Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
ИЗ ИСТОРИИ ЖУРНАЛИСТИКИ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ.
К БИОГРАФИИ В.М. ДЕСПОТУЛИ (ПО ПИСЬМАМ ЕГО К К.Г. КРОМИАДИ)
Автор - Лазарь Флейшман (еврейский литературовед, филолог-словист, профессор Стэнфордского (США) университета (1985), исследователь творчества Бориса Пастернака. Преподавал в Гарварде, Йеле, Беркли. С 1974-го года живет в США (Калифорния). «История литературы. Поэтика. Кино: Сборник в честь Мариэтты Омаровны Чудаковой». Новое издательство; Москва; 2012. с.371-449.
В.М. Деспотули являет собой случай разительной трансформации из третьестепенного, ничтожного по своей роли персонажа в центральную фигуру газетного мира русского зарубежья. По своему культурно интеллектуальному уровню ни берлинская газета «Новое слово», которую он редактировал на протяжении десяти лет (1934–1944), ни сам он, до этого – провинциальный газетный репортер, в Первую мировую и в Гражданскую войну скромный армейский офицер, в эмиграции – мелкий литератор, в поисках средств существования облюбовавший эстрадные развлекательно юмористические литературно сценические жанры, – в «нормальных» условиях не мог бы претендовать на сколь-нибудь серьезный интерес читателей. Однако волею политических обстоятельств мировой катастрофы Деспотули оказался – или многим казался – едва ли не самой могущественной фигурой в культурной жизни эмиграции периода Второй мировой войны.
Владимир Михайлович Деспотули родился 6 июня 1895 года в интеллигентной семье, пользовавшейся уважением в Керчи. Отец его был преподавателем русской словесности, директором местной гимназии, издателем. Обрусевшая греческая семья накрепко связала себя с российской государственной бюрократией – и дед, и прадед Деспотули занимали должность керченского городского головы(1). После окончания Новороссийского университета В.М. Деспотули в 1916 году поступил в армию и в этот период революционных событий, сопровождавшихся развалом императорской армии и крушением фронтов мировой войны, отбывал службу в Персии в I Кавказском кавалерийском корпусе генерал лейтенанта Н.Н. Баратова(2), который взял его к себе личным адъютантом. Впоследствии, говоря о достижениях Баратова этого времени, Деспотули подчеркивал особое значение того, что Баратов был не только храбрым генералом, но и замечательным дипломатом, прекрасно знавшим и понимавшим Восток, – качество, игравшее решающую роль на кавказском фронте Первой мировой войны(3). Сведений о сколько-нибудь ярких фронтовых подвигах Деспотули не имеется, между тем в армии проявились его административно дипломатические способности. Н.Н. Баратов назначил его русским комендантом в Тегеране, когда после роспуска Кавказского кавалерийского корпуса в июне 1918 года надлежало уладить вопрос о финансовых обязательствах и долгах ликвидированной армии(4). Когда в начале 1920 года Н.Н. Баратов был назначен министром иностранных дел в правительстве Деникина, Деспотули отправился с ним в Екатеринодар(5). Душевную близость к генералу Баратову и глубокую верность ему и его семье Деспотули пронес через всю жизнь6.
По видимому, близости этой он был обязан и ранним этапом своей карьеры на ниве журналистики. Начавшись в бакинской газете «Единая Россия», она продолжена была в газете «Великая Россия»(7), – официозе Белой армии, выходившем в Екатеринодаре с августа 1918 года, перенесенном затем в Ростов, с февраля 1920 года – в Новороссийск, а весной 1920 го – в Севастополь. Здесь с 18 (31) октября 1919 года Деспотули помещал «Письма из Тифлиса» за подписью В. Ольгинский (варианты: Вл. Ольгинский, В. Оль, В. Ольский), освещавшие политические дела в Грузии, где он находился при Баратове(8). Псевдоним этот, можно полагать, образован был по имени первой жены Деспотули, Ольги Алексеевны(9).
При эвакуации из Крыма врангелевского войска В.М. Деспотули уехал в Константинополь, оттуда в Прагу, а с 1922 года поселился в столице Германии. С нею оказалась связана вся дальнейшая (за исключением шести месяцев, проведенных в 1924 году в Париже) биография В.М. Деспотули межвоенного периода. Несмотря на трудности эмигрантского существования, Деспотули, которому пришлось не раз испытывать крайнюю нужду и испробовать различные профессии, цепко держался за занятия литературой. Он деятельно участвовал в Союзе русских писателей и журналистов и в Союзе русских сценических деятелей в Германии.
Журналистский путь Деспотули в эмиграции, начавшийся в момент бурного расцвета русского Берлина, протекал в условиях длительного заката культурной жизни и агонии русской общины в Германии середины 1930-х годов. В газете «Руль», в которой он проработал до самого ее конца в 1931 года, Деспотули была отведена скромная роль. В его ведении находился раздел «Заметки репортера», посвященный главным образом местным городским новостям и бытовым темам. Но и в этих выступлениях прорывались политические настроения, созвучные общей антикоммунистической, антисоветской платформе редакции «Руля». Изредка появлялись его фельетоны более общего характера(10). В газете ценили непосредственное знание Востока у Деспотули и с готовностью отводили место для его выступлений по этим темам(11). Он старался не упускать возможности для популяризации генерала Баратова и его деятельности по организации помощи тысячам военных инвалидов в эмиграции(12). Функции, отведенные Деспотули в «Руле» при И.В. Гессене, не сократились, когда, в попытке спасти газету от финансового краха, редактирование 29 марта 1931 года перешло к альянсу с лидерами пражской «Крестьянской России». Напротив, при новой редакции на страницах «Руля» в одном из воскресных номеров появился большой, на всю полосу, кусок из романа Деспотули «Розы Шираза»(13), по видимому, не дописанного и более нигде не публиковавшегося. Сильнее выразился в тогдашней журналистской деятельности Деспотули его пылкий интерес к кино и театральной жизни. Заметки под названием «За экраном» помещались в отделе «Новости кино» как за его полной подписью, так и за подписью Dely или Дели.
Сильное увлечение театром проявилось и в организации Деспотули группы «Кабаре русских комиков», устроившей эстрадные выступления на святках 1931 года. В нее, кроме него, вошли Ю. Офросимов, В. Ирецкий, Жак Нуар (Я. Окснер). «На редкость удачный вечер, – отмечал в своей рецензии близкий друг Деспотули Сергей Горный. – Начать с того, что все было очень бережно, старательно и „в порядке“ организовано. Заслуга „генерал интенданта“ кабарэ Вл. Деспотули(14), показавшего, что и русская группа, дружно сработавшись, может дать „немецкий класс“, аккуратность, слаженность. Вечер шел как по рельсам»(15).
В выходившей с 8 ноября 1931 по 23 апреля 1933 года воскресной газете «Наш век»(16), в которую перешли основные сотрудники рухнувшего «Руля»(17), за Деспотули был закреплен раздел отзывов о новинках кино – «На экране»; кроме того, он эпизодически выступал в разделе «Маленький фельетон». 27 марта Деспотули поместил некролог о Баратове(18), а спустя месяц напечатал большой отрывок из мемуаров о нем(19).
Выходу первого номера газеты предшествовал слух, что во главе редакции стоят вдвоем Ю.В. Офросимов и В.М. Деспотули(20). Находился этот слух, очевидно, в связи с другим – о том, что средства на издание «Нашего века» были получены В.М. Деспотули от берлинского эмигранта адвоката, директора акционерного общества «Транзито» А.Е. Лурье (подозреваемого в связях с ОГПУ). Хотя слух о соредакторстве оказался в конечном счете неверным, он свидетельствовал о том, что статус Деспотули в новой газете мог бы быть, по сравнению с его весом в «Руле», более серьезным. Причины, по которым этого не произошло, неизвестны. Неясно также, почему имя Деспотули с июня 1932 года совершенно исчезло со страниц газеты – еще до того, как она объявила о плане провести реорганизацию(21). Но можно полагать, что прямо или косвенно это исчезновение находилось в связи с провалившейся в начале 1932 года попыткой Деспотули (ранее посылавшего свои корреспонденции из Берлина в парижское «Возрождение») войти в число сотрудников парижской газеты Милюкова «Последние новости». О вызванном этим конфузом скандале мы узнаем из письма Волковыского к Мильруду от 16 февраля 1932 года:
Дорогой Михаил Семенович, два слова о последней квази сенсации берлинских эмигрантов. Есть здесь такой маленький газетный человек Деспотули. Парень ловкий, сбитый с пути белым движением, в основе своей мало культурный, но репортерски довольно умелый. Он раздобыл у пресловутого Лурье деньги на «Наш век», писал заметки в Возрождении, выполнял, где нужно было, приказы того же Лурье и пр. Неожиданно он получил берлинскую хронику в «Пос<ледних> Нов<остях>», что вызвало здесь большое изумление и недовольство, т<ак> к<ак> в газете Милюкова ему, конечно, не место. Однако, это недовольство перешло в известных кругах в негодование, когда ему было объявлено, что он состоит «представителем редакции „П<оследних> Н<овостей>“ в Берлине». Это сообщение больше не появилось в газете: очевидно, кто-нибудь разъяснил и редакции. Недавно Милюков был в Берлине и с ним имел разговор, совершенно непричастный к эмигрантскому болоту: русский по рождению, но германский гражданин, социал-демократ, корреспондент крупных скандинавских социалистических газет. Он сообщил Милюкову (мы все узнали об этом уже после его разговора), что имя Деспотули компрометирует газету, что он – чистейший белогвардеец, связан с черной немецкой прессой и пр. Милюков был ошеломлен и обещал в Париже серьезно поговорить. К моменту, когда он вернулся в Париж, разыгрался скандал с корреспонденцией Деспотули о советских векселях, банке Вольф, эмигрантах Овчарове и К°(22). <…> Говорят, что Деспотули уже отстранен от П<оследних> Н<овостей>(23).
В 1932 году Деспотули встретился с известным берлинским журналистом, в то время редактором газеты Volkischer Beobachter, видным функционером нацистской партии и одним из главных идеологов антисемитизма Гансом Гинкелем, который с 1933 года возглавил Лигу борьбы за германскую культуру и стал руководителем Государственной Камеры культуры. Встреча эта сыграла большую роль в жизни Деспотули(24). Но считать причиной разрыва Деспотули с редакцией «Нашего века» принципиальные идеологические расхождения нельзя. Наоборот – если его дела с А.Е. Лурье и попытка обосноваться в «Последних новостях» могли дать повод к обвинениям в «левом» уклоне, то непримиримый антибольшевизм, лежавший в основе позиции «Нашего века», равно как и более земные, прагматические расчеты, влек газету к оглашению солидарности с лозунгами национал социалистического движения и к поискам контактов с его руководством(25). С этими поисками связано было внезапное изменение всего ее облика, когда в последнем номере впервые за все время ее существования был напечатан большой текст на немецком языке – составленный Евгением Куммингом (молодым русским поэтом, сотрудником «Руля» в 1920 е годы, но в «Нашем веке» до того не выступавшим) «отчет» о подрывной деятельности Третьего Интернационала(26). Появление этого материала отражало, по видимому, попытку редакции добиться финансовой поддержки «Антикоминтерна» (или других правительственных инстанций) и готовность сделать газету двуязычной, отказавшись от замкнутости на чисто русской аудитории. Но на новые власти эти жесты никакого впечатления не произвели – ни состав сотрудников редакции с большим числом евреев, ни степень идеологической чистоты доверия не внушали, – и «Наш век» на этом номере скончался. Новым властям нужны были другие газеты на русском языке. Наладить, между тем, русскую газету в Берлине, способную достойным образом доводить до сведения русской общины в Берлине и русской диаспоры за рубежом принципы новой идеологии, вырабатываемые в Германии, правительственным инстанциям никак не удавалось. В области прессы, равно как и в попытках создать общественно политические организации, противостоящие еврейскому культурному «засилью», учреждениям нацистской пропаганды долго не везло. Провал следовал за провалом. Трудности отыскания достойных кадров состояли в низком культурном (да и элементарно нравственном) уровне возникавших кандидатур при необходимости соблюдения расовой чистоты, в монархических у них симпатиях и великодержавном культе старой России, в корне противоречащих планам нацистского руководства, в отсутствии у намечавшихся руководителей не только шансов на общественную поддержку, но и необходимых полезных связей в кругах эмигрантской интеллигенции. По всем этим причинам ни одно из начинаний нацистских властей в области русской прессы или русской общины на этом этапе не стало сколь-нибудь успешным. На учредительном собрании инициативной группы в Берлине 9 апреля 1933 года была предпринята попытка создания партии русских нацистов – Русское освободительное национальное движение (РОНД), во главе которого поначалу оказываются совершенно ничтожные, никому не известные представители русской эмиграции и русско-балтийские немцы, а потом – русский «фюрер» Андрей Светозаров (Heinrich Pelchau), выведший 1 мая на улицы отряд своих сторонников – двести душ. 18 июня вышел первый номер органа новой организации – «Пробуждение России. Голос РОНД. Орган Российского освободительного народного движения (Российское национал социалистическое движение трудящихся)», ответственным редактором которого стал ринувшийся в Берлин после прихода нацистов к власти А.В. Меллер Закомельский, прославившийся выпущенной за десять лет перед тем книжкой «Страшный вопрос. О России и еврействе» (Париж, 1923). Несмотря на выход нескольких номеров газеты, Светозарову не удалось сохранить власть в новой организации; руководство ею в сентябре перешло к полковнику Бермондту (князю Авалову), герою провалившегося в 1919 году военного похода в Прибалтике. Попытка Бермондта расширить социальную базу своей партии заключением союза с американским фашистом миллионером А. Вонсяцким и вождем движения младороссов Александром Казем беком, не спасла его от ареста по обвинению в финансовых махинациях и тюремного заключения(27), а РОНД – от исчезновения(28).
Практически одновременно с газетой РОНДа в Берлине была основана и другая газета на русском языке – «Новое слово». Материалы в ней печатались параллельно на русском и немецком языках, первые номера выходили примерно раз в месяц. Издателем числился бывший офицер добровольческого корпуса балтийских немцев Николай Гершельман (Nikolai von Hoerschelmann), ответственным редактором (verantwortlich fiir den Gesamtinhalt) – князь С. Оболенский. Главной мишенью публицистических атак являлся Коминтерн. Среди немногих сотрудников начальных трех номеров новой газеты были Авалов, Вонсяцкий, Евгений Кумминг, А. Бунге, среди напечатанных статей – воспоминания партнера Авалова по военным действиям в Прибалтике в 1918–1919 годах генерала фон дер Гольца «Die Tragodie im Baltikum». В третьем номере, вышедшем в сентябре 1933 года, напечатано извещение о близком, 5 октября, переезде редакции в новое помещение. Но газета на этом номере остановилась. Между тем «русский рынок» нуждался в заполнении после того, как берлинский «Наш век» сошел со сцены, выродившись в выпускавшуюся Ю. Офросимовым на множительном аппарате с 21 мая по 13 августа 1933 года «Русскую неделю»(29). Рижская «Сегодня», со времени прекращения «Руля» упрочившая свое место в жизни русского Берлина и соперничавшая там с парижскими «Последними новостями» и «Возрождением», с весны 1933 года по решению нового правительства в Германию не допускалась. Что касается парижских русских газет, то к ним нацистское правительство питало глубокое подозрение и искало путей создания идеологического противовеса обеим.
Приостановка «Нового слова» вызвана была, по видимому, тем, что, провозглашая своей целью борьбу с Коминтерном, оно с недостаточной агрессивностью высказывалось по «еврейскому вопросу». Удачным восполнением возникавшего вакуума стала газета «Завтра», выходившая в Риге с 15 октября 1933 года. Можно допустить, что средства, предполагавшиеся для «Нового слова», были перенаправлены туда. Насущная надобность германских инстанций в изобличении мирового еврейского заговора вытекала не только из общих идеологических позиций и лозунгов, но и непосредственно из соображений текущего момента – объявления экономического бойкота, которым в Латвии и в других странах (во главе кампании выступала рижская газета «Сегодня») ответили на бойкот еврейских товаров в Германии. Рижская газета «Завтра», выходившая сравнительно большим тиражом в 7500-10000 экземпляров и противостоявшая «еврейской» газете «Сегодня», оказывалась, в глазах Берлина, более эффективным идеологическим оружием, чем «Пробуждение России. Голос РОНД» либо «Новое слово» Гершельмана и Оболенского. Один из главных авторов «Завтра» Л. Кормчий впоследствии, в 1936–1937 годах, стал постоянным сотрудником «Нового слова». Как по мановению дирижерской палочки, одновременно с «Завтра» стали выходить специализировавшиеся на антисемитской пропаганде газеты на русском языке в Эстонии, Румынии и других местах. Парижское «Возрождение» осмелилось выступить с откровенно антисемитских позиций только позднее, в 1935 году, когда представителем русских беженцев при Лиге Наций был выдвинут Я.Л. Рубинштейн. Легитимизация антисемитизма в газетной прессе русского зарубежья проявилась и за океаном – в нью-йоркской газете «Россия» под редакцией Н.П. Рыбакова(30).
Предположение о тесной связи между прекращением «Нового слова» в Берлине в сентябре 1933 года и выпуском «Завтра» в Риге может показаться натяжкой, но без него трудно выдвинуть объяснение причин странного возобновления берлинской газеты летом 1934 года. Дело в том, что сразу после ульманисовского переворота 15 мая 1934 года рижская «Завтра» (наряду с другими «экстремистскими» правыми и левыми изданиями в Латвии) была закрыта. Учреждения нацистской пропаганды вновь очутились перед необходимостью наладить выпуск издания на русском языке. Четвертый номер «Нового слова» вышел почти год спустя после предыдущего – 1 августа 1934 года. Издателем по прежнему числился Гершельман; в газете по прежнему было немецкое приложение. Она стала выходить чаще – два раза в месяц. Но новые три номера газеты свидетельствовали о неустойчивом составе редакции и авторского коллектива. Очевидно было, что никак не удавалось определить кадровый состав, а следовательно, и общий характер издания. В № 4 указание об ответственном редакторе гласило: «Hauptschriftsteller und verantwortlich fur den Gesamtinhalt: Alexander Durow», а затем в двух номерах имя редактора вообще исчезло и приводилось лишь имя издателя (Herausgeber Nicolai von Hoerschelmann).
Резкая перемена обозначилась в номере 7 (от 15 сентября). На страницах «Нового слова» появился В.М. Деспотули. Почти всю первую полосу занимала программная статья «Вопросы дня» за подписью нового главного редактора, разъяснявшая читателю жизненную необходимость борьбы против Коминтерна. Деспотули пришел не один: редактором немецкого отдела стал Рудольф Коммосс(31). Впрочем, уже с 4 ноября, когда газета стала еженедельной, надобность в немецком отделе и в Коммоссе отпала.
Приглашение В.М. Деспотули в газету явилось полной неожиданностью. После разрыва с «Нашим веком» он не только совершенно отошел от берлинской русской журналистики, но и с горьким сарказмом отзывался о «русском Берлине» вообще. 16–17 декабря 1933 года он писал А.П. Бурову: «Как Вы живете там, в Париже? Мы здесь – совсем забытые провинциалы, вдобавок окончательно замерзшие»(32).
Никаких надежд на возвращение в лоно берлинской русской журналистики он не лелеял. Зарождение русских нацистских организаций – совпавшее с закрытием «Нашего века» – и попытки создания связанных с ними русских изданий никакого вдохновения в нем не вызывали, и он продолжал считать русский Берлин затхлым болотом. В жизни Деспотули это был период особенно острой нужды, совпавшей с вступлением в новый брак со студенткой немкой Эльфридой Фехнер, бывшей намного моложе его. Он еле сводил концы с концами, просил не забыть о нем при ликвидации гардероба ношеной одежды(33), искал заработков вне писательства, замещая библиотекаря в отпуске и взвешивая возможности переключения на торговлю книгами(34). Он продолжал посылать корреспонденции в «Возрождение», договорился о сотрудничестве с варшавской «Молвой», поддерживал контакт с парижским еженедельным журналом «Иллюстрированная Россия», отправлял материалы в выходивший в Харбине «Рубеж», – другими словами, связывался со всеми органами печати за рубежом, для которых представлял интерес голос из Берлина. Но веру в то, что в самом Берлине сохраняется питательная среда для русской журналистики, Деспотули утратил. Он решил попробовать свои силы в немецкой прессе и с гордостью рассказывал А.П. Бурову в письме от 24 сентября 1932 года о том, что ему удалось закрепиться в малозначительных местных немецких газетах, заручившись более или менее регулярным заработком: «Сегодня я получил предложение от „Braunschw<eiger> Neueste Nachrichtena давать сведения о России. Таким образом, у меня есть три немецких газеты: „Berl<iner> <illustrierte> Nachtausgabea, „Niirnberger Zeitung<c и „Braunschweiger N<eueste> Nachricht<en>a, – это может дать 60–70 марок. Значит, дела поправляются»(35). Обретенный статус иностранного корреспондента при немецкой прессе время от времени открывал перед Деспотули доступ к чиновникам нового правительства, и марта 1934 года он сообщал: «Нас – группу иностранных журналистов – возили в Лейпциг на ярмарку. Доставили в оба конца, дали приют на три дня, накормили и напоили, обласкали. Только и осталось, что написать во всех газетах мира о потрясающем успехе нынешней мессы. Но журналисты народ малоблагодарный, – вряд ли окажут эту услугу гостеприимным хозяевам»(36). В отличие от коллег, Деспотули, видимо, удалось такую «услугу» оказать – это можно понять из письма от 27 марта, где он рассказывает, что «сегодня» приглашен на чай к министру труда Францу Зельдте, где будет и секретарь Министерства финансов Фриц Рейнхардт(37). Можно полагать, такие контакты с администрацией и подвели Деспотули к редакторскому креслу воскрешенного «Нового слова», когда газета, все своеобразие политической платформы которой сводилось к антибольшевистским заклятиям, столкнулась с необходимостью не только занять место на русском газетном рынке Берлина, опустевшее после прекращения «Завтра»(38), но и выйти на международную арену. В этом смысле сравнительно молодой, энергичный журналист Деспотули обладал рядом бесспорных преимуществ в глазах вершителей нацистской культурной политики, занимавшихся проблемами печати. Его контакты, пусть и в роли второразрядного, на ничтожных ролях репортера, с различными органами русской прессы разной политической окраски в целом антибольшевистской направленности в различных странах – многолетнее участие в «Руле», а потом в «Нашем веке», корреспондирование в «Возрождение», мимолетный эпизод с «Последними новостями» 1932 году, выступления в рижском «Вечернем времени» в 1925 году, сотрудничество в варшавской «Молве», выступления в харбинском «Рубеже» и парижской «Иллюстрированной России» – создавали впечатление редких по широте связей в газетном мире русского зарубежья и выглядели вдвойне ценными при сравнении с его предшественниками в редакции. Его опыт работы в качестве «иностранного корреспондента» в германской прессе показывал готовность улавливать желания и потребности властей и откликаться на них. Степень доверия к нему правительственных кругов видна из того, что назначение его на руководящий пост в газете состоялось несмотря на то, что он не был ни членом нацистской партии, ни германским подданным. При этом у них не было основания подозревать его в прагматическом лавировании или циничном притворстве по отношению к новым властям. В сущности, его сочувствие молодому нацистскому движению проявилось еще во время работы в «Руле», когда Деспотули напечатал в газете И.В. Гессена репортаж о посещении собрания национал социалистов. Статья завершалась словами:
Я не видел подобного энтузиазма толпы.
