Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Бахтин М. В.
Не было бы счастья, да несчастье помогло
Счастье не ищут, как золото или выигрыш. Его создают сами, те, у кого хватает сил, знания и любви.
Иван Ефремов
Ничто так просто не дается
Нам в этой жизни — закон таков!
За счастье надобно бороться,
И за мечту, и за любовь.1
Игорь Тальков.
Счастье есть удовольствие без раскаяния.
Лев Толстой.
Счастье — это без-ответственность.
Александр Розенбаум
Несчастье умягчает человека.
Н.В. Гоголь.
Для счастья недостаточно комфорта, покупается счастье ценой страдания.
Ф.М. Достоевский.
Истинная нравственность вырабатывается лишь в школе несчастий.
Фридрих Шиллер.
Талантливый русский поэт и композитор, певец свободы и справедливости Игорь Тальков (1956-1991) однажды заметил: "За счастье надобно бороться...". Что же представляет из себя эта борьба? Видимо, это борьба добродетели с пороком в человеческом сердце, борьба со своим эгоизмом, достижение той детской простоты, которую христианское мировоззрение возводит в ранг одной из высших добродетелей, обладание которой сулит обретение Царствия Небесного (вспомним евангельское: "Будьте как дети, ибо их есть Царствие Небесное").
Человек так устроен, что он стремится к обеспечению своих интересов. И чаще всего бывает, что достижение какого-то своего личного интереса человек рассматривает как элемент счастья. Далее, стремясь к достижению оного, человек часто забывает о средствах для избранной цели. Использование же этих средств порой вступает в противоречие с интересами других людей, ибо "свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого". Получается, что мы часто пытаемся построить свое личное счастье за счет окружающих. Это "счастье" недолговечно, так как противоречит основному нравственному закону "поступай с другими так, как ты хотел бы, чтобы поступали с тобой".
Борьба за счастье — это борьба со своими пороками, недостатками, мешающими жить нам и окружающим нас. Жизнь освобождающегося от пороков человека наполняется особым смыслом — идеей нравственного совершенствования. Каждый шаг вперед на этом пути — радость маленькой победы, каждый шаг назад — боль и горечь поражения. Человек, вставший на этот путь, с одной стороны, испытывает наслаждение уже от того, что идет по нему, а с другой стороны, чувствует бремя огромной ответственности перед Богом, ближними и самим собой. С каждым успешным шагом на этом пути у нас прибавляется уверенность в своих силах, повышается самооценка, крепнет вера и любовь. У человека появляется все больше сил и возможностей для выполнения второй важнейшей христианской заповеди: "Возлюби ближнего своего как самого себя".2
С другой стороны, было бы большим заблуждением понимать счастье как результат достижения конечной цели устремлений человека — самого счастья. Если человек поставил высшей целью своей жизни достижение счастья и ничего более, то вряд ли это хоть сколько-нибудь согласуется с понятием нравственного мотива поведения. Не случайно японская мудрость гласит: "Счастье выпадает тому, кто его не ждет."
Аналогичную мысль выражает и русская пословица: "Счастья искать — от него бежать."
Убеждает в этом и французская писательница А.Л.Ж. де Сталь:"Человек, посвятивший себя погоне за полным счастьем, будет несчастнейшим из людей".
О недопустимости превращения счастья в главную цель жизни говорит и замечательный русский писатель М.М. Пришвин:"Нельзя целью поставить себе счастье: невозможно на земле личное счастье как цель. Счастье дается совсем даром тому, кто ставит какую-нибудь цель и достигает ее после большого труда."
Требование же счастья себе самому, целеполагание его в качестве объекта стремления есть эгоизм, неизбежно ведущий к несчастью. Это отмечал известный моралист, родоначальник неклассической европейской философии Артур Шопенгауэр (1788-1860):"Важнейшее средство не быть несчастным — не требовать слишком большого счастья."
Близкую к этому мысль проводит и Буаст: "Мы были бы гораздо счастливее, если бы поменьше заботились об этом."
Стремление к счастью и постоянное его ожидание, размышление о нем — разные вещи. Подсознательное стремление к счастью должно сочетаться с сознательным стремлением к добродетели, и только тогда оно приходит к человеку, образно выражаясь, совсем с другой стороны, нежели его ожидают. Главное — не мечтать о счастье, а думать о том, как стать достойным счастья.
Поэтому, счастье есть итог длительного пути человека от порока к добродетели, результат борьбы с пороком, награда человека самому себе за свой упорный целенаправленный труд, как победа в описанной борьбе. О понимании счастья как заслуги говорил М.М. Пришвин: "Да, конечно, счастье необходимо, но какое?"
"Есть счастье — случай, это — Бог с ним".
"Хотелось бы, чтобы счастье пришло, как заслуга".
