- "Как Он любил его!" - говорили некоторые из толпы.
- Если бы любил, не мог Он разве отстранить от него смерть? - возражали другие.
Иисус глубоко вздохнул и подошел к дверям пещеры. Сделав тихое движение рукой, Он громким голосом сказал близстоящим людям:
- Отнимите камень.
- Господи! - обратилась к Нему Марфа, - уже четыре дня, как он в гробе.
- "Не сказал ли Я тебе, что, если будешь верить, увидишь Славу Божию?"
С трудом отодвинули тяжелый камень, и внутренность пещеры представилась нашим глазам во всем ужасе своей мрачной разлагающейся обстановки. При слабом свете проникшего через отверстие солнечного луча можно было разглядеть лежащее на каменных плитах тело Лазаря, обвитое пеленеми, с белым, уже потемневшим от сырости платком на лице. Все, кроме Иисуса и Марии, отступили на несколько шагов. Он же, подняв к небу глаза, еще увлажненные слезами, подошел к самому отверстию и во всеуслышание провозгласил:
- "Отче! благодарю Тебя, что Ты услышал Меня. Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня".
И, повелительно протянув Свою державную руку, Он громко сказал:
- "Лазарь! иди вон." Я вся похолодела от страха и боялась взглянуть на то, что совершалось перед моими глазами; но, преодолев охватившую меня робость, я решилась открыть их и увидела Лазаря, выходящего из могилы, обернутого погребальными пеленами; платок упал с бледного, как мрамор, лица, и открытые глаза блестели сверхъестественным блеском. При виде его ужасный крик раздался бросились бежать. Марфа, увидя идущего к ней брата, упала лицом к земле и лежала без движения.
- "Развяжите его, пусть идет", - с невозмутимым спокойствием сказал Иисус пораженным свидетелям свершившегося чуда. Мария первая подошла к нему, и, глядя на нее, нашлись и другие, которые бросились развязывать обвивающие его пелены. В одну минуту он был освобожден от могильного облачения, бледное лицо окрасилось цветом жизни, и в темных глазах, прикованных к Иисусу, загорелось вновь пламя беспредельной любви. Мария, отуманенная счастием, обливала слезами ноги его, а Марфа, приведенная в сознание звуком знакомого голоса, прильнула к груди брата, воскресившего с собой все умершие для нее радости.
Но я сознаю свое бессилие, чтобы описать невыразимый ни на каком языке наплыв непомерного счастия, благодарности и превозношения, охватившего в эту минуту все сердца. Лазарь, возвращенный к жизни и здоровью, шел к себе в дом рядом с Иисусом. Народ бросался к ногам Пророка, целуя край Его одежды, и по всем улицам раздавались звуки хвалебных гимнов.
Солнце уже садилось, когда наконец Иисус в сопровождении Лазаря вошел в стены благословенного дома, прославленного отныне и до века милосердием Бога, сокрушившего во имя веры и любви непреложный закон смерти силой Своего неизмеримого могущества.
Вот, дорогой отец, подробное описание величайшего из чудес, которым в настоящее время занят весь Иерусалим. Неужели вы и теперь будете сомневаться в Иисусе Христе, воплощенном Сыне Божием?
Адина.
Письмо двадцать восьмое
Дорогой отец!
Последнее письмо ваше, отправленное вами из Газы с нарочным гонцом, посланным к Правителю, я получила сегодня и была крайне огорчена его содержанием. По исчислению дней, я ожидала увидеть вас самих, и потому вы можете себе представить мое разочарование, когда, выбежав к воротам" где, по словам Элека, меня спрашивал какой-то незнакомец, я вместо вас увидела вооруженного римлянина с письмом. Я долго плакала, прочитав его, но вы учили меня переносить терпеливо всякие невзгоды, и потому постараюсь безропотно ожидать вас, чтобы заключить в объятия любящей вас дочери.
Смею надеяться, что аравийские купцы, от приезда которых зависит окончание ваших торговых предприятий, не заставят себя долго ждать, а пока буду по-прежнему продолжать нашу переписку, составляющую для меня необходимую потребность сердца и единственное утешение в долгой разлуке. Предметом моего настоящего письма будет, как и всегда с тех пор, как Он явился в мир, Пророк Иисус Христос, тем более, что к величайшей моей радости вы начинаете оценивать Его по дарованным Ему от Бога достоинствам.
"Тот, кто усомнится в том, что Галилейский пророк воистину избранник Божий, дитя мое, говорите вы, очевидно согрешит перед Самим Господом, ибо Кто же кроме Бога может воскрешать из мертвых? Неопровержимый факт воскрешения Лазаря, а также и прочие чудеса Его стали мне известны не только через тебя. Мне о них говорили очевидцы, и все их показания сходятся в точности с твоими. Даже проживающий здесь в настоящее время известный ученый и не увлекающийся народною молвой, бывший проездом через Вифанию свидетелем чудесного воскрешения Лазаря, и тот, несмотря на преобладающий в нем дух отрицания, утверждает, что Иисус безусловно величайший из пророков, когда-либо являющихся в мире. В этом, дитя мое, я твердо убежден и готов преклониться перед Ним, как преклонился бы перед Исайей или Даниилом, если бы они были живы. Но чтобы Иисус был предсказанный ими Мессия, я в это верить не могу, ибо Мессия есть Царь, восседающий на престоле Давида и предписывающий закон всем народам земли. Открой книгу Исайи и посмотри, что он говорит о владычестве и величии обетованного Сына Давида? Могут ли быть слова его применены к смиренному Сыну простого плотника из Назарета? Что рука Господня видимо простерта над Ним, не подлежит сомнению, но чтобы Он был Христос, царственный Лев от колена Иудина, Которому предназначено выставить знамя Свое племенам, - с этим я никогда не соглашусь уже потому, что подобное признание было бы одновременно полным отрицанием всего того, что от начала мира писали о Нем Моисей, Давид и пророки".
Вот ваши слова, дорогой отец, на которые я позволяю себе представить вам некоторые возражения, относящиеся к моим личным выводам. Вы признаете в лице Иисуса посланного от Бога Пророка, потому что без руководства Божия никто из людей не может творить того, что творит Он.
Но вы верно согласитесь со мною, что Тот, Кого Господь соделал равным Себе по могуществу и одарил беспримерною на земле властью исцелять недуги, открывать глаза слепым, повелевать ветрам и воскрешать мертвых, должен быть неминуемо олицетворением непогрешимого духовного совершенства? Кто же, в таком случае, дерзнет усомниться в истине слов Его? А между тем тысячи людей собственными ушами слышали, как однажды в синагоге Он громко прочитал в поданной Ему книге пророка Исайи следующее: "Дух Господень на Мне, ибо Он помазал Меня благовествовать нищим и послал Меня исцелять сокрушенных7 сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение и отпустить измученных на свободу", и как, отдав книгу служителю, Он сказал всем присутствующим: "Ныне исполнилось писание сие, слышанное вами". Эти слова не служат ли доказательством Его бытия? Когда на вопрос, Им Самим предложенный слепорожденному: "Веришь ли в Сына Божия?" тот ответил: "А Кто Он, Господи?" не сказал ли ему Иисус: "Он говорит с тобою?"
Итак, дорогой отец, к какому же заключению приводят нас все эти доказательства? Не к тому ли, что Иисус есть несомненно истинный Христос? Ибо иначе вся жизнь Его была бы одним обманом, и предоставленное Ему свыше безграничное могущество, равное могуществу Бога, посредством Которого Он исцеляет, спасает и воскрешает, были бы дарованы Господом обманщику и лжепророку? Вы сами соглашаетесь с тем, что деяния Его свидетельствуют о Божественном Его призвании? Не можете ли вы допустить после этого мысли, чтобы избранник Божий мог подвергнуться греховному падению человека?
Раз Иисус Сам про Себя говорит, что Он Мессия, кто же дерзнет усомниться в праведности Его показания? Имея перед глазами неопровержимые доказательства Его могущества, мы или безусловно должны видеть и уразуметь в Нем Мессию, или допустить, что Господь одарил Своею чудотворною властью недостойного самозванца? И потому не может быть в этом вопросе ни колебания, ни сомнения: Иисус неотъемлемо Христос, Сын Божий; в противном случае мы делаем Самого Бога соучастником мирового обмана!
Простите меня, дорогой отец, если, защищая непреложные права Иисуса на осуществление миссии Мессии, я уклоняюсь от усвоенных вами воззрений; но, непоколебимо веруя в Него сама, конечно, хотела бы видеть и вас разделяющим мое неизменное убеждение. Что ожидает Его в будущем? Как и над чем распространится Его владычество, пока неизвестно никому. Иные думают, что близок час, когда во главе десятков тысяч следующего за Ним народа Он взойдет в Иерусалим, откуда сам Пилат с своими римскими легионами отступит без борьбы перед царственным Сыном Давида, и что последует тогда для Израиля возрождение золотого века Соломона. Не будет предела Его могуществу, ни конца Его Царству. Неугасимая слава Его, подобно солнцу, озарит вселенную, и все цари земные, племена и народы, примиренные между собой общим законом веры, правды и любви, соберутся у подножия Престола Его, и преклонив пред Ним колена будут нескончаемые века превозносить Царя Царей.
Таковы, дорогой отец, радужные мечтания, которым предаются ежедневные свидетели Его чудотворных деяний, ученики Его. Один Иоанн, родственник Марии, не разделяет их смутных, но блестящих надежд. Он ближе всех стоит к Иисусу, и Сам Божественный его Учитель, любя его более других, не раз говорил с ним о предстоящих Ему испытаниях. Недели две тому назад, несколько дней спустя после воскрешения Лазаря, когда Пророк удалился в приготовленный для Него покой, мы в присутствии Иоанна говорили между собой об этом воображаемом великом воцарении. Он грустно посмотрел на нас и сказал: "Царство Его не от мира сего; мы все несомненно увидим славу Иисуса, но, чтобы достигнуть света, должны, не спотыкаясь, пройти через мрак и преступить темный порог загробной жизни. Здесь же Ему Самому предстоит скорбный путь страдания, а, быть может, и самая мучительная смерть: Он часто мне говорил, что пришел в мир, чтобы пострадать и умереть, и что только ценой Своей крови Он покорит для нас предназначенное Ему Царство, которому, воистину, не будет ни границ, ни конца! "Да не смущается сердце ваше, - говорит Он нам, - ибо, когда буду вознесен от земли, всех привлеку к Себе". Таковы, - продолжал Иоанн, - загадочные слова Его. Что они должны обозначать, я не знаю, ибо сам постичь не могу, каким образом может страдать от людей Тот, Который словом Своим укрощает бурю и воскрешает мертвых? Вся жизнь Его есть сплетение чего-то тайного и чудного. По книгам пророков мы знаем, что Ему предстоит неизмеримая, неувядающая слава, но по словам Его Он идет к ней путем страдания и смерти.
Что же касается до меня, дорогой отец, скажу только одно: где бы и кем бы Он ни был, на Царском ли престоле Владыкой мира, или в оковах, свергнутый с высоты Своего величия коварством и злобой ослепленных людей, я не перестану преклоняться перед Его совершенством, надеяться на Него, как на Искупителя и с верой и любовью признавать в Нем Сына Божия, обетованного Христа!
Адина.
Письмо двадцать девятое
Дорогой отец!
Невозможно представить себе чувства невыразимой скорби, овладевшего в настоящее время всеми нами. Наш возлюбленный Учитель, Пророк Божий Иисус Христос, обвиняемый в подстрекании народа против кесаря с умыслом восстановить престол Давида и провозгласить Себя Царем Иудейским, предан в руки римского правительства! И кем бы вы думали? Кто из людей дерзнул обвинить Его? Те, которые должны бы Им гордиться и уповать на Него, как на Бога своего, Его же соотечественники! Но падший, осужденный народ и не мечтает освободиться от позорного плена и не краснеет от стыда при мысли, что римлянин Пилат предписыват ему свои повеления из дворца прославленных царей Израиля! Не устрашились надменные первосвященники и злоумышленные книжники оклеветать перед язычником Того, над Кем видимо простерта рука Господня, и предали Его как мятежника, призывающего народ к восстанию! Я твердо убеждена, что Сам Иисус Христос с непостижимою для нас, но несомненно благодатною целью допустил врагов Своих до ужасного преступления, и, разумеется, не боюсь за исход их возмутительных происков по отношению к Тому, Который, располагая неограниченною властью Бога, может одним Своим могучим словом разорвать связывающие Его оковы и повергнуть в прах оберегающую Его стражу, как бы сильна она ни была.
Но не накажет ли их Господь и не наложит ли печати отвержения на недостойный народ, не признавший своего Бога? Вы, конечно, спросите, как Он мог допустить их до того? Ах, дорогой отец, я уже не раз задавала себе этот вопрос и ответа не нахожу! Дом наш с раннего утра осажден Его приверженцами, прибегающими один за другим узнавать о случившемся, и никто из них не верит в возможность совершившегося факта. Даже в сию минуту, несмотря на то, что уже далеко за полночь, пять человек из Его приближенных стоят на дворе с равви Амосом и передают ему подробности ареста Пророка. Иоанн, родственник Марии, бывший всему свидетелем, сообщил нам некоторые сведения, которые я постараюсь вам с точностью передать.
"С самого утра, - говорил он, - ничем необъяснимая удручающая тоска овладела всеми нами, и, хотя никто из нас не мог себе дать в том отчета, все словно ждали чего-то ужасного и страшного! Вечером, во время пасхальной трапезы, на которой мы все двенадцать учеников были на лицо, Иисус, беседуя с нами, заявил всем, что один из нас предаст Его в руки первосвященников, порешивших между собой со дня Его торжественного входа в Иерусалим, когда все население шло за Ним с пальмовыми ветвями и неумолкаемыми восклицаниями "Осанна Сыну Давидову!" во что бы то ни стало погубить Его. Внимая странным словам Иисуса, произнесенным Им в духе трогательного упрека, мы все глубоко опечалились, и Петр, а за ним и остальные ученики стали допытываться от Него, кого же из всех нас, готовых отдать за Него жизнь, Он считает способным на предательство? Но Иисус сидел задумчивым и хранил молчание. Я в то время возлежал около Него, склонив на Его плечо отягченную печалью голову. Не получив на вопрос свой удовлетворительного ответа, Петр посмотрел на меня и знаками стал показывать, чтобы я в свою очередь попытался узнать от Него то, одна мысль о чем приводила всех нас в содрогание.
Тогда я поднял на Иисуса скорбный, недоумевающий взор и спросил Его.
- Господи! Кто предаст Тебя?
- "Тот. кому я обмакнув кусок хлеба подам, - ответил Он, - впрочем, Сын Человеческий идет, как писано о Нем, но горе тому челевеку, которым Он предается."
С замиранием сердца я взглянул по направлению руки Иисуса и с ужасом увидел Его подающим хлеб Иуде. Остановив на нем пристальный взор, Он громко сказал ему: "Что делаешь, делай скорее." Мы все удивились непривычному выражению холодной суровости, прозвучавшей в необыкновенно кротком голосе Иисуса, тем не менее полагали, что строгое Его повеление относится к лежащим на ученике обязанностям казначея по каким-нибудь расходам для предстоящего праздника, и нисколько не подозревали сокровенного смысла предписанной ему поспешности. Иуда тотчас встал из-за стола и, не говоря ни слова, вышел из комнаты. Когда замер удаляющийся шум шагов его, наступила глубокая тишина. На всех присутствующих напал какой-то таинственный, неопределенный страх, точно мы все стояли на рубеже чего-то ужасного и непостижимого. Один наш возлюбленный Учитель был, как и всегда, спокоен и невозмутим. Набежавшая на Божественные черты Его во время Его переговоров с Иудой мимолетная тень уже рассеялась, и лицо Его по прежнему отражало ясность безоблачного неба.
- "Дети! не долго уже Мне быть с вами, - сказал Он, обращаясь к нам, - вскоре вы не увидите Меня; но, уходя от вас, Заповедь новую даю вам. Да любите друг друга, как Я возлюбил вас, ибо нет более той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих. Тогда узнают все, что вы Мои ученики".
- "Господи! сказал Ему Петр, - куда Ты идешь?"
- "Куда Я иду, ты теперь не можешь за Мной идти" - ответил Христос.
- "Почему же я не могу идти за Тобою? Я душу свою положу за Тебя," - с ревностным самоотвержением воскликнул преданный Петр.
- "Душу свою за Меня положишь? Истинно говорю тебе: не пропоет петух, как отречешься от Меня трижды!"
- Я? - вымолвил с ужасом Петр, - да хотя бы надлежало и умереть с Тобою, не отрекусь от Тебя, Господи!
- Говорю тебе, Петр, что отречешься, - утвердительно сказал Иисус, глядя с любовью на верного ученика, - все вы соблазнитесь о Мне в эту ночь, ибо написано: "Поражу пастыря, и рассеются овцы."
Мы все умолкли, не находя слов в опровержение странных речей Иисуса, тем не менее не верили и не сознавали в себе возможности не только словом, но даже мыслию, в каком бы то случае ни было, изменить Ему. Видя наше искренное беспредельное горе, Христос сказал нам:
- "Да не смущается сердце ваше, в доме Отца Моего обителей много. Я иду приготовить место вам."
Любящий, чистый сердцем Филипп, более всего прочего огорченный сомнением своего возлюбленного Учителя относительно его непоколебимой преданности, сказал Ему:
- "Господи! покажи нам Отца, и довольно для нас."
- "Сколько времени Я с вами, и ты не знаешь Меня, Филипп? Видевший Меня, видел и Отца; как же ты говоришь: покажи нам Отца?"
