Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Анурин Владимир Федорович
Основы социологических знаний
Курс лекций по общей социологии
Предисловие
Часть 1. СОЦИОЛОГИЯ КАК НАУКА
1.1. Особенности научного знания о социальной реальности
1.2.Объект и предмет социологии
1.3. Структура социологического знания
Литература к части 1
Часть 2. СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ КЛАССИКА
2.1. Огюст Конт - основатель социологии
2.1.1. Закон интеллектуальной эволюции
2.1.2. Иерархия наук
2.1.3. Социология как "социальная физика"
2.2. Эволюционистская социология Герберта Спенсера
2.2.1. Сущность эволюции по Спенсеру
2.2.2. Органическая аналогия
2.2.3. Факторы социальных процессов
2.3. Карл Маркс и марксистская социология
2.3.1. Маркс об отчуждении
2.3.2. Исторический материализм
2.3.3. Трудовая теория стоимости
2.3.4. Марксистская социология после Маркса
2.4. Социологический реализм Эмиля Дюркгейма
2.4.1. "Социологизм" как социальная теория
2.4.2. Проблема социальной связи
2.4.3. Социология религии в воззрениях Дюркгейма
2.5. Понимающая социология Макса Вебера
2.5.1. Социологический метод
2.5.2. Идеальные типы социальных действий
2.5.3. Социология господства
2.5.4. Социология религии
Литература к части 2
Часть 3. СОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ КОНЦЕПЦИИ СОЦИАЛЬНОЙ СТРУКТУРЫ
3.1. Социальный институт как система статусов и ролей
3.1.1. Понятие социального статуса
3.1.2. Социальная роль
3.1.3. Социальный институт
3.2. Социальная классификация
3.2.1. Марксистская традиция в классовом анализе
3.2.2. Немарксистские подходы к определению классов
3.3. Теории социальной стратификации
3.3.1. Классификация или стратификация?
3.3.2. Квантификация социального пространства
3.3.3. Координаты экономического подпространства
3.3.4. Шкалирование осей политического подпространства
3.3.5. Проблемы изучения профессионального подпространства
3.4. Социальная мобильность
3.4.1. Сущность, виды и параметры
3.4.2. Механизмы и каналы социальной циркуляции
3.4.3. Исторические и общемировые тенденции социальной мобильности
3.5. Социальные системы и cоциальные организации
3.5.1. Системный подход: общие положения
3.5.2. Социальная система: понятие, сущность и проблемы изучения
3.5.3. Социальная организация как вид социальной системы
Литература к части 3
Часть 4. СОЦИАЛЬНОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ
4.1. Социальное взаимодействие как основа социальных явлений
4.1.1. Сущность социального взаимодействия
4.1.2. Трактовка социального взаимодействия в социологических теориях
4.1.3.Социальное взаимодействие как интегрирующий фактор образования малых групп
4.2. Социализация и институционализация
4.2.1. Социализация как процесс интеграции индивидов и групп в социальную систему
4.2.2. Институционализация
4.2.3. Социальный характер
4.3.Отклоняющееся поведение и социальный контроль
4.3.1. Девиация как тип социального поведения
4.3.2. Социологические объяснения девиантного поведения
4.3.3. Сущность и формы социального контроля
Литература к части 4
5. СОЦИАЛЬНАЯ ДИНАМИКА
5.1. Формационный и цивилизационный подходы к периодизации развития общества
5.1.1.Теория общественно-экономических формаций
5.1.2.Цивилизация как этап развития человеческого общества
5.1.3.Концепции локальных цивилизаций
5.1.4.Циклическая теория П. Сорокина
5.2. Эволюционный и революционный пути социального развития
5.2.1.Эволюционистская традиция в социологии
5.2.2.Марксистские концепции социальной революции
5.2.3.Немарксистские концепции социальной революции
5.3. Современная социологическая наука о категориях и типах обществ
5.3.1.Глобальные революции как ускорители действия социально-экономических законов
5.3.2.Индустриальное общество
5.3.3.Типология обществ
Литература к части 5
Глоссарий
ПРЕДИСЛОВИЕ
В предлагаемой вниманию читателя работе излагаются основы теоретической (или общей) социологии. В основе этой книги - курс лекций, читавшийся автором в течение шести лет в ряде вузов Нижнего Новгорода. Авторская программа курса была опубликована в начале 1993 года в журнале “Социологические исследования”* и не встретила серьезных возражений специалистов. Единственным повторявшимся на различных обсуждениях замечанием было непонимание причин, по которым из программы исключены темы, связанные с методикой и техникой эмпирических социальных исследований. В ответ на это автор терпеливо, раз за разом, отвечал, что считает курс прикладной** социологии совершенно отдельной научной и учебной дисциплиной. Более того, мы считаем, когда это возможно, целесообразным читать его совершенно отдельно, в качестве спецкурса, возможно, даже с определенными отличиями для студентов разных специальностей. Мы же излагали программу курса общей социологии (хотя на одном из семинаров и это название вызвало несколько раздраженную реплику: надо говорить “теоретическая социология”).
Следует отметить, что мой собственный теоретический багаж по социологии формировался в значительной степени на основе англоязычной литературы. За период 1992-1998 гг. мною были переведены такие книги, как: популярный энциклопедический словарь The Penguin Dictionary of Sociology (хотя, на мой взгляд, по полноте и добротности материала он уступает нашему словарю Современная западная социология), Why Men Rebel Т.Гарра, Sociology: Biographical Approach П. и Б. Бергеров, Sociological Insight Р. Коллинза, Research Methods of Political Science Дж. Дженнет и Р. Джослина, Transformation of Intimacy Э. Гидденса, а также довольно большое число статей в периодических изданиях. Возможно это обусловило некоторый англо-американский “перекос” в моем “социологическом тезаурусе”, поскольку знакомство со взглядами представителей других национальных школ (включая Э. Дюркгейма, М. Вебера, А. Турейна, Р. Дарендорфа, П. Монсона и др.) происходило исключительно благодаря публикациям русских переводов, пока еще не очень многочисленным.
Вероятно, нельзя не согласиться с упреком Л.Г. Ионина в том, что современные российские социологи во многом перепевают сегодня те мысли зарубежных теоретиков, которые были достаточно современны два-три десятилетия назад, а сегодня составляют задворки социологической мысли***. Но нельзя не видеть и того, что любая серьезная наука начиналась с ученичества - необходимо ведь освоить форсированным порядком то, от чего мы были во многом отлучены. Кроме того, российская социология начинает набирать собственный темп, свидетельством чему - появление все большего объема целого ряда серьезных и оригинальных работ (включая того же Л. Ионина), которые мы постарались использовать в этой книге.
В последние пять-шесть лет учебники по социологии хлынули в библиотеки и на прилавки книжных магазинов все возрастающим потоком, и, по-видимому, скоро их будет не меньше, чем песчинок на пляже. Я думаю, это нормально. В США каждый уважающий себя университет издает собственный учебник по социологии. Хорошо это или плохо? Не берусь судить; научное знание, как мы увидим чуть ниже, ненормативно. Но нельзя не видеть того, что разработка собственного учебного пособия дает возможность преподавателю, ведущему активную научно-исследовательскую работу (или, если хотите, - исследователю, причастному к педагогической практике) бросить общий и в то же время собственный взгляд на сферу своей преподавательской деятельности и показать, чем же этот взгляд отличается от взглядов его коллег. Поэтому на вопрос о том, надо ли столько учебников по социологии, хочется ответить словами известного “телепсихоаналитика”: это нормально. Это показывает, что научная дисциплина живет и развивается. Хотелось бы поэтому отметить, что и предлагаемая вниманию читателя работа - это в значительной степени авторский курс, в котором во многом использованы результаты собственных - не только учебно-методических, но и научных - исследований (отсюда - неизбежные ссылки на собственные работы). Поэтому и профессиональный социолог, и студент, возможно, найдут в этой работе немало моментов, которые могут показаться им небесспорными, во всяком случае, отличающимися от тех, которые изложены сегодня в других многочисленных учебниках. Это тоже нормально.
В. Анурин
|
Часть 1. СОЦИОЛОГИЯ КАК НАУКА |
# |
|
1.1. Особенности научного знания о социальной реальности |
# |
|
1.2.Объект и предмет социологии |
# |
|
1.3. Структура социологического знания |
# |
|
Литература к части 1 |
# |
Часть 1. СОЦИОЛОГИЯ КАК НАУКА
Социология - одна из самых молодых наук. Время ее возникновения и становления в качестве самостоятельной сферы научных изысканий совпадает с историческим периодом, именуемым социологами индустриализацией. Хотя, конечно, она просто не могла бы появиться, если бы этому не предшествовал длительный этап накопления фактов, дискуссий, размышлений обобщений большого числа мыслителей, начиная с античных времен. Однако, возникнув, она стала развиваться достаточно быстрыми темпами - вначале в виде национальных социологических школ, а затем интегрируясь в единый, общепризнанный комплекс знаний, течений, парадигм. Этот комплекс формировался в ходе многочисленных дискуссий, споров, иногда довольно непримиримых; что-то из выдвигаемых гипотез принималось сразу, что-то отвергалось навсегда, а что-то, будучи раскритикованным и, казалось бы, безжалостно отброшенным, спустя какое-то время рассматривалось заново и признавалось справедливым - но уже на новом витке приращения общенаучного знания.
В сравнительно недавние исторические времена социология в отечественной мысли разделяла участь целого ряда других “лженаук”, таких, например, как генетика и кибернетика. Тем не менее, потребность в науке, занятой изучением наиболее общих законов, по которым развивается человеческое общество, ощущалась и в советские времена. В то время эту функцию фактически выполняла другая научная дисциплина с претенциозным названием “научный коммунизм”. Социология же проникала в советскую науку “через окно”. С начала 60-х годов партийные власти начинают проявлять интерес к эмпирическим социологическим исследованиям, данные которых активно используются в идеологических целях. Теоретической, объяснительной базой для получаемых данных оставался все тот же научный коммунизм.
Однако через образовавшуюся “щель” начинает просачиваться и ручеек теоретико-социологических знаний, которые к этому времени на Западе уже сформировались в довольно мощную и влиятельную научную дисциплину. Начиная с 1961 года, когда был опубликован первый русскоязычный перевод социологического издания, достаточно регулярно начинают издаваться и работы других известных социологов. Появляются и издания отечественных социологов - вначале под лозунгами критики “буржуазной”, “идеологически враждебной” теории, а затем и самостоятельные исследования. Российская наука и российский читатель постепенно входят в общее русло мировой социологической мысли. Наконец, с конца 80-х - начала 90-х годов социология получает полные права гражданства в России. Она вводится в число обязательных дисциплин во все стандарты высшего образования, открывая для всех желающих доступ к общемировым научным достижениям и в сфере изучения социальных законов.
В этой вводной части нашей работы мы рассмотрим, каковы основные особенности социологии как научной дисциплины, изучающей особую реальность окружающего нас мира - человеческое общество. Мы попытаемся выяснить также, какова в самом общем виде структура социологического знания, из каких основных частей она состоит и как эти части соотносятся между собою. Однако вначале представляется целесообразным разобраться вот в чем. Учитывая, что мы назвали эту вводную часть “Социология как наука”, нам предстоит более или менее детально пояснить, что мы имеем в виду под каждым из этих понятий. Для этого нам, вероятно, следует вначале растолковать свое понимание самого термина “наука”. А уж затем мы попытаемся очертить качественную определенность второго понятия - “социология”, указав на круг тех явлений (а также их особых свойств), которые подлежат ее изучению.
1.1. Особенности научного знания о социальной реальности
Н. Смелзер дает такое определение: “Социология - это научное изучение общества и общественных отношений. Она черпает данные (факты) из реального мира и пытается объяснить их на основе научного анализа”. Стало быть, прежде чем понять, что такое социология, нам предстоит разобраться с тем, что такое наука. Понятие “наука” тесно связано с глаголом “научиться”, “научаться”. Этим глаголом в русском языке, как известно, обозначают действия людей, направляемые на процесс получения ими новых знаний.
Мы не будем вдаваться здесь в чисто философский анализ понятия “знание”. Посмотрим, как оно соотносится с некоторыми смежными понятиями – такими, как “познание”, “информация”. Оттолкнемся от определения, данного Советским Энциклопедическим Словарем, согласно которому знание - это “проверенный практикой результат познания действительности, верное ее отражение в мышлении человека”. Таким образом, знание представляет собою не что иное, как совокупность сведений об окружающем и внутреннем мире, которые накапливает человек (или группа людей) в ходе восприятия информации - своеобразных “квантов” знаний, тех отдельных сведений, которые воспринимаются человеком в процессе познания - либо из непосредственного наблюдения, либо передаются ему другими людьми непосредственно или опосредованно (через материальные носители информации) с помощью различных условных знаковых средств - устно или визуально. Эти “квантованные” сведения постепенно аккумулируются и объединяются в единую систему с помощью определенной их интерпретации, толкования.
Для понимания сущности знания, а также того, как оно организуется, накапливается, систематизируется и используется на практике, вероятно, не последнюю роль играет способ, с помощью которого люди приобретают свои знания. Дело в том, что в нашей повседневной жизни мы познаем окружающие нас вещи и явления многими разнообразными способами. Мы можем, в частности, принимать на веру (т.е. не подвергая сомнению и критической перепроверке) все, что мы услышим от окружающих нас людей или прочтем в каких-то письменных сообщениях. “Верить - значит отказываться понимать”, как утверждал французский писатель Поль Бурже. В этом случае у нас вряд ли вызовет сомнение сообщение авторитетного для нас источника о том, что Земля - это огромный плоский диск, покоящийся на трех слонах (или китах), и мы просто включим эту информацию в состав уже имеющегося в нашей памяти комплекса сведений об окружающем мире. Назовем такие знания мифологическими. Они в значительной степени совпадают с религиозными (от лат. religio - набожность, предмет культа), однако не исчерпываются ими.
Мы могли бы также подмечать и фиксировать отдельные разрозненные факты и, интуитивно соединяя, сопоставляя их, выявлять определенные закономерности в окружающем нас мире для того, чтобы использовать полученные таким образом знания в своей повседневной рутинной деятельности, начиная с твердо установленной (и проверенной на практике) информации о том, что огонь жжется (вызывает боль), о том, какую погоду предвещают те или иные внешние признаки в природной среде, какие действия необходимо предпринять, чтобы отправить письмо и т.п. Накопленное таким образом знание именуется знанием здравого смысла. Оно является практическим, экспериментальным и критическим, но зачастую отрывочно и непоследовательно именно в силу способа своего приобретения. Повседневная жизнь и в самом деле представляет собой фундаментальную реальность, в рамках которой живет абсолютное большинство людей. Постижение этого мира характеризуется “естественным аттитюдом”, который принимает мир естественным, заданным и неизменным. Мир, постигаемый с помощью здравого смысла, непроблематичен и воспринимается неоспоримо, как данный.
Знание здравого смысла играет важнейшую роль в формировании общего тезауруса каждого человека. Во многом содержание знания здравого смысла составляет имплицитное знание, согласно теории которого, человек знает гораздо больше, чем он в состоянии выразить словами. Имплицитное знание может выражаться, например, в каком-либо практическом умении и характеризуется невозможностью адекватно описать данное умение. Скажем, многие люди умеют ездить на велосипеде, но мало кто из них в состоянии описать эти навыки (как удержать равновесие на крутом вираже, почему велосипед более устойчив при быстрой езде, чем при медленной и т.д.). Под имплицитным знанием следует, таким образом, понимать знание о различных взаимосвязях, которое можно использовать практически, хотя внутренняя причинность данных связей необъяснима.
Если же мы будем пропускать всю получаемую нами информацию через призму особых интересов той социальной группы (национальной, этнической, религиозной группировки или же экономической страты), к которой мы принадлежим, подразделяя полученные сведения в соответствии с этими интересами на хорошие и плохие, правильные и неправильные, полезные и вредные - разумеется, прежде всего, для членов этой группы, - то получаемые в результате такой сортировки знания будут носить отчетливо выраженный идеологический характер.
Наконец, один из особых и чрезвычайно важных путей приобретения знаний - это научный способ. Полученное в результате научное знание отличается от знания, происходящего из мифов (и принимаемого на веру), случайных наблюдений, интуиции, веры или здравого смысла. Оно имеет свои определенные атрибуты, либо совершенно не свойственные другим типам знаний, либо проявляющиеся в них в иной форме.
Поскольку для нас особый интерес представляет именно научное знание, давайте, прежде всего, выделим главные качественные характеристики этого типа знания, а затем рассмотрим их более подробно. Качественная определенность любого феномена лучше всего постигается в том случае, если сравнить ее атрибуты с соответствующими признаками других, схожих (или рядоположенных) с ним. Попытаемся проделать такой анализ, сравнив качества научного знания с соответствующими качествами мифологического, идеологического, а также знания здравого смысла.
В своей оценке научного знания мы опираемся на работу Дженнет Джонсон и Ричарда Джослина “Методы исследования политической науки” и исходим из того, что оно отличается следующими специфическими чертами: (1) оно эмпирическое; (2) поддается эмпирической проверке; (3) ненормативное; (4) передаваемое; (5) общее; (6) объясняющее; (7) временное. Если попытаться сопоставить наличие или отсутствие того или иного качества у каждого из перечисленных нами типов знаний (обозначив наличие знаком “+”, а отсутствие знаком “-”), то мы получим своеобразную матрицу (табл.1.1).
Таблица 1.1
Характеристики различных типов знания в сравнении с научным
|
Типы знания |
|||
|
Научное |
Здравый смысл |
Мифологическое |
Идеологическое |
|
Эмпиричность |
+ |
- |
- |
|
Эмпирическая проверяемость |
- |
- |
- |
|
Ненормативность |
+ |
- |
- |
|
Передаваемость |
- |
- |
- |
|
Общность |
- |
+ |
+ |
|
Объяснительный характер |
- |
- |
+ |
|
Временность |
+ |
- |
- |
Вообще говоря, приведенная схема, вероятно, не совсем полна. Вряд ли все виды знания (и познания), складывающиеся в человеческом обществе, исчерпываются четырьмя перечисленными (так, их можно было бы пополнить, к примеру, образно-художественным способом постижения мира). Однако мы ограничимся этими четырьмя, на наш взгляд, наиболее важными. При этом мы не ставим своей задачей дать развернутую и подробную характеристику каждого из них. Предметом нашего ближайшего рассмотрения будет, прежде всего, специфика именно научного знания. Но для того, чтобы понять эту специфику и особенности, нам представляется целесообразным провести хотя бы беглое сравнение его с другими видами знания по выделенным параметрам.
Эмпиричность. Когда мы говорим, что научное знание эмпирическое (от греч. empeiria - опыт), мы имеем в виду, что оно основано на наблюдении и опыте. Мы можем использовать наши органы чувств, чтобы наблюдать действительные проявления некоторых феноменов внешнего мира (таких, как сила ветра или электрического тока, превалирующая ориентация общественного мнения по какой-то проблеме, подсчет голосов в Государственной Думе) и зафиксировать эти наблюдения настолько точно, насколько представляется возможным. В значительной степени таким же путем происходит аккумуляция знания здравого смысла, и это объединяет его с научным. В отличие от них, мифологический и идеологический типы знания воспринимаются как заданные, причем чаще всего в готовом, относительно завершенном виде. То есть они вырабатываются кем-то иным, даются нам сразу в знаковой, символической, относительно систематизированной форме и передаются достаточно крупными блоками.
Эмпирическая проверяемость. Под эмпирической проверкой (верификацией) мы понимаем следующее: принятие или непринятие нами какого-либо утверждения должно вначале испытать воздействие наблюдения и практической проверки. Таким образом, предлагаемые объяснения (т.е. утверждения требований, чтобы какое-то явление вызывалось к жизни другим явлением) должны быть проверены систематическим и логическим образом; без этого нельзя просто принять, что они истинны. Этим научное знание отличается, например, от знания здравого смысла. Знание здравого смысла, будучи знанием, происходящим из случайных (несистематических) наблюдений, может иметь определенную ценность, но все же его нельзя конституировать как научное до тех пор, пока оно не будет эмпирически выверено систематическим и пристрастным образом. Алан Исаак отмечает, что знание здравого смысла достаточно часто принимается “без проверки и вопросов, как предмет веры”, что означает восприятие фактов без должного объяснения. Поэтому знание здравого смысла с неизбежностью ограниченно и поверхностно. Кроме того, не всякое знание, полученное с помощью здравого смысла, бывает доступно эмпирической проверке. Так, здравый смысл подсказывает нам, что Солнце вращается вокруг Земли, но присущие ему инструменты и методы познания вряд ли позволят нам перепроверить эту информацию.
Иногда испытующий взгляд на знание здравого смысла может дать неожиданные результаты. Например, в исследовании Теда Гарра о гражданской борьбе указывается, что, исходя из здравого смысла, можно было бы ожидать, что случаи гражданского насилия должны с определенной степенью вероятности возникать всякий раз, когда ухудшаются экономические условия. Однако накопленные самим Гарром сведения показывают, что гражданские конфликты и политическое насилие нередко возникают при сравнительно благоприятных социально-экономических условиях и, как правило, в тех случаях, когда не совпадают экспектации (ожидания) и достижения, другими словами, когда люди испытывают относительные лишения (а не сами лишения как таковые, т.е. абсолютные). Следовательно, заключает он, в противоположность здравому смыслу, условия могут быть совсем плохими, но общество остается в состоянии относительного миролюбия, если скудость жизненных условий оказывается такой, какой ее ожидают.
Вся наука как совокупность систематических знаний содержит огромное число примеров того, как множество исследователей подвергали свои идеи и толкования неоднократной эмпирической проверке. Они наблюдали различные феномены, которые старались понять, регистрировали отдельные случаи их проявлений и искали в своих наблюдениях те паттерны (типологические образцы), которые соответствовали их ожиданиям. Другими словами, накапливалась и представлялась масса эмпирических доказательств, что давало другим исследователям эмпирическую базу для приобретения знания о некоем физическом, биологическом или социальном явлении.
Почему не могут быть эмпирически проверяемыми факты, утверждения и положения, составляющие содержание мифологического и идеологического знаний? Тому есть две основных причины. Во-первых, содержание их, а также заданные в них логические связи часто недоступны не то что прямому, но нередко и косвенному наблюдению. Скажем, вряд ли нам удастся подвергнуть эмпирической проверке утверждение о том, что Бог создал Вселенную за шесть дней, а на седьмой отдыхал. (Как, впрочем, равным образом и опровержение этого утверждения.) Во-вторых, сама мотивация к эмпирической проверке со стороны субъекта познания должна быть достаточно тесно связана с сомнением. Мифологическое же знание (и, в значительной степени, идеологическое), напротив, опирается на нормативный контроль со стороны различных социальных институтов, а этот контроль сплошь и рядом налагает прямой запрет на всякого рода сомнения в истинности этого знания, особенно когда оно канонизировано.
Человек, обладающий научным складом ума, рассматривая те или иные факты, никогда не будет опираться на одну лишь веру в них, равно как и не будет испытывать к ним априорного недоверия - он изначально настроен на то, чтобы их проверять. Он задает себе вопросы, относительно предмета какой-то идеи, а затем формулирует гипотезу. Допустим, он размышляет о причине вымирания динозавров и склоняется к мысли, что они могли бы исчезнуть с лица Земли при столкновении ее с огромным астероидом. Тогда он устанавливает, какие экспериментальные факты ему необходимо получить для подтверждения своей гипотезы. В данном случае он будет искать доказательства столкновения - например, наличие обломков астероида в тех слоях осадочных горных пород, которые относятся к предполагаемой геологической эпохе. Если результаты наблюдений совпадут с предсказанием, теория находится на правильном пути. В противном случае она нуждается в корректировке.
Вообще говоря, доказать абсолютную истинность какой-то гипотезы часто бывает невозможно. В результате эмпирической проверки она может быть всего лишь принята или отвергнута. Пока наблюдения не противоречат гипотезе, она остается в силе. Каждый раз, когда наблюдаемые факты подтверждают гипотезу, она становится все более пригодной для объяснения, почему что-то происходит так, а не иначе - но не более того.
Ненормативность. Эмпирическое исследование, используемое для приобретения научного знания, обращено на выяснение того, что и почему происходит или могло бы произойти в будущем. Оно не ставит своей целью оценить, каково оно - хорошее или плохое или каким оно должно быть, если бы даже эта оценка могла оказаться полезной, практически применимой в такого рода определениях. Дюркгейм на этот счет замечает, что “наука, как и искусство и промышленность, находятся вне нравственности”. Для выражения этого отличия социологи пользуются словами “нормативный” (т.е. подчиняющийся действию установленных норм, контролируемый, регулируемый с их помощью) и “ненормативный”. Нормативное знание оценивает, каково подвергаемое изучению явление с точки зрения оценочных категорий, и несет в себе отчетливый оттенок долженствования. Научное же знание, будучи изначально эмпирическим, ненормативно. Оно, прежде всего, констатирует наличие или отсутствие того или иного факта или феномена и/или устанавливает наличие или отсутствие связей между различными явлениями и фактами.
Это не означает, конечно, что эмпирическое исследование проводится в бесценностном вакууме. Ценности, разделяемые исследователем, и его личные заботы определяют, прежде всего, предмет его исследовательских интересов (между прочим, и сами ценности довольно часто становятся объектом научного изучения). Например, исследователь может чувствовать, какую серьезную проблему представляет собой преступность; при этом, как ему кажется (на основании разделяемых им ценностных установок), что усиление жестокости наказания могло бы сократить преступность. Это его право. Однако проверка предположения, что ужесточение наказаний снизит показатели преступности, должна быть проведена таким образом, чтобы разделяемые исследователем ценности при этом не оказали влияния на результаты исследования и их трактовку. Ответственность исследователя заключается в том, чтобы провести проверку гипотезы без предубеждений. Ответственность же других ученых состоит в том, чтобы оценить, подтверждаются ли выводы, сделанные исследователем, насколько они убедительны, базируются ли они на валидной информации. Научные принципы и методы исследования помогают уяснить как исследователю, так и тому, кто оценивает, насколько выводы исследователя соответствуют поставленной перед ним задаче.
Знание здравого смысла обычно, в общем случае, также не является нормативным, поскольку опирается, прежде всего, на прагматические оценки окружающей реальности. Что же касается мифологического и идеологического знаний, то они, конечно же, нормативны по саму й своей природе. Эту природу достаточно отчетливо выражают как предписания того, что должно и чего нельзя, содержащиеся в любом вероучении, и морализирующий характер мифов, как это выразил А.С. Пушкин: “Сказка - ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок”. Идеология также довольно определенно указывает своим сторонникам, что такое хорошо и что такое плохо - уже в силу того, что она изначально призвана не только отражать, но и защищать интересы той или иной социальной группы - будь то класс, этническая, религиозная или профессиональная группа. Достаточно четко, к примеру, сформулировал суть нормативности идеологического подхода В.И.Ленин, для которого не было нужды в изучении социальных функций так называемой общечеловеческой нравственности: “Мы говорим, что наша нравственность подчинена вполне интересам классовой борьбы пролетариата. Наша нравственность выводится из интересов классовой борьбы пролетариата”. Понятно, что ни о какой беспристрастности, ненормативности здесь не может быть и речи.
Передаваемость. Даже если исследователи будут стараться свести к минимуму воздействие своих личных предубеждений, осуществляя наблюдения и накапливая информацию, достичь объективности в целом часто бывает нелегко. Поэтому роль четвертой характеристики научного знания в том и состоит, чтобы вытеснить или устранить личностные предубеждения, которые могут проникать в исследовательскую деятельность. Когда мы говорим, что научное знание передаваемо, то имеем в виду не только и не столько то, что его содержание может быть сформулировано, разъяснено и понято другими. Это, прежде всего, означает, что открыт сам метод, техника процесса познания, так что они могут быть проанализированы и воспроизведены. Оно передаваемо, потому что наука, по утверждению американского исследователя А. Исаака, - это “социальная активность, охватывающая нескольких или многих ученых, анализирующих и подвергающих друг друга проверке и критике с целью продуцирования более достоверного знания”.
Для того, чтобы знание было передаваемым, исследователь в своих научных сообщениях и отчетах должен достаточно точно определить, какие именно данные собраны и каким образом они анализировались. Ясное описание процедуры исследования позволяет другим ученым, может быть, иным способом, независимым от первого, оценить его достоинства. Оно позволяет также другим исследователям собрать аналогичную информацию об иных схожих явлениях и самим проверить утверждения оригинала. Если результаты оригинала не воспроизводятся при использовании таких же процедур, они могут быть признаны неправильными. Хотя это, конечно, не означает, что научное знание накапливается, главным образом, путем точного повторения какого-то одного исследования многими исследователями. Напротив, часто процедуры исследования - иногда даже преднамеренно - изменяются, чтобы посмотреть, получатся ли подобные результаты при других условиях.
Таким образом, упущения, сделанные при проведении исследований одними исследователями, часто заставляют других усомниться и составлять проекты собственных проверок. Это было бы невозможным, если бы исследователи не публиковали ясного описания своих исследовательских проектов и методов. Это описание методов и результатов позволяет лучше оценить выводы и дает возможность другим провести последующие исследования, скорректировав проект и способы измерения. Результаты этих новых исследований могут затем быть сравнимы с предшествующими результатами и так накапливается целостное представление о политическом явлении. Таким путем сведения о частном аспекте социальной и политической жизни могут накапливаться и, надо надеяться, становиться все более информативными.
Вряд ли знание здравого смысла является в такой же степени передаваемым, как научное знание. Конечно, существует некий общий для данного сообщества людей социальный опыт познания окружающего мира и обращения с ним - опыт, усваиваемый каждым человеком в ходе социализации и помогающий приобрести элементарные сведения об этом мире и навыки повседневной жизнедеятельности, составляющие основу знания здравого смысла. Однако, в конечном счете, это знание приобретается каждым человеком в одиночку, и, скажем, обращенная к кузнецу-практику просьба объяснить, почему он нагревает металл перед ковкой именно до такой температуры (цвета) и почему это надо делать именно так, как делает он, а не иначе, может вызвать лишь недоуменное пожатие плеч: для него это очевидно. То же самое относится к мифологическому знанию. Ни один священнослужитель, ни один жрец или шаман не сумеет внятно и убедительно пояснить, каковы механизмы действия его молитв или заклинаний. Он может рассказать вам, какой должна быть последовательность действий, какие слова в какой момент необходимо произнести, но почему именно эти действия и эти слова, а не другие, необходимы в данный момент, а не в другой - это выше его разумения. Стало быть, по-настоящему научить вас этому он не в состоянии. Но мы ведь говорили, что именно от научить и берет свое начало наука, т.е. процесс научения. Мы не отрицаем существования, а тем более - социальной значимости знания, основанного на вере. Однако ни один из его обладателей (даже из числа тех, кто умеет эффективно пользоваться таким знанием для каких-то практических нужд) не в состоянии толково объяснить всем окружающим, почему это происходит именно так, а не иначе, и при каких условиях события могли бы двигаться в ином направлении. Словом, как справедливо отмечал один из наиболее известных и загадочных в истории прорицателей Мишель Нострадамус, “познание как результат интеллектуального творчества не может видеть оккультное...”. Другими словами, научное знание, в отличие, скажем, от имплицитного знания здравого смысла, выступает полной противоположностью ему: оно эксплицитно, т.е. явно сформулировано с помощью вербального выражения.
Общность. Еще одной важной характеристикой научного знания является то, что оно носит обобщающий характер. Тот тип знания, который дает описание, объяснение и предсказание многих явлений корректнее, нежели немногих, частных явлений, обладает для науки большей ценностью. Например, знание о том, что зрелые и вообще люди старшего возраста с большей вероятностью приходят в день выборов на избирательный участок, имеет более обобщенный характер, нежели знание того конкретного факта, что пенсионер Петров голосовал в день выборов, а студент Козлов не принимал участия в голосовании. Общее знание предпочтительнее в том смысле, что оно учитывает более широкую сферу распространенности явления, нежели частное знание, и, в конечном счете, помогает нам лучше понять мир, в котором мы живем. Утверждения, в которых формулируются общие знания, называются эмпирическими обобщениями, они суммируют соотношения между отдельными фактами. Например, утверждение о том, что электоральная активность населения повышается пропорционально возрасту, связывает информацию о возрасте избирателей и информацию об их активности и обобщает эту информацию.
Знание здравого смысла, в отличие от научного, заведомо не является обобщающим; оно всегда ограничено - и в пространстве, и во времени - личным жизненным опытом его обладателя. Знания и опыт, накопленные предками, также входят в состав знания здравого смысла, но, главным образом, в той мере, в какой они пригодны для сегодняшнего практического использования. Другими словами, оно имеет отношение к миру, который находится в пределах непосредственной досягаемости его обладателя. Напротив, мифологическое знание (равно как и идеологическое) почти всегда претендует на максимальное обобщение. Даже в тех сказках, где в качестве персонажей действуют животные, за каждым из этих животных стоит более или менее обобщенный типаж человеческой личности.
Объяснительный характер. Научное знание, как правило, стремится к выявлению и изложению причины возникновения того или иного явления в окружающем мире; оно отвечает на вопрос почему (зачем). Как мы видели, для научного знания требуется точное описание характерных черт или особенностей изучаемого явления, основанное на внимательном наблюдении и тщательном измерении. Познание фактов, конечно, важно, но большинство исследователей не испытывают удовлетворения от одного только описания фактической ситуации. Они обычно проявляют интерес к выявлению причин, объясняющих или толкующих то, что происходит в этом мире, т.е. стремятся к достижению каузального знания (от causa - причина). Например, теория относительных деприваций, предложенная Гарром в его работе “Почему люди бунтуют”, дает объяснение, вследствие каких причин возникает в обществе политическое насилие и почему определенная комбинация экспектаций и ценностных достижений, как правило, ассоциируется с политическим насилием. Это нечто большее, нежели простое скрупулезное описание того, где, как и при каких обстоятельствах произошло то или иное конкретное насилие. Другие социологи или политологи могут попытаться объяснить, почему законодательные органы в некоторых государствах избирают именно такую политику, а не иную, почему некоторые люди избегают военной службы, почему некоторые регионы, области или города процветают, в то время как другие приходят в упадок.
Разумеется, основой для наблюдения типичных образцов и регулярности (повторяемости) явлений и для объяснения их необходимо точное описание. Необходимо составить настолько точно, насколько это возможно, картину того, что есть, прежде чем можно будет приступать к определению того, почему это так. История переполнена примерами ошибочных объяснений, бравших свое начало из неадекватных наблюдений. Такие объяснения приходилось, в конечном счете, отвергать, и их место занимали новые, более убедительные и обобщающие.
Объясняющее знание важно, поскольку оно является основой прогноза, предсказания, применения объяснения к событиям в будущем. Поэтому не случайно многие полагают конечной проверкой объяснения степень его применимости для предсказания. Предсказание - само по себе чрезвычайно ценный тип знания, поскольку оно может оказаться полезным для того, чтобы избежать нежелательных и дорого обходящихся событий и достичь желательных результатов.
Объяснение - это важнейшая цель любой теории, претендующей на научность. Эмпирические обобщения, связывающие явления между собой, служат основой для развития объяснения. Теории идут следом за эмпирическими обобщениями, однако они более могущественны и в то же время более абстрактны. Как констатирует тот же Исаак, “теория может объяснять эмпирические обобщения, потому что она носит более общий, более содержательный характер, чем они”; теории имеют также две другие функции: “организовывать, систематизировать и координировать существующее знание в отрасли” и “предсказывать эмпирическое обобщение, предсказывать, что выдерживается (подтверждается) частное отношение”. Чем больше эмпирических обобщений систематизирует и организует теория, чем больше из их числа она в состоянии предположить или предсказать, тем она сильнее.
Таким образом, любая теория или концепция ставит своей целью построение более или менее сложной объяснительной модели явления или процесса, интересующего исследователя. И, как любая модель, она не может не иметь ограничений (связанных, в частности, с “потолком” достигнутых нами на данный момент знаний или же с тем, что объяснение может относиться лишь к частному случаю, какой-то отдельной стороне объекта познания). Когда один и тот же объект описывают две существенно не совпадающие друг с другом теории (несовпадение может иметь разные причины, различные предпосылки и механизмы), они могут отчасти совпадать (не противоречить друг другу), отчасти расходиться. Чем менее противоречивы объяснения различных теорий, тем больше у нас уверенности, что наше знание приближается к истине. Там же, где они противоречат друг другу, возникает своеобразная “зона неопределенности”. Она может быть сужена лишь опытным, эмпирическим путем.
Задачей знания здравого смысла также является сбор и обобщение фактов об окружающем мире. Однако, в отличие от научного знания, самое большее, чего оно в состоянии достичь, - это установление простых и достаточно очевидных закономерностей типа “если..., то...”. Выражаясь языком методологии научных исследований, знание здравого смысла не идет дальше формулировки коррелятивных или направленных гипотез, в то время как задачей научного знания становится формулировка и проверка каузальных гипотез. Скажем, люди издавна пытались найти признаки, указывающие на то, какой будет погода в ближайшие дни; такого рода предсказания становились неотъемлемой частью сельскохозяйственного труда. Наблюдательность представителей различных поколений запечатлелась во множестве так называемых народных примет, таких, к примеру:
Дым вертикально поднимается вверх - признак сухой погоды.
Если ночью тихо, а днем ветер, который к вечеру стихает, - будет вёдро.
Если с вечера туман, который расходится к восходу солнца, - будет сухая погода.
Тонкая паутина прямо вытягивается по воздуху - знак теплой погоды.
Стрижи и ласточки летают низко - к дождю и т.п.
Однако здесь дальше простой констатации указанной связи здравый смысл не идет. Научное же знание тем и характеризуется, что оно будет от самых истоков искать цепочку причинно-следственных связей, по которым в преддверии дождливой погоды ласточки летают низко: с приближением выпадения осадков воздух влажнеет и тяжелеет, поэтому мелкие насекомые скапливаются в слоях, расположенных ближе к земной поверхности, и птицам, которые питаются этими насекомыми, приходится переходить на бреющий полет и т.д.
Временность. Наконец, научное знание носит временный характер. Сколь бы тщательно и продуманно ни строилось научное исследование, можно быть уверенным, что в будущем другие исследования смогут продемонстрировать недостаточность, неполноту нашего понимания явлений. Новые наблюдения, новая, нам еще не известная, аппаратура, более тонкая техника, позволяющая провести более точные измерения, усовершенствования, вносимые в исследовательские проекты, проверки альтернативных объяснений, новые подходы к объяснению уже известных накопленных фактов - все это рано или поздно выявит ограниченность или эмпирическую недостаточность сегодняшнего научного знания, добытого нами и нашими предшественниками. Поэтому исследователю необходимо всегда оставаться открытым и готовым к изменению и совершенствованию понимания природных, психических и социальных явлений. Утверждение о временности научного знания ни в коей мере не означает, что сведения, накопленные, чтобы устареть, могут быть спокойно проигнорированы. Это в то же время не означает и того, что наше нынешнее знание значимо на века. Часто, когда люди размышляют о науке, они думают о научных “законах”. Научный закон - это обобщение того, что было испытано и подтверждено множеством эмпирических проверок. Любой закон, как правило, имеет отношение к обобщениям, которые были подтверждены целым рядом многочисленных повторных проверок. Временная природа научного знания подготавливает нас к возможности того, что будущие наблюдения могут прийти в противоречие с законами, принятыми сегодня.
Знание здравого смысла также заведомо ограничено во времени. Это обусловлено уже тем, что оно, будучи индивидуальным по своему характеру, претерпевает изменения в содержании вместе с изменением реального жизненного опыта его обладателя, приобретения им все более новой информации (а она поступает из окружающей среды непрерывно). Наконец, это знание в значительной мере исчезает с уходом из жизни его владельца. Хотя немалая его часть все же передается окружающим и остается с последующими поколениями.
Что касается мифологического знания, то оно в большей мере, нежели другие виды знания, претендует на незыблемость, неизменность и вечность. Его установления вообще ставят своей целью не просто упорядочение, а увековечение системы наших представлений о мире. Идеологическое знание в этом смысле также гораздо менее гибко и подвижно в сравнении с научным.
Разумеется, предложенная схема структуры наших познаний, как и всякая схема, весьма условна. В действительности мы постигаем окружающий мир всеми доступными нам средствами. В сознании индивидуальных носителей его, равно как и в коллективном сознании целых общностей (само слово со-знание - это производное от совместного знания, так же как, например, со-ратник обозначает товарища по совместному ратному труду), совокупность накапливаемой информации существует, в конечном счете, в сложном, далеко не всегда расчлененном единстве. Не говоря уже о том, что в продвинутых обществах вместе с развитием массовой грамотности и разветвленной системы образования знание здравого смысла во все большей мере пополняется за счет элементов научного знания.
Мы не случайно подчеркиваем тот факт, что предложенная аналитическая схема типологии различных видов знаний носит условный характер. В реальности вряд ли кто из нас смог бы сразу, четко и с полной определенностью отделить в общем объеме своего тезауруса идеологические знания от научных или от мифологических. Кстати, говоря о научном знании и способности к его усвоению и продуцированию как основе интеллекта, мы отнюдь не имеем в виду, что его обладателями могут считаться одни лишь научные работники, исследователи (профессиональные или самодеятельные). Интеллектуалами сегодня именуют и беллетристов, и художников, и артистов, и даже теологов. Однако, как нам представляется, это справедливо лишь в той мере, в какой для их повседневной, главным образом профессиональной, деятельности и творчества присущи черты, характерные для усвоения и продуцирования прежде всего научного знания, особенности процесса его накопления и систематизации. Кроме того, всех их объединяет использование логики в установлении связей, влияний и зависимостей.
К примеру, идеологическая доктрина в своей содержательной части (особенно в новой и новейшей истории) “произрастает”, формируется, развивается изначально именно из научного знания. Накапливаются факты, они систематизируются, обобщаются, трактуются... Выдвигаются гипотезы, объяснения. Другими словами, внешне все это происходит вполне “научно”. Другое дело, что накопление фактов носит чаще всего довольно предубежденный и нередко целенаправленно предубежденный характер: они отбираются и подгоняются под заранее выдвинутые или имплицитно подразумеваемые объяснения и гипотезы; и если какие-то наблюдения и факты не подтверждают исходных концепций, то тем хуже для фактов - они просто не принимаются во внимание, их как бы не существует, они отбрасываются, игнорируются - сознательно или бессознательно.
Поэтому нельзя не признать, что идеологии (а в новейшие времена - и религиозные течения) являются, как правило, продуктами чьей-то интеллектуальной деятельности, т.е. берут свое начало в определенной степени из научного знания, во всяком случае, стараются избежать явного противоречия и противостояния с ним. В конечном счете, любые теоретические концепции, обосновывающие фундамент (содержание, комплекс знаний и логическую структуру) любой религии или идеологии, были продуктом интеллектуальной деятельности, опираясь на накопленные (и зафиксированные на материальных носителях) знания предшествующих поколений, определенным образом систематизируя их.
Тем не менее, отмеченная нами выше специфика объективно существует, на что обращали свое внимание даже люди, не связанные вроде бы напрямую с наукой, а обслуживавшие в своей профессиональной деятельности главным образом нужды политики. Так, бывший шеф советской внешней разведки Л. Шебаршин, вспоминая годы своего “специального образования”, пишет, что
“ ...марксизм-ленинизм в тогдашней трактовке был предельно далек от науки. Его клишированные формулы и понятия имели характер ритуальных заклинаний, что-то вроде ежедневного и ежечасного подтверждения лояльности. Каждое учебное пособие даже в нашем весьма специальном учебном заведении начиналось с благочестивого тезиса о классовом характере разведки. (Время, когда классовый характер приписывался физике, биологии, математике, уходило медленно. У нас медленнее, чем у других)” .
Здесь необходимо помнить следующее. Наука, по самой своей сути призвана отражать объективную истину, не зависящую от тех или иных пристрастий, “полезности” или “вредности”. Идеология же выполняет принципиально иную функцию в социальном мире - выражение социального интереса определенных общественных сил и определенного социального идеала. Конечно, два этих типа знания определенным образом связаны между собою. Однако смешивать их не следует, ибо, как отмечает В.А. Ядов:
“ Идеология, опирающаяся на объективное научное знание, заслуживает положения научной. В противном случае она иллюзорна. Но наука, опирающаяся на идеологию, утрачивает право назваться наукой, превращается в наукообразную апологетику социального интереса” .
Причем, как нам представляется, сказанное справедливо и по отношению к национальной принадлежности тех или иных научных знаний. Здесь мы вполне согласны с А.П. Чеховым, которого вряд ли кто-то мог бы упрекнуть в отсутствии патриотизма, но который в своих “Записных книжках” отмечал: “Национальной науки нет, как нет национальной таблицы умножения; что же национально, то уже не наука”.
1.2. Объект и предмет социологии
Само понятие “социология” имеет две грамматические основы; это слово составляется из двух частей: латинское socius (компаньон) и греческое logos (изучение) - и поэтому буквально должно означать изучение процессов общения.
Любая научная дисциплина имеет свой объект и свой предмет исследования. Под объектом, как правило, понимают круг явлений (феноменов), подлежащих ее изучению. Чем более общий характер носит наука, тем шире этот круг явлений. Так, например, биология исследует все, что связано с процессами живой природы (от греч. bios - жизнь). Это не просто научная дисциплина, а “совокупность наук о живой природе - об огромном многообразии вымерших и ныне населяющих Землю живых существ, их строении и функциях, происхождении, распространении и развитии, связях друг с другом и с неживой природой”. В свою очередь, составными частями биологии могут считаться ботаника (объектом которой являются растительные организмы) и зоология (где объектами выступают все животные организмы).
Что же касается предмета исследования, то под ним обычно понимают совокупность характеристик, качеств, свойств объекта, представляющих особый интерес для данной науки. Так, если мы интересуемся строением тканей и клеток, из которых состоят все живые организмы, то этим занимается цитология; взаимодействие отдельных частей и органов живого организма между собою, равно как и продукты этого взаимодействия, изучает физиология; закономерности более или менее осмысленного поведения животных - это предмет этологии и т.д.
Как ни странно, именно среди социологов не утихают споры о том, следует ли считать социологию отдельной и самостоятельной наукой. В то время как основоположники этой дисциплины, начиная от Конта и Дюркгейма, настойчиво стремились показать, что социология - это автономная и отдельная наука о социальных явлениях, позднее возникли значительные расхождения по поводу места социологии среди других общественных наук. Доводы оппонентов сводились к следующим аргументам: (1) социология является не отдельной дисциплиной, а дисциплиной, интегрирующей открытия экономики, политики и психологии, потому что социальное не является автономной характеристикой, но образуется на пересечении экономики, политики, географии, истории, психологии и т.д.; (2) социология – это, скорее, особый взгляд на окружающий мир или форма воображения, которая стремится поместить индивидов и события в максимально широкий социальный контекст, и такое представление не является специфическим только для социологии, но разделяется также историками, географами, экономистами, журналистами и т.д.; (3) в соответствии с некоторыми марксистскими подходами, социология не обладает особым научным статусом, поскольку она не имеет ни определенного объекта анализа, ни отдельной методологии, ни научной системы анализа и должна рассматриваться, скорее, как идеология, соответствующая конкретной стадии развития капитализма.
Впрочем, следует сразу же отметить, что указанные выше точки зрения не носят массового характера, а общераспространенный взгляд все же выделяет социологию в качестве автономной дисциплины со своими особыми объектом и предметом исследования. Чтобы более наглядно выделить объект и предмет изучаемой нами науки, воспользуемся тем же познавательным приемом, к которому мы прибегли в предыдущем параграфе. Подобно тому, как мы выявляли специфику научного знания, сравнивая его характеристики с другими типами знаний, мы могли бы выявить основные особенности социологии, сопоставляя ее с другими научными дисциплинами, изучающими общество как совокупность существ, обладающих сознанием, разумом, волей и определенным образом взаимодействующих между собою.
Прежде всего, проведем границы между социологией и науками, занятыми изучением поведения людей - психологией и социальной психологией. В самом общем виде эти различия определяются следующим образом. Психология изучает характеристики и механизмы поведения отдельных индивидов, нередко вне их связи с другими индивидами. Социальная психология исследует поведение малых групп, т.е. таких объединений индивидов, где они находятся в прямом и непосредственном контакте между собою, при этом очень важную роль в описании и объяснении поведения индивидов, находящихся в составе таких общностей, играют механизмы суггестии; кроме того, объектом социальной психологии выступает поведение самой малой группы, взятой как единое целое. Что же касается социологии, то ее интерес сосредоточен на выявлении общих закономерностей поведения больших масс людей, независимо от пространственно-временной локализации этих масс; крупные размеры таких социальных групп не позволяют каждому из входящих в их состав индивидов прямо и непосредственно общаться со всеми другими, и, тем не менее, они находятся в постоянном взаимодействии, т.е. оказывают воздействие друг на друга и испытывают последствия таких воздействий; правда, взаимодействие это носит чаще опосредованный характер.
Однако такой подход еще не дает нам возможности “развести” социологию с другими научными дисциплинами, изучающими общественные явления. В самом деле, что является объектом таких наук, как, например, история, экономика, политология, если не те же большие массы людей? Объект у них действительно один и тот же, общий, а вот предметы разные. Давайте попытаемся сопоставить социологию последовательно с каждой из трех только что упомянутых научных дисциплин и выявить при этом специфику социологии. Равным образом мы могли бы взять для рассмотрения и другие науки, изучающие человеческие сообщества - этнографию, демографию, юриспруденцию, антропологию - логика рассуждений при этом изменится не сильно, а выводы окажутся практически такими же.
История. Эта научная дисциплина тесно связана с регистрацией, описанием и интерпретацией тех или иных событий, имевших место в человеческом обществе и отдельных его частях когда-либо в прошлом. Если мы обратимся к таблице 1.1, то убедимся, что историческое знание достаточно хорошо укладывается в систему характеристик первого ее столбца, то есть вполне может считаться научным. В чем специфика содержания этого знания? Главное: отраженные в нем факты реальности всегда конкретны, уникальны и неповторимы. Никогда в истории не было зафиксировано двух совершенно идентичных (по составу участников, ходу развития, последствиям и т.п.) событий. Каждое из событий достаточно четко локализовано в пространстве и во времени. Если историк говорит о войне, то он должен вполне конкретно указать, о какой именно войне идет речь: о Семилетней, Тридцатилетней, Первой мировой, Алой и Белой Розы и т.д. Описываемая революция также должна иметь четкую национальную и временную привязку: Мексиканская, Русская, Великая французская, Французская 1848 (или 1830) г., Американская...
Все указанные выше исторические события служат также и предметом научных изысканий социологов. Однако они, в отличие от историков, в ходе своего анализа сосредоточат внимание не на конкретных моментах, а на типовых. То есть будут искать, а что же общего было характерно и для Семилетней, и Тридцатилетней, и Первой мировой войн; таким образом, будут выявляться основные закономерности, составляющие концепцию социологии войны. (Между прочим, вопреки общераспространенному мнению, название знаменитого романа-эпопеи Л.Н. Толстого “Война и мир” несет в себе иной смысл, нежели противопоставление военного конфликта и мирной жизни. В дореволюционной орфографии роман назывался “Война и мiръ”, а не “Война и миръ”. По словарю В.И. Даля, “миръ” означает “отсутствие ссоры, вражды, несогласия, войны”; а “мiръ” - “...все люди, весь свет, род человеческий”. Поэтому название великого произведения русской литературы следует понимать как “Война и общество”, т.е. влияние войны на общество, - в сущности, довольно социологичное название).
Таким же образом, изучение повторяющихся черт всех (или очень многих) подлежащих исследованию национальных революций приведут к формированию социологической теории среднего уровня под названием социология революции. Таким образом, социология, в отличие от истории, базируется, прежде всего, на рассмотрении стандартизованных объектов. Объектом социологии могут стать лишь повторяющиеся и типовые социальные явления (социальные роли, институциональные объекты, социальные процессы, средства социального контроля, социальные структуры и т.д.). Это стремление к стандартизации проявляется и в том, что социология довольно слабо интересуется отдельно взятым индивидом, его поведением, мыслями, чувствами, а если и интересуется, то опять же - стандартными, повторяющимися у всех или у очень многих. Эта наука принципиально и изначально безличностна. Здесь для обозначения социальной единицы чаще используется безличное “индивид” или “член общества”. “Человек”, личность - это уже некое конкретное воплощение, наполненное индивидуальностью, конкретностью и неповторимостью. Эта максимальная обезличенность проявляется, в частности, в предложениях некоторых российских социологов именовать отдельно взятого члена общества не индивидом, не личностью даже, а специальным социологическим термином б ктор - т.е. тот, кто совершает акты, действия. Между прочим, слово actor, используемое в англоязычных текстах, достаточно часто переводится и как “актер”, и это, как мы увидим в дальнейшем, неплохо согласуется с функциональной теорией социальных ролей. Такой подход проявляется и в эмпирических социальных исследованиях, где по большей части анкеты, заполняемые респондентами, носят анонимный характер. Это делается не только с целью получения искренних и достоверных ответов, но и в стремлении подразделить всех респондентов не на личностей, а на типы.
Экономика. Эта научная дисциплина имеет своим объектом совокупность тех отношений, в которые вступают между собою люди и социальные группы по поводу производства, распределения, обмена и потребления материальных благ. Она не только изучает закономерности их поведения в этой сфере общественной жизни, но вводит особые категории, позволяющие обобщить массовые явления экономической жизни, познать экономические законы и т.п. Таким образом, как и социология, экономика имеет дело с типовыми, стандартизованными, устойчиво повторяющимися социальными явлениями. Но все эти типовые явления относятся лишь к одной из сфер жизнедеятельности общества. Вряд ли экономист будет без особой нужды интересоваться эстетическими настроениями, преобладающими в данном обществе на данном этапе, или же господствующими формами брачно-семейных отношений.
Политология. Сферой интересов политологии являются взаимоотношения людей по поводу борьбы за завоевание, удержание, а также в связи с практическим использованием государственной власти. Внимание политолога как исследователя к экономическим, религиозным, образовательным институтам возникает постольку, поскольку они оказывают свое влияние на политику. И не более того. Таким образом, политология, как и экономика, изучает особый, специальный вид взаимодействий между людьми.
В отличие от экономики и политологии, социология исследует все проявления общественной жизни, причем, в тесной взаимосвязи и взаимном влиянии друг на друга. При этом она, как и в случае истории, активно пользуется данными этих частных (или “индивидуализирующих”, как называл их П.Сорокин) наук, обобщая и устанавливая их встречные воздействия. Однако верно и обратное: в последнее время специалисты в области изучения особых сфер общественной жизни все отчетливее начинают осознавать необходимость использования в своих исследованиях обобщающих данных социологической науки. Имплицитно эта необходимость присутствовала всегда, однако первыми ее почувствовали все же социологи. Действительно, социология активно пользуется данными, получаемыми в других научных дисциплинах, изучающих общественные явления, и в этом смысле существенно зависит от них. Однако более глубокое понимание этих явлений существенно зависит от социологического осмысления их. П.Сорокин, ссылаясь на выводы целого ряда социологов начала нынешнего века, отмечает:
“ Заработная плата рабочих, например, зависит не только от отношений между спросом и предложением, но и от известных моральных идей... Формы политического устройства связаны и зависят от числа и плотности населения. Разделение труда определенным образом связано с явлениями солидарности. Экономическая организация общества зависит часто от форм религиозных верований. Географические условия определенным образом влияют и на организацию производства, и на строй семьи, и на обычаи народа и т.д. Короче, в подлинной действительности все явления взаимодействия одни с другими связаны” .
Это означает, что эффективность всех наук об общественных явлениях, их прогресс и дальнейшее развитие существенно зависят от прогресса социологии и от того насколько активно будут учитываться в них общесоциологические законы и методы. Вот почему Сорокин приходит к выводу о методологической ценности и важности социологической науки:
“ И наука о праве, и наука о хозяйстве, и дисциплины, изучающие явления религиозные, эстетические, психологические, язык, нравы, обычаи, движение народонаселения и т.д. - все они за эти десятилетия " социологизировались" , прониклись общесоциологическими принципами и понятием, соответственным образом перекрасились, короче не избегли влияния этой дисциплины. " Социологизм" специальных наук - знамение времени” .
Впрочем, основной нашей задачей является не столько доказательство общенаучной значимости социологии, сколько выявление качественной определенности ее. Итак, подведем некоторые итоги сказанному в этом параграфе. Объектом социологии выступает общество, взятое в целом, а также отдельные его части, достаточно крупные для того, чтобы в них проявились закономерности, характерные для общества. Предметом же социологии являются взаимодействия между входящими в состав этого общества людьми. Как определяет это Сорокин, “социология изучает явления взаимодействия людей друг с другом, с одной стороны, и явления, возникающие из этого взаимодействия - с другой”.
Хотелось бы сделать здесь также одно замечание по поводу термина “социальное”, достаточно часто используемого как в социологии, так и в других науках об обществе. Очень часто этот термин имплицитно отождествляют с понятием “общественное”. Однако на протяжении нынешнего века это понятие все чаще приобретало другой оттенок и использование в иных контекстах, особенно в сочетании со словом “политика”. Социальная политика - это не что иное, как определенная деятельность правящей группировки (или декларация группировки, борющейся за обладание государственной властью), направленная на создание и развитие социальной инфраструктуры - образования, здравоохранения, культуры, а также системы социальной защиты т.н. слабозащищенных категорий населения - детей, престарелых, инвалидов, безработных и т.п. В еще более общем виде социальная политика - это сфера перераспределения той доли прибавочного продукта, которая изымается у собственника (или выделяется им добровольно), и направляется на нужды общества в целом и всех его членов вне зависимости от меры затраченного ими труда и капитала. Она, конечно же, не включает в себя целый ряд других важнейших видов и направлений политики - в частности, экономическую политику, а также поддержание и развитие условий собственно политической деятельности как таковой - хотя и зависит от их характера и эффективности. Отсюда появление устойчивых словосочетаний “социальная работа”, “социальная защита”.
Таким образом, все чаще понятие “социальное” используется не столько как синоним понятия “относящееся к обществу как к целому”, а, скорее, для обозначения принадлежности лишь к одной из сфер общественной жизнедеятельности. Поэтому в социологии все чаще начинает использоваться другой термин. Понятие социетальное - довольно новое для нашей общественной науки. Неоднократно упоминавшийся нами британский социологический словарь The Penguin Dictionary of Sociology определяет его весьма лаконично: “Этот термин относится к характеристикам общества как целого”. Понятие социетальности было введено в научный оборот американским социологом Толкоттом Парсонсом. В контексте обсуждаемой проблемы нам представляется ключевым его утверждение: “Для выживания и развития социетальное сообщество должно придерживаться единой культурной ориентации, разделяемой в целом (хотя и не обязательно единообразно и единодушно) его членами в качестве их социальной идентичности”.
1.3. Структура социологического знания
Как мы уже упоминали, социология - сравнительно молодая наука. Однако за полтора с небольшим века своего существования ею накоплен огромный теоретический и эмпирический материал, и она превратилась в довольно разветвленную научную дисциплину, включающую в себя целый ряд довольно автономных отраслей. В самом общем виде структуру социологии можно было бы представить следующим образом (см. рис.1.1):
Рис.1.1. Структура социологии как научной и учебной дисциплины.
Строго говоря, именно таким образом может быть представлена структура любой научной дисциплины. Какую бы науку мы ни взяли, нетрудно убедиться, что она будет состоять из трех таких частей. Так, на химическом факультете студенты на протяжении первых двух лет обучения изучают общую химию, на физическом - общую физику, на биологическом - общую биологию. Точно так же в рамках данной работы мы фактически излагаем курс общей социологии. Это действительно систематическое изложение наиболее общих законов, по которым живет и развивается любое человеческое общество. Общая социология, в зависимости от базовых подходов, которые она использует в процессе исследования общественных явлений, может развиваться в различных направлениях. В связи с этим иногда говорят о господствующей в данном направлении парадигме. Понятием парадигмы обозначается “исходная концептуальная схема, модель постановки проблем и их решения, методов исследования, господствующих в течение определенного исторического периода в научном сообществе”. Применительно к социологии это означает некую общепризнанную всеми представителями данной науки (или отдельного ее течения) совокупность взглядов и методов научного исследования.
В своем социологическом использовании это понятие происходит из работы Т.С. Куна о природе научного изменения. По Куну, ученые работают в рамках парадигм, которые представляют собой общие способы осмысления мира и которые диктуют, какой именно ряд научно-исследовательских работ необходимо проделать, и какие типы теории считаются приемлемыми. Эти парадигмы дают то, что Кун называет “нормальной наукой” - род научной деятельности, рутинно выполняемый изо дня в день. Однако спустя какое-то время нормальная наука начинает продуцировать ряд аномалий, которые не могут быть разрешены в рамках парадигмы. Кун доказывает, что в этой точке наступает внезапный перелом, и старая парадигма замещается новой, ведущей к новому периоду нормальной науки. В социологии это понятие имеет еще более неопределенное значение, обозначая социологические школы, каждая из которых развивается относительно самостоятельно, разрабатывая собственные методы и теории.
Именно в рамках общей социологии происходит теоретическое осмысление и обобщение множества эмпирических фактов, накапливаемых и осмысляемых в частных социологических теориях, группировка их по тем или иным системообразующим признакам, разработка социологического категориального аппарата, установление закономерностей и формулировка законов.
Эмпирическая социология - это не что иное, как совокупность методических и технических приемов для сбора первичной социологической информации. Это достаточно самостоятельная научная дисциплина, которая имеет и другие названия. Соответствующая ей учебная дисциплина так и называется: “Методика и техника конкретных социологических исследований”. Иногда ее называют прикладной социологией. Строго говоря, это не очень правильно. Поскольку методы и независимые открытия социологии часто носят прикладной характер, понятие прикладной социологии не представляет собой ни отдельной развитой отрасли дисциплины, ни термина, обычно используемого социологами. Оно, как утверждает The Penguin Dictionary of Sociology, “просто поднимает проблемы этики и профессиональной автономии”. Эмпирическую социологию называют также социографией. Такое наименование представляется более точным, поскольку оно подчеркивает описательный характер этой дисциплины.
Однако любое эмпирическое социологическое исследование направлено не на изучение общества в целом или наиболее общих законов его функционирования, а на выявление или решение какой-либо конкретной проблемы в конкретном месте и в конкретное время. Поэтому полученная в ходе такого исследования информация накапливается и осмысляется в той или иной отраслевой (или специальной) социологической теории. Их сегодня все чаще называют теориями среднего уровня. Само это понятие ввел в научный оборот американский социолог Роберт Мертон, чье имя еще не раз будет встречаться на этих страницах. Свое краткое определение “теорий среднего уровня” (Middle Range Theories) Р. Мертон формулирует следующим образом: это “теории, находящиеся в промежуточном пространстве между частными, но также необходимыми рабочими гипотезами, во множестве возникающими в ходе повседневных исследований, и всеохватными систематическими попытками развить единую теорию, которая будет объяснять все наблюдаемые типы социального поведения, социальных организаций и социальных изменений”.
Нам думается, было бы целесообразно обратить особое внимание на то, какой именно смысл вкладывается в эти слова. Как справедливо отмечает Н.Е. Покровский, выявляя смысловую нагрузку самого понятия “теория среднего уровня”,
“ ...русский аналог " теории среднего уровня" неизбежно грешит чертами вертикальной иерархичности и христианской символической смыслонаделенности. " Наверху" - высшие абстрактные теории, " внизу" - ползучий эмпиризм, а социологические теории - где-то между " небом" и " землей" . Это в корне противоречит мысли Р. Мертона, который намеренно употреблял термин " range" (" размах" , " область захвата" , " радиус действия" ), а отнюдь не менее распространенный термин " level" (" уровень" ). Таким образом, правильно было бы назвать концепцию Р. Мертона " теориями среднего радиуса действия" ” .
К числу теорий среднего уровня относятся, во-первых, те социологические концепции, которые разрабатываются на стыках наук - социология права, медицинская социология, экономическая социология, социология менеджмента и т.п. Во-вторых, это различные отрасли институциональной социологии - особого направления, связанного с исследованием устойчивых форм организации и регулирования общественной жизни: социология религии, социология образования, социология брака и семьи... В-третьих, социологические теории среднего уровня, связанные с изучением отдельных сфер общественной жизнедеятельности: аграрная социология, урбанистическая социология, социология чтения, и т.п.
Говоря о структуре социологического знания, нельзя обойти вниманием и подразделение его на области макросоциологии и микросоциологии. Это не просто схоластический прием, а отражение реального опыта людей в постижении внешнего мира. Мы можем выразить это, сказав, что в нашем опыте общества мы одновременно обитаем в разных мирах. Прежде всего, решающим образом и непрерывно, мы обитаем в микромире нашего непосредственного опыта с другими в отношениях лицом к лицу. Помимо этого, с различными степенями значимости и продолжительности, мы обитаем в макромире, состоящем из гораздо более крупных структур и включающем нас в отношения гораздо более абстрактные, анонимные и удаленные. Оба мира существенно важны для нашего опыта общества и каждый из миров зависит от того, какое значение имеет для нас другой (за исключением раннего детства, когда наш микромир - это все, что мы знаем). Микромир и все, что в нем происходит, наполняется гораздо более глубоким смыслом, если он понимается в сопоставлении основаниями макромира, который окутывает его своей оболочкой; наоборот, макромир представляет для нас незначительную реальность, если он не представлен повторяющимся образом в наших столкновениях лицом к лицу в микромире. Поэтому взаимодействия в классной комнате школы или института в большинстве своем происходят из того смысла, который переживается как часть охватывающего их процесса образования; наоборот, образование останется смутной идеей, слабо реализуемой в нашем собственном сознании, если оно не становится частью нашего непосредственного опыта с другими в ситуациях лицом к лицу. Таким образом, в нашем опыте микромир и макромир испытывают непрерывное взаимопроникновение. Социолог, если он хочет понять этот опыт, должен постоянно осознавать это двойное выражение такого явления, известного как общество - микроскопическое, равно как и макроскопическое.
Таким образом, эти понятия отражают различные уровни анализа в социологической науке. Макросоциология - это теоретические и эмпирические исследования больших коллективностей (города, церкви) или, выражаясь более абстрактно, социальных систем и социальных структур, экономического и политического строя, выявление более или менее крупных социальных изменений, а также факторов, оказывающих воздействие на такие изменения. Кроме того, к макросоциологии относят такие влиятельные теоретические течения, как структурный функционализм, теорию конфликта, неоэволюционизм. Представители макросоциологии, рассматривая в качестве объекта своего исследования общество в целом и его крупные структурные образования, подчеркивают качественное своеобразие социетальных явлений и их несводимость к социально-психологическому уровню.
Что касается микросоциологии, то к этой области социологического знания и познания принадлежат концепции и школы, занятые изучением механизмов поведения людей, их общения, взаимодействия, межличностных отношений. Так, к микросоциологическим относят, например, рассматриваемые в четвертой главе этой книги теории обмена и символического интеракционизма. Микросоциология теснее связана с эмпирическими исследованиями. Само ее формирование как самостоятельной области исследования связывают с энергичным развитием техники прикладных социологических исследований экспериментальных процедур в 20-30-х гг. нашего века. Несмотря на определенные разногласия и противоречия между представителями обоих направлений, каждое из них (и даже сами дискуссии и критические выпады в адрес противников) по-своему обогащает социологическую теорию.
В связи с этим хотелось бы сделать несколько замечаний по поводу методологии, применяемой в той или иной социологической теории. Этим понятием, как известно, обозначают совокупность исходных принципов - исторических, социально-философских, - объясняющих способы получения научного знания и их трактовку. Неоднократно приходилось сталкиваться с мнениями, категорически признающими в качестве правильного лишь один метод и не менее категорически отвергающими все другие. Особенно грешило этим в недавние годы советское обществоведение, однако не отставали от него и многие западные исследователи. В гораздо большей степени нам импонирует точка зрения шведского социолога Пера Монсона о том, что “не существует исключительного, одного, самого правильного способа изучения общества, не содержащего в себе противоречий и не создающего научных проблем, - все зависит от того, как исследователь понимает общество и какой способ соотношения себя с ним выбирает”. Более того, он утверждает, что социология - это наука “многопарадигматическая”. Это мнение сегодня разделяют многие исследователи - и отечественные, и зарубежные. В сущности, подлинная диалектическая логика как раз и строится на сочетании различных методов, в зависимости от того, на каком уровне абстракции идет рассмотрение проблемы. Невозможно познать изучаемый объект, глядя на него только с одной стороны. Для многостороннего (а в идеале - всестороннего) исследования столь сложного и многомерного объекта, как общество, следует периодически менять позицию наблюдения.
С другой стороны, решение задачи создания наиболее общей социологической теории связано с утверждением в ней сравнительно небольшого числа парадигм, а кроме того, установления определенных способов их взаимосвязи, когда они не опровергают, а взаимно дополняют и усиливают друг друга.
Литература к части 1
|
The Penguin Dictionary of Sociology. London: Penguin Books, 1988 (Пингвиновский словарь по социологии. Нижний Новгород: НКИ, 1998). |
|
|
Анурин В.Ф. Интеллект и социум. Н. Новгород, 1997. Ч.1. |
|
|
Давыдов А.А. Социология как метапарадигмальная наука //Социологические исследования. 1992, № 9. |
|
|
Давыдов Ю.Н. Социология и утопия //Вестн. АН СССР. 1990, № 10. |
|
|
Кравченко А.И. Введение в социологию. М., 1994. Гл.1. |
|
|
Кун Т. Структура научных революций. М., 1975. |
|
|
Монсон П. Лодка на аллеях парка: Введение в социологию. М., 1994. |
|
|
Руткевич М.Н. О предмете социологии //Социологические исследования . 1991, № 7. |
|
|
Смелзер Н. Социология. М., 1994. Гл.1. |
|
|
Советский Энциклопедический Словарь. М., 1980. |
|
|
Современная западная социология: Словарь. М., 1990. |
|
|
Сорокин П.А. Система социологии. Т.1. М., 1993. |
|
|
Сорокин П.А. Структурная социология //Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. |
|
|
Тернер Дж. Структура социологии. М., 1985. Гл.1. |
|
|
Шилз Э. Общества и общество: макросоциологический подход // Американская социология. М.,1972. |
|
|
Щепаньский Я. Элементарные понятия социологии. М., 1969. |
|
|
Ядов В.А. Размышления о предмете социологии //Социологические исследования. 1990, № 2. |
|
|
Часть 2. СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ КЛАССИКА |
# |
|
2.1. Огюст Конт - основатель социологии |
# |
|
2.1.1. Закон интеллектуальной эволюции |
# |
|
2.1.2. Иерархия наук |
# |
|
2.1.3. Социология как “социальная физика” |
# |
|
2.2. Эволюционистская социология Герберта Спенсера |
# |
|
2.2.1. Сущность эволюции по Спенсеру |
# |
|
2.2.2. Органическая аналогия |
# |
|
2.2.3. Факторы социальных процессов |
# |
|
2.3. Карл Маркс и марксистская социология |
# |
|
2.3.1. Маркс об отчуждении |
# |
|
2.3.2. Исторический материализм |
# |
|
2.3.3. Трудовая теория стоимости |
# |
|
2.3.4. Марксистская социология после Маркса |
# |
|
2.4. Социологический реализм Эмиля Дюркгейма |
# |
|
2.4.1. “Социологизм” как социальная теория |
# |
|
2.4.2. Проблема социальной связи |
# |
|
2.4.3. Социология религии в воззрениях Дюркгейма |
# |
|
2.5. Понимающая социология Макса Вебера |
# |
|
2.5.1. Социологический метод |
# |
|
2.5.2. Идеальные типы социальных действий |
# |
|
2.5.3. Социология господства |
# |
|
2.5.4. Социология религии |
# |
|
Литература к части 2 |
# |
Часть 2. СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ КЛАССИКА
Любая научная дисциплина имеет свою историю. Знание такой истории необходимо для всех, кто приступает к изучению науки. История показывает движение мысли, дискуссии, в которых зарождаются идеи, становящиеся позднее парадигмой науки.
Социология как новое, совершенно самостоятельное направление научной мысли - это интеллектуальный продукт XIX века. Одновременно можно утверждать, что она была продуктом мощного системного кризиса западноевропейского общества, обозначившего его переход от традиционного общества к индустриальному. Не случайно отец-основатель социологии Огюст Конт был одним из первых обществоведов, настойчиво употреблявшим сам этот термин "индустриальное общество". Социология как дисциплина с таким именем возникла сперва во Франции, а затем, довольно независимо, в Германии и Америке. В этих трех странах она развивалась особенно сильно. Можно грубо обозначить период между 1890 и 1930 гг., когда была проделана бу льшая часть работы по закладке ее теоретического фундамента. Значительная часть из того, что произошло с того времени в социологии, было во многом углублением проработки и доведением до логического завершения интуитивных догадок великих авторов классического периода.
Питирим Сорокин в своем докладе о единстве и многообразии социологической науки, с которым он выступил на Шестом всемирном конгрессе социологов в 1966 году, выделил целую плеяду ученых, которых можно было бы считать основоположниками социологии. Среди этих имен были: Огюст Конт, Герберт Спенсер, Карл Маркс, Эмиль Дюркгейм, Макс Вебер, Леопольд фон Визе, Фердинанд Тённис, Вильфрид Парето.
Конечно, всплески научной мысли в изучении общества можно проследить от Платона и Аристотеля в греческой философии, Ибн Хальдуна в Исламской юриспруденции и до европейского и шотландского просвещения. Однако не следует забывать, что сам термин "социология" ведет свое происхождение от О.Конта. К тому же времени середине XIX века относится и начало планомерного и систематического изучения общества как единого целого. В этой части мы очень кратко затронем творчество наиболее значительных представителей того периода развития социологии, который именуют классическим.
2.1. Огюст Конт - основатель социологии
Джон Стюарт Милль, весьма известный в XIX веке английский философ, экономист, политический деятель, в своем биографическом введении к изложению учения Огюста Конта называет его величайшим мыслителем нового времени. Для нас личность и труды О. Конта представляют интерес уже вследствие того, что именно он изобрел и ввел в научный оборот сам термин "социология". Но дело, конечно, не только в этом. Гораздо важнее, что он был именно основателем социологии как науки, действительно заложившим первые камни в ее фундамент, обозначившим ее специфику и во многом предопределившим ее будущее.
Огюст Конт (August Comt) родился в 1798 году в городе Монпелье в семье чиновника. Учился в городском лицее, а затем - в Политехнической школе. Завершив в 1816 г. учебу, он начинает зарабатывать на жизнь, давая уроки математики. Отметим этот факт как достаточно важный для научного мировоззрения Конта, ибо и в дальнейшем он будет трудиться в качестве преподавателя (точнее частного репетитора прежде всего точных (или "естественных") учебных дисциплин - математического анализа, механики, геометрии, астрономии, владея ими на достаточно профессиональном уровне. Однако главной страстью и основным предметом его научных изысканий довольно рано становится социальная философия. Может быть, не последнюю роль и на формирование мировоззрения Конта, и на содержание некоторых его идей оказал знаменитый Анри Сен-Симон, ближайшим сотрудником и личным секретарем которого он пробыл в течение семи лет. Во всяком случае Ф.Энгельс считал, что именно у Сен-Симона он заимствовал большинство своих блестящих идей. Сен-Симон был, по мнению многих, гениальным и довольно эксцентричным французским мыслителем, который пытался создать нечто вроде "секулярной церкви". Сами сенсимонисты, его ученики и последователи, расценивали себя как разновидность организации, в которой действуют священнические порядки и которая будет стражем новой веры в прогресс и рациональность во имя всего человечества. Среди других несколько причудливых штрихов окружения Сен-Симона была униформа, которую они носили - жакет с пуговицами вдоль спины, который никто не мог ни надеть ни снять без помощи других. Идея здесь состояла в том, чтобы продемонстрировать, что человеческие существа зависимы друг от друга. Позднее Конт рассорился с Сен-Симоном, и каждый из них обвинял другого, приписывая ему кражу своих идей.
Сам Конт настойчиво отрицал, что Сен-Симон был его учителем. У него были для этого основания. Сен-Симон придерживался, в сущности, несколько иного направления в общественной науке, во многом делая акцент на значении экономического фактора. Потому Сен-Симона в этом смысле можно считать скорее предшественником Маркса, нежели Конта.
В 1824 г. О.Конт опубликовал одну из первых работ, где концепция науки об обществе названа им "социальной физикой". Пройдет еще 14 лет, прежде чем в четвертом томе Cours de philosophie positive (1838) будет впервые публично использован термин социология. Он трактует здесь социологию как синтетическую науку, которая пытается интегрировать политические, экономические и социальные явления. А к концу жизни у Конта вызреет мысль о расширении созданной им научной системы до уровня универсального средства преодоления кризиса современного мира. Он мечтает создать социолатрию - нечто вроде нового религиозного культа - но не Бога, а Человечества как единого великого существа. Целый ряд идей Конта в чем-то предвосхищали созданные позднее теории Тейяр де Шардена, В. Вернадского, Н. Федорова.
Творческое наследие Огюста Конта весьма обширно, но мы - по необходимости кратко - коснемся лишь тех его аспектов, которые непосредственно связаны с развитием социологической теории. Тот же Дж.Стюарт Милль утверждал, что в современной социологии не так уж много областей, которые бы не были так или иначе обозначены в социологии Конта.
2.1.1.Закон интеллектуальной эволюции
В самом начале своей брошюры "Дух позитивной философии", изданной в Санкт-Петербурге в 1910 г., Конт пишет:
" Все наши умозрения, как индивидуальные, так и родовые, должны неизбежно пройти последовательно через три различные теоретические стадии, которые могут быть здесь достаточно определены обыкновенными наименованиями - теологическая, метафизическая и научная" .
При этом первая стадия рассматривается как "чисто предварительная"; вторая представляет собой "только видоизменение разрушительного характера, имеющего лишь временное назначение -привести к третьей"; что касается третьей, то именно на ней, "единственно вполне нормальной стадии, строй человеческого мышления является в полном смысле окончательным".
Подчеркнем, что Конт здесь претендует на открытие универсального теоретического закона двойной эволюции. "Двойной" прежде всего в том смысле, что эта эволюция относится одновременно и к социальному, и к интеллектуальному развитию общества. Но также двойной и в том смысле, что такого рода эволюцию претерпевает и процесс развития отдельно взятого индивида (онтогенез), и человечества в целом или отдельных коллективностей (филогенез). Попытаемся поближе присмотреться к характеристикам каждой из этих стадий.
На теологической (или фиктивной) стадии человеческий ум пытается объяснить окружающие его явления - и природные, и социальные - воздействием сверхъестественных сил. Однако при этом, особенно на ранних этапах данной стадии, ум человека парадоксальным образом "объясняет явления, признавая в них существа или силы, сравнимые с самим человеком". Главная особенность этой стадии, считает Конт, состоит в том, что человеческий разум, будучи еще не в состоянии разрешить даже простейшие научные проблемы, "жадно и почти исключительно ищет начала всех вещей, стремится найти либо начальные, либо конечные причины различных поражающих его явлений и основной способ их возникновения - словом, стремится к абсолютному знанию".
Теологическая стадия интеллектуальной эволюции имеет свою внутреннюю периодизацию. Она начинается с фетишизма, когда всем внешним телам приписывается жизнь, аналогичная человеческой. Затем наступает политеизм: он выражается в том, что материальные предметы и явления лишаются одушевленности, которая теперь переносится на различные вымышленные (как правило, невидимые обычному человеческому взгляду) существа. И именно непрерывное активное вмешательство этих более или менее могущественных существ становится прямым источником всех внешних явлений, включая и человеческие действия. Высшей фазой этой стадии становится монотеизм, когда главным и единственным источником всего сущего признается некое верховное существо - всемогущее и единое, устанавливающее мировой порядок. Появляется ощущение необходимого подчинения всего и вся, всех явлений и событий неким единым, установленным этим Высшим существом законам. Это уже, в сущности, довольно высокая ступень познания.
Далее наступает метафизическая (или абстрактная) стадия. Она вытесняет сверхъестественные факторы в объяснении законов окружающего мира - природы и общества - сущностями или олицетворенными абстракциями. Что такое сущности? Они, по Конту, имеют несколько двусмысленный характер. Ибо в каждой из этих метафизических сущностей, присущих конкретным телам (и в то же время не смешивающихся, не сливающихся с этими телами), ум человека может - по желанию или в зависимости от того, находится ли он ближе к теологическому либо позитивному состоянию - видеть либо действительную "эманацию сверхъестественной силы", либо отвлеченное наименование рассматриваемого явления. Другими словами, здесь человек "взывает к абстрактным сущностям, таким как природа".
Это, скорее, некое переходное состояние познания, потому что по природе своей данный метод носит прежде всего критический характер. Он, главным образом, отвергает, разрушает представления, сложившиеся на предшествующей стадии, не предлагая ничего конкретного взамен. Таким образом, задача этой стадии - главным образом, критическая и подготавливающая наступление третьей. Это метафизическое состояние, говорит Конт, нужно в конечном счете рассматривать как своего рода хроническую болезнь, естественно присущую нашей мысли (как индивидуальной, так и коллективной) на переломе между младенчеством и возмужалостью.
Наконец, по завершении метафизической стадии интеллект индивида (или коллективности) вступает в положительную или реальную, или позитивную стадию. Свое название она берет от базовой парадигмы, на которую О.Конт последовательно опирается в своем научном творчестве: positive в переводе с французского означает "положительный". Логика и суть этого метода научного познания, коротко говоря, состоит в том, чтобы применить к изучению социальных явлений приемы и методы, разработанные и зарекомендовавшие себя в точных (или естественных) науках.
Конт при этом исходит из того, что всякое предложение, которое недоступно точному превращению в достаточно ясное и простое объяснение частного или общего явления, не может представлять реального и понятного смысла. Мы не можем устанавливать законы развития природы и общества, утверждает Конт. Мы можем действительно постичь лишь различные взаимосвязи явлений и фактов, никогда не будучи в состоянии до конца проникнуть в подлинные причины их возникновения. Поэтому дело ученого - наблюдать, регистрировать и систематизировать факты и на основе этой систематизации выявлять определенные закономерности. Хотя вообще Конт и его последователи-позитивисты убеждены в том, что такие законы существуют, причем они универсальны как для природы, так и для общества. Стало быть, основной переворот, характеризующий состояние возмужалости нашего ума (повторяем - и в индивидуальном, и в коллективном смысле), заключается в повсеместной замене недоступных определению причин простым исследованием постоянных отношений и связей между существующими явлениями.
Конт утверждает, что эти три состояния - каждое из которых является господствующим в свое время - пронизывают все стороны общественной жизни и образуют основу социальной организации. Так, теологическое состояние умов приводит к созданию военно-авторитарного режима. "Нетрудно понять, - говорит он, - что военный порядок не может быть установлен без теологического освящения. Без него необходимая подчиненность будет недостаточно полна и недостаточно внушительна". Своей максимальной полноты и логического завершения теологическая стадия достигает при феодально-католическом режиме.
По мере развития индивидуального и социального интеллекта пробуждается критицизм, подрывающий религиозные убеждения, которые образовывали "жизненный нерв" старого социального порядка. Разложение веры и связанный с этим упадок социальной ответственности достигает своего апогея в период революционных кризисов, которые, кстати, Конт считает совершенно необходимыми (точнее - неизбежными) для развития общества. Так наступает метафизическая эпоха, для которой характерно господство разрушительных воззрений. Наследием революционной эпохи становится "анархия умов". С ней-то и призван покончить "позитивный синтез" научного знания.
Общее направление исторической эволюции (Конт, разумеется, принимал во внимание лишь историю ведущих европейских народов, которые он именовал "элитой человечества") определяется неуклонным нарастанием элементов нового "промышленного и мирного общества". Наиболее характерная черта современной эпохи, считает Конт, - преобладающее влияние промышленности на все общественные процессы. И если наиболее важной для общества, находящегося на метафизической стадии, является фигура юриста, то в индустриальном (как он именует общество, достигшее позитивной стадии), на первый план выдвигаются ученые и промышленники.
Следует отметить, что идея интеллектуальной эволюции, по сути, не вышла за пределы чисто контовской социологии и фактически не получила сколько-нибудь серьезного развития в социологической мысли последующего периода. Очень немногие после Конта воспринимали эти стадии всерьез. Тем не менее, общее представление о том, что существует более или менее неизбежная прогрессия ступеней в развитии человеческого общества - это идея, которая оказалась гораздо более продолжительной и жизнеспособной.
2.1.2.Иерархия наук
Рассмотренный в предыдущем параграфе закон трех состояний интеллекта в научной системе Конта достаточно строго сочетается с произведенной им классификацией наук. В этой классификации он размещает научные дисциплины на определенной шкале - в соответствии с природой изучаемых ими явлений или в соответствии с их "общностью", либо "важностью". Такой "порядок распределения разных наук раскрывает нам порядок становления позитивного разума в разных областях". Между прочим, считает Конт, приводимая ниже иерархия носит и практический смысл: именно в такой последовательности должен быть организован и процесс народного образования.
В самом деле, говорит Конт, вряд ли возможно рациональным образом изучать статические или динамические явления, происходящие в обществе, не ознакомившись вначале с общей средой, в которой они совершаются, и с тем, как устроен "изнутри" их специфический деятель. Ведь человек - это прежде всего биологический организм, состоящий из какого-то вещества. Отсюда - необходимое деление науки о природе на две отрасли - органическую и неорганическую. С какой из них нужно начинать изучение природы? Разумеется, со второй, явления которой более просты и более независимы в силу их наивысшей общности. Описываемые ею закономерности так или иначе относятся к существованию Вселенной в целом и с необходимостью оказывают влияние на существование живых тел (состоящих в конечном счете из неорганических веществ).
Итак, каков же, согласно Конту, порядок размещения наук в этой иерархии, своеобразной "пирамиде"? В основании ее лежит наиболее общая и применимая ко всем областям знаний математика. Затем следует наука о Вселенной - астрономия. На их базе строится и развивается физика. Еще более сложная наука о строении мира и его закономерностях - химия. Познав основы четырех названных дисциплин, можно понять и сконструировать закономерности еще более сложной науки - биологии. И, наконец, венчает эту пирамиду социология. Принцип построения иерархии очевиден. Чем проще материя, тем легче ее познавать, размышляя о ней позитивным образом. Каждая последующая наука опирается на предыдущую и использует накопленные в ней знания. Каждая последующая наука является очередной ступенькой в познании окружающего нас мира (см. рис.2.1).
"Закон о трех состояниях человеческого разума", изложенный выше, достаточно успешно сочетается с предлагаемой Контом классификацией наук, доказывая, что методы познания и мышления, с успехом зарекомендовавшие себя в математике, астрономии, физике, химии и биологии, должны быть не менее успешно применимы и в области познания закономерностей, по которым развивается человеческое общество, включая и политику, и приведут в конечном счете к созданию позитивной науки социологии.
Идея иерархии наук также оказалась не самой долговечной. Впоследствии предпринималось не так уж много попыток популяризировать идею, что именно социология должна быть королевой наук. Можно вспомнить, например, что в начале века небольшая группа преподавателей Броуновского университета в Провиденсе, Род-Айленд, представили на рассмотрение президенту этого учебного заведения меморандум, в котором предлагалось, чтобы весь университет в целом признал главенство факультета социологии. Нет нужды говорить, что этот меморандум не был воспринят с энтузиазмом. Хотя и сегодня можно найти индивидов, которые каким-то образом ожидают от социологии как науки авторитетных ответов на все вопросы, которые беспокоят общество.
2.1.3.Социология как "социальная физика"
По мнению Дж. Стюарта Милля, который разработал обширные комментарии позитивистской социологии - как контовской, так и его последователей, - до Конта никто даже не составлял плана социальной науки. Правда, некоторыми мыслителями высказывались неясные соображения по поводу того, что, возможно, общественные явления должны протекать по законам не менее строгим, нежели те, по каким развиваются природные и даже космические явления. Что касается О. Конта, то в его научных подходах, видимо, не последнюю роль сыграл упоминавшийся выше профессионализм в области естествознания.
Из сказанного в первом параграфе видно, какое огромное значение придавал Конт прогрессу разума и не отделимому от него социальному прогрессу вообще. Именно неотвратимый прогресс ума, индивидуального и коллективного интеллекта и являет собою главный аспект, суть истории человечества. Однако прогресс никак не может совершаться в условиях анархии, политической и социальной нестабильности.
Вот какова была общая логика размышлений Конта по этому поводу. Что составляет основные и необходимые условия, которые должны служить основанием стабильной политической системы цивилизованного мира? Порядок и прогресс. Их Конт считает основными социологическими понятиями.
Он утверждает: "Реальные понятия " порядок" и " прогресс" в социальной физике должны быть столь же неразрывны и нераздельны, как понятия " организация" и " жизнь" в биологии". Однако Конт все же разъединяет эти понятия и делает их двумя особыми предметами двух различных отделов социологии. Изучению прогресса посвящена "Социальная динамика" Конта, изучению порядка - его "Социальная статика". Эти две характеристики социальной жизни тесно связаны между собою. Никакой подлинный порядок не может быть установлен и не может удержаться сколько-нибудь долго, если он не согласуется с прогрессом. Но и социальный прогресс, в свою очередь, не сможет сделать ни одного серьезного шага, если этот шаг не ведет к упрочению порядка. Правильным решением любой политической задачи является такое, где эти два момента выступают как неразрывные стороны одного принципа. При этом порядок не следует рассматривать как инерцию, неподвижность - он с необходимостью полагает наличие прогресса в качестве одного из своих элементов. Однако и прогресс - это никоим образом не сумбурное беспорядочное движение, он предполагает наличие порядка в качестве жизненно важного условия своего осуществления. Таким образом, общество представляется Конту как организм, в котором непрестанное движение соединено с прочностью формы и обеспечивается ею.