Наконец, существенно важным в стремлении к счастью является различение счастья как такового и средств его достижения. Люди часто путают одно с другим и обожествляют то, что может быть лишь вспомогательными ступеньками к счастью: деньги, положение в обществе, чувственные наслаждения и т. д. Великий французский просветитель Гельвеций говорил по этому поводу следующее: "Если могущество и богатство являются средствами стать счастливыми, то не следует все же смешивать средства с самой вещью; не следует покупать ценой излишних забот, тягот и опасностей того, что можно иметь дешевле. Словом, в поисках счастья не следует забывать, что мы ищем счастье, а не чего-либо другого".3
Люди давно обратили внимание на диалектическую взаимосвязь счастья и несчастья. Более того, достаточно часто в арсенале мировой философской мысли встречается убежденность в том, что несчастье порой является залогом счастья, исходной точкой движения к нему. Действительно, ведь люди чаще всего начинают размышлять о счастье только тогда, когда стремятся убежать от страданий, от несчастья. Только сам, набив шишки на своем собственном лбу, человек способен осознать справедливость того, что ему говорили старшие. Только пройдя через свои собственные страдания и мучения, мы начинаем приближаться к Истине и возрастать духовно. Не зря же говорят: "Не было бы счастья, да несчастье помогло."
Русские пословицы гласят также: "Натерпишься горя, научишься жить" и "Кто нужды не видал, и счастья не знает."
Великий немецкий философ и поэт эпохи Просвещения Фридрих Шиллер (1759-1805) писал: "...Истинная нравственность вырабатывается лишь в школе несчастий и... постоянное счастье легко может стать роковой пучиной для добродетели".
Сенанкур утверждал, что лишь познав горе, заурядный человек может достичь душевной зрелости, еще не став стариком.
П. Баланш говорил о том, что несчастье закаляет душу и сообщает чувствам большую глубину и остроту; несчастье учит нас сострадать чужой боли.
Русский гений Николай Васильевич Гоголь (1809-1852), отмечая антропологическое значение страданий, писал: "...Несчастье умягчает человека; природа его становится тогда более чуткой и доступной к пониманию предметов, превосходящих понятие человека, находящегося в обыкновенном и повседневном положении..."
Александр Дольский чутко подметил диалектику страдания и духовности: "Благословляю боль и мрак за то, что научили Богу".4
Конечно, мы живем в совершенно другую эпоху и поэтому, не особо задумываясь, нынешнее поколение полагает, что этические принципы, сформулированные мыслителями древности, устарели, не соответствуют духу и потребностям современной цивилизации, а значит, не достойны внимания.
Однако, дав себе труд внимательно прислушаться к советам древних мудрецов, мы увидим, что, несмотря на свою "длинную бороду", их достижения и открытия в области морали не устарели. Доказательством этому служит подтверждение древней мудрости современной наукой по всему фронту: ведь большинство медиков, физиологов, психологов в один голос говорят о том, что физическое и психическое здоровье человека, как необходимое условие обретения им счастья, зависит от образа жизни человека, то есть от соблюдения им нравственных ограничительных установок.
Что изменилось в нравственности человека (как основном показателе, по мнению Аристотеля, выделяющем его из животного мира) за тысячелетия? Стал ли человек более духовным, гуманным, то есть человечным? Ушедший навсегда драматичный двадцатый век, полный кровопролития, насилия, жестокости, всеобщего озлобления, не позволяет ответить на этот вопрос утвердительно. Александр Дольский предельно ясно и четко выразил суть данной проблемы: "Наше время изумляет, разрывает нас на части,мы гордимся этим веком, наша жизнь полна чудес, но на душу населенья — чести, мужества и счастья не убавил, не прибавил удивительный прогресс."5
Звезды и судьбы
За тысячи лет возникло, оформилось и кануло в бездну множество самых различных религиозно-этических представлений, учений и концепций, стремившихся охватить феномен счастья. Все их можно классифицировать по тем или иным основаниям на большие и малые группы. Предваряя разделение учений о счастье по персоналиям, эпохам и странам, отмечу здесь, что, несмотря на кажущееся изначально пестрое их изобилие, в большинстве из них имманентно присутствуют принципы детерминизма и причинности — то есть мотив причинной обусловленности счастья теми или иными условиями.
В зависимости от того, что выступает в них истоком счастья, учения эти условно можно разделить на две группы:
1. Те, в которых причина человеческого счастья трансцендентна человеку — то есть лежит вне его сознания, воли, устремлений и даже вне его судьбы. Согласно подобным представлениям, сама судьба человека косвенно зависит от его свободной воли. Человек практически всецело подчинен неким неведомым ему природным силам и зависит от них. Судьба дается ему в таком случае свыше и понимается как рок, фатум, влекущий человека по реке жизни как пустую лодку по течению. Исходя из таких представлений, счастливым нужно "умудриться" родиться, то есть родиться, как говорят, под Счастливой звездой, "в рубашке".
Именно звезды, как известно, играют в подобных учениях решающую роль в судьбах людей: их месторасположение в момент рождения человека, в тот или иной момент его жизни. На основании этого и строятся всевозможные гороскопы. Эти и другие схожие с ними астрологические представления есть продукт языческой системы верований, характерной для ранних ступеней развития человеческой цивилизации, когда обожествление природы было следствием высокой зависимости человека от природных стихий. Возрождение астрологии на рубеже XXI века, в постиндустриальную эпоху, эпоху информационного общества, с одной стороны, есть нонсенс, архаизм, а с другой — еще одно свидетельство глубокого духовного кризиса современной цивилизации, утраты фундаментальных духовных оснований человеческой жизни и судорожных попыток обнаружения таковых. Если люди снова и снова возвращаются к давно отвергнутой, неоднократно разбитой сначала христианством, а затем научным мировоззрением Нового времени системе представлений, значит, не все в порядке с современной научной картиной мира и с духовным состоянием современного общества.
