Певучесть есть в морских волнах.
Работа добавлена на сайт samzan.net:
Паскаль
чем то, что его убивает, ибо он знает, что умирает, тогда как о преимуществе, которое над ним имеет Вселенная, она ничего не знает».
На эти необычные мысли французского философа столь же необычно откликнулся русский философствующий поэт Ф. И. Тютчев /(1803 - 1873); стихотворение «Певучесть есть в морских волнах...», 11 мая 1865 г./:
Певучесть есть в морских волнах,
Гармония в стихийных спорах,
И стройный мусикийский шорох
Струится в зыбких камышах.
Невозмутимый строй во всем,
Созвучье полное в природе,
– Лишь в нашей призрачной свободе
Разлад мы с нею сознаём.
Откуда, как разлад возник?
И отчего же в общем хоре
Душа не то поет, что море,
И ропщет мыслящий тростник?
И от земли до крайних звезд
Всё безответен и поныне
Глас вопиющего в пустыне,
Души отчаянной протест?
► И. С. Тургенев /(1818 - 1883), русский писатель/:
«Паскалевы «Мысли» – это самая ужасная, самая несносная книга из всех, когда-либо напечатанных. Он растаптывает всё, что есть дорогого у человека, и бросает вас на землю, в грязь, а затем, чтобы вас утешить, предлагает вам религию, которую разум (разум самого Паскаля) не может не отвергнуть, но которую сердце должно смиренно принять».
(Из письма Полине Виардо 20 июня 1859 г )
~ Жоакин Мария Машаду да Асис /(1839 – 1908), бразильский писатель/: «Паскаль назвал человека мыслящим тростником, но он не прав: человек – это мыслящая опечатка».
Всё, что превышает геометрию, превосходит и нас.
Мы ищем не вещи, но поиск вещей.
Порядок... Ни одна наука, созданная людьми, не смогла его соблюсти.
Я решил записать свои мысли, при этом не соблюдая никакого порядка, и эта чересполосица будет, возможно, намеренной: в ней-то и заложен настоящий порядок, который с помощью этого самого беспорядка выявит суть трактуемого мною предмета. Я оказал бы ем"у слишком много чести, если бы изложил свои мысли в строгом порядке, меж тем как моя цель – доказать, что никакого порядка в нём нет и быть не может.
Я более или менее знаю, каким должен быть порядок и сколь мало на свете людей, обладающих этим знанием.
Я не знаю, кто дал мне место в этом мире, не знаю, что такое я сам. Я нахожусь в страшном неведении всего... Я вижу бесконечные пространства Вселенной, сам же прикован к небольшому уголку этого необъятного протяжения, не ведая, почему именно здесь, а не там мое место, почему данное мне малое время назначено мне в этот, а не в другой момент как всей предшествующей, так и всей последующей вечности.
Будем рассуждать исключительно на основе природного рассудка. Если Бог есть, то он окончательно непостижим, так как он, не имея ни частей, ни пределов, понятно, что не имеет и никакого соотношения с нами. Поэтому мы не способны познать ни что он есть, ни есть ли он. Раз это так, кто осмелится взять на себя решение этого вопроса? Только не мы, не имеющие с ним никакого соотношения.
Мы бессильны проникнуть в суть вещей.
Почти все философы запутываются в сути того, что нас окружает, и применяют к духовному телесные мерки, а к телесному – духовные. Они, не задумываясь, говорят, что тела стремятся упасть, что они влекутся к центру, стараются избежать уничтожения, боятся пустоты, что у них есть стремления, симпатии и антипатии, то есть наделяют очень
многим из присущего только миру духовному. А говоря о духе, ограничивают его в пространстве, заставляя перемещаться с места на место, хотя это свойственно только материальным телам.
Вместо того чтобы воспринимать явления в их натуральном виде, мы вкладываем в них наши собственные свойства и наделяем двойной природой то однородное, что нам удается обнаружить.
Так как во всём, что нас окружает, мы усматриваем одновременно и дух и тело, казалось бы, это сочетание вполне понятно людям. Меж тем оно-то им особенно непонятно. Из всех творений природы нет для человека большей загадки, чем он сам, ибо ему трудно уразуметь, что такое материальное тело, еще труднее – что такое дух, и уж вовсе непостижимо – как они могут соединиться.
