Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
ww.koob.ru
СЕМИРА
ПСИХОЛОГИЯ
РЕЛИГИЙ
© СЕМИРА, (Щепановская Е.М.) 1997
Аннотация:
Эта книга содержит анализ особенностей мировых религий на основе архетипов их культур. В доступной форме описывая характерные черты и философию даосизма, индуизма, буддизма, христианства и ислама, она может послужить источником дополнительной информации для тех, кто знаком лишь с одной из мировых религией или только с практической ее стороной. Для лучшего понимания психологии религий приводится их сопоставление с психотипами Зодиакального круга. Последняя глава намечает перспективы духовности XIX века.
Книга публиковалась в сокращенном варианте (в сборнике: Семира и В.Веташ “Астрология: имя и символ”, СПб, Лань, 1997, сс.287-358).
Автор ищет издателя для полной версии, поэтому просьба соблюдать авторские права.
Связаться с автором можно по тел. 8(812)295-07-28 или по е-mail: semira@zmail.ru, semiravet@yandex.ru
СОДЕРЖАНИЕ
Архетипическая модель анализа. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Рождение религии. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
ЗОРОАСТРИЗМ. Борьба полярностей. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
ДАОСИЗМ.
Деяние без борьбы. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Единство крайностей. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Отражение момента. . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Возврат к началу. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Спонтанное творчество. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . .
КОНФУЦИАНСТВО.
Принцип порядка. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Воля к совершенствованию. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Воспитание и образование. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Роль государства. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
ИНДУИЗМ.
Вера внутри жизни. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ритуалы из глубины веков. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Культура ненасилия — плавное течение реки жизни. . . . . . .
Обожествление качественности — природные боги Вед. . . . .
Единство и борьба противоположностей — дэвы и асуры. . . .
Бог троицу любит — главная триада индуизма. . . . . . . . . . . .
Божественные воплощения — герои эпоса. . . . . . . . . . . . . . .
Эсхатология и вечное повторение. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Бог есть любовь. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Многобожие или единобожие? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
БУДДИЗМ.
Преемственность идеи. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Учение о непривязанности. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Серединный путь — освобождение через праведность. . . . .
Уход и возврат боддхисаттвы. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Индивидуальное совершенство архата. . . . . . . . . . . . . . . . .
Преодоление иллюзии "я". . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
ИУДАИЗМ.
"Весенние" религии. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Этика помощи Творцу. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Память об истоке. .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Искусы относительности. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Что есть избранность? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
ХРИСТИАНСТВО.
Идея преображения. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Серьёзность личности. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ориентир будущего. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
От личного к общественному. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Возрождение во плоти. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Диалектика веры и познания — изменение коллективного разума.
Свобода воли. Католичество и православие. . . . . . . . . . . . .
ИСЛАМ.
Два пути передачи импульса — учитель и традиция. . . . . . .
Суфизм — экстаз слияния с истиной. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мудрость озарений. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Религия как политический идеал. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Зороастризм и ислам. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
МАТЕРИАЛИЗМ И ВЕРА БУДУЩЕГО. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Особенности "зимнего" мировоззрения. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Сходство религий в настоящий момент. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Духовность как эволюционный процесс . . . . . . . . . . . . .
Бог живёт . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
АРХЕТИПЫ МИРОВЫХ РЕЛИГИЙ
Что побуждает людей, особенно людей мыслящих, сегодня обращаться к религии? Недостаточно ли науки — или той картины мира, которую, начиная с античности, предлагают философы? Прислушаемся к ответу на этот вопрос человека науки — историка и философа XX века А.Тойнби. Он обращает внимание на то, что во все времена философия остается уделом меньшинства: и не только из-за своей узкой терминологии, а в силу недостатка "духовной витальности" — эмоциональной силы, которая увлекала бы за собой массы. Даже философия отрешения от мира, близкая к религии по постановке нравственных проблем: как стоицизм предвосхитил христианские идеи,— уступает религии: "Обращаясь к уму, она игнорирует сердце. Она ограничивает истину, согласно которой душа сочетает в себе единство и двойственность. Поэтому философия отрешения затмевается таинством Преображения. Хинаяна уступает место махаяне, стоицизм — христианству, архат — боддхисаттве, мудрец — святому"[1].
Философия дарит свои идеи религии, обогащая веру, но, спускаясь к широким слоям населения, сама обычно теряет уровень своих идей, реализация которых искажает их до неузнаваемости (вспомним, как воплотились идеи марксизма). Наука не может противостоять распространению предрассудков, поскольку не имеет дело с чудесами жизни, выходящими за рамки её интеллектуальной узости. Религия же переживает даже крах цивилизаций и упадок культур, чтобы затем в новом свете возродить семена научных аксиом и философских идей и дать культуре высоту ориентиров. Этим она утверждает идею вечности, о которой говорит.
Каждая культура вырабатывает свой взгляд на мир. И потом, проявляя интерес к более тонким процессам психики людей, на его основе рождает религию: свой идеал души и путь достижения этого идеала. И если за смыслом жизни обращаются к философии, то когда не хватает импульса жизни и действия, вспоминают о религии. Возвращенной связи с истоком, если буквально перевести это слово (re-ligo — "вновь связываю": в своем внутреннем мире то, что оказалось разорвано фактической реальностью вне меня). Религия выражает те наиболее глубокие идеи, которые тесно связаны с интимным пониманием своего "я" и смысла существования. Поэтому она столь сильно трогает душу человека, что вынуждает порой отстаивать свои взгляды с риском для жизни.
Вряд ли сегодня кто-нибудь серьёзно не согласится с тем, что любая религия мирового уровня — это путь к истине, уникальный и единственный. Утихли религиозные войны, на Западе процветают все виды религиозных сект и кружков, а те, кто исследовал глубины души в нашей стране в те годы, когда религия ещё была под запретом, обрели внутри себя некий синтез вер — кому какой необходим. Неисчислимое число раз повторена истина, что все религии говорят об одном и том же. Они описывают человека и его психику, которой на разных концах земного шара правят одни и те же законы. Суть внутреннего мира человека одинакова у всех людей, и расовые теории здесь недопустимы. Они грешат против общечеловеческой нравственности, которую следует принять как факт современной жизни. Это очевидно. Но различия между религиями настолько велики, что представители разных вер спорят и враждуют до сих пор, обнажая страшную силу идеологического конфликта в мировой политике, как и в личном общении. А конкретные черты единства разных вер остаются доступны лишь избранным.
Невозможно понять глубину единства религий, не осознав сначала их различия: того вклада, который каждая из вер вносит в мировую культуру. Подчеркивая ценность различий в разных религиях, можно привести слова английского философа А.Тойнби: "Чтобы узреть божественный свет, существует религия, но и она не в состоянии достигнуть этой цели, если в ней не находит правильного отражения многообразие человеческой природы. Если каждая из высших религий не отвечает глубинным нуждам человеческого опыта, действительно трудно понять, почему каждая из них сумела исторически объединить столь большие массы человечества."[2]
Различие религий философия связывает с особенностями национального духа и просто с географией местности. Так Ч.Элиот писал: "Идеи, подобно империям и расам, имеют свои естественные границы. Можно, например, сказать, что Европа — немагометанский край... А в районах, расположенных к западу от Индии, индийская религия экзотична и носит спорадический характер. И это при том, что влияние Индии в Восточной Азии было выдающимся по размаху, силе и продолжительности".[3]
Понимание различия религий в связи с особенностями жизни людей в разных частях Земли и позволяет надеяться на их конечное единение. Специально для ортодоксальных христиан приведём ещё одну цитату А.Тойнби: "Если бы последователи живых религий признали общее происхождение божественных даров, они могли бы отказаться от борьбы между собой, с тем, чтобы двигаться вместе к единой цели... Тогда высшие религии перестали бы играть роль камня преткновения, но стали бы закономерным дополнением к тому многообразию, которое существует в природе человеческой психологии. Это совершенно необходимо, если справедлива догадка христианства, что Бог есть Любовь. Ведь любовь стремится каждого привести к Богу (Иоанн 12,32), а Он стремится, приблизив все человеческие души к себе, тем самым приблизить их к великой тайне. И будут тогда объединены в едином порыве все человеческие усилия, и будет избран тот духовный путь, который приведёт человечество к единой цели. "Дары различны, но Дух один и тот же; и служения различны, а Господь один и тот же; и действия различны, а Бог один и тот же, производящий всё во всех. Но каждому даётся проявление Духа на пользу." (I Кор.12, 4-7)[4]
Для описания психологических особенностей национального духа, лежащего в основе разных религиозных традиций, удобен язык архетипов (здесь наиболее известными и универсальными являются архетипы Зодиакального круга: подробно описанные в нашей книге “Астрология и мифология”[5]. Если отталкиваться от исходного единства религий, то особенности какой-либо религиозной системы, отличающей её от других, предстанут как её отход от единой истины, стоящей по ту сторону слов. Однако архетипический взгляд видит в различиях не недостаток, а достоинство: преимущество одной системы перед другой в определённой области. И потому он помогает понять мировую роль каждой религии, в глобальном смысле соответствующую исторической роли создавшего её народа.
Каждая религия фиксирует некий этап развития человеческой души и в этом смысле развивает определённые астрологические архетипы мышления о мире. Мифология выявляет первый, непосредственный и глобальный пласт архетипов — религия же начинает оперировать с выявленными формами души, делая первую попытку не просто осмысления мира, но и преобразования его.
Любая религия является культурным явлением, имеющим определённую географическую и историческую почву для своего возникновения. Она имеет связанные с этим особенности, присущие ей способы работы с душой и ключевые идеи. Религии разных стран соответствуют особенностям их национального характера. А он традиционно сопоставляется астрологическим характеристикам по ряду аналогий (к ним можно отнести: величину, местоположение и рельеф территории; историю хозяйственно-экономической деятельности и складывания нации; важнейшие исторические события и их даты; культурные особенности и ведущие принципы политики; даты рождения и смерти выдающихся людей и характер их влада в мировую культуру. Подробный анализ того, почему характеру какой-либо страны сопоставляется той или иной зодиакальный архетип, увел бы нас от описания самих религиозных концепций в сторону внешней жизни и оттого не входит в объем данного исследования. Интересующихся можно отослать к разделу "Астрология и география" нашей книги "Искусство астрологии"[6] или книгам по мировой астрологии.)
Как метод описания мира, система архетипов помогает нам понять характерные черты разных религий, их психологическую основу — и соотнести их с индивидуальной душой конкретного человека. Каждому человеку ближе те или иные психологические подходы к его душе, и рассмотрение религий в астрологическом ракурсе даёт возможность понять, какие именно. Однако религия своей территории всегда остаётся доминирующей и бесспорно близкой жителю данной местности. Даже другие религии он склонен рассматривать сквозь призму её. Но сегодня нормой культурного человека стало не только уважение к своей религии, но интерес к культурным традициям мысли других народов — и достижения философии даосизма или буддизма уже тоже стали для нас "своими". Поэтому возможен индивидуальный подход к религиям — и это делает правомерным разговор об их психологических особенностях.
Если рассматривать религию как тот путь, который прежде всего даёт человеку возможность познать себя самого, здесь основным остаётся влияние психологии своего знака Зодиака. Астрологическая система помогает ощутить, какую частицу мировой души несёт в себе каждое религиозное мировоззрение и насколько созвучно оно человеку определённого психологического типа. А поскольку каждая религия общемирового уровня права и универсальна, мы можем сказать, что каждый знак Зодиака подспудно несёт миру определённое религиозное мировоззрение, поддерживая багаж культурных наработок склонностями своей души.
Религия нашей территории, православие, более других религий призывает к единой вере. Но более глубокий аспект любой религии всегда обращается к личности. Чтобы не допускать насилия над ближним и быть искренним с самим собой, надо иметь в виду, что, например, человек психологического типа Весов, даже ратуя за православие, необходимо будет подстраивать свой христианский взгляд на мир под психологическую модель всеобщей гармонии (которая ярче всего проявлена в религии даосизма). Любая религия призвана дать прежде всего покой эмоционально беспокойному Раку, этическую позицию — смешивающим добро и зло Рыбам, серьёзность и последовательность — ошибающемуся Овну. Отчасти поэтому в каждой религии существует так много направлений (ересей в христианстве, но школ в буддизме), пытающихся удовлетворить потребности души разных людей — что художественно формулирует цитата современного автора:
"В классическом индуизме существовало четыре пути для четырех категорий людей: арта, кама, дхарма и мокша — путь стяжения, наслаждения, долга и спасения. Сказавший две тысячи лет тому назад "Я есмъ Путь" разделился на великое множество троп, зачастую тупиковых, чтобы насытить несводимые потребности самых неожиданных и экзотических конклавов. Открывший Четыре Благородные истины ещё до того, как он покинул область небытия и окончательно вошел в Нирвану, стал свидетелем раскола среди своих последователей: некий монах заявил о своем несогласии с его методом Освобождения. Шииты и сунниты получили два разных откровения Пророка (да будет на нем благословение и милость Аллаха!) или не поделили одно, что одно и то же."[7]
Архетипический анализ разных вер помогает понять религиозную направленность своей души и использовать их многовековой опыт работы с психикой: не для пассивного самооправдания своих качеств, но для реального понимания своих бессознательных установок. И ещё это ключ к пониманию самих религий — а также вспомогательный язык, пользование которым, возможно, облегчит выяснение вопросов мировоззрения: если не на общественном уровне, то, во всяком случае, в быту.[8]
АРХЕТИПИЧЕСКАЯ МОДЕЛЬ АНАЛИЗА
Для лучшего понимания психологии религий и ее проекции на нашу современную жизнь, сопоставим их архетипам, несущим универсально-временную характеристику: архетипам Зодиакального круга. Время задает наиболее характерные психологические параметры, и четыре кардинально разных мировоззренческих подхода к внешнему миру и миру души, создавших актуальные сегодня религии, можно сопоставить четырем кардинальным точкам года — равноденствиям и солнцестояниям.
Самой яркой и возбужденной точке года — весеннему равноденствию — соответствует знак Овна и активное мировоззрение христианства, зовущее деловой Запад к переустройству мира. Огненный знак Овна — знак борьбы и труда. Открывая новый цикл, он устремляет выйти за пределы привычного к неизведанному. Ратуя за новую жизнь, он может провоцировать социальные конфликты и войны, и это — тоже черта христианских стран (как и исторически единых с христианством иудаизма и ислама, изначально питаемых одной и той же верой).
Со спокойным и тихим периодом летнего солнцестояния и знака Рака соотносится созерцательное отношение к миру буддизма и размеренная жизнь Индии. Водный знак Рака — характер, глубоко чувствующий вечно изменчивое течение жизни (которая летом раскрывает всю полноту и многообразие своих форм). Его как нельзя лучше отражает идея перерождения души. Если Овен использует внутреннее горение ради внешнего преобразования, то Рак гасит внешние изменения во внутреннем покое. Индийская философия рисует образ ухода от суеты дел в глубины души, выводя за пределы ежеминутных изменений к вечному и неизменному.
Воздушный знак Весов — знак культурных ритуалов и полета мысли, не отягощенной тяжестью земной материи. Он соответствует осеннему равноденствию — моменту перед началом увядания природы. Такое хрупкое равновесие жизни и смерти стремится удержать религиозная мысль Китая. Уравновешивая жизнь и смерть, философия даосизма останавливается у порога смерти, в постоянной колебательной гармонии не доходя до крайней точки, и эта гармония обещает даосу бессмертие: по-осеннему тихое и спокойное, без резких чувств и волнений. Культурный знак Весов ставит акцент на эстетике и нравственности момента.
Нерушимость законов материи подчеркивает земной знак Козерога, начинающийся с точки зимнего солнцестояния. С этим знаком можно соотнести наиболее примитивные формы верований в духов предков, местности и предметов. Они присутствуют и в нашей жизни: начиная с почитания умерших и кончая фетишизмом. Но в наиболее жизнеспособной форме они сохранились, пожалуй, в труднодоступных племенах Африки и Австралии или в Южной Америке (например, верования индейцев, известные нам из книг Кастанеды).
Наша современная материалистическая вера в физические законы Вселенной как основу всего — носит тот же характер: ставя ключевой целью не развитие теоретических и нравственных концепций, но практическое оперирование с миром материи. С духовной точки зрения здесь смыкается древность и современность, так как не столь важно, воздействуем ли мы на объект, имея научное представление об его молекулярной структуре или мифологический образ того, как он был сотворен. Более существенно, что мы берем на себя ответственность за полученный результат (и не особенно полагаемся на Бога или природу: которая зимой безжизненна и навевает мысли о смерти).
Философские концепции мировых религий и их астрологическая проекция в психике людей будут подробно описаны ниже. А здесь приведем некоторые идейные акценты кардинальных знаков, для иллюстрации того, что опоры их мировоззрения действительно принципиально разные (хотя все религии говорят об одном и том же). Конечно, это очень упрощенная схема, но построение модели, в данном случае, астрологической, помогает охватить вопрос целиком и с разных сторон.
ОВЕН
Европа
(“Запад”)
РАК
Индия
(“Восток”)
ВЕСЫ
Китай
(“Восток”)
КОЗЕРОГ
Америка
(“Запад”)
победа
жизни над
смертью
жизнь
равновесие
жизни и
смерти
смерть:
выживание
будущее
настоящее
миг, данный
момент
прошлое
как должно быть:
преобразо-вание
как есть:
иллюзия
как должно
быть:
утопия
как есть:
на самом деле
отвергание традиций
поиск нового
следование традициям
возврат к изначальному
движение
покой
покой
движение
активность
созерцание
созерцание
активность
идеалы этики
материа-лизм
идеалы
этики
материа-лизм
теория
практика
теория
практика
В астрологии знаки равноденствий и солнцестояний неслучайно называются кардинальными знаками или знаками воли. На их посыле, связанном со сменой времен года, уменьшением или увеличением поступления солнечной энергии и изменением соотношения света и тьмы, в жизнь входят кардинально новые идеи. Поэтому их и естественно выбрать для сопоставления четырех принципиально разных подходов к миру, отраженных мировыми религиями. Для кардинальных знаков, рождающих идеи изнутри себя, более существенна, чем для других, физическая основа их идей (климат, территория, местные традиции и культура страны). Здесь понятие религии в наибольшей степени сливается с образом исконного национального духа.
Некоторые астрологи относят Китай и Индию к знаку Козерога (так же, как иногда к нему относят Египет и Иудею). На самом деле такое определение подчеркивает лишь древность учений, связанных с глубинными корнями культуры, и отражает наше серьёзное отношение к культурам, каждая из которых может служить стержневой для формирования мировоззрения человека. Истинный же национальный характер и роль определённого мировоззрения в картине общечеловеческих взглядов нам показывают местные особенности религии.
Стабильные знаки середины сезона, или знаки чувства, являют развитие жизни, которое готовит почву идее и опирается на неё, и потому склонны придерживаться уже доказавших себя в истории идей. Они развивают его — так создают христианское писание четыре евангелиста, в иконописи сопоставленные этим знакам (Лука изображается с Тельцом, Марк со Львом, Иоанн с орлом (знак Скорпиона) и Матфей с ангелом (знак Водолея)). Психотип стабильных знаков не тяготеет к созданию совершенно новых учений (это справедливо как для национального духа стран, так и для людей, родившихся под этими знаками). Акцент здесь ставится на утверждении и эволюции существующего мировоззрения.
Так водолейский характер России отразило православие, развивая одну из ветвей христианства. Ислам, выражающий психотип Скорпиона, исторически сделал шаг вперед в опоре на идеи иудаизма (через мостик христианства, на котором он не остановился). Пантеистическое мировоззрение солнечного знака Льва (бог во всем), ярко проявленное в современном индуизме, является прямым продолжением языческого поклонения природным силам. И идея: "Бог есть любовь"— органически присущая Тельцу, которым правит Венера, не создает отдельной религии, а лишь утверждает идеи уже существующих учений (так вишнуитское — кришнаитское течение развивает индуизм).
Как знаки чувства, стабильные знаки больший акцент ставят на сердце, чем на разуме: и этот акцент мы считаем естественным для любого развитого религиозного мировоззрения. Также здесь существенно удовлетворяющее эмоции ритуальное оформление веры, праздники и церемонии.
Переменные знаки конца времени года описывают пути видоизменения идей для их окончательного практического внедрения в жизнь. Так созерцательный даосизм (Весы) адаптирует к практике деятельное конфуцианство, соответствующее соседнему переменному знаку Девы. Идеи переменных знаков, в астрологической терминологии — знаков разума — действительно более рациональны, и по отношению к утвердившимся религиям исполняют протестантскую роль. Упрощая ритуалы и идеи, они подспудно они освобождают место для нового направления мысли. Мировоззрение такого типа нередко выглядит революционным и встает в оппозицию к существующему порядку вещей. Так иудаизм, отражающий национальный характер переменного знака Рыб, с овенской решительностью борется с прочно укрепившимся поклонением "Ваалам и Астартам" и чувственной силе "золотого тельца": выстраивая логическую линию Телец-Овен-Рыбы.
Историческая эволюция глобальных идей как правило прослеживается в обратном зодиакальном порядке (как развиваются и мифологические представления людей о мире на более ранней стадии). Движение в эту сторону описывает эволюцию общества, прямой ход знаков Зодиака — эволюцию личности. Согласно обратному эволюционному движению (Весы-Рак-Овен) буддизм легко дополнил и заместил даосизм в средневековом Китае, а ислам изгнал буддизм с индийской территории во времена империи Великих Моголов. Согласно прямому ходу знаков Зодиака христианство сделало шаг в развитии личности по сравнению с иудаизмом (Рыбы-Овен).
Пользуясь такой моделью, рассмотрим через зодиакальные архетипы психологические особенности разных религий, их соотнесённость с национальным характером соответствующих стран и их роль в мировой культуре в целом. Это возможно сделать потому, что зодиакальный архетип являет неразложимую цельность и полноту, в которую вписываются существенные черты духа народа и его мировоззрения.
РОЖДЕНИЕ РЕЛИГИИ
Говоря об истории религии, как и истории вообще, мы обращаемся к понятиям кардинального знака Козерога. Основой древнейших верований человека была природа с её вечно повторяющимися явлениями и циклами. Они заставили обожествить объективные природные явления и время, связывавшее их между собой. И в первой из цивилизаций: шумерской — религией стала астрология, основанная на циклическом повторении и изучении закономерностей природного процесса. Познавать себя самого человеку изначально помогала земля и материальный мир. И пока это было так, религия не противопоставлялась науке.
Ведь даже самоопределение людей сначала шло через внешние предметы: которые известны нам как тотемы и фетиши. Через тотем своей местности человек идентифицировал себя со своим родом и отличал свое племя от другого. Тотемы и фетиши напоминали ему о себе самом и нередко выступали для него хранилищем невидимой души, её священным аналогом. Их утрата означала для владельца собственную гибель и, как показывают исследования примитивных племен, зачастую реальную! Столь сильной была психическая связь между человеком и теми явлениями мира, которые он выделил, чтобы обозначить ключевые моменты собственного существования. Не будет преувеличением сказать, что образы явлений мира не только хранили душу, но и формировали это ключевое религиозное понятие.
Как и другие человеческие навыки, учащие людей выживать в этом мире, вера передавалась из поколения в поколение. Сохранение навыков в истории было связано с поклонением предкам. Оно существовало во всех странах, и во многих сохранилось до наших дней (синто в Японии). Такова изначальная религия Козерога, почитающего старших и хранящего память о прошлом: это просто наука жить.
Само понятие религии в астрологии описывает следующий знак Стрельца: он символизирует уже отрыв мысли от материи, и закрепление её в определенных традиционных формах, которые принимаются на веру. Вера тоже рождается из многократного повторения опыта. А потом заменяет его, сокращая путь к себе и своей душе. Но непосредственный опыт — основа веры.
Первый религиозный ритуал Стрельца — репетиция удачной охоты. О нем рассказывают камни, выкрашенные красной краской и символизирующие убитых зверей, в которые воины попадали своими копьями. Это тренировка козероговского навыка метания копья — и внутренняя настройка целого племени на определенное действие: выработка духовного единения людей, и их связи с природой. Здесь можно вспомнить, что само слово "религия" означает "восстановление связи". Религия восстанавливает связь между людьми и человека с внешним миром: из архетипов (образов идей) которого соткана его душа.
Человеческий интеллект потревожил природу — поэтому оказался вынужден искать обратную связь с ней. Этому способствовали и ритуалы похорон, появившиеся 100 тысяч лет назад. Осознавая смерть, человек выступал убийцей зверей. Он нарушал гармонию, и потому сначала по-козероговски, своими руками хотел возобновить природный круговорот, хороня шкуру и кости убитого медведя, помогая ему переродиться. Позже связывать желаемое с действительным стала молитва — посланная к небесам абстрактная мысль Стрельца. Он посылает стрелу мысли из лука эмоций, натянутого между полярностями добра и зла, борьбу которых символизирует этот знак.
Это напряжение, дающее возможность полета духа и мысли, в мифологии описывает образ грозы — главная мистерия индоевропейских и других древних мифов. Во впечатляющей битве грозы сталкиваются небесный громовержец и его противник, подземный змей: индийские Индра и Вритра. Змей крадет у громовержца стада коров — богатые влагой тучи, тот возвращает их и поит землю их молоком, возвращая ей плодородный дождь. Нижний мир похищает, присваивает себе энергию, сохраняет её — верхний возвращает её жизни. В этом смысл вечной борьбы двух начал мира: тьмы и света, внутреннего и внешнего, а астрологически — планет Юпитера и Плутона. Прав белый свет — но без скрытой во тьме внутренней энергии он не может существовать. Освободить из плена материи скрытые в ней ресурсы, отдать их жизни, чтобы она расцвела — изначальная цель любой религии. Но какие ресурсы взять и куда направить — в этом различие разных вер.
Смысл жизни и цель всех людей изначально была одна — это была цель выживания. Она стала сознательной тогда, когда люди постигли существование смерти. И тогда она повела людей за собой к цели сохранить себя, свои навыки, свой род, свою память об умерших. К цели обрести бессмертие, бесконечное существование и вечную жизнь.
Культ мертвых достиг своего расцвета в древнейшей цивилизации Египта. Египтяне делали мумии не просто для того, чтобы сохранить любимое при жизни тело. За телом должен был вернуться дух, при смерти улетевший на небеса. Он должен был воссоединиться с душой, которая могла погибнуть в подземном мире, а потому о ней надо было заботиться — поминать в храме. А ещё надо было не забыть имени некогда жившего человека — его личности, индивидуальности: это было гарантией того, что все части его души сложатся, как надо. И египтянам не казалось странным, что в человеке бессмертна лишь какая-то часть. Ведь эволюция не завершена. В жизни человек достигает своей цели, но не полностью. Так же происходит и в смерти. Подобные верования о разных частях души, одна из которых бессмертна, другие же — нет, можно найти на всех концах света. Когда стало ясно, что человеческий род не прекратиться и не потеряет свою благоприобретенную историю, человек стал бессмертен — частично. Но это дало ему гарантию в будущем обрести вечную жизнь в полной мере сохранения индивидуальных существований. Из верований Египта христианство взяло свою идею воскрешения во плоти.
Древняя мифология, обожествлявшая природные силы, как и наука, описывала объективные закономерности мира. Но субъективный, личностный фактор в развитии культуры стал определяющим. И вот в V-VI веке до н.э., тогда же, когда в Вавилоне стали составляться первые личные гороскопы, в Иране, Китае, Индии, на Ближнем Востоке и в Европе появились учения людей, ставших искать личный путь возврата к изначальному. Легендарный Заратуштра и реально жившие в это время Лао-цзы и Будда создали учения, которые мы сегодня обычно и называем религиями, забывая о многотысячелетней предшествующей истории человеческой веры. За ними последовали легендарные Моисей и Христос, и реально царствовавший Магомет.
Новые религии выразили свои идеи о реальности не туманными мифами и многозначными образами, но ясными и определенными словами. Так стал мыслить человеческий интеллект. Изменилось мышление человека, изменилась история. Новые религии остались мостиком к прежнему единству человека с природой, которого сейчас столь трудно достичь. Они напоминают о древней, но доселе главной цели человечества — сохранить себя и обрести вечную жизнь — и ради этого зовут к новому единению общества, созидаемого людьми на всем протяжении человеческой истории.
Они действенны, пока есть нужда ставить акцент на личностном развитии человека. Ради этого они рождены. Но когда объективное отражение реальности сменяет субъективное, они нередко отходят в сторону, отступая перед наукой, в которой все по козероговски закономерно, и вера зиждется не на абстрактной мысли, а на опыте. И здесь надо не забывать, что непосредственный опыт — основа не только науки, но и религии: кирпичи Сатурна, из которых формируется козероговский стержень личности и скорлупа памяти её ещё требующей защиты, пока не до конца бессмертной души.
ЗОРОАСТРИЗМ
БОРЬБА ПОЛЯРНОСТЕЙ
Близкой к природе остается самая старая из новых религий — зороастризм. Она опирается на мифологические и астрологические, натурфилософские и вполне материальные понятия четырёх стихий — кирпичиков мироздания и одновременно его духовных элементов. Согласно Геродоту, персы отождествляли бога с Небом, и почитали солнце, Луну, землю, огонь, воду и ветер. Они не строили храмов, не воздвигали алтарей и не поклонялись изваяниям, мысля божество растворенным в природе и одновременно чисто духовным. Такое абстрактное мировосприятие присуще знаку Стрельца, который символизирует дуализм и связь природного и человеческого начал, материи и духа.
Если верить Геродоту, совершая молитву и принося жертву, персы никогда не молились за себя лично: но всегда за царя и весь народ, причисляя себя к нему. Этот коллективный характер любого священнодействия также отражает общественный знак Стрельца. Превыше всего они ставили честность, и это — яркое качество данного архетипа.
В образе стихий зороастризм оперирует стрельцовской абстракцией атомов материи Козерога и выводит их на борьбу начал света и тьмы. Авестийский дуализм мира и акцент на борьбе добра и зла несомненно раскрывает динамику, азарт и критический настрой Стрельца. Согласно зороастризму, этот мир был сотворен духом зла Ариманом, который при творении опередил своего доброго брата Ахурамазду, а потом соблазнил сотворенную им первую пару людей, подобную Адаму и Еве. Потому мир обречен на гибель: и через 9 тысяч лет (число 9, появившееся поздно в сознании и мифах людей, означает немыслимо долгий срок) Ахурамазда одержит победу над Ариманом и создаст новую Вселенную. Пока же, чтобы хоть как-то исправить зло мира, к людям пришел пророк Заратуштра, который дал им нравственные законы, научив активно участвовать в мировой битве добра и зла.
Заратуштра учил противостоять злу с помощью "благих мыслей, благих слов и благих дел", причем акцент здесь ставится на последнем. Подразумевается, что человек действительно постоянно сталкивается со злом, видит его повсюду и имеет энергию бороться с ним, подобно яркому Стрельцу, а не просто пребывает в благодушном состоянии, как люди с пассивным Юпитером. Уделяя внимание действию, Заратуштра идеализировал “праведную” хозяйственную деятельность земледельцев, противопоставляя ее кочевничеству скотоводов, угрожавших набегами мирным поселениям (что отражает тягу Стрельца к твердому мироустройству и стабильному благополучию, которые символизирует планета Юпитер.
Но общественные принципы разума Юпитера ведут нескончаемую борьбу с инстинктивной природой Плутона. В этом — главный конфликт мировых сил, представленный задолго до Авесты в любой развитой мифологии. Он является стрежнем динамики развития человеческого сознания, которое на самом деле и является целью этой битвы добра и зла, находящей своё материальное воплощение в событиях нашей жизни.
Конфликт Юпитера и Плутона: дуализм добра и зла — остается стрежнем любой веры, по-разному преломляясь в разных религиях. В индуизме он формирует противостояние двух сил мира: девов (светлых, внешних, небесных сил) и асуров (темных, внутренних). В иудаизме он остается завуалированной тайной, на которой основывается все. В христианстве — становится ересью манихейства: возвратом к прошлому, более грубому представлению о мире, по сравнению с достижениями развитого интеллекта. Зато воинственный ислам, сменяющий зороастризм на его территории, делает целью борьбу со злом внешнего мира, битвой доказывая правоту добра. В то же время зло внутреннее, практически неустранимое в иудаизме и христианстве, рассеивается как дым страшных джинов при прикосновении к нему волшебным мечом (архетипическим аналогом мысли) — или просто рукой (аналог практического разума, владеющего миром).
Ислам отражает знак Скорпиона, противоборствующий Стрельцу — но о нем, следуя хронологии, мы поговорим позднее. Обратим лишь внимание на то, что в иранской мифологии перевернуто противостояние девов и асуров: небесные дивы — злые духи, а из внутренней энергии ахуров возникает Ахурамазда как главный борец со злом. Правда во внутренней силе, а не во внешней — это перевернутый взгляд на борьбу Юпитера и Плутона: снизу, с позиции стабильного знака Скорпиона, который фиксирует это противоборство, делает его вечным.
Но любая война кончается миром, и гармонию полярных начал описывает следующий кардинальный знак Весов, по логике развития отрицающий предыдущий знак Скорпиона. И если искать религию, которая не ставит акцента на противоборстве добра и зла, но нивелирует её, следует обратится даже не к вере как таковой, а к самой древней из религиозных философий, где движение мысли впервые приподнялось над религиозными чувствами. Ум ищет и находит гармонию между полярностями мира в философии даосизма.
ДАОСИЗМ
"Те, кто стремятся овладеть миром и
управлять им,— не постигли его. Ибо мир
есть духовный сосуд и не подчиняется силе."
("Дао дэ цзин", 29)
ДЕЯНИЕ БЕЗ БОРЬБЫ
Философия даосизма отражает национальный характер Китая. Архетипические черты Весов, ставящем яркий акцент на культурной жизни и эстетике человечества, позволяют нам лучше понять даосизм как путь гармонии и равновесия. Философия дао предполагает естественное слияние человека с природой, и её путь — деяние без борьбы: следование ритмам Космоса без напряжения, приносящего страдание душе,— обещает ощущение небесной гармонии уже на Земле. Почему в Китае родилась такая религия и в каком смысле философия Дао остаётся актуальной для нас?
Древняя цивилизация Китая отграничила себя Великой стеной от диких племён кочевников и жизни по стихийным законам природы: по законам борьбы противопоставленных начал. Границы культуры вводили в рамки инстинкты человека и сдерживали прямое столкновение враждебных интересов. Их целью — целью знака Весов — было уничтожить вражду и сделать эволюционный путь как можно более мягким и постепенным. Этому и служит философия даосизма.
Деяние без борьбы предполагает, что человек, существование которого защищено от дикой стихии рамками цивилизованного мира, не противостоит тем силам, которые воздействуют на него: ни мыслью, ни самой своей натурой. Тем самым он не увеличивает зло вражды, но, напротив, как бы не замечая его, лишает его оружия. Он не питает его своей жизненной энергией, необходимой для того, чтобы оно существовало. Такая философия была бы невозможна в условиях борьбы за жизнь, где зло существует независимо от человека, но в обществе, которое контролирует разум, гармония Дао стала закономерным идеалом. Культура человеческого общества воплощает высший закон небес, и человек, будучи её творцом, отражает этот закон своими мыслями и действиями. Такой взгляд на мир присущ представителям знака Весов, и они могут использовать наработки философии Дао, преломляя их в своей культуре.
Даос, следуя изменчивому процессу жизни, не придерживается идеологических принципов — чтобы каждый раз найти новую истину момента, которая и явится отражением высшего космического закона. Внешние законы и застывшая общественная идеология (Юпитер), не дающая воли природе инстинктов (Плутону), порождают скачкообразное движение эволюции. Юпитер, создавая общественное благополучие, тормозит развитие, а Плутон, вновь расчищая путь вперёд, несёт неисчислимые бедствия населению тех стран, которые стремятся вырваться на путь прогресса. Цель даосизма — не допустить их противостояния с самого начала.
Любой принцип идеологии, пусть он декларирует добро, на самом деле выявляет отход от изначальной гармонии: "Небо и земля не обладают человеколюбием и предоставляют всем существам возможность жить собственной жизнью... Когда отошли от дао, появились справедливость и человеколюбие. Когда шесть родственников в раздоре, появляются сыновняя почтительность и родительская любовь. Когда в государстве царит беспорядок, появляются верные слуги." ("Дао де цзин", 18) Поэтому совершенномудрый даос не ратует ни за справедливость, ни за человеколюбие: он ведет себя подобно изначальной природе, и в этом больше истины, чем в культурных установлениях человечества.
Контраст природы и культуры — одна из архетипических идей, которую человечество осознало раньше, чем появилась религиозная философия. В древних мифах часто встречаются два творца, идущих рука об руку: изначальный, природный демиург — и творец культуры. Таковы индийские Варуна и Митра: первый — создатель Неба и земной природы, бог мысли и творящего слова, второй — творец законов человеческого общества, бог договора. Их архетипическое отличие выражено в тезисе: "То, что относится к договору, не относится к истинной речи". Культурные нормы жизни отклоняются от истины, и в этом — главная проблема Весов, знака искусственного мира, созданного руками и разумом человека. Её решение — в возврате к гармонии природы. Эту идею и развивает даосизм.
Гармония достигается отказом от жестких правил: "Ритуал (ли) — начало смуты". Люди знака Весов тоже наиболее красивы, когда они не высказывают своих принципиальных суждений, а лишь уравновешивают существующее. Ведь суд Весов, символом которых являются чаши правосудия, как правило, очень жёсткий и одновременно выборочный (в этом знаке экзальтируется Сатурн, и здесь можно вспомнить Нину Андрееву, родившуюся под этим знаком). Образ Весов как борца за справедливость и гуманизм — это образ ницшеанца, фанатика, провоцирующего бесконечность борьбы вместо торжества мира, в котором только и могут расцвести высшие человеческие качества.
ЕДИНСТВО КРАЙНОСТЕЙ
Гармония даосизма держится на взаимном дополнении полярностей, символом которого служат уравновешенные чаши созвездия Весов. И китайская философия впервые в истории ярко формулирует принцип дополнительности — который сегодня используют физика или математика, поскольку на нем и в самом деле строится мироздание. В нем заключена непреходящая мудрость, но в быту мы редко помним о нем, потому и рождается философия, чтобы помочь нам осознать его:
"Когда все в Поднебесной узнают, что прекрасное является прекрасным, появляется и безобразное. Когда все узнают, что доброе является добром, возникает и зло. Поэтому бытие и небытие порождают друг друга, трудное и легкое создают друг друга, длинное и короткое взаимно соотносятся, высокое и низкое взаимно определяются, звуки, сливаясь, приходят в гармонию. Поэтому совершенномудрый, совершая дела, предпочитает недеяние; осуществляя учение, не прибегает к словам; вызывая изменения вещей, не осуществляет их сам; создавая, не обладает; приводя в движение, не прилагает к этому усилий; успешно завершая, не гордится." ("Лао Цзы, Дао дэ цзин", 2)
Человеческое восприятие тоже основано на единстве противоположностей: "В страдании сердцу часто открывается утешение. А когда вдруг покажется, что ты поймал истину, тут же становится горько, что не смог её удержать".
"Когда мысли разбросаны, надо знать, как собрать их воедино. Когда мысли сошлись в одной точке, надо знать, как их рассеять. Если не уметь этого, даже если одолеть помраченность, в сердце поселится беспокойство".
"Покой среди покоя — не истинный покой. Лишь когда обретешь покой в движении, поймешь, чем живет сердце. Веселье среди веселья — не истинная радость. Лишь когда настигнешь радость в печали, поймешь, чем живет сердце".[9]
И сама истина рождается лишь в дополнении полярностей: "Беды и радости притираются друг к другу. Когда они притрутся друг к другу без остатка, родится счастье". Такое счастье будет нерушимым. Сомнения и вера друг друга поправляют. когда они полностью поправят друг друга, появится знание. Такое знание будет полным".[10]
Принцип дополнения тесно связан с другим качеством, присущим партнерскому знаку Весов. Это обращение от себя к другому — жизнь не ради "я", но ради "ты". Это — один из первых принципов культурного существования, которое предполагает постановку интересов общества выше личных. Принцип коллективных интересов был присущ человеку с тех самых пор, как он стал человеком: о нем свидетельствует даже образ жизни неандертальцев. Философия даосизма абсолютизирует его, распространяя не только на людей, но даже и на природу:
"Небо и земля долговечны потому, что они существуют не для себя. Вот почему они могут быть долговечными. Поэтому совершенномудрый ставит себя позади других, благодаря чему он оказывается впереди. Он пренебрегает своей жизнью, и тем самым его жизнь сохраняется". ("Дао дэ цзин", 7)
В своей основе единство противоположностей имеет образ небытия, сопутствующего бытию: пустоты, из которой рождается всё. Архетипически, это образ свободного пространства, необходимого для того, чтобы возник мир. Астрологически — Уран и Водолей, первый знак творящей стихии воздуха: тему творения которого развивают Весы как второй знак воздушной стихии.
"Тридцать спиц объединяются в ступице колеса, но только центральная дыра (буквально, "их небытие") делает их полезными. Вылепи из глины сосуд, но только пространство внутри него сделает его пригодным. Проруби двери и окна в стенах комнаты, только пустоты сделают её удобной. Посему достоинства возникают из того, что есть; полезность же проистекает из того, чего нет." ("Дао дэ цзин", 11)
Даосизм учит восприятию "того, чего нет" наряду с существующим. Это соприкосновение с "пустотой", придающей смысл вещам, не так просто и напоминает "выдвинутость в ничто" философа Хайдеггера, родившегося под знаком Весов. Этот осенний знак лучше других постигает принцип черпания сил и смысла из их видимого отсутствия. В пустоте обретается то, что составляет единство всех полярностей: дао, неуловимое, как сама жизнь. "Дао, могущее быть выражено словами, не есть постоянное дао. Имя, могущее быть названо, не есть постоянное имя. Безымянное есть начало Неба и Земли." (Лао Цзы, "Дао де цзин", 1).
Конечно, в любой религии мы найдём мысль о том, что выразить истину непросто и Бог неопределим. Но даосизм, пожалуй, наиболее категорично намекает на то, что не стоит и пытаться высказывать суждения об абсолютном: это лишь уводит нас от него: "Тот, кто знает, не говорит. Тот, кто говорит, не знает" ("Дао де цзин", 56). Откуда такой акцент на молчании? Абстрактно-логическое мышление Весов (как и мышление любого цивилизованного человека в отличие от восприятия мира дикими племенами) склонно к суждению о вещах с позиции некой высшей культурной данности. Весам сложнее, чем кому-либо, избавиться от оценочности. Однако их непосредственно-интеллектуальная оценка служит сиюминутной гармонии жизни, а потому меняется в зависимости от момента. Подобно тому, как колеблются чаши весов в ситуации разного груза, меняется отношение человека к миру — сочетая слова в новых фразах, с иным смыслом и взглядом на вещи. Так возможно ли опереться на свою способность рассуждения, чтобы постичь неизменное?
ОТРАЖЕНИЕ МОМЕНТА
Воздушный характер Весов предполагает отсутствие твёрдых эмоциональных привязанностей и надежной рациональной платформы восприятия (он отказывается от неё ради гармонии момента). Это знак утопий, для которого абстракция мысли затмевает реальность. Но в позитиве Весы стремятся использовать слово и мысль ради чистоты отражения сиюминутной жизни. И в этом соответствии моменту предстаёт перед нами и становится видимым закон гармонии Дао. Поэтому вершины своего выражения философия даосизма достигла в китайском искусстве: живописи и поэзии. Даже в заголовках стихов мелькает сиюминутность и эфемерность проходящего (астрологически Луна — природный идеал Весов) для того, чтобы застыть на века в лаконичной формулировке экзальтирующегося в Весах Сатурна: "Смотрюсь в зеркало", "С досадой думаю о прошлом годе", "Возвращаюсь вечером в восточный город", "Мне жаль цветов" (Бо Цзюй-и).
Я за чашей вина не заметил совсем темноты.
Опадая во сне, мне осыпали платье цветы.
Захмелевший, бреду по Луне, отражённой в потоке.
Птицы в гнёзда летят, а людей не увидишь здесь ты.
(Ли Бо, "Развлекаюсь")
Смысл китайской поэзии не привязан к фразам, но стоит за отражением момента. Слова содержат лишь наиболее точную констатацию факта, в котором и отражается высшая гармония Космоса — единство человека и природы:
В струящейся воде осенняя Луна.