Геббельс, утомленный беспрерывной напряженной речью – почти в обморочном состоянии.
Прощаясь со мной обессиленный, сразу похудевший, с лихорадочно блестящими глазами, как будто равнодушный к успеху Геббельс говорит: «…Да, да!.. Но не сегодня! Мы сговоримся завтра по телефону, и я поделюсь с русской газетой своими мыслями..»(39)
Письмо Деспотули от 14 сентября 1934 года полно торжества и ощущения превосходства по отношению к старшим представителям литературно журнального Берлина, оказавшимся неудачниками и вынужденным покинуть Германию после прихода нацистского правительства. Будущая газета виделась ему воплощением русского национального сознания.
Сегодня выпустил первый номер под своей редакцией «Нового Слова». <…>
Вашим друзьям, которым климат Германии оказался пагубным для их политического насморка, неудачным дельцам слева и справа – гг. Крымовым и Кречетовым – в трогательном альянсе на берегах Сены обретшим новую родину – мой редакторский привет.
Через месяц газета начнет выходить еженедельно. Я позволю себе тогда подробнее поговорить с Вами о делах газеты.
Думаю, что Ваша трогательная нежность ко мне останется неизменной. Если Вас не смущали мои адъютантские аксельбанты, то да не смутит Вас мой редакторский карандаш – он двух цветов – синий и красный. Прибавить белый цвет – вот Вам цвета национального флага России, которой беззаветно и будет служить наша газета(40).
Актуальность заверения в «беззаветном служении России» вытекала не просто из щекотливости положения, когда «нацмен» Деспотули, только что создавший немецкую семью, был окружен в редакции лицами преимущественно немецкого происхождения. Цели завоевания «внешнего» рынка новой газетой требовали доказательства того, что ей удается превзойти ведущие органы прессы русского зарубежья именно по линии понимания, выражения и отстаивания русских национальных задач. Задание это, выдвинутое перед Деспотули при найме на работу, было по настоящему близко ему, и он нимало не кривил душой, берясь за него. Поэтому он с таким пылом и заверял Бурова, что действительно является «полноправным и совершенно самостоятельным редактором, решительно ни от кого не получающим указания, как нужно составлять очередной номер. Такой свободы не знал ни в одной из „свободных“ газет гессенского или гукасовского толка»(41). Он нисколько не сомневался, что разоблачение еврейства совпадает со службой «национальному флагу России», с борьбой с Интернационалом, где верховодят евреи большевики(42).
Однако убежденности в том, что формулируемые позиции получат надлежащий отклик у широкой русской аудитории, у него, при отсутствии опыта ведения газеты, не было. Между тем благополучие «Нового слова» – после многих месяцев «полусуществования», – а вместе с тем и благополучие самого Деспотули – зависели как раз от способности увлечь широкую общественность, особенно за рубежом, нацистскими идеологическими лозунгами. Нервозность его по этому поводу доходила до паранойи, и он ощущал себя «неожиданно объявленным вне эмигрантского закона»(43).
Назначение на пост редактора «Нового слова» резко изменило место Деспотули в русской колонии, от которой он, казалось, совершенно отошел после 1932 года. С одной стороны, он столкнулся с открытой враждебностью и презрением со стороны тех представителей русско еврейской интеллигенции, с которыми он сотрудничал в «Руле» и «Нашем веке» и в зависимости от которых столь долгое время находился в Берлине. «Гнусавые Ирецкие и отдающие трупным ядом Гессены меня плохо узнают на улицах. Но где были все, когда мне было худо. Кто из них поддержал меня? Забрасывали грязью, когда я пытался обличать подлинную роль гг. Овчаровых и иже с ним присных»“. В воспоминаниях И.В. Гессена, написанных незадолго перед смертью, прорывается глубокое отвращение к Деспотули: «А когда засим было создано „Новое слово“, на пост редактора удалось найти лишь бывшего владельца ресторана, прибегнувшего после неудачи на этом поприще к мелкому репортажу и тщетно старавшегося ввести в заблуждение публику усвоением внешнего облика „Руля“. Не ошибусь, сказав, что ни один заправский литератор не предоставил своего имени этому бездарному листку – все это было под стать редактору, плавающие и путешествующие в поисках заработка»(45).
Вместе с тем новые полномочия Деспотули и роль, возложенная на «Новое слово», толкали бывших его коллег на заискивание перед ним в попытках найти пути к лицам, стоявшим у рычагов власти. В письме к Бурову 8 декабря 1934 года он рассказывал: «Благодаря газете, встречаюсь с очень интересными людьми, меня приглашают на всевозможные официальные приемы. Очень характерна та скромность, с какой проходят банкеты иностранной печати у, скажем, Розенберга или Геринга»(46). Стоило газете поместить в одном из первых номеров очерк Анны Таль(47), как русское берлинское издательство «Петрополис» (находившееся в «еврейских руках») приняло ее новый роман, согласившись (как подчеркнул Деспотули) «его печатать без всякой „доплаты“»(48).
Ширился круг иностранных связей. Стремление редактора придать международный размах изданию выразилось в создании сети иностранных корреспондентов и приглашении зарубежных авторов. С 1 октября 1934 года в газете сотрудничал живший в глубокой нищете в Ницце литератор и журналист с богатым скандальным прошлым – Иосиф Колышко(49), который, печатаясь под различными псевдонимами (Ник. Ермаков, Баян, Современник), стал с 1935 года одним из главных авторов «Нового слова». Обзоры политической жизни вел близкий к И.А. Ильину А.И. Бунге, работавший в газете с самого ее начала, до прихода Деспотули. В 1935 году к ней присоединился ряд новых авторов – упоминавшийся выше Л. Кормчий (под псевдонимом Ловчий), гельсингфорсский журналист И.И. Саволайнен, старший сын А.В. Амфитеатрова Владимир Кадашев, Я.М. Меньшиков, Петр Балакшин, приславший корреспонденции из Голливуда; в 1936 году – с отрывками из своих больших вещей выступили Георгий Гребенщиков и Иван Лукаш, стали печататься «письма» из Харбина (Дэн), Египта (Д.П. Фламбуриари), Праги (М. Осинин, с 1937 года перебравшийся в Румынию), Шанхая (Юрий Разин), Испании (Альбус, под этим псевдонимом, возможно, скрывался Н. Белогорский – Н.В. Шинкаренко), Буэнос Айреса (Игорь Киселевский). С 4 октября 1936 года в газете печатался живший в Тегеране М.М. Спасовский (Михаил Гротт)50. Иностранные авторы вовсе не ограничивались «локальной» проблематикой. Так, Кормчий выступил со статьей «Облик предателя», разоблачавшей П.Н. Милюкова и его преступные контакты с американским евреем миллионером Я. Шифом (1936. 31 мая. № 22. С. 2–3). Владимир Кадашев написал большую статью, объявлявшую прозу В. Сирина «сплошной неудачей»(51). Из Финляндии присылал свои публицистические статьи на общеполитические темы С. Северский (ген. С.Ц. Добровольский)52, из Ниццы – Л.А.Берг53.
Особенно тесные связи возникли у редакции с членами стана «непримиримых» в Варшаве – с С.Л. Войцеховским, возглавлявшим Российский общественный комитет там, и с А.С. Домбровским, выступавшим в «Новом слове» под псевдонимом (Вяч. Плотников), поскольку он являлся ответственным редактором в варшавском «Мече»(54). На протяжении 1936 года материалы варшавской жизни появлялись в каждом номере, а с сентября был заведен постоянный раздел «Русские в Польше (от варшавского корреспондента „Нового Слова“)», неподписанные заметки в котором, как правило, принадлежали С.Л. Войцеховскому.
В газете часто появлялись аналитические обзоры советской прессы, посвященные разным сторонам советского быта. Значительное место (как и в других эмигрантских газетах) отводилось перепечаткам беллетристических произведений советских писателей – отрывки из романа Тынянова «Пушкин», фельетоны Ильфа и Петрова, рассказы и очерки Леонида Ленча, Лазаря Лагина, Аркадия Бухова, Михаила Зощенко, Валерии Герасимовой, большей частью взятые из «Огонька», «Крокодила» и газеты «Известия». Стихи не печатались – это было принципиальное решение редактора, зато появлялись написанные им (за подписью – ли; Д.) рецензии на поэтические сборники. Сам Деспотули и Ек. Лучицкая (Е.К. Шпиглей) давали рецензии на новые фильмы и театральные спектакли. Несмотря на омрачившиеся отношения с «не арийцем» В.Я. Ирецким, Деспотули поместил доброжелательный отзыв о новой книге писателя «Коварство и любовь» (1936.9 февраля. № 6. С.5, за подп.: д.)55. Роберт Энгель, ставший в 1937 году заведующим редакцией, печатал отзывы о музыкальных вечерах и другие статьи на музыкальные темы; другой бывший русский немец Артур Лютер выступал с литературно критическими статьями и воспоминаниями о дореволюционной Москве. Не оставляли самого редактора ни писательские амбиции, ни ностальгия по Востоку. В пасхальном номере 1936 года он поместил рассказ «Из сказок Ирана».
Пропагандными задачами интересы «Нового слова» не ограничивались; значительное место отведено было нейтральному в идеологическом отношении и культурному по характеру материалу. В этом плане объяснима попытка в 1936 году журналиста и поэта Семена Витязевского (Пантелеймона Юрьева) устроиться в газете Деспотули в качестве ее варшавского корреспондента. Ее не было бы, если бы антиеврейские выпады в «Новом слове» Витязевский, будучи убежденным юдофилом, не считал уступкой давлению сверху или временной аберрацией редакции(56). Как раз в тот момент появились успокоительные сигналы того, что цели антисемитской кампании достигнуты и дальнейшей эскалации ждать не следовало. Накануне открытия XI всемирных Олимпийских игр в Берлине в газете было напечатано интервью, уверявшее читателей в установлении нормальных условий для культурного самовыражения еврейства после устранения прежних «вывихов», приводивших к засилию евреев в театральной и музыкальной жизни Германии(57).
Как бы то ни было, первые два года существования берлинского «Нового слова» сопровождались впечатляющим ростом круга сотрудников и географии распространения газеты. Оглядываясь на этот первый период, Деспотули писал в передовой статье:
О большевизме, его истинных прародителях и нынешних провозвестниках, нужно было сказать правдивое, смелое, новое слово.
И оно было сказано нашей газетой. Роль иудеев в большевизме, связь их с масонством и разрушительная работа последнего были всесторонне освещены в «Новом слове». Статьи наши, сначала с опаской и оглядкой, перепечатывались в двух трех зарубежных изданиях. Потом перепечатки стали более частым явлением, а в течение последнего года «Новое слово» может смело считать себя главным поставщиком материала, по крайней мере, для доброго десятка эмигрантских и сотен иностранных газет. <… >
А, с другой стороны, в тылу повелась предательская работа, дискредитирование личности редактора и т. п. Люди, ничему не научившиеся за долгие годы изгнания, оказались незаменимыми союзниками Москвы, неизменно желанными сотрудниками иудейской клики, не жалеющей красок для очернения дела, творимого «Новым словом»(58).
Замечания о «предательской работе», об интригах вокруг газеты были вызваны не чисто риторическими целями. Христиан Гуфен приводит данные, указывающие на ожесточенную борьбу соперничающих эмигрантских группировок, сопровождавшуюся доносами в гестапо(59). В середине октября 1935 года Адольф Эрт, руководитель Анти Коминтерна (принадлежавшего к системе учреждений Министерства пропаганды), известил Деспотули о невозможности далее финансировать «Новое слово». С 1 октября 1936 года газета перешла на баланс Восточного отдела при возглавляемом А. Розенбергом Внешнеполитическом ведомстве национал социалистической партии(60). Во главе Восточного отдела стоял ученый и публицист, выходец с юга России, д-р Георг Лейббрандт, ведущий идеолог борьбы с большевизмом и еврейством, которого называли «правой рукой» Розенберга. Благодаря его личной поддержке «Новое слово» под редакцией Деспотули смогло обрести твердую почву под ногами. Передовая статья Деспотули была не только рапортом о достигнутых за истекшие два года успехах, но и ответом на закулисные нападки его врагов и конкурентов. Своеобразную перекличку с нею в номере образовывал пространный, с продолжением в следующем выпуске, отчет Деспотули о съезде национал социалистической партии в Нюрнберге(61). Этот материал призван был служить свидетельством благонамеренности газеты и знаком оказанного редактору высочайшего доверия. Деспотули и далее посещал каждый партийный съезд, проходивший раз в году, и давал подробный репортаж о событии(62).
С переходом в ведение Восточного отдела персоналу редакции предоставили новое помещение. До осени редакция и издательство находились по адресу Berlin Spandau ('West), Seegefelder Strafie 3563, а с 29 ноября 1936 года она вместе с издательством и с типографией (Georg Koenig) разместились в восточной части города, рядом с Александерплатц – Berlin O27, Magazinstrafie 15/16. Продукция издательства не ограничивалась газетой. Оно занималось выпуском и «обязательной» пропагандой литературы – речей гитлеровских вождей в русском переводе(64). При переподчинении газеты другому ведомству редакция объявила о решимости добиться значительного роста подписки:
В 1936 г. число подписчиков и читателей дошло до 7000, т. е. увеличилось почти на 50 % в сравнении с 1935 годом. <…>
«Новое слово» с первого же дня поставило себе задачей существовать на основе самоокупаемости, борется все время за полное осуществление этой задачи. Все сотрудники газеты и сама редакция принимают на себя львиную долю в борьбе за право существования газеты тем, что работают почти (и зачастую вовсе) без вознаграждения(65).
В этой заметке была провозглашена задача удвоить в 1937 году число подписчиков. Но цель эта оказалась недостижимой. Напечатанная в газете летом заметка говорила:
Тираж нашей газеты во всем мире достиг семи тысяч. Если мы его увеличим лишь на две тысячи – «Новое слово» сможет провести в жизнь те необходимые улучшения, которые настоятельно требуются в связи с событиями на нашей родине. Мы должны получить возможность более частого осведомления из первоисточников обо всем происходящем в СССР(66).
Спустя год редакцию посетил и встретился с Деспотули Иван Солоневич. По его рассказу, о своей газете Деспотули говорил без особого энтузиазма («устал тянуть лямку»), упомянул, что они имеют около 7000 подписчиков, но печатают на 1000 экземпляров больше для распространения в местах «кучного» проживания русских. Деспотули показал Солоневичу кабинеты, которые были добротно меблированы и снабжены всем необходимым для журналистской работы: новенькие пишущие машинки, телефоны, стеллажи до потолка с досье на актуальные темы и даже кофеварки. Деспотули завел его в помещение, где стояла мощная радиостанция, с помощью которой сотрудники вели запись текущих передач советского радио, чтобы, по словам главного редактора, «быть в курсе событий на той стороне»(67).
К лету 1937 года газета распространялась в 34 странах(68). Ее не допускали в Латвию, а осенью 1937 го запретили и во Франции. По мере обострения международно-политических отношений в канун Второй мировой войны усиливалось враждебное отношение к газете Деспотули. В одной из ее передовых статей сообщалось о бойкоте и «травле», затрудняющих работу зарубежных авторов «Нового слова»: «Наши сотрудники во Франции должны прибегать ко всевозможным хитростям, чтобы отправить очередной материал для газеты. Затруднены были и сношения с Чехословакией – оттуда пакеты возвращались с пометой „не разрешено“»(69). Из за ореола одиозности, окружавшего «Новое слово», в газете чрезвычайно высока была доля авторов, укрывавшихся под псевдонимом. Кажется, ни в одной другой «большой» газете русского зарубежья материалы скрывшихся за псевдонимом сотрудников не занимали столь большого места.
Из всех политических группировок и организаций русской эмиграции самой близкой редакции «Нового слова» был Национально-трудовой союз нового поколения. С самого начала, с 1934 года, газета относилась к этой молодежной организации с особенным вниманием и теплотой, противопоставляя антибольшевистскую действенность ее старшим представителям эмигрантской политики. В «Новом слове» часто перепечатывались материалы из главного органа Союза «Знамя России».
Когда съезд национал социалистической партии в Нюрнберге в 1937 году выдвинул лозунг «Европа, пробудись!» и поставил задачей формирование широкого антикоммунистического фронта (в противовес движению Народного фронта в Европе), «Новое слово» агитировало за союз всех русских правых, национальных сил мира. Приглашение было адресовано Н.П. Рыбакову, К.В. Родзаевскому, генералу А.В. Туркулу, А.О. Гукасову и Ю.Ф. Семенову – издателю и главному редактору парижского «Возрождения», И.Л. Солоневичу (тогда еще проживавшему в Софии), Н.П. Рклицкому (Белград) и В.М. Байдалакову (НТСНП)(70). Берлинская группа «Российское национальное и социальное движение (РНСД)», созданная в 1935 году из обломков РОНДа, в сентябре 1937 года вступила в альянс с лидером харбинских фашистов К.В. Родзаевским. Руководителем ее был B.C. Левашев, в 1936–1938 годах работавший в редакции и писавший передовицы в «Новом слове». В альянс вошел со своим «Кружком российских культурно политических исследований» и Александр Меллер-Закомельский(71). На собрании в мае 1938 года было провозглашено образование Русского национального фронта(72). По видимому, роль Деспотули в этой деятельности, имевшей международный размах, помогла ему в тот момент отбиться от своих противников внутри берлинской русской общины – от попыток генерала В.В. Бискупского, в мае 1936 года назначенного главой новосозданного Управления делами российской эмиграции в Германии (Russische Vetrauensstelle in Deutschland)(73), захватить «Новое слово». Бискупский, направивший зимой 1937–1938 года Лейббрандту и близкому сотруднику министра пропаганды Геббельса Эберхарду Тауберту предложение возложить на него редактирование «Нового слова», получил поначалу туманные обещания на этот счет от обоих адресатов. Однако в феврале 1938 года Тауберт объявил ему, что газета останется за Деспотули(74). И все же попыток отобрать газету Бискупский не оставлял и позднее. Ограждала Деспотули от них протекция Г. Лейббрандта, видевшего в «Новом слове» инструмент для прощупывания возможностей использования антибольшевистских сил в эмиграции в будущей войне против СССР и дорожившего предоставляемыми «Новым словом» возможностями установления контактов с русскими эмигрантскими антибольшевистскими кругами(75). В частности, конфиденциальные переговоры Лейббрандта с членами НТСНП шли через Деспотули(76).
В начале 1938 года в газете появились два парижанина. Одним был публицист и писатель Георгий Владимирович Немирович-Данченко, порвавший в марте 1938 го с журналом «Иллюстрированная Россия» по политическим причинам(77) и перебравшийся осенью в Берлин(78). Первой, «испытательной» его публикацией в газете был отчет о поездке в Мюнхен, связанной с пятнадцатилетием «пивного путча»(79). Развернуться в газете ему не удалось из за смерти в 1939 году.
Несравненно более ощутимым оказался приход в газету участника белого дела в Гражданскую войну штабс-капитана В.А. Ларионова, в 1920 е годы – члена кутеповской боевой организации, героя террористической вылазки в Ленинграде 1927 года, после переезда во Францию ведшего активную работу в РОВС и в середине 1930-х годов выступившего с требованиями его реорганизации в целях усиления борьбы с советским режимом, создателя и руководителя кружка национальной молодежи «Белая идея» («Борцы Белой идеи»)(80). Первым его выступлением в «Новом слове» была статья, разбиравшая версии похищения генерала Миллера(81). Но постоянным сотрудником газеты он стал спустя несколько недель, когда его вместе с тремя старшими чинами РОВСа выслали из Франции и он прибыл в Берлин. Дебютом его в этом качестве стала статья «Воинствующий агрессор (О русской и еврейской эмиграции во Франции)»(82), а затем, с 14 августа, последовала публикация кусков готовившейся книги «От Опперпута – до Скоблина», посвященной разоблачению большевистской провокации в рядах Белого движения. Положение, которое он сразу занял в газете Деспотули, тем более примечательно, что прежде, на протяжении пяти лет, он в ней не выступал, тогда как в 1933 году его пламенные гражданские стихи украсили берлинскую газету «Пробуждение России»(83).