Тогда Иисус сообщил нам, что уже наступает час, когда надлежит Ему умереть, и что смертью Он уготовит нам место в Небесном Его Царстве, где нет ни скорби, ни печали, а жизнь бесконечная. Но мы не понимали значения всего того, что Он нам говорит, и сознавали ясно только то, что близок час разлуки, при одной мысли о которой сердца наши разрывались от непосильной печали. Долго еще беседовал с нами Иисус, заповедуя нам в последний раз Свои Божественные законы милосердия, мира, веры и любви, после чего мы все вышли из дома и направились к Елеонской горе в Гефсиманский сад, где так часто, сидя целыми часами у ног Его, мы внимали проникнутым небесною мудростью речам. Он шел посреди нас, окружавших Его, как телохранители, от тайных поисков иудеев. Таким образом мы прошли благополучно по темным улицам Иерусалима и вышли из города через Дамасские ворота, не затворяемые в настоящее время ни днем, ни ночью, вследствие огромного наплыва народа, приходящего со всех концов страны для празднования Пасхи. Перешед Кедрон, мы скоро достигли оливковой рощи Гефсиманского сада, под тенью которой, по преданиям, отдыхал Авраам, и тут Иисус Христос, обращаясь к нам, промолвил тихим голосом, звучавшим непомерною тоской:
- Посидите здесь, пока я помолюсь. Зная, что повсюду ищут Его, и опасаясь внезапного вторжения злоумышленников, восемь из учеников расположились поблизости на страже. Петр, Иаков и я, по повелению Иисуса, последовали за Ним. Ночь была темная, и только бесчисленные звезды, раскинутые по неизмеримому небосклону, сияли неподвижным далеким светом. Не доходя несколько шагов до знакомой нам небольшой скалы, осененной развесистым деревом, Он нам сказал:
- "Душа моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте".
Повинуясь Его повелению, мы остались на месте; Он отошел от нас, но сквозь просвет деревьев, несмотря на мрак воцарившейся ночи, мы могли различить Дивное очертание Божественной жертвы, готовящейся неземною молитвой к переходу в Его небесную отчизну. Преклонив колени, Он возложил на холодный камень обессиленные руки, и, казалось, изнемогал под бременем предсмертной мучительной тоски. Бледный луч света, пронизывая темный свод небес, скользил по скорбным чертам Его, освещая благословенную землю, на которую падали Божественные слезы, исторгнутые из глубины сокрушенного сердца последнею кровавою борьбой с непознавшим Его миром! Он ревностно молился, и слова Его в совершенной тишине ночи по временам ясно долетали до нашего слуха:
- "Отче! - говорил Он, - все возможно Тебе! Но если не может чаша сия миновать Меня, да будет воля Твоя!"
Долго ли мы пребывали в созерцании Его предсмертной душевной муки, не знаю, потому что, сами утомленные непосильными волнениями истекшего дня, мы, несмотря на сопротивление одолевающей нас сонливости, заснули и были внезапно пробуждены громким голосом нашего обожаемого Учителя, обратившегося к нам со словами: "Что вы спите? встаньте и молитесь, чтобы не впасть в искушение. Дух бодр, плоть же немощна." Он отошел, но отяжелевшие веки смыкались против воли, и мы уснули вновь. Тогда Иисус вторично разбудил нас говоря:
- "Вы все еще спите? Не могли и один час бодрствовать со Мною?"
Не зная, что отвечать на вполне заслуженный упрек, мы поспешили встать и пошли искать прочих учеников, которых также застали спящими.
- "Встаньте, - сказал им Иисус, - вот приближается предающий Меня!"
В это самое время между деревьями промелькнули огни, и до слуха нашего стал долетать звук приближающихся шагов. Вслед за тем мы увидели большую толпу народа, подвигавшуюся осторожно и как бы крадучись по направлению к нам. За толпой, состоящей из служителей первосвященников и фарисеев, шел отряд вооруженных воинов, и во главе всех я с ужасом узнал Иуду! Ему одному среди окружающих его людей были известны в заросшем саду израильских царей все места, преимущественно посещаемые Иисусом, и потому ему не трудно было достичь своей преступной цели. А между тем, толпа все подвигалась, и длинные полосы света, падающие на дорогу от зажженных светильников, добегали до нас, оставляя мрак за собою, и, пронизывая развесистые деревья, мгновенно озарили яркими огнями последнее убежище на земле Искупителя мира.
Как только Иуда увидел стоящего посреди нас Иисуса, он прямо подошел к Нему и не устрашился запечатлеть на лице своего Божественного Учителя условленный с Его врагами предательский поцелуй! Иисус Христос сказал: "Иуда, целованием ли предаешь Сына Человеческого?" Немедленно воины н служители первосвященников кинулись, чтобы схватить Его, но Петр, Иаков и я стали перед Ним, защищая Его грудью и мечами; тогда Иисус, отстраняя нас, выступил вперед и громко спросил:
- "Кого ищете?"
При виде Его вся толпа отступила назад и пала на землю.
- "Кого ищете?" - повторил Он.
- "Иисуса Назорея, - отвечали некоторые, успевшие уже опомниться от впечатления, произведенного на них появлением Его. - "Это Я" - совершенно спокойно заявил Он.
Несколько человек тут же бросились на Него, но Петр, имея в руках обнаженный меч, ударил первого приблизившегося к Нему и отрубил ему ухо.
- "Вложи меч твой в ножны, - сказал ему Иисус, - неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец?"
В эту минуту все обступили Его и, связав Ему руки, с криками радостного торжества увели Его с собою. Сознавая свое бессилие перед возбужденной злобою толпой, мы оставили Его и разбежались в разные стороны.
Страшный рассказ Иоанна, дорогой отец, хотя и вызвал слезы на глазах его слушателей, тем не менее никто из нас не может себе представить, чтобы, отдавая Себя добровольно в руки врагов, Иисус Христос, от одного взгляда Которого отступают целые толпы народа, мог бы Сам подвергнуться какой-либо опасности! Не на наших ли глазах Он на каждом шагу проявлял безграничную силу Своего могущества? Не могли же быть чудотворные Его деяния, "как уже теперь начинают многие утверждать," пустым обманом чувств, производимым на людей высшими научными исследованиями сокрытых сил природы? Что касается меня, я не поддаюсь сомнению и спокойно ожидаю разрешения непостижимого вопроса. Тайны, окружающие жизнь величайшего из Пророков, неисповедимы, и потому я возлагаю все свои надежды на слова, Им Самим сказанные одному из учеников:
- "Что Я делаю, ты не знаешь, а уразумеешь после."
Не будучи в силах оставаться в неведении насчет дальнейшей судьбы Иисуса, Иоанн стороной следовал за Ним и видел Его шедшим среди ликующего народа, не внимая грубым насмешкам издевающейся над Его бессилием ослепленной толпы. У Дамасских ворот римская стража, удивленная неурочным сборищем, остановила их, чтобы узнать причину необыкновенного явления.
- Мы ведем мятежника, выдающего себя за Мессию и Царя, захваченного нами в Гефсиманском саду, где Он с Своими сообщниками вел переговоры о свержении правления кесаря и присвоении Себе иудейского престола, - заявил начальнику стражи Елий, один из старших священников.
- Да здравствует кесарь! - закричали в один голос римские солдаты.
- У нас нет царя, кроме кесаря, - вторил им презренный иудейский народ.
- Ведите Его к Пилату, - потребовала стража.
- Нет, сначала к Анне! - неистово кричала толпа; и с оглушительными возгласами торжествующей злобы низких победителей Его привели в дом Анны, пользующего в народе неоспоримым громадным влиянием.
Когда хитрый старик увидел стоящего на крыльце связанного Иисуса, крик неподдельной радости вырвался из груди его; но невозмутимое величие Пророка сразу остановило порыв преступного восторга, и, не получив от Него ответа на предложенные им дерзкие вопросы, он приказал отвести Его к Каиафе. И Его повели с теми же неумолкаемыми победными восклицаниями, раздающимися по темным улицам Иерусалима, освещенными теперь сотнями огней светильников, как зловещих предвозвестников совершающегося беззакония. Иоанн все шел следом за Ним, пока один из стражников, узнав в нем ученика Пророка, чуть не схватил его, но, к счастью, ему удалось бежать и временно скрыться от своих озлобленных соотечественников, не щадящих в настоящее время никого из последователей Иисуса.
Но увы! дорогой отец, к душевному прискорбию всех верующих в Него надо сознаться, что с того часа, как вместо того, чтобы оправдать собой надежды Израиля, уповающего на Него как на обетованного Мессию, Он без сопротивления сдался нечестным завоевателям престола Давида, многие из его бывших последователей, увлекшихся Его чудотворною деятельностью, впали в сомнение и видимо начинают уклоняться от признания в Нем Христа! И тем не менее, не взирая ни на что, я сегодня, как и вчера, надеюсь и верю в истину Его учения и непреложность Его могущества. Я видела Его воскрешающим Лазаря и убеждена в том, что Тот, Кто может словом Своим возвратить жизнь умершему, может спасти и Себя, если того захочет; и только тогда бы могла пошатнуться моя непоколебимая вера в Его божественные свойства, если бы я собственными глазами увидела Его мертвым! Тогда погибнут одновременно с Ним лучшие верования моего разочарованного сердца и радужные надежды уповающего на Него Израиля.
Адина.
Письмо тридцатое
Дорогой отец!
Ни на каком языке человеческом не найдется подходящих выражений, чтобы передать всю нравственную пытку и безнадежную тоску моего разбитого сердца! Ужас и скорбь всецело овладели мною, и жизнь, казавшаяся мне еще вчера светлой зарей, предвещающею всемирную славу, представляется сегодня моим глазам грудой обломков низвергнутого храма, внезапно обрушившегося на меня и задушившего своею тяжестью лучшие стремления души. Полное разочарование, невольное крушение укоренившейся веры, исторгнутой из сердца, как могучее дерево, вырванное из недр земли силою непредвиденной бури, непроницаемый мрак, застилающий свет показавшегося светила, вот все, что осталось от всех наших радужных надежд! Тот, в Кого как в Бога я безусловно верила, Тот, на Кого тысячи людей взирали как на Мессию, посланного с небес, чтобы восстановить израильское царство, Иисус Назорей, приговоренный к позорной казни римским правительством, был вчера пригвожден к кресту! Слезы безнадежного отчаяния падают из глаз моих на пергамент, на котором я вам пишу, и красноречивее всяких слов дадут вам понятие о постигшей нас непосильной скорби. Иисус, олицетворяющих Собою все духовные совершенства, Иисус, в лице Которого мы начинали признавать Сына Божия, Иисус, по Своей земной жизни Бог, но, увы! по смерти человек, умер вчера, как умирают все люди, и вместе с Ним погибли навсегда все возродившиеся надежды на возвращение престолу Давида угасшей славы прошедших времен. С того часа, как Он умирая склонил на кресте окровавленную главу, ненавистное ярмо Рима пригнуло безвозвратно к земле порабощенных иудеев, и с последним Его вздохом угасли и лучезарные мечты, возлагавшиеся на Него.
Рассеянные повсюду недоумевающие Его последователи бродят по горам, скрываясь от народной мести, распространяющейся также и на учеников Его.
Увы! дорогой отец, с горькими слезами я припоминаю слова пророка и помимо своей воли применяю их ко всему свершившемуся. "Как помрачил Господь во гневе Своем дщерь Сиона! - говорит он, - с небес поверг на землю красу Израиля" - Пл.Иер. 2, 1. "Руками всплескивают о тебе все проходящие путем, свищут и качают головою своею" - Пл.Иер. 2, 15. "Разинули на тебя пасть свою все враги твои, свищут и говорят: "Поглотили мы его, только этого дня и ждали мы, дождались, увидели!" - Пл.Иер. 2, 16.
И все мы плачем и страшимся, и не знаем, каким путем идти. Тот, на Кого мы уповали, показал на деле Свое полнейшее бессилие и, спасая других, не мог спасти Себя от поношения, клеветы, злодейской казни и мучительных страданий позорной смерти на кресте! Пока я вам пишу, до слуха моего доходит громкий голос священника Абнера, пришедшего навестить моего дядю, издевающегося над легковерностью равви Амоса. "Умер ваш прославленный Пророк, - говорит он ему, - казнен избранный вами царь Иудейский, родившийся в вертепе и распятый, как разбойник, на Кальварии! Не говорил ли я вам, что восстающий против храма Иеговы, предсказывая ему разрушение, действует силой князя бесовского?"
Уныло склонив голову, равви Амос не находил слов для возражения и безмолвно стоял Перед торжествующим врагом. Все ученики Иисуса находятся вне закона; Каиафа обещал крупную награду тому, кто представит их в руки правительства. И те самые люди, которые несколько часов тому назад гордились данным им правом сидеть у ног Его и следовать за Ним повсюду, боятся даже признаться, что когда-либо знали Его; что же касается равви Амоса, то единственно благодаря его священническому сану он избавлен от жестокого гонения своих собратьев. Не находя для себя исхода в мучительной борьбе пошатнувшейся веды с зародившимися сомнениями, обращаюсь к вам, дорогой отец, как к другу и покровителю. Вы, которому в продолжение трех лет я вверяла все свои впечатления, затаенные помыслы, надежды и недоумения, скажите мне, возможно ли допустить мысль, чтобы Иисус был лжесвидетелем? Мог ли Он, воплощенное добро и милосердие, неисчерпаемый источник беспримерной на земле мудрости, выказывать Себя среди людей не Тем, Кем Он был в действительности? Предо иною восстает целый ряд одержанных Им побед над всеми силами природы, безусловно Ему повинующимся. Я видела безнадежно больных исцеленными одним Его прикосновением, страждущих и обремененных успокоенными Его врачующим душу словом; я лично знала людей, ходящих во мраке неведения, и верой в Него освещенных светом истины. Я видела, наконец, мертвых, восстающих из гроба по слову Его; я слышала Его божественное учение, основанием которому служит ревностная любовь к Богу и человечеству; мне известны беспримерные совершенства Его духовных свойств, беспорочность и добродетели, присущие Его обыденной жизни, правдивость и неуклонность Его воззрений, беспредельное сострадание и милосердие к слабым и беспомощным, и не могу, - нет, решительно не могу прибавить слово "лжесвидетель" к благословенному имени Его! Но тогда Кто же Он? Ах, дорогой отец, помогите мне своею долголетнею опытностью и испытанною мудростью. Я вижу себя как бы заблудившеюся в лесу и не могу напасть на верную дорогу, чтобы выйти из тьмы, омрачившей сомнениями знакомый мне путь. Иисус говорил Своим ученикам, что пришел в мир для того, чтобы восстановить престол Давида, и что все племена земные соберутся у ног Его, подчиняясь общему мировому закону, исходящему с высот прославленного Сиона! Где же ныне сила Его могущества? Где восстановленный престол? Где закон, подчиняющий мир? Где победа? Царство Его - царство непреложной смерти; престол - тяжелый крест, воздвигнутый Его врагами посреди двух злодеев; закон - произвол язычника, пригвоздивший Его к сему позорному кресту!
Непредвиденная страшная развязка пребывания в мире Иисуса смутила всех, увлекшихся беспримерною мудростью Его учения и чудесными проявлениями Его беспредельного могущества. Я слышу отсюда раздающиеся из соседней комнаты отчаянные стоны и сетования Иоанна, любимого ученика Его, и ласковый голос родственницы его Марии, пытающейся его успокоить, но, увы! горе любящей девушки, обманутой так же, как и все, блеснувшим перед нашими глазами радужным видением, равняется его безутешной скорби.
- И не старайся напрасно обнадеживать меня, - говорил Иоанн плачущей Марии, - Иисус умер; дивная заря, осветившая мир и обещавшая ему восход лучезарного солнца, была лишь призраком промелькнувшего света, исчезнувшего мгновенно в непроницаемом мраке ночи, и после того, как мы утратили с Его смертью всякую надежду, нам остается лишь бежать обратно в Галилею и возвратиться к покинутым нами сетям. Не мог ли я, постоянный свидетель Его чудотворной деятельности, вообразить себе, чтобы Иисус, обладая совершенством и всемогуществом Бога, подчинился естественному закону бытия? С другой стороны, я сам видел Его предсмертные страдания, я на руках своих держал Его безжизненное тело и, прильнувши устами к окровавленным ногам, молил Его доказать миру, что смерть не властна над Тем, Кто, по Его же словам, есть Сам "Воскресение и жизнь!" Но все было напрасно; бездыханное тело оставалось холодным, как бездушный мрамор, и умолкнувшее навеки сердце более не билось под моею дрожащею рукой. Он был мертв, несомненно, безусловно мертв, и все радости уповающих на Него умерли одновременно с Ним.
- Быть может, Он еще оживет, - сказала едва слышно Мария, точно сама не верила возможности подобного события, - воскресил же Он Лазаря?
- Если Лазарь воскрес, это потому, что был в мире Иисус, Которому все было возможно; но с Ним иссяк источник жизни; кто же может Его воскресить? Смерть себя не воскрешает.
В подобных смущающих душу беседах и под тяжелым гнетом воспоминаний утраченного счастья проходят теперь для нас убийственные, кажущиеся бесконечными дни. Я откровенно сознаюсь, что, быть может, необдуманно и преждевременно стала в лице Иисуса исповедовать Христа, но кто же дерзнул бы в Нем усомниться? Во все время Его пребывания в мире жизнь Его была окружена никому недоступною таинственностью, и потому мы до последнего Его вздоха были убеждены, что Он прославит Себя в глазах врагов Своих, но теперь надо думать, что маловерие и беззакония наши не допустили осуществиться спасительной мечте и привели к столь ужасному и безнадежному исходу. Воскрешая в памяти все, что было в Нем великого, милосердного и чудесного, я стараюсь вновь воспламенить угасающую веру в Его божественные свойства, но этот перечень Его деяний в неприступном уже для нас свете прошлого еще более усугубляет непроницаемый мрак настоящего. Иисус, над Кем, по-видимому, смерть должна бы быть бессильною, Иисус, влагающий дыхание жизни в мертвые уста, Иисус, подчиняюсь Сам непреложному закону природы, доказал Своею смертью, что по естеству Он был Таким же сыном человеческим, как и прочие обитатели земли.
Но я не хочу дольше утомлять вас однообразными излияниями неутешной печали, охватившей в настоящее время все мое существо, и буду продолжать описание всего того, что происходило после взятия под стражу Пророка, ибо я полагаю, что вас самих занимает вопрос о том, каким образом мог человек, одаренный сверхъестественною властью, Каким был Он, отдать Себя беспрекословно в руки врагов.