Известно, что звезды издавна служили ориентиром двух видов. Во-первых — в смысле предсказания судьбы; во-вторых, по звездам ориентировались мореплаватели и путешественники. Известно также, что изобретение компаса, действие которого основано на свойствах магнитной стрелки, всегда указывающей на север, позволило навсегда отказаться от методов наших далеких предков. Так существует ли нечто подобное компасу, позволяющее ориентироваться в своей настоящей и будущей жизни не по звездам?
Один из величайших русских философов и богословов XVI столетия Максим Грек (Михаил Триволис, 1470-1556), выступая против популярной в его время астрологии говорил, что занятие ею противно, во-первых, учению о промысле Божьем, а во-вторых, представлениям о свободной воле человека. Святые отцы утверждали, что ориентироваться в жизни по звездам равносильно тому, что продолжать искать дорогу по звездам после восхода Солнца. Солнце же это — Христос. Христос и есть тот компас, Который заменяет звезды.
Таким образом, описанную группу учений, довольно широко распространенную в современном обществе, условно можно назвать языческой. Здесь счастье часто понимается как лотерея или клад, внезапно открывающийся человеку непонятно по какой причине.
2. Учения второй группы видят причину счастья в самом человеке или, точнее видят причиной счастья самого человека. Категория судьбы здесь рассматривается как свободное творчество самого человека: человек есть творец своей судьбы.
Большинство великих Учителей этики свидетельствуют о том, что счастье — это не лотерейный билет и его нельзя выиграть в рулетку; счастье — это не клад, который следует искать (иногда мы слышим жалобы наподобие: "я не нашел своего счастья" или "с этим человеком я не нашел счастья"). Напротив, счастье — это то, что мы сами производим; то, что в наших собственных руках, то, что зависит большей частью от нас самих. Если и нужно искать счастье, то только внутри самого себя (как говорил Пифагор), так как это награда человеку за его праведный образ жизни и мыслей, за его альтруизм и любовь к людям и миру.
Среди огромного моря философского знания есть прекрасные области, исследующие предмет, о котором мы сегодня с Вами, уважаемый читатель, рассуждаем — человеческое счастье. Сферы эти именуются анропологией и этикой.
Греческий термин antropologia происходит от корней antropos — человек и logos — слово, знание, учение, закон и проч. Отсюда получается — учение о человеке, человековедение.
Термин "этика" происходит от греческого слова "этос", что означает "обычай", "нрав", "характер". Отсюда прилагательное "этический" переводится на русский как "нравственный".
Определений этики существует множество. Одно из них помещает этику в разряд наук: "этика — это философская наука, объектом изучения которой является мораль в целом, нравственность...".6 Другое, предложенное известным моралистом XX века Альбертом Швейцером (1875-1965), относит этику к особой области человеческой деятельности: "Этика — это область деятельности человека, направленная на внутреннее совершенствование его личности".7
Этика рассматривает нравственную жизнь, нравственное совершенствование человека, то есть то, что может сделать человека счастливым. Поэтому этику можно назвать философией счастья, так как именно человеческое счастье есть ее первый и главный предмет, первая и главная задача.
Для того, чтобы точнее очертить место этики в системе философского и, в целом, гуманитарного знания, напомним, что цикл философских наук представляет из себя многоуровневую лестницу. В основании ее находятся три фундаментальных раздела, первым среди которых, ядром, стержнем всей философии является метафизика — область, исследующая сверхчувственные принципы бытия, мира в целом. В свою очередь метафизика делится на теологию, онтологию, космологию и антропологию (в различных классификациях структура метафизики может быть представлена по-разному). Иначе метафизику можно назвать теоретической, ядерной философией.
Антропология как раздел метафизики есть непосредственное основание этики. Ни одна этическая норма, принцип, категория не существуют независимо, самодостаточно, без опоры на антропологический фундамент. Все этические системы, как древние, так и современные, произрастают из конкретных представлений о человеке. Картина человека в той или другой философской конструкции производит из себя тот или иной этический идеал. Уподобив систему философского знания древесной кроне, мы увидим, что как ветви дерева произрастают и питаются из ствола, так и все прикладные области философии, в том числе и этика, произрастают из теоретической — из метафизики. Иными словами, в силу того, что бытие едино, и существуют лишь различные формы его проявления, изучаемые различными разделами философии, конкретные представления о мире, о месте в нем человека (метафизика), философско-антропологические воззрения неизбежно порождают соответствующее видение аксиологических (ценностных) проблем, приводят к тем или иным решениям нравственных вопросов. Более подробно об этом будет сказано ниже.
Для того, чтобы еще более точно определить предметные границы этики, сопоставим эту область знания с несколькими смежными сферами. Во-первых, уже было сказано о различии предметов этики и эстетики. Здесь можно добавить еще то, что сфера эстетики в большей степени есть процесс восприятия и осмысления художественных ценностей самого различного порядка. В данном случае нет нужды говорить о том, спорят ли о вкусах или же нет, но так или иначе, эстетические ценности во многом есть продукт "общественного вкуса" той или иной культуры, той или иной эпохи.
