Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
НЕОПЛАТОНИЗМ
Школа неоплатонизма возникла в III в. н.э. в Риме, ее основателем был Плотин, последователями — Порфирий, сириец Ямвлих, афинянин Прокл. Неоплатонизм, как это явствует из названия, занимался развитием и переработкой философских взглядов Платона в контексте более поздних учений. Неоплатонизм оказал существенное влияние на формирование христианской философии, что особенно ярко проявилось в творчестве одного из наиболее известных представителей западной патристики Августина Блаженного.
Неоплатонизм дополнил Платона учением об эманации — постепенном нисхождении высшего бытия через опосредующие звенья (ум, мировую душу, душу человека) до небытия или материи неодухотворенной. Если под высшим бытием Платон понимал всю совокупность идей, объединенных идеей блага, то для неоплатоников — это уже первоединый «неизречимый» Бог, или Единое, Учение об эманации является сущностной основой философской системы неоплатонизма.
Л. Т.Ретюнских
ПЛОТИН (ОК.203—269 Н.Э.)
Плотин — основоположник и главный представитель неоплатонизма — философского направления, которое оказало большое влияние на формирование не только позднеантичного мировоззрения, но и философии европейского Возрождения, католической и
143
АНТИЧНАЯ ФИЛОСОФИЯ
православной религиозно-философской мысли. Вместе с тем, как можно предполагать, на взгляды Плотина оказало определенное влияние раннехристианское учение, хотя он сам выступал с его критикой.
По оценке В. С. Соловьева учение Плотина представляет «грандиозное и стройное мировоззрение, которое... составляет завершение всей древней философии».
Главное место в философии Плотина занимает учение о едином, причем единое рассматривается как единство всего положительного (благо). Это совершенное (полное) единство не может быть ограничено или замкнуто в себе. В силу избытка своей полноты единое «выступает» за границы самого себя. Для объяснения этого процесса исхождения единого из себя самого (эманации) Плотин использует образ источника, который наполняет реки, но сам при этом ничего не теряет.
Цель жизни человека — экстаз, слияние с божеством, достигаемое через катарсис — очищение от телесного и низменного. Эти идеи прочно вошли в апофатическое богословие Христианского учения.
А.С.Козлов
...Может считаться ясным, что все истинно сущее [возникает] из созерцания и есть созерцание, а возникшее из него возникло вследствие того, что оно созерцает и само есть предмет1 созерцания..; что поступки имеют целью знание, а стремление к знанию и порождения созерцания [имеют целью] завершение формы (eidoys) и другого предмета созерцания; что вообще все, будучи подражанием творящего, творит предметы созерцания и формы; что становящиеся сущности, будучи подражанием сущего, указуют творящее, сделавшее своей целью не акты творчества и не деяния, а возможность созерцать [их] результат; что это хотят видеть размышления и еще раньше — ощущения, цель1 которых — знание, и еще до них природа творит предмет созерцания в самой себе и смысл, творя другой смысл. Ведь и то ясно, что если первое сущее состоит в созерцании, то необходимо и всему прочему стремиться к этому, раз начало — цель для всего. ...творить какое-либо бытие — значит творить форму, а это значит наполнять все созерцаниями. И ошибки, в возникающем ли или в действующем, суть уклонение созерцающего от предмета созерцания (1.547).
...Когда созерцание восходит от природы к душе и от последней к уму и когда созерцания становятся все более подлин-,,
144
АНТИЧНАЯ ФИЛОСОФИЯ
ными и все более слитыми с созерцающими и в ревностной душе познание идет к отождествлению с субъектом, как устремляющееся к уму, тогда, очевидно, в последнем оба они уже одно — не по приспособлению, как в наилучшей душе, а по сущности и по тождеству бытия с мышлением. Действительно, оба они уже не различны между собой, так как иначе опять должно было бы быть иное, в котором одно и другое неразличимы; следовательно, необходимо, чтобы оба были здесь поистине одним. А оно есть живое созерцание, не такой предмет созерцания, как то, что находится в другом. Ибо то, что живет в другом, не есть живое в себе. Поэтому если должен жить какой-нибудь предмет созерцания или мысли, то он должен быть живым в себе... И всякая жизнь есть некое мышление, но одно более смутное, чем другое, как и жизнь. А та более ясная и первая жизнь есть одно с первым умом. Следовательно, первое мышление есть первая жизнь, и вторая жизнь есть второе мышление, и последняя жизнь есть последнее мышление. Стало быть, всякая жизнь такого рода есть и мышление. Если ...поэтому истиннейшая жизнь есть жизнь благодаря мышлению, а жизнь тождественна с истиннейшим мышлением, то истиннейшее мышление живет, а созерцание и такой предмет созерцания есть живое и жизнь, и оба — одно (1.547—548).