Мы уже говорили о позитивном методе, предложенном Контом для научного изучения общественных явлений и упоминали, что первоначально он так и назвал свою концепцию - "социальная физика". Хотя многие исследователи отмечают, что сама идея "социальной физики" восходит к XVIII веку, а в начале XIX-го ее активно пропагандировал Сен-Симон, до Конта никто из ученых не пытался развернуть ее с такой полнотой, как это сделал он.
Вспомним, что в физике (да и в других естественных науках) методы исследования материальных тел отчетливо подразделяются на два больших раздела. Один из них занят тем, что изучает тело в неподвижном состоянии, описывая его строение, а также внутренние и внешние (с другими телами) связи и взаимодействия. Другой описывает тело в процессе его движения - как в пространстве, так и во времени. Речь идет не только о том, что в физике называется статикой и динамикой; в биологических, например, науках достаточно отчетливо отделяют анатомию и морфологию от физиологии. В социологии, как считает Конт, этот принцип разделения может показать различия между условиями существования и закономерностями непрерывного движения. Такой научный дуализм вполне соответствует представлению о двойном явлении порядка и прогресса. Ясно, что статическое исследование общественного организма должно совпасть с позитивной теорией порядка, а изучение развития коллективной жизни общества должно дать положительную теорию общественного прогресса. Отсюда две главные категории социологии Огюста Конта: социальная статика и социальная динамика.
Социальная статика. Контова социальная статика, по замечанию Р. Арона, "может быть логично разложена на две части: "предварительное исследование структуры природы человека... и собственно исследование структуры общества". Понятие статики означает такой подход к изучению социальных явлений, при котором особое внимание уделяется исследованию устойчивых социальных структур и той роли, какую они играют в сохранении общества как единого целого. В социальной статике рассматривается типология социальных структур, закономерности их взаимодействия, а также социальных институтов, их функционального соответствия и т.п.
Сама суть этого термина, по Конту, означает исследование ограниченной во времени совокупности сосуществующих и взаимосвязанных социальных явлений. Здесь не рассматриваются такие явления, которые образуют какую-то временную последовательность; все, что подлежит изучению, сосуществует одновременно, в данный момент. Именно такой подход, считает Конт, может обеспечить изучение тех связей, что лежат в основе стабильного порядка, организации. Таким образом, главный для социальной статики вопрос: какова природа социальной связи?
С точки зрения социальной статики общие условия социальной жизни могут быть рассмотрены в различных аспектах: личность и ее место в структуре коллективностей и общества в целом; семья как ячейка, из множества которых состоит общество; роль разделения труда, цементирующего общество воедино и т.п.
Говоря о личности, о человеке, Конт особое внимание уделяет соотношению умственных и эмоциональных способностей и их влиянии на нравственность как особый способ "общественной привязанности". Конечно, человек - существо разумное. Однако, помимо этого, он еще и чувствителен и деятелен. При этом побуждение к деятельности, по Конту, исходит прежде всего из сердца (в значении "чувство"). "Человек никогда не движим разумом, то есть абстрактная мысль у него никогда не выступает детерминантой деятельности". Причем, мотивация деятельности всегда - и даже по мере интеллектуальной эволюции - будет определяться чувствами. Что же касается разума, то он никогда не станет более чем органом управления или контроля. Однако это не означает умаления значения интеллекта. "Разум не является и не может быть силой именно потому, что он в определенном отношении есть нечто более возвышенное". Цель же социального прогресса состоит в том, чтобы люди во все большей степени руководствовались в своих поступках не эгоистическими интересами, а бескорыстными альтруистическими чувствами. Кроме того, необходимо, чтобы как орган контроля человеческой деятельности разум мог все более полно выполнять свои функции, помогая открывать законы, по которым развивается объективная реальность.
Конт считает единицей, из которых состоит общество, не индивида, не личность. В самом деле, говорит он, научный подход требует, чтобы каждая система состояла из себе подобных элементов. Поэтому подлинная элементарная единица общества - это семья, состоящая по меньшей мере из двух человек. Что касается социологической теории семейства, то она может быть приведена к исследованию двоякого рода отношений: во-первых подчиненности (субординации - ибо порядок обязательно должен включать ее в себя) пола, во-вторых - подчиненности возраста. Одна из этих подчиненностей устанавливает семейство, другая поддерживает его. Равенства полов не может быть в принципе - уже потому, что неравенство их задано самой биологией. В подчиненности женского пола мужскому нет ничего унизительного, задача ее состоит в стабилизации, установлении порядка. Два общих признака отделяют человечность от животности - ум и привязанность. Ум доказывает необходимое и неизменное преобладание мужского пола, а привязанность определяет необходимую умеряющую функцию, выпадающую на долю женщины.
Точно так же определяется и другой момент семейных связей: отношения родителей и детей. "Нет ничего прекраснее счастливого повиновения, - утверждает Конт, - которое установив семейство, составляет затем необходимый тип всякого общественного устройства". Так что семейная жизнь, будучи идеалом разумной власти и повиновения, - это не только школа общественной жизни, не только действительный и базовый элемент общества, но и во всех отношениях первый естественный тип его основного устройства.
Огромное значение уделяется в социальной статике проблеме разделения труда. Если мы хотим вынести верное суждение о совокупной деятельности и разделении труда как существенных условиях всей социальной жизни, говорит Конт, надо понять их в широком философском смысле. Иными словами, применять их не только к материальным, а ко всем видам деятельности. И тогда участниками громадного разделения всеобщего труда предстают не только личности, профессиональные группы и классы, но и целые народы. Разделение труда приводит к обособлению отдельных родов труда, к обособлению занятий, к обособлению людей, которые принуждены специализироваться и сосредоточиваться на отдельных, обособленных отраслях труда. Конт вполне признает, что общественное разделение труда есть, вместе с тем, и разделение людей и их интересов. Он даже объявляет общественное разделение труда истинною причиною социального неравенства. И вместе с тем, Конт утверждает, что то же самое разделение труда создает и общественную солидарность; порождает сознание общих интересов среди обособившихся членов одного и того же общества, распавшегося под влиянием общественного разделения труда на ряд обособившихся общественных групп, неравных друг другу в самых различных отношениях.
Разделение труда, по Конту, есть настоящая основа всякой общественной организации. Общественная организация, по Конту, есть не что иное, как опять-таки то же разделение труда, которое породило всю существующую общественную иерархию. Эта общественная иерархия и есть, по Конту, основа всякого социального порядка, вытекающего из разделения труда. Общественная организация есть своего рода организм социальный, коллективный, есть известная система социальных функций, то есть известное соотношение обособившихся отраслей разделенного труда. И отношение членов одного и того же общества есть не что иное, как соотношение их занятий, которые Конт называет отдельными общественными функциями, каковы: функция рабочих как непосредственных производителей общественных богатств; функция капиталистов как хранителей общественных богатств; функция правителей как охранителей общественного "духа целого"; функция ученых и мыслителей как творцов общественного разума и общественной религии и т.д. Смотря на людей исключительно с точки зрения разделения труда и выполнения ими тех или иных функций коллективного организма, Конт объявляет всех членов любого человеческого общества общественно-должностными лицами, настоящими общественными чиновниками (veritable fonctionnaires publiques). Каждое частное лицо есть лишь орудие определенной общественной функции. Стоя на этой органической точке зрения, Конт отрицает и свободу личности и не признает за гражданином никакого другого права, кроме права выполнять свою обязанность, определенную опять-таки разделением труда. Конт особенно выставлял на вид, что его новая философия заменяет "определение прав определением обязанностей".
Разделение труда, по Конту, есть основа нравственности, вытекающей из понимания дела, обусловленного опять-таки разделением труда между членами одного и того же общественного организма. В какой-то степени и сама основанная Контом социологическая религия человечества есть лишь орудие принуждения людей беспрекословно покоряться участи, уготованной им разделением труда, которое создало и современную общественную иерархию, и правительство, охраняющее всеми силами "социальную субординацию". Социальная субординация, по Конту, необходима для правильной жизни социального организма, все устройство которого покоится на определенной системе разделения труда. Вследствие этого правительство, т.е. особая группа людей, выполняющая особую функцию управления всей нацией, естественным образом прорастает на вершине социальной пирамиды.
"Социальная иерархия, - утверждает Конт, - должна представлять собой... самопроизвольное продолжение биологической лестницы царства животных в том смысле, что особенности, отделяющие друг от друга различные общественные классы, должны быть...существенным образом подобны тем особенностям, которые отличают друг от друга различные ступени лестницы животных".
В то же время разделение труда составляет главное основание общественной солидарности и непрерывно воспроизводит все возрастающее усложнение общественного организма, который в конечном счете охватывает, вбирает в себя весь человеческий род.
Итак социальная статика, будучи важнейшим разделом социологической системы Конта, предполагает "с одной стороны, анатомический анализ структуры общества на конкретный момент, а с другой - анализ элемента или элементов, определяющих консенсус, т.е. превращающих совокупность индивидов или семейств в коллектив, делающих из множества институтов единство".
Социальная динамика. Это понятие означает у Конта такой подход к социальным явлениям, при котором основное внимание акцентируется на изучении процесса изменения этих явлений с течением времени, обусловленности этого процесса, его направленности и последствий, к которым он приводит. И, хотя Философская Энциклопедия (Т.5. М., 1970) называет сам термин "социальная динамика" устаревшим, нам представляется, что он достаточно точно и полно отражает характер социальных проблем, рассматриваемых Контом в этом разделе "Социальной физики". Ибо само слово "динамика" содержит в себе не только процесс движения, но и указание на те силы, под воздействием которых это движение происходит.
Что можно отнести к кругу проблем, изучаемых Контом в его социальной динамике? Это, прежде всего, факторы, влияющие на изменение социальных структур. Кроме того, Конта интересуют закономерности приспособления индивида к существующей системе общественных отношений (в частности, то, что в современной социологии именуется социализацией и институционализацией) и самого общества - к новым объективным условиям.
Конт в своей социальной динамике выступает явным представителем исторического направления в социологии. Недаром он построил бу льшую часть своего труда на выявлении философско-исторического закона трех состояний. Недаром исторический метод Конт считал главнейшим методом социологии. Это в чем-то роднит его с К.Марксом и в какой-то степени делает предшественником марксова материалистического понимания истории. И Конт, и Маркс до известной степени жили одним стремлением - выяснить сущность исторического процесса, хотя и понимали его с совершенно различных точек зрения. К.Тахтарев считает, что в своей "Социальной динамике" Конт является, скорее, философом истории, чем социологом, и провозглашает господство в социологии чисто исторического метода.
Динамика у Конта служит прежде всего описанием последовательных этапов, через которые проходит в своем развитии общество. А поскольку все прошлое образует определенное единство, то социальная динамика - это не та история, которую пишут историки, коллекционирующие факты, даты и имена исторических деятелей. Задача социальной динамики состоит в том, чтобы произвести обзор последовательных и необходимых состояний человеческого разума в онтогенезе и филогенезе.
Будучи достаточно последовательным проповедником своего позитивистского метода, Конт говорит и о законе инерции, и о законе сложения различных частных движений в одно общее, совершающееся по равнодействующей. Говорит он и о законе равенства действия и противодействия, и о законе равнодействия - как о социальных законах.
Какова же, по Конту, "конечная цель" развивающегося во времени движения общества, к какому состоянию оно идет? В определенной степени ответ на этот вопрос дает "закон интеллектуальной эволюции": такой конечной целью является утверждение позитивного мышления - как человечества в целом, так и отдельных его представителей. Социально-политической формой, в наибольшей мере соответствующей такому мышлению, является индустриальное общество. Решающее значение в этом обществе имеют, по мнению Конта, такие его особенности:
промышленность в нем базируется на проникновении науки во все ее отрасли, на научной организации труда;
благодаря повсеместному применению науки, человечество в колоссальной степени приумножает свои возможности и раскрывает заложенный в нем потенциал;
развитие индустрии неизбежно ведет к концентрации рабочей силы на фабриках и других крупных предприятиях, отсюда - быстрый рост городов как промышленных центров, что является неизбежным результатом концентрации капиталов и средств производства в относительно немногих руках (что неизбежно и соответствует основной тенденции, наблюдаемой в истории человечества).
Отметим, что Конт во многом предвосхитил здесь, как мы увидим в одной из последующих частей настоящей работы, выработанную современной социологической теорией концепцию индустриального общества, которая среди других критериев индустриального развития почти дословно повторяет и те, что были выработаны Контом.
Р. Арон отмечает такой интересный момент: концепция индустриального общества Конта связана с положением о том, что войны становятся анахронизмом, поскольку прежде они были необходимы, чтобы принудить к упорядоченному труду тех, кто ленив от природы. Теперь же, с наступлением индустриального общества, жизнь его будет все более определяться трудовыми ценностями; не стало военного класса, значит, все это устраняет причины военных конфликтов. Как мы знаем из дальнейшей истории, действительность, увы, опрокинула все эти оптимистические прогнозы.
* * *
Мнения последующих поколений социологов о Конте весьма противоречивы. Имеется достаточно большое число авторов (к числу которых, например, принадлежит Ф.Энгельс и некоторые советские исследователи), которые считали, что Конт был во многом эпигоном Сен-Симона и большинство своих значительных идей заимствовал у него. В самом деле, и концепцию "интеллектуальной эволюции", и идею "социальной физики", и понятие "индустриального общества" можно встретить у Сен-Симона. Однако не следует забывать и о том, что творчество А. Сен-Симона вообще было в некотором роде фейерверком гениальных идей, которые он разбрасывал и достаточно быстро остывал к ним, не заботясь об их дальнейшем развитии. Если даже Конт и заимствовал что-то у своего гениального патрона, то никоим образом не следует отрицать его собственного авторства и заслуги в качестве исследователя при детальной проработке и изучении этих идей - как в историческом аспекте, так и применительно к современным ему социально-экономическим условиям. Конт вообще считал, что социология - это наука, занятая наблюдением, опытом и сравнением, которые специфически релевантны новому социальному порядку индустриальной Европы.
Что касается его статуса основателя научной социологии, то здесь отношение к нему тоже весьма неоднозначно. П.Сорокин, к примеру именовал его "протосоциологом". И даже Дж. Стюарт Милль, относившийся к Конту с большим пиететом, утверждал, что в научной социологической концепции Конта не было ничего такого, что не нуждалось бы в дальнейшем исправлении и добавлении. Между прочим, и сам Конт, вовсе не склонный преуменьшать свои заслуги, считал себя не столько основателем социологии, сколько строителем ее, и приписывал себе не основание, а лишь известное построение социологии. Он заимствовал свои идеи не только у Сен-Симона, но и у других своих выдающихся соотечественников - Монтескье, Кондорсе ("Со времени Монтескье, - говорил Конт, - единственный важный шаг, который сделало до сих пор основное понятие социологии, обязан блестящему и несчастному Кондорсе"). Однако свести взгляды множества весьма далеких друг от друга авторов - это, признаемся, тоже многого стоит.
Тем не менее, мы смотрим на О.Конта как на основателя социологии не только потому, что он изобрел и ввел в научный оборот сам термин социология. Он заложил практически все краеугольные камни в фундамент этой науки и, выражаясь языком того же Милля, повторяем, что в современной социологии не так уж много областей, которые бы не были так или иначе обозначены в социологии Конта.
2.2. Эволюционистская социология
Герберта Спенсера
Философа и ученого Герберта Спенсера справедливо считают одним из основоположников позитивизма. Годы его жизни и творчества совпадают с зарождением социологии и становлением ее как самостоятельной научной дисциплины. Он сыграл важную роль в развитии не только социологии, но и антропологии, был основателем органической и эволюционистской школ в классической социологической мысли. Можно с уверенностью считать, что именно Спенсеру обязана своим появлением английская социологическая школа. Прежде чем приступать непосредственно к разговору о творчестве Спенсера, необходимо сказать несколько слов об объективных предпосылках развития английской социологии.
Англия второй половины ХIХ века была одной из наиболее экономически развитых стран, являя собою своеобразный символ процветания и либерализма. Именно здесь менее века назад был дан старт промышленной революции, и англичане к этому времени существенно опередили другие нации в процессе индустриализации, в то же время раньше других столкнувшись с ее социальными проблемами. Кроме того Британия была могущественной колониальной державой; во множестве уголков земного шара, где население зачастую не вышло еще по уровню своего развития даже на уровень традиционных обществ, чиновники колониальной администрации брали под жесткий контроль политическую и экономическую жизнь этих народов. Достаточно часто в составе администрации заморских колоний оказывались не только чиновники и военные, но и исследователи - биологи, историки, этнографы, антропологи (этого в конечном счете требовали сами задачи осуществления колониальной политики). Располагая огромным эмпирическим материалом, биологические и социальные науки в Англии сделали огромный рывок вперед. И не случайно теория биологической эволюции обязана своим происхождением именно англичанину Чарльзу Дарвину.
Биографические вехи. Родившись в 1820 году в небольшом английском городке Дерби в семье школьного учителя, Герберт Спенсер из-за слабого здоровья не мог регулярно посещать школу и в значительной мере добывал себе знания самостоятельно (чем впоследствии немало гордился). А вообще он получил в целом традиционное для своих сверстников и земляков инженерно-ремесленное образование: изучал весьма поверхностно гуманитарные науки и более углублённо - математику и механику. Как и Огюст Конт, он, пожалуй, гораздо больше заимствовал из естествознания, нежели из философских и психологических книг. Те, кто знаком с основными идеями Конта, поймут, что такое сочетание интересов должно было подготовить благодатную почву для восприятия Спенсером идей позитивной философии, с которыми 19-летний Герберт ознакомился в изложении Г. Льюиса и Дж. Ст. Милля. Хотя, как он сам скажет позднее, к этому времени у него уже начинают складываться собственные идеи, связанные с устройством общества и его развитием. Он действительно признавал общую концепцию Конта и с глубоким уважением относился к ее автору, но это не значит, что он слепо принимал все контовские идеи, не видя собственного направления дальнейших исследований. "Какова цель, провозглашенная Контом? - напишет он позднее в своей Автобиографии. - Дать связный отчет о прогрессе человеческих понятий. Какова моя цель? Дать связный отчет о прогрессе внешнего мира".
По утверждению Н. Смелзера, интерес Спенсера к проблемам социальной эволюции возник в период работы его инженером-путейцем на строительстве железной дороги Лондон-Бирмингем. Изучая окаменелости, обнаруженные при прокладке железнодорожного полотна, он начал проявлять интерес к тому, как вообще развивается и в чем проявляет себя в этом мире развитие от простых форм жизни к более сложным. Возникал настоятельный вопрос: если палеонтологи по одной лишь косточке ископаемого животного могут восстановить весь его внешний облик, то нельзя ли проделать то же самое в отношении исчезнувших обществ, если мы располагаем информацией о каких-то реликтовых обычаях и социальных нормах, сохранившихся в рудиментарном виде в современном обществе или где-то среди примитивных племен дикарей? Хотя в таком подходе просматривается влияние не столько Ч. Дарвина, сколько Ф. Ламарка, и, видимо, не случайно И.Кон считает Спенсера скорее ламаркианцем, нежели дарвинистом.
После четырех лет работы на железной дороге Спенсер переходит к профессиональной журналистской работе, активно сотрудничает с прессой. А в 1853 году, получив после смерти дяди приличное наследство, он покидает службу и начинает жизнь независимого исследователя и публициста.
Немаловажное влияние оказала на него приобретавшая все большее влияние в английской и во всей европейской научной мысли эволюционная теория Чарльза Дарвина. Он горячо приветствовал и высоко отзывался о вышедшей в 1858 г. книге Ч.Дарвина "Происхождение видов путем естественного отбора". Хотя, по мнению современного социолога Дж. Тёрнера, "скорее не Спенсера следует, согласно укоренившимся стереотипам, считать социальным дарвинистом, а, наоборот, Дарвина - биологическим спенсерианцем". Во всяком случае сам Ч. Дарвин признавал серьезное влияние, которое оказали на него работы Спенсера.
И не только Дарвин. В последней четверти XIX века и в начале XX-го труды и идеи Спенсера увлеченно обсуждались в университетских аудиториях и модных "интеллектуальных" салонах, редакциях журналов и в респектабельных клубах. Дискуссии о Спенсере ведут герои двух самых серьезных произведений Джека Лондона "Морской волк" и "Мартин Иден".
Вслед за Спенсером и ряд других авторов предпринимают попытки более или менее систематическим образом применить дарвинистские идеи к изучению социальной жизни. В самой Англии известный в то время экономист и социолог У. Беджгот пытается распространить эти принципы на исторические процессы. То же самое проделывает немецкий лингвист Август Шлейхер. Во Франции обоснованием и пропагандой этих взглядов активно занимается писательница Клеманс Руайе. В США, где авторитет Спенсера был чрезвычайно высок, у него появляется целый ряд последователей - Л. Уорд, Ф. Гиддингс. Под сильным влиянием Спенсера находился в начале своего творческого пути один из основоположников американской социологии Уильям Самнер.
Огромный интерес к его идеям проявляется в конце XIX века в России. Переводы трудов английского социолога и философа на русский язык значительными, по тогдашним временам, тиражами издавались чуть ли не каждый год. С обзорами и критическими разборами его теории общества выступали практически все крупные научные и многие художественно-публицистические журналы. О Спенсере спорили западники и славянофилы, нигилисты и консерваторы, анархисты и монархисты. Питирим Сорокин в "Системе социологии" (1920), оценивая социологическую концепцию Спенсера, писал: "Эта теория, до сих пор недостаточно оцененная, заслуживает полного внимания". Современные социологи также считают, что без знания фундаментальных спенсеровских положений вряд ли удастся понять суть современного функционализма. Во всяком случае признанный основатель этой социологической школы Т.Парсонс в предисловии к американскому изданию книги Спенсера именно его называет основоположником функционализма. В то же время современный английский социологический словарь "The Penguin Dictionary of Sociology" даёт более взвешенную оценку, утверждая, что "Спенсер внес определенный вклад в возникновение функционализма, однако мало что из его трудов уцелело в современной социологии".
Следует отметить, что в Советской России, а затем и в СССР, Герберт Спенсер оказался фактически под своеобразным запретом. Его имя попало в список контрреволюционных, идеологически вредных авторов, составленный Наркомпросом и подписанный Н.К. Крупской. Изданные в дореволюционной России труды Спенсера попали в спецхраны библиотек. При советской власти - вплоть до конца 80-х гг. - не было издано ни одной работы Спенсера.
Творчество Спенсера имеет множество аспектов и затрагивает самые разнообразные проблемы. Коснуться их всех в ограниченном по объему методическом пособии вряд ли представляется возможным. Поэтому мы коснемся лишь двух, которые, как нам кажется, наиболее характерны для творчества английского социолога: его взглядов на сущность эволюционного процесса и особенностей его протекания в человеческом обществе, а также на проблемы органической аналогии, которые так или иначе затрагивались многими социальными мыслителями и до, и после Спенсера, однако в его творчестве отразились наиболее выпукло и отчетливо. Мы не будем касаться чисто философских проблем, затронутых в трудах Спенсера, обратив внимание лишь на социологические его аспекты. Тем более, что сам он недвусмысленно указывает на приоритет социологии, называя исследование общества "более важным приложением своего общего учения", чем рассмотрение с этих позиций данных астрономии, геологии, биологии и прочих наук. Самой целью построения позитивистской философской системы для Спенсера изначально являлось создание научно обоснованной социологии.
2.2.1. Сущность эволюции по Спенсеру
Спенсер был не первым, кто сосредоточил свое внимание на проблемах социальной эволюции. Эволюционистские воззрения вообще занимали, можно сказать, одно из центральных мест в изучении общества в девятнадцатом веке. Некоторые комментаторы вообще склонны были рассматривать любое изменение в качестве эволюционного, однако основные социологические школы подчеркивали упорядоченную и направленную природу эволюционного социального изменения. Так, А. Сен-Симон начал с идеи, общепринятой в консерватизме конца XYIII - начала XIX века, об обществе как о некоем органическом равновесии, стабильность которого устанавливается, в частности, тем фактом, что индивиды и социальные классы для своего выживания зависят друг от друга и от того, насколько успешным окажется удержание их единства. Позднее он дополнил эту мысль эволюционной идеей социального развития как последовательного продвижения органических сообществ, представляющего восходящие уровни прогресса. Каждое общество соответствует своему времени, но позднее неизбежно вытесняется более высокими формами развития. В качестве фактора, определяющего и детерминирующего эволюцию, он рассматривал рост знания.
Эти его идеи с конкретизацией по отдельным моментам стадий были позднее развиты в эволюционной схеме О. Конта. Конт в своей концепции интеллектуальной эволюции связывал процессы развития человеческого знания, культуры и социума: все общества в ходе своего развития проходят через три стадии - примитивную (теологическую), промежуточную (метафизическую) и научную (позитивную), каждая из которых соответствует различным уровням человеческого знания, расположенным вдоль аналогичного континуума теологических, метафизических и позитивных аргументаций. Все человечество в целом, равно как и отдельные социальные общности и индивиды, неминуемо проходят через эти три стадии по мере своего развития; при этом предполагается как нелинейность движения, так и его неуклонно прогрессивный характер. Кроме того, Конт рассматривал общество как организм, как целостность, составляемую взаимозависимыми частями, которые находятся в равновесии друг с другом и создают интегрированное целое. Он рассматривал эволюцию как рост функциональной специализации структур и последовательное улучшение адаптации различных частей общества друг к другу.
Г. Спенсер в своей теории также отображал нелинейную концепцию эволюционных стадий. Шкалой, при помощи которой он намеревался измерять прогресс, была степень сложности общества. Общей тенденцией развития человеческих обществ, по Спенсеру, было движение от простых неразделенных целостностей к сложным гетерогенным образованиям, где части целого становились все более специализированными, оставаясь в то же время интегрированными.
Здесь, вероятно, самое время задать вопрос: а что вообще следует понимать под эволюцией? Всякий ли процесс развития мы вправе обозначить этим словом? Вряд ли обогатит наши знания определение эволюции, даваемое, к примеру, Советским Энциклопедическим Словарем: "в широком смысле - представление об изменениях в обществе и природе, их направленности, порядке, закономерностях; в более узком смысле - представление о медленных, постепенных количественных изменениях в отличие от революции". Другими словами, в этом и подобных ему определениях делается упор скорее на темпы развития, однако ничего не говорится о его направленности. Но ведь развитие претерпевают не только восходящие (в количественном и качественном отношении), но и нисходящие процессы; развиваться могут и болезнь, и кризис - вправе ли мы и в этих случаях утверждать, что речь идет об эволюции? К сожалению, и словарь "Современная западная социология" не дает достаточно четкого определения этого понятия (хотя и приводит довольно пространную статью о теориях социального эволюционизма).
Г. Спенсер подходит к проблеме раскрытия сущности эволюции, рассматривая ее как восходящее движение, как переход от простого к сложному и прежде всего противопоставляя эволюцию процессу разложения, распада, и делает это весьма обстоятельно. Первым делом, будучи последовательным позитивистом, он указывает на наличие закономерностей, единых для всех форм материи - от косной, неживой до социальной. Общая же суть перемен, происходящих с материей во всех ее разновидностях и формах, заключается, по Спенсеру, в следующем.
Различные материальные тела могут существовать в двух противоречивых процессах - интеграция (то есть объединение, слияние) и движение; при этом необходимо учитывать, что: (1) потеря (точнее, связывание) движения ведет к интеграции; (2) в свою очередь, при распаде единого тела - дезинтеграции - входившие ранее в состав его и теперь разъединяющиеся материальные частицы вновь приходят в движение. Именно эти два процесса, находящихся в антагонизме друг с другом, и образуют то, что Спенсер называет (1) эволюция и (2) разложение. Разложение (или рассеяние) подразумевает высвобождение движения и дезинтеграцию материи. Эволюция же, напротив, представляет собою процесс объединения, интеграции материи и связывание движения.
Эти процессы эволюции и дезинтеграции Спенсер в своих "Основных началах" иллюстрирует многочисленными примерами процессов перехода самых разнообразных форм материи из однородного (гомогенного) состояния в неоднородное (гетерогенное).
Так, эволюция Вселенной состояла в переходе космической пыли от сильно рассеянного состояния, подобного хаотичному броуновскому движению, к сгусткам материи - звездам и планетам. Эволюция отдельных планет, подобных Земле, совершалась в ходе остывания раскаленного газового шара вначале до гомогенной расплавленной массы, из которой в дальнейшем выделялись твердые (земная кора), жидкие (гидросфера) и газообразные (атмосфера) части.
Растение совершает свою эволюцию благодаря тому, что оно впитывает в себя и связывает в своем теле множество различных элементов, находящихся в окружающей его среде в виде солевых растворов, газов, а также энергетические потоки солнечного света.
Эволюция и рост животного организма также происходит в процессе поглощения, переработки и вторичной концентрации различных элементов, входящих в состав окружающих его растений и животных.
Огромное множество аналогичных процессов можно обнаружить и в ходе эволюции социальных организмов. Спенсер приводит целый ряд примеров интеграции меньших человеческих общностей в бу льшие. Малые крестьянские хозяйства объединяются в большие феодальные владения; эти владения сливаются в провинции, провинции - в королевства, королевства - в огромные империи... И всякий раз это сопровождается усложнением (и одновременно - упрочением) социальных связей, появлением новых органов управления, усложнением их функций. Процесс эволюции можно проследить и на примере развития таких нематериальных систем, как языки, когда простые членораздельные звуки сливаются в слова, усложняются и совершенствуются правила устной и письменной речи, и одновременно вся эта усложняющаяся система превращается во все более слитное, неразделимое целостное образование. То же самое относится к орудиям труда, прогресс которых совершается в процессе перехода от примитивных и небольших по размерам инструментов ко все более сложным, совершенным и крупным машинам.
В то же время, будучи изменением простого в сложное, а также однородного в неоднородное, эволюция представляет собою, кроме того, еще и процесс перехода из неопределенного состояния в определенное. Так, переход планеты из ее первобытного состояния в нынешнее осуществлялся через целый ряд промежуточных этапов, в ходе которых становились все определеннее (в буквальном смысле этого слова - приобретая пределы) и климат планеты в различных ее частях, и очертания материков и водоемов, и границы различных слоев атмосферы. Бродячее племя дикарей, неустойчивое ни по месту своего пребывания, ни по внутреннему устройству, ни по характеру взаимоотношений членов этого племени друг к другу, по мере социальной эволюции, приобретает определенный ареал своего обитания, внутреннюю социальную структуру с достаточно разветвленным разделением труда, с конкретным родом занятий, переходящим в семье от предков к потомкам (да и само появление семьи связано с установлением определенных, единых для всей достаточно обширной общности людей норм родственных взаимосвязей, с очерчиванием круга прав и обязанностей одних членов семьи по отношению к другим).
В ходе эволюции совершается перераспределение движения. Частицы вещества, входившие в состав расплавленной массы планеты, находились в беспорядочном, хаотичном движении. По мере остывания этой массы образовывалась тонкая (но постепенно утолщавшаяся) твердая кора. Движения отдельных ее частей - поднятия и опускания, растяжения и сжатия - становились все более упорядоченными, приобретали ритмично-колебательный характер. То же самое совершалось и с жидкой и газообразной оболочками Земли.
Сходные процессы протекают и в живых организмах. Усиление интеграции, разнородности и определенности влечет за собой перераспределение связанного движения (речь идет не только о простейших механических, но и о более сложных формах движения - как любого изменения в пространстве и времени), т.е. энергии и ресурсов, и в конечном счете и составляет то, что именуется развитием функций.
Важнейшим проявлением усиления разнородности выступает дифференциация частей единого целого и выполняемых ими в этих рамках функций. Это достаточно сложное, неоднозначно понимаемое в разных контекстах понятие. В онтогенезе (т.е. в процессе развития индивидуального организма) под этим понимают превращение отдельных первоначально одинаковых, не отличающихся друг от друга, клеток зародыша в объединения специализированных клеток тканей и организма, выполняющие принципиально отличные друг от друга функции. А в филогенезе (процессе исторического развития целого рода организмов) этим словом обозначают расчленение единой большой группы (рода) организмов на множество подгрупп, различающихся по своим функциям (виды) - процесс, называемый видообразованием. Спенсер ввел в социальную теорию понятие социальной дифференциации, применив его для описания универсального для всей общественной эволюции процесса возникновения специализированных институтов и разделения труда.
По мере развития общества, считал Спенсер, комплексы социальных деятельностей, выполнявшихся прежде одним социальным институтом, распределяются между другими - вновь возникшими или прежде существовавшими институтами. Дифференциация представляет собою возрастающую специализацию различных частей общества, создавая тем самым внутри общества все большую гетерогенность. Например, было время, когда семья обладала вначале и репродуктивными, и экономическими, и образовательными, и отчасти политическими функциями. Однако по мере развития обществ комплексы различных социальных деятельностей, выполнявшихся прежде одним социальным институтом - семьей, становятся разделенными между другими институтами. Во всяком случае в современных обществах специализированные институты работы и образования определенно развиваются вне семьи.
Попробуем подвести некоторые итоги сказанному и изобразить эволюционную шкалу графически (рис.2.2):
Теперь мы могли бы вместе со Спенсером дать наиболее общее определение того процесса, который называется эволюцией:
Эволюция есть интеграция вещества, которая сопровождается рассеянием движения, в течение которой вещество переходит из состояния неопределённой, бессвязной разнородности в состояние определённой связной разнородности, а сохранённое веществом движение претерпевает аналогичное превращение.
В то же время следует отметить, что, обращаясь к социальной эволюции, Спенсер не согласен с идеей непрерывного и единообразного линейного развития. В соответствии с такой идеей различные дикие и цивилизованные народы должны были бы размещаться на противоположных ступенях одной общей исторической шкалы. Он же считает, что "истина заключается скорее в том, что социальные типы, подобно типам индивидуальных организмов, не образуют известного ряда, но распределяются только на расходящиеся и разветвляющиеся группы".
И еще одно замечание. Из сказанного выше видно, что любая эволюция начинается с выведения из состояния равновесия материи, находившейся прежде в абсолютно однородном состоянии, и превращает ее в совокупность различающихся, т.е. гораздо менее однородных частиц. Однако может возникнуть вопрос: а чем завершается эволюция, к чему в конечном счете стремятся все эти изменения? Независимо от того, будем ли мы рассматривать этот вопрос абстрактно или же будем изучать конкретные примеры, мы убедимся, что таким конечным пределом будет возвращение в состояние равновесия. Когда прогрессивные изменения агрегата заканчиваются и он достигает равновесия, он все равно остается подверженным воздействиям окружающей его среды. Рано или поздно основные его части получат избыток высвобождаемого движения, связи между ними ослабевают, это приводит к дезинтеграции, т.е. к разрушению, разложению. Конец всем интегрированным движениям кладет смерть. Агрегат прекращает свое существование как единое целое.
2.2.2. Органическая аналогия
Появившись на свет, молодая наука социология - особенно в ее позитивистском варианте - вынуждена была идти по пути заимствования своих методов из других научных дисциплин. Во времена Спенсера такого рода альтернатива выглядела следующим образом: механика или биология? Многие социальные философы соблазнялись параллелями с классической ньютоновской механикой. Отталкиваясь от основных положений позитивизма, они настойчиво утверждали, что в обществе должны действовать те же самые силы, что и в физической (неживой) природе, а значит - и соответствующие им законы: тяготения мелкого к более крупному, маятниковые колебания и т.п. Другие же, напротив, обратили свои взгляды на живую природу, считая, что законы по которым она существует и развивается, значительно ближе к социальному порядку. Этот второй подход и получил название органической аналогии.
Вообще органическая аналогия как метод анализа имеет в социальных науках давние традиции, восходящие еще к Платону. Суть любого умозаключения, совершаемого по аналогии (от греч. analogн a - соответствие, сходство) состоит в том, что знание, полученное из рассмотрения какого-либо объекта, переносится на другой объект, менее изученный, но сходный с первым по своим существенным свойствам, качествам. Такого рода умозаключения являются, вообще говоря, одним из главных источников научных гипотез. В частности, исследователи давно подметили множество сходных черт у человеческих общностей с живыми организмами и пытались использовать это сходство.
Можно считать, что органическая аналогия в социальных науках некоторым образом противостоит школам механистической аналогии: первая из них склонна относиться к обществу так же, как к природному явлению, которое существует и развивается независимо от человеческих желаний, намерений и планов; вторая же стремится рассматривать общество как продукт творения человеческого разума. Органическую аналогию нередко ассоциируют с консервативным мышлением, поскольку ее подходы предполагают, что социальные процессы нельзя изменить с помощью волевого вмешательства в них (а в каком-то смысле поступать так даже небезопасно). Механистическая же аналогия у многих ассоциируется с "социальной инженерией": устройство и принцип действия любого механизма можно изучить, понять и усовершенствовать с помощью преднамеренных (т.е. заранее спланированных людьми) изменений в этом устройстве.
Как можно догадаться, Г. Спенсер был последовательным сторонником первого из подходов - органической аналогии. Вообще это неизбежно следовало из его позитивистских позиций. Позитивизм, как мы не раз говорили, исходит из того, что окружающие нас явления - как в неживой, так и в живой и в социальной природе - подчиняются каким-то объективным, независимым от воли и сознания людей законам. Людям не дано вмешиваться в действие этих законов, изменять или переделывать их. Правда, следует отметить, что вовсе это не означает фатального бессилия людей перед действием законов. Наблюдая за природными социальными явлениями, регистрируя и анализируя их последовательности и взаимосвязи, они могут шаг за шагом открывать и понимать закономерности, а значит, в конечном счете постепенно постигать смысл и механизмы действия этих законов. Такое понимание позволяет во все большей степени приспосабливать свои поступки и всю жизнь к действию этих законов, то есть вести себя более осмысленно и целенаправленно.
О том, что он рассматривает общество как особую разновидность организма, Спенсер заявляет недвусмысленно и вполне определенно: "Мы имеем право смотреть на общество как на особую сущность; ибо хотя оно и складывается из дискретных единиц, тем не менее, постоянное сохранение в течение целых поколений и даже веков известного общего сходства в пределах занимаемой каждым обществом местности указывает на определенную конкретность составляемого ими агрегата".
Вряд ли вызовет сомнения, к какому же классу - органическому или неорганическому - следует отнести этот агрегат: конечно же к органическому. Одна из глав "Оснований социологии" так и называется: "Общество есть организм". В чем же выражается эта аналогия - то есть подобие, сходство - социальных и общественных организмов? Таких схожих черт можно обнаружить достаточно много. К главным из них относятся следующие.
1) Точно так же, как и биологический организм, общество увеличивается в своих размерах, растет (с неорганическими агрегатами такого не происходит).
2) По мере роста и биологического, и социального организмов изменяется и усложняется их внутреннее строение.
3) И в биологическом, и в социальном организмах усложнение структуры влечет за собой все углубляющуюся дифференциацию функций различных их органов.
4) Одновременно, в ходе эволюции второго и третьего процессов, развивается и усиливается взаимодействие и взаимное влияние всех составляющих структуру органов.
5) И в обществе, и в биологическом организме, когда жизнь целого расстраивается, отдельные части могут какое-то время продолжать собственное независимое существование. В то же время, пока не произошло никакой катастрофы, сокращающей жизнь агрегата, жизнь целого бывает гораздо продолжительнее жизни отдельных составляющих его единиц.
Таким образом, мы видим, что жизнь целого организма - и биологического, и социального – в общем-то совершенно непохожа на жизнь составляющих его единиц, хотя и зависит от них и образуется ими. Так или иначе, сходство между биологическими и социальными организмами настолько убедительно, что не заметить его невозможно.
Так, по мере роста животного организма, различные его части становятся все более непохожи между собою, а их взаимосвязи становятся все сложнее. Одновременно с прогрессивной дифференциацией строения наблюдается и прогрессирующая дифференциация их функций. Скажем, пищеварительная система разрастается в отличные друг от друга подсистемы, каждая из которых выполняет свои, свойственные только ей функции. То же самое справедливо и в отношении общества. Возникающий в нем господствующий класс не только становится отличным от других классов и слоев, но и берет на себя функции контроля за их действиями. Постепенно этот класс распадается на подклассы, каждый из которых обладает различными уровнями контроля и к тому же над различными сферами социальной жизнедеятельности.
В то же время аналогия эта неполная. Спенсер указывает, что отождествлять биологические и социальные организмы никоим образом нельзя. Начать с того, что совокупность отдельных частей биологического организма образуют конкретное (от лат. concretus, букв. - сгущенный, уплотненный, сросшийся), в то время как составные единицы социального организма - общества - дискретны (от лат. discretus - разделенный, прерывистый): органы, входящие в состав организма, тесно связаны между собою неразрывной связью, находясь в постоянном соприкосновении друг с другом; а живые единицы, составляющие общество, пространственно разделены, свободны, не соприкасаются друг с другом, могут покинуть эту общность, объединившись с индивидами другой общности и войти в ее состав.
Сама связь между составными частями носит в биологическом организме чисто физический характер. В обществе же отдельные его единицы связаны между собою иначе, чаще всего отнюдь не с помощью простого физического контакта, а посредством интеллектуальных и эмоциональных проводников взаимодействия. Эти проводники, а также результаты взаимодействия Спенсер называет надорганическими (superorganic) продуктами. Важнейшим из них является речь, язык, при помощи которого устанавливается та взаимозависимость элементов и частей общества, которая и обеспечивает его организацию.
Спенсер выдвигает и еще одно различие между двумя этими родами организмов. В первом из них - биологическом (точнее животном), сознание (или нечто эквивалентное ему) сконцентрировано в одной, сравнительно небольшой части целого агрегата. В социальном же сознание распределено по всему агрегату, все его единицы обладают приблизительно одинаковой или схожей способностью ощущать как счастье, так и несчастье.
Детальное рассмотрение различных аспектов органической аналогии занимает в "Основных началах" добрый десяток страниц. Оно, конечно, не является самоцелью для Спенсера и выполняет скорее роль своеобразных "строительных лесов", посредством которых он возводит здание своей эволюционной теории. С помощью этого аналитического приема он, как нам кажется, привлекает внимание читателя (и свое собственное) не столько к прямому уподоблению двух типов организмов, сколько к единству тех законов, которым подчиняются все эволюционные процессы.
2.2.3. Факторы социальных процессов
Следуя той же органической аналогии, мы можем утверждать, что подобно тому, как живые организмы берут свое начало из крохотных зародышей, общества тоже зарождаются из таких объединений людей, размеры которых совершенно ничтожны в сравнении с людскими массами, в которые они постепенно разрастаются.
Что же такое общество по Спенсеру? Он дает на это такой ответ: общество есть некая сущность (entity), достаточно самостоятельная, ибо, хотя оно и слагается из отдельных (discrete) единиц, однако достаточно длительное и постоянное - в течение целых поколений и даже веков - совместное проживание приводит к известному сходству в группировке этих единиц в рамках одной и той же местности, занимаемой данной общностью, и указывает на определенную конкретность составляемого ими агрегата.
Другими словами, мы не можем назвать обществом те переменчивые, случайные скопления людей, которые могут образовывать первобытные племена, и применяем это название только там, где достаточно длительная оседлая жизнь приводит к какому-то постоянству внутреннего распределения составляющих его частей и взаимоотношений между этими частями.
И еще одно замечание. Те агрегаты - довольно сложные по своему внутреннему строению и по уровню дифференциации, - которые образуются общественными насекомыми (пчелы, термиты, муравьи) и которые вроде бы по многим внешним признакам схожи с социальными агрегатами, нельзя приравнивать к обществу. Ибо они не представляют собою соединений самостоятельных индивидов, независимых друг от друга в смысле родства. Все они являются объединениями детей одной матери. Муравьи или пчелы не могут покинуть свой муравейник или улей и присоединиться к другому - там их ждет немедленная смерть. Точно так же они не могут образовывать небольшие группы и жить в одиночку. В этом смысле пчелиный рой, муравейник или термитник можно рассматривать, скорее, как единый целостный организм, отдельные части которого более или менее пространственно разделены.
Каковы же основные факторы тех процессов, которые протекают в обществе? Спенсер выделяет среди них первичные и вторичные. В свою очередь, первичные факторы он подразделяет на внешние и внутренние. К внешним факторам относятся такие, как климат, характер рельефа поверхности земли, ее флора и фауна. К внутренним - интеллектуальные и эмоциональные качества социальных единиц - индивидов, составляющих общество. Вторичные, или производные, - это те, что вызываются самим процессом социальной эволюции, однако в дальнейшем начинают оказывать на нее влияние - к примеру, последствия вырубания лесов, обильного орошения или, напротив, осушения почвы, различные перемены в растительном и животном мире, которые вызываются целенаправленной (но не всегда рациональной) деятельностью человека.
К одному из наиболее важных факторов социального развития Спенсер относит рост общества, который выступает одновременно и причиной, и следствием социальной эволюции. В самом деле, разделение труда просто не может быть достаточно глубоким при малых размерах общества, где насчитывается лишь небольшое число индивидов, которые могут принять на себя лишь ограниченное число функций. По мере того, как человеческие общности увеличиваются в размерах, они начинают оказывать все более сильное влияние одна на другую - либо путем военных столкновений, либо посредством усиления торговых и промышленных отношений. Постепенно все более влиятельными причинами дальнейших социальных изменений становятся постоянно накапливающиеся и постоянно усложняющиеся надорганические продукты - как вещественные, так и чисто духовные.
Как осуществляется рост обществ? Он идет за счет двух процессов, совершающихся то вместе, то порознь: (1) за счет простого размножения членов общества, которое ведет к увеличению их числа - внутренний фактор роста, либо (2) путем объединения различных, первоначально самостоятельных, групп в бу льшие. Второй процесс, по мнению Спенсера, предпочтительнее (точнее, более распространен), поскольку первобытная общественная группа никогда не достигает сколько-нибудь значительных размеров путем простого размножения. Как правило, образование более обширных сообществ совершается путем соединения мелких группировок в более крупные (иногда добровольно, но чаще - принудительно, насильственно), и от этого процесс эволюции, как правило, выигрывает.
Чем отличается одно общество от другого? В конечном счете люди объединяются в социальные структуры для достижения каких-то общих целей - те, что и становятся целями самого общества. И одним из отличий одного общества от другого и становится тот факт, является ли сотрудничество людей в достижении этих общих целей добровольным или принудительным. Такого рода различие, по Спенсеру, определяет противоположность двух типов общества - "военного" и "промышленного". Как известно, схожее противопоставление отмечал и Конт. Однако, если Конт считает, что военное общество - это пройденный этап, более низкий уровень социальной эволюции в сравнении с промышленным, то, по мнению Спенсера, дело обстоит сложнее, и при определенном стечении обстоятельств такой тип общества может возникать вновь и вновь. Само противопоставление "военной" организации общества "промышленной" возникает не столько вследствие интегральных характеристик того или иного общества, а нередко зависит от особенностей развития его отдельных (хотя и достаточно крупных) частей и отражает довольно сложные социальные тенденции. К тому же не всякое общество можно отнести к военному типу, основываясь лишь на данных об агрессивных намерениях его правящих кругов. "При военном типе общества, - говорит Спенсер, - армия есть мобилизованный народ, а народ - отдыхающая армия; поэтому здесь армия и народ имеют одинаковое строение".
Социальный организм, как считает Спенсер, состоит из трех основных систем органов (институтов): регулятивной (управленческой), производственной (поддерживающей) и распределительной (пути сообщения, транспорт, торговля и т.п.). При анализе регулятивной системы он сосредоточивает внимание на механизмах социального контроля; правда, при этом он рассматривает одно лишь политическое управление. В конечном счете весь социальный контроль, по его мнению, держится на страхе. В то время как политический контроль и власть государства коренится в страхе перед живыми, в страхе перед мертвыми коренится религиозный контроль - власть церкви. Оба этих социальных института возникли и постепенно развились из простейших зародышевых форм, которые существовали еще в первобытном обществе. Что касается повседневного, обыденного поведения людей, то социальный контроль за ними осуществляется "церемониальными институтами", которые даже старше, чем церковь или государство, и выполняют свои функции нередко даже эффективнее, нежели они.
Одна из основных особенностей системы философско-этических взглядов Спенсера состоит в том, что он был последовательным сторонником идеи свободы индивида как самостоятельной ценности. Он был твердо убежден, что общество существует для индивидов, а не наоборот. Условием успешного развития общества он считал утверждение принципа равной свободы индивидов, которая ограничена лишь возможностями обеспечения свободы для других индивидов, равного влияния всех членов общества и социальных слоев на принятие политических решений, а также свободной конкуренции.
В силу таких убеждений Спенсер считал неприемлемым социализм, поскольку этот строй, по его мнению, в любой своей форме подразумевал рабство. Что является характерной чертой раба? То, что он работает не по собственной воле, а по принуждению. При этом не имеет принципиального значения, кто его господин - другой человек или государство. Если он должен отдавать обществу весь свой труд, а получать из общего достояния лишь ту часть, которую назначит ему общество, то он - раб общества. Спенсер отрицал социализм как с позиций справедливости, так и с чисто утилитарных соображений - его полезности, считая, что установление социалистических порядков поведет к установлению самой жесткой формы военного деспотизма. "Мое отрицание социализма, - утверждал он, - основывается на убеждении, что он остановит развитие высокоразвитого государства и повернет вспять развитие менее развитого. Ничто, кроме медленного совершенствования человеческой природы посредством организации социальной жизни, не может произвести благоприятной перемены".
Драматизм ситуации заключался в том, что Спенсер, предвидя плачевные последствия социализма и считая его величайшим несчастьем для человечества, был в то же время убежден, что возникновение социализма неизбежно - именно такой виделась ему тенденция развития современных обществ. Спенсер дожил до 1903 года и имел возможность воочию убедиться, как укреплялось могущество общественных движений, упорно толкавших западные общества на путь социализма.
* * *
Принципиальной чертой социологии Спенсера была попытка сочетать индивидуализм с органической моделью эволюции социальных систем. Испытывая влияние биологических теорий естественного отбора, Спенсер использовал, по сути, две отдельные версии трактовки социальной эволюции. В первой он утверждал, что социальные системы, подобно организмам, адаптируются к своему окружению с помощью процесса внутренней дифференциации и интеграции. Согласно второй, эволюционный прогресс идет от простой однородности "воинственного" общества к сложной гетерогенности индустриального общества.
Политическая доктрина, которую Спенсер извлек из своей социологии, состояла в том, что социальное планирование, централизованное установление социального благосостояния и государственное вмешательство в общественные процессы служат препятствием социальной эволюции и прогрессу, который гарантирует личную свободу в индустриальном обществе. Социологию Спенсера часто ассоциируют с принципом "выживания наиболее приспособленного" и социал-дарвинизмом, однако сам он считал, что конкурентная борьба господствовала лишь в ранних воинственных обществах. Развитое индустриальное общество будет полагаться, скорее, на сотрудничество, убеждение и альтруизм, чем на агрессию и конфликт.
Что же нового, кроме введения термина "эволюция" в его современном значении в широкий научный оборот, сделал Герберт Спенсер для формирования общенаучной социологической парадигмы? Во-первых, Спенсер применил эволюционный подход к анализу общественных явлений. Во-вторых, о чём часто забывают, Спенсер показал применимость идеи эволюции не только к животно-растительному миру и обществу, но и к неорганической природе - эта идея получила солидное развитие в геологии. Наконец, в-третьих, основываясь на эволюционном методе, Спенсер существенно пересмотрел устоявшиеся в Европе ещё с нового времени представления о критериях прогресса, создав оригинальную концепцию прогресса-эволюции, сыгравшую видную роль в становлении не только социологии, но и системного анализа.
В советский период развития общественных наук Спенсер попал в опалу. Труды его на русском языке не издавались; его идеи и само имя практически исчезли из учебных программ социально-политических дисциплин. Это было вполне закономерно: слишком уж отчетливо противостояли они большевистским проектам переустройства общества, основанным на "социальной инженерии". Разумеется, не все однозначно и не все равноценно в творчестве выдающегося английского социолога, не во всем можно с ним согласиться, однако необходимо признать, что без этого имени и без этих идей социальные науки стали бы намного беднее.
2.3. Карл Маркс и марксистская социология
Бесспорно, Карл Маркс - одна из самых величественных и трагических фигур в новейшей истории. По признанию и сторонников, и противников, он был гениальным мыслителем, оказавшим наиболее мощное влияние на судьбы человечества в XX веке. Вряд ли кто из великих деятелей новейшей эпохи удостаивался таких почестей, граничащих с обожествлением, и вряд ли кто подвергался такому глумлению и проклятиям, особенно в последние годы, и особенно в той стране, где он так долго был бесспорным авторитетом и объектом всеобщего поклонения. Мы так долго верили в правильность учения Маркса, что потом решительно стали обвинять его в наших ошибках и промахах, пытаясь возложить на него вину за неудачи в строительстве нового общества. Между тем один из крупных социологов из числа тех, кого трудно отнести к поклонникам Маркса, беспристрастно анализируя его теоретическое наследие, подчеркивает:
"Будучи социологом-экономистом того, что он называл капитализмом, Маркс не имел ясного представления о том, каким будет социалистический строй, и, не переставая, говорил, что человек не может наперед знать будущее".
Биографические вехи. Карл Маркс родился в 1818 г. в г. Трире (Германия) в семье адвоката. Образование получил в Германии (Боннский и Берлинский университеты). Завершив образование, женился на баронессе Женни фон Вестфален. Стал журналистом. В поисках постоянной работы в 1843 г. переехал в Париж. Там он вошел в круг радикальных эмигрантов, стал социалистом. В Париже он встретился с отпрыском богатой семьи фабрикантов-текстильщиков Фридрихом Энгельсом, с которым у него на всю жизнь сохранились близкая дружба и сотрудничество. В 1845 г. по настоянию прусского правительства его выслали из Парижа, и он переехал в Брюссель. В 1848 г., после начала французской революции, бельгийское правительство арестовало и выслало его. Маркс вернулся в Париж, где сформировал новый ЦК Союза Коммунистов. В апреле того же года Маркс и Энгельс отправились в Кёльн, где Маркс был главным редактором "Новой рейнской газеты". В мае 1849 года прусское правительство закрыло газету и выслало Маркса. Он вернулся в Париж, оттуда в августе 1849 г. вынужден был переехать Лондон. Здесь он и прожил до своей смерти в 1883 году. Терпел сильную нужду, перебиваясь случайными журналистскими заработками. Семья жила главным образом за счет финансовой помощи Энгельса.
В советской литературе не сложилось мнения об основоположниках марксизма как о социологах. И даже обстоятельный словарь "Современная западная социология" не упоминает ни того, ни другого в числе своих персоналий. Между тем влияние их на формирование классической социологии считается общепризнанным. Поэтому вполне закономерно, что британский "The Penguin Dictionary of Sociology" (где даже статья в полстраницы считается признанием значительных научных заслуг того или иного социолога) посвятил социологическому творчеству Маркса целых три страницы; такой же чести удостоен лишь еще один великий социолог - Макс Вебер. Этот же словарь указывает на пять социологически важных областей, охваченных в работах Маркса.
(1) В своих ранних работах Маркс проявлял интерес к понятию отчуждения; эта тема в том или ином контексте проходит и через многие его последующие работы. (2) Маркс широко известен своими взглядами на связь между экономической жизнью и другими социальными институтами. (3) В основе его интересов лежал, прежде всего, анализ жизнедеятельности обществ, организованных в социальные классы. (4) Теория социального изменения находит у Маркса выражение в теории классовой борьбы, которая выступает, по его утверждению, "двигателем истории"; эта идея настолько глубоко пронизывает творчество Маркса, что марксистскую теорию в западной социологии именуют иногда просто "теорией конфликта" (conflict theory). (5) Маркс был теоретиком преимущественно капиталистического общества.
В этом разделе мы кратко затронем лишь некоторые из упомянутых выше областей; другие, как увидит читатель, мы так или иначе затрагиваем в других главах настоящей работы. Кроме того, мы попытаемся дать очень краткий и максимально общий обзор тенденций, сложившихся в марксистской социологии - особой отрасли социологической теории, берущей свое начало из трудов Маркса.
2.3.1. Маркс об отчуждении
Отчуждением именуется особый вид взаимоотношений, складывающихся между людьми. На поверхности они представляются в форме утраты человеком контроля над какими-то предметами или даже собственными качествами, составляющими (или составлявшими) его собственную сущность. Наиболее отчетливо суть отчуждения проявляется, например, в отношениях собственности и в отношениях рыночного обмена. Если я изготовил какую-то вещь, вложив в нее свои знания, умения, время (а значит, часть самого себя), то я вправе распоряжаться ею по своему усмотрению. Но когда я продаю ее кому-то, то утрачиваю право собственности на нее, а значит, не властен над ее дальнейшей судьбой.
Д. Носов, например, под отчуждением понимает "отношения между социальным субъектом и какой-либо его социальной функцией, складывающиеся в результате разрыва их изначального единства..., а также сам процесс разрыва этого единства". Такое определение - во всяком случае, применительно к собственности - представляется не совсем полным и завершенным. Если я, к примеру потерял кошелек, но никто другой его еще не нашел и не присвоил, значит ли это, что я утратил права собственности на него? Хотя ведь "разрыв единства" между мною и кошельком действительно имел место.
Маркс в целом ряде своих работ, начиная с "Экономических и философских рукописей 1844 г.", выходит далеко за пределы такой трактовки отчуждения. Он считал, что основы отношений отчуждения коренятся в самих социальных структурах, которые отказывают людям в их сущностной человеческой природе. Он был убежден, что человеческая сущность реализуется в труде, творческая активность получает логическое завершение в сотрудничестве с другими, посредством чего люди преобразуют мир вне себя. Процесс производства - это одна из "объективаций", посредством которой люди создают материальные объекты, воплощающие в себе человеческое творчество, но при этом стоящие как сущности отдельно от своих создателей. Отчуждение имеет место в тех случаях, когда, объективировавшись, человек не узнает себя в своем продукте, который становится чуждым ему, "не является больше его собственностью" и "противостоит ему как автономная сила".
Маркс выделял четыре особых проявления отчуждения в капиталистическом обществе. (1) Рабочий отчужден от продукта своего труда, поскольку то, чту он производит, присваивается другими, и он не контролирует дальнейшую судьбу этого продукта. (2) Рабочий отчужден от акта производства. Работа становится отчужденной активностью, которая не дает внутреннего удовлетворения, давит на рабочего в качестве внешней принудительной силы и перестает быть окончанием в себе и при этом включает в себя труд по цене, предложенной кем-то другим как принудительный труд. Работа становится фактически предметом торговли, который продается, и единственной ценностью которого для рабочего является спрос на него как на агента производства. (3) Рабочий отчуждается от своей человеческой природы или от своего "родового бытия", потому что первые два аспекта лишают его производственную активность тех специфически человеческих качеств, которые отделяют ее от активности животных и таким образом определяют собственно человеческую природу. (4) Рабочий отчуждается от других людей, поскольку капитализм преобразует все его отношения с другими людьми в рыночные отношения, и о людях судят по тому положению, которое они занимают на рынке, в большей степени, нежели по их чисто человеческим качествам. Люди начинают рассматривать друг друга как некие "воплощения" - скажем, скорее как рабочего или капиталиста, начальника или подчиненного - в большей степени, нежели как личности.
Маркс исходит из того, что капитал сам по себе является источником дальнейшего отчуждения в рамках развитой капиталистической экономики. Это происходит вследствие того, что само капиталистическое накопление порождает свои собственные потребности, которые принижают людей до уровня предметов потребления. Рабочие становятся факторами приведения в действие капитала, и над их деятельностью господствуют скорее их способности принести выгоду работодателю, нежели их собственные человеческие потребности и сущности. В рамках рыночной экономики правила, управляющие накоплением, - это правила рынка. Эти правила образуют ряд безличных механизмов, господствующих над всеми экономическими б кторами (равно как капиталистами, так и рабочими), и рынок обладает подавляющей силой по отношению и к тем, и к другим. Маркс отмечал, что, хотя потребности выгоды и капиталистического накопления представляются внешнему наблюдателю как бы живущими собственной жизнью, эти безличные механизмы фактически извращают человеческие корни капитала и эксплуатации, позволяющих одному классу безвозмездно присваивать то, что произвел другой.
Маркс и Энгельс считали, что уничтожение (точнее, исчезновение) отчуждения тесно связано с огромным развитием производительных сил как материальной предпосылкой коммунизма. "Чтобы стать " невыносимой" силой, т.е. такой силой, против которой совершают революцию, необходимо, чтобы это отчуждение превратило основную массу человечества в совершенно " лишенных собственности" людей, противостоящих в то же время имеющемуся налицо миру богатства и образования, а оба этих условия предполагают огромный рост производительной силы, высокую степень ее развития".
Разумеется, со времен Маркса понятие отчуждения утратило многое из своего первоначального социологического смысла и сегодня используется в современной социологической теории для описания довольно широкого спектра социальных явлений. Сюда относят, в частности, и любое чувство неудовлетворенности индивида тем обществом, в котором он живет; и чувство, что в обществе царит моральное разложение; и ощущение бессилия перед твердыней социальных институтов; и обезличенная, дегуманизированная природа крупномасштабных бюрократических социальных организаций. Последнее, как нам кажется, перекликается с мнением М. Вебера о бюрократических тенденциях развития современного общества. Вообще, в современной социологии это понятие используется менее часто. Многие социологи, в том числе и марксисты, убеждены, что сам Маркс отказался от идеи отчуждения в своих более зрелых работах в пользу эксплуатации, и видят мало смысла в сохранении этого понятия. Большинство же немарксистских социологов считают, что оно стало слишком расплывчатым, чтобы быть аналитически полезным.
2.3.2. Исторический материализм
Социологический метод, которым пользовался Маркс в своих исследованиях, называется историческим материализмом. Суть его состоит в следующем. К. Маркс выдвинул материалистическую интерпретацию истории, согласно которой социальные, культурные и политические явления в любом обществе определяются способом производства материальных ценностей ("естественноисторическое развитие"). В объяснении исторических процессов эта концепция отдает каузальный приоритет в первую очередь экономике, считая все другие идеи, циркулирующие в общественном сознании, порождением в конечном счете условий экономической жизнедеятельности. Другими словами, среди всех отношений, в которые вступают люди, Маркс отдает главное предпочтение отношениям по поводу производства, распределения и потребления материальных благ. Тем самым он полагает, что, прежде чем вести научные диспуты, молиться, писать стихи или петь гимны, люди должны произвести себе пищу, одежду, кров над головой.
С помощью такой модели Маркс устанавливает довольно однозначную и убедительно трактуемую связь между экономической жизнью общества и всеми другими социальными институтами. Со времен Маркса в социологии само понятие "материализм" имеет специфический смысл отношения к тем теориям, в которых базовой причиной всех социальных явлений выступают экономические отношения.
На основе этой теории выстраивается марксова аналитическая схема социального устройства любого общества, находящая свое выражение в теории базиса и надстройки. Это парные, неразделимые понятия, где первое служит основанием второго. В целом схема включает в себя следующие основные элементы (см. рис 2.3).
Базис охватывает практически все взаимоотношения людей в экономической сфере. Ядром этой сферы и наиболее динамичным элементом ее выступают производительные силы. Под этим обобщающим наименованием кроется соединение работников (личностный элемент), обладающих определенными знаниями, умениями и навыками, со средствами производства (вещественный элемент), которые включают в себя как материалы, подлежащие дальнейшей обработке, так и средства, с помощью которых эта работа выполняется. Стрелки, идущие на схеме рис. 2.3 в разные стороны от производительных сил, указывают на то, что они непрерывно развиваются: работники приобретают все новые и новые знания, умения и навыки, под влиянием открытий, изобретений и технических новшеств орудия труда совершенствуются, мощность источников энергии возрастает, в производительный процесс вовлекаются новые, не известные ранее сырье и материалы и т.д. Производственные отношения, т.е. совокупность всех отношений, в которые люди вступают по поводу производства и распределения материальных благ, образуют своеобразную питательную среду для развития производительных сил. В основе ("фундаменте") производственных отношений лежат отношения собственности. В отношениях собственности нетруженик владеет или средствами производства, или трудом, либо и тем и другим и поэтому может присваивать продукт. Надстройка обычно представляет собой остающуюся (за вычетом экономики) необъясняемую категорию, содержащую такие институты, как государство, семью или различные идеологии, существующие в обществе.
Что касается связи между базисом и надстройкой, то главная особенность марксистской позиции покоится на утверждении, что характер надстройки определяется характером базиса. Поскольку сменяется природа базиса, постольку меняется и природа надстройки. Поэтому можно, например, ожидать, что феодальная политическая структура отличается от капиталистической, потому что способы хозяйствования в этих двух формациях отчетливо отличаются друг от друга. Единство производительных сил и производственных отношений образует способ производства. Способы производства могут отличаться один от другого именно характером связи между производительными силами и производственными отношениями. К примеру, при феодальном способе производства помещик не обладает прямым контролем над средствами производства и рабочим временем крестьян, но обладает контролем над распределением производимой ими продукции. С другой стороны, при капиталистическом способе производства капиталист контролирует и производительные силы, и распределение продукта. Многие теоретики утверждали, что в способ производства следует включать и надстройку, поскольку характер производственных отношений тесно связан с господствующими формами идеологии и политики. Например, для феодального способа производства с неизбежностью характерно господство религиозной идеологии.
Переход от одного способа производства к другому определяется тем, что наиболее динамичный элемент этой системы - производительные силы - на определенном уровне своего развития начинает испытывать сдерживающее, стесняющее воздействие со стороны более консервативных производственных отношений. Однако остановить прогрессивно нарастающее развитие производительных сил невозможно, поэтому они разрывают ставшие им тесными рамки, производственные отношения коренным образом меняются, приспосабливаясь к нуждам развития производительных сил. Это означает смену способов производства.
Метафора базиса и надстройки оказалась весьма плодотворным аналитическим механизмом, но она также вызвала огромное число дискуссий как в самом марксизме, так и вне его. Один из пунктов проблемы - определение отношений производства. Включая в себя в качестве фундаментальных отношения собственности, они так или иначе должны обусловливаться правовыми дефинициями (формы собственности всегда выражаются и закрепляются в законах), а вся сфера права относится к надстройке. Уже поэтому четкое и безусловное аналитическое разделение базиса и надстройки представляется затруднительным.
Многие критики марксизма утверждали, что данная модель является выражением экономического детерминизма. В самом деле, некоторые сторонники этой точки зрения занимали такую детерминистскую позицию. Однако следует отметить, что сами К. Маркс и Ф.Энгельс никогда не придерживались такой доктрины. Во-первых, они понимали, что многие элементы надстройки могли быть относительно автономны от базиса и обладать собственными законами развития. Во-вторых, они утверждали, что надстройка не просто взаимодействует с базисом, но и влияет на него. Уже после смерти Маркса Энгельс написал несколько работ (в форме писем, вследствие чего весь этот цикл получил общее название "Письма Ф. Энгельса 90-х годов"), специально посвященных особой роли надстроечных отношений и их воздействию на базис. Более поздние марксисты еще дальше отходили от экономического детерминизма, утверждая, что элементы надстройки должны рассматриваться как условия существования базиса - точка зрения, которая оценивалась как лишение базиса какого-либо приоритета и придание всем институтам в обществе равной каузальной силы.
В последней главе мы еще вернемся к описанной модели в связи с рассмотрением формационной модели социальной динамики и рассмотрим более подробно ее развития во времени и те социальные изменения, которые оно за собой влечет.
2.3.3. Трудовая теория стоимости
Как мы уже говорили выше, Маркса не все признают социологом. В основном его считают экономистом. Для этого действительно имелись очень серьезные основания, поскольку марксизм во многом создавался как "критика буржуазной политической экономии". И сегодня понятие "политическая экономия" часто не только употребляется в качестве ключевого слова для "марксизма", но и считается чуть ли не синонимом его. Тем не менее, мы вправе считать Маркса в неменьшей степени социологом, учитывая, что центром его анализа является не столько экономика как таковая, сколько социальные отношения, складывающиеся по поводу экономики как процесса производства, распределения и потребления материальных благ. Образцом такого анализа и выступает знаменитый "Капитал".
Разумеется, особое внимание в этом анализе занимают производственные отношения. Одна из влиятельных точек зрения заключается в том, что в любом способе производства производственные отношения - это прежде всего отношения между собственниками и не-собственниками средств производства. Проблематичность такого рода определения состоит, как мы уже упоминали выше, в том, что само понятие собственности представляет собой в значительной степени правовую категорию. И если закон - это нечто, детерминируемое, в конечном счете, экономикой (включающей в себя и производственные отношения), тогда производственные отношения определять в правовых терминах нельзя. В противном случае определение производственных отношений представляется включающим в себя ту самую категорию, которую таким отношениям полагается детерминировать.
По Марксу, сущность социальных отношений между собственниками средств производства и работниками, не обладающими такой собственностью, но трудящимися с помощью этих не принадлежащих им средств производства, находит свое выражение в эксплуатации. Причем, эксплуатация не является прерогативой одного лишь капитализма. "Всюду, где часть общества обладает монополией на средства производства, работник, свободный или несвободный, должен присоединять к рабочему времени, необходимому для содержания его самого, излишнее рабочее время, чтобы произвести жизненные средства для собственника средств производства".
Эксплуатация, таким образом, представляет собою не что иное, как безвозмездное присвоение части продукта труда непосредственного производителя. Эта часть, безвозмездно присваиваемая владельцем средств производства, измеряется прибавочной стоимостью. Предположим, рабочий день составляет десять часов. В течение части его, скажем, шести часов, рабочий будет производить товары, стоимость которых равна стоимости его существования. В течение четырех остающихся часов рабочий будет создавать прибавочную стоимость, которая и присваивается капиталистом. Таким образом, прибавочная стоимость - это не что иное, как стоимость, остающаяся после того, как из общей стоимости произведенного работником продукта вычтена стоимость воспроизводства его рабочей силы - так называемая необходимая стоимость, измеряемая при капитализме заработной платой.
Достаточно важным для понимания многих марксистских концепций (особенно для теории общественно-экономических формаций) является осознание сути не столько самой прибавочной стоимости, сколько соотношения необходимой и прибавочной стоимости в общем объеме произведенной стоимости. Будучи взята в усредненно-обобщенном виде, величина этой пропорции, характерная для данного общества, может дать представления о многих параметрах развития данного общества: и об уровне развития производительных сил, и о степени эксплуатации, и о господствующем характере собственности (само появление прибавочной стоимости означает возможность возникновения частной собственности и товарно-денежных отношений), и о целом ряде других важных моментов. В дальнейшем мы попытаемся показать, каким образом в этом соотношении как в зеркале отражается уровень развития данного социума.
2.3.4. Марксистская социология после Маркса
О судьбах марксистского учения после смерти его основоположников написано огромное число работ, в том числе и в России, особенно в 90-е годы нынешнего века. Нам думается, что последнее слово в многочисленных дискуссиях относительно эмпирических подтверждений основных положений марксизма еще не сказано. Однако марксизм в целом - это довольно сложный, многослойный комплекс взаимосвязанных теорий, включающих в себя и философские, и экономические, и политические концепции и идеологические доктрины. Нас в контексте данной работы прежде всего интересует их социологическая часть. Существует ряд областей в социологии, где работы Маркса получили распространение и где сохраняется верность, по крайней мере, некоторым из его принципов. Укажем на некоторые из таких направлений с упоминанием наиболее видных авторов, чьи концепции получили наибольшее признание в социологической науке.
(1) В анализе классовой структуры некоторые ранние марксисты утверждали, что марксова схема должна быть пересмотрена, поскольку не наблюдается реальных признаков распада капитализма или усиления классовой борьбы. Значительная часть усилий была потрачена на попытки адаптировать главную идею о неизбежности конфликта между капиталом и трудом к условиям современного капитализма. Это вылилось в форму новых теорий классового конфликта, принимавших в расчет изменения в способах владения собственностью, рост среднего класса и изменения в отношениях на производстве. Кроме того, некоторые марксисты, прежде всего А. Грамши, В.И. Ленин и Д. Лукач, уделяли особое внимание понятию классового сознания как предпосылки классовой борьбы.
(2) При анализе политической жизнедеятельности общества аргументация, что государство есть инструмент правящего класса, открыла путь более сложному анализу государства как относительно автономного от правящего класса, отзывающегося на давление со стороны рабочего класса через институт парламентской демократии, но в конечном счете действующего прежде всего в интересах капитала.
(3) Ревизии экономических воззрений Маркса приняли форму разграничения различных фракций капитала и учета монополистической фазы капитализма, которая существенно отличается от более ранней фазы свободной конкуренции, господствовавшей при жизни Маркса.
(4) Характерной чертой капитализма XX века (отмеченной прежде всего В.И. Лениным) стала его способность искать рынки в неразвитых странах, а часто - прямо колонизировать эти страны и брать их под свой контроль. Вслед за ленинской оценкой империализма многие исследования связывали хроническую неразвитость некоторых обществ с удовлетворением потребности капитализма в экспансии.
(5) В марксистской социологии XX века в значительной степени усиливался интерес к анализу той роли, которую играет в жизни общества идеология. Утверждалось, в частности, что капитализм своим длительным сохранением обязан установлению идеологического контроля, осуществляемого господствующим классом. Этот тип анализа инспирировался представлением о гегемонии, выдвинутым А. Грамши и работами Франкфуртской школы.
(6) Сохраняется продолжительный интерес к исследованию философии и метода марксизма, в частности, во Франкфуртской школе, Критической теории, а также в более поздних работах Дж. Хабермаса и последователей Л. Альтюссера. Нередко изучение методологии дополнялось попытками очистить марксизм от позитивизма.
(7) Многие социологи использовали работы марксистских историков, занимавшихся анализом социальных изменений, происходящих путем классовой борьбы, и в более поздние времена, прибегая для этого к понятию способа производства.
2.4. Социологический реализм
Эмиля Дюркгейма
Эмиль Дюркгейм широко известен как один из "крестных отцов" современной социологии, творчество которого в значительной степени помогло определить предметное содержание и утвердить автономию социологии как научной и учебной дисциплины. Он был одной из наиболее крупных фигур в социологии классического этапа ее развития. Наряду с другими видными представителями этого периода - К. Марксом, М. Вебером, Ф. Тённисом, Г. Зиммелем, В. Парето - Э. Дюркгейм оказал огромное влияние на формирование целого ряда влиятельных концепций современной социологии. Социологи различных национальных школ вновь и вновь находят в теоретическом наследии Дюркгейма весьма плодотворные идеи для развития новых теорий, объясняющих и моделирующих самые разнообразные социальные явления.
Биографические вехи. Эмиль Дюркгейм родился в 1858 г. во французском г. Эпинале в семье богатого потомственного раввина. Родные с детства прочили его в священнослужители. Однако раввином он так и не стал, "... так же, впрочем, как и атеистом. С юных лет и до конца жизни он оставался агностиком". Тем не менее, интерес к религии, ее корням, истокам, роли, а также функции, которую она выполняет в любом обществе, не покидал Дюркгейма до конца его жизни и нашел впоследствии отражение в его творчестве. Он учился в Высшей Нормальной школе в Париже, по окончании которой несколько лет преподавал философию в провинциальных лицеях. В 1887 г. он получил назначение на должность преподавателя социальной науки и педагогики в университете г. Бордо. Спустя десять лет он возглавил здесь первую во Франции кафедру социологии.
В 1896 г. Э.Дюркгейм начал руководить новым научным периодическим изданием, появление которого рассматривается как серьезное событие в истории социологии. Журнал L'Annee sociologique, редактировавшийся им с 1896 по 1913 гг., можно охарактеризовать, скорее, даже как своеобразную лабораторию, нежели просто журнал, поскольку в нем публиковались результаты исследований прежде всего исследователей дюркгеймовской школы. Этот ежегодник, несомненно, был основным институциональным фактором господства дюркгеймовской социологии среди различных конкурирующих групп во Франции. Сотрудники журнала образовали сильное научное течение, основанное во многом на идеях его главного редактора, которое получило затем название "французской социологической школы", на несколько десятилетий определив развитие социологии в этой стране.
В 1902 г. Дюркгейм получил приглашение в знаменитую Сорбонну, где впоследствии именно на базе его лекционного курса по социологии была создана кафедра "науки о воспитании и социологии", которую он и возглавил. По откликам современников, он был блестящим преподавателем, и его лекции, сочетавшие в себе научную строгость стиля изложения и черты своеобразной социологической проповеди, пользовались неизменным успехом у студентов и сотрудников.
Дюркгейм не только решительным образом сформировал французскую социологию, но был и очень важной фигурой во французской интеллектуальной и даже политической жизни, выйдя далеко за пределы социологии как дисциплины. Он был активным участником основных интеллектуальных и политических кризисов во Франции того периода. Это был период значительных волнений, в ходе которых Третья Республика разделилась на два политических лагеря - левых и правых. Первый представлял продолжавшуюся веру в идеалы Французской революции, последний - продолжавшееся сопротивление им.
Дюркгейм очень четко идентифицировался с левыми, хотя нужно подчеркнуть, что тогда под этим не подразумевалось, как сейчас, социалистическое направление, левые означало - республиканские, прогрессивные, антиклерикальные. Этот конфликт стал ведущим во времена жизни Дюркгейма, во времена знаменитого процесса Дрейфуса, который, казалось, расколол Францию пополам. Будучи евреем, Дюркгейм чувствовал этот конфликт, может быть, острее других. Когда эта затяжная борьба в 1905 году закончилась победой левых, закрепленной отделением государства от церкви, Дюркгейм стал важной фигурой в правительственных кругах, равно как и в академических. Когда в 1905 году в государственных школах была отменена религиозная инструкция, Дюркгейм был вынужден сформировать комиссию для изучения следующего вопроса: каким образом обучать детей вопросам морали в отсутствие традиционной религиозной инструкции? Дюркгейм остро ощущал, что именно социология сможет дать важный ответ на этот вопрос. Э. Дюркгейм умер в ноябре 1917 года, не дожив до 60 лет. Многие считали эту кончину безвременной, полагая, что на нее во многом повлияла гибель его единственного сына на салоникском фронте.
Творческое наследие Дюркгейма весьма обширно и разнообразно (включая его идеи и работы по поводу социализма, мимо чего не мог в ту эпоху пройти ни один социолог). Он опубликовал ряд книг, множество статей и рецензий; кроме того, многие из его статей и лекционных курсов были опубликованы посмертно. Интерес к его творчеству значительно оживился в современной социологии. С начала 90-х годов нынешнего столетия после почти векового перерыва начали вновь появляться издания дюркгеймовских работ на русском языке. Здесь мы затронем лишь некоторые из его наиболее крупных социологических концепций.
2.4.1. "Социологизм" как социальная теория
С именем Дюркгейма, как мы упоминали выше, тесно связана сама институционализация социологии во Франции - стране, где и зародилась эта наука. Многие считают его последовательным продолжателем позитивизма в изучении общества. Это, вероятно, отчасти верно и вполне естественно, поскольку авторитет Конта как основателя социологии был достаточно высок. Действительно, Дюркгейм, будучи продолжателем контовской позитивистской традиции в социологии, во многом руководствовался образцами естественнонаучного анализа (особенно на ранних этапах своей научной деятельности), ставя во главу угла своего научного метода необходимость эмпирической обоснованности, точности и доказательности теоретических положений. Его докторская диссертация и первая большая книга называлась "О разделении общественного труда". Тема этой книги - взаимоотношения между индивидом и обществом - проходила впоследствии красной нитью через все творчество Дюркгейма.
В то же время нельзя не отметить, что Дюркгейм, считая себя в известной степени последователем основоположника социологии, относился к его творческому наследию с известной долей критики. Признавая ценность эмпирического наблюдения, он в тоже время отдавал должное необходимости чисто умозрительного теоретического анализа, чтобы понять глубинные причины и истоки социальных явлений. Кроме того, Дюркгейм считал, что контовский закон трех стадий интеллектуальной эволюции слишком упрощенно и прямолинейно подходит к объяснению человеческой истории и ее движущих сил, поскольку в истории различных обществ просматривается гораздо большее число генеральных линий развития. Постепенно Дюркгейм формирует собственный социологический метод, который наиболее отчетливо изложен в работе "Метод социологии".
Теоретико-методологической базой, на которой Дюркгейм строил систему своих социологических взглядов, стал так называемый "социологизм", который считают одной из разновидностей социологического реализма. Основная особенность этого направления заключалась в противопоставлении себя номинализму. Социологический реализм провозглашает в качестве своей парадигмы необходимость и требование признавать в качестве особой реальности (наряду с реальностью природной среды и реальностью внутреннего психического мира человека) человеческое общество. Этой социальной реальностью в качестве специального предмета изучения до появления социологии не занималась ни одна из научных дисциплин.
В Правилах социологического метода он пытался показать, что общество обладает собственной реальностью, которая не может быть сведена к психологическим фактам. Как он утверждал, общество - это "реальность, существующая сама по себе /sui generis/". Этот отличительный характер социальной реальности выражается уже тем фактом, что невозможно пожелать, чтобы эта реальность исчезла. Общество противостоит нашим мыслям и желаниям, потому что оно обладает объективностью, которая сравнима с объективностью природы, хотя и не есть то же самое.
Строго говоря, социологизм не претендует на какое-то совершенно особое толкование и объяснение социальной жизни в качестве отдельной общесоциологической теории. Суть этой философско-социологической концепции состоит, скорее, в утверждении определенной исходной позиции: признание первостепенного и исключительного значения социальной реальности в бытии человека, а также использования социологических методов для объяснения этого бытия.
Поскольку общество признается не просто специфической, но и доминирующей, высшей реальностью, постольку социологический способ объяснения всего, что происходит в окружающем мире ("социологизация") провозглашается как единственно верный. Он должен либо исключать другие способы, либо включать их в себя в качестве частного случая.
Онтологический (сущностный) аспект социологизма состоит в утверждении прежде всего автономии социальной реальности по отношению к другим видам реальности - физической, биологической, психологической. Эта реальность включена в универсальный мировой порядок. Она основательна, устойчива и подчиняется действию определенных законов. Таким образом, утверждается тот предмет, который отличает социологию от всех других наук, также имеющих свои предметы. Однако для вычленения социологической науки требуется еще, чтобы предмет ее был доступен наблюдению и поддавался объяснению - подобно тому, как наблюдаемы и объясняемы факты, с которыми имеют дело другие научные дисциплины.
Отсюда и возникает "теория социального факта". Содержание социальной реальности, считает Дюркгейм, составляют социальные факты, которые не следует сводить ни к экономическим, ни к психологическим, ни к правовым и т.п. фактам действительности. Эти социальные факты обладают следующими самостоятельными характеристиками.
(1) Объективное, т.е. независимое ни от одного отдельно взятого индивида, существование. Для того чтобы понять сущность социальных фактов, их нужно наблюдать извне, открывать заново, как мы открываем факты физической реальности. Поэтому, утверждает Дюркгейм, "...социальные факты следует рассматривать как вещи. Вещи - это все, что нам дано, что представляется или, скорее, навязывается наблюдению". Основное заблуждение всех прежних научных дисциплин, изучавших общество, по мнению Дюркгейма, состояло в том, что они в своем изучении социальных явлений исходили из того значения, какое мы сами им придаем; между тем настоящее значение их можно обнаружить лишь с помощью объективного научного исследования.
(2) Способность оказывать давление на любого отдельно взятого индивида (принудительная сила), а значит, детерминировать его (или ее) действия. Регуляция поведения индивида в обществе определяется отнюдь не индивидуальными причинами и побудительными мотивами, а совокупностью социальных фактов, действующих в том обществе, в котором он живет, и подталкивающих его на совершение именно таких, а не иных поступков. К примеру, мода - это типично социальный факт, поскольку каждый одевается определенным образом не потому, что таков его каприз на данный момент, а вследствие того что именно таким образом в данном месте и в данное время одеваются те, кто его окружают и воспринимают. В качестве одной из важнейших задач социологической науки Дюркгейм определял изучение этих социальных фактов, которые, по сути дела, обесценивали объяснения социального действия с точки зрения "свободной воли". Мысль, которая пронизывает многие из работ Дюркгейма, такова: "индивид возникает из общества, а не общество из индивидов".
Всю совокупность социальных фактов Дюркгейм подразделял на две основные группы: морфологические и духовные. К морфологическим, образующим своеобразный "материальный субстрат" общества, можно отнести, например, плотность населения. Она действительно не зависит от поступков и намерений ни одного из отдельно взятых индивидов; а вот их условия жизни зависят от плотности довольно сильно. При этом необходимо различать физическую плотность (плотность в материальном смысле), измеряемую числом членов общества, приходящихся на единицу площади той территории, которую это общество населяет, и моральную, под которой Дюркгейм подразумевал частоту контактов или интенсивность общения между ними. Сочетание этих двух видов плотности определяет особенности социальной дифференциации или общественного разделения труда в данном обществе. Вообще при объяснении социальных явлений Дюркгейм (особенно на начальных этапах своего творчества) довольно активно использовал демографические и социально-экологические факторы (включая структуру и степень сложности социальных групп).
Кроме того, к морфологическим социальным фактам можно было бы отнести целый ряд производных от совместной деятельности людей, например, доминирующий характер поселений, в которых живут члены общества, количество и качество путей сообщения и др. Другими словами, морфологические социальные факты - это явления, совокупность которых образует материальные условия жизни людей, однако при этом они носят не природный характер, а, скорее, порождены деятельностью самого общества.
Что же касается духовных социальных фактов, то они не менее объективны (т.е. имеют внешнюю по отношению к каждому отдельному члену общества природу, независимы от него и обладают принудительной силой), нежели морфологический, хотя и не имеют столь "вещественного" воплощения. К ним следует отнести "коллективные представления", совокупность которых образует коллективное или общее представление.
" Совокупность верований и чувств, - утверждает Дюркгейм, - общих в среднем членам одного и того же общества, образует определенную систему, имеющую свою жизнь; ее можно назвать коллективным или общим сознанием. Несомненно, оно не имеет в качестве субстрата единственный орган; оно, по определению, рассеяно во всем пространстве общества. Но тем не менее оно имеет специфические черты, создающие из него особую реальность. В самом деле, оно независимо от частных условий, в которых находятся индивиды; они минуют, а оно остается. Оно одно и то же и на севере, и на юге, в больших городах и маленьких, у представителей разных профессий. Точно так же оно не изменяется с каждым последующим поколением, а наоборот, связывает следующие друг за другом поколения. Таким образом, оно нечто совсем иное, нежели отдельные сознания, хотя и реализуется только индивидами" .
Развитие коллективного и индивидуального интеллекта в обществе идет рука об руку с углублением разделения труда, и в известной степени первое определяется потребностями второго. Дюркгейм считает, что интеллект не идентичен сознанию, а, скорее, "венчает" его; точно так же, как и само разделение труда, лежит, главным образом, на поверхности общественной жизни, что особенно верно для разделения экономического труда (следует отметить, что он проводит различие между разделением общественного труда и труда экономического: если первое - это определенная структура всего общества, то экономическое или техническое разделение труда - лишь одно из ее проявлений).
"Стоит какому-нибудь обстоятельству возбудить в людях более сильную потребность в экономическом благополучии, - указывает он, - как без заметного изменения социальной структуры разовьется разделение экономического труда. К такому результату могут привести дух подражания, общение с более высокой цивилизацией. Ведь интеллект, будучи высшей и, следовательно, находящейся над самой поверхностью частью сознания, может довольно легко изменяться под влиянием внешних факторов, например, воспитания, причем основы психической жизни не будут затронуты. Так порождаются способности, вполне достаточные для обеспечения успеха, но не имеющие глубоких корней. Поэтому такого рода талант не передается по наследству".
Социальные нормы и другие социальные факторы оказывают влияние на поведение отдельных членов общества не прямо и непосредственно, а через определенные механизмы их усвоения, причем, эффективность действия социальных регуляторов проявляется не столько силой прямого принуждения, сколько тем, что выполнение норм становится желательным для самого индивида.
Отметим, что Дюркгейм не использует в своих рассуждениях непосредственно такого понятия, как "социальный интеллект", однако необходимо помнить, что он определил интеллект вообще как высшую часть сознания, так что мы в известной степени вправе перенести многие из его выводов по поводу коллективного сознания и на социальный интеллект, как на некий относительно самостоятельный субстрат, развивающийся по своим законам и определяющий развитие интеллектов отдельных индивидов, составляющих данное общество. Видимо, помимо общих верований и чувств, которые Дюркгейм рассматривает как компоненты коллективного сознания, можно было бы говорить и о комплексе знаний об окружающем мире, разделяемом всеми или большинством членов данного общества.