Его присоединение к «Новому слову» совпало с общим резким изменением международной обстановки вслед за мюнхенскими соглашениями в конце сентября 1938 года. У Деспотули эти события вызвали бурный восторг. В письме к Бурову от 9 октября он сообщал, что «весьма напряженно переживал драматические события до 30 сент<ября>. Как видите, Гитлер снова проявил себя гениальным политиком, трезво расценивающим своих противников. Германия увеличила не только свой авторитет, но и территорию»(84). Под впечатлением перелома, произошедшего в мировой обстановке, во внешнем облике «Нового слова» были даже введены некоторые изменения. Они коснулись подачи сообщений собственных иностранных корреспондентов. Их теперь помещали под общей «шапкой» «По белу свету. Корреспонденты „Нового Слова“ пишут» – под которой в первый раз сгруппированы были корреспонденции из Харбина «Как тысячи советских подданных становятся эмигрантами» (подп.: Дэн), из Варшавы (подп. С.Л.В., т. е. Сергей Войцеховский) и из Брюсселя (подп.: – ский, т. е. Ю.Л. Войцеховский)(85). Раздел этот постоянно расширялся – по мере дальнейших успехов военно-политической экспансии гитлеровской Германии к нему добавлялись новые регионы.
В биографии В.А. Ларионова период 1938–1941 годов оказался насыщенным литературно публицистической работой. Он быстро выдвинулся в ведущие сотрудники «Нового слова», выступая в разных газетных жанрах – с фельетонами, разоблачающими различные стороны советской действительности, с анализом материалов, помещенных в советской печати, с мемуарами, несущими отчетливо агитационную, воспитательную направленность, с комментариями по поводу политических событий во Франции перед вторжением в нее германских войск, с военными обзорами. Он заявлял, что спасение России будет достигнуто не болтливым либеральным интеллигентом, а воином фронтовиком, живущим заботами народа(86). В своих фельетонах он нападал на политических и военных лидеров эмиграции (Милюков, Деникин), из ложных патриотических побуждений накануне войны готовых поддерживать сталинскую политику(87), атаковал вождя младороссов А. Казем бека, в начале 1939 го сменившего вехи и перешедшего на антифашистские позиции(88). Газетная работа была неразрывно связана у него с общественной. Он создал и возглавил Национальное общество русской молодежи (НОРМ)(89), сделав страницы «Нового слова» рупором его пропаганды, устраивал летние лагеря для юношества. Большой резонанс получили высказывания Ларионова, обвинявшие руководство РОВС в предательстве интересов народа и полной недееспособности(90). Они вызвали всплеск возмущения у старшего офицерства, и В.М. Деспотули ответил на это передовой статьей, опровергавшей упреки газете в «непочтительном отношении к старости»(91). После вторжения германских войск в СССР 22 июня 1941 года участие Ларионова в «Новом слове» резко сократилось – он перешел на службу в Абвер.
О размахе планов «Нового слова» накануне войны свидетельствовало создание при нем в 1939 году нового русского издательства в Берлине. Направление его деятельности и репертуар призваны были упрочить международные позиции газеты. В информационной заметке говорилось:
В Берлине организовалось Русское Национальное Издательство и книготорговля, поставившее своей задачей издание книг на русском языке и распространение их во всех странах российского рассеяния. Во главе издательства стоит М.Н. Купчинский, редактором издательства приглашен В.М. Деспотули.
В портфеле издательства имеются рукописи ряда известных зарубежных писателей. В первую голову предполагается выпустить следующие книги: Ольга Кугушева «Волчья свора»(92), И.А. Родионов (автор нашумевшей книги «Наше преступление») «Царство сатаны»(93), Мих. Спасовский «В.В. Розанов в последние годы своей жизни»(94), В. Вонлярлярский «Воспоминания», В.А. Ларионов «Вылазка в СССР»; роман Павла Перова «Пятый всадник Апокалипсиса» и др.
Магазин издательства находится на Гейсбергштрассе 1495.
Первые две книги – воспоминания Вонлярлярского и книга М.М. Спасовского о Розанове – вышли уже в мае(96).13 августа было напечатано пространное интервью с директором издательства М.Н. Купчинским, в котором он сообщал:
В данный момент в печати находятся две книги: Виктор Ларионов «Белая идея в сетях провокации» и Иван Родионов «Царство сатаны». Можно суверенностью сказать, что обеим книгам успех обеспечен, мало того: – книга Ларионова, носящая актуально разоблачительный характер, является своего рода сенсацией зарубежного книжного рынка. Заказы на нее поступают уже сейчас со всех концов русского рассеяния.
Подготавливается также к печати роман Павла Перова «Пятый всадник Апокалипсиса» и целый ряд произведений В.В. Розанова. Кроме того ведутся переговоры с известным писателем П. Красновым, по поводу выпуска в Русском национальном издательстве его новейшего романа. – Затем: – Алла Рахманова!(97)
Упомянутый в планах издательства Павел Перов (1886–1980) стал тогда, как и Ларионов, влиятельным членом редакции. В биографии его много загадок и белых пятен. В то время как литературные его выступления подписаны были, как правило, «Павел Перов», подлинное его имя в точности нам неизвестно – в печатных упоминаниях оно дается то как Н.И. Перов, то как Н.Н. Перов, хотя сомнений в том, что это одно и то же лицо, нет. Он окончил кадетский корпус и артиллерийское училище в Петербурге, участвовал в Русско-японской войне и после тяжелого ранения вышел в отставку. В 1910 году он приехал в САСШ, где зарабатывал в качестве художника оформителя и создал свой первый мультипликационный фильм «Love and Swords» (1915). В 1917 году в течение нескольких месяцев он исполнял обязанности секретаря российского посланника Б.А. Бахметева, осуществляя, по некоторым сведениям, и слежку за находившимся в Америке Л.Д. Троцким(98). Вернулся он в Европу, надо полагать, через Китай, где он составил сборник «Аргонавт» (Шанхай, 1921. № 1)(99). Некоторое время он прожил в Риме, работая шофером в семье князя Юсупова. По сведениям, собранным иностранной агентурой ОГПУ, он говорил, что убьет Муссолини, если тот признает СССР(100).
Опыт американской жизни отразился в книжке рассказов Перова «Американские новеллы». На обороте титульного листа указывалось:
Рассказы, вошедшие в сборник «Американские новеллы», были написаны первоначально по английски и на русском языке появляются впервые.
Хотя настоящее издание не есть дословный перевод с английского, автор по мере возможности умышленно сохранял дух и манеру изложения, принятую им для американского читателя.
Автор.
Книга вышла с предисловием В.Я. Ирецкого, где говорилось:
Автор книги «Американские новеллы» прожил за океаном двенадцать лет. Он достаточно переимчиво впитал в себя американизм, деловитую суетность гражданина Нового Света и его педантичную экономию усилий. Но он не мог – может быть, не успел – вытравить в себе целиком русской души, которая не приемлет трескотни американских торжищ и задумчиво взыскует града невидимого и дальнего(101).
Вслед за этим появился и первый роман Перова «Братство Вия». Остро фабульное повествование, соединявшее черты приключенческого и научно фантастического жанров, подобно печатавшемуся с того же 1925 года «Гиперболоиду инженера Гарина» А.Н. Толстого, поведало о научном открытии, сделанном русским доктором Бактеревым и использованном таинственной международной организацией для превращения людей в безвольные, дисциплинированные автоматы («мортоматы») с целью установления «идеального царства чистого коммунизма». Содержание романа, сводившегося к разоблачению сатанической сущности кремлевских планов переделки человечества и мира, было сдобрено изрядной дозой откровенного антисемитизма(102). Это не помешало автору свое очередное произведение – «Пациент д-ра Арнольди. Роман приключений» – пристроить в рижской «еврейской» газете «Сегодня», где он печатался с 25 июля по 16 сентября 1926 года.
Вернувшись в США, он в 1927 году основал там собственную кинокомпанию мультипликационных фильмов Peroff Pictures Inc. В конце 1929 го он переехал в Германию, где продолжил деятельность в кинематографической индустрии в качестве режиссера, продюсера, сценариста и художника и выдвинулся в секции короткометражных рекламных лент на кинофабрике «Уфа». Успехом у массовой аудитории в Германии пользовались в начале 1930 х годов его мультфильмы «Willis Zukunfts traum», «Das Ungeheuer von Kamimura», «Der quakende Narr» (в соавторстве с Леоном Малаховским), «Die Meistersinger», «Die geknipste Frau» «Die Frosch Prinzessin», «Geisterschenke. Teddys Abenteuer». После прихода Гитлера к власти Перов был привлечен к работе в области нацистской кинопропаганды.
Появление его в «Новом слове» раскрыло иную грань творческого облика Перова. Его дебютом там была философская статья «Новые горизонты человеческих познаний», по уверению редакции представлявшая собой русскую версию выходящей в США публикации(103). Она предшествовала появлению его философского трактата, в котором сделана была попытка соединения религиозной философии и научного миросозерцания и который исходил из предположении о существовании «единой космической схемы»(104). Впрочем, как публицист Перов оказался для «Нового слова» более ценен, чем в качестве философа, и был создан этой газетой так же, как ею был сотворен Ларионов публицист. Он освещал различные стороны текущего международного положения(105); по видимому, ему принадлежат псевдонимы Н. Полозов и П. Ясенев. Ближайшее участие в работе редакции длилось у него, как и у Ларионова, до 1941 года. Реже стал он появляться на страницах газеты после того, как зимой 1941 1942 го был привлечен к планам создания казачьим генералом В.А. Дьяковым добровольческих объединений из советских военнопленных; на Перова возложена была пропагандистско воспитательная работа(106). Снова участились его выступления в «Новом слове» в 1943–1944 годах. После окончания войны он печатался (под псевдонимом П.Н.П.) в издававшемся на ротаторе в лагере Ди Пи Фрейманн под Мюнхеном общественно литературном журнале «Огни»(107) и принял участие в проведенном в августе 1946 года съезде находившихся в лагерях российских писателей и журналистов, выступив с докладом «Демократия и пресса в САСШ»(108). Поскольку у него было американское подданство, он был одним из первых, кто смог выбраться из лагеря и прибыть в США(109), 3 марта 1947 года «Новое русское слово» поместило отчет о его докладе в Нью-Йорке, в котором, напомнив о гуманистических традициях классической русской литературы, он призывал общественность оказать срочную помощь лицам, оказавшимся в лагерях Ди Пи, новым беженцам из советской России(110). Осенью 1949 го он снял серию телевизионных мультфильмов «Jim and Judy in Teleland», явившуюся одним из первых образцов этого жанра, но столкнулся с трудностями по распространению (в 1954 году сериал был продан в Венесуэлу)(111).
Подписание советско-германского пакта вызвало смятение в «Новом слове». В одно мгновение главный враг гитлеровского режима стал близким союзником. В статье «На посту», написанной к пятилетнему юбилею редакции и помещенной в номере от 3 сентября 1939 года, Деспотули отметил, что за пять лет газетой пережито столько, сколько не пережило «Новое время» Суворина за все время своего существования. Он писал:
Когда пять лет тому назад я взялся за переорганизацию газеты – предо мной не было никаких иллюзий. Я знал, что предстоит работа трудная и неблагодарная. Человеку, не имевшему за собою никакой партийной или кастовой группировки, рискованно в эмигрантских условиях возглавлять газету. Надо обладать не только непоколебимой верой в правду своего дела, надо быть не только влюбленным в газету, но необходимо быть одержимым.
За пять лет пережито много. Пожалуй, больше того, что дано вместить обыкновенному человеческому сердцу. Но, в конце концов, какой мелочью должны казаться все обывательские интрижки, сплетни и козни в сравнении с тем, что достигнуто за эти пять лет. Если каждый экземпляр «Нового Слова» читают в среднем только пять человек, то читательский коллектив достигает 42000 человек. Это ли не награда редактору и его сотрудникам за пять лет неустанной работы по созданию, совершенствованию и улучшению газеты!(112)
Вокруг «Нового Слова» концентрируются молодые силы национальной эмиграции. С помощью «Нового Слова» организовано книгоиздательство, которое должно стоять на страже русского слова(113).
Пронесшийся за несколько недель перед тем всплеск закулисных интриг и доносов против «Нового слова», шедших из лагеря Бискупского, подразумевался в следующем абзаце статьи:
Как бы ни были велики вольные и невольные ошибки «Нового Слова», разве не будут они прощены хотя бы только за то, что «Новое Слово» за все эти пять лет ни разу не отдало своих страниц злобствующему эмигрантскому обывателю, ни разу не снизилось до полемики со всевозможными «вожденятами», не проповедовало внутри эмигрантской склоки и никогда не занималось сведением личных счетов.
В конце же ее содержался отклик на договор Риббентропа с Молотовым и заверение читателя в непреклонной верности газеты выбранному курсу. Можно полагать, что эти формулировки были тщательно согласованы с курирующими редакцию инстанциями:
«Новое Слово» ценит гостеприимство, которое оказывается ему Германией. Оно неизменно указывало на то, с каким напряженным вниманием следит российская эмиграция за возрожденной страной, победившей у себя зачатки коммунизма и выкорчевавшей иудо-марксистское отребье. Тот факт, что по причинам государственного характера Германией подписан пакт о ненападении с советским правительством, не может для нас означать перемены отношения этой страны к коммунистическому вопросу. <… >
В твердой и непоколебимой уверенности, что наше дело – дело правое – продолжаем мы тяжелый путь. Что бы ни случилось, уклонов нам не знать! Что бы ни случилось, мы только теснее смыкаем ряды, в твердой вере, что настанет день, когда наша правда станет всеобщей правдой.
Номер вышел после того, как было объявлено о начале военных действий против Польши и захвате Данцига, и это вызвало приписку. Нельзя было предсказать ход начавшейся кампании, и в приписке ощущается беспокойство автора, выразившееся в проекции настоящего на пережитое в Германии с 1922 года:
P.S. Когда эти строки были уже на странице, стало известным о начавшейся борьбе Германии с Польшей, которая натравлена европейскими «блюстителями мира». Нам, пережившим в Германии времена инфляции, безработицы и марксистского хаоса, понятны переживания народа в эти страдные дни. В борьбе за свое место под солнцем германский народ испытал много несправедливостей. Руководимый своим вождем Адольфом Гитлером, он полон надежд и веры в благополучный исход своей борьбы, которая должна будет дать ему возможность дальнейшего мирного преуспеяния.
О дилемме, вставшей перед русскими в разных странах рассеяния, Деспотули писал в передовице в следующем номере. Он заявлял, что не должно быть осуждения тех эмигрантов, которые вынуждены служить в армиях противоборствующих государств. Он сопоставил при этом положение русских в Германии с ситуацией в соседней Франции. Сравнение было не в пользу последней: в отличие от органов печати в демократических странах «Новое слово» и в нынешней обстановке выходит без «зияющих проплешин на газетных простынях»(114).
Развернувшиеся военные действия освещались в газете в аналитических обзорах, подготовляемых (под псевдонимом «Офицер») А.А. фон Лампе. В номере от 17 сентября (напомним, что в этот день Красная армия перешла советско-польскую границу, но ясно, что номер был составлен накануне) появилось «Открытое письмо американскому народу» Павла Перова. По словам редакции, письмо это он направил в ряд американских газет. Не известно, дошло ли оно до них и произвело ли нужное действие, но «Новое слово» должно было чувствовать законную гордость за проявленную им инициативу. Объясняя ее, автор писал:
Русский по происхождению, американский подданный после 1918 года, художник по профессии, я изъездил чуть ли не все страны света и не в качестве богатого туриста, наблюдающего жизнь из окна салон вагона, а в поисках работы, приходя, так сказать, с черного крыльца. Последние годы, случайно захваченный экономическим кризисом в Германии, я пережил вместе с этой страной и депрессию, и национальный переворот, и кризисы в Австрии, Чехии и теперь в Польше. В Германии у меня есть друзья, как они есть и в Америке, и в Англии, и во Франции. И теперь, когда новая катастрофа грозит захватить нас всех, я считаю своим долгом, как русский, как американец, как беспристрастный и незаинтересованный наблюдатель событий, совершающихся вокруг, сказать американскому народу то, что я вижу со своей точки зрения.
«Точка зрения» эта состояла в том, что произошедшие события – это война идей, мировоззрений. Победители в Первой мировой войне, использовав свои права, уклонились от исполнения своих обязанностей. Несправедливость Версальского договора в отношении Германии вынудила страну вступить в борьбу(115). Интересную трактовку давал публицист союзу Гитлера со сталинской Россией:
Германия, вылезая из ямы, оперлась о громадный камень – Россию. Вряд ли кто-нибудь сомневается в том, что скоро будет установлена общая граница между этими государствами. Огромные ресурсы России и организационный талант Германии гарантируют, что всякая попытка блокировать Германию обречена на неудачу. Но есть другая, гораздо более важная сторона этого союза. Существующее в данное время правительство России, под давлением здоровых, органически растущих сил страны, принуждено все дальше отходить от принципов интернационала и поворачиваться к началам национальным. Германия заключила союз с русским народом. Она обещала не вмешиваться во внутреннюю политику России, и это уже личное дело русского народа, признать ли существующее правительство – правительством национальным, или выбрать иное. Союз с русским народом от этого не зависит. Правительства приходят и уходят, меняются самые формы правления, но народ остается. Русские национальные интересы требуют близости с Германией потому, что Германия нуждается в том, что имеет Россия, и наоборот. <… >
Теперь – посмотрите на карту: Испания, Италия, Германия, Россия, Япония; скоро Китай и независимая Индия. Что означает? <…>
Конец британской гегемонии и, может быть, и Британской империи.
Теперь вам ясно, за что идет война?
Если она разгорится, то это будет страшная война, потому что причины ее уходят в самые корни жизни двух народов(116).
Два новых сотрудника – Ларионов и Перов – в период приближения и с началом Второй мировой войны стали ведущими силами в газете, когда она переживала существенные перемены. Ей пришлось приглушить антисоветскую риторику во избежание обвинений со стороны советских инстанций (добивавшихся закрытия «Нового слова» еще с 1934-1935 годов) в проведении подрывной деятельности против дружественного государства. Фокус антисемитской пропаганды сместился. Сейчас объектом гневных обличений становилась не кремлевская камарилья, не Коминтерн, но демоническая роль еврейства в Великобритании и Франции, происки коммунистов в Палестине и т. п.
В отличие от «Последних новостей» Милюкова, приветствовавших сталинский курс на восстановление территориальных границ Российской империи и поглощение советским государством Западной Украины и Западной Белоруссии, «Новое слово», для соблюдения видимости непредвзятости и лояльности перепечатывая из советской прессы репортажи о походе Красной армии, ненавязчиво, подбором изобразительного материала давало понять, что единственной выигравшей стороной там стало еврейство. Ларионов, описывая положение в столице Франции, излагал статью «Янкеля Цвибака»(117) и другие сообщения из находившейся под контролем «евреев и масонов» газеты «Последние новости». С другой стороны, помещая, например, сообщение о расстреле в Вильно русского депутата Польского сейма, «Новое слово» ни словом не обмолвилось о том, что это было дело рук советских карательных органов, и можно было подумать, что казнь эта была очередным польским злодеянием(118).
Прислана эта корреспонденция была, по всей видимости, С.М. Кельничем (С. Москвиным) из Варшавы. На протяжении 1940 года он был главным поставщиком новостей из Польши. С 7 июля 1940 года в «Новом слове» стали печататься «Письма из Лицманштадта» бывшего ответственного редактора варшавской «Молвы» Н.А. Рязанцева, вскоре перебравшегося из Лодзи в Берлин.
Сочувственно настроенные по отношению к «Новому слову» правые деятели русской эмиграции были потрясены неожиданно высокомерными высказываниями в газете по адресу членов русской императорской фамилии и их окружения. Подоплекой этих выступлений был обострявшийся конфликт с Бискупским. В числе лиц, пораженных новой линией газеты, был редактор брюссельского журнала «Часовой» В.В. Орехов. В ответ на его протест В.М. Деспотули писал:
Берлин, 6 марта 1940 г.
Дорогой Василий Васильевич!
Спасибо за добрую память. Конечно, я ничего не имею против перепечаток из «Н.С.».
Вы полагаете, что В.А. Ларионов слишком ожесточается на наши правящие старые классы. Но он то (больше, чем кто либо!) имеет основания на это. Он отдал лучшие свои порывы именно этой не желающей подыхать сволочи, которая – добро бы на печи лежала – продолжает свою мерзкую работу и на чужбине и не дает созреть ни одному национальному начинанию. Большинство из них, если они не идиоты, агенты ГПУ или же борцы за Влад<имира> Кир<илловича>, что впрочем одно и то же(119). Несколько ловких политических спекулянтов делают на этом свои личные делишки. Нет, Ларионов мало их кроет. И бомбу то, как теперь оказывается, следовало скорее бросить в этих «царских опричников», чем в петербургских жидков(120).
Последний номер (за i марта) «Часового» очень интересен.
Дружески жму руку.
Ваш В. Деспотули(121).
Генерал А.А. фон Лампе (с 1924 года руководитель II отдела РОВС) извещал 23 июня 1940 года Н.А. Цурикова:
Я должен откровенно признаться Вам, что статей Ларионова я больше не читаю. Я пришел к окончательному заключению, что он по каким то неизвестным мне причинам превратился в далеко не улучшенное издание его неблагоприятеля – Солоневича, который перед ним имеет то преимущество, что в ругани идет гораздо дальше и, если можно так выразиться, – доходит до совершенства в той области, в которой сам Ларионов только начинает свою неплодотворную и мало понятную мне «деятельность». Поэтому о нем (так же как и о другом сотруднике этой газеты – Павле Перове, который поучает эмиграцию, добросовестно забывая, что сам он представляет собою редкий экземпляр русского офицера в период до Великой войны, обкравшего денежный ящик и дезертировавшего в Америку) – говорить не буду. <…>
Кстати о берлинской русской газете – я прекратил мое в ней сотрудничество, несмотря на то, что писание военных обзоров для меня было просто интересным. Но я поставил условием, чтобы сокращения в моих обзорах, которые могут делаться в силу общих условий и законов, не искажали смысла обзора, чему бывали примеры, и чтобы редактор не позволял себе делать добавления к обзору да еще с неверными выводами и оценкой. Обиженный моим требованием, редактор ответил, что в силу своей редакторской сущности он не может дать мне такого обещания (??) – тогда я предложил ему найти себе кого либо другого для этой работы. Сначала это делал тот же Ларионов, а потом он нашел более подходящего к нему офицера, который никакого военного образования не получил и представляет собою «самоучку», которого не только можно, но и должно исправлять… нахожу, что это выход правильный(122).