Так как ум прекрасен, даже прекраснейшее из всего, покоится в чистом свете и чистом сиянии и охватывает природу сущего — наш прекрасный мир есть лишь тень и отражение ума; так как он покоится во всем блеске (ибо в нем нет ничего бессмысленного, темного, несоразмерного); так как он живет блаженной жизнью, — то изумление должно охватывать видящего его, подобающим образом проникающего в него и становящегося с ним одно. Подобно... тому как воззревший на небо и увидевший свет звезд размышляет об их творце и ищет его, так подобает, чтобы и тот, кто увидел, узрел умопостигаемый мир и изумился, искал его творца, того, кто, следовательно, есть основавший его, [искал], где и как тот породил такого сына, как ум, прекрасного отрока, от него происшедшего отрока. Поистине тот вовсе не есть ни ум, ни отрок, а раньше ума и отрока, ибо ум и отрок — после него и нуждаются в насыщении и мышлении, что близко к неиспытывающему недостатка и не нуждающемуся в мышлении, и это имеет истинную полноту и истинное мышление, потому что имеет их изначально. То же, что раньше его, и не нуждается, и не имеет. Иначе оно не было бы благом (1.548-549).
10 Хрестоматия по истории философии ч 1
АНТИЧНАЯ ФИЛОСОФИЯ
Единое есть все и ничто, ибо начало всего не есть все, но все — его, ибо все как бы возвращается к нему, вернее, как бы еще не есть, но будет... единое есть не сущее, а родитель его, и это как бы первое рождение, ибо, будучи совершенным (так как ничего не ищет, ничего не имеет и ни в чем не нуждается), оно как бы перелилось через край и, наполненное самим собою, создало другое; возникшее же повернулось к нему и наполнилось, а взирая на самое себя, стало таким образом умом. ...Итак, когда оно, пребывая, обращено к самому себе, дабы созерцать, оно в одно и то же время стало и умом, и сущим. И вот, существуя так, как «тот», оно создает подобное, изливая много потенции; и это есть идея его, как и предшествующее ему излилось. И эта проистекающая из сущности активность есть душа, ставшая этим, между тем как «то» пребывает неизменным, ибо и ум возник, в то время как предшествующее ему пребывало неизменным. Но душа создает, не пребывая неизменной, а приведенной в движение, она породила образ. Итак, взирая на то, из чего возникла, она наполняется и, вступая в иное и противоположное движение, порождает образ самой себя — ощущение и растительную природу. Но ничего не отнято и неотсечено от предшествующего. Поэтому и кажется, что душа человека простирается вплоть до растений: известным образом простирается так, что ей принадлежит то, что в растениях. Однако не вся она в растениях, а постольку оказывается в растениях, поскольку устремилась столь далеко, что своим продвижением и желанием худшего создала другую субстанцию, тогда как предшествующее этому, зависящее от ума, позволяет уму пребывать в самом себе (1.549—550).
Таким образом, имеется продвижение от первого к последнему, причем каждое всегда остается на своем месте, в то время как рожденное занимает другое положение, худшее. Однако каждое становится тождественным тому, за чем следует, пока следует. Таким образом, когда душа вступает в растение, то оказывается как бы другой частью в растении, наиболее дерзкой, безрассудной и дошедшей досюда; а когда она [находится] в неразумном [существе], то одерживает верх и правит способность ощущать; когда же вступила в человека, то это или вообще движение в разумной части, или происходящее от ума, словно она обладает собственным умом и самостоятельным желанием мыслить или вообще быть в движении... Таким образом, существует как бы вытянутая в длину жизнь; каждая из следующих по порядку частей иная, но все есть нечто непрерывное, и одно
146
АНТИЧНАЯ ФИЛОСОФИЯ
отлично от другого, но предшествующее не уничтожается| следующем (1.550—551).