Я легко могу представить себе человека без рук, без ног, без головы, так как только опыт научает нас, что голова нужнее ног; но я не могу вообразить себе человека без мысли: это был бы камень или животное.
Всякая рассудочная деятельность ограничена подчинением чувству.
Начни человек с изучения самого себя, он понял бы, что ему не дано выйти за собственные пределы. Мыслимо ли, чтобы часть познала целое?
Мы не воспринимаем ни крайне сильного холода, ни крайне сильного жара. Чрезмерность неощутима и тем не менее нам враждебна: даже не воспринимая ее, мы всё равно от нее страдаем. Слишком юный и слишком преклонный возраст держат ум в оковах, равно как слишком большая или малая образованность. Короче говоря, крайности как бы не существуют для нас, а мы не существуем для них: либо они от нас ускользают, либо мы от них.
Таков истинный наш удел. Мы не способны ни к всеобъемлющему знанию, ни к полному неведению. Плывем по безбрежности, не ведая куда, что-то гонит нас, бросает из стороны в сторону. Стоит нам поверить, что обрели опору и укрепились на ней, как она начинает колебаться, уходит из-под ног, а если мы кидаемся ей вдогонку, ускользает от нас, не дает приблизиться, и этой погоне нет конца. Вокруг нас нет ничего незыблемого. Да, таков наш удел, но он нам соприроден и вместе с тем противен всем нашим склонностям: мы жаждем устойчивости, жаждем обрести наконец твердую почву и воздвигнуть на ней башню, вершиной уходящую в бесконечность, но заложенное нами основание дает трещину, земля разверзается, а в провале – бездна.
Откажемся же от поисков достоверных и незыблемых знаний. Изменчивая видимость будет всегда вводить в обман наш разум; конечное ни в чём не найдет твердой опоры меж двух бесконечностей, которые охватывают его, но ни на шаг не подпускают к себе
Кто это усвоит, тот, я думаю, раз и навсегда откажется от попыток переступить границы, поставленные ему природой.
Уясним же себе, что мы такое: нечто, но не всё; будучи бытием, мы не способны понять начало начал, возникающее из небытия; будучи бытием кратковременным, мы не способны охватить бесконечность.
Из двух известных науке бесконечностей бесконечность больших величин более доступна человеческому разуму, поэтому лишь немногие
ученые притязали на то, что полностью охватили всё сущее. «Я буду судить обо всём», – говорил Демокрит.
Но бесконечность в малом куда менее очевидна. Все философы потерпели в этом вопросе поражение, хотя порою и утверждали, что изучили его. Отсюда и столь обычные названия – «О началах сущего», «Об основных началах философии» и подобные им, такие же напыщенные по сути, хотя и более скромные с виду, нежели сочинение с режущим глаз названием «Обо всём познаваемом».
♦ При вечных отчаянных своих попытках познать начало и конец сущего, что улавливает человек, кроме смутной видимости явлений? Всё возникает из небытия и уносится в бесконечность. Кто окинет взглядом столь необозримый путь? Это чудо постижимо лишь его Творцу. И больше никому.
Не давая себе труда задуматься над этими бесконечностями, люди дерзновенно берутся исследовать природу, словно они хоть сколько-нибудь соразмерны с ней. Как не подивиться, когда в самонадеянности, не менее безграничной, чем предмет их исследований, они рассчитывают постичь начало сущего, а затем всё сущее! Ибо подобный замысел может быть порожден лишь самонадеянностью, безграничной, как природа, или столь же безграничным разумом.
Весь зримый мир – лишь едва приметный штрих в необъятном лоне природы. Человеческой мысли не под силу охватить ее. Сколько бы мы ни раздвигали пределы наших пространственных представлений, всё равно в сравнении с сущим мы порождаем только атомы. Вселенная – это не имеющая границ сфера, центр ее всюду, окружность – нигде. И величайшее из доказательств всемогущества Господня в том, что перед этой
мыслью в растерянности застывает наше воображение.
Кто познал Бога, но не познал всего своего горестного ничтожества, тот впадает в гордыню. Кто познал всё своё горестное ничтожество, но не познал Бога, тот впадает в отчаяние. Кто познал Иисуса Христа, тот хранит равновесие, ибо в Нём мы явственно видим и Бога, и наше собственное горестное ничтожество.
Природа разнообразит и повторяет, искусство повторяет и разнообразит.