На сонном озере покой и тишина.
И лотос хочет мне сказать о чём-то грустном,
Чтоб грустью и моя душа была полна.
(Ли Бо, "Струящиеся воды")
На китайской картине, как и в китайской поэзии, человек, отражая природу, точно вписывается в пейзаж: его душа сливается с ней, он ничем не противоборствует природе, и её силы служат совершенству его действия. Это отождествление до того сильно, что представляет парадокс сознания (Чжуан Чжоу, которому приснилась бабочка, проснулся и не мог понять: “Это Чжуан Чжоу стал бабочкой или бабочка стала Чжуаном Чжоу?"). С точки зрения астрологии здесь хочется отметить, что знак Весов в наибольшей степени раскрывает её основополагающий принцип аналогий ("что наверху, то и внизу, что внутри, то и снаружи"). Выверенный эстетизм Весов даже в религии уделяет такое же внимание внешнему, как и внутреннему,— одно является отражением другого: "У кого неряшливый внешний облик, к тому не приходит добродетель. У кого внутреннее состояние несовершенно, у того сердце лишено спокойствия."
Также нужно указать на то, что, несмотря на склонность к эстетике, Весы — мужской знак, не идущий на поводу у природы. Он не отдаётся потоку чувств, так же, как и потоку мыслей: сдерживает их в рамках момента и осознаёт их, что и делает возможным его чисто человеческое творчество. Поэтому Лао-Цзы говорит: "Покой — главное в движении". Лишь внутренний покой и соразмерность окружающему миру делает человека его искусным творцом подобно покровителю Весов мастеру-Гефесту. (И когда представители этого знака мечутся во власти своих чувств и барометр их разума то и дело "зашкаливает", они не исполняют своей измерительной функции — а значит, душа Весов остаётся неудовлетворена.)
Достижения философии даосизма помогают выработать чувство меры — утверждая доминанту разума над страстью. Когда разрушительные силы страсти отступают, роль разума остаётся созидающей. Способность осознавать себя в каждый момент, фиксируя свои чувства и мысли, и даёт человеку возможность творить. Можно сказать, что это — начало любой философии и любого религиозного пути, потому что без весовского умения измерить и взять в свои руки стихию движения мысли и чувства, эта стихия может стать опасной. Она будет угрожать прежним наработкам цивилизованного общества и понизит общий культурный уровень человека. Не случайно Весы в астрологии считаются знаком, определяющим эволюцию человечества.
ВОЗВРАТ К НАЧАЛУ
Человеческое самоосознание — это остановка в вечном потоке жизни. И чтобы оно не препятствовало движению, совершенномудрый не имеет ничего своего, что могло бы помешать естественному процессу бесконечного изменения и становления мира. Астрологически — лунному процессу. Весы — знак зачатия лунного знака Рака, рисующего образ возврата к природе. И целью человеческого совершенства мыслится достижение той гибкости, которая характерна для ребёнка. "Человек при рождении нежен и слаб, а после смерти твёрд и крепок. Все существа при своём рождении нежны и слабы, а при гибели — тверды и крепки. Твердое и крепкое — то, что погибает, а нежное и слабое — то, что продолжает жить." ("Дао де цзин", 76)
Надо иметь в виду, что возврат к природе здесь подразумевает внутренний стержень Сатурна, экзальтирующегося в Весах: сохранение культурных навыков человечества. Без этого неизбежно "впадание в детство", возврат к состоянию неосознающей себя природы (а в быту — просто лень). Гибкости и "слабости" даосизма сопутствует твердая память о себе и своих человеческих задачах (Сатурн, управитель противоположного Раку знака Козерога, дополняющий Луну). При этом, непосредственность реакции и свежесть впечатлений ребёнка освобождает нас от ошибок прошлого: следуя естественному потоку, душа сама обретает свою изначальную сущность. Это её свойство, её жизненная сила, одушевляющая для нас окружающий мир. По принципу аналогий она переносится и на сам мир: "В мире большое разнообразие вещей, но все они возвращаются к своему истоку (не во прах, а к своей изначальной жизненной сути)." Таково непосредственное представление о душе и мире знака Рака.
Казалось бы, такое понятие души свойственно всем религиям — и Христос тоже призывает: "Будьте как дети." Но философия Дао, отражая более раннюю стадию формирования понятий человеческого сознания, отражает лишь приход к миру души, её оформление, но не её преобразование. Стремление к природной естественности, преодоление искусственности человеческих установлений, провозглашает Чжуан Цзы, второй после Лао Цзы философ Дао: "Мешать человеку радостно жить — в этом преступление мудрецов. Если исправить вещи, это принесёт вред их естественным качествам. Небо и человек не превосходят друг друга." Как это не похоже на христианство (понятия и образы которого рождает архетип Овна, для которого Рак — знак зачатия. Здесь непосредственность души — опора, от которой происходит толчок, а в даосизме это цель)!
Поэтому даосская понятийная концепция может вести к отрицанию духа (в нашем понимании свободы воли как активного целенаправленного действия). "То, что не вредит, означает естественность. Когда вещи следуют естественности, духу уже нечего прибавить. Когда дух ничего не прибавляет, он перестаёт быть духом",— пишет комментатор Дао де Цзин Ван Би. И здесь, если мы упростим даосскую позицию (поняв недеяние как бездействие), мы можем прийти к отрицанию всякого пути и самой духовности. На самом деле консервативный принцип Весов и культурного общества "не навреди" не мешает проявлению свободы духа человека. Ведь этой свободе покровительствует планета бесконечного Неба Уран, символизирующая вечную трансформацию, активность которой нельзя ограничить никакими рамками.
Наиболее просто путь Дао можно описать как следование истинному желанию своей природы: недаром управителем Весов по септенеру считалась Венера. Один из основоположников даосизма Ле-Цзы рассказывает о бедняке, который летал с башни как птица, чтобы получить золото, нырял в глубину моря, чтобы добыть жемчуг, входил в горящий дом, чтобы спасти добро богатой семьи за вознаграждение. Люди считали его колдуном, но у него не было ничего, кроме страстного желания разбогатеть. Но в конечном итоге истинное желание души не в этом: и устремляясь к естественности, она интуитивно выводит человека на нужный для него путь.
"Нужно позволить ушам слышать то, что хочется, глазам смотреть на то, что хочется, носу обонять то, что хочется; устам говорить то, что хочется; телу покоиться так, как оно хочет. Человек должен делать всё так, как он хочет." Желание даёт душе импульс действия, и без удовлетворения своих желаний равновесие недеяния невозможно. Но раскрепощение своей природы — лишь средство пути, а не цель: и сегодня оно имеет конструктивный смысл в развитии творческих способностей человека и его свободы выбора (проблеме, наиболее актуальной для знака Весов и культурного общества). Рамки традиционных ограничений до сих пор часто гасят творческие способности натуры человека, препятствуя самостоятельному и активному участию в жизни его природы с самого детства. Природа же сама развивается в нужном направлении, если ей не мешать (и интересно, что Ле-цзы создал учение об эволюции растительного и животного мира из "мельчайших семян". Эволюция в конечном итоге порождает человека, а тот, состарившись возвращается в исходную форму семян).
Подавление желаний противоречит духу деяния без борьбы (у-вэй). Астрологически это протест против искусственности той цивилизации, которую символизирует знак Весов и которую мы находим на земле Китая. Нигде мы не найдем столь регламентированной жизни и запрограммированных чувств, сколь скрупулезно разработанной иерархии отношений, как там. И преодолевая формализм социальных традиций, китайский писатель XVII века говорит: "В каждом человеке живут великая любовь и великое милосердие. Повсюду есть место для подлинного переживания. В этом нет разницы между дворцом из золота и камышовой хижиной. Но стоит стеснить свои чувства и отвернуться от своего сердца, как промах на вершок уведет от истины на тысячу ли."[11]
СПОНТАННОЕ ТВОРЧЕСТВО
Желание (Венера) — низший аспект Дао. Но главный управитель Весов — "искуснейший” в науках учитель-Хирон и кузнец-Вулкан — планета мастерства и умения, и в даосизме из раскрепощения природы вытекает созидание её человеческого, духовного совершенства: "Пусть тело будет подобным отпущенной с привязи лодке, которая то плывет по течению, то застревает в затонах. Пусть сердце будет подобным засохшему дереву, которому не грозит, что его будут резать ножом или покрывать лаком".[12] (Для астролога последняя фраза может служить иллюстрацией падения в Весах Солнца, символизирующего сердце и жизнь, и экзальтации Сатурна, как планеты рукотворного созидания, но и смерти).
Выше культурных навыков Весы ставит то спонтанное (ураническое) творчество, которое не поддаётся определению и которому нельзя научить. Так Конфуций сказал о Лао Цзы своим ученикам: "Я знаю, что птица умеет летать, рыба умеет плавать, зверь умеет бегать. Бегающего можно остановить тенетами, плавающего — сетями, летающего — силками, но что касается дракона, я не знаю, как он по ветру и облакам восходит на небо. Встретив Лао Цзы, я нахожу его подобным дракону." Таков истинный идеал консервативных Весов, внешне отрицающих движение и дух ради красоты и покоя.
Недеяние даосизма не есть ленивое приспособление к жизни: недаром само слово "дао" переводится как "путь". Когда говорят: "Дао есть то, чему нельзя не следовать; то, чему можно не следовать, не есть дао", подразумевается не только естественность пути, а и то, что дао есть закон, который всегда присутствует в вещах и без которого они не существуют. Это закон "выше Неба и шире Земли", говоря мифологическим языком, который в астрологии описывает гипотетическая планета Вулкан, символический управитель Весов (или опять же экзальтация в Весах законодателя Сатурна. В мифологии это архетип первопредка, предопределившего судьбу людей и давшего им первые законы: первого культурного героя, чей образ потом нередко сливается с образом божественного кузнеца, тоже предстающего законодателем и устанавливающего ритуалы).
Закон дао крайне важно исполнять, но для этого его постоянно надо чувствовать, потому что в каждый момент он свой — соответствующий спонтанной гармонии природы (цзы-жань — одно из основополагающих понятий даосизма). Дао выше всех законов, и является законом самому себе: "Человек следует Земле. Земля следует Небу. Небо следует Дао, а Дао следует самому себе" ("Дао дэ цзин", 25).
Поэтому дао называется у-цзе ("не-законом"). Но в нем содержится порядок или структура — "ли": это слово первоначально описывало прожилки в нефрите или волокна в древесине. Это закон, не устанавливаемый сверху, но выявляемый изнутри. Позднее тем же словом обозначаются ритуал: и это предполагает, что ритуалы по сути — проявление наиболее гармоничного и правильно способа действия, человеческая модель естественного порядка вещей. То, что ритуал сегодня нередко ассоциируется с чисто формальной процедурой, оторванной от природных корней,— связано с нашим неумением сознательно отслеживать этапы спонтанного жизненного процесса. (Формализм — один из характерных недостатков знака Весов, для которого внешняя эстетика нередко подменяет внутреннюю суть.)
Сдерживая первый интуитивный импульс души, останавливая его, знак Весов лишь стремится перевести спонтанную деятельность духа на более высокий (сознательный) уровень и тем исполнить свою эволюционную роль (что соответствует второй экзальтации в Весах Урана, заместителя Сатурна по септенеру). И в "Дао дэ цзин" за мнимой пассивностью правителя кроется его жесткая опора на себя (Сатурн) и выработанное умение править не вопреки природе: "Я ничего не предпринимаю, и люди изменяются. Я наслаждаюсь безмятежностью, и люди становятся порядочными. Я не прибегаю к силе, и люди богатеют. Я чужд амбиций, и люди возвращаются к простой жизни." (Дао дэ цзин, 57)
Такое возможно благодаря взаимосвязи всего, органически присущей архетипу Весов (Весы — знак партнерства, налаживающий связи и гармонию между людьми, а согласно более созерцательному взгляду — проявляющий уже существующую гармонию, просто дающий возможность ей проявиться). Дао согласовывает принципы всех вещей. На идее всеобщей взаимосвязи зиждется взгляд, что если предоставить всему следовать своим путем, во Вселенной воцарится гармония, поскольку каждый процесс в мире происходит лишь вместе со всеми остальными. Сама природа (Уран) предоставила свободу своим творениям, и мы восхищаемся присутствующими в ней целесообразностью и порядком. Так неужто человек мнит себя активнее и дееспособнее Творца, устранившегося от мелочного контроля за творением и давшего нам свободу воли?
"Те, кто стремятся овладеть миром и управлять им, — они не постигли его. Ибо мир есть духовный сосуд и не подчиняется силе. Каждый, кто принуждает его, портит его. Каждый, кто постигает его, теряет его." ("Дао дэ цзин", 29) Недеяние (у-вэй) переводится также как "не-принуждение", "не-вмешательство", "не искусственность".[13] Это действие в направлении волокон ли: падение в сторону толчка, установка паруса по ветру, победа противника его же силой. Поворачивать руль следует в ту же сторону, куда кренится велосипед: лишь так можно избежать падения. А потворствуя велению своей природы — казалось бы усугубляя ситуацию, но на самом деле нащупывая внутренний закон меры и осознавая свой крен, мы избежим ошибок.
"Если воду не мутить, она сама по себе отстоится. Если зеркало не пачкать, оно само по себе будет отражать свет. Человеческое сердце нельзя своей волей сделать чистым. Устраните то, что его загрязняет, и его чистота сама по себе проявится. Радость не нужно искать вовне себя. Устраните то, что доставляет вам беспокойство, и радость сама воцарится в вашей душе."[14]
Верный способ действий зависит от ситуации, сути момента, на которой строится всякое взаимодействие: "Когда судишь о чужих делах, думай прежде всего о пользе и вреде. Когда решаешь собственные, прежде всего отбрось мысль о пользе и вреде"[15].
Даосизм — путь развития в себе способности постоянно ощущать гармонию с окружающим миром. Это то вымерение равновесия в каждый момент, которое соответствует названию Весов и в системе Зодиака более всего присуще этому знаку. Именно эта способность позволила развить непревзойдённые боевые искусства Китая, в основу которых положено подражание природе: часто поведению животных и птиц. Астрологически культурный акцент на боевых искусствах связан с изгнанием Марса в знаке Весов: цивилизованный мир отрицает грубую силу — но, вынужденный защититься от неё, должен заменить её квалифицированным умением.
Как можно соотнести Дао с привычным нам понятием Бога? Дао как творящее действует подобно духу (Вулкану, что в мифологии соответствует созиданию культурного демиурга наряду со стихийным). "Дао рождает единое. Единое рождает два: инь и ян. Два рождают третье, а третье — все сущее. Все существа несут в себе инь и ян, наполнены ци и образуют гармонию..." Но творчество Весов вторично в том смысле, что высший закон гармонии мыслится действующим уже в материальном мире. И потому Дао может пониматься и как то, что мы называем материей. Поскольку вещи состоят из материи ци (которую мы можем сопоставить с эфиром), один из первых комментаторов "И-цзин" писал, что Дао, "находящееся в великом начале, есть неразделённое ци". Благодаря противоположным силам ян и инь хаос, образованный из невидимых частиц ци, распадается на две огромные массы ян-ци и инь-ци, которые в слиянии порождают мир.
Обратим внимание на то, что само Дао не есть изначальное единство, но находится за его пределами. Оно не есть синтез инь и ян, и даже не является их матерью, оно никогда не называется Богом, и именно в этом смысле подобно абстрактному неопределимому закону, который в астрологии символизирует Вулкан-Хирон.
Главное в движении — не воля Духа-Творца, но покой: остановка, откуда оно рождается каждый момент, отправная точка движения в даосизма безразлична. В этом смысле изначальный творец, Бог не может быть персонифицирован: Дао — всегда "оно". Оно пребывает, но не правит. "Оно не имеет собственных желаний, поэтому его можно назвать ничтожным. Всё сущее возвращается к нему, но оно не рассматривает себя как властелина, поэтому его можно назвать великим." Истинное познание также неосознаваемо и бесконтрольно, велико и ничтожно в том же смысле, как Дао. Так, Чжуан-Цзы предлагал отказаться от схоластических диспутов и предоставить вещам самим определять, что является истинным. Это наиболее непосредственное познание: встреча гибкого и слабого, не оказывающего сопротивления с неведомым. Встреча, которая оказывает разное воздействие на психику, но никоим образом не может ничего разрушить, потому что ничто ей не противостоит, и в этом смысле не оставляет следа.
Даосский способ познания — это способ познания младенца, возможно, наиболее гуманный из существующих. Ставя акцент на бесконечности изменчивого процесса жизни, он минует истину разрушения, истину смерти, и совершенство жизни в даосизме сливается с бессмертием. В религии даосизма небеса являются прямым продолжением Земли, а люди-даосы мыслятся небожителями. Осуществляя в смерти то же недеяние, что и при жизни, даос безмятежно уходит по облакам на небо. В даосизме нет жёсткой границы, которая разделяет мир живых и мир мёртвых: эта граница прошла между стихийными бурями природы и культурным обществом, и внутри цивилизованной страны смерть не более страшна, чем просто переход из одного состояния в другое. Об этом — слова поэта Юй Ая:
"Настоящий человек порывает оковы и узы,
его натура необъятна и безбрежна.
Свободный, странствует он в далеких чертогах
и вверяет себя залам пустоты и покоя.
Для него Небо и Земля короче утреннего часа,
миллионы веков — не более рассвета.
Слившись воедино с Безусловным,
он тает, рассеивается и пропадает."
В мифологии бессмертие часто ассоциируется с покровителями знака Весов — божественными кузнецами: они могут сковать его своими руками, отсрочить смерть или запереть её в сундук — и в этом даосы им подобны. Естественность неумирающего природного процесса дает залог бессмертия человеку, отождествившему с ним. "Когда цветы опадают, обнажаются скрытые в них семена. Жизнь всегда одолеет увядание и смерть. Кто это поймет, постигнет душу Неба и Земли."[16] Знак Весов — создатель утопий, он рождает мечту (Луны). Но вершина Весов — результат Сатурна, и порой мечта воплощается в жизнь: подобно тому, как сегодня создаваемые теми же кузнецами летающие повозки стали реальностью.
Эта возвышенность даосской философии, её вырывание за грань видимого мира в беспредельное, издревле побуждало даосизм сомневаться в богах и сближало его с атеизмом. Небожитель — не бог, но высоко стоящий человек, и высокая оценка человеческих способностей — одно из характерных качеств знака Весов. "Если Небо обделит меня счастьем, я восполню это величием своей добродетели. Если Небо заставит меня до изнеможения трудиться, я противопоставлю этому возвышенность своего сердца. если Небо не даст мне удачи, я пробьюсь к ней своим путем. Что может Небо поделать со мною?"[17].
Здесь не отрицается предопределенность судьбы (Сатурн) и высшие силы, действующие над нами, но утверждается равенство человеческих возможностей небесным, выраженное уже упоминавшимся афоризмом Чжуан цзы: "Небо и человек не превосходят друг друга". Потому философию даосов можно сопоставить "прыжку выше своей головы", о котором говорил Ницше, родившийся под знаком Весов. Можно предположить, что даосизм будет близок всем, кому понятна философия Ницше или Хайдеггера — другого популярного ныне философа этого знака. А в целом мировоззрение Весов свойственно поколению 1943-1957 годов, когда Нептун находился в этом знаке: оно постигает веру через ее культурные образцы и красоту этических норм (порой неисполнимых в конкретной реальности).
Даосизм приподымает нас над миром, в самой обыденной жизни заставляя постичь хрупкую и возвышенную, божественную гармонию момента и довериться ей, забывая обо всем остальном. Творчество Весов заставляет человека выйти за рамки обыденности, нередко путем покидания её — отчего китайские мудрецы предпочитали службе уединенную жизнь на природе. "Только те, кто безучастны к делам обыкновенных людей, могут заниматься делами, к которым безучастны обыкновенные люди",— говорит китайский литератор 17 века Чжан Чжао ("Тени глубокого сна"), в жизни и творчестве продолжая традицию древних мудрецов.
И всё же тот утопический прекрасный мир, что творят даосы, не близок нашей культуре. Если взглянуть на него поближе, у многих он вызовет лишь недоумение: "Никто не правит той страной: каждый живет там по своему собственному обычаю. Радость жизни неведома там, равно как и страх смерти; потому там нет преждевременной смерти. Самоотречение неведомо там, равно как и развод; потому там нет ни любви, ни ненависти. Никто там не пользуется привилегиями, никто не пребывает в немилости. Они входят в воду и не тонут, проходят через огонь и не сгорают. Они подымаются в воздух, как иные ходят по земле; они отдыхают в пространстве, как в своих постелях. Облака и туманы не застилают их взора, удары грома не заглушают их слуха. Ни красота, ни уродство не трогают их сердца." Таково описание духовного Центра мира, открывшееся во сне совершенномудрому китайскому царю.[18] Там царит полное равновесие, мир и гармония, уподобляющая людей богам, но захочет ли лететь туда наш мятежный дух?
Астрологически мы можем говорить здесь о нехватке активности Марса, побуждающего людей к действию. Весы — самая слабая позиция Марса. В условиях южного климата солнечная энергия сама поддерживает динамику человеческой жизни, и нет необходимости в дополнительном стимуле. Но северным странам нужен более сильный толчок, чтобы не уподобляться медведям, на долгую зиму впадающим в спячку (как ещё сравнительно недавно делали предки на нашей территории), и пробуждаться к жизни и любви. И радость, и страх просто необходимы нам как стимулы к преодолению суровых природных условий. Север не мыслит жизни без борьбы. И мы не можем полностью положиться на следование природе вещей, ибо в ней не заложено, скажем, существование многомиллионного города Ленинграда на 60-й параллели Аляски. Требуются тысячи, десятки и даже сотни тысяч лет, чтобы природа гармонично приспособилась к экспансии человека.
Поэтому в наших условиях расслабленность даоса легко обернется ленью, возвышенность — снобизмом, а недеяние — бездействием. Чтобы следовать восточной философии, человек должен преодолеть свой природный стереотип и социальные привычки; и создать особые, более безопасные, условия существования, оградив себя от резких перепадов жизненных стихий и грубости сурового севера. А потому, лишь научившись бороться в совершенстве, житель нашей территории сможет следовать философии "деяния без борьбы", и "имея оружие, не показывать его": как, согласно Лао-цзы, должны вести себя граждане идеального общества. Это тоже будет воплощением китайской гармонии полярностей — только более далеко отстоящих друг от друга, чем крайности в жизни древнего Китая.
КОНФУЦИАНСТВО
"Воля движет жизненной энергией."
"Образование делает человека человеком"
(Конфуций)
ПРИНЦИП ПОРЯДКА
Однако порой неожиданности стихии всё же проникают в жизнь Востока, заставляя и теплый юг бороться за свое существование. А практиковать недеяние в ситуации внешней дисгармонии доступно лишь избранным. И в Китае, несколько в противовес даосизму, получила распространение конфуцианская философия, целью которой было дать практическую ориентацию человека в жизни. Подобно христианству, конфуцианство прочно вошло в жизнь как общественное мировоззрение и религия через несколько веков после смерти своего создателя и успешно существовало две тысячи лет: ещё в начале XX века в Китае для вступления в государственную должность требовалось сдать экзамены по учению Конфуция. Конфуцианство получило распространение в Корее и Японии, национальный характер которой отражает знак Девы.
Это мировоззрение становится понятным через философию деятельности, отражающую земледельческий архетип переменного знака Девы, являющего развитие кардинального знака Весов. На стадии складывания этого архетипа люди поняли и зафиксировали в мифах единство космических процессов (смены времен года) и земной деятельности. Они осознали мистериальную роль труда, при помощи которого человек сам становится участником великого процесса преобразования. Вместе с природой он сопереживает ее осеннюю смерть и весеннее возрождение. И то, что, выступая помощником природному процессу, он сеет семена и берет в руки серп, делает его сопереживание активным. Оно фиксируется в земледельческих праздниках, посвященных умирающим и воскресающим богам. В этих праздниках мы можем увидеть вполне даосскую, весовскую идею, что человек мыслит и свою жизнь подобием жизни богов: и вправду, его деятельность должна быть подобна деянию бога, чтобы зерно росло и давало урожай. И разве он не умирает для момента, когда самоотверженно трудится ради будущего, переставая воспринимать жизнь и наслаждаться ей? А его труд не становится залогом его будущей жизни?
Знак Девы выражает идею, что порядок жизни на земле должен быть отражением небесного порядка. Это — центральная идея конфуцианской философии. Архетип Девы выступает исполнителем по отношению к законодательному знаку Весов, который сам часто не нисходит до грубой физической реальности. И чёткое исполнение людьми в обществе своих обязанностей, свойственное знаку Девы, иерархия и регламентация Китая как раз и давала возможность развитию даосского миросозерцания.
Весы и Дева — два наиболее "культурных" знака, удалённых от самой стихийной точки Зодиака — точки весеннего равноденствия (грань мятежных Рыб и ярко заявляющего о себе Овна). Они отрицают личное во имя общего. Сравнивая даосизм и конфуцианство, мы можем сказать, что в обоих этих учениях выражено стремление подчинить себе природу и себя — высшим законам природы, жить и действовать в социальной гармонии, ставя её выше личных предпочтений. Конфуцианство подчиняет человека деятельности во благо общества, очищая даосизм от возможных злоупотреблений, которые может вызвать как следование своему естеству, так и абстрагирование от него. Конфуцианство определяет ту меру, в которой сочетаются между собой естественность и культура на основе критерия деятельности.
"Если в человеке природное побеждает культуру, он становится дикарём, если же культура — природное, то учёным-книжником. Только когда культура и естественность в человеке уравновешивают друг друга, он становится благородным мужем,"— пишет Конфуций. В процессе труда потребности естественной природы человека, скрываемые гармонией недеяния, наглядно дают о себе знать, и их начинает учитывать и философия: так, конфуцианский философ Мен-Цзы призывает не превышать природных возможностей.
ВОЛЯ К СОВЕРШЕНСТВОВАНИЮ
Даосизм, стремясь к бессмертию и просто продолжению естественного существования в искусственных условиях общества, ограничивающих жизнь, интересуется вопросом сохранения жизненной энергии. В конфуцианстве на первое место выходит значимое для действия Девы понятие воли. "Воля — главное, а жизненная энергия — второстепенное... Укрепление воли упорядочивает жизненную энергию, так как когда воля сконцентрирована воедино, она движет жизненной энергией, когда жизненная энергия сконцентрирована воедино, она движет волей." (Конфуций) Задачу совершенствования конфуцианцы видели в активизации материальной энергии ци.
Напряжение воли актуально и потому, что действие, чтобы оно носило религиозный, конфуцианский смысл (ритуала ли), должно быть неформальным. "Если я не участвую в жертвоприношении всеми своими чувствами, я словно и не приношу жертв вообще,"— говорит Конфуций. Когда действие выходит на первый план, как это свойствено знаку Девы, оно часто становится механическим. Умение эмоционально включиться в дело, почувствовать его возвышенный, сакральный смысл — духовная задача этого знака.
Для даоса психика постоянно спокойна, для конфуцианца она напрягается для свершения, и потому должна расслабляться. И конфуцианство проводит актуальное для Девы деление на будни и праздники. "Нельзя держать лук постоянно натянутым, не расслабляя его, как и нельзя держать постоянно расслабленным, не натягивая."— Историческая аналогия этой идеи в связи архетипа Девы с праздниками-мистериями, отмечающими начало и окончание работ земледельческого цикла.
ВОСПИТАНИЕ И ОБРАЗОВАНИЕ
Дева — знак преобразования реальности. Если даос, пропуская сквозь себя разные влияния, внутренне остаётся неизменен, как высший закон, которому он следует, то действуя по своей воле, человек изменяет себя, и в этом основа конфицианского самосовершенствования. "Не меняются только самые мудрые и самые глупые,"— пишет Конфуций, и это раскрывает нам смысл мутабельности (изменчивости) деятельного знака Девы как преобразователя реальности. Но при изменении необходимо иметь точку отсчёта, и потому большое значение получают нравственные определения: человеколюбие (жень) и справедливость (дэ) — низшие определённости даосизма — и даже ритуал (ли), необходимый для согласования действий разных людей между собой.
Главной задачей конфуцианства становится воспитание и обучение, за которое в астрологии также отвечает знак Девы, начинающий учебный год. Конфуций впервые в истории Китая создал частную школу, начав массовое распространение грамотности: она была общедоступной, и он имел свыше трёх тысяч учеников. Даже градация человеческих достоинств в конфуцианстве была основана на способности к приобретению знания предков. "Первое место занимают те, которые обладают врожденными знаниями, второе те, которые приобретают знания в ходе обучения, третье — те, которые учатся с трудом; на самой низкой ступени находятся те, которые, боясь трудностей, не учатся вовсе." Примерно таково же отношение к школьникам и в наши дни.
Целью знания, кроме морального совершенствования (соответствия общественным законам Весов) мыслится восстановление прежних, более совершенных порядков в государстве (в астрологии соответствующих архетипу Козерога, предыдущему кардинальному знаку по отношению к Весам в прецессионном движении Зодиака). А также "исправление имён"— восстановление смысла прежних, более истинных понятий ради определения истинного незыблемого сатурнианского закона. Разница с даосизмом, который определяет закон на момент, здесь обусловлена необходимостью поиска фундамента абстрактной философии Весов. Его дает возвращение к тем традициям, которые когда-то дали толчок развитию сознания, но сохранились лишь как смутные воспоминания о лучших временах (аналог "золотого века").
"Правильные имена естественным образом будут превращаться в законы, а неправильные непременно будут отброшены. Когда имена правильны, а законодательство совершенно, тогда совершенномудрые могут пребыть в недеянии,"— таков конфуцианский идеал и идеал безупречного порядка, который так любит наводить знак Девы. Овладев традицией, Дева может трансформировать её — примером чему и является деятельность Конфуция.
Эту психологическую ориентацию Девы хорошо иллюстрирует Япония, в основу культуры которой легли слившийся с даосизмом буддизм Китая и его конфуцианская традиция. Японская культура представляет собой совершенно самобытное явление, и сориентирована она уже не столько на идеалы эстетики и гармонии, сколько на приложимость этих утонченных идеалов к разумной деятельности. Японский мастер ищет красоту в работе: в тоньшине стружки, оставляемой до невозможного остро наточенным рубанком, в совершенстве протеза, копирующего человеческую ногу,— в идеальном функционировании всех механизмов, исполняющих службу человека, как и самого человека в механизме общества.
РОЛЬ ГОСУДАРСТВА
Если в даосизме раскрывается психология творчества человека, то конфуцианство основывается на коллективной деятельности людей. Эти две религии объединяет разработка общей темы — которую можно назвать философией культурной деятельности. Вытекшее из конфуцианства учение Мо-цзы (моизм) говорит о том, что каждый человек должен заботиться об интересах других и относиться к их делам, как к своим собственным. Все усилия правителя также должны быть направлены на то, чтобы "голодные получали пищу, мёрзнущие — одежду, а уставшие от труда — отдых". Моизм характерен принципом "всеобщей любви" и идеей "уважения талантов", согласно которой "сильный — силой помогает людям; богатый — богатством делится с людьми; обладающий знаниями — обучает людей".
Это — во многом принцип жизни Девы. Не правда ли, он напоминает нам общественный идеал реализовавшегося в Китае социализма (который в Греции описывал Платон, иногда также признаваемый Девой)? Только у Мо-Цзы она лишена уравниловки: Дева — знак иерархии вслед за Весами, для которых характерна идея достижения нового уровня. И социалистический принцип: от каждого по способностям — в моизме достигается внутренним совершенствованием людей, развитием в них качества "гуманности". А распределить блага по потребностям помогает совершенное государственное устройство, обеспечить чёткую и бесперебойную работу которого — внутренняя потребность знака Девы, происходящая от присущего ему чувства порядка.
Это мировоззрение близко родившимся в 1929-42 годы, когда Нептун проходил по знаку Девы: давая тенденции к абсолютизации работы и здоровья, и забвению более возвышенной веры (что соответствует изгнанию в этом знаке планеты веры Нептуна). В жизни Дев обычно отличает чувство долга и они нередко стремятся к самосовершенстованию для лучшего исполнения жизненных задач. И в философии, и в религии Дева признаёт лишь практически приложимую мудрость. Подобно этому, в конфуцианстве образ совершенномудрого философа сближается с образом хорошего государственного деятеля; и если оно предполагает повиновение народа правителю, то именно такому, который наделён человеколюбием в наибольшей степени. Мен-Цзы признавал право народа (или сановников) на свержение плохого правителя.
Государственное устройство — одна из характерных тем знака Девы, непосредственно связанная с психологией общественной жизни. И потому сегодня в быту мы часто пользуемся именно теми представлениями, которые когда-то выразил Конфуций. И подобно конфуцианцам, уделяющим наибольшее внимание деятельному соответствию моменту, мы в повседневной жизни откладываем на потом проблему смерти. На вопрос о том, что будет после смерти, Конфуций сказал своему ученику: "Не зная жизни, зачем нужно знать о том, что такое смерть?" Даосское представление о смерти как непосредственном продолжении жизни лишает этот вопрос актуальности.
Взаимодополняющий характер даосизма и конфуцианства проявился и исторически. В III-IV вв. н. э. возникло "темное учение" сюань-сюэ, стремившееся совместить даосские принципы с практикой административной деятельности: государственной службы и внутренней свободы души. Активное служение конфуцианским принципам там считалось наилучшим претворением даосского учения. Иное совмещение деяния с недеянием проявилось в сянь-даосизме, который занимался поиском эликсира бессмертия.
В западном мире практическую роль конфуцианства исполняет протестантизм, возникший в противовес утопической красоте убранства и идей христианства, в тепличных условиях развития культуры сделавшего, как казалось, слишком большой акцент на ритуале Весов. Но роль протестантизма остаётся вспомогательной по отношению к христианству, подобно тому, как и мировоззрение конфуцианства исполнило служебную роль переменного знака Девы по отношению к даосизму, не утратившему актуальность для мировой культуры. Он дожил до наших дней как универсальное учение о гармонии, показывающее, насколько совершенным и возвышенным может быть повседневное существование, и насколько утонченной и красивой — религия.
ИНДУИЗМ
"С корнями вверх, ветвями вниз
ашваттха считается непреходящим.
Вверх простираются сучья, возникшие из гун;
предметы чувств — его побеги;
Вниз тянутся корни, связующие дела мира.
Крепким мечом отрешенности
срезав ашваттхи разросшиеся корни,
нужно стремится в ту область,
куда вступив, не возвращаются боле...
к безначальному духу,
от коего началось проявление мира."
("Бхагавад-гита" XV, 1-4)[19]
ВЕРА ВНУТРИ ЖИЗНИ
Индуизм сохранил для нас многобожие — детскую форму религии, и черты непосредственного мировосприятия ребёнка, присущие летнему кардинальному знаку Рака. Его отражает индийская философская модель жизненной игры богов, в процессе которой разрушаются и строятся миры. А душа путешествует во времени, сбрасывая одну оболочку, подобно ветхой одежде, и обретая другую: в процессе обновления сохраняя всю свою историю, но оставаясь вечно юной. Эта вечная изменчивость, причастность и древности, и молодости, характерные для Рака — яркие черты индуизма, который можно назвать самой живой религией человечества.
Если привычное нам христианство опирается на догмы, и его монументальные храмы нередко подобны навеки застывшим египетским пирамидам, в Индии духовность растворена в самой жизни. Святы реки, на всем протяжении которых каждый день совершаются службы. Святы горы и пещеры, где, как и тысячу лет назад, живут отшельники. Святы деревья, отмеченные особой милостью Шивы, оставившего под ними свой лингам в виде круглого камня. Для индусов "все реки — Сарасвати, все горы святы", как связано в Махабхарате.[20]
Рак — знак гибкого течения жизни, струящейся из прошлого в будущее, его задача — хранить и доносить до потомков память человечества через непрерывность душевных традиций. В этом — роль любой религии (астрологически — Юпитера), но индуизма в особенности, и это соответствует тому, что Юпитер, планета традиций, экзальтируется в Раке, знаке эмоциональной преемственности (душевные процессы лучше всего сохраняются в семье и передаются от матери к ребенку — в астрологии это сфера Рака). И индуизм — такая религия, в которой живут самые древние формы веры — поклонение рекам, камням и деревьям — и при этом остается неизменной нацеленность в будущее, отчего на его почве постоянно рождаются новые религиозные и философские направления. Право человека построить свой храм и основать свою религию подтверждает само мировоззрение индуизма.
В новых храмах можно увидеть философские схемы мироздания, наряду с кукольным представлением на религиозный сюжет или макетом местности. В Индии редко встретишь законченное совершенство китайской пагоды. Но эклектика ее новых храмов и новодел бытовых раскрашенных алтарей подчеркивает жизнь религии и не мешает воспринимать духовность из глубины веков.
Входя в христианский храм, мы закрываем за собою дверь и оставляем за нею мир. Нам требуется время, чтобы сосредоточиться на особой реальности. В Индии нет психологического барьера между храмом и улицей. Для религиозного ритуала не нужно никакого особого состояния, потому что общая атмосфера жизни, тонкая и раскрепощающая чувства, а для делового европейца по-детски сентиментальная, наполнена естественной религиозностью и не входит в противоречие с любой духовной церемонией. На улицах до сих пор разыгрываются религиозные инсценировки из индийского эпоса Рамаяны и ходят живые участники древней истории. Здесь легко встретить царя обезьян Ханумана с раскрашенным лицом и хвостом — одного из популярнейших в наше время богов. А неверующих индусов встретить сложно: ведь для них верить столь же естественно, как и жить.
Это обстоятельство не могло не бросится в глаза даже западноевропейским исследователям Индии. Так Ч.Элиот писал: "Здесь в большей мере, чем в какой-либо другой стране, национальное сознание наиболее полно реализует себя в сфере религии. Это свойство скорее географическое, чем расовое, так как оно в равной мере присуще и дравидам, и ариям; каждый — от раджи до крестьянина — интересуется теологией, и часто этот интерес принимает форму страсти."[21]
Индия — страна, где Бог до сих пор воплощается на Земле, и одно его воплощение не ждет, пока умрет другое. Христианский мир почитает умерших чудотворцев, причисляя их к лику святых,— Индия чтит живых. И нигде нет столько духовных учителей, украшенные портреты которых можно видеть и в храме, и в доме, и даже в городской столовой. Духовность в Индии автоматически связывается со способностями целителя. Религиозные взгляды не столь ценны, как сам духовный поток, который, спускаясь с небес на землю, творит чудеса.
Ведь не столь важно, во что мы верим: какой образ приписываем не имеющему образа Богу, с какой временной идеей связываем его вечное существование. Важнее, чтобы была вера — простая вера ребенка (которую символизирует экзальтация Юпитера в Раке, и зерно которой двигает горы). Такова вера индуизма, которая опирается не на мысль, а на эмоциональную причастность к изменчивому потоку жизни, в разное время создающему разные концепции. Это включенность восприятия, разрушающая барьеры на пути естественного потока, который течет сам собой. Потому она может лечить и творить чудеса. Вера индуизма не есть вера в идею. Только понимая это, можно понять, как она дожила неизменной с древности и до наших дней.
РИТУАЛЫ ИЗ ГЛУБИНЫ ВЕКОВ
На индийских дорогах часто встречаются деревья с ленточками и лежащие под ними раскрашенные камни-шивалингамы. Вроде бы ничего особенного, если не знать, что поклонение камням и деревьям — древнейшая форма религии, присущая первобытному миру. Она возникла в те незапамятные времена, когда человек стал использовать камень как первый инструмент — а булыжники, покрашенные красной охрой и имитировавшие убитых зверей, помогали ему в репетиции охоты: древнейшей религиозной церемонии людей. От этой древней веры в волшебство камней идёт современная любовь к талисманам и легенды о сокровищах, приносящих их владельцам удачу и власть над миром — которую первобытному человеку дал взятый в руку кремень.
А дерево — давало кров и согревало. Оно хранило огонь, разгоревшись от молнии, а потом — от разведенного костра. Некогда покинув деревья джунглей ради простора саванн, люди освоили землю и стали почитать небо, заранее предупреждавшее их об опасных переменах погоды. С неба спускались к человеку боги: по древним поверьям, нередко по деревьям, связующим землю и небеса и когда-то бывшими его домом (о чём говорят папиллярные узоры: линии судьбы на наших ладонях, присущие лишь древесным животным — и человеку).
Почитанию камней и деревьев — сотни тысяч лет. Потому мы и сегодня не можем лишить себя подсознательной надежды, что если завяжем ленточку на дереве близ какого-нибудь святого места, нисходящее туда божество исполнит нашу просьбу. Такие деревья есть по всему миру — но, быть может, только в Индии их можно видеть прямо на улицах городов: и камни подчеркивают их святость. Такое дерево может прорасти сквозь крышу храма или теснить ближайшие постройки — и никто не подумает его срубать.
ОБОЖЕСТВЛЕНИЕ КАЧЕСТВЕННОСТИ —
ПРИРОДНЫЕ БОГИ ВЕД
В развитии индуизма можно выделить три стадии. Первая — это общее для всех древних культур поклонение природным силам: небу-Варуне, ветру-Ваю, грому-Индре, зорям-Ашвинам, огню-Агни, горе-Парвати. Имена этих богов, которым посвящены гимны Ригведы, запоминаются легко: они неслучайно созвучны привычным нам названиям. Огонь и Агни — родственные слова, также как веет — ветер — и Ваю. Имя Варуны происходит от того же корня, что имя греческого Урана и русское слово "верх". Ашвины — индийские братья греческой Эос, есть у неё и сестра: Ушас. И даже Парвати, вероятно, имеет родственника в виде славянского бога растительности Поревита и связь с нашим словом "пора".
Изображения древних богов можно видеть на старых храмах. Но не только. Ведь основы древнего знания, записанные в Ведах, связаны с этими божествами. Вся индийская мифология носит философский характер. Веды — такое же священное писание, как и Библия, и не менее ценное для мира.
С современной точки зрения, образы этих древних богов, мифы о которых поразительно схожи на разных концах Земли,— описание неких универсальных принципов деятельности души и самой жизни. Это эйдосы или космические ритмы, которые могут воплотиться в мире природы и человеческом сознании в разной форме — но в любом воплощении сохраняет направляющий вектор своей вибрации. Они рождают вечно повторяющиеся качества и типичные модели поведения людей: которые психология вслед за Юнгом называет архетипами.
И в образах индуистских богов можно увидеть как физический, так и метафизический смысл, — как пишет о них Блаватская: "... земное тесно связано с миром духовным, из которого исходит и которым снова поглощается. Например, Агни — бог грома, Сурья — бог Солнца, Вайю — бог ветра и Агни — бог огня; все четверо, подвластные этому первоначальному божественному принципу, исходят из лона Хираньягарбха, "божественного света" ("золотой зародыш" в современном переводе Ригведы). В этом случае они (боги), подвластные единому принципу, суть духи или олицетворенные силы природы. Но посвященные в таинство адепты Индии весьма хорошо понимают, что вместе с этим бог Индра, например, просто звук, происходящий от столкновения электрических сил, или, вернее, само электричество; Сурья не бог солнца, а центр огня в нашей системе — эссенция того, из чего проистекает огонь, тепло, свет..."[22]
На западе силы, воплощенные в природных и астральных божествах, ушли на периферию эзотерики, отвергнутой официальной религией,— в Индии они живы и почитаются до сих пор: хотя храмы богов природы остались музеями. Они живы в священном писании Вед и практической астрологии, без которой не обходится ни одно важное мероприятие. А главное — к философским мифам индуизма апеллируют современные мыслители, продолжая выражать свои идеи через образы богов. Яркий пример — интегральная йога Шри Ауробиндо, родившегося под знаком Льва и воспевшего в поэме "Савитри" Солнце.
И огонь-Агни в агни-йоге Рериха — не только метафора состояния (нисхождения потока энергии или подъема силы кундалини). Этот образ подспудно соотносится с идеей некогда священного бога, воссылавшего жертвоприношение к небесам и в этом акте объединявшего собой всех богов, а потому воплотившего представление о единой природе божественного. Веды пишут о нем[23]:
"Я видел пастуха, без отдыха
Бродящего по дорогам туда и сюда.
Скрываясь в водах, текущих вместе и в разные стороны,
Он шевелится во всех существах.