Победы германской армии в Западной Европе, и в особенности взятие Парижа, изменили статус газеты Деспотули. Она стала заполнять вакуум, образовавшийся в русской зарубежной прессе после прекращения «Последних новостей» и «Возрождения». В августе 1940 года редакция открыла представительство в Париже. В газету пришло несколько литераторов правого лагеря: Илья Сургучев, В.О. Левитский (редактор газеты «Великая Россия» в пору журналистских дебютов Деспотули), Владимир Ильин, Николай Брешко-Брешковский, поэт Владимир Горянский. Деспотули, совершивший визит в Париж сразу после его падения, развернул кампанию по мобилизации поддержки ветеранам инвалидам (как бы подхватывая дело покойного Н.Н. Баратова) и вообще обездоленным в среде русской эмиграции в результате военных действий, собирая пожертвования читателей в помощь парижанам и направляя в объявленные благотворительные проекты средства редакции и свои собственные средства(123). В феврале Деспотули был избран почетным членом парижского Объединения русских писателей и артистов(124). По мере расширения читательской аудитории «Нового слова» и расширения географии его распространения усиливалась ревность и нетерпимость Деспотули по отношению к другим изданиям на русском языке, продолжавшим выходить на территориях, присоединенных германской армией. 24 января 1941 года полковник Б.А. Штейфон писал в Брюссель редактору «Часового» В.В. Орехову:
Дорогой Василий Васильевич!
Посылаю Вам статью на весьма современную и очень важную тему. Знакомы ли Вы с Деспотули? И что он за человек? Как Вам вероятно известно, я печатался у него. После появления моего очерка «Возрождение военных идеалов» (в № 255), он написал мне письмо, полное грубых, совершенно неприличных выражений по адресу «Часового» и его редактора. Дале писал: «я буду очень огорчен, если наша совместная работа (т. е. мое сотрудничество у него) вынуждено будет прекратиться, но мы считаем не удобным для постоянных сотрудников Н.С. совместительство с работой в Часовом».
Посылая Часовому свою новую статью, я тем самым свидетельствую Вам, какой выбор я сделал. За свою долгую писательскую деятельность, я впервые сталкиваюсь с таким явлением.
Шлю Вам сердечные пожелания здоровья и успеха.
Сердечно Ваш
Б. Штейфон(125).
В ответ Орехов писал ему:
Сердечно благодарю Вас за откровенный рассказ о происшедшем у Вас случае с г-ном Деспотули. Я тоже за годы эмиграции многое видел и многому перестал удивляться, но такой откровенной наглости я еще никогда не встречал.
Вы спрашиваете меня, знаком ли я с г. Деспотули. До войны я встречал его мельком раза два. Никакого впечатления он у меня не оставил: маленький человечек восточного типа, неважно говорящий по-русски, тип маленького, очень хитрого «дельца». Приходилось мне многое слышать о нем и от ген. В.В. Бискупского и от ген. А.А. Лампе, все это далеко не говорило в его пользу, но он меня совершенно не интересовал, да и газета его имела настолько маленькое значение в довоенное время, что у нас просто не было никакой почвы для совместной работы.
В первые месяцы войны, пораженный тем тоном, который «Новое Слово» стало допускать в отношении Дома Романовых, я невольно написал несколько слов одному из сотрудников «Н.С.» В.А. Ларионову, спрашивая о причинах столь непонятной и ненужной травли нашего Царственного Дома. Ответ на это краткое письмо я получил от самого редактора, который счел почему то необходимым в письме ко мне в очень резкой форме обрушиться на Великого Князя и назвал все его движение «большевицкой провокацией». Этот грубый ответ показал мне, что с такими господами вообще по человечески разговаривать нельзя.
Настали дни оккупации. Г-н Деспотули прибыл в Париж и совершенно открыто заявил: «Ни одного русского издания в оккупированной германцами территории я не допущу. Должна быть только одна газета и этой газетой будет «Новое слово». То же самое он повторял и в Берлине, причем мне передавали, что инициатором запрещения ввоза белградских русских газет был также он.
Командование германскими войсками в Бельгии, очевидно, не было согласно с точкой зрения г на Деспотули и, как только я получил возможности возобновить «Часовой» и подал соответствующее заявление, журнал был тотчас же разрешен, причем соответствующие германские власти крайне лестно отозвались о прежней деятельности «Часового», всегда беспристрастного и не вмешивавшегося в европейские распри. Когда я в Париже сделал визит руководителю отдела пропаганды при германском командовании, он также сказал мне, что «из всех эмигрантских западно-европейских органов печати только один «Часовой» оказался на высоте и сохранил независимое русское лицо» – это его подлинные слова.
Мои друзья из Берлина (а у меня, к счастью, всюду есть друзья) сообщали мне, что выход первого номера журнала вызвал у г-на Деспотули припадок ярости и он, не стесняясь других лиц, говорил о том, что «произошло какое то недоразумение, журнал будет закрыт» и т. д. Как Вы видите, выходит уже пятый номер «Часового»(126) и мои отношения с германскими властями самые нормальные и исключительно корректные. Будущее покажет, насколько связи и угрозы г на Деспотули могут заставить Германского Военного Начальника в Бельгии закрыть «Часовой»: для этого решительно нет никаких оснований. Я же не думаю, что г-н Деспотули выражает взгляды Германского Правительства: это было бы слишком…
Но здесь другой вопрос. Как Вы пишете, он в своем письме к Вам допустил «грубые, совершенно неприличные выражения по адресу журнала и его редактора». И вот здесь я обращаюсь к Вам с покорнейшей просьбой, дорогой Владимир(127) Александрович, сообщить мне, в чем он журнал и меня обвиняет. Я Вам даю слово, что, в случае Вашего желания, это останется абсолютно между нами, но мне надо это знать, чтобы ответить, в случае повторения таких случаев, на его обвинения. Заранее благодарю Вас за это большое одолжение(128).
«Припадок ярости» Деспотули был, по видимому, не просто проявлением его самодурства и опасений конкуренции, но отражал позиции его начальства в берлинских правительственных кругах и полученные им заверения. Можно сослаться на провал неоднократных попыток Л.Д. Любимова в 1940 году возобновить при немцах выпуск в Париже газеты «Возрождение»(129). В условиях германско-советского сотрудничества берлинская администрация считала необходимой централизацию управления русской эмигрантской прессой и недопущение малейшего «плюрализма» в интересах обеспечения надлежащего за ней контроля(130).
Газета Деспотули оказывалась все более ценной в глазах вышестоящих инстанций и вызывала неуклонно возраставшее доверие по мере того, как германская власть распространялась на все новые территории с русскими общинами. Это ярко проявилось после блицкрига в Югославии в апреле 1941 года. Следует отметить, что на атласе русской диаспоры эта страна занимала особое место: старинные симпатии сербов к русским проявились, в частности, в широкой поддержке, оказанной правительственными кругами право монархическим силам в русском зарубежье; в 1920 1930 е годы Белград (а не, скажем, Берлин) стал главным оплотом монархического лагеря русской эмиграции. Здесь же находилась и главная штаб квартира Национально трудового союза нового поколения. Вскоре после разгрома Югославии Деспотули отправился туда. Ранее с подобными командировками он, по горячим следам победных маршей армии, посетил Варшаву, Брюссель и Париж. Но на сей раз его миссия имела особое политическое значение. В своем отчете о новой поездке он подчеркивал:
Говоря о русских в Сербии, нельзя иметь в виду только тот жалкий в своем убожестве элемент, который разве что годен для дешевого юмора второразрядного театрика. О «полковничках» и генералах, не расстающихся с грезами о «восстановлении прошлого», нельзя же писать серьезно. Даже несмотря на их старчески злую суетливость, с которой они пытаются обслуживать некоторые учреждения. В Сербии имеется, как и повсюду в нашем рассеянии, здоровый трудовой элемент, национальные чувства которого не удалось убить бездарным «возглавителям» и «спекулянтам духа»(131).
Едва ли не главной целью поездки были встречи с руководителями НТСНП – пожалуй, единственной эмигрантской организации, к которой на протяжении многих лет «Новое слово» питало наибольший интерес и ощущало наибольшую близость, видя в ней единственно дееспособную, жизненную силу. Близость эта выражалась в предоставлении большого места корреспонденциям из Белграда и частым (как и прежде) перепечаткам материалов из органа НТСНП «Знамя России». При этом хроническое недовольство редакции вызывал отказ «новопоколенцев» вступить на путь антисемитской пропаганды. Излагая программное – первое публичное – выступление В.М. Байдалакова на собрании в Белграде 22 февраля 1939 года, газета Деспотули отмечала:
Весьма подробный и обстоятельный доклад В.М. Байдалакова представляет собой несомненный интерес. Нельзя, конечно, принять его полностью. Красивые слова остаются все же только словами, которые отлично могут ужиться на страницах любой антибольшевистской газеты рядом с маленьким фельетоном или театральной рецензией. Хотелось бы большей конкретизации от вождя политического движения, которому наша газета недвусмысленно симпатизирует. Хотелось бы также в программном заявлении услышать и об отношении Союза к масонам и евреям. Теперь эти вопросы нельзя обходить(132).
Серьезный интерес – возможно, под воздействием редакции «Нового слова» – обнаруживали к этой молодой эмигрантской организации и германские правительственные круги. Прощупывание возможностей сотрудничества состоялось задолго до Второй мировой войны, когда основоположник и генеральный секретарь организации М.А. Георгиевский был приглашен в Берлин для переговоров(133). Переговоры оказались бесплодными, и в июле 1938 го отдел организации в Германии был распущен. В 1940–1941 годах в Праге и Париже прошли аресты ряда ведущих членов НТСНП(134). Одной из целей командировки Деспотули в Белград стала попытка склонить членов Исполнительного бюро НТСНП к сотрудничеству с германскими властями. Понятно, что такая миссия не могла быть предпринята без прямого указания правительственных кругов. В.М. Байдалаков рассказывает о беседе Деспотули в Белграде:
Вскоре за входом немецких войск, в мае 1941 года, в Белград приехал из Берлина редактор издатель берлинской русской газеты «Новое Слово» Владимир Михайлович Деспотули. На встрече с Исполнительным Бюро он доверительно поделился следующим:
Скоро вспыхнет советско-германская война. Но не все в Германии разделяют бредовые идеи Гитлера и «Майн Кампф». Эти «не все» предлагают, через В.М. Деспотули, негласный союз и сотрудничество. Исполнительное Бюро НСНП, проверяя солидность этого предложения, поставило предварительным условием освобождение руководства отдела НСНП в Чехословакии. От Д.В. Брунста была получена открытка уже из Берлина. «Выздоровел и работаю в строительной фирме в Берлине»(135).
В ретроспективном рассказе некоторые детали могли быть смещены. Сомнительно, чтобы Деспотули стал в тот момент называть идеи Гитлера «бредовыми». Не ясно, действительно ли он мог упоминать о предстоящей советско-германской войне и делал ли это в силу того, что его поставили в известность о только что законченной (апрель 1941 го) подготовке вторжения(136). Однако сам по себе факт того, что он был уполномочен вести «негласные» переговоры, свидетельствует о возросшем значении редакции газеты. В статье, посвященной выходу 350 го номера газеты, В.А. Ларионов заявлял:
Задачи газеты «Новое Слово» исключительны по своей сложности. Серьезная ответственность лежит на плечах работников единственного в Европе русского печатного органа, который должен не только давать политическую информацию, но и служить связующим звеном, освещая жизнь русских людей по всем странам рассеяния. <…> «Новое Слово» идет против течения и как подлинно национальная газета не отказывается от борьбы с пороками прошлого, с марксистскими, масонскими и крепостническими навыками. <…> Стотысячный лагерь читателей «Нового Слова» делится, по признаку этой борьбы с косностью мысли и с застарелыми, сгнившими идеалами за светлое будущее – на друзей и врагов(137).
Вторжение германских войск в Советский Союз 22 июня 1941 года было воспринято редакцией «Нового слова» как наступление ее звездного часа(138). В понедельник 23 июня был выпущен экстренный номер газеты, где рядом с изложением речи Гитлера(139) была напечатана статья Деспотули, в которой, процитировав свою передовую от 3 сентября 1939 года (о том, что, ценя гостеприимство страны, «Новое слово» все же примирительно к коммунизму относиться не может), он воспользовался случаем, чтобы свести счеты с заклятыми врагами газеты – в первую очередь с не названным по имени Бискупским – в эмигрантском обществе:
Сегодня, в судьбоносный час нашей жизни, когда, наконец, прозвучал клич к борьбе против синедриона интернациональных иудо-коммунистических сил, сегодня мы, оглядываясь на последние два года, можем с уверенностью сказать, что ни разу ни на йоту не сдали своих позиций. Мы обязаны были подчиняться порядкам той страны, в которой выходит наша газета. И это мы делали. Но не больше. Подавляющее большинство наших читателей всегда понимало нашу позицию и отлично читало между строк. Не понимали те, кому невыгодно было понять, кому во что бы то ни стало нужно было дискредитировать физиономию газеты. Когда настанет время, мы опубликуем оригиналы тех писем, которые посылались отсюда в Харбин, с требованием запрещения распространения там «Нового Слова», «перешедшего в собственность советского полпредства в Берлине». <…> Наконец, тем ханжам и кликушам, которые станут говорить о том, что объявленный Германией поход является походом против русского народа, походом на нашу родину, мы отвечаем, что для нас это, прежде всего, поход против кремлевской шайки поработителей нашего народа. Для нас война, ведущаяся ныне Германией, – это крестовый поход против III Интернационала. Если теперь же эта война не окончится победой, наша родина навеки обречена будет на прозябание под властью мирового кагала. Выбора нет. <…>
Знамя борьбы с коммунизмом, поднятое нами двадцать лет тому назад, должно стать знаменем победы над Дьяволом(140).
Очередной номер (от 29 июня) носил подчеркнуто праздничный, ликующий характер и вышел расширенным объемом (12 страниц). Там на главном месте была напечатана статья архимандрита Иоанна (впоследствии архиепископа Сан Франциского) «Близок час…» (о грядущем ниспровержении Интернационала) и помещены статьи Павла Перова, Владимира Ильина, Николая Кастеля («Звериный лик большевизма в деревне»), Г.П. Апанасенко, обзор советских газет Сергея Савинова «Советский быт», отмечавший, что до 22 июня печатание таких статей в «Новом слове» не было возможным, материалы о засилье евреев в Красной армии и в войсках НКВД, «Парижский дневник» И. Сургучева (запись от 17 июня 1940 года), «Письмо из Парижа» В. Левитского и другие корреспонденции – из Белграда, Варшавы и Праги.
В кругах эмиграции ожидалось, что в ближайшее время будет сформировано национальное русское правительство. За несколько дней до 22 июня Альфред Розенберг проинформировал гестапо и МИД, что русские эмигранты в Варшаве (С.Л. Войцеховский) готовят правительство в изгнании и что в Берлине генерал Бискупский отбирает кадры для работы в будущей России(141). При известии о начале войны вождь дальневосточных фашистов К.В. Родзаевский послал в Берлин (в конце июня – начале июля) телеграмму, уведомлявшую германские власти о том, что его Российский фашистский союз признает «первое русское национальное правительство, созданное на освобожденной земле» и предложил в его состав несколько человек, включая себя самого, герцога Г.Н. Лейхтенбергского и В.М. Деспотули (несмотря на попытки берлинцев очернить «Новое слово» перед Харбином)(142). В другом контексте в качестве возможного главы антибольшевистского русского правительства называли бежавших из СССР Ивана Солоневича и Бориса Бажанова как самых стойких врагов сталинского режима(143). Существует версия, по которой разговор с Гитлером об образовании русского антибольшевистского правительства поднял в июле 1941 года и сам Розенберг, на что последовал резкий отказ фюрера(144). Не только идея правительства была сразу отвергнута, но и был наложен категорический запрет на поездки русских эмигрантов в освобождаемые области. 17 июля было объявлено о создании Министерства по оккупированным восточным территориям, во главе которого был назначен Розенберг, а заведующим важнейшим из его отделов – Политическим – был поставлен Георг Лейббрандт. Оно было ответственно за введение гражданской администрации на этих территориях по мере стабилизации положения(145).
НТСНП решил перевести Исполнительное бюро в Берлин. Члены Союза, прибывшие из Белграда, Праги и Парижа в Берлин, устроились в различных правительственных учреждениях или в редакционном и издательском аппарате «Нового слова». С санкции организации, переехавший из Парижа С.П. Рождественский вошел в руководство редакции и начал писать в «Новом слове»(146), хотя и на подчеркнуто не политические (преимущественно этнографо-географические) темы(147). При поощрении Г. Лейббрандта в августе возникло «редакционное совещание». По свидетельству В.М. Байдалакова,
В.М. Деспотули, по договору с нами, создал постоянное «редакционное совещание» при редакции газеты «Новое слово» в составе:
– от редакции: сам В.М. Деспотули и сотрудник Н.И. Перов.
– по персональному приглашению: В.А. Ларионов и отец Александр Киселев;
– от НСНП: В.М. Байдалаков, Д.В. Брунст, К.Д. Вергун, В.Д. Поремский, А.С. Казанцев, С.П. Рождественский.
В задачи постоянного «редакционного совещания» входили взаимная информация и согласовывание действий, а также создание негласного русского маяка, фокуса, центра(148).
Помещение редакции превращалось в своего рода штаб квартиру НТСНП – организации, находившейся в Германии под формальным запретом(149). Деятельность редакции стала выходить далеко за пределы чисто литературной работы, приобретать политическое значение, возраставшее в связи с тем, что Лейббрандт, как и другие ближайшие сотрудники Розенберга (бывшие, как и он, выходцами из России), отдавали себе отчет в опасности, которую несли взгляды и распоряжения Гитлера по «восточному вопросу», и рассчитывали внести необходимые коррективы(150). При том, что обязанности издательства «Новое слово» с войной значительно расширились – оно выпускало и другие газеты, журнал «Новая жизнь» и серию книжек для остарбайтеров(151), – В.М. Деспотули исполнял и поручения властей, выходившие за рамки редакторско-издательских функций. В частности, по его советам проходило устройство на работу прибывших в Берлин членов НТС, его рекомендация запрашивалась при отборе кадров для работы в лагерях русских военнопленных.
Об особом доверии, которое испытывало к нему руководство, свидетельствует тот факт, что сразу после образования Министерства восточных областей Деспотули отправился в только что захваченные германской армией области Прибалтики – через Ковно в Ригу(152). Большой отчет его о поездке(153) был помещен в том же номере, где появилось сенсационное сообщение о взятии в плен старшего сына Сталина Якова. В отчете подробно рассказывалось о настроениях, царивших в Риге после «роковой ночи» с 13 на 14 июня, о высылке из Латвии 35 тысяч человек в товарных вагонах, сообщалось о реакции жителей и властей на объявление войны 22 июня, о расстрелах НКВД 28 и 29 июня, перед уходом Красной армии, перечислялись самые известные представители русской интеллигенции в Риге, павшие жертвой большевистского террора, и назывались имена агентов НКВД среди русских. До того информация такой густоты, оперативности и точности относительно деятельности НКВД в СССР на страницы «Нового слова», да и вообще русской зарубежной печати, не поступала(154), и публикация эта таила в себе большую пропагандистскую силу. Можно догадаться, что главным информатором Деспотули в Риге был его старый знакомый по Берлину начала 1920-х годов В.В. Клопотовский (Лери). Вероятно, и последующие корреспонденции из Риги в газете(155) принадлежали перу В.В. Клопотовского. Очевидно также, что эта поездка Деспотули «на родину» имела не только осведомительный характер. Она была предпринята в рамках далеко идущих планов налаживания связей берлинских властей с новыми территориями, и более чем вероятно, что назначением на пост редактора начавших выходить в Риге с 28 августа газет на русском языке «Правда», «Родина», а затем «Слово»(156) – еще до создания гражданской оккупационной администрации – В.В. Клопотовский был обязан инициативе и покровительству Деспотули(157). Значение этого визита Деспотули уясняется в свете строгого запрета, объявленного на подобные поездки для русских (а также того факта, что у редактора «Нового слова» даже не было германского подданства). Запрет этот долго не удавалось обходить. Лишь спустя несколько месяцев, к концу года была достигнута договоренность об отправке специального представителя газеты на освобожденные от советской власти территории. Им стал Николай Февр, бывший белградский корреспондент, вызванный в Берлин в августе 1941 года(158). В конце декабря он отправился в поездку в Россию и опубликовал ряд посвященных командировке фельетонов(159), которые после войны включил (с переделками) в свою книгу, составленную в 1945–1946 годах в Альт Аусзее (Верхняя Австрия)(160). В ней он упомянул и свои впечатления от Берлина по приезде из Белграда в августе 1941 года:
Недалеко от Александрпляц, одной из многолюднейших площадей Берлина, в огромном и мрачном здании издательства и типографии «Кениг», помещалась редакция русской газеты «Новое Слово», в которой я в это время начал свою работу.
«Новое Слово» ведет свое начало с 1933 года, когда оно унаследовало закрывшийся в то время «Руль». В течение восьми лет «Новое Слово», не будучи в состоянии конкурировать с большими парижскими газетами, вело убогое существование, едва сводя концы с концами. Вряд ли кто-нибудь из редакции «Нового Слова» мог в то время предполагать, что именно этой газете выпадет на долю сыграть историческую роль среди зарубежной прессы тем, что она первая попадет на русскую землю, явится мостом между эмиграцией и бывшими советскими гражданами и воспитает на своих страницах целую плеяду блестящих антисоветских журналистов из рядов бывших подсоветских людей.
После разгрома Франции и прекращения существования тамошних русских газет, «Новое Слово» оказалось единственной русской газетой в Европе. Начало войны Германии против Советского Союза особенно подняло интерес читателей к этой газете. В те дни, когда я вступил в ряды ее редакции, газета уже давно перевалила за стотысячный тираж и читалась русскими людьми от Атлантического океана до Днепра и от Эгейского моря до Нордкапа.
Благодаря этому редакция «Нового Слова» оказалась своеобразным фокусом, в котором пересекались в те дни настроения, надежды, ожидания и разочарования русских людей за рубежом(161).