Поэтому коллективный интеллект (так же, как и коллективное сознание, частью которого он является), вероятно, может различаться по степени своей распространенности и влияния в зависимости от характера общества. В обществах с доминантой механической солидарности этот коллективный интеллект (точнее, его зачатки, ибо говорить о более или менее зрелом научном знании в таких обществах вряд ли приходится) перекрывает наибольшую долю индивидуальных интеллектов. Другими словами, доля индивидов, располагающих одинаковым объемом знаний, более или менее совпадает со всем обществом. По мере развития обществ этот процесс интеллектуализации нарастает:
" ...общества все более стремятся признавать обязанностью индивида развитие своего ума усвоением установленных научных истин. В настоящее время существует некоторое количество знаний, которыми мы все должны обладать. Человек не обязан бросаться в грандиозную промышленную схватку или становиться художником; но всякий теперь обязан не быть невеждой" .
И напротив, по мере углубления разделения труда и социальной дифференциации одновременно развивается и дифференциация комплексов знаний, умений и навыков, которыми обладают представители различных социально-экономических и социально-профессио-нальных групп, а также обнаруживается различие в возможностях овладения этими знаниями и умениями. Таким образом, возникает множество коллективных (групповых) интеллектов. Хотя, вероятно, в каждом из них содержатся какие-то ингредиенты, общие для всех членов общества в целом (например, владение единым для всех членов общности устным и письменным языком).
Структуру социологии, по Дюркгейму, должны составлять три основные отрасли: морфология, социология и общая социология. Социальная морфология, подобно анатомии, должна заниматься изучением того, как устроено общество, каковы материальные формы проявления его структуры: социальные организации, состав народонаселения, его плотность, распределение по занимаемой территории и т.д. Социальная физиология изучает различные сферы жизнедеятельности общества и разделяется на ряд частных социологических теорий: социологию религии, социологию морали, социологию права, экономическую социологию и т.п. И, наконец, общая социология синтезирует достижения и выводы двух первых разделов и устанавливает наиболее общие социальные законы.
2.4.2. Проблема социальной связи
Тема изучения природы и характера социальной связи вообще является, пожалуй, центральной во всем научном творчестве Дюркгейма. К чему бы он ни обращался - к проблемам типологии обществ или к выявлению социальных факторов самоубийства, к изучению общественного разделения труда или раскрытию роли религии и сущности ритуалов, - везде его постоянно занимает одно: что заставляет людей сплачиваться воедино, притягиваться друг к другу, а что разъединяет их?
" Каждый знает, что мы любим того, кто похож на нас, кто мыслит и чувствует, как мы. Но не менее часто встречается и противоположное явление. Часто случается, что мы чувствуем влечение к людям, которые на нас непохожи, именно потому, что они непохожи на нас" .
Исходя из этого, он считает необходимым различать две формы социальной солидарности, которые он называет механической и органической. Эти понятия он вводит в своей первой работе "Об общественном разделении труда", считая, что именно характер и глубина разделения труда если не определяет, то довольно адекватно отражает общий уровень развития общества и формирует тот или иной господствующий тип социальной связи. Дюркгейм здесь во многом основывался на идее конструирования идеальных типов обществ, между которыми существует определенная историко-логическая преемственность. Солидарность же рассматривается как высший универсальный принцип, высшая моральная ценность. Поэтому морально и само разделение труда.
Механическая солидарность преобладает, по Дюркгейму, в архаических или примитивных обществах. Это, пользуясь его собственной терминологией, солидарность вследствие сходства. Члены общности или общины притягиваются друг к другу благодаря тому, что у них очень много общего - язык, обычаи, верования, даже общие исторические воспоминания (например, в виде изустных преданий), в одинаковых ситуациях они испытывают одни и те же чувства. Такие же механизмы ведут к отталкиванию от представителей других племен. Это солидарность по принципу "свой-чужой". Более развернутая характеристика обществ с господством механической солидарности приведена в табл.2.1.
Таблица 2.1
Общая схема дюркгеймовского описания
двух типов солидарностей (по С.Люксу)
|
|
Механическая солидарность |
Органическая солидарность |
|
|
Основана на сходствах (преобладает в менее развитых типах обществ) |
Основана на углубленном разделении труда (преоб-ладает в более развитых обществах) |
|
1.Морфологическая (структурная) основа |
Сегментарный тип (вначале на клановой, затем - на территориальной) основе |
Организованный тип (слияние рынков и рост городов) |
|
|
Слабая взаимозависимость (относительно слабые социальные связи) |
Бу льшая взаимозависимость (относительно сильные социальные связи) |
|
|
Относительно небольшой объем населения |
Относительно большой объем населения |
|
|
Относительно низкая материальная и моральная плотность |
Относительно высокая материальная и моральная плотность |
|
2.Типы норм (воплощенные в праве) |
Правила с репрессивными санкциями |
Правила с реститутивными санкциями |
|
|
Преобладание уголовного права |
Преобладание кооперативного права (гражданского, коммер-ческого, конституционного) |
|
3а.Формальные признаки коллективного сознания |
Большой объем |
Малый объем |
|
|
Высокая интенсивность |
Низкая интенсивность |
|
|
Высокая определенность |
Низкая определенность |
|
|
Власть группы абсолютна |
Бу льший простор для индивидуальной инициативы |
|
3б.Содержание коллективного сознания |
Высокая степень религиозности |
Возрастающая светскость |
|
|
Трансцендентность (господ-ство над интересами человека и беспрекословность) |
Ориентированность на человека (связь с интересами человека и открытость для обсуждения) |
|
|
Приписывание высшей ценности обществу и интересам общества как целого |
Приписывание высшей ценности достоинству индивида, равенству возможностей и социальной справедливости |
Органическая солидарность, складывающаяся в более развитых, продвинутых обществах, - это продукт дифференциации функций его членов, углубления разделения общественного труда. Люди здесь - чем дальше, тем сильнее - отличаются друг от друга по самым разным характеристикам. Однако именно вследствие этого они все сильнее нуждаются друг в друге, не могут друг без друга обойтись - обмен функциями, деятельностью и ее продуктами приводит к все более глубокой взаимозависимости, а значит, к все большему сцеплению этих "социальных частиц". Разделение труда здесь понимается не только как чисто экономическое, но, скорее, универсальное, всеобъемлющее социальное явление. Каждый из людей по отдельности несовершенен, дополняя же друг друга, они создают мощную интеграцию. Такой тип солидарности называется "органическим" по аналогии с органами живого существа, каждый из которых не похож на другие и выполняет свои специфические функции, и лишь только все вместе они создают возможности для функционирования организма как целого.
При господстве механической солидарности индивидуальное сознание поглощается коллективным. Возникновение же человеческой индивидуальности возможно лишь в тех обществах, где доминирует органическая солидарность.
" Первая возможна лишь постольку, поскольку индивидуальная личность поглощена коллективной; вторая возможна только при условии, если всякий имеет свою собственную сферу действия, а следовательно, и личность. Итак, нужно, чтобы коллективное сознание оставило открытой часть индивидуального сознания для того, чтобы в ней установились те специальные функции, которые оно не может регламентировать. И чем обширнее эта область, тем сильнее связь, вытекающая из этой солидарности" .
Пытаясь определить характер солидарности в реально существующих обществах, не следует забывать, что здесь мы имели дело именно с идеальными типами. При всей убедительности выделения двух типов солидарности и утверждения о преобладании их в различных по уровню развития обществах, дифференциация эта носит в значительной мере аналитический характер. Конечно же, и в современных индустриальных обществах встречается немалое число проявлений механической солидарности: именно она лежит, например, в основе семейных и родственных уз. Национальные, религиозные и даже партийно-политические отношения также в основе своей во многом есть не что иное как проявления механической солидарности, поскольку строятся на основе взаимосвязей типа "свой-чужой". Тем не менее, тезис о доминанте, о преобладании того или иного типа солидарности не утрачивает своей теоретической силы.
Анализу социальной связи, ее характера и различных видов проявления посвящена, по сути, и одна из наиболее известных работ Дюркгейма "Самоубийство". Эта книга общепринято рассматривается как классический социологический труд. В качестве такового его анализируют, в частности, П. Сорокин и Н. Смелзер в своих учебниках по социологии. Название этой работы имеет подзаголовок "Социологический этюд". В этом исследовании Дюркгейм обратился к социальным причинам самоубийств. Это было особенно драматично, потому что суицид является одним из наиболее уникальных индивидуальных актов, на которые способны только люди. Тем не менее, Дюркгейм показал, используя обильные статистические данные, что в определении вероятности самоубийства решающее значение имеют социальные основания. Поэтому самое уникальное индивидуальное событие оказывается детерминированным коллективными и высоко абстрактными факторами. Первый большой раздел этой книги рассматривает факторы внесоциального характера, способные оказать влияние на изменение статистики самоубийств в том или ином обществе: психопатические состояния; расовые и наследственные особенности; сезонные колебания климатических условий; механизмы подражания. Опираясь на обширный статистический анализ, Дюркгейм завершает каждую часть этого раздела выводом: ни одна из них не может объяснить процент самоубийств удовлетворительным образом. Резюме первого раздела таково:
" ... в каждой социальной группе существует совершенно специфическая наклонность к самоубийству, необъяснимая ни физико-органическим строением индивидов, ни физической природой окружающей их среды. Отсюда по методу исключения вытекает, что наклонность эта неизбежно должна зависеть от социальных причин и представлять собой коллективное явление" .
А следовательно, лишь социологическая наука способна удовлетворительным образом объяснить причины самоубийств.
При анализе статистических данных Дюркгейм обращает внимание читателя на целый ряд закономерностей: в городах удельный вес самоубийств выше, чем в сельской местности; самоубийства чаще совершают протестанты, нежели католики; холостяки более склонны к самоубийствам по сравнению с семейными людьми, причем, особенно высок этот процент среди разведенных; женщины реже совершают самоубийства, чем мужчины; число самоубийств существенно сокращается в периоды войн и вообще бедствий национального масштаба. Все это говорит о том, что основным фактором самоубийств как более или менее массового явления выступает прежде всего характер и сила социальных связей, свойственных той или иной социальной общности. Ослабление или даже разрыв социальных связей индивида может привести его к выводу о бесцельности дальнейшего существования и принятию решения уйти из жизни. "Если разрываются узы, соединяющие человека с жизнью, то это происходит потому, что ослабла связь его с обществом". Однако к решению уйти из жизни некоторых индивидов в определенных обстоятельствах может подтолкнуть и чрезмерная сила социальных связей. В соответствии с этим Дюркгейм и разрабатывает свою типологию самоубийств. Рассмотрим кратко основные типы этой классификации.
Эгоистическое самоубийство. Пытаясь понять, каким образом преобладающая принадлежность к тому или иному типу веро-исповедания может повлиять на статистику самоубийств, Дюркгейм приходит к выводу, что для протестантизма в гораздо большей степени характерно свободомыслие, поэтому здесь связь верующего со своей общиной и с церковью вообще гораздо менее жесткая, нежели в других ветвях христианства. А "чем сильнее в группе верующих проявляются частные суждения, тем менее ее роль в жизни людей, тем слабее ее сплоченность и жизненность". Поэтому "перевес на стороне протестантизма в сфере самоубийств происходит от того, что эта церковь по существу своему менее целостна, нежели католическая".
Примерно таковы же социальные механизмы различий в коэффициентах самоубийств в городских и сельских общинах: в первых люди в значительной мере разобщены и предоставлены сами себе, в то время как социальные связи между обитателями сельских общин не только более прочны (в силу традиционного их характера), но и ощущаются более зримо и непосредственно. Причины усиления тенденции к суициду среди холостых (и особенно разведенных и овдовевших) состоят прежде всего в том, что "супруги имеют лучшую физическую и моральную организацию, чем безбрачные".
Рассмотрение целого ряда вариантов такого рода самоубийств позволяет Дюркгейму прийти к констатации эгоистического суицидального типа:
" Крайний индивидуализм не только благоприятствует деятельности причин, вызвавших самоубийства, но может сам считаться одной из причин такого рода. Он не только устраняет препятствия, сдерживающие стремление людей убивать себя, но сам возбуждает это стремление и дает место специальному виду самоубийств, которые носят на себе его отпечаток" .
Альтруистическое самоубийство. Этот тип самоубийства, который Дюркгейм называет также "эндемическим", прямо противоположно рассмотренному выше и происходит "в том случае, когда общественность вполне и без остатка поглощает... индивидуальность". К такого рода самоубийствам относятся, в частности, известные из истории некоторых народов обычаи стариков совершать самоубийства, "когда жизнь становилась им в тягость"; или принятое в индуизме самосожжение вдов на похоронах мужа. Согласно Дюркгейму, альтруистический суицид, т.е. самоубийство во имя групповых интересов, был результатом сильного группового давления и социального одобрения.
Существует и целый ряд других также не менее типовых случаев, когда люди жертвуют своей жизнью на благо общества или - при определенных обстоятельствах - в угоду сложившимся традициям и обычаям. Как утверждает Дюркгейм, "общество требует подобного самопожертвования в социальных интересах". Мы могли бы привести в качестве собственного примера подвиг Александра Матросова (тысячекратно повторенного в годы Великой Отечественной войны), грудью накрывшего амбразуру вражеского пулемета.
Рассматривая случаи суицидов среди военных, которые совершаются относительно чаще, чем среди гражданских лиц, и предполагая особую предрасположенность к этому в данной социальной группе, Дюркгейм приходит к заключению, что здесь мы также нередко имеем дело с разновидностью альтруистического самоубийства. Причина этого, по его мнению, состоит в том, что "военная карьера развивает в человеке такой строй души, который непреоборимо тянет его расстаться с жизнью".
Общим же свойством альтруистических самоубийств является их прямая противоположность эгоистическому и "недостаточное развитие индивидуализма". Оно обычно совершается во имя долга.
Аномическое самоубийство. Этот тип связан с характером регулирования социальных связей со стороны общества. Аномия - это "социальное условие, характеризуемое взрывом норм, управляющих социальным взаимодействием", или "такое состояние общества, в котором заметная часть его членов, зная о существовании обязывающих их норм, относится к ним негативно или равнодушно". Такая ситуация довольно часто возникает в переходные периоды, в эпохи реформ и социальных катаклизмов, когда прежние нормы, к которым большинство членов общества приспособились и привыкли их выполнять, перестают действовать, а новые еще не закрепились. "Прежняя иерархия нарушена, а новая не может сразу установиться". Понятно, что многие в такой ситуации ощущают себя как бы в нормативном вакууме и теряют социальную ориентацию.
Дюркгейм рассматривает, например, причины всплеска кривой самоубийств в периоды экономических кризисов. Он считает, что в обществах есть социальные группы, отличающиеся внутренней дисциплинированностью по самим условиям своей жизни, заранее приученные к воздержанию и умеренности; эти люди "с гораздо меньшим напряжением воли могут перетерпеть новые необходимые лишения". В то же время те, кто по роду своих занятий и образа жизни стремится к возможно более быстрому прогрессу, не имеют опоры в прошлом и настоящем, и поэтому чаще становятся жертвами экономических кризисов вплоть до добровольного ухода из жизни. "Громадный процент (720 человек на 1 млн) достаточно убедительно говорит нам, что к самоубийству сильнее всего склонны люди, облагодетельствованные судьбой".
Вероятно, аномические самоубийства являются продуктом не одних лишь экономических кризисов. В той же мере другие социальные изменения, протекающие в сравнительно краткие периоды времени в политической, идеологической сферах общественной жизнедеятельности, сдвиги в области нравственного регулирования могут вызвать существенную дезориентацию сознания и своеобразную моральную панику.
В самом деле, человек, вчера презрительно именовавшийся "спекулянтом" или "фарцовщиком", преследовавшийся органами правосудия, заклейменный общественным презрением, сегодня занимается своими "темными делишками" вполне легально и преуспевает в жизни; а я, честный труженик, нахожусь на грани нищеты. Вчера средства массовой информации клеймили американский империализм, а сегодня заискивают перед ним. Здесь есть от чего впасть в отчаяние. Если теория аномии верна, то российское общество 90-х годов ХХ века могло бы послужить ей в качестве хорошей иллюстрации.
" По данным президента Академии социального образования В.Жукова, в последнее время ежегодно накладывает на себя руки более 60 тыс. россиян... Если сравнивать среднероссийские показатели со среднеевропейскими, то российские мужчины кончают расчеты с жизнью в 2.5 раза чаще, чем европейцы, а российские женщины в 1.5 раза чаще" .
Таковы результаты сравнения аномического общества с "благополучным".
Аномия может затронуть и брачно-семейную сферу. Дюркгейм сопоставляет различные регионы Франции, Германии Швейцарии и приходит к выводу что существует устойчивая положительная корреляция статистики самоубийств со статистикой разводов. Это дает ему основания утверждать, что распад семьи (который тоже во многом являет собою аномию) выступает в качестве одного из факторов самоубийств.
2.4.3. Социология религии в воззрениях Дюркгейма
Взаимоотношения между наукой и религией были одной из основных тем исследований практически всех социологов "классического" периода развития этой научной дисциплины (за исключением, может быть, Маркса, который ограничивался утверждением, что религиозные идеологии возникают из социальной структуры, укрепляя господство правящего класса, и формы собственности, на которой она построена).
В конце XIX века в общественных науках все сильнее утверждалась идея о непримиримом противоречии между религиозными верованиями и наукой, причем не подвергалось сомнению, что по мере общественного прогресса вторая последовательно опровергает и вытесняет первые, снижая их значение в социальной жизни. Что касается Дюркгейма, то признавая в принципе это противоречие, он в то же время был убежден, что общество может сохранить свою структуру и достаточно прочную связь между различными ее составными частями лишь при условии, если всех членов общества объединяет какая-то общая вера.
Следует отметить, что Дюркгейм довольно последовательно проводит в своих работах идею функциональной обусловленности всех социальных институтов. Какой-то социальный институт или просто традиция, обычай могут выглядеть архаично, нелепо, бессмысленно с позиций чисто рациональных подходов. Однако если они существуют достаточно долго, значит, они предназначены для удовлетворения определенной социальной потребности и, вероятно, удовлетворяют ее достаточно оптимально, если не исчезают.
С точки зрения здравого смысла могут быть две достаточно очевидные позиции, которые вы можете занять относительно своего отношения к религии. Или вы верите в Бога, или не верите. В первом случае вы признаете существование некой не постигаемой человеческим разумом Верховной Реальности, которая, таким образом, выходит за пределы всего того, чем занимается социология. В другом случае вера в Бога - это просто иррациональный предрассудок по поводу вещей, которые не могут иметь места в рациональном мире. Однако для социолога в религии наиболее значительным не является ни одно из этих двух очевидных отношений - ни благорасположенность к религии, ни противостояние ей. Существует третья альтернатива. Дюркгейм создал своеобразную неочевидную теорию религии, в которой ключом к религии выступает не вера, а социальные ритуалы, исполняемые ее приверженцами. Религия - это ключ к социальной солидарности, а религиозные верования важны не по своему собственному праву, а как символы социальных групп. Поэтому религия приобретает важность как пример нерационального феномена, относящегося к тем, что играют основную роль в социальной жизни.
Давайте зададимся вопросом: что общего во всех религиях? Это не какая-либо конкретная доктрина Бога - Иеговы и Иисуса, Аллаха и Мухаммеда, Кришны, Вишну, Изиды или Зевса. Не обязательна и концепция о существовании единственного бога, поскольку есть немало религий с более чем одним богом: пара добра и зла, воплощенных в Агумаразде и Аримане - у зороастристов, пантеон античных греческих и римских богов, восседавших на Олимпе, множество богов у древних индусов и много других. Речь даже не о понятии какого-либо бога вообще: буддизм, к примеру, очевидно, представляет собою религию, но его базовая концепция просвещения совершенно атеистична. Нет богов и во многих племенных религиях, хотя там есть тотемные животные, растения, камни и тому подобное, составляющие объект культа.
Скорее, указывает Дюркгейм, все религии характеризуются наличием двух общих черт: определенные верования, которых придерживаются их приверженцы, и определенные ритуалы, которые верующие коллективно исполняют.
Базовое религиозное убеждение, по Дюркгейму, состоит в том, что весь мир делится на две категории: священное (сакральное) и несвященное (профаническое). Священным может быть что угодно: дэ хи, невидимые боги, конкретные животные или деревья, алтари, кресты, святые книги, особые слова, которые могут произносить только те, кто прошли инициацию, или песни, которые только они могут петь. Отличительная особенность священного состоит в том, оно опасно и в высшей степени важно: вы должны подходить к нему серьезно, уважительно и с необходимыми приготовлениями. Несвященные вещи образуют остальной мир: все другие вещи, с которыми вы можете иметь дело в реальной действительности, с чем угодно, чего вы желаете, что вы находите полезным или желательным.
Это базовое религиозное верование: дуализм священного и несвященного. Вместе с ним творится религиозное действо, а именно - ритуал. Ритуал очень отличается от обычного поведения. Обыкновенное практическое действие, такое как прогулка по улице, выполнение своей работы, покупка чего-то в магазине и что угодно другое может выполняться самыми разнообразными способами. Нет никакой разницы, как вы проделываете это. Ритуалы же - это строго детерминированное поведение. В ритуалах именно формы имеют наиболее важное значение. Произнесение молитвы, пение гимна, исполнение простейшего жертвоприношения или танца, шествие в процессии, коленопреклонение перед идолом или крестное знамение - в них действие должно совершаться правильно. Ритуалы - это не средство достижения последующей цели, как в различных способах практических действий; вы не можете сказать, что нет разницы, как вы делаете их, пока не достигнете цели, поскольку форма ритуала - это и есть его цель. Он исполнен значения, если выполняется правильно, и ничего не стоит, если совершен неправильно.
Таким образом, религии состоят из верований и ритуалов, которые связаны между собой. Ритуалы - это процедуры, посредством которых люди должны вводить себя в мир тех вещей, которые они считают священными. Равным образом идут рука об руку и противоположные этим двум понятия: обычное, неритуальное поведение - это то, как вы ведете себя в присутствии несвященного. Как мы увидим, Дюркгейм отдавал приоритет ритуалам перед верованиями. В определенном смысле правильное исполнение ритуала - это то, что дало начало вере в священное.
Теперь возникает вопрос: как же люди могли изобрести это различие? Почему появилась эта почти универсальная повсеместная тенденция разделять мир на священное и несвященное? В природе нет ничего подобного. Животные не делают такого различия. В физическом мире все находится на одном и том же уровне. Почему же люди воображают, что он наполнен невидимыми духами, богами, силами, которые требуют определенного типа капризного уважения и становятся опасными, если им не повинуются. Нетрудно убедиться, что в мире есть немало вполне реальных опасности, но люди должны быстро научаться, как обращаться с ними на практике. С чисто практической точки зрения должно представляться, что религия наполняет мир галлюцинациями.
Впрочем, есть одна реальность, которая обладает всеми теми характеристиками, которые люди приписывают божествам. Данная реальность не относится ни к природе, ни к метафизике. Это само общество. Поскольку общество - это в самом деле сила, гораздо бу льшая, чем любой отдельно взятый индивид или даже группа индивидов. Именно общество привело нас в эту жизнь и оно же может убить нас. Каждый из нас зависит от него бесчисленными способами. Мы пользуемся орудиями и умениями, которых мы не изобретали; мы говорим на языке, который пришел к нам от других. В сущности, весь наш материальный и символический мир получен нами от общества. Институты, в которых мы обитаем - наша форма семьи, экономики, политики и чего бы то ни было, - пришли из накопленного опыта других, короче - из общества. Итак, можно с уверенностью утверждать, что Бог - символ общества.
Поэтому вряд ли можно считать иллюзией чувство, что вне нас существует нечто очень могущественное и, тем не менее, не являющееся частью обычной физической реальности, которую мы видим перед своими глазами. Более того, это нечто - чувство нашей зависимости от общества - существует одновременно вне и внутри нас. В религиях всегда обозначается связь между священным миром за пределами нас и чем-то священным внутри нас самих. Бог одновременно и вне, и внутри. В продвинутых религиях, таких, как христианство или ислам, существует понятие индивидуальной души, которая принадлежит Богу. В тотемической религии примитивных племен также имеется подобная связь, поскольку каждый член племени идентифицируется с тотемом. Если священное животное австралийского клана - кенгуру, тогда каждый член клана чувствует, что он - тоже некоторым образом кенгуру. И это убеждение находится в соответствии с чем-то реальным. Мы являемся частичками общества: оно существует только в виде агрегата, состоящего из нас.
Более того, система нашей собственной внутренней личности сконструирована из частей, которые приходят к нам извне. Наше имя, наша самоидентичность приходят из тех способов, какими мы связаны с другими людьми, и какими другие люди связаны с нами. Мы часто думаем о себе, употребляя свои собственные имена, но мы редко даем себе эти имена сами. И более глубокие аспекты нашего самоимиджа приходят из нашего опыта общения с другими людьми. Думаете вы о себе как о хорошо выглядящем, обыкновенном или откровенно неприятном? Ощущаете себя доверчивым, поддающимся влияниям, непредсказуемым, тревожным или торопливым? Эти чувства относительно себя сформировались по большей части в соответствии с тем, как другие люди обращались с вами. Эта зависимость самоимиджа от других людей хорошо известна в социальной психологии. Мы склонны смотреть на себя глазами других людей. Для объяснения этого факта социолог Чарльз Хортон Кули использовал понятие "сам смотрящийся на себя в зеркало".
Наиболее сокровенное из всего - само наше сознание - социально. Мы мыслим словами, но придумали их не мы. Мы не могли бы думать вообще, не обладай мы идеями. Кроме того, мы руководствуемся в своем поведении определенными идеалами. Но ни идеи, ни идеалы мы не смогли бы изобрести в одиночку. Идеи и идеалы должны нести в себе что-то общее; они являются понятиями, которые превосходят конкретное и которые показывают каждую конкретную вещь, как пример более широкого класса вещей. Но природа всегда представляет нам себя в виде частностей, никогда не предлагая нам обобщений. Наблюдение природы никогда не смогло бы дать нам общих понятий. Каждое дерево поистине уникально; и только потому, что мы обладаем общей идеей дерева, мы можем увидеть сходство между деревьями и потому обращаться с ними как с представителями одного и того же класса вещей.
Если Бог является представителем общества, тогда из этого следует, что различные типы обществ должны иметь различные типы богов. Должно иметься соответствие между типом религии и структурой социальной группы. По мере того, как изменяются общества, равным образом должны изменяться и религии.
Оглядываясь назад, на весь диапазон обществ, составлявших историю человечества - от племен охотников и собирателей до великих мировых империй, - мы можем увидеть, что тип богов, которым поклонялись в каждом из них, соответствует размерам и структуре общества. Бог представляет общество не только в общем смысле, но и в деталях. Каждый отдельный тип общества имеет свой собственный тип Бога.
Если Бог представляет общество, тогда, по мере того, как общество увеличивается в размерах и усложняется по своей структуре, Бог становится все величественнее и отдаленнее. Более того, как указывал сам Дюркгейм, по мере того как общества становятся более сложными, сама идея Бога должна становиться все более абстрактной. С углублением и усложнением разделения труда отдельные члены общества обладают все более специализированными жизненными опытами и все сильнее отличаются друг от друга. Следовательно, любой символ, который представляет общество как целое, должен обладать все менее определенным содержанием. Бог отдаляется от того, чтобы постигаться как конкретная эмблема, подобно австралийскому тотему, и даже выходит за пределы постижения в качестве личности, подобной одному из греческих богов или богинь. В огромном мире религий Бог, или Предельная Реальность, провозглашается за пределами всех характеристик физического мира и поэтому может быть описан только в абстрактных превосходных степенях - как неограниченное, неопределенное, бесконечное, всеведущее, высшее Добро. Становится богохульством рассматривать Бога как просто разновидность сверхчеловека.
В этом развитии есть даже следующая ступень. По мере того, как Бог становится достаточно абстрактным, постепенно исчезают все антропоморфические элементы религии. Дюркгейм утверждает, что в индустриальных обществах масштаб разделения труда становится настолько велик, что даже самая общая идея Бога имеет тенденцию раствориться, растаять в воздухе. Она превращается в общую концепцию гуманности.
* * *
Дюркгейм не только сам по себе был влиятельной фигурой, но и стал основателем очень важной школы. Эта школа, к которой обычно относятся именно как к дюркгеймовской школе, доминировала в социальных науках во Франции в течение около тридцати лет. На протяжении этого периода социология во Франции означала дюркгеймовскую социологию. В целом ряде других дисциплин, изучавших человека, именно студенты Дюркгейма продуцировали важные и влиятельные работы. Это особенно справедливо по отношению к этнологии (то, что сегодня в Америке именуется культурной антропологией), истории, лингвистике, психологии и праву. Более четверти столетия это сообщество ученых находилось в постоянной коммуникации друг с другом и приводилось в движение сущностно единым и поистине замечательной системой знаний о событиях в обществе. Эта аккумуляция информации далека от исчерпания и по сей день. Однако школа Дюркгейма не прожила дольше 1930-х годов. Тому есть несколько причин, таких, например, как тот факт, что многие из представителей ее были евреями и потому жестоко истреблялись в период нацистской оккупации Франции во время Второй мировой войны. Но основная причина, вероятно относится к сильному соединению дюркгеймовской социологии с политическими убеждениями, с которыми она была тесно связана. Рационализм и оптимизм республиканского кредо Дюркгейма не сумел пережить мук Второй мировой войны. После освобождения Франции дюркгеймовской социологии не суждено было вернуться. Большая часть французской социологии оказалась занятой либо марксистами или попала под сильное влияние из-за рубежа, особенно из Соединенных Штатов. Тем не менее, работа, проделанная Дюркгеймом и его школой, остается одним из величайших свершений в истории этой дисциплины.
2.5. Понимающая социология Макса Вебера
Макса Вебера, немецкого социального философа, экономиста и историка, часто называют одним из основателей современной социологии. Аргументы в пользу этого утверждения таковы: (1) он дал систематическое изложение концептуальных основ социологической перспективы; (2) он разработал последовательную философию социальной науки, которая осмыслила сущностные основы социального действия; (3) в ряде самостоятельных областей он уловил основные характеристики современной индустриальной цивилизации; (4) через эмпирические исследования современного общества он идентифицировал ряд ключевых вопросов, которые стали средоточием дальнейших принципиальных дискуссий в рамках данной дисциплины; (5) его собственная жизнь представляет собой убедительный пример социологии как призвания.
Биографические вехи. Макс Вебер родился в 1864 году в г. Эрфурте в семье юриста. Оно получил воспитание, которое характеризовалось семейным богатством, политическим либерализмом и протестантским духом. Учился в Гейдельбергском, Геттингенском и Берлинском университетах. Темой его ранних научных исследований была хозяйственная жизнь античных и средневековых обществ. С 1891 по 1897 г. он профессор права и политической экономии в ряде университетов Германии. Одновременно ведет активную научно-исследовательскую и публицистическую деятельность. Однако его преподавательская и исследовательская работа была прервана болезнью, сопровождавшейся в 1897 году нервно-психическим расстройством. Невзирая на это, его академическая продуктивность продолжала оставаться огромной. С 1907 года, получив наследство, полностью посвящает себя науке. В течение ряда лет активно сотрудничает с Немецкой ассоциацией социологов, занимая там весьма заметные позиции. С началом Первой мировой войны поступает на государственную службу (к чему он всегда относился с большим уважением). Скончался в 1920 г. в Мюнхене.
Творческое наследие Вебера весьма обширно и разнообразно. Мы затронем здесь лишь некоторые из наиболее весомых социологических воззрений великого немецкого социолога; в других наших методических пособиях мы также затрагиваем некоторые его идеи.
2.5.1. Социологический метод
Социология во второй половине прошлого века была, в сущности, довольно молодой наукой. Как мы помним, основоположник этой науки Огюст Конт был одновременно и основателем нового научного метода - позитивизма. Позитивизм, рассматривая человеческое общество как одну из разновидностей природной реальности, требовал подходить к его изучению с помощью тех методов, которые зарекомендовали себя в естественнонаучных дисциплинах: наблюдение, регистрация фактов, обобщение и выведение закономерностей.
Таким образом, позитивизм с самого начала приобрел господствующие позиции в новой науке. Однако, по мере ее развития, все большее число исследователей задумывались о правомерности использования именно этого метода исследований. Так, немецкий историк культуры и социальный философ В. Дильтей утверждал, что в социальных дисциплинах способы познания должны отличаться от тех, что сложились в естественнонаучных. Дело в том, что общество состоит из индивидов, наделенных сознанием, и само оно - человеческое порождение. Если естественные науки имеют дело с внешним опытом и прибегают главным образом к объяснению наблюдаемых явлений, то науки, изучающие общество, состоящее из людей, должны учитывать понимание чувств, мотивов, интересов этих людей.
Эти идеи оказали серьезное влияние на М. Вебера в его размышлениях о научном методе, который должен применяться в науке о человеческом обществе. И он, в конечном счете, приходит к выводу, что социальные науки в этом смысле должны глубоко отличаться от естественных наук (хотя и имеют с ними общее рациональное начало). Одной из важнейших отличительных черт науки о человеческом обществе должно быть понимание. Вебер исходит из того, что социология должна познавать те значения, которые люди придают своим действиям. Для этого и вводится термин Verstehen, который дословно переводится с немецкого как "понимание" и приобретает в социологическом методе Вебера довольно автономное значение.
В то же время социология, будучи наукой, изучающей человеческое поведение в максимально обобщенном виде, не может посвятить себя выявлению мотивов каждого отдельно взятого индивида - все эти мотивы настолько различаются и не похожи один на другой, что мы окажемся не в состоянии составить сколько-нибудь связного описания их или создать какую-либо типологию. Однако в этом, по мнению Вебера, нет нужды: поскольку все люди имеют общую человеческую природу, нам необходимо просто составить типологию различных поступков людей в их отношениях со своим социальным окружением.
Суть использования Verstehen состоит в том, чтобы поставить себя в положение других людей для того, чтобы увидеть, какое именно значение они придают своим действиям или каким целям, по своему убеждению, служат. Если социологи намерены, например, проанализировать социальные причины, по которым люди размахивают руками, они должны иметь какие-то основания для того, чтобы решить, что именно является побудительными мотивами взмахов чьей-то руки вверх и вниз (вправо-влево), и почему другие так не поступают в аналогичной ситуации. Если вы оказываетесь неспособны к исследованию такого рода значений, это может стать источником серьезных заблуждений, когда какие-то группы действий будут отнесены к одной и той же категории, в то время как в действительности они принадлежат к различным категориям. Исследование значений человеческих поступков - это в какой-то степени просто развитие наших повседневных попыток понять действия множества различных окружающих нас людей.
В качестве одного из важных исследовательских инструментов в своем социальном анализе Вебер использует понятие идеального типа. Идеальный тип - это некая мыслительная конструкция, которая извлекается не из эмпирической реальности, а создается в голове исследователя - в качестве теоретической схемы изучаемого явления - и выступает как своеобразный "эталон", сравнивая с которым интересующий нас объект, мы можем судить о мере удаления или, наоборот, приближения к нему исследуемой эмпирической реальности. Вебер подчеркивает, что сам по себе идеальный тип не может дать знания о соответствующих процессах и связях изучаемого социального явления, а представляет собою чисто методический инструмент. Как указывает Ю.Н. Давыдов, "идеально-типическая конструкция отвечает на вопрос, каким был бы социальный процесс и фактические обстоятельства его протекания, если бы они целиком и полностью отвечали своему принципу (правилу), своей логически непротиворечивой схеме".
Вебер предполагал, что социологи отбирают в качестве характеристик идеального типа определенные аспекты поведения или институтов, которые доступны для наблюдения в реальном мире, и преувеличивают их до форм логически понятной интеллектуальной конструкции. Не все характеристики этой конструкции могут быть представлены в реальном мире. Но любую конкретную ситуацию можно понять глубже, сравнивая ее с идеальным типом. Например, конкретные бюрократические организации могут не совпадать в точности с элементами идеального типа бюрократии, однако знание этого идеального типа может пролить свет на эти реальные вариации. Поэтому идеальные типы представляют собой, скорее, гипотетические конструкции, формируемые из реальных явлений, и имеющие объяснительную ценность. "Идеальный" здесь означает, скорее, "чистый" или "абстрактный", нежели нормативно желательный. Вообще говоря, точная связь между идеальными типами и реальностью, к которой они относятся, остается не до конца ясной. Вебер, с одной стороны, предполагал, что выявляемые расхождения между реальностью и идеальным типом должны вести к переопределению типа, а с другой стороны, он также утверждал, что идеальные типы являются моделями, не подлежащими проверке. Однако другие социологи трактовали их как проверяемые модели реального мира. Дополнительная путаница может возникнуть вследствие того, что Вебер сам часто молчаливо использовал идеальные типы как проверяемые модели. Впрочем, сущность этого инструмента станет лучше понятна из его применения. Мы рассмотрим здесь два идеальных типа, использованных Вебером в его социологии.
2.5.2. Идеальные типы социальных действий
Одним из центральных понятий веберовской социологии выступает социальное действие. Вот как определяет его сам Вебер:
" " Действием" мы называем действие человека (независимо от того, носит ли оно внешний или внутренний характер, сводится ли к невмешательству или терпеливому приятию), если и поскольку действующий индивид или индивиды связывают с ним субъективный смысл. " Социальным" мы называем такое действие, которое по предполагаемому действующим лицом или действующими лицами смыслу соотносится с действием других людей и ориентируется на него" .
Однако действия и поступки людей изучают и многие другие науки, в частности, история и психология. В чем же качественное своеобразие чисто социологических подходов? Прежде всего, в том, что социология изучает обобщенное поведение людей как если бы оно протекало в неких идеальных условиях. При этом ее интересует не только ориентированность действий на других людей, но и степень наполненности их определенным смыслом. Понятие же смысла выводится из соотношения цели и средств. Изучение различных вариантов такого соотношения приводит Вебера к построению идеальной типологии социальных действий (см. табл.2.2).
Речь идет о том, что любые поступки и действия, совершаемые человеческими существами, могут быть "измерены" с помощью этих своеобразных эталонов, то есть могут с большей или меньшей степенью приближения отнесены к одному из четырех идеальных типов, приведенных в таблице. Давайте попытаемся рассмотреть каждый из них более подробно.
Таблица 2.2
Идеальные типы социальных действий
|
Тип |
Цель |
Средства |
Общая характеристика |
|
Целерациональное |
Осознается ясно и отчетливо. Предвидятся и оцениваются последствия |
Адекватные (целесообразные) |
Полностью рациональное. Предполагает рациональный расчет на реакцию окружения |
|
Ценностно- рациональное |
Само действие (как самостоятельная ценность) |
Адекватные заданной цели |
Рациональность может оказаться ограниченной - иррациональностью заданной ценности (ритуал; этикет; дуэльный кодекс) |
|
Традиционное |
Минимальное целеполагание (осознание цели) |
Привычные |
Автоматическая реакция на привычные раздражители |
|
Аффективное |
Не осознается |
Подручные |
Стремление к немедленному (или максимально быстрому) удовлетворению страсти, снятию нервно-эмо-ционального напряжения |
Целерациональное действие. Этот в максимальной степени рациональный тип действия характеризуется ясностью и осознанием поставленной цели, причем, это соотносится с рационально осмысленными средствами, обеспечивающими достижение именно этой, а не какой-то иной цели. В рациональности цели можно удостовериться двояким образом: во-первых, с точки зрения ее собственного содержания, во-вторых, с точки зрения целесообразности (т.е. сообразности с целью) избираемых средств. В качестве именно социального действия (а значит, ориентированного на определенные ожидания со стороны других людей) оно предполагает рациональный расчет действующего субъекта на соответствующую реакцию со стороны окружающих людей, с одной стороны, и на использование их поведения для достижения поставленной цели - с другой. Здесь необходимо помнить о том, что такая модель выступает прежде всего идеальным типом, а значит, реальные человеческие поступки могут быть поняты прежде всего через измерение степени отклонения от данной модели. В одних случаях такие отклонения не слишком значительны, и мы можем говорить о реальном поступке как о "почти целерациональном". Если же отклонения более существенны, то они практически выводят нас на иные типы социального поведения.
Ценностнорациональное действие. Этот идеальный тип социального действия предполагает совершение таких поступков, которые основаны на убежденности в самодостаточной ценности поступка как такового, другими словами, здесь в качестве цели выступает само действие. Ценностнорациональное действие, по Веберу, всегда подчинено определенным требованиям, в следовании которым индивид видит свой долг. Если он поступает сообразно этим требованиям - даже если рациональный расчет предсказывает бу льшую вероятность неблагоприятных последствий такого поступка для него лично, - значит, мы имеем дело с ценностнорациональным действием. Классический пример ценностнорационального действия: капитан тонущего судна покидает его последним, хотя это угрожает его жизни. Осознанность такой направленности действий, соотнесение их с определенными представлениями о ценностях - о долге, достоинстве, красоте, морали и т.п. - уже говорит об определенной рациональности, осмысленности. Если к тому же мы имеем дело и с последовательностью в реализации такого поведения, а значит, преднамеренностью, то можно говорить об еще большей степени рациональности его, что и отличает ценностнорациональное действие, скажем, от аффективного. В то же время по сравнению с целерациональным типом "ценностная рациональность" действия несет в себе нечто иррациональное, поскольку абсолютизирует ценность, на которую ориентируется индивид.
"Чисто ценностно-рационально, - утверждает Вебер, - действует тот, кто, не считаясь с предвидимыми последствиями, действует в соответствии со своими убеждениями и выполняет то, чего, как ему кажется, требует от него долг, достоинство, красота, религиозное предписание, пиетет или важность какого либо... " дела" . Ценностнорациональное действие... всегда есть действие в соответствии с " заповедями" или " требованиями" , которые действующий считает предъявленными к себе".
Представляется, что различие между целерациональным и ценностнорациональным типами социального действия примерно такое же, как между истиной и правдой. Первое из этих понятий означает "то, что есть на самом деле", независимо от системы представлений, убеждений, верований, сложившихся в том или ином конкретном обществе (как замечает по этому поводу В.И. Даль: "Все, что есть, то истина; не одно-ль и то же есть и естина, истина?"). Получить такого рода знание действительно непросто, к нему можно просто последовательно, шаг за шагом, приближаться - так, как это предлагает сделать позитивист Конт. Второе же означает сопоставление того, что наблюдаешь или намереваешься предпринять, с общепринятыми в этом обществе нормами и представлениями о должном и правильном. Другими словами, правда всегда нормативна. Как определяет "правду" тот же Даль: "истина на деле, истина во образе, во благе; правосудие, справедливость".
Традиционное действие. Этот тип действия формируется на основе следования традиции, то есть подражания тем или иным образцам поведения, сложившимся в культуре и одобряемым ею, а потому практически не подлежащим рациональному осмыслению и критике. Такое действие совершается во многом чисто автоматически, по сложившимся стереотипам, оно характеризуется стремлением ориентироваться на привычные образцы поведения, сложившиеся на основе собственного опыта и опыта предшествующих поколений. Несмотря на то, что традиционные действия отнюдь не предполагают выработку ориентации на новые возможности (а может быть, как раз поэтому), пожалуй, именно оно составляет львиную долю всех поступков, совершаемых индивидами. В какой-то степени приверженность людей к совершению традиционных действий (проявляемых в огромном числе вариантов) служит основой стабильности существования общества и предсказуемости поведения его членов. Как указывает сам Вебер,
" ...чисто традиционное действие... находится на самой границе, а часто даже за пределами того, что может быть названо " осмысленно" ориентированным действием" .
Аффективное действие. Наименее осмысленное из приведенных в таблице идеальных типов. Главной его характеристикой является определенное эмоциональное состояние - вспышка страсти, ненависти, гнева, ужаса и т.п. Аффективное действие имеет свой "смысл", главным образом, в скорейшем снятии возникшего эмоционального напряжения, в разрядке. Этим оно прямо противоположно целерациональному действию; однако здесь таится определенное сходство с ценностнорациональным действием, которое, как мы видели, также не стремится к достижению какой-то "внешней" цели и видит определенность в самом совершении действия.
" Индивид действует под влиянием аффекта, если он стремится немедленно удовлетворить свою потребность в мести, наслаждении, преданности, блаженном созерцании или снять напряжение любых других аффектов, какими низменными или утонченными они ни были" .
Приведенная типология может служить неплохой иллюстрацией для понимания сущности того, что было выше определено как "идеальный тип". Вряд ли какой-то из реальных поступков, совершаемых в этом мире реальными людьми, можно было бы в полной мере охарактеризовать как относящийся к тому или иному идеальному типу социального действия. Они могут лишь в большей или меньшей степени приближаться к какому-то из них, нести в себе черты и того, и другого, и третьего. А каждый из идеальных типов будет выполнять функции "эталонного метра" - иридиевого бруска, хранящегося в Парижской палате мер и весов.
Два последних идеальных типа социальных действий, строго говоря, не являются вполне социальными - во всяком случае, в веберовском значении этого слова. В самом деле, и традиционный, и особенно аффективный типы действия во многом близки к тем типам действия, которые свойственны и животным. Первый из них - традиционный - можно в значительной степени уподобить условному, а второй - аффективный - безусловному рефлексу. Понятно, что они в значительно меньшей степени являются порождением интеллекта, нежели второй и - в особенности - первый типы социального действия.
С приведенной выше типологией идеальных типов социальных действий довольно тесно связана одна из стержневых идей веберовской социологии - идея о последовательной рационализации социальной жизни. Вообще идея усиления значения рациональности по мере исторического развития того или иного общества проходит красной нитью через научное творчество Вебера. Он твердо убежден, что рационализация - это одна из главных тенденций самогу исторического процесса. Рационализация находит свое выражение в увеличении доли целерациональных действий в общем объеме всех возможных типов социальных действий и в усилении их значимости с точки зрения структуры общества в целом. Это означает, что рационализируется способ ведй ния хозяйства, рационализируется управление, образ мышления. И все это, как считает Вебер, сопровождается колоссальным усилением социальной роли научного знания - этого наиболее "чистого" воплощения принципа рациональности. Формальная рациональность в веберовском понимании - это, прежде всего калькулируемость всего, что поддается количественному учету и расчету. Тот тип общества, в котором возникает такого рода доминанта, современные социологи именуют индустриальным (хотя первым его назвал так еще Сен-Симон, а потом этот термин довольно активно использовал и Конт). Все прежде существовавшие типы обществ Вебер (и вслед за ним - большинство современных социологов) называет традиционными. Важнейший признак традиционных обществ - это отсутствие в социальных действиях большинства их членов формально-рационального начала и преобладание поступков, наиболее близких по своему характеру к традиционному типу действия.
Формально-рациональное - это определение, применимое к любому явлению, процессу, действию, которое не просто поддается количественному учету и расчету, но и, более того, в значительной степени исчерпывается своими количественными характеристиками. Движение самого процесса исторического развития характеризуется тенденцией нарастания в жизнедеятельности общества формально-рациональных начал и все большего преобладания целерационального типа социальных действий над всеми остальными. Понятно, что одновременно это должно означать и повышение роли интеллекта в общей системе мотиваций и принятий решений социальными субъектами.
Общество, где господствует формальная рациональность, - это такое общество, где в качестве нормы выступает не столько стремление к наживе, сколько рациональное (т.е. разумно-расчетливое) поведение. Все члены такого общества ведут себя таким образом, чтобы рационально и к всеобщей пользе применять все - и материальные ресурсы, и технологию, и деньги. Роскошь, к примеру, не может считаться рациональной, поскольку это отнюдь не разумное расходование ресурсов.
Рационализация как процесс, как историческая тенденция, по Веберу, включает в себя: (1) в экономической сфере - организацию фабричного производства бюрократическими средствами и расчеты выгод с помощью систематических оценивающих процедур; (2) в религии - развитие теологических концепций интеллектуалами, постепенное исчезновение волшебного и вытеснение таинств личной ответственностью; (3) в праве - эрозию специально устроенного /ad hoc/ законотворчества и произвольного судебного прецедента дедуктивными юридическими рассуждениями на основе универсальных законов; (4) в политике - упадок традиционных норм узаконения и замещения харизматического лидерства регулярной партийной машиной; (5) в моральном поведении - больший акцент на дисциплину и воспитание; (6) в науке - последовательное снижение роли индивидуального инноватора и развитие исследовательских команд, скоординированных экспериментов и направляемой государством научной политики; (7) в обществе в целом - распространение бюрократических методов управления, государственного контроля и администрирования. Понятие рационализации было, таким образом, частью веберовской точки зрения на капиталистическое общество как на своеобразную "железную клетку", в которой индивид, лишенный религиозного смысла и моральных ценностей, будет во все возрастающей степени подвергаться государственному надзору и воздействию бюрократического регулирования. Подобно марксову понятию отчуждения, рационализация подразумевает отделение индивида от общины, семьи, церкви и его подчинение правовому политическому и экономическому регулированию на фабрике, в школе и в государстве. Таким образом, Вебер безоговорочно представлял рационализацию в качестве ведущей тенденции западного капиталистического общества. Рационализация - это процесс, посредством которого сфера человеческих отношений становится предметом расчета и управления. В то время, как марксисты признавали ведущее положение расчета лишь в трудовом процессе и фабричной дисциплине, Вебер находил рационализацию во всех социальных сферах - политике, религии, экономической организации, университетском управлении, в лаборатории и даже в нотной записи.
2.5.3. Социология господства
Один из вопросов, который постоянно занимает Вебера и к которому он возвращается вновь и вновь в своих работах, - причины, по которым одни люди подчиняются другим, а также механизмы, с помощью которых осуществляются социальные отношения господства-подчинения. Следует сразу отметить, что Вебер различает власть и господство. Первая, считает он, предшествует второму и не всегда обладает его характеристиками. Строго говоря, господство - это, скорее, процесс реализации власти. Кроме того, господство означает определенную вероятность того, что приказы, отдаваемые одними людьми (которые обладают властными полномочиями), встретят у других людей готовность подчиниться, выполнить эти приказы.
Один из важных вопросов: при каких условиях возникают между людьми отношения господства-подчинения? Эти отношения, по Веберу, основаны на взаимных экспектациях: со стороны управляющего, того, кто отдает распоряжения, - ожидание того, что отдаваемое распоряжение будет непременно исполнено; со стороны управляемых - ожидание, что управляющий имеет право на отдание таких распоряжений; только при уверенности в таком праве управляемый получает мотивацию к выполнению приказа. Другими словами, легитимное, т.е. законное, господство не может ограничиваться самим фактом применения власти, оно нуждается в вере в ее законность. Власть становится господством, когда она расценивается людьми как легитимная. При этом, утверждает Вебер,
" ...легитимность порядка может быть гарантирована только внутренне, а именно:
чисто аффективно: эмоциональной преданностью;
ценностно-рационально: верой в абсолютную значимость порядка в качестве выражения высочайших непреложных ценностей (нравственных, эстетических или каких-либо иных);
религиозно: верой в зависимость блага и спасения от сохранения данного порядка" .
Существуют три идеологических основания легитимности, которые могут облекать правителей властью: традиционное, харизматическое и легально-рациональное. В соответствии с этим Вебер обосновывает три идеальных типа господства, каждый из которых получает наименование по своему идеологическому основанию. Рассмотрим каждый из этих типов подробнее.
Легально-рациональное господство. (Его иногда называют просто рациональным). Здесь основным мотивом подчинения выступает, в известной степени, удовлетворение собственных интересов. При этом люди подчиняются не столько другим людям, сколько общепринятым законам, правилам, которые этими другими людьми выражаются и от имени которых они выступают. Легально-рациональное господство подразумевает повиновение формальным правилам, установленным с помощью "правильных" публичных процедур. Отсюда - столь важная роль, которую играет в легально-рациональном господстве бюрократия, как неотъемлемый элемент рационального общества и то огромное внимание, которое уделяет ей в своих исследованиях Вебер.
Само понятие "бюрократия" имеет по меньшей мере два смысла: (1) определенный способ управления и (2) особая социальная группа, осуществляющая этот процесс управления. Вебер в качестве основной характерной черты любой бюрократической организации выделял опять же рациональность. Бюрократическую рациональность, по Веберу, следует рассматривать как воплощение капитализма вообще (причины этого мы еще рассмотрим ниже); поэтому решающую роль в бюрократической организации должны играть технические специалисты, получившие специальную подготовку и пользующиеся в своей работе научными методами.
Бюрократическая организация характеризуется целым рядом важных черт, среди которых Вебер выделяет следующие. Эффективность, достигаемая, главным образом, благодаря четкому разделению обязанностей между работниками аппарата, что дает возможность использовать на каждой из позиций узкоспециализированных и высококвалифицированных специалистов. Строгая иерархизация власти, которая позволяет вышестоящему должностному чиновнику осуществлять контроль за деятельностью нижестоящего. Формально установленная и четко зафиксированная система правил, обеспечивающая единообразие управленческой деятельности и применение общих инструкций к частным случаям, а также не допускающая неопределенности и двусмысленности толкования распоряжений; сотрудники бюрократической организации подчиняются прежде всего этим правилам, а не конкретной личности, которая их выражает. Безличность административной деятельности и эмоциональная нейтральность отношений: каждый функционер выступает не как особая неповторимая личность, а как формальный носитель социальной власти определенного уровня, представитель занимаемой им должности. К другим характерным чертам бюрократии относятся также: администрирование, основанное на письменных документах; рекрутирование персонала на основе способностей и технических знаний, полученных с помощью специального образования; долгосрочная служба; продвижение на основе старшинства или заслуг; фиксированное жалование; разделение приватного и официального дохода.
Современный научный анализ позиции Вебера утверждает, что его идея о рациональности бюрократии содержала в себе два несколько различающихся момента. В одном смысле рациональность бюрократии состояла в том, что она максимизирует техническую эффективность. Правила, определяющие наиболее подходящие средства для достижения организационных целей, базируются на современных технических знаниях и направляют поведение членов организации вдоль наиболее эффективных линий поведения. В другом смысле бюрократия представляет собой систему социального контроля или власти, которая принимается членами организации или социальной общности, поскольку они рассматривают правила как рациональные, правильные и справедливые - "легально-рациональная" система ценностей. Однако главное свойство бюрократии, по Веберу, - это ее предсказуемость.
Основная цель Вебера состояла в широком историческом сравнительном анализе способов политического администрирования и их воздействия на общество, он стремился выявить бюрократический идеальный тип. Однако, как мы помним, действительность не обязана совпадать с идеальным типом (скорее, как раз и не должна совпадать). Реальные бюрократические организации достаточно часто оказываются неэффективными, они несут в себе, наряду с рациональными чертами, немало рациональных, наряду с формальными отношениями, неформальные. Не говоря уже о том, что повиновение здесь нередко превращается в самоцель, а власть узаконивается самим фактом пребывания в должности.
Традиционное господство. Оно покоится на привычном, чаще всего не вполне осознанном, убеждении в святости и незыблемости общепринятых традиций и в законности прерогатив власти, предоставляемых ими. Приверженец традиционной власти принимает правила, которые воплощают обычай и древнюю практику. В рамках этого типа господства право власти чаще всего носит наследственный характер (примерно так: "Я служу этому человеку, потому что его отцу служил мой отец, а его деду - мой дед"). В чистом своем виде это патриархальная власть. Понятие "патриархата" в социологии обычно используется для описания господства мужчин над женщинами, причем оно может проявляться в различных типах обществ. Это понятие употребляется также для описания определенного типа организации домашнего хозяйства, в котором старший по возрасту мужчина господствует над всем семейством, включая более молодых мужчин. Поэтому отношения между властителем и его административным аппаратом при традиционном типе господства можно уподобить взаимоотношениям между домохозяином и слугами, а также зависящими от него родственниками: они носят личностный характер, отчетливо эмоциональную окраску и основаны на личной преданности.
Одной из наиболее распространенных разновидностей традиционного господства, по Веберу, является патримониализм. В патримониальных системах административная и политическая сила находятся под прямым личным контролем правителя. Причем, поддержка патримониальной власти обеспечивается не столько теми силами, которые рекрутируются из землевладельческой аристократии (что типично, например, для феодализма), сколько с помощью рабов, регулярных войск или наемников. Вебер рассматривал патримониализм как: (1) политически нестабильный, поскольку он является объектом интриг и дворцовых переворотов, и (2) препятствие развитию рационального капитализма. Другими словами, патримониализм выступал в качестве одного из аспектов веберовского объяснения причин отсутствия капиталистического развития в различных восточных обществах, где доминировало личное правление.
Харизматическое господство. Оно основано на исключительных качествах, приписываемых лидеру. Сам термин харизма (от греч. harisma - божественный дар, благодать) ввел в социологический концептуальный аппарат немецкий теолог Э. Трёльч. При наличии этого типа господства приказы исполняются потому, что последователи или ученики убеждены в совершенно особом характере своего вождя, власть которого превосходит обычную существующую практику. Харизматическое господство основано на экстраординарной, может быть, даже магической способности, которой обладает господин. При этом неважно, что в действительности этой способностью наделяют его сами приверженцы - те, кто идет за ним и предан ему (хотя они и считают, что его наделяют этим даром некие высшие силы). Здесь не играют роли ни происхождение, ни связанная с ним наследственность, ни сколько-нибудь рациональные соображения - только личные качества лидера. Наличие харизмы означает прямое, непосредственно осуществляемое господство. Харизматиками были большинство прославленных в истории пророков (включая всех основателей мировых религий), полководцев и выдающихся политических вождей.
Как правило, со смертью лидера ученики разносят харизматические верования или превращают их в традиционные ("официальная харизма"), либо легально-рациональные формы. Поэтому сама по себе харизматическая власть носит нестабильный и временный характер.
2.5.4. Социология религии
Некоторые из критиков Вебера утверждали, что он ставил своей целью опровержение исторического материализма и стремился объяснить процесс исторического развития исключительно воздействием религиозных верований, господствующих в том или ином обществе. Это не совсем так. Вебер, скорее, пытался доказать, что экономическое поведение людей существенно зависит не только от характера производственных отношений (как утверждает марксизм), но и от общих взглядов людей на окружающий мир. Между тем религиозные догмы и их толкование - это и есть важнейшая составная часть их общего видения мира. Поэтому на рынке христианин будет вести себя совсем не так, как мусульманин или буддист. Таким образом, изучая социологию религий, Вебер ставит своей основной задачей выяснение того, каким образом экономическое поведение людей зависит от характера их мировоззрения.
Вероятно, наиболее отчетливой иллюстрацией такого подхода следует считать одну из самых известных его работ "Протестантская этика и дух капитализма". В ней утверждается, в частности, что светская культура капиталистического общества парадоксальным образом возникла из аскетизма, насаждаемого протестантским реформизмом.
Попытаемся мысленно представить себе карту Европы конца XIX века и выделить на ней три группы стран - в соответствии с тем, какое из направлений христианской религии было в них традиционно господствующим. Мы увидим католический юг и юго-запад (Италия, Испания), православный восток и юго-восток (Россия, Балканы, Греция) и протестантский центр и северо-восток (Англия, Германия, скандинавские страны). Если мы вслед за этим попытаемся выделить зоны, различающиеся по степени развитости капиталистической экономики того периода, то убедимся, что границы области, где уровень "продвинутости" капитализма был наивысшим, довольно четко совпадают с границами протестантского мира (особенно, если добавить сюда еще и США). Уже такой, чисто географический, подход наталкивает на мысль об определенных исторических взаимосвязях.
Однако вначале необходимо выявить наиболее характерные черты самого капитализма как идеального типа.
" Капитализм, по Веберу, определяется наличием предприятий..., цель которых получение максимальной прибыли, а средство достижения этой цели - рациональная организация труда и производства. Сочетание стремления к прибыли с рациональной дисциплиной - вот исторически индивидуальная черта западного капитализма. Индивиды, жаждущие денег, имелись во всех известных обществах, но редкая и, возможно, уникальная особенность капитализма состоит в том, что желание наживы удовлетворяется не путем завоевания, спекуляций или других авантюр, а с помощью дисциплины и науки (выделено мною. - В.А.)" .
При этом капитализм западного типа получил свое развитие только в западноевропейской цивилизации и прежде всего в тех обществах, где господствовала идеология протестантизма. Протестантская этика как совокупность нравственных правил, которыми следует руководствоваться в повседневной деятельности, может быть сведена к пяти основным положениям кальвинистской концепции:
- есть Бог, Всевышний, который создал мир и который им правит, но который непостижим для конечного разума людей;
- этот всемогущий и таинственный Бог заранее предопределил каждому из нас спасение или осуждение на погибель, мы же своими действиями бессильны изменить предначертание Божье;
- Бог создал мир во славу себе;
- человек, которого Он предопределил к спасению или гибели, должен трудиться на приумножение славы Божьей и на создание Божьего царства на этой земле;
- дела мирские, человеческая природа, плоть относятся к категории греховности и гибели, спасение же даруется человеку свыше как Божья благодать" .
Как утверждает Р. Арон, все эти элементы "в разрозненном виде существуют и в других религиях и вероучениях, но такое одновременное их сочетание - необычно и уникально". И дело здесь не только в порождении "духа капитализма". Не менее важно, что религиозное мировоззрение такого рода отвергает какой бы то ни было мистицизм, а значит, обращено на сугубо мирские дела. Оно склоняет людей к тому, чтобы обратить свое внимание, главным образом, на естественный порядок вещей, который доступен изучению с помощью науки и должен быть ею изучен. Тем самым отвергается всякое идолопоклонство, и интерес верующих обращается прежде всего на удовлетворение насущных потребностей, причем, научные изыскания не отвергаются, а признаются вполне правомерными.
Это и есть знаменитый веберовский тезис о необходимости расколдовывания (или разволшебствования) окружающего внешнего мира. Суть протестантской этики, по Веберу, сводится к следующему: сверхъестественное, может быть, и существует, но человек к нему не причастен. Прибегание к любым магическим средствам как способу спасения объявляется кощунством. Логика достаточно проста: делай свое земное дело как можно лучше - только этим ты можешь быть угоден Богу. Такого рода концепция
" ...носит антиритуальный, антикультовый характер и склоняет человеческое существование скорее к признанию естественного порядка вещей, который наука не только может, но и должна изучать. Тем самым она косвенно благоприятствует развитию научных изысканий и противостоит всяческому идолопоклонству" .
И еще раз о "духе капитализма" как таковом. Сам Вебер считает, что квинтэссенция его как нельзя лучше выражена в одном из писем замечательно известного протестанта и борца за свободу США Бенджамина Франклина, и выглядит она в изложении Вебера (в сильно сокращенном виде) следующим образом:
" Помни, что время - деньги...
Помни, что кредит - деньги...
Помни, что деньги по природе своей плодоносны и способны порождать новые деньги ...
Помни пословицу: тому, кто точно платит, открыт кошелек других. Человек, рассчитывающийся точно к установленному сроку, всегда может занять у своих друзей деньги, которые им в данный момент не нужны..
Следует учитывать, что самые незначительные действия оказывают влияние на кредит...
Кроме того, аккуратность показывает, что ты помнишь о долгах, то есть, что ты не только пунктуальный, но и честный человек, а это увеличивает твой кредит...
Остерегайся считать своей собственностью все, что ты имеешь и жить сообразно с этим. В этот самообман впадают многие люди, имеющие кредит. Чтобы избегнуть этого, веди точный счет своим расходам и доходам " .
(Отметим, что последняя строка прямо-таки перекликается со знаменитой ленинской фразой: социализм - это учет и контроль. Если так, то что же такое капитализм?). Основное заключение Вебера по поводу приведенной выше цитаты Франклина таково: "Честность полезна, ибо она приносит кредит, так же обстоит дело с пунктуальностью, прилежанием, умеренностью - все эти качества именно поэтому и являются добродетелями". Этот вывод весьма прагматичен и рационален и поэтому вполне укладывается в изложенную выше веберовскую концепцию о последовательной рационализации жизнедеятельности человеческого общества.
Один из разделов работы о протестантской этике называется "Аскеза и капиталистический дух". В этом названии прямо связываются самоограничение в потреблении материальных благ с целями капиталистического накопления. Рассматривая эту проблему, Вебер указывает, что и в других цивилизациях (например, в китайской) можно было найти немало рациональных предпосылок к развитию капиталистического хозяйственного строя, однако в них отсутствовал религиозный (а следовательно, нравственно-этический) фактор. Для возникновения капитализма необходимо было развитие у достаточно большой части членов общества совершенно особого мироощущения в форме мирской протестантской аскезы: "Произвести как можно больше и потребить как можно меньше, что в некотором смысле представляет крайнюю степень неразумности, хотя именно этот признак составляет сущность капитализма, как его видит Маркс, и основу советизма, как его представляют себе те, кто не относится к коммунистам".
Таким образом, протестантизм подчеркивал независимость индивида от церкви, духовенства и ритуала. Религиозные доктрины его утверждают, что верующие вовсе не обязаны ради своего спасения зависеть от институционализированных средств благоволения католической церкви (конфессия, евхаристия, баптизм), от посреднической роли священника или от личных благочестивых дел. Ключевым элементом протестантских доктрин стала индивидуальная вера в Христа как личного спасителя греховного человечества. Протестанты подвергались "спасительной опеке", поскольку пока они верили, что только избранные предопределены для спасения, они не могли приобрести полной уверенности в своем личном спасении. Пасторское увещевание в протестантизме утверждало, что откликом на такую заботу должно стать светское призвание, самоконтроль, тяжелая работа и общинное служение, поскольку эти качества могли бы дать знак избранности. Протестантизм много дал для культурного содержания раннего капитализма - индивидуализм, мотивацию к достижениям, враждебность к унаследованному богатству и роскоши, законность предпринимательского призвания, сопротивление магии и суеверию, стремление к организации и расчету в общественной и личной жизни. И, вероятно, именно протестантизм выработал многие из элементов рационализации западного общества. В то же время Вебер считал, что хотя эта этика была чрезвычайно важна для развития духа капитализма, она уже не являлась необходимым условием развития капитализма после его утверждения в качестве господствующего общественного строя.
Вслед за Протестантской этикой и духом капитализма Вебер начал обширную работу по сравнительной социологии религии. Она охватывала исследования религии Индии, Китая и античного Ближнего Востока. Ко времени смерти Вебер работал над социологией Ислама. Оценивая ретроспективно, можно утверждать, что объем информации, вошедшей в подготовительные материалы, ошеломляет. Некоторые из конкретных исследований по социологии религии, предпринятых Вебером, оказали глубокое воздействие на общий объем эрудиции в этих областях - например, его исследование связи интеллектуалов с религиями спасения в Индии, его исследование пророчества в древнем Израиле. Но, в то время как Вебер в ходе своей работы сходил со многих направлений, он всегда возвращался к тому, что составляло главный его интерес, а именно - к отношению интеллектуального и экономического процессов в истории. Установив, к своему удовлетворению, связь религии с капитализмом на Западе, он использовал общую историю человеческой религии как гигантскую лабораторию, чтобы верифицировать свой первоначальный тезис. Вновь и вновь его главным пунктом исследований древних и незападных религий становилось отсутствие аскетизма внутреннего мира.
Литература к части 2
|
Berger P., Berger B. Sociology: Biographical Approach. - London: Penguin Books, 1981. - Chap.2. |
|
|
Collins R. Sociological Insight. - N.Y.-Oxford, 1992. |
|
|
The Penguin Dictionary of Sociology . - London, 1988. |
|
|
Анурин В.Ф. От утопии к науке?//Буревестник: Научно-публицистический сборник. - Горький, 1990. |
|
|
Арон Р. Огюст Конт// Арон Р. Этапы развития социологической мысли. - М., 1993. |
|
|
Арон Р. Этапы развития социологической мысли. - М., 1993. |
|
|
Асмус В.Ф. О.Конт//Вестник АН СССР. - 1957, № 9. |
|
|
Баскин М. Конт//Философская энциклопедия. Т.3.- М., 1964 |
|
|
Вебер М. О буржуазной демократии в России//Социологические исследования. - 1992, № 3. |
|
|
Вебер М. Основные понятия стратификации//Социологические исследования. - 1994, №5. |
|
|
Вебер М. Основные социологические понятия//Вебер М. Избранные произведения. - М., 1990 |
|
|
Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма///Вебер М. Избранные произведения. - М., 1990. |
|
|
Вебер М. Харизматическое господство//Социологические исследования. - 1988, № 5. |
|
|
Гайденко П.П., Давыдов Ю.Н. История и рациональность: Социология М.Вебера и веберовский ренессанс. - М., 1991. |
|
|
Гофман А.Б. Семь лекций по истории социологии. - М., 1995. |
|
|
Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. - М., 1991. |
|
|
Дюркгейм Э. Самоубийство: Социологический этюд. - М., 1994. |
|
|
Кон И.С. Социологическая концепция Герберта Спенсера// История буржуазной социологии XIX - начала ХХ века. - М., 1979. |
|
|
Конт О. Дух позитивной философии. - СПб., 1910. |
|
|
Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта //Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. 2 изд. - Т.8. |
|
|
Маркс К. Капитал. Т.1//Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. 2 изд. - Т.23. |
|
|
Маркс К. Нищета философии //Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. 2 изд. - Т.4. |
|
|
Маркс К. Экономические и философские рукописи 1844 года//Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. 2 изд. - Из ранних произведений. |
|
|
Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии //Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. 2 изд. - Т.4. |
|
|
Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология //Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. 2 изд. - Т.3. |
|
|
Маркс К., Энгельс Ф. Фейербах. Противоположность материалистического и идеалистического воззрений//Маркс К., Энгельс Ф. Избранные произведения. В 3-х т. - Т.1. - М., 1983. - С.27. |
|
|
Москвин С.А. Герберт Спенсер против тоталитаризма //Социологические исследования. - 1992, №2. |
|
|
Осипова Е.В. Огюст Конт и возникновение позитивистской социологии// История буржуазной социологии XIX - начала XX века. - М., 1979. |
|
|
Смелзер Н. Социология. - М., 1994. |
|
|
Современная западная социология: Словарь. - М., 1990. |
|
|
Спенсер Г. Основания социологии. - СПб., 1898. |
|
|
Спенсер Г. Основные начала. - СПб., 1897. |
|
|
Спенсер Г. Социология как предмет изучения. - СПб., 1896. |
|
|
Тахтарев К. Основные идеи социологов: Конт и Маркс//Современный мир. - СПб., 1914. - № 9. - П.2. - С.1-22. |
|
|
Часть 3. СОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ КОНЦЕПЦИИ СОЦИАЛЬНОЙ СТРУКТУРЫ |
# |
|
3.1. Социальный институт как система статусов и ролей |
# |
|
3.1.1. Понятие социального статуса |
# |
|
3.1.2. Социальная роль |
# |
|
3.1.3. Социальный институт |
# |
|
3.2. Социальная классификация |
# |
|
3.2.1. Марксистская традиция в классовом анализе |
# |
|
3.2.2. Немарксистские подходы к определению классов |
# |
|
3.3. Теории социальной стратификации |
# |
|
3.3.1. Классификация или стратификация? |
# |
|
3.3.2. Квантификация социального пространства |
# |
|
3.3.3. Координаты экономического подпространства |
# |
|
3.3.4. Шкалирование осей политического подпространства |
# |
|
3.3.5. Проблемы изучения профессионального подпространства |
# |
|
3.4. Социальная мобильность |
# |
|
3.4.1. Сущность, виды и параметры |
# |
|
3.4.2. Механизмы и каналы социальной циркуляции |
# |
|
3.4.3. Исторические и общемировые тенденции социальной мобильности |
# |
|
3.5. Социальные системы и cоциальные организации |
# |
|
3.5.1. Системный подход: общие положения |
# |
|
3.5.2. Социальная система: понятие, сущность и проблемы изучения |
# |
|
3.5.3. Социальная организация как вид социальной системы |
# |
|
Литература к части 3 |
# |
Часть 3. СОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ КОНЦЕПЦИИ СОЦИАЛЬНОЙ СТРУКТУРЫ
Изучая любой объект, мы рано или поздно (скорее всего - с самого начала) обращаемся к вопросу о том, как он устроен, из каких частей и крупных фрагментов состоит, и каковы функции этих отдельных элементов, блоков и узлов в жизнедеятельности системы или организма в целом. Такой подход характерен и для медиков, тщательно и досконально изучающих и каждый из органов человеческого тела, и способы их связи между собою; и для биологов, которые, обнаружив, что все живое состоит из клеток, стремились найти составные части этих первичных "кирпичиков"; и для физиков, настойчиво докапывающихся до самых глубинных элементов атома и ядра. Настойчивое стремление к исследованию строения, устройства интересующих нас предметов и явлений, видимо, является вообще неотъемлемой чертой процесса познания, ибо даже ребенок старается заглянуть внутрь приглянувшейся ему игрушки - именно так постигаются азы окружающего мира.
Точно так же поступают и люди науки. Вспомним, что студенты-медики начинают с изучения анатомии - науки о строении человеческого тела, о том, из каких составных элементов и частей состоит это тело. Да и любая научная дисциплина - будь то физика, химия, биология - в качестве своего фундамента содержит комплекс информации о том, из каких элементов, больших и малых частей складывается объект ее изучения. Так что строение, структура изучаемого объекта является одним из основных предметов любой науки.
Не является исключением и социология. Каждый из крупных социологов уделял в своем творчестве немало внимания проблеме строения общества. Правда, подходы их при этом весьма различались. Классическая социология, главным образом, искала ответы на вопрос о том, в какие крупные социальные группы объединяются индивиды, составляющие то или иное общество, и каковы наиболее характерные признаки, по которым можно занести конкретного индивида в "списки" конкретной группы. Современные социологи гораздо чаще направляют свой мысленный взгляд на поиски "безличных" элементов - статусов, ролей, функций, институтов.
В основе любой структуры лежит не столько сходство людей между собою, сколько их различие, неравенство. Причем, если взять биологические и даже психологические параметры, присущие разным людям, то мы обнаружим здесь гораздо меньше разнообразия, чем в тех случаях, когда мы обращаемся к различиям позиций, которые они занимают в социальной структуре.
В социологии сложилось довольно много теорий и концепций, ставящих в центр своего внимания изучение социальной структуры. Большинство из них делают упор на детерминирующей, определяющей роли социальной структуры по отношению к составляющим ее элементам. Кроме того, эти теории трактуют структуру не как навеки застывшую конфигурацию, а подчеркивают ее динамичный, изменяющийся со временем характер.
В теоретической социологии преобладают две основные модели социальной структуры - (1) ценностно-нормативная и (2) категориальная. Первая из них наиболее отчетливо представлена школой структурного функционализма. Сущность функционального подхода состоит, во-первых, в выделении элементов социального взаимодействия и, во-вторых, - в определении их места и значения (функции) в социальной связи. Общественную жизнь функционалисты рассматривают как бесконечное множество взаимодействий между людьми и группами людей и переплетение этих взаимодействий. Для того, чтобы подвергнуть их анализу, необходимо найти в этой чрезвычайно подвижной социальной системе какие-то устойчивые элементы. Совокупность этих устойчивых элементов и образует структуру. Структуры не связаны однозначно с конкретными индивидами, а образуют совокупность позиций участия индивидов в системе. Заполнение тех или иных позиций означает для участвующих индивидов приобретение некоторого социального статуса. При этом предполагается, что занятие более ответственных позиций и исполнение соответствующих таким позициям функций должно получать вознаграждение со стороны системы - прежде всего, в виде социального престижа. Так или иначе, система должна обеспечивать распределение индивидов по различным позициям структуры, где их деятельность могла бы послужить удовлетворению как индивидуальных, так и общественных потребностей.
Категориальные модели в качестве основных компонентов социальной структуры выделяют большие группы людей, объединенных схожими социальными признаками - классы, социальные страты, профессиональные группы. Здесь есть два основных направления, несколько по-разному описывающих и трактующих социальную структуру. Сторонники марксизма и неомарксизма подчеркивают обусловленность социальной структуры и ее особенностей характером господствующего способа производства и стремятся, прежде всего, выявить противоречия в ней. Представители же различных концепций технологического детерминизма главным источником изменений, происходящих в социальной структуре, считают технологические инновации и полагают, что технический прогресс способен сам по себе разрешить все противоречия в структуре.
Ниже мы попытаемся более подробно рассмотреть в обобщенном виде основные положения упомянутых теорий и концепций, и, кроме того, затронем проблемы перемещения индивидов и социальных групп по различным позициям социальной структуры - процесса, который называется в социологии социальной мобильностью.
3.1. Социальный институт как система статусов и ролей
Всякий сложный агрегат состоит из каких-то элементов, объединенных в достаточно крупные блоки, интегрирующихся, в свою очередь, в единое целое. Так, любой биологический организм представляет собою единую систему органов, каждый из которых состоит из клеток. Что же мы могли бы принять в качестве элементарных единиц общества? Казалось бы, что за вопрос - конечно же, людей... Однако обратим внимание на то, что в своих взаимоотношениях люди сплошь и рядом относятся друг к другу не просто как к личностям, основывая эти отношения не на своих симпатиях и антипатиях, личных эмоциях и чувствах, точнее - не на одних только эмоциях и чувствах. Мы смотрим друг на друга, прежде всего - как на начальника (подчиненного), мужа (жену), студента, преподавателя, милиционера и т.п. Когда, например, студент заканчивает вуз, окружающие изменяют свое отношение к нему, в их отношении появляется нечто иное, более уважительное и почтительное, хотя как личность он, вероятно, практически не изменился с получением диплома. Согласимся, что именно такой взгляд людей друг на друга и образует в первом приближении то, что мы называем социальной структурой. Довольно часто нас, в первую очередь, интересуют не столько личностные характеристики тех, с кем мы общаемся, сколько то положение, которое они занимают в обществе. Независимо от того, нравятся нам люди или нет, мы можем относиться к одним из них с почтением, к другим - фамильярно, к третьим - снисходительно или даже с пренебрежением.
3.1.1. Понятие социального статуса
Рассматривая социальные системы, мы уже говорили, что существуют концепции, согласно которым люди не могут рассматриваться как элементная база общества. Люди, скорее, проживают в этих системах, подобно жильцам многоквартирного дома, которые въезжают в квартиры, расположенные на разных этажах его, покидают их, переезжая в другие квартиры, расположенные этажом выше или ниже, или вообще - в другие дома. Взаимное расположение этих квартир никоим образом не изменится от того, кто именно занимает их в данный момент. (Хотя конкретные жильцы в период своего обитания в квартире, конечно, могут придать ей свои индивидуальные черты, произведя по своему вкусу ремонт, держа ее в порядке или неисправности).
Примерно так же обстоит дело и с социальными системами. Они образуются в результате упорядочивания различных социальных позиций: одни позиции расположены в этой системе выше, другие ниже, третьи располагаются примерно на одном и том же уровне. Соответственно относятся друг к другу и люди, занимающие эти позиции: к одним они обращаются как к высшим, к другим - как к низшим, к третьим - как к равным. Чем же определяется взаимное расположение этих социальных позиций? Ответ на этот вопрос, по сути дела, содержится в самом переводе термина: status - это по латыни правовое положение. Другими словами, статус человека - это совокупность его прав и обязанностей в отношении других людей, обладающих иными статусами. Обратим внимание на двойственность этой связи: мои права в отношении другого человека оборачиваются его обязанностями по отношению ко мне, и наоборот.
Вряд ли можно считать наиболее общим и исчерпывающим определение статуса, которое дает в качестве такового, к примеру, В. Сапов: "положение личности, занимаемое в обществе в соответствии с возрастом, полом, происхождением, профессией, семейным положением". Нам думается, что перечисление всего, "в соответствии с чем" определяется тот или иной статус, вообще неуместно: человек имеет свой отдельный статус в каждой социальной сфере жизнедеятельности, к которой он причастен (более того, этот набор сфер непрерывно изменяется на протяжении его жизни). Мы непрерывно изменяем свой статус даже в течение одного дня. Проснувшись, мы идем завтракать со своими родителями, находясь в статусе сына или дочери; выйдя на улицу, мы вплоть до автобусной остановки сохраняем за собой статус пешехода; сев в автобус, приобретаем статус пассажира; войдя в двери своего института, вплоть до окончания занятий остаемся в статусе студента... Словом, всякий раз, когда мы оказываемся в составе какой-то общности людей, объединенных общими целями и совместной деятельностью, мы приобретаем определенный статус (точнее, нас наделяют им окружающие). Совокупность статусов, характеризующих личностные и социальные позиции одного и того же человека, называются статусным набором. Можно считать, что сочетание всех свойств в известной мере характеризует индивидуальность человека, его неповторимое место в системе общественных отношений. Однако всякий раз любой конкретный статус в любой сфере жизнедеятельности и в каждой из общностей характеризуется определенными правами и определенными обязанностями. В этом смысле представляется более приемлемым и гораздо более общим определение Н. Смелзера: "Статусом называется позиция человека в обществе с определенными правами и обязанностями".
Права и обязанности - это всегда две стороны одной и той же социальной связи. Те права, которые дает родителям их статус в отношении своих детей, имеют своей оборотной стороной не только и не столько обязанности детей по отношению к родителям, сколько их же, родителей, обязанности по отношению к детям (хотя, в свою очередь, содержание родительских прав, конечно, во многом определяется и обязанностями детей).
Отметим два важных момента, связанных с понятием социального статуса. Во-первых, совокупность всех статусов в любом обществе организована в иерархические ряды. Другими словами, статусы находятся в соподчиненности друг другу, а значит, соотношение их, как правило, выражается в понятиях "выше-ниже". Статусы не равны друг другу и отражают неравенство людей. Во-вторых, понятие статуса всегда относительно. Понятие статуса неприменимо ни к одному человеку, пока он находится один, сам по себе, вне связи с другими людьми. Для того, чтобы это понятие обрело смысл, требуются, по меньшей мере, два человека, статус одного из которых неизбежно будет отличаться от статуса другого. Так что можно смело утверждать, что Робинзон не имел никакого статуса, пока на острове не появился Пятница.
Среди множества разнообразных статусов, которыми обладает один и тот же человек, можно выделить главный (или ключевой) - тот, что решающим образом определяет его социальные позиции в обществе в целом. Чаще всего этот статус - особенно в современных обществах - связан с экономической и профессиональной деятельностью. Но не только. В расово-сегрегированном обществе, например, главный статус может определяться цветом кожи. В теократическом государстве чрезвычайно важно вероисповедание, а также та позиция, которую занимает человек в церковной иерархии. Главный статус обычно определяет образ жизни человека, круг его общения, престиж в глазах окружающих.
Какие-то статусы мы приобретаем от рождения - та же самая раса, принадлежность к определенной национальной общности, наконец, статус сына или дочери. Такие статусы называются приписанными (или аскриптивными). Само это понятие - "аскрипция" (или дословно - приписывание) означает, что определенные качества индивидов заданы в большей степени тем положением, в котором эти индивиды рождены (и над которым они фактически не имеют контроля), нежели их собственными достижениями. Приписанные статусы особенно важны в традиционных - кастовых и сословных - обществах, где человек рождался принцем или нищим, т.е. мог при появлении на свет получать принадлежность к очень высокой или очень низкой статусной группе. Получение аскриптивного статуса - по определению - не зависит от самого человека, его желаний и действий.
Следует отметить, что в общем случае аскриптивный статус не совпадает с прирожденным. Прирожденными, строго говоря, могут считаться только три социальных статуса: пол, раса, национальность. Это ситуация, в которой социальное положение определяется чисто биологическими факторами. Вплоть до самого последнего времени изменить их было в принципе невозможно. Однако в связи с последними успехами медицины выяснилось, что в результате серии чрезвычайно сложных хирургических операций оказывается возможным изменить не только цвет кожи (и специфические черты лица, определяемые расовой принадлежностью), но и пол. Так что вопрос о прирожденности этих статусов также приобретает некоторую неопределенность.
Целым набором статусов обладает любая система родства. Причем, только часть из них являются аскриптивными - те, что выражают ту или иную степень кровного родства (отец, мать, сын, дочь, брат, племянник, кузен и т.п.). Целый ряд родственных статусов являются приобретаемыми. Так, женившись, мужчина приобретает не только статус мужа собственной жены, но и получает в родственники всю ее кровную родню.
Вообще большую часть статусов из своего статусного набора человек, конечно, завоевывает, прилагая к этому какие-то усилия. Для того чтобы приобрести статус студента, необходимо пройти вступительные испытания в вуз, а чтобы удержать (подтвердить) этот статус, приходится два раза в год сдавать экзаменационные сессии; достижение статуса специалиста с высшим образованием потребует немало потрудиться над дипломным проектом и подготовкой к государственным экзаменам. Такие статусы именуются достигаемыми (или приобретенными).
Признание обладания человеком тем или иным статусом (иногда даже отождествление его личности с этим статусом) называется идентичностью. При этом независимо от того, получена ли идентичность от рождения или же достигнута в результате затраченных усилий, в любом случае она усваивается индивидом через процесс взаимодействия с другими людьми, окружающими его. Именно другие идентифицируют его особым образом. Только если идентичность подтверждена другими, она становится реальной для самого индивида, считающего, что он обладает ею. Другими словами идентичность - это продукт взаимодействия идентификации и самоидентификации. Именно другие идентифицируют его особым образом.
Например, сегодня все чаще (причем, не только в специальной литературе, но и в широкой прессе) появляются материалы о трансвеститах - индивидах, которые идентифицируются как мужчины, но которые предпочли бы быть женщинами (или наоборот). Они могут проделывать любое количество действий, испытывать все виды хирургических вмешательств для того, чтобы реконструировать свой организм с точки зрения желаемой новой идентичности. Однако сущностная цель, которой они стремятся достичь, состоит в том, чтобы по крайней мере некоторые другие приняли эту новую идентичность, то есть идентифицировали их с этой точки зрения. Невозможно очень долго быть чем-то или кем-то только для себя. Речь идет о том, что при идентификации нашего статуса другие должны сказать нам, кто мы есть, другие должны подтвердить нашу идентичность. Хотя, конечно, имеются случаи, когда индивиды настойчиво твердят о своей идентичности, которую больше никто в мире, кроме них самих, не признает за реальную. П. и Б. Бергеры называют таких индивидов "психотиками", считая, что они "являют собою маргинальные случаи" самоидентификации.
Следует различать социальные и личные статусы одного и того же человека. Личный статус - это позиция, занимаемая человеком в своем непосредственном окружении, оценка, которую дают ему его родственники, коллеги, друзья. Различные люди, обладающие одним и тем же социальным статусом, могут иметь различные социальные статусы, и наоборот. Можно было бы провести такое различие: личный статус - это положение, которое человек занимает в малой (как правило, первичной) группе, а социальный - позиция, занимаемая им в большой социальной общности. Социальный статус носит в значительной степени безличный характер, тогда как личный статус подчеркивает ваши индивидуальные качества.
Различие социального и личностного статуса всегда отчетливо просматривается в степени авторитета и влияния, которыми обладает человек в структуре коллектива той формальной или неформальной организации, к которой он принадлежит. Скажем, исследования рейтинга преподавателей (которые проводятся в виде опроса студентов, выставляющих им оценки по целому ряду профессиональных качеств) выстраивают их всех в ранжированном ряду. Этот список возглавляют лидеры - преподаватели, получившие самые высокие оценки (рейтинг), а замыкают аутсайдеры - преподаватели, оцененные студентами ниже всех. Другими словами, одни преподаватели имеют более высокий статус, а другие - более низкий. Однако речь здесь идет исключительно о личном статусе, ибо социальный статус у всех преподавателей, входящих в список рейтинга, конечно же, одинаковый. И, конечно же, личностный статус является в гораздо большей степени достигаемым, нежели социальный (за исключением, может быть, того особого статуса, которым мы наделяем своих близких родственников).
И точно так же, как каждый из нас обладает целым набором социальных статусов, наша жизнедеятельность характеризуется и определенным комплексом статусов личных. Это связано с тем, что на протяжении своей жизни мы одновременно (точнее, попеременно) принимаем участие в жизни множества малых групп - своих семей, компаний друзей, учебных и производственных коллективов, спортивных команд. При этом в каждой из них у нас устанавливается свой особый статус - высокий, средний или низкий.
Мы уже говорили, что социальные статусы - это что-то вроде пустых ячеек. Люди, которые заполняют эти ячейки, неизбежно привносят в них свою индивидуальность. В конце концов, любые права и любые обязанности можно соблюдать с большей или меньшей степенью охоты и добросовестности. Другими словами, прочность нашего социального статуса в какой-то степени нередко зависит от нашего личного статуса. Но и личный статус в немалой степени определяется уровнем статуса социального.
3.1.2. Социальная роль
В то же время всякий раз, когда человек занимает определенную социальную позицию, его поведение, вероятно, будет зависеть не столько от того, каково его собственное представление о том, как необходимо вести себя человеку, занимающему такое положение, сколько от того, чего именно ожидают от обладателя этой позиции окружающие его люди, нежели от его индивидуальных личностных характеристик. Характер поведения, ожидаемый от обладателя того или иного социального статуса, как раз и называется социальной ролью.
Например, конкретный школьный учитель исполняет роль "учителя", которая соотносится с определенным ожидаемым - со стороны учеников, школьного руководства и родителей - поведением, независимо от его (или ее) личных чувств; и благодаря этому, становится возможным обобщение професионально-ролевого поведения учителя вне зависимости от индивидуальных характеристик тех людей, которые занимают эту социальную позицию.
Социологическая важность понятия роли состоит в том, что она демонстрирует нам, каким образом и с помощью каких механизмов индивидуальная деятельность испытывает на себе влияние общества и, благодаря этому, следует регулярным установленным образцам. Исполнение нами определенных ролей упорядочивает социальную жизнь, потому что делает поведение людей предсказуемым. Ниже мы увидим, что социологи используют роли в качестве своего рода элементарных структурных единиц, из которых конструируются социальные институты. Например, школа как социальный институт может быть подвергнута анализу в качестве собрания и взаимодействия ролей учителей и учеников, которые будут общими для всех школ.