Что же такое [единое]? Потенция всех вещей. Если бы, было, то и все не существовало бы, не существовал бы первая и всеобъемлющая жизнь. А то, что находится выше жизни, есть причина жизни. В самом деле, не активность жизни, которая есть все, есть первая [жизнь], а сама она как бы истекает словно из источника. Представляй себе источник, который [уже] не имеет другого начала, но который отдает себя всем потокам, не исчерпываясь этими потоками, а пребывает спокойно сам [в себе]. [Представляй себе также, что] истоки из него, прежде чем протекать каждому в разных направлениях пребывают еще вместе, но каждый как бы уже знает, куда ведут его течения, и [представляй себе] жизнь огромного обнимающего собою все, в то время как начало его пре везде неизменным и нерассеянным по всему [древу] и расположенным в корне. Это начало, стало быть, с одной стороны, дает древу всеобъемлющую многообразную жизнь, с другой же стороны, остается самим собой, будучи не многообразным, а началом многообразия [жизни]. И в этом нет удивительного. Скорее было бы удивительным то, как многообразие жизни возникало из того, что не было многообразием, если раньше многообразия не было того, что не есть многообразие. Ведь начало не разделяется на все, [что есть], так как разделись оно, уничтожилось бы и все и ничто уже не возникало бы, если бы не пребывало неизменным начало, будучи иным. Поэтому везде происходит сведение к единому, и в отдельной вещи есть нечто единое, к чему ты ее можешь свести.
...оно не есть ничто из того, началом чего оно является; оно таково, что ничто о нем не может сказываться — ни у ни сущность, ни жизнь; оно выше всего этого. Но будет постичь его вне бытия. Обращая на него свой взор, наталкиваясь на него в его проявлениях, умиротворяйся и старайся, больше понять его, постигая его непосредственно, и обозревай сразу величие его в том, что существует после его и благодаря ему (1.551-552).
...В своем естественном состоянии душа любит бога стремясь к единению с ним, как девушка любит прекрасно прекрасной любовью. Когда же она как бы ослепляется браком, вступая в становление, она меняет [свою любовь] на другую, земную любовь и ведет необузданную жизнь вдали от отца. Возненавидев же вновь здешнюю необузданность и очистившись
147
АНТИЧНАЯ ФИЛОСОФИЯ
от здешнего, она снова отправляется к отцу и испытывает счастье. Кому же неизвестно это состояние, тот пусть поразмыслит о земной любви, о том, чего можно достигнуть, особенно любящему, и что предметы [чувственной] любви тленны и вредны, что это лишь любовь к видимости и что они переменчивы, поскольку они не есть истинный предмет любви, не наше благо и не то, что мы ищем. Истинный же предмет любви находится там, с чем и надлежит соединиться тому, кто его воспринял и истинно обладает им и не только охватывает его плотью. Всякий же, кто это увидел, знает, о чем я говорю, [то есть] как душа принимает иную жизнь, подходя сюда и уже подойдя и участвуя в нем, так что она в таком состоянии знает, что наличествует родоначальник истинной жизни и уже нет нужды в какой-либо иной [жизни]. Наоборот, необходимо отбросить все иное и иметь опору только в нем и только им и становиться, отбрасывая все прочее, во что мы облачены. Поэтому надо спешить выйти отсюда и негодовать на то, что приковывает нас к иному, дабы всей целокупностью нас самих охватить его и не иметь ни одной части, которой бы мы не соприкасались с богом. Таким образом, здесь можно созерцать и его, и себя самого, поскольку позволено созерцать: себя самого — пребывающим в свете, полным умопостигаемого света, скорее же самим светом, чистым, необременительным, легким, ставшим богом, вернее, сущим богом, воспламенившимся в то мгновение и как бы погасшим, если тяжесть вернулась опять (1.553—554).