Что же касается сферы этики, то здесь мы сталкиваемся с особой категорией, вмещающей в себя, проявляющей в себе ту или иную систему нравственных ценностей. Это категория поступка. Именно поступок человека называется нравственным или безнравственным, именно в поступке проявляется внутренний духовный уровень личности. Поступок может быть действенным, активным и пассивным. Аксиологически (оценочно) поступок лежит в пределах именно этических категорий. Таким образом, категория поступка предполагает не только восприятие системы нравственных ценностей человеком, но и определенное деятельное, активное начало.
Во-вторых, категория поступка роднит этику с правом. Правовое сознание оценивает человеческие поступки с точки зрения соответствия их законам, созданными людьми. В то же время право и этика рассматривают поступок с принципиально различных позиций.
Право чаще всего имеет дело только с поступками как таковыми, частично — с их словесным выражением: показания понятых, свидетелей, подозреваемого в ходе следствия, свидетельство в суде и т.д. Нравственное же сознание охватывает проявления человеческого духа гораздо шире. Издавна в этической традиции утвердилась трехуровневая структура нравственной жизни человека: уровень мысли, уровень слова и уровень поступка. Если рамки правового сознания не захватывают намерений человека к совершению преступления, то сфера морали регламентирует мысленные, словесные и практические проявления духовной жизни человека в равной степени. Правовое сознание может анализировать мотив, которым руководствовался человек при совершении того или иного поступка, но анализировать его только после совершения поступка. Сам по себе мотив право мало интересует. Этика же рассматривает не только мотивацию поведения человека, но и то, откуда возникают те или иные мотивы.
Далее, нормы писаного права каждого общества официально закреплены юридически в сводах самых различных законодательных актов. Что же касается норм морали, то они зафиксированы в большей степени не в официальных государственных документах, а, во-первых, в самом общественном сознании и, во-вторых, в корпусе самых различных религиозных памятников, богословских и философских сочинений.
Вследствие этого ответственность за нарушение правовых и моральных норм обществом воспринимается по-разному. Органы правосудия и в целом государство предстают в данном случае как исключительно внешний стимул к правовому поведению гражданина. Возникающее стремление нарушить закон сдерживается осознанием грядущего наказания со стороны государства. Другое дело, что это стремление может неоднократно перевешивать осознание ответственности.
Иначе обстоит дело с нормами морали. Поскольку наказания за их нарушение обществом не предусматривается, а имеет место лишь общественное порицание, осуждение со стороны общественного мнения (а в нынешнюю эпоху уже далеко не всегда и не за все), то наиболее реальным фактором, удерживающим человека от нарушения нравственных рамок, является внутренний голос совести. То есть стимул к совершению добра и не совершению зла в данном случае лежит не где-то вовне сознания человека (как в случае в правовыми нормами), а в большей степени внутри него самого, точнее сказать, принадлежит ему самому.
Наконец, необходимо дополнить этот компаративистский подход к осмыслению феноменов права и морали указанием на их иерархическую соотнесенность. Сказав о внешнем побудительном стимуле к правовому поведению, нельзя не отметить, что никакой внешний стимул, никакие внешние преграды в виде общественного мнения и наказания со стороны государства не удержат человека от совершения преступления, если моральных преград нет у него в душе. Иными словами, правовые нормы ничего не стоят без норм нравственных. Выходит, нравственные нормы являются первичными по отношению к нормам права, а нравственное сознание шире правового и является его фундаментом.
Пифагор говорил в этой связи: "Не пекись о снискании великого знания: из всех знаний нравственная наука, может быть, самая нужнейшая, но ей не обучаются".8
О приоритете духовного образования над естественно-научным говорит и Александр Дольский:
"Чтобы судьбу, как задачку решить
Мало постигнуть азы мирозданья.
Есть еще образованье души
Самое высшее образованье".9
Таким образом, этика есть раздел философии, изучающий нравственные принципы существования человека, то есть принципы духовной жизни. Здесь, чтобы вывести наконец итоговое, наиболее точное определение этики, необходимо задаться вопросом: а для чего человеку быть нравственным, для чего соблюдать те или иные жесткие правила, нормы? Ведь в нашей жизни и без того довольно всевозможных ограничений! А тут добавляются еще некие этические пределы!
Ответить на все эти вопросы невозможно, если не предположить, что за объектом этического исследования — нравственным поведением — стоят более высокие нравственные категории, такие как долг, ответственность и блаженная (счастливая) жизнь человека. Ведь если разного рода моральные ограничения не приносят в конечном итоге духовного удовлетворения и счастья человеку и окружающим его людям, то каков тогда смысл их существования? Нравственные принципы существуют именно постольку, поскольку соблюдение их дарует человеку то, что составляет предмет мечтаний большинства людей — счастье.
До сих пор мы вели речь об этике как о науке, как о разделе философии. Однако здесь нельзя не вспомнить о том, что специфика и простор этического знания во многом определяется тем, что нравственные нормы, составляющие предмет осмысления этики, есть порождение особой формы общественного сознания — морали. И если этика как наука несет в себе отпечаток научной формы сознания, то как область знания, сопричастная морали, она пронизана духом нравственного сознания. То же самое можно сказать и о самой философии, разделом которой является этика. Если каждый ее раздел в отдельности: логика, гносеология, антропология, культурология и прочие являются самостоятельными науками, то философия никогда не была и не будет наукой — она всегда представляла из себя совершенно особую, отличную от науки форму общественного сознания, совершенно особый тип мировоззрения. Такая же картина складывается в рамках правового, политического, религиозного и художественного сознания. Есть право как форма общественного сознания, а есть конкретные юридические науки. Есть религия как форма общественного сознания, а есть богословские науки и т.д.