О различиях... Они столь многообразны, что и звучание голосов, и походка, и покашливание, и сморкание, и чих... Мы умеем различать сорта винограда, без труда различим среди других, скажем, мускат. Но разве этим вопрос исчерпывается? Хоть раз произвела ли лоза две одинаковые кисти? А в кисти бывают ли две одинаковые виноградины?
Я не способен дважды одинаково судить об одном и том же предмете. Я не судья своему собственному сочинению, пока его пишу: мне, наподобие художника, надобно отойти от него на какое-то расстояние, но не слишком большое. А всё-таки на какое именно? Догадайтесь.V С Когда философы рассуждают о природе и о материи, о Боге, душе и духах, о Началах и Первопричинах, в их рассуждениях есть и усматривается различие.
Но только они начинают говорить о себе и делах, с ними связанных, появляется просто удручающее однообразие. Почему?
Я думаю, что суть дела не в них. И хотя такое умозаключение хоть кому покажется странным, ему привести подобающее объяснение довольно просто.
Эту похожесть всем нам придаёт одна и та же среда пребывания, каковой является человеческое общество. Как бы ни был велик кусок сахара, но, попав в воду, он всё равно растворится. Общество – это конгломерат из индивидов, условием пребывания в котором являются усвоение и воспроизведение его верований, обычаев и образа мыслей.
Поэтому, конечно же, жалки и пусторезультатны были попытки всех тех, кто хотел, стремился или грезил превзойти то сообщество, в котором или рядом с которым протекала их жизнь. Это никогда не могло удасться, как не суждено волнам, как бы они ни вздымались в небо или как бы они ни выкатывались на берег, оторваться от своего морского лона. Когда же это всё же происходило, то это было не победное шествие самоопределения, а всего лишь испарение – в общем-то явление жалкое, ничтожное, незавидное.
Вот и Паскаль говорит стандартные, до банальности, обыкновенности и явно не замечает несоответствия своих слов себе же самому. Так что, поистине, мысль изречённая есть ложь. Поле общественного тяготения крепко держит всё своё. Не выпускает.
♦ Богословие – это наука, но сколько в ней одновременно сочетается наук! Человек слагается из множества частей, но, если его расчленить, окажется ли человеком каждая его часть? Голова, сердце, вены, каждая вена, каждый ее отрезок, кровь, каждая ее капля?
Город или деревня издали кажутся городом или деревней, но стоит подойти ближе – и мы видим дома, деревья, черепичные крыши, листья, травы, муравьев, муравьиные ножки, и так до бесконечности. И всё это заключено в слове «деревня».
♦ Религия – это не «теория» Бога, человека и их взаимных отношений. Единственный ответ, который мы можем получить от религии, – что такова уж воля Бога – скрывать себя. Итак, поскольку бытие Божие сокрыто от человека, любая религия, которая не говорит, что Бог со кровенен, не истинна, а любая религия, которая не находит доводов в
защиту этого, лишена поучительности. Ибо природа такова, что всюду указывает на утрату Бога – и в человеке и вне его. Религия, следовательно, это своего рода логика абсурда – так только и можно схватить абсурдность, внутреннюю противоречивость, химерическое бытие человека. Конечно, ничто не может поразить нас сильнее, чем это учение; и одна ко же без этой тайны, самой непостижимой из всех, мы непонятны самим себе. В этой бездне узлом стягиваются и вращаются все наши обстоятельства, так что человек в большей мере непостижим без этой тайны, чем эта тайна непостижима для человека.
Дух человека, этого верховного судии подлунной юдоли, столь сильно зависит от любого пустяка, что малейший шум помрачает его. Отнюдь не только гром пушек мешает ему здраво мыслить: довольно скрипа какой-нибудь флюгарки или блока. Не удивляйтесь, что сейчас он рассуждает не слишком разумно: рядом жужжит муха, вот он и не способен подать вам дельный совет. Хотите, чтобы ему открылась истина? Прогоните насекомое, которое держит в плену это сознание, этот могучий разум, повелевающий городами и державами. Занятное божество, что и говорить!
Почему нас нисколько не сердит хромой на ногу, но так сердит хромой разумом? Дело просто: хромой на ногу признаёт, что мы не хромоноги, а недоумок считает, что это у нас ум с изъяном, потому он и вызывает в нас не жалость, а злость.