(РВ I,164:31)
В Ведах Агни — это энергия, рождаемая и "сверху" (от божественного духа небес), и "снизу" (от природы земли), и изнутри (из изначальных вод истока жизни). Она наглядно выражает себя в детях и растениях как сила роста и развития, а людям старшего возраста открывающаяся через усилие. Это помогает нам понять, что и для других народов так называемые "языческие" боги не были только природными силами, а связывались с наиболее глобальными общечеловеческими представлениями, которые актуальны и по сей день. Возникшая на почве древнего мифологического взгляда на мир астрология именно эти энергии — и одновременно идеи — называет планетами. Астрология описывает их соотношения между собой: которые столь же сложны, как мифы древних — и как сама жизнь.[24]
Обращаясь к образам ведических богов, Шри Ауробиндо тяготел к персонификации явления вечности, как Лев: и это характерная черта этого знака, также близкого характеру солнечной Индии. Из глубины веков сквозь более поздние формы религии Индия доносит до нас многобожие, ставя акцент на самобытности богов и их качеств. Это сопоставляет индуизм летнему стабильному знаку Льва, по логике эволюции предшествующему и готовящему почву для идей кардинального знака Рака. Рак — знак богатства внутреннего мира. Но богатство души лишь отражает полноту и совершенство внешнего мира — которые символизирует Лев. Это знак блистающей цивилизации, с чем соотносится наше представление о царственности Востока.
Точка соприкосновения внешнего и внутреннего — Солнца и Луны — формирует характерное для Льва пантеистическое мировосприятие: умение видеть Бога во всем. Пантеистический взгляд стремится одушевить всю окружающую реальность, наполняя её духом предметов, растений и животных, людей и явлений. И на таком восприятии основывается внутренняя глубина и эмоциональность Рака, его умение видеть скрытый смысл вещей и способность к син-тезу — которую ярко демонстрирует индуизм, не спорящий ни с каким религиозным течением, но органично вбирающий в себя их все.
Развитие такой способности в сфере религии и подчеркивает многобожие: и неслучайно Индия сохранила его до наших дней. Одной гранью сомн богов-понятий раскрывает многообразие внешнего мира, другой — описывает разные психологические качества и внутренние потребности души. Понимая это, христианин, в особенности если он Лев, не станет фанатично противопоставлять себя язычникам, а согласится, что видение Бога во всем — не только самая древняя, но и вовеки современная религиозная идея.
Мы можем без ущерба для души основывать наше представление о мире на любом архетипе столь глобальном, как архетипы планет или древних богов: если только выйдем к его корням. Вполне закономерно, что в эпоху открытия Плутона и двух мировых войн для объяснения действия божественных сил выбирается образ Агни-огня. Не будет ничего удивительного, если в грядущую эру Водолея в проведении нового потока (или хорошо забытого старого) новые учителя будут опираться, скажем, на образ бога небесных вод Варуны. Часто встречающееся в современной литературе имя Дэва — просто "бог" или "господин" — воскрешает забытый образ пра-индоевропейского бога Небес Дьяуса (чье имя значит "свет" и от которого произошли имена Зевса и Юпитера). Это персонаж водолейского архетипа, мало персонифицированный и безликий: так не имеет особенностей Небо, равное ко всем людям.
Древний религиозный пласт богов природы — который Индии удалось сочетать с современной культурой, един для разных народов, национальные особенности которых сформировались позднее. Поэтому он служит хорошей почвой для понимания возникших позже религиозных представлений и различий. И даже — для объединения религий: неслучайно уже в середине прошлого века идею единства всех вер провозгласил для мира индус — Рамакришна. Для него ключевым оставался образ Матери-Кали (богини архетипа Сатурна, матери-Земли и времени, разрушающей мир в конце времен и хранящей семена всех вещей). Это и сейчас один из самых популярных образов индуизма: кроме Шивы, больше всего храмов в Индии посвящено Матери. Её часто называют просто богиня — Деви: женская ипостась бога ясного Неба Дьяуса — праотца богов, в образе света раскрывающего природу их единства.
ЕДИНСТВО И БОРЬБА ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ
— ДЭВЫ И АСУРЫ
На второй стадии развития сложная как жизнь мифологическая панорама действия мировых сил — шестиста или шести тысяч индийских богов!— упрощается в более доступные европейскому уму модели. Прежде всего, боги противопоставляются друг другу как дэвы и асуры: внешние, светлые силы Небес — и внутренние, тёмные энергии Земли. Эта присущая мифологии поляризация сил выражает извечную борьбу добра и зла, служащую толчком всякого развития. Её живописует образ битвы небесного и подземного царей (архетипов Юпитера и Плутона), который мы найдём в любой культуре и который исторически отражает борьбу народов между собой. О нем повествует главный пра-индоевропейский миф о сражении громовержца со змеем (откуда возник и христианский образ Георгия Победоносца).
Но — обратим внимание! — Индия и Восток в целом отличается от Запада тем, что там противоборствующие силы сосуществуют: одна не отрицает другую (как Бог — Сатану). Даже змей Вритра в "Махабхарате" предстает мудрецом, принимающим своё поражение: уча своего победителя, царя богов Индру, бренности земного бытия.[25] Ему приписывается авторство медицинских трактатов.
И идея творения мира связывается не только с дэвами, но и с асурами. Согласно этимологии, асуры (от "аса" — "огонь") — это жизненные силы, на которых основывается творение. Дэвы ("светлые" родственники Дьяуса) — внешние потоки, которые управляют этой энергией свыше: с "небес". Совладать со стихийной силы асуров дэвы поручают десятирукой матери-Дурге, вручая ей всё свое оружие. Дурга побеждает асуров оружием богов — или умом, который в древних мифах неразделим с хитростью. Прикинувшись красавицей, она сеет вражду между асурами, и те, сойдясь в решающем бою, убивают друг друга. Так в упорядоченном мире видимой материи нейтрализуют друг друга хаотические силы природы.
Позднее созидающая роль матери-Дурги переходит к Вишну — который, по образу будучи наследником древнего царя богов — громовержца, летает на орле и вершит законностью. Как и Дурга, Вишну убивает асуров ради творения мира. Он заключает с ними договор: если он не уступит асурам в битве (а победить он их не может, в силу их первичности), они исполнят любое его желание. Вишну остаётся непобежденным, и его желание неизменно: убить асуров. Асуры соглашаются — единственное их условие, чтобы это произошло на сухом месте. По логике мифа, такая просьба естественна: для сотворения мира необходим остров суши. Но где же его найти в пустынном океане первозданных космических вод, где происходит эта битва? И Вишну отсекает им головы у себя на коленях.
Этот акт в пуранах именуется жертвоприношением: сотворение мира предстает как религиозный ритуал. Интересно также, что с противоборством богов и асуров связывают ритуалы не только жертвоприношения, но и гостеприимства: дэвы выступает в роли гостей на земле асуров, распоряжаясь теми дарами, что предоставляют им гостеприимные хозяева. Используя ресурсы хозяев, гости совершают жертвоприношение на их территории.[26] Если учесть, что исторически образ борьбы богов с врагами отражает реальные столкновения "своих" и "чужих", такое представление подчеркивает необычно мирный характер этого противостояния. Чтобы наделить мировую битву добра и зла характером гостеприимства — европейскому уму не обойтись без философского понимания взаимодействия идеи и энергии, духа и материи: составляющих необходимые крайности непостижимого бытия.
Как видно, асуры равноправны богам и даже изначально сильнее их. Они могут побеждать дэвов и приобщаться к их небесному бессмертию. Все они участвуют в едином закономерном процессе, и ни один из них изначально не выше него. Лишь позднее появляются боги, способные подчинить этот процесс себе: это асур Шива, и дэвы Брахма и Вишну, которые становятся главными богами позднего индуизма.
БОГ ТРОИЦУ ЛЮБИТ —
ГЛАВНАЯ ТРИАДА ИНДУИЗМА
Известная триада: творец-Брахма, созидатель-Вишну и разрушитель-Шива — не просто дополняющие друг друга силы, выражающие привычный нам логический принцип: тезис-анитезис-синтез. Каждый из этих богов сам по себе имеет и творящую, и созидательную, и разрушительную функции, и каждый из них — веха истории.
Появление Брахмы — бога закона — связано с развитием брахманизма: ритуальной стороны религии, что сопоставляет его знаку Весов. Стремясь возобладать над природными силами, люди разрабатывали методы взаимодействия с ними. Так рождались ритуалы, заставлявшие богов уступить человеку, и оформилась каста брахманов. Ритуалы стали выше богов, и таким образом над ними возвысился Брахма, олицетворивший сами обряды и воплощенное в них знание. Как персонификация воли небес, он примкнул к дэвам. Женой Брахмы стала Сарасвати — богиня речи, азбуки деванагари и Вед.
Как высший закон, Брахма выступает объединяющим началом троицы позднего индуизма. Его символ — лебедь: птица, зимой летящая на юг, а летом — на север, обозначая закон чередования времен и равновесие жизни и смерти. Брахме принадлежит все знание о мире, а потому и наша сознательность. В мифе о сотворении он рождается из лотоса, вырастающего из пупа спящего Вишну, плавающего в вечности по мировому океану на спине змея Шешы (образ змея — ипостась Шивы). Своим рождением объединяя триаду богов, он творит мир. Так просыпается из небытия разум. Неслучайно Брахме сопоставляется гуна саттва: ясность — название которой родственно нашему слову свет.
В образе Брахмы культура и понимание законов мироздания оградили людей от произвола стихийных небесных сил-дэвов и асуров: древнейших "языческих" богов индуизма. Они возвысили человека перед ними. Но индуизм осознавал, что сама внутренняя энергия, дающая возможность человеку побеждать богов и быть независимым от внешних качеств мира, оставалась древней, природной, магической. Ею продолжал владеть самый могучий из богов — асур Рудра, яростный бог весенних гроз, сексуальных игрищ диких зверей и плодородия. И хоть был он демоном-асуром, но силой доказал свое право участвовать в жертвоприношении светлых богов, разметав их жертву и угрожая уничтожить все на свете, если они вздумают обходиться без него. А поскольку в лоне цивилизации его энергия становилась отчасти управляемой и приносила пользу человеку, он получил эпитет Шива — "благой, приносящий счастье". Шиве стали поклоняться те, кто взращивал в себе силу: йоги, пытавшиеся установить контроль над жизнью не извне, а изнутри, не с помощью культурных средств, а прямым путем, физически.
Так Шива дополнил Брахму, воплотив внутреннюю способность человека к трансформации (что астрологически соответствует знаку Скорпиона). Шиве сопоставляется гуна раджас — "страсть". Исполняя аскетические обеты, герои получают от него силу, дающую им власть даже над дэвами-богами. В этом по-новому реализуется противоборство богов и асуров (архетипов Юпитера и Плутона).
Если Брахма — сравнительно новый бог, то Шива наиболее древен из этой троицы: его энергия идет из глубины веков. Продолжая ряд богов первого типа, именно он доносит до наших дней древнейшее поклонение камням: образ шивалингама, изначально связанный с сексуальностью, стал символом его творческой преобразующей силы. Шивы ездит на могучем быке Нандине, олицетворяющем потенциал, и ему сопутствуют змеи, меняющие свою кожу, символизируя вечное обновление жизни. Его жена Парвати ("горная") — персонификация земли, воплощение богини-Матери. Танцем на груди убитого асура Шива разрушает и строит миры, и с силой его не может тягаться никто. Однажды Брахма и Вишну заспорили, кто сильнее, тогда перед ними возник огромный пылающий шивалингам. Лебедь-Брахма пытался взлететь до его вершины, Вишну, обернувшийся вепрем (одно из его воплощений), достать до основания — но цели они не достигли. Энергия Творца бесконечна, она исходит из бесконечности и устремляется в нее.
Как аскет, Шива живет на кладбищах и близок образу смерти, но одновременно он самый преданный хранитель материального мира. Когда Ганга падала с небес, угрожая разрушить Землю, Шива подхватил её себе на плечи. Шива защищает людей от разрушительных перемен. Он выпил яд калакуту, угрожавший отравить мир: который возник при перемешивании мирового океана, когда боги добывали из него напиток бессмертия.
На новых храмах символ Шивы — ом, звук постоянного творения, всегда присутствующий во всем. Он замещает более древний его атрибут — трезубец: неизменный атрибут бродячих йогов. Для западного взгляда трезубец Шивы делает его похожим на Нептуна. Однако сексуальная символика сближает его не с морскими, а с подземными водами и энергией недр Плутона. В любом случае символика трезубца может напомнить нам о третьей, невидимой власти за гранью этого мира, за пределами Неба и Земли, которая вызывает к жизни даже то, чего еще не было и быть не может. Способность к регенерации делает Шиву целителем и чудотворцем.
Для индийской культуры не было секрета в том, что бог воплощается не только в камне, забытом Шивой в пещере отшельника, но в каждом человеке. Его сила может быть проявлена в любом объекте: ведь формы мира постоянно меняются, но Бог пребывает всегда. Эту идею манифестации Бога в индуистском пантеоне воплотил образ перевоплощений Вишну.
Вишну — младший партнер громовержца Индры, некогда могучего царя богов: обладавшего явной властью над миром, в отличие от скрытой власти Шивы (и астрологически соответствовавшего архетипу Стрельца). Как и Индра, Вишну живет на горе и царствует в мире, глядя на него с высоты. Он летает по небу на орле Гаруде — царственной птице многих древних громовержцев. Как прежде царь богов, Вишну вершит законностью. Так у Брахмы было пять лиц — он глядел одновременно на все четыре стороны и вверх, а после творения осталось лишь четыре. Когда, создав в мире пары противоположностей, он разделился на мужскую и женскую половину и утратил первоначальную целостность, рассерженный этим Вишну отрубил ему пятую голову — позаимствовав оружие у своего предшественника Индры.
Но как созидатель форм Вишну воплощает красоту мира и даже предстает в женском облике (Мохини, т.е. “чаровницы”, соблазнившей асуров, чтобы напиток бессмертия достался богам. Шива был столь очарован красотой Вишну, что уговорил его превратиться в женщину снова и слился с ним в единое существо Харихару.). В отличие от прекрасного Вишну, в древнем образе Шивы-Рудры подчеркнута мужская ярость и сексуальность. Это сопоставляет Вишну архетипу Венеры (Тельца), а Шиву — архетипу Марса (Овна): наиболее новым мифологическим архетипам, составляющим гораздо более мирную оппозицию, чем извечно противоборствующие архетипы Стрельца и Скорпиона (Индры и Рудры). Любовь примиряет полярности внешнего и внутреннего, света и тьмы.
Вишну — молодой бог, в Ригведе его имя встречается всего два раза. Его воплощения возникли позже, проявляя способность Рака-Индии кооптировать в свой пантеон всех встреченных по дороге богов. Так на Бенгальском заливе воплощением Вишну считается местное доарийское божество Джаганатх: идол, похожий на полинезийских богов. Чтобы объяснить его внешний вид, подобный обрубку, индусы сочинили легенду. Человек заказал к празднику сделать изображение бога, но мастер не успел. Однако заказчик не хотел остаться в праздник без святыни, и взял то, что получилось. Растроганный его верой, Вишну явился ему даже и в таком обличье. Неслучайно ему сопоставляется гуна тамас, родственная нашему слову тьма и олицетворяющая материальное воплощение!
Воплощения Вишну стали фиксировать историю индуизма — и развитие мифологической мысли человечества в целом. Атрибут Вишну — раковина — напоминает о том, что созидаемая им жизнь когда-то родилась в воде — как и его жена Лакшми: богиня процветания и счастья. Первое воплощение Вишну — Рыба, спасшая первочеловека Ману во время потопа (что сопоставляется архетипу Рыб). Второе — черепаха, на которой возникла Земля (образ сотворения мира Водолея). Третье — вепрь, подрывший корни дерева, упершегося в небо (образ создания устойчивости Вселенной Козерога). Четвертое — лев Нарасингха, явившийся убить неправедного царя, которому Шива за аскетические подвиги дал такую власть, что его не могли убить никаким видом оружия ни человек, ни зверь; ни днем, ни ночью; ни на Земле, ни на Небе. Тогда владеющий всеми формами мира Вишну превратился в получеловека-полульва и в сумерки разодрал царя у себя на коленях. Это стрельцовский образ установления справедливости. Как видно, воплощения Вишну соответствуют логике развития мифологических архетипов в мировой культуре (обратному порядку знаков Зодиака: от Рыб к Овну).
Предпоследним воплощением Вишну считается Будда (или Христос). Десятым, последним — Калки-Кришна, который прийдет, чтобы уничтожить мир в конце времен. Так воплощения Вишну описывают историю творения от начала и до конца: как она предстает перед нами в древних мифах — и как до сих пор мыслит ее мировая религия.
Таким образом, творец Брахма воплощает закон: принцип и план существования. Всякая идея исходит от Брахмы. Разрушитель Шива символизирует энергию на ее реализацию, трансформирующую мир: динамику развития. Это хранитель всех сил, и какая бы сила не превозмогла другую, это сила Шивы. А созидатель Вишну воплощает сотворенные формы мира: статику разных фаз истории. В какой бы форме не предстал перед нами Бог, это будет Вишну. Можно сказать, что если Шива символизирует прошлое, а Брахма — настоящее религии, то Вишну — будущее: поскольку формы мира постоянно меняются. Такова логика позднего индуизма, подытоженная в таблице:
Брахма
Вишну
Шива
функция
творение
закон
существо-вание
рождение
созидание
форма
воплощение
жизнь
разрушение
энергия
регенерация
смерть
свойства
равновесие
двуполость
настоящее
устойчи-вость
женское
будущее
трансфор-мация
мужское
прошлое
атрибут
символ
лебедь
лотос
орел
раковина
бык
трезубец, ом
стихия
воздух
(вода,огонь)
вода (земля,
воздух)
земля, огонь
(вода)
гуна
саттва
тамас
раджас
предшеству-ющий миф. образ
—
Индра:
громовержец,
царь богов
Рудра:
бог весенних гроз и
плорородия
архетип
Зодиака
Весы
(Стрелец)
Телец
(Овен)
Скорпион
БОЖЕСТВЕННЫЕ ВОПЛОЩЕНИЯ —
ГЕРОИ ЭПОСА
Брахма, Шива и Вишну разрушают мир и творят его заново. Постоянная трансформация и вечное повторение — так воспринимает мир знак Рака. Это тот же образ предустановленной гармонии, который в философии сформулировал Рак Лейбниц. В этом предопределенном сценарии мало что зависит от воли человека (и это соответствует тому, что Марс, планета нашего "я" в Раке в падении). Сама смерть предстает иллюзией, поскольку подразумевает регенерацию и новое воплощение. Кажется, что вместе с мировым злом и грешностью нашей свободной воли, Шива забирает у нас ее саму. Что же остается человеку? Роль в игре богов, где он правит лишь колесницей своей судьбы, которая всегда едет уже по указанной природой дороге? Но даже если в мире, построенном на закономерностях Брахмы, свершение предстает иллюзией, все же жизнь продолжается, ища новые способы самовыражения.
И на третьей, современной стадии индуизма самым актуальным становится эпос: Рамаяна и Махабхарата. Его датируют второй половиной I тысячелетия до н.э.: тем же временем, когда сформировались мировые религии даосизма, зороастризма или буддизма. Главные участники их — Рама и Кришна — воплощения Вишну. Эпос меньше проявляет философию строения мира, выраженную в образах богов, а больше — человеческие качества и активную позицию людей в мире (архетип Марса): которую и развивают в любой культуре эпические образы героев. Личная активность — то, чего не хватает Раку. Может быть, поэтому в индийской культуре эпические герои возвышаются до уровня богов (в отличие, скажем, от греческой, где в эпосе боги низводятся до людей. Это отражает также экзальтацию Юпитера в Раке, и его изгнание в Близнецах, архетипе греческого характера, где любимейший бог — бог торговли Гермес).
Диалог об активности ведут в "Махабхарате" Арджуна и Кришна, на поле боя философски доказывающий лучшему из стрелков необходимость сражаться. Насколько же неочевиден для индийской культуры тезис о том, что жизнь — это борьба!
Раму, в честь которого в Индии разыгрываются красочные представления вишнуитов, также судьба вынудила к сражению. Ведь демон Равана чуть было не убил его отца, царя Даширатху, и похитил его возлюбленную Ситу. Это Равана через служанку подбросил одной из жен царя снадобье, исцелившее её супруга, и подговорил за это попросить, чтобы на царство взошел не законный наследник Рама, а её сын, младший брат Рамы Бхарата. По воле этой царицы Рама был послан в отшельничество в лес, где Равану было легче схватить Ситу и умчать на своей летающей колеснице на Шри Ланку.
Согласно логике архетипов, демон Равана не случайно имел виды на Ситу. Сита, чье имя значит "борозда", родилась из-под земли на вспаханном поле. В стране тогда был голод, и к царю явился отшельник, который дал ему дельный совет: взять плуг и начать пахать. Тогда из борозды появилась девочка удивительной красоты, а голод в стране прекратился. В мифологии разных народов новые всходы на поле часто сравниваются с молодой девушкой, и проблема, таким образом, решилась просто. Но эпос не ограничился забытой логикой древней мифологии, и царь не только туго набил закрома, а взял девочку к себе и воспитал как свою дочь. И тут как раз и появился демон Равана, чтобы эту логику напомнить. Осенью всходы ждет смерть: так в греческом мифе Плутон, бог подземного мира, похищает у матери-земли Деметры и берет в жены её дочь растительность-Персефону (архетип Девы). И бог чужого, потустороннего царства Равана — персонаж архетипа Плутона — конечно же, захотел забрать подросшую Ситу себе.
Но царь успел отдать её в жены Раме — достойнейшему из людей и сильнейшему из героев. Тот доказал свое право быть её мужем как лучший стрелок из лука (типичный сказочный сюжет). На храмах Рамы и сегодня можно видеть его атрибут — лук и стрелу, что соотносит его с архетипом громовержца-Юпитера, побеждающим бога подземного мира — архетип Плутона. И когда Равана всё же похитил Ситу, Раме сообщил об этом умирающий орел, раненный Раваной, когда он вступил с ним в битву прямо в воздухе, желая остановить колесницу. Орел — символ громовержца и архетипа Юпитера, и значит, самого Рамы. Чтобы возвратить супругу, герой направился в царство темных сил.
Разве этот общечеловеческий сюжет и сегодня не достоин внимания? На Западе психоанализ будет трактовать его как спуск в бессознательное, в царство смерти — нейкья. Сита предстанет душой, похищаемой силами невидимого мира, которую человеческая воля и дух, воплощаемая образом Рамы, должны вызволить из плена зла. Сколько страданий и невзгод приходится пережить Раме, теряющего все — и царство, и возлюбленную — из-за того, что он поклялся одолеть темные силы! Он навсегда жертвует своей высокой позицией ради этой борьбы, и Сита тоже доживет свои дни отшельницей. Это излюбленный сюжет индийского кинематографа, и, вероятно, любая современная индийская девочка — и не только индийская — с удовольствием нарядится Ситой, представляя, как её спасет Рама, которому она будет хранить верность во всех испытаниях.
А одним из самых почитаемых богов индусов до сих пор остается Хануман, без которого Раме пришлось бы трудновато. Это мудрый советник царя обезьян Сугривы, которому Рама на пути в Шри Ланку помогает отстоять трон. Он убедил обезьян помочь Раме и отправился послом к демону Раване. Взбешенный дерзостью обезьяннего бога, который выглядит наивным в своих притязаниях, Равана приказывает сковать его цепями и поджечь.
Но Хануман не так прост. Ведь он сын бога ветра и дыхания Ваю (почитаемого в Ведах). И он умеет летать по-воздуху: иначе бы он не добрался до Шри Ланки. Он наделён недюжинной силой: в младенчестве он по своей наивности чуть было не сожрал Солнце (можно вспомнить Гермеса, который едва родившись, украл быков у Аполлона, а двух из них тут же принёс в жертву: говоря попросту, съел). Архетипически Хануман ассоциируется с обезьяньей ловкостью нашего интеллекта — который в мифах всегда предстает богом-озорником, трюкачом (архетип Меркурия). И он не боится огня. Взиваясь в небеса, своим горящим хвостом Хануман поджигает дворцы Раваны. Царство темных сил вспыхивает ярким светом — и герою Раме не составляет уже труда одолеть их. Так воля преодолевает все препятствия и превозмогает сильнейшую силу, когда свет разума указывает ей путь.
Если при этом знать, что обезьяний бог Хануман вдобавок воплощает телесную природу человека, то за этой историей можно увидеть воистину глубокий религиозный смысл. Наше тело отправляется во власть темных сил материи, разум делает его посредником между материей и духом. Но даже попав в плен полной зависимости, оно — само — несет в себе силы, противостоящие чуждой духу воле зла. Тело помогает духу победить. В этой идее — одна из ярких особенностей индуистского мировоззрения: именно на ней основана йога.
Никакой миф не допускает однозначной трактовки, но очевидно, что история Рамы — от начала и до конца — построена на архетипических закономерностях. Потому это не просто сказка, а рассказ о судьбах мира — и один из главных духовных праздником индусов, дважды в год зажигающих огни и заново радующихся возвращению Ситы из плена в её прежней чистоте. Неминуемое торжество Рамы над всеми темными силами делает его богом и воплощением Творца. Воплощением Вишну иногда называется и Хануман: индусы молятся ему в невзгодах — и он помогает им, как помог Раме. В текстах Махабхараты этот мудрец излагает философию дхармы: мирового закона, который мыслится и законом нравственным.
ЭСХАТОЛОГИЯ И ВЕЧНОЕ ПОВТОРЕНИЕ
Для древних индуистская концепция вечного повторения — и сотворения мира заново была естественной, и её не приходилось объяснять. Любой значимый ритуал: возведение на трон царя, сооружение храма и просто Новый год — представлялся им космогоническим актом, уничтожающим тяготы прежней жизни и творящим её вновь. Подобно Брахме, Вишну или Шиве, каждый человек мог возобновить творение в любой момент. Но ритуалы стали формальными — и тогда потребовалось рациональное объяснение космогонического процесса, в котором человек перестал участвовать всеми своими чувствами и всей душой. Чтобы как-то объяснить философский парадокс разрушения и нового творения Вселенной, индуизм принял теорию отхода мира по мере его развития от изначального истока и закона (дхармы). И вот, великий риши Хануман излагает эту рациональную теорию, легко доступную нашему интеллекту.[27]
Согласно Хануману, во времена, называемые Крита-югой, все было совершенно, и ничего не нужно было совершать. Не было ни богов, ни демонов, ни Вед, ни жертвоприношений: желаемое достигалось средоточием мысли. Чувства были сильны и постоянны, потому не было ни болезней, ни враждебности, ни страданий, ни гордости, ни предательства. Люди охотно исполняли свои обязанности, и духовный путь был доступен для всех. Характерная черта Крита-юги — дхарма, основанная на слиянии с всемирной душой. Духом всех существ был белый Нараяна (воплощение Вишну в форме чистоты).
Но в Трета-югу целостность дхармы была нарушена. Вселенская душа Нараяны приобрела красный цвет страстности. Чтобы вернуться к изначальному, люди стали совершать обряды, и были написаны Веды. Духовным путем стал не путь наслаждения, но аскезы. И все же люди оставались верны своим обязанностям и дхарме: и соблюдаемый ими закон хранил их и Вселенную от бед.
В Двапара-югу целостность уменьшилась вполовину, и от людей стало уходить понимание Вед и дхармы. Свет Нараяны потускнел и стал желтым. Из-за неспособности людей понять учение целиком, Веды разделились на 4 части: теперь одни люди изучали лишь космогонические мифы Ригведы, другие — жреческие ритуалы Яджурведы, третьим была доступна медицина, и мало кому давалось познание, что по сути все Веды говорят об одном. Часть людей оказалась вовсе неспособной понимать и соблюдать закон. Тогда возникли болезни и бедствия.
Ныне, в Кали-югу, мировая целостность осталась доступна лишь немногим. Свет знания сменился мраком невежества, и вселенская душа Нараяны приняла облик черного Кришны. Землю охватили несчастья, заботы, недуги и стихийные катаклизмы. Обряды и жертвоприношения прекращаются. Гибнет дхарма, а вместе с нею и Вселенная. Приходят в движение законы, созданные для уничтожения юги, и умирают боги. В конце времен сам Творец засыпает посреди пустынного мирового океана. Но его смертный сон прерывает новое рождение Вселенной.
Созданный две с половиной тысячи лет назад, это очень актуальный миф для нашего эсхатологического времени: если только принять более современное — и очень древнее — представление о том, что Вселенная творится каждый миг. Он может напомнить даосское представление о том, что когда нарушается гармония, возникает добродетель; когда исчезает добродетель, рождается справедливость; а если нет и справедливости, спасительной нитью остается лишь ритуал. Недаром обе теории возникли в одно время.
БОГ ЕСТЬ ЛЮБОВЬ
Последним ярким развиваемым образом индуизма становится образ Кришны — некогда пришедшего на землю ради восстановления справедливости и грядущего вновь в конце времен. Если Рама — воплощение Вишну в виде героя, то Кришна — его аватара в виде богочеловека, неслучайно именно его сравнивают с Христом. А заодно это и воплощение Шивы: его имя "черный" трактуется в том смысле, что он выпил яд, получившийся при добыче напитка бессмертия, и вобрал в себя зло мира. Как и ранее, Вишну спустился на землю, чтобы исправить непорядок; а когда дело было сделано, пал случайной жертвой от руки охотника, превратившись в оленя — еще раз подтвердив иллюзорность земного существования.
Соединив в себе два главных образа позднего индуизма: Шиву и Вишну, Кришна стал основателем вишнуитского направления, которое у нас выглядит как отдельная религия кришнаитов (хотя в Индии она неотделима от тысячелетних традиций). По сравнению с образом Рамы, в образе Кришны большую роль играет не сила воли, но энергия любви: так его свирель отличается от лука и стрел. Астрологически кришнаизм можно понять через знаки Тельца и Льва, для которых любовь — ключевое понятие. Правда, речь идет о любви чистой и возвышенной: какой в юности пастушок Кришна смог любить пятьдесят пастушек одновременно, причем каждая думала, что он — её возлюбленный, не покидающий её ни на миг.
Способность любить всех — один из секретов индуизма, которым нередко владеют люди-Раки. Такая способность была дана не только Кришне. Характерна эпическая легенда о том, как один подвижник на старости лет захотел жениться. Он пришел к царю, у которого было пятьдесят дочерей и попросил одну из них в жены. "Я не могу их принуждать,— сказал царь, огорченный просьбой отшельника,— но если какая из них согласится, отдам её тебе." Каково же было удивление царя, когда, по очереди поговорив с подвижником, все пятьдесят захотели выйти замуж за седовласого старца! Царь выстроил им пятьдесят домов и никогда не слышал от дочерей недовольства. А подвижника все жены упрекали лишь за то, что он много времени уделяет им — и, значит, мало — их сестрам. Насладившись супружеской жизнью, старец наставил всех жен на путь самосовершенствования.
Число 50 намекает на то, что архетипически здесь речь идет о "седом как лунь", т.е. Луна, Месяце — и 50-ти неделях года — фазах Луны, но это лишь подтверждает лунный идеал любви. Секрет умения одновременно быть рядом со всеми — в детской непосредственности Рака, проявляющего искренность естественного чувства, ведущего к любви на том глубоком уровне (Нептуна), который един для всех людей и всех объединяет. На самом деле люди требует совсем немного внимания к себе, чтобы чувствовать любовь,— но это внимание должно быть искренним и активным, неумирающим, и в этом тоже мастерство Рака, знака вечной молодости.
Астрологически, простота и яркость кришнаизма хорошо отражает солнечный знак Льва, как и Рак, стремящийся к детской радости, хотя Лев символизирует одновременно зрелое отношение к миру. Отражая всеохват, который является типичной чертой знака Льва, перевоплощающийся бог Вишну стремится раскрыть перед нами все аспекты божественного абсолюта. Религия Кришны наследует от индуизма внимание к природе и пантеистически обожествляет её, видя проявление божественного во всём. Это любовь отождествления со всеми живыми существами и восприятия внешних процессов живой природы как своих собственных, включая их в орбиту личного "я". Пример тому — популярная притча, где отшельник говорит женщине, предлагающей ему пищу: ты уже накормила меня, когда дала есть этой голодной собаке. Эти слова хорошо отражают покровительское отношение к миру Льва, царя зверей.
У нас кришнаизм обычно связывается с пением мантры "харе Кришна, харе Рама". Мантра считается самым простым путем приобщения к божественному в наш темный век кали-юги, когда преодолевать грубые потоки можно только сильным призывом к высшему, а достичь объединения — настройкой на самые универсальные вещи. "Харе" значит "небеса". Эта мантра, также как многие народные песни и танцы индусов, призывает Бога прийти как можно скорее.
Такой призыв сложно представить ежедневной молитвой не-экстремистски настроенного христианина или иудея, для которых Бог является прежде всего для того, чтобы судить и карать. Но индуизм абсолютизирует бесконечную силу любви, очищающую и смывающую грехи подобно тому, как неиссякаемая энергия Солнца, астрологического покровителя гривастого Льва, от избытка своего тепла исцеляет души и тела, наполняя их радостью жизни. Психологически цвет этой энергии — оранжевый, как одеяние вишнуитов. И хотя исторически — это нелюбимый и презираемый в жаркой Индии горячий цвет одежды преступников, в которую нарочно одевались аскеты, для общечеловеческой души он символизирует тепло любви.
Нашему слову "тепло" родственно индийское — "тапас", в академическом издании "Махабхараты" удачно переводимое словом "подвиг". Правда, русскому понятию подвига ближе образ "горения" — и в наших суровых условиях действительно нужно горение души, чтобы растопить любовью холод зла,— в мягкой Индии достаточно её постоянного тепла. Может, поэтому индуизм обходит стороной страдание, мобилизующее энергию экстремальной ситуации, и оттого не боится прихода Бога.
"Кришна грядёт!"— центральная идея бывшего у нас некоторое время популярным Университета раджа-йоги "Брахмакумарис". Это идея о том, что мы уже сейчас живем в переходный период между темной эрой Кали-югой и новым золотым веком, и нет лучше времени, чтобы изменить свою судьбу (и судьбу мира, насколько это, согласно индуизму, вообще в природе возможно). Это направление раджа-йоги, распространившееся у нас наряду с кришнаизмом, стремится пробудить в людях тот же позитивный и целительный жар любви. Его ритуальный отшельнический белый цвет (в Индии цвет траура и смерти, который не идёт смуглым индусам, но обожествляется белокурой Европой) в мире также является традиционным цветом Солнца и света, дарующего живую энергию духу и телу.
Различные направления тантра- и раджа-йоги используют практики дыхательной гимнастики и телесных поз, копирующих позы животных (известных из трудов Патанджали 1 века до н.э.). Ставя акцент на работе с телом, они отражают внимание знака Льва к природе и материи. Слово "йога" и отличается от слова "религия" акцентом на теле, хотя оба означают "связь". Задача Льва — достижение более высокого уровня существования, и физическое совершенствование служит этому. Цель телесных поз — асан йоги — управление органами тела при помощи сознания. Асаны активизируют железы, изменяя химический состав организма, а через это психическое и умственное состояние. Душевное и интеллектуальное здоровье тождественно телесному.
Современные течения индуизма по-львовски предвосхищают близость земного рая, говоря о грядущем веке, который наступит вслед за ужасной эпохой Кали-юги. Он не будет наполнен страданием, которое довелось испытать герою Раме в противоборстве с силами зла. В нем не будет править демон Равана, похищающий из мира любовь и скрывающий жизнь-Ситу от наших глаз. В нем расцветет древо добродетелей — это ещё один образ индуизма, очень напоминающий каббалистическое древо сефирот, ветви которого являют качества людей и могут сопоставляться планетам Солнечной системы. Это те же глобальные архетипические характеристики, которые раскрывают образы древних мифов и которые воплощаются в самом человеке как качества его души. И ярче всего их открывает взгляду индуисткое многобожие.
МНОГОБОЖИЕ ИЛИ ЕДИНОБОЖИЕ?
Этого вопроса не возникает у тех, кто глубоко знаком с религией индусов. Она лучше всех прочих очерчивает многоаспектность божества, на чем мы и сделали акцент. Но в заключении стоит подчеркнуть, что современный индуизм — столь же монотеистическая религия, как и любая другая. С самой древности письменного ведического периода (датируемого 1500-600 гг. до н.э.) за множеством богов стоит единый Творец. Из него исходит первая эманация творения (зародыш божественного золотого света Хираньягарбха) и дальнейшие его персонификации, оставляя ему самому чисто духовное содержание.
Ключевой принцип индиуизма, позволящий понять эту религию с позиций монотеизма: атман=Брахману. Атман: душа=дух каждого – едина с невыразимым абсолютом (неизображаемым в храмах Брахмой). Так вода из океана в разных стаканах остается все той же водой. Поэтому божественная душа человека не подвержена страданию, а всегда лишь блаженствует (в отличие от понимания души у христианё). Нужно лишь найти в себе это божественное начало – и вы познаете Бога.
Несомненность индийского единобожия хорошо поняла уже Блаватская, век назад путешествуя по Индии. Она писала: "Дабы доказать наглядно, что все 330 миллионов богов Индии, взятые вместе, указывают на одного неведомого бога, постараюсь объясниться яснее. Для этого окажется достаточным привести одну из аллегорий-сказок древних браминов из Пуран...
Великий Раджа, пребывающий в вечности бесконечного пространства, желая дать средства людям познать его, выстроил из присущих ему качеств дворец над горой Меру. Но дворец этот, один конец которого упирался в правую, а другой в левую бесконечность, оказался столь обширным, что маленькие люди даже не догадывались о его существовании; для них дворец был небесной твердью, за которой в их понятии не было ничего... Тогда Великий Ражда, жалея людей, пожелал им открыть не в целости, а частями. Он разрушил дворец, и стал бросать на землю один кирпич за другим. Каждый из них превратился в бога...
Что такое в действительности Брама, Вишну, Шива? Тройной луч, прямо исходящий из "светила Вселенной": Свайамбува, т.е. силы, или духа, оживотворяющего материю, олицетворенную в Сарасвати, Лакшми и Кали; это три представления пракрити (материи), три богини трех богов. Эти три четы, синтезированные в Свайамбуве, "божестве непроявляющемся", суть символы, олицетворяющие невидимое присутствие его во всех явлениях природы. Словом, Брама и Сарасвати, Вишну и Лакшми, Шива и Кали представляют дух и материю с тройственным качеством созидания, сохранения и разрушения... Свайамбува — первая эманация или луч Парабрама, бескачественного божества, первое влияние духа его; он и есть тримурти, синтез трех духовных сил в соединении с тремя силами материальными. А из качеств этих трех пар родятся меньшие боги, представляющие в свою очередь качества наибольших богов.
Так семь первобытных цветов призмы, на которые разлагается бесцветный луч, в дальнейших сочетаниях образуют вторичные сложные цвета и разнообразятся ad infinitum. У бога Сурьи (солнца), говорят брамины, семь сыновей, потомство которых составляет добрую треть пантеона богов. А бог воздуха Вайю, родитель семи первородных слогов и семи музыкальных тонов, в которых зарождаются и из которых исходят всевозможные комбинации звуков в гармонии природы.
В древней Индии религия была тесно связана с созерцанием природы... Пантеизм Индии, видимо обоготворивший все грубые силы природы и как бы олицетворяющий одни внешние образы, представляет собою как бы опоэтизированный материализм. Но если, отбросив его внешнюю форму, мы проникнем до первоначального происхождения мифов пантеизма, то не найдем в них ни богов, ни даже внешнего поклонения предметам из царства природы в их обыкновенном образе, а поклонение духу вездесущему, поэтому столь же присущему маленькой травке, как и силе, вырастившей её."[28]
Дух-творец действует в любой из более конкретных своих ипостасей. И в незапамятные времена он выступал как небесный демиург и прародитель богов Дьяус, впоследствии забытый старший родственник Зевса и Юпитера. Потом — как бог космических вод Варуна (родственный Урану), приводящий в движение Вселенную и карающий грехи людей: в образе которого подчеркнут нравственный аспект (как у "ветхого днями" библейского Творца). В эпоху завоеваний ариев и их военных побед Варуну сменил громовержец Индра, царь и защитник своего народа, и полководец богов. Затем индусские монотеисты усмотрели единого Бога в образе первочеловека Праджапати: равного Вселенной и существовавшего до её сотворения (аналогично христианскому "прежде всех век"). Это уже ближе к нашему пониманию единобожия, и наиболее абстрактно его выражает современное понимание Брахмы (Парабрама) — высшего духовного принципа и того мира, откуда исходит и с которым сливается сознание людей (в момент смерти), их индивидуальная душа (пробуждающая их жизнь).
Это — характерная для любой мифологии последовательность развития сознания (представленная в нашей книге "Астрология и мифология". На этих фазах развития монотеистического понимания останавливается Радхакришнан в своем двухтомном труде "Индийская философия" — где также дано подробное описание различных школ индуизма. (Поскольку Радхакришнан был президентом Индии: государства, дружественного СССР,— его труд оказался доступен русским читателям уже в советское время.)
Рассмотреть все философские школы индуизма, тесно слитые с религией индусов и часто оперирующие терминами ее главных и второстепенных божеств, не позволит объем этой работы. Можно лишь указать, что среди них есть и материалистические: обращенные к атомам бытия (локаята и вайшешика) — подобно тому, как были они в древней Греции или в древнем Китае, и остаются в научных направлениях нашей христианской культуры. Индийская культура обладает не меньшей полнотой, чем христианская.
БУДДИЗМ
"Сам себя побуждай, сам себя проверь.
Ибо ты сам себе господин, ты сам себе путь."
(Дхаммапада, XXV:379-380)
ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ ИДЕИ
На почве многоликого индуизма, в условиях национального характера Индии (Рака), доносящей до современности разные исторические пласты развития духовности, возникла вторая после даосизма восточная религия, значимая по рациональной глубине философской мысли,— буддизм. Плоть от плоти индуизма, буддизм вобрал в себя его легенды и основы его мировоззрения: ключевую идею Рака о перевоплощении, многократном рождении человека и мира. Если в индуизме развитие мира и его смерть — игра богов, то буддизм, для которого тоже всё происходящее есть лишь бесконечная иллюзия, оттеняет глубокий философский смысл этой игры, переводя внешнее проявление образов богов во внутренние качества индивидуальной души.
Но отрицая многие существенные черты индийской культуры (систему каст, ритуалы поклонения многочисленным богам), буддизм исполнил протестантскую роль по отношению к индуизму. Рациональный взгляд на мир, соответствующий образу протестантства, свойственен переменным (мутабельным) знакам, и в этом смысле буддизм отражает соседний с Раком переменный знак Близнецов. Близнецы — нарушители традиций Зодиака, в поиске новых путей дающие возможность зарасти старым дорогам. Такая роль буддизма оказалась даже слишком радикальной по отношению к индуизму, не случайно он исчез со своей территории.
Обретая рациональную окраску, буддизм теряет природную яркость и красочность солнечной Индии — характеристики пантеистического мировоззрения Льва. В этом смысле, уходя от рассмотрения внешнего мира, он в ещё большей степени предстаёт окрашенным сумеречной глубиной эфемерного света Луны. При этом он стремится познать эмоциональные движения души, которыми правит Луна, при помощи ментального инструмента следующего знака Близнецов, которым правит планета интеллекта Меркурий (недаром Меркурий в индийской астрологии так и называется — Будха, то есть Будда!). Приобретая черты мировоззрения архетипа Близнецов и радикально отвергая прежние мифологические образы и традиции, буддизм доходит до абсурда, отрицая душу: понятие, ключевое для любой религии. Но он не перестаёт быть религией, поскольку базовым для него остаётся интуитивное эмоциональное проникновение в душевные процессы: основная характеристика загадочного знака Рака — знака, в котором экзальтируется главный покровитель религии Юпитер.
В этом смысле буддистское мировосприятие можно назвать началом и концом религии. Человек становится религиозен, когда он впервые ощущает в себе независимое от его разума живое движение его внутреннего мира — свою бессмертную душу. Когда он способен отрицать её — рамки одной веры становятся ему тесны: он ищет знания точной науки, в истории человечества возникающей на более поздней стадии, чем религия. Астрологически наука, нацеленная на поиск нового, отражает архетип Меркурия и знак Близнецов. По отношению к ней вся религия, обращенная к прошлому и стремящаяся воссоздать, синтезировать его ("re-ligo"—"вновь связываю") — знак Рака. Буддизм, отражающий стык знаков разума и традиционной религиозности, позволяет проникнуть в религиозную традицию даже наиболее рационально мыслящим людям.