В этой связи интересно также сопоставить этику с такими областями знания, как аскетика и нравственное богословие.
Аскетика — богословская дисциплина, имеющая объектом своего исследования внутреннюю духовную жизнь человека. В православной богословской традиции аскетика, будучи одним из разделов нравственного богословия, рассматривается как духовная основа этики. Цель аскетики состоит в том, чтобы дать Богу действовать в своей жизни посредством искоренения в душе греховных страстей: гнева, блуда, чревоугодия, сребролюбия, зависти, уныния, тщеславия, гордости и т.д.
Нравственное богословие, наряду с богословием догматическим, основным, систематическим, сравнительным, пасторским, литургическим и т.д., входит в цикл богословских наук и является дисциплиной, предмет исследования которой составляет учение Церкви о нравственном сознании и нравственном поведении человека.
По мнению одного из крупнейших православных богословов современности, ведущего исследователя нравственной проблематики в православии профессора Московской Духовной Академии архимандрита Платона (Игумнова), нравственное богословие занимается изучением всего того, что происходит на внутреннем горизонте человеческой личности и что ориентирует человека в осуществлении правильного выбора в области нравственных смыслов и ценностей. Нравственное богословие раскрывает в этических понятиях и терминах реальность человеческого существования и оценивает это существование с точки зрения нравственного блага и вечного назначения человека. Христианское учение о человеке, как необъятно грандиозная мировоззренческая система, содержит в качестве важнейшего компонента этику, а христианская жизнь, как неисчерпаемое по глубине и богатству бытие, представляет собой процесс становления и формирования человеческой личности, стремящейся к совершенству и святости на основе самых принципиальных и общих положений христианской этики.
Нравственное богословие — это учебная дисциплина, излагающая в систематическом порядке понятия об основных категориях этики в их библейском и богословском освещении и раскрытии, это система христианской этики, или христианское учение о морали.10
Существенное отличие нравственного богословия от этики состоит в том, что, в сравнении с последней, его содержание, структура и принципы в определенном смысле "канонизированы" Церковью (православной, католической или протестантской). Если та или иная этическая система (учение) построена на свободном творчестве того или иного мыслителя (или школы), то данная богословская дисциплина имеет своим основанием прежде всего Библию и свод святоотеческой литературы (в католичестве и православии). Иными словами, если этических учений существуют сотни, то нравственное богословие — одно, только в каждой конфессии имеет те или иные отличительные особенности. Следствием этого является то, что в лоне нравственного богословия (в частности, православного), многовековые учения отцов Церкви, православных подвижников, выдающихся проповедников аккумулируются как единая стройная система, как единый свод знаний, а не растаскиваются по различным школам.
Таким образом, положение этики на стыке философии, науки, религии и морали определяет ее специфический характер, категориальный аппарат и значение ее выводов для смежных областей знания.
Три уровня человеческого бытия
Сознание современного человека все настойчивее требует рационалистического объяснения любых феноменов бытия, включая и феномены нравственной, духовной жизни. Как подтверждение тому мы наблюдаем появление широкого круга околонаучной литературы, стремящейся обосновать необходимость нравственного поведения с точки зрения медицины, психофизиологии, высших кармических задач человека и т.п. Примером тому может служить серия брошюр С.Н. Лазарева "Диагностика кармы".
Действительно, дать перечень нравственных норм, заповедей древности большого труда не составляет. Наша задача видится в том, чтобы рассмотреть, каким образом мыслители древности обосновывали свои этические концепции, какой фундамент лежит в их основе. Трудность этой задачи состоит именно в природе самого этического знания. Поскольку объяснение есть функция науки, а этика представляет из себя область знания, пограничную с наукой, моралью, философией и религией, то использование научных методов познания в области этики далеко не всегда оправдано. Вероятно, поэтому Артур Шопенгауэр и говорил, что "проповедовать мораль легко, обосновать ее трудно".
И, тем не менее, обоснование этики, основывающееся на данных современной науки, представляется все более и более актуальным.
Весь мир устроен и существует на основании определенных строгих законов, принципов и норм. Все они настолько точные и жесткие, что изменение той или иной из них даже на одну сотую процента привело бы к гибели всю Вселенную. Это скорость и длительность движения небесных тел по своим орбитам, масса элементарных частиц, числовой коэффициент закона всемирного тяготения, структура ДНК и многие другие физические, химические, генетические и биологические константы.
Все эти фундаментальные основания существования Вселенной подобны чрезвычайно узким рамкам, выйти из которых не дано никому, кроме той силы, которая создала их. Нормы эти работали и работают абсолютно объективно, независимо от того, знаем о них мы или нет. Например, для того, чтобы понять, что падение яблока и движение небесных тел по своим орбитам — все это лишь частные случаи одного и того же закона всемирного тяготения, потребовался интеллект великого английского теолога, философа и физика Исаака Ньютона (1643-1727). Но ведь это не означает того, что этот закон не имел силы до восемнадцатого столетия. Этот закон действует на все объекты и на людей независимо от того, согласны с ним люди или нет, знают они о нем или нет.