Чтобы судить безошибочно, нужна неподвижная точка отсчёта. Стоящий в порту правильно судит о плывущих на корабле; но где тот порт, откуда мы могли бы правильно судить?..
Все части мира находятся в таком отношении сцепления между собой, что невозможно, думается мне, узнать одну без другой и без целого.
Природа имеет совершенства, поскольку она есть образ Бога, и недостатки, поскольку она есть только его образ.
Эксперимент – это учитель, за которым надо следовать в физике.
Всего же непостижимее для человека то, каким образом тело может соединиться с духом.
Все тела – небо, звезды, земля и ее царства ничто в сравнении с самым обыкновенным умом, потому что он постигает как все эти предметы, так и себя, тело же ничего сознавать не в состоянии.
Мы постигаем истину не только разумом, но и сердцем... У сердца свои резоны и свои законы, их разум – состоящий в опоре на принцип и доказательство – не знает.
Именно сердце чувствует Бога, а не разум. Вот что такое вера.
Человек столь счастливо устроен, что не располагает никаким верным критерием (рппаре) истины, зато имеет несколько отличных критериев лжи.
Есть три основных источника заблуждений разума: воображение, привычка, самолюбие. Влияя на наши суждения, они делают нас неспособными познать истинную суть вещей.
Величие человека так несомненно, что подтверждения тому содержатся даже в самом его ничтожестве. Ибо присущее животным природное начало мы именуем горестным ничтожеством в человеке, тем самым признавая, что если теперь он мало чем отличается от животного, то некогда, до грехопадения, наша природа была непорочна.
Ибо кто сильнее тоскует по монаршему сану, чем низложенный властелин? Разве считали римского полководца и консула Луция Эмилия Павла (ок. 220 – 160 гг. до н. з.), человека, разгромившего армию македонского царя Персея (годы правления: 179 – 168 до н. э.), несчастным, когда кончился срок его консульства? Напротив, думали: какой он счастливец, всё-таки был консулом, ну а пожизненно это звание никому не даётся. Меж тем монарший сан – пожизненный, поэтому
царя Персея считали таким несчастным, что дивились: как это он не лишил себя жизни?*
Кто страдает из-за того, что у него только один рот? И кто не страдал бы, стань он одноглазым? Никому в голову не придет горевать из-за отсутствия третьего глаза, но безутешен тот, кто ослеп на оба.
Именно этим горестным ничтожеством и подтверждается величие человека. Он горестно ничтожен как властелин, как низложенный король.
Человек познаёт, что он такое, с помощью двух наставников: инстинкта и опыта.
Мы жаждем истины, а находим в себе одну лишь неуверенность. Мы ищем счастья, а находим лишь обездоленность и смерть. Мы не в силах не искать истину и счастье, мы не в силах обрести уверенность и счастье. Это желание заложено в нас и чтобы покарать, и чтобы мы всегда по мнили, с каких высот пали на землю.
Вопрос о бессмертии души так бесконечно важен, так глубоко нас затрагивает, что быть безразличным к его решению – значит вообще утратить всякое живое чувство. Наши дела и поступки должны целиком зависеть от того, есть ли у нас надежда на вечное блаженство, или ее нет, и любой шаг только тогда станет осмысленным и разумным, когда мы наконец уясним себе то, что просто не может не быть главным содержанием нашей жизни.
Источник всех ересей – в неспособности постичь существование двух прямо противоположных истин и поверить в то, что они и впрямь так несочетаемы. Источник всех ересей – в зачёркивании тех или иных истин.
А источник всех возражений, которые мы слышим от еретиков, – их незнание некоторых истин, служащих им опорой.
Как правило, всё дело в том, что, неспособные понять связь двух противоречащих друг другу истин и убежденные, что вера в одну из них исключает веру в другую, они прилепляются к одной и исключают другую; при этом у них нет ни малейших сомнений, что мы делаем как раз обратный выбор. Меж тем в этом исключении одной из истин как раз и кроется причина их ереси, а в неведении, что мы привержены обеим истинам, – причина их возражений.
♦ Нас распирают желания, влекущие ко всему внешнему.