Это обуславливает актуальность этой религии в наше время, и рост интереса к ней интеллигенции (в особенности той её части, которая стремится преодолеть однобокость сухого разума, но не может прямо подключиться к непосредственно-эмоциональной стороне восприятия мира и полагается прежде всего все же на свой интеллект). Тем, кому требуются аргументы в пользу духовности, никакая религия не даст их лучше, чем буддизм, с его наукообразной внутренней ориентацией, характерной для интеллектуального знака Близнецов.
УЧЕНИЕ О НЕПРИВЯЗАННОСТИ
Психологическая основа буддизма — индуистское учение о непривязанности не только к благам этого мира, но и к истинам внутренней жизни, к уму и самой душе — остаётся вечно актуальной для характера Рака, трепетно привязанного ко всем проявлениям мира. Это идея, способная радикально трансформировать знак Рака (и, как мы уже говорили, Индия воспротивилась такой, слишком глобальной перемене своего национального духа). Раку земное ближе небесного, и это отражает религиозный взгляд Индии, ставящий загробное блаженство мира богов ниже человеческой жизни на Земле — и изначальной концепцией вечного круговорота душ отрицающий саму возможность небытия нирваны.
Что послужило внутренним толчком к самоотрицанию, к которому устремляет человека буддизм? Психологический образ Рака может помочь нам лучше это понять. Рак — знак, наиболее обращенный к внутреннему миру души, изменчивый подобно тому, как изменчиво течение жизни. Он цепко хранит свою индивидуальность, которую формируют внешняя жизнь (и которую отражает знак Льва, логически предшествующий Раку). Лев выделяет себя из общей массы жизни, а основная задача самоуглублённого Рака, получающего в наследство от природы свою обособленность от других, сводится к преодолению субъективизма ради объективности самовыражения (экзальтации Юпитера). Но как обрести истину себя, если поток своих чувств и мыслей изменчив, как изменчива жизнь, которую отражает наша душа?
Внешний мир доставляет душе страдание, побуждая её постоянно меняться и не позволяя обрести покой своей истинной природы. И потому надо отказаться от него, чтобы найти себя. А потом отказаться от определённостей ложного "я", чтобы найти истинное, которое невозможно назвать словами. Эту идею описывает триада: аничча (изменение) — дункха (страдание, происходящее от изменения) — анатман (истинная душа, сливающаяся с неизменной природой Будды).
Для примера можно предложить такую убегающую от ответа последовательность вопросов: кто я, что такое я? Я умру, но что-то останется? Почувствуйте, что? Но найденное вами сейчас чувство и определение тоже исчезнет, хотя в глубине его, за гранью этого восприятия что-то непременно должно остаться — что? Оно тоже ускользает, а в его сердцевине находится то, что было его сутью — что? Когда исчезает то, что было там, что остается? Так одно за другим отвергая все определения, мы подходим к порогу бесконечности.
Буддизм ставит самый значимый акцент на внутреннем мире человека, за который отвечает Луна и в котором прячется и привыкает жить знак Рака. В отличие от даосизма, буддизм утверждает независимость мира души от внешнего мира. Всё, к чему могут прикоснуться наши чувства и разум,— и все, что на самом деле формирует содержимое образов нашей души, её внутреннее богатство,— достояние мира внешнего, за пределами которого остаётся лишь небытиё — шуньята, пустота. И потому истина не может быть названа никак, но чтобы её как-то обозначить, она названа пустотой. Поэтому и нирвана не может мыслиться иначе, чем небытиё. Истинная душа человека — той же природы, божественной природы небытия. А индивидуальное "я" — принадлежность изменчивого мира, а потому оно служит причиной отхода от всеобщего, заблуждения и страдания. И потому буддизм рассматривает субъективность как пустую и нереальную — для того, чтобы постичь истинное движение помнящей себя души.
Восприятие того, что суть остаётся за пределами привычных форм, побуждает взглянуть на мир лишь как на отблеск вечности, и устремлению к ней сопутствует представление о шаткости, иллюзорности каждого момента — об иллюзии, от которой надо отказаться: "Кто смотрит на мир, как смотрят на пузырь, как смотрят на мираж, того не видит царь смерти." (Дхаммапада, XIII, 170). Этот взгляд на мир подспудно присущ интеллектуальному взгляду Близнецов, как и фантазёру-Раку, с его восприятием ребёнка, непричастного к скорби, смерти и страданиям этого мира. Покровительница Рака Луна, изменчивая сама и меняющая эмоциональные состояния человека так же быстро, как она движется по небу, заставляет его усомниться в своих переживаниях, как и в реальности самих событий мира: как могло существовать то, чего уже нет и больше никогда не будет? В то же время сам процесс изменения существует вечно.
Буддизм рассматривает мир как это внутреннее движение единой мировой души, в которое вовлечены все существа: как психологический процесс действия дхарм (неизменных законов). "Я" и "мир" — лишь быстропроходящие комбинации дхарм, что напоминает нам идею об эфемерности всего сущего, в астрологии ассоциируемую с Луной. Буддизм говорит, что когда человек познает вещи в истинной природе, он не станет утверждать, что они существуют. Эфемерность и преходящесть событий мира уподобляет его сну, по отношению к этому обретение неизменной внутренней истины души мыслится пробуждением. Имя Будды переводится как "пробудившийся". Здесь можно вспомнить, что Рак — знак зачатия для Овна, которым правит Марс, пробуждающий личность человека к мысли и действию.
СЕРЕДИННЫЙ ПУТЬ —
ОСВОБОЖДЕНИЕ ЧЕРЕЗ ПРАВЕДНОСТЬ
С древности человек склонен верить в бессмертие души, стремясь увековечить своё "я" если не в этом, то хотя бы в потустороннем мире. Но "вторая благородная истина" буддизма видит в этом лишь одну из причин страдания. Буддизм отрицает традиционный образ загробного мира: душа не обретёт покоя ни в одном из миров. Она достигнет его лишь при остановке всякого движения в неподвижной сердцевине его — в середине противоречий мира, в которой кроется смерть субъективных желаний вечно движущейся души-Луны. Душа становится внешней для себя, перестаёт фантазировать свои миры — она исчезает ради объективного отражения изменчивости мира всеобщим разумом. И путь буддизма также называется серединным. Середина буддизма — это не центр мира даосов. Это середина самой души. Неопределимая середина между двумя противоречащими друг другу определениями интеллекта Близнецов.
Буддизм движим идей преодоления личного страдания каждого конкретного человека, и в этом смысле он наиболее сближается с современной психологией, работающей с эмоционально-соматической природой (которой правит Сома-Луна). Страдание (дункха), из которого исходит буддизм, называя его первой истиной, — это неудовлетворенность души, переживание беспокоящих моментов жизни, ожидание неудач и потерь, в основе которого лежит чувство страха (что астрологически напоминает нам о падении Марса в знаке Рака). Не секрет, что Рак боится внешнего мира, который каждый миг будоражит и травмирует его тонкую психику. И буддизм помогает увидеть, что суть здесь — не в грубости мира и чувствительности человека, а в неправильной работе чувств (скандх), подверженных привязанностям и заблуждениям — и не дающим возможности освобождённому сознанию составить ясную картину об истинных причинах и следствиях событий.
"Из привязанности рождается печаль, из привязанности рождается страх; у того, кто освободился от привязанности, нет печали, откуда страх?" (Дхаммапада, XVI, 214) Более материальная йога видит в страдании просто неправильную работу энергий тела, что показывает её львовский акцент в отличие от акцента на работе сознания Близнецов. В отличие от трагической серьёзности христианства, образы будд улыбаются: интересно, что их тонкая, чуть заметная улыбка, сопутствующая их взгляду в мир и внутрь себя, никогда не выходит на фотографиях: её ловишь, лишь находясь рядом,— и тогда поражает, что все будды улыбаются. Столько много улыбающихся лиц — будды улыбаются всегда, в любой позе, которую подчеркивают мудры рук — тоже наследие индуизма: посылая благословение или объясняя колесо закона, и даже во сне смерти.
Отказываясь от привязанностей скандх, человек освобождает их для правильного восприятия конкретного момента и окружающего мира в целом. Отрицая солнечные желания и лунные привязанности индивидуальной души, — а вместе с ними и её саму, поскольку эмоциональная память составляет суть души-Луны,— мы и принимаем мир таким, каков он есть: бесстрастным и закономерным, лишённым драматизма и превосходящего его смысла (утопии бессмертия Весов). Так смотрят на мир рациональная философия и наука.
Это сопоставляет буддизм также утилитарному знаку Козерога. Особенно тибетский, развивавшийся на основе культуры, возникшей в суровых горных условиях и потому отвергающей все лишнее. Жизнь без прикрас требовала столь же строгого мировоззрения. В этом контраст сказочной Индии и прагматичного Тибета: чарующих мягкой красотой индийских богов и ужасных видом "защитников" тибетского буддизма. Прежде некогда опасные для человека горные духи, они покорились буддийской доктрине, которая возвеличивает человека перед миром. Так возвышается на окресностями гигантская статуя Будды в Бодгае. Цель покорения природы, выраженная в его монументальной фигуре, органически присуща жизни в горах: даже более, чем на самой родине буддизма. Ту же цель ставит и наука.
За постижение законов природы, дающих возможность управлять ей, в астрологической системе отвечает управитель Козерога Сатурн. Это планета познания предопределения, которая покровительствует и астрологии: неслучайно астрология играет важную роль в жизни тибетских лам. Сила (экзальтация) Марса в Козероге подчеркивает цель развития личной смелости, активности и воли человека, устремляющей его за границы изведанного к неосвоенной территории, которая также будет пригодна для жизни человека, которому должно быть подвластно все.
Но в отличие от современной науки, не умеющей совмещать противоположности и преодолевать абсурд ума, буддизм трепетно и нежно, сильнее всякой другой религии, заботится о той душе, которой нет. "Благородный восьмеричный путь" буддизма настраивает на контроль над каждым движением души: этому служат правильное понимание, правильная мысль, правильная речь, правильное действие, правильный образ жизни, правильное намерение, правильное усилие и правильная концентрация. Для психологии Рака этот путь актуален тем, что этот знак, стремясь охватить своей душой всю жизнь и боясь потерь (в чем проявляется экспансия Юпитера и слабость Марса), склонен проверить сначала все боковые ответвления пути, прежде чем предпринять правильное действие, до которого дело не всегда доходит.
Если привычное нам христианство предполагает ошибки на пути — грехи и покаяние в них, серединный путь буддизма предлагает освобождение через праведность — безошибочность поведения. Эта праведность — присуща следующему за Близнецами знаку Тельца: под этим знаком родился сам Будда, рождение которого празднуют в мае, и неслучайно. На пустом месте отвергнутых определений ощущать, что правильно в каждый момент, нам помогают чувства, которыми заведует управительница Тельца Венера. Телец — знак рождения Киркегора, основателя самого популярного философского течения XX века — экзистенционализма, которое возвращает дошедших до абсурда интеллектуалов к обретению новой полноты существования через полноценное проживание каждого момента своими чувствами.
При этом просветление буддизма не есть само переживание единства с абсолютом (мистическое озарение христианства), а та работа, которую оно произвело. Сравнивая озарение-сатори с Луной в зените, чань-буддизм говорит, что просветление наступает лишь после захода Луны. Экзальтация чувств должна пройти, чтобы свет разлился по всем темным углам.
Освобождение нирваны ("остывание, затухание, угасание") — мыслится обретением покоя путём успокоения, угасания желаний (которые возбуждает планета чувств Венера). Здесь надо понимать, что непосредственная цель буддизма — освобождение души от бремени прошлого: значимой в индуизме кармы, и он устремляет человека к отказу от прошлого, которое в наибольшей степени ценит "пятящийся назад" знак Рака и на которые опирается знак Козерога, наследующий прежние навыки как способ выживания в тяжелых условиях. Но при этом человек идет по пути, который освоили предки, а задача буддизма как реформаторской религии — этот путь изменить. Идеал буддизма — ничего не иметь ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем — освобождает его мысли и чувства для реальной жизни настоящего момента.
В умении жить настоящим мигом — совершенство знака Близнецов. К этому же всю жизнь призывал религиозный философ этого знака Кришнамурти. Достигаемая здесь свобода оперативной памяти — необходимое условие для продуктивной работы интеллекта: который символизирует правящая Близнецами планета Меркурий.
УХОД И ВОЗВРАТ БОДДХИСАТТВЫ
Буддизм предполагает лунную погружённость в себя и отрешённость от внешнего мира. Однако, отказ участвовать в происходящем: для одного человека, как и для социальной группы людей в истории — есть нечто большее, чем просто нежелание действовать (о чем пишет историк А.Тойнби, который целью исторического процесса видел непреходящие ценности культуры и религии). Это состояние ума, в котором антиномичность принимается как таковая — сознательно или бессознательно — и заменяет внешнее творчество. Отрешенность была присуща эллинскому миру, где она выразилась в актуальном для нашего времени принципе "жить в гармонии с естеством", который ныне склоняет западных людей к восточным религиям. Согласно Тойнби, позитив ухода от мира заключается в выработке адекватного творческого отклика на сложившуюся ситуацию — и за уходом следует возврат: личность предлагает нестандартное действие, по-новому решающее насущные проблемы.
"Уход позволяет личности реализовать свои индивидуальные потенции, которые не могли бы найти выражения, подавленные прессом социальных обстоятельств. Уход дает возможность, а может быть, и является необходимым условием духовного преображения; но в то же время преображение лишено цели и смысла, если оно не становится прелюдией к возвращению преображенной личности в общество, из которого она удалилась."[29] "Представляется, что импульс, по которому за уходом следует возврат, внутренне присущ человеческой природе, а может, он характерен и для всей Вселенной, коль скоро он столь настойчиво проявляется даже в буддийской практике махаяны, вопреки идее буддийской веры."[30]
Буддизм доказывает, что отрешенность совсем не обязательно предполагает окончательное забвение мира или асоциальность: наоборот, согласно психологическому закону экзальтации Юпитера в Раке, за уходом в себя действительно должен следовать возврат к людям. Здесь буддизм разделяет "широкую" и "узкую" колесницу единого пути: махаяну и хинаяну. (Их можно противопоставить как контраст Рака и Козерога: если широкий путь махаяны отражает экзальтацию Юпитера в Раке, то узкий путь хинаяны — это падение Юпитера, но экзальтация Марса.) В махаяне основной акцент ставится не на нирване, а на боддхи: не на совершенстве смерти, а на жизни в состоянии просветлённой святости. Личное совершенствование — низший идеал, а высший — путь боддхисаттвы: суть которого в любви, спасающей других. Нирвана понимается как соединение с великой душой Вселенной (махатманом). Но она присутствует и в мире: как говорится в "Ланкаватара-сутре", нет ни одного существа, которое не обладало бы природой истинной реальности. Психологическая проекция этого — умение Рака растворяться в окружающем мире.
Путь махаяны — созерцание присутствия Будды во всех проявлениях жизни и в себе самом. Это — видение божественности и одушевлённости всей жизни, которое также характеризует восприятие Рака, приспособляющего своё частичное существование к мудрости мира в целом. Такое восприятие полностью отдаёт человека миру, утверждая: "Нет нирваны вне сансары." Почитая относительное, мы почитаем абсолютное, это добродетель, понося относительное, мы поносим абсолютное, это грех. Таким образом, самая отрицающая жизнь религия в своей сути принимает жизнь, как она есть, и в совершенстве приспосабливается к ней, лишь очищая внутреннюю жизнь человека.
Такое отношение к миру становится действительным путём для тонко чувствующей и реагирующей на мир души, близкой лунному психотипу. Но оно может стать оправданием равнодушия тех, чья душа — и без отрицательного отношения к миру — никак не откликается на импульсы внешней жизни и проходит мимо страдания и смерти, просто не давая себе труда их видеть. Поэтому и в самом буддизме есть "узкий" путь хинаяны, где сансара внешних бессмысленных повторений событий, которые день за днем совершает не чувствующая и не осознающая себя душа, существенно отличается от нирваны, которая достигается очищением чувств и просветлением разума.
ИНДИВИДУАЛЬНОЕ СОВЕРШЕНСТВО
АРХАТА
В хинаяне, ранней ветви буддизма, больший акцент ставится на преходящести существования, которое является лишь мгновенной комбинацией сменяющих друг друга дхарм (законов). Дхармы состоят из разума, и это понятие можно представить как образ сатурнианских стабильных сущностей, возникающих на почве бесконечного возникновения-уничтожения (Урана). Состоящее из них "я" (стержень личности Сатурна), с точки зрения изначальных коллективных энергий Урана тоже эфемерно. Когда мы приближаемся к этой сути, воистину "нет мыслящего: есть только мысли; нет чувствующего, существуют лишь чувства". Сознание мыслится причиной неудовлетворенности и возбуждения чувств-скандх: чем загрязненнее сознание, тем выше возбуждённость скандх. Буддизм признает разум лучшей частью существования, и всё же отрицает и его, отождествляя мысль и чувство: любая мысль — то же чувство, направленное на объект, и потому также является привязанностью. Нирвана — это прекращение деятельности сознания (растворение себя во всеобщем покое Нептуна).
В то же время буддизм, предполагая опору на себя, призывает вовсе не к потере, но к кристаллизации своей индивидуальности (Сатурна) среди изменчивого течения жизни и сознания: "Пусть мудрец усилием, серьёзностью, самоограничением и воздержанием сотворит остов, который нельзя сокрушить потоком." (Дхаммапада, II:25). Неимение этой сатурнианской, сущностной основы себя, неуспокоенность мыслей и чувств ведёт к сомнениям, характерным для Рака — самого неуверенного в себе знака. И в буддизме сомнение недопустимо: "Ни хождение нагим, ни спутанные волосы, ни грязь, ни пост, ни лежание на сырой земле, ни пыль и слякоть не очистят смертного, не победившего сомнений." (Дхаммапада, X:141) Чувство относительности всего, возникающее в процессе познания при отказе от прежних воззрений, предстаёт как значимая преграда на пути.
Для обуздания мысли и достижения внутреннего покоя буддизм использует практику медитации, которая ассоциируется с погружением в глубины созерцания Нептуна, который считается эзотерической планетой Рака (планетой его духовного роста). Но акцентируя проблему индивидуальности, буддизм не устремляет человека к тому, чтобы он терял себя до того, как он достигнет предела бесконечности — конечной истины нирваны (Урана и Нептуна). Подобно этому, в потоке изменчивой жизни человек никогда не перестаёт быть собой: напротив, он учится всё более быть собой, не обращая внимания на волны жизненных волнений.
Кристаллизуя в людях стержень индивидуальности Сатурна и отвергая традиции Юпитера, буддизм обосновывает возможность освобождения человека собственными силами. Он провозглашает идею независимого от внешних сил развития личности. Путь хинаяны — это путь архата ("достигающего"), самостоятельно движущегося к цели духовного развития. Но этот путь отрицает жизнь в семье и обществе:
"В мире из дружбы рождается забота,
Из семейной жизни возникает прах рассеяния.
Состояние освобождения от уз дома и дружбы —
Оно, и только оно является целью уединения."
Это соотносимо с тем, что Сатурн усиливает влияние Урана (родственного ему по септенеру), но значительно ослабляет влияние Юпитера, планеты общества и счастья (в обители Сатурна Козероге Юпитер падает, и в системе астрологии он правит знаком Стрельца, противоположным Близнецам, и составляет оппозицию Меркурию).
И в хинаяне, и в махаяне нет надобности в том едином (юпитерианском) боге, которому бы поклонялось общество: он делает ставку на индивидуальный (сатурнианский) путь и в этом смысле близок нашему времени. "В небе нет пути; нет отшельника вне нас". (Дхаммапада, XVIII:254) Здесь уместно вспомнить мифологический образ первых близнецов, спустившихся из мира богов на землю и основавших свой собственный мир, нарушив запреты прежнего бытия.
Изначально возникший как протестантское учение, буддизм всегда стремился к простоте юпитерианских церемоний: даже получившая впоследствии распространение "чайная церемония" была введена 28-м патриархом Бодхидхармой как антиритуал: домашнее обыденное действие в противовес традиционным общественным представлениям.
Также провозглашаемое буддизмом равенство людей — новая и антитрадиционная идея, в которой заключается его главный социальный шаг вперёд, трансформирующий общественное мировоззрение. В практике буддизма проявлено и равенство полов: есть будды-мужчины и будды-женщины (что также может напомнить архетип мифологических близнецов).
В идее равенства: демократической идее знака Близнецов — стрежень этики буддизма. И если мы упустим её из виду, методы этой религии, порой нарочно абсурдные и отрицающие прежние достижения человечества (типа: ударил палкой — вызвал просветление) предстанут негуманными и регрессивными. Характер этой религии в принципе таков, что в ней невозможен иерарх, невозможно абсолютное послушание и подчинение — этим она очень близка современности. Ещё в VIII веке патриарх Линь-цзи требовал: "Убей Будду, убей патриархов". Это призыв к тому независимому взгляду на мир, к которому тяготел атеистический XX век и о котором Ницше с горечью и ужасом говорил: "Бог умер!". Настоящей внутренней свободы от всего, без какой-либо опоры и от всех опор, достичь нелегко, она страшит и побуждает вернуться к привычной защите бога-патриарха и его авторитетных помощников. Мировоззрение буддизма ставит этому преграду, исполняя заповедь "не сотвори себе кумира" лучше, чем другие религии.
Возникший в Китае на основе махаяны чань- или дзен-буддизм исходит из положения: "Стань буддой, созерцая собственную природу". Интересно отметить, что любивший повторять "Познай самого себя" Сократ родился примерно в одно время с Буддой. Восприятие бытия зависит от субъекта, и это подспудно подразумевает, что бог присутствует в каждом человеке: душа (атман) отождествляется с высшим законом (брахманом). Но не наоборот: сказать, что поскольку бог есть в каждом, то он воспринимает и строит для себя свой мир так, как хочет, было бы ошибкой — по большому счету.
Такое провозглашение относительности и субъективности нашего восприятия, ныне характерное для технической интеллигенции, пытается найти опору в том же буддизме. Оно отражает абсолютизацию интеллектуальной функции Меркурия: утверждающего свободу от прежних установок и привычек ради возобновления творения на пустом месте. Но Будда-Меркурий по сути утверждает лишь независимость от социальных стандартов Юпитера, а не от Сатурна (законов бытия, на которые опирается деятельность разума). Хоть жизнь — иллюзия себя самой, буддизм признает законы предопределения, и освобождение достигается в опоре на них. Это освобождение от кармы в силу познания её законов, а не свобода от самих законов. Недаром, прежде чем сформулировать истины буддизма, Будда медитировал четыре недели, постигая закон причинности. А потом ещё три, чтобы увидеть путь, объективный для всех.
ПРЕОДОЛЕНИЕ ИЛЛЮЗИИ "Я"
Буддизм утверждает: не существует никакого постоянного "я". Наше "я" является причиной иллюзии, и её преодолению служат самые известные красочные церемонии Тибета, где монах предлагают своё тело и жизненную энергию всем живым существам и даже самым отверженным из созданий — голодным духам. Он созывает их, дуя в трубу, сделанную из кости, напоминающей о смерти — как шаман прошлых времен, обращаясь к потусторонним силам, чтобы те, на время убив его, препроводили его в мир иной, где есть то, чего здесь нет. Буддизм приспособил эту древнюю церемонию к своим целям: человек, представляя собственную смерть, отвращается от того, что уничтожимо,— и тогда открывается вечное.
В даосизме не ставится вопрос о заблуждениях нашего "я": оно растворено во всеобщей воле мира. В конфуцианстве оно подчинено воле общества. Но буддизм прямо апеллирует к человеческой индивидуальности, и потому преодоление её субъективных иллюзий остаётся основной темой этой философии.
Иллюзии исходят от чувств и мыслей. В буддизме нет большого различия между чувственными и рассудочными формами познания: они равно субъективны и приносят лишь относительное познание. Считается, что сам Будда родился под знаком Тельца, и, может, поэтому буддизм ставит начальный акцент на заблуждениях чувств. Изменчивость — неотъемлемое лунное качество души — предстаёт в буддизме её недостатком. Но освобождение души от индивидуальных привязанностей раскрывает миру её истинное богатство — её живую суть, оживляющую иллюзорный мир неопределимым жизненным смыслом, — и потому учение Будды в астрологической системе можно определить как экзальтацию Луны в Тельце.
Отрицающие логику методы обучения позднего буддизма больше внимания уделяют устранению субъективизма умственных построений: так уход учителя в сторону от ответа может способствовать просветлению ученика. Несовершенство рациональных определений реальности хорошо отражают слова чаньского мастера Юнь-мэня: "Если хочешь постичь истину, не думай о правильном и неправильном, конфликт между правильным и неправильным — это просто болезнь ума."
Популярными становятся парадоксальные задачи или вопросы, требующие немедленного ответа, цель которых — вызвать моментальный прорыв к самоосознанию: или, точнее, ощущению истины, которая находится за пределами мысли, оформленной словами. Моментальная догадка или немедленный ответ отрывают разум от его прежних представлений и тем способствуют преодолению привязанностей. Подобно этому, чтобы перестать страдать, надо не следовать потоку своих переживаний, но добиться непосредственности самораскрытия — и в этом один из ключевых моментов работы со своей душой (наиболее актуальный для Рака, который прячется в своем панцире и замкнутого в рамках цели Козерога).
Меркурианское познание и описание духовного пути — выражение наружу внутренних движений души в логических категориях объективного, надличностного, знания — занимает в буддизме большое место (большее, чем в даосизме, где место логики занимает эстетика, или в христианстве, где знание имеет акцент тайны). Так, десять ступеней пути боддхисаттвы описывает известная "Сутра золотого света", которая начинается с радости покидания прежней жизни (образ выхода из дома) и заканчивается жизнью в соответствии с законом дхармы после обретения непривязанности и бескорыстия.
Стремление выразить вовне глубоко внутреннее, раскрыть миру все загадки души (в котором можно усмотреть "профанирование", характерное для Близнецов) порой не оставляло места для тайны. Это позволило современному индийскому философу Радхакришнану считать причиной упадка буддизма в Индии "пренебрежение к мистической стороне природы человека".
"В известном смысле ни одно учение не придает такого значения речи как чань. Наставник в любой момент может приказать ученику: "Говори!" И, заговорив в ответ на этот внезапный призыв, ученик раскрывает перед наставником меру своей духовной зрелости."[31] Не боясь слов и образов, тибетский буддизм оформляет медитации не только длинными мантрами, но и образами будд: и всё погружение предстает досконально описанным процессом визуализации. Это отражает ориентацию не на успокоение и контроль ума, как в индуизме, а на управление им.
В то же время слова в буддизме понимались как преграда на пути к окончательному просветлению, и методом проникновения в суть служило молчание, развивающее лунную интуицию, равно как и спонтанность ассоциаций, помогающая выявить истинный живой смысл узкой двоичной рассудочной логики. "Если вас спросят о профане, то скажите что-нибудь о святом и наоборот, тогда из соотнесённости двух противоположностей можно будет постичь учение о середине",— говорит один из патриархов буддизма Хуэй-нен.
О том же буддийская притча: один монах спросил Чжао-чжоу: "Что означал приход Бодхидхармы с Запада?" Чжао-чжоу ответил: "Кипарис во дворе". Или: монах спросил Ма-цзу: "Что такое Будда?" Ма-цзу ответил: "Нет сознания, нет Будды". (Умэнь. "Застава без ворот") Основная цель здесь — добиться непосредственности и целостности понимания, которое связано не только с разумом, но и с сердцем (и отражает летний львовский архетип южных религий). Недаром центральное понятием "Алтарной сутры" Хуэй-нена синь — значит "дух" или "сердце", а индийское понятие йога передается китайскими иероглифами синь-чже: "деятель сердца".
Буддизм оперирует словами и образами, не привязываясь к ним, и в этом сложность его понимания напрямую. Как он может описывать путь совершенствования души, в то же время отрицая её? Но "есть" — это одна крайность. "Нет" — другая. А истина остаётся посередине. И в этом смысле буддизм предлагает путь работы с меркурианским сознанием: движение от душевной спутанности Рака к ясности знака двух Близнецов, где подобное противопоставило себя подобному, ради того, чтобы между двух ложных и эфемерных существований этого мира могла быть явлена истина. Согласно Хуэй-нэну, просветленное сердце подобно шуньяте — пустоте, откуда возникает всё: поскольку оно свободно от привязанностей, там для всего есть место. А также светильнику, который всё освещает (что напоминает архетипическое сопоставление: Солнце-сердце, здесь связанное также с противоположным архетипом бесконечного в своей пустоте и свободе пространства Небес — Урана).
Главное свойство просветленного сердца — его непосредственность и прямота (чжи), что выражает астрологический закон экзальтации Солнца в Овне. "Кто воплощает состояние самадхи, делает это повсюду: ходит ли, стоит ли, сидит или рассуждает о чем-нибудь — всё это есть постоянное претворение прямоты сердца,"— говорит Хуэй-нен. Чтобы внешнее выражение истины не становилось обременительным грузом знания, препятствующим живому потоку истины, высказанное должно возникать сразу же, в процессе мысли, быть рефлексией сиюминутной душевной работы. В качестве истинного ответа рассматривается только непосредственное выражение "просветленного сознания", и любая обусловленность прежним знанием делает ответ ложным. Получив ответ, душа тут же подвергает его сомнению (так ли это? я ли это?), видит его частичность и неполноту, отбрасывает его ради более истинных определений и так устремляется в глубину, до тех пор, пока она не окажется совсем пустой, выявив разуму всё своё содержание, и единственным ответом не будет молчание просветления.
"Дхаммапада" для разъяснения "серединного" смысла написанного использовала простой повтор фраз, которые различались обратным знаком или перестановкой слов: "О! Мы живём очень счастливо, невраждующие среди враждующих; среди враждебных людей живём мы, невраждебные. О! Мы живем очень счастливо, небольные среди больных; среди больных живём мы, небольные." (Дхаммапада, XV:197-198).
Как самая психологическая философия, буддизм непосредственно успокаивает душу человека лишённым покрова тайны объяснением загадки жизненных процессов: "Даже злой видит счастье, пока зло не созрело. Но когда зло созреет, тогда злой видит зло. Даже благой видит зло, пока благо не созрело. Но когда благо созреет, тогда благой видит благо." (Дхаммапада, IX:119-120)
В отличие от евангелий христианства, стиль Дхаммапады не мобилизует чувств и не призывает каяться в ошибках. "Серединный" смысл фраз Дхаммапады несёт покой: поскольку "одно полезное слово, услышав которое становятся спокойными, лучше тысячи речей, составленных из бесполезных слов" (Дхаммапада,VIII:100). Это могут использовать как руководство к действию словоохотливые Близнецы, речами вводящие в заблуждение себя и других, как и Раки, часто незаметно для себя тревожащие окружающих постоянным эмоциональным беспокойством. Преодолеть его может только такое глобальное ощущение недвижимости вечного спокойствия, какое доносят до нас источники буддизма — или покой иссушенной земли Бодгайи, где летом пересыхает даже река. Недаром Будде открылась истина в таком, не самом легком для жизни месте, составляющем контраст остальной безмятежно цветущей Индии. Покой буддизма ниже уровня земной поверхности (первозданной земли Козерога, на которой расцветают цивилизации Тельца). Лишь имея под ногами столь глубокую опору, которую не застрагивает течение времени, меняющее лицо Земли, можно возвыситься над жизнью.
Разрушая эмоциональные привязанности, буддизм учит свободному обращению с душой: можно сказать, он делает пустой оперативную память, ради лучшего оперирования с дальними воспоминаниями прошлого. Когда дальние уголки души доступны для настоящего, оно само перестраивает личность в соответствии с истиной момента, и человек, не защищая своё ложное, прежнее "я" и не заботясь о душе, хранит живой лишь ту неопределимую суть, которую потерять невозможно. Основным же нравственным ориентиром буддизма во всеобщей относительности определений остаётся ахимса — непричинение вреда живым существам, проистекающее из общего состояния покоя: внутренней мягкости, доброты, удовлетворенности и, конечно, внимательности к миру, которая является неотъемлемым достоинством индийской культуры и знака Рака.
Дзэн-буддизм учит быть вне жизни, но и глубоко погружаться в неё, не отрицая никакого её аспекта. И даже медитация, обращающая ко внутреннему миру с целью постичь исток, не должна уводить от мира, как сказал чаньский патриарх Хуэй-нэн: "Не сидите, сосредоточив ум на пустоте. Если вы будете это делать, вы окажетесь в безжизненной пустоте. Подлинная пустота объемлет солнце, Луну, звезды и планеты, великую землю, горы и реки, деревья и травы, плохих людей и хороших, плохие вещи и хорошие, небеса и ад — все это пребывает cреди пустоты. Такова же пустота человеческой природы" ("Тан-цзин"). Понятие жизни, объемлющей всё, приход от внутреннего мира ко внешней жизни — путь Рака.
Как мы говорили, Весы — знак зачатия Рака, и Китай органично принимает дзэн-буддизм, который там носит присущий духу этой страны акцент на эстетике внешнего и аналогии внешнего и внутреннего. Для России буддизм почти сливается с даосизмом в общее понятие восточной философии — и главная роль даосской и буддийской созерцательности для западного мира в том, что она позволяет увидеть ненужное и лишнее в наших повседневных заботах и волнениях. Она уводит — не от жизни, а от шума и суеты, которые лишь мешают естественному течению жизни (которым заведует Рак) и разрушают экологию нашего существования (за которую отвечает знак Тельца). Это иллюстрируют слова китайского писателя Чэнь Цзижу: "Посиди спокойно, и ты поймешь, сколь суетны повседневные заботы. Помолчи немного, и ты поймешь, сколь пусты повседневные речи. Откажись от обыденных хлопот, и ты поймешь, как много сил люди растрачивают зря. Затвори свои ворота, и ты поймешь, как обременительны узы знакомств. Будь человечнее, и ты поймешь, как бездушны обыкновенные люди."[32]
Так через тихое и непредвзятое видение восточная философия делает людей человечнее, даже когда она отрицает душу. Буддизм основывается на непосредственной вере индуизма: вере, для которой не нужны слова. Она реализуется не в идеологических концепциях, а в самой жизни, в умении видеть и воспринимать.
Созерцательность и пассивность буддизма дополняет активная позиция йоги. Для буддиста весь мир — майя, иллюзия: и в какой-то мере жизнь — это только игра, достойная созерцания, но не душевного участия, влекущего за собой привязанности. Йога побуждает человека включиться в эту игру, манипулируя своим телом и душой так, как если бы они были внешними нам предметами. Как Рак и Близнецы, буддизм и йога выявляют силу и разумность человеческой души, многообразие её проявлений и её актуальные жизненные возможности.
Подъём энергии кундалини в йоге — это вызов, пробуждение страсти, буддизм — угашение страсти, и в этом они дополняют друг друга. Мы можем безболезненно и безбоязнено манипулировать энергией страсти только когда способны успокоить свою природу, а именно этому и учит буддизм. Практически моменты йоги включаются в буддизм, как рациональное дополняет психологическое, что наиболее ярко проявилось в махаянской школе буддизма йогачары. Согласно ей, абсолютная истина может быть достижима лишь теми (точнее, разумом тех), кто практикует йогу. Йогачары рассматривают дхармы, из которых состоит мир, как составные части сознания, и здесь осуществляется переход от психологического к логическому понятию "я" (от "я"-души к "я"-сознанию: астрологически от Луны к Меркурию).
Относительность переменчивого "я" (как души) даёт власть над ним неявному, но неизменному высшему эгo-сознанию, которое не является отражением иллюзий мира, но существует независимо от них. Высшим видом нирваны считается абсолютное просветление — не уход от мира, но наиболее действенное участие в нём, целью которого мыслится принесение пользы другим. Просветление как рациональная явленность истины — её доступность в словах, образах и движениях момента — также является характеристикой планеты Меркурий.
В целом можно сказать, что буддизм и йога (Рак и Близнецы) описывают психологию как таковую: внутреннюю изменчивость души и её стремление найти неизменные ориентиры: её включение в процессы познания. Пассивное восприятие, рождающее эмоциональные привязанности и формирующее индивидуальное "я",— и активную реакцию мысли, разрушающую их ради манифестации новых форм вечно изменчивой жизни.
Следующий стабильный знак Тельца описывает вершину, до которой подымает человека буддизм — образ неизменного в потоке существований мудрого Будды. Телец овладевает теми неуловимыми душевными вибрациями, к которым обращается знак Рака, умея их рационально понять и выразить эмоционально, и таким образом становится хозяином своей души. Он тот, кто вправе распоряжаться её превращениями и перевоплощениями, чей ум берёт верх над чувствами и чьи эмоции контролируют заблуждения ума. Повседневные плоды, которые стремится дать человеку религиозное учение буддизма,— это владение своей психологией и по-тельцовски спокойное мирное счастливое существование. Это умение жить самой жизнью, понимать мудрость всех её проявлений, и быть надёжным фундаментом для тех, кто ещё не обрёл философского отношения к миру.
Сомнения буддизма в очевидном и концепция иллюзорности бытия непосредственно служит борьбе с формализмом современного общества — неслучайно дзэн-буддизм подхватило поколение хиппи. Выворачивание ценностей наизнанку, антиинтеллектуализм и высокая оценка физического труда, психотехника ошеломления и другие грубые приёмы буддизма — лучшее оружие в сражении с приземленно-мещанским здравым смыслом общества потребления, ищущего комфорт в узко-привычном. Чем более общество навязывает человеку материальный диктат и сковывает его законами бюрократии, тем более актуальным становится негативное учение дзэн-буддизма — завоевавшее уже почти весь мир.
ИУДАИЗМ
"Сначала возникла мысль создать мир Судом.
Увидел Бог, что так мир не устоит,
и присоединил к Суду Милосердие."
("Когелет" 8,4)
"ВЕСЕННИЕ" РЕЛИГИИ
Таким образом, астрологически философия Востока — Китая и Индии — опирается на психологические архетипы двух кардинальных знаков, питаемых энергией лета: мужского логического знака Весов и женского чувствующего знака Рака. Вспомогательную роль по отношению к ним играют соседние мутабельные знаки Девы и Близнецов, подвергая сомнению идеи кардинальных знаков и дополняя их созерцательную философию практической позицией. Психологическими достижениями этих религий можно считать творчески полноценное существование человека в мире, символизируемое в Зодиаке стабильным знаком Льва (даос, в котором отражается красота жизни), и его философская мудрость, описываемая стабильным знаком Тельца (неизменный будда).
В религиозной картине Запада, где наиболее значимыми религиями являются христианство, иудаизм и ислам, доминирующую роль также играет идея кардинального знака — Овна, которому сопутствуют архетипические черты мутабельного знака Рыб. На это указывают акцент на человеческой активности — развитии идеи свободы воли — и сама образность западной религии, соответствующая западному Зодиаку. Образ агнца-Овна и раннехристианский символ рыб христианство взяло из предшествующей мифологии, вобрав в себя и другие архетипические черты соответствующих знаков. Свершения западной культуры — её стремление к всемирному единству и высоту её научной мысли — описывает стабильный знак Водолея (и соответствующий ему образ ангела).
Иудаизм, христианство и ислам объединяет идея прихода мессии — идея совершенства личности, способной взять на себя исправление мира: идея рождения мира в новом облике. Она соответствует весеннему обновлению природы кардинального знака Овна — самой яркой точке года. В этих, как и в других глобальных религиях, стержневой остаётся идея кардинального знака. Но историческая опора здесь происходит на религию мутабельного знака Рыб — иудаизм. Это соответствует тому, что Рыбы — самый религиозный знак: его делает таким неустойчивость жизненной позиции и преданность иной реальности, которая становится его главной опорой. Знак Рыб — время половодья, переходное от зимней смерти к весеннему пробуждению — в наибольшей степени предполагает будущую трансформацию мира. Идея всеобъемлющего изначального истока всего — единого Бога Рыб — естественно служит тому, чтобы во всю мощь раскрыла себя идея возрождения кардинального знака Овна.
Психология мутабельного знака позволяет расширить картину, задаваемую кардинальным знаком, развить её в глубину. Подобное соотношение сохраняется между христианством, проявляющим мужскую идею божественности личности (Овен) и в опоре на неё ставящим задачу объединения людей (Водолей), и иудаизмом, соответствующим знаку Рыб, обращающему нас к тайне зарождения жизни. Для иудаизма, давшего толчок возникновению христианства, характерна женская позиция пассивного принятия воли Творца и акцент на этической стороне учения, который ориентирует на проникновение в скрытые психологические процессы души. Эту глубинную ориентацию несколько теряет христианство, цель которого — тайное сделать явным. Поэтому в средневековье иудейская Каббала проявляет себя как мистический аспект христианской религии. Христианство служит экзотерической, а иудаизм — эзотерической стороной общей мессианской концепции Овна-Рыб.
ЭТИКА ПОМОЩИ ТВОРЦУ
Иудаизм — религия глубин души, раскрывающая перед нами религиозность и психологизм знака Рыб и описывающая наиболее сокровенные внутренние движения психики, которые соответствуют основным этическим понятиям человечества. Неустойчивость и слабость знака Рыб в жизни даёт ему повышенную внушаемость и зависимость от внешних влияний — и потому внутреннюю потребность в этической опоре и наличии персонифицированного — действующего — Бога, который оказывает на жизнь людей более активное влияние, чем все прочие обстоятельства их существования.
Но несмотря на внутреннюю ориентацию знака Рыб, их идеал символизирует экзальтация Венеры — планеты земного блага и счастья, к которому приводит праведность и мудрость понимания жизни знака Тельца. Архетипический образ тельца — быка, пашущего поле,—тесно связан с идеей творения, на которой делает несомненный акцент учение иудаизма, где человек предстает сотворцом и главным помощником Бога. Этот мифологический образ можно найти и в писаниях. "Как тот бык, на которого сначала возлагают ярмо, дабы извлечь из него пользу миру... так и человек должен прежде всего принять на себя бремя Царства небесного... и если этого нет у него, святость не почиёт на нём." ("Зогар")
Представление о Боге — едином истоке всей полноты бытия, на которое опирается философия иудаизма, носит нептунианский характер сокровенного. Постигнуть высший смысл для знака Рыб — значит ощутить невыразимое словами. Если загадочный буддизм ценит разум больше обманчивых ощущений, то понять строгое знание иудаизма — это прежде всего ощутить его. "В духовных мирах ведь нет места, времени, движения — лишь чувства."[33] Рыбы свято верят — но лишь в то знание (Меркурий), которое опробировано жизненным опытом (Венера), и знание приобретает для них подчас религиозное значение, что мы видим и в иудаизме. Поэтому иудаизм — это учение, анализирующее и саму этику ради постижения мельчайших механизмов жизненной воли с аккуратностью противоположного, земного знака Девы — что в наибольшей степени проявлено в Каббале.
Опора на чувства также сопоставляет иудаизм знаку Тельца, и в целом эту религию можно описать движением Телец-Овен-Рыбы: от чувственной природы (Венера) происходит уход ради развития активности и выхода на новый путь (уход из Египта: Марс) и затем возрат к ней на более тонком уровне (Нептун, или экзальтация Венеры в Рыбах). И чтобы показать, что умопостроение Каббалы — не мертвая схема, но и на самом деле Древо жизни, иудаизм представляет его сквозь призму того, что наиболее трогает душу: этических понятий и интимных процессов.
В концепции Каббалы[34] несомненно особую роль играют те понятия и ритмы, которые в астрологии соответствуют планете Нептун. Образ этой планеты раскрывает первая из составных частей Вселенной: высший из сефирот — Кетер. Именно он является невидимой основой здания Вселенной, скрупулезно выстроенного каббалистами из десяти понятий: для чего они взяли за основу меркурианскую реальность нашего мира, основы счета и знания — пальцы рук и буквы своего алфавита. К Кетеру восходит душа после смерти, и вершинами духовного пути человека в этом мире мыслятся моменты восприятия Кетера и само достижение способности воспринять его энергию. А к циклу Нептуна нас обращает представление о том, что в 13 лет в человеке просыпается зерно его души. Именно тогда Нептун образует к положению этой планеты в личной карте человека первый значимый аспект — секстиль, пробуждая в подростке тягу к музыке и религиозность. Ответственность за себя, согласно иудаизму, душа берёт после 20 лет: астрологически в это время Нептун образует негативный аспект квадрата, мешая человеку плыть по течению, и то, что раньше сходило с рук, в это время так легко не даётся.