Таким же образом обстоит дело и с другими законами, действующими на уровне всей живой и неживой природы и человека в частности. Известно, что человек — сложное создание. История философии знает самые различные учения о человеке, но общим во многих из них является то, что бытие человека можно разделить на несколько уровней: физический (телесный), психический и духовный. На каждом из этих уровней действуют свои четкие универсальные закономерности.
Мудрое и тонкое устройство работы человеческого организма проявляется уже в момент зачатия нового существа. При соединении мужской и женской клеток будущему человеку передается с необыкновенной точностью и скоростью такое количество информации, которое соответствует примерно объему 1000 книг по 500 страниц! И все это — в одной клетке ДНК!
Весь процесс развития человека — это проявление определенных невидимых или видимых универсальных количественных и качественных закономерностей. Физиологические количественные (временные) рамки сопровождают нас всю нашу жизнь: 9 месяцев внутриутробного развития; определенное время, когда ребенок учится ходить, говорить и т. д.; определенный возраст полового созревания; детородный возраст, определенное время, необходимое человеку для сна, и наконец, временные рамки человеческой жизни. Физиологические рамки касаются также определенного состава воздуха, необходимого человеку, воды, питания, других факторов, определяющих физическое здоровье. И у нас не вызывает сомнения то, что для поддержания нашего здоровья мы должны следовать жестким рамкам: отдыхать должное количество времени, регулярно пить, есть, соблюдать режим работы и т. д. Нам кажется очевидным, что если мы заболели, значит, мы нарушили ту или иную физиологическую норму: ведь болезни, как и все в этом мире, не приходят просто так, без причины. Однако мы не всегда задумываемся над тем, что наше физическое здоровье в большей степени зависит не от физиологических норм, а от принципов психической и, в первую очередь, духовной жизни человека.
Нормы психического уровня бытия человека, принципы, по которым работает наша нервная система, определяют наше психическое здоровье не менее жестко, нежели нормы физиологические. Само психическое развитие человека есть следствие работы определенных количественных и качественных психических закономерностей. Те или иные стадии такого развития: кризисы двух, трех лет, кризис возраста полового созревания — частные проявления закономерностей второго уровня бытия человека. Нормальное функционирование нервной системы является здесь таким же залогом психического здоровья человека, как и соблюдение физиологических норм — физического здоровья. Однако отличие этого, более высокого уровня существования человека состоит в том, что он определяет физическое здоровье человека. Мы часто слышим от врачей, что почти все (или даже все) наши физические заболевания начинаются с расстройства нервной системы. Это так, но только отчасти! Сама нервная система является промежуточной инстанцией между душой и телом. Следовательно, нарушения в работе нервной системы — это лишь только следствие отклонений в духовной жизни человека. Это утверждение, конечно же, не исключает возможности расстройства психики человека вследствие воздействия на него домашней, рабочей или любой другой атмосферы.
Нервная система, психика человека закладывается еще до рождения ребенка — тогда, когда плод способен принимать сигналы из окружающего мира (на 10-12 недели жизни). В этом — одна из основных функций психики: реакция на те или иные раздражители внешнего мира, переваривание их в процессе работы сознания и превращение во внутренние психические процессы. После физической смерти сознание и вся психика разрушаются. Значит, они смертны. Иное дело — душа. Согласно большинству мыслителей как древности, так и современности, включая и христианскую традицию, она появляется практически одновременно с телом — непосредственно после зачатия. Поэтому, зародившееся существо — не просто часть материнского тела, это — уже человек! Это нужно учитывать при решении проблемы аборта. Ведь аборт — не просто искусственное прерывание беременности, это — настоящее убийство, ответственность за которое человек несет в той же мере, как если бы он убил взрослого! Согласно практически всем философским учениям, рассматриваемым в предлагаемой работе, душа не разлагается вместе с телом и рассудком, а продолжает существовать независимо от тела. Конечно, подобная метафизическая установка несколько осложняет этическое решение проблемы аборта и вообще убийства человека. Ведь получается, что раз душа бессмертна, то и убить-то ее нельзя! О каком же убийстве здесь идет речь? Однако, это затруднение лишь видимое. Кажущееся противоречие легко решается христианским учением о единстве тела, души и духа. Делая аборт, женщины лишает бессмертную душу своего ребенка шанса на спасение, который реализуется лишь в жизни физического тела.
Законы высшего, духовного уровня, духовной жизни так же жестко определяют жизнь человека, как и законы физического и психического уровня. Причем, доминирующая роль их состоит в том, что именно духовные законы определяют состояние двух других уровней. Если человек знает и выполняет нормы духовной жизни, то у него будет все в порядке и с нервной системой, и с физическим здоровьем. Если же человек нарушает высшие космические духовные законы, у него начинаются различные невзгоды в личной жизни, в психике и со здоровьем. Сложность восприятия духовных принципов состоит в том, что их действие невидимо нам: от нас чаще всего сокрыто, каким образом, через какие механизмы нарушение духовных законов приводит к отклонениям в нервной системе и физическом здоровье.
Однако и древняя мудрость, и современная наука свидетельствуют об этом в один голос. Например, выдающийся физик и математик XX столетия Л. Ландау стремился объяснить проблему счастья в свете современного научного опыта и математической строгости. Известны его попытки создания универсальной математической формулы, объясняющей взаимозависимость образа жизни человека и счастья. Ограниченность естественных наук, видимо, как раз и состоит в невозможности подчинения всего многообразия человеческого (и вообще) бытия конкретным рационально обоснованным формулам, правилам, канонам.