В прошлом письме я вам говорила, что предательством Иуды Иисус был взят в Гефсиманеком саду и отведен в город. Было уже за полночь, и мы только что удалились с Марией в нашу комнату, окна которой выходят на Давидову улицу, как вдруг стали долетать до нашего слуха отдаленные возгласы, напоминающие грозные явления народного восстания. С чувством неопределенного страха мы прислушивались к шуму приближающихся шагов и зловещим крикам, раздающимся в ночной тишине. Я подошла к растворенному окну и увидела толпу народа, входящего в город через Дамасские ворота с фонарями и зажженными светильниками. Скоро эта толпа поравнялась с нашим домом, и я могла рассмотреть ее. Она состояла из двухсот, а может быть, и более человек, вооруженных кольями, неистово кричавших. Между ними я узнала священника Абнера и левитов, которые, судя по их возбужденному состоянию и оживленным переговорам, к чему-то с жаром подстрекали расходившуюся толпу. Вслед за ней ехали верхом пять человек вооруженных воинов с обнаженными мечами, и посреди их в изорванной одежде, со связанными руками, невозмутимо и спокойно шел Иисус. Но эти бесспорные доказательства насилия и пленения не умаляли величия Его царственной осанки. С безропотною покорностью непорочной жертвы, окруженной равнодушными римлянами и жаждущими Его невинной крови, ослепленными единоплеменниками, Он молча шел навстречу предстоящим Ему страданиям, и чудные черты утомленного лица Его сияли в непроницаемом мраке ночи, словно все звезды неба сосредоточили на них свои неподвижные светлые лучи.
Ужасное шествие прошло мимо наших окон, и скоро люди, огни и воины исчезли из наших глаз в извилистых и темных улицах Иерусалима. Я взглянула на Марию. Она стояла бледная, как мрамор, прислонясь к окну.
- Что все это значит? - спросила она меня: - может ли быть, чтобы Он добровольно предал Себя? Ведь Он одним взглядом Своим может повергнуть их в прах?
Но я не могла ей дать ответа, потому что так же недоумевала, как и она. Только одно мне было ясно, что Иисус, наш возлюбленный Пророк и Учитель, находится всеми оставленный в руках озлобленных врагов.
- Нет, не может этого быть, - с твердым убеждением воскликнула Мария, - Он всемогущ, и нечего за Него бояться. Если же Он отдал Себя злодеям, то это только для того, чтобы явить перед ними Свою неизмеримую власть. Что значат, Пилат или какой-нибудь недостойный Каиафа в сравнении с могуществом Сына Божия?
В невообразимой тревоге прошел целый час. Равви Амос, вышедший из дома вслед за толпой, чтобы скорей узнать о ходе дальнейших событий, еще не возвращался. По временам раздавались вдали зловещие крики, и яркий свет от пылающих светильников, показывающийся на высотах Сиона, заливал темное небо ужасающим заревом и сверкал, как молния, на позолоченных крышах дворцов и башен.
Ах! дорогой отец! какою бесконечною казалась нам эта страшная ночь, проведенная среди мучительных терзаний неизвестности!.. Одна Мария уверяла, что Тот, Кто воскресил Лазаря после четырехдневного пребывания во гробе, Сам не может умереть.
- И, наконец, - утешала она меня, - не говорил ли Он Своим ученикам, что пришел от Бога, чтобы основать Царство, которому не будет конца? Поверь мне, что если Он сегодня вошел связанным в преторию, то завтра же выйдет из нее Царем и победителем!
Но прошел еще целый томительный час, а равви Амос все не возвращался, и неумолкаемый шум, царивший на улицах Иерусалима, свидетельствовал о воспламенившейся народной ярости.
Начинало светать, когда, весь истерзанный и в рубищах, прибежал Иоанн, преследуемый рассвирепевшею толпой; он с трудом от нее скрылся и благополучно достиг дома равви Амоса; переодевшись здесь, чтобы не быть признанным за ученика Христа, в одежду моего дяди, он тотчас же ушел обратно к дворцу Каиафы с целью, по возможности, не удаляться от Своего возлюбленного Учителя. Одновременно с Иоанном прискакал ко мне с письмом от Эмилия его оруженосец. Он мне в нем, как бы в успокоение, сообщал, что прекрасная Луция Метелла, добродетельная супруга Пилата, прислала из Кесарии к нему гонца с убедительнейшею просьбой освободить Иисуса и отказаться от всякого суда над Ним под тем предлогом, что видела Его во сне, сидящего на всемирном Престоле, увенчанном небесными звездами. Все народы вселенной, преклонив перед Ним колена, окружали подножие Его, и могучие боги Олимпа скатывались с высоты в бездонную темную пропасть!
Это знаменательное сновидение еще более утвердило в сердцах наших колеблющиеся надежды. Тем временем уже наступил шестой час, но никто из домашних не возвращался. Мария в ожидании утра села писать Лазарю в Вифанию, чтобы уведомить его о случившемся.
Солнце уже высоко стояло над высотами Сиона, когда вернулся равви Амос. Ничто, по словам его, не может спасти Иисуса, кроме Его личного изволения. Иудеи требуют Его крови. Пилат же, из опасения общего восстания, боится употребить против них вооруженную силу и колеблется между страхом приговорить невинного и грозными проявлениями народной мести в случае, если он отпустит Его.
Наконец, ужасная ночь миновала, и с первыми лучами восходящего солнца была решена и участь Иисуса. По неотступному настоянию первосвященника и требованию народа Пилат подписал смертный приговор, и вчера же он был приведен в исполнение. В следующем письме я вам сообщу подробности преступного суда, сегодня же я не в силах это сделать.Смерть Иисуса, доказавшая нам, что Он был не Тот, за Кого мы Его принимали, развеяла все наши радужные мечты, но сердце мое, переполненное тоской и пережившее Его любовь, остается верным достославной Его памяти. Никто из людей от начала мира не обладал Его совершенством, и если предстоит человечеству узреть обещанного Богом Мессию, - ни беспримерною мудростью, ни божественными свойствами, ни чудотворными деяниями Он не превзойдет Иисуса! Всем Он был Бог, смертью же Он оказался человеком и тем загасил в сердцах наших загоревшуюся веру в Его Небесное призвание.
Адина.
Письмо тридцать первое
Дорогой отец!
Едва я кончила мое последнее письмо, как вновь берусь за перо, чтобы начать другое, потому что, только беседуя с вами, нахожу относительное успокоение в своей искренней удручающей меня скорби. И что еще прибавляет горечи в безотрадное настроение моей души, это мысль о восторженных уверениях, каким я старалась привести вас к признаниюю в лице Иисуса воплощенного Мессии. Простите, дорогой отец, дерзкое с моей стороны притязание увлечь за собою по неисследованному до конца пути. Ваши глубокие познания, основательное изучение священных книг и долголетний опыт должны были удержать меня в пределах благоразумного выжидания, но я не внимала им тогда, и, конечно, не допустила бы и мысли, чтобы, выдавая Себя перед Своими учениками за Сына Божия, Иисус мог уклониться от истины. Ах! дорогой отец, со вчерашнего дня угасло во мне всякое доверие к людям, как бы они святы и совершенны ни были, хотя бы даже сопровождали свою благодатную деятельность беспримерными чудесами, ибо я видела собственными глазами, насколько человек может увлекать толпы силой Своего слова, ходить по волнам, исцелять болезни, воскрешать мертвых, и тем не менее кончить бесславно путем самой обыкновенной, естественной смерти. Большинство из учеников разбежалось и скитается по пустыне, где за ними, как за дикими зверями, гонятся подкупленные приверженцы Каиафы. Особенному преследованию подвергается Иоанн, скрывающийся в настоящее время у нас под охраной равви Амоса, и воскресший из мертвых Лазарь, взятый вчера под стражу, но скоро освобожденный по неотступной просьбе моего дяди и ходатайству Эмилия, защитившего его перед Пилатом. По распоряжению молодого сотника поставлен также к нашему дому военный караул для ограждения его от нападений безумных иудеев, что дает мне возможность писать эти строки без страха быть внезапно прерванною возмутительным проявлением их необузданной злобы. Эмилий, несмотря на недавнее обращение из язычников в поклонники истинного Бога, единственное лицо между нами, сохранившее надежду на осуществление спасительных обетов Иисуса, тогда как равви Амос и все мы упали духом и не находим себе опоры в воображаемых призраках, восстающих из недр безмолвной могилы. Не олицетворяет ли она непреложный конец всему? И я первая, дорогой отец, когда воскрешаю в памяти страшную картину снятия с креста Его безжизненного тела, струи воды и крови, выливающиеся из пронзенного копнем ребра, бледную, окровавленную голову, бессильно склоненную на бездыханную грудь, я не могу более верить в возможность воскресения; но с последним Его вздохом угасла под рукою неумолимой смерти и последняя искра света, долго тлевшего в глубине омрачившегося сердца. Но, увлекаясь личными впечатлениями, я отстраняюсь от обещанных мною вам подробностей, касающихся суда, и приговора над Ним. Они мне были переданы равви Амосом, Иоанном, Эмилием и другими свидетелями, присутствовавшими при допросе.
Когда толпа народа, виденная нами ночью из окна, достигла места жительства бывшего первосвященника Анны, и он узнал, что привели к нему Иисуса, радостный крик торжествующей победы вырвался из груди его. Забыв свой высокий сан и старческие годы, он тотчас встал с постели и вышел на улицу, где, несмотря на поздний час ночи, столько собралось народа, что он с трудом мог проложить себе дорогу до Пророка, огражденного от натиску толпы мечами римских воинов. Остановив на Нем пытливый взор, Анна с видимым оттенком злорадной насмешки стал Его расспрашивать об Его учении. Но невозмутимый перед проявлением народной мести, Иисус равнодушно отвечал:
- "Что спрашиваешь Меня? Я говорил явно миру, спроси слышавших, что Я говорил им". Эти простые слова возбудили в толпе новый взрыв негодования, и один из близстоящих служителей ударил Его по лицу; но и тут миролюбивая жертва коварства и злобы людей не изменила Своему Божественному призванию, и на бледном челе Его неизменно отражалась безропотная покорность к неизбежным истязаниям.
- "Если Я сказал худо, скажи, что худо а если хорошо, зачем ты бьешь Меня?" - сказал Он ему.
Тогда вышедший из терпения Анна приказал отвести Его к Каиафе. - К Каиафе Его, к Каиафе! - кричала рассвирепевшая толпа, готовая разорвать Его, но удерживаемая в своих бешенных порывах присутствием охранявшей Его стражи. - Каиафа заставит Тебя отвечать! - и полный невыразимого смятения, сопровождаемого возмутительною бранью, народ направился к дворцу первосвященника.
Равви Амос, Иоанн и Эмилий во главе своего отряда последовали за Ним и были крайне изумлены, увидев дворец освещенным. Очевидно, Каиафа, распорядившись сам об аресте Иисуса, был тотчас же уведомлен через своих слуг об удачном достижений задуманной цели и потому уже заранее во всех окнах великолепного дворца Аарона горели тысячи светильников, а на обширном дворе пылали костры, ибо ночь была холодная. Римская стража ввела во дворец державного Пленника, и вслед за Ним чертог, лестницы и площадь громадных размеров покрылись несметным числом народа.
Несмотря на известный закон, воспрещавший в ночное время всякие совещательные собрания, Каиафа в полном облачении восседал на троне, окруженный священниками, старейшинами, иудейскими начальниками и всеми членами верховного суда. В темных глазах торжествующих лиц искрилось радостное сознание удовлетворенного желания, и зловещие их взоры были прикованы к входным дверям в ожидании появления в них Иисуса. Нетерпеливее и возбужденнее всех казался сам Каиафа, взиравший на Назарянина как на личного врага и давно жаждавший Его погибели.
Когда же Иисус величественно и спокойно показался на пороге, он с явным любопытством подался вперед и остановил на Нем испытующий взгляд своих лукавых глаз. Сверкая стальным оружием, воины прошли вперед и, выровнявшись с обеих сторон по ступеням высокого трона, оставили Иисуса одного у подножия его.
Высокий свод великолепного чертога, изображающий темно-голубое небо, усеянное золотыми звездами, поддерживают семьдесят столбов из цельного порфира, соединенных между собой золотыми цепями, и отделяют центральную часть его от белых мраморных стен, украшенных богатейшим карнизом из чистого золота и причудливыми узорами из разнородных камней. Сотни огней в серебряных и золотых светильниках проливали на гладкую поверхность колонн пурпурового цвета яркие струи волшебного света; роскошное облачение первосвященника, сияя радужными цветами драгоценных камней, бросало ослепительные лучи, золоченые латы воинов под переливами тысячей огней блестели подобно горящему пламени, и римский орел, парящий надо всем, озарял высокий свод победоносным светом.
Как бы в противоположность этой беспримерной роскоши, среди богатейших стен великолепного чертога кишела волнуясь темная масса людей в наскоро накинутых на себя будничных одеждах, и зловещие искры, вылетающие из тысяч глаз, озаряли сверкающим светом сплошную массу темных голов, словно фосфорические огни, скользящие перед грозой по взволнованной поверхности моря. Один только Иисус, на Ком сосредотачивались ненавистные взгляды несметной толпы, стоял, подобно Князю мира, неустрашимый и спокойный, как одинокий маяк, у подножия которого разбивался, как о могучую скалу, грозный наплыв преступных страстей! Долго смотрел на Него Каиафа; наконец, когда по знаку первосвященника водворилась относительная тишина, он обратился к народу и спросил:
- В чем вы обвиняете Этого Человека? Кто имеет что сказать против Него, пусть говорит.
В ответ на это обращение выступили из толпы разного рода лица, принадлежащие, по-видимому, к самому низкому сословию. Первый из них стал утверждать, что будто он сам слышал, как Иисус говорил, что может разрушить храм Божий и в три дня воссоздать его. По свидетельству другого Он, называя этот храм вертепом разбойников, священников слепыми вождями, а книжников и фарисеев безумными лицемерами, предсказывал, что скоро не останется от него камня на камне. Некоторые говорили, что Иисус обещал возвратить Иудее могущество прошлых времен и основать Царство, которому не будет конца. Наконец, многие заявили, что слышали не раз, как Он при всем народе в синагоге величал Себя Сыном Божийм и ставил Себя наравне с Господом; другие же, наоборот, утверждали, что Он называл Себя Сыном Человеческим. Смятение было невыразимое! Народ неистово требовал Его смерти; и по мнению верховного судилища за подобное богохульство и нарушение правил, установленных законами Моисея, Он подлежал побиенню камнями, - тем не менее недостаток улик и разногласие в показаниях препятствовали немедленному исполнению этого, и общее волнение принимало угрожающие размеры.
Вдруг Иоанн, стоя в толпе у растворенного окна, услышал на дворе громкий спор и узнал голос Петра. Он оглянулся и увидел его греющимся у костра в оживленных пререканиях со служанкой. Она утверждала, что признает его за одного из учеников Назарянина,но он упорно отрекался и говорил, что не знает Его. Тогда подошла к нему другая и, внимательно рассмотрев его, заявила, что и она не раз встречала его с Иисусом; но и вторично он сказал, что никогда не видал Его. Наконец, когда в третий раз близстоящие люди приступили к нему с теми же подозрениями, уверяя, что видели его в Гефсиманском саду, он стал клясться и божиться, что не знает Его. В эту самую минуту, как предвестник приближающейся зари, звонким голосом запел петух, и Петр, схватив себя за голову, выбежал на улицу, где, под гнетом удручающего его воспоминания, заплакал горькими, безнадежными слезами!
Между тем, прения суда продолжались, но разногласие показаний сердило Каиафу и смущало книжников и фарисеев, начинавших сомневаться в существенных доказательствах, могущих привести к смертному приговору Иисуса, хранившего все время среди безумных порывов низкой черни величественное молчание невинной 1 безропотно покорящейся жертвы. Наконец, чтобы положить предел многочисленным пререканиям, Каиафа обратился к Иисусу и сказал:
- "Ты ли Христос, Сын Благословенного?" - "Я, - ответил Иисус, - и вы узрите Сына Человеческого, сидящего одесную Силы и грядущего на облаках небесных". - Какое еще вам нужно свидетельство? - раздирая, по обычаю иудеев, свои одежды, громогласно воскликнул Каиафа, бросая молниеносные взоры на бушующую толпу. Вы все слышали из уст Его, что Он говорит!
Это подтверждение первосвященника, как искра, брошенная в тлеющий Огонь, мгновенно воспламенило ожесточенные ненавистью и злобой сердца. Среди ужасного смятения, ссылаясь на иудейский закон, карающий смертью лжеучителей, они требовали от Каиафы выдачи им Иисуса, чтобы подвергнуть Его побиению камнями; но, не располагая правом жизни и смерти над подданными кесаря, Каиафа не решился утвердить роковой приговор без согласия Пилата, хотя вместе с тем и сознавал, что правитель, будучи язычником, откажется от всякого вмешательства по поводу вопроса, касающегося нарушения законов Моисея, и, не найдя в Нем другой вины, по всему вероятию, отпустит Его. В виду этих сомнений, не удовлетворявших его преступных замыслов, первосвященник, обращаясь к народу, сказал:
- Вы все слышали Этого Человека, величающего себя Сыном Божиим и проповедующего, по свидетельству многих, во всех городах Иудеи восстановление Престола Давида и основание Царства, которому ни по величию, ни по могуществу не будет равного на земле. Отведите же к Пилату злоумышленного мятежника, возмущающего страну против своего державного владыки, и прежде, чем солнце скроется за вершинами Сиона, вы увидите Его висящим на кресте!
Слова Каиафы несколько успокоили возбужденную толпу; все закричали в один голос: "К Пилату Его, к Пилату!" И, перевязавши плотнее спокойно стоявшего под градом ударов, истязаний, возмутительной брани и грубых насмешек Иисуса, обезумевший народ с оглушительными криками необузданной жажды крови, направился к дворцу правителя. Ни один человек из сотен тысяч жителей Иерусалима не спал в эту ужасную ночь, и невероятный шум зловещих восклицаний, потрясая до основания могучие стены Святого Града, раздавался вдали, как неумолчный плеск разъяренных волн.
С первыми проблесками зари, позолотившей радужными цветами вершины сионских холмов, в тот час, когда звонкие трубы левитов созывали на молитву грешных сынов Израиля, Иисус вступил в преторию.
В следующем письме, дорогой отец, я буду продолжать повествование о страшном суде над Ним, воспоминание о котором воскрешает вновь в моем разбитом сердце всю мою любовь и угасшую веру в Его небесное происхождение, ибо, Кто, кроме Агнца Божьего, как называл Его Иорданский пророк Иоанн, мог бы с подобною кротостью, божественным смирением и ангельским терпением безропотно перенести ужасающие страдания, беспримерные истязания, поношение, клевету и незаслуженный позор?
Адина.
Письмо тридцать второе
Дорогой отец!
Сегодня канун великого дня Пасхи, и скоро минуют вторые сутки после позорной казни Того, в Ком мы лицезрели не только посланного от Бога Пророка, но даже Самого Христа, Сына Благословенного. Непробудным сном смерти Он покоится теперь в тенистом саду Иосифа из Аримафеи, и, утратив безвозвратно веру во все прекрасное на земле, я могу лишь плакать, пока не иссякнет горький источник жгучих, безнадежных слез.