Этическая позиция философии Каббалы заключается в том, что человек отказывается от удовольствий мира ради того, чтобы их заслужить. Бог, в процессе творения Вселенной, захотел сделать ей приятное — удовлетворить её с той полнотой, которой обладает сам (попутно явив астрологическую экзальтацию в Рыбах Венеры). Для этого Он создал человека, дав ему свободу расстаться с Собой: отказаться от божественной полноты природы и быть неудовлетворенным. В дар человеку Он дал всё своё создание, не требуя ничего взамен. И человек чувствует себя недостойным этого дара: ему стыдно принять то, за что ему нечем расплатиться. Благодарностью человека Творцу может быть лишь его удовлетворение, слияние с божественной полнотой — раз таков замысел Бога. Или сам его отказ от Бога, отказ получать незаслуженное. Этот отказ получать божественную энергию делает человека самостоятельным. И по мере развития его независимости и способности отвечать за физические процессы Бог может дать ему наслаждение на Земле, не опасаясь того, что человек утонет в океане энергии Кетера, в котором не различаются жизнь и смерть, и потеряет себя как отдельное от Бога творение, перестав быть Его партнером и — ближайшим соратником.
Ведь чтобы человеку не стыдно было принять от Творца Вселенную, Бог не довершил творение мира, оставив человеку возможность вписать в него последнюю страницу. И тысячелетиями Бог хочет закончить его вместе с людьми, чтобы приобщить их к процессу творения: чтобы они полюбили его так, как любит Он рождённое им дитя. Чтобы они поняли, ценой каких усилий Он его создал и как Он страдает от несовершенства своего творения. Возвышенное чувство Нептуна — сочувствие Богу — приводит человека в то состояние, когда он способен воспринять тайны мироустройства. Вечная разделенность Творца и творения образует ту великую пустоту, в которой должен быть сотворен мир.
Религия иудаизма этически настраивает человека на самые тайные чувства: а потому в ней возникают образы интимности процессов творения. Кроме изначальной нептунианской аналогии единого, всё вбирающего в себя Творца и мира — как матери и ребёнка, наиболее часто сопоставление отношений Бога и человека как мужа (Бог) и жены (народ Израиля). Обращение к образам сакральных процессов иногда побуждают астрологов увидеть в еврейском народе жалящего себя Скорпиона. Однако при более внимательном рассмотрении мы здесь не увидим возбуждение страсти эмоционального экстаза, устремляющего нас в потусторонний мир за неведомыми ресурсами жизни (что кратко характеризует пути и цели Скорпиона).
Цель, отчасти,— в наиболее надёжном сокрытии тайны: таком её покрове, чтобы он не отличался от самой жизни. Потому интимные сопоставления, как и тенденция хранить Бога в звуке сакральных имен с большими или меньшими искажениями описывающими слияние мужского и женского начал,— лишь хитрость, вполне достойная знака Рыб и еврейского народа. Тот, кого останавливают телесные процессы, ещё не способен к духовной деятельности, которая имеет своей целью их преобразовать. И потому, нисколько не смущаясь,— или напротив, чтобы вызвать смущение,— иудаизм уподобляет 10 эманаций творения — десяти пальцам рук (считать удобно!), 613 заповедей мышцам и сухожилиям Адама, обрезание — одному из подпроцессов творения мира и так далее. С исторической точки зрения, это натяжка. С мистической: истина, да ещё какая! Если мы обращаемся к духовным процессам не абстрактно, а связывая их с телесными, они действительно дадут энергию, способную творить чудеса! Ведь человек должен принадлежать Богу целиком: "Если Тора заложена во все 248 части тела, она сохраняется, если же нет — она не сохраняется."[35]
Этим взглядом несколько злоупотреблял средневековый оккультизм, по которому мы обычно и знаем Каббалу. Но виноват в этом отчасти сам иудаизм, который имеет аж 4 (а, может, и больше) степени сокрытия тайны и понимания священного писания Библии: кроме исторического и символического, это ещё понимание "намёка"— проекция на актуальность жизни — и "простой" смысл — наиболее тайный, который объединяет все формы понимания: и буквальную, и переносную, поскольку для Творца смысл разных уровней един. Но осознав, к чему приводит прямое сопоставление духовного с материальным, философия иудаизма стремится подчеркнуть, что духовное знание не имеет никакого отношения к тем материальным предметам, через которые оно обозначается. Каббалистическая книга "Зогар" говорит о Боге: "Он есть Вселенная, но Вселенная не есть Он." Такого взгляда обычно придерживается и знак Рыб. Не философствующие Рыбы находят в этом лишний повод скрывать свои знания — как им справедливо кажется, слишком тонкие и недоступные для физической реальности.
ПАМЯТЬ ОБ ИСТОКЕ
Основная черта нептунианская черта этой религии — постоянная связь с истоком. Из двух рыб, изображенных на созвездии Дендерского календаря, одна остается в первородном хаосе, а другая уплывает по пути эволюции: и донося до верующих постоянное чувство этого изначального разделения, религия иудаизма стремится сохранить ощущение связи с тем первоначалом (первой рыбой), которое остается и всегда останется за гранью этого мира. Реально этому служит и образ отделения евреев от остального человечества, и образы кары Творца, то бросающего свой народ на произвол судьбы, то вновь возвращающегося к нему. Постоянная память об истоке — это ведь усиление Сатурна, планеты рода и нации. Память неизбежно ставит акцент человека и народа на самом себе — и тем самым ещё более отделяет людей от всеобщего единства.
Естественно забывать исток — а потом вспоминать о нем, как это происходит в жизни. Когда человек действительно совершает духовный акт и что-то постигает, он как правило бывает поражен, как он мог забыть простые истины, не видеть очевидного, не соприкасаться с тем, что так близко. Ведь на самом деле мы никогда не теряем связи с Богом, первое определение которого в иудаизме — существующий или живущий: иначе бы мы прекратили существовать. Просто мы не осознаем невыразимого словами: оно неизбежно ускользает от интеллекта, который хранит память при помощи знаков и символов. И всякий раз, когда мы чувствуем его, мы осознаем его заново. Звуки, формы, образы, запахи, напоминающие о нем, идут от чувств (Венера) и будят осознание, как в первый раз (что астрологически соответствует проявлению Марса). Но если цель — постоянно хранить ощущение изначального через осознание памяти, это формирует трагедию своей отделенности. Если трактовать её в позитиве: в идеологическом смысле Стрельца — отсюда рождается идея выделенности, "избранности", которая въелась в плоть и кровь еврейского народа.
И теперь представителям этой религии может казаться, что без такой идеи нельзя обойтись: Бог без нее обречен на забвение. На самом же деле, она подобна духовной болезни, когда часть (в данном случае функция памяти о своем внутреннем стержне) принимается за целое. Это нептунианское стремление объять все и нежелание жертвовать частью ради целого: нежелание просто потерять связь, чтобы её естественно сохранить. Это попытка сделать явной функцию, которая по природе должна быть скрытой.
Архетипически это настаивание на своем подобно мятежу Нептуна, незаконно претендующему на власть Зевса, потому что когда-то морю принадлежало все. Нептун колеблет почву под ногами, создавая ощущение относительности всех ценностей и идей — по сравнению с тем невыразимым, в чем люди ощущают первоединство с организмом матери-Вселенной, породившей их. Он подымает шторма эмоций, которые грозят затопить весь мир вместе с его храмами и городами: которые имеют определенную форму и потому никогда не будут полностью соответствовать неопределимому совершенству замысла творения. Но в древних мифах, верно отражающих законы бытия, морской бог терпит поражение от богов устроенного бытия: которые хранят творение в его материальном виде строений, созданий, звуков и слов. Все в целом это расчлененное на части бытие соответствует изначальному единству. Но чтобы каждая из частей тоже уподобилась творцу — в этом труд, и в этом стремление религии иудаизма.
Истинную связь образует мысль, а не память: мысль, заново рождающаяся в каждый момент времени. Мысль наделяет все объекты духовным смыслом: в каждый момент своим, и все же единым для культуры (так возникают архетипы). Как Уран доминирует над Сатурном, так осмысленность происходящего связывает не только сознание человека, но и весь его организм с стержнем времени и включает его в единые ритмы мировой жизни. Это и делает бесплотные архетипы действенными и могучими энергиями (о чем писал Юнг). И еврейская культура приписывает словам и предметам обыденной жизни духовный смысл именно для того, чтобы сформировать как можно больше культурных архетипов, облегчив связь идеи с материей.
Так мыслили древние: они не разделяли бытового и духовного, и все вещи для них естественно обладали глубиной смысла. Например, ещё в шумерской культуре образ города мыслился не только территорией с постройками — и даже не только местом культурной жизни людей. Он был точным подобием мироздания, сориентированного на 4 стороны света, местом жизни богов. Он соединял людей с небесами. "Связь неба и Земли город, и мы живем в нем",— говорится в шумерском тесте. Иудаизм наследует эту мотивацию слова город для обозначения священного Иерусалима, где протекает духовная жизнь, где строятся не только здания, но божественная реальность "тонкого мира", как мы сегодня говорим.
Но спорный момент обнаруживается в том, что культурные архетипы не всегда являются изначальными, общечеловеческими. Это искусственные образования единства образа и смысла; а естественно психика человека может реагировать на явления мира по-другому. Психология (и астрология) показывает, что есть общечеловеческая реакция на звуки, образы, явления; и есть субъективно-личностные искажения смысла, и есть культурные. Религия иудаизма может освободить человека от его субъективного эмоционального отношения к миру и предоставить взамен узко-культурное духовное видение полноты мира. За счет смысловых подсказок выход к нему окажется легче, чем если бы человек надумал сам непосредственно ощутить смысл во всех предметах и почувствовать их дух. Но это видение всегда окажется ограничено стенами построенного культурного образования. И есть большой шанс, что изначальную красоту замысла Творца человек будет наблюдать лишь из окошка этого дома: под искривленным углом тех идей, которые наделили предметы именно таким смыслом (как бы по телевизору, где оценка мировых событий зачастую зависит от комментатора, и следует преодолеть чужой взгляд, чтобы на самом деле понять истину происходящего).
Знание, хранимое обществом (нацией — что также проецируется на идее особой роли "избранного народа"), имеет для психотипа Рыб особое значение ещё и потому, что это мутабельный знак, наиболее сильно подверженный внешним влияниям. Сочувствуя всему, он не разделяет тёмное и светлое, и поэтому он не полагается на личный путь (как кардинальные знаки), но стремится к контакту с теми, кто лучше его, чтобы попасть под благотворное, а не под дурное влияние. Считая, что сами мысли человека в наибольшей степени зависят именно от окружающего общества, иудаизм призывает верующего быть среди единомышленников и не общаться с иноверцами. Если сейчас эта религия открывает себя другим народам, то оправдывает это по-меркуриански меркантильно: для прихода мессии, в которого она продолжает верить, необходимо, чтобы как можно больше людей верило в него или просто думало о нём.
"Даже праведники не могут себя абсолютно, полностью исправить, поскольку все души соединены вместе, включают одна другую, и в каждой из душ есть части от всех остальных."[36] Поэтому иудаизм подспудно содержит в себе психологическую тенденцию к объединению людей — которую выявляет христианство. Объединить всех под своим началом и раствориться в этом единстве — одно из сокровенных стремлений знака Рыб, которое в науке проявляется как тенденция к созданию целостной концепции (здесь можно вспомнить Коперника, Эйнштейна или Вернадского), а в быту порой как авторитарность.
Идея собственной ничтожности, провозглашаемая Рыбами и иудаизмом, не даёт развернуться негативным сторонам этого стремления. Для людей-Рыб, нередко попадающих в разрушительный резонанс с хаотическими ритмами огромной Вселенной, с которыми ни человек, ни даже народ управиться пока не в состоянии, это воистину спасительная идея. Рыбы попадают в резонанс с миром совсем не так, как оберегающий свою душу Рак. Душа Рака сливается с гармонией мира, его разум — со всеобщим разумом Юпитера. Индивидуальная душа находится под невидимым контролем исторического сознания общества (архетипов, сформировавших её), и её растворение в них неопасно. Индуизм учит этому переходу от индивидуального "я" к коллективному и обратно. Но Нептун побуждает человека потерять себя полностью. Рыбы жертвуют свою душу и сознание прямо сразу неконтролируемой стихии, полагаясь лишь на волю Бога, даже если они неверующие. Сознание ничтожности себя и своей жертвы — то, что удерживает его от разрушения в океане всеобщей относительности, от потери всякой устойчивости психики, без которой невозможна жизнь по эту сторону мира.
ИСКУСЫ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ
Не разделяющие добро и зло Рыбы — тот знак, который входит в самые тёмные и нелицеприятные стороны бытия, поэтому во многом идеал его — воля, которой он бы смог им противостоять. В позитивном смысле — это сила воли (качество противоположного знака Девы, Церера), которая в Каббале трактуется как масах — экран: способность отражения, "экранирования" любви, даром предоставляемой человеку Богом (подобно тому, что планета наслаждения Венера в Деве падает). Человек должен развить в себе волю отказа и противодействия (Плутона, который трактуется как эзотерическая планета Рыб), а потом способности принять лишь полезное (Церера). Отказавшись от света, он будет достоин принять его, и это поможет решить задачу исправления самых тёмных и грубых форм материи. Отсюда происходит такой парадокс, что наиболее грубые души при исправлении смогут получить и большее количество света, поскольку именно через них он должен проникнуть до самого низа материи (Плутона).
Согласно той же идее, часть творения (Малькут в Малькуте, в астрологической системе соответствует образу планеты Прозерпины) оказалась навсегда лишена божественного света. Творец допускает это, и пока мир несовершенен и незавершен, хранит её в таком состоянии. "Творец не забывает о Малькут, низвергнутой в Землю, и всякий раз, когда он вспоминает её, содрогаются все триста девяносто небесных сводов и Творец роняет, горящие как огонь слёзы о Шехине — Малькут, низвергнутой во прах земной, и они падают в глубины большого моря. И от силы этих слёз оживает царь моря Роав и благословляет Творца, и клянётся поглотить всё, с первого дня Творения, в то время, когда соберутся все народы вокруг святого народа, высохнут моря и пройдёт Израиль по суше." ("Зогар")
Это перекликается с идеей отрицательного противовеса, который необходим для реализации замысла Бога. Он возникает при творении мира как клифот — скорлупы, фиксирующей минусовые качества творения, которые помогают проявиться положительным. В астрологии эта роль достаётся знаку Скорпиона — всеми нелюбимой части эклиптики, которая, однако, имеет равное право на существование с остальными одиннадцатью. Строго говоря, Бог не создавал зла: он устремил Вселенную к добру — но он создал те условия, в которых мы можем отодвигать цель творения и тем служить злу, которое сами же создаём. И даже это отчасти способствует добру: поляризации, устремляющей некоторую противоположную часть мира к благу,— и в этом смысле тоже служит божественному замыслу.
Для знака Рыб — знака смешения — поляризация мыслится необходимой: именно при помощи её из хаоса некогда возникла Вселенная, о чем рассказывают все мифологии мира. Поэтому знак Рыб и иудаизм способен принять и даже оправдать зло минусовых проявлений жизни. Однако если мы, воспитанные по-овенски прямолинейной христианской культурой, будем оправдывать зло мира без оглядки на мировоззренческие и психологические особенности знака Рыб, мы рискуем сразу оказаться в положении Иуды Искариота и попасть в эмоционально безвыходный тупик, потеряв всякую надежду на лучшую жизнь.
Намёком и тайной философия иудаизма раскрывает нам нептунианскую идею смешения добра и зла и относительности всех проявлений мира по сравнению с невидимым абсолютом. Рыбы смиряются перед страданиями мира (проявлением Плутона), оправдывая внешнее зло непостижимостью творения Бога. Этически — тем, что Он, обладая всеми качествами в максимальной степени, всё равно страдает больше. А рационально любое страдание оказывается относительным перед лицом конечной цели возрождения, и такое взгляд на вещи делает веру Рыб "взрывоопасной" — подобно планете Марс, правящей началом буйной весны: устремляющей к концу мира, ради его совершенства.
Проследим здесь логику архетипов: целевой знак Козерога является следующим кардинальным знаком по отношению к знаку Овна, и потому сама идея нового рождения подразумевает цель (а значит, определённость, ограничение и зло смерти). Раз мир имеет цель, значит, Бог сотворил его не до конца, а с точки зрения конечной цели Он непостижимо добр к людям. Их частные страдания лишь служат Его замыслу: а потому не надо отказываться от них, надо их принять.
Овенские, а также козероговские черты нужны религии Рыб ради того, чтобы она была открыта, проявлена, а не оставалась только внутренней верой, невыразимой словами. Для того, чтобы сформулировать её этические законы по-сатурниански чётко, пришёл Моисей, имеющий овенский облик мессии-предводителя, ведущего народ за пределы старой цивилизации Египта и старой веры. Но то, что Моисей — не единственный мессия и не до конца совершенный человек, которому не суждено войти в новую Землю, а один из исторического ряда предков,— определяет его как Козерога, и к этому знаку также порой относят иудаизм.
Черты Козерога в иудаизме — это конкретная жизненная опора на память о прошлой истории. Скрупулезное повседневное соблюдение сатурнианских правил — 613-ти заповедей — делает значимой роль воспитания, очень важного для этого знака. В отличии от других религий, во многом сориентированных на действительное понимание своей веры лишь в старшем возрасте и сознательный приход к религиозному мироощущению, иудаизм нацелен на бессознательное усвоение навыков веры, предполагающее обязательные для всех привычки, воспитанные с детских лет. Поэтому религиозная подготовка к этой вере достойна Козерога. В регламентации поведения можно усмотреть и развитие качеств Девы, которых не хватает неорганизованному знаку Рыб. Механическое исполнение ряда правил, возведённое в привычку,— самый радикальный, если не единственный верный способ преодолеть безответственность знака Рыб и его податливость внешним влияниям.
Необходимость исполнения заповедей часто объясняется практической пользой, что соответствует прагматизму знака Козерога. Как и каббалистическая идея: не брать от Источника лишнего света, если им невозможно воспользоваться во благо. Но Козерог — это лишь та наиболее жёсткая форма, в которой только и может существовать мировоззрение Рыб: самое аморфное и всепринимающее, допускающее всё существующее до глубины любого зла. Зло исчезает в относительности проявлений мира по сравнению с ежеминутной правотой души, флюгер желаний которой постоянно указывает в сторону исполнения божественного замысла существования Вселенной. Но необходимы практические законы добра, чтобы жизнь соответствовала божественному намерению также и внешне.
Отсюда — сильнейший среди всех религий пиетет к зафиксированному словом закону и абсолютизация священного писания Торы (который астрологически отражает также стремление компенсировать падение Меркурия в знаке Рыб бережным отношением к знанию). Согласно иудаизму, спонтанный, анархический импульс устремления к Богу (поощряемый в дзен-буддизме и исламе) не приносит пользы. "Написано: "Близок Всевышний ко всем, зовущим Его, ко всем, взывающим к нему в истине." А истина есть не что иное, как Тора. И значит, имеется в виду зовущий Всевышнего через Тору и исключается тот, кто зовёт его, не изучая Тору, просто кричит: "Отец, Отец!"...
И всё же Мудрецы говорят, что молитва или другие благословения, если они произнесены без внутреннего намерения,— как тело без души".[37] — Акцент на внутренней силе "я" в иудаизме почти столь же силён.
ЧТО ЕСТЬ ИЗБРАННОСТЬ?
Как же спасают мир десять, восемнадцать или другое число тысяч праведников? Погружаясь в проживание жизни (Нептун), чтобы установить над ней контроль (Меркурий)? Отказываясь получать божественное наслаждение (архетип Венеры), и тем отсрочивая конец света (архетип Марса)? Или они просто хранят сатурнианскую память о наработках общечеловеческой культуры — прежде всего древнейшей из культур Шумера-Вавилона, первой письменной культуры, где были разработаны все мифы и законы, изложенные в Библии? Совсем не важно, что древние шумеры не были не только евреями, но даже семитами, и до сих пор науке неизвестно, к какому этносу они принадлежали (так иногда их соотносят с дравидскими племенами, которые предшествовали ариям на юге Индии). Идеи мирового масштаба развиваются вне зависимости от народа: их рождает само Время. Их проявляет одна культура и подхватывает другая. Общечеловеческие идеи ноосферичны, над-культурны: в этом — доказательство существования единой истории человечества, равенства народов, равенство людей. Люди равны в своем отношении к Богу. А без этого — как сможет Спаситель явиться всему миру?
Что же такое избранность? Древний мир знал лишь избранность в жертву, и даже избрание царя готовило ему несвободу (большее повиновение традициям, чем у остальных людей) и нередко экстремальный конец. Архетип жертвы проецируется на еврейский народ, акцентируя его особую роль в море человеческих страданий — хотя все исторические события имеют материальные причины (так геноцид евреев в Германии был непосредственно вызван скоплением у них денежных средств). Любая обособленность вызывает огонь на себя и рождает вражду — быть может, некогда необходимую для пробуждения активности и трансформации мира. В древности сатурнианские боги своей земли и Яхве в их числе требовали жертв по принципу "дашь на дашь": чтобы по закону сохранения энергии получить от природы желаемое, но ныне? — Человечество и так каждый будний день платит столько жертв и политике финансовых магнатов, и техническому прогрессу, что редкие праздничные жертвоприношения язычников не идут ни в какое сравнение с этим! Разрушение и смерть, и просто конкуренция сегодня высвобождают столько энергии, что современный мир одержим бешеной гонкой, всё более уподобляясь загнанной лошади. Стоит ли увеличивать поляризацию духовных энергий и пропасть между людьми?
Сатурнианские законы материи делают явной всеобщую относительность моральных понятий, культура не дает вернуться к ней. И чем она древнее: чем больше разрыв между ее сатурнианскими корнями и настоящим — тем большую глубину осознания смысла она может дать. Конечно, лишь тогда, когда при погружении в прошлое не теряется из вида настоящее, и готовые формулировки не заслоняют современного понимания вечно актуальных проблем. Возможно, что, оберегая все повороты памяти своей культуры, иудаизм в этом преуспел больше, чем христианство, менее догматично относясь к трактовке своего священного писания. Свойственные его культуре байки из жизни цадиков-праведников, несколько подобные вопросам-ответам буддийских просветленных, ближе к жизни, чем одни только цитаты под номерами (сегодня часто сводящие смысл "книги всех времен и народов" к средне-мещанскому морализированию заезжего американского дяди-проповедника или доброй русской верующей, которой милостию Бога удалось, наконец, помириться с соседкой).
Относительная свобода в отношении к святому и глубокому (в рамках точности фактов — точности, которая носит религиозное значение) в иудаизме связана во многом с ключевой идеей о незавершенности Божьего творения, а значит, его несовершенстве. То, насколько глубоко она укоренилась в сознании, иллюстрирует известный анекдот. Муж жалуется, что портной будет шить ему костюм целый месяц: "Бог сотворил весь мир лишь за семь дней!" "Ну и что,— отвечает жена,— тебе он нравится?"
Идея необходимости творить и быть помощником Бога делает иудаизм привлекательным мировоззрением в наше время. Оно даёт ему преимущество перед христианством, для которого творчество по средневековой традиции и до сих пор нередко предстает как сотрудничество не с Богом, но с Дьяволом. Даже спорная идея избранности, отделенности от мира и разлуки с Богом служит на пользу идее творения: ибо эта вечная разлука и трагическая разделенность формирует то неуничтожимое пространство пустоты, которое настоятельно требует заполнения и необходимо для нового строительства.
Правда, в восточных религиях проблемы с творчеством также не возникает. Они ближе к древности, а для древнего мировоззрения человек несомненно участвует в творчестве Вселенной, как показал, например, М.Элиаде[38], — всеми ритуалами и обыденными деяниями, которые в прежние времена носили куда более ритуальный характер, чем теперь. В индуизме всякий человек — инструмент и актер в творческой игре Бога: и чем активнее он себя проявит, тем лучше исполнит свою роль. В дзэн, как и в даосизме, творчество также не только ненаказуемо, но само является служением абсолютному: тем лучшим, чем более мастер избавляется от субъективного сознания "это делаю я" и достигает в нём непосредственности. Но христианство — та религия, которая ставит на "я" особый акцент, предполагая развитие человеческой субъективности. Отсюда его отказ от излишнего творчества — которым несомненно грешат христианские страны, его идеал лишь необходимого действия, которому обязательно сопутствует постижение Божьей воли.
ХРИСТИАНСТВО
"Давайте искать, как те, которые находят;
и давайте находить, подобно тем,
которые всё ещё должны продолжать поиск."
(Бл.Августин)
Иудаистическая идея принятия страданий — это то, что кардинально отличает психологию весенних знаков, нацеленных на трансформацию от летних, стремящихся сохранить данность жизни. Мировоззрение Овна и Рака, христианство и буддизм — противопоставляются как движение и покой. Стремление Рака к покою обретает стабильное воплощение в полнокровно проживающем жизнь стабильном знаке Тельца (неизменный Будда), а идею движения Овна реализует непредсказуемое творчество стабильного знака Водолея.
Как мы уже говорили, черты Тельца, предшествующего Овну в эволюционном движении, мы можем найти в иудаизме в его начальных простых идеях любви несовершенного творения к незыблемому Создателю — и наслаждения жизни, предоставляемого Творцом человеку. Образ Водолея — архетип, воплощающий идею вселенского единства, сегодня являет христианство, хотя изначальный его идеологический акцент отражает психотип Овна: основной целью видится не водолейский гуманизм единения людей, но возрождение мира в новом облике. Слова Христа: "Не мир я пришел принести, но меч" (Матф. 10,34) — иллюстрируют это, рождая в сознании марсианский идеал христианина-воина.
ИДЕЯ ПРЕОБРАЖЕНИЯ
Христианство наследует от иудаизма весеннюю идею трансформации — принятия страдания, но как религия кардинального знака в своей основе полагается на личный путь. Чтобы сделать этот путь универсальным, она закрепляет его исторической правдой жизненного факта. В отличие от большинства других религий, опора христианства — не в эпически-мифологической традиции, но в личном примере Христа. Образ совершенной личности мирового значения мы находим ещё лишь в буддизме, религии Рака — тоже кардинального знака первой, светлой половины года, богатой природной энергией. Но образ Будды более всеобщ и размыт (Будда есть в каждом), по сравнению с личностью Христа, об уникальной божественности которого свидетельствует непорочное зачатие (хотя в своей основе оно имеет близнецовский миф рождения от бога, и даже сам образ Христа как пастыря перекликается с образом греческого Гермеса).
Личный пример — это именно то, что требуется для искренней веры знаку Овна, психотипу атеистической ориентации, который всегда полагается на своё "я" и которого убеждает лишь правда жизни. Когда Кришна призывает Арджуну убивать врагов — или когда иудей страдает во славу Бога — земные события не являются окончательной реальностью: сквозь них проступает таинственный подплан, где обнаруживается другая жизнь, которая и является настоящей. Христианство же, теряя идею перевоплощений и вмешательства Бога в земные дела за ненужностью, ставит акцент на том, что всё, что происходит, происходит именно здесь и на самом деле, единожды и окончательно. В этом смысле оно является самой искренней и самой серьёзной религией: отражая черты Овна и идеал личности следующего кардинального знака Козерога.
Как и буддизм, христианство отвергает внешние проявления этого мира (которые — весной и летом — берут на себя слишком много внимания и которые начинает ценить лишь "осенний" даосизм), чтобы обратиться к внутренней истине человеческого сознания. Но подобно тому, как Рак является знаком зачатия для Овна, христианство, по времени возникшее на 500 лет позже буддизма, исторически делает следующий логический шаг в развитии сознания. Оно меняет свободу непривязанности и покоя (свободу от мира) на свободу воли и действия (свободу в мире). Буддизм преодолевает страдание бытия, чтобы постичь настоящее, христианство принимает его ради будущего.
Всё подлежит преображению, может и должно быть трансформируемо — и для христианина нет в мире ничего нечистого (ни пищи, ни ситуации, ни тех людей, от которых он вправе был бы отвернуться — тем самым оно отвергает ритуальность более старых религий: можно вспомнить нарушение Христом субботы). "Ничто, извне входящее в человека не может осквернить его...Исходящее из человека оскверняет человека." (Марк 7,18-19)
В отличие от буддизма, христианство проецирует обретаемую свободу не только на внутреннюю реальность души, но и на внешние события, делая человека полностью ответственным за свои поступки, как и за судьбу других. "Всё покорно человеку ради того, чтобы он был покорен Богу,"— говорит Августин. И это — ещё одна марсианская черта религии возрождения: серьёзность судьбы Сатурна даёт силу личной активности Марса, который в Козероге экзальтируется. Но христианская свобода сражаться постольку не представляет опасности миру, поскольку серьёзность христианства подводит нас к сатурнианскому пониманию ценности каждой отдельной человеческой жизни и личности. Этого понимания часто не хватает воинственному знаку Овна. И потому ранние христианские философы называют человека венцом творения, а у Оригена или Григория Нисского мы находим утверждение о том, что мир создан ради человека. Это — упрощение идеи иудаизма о непостижимом Божьем замысле, но оно необходимо возникает в религии, цель которой — тайное сделать явным.
Христианство также упрощает и "проясняет" понятие недоступного Бога, устами своего апологета Юстина утверждая, что оно непосредственно заложено в человеке, поскольку без Бога мир лишён смысла и случаен. Начиная с апостола Павла, понятие Бога в христианстве сливается с совестью, и обычно именно в таком виде присутствует в душе человека, родившегося под знаком Овна. Как и в культуре России, имеющей кроме водолейской овенскую компоненту, характер которой можно постичь через любимый нашим народом активный красный цвет: слово "красный" родственно слову "красивый".
СЕРЬЁЗНОСТЬ ЛИЧНОСТИ
Своей прямолинейной серьёзностью христианская культура отличается от предшествовавшей ей античной (отражающей характер Греции и знак Близнецов). Цицерон, будучи сам жрецом-авгуром, смеётся над предсказаниями авгуров; Платон в своих диалогах обдумывая предмет с разных сторон, вместе с Сократом принимает то одну, то другую точку зрения. А христианскими теологами движет единственно возможная правда их души, и один из них, Боеций, называет сократовский метод иронии "непозволительным".[39] Христианство сориентировано на одну истинную точку зрения, возвышающуюся над всеми остальными: идеал человеческого существования здесь видится одновременно и с позиции человека, и с позиции Бога — он становится всеобъемлющим. И это — тоже архетипическая черта планеты Марс, сливающей в себе земное и небесное, чтобы объединить весь мир единым порывом возрождения.
Сознательная последовательность мировосприятия, характерная для христианства и служащая основным нравственным ориентиром знака Овна, даёт возможность глубины мысли — и то, поверхностному взгляду кажется абсурдным, вызывая смех,— в глубине оказывается естественным и строгим. Такая ориентация исправляет падение Сатурна в знаке Овна — устремлённого за рамки обыденной жизни и часто выпадающего из её колеи — и бесспорно может помочь этому знаку ввести своё существование в хорошее русло.
Христианскому мировоззрению, как и человеку-Овну, свойственна идеализация: и понимая недостижимость цели, он часто следует ей ради движения вперёд. Эту психологическую установку Овна отразило известное высказывание Тертулиана: "Credo, quia absurdum est" — "Верю, потому что это абсурдно!". Сознательно идеализируя мир, христианство опирается на веру, ставя её выше разума. Тертулиану также приписывают слова: "Сын божий распят — мы не стыдимся, хотя это постыдно. И умер сын Божий — это вполне достоверно, ибо ни с чем не сообразно. И после погребения воскрес — это несомненно, ибо невозможно."
Истинный христианин доходит до невозможного — но не отказывается от него, как это предполагает архетип Близнецов (и буддизм, где абсурд ведёт лишь к постижению иллюзорности своих намерений), а продолжает двигаться дальше в том же направлении, пока не преодолевает силой веры тупик разума. Человечество ставит перед собой недостижимый идеал бессмертия — и значит, когда-нибудь должно его достичь. Так знак Овна прокладывает новый путь в будущее, вечно стремясь осуществить то, что ещё не свершилось. Программой средневековой схоластики — и творческого подхода к христианству сегодня — можно считать фразу Августина: "Давайте искать, как те, которые находят; и давайте находить подобно тем, которые всё ещё должны продолжать поиск."
В этом поиске христианство прежде всего выполняет задачу развития сознания — преодоления суеверий разума и его мифических, образных и нравственных догм. Не случайно современная наука получила толчок к своему развитию именно в культуре христианских стран. Задача развития сознания — основная задача знака Овна, тяготеющего к чистой науке (особенно математике). Поскольку знак Овна силой своей мысли стремится реально создать то, чего ещё нет, психическая и ментальная функции приобретают в христианстве самодовлеющее значение. "Кто совершил в уме, тот совершил на деле,"— утверждает Евангелие, и такой акцент на мышлении безусловно продуктивен для марсианской психологии действия и смелого движения вперёд, которой чужда созерцательность. Но подобный взгляд на жизнь может оправдывать страх, личную слабость и неспособность к реальному действию тех, кто на самом деле не проникся идеалом будущего.
Христианство — религия откровения: открывания. Христос призывал: "Что говорю вам в темноте, говорите при свете; и что на ухо слышите, проповедайте на кровлях" (Матф. 10,27). Но нужна овенская смелость, чтобы раскрыть другим ещё неведомые им вещи, постигнутые под покровом тишины и тайны. Пока наиболее успешно с этой задачей, как ни странно, справляется наука. Пройдя горнило средневековья, она стала общепризнанной трибуной, с которой можно говорить,— и тем видным местом на горе, куда можно поставить зажжённый светильник, чтобы его все видели.
ОРИЕНТИР БУДУЩЕГО
Христианство отвергает буддийский покой небытия ради импульса изменения. И для него залогом вечной жизни является постоянный динамизм души, а смертью и злом — буддийская статика и отрицание устойчивых определений, на которые можно опереться. И сам образ "середины", позитивный в буддизме. Среднее, неопределенное состояние в христианстве — значит, промежуточное: покоя оно не предполагает. "В этом мире есть и хорошее, и плохое. То, что в нём хорошее — не хорошее, то, что плохое — не плохое. Но есть плохое за этим миром, то, что воистину плохо, что называют серединой. Это — смерть. Пока мы в этом мире, нам следует приобрести себе воскресение, чтобы, если мы снимем с себя плоть, мы оказались бы в покое и не бродили бы в середине" (неканоническое евангелие от Филиппа)[40]. В христианстве покой неотделим от движения:"...Каков знак вашего Отца, который в вас? Это движение и покой" (неканоническое евангелие от Фомы)[41].
Для прямого и последовательного общего движения вперёд необходим ориентир — маяк в бурном море человеческой истории, общий символ цели. И в христианстве мы находим по-сатурниански жёстко сформулированный догмат "Символа веры". Христос также предстаёт перед нами как нечто большее, чем исторически существовавший богочеловек: он мыслится как символ — Слово, Логос, творящий мир и живущий параллельно с ним. Так в христианстве мы находим черты водолейского Мифа, возвышающегося над овенской историей фактов. И про христианского Бога нельзя сказать, как про Бога иудеев, что он не закончил творение Вселенной — напротив, в образе Христа Саваоф явил её высшее совершенство. И только послав людям спасителя, Он удалился от людей, заняв в небесах своё невидимое место безликой ипостаси Троицы, подобно древним демиургам архетипа Водолея.
"Символ веры" свидетельствует о главном водолейском стремлении христианства к всеобщему объединению: "Верую во единого Бога-Вседержителя... (значит Бог все же един, несмотря на религиозные распри), Творца Неба и Земли, видимого же всем (! даже атеистам? здесь можно призадуматься над христианской задачей тайное сделать явным. Оказывается, Бога все видят — лишь не осознают? Но ведь мы обычно видим мир, лишенный чудес: значит Бог и в материальном мире тоже, а не только вне его, как порой полагают)... и невидимого (никто не познает Его до конца)..."
Творец Неба и Земли — первое мифологическое определение демиурга, самого древнего из богов, роль которого — в поляризации двух граней бытия, за счет которого возникает мир. Эта поляризация необходима ради нового творения, за которое ратует христианство. И вместе с единством, в "Символе веры" звучит водолейский разрыв Земли и Неба — который проявляется в христианской идее греховности тела. Если для пантеистического мировосприятия Льва, видящего божественное во всём, само тело священно, для оторванного от Земли Водолея, которому покровительствует бог Неба и его духовных озарений Уран, тело — лишь прах, мешающий подняться до реальности умопостигаемого абсолюта. И в духе Водолея, отделяющего небесное от земного, Христос мыслится Логосом, Словом, символом — и лишь потом человеком. Непорочным зачатием христианство фиксирует эту границу между небесным и земным: в отличие от Будды, которым должен стать каждый, Христос недостижим. Можно лишь бесконечно приближаться к пониманию того, как уподобиться Христу,— но полностью отождествиться с ним никогда не удастся.
История наполняет символ разным значением. И, в отличие от неизменного Будды, разное время воспринимает образ Христа по-разному. Доля сверхъестественного в его облике то увеличивается, то уменьшается в зависимости от тех чудес, которые Уран являет миру. В век научно-технического прогресса Христос мыслится почти полностью человеком (как в рок-опере "Jesus Christ Superstar"), и овенское понятие подвига замещает козероговскую установку мессии. Когда же сила веры даёт нам представление о воскрешении в ином теле ради невероятного преображения всего нашего мира — тогда Христос сливается с неведомым творцом нашего мира, как мессия из будущего Водолея.
Он воскресает весной — вместе с овенским возрождением природы. И с ним воскресает весь мир, являя нам водолейскую сознательность ноосферы: образ будущего единства людей и бодрствования разума — опять же овенский образ пробуждения мысли и жизни от сна и смерти. Прежняя жизнь предстает смертью и сном; новая, наполненная вечностью мгновения, устремляет в полную неопределенность. Она призывает забыть о законах времени Сатурна: о том, что за радостью весны следует покой лета, умирание осени и сон зимы. Она зовет вечно пробуждаться вопреки естественным процессам, бесконечно повышая внутреннюю активность нашей природы.
ОТ ЛИЧНОГО К ОБЩЕСТВЕННОМУ
Христианский путь — путь в будущее. Это определяет роль традиции, несущей символ, пытаясь сохранить и передать из поколения в поколение его истинный, изначальный смысл. В христианстве, где была осмыслена историчность развития человечества, большое значение приобретает общество (Юпитер, передающий волю отдалённого Урана с небес на Землю). Психологическое знание буддизма может быть прочувствовано и взято непосредственно из жизни: оно неизменно, архетипично. Но исторические символы христианства передаёт лишь традиция: общество, которое хранит накопленное культурой, в то время как сама цель преобразования не может не разрушать их. Передача культурной базы обществом по цепочке в будущее становится основой постепенного преображения реальности. Идея коллективности (соборности) — одна из ключевых психологических идей водолейско-овенской культуры, на которой не ставят акцент восточные религии. Христианскому же мышлению с самого присуще чувство универсального объединения народов и культур в единое вселенское человечество. Как пишет русский философ Н.Бердяев, на заре нашей эры, когда "образовался новый христианский мир, началась всемирная история, которая древнему миру не была известна."[42]
Вслед за иудаизмом христианская культура ставит акцент на видимых свершениях: "Всякое дерево познается по плоду" (Лука 6,44). И христианские страны демонстрируют размах достижений и ощутимые плоды коллективного движения в будущее (технический прогресс Запада или попытки воплощения мечты человечества о справедливости во Франции и России). Они сегодня определяют мировую историю. Это земное движение и коллективную цель подчеркивают и слова: "Вы — соль земли" (Матф. 5,13). Богоизбранность с отдельных лиц одного народа расширяется до всего человечества. Христианство апеллирует к каждому, но особенно — к наиболее динамичной части населения, не обремененной материей и потому способной на идеалистические свершения ("Легче канату пройти в угольное ушко, чем богатому достичь царствия..."— и Бердяев полагает, что марксизм, продолжая иудаистическую идею построения рая на земле, неслучайно возлагает надежду на неимущий пролетариат, по-христиански видя в нем избранный класс).
Каждый должен стремится к идеалу преображения — и потому добровольная помощь Творцу иудаизма в христианской культуре претворяется в социальную обязательность земных свершений. Это отражается в идее, что каждый несёт свой крест. При этом сама цель ни в коей мере не должна быть материальной: "Не заботьтесь, "что нам есть?", или "что пить?", или "во что одеться?", потому что всего этого ищут язычники... Ищите прежде Царства Божия и правды Его, и это всё приложится вам. Взгляните на птиц небесных: они не сеют, ни жнут..." (Матф. 31-32, 26) Жить по закону, данному Адаму и Еве: жить, чтобы в поте лица добывать хлеб насущный и в муках рожать,— это отнюдь не идея Нового Завета. Это ещё раз подчеркивают слова Христа: "Возьмите бремя моё на себя... ибо иго моё благо, и бремя моё легко." (Матф. 11, 29-30) Христианский крест — это не бремя кармы, от которого хочется избавиться, а нечто прямо противоположное.
В иудаизме крест — печать, которой Бог отмечает праведных и свой союз с ними в деле исправления Вселенной,— подразумевает по-сатурниански одинокое понятие конца, ассоциируясь с последней буквой алфавита (тав — "знак, крест"). В христианстве крест — это начало и печать личного пути человека среди других людей — символ пути, который предписывает каждому знак Овна, устремляющей личность совершить нечто большее, чем требует от неё прежняя, традиционная жизнь общества. В более общем смысле это также фундамент будущего здания традиции и путь, по которому за святыми и праведниками идут все.
Как и в иудаизме, крест своего пути — своих личных деяний — это показатель близости к Богу. "Чем ближе человек к Богу, чем больше он трудится, тем больше крестов ему вменяется,"— в этих словах блаженного Августина синонимом праведности оказывается также труд — и это зачастую основа идеологии Овна в быту. Энергетическая сила этого знака побуждает его к действию, порой не давая ему признать, что может существовать что-либо выше труда: это оправдано тем, что для Овна труд всегда подразумевает личное, а значит, неформальное деяние человека. Если же под трудом мы разумеем механическую работу (Девы), а под крестом — монотонное выполнение своих обязанностей и привычное лунное повторение своих переживаний, как часто бывает,— фраза Августина теряет свой смысл.
Крест тогда получает отрицательное значение как груз страдания, вызванного отклонением от праведного пути. "Когда человек идёт прямым путем (мы бы сказали — соответствует своей личной, идеальной овенской сути), для него и креста нет. Но когда отступит от него и начнёт бросаться то в одну, то в другую сторону, являются разные обстоятельства, которые и толкают его на прямой путь (устремляя его к своему предназначению). Эти толчки и составляют для человека крест. Они бывают, конечно, разные, кому какие нужны,"— пишет старец Амвросий Оптинский, и его слова подразумевают не нивелировку, но утверждение личного "я" человека. Правильный путь — тот, который нужен не для жизненного благополучия (Юпитера), но для судьбы души: как бы мы сказали астрологически, для реализации её сатурнианской программы ради возникновения импульса Марса к её возрождению.
При этом самоутверждение в православии считается самым большим грехом. Что же под этим имеется в виду — отрицание "я", его растворение во всеобщем сознании, как в буддизме? Отнюдь нет. Грех — не в выделении из божественного смешения овенской индивидуальности. И не в природной обособленности Сатурна, приведшей к созданию земного мира: такой взгляд видит грешность тела просто в том, что оно существует (он есть у гностиков, но не случайно их учение признаётся ересью). Грех — в нежелании выйти из самотождества Овна (признания своих сил и возможностей) к единству Водолея: к истинному — светлому — общественному проявлению себя, включению в бескорыстный творческий процесс, которым правит единство душ и умов. Поскольку личность, искренне устремленная вперёд, всегда нарушает гармонию прежних традиций, святые говорят о том, что они самые большие грешники. Но в силу своих деяний и поскольку они проявили свои способности для других, они святые.