Такой подход есть проявление механистического понимания человека и общества, свойственного в большей степени эпохе Просвещения. Так, упоминаемый уже выше Гельвеций положил много сил на то, чтобы вычислить вероятность счастья людей. Об этом можно прочитать в его известных "Записных книжках": в число задач, которые автор ставит перед собой, включены следующие:
- Написать сочинение под заглавием "Себялюбие". Объяснить в нем все возможные явления нравственности.
- Показать посредством необходимой связи физических явлений необходимую связь духовных явлений, которые не происходят без физических причин.
- Дать проект возможного общественного состояния. Вычислить вероятность счастья людей.11
Исследованию феномена человеческого счастья Гельвеций посвятил целую поэму в стихах с одноименным названием. В основание вычисления вероятности счастья философ полагает различные вкусы, науку, искусство: "Счастливый человек — это тот, кто в наименьшей мере ставит свое счастье в зависимость от других людей и кто в то же время обладает разнообразными вкусами, которыми он распоряжается по своему желанию. Это — человек, любящий ученье и науки."
"... Науке сладостной отдайся сердцем ты:
В ней счастья ты найдешь заветные черты.
... В искусствах благостных и в радостях живых
Источник счастья нам струится благотворно.
И вкусы разные взрастивши непокорно,
Чем больше человек их в сердце заключил,
Тем больше счастья он прозрачного вкусил".12
В целом, заключает Гельвеций, счастье есть плод всемирного прогресса и просвещения: "Один только прогресс знаний может обеспечить счастье общее и частное. Люди просвещенные и хорошо управляемые будут счастливы, содействуя счастью других. Век просвещенья вновь однажды нам вернет Ушедший счастья век, не знающий забот".13
Судьбу частного и общественного счастья Гельвеций, согласно общей всему Просвещению традиции, вручает во власть просвещенного монарха:
"Монархи!... Вы можете...
Приблизить счастья век или отбросить прочь".14
Ограниченность такого механистического подхода к пониманию человека преодолел родоначальник немецкой классической философии Иммануил Кант (1724-1804) сказав, что в "отношении счастья невозможен никакой императив, который в строжайшем смысле слова предписывал бы совершать то, что делает счастливым...".15
О "законе" любви
Что же представляют из себя фундаментальные духовные законы человеческой жизни? Рассмотрение антропологии счастья в свете христианской традиции убеждает нас в том, что высшим и основным правилом, регулирующим духовное измерение человеческого бытия, является Закон Любви. От того, насколько человек знает и соблюдает его, зависит практически вся его жизнь. Конечно, термин "закон" употребляется в данном контексте отнюдь не в юридическом смысле. То содержание, которое вкладывается здесь в это слово, роднит его скорее с религиозной категорией "заповедь". Однако и "заповедь" не вмещает всецельное понимание сущности Закона Любви; заповеди любви есть лишь проявление Закона Любви.
"Закон Любви" можно рассматривать как первейший онтологический принцип и необходимое условие существования бытия, всей Вселенной, изначально ему присущие, принцип взаимоотношений между людьми. Иными словами, принцип любви представляет из себя распространение на весь мир и человеческое общество фундаментальной характеристики Божественной сущности, выраженной в Евангелии: "Бог есть Любовь".
Если же вслушаться в слово "заповедь", родственное глаголу "поведать", то есть что-то рассказать, открыть, то перед нами сразу встают образы двух субъектов: того, кто "ведает" (знает), "заповедует", то есть говорит, наставляет, предписывает что-либо, и того, к кому обращается обладатель сокровенного знания. Понятно, что наличие заповедей непременно подразумевает их автора — Бога и адресата — человека. Однако, рознясь по природе, Закон и заповеди родственны по содержанию, поскольку заповеди представляют не что иное, как раскрытие, открытие Богом основного Закона Вселенной людям.
Человек, любящий людей, в конечном итоге будет здоров и духом и телом. И напротив, человек, не живущий по принципу любви, не сможет избежать духовной смерти. Поэтому, принцип любви — это принцип жизни! Есть любовь — есть жизнь; нет любви — нет жизни! Любовь — это не только и даже не столько прекрасное и красивое чувство. Это еще и трудная работа, ведущая к умению любить людей, конкретные поступки и дела.
Издавна религиозно–этическими мыслителями в этой связи условно выделялись три элемента, три уровня человеческого бытия: мысли, слова и дела. Все они рассматривались как различные и взаимозависимые проявления единого сознания личности. Что есть у человека сегодня в мыслях — то завтра будет на языке, а послезавтра — в поступках.
Древние мудрецы говорили, что наши мышление, речь и дела в совокупности определяют наше физическое и психическое состояние, то есть здоровье. Все это позволяет рассматривать счастье как производную категорию от самостоятельной внутренней человеческой деятельности, не исключая при этом, что на такой сложный феномен, как счастье, могут, безусловно, влиять и внешние социальные факторы. Итак, Закон Любви проявляется на трех этих уровнях: чувства (мысли), слова и дела.