В теории социальных ролей достаточно широко представлены два основных подхода. Само понятие роли впервые было систематическим образом использовано в начале 30-х гг. Дж. Г. Мидом, предшественником теории символического интеракционизма. Он описывал роли как продукт взаимодействия между людьми, которое носит экспериментальный и одновременно созидательный характер. Мидовская социальная философия изначально проявляла интерес к тому, каким образом дети осваиваются в обществе и развивают свои социальные сущности ("самости") путем принятия ролей, то есть как бы примеряя на себя в своем воображении роли других - отцов, матерей, учителей, врачей. Взрослые в своем поведении, как предполагалось, тоже используют "примерку" на себя ролей других людей для разработки своих собственных ролей. В соответствии с теорией символического интеракционизма, каждая роль включает в себя взаимодействие с другими ролями; например, роль "учителя" невозможно понять без роли "ученика", и она может быть определена только как ожидаемое поведение наставника в соотнесении с ожидаемым поведением ученика. Процесс взаимодействия означает, что люди, исполняя свои роли, всегда проверяют сложившиеся у них более или менее целостные представления относительно ролей других, и реальные реакции людей, действующих в ролях других, подкрепляют такие концепции или ставят их под вопрос. Это, в свою очередь, ведет людей к тому, чтобы поддерживать или изменять собственное ролевое поведение.
Второй подход берет свое начало от Р.Линтона (1936). Впоследствии этот подход стал составной частью функционализма - одной из наиболее влиятельных школ современной социологии. Функционализм рассматривает роли как сущностно предписанные и статические (т.е. неизменяемые) ожидания. Эти предписания коренятся в культуре общества и находят свое выражение в социальных нормах, которые и вводят поведение в русло ролей. Подход культурных предписаний признает, что роли могут часто определяться в связи с другими ролями, однако не считает, что сам процесс взаимодействия может создавать новые роли или модифицировать уже существующие. Хотя, конечно, индивиды могут получать информацию о содержании своих ролей и о том, насколько успешно их исполнение, в ходе взаимодействия с людьми, исполняющими другие роли.
Каким образом социальное окружение заставляет людей правильно выполнять свои роли? Этому служит механизм санкций. Когда кто-то, имеющий определенный статус, ведет себя таким образом, что это расходится с нашими ожиданиями, мы, разумеется, проявляем тем или иным образом свое неудовольствие, раздражение, гнев; и наоборот, если люди исполняют свои роли как должно, мы выказываем им свое одобрение, поощрение. Тем самым социум направляет людей в русло, желательное для общества в целом, по крайней мере - для ближайшего социального окружения.
Сколько-нибудь эффективное изучение социальных ролей при огромном их разнообразии в обществе требует хотя бы самой общей их классификации. Такого рода попытка была предпринята в начале 50-х гг. Т.Парсонсом. Он выделил пять основных параметров, с помощью которых может быть описана любая роль.
1. Уровень эмоциональности. Думается, каждому ясно, что существуют роли, в которых ожидается максимально бесстрастное (и беспристрастное) поведение - работников правоохранительных органов, например. В то же время если столь же эмоционально сдержанно будет вести себя ваша жена (муж), то, вероятно, ваша реакция на это будет не самой положительной.
2. Способ получения. Учитывая, что роль есть поведение, ожидаемое от обладателя определенного статуса, мы вправе ожидать, что характер статуса окажет свое влияние и на характер роли. И в самом деле, рисунки некоторых ролей обусловливаются приписанным характером их статуса; другие же роли приобретаются вместе с приобретаемым статусом (конечно, и те и другие роли их обладателям приходится "разучивать", чтобы правильно исполнять).
3. Масштаб. Некоторые из ролей довольно жестко ограничены определенными аспектами взаимодействия. К примеру, если преподаватель вуза при оценке уровня знаний студента на экзамене будет проявлять интерес не только к тому, как студент усвоил пройденный материал, но и принимать во внимание степень его религиозности или политические убеждения, то это будет означать, что он выходит за рамки роли, а значит исполняет ее неправильно. В то же время, например, рамки отношений между ролью отца и ролью сына раздвинуты гораздо шире, поскольку отца должны заботить самые разнообразные стороны жизни его детей.
4. Степень формализации. Исполнение многих ролей в значительной степени формализовано, т.е. носит заведомо безличностный характер. Таковы практически все роли в большинстве формальных организаций - особенно бюрократических, военных и полувоенных. Здесь правила поведения четко очерчены и предельно обезличены, а диапазоны импровизации невелики (хотя, как показывает теория организаций, и не исключены полностью). Другая крайность - это слабо очерченные роли, такие, как отца или друга, где диапазон для внесения сугубо личных моментов гораздо шире. Вряд ли следует ожидать, что инспектор ГИБДД обязан вникать во все обстоятельства вашей личной жизни, которые привели вас к данному конкретному нарушению правил дорожного движения; если же он будет относиться к одним нарушителям с большей снисходительностью, чем к другим, мы оценим такое исполнение роли как некорректное. И наоборот, исполнение роли друга потребует от вас гораздо более внимательного отношения к слабым и сильным сторонам того, с кем вы взаимодействуете; здесь гораздо большее значение, чем в первом случае, имеет личный статус обоих партнеров.
5. Мотивация. Исполнение различных ролей обусловлено разными мотивами. Вряд ли мы будем ожидать, что бизнесмен затрачивает свои деньги, время и энергию, руководствуясь соображениями процветания своей общины или обогащения нанимаемых им работников; главная его цель - извлечение максимальной прибыли (прежде всего - с целью дальнейшего вложения средств в дело для извлечения еще большей прибыли и т.д.). Политик руководствуется в своих действиях расширением объема личной власти. Работники же органов социального обеспечения ставят своей целью достижение благополучия своих клиентов. Все эти мотивы, разумеется, причудливо переплетены в сложном социальном взаимодействии, где-то отчасти совпадая по своей направленности, где-то противореча друг другу. Вообще из всех критериев классификации ролей критерий мотивации, вероятно, наиболее трудно поддается непосредственному учету и анализу.
Словом, так или иначе любая социальная роль представляет собою сложное, комплексное сочетание конкретного выражения всех этих пяти характеристик. Дальнейшая разработка теории ролей в социологической теории послевоенного периода привела к существенным добавлениям в нее. Так, Э.Гоффман (1959) ввел понятие ролевой дистанции. Им обозначается ситуация субъективного отделения от роли ее исполнителя, когда он не может "сжиться" с нею, не чувствует себя при исполнении роли как рыба в воде. Так, в "Записных книжках" А.П. Чехова описан набросок сюжета, в котором действуют университетский профессор, с отвращением и скукой относящийся к преподаванию и по ночам с упоением занимающийся переплетанием книг, а также посещающий его переплетчик, большой любитель учености (тайно по ночам занимается наукой).
В этот же период разрабатываются концепции ролевого конфликта. Это понятие довольно многозначно и описывает целый ряд довольно типичных ситуаций. (1) Это может произойти в тех случаях, когда индивид обнаруживает, что он (или она) должен исполнять в одно и то же время две или более ролей, причем каждая из них выдвигает несовместимые с другими исполняемыми ролями требования. Такое нередко происходит, например, с теми работающими женщинами, которые должны удовлетворять одновременно ролевым ожиданиям служащей, жены и матери, которые могут вступать между собою в конфликт. (2) Бывают ситуации, когда личность определяет рисунок своей роли иначе, нежели те, кто находятся в связанных с нею ролях, как это происходит, например, в тех случаях, когда у учителя складываются свои собственные представления о том, как должно выглядеть профессиональное поведение педагога, а эти представления оспариваются родителями или местными руководителями системы образования. (3) Может сложиться и так, что чья-то роль оказывается на пересечении внимания двух или более статусных групп, чьи ожидания относительно того, как именно должна исполняться эта роль, противоречат друг другу. В такой ситуации может оказаться, например, мастер, на которого направлены конфликтующие ожидания со стороны менеджеров и со стороны рабочих.
Люди с течением времени вырабатывают свои способы преодоления ролевого конфликта. Существует несколько довольно распространенных способов такого рода, которые обобщил, к примеру, Р. Мертон. Среди них, например, установление для себя степени важности различных ролей - с тем, чтобы в ситуации конфликта отдать предпочтение тому, что представляется более важным; четкое разделение различных сфер жизнедеятельности, где исполняются роли, между которыми возможен конфликт; наконец, шутка.
Еще одной проблемой, которая интересовала социологов в последние годы, была свобода индивидов в ролевом творчестве - возложении на себя ролей и их исполнении. По современным представлениям, она достаточно широко варьирует - прежде всего, в зависимости от того, какие возможности для импровизации допускает соответствующий ей тип статуса. А.И. Кравченко, к примеру, сравнивает исполнение социальной роли с действием в античном театре масок. В представлении актеру предписано произнесение определенного текста, а на лицо его надета неподвижная маска, соответствующая характеру исполняемого персонажа. Сегодня роль этого персонажа исполняет один актер, в завтрашнем представлении - другой, который наденет ту же маску и будет произносить тот же текст. Однако голос, который раздается из ротовой прорези, отражает индивидуальность актера, движения - манеру его игры, а, кроме того, актер вполне может несколько отступать от дословного произнесения текста роли, хотя и не имеет права искажать его смысла. Словом, любая социальная роль допускает возможности импровизации. И, вероятно, определенный отпечаток на характер этой импровизации будет накладывать общая ролевая система, которой обладает данный индивид в соответствии со своим специфическим статусным набором.
3.1.3. Социальный институт
Теперь пришло время поговорить о термине, который вынесен в заголовок данной главы. Понятие социального института характеризует крупномасштабные объединения социальных статусов и ролей, предназначенные для упорядочивания всей общественной жизни. Этим понятием в самом общем виде обозначают устойчивый комплекс формальных и неформальных правил, принципов, норм, установок, регулирующих взаимодействие людей в определенной сфере жизнедеятельности и организующих его в систему ролей и статусов. Совокупность таких систем ролей и статусов и образует, в конечном счете, Большую Систему, именуемую социальной системой.
Понятие института, так же, как и роли, имеет отношение к установлению неких общих для всех образцов поведения, однако институт рассматривается как единица более высокого порядка общности, которая инкорпорирует в себя множество соотносящихся и связанных между собою ролей. Так, школа как социальный институт охватывает роль ученика, роль учителя, роли руководителей учебного процесса (директора, завуча); кроме того, учитывая, что школа довольно плотно связана и с внешним окружением, школа как институт связана с ролями родителей, ролями инспекторов (например, районного управления народного образования), методистов и т.п. Причем эти роли примерно одинаковым образом "расписаны" в каждой из школ, которые в своей совокупности образуют систему школьного образования в данном регионе или даже в обществе в целом.
При этом, разумеется, следует различать социальный институт как совокупность правил взаимодействия от конкретных организаций и социальных групп, функционирующих по этим правилам. Так, понятие "институт моногамной семьи" означает вовсе не отдельную конкретную семью, а просто комплекс одинаковых или очень схожих норм, которым руководствуются в своей повседневной жизнедеятельности бесчисленное множество семей моногамного типа. Другими словами, социальный институт не следует отождествлять с совокупностью лиц, учреждений, организаций, снабженных определенными материальными средствами осуществляющих определенную общественную функцию. Успешное осуществление социальной функции тесно связано с наличием в рамках соответствующего социального института целостной системы стандартов поведения, необходимых для реализации этой функции. Таким образом, с содержательной стороны социальный институт - это не что иное, как набор целесообразно ориентированных стандартов поведения конкретных лиц в типичных ситуациях.
Поскольку правила и нормы, образующие институты, так или иначе отражают различные ценности, которые разделяют члены данного общества, мы можем вынести свое суждение о степени его сплоченности, интегрированности, если знаем, все ли члены общества подчиняются этим правилам и нормам (т.е. исполняют предписанные им роли) и насколько строго они их придерживаются. Кроме того, такая информация дает нам представление о том, насколько глубоко эти нормы интернализованы в мотивациях людей. Мы уже упоминали выше, что под интернализацией имеется в виду процесс, в ходе которого индивид изучает и воспринимает как обязательные для себя лично социальные ценности и нормы поведения, рассматриваемые как уместные в его или ее социальной группе или более широком обществе. Это происходит путем превращения ценностей и норм, задаваемых извне, в глубокие внутренние убеждения.
В теоретической социологии сформировалось целое направление, связанное с изучением устойчивых форм организации и регулирования общественной жизни, - институциональная социология. Здесь исследуется влияние на социальное поведение людей различных социальных нормативных актов и институтов. Сама необходимость возникновения институтов и их функционирования рассматривается в качестве естественноисторической закономерности. С позиций институциональной социологии, социальные институты предназначены для сознательного регулирования и организации жизнедеятельности больших масс людей и постоянного воспроизведения повторяющихся и наиболее устойчивых образцов поведения, привычек, традиций, передающихся из поколения в поколение.
Вообще говоря, понятие социального института пришло в социологию из юридических наук, где оно обозначает комплекс законов и норм, регулирующих социально-правовую деятельность в определенной сфере (к примеру, институт собственности, институт наследования и т.п.). В то же время в социологии это понятие приобрело значительно более широкий смысл и стало обозначать вообще весь спектр социально регулируемого и организованного поведения больших социальных групп.
Таблица 3.1
Типы социальных институтов и их функции
|
Функции |
Типы институтов |
|
Репродукция (воспроизводство общества в целом и отдельных его членов, а также их рабочей силы) |
Брачно-семейные Культурные Образовательные |
|
Производство и распределение материальных благ (товаров и услуг) и ресурсов |
Экономические |
|
Контроль за поведением членов общества (в целях создания условий для конструктивной деятельности и урегулирования возникающих конфликтов) |
Политические Правовые Культурные |
|
Регулирование использования власти и доступа к ней. |
Политические |
|
Коммуникация между членами общества |
Культурные Образовательные |
|
Защита членов общества от физической опасности |
Военные Правовые Коерсивные Медицинские |
В общественной и индивидуальной жизни насчитывается бесчисленное множество самых разнообразных сфер совместной деятельности людей. Вряд ли было бы плодотворным с аналитической точки зрения связывать с каждой из них свой собственный отдельный социальный институт. Целесообразнее было бы провести своеобразную типологию этих сфер деятельности и указать, в рамках какого института осуществляется ее регулирование. Большинство авторов, анализирующих сферы действия и функции социальных институтов, прямо связывают их формирование с необходимостью регулярного и организованного удовлетворения определенных общественных потребностей. Действительно, если мы хотим понять, в чем состоит суть функций того или иного института, мы должны прямо связать ее с удовлетворением потребности. Одним из первых указал на эту связь Э. Дюркгейм: "... Спрашивать, какова функция разделения труда, это значит исследовать, какой потребности она соответствует". Следовательно, если мы хотим составить типологию социальных институтов, нам необходимо выделить наиболее важные социальные потребности, в удовлетворении которых нуждается для своего нормального развития любое общество, и указать те институты, функцией которых является удовлетворение этих потребностей (см. табл.3.1).
Все эти социальные потребности удовлетворяются, конечно, не автоматически, не спонтанно, не сами собой. Для этого необходимы совместные, скоординированные усилия всех членов общества, и эти усилия осуществляются в рамках институтов. Помимо организации совместной деятельности, институты служат также целям распределения различных ресурсов, в которых нуждаются все институты для своего нормального функционирования.
П. и Б. Бергеры, опираясь на "социальный реализм" и теорию социальных фактов Э. Дюркгейма и исходя из того, что важнейшими социальными фактами следует считать социальные институты, вывели целый ряд базовых социальных характеристик, которыми они должны обладать. Кратко рассмотрим эти характеристики.
Институты воспринимаются индивидами как внешняя реальность. Другими словами, институт для любого отдельно взятого человека представляет собою нечто внешнее, существующее отдельно от реальности мыслей, чувств или фантазий самого индивида. В этой характеристике институт имеет сходство с другими сущностями внешней реальности - даже деревьями, столами и телефонами, - каждая из которых находится вне индивида. Он не может, например, пожелать, чтобы дерево исчезло. То же самое относится и к институту.
Институты воспринимаются индивидом как объективная реальность. Фактически это в несколько иной форме повторяет предыдущую характеристику, но не вполне совпадает с ней. Нечто является объективно реальным, когда любой человек согласится с тем, что оно действительно существует, причем вне и независимо от его сознания и дано ему в его ощущениях.
Институты обладают принудительной силой. До некоторой степени это качество подразумевается двумя предыдущими: фундаментальная власть института над индивидом состоит именно в том, что он существует объективно, и индивид не может пожелать, чтобы он исчез по его желанию или прихоти. Нравится нам это или нет, добровольно или против своего желания, осознанно или неосознанно, но мы все вынуждены выполнять предписания и правила, составляющие содержание практически любого из социальных институтов, в рамках которых протекает наша жизнь. В противном случае могут наступить негативные санкции.
Институты обладают моральным авторитетом. Институты не просто поддерживают себя принудительной силой. Они провозглашают свое право на легитимацию - то есть они оставляют за собой право не только каким-либо образом наказать нарушителя, но и вынести ему моральное порицание. Разумеется, институты различаются по степени своей моральной силы. Эти вариации выражаются обычно в степени наказания, налагаемого на нарушителя. Государство в экстремальном случае может лишить его жизни; соседи или сослуживцы могут объявить ему бойкот. В обоих случаях наказание сопровождается чувством негодующей справедливости у тех членов общества, которые причастны к этому.
Институты обладают качеством историчности. Институты - это не просто факты, но исторические факты; они имеют историю. Почти во всех случаях, переживаемых индивидом, институт уже существовал до того, как он родился, и будет после того, как он умрет. Значения, воплощенные в институте, аккумулировались в течение долго времени несметным числом индивидов, чьи имена и лица никогда уже не будут извлечены из прошлого.
3.2. Социальная классификация
Понятие "класс" в самом общем виде используется для обозначения некого множества, состоящего из элементов, каждый из которых обладает, как минимум, одним общим для всех свойством; именно наличие этого общего свойства и позволяет объединить их все в единый класс. Каждый из этих элементов может выступать в качестве выразителя и представителя своего класса.
Что касается термина классификация, то, взятый одновременно с определением "социальная", он означает не что иное, как систему больших групп людей, расположенных в иерархическом (т.е. соподчиненном) ряду, образующих в своей совокупности общество в целом. Само понятие "социальный (или общественный) класс" ввели в научный оборот в начале XIX века французские историки Тьери и Гизо, вкладывая в него при этом главным образом политический смысл, показывая противоположность интересов различных общественных групп и неизбежность их столкновения. Примерно в тот же период ряд английских экономистов предприняли первые попытки раскрыть внутреннее строение классов, их "анатомию".
Однако по-настоящему активное использование этого термина в социологии и других социальных и политических науках начинается с К.Маркса. И, хотя сам Маркс не дает четкого и однозначного определения понятия "класс" (как мы увидим ниже, это сделал В.И. Ленин), принимая его как нечто само собой разумеющееся и хорошо всем известное, анализ классовой структуры индустриального капитализма XIX столетия занимает в его трудах огромное место. В своих работах понятие класса Маркс использует, прежде всего, в экономическом смысле, хотя имеются различия во взглядах на то, что же считать решающими экономическими детерминантами.
3.2.1. Марксистская традиция в классовом анализе
Маркс производил анализ классов, главным образом, в аспекте экономической жизнедеятельности общества, а именно - отношений собственности на капитал и средства производства. Он подразделял население на тех, кто обладает собственностью на средства производства, и на тех, кто лишен такой собственности - на капиталистов и пролетариат. Правда, при этом признавалось существование и других очень больших групп, которые не находили места в этой структуре, таких, как крестьяне и мелкая буржуазия, однако Маркс был твердо убежден, что они представляют собой пережитки докапиталистической экономики, которые будут стремительно исчезать, "размываться" по мере все большего созревания капиталистической системы. В марксистской традиции введение понятия "класс" было более чем просто способом описания экономического положения различных социальных групп, поскольку Маркс рассматривал классы не только как удобную аналитическую модель, но как вполне материальные коллективности и реальные социальные силы, способные изменять общество.
В то же время, хотя экономический подход Маркса подчеркивает, прежде всего, объективные факторы, он был также очень хорошо осведомлен и о субъективном измерении, которое называл классовым сознанием. Очень часто, утверждал он, существует расхождение между объективными обстоятельствами и субъективным осознанием, которое имеют люди о своем положении в классовой системе. Достаточно часто люди могут заблуждаться относительно своей реальной позиции в обществе - о таком случае Маркс говорит как о ложном сознании. Одной из важнейших предпосылок успешной революции со стороны эксплуатируемого класса как раз и является возрастание классового сознания, то есть осведомленность людей о том, что они действительно являются угнетаемой группой, и это их общая судьба. Непрерывное стремление капиталистов к извлечению прибыли ведет к эксплуатации пролетариата, и потому, как был убежден Маркс, - к его непрерывной пауперизации. В таких условиях рабочие должны развивать в себе классовое сознание, и пролетариат должен расти от бытия в качестве класса "в себе" (т.е. просто экономически определенной категории, не обладающей самосознанием) до становления в класс "для себя", состоящий из рабочих с классово осознанным взглядом на мир и готовый вступить в классовый конфликт с капиталистами.
Макс Вебер, общий подход которого к социологии был во многих смыслах долгосрочной конфронтацией с Марксом, в принципе признавал правильность марксова разделения населения на классы по признаку наличия или отсутствия собственности на капитал и на средства производства. Однако он считал такое разделение слишком грубым, одномерным, упрощенным и предлагал дополнить его градацией в соответствии с экономическими различиями в емкости рынка труда. Класс трактуется Вебером как группа людей, обладающих одинаковыми жизненными возможностями. Классовая позиция, согласно Веберу, детерминирует возможность того, что жизнь индивида будет следовать определенным паттернам. Это означает, что, вследствие определенной общности доступа к ограниченным ресурсам, существует сильная вероятность того, что люди внутри одного класса, имеют схожие биографии, поведение и намерения в смысле того, чего они желают и чего реально достигают в этом конкретном обществе.
Одним из источников емкости рынка товаров и услуг выступает капитал, а квалификация и образование наемных работников формируют другой рынок - труда, который тоже должен приниматься во внимание при классовом анализе. Другими словами, предлагалось рассматривать в качестве критерия классификации не только собственность на средства производства, но и собственность на рабочую силу. Поскольку владельцы собственности на средства производства образуют класс, те собственники рабочей силы, чья квалификация оказывается редкой на рынке и которые, благодаря этому, будучи наемными работниками, получают высокое жалование, также конституируются в класс. Таким образом, Вебер выделял в капиталистическом обществе уже не два, как Маркс, а четыре основных класса в соответствии с теми позициями, которые они занимают на товарном рынке (что определяется размерами собственности на средства производства) и на рынке труда (что определяется уровнем квалификации) - см. табл.3.2. Позиции же, занимаемые классом на том или ином рынке, детерминируют жизненные шансы, получаемые его представителями, т.е. возможности, которыми обладает индивид для того, чтобы претендовать на получение определенной доли производимых в обществе товаров экономического и культурного характера.
Классовый конфликт, по Веберу, - это действительно общераспространенное явление, но он с наибольшей вероятностью возникает между группами с непосредственно противостоящими интересами - например, скорее, между рабочими и менеджерами, нежели прямо между рабочими и капиталистами. Вебер отмечал также немаловажное значение других принципов стратификации, которые отличались от чисто классовых, а именно - социальной репутации или статуса, а также власти.
Таблица 3.2
Система классов в капиталистическом обществе по М.Веберу
|
Класс |
Позиции на рынке товаров |
Позиции на рынке труда |
|
Буржуазия (класс собственников капитала) |
высокие |
- |
|
Профессионалы (класс интеллектуалов, администраторов и менеджеров) |
- |
высокие |
|
Мелкая буржуазия (класс мелких предпринимателей и торговцев) |
низкие |
- |
|
Рабочий класс |
- |
низкие |
Современные подходы к анализу классовой структуры часто отвергают марксистское определение. В продвинутых, т.е. развитых обществах диверсификация собственности и преобладание ее акционерной формы, а также отделение владения капиталом от менеджмента и контроля над индустрией делают отсутствие концентрированной в одних руках собственности на капитал столь широко распространенным явлением, что это не дает возможности провести четкого различия между группами с различным экономическим положением - например, между менеджерами и фабричными рабочими. Не сбылось и предсказание Маркса о пауперизации (что отмечал еще в конце прошлого века Э. Бернштейн).
Тем не менее, говорить о полном отказе от марксистских подходов к классовому анализу общества было бы преждевременно. Убедительная логика, четкая внутренняя связь различных разделов всей марксовой теории заставляет некоторых социологов вновь и вновь обращаться к марксистской методологии, на которой, например, в значительной степени основаны рассматриваемые ниже подходы к классовому анализу Э. Райта и его коллег.
3.2.2. Немарксистские подходы к определению классов
В различных социологических школах - например, американской и английской - классовые теории развивались в несколько различных направлениях. Послевоенные американские социологи вообще рассматривали свое общество как бесклассовое. Это происходило отчасти вследствие того, что они полагали, будто уже не существует резких перепадов в распределении материального вознаграждения (которое они располагали по ранжиру вдоль непрерывного континуума), отчасти - из-за их убежденности, что индивидов в современном обществе можно вполне правомерно распределять в классы по множеству критериев и факторов, не связанных с экономически определенным классом, таких, как род занятий, религия, образование, этническая принадлежность. Они принимали, скорее, точку зрения Вебера относительно статуса и разрабатывали многомерный подход, который трактовал социальный статус и престиж как независимые факторы, которые ослабляли или даже вытесняли экономически детерминированный класс. Большинство иерархических схем профессиональных шкал, используемых в исследовании неравенства, просто предполагали, что профессии могут, скорее, быть ранжированы по принципу "лучше" или "хуже", нежели по другим - соответствующим доходу и престижу, которые получают их обладатели.
Британские социологи в этот период первоначально принимали в качестве решающей детерминанты класса разделение труда и определяли основной принцип классового деления как границу между физическим и нефизическим трудом. Это, как тогда представлялось, должно было соответствовать основным различиям в экономических и социальных условиях жизни. Такое деление было даже принято в качестве официально-статистического и по итогам переписи 1951 г. сформировало основу Британского Генерального Регистра классификации социо-экономических групп (SEG - Socio-Economic Groups). Эти социо-экономические группы включают в себя людей, чьи жизненные стили (или образы жизни) схожи в отношении социального, культурного и досугового поведения, и люди помещаются в SEG, прежде всего, на основе их профессиональных занятий и профессионального статуса. Число статусов первоначально составляло тринадцать, а к 1961 г. увеличилось до семнадцати. Существует сжатая версия шести социо-экономических классов, которые описываются как (1) профессионалы; (2) работодатели и менеджеры; (3) клерки - промежуточные и младшие работники нефизического труда; (4) квалифицированные работники физического труда и самостоятельные (самонанимаемые) непрофессионалы; (5) полуквалифицированные работники физического труда и обслуживающий персонал; (6) неквалифицированные работники физического труда.
Такого рода разграничение носило в значительной степени искусственный характер, и в теоретическом классовом анализе социологи редко используют эту классификацию; однако нельзя не признать, что она, в конечном счете, проистекает из веберовского замечания о жизненных шансах. Так или иначе, это деление не является широко употребимым в социологии, поскольку в развитых обществах экономические и социальные условия многих видов интеллектуального труда (во всяком случае, более низкого уровня) становятся все более похожими на те, в которых работают и живут работники физического труда; не существует и значительных различий между теми, кто находится у подножия и на вершине лестницы занятий физического труда. Теперь класс определяется, скорее, по критериям рыночных и трудовых ситуаций. Рыночная ситуация относится к материальному вознаграждению и жизненным шансам (таким, как оплата работодателем дополнительных льгот, страховок и иных материальных благ), безопасности и возможностям служебного продвижения. Трудовая ситуация имеет отношение к характеру решаемых трудовых задач, технологии производства и структуре социальных отношений в системе контроля в фирме. Предполагается наличие согласованности между этими факторами в том смысле, что рыночное вознаграждение и трудовые условия прогрессирующим образом улучшаются по мере восхождения по классовой иерархической лестнице. Значительное внимание уделялось процессу, именуемому структурализацией, в ходе которого классы могут трансформироваться из экономических категорий в социально значимые группы. Факторы, детерминирующие структурализацию, включают в себя, в частности, проживание в сравнительно однородных по составу, моноклассовых общинах, низкие показатели социальной мобильности, которые удерживают людей в рамках одного класса, и общность жизненных стилей, которые ведут к превращению классов в идентифицибельные группы. Различимость классов может дополняться вариациями в разделяемых социальных ценностях и в политической идентификации.
Приложение этого общепринятого определения, которое теперь уже довольно близко основывается на веберианском подходе к классу, не всегда легко осуществимо на практике. Критерии в принципе учитывают разнообразие классов, основанное на различных уровнях вознаграждений, различных типах трудовых ситуаций и различных их комбинациях. И, тем не менее, точная идентификация нескольких основных классов - это сегодня дело, скорее, интерпретации, нежели самоочевидного и объективно детерминированного бытия. Теперь общепринятой социологической моделью классовой структуры в некоторых странах (например, в Великобритании) является разделение населения на три класса - рабочий, промежуточный и высший. Работники физического труда относятся к рабочему классу; работников не-физического труда низкого уровня, таких, как клерки и низшие техники, относят к промежуточному классу; а менеджеров, администраторов и профессионалов - к высшему. Некоторые социологи помещают в рабочий класс и канцелярских работников, но это не общепринятый взгляд. В то же время, как мы видим, в эту схему опять не вписываются крупные капиталисты, а также мелкие и средние предприниматели.
Что касается американской социологии, то ее в вопросе о классовой структуре характеризует значительное разнообразие взглядов и направлений. Укрупненно можно было бы выделить два основных подхода - немарксистский и марксистский (или направления, близкие к ним), интерес к которым в 70-80-е гг. в США заметно возрос. Для немарксистского направления характерно выделение в классовой структуре просто "высших" и "низших" классов. Если быть более точным, то традиционное деление придерживается четырехчленной структуры:
Высший класс (Upper Class), отличающийся наиболее высокими размерами благосостояния и власти.
Средний класс (Middle Class), который образуется весьма пестрым конгломератом социальных групп - от предпринимателей средней руки до среднеоплачиваемых инженеров и клерков.
Рабочий класс (Working Class), объединяющий работников физического труда.
Низший класс (Underclass), включающий в себя, как правило, представителей этнических меньшинств, а также женщин, занятых на самых низкооплачиваемых, наименее безопасных и наименее привлекательных рабочих местах.
В то же время большинство социологов отчетливо осознают, что такого крупномасштабного деления для более углубленного анализа классовой структуры явно недостаточно. Они стараются найти более тонкую градацию классового деления современной Америки. Так, Р.Ротмэн в своей монографии "Неравенство и стратификация в Соединенных Штатах" поступает достаточно прямолинейно: он просто выделяет слои внутри среднего класса, присоединяя их к трем другим классам с указанием примерной доли каждого из них в общем объеме населения (см. табл. 3.3).
Затем он детально рассматривает каждый из названных классов, их состав, особенности жизненного стиля и политического поведения. В основу же определения социальной иерархии Ротмэн, как и большинство западных социологов, кладет размер дохода. То, что он называет классом "предпринимателей" включает в себя городскую и сельскую мелкую буржуазию. Не обходит Ротмэн и вопрос о характере распределения: согласно приведенным им данным, 0,5% процента населения владеют 20,4% активов, тогда как 40% американцев обладают менее, чем 3% общего богатства, находящегося в руках частных лиц. Отметим, что, производя свою классификацию, автор не разделяет социальную структуру и структуру занятости населения: так, в состав рабочего класса, помимо индустриальных и сельскохозяйственных рабочих, включены работники сферы услуг - одна из наиболее многочисленных профессиональных категорий в современной Америке.
Таблица 3.3
Структура современного американского
общества по Р.Ротмэну
|
Класс |
Уд. вес (%) в населении США |
|
высший |
1-2 |
|
высший средний |
5-10 |
|
предприниматели |
5-10 |
|
низший средний |
20-25 |
|
рабочий класс |
50-60 |
|
низший класс |
10-15 |
На этот же момент обращает внимание и другой американский социолог - Чарльз Андерсон. Он подчеркивает, что рост численности занятых в сервисном секторе отражает изменения, происходящие в структуре занятости, но отнюдь не в социальной композиции общества. В целом ряде своих работ Ч.Андерсон выдвигает тезис о возникновении "нового рабочего класса". Традиционный рабочий класс, по мнению автора, представлен, главным образом, "синими воротничками" и составляет 40-45% глав семейств в совокупной рабочей силе страны. В дополнение к нему "новый рабочий класс" состоит из наемных служащих ("белых воротничков"), причем основу его образуют ученые, инженеры и техники, вовлеченные в производство; кроме того, Андерсон относит сюда работников образования и здравоохранения, а также большинство управленческих, торговых и офисных работников. Автор представляет развернутую характеристику классовой структуры США в начале 70-х гг. (см. табл. 3.4).
Несмотря на некоторую противоречивость предлагаемых категорий, автор дает достаточно убедительную и, по мнению многих исследователей, близкую к действительности картину классового строения американского общества.
Среди американских социологов, опирающихся на марксистское понимание класса, следует выделить работы Эдварда Райта. В своей монографии "Классовая структура и определение дохода" он подчеркивает, что игнорировать общественные отношения производства означает отвергать одну из фундаментальных причин неравенства при капитализме.
Таблица 3.4
Классовая структура США по Ч. Андерсону
|
Классы |
% в общем объеме |
|
(1) Капиталистический класс |
0,5-2 |
|
(2) Старый средний класс |
9 |
|
В том числе: |
|
|
"самостоятельные бизнесмены" |
3 |
|
"самостоятельные специалисты" |
4 |
|
фермеры |
2 |
|
(3) Новый рабочий класс |
19 |
|
В том числе: |
|
|
специалисты |
12 |
|
управляющие-администраторы |
7 |
|
(4) "Белые воротнички" |
23 |
|
В том числе: |
|
|
торговые работники |
6 |
|
конторские работники |
17 |
|
(5) "Старый рабочий класс" |
35 |
|
В том числе: |
|
|
высококвалифицированные рабочие |
11 |
|
полуквалифицированные рабочие |
17 |
|
неквалифицированные рабочие |
5 |
|
сельскохозяйственные рабочие |
2 |
|
(6) Работники сферы услуг |
12 |
Райт справедливо указывает на теоретические и практические сложности, возникающие при выявлении классовой принадлежности наемных работников из числа "белых воротничков" - менеджеров, специалистов разного уровня, техников. В связи с этим он выдвигает новое положение о "противоречивых локациях внутри классовых отношений". К таким "локациям" Райт относит: менеджеров и супервайзеров (располагаются между буржуазией и рабочим классом), "полуавтономных служащих" (между рабочим классом и мелкой буржуазией), а также мелких нанимателей рабочей силы (между буржуазией и мелкой буржуазией). Сама же мелкая буржуазия как класс - это скорее реликт простого товарного производства, нежели продукт капитализма (см. рис. 3.1).
Итоговые результаты анализа проведенной Э. Райтом и его коллегами анализа классовой структуры США таковы: самый многочисленный класс общества - рабочий: рабочие вместе с теми, кто занимает противоречивые, но близкие к ним локации, составляют от 50 до 60 % населения. В то же время Райт указывает на одну немаловажную деталь: большинство нынешних рабочих составляют женщины и представители этнических меньшинств (minorities).
Рис.3.1. Классовая структура США по Э. Райту
В последнее время западных социологов все больше занимает проблема изучения полового состава различных классов. Так, критика традиционного подхода к классовому анализу состоит, в частности, в том, что он концентрирует свое внимание на мужчинах и игнорирует женщин. К примеру, в Великобритании женщины составляли в начале 80-х гг. около 43 процентов всей занятой рабочей силы. Женщины, работающие в сфере нефизического труда, сегодня сосредоточены в значительной степени в небольшой группе занятий, в основном, в ограниченном круге профессий, а также на канцелярских и торговых должностях, а в сфере физического труда - на неквалифицированных фабричных работах (например, уборка). Их профессиональные занятия имеют тенденцию отделяться от мужских - определенные должности и специальности вообще в широком масштабе резервируются именно для женщин. Они имеют также более низкий по сравнению с мужчинами уровень рыночного вознаграждения. Если бы участие женщин во всех сферах занятости было равномерным, игнорирование полового разделения не могло бы повлиять на способ, каким изучается классовая структура. Но поскольку это не так, у социологов, которые исследуют профессиональную занятость, имея в виду только или главным образом мужчин, могут сложится искаженные представления о форме классовой структуры, поскольку, игнорируя женщин, они выпускают из рассмотрения значительные пласты в общей структуре занятости.
Вообще теоретические и практические результаты трактовки мужчины как центральной фигуры в классовом анализе являются предметом широкого обсуждения в социологии. Одной из центральных проблем здесь является превращение семьи в единицу анализа в эмпирических исследованиях класса, и это ставит вопрос о передаче и закреплении сложившегося материального и культурного неравенства в последующих поколениях (при изучении, например, социальной мобильности). Правда, для того, чтобы приписать семье определенную классовую позицию, необходимо обусловленно определить классовые позиции всех членов семьи на основе рода занятий одного из членов - мужа/отца, рассматриваемого в качестве главы домохозяйства и главного кормильца. Практика эмпирических исследований показывает, что в большинстве случаев выполнение этого условия становится проблематичным. Если, например, мужу и жене приписываются, исходя из их индивидуальных профессиональных занятий, различные классовые позиции, то классовая позиция семьи не может считаться четко очерченной. Кроме того, образы жизни тех семей, где заработок (доходы) приносят двое, могут существенно отличаться от других, принадлежащих тому же классу, где зарабатывает лишь один. Плюс к этому, некоторые феминисты полагают, что в классовой теории несправедливо игнорируется выполнение женщиной неоплачиваемой работы по дому, поскольку эта домашняя работа поддерживает силы членов семьи на оплачиваемой работе, помимо этого, они заняты еще и репродуцированием следующего поколения занятых.
3.3. Теории социальной стратификации
3.3.1. Классификация или стратификация?
Термин "стратификация" еще сравнительно недавно рассматривался в советской социологической науке как символ "тлетворного влияния Запада". В своем стремлении к утверждению и поддержанию мифа о непрерывном движении к социальной однородности социалистического общества идеологи от науки бдительно искореняли любые намеки о том, что неравенство людей, по сути дела, вечно, а тем более - всякую мысль о том, что это неравенство может служить источником постоянного саморазвития общества (хотя вообще-то такая мысль вполне соответствует принципам диалектики). Всякие предположения о стратифицированности советского общества, о наличии в нем "верхов" и "низов", "элиты" и "дна" жестоко пресекались (тем более, что и сама эта терминология была не "нашей", а "буржуазной"). Именно поэтому, как утверждает Р. Рывкина,
"...никакие исследования реального распоряжения собственностью, реальной дифференциации по размерам дохода и объему власти не велись. Проблематика эта жестко контролировалась многими социальными институтами: цензурой, прессой, издательствами, партией. В результате население СССР полвека не знает, из каких групп состоит то общество, в котором оно живет".
Другими словами, советская общественная наука при описании социальной структуры прибегала исключительно к принципу классификации, отвергая стратификационный подход и объявляя его лженаучным.
Между тем оба этих подхода никоим образом не могут исключать друг друга. Это просто две измерительные линейки с различными масштабами. Понятие "класс", удобное и уместное при макроподходе, оказывается явно недостаточным, когда мы попытаемся рассмотреть интересующую нас структуру более детально. Кроме того, для выработки системного подхода одного лишь экономического измерения, которое предлагает нам марксистский классовый подход, явно недостаточно. Поэтому и теоретические, и практические политического и административного характера потребности заставляют нас искать иные методики измерения социальной структуры.
Здесь и открываются те возможности, которые как с аналитической, так и с практической точки зрения предоставляет измерение стратификации. "Страта" (strata) в переводе с латыни означает не что иное, как "слой". А что представляют собою выделенные тем же Ротмэном внутри среднего класса промежуточные группы - "высший средний", "предпринимательский" и "низший средний" классы? Их можно было бы назвать "субклассами", а точнее - различными иерархически организованными слоями одного и того же среднего класса. То же самое мы могли бы сказать о "противоречивых локациях внутриклассовых отношений" Э. Райта. Таким образом, стратификацион-ное измерение - это не что иное, как достаточно тонкая градуировка слоев внутри класса, позволяющая провести более глубокий детализированный анализ социальной структуры.
П. и Б. Бергеры описывают это довольно образно:
“ Понятие стратификации совершенно преднамеренно возбуждает геологическое воображение. Оно предполагает некую гору, в которой один над другим размещаются различные слои камня и почвы. Это как раз тот образ, который данное социологическое понятие хочет предложить. Существует дополнительное предположение, согласно которому нужно вскрыть поверхность для того, чтобы обнаружить точную организацию слоев. Горы очень редко можно увидеть в разрезе, чтобы с одного взгляда можно было понять, какова их геологическая стратификация. То же самое справедливо в отношении обществ. Поэтому любое социологическое исследование стратификации требует большой работы, чтобы раскопать или удалить поверхностные материалы, которые скрывают от взгляда то, что реально происходит на глубине. Более того, социологи, подобно геологам, не хранят в тайне друг от друга свои проекты раскопок” .
Однако это только один из аспектов понятия стратификации. Другим является тот подход, начало которому положил М.Вебер. Мы уже говорили выше о предложенной им модели классовой дифференциации общества. Однако он выдвигал и другие принципы определения социального неравенства. Во-первых, тип стратификации, основанный на статусе. Статус относится просто к степени социальной оценки, которой удостаивается индивид или группа. Нет нужды говорить, что очень часто между статусом и классом существует тесная связь. Но эта связь не является необходимой или универсальной. Так, бывают случаи, когда люди занимают высокую позицию в классовой системе, но не приобретают сравнимого статуса. Простым примером тому может служить богатый выскочка, стремящийся войти в состав аристократического общества. И наоборот, могут быть люди или группы с высоким статусом, которые в классовой системе занимают сравнительно низкие позиции. Примером тому могут быть военные во многих обществах. Тесно связано со статусом веберовское понятие сословия как страты. Сословие (это слово, конечно, употребляется здесь не в смысле собственности, а как пример - когда люди говорят о буржуазии как о третьем сословии во времена Французской революции) понимается Вебером как социальная группа, в которой индивид рожден и в которой он остается под воздействием добродетели, которую Вебер называет кодексом чести. Отсюда следует, что попасть в систему сословий значительно труднее, чем продвинуться в классовой системе. В последней главным механизмом мобильности является приобретение экономических средств. В сословной системе этого, конечно, недостаточно; можно купить множество вещей, но нельзя купить факт своего рождения - неважно, сколько у тебя денег. Строго говоря, при совершенной системе сословий никому невозможно продвинуться, хотя, нарушив положения кодекса чести, некоторые люди могут опуститься ниже. В то же время в реальной жизни возможности вхождения в сословную систему существуют, и одной из наиболее важных является вступление в брак. Вступив в брак с тем, с кем надо, можно как бы исправить факт своего рождения.
Кроме того, согласно Веберу, существует стратификация, базирующаяся на власти. И это опять же может быть связано или не связано и с классом, и со статусом. Власть определяется Вебером довольно просто - как способность осуществлять свои намерения в обществе даже вопреки сопротивлению других. В обсуждаемой стратификации, основанной на власти, Вебер также использует такие понятия, как "политический класс" или "партия". Другие социологи предпочитают пользоваться понятием элиты. Какое бы понятие ни использовалось, совершенно ясно, что все общества стратифицированы не только с точки зрения доступа людей к ограниченным ресурсам и статусу, но также и к власти. Некоторые группы в этом отношении более могущественны, чем другие. Поэтому мы можем говорить еще об одном типе веберовской стратификации - политическом.
Еще одно ключевое понятие стратификации (особенно в американских исследованиях) - это стиль жизни. Это понятие, впервые введенное Вебером, относится к общей культуре или к способу жизни различных групп в обществе. Некоторые американские социологи делали акцент на стиле жизни вместо экономических факторов, и думали посредством этого обеспечить недвусмысленно немарксистский способ исследования стратификации. Это в особенности справедливо в отношении исследований стратификации в Америке, которые стимулировала работа Ллойда Уорнера. В 30-40-е годы Л. Уорнер провел подробное полевое исследование социальной структуры общины Ньюберипорт в штате Массачусетс (следуя обычному правилу анонимности при полевых работах, Уорнер назвал эту общину "Янки сити"). При этом в качестве основного типологического признака он взял репутацию, точнее то, как определяли чью-то классовую принадлежность его соседи и земляки.
Исследование Уорнера интересно также тем, что это одна из немногих работ, где показано различие доминирующих духовных ценностей у представителей различных страт - в частности, моральных. Уорнер разделил общину, которую он изучал, на шесть классов: вначале на три - высший, средний и низший, а затем каждый из них еще на два - высший и низший. Таким образом, он получил шесть страт, проранжированных от высшей-высшей (ведущей свое происхождение от старых семей Новой Англии) до низшей-низшей (нечто вроде люмпенов, расположенных на социальной лестнице ниже пролетариата). Проводя свое исследование, Уорнер пытался выявить тот особый стиль жизни, общий для большинства членов каждой страты, причем, те его стороны, которые были бы не слишком прямо связаны с очевидными различиями в доступе к экономическим ресурсам. Например, он проводил различие между вышеупомянутыми высшей-высшей и низшей-высшей стратами, которое состояло в более позднем выходе второй на этот социальный уровень. В некоторых случаях индивиды из низшей-высшей страты имели гораздо больше денег, чем люди высшей-высшей страты, и, тем не менее, они лезли из кожи вон, стараясь хоть в чем-то превзойти стиль жизни последних. Наилучшее прилагательное, которым можно было бы описать стиль жизни высшей-высшей страты, - "спокойный". Это, по мнению Уоррена, довольно резко отличалось от стиля жизни высшего-среднего класса (из которого, кстати, лишь недавно вышли большинство представителей низшего-высшего класса). В высшем-среднем классе, с каких бы позиций их ни оценивать, результаты чьих бы то ни было экономических устремлений отображаются явно, открыто, иногда даже с некоторой долей агрессивности. Напротив, стиль жизни высшего класса диктует, чтобы богатство не выставлялось напоказ, было, насколько это возможно, скрыто. Соответственно этому, существует также различие в этосе каждой из страт. Скажем проще: общую характеристику этоса среднего класса можно было бы выразить словом натиск. Однако те ценности, которые в среднем классе рассматриваются как нормальные здоровые амбиции, высшим классом оцениваются как некая непристойная напористость и вульгарность.
Такого же рода различия в этосе существуют и ниже по социальной шкале. Так, Уорнер показал, что разграничительная линия между тем, что он называл высшей-низшей и низшей-низшей стратами, носит, прежде всего, моральный характер. Высшая-низшая страта (скорее всего, та страта, которую марксистские социологи назвали бы рабочим классом) бедна, в некоторых случаях, возможно, столь же бедна, как и члены страты, расположенной ниже нее, однако ее представители воодушевляются этосом тяжелой работы, дисциплины, энергии и амбиций. Напротив, индивиды низшей-низшей страты ("дно" - если не люмпены, то очень близко к ним) полностью лишены таких добродетелей. Там превалирующим этосом выступает сиюминутное наслаждение и презрение к тем вознаграждениям, к которым стремятся люди в других стратах. В каком-то отношении возникает поистине курьезное сходство между самой высшей и самой низшей стратами в уорнеровской схеме - в смысле этоса презрения к амбициозным устремлениям. Что касается господствующего этоса среднего класса, то он, в соответствии с анализом Уорнера, доминирует в большей части его классовой системы. Проходя сверху вниз, этос среднего класса распространяется от низшего-высшего класса до высшего-низшего. В этих стратах большинство индивидов исполнены добросовестного стремления к улучшению своей экономической ситуации. Что же касается людей на двух крайних полюсах системы - на самом верху и на самом дне, то они созерцают всю эту кипучую активность с сардонической отрешенностью.
Наконец, нельзя не упомянуть точку зрения еще одной из школ, еще недавно одной из наиболее известных и популярных в современной теоретической социологии. Речь идет о структурно-функционалистской школе (главным образом - в американской социологии), которая разработала собственный подход к решению проблемы стратификации. Он был действительно очень влиятельным в течение какого-то периода времени, хотя, вероятно, достаточно сказать, что в последние годы это влияние пошло на убыль. Какие бы критерии для детерминации положения в стратификационной схеме ни использовались (а социологи этой школы испытывали на себе, прежде всего, влияние Вебера), акцент здесь делался на том, что историческая миссия стратификации состоит в поддержании функционирования общества путем обеспечения мотивации и вознаграждений членов общества. Для обеспечения нормальной жизнедеятельности общества необходимо, чтобы в нем выполнялись определенные задачи. Чтобы выполнять их, люди должны быть мотивированы на это и затрачивать усилия на выполнение этих задач. Наилучшим инструментом мотивации служат вознаграждения, присваиваемые за успешное исполнение этих задач. Другими словами, стратификация функционирует как своеобразная система кнута и пряника. Это выглядит, как если бы общество говорило людям: "Делайте то, чего от вас ожидают, и вы сохраните или повысите свой ранг с определенными привилегиями. Если вы откажетесь от выполнения того, чего от вас ожидают, то либо вы не удержите своего статуса, либо вас вышвырнут из него". Понятно, что, в отличие от марксистского акцента на классовой борьбе, здесь делается упор на интеграции и стабильности общества.
В принципе, при изучении стратификации в зависимости от тех целей, которые ставит перед собой исследователь, возможен достаточно широкий произвол при выборе критериев стратификационного пространства. В конце 80-х годов Т. Заславская провела довольно убедительный углубленный стратификационный анализ советского общества, приняв за главную точку отсчета дихотомию "сторонник перестройки - противник перестройки". Словом, следует согласиться с мнением Питера и Бриджит Бергеров, утверждающих, что "все человеческие общества стратифицированы, но они сильно отличаются друг от друга по критериям стратификации".
3.3.2. Квантификация социального пространства
Напомним основные положения концепции П. Сорокина. Он вводит понятие социального пространства, называя этим термином совокупность всех социальных статусов данного общества. При этом он убедительно и настойчиво предостерегает не смешивать и не отождествлять социальное пространство (и социальную дистанцию, разделяющую статусы) с геометрическим пространством (и геометрической дистанцией, разделяющей физические тела индивидов). В то же время он прибегает к аналогии их, указывая, что “ определение более или менее удовлетворительного геометрического положения требует учета целой системы пространственных координат геометрической вселенной. То же относится и к определению "социального положения индивида” . Давайте воспользуемся этой аналогией и попытаемся для наглядности изобразить социальное пространство в осях декартовой системы координат (рис.3.2). Пространство это трехмерное - в соответствии с основными тремя формами социальной стратификации, определяемыми П.Сорокиным, и поэтому описывается тремя осями координат - экономический статус, политический статус, профессиональный статус.
Рис.3.2. Оси координат и координатные плоскости
социального пространства
Таким образом, социальная позиция (общий социальный статус) каждого индивида i, являющегося составной частью данного социального пространства, описывается с помощью трех координат (xi , yi , zi ) на этих осях. Совокупность индивидов, обладающих такими же (или близкими по значению), как у индивида i, социальными координатами (то есть экономическими, политическими и профессиональными статусами), образуют страту. Статус страты можно описать совокупностью координатных интервалов {(x2 - x1), (y2 - y1), (z2 - z1)}. Принимая такую "топологическую" логику изучения стратификации, необходимо иметь в виду следующие соображения.
Прежде всего, отметим, что выбранная нами система координат описывает исключительно обобщенные социальные, но отнюдь не личные статусы индивида. Кроме того, из множества самых разнообразных статусов мы вслед за П.Сорокиным выбрали основные, решающим образом детерминирующие социальную позицию индивида. И даже среди этих главных статусов ни одна из координат не сможет помочь описать социальный статус исчерпывающим образом. К примеру, профессиональный статус индивида может быть чрезвычайно высок, а экономический - являть собою жалкое зрелище (как это происходит сегодня со множеством преподавателей вузов и научных работников), и наоборот. При одном и том же экономическом положении люди могут иметь совсем не одинаковые политические и профессиональные статусы, а значит - принадлежать к различным стратам.
И еще один важный момент. Может сложиться ситуация, когда индивид, обладая высоким статусом по одной из осей координат, в то же время имеет невысокий статусный уровень по другой оси. Такое явление именуется в социологии статусной несовместимостью. Например, индивиды с высоким уровнем приобретенного образования, которое обеспечивает высокий социальный статус вдоль профессионального измерения стратификации, могут быть занимать плохо оплачиваемую должность и поэтому будут обладать низким экономическим статусом. Понятно, что люди, страдающие от статусной несовместимости, будут испытывать не просто неудобство, а прямое недовольство таким положением вещей. Поэтому большинство социологов справедливо полагают, что наличие статусной несовместимости будет способствовать росту возмущения среди таких людей, и они будут поддерживать радикальные социальные изменения, направленные на изменение стратификации.
Вообще от статусной несовместимости страдают не только индивиды, но и общество в целом: если она распространена в обществе достаточно широко, то это свидетельство его нестабильности, неустойчивости, и социальная система будет стремиться возвратиться в состояние более устойчивого равновесия. Это, например, отчетливо проявляется сегодня в стремлении многих российских нуворишей в политику: они более или менее ясно осознают, что достигнутый ими высокий экономический уровень ненадежен без совместимости со столь же высоким политическим статусом. Аналогичным образом небогатый человек, получивший достаточно высокий политический статус (будучи, скажем, избранным в депутаты Государственной Думы), неизбежно начнет использовать вновь обретенное положение для соответствующего "подтягивания" своего экономического статуса. В результате приведения различных статусов в соответствие требуемое равновесие восстанавливается, происходит статусная кристаллизация.
Статусная несовместимость (весьма слабо изученная в отечественной социологии) может при определенных условиях вырасти в довольно серьезную проблему. Сеймур Липсет, ссылаясь на многочисленные американские исследования, указывает, что "когда люди занимают несовместимые статусные положения, два взаимопротиворечивых статуса могут породить реакции, отличные от действий каждого из них, взятого само по себе, а иной раз даже вызвать к жизни более экстремистскую реакцию".
Таким образом, знание одной координаты не может описывать социального статуса в целом. Две координаты описывают статус уже более определенно и жестко. В системе координат социального пространства определение диспозиции интересующего нас объекта (будь то индивид или целая страта) могло бы происходить путем выявления координат эпипроекции какой-то точки (если речь идет об индивиде) или объемной фигуры (страта) на каждую из трех плоскостей: политико-экономическую, профессионально-экономическую или профессионально-политическую. Вероятно, именно в этих плоскостях может выполняться значительная часть исследовательской работы - двухмерный анализ: мы можем, к примеру, попытаться выяснить, каким образом политический статус влияет на экономическое положение человека или социальной группы, связаны ли между собою профессиональная и политическая диспозиция, каковы реальные границы страты в единицах измерения каждой из переменных и т.д.
Понятно, что на рис.3.2 мы имеем дело с некими обобщенными политическими, экономическими и профессиональными координатами, которые вряд ли поддаются прямому эмпирическому измерению. Поэтому если мы поставим перед собой задачу эмпирического (практического) измерения стратификации, то должны будем вспомнить о многомерности социального пространства и перейти в подпространства. Этим термином мы именуем здесь те системы координат, в которые развернется каждое из трех измерений обобщенного социального пространства. Давайте попытаемся проделать эту работу - войти внутрь каждого из трех подпространств и посмотреть, что же именно предстоит там измерить.
3.3.3. Координаты экономического подпространства
Для выбора шкал, с помощью которых можно было бы измерить различные координаты, определяющие экономический статус, вернемся ненадолго к марксистскому подходу, определяющему класс, главным образом, с экономических позиций. Вот определение, которое дал классам В.И. Ленин:
"Классами называются большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в организации труда, а, следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают".
В этом определении выделены три основные переменные, которые мы и разместим на координатных осях: отношение к собственности на средства производства (ОС), роль в организации труда (ОТ), размеры дохода (Д). Какими же должны быть единицы измерения - а соответственно и шкалы - на каждой из осей?
Доход (Д). Этот показатель, пожалуй, наиболее и доступен прямому наблюдению (во всяком случае, в смысле теоретического определения и описания). Доход индивида (или страты) всегда поддается непосредственному измерению в виде суммы средств (в денежном выражении), получаемой объектом измерения в единицу времени - будь то год, квартал или месяц. Шкала здесь интервальная, как в любом случае непрерывно меняющейся переменной. Таким образом, мы зафиксируем размер "той доли общественного богатства, которой они располагают". Что же касается способа получения, то он детерминируется, скорее, следующей переменной.
Отношение к собственности (ОС). Строго говоря, этот критерий принадлежит не только экономическому пространству: собственность (и, прежде всего - на средства производства) - это в значительной степени правовая категория, что и оговаривает Ленин в своем определении. Тем не менее, в экономическом подпространстве она играет чрезвычайно важную роль. Первая грубая прикидка по разметке шкалы могла бы привести нас к дихотомической шкале: можно либо иметь собственность, либо не иметь ее, а значит, зарабатывать на жизнь своим трудом. Однако мы знаем, что действительность, в том числе и экономическая, имеет гораздо больше оттенков. Это особенно справедливо применительно к рассматриваемой категории в обществах с диверсифицированной собственностью. Таким образом, на оси ОС будет размещаться порядковая шкала, на нижнем конце которой зафиксировано положение наемного работника, а на верхнем - позиция полного (безраздельного) собственника. Между ними могут размещаться в порядке возрастания такие позиции, как арендатор, акционер, может быть, владелец контрольного пакета акций и др.
Роль в организации труда (ОТ). Этот показатель экономической стратификации определяется разделением труда в процессе производства и распределения материальных благ. В первом приближении здесь также просматривается дихотомическая шкала: на верхнем конце - руководитель, на нижнем - исполнитель. Поскольку, как мы знаем, иерархия управленческой деятельности может включать в себя множество самых разнообразных уровней, то шкала, расположенная по оси ОТ, может быть проградуирована достаточно тонко.
Следует определиться также в том, что именно принять в качестве нулевой отметки по каждой из координатных осей ОС и ОТ (поскольку для оси Д этот вопрос вроде бы достаточно ясен). Очевидно, нуль на этих шкалах должен зафиксировать статус индивида (или социальной группы), не имеющего вообще никакого отношения ни к собственности, ни к организации труда. Таким может быть положение деклассированного элемента (люмпена).
Вероятно, не всегда удастся легко и однозначно определить статус любого индивида в координатах экономического подпространства, скажем, уже в силу того, что один и тот же человек может, будучи наемным работником, в то же время владеть каким-то числом акций своего или другого предприятия. Видимо, в отдельных конкретных случаях это сделать нетрудно, как, например, на рис.3.3, где обозначены позиции: (1) наемного менеджера (М), стоящего во главе независимого предприятия, и при этом не владеющего его акциями - просто высокооплачиваемого профессионала-управленца; (2) рядового рабочего, не владеющего никакими иными источниками дохода, кроме зарплаты; (3) независимого фермера (Ф), полновластно хозяйничающего на собственном участке земли. Конечно, в развитом индустриальном обществе не так уж много удастся встретить индивидов, обладающих такими экономическими статусами в "чистом" виде.
Рис.3.3. Экономическое подпространство
3.3.4. Шкалирование осей политического подпространства
Как известно, политика - это сфера деятельности, связанная с завоеванием, удержанием и использованием государственной власти. Стало быть, именно такого рода параметры должны быть среди переменных политического подпространства.
Такой выбор представляет собою непростую проблему. Сложность состоит уже в том, что для разных типов обществ эти переменные, т.е. критерии, по которым одни люди наделяются бу льшим объемом влияния, нежели другие, или контролем над действиями других, могут быть весьма разнообразны. Серьезное воздействие на это выбор могут оказывать и уровень развития демократических институтов в стране, и степень религиозности населения, и его национально-этническая структура, и доминирующие в данный период времени тенденции в политической жизни общества. Давайте попробуем предложить следующий набор переменных.
Ранг в государственной иерархии. Это индикатор, самым прямым и непосредственным образом относящийся к государственной власти. Уже из самого названия его ясно, что он располагается на ранговой (порядковой) шкале. На нижнем ее конце располагается статус рядового избирателя, чье влияние на принятие политических решений носит довольно слабый и опосредованный характер. На верхнем же будет размещаться статус реального, фактического главы государства, будь то президент, король, премьер, генеральный секретарь, каудильо или аятолла. Остальные позиции на этой шкале определяются степенью постоянства и силы того влияния, которое оказывают занимающие их люди на принятие решений политического характера, а также, может быть, числом людей, на которых распространяется обязательность исполнения принимаемых на данном уровне решений. У тех, кто находится непосредственно на государственной службе, позиция на этой шкале прямо определяется занимаемой должностью (нечто вроде "Табели о рангах").
Партийная принадлежность. Это одна из тех переменных в данном подпространстве, которая может трактоваться наиболее широко, ибо она решающим образом зависит не только от характера общественного устройства, но и от общей духовной и идеологической атмосферы данного социума. Дело в том, что под партией мы понимаем здесь практически любую (кроме разве что самого государства) политически организованную силу. Такое партийное членство не всегда может быть жестко фиксированным, что, разумеется, создает определенные трудности для эмпирического измерения. Проще всего с этим в тоталитарном государстве, где имеется всего одна партия, деятельность которой к тому же пронизывает все поры социального организма, и где партийное членство регистрируется в каждой анкете и личном листке по учету кадров: "член КПСС", "член ВЛКСМ", "б/п".
Несколько сложнее, когда имеешь дело с многопартийной системой: в этом случае придется выстраивать по ранговой шкале сами партии. В теократическом государстве решающее значение будет иметь принадлежность к господствующей конфессии - представители ее будут иметь на такой шкале существенно более высокий статус, нежели прихожане других церквей. Когда мы ведем речь об обществе, где господствует национализм или расизм, эту шкалу естественно будет проградуировать с помощью этнических признаков. Реально же при разработке шкалы придется учитывать множество самых разнообразных по форме группировок, ставящих перед собою политические цели и обладающих различной степенью влияния на политическую жизнь. Между тем именно реальная степень такого влияния (независимо от декларируемых целей, принципов, идеологических установок) и должна лежать в основании градуировки шкалы. Однако среди этих критериев всегда необходимо искать главные. Ведь даже в столь многонациональном, многопартийном и веротерпимом государстве, каким являются США, обладание тем, что обозначается аббревиатурой WASP (White Anglo-Saxon Protestant) может оказаться решающим ключом к политической карьере во многих американских штатах.
Так или иначе, вдоль этой шкалы размещаются различные формальные или неформальные политические организации в соответствии со степенью своего влияния на политическую жизнь общества. На верхней границе этой шкалы окажется правящая партия, следом за ней - оппозиционные партии, коалиции, фронты, движения и т.п. Понятно, что градуировка такой шкалы потребует специальных усилий по проведению разного рода рейтинговых и экспертных исследований, опросов общественного мнения. К тому же - во всяком случае, в политически нестабильном климате - эту градуировку придется периодически корректировать в соответствии с изменениями в политической конъюнктуре.
Впрочем, партийная принадлежность индивидов и групп может определяться не только прямой принадлежностью (или приверженностью) индивида и группы к какой-то политически организованной силе. У многих людей, не проявляющих регулярной политической активности, все равно может существовать сложившаяся система убеждений, которая в решающей ситуации (например, во время президентских или парламентских выборов) подтолкнет их к тому, чтобы поддержать те политические партии, лозунги которых окажутся наиболее близки к их убеждениям. Наши собственные исследования, проведенные в 1995-96 гг., позволили выявить среди населения Нижегородской области по меньшей мере шесть таких страт с довольно четко оформленными системами политических предпочтений.
Всего было опрошено 1801 человек из числа жителей г. Нижнего Новгорода. Для того, чтобы выявить реальную приверженность тому или иному складывающемуся в современном российском обществе политическому течению (не обязательно совпадающему с предвыборными лозунгами официально зарегистрированных партий), мы задавали своим респондентам целый ряд вопросов (либо приглашали их присоединиться к какому-либо суждению или отвергнуть его). Мы заносили респондента в тот или иной кластер при условии ответа определенным образом не менее чем на четыре вопроса одновременно (схожесть ориентаций на один или даже два ответа можно отнести на счет случайности). Приведем для примера критерии определения партийного кластера "демократы" (см. табл.3.5):
Таблица 3.5
Критерии выделения партийной принадлежности "демократы"
|
Вопрос (условие) |
Характер выбранного ответа или отношения к суждению |
|
Определить степень согласия с суждением: "Нормальная общественная жизнь предполагает существование политической оппозиции и политической борьбы". |
Полностью согласен Согласен |
|
Что было бы полезней для народа, чтобы вывести страну из кризиса? |
Многообразие, несовпадение воззрений на жизнь у разных групп и партий |
|
Определить степень согласия с суждением: "Выборы - единственная возможность для простых людей повлиять на политику, на органы власт"и. |
Согласны Скорее согласны |
|
Какую роль в судьбе страны может сыграть утверждение демократии западного типа? |
Безусловно положительную Скорее положительную |
В результате было получено такое распределение респондентов по шести заданным "партийным" принадлежностям:
Демократы, для которых представляют ценности плюрализм и многообразие политических мнений, существование в обществе различных партий, политической оппозиции существующему режиму и политической борьбы по правилам - 8,4% от общего числа опрошенных.
Западники - последовательные приверженцы сближения с Западом, внедрения западного образа жизни, уверенные, что без помощи Запада России не выжить 2,4% .
Прагматики, предпочитающие извлечение практической выгоды из любой ситуации, опирающиеся при этом, прежде всего, на себя и свои способности 5,5% .
Коммунисты, ориентирующиеся не столько на постулаты коммунистической доктрины, сколько на ценности ушедшего "реального социализма" 9,5% .
Национал-патриоты, ориентированные на ценности сугубо национального (даже, скорее, националистического) толка 16,8% .
Тоталитаристы - сторонники ничем не ограниченной государственной власти, "твердой руки", огосударствления экономики 1,5% .
В то же время следует отметить, что, различаясь по своей численности, все они вместе взятые составили меньше половины опрошенных (44,1% ); остальные проявили либо гораздо меньшую определенность в своих взглядах на политику, либо полнейшее равнодушие к ней. Правда, не исключено, что это связано с тем, что среди предложенных вопросов и суждений не было представлено всего спектра политических ориентаций и предпочтений.
Ранг в партийной иерархии. Само деление всей совокупности членов общества по партийному признаку приводит к необходимости измерить и зафиксировать уровень положения, занимаемого интересующим нас субъектом в рамках политической партии, к которой он принадлежит. Понятно, что любая политическая организация неоднородна по внутреннему строению и образует пирамидальную иерархию, разделяясь на лидеров и элитную верхушку (которые займут верхнюю часть шкалы), функционеров среднего уровня, активистов и рядовую массу последователей данного политического движения. Среди последних могут быть и формальные члены партии, и сочувствующие (участники массовых акций - митингов, манифестаций), и те, чья партийная принадлежность выражается лишь в том, что они голосуют за кандидатов от данной партии при выборах в тот или иной орган управления. Так что состав партийных низов может оказаться довольно пестрым.
Вообще картина политической стратификации представляет собою на нижних своих уровнях чрезвычайно неоднородную и изменчивую массу. Чем выше мы будем подниматься по иерархической лестнице, тем более однородной будет становиться эта масса, кристаллизуясь вокруг стремления к удержанию власти самой по себе. Мы знаем, как быстро забывают свои предвыборные обещания и клятвы лидеры порою противоположных по взглядам и лозунгам партий, в какие невероятные, парадоксальные альянсы они вступают ради того, чтобы сохранить за собою главенствующие позиции по шкале на оси Ранг в государственной иерархии.
Сказанное можно проиллюстрировать диспозицией, изображенной на рис.3.4. Здесь изображены измерения статусов: главы государства, одновременно являющегося лидером правящей партии (1); функционера той же партии (предположим, руководителя регионального отделения), одновременно занимающего административную должность в системе местного самоуправления (2); и рядового члена партии, государственный ранг которого не превышает уровня рядового избирателя (3).
Рис.3.4. Политическое подпространство
3.3.5. Проблемы изучения
профессионального подпространства
Когда мы выделяем профессиональное подпространство в качестве самостоятельной сферы социальной деятельности, то следует учесть, по меньшей мере, два момента. (1) Переменные, которыми будет измеряться профессиональный статус, должны быть иными, нежели переменные двух подпространств, рассмотренных выше; другими словами, здесь уже неправомерно было бы прибегать ни к денежной оценке труда, ни к должностной иерархии (которая измеряется координатами ОТ в экономическом подпространстве и РГИ в политическом подпространстве). (2) Операционализацию переменных целесообразно проводить таким образом, чтобы они были доступны прямому измерению. Поэтому нам представляются не вполне убедительными те измерения профессиональной стратификации, которые предлагает в своей работе П.Сорокин.
Он описывает, например, классификацию профессора Ф.Тоуссига, которая, по его словам, "признается почти всеми исследователями" и представляет собою профессиональную пирамиду, на вершине которой размещается группа профессий, включающая высокопоставленных официальных лиц и крупных бизнесменов; далее следует класс "полупрофессионалов", мелких бизнесменов и служащих; затем идет класс работников квалифицированного труда (по всей вероятности - ручного); еще ниже расположены профессиональные группы "полуквалифицированного и неквалифицированного труда". Эта классификация, отмечает Сорокин, основана "на принципе уменьшения интеллекта и контролирующей силы профессии, одновременно совпадающей с уменьшением оплаты труда и с понижением социального статуса профессии в иерархии". Однако, если исключить из перечисленного набора параметров измерение уровня интеллекта, то нам придется иметь дело с переменными из экономического пространства (доход, роль в организации труда и, отчасти, отношение к собственности) и в какой-то степени - политического (ранг в государственной иерархии). Кроме того, вряд ли правомерно использовать такой параметр, как социальный статус (пусть даже речь идет лишь о социальном статусе профессии) - ведь именно его, в конечном счете, и предназначены описать и измерить все выбираемые нами переменные!
Сорокин упоминает также "шкалу профессионального статуса" Ф. Барра, которая построена на выявлении уровня интеллекта, требуемого для выполнения тех или иных профессиональных обязанностей. Он приводит составленную Барром таблицу таких "индексов интеллекта" (варьирующих от 0 до 100) - см. табл.3.6.
Резюмируя эту таблицу, Сорокин приходит к выводу о трех координатах профессионального подпространства: характер труда (ручной или интеллектуальный); уровень интеллекта, необходимый для выполнения данных профессиональных обязанностей; связь с функциями социальной организации и контроля. Таким образом, в этом наборе, помимо функций контроля (а это уже знакомые нам переменные ОТ и РГИ), встает вопрос об использовании чисто интеллектуальных характеристик. Здесь хотелось бы возразить П.Сорокину по поводу применимости этого показателя для измерения стратификации. Во-первых, насколько нам известно, среди существующих сегодня методик измерения интеллекта имеется немало таких, что противоречат друг другу. Во-вторых, все они предназначены для измерения наличного уровня развития интеллекта у конкретных индивидов, а не для того чтобы зафиксировать уровень интеллекта, требуемого для исполнения каких-то профессиональных обязанностей.
Таблица 3.6
Индексы интеллекта различных профессий (по Ф. Барру)
|
Индексы интеллекта |
П р о ф е с с и я |
|
от 0 до 4,29 |
Случайная работа, странствующие рабочие, собирание отбросов, ремонтники, подневные занятия, простой крестьянский труд, работа в прачечной и т.п. |
|
от 5,41 до 6,93 |
Водитель, разносчик, сапожник, парикмахер и т.п. |
|
от 7,05 до 10,83 |
Ремонтник широкого профиля, повар, фермер, полицейский, строитель, почтальон, каменщик, водопроводчик, ковровых дел мастер, гончар, потной, телеграфист, молочник, линотипист и т.п. |
|
от 10,86 до 16,28 |
Детектив, клерк, служащий транспортной компании, прораб, стенографистка, библиотекарь, медсестра, редактор, учитель в средней школе, фармацевт, преподаватель вуза, проповедник, инженер, артист, архитектор и т.п. |
|
от 16,58 до 17,50 |
Оптовый торговец, инженер-консультант, администратор системы образования, врач, журналист, издатель и т.п. |
|
от 17,81 до 20,71 |
Профессор университета, крупный делец, великий музыкант, общенациональные официальные лица, выдающийся писатель, видный исследователь, талантливый инноватор и т.п. |
И, наконец, как отмечают специалисты по изучению интеллекта, даже в высокоразвитых обществах имеются довольно обширные группы специалистов (принадлежащих, как правило, к самой высокой страте в таблице Ф. Барра), "чей высокий интеллект, показанный в тестах, не оплачивается обществом соразмерно вкладу их труда". Поэтому показатели интеллекта вряд ли могут служить показателем достаточно высокого статуса. В еще большей степени такое положение дел характерно для менее "продвинутых" обществ, например для России. По некоторым данным, на конец 1996 года уровень заработной платы научных кадров составлял 60,9% от оплаты труда в строительстве, 73,1% - от оплаты труда в промышленности и 81,9% - по экономике в целом. Конечно, здесь мы в значительной степени имеем дело с явлением статусной несовместимости. Однако эта статусная несовместимость уже сравнительно устойчива и, кажется, практически не влияет на общую социальную стабильность. Отметим, кстати, что когда те представители научного и научно-педагогического труда, которых не устраивает неадекватная оценка обществом их труда, уходят в бизнес или в политику (стремясь к статусной кристаллизации), то они тем самым просто изменяют свой профессиональный статус.
Поэтому мы позволили бы себе предложить свой набор координат для измерения социальных позиций индивидов или социальных групп в профессиональном подпространстве (осознавая, что он, может быть, и не бесспорен).
Образование (О). Этот показатель прямо измеряется числом лет, затраченных индивидом на получение формального общего и профессионального образования. Таким образом, мы получаем шкалу, проградуированную во временну м измерении - годами.
Квалификация (К). Эта переменная может измеряться по ранговой шкале и характеризует степень общепризнанного мастерства - в тех категориях и рангах, какие приняты в данном обществе. Для работников физического (ручного) труда она может измеряться в разрядности или классности; для работников управленческого труда это может быть воинское (или приравненное к нему звание) или разряд (наподобие принятых в России для государственных служащих разрядов Единой Тарифной Сетки); для интеллектуальных работников - это ученая степень и/или ученое звание. Отметим, что эта переменная в определенной степени коррелирует со значениями предыдущей координатной оси, но не совпадает с ними: так, одному потребуется десять лет на завершение и защиту кандидатской диссертации (из которых лишь три года аспирантуры пойдут в зачет формального образования), а другой потратит на это всего два года, причем, вообще минуя официальное положение аспиранта.
Сложности с использованием этой шкалы состоят в проблеме совмещения шкал разных типов - в различных сферах профессиональной деятельности. Как сравнить между собою (и правомерно ли вообще проводить такое сравнение) по уровню ранга, скажем, квалификацию доктора наук и чиновника (государственного служащего) 15-го тарифного разряда, токаря шестого разряда и конструктора первой категории? Эту проблему в дореволюционной России пытались отчасти решить путем прямого узаконения такого рода сравнений. Согласно известной "Табели о рангах", восходящей ко временам петровских реформ, ранг, скажем, статского советника гражданской службы (который автоматически присваивался университетскому профессору) соответствовал званию генерал-майора военной службы и т.д. Однако такая градация принималась только для "служилых" людей, т.е. для тех, кто находился на государственной службе. Правда, бюрократический гений чиновников не мог смириться с тем, что вне ранжировки оставалась огромная масса населения, и поэтому в России, начиная с 1775 г., для семейств и лиц купеческого сословия был принят гильдейский принцип: привилегированное купечество в зависимости от размеров капитала подразделялось на три гильдии - первую, вторую и третью. Хотя, конечно, радикального упорядочения в легальную типологию различных страт тогдашнего российского общества это, конечно, внести не могло.
Ранг профессии (РП). По аналогии с партийной принадлежностью в политических осях координат мы могли бы назвать эту переменную просто "профессиональной принадлежностью". Однако хотелось бы подчеркнуть, что мы стремимся зафиксировать расположение профессий в ранжированном ряду, по шкале, организованной по принципу "выше-ниже". Другими словами, нас интересует престиж конкретной профессии в данном социуме, характерный для данного периода времени. В чем может проявляться такого рода престиж? Вероятно, прежде всего - в тех позициях, которые занимают представители той или иной профессии на рынке труда. Здесь всегда спрос на одни профессии превышает спрос на другие (а соответственно - и цена этого труда, выражаемая в назначаемой зарплате). Соответственно возрастает и привлекательность данной профессии в глазах широких слоев населения.
Здесь многое, конечно, зависит от общей политической и экономической ситуации в обществе. В тридцатые годы в СССР особенно престижной была профессия военного (особенно летчика). Три-четыре десятилетия назад чрезвычайно возрос престиж физиков, авиастроителей - вообще всех профессий и специальностей, требовавшихся в оборонном комплексе. Сегодня резко повышается спрос на юристов, а также на специалистов по менеджменту, бухгалтерскому учету и экономическому анализу.
При всей субъективности такого рода оценок они имеют под собой, вероятно, и объективные основания. Во всяком случае, именно так утверждает так называемая технико-функциональная теория стратификации, согласно которой во всех обществах в различные периоды развития возникают потребности в профессиональных позициях, объективно обладающих в данный момент большей важностью, нежели другие, и требующих особых умений для своего адекватного исполнения. Однако эти умения дефицитны, потому что талант встречается редко, а обучение стоит дорого - по времени и по затратам средств - и не каждому доступно по его способностям. Потому и вознаграждения - не только в форме денежного симулирования, но и высокого социального престижа - должны быть адекватны, чтобы побуждать тех, кто обладает соответствующими способностями, получать знания, умения и навыки именно требуемого профиля.
3.4. Социальная мобильность
Социальная структура любого общества, какой бы моделью ее ни описывать - ценностно-нормативной или категориальной - не являет собою нечто на века отлитое в форму, неподвижное и незыблемое. Напротив, она находится в процессе непрерывного изменения. Эти изменения, происходящие в социальной структуре, их направление, темпы и характер представляют собою важнейшую часть общего процесса социальных изменений, о которой мы будем подробнее говорить в последней части этой книги.
Любой из членов общества, занимая определенную статусную позицию, должен проявлять определенную активность, вести какую-то деятельность, определяемую соответствующей социальной ролью. Иначе он просто не сумеет сохранить за собою данного статуса, ибо бездействие или неправильная (с точки зрения окружающих людей, связанных с этим статусом) деятельность приведут к его потере. И наоборот, рациональные энергичные и целенаправленные действия могут привести к новым достижениям, а эти новые достижения тем или иным образом - повысить его статус. Так или иначе, человек не остается в одном уровне статуса в течение всей своей жизни; рано или поздно ему предстоит изменить его, перейдя на новую статусную позицию. Такого рода процессы, происходящие в любом обществе непрерывно и охватывающие практически всех его членов, описываются в социологии понятием социальной мобильности.
3.4.1. Сущность, виды и параметры
Итак, социальной мобильностью в самом общем смысле называется изменение статуса социального субъекта (индивида или группы). Этимология этого слова относится к движению индивидов между различными слоями социальной иерархии. Сам термин "социальная мобильность" ввел в научный оборот П. Сорокин в середине 20-х годов в своей работе "Социальная и культурная мобильность".
Следует отметить, что в социологической литературе иногда термин "мобильность" употребляется сам по себе, без указания на соответствующее явление. Здесь необходимо дать ряд концептуальных пояснений. Например, необходимо провести разграничение между социальной и географической мобильностью. Последнее относится просто к перемещениям людей в географическом пространстве (совокупность таких перемещений именуется миграцией) и не имеет какого-то особого отношения к социальной мобильности, которая описывает передвижения субъектов в социальном пространстве. Хотя определенная связь и взаимное влияние между ними, конечно, имеется. Так, повысив свой экономический статус (то есть, получив в свое распоряжение больше средств), человек может сменить место своего постоянного проживания - переехать в другую квартиру, более престижный район или даже город. Повышение по службе нередко сопряжено с переездом в другой город или, может быть, в другую страну. Американцы с гордостью отмечают в качестве одной из своих национальных черт высокую мобильность населения (имея в виду именно географическую мобильность), что называется, "легкого на подъем", и считают, что это качество весьма способствуют решению проблем занятости, а также структурных перестроек экономики.
Вероятно, можно было бы говорить также о демографической мобильности того или иного общества, имея под этим в виду изменения в структуре населения, связанные с рождаемостью, смертностью, заключением браков, разводами и т.п. Это понятие определенным образом характеризует процессы старения, омоложения, смены поколений, перспективы вступления в трудовой возраст или, наоборот, выхода из него. Однако здесь нас будут интересовать, главным образом, процессы, происходящие в обществе в связи с социальной мобильностью. Поэтому, опуская иногда из соображений удобства прилагательное "социальная", мы, тем не менее, в дальнейшем будем иметь в виду именно ее.
Говоря о типологии, классификации различных видов социальной мобильности, следует, прежде всего, выделить такие ее разновидности, как интергенерационная и интрагенерационная. Интергенерационная (между поколениями) мобильность сравнивает нынешние положения индивидов с положениями их родителей, то есть обозначает изменение социального статуса сына по сравнению с социальной позицией его отца. Интрагенерационная (в рамках одного поколения) мобильность сравнивает положения, достигнутые одним и тем же индивидом в различные моменты на протяжении его или ее жизни (как правило, имеется в виду трудовая биография, а значит - служебная карьера). Поэтому некоторые исследователи предпочитают называть ее "профессиональной мобильностью или мобильностью рабочей силы, потому что обычно она связана с родом занятий, а не с общественным положением, которое ею определяется".
Другое различие проводится в связи с направленностью мобильности. Здесь, прежде всего, выделяют вертикальную и горизонтальную мобильность. Строго говоря, лишь первая из них относится к социальной мобильности как таковой, то есть к повышению или понижению статуса в пределах стратификационной системы. Горизонтальная же мобильность имеет отношение к таким изменениям в социальной позиции, когда субъект ее остается в пределах одной и той же страты. Например, школьный учитель, который становится завучем или директором школы, претерпевает вертикальную мобильность. Но учитель, который меняет преподаваемый им предмет с математики на географию, подвергается горизонтальной мобильности, которая, по всей вероятности, не оказывает влияния на общий его ранг в стратификационной схеме профессии.
Вертикальная мобильность, в свою очередь, подразделяется на восходящую и нисходящую. Эти понятия во многом говорят сами за себя. Восходящая мобильность характеризует повышение социального статуса, переход в страту, расположенную выше по иерархической лестнице; нисходящая же означает, напротив, спуск по той же иерархической лестнице, понижение социального ранга. Следует отметить, что обе этих разновидности мобильности, несмотря на их противоположность (а может быть, как раз благодаря ей) тесно связаны и как бы взаимно дополняют друг друга. Простая логика подсказывает, что чем выше мы поднимаемся по "пирамиде" социальных статусов, тем меньше общее количество мест в каждом из последующих вышележащих слоев. Повышение статуса может, вероятно, произойти лишь в том случае, если соответствующее место наверху свободно. Это означает, что прежний владелец освободил его (если, конечно, оно не было создано специально, что случается значительно реже). Возможно, он также получил повышение и совершил восходящий скачок. Однако до бесконечности это продолжаться не может. Для того, чтобы места в вышележащих стратах освобождались, кто-то должен покидать их, претерпевая нисходящую мобильность (хотя бы, например, в связи с выходом на пенсию). Поэтому любому процессу восходящей мобильности должна сопутствовать мобильность нисходящая. Не случайно Сорокин, описывая эти процессы, так часто употребляет термин "социальная циркуляция", то есть дословно - "круговорот".
Наконец, проводят различие между индивидуальной и групповой мобильностью. Индивид может совершать свое восхождение на пирамиду социальных статусов, благодаря собственным усилиям и личным достижениям. Однако истории известно немало случаев, когда целые социальные группы вследствие каких-то событий резко изменяли свой статус. В результате изменяется и статус практически всех принадлежащих к этой группе индивидов. Сорокин приводит в качестве примера Русскую революцию. В результате ее целый привилегированный класс дворянства совершил коллективное социальное нисхождение: в двадцатые-тридцатые годы гордиться дворянским титулом и выставлять его на всеобщее обозрение в Советской России было не просто непрестижно, но и прямо-таки опасно для благополучия и самой жизни. Напротив, рабоче-крестьянское происхождение стало здесь признаком благонадежности и многим открывало дорогу к повышению социального статуса.
Каким образом можно было бы измерять и сравнивать социальную мобильность различных членов данного общества? Нам кажется, что в качестве индикаторов можно принять изменения, происходящие в показателях стратификации, предложенных нами в предыдущей главе. Так, если мы ведем речь об экономической мобильности, то она отражается в продвижении статуса индивида по каждой из трех выбранных нами шкал координатных осей. Другими словами, мы можем говорить о мобильности в сфере экономической стратификации всякий раз, когда наблюдаем, что кто-то улучшил свои позиции в отношениях собственности (или, напротив, ухудшил их), стал получать больше (или меньше) дохода, получил более высокий (или, наоборот, более низкий) должностной пост в системе организации труда. Если мы вспомним то, что говорилось выше о статусной кристаллизации, то станет понятно, что гораздо более высока вероятность одновременного продвижения не по одной, а по двум или даже всем трем координатным осям экономического подпространства.
Аналогично мы могли бы рассмотреть условия повышения социального статуса и в двух других подпространствах - политическом и профессиональном. Понятно, что любое карьерное восхождение государственного чиновника найдет свое отражение на шкале оси "ранг в государственной иерархии"; равным образом можно увеличить свой политический вес и повышая ранг в партийной иерархии. Если Вы принадлежите к числу функционеров или активистов партии, которая стала в результате парламентских выборов правящей, то Вы имеете гораздо больше шансов получить руководящий пост в системе государственного или муниципального управления. И, конечно же, Ваш профессиональный статус, несомненно, повысится с получением диплома о высшем образовании или с защитой диссертации на соискание ученой степени.
В целях сравнения характера социальной мобильности в различных обществах и на различных исторических этапах их развития Сорокин вводит два параметра, названные им интенсивностью и всеобщностью мобильности. Понятием интенсивности обозначается "вертикальная социальная дистанция или количество слоев - экономических, профессиональных или политических, - проходимых индивидом в его восходящем или нисходящем движении за определенный период времени". Под всеобщностью же "подразумевается число индивидов, которые изменили свое социальное положение в вертикальном направлении за определенный промежуток времени. Абсолютное число таких индивидов дает абсолютную всеобщность вертикальной мобильности в структуре данного населения страны; пропорция таких индивидов ко всему населению дает относительную всеобщность".
Предпринимаются попытки использования более строгого математического аппарата для расчетов социальной мобильности (в частности, в прогностических целях), опираясь на данные статистики. Так, вводят специальные индексы мобильности/стабильности, рассчитываемые на основе соотношения наблюдаемых и ожидаемых соотношений между долями мобильных и стабильных индивидов в той или иной социальной страте. Кроме того, проводятся расчеты коэффициентов корреляции мобильности между числом мобильных индивидов с одной стороны и некоторыми их групповыми характеристиками - с другой (полом, расой, национальностью, уровнем образования, состоянием здоровья и т.д.). Затем с помощью этих индикаторов составляют вероятностные матрицы. При определении реальной эмпирической мобильности и прогнозировании используют так называемые "марковские цепи", основанные на "марковском свойстве" социальных систем. Следует отметить, что получаемые результаты пока еще не очень совпадают с реальностью, и, по мнению самого Д. Бартоломью, возможно, это связано с тем, что "теоретически есть основания полагать, что процессы социальной мобильности не обладают марковским свойством".
3.4.2. Механизмы и каналы социальной циркуляции
Каковы же наиболее общие механизмы и движущие силы, с помощью которых социальные субъекты - индивиды или группы - перемещаются из одной страты в другую? Социологический подход, разумеется, требует от нас выявления достаточно типовых способов такого перемещения, типовых в пространстве и во времени. Несколько проще описать механизмы групповой мобильности. Они начинают действовать при определенном стечении исторических обстоятельств. Выше мы приводили примеры групповой нисходящей мобильности российского дворянства, произошедшей в результате победы Октябрьского переворота (соответствующая ей "встречная" восходящая мобильность рабочего класса носила, по-видимому, не столь массовый и гораздо более избирательный характер). Такого же рода механизмы вступают в действие в случае успеха любой революции или даже более или менее масштабного государственного переворота либо смены доминирующей в обществе религии, вообще - тех или иных масштабных социальных катаклизмов.
Гораздо более пестрая картина возникает перед исследователем, когда он пытается составить классификацию механизмов восхождения по социальной лестнице отдельных членов общества. Тем не менее, и они поддаются определенному упорядочиванию и типологизации. Мы не будем здесь говорить о феномене фаворитизма - явлении весьма характерном для всех известных обществ и исторических эпох. Во-первых, здесь значительно труднее выявить какие-либо общие закономерности, а во-вторых, оно проявляется, главным образом, в политическом подпространстве.