Общее дело свято, потому что оно общее. Недаром Христос говорит: "Если двое из вас согласятся на Земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца небесного — Ибо, где двое или трое соберутся во имя Моё, там и Я посреди них." (Матф. 18,19-20)
Возвращаясь к психологии, заметим, что если архетип Рыб растворяет себя в хаосе всеобщей относительности, а Рак — в отождествлении с миром и Космосом, то Овен — это тот самый знак, который никогда не теряет себя. Христос говорит: "Кто душу свою потеряет, тот её обретёт", но смысл здесь другой. Христианская потеря души — в по-водолейски бескорыстном отношении к людям, раскрывающем понятие христовой любви. Это любовь в духовном смысле (Нептун, в смысле его экзальтации в холодном и ангельски-идеальном знаке Водолея). Не душевная любовь к человеку и человеческому (архетип Луны), но водолейская способность исполниться небесного духа и подняться до возвышенного идеала — чтобы обеспечить бессмертие тленного мира и вечность эфемерного мира души. Психологически, ощутить вечность жизни — значит, прикоснуться к архетипу любви (Венеры), но постоянно утверждать, что душа в своей стремлении к бессмертию права,— для этого нужна сила и последовательность Марса. Христианство отрицает присущие Овну романтические эмоциональные порывы Марса-Луны, ради скрытой первозданной силы Марса-Нептуна; Овен стремится от явного блага Тельца куда-то дальше, к непостижимому блаженству Рыб. И из всех земных аналогий небесной любви христианство в быту сохранило лишь нептунианский образ безлично рождающей любви, которая связывает Божественную мать и её вселенского ребёнка.
ВОЗРОЖДЕНИЕ ВО ПЛОТИ
Призыв "возлюби ближнего как самого себя" утверждает ценность человека — как необходимую компоненту свободы человеческого действия. И именно бесконечная ценность личности становится основой учения о воскрешении во плоти. Только она позволила христианству не только провозгласить, но и сделать краеугольным камнем веры учение о возрождении и бессмертии тела. То, что в иудаизме предстает медленным и тайным процессом, в христианстве становится откровенной целью.
Сначала, вслед за близнецовским дуализмом греков, у апологетов христианства тело, как смертное, может противопоставляться бессмертной природе души. В последующей патристике (начиная с Григория Нисского) человек един, он душа и тело вместе, и признание этого единства помогает христианству уверовать в телесное воскрешение. Уже у Августина, родившегося под знаком Скорпиона, связанного с проблематикой смерти, мы находим мысль о симпатии души к телу и необходимости заботы души о теле: любовь к своему телу — всеобщий естественный закон и значит, по сути, является благом. Психологическая проекция воскрешения во плоти — овенский материализм, на котором только и может быть основано желание переустройства мира. Чтобы воплотить главную утопию человечества, дух должен любить всё телесное, как себя самого (в смысле: с той же водолейски-ангельской высотой).
Изначально идея возрождения тела идет от мумий Египта, согласно верованиям которого тело имеет 4 компонента. Первый — дух, который небесная богиня Нут уводит на Небо. Второй — душа, которая остается близ тела и для которой рядом с гробницей пирамидой строился поминальный храм. Третий — само тело, за которым дух с небес ещё вернется. Он должен будет его опознать: для этого столь тщательно бальзамировались мумии. А ещё имя, ради которого возводилась пирамида: значит, речь шла не просто о новом рождении человека, а о сохранении его индивидуальности.
Воззрения о разных частях души существовали по всему миру. Подобным было представление древнего Рима, на почве которого зародилось христианство:
Части души — маны (души предков), плоть, дух и тень:
Эти четыре предназначены четырём местам.
Плоть скроет земля,
Тень будет витать вокруг могильного холма,
Орк (ад) примет манов, дух вознесется к звездам.
Представления о духе, теле и душе (тени) здесь идентичны. Но понятие личной индивидуальности не проявлено: его замещает образ духов предков — манов, хранителей судьбы рода в целом. Египетскому понятию имени (рен) в большей степени соответствует образ гения как личного покровителя человека, а не семьи, хотя и он тесно связан с родом ("genus" — значит "род"). Исток индивидуальности — генетические качества личности и судьба предков, астрологически — Сатурн: память о прошлом. Но сама она — Солнце, экзальтирующееся в Овне: достижение более высоких качеств, чем прежние, проявление нового уровня жизни на фоне яркого по-весеннему пробуждения жизненных сил.
Преодолевая римскую языческую приверженность своим корням, христианство унаследовало из Египта идею, что должна быть сохранена уникальная личность (а не только её генофонд). Это должно быть так ради человеческого идеала высшей справедливости и человечности жизни. Этот идеал присутствует в самой жизни в древней идее перевоплощений — также изначально связанной со стремлением сохранить качества в своем роду, что обеспечивает природное бессмертие тела и души человечества. Но тогда не к чему стремиться — и христианство отвергает понятие перевоплощений. Бессмертие души должно быть достигнуто в новом качестве полностью осознающей себя личности, через воскрешение овенского сознания "я", а не только набора индивидуальных качеств. Не психика, не душа как совокупность неуловимых эмоций будет вечна, а полностью осознанное "я". Но поскольку мы отождествляем себя с телом — то и тело тоже.
Так христианство отделяет то, что есть (природное бессмертие), от того, чего нет (вечность "я" и тело), слитые в восточных религиях, как две грани одного и того же. Опорой такого противопоставления служит явленный мир материи: водолейское отделение Неба и от Земли, идеи — от её воплощения. Точкой отсчета оказывается "я" со своим субъективным восприятием: пока мне кажется, что "я" не бессмертно, значит, так оно и есть. И это будет так до тех пор, пока я не буду уверен в обратном. Это предполагает личный опыт (Марса). Буддизм считает восприятие "я" основой иллюзии, христианство опирается на него как на незыблемую истину. И это верно в том смысле, что субъективное восприятие изначально строится на коллективном разуме (Юпитера). Значит, здесь ставится задача изменить сам коллективный разум. И это в самом деле то, что многократно удавалось христианским странам.
ДИАЛЕКТИКА ВЕРЫ И ПОЗНАНИЯ —
ИЗМЕНЕНИЕ КОЛЛЕКТИВНОГО РАЗУМА
Марс — архетип нового воплощения, Уран — дальнего полёта мысли. Обретение нового предполагает разрыв с прошлым, лишающий душу защиты. Психологически это ведёт к нервозности Овна и Водолея, раздражительности, связанной с постоянным внутренним динамизмом (образ истеричности христианской веры, если она приближается к фанатизму). Если буддизм убирает привычные опоры одну за другой, по-индийски мягко, то христианство одним махом зачеркивает их все, взамен предоставляя одну только идею, причем до конца непонятную: непостижимую даже в принципе. Даже наш личный опыт всегда является только ступенью, в какой-то момент приближавшей нас к истине, но так до конца и не приблизившей тогда! — и тем более неактуален он сейчас: не стоит и вспоминать. Бескомпромиссно противопоставляя жизни смерть, Богу — Дьявола, эта религия сама вызывает страдание, которое не может утихнуть, пока существует этот дуализм, а он будет, пока развивается мир.
Если есть Дьявол, то всегда остается подозрение, что бы ни происходило, оно исходит от него: даже всякое видимое благо может обернуться злом, даже чудо навлекает на себя подозрение. Чудеса от "темных сил" — любимых сюжет западных фильмов. Аргументом за Бога является твердая личная вера собственного "я" — но в чем уверен один человек, другой может сомневаться. И противоборство Бога и Дьявола проецируется на борьбу воль отдельных людей, откуда рождаются войны за веру. Здесь можно вспомнить образ "войны всех против всех", сформулированный Овном Гоббсом.
Позитивная роль этой войны в том, что в ней может родиться действительное понимание того, что же в данный момент является благом для человечества, а что нет. По архетипической логике благом будет то, что ведет вперед, злом то, что консервативно тормозит развитие общества. Так, пройдя горнило инквизиции, наука доказала себя как общественное благо, а мистика осталась в стороне от прогресса. И до сих пор в общественном сознании господствует этот взгляд. С наукой не спорят. Таким образом борьба добра и зла изменяет коллективный разум. Это архетипический сюжет в мифологии проявляется как свержение старого царя богов, организовавшего наш мир, новым, более мудрым, военным предводителем: громовержца Тора (Юпитера) — вождем Одином (Марсом), который садится на его трон. Так одно общественное мировоззрение сменяет другое.
Противопоставление добра и зла — яркая черта архетипа Овна, который осуществляет волевой выбор, а для него нужны ориентиры и аргументы. Поэтому столь большой акцент ставится на защите от сил зла. Если индуизм хранит жизнь, как она есть, предполагая естественный путь её развития,— и потому вопрос зла здесь неактуален, то христианство вторгается в сферу непроложенных путей, совершая экспансию на территорию того, что представляет угрозу человеку — и бессмертию его души, как уже наработанной человечеством данности. Водолейский духовный отрыв от материи до поры до времени оставляет тело в забвении, но о жизни души и её способности к возрождению христианство проявляет целенаправленную заботу, которая становится не личным, как в буддизме, но общественным делом.
Её раскрывают такие понятия православия, как трезвление, страх божий, любовь, покаяние, а католичество делает акцент на унаследованном от иудаизма принятии страданий, трансформирующих душу. Страх и Любовь — также категории иудаизма: сефироты, творящие мир (Гебура и Хесед), как и само понятие Суда (Бина). В комментариях[43] Страх и Любовь даже называются крыльями, с помощью которых человек возносится от нижнего мира Асия к высшим мирам (ранее сотворенному миру чистых качеств Йецира и умостигаемой сфере Брия). Любовь и Страх диалектически едины: и любовь таит в себе страх стыда, исходящий от постижения скрытых истин, принадлежащих лишь Богу.
В христианстве эти понятия приобретают более психологически-бытовое и общественно-значимое звучание. Спасительный страх — трепет за мир — мобилизует внутренние силы Марса, делая человека всегда готовым к импульсу действия. Любовь к людям несёт силу движению вперёд, а покаяние, как открытость всех Божьему суду, разрушает прежние заблуждения души, толкая к постоянному открытию новых истин. Психологически новый вывод, даже самый простой ("виноват я сам") избавляет душу от повтора прежних страданий, давая ей простор, рождающий силу веры,— потому покаяние называется "божьим даром". Практика покаяния (Плутон, дающий новые силы экзальтации Урана) предполагает самоуглубление и самоанализ, и христианство выводит человека к субъективным глубинам его души. Трезвление — внимание к душе, к каждому чувству и движению сердца — учит регулировать анархические движения души, включенной в неуправляемое творчество Водолея. (Вероятно, не будет неверным определить его как очень рациональную медитацию, непременно сохраняющую чувство своего "я").
Через познание внутренних истин человек смотрит на внешнюю реальность: чтобы видеть её глазами того, кто изначально не похож на неё. Это противоположно взгляду восточных религий, где чистая душа отражает истины объективного мира (что и сопоставляет их знакам, рожденным на летнем посыле энергии, ориентирующем человека на внешнюю жизнь). Христианин — странник в этом мире, пришелец из потусторонней реальности своего "я". "И лисицы имеют норы, и птицы — гнёзда, а Сын Человеческий не имеет, где преклонить голову",— говорит Христос (Лука 9,58). И философия христианства, делая это нормой жизни души и лишая её внешних привязанностей и опор, побуждает созидать субъективное царство Божие внутри, чтобы оттуда оно распространилось и вовне.
В этом смысле буддизм, хоть и освобождает душу от привязанностей, но не вычеркивает человека из мира: из мировой предопределенности — настолько, чтобы обязать его туда вернуться и самому сотворить реальность своей души. Он предполагает, что иллюзия мира творится сама собой — в бессознательном процессе игры сознания, лишенном субъективизма исчезающей души. Нет зла, есть только наше непонимание, невидение реальности. С точки зрения веры в судьбу, ни бы ни случилось, происходит лучшее, что могло произойти. Сам Бог делает выбор, откликаясь на несовершенные действия человека. В христианстве же Творец допускает зло: забегание разума вперёд естественной истории — "поперёд батьки в пекло", и потому мы можем творить свою жизнь и мир вокруг себя и лучше, и хуже. Христианство побуждает совершенствовать инструмент души ради дела: чтобы свободно творить, ей приходится сначала познать зло, чтобы потом отказаться от него и стать по-водолейски ангелоподобной.
Уходя вглубь себя и разрывая рамки экологичных законов мирового предопределения, мы непременно сталкиваемся с издержками её несовершенства. Мы видим, что не изжили ещё наследия бессознательного прошлого, соблазна зверств и повторения кровавых ужасов — которые ежесекундно являет жизнь внешнего мира и массовое искусство, отражая потребности мировой души. В то же время тот, кто ощущает водолейское единство людей, провозглашаемое христианским принципом соборности, не может не чувствовать себя её частью: он оказывается лично причастным ко всему происходящему. (Сегодня достаточно включить телевизор — и ты будешь виновен в прелюбодеянии, если не в убийстве: который по этой причине боковые ветви христианства просто отказываются смотреть).
От бездн своей души и тупика страданий мира христианина спасает вера. "Вера укрепляет душевные чувства, и человек ощущает в себе, как будто нечто невидимое убеждает его не внимать видению вещей страшных,"— эта цитата из христианской литературы показывает нам роль возвышенных ощущений Нептуна по отношению к разоблачениям Плутона. Подобно тому, как орбита Плутона находится дальше небесного пути Нептуна — и как в мифологии омывающая мир река отделяет его от царства смерти и не подпускает живых к мраку подземного царства, так силы веры, высшей любви и высшей красоты хранят человека от ужасных истин Плутона и всепоглощающего страдания мировых переустройств.
Как известно из истории, Русь выбрала православие именно за красоту ритуала, и богатство убранства её церквей до сих пор производит впечатление на иностранцев. Казалось бы, очень мирская причина выбора религии — но история поставила на ней акцент, и неслучайно. Вероятно, она отражает не только нашу тенденцию "представить товар лицом", но и стремление сделать веру праздником. Всемирным праздником, который перекрывает страдание и страх. К тому же храм — отражение внутреннего мира: для русской души он красочней и богаче мира внешнего (и если принять во внимание скудость нашей природы и обычную нехватку энергии на обустройство жизни, это естественно). Вдохновение, праздничную красоту и душевную эйфорию православной веры астрологически отражает экзальтация Нептуна в Водолее.
Экзальтация планеты веры в Водолее — знаке мысли — значит также, что каждая мысль имеет своё тончайшее ощущение, а каждое ощущение предполагает сопутствующую ему мысль. "Вера и знание — две стороны одной универсальной силы разумности,"— пишет об этом раннехристианский философ Климент Александрийский.— "Вера без знания не более, чем фундамент без здания". А Августин считает веру первым шагом к знанию: "Ум продвигается вперёд в понимании того, чему он верит. Для невежественной толпы, по-видимому, полезнее авторитет достойных людей, для учёных — приличнее разум." В христианских сочинениях (у Оригена или Николая Кузанского) сам Бог понимается как Мысль (через понятие Урана). И если буддизм учит жить (в потоке жизни, а не своей мысли), то христианство учит думать, побуждая человека запоминать движения души.
Пиетет к знанию, дополняющему веру, христианство наследовало из иудаизма. Постепенно сознательный акцент на вере притушевал в христианстве роль знания — отчего потом, как необходимая компенсация, появилось научное мировоззрение, противостоящее религиозному. Для иудаизма, отразившего психологию наиболее верующего характера Рыб, этот акцент является естественным. Вера Рыб — это пассивное принятие того, что есть, преодолевающее безумные позывы собственных желаний. Но вера Овна — это стремление мысли к будущему и вера в эту мысль. А потому, отрицая знание, мы подрываем корни христианской веры.
Христианство стало неотъемлемой и привычной частью жизни современной европейской цивилизации — но именно поэтому приобрело присущий ей формализм. Приведем слова русского философа В.В.Розанова: "Религиозное мышление, в пределах схемы христианской, давно представляет собой иссохшую мумию в драгоценной саркофаге, о которой никто не заметил даже момента, когда же именно она перестала жить и дышать."[44]
Критическое отношение к современной христианской повседневной религиозной практике выражали чуть не все мыслители XIX-XX веков, кто обращался к этой теме. Мысль Розанова продолжает наш современник А.Уотс, священник англиканской церкви, покинувший её лоно ради изучения восточных учений: "... мы духовно парализованы фетишем Иисуса... Его буквальный евангельский образ за долгие столетия почитания стал больше похож на кумира, чем все изваяния и столбы на свете, и сегодня почитать Его и поклоняться Ему на самом деле — значит разрушать этого кумира."[45]
Характерен взгляд Юнга об отрыве внешних ритуалов от естественных корней души: "Христианская цивилизация показала ужасающую пустоту: она имеет внешний лоск, но внутренний человек остается незатронутым, и следовательно, неизменным. Его душа отделена от его внешней веры; в душе своей христианин не идет вровень с внешним прогрессом. Да, всё должно быть найдено вовне — в образе и слове, в церкви и Библии — но никогда внутри. Внутри, как и в древности, правят архаические верховные боги; то есть внутренняя связь с внешним богообразом не развивается из-за недостатка психологической культуры, и следовательно, проникнута язычеством. Слишком мало людей имеют дело с божественным образом как внутренне присущим своей душе. Христос встречает их только вовне и никогда внутри души; поэтому темное варварство всё ещё царствует там; и теперь во все более поношенном одеянии оно затопляет мир так называемой христианской цивилизации."[46]
В христианстве, сложившемся как идеализация Овна, вера служит точкой опоры, от которой следует оттолкнуться (так сила Марса опирается на невидимую мощь Нептуна) и которая служит наградой, надеждой на лучшую жизнь (экзальтация Нептуна в Водолее). Но она не подтверждена природным естеством: христианство ставит задачу развития веры в то, чего в природе нет,— и как искусственно воссоздаваемая, вера христиан обычно далека до детской простоты. Как пишет Бердяев: "Христианство закрывает наглухо внутреннюю жизнь природы и не допускает человека к этой жизни. Оно как бы умерщвляет природу. Это — оборотная сторона совершенного христианством великого дела освобождения человеческого духа... Христианство совершило процесс освобождения человеческого духа через отделение его от внутренней жизни природы. Природа осталась погруженной в тот языческий мир, от которого следовало оттолкнуться."[47]
Чтобы подчеркнуть негатив искусственности — умственности — того мира, который во все века творило христианство, вновь обратимся к словам критиковавшего его Уотса, говорившего, что христиане воспринимают Христа архитектором или механиком мироздания, который остается вне этого мира. Они скорее видят в нем скорее некую систему принципов, чем живую реальность и внутреннее содержание всего. Поэтому человеку, который хочет включиться в христианское миросозерцание, приходится совершать над собой неестественные усилия, отстраняющие его от обычной живой реальности, к которой обращено сердце человека, и потом вновь достигать её с превеликим трудом (что подчеркивает именно водолейскую задачу осознания мира, а не непосредственной жизни в нем, которую архетипически ставит эта религия):
"Когда я ухожу из церкви, покидаю город и выхожу под открытое небо, когда я вместе с птицами — не взирая на всю их жадность и ненасытность, вместе с облаками — несмотря на все их громы и молнии, вместе с океанами — несмотря на бури и всех чудовищ, сокрытых в бездне, я не способен ощущать христианство, ибо я нахожусь в мире, который растет изнутри. Я просто не могу почувствовать его жизнь, нисходящую к нам извне, сквозь звездную твердь — даже если считать эти слова просто метафорой. Точнее, я не в состоянии почувствовать, что эта жизнь исходит из Иного, из Того, Кто качественно и духовно находится вне всего живущего и растущего. Наоборот, я чувствую весь этот мир, движущийся изнутри, из глубины столь же бездонной, как и моя внутренняя глубина, более истинным "я", чем мое внешнее сознание".[48]
"Вы не от мира,"— говорит Христос (Лука 9,50). Но именно поэтому христианская вера — во многом вера от ума, часто не способная существовать без выдвигаемой на флаг идеи. Даже мнимое сумасшествие почитаемых в христианстве юродивых — выражение их опорной идеи, рожденной в противовес бытию. Розанов пишет о православии: "Все жизненное, живучее, крепкое земле, преданное труду, надеющееся на людей и их свойства человеческие, не только стерто здесь, но и вырвано с корнями; и выброшена за порог церковный самая земля, на которой могли бы укрепить свои корни эти земные лилии."[49] Православие не возводит в принцип ощущение радостности, "переносит Голгофу в сам Вифлеем", и получается так, что оно возвеличивает не царство Божие внутри нас, которые живут сейчас, а иное бытие за гробом.
И нет ничего удивительного в том, что отвергающая жизнь религия и не живет в своем официально признанном стволе. Лишь в ответвлениях, рожденных в противовес: таких, как старообрядчество — можно найти жизненную яркость песен-молитв и красоту самовыражения искренней веры, о чем пишет Розанов. Официальная церковь утрачивает истину живой веры, ставя букву выше духа — именно потому, что не имеет, кроме буквы, иной опоры в миру. И православие остается верой детей и старушек, для которых мир и его социальная жизнь ещё или уже не важны, а буква ещё или уже не может заслонить духа.
Вера не от естества, христианская вера легко доходит до фанатизма, примером чего служат не только крестовые походы средневековья, но и современное глубоко запавшее в душу и до конца не изжитое представление о соблазнительной греховности плоти и порочности внешнего мира, более проявленное в католичестве. Ничто не может избавить человека от "первородного греха" (если не придерживаться твердой уверенности, что Христос уже сделал это, выведя из ада прародителей Адама и Еву) — и ныне европейские мыслители приходят к неутешительному выводу, что "компенсацией чувства греха стало уклонение западного человека от христианской традиции, которая его явно тяготит."[50]
Бороться с радостью жизни и её естественными инстинктами бесполезно — природа мстит за себя. Но можно понять их суть, что делает западный священник и философ Тейяр де Шарден, для которого несомненной основой всякой любви является любовь космическая, всеобщая. В ней суть нашего инстинкта влечения друг к другу; а секс — лишь её частичка, которой не заменить целого. Если человек прикасается к божественной любви, удовлетворены все его инстинкты; если её нет — ничто не сможет их удовлетворить. Ни формальное поддержание праведного брака, ни эротика с порнографией, ни гомо- и гетеро-сексуальность, ни полный целибат.
Фанатично отвергая радость этого мира, христианство во все времена порождало экстремистские течения, ожидающие близкого конца света. Но справедливости ради надо заметить, что это также одна из закономерных черт марсианского мировоззрения. Вместо поступательных трансформаций Плутона оно предлагает разрушить весь мир до основания: поскольку преодоление смерти в овенском архетипе возрождения подразумевается само собой.
Отрицания созданного мира не было в иудаизме, этическое учение которого основано на не случайности божьего творения. Но когда философская идея противовеса внутри божественного бытия профанируется христианством как противоборство Бога и Дьявола, и осмысление мира в гностической традиции доходит даже до мысли, что творцом всего видимого является Дьявол, в то время как Богу остаётся лишь неведомое царство того, что ещё не сотворено.
Но рациональная, гностическая ветвь остаётся лишь боковым ответвлением христианства, которое с марсианской прямотой утверждает лишь то, что царство будущего века — лучше нынешнего и призывает верить в него, оставив рациональные размышления в стороне. Логически разбираясь в христианском учении, мы рано или поздно дойдём до абсурда. Для христианского миросозерцания рациональное познание не достигает истины: о которой свидетельствует лишь сила духа человека. К знанию о ней можно приблизиться лишь путём озарения ("illuminatio" Августина), интуитивно предвосхищая её.
Ставя акцент на вере, под истинным знанием, как и под мыслью, христианство понимает озарение Урана, а не информацию Меркурия. Двоичная логика мысли Меркурия не оставляет места чуду, непредсказуемая мысль Урана живёт им. Легенды о христианских святых и мучениках, не горевших в огне и не тонувших в воде, подчеркивают силу их веры в невозможное, ставящую их выше ощущений физического тела. Праведники верой творят чудеса, и этим они разрушают предопределённость прошлого ради непредопределимости будущего. В иудаизме по закону противовеса небольшое количество праведников уравновешивает большое число грешников: роль тех и других предопределена, и в конечном итоге последние так же необходимы, как и первые. В христианстве закон равновесия полярностей откровенно нарушается в сторону праведников, и мир сдвигается с отправной точки: будущая гармония будет непостижимо другой. Обозначенной божественно неопределимой мыслью — и созданной волей людей.
СВОБОДА ВОЛИ.
КАТОЛИЧЕСТВО И ПРАВОСЛАВИЕ
Разрыв первых христиан с прошлым и необусловленность их поведения внешними обстоятельствами даёт психологический толчок к распространению учения о свободе воли, которое по праву можно назвать христианским. "И познаете истину, и истина сделает вас свободными" (Иоанн: 8,32). Акцент христианской свободы, отличающей её от освобождения буддизма, в том, что это прежде всего свобода действия (и лишь потом свобода души). В восточных религиях действие сковано законами мира — оно не нарушает общей гармонии предопределения, и лишь душа может освободиться от него. В христианстве Бог дал человеку свободу действовать на свой страх и риск, нарушая эту гармонию даже с разрушительными для мира последствиями. Это создает драматизм истории, как она представляется взгляду христианской культуры. Как пишет Н.Бердяев, "христианство впервые внесло в сознание понятие свободы, неведомое эллинскому миру, которое также было необходимо для конструирования истории. Христианство создало эту бурную, бунтующую историю западных народов, которая и сделалась историей по преимуществу."[51]
В понимании своей свободы: её нептунианском ощущении, урановском предчувствии и сатурнианском применении — главный движущий импульс, искра энергии христианства, зажигающая его факел, видимый всему миру. В христианском стремлении к манифестации истины свобода — абсолютная, когда даже Бог не навязывает человеку своей воли,— сама по себе есть благо, и вне свободы не может быть добра: "Христианство утверждает свободу добра. Оно утверждает, что добро есть продукт свободы духа, и что только то добро, которое есть результат свободы духа, обладает истинной ценностью и является настоящим добром."[52]
Когда человек сам выбирает путь, он берёт ответственность за происходящее. Эта та серьёзность, о которой мы говорили в начале, и для которой не требуется даже стимула быть помощником Творцу. Человек одинок в своем выборе. Бог не помогает ему, не осуждает и не оправдывает его действие — такое видение приближает нас к свободе. Как говорит Бердяев, "свободен духом тот, кто перестал ощущать историю как внешне навязанную, а начал ощущать историю как внутреннее событие в духовной действительности, как свою собственную свободу."[53] Правда, христианская свобода привела и к духовной децентрализации, автономии и разделению всех сфер культуры и общественной жизни. Ныне мы с трудом пытаемся воссоединить раздробленные области жизни и массовой информации, науки и религии, будучи вынуждены искать то определение единого духовного центра, которое удовлетворяло бы всем этим сферам и возвышало бы над практической конкретикой субъективно переживаемого. Пока свобода мыслится и становится отрывом от Бога, это ведёт человека к истощению творческих сил и самоотрицанию.
Идея непредопределимости будущего и свободы воли — кардинальные идеи мировоззрения Водолея. Христианский философ Боеций, живший в V веке, когда была ещё жива греческая логическая традиция обсуждения религиозных вопросов, совмещает божественное провидение с человеческой свободой в такой геометрической схеме. Провидение остаётся простым и неизменным, подобно неподвижному центру движущихся окружностей. Центр — свободная воля Бога, окружности — предопределённые судьбы созданным им вещей. Чем дальше человек удаляется от центра, тем больше он ощущает движение колеса фортуны, с необходимостью влекущего его за собой. Чем ближе человек к Богу, тем более он неизменен и свободен. Судьба не является препятствием свободе, ибо её можно преодолеть выходом из своего круга времени. И знание не мешает свободе. Когда мы видим, что солнце восходит, не это заставляет его восходить. Ничто не мешает человеку выбирать, хотя Бог знает, что он выберет.
В чём же основа христианской свободы? — В водолейском понятии соборности, устремляющей душу человека выйти за пределы себя, размыкая границы его собственного предопределения. Поскольку в человеке живёт и действует множество свободных человеческих воль, постольку собственная судьба не имеет над ним силы. Архетип Овна сталкивает это множество воль между собой в войне всех против всех, разделяя даже членов семьи, о чем говорит воинствующее христианство (хранящий родовые связи Сатурн в Овне в падении). Но постольку, поскольку собственная воля становится всеобщей, эта война прекращается, становится близостью всех в единой предопределенной Провидением мысли — которую проявила для мира личная энергия тех, кто вышел за рамки своей обособленности и включился в мировое сражение. Так планета свободы Уран рвёт путы предопределения Сатурна.
В христианстве заложена водолейская тенденция к свободному объединению всех, что выявляют слова: "Кто не против вас, тот за вас", сказанные Христом апостолам, когда те засомневались в человеке, который не следовал за Христом, как его ученики, но исцелял его именем (Лука 9,50). Если не все христиане помнят их, то это лишь говорит об их внутренней несвободе.
Психология творения реальности коллективна. На каком-то витке времени личность может обогнать общественную мысль, но ненадолго: по проложенному пути вслед за ней идут те, чей импульс души также устремлен к прогрессу — не давая возможности первому слишком воспользоваться обретенной властью. Издержками этого водолейского представления сегодня является как преувеличение роли гения, опережающего мыслью историю, так и преувеличение роли общества, по сравнению с которым потуги отдельного человека — лишь одна четырёхмиллиардная доля в общем прогрессе. Такой взгляд останавливает пассивную экспансию знака Рыб, но для христианского взгляда человек не должен быть ни единоличным царём мира, ни песчинкой в мировом океане. Недостатки и массовых устремлений православной России, и индивидуалистического пути католического Запада слишком хорошо известны.
В этом смысле католичество, ставящее больший акцент на личном и телесном, противопоставляется оторванному от земли коллективистскому православию как Овен — Водолею. Обращает на себя внимание по-марсиански мужская ориентация католичества, канонизировавшего Деву Марию лишь в XX веке — в то время, как для православия образ Богородицы в повседневном обиходе был чуть ли не более важным, чем образ самого Христа. Православие более по-женски душевно. Овенский акцент на личном "я" как основе веры и тождества с божественным звучит в словах современного католического деятеля, монаха Т.Мертона:
"Чем более дерево похоже на самого себя, тем более оно похоже на Него. Если оно пытается быть похожим на что-либо другое, чем по замыслу Бога оно быть не должно, оно становится менее похожим на Него и менее способно славить Его."[54]
При этом интересно, что название православия, напротив, отражает знак Овна (orthodoxeo — "праведнoe мнение", т.е. религия правды), а католичество, означающее "соборность", берет на знамя водолейскую идею объединения. Но чудо и всеобъемлемость христианской религии формирует одновременный психологический акцент на обоих архетипах: когда тот огненный толчок, который даёт кардинальный знак Овна, стабильный ветер Водолея поддерживает в состоянии ровного пламени. Для воюющего за личную правду Овна идеалом остаётся нравственное сообщество людей Водолея — что проявилось в образовании христианских общин. Мечту о таком обществе являла и идея коммунизма: неслучайно православный деятель прошлого века Бердяев писал о том, что коммунизм имеет все черты религии.
В общей системе религиозных вер религии главной кардинальной точки года — христианство и иудаизм — можно назвать религиями возрождения. Их объединяет психология душевных трансформаций, нацеленных на сознательное формирование будущего в опоре на мыслительный процесс. Их философским синтезом можно считать учение о единстве человеческой свободы и высшего предопределения: о свободе воли человека, чудесно рожденной материально предопределёнными законами этого мира и рождающей его согласно божественному предопределению. Их общий образ человека, свободно следующего божественному предопределению,— это образ мессии.
Будучи наиболее кардинальным знаком из всех кардинальных, Овен задаёт самую радикальную идею. Но как знак огня, он вспыхивает и гаснет: устремлённый к новому, он не придерживается никаких устойчивых моделей (в отличие от Рыб, которые, будучи ещё привязаны к прошлому бессознательной гранью своего бытия, регламентировали своё поведение). Первые христиане героически погибли бы вместе с их идеей, если бы её не сохранила вера в чудеса стабильного знака Водолея, давая возможность длительного существования религии. Мутабельный знак Рыб, предвосхищающий христианство и поддерживающий его верой, служит связующим звеном между искрой настоящей новой реальности Овна и мыслью будущего Водолея. Иногда всё христианство определяют как знак Рыб, поскольку Рыбы — символ веры как таковой и этим знаком можно обозначить любую глобальную религию. Но суть христианства — не в рыбьем смирении перед тяжестью мира, а в преодолении её — радостью надежды на будущее.
Веру в будущее в большей степени являет православие, оставаясь краеугольным камнем христианства. Католичество же опорой стабильной формы веры делает не идею, а религиозный институт, обожествляя папскую власть (Юпитер). Но согласно водолейской доминанте христианского мировоззрения, истинный христианин — не тот, кто регулярно исполняет обряды. А тот, кто живёт невозможной надеждой на то, чего нет и не может быть, зажигая её в себе и не давая ей угаснуть. И в большей степени, чем православная церковь, искру веры христианства — и культурные завоевания России — хранит и доносит до нас по-овенски православное понятие подвига.
Вспыхнувшая как ярчайшая идея лучшего из знаков — первого весеннего знака Овна, христианская вера оказывается не стабильна без поддержки мечты Урана или церкви Юпитера. Она выносит саму себя за рамки создаваемой ей культуры, не зная покоя буддизма и золотой середины даосизма. Христианская культура ратует за новое и потому разрушает мировое равновесие сил, так как не видит в нём горения идеи. Её методы радикальны, и атеизм — это лишь одна из её идей свободы, а строительство коммунизма — мечты наяву — не более смелый шаг, чем мученичество первых христиан или крестовые походы. Коммунистическая идея — это естественное стремление к стабильной форме существования пламени Овна — правды созидания нового мира, которая в этом мире живёт лишь временно. (Это соответствует тому, что опорой Овна является Рак — знак бесконечной изменчивости жизни.)
Если бы удалось вернуть православию его исконно-воинствующее, овенское начало, не только разрушающее старые каноны, но и прокладывающее новые пути, это стало бы настоящим возрождением этой религии. Современность христианства — в его активной позиции. Без неё оно остаётся лишь архаической историей или утопией будущего.
ИСЛАМ
"Когда Аллах хочет добра какому-либо народу,
он даёт знание его царям и царскую власть учёным."
(Акуширван)
Путём, перенявшим черты одновременно Рыб и Овна, иудаизма и христианства, впитавшим в себя их идеи и их мифологию, стал ислам. Психологию мусульманства, как и национальный характер арабского мира, мы можем сопоставить архетипу Скорпиона, которого со знаком Овна роднит общий управитель Марс, а со знаком Рыб — эмоциональная стихия воды. Подобно христианству, ислам основывается на образе совершенной личности, но вера его носит более чувственный характер, чем христианская, по-водолейски приверженная холодному царству духа, изгоняющего из религии всякую чувственность. Интересно, что в мифологии образы Марса и Плутона некогда составляли один архетип (бога войны и смерти), а далее их функции дифференцировались (личное начало воина Марса оказалось противопоставлено силам невидимого мира Плутона). Подобно этому, в истории развития религиозного сознания также возникло противопоставление учений, возникших из единого корня и базирующихся на тех же архетипах Овна и Скорпиона: христианства и ислама.
Импульс энергии, дающий силу новому рождению, подразумевает единство и борьбу противоположностей (духа и материи, отраженную в иудаизме как полярности созданного мира, а в христианстве как "нераздельность" и "неслиянность" двух природ Христа). Эти два аспекта единства и противопоставления проявляют различие Марса и Плутона: Марс ставит акцент на единстве и нераздельности, Плутон — на разделении и борьбе. Марсианскую идею единого порыва возрождения проявило христианство, приобретя водолейский акцент в православии и католической идее соборности. А содержащийся в иудаизме аспект противоположности двух полюсов творения, необходимый для трансформации мира и соответствующий архетипу Скорпиона, выявил ислам и его наиболее мистическая ветвь — суфизм, как учение о любви.
В некоторой степени к психологической проблематике Скорпиона обращалась также идеология средневекового католичества, сделавшая акцент на земных страданиях Христа и мучеников-христиан. Но идеалистическая ориентация Водолея: тяга к тому, чтобы увидеть чудо вместо истины земной любви и борьбы, заставляла христианство просто отвергать существование полярностей бытия (что отражает падение Плутона в Водолее). Идеализация очистительного страдания и неспособность справиться с полярностями мира привела католичество к крестовым походам и охоте на ведьм.
ДВА ПУТИ ПЕРЕДАЧИ ИМПУЛЬСА —
УЧИТЕЛЬ И ТРАДИЦИЯ
В исламе мы находим тот марсианский демократизм, который не сохранило христианство на пути формирования своих социальных (юпитерианских) институтов. Так, простое искреннее произнесение формулы: "Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк его" — делает человека мусульманином. Для простоты единства ислам отверг догмат Троицы и позволил совершать богослужение любому члену общины. Но утверждая земной, юпитерианский аспект религии как социального института, он поднял на недосягаемую высоту роль истинного учителя, разделив мусульманство на две партии — шиитов и суннитов.
Для шиитов авторитетный учитель имам, потомок дома Мухаммеда Али,— тот, кто как пророк своего времени, указывает единственный истинный путь к Богу. "Тот, кто умирает, не зная истинного имама своего времени, умирает смертью безбожника",— считают шииты: подобно тому, как для христиан не знает Бога тот, кто не знает Христа. Марс предполагает единократное полное обновление мира и, подобно этому, приход одного мессии, Скорпион — постоянную частичную трансформацию и, как следствие того, её земные ориентиры. Для Скорпиона человек-учитель соединяет людей с Богом через материю чувства (по мнению шиитов, наиболее доступную потомкам Али) и потому служит наиболее непосредственным проводником истины.
Значимость учителя мы видим и в суфизме, и это — одна из характерных черт мировоззрения знака Скорпиона. Учитель даёт тот импульс, тот внутренний толчок любви к религиозному познанию, который не даёт сама по себе внешняя традиция, по-стрельцовски формальная. Прямая передача силы — даже если это сила веры (или, как бы мы сказали более материалистически трансляция энергии определенного качества) — делает ислам сегодня очень актуальным учением. Современный мир доверяет непосредственно ощутимому. Идея и цель шиитов: прикоснуться к Богу через учителя — то, что должен совершить каждый истинный мусульманин — проста и понятна. Если учесть возрастающее у нас количество проповедников всех религий, то исполнение этой задачи становится доступной и в нашей стране, и не только через суфизм, а и другие веры — прежде всего буддизм и католическое протестантство. (Но православные люди такой путь до сих пор неслучайно считают "бусурманским"!— то есть мусульманским).
Второе направление ислама называет себя суннитами, что переводится как "люди традиции": оно в большей степени доверяет чистоте передачи традиции. Здесь акцент ставится на том, что божественную энергию и силу веры несет в себе само учение и ритуалы ислама, не столь большое внимание уделяя тому, кто выступает транслятором этого учения. Такой подход несколько напоминает христианскую традицию, где личность священника — ничто по сравнению с тем делом, которому он служит. Однако такая идеи исламу не близка, и сами люди, сегодня знающие истину, остаются не менее значимы, чем истина традиции. Это будет понятно, если вспомнить, что ислам возник через семь веков после христианства, на том этапе развития мысли, когда личность уже неоднократно и во всю мощь проявила свою силу в истории, стала править миром и доминировать над коллективными процессами. Поэтому ислам с самого начала несет в себе импульс личностного развития больший, чем христианство.
Два противоборствующих течения шиитов и суннитов противопоставляются как плутонианская (обращение к учителю) и юпитерианская (опора на традицию) компоненты общего марсианского архетипа: который в истории развития сознания оформился позднее на базе их обоих — и выше и того, и другого ставит личную преданность истине. Отражая психологию Скорпиона, ислам полностью опирается на мобилизацию внутренних сил и резервов человека, а потому в нём нет культа святых и особого социального института священников, как в христианстве. Внутренний нравственный закон личности (Марс) должен доминировать над традицией (Юпитера). Как писал известный мусульманский философ Аль-Газали, "традициям человек может следовать только в том случае, если подражание авторитетам носит у него бессознательный характер. Но стоит ему осознать это, как предмет его подражания даёт трещину и рассыпается на мелкие осколки."
СУФИЗМ —
ЭКСТАЗ СЛИЯНИЯ С ИСТИНОЙ
Путь того, кто ищет Бога,— любовь, обнаруживающая истину души. Такова суть суфизма, философской квинтэссенции ислама, обращающегося к преобразованию разумом внутренней природы человека. Преобразование души здесь происходит более осознано, чем в христианстве. Из всех учений суфизм наиболее ярко отражает психологическую проблематику знака Скорпиона, который обращается к той земной энергии, которая кроется во взаимодействии людей, лучше всех чувствуя полярности и связь противоположного. Любовь суфизма — не христианская возвышенная любовь, равная к ближним и дальним и питающая веру (Уран, дающий возможность экзальтации Нептуна). Это всепоглощающая страсть, мобилизующая все силы на свершение (Плутон).
Типичная христианская любовь к Богу — идеальная мечта о нём, психологически родственная влюблённости. Она растворяет энергию сублимированных душевных сил в безличном единстве всех, отвлекая её от предмета притяжения к духовному творчеству бесплотных идей — и в великом милосердии даря её всем, кто в ней нуждается. Поэтому неслучаен в христианстве образ распутницы, наряду с образом молодой целомудренной девушки: рассредоточение страсти — первый шаг к тому, чтобы нивелировать её, переводя её в иные сферы. Но страсть ислама присваивает энергию себе, устремляя её лишь к любимому и вожделея постоянной близости с ним. Такой близости с абсолютом добивается суфизм.
Свершение суфизма — познание истины: видение мира в истине и слияние с ней (wa'hadat)— с божественной энергией активности, которая сотворила мир. В иудаизме слияние с истиной (Нептун) возможно лишь в конце времен. В христианстве познание (Уран) даруется лишь праведникам свыше. Суфии мыслят его нормой своей жизни. Страсть Плутона — первый шаг к этому, трансформация — второй. Любовь преображает мир, и если христианская любовь — лишь вера в глобальное преображение будущего, то страсть преображает мир для человека уже сейчас, давая возможность увидеть его другими глазами — в том смысле, как говорит об этом суфийский философ Мевлана: "Когда влезешь на вершину древа существования, этот мир представится лишь местом, полным ядовитых скорпионов. Но когда оставляешь древо существования, то воспринимаешь мир страной, в которой живут луноликие красавицы."
Через любовь на земле Бог открывается людям. В суфизме первый шаг сближения с Богом — любовь своего друга, и потому суфии говорят: "найди пира, не ходи один". Суфийские сказки нередко начинаются словами: "Встретились три (четыре) друга и решили объединить свои усилия" (вместе странствовать, служить людям или постигать истину). Это — развитие христианской идеи: "где двое или трое соберутся во имя Моё..." Но если апостолы Христа почти лишены индивидуальных черт, то объединение людей в исламе сопровождается личным характером отношений. Кроме над-индивидуальной связи с истиной проявляется и более конкретное и близкое повседневной жизни, особенное взаимодействие — друзей или возлюбленных, искателей или соратников. Так отношения любви связывают учителя-муршида и ученика-мюрида.
В едином порыве их любви рождается стремление к высшему совершенству, сила на свершение и тот огонь страсти, который позволяет суфию аль-Халладжу сделать свое знаменитое восклицание: "Я есть Истина!" (ана-ль-хакк, где хакк — один из эпитетов Аллаха) или "я — Аллах!" — Я знаю Бога, я видел невидимого Бога, и божественное будущее проявилось во мне самом! Так говорил и Иисус, и ислам видит в нём одного из Учителей. Но страсть к Богу даёт силу не стесняться этой истины любому человеку, рождая её в его грешной душе. Иудей страшится Бога и стыдится разоблачения Его истин в тот момент, когда они открываются ему. Христианин заранее преодолевает стыд раскаянием исповеди — за которым следует причастие, как радость, уже свободная от гнета страха. Суфий, представляя себя столбом мира (кутб), в котором укоренилась божественная сущность, и говоря: "На мне вращаются небеса. Подивись столпу, который их держит: он — их центр,"[55]— не ведает ни стыда, ни страха. — И, рассматривая историческую преемственность этих религий, можно видеть, как сознание и психика становятся всё более устойчивыми к раскрытию тайн мироустройства и интимных граней личности. Физиологические реакции телесной витальности на тонкие энергии любви подчиняются человеческому контролю.