Сегодня я намереваюсь продолжать повествование о страшных событиях, окончивших беспримерную по своей благодати кратковременную жизнь Иисуса, и, представив на ваше усмотрение эту великую Личность, какою Она не переставала быть все время преступного над Ней суда, надеюсь оправдать в глазах ваших естественное стремление, заставившее меня преклониться перед Его неземными совершенствами и признать в Нем преждевременно истинного Христа, обещанного Богом и пророками.
День склоняется к вечеру, и заходящее солнце уже ложится косыми лучами на позолоченные крыши дворцов. Облака фимиама поднимаются к небу из внутренних стен алтаря, и звучные голоса священников в соединении с голосами молящихся долетают до моего слуха, как отдаленные раскаты утихающей грозы. Со вчерашнего дня густая туча от скопления дыма вечерней жертвы неподвижно стоит над храмом и окутывает вершины Сиона широким, черным покровом, не пропускающим света солнечных лучей. Раздробляясь на две половины, они уходят огненным сиянием далеко за городские стены и падают золотым дождем на зеленеющие нивы, оставляя Иерусалим погруженным во мрак. Это необыкновенное явление смущает всех обывателей Святого Града. Сегодня утром, когда внезапно подул сильный ветер со стороны Великого моря, все надеялись, что он разгонит злополучную тучу, предвещающую, по мнению встревоженных жителей, неизбежное бедствие; но он, лишь взволновав перебегающие по ней облака, оставил ее неподвижно стоящею на месте. Как исполинскими крыльями, она осеняет весь город, и бросаемая ею тень подобна тьме, присущей солнечному затмению. Но я замечаю, что, описывая вам целый ряд событий, я не упомянула о загадочном явлении, разразившемся вчера над Иерусалимом. Оно представляется настолько невероятным, что не подлежит толкованию ученейших из людей, и могло бы только разъясниться сердцами верующих, если бы в лице Иисуса был распят не человек, а в действительности Сын Божий. Представьте себе, дорогой отец, что с последним Его вздохом солнце внезапно померкло, и тьма спустилась на город. Вековые стены Сиона пошатнулись под ударами содрогнувшейся земли; многие здания разрушились, раскрылись гробы, и очевидцы говорят, что мертвые вышли из могил, на страх и ужас проходящих.
Чем все это кончится, знает лишь Бог, но никто не помнит таких ужасающих чудес. Все ходят с бледными лицами в ожидании чего-то страшного, готового разразиться над миром! Неужели смерть Иисуса тому причиной? И если так, то не служат ли все эти сверхъестественные явления началом неминуемых бедствий, уготованных Богом ослепленному народу за муки и страдания отвергнутого им благословенного Сына Его? Но с другой стороны, если бы Он был воистину Сын Божий, то можно ли допустить, чтобы Он не спас Себя?
Последнее письмо мое, дорогой отец, заключало в себе, в немногих словах, допрос Иисуса у Каиафы, который за недостатком требуемых законом доказательств Его вины отправил Его к Пилату. Очевидно, если бы первосвященник располагал правом карать по личному произволу нарушителей закона Моисея, то Иисус был бы тогда же побит камнями; передавая же Его Пилату как мятежника, выдававшего Себя Царем, он знал, что готовит Ему еще более жестокую и позорную смерть.
Под прикрытием отряда сотника Эмилия, оставшегося верным Ему до конца, и в сопровождении первосвященников, книжников, фарисеев, ремесленников, горожан и массы пришлого народа, явившегося в Иерусалим со всех концов страны для празднования Пасхи, Иисус был отведен к римскому правителю.
Услышав издали зловещие возгласы, Пилат, предполагая в них беспорядки, возникшие, быть может, как уже не раз бывало в эти дни от огромного наплыва разнородного народа, приказал затворить ворота и готовился защищать свой дворец, ибо гарнизон, охранявший город, был в то время весьма незначителен, и войска, вызванные на эти дни из внутренних частей страны, не успели еще прибыть; но когда сотник Эмилий объяснил караульному офицеру, что ничего подобного нет, а что жители Иерусалима привели на суд Назарянина Иисуса, тяжелые ворота открылись, и все вошли на широкий двор, называемый двором Антония, куда, подчиняясь упорным требованиям народа, вышел и сам Пилат.
Увидев с верхней ступени великолепного портика массу людей, во главе которых находились первосвященники, именитые фарисеии знатнейшие вельможи столицы, и стоящего среди них связанного Иисуса, он в недоумении остановился.
- Что это значит? - спросил он у молодого сотника, - и Кого они привели?
- Иисуса Назорея, называемого Христом, - ответил тот.
- В чем вы обвиняете Этого Человека? - обратился Пилат к народу.
- Если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе, - отвечали в один голос близстоящие к нему. - Но Он величает Себя Сыном Божиим и проповедует ложное учение, противное учению Моисея. У нас есть закон, и по закону нашему Он достоин смерти.
- Я не иудей и не касаюсь вопросов, относящихся до ваших уставов, - сказал Пилат; - возьмите Его и по закону вашему судите.
- Но нам не позволено предавать смерти никого, - отвечали первосвященники и иудейские начальники.
- А я не вижу в Нем вины, - громко сказал Пилат. Тогда озлобленные первосвященники и старейшины гневно приступили к правителю и стали с ожесточением свидетельствовать, что Иисус развращает народ и возмущает его против кесаря, запрещая платить ему подать, и называет Себя Царем Иудейским. К этому показанию присоединилось множество голосов присутствующих, и могучие стены претории задрожали от оглушительного крика беспощадной толпы.
Один только Иисус безо всяких признаков смущения или страха безмолвно стоял перед Своими врагами, и в лучистых глазах Его догорал тихий свет милосердной скорби.
Долго всматривался в Него Пилат и наконец спросил Его: Ты Царь Иудейский?
- Ты говоришь, - ответил Иисус с присущим Ему величием, не покидавшим Его, не взирая на связанные руки, на изорванную одежду и на кровавые следы позорных ударов на Его Божественном лице.
- Ты слышишь, вельможный правитель? - закричал Каиафа, а за ним все его соучастники, - Он повсюду проповедывал восстановление Престола Давида и освобождение Иерусалима от владычества кесаря. Каких еще нужно доказательств Его мятежным стремлениям?
Тогда Пилат вошел в преторию и, призвав к себе Иисуса, сказал Ему: - Не слышишь, сколько свидетельствуют против Тебя? Но Иисус стоял безмолвно, не давая ему ответа. - Мне ли не отвечаешь? или не знаешь, что я имею власть распять
Тебя и власть отпустить Тебя? - Ты не имел бы надо Мной никакой власти, если бы не было дано тебе свыше, - спокойно ответил Иисус, - и посему более греха на том, кто предал Меня тебе.
Эти загадочные слова смутили недоумевающего Пилата, и, вышедши опять к народу, он сказал волнующейся толпе:
- Возьмите Его, ибо я не нахожу никакой вины в Этом Человеке.
- Если ты отпустишь Его, ты не друг Кесарю, - закричали рассвирепевшие первосвященники, - всякий, делающий себя царем, противник кесаря, и мы сами обвиним тебя перед ним в потворстве злоумышленному галилеянину. Он поднял весь народ против своего дрежавного владыки, а ты не видишь вины? - воскликнул лукавый Каиафа.
Услышав, что Иисус родом из Галилеи, Пилат обрадовался, что может снять с себя всякую ответственность, и тотчас же сказал:
- Если Он галилеянин, то пусть сам Ирод и решит по своему усмотрению. Он здесь и пребывает в настоящее время во дворце Маккавеев. Отведите к нему Сего Человека и скажите, что передаю Его ему, как подвластного его управлению.
Общий крик радости встретил предложение правителя, ибо Каиафа и священники начинали сильно бояться нерешительности Пилата, тогда как более жестокий и равнодушный Ирод обрадуется случаю выказать свою власть и угодить народу.
- К Ироду! к Ироду! - кричали, воодушевляясь все более и более кровожадною местью, обезумевшие иудеи и повели Иисуса через каменный помост по опустелым улицам Иерусалима.
- Пусть решит царь Ирод по своему усмотрению, - сказал Пилат, обращаясь к Каиафе и другим лицам, стоявшим около него, - но я не вижу никакой вины в Этом Человеке.
- Ты забываешь, - ответил Каиафа, стоя перед ним под порфировым сводом роскошного портика, - что народ привел Его к тебе не только как лжеучителя, нарушающего установления Бога, но вместе с тем как опасного возмутителя. Разве по твоему закону .это не есть преступление?
- Без сомнения, - ответил Пилат, - но в этом преступлении вы обвиняете Человека беззащитного, одинокого, не имеющего ни денег, ни оружия, ни людей, и уличаете Его в притязании на царский престол всемирного владыки! Подобная мысль смешна по несообразности своей, и если у Ирода есть хоть капля рассудка, он будет того же мнения.
- Но разделит ли это мнение великий Тиверий? - сказал Каиафа с язвительной улыбкой на дрожащих от злобы устах. - Если ты отпустишь Этого Человека, а царь Ирод из угождения к твоему сану, вероятно, предоставит это право тебе, то сам народ доведет до Кесаря слух о твоем преступном снисхождении к вредному мятежнику, и тебе придется самому отвечать перед сенатом в необдуманных твоих действиях.
При этих словах, как передавал нам равви Амос, оставшийся с другими левитами в свите первосвященника, на лице
Пилата отразились видимые признаки гневного нетерпения.
- Я не знаю, почему вы так неистово требуете смерти Этого Человека, и потому буду ожидать решения Ирода, который справедливее меня оценит значение Его вины, - и, отвернувшись от Каиафы, Пилат со свойственною ему ленивою осанкой опустился на свое седалище.
В это самое время телохранители ввели к нему гонца в дорожной, запыленной одежде. Преклонившись пред ним, молодой воин подал ему небольшой сверток душистого пергамента, перевязанный голубым шнурком.
- Откуда? - спросил Пилат.
- Из Кесарии - почтительно ответил гонец. Поспешно разрезав мечем шелковые связки, правитель принялся чи тать, но по мере того, как он углублялся в чтение, страшная бледность разливалась по его смуглому лицу; видимое волнение начинало им овладевать, и, наконец, обратившись к Каиафе, он повелительно промолвил:
- Отпустите Этого Человека, сами боги выступают за Него! То было, дорогой отец, письмо от жены его Луции Метеллы, в котором, как нам известно, она умоляла мужа освободить Иисуса вследствие виденного ею сна.
- Ты можешь это сделать ценой измены своему законному царю, - язвительно проговорил Каиафа. В эту минуту ужасающие крики, раздавшиеся на площади Маккавеев, огласили воздух, и оглушительный шум голосов стал постепенно приближаться к претории.
Охватываемый мучительною нерешимостью Пилат воскликнул с гневом: - Слышите? Ирод отсылает Его ко мне! О, если бы я мог, не подвер гаясь ложным обвинениям безумного народа, спасти Невинного от незаслуженной Им смерти! - промолвил он своим приближенным, обводя окружающих его иудеев сумрачным взглядом.
Но угрожающая его душевному покою толпа приближалась и скоро вновь покрыла каменный помост. Мертвенно бледный, истерзанный, окровавленный и изнемогающий под гнетом неимоверных страданий, но с тем же выражением небесной кротости и мужественного терпения предстал вторично Иисус перед недоумевающим правителем.
По повелению Ирода, насмеявшегося над Ним, Его облекли в светлую одежду, и язвительные возгласы: "Радуйся, Царь Иудейский", повторяемые тысячами голосов, раздавались по улицам Иерусалима все время Его страдальческого пути И не прекращались у подножия трона римского наместника.
Когда Пилат увидел эту страшную картину и услышал из уст своих подданных столь опасные для него слова, он задрожал и, обратившись к окружающим его телохранителям и царедворцам, с горечью сказал:
- Взбешенному народу нужна жертва; или Он, или я, но один из нас должен погибнуть.
Ах, дорогой отец, переживая вновь беспримерные в летописях мучительные страдания Иисуса, я изнемогаю от удручающей меня тоски и не могу довести до конца описание страшного рассказа. Постараюсь завтра собраться с силами, сегодня же хочу еще только сообщить вам об ужасном исходе злополучного Его ученика Иуды Искариота.
Когда он узнал о неминуемой гибели Иисуса, хотя постоянно был свидетелем Его беспредельного могущества, он впал в отчаяние и в порыве раскаяния принес обратно первосвященникам полученные за Его предательство тридцать серебренников. Но совет старейшин не принял их, говоря: "Какое нам дело? смотри сам за собой". Тогда он бросил деньги посреди храма и, вышед-ши из него, удавился! Не правда ли, дорогой отец, что если бы Иисус не умер и тем не положил конца признанию в Нем воплощенного Сына Божия, можно было полагать, что слова Исайи: "И взяли тридцать серебренников, цену оцененного, которого оценили сыны Израиля", относится непременно к Нему?
Адина.
Письмо тридцать третье
Дорогой отец!
В сию минуту, далеко за полночь, все разошлись по своим комнатам искать относительного успокоения после смертельных тревог вчерашнего дня; но до-ступноли оно, когда сердце безнадежно тоскует под наплывом горьких воспоминаний всего свершившегося? И потому я предпочитаю воспользоваться тишиной, водворившейся ночи, чтобы продолжать тяжелое повествование о суде и приговоре Иисуса.
В предыдущих письмах я вам подробно передала, как сначала Он был отведен к Анне, потом к Каиафе, препроводившему Его к Пилату, и наконец, как последний, не находя в Нем вины и колеблясь между страхом приговорить невинного или быть оклеветанным иудеями в глазах Кесаря, пытался снять с себя ответственность, отправив Его к Ироду, в области которого находится Назарет, постоянное местопребывания Иисуса. Родственник Марии Иоанн, любимый ученик Его, старался по возможности не отходить от обожаемого Учителя и несколько раз подвергался грубым нападкам со стороны иудеев, с ожесточением преследующих приверженцев Пророка; но отдаленное его родство с Каиафою и личные отношения ко многим из старшин спасли его более или менее от безумных проявлений жестокости. В то время, как он неутомимо шел со своим возлюбленным Учителем по всем мытарствам Его тернистого пути, стараясь хотябы взглядом беспредельной любви облегчить страдания своего божественного друга, мы, сидя у ног праведной Марии, безмолвно взирали с сокрушенным сердцем на неутолимую печаль скорбящей Матери, оплакивающей неисходными слезами добровольно отдавшего Себя в жертву Непорочного Сына! Лазарь с Марфой и Марией, вызванные из Вифании письмом нашей Марии, и еще человек пять из учеников, скрывающиеся в доме равви Амоса, ждали также вчера целый день неизвестного еще тогда решения суда и не теряли до конца надежды на всесильное могущество Иисуса, но, увы! она оказалась тщетной!
Царь Ирод, четвертовластник Галилеи, занимавший во время своего пребывания в Иерусалиме древний дворец Маккавеев, восстановленный сирийским царем Селевком, сидел за раннею трапезой со своими царедворцами, когда вдруг увидел из окна всю Римскую улицу покрытою народом и услышал оглушительные крики толпы, ведущей к нему Иисуса. Он тотчас встал из-за стола и, подойдя к окну, сказал:
- Должно быть, иудеи затеяли опять возмущение против правителя.
- Нет, державный царь, - ответил ему молодой виночерпий Авель, дальний родственник Иоанна, передавший нам все эти подробности, - они ночью схватили галилейского Пророка Иисуса Назарянина и теперь обвиняют Его в намерении возбудить восстание.
- Зачем же они направляются сюда? - продолжал Ирод и с этими словами вышел на террасу, где с явным любопытством стал рассматривать сплошную массу голов, спускающуюся с преториального холма на площадь Маккавеев. Во главе несметной толпы шел отряд вооруженных солдат, охранявший идущего посреди их человека, бледного, как смерть, в изорванной одежде и со связанными руками.
- Не Он ли прославившийся чудесами Назарянин, о Котором так много говорят повсюду? - сказал Ирод, обращаясь к своим приближенным. - Я давно желал с Ним встретиться, чтобы лично убедиться в истине всего того, что нам рассказывают, и рад случаю увидеть Его.
Тем временем толпа приближалась и скоро с потрясающим шумом стремящегося с высоты потока ворвалась на широкий двор.
Страшным и могучим представлялся со стороны этот неудержимый взрыв разразившихся страстей! С большим трудом молодой сотник провел через напиравшую на него толпу Иисуса и вступил с Ним в роскошный чертог, где под шелковым навесом на высоком троне сидел царь Ирод, - четвертовластник Галилеи.
- Державный владыко! - сказал Эмилий, преклонив перед ним колено и подавая печать. - По повелению римского наместника в Иудее Понтия Пилата я привел к тебе галилеянина, обвиняемого в богохульстве. Как иноверец, чуждый законам вашего исповедания и не считающий себя в праве осудить человека, подвластного твоему управлению, правитель, не находя в Нем вины, передает Его тебе на личное твое усмотрение.
Ирод, находившийся уже давно в враждебных отношениях с Пилатом, был крайне польщен оказанною ему честью.
- Скажи от меня доблестному правителю, - ответил он Эмилию, - что я глубоко сожалею о возникших между нами недоразумениях и прошу его отныне не сомневаться в моей неизменной к нему дружбе.
Сотник почтительно встал и преклонившись сказал:
- Великий царь! умоляю тебя не придавать веры ложным показаниям иудеев по отношению к Галилейскому Пророку. Они без всякой причины возненавидели Его, и сам Пилат не видит в Нем никакой вины, заслуживающей смерти.
- Несмотря на предоставленные мне вниманием правителя права, - ответил Ирод, всматриваясь в лицо Иисуса, стоявшего перед ним с покорным величием праведника, - я ни за что не возьму на себя ответственности за приговор, противный его воззрениям, и если вся вина Этого Человека состоит лишь в нарушении законов Моисея, то, - продолжал он с улыбкой, глядя на окружающих, - мне бы пришлось и без него побить камнями половину моих подданых! Но я давно искал случая с Ним встретиться, чтобы видеть самому какое-нибудь из тех чудес, которыми Он прославился по всему краю.
И с чувством видимого любопытства Ирод продолжал всматриваться в бледные, измученные черты невинной Жертвы порочных стремлений народа. Правителя, очевидно, поразили царственная поступь и выражение небесной кротости, светившейся в чудных лучистых глазах Его.