После прекращения брюссельского «Часового» в редакцию перешел в мае 1941 го и стал ее ответственным секретарем один из его основателей и соредактор Е. Тарусский. В августе сентябре на страницах «Нового слова» прошел «диалог» между священником А. Киселевым и военнопленным В. Личманенко. С 7 сентября со статьями на философские и общественные темы выступал С.А. Левицкий. Н.М. Февр в течение осени (пока не отправился в Россию) вынужден был довольствоваться ведением сравнительно незначительного отдела «Маленький фельетон». 2 ноября редакция с гордостью предоставила место первому советскому журналисту, вызвавшемуся печататься в ней(162). Приехал из Лицманштадта (Лодзи) и, регулярно выступая с публицистическими «подвалами», стал заведующим редакцией Н.А. Рязанцев. В.А. Ларионов отошел от повседневных редакционных дел, но сохранявшаяся тесная связь с «Новым словом» выразилась в публикации (с 14 января 1942 года) его книги «Последние юнкера».
С января 1942 года «Новое слово» стало выходить два раза в неделю – по средам и воскресеньям. При этом, как сообщил Деспотули в новогоднем номере, тираж газеты достиг 300 тысяч экземпляров(163), – увеличившись, таким образом, почти в сто раз по сравнению с начальным периодом газеты и в три раза по сравнению с весной 1941 года. Такой быстрый, астрономический рост, вызывавший гордость редактора, объяснялся, однако не причинами коммерческого характера, а реальностью военной кампании и предопределен был потребностями читательской аудитории на громадной оккупированной территории Советского Союза и разнарядкой министерства А. Розенберга. Насколько необычным был тогдашний тираж «Нового слова»? Для сравнения приведем несколько цифр, относящихся к русской печати военных лет.
Выходившая с 22 марта 1942 года под оккупацией в Смоленске по два номера в месяц специальная газета для крестьян «Колокол» имела тираж 150 тысяч(164). Первый номер еженедельной газеты «Доброволец» был выпущен 1 января 1943 года тиражом 600 тыс. экземпляров(165). Печатавшаяся в Риге газета «За родину» имела под редакцией А.Г. Макриди (Стенросса) в 1943 году тираж 80 тысяч экземпляров(166). В условиях военного времени существенными были не сами по себе размеры тиража, но переход «Нового слова» на двукратный выход в неделю при сохранении первоначального – сравнительно большого – объема каждого номера (8 страниц). Редакция придерживалась при этом установки на образованного, интеллигентного читателя, не ограничиваясь фронтовыми сводками, обзорами и хроникой и щедро отводя место литературно беллетристическим и историко-литературным материалам. Об изменившемся во время войны – по сравнению с довоенным периодом – восприятии газеты Деспотули А. Казанцев замечает:
Газета «Новое слово» выходила в Берлине еще до войны. Читать ее в русских кругах считалось не совсем приличным, так как была она, в основном, органом национал социалистической партии в русском пересказе. Антисемитизм и незамысловатое учение фюрера было ее философией и символом веры. До войны никак не способная перейти на самоокупаемость, она поддерживалась учреждением Розенберга. После того, как немцами была занята вся Европа, она оставалась долгое время единственной газетой на русском языке на все оккупированные страны. Тираж ее возрос в десятки раз потому, что читать кроме нее было нечего… С началом войны с СССР она полуофициально стала просачиваться и в занятые области России. Число сотрудников увеличилось за счет вчерашних советских людей. Можно представить себе, какая жажда была на печатное русское слово, на «Новое слово» из Европы, если даже «Новое слово» из Берлина зачитывалось до дыр и продавалось из под полы по тридцать сорок пятьдесят рублей экземпляр. Я не встречал ни одного читающего человека из Советского Союза, который, хотя бы первое время, не находил ее умной, талантливой, содержательной и интересной. По сравнению с советской стряпней, плоской и бездарной, всеми этими «Правдами» и «Известиями», на страницах которых почиет тяжелое, свинцовое бездумье, она, вероятно, и в самом деле казалась откровением. Технически она делалась прекрасно – такого набора, с таким вкусом подобранных шрифтов не было ни у одной русской газеты в Европе, ни во Франции, где выходили самые большие и распространенные органы, – такие, как «Последние новости» и «Возрождение», ни на Балканах, где печаталась наша «За Россию» и целый ряд других(167).
С этим перекликается свидетельство Е.Р. Островского (Романова):
Еще надо сказать, что в Днепропетровск стали попадать номера газеты, издававшейся в Берлине на русском языке – «Новое слово». Она оставалась тогда чуть ли не единственной крупной русской газетой в Европе, все остальные были закрыты. Эта газета по постановке вопроса, по своему стилю поражала нас, как нам тогда казалось, очень большой смелостью. То есть, трудно себе представить такую смелость при сталинском режиме. Так что оттуда я знал кое что и о жизни эмиграции, и о сталинском режиме, – хотя о нем у меня уже было свое определенное мнение(168).
Перспективы, открывавшиеся в связи с ошеломляющими успехами германской армии в первые месяцы войны, вызвали радикальные перемены в «самосознании» редакции, в определении собственной аудитории и в выработке отношения к ней. Речь шла о принципиально новой идеологической ориентации. П. Перов по этому поводу писал:
Десятый год существования газеты совпадает с огромными переменами на нашей родине. И перемены эти не могут не отразиться как на внешнем, так и на внутреннем облике «Нового Слова». Внешние перемены этого – увеличение тиража, выпуск двух номеров в неделю, имена новых сотрудников и корреспондентов. Перемену во внутреннем облике газеты можно охарактеризовать одной фразой: «отход от эмигрантщины». И не потому только, что появились новые, более общие интересы, что газету читают теперь не одни эмигранты, но и коренные жители ряда бывших русских областей, но главное потому, что самое понятие «эмиграция» постепенно теряет значение, поскольку сами эмигранты или уже принимают то или иное участие в борьбе с большевиками или активно готовятся к будущей работе в России. Правда, есть какая то часть эмиграции, стоящая в стороне как от активной работы, так и от всяких помыслов о возвращении в Россию и служению ей. Но эта часть «русских» людей нас мало интересует. <…>
Перестав служить эмиграции, мы с тем большим рвением переключаем нашу работу на службу русским людям, где бы они ни находились. И эта служба заключается, прежде всего, в выявлении русской точки зрения на события, происходящие во всем мире. Русская же точка зрения вот уже скоро двадцать пять лет определяется только одним лозунгом – борьбой с большевизмом. Поэтому всякое мировое событие, всякий успех или неудача воюющих стран, появление всякого нового фактора на мировой арене, все это расценивается нами с точки зрения борьбы с большевизмом. <…> С этой же точки зрения мы пытаемся проникнуть и в ту темную для нас область подсоветской психологии, которая лишь теперь понемногу открывается непосредственным впечатлениям наших корреспондентов. Мы пытаемся понять подсоветского человека, мы с радостью находим в нем знакомые нам черты, мы со страхом учитываем те перемены, которые не могла не внести советская действительность, мы с ужасом видим в нем извращение, озлобленность, зверство, но мы не отворачиваемся ни от чего.
Автор указывал на громадные трудности, которые встали при этом перед газетой:
Пожалуй, самым тяжелым и трагическим в нашей работе является тот факт, что работа эта не имеет реальной почвы. Мы говорим о России – но о какой России? Кто может сказать сейчас, в разгар величайшего в истории человечества конфликта, в результате которого будет перекроена вся карта земного шара, исчезнут одни государства и возникнут другие, могущественные страны обратятся в колонии, а колонии станут самостоятельными государствами, кто может сейчас предсказать форму правления, политический облик, границы России? Единственный неповторимый шанс был дан русскому народу самим ходом событий: если бы русский народ в момент объявления войны большевикам сбросил с себя это чуждое, враждебное ему иго и открыто стал на сторону молодых и творческих сил Европы, то история не только России, но и самой Европы пошла бы иным путем. Но этого не случилось. Другой вопрос – почему. Мы должны принять совершившийся факт со всеми из него вытекавшими последствиями и принять дальнейшие выводы, как бы тяжелы и трагически они ни были.
Наша работа – для будущей России, всякой России, какова бы она ни была, после уничтожения ее основного врага – большевизма. Эта будущая Россия еще не реальность, а лишь идея, лишь потенциальная возможность(169).
В лоне «редакционного совещания» «Нового слова» родился и был подан в Министерство занятых восточных областей меморандум, в котором ныне предлагалось создание не «правительства», но Российского национального комитета. Об этом сообщает Н.М. Февр:
В начале декабря <1941> редакция «Нового слова» сделала единственную коллективную попытку повлиять на ход мыслей в головах ответственных государственных людей Германии.
На основании огромного и интересного материала, собранного в первые месяцы войны, редакцией был составлен документ, в серьезности которого нельзя было усумниться. Ибо в основу этого документа легли проверенные сведения, просочившиеся с оккупированных территорий, опросы пленных офицеров и солдат красной армии и свидетельства многих военных переводчиков, побывавших уже в России.
В конце документа, основательность которого германским властям не трудно было проверить, указывалось на необходимость следующих срочных мероприятий: i) обнародование исчерпывающей декларации германского правительства по русскому вопросу: 2) образование на русской территории Российского Национального Комитета для объединения вокруг себя всех антибольшевистских сил; 3) передачи гражданского управления на занятой территории в руки этого Комитета; 4) немедленного улучшения в положении пленных красноармейцев и 5) допущение на занятые территории русских эмигрантов для административной работы.
А в заключении этого документа было подчеркнуто, что если к разрешению русского вопроса не будет привлечен русский народ, то несмотря на все успехи германских войск, война с Советским Союзом закончится для Германии – катастрофой.
Документ был передан Розенбергу, так как в то время все относящееся к «делам востока» сосредотачивалось у него. И несмотря на то, что время передачи этого документа было выбрано умышленно и совпадало с первой германской неудачей – откатом от Москвы, никакого ответа на этот меморандум редакция не получила. Даже сухой благодарности за труды и потраченное время. Господин Розенберг, вероятно, попросту не прочел этого документа. А если и прочел, то наверно забыл о нем на другой же день(170).
На самом деле, однако, Розенберг не «забыл» об этих идеях. Спустя год, 16 января 1943 года, когда в его министерстве рассматривался вопрос о роли генерала Власова, он подал записку Гитлеру, в которой фактически содержалась их поддержка(171).
Одновременно с подачей меморандума в министерство в декабре 1941 года редакцией было наконец получено разрешение на командировку на освобожденные территории своего корреспондента(172). Новости с мест и показания «изнутри» о различных сторонах советской жизни стали главным фокусом внимания редакции. На основании поступавших сообщений С.П. Рождественский привел факты террора НКВД против малолетних(173). Очерки из Смоленска дал побывавший там В.А. Ларионов(174). Рассказы беженцев о ленинградской блокаде легли в основу присланного из Варшавы сообщения С.М. Кельнича(175) и заметки Е. Тарусского(176). К числу наиболее ярких и авторитетных свидетельств относились очерки видного в прошлом литературного критика и общественного деятеля, члена эсеровской партии Иванова Разумника, впервые выступившего на страницах «Нового слова» 10 мая 1942 года(177). 21 мая газета приступила к печатанию его фельетонов «Писательские судьбы». С 17 июня 1942 года в «Новом слове» под псевдонимом Н.В. Торопов стал сотрудничать киевлянин Н.В. Марченко(178), позднее, после выхода романа «Мнимые величины» (1952), завоевавший широкую известность под псевдонимом Н. Нароков. Выступая в разных газетных жанрах – рассказы, очерки, публицистические статьи – он быстро стал одним из главных авторов газеты Деспотули. Другим ценным приобретением был Анатолий Стенросс (Макриди), в прошлом московский художник, чьим дебютом в «Новом слове» стал рассказ «Иудейская чума в Москве», помещенный с его собственными рисунками(179).
С конца лета 1941 года значительно расширился круг корреспондентов. Но еще более важным было то, что в «Новом слове» появился новый раздел, содержавший обзор местных газет, которые начали выходить при новой власти. Отдел этот вел Рождественский. Р.В. Полчанинов вспоминает:
Рождественский, работая в редакции «Нового Слова», устраивал там после конца работы доклады для членов НТС и их друзей. <…> Редакция получала газеты, печатавшиеся на оккупированных территориях, и делала из них выдержки. На собраниях в редакции Рождественский читал те сообщения, которые почему либо не попадали в «Новое слово», снабжая их комментариями, где между строк говорилось о том, о чем нельзя было написать. Помню одно такое сообщение об открытии маслобойного завода. Из комментариев становилось ясно, что раньше крестьяне могли использовать молоко для себя, а после открытия завода все молоко шло на масло для немецкой армии(180).
Газета Деспотули обратила на себя внимание наблюдателей за океаном. Хорошо знавший русский Берлин по 1920 м годам С.М. Шварц (Моносзон) поместил в Нью Йорке, в журнале русских меньшевиков «Социалистический вестник», большую статью о ней. Там он писал:
Сейчас до нас дошло берлинское «Новое Слово» за большой период времени (с начала мая по 7 октября 1942 г. почти без пропусков и кучка разрозненных номеров за ноябрь – декабрь 1941 года), позволяющее заглянуть за этот занавес. «Новое Слово» это сравнительно большая (8 страниц) газета, выходящая два раза в неделю (в 1941 г. выходила один раз в неделю), стремящаяся быть и, видимо, в какой то мере действительно являющаяся главной, «направляющей» газетой на русском языке для всей «оккупированной зоны» Советского Союза. По своему идейному содержанию газета производит убогое впечатление. В сущности вся ее публицистика (и множество рассказов, очерков и воспоминаний) сосредоточена на борьбе с «жидами», и ненавистный газете «большевизм» это лишь форма «жидовского» господства. Если не считать двух трех мимолетных замечаний, мне ни разу не пришлось встретить в газете попытку развить систему нацистских взглядов с положительной стороны, и это резко отличает «Новое Слово» от большинства нацистских газет на немецком языке и даже от того же «Нового Слова» до войны, когда газета ориентировалась на настроенные прогитлеровски круги русской эмиграции и на эмигрантскую молодежь, которую газета пыталась привлечь к нацизму.
Признаюсь, для меня это было неожиданно, и над этим стоит призадуматься. Не значит ли это, что руководители «Нового Слова» то ли сознательно, то ли полу бессознательно приспособляются к своей новой аудитории, т. е. что население оккупированных областей оказывается невосприимчивым к фашистской пропаганде? Тем грубее и вульгарнее выступает «жидоедство» газеты, от которого нацистский орган уж никак не может отказаться и которое, видимо, значительной частью читателей газеты воспринимается как входящее в газетный «принудительный ассортимент». На эти мысли наводит меня общий характер огромного количества сообщений газеты из оккупированных областей, выдержанных в подавляющем большинстве случаев в тонах неполитической информации (без тени антисемитизма), характерной для многих русских провинциальных газет далекого прошлого, с каким то легким прогрессивным и, странно сказать, гуманитарным оттенком(181).
В особенности выделил обозреватель свидетельства В.А. Ларионова, указывавшие на неискорененные и после четверти века советской диктатуры свойства русского народа и черты русской интеллигенции(182).
Только что прибывший в Киев корреспондент «Нового слова» Н.М. Февр в своем отчете рассказал о посещении книжного отдела в местном магазине (сентябрь 1942 го):
Каждую минуту забегает кто-нибудь и спрашивает, нет ли новой книги из за границы. И, если таковая есть, – она выхватывается моментально и за любую цену. <…>
Но все это бледнеет перед тем, с какой жадностью ждут здесь «заграничную газету». Судьбе было угодно, чтоб такой «заграничной газетой» сейчас было «Новое Слово». Более чем причастный к ней, я не хочу отводить особой роли создавшим и делающим (ибо газету делают) ее людям. Скажем просто: судьбе было угодно, чтобы наша газета стала тем мостом, который «русскою рукою за границей» был переброшен к бывшим советским людям. Вход на мост открыт и бесплатен. На страницах газеты, рядом с именами зарубежных русских, замелькали имена бывших советских людей. Это сделало газету особенно остро интересной и она, несомненно, будет первоисточником всех последующих изысканий и трудов об этой интереснейшей эпохе.
Поэтому интерес, вызываемый здесь «Новым Словом», вообще не поддается никакому описанию. То небольшое количество экземпляров, которое мы пока можем предоставить Киеву, нисколько не удовлетворяет киевлян. Газеты рвут на части и зачитывают до дыр(183).
Следует отметить, что при резком расширении редакционного коллектива и издательского персонала повседневная роль Деспотули в 1942 году сокращалась из за его длительного курортного лечения в Шварцвальде. Обязанности его выполнял тогда В.Ф. Рабенек. Во время этого отпуска в газете появилась анонимная хроникальная заметка об утверждении Лейббрандта в должности директора министерского департамента:
По представлению имперского министра Альфреда Розенберга Рейхсканцлером Адольфом Гитлером утвержден на посту директора главного политического департамента в министерстве занятых восточных областей д р Георг Лейббрандт. Д р Лейббрандт принадлежит к числу старейших сотрудников Альфреда Розенберга и отлично известен по своей широкой публицистической антибольшевистской деятельности. Под его общим руководством вышел ряд трудов и брошюр, посвященных разоблачению большевизма, особенное внимание обратила на себя серия брошюр под общим названием «Большевизм». Кроме того, под руководством д-ра Лейббрандта выходят также известные труды «Архива внешней политики» и «Вестник мировой политики». Директор департамента (министериаль директор) Лейббрандт является также долголетним сотрудником центрального партийного органа «Фелькишер Беобахтер»(184).
А спустя несколько недель газета отметила и очередной день рождения своего главного доброжелателя в министерстве, поместив на первой полосе его фотографию с подписью: «Директору главного политического департамента имперского министерства освобожденных областей Востока, автору широко известных трудов, посвященных проблемам Востока, – доктору Лейббрандту 5 сентября исполнилось 43 года»(185).
Выдававшие особую близость редакции к Лейббрандту и выглядевшие дежурным проявлением административного рвения и лести, два этих выступления могли быть мотивированы необходимостью донести информацию до новой аудитории на оккупированных территориях, составлявшей свыше двух третей всего читательского контингента «Нового слова». С другой стороны, выпячивание роли Лейббрандта могло быть сочтено целесообразным и в свете яростной закулисной борьбы вокруг него с Министерством пропаганды(186). Не прошло и года, как борьба эта завершилась его поражением. Лейббрандт лишился всего своего могущества и вышел в отставку в июне 1943 года. На освободившееся место руководителя Политического отдела 10 августа вступил, по соглашению Розенберга с Гиммлером, Готтлоб Бергер(187), что привело к ощутимому ослаблению позиций розенберговского министерства по отношению к Министерству пропаганды(188). К этому периоду, видимо, относится и запрет – в Киеве полный, в других городах Украины частичный – на распространение «Нового слова» на Украине(189).
На протяжении 1943–1944 годов Деспотули сравнительно мало печатался в газете, проводя много времени на лечении. Торопов и Стенросс продолжали оставаться самыми частыми и самыми видными по отведенному им месту авторами в «Новом слове». В июле 1943 года Торопов прибыл в Берлин и остался работать в редакции(190). Стенросс летом совершил поездку по Австрии и Германии с делегацией городских, районных и волостных руководителей из освобожденных областей, и цикл очерков его «Германия – мир иной» печатался в «Новом слове» с 22 августа по 1 декабря. Среди новых имен, выступивших в 1943 году, были Дмитрий Рудин, Борис Ширяев, Виктор Морт, проф. С.В. Гротов (Сигрист), с 19 марта 1944 года Вл. Самарин, с сентября 1944 го – поэт Н. Бернер. Несколько авторов пришло через редактировавшуюся Стенроссом в Риге газету «За Родину» – Борис Филистинский (Филиппов), Вера Пирожкова, с декабря 1943 го – И.М. Андреевский (под псевдонимом проф. И.М. Соловецкий), с сентября 1944 го – Вяч. Завалишин (под псевдонимом В. Казанский). Устроился в редакции на работу и приехавший из Риги поэт Александр Перфильев. Из старых сотрудников С.П. Рождественский со 2 января 1944 года взял на себя – вопреки первоначальному предписанию НТС не выступать со статьями политического характера – еженедельный «Политический обзор» и вел его вплоть до ареста(191). Поздней осенью 1943 года в Берлин перебрался Е.Р. Островский, сразу удостоившийся заметного места на страницах газеты(192). Он вспоминал:
Я начал работать в «Новом слове» – по указанию союзного руководства и благодаря симпатии к нам главного редактора газеты Владимира Михайловича Деспотули. <…> Моя одна функция была – быть на связи. Я работал там секретарем. Ведь редакция газеты – это такое место, куда стекались все, кто приезжал с оккупированных областей, эвакуировался, уезжал дальше. Это был постоянный поток людей, и в нем появлялись члены Союза, которые шли на связь. Это было такое место явки(193).
В июне 1944 года, вскоре после возвращения Деспотули из Карлсбада, в Берлине начались аресты членов НТС, включая ближайших сотрудников редакции и издательства. Следствие было предпринято из за подозрений гестапо, что организация пытается установить (через Швейцарию) сношения с британской разведкой(194). Другим обвинением было распространение на оккупированных территориях листовок антинемецкого характера. Поскольку Деспотули (с санкции Лейббрандта) содействовал превращению редакции «Нового слова» в штаб квартиру НТС, гестапо стало вызывать на допросы и его(195). По ходу дела ему предъявлены были и обвинения в допущении идеологически вредных заявлений на страницы газеты (в частности, утверждение, что Сталин волею обстоятельств вынужден принимать антикоммунистические по своему содержанию решения)(196). Ослабление его положения проявилось уже летом 1943 года, когда он должен был отказаться от руководства издательством(197) сразу после смещения Лейббрандта; покровителей, подобных последнему, у Деспотули в верхах уже не было. Прекращение режима наибольшего благоприятствования и ограждения от неприятностей выразилось в истории с одним из главных сотрудников газеты – Н.М. Февром. Публикация его очерков об Одессе, подготовленных в ходе второй командировки(198), была остановлена цензурой, и ему пришлось уйти из редакции. С середины июля 1944 года в газете не появлялось статей, подписанных именем Деспотули. С 23 июля по 3 сентября подпись его в выходных данных в качестве ответственного редактора сопровождалась указанием на то, что он «в отъезде» и его обязанности исполняет В.Ф. Рабенек (внешне аналогичным тому, как весной, с 29 марта по 4 июня, сообщалось о его отсутствии в Берлине, когда он находился на лечении в Карлсбаде)(199). Начиная с 6 сентября (№ 72) положение в редакции представало в измененной формулировке: Деспотули находился «в отпуске» и газету подписывал редактор менеджер Н.Л. Савченко (geschaftsfiihrender Hauptschriftsteller: Nikolai Savtschenko)(200).