Мы рассмотрим здесь два подхода к типологии механизмов социальной мобильности. Первый из них принадлежит американским социологам Полю и Бриджит Бергерам. Они выделяют пять основных механизмов, посредством которых совершается восходящая социальная мобильность индивидов. Все они, конечно, тесно связаны друг с другом, даже в известной степени вытекают один из другого, так что трудно бывает иногда разобраться, что здесь служит причиной, а что - следствием; хотя они могут рассматриваться (равно, как и действовать в реальной жизни) и по отдельности, независимо друг от друга.
Первым из таких механизмов Бергеры называют экономическую активность, или, прибегая к рассмотренной нами схеме стратификационных подпространств, - усилия индивида, направленные на продвижение вдоль той или иной координатной оси экономического подпространства. Это может быть осуществлено путем тяжелой работы, удачи, связей, может быть, даже мошенничества. Однако понятно, что, продвинув свои социальные позиции вдоль любой из трех координатных осей, индивид заметно повышает свои шансы на повышение статуса по двум остальным, а затем (в соответствии с законом статусной кристаллизации) - и в двух других подпространствах стратификационной системы.
Второй механизм - рационально рассчитанное брачное партнерство. Другими словами, индивид может значительно улучшить свои социальные позиции, удачно женившись или выйдя замуж. Правда, как отмечают Бергеры, "этот механизм в нашем обществе легче доступен для женщин, чем для мужчин, но он ни в коем случае не ограничивается одними только женщинами".
Третьим важнейшим для современного общества механизмом повышения своего статуса, по мнению Бергеров, выступает повышение образовательного уровня. Этот механизм особенно важен, прежде всего, потому, что здесь индивид в наименьшей степени зависит от капризов случайностей, а также от того, насколько благосклонны к нему окружающие, и в наибольшей степени от своих личных качеств - интеллекта, воли, добросовестности. Конечно, с точки зрения параметров профессионального подпространства, повышение уровня образования уже само по себе служит свидетельством возрастания статуса. Однако существует достаточно тесная связь между уровнем полученного образования и другими параметрами совокупного социального статуса. В частности, в современном обществе уровень дохода проявляет прямую положительную связь с доходами индивида; вот данные по США:
“ В цифрах 1967 года индивиды, имевшие за плечами менее восьми лет школы, имели средний годовой доход в 3606 долларов; с восемью классами школы - 5139 долларов; те, кто окончил четыре класса средней школы - 7629 долларов; от одного до трех лет колледжа - 8843 доллара; и, наконец, те, у кого за плечами было четыре года колледжа и более - 11924 доллара” .
Нам кажется, что это соотношение вряд ли изменилось в противоположном направлении за истекшие тридцать лет. В одном из наших полевых исследований мы попытались сопоставить доходы с образованием. Полученные данные отчетливо свидетельствовали о наличии положительной (хотя и довольно сложной) связи уровня образования с уровнем доходов даже для весьма не стабильного российского общества 1990-х годов с его обнищавшей интеллигенцией. Так, среди тех респондентов, которые имели среднедушевой ежемесячный доход, превышавший 1200 тысяч рублей, 78,9% составляли лица с высшим и средним специальным образованием, 16,7% - с общим средним и 5,6% - с неполным средним образованием. В группе на противоположном полюсе доходной шкалы - среди тех, у кого на одного члена семьи приходилось ежемесячно до 200 тысяч рублей - 43,5% имели неполное среднее образование и 18,6% были выпускниками вузов (включая, вероятно, наших врачей и учителей).
Не менее интересная связь вырисовывается между уровнем образования и тем параметром экономической стратификации, который мы в предыдущем параграфе назвали "местом в организации труда". В качестве иллюстрации такой связи мы могли бы привести сопоставление данных, полученных в другом нашем исследовании, с данными по США тридцати- и шестидесятилетней давности (см. табл.3.7). Из нее видно, что требования работодателей к образовательному уровню нанимаемого - практически на все профессиональные позиции! - в течение последнего полувека стремительно росли (а что может служить более красноречивым свидетельством повышения образовательного статуса?). Во всяком случае, образовательные требования российских (по меньшей мере - нижегородских) работодателей и руководителей 1997 года в целом существенно выше, нежели у их американских коллег тридцати-, а тем более шестидесятилетней давности. Впрочем, можно с достаточно большой степенью вероятности предполагать, что и в США сегодня планка этих требований значительно поднялась.
Таблица 3.7
Процент работодателей, предъявлявших различные требования
к минимальному уровню образования
нанимаемых работников разных профессиональных уровней
|
|
США: |
Националь |
ный опрос |
1937-1938 |
|
|
|
|
Неквалифицир. работники |
Полуквали-фицир. ра-ботники |
Квалифицированные ра-ботники |
Офисные работники |
Менед-жеры |
Профес-сионалы |
|
Ниже средней школы |
99 |
97 |
89 |
33 |
32 |
9 |
|
Диплом средней школы |
1 |
3 |
11 |
63 |
54 |
16 |
|
Колледж |
0 |
0 |
0 |
1 |
2 |
23 |
|
Степень после колледжа |
0 |
0 |
0 |
3 |
12 |
52 |
|
|
100% |
100% |
100% |
100% |
100% |
100% |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Сан-Франц |
иско, 1967 |
|
|
|
|
Ниже средней школы |
83 |
76 |
62 |
29 |
27 |
10 |
|
Диплом средней школы |
16 |
24 |
28 |
68 |
14 |
4 |
|
Профессиональная подготовка по окон-чании школы |
1 |
1 |
10 |
2 |
2 |
4 |
|
Колледж |
0 |
0 |
0 |
2 |
12 |
7 |
|
Степень после колледжа |
0 |
0 |
0 |
0 |
41 |
70 |
|
Ученая степень |
0 |
0 |
0 |
0 |
3 |
5 |
|
|
100% |
100% |
100% |
100% |
99% |
100% |
Нижний Новгород, 1997
|
|
неквалифи-цир. работ-ники |
полуквали-фицир. ра-ботники |
квалифицированные работники |
офисные работники |
специа-листы |
менед-жеры |
|
неполное среднее |
40,0 |
11,4 |
0 |
0 |
0 |
0 |
|
общее среднее |
28,6 |
37,1 |
14,3 |
17,2 |
0 |
0 |
|
профес. подготовка по окончании ср. школы |
25,8 |
31,4 |
34,3 |
25,7 |
0 |
0 |
|
колледж (техникум) |
0 |
5,7 |
37,1 |
51,4 |
0 |
8,6 |
|
незаконч. высшее |
0 |
2,9 |
8,6 |
0 |
14,3 |
|
|
полное высшее |
0 |
0 |
0 |
0 |
62,9 |
60,0 |
|
магистр |
0 |
2,9 |
0 |
0 |
11,4 |
0 |
|
профес. подготовка по окончании вуза |
0 |
2,9 |
0 |
0 |
5,7 |
8,6 |
|
ученая степень |
0 |
0 |
0 |
0 |
|
17,1 |
|
|
94,4 |
94,3 |
94,3 |
94,3 |
94,3 |
94,3 |
Правда, при этом, как указывают те же Бергеры, в обществах, подобных США и другим западным обществам, возникает эффект "порочного круга", другими словами, "индивид из низших классов имеет меньше шансов на получение образования. В результате недостаточного образования он имеет недостаточные возможности для получения дохода. Последнее, в свою очередь, снижает его шансы на улучшение своей позиции в классовой системе и, что еще хуже, - на то, чтобы дать адекватное образование своим детям", то есть на возможности интергенерационной мобильности. Действительно, данные исследования пятидесятилетней давности (1949 г.) по Англии и Уэльсу показали, что вероятность получить статус топ-менеджера у детей представителей самой этой страты превышала 0,66, в то время как у детей неквалифицированных и полуквалифицированных рабочих составляли 0,00.
Четвертый механизм мобильности - политический. Он имеет место, когда улучшения в позиции индивида или целой группы достигаются путем политических нажимов, сделок или гарантий, полученных целыми социальными группами, организованными в партии, ассоциации и объединения типа профсоюзов. Так, профсоюзы российских шахтеров путем забастовок, "рельсовой войны" и других массовых акций все же выбивают из правительственных организаций заработную плату, в то время как менее организованные учителя и медики остаются в проигрыше. Это особенно важный механизм в смысле, скорее, групповой, нежели индивидуальной мобильности. Поэтому, например, американские черные и другие небелые меньшинства сегодня активно используют политические средства для давления на общество, чтобы оно даровало и гарантировало коллективное улучшение позиций их членов в стратификационной системе.
Наконец, существует механизм, который, возможно, лучше всего описывается понятием, введенным, правда, для несколько иных целей, американским социологом Ирвином Гоффманом - "управление впечатлениями". Это мобильность, достигаемая через манипуляцию статусными символами и демонстрацию личной привлекательности. Его легче всего увидеть в таком социальном контексте, как "общество" завсегдатаев модных кафе и ресторанов или различных "тусовок", в которых все типы прихлебателей предоставляют другим посетителям возможность думать о себе как о людях, уже сделавших карьеру в том или ином секторе стратификации. Поскольку с точки зрения общества как целого такой механизм, вероятно, представляет наименьшую важность, то можно почти определенно утверждать, что он выступает, скорее, в качестве одного из элементов в процессе использования многими индивидами первых четырех механизмов.
Второй подход к выявлению факторов социальной мобильности на полвека раньше предложил сам автор этого термина Питирим Сорокин. Он вводит важное понятие - каналы социальной мобильности. Таким понятием обозначаются те социальные институты, попадая в сферу действия которых индивиды и целые группы совершают гарантированное (до определенной степени) восхождение по социальной лестнице. Это похоже на своеобразный лифт: на верхние этажи здания можно подняться по обычной лестнице (что довольно утомительно и - особенно в очень высоких зданиях - под силу не всякому), а можно воспользоваться для этой цели лифтом, который обычно перевозит пассажиров целыми группами. Правда, доступ в такой лифт ограничен своеобразными "фильтрами" (или "механизмами социального тестирования"), которые пропускают в их двери не всякого, а производя своеобразный отбор на пригодность. Сорокин рассматривает ряд таких социальных институтов, выполняющих функции каналов мобильности.
Армия. Профессиональный военный (в частности, офицер) в нашем обществе, начав свою карьеру лейтенантом, через два года выслуги получает звание старшего лейтенанта, еще через три года - капитана, еще через четыре майора и так далее. Конечно, здесь необходимо достаточно регулярно проходить разнообразные проверки на соответствие занимаемой должности - это и есть фильтры данного канала. Причем, существуют фактически различные фильтры для мирного времени и для военного. В период военных действий (для которых, собственно, создается и содержится армия) возможности продвижения гораздо эффективнее - во-первых, в силу того, что достаточно большое число офицеров погибают, освобождая тем самым вакансии для младших офицеров; во-вторых, в этот период требования к качествам офицеров резко меняются и ужесточаются, и некоторые из старших командиров могут покидать занимаемые ими посты, даже оставаясь в живых, поскольку не соответствуют этим требованиям.
Причем, следует отметить, что данный институт армии в силу большой его значимости во всей социальной структуре выступает каналом мобильности не только в масштабах собственных рамок. Так, П. Сорокин приводит такие данные: "Из 92 римских императоров 36 достигли этого высокого положения, начав с низших социальных слоев, продвигаясь по социальной лестнице именно благодаря службе в армии". Основатели выдающихся королевских династий средневековой Европы, таких как Капетинги и Меровинги, были полководцами; Наполеон и все его блестящее окружение, выходцы из которого занимали троны европейских государств - все они были военными. Не будем говорить о латиноамериканских и африканских диктаторах, большинство которых пришли к власти на штыках армии. Упомянем таких выдающихся президентов современности, как Д.Эйзенхауэр и Ш. де Голль - генералов, избранных на государственные посты прежде всего благодаря их военным заслугам.
Следует отметить, что канал этот весьма эффективен, во-первых, для тех индивидов, которые с успехом проходят его фильтры (наличие личной смелости, решительности, дисциплинированности, организационных способностей и т.п.), во-вторых - в особые исторические периоды. Так, он весьма привлекателен для лиц мужского пола во всех традиционных обществах, где высока вероятность военных конфликтов. Военная карьера была довольно завидным уделом, например, в Советском Союзе в период, предшествовавший Великой Отечественной войне и непосредственно после нее. Однако в продвинутых индустриальных и в особенности постиндустриальных обществах значение этого канала заметно снижается.
Церковь. Особенно важный канал в сословных обществах, где человек из низкого сословия, даже обладая выдающимися способностями, имел очень мало шансов на то, чтобы получить, скажем, дворянский титул. Церковь же рекрутировала в ряды своих иерархов наиболее способную молодежь низших сословий, предоставляя ей возможность удовлетворить свои честолюбивые амбиции. Далеко не все высшие иерархи церкви могли похвастаться аристократичностью происхождения. Сорокин, проводивший специальные статистические подсчеты, указывает, что из 144 католических римских пап 28 были из простонародья, а 28 происходили из тех слоев, которые называются сегодня средними классами.
Разумеется, и здесь были свои фильтры. Например, пострижение в монахи (а именно оно было непременным условием карьеры в церковной иерархии христианства) требовало отказа от надежд вступить в брак. Кроме того, не следует забывать, что церковные организации не раз становились в истории каналом нисходящего движения, когда развертывались массовые гонения на еретиков, отступников, язычников, иноверцев (достаточно вспомнить религиозные войны эпохи реформации, Варфоломеевскую ночь, российское старообрядчество).
Этот канал мобильности также играл одну из важнейших ролей, прежде всего, в традиционном обществе; однако она начинает существенно снижаться в ходе индустриальной революции, одним из важнейших последствий которой становится секуляризация.
Экономические организации. Сорокин называет их "организациями по созданию материальных ценностей". Карьера в рамках экономической организации открывает дорогу многим целеустремленным людям, например, в их продвижении по политической лестнице. В самом деле, в обществе, где стержнем, вокруг которого выстраиваются практически все остальные социальные отношения, является частная собственность, просто не может быть иначе. А тот институт, в котором господствуют эти отношения и в котором создаются материальные ценности, не может не быть одним из самых влиятельных социальных институтов.
Какую бы координатную ось в системе экономической стратификации мы ни взяли, вертикальное восхождение вдоль нее неизбежно приведет к восхождению и по двум другим - по принципу статусной кристаллизации. И в соответствии с тем же принципом экономическое преуспевание существенно повысит шансы на восходящую мобильность в двух других социальных подпространствах. И что бы ни говорили приверженцы ортодоксальной коммунистической идеологии, подлинными творцами и вдохновителями индустриальной революции, коренным образом изменившей облик человеческого общества, теми, кто привел в действие основные ее социально-экономические законы, были капиталисты на ранних этапах индустриализации и менеджеры - на более зрелой ее стадии. И тот высокий социальный статус, который они занимают в обществе, вытеснив с него родовую феодальную аристократию, как правило, вполне ими заслужен. "Преуспевающий предприниматель, - утверждает П. Сорокин, - крупнейший аристократ современного общества".
По статистике Сорокина, из 662 миллионеров XIX-XX веков, чьи данные он подвергал изучению, 71,4 процента - это фабриканты, банкиры, биржевики, торговцы, транспортники, то есть люди, в большинстве своем не унаследовавшие свои огромные состояния, не получившие его в готовом виде, а добившиеся его благодаря своим знаниям, огромной энергии, умению налаживать отношения с другими людьми.
Политические организации. Сорокин объединяет в этом институте "правительственные группы, политические организации и политические партии". Важность этого канала переоценить трудно, к тому же, как нам кажется, она в достаточной степени очевидна. "Карьера многих выдающихся государственных деятелей начиналась или с поста личного секретаря влиятельного политика, или вообще с чиновников низшего ранга". Отметим лишь, что этот канал, как и институт церкви, может стать каналом нисходящей групповой мобильности в случае неблагоприятно сложившейся политической конъюнктуры.
Образование. Поскольку значение этого канала мобильности мы уже достаточно подробно раскрывали выше, отметим здесь лишь два момента. Во-первых, здесь яснее и отчетливее, чем где-либо, понятны фильтры и механизмы их действия - системы оценивания текущей успеваемости, а также разнообразные экзаменационные и тестовые испытания; не прошедшие эти фильтры либо не допускаются до следующих ступеней канала, либо вообще покидают его. Во-вторых, необходимо отметить, что в современных обществах значение этого канала (в отличие, скажем, от армии или церкви) не просто гигантским образом возрастает; прохождение его становится прямо-таки обязательным условием продвижения по любой шкале социальной иерархии.
Семья. На первый взгляд, это тот же механизм повышения своего социального статуса с помощью брачного союза, о котором говорили Бергеры. Однако здесь семья подразумевается, скорее, расширенная, включающая весь комплекс расширенных родственных связей, в том числе и по боковым линиям. Разумеется, наиболее важную роль здесь играют прямые родственные связи - родители-дети, братья-сестры. Вероятно, со времени возникновения института моногамной семьи родители всегда старались обеспечить своим детям социальные позиции не ниже своих собственных. В традиционных обществах к тому же очень сильно воздействие клановых связей, которые также формируются на основе родственных отношений.
Хотя, конечно, поскольку мобильность связана не столько с сохранением, сколько с изменением социальной позиции, то важнейшим среди множества этих отношений действительно следует считать вступление в брачный союз с представителем (мужского или женского рода) могущественного клана. Здесь тоже имеются свои фильтры, которые заключаются, прежде всего, в тех или иных проверках на верность тому клану, к которому присоединяется соискатель, а также готовность принять правила игры, сложившиеся в этом клане. Однако и этого недостаточно. Тот (или та), кто принимает решение пойти именно этим путем повышения своего социального статуса, нередко должен быть готов разделить участь своей новой семьи в случае неблагоприятных обстоятельств, приводящих эту семью или весь клан, в состав которого она входит, к групповой нисходящей мобильности. Классический пример недавнего прошлого из отечественной истории: женитьба молодого талантливого журналиста А. Аджубея на дочери всесильного тогда Хрущева и стремительный карьерный взлет; однако с падением Хрущева он, как профессионал, ушел в полнейшее небытие, и с тех пор мы не прочли ни единой строчки, им написанной.
Значение этого канала, преобладавшее в доиндустриальных обществах, существенно снижается в эпоху модернизации и продолжает падать в постмодернистских условиях. Причины здесь две: во-первых, существенно возрастает роль других каналов; во-вторых, в современных обществах все более заметно проявляется кризис моногамной семьи.
Следует отметить важную особенность действия перечисленных выше каналов социальной мобильности: они действуют не в одиночку, а в системе, в комбинации друг с другом. Это относится даже к таким, казалось бы, противостоящим каналам, как церковь и образование: чтобы сделать карьеру в церковной иерархии, необходимо достаточно много и упорно учиться (пусть даже не в формальных образовательных учреждениях, а путем самообразования), чтобы хорошо знать тонкости и детали догматов своего вероисповедания и каноны теологии. В армии (разумеется, мирного времени) для успешной военной карьеры чрезвычайно важно иметь не только достаточно высокий уровень специального образования, но и родственные связи. Как ни странно, то же самое касается взаимосвязи таких каналов, как семья и образование. До сих пор даже в наиболее продвинутых обществах (причем, даже сильнее, чем в слаборазвитых) действует система различения вузов по степени престижности и привилегированности. Попасть в такие вузы выходцу из семьи рабочего или мелкого клерка можно лишь при наличии выдающихся способностей (что также служит укреплению их престижности). Впрочем, это относится не только к системе высшего образования. В одном из исследований 60-х годов в США было обнаружено, что посещали колледж: 44 процента детей из семей с годовым доходом более 10000 долларов; 17 процентов из семей с доходом от 5000 до 7000 долларов; и эта цифра упала до 9 процентов для детей из семей с доходом ниже 5000 долларов. Здесь обнаруживается также связь канала образования не только с институтом семьи, но и с экономическим каналом.
3.4.3. Исторические и общемировые тенденции
социальной мобильности
В не меньшей степени, чем настоящее, людей всегда волновало их завтрашнее социальное положение, во всяком случае - будущее их детей. Мы не беремся утверждать, что во все времена во всех обществах любой из их членов лелеял честолюбивые надежды на то, чтобы повысить свой социальный статус, и эти надежды мотивировали его поведение. Строго говоря, развитие такого рода надежд у большего или меньшего числа членов общества, подчиняется действию закона возвышения потребностей, который мы более подробно рассмотрим в последней части этой книги. Там же мы еще раз подтвердим несколько гипотез, которые сформулируем сейчас:
1. Стремление к повышению всех параметров социального статуса во всех социальных подпространствах не является мотивом, детерминирующим поведение всех членов общества.
Казалось бы, не существует людей, которые бы не хотели жить лучше, а тем более - не хотели бы, чтобы их дети жили лучше, нежели они сами. Между тем, это заблуждение (весьма свойственное человеку), выражаемое в приписывании другим людям своих собственных мыслей, побуждений, мотивов поведения; тем более, когда речь идет о людях прошлого, чья социализация протекала в принципиально иных условиях. Обратившись в ретроспективу, можно будет найти немало подтверждений тому, что большинство членов всех (точнее, почти всех) слоев общества, включая и самые обездоленные, были в достаточной мере удовлетворены условиями своей жизни и не рвались ее улучшить. Они возмущались, поднимали бунты и мятежи лишь в случае значительного ухудшения этих условий, а отнюдь не в целях повышения своего социального статуса. Хотя свои честолюбцы были, по-видимому, во всех стратах и традиционного общества, однако число их было слишком мало, чтобы определять господствующие настроения. Напротив, в элитных стратах, чей уровень жизни был значительно выше, доля людей, устремленных к повышению своих социальных позиций, был гораздо больше. Здесь-то, в высших слоях традиционного общества, главным образом, и действовал закон возвышения потребностей. Точнее, даже не в самых высших, а, скорее, в близких к ним стратах, члены которых могли созерцать образ их жизни, "примерять его на себя", ощущать некоторую ущемленность собственного положения - словом, формировать в себе комплекс чувств, именуемый "мотивацией к достижениям". Последний момент достаточно важен, и он позволяет нам сформулировать следующую гипотезу.
2. Важнейшим фактором возникновения массовых побуждений к восходящей социальной мобильности являются демонстрационные эффекты.
Понятие "демонстрационных эффектов" ввел в своей книге "Почему люди бунтуют" Т. Гарр. Под ним понимается достаточно широкий и постоянный показ низшим слоям общества или членам менее развитых обществ (или слоев) некоторых привлекательных подробностей образа жизни более высоких страт либо более высокоразвитых обществ. Эпиграфом к 4 главе, где рассматриваются различные аспекты воздействия демонстрационных фактов, Гарр взял цитату из книги Оруэлла, в которой достаточно выпукло и емко показана их суть:
“ Беседуя однажды с шахтером, я спросил его, когда впервые стала острой нехватка жилья в их районе; он ответил: " Когда нам сказали об этом" , имея в виду, что до недавнего времени запросы людей были столь низкими, что они воспринимали любую степень перенаселенности как нечто само собой разумеющееся” .
В последней части мы покажем механизмы развития действия закона возвышения потребностей в эпоху индустриализации. Однако чрезвычайно важно помнить также и о том, что наиболее энергично они "раскручиваются" в промышленных урбанистических центрах и гораздо более вяло - в сельской местности. В первых множество различных страт живут бок о бок, имея возможность непосредственно наблюдать образ жизни друг друга; здесь выше уровень образования, доступ к различным источникам информации, бурлит политическая и духовная жизнь с новыми веяниями. Во второй - возможности демонстрационных эффектов физически ниже, господствуют консервативные ценности. В ХХ веке огромную роль в усилении демонстрационных эффектов сыграло также колоссальное развитие средств массовой коммуникации, и в особенности - в течение последней его половины - телевидение, сделавшее доступным созерцание иных, более высоких, паттернов образа жизни практически во всех уголках мира. Хотя следует отметить, что даже в современном (индустриальном) обществе существует достаточно большое число его членов, вполне удовлетворенных своей участью. Для этой категории основным мотивом является, скорее, удержать обретенное, не утратить его.
3. Социальная мобильность, достаточно стабильная и не очень значительная в традиционных обществах, существенно ускоряется в ходе модернизации.
Наименее подвижны в смысле восходящей социальной мобильности кастовые и сословные общества. Кастовая система - это особая разновидность социальной стратификации, в которой "касты иерархически организованы и отделены друг от друга по законам ритуальной чистоты". Она представляет собой наиболее яркую иллюстрацию социальной замкнутости, в которой доступ к богатству и повышению престижа закрыт для тех социальных групп, которые исключены из отправления так называемых "очищающих" ритуалов. Эта ритуальная сегрегация усиливается, кроме того, правилами эндогамии. В известной степени кастовым является, например, любое расово или этнически сегрегированное общество. Однако классическим примером здесь является индуизм. При этом, хотя индуистская кастовая система организована с позиций четырех главных каст (брамины, кшатрии, вайшьи и шудры), существует также большое разнообразие на местном, деревенском, уровне, где главные касты еще глубже разделены на более мелкие группировки субкаст, которые называются шати (jati). В принципе человек рождается в касте, в ней же умирает, и социальная мобильность между кастами невозможна. Правда, на практике для субкасты как целого иногда оказывается возможным улучшить свое положение в рамках иерархии престижей. Те группы, которые могут с успехом обладать или имитировать ритуальную практику привилегированных каст, могут испытать восхождение с помощью процесса, известного как "санскритизация".
Что касается сословий, то эта система стратификации исторически сложилась в Европе и России. Она, подобно кастам, содержала в себе достаточно резкие различия и жесткие барьеры между малыми группами или стратами. В отличие от каст, сословия создавались целенаправленно, политическими средствами, скорее, с помощью законов, сотворенных людьми, нежели религиозных правил. Эти законы служили как определению самой системы, так и контролю за мобильностью между стратами (существенно ограничивая ее не только в восходящем, но и в нисходящем направлении), а также для того, чтобы создать регулярный свод прав и обязанностей, применимых ко всем. При этом каждое сословие имело собственный кодекс приличного поведения (например, этикет). Сословия в общих чертах сложились в период феодализма в начале постфеодального современного периода. Обычное разделение было трехчленным: духовенство, нобилитет (дворянство) и третье сословие, хотя иногда оно рассматривается как четырехчленное, когда третье сословие подразделялось на городских жителей (купцов, ремесленников, мелких чиновников государственной службы) и крестьянство.
П. Сорокин указывает, однако, что и в таких обществах имела место социальная циркуляция. Так, он сформулировал целый ряд общих принципов вертикальной мобильности, два из которых прямо относятся к тому, что не бывает обществ с совершенно непроницаемыми перегородками между социальными стратами. Первый из них гласит: "Вряд ли когда-либо существовали общества, социальные слои которых были абсолютно закрытыми или в которых отсутствовала бы вертикальная мобильность в трех ее ипостасях - экономической, политической и профессиональной". Обращаясь к одной из самых жестких систем стратификации - кастовой и анализируя ведические тексты, он приходит к выводу, что и здесь совершались - пусть слабые и медленные - течения вертикальной мобильности. Второй принцип утверждает: "Никогда не существовало общества, в котором вертикальная социальная мобильность была бы абсолютно свободной, а переход из одного слоя в другой осуществлялся бы без всякого сопротивления". Он не противоречит первому, а, скорее, дополняет его составляя более завершенную картину.
Отметим несколько основных тенденций в изменениях социальной мобильности в современном обществе по сравнению с традиционным. Прежде всего, при измерениях интергенерационной мобильности в сфере занятости наблюдается значительное возрастание того параметра, который Сорокин назвал всеобщностью, т.е. увеличение числа индивидов, улучшивших свои социальные позиции в сравнении со своими отцами. Правда, здесь имеются заметные различия между категориями занятости. Так, цифры 1950 года по США показывают, что нынешние позиции 77 процентов профессионалов (менеджеров и специалистов наивысшей квалификации) оказались существенно выше по сравнению с позициями, которые занимали их отцы; однако через подобное продвижение прошли лишь 56 процентов квалифицированных рабочих и мастеров. Другими словами, значительному числу индивидов удалось улучшить свою позицию в сравнении со своими отцами с точки зрения занятости, но индивиды из среднего класса находятся в этом смысле в более благоприятном положении.
Если мы будем измерять вертикальную мобильность с точки зрения служебной карьеры, то окажется, что наибольшая часть мобильности наблюдается среди тех категорий занятости, которые являются примыкающими друг к другу или близкими по своему статусу. Кроме того, в этом процессе пока еще не последнюю роль играет такой канал мобильности, как семья. Например, гораздо более вероятно с точки зрения интергенерационной мобильности, что сын неквалифицированного рабочего станет механиком в гараже, нежели юристом. Аналогичным образом, более вероятно, что сын юриста, скорее, станет профессором права, нежели директором крупной корпорации. Более трудным делом остается проведение разграничительной линии между работниками ручного и неручного труда. Наименее мобильны индивиды, занятые сельскохозяйственным трудом.
Наиболее важным каналом мобильности становится институт образования. Это делает особенно серьезным отношения того порочного круга между классовой принадлежностью и образованием, которого мы не раз касались выше.
По изложенным выше причинам мобильность стала более затруднительной и, возможно, даже реально уменьшилась для самых низких страт. Если скомбинировать этот факт с упомянутым выше мнением социологов по поводу относительной закрытости наивысшей страты, то в оценке мобильности возникает довольно интересная картина: наибольшая часть мобильности происходит в обширной области между высшей и низшей стартами общества; и вершина, и дно принимают в этом процессе наименьшее участие. Индивиды в этих двух стратах с наибольшей вероятностью останутся там, где они есть - хотя понятно, что это имеет различные смыслы и для вершины, и для дна. При измерениях с помощью занятости именно средние сектора стратификационной системы совершают наибольшую экспансию. Другими словами, если говорить в широком смысле, средний класс в развитых обществах растет быстрее других и больше всех увеличивается в объеме. По мнению некоторых социологов, это предполагает изменение традиционного графического представления системы стратификации в образе пирамиды (или конуса, по Сорокину) на представление его в виде ромба (см. рис.3.5).
3.5. Социальные системы и cоциальные организации
3.5.1.Системный подход: общие положения
Какой смысл вкладываем мы в само понятие "система"? Это слово от излишне частого употребления в различных контекстах и по самым разным поводам начинает, порой, утрачивать в нашем сознании свое изначальное значение. Между тем, оно происходит от греческого systema, что в переводе означает "целое, составленное из частей". Стало быть, мы имеем право обозначить им любое множество элементов, каким-то образом соединенных друг с другом и, благодаря этому соединению, образующих определенную целостность, единство.
Возьмем набор деревянных брусков, дощечек и пригоршню гвоздей. Пока они лежат в беспорядке (или даже, может быть, в порядке - в смысле аккуратно разложенные по кучкам, но не соединенные друг с другом), они системы не образуют. Однако, приведя в соответствие друг другу их размеры и установив между ними с помощью гвоздей более или менее прочную связь, вы могли бы сколотить табурет. Этот табурет уже в определенной степени получает право именоваться системой. Вы могли сколотить их как-то иначе и получить, например, посылочный ящик. Вначале, до соединения между собой этих деревяшек и железок, вы вряд ли могли эффективно использовать их для сидения или упаковки в них каких-то вещей. Прежде чем соединить между собой элементы этого набора, вы несколько видоизменили их размеры и форму, хотя своих сущностных качеств ни один из них вроде бы не потерял. Однако, оказавшись соединенными вместе определенным образом, эта совокупность элементов приобрела новое свойство (на этом сооружении можно удобно сидеть или упаковать в него что-либо) - такое, которым каждый из них по отдельности не обладал.
Давайте попытаемся на этом незамысловатом примере увидеть некоторые общие признаки любой системы:
- это всегда совокупность каких-то элементов;
- элементы эти находятся между в определенной связи;
- благодаря данной связи, совокупность образует единое целое;
- это целое обладает качественно новыми свойствами, не принадлежащими отдельным элементам, пока они существуют порознь.
Такие новые свойства, возникающие в новом целостном образовании в социологии называют эмерджентными (от английского emerge - появляться, возникать). "Социальная структура, - утверждает известный американский социолог Питер Блау, тождественна эмерджентным свойствам комплекса составляющих ее элементов, т.е. свойством, не характеризующим отдельные элементы этого комплекса".
Все существующие в мире совокупности можно было бы подразделить на три большие класса: 1) неорганизованные совокупности; 2) неорганические системы; 3) органические системы.
Первые две из них не представляют для нас особого интереса, поэтому ограничимся лишь общим упоминанием о них. Неорганизованные совокупности потому и называются так, что вообще не имеют никаких черт внутренней организации, а связи между составляющими их частями либо вообще не возникают, либо носят случайный, несущественный характер. Что касается неорганических систем, то они статичны, неподвижны; связи внутри них механические, жесткие, вследствие чего их поведение жестко детерминировано.
Главным и, по сути, единственным объектом нашего рассмотрения будут третьи - органические - системы. Органической мы именуем такую систему, которую характеризует развитие, то есть последовательное прохождение через ряд последовательных этапов усложнения и дифференциации. К таким системам нужно отнести, прежде всего,биологические и социальные системы. Органические системы обладают рядом специфических свойств, отличающих их от первых двух классов. Эти отличия выступают в качестве характерных признаков органических систем. Рассмотрим наиболее существенные из них.
1. В органической системе имеются не только структурные, но и генетические связи, т.е. такие, которые обусловлены происхождением одного элемента от другого. Так, изучая структуру растения (представляющего собою биологическую систему), можно установить, что ветви и стебель или ствол происходят от молодого побега, которое, в свою очередь, проросло из семечка.
2. В органической системе складываются не только связи координации, т.е. взаимодействия, но и связи субординации, т.е. подчинения одних элементов другим. Это, в сущности, вытекает уже из наличия генетических связей и происхождения одних элементов из других, что само по себе задает отношения первичности и вторичности, главенства и подчинения.
3. В органических системах, как правило, складываются особые управляющие механизмы, выступающие в качестве особых элементов. С их помощью структура целого оказывает воздействие на отдельные элементы, на характер их функционирования.
4. Связи, которые складываются в неорганической системе, не производят качественного изменения самих элементов. Поэтому они вполне могут существовать и отдельно от системы. В органической же системе зависимость между системой и составляющими ее компонентами настолько сильна, что они отдельно от системы существовать не могут. (Например, срубая с дерева ветку, вы обрекаете ее на засыхание, а затем - на загнивание и распад, т.е. прекращение существования во всяком случае - в качестве ветки).
5. Если в неорганических системах элемент зачастую бывает активнее целого (скажем, ион химически активнее, чем атом), то в органической системе, по мере усложнения ее организации, активность элементов во все большей степени "делегируется" целому.
6. Органическое целое складывается не из тех частей, которые функционируют в уже развитом целом. Другими словами, в ходе развития органической системы ее части, испытывая воздействия со стороны целого, преобразуются, "подгоняясь" под выполнение своей функции.
7. Устойчивость неорганических систем обусловлена стабильностью составляющих их элементов. В органических же, в силу их развития, изменения, необходимым условием их устойчивости является, напротив - постоянное обновление элементов.
8. Внутри органического целого практически всегда выделяются своеобразные блоки (подсистемы), которые гибко приспосабливаются под выполнение команд управляющего блока системы. Эта гибкость обусловлена тем, что элементы системы функционируют не жестко детерминированно, как в неорганической системе, а стохастически, т.е. вероятностным образом, поскольку имеют определенное число степеней свободы.
Мы не будем здесь вдаваться в подробности теории систем, поскольку это, в сущности, задачи другой научной дисциплины. Попытаемся лишь кратко перечислить основные из используемых в ней понятий, которые так или иначе будут использоваться в дальнейшем.
Попытаемся рассмотреть некоторые понятия системной теории. Весь массив системологических понятий можно условно подразделить на три группы.
(1) Понятия, которые описывают строение систем. Среди них выделим следующие.
Элемент. Это далее не делимый компонент системы при данном способе расчленения. Говоря об элементе, необходимо подчеркнуть, что любой элемент не поддается описанию вне его функциональных характеристик, той роли, которую он играет в системе как целом. Другими словами, с точки зрения системы не так важно то, каков элемент сам по себе, а важно, что именно он делает, чему служит в рамках целого.
Целостность. Это понятие несколько более расплывчато, нежели элемент. Оно характеризует обособленность системы, противопоставленность ее окружению, всему, что лежит вне ее. Основу этого противопоставления составляет внутренняя активность самой системы, а также границы, отделяющие ее от других объектов (в том числе и системных).
Связь. На это понятие приходится основная смысловая нагрузка терминологического аппарата. Это понятно: системная природа объекта раскрывается, прежде всего, через его связи, как внутренние, так и внешние. Не вдаваясь в подробности и не перегружая наше изложение множеством определений, упомянем лишь, беглый перечень различных типов и классов связей. Можно говорить о связях взаимодействия, генетических связях, связях преобразования, связях строения (или структурных), связях функционирования, связях развития, связях управления и др.
(2) Группа понятий, относящихся к описанию функционирования системы. Сюда относятся: функция, устойчивость, равновесие, обратная связь, управление, гомеостазис, самоорганизация. Относительно двух последних понятий у нас будет отдельный, более основательный разговор. Что же касается остальных, то мы ограничимся упоминанием о них, поскольку не предполагаем активного их использования в дальнейшем.
(3) И, наконец, третья группа понятий - это термины, в которых описываются процессы развития системы: генезис, становление, эволюция и др. В силу соображений, изложенных выше, мы также не будем останавливать внимания на этих понятиях.
Теперь, когда мы сделали эти общие замечания, следует вспомнить о том, что основным предметом нашего внимания являются процессы, происходящие в человеческом обществе, обратимся к социальным системным объектам.
3.5.2.Социальная система: понятие, сущность
и проблемы изучения
Понятно, что из огромного множества существующих в мире систем для нас первоочередной интерес будут представлять социальные системы. Это особый класс систем, существенно отличающихся не только от неорганических систем (скажем, технических или механических), но и от таких органических систем, как биологические или экологические. Разумеется, главной особенностью их выступает тот факт, что элементный состав этих систем формируют социальные образования (в том числе и люди), а в качестве связей выступают самые разнообразные социальные отношения и взаимодействия (далеко не всегда носящие "вещественный" характер) этих людей между собою.
Понятие "социальная система", являясь обобщающим наименованием целого класса систем, очерчено не вполне однозначно и четко, а потому ставит немало проблем уже на уровне понимания. Диапазон социальных систем достаточно широк, простираясь от социальных организаций как наиболее развитого вида социальных систем до малых групп (в которых в гораздо меньшей степени проявляются такие системообразующие признаки, как цель, иерархия, управление, синергия). А приложимо ли понятие "социальная система" к социально-демографическим или статистическим категориям населения - образовательным, профессиональным, половым, возрастным и т.п.? В весьма ограниченной степени - в той мере, в какой некоторые из них могут образовывать какие-то организационные объединения, с помощью которых будут развивать свои системообразующие качества. В то же время мы вправе говорить как о социальной системе о некоторых социальных объектах, не включающих в себя непосредственно людей. Это, прежде всего, продукты человеческой деятельности и взаимоотношений между людьми (например, язык).
Здесь необходимо вспомнить, что теория социальных систем - это сравнительно новая отрасль общей социологии. Она зарождается в начале 1950-х годов и обязана своим появлением на свет усилиям двух социологов - Толкотта Парсонса из Гарвардского университета и Роберта Мертона из Колумбийского университета. Хотя в работах этих двух авторов имеются значительные различия, оба они вместе могут рассматриваться как основатели школы, именуемой структуральный функционализм. Это такой подход к обществу (первоначально использовавшийся специалистами по культурной антропологии в Англии), который рассматривает последнее как развивающуюся систему, каждая часть которой функционирует тем или иным способом, в связи со всеми другими. Тогда любые данные об обществе могут рассматриваться с точки зрения того, насколько они функциональны или дисфункциональны с точки зрения поддержания социальной системы. В 1950-х годах структуральный функционализм, вероятно, стал господствующей формой социологической теории в социологической теории в Америке, и только в последние годы начал утрачивать свое влияние.
В работах Т. Парсонса социальная система определяется с точки зрения двух или более социальных деятелей, вовлеченных в более или менее устойчивое взаимодействие в рамках очерченного окружения. Это понятие не ограничивается, однако, межличностным взаимодействием, а может также иметь отношение к анализу групп, институтов, общностей и межобщинных целостностей. К примеру, его можно использовать при изучении университета или государства как социальных систем, которые имеют структуры, состоящие из взаимосвязанных частей.
Многое из ранних вдохновляющих идей теории систем шло от попыток установить параллели между физиологическими системами в медицинских науках и социальными системами в социальных науках. У Парсонса волюнтаристическая теория действия сочетается с системным подходом к двухличностным взаимодействиям. В более поздних работах Парсонс дал общую теорию социальных систем, пытаясь нащупать пути интеграции социологической теории с разработками в биологии, психологии, экономической и политической теории. Каждая социальная система имеет четыре субсистемы, соответствующие четырем функциональным императивам, а именно - адаптации (А), достижению цели (G), интеграции (I) и поддержанию образцов или латентности (L). Эти четыре системы могут быть концептуализированы на различных уровнях так, чтобы, например, базовый AGIL-паттерн соответствовал экономике, политике, социетальной общности и институтам социализации. В процессе адаптации к своему внутреннему и внешнему окружению социальные системы должны решать эти четыре проблемы для того, чтобы продолжить существование, и они эволюционируют путем усиления дифференциации своих структур и достижения более высоких уровней интеграции своих частей. Парсонс пытался показать обоснованность системного подхода через разнообразие исследований - университетов, политики, религии и профессий.
Будучи в значительной степени влиятельной в сфере изучения политических процессов, индустриализации, религии, модернизации, сложных организаций, международных систем и социологической теории, эта теория в то же время подвергалась основательной критике. Аргументы критиков теории социальных систем таковы: (1) она не может адекватно рассматривать вопрос о наличии конфликта и изменения в социальной жизни; (2) ее предположения о равновесии и социальном порядке основаны на консервативной идеологии; (3) она излагается на таком уровне абстракции, что ее эмпирические отсылки часто трудно обнаружить, и, следовательно, данный подход имеет небольшое значение в текущих социологических исследованиях; (4) ее положение о ценности консенсуса в обществе не имеет хорошего эмпирического обоснования; (5) трудно согласовать предоставления о структурных процессах и функциональных требованиях с теорией действия, которая подчеркивает центральное положение целенаправленного выбора индивидуальных деятелей; (6) телеологические положения теории систем не могут объяснить, почему некоторые общества находятся в состоянии недоразвития или деиндустриализации; (7) многие из положений теории тавтологичны и пусты. Например, в одной из аналитических статей само существование социальной системы признавалось единственным реальным доводом в пользу ее адаптации к окружению. Короче говоря, современная теория систем нередко воспроизводит все сущностные слабости эволюционной теории XIX века.
Среди множества разнообразных социальных систем можно выделить гомогенные, т.е. однородные - уже в силу того, что они состоят исключительно из социальных элементов (например, те же малые группы). Однако значительно чаще приходится сталкиваться с гетерогенными социальными системами, которые, наряду с человеком, включают в себя и элементы другой природы. Таковы, например, экосоциальные (географические районы) или социотехнические системы, которые образуются как продукт взаимодействия человеческого фактора производства и его технико-технологической базы.
Что выступает в качестве элементов социальной системы? Первый, поверхностный подход подсказывает: это люди. Однако более основательный и глубокий поиск устойчивых элементов общественной жизни приводит к выводу, что эта жизнь представляет собой бесконечное множество переплетающихся взаимодействий этих людей, а значит, именно на этих взаимодействиях и должно быть сосредоточено внимание исследователей. Именно таков взгляд на структуру общественной жизни представителей структурного функционализма - одного из широких и влиятельных течений современной социологии. В соответствии с этим подходом можно утверждать, что социальные системы не состоят из людей, люди просто участвуют в системах, образующих своеобразную "оболочку" жизнедеятельности людей. Структуры - это просто позиции (статусы, роли) индивидов в системе. Система не изменит своей структуры, если какие-то конкретные индивиды перестанут участвовать в ней, выпадут из своих "ячеек", а их место займут другие индивиды.
Функционализм как методологическое направление в социологии представляет для нас интерес уже в силу того, что он изначально рассматривает общество как систему. Суть функционального подхода состоит в том, что он стремится во всяком объекте или явлении выделить элементы социального взаимодействия, а затем определить ту функцию, которую каждый из этих элементов выполняет в общей системе взаимодействий. Другими словами, всякий раз, когда мы пытаемся определить то положение, которое занимает в социальной общности (или обществе) тот или иной интересующий нас объект, исходя из закрепленных за ним функций (или "обязанностей"), мы тем самым, во-первых, уже осуществляем явно или неявно функциональный подход, а во-вторых - в той или иной степени системный анализ.
Что такое, в сущности "функция"? Это слово, как и множество других в нашем языке, многозначно. В социологии этим термином обычно определяют ту роль, которую играет тот или иной социальный институт, общность или социальный процесс, словом, любой из элементов социальной системы. Функция возникает, как правило, спонтанно - в качестве отклика на какую-то общественную потребность и предназначена для удовлетворения этой потребности. "Спрашивать, какова функция разделения труда, это значит - исследовать, какой потребности оно соответствует". Того же мнения придерживаются и современные функционалисты. "Функция, - утверждает известный английский этнограф Бронислав Малиновский, - не может быть определена иначе, как удовлетворение потребности посредством деятельности, в которой человеческие существа сотрудничают, используют артефакты и потребляют предметы".
Важной характеристикой социальных систем выступает высокий уровень их сложности. В принципе социальные системы обладают максимальной сложностью среди всех известных нам систем. Дело в том, что базовым элементом любой из них является человек, обладающий собственной субъективностью и неисчерпаемым диапазоном вариантов своего поведения. Поэтому мы вправе отнести практически любую социальную систему к числу так называемых "больших систем". Большая система - это термин, используемый для обозначения системных образований, являющихся результатом многократного сложения, соединения относительно малых, более простых систем, входящих в большую систему в качестве составных частей. Специфика большой системы заключается не столько в ее размерах, сколько в сложности поведения, которое является следствием большого числа взаимосвязей элементов и подсистем, а также в подчиненности этих связей общей цели. Из сказанного вытекают по меньшей мере два следствия: (1) значительная неопределенность, непредсказуемость функционирования социальных систем, а также (2) наличие границ их управляемости.
Говоря о социальной системе, мы должны постоянно помнить не только о внутренних связях ее элементов, но и о связях социальной системы как целого с ее окружением. А в это окружение входят не только объекты живой и неживой природы и техники, но и другие социальные системы. Таким образом, понятие социальной системы может быть в конечном счете расширено до такой большой системы, какой является человечество (или человеческое общество) в целом. Здесь необходимо брать в расчет степень самостоятельности или целостности, которая, как мы помним, определяется и границами системы. В функционалистской социологии существует понятие пограничной поддержки, которое определяет социальную систему как погранично-поддерживающую, если она в связях со своим окружением сохраняет определенные упорядоченности. Существуют социальные процессы, которые поддерживают как границы, так и равновесие системы относительно других систем, составляющих ее окружение. Для продолжающегося существования систем должен также совершаться обмен с другими системами через их границы.
Таким образом, особой проблемой при изучении социальных систем является их целостность, в основе которой лежит степень их самостоятельности. Каждая конкретная социальная система находится в более или менее тесных взаимосвязях и с такими же, как и она, социальными системами, и с социальными системами более широкого масштаба - вплоть до человечества в целом, которое можно рассматривать как некую гигантскую макросистему (или суперсистему). Разумеется, большинство социальных систем входят составной частью в более крупные системы, зависят от них и детерминируются ими. В то же время, в силу упомянутых выше границ управляемости социальных систем, любая из социальных систем (начиная с базового элемента - человека) всегда сохраняет какую-то степень самостоятельности. Эта самостоятельность обеспечивает огромное, практически неисчерпаемое разнообразие социальных систем: даже в рамках одного класса или типа систем - будь то предприятие, семья, поселок и т.п. - можно наблюдать значительные различия, что дает нам право утверждать, что каждая социальная система в чем-то уникальна и неповторима.
В связи с этим возникает вопрос: в каких случаях мы можем именовать социальную систему обществом? Достаточно часто употребляя слово "общество", мы вкладываем в него не всегда один и тот же смысл. "Я - сеньор из общества" - так называлась современная итальянская комедия. При этом имелась в виду конкретная общность людей, которых именуют еще "светским" или "высшим обществом". В аналогичном (а текстуально - прямо противоположном) смысле употребил это слово В.Г. Короленко в названии повести "В дурном обществе". В любом из таких или подобных им случаев мы имеем дело с определенной социальной системой, характеризуемой и наличием элементов с присущими им наборами функций, и с определенными связями, складывающимися между этими элементами, и создаваемой ими целостностью.
Однако вряд ли в обоих упомянутых случаях мы имели дело с обществом в строгом социологическом смысле. Как считает американский социолог Э. Шилз, "социальная система является обществом только в том случае, если оно не входит составной частью в более крупное общество". Скажем, род, т.е. объединение родственников, или племя как объединение родов могут и не являться частью другой, более крупной социальный системы. Такая автономность возможна при следующих условиях: (1) данная социальная общность проживает на ограниченной территории, которую она привыкла считать своей собственной; (2) она пополняет свою численность, главным образом, за счет естественного прироста - т.е. детей тех людей, которые уже являются ее признанными членами; (3) она полностью самостоятельно распоряжается своими внутренними делами, т.е. имеет собственную, ни от кого не зависящую систему правления; (4) она имеет свою собственную историю (знает о собственных генетических связях); (5) она обладает своей собственной культурой. Из этих условий естественно вытекает чрезвычайно слабая связь данной системы как с другими социальными системами, окружающими ее, так и с суперсистемой (человечеством).
Во всех иных случаях социальные системы, с которыми нам приходится иметь дело, являются, как правило, составными частями или подсистемами (субсистемами) какой-то более крупной целостности. Они не существуют вне общества как целого, однако в рамках его могут сохранять какую-то относительную автономность. О каких подсистемах можно говорить применительно к современному дифференцированному обществу? Это могут быть и семьи (или какие-то более крупные родственные объединения типа кланов), и различного рода производственные объединения - от мелких ферм до крупных фирм, университеты, школы и другие учебные заведения, политические партии, церкви и другие религиозные объединения, различные корпоративные ассоциации, какими являются, например, профсоюзы; сюда же можно включить и системы, организованные (формально и неформально) по территориальному признаку - деревни, села, города, районы. Список этот можно было бы продолжить до бесконечности, поскольку эти субсистемы накладываются друг на друга, перекрываются, частично совпадают своими элементами, границами и связями. Почему же мы не именуем каждую из такого рода систему "обществом" (а если и именуем, то в весьма ограниченном смысле - скажем, "хоровое общество" или "общество друзей природы")? Прежде всего в силу того, что деятельность их не выступает как самодостаточная. Во-вторых, каждое из них выполняет какую-то свою - пусть важную, но все же ограниченную - функциональную роль в рамках более крупного целого. В третьих, собственная система правления каждым из них осуществляется в рамках собственной структуры и в условиях подчинения какой-то общей власти, находящейся за их пределами и представляющей собою власть всего общества. Именно эта подчиненность и определяет относительность самостоятельности любой социальной системы.
Однако, обратившись к рассмотрению систем, которые могут с полным правом именоваться обществами, мы и на этом уровне обнаружим, что самостоятельность и независимость их довольно относительна. В самом деле, у некоторых обществ (например, у довольно крупных кочевых племен) и сегодня не имеется точно зафиксированных территориальных границ, а в прошлом таких сообществ с не обозначенным четко ареалом обитания было гораздо больше. Лишь очень немногие общества (главным образом, из числа тех, что затеряны в африканских бушах или южноамериканской сельве и избегают контактов с цивилизованным миром) пополняют численность своей популяции исключительно за счет естественного прироста. Обратившись к истории существующих сегодня обществ - особенно достаточно крупных, - мы увидим, что единой-то истории у любого из них, по сути дела, нет: ее заменяет конгломерат историй различных народов, вошедших в разное время в состав данного общества - посредством ли завоевания, добровольного присоединения или миграции.
Вряд ли мы сможем назвать сегодня какое-то общество, обладающее единой культурой, которая была бы собственной и "монолитной". США имеют общий язык и литературу с Великобританией (не говоря уже о сильном влиянии африканских традиций на "классический" американский джаз), большинство стран Латинской Америки - с Испанией (чья культура, в свою очередь, испытала сильное влияние мавританской культуры во времена т.н. "конкисты"). Франция дала свой язык отдельным частям Бельгии и Швейцарии, целому ряду стран африканского и американского континентов.
Далее, попробуйте назвать хотя бы одно общество, которое в экономическом отношении было бы полностью независимым и самообеспечивающимся. Все общества осуществляют экспорт своих товаров в другие страны и импорт из других стран, при этом складываются достаточно сложные и переплетающиеся взаимоотношения и договорные обязательства, нарушение которых бывает чревато болезненными последствиями. Ни одно общество, в котором развивается современная наука, не может считаться независимым в научном отношении: даже те страны, где наука ушла далеко вперед, заимствуют многие основополагающие идеи у ученых других стран.
Так что нетрудно убедиться: полная самостоятельность и независимость вряд ли может считаться абсолютно необходимым определяющим условием рассмотрения социальной системы в качестве общества. Другое дело, что для того, чтобы считаться обществом, социальная система должна обладать неким собственным, присущим только ей как целому "центром тяжести".
По мнению Э. Шилза, "современные “ национальные” общества - общества, претендующие на то, что они служат воплощением национального единства и обладающие своими собственными национальными культурами, своими собственными, скорее независимыми, чем зависимыми экономическими системами правления, своим собственным генетическим воспроизводством и своим собственным суверенитетом над территорией, обозначенной границами, - представляют собой наиболее самостоятельные из всех социальных систем, известных нам из истории человечества, самые независимые общества своих эпох".
3.5.3.Социальная организация
как вид социальной системы
Особой разновидностью социальной системы являются социальные организации. Н.Смелзер определяет организацию кратко: это "большая группа, сформированная для достижения определенных целей". Формула лаконичная, но не исчерпывающая. Дело в том, что само слово "организация" имеет различные смыслы, будучи употреблено в разных контекстах. А.И. Пригожин указывает по меньшей мере на три из них. (1) Этим термином может обозначаться социальный объект, представляющий собой объединение людей, которое занимает определенное место в обществе и предназначается для выполнения какой-то социальной функции. ("Простите, вы из какой организации?" - спрашивают вас при регистрации на совещании или конференции). (2) Тем же словом обозначают и определенную деятельность по созданию системы, включающую в себя распределение функций, налаживание устойчивых связей, координации и т.п. ("Институт находится в стадии организации".) Здесь "организация" выступает как процесс, связанный с целенаправленным воздействием на какой-то объект, а значит, предполагающий наличие, с одной стороны, организатора, а с другой - организуемых им людей. В данном случае это понятие во многом схоже с понятием "управление", хотя и не полностью совпадает с ним. (3) Это характеристика степени упорядоченности социальной системы ("здесь хорошо поставлена организация снабжения"). В данном случае под "организацией" понимают определенную структуру, строение и тип связей как способ соединения частей в целое. В этом смысле организация объекта выступает как его свойство, атрибут. Такое содержание термина употребляется в тех случаях, когда мы ведем речь о более или менее организованных системах, скажем, об эффективной или неэффективной политической организации общества и т.д.
В этом параграфе речь пойдет, главным образом, о социальной организации в первом из трех упомянутых смыслов, т.е. об искусственном объединении институционального характера, которое предназначено для выполнения более или менее ясно очерченной функции. (Хотя при ближайшем рассмотрении можно будет убедиться, что почти всегда будут присутствовать какие-то оттенки и двух других). Каковы ее основные социальные свойства? Начать с того, что организация, как правило, создается людьми намеренно, специально - как инструмент для решения общественных задач, средство достижения целей. "Чтобы решить какую-то задачу, достигнуть какой-либо цели, человеческие существа должны организовываться". Другими словами, организации - это целеустремленные социальные системы, т.е. системы, формируемые людьми по заранее намеченному плану в целях удовлетворения более крупной социальной системы или же для достижения совпадающих по направленности индивидуальных целей, но опять-таки - через выдвижение и стремление к достижению общественных целей. Таким образом, одним из определяющих признаков социальной организации выступает наличие цели. Социальная организация - это заведомо целевая общность, что и вызывает необходимость иерархического построения ее структуры и управления в процессе ее функционирования. Поэтому часто в качестве отличительного свойства организации называют иерархичность, которую можно представить "в виде пирамидальности построения с единым центром", причем, "иерархия организации повторяет дерево целей", для которых организация создана.
В предыдущем параграфе мы говорили о подходе структурного функционализма, согласно которому системы представляют собой не совокупность людей, а совокупность позиций, которые просто заполняются конкретными индивидами. С этим достаточно хорошо согласуется тот факт, что социальная организация как раз и представляет собою совокупность статусов, правил, отношений лидерства и подчинения. Другими словами, организация достаточно часто объективируется как безличная структура связей и норм. Поэтому анализ социальной организации начинают с подхода к ней как к некой агрегированной целостности, построенной иерархически и определенным образом связанной с окружающей ее внешней средой. Мы выясняем вначале, каковы функции каждого из статусов, находящихся в "узлах" отношений, связывающих ее в единое целое (позиции), и только потом приступаем к выяснению того, насколько эффективно выполняются эти функции конкретными людьми, занимающими данные позиции.
“ Какой бы формой организованной деятельности мы ни интересовались, - говорит Дж. Гэлбрейт в своей книге, написанной, правда, совсем по другому поводу, - будь то церковь, полицейский участок, правительственно учреждение, комиссия конгресса или увеселительное заведение, мы прежде всего стремимся узнать, кто возглавляет соответствующую организацию. Затем мы интересуемся соответствующими качествами или полномочиями, подтверждающими это командное положение” .
Мы не будем рассматривать здесь положений теории социальных организаций - это функции фактически отдельной теоретической дисциплины. Однако считаем необходимым хотя бы бегло перечислить некоторые типы организаций, с которыми приходится иметь дело и которые в тех или иных аспектах будут не раз упоминаться в других разделах курса социологии.
Формальная организация. Это организация, построенная на основе социальной формализации, т.е. целенаправленного формирования стандартных, безличных образцов проведения в правовых, организационных и социокультурных формах. Главная функция формальной организации состоит в создании гетерогенной системы, в которой объединены в одно целое люди со средствами и целями общественного труда. Существуют два пути формализации социальных систем. Первый - через оформление готовых, естественно сложившихся состояний, это путь, основанный на рациональном осмыслении предшествующего опыта. Второй путь - это "конструирование" социальной организации; в этом случае реальному созданию организации предшествует создание программы (прошлый опыт здесь, конечно, тоже присутствует, но лишь как прецедент).
Основные особенности формальной организации можно охарактеризовать следующим образом. (1) Она рациональна, т.е. в основе ее лежит принцип целесообразности, сознательного движения к известной цели. (2) Она принципиально безлична, т.е. рассчитана на абстрактных индивидов, между которыми устанавливаются стандартизованные ("идеальные") отношения по заранее составленной программе; в этой программе не предусмотрены никакие другие отношения между индивидами, кроме служебных, никакие другие цели, кроме функциональных, а значит, она еще и намеренно однозначна. При крайней степени своего развития эти особенности формальной организации трансформируют ее в бюрократическую систему, о которой речь пойдет чуть ниже и для которой характерна абсолютизация отдельных сторон и элементов организации, возведение их в ранг самостоятельных ценностей и превращение средств деятельности в цель.
Мы не будем говорить здесь об особенностях формирования структуры управления формальной организацией, поскольку по большому счету это - задача других научных дисциплин (в частности, теории управления и теории организаций), ограничившись лишь беглым перечнем типов таких структур. Они могут быть построены по принципу: (а) линейной организации, (б) функциональной организации, (в) штабной организации и (г) матричной структуры.
Наряду с огромными преимуществами формальной организации в обеспечении эффективности общественного труда, следует отметить ее ограниченность, поскольку она не в состоянии (да и не ставит своей задачей) охватить все организационные отношения в обществе. Поэтому за ее пределами или даже внутри нее складывается другой тип организованности - неформальная организация.
Неформальная организация представляет собой спонтанно сложившуюся систему социальных связей, норм, действий, которые являются результатом более или менее длительного межличностного общения внутри какой-то группы. Мы только что сказали, что неформальная организация возникает уже в силу того, что организация формальная в принципе неспособна охватить все стороны, все процессы социального взаимодействия и удовлетворить все социальные потребности входящих в нее индивидов. По отношению к формальной организации неформальная организация выполняет прежде всего так называемую компенсаторную функцию, т.е. восполняет недостатки формальной организации. Кроме того, индивид нуждается в участии в такой форме организации как в механизме защиты от ограничивающего воздействия формальной организации, она предоставляет ему более широкие возможности для удовлетворения различных социальных потребностей - самореализации, уверенности в себе, общественного признания и др. Иногда неформальная организация может играть по отношению к формальной и дисфункциональную (т.е. препятствующую достижению потребностей последних) роль, противодействуя достижению общих целей, "рассеивая" авторитет и т.п.
Неформальная организация проявляет себя в двух основных формах: внеформальная и социально-психологическая.
Внеформальная организация - это спонтанно развиваемая членами формальной организации система неформализованных служебных отношений, направленная на решение организационных задач такими способами, которые отличаются от формально предписанных. Главная особенность социальных организаций этого типа - "служебное", деловое содержание деятельности (которая может протекать и в свободное от работы время) и связанных с ней взаимоотношений. Направление этой деятельности может либо совпадать по направленности с целями формальной организации, либо расходиться с ними. Мы уже не раз говорили, что функция в организации не тождественна своему носителю-индивиду. Личность всегда сохраняет определенную степень автономности, независимости по отношению к выполняемой ею функции. Благодаря этой автономии работник формальной организации всегда располагает определенным диапазоном свободы в выборе конкретных форм служебного поведения. Другими словами, люди для достижения стоящих перед формальной организацией целей (особенно, когда эти цели усвоены или интернализованы достаточно глубоко) могут самостоятельно, без воздействий со стороны формальной организации, объединяться для выполнения задач этой организации и действовать при этом способами, отличными от тех, что заданы, "предписаны" формальной организацией.
Социально-психологическая организация - это спонтанно возникающая система межличностных отношений, складывающаяся на основе непосредственной избирательности (чаще эмоциональной, нежели рациональной) и взаимного интереса друг к другу. Она создается с целью удовлетворения индивидами своих социальных потребностей - в общении, признании, принадлежности к группе. Другими словами, это общность людей, находящихся в непосредственном контакте, основанная на их личном влечении.
Как правило, эти группы сравнительно невелики по численности (по данным большинства исследователей - от 3 до 10 человек), что определяется возможностями поддержания непосредственных личных контактов. Границы таких групп могут совпадать с границами формальных организаций или отличаться от них, могут включать в себя членов различных подразделений формальной организации или вообще функционировать за ее пределами.
Нередко, стремясь удовлетворить в рамках группы свои социальные потребности, человек попадает в зависимость от нее, поскольку группа тем или иным образом контролирует поведение каждого из своих членов. Для этого используется целый ряд средств воздействия: осуждение, моральная изоляция и т.п. - вплоть до остракизма. Социально-психологическая организация формирует собственные нормы поведения, и каждый ее член негласно обязуется следовать им. В группе тем или иным образом происходит распределение ее членов по шкале престижа, которое для группы, сложившейся в рамках формальной организации, часто не совпадает с "Табелью о рангах", т.е. должностной ранговой структурой. В группе возникает собственная неформальная иерархия лидерства и подчинения. Все эти моменты в той или иной степени относятся к вырабатываемому группой механизму контроля. Поскольку такой механизм далеко не всегда совпадает с иерархической системой связей формальной организации, то это нередко приводит к тому, что структура коллектива раздваивается на формальную и социально-психологическую. Иногда на этой основе могут возникать противостояния: подразделение - группа, должность - престиж, руководитель - лидер и т.п. Нетрудно понять, что такое положение системы не может не вести к ее нестабильности, дезорганизации.
Бюрократия. Рассматривая формальную организацию нельзя обойти стороной такую систему управления, как бюрократия. Исторически это понятие связано с деятельностью государственных органов и правительственных чиновников, но социологи используют его как для обозначения определенных форм управления, которая обнаруживается в организациях, преследующих широкий спектр целей.
Как технический термин бюрократия в социологии связана с именем М. Вебера. Он дал ей точное определение и предположил, что она является наилучшей административной формой для рационального или эффективного достижения организационных целей. Напомним еще раз, что веберовский идеальный тип бюрократии включал в себя различные элементы:
высокая степень специализации и ясно выраженное разделение труда, с задачами, распределяемыми как официальные обязанности;
иерархическая структура власти с четко очерченными сферами распоряжения и ответственности; установление формального свода правил для управления деятельностью организации;
администрирование, основанное на письменных документах;
безличный характер связи членов организации между собой и с клиентами;
рекрутирование персонала на основе способностей и технических знаний;
официальная процедура подготовки должностных лиц;
долгосрочная служба, продвижение на основе старшинства или заслуг; фиксированное жалование членов организации;
разделение приватного и официального дохода;
лояльность каждого работника по отношению к организации и стремление следовать установленным правилам, не уклоняясь от них (хотя это не обязательно должно выливаться в личную преданность руководителю или любому другому сотруднику).
Все эти характеристики, взятые вместе, делают поведение сотрудников и формальной организации в целом достаточно предсказуемым. Конечные результаты деятельности такой системы обезличены, однако "для бюрократии это в большинстве случаев предпочтительнее, чем дезорганизация, неповиновение, неэффективность".
Почему этот способ формальной организации оказался столь устойчивым с самых незапамятных времен? Н.Смелзер утверждает, что это произошло благодаря тому, что "бюрократия способствует переходу от неспециализированного труда, когда один работник мог выполнять множество дел, к специализированному, при котором каждому работнику поручено четко определенное дело". Поэтому по мере углубления специализации общественного труда может возрастать и роль бюрократии как связующего элемента системы.
Однако бюрократии свойственно стремление к абсолютизации своих характерных черт, распространению их на все существующие в данной социальной системе организации. Когда это удается, то, как показывает исторический опыт некоторых обществ (включая то, в котором мы живем), социальная система неизбежно становится тоталитарной. Это ведет к концентрации всей полноты власти в руках чиновничества, стремящегося избежать или свести к минимуму всякий демократический контроль за своей деятельностью. В условиях нарастающей деградации демократических институтов на первый план в деятельности бюрократической системы управления неизбежно выступает чисто внутренний и самый сильный мотив - стремление к самосохранению и максимизации собственных функций. Общественные цели подменяются целями одной из страт этого общества.
Кроме того, как указывает Р. Мертон, бюрократия становится негибкой из-за различных непредвиденных последствий, которые проистекают из ее структуры. Члены организации могут придерживаться правил в ритуальной манере и возвышать их над целями, которые они намеревались реализовать. Это может оказаться неэффективным, если по какой-либо причине правила не устанавливают наиболее результативные средства: например, если изменение обстоятельств сделало правила устаревшими. Подчиненные склонны следовать установленным правилам, даже если они вводят в заблуждение. Специализация нередко благоприятствует формированию узкого подхода, который оказывается не в состоянии разрешить новые проблемы, а коллеги внутри отделов проявляют чувство лояльности друг к другу и к своим отделам и поддерживают эти интересы, когда только могут.
Итак, в чем состоит основной фактор объединения людей в организации? Прежде всего - во взаимном усилении их участников в результате такого объединения. Это служит дополнительным источником энергии и общей эффективности деятельности данной совокупности людей. Именно это побуждает общество, когда перед ним встают какие-то проблемы, создавать организации в качестве особых инструментов специально для решения этих проблем. Можно сказать, что создание организаций является одной из функций системы по имени "общество". Поэтому организация, будучи сама системным образованием, в определенной степени повторяет, отражает те системные свойства, которые несет в себе общество как большая социальная система.
В то же время следует помнить, что организации создаются не только во имя общественных целей. Вряд ли люди столь охотно вступали бы в организации (хотя случается, что им приходится делать это не по своей воле), если бы эти цели в корне противоречили их собственным целям. Эффективный механизм соединения в организации поэтому должен быть таков, чтобы достижение одних целей был возможно лишь через реализацию других. Участник организации может достичь своих целей лишь в том случае, если будет с полной отдачей работать на организацию; и наоборот - организация тем скорее и успешнее решит стоящие перед ней задачи, чем полнее будет обеспечивать своих участников тем, в чем они нуждаются. Отсюда вывод: организации представляют собой не только целеустремленную, но и, в сущности, многоцелевую систему.
Литература к части 3
|
Анурин В.Ф. Политическая стратификация: содержательный аспект //Социологические исследования. - 1996, № 12. |
|
|
Анурин В.Ф. Проблема эмпирического измерения социальной стратификации и социальной мобильности //Социологические исследования. - 1993, № 4. |
|
|
Анурин В.Ф. Экономическая стратификация: аттитюды и стереотипы сознания //Социологические исследования. - 1995, № 1. |
|
|
Балабанов С.С. Социальные типы и социальная стратификация //Социологический журнал. - 1995, № 2. |
|
|
Бартоломью Д. Стохастические модели социальных процессов. - М., 1985. |
|
|
Блау П. Различные точки зрения на социальную структуру и их общий знаменатель //Американская социологическая мысль. - М., 1994. |
|
|
Блауберг И.В., Юдин Э.Г. Становление и сущность системного подхода. - М., 1973. |
|
|
Вебер М. Основные понятия стратификации //Социологические исследования. - 1994, № 5. |
|
|
Гидденс Э. Стратификация и классовая структура //Социологические исследования. - 1992, № 9. |
|
|
Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. - М., 1996. |
|
|
Заславская Т.И. О стратегии социального управления перестройкой //Иного не дано. - М., 1988. |
|
|
Ионин Л.Г. Культура и социальная структура //Социологические исследования.-1996, № 2-3. |
|
|
Кравченко А.И. Введение в социологию. - М.,1994. - Гл.6, 7 |
|
|
Липсет С.М. Политическая социология // Американская социология. - М., 1972. |
|
|
Малиновский Б. Научная теория культуры (фрагменты) //Вопросы философии.- 1983, №2. |
|
|
Мельников А.Н. Американцы: социальный портрет: Новые явления в классовой структуре США. - М., 1987. |
|
|
Мертон Р. Социальная структура и аномия//Социологические исследования. - 1992, № 2-4. |
|
|
Пригожин А.И. Организации: системы и люди. - М., 1983. |
|
|
Райт Э., Костелло С., Хейчен Д., Спрейг Д. Классовая структура американского общества //Социологические исследования. - 1984, № 1. |
|
|
Россия: изменения в социальной структуре общества //Диалог. - 1995, № 6. |
|
|
Рывкина Р.В. Советская социология и теория социальной стратификации //Постижение. - М., 1989. |
|
|
Смелзер Н. Социология. - М., 1994. - Гл.3, 6, 9. |
|
|
Современная западная социология: Словарь. - М.: Политиздат, 1990. |
|
|
Сорокин П. Социальная и культурная мобильность // Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. - М., 1992. |
|
|
Шилз Э. Общество и общества: макросоциологический подход //Американская социология. - М., 1972. |
|
|
Часть 4. СОЦИАЛЬНОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ |
# |
|
4.1. Социальное взаимодействие как основа социальных явлений |
# |
|
4.1.1. Сущность социального взаимодействия |
# |
|
4.1.2. Трактовка социального взаимодействия в социологических теориях |
# |
|
4.1.3.Социальное взаимодействие как интегрирующий фактор образования малых групп |
# |
|
4.2. Социализация и институционализация |
# |
|
4.2.1. Социализация как процесс интеграции индивидов и групп в социальную систему |
# |
|
4.2.2. Институционализация |
# |
|
4.2.3. Социальный характер |
# |
|
4.3.Отклоняющееся поведение и социальный контроль |
# |
|
4.3.1. Девиация как тип социального поведения |
# |
|
4.3.2. Социологические объяснения девиантного поведения |
# |
|
4.3.3. Сущность и формы социального контроля |
# |
|
Литература к части 4 |
# |
Часть 4. СОЦИАЛЬНОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ
Рассмотрение проблем социального взаимодействия - это поиски ответа на самые разнообразные вопросы: о том, каковы типовые способы, которыми люди устанавливают между собою самые разнообразные связи, как они поддерживают эти связи, каковы условия сохранения и поддержания (и, наоборот, - прерывания) этих связей, каким образом эти связи оказывают влияние на сохранение целостности социальной системы, и каким образом характер социальной системы оказывает воздействие на способы взаимодействия входящих в нее людей... Словом, вопросам, которые возникают при рассмотрении проблемы социального взаимодействия, нет конца.
Социологическая наука проявляла интерес к этой проблеме с самого своего зарождения. Напомним основные позиции этого интереса. Еще О.Конт, анализируя в своей "социальной статике" природу социальной связи, пришел к выводу, что базовым элементом общественной структуры может выступать лишь такая единица, где уже присутствует социальное взаимодействие; поэтому он и объявил элементарной ячейкой общества семью.
М. Вебер ввел в научный оборот понятие "социального действия" как простейшей единицы социальной деятельности. Как мы помним, этим понятием он обозначал такое действие индивида, которое не только направлено на разрешение своих жизненных проблем и противоречий, но и сознательно ориентировано на ответное поведение других людей, на их реакцию.
Стержневой идеей социологического реализма Э. Дюркгейма, которой было, по существу, посвящено все его творчество, выступает идея общественной солидарности - вопрос о том, каков характер тех связей, которые объединяют, притягивают людей друг к другу.
В марксистской социологии одной из самых заметных работ является небольшая объему, но весьма значительная по смыслу статья Ф. Энгельса "Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека". Здесь неоднократно подчеркивается мотив значения в антропогенезе не просто труда, а именно совместного труда пралюдей. Именно этому обязана своим происхождением сама вторая сигнальная система, поднявшая человека над всем остальным животным миром планеты:
" ... развитие труда по необходимости способствовало более тесному сплочению общества, так как благодаря ему стали более часты случаи взаимной поддержки, совместной деятельности, и стало ясней сознание пользы этой совместной деятельности для каждого отдельного члена. Коротко говоря, формировавшиеся люди пришли к тому, что у них появилась необходимость что-то сказать друг другу. Потребность создала себе свой орган: неразвитая гортань обезьяны медленно, но неуклонно преобразовывалась путем модуляции для все более развитой модуляции, а органы рта постепенно научались произносить один членораздельный звук за другим" 1.
Мы могли бы обратиться к трудам любого из классиков или современных теоретиков социологической науки, и не составило бы большого труда убедиться, сколь значительное внимание уделяется в них проблеме социального взаимодействия. При этом, когда возникает вопрос о социальной связи, практически всякий раз делается акцент на взаимном влиянии друг на друга рассматриваемых социальных объектов.
Понятно, что в силу своей особой важности для социологической теории проблемы социального взаимодействия заслуживают особого пристального изучения. В этой работе мы предпримем попытку рассмотрения целого ряда различных аспектов этих проблем. Прежде всего, мы обратимся к тому, в чем же состоит сущность социального взаимодействия; посмотрим, каким образом трактуют механизмы этого процесса различные социологические теории; предметом нашего рассмотрения будет также малая группа - базовая общность, в которой возникает социальное взаимодействие. Кроме того, мы уделим внимание тому, каким образом в ходе социального взаимодействия люди становятся людьми, точнее полноправными членами своего общества, а также процессам формирования принципов, правил и норм, в соответствии с которыми осуществляются процессы взаимодействия в различных сферах общественной практики. Особо следует, вероятно, остановиться на причинах и механизмах тех случаев социального взаимодействия, в которых поведение участников отклоняется от общепринятых правил и норм, и определить, каковы рычаги общественного воздействия для возвращения этого поведения в требуемое русло.
4.1.Социальное взаимодействие как
основа социальных явлений
4.1.1. Сущность социального взаимодействия
Социальное взаимодействие является обобщенным понятием, центральным для целого ряда социологических теорий. В основе этого понятия лежит представление о том, что социальный деятель, индивид или общество всегда находятся в физическом или мысленном окружении других социальных деятелей - б кторов (индивидуальных или групповых) и ведет себя сообразно этой социальной ситуации.
Как известно, особенности строения любой сложной системы, каков бы ни был характер ее происхождения, зависят не только от того, какие элементы входят в ее состав, но и от того, каким образом они между собою соединены, связаны, какое влияние они оказывают друг на друга. По существу, именно характер связи между элементами задает и целостность системы, и то возникновение эмерджентных свойств, которое является самым характерным ее свойством как единого целого. Это справедливо для любых систем - и для достаточно простых, элементарных, и для максимально сложных из известных нам систем - социальных.
Само понятие "эмерджентных свойств" было сформулировано Т.Парсонсом (1937) в его анализе социальных систем. При этом он имел в виду три связанных между собою условия. Во-первых, социальные системы обладают структурой, которая возникает не сама по себе, а именно из процессов социального взаимодействия. Во-вторых, эти эмерджентные свойства не могут быть редуцированы (сведены) к простой сумме биологических или психологических характеристик социальных деятелей: например, особенности той или иной культуры невозможно объяснить, соотнося ее с биологическими качествами людей - носителей этой культуры. В-третьих, значение любого социального действия невозможно понять изолированно от социального контекста той социальной системы, в рамках которой оно проявляется.
Пожалуй, наиболее скрупулезно и детально рассматривает проблемы социального взаимодействия Питирим Сорокин, посвящая им значительную часть первого тома своей "Системы социологии". Давайте попытаемся вслед за классиком российской и американской социологии разобраться с элементарными понятиями этого важнейшего социального процесса, связывающего множество разрозненных людей в единое целое - общество и, более того, превращающее чисто биологических особей в людей - т.е. в разумные, мыслящие и, главное, социальные существа.
Точно так же, как в свое время Конт, Сорокин твердо уверен, что отдельно взятый индивид не может рассматриваться в качестве элементарной "социальной клетки" или простейшего социального явления:
" ...индивид как индивид - никоим образом не может считаться микрокосмом социального макрокосма. Не может потому, что из индивида можно получить только индивида и нельзя получить ни того, что называется " обществом" , ни того, что носит название " общественных явлений" ... Для последних требуется не один, а много индивидов, по меньшей мере, два" .
Однако чтобы два и более индивидов составляли нечто единое целое, что могло бы рассматриваться как общество (или его элемент), одного только наличия их недостаточно. Необходимо также, чтобы они вступали во взаимодействие между собою, т.е. обменивались какими-то действиями и ответными реакциями на эти действия. Что же такое взаимодействие с точки зрения социолога? Определение, которое дает Сорокин этому понятию, достаточно обширно и претендует на то, чтобы объять почти необъятное, т.е. все возможные варианты:
" Явление взаимодействия людей дано тогда, когда: а) психические переживания или b) внешние акты, либо с) либо то и другое одного (одних) людей представляют функцию существования и состояния (психического и физического) другого или других индивидов" .
Это определение, пожалуй, действительно универсально, потому что включает в себя и случаи непосредственных, прямых контактов людей между собою, и варианты опосредованного взаимодействия. В этом нетрудно убедиться, рассмотрев самые разнообразные примеры, встречающиеся в повседневной жизни каждого из нас.
Если кто-то (случайно или намеренно) наступил Вам на ногу в переполненном автобусе (внешний акт), и это вызвало у Вас негодование (психическое переживание) и возмущенное восклицание (внешний акт), то это значит, что между вами произошло взаимодействие.
И если Вы являетесь искренним поклонником творчества Майкла Джексона, то каждое появление его на экране телевизора в очередном клипе (а запись этого клипа, вероятно, потребовала от певца совершить немало внешних актов и ощутить множество психических переживаний) вызовет у Вас бурю эмоций (психические переживания), а может быть, Вы вскочите с дивана и начнете подпевать и "подтанцовывать" (совершая тем самым внешние акты). При этом мы имеем дело уже не с прямым, а с опосредованным взаимодействием: Майкл Джексон, разумеется, не может наблюдать вашу реакцию на запись его песни и танца, однако вряд ли приходится сомневаться, что именно на такой отклик миллионов своих поклонников он и рассчитывал, планируя и осуществляя свои физические действия (внешние акты). Так что здесь мы тоже имеем дело с взаимодействием.
Чиновники налогового ведомства, разрабатывающие новый фискальный проект, депутаты Государственной Думы, обсуждающие этот проект, вносящие в него поправки, а затем голосующие за принятие соответствующего закона, Президент, подписывающий указ о введении нового закона в действие, множество предпринимателей и потребителей, на чьи доходы окажет влияние этот закон, - все они находятся в сложно переплетенном процессе взаимодействия друг с другом, а главное - с нами. Бесспорно, что здесь имеет место очень серьезное влияние и внешних актов, и психических переживаний одних людей на психические переживания и внешние акты других людей, хотя в большинстве случаев они могут видеть друг друга, в лучшем случае, на экране телевизора.
Важно отметить такой момент. Взаимодействие всегда вызывает какие-то физические изменения в нашем биологическом организме. Мы можем осязать рукопожатие; щеки "вспыхивают" при взгляде на любимого человека (сосуды под кожей расширяются и испытывают прилив крови); опытный боец при приближении к нему опасного противника может сохранять "каменное" выражение лица, однако в кровь его уже впрыскивается адреналин, готовя мышцы к молниеносной атаке; слушая аудиозапись любимого Вами популярного певца, Вы испытываете эмоциональное возбуждение и т.п.
Каковы же основные условия возникновения любого социального взаимодействия? П.Сорокин вводит в рассмотрение и подвергает развернутому анализу три таких условия (или, как он именует их, "элемента"):
1) наличие двух или более индивидов, обусловливающих поведение и переживания друг друга;
2) совершение ими каких-то действий, влияющих на взаимные переживания и поступки;
3) наличие проводников, передающих эти влияния и воздействия индивидов друг на друга.
Мы, в свою очередь, могли бы добавить сюда и четвертое условие, которое Сорокин не упоминает:
4) наличие общей основы для контактов, соприкосновения.
А теперь давайте попытаемся несколько пристальнее взглянуть на каждое из них.
(1) Понятно, что в пустом пространстве (или же в пространстве, заполненном только лишь растениями и животными) не может возникнуть никакого социального взаимодействия. Вряд ли может оно произойти и там, где находится всего один человеческий индивид. Отношения Робинзона с его попугаем и козой нельзя признать паттернами (образцами) социального взаимодействия. В то же время и самого по себе факта наличия двух и более индивидов еще недостаточно для того, чтобы между ними возникло взаимодействие. Эти индивиды должны обладать способностью и желанием воздействовать друг на друга и отреагировать на такое воздействие. Среди десяти базовых потребностей homo sapiens, которые выделяет в своей классификации П.Сорокин, по меньшей мере пять тесно связаны со стремлением любого человека к контактам с другими людьми, и вне таких контактов удовлетворение их просто невозможно.
Правда, следует отметить, что большинство этих потребностей отнюдь не врожденные; они сами возникают в ходе взаимодействия. Однако вопрос о том, что именно из них - потребности или процесс взаимодействия - выступает, в конечном счете, причиной, а что следствием, имеет столько же шансов на ответ, как и вопрос о первичности курицы или яйца.
(2) Как было задано в приведенном в начале этого раздела определении, взаимодействие возникает лишь тогда, когда по меньшей мере один из двух индивидов оказывает воздействие на другого, другими словами, совершает какой-то поступок, действие, акт, направленный на другого. В самом деле, можно (хотя и с трудом) представить себе сколь угодно большое число людей, собранных на одной территории в пределах непосредственной досягаемости (видимости и слышимости) друг друга, но при этом совершенно не обращающих друг на друга никакого внимания, занятых исключительно собой и своими внутренними переживаниями. И в этом случае мы вряд ли можем сказать, что между ними возникает взаимодействие.
(3) Мы не будем столь же подробно классифицировать самые разнообразные типы и виды актов, как это делает П.Сорокин. Обратим более пристальное внимание на следующее из введенных им условий возникновения взаимодействия - наличие особых проводников, передающих раздражающее воздействие от одних участников взаимодействия к другим. Это условие достаточно тесно связано с тем, что передаваемая в ходе взаимодействия информация всегда запечатлена на каких-то материальных носителях.
Строго говоря, вне материальных носителей информация вообще существовать не может. Даже на самом глубинном и неосознаваемом - генетическом - уровне информация записана на материальных носителях - в молекулах ДНК. Элементарная информация, которой обмениваются между собою животные, также передается с помощью материальных носителей. Распущенный хвост павлина-самца воспринимается самкой с помощью восприятия органами зрения световых волн. Сигналы тревоги (предупреждения о потенциальной опасности) передаются и воспринимаются членами стаи (любой - будь то грачиная или волчья) с помощью звуковых волн; то же самое относится к призывным трелям соловья-самца, воспринимаемым самкой с помощью колебаний воздуха. Муравьи общаются между собою, выделяя своими жй лезами порции определенных пахучих веществ: особые органы обоняния насекомых воспринимают молекулы того или иного вещества как запах, расшифровывая содержащуюся в нем информацию. Словом, во всех случаях информация передается и принимается с помощью определенных материальных носителей. Однако эти природные материальные носители крайне недолговечны, большинство из них существуют лишь на протяжении периода передачи-приема, после чего исчезают навсегда. Их необходимо всякий раз создавать заново.
Самым, пожалуй, существенным отличием человеческого (а значит - социального) взаимодействия от общения между собою животных является наличие так называемой второй сигнальной системы. Это свойственная лишь человеку система условно-рефлекторных связей, формирующихся при воздействии речевых сигналов, т.е. даже не самогу непосредственного раздражителя - звукового или светового, а его символического словесного обозначения. Конечно, эти сочетания звуковых или световых волн тоже передаются с помощью недолговечных материальных носителей, однако, в отличие от передаваемой животными сиюминутной, одномоментной информации, информация, выраженная в символах, может быть зафиксирована (и впоследствии, спустя сколь угодно долгий период времени, воспроизведена, воспринята, расшифрована и использована) на таких материальных носителях, которые сохраняются в течение неопределенно длительного времени - на камне, дереве, бумаге, кино- и магнитной ленте, магнитном диске. Они, в отличие от естественных носителей, существующих в природе в готовом виде, производятся людьми, являются искусственными. Информация же на них запечатлевается в знаково-символической форме путем изменения определенных физических параметров самих носителей. Именно в этом и состоит фундаментальная основа возникновения и развития социальной памяти. Сама же вторая сигнальная система, являясь базой возникновения обобщенно-абстрактного мышления, может развиться лишь в ходе специфически социального взаимодействия.
Так или иначе, если нет каких-либо проводников, выступающих переносчиками материальных носителей информации, ни о каком взаимодействии не может быть и речи. Однако когда проводники налицо, препятствием для осуществления взаимодействия не будут ни пространство, ни время. Вы можете позвонить в Лос-Анджелес приятелю, находящемуся на другом конце земного шара (проводник - телефонный кабель) или написать ему письмо (проводник - бумага и средства почтовой доставки) и таким образом вступить во взаимодействие с ним. Более того, вы взаимодействуете с основателем социологии Огюстом Контом (которого уже полторы сотни лет нет в живых), читая его книги. Посмотрите, какая длинная цепь взаимодействий пролегает между вами, сколько социальных субъектов в нее включено (редакторы, наборщики, переводчики, издатели, книготорговцы, библиотекари) - они ведь тоже выступают проводниками этого взаимодействия. Таким образом, при наличии проводников "фактически ни пространство, ни время не являются препятствием для взаимодействия людей".
Мы уже отмечали выше, что социология, в отличие от таких научных дисциплин, как, например, психология или социальная психология, изучает не только прямое и непосредственное взаимодействие, протекающее в ходе непосредственных контактов между индивидами. Объектом ее исследования выступают все виды социальных взаимодействий. Вы вступаете во взаимодействие со множеством знакомых и незнакомых вам людей, когда выступаете по радио, направляете статью в журнал или газету, или, будучи должностным лицом достаточно высокого уровня, ставите свою подпись под документом, затрагивающим жизнь довольно большого числа граждан. И во всех этих случаях невозможно обойтись без материальных носителей информации, а также тех или иных проводников, передающих эту информацию.
(4) Выше мы сочли необходимым дополнить предложенный П.Сорокиным перечень условий возникновения социального взаимодействия еще одним - тем, что назвали наличием общей основы для контактов между социальными субъектами. В наиболее общем случае это означает, что сколько-нибудь эффективное взаимодействие может возникнуть лишь тогда, когда обе стороны говорят на одном языке. Речь идет не только о единой лингвистической базе общения, но и о примерно одинаковом понимании норм, правил, принципов, которыми руководствуется партнер по взаимодействию. В противном случае взаимодействие может либо остаться неосуществленным, либо привести к результату, порой прямо противоположному тому, который ожидают обе стороны.
Наконец, наиболее общий подход к рассмотрению сущности социального взаимодействия, очевидно, требует классифицировать их, т.е. составить определенную типологию взаимодействий. Как известно, составление любой типологии производится на основе выбора определенного критерия - системообразующего признака. П. Сорокин выделяет три главных признака, которые дают возможность разработать соответственно три различных типологии социальных взаимодействий. Кратко ознакомимся с ними.