- Ты ли Назарянин, называющий себя Христом, о Ком мне так много говорили? Если так, то покажи мне силу Твоего могущества, и я отпущу Тебя.
Не удостоивая его ответом, Иисус хранил молчание и не поднимал на него задумчивых очей.
- Слушай, - продолжал царь, - я такой же иудей, как и Ты, и если хотя бы малейшим признаком Ты мне доказал, что Ты воистину Христос, то я не только освобожу Тебя, но и сам буду готов примкнуть к Твоей пастве.
- Никакой у Него нет власти! - закричали священники и фарисеи.
- Он силой Веельзевула хотел разрушить храм и в три дня его воздвигнуть. Он называет себя Сыном Божиим, не соблюдает субботы и ложным учением развращает народ.
Другие подступили к Ироду свидетельствуя, что Он величает себя Царем Иудейским, и общий крик: - У нас нет царя, кроме Кесаря, - повторяемый тысячами голосов, разнесся по воздуху, как грозный отголосок приближающейся бури.
- Что же Ты не отвечаешь? гневно промолвил Ирод. - Твое молчание есть поругание над моею властью.
Но, как могучая скала, остающаяся неподвижной под ударами кидающихся на нее разъяренных волн, Иисус оставался безмолвным.
Тогда, обманутый в своих ожиданиях и вышедший из терпения, разгневанный царь отдал Его своим телохранителям, которые, вдоволь насмеявшись над Ним, облекли Его в светлую одежду и передали народу Царя Иудейского, чтобы отвели Его обратно в преторию, - и под градом самых бесчеловечных проявлений зверского восторга, с криками: "Радуйся, Царь Иудейский", Иисус был вторично предоставлен Пилату.
Когда Пилат, как я уже говорила вам в предыдущем письме, догадался по оглушительному шуму, дошедшему до него, что к нему обратно ведут Иисуса, и увидел Его вновь перед собою изнемогающим от непосильной муки, он с гневом сказал первосвященнику:
- Чего вы еще от меня хотите? Зачем опять привели ко мне Этого Человека? Я выслушал Его и не нашел в Нем вины; несведущий в законах вашего исповедания я отослал Его на суд вашего же единоверца Ирода, но и тот не находит Его достойным смерти. Итак я, наказав Его, отпущу.
- Если ты Его отпустишь, то докажешь тем, что ты враг Кесаря, - ответил ему самонадеянно Каиафа, - смотри, какое через Него волнение в народе. Что лучше? Погубить ли целый край, или Одного человека?
В мучительном недоумении Пилат взглянул на Иисуса и, остановив на Нем неподвижный, пристальный взор промолвил:
- Ты - Царь Иудейский?
- Царство Мое не от мира сего, отвечал Иисус, если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан иудеям. Но Царство Мое не отсюда. Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине. Всякий, кто от истины, слушает гласа Моего.
- Истина? Что есть истина? спросил Пилат и, не дождавшись ответа, обернулся к народу:
- Я не нахожу в Нем вины, - сказал он, - но так как обычай отпускать на Пасху одного узника, то, если хотите, я отпущу вам Царя Иудейского...
Не успел он договорить, как тысячи голосов, слившихся в один, закричали: "Нет, не Его! отпусти Варавву!"
- Варавву! Варавву! - слышалось в самых отдаленных рядах народа, и имя злодея, словно неумолкаемое эхо, повторялось все громче и громче в устах кровожадной толпы.
Последний луч догорающей воли блеснул в темных глазах побежденного Пилата, и участь Иисуса была решена.
Заключительное слово приговора над Ним передам вам завтра.
Адина.
Письмо тридцать четвертое
Дорогой отец!
Сегодня я, по данному мною обещанию, намереваюсь окончить описание последних событий, ознаменовавших смертный приговор над Иисусом, окончательно решенный после того, как Он вторично был приведен к Пилату. Последний не сомневался в невинности могучего Пророка, но страх утратить расположение кесаря и тем лишиться высшего в империи звания - царского наместника, а также и возрастающие требования народа, грозящие обратиться в поголовное восстание, заставили его долго колебаться; и это преступное колебание перед истиной, принудившее его влачить Иисуса из одного судилища в другое и, наконец, передать в руки озлобленных иудеев невинную жертву возмутительной клеветы, обнаружило в нем порочные свойства человека и нравственное бессилие правителя. Охваченная кровожадными стремлениями ожесточенная толпа осаждала Пилата зловещими криками: "Распни, распни Его!" Напрасно пытался он, прикрываясь основными началами человеколюбия и правосудия, разжечь угасшую искру сострадания в окаменелых сердцах людей; они упорно требовали удовлетворения, и - низкое, недостойное чувство самосохранения заглушило голос вопиющей совести: уступая просьбам иудеев отпустить Варавву, Пилат сознательно утвердил смертный приговор Иисусу, но вместе с тем оставлял за собою все выгодные условия и преимущества, услаждавшие его на жизненном пути; этот презренный вывод блуждающей души пересилил в развращенном сердце тревожное сознание неправедного суда. Подозвав к себе одного из своих приближенных, он приказал подать воды и, умыв перед народом руки, сказал:
- Смотрите! Не виновен я в крови праведника сего.
- Кровь Его на нас и на детях наших, - единогласно отвечали иудеи, и это страшное заявление ненависти и злобы, завещаемое отцами грядущим поколениям, прекратило борьбу помраченного народа с покорившеюся властью!
- Так возьмите и распните Его, вымолвил Пилат и отвернувшись поспешил удалиться.
Ах, дорогой отец, слезы льются неисходною струей, сердце разрывается, и рука моя дрожит, когда я воскрешаю в памяти все истязания, через которые прошел величайший из Пророков, посланный свыше для назидания павшему человечеству!..
Разрешение правителя распять Иисуса послужило основанием самым зверским проявлениям порочных начал ожесточенного народа! Воины Пилата отвели Его в судилище, где раздев облекли в багряницу, дали Ему в руки трость и возложили на главу венец, сплетенный из терна. Потом - собравшись целым полком, становились перед Ним на колена и, при целом граде ударов по истерзанному телу насмехались над Ним говоря: "Радуйся, Царь Иудейский!"
Натешившись они вывели Его к народу, и общий крик преступного восторга встретил появление непорочной Жертвы их безумной злобы, отвоеванной позорною победой над слабодушным правителем.
Самый последний из простолюдинов, находившихся в толпе, считал себя в тот день представителем народной власти и, подходя к Нему, бил Его, плевал в лицо, издевался над Ним и осыпал самою грубою, возмутительною бранью. Один из них, ударив тяжелою тростью по терновому венцу, вдавил его в сияющую белизной мрамора главу, и ручьи непорочной Крови потекли по божественному Лицу! Но ни одного вздоха не вырвалось из груди Его, ни одного слова не вылетело из сомкнутых безгласных уст, ни один луч бессильного гнева не блеснул в милосердном взоре Его. И лишь обращенные к небу чудные, орошенные слезами скорби и человеколюбия глаза словно ожидали поддержки изнемогающей душе от Всемогущего Отца, царившего в заоблачном пространстве незримого мира! Кто из людей до сего дня, сознавая себя невиновным, выказал подобное мужество и долготерпение?
Наконец, удовлетворенные и утомившиеся иудеи сняли с Него царские доспехи и, облачивши опять в собственную одежду, повели на Кальварий, известный вам холм за стенами города, обращенный со времени воцарения римлян в лобное место для преступников, приговоренных к смертной казни на кресте.
Равви Амосу, страшившемуся приблизиться к Иисусу, удалось после неимоверных усилий пробиться через толпу и под защитой военной стражи достичь возможности не покидать незабвенного Учителя в последние часы Его кратковременного пребывания на земле. У городских ворот выдали по требованию сотника имеющиеся всегда в запасе три креста из кипарисового дерева и по местному обычаю взвалили на плечи осужденных, ибо в этот день одновременно с Иисусом должны были быть распяты по приговору римского суда два разбойника из злодейской шайки освобожденного Вараввы.
Между тем весть о приговоре над Иисусом успела облететь весь город, и по мере того, как печальное шествие приближалось к месту своего назначения, стечение народа все более и более возрастало. Все Его последователи, ученики и преданные, близкие люди, отложивши всякое о себе попечение и пренебрегая опасностью подвергнуться гневу Каиафы, покинули свои убежища и последовали за невинной Жертвой милосердной любви к человечеству. Матерь Его Мария, Мария Магдалина, пришедшая с другими женами Галилеи, Лазарь с сестрами, наша Мария, я, Петр и Фома, - все мы спешили идти по следам возлюбленного Учителя, чтобы успеть уловить последний взгляд Его божественных очей. Но, вышедши из ворот Святого Града, мы убедились в невозможности проникнуть через сплошную массу людей и решились обойти толпу, чтобы встать во главе ее. Все население столицы покрывало собой широкое пространство, расстилавшееся от городской стены вплоть до горы Кальвария, и утопавший в ярких лучах полуденного солнца Иерусалим казался в эту минуту мертвой, безлюдной пустыней. Иисус шел впереди, окруженный военною стражей, но несметное количество народа замедляло шествие, и потому мы успели опередить толпу и достигли подножия холма в то время, когда, изнемогая от непосильной муки, Иисус припал к земле под тяжестью креста. Тогда один из присутствующих указал сотнику на случайно идущего полем известного вам сирийского купца Симона Киринеянина, отца Руфа и Александра, оставивших торговлю, чтобы сделаться последователями божественного учения Пророка; и сотник, подозвав его к себе, заставил нести крест. Поднимаясь с земли, Иисус обвел глазами окружающих, и кроткий любящий взор Его упал на страдающую Его матерь и сопровождавших Его преданных Ему друзей.
- "Не плачьте обо Мне, - тихо сказал Он плачущим, - но плачьте о себе и о детях ваших!"
Общий вопль невыразимой скорби заглушил для меня последние слова Его, и они не дошли до моего слуха.
Между тем благочестивый Симон с помощью воинов взвалил на себя тяжелый крест и стал подниматься в гору по следам Иисуса, шедшего с неимоверным трудом и полнейшей покорностью навстречу уготованной Ему смерти.
Ах, дорогой отец, как ужасна была местность, по которой мы шли! Разбросанные черепа катались под нашими ногами, человеческие кости валялись по всему пути, и с каждым шагом мы утопали в грудах пепла, нанесенного ветром I от сожжения мертвых тел казненных людей.
Наконец, мы достигли вершины холма, и солдаты сняли крест с плеч старика Киринеянина. По приказанию сотника вооруженные воины оцепили пространство, где должна была совершиться казнь, и свирепая толпа, жаждавшая видеть воочию последнюю борьбу жизни с освобождающею ее от плотских страданий смертью, должна была отступить под страхом наткнуться на обнаженные мечи римских солдат. Иоанну, однако, [ удалось пробраться и до конца не отходить от креста. Прошла также и Мария, матерь Иисуса, завоевавшая слезами у человеколюбивого сотника принадлежащее ей право сопровождать своего Божественного Сына до последнего предела Его тернистого пути. Что касается Его, то неизменное величие осанки, смиренное терпение, кроткая, безропотная покорность не покидали Его даже тогда, когда по команде сотника палачи приступили к исполнению своего низкого ремесла.
Измерай, разбойник, родом из Едома, увидев подходящего к нему человека с корзиной, в которой лежали веревки, гвозди и молотки, с остервенением кинулся на него, готовый одним ударом привычной руки сокрушить беспристрастного служителя римской гвардии, но его во время схватили и свалили на землю. С великим трудом им удалось одолеть его отчаянное сопротивление, сопровождаемое бешеными криками порабощенной свободы, отстаивающей до конца свою преступную жизнь! Наконец, острыми гвоздями его руки и ноги были пригвождены ко кресту, и потрясающий стон, вырвавшийся одновременно с страшными заклинаниями из груди злодея, засвидетельствовал о неимоверном страдании, причиняемом бесчеловечною казнью!
Покончив с одним, равнодушные палачи перешли к другому. Второй преступник, по имени Амврий, красивый юноша, кроткий взгляд которого не обнаруживал порочной стороны его неправедной жизни, сын богатого обывателя Иерихона, но увлеченный с ранней молодости недостойными страстями, растратил состояние отца и разорившись примкнул к злодейской шайке Вараввы. С мирным выражением душевного восторга он все время смотрел на Иисуса, и тихие слезы катились из глаз его. Когда подошли к нему для распинания, он сказал палачам: "я не заставляю вас силой положить меня и умру, как и жил, без страха. Я виновен в том, что нарушил закон и должен страдать за нарушение его". С этими словами он лег на крест и протянул руки по перекладине. Он не высказывал ни одной жалобы, и только мучительные стоны, вызываемые страданием, сливались со звуком каждого удара тяжелого орудия смерти.
После, вися уже на кресте, он потерял от страшных мук все свое самообладание и вместе с товарищем своим поносил Иисуса. Но он так был поражен видом и необычным поведением Учителя из Назарета, что сам совсем изменился. Изнемогающий от мучений, истязаний и утомления, Иисус стоял неподвижно; дивные черты, озаренные тихим светом безграничного милосердия, и миротворная кротость задумчивых очей возбуждали невольное участие не только в среде его врагов, но даже поседевший в боях сотник, указав безмолвным движением руки своим подчиненным на кресте, лежавший у ног Иисуса, отвернулся от них, чтобы скрыть выступившую на глаза непрошенную слезу!
Но я не в силах, дорогой отец, окончить сегодня начатое мною слишком тяжелое для моего удрученного сердца повествование о свершившихся событиях. Воспоминание о них поднимает в душе моей неумолчную скорбь, и слезы льются на лежащее предо мною письмо. Завтра я постараюсь одолеть гнетущую меня тоску, чтобы довести до вашего сведения подробности смерти Великого Назарянина и галилейского Пророка, унесшего с Собой в могилу зародившиеся лучезарные мечты Израиля о воплощении в Нем обетованного Мессии!
Адина.
Письмо тридцать пятое
Дорогой отец!
Первые проблески зари осветили небосклон, а я уже давно встала, чтобы успеть написать вам до нашего отъезда. Через несколько часов мы покидаем столицу и всею семьей переправляемся в Вифанию, во избежание неприятных столкновений с нашими соотечественниками, продолжающими, по наущению Каиафы, упорно преследовать беззащитных учеников и преданных друзей умершего Пророка. И потому, располагая в сию минуту свободным временем, я хочу им воспользоваться и окончить описание последних часов жизни незабвенного Учителя. На этом особенно настаивает равви Амос. Он держится того мнения, что изложив пред вами события, относящиеся к исключительной жизни Иисуса, и подробный перечень Его чудотворных деяний со дня Его появления в мир, я должна довести до конца и перечень Его страданий. Быть может, говорит он, коварные происки мстительных иудеев успеют возбудить подозрения кесаря относительно мятежных стремлений, посеянных учением Пророка в сердцах Его последователей; в таком случае правдивое изложение фактов, отмеченных мною с несомненною точносттью в продолжение трех лет, могло бы, будучи доведено до сведения Тиверия, служить явной уликой искажения истины в угоду корыстным замыслам первосвященника. Но я не соглашаюсь с ними и считаю свои письма лишь неотъемлемым доказательством глубокого моего почитания к нежно любимому родителю, которому как другу и покровителю передавала с полною откровенностью все, что видела, знала и перечувствовала, бывши почти ежедневною свидетельницей благотворной деятельности Совершеннейшего из людей, когда-либо явившегося в мир. Тем не менее, если бы слова мои могли оправдать в глазах кесаря ни в чем неповинных галилеян, то вы, конечно, не препятствовали бы восстановлению истины. Единственное их преимущество заключается в неуклонной их правдивости во всех мельчайших подробностях переданных мною событий.
Когда я берусь за перо, чтобы довести до конца описание страшной казни непорочного Сына Марии, находящейся в настоящее время с нами, сердце мое вновь замирает в борьбе с наплывающими кровавыми воспоминаниями.
Но эти ужасные ссылки на виденные мною страдания с непреодолимою силой притягивают меня к себе, и хотя, умирая, Иисус доказал, что Он подлежал неизбежному закону бытия, все помыслы неизбежному закону бытия, все помыслы колеблющейся души стремятся лишь к Нему, Так как в Нем одном заключается тяжелый вывод угасшей веры, обманутых надежд, бесплодных упований, и тем не менее пережившей Его любви!
Я сейчас упомянула о матери Его Марии. Увы! для нее нет утешения, потому что смерть Ее единородного и непорочного Сына не явилась следствием предопределения Божия, но следствие произвола людей, пригвоздивших Его к кресту как государственного преступника и лжепророка, обманувшего надеявшегося на Него Израиля обещанием восстановить разрушенное царство!
Строго соблюдая закон о покое Великой субботы, она не нарушала его посещением гроба и только сегодня, еще до рассвета, взявши с собой драгоценного мира, пошла в сопровождении Марии Магдалины и других галилейских жен в вертоград Иосифа, чтобы по обычаю иудеев отдать последний долг умершему, прежде чем, по завещанию Иисуса, поручившего с креста неутешную мать попечениям любимого ученика, переселиться к Иоанну. Пользуясь их отсутствием и тишиной только что зарождающегося дня, я буду продолжать начатое.
Когда сотник, наряженный Пилатом для исполнения приговора над Иисусом, отдал приказание приступить к совершению его, смутное упование на чудесное Его избавление, кроющееся в сердцах наших, внезапно оживилось, но, убедившись собственными глазами, что, стоя безмолвно над лежащим у ног Его крестом, как жертва, уготованная для возложения на алтарь, Иисус безропотно сдается на требования своих убийц, что, когда беспощадные воины сорвали с Него хитон, Он не сопротивлялся сему явному свидетельству передачи над Ним власти в руки врагов, отчаянное чувство невыразимой скорби загасило последний луч догорающих надежд. Не будучи более в силах смотреть на совершающее передо мною преступление, я припала к земле и закрыла глаза, невольно прислушиваясь с возрастающим ужасом к надрывающему душу звуку, производимому трением веревки о дерево, к торжествующему ликованию злополучного народа, при виде Его привязанным ко кресту, и шуму приготовляемых гвоздей! Наступила минута гробового молчания, и вслед за нею раздался первый удар зловещего молотка на вершине содрогнувшегося Кальвария! Одновременно с ним неслыханный до сего дня вопль отчаянной муки вырвался из пронзенного сердца матери и замер, улетая в широком пространстве небесного свода!