В христианстве этот закон раскрывается предельно четко и конкретно: как в плоскости "горизонтальных" отношений (людей друг с другом), так и в плоскости вертикальных отношений (человека с Богом). Главный принцип и вертикальных, и горизонтальных отношений людей отражен в двух важнейших библейских заповедях:
1. Возлюби Бога своего всем сердцем своим и всей душою своею.
2. Возлюби ближнего своего, как самого себя.
Главным проявлением Закона Любви применительно к человеческим отношениям является то, что в любой ситуации, при любых обстоятельствах, при решении тех или иных задач, находясь в тех или иных отношениях, человек призван руководствоваться именно чувством любви. Выполнение всех норм, правил, например, Десяти Заповедей без этого чувства не будет полным. Если человек делает "объективное" добро без любви, ожидая при этом того или иного результата (вознаграждения, признания, славы и т.д.), это — не правильно. Человек, не думающий о "вознаграждении", быстрее получит его, чем тот, кто постоянно только к этому и стремится.
Антропологические основания нравственности
Я уже упоминал кратко в связи с определением предмета этики о том, что мораль как таковую можно рассматривать как промежуточное звено, ведущее к достижению счастья. Зададимся вопросом о том, какие, собственно, варианты антропологических установок могут являться основанием нравственного поведения.
Метафизической основой нравственных учений во многом являются представления о мире в целом, его природе, об отношении человека к миру. Более непосредственно и предметно этика черпает свои ресурсы в антропологии, учении о человеке, его природе, структуре, иерархии уровней человеческого бытия, в частности, представлениях о душе.
В данном случае я рассматриваю мотивацию нравственного поведения именно в связи с учетом одного из принципиальных вопросов любой антропологии — вопроса о бессмертии души. Если мы признаем душу бессмертной — мы получим одно этическое учение, а если смертной — совершенно иное.
В этой связи условно можно разделить все этические учения на две большие группы — те, для которых мотив нравственного поступка трансцендентен личности (то есть лежит вне ее) и те, для которых этот мотив имманентен (то есть присущ самой личности).
Далее, первую группу учений в свою очередь условно можно разделить на три вида:
1) признающие предсуществование и, следовательно, реинкарнацию души (индийская традиция, Орфей, Пифагор, Платон, апологет раннего христианства Ориген (III в.) и родоначальник неоплатонизма, одна из последних ярких фигур античности Плотин (205 - 270 гг.);
2) не признающие предсуществование и реинкарнацию, но исповедующие бессмертие души после смерти физического тела и воскресение, то есть воссоединение души и тела (христианство);
3) отрицающие равно как предсуществование души с ее реинкарнацией, так и загробную жизнь (иудаизм, адвентизм и др.), но в то же время строящие свои нравственные учения на основе веры в трансцендентный источник нравственного поведения — личного Бога.
Что касается учений, не признающих бессмертие души и Бога, то антропологическим основанием нравственного поведения для них является земное благополучие человека, наши отношения с окружающими и отношение людей к нам. Это, конечно, не исключает того, что фундаментальным императивом морали здесь может выступать непосредственно сам Закон Любви.
Антропологическим основанием нравственности в учениях, признающих реинкарнацию, является вера в воздаяние за праведную жизнь в последующих воплощениях в более благородных телах, а в итоге — слияние с вечностью, нирвана. Чем лучше я веду себя, тем быстрее попаду на небо. Но ничего страшного, если не получается с первых попыток, так как количество возможных инкарнаций огромно — в некоторых учениях до 777.
Для учений, признающих загробную жизнь, но отрицающих реинкарнацию, антропологическим основанием нравственного поступка является вера в вечную жизнь и в высшую справедливость, когда праведник получит воздаяние, а грешник — возмездие. Для христиан это во многом — страх Божий, страх перед Страшным Судом, после которого часть унаследуют Царство Божие, а часть будет ввержена в геенну огненную. На этом частично основывается выполнение всех заповедей и предписаний. Последний антропологический фундамент представляется более мощным, так как дает несравнимо более сильный стимул нравственного поведения: за одну жизнь надо успеть столько, сколько сторонник реинкарнации должен успеть за 777. Дается только одна попытка, и нужно использовать ее на все сто процентов. Однако истинно христианским антропологическим основанием нравственности является сочетание страха Божия и чувства любви, взывающее любить людей не ради чего-то, а просто так, за то, что они люди. Иначе говоря, внутренняя потребность творить добро во славу Божию.
Список литературы
1. Игорь Тальков. Монолог. – М., 1992. С.152.
2. Евангелие от Матфея, 22 : 39.
3. Гельвеций. Соч. Т. 2. С. 420.
4. Александр Дольский. Четыре ангела. С.32.
5. Александр Дольский. Четыре ангела. С.35.
6. Философская энциклопедия. Т. 5. С. 582.
7. Альберт Швейцер. Культура и этика. – М., 1973. С. 87.
8. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. – М., 1979. VIII, 33.
9. Александр Дольский. Ленинградские акварели. Л., 1983.
10. Архимандрит Платон (Игумнов). Православное нравственное богословие. - Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1994. С. 5
11. Гельвеций. Записные книжки // Счастье. - М., 1987. С. 55.
12. Гельвеций. Записные книжки // Счастье. - М., 1987. С. 145-146, 158.
13. Там же.С.176.
14. Там же. С. 177.
15. Кант И. Соч. В 6-ти тт. М., 1965, т. 4, ч. 1, с. 257.