1) В зависимости от количества и качества индивидов, участвующих в процессе взаимодействия. Если говорить о количестве, то здесь могут возникнуть лишь три варианта взаимодействий: (а) происходящие между двумя одиночными индивидами; (b) между одиночным индивидом и группой; (c) между двумя группами. Каждый из этих типов обладает собственной спецификой и существенно отличается по своему характеру от других, как указывает Сорокин, "даже при предпосылке качественной однородности индивидов".
Что касается качества, то прежде всего он указывает на необходимость учитывать однородность или разнородность вступающих во взаимодействие субъектов. Критериев однородности или разнородности можно выделить великое множество, вряд ли возможно подвергнуть учету даже сколько-нибудь полную их совокупность. Поэтому Сорокин приводит перечень наиболее важных, среди которых, по его мнению, следует выделять принадлежность:
|
К: a) одной семье |
К: a') разным семьям |
|
b) одному государству |
b') разным государствам |
|
c) одной расе |
c') " расам |
|
d) " языковой группе |
d') " языковым группам |
|
e) одному полу |
e') " полам |
|
f) " возрасту |
f') " возрастам |
|
m) сходным по профессии, степени богатства, религии, объему прав и обязанностей, по политической партии, по научным, художественным, литературным вкусам и т.д. |
m) различным по профессии, имущественному положению, религии, объему прав, политической партии и т.д. |
"Сходство или различие взаимодействующих индивидов в одном из этих отношений имеет громадное значение для характера взаимодействия".
2) В зависимости от характера актов (действий), совершаемых взаимодействующими субъектами. Здесь также невозможно или чрезвычайно трудно охватить весь спектр вариантов; сам Сорокин перечисляет некоторые из них, наиболее важные. Мы просто назовем эти варианты, а заинтересованный читатель может более подробно ознакомиться с ними в первоисточнике.
В зависимости от делания и неделания (воздержания и терпения).
Взаимодействие одностороннее и двустороннее.
Взаимодействие длительное и временное.
Взаимодействие антагонистическое и солидаристическое.
Взаимодействие шаблонное и нешаблонное.
Взаимодействие сознательное и бессознательное.
Взаимодействие интеллектуальное, чувственно-эмоциональ-ное и волевое.
3) И, наконец, составляется типология взаимодействий в зависимости от проводников. Здесь Сорокин выделяет: (a) формы взаимодействия в зависимости от природы проводников (звуковое, свето-цветовое, двигательно-мимическое, предметно-символическое, посредством химических реагентов, механическое, тепловое, электрическое); (b) взаимодействие непосредственное и опосредованное.
Кроме того, в первом томе "Системы социологии" имеется ссылка и на иные способы классификаций, разработанные другими социологами.
Отметим, что если бы возникла настоятельная необходимость произвести более глубокий анализ каких-то реальных систем взаимодействия, то это можно было бы проделать в матричной форме, накладывая друг на друга различные основания классификации и описывая любое конкретное социальное взаимодействие по группе признаков. Пример такой матрицы, комбинирующей различные типы взаимодействий, приведен в табл.4.1:
Таблица 4.1
Комбинационная матрица для анализа взаимодействий
по признакам количества и качества субъектов
|
|
Типология по количеству |
||
|
Типология по качеству |
взаимодействия между: |
||
|
Взаимодействия между субъектами, принадлежащими к: |
одиночными индивидами |
индивидом и группой |
группами |
|
a) одной семье |
|
|
|
|
b) одному государству |
|
|
|
|
c) одной расе |
|
|
|
|
d) " языковой группе |
|
|
|
|
e) одному полу |
|
|
|
|
f) " возрасту |
|
|
|
|
m) сходным по профессии, степени богатства, религии, объему прав и обязанностей, по политической партии, по научным, художественным, литературным вкусам и т.д. |
|
|
|
|
a') разным семьям |
|
|
|
|
b') разным государствам |
|
|
|
|
c') " расам |
|
|
|
|
d') " языковым группам |
|
|
|
|
e') " полам |
|
|
|
|
f') " возрастам |
|
|
|
|
m) различным по профессии, имущественному положению, религии, объему прав, политической партии и т.д. |
|
|
|
При этом аналитическое описание любого конкретного взаимодействия займет не одну, а несколько ячеек. Скажем, конфликт между мужем и женой будет описан в первом столбце - "между индивидами" (если, конечно, в него не втянута вся родня со стороны мужа или жены), по строкам: a, b, c, d, e' и т.д. Полнота анализа потребует расширения матрицы от двумерной до многомерной - с учетом характера используемых сторонами действий, а также проводников взаимодействия.
4.1.2. Трактовка социального взаимодействия
в социологических теориях
В силу того, что понятие социального взаимодействия является центральным в социологии, возник целый ряд социологических теорий, разрабатывающих и трактующих разнообразные его проблемы и аспекты на двух основных уровнях исследования - микроуровне и макроуровне. На микроуровне изучаются процессы общения между индивидами, находящимися в прямом и непосредственном контакте; такое взаимодействие протекает, главным образом, в пределах малых групп. Что касается макроуровня социального взаимодействия, то это взаимодействие крупных социальных групп и структур; здесь интерес исследователей охватывает, прежде всего, социальные институты. В этом параграфе мы кратко рассмотрим лишь некоторые из наиболее распространенных теорий и их "ответвлений".
Одной из наиболее известных и основательно разработанных теорий, описывающих социальное взаимодействие, считается теория обмена. Вообще сама концептуализация социального взаимодействия, социальной структуры и социального порядка с точки зрения обмена отношениями имеет давнюю историю в антропологии, хотя лишь сравнительно недавно была принята на вооружение социологами. Интеллектуальные основы идеи обмена восходят еще к классической политэкономии, основоположники которой Бентам, Смит и др. считали, что основным движущим фактором деятельности любого человеческого существа следует считать стремление к полезности и получению выгоды. В конце прошлого - начале нынешнего веков во многих работах по социальной антропологии указывалась важная роль обменных сделок в жизни первобытных племен.
Одна из исходных предпосылок, на которых базируется теория обмена, это допущение, что в социальном поведении человека заложено некое рациональное начало, которое побуждает его вести себя расчетливо и постоянно стремиться к получению самых разнообразных "выгод" - товаров, денег, услуг, престижа, уважения, одобрения, успеха, дружбы, любви и т.д. В начале 60-х годов американский социолог Джордж Хоманс пришел к выводу, что такие утвердившиеся в социологии понятия, как "статус", "роль", "конформизм", "власть" и др. следует объяснять не действием макросоциальных структур, как это принято в функционализме, а с точки зрения тех социальных отношений, которые порождают их. Суть же этих отношений, как считает Хоманс, состоит в стремлении людей к получению выгод и вознаграждений, а также в обмене этими выгодами и вознаграждениями.
Исходя из этого, Хоманс исследует социальное взаимодействие в терминах обмена действиями между "Деятелем" и "Другим", предполагая, что в подобном взаимодействии каждая из сторон будет стремиться извлечь максимум выгоды и минимизировать свои затраты. К числу важнейших из ожидаемых вознаграждений он относит, в частности, социальное одобрение. Возникающее в ходе обмена действиями взаимное вознаграждение становится повторяющимся и регулярным и постепенно перерастает в отношения между людьми, базирующиеся на взаимных ожиданиях. В такой ситуации нарушение ожиданий со стороны одного из участников влечет за собой фрустрацию и, как следствие, - возникновение агрессивной реакции; при этом само проявление агрессивности становится в определенной степени получением удовлетворения.
Эти идеи развивал другой американский социолог, Питер Блау, который утверждал, что практически "все контакты между людьми покоятся на схеме эквивалента давания и возврата /giving and returning the equivalence/". Разумеется, эти выводы были заимствованы из идей рыночной экономики, а также бихевиористской психологии. Вообще теории обмена усматривают сходство между социальными взаимодействиями и экономическими или рыночными сделками, осуществляемыми в надежде, что оказанные услуги будут так или иначе возвращены.
Таким образом, базовая парадигма теории обмена являет собой диадическую (двухличностную) модель взаимодействия. Повторяем, что акцент при этом делается на взаимном обмене, хотя основа взаимодействия все равно остается расчетной и плюс к этому включает в себя некоторую долю доверия или обоюдно разделяемых моральных принципов.
Такой подход почти неизбежно сталкивается с целым рядом критических замечаний. Суть этих замечаний сводится к следующему. (1) Психологические предпосылки этого подхода слишком упрощены и делают чрезмерный акцент на эгоистических, расчетливых элементах индивидуальности. (2) Теория обмена, по сути, ограничена в развитии, поскольку не может перейти от двухличностного уровня взаимодействия к социальному поведению более обширного масштаба: как только мы переходим от диады к более широкому множеству, ситуация приобретает значительную неопределенность и сложность. (3) Она не в состоянии объяснить многих социальных процессов, таких, например, как господство обобщенных ценностей, которое невозможно извлечь из парадигмы диадического обмена. (4) Наконец, некоторые критики утверждают, что теория обмена - это просто "элегантная концептуализация социологической тривиальности".
Учитывая это, последователи Хоманса (Блау, Эмерсон) старались проявлять бу льшую гибкость для преодоления того разрыва между микро- и макроуровнями, который создавала теория обмена. В частности, Питер Блау предлагал проводить исследования социального взаимодействия на путях синтеза принципов социального обмена с понятиями таких макросоциологических концепций, как структурный функционализм и теория конфликта.
Одной из модификаций теории обмена является возникшая в 80-х гг. теория рационального выбора. Это относительно формальный подход, в котором утверждается, что социальная жизнь в принципе может быть объяснена как результат "рациональных" выборов социальных б кторов. "Оказываясь перед лицом нескольких возможных вариантов действия, люди обычно делают то, что, по их убеждению, должно с определенной степенью вероятности привести их к наилучшему результату в целом. Это обманчиво простое предложение резюмирует теорию рационального выбора". Для этой формы теоретизирования характерно стремление к применению технически строгих моделей социального поведения, которые стремятся извлекать ясные выводы из относительно небольшого числа изначальных теоретических предположений о "рациональном поведении".
Другой влиятельной теорией, ставящей своей целью дать объяснительное описание социального взаимодействия, является символический интеракционизм. Это теоретико-методологическое направление сосредоточивается на анализе социальных взаимодействий преимущественно в их символическом содержании. Последователи этого подхода утверждают: любые действия людей есть проявления социального поведения, основанного на коммуникации; коммуникация же становится возможной благодаря тому, что люди придают одинаковые значения данному символу. При этом особое внимание уделяется анализу языка как главного символического посредника взаимодействия. Взаимодействие, таким образом, рассматривается как "непрерывный диалог между людьми, в процессе которого они наблюдают, осмысливают намерения друг друга и реагируют на них". Само понятие символического интеракционизма было введено еще в 1937 г. американским социологом Г. Блумером, который резюмировал основные принципы этого подхода с позиций трех предположений:
(a) человеческие существа совершают свои поступки в отношении тех или иных объектов на основе тех значений, которые они этим объектам придают;
(b) эти значения возникают из социального взаимодействия;
(с) любое социальное действие проистекает из приспособления друг к другу индивидуальных линий поведения.
Одним из социологов, которых считают основоположниками концепции символического интеракционизма, был Джордж Герберт Мид (Н.Смелзер вообще считает его автором этой теории). Мид почти всю свою жизнь был профессором философии в Чикагском университете, никогда не считая себя никем, кроме как философом, и действительно проводил довольно сложные исследования по философии. Тем не менее, его влияние на американскую философию осталось весьма поверхностным, а вот его влияние на американскую социологию и социальную психологию оказалось огромным. Работа, в наибольшей степени обеспечившая его влияние, до его смерти не публиковалась. Это был цикл лекций, собранный его последователями в книгу, которую они озаглавили "Разум, самость и общество". В этой работе Мид очень подробно анализирует, каким образом социальные процессы создают человеческую самость (осознание им самого себя и своего особого места в обществе), подчеркивая, что понять человека вне понимания его в социальном контексте невозможно. Ключевым понятием в социальной философии Мида выступает роль (которую мы обсуждали в предыдущей части), и работы Мида по этому предмету стали основанием для того, что позднее было названо в американской социологии "ролевой теорией". Влияние Мида осталось очень сильным и по сей день, и его обычно оценивают как одну из самых влиятельных фигур в той школе социологии и социальной психологии, которую сегодня называют символическим интеракционизмом.
Аргументация Мида состояла в том, что разница между человеком и любым деятельным существом иной породы включает два следующих различия. (1) Все виды деятельных существ, включая и человека, оснащены мозгом, но только человек обладает разумом. (2) Все другие виды, включая и человека, имеют тела, однако лишь человек обладает ощущением своей собственной исключительной и неповторимой личности. В первом из этих двух различий мозги являют собою определенные психологические сущности (entities), органы, состоящие из материальных веществ, обладающие определенными свойствами и представленные тем, что во времена Мида было названо центральной нервной системой. Однако, в отличие от тех исследователей мозга, которые рассматривали его как сугубо биологическую субстанцию, Мид писал: "Абсурдно смотреть на разум /mind/ только с позиций индивидуального человеческого организма". Поэтому "мы должны оценивать разум... как возникающий и развивающийся в рамках социального процесса". Человеческие формы познания характеризуются процессом, в ходе которого социальный разум наделяет биологический мозг возможностями познания окружающего мира в совершенно особых формах: "Субъективный опыт индивида должен быть поставлен в определенные отношения с естественными социобиологическими действиями мозга для того, чтобы сделать вообще возможной приемлемую оценку; и это может быть сделано только в том случае, если признается социальная природа разума". Таким образом, разум предполагает наличие, по меньшей мере "двух мозгов". Разум может пополнять мозг информацией в той (и до той) степени, в какой индивид инкорпорирует в свои действия точки зрения других людей.
Однако мидовский анализ - это нечто большее, чем просто попытка рефлексии путем постановки себя на место другого. Второе из отмеченных выше различий - различие между телом и личностью. Что позволяет физическому телу стать социальной личностью? Только возможность взаимодействия с другими социальными личностями. Поскольку "личности могут существовать только в определенных отношениях с другими личностями", качества разума могут существовать лишь в тех случаях, когда жест "оказывает одинаковое воздействие и на индивида, который делает его, и на того индивида, которому он адресован". Поэтому ни один индивид не может обладать чисто рефлексивным интеллектом - то есть не может считаться имеющим разум - без взаимодействия с другим индивидом, также обладающим умом. Причем этот другой уже должен быть личностью еще до того, как наша личность может вступить с ним в коммуникацию. Таким образом, человеческое познание отличается от любого другого типа познания, поскольку оно требует, чтобы мы отфильтровывали наши мысли через тот способ, каким, по нашему мнению, можно эффективно довести их до понимания других человеческих существ.
Социальная жизнь зависит от нашей способности воображать самих себя в других социальных ролях, и это принятие роли другого зависит от нашей способности к внутреннему разговору с самим собой. Мид представлял себе общество как обмен жестами, который включает в себя использование символов. Таким образом, символический интеракционизм - это, по сути дела, изучение отношения общества к самому себе как к процессу символических коммуникаций между социальными деятелями. Этот взгляд внес важный вклад в анализ таких социологических понятий, как роль, социализация, коммуникация и действие. Он оказался довольно эффективен при разработке социологии девиации для понимания карьеры, а также при изучении криминального поведения. Интеракционистский подход дал также теоретическую базу для других, более поздних социологических концепций, в частности, таких, как теории навешивания ярлыков, а также социальных стереотипов. Он, в частности, доказал свою ценность в медицинской социологии для изучения взаимодействия врач - пациент и роли больного. В то время как Мид подчеркивал свой социальный объективизм (общество обладает собственным объективным существованием, а не просто отражает субъективное сознание входящих в его состав деятелей), современный символический интеракционизм стремится рассмат-ривать общество как систему, возникающую из множества различных дел, совершенных социальными деятелями.
В самом деле, в какой-то мере символическую нагрузку несут практически все окружающие нас предметы, явления и поступки людей. И, лишь поняв, что именно они символизируют для нашего партнера по взаимодействию (реального, потенциального или воображаемого), мы сможем это взаимодействие осуществить. Практически любое действие, которое мы совершаем, связано с осмыслением не только поступков, но и возможных намерений партнера, способностью "влезть в его шкуру". Мид называл такое осмысление "принятием на себя роли другого". Это означает, что, к примеру, ребенок не только обучается распознавать у кого-то определенный аттитюд и понимать его значение, но что он обучается сам принимать его для себя. Очень важной частью этого процесса обучения является игра. Каждый, конечно, наблюдал детей, играющих в своих родителей, в старших братьев и сестер, а позднее - в войну, ковбоев, индейцев. Такая игра важна не только для тех конкретных ролей, которые она охватывает, но и для обучения ребенка любой роли. Поэтому не имеет значения, что данный конкретный ребенок никогда не играет в ковбоев или индейцев. Но при проигрывании роли в первую очередь разучивается обобщенный паттерн поведения. "Дело не в том, чтобы стать индейцем, а скорее в том, чтобы научиться, как играть роли".
Помимо этой общей обучающей функции "проигрывания ролей", тот же самый процесс может также передавать социальные значения "для реальности". То, как российские дети будут в своих играх изображать роли милиционеров и жуликов, будет сильно зависеть от того, чту эта роль означает в их непосредственном социальном опыте. Для ребенка из интеллигентной обеспеченной семьи милиционер - это фигура, исполненная авторитета, уверенности, готовности к защите рядовых граждан, к которой можно обратиться в случае беды. Для ребенка из маргинальной семьи та же роль, вполне вероятно, будет подразумевать враждебность и опасность, скорее угрозу, чем доверие, кого-то такого, от кого скорее нужно убегать, чем прибегать к нему. Мы можем также предполагать, что в играх американских детей роли индейцев и ковбоев будут иметь различные значения в белом пригороде или в индейской резервации.
Таким образом, социализация протекает в непрерывном взаимодействии с другими. Но не все другие, с кем имеет дело ребенок, одинаково важны в этом процессе. Некоторые из них явно обладают для него "центральной" важностью. Для большинства детей это родители, а также в той или иной степени - братья и сестры. В некоторых случаях эта группа дополняется такими фигурами, как дедушка и бабушка, близкие друзья родителей и друзья по играм. Есть и другие люди, которые остаются на заднем плане и чье место в процессе социализации может быть лучше всего описано как фоновое воздействие. Это все виды случайных контактов - от почтальона до соседа, которого видят только от случая к случаю. Если рассматривать социализацию как разновидность драматического спектакля, то его можно описать с точки зрения античного греческого театра, где некоторые из участников выступают в качестве главных героев пьесы (протагонистов), в то время как другие функционируют как хор.
Главных героев в драме социализации Мид называет значимыми другими. Это люди, с которыми ребенок взаимодействует наиболее часто, с которыми он имеет важные эмоциональные связи и чьи аттитюды и роли являются решающими в его положении. Очевидно, в том, что происходит с ребенком, очень важно, кто именно являются этими значимыми другими. Под этим мы имеем в виду не только их индивидуальные особенности и причуды, но также их местоположение в структуре более крупного общества. На ранних фазах социализации, какие бы аттитюды и роли ни принимались ребенком, они принимаются именно от значимых других. Они в очень реальном смысле и есть социальный мир ребенка. Однако, по мере того, как протекает социализация, ребенок начинает понимать, что эти конкретные аттитюды и роли соотносятся с гораздо более общей реальностью. Ребенок начинает, например, понимать, что не только его мать сердится на него, когда он обмочился, но эта рассерженность разделяется каждым из других значимых взрослых, которых он знает, и в действительности - миром взрослых в целом. Именно в этот момент ребенок начинает соотноситься не только с конкретными значимыми другими, но и с обобщенным другим (еще одно понятие Мида), который представляет общество во всем его объеме. Эту ступень нетрудно увидеть с точки зрения языка. В более ранней фазе ребенок как бы говорит себе (во многих случаях он реально делает это): "Мама не хочет, чтобы я обмочился". После открытия обобщенного другого это становится примерно таким утверждением: "Этого делать нельзя". Конкретные аттитюды становятся теперь универсальными. Специфические команды и запреты индивидуальных других становятся обобщенными нормами. Эта ступень носит весьма решающий характер в процессе социализации.
По мнению некоторых социологов, символический интеракционизм дает более реалистическое представление о механизмах социального взаимодействия, нежели теория обмена. Однако он концентрирует свое внимание на субъективных представлениях взаимодействующих индивидов, каждый из которых, в сущности, уникален и неповторим. Поэтому на его основе довольно трудно сделать обобщения, которые можно было бы применить к самым разнообразным жизненным ситуациям.
Кратко упомянем еще две влиятельные социологические концепции взаимодействия. Первая из них - этнометодология. Это теоретическое направление пытается взять на вооружение методы исследования, которые применяют антропологи и этнографы для изучения примитивных культур и общин, сделав их социологически универсальными. Базовое предположение здесь состоит в том, что правила, регулирующие контакты между людьми, обычно принимаются ими на веру, в готовом виде. Таким образом, этнометодология ставит своей целью исследование того, каким образом люди ("члены") конструируют свой мир. Ее предметом выступают скрытые, неосознаваемые механизмы социальной коммуникации между людьми. При этом все формы социальной коммуникации сводятся в значительной степени к речевой коммуникации, к повседневным разговорам. Один из этнометодологических методов исследования иллюстрируют эксперименты их основоположника Гарольда Гарфинкеля по разрушению стереотипов повседневной жизни. Гарфинкель просил своих студентов, придя домой, вести себя так, как если бы они были квартирантами. Реакции родителей и родственников носили драматический характер, вначале недоуменный, затем - даже враждебный. По Гарфинкелю, это иллюстрирует, насколько тщательным, даже деликатным образом сконструирован социальный порядок повседневной жизни. В других исследованиях (к примеру, поведения присяжных заседателей) он изучал, как люди конструируют свой порядок в различных ситуациях, всецело полагая его само собой разумеющимся. Дж. Тернер следующим образом сформулировал программное положение этнометодологии: "Черты рациональности поведения должны быть выявлены в самом поведении".
Автор еще одной концепции социального взаимодействия, Эрвин Гоффман назвал ее управлением впечатлениями. Основной интерес его исследований был связан с элементами скоротечных встреч, возможностями, заложенными в моментальных столкновениях, то есть с социологией повседневной жизни. Для того, чтобы изучить и понять порядок таких встреч, Гофман использовал драму как аналогию для постановки социальных встреч, поэтому его концепцию называют иногда драматургическим подходом. Основная идея его состоит в том, что в процессе взаимодействия люди обычно разыгрывают друг перед другом своеобразные "шоу", режиссируя впечатления о себе, воспринимаемые другими. Социальные роли, таким образом, аналогичны театральным ролям. Таким образом, люди проектируют собственные имиджи, причем обычно такими способами, которые наилучшим образом служат их собственным целям. Регулирование взаимодействий между людьми основывается на выражении выгодных для них символических значений, и они нередко сами создают ситуации, в которых, как они считают, могут произвести наиболее благоприятное впечатление на других.
4.1.3.Социальное взаимодействие как
интегрирующий фактор образования малых групп
Группы находятся в сфере внимания социологов еще с начала нынешнего века. Интерес этот вполне объясним: это наиболее многочисленные объединения людей, они встречаются повсюду и легко доступны наблюдениям. Хотя, разумеется, необходимо оговориться. Вообще говоря, понятие "социальная группа" относится, в принципе, к любым общностям людей, в том числе, и достаточно большим. Наиболее общее определение социальных групп звучит следующим образом: "Это коллективы индивидов, которые взаимодействуют между собой и формируют социальные отношения". Другими словами, под социальной группой понимают любую совокупность индивидов, которые объединены общими интересами и, в силу этого, взаимодействуют между собою. Социологический словарь выделяет такие внешние отличительные черты любой социальной группы: "(1) она развивается; (2) для нее характерен определенный набор социальных норм, регулирующих взаимодействия; (3) она имеет свою ролевую структуру".
Однако в этом параграфе мы будем вести речь лишь о малых группах, т.е. таких группах, члены которых находятся между собою в прямом и непосредственном контакте. Такие группы служат в качестве главного объекта не столько для социологии, сколько для другой научной дисциплины - социальной психологии. Социологический же интерес к малой группе обусловлен, в основном, двумя моментами: во-первых, именно в группах в наиболее прямой и непосредственной форме возникают и протекают абсолютное большинство процессов взаимодействия; во-вторых, в микросреде группы можно обнаружить множество самых разнообразных "моделей" социальных отношений, которые встречаются и в макросреде, в более крупных объединениях.
Одним из основоположников теории малых групп был американский социолог и социальный психолог Чарльз Хортон Кули. Он довольно широко применял в своих исследованиях метод органической аналогии и рассматривал общество, социальные группы и индивидов как единый живой организм. Кули считал, что связь между обществом в целом и входящими в его состав малыми группами осуществляется с помощью некого идеала "морального сообщества" - представления, доминирующего в обществе относительно самых общих вопросов социального изменения и развития.
Начиная с 20-х годов нашего века, исследование малых групп становится самостоятельным направлением макросоциологии и социальной психологии. Интерес социологов к малым группам исходил из того, что результаты этих исследований можно экстраполировать на все более крупные социальные общности. Кроме того, именно исследование в рамках первичных малых групп давало довольно важные данные для бурно развивавшегося научного менеджмента. В 1930-х гг. наблюдался заметный рост интереса к этим проблемам, основанный на трех различных подходах, которые впоследствии слились воедино. Элтон Мэйо и его коллеги по бизнес-школе Гарвардского университета изучали трудовые группы в промышленности, что являлось частью их социологического подхода к изучению человеческих отношений в индустрии; экспериментальные психологи, связанные с Куртом Левином, проявляли интерес к группам в ходе исследования отношений лидерства; а Джейкоб Л. Морено стал пионером социометрии - эмпирического исследования структуры взаимодействия и коммуникации в рамках малых групп. Возникшая в результате социальная психология малых групп занялась проблемами групповой структуры и сцепления, группового лидерства и характером их влияния на индивидов.
В социологии и социальной психологии существуют различные мнения по поводу того, каковы предельные размеры тех социальных групп, которые можно именовать малыми. Некоторые авторы пытаются указать количественные рамки, за пределами которых группа уже не может считаться малой, ограничивая эти рамки численностью в 25-30 человек. Однако нередко можно столкнуться со случаями, когда группы бу льших размеров обладают всеми свойствами малых групп. Поэтому нам представляется более правомерным подход Р. Мертона, который определяет характеристики малых групп качественным и гораздо более обобщенным образом. Он полагает, что малой может считаться любая социальная группа, обладающая тремя свойствами.
1. Постоянство (регулярность) совместного пространственно-временну го бытия. Понятно, что соблюдение этого условия неизбежно поведет к возникновению многих процессов, которые мы охарактеризуем ниже как групповую динамику: появлению каких-то управляющих органов (лидеров) и механизмов управления совместной деятельностью; возникновению общих интересов, циркулированию общей для всех информации и правил поведения (групповые ценности) и т.п.
2. Осознание всеми этими регулярно собирающимися вместе людьми своего членства в группе (самоидентификация). Именно такое осознание ведет к более постоянному взаимодействию членов группы между собою и порождает внутреннюю солидарность ее.
3. Признание за этими людьми принадлежности к данной группе со стороны внешнего окружения (идентификация). Это своеобразное "влияние извне" заставляет группу сохранять свою целостность и еще более усиливает степень взаимодействия между ее членами.
Попробуйте проанализировать с таких позиций самые разнообразные скопления людей: семью, студенческую группу, воинское подразделение, даже очередь в магазине (в частности, такую, какие существовали в советские времена годами и куда люди регулярно приходили отмечаться). Вы увидите, что, несмотря на все разнообразие по величине, составу, по выполняемым социальным функциям, одни из них обладают всем набором перечисленных Мертоном свойств, другие - нет, а потому не могут считаться малыми группами.
Как возникают группы? Большинство исследователей сходятся на том, что люди объединяются в группы прежде всего для достижения общей, единой цели. Однако дело не только в этом. Существуют важные социально-психологические мотивы, побуждающие людей собираться вместе. Р.Коллинз, развивая идеи Дюркгейма, считает, что само объединение людей, контакты между ними и особенно совместная деятельность по достижению общей цели вырабатывают своеобразную эмоциональную энергию. Это эмоциональная энергия, которую они получают, например, от участия в общественных собраниях. Именно благодаря этой энергии люди могут делать в окружении близких им людей такие вещи, каких не могут и не будут делать в одиночку. Такое окружение заставляет их почувствовать себя сильными, потому что они становятся частью чего-то, что гораздо сильнее их как отдельно существующих индивидов. Оно также дает им возможность ощутить свою правоту, потому что, участвуя в общей деятельности, они делают нечто большее, чем простая активность по преследованию собственных эгоистических интересов. По этим причинам люди, действуя в группе, способны на гораздо бу льшее напряжение, чем обычно, когда они одиноки.
В наиболее общей форме мы наблюдаем это во время спортивных состязаний. Спортсмены, играющие в составе сыгранной команды, и атлет-единоборец, побуждаемый большой и сочувствующей толпой, иногда совершают такое, что выходит за пределы того, что они сами обычно считают возможным. Такого же рода чувства срабатывают и в очень опасных ситуациях, наподобие военных сражений. Обычный уровень мужества людей может быть не очень высок, особенно когда они сами по себе. Но во время боевых действий войска часто стоят вместе под очень плотным огнем и идут почти на верную смерть; мужество длится до тех пор, пока группа держится вместе и чувствует, что каждый подвергается такой же опасности.
Поэтому энергия и моральная сила собранной воедино группы и очень мощная, и потенциально очень опасная. Именно такие групповые ситуации приводят индивидов к высочайшим уровням альтруизма. Они становятся способны на героические действия и личное самопожертвование. Они способны стать мучениками, особенно если это может быть сделано на людях и с выражением сильной поддержки. В то же время неуправляемая группа (толпа) легко теряет чувство самообладания. Моральная энергия может быстро стать фанатической и повернутой во многих различных направлениях. Из возбуждения собранных масс рождаются крестовые походы и совершаются революции. Группы меньших размеров обычно бывают менее возбудимы, однако они также обладают эффектом подъема энергетического уровня людей, которые входят в них.
На какие разновидности и типы можно подразделять малые группы? В зависимости от цели исследования может существовать не одна, а несколько типологий. Так, если нас будет интересовать степень глубины межличностных отношений членов группы, степень эмоциональной близости между ними, мы будем подразделять группы на формальные и неформальные. Первые из них - это разновидности формальной организации, обладающей следующими основными особенностями: "Она рациональна, т.е. в основе ее лежит принцип целесообразности, сознательного движения к известной цели; она принципиально безлична, т.е. рассчитана на абстрактных индивидов, между которыми устанавливаются идеальные отношения по составленной программе". Такая группа, как правило, создается какой-то социальной системой более высокого уровня, которая задает и функции, и структуру ее. Авторитет лидера, его статус в такой группе определяется не столько его личными качествами, сколько должностью, также получаемой "сверху", извне.
Что касается неформальной группы, то она образуется как результат личностной, эмоциональной предрасположенности друг к другу ее членов; формируется спонтанно (самопроизвольно), по инициативе составляющих ее индивидов. И, поскольку в деятельности малых групп довольно отчетливо проявляются все признаки организаций, неформальные группы могут так же подразделяться на внеформальные (складывающиеся в рамках формальных групп) и социально-психологические (возникающие где угодно). Мы не будем здесь подробно касаться их особенностей, поскольку сделали это в предыдущей главе.
Важным видом типологии является разделение малых групп на первичные и вторичные. Следует с самого начала подчеркнуть относительность такого разделения. Первичная группа - это малая группа, отличающаяся более (иногда даже - наиболее) высокой частотой и плотностью контактов между ее членами. Для каждого из членов такой группы все остальные ее члены выступают в качестве "главных героев драмы социализации". Это люди, с которыми он "взаимодействует наиболее часто, с которыми он имеет важные эмоциональные связи, и чьи аттитюды и роли являются решающими в его положении". Если вспомнить терминологию символического интеракционизма, то именно таких людей Дж.Г.Мид называл "значимыми другими".
Первичная группа чаще всего является составной частью другой малой группы, которая в этом случае выступает вторичной по отношению к первой. Если мы рассмотрим в качестве примера студенческую (академическую) группу, то она может считаться первичной по отношению к курсу (потоку), объединяющему несколько групп.
Правда, здесь необходимо оговориться, что признать курс в качестве малой группы, пусть даже и вторичной, можно лишь в том случае, если его жизнедеятельность характеризуется всеми перечисленными выше признаками Р. Мертона (к примеру, все студенты курса несколько раз в неделю собираются вместе на потоковых лекциях). Однако внутри академической группы всегда найдутся небольшие группки студентов, которых отличает бу льшая степень близости, определенным образом обособляющая их от всех остальных: они не расстаются и во время перерывов, вместе проводят свободное время и т.п. Как указывает Г.С.Антипина, характерные черты первичной малой группы таковы: "малочисленный состав, пространственная близость, длительность существования, единство цели, добровольность вступления в группу и неформальный контроль за поведением членов". Ч.Кули, вводя в научный оборот само понятие первичной группы, подчеркивал, что они характеризуются интимным, лицом к лицу (face-to-face) контактом и сотрудничеством.
Некоторые вторичные группы, например, профсоюзы, можно описывать как ассоциации, в которых, по крайней мере, некоторые их члены взаимодействуют между собою, имеется единая, разделяемая всеми членами нормативная система и какой-то общий, разделяемый всеми членами смысл корпоративного существования.
Социальные функции, выполняемые в обществе малыми группами, огромны, переоценить их невозможно. Достаточно вспомнить, что семья, которую еще Конт называл ячейкой общества, это ведь практически всегда малая группа, причем первичная к большинству других групп и организаций, в состав которых она может входить. Именно семья, как будет отмечено ниже, является главным агентом первичной социализации, играющей важнейшую роль в становлении человеческой личности. Впрочем, не только семья, но и множество других первичных и вторичных групп, в состав которых мы включены, играют довольно важную социализирующую роль в нашей биографии: группы сверстников, дружеские компании, любительские кружки, спортивные команды - именно через них мы усваиваем все традиции, нормы и ценности, принятые в более широком сообществе наших современников и соотечественников. Не случайно многие исследователи довольно уверенно утверждают, что недостаток связей первичного типа может обернуться ухудшением личностных качеств человека и проявиться в определенной неполноценности и даже в девиантном поведении.
Очень часто для индивида первичная группа, к которой он принадлежит, выступает одной из важнейших референтных групп. Этим термином обозначают ту группу (реальную или воображаемую), система ценностей и норм которой выступает для индивида своеобразным эталоном. Человек всегда - вольно или невольно - соотносит свои намерения и поступки с тем, как могут их оценить те, чьим мнением он дорожит, независимо от того, наблюдают они за ним реально или только в его воображении. Референтной может быть и та группа, к которой индивид принадлежит в данный момент, и та группа, членом которой он был прежде, и та, к которой он хотел бы принадлежать. Персонифицированные образы людей, составляющих референтную группу, образуют "внутреннюю аудиторию", на которую человек и ориентируется в своих помыслах и поступках.
Достаточно важным разделом теории малых групп является изучение протекающих в ней динамических процессов. Эти исследования выделились в особое направление в микросоциологии и социальной психологии, состоящее из целого ряда взаимосвязанных и взаимодополняющих концепций, берущих на себя труд описать те законы, по которым живут и развиваются малые группы. Сам термин "групповая динамика" ввел в научный оборот Курт Левин в конце 1930-х гг. Один из основных теоретических постулатов состоял в подчеркивании системного характера групповой деятельности: группа как единое целое есть нечто большее, нежели простая сумма индивидов, входящих в ее состав. Кроме того, законы, характеризующие явления и процессы, протекающие в малых группах, могут быть экстраполированы на описание динамики более крупных социальных единиц.
Важный вклад в развитие теории групповой динамики внес американский социальный психолог (румынского происхождения) Джейкоб Морено. Он наиболее известен как основатель двух важных направлений в исследовании малой группы: социодрамы (или психодрамы) и социометрии. Первое из этих понятий использовалось для описания событий (обычно игр и ритуалов), которые должны иметь конкретное символическое значение для определенных социальных групп или общества в целом; это выглядит так, как если бы эти события наблюдались в качестве драмы, наблюдаемой - возможно через масс-медиа - обществом. Например, выдвигалось предположение, что коронация королевы Елизаветы II объединила британское общество. Подобно этому, хоккейные или футбольные матчи могут драматизировать социальные конфликты, которые в ином случае могли выйти наружу иным образом. Что касается социометрии, то это система методов выявления и количественного измерения связей между членами группы, образующими единое "групповое поле" эмоциональных и межличностных взаимодействий.
Если попытаться кратко перечислить те динамические процессы, которые протекают в любой малой группе от ее рождения до смерти, то можно резюмировать следующие основные явления. Практически на протяжении всей жизни группы не прекращается групповая интеграция - процесс превращения группы в единое целое на основе взаимного приспособления, адаптации членов группы друг к другу. С самых первых дней совместного существования начинается структурирование - формирование внутренней структуры, с выделением лидеров и других статусных позиций и, соответственно, вырабатыванием рисунка ролей, соответствующих этим статусам.
Лидер, который может фокусировать на себе внимание группы, который может выражать ту идею, которой обладает аудитория в целом, сам при этом наполняется особой энергией. Если группа в достаточной степени возбуждена, лидер вдохновляется больше, чем обычная личность. Он (или она) может стать харизматическим, избранным, героем. Энергия, которая продуцирует эту трансформацию, исходит не от лидера. Это энергия группы, наращенная путем прохождения через собравшуюся толпу и посланная в фокус лидером, который говорит им и для них. Лидер - это канал для коллективной энергии, и то, что видимо экзальтирует его или ее, находится выше индивидов, в массе. Но секрет власти лидера над группой - в ней самой. Именно аудитория создает пророка; именно движение создает лидера.
Одновременно развивается система норм и ценностей, характерных для данной группы; иногда это сопровождается выработкой особых ритуалов, которыми сопровождаются совместные действия, совместное времяпрепровождение. Для того, чтобы поддерживать соблюдение этих норм и ценностей, на членов группы оказывается групповое давление. Оно осуществляется с помощью разнообразных групповых санкций, как позитивных, так и негативных. Крайними формами негативных санкций, применяемых к тем, кто не разделяет ценностей и не выполняет норм (аутсайдерам), могут быть бойкот или даже остракизм (изгнание).
Почему люди вообще привержены заповедям морали? Прежде всего, вследствие того, что этого требует группа. Но также и потому, что индивиды хотят принадлежать к ней. Людям трудно избежать некоторых моральных чувств или других вследствие того, что почти каждый присоединен к какой-то социальной группе. Поскольку они хотят принадлежать к группе, они автоматически присоединяют себя к ее морали. Именно социальные связи продуцируют эти спонтанные чувства того, что рассматривается как правильное и что - неправильное. Какой бы ни была группа, если люди хотят принадлежать к ней, они должны чувствовать какой-то тип морального обязательства.
4.2.Социализация и институционализация
4.2.1. Социализация как процесс интеграции
индивидов и групп в социальную систему
Важнейшим видом социального взаимодействия, в ходе которого совершается формирование любого человека как полноправного и полноценного члена общества, является социализация. Социологи используют этот термин для описания процесса, в ходе которого и с помощью которого люди обучаются приспосабливаться к социальным нормам, т.е. процесса, делающего возможным продолжение общества и передачу его культуры из поколения в поколение. Этот процесс концептуализируется двумя путями. (1) Социализацию можно понимать как интернализацию социальных норм: социальные нормы становятся обязательными для индивида в том смысле, что они, скорее, устанавливаются им самим для себя, нежели навязываются ему средствами внешней регуляции и являются, таким образом, частью собственной индивидуальности личности. Благодаря этому индивид ощущает внутреннюю потребность в приспособлении к окружающей его социальной среде. (2) Социализацию можно представить как сущностный элемент социального взаимодействия на основе предположения о том, что люди желают повысить цену своего собственного само-имиджа, добиваясь одобрения и повышения статуса в глазах других; в этом случае индивиды социализируются в той мере, в какой они направляют свои действия в соответствии с ожиданиями других.
Социализацию принято разделять на три стадии: на первичной стадии (социализация младенца) главным агентом социализации выступает семья; вторичная стадия охватывает период получения формального образования; и третья стадия - это социализация взрослого человека, когда социальные б кторы входят в роли, к которым первичная и вторичная социализации не могут подготовить их в полной мере (например, становление наемного работника, мужа, жены, родителя). Приобщение индивидуального интеллекта к социальному совершается в процессе социализации и является важной частью ее.
Чем выше уровень "социального" развития того или иного вида живого организма, тем большую роль в индивидуальном развитии играет социализация. В прогрессивно возрастающей степени это относится уже к общественным животным, у которых подавляющая часть поведенческих актов носит подражательный характер. Оставшись в изоляции, особь общественного вида - будь то пчела, муравей или птица - просто обречена на гибель. Умственное же (а интеллектуальное в особенности) развитие, являющееся своеобразным венцом высшей нервной деятельности, практически всецело зависит от процесса обучения, то есть целенаправленного и систематического получения информации из социальной среды.
В период первичной (детской) социализации возможности приобретения информации из социальной памяти еще во многом определяются возможностями и параметрами биологического интеллекта: качеством "сенсорных датчиков", временем реакции, концентрацией внимания, памятью. Однако чем больше удаляется человек от момента своего рождения, тем меньшую роль в этом процессе играет биологический инстинкт и тем большее значение приобретают факторы социального порядка.
Мир младенца с самого его появления на свет населен другими людьми. Причем, очень скоро он становится способен отличать их друг от друга, и некоторые из них приобретают для его жизни господствующее значение. С самого начала ребенок взаимодействует не только со своим собственным телом и с физическим окружением, но и с другими человеческими существами. Биография индивида с момента его рождения - это история его отношений с другими.
Более того, несоциальные компоненты опыта младенца опосредуются и модифицируются другими, то есть его социальным опытом. Чувство голода в его желудке может быть утолено только с помощью действий, совершаемых другими. На протяжении большей части этого периода существования физический комфорт или дискомфорт его вызывается действиями или оплошностями других. Этот объект с приятно гладкой поверхностью был кем-то вложен в кулачок ребенка. И если его вымочил дождь, то это потому, что кто-то оставил его коляску на воздухе неприкрытой. В такой ситуации социальный опыт, поскольку он может быть отличим от других элементов в опыте ребенка, еще не являет собою особую, изолированную категорию. Почти каждый элемент в мире ребенка включает в себя другие человеческие существа. Его опыт общения с другими имеет решающее значение для всего приобретаемого опыта в целом. Именно другие создают паттерны, через которые им познается мир. И именно через эти паттерны организм устанавливает стабильные связи с внешним миром - не только с миром социальным, но и равным образом - с физическим окружением. Но те же самые паттерны также пронизывают и организм; то есть они вмешиваются в процесс функционирования организма. Именно другие насаждают в нем паттерны, по которым удовлетворяется голод ребенка. Наиболее очевидная иллюстрация этому - режим приема пищи. Если ребенок питается только в установленное время, его организм принуждается приспосабливаться к этому паттерну. В ходе формирования этого приспособления меняется функционирование его организма. В конечном счете ребенок не просто начинает питаться в определенное время, но и голод его просыпается к этому же времени. Общество не только насаждает свои паттерны поведения ребенка, но и, по сути, проникает внутрь, чтобы организовать функционирование его желудка. Такие же наблюдения можно было бы проделать за физиологическими выделениями, сном и другими физиологическими процессами, эндемичными для организма.
Практика кормления младенцев - этот наиболее элементарный уровень первичной социализации - может быть рассмотрена как важный пример приобретения ими социального опыта, где серьезным фактором оказываются не только индивидуальные особенности матери, но и социальная группа, к которой принадлежит семья. В этой практике, конечно возможно большое число вариаций - кормление ребенка по регулярному расписанию в противопоставлении с так называемым кормлением по востребованию, кормление грудью в противопоставлении бутылочному вскармливанию, различные сроки отнятия от груди и так далее. Здесь существуют не только большие различия между обществами, но и между различными классами в рамках одного и того же общества. К примеру, в Америке бутылочное вскармливание было впервые введено матерями из средних классов. Затем это довольно быстро распространилось на другие классы. Поэтому социальный статус родителей ребенка во вполне буквальном смысле решает, будет ли ему предоставлена, когда он проголодается, материнская грудь или бутылочка.
Различия между обществами в этой области поистине замечательны. В семьях средних классов в западном обществе до того, как эксперты по этим вопросам распространили различные представления относительно кормления по востребованию, существовал жесткий, почти индустриальный режим кормления по расписанию. Ребенка кормили в определенные часы и только в эти часы. В промежутках ему позволяли плакать. В оправдание такой практики приводились разнообразные доводы - или с точки зрения практичности, или ссылаясь на тот вклад, который она вносит в поддержание здоровья ребенка. Противоположную картину мы можем наблюдать в практике кормления у народности гусайи в Кении.
Здесь, когда мать работает, она носит ребенка на себе привязанным или к спине, или к другой части тела. Как только ребенок начинает плакать, он немедленно получает грудь. Общее правило таково, что ребенку нельзя плакать более пяти минут до того, как его покормят. Для западных обществ такой режим вскармливания действительно выглядит весьма "либеральным".
Огромное влияние общества даже на сферу физиологического функционирования организма ребенка можно было бы отследить и в такой сфере воспитания, как различия между различными обществами в практике приучения маленьких детей к пользованию туалетом. (Иногда такое влияние оказывается излишне навязчивым, достаточно вспомнить рекламу типа: ""Либеро" - лучший друг малышей!"). И уж, разумеется, социальный фактор оказывается решающим при формировании интеллекта начинающего члена общества.
Типовая социальная ситуация "неравенство возможностей - неравный старт" проявляется уже в первые годы жизни ребенка. В одних семьях воспитанием и развитием интеллекта младенца занимаются чуть ли не с момента его рождения, в других же не занимаются вообще. Ко времени прихода в школу или в детский сад - т.е. к началу этапа вторичной социализации - дети уже довольно заметно различаются по уровню своего развития, умению читать и писать, по своему литературному и общекультурному багажу, по мотивации к восприятию новой информации.
Понятно, что в семье профессионального интеллектуала дети проходят существенно иную социализацию, нежели в семьях родителей более низкого интеллектуального уровня. Нам представляется, что влияние этих факторов "социальной сети", в которую включена формирующаяся личность, воздействие ее ближайшего социального окружения значительно сильнее, значимее тех 30 процентов, которые отводит в формировании интеллекта окружающей среде Г. Айзенк (если такое сравнение вообще доступно количественной оценке). Необходимо подчеркнуть: не следует смешивать умственные способности и интеллект: первые действительно в немалой степени обусловлены генетически, второй, безусловно, вырабатывается. Можно было бы перечислить огромное число выдающихся личностей, которые получили детерминирующий интеллектуальный старт именно из условий своего детства - от родителей и того круга друзей семьи, которые играли важнейшую роль агентов первичной социализации.
"Во всех решительно случаях, когда детство и юность гения известны, оказывается, что так или иначе его окружала среда, оптимально благоприятствовавшая развитию его гения, отчасти потому, что гений именно ее сумел выбрать, найти, создать, отчасти потому, что гениальный ребенок родился (и воспитывался! - В.А.) в семье с определенной социальной преемственностью. Случаи таких семей многим хорошо известны: юность Моцарта, Баха описана многократно".
Может быть, к числу наиболее убедительных свидетельств в пользу социального происхождения индивидуального интеллекта (даже в его наиболее общем - психологическом - смысле) можно отнести результаты наблюдений за так называемыми детьми-маугли. Именно так - по имени киплинговского героя - называют детей, которые по тем или иным причинам оказались с младенческого возраста лишены человеческого общества и воспитаны животными. Другое название этого феномена - "феральные люди". При этом существует мнение, что в ходе индивидуального психического созревания существует некий критический период - в возрасте примерно от 7 до 9 лет, - перевалив за который, дети-маугли (если они до этого не были возвращены к людям) могут окончательно утратить возможность обрести человеческий разум и навсегда остаются животными.
Один из наиболее часто упоминаемых случаев такого рода - вскармливание и воспитание волками двух индийских девочек (названных позднее Амалой и Камалой). Младшая из девочек, Амала, вскоре после возвращения к людям умерла, а старшая прожила среди людей еще десять лет. Наблюдатели отмечали, что, несмотря на некоторую адаптацию к окружающим социальным, человеческим условиям, ее поведение в огромной степени напоминало поведение волка (легкость передвижения на четырех конечностях при затрудненности прямохождения, отвращение к одежде, лакание воды вместо питья, отлично развитое обоняние, даже вой в полнолуние). Весь словарный запас, освоенный ею за этот период, составлял около сорока слов. Другими словами, человеческий ум у этой девочки так и не сформировался - не только на уровне интеллекта, но даже на уровне элементарного здравого смысла. Возможно, правы те психологи, которые утверждают, что возраст примерно в 7-9 лет являет собою некий критический порог. К этому возрасту ребенок усваивает до 50% (!) того объема информации, который ему предстоит усвоить в течение всей его жизни.
Схожие выводы можно было бы сделать из так называемого "феномена Каспара Хаузера" (по имени юноши, воспитывавшегося практически в полной изоляции от других людей). Правда, судя по описаниям этого случая в литературе, Каспар Хаузер довольно быстро адаптировался к культурным ценностям своего времени. Огромный материал для психологов, занимающихся проблемами развития умственных способностей, дали наблюдения за обитателями Загорского интерната слепоглухонемых детей. Вероятно, психологическая депривация, возникшая вследствие значительной изоляции от внешних раздражителей и сенсорной недостаточности, ведет не просто к задержке, а прямо-таки к остановке интеллектуального развития: некоторые питомцы интерната, попавшие в него со значительным опозданием, при хронологическом возрасте в 19-20 лет обнаруживали уровень полутора-двухгодовалых младенцев. Однако здесь, в отличие от воспитанницы волков, занятия по специальной методике (появилось даже специальное научно-методическое направление, связанное с воспитанием глухонемых - т.н. тифлосурдопедагогика) позволяют детям, лишенным зрения и слуха, довольно успешно (насколько это вообще возможно в таком состоянии) пройти все этапы социализации (вплоть до защиты кандидатской диссертации одним из учеников Э. Ильенкова).
Почему же не удалась первичная социализация Камалы? Как нам кажется, она все же состоялась, но еще до возвращения в человеческое общество. Активно общаясь с "сородичами" по волчьей стае, девочка по достижении "критического возраста" приобрела достаточно завершенную (а потому устойчивую) психику волка. Именно потому и оказалась невозможной ресоциализация: социальные требования нового окружения оказались не в состоянии вытеснить слишком прочно закрепившиеся в психике поведенческие и адаптивные стереотипы животного, не имевшие практически ничего общего с нормами и ценностями человеческого общества вообще. В отличие от этого, сознание слепоглухонемого ребенка (как, вероятно, и Каспара Хаузера) к моменту полноценного столкновения с человеческим обществом представляет собою своеобразную tabula rasa. Возможно, у него сенсорная депривация (от deprivatio - потеря, лишение, обделенность) содействовала зарождению и аккумуляции органической потребности в активной деятельности (в том числе и познавательной), потому и социализация таких детей протекает сравнительно быстро.
Значение именно ранних воздействий, развивающих личность и интеллект, подчеркивается, в частности, в работе Р. Бергинса, который показывает, что 20% будущего интеллекта приобретается к концу первого года жизни, 50% - к четырем годам, 80% - к 8 годам, 92% - до 13 лет. Считается, что уже в этом возрасте можно с достаточно высокой вероятностью предсказать как сферу, так и "потолок" будущих возможных достижений.
В. Эфроимсон обращал внимание также на то, что обстановка в семьях и в окружении, составляющих основные агенты социализации высокотворческих детей и детей просто потенциально интеллектуальных, вероятно, несколько различается: если в семьях и окружении первых складывается ситуация независимости и некоторой неопределенности, склонности к риску, то во вторых, составляющих большинство, предпочтение отдается стандартам достаточно ровного поведения.
Так или иначе, к моменту завершения первичной социализации родители (и ближайшее окружение) передают своим детям не только значительный объем информации о мире, в котором тем предстоит жить, но также и нормы, ценности и цели своих групп и своего социального класса (во всяком случае - того класса, с которым они себя идентифицируют).
Содержание, характер и качество вторичной социализации, совпадающей по времени (и содержанию) с периодом получения формального образования, уже определяются уровнем подготовки педагогов, качеством педагогических методик, условиями, в которых протекает образовательный процесс. А на это, в свою очередь, не может не влиять социальное происхождение, а значит, культурный и материальный уровень семьи. От этого уровня зависит, в какую школу пойдет учиться ребенок, какие книги и в каком объеме он будет читать, каков круг его повседневного общения, будут ли у него персональные наставники и репетиторы, а сегодня - и компьютер и т.п. Ниже мы покажем, что это довольно отчетливо проявляется в различиях психометрического интеллекта детей, происходящих из семей с различным социальным статусом.
Именно в школе начинается подлинное формирование интеллекта, то есть приобщение его к миру научных систематизированных знаний. Однако школа преследует не только эту цель. Одной из главных функций этапа вторичной социализации является общая подготовка индивида к предстоящей ему в дальнейшем жизнедеятельности в социальных институтах, действующих в рамках формальных организаций. Один из критиков современной системы образования Ивен Иллич даже назвал школу "универсальной церковью". В силу этих причин школа, помимо формирования у своих воспитанников устойчивого комплекса определенных знаний, всегда ставит перед собою задачу привития им господствующих в данном обществе в данный исторический период идеологических и моральных ценностей.
Как утверждают П. и Б. Бергеры, "существует идеология образования, имеющая глубокие корни в истории западной цивилизации, которая говорит о том, каким должен быть этот опыт". Предполагается, что образование передает умение и основы знаний, в которых нуждается индивид, чтобы преуспеть в этом мире. Предполагается также (и в классической традиции западного образования это более важно), что образование призвано сформировать характер и развить ум - совершенно независимо от критериев успеха в том или ином конкретном обществе. Несмотря на большое разнообразие национальных образовательных систем, они, в сущности, организованы по единому принципу:
" Образовательная карьера индивида в целом структурирована следующим образом: знание " упаковывается" в курсы, каждая из единиц добавляется к другим единицам, общая сумма которых представляет специфические образовательные цели (завершение того или иного учебного плана, получение той или иной степени), которые индивид предполагает достичь" .
Понятно, что эффективность воздействия процесса образования на формирование индивидуального интеллекта во многом зависит от характера социальных взаимодействий, протекающих в стенах классной комнаты. В начале 1970-х годов целый ряд английских социологов провели исследования социальных взаимодействий и ценностей (нередко, скорее, подразумеваемых, нежели осознаваемых формально), которые составляют социальную систему классной комнаты в школе. Поскольку эти исследования носили ограниченный (часто единственной школой) и, главным образом, описательный характер, обобщения, которые можно было бы сделать по поводу открытий таких исследований, ограничены кругом следующих проблем: (1) скрытым учебным планом и контролем за учениками как частью социальной системы школы; (2) существованием отчетливо выраженных ученических субкультур - тех, что принимают школьные ценности, и тех, что в той или иной мере расходятся с ними; (3) эти подразделения в контингенте учащихся испытывают на себе влияние социальной организации школы (например, сегрегации на потоки "способных" и "менее способных", стереотипированием и навешиванием ярлыков как со стороны учителей, так и со стороны самих учащихся и т.п.); (4) чрезвычайно сложным характером социального взаимодействия между учителями и учениками, основанном на асимметричном распределении власти, что иногда встречает сопротивление со стороны учеников. Поэтому реальные успехи обучаемых являются продуктом не только их интеллектуального уровня и врожденных способностей, но также сложных социальных процессов, протекающих в школе.
Н.Кедди, изучая сложившуюся в английских школах практику распределения учащихся по параллельным классам с учетом их способностей, связывает оценку способностей ученика, которая формирует основу такого разделения, с критериями, используемыми учителями для оценки знания, получаемого в классной комнате. Она предполагает, что те знания, которые считает необходимыми и "правильными" сама школа, довольно абстрактны и могут быть представлены в общих формах. При этом учителя оценивают именно эти приобретенные на школьной скамье знания выше конкретных знаний учеников, усваиваемых ими непосредственно из собственного опыта. Кандидаты в группы с высокими способностями с большей охотой усваивают прежде всего то, что определяется учителями как "подходящее" знание и воздерживаются от выражения недоверия, когда оно не совпадает с их собственным опытом. После распределения по параллельным классам те, кто признан более способными, получают более свободный доступ к знаниям, оцениваемым более высоко, в отличие от тех, кто аттестуется как менее способные. Следует отметить, что при этом, вероятно, производится и оценка достигнутого учеником уровня интеллектуального развития, которая, таким образом, производится в рамках господствующих в обществе ценностно-нормативных представлений.
Практически все школы и другие организации, функционирующие в рамках образовательных институтов, имеют формальный учебный план, охватывающий те области академического знания, которые, как ожидается, будут осваиваться учениками - например, математику, физику, биологию. Однако помимо этого академического и точно изложенного изучаемого плана, существует ряд ценностей, аттитюдов или принципов, передаваемых ученикам учителями в неявном виде. Полагают, что этот скрытый учебный план призван поддерживать социальный контроль в школе и обществе. Это происходит путем приучения людей приспосабливаться к власти и подчиняться ей, научая их воспринимать социальное неравенство как естественное состояние и обеспечивая, таким образом, культурное воспроизводство в данном обществе.
Конечно, все это накладывает свой отпечаток на формирование интеллекта. Нередко можно наблюдать, что ученики творческие и независимые относительно слабо успевают в школе, в то время как преуспевают те, кто обладают такими качествами, как пунктуальность, дисциплина, повиновение и прилежание.
Так или иначе, уровень и качество образования (здесь мы еще не разделяем формального и неформального, профессионального и непрофессионального аспектов, а говорим об образовании вообще - как о целенаправленном и систематическом приобретении новых знаний, умений и навыков) выступает важнейшим фактором формирования индивидуального интеллекта.
Зависимость между образованием и уровнем психометрического интеллекта неоднократно подтверждалась данными как зарубежных, так и отечественных исследований. Так Л.Н. Борисова проанализировала результаты эксперимента по определению уровня интеллекта в пяти группах с различным образованием. Всего было обследовано 2300 испытуемых, что позволяет говорить о достаточно высокой статистической значимости результатов. Как и следовало ожидать, разрыв в уровне интеллекта по мере повышения образования заметно увеличивается (см. рис.4.1).
Наконец, в третий период - социализации взрослого человека - развитие индивидуального интеллекта и возможности его "подпитки" от интеллекта социального, а также всех других способностей личности уже почти полностью определяются ее социальным статусом (и, в свою очередь, оказывают определенное влияние на уровень этого статуса). Есть такие виды информации, доступ к которым жестко ограничен просто формализованными институциональными требованиями (например, документы, составляющие политическую или военную тайну). На пути к получению других видов информации, которые внешне совершенно открыты и не засекречены, может встать фильтр отсутствия специальной подготовки, позволяющей усвоить эту информацию: здесь может сказаться, к примеру, незнание иностранного языка. Вообще проблемы взаимодействия индивидуальных интеллектов с социальными (мы исходим из того, что в любом обществе существует не одна, а достаточно много подсистем социального интеллекта - в соответствии с характером социальной структуры, числом и уровнями составляющих общество социальных подсистем) могут образовать целое направление в структурной социологии, которое можно было бы назвать информационной справедливостью.
Рис.4.1. Зависимость уровня интеллекта от образования
1 - группа испытуемых с 8-летним образованием; 2 - школьников; 3 - со средним образованием; 4 - студентов; 5 - с высшим образованием
Существенно важный вопрос, связанный с формированием интеллекта: каким образом удается некоторым людям иногда выдвигать творческие идеи? Кое-что по этому поводу нам известно из социологического изучения деятельности творческих мыслителей в науке, философии, литературе и других областях. Творческие личности обычно находятся в составе социальных сетей, что обеспечивает им достаточно постоянный контакт (взаимодействие) с другими творческими личностями. Некоторые части этих сетей нередко соединяют воедино учителей и учеников, причем, и те, и другие преуспевают в творчестве. Аристотель был учеником Платона; Виттгенштейн - учеником Бертрана Рассела. Лауреаты Нобелевской премии нередко являются учениками других Нобелевских лауреатов. Однако для того чтобы стать творческой личностью, нельзя просто имитировать своего учителя; так поступают последователи, но не инноваторы. Сеть распределяет культурный капитал, но этого еще недостаточно.
Знаменитые учителя обычно имеют довольно много учеников, однако лишь немногие из них сами становятся известными творческими личностями. Если мы изучим сети, складывающиеся вокруг творцов-учителей, мы обнаружим дополнительный материал для размышления. Так, Р. Коллинз утверждает, что эти люди, как правило,
" ... находятся в контакте с другими личностями, которые для того, чтобы стать творческими индивидами, не могут просто имитировать своего учителя; ученические контакты имеют место через /сквозь/ поколения. Этот второй аспект сети объединяет воедино личностей, принадлежащих к одному и тому же поколению. Это, как правило, кружок инноваторов, группа " младотурков" , собирающихся вместе и вырабатывающих идеи для ниспровержения старых идей" .
Эти творческие группы обнаруживаются во всех сферах интеллектуальной деятельности и во все периоды истории. В античные времена Сократ, который был учителем Платона, имел большое окружение молодых последователей, многие из которых, как и Платон (имевший своим учеником Аристотеля), создали себе репутации мыслителей. Мы можем вспомнить также, что Огюст Конт был в течение семи лет личным секретарем А. Сен-Симона, и, хотя их союз распался отнюдь не мирным путем, никто не может отрицать огромного влияния, которое оказал великий утопист на формирование главных идей основоположника социологии. В нынешнем столетии мы могли бы обратить свое внимание на группу в институте Нильса Бора в Копенгагене в 1920-х гг., совершившую революцию в атомной физике. Или на команду Крика и Уотсона в лаборатории Кавендиша, сделавшую в 1950-х открытие ДНК.
Еще один достаточно важный момент. Взаимоотношения между участниками этих творческих сетей обычно носят состязательный характер. Творческие люди, как правило, имеют соперников. Крик и Уотсон успешно выиграли гонку за открытие ДНК против уже знаменитого лауреата Линуса Полинга из Калифорнийского технологического института, а также еще одной лаборатории в Лондоне с приблизительно такими же результатами. Норман Сторер, ссылаясь на исследования, проведенные в Мичиганском университете Дональдом Пельцем, указывает, что "... качество научной работы (по оценке его коллег и руководителей), по-видимому, повышается, когда он часто общается как с коллегой, разделяющим его ориентации и интересы, так и с коллегой, заметно отличающимся от него в научном отношении". Наращивание научных знаний представляет собою коллективное, кумулятивное дело. Поэтому на научную производительность огромное влияние оказывает эффективность коммуникаций внутри науки как единого интеллектуального пространства.
Правда, нужно помнить, что приобретение культурного капитала вовсе не означает завершения творческого процесса. Необходимо еще проделать достаточно большую внутреннюю работу по рекомбинации этого культурного капитала на достаточно высоком уровне. Это означает, что предстоит выступить с утверждениями, которые имели бы смысл для очень обширной сети людей, интересующихся такого же рода проблемами. Творческое мышление включает в себя, таким образом, нахождение способов комбинирования раздельных частей культурного капитала в единое целое.
Для нас здесь центральным звеном является то, что вся эта работа, равно как и отдельные ее этапы не могут совершаться вне социального взаимодействия. Успешная творческая работа не оглядывается на старые разговоры, откуда почерпнуты ингредиенты культурного капитала; она смотрит вперед, на новые "разговорные сети", которые формируются как результат упомянутой выше рекомбинации. Вот почему творческий индивид нуждается во всех этих разговорных сетях. Ему необходимо найти единомышленников, которые пытаются опровергнуть старые идеи, создать кружок, где обсуждаются проблемы переднего фронта науки, в которой он работает. Или же вести внутренние (интернализованные) дискуссии. Творец - это некто, создающий групповые альянсы либо наяву, либо внутри собственного ума.
Следует отметить, что многое из сказанного относится не только к научной, творческой, но и к любой профессиональной деятельности, которая в значительной степени составляет "стержневую основу" социализации взрослого человека. Речь идет о том, что наше социальное бытие всегда включено в рамки определенных социальных сетей. Это понятие - социальная сеть - сложилось в таких теориях среднего уровня, как социология семьи и урбанистическая социология для описания той системы личностных связей, в которые включен каждый индивид. Английский социолог Э. Ботт, например, показывал, что отношения между мужем и женой довольно существенно зависят от взаимопереплетенности сетей родства, в состав которых они входят. Многие исследователи предпринимали попытки составления "карт" с отображением социальных сетей, складывающихся внутри общин и организаций, для того, чтобы раскрыть их социальную структуру и каналы коммуникаций. В микросоциологии для этой цели проводятся социометрические обследования коллективов с последующим составлением социограмм, на которых графически вычерчиваются линии притяжений и отталкиваний между членами группы; "узлы" таких сетей довольно отчетливо выявляют лидеров и аутсайдеров.
Каковы механизмы осуществляемого в процессе социализации усвоения индивидом социальных норм и культурных ценностей того общества, к которому он принадлежит? Один из основоположников современной теории социализации французский социолог Габриэль Тард положил в ее основу принцип подражания. Типовым социальным отношением, которое проявляется практически на всех уровнях взаимодействия, является отношение "учитель - ученик". Ключевое понятие при описании процесса обучения индивидов своим социальным ролям - "имитация". Так, в процессе первичной социализации огромное значение имеют игры, в ходе которых дети как бы "примеряют" на себя будущие роли, имитируя наблюдаемое ими поведение взрослых.
Толкотт Парсонс, в работах которого содержится развернутая социологическая теория интеграции индивида в социальную систему, считал, что индивид впитывает в себя общие ценности в процессе общения со "значимыми другими", т.е. с теми людьми, которые выступают для него представителями его референтной группы. Другими словами, степень и эффективность "социального научения" зависит от характера и силы привязанности индивида к этому "значимому другому". В результате необходимость следования общезначимым нормам и общепринятым образцам поведения становится его внутренней потребностью, частью его мотивационной структуры.
Основным агентом первичной социализации, закладывающим фундамент этой мотивационной структуры, Парсонс считал семью: именно здесь наиболее сильны и эмоционально значимы связи индивида со "значимыми другими". В самом деле, эмпирические исследования довольно убедительно показывают зависимость конформистского или, наоборот, девиантного поведения от характера ранней социализации. Среди тех, чья первичная социализация проходила в условиях неблагополучных - конфликтных или неполных - семей, доля индивидов с девиантным поведением значительно выше.
Помимо подхода Парсонса, в социологии существуют и другие достаточно авторитетные концепции, описывающие процессы и механизмы социализации. Среди авторов этих теорий довольно много психологов и социальных психологов; и это понятно, поскольку социализация тесно связана с формированием человеческой личности и ее мотивационной сферы, а кроме того, она в значительной степени связана с непосредственными прямыми контактами между людьми. Так, З.Фрейд строит свою теорию развития личности, исходя из базового конфликта между биологическими побуждениями и нормами культуры, и поэтому рассматривает социализацию как процесс обуздания биологических побуждений. Ж.Пиаже исследует социализацию как когнитивное развитие или процесс обучения мышлению.
Одним из важнейших механизмов социализации, можно даже сказать, ядром ее выступает интернализация - процесс, в ходе которого индивид изучает и воспринимает в качестве обязательных для себя "внешние" социальные ценности и нормы, переводя их на "внутренний" уровень. Под этим мы имеем в виду, что социальный мир со множеством своих значений становится частью собственного сознания ребенка. То, что прежде испытывалось как нечто, находящееся вне, может теперь равным образом переживаться внутри него самого. В сложном процессе взаимности и отражения устанавливается определенная симметрия между внутренним миром индивида и внешним социальным миром, в рамках которого он проходит социализацию. Тот феномен, который мы называем сознанием, иллюстрирует это наиболее ясно. Сознание, помимо всего прочего, - это сущностная интернализация (или, скорее, интернализованное присутствие) моральных предписаний и запретов, которые прежде приходили извне. Это начинается, когда в ходе социализации "значимый другой" говорит: "Делай это" или "Не делай этого". По мере того, как протекает социализация, ребенок постепенно идентифицирует себя с этими установлениями морали. Идентифицируясь с ними, он интернализует их. Где-то на этом пути он сам сказал самому себе: "Делай это" или "Не делай этого" - может быть, в той же манере, что и мать или какая-то другая значимая личность впервые произнесли это ему. Потом эти установления начали безмолвно впитываться в его собственный ум. Голоса других стали внутренними голосами. И, наконец, это стало говорить ему его собственное сознание.
4.2.2. Институционализация
Итак, в ходе социализации индивиды усваивают различные нормы, которыми им приходится непрерывно руководствоваться в своем взаимодействии с другими людьми. Мы говорили в предыдущей главе о том, что совокупность таких норм, регулирующих социальные отношения и непосредственное общение в той или иной сфере жизнедеятельности, образует тот или иной социальный институт. Можно было бы сослаться на такое авторитетное и "энциклопедическое" определение этого понятия:
" Социальные институты обычно воспринимаются как фокусные точки социальных организаций, общие для всех обществ и имеющие дело с базовыми универсальными проблемами упорядоченной социальной жизни. Акцент делается на трех базовых аспектах институтов. Во-первых, на паттернах поведения, регулируемых институтами (" институционализированных" ), имеющими дело с какими-то вечными, базовыми проблемами любого общества. Во-вторых, институты включают в себя регуляцию поведения индивидов в обществе в соответствии с какими-то определенными, длительными и организованными паттернами. Наконец, эти паттерны включают в себя определенное нормативное упорядочивание и регуляцию; то есть регуляция поддерживается нормами и санкциями, которые легитимируются этими нормами" .
Однако как возникают и складываются такие нормы? Вряд ли можно согласиться с тем, что они для каждого из нас врожденные. Если бы это было так, все общества были бы похожи друг на друга; между тем они весьма существенно различаются между собою - как в пространстве, так и во времени - по господствующим в них обычаям и нравам.
Вообще изучение таких устойчивых форм организации и регулирования общественной жизни - это предмет особого направления социологической науки, которое называется институциональной социологией. Появление институтов, согласно выводам представителей этого направления, возникает в соответствии с определенными естественноисторическими закономерностями.
Любой институт возникает не сразу, не одномоментным актом, по чьему-то желанию или мановению чьей-то руки. Становление и формирование института в том виде, как мы его наблюдаем (и принимаем участие в его функционировании) занимает достаточно длительный исторический период. Такой процесс называется в социологии институционализацией. Другими словами, институционализация представляет собой процесс, посредством которого определенные виды социальной практики становятся достаточно регулярными и продолжительными, чтобы быть описанными в качестве институтов. Каковы условия, предпосылки этого процесса?
Важнейшими предпосылками институционализации - формирования и становления нового института - являются: (1) возникновение определенных общественных потребностей в новых видах и типах социальной практики и соответствующих им социально-экономических и политических условий; (2) развитие необходимых организационных структур и связанных с ними норм и правил поведения; (3) интернализация индивидами новых социальных норм и ценностей, формирование на этой основе новых систем потребностей личности, ценностных ориентаций и ожиданий (а значит, представлений о рисунках новых ролей - своих и соотносимых с ними). Завершением этого процесса институционализации является складывающийся новый вид общественной практики. Благодаря этому, в конечном счете, формируется новый набор ролей, а также формальных и неформальных санкций для реализации социального контроля за соответствующими типами поведения. Таким образом, институционализация представляет собой процесс, посредством которого социальная практика становится достаточно регулярной и продолжительной, чтобы быть описанной в качестве института.
Так, Ф.Энгельс в своей работе "Происхождение семьи, частной собственности и государства" довольно подробно и убедительно показывает процесс формирования института моногамной семьи. Дело в том, что этот институт, включающий в себя довольно сложную систему кровнородственных и приобретенных статусов и ролей, существовал не всегда. Вплоть до возникновения института частной собственности в нем просто не было необходимости, поскольку общественные и индивидуальные потребности в сфере брачно-семейных отношений, а также ведение коммунистического домашнего хозяйства вполне удовлетворялись правилами и нормами (по-своему довольно сложными) групповой и парной семьи. Однако аграрная революция и сопряженное с ней появление прибавочного продукта ведет к появлению частной собственности и соответствующих ей производственных отношений, основанных на принципиально иных принципах, нормах и правилах.
Те, устаревавшие нормы и правила, основанные на материнском праве, определяли принципиально иные правила взаимодействия в сфере распоряжения имуществом.
" По обычаю тогдашнего общества муж был... собственником нового источника пищи - скота, а впоследствии и нового орудия труда - рабов. Но по обычаю того же общества его дети не могли его наследовать... Дети умершего мужчины принадлежали не к его роду, а к роду своей матери... По мере того, как богатства росли, они, с одной стороны, давали мужу более влиятельное положение в семье, чем жене, и, с другой стороны, порождали стремление использовать это упрочившееся положение для того, чтобы изменить традиционный порядок наследования в пользу детей. Но это не могло иметь места, пока происхождение велось в соответствии с материнским правом. Поэтому последнее должно был быть отменено, и оно было отменено" .
Таким образом, изменившиеся экономические условия приводят к порождению потребностей в новых правилах регулирования брачно-семейных отношений: возникновение частной собственности приводит к возникновению института моногамной семьи, которая "основана на господстве мужа с определенно выраженной целью рождения детей, происхождение которой от определенного отца не подлежит сомнению, а эта бесспорность происхождения необходима потому, что дети со временем в качестве прямых наследников должны вступить во владение отцовским имуществом".
В большинстве случаев институты не остаются неизменными и устойчивыми на протяжении длительных исторических периодов. Так, на более поздних этапах развития традиционного общества именно к семье переходят от общины функции базовой хозяйственной единицы как в сельскохозяйственном, так и в ремесленном производстве, и это влечет за собой возникновение новых статусов и ролей в институте моногамной семьи. В индустриальном обществе эти функции уходят от семьи к фабрике (или фирме), что опять означает видоизменение института.
4.2.3. Социальный характер
Одним из важных последствий социализации личности следует считать формирование социального характера. Для того, чтобы пояснить сущность этого понятия, необходимы некоторые предварительные замечания. Большинство из нас, даже не зная психологии, хорошо знают, что двух абсолютно похожих друг на друга людей найти невозможно, каждый человек из живущих ныне и когда-либо живших прежде уникален и неповторим. Чем это определяется? Даже если мы проведем типологию сравнительно небольшого числа врожденных физических и психических качеств (таких, скажем, как предрасположенность к тем или иным заболеваниям, цвет глаз, волос, тип темперамента и нервных реакций), элементарный математический подсчет всех возможных вариантов их сочетаний даст очень большую величину.
Но когда мы присоединим к этому набору еще различные типы тех условий, в которых протекает первичная социализация, то это число сочетаний может достичь астрономических размеров. А ведь каждый из таких вариантов и дает нам то, что мы именуем индивидуальным характером. Этим понятием в психологии именуют совокупность устойчивых индивидуальных особенностей личности, складывающихся и проявляющихся в деятельности и общении, обусловливающая типичные для нее способы поведения.
В свете обсуждаемой проблемы в приведенном определении для нас особенно важно признание того момента, что характер складывается в процессе общения. А общение - одна из разновидностей социального взаимодействия. Стало быть, индивидуальный характер есть не что иное, как продукт социального взаимодействия. Кроме того, именно в контактах с другими людьми индивидуальный характер проявляется в наибольшей мере.
Однако хотелось бы напомнить то, что мы не раз повторяли: социология - генерализирующая наука, она занимается стандартизованными, повторяющимися явлениями, пытаясь выявить обобщенные типы социального поведения, не вытекающие из уникальных, неповторимых обстоятельств. Поэтому вряд ли следует отнести изучение индивидуального характера, условий и причин его формирования к числу тех проблем, которые интересуют социологию.
Можно взглянуть на проблему характера под несколько иным углом зрения. Давно замечено, что существует немалое сходство в общей линии поведения (во всяком случае, внешних его проявлений) у различных людей, принадлежащих к одной и той же национальности. В представлениях большинства из нас итальянцы, например, темпераментны, отличаются быстротой речи и прибегают к обильной жестикуляции; шведы или финны - флегматичны, немногословны; японцы - улыбчивы и вежливы и т.д. Это не означает, конечно, что каждый из итальянцев, шведов или японцев не имеет своего индивидуального характера - вероятно, существует немало флегматичных итальянцев, темпераментных шведов, хмурых, неприветливых японцев. Речь идет о том, что статистическое большинство представителей указанных национальностей, вероятно, будут вести себя именно так, как описано выше, т.е. их поведение соответствует сложившимся у нас ожиданиям. Поэтому мы вправе говорить о типичных проявлениях того или иного национального характера. В самом деле, наряду с уникальностью жизненных условий, процесс социализации каждого из нас испытывает на себе определенное давление социального окружения, связанное с господством традиций, обычаев, ритуалов, в которых проявляются особенности национальной культуры того общества, в котором мы живем. К такому выводу приходили многие этнографические исследования, выявившие, что различные люди, живущие в одном обществе и воспитывающиеся в условиях одной и той же культуры, обладают некоторой суммой одинаковых черт своего поведения.
Таким образом, в поведении каждого из нас в той или иной мере проявляются черты как индивидуальной, неповторимой личности, так и национального характера, общие для всех людей, разделяющих приверженность традициям, обычаям и нравам того народа, к которому мы принадлежим. Но и это еще не все.
Давайте задумаемся: а в какой мере проявляются в нашем национальном характере черты наших отдаленных предков, скажем, русских крестьян, живших четыреста-пятьсот лет назад? И можно ли считать, что корни национального характера современного норвежца берут свое начало из буйного нрава викингов? Если мы задали такой вопрос, значит, вплотную приблизились к осмыслению того, что называется социальным характером.
Начало изучению этого феномена положили современные социальные психологи, полемизируя с излишне натуралистичным фрейдистским истолкованием истоков индивидуального характера. В известной мере выводы этих исследований продолжали идеи этнографических исследований, поскольку связывали особенности человеческого характера с социокультурными условиями формирования индивидов и своеобразием их образа жизни. Эрих Фромм прямо определял социальный характер как "ядро структуры характера, свойственное большинству членов определенной культуры, в то время как индивидуальный характер - это то, чем люди, принадлежащие к одной культуре, отличаются друг от друга". Для нормального функционирования любого общества, считает он, большинство его членов должны обладать таким типом характера, который побуждал бы их действовать так, как это необходимо для данного общества. Нормальное же функционирование социума возможно лишь при условии, что внешняя сила заменяется внутренним побуждением.
Своеобразным водоразделом, обозначающим переход от одного типа социального характера к другому, служит для Фромма переход общества к "классическому" капитализму. В сущности, он наиболее подробно описывал рыночный характер - тот, что является наиболее типичным для современного ему индустриального общества. Господство рыночных отношений, по Фромму, предопределяет тот факт, что и любое человеческое существо выступает товаром на "рынке личностей". Целью рыночного характера является полнейшая адаптация, стремление оставаться нужным для других при любых условиях, складывающихся на рынке личностей. Личности с рыночным характером в известном смысле не имеют даже собственного "я", ибо их "я" постоянно должно изменяться в соответствии с принципом: "я такой, какой я вам нужен". Сущность маркетинг-ориентации индивида Фромм описывает следующим образом:
" Человек идентифицирует себя не с собой или своими силами, а с тем, что другие думают о нем. Он зависит от того, как другие видят и оценивают его. Это принуждает его играть ту роль, в которой он однажды уже добился успеха. Престиж, положение, успех заменяют подлинное чувство идентичности. В них человек начинает видеть свою суть. Поскольку люди видят себя в качестве товара, то и других они воспринимают как товар. Они не представляют себя самих, но только часть, которую они продают. Люди различаются только количественно - имеют ли они больше или меньше успеха" .
При таком характере преобладает рассудочное манипулятивное мышление. Фромм, фактически следуя аргументации Маркса, называет рыночный характер также отчужденным, потому что люди, обладающие таким характером, отчуждены и от природы, и от своего труда, и от самих себя. В то же время социальному характеру рабочего в рыночном обществе свойственны пунктуальность, дисциплина, готовность к совместному труду. А вот социальный характер крестьянина, считает Фромм, как правило, отличается индивидуализмом, настойчивостью, слабым ощущением веяний времени (консерватизмом) и упорным противостоянием всем попыткам изменить его.
Тем не менее, несмотря на попытки прибегнуть к социальным факторам, фроммовская трактовка во многом остается в психологических рамках, не слишком выходя за их пределы. Существенно дальше в этом смысле продвинулась концепция социального характера, разработанная американским социологом Дэвидом Рисменом. Он поставил перед собой задачу выявить взаимосвязь между экономическим развитием общества и происходящими в нем социальными изменениями. С другой же стороны он, подобно Фромму, придавал большое значение изучению социального характера и тем изменениям, которые в нем происходят. Он считал, что это необходимо для понимания как общества в целом, так и отдельных его элементов. При этом он стремился показать особую важность детских лет в процессе формирования характера.
Свое исследование Рисмен, естественно, начинает с определения самого понятия "социальный характер". Это не просто часть личности, включающая в себя темперамент, различные способности, таланты и прочие атрибуты психики. Это, скорее, та часть характера, которая формируется в процессе жизнедеятельности, протекающей в определенных социальных условиях, и представляет своего рода "установку", с которой человек подходит к миру и к людям. Само сочетание слов "социальный характер" должно подчеркнуть социальную детерминацию характера любого индивида (а также той или иной общности или группы), а кроме того, потребность общества в определенном характере большинства его членов:
" Для того, чтобы любое общество могло нормально функционировать, его члены должны иметь такой характер, который побуждал бы их действовать именно так, как они должны действовать в качестве членов данного общества..., они должны хотеть делать то, что является для них объективной необходимостью. Внешняя сила заменяется внутренним побуждением и особого рода человеческой энергией, которая канализируется в черты характера" .
Пытаясь установить взаимосвязь между различными историческими эпохами и типами характера людей, живших в эти эпохи, он выделяет три главных исторических периода: (1) "высокого потенциала прироста населения" (например, средние века); (2) "переходного роста населения" (например, Ренессанс - Реформация); (3) "начинающегося спада населения" (например, современные индустриально развитые общества). Каждому из этих трех периодов соответствуют три типа социального характера: "ориентированный-на-традицию", "ориентированный-на-себя" и "ориентированный-на-другого". Каждый из этих типов социального характера определяет особый способ конформности большинства индивидов, составляющих данное общество.
Д.Рисмен описывает условия, в которых формируется ориентированный-на-традицию социальный характер, следующим образом:
" ...конформность индивидов в значительной степени предписывается отношениями власти, существующими между различными половозрастными группами, кланами, кастами, профессиями и т.д. - отношениями, которые существуют веками... Культура ежеминутно контролирует поведение, и хотя правила не настолько сложны, чтобы молодежь не могла их усвоить в период интенсивной социализации, тщательно разработан строгий этикет, регулирующий отношения в весьма влиятельной сфере родственных взаимосвязей. Помимо экономических задач..., культура создает ритуал, устанавливает определенный порядок и религию, чтобы всех занять и ориентировать" .
Правила взаимодействия любого индивида со всеми другими членами своей и смежных групп довольно четко определены и регламентированы. Будущее его, жизненная карьера также ясна, и сам он при обычных, неэкстремальных условиях может оказать на нее довольно слабое влияние. Суть происходящего в таких обществах выражается в том, что развитие социальных изменений там замедленное. Очень высока зависимость любого индивида от семьи, клана и других типов родственных организаций. Практически все члены общества живут и взаимодействуют в рамках жесткой системы ценностей.
Общество, которое возникло в западной истории в период Ренессанса и Реформации и начинает исчезать, по утверждению Рисмена, только сейчас, характеризуется целым рядом принципиально иных специфических черт:
" Такое общество характеризуется возрастающей личной мобильностью, быстрым накоплением капитала... и почти постоянной экспансией: интенсивным расширением производства товаров и людей и экстенсивной экспансией в освоении земель, колонизации и империализме. Поскольку это общество предоставляет все большие возможности для выбора и инициативы, необходимые для того, чтобы справиться с возникающими проблемами, то ему требуются такие типы характера, которые могут обходиться в социальной жизни без строгой и само собой разумеющейся ориентации-на-традицию. Это ориентированные-на-себя типы" .
Другими словами, в таком обществе возникает множество ситуаций, которые не могут быть предусмотрены и включены в традиционный кодекс поведения, поэтому общественная жизнь для своего нормального функционирования требует принципиально иного типа конформности. Ослабление силы влияния традиции вызывается и углублением разделения труда и изменением принципов стратификации общества. Поэтому в своем стремлении преуспеть члены общества должны обладать гораздо большей гибкостью и приспособляемостью к постоянно происходящим изменениям требований окружающей социальной среды.
Понятие "ориентация-на-себя" довольно многозначно. Оно означает, в частности, что в ходе своих социальных взаимодействий человек чаще всего ориентируется на свои собственные цели (хотя именно эта ориентация достаточно часто заставляет его считаться и с желаниями своих социальных партнеров). Кроме того, если члены традиционных обществ могли в критических ситуациях в значительной степени опираться на поддержку своего клана, семьи, то теперь человек в гораздо большей степени вынужден надеяться на самого себя. Понятно, что такая ситуация в значительной степени способствует развитию индивидуализма.
На достаточно высоких уровнях индустриального развития материальные ресурсы общества становятся довольно обильными и к тому же используются гораздо более эффективно. У все большего числа людей появляется материальный достаток и все большее время для досуга. Они живут в гораздо более благополучном, стандартизованном и бюрократизированном мире. Развивающаяся и совершенствующаяся индустрия обслуживания становится все более широко доступной и содействует процветанию не только высших слоев общества, но и всех его членов. Образование, досуг, сфера обслуживания испытывают на себе все более сильное влияние средств массовой коммуникации.
В связи с этим у все большего числа людей возникает потребность в более "социализированном" поведении. Происходят также изменения и в воспитательной практике детей даже в семье. Как утверждает Рисмен,
" ...группа равных (группа, объединяющая людей одного возраста и класса) становится для ребенка гораздо более важной, а родители заставляют его чувствовать вину не столько за нарушение моральных стандартов, сколько за неумение быть популярным и устанавливать контакты с другими детьми. Кроме того, давление школы и группы равных усиливается и становится постоянным благодаря средствам массовой информации, кино, радио... В этих условиях и возникают типы характера, которые мы будем называть ориентированными-на-другого" .
Другими словами, речь идет о том, что все чаще источником ориентации для членов общества становятся не столько близкие родственники, сколько вообще современники - и те, которых он знает лично, и те, с которыми он знаком через средства массовой информации. В таких обществах все большее значение приобретает влияние моды. В отличие от ориентированного-на-себя социального характера - относительно автономного, независимого, стремящегося не отстать в жизненной гонке от других - социальный характер, ориентированный-на-другого, старается, скорее, соответствовать определенному стандарту, определяемому обезличенными средствами массовой коммуникации, причем, не только во внешних деталях, но во внутреннем восприятии мира.
Впрочем, не следует забывать о той оговорке, которую Рисмен особо делает в конце первой главы своей "Одинокой толпы": "типы характера и общества, с которыми мы имеем дело в этой книге, являются типами, они не существуют в реальности; это конструкции, созданные на основе отбора определенных исторических проблем с целью их исследования".
4.3.Отклоняющееся поведение
и социальный контроль
4.3.1. Девиация как тип социального поведения
Само слово "девиация" - это прямая русскоязычная "калька" позднелатинского deviatio, т.е. отклонение. Заглянув в энциклопедические словари общего характера, мы обнаружим, что этот термин является общепринятым прежде всего в таких науках, как физика и биология. В социологию он пришел сравнительно недавно и используется главным образом для обозначения различных типов поведения, отклоняющихся от нормального. Таким образом, прежде чем рассмотреть различные проблемы девиантного поведения, нам, вероятно, нужно разобраться с тем, какое же поведение следует считать нормальным.
В Древнем Риме "нормой" называли отвес, с помощью которого каменщики выверяют вертикальность стены. По сути, именно такое значение это слово сохранило и в современном языке при использовании в большинстве контекстов: некий измерительный инструмент, применяемый для оценки "правильности" того или иного явления, соответствия его какому-то заранее заданному образцу. В несколько ином (хотя и близком) смысле понятие "нормальный" используют в математике и статистике. Так, понятие "нормальный вектор" применяется к вектору, перпендикулярному к плоскости - тот же отвес. В статистике важное место занимает изучение свойств так называемого "нормального распределения", которое в известной степени составляет базис теории вероятностей. Это распределение отображает зависимость частоты проявления вариаций (изменений) какого-то признака от конкретных его значений. Форма графического изображения такой зависимости напоминает колокол, поэтому ее иногда именуют "колоколообразной кривой". Эта кривая симметрична относительно среднего значения измеряемого признака, проявляющегося с наибольшей частотой. Эмпирические измерения самых разнообразных социальных явлений показывают, что распределения многих из них в реальных ситуациях довольно часто плотно приближаются к этому нормальному распределению. Так, на рис.4.2 изображены распределения измерений IQ (коэффициента интеллекта) у мужчин и женщин. Здесь по горизонтали нанесены отметки значений IQ, а по вертикали - частота, с которой это значение встречается.