Что было потом, я не знаю, ибо утратила способность видеть и мыслить; но Иоанн и Лазарь говорили мне вспоследствии, что никогда Он не казался им столь великим, как тогда, когда, изнемогая под бременем тоски и страдания, Он останавливал на них угасающий взор, полный милосердной любви, и только безумная злоба иудеев могла пересилить в них чувство невольного благоговейного восхищения, возбуждаемое в каждом из предстоящих беспримерным мужеством и таковою же долготерпеливою кротостью. Ни перенесенные Им истязания, ни грубое прикосновение к Нему солдат, ни унижение перед сотней тысяч людей, ни смущающее всех созерцание креста, ни ужасающее зрелище пригвожденных злодеев, ничто не нарушило Его невозмутимой покорности и не изменило величия Его царственной осанки, как не изменяет своего сияющего света луч полуденного солнца, проходя по зреющей ниве или тлеющему пеплу сожженной травы.
Обратив к небу скорбный взор милосердного сострадания, Он только промолвил: "Отче, прости им, ибо не знают, что делают!" и беспрекословно отдал Себя в руки врагов. Но великая душа Избранника не могла, однако, устоять против немощей человека: тяжкий вздох, пробившийся через стесненную грудь, замер на безгласных устах, и крупные капли кровавого пота выступили на бледном челе, когда острые, железные гвозди вонзились в нежное тело непорочной Жертвы. Невыносимые страдания, причиняемые поднятием креста, когда вся тяжесть тела сосредоточивается на проколотых руках, вызывали страшный, сопровождаемый ужасающими проклятиями крик у непокорного разбойника и раздирающий душу жалобный стон у его несчастного собрата: один Иисус, безмолвно подчиняясь невероятной муке, вступал без борьбы в раскрытые для Него страданиями тяжелые двери загробной жизни, и только возрастающая мертвенная бледность, как набегающая волна, постепенно разливалась по всему, словно чудотворным резцом изваянному телу!
Наконец, все три креста были поставлены на место и по распоряжению сотника народ очистил площадь, чтобы дать родственникам и друзьям казненных свободный к ним доступ.
Ах, дорогой отец, как бы я желала забыть ужасающее зрелище, врезавшееся в неподдающуюся забвению непокорную память! На самом высоком кресте, посреди двух злодеев, молча, изнемогая в борьбе с предсмертною тоской, предоставленный на жертву палящим лучам солнца, холодным туманом ночи и хищным птицам, парящим над вершиной Кальвария в ожидании добычи, суждено было воплощенному Образу беспримерных добродетелей осушить до дна горькую чашу предназначенных Ему страданий!
Сидя на камне, неподалеку от Него, четверо солдат римской стражи, приставленные к Нему, чтобы стеречь Его, делили между собой Его одежды и, не решаясь разорвать сотканного без шва хитона, бросали о нем жребий.
Через час после казни Эмилий привез выданные ему по повелению Пилата готовые надписи с обозначением имен распятых и совершенных ими злодейств, чтобы по принятому обычаю пригвоздить к кресту для обнародования их преступлений.
На одной из них было написано на сирийском языке: "Измерай, родом из Едома, - разбойник"; другая с именем Амврия гласила то же самое.
На третьей, вырезанной из листа широкого пергамента, было начертано крупными словами на трех языках - греческом, латинском и еврейском:
"Иисус Назорей, Царь Иудейский".
- Что обозначают слова сии? - промолвил с негодованием священник Аб-нер, обращаясь к Эмилию, - какой Он Царь Иудейский! У нас нет его; сотрите,
- и напишите: "Тот, Кто называл Себя Царем Иудейским".
- Я исполнил повеление правителя и не изменю его, - холодно ответил Эмилий.
Тогда Абнер вместе с другими священниками и старейшими помчался с жалобой к Пилату. Выслушав предъявленное ими требование, возненавидевший их правитель сухо сказал: "Что я написал, то написал", и ушел, оставив их негодующими и смущенными.
Тем временем, радуясь достижению своей преступной цели, толпились около распятого Иисуса, осыпая Его злословием и язвительными насмешками. Священники, книжники и фарисеи нарочно проходили мимо Него, кивая головами и насмехаясь над Ним. Народ же вторил им, сопровождая безумные речи грубою недостойною бранью.
- Если Ты Царь Иудейский, спаси Себя Самого, - говорили иные.
- Что, - разрушающий храм и в три дня созидающий? - вторили им другие.
- Других спасал, а Себя Самого не может, - злорадно добавляли третьи.
Сотник Эмилий, не утративший веры в сверхъестественные свойства Пророка, стоял у креста с горьким сознанием своего бессилия против бесчеловечных проявлений омраченной злобою толпы; между тем разбойник Измерай, не переставший оглашать воздух ужасающими проклятиями, посылаемыми им с креста Пилату, воинам и всем присутствующим, злобно обратился к Иисусу со словами: - Если Ты Христос, спаси Себя и нас!
Но другой его товарищ, стараясь унять и успокоить его, сказал ему: "Или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? Но мы осуждены справедливо, а Он ничего худого не сделал!" и устремил на Иисуса угасающий взор.
- "Помяни меня, Господи, когда придешь во Царствие Твое", с верой и любовью промолвил кающийся грешник.
- "Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю", ответил ему Иисус.
Светлый луч тихого блаженства скользнул по измученным чертам злодея, и буйная голова склонилась на облегченную грудь.
В эту минуту сотник поднес к губам распятых смесь вина со смирной, употребляемую обыкновенно в подобных случаях как средство, утоляющее мучительные страдания предсмертного часа. Но Иисус отказался от него: беспримерное Его мужество не нуждалось в помощи людей.
Около шестого часа, когда прогремели с вершины горы Мориа громогласные трубы священников, созывающие на молитву недостойных сынов Израиля, внезапно померкнувшее солнце скрылось, и неожиданная тьма стала спускаться на землю. Не слышно было ни завывания ветра мгновенно набегающей бури, ни отдаленных раскатов приближающейся грозы, - на безоблачном небе царила тишина, а между тем необъяснимая, угрожающая тьма все более и более возрастала, и в один миг Иерусалим, Кед-ронская долина, сады, леса и горы - все скрылось из наших глаз, погрузившись всецело в непроницаемый мрак. Страшная безвременная ночь мгновенно воцарилась и на вершине утонувшего во тьме Кальвария, и только бледные черты страждущего лица Иисуса сияли ярким серебристым светом, как одинокая звезда, мерцающая среди мрака внезапно набежавших туч. Ах, дорогой отец, какое потрясающее явление возмутившейся природы! Недоумевающий народ пал на землю в тревожном ожидании неминуемой беды; все было тихо кругом; ужас и страх сковали неумолчные до того коварные уста!
Целых три часа продолжалось это сверхъестественное явление, и вдруг среди водворившегося безмолвия раздался громкий голос Иисуса: "Боже мой! Боже мой! для чего Ты Меня оставил?" воскликнул Он, изнемогая под бременем предсмертной муки; но тут же, бросив на землю угасающий взор, увидел плачущую матерь и преданного ученика, и в мужественном сердце любящего сына нашлось еще настолько силы, чтобы взглядом и словом поручить Ее попечениям избранного друга. Между тем, тернистым путем страдания быстро приближался час освобождения, и изнемогающая грудь уже трепетала, волнуемая последними биениями непорочного сердца, когда, одолеваемый смертельною тоской, Он сказал: "Жажду"! Тогда один из близстоящих воинов тотчас поднес к устам Умирающего напоенную уксусом губку и тем довершил ряд беспримерных испытаний, пройденных Совершеннейшим из людей на жизненном пути. Как только Иисус вкусил его, Он громко провозгласил: "Совершилось!" и, склонив главу, с последним вздохом предал дух.
И вдруг с оглушительным, ужасающим треском расселись скалы, застонала земля, заколебались горы! В потрясенных стенах могучего храма разорвалась завеса, и пошатнулся Иерусалим под ударами содрогнувшейся земли! Заколыхались мирные долины, треснули камни забытых могил, и мертвые вышли из гробов, вызванные силой разъяренной стихии. Страшные раскаты неумолкаемого грома вторили с неба грозному воплю колеблющейся земли, и струи молниеносного света прорезывали непроницаемый мрак черного дыма, скопившегося над высокими сводами храма, как угрожающий призрак отвергнутой жертвы. Охваченный страхом и ужасом народ с воплями отчаяния бил себя в грудь; стоны и плач раздавались повсюду. Наконец, как бы утомившись от непривычного усилия, рассвирепевшая природа стала постепенно утихать, и на горах Сиона вновь водворилась тишина.
- Истинно, человек этот был Сын Божий, - сказал старик-сотник, обращаясь к Эмилию.
- Несомненно, - ответил он; - Он был истинный Мессия, обещанный пророками Израильскому народу, и потому вся земля содрогнулась при виде умершего Христа.
Со слезами неизмеримой скорби мы покинули Кальварий, чтобы вернуться домой; и хотя мы долго не могли успокоиться и дивились необычайным явлениям, нами виденным, несомненная смерть Иисуса доказала нам степень заблуждения, которому мы все поддались, ожидая видеть в Нем обетованного Мессию, восстановителя прошедшей славы Израиля и после долгого пленения вновь обретенного Царя из дома Давида.
Адина.
Письмо тридцать шестое
Дорогой отец!
Я только что отложила в сторону перо и вновь берусь за него с намерением окончить сегодня же все, что не успела вам передать. Солнце уже взошло. Сестра Мария, вышедшая еще до света с Марфой и другими женами из Галилеи поклониться перед выездом из Иерусалима гробу незабвенного Учителя, еще не возвращалась, и потому спешу воспользоваться свободным временем, чтобы не пропустить отходящего в Египет каравана.
Спустя час после страшных событий, разразившихся над Иерусалимом и запечатлевшихся в памяти народов на вековечные времена, несколько человек священников встретили, идя с Кальва-рия, выезжавшего из города Пилата.
Окруженный телохранителями и целым отрядом вооруженных всадников, он отправлялся в окрестности для осмотра печальных последствий минувшего землетрясения. Обрадованные нежданной встречей, они обратились к нему с просьбою приказать немедленно убрать тела казненных, ибо закон не дозволяет им оставлять умерших непогребенными на праздничный день Великой субботы.
- А что вы думаете, господа, кого вы распяли сегодня: злодея или Бога? - задорно спросил Пилат; - как объясняете вы себе необыкновенные явления, сопровождавшие казнь галилейского Пророка?
- Феноменом природы, высокочтимый правитель, встречающимся довольно часто на востоке и не имеющим, конечно, ничего общего со смертью Назареянина, - отвечал священник Абнер. - В настоящее время находится здесь знаменитый астролог из Аравии и он говорит, что поразившая всех тьма не что иное, как солнечное затмение, не редко сопровождающее это явление.
- Стойте, господа! - возразил Пилат, хотя мы римляне в сравнении с вами учеными евреями и кажемся полудикими варварами, однако и мы имеем некоторые понятия о движении небесных светил и знаем, что затмение солнца имеет лишь место во время новолуния. Вам же лучше известно, чем мне, что празднование Пасхи совпадает всегда с последней четвертью луны. То было не затмение, говорю вам, и ваш прославленный аравитянин сам не знает, что говорит! И не дав им ответа на предъявленное требование, он уже двинулся вперед, когда старший из священников вторично приступил к нему, прося его распорядиться о погребении до зари умерших преступников.
- Не может того быть, чтобы они уже умерли; всего прошло только семь часов с того времени, как их пригвоздили к кресту; впрочем я удостоверюсь в том сам. И быстро свернув в сторону, Пилат поспешил от них удалиться.
Выехав из ворот, он тотчас послал сопровождавшего его Эмилия, от которого я впоследствии узнала все эти подробности, на Кальварий, чтобы немедленно привести к нему сотника, наряженного им для исполнения смертного приговора над Иисусом. Сам же тем временем продолжал подвигаться тихим шагом по тому же направлению.
Когда явился сотник, Пилат спросил его:
- Умер ли Иисус Назарей?
- Уже час тому назад, - ответил он, - и одновременно с Его смертью разразилось землетрясение. Мне сдается, державный правитель, что в числе распятых сегодня злодеев находился один из богов, принявший на Себя образ человека.
- Я сам того же мнения, Горациус, - промолвил Пилат, устремив в неопределенную даль задумчивый взор, и, немного помолчав, продолжал: - Иудеи просят по случаю наступающей их Великой субботы, распорядиться до зари уборкой тел умерших, а так как Кесарь не велит противиться исполнению обрядов, касающихся их религии, то пусть будет так, как они хотят. Живы ли злодеи?
- Пока еще живы, - отвечал сотник,
- но я тотчас же прикажу перебить им колени.
Отпустив его, Пилат продолжал свой печальный обзор, осторожно объезжая громадные щели треснувшей земли и груды костей, исторгнутых из недр ее грозным проявлением возмутившейся природы. Вернувшись на Кальварий, сотник немедленно приказал покончить с злодеями, перебив им колени, что и было тотчас же исполнено привычными к этому делу солдатами. Когда же они подошли к Иисусу и увидели, что Он уже мертв, не сочли нужным подвергнуть Его подобному испытанию; тем не менее, в удостоверение несомненной смерти, один из воинов пронзил Ему копьем ребро.
Иоанн, все еще не поддающийся вполне сознанию бесповоротного исхода всего совершившегося, не покидал подножия креста в смутном ожидании чудесного проявления уже не раз им виденного могущества Пророка. Когда же воин приложил конец острого копья к умолкнувшему навеки сердцу Иисуса, мучительная боль одновременно пронзила и сердце верующего ученика; но вопль отчаянного бессилия замер в груди его от изумления, когда, подняв глаза, он увидел, что из прободенного ребра, словно из чудотворного источника, текли две разные струи. Одна - ярко-алой крови, другая чистой, как горный кристалл, воды!
- Никто никогда не видал ничего подобного, - промолвил сотник: - То был не человек, а Бог!
Убедившись, наконец, в неподлежащей сомнению смерти Иисуса, Иоанн обратился к сотнику с просьбой отдать ему тело Его; но, несмотря на участие и сострадание, выказанное им в продолжение минувшего дня, верный своему долгу сотник отказал, заявив, что никому не отдаст его без особого на то разрешения правителя. Тогда, взявши с него слово, что дождется его возвращения, Иоанн побежал в город к Пилату, но не застал его в претории и с сокрушенным сердцем шел обратно на Кальварий, когда встретил неожиданно на одной из улиц Иерусалима Никодима, идущего в сопровождении раба покупать ароматы для погребения Иисуса. С величайшею радостью он узнал от него, что известный вам богатый сановник Иосиф из Аримафеи, пользующийся особым доверием правителя, уже видел Пилата и получил от него разрешение взять тело Иисуса для погребения в принадлежащем ему саду. Эмилий говорил мне, что, передавая ему перстень с прокураторским гербом, Пилат сказал Иосифу:
- Пойдите и возьмите тело Этого необыкновенного Человека и скажите мне, - Кто, по вашему убеждению, Он был?
- Я убежден, что Он был величайшим из пророков, когда-либо являвшихся в мир, - отвечал Иосиф, - что сегодня был распят на Кальварий совершеннейший из людей всех народов вселенной!
Тем временем, так как пришлось уступить неотступным просьбам иудеев, тела злодеев были, по распоряжению сотника, опущены в глубокую трещину, образовавшуюся от землетрясения, и завалены осколками распавшихся камней, после чего воины, а за ними праздношатающийся народ, стали постепенно расходиться.
Когда Иоанн вернулся на Кальварий, он уже застал там Иосифа, который с помощью Лазаря, Симона Петра и других учеников снимал с древа драгоценное тело Иисуса, чтобы положить на расчищенную, устланную свежей травой землю. Жгучими слезами неизмеримой скорби обливала безутешная мать кровавые язвы непорочного Сына, пославшего ей с вершины страдальческого креста последний залог любви, соединяя ее узами духовного родства с другом и учеником. Обмытое водой из Кедронского источника пречистое тело Иисуса было, по еврейскому обычаю, обвито тонкою плащаницей с ароматами, принесенными Иосифом и Никодимом как воздаяние подобающей чести угасшему солнцу, озарившему мир светом истины и человеколюбия.
Было около полуночи, и по темному своду успокоенных небес уже загорелись звезды, когда Иоанн, Петр, Лазарь и прочие ученики, подняв на плечи неоценимую ношу, стали спускаться с вершины смертного холма. Не слышно было ни шелеста листьев на развесистых деревьях, ни отдаленного звука шагов запоздалого странника; спали мирные долины, и не шумел тростник, колеблемый струей сонного ручья. Повсюду царила тишина; утомленная природа всецело отдыхала под благодатным покровом умиротворяющего сна. Тихо ступали по каменистому скату горы ученики, с глухими рыданиями следовали за ними галилейские жены. Спустившись в долину, они из опасения встречи с злонамеренными иудеями пошли окольными путями, но страх их был напрасный, ибо те из них, которые попадались им на пути, сами убегали; так сильно было впечатление, произведенное на них необычайными событиями истекшего дня.
Наконец, они дошли до каменной ограды, окружавшей с трех сторон роскошный сад Иосифа. Вековые деревья окутывали его непроницаемой тьмой, но по распоряжению хозяина сада у ворот ожидали слуги его с зажженными светильниками. В глубоком молчании, прерываемом лишь тихими воплями учеников и почти неслышным стуком их мерных шагов, они прошли через сад и достигли восточной стороны его, примыкающей к скалистому подножию горы Мориа.
Здесь, в каменной стене, образуемой самою природой выступами горы, был высечен в скале новый гроб, в котором еще никто не был положен. Слуги отвалили тяжелый камень, заслонявший вход в пещеру, и свет от зажженных огней мгновенно проник под мрачные своды ее.
По середине лежал гладко обтесанный камень, и на него было возложено учениками непорочное тело незабвенного Учителя. Мария Магдалина, Марфа и Мария и многие другие из галилейских жен стояли поодаль и видели, куда Его положили. Они намеревались по истечению дня Великой субботы прийти сюда с благовонным миром, чтобы по обычаю евреев помазать тело Иисуса, но смутное сознание своего бессилия при созерцании тяжелого камня тревожило их сокрушенные сердца. "Что если не хватит у нас сил отодвинуть его?" думали они, проливая горькие слезы безнадежной скорби!
- Чего ради вы воздаете подобную честь человеку, обманувшему всех вас ложными обещаниями? - раздался вдруг вблизи незнакомый голос.