Некое тайное чувство нашептывает нам, что в самих себе мы счастья не обретём. Страсти толкают нас уйти из внутреннего мира в мир внеш-
* Персей – сын македонского царя Филиппа V (вынужденного в результате поражения при Киноскефалах [197 г. до н. э.] признать римское господство). Персей воинственно выступал против римлян, пока наконец Эмилию Павлу не удалось одержать над ним решающую победу при Пидне в 168 г до н. э. Персея насильственно провели в толпе пленников во время триумфальной процессии его врага. Умер он в заточении. Это был конец Македонского царства.
Что же до Павла, то в Риме в честь его успеха в войне с Персеем была даже воздвигнута конная статуя. То есть это был зенит его славы. В то же время сам он, потеряв двух сыновей, постоянно – в речах своих – высказывал мысль о бренности славы. Из несметных сокровищ, захваченных у противника, он, неподкупно честный человек, не взял себе ничего.
Представьте себе, что перед вами скопище людей в оковах, и все они приговорены к смерти, и каждый день кого-нибудь из них убивают на глазах у остальных, и нее понимают – им уготована такая же участь, и глядят друг на друга, полные скорби и без проблеска надежды. Вот вам картина условий человеческого существования.
Мы стойки в добродетели не потому, что сильны духом, а потому, что с двух сторон нас поддерживает напор противоборствующих пороков, подобный напору ветров, дующих навстречу друг другу: исчезни один из этих пороков – и мы немедленно подпали бы под власть другого.
Мощь королей равно зиждется на разуме народа и на его неразумии, причем на втором больше, чем на первом. В основе величайшего и неоспоримейшего могущества лежит слабость, и эта основа поразительно устойчива, ибо каждому ясно, что слабость народа неизменна. А вот основанное на здравом разуме весьма шатко – например, уважение к ис
тинной мудрости.
Привычка видеть короля в окружении охраны, барабанщиков, военных чинов и вообще всего, призванного внушать подданным почтение и страх, ведет к тому, что, даже когда короля никто не сопровождает, один его вид уже вселяет в людей почтительный трепет, ибо в своих мыслях они неизменно связывают особу короля с теснящейся вокруг него свитой. Народ, не понимая, что помянутые чувства вызваны уже сложившейся привычкой, приписывает их особым свойствам королевского сана. Этим и объясняется ходячее выражение: «На его челе – печать Божественного величия» и т. д.
Платон и Аристотель неизменно представляются нам надутыми буквоедами. А в действительности они были благовоспитанными людьми, любили, подобно многим другим, пошутить с друзьями, а когда развлекались сочинением – один «Законов», другой «Политики», – оба писали как бы играючи, потому что сочинительство полагали занятием не слишком почтенным и мудрым, истинную же мудрость видели в умении жить спокойно и просто. За политические писания они брались, как берутся наводить порядок в сумасшедшем доме, и напускали при этом на себя важность только потому, что знали: сумасшедшие, к которым они обращаются, мнят себя королями и императорами. Они
становились на точку зрения безумцев, чтобы по возможности безболезненно умерить их безумие.
Народная мудрость. Нет беды страшнее, нежели гражданская смута. Кто захочет всех наградить по заслугам, тот неизбежно ее развяжет, ибо каждый начнет кричать, что именно он заслужил награждения
2. Кобзарі Сумщини
3. яйца вареных вкрутую
4. сложная ситуация последовательность ситуаций представляющая узел сгусток проблем которые представляют
5. Курсовая работа- Расчёт параметров изгиба прямоугольных пластин судового корпуса
6. Working on the vocbulry
7. Проектирование ферм и сельскохозяйственных комплексов.html
8. Диагностика и лечение бруцеллеза
9. Крізь віки На сцені сидять люди
10. А СНЕЖКО Снежко О
11. Документи щодо особового складу
12. Тема 15- Смутное время
13. аналоговая информация дискретна а цифровая ~ непрерывна - аналоговая информация ~ звуковая информация а
14. Минералы
15. Методичні рекомендації до самостійної підготовки студентів спеціальності 51
16. Work что в переводе на русский язык означает цифровая сеть с интеграцией служб
17. Имя существительное Кто Что обозначает предмет
18. Когнитивные парадигмы пространства культуры
19. ФУНКЦIОНАЛЬНI ВЛАСТИВОСТI IЗОФОРМ КАТАЛIТИЧНОЇ СУБОДИНИЦI NаКАТРази
20. варианты реформ которые отторгаются общественным организмом