Рис.4.2. Распределение IQ в зависимости от пола
Нормальное распределение, изображаемое колоколообразной кривой, имеет множество интересных и замечательных свойств, однако мы не будем обсуждать их здесь. Для нас важно одно лишь свойство: среднее значение измеряемого признака встречается (повторяется) чаще любого другого значения. Так, из распределения на рис.2 отчетливо видно, что значение IQ = 100 и у мужчин, и у женщин наблюдается чаще всего. Это и есть значение нормального интеллекта. Чем больше уровень развития интеллекта отличается от этого нормального (причем, в принципе неважно, в какую сторону - более высокого или более низкого), тем сильнее интеллектуальная девиация. Видимо, не случайно в нашей повседневной речи "ненормальный" означает "человек, повредившийся в рассудке". Большинство здравомыслящих (разделяющих одни и те же нормы) согласятся, что никому из тех людей, которые адекватно оценивают окружающий его мир (а стало быть - нормальных людей), не придет в голову поступать вразрез с общепринятыми нормами. Значит, тот, кто постоянно нарушает те или иные нормы, попросту сумасшедший. Такие люди непредсказуемы в своем поведении, а значит, опасны для общества.
Таково одно из значений понятия "нормальный" - встречающийся чаще других, имеющий наибольшую вероятность появления. Конечно, такое объяснение носит несколько упрощенный характер. В действительности все обстоит сложнее. Социальная норма - это не обязательно реальное поведение, а нормативное поведение - это не просто наиболее часто встречающийся образец. Поскольку это понятие относится, главным образом, к социальным экспектациям (ожиданиям) "правильного" или "надлежащего" поведения, нормы подразумевают наличие какой-то законности, несут в себе оттенок согласия и предписания, т.е. требования выполнить что-либо или, напротив, запрет, налагаемый на какое-то действие.
Девиантное, то есть отклоняющееся от норм, поведение охватывает огромный спектр человеческих поступков. В зависимости от амплитуды отклонения, а также от характера нарушаемых норм можно выделить три степени его. (1) Незначительные отступления от норм морали и этикета; мы будем называть такое поведение собственно девиантным. (2) Нарушения норм права, но также не столь значительные, чтобы за них наступала уголовная ответственность, называются в социологии делинквентным поведением. (3) Серьезные нарушения норм уголовного права, именуемые преступлениями, можно было бы назвать криминальным поведением. Ниже мы несколько подробнее остановимся на двух последних.
Понятие "делинквентное поведение" охватывает довольно широкий спектр нарушений правовых и социальных норм. А в криминологии он определяется как типично молодежное (юношеское) правонарушение, что указывает на довольно высокий уровень подлежащих судебному или административному преследованию правонарушений, совершаемых молодыми людьми (чаще мужского пола) в возрасте между 12 и 20 годами. А.И.Кравченко проводит такое разграничение между собственно девиантным и делинквентным поведением: "Первое относительно, а второе абсолютно. То, что для одного человека или группы - отклонение, то для другого или других может быть привычкой... Девиантное поведение относительно, ибо имеет отношение только к культурным нормам данной группы. Но делинквентное поведение абсолютно по отношению к законам данной страны". Речь идет о том, что, к примеру, такая группа, как уличная шайка хулиганистых подростков может расценивать отказ любого из своих членов участвовать в какой-то очередной проделке в качестве девиации. Сами же эти проделки рассматриваются как девиантное поведение и милицией, и большинством жителей этой улицы. Правда, необходимо отметить, что Кравченко относит к делинквентным все поступки, противоречащие писаным нормам и потому преследуемые законом, включая и те, что мы называем здесь криминальными.
Мы считаем, что делинквентное поведение в целом охватывает более широкий спектр поступков, нежели те, что прямо преследуются законом. Так, многие различные формы поведения могут подвергаться социальному осуждению или отвержению, даже если поведение не является специфически противоправным - очевидные примеры такого рода представляют собой нецензурная брань, поддержание "дурной компании", привычка не являться в обусловленное время и беспробудное пьянство. Девиантные исследования довольно часто включают в себя большое разнообразие типов поведения от злоупотребления наркотиками до футбольного хулиганства и даже занятий колдовством и магией, как поведения, на которое наклеен ярлык девиантного и даже делинквентного. Социология девиации, таким образом, берет в качестве объекта изучения более широкие, более неоднородные категории поведения, нежели традиционная криминология.
По мнению английских социологов, например, типичными правонарушениями, которые совершают более юные члены общества, являются воровство, поломки и проникновение в чужое жилище, в то время как в возрастных группах старше 17 лет уже в большей степени распространены преступления, связанные с насилием. Большинство социологических теорий юношеской преступности пытаются объяснить эти преступления, пользуясь результатами изучения организации городских банд, криминальных субкультур и ограниченности тех возможностей, которые предоставляет общество для рабочих парней и социальных групп, подверженных депривациям. Например, широко известная в теоретической социологии чикагская школа анализировала юношескую преступность с точки зрения локальных (местных) соседских отношений и той роли, которую в социализации молодых поколений играют группы сверстников. В некоторых районах крупных городов молодые вырастают в окружении преступных шаек, и сами начинают перенимать и разделять ценности правонарушителей. Вскоре они вступают на путь мелкого воровства, мелких актов вандализма и тому подобного. Это все больше и больше втягивает их в культуру правонарушений, и постепенно они, переходя к все более серьезным правонарушениям, становятся полноценными преступ-никами. При этом некоторые социологи иногда рассматривали молодежные правонарушения как выражение протеста и оппозиции господствующим ценностям и социальному неравенству.
Особо следовало бы остановиться на криминальном поведении. Один из общепринятых взглядов на преступление состоит в том, что преступники - это просто плохие люди; единственный способ отношения к ним состоит в том, чтобы их наказывать. И чем менее простительным представляется нам преступление, тем сильнее мы должны сломить его. Такой подход удерживался в течение многих веков, сохраняется он и сегодня. Беда только в том, что он реально никогда не работал. В Европе на протяжении 1600-х и 1700-х гг. наказания были настолько жестокими, насколько может позволить воображение. Людей вешали за кражу куска хлеба; другим выжигали клеймо или отрезали уши. Но жестокие наказания не срабатывали: преступления продолжали удерживаться на высоких уровнях на протяжении сотен лет, несмотря на повешения и увечья.
В Саудовской Аравии и других мусульманских странах воровство и сегодня наказывается отрубанием руки, а многие другие правонарушения - смертью. Казни приводятся в исполнение публично, на них нередко требуется присутствие всей общины. Но результаты - те же, что и в средневековой Европе. В этих сельских мусульманских общинах, например, очень высокий показатель убийств. Причем, значительная часть насилий в этих обществах даже не попадает в статистику убийств, поскольку санкционируется общепринятым обычаем. Многие из жертв - это женщины, убиваемые своими мужьями, братьями или отцами за такое преступление, как "адюльтер", которое подпадает под прямое воздействие традицион-ной морали, когда правонарушением может стать даже невинный разговор с мужчиной вне семьи. Насильственное наказание за преступление в этих общинах соответствует авторитарной социальной структуре с сильными внутриобщиными связями и ритуальными барьерами между группами.
Таким образом, наказание преступлений столь насильственным образом, насколько возможно, - это в действительности, скорее, политическая позиция или, что, по сути, то же самое, моральная философия, которая объявляет, что наказание правонарушителей должно быть крутым и даже жестоким или злобным. Сторонники такой позиции, несомненно, считают ее рациональной, но такая рациональность имеет под собою нерациональное основание. Они не заботятся о том, чтобы тщательно изучить данные о том, какие реальные последствия влекут за собою жестокие сдерживающие средства, они уже заранее уверены, что их политика правильна. Такое чувство заведомой правоты можно рассматривать, скорее, как признак партийной позиции в некой разновидности политического консерватизма.
4.3.2. Социологические объяснения девиантного поведения
Вряд ли какая другая область социальных исследований привлекала к себе внимание такого огромного числа социологов, как изучение типологии, причин и мотивов социальных акторов, а также изучение девиантного поведения. В то же время сама эта многочисленность мнений, теорий, концепций говорит о неопределенности, противоречивости даже по поводу простых определений, что именно можно считать отклоняющимся поведением. Такое неизбежно уже в силу того, что сами комплексы социальных норм, нарушение которых и составляет существо девиантного поведения, заметно отличаются в разных обществах, и исследователям, каждый из которых является членом своего общества, бывает довольно трудно прийти к согласию.
Н.Смелзер в своем учебнике проводит краткий обзор самых разнообразных теорий объяснения девиантности поведения - от биологических, объясняющих отклонения генетически приобретенными качествами психики, до радикально-криминологических, трактующих девиацию как продукт противодействия отдельных социальных слоев господствующим нормам капиталистического общества. Типология этих теорий сведена у него в единую таблицу. Мы не будем касаться здесь физиологических и психоаналитических объяснений, а обратимся к некоторым наиболее авторитетным социологическим концепциям.
Одной из таких концепций является теория навешивания ярлыков. В социологии девиации "теория навешивания ярлыков девиантного поведения" часто используется как равнозначная "теории социетальной реакции" на девиацию; обе формулировки указывают на тот факт, что социологические объяснения трактуют его не как продукт индивидуальной психологии или генетической наследственности, а как последствия воздействия социальной структуры и социального контроля.
Эта теория основана, по существу, на двух положениях. Первое состоит в том, что девиантным именуется не просто нарушение нормы, а фактически любое поведение, которое с успехом определяется как таковое, если на него может быть навешен ярлык, относящий его к категории девиантных. Девиация содержится не столько в самом действии, сколько в реакции других на это действие. Второе положение утверждает, что навешивание ярлыков продуцирует или распространяет девиацию. Ответ девианта на социальную реакцию ведет к повторной девиации, благодаря которой девиант приходит к принятию само-имиджа или определения как человека, который перманентно заключен в рамки девиантности своей роли. Особенность подхода здесь состоит в том, что он привлекает внимание к девиации как к результату социальных обвинений и проявления контроля со стороны общества за поступками своих членов.
Если юный правонарушитель арестован по обвинению в преступлении, это может оказать решающее воздействие на его дальнейшую жизненную карьеру. Это происходит различными путями. Одни из воздействий могут носить психологический характер: те, кто раньше более или менее рассматривал себя такими же, как и все другие, начинают считать себя чем-то иным. Теперь на них наклеен ярлык преступника, юного правонарушителя; можно сказать, что с помощью этого ярлыка они уже попали в сеть преступных организаций. Каждый шаг вдоль этого пути укрепляет чувство, что они стали кем-то иными, не такими нормальными, как прежде. Они обрели криминальную идентичность. Иногда такой процесс называют также стигматизацией. Стигма - это социальный признак, дискредитирующий индивида или даже целую группу. Бывают стигмы тела (дефект или уродство), индивидуального характера (гомосексуальность) и социальных коллективностей (раса или племя). Другими словами, девиация - это своего рода клеймо, которое социальные группы, обладающие властью, ставят на поведение других, менее защищенных групп.
Американский социолог Р. Коллинз довольно убедительно показывает социальную ситуацию, складывающуюся под сильным воздействием "навешивания ярлыков":
" Предполагается, что все люди нарушают закон. Но только некоторые из них попадаются, обвиняются, залепляются ярлыками... и поэтому становятся полноценными преступниками. Если преступники, которые проходят через суды и тюрьмы, с такой большой степенью вероятности оказываются бедняками, черными, либо каким-то иным образом подходят под чьи-то идеи " социально нежелательных" , " социально депривированных" , то это вследствие того, что они являют собою типы людей, которые с наибольшей степенью вероятности могут оказаться арестованными, осужденными. Компания парней, ворующих статую из колледжа или насилующих на вечеринке девушек из университетского женского клуба, отделываются простым выговором, потому что на такие поступки навешен ярлык " шалости колледжа" . Бедный черный юноша, вытворяющий такого же рода веши, отправляется в суд для несовершеннолетних и начинает карьеру серьезного преступника" .
Тот же Коллинз показывает в своей книге и более радикальные социологические объяснения существования преступности в обществе. Он утверждает, что нередко преступников создает не просто полиция своими действиями, а сам закон. В качестве примера он приводит некоторые виды так называемых "преступлений без жертв". В большинстве преступлений имеется четко определенная жертва. Однако существует ограниченное число преступлений, в которых нет жертв и которые относят иногда к "служебным" преступлениям. Они включают в себя, в частности, злоупотребление наркотиками, азартные игры и проституцию. Об этих преступлениях "потерпевшие", как правило, не сообщают в правоохранительные органы, поскольку выгоду из преступления извлекают (или стремятся извлечь) обе его стороны: жертва сама охотно идет навстречу преступнику. Он приводит такой достаточно очевидный пример: продажа и приобретение наркотиков не были преступлением до тех пор, пока не были приняты законы, превращающее приобретение их частным лицом в правонарушение. Общество же, в лице государственных органов, просто возвело их в ранг преступления, издав соответствующие законы. Сегодня, как ни парадоксально, в сохранении такого положения более всего заинтересованы наркодельцы, поскольку легализация наркотиков сделает недоступными их гигантские прибыли.
Не менее радикальные выводы делают те социологи, которые опираются на теорию социальной солидарности, разработанную Дюркгеймом. Они утверждают, что девиация вообще и преступность в частности необходимы; они несут на себе особую функциональную нагрузку, поскольку объективно способствуют усилению социальной интеграции. Эта интеграция возникает из большей или меньшей степени единодушия, с каким "нормальная" часть общества осуждает девиантные поступки тех своих членов, которые нарушают общепринятые нормы. Чувство единения усиливается с помощью общепринятых ритуалов осуждения (именно таким ритуальным характером отличается практически любое судебное заседание). Даже общество, состоящее из святых, найдет, из чего сотворить преступление - из любого сколько-нибудь заметного уменьшения святости по сравнению с другими. По-иному говоря, святые тоже будут иметь свои главные, особо священные правила, и те, кто не следуют им столь же усердно, как остальные, будут отбираться для отправления ритуала наказания, который служит тому, чтобы драматизировать ситуацию и еще выше поднять значимость правил.
Еще одна идея Дюркгейма послужила отправной точкой для создания влиятельной социологической теории девиации. Это идея аномии. Этим понятием, как мы помним, описывается социальная ситуация, "характеризуемая упадком норм, управляющих социальным взаимодействием". Дюркгейм утверждает, что довольно часто девиации (к которым он относит, в частности, самоубийства) происходят вследствие отсутствия четких социальных норм. В этом случае "общее состояние дезорганизации, или аномии, усугубляется тем, что страсти менее всего согласны подчиняться дисциплине именно в тот момент, когда это всего нужнее".
Опираясь на эту идею, Роберт Мертон разработал свою аномическую концепцию девиации. Он утверждал, что базовой причиной любой девиации является разрыв между институциональными культурными целями и доступностью социально одобряемых средств для достижения этих целей. Среди множества элементов социальной структуры Р. Мертон выделяет два особенно, по его мнению, важных. Первый - это определенные культурой данного общества намерения и интересы, которые выступают в качестве "законных" целей - приемлемых для всего общества или же отдельных его слоев, социально одобряемых ими (и поэтому иначе именуемых институциональными). Второй элемент определяет, регулирует социально одобряемые средства (способы достижения этих целей) и контролирует их применение. "Моя главная гипотеза, - утверждает он, - как раз в том и заключается, что отклоняющееся поведение, с социологической точки зрения, может быть рассмотрено как симптом рассогласования между культурно предписанными стремлениями и социально структурированными средствами их реализации".
В соответствии с этой гипотезой Р. Мертон рассматривает пять типов приспособления людей к социально и культурно заданным целям и средствам. Для наглядности он помещает их в схематическую таблицу, где символ "+" означает "принятие", "-" - "отвержение", а "+ -" - "отвержение господствующих ценностей и замена их новыми" (см. табл.4.2).
Таблица 4.2
Типология форм индивидуального приспособления
|
Формы приспособления |
Социально одобряемые цели |
Институционализированные средства |
|
Конформность |
+ |
+ |
|
Инновация |
+ |
- |
|
Ритуализм |
- |
+ |
|
Ретритизм |
- |
- |
|
Мятеж |
+ - |
+ - |
Конформность. Это понятие мы уже рассматривали выше. Конформность являет собою, по сути, единственный тип поведения, не являющийся девиантным. От степени распространенности его в обществе зависит социальный порядок - стабильность и устойчивость социального развития. Более того, сама ориентация массы людей на общепринятые культурные ценности мы можем говорить о большой массе людей как о едином обществе. Поскольку основной темой нашего рассмотрения является девиация, то этот тип, при котором она нулевая, вряд ли будет представлять для нас дальнейший интерес.
Инновация. Такая форма приспособления возникает вследствие того, что индивид принял для себя общепризнанные культурные ценности как жизненные цели, разделяет их. Однако он не считает те средства достижения этих целей, которые для него доступны, эффективными, позволяющими достичь успеха (во всяком случае, настолько быстро и полно, как ему представляется желательным).
Речь идет не только об откровенно криминальных проявлениях поведения, когда стремление к обогащению (вполне институциональная цель) заставляет кого-то прибегать к отмычке или пистолету. Этот вид девиации, вероятно, довольно широко распространен в обществах с динамично развивающейся экономикой, где изменения социальных норм просто не успевают за стремительно меняющейся экономической конъюнктурой. Тем более, что в сфере предпринимательства границы между законным и незаконным, нравственным и аморальным подчас бывают весьма размыты. "Вынужденно частное, а нередко и публичное восхищение " хитрыми, умными и успешными" людьми является продуктом культуры, в которой " священная" цель фактически объявляет священными и средства". Мертон в своей работе проводит анализ противоречий такого рода в различных социальных слоях.
Так, он считает, что большинство благопристойных, законопослушных граждан все же обходит время от времени закон, если уверены, что это останется неизвестным или хотя бы трудно доказуемым. "Изучение 1700 представителей среднего класса показало, что в число совершивших зарегистрированные преступления вошли и " вполне уважаемые" члены общества. 99% опрошенных подтвердили, что совершили как минимум одно из сорока девяти нарушений уголовного законодательства штата Нью-Йорк, каждое из которых было достаточно серьезно для того, чтобы получить срок заключения не менее одного года".
В то же время можно было бы припомнить достаточно много ситуаций, когда в качестве девиантных следовало бы рассматривать и чьи-то действия, объективно направленные на достижение даже не личного, а общественного блага, однако при этом те, кто их совершают, прибегают к недозволенным средствам. Вспомним эпизод из известного и любимого зрителями фильма "Место встречи изменить нельзя", когда милиционер Жеглов для доказательства совершенного преступления идет, по сути, на не совсем красивый поступок в отношении вора-карманника. Такие (и куда более вопиющие) случаи мелких и не совсем безобидных нарушений не только служебного, но и откровенно противозаконного характера, вероятно, не так уж и редки в повседневной деятельности стражей порядка.
Ритуализм. Этот тип отклоняющегося поведения, как определяет Мертон, "предполагает оставление или понижение слишком высоких культурных целей большого денежного успеха и быструю социальную мобильность там, где эти устремления могут быть удовлетворены". Другими словами, в тех случаях, когда содержание цели и возможности ее достижения для данного социального актора приходят в противоречие, он предпочитает безусловное соблюдение институциональных норм и отказывается от цели.
Это позиция чрезмерно осторожного человека, которая характеризуется, во-первых, стремлением во что бы то ни стало избежать опасности подвергнуться негативным социальным санкциям, во-вторых, желанием избежать опасностей, разочарований и неудач, а в-третьих, сильной приверженностью рутинному распорядку и сложившимся институциональным нормам. Таким образом, этот тип девиации в чем-то противоположен инновации с ее склонностью к риску и готовностью обойти социальные нормы в тех случаях, когда они встают препятствием на пути к желанной цели. Трудно сказать, какой из этих двух типов распространен в большей степени, однако, учитывая, что они как бы уравновешивают друг друга ("симметричны"), можно предполагать что они распространены примерно одинаково часто. Хотя такая гипотеза, конечно, нуждается в эмпирической проверке.
Ритуализм, как считает Мертон, во многом является продуктом социализации в условиях нижних слоев среднего класса. Условия воспитания здесь создают структуру характера, максимально приближенную к ритуализму. Его можно было бы назвать "чрезмерным конформизмом". Нередко такой тип поведения закрепляется в условиях бюрократизации общественной жизни. Известно, что "классический" бюрократ нередко склонен забывать о цели во имя обязательного соблюдения процедуры, формы, буквы предписанных регламентов.
Ретритизм. Этот тип девиации можно было бы охарактеризовать как стремление к уходу от действительности, неприятие своего социального мира. Члены общества, обладающие такой ориентацией, не приемлют ни господствующих в сознании большинства социальных целей, ни социально одобряемых средств их достижения. Это люди "не от мира сего" - отшельники, мечтатели, поэты. Чисто статистически число таких индивидов не может быть велико в любом обществе, оно просто не в состоянии вместить в себя достаточно много таких "странных" людей.
В традиционных обществах, в эпоху господства религиозных верований, определенное число мужчин и женщин по искреннему убеждению удалялись от мира в монастыри (не будем говорить о тех, кто делал это по принуждению или в силу жестокой необходимости). Принимая постриг, они добровольно возлагали на себя обет безбрачия, отказывались от обладания собственностью и множества других мирских благ. Такое поведение вызывало уважение у мирян, однако не могло стать примером для массового подражания, иначе само общество просто прекратило бы свое существование. Добровольный уход в монахи или монахини и в ту эпоху был не нормой, а отклонением от нее.
В наши дни тоже можно наблюдать проявления ретритизма как относительно массового явления. Во второй половине ХХ века в Америке, а затем и в Европе зародилось движение "хиппи", в котором весьма отчетливо были выражены черты ретритизма. Молодые люди из различных социальных слоев - от самых высших до самых низших - провозглашали главной целью своей жизни отрицание насилия, любовь, безразличие к индивидуальному материальному благополучию. Они отвергали нормы института частной собственности и моногамной семьи, живя коммунами. Большинство "хиппи" не соблюдали даже норм личной гигиены, переставали бриться и стричься, одевались почти в лохмотья и всем своим видом резко выделялись среди окружающих. Несмотря на неагрессивное, даже кроткое отношение к миру, проповеди всеобщей любви и ненасилия, общество относилось к ним довольно враждебно. Постепенно это движение "рассосалось", абсолютное большинство вернулось к нормальной жизни, оставив память о себе лишь в немногочисленных коммунах "хиппи", живущих в Индии.
Мятеж. Этот тип девиации наиболее широко распространен в обществах, находящихся в состоянии глубокого кризиса, на грани социальных переломов. Такие отклонения вряд ли можно отнести к формам "индивидуального приспособления к обществу" в полном смысле этого слова, поскольку мятеж (или бунт), в отличие, скажем, от движения "хиппи", являет собою, скорее, активный отказ от приспособления к действующим нормам социальной жизни. Мятеж, по определению Мертона, "представляет собой переходную реакцию, выражающуюся в стремлении институционализировать во всем обществе, включая и тех его членов, которые не разделяют мятежную ориентацию, новые цели и новые способы поведения. Мятеж стремится изменить существующие культурную и социальную структуры, а не приспособиться к ним".
Какой удельный вес занимают среди всех типов поведения его мятежные формы? В большинстве обществ, находящихся в стадии относительно стабильного развития, мятежное поведение, как нам кажется, встречается не очень часто. Будучи своего рода "симметричным отражением" ретритизма, то есть находясь на противоположном конце шкалы по своим характерологическим признакам, оно должно иметь и примерно такую же частоту проявлений. В эпохи социальных потрясений и реформ этот тип поведения приобретает относительно массовые очертания. Однако длится это недолго. В случае успеха реформ (а значит, при установлении новых социальных и культурных норм, становлении новых институтов) их сторонники, которые были прежде диссидентами, перестают быть девиантами, поскольку их поведение теперь становится "нормальным". В случае же неуспеха социальных преобразований большинство членов общества, примкнувших вначале к движениям сторонников этих преобразований, возвращается к старым социальным нормам, становясь конформистами.
Может возникнуть вопрос: в чем заключаются наиболее общие причины существования различных форм девиантного поведения? Нам представляется, что с позиций функционалистской теории ответ мог бы быть таким. Здесь можно провести своеобразную органическую аналогию с "экспериментами" природы, в которых при рождении новых особей у всех видов живых существ происходят разнообразные, но немногочисленные мутации. При существенных изменениях, возникающих в окружающей среде, некоторые из видов мутантов выступают своего рода гарантией от полного исчезновения данного вида, поскольку имеют возможность лучше приспособиться к этим изменениям, чем их нормальные собратья, и дают начало новому направлению развития своего вида.
4.3.3. Сущность и формы социального контроля
Сам термин "социальный контроль" был введен в научный оборот французским социологом и социальным психологом Габриэлем Тардом. Он рассматривал его как важнейшее средство исправления криминального поведения и возвращения преступника в "нормальное" общество. В дальнейшем Тард расширил понимание социального контроля до одного из важнейших факторов социализации. Следует отметить, что и в работах целого ряда западных социологов проблема социального контроля разрабатывалась в тесной связи с решением задачи обеспечения контроля над девиантным поведением и в особенности - агрессивными формами его проявления.
Наиболее развернутую теорию социального контроля разработали американские социологи Э. Росс и Р. Парк. Росс пытался найти и изучить способы достижения равновесия между обеспечением социальной стабильности, с одной стороны, и индивидуальной свободы - с другой. Он считал необходимым прежде всего внутренний этический и социальный контроль, основанный на интернализации общественных ценностей. Однако одновременно признавал и все возрастающее значение внешнего политического контроля, опирающегося на целенаправленное воспитание, религию, общественное мнение, социальные и правовые санкции. "Здоровый" социальный порядок, по его мнению, в большей степени зависит от того, какой тип личности распространен в данном обществе (имея в виду прежде всего национальный тип - американский, европейский, славянский, индусский и т.д.). Социальный порядок, по Э. Россу, является продуктом длительного исторического развития и возможен лишь на основе всеобщего уважения к собственности (прежде всего - частной).
Роберт Парк, один из основателей чикагской школы, автор "классической" социально-экологической теории, считал, что общество - это и есть "контроль и согласие". Он понимал социальный контроль как особое средство, обеспечивающее определенное соотношение между человеческой природой и социальными силами. При этом Парк выделял три формы социального контроля: (1) элементарные, в основном принудительные, санкции; (2) общественное мнение; (3) деятельность социальных институтов.
Толкотт Парсонс в своей работе "Социальная система" определял социальный контроль как процесс, с помощью которого через наложение санкций нейтрализуется девиантное поведение и тем самым поддерживается социальная стабильность. Он проанализировал три основных метода осуществления социального контроля. (1) Изоляция, суть которой заключается в том, чтобы поставить непроходимые перегородки между девиантом и всем остальным обществом без каких-либо попыток исправления или перевоспитания его. (2) Обособление - ограничение контактов девианта с другими людьми, но не полную изоляцию от общества; такой подход допускает исправление девиантов и их возвращение в общество, когда они будут готовы вновь выполнять общепринятые нормы. (3) Реабилитация, рассматриваемая как процесс, в ходе которого девианты могут подготовиться к возвращению к нормальной жизни и правильному исполнению своих ролей в обществе.
В типовую систему социального контроля входят восемь основных компонентов:
1. Индивидуальные действия, которые проявляются в ходе активного взаимодействия индивида с окружающей его социальной средой, - это любые акты производительного, познавательного и приспособительного характера.
2. Социальная шкала оценок, от объективного существования которой в обществе зависит реакция окружающей социальной среды на эти действия.
3. Категоризация, выступающая результатом функционирования социальной шкалы оценок и отнесения того или иного индивидуального действия к определенной оценочной категории (в наиболее общем виде - социальное одобрение или социальное порицание).
4. Характер общественного самосознания, от которого, в свою очередь, зависит категоризация любого индивидуального действия, - в том числе общественная самооценка и оценка социальной группой ситуации, в рамках которой она действует (социальная перцепция).
5. Характер и содержание социальных действий, выполняющих функцию позитивных или негативных санкций, который непосредственно зависит от состояния общественного самосознания.
6. Индивидуальная шкала оценок, которая выступает производной от внутренней системы ценностей, идеалов, жизненных интересов и устремлений индивида.
7. представляющая собою социальные последствия действия в рамках Самокатегоризация индивида (принятие роли, самоидентификация, т.е. отождествление себя с определенной категорией лиц), которая является результатом функционирования индивидуальной шкалы оценок.
8. Характер индивидуального сознания, от которого зависит самокатегоризация индивида; от него зависит также и последующее действие индивида, которое будет реакцией на оценочное социальное действие.
Таким образом, важнейшим инструментом и оперативным средством осуществления социального контроля является социальная санкция, требования социальных ролей. Мы уже говорили во второй главе, что существующая в обществе система социальных санкций направлена на обеспечение надлежащего исполнения членами общества предписаний, связанных с их социальными ролями. Любой институт, помимо принципов, правил и норм, регулирующих ту или иную сферу общественной жизнедеятельности, обычно включает в себя и те санкции, которые будут налагаться за неисполнение или нарушение этих правил на охватываемых институтом индивидов. Некоторые социологи считают, что общества существуют благодаря тому, что через интернализацию санкций социальные акторы контролируют собственное поведение в предвосхищении награды или наказания от других социальных акторов.
Типология санкций зависит от выбранного нами системообразующего признака. Прежде всего различают позитивные санкции - поощрения за совершение действий одобряемых, желательных для общества или группы, и негативные санкции - наказания или порицания за неодобряемые, нежелательные, неинституциональные действия, за различные девиантные поступки. Кроме того, можно произвести разделение санкций на формальные - налагаемые официальными лицами или органами, специально для этого создаваемыми обществом, в рамках, зафиксированных в письменных источниках, и неформальные - одобрение или порицание, высказываемое (или проявляемое в невербальных формах) неофициальными лицами, обычно ближайшим окружением.
Таким образом, сущность социального контроля заключается в стремлении общества и различных составляющих его общностей укреплять конформизм своих членов, культивировать "социально желательные" формы поведения, воспрепятствовать девиантному поведению, а также возвратить девианта в русло соблюдения социальных норм.
Литература к части 4
Андреева Г.М. Социальная психология. - М., 1988.
Антипина Г.С. Теоретико-методологические проблемы исследования малых групп. - Л., 1982.
Бобнева М.И. Социальные нормы и регуляция поведения. - М.,1978.
Кравченко А.И. Введение в социологию. - М., 1994. Гл. 2, § 7; Гл. 4, 5.
Мертон Р. Социальная теория и социальная структура //Социологические исследования. - 1992, № 2-3.
Рисмен Д. Некоторые типы характера и общество //Социологические исследования. -1993, № 3, 5.
Социология: Словарь-справочник. Т.1. Социальная структура и социальные процессы. - М.,1990.
Смелзер Н.Дж. Социология. - М., 1994. Гл. 5, 7.
Современная западная социология: Словарь. - М.,1990.
Сорокин П.А. Система социологии. Т.1. - М., 1993. - Гл.3-6.
Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. - М.,1992. - С.190-220.
Тернер Д. Структура социологической теории. - М.,1985. - Гл. 11, 13.
Фрейд З. Психология масс и анализ человеческого Я //Диалог. - 1990, № 12.
Фромм Э.Анатомия человеческой деструктивности //Социологические исследования. - 1992, № 7.
Фромм Э. Бегство от свободы. - М.,1990.
Фромм Э. Психоанализ и этика (основы гуманистической характерологии) //Философские науки. - 1993, № 1.
|
5. СОЦИАЛЬНАЯ ДИНАМИКА |
# |
|
5.1. Формационный и цивилизационный подходы к периодизации развития общества |
# |
|
5.1.1.Теория общественно-экономических формаций |
# |
|
5.1.2.Цивилизация как этап развития человеческого общества |
# |
|
5.1.3.Концепции локальных цивилизаций |
# |
|
5.1.4.Циклическая теория П. Сорокина |
# |
|
5.2. Эволюционный и революционный пути социального развития |
# |
|
5.2.1.Эволюционистская традиция в социологии |
# |
|
5.2.2.Марксистские концепции социальной революции |
# |
|
5.2.3.Немарксистские концепции социальной революции |
# |
|
5.3. Современная социологическая наука о категориях и типах обществ |
# |
|
5.3.1.Глобальные революции как ускорители действия cоциально-экономических законов |
# |
|
5.3.2.Индустриальное общество |
# |
|
5.3.3.Типология обществ |
# |
|
Литература к части 5 |
# |
Часть 5. СОЦИАЛЬНАЯ ДИНАМИКА
Известно, что любой живой, естественно развивающийся организм в течение времени от своего зарождения до прекращения существования проходит ряд этапов, которые, в сущности, одинаковы для всех организмов, принадлежащих к данному виду, независимо от конкретных условий их жизнедеятельности. Вероятно, это утверждение в определенной степени справедливо и для социальных общностей, рассматриваемых как единое целое.
Вообще периодизация жизни конкретных обществ (описание их расцвета, упадка, гибели и т.п.) - это предмет исследования такой науки, как история. Однако, как мы не раз говорили выше, история занята главным образом изучением социального поведения конкретных индивидов и социальных общностей в конкретных пространственно-временных рамках; что же касается социологии, то предметом ее исследования выступает то же поведение, как если бы оно протекало в идеальных условиях, то есть обобщенное поведение. Другими словами, задачей социологии является поиск и выявление наиболее общих закономерностей, т.е. устойчивых, повторяющихся связей в развитии любого человеческого общества - от незапамятных времен до наших дней и от северного полюса до южного.
Впрочем, без исторических данных здесь социологии все же не обойтись. Именно пристальное систематическое изучение исторического бытия, процесса зарождения, развития и гибели множества социальных общностей (каждая из которых, бесспорно, обладала уникальным, неповторимым культурным, экономическим и этническим своеобразием) позволяет обнаружить достаточно много характеристик, общих с другими (столь же уникальными и неповторимыми) обществами. Выявление и обобщение этих характеристик дает возможность сформулировать социологические закономерности. Именно этим путем, по сути дела, шел английский историк Арнольд Тойнби, работу которого можно рассматривать как образец исторической социологии. В этой главе мы и попытаемся рассмотреть основные подходы к поиску общих закономерностей в периодизации человеческих обществ.
5.1. Формационный и цивилизационный
подходы к периодизации развития общества
5.1.1.Теория общественно-экономических формаций
Словари определяют общественно-экономическую формацию как исторически определенный тип общества, основывающийся на определенном способе производства. Способ же производства - это одно из центральных понятий в марксистской социологии, характеризующее определенный уровень развития всего комплекса общественных отношений. Напомним, что свою основную идею естественноисторического развития общества К. Маркс выработал на основе выделения из различных сфер общественной жизни экономической сферы и придания ей особого значения - как главной и детерминирующей все остальные, а из всех видов общественных отношений он обратил первоочередное внимание на производственные отношения - те, в которые люди вступают по поводу производства материальных благ.
Логика здесь довольно проста и убедительна: главное и определяющее в жизни любого общества - это добывание средств к жизни, без которых просто не смогут сложиться никакие другие отношения между людьми - ни духовные, ни этические, ни политические и т.д., - ибо без этих средств не будет и самих людей. А чтобы добывать средства к жизни (производить их), люди должны объединяться, кооперироваться, вступать для совместной деятельности в определенные отношения, которые и называются производственными.
Напомним еще раз строение аналитической схемы Маркса (см. рис.2.3 во второй главе). Производительные силы, образующие ядро экономической сферы - это обобщающее наименование соединения людей с совокупностью материальных средств, находящихся в работе: сырья, инструментов, техники, орудий, зданий и сооружений, используемых в производстве товаров (вещественные элементы или средства производства); эта совокупность вещественных элементов образует средства производства. Главной составной частью производительных сил являются, конечно, сами люди (личностный элемент) с их знаниями, умениями и навыками, которые позволяют им с помощью вещественных элементов из предметов окружающего природного мира производить предметы, предназначенные непосредственно для удовлетворения человеческих потребностей (собственных или других людей). Производительные силы - наиболее гибкая, подвижная, непрерывно развивающаяся часть этого единства. Это понятно: знания и умения людей постоянно наращиваются, появляются новые открытия и изобретения, совершенствуя, в свою очередь, орудия труда. Производственные отношения более инертны, малоподвижны, медлительны в своем изменении, однако именно они образуют ту оболочку, питательную среду, в которой и развиваются производительные силы. Неразрывное единство производительных сил и производственных отношений и называют способом производства, поскольку оно указывает, каким способом соединяется личностный элемент производительных сил с вещественным, образуя тем самым конкретный, присущий данному уровню развития общества способ добывания материальных благ.
На фундаменте базиса (производственных отношений) вырастает надстройка. Она представляет собою, по сути дела, совокупность всех остальных отношений, "остающихся за вычетом производственных", и содержащую множество различных институтов, таких, как государство, семья, религия или различные виды идеологий, существующих в обществе. Основная специфика марксистской позиции исходит из утверждения, что характер надстройки определяется характером базиса. Поскольку сменяется природа базиса (глубинный характер производственных отношений), постольку меняется и природа надстройки. Потому, например, политическая структура феодального общества и отличается от политической структуры капиталистического государства, что хозяйственная жизнь этих двух обществ существенно различная и требует разных способов влияния государства на экономику, разных законодательных систем, идеологических убеждений и т.п.
Исторически определенный этап развития данного общества, который характеризуется конкретным способом производства и соответствующей ему надстройкой, именуется общественно-экономической формацией. Смена же способов производства (и переход от одной общественно-экономической формации к другой) вызывается антагонизмом между устаревшими производственными отношениями и производительными силами, которым становится тесно в этих старых рамках, и они разрывают ее подобно тому, как выросший птенец разрывает скорлупу (внутри которой он развивался).
Модель базиса и надстройки вдохнула жизнь во множество учений, простирающихся от романтизма XYIII века до анализа структуры семьи в современном обществе. Преобладающая форма, которую принимали эти учения, носила классово-теоретический характер. То есть производственные отношения в базисе рассматривались как отношения между социальными классами (скажем, между рабочими и капиталистами), и, следовательно, утверждение, что базис детерминирует надстройку, означает, что характер надстройки в значительной степени детерминируется экономическими интересами господствующего социального класса. Такой акцент на классы как бы "снимал" вопрос о безличном действии экономических законов.
Метафора базиса и надстройки и определяемой ими общественно-экономической формации оказалась плодотворным аналитическим инструментом. Но она также вызвала огромное число дискуссий, как в самом марксизме, так и вне его. Один из пунктов проблемы - определение производственных отношений.
Поскольку ядром их выступают отношения собственности на средства производства, они неизбежно должны включать в себя правовые дефиниции, а ведь их данная модель определяет как надстроечные. В силу этого аналитическое разделение базиса и надстройки представляется затруднительным.
Важным предметом спора вокруг модели базиса и надстройки стала точка зрения, что базис детерминирует надстройку. Ряд критиков утверждают, что эта модель влечет за собой экономический детерминизм. Однако следует учитывать, что сами К. Маркс и Ф. Энгельс никогда не придерживались такой доктрины. Во-первых, они понимали, что элементы надстройки могли быть относительно автономны от базиса и обладать собственными законами развития. Во-вторых, они утверждали, что надстройка взаимодействует с базисом и достаточно активно влияет на него.
Итак, исторический период развития конкретного общества, в течение которого доминирует данный способ производства, и называется общественно-экономической формацией. Введение этого понятия в социологический анализ периодизации обществ имеет ряд преимуществ. (1) Оно позволяет отличить один период развития общества от другого по достаточно четким критериям. (2) С его помощью можно найти общие сущностные черты в жизнедеятельности различных обществ (стран и народов), находящихся на одинаковой ступени развития даже в различные исторические периоды, и, напротив - найти объяснения различий в развитии двух обществ, сосуществующих в один и тот же период, но обладающих разными уровнями развития вследствие различия в способах производства. (3) Формационный подход позволяет подходить к обществу как к единому социальному организму, т.е. рассматривать все общественные явления (на основе способа производства) в органическом единстве и взаимодействии. (4) Он дает возможность свести стремления и действия отдельных личностей к действиям больших масс людей.
На основе формационного подхода вся человеческая история делится на пять общественно-экономических формаций. Однако, прежде чем перейти к их непосредственному рассмотрению, следует сделать еще несколько замечаний по поводу системообразующих признаков, определяющих параметры каждой из формаций.
Первое из них относится к структуре труда, как определяет ее Маркс в своем "Капитале". Согласно трудовой теории стоимости, целью любой экономической системы является создание потребительных стоимостей, то есть полезных вещей. Однако во многих экономиках (особенно капиталистических) люди производят вещи не прямо для собственного пользования, а для обмена на другие товары. Все товары производятся с помощью труда, и, в конечном счете, именно время труда, затраченное на их производство, детерминирует стоимость обмена.
Рабочее время работника можно разделить на два периода. В течение первого он производит товары, стоимость которых равна стоимости его существования, это необходимый труд. "Второй период труда - тот, в течение которого рабочий работает уже за пределами необходимого труда, - хотя и стоит ему труда, затраты рабочей силы, однако не образует никакой стоимости для рабочего. Он образует прибавочную стоимость". Предположим, рабочий день составляет десять часов. В течение части его - скажем, восьми часов - рабочий будет производить товары, стоимость которых равна стоимости его существования (пропитания). В течение двух остающихся часов рабочий будет создавать прибавочную стоимость, которая присваивается собственником средств производства. Этим собственником может быть и сам работник, однако чем более развито общество, тем менее это вероятно; в большинстве известных нам общественно-экономических формаций средствами производства владеет не тот, кто непосредственно трудится с помощью их, а кто-то другой - рабовладелец, феодал, капиталист. Следует отметить, что именно прибавочная стоимость является основой, во-первых, частной собственности, а во-вторых - рыночных отношений.
Таким образом, мы можем выделить интересующие нас системообразующие признаки общественно-экономических формаций. Первый из них - это соотношение между необходимым и прибавочным трудом, наиболее типичное для данной формации. Такое соотношение решающим образом зависит от уровня развития производительных сил, и прежде всего - от технологических факторов. Чем ниже уровень развития производительных сил, тем больше удельный вес необходимого труда в общем объеме любого производимого продукта; и наоборот - по мере совершенствования производительных сил неуклонно возрастает доля прибавочного продукта. Второй системообразующий признак - это характер собственности на средства производства, доминирующий в данном обществе. Теперь, основываясь на этих критериях, мы попытаемся кратко рассмотреть все пять формаций.
Первобытнообщинный строй (или примитивные общества). Здесь способ производства характеризуется чрезвычайно низким уровнем развития производительных сил. Весь труд является необходимым; прибавочный труд равен нулю. Грубо говоря, это означает, что все, что производится, потребляется без остатка, не образуя никаких избытков, а значит, не давая возможности ни делать накоплений, ни производить обменных операций. Поэтому первобытнообщинная формация характеризуется практически элементарными производственными отношениями, основанными на общественной (точнее общинной) собственности на средства производства - частная собственность просто не может здесь возникнуть в силу практически полного отсутствия прибавочного продукта: все, что производится (точнее добывается), потребляется без остатка, и всякая попытка отнять, присвоить что-либо добытое руками других просто приведет к гибели того, у кого это отнимают. В силу тех же причин здесь отсутствует товарное производство (нечего выставить на обмен). Понятно, что такому базису соответствует чрезвычайно слаборазвитая надстройка; просто не могут появиться люди, которые могли бы позволить себе профессионально заниматься управлением, наукой, отправлением религиозных обрядов и т.п.
Достаточно важный момент - судьба пленников, которых захватывают во время стычек враждующих племен: их либо просто убивают, либо превращают в пищу, либо принимают в состав племени. Заставлять их принудительно работать не имеет никакого смысла: они без остатка употребят все, что произведут.
Рабство. Лишь развитие производительных сил до такого уровня, который обусловливает появление прибавочного продукта, хотя бы в незначительном объеме, коренным образом меняет судьбу вышеупомянутых пленников. Теперь их выгодно обращать в рабов, поскольку весь излишек произведенных их трудом продуктов поступает в безраздельное распоряжение хозяина. И, чем большим числом рабов обладает хозяин, тем большее количество вещественного богатства сосредоточивается в его руках. Кроме того, появление того же прибавочного продукта создает материальные предпосылки для возникновения государства, а также - для определенной части населения - профессиональных занятий религиозной деятельностью, наукой и искусством. То есть возникает надстройка как таковая.
Поэтому рабство как социальный институт определяется в качестве формы собственности, которая дает одной личности право на владение другой личностью. Таким образом, главным объектом собственности здесь являются люди, выступающие не только в качестве личностного, но и в качестве вещественного элемента производительных сил. Другими словами, подобно любому другому средству производства, раб - это вещь, с которой ее владелец волен делать все что угодно - купить, продать, обменять, подарить, выбросить за ненадобностью и т.п. Рабский труд существовал при различных социальных условиях - от Древнего мира до колоний Вест-Индии и плантаций южных штатов Северной Америки. Прибавочный труд здесь уже не равен нулю: раб производит продукцию в объеме, несколько превышающем стоимость собственного пропитания. В то же время с точки зрения эффективности производства при использовании рабского труда всегда возникает целый ряд проблем. (1) Казарменная рабская система не всегда в состоянии воспроизводить себя сама, и рабов необходимо получать или путем покупки на рынках работорговли, или путем завоевания; поэтому рабские системы нередко имели тенденцию острой нехватки трудовых ресурсов. (2) Рабы требуют значительного "силового" надзора вследствие угрозы их восстаний. (3) Рабов трудно заставить выполнять трудовые задания, требующие квалификации, без дополнительных побудительных мотивов. Наличие этих проблем заставляет предположить, что рабство не может дать соответствующей базы для продолжительного экономического роста. Что касается надстройки, то ее характерной чертой является практически полное исключение рабов из всех форм политической, идеологической и многих других форм духовной жизнедеятельности, поскольку раб рассматривается в качестве одной из разновидностей рабочей скотины или же "говорящего орудия".
Феодализм. Американские исследователи Дж. Прауер и С.Н. Айзенштадт перечисляют пять характеристик, общих для наиболее развитых феодальных обществ: (1) отношения типа лорд - вассал; (2) персонифицированная форма правления, которая эффективна, скорее, на местном, чем на общенациональном уровне, и которая обладает сравнительно низким уровнем разделения функций; (3) землевладение, основанное на даровании феодальных поместий (феодов) в обмен на службу, прежде всего военную; (4) существование частных армий; (5) определенные права помещиков в отношении крепостных крестьян. Такие черты характеризуют экономическую и политическую систему, которая была чаще всего децентрализованной (или слабо централизованной) и зависела от иерархической системы личных связей внутри дворянства, несмотря на формальный принцип единой линии авторитарности, восходящей к королю. Это обеспечивало коллективную оборону и поддержание порядка. Экономический базис представлял собой поместную организацию производства, когда зависимое крестьянство доставляло прибавочный продукт, в котором помещики нуждались для выполнения своих политических функций.
Поскольку главным объектом собственности в феодальной общественно-экономической формации выступает земля, то классовая борьба между помещиками и крестьянами сосредоточивалась прежде всего на размерах производственных единиц, назначаемых арендаторам, условиях аренды, а также на контроле над основными средствами производства, такими, как пастбища, дренажные системы, мельницы. Поэтому в современных марксистских подходах утверждается, что вследствие того, что крестьянин-арендатор имеет определенную степень контроля над производством (например, обладание обычным правом), для обеспечения контроля землевладельцев над крестьянством требуются "внеэкономические меры". Эти меры представляют собой базовые формы политического и экономического господства. Следует отметить, что в отличие от капитализма, где рабочие лишены всякого контроля над средствами производства, феодализм допускает для крепостных крестьян довольно эффективное владение некоторыми из этих средств, взамен обеспечивая себе присвоение прибавочного труда в форме ренты.
Капитализм. Этот тип экономической организации в его чистой форме может быть очень кратко определен наличием следующих черт: (1) частная собственность и контроль над экономическим инструментом производства, т.е. капиталом; (2) приведение в действие экономической активности для получения прибыли; (3) рыночная структура, регулирующая эту активность; (4) присвоение прибыли собственниками капитала (при условии налогообложения государством); (5) обеспечение трудового процесса рабочими, которые выступают свободными агентами производства. Исторически капитализм развивался и рос до господствующего положения в экономической жизни одновременно с развитием индустриализации. Однако некоторые из его черт можно обнаружить в коммерческом секторе доиндустриальной европейской экономики - может быть, на протяжении всего средневекового периода. Мы не будем здесь подробно останавливаться на характеристиках этой общественно-экономической формации, поскольку в современной социологии в значительной степени распространен взгляд на капиталистическое общество как идентичное индустриальному. Поэтому более подробное рассмотрение его (равно как и вопрос о правомерности подобного отождествления) мы отложим до одного из последующих параграфов.
Важнейшая характеристика капиталистического способа производства: развитие производительных сил достигает такого количественного и качественного уровня, который позволяет увеличить долю прибавочного труда до размеров, превосходящих долю труда необходимого (здесь он выражается в форме заработной платы). По некоторым данным, в современной высокотехнологичной фирме среднестатистический наемный работник работает на себя (т.е. производит продукт стоимостью в свою зарплату) в течение пятнадцати минут из восьмичасового рабочего дня. Это говорит о приближении к ситуации, когда весь продукт становится прибавочным, превращая долю необходимого труда в нуль. Так логика трудовой теории стоимости подводит тенденцию общеисторического развития вплотную к идее коммунизма.
Коммунизм. Будучи, скорее, доктриной, нежели практикой, это понятие относят к таким обществам, в которых отсутствуют (1) частная собственность, (2) социальные классы, (3) принудительное ("порабощающее человека") разделение труда, (4) товарно-денежные отношения. К.Маркс утверждал, что коммунистические общества будут постепенно формироваться после революционного свержения капиталистических обществ. Он отмечал также, что эти три характеристики в определенной (хотя и весьма примитивной) форме свойственны также первобытным родовым обществам - условие, которое он рассматривал как примитивный коммунизм. Что касается коммунизма "подлинного", то его логическая конструкция выводится Марксом и его последователями как прямая экстраполяция из тенденций предшествующего прогрессивного развития общественно-экономических формаций. Не случайно начало созидания этого строя рассматривается как конец предыстории человеческого общества и начало его подлинной истории. Имеются серьезные сомнения относительно того, что эти идеи были реализованы на практике в современных нам обществах. В большинстве бывших "коммунистических" стран сохранялись и определенная доля частной собственности, и широко применяемое принудительное разделение труда, а также классовая система, основанная на бюрократических привилегиях. Реальное развитие обществ, именовавших себя коммунистическими, вызвало к жизни дискуссии среди теоретиков коммунизма, некоторые из которых придерживаются мнения, что какая-то доля частной собственности и определенный уровень разделения труда представляются неизбежными и при коммунизме.
В чем проявляется прогрессивная сущность этого исторического процесса последовательной смены общественно-экономических формаций? Как отмечали классики марксизма, таким критерием прогресса выступает последовательное повышение степени свободы живого труда при переходе от одной формации к другой. В самом деле, если мы обратим внимание на главный объект частной собственности, то мы увидим, что в рабстве это - люди, при феодализме - земля, при капитализме - капитал (выступающий в самой разнообразной форме). Крепостной крестьянин реально свободнее любого раба. Рабочий же вообще юридически свободный человек, причем, без такой свободы вообще невозможно развитие капитализма. Вторым проявлением прогрессивности при переходе от одной формации к другой является, как мы видели, последовательное (и значительное) увеличение доли прибавочного труда в общем объеме труда.
Несмотря на наличие ряда недостатков формационного подхода (многие из которых проистекают, скорее, из фанатичной догматизации, абсолютизации некоторых положений марксизма его наиболее ортодоксальными и идеологизированными сторонниками), он может оказаться достаточно плодотворным при анализе периодизации исторического развития человеческого общества, в чем нам предстоит еще не раз убедиться на протяжении дальнейшего изложения.
5.1.2. Цивилизация как этап развития
человеческого общества
Понятие цивилизации, подобно многим другим в общественных науках, весьма многозначное. Словарь иностранных слов определяет цивилизацию (от латинского civilis - гражданский) как определенный уровень общественного развития материальной и духовной культуры общества.
Кроме того, тем же термином воспользовался в свое время известный американский исследователь Г.Л. Морган для обозначения всего периода развития общества, следующего за варварством (которому, в свою очередь, предшествует дикость). Вероятно, было бы небезынтересно и небесполезно проследить, на какие этапы и ступени подразделяет человеческую историю Морган.
Генри Морган прожил немалую часть своей жизни среди ирокезов. Опираясь на собственные наблюдения, а также на свидетельства многих других ученых о примитивных племенах в других частях света, обобщив множество археологических и исторических данных, он разработал теорию, обосновывающую периодизацию истории человеческого общества. Из дальнейшего станет ясно, что в основу своего анализа он, в отличие от марксистской парадигмы, кладет не отношения собственности, а, скорее, технологическую детерминанту. На этой шкале выделяются три главных этапа: дикость, варварство и цивилизация (мы описываем их по необходимости кратко в соответствии с изложением Ф. Энгельса).
Дикость - своеобразное "детство человеческого рода". На низшей ступени люди живут только в тех местах, где они когда-то произошли от обезьян - в теплом климате, в лесах, главным образом, на деревьях; питаются растительной пищей - плодами, орехами, съедобными кореньями. Главное достижение этой ступени - появление "второй сигнальной системы", т.е. членораздельной речи. О том, какова была тогда жизнь, можно лишь догадываться (с помощью метода обратной экстраполяции). Наблюдать ее сегодня невозможно нигде: ни один из даже самых отсталых народов и племен на этой ступени уже не остался. Средняя ступень: введение в рацион рыбной пищи и освоение огня, что существенно подняло человека над другими животными. Изготовление и регулярное применение первых каменных орудий. Периодическое употребление животной пищи. Постоянная недостаточность пищи приводит к возникновению людоедства. Высшая ступень дикости еще более высоко поднимает человеческое общество над животным миром. С изобретением лука и стрел охота становится одной из постоянных отраслей труда, а дичь - относительно постоянной пищей. Комбинация лука, тетивы и стрел - это уже довольно сложное орудие, конструирование которого возможно благодаря длительно накапливаемому опыту и весьма развитым умственным способностям. А значит, можно предполагать появление на этом этапе и других, не менее сложных изобретений. Морган, изучая условия жизни племен, обитающих в различных уголках земного шара (и, естественно, ничего не знающих друг о друге), отмечает любопытное сходство: они уже применяют лук и стрелы, но еще не знакомы с гончарным искусством.
Варварство. Его низшая ступень повсеместно начинается с возникновения и развития гончарного искусства. Характерной чертой этого периода является начало приручения и разведения животных, а также возделывания растений. Средняя ступень уже характеризуется использованием прирученных животных как повсеместно распространенным явлением. Кроме того, в этот период начинают приручать животных не только для получения мясной пищи, но и молока. Начинается селекционная работа - вначале в животноводстве, а затем и в растениеводстве. В пище используются злаки. Появление такой пищи и возможности запасать ее впрок позволяют осваивать местности, считавшиеся ранее неблагоприятными для обитания. Более обильное питание в сравнении с теми племенами и народами, которые продолжают жить собирательством и охотой, дает новым "аграрным" расам серьезные преимущества в чисто физическом развитии, сокращая смертность, прежде всего, среди детей, и увеличивая их численность. По тем же причинам на этой ступени постепенно исчезает каннибализм и отныне сохраняется кое-где, главным образом, в качестве религиозного или колдовского обряда. Высшая ступень включает в себя введение в земледелие плуга с домашним скотом в качестве тягловой силы (стало быть, животноводство, помимо мясного и молочного, пополняется разведением еще и рабочего скота). Морган и Энгельс утверждают, что окончательное утверждение полеводства сопровождается концентрацией населения на относительно ограниченных площадях, что, в свою очередь, порождает социальную потребность в едином централизованном руководстве. Высшая ступень варварства, как утверждает Энгельс, довольно полно изображена в гомеровской "Илиаде":
"Усовершенствованные железные орудия, кузнечный мех, ручная мельница, гончарный круг, изготовление растительного масла и виноделие, развитая обработка металлов, переходящая в художественное ремесло, повозка и боевая колесница, постройка судов из бревен и досок, зачатки архитектуры как искусства... - вот главное наследство, которое греки перенесли из варварства в цивилизацию".
Таким образом, варварство предстает перед нами как эпоха возникновения скотоводства и земледелия, овладения целым рядом различных методов производства продуктов, которых не существует в природе. Следующая крупная эпоха овладения способами дальнейшей, значительно более глубокой обработки природных продуктов для непосредственного удовлетворения потребностей человека (а эти потребности стремительно растут в количественном и расширяются в качественном отношении), "период промышленности в собственном смысле слова и искусства" - это собственно цивилизация.
Варварство переходит в цивилизацию после изобретения и введения в постоянное пользование письменности. Цивилизация по Моргану - это период появления промышленности (в собственном смысле слова), а также сферы духовного производства, включая развитые формы религии, науку и искусство. Социальное развитие этого периода, прежде всего, закрепляет и существенно углубляет все возникшие прежде виды разделения труда, причем, осуществляется это - особенно на начальных ступенях - довольно жестко, с противопоставлением, в частности, новых видов поселения - города и деревни, а также решительным разделением общества на классы. Кроме того, на самой заре цивилизации появляется класс, занятый уже не производством, а исключительно обменом продуктов - купцы, которые, во-первых, принимают на себя роль своеобразной цепочки, связывающей группы, производящие различные виды продуктов, а во-вторых, постепенно экономически подчиняют себе агентов производства на обоих концах этой цепочки. Вместе с этим классом появляется товар товаров - деньги. В свете рассматриваемой проблемы необходимо отметить еще одну достаточно важную социальную функцию этого класса: установление коммуникаций, распространение информации, накопленных в одних обществах, по всем другим.
Выделяется и особый класс людей, занятых исключительно управленческими функциями, которые в прежних эпохах выполнялись вождями и старейшинами во многом, так сказать, "на общественных" началах. Управление становится профессией, т.е. особым видом деятельности, требующим, с одной стороны, специальной подготовки, а с другой - являющимся источником постоянного дохода. То же самое происходит и с отправлением религиозного культа, вокруг которого формируется класс профессиональных священнослужителей.
Все это становится возможным благодаря тому, что производительные силы общества выходят на своеобразный критический рубеж и преодолевают его. Таким критическим рубежом является возникновение возможности производства - в соответствии с трудовой теорией стоимости - прибавочного продукта.
Сколько времени охватывает весь этот процесс социальных трансформаций? На этот счет в науке нет единого мнения: одни считают, что производственная деятельность людей насчитывает около 2 миллионов лет, другие утверждают, что человек в его современном психофизическом облике сложился лишь около 100 тысяч лет назад. Можно произвести некоторые оценки, приняв во внимание, что возраст древнейших памятников письменности оценивают в 6-7 тысяч лет. Бесспорно одно: каждый последующий период протекал быстрее и главное - приводил к более значительным достижениям. Такую тенденцию Б.Ф. Поршнев назвал законом ускорения истории: на каждую последующую стадию уходит меньше времени, чем на предыдущую. Эту тенденцию можно было бы графически изобразить в виде экспоненциальной кривой на рис.5.1. Она проявлялась и в неравной длительности различных ступеней одного и того же этапа (самыми длительными были низшие ступени, наименее продолжительными - высшие).
Следует помнить и о неравномерности развития обществ, возникавших и развивавшихся в различных ареалах обитания: в одних из них были более благоприятные условия для тех или иных этапов, в других - менее (на что указывает, к примеру, Ф.Энгельс). В связи с этим для нас будет представлять особый интерес еще один смысл понятия "цивилизация", который мы рассмотрим в следующем параграфе.
Рис.5.1. Эволюционная кривая в различных системах координат
исторического времени (Феодал. - феодализм; К - капитализм)
5.1.3.Концепции локальных цивилизаций
Несмотря на общее сходство психофизических характеристик всех homo sapiens, на уровне "надорганики" мы наблюдаем огромные различия - в языке, обычаях и нравах, уровне интеллектуального развития представителей разных племен и народов. Мы говорим, что это результат различий в культуре и пройденных исторических путей. Цивилизация - это не обязательно конкретный исторический период в жизни одной отдельно взятой страны или народа. Она может охватывать и множество народов, сознание и культура которых пропитаны одинаковым (точнее общим) мировосприятием или, как сейчас принято говорить, менталитетом.
Историки и социологи, исповедовавшие цивилизационный подход, достаточно часто использовали биологические аналогии, сравнивая развитие цивилизации с жизнью живого организма. Одним из первых, кто использовал понятие цивилизации как культурно-исторического типа, был русский историк Н.Я. Данилевский. В своей книге "Россия и Европа", увидевшей свет в 1869г., он предложил рассматривать и анализировать процесс истории человеческого общества по аналогии с "естественной историей". А "естественная система истории должна заключаться в различении культурно-исторических типов развития (выделено мною. - В.А.) как главного основания ее делений от степеней развития, по которым только эти типы (а не совокупность исторических явлений) могут подразделяться" . Он выдвинул также предположение о появлении, наряду со сложившимися западными и восточными, качественно нового культурно-исторического "славянского" типа. Достаточно важным в концепции Н.Я. Данилевского был тезис об ограниченности времени исторического бытия каждого культурно-исторического типа.
" Народу одряхлевшему, отжившему, свое дело сделавшему и которому пришла пора со сцены долой, ничто не поможет, совершенно независимо от того, где он живет - на Востоке или на Западе. Всему живущему, как отдельному неделимому, так и целым видам, родам, отрядам животных или растений, дается известная сумма жизни, с истечением которой они должны умереть" .
Идею цивилизации как культурно-исторического типа плодотворно развивал немецкий философ Освальд Шпенглер, предсказавший в своей знаменитой работе "Закат Европы" неминуемую гибель западноевропейской цивилизации. В отличие от Данилевского (который уподобляет ход развития культурно-исторических типов "тем многолетним одноплодным растениям, у которых период роста бывает неопределенно продолжителен, но период цветения и плодоношения - относительно короток и истощает раз навсегда их жизненную силу".
Шпенглер сравнивает период существования каждой из рассматриваемых им "локальных культур" с жизнью полевого цветка. Культура, утверждает он, может развиться со всеми ее характерными чертами на почве строго ограниченной местности, к которой она остается привязанной наподобие растения; ее нельзя пересадить в другую почву - в результате такой трансплантации она неминуемо погибнет (или утратит свои характерные особенности). Культура умирает также после того, как ее "душа" осуществит полную сумму своих возможностей в виде языков, вероучений, наук, искусств, народов и государств.
Рис.5.2. Этапы развития локальных цивилизаций
по О. Шпенглеру
Время жизни любой цивилизации, утверждал Шпенглер, подчинено жесткому ритму: рождение, детство, молодость, зрелость, старость, закат (см. рис.5.2). Первые две фазы составляют восходящий этап, вторая - вершину, три последних образуют нисходящий этап. Восходящий этап характеризуется органическим типом эволюции во всех сферах человеческой жизнедеятельности - политической, экономической, научной, религиозной, художественной. Это культура в собственном смысле слова. Что касается нисходящего этапа, то для него характерен механический тип эволюции и окаменелые формы культуры. Именно данный этап Шпенглер называет цивилизацией. Период цивилизации связан с образованием огромных империй. Шпенглер объясняет этот процесс тем, что энергия культурного человека направлена, главным образом, вовнутрь, а цивилизованного - вовне. Надо отметить, что позднее в немецкой социологии противопоставление Kultur и Zivilization стало частью критики современного индустриального общества, которое многими воспринималось как безличная сила, стандартизовавшая человеческую культуру и сознание.
В 20-х годах с книгой "Закат Европы" ознакомился английский историк Арнольд Тойнби и пришел к выводу, что общая концепция Шпенглера верна, однако его не удовлетворял способ, каким она обоснована. Тойнби задался целью подвести под эту теорию основательный эмпирический фундамент. Главным трудом его жизни стало 12-томное "Study of History"("Исследование истории"), на 6 тысячах страниц которой изложен огромный фактический материал из истории всех существовавших в прошлом народов и цивилизаций.
Тойнби также выделяет 5 основных фаз развития любой цивилизации: возникновение, рост, стабилизация, разложение, гибель. Опираясь, по его собственным словам, на самые последние достижения исторической и археологической науки, он выделяет более двух десятков (точнее, 21) цивилизаций, сложившихся на протяжении человеческой истории. Причем, сохранилось из них до настоящего времени лишь 8: западная, византийско-ортодоксальная, русско-ортодоксальная, арабская, индийская, дальневосточная, китайская, японо-корейская. (Правда в последнем, 12-м, томе "Study of History", вышедшем в 1961 г., он говорит только о 13 развившихся цивилизациях, а все остальные рассматривает как спутники какой-либо из развившихся. Скажем, русская цивилизация оказывается спутником сразу двух цивилизаций: православно-византийской - от принятия христианства до Петра I и западной - от Петра I до настоящего времени.)
В качестве основного стимула развития любой цивилизации А.Тойнби рассматривает действие введенного им самим закона Вызова-и-Ответа. В чем состоит суть такого процесса? "Вызов (со стороны внешних - природных или социальных - сил. - В.А.) побуждает к росту. Ответом на вызов общество решает вставшую перед ним задачу, чем переводит себя в более высокое и более совершенное с точки зрения усложнения структуры состояние. Отсутствие вызовов означает отсутствие стимулов к росту и развитию. Традиционное мышление, согласно которому благоприятные климатические и географические условия способствуют общественному развитию, оказывается неверным. Наоборот, исторические примеры показывают, что слишком хорошие условия, как правило, поощряют возврат к природе, прекращение всякого роста". Другими словами, вызов - это насущная задача (точнее, комплекс задач), которую ставит перед данным конкретным обществом историческая ситуация, и каждый его шаг вперед связан с ответом на такой вызов. Таким образом, цивилизация возникает, существует и развивается благодаря постоянным, непрекращающимся усилиям человека.
По каким критериям можно судить о том, происходит ли рост цивилизации? Во-первых, по возрастанию власти над окружающей природной средой, повышению степени независимости от ее изменчивости и капризов. Этого удается достичь благодаря совершенствованию техники. Правда, здесь тоже кроется определенная опасность: излишний акцент внимания на одностороннем развитии какой-либо одной стороны производственной деятельности может завести цивилизацию в своего рода эволюционный тупик, и она превращается в "задержанную цивилизацию" (так, полинезийцы стали прекрасными мореходами, эскимосы - рыбаками, спартанцы - солдатами): техника продолжает совершенствоваться, а цивилизация остается статичной. Во-вторых, по усилению власти над человеческим окружением: "У цивилизаций, только что зародившихся, существует тенденция не только к росту, но и к давлению на другие общества". Другими словами, у молодых цивилизаций наблюдается постоянная экспансия, направленная как на расширение своих географических границ, так и на усиление своего влияния на соседние страны и народы тем или иным способом. Это главные критерии. Существует и ряд частных критериев, раскрывающих, детализирующих проявление их.
Важное место в концепции А. Тойнби занимает рассмотрение взаимодействия между личностью и обществом (или между "микрокосмом" и "макрокосмом"). Он считает, что микрокосм вносит в макрокосм целенаправленное действие. Правда, здесь необходимо различать степень вклада в этот процесс в разной степени одаренных людей. Ответ на вызов вырабатывает творческая элита, численно составляющая незначительную часть общества. Эта малочисленность не уменьшает степени влияния на инертное большинство, ибо "духовно озаренная личность, очевидно, находится в таком же отношении к обычной человеческой природе, в каком цивилизация находится к примитивному человеческому обществу". Механизм, с помощью которого творческая элита увлекает за собой основную часть общества, Тойнби называет мимесис (этот термин, буквально переводимый как "подражание", заимствован из древнегреческой философии, где он означал суть творчества).
Однако со временем творческая элита, активно воздействовавшая на пассивное большинство с помощью своего авторитета, утрачивает творческие способности ("терпит неудачу", выражаясь словами Тойнби). Это может случиться по двум причинам. Во-первых, лидеры могут неожиданно для себя подпасть под гипноз своих собственных приемов воздействия на массы и начать некритически относиться к своим действиям. Во-вторых, такое может произойти вследствие самой природы власти, которую бывает трудно удержать в определенных рамках. "И когда эти рамки рухнули, управление перестает быть искусством... Страх толкает командиров на применение грубой силы, поскольку доверия они уже лишены". В результате творческая элита превращается в "господствующее меньшинство", которое, не желая расставаться с властью (хотя уже и не в состоянии использовать ее на общее благо), все чаще опирается не на авторитет, а на силу оружия. Это банкротство господствующего меньшинства, его растущая неспособность справиться с новыми вызовами, новыми проблемами, ведет ко все большему отчуждению его от основной массы общества, превращающейся во "внутренний пролетариат". Так происходит надлом цивилизации.
Таким образом, процесс надлома, а за ним и распада осуществляется на фоне попыток укрепления власти "господствующего меньшинства", которое, хотя и утратило свою творческую энергию и созидательный порыв, но еще надолго сохраняет свои возможности контроля над окружением. В ходе социального раскола образуются три основных типа социальных групп. (1) Правящее меньшинство, которое, попирая все права, пытается силой удержать господствующее положение и наследственные привилегии. (2) Внутренний пролетариат, восстающий против такой несправедливости; при этом движения его, помимо справедливого гнева, вдохновляются также страхом и ненавистью, что разжигает насилие. (3) Внешний пролетариат, состоящий из народов, прежде находившихся под господством и контролем цивилизации. "И каждая из этих социальных групп рождает свой социальный институт: универсальное государство, вселенскую церковь и отряды вооруженных варваров".
Движение цивилизации к распаду проявляется в эскалации внутренних братоубийственных войн. Это порождает в обществе военный психоз. "Прозрение наступает, когда общество, неизлечимо больное, начинает вести войну против самого себя. Эта война поглощает ресурсы, истощает жизненные силы". Цивилизация гибнет. Однако процесс этот, по утверждению Тойнби, неизбежно завершается актом творения - на обломках старой цивилизации вырастает новая.
5.1.4.Циклическая теория П. Сорокина
Особенности взглядов Питирима Сорокина на периодизацию общества состоят в том, что он концентрирует свое внимание главным образом на эволюции духовной жизни, в значительной степени оставляя в стороне процессы материального производства. Он был одним из первых американских социологов, привлекших внимание к проблемам аксиологии - учения о ценностях. При этом понятие о ценностях у Сорокина тесно связано с представлением о трех высших типах цивилизаций ("суперкультур"): идеациональной, сенситивной и идеалистической. Это не "локальные цивилизации", как у Шпенглера и Тойнби, а, скорее, определенный тип мировоззрения, присущий не какому-то отдельному человеку, классу или социальной группе, а господствующий в данный период в сознании огромных масс людей, общества в целом. Мировоззрение же есть не что иное как определенная система ценностей. Какие типы мировоззрения выделяет Сорокин?
(1) Религиозное мировоззрение, связанное с идеациональной суперсистемой. Оно, по Сорокину, характеризует такой тип развития человеческой истории, когда господствующее положение среди всех других форм идеологии занимает религия. Судя по привлекаемому эмпирическому материалу, Сорокин анализирует этот тип суперкультуры, прежде всего, на базе средневековья. В этот период католическая церковь действительно обладала монополией на идеологию. Влияние этой идеологии на все другие формы общественного сознания и духовной жизни - науку, философию, искусство, мораль - ни в какое сравнение не идет с тем воздействием, которое сама она испытывала с их стороны. Следует отметить, что Сорокин не пытается выяснить причины, лежащие в основе такого положения вещей (не касаясь вопросов ни феодальной собственности, ни церковного землевладения), и факторы, ведущие к его изменению. Он просто констатирует факты и приходит к выводу о том, что могущество церкви в эпоху средневековья обусловливается господством религиозного сознания.
(2) Сенситивная суперкультура, напротив, связана с доминантой материалистического мироощущения. Поэтому она во многом представляет собою прямую противоположность идеациональной суперкультуре. Эта эпоха наступает тогда, когда религиозное мировоззрение полностью сдает свои позиции материалистическому. Такое положение вещей, считает Сорокин, неизбежно ведет к изменению всего уклада общественной жизни. Различия идеациональной и сенситивной суперкультур - это, прежде всего различия идеалов. Люди идеациональной суперкультуры весь свой интерес сосредоточивают на ценностях вечных, непреходящих (и прежде всего - на религии). Представители же сенситивной суперкультуры все свое внимание устремляют на ценности, носящие временный, преходящий характер, материальный интерес у них всегда преобладает над идеальным, религиозным. Сенситивная суперкультура, утверждает Сорокин, превалировала в античной цивилизации с III до I вв. до н.э. А в современном западном обществе она наступила лишь в XVI в. и в настоящее время клонится к своему окончательному (или очередному?) закату.
(3) Еще одна фаза развития общества - идеалистическая суперсистема. Ее господство не связано с каким-то новым видом мировоззрения (которых может быть лишь два - либо религиозное, либо материалистическое). Оно являет собою переход от одного к другому. Это смешанная культура, и направление ее развития зависит от направления перехода - от сенситивной суперкультуры к идеациональной или наоборот. В настоящее время, утверждает Сорокин, человечество вновь стоит на пороге появления новой идеациональной суперкультуры, ибо господству сенситивной подходит конец.
Вообще идея такого циклического развития вполне в духе общих воззрений П. Сорокина на направленность социального развития как на некий нелинейный прогресс. Из всех кривых, иллюстрирующих процессы развития, он предпочитает синусоиду. Моделью такого движения мог бы также послужить маятник: две крайние фазы его колебания отражают нахождение общества в идеациональном и сенситивном состояниях, нижняя же точка - в идеалистическом.
Нетрудно убедиться в том, что такой подход в чем-то перекликается с законом интеллектуальной эволюции О. Конта. С той лишь (правда, весьма существенной) разницей, что у Конта отсутствует идея циклической повторяемости, и человечество у него, выходя из длительной теологической стадии и пройдя вслед за этим через неопределенно-туманную метафизическую, вступает в светлое завтра позитивной или научной стадии, которому не предвидится конца.
5.2. Эволюционный и революционный
пути социального развития
Одной из центральных проблем социологии XIX века была проблема социального изменения. Теории социального развития, проявлявшие интерес к долгосрочному и крупномасштабному развитию человеческого общества, сосредоточивали свое внимание на характере и причинах фундаментального разрыва между европейскими индустриальными цивилизациями и "примитивными" обществами. А научно-исследовательская информация об особенностях жизни и уклада примитивных обществ в изобилии поступала в этот период от таких научных дисциплин, как этнография и антропология. Исследователи задавались вопросом: почему в одних обществах прогрессивные изменения нарастают быстрыми темпами, а другие застыли на том же экономическом, политическом и духовном уровне развития, на котором находились тысячелетия назад? По сути дела, теории социального изменения сосредоточивались на природе капиталистического или индустриального развития и одновременно - на очевидном отсутствии социального развития в тех обществах, которые стали частью колониальной империи Европы. Таким образом, изначально теории социального развития проявляли интерес к долгосрочному и широкомасштабному макроразвитию.
Социологические теории социального изменения, особенно в XIX веке, можно условно разделить на теории социальной эволюции и теории социальной революции. В первых социальное изменение, как предполагалось, включало основные стадии развития, такие как "военное общество" и "индустриальное общество", по которым общество прогрессировало от простых сельских, аграрных форм к более сложным, дифференцированным индустриально-урбанистическим. Этот тип эволюционной теории разрабатывался О. Контом, Г. Спенсером, Э.Дюркгеймом. Анализ социального изменения в функционализме и сегодня продолжает до некоторой степени традиции эволюционной теории, рассматривая изменение как адаптацию социальной системы к своему окружению. Теории же революционного социального изменения, особенно те, что вели свое происхождение от К. Маркса, подчеркивали важность классового конфликта, политической борьбы и влияния империализма как принципиальных механизмов фундаментальных структурных изменений.
Такого рода различие эволюционных и революционных теорий проводит между ними водораздел почти антагонистического характера. Однако и помимо него, теории социального изменения могут быть классифицированы с точки зрения: (1) уровня анализа (макро- или микро-); (2) вопроса о том, проистекает ли анализ из факторов внутренних или внешних по отношению к обществу, институту или социальной группе; (3) причин социального изменения (из числа самых разнообразных: демографическое давление, классовый конфликт, изменения в способе производства, технологическая инновация, развитие новых систем убеждений и т.д.); (4) агентов изменения (инновационные элиты интеллектуалов, социальные девианты, рабочий класс); (5) характера изменения (постепенное распространение новых ценностей и институтов или радикальное разрушение социальной системы).
В этой главе мы попытаемся рассмотреть основные особенности двух концептуальных подходов к процессу социального изменения - эволюционного и революционного, а также привлечь внимание читателя к некоторым их разновидностям.
5.2.1.Эволюционистская традиция в социологии
Эволюционистские воззрения занимали центральное место в изучении общества в XIX веке. Некоторые комментаторы склонны были рассматривать любое изменение как эволюционное, однако основные социологические школы подчеркивали упорядоченную и направленную природу изменения.
В качестве одного из основоположников эволюционного течения в социологии можно рассматривать А. Сен-Симона, который начал с идеи, общепринятой в консерватизме конца XYIII - начала XIX века, о жизни общества как некоем органическом равновесии. Состояние стабильности достигается, главным образом, за счет того, что индивиды и социальные классы в своем выживании зависят от того, насколько успешным окажется выживание целого. Он дополнил эту мысль эволюционной идеей социального развития как последовательного продвижения органических сообществ, представляющего собой восходящие уровни прогресса. Каждое общество соответствовало своему времени, но позднее вытеснялось более высокими формами. Он считал, что эволюцию определяет и детерминирует прирост знания. Его идея о трех стадиях эволюции знания была позднее развита в эволюционной схеме О. Конта.
Конт связывал процессы развития человеческого знания, культуры и общества. Общества проходят через три стадии - примитивную (теологическую), промежуточную (метафизическую) и научную (позитивную), которые соответствуют формам человеческого знания, расположенным вдоль аналогичного континуума теологических, метафизических и позитивных аргументаций. Все человечество (равно как и отдельно взятая социальная общность, и каждый человеческий индивид) неминуемо проходит эти три стадии по мере своего развития. При этом предполагается как нелинейность, так и прогрессивный (в конечном счете) характер движения. Кроме того, Конт смотрел на общество как на организм, целостность, составляемую взаимозависимыми частями, которые находятся в равновесии друг с другом и создают интегрированное целое. Он рассматривал эволюцию как рост функциональной специализации структур и улучшение адаптации частей.
Что касается Г. Спенсера, то он придерживался линейной концепции эволюционных стадий. Степень сложности общества представляла собой шкалу, которой он измерял прогресс. Тенденцией развития человеческих обществ было движение от простых неразделенных целостностей к сложным гетерогенным образованиям, где части целого становились все более специализированными, оставаясь в то же время интегрированными в единое целое. Он работал с органической аналогией, однако не описывал общество как организм. Интерес к изменениям и стадиям развития можно также найти в неорганизмических теориях второй половины века среди антропологов, интересовавшихся сравнительными исследованиями культур, преемственностью способов производства, очерченных К.Марксом и Ф.Энгельсом, а также во взглядах Э. Дюркгейма на прогрессивное разделение труда в обществе.
Вообще эволюционная теория развития включает в себя целый ряд принципов, которые используются в различных формах. Хотя полного согласия по вопросу о ее сущности не сложилось, тем не менее, можно говорить о двух основных типах эволюционной теории: (1) о той, что просто постулирует нелинейную, но достаточно упорядоченную прогрессивную природу социальных изменений; (2) о той, которая основана на более или менее прямых аналогиях с процессом эволюции растительного и животного мира.
Мощным толчком для появления и бурного развития второго типа эволюционных концепций послужила дарвиновская теория естественного отбора. При этом основные принципы эволюционизма как социальной теории основывались на убеждении, что прошлое человечества в целом и любого отдельно взятого общества можно восстановить, во-первых, изучая одновременно сосуществующие с индустриальными примитивные общества, а во-вторых - по тем реликтовым или рудиментарным пережиткам и обычаям, которые сохранились в развитых обществах (подобно тому, как палеонтолог по нескольким сохранившимся окаменелым костям восстанавливает облик доисторического чудовища). Наиболее последовательных сторонников эволюционной традиции нередко (и, видимо, небезосновательно) подвергали критике за несколько вольное обращение с историческими фактами и активное использование метода "ножниц и клея", т.е. за склонность к произвольной подборке примеров из различных эпох и обществ, вырванных из целостного социального контекста.
В наибольшей степени различные теории социальной эволюции господствовали в социологии конца XIX века. Среди них одной из наиболее влиятельных был социал-дарвинизм. Эта доктрина (кстати, практически ничего общего не имеющая с самим Ч. Дарвином) принимала различные формы, но большинство вариантов сводилось к двум основным положениям. (1) В развитии обществ существуют мощные и практически непреодолимые силы, подобные силам, действующим в живой и неживой природе. (2) Сущность этих социальных сил такова, что они продуцируют эволюционный процесс (в направлении прогресса) через естественную конкурентную борьбу между социальными группами. Наиболее приспособленные и удачливые группы и общества, выигрывая такого рода борьбу, дают жизнь новым поколениям, обладающим более сильными адаптивными свойствами, и тем самым повышают общий уровень эволюции общества, что выражается в выживании наиболее приспособленных. У некоторых авторов, в особенности у Л. Гумпловича и в некоторой степени у У. Самнера, эта концепция приобретала расовые обертона: утверждалось, что некоторые расы, обладая от природы признаками превосходства, прямо-таки с неизбежностью призваны господствовать над другими. Острый спор по поводу правомерности эволюционных теорий не утих и по сей день. Обычно он вращается вокруг проблемы применимости дарвиновских принципов к эволюции человеческого общества, имеющего все же качественно иную природу. В самом деле, если строго придерживаться этих принципов, то мы должны рассматривать общество как некую совокупность элементов (или же свойств), лишенную какой-либо упорядоченности. В природе отбор идет вслепую, стихийно и хаотично отбирая лучшие образцы различных видов живых и неживых существ (лучшие - в смысле наилучшим образом приспосабливающиеся к изменению окружающей среды). В таком случае и социальная эволюция представляет собой процесс изменения во времени их относительной частоты вследствие случайных вариаций и естественного отбора. Конкуренция между людьми, социальными группами, обществами и социальными явлениями ведет к тому, что некоторые типы социальных явлений начинают преобладать, поскольку лучше приспосабливаются (или помогают обществу приспособиться) к изменению условий, а другие, напротив, сходят на нет и отмирают.
Позитивистский социальный эволюционизм был убежден в единообразии действия законов природы в различных мирах - физическом, биологическом и социальном. Принципы развития, по мнению позитивистов, универсальны для всех наук. Вспомним, что Г. Спенсер, к примеру, сосредоточился на поисках сходств и всеобщих закономерностей эволюционных процессов. Для него эволюция социальная представляет собою пусть важную, но все же только часть Большой Эволюции, которая изначально представляет собою некий направленный процесс возникновения все более и более сложных форм существования неорганической и органической природы. Процесс эволюции по Спенсеру состоит из двух взаимосвязанных "подпроцессов": (1) дифференциации - постоянно возникающей неоднородности и нарастающего разнообразия структур внутри любых систем; (2) интеграции - объединения этих расходящихся частей в новые, все более сложные целостности. Поэтому и понятие "прогресс" Спенсер, по сути дела, употребляет не столько в интеллектуальном, моральном или оценочном смысле, а, скорее, в морфологическом, подобно биологам, которые различают "высшие" и "низшие" организмы по степени их сложности.
Понятно, что такого рода трактовки встретили весьма активное противодействие со стороны философов, социологов и теологов. Их критическая аргументация была довольно убедительной. В самом деле, социальную эволюцию невозможно прямо калькировать с биологической (не говоря уже о процессах, идущих в неорганической природе). Общество - это не хаотическое, неупорядоченное скопление индивидов. Ему всегда присущи определенная структура и организация. Поэтому вряд ли возможно трактовать социальную эволюцию и вызываемые ею социальные изменения как случайные мутации. Отбор, совершаемый в результате этого процесса, не может носить полностью пассивный характер. Общество состоит из людей, обладающих высшей нервной деятельностью и развитым опережающим отражением (а, следовательно, целеполаганием). Другими словами, отбор социальных изменений производится в значительной степени самой социальной средой. Между тем среда эта, как уже было сказано, организованная, она не только производит отбор, но и сама создает нововведения или заимствует их извне, внедряет, апробирует, модифицирует и т.п. Такого рода нововведения, как правило, не являются предметом свободного или случайного выбора, поскольку в значительной степени обусловлены всем ходом предшествующего исторического развития.
Эти критические замечания уже в значительной степени учитывали социологи последующих поколений - Дюркгейм, Ковалевский, Радклифф-Браун. Используя сравнительный подход, они подчеркивали важную взаимозависимость институтов внутри социальной системы. Общество рассматривалось как саморегулируемый организм, потребности которого удовлетворяются определенными социальными институтами. Индивиды же приспосабливают свое поведение к требованиями институтов, сложившихся в этом обществе. Благодаря этому они постепенно приобретают наследственную предрасположенность к определенным типам социального поведения. В чем-то этот процесс схож с естественным отбором - в том смысле, что "полезные" обычаи и правила поведения помогают обществу выжить и более эффективно функционировать (что и определяет "положительную", прогрессивную направленность социальных изменений). Поэтому они закрепляются в последующих поколениях, подобно тому, как "полезные" (т.е. позволяющие эффективно адаптироваться к изменяющимся природным условиям) физиологические характеристики закрепляются в организме и передаются его потомству.
Абсолютное большинство теоретиков социального эволюционизма согласны с наличием действующего в обществе интеллектуального и технического прогресса. Что же касается морального прогресса, то с наличием его согласны не все эволюционисты. Те, кто разделяют точку зрения о его существовании, принадлежат к течению так называемой эволюционной этики. Они исходят из того, что само наличие морали - это один из важнейших факторов выживаемости общества, поскольку она является основой взаимодействия и взаимопомощи людей. Правда, имели место разногласия и внутри самого этого течения. Одни утверждали, что главное в морально-эволюционном процессе - это своего рода формирование социально-индивидуальной наследственности, когда общество, исходя из потребностей своего развития и эффективного функционирования, навязывает индивидам и социальным группам собственные требования, и они волей-неволей вынуждены воспринимать и интериоризировать их. Таким образом, индивидуальная воля и сознание как бы исключены из этого процесса. Другие же доказывали, что подлинная социальная эволюция осуществляется только в процессе морального и рационального выбора. При этом некоторые сторонники первой точки зрения считали, что моральная эволюция вовсе не отменяет борьбы за существование, а лишь смягчает, гуманизирует ее, заставляя, чем дальше, тем чаще использовать в качестве орудий борьбы мирные (моральные) средства.
Среди сторонников социального эволюционизма имели место также дискуссии по поводу того, какие из факторов сильнее влияют на процесс эволюции: внутренние или внешние. Сторонники первой, или эндогенной, концепции считали, что развитие общества объясняется исключительно (или главным образом) решением для данного общества проблем внутреннего происхождения. Таким образом, социальная эволюция, во многом уподоблялась органической эволюции и шла по тем же стадиям - отбор наиболее приспособленных, передача по наследству качеств, помогающих выжить и адаптироваться, закрепление их в последующих поколениях и т.д.
Приверженцы второй, экзогенной, теории, напротив, утверждали, что основу общественного развития составляют процессы заимствования полезных обычаев и традиций, распространения культурных ценностей из одних социальных центров в другие. Появилось даже особое течение - диффузионизм (от лат. diffusio - просачивание). В центре его внимания находились, прежде всего, каналы, по которым эти внешние влияния могли проникать, передаваться, внедряться в данное общество. Среди таких каналов рассматривались завоевания, торговля, миграция, колонизация, добровольное подражание и т.п. Так или иначе, любая из культур (кроме, может быть, искусственно замкнутых, отгородившихся от внешнего мира) неизбежно испытывает на себе влияние других - как более древних, так и современных им. Этот процесс взаимопроникновения и взаимовлияния в социологии называют аккультурацией. Обычно он проявляется в виде восприятия одной из культур (как правило, менее развитой, хотя иногда случается и наоборот) элементов другой. Так, американские социологи в 20-30-х гг. нашего века изучали влияние на индейцев и черных американцев продуктов белой культуры и пришли к выводу о необходимости выделения двух групп - донорской и реципиентной.
Диффузионизм - это так или иначе во многом встречный, взаимный процесс. Так, мы отмечаем, как под воздействием процесса конвергенции (о чем речь пойдет ниже) в развивающиеся общества Азии и Африки вместе с фундаментальными принципами экономики и организации производства проникают многие социальные институты и элементы общей культуры, выработанные западноевропейской цивилизаций, вплоть до господства нуклеарной семьи. Однако разве мы не наблюдаем в большинстве западных обществ повальной моды на целый ряд восточных религиозных культов (тоталитарные секты, например, - продукт отнюдь не западной цивилизации), на восточные единоборства, медитацию, стили и направления в искусстве, несущие на себе явный отпечаток восточных традиций (классический американский джаз, например, сложился в значительной степени под влиянием чисто африканских тенденций в музыке). О японском менеджменте говорят как о выдающемся социальном феномене, и делаются попытки перенесения многих его элементов на западную почву.