Правда, эти религии отстоят друг от друга на семь веков: столько потребовалось человечеству для каждого следующего шага на этом пути. Но он был пройден, и уже в прошлом веке индус Рамакришна, почитавший Вселенскую мать-Дургу в ожерельи из черепов, учил: "Нет любви, где есть ненависть, стыд и страх." Любовь преодолевает относительность полярностей добра и зла, влечения и отталкивания, стремления и страха, разоблачения и стыда. И в слиянии этих противоположностей остается лишь добро, устремленность и откровение.
В экстазе любви (ваджд) просветленный мистик всецело отождествляет себя с Богом, в нем являет себя дух пророка Мухаммеда: и это выглядит так, как если бы наше "я" обладало влиянием на весь миропорядок, было причиной всех вещей, как говорит поэма ибн аль-Фарида "Большая Таийя":
"Нет небесной сферы, кроме той, где из света моей внутренней сущности создается ангел, указующий пути по моей воле.
И нет обиталища, кроме того, откуда от переполнения моего внешнего бытия падает капля, которая заставляет тучу изливаться дождем.
Рядом со мной, взошедшим, далеко распространяющийся свет солнца подобен слабому мерцанию, а рядом с моим водоемом безграничный океан подобен капле."[56]
Когда человек воспламенён любовью, он близок к божественному огню, являющему истину преобразования реальности. Когда нет, то нет и внутренней силы на постоянное преобразование личности и изменение повседневного мира, а в этом задача знака Скорпиона. Страсть разрушает стереотипы, и в этом очистительная миссия Скорпиона. Руководствуясь внутренней истиной души, суфий становится выше общественной морали и бросает ей скорпионовский вызов, заявляя: "Закон существует для вас (неизбранных), а истина — для нас."
Понятно, что этот взгляд оправдан лишь тогда, когда человеческая страсть не ищет иной награды, кроме разоблачения истины. И все внешние проявления добра действительно оказываются неважны: как диктует психология Скорпиона — знака, крайне подозрительного к жизни и абсолютистски отрицающему её благополучие ради познания его скрытых мотивов. Иначе такой подход к миру ведёт не к истине, а к упорству в своих заблуждениях, попутно оправдывая и преступления,— отчего христианство и считало всякую страсть искушением Дьявола.
Скорпион абсолютизирует власть внутреннего над внешним. И в суфизме поощрялось умышленное показное неблагочестие ( например, питьё вина, на которое в исламе существует строгий запрет), ставившее человека под удар внешнего порицания большинства правоверных, если оно способствовало закалке его внутренней нравственной ориентации. Отсюда родился поэтический образ опьянения любовью и слияния с возлюбленной, как слияния с Богом.
Отрицание внешнего вылилось в исламе в запрет изображать Аллаха, и лики его пророка и святых: их образы — ничто по сравнению с их внутренней духовностью. "Остерегайтесь изображений — будь то бога или человека — и не рисуйте ничего, кроме деревьев, цветов и неодушевленных предметов",— так говорил Магомет. Бог должен жить не в кумирах икон, но в человеческом сердце.
Исторически это — наследие зороастризма, которому было присуще стрельцовское, по-осеннему абстрактное понимание божества, для восприятия которого не требуются статуи и алтари. Оно растворено в изначальной природе (стихий) и присутствует в мире как Закон (Митры). Человек же — лишь проводник энергий и исполнитель закона. Если он совершенен в этом, то становится пророком или святым, и мы можем нарисовать его в память о том, что такой человек был. Но как изобразить то, что делало его таким — Закон или энергию? Нарисовав образ Бога, мы не отразим самую суть его божественности. Юпитерианский штамп внешней формы лишь помешает выйти к внутренней истине, индивидуальной для каждого. Создавая икону и просто глядя на неё, верующие люди запечатлевают в образе то, что хотят узреть,— но где гарантия, что это именно то, что есть на самом деле? — Остаётся положиться лишь на чудо, что Бог и святые сами снизойдут в приготовленные для них материальные обличья — но как раз такая вера в чудеса на общее благо, характерная для христианства, не отличает прямоту ислама.
МУДРОСТЬ ОЗАРЕНИЙ
Как буддизм и христианство, суфизм изначально предполагает сублимирующий энергию аскетизм: "суфии" переводится как "носящие власяницу". Уже Бируни, однако, трактует его как "суфос" — "мудрец", что показывает перенос акцента с творчества внутреннего царства на знание о нём. Отказ от внешнего мира и незатронутость его страстями не является целью, достижением служит снятие покрова с истины. Это отражает экзальтацию в Скорпионе Урана — планеты озарения и знания. Знание ("'ilm")— одна из основных категорий ислама, и если сравнить средневековую образованность христиан и мусульман, предпочтение придётся отдать вторым. Именно арабы сохранили и стали развивать научные идеи греков, которые потом у них переняли и христиане, вернувшиеся из крестовых походов.
Нельзя сказать, чтобы христиане, правильно понимающие задачи своей религии, не любили знания или были лишены мистических озарений. Но не знание является маяком и ориентиром религии Водолея, а страдания и терпение земного пути, не высота, но сокрушенность духа (Сатурн, второй управитель Водолея, дающий возможность экзальтации Марса — и сочетание этих качеств как раз даёт максимальную силу на земное воплощение идеи. Отказ от своих устремлений — сокрушенность привлекает внешние силы — энергию "сверху", а страдание и терпение мобилизуют внутренний потенциал — задействуют ресурсы "снизу").
Психология христианства, отодвигая в бесконечное будущее конечную цель единства, делающего всё тайное явным, практически не предполагает существования людей живущих и одновременно достигших высшего познания. В этом сила и слабость христианства: святой человек — это небывалое чудо, в то время как все остальные — лишь недостойные грешники (заблуждающиеся невежды). Этот взгляд водолейского равенства хорош для объединения всех, но может служить тормозом личного познания.
Мировоззрение ислама утверждает, что необразованный человек подобен спящему наяву. Согласно мусульманскому философу Ибн-Араби, знание — это психологическая потребность человека, более сильная, чем потребность в пище. Как и пища, оно доставляет человеку удовольствие. "Душа любит предметы психологического знания, независимо от того, хороши они или дурны,"— пишет философ Аль-Амари. Стремление к познанию имеет ту же природу, что и физическая страсть. И это соответствует тому, что в суфизме знание истины достигается страстной любовью, проникающей до глубин материи. "Только люди сердца понимают язык земли, глины и воды,"— гласит мудрость суфиев.
Истина скрыта внутри вещей как закон единства и борьбы полярностей, как внутренняя энергия материальных предметов, которую символизирует управитель Скорпиона Плутон. Эта энергия, способная трансформировать мир, разрушительна для всех его устойчивых форм. Такое представление позволяет нам понять, почему суфии говорят: красота Бога не может проявиться в мире, как она есть: она сожжет и разрушит всё. Бог создал покров истины, потому что мы не в силах видеть лицо Бога без покрова.
Представление об ослепительном свете Небес и невозможности непосредственного явления божества на земле во всем его великолепии — роднит ислам с иудаизмом и христианством (и даже античностью: вспомним Зевса, испепелившего Семелу, когда она попросила его предстать в своем истинном облике). Но в иудаизме по-Рыбьи милосердный Бог сам снизошёл до людей, облачившись в покровы. Христианство по-водолейски разделило неведомое на две части: бесплотный свет Бога и материальную тьму Дьявола, устремив людей познавать лишь светлую половину своей души. То, что суфизм назвал страшную и ужасную энергию Плутона, которую отвергло христианство, божественной красотой, было историческим шагом вперёд в развитии представлений о мире.
Что же делает восхождение к Богу, снимающее покровы с истины, неопасным: не разрушающим тело и душу суфия? Сердце ищущего должно стать зеркалом, где исчезают все его личные намерения и отражается только красота Бога: человека хранит чистота (неразвращённость) не только его тела, но самого разума, не навлекающая трансформаций на то, что не подвержено тлению. Суфизм предполагает, что в озарении знания, устремляющем человека к Богу (хал: "миг, озарение, вспышка"), исчезают заблуждения нашего "Я!" вместе с ложной оболочкой его обособленности. Любовь — "Ты!"— выводит человека за пределы себя, к водолейскому единству "Мы!". Пророк Мухаммед проповедует от лица этого божественного "Мы". Но в мистическом слиянии с Богом исчезает и "ты" земной любви и "мы" общего единения. "Как только мы покинем понятие "мы", исчезнет "я" и "ты" и останется лишь Бог",— говорит Мевлана. Самосовершенствование предстаёт как шлифовка зеркала души и расширение охвата любви: "я" находит отражение в "ты", в "мы" и, наконец, в Боге. Любовь, как говорит Руми, есть "лестница души". Характерный для Руми и мистиков образ зеркала — символ чистоты души — показывает, что знание суфизма предполагает водолейскую чистоту отражения мира.
И второй характерный образ суфизма — образ чистой воды в колодце: "Каким бы человек ни был, все равно внутри его есть колодец воды, но он не явен. Следует очищать колодец и воду делать явной. Сделай так, чтобы в твоем колодце была вода, и сколько бы ты не брал её и не отдавал другим, не становилось бы её меньше, а наоборот, больше, и чтоб она не стала зловонна, а наоборот, сколько бы ни стояла , становилась все чище и лечила тяжелые болезни". (Азиз ан-дин Насафи. Трактат "Зубдат ал-халк").[57]
Понятие озарения: доходящего до абсурда и возвышающегося над ним, отражает истинную природу Урана и в христианстве и исламе значит одно и то же. Знание озарения выше рациональных идей. "Если стучишься в мир идей — откроют, но подрежь крылья своей мысли, чтобы стать соколом." Православие почитает юродивых, для суфиев безумный выше мудреца. Но озарения христианства в большей степени обращены к психологии человека (Сатурну, падающему в Овне) и предугадывают его судьбу. Поэтому христианство скрывает свои знания, считая, что они, греша субъективизмом, касаются только каждого индивидуально. А озарения ислама обращены к миру, для которого "я"— не более, чем зеркало. И для суфийского мировоззрения "ничто не может быть так бесплодно, как невысказанное знание."
При этом ислам теряет христианскую задачу построения внутри субъективного царства божия: это помешало бы душе стать зеркалом. И с позиции коллективного духа эта религия менее радикально устремляется в будущее, чем христианство, зато дает большие возможности для личной эволюции каждого.
Озарения ислама являют ищущему истинную красоту настоящего — отказывающуюся от субъективности Венеру, которой не замечает живущий внутренней жизнью знак Скорпиона (согласно тому, что Венера в Скорпионе находится в изгнании). Тем самым они дополняют внутреннюю жизнь Скорпиона внешней. Суфизм допускает наличие "промежуточного мира" между реальностью явлений материи и идеальной сферой Бога. Этот промежуточный мир есть чистая истина всех вещей, возвышенных до их волшебного, мистического образа. По-венериански красивыми и внешними становятся в суфизме средства управления психикой: это может быть пение, музыка и танец,— называемые сема ("Нет ничего лучше, чтобы сема развеяла огонь в головах"). Природная роль Венеры подчеркивается и в достижении знания:
"Знание, обретаемое учением, бесполезно,
Если нет знания, данного природой:
Так же как солнце бесполезно
Глазу, лишенному света."
Чем глубже Скорпион постигает реальность, тем сильнее его толчок к противоположному — тем выше полёт его мысли. Потому характерен для суфизма образ колодца, опускающего человека к истоку вод жизни — чтобы ему оттуда, может быть, стали видны звёзды. Из колодца вверх, к высшему свету, ведут ступени. Цель — не останавливаться на промежуточных стадиях жизни, по-плутониански стяжая её блага и частично познавая её, но постараться взлётом мысли Урана, озарением, моментально охватить и познать её всю. Динамика мысли отрицает покой наслаждений. Руми говорит об этом так: "Ступени лестницы — не места отдыха и сидения, но места подъёма и перехода. Какой счастливец тот человек, который быстрее пройдёт их и не растратит всю жизнь на ступенях лестницы."
РЕЛИГИЯ КАК ПОЛИТИЧЕСКИЙ ИДЕАЛ
Знание мыслится в исламе великой силой. Илм суфиев издревле учитывает достижения науки. Ученые могут приравниваться к пророкам: "Цари правят людьми, а ученые — царями". Хорошо ориентируясь в социальной психологии, знак Скорпиона понимает, что мысль подспудно обуславливает идеологию, а через это и политику. Мусульманский философ Акуширван пишет: "Когда Аллах хочет добра какому-либо народу, он даёт знание его царям и царскую власть учёным". Это жизненный идеал знака Скорпиона, который стремится овладеть окружающим миром и преодолеть свою зависимость от него через знание и ум.
Если христианство допускает существование светской власти наряду с церковной, ислам стремится быть политическим идеалом, по-скорпионовски проверяя свои истины во всех сферах жизни. Так сегодня он стал действенной политической силой в Иране. Это соотносится с тем, что Плутон управляет идеологией массы, используя её страсти в своих целях и находя им достойное применение. А поскольку практической реализации идеологии всегда помогает соседний мутабельный знак, это напоминает также средневековые теократические государства, где правила идеология Стрельца. Проявив юпитерианскую экспансию, ислам распространил свою веру до Африки и Средней Азии; вера объединяет мусульманские государства в борьбе (против Израиля); и до сих пор происходят исламские революции (в 1993 году в Алжире).
По сравнению со скорпионьим абсолютизмом ислама, в христианстве мы находим более спокойный стрельцовский архетип социального института церкви, и это наводит на ассоциацию с тем основным архетипическим противостоянием Юпитера и Плутона — богов земного и потустороннего миров, который является стрежневым для мифологии. Он проявился в непримиримой средневековой борьбе христианства и мусульманства, в которой закономерно не могла одержать верх ни та, ни другая сторона. Но поскольку это лишь один из архетипических аспектов сопоставления этих двух в целом родственных религий, ратующих за преобразование жизни, компромисс этих вер в культурном мире может быть найден достаточно легко. Как Скорпиона и Водолея, их объединяет Уран, и компромисс — в водолейской идее свободы совести, ставящей личную нравственность Марса превыше церковной морали и традиции. Ведь в конечном итоге только свобода внутреннего мира питает все религиозные идеалы Юпитера и даёт марсианскую силу личного свершения.
Мудрость суфизма раскрывает философскую глубину мусульманской традиции. А на более повседневном уровне эту традицию доносит ставшая популярной сегодня религия бахаи, основатель которой Мирза Хусейн Али (Бехаулла) жил в XIX веке в Персии. Бахаизм — шиитское течение, в большей степени ориентированное на праведного учителя-имама, обновляющего веру, чем на старое предание сунны. Оно отражает современную тенденцию к объединению разных религиозных учений на основе их рационального понимания (психологически её можно рассматривать как отражение экзальтации Урана в Скорпионе).
Менее популярно в нашей стране учение бабитов, хотя его основатель и имам Сейид Али Мухаммед (Саи-Баба) был легендарной личностью, которой приписывались всевозможные чудеса, и также не противопоставлял своё учение другим. Религии бахаитов и бабитов можно сравнить с баптизмом, возникшим в лоне христианства как протестантское течение. Если баптизм имеет культурно-практическую ориентацию Девы-Весов в дополнении к стихийному мистицизму христианства (носящего характер противоположных знаков Овна-Рыб), то миролюбиво-объединительские тенденции современных течений ислама дополняют его скорпиновский духовный абсолютизм земной человечностью противоположного знака Тельца.
ЗОРОАСТРИЗМ И ИСЛАМ
Предшественником ислама на его территории был зороастризм, и его идеи равенства и любви к ближнему наследовало и христианство, отчего ислам потом, в свою очередь, смог легко воспринять христианские идеи. Как мы говорили, зороастризм описывает знак Стрельца. Может быть, именно потому, что марсианская вера ислама сложилась в противоположность прежним стрельцовским верованиям, она и воплотила черты противоборствующего Стрельцу Скорпиона (одновременно унаследовав экспансию и материализм Стрельца).
Мировоззрение этих знаков роднит то, что оба они отражают тёмную, зимнюю половину года, которая вынуждена обратиться к накопленным резервам материи, чтобы не угас пламень духа. Ни Стрелец, ни Скорпион не могут пренебречь ощутимой земной реальностью (в отличии от Водолея и Овна), и их вера тяготеет к кардинальному знаку Козерога — знаку, имеющему точку опоры в этом мире. Взгляд на мир с точки зрения веры в движение духа порождает стрельцовскую идею развития мира через борьбу противоположных начал — ключевую идею Авесты, которую подхватывает и Скорпион.
Стрелец, ориентированный на внешний мир, имеет в виду прогресс культуры (объективное развитие), Скорпион делает акцент на развитии внутреннего мира человека. В христианстве идея развития мира и человека не звучит так явно. Овенское преображение души — это её очищение (возврат к Луне, управляющей его зачатием), её праведность ради чистоты действия. Преображение мира — это его полное разрушение, высвобождающее энергию на рождение нового. Но скорпионовская трансформация души — это её развитие ради неё самой, фиксирующее её материальные перемены. И поскольку сегодня мировоззренческий акцент сместился в сторону материализма кардинального знака Козерога, актуальное и новое звучание приобретает как авестийское учение о творении мира из первоэлементов, так и скорпионовские устремления суфизма к развитию своей души: глубины чувств (образ колодца), дающей возможность достичь индивидуальной высоты мысли (образ зеркала). Эти образы кажутся нам вполне современными.
Внутри христианства стрельцовское мировоззрение в наиболее чистом виде отразило гностическое учение, где творцом этого мира также признается Сатана.— И не случайно в современном формально-юпитерианском обществе, лишенном подвигов Овна, веры Рыб, озарений Урана и глубокой волшебной мистики Скорпиона, такой взгляд зачастую более понятен, чем христианский догмат в чистом виде. На скрытую почву гностического мировосприятия хорошо ложатся и взгляды Авесты, отражая рационализм нашего времени, близкий характеру Стрельца.
МАТЕРИАЛИЗМ
И ВЕРА БУДУЩЕГО
"Духовность — это наука об абсолютном, а не гипотетический идеализм; это психологический опыт, а не теологический ритуал. Она ведёт к интуиции за гранью разума, но при этом она свободна от иррационального".[58]
ОСОБЕННОСТИ "ЗИМНЕГО"
МИРОВОЗЗРЕНИЯ
В сущности марсианского духовного стремления вперёд заложено не только провозглашение истины себя, как в суфизме, но и полная независимость личности от внутренних обстоятельств души, в быту проявившая себя как атеизм. Начало массового атеистического взгляда в истории культуры отразила фраза, провозглашенная Ницше: "Бог умер!". Атеизм знаменовал завершённость развития веры марсианского архетипа и смещение внимания на четвёртый кардинальный знак Козерога.
Советские времена – и вновь вернувшаяся традиционная и даже фанатичная вера – показали, что люди не готовы к атеизму: к покиданию материнского лона традиционных религий. Атеизм в позитивном смысле представляет идею покидания догматики религий – ради свободы мысли и поиска духовности внутри самой жизни (во всех разнообразных жизненных проявлениях, а не только за дверями того или иного храма или во внутреннем мире души). Истинный атеизм связан с альтруистической жертвенностью во имя – пустоты: еще не наступившего будущего. Во имя Ничто – которое становится Всем, чтобы снова раствориться в небытии. Для атеизма как одного из духовных течений нужно не бояться этого страшного Ничего – чему предшествует творческий подход: как умение идти "туда, не знаю куда" и находить "то, не знаю что". Иначе атеизм превращается в эгоизм и формальный материализм, лишенный жизни и духовности, что и произошло в советские годы. И именно потому, что сознание людей оказалось не готово к свободе от догм и ответственности за нее, прекрасная идеология социализма пала как мертвая – потому что никакие духовные силы ее не питали. Мещанский быт оказался сильнее любых идей.
Идеалами христианства и утверждением мусульманской истины борьбы весенний знак Овен провозглашает победу правды: так весна побеждает зиму. Но зима неумолимо приходит снова, ставя иную задачу: осознать материальные законы трансформации, не побеждая внешнего врага, но понимая необходимость того зла, которое скрывается внутри материи, чтобы научиться пользоваться ей, как это делает зимний кардинальный знак Козерог.
Кардинальный знак Козерога и планета Сатурн, как изначальный стержень любого сознания, как первая попытка определения своего места в мире через жизнь своего рода и окружающую реальность, соответствует наиболее древней стадии религии, которую мы сегодня уже не воспринимаем религией (как неким мистическим и тайным знанием, говоря просто о связи с единством мира и целостностью жизни). Козерог — это религия, наиболее растворенная в жизни — ощутимая, зримая: это само собой разумеющиеся компоненты мировоззрения человека, его непосредственные жизненные опоры. Это религия связи с предками (как японский синтоизм), а ещё ранее с тотемами и фетишами сегодня проявляется не только у примитивных народов, но и в повседневном послушании старшим, почитании великих людей, или в коллекционировании культурных ценностей и просто в бессознательной привязанности к любимым вещам.
Вера древних основывалась на осмыслении законов внешнего мира и их передаче из поколения в поколение. Это субъективное осмысление реальности, провоцируемое ею самой и простыми ответами взрослых на естественные вопросы детей, закладывающее основы их ориентации в мире, всегда сопутствует жизни. И знак Козерога описывает самое древнее, но одновременно и наиболее актуальное современное мировосприятие. Это вера в свои гены и свой род — который, кроме духа, даёт человеку тело, и в ценность физической материи, хранящей достижения культуры. Сегодня на основе доверия Козерога к себе, своей судьбе и своему телу формируется философия индивидуальности, заставляя нас обращаться к языческим корням и древним учениям прошлого. Христианство отвергло этот пласт реальности — теперь к нему произошел возврат.
Астрологическим стимулом этого было соединение Урана с Нептуном в Козероге в 1993 году. Взаимодействие Нептуна и Урана — планеты веры и планеты знания — в астрологии отвечает за формирование высокой идеологии: глобальных мифов человечества. Мифов – в позитивном смысле этого слова, которой придавали ему Бердяев или Лосев: стоящих над историей идей человечества о смысле и цели его существования. Соединение Урана и Нептуна, происходящее раз в 171 год, расшатывает прежние представления о перспективах жизни и будущем человечества. Проводя в мир наиболее тонкие вибрации духа и мобилизуя воображение и веру, оно служит вехой создания новых представлений о реальности.
Надо сказать, что за двухтысячелетнюю христианскую эпоху Уран с Нептуном никогда не соединялись в Козероге: лишь во Льве, Деве, Весах, Скорпионе — а последние два раза в общественном знаке Стрельца. В последние 340 лет это укрепляло идеалы социальной справедливости, и поддерживало идею общественного прогресса как кардинального пути развития человечества. Эту идеологию воплотил миф о построении справедливого общественного строя — коммунизма. 1992 год (в России отпустивший цены на свободу) неслучайно стал концом социализма в нашей стране и крахом коммунистического мифа в массовом сознании.
Следующие два раза соединение Урана и Нептуна произойдет в Водолее — и через 170 лет вновь будут рождены идеалистически-светлые мифы с коллективной ориентацией. Пока же пришло время проявить идеалы материального и индивидуалистического знака Козерога — по-новогоднему тяжелого и самого тёмного из знаков.
Каковы же психологические черты веры Козерога? Козерог разбирает реальность до атомов, чтобы потом выстроить из них своё существование. Он входит в роль творца в творении собственного мира: как он решит, так и будет. На вере в себя сегодня строится наиболее популярная модель мировоззрения: это уже не только западно-католические идеалы массового кинематографа, но и крест жителей православной России. Поскольку Козерог опирается на себя, он хочет осознать те и только те процессы души, которые дают ему власть распоряжаться собой и своей жизнью уже сегодня: независимо от превратностей внешнего мира, прошлых идеологических заблуждений и иллюзий будущего. Эту власть не следует понимать в безапелляционно-овенском контексте: Козерог верит в материю настолько же, насколько в себя, и "я хозяин" означает также: я слуга законов материи, следующий не только своему, но и её предопределению.
1. Это желание взять невидимую реальность в свои руки так же, как и видимую, обуславливает современный интерес к магии и мистике. Владение магией материальных субстанций роднит кардинальный знак Козерога со стабильным знаком Скорпиона, распространяющего эту власть на внутренние субстанции души. Религиозный экстаз Скорпиона, возжигающего в себе страсть, соотносит его с религиями языческого, шаманского типа: шаман входит в транс, трансформирующий ощущения тела и души, чтобы повлиять на материю. Но в отличие от религии Скорпиона, устремляющей к постижению истины, оккультизм Козерога предполагает материальную цель.
Характерным примером религии Козерога, питающейся языческими корнями веры, может служить наследие мексиканских индейцев в изложении Кастанеды — который тоже родился под этим знаком. Мы найдём в нём методики развития внимания к окружающей нас реальности и пробуждения своих способностей; рациональное объяснение возможностей первобытной магии и веры в духов; описание энергетических полей людей и других живых и неживых объектов мира; практическое знание о значении любви и физиологических процессов — и другую информацию, для которой общественное сознание уже созрело. В утилитарном стиле Козерога её можно сразу же применить к жизни, что и делает книги Кастанеды столь привлекательными. В целом это очень современный синтез местных языческих воззрений, который допускает и христианские взгляды воцарившихся на ней пришельцев как один из способов видения мира нашей душой.
Звучащая в нем идея чудесного в нашей повседневной жизни — одна из черт веры Козерога (от неё слишком удалилось христианство в борьбе со злом, правда индуизм сохранил её во всей красе!). Эта идея неизбежно воскресает, когда человек возвращается к непосредственному соприкосновению с материей камней, деревьев, трав, животных. Для городского сознания, воспитанного среди стен и условностей культуры, магия забытой и заново узнанной природы всегда действует чарующе. Может, для того и надо было так оторваться от непосредственного восприятия вещей, узнавая жизнь лишь через призму общественного мнения Юпитера, книг и телевидения, чтобы вновь удивиться силе мира, увиденного лично за стенами цивилизации. Оказывается, этот природный мир продолжал существовать и тысячелетиями жил своею собственной жизнью, совершенно независимо от культурных идей человека о нем. Он дожил до наших дней в первозданной чистоте своих энергий. Чтобы их описать, приходится обращаться к древнейшим представлениям о мире — что ж поделаешь, если современные пока не изобретены... Если научные – слишком сухи, а религиозные – слишком абстрактны?
2. Еще одна яркая козерожья черта, которую иллюстрирует мировоззрение Кастанеды: основой воспринимаемого нами мира служит "точка сборки" человека. — Это его индивидуальный фокус внимания, изменяя который, он может превратиться в любой объект воспринимаемого мира (в животное или камень) и даже телесно исчезнуть из него. Фокус индивидуального восприятия — это бесспорно сатурнианская и на данный момент прогрессивная точка отсчета (которую, как уже говорилось, проще всего найти в буддизме). Она становится одной из ключевых в новом мировоззрении человечества, поскольку знак Козерога ставит акцент на индивидуальности. Она устремляет человека лишь в самом себе обнаруживать все силы, делающие его непобедимым не только перед превратностями своей судьбы, но и перед лицом смерти (согласно тому, что в Козероге экзальтируется Марс). Неслучайно индейские маги называют себя воинами (что роднит их христианам, особенно католикам).
Но в отличие от христианства, индейское учение, будучи лишь магией избранных, притушёвывает перспективу изменения жизни на самой Земле, естественную для земного знака Козерога, и этот серьёзный недостаток не позволяет назвать его универсальным. (Здесь показательно отношение к детям как чему-то, что препятствует личному духовному прогрессу. – Ни в одной мировой религии такого отношения нет, и сегодня общество все более приходит к пониманию, что и зачатие, и роды, и воспитание – духовный процесс: подключающий родителей к естественной духовности ребенка, к его слиянности с миром, которую они утратили).
Магия, как более наглядный и материально подтвержденный процесс, по сравнению с неуловимой духовностью, сегодня привлекает людей. Но восхищение перед силой и способностями некоей личности в религиозном смысле правомерно только тогда, когда оно что-то может дать всем людям. Этот альтруистический момент – фундамент духовности, дающий личности действительную власть над собой. Если этого нет, магия лишь потворствует инстинкту власти и праву сильного, над которым возвысилась уже мысль древнекаменного века (о чем говорят мифы и археологические данные о табу, утверждавших равенство людей сотни тысяч лет назад, забота о калеках у неандертальцев и т.д.), и датирует наш духовный уровень в лучшем случае пред-неандертальскими временами.
Кроме того, учение индейцев для нас эмоционально холодно: что вполне компенсируется мексиканским темпераментом, где природа берёт своё. Но для нашей страны акцент на развитии, а не на сдерживании эмоциональных реакций души абсолютно необходим, даже если мы отрицаем душу или признаём её просто энергией. В суровом климате, где зачастую не хватает тепла просто на полноценное существование, легко лишиться человечности.
Впрочем, сам Кастанеда в отличие от своих учителей, как человек рационально-западного, а не чувственно-языческого типа, предпочитает более человечески-привычную линию любви, и более близкое христианству стремление строить земную реальность силой своего намерения. Это, по словам его учителя дона Хуана, делает его продолжателем не новых магов, устремленных к неведомой свободе, а древней магической традиции, более привязанной к конкретному,— чего и следовало ожидать от Козерога, обращенного к достижениям прошлого. И Кастанеда тем более прав в своих устремлениях, что на ближайшие 170 лет они отражают материально-практическую ориентацию всего человечества, которая несомненно проявится и в мистических областях.
Другой пример творчества в области мистики: не только на основе прежних традиций, но на основе субъективного видения и сатурнианских атомов тонкой материи звука – являют миры Даниила Андреева, главная характеристика которых — сами их названия. Хотя писатель не выходит за пределы христианской веры в светлое будущее и приход Антихриста, но его озарения уже нельзя назвать типично христианскими, так как его субъективное видение обращено к внешней реальности и становится настолько эмоционально сильным, что материализуется в образы: отчего не грех о них рассказать. Его взгляд устремляет за рамки только своей души и культуры.
И всё же миры Даниила Андреева, по знаку Скорпиона, слишком мрачны и недостаточно реальны для мировоззрения Козерога. Они слишком традиционны — и недостаточно обоснованы. За это писателя нельзя винить: ещё не пришло время по-настоящему нового глобального представления о мире. Формально успокоившись тем, что в Библии уже всё сказано, общественный разум пока по-настоящему не оcознал прежних достижений религиозной мысли, религиозной веры и религиозного чувства, завоевавших духовную свободу и право голоса каждого современного жителя Земли.
3. Результат веры для Козерога всегда материален. А материальная реальность духовна: долговременная память, которую символизирует управитель Козерога Сатурн, наделяет смыслом встреченные им на пути знамения материальных предметов – чтобы помнить о сути своего пути.
Поэтому третья черта веры Козерога — видение смысла во всем, т.е. наделение предметов символическим значением. Для древних это было естественным моментом восприятия вещей. О нем помнила и пыталась сохранить его сатурнианская ориентация религии иудаизма. "Знаки направлены на нас непрерывно, жить – значит, быть тем, к кому обращаются, надо лишь принять, лишь услышать этого обращение,"[59]— писал философ XX века Мартин Бубер.
Во все времена скрытый смысл вещей помогал говорить о том, о чем рассказать было невозможно или о чем говорить было запрещено. Однако в новое время второй план реальности стал связываться в основном с интеллектом: который выявлял лишь изнанку, оборотную сторону вещей, раздробив их на атомы и поля, – а не их многоплановость и многогранность. А сегодня многоплановости восприятия мира способствуют идеи возврата к эмоционально-образному (правополушарному) видению и развития "целостного мышления". Эти идеи можно видеть в современной антропософии (Р.Штейнера) или трудах К.Г.Юнга.
Когда мы обращаемся к мировому символизму – архетипам коллективного подсознания, к изучению которых повернул науку психологии К.Г.Юнг, мы должны понимать, во-первых, что речь идет именно о древнейших формах фиксации духовной деятельности, об обращении к корням, первичным образам мышления (архе-тип и значит: пра-образ). Они как раз и являют козерожью базу долговременной памяти, и открытие древнейшей смысловой, образной и эмоциональной подоплеки более новых понятий (в том числе научных и религиозных) расширяет и обогащает привычные представления – о жизни и смерти, о творении мира, о добре и зле.
А во-вторых, надо понимать, что когда мы наделяем жизненные процессы, помимо бытового, глубинным или более высоким смыслом, речь идет именно о коллективном подсознании, которое индивидуально для человека неизбежно предстает как данное: заданное давным-давно. В этом смысле очень актуальными для современного мира становятся слова Сократа о том, что всякое знание есть припоминание. Личный опыт обращения к коллективным архетипам заставляет психически воспринимать процесс познания именно так. Приближаясь к общечеловеческой широте знания, мы открываем для себя то, что «знаем» давным-давно. Мы поражаемся тому, что наша душа знает это всегда. С непосредственной достоверностью наша психика, соприкасаясь с коллективными пластами общечеловеческой души, уверяет нас, что она уже испытывала подобное не один раз, что она знает это вечно – ибо архетипы как неслучайные образы несут в себе звучание вечности. (Это один из тех психических факторов, что поддерживает идею перерождения.)
4. Козерог мистически верит в то, что он знает и обретает сам, и почти не верит в то, что происходит без его участия. Это совсем сузило бы религиозную перспективу этого знака, обратив его лишь к экстрасенсорным и другим способностям человека, если бы Козерог не испытывал постоянной потребности видеть перед собой цель и чётко формулировать смысл всего происходящего в мире. Козерог принимает религию прежде всего как мировоззрение, которое конкретно отвечает на его вопрос о смысле жизни. Но с современной точки зрения религия часто отвечает на него туманно и расплывчато, не доводя до каждого индивидуального ума своих целей и задач, не давая практического руководства в ситуации сегодняшнего времени (как в своё время это делала Библия Моисея).
Ответ, не затрагивающий тяжелую субстанцию мира и бытовую повседневную жизнь, не вселяет надежды в самый материальный из знаков Зодиака. И буддийская схема круга перевоплощений, и египетская модель путешествия душ перестаёт удовлетворять современный ум, ищущий за мифом физическую конкретику жизни и смерти. Поэтому Козерог склонен дополнить религиозную веру научными представлениями о материи и конкретными методиками работы с душой. Синтез веры и знания — четвертая черта современного мировоззрения, на которой ставил акцент суфизм и которая подспудно была подоплекой христианства, пока из теологической схоластики не отпочковалась наука Нового времени. Как стрела, устремившись вперед, она отбросила религию в дебри прошлого, оставив ей роль хранительницы традиций. Сегодня знание начинает играть ведущую роль даже в религиозных вопросах, и преданность традиции и Учителю в наше время несомненно уступает любви к Истине как таковой.
Стоит обратить внимание на то, что современные духовные учителя, которым действительно удалось внести вклад в мировую культуру — Кришнамурти или Шри Ауробиндо — сознательно отказываются от роли пророков. Ауробиндо называет себя не учителем, а лишь исследователем, как и своих сподвижников; а Кришнамурти всю жизнь кладёт на то, чтобы доказать, что ни одна традиция не будет человеку панацеей и не принесет ему истинного познания без его собственного, неформального поиска. Так передачу религиозного знания по цепочке заменяет единый фронт совместного исследования (астрологически, это уже водолейская черта, но и она присуща и Козерогу, как знаку фундаментальной науки).
Да и какая радость в том, чтобы тысячу лет транслировать одно и то же, если впереди брезжит безграничный простор познания — главный ориентир эры Водолея! Как ни странно, для знаков Водолея и Козерога, общий управитель которых — Сатурн — выражает принцип материального бытия, даже легче быть истиной, чем её знать (от отличие от Стрельца – знака абстрактного знания, с которым была связана идеология предыдущих 340 лет). Ведь истина — столь же изменчива, сколь и неизменна. Неслучайно основой традиционной философии и всякого познания сегодня можно считать слова Сократа: «Я знаю лишь то, что ничекго не знаю.»
Когда научный путь смыкается с религиозным, перед человеческой душой открывается очень заманчивая перспектива — постижения себя самого через огромную реальность мира: широту его пространств и глубину его истории. Так для русского религиозного философа Бердяева изучение истории как предмета науки предстает как внутреннее откровение — более того, оно просто невозможно без духовной глубины:
"Каждый человек по своей внутренней природе есть великий мир — микрокосм, в котором отражается и пребывает весь реальный мир и все великие исторические эпохи; он может быть по состоянию сознания данного человека ещё закрытым, но по мере расширения и просветления его сознания, внутренне раскрывается. В этом процессе углубления сознания раскрывается вся история мира, с которой имеет дело историческая наука, проводящая всё через критику памятников, письмен, археологии... Но если есть внешний толчок, исходная точка для какого-то глубинного припоминания, человек должен в самом себе познать историю, раскрыть, например, глубочайшие пласты эллинского мира, чтобы поистине постигнуть историю Греции... Этот процесс внутреннего просветления и углубления должен привести к тому, что через эти пласты человек прорвётся внутрь, вглубь времён, потому что идти вглубь времён, значит, идти вглубь самого себя."[60] В таком понимании процесса постижения, написанных в 20-х годах нашего века, просвечивает вполне современный духовный: не только религиозный, но и научный – подход, который ещё недавно считался бы мистическим.
5. Внимание ко времени и истории — пятая яркая черта архетипа Козерога, для которого незыблемый фундамент жизни являет прошлое. Но в отличие от Овна, Козерог не предполагает абсолютизации самих фактов прошлого, на которую опиралось христианство. Факт человеческой истории — это правда определённого времени. Внешний факт (даже такой, как воскресение Христа) не есть вся реальность для знака, который склонен добираться до сути причин и следствий. Смысл факта можно трактовать по разному. Стержневой мировоззренческой основой знака Козерога является время, стоящее над общемировой историей и определяющее смысл личной судьбы.
Именно сатурнианская идея наблюдения за временем и формирования судьбы своими руками, помогающая развитию и кристаллизации личности, сегодня делает популярной астрологию. Астрология предлагает методы индивидуальной работы со своей душой через события и образы внешнего мира, вырабатывая свой стиль жизни и обустраивая реальность на свой вкус. В едином синтезе она воскрешает сегодня древние языческие представления о мире и мифологию разных народов. Обращение к архетипам знаков и планет через символику и мифы дает описание универсальных законов, по которым действует душа и развиваются события[61].
Роль мифологии очень велика для действительного постижения времени, истории и судьбы человека — здесь можно вновь сослаться на Бердяева: "Исторические мифы имеют глубокое значение для процесса припоминания; в мифе дан передающийся в народной памяти рассказ, помогающий припомнить в глубине человеческого духа какой-то внутренний пласт, связанный с глубиною времен... Эта связь предания с тем, что раскрывается в самопознании, в высшей степени ценна."[62] Миф даёт эмоциональную глубину постижения поверхностных явлений, без чего невозможна духовная полнота проживания жизни. Миф расширяет видение и даёт ему ориентиры. Обнажая мировые закономерности, он успокаивает христианское чувство вины за неправедность мира раскрытием более высокого смысла происходящего.
В западной культуре популярна прежде всего изложенная Гомером античная мифология, как образ ментального знака Близнецов, заложившего предпосылки для Овенского единобожия. Верхний пласт близнецовской культуры античности в дошедших до нас образах богов хорошо отражает психологию взаимодействия людей в семье и в обществе, что использует психоанализ. Смысл судьбы и истории для современных европейских философов: Бердяева, Тойнби, Ясперса — обычно строится вокруг христианского мифа. Но и самые примитивные сказки любого народа помогают нам понять первичные чаяния, страхи и движения души человека, на которых основывается всё многоэтажное здание его мировоззрения в последние 10-12 тысяч лет, и его восприятие мира за сотни тысяч лет до этого. Позволяя обратиться к типичному в разных культурах, астромифология по-сатурниански учит оперировать с качествами своей души как атомами мира.
6. Обращение к законам судьбы вызывает интерес также к воззрениям Тибета (ламаизм, абсолютизирующий предопределение и носящий черты Козерога, как мы говорили в разделе о буддизме) и Египта, монументальность пирамид которого и умение на тысячелетия сохранить материю хотя бы в виде мумий также отражает стремления этого знака. Предшественник христианской идеи воскрешения — египетский культ мёртвых, уподоблявший верховному богу Осирису любого умершего (но не живого), отражает сатурнианский подход к человеку, более всего ценящий совершенство завершенности. Он созвучен бытовым представлениям о том, что покидая тело, душа каждого человека соединяется с божественным. И он может помочь нам понять, почему до сих пор люди не ценят живых, но обожествляют умерших. Египетские арканы Таро являют козероговские ступени индивидуального восхождения человека к Абсолюту.
Тибетская "Книга мёртвых" вполне в русле современных воззрений описывает загробное путешествие души как личную реальность своего интеллекта. "Бардо Тодол" говорит умершему, который испытывает страх перед ужасными видениями переходного состояния: "Он выходит из твоего собственного мозга... Не бойся ничего.. Это олицетворение твоего собственного рассудка... Поскольку он — это твоё собственное охранительное божество, не приходи от него в ужас. В действительности, это Отец-Мать; если ты их узнаешь, если ты погрузишься в своего бога-хранителя, ты будешь свободен." Умерший видит как богов составные элементы своего сознания — и в этом сатурнианском разложении на атомы прежде неразличимого целого постигает процесс материального сотворения мира.
Современный человек учится оперировать с "иным миром" как своей субъективной реальностью, и в этом наиболее сильным помощником оказывается буддизм. Поскольку, в отличие от других религий, буддизм призывает не только верить, но и не верить!
И сегодня меняется отношение к смерти: она перестает мыслится как сатурнианский приговор судьбы. Образ смерти как окончательного небытия все более сменяет гибкое понятие смерти как перерождения. Сама материя есть энергия, раз она вечно движется, имея скорость. (Е=МС2) Негативный образ холодной могильной плиты замещается позитивным понятием огненной трансформации души. В этом смысле смерть и в христианской (а не только индуистской и буддийской традициях воспринимается с радостью). Так на карте Таро епископ приветствует смерть.
Все духовные процессы (и в йоге, как и в христианской практике, не говоря о буддийских ритуалах), есть процессы сознательного умирания. И это на телесном уровне способствует мобилизации скрытых сил, регенерации организма, приближая нас к секрету «вечной молодости» (который искали как западные алхимики, так и китайские даосы).
Материализм все сводил к генетике. Но генетика лишь закрепляет свойства, вырабатывающиеся внутри духовными процессами трансформации.
7. В наше научное время роль религии во многом взяла на себя психология — подобно тому, как средневековое искусство алхимии стало наукой химией. Однако при всех её достижениях химия утратила высший смысл алхимии как пути преображения человека — и суть алхимического мировоззрения как целостной картины мира. Подобным образом порой поступает и психология. В отличие от религии, психология объясняет всё, и вполне конкретно. Но постольку, поскольку она обычно делает это с позиции не высших помыслов души, а низших инстинктов или социальных требований, сводя человеческое прикосновение к истине к рефлексам животного или внутриутробным переживаниям зародыша, это не может вдохновить людей на действительное преображение их духа и устремить на преодоление тех барьеров, которые стоят между нашей жизнью, как она сейчас есть, и тем образом будущего, который мы бы хотели увидеть. Психология чаще всего ставит задачу вписать человека в уже существующую ситуацию, не посягая на поиск того, что отличается от общественных стандартов Юпитера. Но придется признать, что современное понимание Бога от них отличается. Хотя бы потому, что любая новая религия противопоставляет себя тем или иным общественным стандартам.
И всё же современное обращение к религиям проникнуто психологизмом, а в свете козерожьего материализма внимание привлекает также и физиология внутренних психических процессов. В этом — седьмая черта обращения современных людей к "тонким материям". И в позитиве, как сказал основатель психоанализа К.Юнг, психология через переживание внутренних образов открывает путь к образам религиозных учений. Она "открывает глаза людей на реальное значение догм, отворяя двери опустевшего дома для новых обитателей".[63] Психоанализ может вернуть людям их веру. При этом Юнг подчеркивает, что в бессознательном (коллективном подсознании) нет предпочтения ни одной религиозной доктрине. Предпочтение религий остается вопросом национальной культуры, в основе которой коренятся их различия. Потому наиболее правомерно рассматривать их особенности с точки зрения архетипов национального духа, как мы и сделали в этой работе.
Что еще дает сегодня вере понимание психологии? Толчком к духовной трансформации сегодня являются межличностные отношения, которые запускают процессы объединения людей на внутреннем уровне, делая видимым скрытое.