1 октября в «Новом слове» на первой полосе появилось извещение о приеме генерала Власова у Гиммлера, и в газете сразу была развернута кампания по пропаганде власовского движения(201). До того политическая платформа Власова была упомянута в газете (в статье о «смоленском воззвании») лишь раз(202), поскольку из Министерства восточных оккупированных территорий был спущен запрет на любые упоминания Власова, распространявшийся на все органы печати, находившиеся на попечении этой инстанции(203). На протяжении 1943 года в министерстве боролись две противоположные позиции: одна исходила из допущения возможности использовать власовское движение и рекомендовала предоставление поддержки ему(204); другая полагала, что власовское движение преследует цель сохранения территориального единства и цельности «имперской» России, а посему в корне противоречит принципам восточной политики Розенберга(205). Сам Власов, по свидетельству хорошо его знавшего в данный период К.Г. Кромиади, категорически отвергал предложения о расщеплении будущего российского государства:
Взаимоотношения ген. Власова и Розенберга определенно, в самом же начале появления ген. Власова на политической арене и до конца неизменно оставались враждебными. Ген. Власов никогда не искал сближения и даже встречи с Розенбергом и открыто критиковал его политику на востоке. Попытку же Розенберга в конце 44 го года встретиться с Власовым последний отклонил и отклонил ее в самой категорической форме. Ген. Власов не раз говорил немецким представителям при нем: «Сталин должен в Москве на Красной площади поставить памятники Гитлеру и Розенбергу. Это они помогают ему выиграть войну»(206).
Тем большей иронией оказывалось распоряжение о закрытии «Нового слова» и о передаче всего имущества – помещения, издательства и (находившейся в ведении «Винеты», которая подчинялась Министерству пропаганды) радиостанции – новосозданному органу отдела пропаганды власовского Комитета освобождения народов России (КОНР) – газете «Воля народа». Этот резкий поворот осуществлялся под руководством Г. Бергера, заменившего смещенного Лейббрандта на посту главы Политического отдела в министерстве Розенберга(207). Последний номер «Нового слова» вышел в воскресенье, 12 ноября 1944 года. 14 ноября был обнародован «Пражский манифест» Власова и образован КОНР, в числе членов и кандидатов которого было и несколько членов НТС(208). В среду 15 ноября вышел первый номер «Воли народа». Обстоятельства создания новой газеты и передачи ей круга подписчиков, технического аппарата, издательства и запаса бумаги закрытой газеты Деспотули ярко описаны в воспоминаниях А.С. Казанцева (члена НТС), ставшего заместителем главного редактора – генерала Г.Н. Жиленкова(209). Казанцев, в частности, описывает встречу его и генерала Жиленкова с агентом гестапо (по убеждению мемуариста) Амфлеттом в качестве представителя издательства, состоявшуюся до публикации «Пражского манифеста». Новая газета выходила дважды в неделю и в те же дни, что и «Новое слово». Объем был меньше (то 4, то 6 страниц), но тираж был сразу определен в 250 тысяч экземпляров(210).
Состав сотрудников был радикально обновлен. В связи с тем что газета создавалась в качестве рупора власовского движения, большое место в ней отводилось выступлениям безвестных и безымянных «народных», «солдатских» авторов. По своему культурному уровню материалы были значительно ниже, чем в «интеллигентском» «Новом слове». Отчасти такое «опрощение» было продиктовано и реальной обстановкой – тем, что фронт с каждой неделей все ближе подкатывался к Берлину. «Еврейский вопрос» в «Воле народа» исчез. Все содержание сфокусировано было на значении борьбы с коммунизмом для народов России. При заметной смене общего направления и характера в газету перешли некоторые авторы и сотрудники редакции «Нового слова». Дм. Рудин, ранее освещавший главным образом вопросы литературы и искусства, в первом же номере поместил большую «установочную» статью «Андрей Андреевич Власов. Жизненный путь сына народа». При газете остались Федор Малахов Донец и Н. Бернер (появившиеся на страницах «Нового слова» в самом конце его существования), Т. Вадковская, Александр Попов (В.Х. Гриненко), Вяч. Казанский (В.К. Завалишин), С.Я. Савинов, в ней выступили В.А. Ларионов и Н.В. Торопов. После того как закончились вызовы Деспотули на допросы в гестапо(211), обсуждался вопрос о возможности и его работы в новой редакции. Зять К.Г. Кромиади А.Н. Кружин записал свидетельство тестя: «Деспотули. Власов терпеть его не мог и называл его „Гестапули“. Когда Власов узнал от Кромиади подробности о допросах Деспотули (пистолет в зубы – с кем был связан из Интеллидженс Сервис?), – сказал: вот, что ж – он получил по заслугам. Но через два дня: пусть работает у нас, в газете, но не редактором»(212). Неясно, в какой именно момент вопрос этот был поставлен. Возможно, это было в конце января 1945 года, перед тем как А.С. Казанцева сменил на редакторском посту Н.В. Ковальчук.
Выехавший на швейцарскую границу после завершения следствия и ожидавший прибытия туда жены Деспотули бросился домой, чтобы вывезти ее, когда союзные войска вошли в Берлин. Советские карательные органы задержали его 14 мая 1945 года и доставили на самолете в Москву. 24 ноября 1945 года он был осужден военным трибуналом Московского военного округа на десять лет лишения свободы. По освобождении (досрочно по зачетам) 15 апреля 1955 го из Минлага МВД (Абезь) он прибыл в Зубово-Полянский специальный дом инвалидов в Потьме (Мордовская АССР), где содержались бывшие заключенные. Здесь, между прочим, произошла его встреча с одной из тех, кого он, в пору своего высшего могущества, облагодетельствовал во время войны: с «остовкой» из Одессы Н.Ф. Одолинской (1920–1998). Бежав летом 1942 года из рабочего лагеря в Берлин, она явилась в редакцию «Нового слова», встретилась с Деспотули, который дал ей работу в типографии, поместил ее очерк в газете(213), помог с получением берлинской прописки и направил к княгине Кропоткиной(214), у которой она служила домработницей, перед тем как устроиться на химико-фармацевтический завод. Когда беглянку опознали, Одолинская была арестована и отбывала в 1944 году наказание в штрафлагере. После освобождения она записалась в марте 1945 года на курсы пропагандистов, впоследствии утверждая, что рассчитывала на переход к Красной армии. Она была арестована СМЕРШем и приговорена к расстрелу, замененному двадцатью годами каторжных работ. В своих воспоминаниях(215) она рассказывает о встрече и беседе с Деспотули в октябре 1955 го при посещении инвалидного дома в Потьме тотчас после освобождения по амнистии. В ее рассказе удивительно много странных утверждений, грубых неточностей, фантастических выдумок; в сущности, только факт встречи не подвергается сомнению. Но, возможно, разговор с Деспотули не клеился (или тот сообщал о себе сведения, заведомо не соответствующие действительности), потому что у него были основания думать о когда то облагодетельствованной им молодой женщине с раздражением и горечью.
По воспоминаниям Макриди-Стенросса, который поделился ими в письме к Н.Л. Казанцеву от и июня 1981 года, отправляясь в Гестапо, Деспотули никогда не знал, вернется ли домой. Он попадал в специальный русский этаж, где с первых же шагов погружался в атмосферу густой матерщины, несшейся из комнат и по корридору; из уст мужчин и женщин; следователей и подследственных. Его дело вел киевский чекист, очень гордый оказанным ему нацистами доверием; попав в плен, он не только не был расстрелян, но получил столь ответственную и почетную должность в самом Гестапо. Этот же следователь вел дело и арестованных солидаристов, свиданья с которыми, там же в Гестапо, он устроил незадолго до их освобождения. Деспотули с благодарностью вспоминал о своих разговорах с чекистом, не только вежливым, но даже благожелательным. Чекист говорил: «мне ясно, что все в доносе сфабриковано, но надо придумать, как доказать, что вы не верблюд».
Чекист напомнил Деспотули, как тот в нарушение законов помог одной остовке узаконить ее свободное проживание в Берлине. Эта молодая полуинтеллигентная советская девушка сбежала из остовскаго лагеря, прибежала в редакцию и в кабинете редактора, чуть не на коленях, со слезами, умоляла ее спасти, что было очень трудно. Деспотули спрятал ее у друзей и в течении недели добивался и добился «оформления», то есть отчисления от лагеря и выдачи документов и продовольственных карточек, а также и службы. Девушка оказалась предприимчивой и устроилась на видную должность в пропагандный отдел РОА. Деспотули подвергли преследованию не за это, а потому, что девушка написала на него обстоятельный донос с указанием на подозрительное его поведение в течении всего времени, что Деспотули ее устраивал. Догадалась ли сделать донос сама девушка, или ее кто-нибудь на это навел, Деспотули так и не узнал(216).
По видимому, девушка, о которой идет речь в этом рассказе, – Одолинская, и неожиданная встреча в Потьме должна была поднять в Деспотули вихрь неприятных воспоминаний. Более того, на деле и симпатичный следователь доброхот, по всей вероятности, был не просто «бывшим» чекистом, но являлся как раз тем энкаведистом, внедренным в гестапо, который участвовал в 1944–1945 годах в следствии в гестапо и по делу основателя Всероссийской Национальной партии В.В. Минаева(217). Как бы то ни было, встреча с Одолинской перед отъездом из СССР не могла не служить для Деспотули лишним напоминанием из его личного опыта о «взаимопроникновении» или слиянии сталинских и гитлеровских карательных учреждений.
Вскоре после его задержания советскими органами в Берлине была арестована и жена Деспотули Эльфрида Эмильевна, занимавшаяся научно исследовательской работой и политикой не интересовавшаяся. О ее подлинной судьбе после разлуки он не знал ничего вплоть до возвращения в Германию в декабре 1955 года. В промежутке между выходом из лагеря и отъездом домой от имени жены письма ему писала на машинке ее подруга.
Публикуемые письма Деспотули к К.Г. Кромиади содержат прежде не известные историкам детали о следствии на Лубянке, лагерном заключении и обстоятельствах жизни после освобождения из советских лагерей и возвращения домой. С Кромиади (бывшим, как и Деспотули, по происхождению греком, но родившимся, в отличие от него, в семье сельского
священнослужителя)(218) их связывали симпатии, вспыхнувшие при первой встрече в 1917 году во время службы на персидском фронте. Кромиади вспоминал:
Шел май судьбоносного 1917 года. Встретились и познакомились мы в Хамадане, в комендатуре. <…> Хотя ожидавших транспорт в Керманшах было много, но мы с В.М. как то сразу подружились. На меня Деспотули произвел с самого начала хорошее впечатление: небольшого роста, с черными выразительными глазами, быстро соображавший и к тому же с большим юмором. Обращал на себя внимание и его белый университетский значок.
Через два дня из штаба корпуса пришло распоряжение вернуть поручика Деспотули в штаб корпуса, тут же в Хамадане. Мы расстались; он вернулся в штаб корпуса, а я последовал дальше, в наш Первый пеший пограничный полк, а оттуда в партизанский отряд полковника (потом произведенного в генералы) Лазаря Федоровича Бичерахова(219).
Встретились они потом лишь в «русском Берлине» 1922 года, но вряд ли старое знакомство переросло в ту пору в тесную дружбу: они вращались в разных кругах русской общины. Работавший при редакции газеты Керенского «Дни»(220) Кромиади учился на экономическом отделении юридико-экономического факультета Русского научного института в Берлине (в некоторых документах в качестве его профессии указывается «бухгалтер»), но зарабатывал на жизнь в основном как таксист(221). Во время-советско германской войны, в конце августа 1941 года Деспотули обратился к Кромиади с исходившим от Министерства оккупированных восточных территорий предложением организовать комиссию по обследованию лагерей и распределению военнопленных по специальности. Ужасающее положение, в котором находились пленные в немецких лагерях, а также убеждение в том, что свержение коммунизма возможно лишь при активном участии русского народа, привели Кромиади к участию в формировании в 1942 году добровольческих подразделений Русской национальной народной армии (РННА), запрещенной распоряжением Гитлера, а затем в создании Русской освободительной армии (РОА). 1 сентября 1943 го он был принят генералом А.А. Власовым, назначен комендантом его штаба, стал начальником его личной канцелярии и оставался ближайшим доверенным лицом его до конца войны. Будучи бесподданным (апатридом), Кромиади находился в лагерях Ди Пи под Мюнхеном, а в 1946–1948 годах состоял менеджером в труппе наездников джигитов (Reittruppe Т. Goldwin und S. Gorjanoff) в Вюрцбурге. Ведя общественно политическую антикоммунистическую деятельность, он работал в 1950–1951 годах в Мюнхене для организации American Committee for the Liberation of the Peoples of Russia, возглавлявшейся в Нью Йорке Юджином Лайонзом, работал в отделе кадров на созданной в 1953 году радиостанции «Освобождение» («Свобода»). Он многое делал для восстановления исторической правды о власовском движении и с 1960-х годов обратился к писанию мемуаров.
Переписка с Деспотули началась, когда Кромиади послал ему приветствие по поводу выхода на свободу и возвращения домой. Письма публикуются по оригиналам, находящимся в фонде К.Г. Кромиади в Архиве Центра восточноевропейских исследований Бременского университета (Bremen Universitat. Osteuropa Forschungsstelle. Historisches Archiv. F. 34). Из семнадцати находящихся в деле документов мы выбрали тринадцать писем, представляющих несомненный историко культурный интерес(222).
Скончался В.М. Деспотули 20 августа 1977 года в деревне Wittlich.
Примечания:
1. Макриди A. † Владимир Михайлович Деспотули // Наша Страна (Буэнос Айрес). 1977.1 ноября. № 1444.
2. В прощальном своем приказе 10 июня 1918 г. Баратов отмечал: «Особенно велика была заслуга этого Отряда потому, что он сражался за свободу и счастье своей Родины тогда, когда уже на всех остальных фронтах наши армии ушли домой…» См.: «Приказ Отдельному кавказскому кавалерийскому корпусу. № 85. Персидский фронт», Hoover Institution Archives. Nikolai N. Baratov Papers, Box 3, folder 5 (опубл.: Военно исторический вестник, 1960. Май. № 15. С. 3–11).
3. Ставший инвалидом в результате покушения на него большевика террориста в Батуме в сентябре 1919 г. Н.Н. Баратов в феврале 1920 г. занял пост министра иностранных дел в просуществовавшем несколько недель в Екатеринодаре южнорусском правительстве ген. А.И. Деникина.
4. К.Г. Кромиади по этому поводу отмечал: «Этот молодой, образованный и энергичный поручик сумел держать знамя уже не существующей России в таком тяжелом положении на должной высоте и отстоять достоинство и правовое положение своего генерала и перед персами, и перед союзниками. Генерал полюбил своего адъютанта как сына» (Кромиади К. Памяти Владимира Михайловича Деспотули // Голос Зарубежья (Мюнхен). 1977. № 6. С. 33–34).
5. См.: Деспотули В. Зеленый луч // Новое слово. 1936. 22 марта. № 12. С. 2–3.
6. В 1937 г. он рассказывал: «В небольшом чемоданчике, который мне удалось вывезти из Крыма в ноябре 1920 года, с особенной осторожностью сохранялись дневники, письма, записки и даже приказы, написанные в боевой обстановке генералом Баратовым. Юношей, охваченным желанием подвигов, прибыл я на Персидский фронт, и здесь судьбой мне был послан подарок, который оправдал всю мою жизнь: я был назначен личным адъютантом ген. Баратова. Оставался я в этой должности, можно сказать, до самого последнего момента. И в письмах своих из Парижа генерал писал: „Ты и теперь являешься моим неизменным адъютантом, как будешь таковым, т. е. адъютантом другом, и по возвращении на родину…“» (Деспотули В. Генерал Н.Н. Баратов (f 22 марта 1932 года) // Новое слово. 1937.21 марта. № 12. С. 3).
7. См.: Абызов Ю., Равдин Б., Флейшман Л. Русская печать в Риге: Из истории газеты «Сегодня» 1930 х годов. Кн. II: Сквозь кризис. Stanford, 1997 (= Stanford Slavic Studies. Vol. 14). С. 105.
8. Последнее, прощальное «письмо» появилось, когда грузинское правительство заключило союз с большевиками. См.: Ольгинский Вл. Письма из Грузии // Великая Россия. 1920. 5 июня. С. 2. Ср. более позднюю корреспонденцию, излагавшую рассказы приехавших только что из Батума в Севастополь очевидцев: Оль ский В. В Батуме // Великая Россия. 1920. 14 (27) октября. С. 2.
9. Упоминания о жизни молодоженов рассыпаны в дневнике генерала Баратова: Hoover Institution Archives. Nikolai N. Baratov Papers, Box 2. Diaries. Батум, 1920.
10. См., напр.: Деспотули В. Рост Азии // Руль. 1930. 8 августа. С. 5 (о сочинениях Р. Тагора и Сильвана Леви).
11. Ср., напр., взятое им интервью относительно изменений в положении женщины на Востоке: Деспотули В. Заметки репортера // Руль. 1931. 6 марта. С. 5.
12. Деспотули В. Забытый фронт (30 окт. 1915 г. – 30 окт. 1930 г.) // Руль. 1930.7 октября. С. 5; Деспотули В. Инвалидный дом // Руль. 1930.30 ноября. С. 10.
13. Деспотули В. Розы Шираза. Отрывок из романа // Руль. 1931.14 июня. С. у.
14. Так должность Деспотули была названа в объявлениях о вечере.
15. Горный С. Кабарэ русских комиков (Русский Sylvester Abend) // Руль. 1931.18 января. С. 10.
16. См.: Burchard A. Die russische Emigranten zeitung Nas Vek (Berlin, 1931–1933) // Russische Emigration in Deutschland 1918 bis 1941. Leben im europaischen Btirger krieg / Hrsg. von Karl Schlogel. Berlin: Akademie Verlag, 1995. S. 447–457.
17. Главным редактором был Ю.В. Офросимов; в числе постоянных сотрудников – Г. Ландау, Владимир Гессен, Сергей Горный, В. Ирецкий, Иосиф Матусевич, А. Савельев (С.Г. Шерман), ведший раздел городской хроники Борис Бродский, Жак Нуар, музыкальный критик Роберт Энгель, выступавшие со статьями на юридические темы С.Л. Кучеров и А.А. Гольденвейзер.
18. Д. f Н.Н. Баратов // Наш век. 1932. 20 марта. № 20. С. 3.
19. Деспотули В. Зеленый луч // Наш век. 1932. 24 апреля. № 24. С. 2–3; ср. также: Деспотули В. Зеленый луч: Памяти генерала Н.Н. Баратова // Иллюстрированная Россия. 1934.17 марта. № 12. С. 6 у; Деспотули В. Зеленый луч // Новое слово (Берлин). 1936. 22 марта. № 12. С. 2–3.
20. См. письмо Н.М. Волковыского к М.С. Мильруду от 2 ноября 1931 г. в кн.: Абызов Ю., Равдин Б., Флейшман Л. Указ. соч. Кн. II. С. 89.
21. Burchard A. Op. cit. S. 448.
22. [Деспотули В.] Трюк берлинского полпреда // Последние новости. 1932. 22 января. С. 2;Вл. Д. Советские векселя в Германии (Письмо из Берлина) // Последние новости. 1932.7 февраля. С. 2; Овчаров И. Письмо в редакцию // Последние новости. 1932. 14 февраля. С. 2. Ср. также статью: Банк Ф. Вольфа и газета «Дейтше Цейтунг» // Последние новости. 1932. 8 марта. С. 5.
23. Абызов Ю., Равдин Б., Флейшман Л. Указ. соч. Кн. II. С. 364–365
24. Hufen С. Die Zeitung Novoe Slovo. Eine rus sische Zeitung im Nationalsozialismus // Russische Emigration in Deutschland 1918 bis 1941. Leben im europaischen Btirger krieg / Hrsg. von Karl Schlogel. Berlin: Akademie Verlag, 1995. S. 461.
25. Burchard A. Op. cit. S. 450–451.
26. «Die III. Internationale, eine Weltmacht, die gebrochen wurde». Tatsachen Bericht von Eugen Kumming // Наш век. 1933. 23 апреля. № 72. С. 5–6.
27. После выхода из тюрьмы он перебрался в Италию.
28. Жданов Д.Н. Русские национал социалисты в Германии (1933 !939) // Россия и современный мир: Проблемы. Мнения. Дискуссии. События (Москва). 1999. № 1 (22). С. 234–240.
29. Burchard A. Op. cit. S. 447.
30. См.: Рижская газета «Сегодня» и культура русского зарубежья 1930 х гг. // Флейшман Л., Абызов Ю., Равдин Б. Русская печать в Риге: Из истории газеты «Сегодня» 1930 х годов. Кн. i: На грани эпох. Stanford, 1997 (= Stanford Slavic Studies. Vol. 13). С. 133–134.
31. Выходные данные сообщали: Haupt schriftsteller: Wladimir Despotuli. Schrif steller der deutschen Beilage: Dr. Rudolf Kommofi. Herausgeber und Anzeigeleiter: Nicolai von Hoerschelmann. О Рудольфе Коммоссе см. справку в книге: WilliamsR.C. Culture in Exile: Russian Emigres in Germany, 1881–1941. Ithaca and London: Cornell University Press, 1972. P. 345. По сведениям P. Уильямса, финансирование газеты в это время шло по линии Анти Комин терна (Gesamtverband Deutscher Anti kommunistischer Vereinigungen).