Все с изумлением оглянулись и увидели стоящего за ними сотника и целый отряд вооруженных воинов, расхаживающих по саду. Отражение огней, блуждающих по золоченым латам, просвечивая сквозь мрак широколиственных деревьев, придало ему волшебный вид.
- Что значит это вторжение в мои владения? - с недоумением спросил у сотника Иосиф.
- Я нахожусь здесь по приказанию наместника, - отвечал тот. - Первосвященник имел с ним свидание, и на основании слов Самого Назарянина, предсказавшего, будто Он через три дня воскреснет, просил его поставить ко гробу стражу, чтобы ученики не унесли тайком Его тела и не распространили впоследствии ложной молвы, что Он воскрес из мертвых.
- Мы отдаем сегодня честь человеку, одаренному Богом всеми совершенствами, и вместе с тем непорочной жертве злобы и коварства людей, - заявил Иосиф.
Тем временем обвитое пеленами и завернутое в плащаницу тело Иисуса было положено в гроб, и плачущие ученики должны были проститься навсегда с небесным Вождем, просветившим их сердца лучезарным светом истины. Тяжелый камень был привален к дверям гроба, и строгий исполнитель данного ему приказа сотник наложил на него прокураторскую печать, произвольное снятие которой наказывается смертью. Священники и доверенные лица Каиафы, явившиеся одновременно со стражей, тотчас удалились, убедившись воочию, что повеление правителя исполнено. Скоро вышли из сада и ученики, оставив в нем навеки озарившие их радужные мечты. У ворот они остановились, чтобы бросить прощальный взгляд на безмолвную скалу, безвозвратно сокрывшую от них обожаемый предмет их чистой бескорыстной любви.
Опираясь на меч, стройный, высокого роста сотник задумчиво стоял неподалеку от гроба; двое часовых мерными шагами ходили взад и вперед мимо дверей его. Под густым покровом развесистых смоковниц, около наскоро разведенных костров сидели группами солдаты; иные играли в кости, другие, чтобы не задремать, напевали родные песни далекой Италии!
Тем кончается, дорогой отец (что-нибудь, должно быть, опять готовится, потому что содрогнулся дом, как бы от подземного удара), тем кончается, повторяю, правдивое описание предания, аре-стования, суда, приговора, смерти и погребения Иисуса Назарянина, Галилейского Пророка. Вы теперь можете судить обо всем точно так же, как если бы лично присутствовали при всех совершившихся событиях. Кроме того, что я тем исполнила желание равви Амоса, я чувствовала непреодолимую потребность передать вам собственные свои впечатления и считала долгом доказать, что хотя Он и не был Тем, за Кого мы Его приняли, но чудотворные явления, сопровождавшие Его земную жизнь и мученическую смерть, засвидетельствовали миру о Божественных свойствах, отличавших Его от прочих людей. Особый почет, воздаваемый Ему после смерти Иосифом Ари-мафейским, определяет высокое значение, которое он Ему придавал; и нельзя усомниться в том, что неуклончивый нрав, долготерпение, кротость, величие, премудрость, милосердие, человеколюбие и непорочность Иисуса породили в сердцах всех знавших Его укоренившуюся навеки благотворную память.
Кажется, я вам говорила, что сегодня еще до рассвета пошли поклониться гробу мать Его Мария и Мария Магдалина и вскоре после них Марфа и Мария из Вифании, наша Мария и еще некоторые из галилейских жен. Как только они вернутся, мы все отправляемся в путь.
Но что обозначают доходящие до моего слуха восклицания? Они будто выражают радость, вовсе не соответствующую настоящему настроению? Я даже узнаю громкие голоса Марфы и Марии, приближающихся к дому; что могло их так непомерно взволновать?
Спешу проститься с вами, дорогой отец, и бежать им навстречу. Их непостижимое воодушевление безотчетно охватило и меня. Рука дрожит и сердце бьется беспокойно, словно в ожидании чего-то необыкновенного!
Адина.
Письмо тридцать седьмое
Отец мой! Дорогой отец!
Как опишу я вам словами величайшее, славнейшее и чудеснейшее изо всех беспримерных событий, переданных вам мною до сего дня? Уста немеют, не находя для этого достойного выражения, и сердце сильно бьется, не будучи в силах вместить набежавший прилив неизмеримой радости!
Иисус жив, Он воскрес из мертвых!
Иисус доказал непознавшему Его миру, что Он воистину Сын Божий! Ах, дорогой отец! Как могла я на один миг утратить веру в Его небесное призвание?
Как могли безумные уста произнести слова отчаяния и сомнения? Как дерзнула я величать заблуждением применение к Нему божественных свойств Мессии? Как могла беспримерная смерть Бессмертного казаться естественным заключением ложных обещаний и несбыточных надежд?
Рука дрожит, замирает непокорное сердце, и все помыслы внезапно вызванной из бездны скорби и сомнения души, стремящиеся к забвению преступных дум прошлого, не могут еще вместить беспредельного счастья настоящего дня! Но я должна победить себя и постараться успокоиться, чтобы с полною ясностью передать вам весть о чудесном событии, положившем конец темному неведению и начало внезапно осветившей нас непреложной истине.
Последнее письмо мое было прервано доносящимися до меня радостными восклицаниями, среди которых я с удивлением узнала голос нашей Марии. Это обстоятельство заставило меня бросить перо и бежать ей навстречу. В доме между тем уже царило какое-то общее смятение, и вызванные, также как и я, громкими возгласами, не соответствующими нашей всеобщей скорби, все живущие в нем куда-то устремились, не отдавая себе отчета в охватившем их вдруг тревожном состоянии духа. Выбежав на улицу, я увидела, словно летящих на крыльях, Марфу и Марию. Радость, изумление и непомерное блаженство сияли на их взволнованных лицах. Марфа промчалась, как стрела, и вбежала в дом, Мария же, заметив меня, остановилась и, видимо, пыталась мне что-то сказать, но бессвязная речь не покорялась ее воле, и, изнемогая от волнения, она почти без чувств упала мне на грудь. Наконец, как с горных скал сорвавшийся поток, неудержимые слезы восторженной радости полились из глаз ее обильною, умиротворяющею струей. Стоя в неведении и смущении, я всеми силами старалась ее успокоить, а между тем громкие голоса равви Амоса и Марфы, долетавшие до моего слуха, только усиливали мое непомерное любопытство.
- Что случилось, Мария? Говори скорей, - сказала я ей, сгорая от нетерпения.
Она приподняла голову и с блаженным восторгом, сиявшим как яркие лучи в увлажненных слезами глазах, промолвила: "Иисус воскрес из мертвых! Мария Магдалина видела Его, Он с нею говорил! О, счастье! мы не ошибались в Нем, Он воистину Сын Благословенного!"
- Послушай, - сказала я ей, - скорбь Марии так велика, что, быть может, она видела лишь призрак, вызванный ее возбужденным воображением?
- Ах, Адина! не говори так! не она подчинилась утешительному заблуждению, а мы все слепы и глухи, когда не понимали, что Он должен был умереть и воскреснуть на третий день! Идем сейчас со мною в сад; я прибежала сюда только для того, чтобы вам сообщить об этом. Мария Магдалина уже известила Иоанна и Петра, а Мария из Вифании пошла в город к прочим ученикам...
Не стану описывать, дорогой отец, чувства неизмеримого счастья, овладевшего мною, когда мы с Марией бежали в прославленный отныне для всех грядущих поколений, благословенный сад Иосифа. Чтобы постичь все это, надо самому пройти чрез все искушения колеблющейся веры, безвозвратной утраты исключительного предмета беспримерной любви и благодатные радости возродившихся надежд, а потому умолчу о том, что я пережила, шедши по пути, ведущему к свету мою заблудившуюся во мраке сомнения душу!
Не доходя до городских ворот, мы встретили сестру Лазаря Марию, идущую от Иосифа и Никодима, которым она ходила объявлять о происшедшем. Равви Амос, извещенный Марфой, также спешил ко гробу; отовсюду долетали до нас великие по своему значению слова: "Его там нет! Христос воскрес! Воистину воскрес!"
Мария присоединилась к нам, и мы втроем поспешили по направлению к саду, когда у самых ворот столкнулись с солдатами, бежавшими без оглядки в город. Они казались страшно перепуганными и походили более на умалишенных, чем на здравомыслящих людей.
- Куда вы бежите, точно скрываетесь от невидимого врага? - строго спросил, останавливая их, начальник караула. - Говори, Мария, что случилось? - обратился он к тому из них, который казался, по-видимому, менее растерянным, чем все прочие. Предчувствие услышать что-нибудь необыкновенное удержало нас на месте.
- Мы находились в числе кустодии, наряженной для охранения гроба распятого третьего дня иудейского Пророка, - начал свой доклад дрожащим от волнения голосом воин, - как вдруг сегодня перед рассветом, в то время, когда двое из моих товарищей сидели на часах у дверей гроба, а я ходил взад и вперед перед ними и следил от скуки за движением утренней звезды, исчезавшей в первых проблесках зари, нас внезапно точно ослепило чудным, необыкновенным светом, появившимся на небе подобно метеору. Пораженные небывалым явлением сидевшие у гроба солдаты повскакали со своих мест, и когда мы подняли взоры, то увидели спускающимся с небес в сиянии лучезарного света дивное неземное существо с блестящими крыльями в белой, как серебро, одежде. В эту минуту нами овладел такой страх, что сердце замерло в груди. Когда же, тихо опускаясь, Ангел или Бог, мы сами не знаем, ступил на твердую почву, раздался страшный удар пошатнувшейся земли, и оба мои товарища упали замертво; я же в немом оцепенении, словно окаменелый, остался на ногах и видел собственными глазами, как он одним своим прикосновением отвалил тяжелый камень от дверей гроба и воссел на нем, как победитель на отвоеванном престоле. Что было потом, я не знаю, ибо без чувств упал на землю. Когда мы опомнились и пришли в себя, то уже блеск угас, землетрясение утихло, и обычный свет восходящего солнца озарял одинокий утес в тенистом саду. Мы заглянули в раскрытую пещеру, но в ней никого не было, и только яркий луч света, пронизывая ее насквозь, освещал опустелые стены упраздненного гроба. Охваченные невообразимым страхом, мы пустились бежать, боясь оглянуться назад.
- Действительно, это необычайное явление, - заметил начальник караула, - я сам видел свет и слышал удар содрогнувшейся земли, но полагал, что это лишь запоздалый отголосок разразившегося третьего дня землетрясения. Ступайте сейчас же к начальнику легиона Эмилию или к самому правителю и доложите немедленно о случившемся.
Солдаты тотчас же побежали в город.
- Что, веришь ли теперь, Адина? - спросила меня Мария, когда мы пошли дальше.
- Расскажи мне, как ты сама узнала об этом, - умоляла я ее.
- Когда мы с сестрой Марфой и прочими галилейскими женами пришли в сад с приготовленными ароматами, то нашли гроб открытым и камень отваленным от дверей его. Не сознавая, как это могло случиться, мы, тем не менее, вошли в него и крайне удивились, увидев, что нет в нем тела нашего обожаемого Учителя! Полагая в первую минуту, что действительно Его унесли, мы стояли в грустном недоумении, как вдруг предстали перед нами два мужа в светлых одеяниях. Охваченные благоговейным страхом, мы стояли недвижимые и безгласные, не будучи в силах произнести слова.
- "Что вы ищете живого между мертвыми?" - сказали они нам на еврейском языке, - "Его нет здесь: Он воскрес, вспомните, как Он говорил вам, когда был еще в Галилее, что Сыну Человеческому надлежит быть предану в руки грешников, и быть распяту, и в третий день воскреснуть? Пойдите скорее, скажите ученикам Его, что Он воскрес из мертвых и предваряет вас в Галилее: там Его увидите",
С эти ми"* слова ми чудесное видение исчезло, оставив нас изнемогающими от страха, радости и сознания духовного величия, которого мы удостоились! Когда, наконец, мы опомнились и пошли, чтобы исполнить возложенное на нас свыше поручение, то встретили у ворот сада Марию Магдалину. Она не только подтвердила слышанное нами от Ангелов, но и сообщила даже, что видела воскресшего Христа и говорила с Ним. Вышедши гораздо раньше нас вместе с матерью Иисуса, она также, как и мы, удивилась, увидев, что камень отвален от гроба, и горько заплакала при мысли, что враги Иисуса взяли Его Тело и выбросили из гробницы. В порыве угнетающей ее печали она даже не узнала в дивном муже, сидящем на камне, Ангела Божия, а приняла Его за простого человека и, не внимая словам его, оставила скорбную мать и побежала к Иоанну и Петру, с целью уведомить их о том, что унесли тело Иисуса и неизвестно куда положили. Они тотчас же последовали за нею. Иоанн прибежал первым, вскоре после него пришел Петр и, когда они увидали, что пелены лежат на камне и льняной плат, которым была обвязана голова Иисуса, тщательно свернут и положен особо, тогда мысль гораздо важнее, чем кража тела их чудотворного Учителя, озарила трепетно забившиеся сердца. Но они даже друг от друга скрыли зародившуюся в них надежду и разошлись, храня глубокое молчание. Когда они ушли, измученные неведением и печалью Мария Магдалина села в изнеможении на камень по близости гроба и залилась слезами. Вдруг она услышала голос, обратившийся к ней с вопросом: "Что ты плачешь, женщина?" Занятая исключительно одною только мыслью о похищении тела Иисуса, она и не взглянула на Того, Кто с нею говорил, и, не оборачиваясь, ответила: "Унесли моего Господа, и не знаю, где Его положили". Вслед за ответом она опять слышит голос: "Кого ищешь?" Эти слова заставили ее обернуться, и она увидела стоявшего за нею человека. Полагая, что в такую раннюю пору никого, кроме садовника, в саду быть не может, она, не поднимая на него глаз, спросила его: "Господин! Если ты вынес Его, скажи мне, где ты положил Его?"
"Мария!" вдруг услышала она знакомый, дорогой ей голос, и в этом отрадном звуке открылась тайна предстоящего ей бесконечного блаженства.
"Учитель!" воскликнула она на своем родном арамейском языке и бросилась к Его ногам.
Но Иисус сказал ей: "Не прикасайся ко Мне, ибо Я не восшел еще к Отцу Моему, а иди к братьям Моим и скажи им: Восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему!"
Сияя счастьем, возрожденная к новой жизни, Мария Магдалина помчалась к ученикам. На пути в город она встретила мать Иисуса, которой сообщила о явлении ей Господа. Увидев нас у ворот сада, куда она возвращалась в этой утро уже в третий раз, она и нам передала ту же радостную весть, и мы тотчас разошлись в разные стороны. Марфа и родственница твоя Мария поспешили домой к брату и отцу, а я пошла к Иосифу и Никодиму.
Когда Мария окончила свое дивное повествование, мы уже подходили к саду. В нем царила торжественная тишина, прерываемая лишь гармоническим пением пробудившихся птичек, воздававших свою хвалу Творцу Вселенной. Сквозь просвет ветвистых деревьев, спускаясь с лазурного свода, играли, переливаясь радужными цветами, золотистые солнечные лучи, и только груда пепла от костров, разведенных ночной стражей, опустелые стены пещеры и оставшаяся неприкосновенною печать на отваленном камне свидетельствовали о безумной борьбе суетного человечества с беспредельным могуществом Бога!
Преклонившись с невыразимым чувством благоговейного страха и бесконечной радости, мы с Марией вернулись домой. В тот же день Мария Магдалина сообщила всем близким Иисуса о чудном явлении, которого она удостоилась, и радость уверовавших в Воскресение Христа достигла таких размеров, каких достигала еще недавняя их неизмеримая скорбь.
Но что на самом деле не подлежит описанию, так это поражение Каиафы и всех его сподвижников по делу о приговоре над Иисусом! Разбежавшиеся по разным направлениям солдаты передавали каждому встречному чудесную весть о том, чему были свидетелями, и слух о ней скоро дошел до дворца первосвященника. Говорят, что когда ему доложили о неопровержимом факте воскресения из мертвых Христа и Его исчезновении, - он побледнел, как полотно, и тотчас приказал привести к себе воинов. Долго их расспрашивал, каждого отдельно, но, к ужасу коварных преследователей Христа, все их показания сходились с поразительною точностью.
Пилат, узнав о случившемся через донесение начальника легиона, не высказал особенного удивления, а только сказал: "Я не сомневался в том, что мы распяли Бога" и, удалившись во внутренние покои дворца, не выходил из них до сих пор. Окружавшие его близкие ему люди говорят, что он не ест, не спит и находится под влиянием тяготеющей над ним неотступной тоски.
В полдень Каиафа и его приверженцы собрались целым синедрионом и решили предложить крупную денежную награду солдатам с тем, чтобы они распространили по городу слух, будто утомленные двухдневным караулом они на третьи сутки уснули и не слыхали, как ученики Иисуса унесли ночью тело своего Учителя. Польстившись на золото, те согласились, и многие среди иудеев поверили им, но большинство не обратило внимания на их ложное показание. Не поверил и сам Пилат, вследствие чего, хотя они по закону и подвергались смертной казни за отступление от возложенных на них обязанностей, правитель не счел нужным их даже в том упрекнуть. Он знал, что они не виновны; Иисус ему Сам говорил, что воскреснет на третий день, и неприкосновенность печати свидетельствует миру, что одна только всесильная десница Божия могла без помощи людей растворить закрытые двери смертного ложа Бессмертного!
- Почему, если стража заснула, ее не предают суду? - спрашивали многие.
Но вопрос этот и сегодня остается безответным, и провинившиеся солдаты, бежавшие самовольно с своего поста, ходят свободно по улицам Иерусалима.
Оканчивая свое длинное послание, умоляю вас, дорогой отец, забыть безумные слова отчаяния и сомнения, произнесенные под влиянием преступного разочарования вашей, безусловно верующей в Иисуса Христа, Сына Божия, и неизменно любящей вас дочери
Адины.
Письмо тридцать восьмое
Дорогой отец!
Глубоко сожалею, что непредвиденные обстоятельства помешали вашему приезду в Иерусалим, но я надеюсь по последнему письму, что ожидаемый вами караван скоро придет в Газу, и тогда вы без всяких затруднений будете иметь возможность доехать до Святого града.