СХОДСТВО РЕЛИГИЙ В НАСТОЯЩИЙ МОМЕНТ
"По Голгофе бродит Будда
И кричит: "Аллах акбар!"
(Б.Гребенщиков)
Отражая единые законы психической деятельности человека, религии были сходны с самого начала. Мы видим это сходство в древних мифах, подобных на разных концах Земли, в культурах, исторически никогда между собой не соприкасавшихся. Сложнее увидеть общие черты в новых религиях, возникших 500 лет до н.э. и позже: поскольку они уже оформлялись в лоне цивилизаций, жестко закрепившихся на своей территории и имевших характерные местные особенности и проблемы. Например, борьба буддизма с кастовой системой Индии или проблема создания собственного государства у иудеев наложили на их религии несомненный отпечаток. Религия всегда была неотделима от мировоззрения и общественной философии.
Тем не менее, религия — явление наднациональное. И мы видим, что сходная историческая ситуация и в новые времена побуждает людей реагировать на неё изнутри аналогичным образом, хотя бы внешне это называлось по-разному. Так, историк А.Тойнби говорит об общей тенденции к отшельничеству в период упадка цивилизаций: "В распадающемся эллинистическом обществе стоики выбирали состояние "неуязвимости" (апатия). Эпикурейцы удалялись в состояние "невозмутимости" (атараксия). Распадающийся индский мир побуждал буддистов входить в состояние "неизменности" (асамскрата) или " неподвижности" (нирвана), где нет ни ветра, ни огня."[64]
Конечно, нам ныне сложно сопоставить ощущения и ментальный настрой буддиста и стоика на рубеже эр. — Да это и не нужно, поскольку современный взгляд на вещи дает право каждой личности на субъективное понимание нирваны. Сегодня каждый волен представить по-своему земной рай и жизнь после смерти, своё земное будущее и перспективы всего человечества. Наше размежевание в таких вопросах уже почти дошло до предела, предоставив во владение каждой личности её уникальную Вселенную. В собственном внутреннем мире мы можем сражаться с силами зла или начисто отрицать существование Дьявола, по-буддийски считать всякое "я" иллюзией или по-конфуциански стремится сделать его лучше, мы выбираем сами. Но именно поэтому сегодня, в свободе видеть и чувствовать то, что хочет душа, внутренний опыт становится сопоставим. Формируется, а точнее выявляется то единство стремлений человечества, которое когда-то создало мировые религии. Пока о можно говорить лишь о деталях этот единства: этот процесс незавершён.
Мы видим, что время подводит нас к переплетению разных религиозных взглядов на материальной по-козероговски основе: на основе древних и современных представлений о физическом устройстве мира. В этот фундамент нового материально-полноценного представления о мире и душе, которое быть может сложно назвать религией, но всё же можно назвать верой, ложится образ единого пространства-времени Эйнштейна, отбрасывающий нас к древнеиндийской или иудейской философии; образ спиралевидного развития мира во времени, внесённый в умы Марксом и Энгельсом и обращающий нас к древним мифам; идеи Фрейда, справедливо видевшего психическую основу взаимоотношений людей в полярности, проявляемой полами, на которой большой акцент делало христианство,— и другие взгляды, касающиеся разных граней бытия, приоритетные в своих областях и принимаемые всеми. Груз материалистических воззрений прессует алмаз новой веры — веры в единый разум, наделяющий смыслом мёртвую материю, органическую жизнь и судьбу человека.
Мы верим в эти взгляды, обозначая их именами их апологетов, и это ещё одна черта Козерога, ценящего индивидуальность, чтобы возложить на неё бремя ответственности. Мы празднуем дни рождения великих людей и дни смерти выдающихся современников — и наш современный козерожий пиетет к умершим имеет духовный резонанс не меньший, чем возврат к религиозным праздникам. (А те, если не приобретают присущий Козерогу индивидуально-мистический акцент, то несут помпезный смысл сатурнианского изучения национальной культуры или просто народного повода к застолью — хотя пока далеки до всеобщего духовного действа.)
Попытки новых религиозных учений изложены в энциклопедии "Мистики XX века", где говорится о них: "Все эти пути и концепции не живут разрозненно, напротив, встречаясь, они создают специфическое силовое поле, в котором мыслит сегодня писатель, философ, художник, искатель истины. Это силовое поле, вместе с другими, является важным компонентом современной духовной жизни."[65] Характерно, что современные учения все чаще не являют готовой истины, а призваны стимулировать самостоятельные искания своих последователей. Это общечеловеческое силовое поле мышления сегодня способно заменить собой религиозный институт, и именно из него люди черпают свою веру. Это уже черта эры Водолея, объединяющей людей непосредственно творческим процессом мышления в большей мере, чем готовыми идеями. И можно обратить внимание на то, что слово "религиозность" в XX веке утратило свою возвышенность и его уже прочно сменило более широкое слово "духовность": духовный человек не обязательно религиозен — и это самое яркое проявление свободы совести.
Добираясь до материальной сути ритуалов и процессов, происходящих в человеческой душе, Козерог и Водолей выявляют внутреннее сродство религий: физические законы восприятия и деятельности души, отражающей разные культурные традиции, должны совпасть. Возникнет ли новая, единая мировая религия, вобравшая в себя прежние? Вероятно, правомернее говорить о синтезе науки и религии, точнее, о возвращении единства рационального и психического осмысления мира. О возвращении духовности науке — и о манифестации ясному разуму религиозных таинств. У каждой религии свой акцент — и теряя его, мы теряем и то наиболее ценное зерно, которое есть в каждой вере и которое служит развитию наших чувств в определенном направлении. Как соединить иудаистическую божественность нашего "я": "я", в котором на полном серьёзе разыгрывается христианский миф со всеми его участниками — и отрицание всякой реальности эго в буддизме? Только внутренним пониманием, о чём идёт речь. Синтез самих религий возможен лишь как расстановка разных акцентов, но не как единый универсальный путь. Навязать миру единую идеологию было бы шагом назад для современного времени, в котором каждый должен решать за себя.
Психология характера предрасполагает человека к мировоззрению определенного типа. Поэтому человеку, родившемуся под активным знаком Овна (или тому, у кого в личном гороскопе акцентирован архетип Марса), легче всего понять высшие моменты жизни через активную позицию христианства. Или через деятельную позицию католичества (которая к нам сейчас обычно приходит в образе бодрых проповедников его новых течений, несколько наивных в простоте своего практического подхода).
Чтобы подытожить, скажем, что рациональный протестантизм близок Деве (также как отмеченные реформаторскими тенденциями буддизм и конфуцианство, особенно в их японской интерпретации самурайского кодекса чести).
Приземлённому Тельцу (и людям с отмеченным архетипом Венеры) поддерживать свою духовность больше всего поможет тапас любви, питающий древний и вечно юный индуизм (и его тантрические (шиваистские), и кришнаитские (вишнуистские) направления).
Неверующие Близнецы и интеллектуалы с сильным Меркурием могут понять смысл религии через рациональную философию буддизма.
Душу Рака и всех тех, кто не утратил детского (сентиментально-лунного) восприятия трогают древнейшие формы религии с естественной верой, хранящей экологию окружающей среды (африканские или австралийские, а из мировых религий к ним ближе всего индуистское многобожие).
Вера Льва проникнута идеей улучшения жизни на земле и способностей человека. Её хорошо отражают интегральная йога Шри Ауробиндо и путь йоги, а также теория индивидуации Юнга и смыкание религии с антропологией, теософия и все те современные направления, в которых простые практики сочетаются с мировоззрением, нацеленным на раскрытие человеческих возможностей.
Весы ценят утонченные этические и эстетические каноны, которые пестует гармония даосизма, породившая учение дзэн. Чайная церемония, фен-шуй, восточные виды борьбы – это религиозные проявления архетипа Весов.
Скорпионам близка страстная суфийская любовь к психологическим проблескам истины и Учителю. Страстность и недвусмысленность ислама близка и Овну.
Поляризацию добра и зла, очевидную для Стрельцов, отражает зороастризм и гностицизм, манихейский дуализм в христианстве, когда оно не может удержаться на отстраненной и беспристрастной водолейской позиции, призывающей "не судить", а начинает активную борьбу с темными силами. А также Стрельцу близки все духовные течения, настраивающие на социально активную позицию.
Мирную веру Водолея хранит православие и развивает идея единства религий как утверждения общемировых гуманистических идеалов.
Козерогам близок тибетский буддизм, в его народной горной интерпретации, сочетающей суровую простоту идей с древней верой в духов-защитников. Этот знак особенно привлекает индивидуальное совершенство в экстремальных условиях и неслучайно интересуют духи предков и воззрения индейцев (известные чаще всего через книги Кастанеды).
А самой "рыбьей" религией остаётся созидающее творчество иудаизма, устремленное к родине невидимой духовной реальности.
Современная вера вырисовывается не как путь разрушений ("до основания, а затем..."), но как путь сохранения всех национальных религий и их особенностей. И не как путь преодоления через лишения, но как путь приятия того, что есть, происходящий от избытка возможностей современного мира и полноты существования людей, которые способны сами решить не только свои личные проблемы, но и коллективные. По сути человечество недалеко ушло от язычества, пока не преодолело внутренней необходимости приносить жертвы. Сегодня оно многократно увеличило жертвоприношения, ради богов добра и справедливости развязывая войны — издержки развития воли человеческого "я". Человек может и должен повелевать миром, не разрушая природы в любом её проявлении, но подчиняясь её законам — этот взгляд древней магии, унаследованный наукой, кажется вполне современным.
Духовность сегодня видится как слияние религии с другими гранями человеческой жизни и деятельности. Оно предполагает проникновение религиозного нравственного подхода в те сферы, где мы прежде не ожидали её видеть: в общественную жизнь, экономику (так вмешательство восточной философии в экономику проявляется в экологических программах) и даже политику. Возможно, кому-то это кажется утопией. Но вот пример: современный индийский духовный учитель и философ Прабхат Саркар, предсказавший крах материалистической системы социализма — а вслед за ним и капитализма, уже стоящего на краю пропасти и неразумной политикой подрывающего базу собственной экономики, разработал социально-экономическую теорию более прогрессивного социального строя — который явился бы их наследником. Силой, способной сгладить политические кризисы и ускорить социальную эволюцию, он считал духовных мыслителей (садвипров: буквально, "мыслителей о сути"). Они будут занимать активную позицию в обществе и оказывать влияние на ситуацию: не за счет вхождения в структуры власти, а за счет глубины своей личности, развиваемой духовными занятиями, медитациями (как образ такого человека приходит в голову Солженицин или Сахаров). Целью духовной деятельности своего учения "Ананда марга" ("путь блага/блаженства") он видел воспитание таких людей.
Согласно Саркару (его духовное имя как йога – Анандамурти), прогресс должен осуществляться одновременно во всех сферах жизни: и физической, и ментальной, и духовной. "То, что прогресс в одной лишь материальной или интеллектуальной сфере лишь повышает жажду чувственности и приносит стресс, фрустрацию и кризис, сегодня очевидно. Эти сферы не могут обеспечить реальный прогресс, лишь счастье в духовном плане никогда не сопровождается нуждой и негативными эффектами. Реальный прогресс убирает преграду между человеческим существованием и единым разумом, между Микрокосмом и Макрокосмом, между спящей Пракрити (энергией в низшем психическом центре муладхары) и чистым сознанием (высшего психического центра сахасрары). Но если духовная эволюция — единственный реальный вид прогресса, должны ли мы забыть о материальном продвижении? Не поощрять изобретения? Не открывать новых идей, не сочинять стихов, не читать литературу, не творить искусство? Конечно, нет. Это было бы отрицанием жизни — упадком и смертью человеческого общества. Движение и изменение необходимы для вибрирующего динамизма человечества."[66]
Эта мысль проста. Но если вдуматься в идею слияния религии с духовностью внутри самой жизни, её реализация воистину сложна. Ведь она предполагает постоянный поиск, отказ от подражания и зависимости, освобождение от догматического влияния духовных текстов — к чему на самом деле ведёт индивидуальный путь и архата, и истинного католика.
Об этом говорил Кришнамурти: "Школы медитации предлагают разнообразные методы, системы, заявляя, что при ежедневной тренировке вы достигните определенной формы просветления, определенного необыкновенного опыта. Вся идея о системе, методах предполагает механический повтор — в этом нет медитации. Медитации требуется строжайшая дисциплина — но не дисциплина подавления и конформизма, а та, что приходит, когда наблюдаешь за собственным мышлением. Медитировать можно и в автобусе... Если я сброшу мертвый груз авторитета, то в тот же миг останусь в абсолютном одиночестве, но именно в этом состоянии у меня есть шанс узнать, кто я есть."[67]
Это стыкуется и с мыслью Бердяева: "Богом должно быть отвергнуто и совершенствование человека как результат процессов необходимости, как принуждение. Всё несвободное нежеланно для Бога."[68]
Сама современная обстановка подводит к отказу от механических упражнений и формальных ритуалов. Его обосновывает английский философ Тойнби, говоря о развитии через подражание: "Недостаток мимнесиса (подражания) в том, что он предполагает механический ответ, заимствованный из общества: действие, выработанное посредством мимнесиса, не предполагает творческой инициативы"[69]. И в этом — опасность (в социальной жизни — опасность слепого повиновения массы не лучшим лидерам. В духовном смысле формальная привычка, если она подменяет собой поиск, а не является для него стартовой площадкой, — это препятствие на пути собственного развития: и так слишком механистичной стала жизнь. Механицизм, кстати, — одна из характерных негативных черт знака Козерога: потому в ближайшие 170 лет предопределенность существования, ставящего нам жёсткие рамки, может усилиться — и уж, конечно, формализм не исчезнет сам собой).
Еще один мыслитель XX века М.Бубер говорит: "Действительная вера начинается там, где прекращается руководство правилами, где само это желание исчезает.[70]"
Но если вера будущего такова — тогда не обязательны и не всегда полезны специальные упражнения и религиозные процедуры: ведь у каждого есть вместо них повседневная деятельность (а времени нет, на что указывал индийский мистик Рамакришна, уже в прошлом веке пришедший к выводу, что медитировать лучше с открытыми глазами). И тогда не стоит абсолютизировать священную форму ритуалов: да и куда интереснее, когда они сами спонтанно возникают между людьми, как тому учит дзэн. Не нужна даже суфийская экзальтированная любовь к Богу: ведь у всех есть, кого любить на Земле.
Во имя чего человеку регулярно ходить в храм, если он и на работе способен ощутить свое единство с человечеством? Необходимы ли таинства посвящений, если поток традиции может быть передан в любой обстановке? Зачем непременно читать священные писания на Богом забытых языках, если есть много других хороших художественных, а иногда и научных текстов, раскрывающих правду жизни и истину души — если только уметь её искать и находить? Но если все эти "практики" религий, с повторами мантр и молитв, песнопениями и поклонами, с более или менее священным питьем и едой и стереотипами душевных переживаний — не цель, а всего только инструмент, который следует направить на службу духовному благу человека, провозглашая его ничем не ограниченную свободу как самую основу его духовности, то что же остается от религии?
Профилактика стресса и забота о здоровье? Уважение к личности и вечное познание мира, во всех гранях бесконечно великого и бесконечно малого? Преданность осознанному идеалу, который расширяет сознание не хуже психологических практик? Внимание к жизни в каждый момент и спонтанное видение её чудес — наработанных прежней эволюцией и откровений будущего? Cерьёзность самоотдачи делу, которое строит новое счастье, и душевное самораскрытие праздников? Желание быть вместе со всеми и отсутствие страха перед вселенским одиночеством человеческой уникальности? Или что-нибудь ещё?
Мы начали с того, что общее для всех религий — возврат к единству жизни через обращение ко внутреннему миру, создающему целостность души из внешних, разрозненных фрагментов жизни. Приобщению к этому единству и поддержанию его служит постоянство духовной сосредоточенности сознания — и одновременно его расконцентрации, дающее видеть и воспринимать больше. Формы этого могут быть различны, до отсутствия всяких устойчивых форм, но результат похож: внутренняя глубина ведёт к внешнему покою, счастью, удовлетворению сокровенных желаний и — упрощению потребностей. Использование сложной бытовой технологии и стяжание материальных благ отходит на задний план, и это то, в чем коллективный разум надвременной религии противостоит телевизионной идеологии "массового сознания", повторяющего сотни раз за день, что жизненный комфорт человеку дают деньги и покупки. Хоть это сегодня — идеология "большинства", она полностью игнорирует тот факт, что максимальный комфорт дает духовная жизнь — которую крайне сложно сделать объектом купли-продажи: хотя бы в силу непостижимости, что же это такое.
Что для нас сегодня духовность? Уместно привести определение Анандамурти: "Духовность — не утопический идеал, но практическая философия, которая может быть реализована в повседневной жизни, сколь бы мирской она ни была. Духовность выступает за эволюцию и развитие, а не за суеверия и пессимизм. Духовная философия не признаёт искусственно создаваемых различий и выступает за вселенское братство. Некоторые объективные материалисты верят, что духовность — это воображаемое потустороннее творение, используемое как опиум для народа. Опьяненные этим опиумом, люди пассивно соглашаются с подавляющими их силами эксплуататорского порядка [как бы такое представление о религии для нашей страны не стало опять актуальным! — С.]. Но анализ настоящей духовности показывает, что это научный, психологический и практический путь. Его практика затрагивает все уровни существования, приводя к целостному развитию личности в индивидуальной жизни. Она также создает космический идеал, чтобы люди думали не об индивидуальном, но о космическом "я"."[71]
ДУХОВНОСТЬ КАК ЭВОЛЮЦИОННЫЙ ПРОЦЕСС
Духовность предстает как путь трансформации — вряд ли кто-то не согласиться с таким определением. Человеку хочется изменить: жизнь, сознание, эмоции души, тело, общество — без этого он не был бы человеком. И самый по-козероговски материальный вопрос, который можно здесь поставить — как возможен путь трансформации? Откуда мы берем энергию на этот бесконечный процесс? Как может человек, как существо конечное, претендовать на вечность? Где скрыты неисчерпаемые ресурсы духовности? Если отбросить религиозный ответ «в Боге», как слишком абстрактный, на этот материалистический вопрос можно дать и конкретные ответы.
Йога отвечает: есть ресурсы, скрытые в теле. — Все энергетичекие центры (чакры) связаны с железами (гормональной системой), асаны стимулируют работу желез и мобилизуют резервы организма. Более активное состояние энергетических центров позволяет воспринимать все более тонкие уровни сознания. Но можем ли мы мобилизовывать тело до бесконечности? А если можем, то почему?
Напряжение тела при духовной практике неопасно для организма, а полезно, как показывает йога. Наше родное христианство утверждает еще более категорично: и страдания не вредны для развития, а совсем наоборот. Эмоциональные переживания очищают душу и открывают высоты духа. Духовные традиции и учат извлекать несомненную пользу из того инстинкта разрушения, что скрыт в человеческой природе как способность к трансформации. Но что является основой этого процесса?
Можно ответить так: к всеобщему единству выводит переход границ индивидуальности — которая замыкает нас в рамках нашей ограниченности и конечности. Люди внешне разобщены, но внутренне едины: обнаружить это единство на уровне сознания, души, эмоциональной или телесной природы – самый мощный стимул действия. Все новые религии утверждают: Бог есть Любовь. Любовь – переход от эго ко всеобщему.
В обществе стимул этого перехода таится в межличностных отношениях. Они являются самой непосредственной, бытовой основой духовной трансформации. Закон любви таков, что если человек любит и счастлив, он начинает любить весь мир и всех, откуда недалеко до открытия всеобщего начала в людях. Здесь можно вспомнить слова Вивекананды или Тейяра де Шардена: индийского йога и европейского философа, которые сходятся в том, что любовь по сути являет отношение ко всеобщему: любовь к Богу, и её конкретные проявления — только модификации этого отношения ко всеобщему.
Естественный процесс трансформации происходит внутри человеческих отношений. Каждый из людей имеет свой собственный мир, абсолютно изолированный мир своего сознания. Но любовь смещает восприятие в сторону взаимопроникновения этих миров – на позицию любимого, смещает нашу «точку сборки» на точку зрения другого человека, других людей. И умение видеть жизнь по-разному, с позиций разных чувств и восприятий («плавающая точка сборки») — идеал творческого отношения к жизни, разной в каждый момент.
В человеческих отношениях заложен потенциал к трансформации коллективного разума — механизм осуществления эволюции. Религиозные и оккультные традиции, и человеческое несовершенство часто заставляет считать смерть главной преобразующей силой. Но воспринимать так — все равно, что подписать себе смертный приговор. А если смерть вынести за скобки как то, чего нет: как не то, что есть на самом деле, преобразование целого осуществляет за счет связи его частиц. Их объединение нарастает как ком: и при благоприятных условиях любовь людей подобна ядерной реакции.
Здесь важен катализатор, толчок — верное начальное отношение между людьми, объединяющее всех. Это отношение, лишенное частных интересов и потому бескорыстное. Отношение позитивное — потому что, скажем, желание выжить, хоть и объединяет всех, является частным интересом каждого и радости не содержит. Но желание расширить свои горизонты или достичь вечного блаженства таким стимулом является. Как современная иллюстрация приходит в голову "Непроданная весна" Шевчука: образ любви, которая вспыхивает случайно и как пожар распространяется в обществе, преобразуя умы людей, насколько хватает сил.
Философский вопрос здесь — являются ли такие процессы случайными? Ведь любовь на самом деле постоянно связывает очень многих людей. Однако почему-то из особенного отношения к всеобщему их не выводит (пользуясь терминологией Гегеля). Если мы посмотрим, как понимается любовь в западных фильмах, это в лучшем случае развитие страсти. В наших же и вовсе происходит погрязание в отношениях — процесс любви не достигает своего истинного результата.
Постараемся понять, что такое коллективное подсознание и душа человека. Первое можно определить как связь сознания разных людей, пересечение, исходящее из невыразимого единства восприятия. В любом обществе жизнь трактуется через ряд общепринятых подсознательных аксиом. Они себя выражают на уровне коллективных чувств, а не разума (и осознание таких идей, напротив, эти чувства развенчивает). Коллективные чувства создают настройку в резонанс, которая исправно функционирует все время, но резонанс может быть больше и меньше, в зависимости от идей более или менее универсальных, которыми одержимо общество.
Душа отдельного человека дает этим идеям эмоционально-энергетическую силу. Даже не надо опираться на религиозные традиции (душа — вода в стакане по отношению к океану, как говорил индийский мистик Рамакришна), чтобы утверждать, что душа человека имеет связь с коллективным сознанием как часть с целым. Поэтому каждый человек имеет выход к нему изнутри — и влияние на него в том случае, если его идея шире (культурно мощнее, природно здоровее) общепринятого общественного здравомыслия. Пока этого нет, особенное чувство человека не имеет шанса стать всеобщим. Не имеет силы победить установки существующего коллективного мировоззрения. Если же да, путь идее открыт — и чувство запускает свою цепную реакцию. Так мы приходим к парадоксальному выводу, что основа длительности любви — идея.
Если считать: в сегодняшнем духе знака Козерога, что вершина эволюции — реализация отдельной личности, то этот механизм помогает развитию каждой личности, идеи которой проходят проверку чувствами, которая соразмеряет их с широтой общечеловеческой и отводит свое место, помогая человеку вписаться в структуру общества.— Здесь можно вспомнить образ колеса Фортуны, возносящего человека на вершину.
Но если вернуться к эволюции человечества в целом, отказ личности от себя служит свободе души — и т.о. дальнейшему развитию ее внутреннего влияния на общество, более полному выявлению ее потенциала. Внутреннее самораскрытие не продолжается без отказа от себя. Как сказал Христос, «кто душу потеряет, тот её обретет»: он обретет её общечеловеческое, общественное проявление как душу людей вообще. Но обретет как свое собственное отношение, которое выявляет себя в мире по законам этого мира, согласно его актуальной ситуации (которая напрямую не зависит от самого человека). Поэтому человек видит в мире искаженное отражение своей души — но все же мир говорит с человеком при помощи своей актуальности.
Любовь как выход за пределы эго показывает, что эго – иллюзия, сознание едино, как и человеческая душа сливается со всем, что ее окружает (это основа нашей способности воспринимать и осознавать окружающий мир). О духовном восприятии такого рода М.Бубер пишет так:
"Каждый из нас заключен в панцирь, который мы, привыкнув, вскоре перестаем ощущать. Бывают лишь мгновения, когда сквозь него можно проникнуть и возбудить душу к восприимчивости. И если подобное с нами случилось, если мы насторожились и задаем себе вопрос: "Что же особенного произошло? Разве это не то, что случается ежедневно?"— то мы можем ответить: "Действительно, это происходит ежедневно, только мы не всегда здесь." Все происходящее обращается ко мне. Тем, что случается со мной, происходящее обращается ко мне."[72]
Но в этом слиянии присутствует свобода воли – как умение сказать «нет» тому, что не должно существовать, ради блага людей. Восприятие души в том, что она принимает все. Но сила разума в том, что он способен отвергнуть нежелаемое. Сознательность состоит в том, чтобы выбирать, и это творческий процесс. Когда мы говорим существующему «да», восприятие внешнего ласкает душу, когда говорим «нет», мир распинает ее — это свойства эмоционального восприятия. Оно пробуждает творческий потенциал, запуская процессы творения или не давая им хода: поддерживая существующие формы вещей силой своей жизни и вступая с ними во внутреннюю борьбу.
Символические смыслы помогают отождествиться с мировыми процессами, и это слияние приводит к еще более сильному сильному резонансу — когда сознание словно плывет над символическим видением вещей, видит сквозь форму вещей: сквозь настоящее положение вещей прозревает будущее.
Сегодня человек способен понять, что он не есть то, с чем отождествляется его восприятие здесь и теперь, таким отразом сведя сознание "я" к минимуму (а волю к максимуму). Отвергнуть внешние формы существования реальности. Это сродни буддийскому отношению: все формы пусты и пусто "я". Остается процесс, ведущий нас к проникновению за пределы этих оболочек, в будущее — и опора будущего на более чистое отражение.
Таков, видимо, магистральный путь развития индивидуального сознания. Это путь все более тесного взаимодействия человеческого общества. На проверку выясняется, что практически любое произведение культуры сотворено человеком не одиноко, а некоей коллективной личностью. В каждом истинном произведении искусства ощущается влияние многих людей, даже когда его автор велик и известен (чем много занимается искусствоведение). Возможно, в будущем: при развитии ясновидения — будет очевидно и понятно, какое влияние каких людей.
Хотя природное единство отдельного человека совершенней в глубине, и в одиночестве достигается глубина произведения. Подобно этому любовь как отношение один на один имеет необходимую глубину и всеобщность, превосходящую социальную определенность. В этом смысл нравственного отношения.
И если бы люди замыкались друг на друга душевно-чисто: экологически-природно, подобно тому, как рождается ребенок — совершенное произведение природы, без каких-либо чуждых генов, они бы создавали столь же совершенный духовно-идейный континуум. Силой природной гармонии этот континуум поизводил бы необходимые перемены в идейных структурах общества вовремя, без катаклизмов и революций, — механизмом цепной реакции, которая поддается управлению бескорыстием и другими альтруистическими человеческими чувствами, ка кбыло сказано. Более того, поскольку все есть сознание, так же могло бы меняться и тело, и тело мира (подтверждая образ многомерности мира, разных миров, хотя бы и физических).
Если здесь вернуться к бытовому образу любви двоих: любви, выходящей за рамки эго, — можно вновь вспомнить самую известную идею Кастанеды — энергия личного притяжения мужчины и женщины нагвалей помогает и другим войти в иную реальность, создавая феерический образ светящегося летящего змея из цепочки людей. (Телесное преображение: из более грубой материальной формы в более тонкую — общечеловеческая идея: кроме христианского «тела воскрешения», можно вспомнить теорию Шри Ауробиндо или менее известную концепцию Циолковского о трансформации тел людей в более трансцендентный и всепроникающий вид энергии.)
В древности идея взаимодействия как творящего начала была воплощена в мифе о первых людях-близнецах, создающих свой собственный мир на пустынной земле. Это хорошая мечта, чтобы пара людей могла себе создать свою Вселенную (хотя, конечно, по отношению к материальной земной реальности она всегда останется только мифом. Как и другие прекрасные мифы, она отражает коллективную психическую, а не материальную реальность).
БОГ ЖИВЕТ
Все религии утверждают неизменность духовного начала, его незатронутость внешними факторами, местом его проявления и даже временем. Чтобы подчеркнуть это свойство Бога в том беге наперегонки, который присущ современному миру, наше время постулирует фундаментальную важность настоящего момента. Бог ловит нас "здесь и теперь", и "пробуждение" предстает неожиданным и внезапным. Но это, вероятно, лишь свойство нашего времени, когда нас способно по-настоящему остановить или побудить к действию лишь что-то удивительное и потрясающее. На самом деле Абсолют не проявляется рывками, Он присутствует постоянно. Лишь вектор нашего сознания редко совпадает с общемировой волей. Но всегда есть люди, чей разум воплощает её в этот миг — иначе развитие прекратилось бы.
Истина изменяется, каждый миг рождаясь заново. Таково свойство духовной энергии. И таков же близкий нашему времени духовный идеал: умирать и рождаться каждый день. Чтобы сохранить соответствие вселенскому единству — которое в отдельные моменты жизни переживает каждый — нужна гармония жизни и мысли. Она бы продлилась, если бы каждая возникающая мысль, будучи осознана, завершала свой ход, не оставляя место иллюзиям подсознания. А сознанию единства сопутствовало утверждение всеобщей несвязанности: свободы частей целого, рождающей активность творчества. В соответствии с этим современная вера — это как разрушение мировой иллюзии, так и творение новых мифов.
Отношение к духовным понятиям как изменчивым и развивающимся во времени преодолевает дуализм Бога и мира. Николай Бердяев видит в истории жизнь Божества: "Только отвлеченный монизм мыслит Божество как совершенно неподвижное... Такой монизм относит всякое движение лишь к несовершенному множественному миру, который есть мир не подлинной реальности, а мир вторичный, лишь являющийся... Монизм мыслит мир лишь как иллюзорный и кажущийся, а не подлинный бытийственный. Движение связано лишь с миром относительным и не распространяется на мир абсолютный, на самую глубину жизни Божества."[73]
О том же говорит философ Макс Шелер: "Мне скажут, что человек не может вынести неокончательного Бога, становящегося Бога! Мой ответ в том, что метафизика — не страховое общество для слабых. Она предполагает в человеке мощный, высокий настрой. Поэтому вполне понятно, что человек лишь в ходе своего развития приходит к сознанию своего соратничества, соучастия в проявлении "божества"... Мы ставим на место полудетского, полуотрешенного отношения человека к божеству, как оно дано в объективирующих и потому уклончивых отношениях созерцания, поклонения, молитвы — элементарный акт самоотдачи, самоидентификацию с направленностью духовных актов... Можно стать причастным духовной актуальности лишь через со-осуществление, самоотдачу и деятельное отождествление.”[74]
Современность оставляет позади христианскую вторичность и индуистскую иллюзорность мира. По мере познания и овладения миром он всё более становится подлинным (в чём есть и заслуга материализма науки), и в обращении к жизни исчезают крайности религиозных идей. История предстает как внутренняя жизнь Бога: это определение Бердяева, родившегося под знаком Рыб, смыкается с индуистско-буддийским идеей о том, что мир — это мысль и мышление Творца. Отрицание неподвижности Абсолюта выводит к христианскому понятию Бога живого — попутно раскрывая миру тайну первейшего определения Творца у иудеев: Эхие — "жизнь".
Бог живёт: и в духовном подъеме битвы за Родину, и в радостной общности ударных строек, и в тонком этическом подтексте фильмов и песен 60-х, и в мучительно-скрытом творчестве вынашивания перемен в периоде застоя. Он живёт и в нынешней насущной потребности экологической чистоты, в проникновенном интересе к древним и примитивном культурам, в доброй фантастике будущего и его непредсказуемости. Бог живёт, а значит истина являет себя в мире. И эта манифестация — самая яркая черта сознания эры Водолея, самая безусловная черта человеческой свободы, устраняющая традиционные барьеры между человеком и Богом.
Это уже в начале века констатирует Бердяев: "Необходима переработка и претворение внутренней истории человека, в свете новозаветном, в свете нового человека, для которого уже не существует того гнета, под которым жил ветхий человек, гнета природной необходимости и гнета гнева Божьего, который делал невозможным встречу с Богом лицом к лицу, о котором говорится, что если бы человек увидел лицо Божье, то был бы испепелён."[75]
Пока религия всё более мыслится профессиональным занятием (хотя этот взгляд довольно чужд всеобщей природе религиозности). Этот свойственный знаку Козерога профессионализм хранит древнюю культуру душевных процессов, отличая её от современной бытовой деятельности души. Его продукт, кроме воспитания людей и психологической помощи,— освобождение от лишнего груза коллективного разума человечества, но также и проекция его новых перспектив. Любая религия занимается и тем, и другим. Не следует ставить акцент лишь на очистительной функции религиозных энергий: внутреннее движение разума и души (и даже их покой), обязаны созидать — в сферах видимых или невидимых, но тем не менее заметно. Возможно, в будущем это будет одним из критериев непостижимой духовности, наряду с искренностью, чистотой намерений, безошибочностью поступков и другими приятными человеческими качествами.
Обращение к истории и прошлому — в высшей степени свойственное времени, когда новые мифы эпохи формируются под знаком Козерога,— также должно быть не консервативным, но творческим, чтобы оно действительно несло в себе духовный смысл, как об этом писал Бердяев: "Связь с прошлым, с тем, что было священного в прошлом, есть связь с творческой динамической жизнью; верность заветам прошлого есть верность заветам творческой динамической жизни наших предков; поэтому внутренняя связь с предками, с родиной, со всем священным, есть всегда связь с творческим динамическим процессом, обращенным к грядущему, к созданию нового мира, новой жизни, к соединению этого нового мира со старым прошлым миром."[76]
Современность дает любопытные примеры того, как в лоне религий переход от буквы к духу развивает творческие таланты людей — к поэзии, пению, рисованию, изобретению, игре. Интересно, что так отчасти реализуется коммунистическая идея формирования нового человека, в советское время вылившаяся в попытку превратить церкви во Дворцы Культуры. Быть может, сейчас ещё рано говорить об этом? Но в новых западных христианских веяниях поощряется творчество, проникнутое духовными идеалами (а не только примитивом непосредственных нужд массового сознания, одержавшем решительную победу на эстраде и в кинематографе). А на Востоке, где каноны индуизма и буддизма никогда не были жесткими, творчество и так процветает вовсю. Похоже, наша идеологически неумолимая страна, исчерпав все силы на построение по-религиозному справедливого социализма, а потом на публичное покаяние в прошлых грехах — плетется в самом хвосте этого процесса. Мешая проявиться индивидуальности, она усердно хранит коллективную идеологию, нивелирующую стремление разных душ к индивидуальному самовыражению в религиозных сферах, как и в социуме — ради манифестации над-индивидуального.
Вероятно, Россия будет придерживаться её и впредь, пока вновь на базе христианской соборности не явит творчество столь же масштабное, как явление миру идеалов коммунизма, о которых тысячелетиями мечтали мыслители, начиная с Платона. Когда действует водолейская страна, словно все её жители сливаются в единого человека — первочеловека древней мифологии: такого, как скандинавский Имир, индийский Пуруша, китайский Пань-гу, иудейский Адам Кадмона. Ради нового творения знак Водолея сливает все силы в одну.
Но единая религия ("роза мира" розенкрейцеров и Даниила Андреева) — это, вероятно, утопия, о которой не стоит и жалеть. Отчасти потому, что она уже осуществилась, а история не повторяется дважды. Водолейский синтез религий явило христианство, вобрав в себя и египетские мифологические образы Тельца, и иудейскую мистику Рыб, и греческую мысль Близнецов, и римскую простоту Овна. И по большому счету все архетипы нашей души — все пути можно найти в любой религии. Здесь мы указали на то, на чем ставится больший акцент, что становится ключевой идеей, по отношению к которой все остальное предстает не столь значимым. Нельзя лишить буддизм покоящегося центра середины, а христианство — движения вперед: хотя покой души достигается и в христианстве, и буддизм тоже выступает фактором движения к прогрессу. Но это в них не главное.
А Козерог не столько стремится к единой вере, сколько к обоснованному её фундаменту. Рождающийся сегодня на посыле соединения Урана с Нептуном в знаке Козерога религиозно-мифологический синтез взглядов должен будет прежде всего подсказать, какие мечты и чудеса человеческой личности наиболее реальны и близки нам во времени.
1984/1997/2006
Другие книги автора (по астрологии, мифологии и эзотерике) представлены на сайте: www.astrolingua.spb.ru
[1] Тойнби А. Постижение истории. М., 1991 с.442
[2] Тойнби А. Постижение истории. М., 1991 с.526
[3] Тойнби А. Постижение истории. М., 1991 с.216
[4] Тойнби А. Постижение истории. М., 1991 с.527
[5] Семира и В.Веташ "Астрология и мифология", Спб, "Атон", 1998 1066 с.
[6] Семира и В.Веташ "Искусство астрологии" Воронеж/"Модэк", 1993; СПб./"Спикс", 1994; СПб./"Лань", 1997; та же книга выходила без имен авторов под назв. "Астрология от А до Я" СПб./"Спикс", 1993
[7] Мистики XX века. М., 1996 с.13
[8] Мы также немного остановимся на описании самих религий, поскольку ошибочное отношение к их методам и понятиям распространено не только в бытующем общественном мнении, но даже и в современной философии. Как пример такой ошибки приведём цитату из Философского словаря: "...мудрый правитель следует дао, не делая ничего, чтобы управлять страной, и тогда она процветает, пребывая в спокойствии и гармонии." (Философский энцеклопедический словарь М., 1983 с.135) Как известно, китайское понятие недеяния отнюдь не означает ничего не делания, а означает "действие без борьбы", в следовании естественности и гармонии. Философия дао никак не посоветует бездействовать мудрому человеку, если он правитель. Подобные ошибки часто не дают возможности людям оценить глубину понимания сути жизни в другой культуре и религии.
[9] Хун Цзычэн. "Вкус корней" в сб: Книга мудрых радостей. М., 1997 с. 148, 157 и 152
[10] там же с. 151
[11] Хун Цзычэн. "Вкус корней" в сб: Книга мудрых радостей. М., 1997 с. 147
[12] Хун Цзычэн. "Вкус корней" в сб: Книга мудрых радостей. М., 1997 с. 178
[13] Алан Уотс. Дао — путь воды. Киев, 1996 с.115
[14] Хун Цзычэн. "Вкус корней" в сб: Книга мудрых радостей. М., 1997 с. 161
[15] там же с. 161
[16] Хун Цзычэн. "Вкус корней" в сб: Книга мудрых радостей. М., 1997 с. 189
[17] Хун Цзычэн. "Вкус корней" в сб: Книга мудрых радостей. М., 1997 с. 153
[18] Вильгельм Р. Лао Цзы и даосизм. Штудгарт, 1925.
[19] Бхагавад-гита. Философские тексты Махабхараты. Спб., "A-cad", 1994 с.147
[20] Махабхарата. Выпуск V, книга I: Мокшадхарма. Ылым, 1983 с.334
[21] Тойнби А. Постижение истории. М., 1991 с.291
[22] Блаватская Е.П. Из пещер и дебрей Индостана. М., 1998 с.78
[23] РИГВЕДА. Мандалы I-IV. М., 1989
[24] Мифологии посвящена наша книга: Семира и В.Веташ "Астрология и мифология", Спб, "Атон", 1998 1066 с.
[25] Махабхарата. Выпуск V, книга I: Мокшадхарма. Ылым, 1983 сс.181-211
[26] Сахаров П.Д. Мифологическое повествование в древних пуранах. М., 1991
[27] Хрестоматия по истории Древнего Востока. под ред. В.В.Струве и Д.Г.Редера. М., 1963 c.383-384
[28] Блаватская Е.П. Из пещер и дебрей Индостана. М., 1998 с.393-395
[29] Тойнби А. Постижение истории. М., 1991 с.267
[30] Тойнби А. Постижение истории. М., 1991 с.276
[31] Завадская Е.В. Культура Востока в современном западном мире. М., 1977
[32] Чень Цзижу. "Скажу ли, как подобает старшему" в сб: Книга мудрых радостей. М., 1997 с. 410
[33] Михаэль Лайтман. Кабала. Тайное еврейское учение. Часть 3 Израиль, 1984, Новосибирск, 1993 с.100
[34] Подробно представленной в нашей книге: Семира и В.Веташ "Астрология Каббалы и Таро" Спб, "Лань", 1998
[35] Ликутей Амарим (Тания). Вильнюс, 1990 с.205
[36] Михаэль Лайтман. Кабала. Тайное еврейское учение. Часть 3 Израиль, 1984, Новосибирск, 1993 с.136
[37] Ликутей Амарим (Тания). Вильнюс, 1990 с.215-217
[38] Элиаде М. Космос и история. М., 1987
[39] Майоров Г.Г. Формирование средневековой философии. М,1979
[40] Трофимова М.К. Историко-философские вопросы гностицизма. М,1979 Коптские рукописи Наг-Хаммади. Сб.II, соч.3, 63
[41] Трофимова М.К. Историко-философские вопросы гностицизма. М,1979 Коптские рукописи Наг-Хаммади. Сб.II, Соч.2, 55
[42] Н.Бердяев. Смысл истории. М., 1990 с.93
[43] Ликутей Амарим (Тания). Вильнюс, 1990 с.237-247
[44] Розанов В.В. Русская церковь. в соб. соч. Розанова т.1 Религия и культура. М., 1990 с.348
[45] Alan Watts. Nature, Man and Woman. New York, Pantheon books с.39
[46] Юнг К.Г. Психология и религия. "Ваклер", 1997 с.29
[47] Н.Бердяев. Смысл истории. М., 1990 с.90
[48] Alan Watts. Does it Matter? New York, Pantheon books с.37 или: Вандерхилл Э. Мистики XX века. М., 1996 с.28-29
[49] Розанов В.В. Русская церковь. в соб. соч. Розанова т.1 Религия и культура. М., 1990 с.331
[50] Тойнби А. Постижение истории. М., 1991 с.378
[51] Бердяев Н. "Смысл истории". М.,1990 с.28
[52] Бердяев Н. Смысл истории. М., 1990 с.86
[53] Бердяев Н. "Смысл истории". М.,1990 с.30
[54] Thomas Merton. Seeds of Contemplation. New York, New directions, с.23
[55] Суфизм в контексте мусульманской культуры. М., "Наука" 1989 с. 237
[56] Бертельс Е. Суфизм и суфийская литература.— Избр. т.3 М., 1965 с.89-90
[57] Суфизм в контексте мусульманской культуры. М., "Наука" 1989 с. 75
[58] там же, с.71
[59] Бубер М. Диалог. в кн.: Два образа веры. М., 1995 с.101
[60] Бердяев Н. "Смысл истории". М.,1990 с.19
[61] Исследованиям в этой сфере посвщена наша книга «Астрология и мифология». СПб, 1998
[62] Бердяев Н. "Смысл истории". М.,1990 с.20
[63] Юнг К.Г. Психология и религия. "Ваклер", 1997 с.32
[64] Тойнби А. Постижение истории. М., 1991 с.362
[65] Мистики XX века. М., 1996 с.21
[66] The Fall of Matherialistic Theories and the Rise of Progressive Socialism. Tathavananda Copenhagen, 1990 с.51-52
[67] Джиду Кришнамурти. Первая и последняя свобода. Харьков, 1994 c. 265-267
[68] Бердяев Н. Смысл истории. М., 1990 с.62
[69] Тойнби А. Постижение истории. М., 1991 с.303
[70] Бубер М. Диалог. в кн.: Два образа веры. М., 1995 с.103
[71] Tathavananda. The Fall of Matherialistic Theories and the Rise of Progressive Socialism. Copenhagen, 1990 с.63-64
[72] Бубер М. Диалог. в кн.: Два образа веры. М., 1995 с.102
[73] Бердяев Н. Смысл истории. М., 1990 с.36
[74] Шелер М. Положение человека в Космосе. в кн: "Проблема человека в западной философии". М., "Прогресс", 1988 с.94-95
[75] Бердяев Н. Смысл истории. М., 1990 с.66
[76] Бердяев Н. Смысл истории. М., 1990 с.31