32. «Другой газеты сегодня в Германии быть не может…» Письма Владимира Деспотули к Александру Бурову (1934–1938) / Публ. С.В. Шумихина // Диаспора. VIII. Новые материалы. Париж; СПб.: Athenaeum; Феникс, 2007. С. 314. Ср . .Деспотули В. Русский Берлин – эмигрантское захолустье. На огромный город осталось несколько тысяч русских// Рубеж (Харбин). 1933. 23 сентября. № 39. С. 12–13.
33. Письмо А.П. Бурову от 24 сентября 1932 г. «Другой газеты сегодня в Германии быть не может…»: Письма Владимира Деспотули к Александру Бурову (1934–1938)… С. 308; «Чудак, дурак, „писатель“, богатей..» (Александр Буров и его корреспонденты) / Обзор С.В. Шумихина // Встречи с прошлым. Москва: РОССПЭН, 2004. Вып. 10. С. 568.
34. Письмо к А.П. Бурову от середины мая 1934 г. «Другой газеты сегодня в Германии быть не может…»: Письма Владимира Деспотули к Александру Бурову (1934–1938)… С. 322–324.
35. Там же. С. 308. Письмо от 24 сентября 1932 г. Еще раньше Волковыский отмечал, как поразило «Последние новости» известие, что их новый берлинский корреспондент Деспотули якшается с «черной немецкой прессой».
36. Там же. С. 318.
37. Там же. С. 320. Ср.: Деспотули В. «Германский народ – германская работа». Грандиозная выставка достижений Третьего Рейха // Рубеж. 1934.26 мая. № 22. С. 4–5.
38. Напомним, что германское правительство тогда же, в мае 1934 г., «окончательно» запретило парижские «Последние новости».
39. Влад. Д. Геббельс говорит… // Руль. 1930. 23 октября. С. 4.
40. «Другой газеты сегодня в Германии быть не может…»: Письма Владимира Деспотули к Александру Бурову (1934–1938)… С. 328–329; «Чудак, дурак, „писатель“, богатей..» (Александр Буров и его корреспонденты)… С. боо.
41. Письмо от 8 декабря 1934 г.: «Другой газеты сегодня в Германии быть не может…»: Письма Владимира Деспотули к Александру Бурову (1934–1938)… С. 329; «Чудак, дурак, „писатель“, богатей»… (Александр Буров и его корреспонденты)… С. 607. Подчеркивание самостоятельности вытекало из того, что при газете первые недели находился и редактор немецкого отдела Р. Коммосс, член нацистской партии с 1932 г.
42. Прямолинейно антисемитскую линию «Новое слово» заняло, как подчеркивает Роберт Уильямс, с появлением Деспотули. См.: WilliamsR.C. Op. cit. P. 345. О попытках противодействовать ей путем обращения в судебные инстанции мы узнаем из письма Деспотули от 3 марта 1935 г.: «Газета, благодарение Богу, выходит. Гершун и Элькин этим недовольны и шлют заказные письма „на основании германских законов о печати“. Письмам этой сволочи уготовано место в корзине» («Другой газеты сегодня в Германии быть не может…» Письма Владимира Деспотули к Александру Бурову (1934–1938)… С. 335).
43. «Другой газеты сегодня в Германии быть не может…»: Письма Владимира Деспотули к Александру Бурову (1934–1938)… С. 330 (письмо от 8 декабря 1934 г.).
44. Письмо к А.П. Бурову от 8 декабря 1934 г. «Другой газеты сегодня в Германии быть не может…»: Письма Владимира Деспотули к Александру Бурову (1934–1938)… С. 329; «Чудак, дурак, „писатель“, богатей..» (Александр Буров и его корреспонденты)… С. 607.
45. Гессен И.В. Годы изгнания: Жизненный отчет. Paris: YMCA Press, [1979] С. 243. Под ресторанным опытом Гессен подразумевает функции, в которых Деспотули подвизался в 1920 е гг. в Союзе русских литераторов и журналистов.
46. «Другой газеты сегодня в Германии быть не может…»: Письма Владимира Деспотули к Александру Бурову (1934–1938)… С. 330; «Чудак, дурак, „писатель“, богатей».. (Александр Буров и его корреспонденты)… С. 608.
47. Таль А. О Риме // Новое слово. 1934. 25 ноября. № 12. С.4. Интервью Деспотули с Анной Таль приведено в корреспонденции: Деспотули В. Русская жизнь в Германии – по прежнему! Казачья песня чарует весь свет. – Русские в немецком кино. – Летучее интервью с писательницей. – И на ипподроме «русское засилье» // Рубеж. 1934. 6 октября. № 41. С. 4–5.
48. Письмо от 8 декабря 1934 г. «Другой газеты сегодня в Германии быть не может…»: Письма Владимира Деспотули к Александру Бурову (1934–1938)… С. 329; «Чудак, дурак, „писатель“, богатей»… (Александр Буров и его корреспонденты)… С. 607.
49. См. о нем статью А.В. Чанцева в кн.: Русские писатели, 1800–1917: Биографический словарь. Т. 3: К М. М.: Большая российская энциклопедия, 1994. С. 31–32; Деспотули] В. Баян, f <некролог> // Новое слово. 1938.24 апреля. С. 7; Флейшман Л., Абызов Ю., Равдин Б. Указ. соч. С. 315; Лукоянов И.В. Иосиф Иосифович Колышко и его «Великий распад» // Колышко И.И. Великий распад. Воспоминания. СПб.: Нестор История, 2009. С. 3–15.
50. См. о нем справку в кн.: Чухнов Н. В смятенные годы: Очерки нашей борьбы в годы 1941–1965. Нью Йорк: Всеславянское издательство, 1967. С. 295–296.
51. Кадашев В. Душный мир (о В. Сирине) // Новое слово. 1936.29 марта. № 13. С. 2.
52. Протокол допроса обвиняемого Деспотули Владимира Михайловича от 26 сентября 1945 года / Вступ. статья, публ. и коммент. П.Н. Базанова // Русское прошлое: Историко документальный альманах. СПб., 2010. Кн. 11. С. 134–141.
53. О нем см. некролог: f Л.А.Берг // Новое слово. 1936. 31 мая. № 22. С. 3.
54. В своем некрологе о Домбровском Деспотули назвал его «лучшим другом» газеты: «Я не знал лично Антона Семеновича, но он был одним из самых дорогих и близких моих друзей, прямой, честный, бескорыстный, – он был одержим идеей борьбы, которой посвятил себя со студенческой скамьи. В своем первом письме с предложением сотрудничества он не ставил никаких условий (хотя и очень бедствовал!), но требовал одного – верности белому делу: „Меня очень радует определенная позиция „Нового Слова“, писал он в 1935 году. – Кому угодно соглашаться с ней или не соглашаться, но никто не сможет вас упрекнуть, что вы расплываетесь в предумышленных неясностях^) (Деспотули В. Вместо венка // Новое слово. 1938. 4 сентября. № 36. С. 3).
55. Ср.: А.Б. [Бунге] В.Я. Ирецкий f // Новое слово. 1936. 22 ноября. № 47. С. 7.
56. О С. Витязевском см. в статье: Лев Гомолицкий и русская литературная жизнь в межвоенной Польше // Гомолицкий Л. Сочинения русского периода / Издание подгот. Л. Белошевская, П. Мицнер и Л. Флейшман под общ. ред. Л. Флейшмана. Т. I: Стихотворения и поэмы.
М.: Водолей, 2011. С. 35–37? 66–69,77 90 Сотрудничество с «Новым словом» длилось у Витязевского всего несколько месяцев. Первой его статьей была: 350 летие Ставропигиона // Новое слово. 1936.
22 марта. № 12. С. 7. Спустя месяц он прислал репортаж о ликвидации сети коммунистических организаций в Польше: Витязевский С. «Левацкий фронт» (От нашего варшавского корреспондента) // Новое слово. 1936.19 апреля. № 16. С. 3. Затем появилась его статья о меньшинственной прессе: Витязевский С. Русские в Польше (от нашего варшавского корреспондента) // Новое слово. 1936.3 мая. № 18. С. 4; и отзыв (за подписью С.В.) о вышедшем во Львове трехтомном труде Адриана Копыстянского «История Руси» (Новое слово. 1936. 24 мая. № 21. С. 4). Есть основания полагать, что ему же принадлежала анонимная заметка о запрещении распространения в Польше нью йоркской газеты Н.П. Рыбакова «Россия» за помещение статьи А. Попова (В.Х. Гриненко) о положении православной церкви в стране.
См.: Русские в Польше (от варшавского корреспондента «Нового слова») // Новое слово. 1936.27 сентября. № 39. С. 7. После этого статьи Витязевского на страницах «Нового слова» не появлялись.
57. Культурная жизнь евреев в Германии (Беседа с Гансом Гинкелем) // Новое слово. 1936. 26 июля. № 30. С. 7.
58. Деспотули В. «Новое слово» // Новое слово. 1936.13 сентября. № 37. С. 1. Для вящей убедительности передовая статья цитировала отклики с разных мест, включая заметку в нью йоркской газете «Россия» от з августа 1936 г.
59. Hufen С. Op. cit. S. 463.
60. См. отчет, посланный Деспотули на имя Г. Лейббрандта 9 января 1939 г.: Institut fur Zeitgeschichte, Mtinchen. MA 255, NSDAP, Rosenberg Akten I, Bl. 333; Williams R.C. Op. cit. P. 345; Hufen C. Op. cit. S. 463.
61. Нюрнберг (По телефону от специально приглашенного на съезд германской национал социалистической рабочей партии главн. редактора «Нового слова» В.М. Деспотули // Новое слово. 1936. 13 сентября. № 37. С. 3–4; 20 сентября. № 38. С. 4–5.
62. Победа труда: По телефону от специально приглашенного на съезд германской национал социалистической рабочей партии в Нюрнберге главного редактора «Нового слова» В.М. Деспотули // Новое слово. 1937.12 сентября. № 37. С. 1–4; Очаг заразы. По телефону от специально приглашенного на съезд германской национал социалистической рабочей партии в Нюрнберге главного редактора «Нового слова» В.М. Деспотули // Новое слово. 1937.19 сентября. № 38. С. 1–3.
В 1938 г. Деспотули в командировке на съезд сопровождал новый сотрудник газеты – брюссельский корреспондент «Нового слова» Ю.Л. Войцеховский.
См.: Партийный съезд Великогермании:
По телефону от специально приглашенного на съезд германской национал социалистической рабочей партии в Нюрнберге главного редактора «Нового Слова»
В.М. Деспотули // Новое слово. 1938. и сентября. № 37. С. 1–4. Материалы съезда (включая речь А. Гитлера) помещены были также в следующем номере (18 сентября. С. 5).
63. Издательство находилось в единоличном ведении Деспотули с i мая 1935 г. См. отчет Деспотули от 9 января 1939 г.: Institut fur Zeitgeschichte, Mtinchen. MA 255, NSDAP, Rosenberg Akten I, Bl. 333.
64. См. извещение о выходе брошюры «Призыв к борьбе» (Новое слово. 1938.30 января. № 5. С. 3).
65. Деспотули В. От редакции // Новое слово. 1936. 22 ноября. № 47. С. 1.
66. От конторы газеты «Новое слово» // Новое слово. 1937.27 июня. № 26. С. 3. В отчете от 9 января 1939 г. Деспотули давал более четкую статистику о темпах прироста подписчиков: к концу 1936 г. он составил 356 новых абонентов в Германии, к концу
1937 го – 460, а к концу 1938 го – 710. См.: Institut fur Zeitgeschichte, Mtinchen. MA 255, NSDAP, Rosenberg Akten I, Bl. 334–335.
67. Никандров H. Иван Солоневич: Народный монархист. М.: Алгоритм, 2007. С. 419.
68. Новое слово. 1937. 6 июня. № 23. С. 7.
69. Начистоту // Новое слово. 1938. 5 июня. № 23. С. 1–2.
70. Деспотули В. Единение // Новое слово.!937 19 сентября. № 38. С. 5. Мы приводим в настоящей статье различные варианты аббревиатуры в соответствии с изменениями названия этой организации в рассматриваемый период.
71. Жданов Д.Н. Русские национал социалисты в Германии (1933_1939) Н Россия и современный мир. 1999. № 1 (22). С. 241.
72. Hufen С. Op. cit. S. 465.
73. Назначение ген. Бискупского // Новое слово. 1936. 10 мая. № 19. С. у (изложение заметки в парижском «Возрождении» от 6 мая); DodenhoeftВ. Vasilij von Biskupskij – Eine Emigrantenkarriere in Deutschland // Russische Emigration in Deutschland 1918 bis 1941. Leben im europaischen Btirger krieg / Hrsg. von Karl Schlogel. Berlin: Akademie Verlag, 1995. S. 223.
74. Williams R.C. Op. cit. P. 345.
75. Hufen C. Op. cit. S. 463.
76. В отчете на имя Г. Лейббрандта от 9 января 1939 г. Деспотули указывал, что в минувшем году экземпляры «Нового слова» впервые проникли в СССР. См.: Institut fur Zeitgeschichte, Mtinchen. MA 255, NSDAP, Rosenberg Akten I, Bl. 334. Можно полагать, что это происходило по каналам «новопоколенцев».
77. Немирович Данченко Г. Письмо в редакцию // Новое слово. 1938.20 марта. № 12. С. у.
78. См. письмо В.М. Деспотули от 9 октября 1938 г., «Другой газеты сегодня в Германии быть не может…»: Письма Владимира Деспотули к Александру Бурову (1934–1938)… С. 335–336; «Чудак, дурак, „писатель“, богатей»… (Александр Буров и его корреспонденты)… С. 526.
79. Немирович Данченко Г.В. 9 ноября 1923–1938 гг. (От специально командированного в Мюнхен сотрудника «Нового слова») // Новое слово. 1938.13 ноября. № 46. С. 5.
80. См. заметку о нем в кн.: Александров К.М. Офицерский корпус армии генерал лейтенанта А.А. Власова, 1944–1945: Биографический справочник / 2 е изд., испр. и доп. М.: Посев, 2009. С. 560–563.
81. Ларионов В. «Мы их речами…» // Новое слово. 1938.20 марта. № 12. С. 7.
82. Новое слово. 1938. 31 июля. № 31. С. 5.
83. Ларионов В. Ликуйте, палачи! // Пробуждение России. Голос РОНД. Орган Российского освободительного народного движения (Российское национал социалистическое движение трудящихся). 1933. 9 июля. С. 1; Ларионов В. Беспризорные // Там же. 1933.16 июля. С. 2.
84. «Другой газеты сегодня в Германии быть не может…»: Письма Владимира Деспотули к Александру Бурову (1934–1938)… С. 335; «Чудак, дурак, „писатель“, богатей..» (Александр Буров и его корреспонденты)… С. 526.
85. Новое слово. 1938. 9 октября. № 41. С. 6.
86. Ларионов В. Корни русского фашизма // Новое слово. 1939. 26 марта. № 13. С. 2–3.
87. Ларионов В. Маститые лидеры оборончества // Новое слово. 1939.15 января. № 3.
С. 2. Ср. отчет о праздновании в Париже 80 летия П.Н. Милюкова – «Похвала подлости» // Новое слово. 1939. 26 февраля. № 9. С. 1–2.
88. Ларионов В. «Вторая советская» // Новое слово. 1939.11 июня. № 24. С. 1–2.
89. Национальная организация русской молодежи // Новое слово. 1939.19 марта. № 12.С. 2.
90. Ларионов (Штабс капитан). Генералы// Новое слово. 1939. 29 января. № 5. С. 2.
91. Деспотули В. Особенная стать. II // Новое слово. 1939. 5 марта. № ю. С. 1–2.
92. Яростно антисемитский публицистический труд новой эмигрантки Кугушевой печатался в «Новом слове» из номера в номер с конца 1938 г. до конца мая 1939 г.
93. В газете появился отрывок из этой книги известного монархиста и горячего, убежденного писателя антисемита Родионова (1866–1940). См.: Родионов Ив. Херем // Новое слово. 1939.2 апреля. № 14. С. 1.
Сын писателя Гермоген входил в число сотрудников редакции и участвовал в созданной Ларионовым НОРМ.
94. В пасхальном номере газеты появилась в качестве передовицы ранее неопубликованная статья В.В. Розанова, взятая из этой рукописи. См.: С печальным праздником // Новое слово. 1939.16 апреля. № 16. С. 1–2.
95. Русское издательство // Новое слово. 1939 19 февраля. № 8. С. 7.
96. См.: Бунге А. Новые книги русского издательства // Новое слово. 1939. 28 мая.
№ 22. С. 3. Ср. рецензию на книгу Спасовского: Перов П. Ясность мысли // Новое слово. 1939.11 июня. № 24. С. 4.
97. Шмидт Я. Наши беседы. У директора Русского Национального издательства М.Н. Купчинского // Новое слово. 1939. 13 августа. № 33. С. 6.
98. Spence R.B. Hidden Agendas: Spies, Lies and Intrigue Surrounding Trotsky’s American Visit of January April 1917 // Revolutionary Russia 2008. Vol. 21. № 1 (June). P. 42.
99. Хисамутдинов А.А. Российская эмиграция в Азиатско Тихоокеанском регионе и Южной Америке. Биобиблиографический словарь. Владивосток: Издательство Дальневосточного университета, 2000. С. 237; Хисамутдинов А.А. Русское слово в стране иероглифов: К истории эмигрантской печати, журналистики, библиотековедения и архивов. Владивосток: Издательство Дальневосточного университета, 2006. С. 129. русская военная эмиграция 20 40 х годов XX века: Документы и материалы. Т. 5: Раскол, 1924–1925 гг. М.: Гея, 2010. С. 232.
101. Перов П. Американские новеллы / Предисл. В. Ирецкого. Берлин: Грани, 1924. С. V.
102. Перов П. Братство Вия: Фантастический роман / Иллюстрации автора. Берлин: Издание журнала «Русское Эхо», 1925.
103. Перов П. Новые горизонты человеческих познаний // Новое слово. 1937.7 марта. № 10. С. 4–5.
104. Перов П. Ответ самому себе: Опыт построения цельного миросозерцания. [Берлин: ] Петрополис, [1938]. Ср. рецензию: Ш в Д. Ответ самому себе // Новое слово. 1938. 29 мая. № 22. С. 3.12 июня 1939 г. Перов выступил в созданной Ларионовым Национальной организации русской молодежи с докладом «В.С. Соловьев и русское национальное сознание». См.: Род ов [Родионов] Г. Родиноведение (Доклад Павла Перова) // Новое слово. 1939.18 июня. № 25. С. 4. Не оставил философских занятий Перов и в послевоенные годы. В 1970 г. в парижском издательстве YMCA Press вышла его брошюра «Проблемы философии XX века».
105. См., напр., статью «Наш парад», отзывавшуюся на завершение Гражданской войны в Испании: Новое слово. 1939. 25 июня. № 26. С. 3.
106. Hufen С. Op. cit. S. 466.
107. Об этом журнале см.: Чухнов Н. Указ. соч. С. 101 т.
108. Съезд российских писателей и журналистов. 11 и 12 августа 1946 года в лаг. Шлейсгейме // Огни: Литературно общественный журнал. 1946. 30 августа. № 6 (Mtinchen – Freimann – UNRRA D.P. Center Team 107). С. 14–17.
109. См. его путевые очерки: П.Н.П. На пути в Америку // Сообщения церковно благотворительного Комитета Германской епархии (Мюнхен). 1947. Апрель. № 4. С. 16–17; П.Н.П. На пути в Америку. (Письмо второе) // Там же. Май. № 5. С. 12–13.
110. Доклад Н.Н. Перова в Нью Йорке о «Д.П.» // Там же. Май. № 6. С. 15–16. См. также отчет о его выступлении 30 марта 1947 г.: Доклад Н.Н. Перова о русской эмиграции в Германии // Там же. Июнь. № 9. С. 16–20.
111. См.: Goergen J. Discovering Paul N. Peroff // Animation Journal. 1998. Vol. 6. № 2 (Spring). P. 54–63.
112. Таким образом, можно понять, что тираж газеты на тот момент едва превысил 8000 экз.
113. Деспотули В. На посту // Новое слово. 1939– 3 сентября. № 36. С. 2.
114. Деспотули В. Такт // Новое слово. 1939. 10 сентября. № 39. С. 2.
115. Перов П. Открытое письмо американскому народу // Новое слово. 1939.17 сентября. № 38. С. 6.
116. Перов П. Открытое письмо американскому народу // Там же. С. у.
117. [Ларионов] В.Л. Париж в дни войны // Новое слово. 1939. 8 октября. № 41. С. 5.
118. f Б.А. Пимонов // Новое слово. 1939. 22 октября. № 43. С. 5.
119. Возмущение Орехова вызвал в первую очередь, видимо, фельетон В. Ларионова «Растерянность» (Новое слово. 1940. у января. № 2. С. 4–5). В Германии представителем Владимира Кирилловича был ген. В.В. Бискупский.
120. Речь идет о террористическом акте у июня 1927 г., когда Ларионов с товарищами бросил гранаты в здании на Мойке, 59 в Ленинграде, где проходило заседание партийной ячейки.
121. Открытка. Машинопись. Hoover Institution Archives. Chasovoi Coll., Box 1.
122. Hoover Institution Archives, N.A Tsurikov Papers, Box 14.
123. Было собрано, как позднее Деспотули вспоминал в письме к А. Макриди, около миллиона франков; следует отметить, что курс марки по отношению к французской валюте был искусственно завышен в то время.
124. Российская эмиграция во Франции в 1940 е. I часть. Полицейский отчет 1948 года «La Colonie russe de Paris» (Русская колония в Париже) / Публ. Д. Гузевича и Е. Макаренковой; Вступ. статья и примеч. Д. Гузевича, при участии И. Гузевич // Диаспора. [Вып.] VIII: Новые материалы. Париж; СПб.: Athenaeum; Феникс, 2007. С. 588.
125. Hoover Institution Archives. Chasovoi Coll., Box 2.
126. С 10 мая 1940 г. (оккупация Бельгии) выход «Часового» был приостановлен; журнал был возобновлен i декабря 1940 г. (№ 253).
127. Ошибка. Должно быть: Борис.