Пишу вам из Вифании, куда мы переселились на определенное время, во избежание ежедневных столкновений равви Амоса с неусмирившимися до сих пор священниками. Сам Пилат советовал ему еще в день Воскресения Иисуса временно удалиться в виду того, что беспрестанные сношения с Его последователями только подстрекают к мести раздраженных Иудеев, предоставляя им на каждом шагу случай к спорам и пререканиям, кончающимся обыкновенно вмешательством римского правительства. В настоящее время равви Амос уехал в свои владения, находящиеся около Галгалы близ Иерихона, но завтра будет обратно и останется с нами. И потому следствием всех вышеупомянутых соображений является моя покорнейшая к вам просьба о том, чтобы не доезжая до Иерусалима, повернуть направо и ехать тропой, прилегающей к Кедронскому источнику, находящемуся на полдороги к Вифании. Молю Бога отца нашего Авраама, чтобы он сохранил вас невредимым в пути и скорей бы удостоил меня счастьем свидания после долгой трехгодичной разлуки.
Ах, дорогой отец! Каких великих событий, начиная с появления в пустыне Иорданского пророка Иоанна и кончая воскресением из мертвых Иисуса Христа я была свидетельницей в продолжение этих трех лет! Но на сколько возможно знать все, что здесь совершалось, человеку не бывшему тому очевидцем, вы знаете все через меня, и потому убеди-тельнейше прошу вас вновь перечитать, начиная с первого все мои письма и, соображаясь с их содержанием, спросить у самого себя: Кто был Этот необыкновенный Человек? Не Он ли Тот, о Котором в своих божественных предсказаниях писали пророки, называя Его Мессией? Если вы с этим не соглашаетесь, тогда решайте сами; Кто же Он? Чье рождение славилось ангелами на небесах? Над Чьей колыбелью остановилась лучезарная звезда, указавшая путь трем мудрецам, пришедшим с далекого востока поклониться Ему, как Царю и Богу? Чье зарождающееся могущество устрашило Ирода и побудило его перебить всех младенцев в Вифлееме, надеясь в том числе погубить и Его? Кого пророк Иоанн величал Агнцем Божиим, грядущим взять на Себя грехи мира? На Кого из крещающихся в водах Иордана спустился голубь из неприступного света? Кого с высот небесных селений Господь всенародно признал за Своего возлюбленного Сына? Кто силою Своего могущества укротил бурю на Тивериадском море и твердыми стопами ходил по смирившимся волнам? Кто пятью хлебами насытил в пустыне пять тысяч человек? Кто словом одним исцелял прокаженных и возвращал расслабленным утраченные силы? Кто беспредельной Своей властью изгонял бесов, беспрекословно покоряющихся Ему? Чье прикосновение озарило светом безнадежный мрак царивший в глазах слепорожденного? Кто поднял заочно с одра болезни слугу верующего сотника? Кто воскресил из мертвых дочь начальника Иаира, сына вдовы из Наина и Лазаря, вызвав последнего из царства тления и праха? Кого, умывая руки перед народом, Пилат признал ни в чем неповинным?
Чью смерть ознаменовали все силы возмутившейся природы? Кому открыл запечатанные двери гроба сошедший с небес ангел? Кто же наконец Этот великий чудотворец, если не Сын Божий? Ах, дорогой отец, раскройте книги пророков, говорящих о жизни, деяниях и смерти Христа, и сравните все сказанное с совершившимися событиями! Как выражается о Нем Исайя? "Муж скорбей и изведавший болезни, Он был презрен и умален пред людьми; от уз и суда, Он был взят как овца веден был Он на заклание, Он отторгнут от земли живых, - Ему назначали гроб со злодеями, но Он погребен у богатого, потому что не сделал греха, и не было лжи в устах Его!" Ах! как стали теперь для нас ясны эти казавшиеся нам темными пророчества! Еще в традиционном прошлом праотец наш Моисей, говоря о непорочном Агнце, сказал: "Кость Его да не сокрушится", а пророк Захария тысячу лет спустя возвестил: "Жители Иерусалима воззрят на Него, Которого пронзили", но мы оставались в неведении, не сознавая, почему вопреки установленному порядку войны не перебили колен Иисуса, но проводили Ему ребро и не видели в том десницы Божией, направившей еще от начала мира намеченную Им руку, как слепое орудие Его неисповедимой цели!
Воскресение из мертвых было предсказано Самим Иисусом, когда Он говорил ученикам, что разрушит храм и в три дня воздвигнет его вновь, но и они не поняли значения божественного слова и не предугадывали таинственного смысла, относящегося к трехдневному пребыванию Его во гробе и чудесному восстанию. Но разверните сверток Псалмов, и весь ужасающий период Его суда, уничижения, страданий и смерти откроется перед вами со всею правдивостью совершившегося факта. Даже пререкания, возникшие между Пилатом, Иродом и Каиафою были предвидены Царственным Пророком.
"Восстают цари земли, - сказал Он, - и князья совещаются вместе против Господа и против Помазанника Его. Все, видящие Меня говорят устами, кивая головою: "Он уповал на Господа, - пусть избавит Его! Скопище злых обступило Меня, - продолжает Он, - пронзили руки Мои и ноги Мои; делят ризы Мои между собою и об одежде Моей бросают жеребий" - Пс. 21, 19.
Читайте дальше, и вы найдете знаменательные слова Иисуса, взывающего к Отцу с высоты страдальческого креста: "Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил Меня?" Наконец скажу в заключение, что как пребывание Его во Гробе так и воскресение Его из мертвых было предвидено Пророком, когда Он сказал: "Ты не оставишь души Моей в аде, и не дашь святому Твоему увидеть тление, даже плоть Моя успокоится в уповании!"
Перечитайте же, дорогой отец, и сравните и тогда вы не только убедитесь в том, что Иисус несомненно Сын Божий, истинный Мессия древнего мира, но и в том, что уничижение Его перед Пилатом и Каиафою, Его страдания на кресте, смерть посреди злодеев и погребение в роскошном саду Иосифа составляют целый ряд не подлежащих сомнению свидетельств тому, что Он во истину ожидаемый Мессия, Сын Благословенного, Помазанный Царь Израиля! О, как все это премудро!
С какой поразительной точностью следовали одно за другим исполнения событий, предсказанных великими избранниками! Как слепы были мы, утопая в неведении, и как теперь все стало для нас ясным! Непроницаемая завеса, скрывающая от наших омраченных глаз сокровенное значение пророческих сказаний, спала с нас на веки, и все мы сегодня сознаем, что все, что видели, как оно не казалось нам невозможным, должно было непреложно свершиться. Да спадет и с вас, дорогой отец, тяжелый покров сомнения; читайте и вы уразумеете, что Иисус олицетворяет собою заключительное слово закона и воплощение Божественных видений пророков. Но где же, спросите вы, обещанное Им Царство мира и бесконечной славы? Ах, дорогой отец, конечно не здесь, среди бедствий, болезней, порока и ложной суеты, не на земле, где величие обращается в тление и где все, что было плоть, мсчеза-ет; Он основал его в блаженных селениях загробного мира, разрушив собственною смертью гробовые оковы павшего человечества. Каждый из нас может войти в него, но не иначе, как тем же тернистым путем любви, страдания и смерти по которому Он Сам безропотно прошел!
Уже наступает пятая неделя со дня воскресения Господа, и в продолжение этого времени Его удостоились видеть не только ученики, но и сотни людей из Его последователей, в том числе и я. В первый же день вечером Он явился ученикам в Иерусалиме, потом во второй раз посетил их там же; наконец, несколько дней тому назад явился Петру, Иоанну и Андрею и другим на берегу Тивериадского моря. Доказательством тому, что Он не дух из плоти и костей, служит то, что Он разделил трапезу учеников, вкушая вместе с ними, и показал неверующему Фоме Свои раны, дозволив ему прикоснуться к Ним рукою. Упав к Божественным стопам, смущенный Фома мог только со страхом и смирением промолвить: "Господь мой и Бог мой!" Но милосердный Иисус простил ему его сомнения. "Ты поверил, - сказал Он ему, - потому что увидел Меня; блаженны не видевшие и уверовавшие".
Но если бы писать обо всем, что творил и говорил Иисус после Своего воскресения, не хватило бы книг, дорогой отец! повторяю вам только, что сотни людей в разных местах и селениях страны, видевших и знавших Его при жизни, видели Его и теперь и потому не могут сомневаться в Его чудесном восстании из мертвых.
Разбежавшиеся ученики вновь сплотились около Него и с полным сознанием своего великого призвания ходят без страха среди врагов своих уже не опальными приверженцами развенчанного монарха, а избранными сподвижниками Небесного Владыки.
Великие последствия воплощения, смерти и воскресения Иисуса Христа должны скоро отразиться на духовной жизни всего человечества, и все народы земли, не исключая язычников, воспользуются наравне с детьми Авраама преимуществами вечного блаженства, отвоеванными победою над смертью через Его искупительное страдание. До самых отдаленных окраин обветшалой вселенной прогремят завещанные Им миру новые законы правды и любви, и преклонится всякое колено, произнося имя Его!
Вот, дорогой отец, весьма краткое и слабое истолкование, почерпнутое нами из слов Иоанна о Божественном учении Мессии, Сына Божия, касательно Его Небесного Царства, куда, как видите, имеет доступ каждый уверовавший в искупительную жертву, принятую от Него Отцом Его и Богом нашим за беззакония людей. Томительным странствованием в области суетных тревог, болезней, страданий и смерти каждый из нас возносится к нему тою же дорогою, по которой Он раньше нас прошел, усеяв ее семенами веры, надежды и любви; и тернистый путь испытаний, кажущийся непосильным для немошной плоти, становится легким, насыщая умиротворяющими плодами всякого твердо идущего по нем.
Замечательно также и то, что, хотя Иудеи и слышали и знают, что Иисус вновь явился в различных местах страны, никто Его не ищет и не старается схватить Его, а сами бегут от лица Его, как толпы народа, устрашенные поднимающимся из пустыни всесокрушающим ветром. Пребывание Его в пределах Галилеи составляет теперь предмет ужаса и страха для врагов Его. Пилат, собравшийся на прошлой неделе в Вефиль для осмотра войск, разослал предварительно несколько человек гонцов по всем направлениям, с целью узнать, где находится в настоящее время Иисус, чтобы только не встретиться с Ним. Каиафа, которому необходимо было по делам съездить в Иерихон, прослышав, что Его видели с учениками в окрестностях Вифании, сделал огромный обход через Лузы и Силом, охваченный тем же страхом.
Городские ворота постоянно закрыты, точно в ожидании врага; некоторые из священников убеждены, что Иисус собирает огромное войско и скоро подступит к стенам Иерусалима, откуда изгонит римлян и сокрушит их самих. Омраченные злобой и неверием, они не понимают того, что Царство Его не от мира сего.
Мы также знаем из слов Иоанна, что уже не долго вновь воплощенный Сын Божий пробудет в мире. Когда, куда и каким путем отойдет Он из него, никто из людей того не знает, но все мы в трепетном ожидании какого-нибудь великого "события, которым, вероятно, и замкнется непрерывная цепь чудотворных явлений, сопровождавших от начала до конца благодатное пребывание Его на земле.
Адина.
Письмо тридцать девятое
Дорогой отец!
Не признавая себя способной победить порабощающее меня волнение, я тем не менее берусь за перо, чтобы известить вас, дорогой отец, о последнем событии, ознаменовавшем на вечные времена сегодняшний день и увенчавшим неувядаемой славой земную жизнь Иисуса Христа. В предыдущем письме я вам уже говорила, что после Своего воскресения из мертвых Он не раз являлся Своим ученикам и, собирая их вокруг Себя, раскрывал перед ними сокровенное значение осуществившихся ныне предсказаний пророков, завещая им проповедовать во имя Его покаяние и отпущение грехов среди всех народов вселенной. Сегодня рано утром мы случайно узнали, что Иисус идет с одиннадцатью учениками по направлению к Вифании. Мы тотчас же вышли из дома в смутной надежде удостоиться еще раз лицезреть Сына Божия, и, к величайшему счастью, не обманулись в столь отрадном уповании. Только что мы переступили за городскую стену, как увидели группу людей, приближающуюся к холму близь Вифании, около которого еще так недавно хоронили воскресшего Лазаря. Иисус шел впереди, за ним следовали одиннадцать учеников и на некотором расстоянии многие другие из Его последователей. Вся наша семья, Лазарь, Марфа и Мария присоединились к последним и пошли по стопам Божественного Пастыря, ведущего собранное Им стадо к живоносному источнику бессмертия и спасения. Но по мере того, как Он подходил к горе, чувство благоговейного страха всецело овладевало нами, и бессознательная тоска перед неопределенной, но предугадываемой разлукой постепенно уступала неотразимому влиянию беспредельного могущества, созерцаемого нами Бога! С каждым мгновением царственная поступь Иисуса Христа принимала все более и более поражающий оттенок Божественного величия, и бледный лик Его озарялся сиянием неземного света. Каждый из нас в эту минуту сознавал себя недостойным находиться вблизи Его, и, не отдавая себе в том отчета, каждый из нас замедлял шаги, так что скоро образовалось довольно широкое пространство между Им и идущим по стопам Его.
Едва касаясь земли, Спаситель тихими шагами взошел на отлогий, невысокий холм; за Ним последовали Его одиннадцать учеников, прочие, в том числе и мы, остались у подножия его.
С вершины горы Иисус окинул сияющим взором окружавшую Его местность; под голубым сводом безоблачного неба дремал у ног Его Гефсиманский сад, безмолвный свидетель предательства человека и кровавых слез отвергнутого им Бога: раскинутый на склоне той самой горы, по которой пролегала трудная стезя, Иерусалим с бесчисленными дворцами, башнями, бойницами, вратами и золотыми сводами исполинского храма утопал в лучах палящего солнца, как величественный памятник древнего мира. Стройные кипарисы над опустелой пещерой в саду Иосифа Аримафейского поднимали к небу вечно цветущие неувядаемые вершины, и неподалеку от него, расщеленный от содрогания возмутившейся природы обрисовывался на ясной лазури обагренный кровью Кальварий, во всем ужасе своих воспоминаний!
Бросив торжествующий взгляд на прославленный отныне город, Иисус сказал Своим ученикам: "Дана Мне всякая власть на небе и на земле. Итак идите, научите все народы, крестя их во Имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелевал вам. И се, Я с вами во все дни до скончания века". С этим последним словом Он их благословил, и все присутствующие опустились на землю, преклонив голову под распростертую над спасенным Им миром могучую десницу воплотившегося Бога. Когда же охваченные чувством священного восторга мы подняли на Него отуманенные слезами глаза, Он уже отошел от земли и тихо возносился к небу! Неудержимый крик беспредельного изумления, пытавшийся проникнуть через стесненную грудь, замер у всех при созерцании чудесного видения, и общее безмолвие нарушалось лишь неумолчным стуком трепетно бьющихся сердец.
Вдруг, точно из раскрывшегося небесного свода, показалось светлое серебристое облако, обращающееся по мере того, как оно спускалось к земле, в неизмеримое лучезарное сияние. И в этом сиянии неприступного для нас света скрылся от недостойных глаз наших Спаситель возрожденного мира. Основатель Царства бесконечной жизни, Победитель греха и смерти, Иисус Христос, единородный Сын Отца и Бога нашего!
Ах, дорогой отец, какое это было зрелище! И на каком языке человеческом возможно описать Его! Что перед Ним вселенная? Что значит Иудея? Что, наконец, сам человек для того, чтобы Господь удостоил его Своим посещением? А между тем, когда Сын Божий, слава и честь Отца, сошел на землю с целью примирить с Ним павшее человечество и тем ему отвоевать право на бесконечную жизнь мирного блаженства, как был Он принят не познавшими Его людьми? Осмеян за бедность, презрен за ничтожность окружавшей Его среды, ненавидим за святость и духовные совершенства, осуждаем за вины Им не соделанные, опозорен всенародно, изъязвлен, и наконец распят со злодеями! Но вникните в исход Его добровольной жертвы: из мертвых - Он воскресает и победоносно выходит из гроба, раскрытого бесплотною рукою ангела. В течение сорока дней Он готовит Своих учеников на предстоящие им всемирные подвиги и завещает им распространение по всей вселенной Его Божественного учения, указывающего путь в блаженные селения, куда Он Сам в присутствии многочисленной толпы вознесся в лучезарном сиянии неприступного света!
Сим чудотворным событием увенчалась беспримерная жизнь Иисуса Христа. Все, что Он говорил, - несомненная истина, и благоволение к Нему Бога Отца, к Которому Он после пройденного Им пути искупительных страданий торжественно вознесся, явно свидетельствует о Нем. Мы не можем не верить в Него, не закрывая себе тем входа в уготовленное Им для нас Царство, куда мы также, как и Он, все вознесемся по той же тернистой дороге искупительных страданий и неизбежной смерти. "Куда Я иду, вы путь знаете", говорил Иисус Своим ученикам, беседуя с ними в последний раз за пасхальной трапезой.
Да не смущается же долее бесплодным сомнением ваше колеблющееся сердце, дорогой отец! Царство Его не от мира сего, как Он Сам заявил о том Пилату. - Оно на небесах, куда Он вознесся сегодня с подобающей Ему славой, воспетой в далеком прошлом царственным пророком: "Восходит Бог при восклицаниях, и владыки народов соединяются с народом Бога Авраамова, ибо Он превознесен!"
Но я не могу писать вам всего того, что имею вам сказать, и отныне буду ожидать скорого свидания. Одно только позволю себе повторить, дорогой отец: не медлите более признать в лице восшедшего сегодня на небеса Сына Божия Иисуса, обетованного Мессию, ибо Он есть заключительное слово закона Моисея и пророков, надежда и упование древнего мира, Искупитель рода человеческого. Основатель Царства бесконечной жизни, истинный Христос и Бог наш, Кому подобает слава, честь и поклонение отныне и до века!
Адина.
Тем оканчивается собрание писем молодой еврейки к отцу, отсылаемых в Египет во время наместничества в Иудее прокуратора Понтия Пилата, в царствование римского императора Тиверия; они занимают период времени, продолжающийся три с половиною года, и вмещают в себе все события, ознаменовавшие земную жизнь Иисуса Назареянина, начиная с появления в пустыне Пророка и Крестителя Иоанна, и кончая днем вознесения на небо Господа нашего Иисуса Христа.
Римский сотник Эмилий был скоро после вознесения назначен римским наместником на британские острова и вместе с своей добродетельной супругой Адиной подвизался многие годы на пути просвещения дикой страны, умножая своей примерной жизнью благодатные семена христианского учения, занесенные апостолом Павлом на эту далекую окраину.