128. Письмо В.В. Орехова к Б.А. Штейфону, Брюссель, 17 февраля 1941 г. (машинописный отпуск) (Hoover Institution Archives. Chasovoi Coll., Box 2).
129. См. письмо A.B. Бахраха к М.А. Осоргину от 21 октября 1940 г.: Хазан В. «Отблеск чудесного» прошлого: Переписка М.А. Осоргина и А.В. Бахраха в годы Второй мировой войны // Новый журнал. 2011. № 262. С. 183–184.
130. То, что политика в отношении прессы на русском языке определялась не личными интересами Деспотули, а решениями руководства, подтверждается тем фактом, что существование «Нового слова» и распространение его на оккупированных советских территориях не было помехой для развертывания сети местных газет на русском языке, выходивших большим тиражом. Подтверждается это и тем, что в июне 1942 г. стала выходить еженедельная газета «Парижский вестник» на неподведомственной министерству Розенберга территории.
131. Берлин – Белград (Воздушной почтой от редактора «Нового Слова» В.М. Деспотули) // Новое слово. 1941. i июня. № 22. C.3.
132. Иллюзии и действительность // Новое слово. 1939. 5 марта. № ю. С. 3.
133. На допросе в Москве в 1944 г. М.А. Георгиевский указывал, что поездка состоялась по вызову германского Министерства иностранных дел, и относил ее к июлю 1937 г. См.: М.А. Георгиевский – идеолог «национально трудового солидаризма» / Публикацию подгот. С.В. Онегина // Кентавр. 1994. № 4. С. 120. (Судя по его показаниям, при этом был прямо поставлен «еврейский вопрос».)
По другим данным, визит был организован по инициативе Генерального штаба и состоялся весной 1938 г. См.: НТС: Мысль и дело, 1930–2000. М.: Посев, 2000. С. 20.
134. НТС,Мысль и дело. 1930–2000… С. 20.
135. Байдалаков В.М. Да возвеличится Россия. Да гибнут наши имена…: Воспоминания председателя НТС 1930–1960 гг. М., 2002. С. 26; ср.: Прянишников Б. Новопоколенцы. Сильвер Спринг, 1986. С. 153; НТС. Мысль и дело. 1930–2000… С. 20.
136. Параллельно в мае 1941 г. аналогичную беседу в Париже якобы провел с главой парижского отдела НТСНП В.Д. Поремским шеф Деспотули Г. Лейббрандт. См. свидетельство Поремского, изложенное М. Назаровым, в кн.: Романов Е.
В борьбе за Россию: Воспоминания. М.: Голос, 1999. С. 80.
137. Ларионов В. Читатели «Нового слова». Друзья и враги // Новое слово. 1941. 25 мая. № 21. С. 5. Ср. сопоставление стотысячного тиража 1941 г. с данными на 1938–1939 гг. в комментариях К.М. Александрова в кн.: Под немцами: Воспоминания, свидетельства, документы: Историко документальный сборник / Сост. К.М. Александров. СПб.: Скрипториум, 2011. С. 548.
138. Такое отношение редакции резко контрастировало с настроениями в обществе.
Ср. позднейшие воспоминания Кромиади: «Надо было бы быть в это время в Германии, чтобы знать, с каким восторгом встретили германские массы весть о заключении германо советского пакта и как они были удручены объявлением войны России» (Кромиади К. К общественному мнению: Открытое письмо // Часовой. 1950. Октябрь. № 310. С. 17).
139. Крестовый поход против большевизма // Новое слово. 1941. № 26. С. 1–2.
140. Деспотули В. Борьба с Дьяволом // Там же. С. 2.
141. Dallin A. German Rule in Russia, 1941–1945: A Study of Occupation Policies. London: Macmillan, 1957. P. 113, note 1. Вполне вероятно, что Розенберг поспешил с этим сигналом из за закулисной борьбы с Министерством пропаганды и из за вражды к пользовавшемуся поддержкой там В.В. Бискупскому. Ср.: Войцеховский С.Л. Так было… // Часовой. 1949. Май. № 285. С. 20–21.
142. Телеграмма была перехвачена британской и канадской цензурой и не достигла адресата. См.: Stephan J.J. The Russian Fascists: Tragedy and Farce in Exile, 1925–1945. New York: Harper & Row, [1978]. P. 260–261; Стефан Д. Русские фашисты: Трагедия и фарс в эмиграции, 1925–1945. М.: Слово, 1992. С. 311.
143. Никандров Н. Указ. соч. С. 501–502.
144. Там же. С. 503. О сомнениях относительно целей войны в России, охвативших в те дни бар. А. Меллер Закомельского, см. запись от 13 июля в дневнике Ульриха фон Гасселя: Hassell U. von. Die Hassel Tagebticher 1938–1944. Aufzeichnungen vom Andern Deutschland / Nach der Handschrift revidierte und erweiterte Ausgabe unter Mitarb. von Klaus Peter Reifi. Hrsg. von Friedrich Freiherr Hiller von Gaertringen. Berlin: Siedler Verlag, 1991. S. 287.
145. См. об этом отделе в кн.: Zellhuber А. “Unsere Verwaltung treibt einer Katastro phe zu…” Das Reichsministerium fur die besetzten Ostgebiete und die deutsche Besatzungsherrschaft in der Sowjetunion
1941–1945. Mtinchen: Ernst Vogel, 2006 (= Schriften der Philosophischen Fakultaten der Universitat Augsburg / Hrsg. von Gunther Gottlieb, Henning Kraufi und Werner Wiater. Nr. 71). S. 109–118.
146. Первым его выступлением была статья «В Берлин!». См.: Новое слово. 1941. 14 сентября. № 38. С. 6.
147. Организация запретила своим членам выступать в эмигрантских газетах под немецкой оккупацией (Байдалаков В.М. Указ. соч. С. 29).
148. Там же. С. 27; ср.: Прянишников Б. Указ. соч. С. 162–163.
149. Байдалаков В.М. Указ. соч. С. 27.
150. «Эти круги покрывали деятельность НТС, с ними могло находить общий язык его руководство, стремясь использовать возникающие возможности для русского дела». (НТС. Мысль и дело. 1930–2000… С. 23). «Деятельность НТС», в частности, состояла в отправке (несмотря на запрет) своих людей в Россию.
151. Hufen С. Op. cit. S. 462.
152. В Эстонии военные действия еще продолжались.
153. Здравствуй, Родина. Берлин – Ковно – Вильно – Рига (Путевые заметки редактора «Нового Слова» Влад. Деспотули) // Новое слово. 1941. 27 июля. № 31. С. 3–4.
154. Ср. показания в статье: Ион П. Жизнь подсоветская // Новое слово. 1941.20 июля. № 30. С. 4–5.
155. Советский террор в Латвии (От рижского корреспондента «Нового слова») // Новое слово. 1941. 10 августа. № 33. С. 1; Массовые расстрелы русской и латышской интеллигенции (От рижского корреспондента «Нового слова») // Новое слово. 1941.17 августа. № 34. С. 7; В выздоравливающей Риге (от рижского корреспондента «Нового слова») // Новое слово. 1941. 24 августа. № 35. С. 3.
156. Абызов Ю. А издавалось это в Риге, 1918–1944: Историко библиографический очерк. М.: Русский путь, 2006. С. 361; Абызов Ю. Русское печатное слово в Латвии, 1917–1944 гг.: Биобиблиографический справочник. Ч. IV: Ро Я. Stanford, 1991 (= Stanford Slavic Studies. Vol. 3:4). С. 431, 435.
157. Ср. некролог о нем: Влад. Д. f В.В. Клопотовский Лери // Новое слово. 1944. 9 апреля. № 29. С. 5.
158. См.: Февр Н. (Берлин) Прощай, Белград!.. // Новое слово. 1941.31 августа. № 36. С. 6.
159. Первым из них был: Письма с Родины. От собственного корреспондента «Нового слова» Николая Февра // Новое слово. 1942. 25 января. С. 3.
160. «Активный деятель Российского Освободительного Движения, Николай Михайлович был также единственным русским журналистом, который, в невероятно трудных условиях, сумел побывать на российских и других территориях, оккупированных немецкой армией и встретиться с подлинным русским народом. Эта встреча им была ярко воспроизведена в его последней талантливой книге – „Солнце восходит на западе“, которая получила широкое распространение и прекрасную оценку широких читательских кругов» ([Орехов В.В.] f Н.М. Февр // Часовой. 1951. Сентябрь. № 311. С. 30).
161. Февр Н. Солнце восходит на западе. Буэнос Айрес: Издание газеты «Новое слово», 1950. С. 25–26. Ср. рецензии: 0[рехов] В.В. Замечательная книга // Часовой. 1950.1 сентября. № 300. С. 19; Торопов Н. Ценная книга. Н. Февр: «Солнце восходит на западе» // Южный Крест: Литературно художественный сборник Группы русских писателей и журналистов в Аргентине / Ред. Н.И. Федоров. Буэнос Айрес, 1951. [Вып.] I.C. 186–189.
162. Терлецкий Н. Дорога на Умань // Новое слово. 1941. 2 ноября. № 45. С. 3–4.
163. Деспотули В. Десятый год издания // Новое слово. 1942. 4 января. № 1. С. 1–2.
164. Окороков А. Особый фронт. Немецкая пропаганда на Восточном фронте в годы Второй мировой войны. М.: Русский путь, 2007. С. 58.
165. Там же. С. 156.
166. Лидия Осипова. «Дневник коллаборантки»: Архив Гуверовского института. Запись от 16 ноября 1943 г.
167. Казанцев А. Третья сила: История одной попытки. [Франкфурт на Майне: ] Посев, [1952]. С. 267–268. Ср. оценку газеты Деспотули (в сравнении с «Парижским вестником»), данную Чеславом Милошем: Mitosz С. Spizarnia literacka. [Krakow: ] Wydawnictwo Literackie, [2004]. S. 146 (Милош ошибочно именует ее «Новое русское слово»).
168. Романов Е. В борьбе за Россию: Воспоминания. М.: Голос, 1999. С. 60. В № 41 «Нового слова» от 24 мая 1942 г. была помещена статья Е. Островского «„У микрофона товарищ Молотов“ (Из дневника недавнего советского гражданина)», описывавшая впечатления первого дня войны – 22 июня 1941 г.
169. Перов П. Наша работа // Новое слово. 1942. № з (п января). С. 1–2.
170. Февр Н. Указ. соч. С. 28–29.
171. DallinA. Op. cit. P. 561. Пересмотра взглядов Гитлера на русский вопрос добивалось в 1942 г. и Министерство пропаганды. См.: Байдалаков В.М. Указ. соч. С. 35.
172. Февр Н. Указ. соч. С. 30. В конце лета 1942 г. – после взятия Харькова, во время успешного наступления германских войск на Кубань – Февр был вторично послан в командировку.
173. С.П.Р. Расстрелы детей // Новое слово. 1942.11 января. № 3. С. 3.
174. Ларионов В. Смоленск (От специального корреспондента «Нового слова») // Новое слово. 1942. 23 августа. № 67. С. 2–3; 30 августа. № 7о. С. 3.
175. [Кельнич] С.М. Ленинградские кошмары (От собственного корреспондента «Нового слова») // Новое слово. 1942.18 ноября. С.3.
176. Е. Т. Круги Дантова ада // Новое слово. 1942.18 февраля. С. 2.
177. Иванов Разумник. Хождение над бездной // Новое слово. 1942. 10 мая. № 37. С. 4–5.
178. Торопов Н.В. (Киев) Одна из многих// Новое слово. 1942. № 48.17 июня. С. 5; 24 июня. № 50. С. 5.
179. Стенросс А. Иудейская чума в Москве // Новое слово. 1942.16 сентября. № 74. С. 5–6.
180. Полчанинов Р.В. Молодежь русского зарубежья: Воспоминания, 1941–1951. М.: Посев, 2009 (= Материалы к истории НТС. Вып. 2). С. 79.
181. Шварц С. В оккупированной России // Социалистический вестник. 1943. № 1–2. С. 10; ср.: Встреча с эмиграцией: Из переписки Иванова Разумника 1942–1946 годов / Публ., вступ. статья, подгот. текста и коммент. Ольги Раевской Хьюз. М.; Париж: Русский путь; YMCA Press, 2001. С. 19.
182. Шварц С. В оккупированной России // Там же. С. 12.
183. Февр Н. На развалинах большевизма. Киев и Киевляне. От собственного корреспондента «Нового Слова» Николая Февра // Новое слово. 1942. и октября. № 81. С. 3.; перепеч.: Батшев В. Власов: Опыт литературного исследования. [Франкфурт на Майне: ] Мосты; Литературный европеец, [2004]. Ч. 9 12. С. 187–193.
184. Д р Г. Лейббрандт // Новое слово. 1942. 13 мая. № 38. С.2.
185. Новое слово. 1942. 6 сентября. № 71. С. 1.
186. Ср. свидетельство о недовольстве Лейббрандта «восточной» политикой Гитлера (Байдалаков В.М. Указ. соч. С. 29; Прянишников Б. Указ. соч. С. 162–163).
187. См. справку о нем в кн.: Zellhuber А. “Unsere Verwaltung treibt einer Katastrophe zu…” Das Reichsministerium fur die beset zten Ostgebiete und die deutsche Besatzung sherrschaft in der Sowjetunion 1941–1945. Mtinchen: Ernst Vogel, 2006 (= Schriften der Philosophischen Fakultaten der Universitat Augsburg / Hrsg. von Gunther Gottlieb, Henning Kraufi und Werner Wiater. № 71).
S. 146; Piper E. Alfred Rosenberg: Hitlers Chefideologe. Mtinchen: Blessing, 2005. S. 563. О причинах антипатии к Лейббрандту в кругах СС и вытеснения его из министерства см.: Reitlinger G. The House Built on Sand: The Conflicts of German Policy in Russia, 1939–1945. New York: The Viking Press, 1960. P. 217–218.
188. Dallin A. Op. cit. P. 86–89; Reitlinger G. Op. cit. P. 218–219.
189. См.: Февр H. Солнце восходит на западе… С. 265. Утверждение П.Н. Базанова, что газета Деспотули была запрещена на Украине «за пропаганду русского языка», является ошибочным. См.: Протокол допроса обвиняемого Деспотули Владимира Михайловича от 26 сентября 1945 года / Вступ. статья, публ. и коммент. П.Н. Базанова // Русское прошлое: Историко документальный альманах. СПб., 2010. Кн. 11. С. 135.
190. Киев был освобожден Красной армией 6 ноября. Ранее, зимой 1942/43 г., Торопов нанес свой первый визит в берлинскую редакцию.
191. Последний его обзор появился 18 июня 1944 г.
192. 1 декабря на первой полосе была помещена составленная им из рассказов беженцев статья «После прихода большевиков (От специального корреспондента «Нового Слова» Е.Р. Островского)», а 15 декабря – написанная им передовая «Сила идеи».
193. Романов Е. В борьбе за Россию: Воспоминания. М.: Голос, 1999. С. 68–69.
194. НТС приступил к зондированию возможностей установления контактов с западными союзниками в конце 1943 г. См.: Байдалаков В.М. Указ. соч. С. 42.
195. О пережитых в гестапо унижениях Деспотули вспоминает в печатаемых ниже письмах к Кромиади.
196. Сталинские указы // Новое слово. 1944. 16 июля. № 57. С. 1.
197. Hufen С. Op. cit. S. 462.
198. Февр Н. Одесса и одесситы (от специального корреспондента «Нового Слова») // Новое слово. 1943. 5 декабря. С. 5; 8 декабря. С. 4–5. Февр Н. Транснистрия. Одесса в годы второй мировой войны // Южный Крест. Литературно художественный сборник Группы русских писателей и журналистов в Аргентине… С. 132.
199. Ср.: Влад. Д. Карлсбад весной // Новое слово. 1944.11 июня. № 4у. С. 6.
200. Подпись Н. Восточного Савченко стоит под передовой статьей «Вера в победу», помещенной в номере от 27 августа, и фигурирует первой под коллективным некрологом в том же номере о сотруднике «Нового слова» из Донецка, в 1944 г. бывшем на должности редактора рижской газеты «Русский вестник» Г.Г. Дроздове (Деспотули среди подписавших некролог нет). Н.Л. Савченко до приезда в Берлин работал в «Новом пути» (Рига). Управляющим издательства и редакции в эти дни был назначен Э. Амфлетт.
201. См., в частности, передовую: Савченко Н. Решительный час // Новое слово. 1944. 4 октября. № 80. С. 1.
202. Призыв генерала Власова // Новое слово. 1943.17 марта. С. 3.
203. О таком запрете в рижской газете «За Родину» рассказывает дневник Лидии Осиповой.
204. «Есть документы, говорящие о том, что он <Розенберг> всячески стремился побудить Гитлера дать ход власовскому движению. Сохранились письма Розенберга к Гитлеру, где он ратовал за власовское движение» (Пирожкова В. А. Мои три жизни: Автобиографические очерки. СПб.: Нева, 2002. С. 202). Ср. письмо Розенберга к Гитлеру от 12 октября 1944 г.: Trial of the Major War Criminals before the International Military Tribunal. Nuremberg, 14 November 1945 – 1 October 1946. Nuremberg: IMT, 1949. Vol. 41. P. 186–191.
205. Cp.'.DallinA. Op. cit. P. 560–562.
206. Кромиади К., полковник. Открытое письмо // Часовой. 1950. Май. № 297. С. 22.
207. Schroder М. Deutschbaltische SS Ftihrer und Andrej Vlasov 1942–1945. “Rufiland kann nur von Russen besiegt werden”: Erhard Krieger, Friedrich Buchardt und die “Russische Befreiungsarmee”. Padeborn; Mtinchen; Wien; Zurich: Ferdinand Schoningh, 2001. S. 174.
208. HTC: Мысль и дело. 1930–2000… С. 26.
209. Эти события не оставляют малейших сомнений в том, что утверждения об исконной организационно финансовой независимости газеты Деспотули с самого начала были блефом.
210. Казанцев А. Указ. соч. С. 267–269,294 298. Ср. показания Г.Н. Жиленкова 4 мая 1946 г. на следствии в Москве, приведенные в кн.: Окороков А. Указ. соч. С. 126.
211. Арестованные члены НТС были выпущены на поруки ген. Власова 4 апреля 1945 г. См.: Полчанинов Р.В. Указ. соч. С. 190.
212. Бремен, фонд 34. Рабочий «Дневник календарь „1962“» А.Н. Кружина, л. 78 79
213. Одолинская Н. Это было весной // Новое слово. 1943. 25 июля. С. 6.
214. О княгине Н.А. Кропоткиной (урожд. Деляновой, 1893–1963) см.: Красюков Р.Г. «Тегель»: Русское православное кладбище в Берлине. СПб., 2009. С. 108; Sommer E.F. Geboren in Moskau: Erinnerun gen eines baltdeutschen Diplomaten, 1912–1955. Mtinchen: Langen Muller, 1997. S. 415.
215. Одолинская Н.Ф. Советские каторжанки / Послеслов. Э. Давиденко. Одесса: Астропринт, 1998 (= Одесский «Мемориал». Вып. 6). С. 137–138.
216. К истории белой эмиграции: Редактор газеты «За родину» о редакторе «Нового слова»: Анатолий Григорьевич Макриди Стенрос о судьбе Владимира Михайловича Деспотули – из писем Н. Л. Казанцеву // Наша Страна (Буэнос Айрес). 2011. 19 ноября. № 2928. C.3.
217. См.: Минаева Н.В. Люди русского Сопротивления. М.: ПИК: Academia, 2004; интернет ресурс: www.ninavasminaevanarod.ru/ ludi/chai5.htm. Как указывает Минаева, есть основание полагать, что это тот самый гестаповец энкаведист, который позднее опубликовал мемуарно пропагандистскую брошюру: Владимиров С. Записки следователя гестапо. М.: Издание Советского комитета по культурным связям с соотечественниками за рубежом, 1970; см. также журнальную публикацию: Москва. 1971. № 6–8.
218. Родители из Турции переселились в Россию после завоевания ею Карсской области. Кромиади писал: «Наши греки Россию не только любили, но и гордились ею, за нее стояли головой». Подробную справку о Кромиади (1886, по документам после 1930 г. – год рожд. 1893, – 1990) см. в кн.: Александров К.М. Указ. соч. С. 523–529.
219. Кромиади К. Памяти Владимира Михайловича Деспотули // Голос Зарубежья (Мюнхен). 1977. № 6. С. 33.
220. В1949 г., когда семья Кромиади готовилась к переселению в США, А.Ф. Керенский подписал «аффидавит» (поручительство) для иммиграционных властей.
221. Описывая в одном из своих очерков русских эмигрантов, проживавших в деревянных бараках в Темпельгофе под Берлином, Деспотули упомянул (не называя имени) и Кромиади: «В бараках я бываю у шофера К., лихого офицера, беззаветно храброго, честного борца за русское дело. В минувшую войну мы встретились с ним впервые на Менджильском мосту в Персии. Затем судьба нас сводила несколько раз во всевозможных условиях гражданской войны, а несколько лет тому назад шофер элегантной машины окликнул меня на улице Берлина. На шоферские заработки ему приходится содержать семью, в которой и жена, и старшая дочь также помогают зарабатывать. Приятное довольство, никаких жалоб, любовь к России и теплые воспоминания о сказочной Персии, куда мы юными подпоручиками, полными надежд и решимости, прибыли, чтобы „драться до последнего…“» (Деспотули В. Русский Берлин – эмигрантское захолустье. На огромный город осталось несколько тысяч русских // Рубеж (Харбин). 1933. 23 сентября. № 39. С. 13).
222. В нашей работе щедрую поддержку оказал Гумбольдтовский фонд (Alexander von Humboldt Stiftung, Бонн). Выражаем глубокую признательность О.Е. Блинкиной («Мемориал», Москва), Н.Л. Казанцеву (Буэнос Айрес), Н.В. Петрову («Мемориал», Москва), Мануэле Путц (Бремен), Б.А. Равдину (Рига), М.Б. Рогачеву («Мемориал», Сыктывкар), О.М. Одинец (Париж) и нашему соавтору Г.Г. Суперфину (Бремен).