По сути дела, между этими двумя концепциями имеется весьма существенное различие. Эндогенисты ближе к биологической трактовке, уподобляя общества и индивидов внутри них конкурирующим организмам, которые стремятся вытеснить и даже по возможности уничтожить друг друга. Диффузия же культуры, по сути, не имеет аналогов в биологической эволюции. Она подразумевает способность "конкурентов" не просто сотрудничать (случаи симбиоза широко известны в растительном и животном мире), но и учиться друг у друга.
Следует отметить, что сегодня влияние эволюционистских теорий в значительной степени ослабло. Исключение составляет всплеск, который наблюдался среди американских функционалистов в 1950-х и 60-х гг. Это оживление иногда называют неоэволюционизмом. В основе этого течения лежало утверждение о тенденции к утилизации принципов естественного отбора и адаптации, вытекающих из эволюционной теории в биологических науках. Функционализм использовал организмическую модель общества и находил в дарвиновской теории объяснение того, каким образом изменяются и выживают социальные организмы, совмещая эти объяснения с собственными базовыми положениями.
Исходный пункт состоял в утверждении необходимости адаптации обществ к своему окружению. Окружение включает как природную среду, так и другие социальные системы. Изменения в обществе, исходящие из какого бы то ни было источника, обеспечивают базовый материал эволюции. Эти изменения, которые наращивают адаптивную способность общества, измеряемую протяженностью его собственного выживания, отбираются и институционализируются, следуя принципу выживания наиболее приспособленных. Социологический функционализм определял в качестве основного источника адаптации дифференциацию, т.е. процесс, посредством которого основные социальные функции разделялись и назначались к исполнению специализированными коллективностями в автономных институциональных сферах. Функциональная дифференциация и следующая параллельно ей структурная дифференциация предоставляют возможность для того, чтобы каждая функция выполнялась все более эффективно. При этом антропологические подходы часто ссылались на специфическую эволюцию (адаптацию индивидуального общества к его конкретному окружению), в то время как социологи сконцентрировали внимание на общей эволюции, которая представляет собой эволюцию высших форм в рамках развития человеческого общества в целом. Эта общая перспектива предполагала нелинейное направление изменений и тот факт, что некоторые общества расположены на шкале прогресса выше, нежели другие, - предположения, которых не делали представители специфической эволюции.
Завершая разговор о проблемах теории социальной эволюции, попытаемся в нескольких словах остановиться на перспективах ее дальнейшего развития. Речь идет о переносе акцентов с признания в качестве центрального критерия непрерывно возрастающих производительных сил в качестве центрального критерия исторического прогресса на проблемы иного порядка. Эти проблемы достаточно тесно связаны с идеями выдающегося русского мыслителя В.И. Вернадского о ноосфере. Вернадский рассматривает человечество как некую целостность, возникшую внутри биосферы Земли, но приобретающую все большую автономность от нее. Разумеется, автономность эта имеет свой предел, поскольку самоорганизация любого живого вещества (во всяком случае, до поры до времени) имеет своими пределами ресурсы планеты, на которой она обитает. А Вернадский усматривает единство эволюции и истории в том, что жизнь, как и человечество, - планетные явления. Живое вещество, преобразуя косное вещество планеты, образует биосферу, человечество же, преобразуя не только косное вещество, но и биосферу (к которой оно само принадлежит), формирует ноосферу.
Давление живого вещества на окружающую среду осуществляется через размножение; научная же мысль, создавая многочисленные технологические устройства, по существу, ведет к новой организации биосферы. Будучи частью биосферы, человечество должно соблюдать "правила" включенности в биосферный круговорот вещества. В то же время наличие разума как бы выводит человека из круга непосредственного подчинения этим правилам. Пока человек ощущал себя частью природы, пока мощь его научной мысли и сила ее воздействия на природу были несравнимы с планетарными силами, он мог ощущать себя частью окружающей природной среды. Сегодня положение существенно меняется прямо на глазах: происходит не только уничтожение отдельных видов животных и растений (а вместе с этим - и нарушение структуры биосферы), но и истощение невозобновимых минеральных и органических ресурсов. Возникает ситуация, названная экологическим кризисом (некоторые ученые мрачно рассматривают его как преддверие экологической катастрофы), ведущим к нарушению гомеостазиса в планетарном масштабе.
Возникает объективная необходимость положить границы этому дестабилизирующему воздействию разума. Это может сделать лишь сам же разум - путем осознания заданных биосферой параметров, за пределами которых не может осуществляться нормальная жизнедеятельность вообще. Другими словами, то, что "прежде рассматривалось лишь как условия жизни человека - природа и демографический фактор, сегодня превращается в исторические пределы, ограничивающие человеческий разум как геологическую силу".
5.2.2.Марксистские концепции социальной революции
В обыденном смысле под революцией часто понимается любое (как правило, насильственное) изменение характера правления данным обществом. Однако социологи обычно относятся к такого рода событиям, как к coups d'etat (в дословном переводе с французского - государственный переворот), иронически именуя их "дворцовыми революциями". В социологическое же в понятие "революция" вкладывается принципиально иной смысл: это происходящее в течение определенного (обычно короткого по историческим меркам) периода времени тотальное изменение всех сторон жизнедеятельности общества - и экономической, и политической, и духовной, вообще коренной перелом в характере социальных отношений. "Дворцовые революции" если и производят какие-то существенные социальные изменения, то они относятся почти исключительно к политической сфере, практически не влияя (или же влияя весьма слабо) на другие области социальной жизнедеятельности.
В социологии не существует теорий, которые претендовали бы на формулировку общих предложений, содержащих истину обо всех революциях - как о современных, так и в общеисторической перспективе. Существующие же социологические концепции социальной революции достаточно отчетливо подразделяются на марксистские и немарксистские.
Сразу отметим, что в современной социологии вплоть до недавнего времени доминировали - как по распространенности, так и по степени влияния - главным образом, марксистские концепции социальной революции. Именно в марксистской теории проводится четкое разграничение между политическими переменами в правлении и радикальными изменениями в жизни общества: вспомним разделение между базисом и надстройкой, о котором шла речь в первой главе. В широком методологическом смысле революция есть результат разрешения коренных противоречий в базисе - между производственными отношениями и перерастающими их рамки производительными силами.
В одной из своих работ, посвященных анализу ситуации в Индии, К. Маркс утверждает, что периодические изменения в правлении, смена королевских династий не могут сами по себе привести к изменению природы общества и характера преобладающего в нем способа производства. Революция же, по Марксу, представляет собою именно не что иное, как переход от одного способа производства к другому, как это имело место, например, при переходе от феодализма к капитализму, происшедшему благодаря буржуазной революции.
Центральным в марксистской теории социальной революции является вопрос о борьбе основных антагонистических классов. Непосредственным выражением упомянутого выше противоречия в экономическом базисе выступает классовый конфликт, который может принимать разнообразные формы - вплоть до самых взрывных. Вообще говоря, в соответствии с марксистской теорией, вся человеческая история - это не что иное, как история непрерывной классовой борьбы.
Из двух основных антагонистических классов один всегда является передовым, выражающим насущные интересы и потребности социального прогресса, другой - реакционным, тормозящим (исходя из собственных интересов) прогресс и упорно не желающим уходить с исторической авансцены. В чем состоит задача передового (для данной общественно-экономической формации) класса? Прежде всего, в перехвате исторической инициативы у своего антагониста и в сломе его гегемонии. Сделать это непросто, ибо за плечами господствующего класса - не только экономическая и военная мощь, но также вековой опыт политического правления, а главное - в его распоряжении находятся информация, знания, культура. Значит, для выполнения своей исторической миссии передовой класс должен решить, как минимум, две задачи. Во-первых, ему необходимо получить соответствующие знания, образование. Здесь в качестве учителей и наставников обычно выступают наиболее дальновидные и мудрые представители старого класса, которые, переходя в стан сторонников передового класса, таким образом, играют роль своего рода Прометеев, похищающих у владык Олимпа божественный огонь и несущих его людям. Во-вторых, нужно быть готовым к активному применению насилия, ибо старое без боя не сдаст своих позиций.
В конце прошлого века в рамках самого марксизма возникло влиятельное течение, основоположником которого был ученик и соратник К. Маркса Э. Бернштейн. Он поставил себе целью применить основные положения марксовой теории к анализу тех тенденций, которые сложились в развитии западноевропейского капиталистического общества на границе двух веков. Выводы, к которым он пришел, состояли, прежде всего, в том, чтобы, сохранив верность основам марксовых теоретических постулатов, в то же время "ревизовать", т.е. пересмотреть некоторые радикальные политические выводы из них, касающиеся ближайших и перспективных тактических действий социал-демократов. Такой подход вызвало бурю негодования среди "правоверных" марксистов. Тогдашний лидер германской социал-демократии К. Каутский опубликовал работу под названием "Анти-Бернштейн" (видимо, перекликавшимся со знаменитым "Анти-Дюрингом" Энгельса), в которой, по сути, отлучил Бернштейна от марксизма. Между тем анализ исторических событий с высоты столетия, прошедшего с тех пор, показывает, скорее, правоту "ревизиониста" Бернштейна, нежели "ортодоксального марксиста" Каутского.
Не будем касаться всех моментов этой дискуссии. Отметим лишь те из них, которые имеют непосредственное отношение к теме нашего разговора. Бернштейн усомнился в неизбежности революционного взрыва, который, по Марксу, должен в ближайшее время смести капиталистический строй и установить диктатуру пролетариата. Напротив, считал он, статистические данные развития капитализма в Западной Европе свидетельствуют о противоположных тенденциях и показывают, что переход к социализму будет относительно мирным и займет сравнительно долгий исторический период.
Ранняя капиталистическая индустриализация действительно характеризуется довольно жестким социальным конфликтом и в промышленности, и обществе в целом, который временами угрожал кульминировать в революцию. По мере того, как капитализм созревал, конфликты шли на убыль и становились менее угрожающими. Основным социологическим объяснением является институционализация конфликта.
Предполагается, что одной из причин, по которым конфликт приобретал жесткий характер на заре капитализма, было разрушение доиндустриальных социальных связей и нормативного регулирования. С завершением перехода к зрелой индустриальной эпохе развиваются новые регуляторные и интегративные институты. Институционализация проистекает из отделения и автономии политического конфликта от социального, так что один уже не накладывается на другой. Рост гражданских прав означает, что интересы, которые доминируют в промышленности, больше не управляют политикой. Гражданство также интегрирует рабочих в обществе. К категории институционализации относится еще один процесс: развитие специализированных институтов для урегулирования конфликтов в промышленности, если уж он отделен от политического. Государство в качестве своеобразного арбитра вырабатывает нормы и правила, по которым должны разрешаться противоречия между работодателями и наемными работниками. Тред-юнионы и коллективные сделки между работодателями и тред-юнионами - это составные части институтов, в рамках которых ведутся переговоры и сглаживаются противоречия между капиталистами и рабочими.
Необходимо подчеркнуть, что свои выводы Бернштейн относил исключительно к развитым индустриальным странам Запада. Это логично вытекало из марксовой концепции, ибо именно в этих странах капитализм как общественно-экономическая формация созрел в более полной мере и создал весомые предпосылки для перехода к более прогрессивному способу производства. В соответствии с логикой самого Маркса, социалистическая революция должна была состояться, прежде всего, в самых развитых странах, ибо "ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые, более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия в недрах самого старого общества". Таким образом, строго следуя концепции Маркса, социалистические революции должны были первоначально совершиться в развитых индустриальных обществах Запада - там, где для них в максимальной степени созрели объективные предпосылки. (К слову сказать, и сам Каутский позднее несколько пересмотрел собственные взгляды на теорию и практику марксизма, за что и получил от Ленина обвинение в ренегатстве).
В самом деле, что должен передать капитализм социализму в качестве, так сказать, базовых элементов дальнейшего развития? В первую очередь, конечно, материально-технический фундамент, огромное вещное богатство. И речь здесь идет не только о высокоразвитой индустрии, высокопроизводительном сельском хозяйстве и накопленных в них передовых технологиях. Немаловажным условием продвижения общества к социализму должен стать также достаточно высокий уровень благосостояния каждого из его членов в отдельности. Дело в том, что материальная бедность значительной части членов общества будет постоянно порождать стремление к грубому уравнительному коммунизму, который, по словам раннего Маркса, "является лишь обобщением и завершением отношений частной собственности; при этом утверждается всеобщая и конституирующаяся как власть зависть... Грубый коммунизм... есть только форма проявления гнусности частной собственности, желающей утвердить себя в качестве положительной общности".
Во-вторых, именно от капитализма новый строй должен унаследовать высокоразвитую демократию. Демократия в буржуазном обществе утверждается не по высочайшему повелению, а вполне органично вплетается в ткань всей общественной жизни, образуя естественные объективные условия существования, максимально благоприятную среду для функционирования капиталистических производственных отношений, составляя тем самым неотъемлемый элемент капиталистической цивилизации. Можно говорить еще об одном "базовом элементе" социализма, формируемом капиталистическими производственными отношениями. Эти отношения формируют пролетариат не только как класс, как мощную политическую силу, но и как совершенно новый тип работника - грамотного, квалифицированного, добросовестного, который просто не способен работать плохо, неряшливо, спустя рукава. Такого работника воспитывает и жесткая система отбора, когда предпочтение всегда отдается более умелому и старательному, и жестокая конкуренция безработицы, и усиление действия закона перемены труда, и высочайшая техническая культура производства, и многие другие факторы.
Создание всех этих условий перехода от капитализма к социализму (приведенных здесь, разумеется, не полностью) - то есть революционных перемен при переходе от капиталистической общественно-экономической формации к социалистической - не может быть делом кратковременного, пусть даже героического периода, оно должно занять целую историческую эпоху. Ту же материальную базу социализма народ данной страны должен сотворить своими руками. Если она будет получена "в подарок", вряд ли это сможет существенно быстро изменить состояние общественного сознания больших масс людей. Не говоря уже о том, что вряд ли такой дар сможет поднять "среднюю умелость нации" до требуемого современного уровня. Завоевание правовых и политических свобод, борьба за них должны стать неотъемлемой частью собственной истории: привычку к демократии тоже не обретешь, наблюдая по экрану телевизора демократическую жизнь других народов...
Таким образом, требования марксистской логики предусматривали, что социалистическая революция должна произойти, прежде всего, в наиболее индустриально развитых странах Западной Европы и Америки, поскольку они в наибольшей степени "созрели" для этого. Между тем В.И. Ленин, как известно, выдвинул собственную гипотезу о том, что социалистическая революция в первую очередь должна произойти в наиболее слабом звене общей капиталистической цепи и послужить своего рода "запальным фитилем" для мировой социалистической революции. И он достаточно энергично действовал в направлении претворения этой гипотезы в жизнь...
Впрочем, и после Ленина многие социологи обращали пристальное внимание на то, что главные революции ХХ века свершались отнюдь не в "центре", а на "периферии" мирового развития, в наиболее отсталых регионах Азии и Латинской Америки, в то время как в "центре" классовые конфликты хотя и не прекращались, но все более и более кристаллизовались в те формы, которые сегодня получили в социологии наименование институционализации конфликта.
Ленинский тезис и сегодня не потерял окончательно своего влияния на социологов марксистской школы. Так, еще в 1966 году французский социолог Л. Альтюссер настойчиво повторял мысль о том, что революция, скорее всего, вероятна в самом слабом звене капиталистического общества, ибо там наиболее отчетливо проступают социальные противоречия. Однако основную проблему для современных марксистских теорий революции представляет жизнеспособность мирового капитализма (несмотря на очевидное наличие и политических конфликтов, и промышленных забастовок, и экономических спадов). Отсутствие революционных выступлений рабочего класса они объясняют, как правило, уравновешивающей ролью возрастания благосостояния рабочего класса, его гражданских прав, а также мощным воздействием идеологического аппарата капиталистического государства.
Позиции марксистской социологии революции еще более существенно поколебались в связи с известными событиями в нашей стране и в странах Восточной Европы, приведшими, по сути, к краху практики строительства "реального социализма". Однако говорить о полном ее исчезновении с научного горизонта было бы все же преждевременно: очень уж крепко сколочена логическая схема концепции К. Маркса.
5.2.3.Немарксистские концепции социальной революции
Социологи, не связанные с марксистской традицией, также проявляли немалый интерес к проблемам социальной революции. При огромном разнообразии теоретических подходов можно было бы выделить несколько этапов периодического "волнообразного" нарастания такого интереса.
Первый этап относился к концу прошлого - началу нынешнего веков, когда появляется ряд работ таких социологов, как Б. Адамс, Г. Лебон, Ч. Эллвуд и др., которые интересовались, прежде всего, исследованием проблем социальной нестабильности и социального конфликта и именно через эту призму рассматривали все, что было связано с революцией.
Второй - и очень сильный - всплеск интереса социологов к социальной революции был связан с событиями 1917 года в России - Февральской буржуазно-демократической революцией и особенно - Октябрьским переворотом и его последствиями, как для России, так и для Европы в целом. В этот период появляется даже особое течение, именуемое "социологией революции". Оно тесно связано с именем П. Сорокина, который в 1925 году опубликовал книгу под аналогичным названием. В этой работе он весьма аргументированно утверждал, что Первая мировая война и Октябрьская революция, неразрывно связанные друг с другом, явились результатом огромных переворотов во всей социокультурной системе западного общества. При этом он весьма мрачно прогнозировал, что последствия этих исторических событий сулят человечеству еще более серьезные потрясения в не столь отдаленном будущем.
Важным рубежом в развитии социологических концепций революции стали 60-е годы. Этот период вообще характеризуется серьезной нестабильностью во всех сферах социальной жизни, причем не только на слаборазвитой "периферии", но и в сравнительно благополучном, сытом индустриальном "центре". В эти годы в целом ряде западных стран произошли крупные социальные конфликты, показавшиеся многим началом новой крупной революционной волны. Озабоченные этим правительства некоторых стран, прежде всего США, выделили достаточно крупные субсидии на развертывание исследовательских программ, посвященных изучению причин возникновения революционных ситуаций, социальных сил, втянутых в них, а также прогнозированию возможных последствий такого рода событий. Эти исследования теоретиков "третьего поколения" социологии революции были характерны стремлением к изучению революционных процессов не в глобальном масштабе, а скорее - в конкретных регионах и странах.
Попытаемся кратко описать суть некоторых социологических концепций социальной революции немарксистского толка и предоставим читателю самому судить о том, насколько адекватно они описывают происходящие в обществе процессы.
Теория циркуляции элиты. Одним из основоположников этой теории был итальянский экономист и социолог Вильфред Парето. Он считал, что любое общество делится на элиту (т.е. небольшую группу людей, обладающих наивысшим индексом деятельности в той области, которой они себя посвятили - прежде всего, в управлении) и неэлиту, т.е. всех остальных. В свою очередь, элита включает в себя два основных социальных типа: "львов" - тех, кто обладает способностью к насилию и не останавливается перед его применением, и "лис" - тех, кто способен манипулировать массами с помощью хитрости, демагогии и лицемерия. Процесс периодической смены их у власти образует своеобразную циркуляцию. Эта циркуляция носит естественный характер, потому что "львы" в большей степени приспособлены к поддержанию статус-кво при постоянных условиях, в то время как "лисы" адаптируемы, инновативны и легче заменяемы. Когда тот или иной тип задерживается у власти слишком долго, он начинает деградировать, если не уступит другому типу, или же не будет рекрутировать в свои ряды тех представителей низших слоев (неэлиты), которые обладают необходимыми способностями (тоже своеобразная "циркуляция", но уже персонального состава данного типа элиты). Эта деградация и создает революционную ситуацию, весь смысл которой, по сути, сводится к обновлению либо типа, либо персонального состава элиты. Другими словами, революция происходит тогда, когда не обеспечивается своевременная циркуляция элиты. Следовательно, одна из основных социальных функций революции заключается в прочищении каналов социальной мобильности. Если не происходит своевременной циркуляции элиты - мирным ли путем, с помощью ли насилия, - общество может просто погибнуть или, по меньшей мере утратить, национальную независимость.
Теории модернизации. Само понятие "модернизация" - это, по выражению А. Ковалева, "нечеткий собирательный термин, который за рубежом относят к разнородным социальным и историческим процессам, как исторически сопровождающими индустриализацию в странах развитого капитализма, так и в сопутствующих ей ныне странах " третьего мира" после крушения колониальной системы". Отсюда некоторые производные термины, используемые в социологических текстах: "пре-модернистский", т.е. относящийся к тому, что имеет место в доиндустриальный период развития, в традиционном обществе; "постмодернистский" - характерный для обществ, переросших рамки индустриализации, в ступивших в постиндустриальный период развития.
Следует отметить, что теория модернизации в американской социологии была господствующей аналитической парадигмой для объяснения глобальных процессов, посредством которых традиционные общества достигали современного состояния. (1) Политическая модернизация включает в себя развитие ряда ключевых институтов - политических партий, парламентов, права участия в выборах и тайного голосования, которые поддерживали участие в выработке решений. (2) Культурная модернизация, как правило, порождала секуляризацию и усиление приверженности националистским идеологиям. (3) Экономическую модернизацию при рассмотрении ее отдельно от индустриализации (что возможно только в чистой абстракции), связывают с глубокими социальными изменениями - возрастающим разделением труда, использованием технических приемов менеджмента, усовершенствованием технологии и ростом коммерческих средств обслуживания. (4) Социальная модернизация включает растущую грамотность, урбанизацию и упадок традиционной авторитарности. Эти изменения рассматриваются с точки зрения возрастания социальной и структурной дифференциации
В рамках этих теорий акцент делается на концепции, рассматривающей революцию как кризис, возникающий в процессе политической и культурной модернизации общества. Речь идет о том, что наиболее благоприятная почва для революции создается в тех обществах, которые вступили на путь модернизации, но осуществляют ее неравномерно в различных сферах своей жизнедеятельности. В результате появляется разрыв между растущим уровнем политического образования и информированности достаточно широких слоев общества с одной стороны и отстающими от них уровнями экономических преобразований, а также развития политических институтов и их демократизации - с другой. Это и формирует условия для революционного взрыва.
Существуют также концепции, носящие в значительной степени социально-психологический, нежели чисто социологический оттенок. Среди них, на наш взгляд, особого внимания заслуживает так называемая теория относительных деприваций (сам термин "депривация", обозначающий состояние, возникающее вследствие ощущения лишений, обделенности чем-то важным, прежде активнее использовали психологи, нежели социологи). Эта теория была сформулирована американским социологом Тедом Гарром в его книге "Почему люди бунтуют" (Why Men Rebel) на основе обширного анализа исторических данных, а также многолетних (с 1957 по 1963 гг.) эмпирических исследований в более чем 100 странах мира. На основе опросов населения этих стран о том, как они оценивают свое прошлое, настоящее и будущее и соотносят его со своим идеалом хорошей жизни, Гарр выработал "меру относительных лишений". Когда эту меру сопоставили с масштабами гражданской напряженности в тех же странах в период между 1961 и 1965 гг., была обнаружена довольно сильная связь, подтверждающая гипотезу автора о том, что чем выше уровень относительных деприваций, тем шире масштабы внутреннего насилия в данном обществе и тем оно интенсивнее используется.
Суть меры относительных лишений состоит в разрыве между уровнем запросов (УЗ) людей и возможностями достижения (ВД) того, что они желают. Здесь могут сложиться самые разнообразные ситуации, но суть их сводится к нескольким позициям: (1) падение ВД при постоянстве УЗ; (2) возрастание УЗ при постоянстве ВД; (3) падение ВД при одновременном возрастании УЗ. Этот разрыв между УЗ и ВД вызывает в обществе состояние массовой фрустрации и создает чрезвычайно благоприятную почву для политического взрыва, ведущего к беспорядкам и насилию.
Таковы основные подходы социологов к объяснению факторов и механизмов социальной революции. Однако существуют и концепции социальных революций несколько иного типа, о которых мы попытаемся поговорить в следующей главе.
5.3. Современная социологическая наука о категориях и типах обществ
В конце первой главы мы уже говорили о том, что в современной социологии по вопросу о последовательности развития человеческого общества господствует не столько марксова концепция о последовательной смене общественно-экономических формаций, сколько "триадичная" схема, согласно которой этот процесс рассматривается как последовательное движение отдельных обществ и человечества в целом от одного типа цивилизации к другой - аграрной, индустриальной и постиндустриальной. По мнению многих социологов, в том числе отечественных, историческая практика подтвердила ее большее соответствие истине. В. Лукин утверждает, в частности, что причиной этого послужил более логичный выбор исходных позиций: если в догматизированной марксистской схеме за основу брались, скорее, вторичные моменты - формы собственности, классовые отношения, то в цивилизационной схеме во главу угла поставлена наиболее фундаментальная структура общественно-исторической деятельности - технология.
Отметим, кстати, что и в марксовой схеме ядром базиса выступают отнюдь не производственные отношения, а именно производительные силы, т.е. совокупность личностно-квалификационных, технических и технологических факторов данного способа производства. Одним из исходных положений формационного подхода является тезис о том, что производительные силы представляют собой наиболее подвижный, динамичный элемент базиса (именно поэтому они в какой-то исторический период и приходят в противоречие с более громоздкими и инертными производственными отношениями, "перерастая" их рамки). Хотя, увы, "ни сам Маркс, ни последующие марксисты не разработали достаточно универсальным образом технологический аспект общественного производства, несмотря на постоянные утверждения о первостепенной важности этого аспекта".
В этом разделе мы попытаемся рассмотреть вопрос о том, как указанная "триадичная" схема классифицирует типы обществ и каким образом технологический фактор может оказывать влияние на другие стороны социальной жизни.
5.3.1.Глобальные революции как ускорители действия социально-экономических законов
С 60-х годов нынешнего века, начиная с работы У. Ростоу "Теория стадий экономического роста", периодизация исторического развития осуществляется в качестве идеально-типологического выделения различных обществ в зависимости от уровня экономического роста и социокультурных условий различных стран и регионов. В основе этой типологии лежит дихотомия традиционного и современного обществ. Сегодня второй из выделенных типов все чаще подразделяется на индустриальное и постиндустриальное общества. Однако если быть до конца последовательным, традиционное общество, охватывающее огромный исторический, включающий в себя, в соответствии с формационным подходом, рабовладельческий и феодальный этапы, вряд ли может рассматриваться как "стартовое". В самом деле, насколько правомерно было бы отнести к традиционным обществам, к примеру, племена африканских бушменов, австралийских аборигенов или обитателей других труднодоступных районов, где сохраняются во многом нетронутыми первобытнообщинные отношения? Поэтому нам представляется целесообразным поставить в начало этой цепочки "примитивное общество". Правда, это понятие, пришедшее из эволюционной антропологии, воспринимается и используется в социологии весьма неоднозначно. Тем не менее, мы приняли его в качестве исходного в своей аналитической схеме и ниже (см. табл.5.1) попытаемся обосновать и аргументировать этот выбор, показав более или менее четкие критерии, отделяющие примитивные общества от традиционных.
Переход от одного типа общества к другому совершается в результате глобальной революции определенного типа. Поэтому общую схему прогрессивного (восходящего) развития человеческих обществ можно было бы изобразить так, как мы это сделали на рис.5.3.
|
Постиндустриальное общество |
|
Информационная революция |
|
Индустриальное общество |
|
Индустриальная революция |
|
Традиционное общество |
|
Аграрная революция |
|
Примитивное общество |
Рис.5.3. Схема прогрессивного развития человеческих обществ
Как мы уже говорили, под "революцией" в обществоведении понимают, как правило, резкое, протекающее в течение сравнительно краткого исторического периода, изменение всех или большинства социальных условий (в марксистской традиции - прежде всего производственных и политических). Однако в истории человечества имели место и революции другого рода. Они, может быть, были и не столь резкими, т.е. происходили не в течение короткого - во всяком случае, сравнимого с жизнью одного поколения - отрезка времени, а могли занимать жизнь нескольких поколений, что в историческом смысле тоже не так уж и много. Однако влияние, которое они оказали на судьбы человечества, было, пожалуй, гораздо более весомым и мощным, нежели воздействие любой социальной революции. Мы ведем речь о коренных переворотах в характере производительных сил, которые можно было бы назвать глобальными революциями. "Глобальными" мы называем их потому, что, во-первых, их развитие не знает национальных границ, протекает в различных обществах, локализованных в разных концах планеты, примерно по одинаковым законам и с одинаковыми последствиями, и, во-вторых, эти следствия сказываются не только на жизни самого человечества, но и его природного окружения. Более общепринятое наименование этих революций - технологические, что указывает на их тесную связь с производительными силами.
Трудно сейчас сколько-нибудь точно назвать хронологическую дату (или хотя бы временной период) начала аграрной революции. Пользуясь периодизацией Г. Моргана и следовавшего за ним Ф. Энгельса, можно было бы указать на среднюю ступень варварства, которая "...на востоке начинается с приручения домашних животных, на западе - с возделывания съедобных растений". Благодаря этим поистине историческим сдвигам в технологии человек становится единственным на планете живым существом, которое начинает в какой-то степени выходить из рабского подчинения окружающей природной среде и перестает зависеть от превратностей и случайностей собирательства, охоты и рыбной ловли. Самое главное: "...увеличение производства во всех отраслях - скотоводстве, земледелии, домашнем ремесле - сделало рабочую силу человека способной производить большее количество продуктов, чем это было необходимо для поддержания ее". Австралийский археолог В. Чайлд, который и назвал эту революцию "аграрной" (хотя есть и другой термин для ее обозначения - "неолитическая", указывающий на начало ее в эпоху неолита), считал, что именно благодаря ей совершился переход от варварства к первым рабовладельческим цивилизациям, возникло классовое деление общества и появилось государство. Мы не будем слишком подробно рассматривать последствия этого события для всех сфер социальной жизни, однако бесспорно, что они были поистине колоссальными.
Мы уже неоднократно указывали выше на то, что аграрная революция высвобождает руки и время определенной части общества для занятий управленческой, религиозной, эстетической - чисто интеллектуальной деятельностью. Однако дело не только в этом. Можно предполагать, что само появление подлинного человеческого интеллекта совпадает именно с периодом аграрной революции и по другим причинам. Предшествующий период развития общества подготовил здравый смысл человека к тому, чтобы наблюдать, сопоставлять и делать выводы: какие выгоды может принести введение не просто нового технического приема, а, в сущности, изменение всего уклада жизни.
Мы не можем знать, когда именно, но, вероятно, достаточно рано - вначале в животноводстве, а затем в растениеводстве - начинается селекционная работа. Во всяком случае, деятельность библейского Иакова по скрещиванию белых овец с черными (ему было обещано его тестем Лаваном вознаграждение и приданое в виде стада овец только с пестрым окрасом) относится уже к весьма высокому уровню такого рода познаний в животноводстве и в чем-то уже предвосхищает современную генную инженерию. Во всяком случае, здесь налицо целый ряд параметров научного знания (хотя и на элементарном уровне): и эмпиричность, и эмпирическая проверяемость, и обобщаемость, и другие.
И вот еще какой интересный момент. Все примитивные племена и народы, находящиеся на этапе дикости, в смысле устройства социальной жизни более схожи, нежели отличны друг от друга по условиям своей жизнедеятельности, независимо от того, в какой части света, в какой затерянной местности они пребывают (если отбросить этнографические особенности). У них практически одинаковые социальные институты, нравы и обычаи. Они пользуются одними и теми же технологиями и инструментами для добывания пищи. У них очень схожи и представления о мире вокруг себя, и религиозные ритуалы. Вот уж воистину - "все счастливые семьи похожи друг на друга"...
Различия начинаются в период зарождения аграрной революции, на переходе от низшей ступени варварства к средней, когда впервые явственно проявляются интеллектуальные возможности человека. И здесь гораздо более отчетливо, чем в предшествующие тысячелетия, начинают проступать и различия в природных условиях среды обитания.
"Старый свет, - отмечает Ф. Энгельс, - обладал почти всеми поддающимися приручению животными и всеми пригодными для разведения видами злаков, кроме одного; западный же материк, Америка, из всех поддающихся приручению млекопитающих - только ламой, да и то лишь в одной части юга, а из всех культурных злаков только одним, зато наилучшим - маисом. Вследствие этого различия в природных условиях население каждого полушария развивается с этих пор своим особым путем, и межевые знаки на границах отдельных ступеней развития становятся разными для каждого из обоих полушарий".
Преимущественные занятия того или иного племени или народа каким-то конкретным видом сельскохозяйственного труда создают новый вид разделения труда и накладывают глубокий отпечаток на характер направления развития всей культуры в целом. Скотоводческие племена ведут преимущественно кочевой образ жизни, а земледельческие - все более оседлый. Это создает потенциальные возможности для возникновения у земледельческих народов вначале небольших поселений, а затем и городов как центров культурного и интеллектуального развития.
Укрепление и развитие социального прогресса, достигнутого с помощью аграрной революции, вероятно, заняло у человечества путь длиною в несколько тысячелетий. Отдельные открытия, усовершенствования и изобретения (связанные с техникой и технологией как аграрного, так и промышленного производства), которые совершались на этом пути, разные по значимости и влиянию на жизнь общества, иногда были поистине гениальными, однако в целом это влияние и вызванные им социальные изменения (если они вообще происходили) вряд ли можно отнести по их характеру к революционным. И все же эти изменения, постепенно накапливаясь, наряду с социальными изменениями в других сферах жизнедеятельности, приводят, в конечном счете, к следующей глобальной революции.
Если история не сохранила для нас сведений о том, когда и где началась аграрная революция, то время и место начала следующей глобальной революции - промышленной (или индустриальной) можно назвать с гораздо более высокой степенью точности - конец XVIII века, Англия. Ф. Энгельс называет даже год, в который появились два изобретения, ставшие своего рода капсюлем, воспламенителем этой революции - 1764 от Рождества Христова.
" Первым изобретением, вызвавшим решительное изменение в положении рабочего класса, была дженни, построенная ткачом Джемсом Харгривсом из Стандхилла близ Блэкберна в Северном Ланкашире (1764). Эта машина была грубым прототипом мюль-машины и приводилась в движение рукой, но вместо одного веретена, как в обычной ручной прялке, она имела шестнадцать-восемнадцать веретен, приводимых в движение одним работником" .
В том же 1764 г. Джемс Уатт изобрел паровую машину, а в 1785 приспособил ее для приведения в движение прядильных машин. "Благодаря этим изобретениям, которые в дальнейшем все совершенствовались, машинный труд одержал победу над ручным трудом". Эта победа одновременно обозначила старт стремительного и гигантского взлета социального интеллекта в человеческой истории.
Здесь хотелось бы сделать небольшое отступление, чтобы более рельефно показать одну из главных особенностей индустриальной революции, сыгравшей решающую роль в всем дальнейшем развитии человечества. Если спросить любого представителя моего поколения, кто был изобретателем паровой машины, восемь из десяти непременно назовут Ивана Ползунова: так писали все отечественные учебники истории. В самом деле, проект паро-атмосферной машины был заявлен И.И. Ползуновым в 1763 году - на год раньше Уатта. Но здесь судьба сыграла с ним злую шутку: он жил в стране, которой было еще сравнительно далеко до наступления индустриальной революции, и его паровой двигатель так и остался, выражаясь современным языком, лабораторной, экспериментальной моделью. (Впрочем, по мнению некоторых историков, подлинным изобретателем этой конструкции следовало бы считать жившего за две тысячи лет перед тем Гиерона Александрийского, среди рукописей которого были обнаружены чертежи паровой машины.) Между тем паровая машина Уатта уже через двадцать лет нашла себе промышленное применение, а сам Уатт вместе со своим компаньоном М. Болтоном стал преуспевающим фабрикантом, занявшись серийным выпуском паровых двигателей, и, помимо всего прочего, вошел в историю не только как талантливый изобретатель (чье имя запечатлено сегодня на каждой электрической лампочке в виде указания на ее мощность в "ваттах"), но и как один из основателей школы "раннего научного менеджмента". Точно так же весь мир знает в качестве изобретателя самолета не В. Можайского, как писали отечественные учебники истории, а братьев Райт. Изобретателем же радио в глазах всего мира (кроме России) является не Попов, а Маркони.
Довольно показателен и пример электрической лампочки накаливания, патент на которую был получен в 1876 г. российским электротехником П. Яблочковым. Мало кто знает, что эта лампочка имела ресурс работы менее часа. За доработку ее взялся Т. Эдисон, в результате чего из его лаборатории вышел промышленный образец с ресурсом не менее 6-7 часов и главное - сравнительно недорогой и технологичный в массовом производстве; стоит ли удивляться, что, по мнению любого более-менее образованного западного обывателя, изобретателем электрической лампочки является Эдисон. Это лишний раз показывает одну из наиболее характерных черт индустриальной революции: она впервые в истории тесно связала промышленное внедрение технических инноваций с экономической эффективностью и тем самым открыла глаза множеству предприимчивых людей на огромное значение чисто интеллектуальной (а значит, в практическом смысле бесполезной, как казалось прежде) продукции.
На этих примерах вырисовывается важная социальная закономерность: любой интеллектуальный продукт - будь то техническое изобретение, научная концепция, литературное произведение, идеологическая концепция или политическая доктрина - является произведением своей эпохи. Он, как правило, появляется на свет и получает признание почти всегда вовремя: именно к тому времени, когда созреет спрос на него - появятся (и в достаточно большом числе) потребители, т.е. люди, способные оценить его и использовать в своей жизни и практической деятельности. В случае "преждевременных родов" судьбой его может оказаться забвение (особенно в тех случаях, когда он не запечатлен на материальных носителях).
Последовавшие за этим технические, технологические, даже политические и особенно экономические события нарастали поистине лавинообразно, и даже самое краткое, беглое описание их занимает у Энгельса (Введение к "Положению рабочего класса в Англии") полтора десятка страниц. Мы остановимся на различных характерных особенностях этого процесса в следующем параграфе, здесь же отметим лишь, что к числу важнейших из них относилось появление фабричной системы, а также резкое возрастание внимания предпринимателей к достижениям научно-технической мысли и достаточно энергичное внедрение ее новейшей продукции в производственную практику. Это повлекло за собой довольно быстрое и значительное расширение круга людей, профессионально занимающихся изыскательскими, конструкторскими и технологическими работами. Возрастает и внимание к развитию фундаментальной науки, на которую и государство, и частное предпринимательство выделяют все больше средств.
Что же касается социальных последствий промышленной революции, то большинство из них простирается вплоть до нашего времени и заслуживает, без сомнения, более пристального рассмотрения. Если говорить о непосредственно производительной сфере, то здесь внедрение достижений человеческого интеллекта в машинное производство носит весьма противоречивый характер. С одной стороны, машинный труд быстро одерживает окончательную победу над ручным, что в огромной степени снижает стоимость всех производимых продуктов. Потребитель от этого выигрывает в невиданных прежде масштабах. Именно благодаря этой победе промышленная революция дала мощный толчок невиданному за всю предшествовавшую историю развитию производительных сил. Она и впрямь походила на взрыв. За каких-то полтора века появились - и притом в огромных количествах - машины, оборудование, станки невиданной и неслыханной ранее мощности и производительности: заработал в полную силу закон экономии времени. Революционный переворот в промышленности характеризовался повышением производительности труда во всех сферах общественного производства. Если на заре индустриальной революции, в 1770 г., производительность технических устройств превышала производительность ручного труда в 4 раза, то в 1840 г. - уже в 108 раз. И речь не только о том, что взмыла до невиданных прежде высот производительность живого труда. Складывается впечатление, что время вообще сжимается до немыслимых прежде пределов. Так, благодаря появлению в массовых масштабах скоростных средств передвижения, резко сократились казавшиеся прежде бескрайними просторы нашей планеты. И на путешествие вокруг света, занявшее у Магеллана почти три года, герой Жюля Верна Филеас Фогг затрачивает уже всего восемьдесят дней - и это уже была не фантастическая, а вполне реалистическая проза конца XIX века.
В контексте рассматриваемой нами проблемы развития социального и индивидуального интеллекта особое значение имело резкое возрастание скорости распространения информации и усиление ее циркуляции. Если прежде простое письмо могло годами путешествовать от отправителя к адресату, то теперь эта скорость сравнялась вначале со скоростью средств передвижения вообще, а затем значительно превзошла их, благодаря появлению новых средств массовой коммуникации, таких как телеграф и радио, и сравнялась практически со скоростью света.
Строго говоря, любой закон должен устанавливать необходимую, устойчивую и повторяющуюся связь между теми или иными явлениями в природе и обществе. Таким образом, в формулировке любого закона всегда должны присутствовать, как минимум, указания: (1) на те явления, между которыми устанавливается связь, (2) на характер этой связи. Без такого указания, вероятно, нет и самой формулировки закона (чем, на наш взгляд, в значительной степени страдали в недавнее время формулировки "экономических законов социализма"). Закон экономии времени - или, как его чаще называют, закон возрастания производительности (производительной силы) труда - можно представить в терминах трудовой теории стоимости:
"...чем больше производительная сила труда, тем меньше рабочее время, необходимое для изготовления известного изделия, тем меньше кристаллизованная в нем масса труда, тем меньше его стоимость. Наоборот, чем меньше производительная сила труда, тем больше рабочее время, необходимое для изготовления изделия, тем больше его стоимость" (курсив наш. - В.А.).
Здесь, как и подобает настоящему закону, налицо указание на каузальную (причинную) связь. Для того, чтобы произошли коренные, революционные изменения в росте производительности труда, требуются не менее революционные изменения в средствах труда. Такого рода изменения, разумеется, не могут произойти без участия человеческого интеллекта, равно как и не могут не вызвать серьезных изменений в самом его качестве. Мы уже видели выше, что прялка с красивым женским именем Дженни, с изобретения которой, собственно, и начинается индустриальная революция, позволяла одному рабочему даже при использовании собственной мускульной силы (ножного привода) производить в течение того же самого рабочего времени в 16-18 раз больше продукции. Соединение же ее с паровой машиной раздвигало эти границы еще шире. Паровая машина стала, по сути, первым неодушевленным источником энергии, получившим подлинно промышленное использование, если не считать энергию падающей воды и ветра, которые применялись и прежде, но все же в гораздо более ограниченном масштабе. С этого времени и начинается резкое повышение спроса со стороны капитала на интеллектуальную продукцию, она приобретает свою собственную стоимость, удельный вес которой в общем объеме капитала неуклонно возрастает.
Конечно, воздействие накопления самых разнообразных научных знаний на развитие экономики носит не однозначный и не прямолинейный характер, особенно на этапе первоначального накопления капитала (или, как называет его У. Ростоу, этапе подготовки условий экономического роста). Переворот в технических и общественных условиях труда влечет за собой неизбежное снижение стоимости рабочей силы, поскольку "таким образом сократилась часть рабочего дня, необходимая для воспроизводства этой стоимости". Более того, внедрение в непосредственный производительный процесс новейших достижений науки и техники на этом этапе приводит не столько к усилению общего умственного развития, сколько в определенной степени к отупению "среднестатистического" рабочего, поскольку в крупной промышленности происходит "отделение интеллектуальных сил процесса производства от физического труда и превращение их во власть капитала (курсив наш. - В.А.)". Как подчеркивает Энгельс,
"Пусть фабричные рабочие не забывают, что их труд представляет собой очень низкую категорию квалифицированного труда; что никакой другой труд не осваивается легче и, принимая во внимание его качество, не оплачивается лучше; что никакого другого труда нельзя получить посредством столь краткого обучения, в столь короткое время и в таком изобилии. Машины хозяина фактически играют гораздо более важную роль в производстве, чем труд и искусство рабочего, которым можно обучить в 6 месяцев и которым может обучиться всякий деревенский батрак".
Правда, подобная ситуация продолжается не очень долго (во всяком случае в преобладающих масштабах), поскольку по мере развития индустриальных обществ в них постепенно начинает все сильнее нарастать действие закона перемены труда, которое мы рассмотрим несколько ниже.
Причем закон экономии времени в эту эпоху начинает проявляться не только в лавинообразном росте объема производства самых разнообразных материальных продуктов. Выше мы упоминали о том, насколько сократилось время перемещений между различными географическими пунктами; как, благодаря значительному повышению скорости передвижений и сокращению стоимости этих передвижений на единицу расстояния и времени, стало достижимо для большинства членов общества огромное множество разнообразных точек географического пространства и как стремительно сократилось время передачи информации.
Возрастание скорости циркуляции информации, а с ней - и скорость возрастания социального интеллекта увеличивается гораздо быстрее скорости всех остальных процессов, составляющих суть развития и эволюции общества. Таким образом, можно утверждать, что наибольшее влияние закон экономии времени по мере развития индустриального, то есть современного, общества оказывает, по сути дела, даже не столько на возрастание объема производства, массы и номенклатуры материальных продуктов (потребления и производства), сколько на увеличение объема производства и скорости циркуляции интеллектуальной продукции. Именно это и составляет одну из важнейших предпосылок информационной революции и возникновения, в конечном счете, того, что именуют информационным обществом.
Промышленная революция "запустила на полные обороты" и действие ряда других социально-экономических законов (в предшествующие эпохи проявлявшееся весьма слабо). Так, приобрело массовый характер действие закона возвышения потребностей, который раньше функционировал весьма ограниченно - может быть, в пределах очень тонкого слоя состоятельной и культурной элиты. Он проявляет себя в эту эпоху уже в том, что множество предметов, вещей, товаров, орудий труда и наслаждения, которые ранее были доступны лишь богачам (не говоря уже о новых, неведомых прежде и самым богатым людям прошлого), благодаря значительному удешевлению и массовости производства, входят в повседневный обиход множества рядовых членов общества.
Закон возвышения потребностей ввел в научный оборот В.И.Ленин в конце прошлого века в своем реферате "По поводу так называемого вопроса о рынках", где он писал:
"...развитие капитализма неизбежно влечет за собой возрастание уровня потребностей всего населения и рабочего пролетариата. Это возрастание создается вообще учащением обменов продуктами, приводящим к более частым столкновениям между жителями города и деревни, различных географических местностей и т.п. ... Этот закон возвышения потребностей с полной силой сказался в истории Европы... Этот же закон проявляет свое действие и в России... Что это, несомненно, прогрессивное явление должно быть поставлено в кредит именно русскому капитализму и ничему иному, - это доказывается хотя бы уже тем общеизвестным фактом..., что крестьяне промышленных местностей живут гораздо " чище" крестьян, занимающихся одним земледелием и незатронутых почти капитализмом" .
Ленин не развивает далее эту мысль и не возвращается к ней в последующих своих работах. Поэтому есть, вероятно, необходимость немного задержаться на механизмах этого закона и причинах, вызывающих к жизни усиление его действия.
Собственно, на такую возможность указывали еще Маркс и Энгельс в первой главе своей "Немецкой идеологии": "...сама удовлетворенная первая потребность, действие удовлетворения и уже приобретенное орудие удовлетворения ведут к новым потребностям, и это порождение новых потребностей является первым историческим актом". Вероятно, действие закона возвышения потребностей проявлялось и в предшествующие эпохи, и в обществах традиционного типа. Убеждаясь в удобстве использования новых, не известных их предкам, орудий труда и предметов личного потребления, люди быстро привыкают к ним, и всякое их исчезновение из своей жизни или уменьшение уровня их потребления уже рассматривают как снижение самого уровня жизни. (Хотя еще сравнительно недавно не только их предки, но и сами они, не подозревая об их существовании, вполне обходились без таких предметов и при этом ощущали себя в достаточной степени удовлетворенными). Тем не менее, в целом на протяжении эпохи традиционных обществ общий уровень запросов подавляющей части населения остается весьма низким, слабо, почти незаметно изменяясь с течением времени. Многие поколения живут в кругу практически одинакового набора потребностей. Во всяком случае, есть основания считать, что этот круг потребностей, скажем, у "среднестатистического" русского крестьянина конца XVIII века вряд ли резко отличался от того комплекса потребностей, которым обладал его предок лет триста-четыреста назад. (Помимо всего прочего, это определялось еще и крайне низким развитием коммуникационных сетей).
Положение коренным образом изменяется с началом индустриализации. Мы упоминали выше, что основные признаки индустриального общества проявляются в истории системно. Не менее связанную и цельную систему представляет собою, вероятно, и рассматриваемая нами совокупность социально-экономических законов. Так, расширение масштабов действия закона возвышения потребностей вызывается к жизни интенсификацией закона экономии времени: значительно удешевляются вследствие массовости производства многие виды потребительской продукции, не говоря уже о появлении на рынке множества неизвестных ранее ее видов. Именно вследствие удешевления товаров первой необходимости удешевляется и стоимость рабочей силы. В то же время совокупность этих процессов ведет к ситуации, которую К. Маркс называет абсолютным обнищанием рабочего класса.
Относительное обнищание пролетариата понять гораздо проще: оно возникает вследствие того, что темпы прироста доходов рабочего класса отстают от темпов прироста доходов буржуазии. Поэтому хотя в индустриальном обществе вроде бы действительно имеет место рост доходов "среднестатистического" рабочего, темпы этого роста все больше отстают от темпов прибылей, получаемых в целом классом буржуазии. Но как понять сущность абсолютного обнищания? К. Маркс в большинстве случаев прямо связывает его со снижением уровня зарплаты рабочих в сравнении с их же прежним положением. Однако уже Э.Бернштейн, спустя всего полтора десятка лет после смерти Маркса, подчеркивал как устойчивую тенденцию повсеместный рост доходов рабочего класса в абсолютном выражении. В таком контексте понять суть абсолютного обнищания пролетариата можно лишь следующим образом: темпы роста его доходов отстают от темпов роста его потребностей - и в количественном, и в особенности в качественном отношениях.
На протяжении жизни одного поколения появляется все больше и больше невиданных и неслыханных прежде видов потребительской продукции, а главное - они очень быстро превращаются в подлинные предметы первой необходимости. Своеобразным символом этого могла бы стать деятельность Генри Форда, сформулировавшего в качестве миссии своего бизнеса создание автомобиля, доступного среднему американцу (вспомним знаменитую фразу Остапа Бендера: "Автомобиль - не роскошь, а средство передвижения"). Конечно, немалый вклад в создание такой ситуации вносит и реклама, но все же главная роль здесь принадлежит головокружительным темпам развития массового производства, то есть усилению действия того же закона экономии времени.
Итак, действие закона возвышения потребностей ведет к тому, что в индустриальном обществе стремительными темпами изменяются требования к качеству жизни практически во всех его слоях. И, вероятно, все большее место среди представлений об этом качестве занимает образование и повышение квалификации. На фоне повышающегося образовательного уровня друзей, сослуживцев, соседей и их детей "среднестатистический" обыватель уже начинает считать нормой получение более высокого уровня образования его детьми и повышение собственного образовательного и квалификационного уровня, повышение интереса к политике и к различным достижениям культуры. Таким образом, потребности интеллектуального развития и саморазвития все больше подпадают под воздействие общего закона возвышения потребностей.
Однако совершенно особое место среди всех этих законов по характеру влияния на развитие социального интеллекта занимает закон перемены труда, который можно было бы рассматривать как своеобразную версию "закона возвышения интеллектуальных потребностей". Он сту ит того, чтобы остановиться на нем подробнее. Маркс вводит понятие этого закона в первом томе "Капитала":
"...природа крупной промышленности обусловливает перемену труда, движение функций, всестороннюю подвижность рабочего... С другой стороны, в своей капиталистической форме она воспроизводит старое разделение труда с его окостеневшими специальностями. Мы видели, как это абсолютное противоречие уничтожает всякий покой, устойчивость и обеспеченность жизненного положения рабочего, постоянно угрожает вместе с средствами труда выбить у него из рук и жизненные средства и вместе с его частичной функцией сделать излишним и его самого... Это - отрицательная сторона. Но если перемена труда теперь прокладывает себе путь только как непреодолимый естественный закон и со слепой разрушительной силой естественного закона, который повсюду наталкивается на препятствия, то, с другой стороны, сама крупная промышленность своими катастрофами делает вопросом жизни и смерти признание перемены труда, а потому и возможно большей многосторонности рабочих, всеобщим законом общественного производства, к нормальному осуществлению которого должны быть приспособлены отношения (курсив наш. - В.А.)".
Сказанное здесь Марксом может быть, на наш взгляд, конкретизировано в виде следующих основных положений.
1) Интересы прогрессивного развития общественного производства требуют постоянного приведения характера рабочей силы (образовательного, квалификационного, психологического и т.п.) в соответствие с действующим и быстро изменяющимся организационно-технологическим уровнем производства.
2) Это, в свою очередь, обусловливает необходимость постоянной готовности участников производительного процесса к тому, чтобы привести в такое же соответствие свои знания, умения и навыки, как в количественном, так и в качественном (вплоть до смены специальности или даже профессии) отношении - то, что Маркс называет всесторонней подвижностью.
3) Закон этот объективен, то есть действует вне и независимо от воли людей, того, чего они хотят или не хотят, осознают или не осознают - со слепой и даже "разрушительной" силой естественного закона. Отменить, уничтожить или даже затормозить его действие не дано никому, его можно и должно лишь учитывать, приспосабливаться к нему. Его сила будет действительно разрушительной до тех пор, пока мы не сумеем раскрыть его механизмы и направить их действие в выгодное для субъекта производственных отношений русло.
4) Закон перемены труда вступает в полную силу на стадии появления крупной промышленности (именно "природа крупной промышленности обусловливает перемену труда") и по мере развития индустриальной, а затем и научно-технической революции заявляет о себе все более мощно. В наибольшей степени характер действия и проявление его зависят, главным образом, от уровня производительных сил, поскольку в нем отражаются именно характер и темпы их развития.
5) Действие этого закона, как никакого другого, стимулирует развитие интеллекта - и, прежде всего индивидуального. Оно "как вопрос жизни и смерти", по выражению Маркса, ставит такого рода задачу: "...частичного рабочего, простого носителя известной частичной общественной функции заменить всесторонне развитым индивидуумом, для которого различные общественные функции суть сменяющие друг друга способы жизнедеятельности (курсив наш. - В.А.)".
В толковании закона перемены труда в отечественном обществоведении (особенно в период хрущевской эйфории относительно того, что "нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме") было немало путаницы. К сфере его действия некоторые авторы готовы были отнести любую перемену труда. Например, труд конструктора в свободное время на садовом участке (или даже на колхозном поле - в рабочее) или "дополнение основной работы видами творческой деятельности на общественных началах". Что касается упомянутого всестороннего развития, то оно рассматривалось, главным образом, с позиций полного уничтожения разделения труда и создания обществом условий для того, чтобы каждый его член мог свободно (т.е. по своему желанию и усмотрению) чередовать виды деятельности и переходить от одного вида труда к другому: от индустриального к сельскохозяйственному, от художественного к научному, от исполнительского к управленческому и т.п.. Словом, как у Маяковского: "Сидят папаши, каждый хитр, землю попашет - попишет стихи". Мне в свое время приходилось выступать с критикой такого рода взглядов и подчеркивать, что и сам Маркс ратовал за уничтожение отнюдь не всякого разделения труда, а именно "старого разделения труда с его окостеневшими специальностями" (см. выше цитату из "Капитала"), и что заключенное в нем противоречие в значительной степени преодолевается в рамках современного уровня капиталистического способа производства.
Отметим, что сам процесс перемены труда, вообще говоря, осуществлялся и до индустриальной революции. Но есть ли основания утверждать, что он подчинялся действию закона перемены труда - во всяком случае, в том контексте, в каком он сформулирован у Маркса? Скажем, крестьянину (до вторжения капиталистических отношений в сельскохозяйственное производство) сплошь и рядом приходилось поневоле быть попеременно и агрономом, и животноводом, и плотником. Однако этот круг занятий был достаточно четко очерчен, и за пределы его не выходили из поколения в поколение. Другими словами, к перемене труда в смысле, определяемом законом, о котором мы ведем речь, следует относить далеко не всякую смену видов деятельности одним и тем же индивидом.
С таких позиций достаточно убедительной представляется, например, точка зрения Н. Лукиной: "Данный закон является выражением непосредственной связи техники и человека, действие его обусловлено развитием технического базиса крупного машинного производства. Поэтому всякую человеческую деятельность нельзя относить к проявлению этого закона, так как в такой трактовке теряется его объективная основа - революционный технический базис производства". Сегодня действие закона перемены труда, на наш взгляд, находит свое выражение, прежде всего, в исчезновении одних профессий и возникновении новых, объединении функций различных профессий в рамках одной - словом, в максимальном усилении подвижности в сфере разделения труда. Главная причина этого состоит в том, что в "современном обществе в течение жизни человека техника, с которой он имеет дело, сменяется на новую трижды, а то и четырежды".
В то же время вряд ли можно согласиться с той же Н. Лукиной, когда она утверждает, что некоторые авторы "...без достаточных оснований относят к формам проявления закона перемены труда изменение системы общеобразовательной и профессиональной подготовки". Как раз к этой-то системе закон перемены труда предъявляет самые жесткие и все возрастающие требования, а бедой этой системы и всего общества оказывается, что, будучи весьма консервативным и ригидным, институт образования не в состоянии своевременно, соответствующим образом и гибко откликаться на эти требования. Возможно, это и является одной из причин, побуждающих целый ряд авторов с тревогой говорить о нарастании кризиса образования в современном мире. Тем не менее, в целом усиление корреляции среднего уровня образования с уровнем экономического развития общества показывает, что чем выше уровень экономического развития страны, тем выше доля населения, получающего элементарное, среднее и более высокие уровни образования. Такого рода корреляции, конечно, еще ничего не говорят о характере каузальности, т.е. не показывают, какая из переменных выступает в качестве независимой (причины), а какая - в качестве зависимой (следствия). Кроме того, среди стран, находящихся на примерно одинаковом уровне экономического развития, имеются существенные различия в приеме в школы, и многие из этих различий оказываются объяснимыми с точки зрения политических требований для доступа к образованию. Тем не менее, если мы согласны с тем, что, с одной стороны, имеется связь между двумя типами переменных: (а) уровень экономического развития и (b) уровень действия закона перемены труда, и, с другой стороны, - между переменными: (а) уровень экономического развития и (c) характер образовательной системы, то должны будем признать и наличие определенной связи между переменными (b) и (с).
Таким образом, человеческое общество в результате промышленной революции переходит в качественно иное состояние, именуемое индустриальной цивилизацией. Скорость социальных изменений возрастает в колоссальной степени, учитывая, что объем их и качество резко возрастают, а время, в течение которого они протекают, сокращается до полутора-двух столетий. В то же время объективность требует обратиться и к негативным последствиям индустриальной революции. Нравится нам это или нет, но один из основных принципов диалектики гласит, что за все приходится платить. Наряду с бесспорными благами, которые принесла человечеству промышленная революция, она помогла появиться на свет (и тоже в колоссальных объемах) орудиям смерти, чья "производительность" тоже подпала под общее действие закона экономии времени. Да, в сущности, и сами блага оказались не так уж и бесспорны: стимулируя производство все больших и больших объемов продуктов и товаров, вырабатывая у потребителя привычку к благам и стремление к приобретению все большего их количества, эпоха промышленной революции подвела человечество к порогу катастроф планетарного масштаба. Если даже отвлечься от вполне реальной опасности самоуничтожения в термоядерном пожаре, то уже становится невозможным закрыть глаза на то, как ненасытный молох индустрии требует для своего пропитания все большего количества ресурсов - сырьевых и энергетических. И человек, вооруженный орудиями огромной мощи, предпринимает напряженные усилия, чтобы прокормить его, превращаясь в серьезный геологический фактор и рискуя подорвать саму основу собственного существования - природу. Другими словами, именно результаты промышленной революции заставляют новыми глазами взглянуть на сущность социально-исторической эволюции, о чем мы и вели речь в первом параграфе данной главы.
В то же время этот возрастающий дефицит всех видов сырья, энергии (и даже - в определенном смысле - человеческих ресурсов), видимо, и послужил одним из главных факторов, обусловивших возникновение и развитие третьей из рассматриваемых нами революций - научно-технической. Уже первые ее плоды ощущаются как подлинное благо. Та часть человечества, которая проживает в странах, попавших в сферу влияния этой революции, кажется, навсегда избавилась от страха перед призраком голодной смерти, так долго маячившего на историческом горизонте (вспомним зловещего провидца Мальтуса!). Население этих стран вообще в изобилии обеспечено продуктами первой необходимости (как, впрочем, и второй, и третьей). Но главное здесь состоит, пожалуй, в том, что наука, которая раньше была, скорее, бесполезной роскошью, нежели реальной необходимостью, превратилась в действительно производительную силу общества и поэтому стала рекрутировать в свои ряды все большее число людей. Доля населения, профессионально занятого наукой, растет. А это, в свою очередь, требует и соответствующего информационного обеспечения. Сама НТР расширяет для этого материальные возможности. Если промышленная революция прежде всего "удлинила руки" человека, во много раз нарастила его мускульную мощь, то НТР уже существенно расширила возможности человеческого интеллекта, создав машины, приспособления и приборы, практически неограниченно увеличившие емкость памяти и в миллионы раз ускорившие элементарные процессы переработки информации.
Это и создало предпосылки к тому, чтобы на мир обрушилась информационная революция. Завершив к началу 80-х годов массовое обновление основных фондов (ориентированное главным образом на цели энерго- и ресурсосбережения), экономика наиболее развитых стран сместила главный акцент на автоматизацию и компьютеризацию всех производственных процессов, в том числе и управления. Основой этого процесса становится электронная информация и развитие на ее базе автоматического производства.
Если попытаться сформулировать суть одного из важнейших аспектов этой революции, то он, видимо, состоит в том, что именно она превращает информацию (практически любую!) во благо, доступное для массового потребления - подобно тому, как промышленная и научно-техническая революции делают массово доступными материальные блага. Владение и пользование знаниями перестают быть привилегией избранных.
Зародышем, из которого пятьсот с лишним лет спустя вызрела информационная революция, был печатный станок Иоганна Гуттенберга. До этого времени информация, то есть обмен сведениями, знаниями, хотя и играла очень важную роль в жизни человека, но сочилась по разрозненным каплям. Знания, умения и навыки передавались, главным образом, изустно и "вприглядку" - от отца к сыну, от учителя к ученику, от поколения к поколению. Чтение, т.е. процесс получения информации через материального посредника, носителя этой информации, зафиксированной в знаковой системе, было уделом сравнительно небольшой части человечества. Объективно, помимо прочих причин (таких, например, как дороговизна материала - вплоть до появления сравнительно дешевой бумаги) широкому распространению грамотности препятствовала слишком низкая производительность труда переписчиков книг. (Так что манускрипты и инкунабулы были раритетами не только сегодня, но и в саму эпоху их изготовления.) Именно печатный станок помог соединиться этим информационным каплям в ручеек - поначалу слабый, тонкий, но с течением столетий растекавшийся во все более полноводную реку.
Тем не менее, потребовалось полтысячелетия, прежде чем эта река разлилась в море и стала коренным образом влиять на все условия существования человечества, переводя их в качественно иное состояние, которое сегодня все чаще именуют информационным обществом (хотя в социологии при определении такого общества пока еще чаще употребляется термин постиндустриальное). Человеческая цивилизация обладает сегодня гигантским информационным потенциалом. Под информационным потенциалом мы понимаем совокупность всех знаний (независимо от того, были ли они когда-либо использованы на практике), накопленных за время существования homo sapiens. Среди этих знаний имеется, вероятно, немало бесполезных (хотя кому дано знать, не обернутся ли какие-то из них завтра бесценными сведениями?). В то же время какая-то часть знаний, накопленных людьми на этом тернистом пути, оказалась безвозвратно утраченной, и с этим уже ничего не поделаешь. Но ведь и тот огромный объем, что сохранился, слишком долго существовал (да во многих отношениях и поныне существует) в первозданном хаосе, являясь в определенном смысле "нераздельной собственностью" многочисленных разрозненных общностей, групп и отдельных индивидов. Люди долгое время не придавали этому значения, не умея отделить главное от второстепенного, не занимаясь поисками результативных способов долговременного хранения, сопоставления, эффективной переработки, анализа и широкого распространения информации. Огромные ее объемы, терпеливо и неторопливо накапливаемые многими поколениями, слишком часто оказывались вдруг на краю пропасти небытия, а нередко и безвозвратно исчезали в этой пропасти - когда умирал последний носитель этой информации, не успев ни с кем поделиться, или сгорал на костре фанатиков единственный экземпляр рукописи... Но и сегодня, будучи зафиксированной во множестве книг, эта сокровищница знаний остается чем-то вроде мифического лабиринта, ждущего своей ариадниной нити. Те, кому в данный момент позарез нужна информация, могут растерянно и недоумевающе пожимать плечами, не зная, где ее искать, а порою просто не догадываясь о ее существовании. Часто от этого проигрывает все человечество, ибо остаются нереализованными тысячи плодотворных идей или же драгоценное время талантливого человека расходуется на то, чтобы вновь и вновь "изобретать велосипеды".
Информационная революция как раз и направлена на то, чтобы разрешить это глобальное противоречие: с одной стороны, НТР, вследствие того, что усилилось действие закона перемены труда, резко повысила спрос на знания; с другой стороны, огромная масса населения даже в развитых странах (не говоря уже о тех, что существенно поотстали в этом марафоне) оказывается просто не в состоянии освоить в требуемом объеме колоссальную массу информации (добытой, отметим, другими), одновременно все более остро нуждаясь в ней.
Опираясь на сказанное, можно сделать некоторые общие выводы относительно того места и значения, которые имели глобальные революции в истории человеческого общества. Нетрудно убедиться, что все они имели интернациональный общечеловеческий характер и неотвратимо распространялись по земному шару. Э.А. Араб-Оглы отмечает, что "каждый из этих революционных переворотов в развитии производительных сил общества был прологом новой эпохи во всемирной истории и сопровождался глубокими необратимыми изменениями в экономической деятельности общества. Каждая революция порождала новые отрасли общественного производства (сначала сельское хозяйство, затем промышленность, а теперь сферу научно-информационной деятельности), которые со временем превращались в доминирующие, и общество начинало уделять им очень много сил и внимания".
Социальные последствия, общие для всех глобальных революций, можно было бы свести к следующим основным моментам. (1) Каждая из них вела к резкому, многократному возрастанию производительности человеческого труда в сравнительно короткие (по сравнению с предшествовавшим периодом социально-исторического развития) сроки. (2) Все они сопровождались огромным ростом материального, вещного богатства общества. (3) Существенно углублялось разделение труда, возникало множество качественно новых видов профессиональной деятельности и, как результат этого - массовое перемещение самодеятельного населения из традиционных в новые отрасли материального и духовного производства. (4) В ходе технологических революций многие виды занятий, считавшихся прежде бесплодными и праздными, превращались в наиболее продуктивные и значимые. (5) В результате этих революций происходили глубокие изменения в образе жизни людей. (6) Каждая из этих революций вела, в конечном счете, к возникновению нового типа цивилизации.
5.3.2.Индустриальное общество
Индустриальное общество, как мы уже не раз упоминали, является продуктом индустриальной (промышленной) революции. Процесс развития индустриальной революции от ее зачаточных форм (относящихся, как мы помним, к концу XVIII столетия) до возникновения мощных индустриальных держав можно было бы назвать одним коротким термином - индустриализация. Это процесс непрерывного экономического роста, являющегося следствием приложения неодушевленных источников энергии к механизации производства. Первоначально индустриализация принимала форму фабричного промышленного производства, позднее распространившись также на сельское хозяйство и сферу услуг. В сравнении с доиндустриальной организацией она вобрала в себя весьма глубокое разделение труда, новые социальные производственные отношения между собственниками капитала, менеджерами и рабочими, урбанизацию и географическую концентрацию индустрии и населения, и изменения в структуре занятости.
Вообще сам термин "индустриальное общество" ввел в научный оборот еще Анри Сен-Симон. В современной же социологии эту концепцию наиболее плодотворно развивали Р.Дарендорф, Р.Арон, У.Ростоу, Дж. Белл. Современные теоретики утверждают, что укоренившееся в традиционной социологии отождествление индустриального общества с капиталистическим не совсем правомерно. Капиталистическое общество - это, скорее, частный случай индустриального, где индустриальное производство, будучи преобладающей формой экономической организации, находится в частных руках, а предприниматель чаще всего являет собою в одном лице и собственника, и главного субъекта управления трудовым процессом. Однако, говорят они, такое совмещение не может быть вечным и носит, скорее, временный характер.
Каковы же определяющие характеристики индустриального общества? По мнению Р. Арона, таковыми следует считать: (1) создание национальных государств, сплачивающихся вокруг общего языка и культуры; (2) коммерциализация производства и исчезновение экономики пропитания; (3) господство машинного производства и реорганизация производства на фабрике; (4) падение доли рабочего класса, занятого в сельскохозяйственном производстве; (5) урбанизация общества; (6) рост массовой грамотности; (7) предоставление избирательных прав населению и институционализация политики вокруг массовых партий; (8) приложение науки ко всем сферам жизни, особенно к индустриальному производству, и последовательная рационализация социальной жизни.
Мы не будем подробно останавливаться на каждой из этих характеристик, а просто попытаемся описать индустриальное общество в соответствии с тем, как это делает известный американский футуролог А. Тоффлер. Поскольку ядром индустриальной цивилизации выступает машинное производство, массовое и сильно специализированное по своей сути, то, отталкиваясь от этого качества, мы в принципе можем описать и всю индустриальную цивилизацию в самых разнообразных ее аспектах. Для того, чтобы дорогие по своей стоимости машины быстрее окупились, их лучше сосредоточить в одном месте (чтобы быстрее получить целостный законченный продукт, чтобы сэкономить на складских помещениях, транспортировке отдельных узлов и деталей по линии обработки и сборки и т.п.). Так что специализированное машинное производство должно быть крупным по самой своей природе.
Специализация машинного производства воспроизводит себя во всех других сферах и структурах общественной жизни. В силу достаточно высокого уровня занятости родителей на производстве снижается роль семейного воспитания и возрастает роль общественной "индустрии" воспитания и образования (последнее, начиная с определенной ступени, специализировано изначально). Специализируется здравоохранение, которое в значительной степени сосредоточивается в крупных "фабриках" по лечению болезней - больницах и клиниках. Специализируются правоохранительные органы, ибо в крупных городах преступники уже не могут быть на виду, как это было в сельской местности в эпоху традиционного общества. Для объединения всех этих узко специализированных элементов и узлов в единую систему требуются специализированные интеграторы - управленческая элита (высшая и средняя), административные органы, торговые фирмы и т.п. При этом вся система управления и интеграции выстраивается по образу и подобию фабрично-заводской иерархической бюрократии.
Специализация производства предъявляет высокие требования к его стандартизации. И эта характеристика опять же проецируется на все стороны общественной жизни. Наряду с тем, что в различных концах страны и мира производится одинаковая продукция, стандартизируются меры весов, цены и денежные единицы. В значительной степени стандартизируются образы и описываемые факты - продукты производства новой гигантской отрасли - масс-медиа или средств массовой информации. Стандартизируется тип семьи, которая почти повсюду становится нуклеарной, ибо, во-первых, семья перестает быть производственной единицей, во-вторых, уровень жизни позволяет поддерживать достаточно высокие жизненные стандарты, не прибегая к поддержке многочисленных родственников, а старикам - не опираясь на экономическую помощь детей, в-третьих, расширенную семью патриархального типа трудно перевозить из города в город при смене места работы.
Исходя из требований крупного машинного производства, существенно повышается уровень требований к синхронизации деятельности людей. Единый ритм, задаваемый на производстве взаимосвязью машин и рабочих мест, распространяется на всю социальную машину: на транспорте - четкое расписание движения, с заданной периодичностью выходят газеты, теле- и радиопередачи, в школах и вузах - звонки, в больницах - одинаковое время приема пищи и т.п.
Разумеется, ни один производитель не в состоянии потребить сам всю производимую им продукцию (заведомо специализированную), а, кроме того, для удовлетворения своих потребительских запросов ему необходимо производить как можно больше, чтобы получить взамен продукцию, выпускаемую другими производителями. В результате резко усиливается отделение производства от потребления. Все это расширяет сферу действия рыночных механизмов.
Массовый характер производства взламывает границы маленьких феодальных и полуфеодальных государств с их таможенными барьерами. Это диктуется и тем, что для производства массовой продукции требуется все большее количество сырья. Цивилизация все глубже и масштабнее опустошает природные ресурсы (в принципе невозобновимые в рамках жизни одного и даже нескольких поколений людей). Наряду с непрерывным поиском все новых рынков сбыта продукции идет не менее настойчивый поиск и освоение новых источников и рынков сырья.
Основная область противоречий при анализе индустриального общества сосредоточивается на вопросе, являются ли такие общества сотрудничающими или конфликтными, приспосабливающимися или саморазрушающимися. В XIX столетии Г. Спенсер и Э. Дюркгейм подчеркивали согласующую, интегративную природу разделения труда в индустриальном обществе. Аналогичным образом структурный функционализм трактовал индустриальное общество как высоко дифференцированную и согласованную социальную систему. Напротив, марксистские социологи рассматривали индустриальное общество как изначально конфликтное, указывая на противоречивые интересы представителей наемного труда, с одной стороны, и капиталистических собственников и менеджеров - с другой. В то время как социологи немарксистских школ трактовали и капитализм, и социализм как индустриальные общества, марксисты обычно рассматривают индустриальное общество как специфичное только для капитализма, подчеркивая при этом сущностно эксплуататорскую природу капиталистических отношений. Однако по трактовке марксистов, технологический базис машинного производства в индустриальном обществе присущ определяющим характеристикам капитализма, именно - отделению рабочего от средств производства товаров вследствие наемного труда и реализации экономического прибавочного продукта в форме прибылей. Кризисы капиталистического производства имеют своим результатом классовую борьбу и появление империализма.
Разумеется, не все концепции индустриального общества были сформулированы в таких острых противопоставлениях сотрудничества и конфликта. К примеру, социолог М. Вебер и экономист Дж. Н. Кейнс признавали нестабильность капиталистического рынка, не принимая в то же время марксистского анализа. Вебер признавал нестабильность конкурентного капитализма и дисциплину фабричного производства, отрицая, однако, что социализм смог бы полностью избежать социологических характеристик индустриализма. Кейнс в 1936 году утверждал, что базовой проблемой делового цикла (которая, по его мнению, могла быть успешнее разрешена через государственное обеспечение программ общественных работ, нежели путем классового и военного конфликта) является неадекватный совокупный потребительский спрос. Дискуссия о роли государства в отношении к кризису индустриального капитализма до сих пор остается центральной в большинстве современных социологических анализов.
Существует определенная логика индустриализации, в соответствии с которой страны и народы, вступившие на этот путь, в конечном счете, независимо от исходного исторического, этнического, культурного и религиозно-идеологического фундамента, от социально-политического устройства, неизбежно приобретают схожие характеристики. Другими словами, чем выше индустриализированы общества, тем больше тяготеют они к единообразию индустриального порядка.
Этот тезис, получивший в социологии название тезиса конвергенции, утверждает, что процесс индустриализации продуцирует общие и единообразные политические и культурные характеристики обществ, которые до индустриализации могли иметь весьма различающееся происхождение и социальные структуры. Все общества, в конечном счете, движутся к общей точке, поскольку индустриализация для своего успешного осуществления требует выполнения определенных - одних и тех же - условий. К таким требованиям относятся: (1) глубокое социальное и техническое разделение труда; (2) отделение семьи от предприятия и рабочего места; (3) формирование мобильной, урбанизированной и дисциплинированной рабочей силы; (4) определенная форма рациональной организации экономических расчетов, планирования и инвестирования. Теория индустриальной конвергенции предполагает, кроме того, что, в соответствии с "логикой индустриализации", все индустриальные общества будут иметь тенденцию к секуляризации, урбанизации, повышенной социальной мобильности и демократии. Тезис конвергенции, таким образом, связан, с одной стороны, с "теорией конца идеологии" - в предположении, что индустриальное общество будет основано на новой форме консенсуса, а с другой стороны, - с развитием теории, которая рассматривает западное общество как единственную подходящую модель для быстрого экономического прогресса.
И действительно, на протяжении ХХ века, особенно во второй его половине, мы можем наблюдать, как индустриальный порядок организации промышленного (да и сельскохозяйственного) производства, сложившийся в западных обществах, быстро распространяется и внедряется в ткань социальной жизни многих обществ, испокон века имевших принципиально иные уклады. На примерах наиболее продвинутых обществ Азии и Африки можно убедиться в справедливости многих положений тезиса конвергенции: новый порядок производит социальные изменения не только в сфере экономики, технологии и организации производства, но и влечет за собой изменения в большинстве других областей, придавая им качественное своеобразие, присущее Западу. Досуговые занятия, стиль одежды, формы сервиса, манеры поведения, рациональная архитектура деловых зданий - все это так или иначе выстраивается по западным образцам, создавая основу для взаимного понимания и узнавания и опровергая знаменитую фразу английского поэта времен воинствующего колониализма. Даже господствующая "ячейка общества" - супружеская нуклеарная семья - и как социальный тип, и как собрание определенных ценностей, - стала, по мнению ряда исследователей этой проблемы, "одним из наиболее удачных экспортов из Западного мира. Она быстро продвинулась в Азию и Африку и становится сегодня универсальным феноменом".
Правда, необходимо отметить и ряд теоретических проблем, связанных с тезисом конвергенции. (1) Неясно, должны ли все общества предполагать наличие общей формы индустриализации или же значительные институциональные изменения совместимы с общей индустриальной базой. (2) Сохраняется неопределенность в вопросе о том, являются ли причиной социальной конвергенции само возникновение крупных промышленных предприятий, индустриализация как процесс или же определенные технологические условия производства. В последнем случае довод принимает форму незрелого технологического детерминизма, трактующего социальный контекст индустриализации в прямой зависимости от промышленной техники. (3) Не все индустриальные общества конвергируют к единому образцу. (4) Некоторые социологи доказывают, что характеристики индустриального общества прямо аналогичны характеристикам капитализма. Поскольку социальная конвергенция имеет место, она может быть объяснена, скорее, господством капиталистических отношений, нежели процессами индустриализированного производства как такового. (5) Тезис конвергенции был типичным образцом оптимистического анализа индустриального общества, характерного для социологических трактовок 1960-х гг. Последовавший за этим опыт промышленного спада, инфляции и безработицы в определенных индустриальных экономиках продемонстрировал, что региональная несбалансированность и чередование экономических пиков и спадов могут создавать в рамках индустриальных обществ существенные разновидности развития.
Последовательным развитием системы идей индустриального общества стала теория постиндустриального общества. Это понятие было сформулировано в 1962 г. Д. Беллом, который позднее развил и подытожил эту концепцию в изданной в 1974 г. работе "Приход постиндустриального общества". Наиболее краткой характеристикой такого типа цивилизации могло бы послужить представление об информационном обществе, ибо ядром его является быстрое развитие информационных технологий. Если индустриальное общество является результатом индустриальной революции, то постиндустриальное общество - продукт революции информационной.
Д. Белл исходит из того, что если в доиндустриальных и индустриальных обществах осевым принципом, вокруг которого строятся все социальные отношения, является собственность на средства производства, то в современных обществах, доминирующих в последней четверти ХХ века, место такого осевого принципа все чаще начинает занимать информация, точнее совокупность ее - накопленные к этому моменту знания. Эти знания выступают источником технических и экономических инноваций и в то же время становятся исходным пунктом формирования политики. В экономике это находит свое отражение в том, что удельный вес и значение собственно промышленного производства как основной формы экономической активности существенно снижается. Оно вытесняется сервисом и производством информации.
Сервисный сектор в развитых странах вбирает в себя едва ли не половину занятого населения. Что же касается информационного сектора, к которому "причисляются все те, кто производит, обрабатывает и распространяет информацию в качестве основного занятия, а также кто создает и поддерживает функционирование информационной инфраструктуры", то он быстро увеличивается как в размерах, так и в росте социального влияния.
Таким образом, в обществе развертывается процесс, именуемый деиндустриализацией. Значение обрабатывающего производства в ряде индустриальных обществ представляется приходящим в упадок, когда оценивается с учетом его доли в общем объеме продукции и удельного веса занятого в нем населения. Отчасти это относительное снижение просто отражает рост общего объема продукции и занятости в секторе обслуживания, которые изменяют соотношение производства и обслуживания. Изменение занятости отражает, кроме того, внедрение трудосберегающих технологий, которое уменьшает объем занятости в производстве для любого данного выпуска продукции.
Вообще структура занятости в постиндустриальном обществе имеет тенденцию к дальнейшему снижению доли работников аграрного сектора, а также уменьшению удельного веса занятых в индустриальном секторе. Одновременно идет быстрый рост занятости в сфере обслуживания (достигающей в некоторых странах половины трудоспособного населения) и в сферах, связанных с информационными технологиями. Тот факт, что на смену собственности на средства производства в качестве осевого принципа социальной структуры приходит знание (информация), ведет, по сути, к возникновению новой страты (Белл именует ее интеллектуальным классом) и возрастанию ее роли в жизни общества.
Разумеется, сфера материального производства - ни в аграрном, ни в индустриальном секторах - не может утратить своего важного значения в жизни общества. В конечном счете, та же научная и вообще информационная деятельность нуждаются во все возрастающем объеме оборудования, а занятые в ней люди должны каждый день питаться. Речь идет лишь о соотношении численности занятых в том или ином секторе, а также его эффективности.
Таким образом, в цивилизации постиндустриального типа главным богатством выступает не земля (как в традиционном, аграрном обществе), не капитал (как в индустриальной цивилизации), а информация. Причем, одна из ее особенностей, в отличие от земли и капитала, такова, что она не ограничена, в принципе все более доступна каждому и не уменьшается в процессе ее потребления. К тому же она сравнительно недорога (ибо невещественна), а средства ее хранения и обработки становятся все более дешевыми в производстве и одновременно возрастает их эффективность.
Техническим базисом информационного общества выступает развитие компьютерных технологий и средств коммуникаций. Современные средства хранения, переработки и передачи информации позволяют человеку (разумеется, обладающему необходимыми знаниями) практически мгновенно получить требуемую информацию в любой момент из любой точки земного шара. Невообразимый по масштабам объем информации, накопленный человечеством и продолжающий нарастать лавинообразно, циркулирует в современном обществе и впервые в истории начинает выступать не просто в качестве социальной памяти (например, в книгах), а уже как действующий инструмент, как средство принятия решений, причем достаточно часто - без непосредственного участия человека.
Основными формами труда во все большей степени становятся символические формы - научные исследования, экономический анализ, программирование. Многие социологи утверждают, что на смену пролетариату как одному из двух основных классов индустриального общества постепенно приходит когнитариат (от англ. cognition - знание, познание). Постепенно размывается разделение труда на "голову" и "руки". Кристаллизуется новый тип работника: творческая личность, обладающая достаточно большим запасом знаний и умений, чтобы быстро воплотить идею в жизнь. Одновременно преодолевается жесткая синхронизация (совместный труд в одном и том же месте по единому временному плану), столь характерная для индустриального общества. Она, разумеется, сохраняется, даже в чем-то усиливается, но становится все чаще уделом машин и даже - благодаря компьютерам - делается еще более четкой и быстрой. Что же касается человека, то он постепенно высвобождается из-под гнета синхронизации. Все в большей степени распространяется работа по гибкому графику.
5.3.3.Типология обществ
Мы видим, что та типология обществ, которую мы привели в начале предыдущего параграфа, отвлекается не только от исторических деталей, но также и от этнической и культурной специфики этих обществ. Именно этим и должен в принципе характеризоваться социологический анализ. По выражению П.Сорокина, "в отличие от истории и других индивидуализирующих наук, социология является генерализирующей наукой", поскольку "...изучает свойства надорганики, которые повторяются во времени и пространстве, то есть являются общими для всех социокультурных феноменов... или для всех видов данного класса социокультурных феноменов". Другими словами, социологическая наука имеет дело со стандартизованными социальными объектами и явлениями, отыскивая во множестве самых разнообразных социальных явлений типовые черты, схожие для разных стран и народов, находящихся на одном и том же уровне социального развития.
В этом смысле вряд ли парадигма локальных цивилизаций, рассмотренная в третьем параграфе первой главы, будет полезна для социологического анализа, поскольку она подчеркивает не общее, а особенное, специфическое. Нас же, повторяем интересуют социальные изменения, типовые для всех стран и народов, независимо от того, когда именно они происходят.
Вначале попытаемся уяснить, в чем вообще состоят основные отличия экономически развитых обществ - т.е. тех, которые называются в обыденной речи "современными", от "отсталых", слаборазвитых. Это позволит нам бросить общий социологический взгляд на характер и масштабы социальных изменений, происшедших в первых по сравнению со вторыми. Для такой цели, вероятно, проще всего было бы произвести историческое сопоставление некоторых сторон жизни "современных обществ" с тем, что было характерно для них же, скажем, 200-300 лет назад.
Начнем с демографических характеристик. Численность и плотность населения большинства продвинутых обществ на порядок выше, нежели у их исторических предшественников. Например, к концу XVIII века население Англии и Уэльса составляло 5,2 миллиона человек. В середине 80-х гг. нынешнего века эта цифра достигла 56 миллионов. Налицо более чем 10-кратный рост за сравнительно короткий исторический период. В чем состояли его основные причины? В 1750 году на 1000 человек населения приходилось в Англии и Уэльсе 35 рождений и 30 смертей, в то время как к 1950 г. эти цифры сократились соответственно до 16 рождений и 12 смертей. Здесь мы имеем дело с явлением, именуемым в социологии демографическим переходом.
Суть его состоит в том, что доиндустриальные общества характеризовались высокими показателями как смертности, так и рождаемости. На первой стадии перехода показатели смертности начинают падать (достаточно отметить, что 300 лет назад средняя продолжительность жизни, например, в той же Англии составляла чуть более 30 лет, сегодня она перешагнула далеко за 70). Такое становится возможным, прежде всего - в связи с улучшением санитарных условий, медицинского обслуживания и стандартов здоровья, качества питания, да и просто - благодаря увеличению доступного все большему числу людей необходимого объема калорийной пищи и более благоприятных общих условий жизни. Поскольку показатель рождаемости в течение какого-то времени по инерции остается высоким относительно упавшего показателя смертности, происходит довольно быстрый рост размеров популяции.
На второй стадии целый ряд факторов - изменения в социальных аттитюдах, появление дешевых форм контрацепции, возрастание жизненных экспектаций - создают социальное давление в направлении снижения численности семей и уменьшения их плодовитости. О чем здесь идет речь? В обществах с высоким уровнем смертности (прежде всего детской) большинство населения всегда стремится иметь побольше детей, чтобы хоть часть из них выжила. Те, кому не удалось создать семьи, считались не совсем полноценными членами общества. Семьи, не имевшие детей по не зависящим от них причинам, вызывали сочувствие, малодетные семьи - осуждение со стороны общественного мнения. Овдовевшие в детородном возрасте сплошь и рядом стремились к новому брачному союзу. Дети рассматривались (самими же родителями) прежде всего как потенциальная рабочая сила и средство экономической поддержки в старости. Дети не были окружены таким вниманием и заботой, как в современном обществе, и рано начинали трудовую жизнь. С изменением экономических и социальных условий существования, с общим повышением уровня жизни изменяется и отношение к ним: каждый ребенок получает гораздо больше внимания как со стороны собственных родителей, так и со стороны общества в целом. Если раньше многодетные семьи были правилом, а малодетные - скорее, исключением, то теперь картина изменяется в прямо противоположном направлении.
Популяции передовых урбанистических индустриальных обществ постепенно стабилизируются на уровне достаточно низких показателей как рождаемости, так и смертности. В результате динамика изменения человеческой популяции формируется в виде S-образной кривой, отражающей переход от одного типа демографической стабильности с высокими показателями рождаемости и смертности к другому типу плато - с низкими показателями рождаемости и смертности. Такой демографический переход можно проиллюстрировать диаграммой, изображенной на рис.5.4.
Рис.5.4. Схема демографического перехода
Серьезные социальные изменения происходят и во всех других областях жизнедеятельности общества. Отталкиваясь от изложенной выше концепции индустриального общества, разработанной Р. Ароном в его работе "Индустриальное общество: Три эссе по идеологии и развитию", мы остановились на восьми основных определяющих параметрах, с помощью которых можно было бы провести сравнительный анализ специфических характеристик каждого из обществ:
Характер общественного устройства. Мы имеем здесь в виду тот тип социальной организации общества в целом, который был бы наиболее адекватным, а потому наиболее часто встречающимся (типовым) для данного уровня развития.
Характер участия членов общества в управлении. Степень причастности большинства взрослых дееспособных членов общества и отдельных его частей к выработке и принятию решений, обязательных для исполнения всеми.
Господствующий характер экономических отношений. Это, по сути, развернутая характеристика того, что в марксовой теории именуется "производственными отношениями".
Общий характер организационно-технологического уровня. Здесь дается общее описание уровня развития производительных сил и способов их организации. Речь идет, главным образом, о тех переменах в орудиях труда, источниках энергии и технологических циклах, которые совершаются при переходе от одной цивилизации к другой.
Характер поселений. Распределение наличного населения по различным типам сельско-городского континуума, создающее существенные различия в условиях и образе жизни.
Структура занятости. Наиболее общая характеристика общественного разделения труда - распределение работоспособных членов общества по четырем основным секторам обеспечения жизнедеятельности общества: аграрный (сельскохозяйственный), индустриальный (в доиндустриальных обществах - ремесленный), сервисный (обслуживание), информационный.
Уровень и масштабы образования. Развитие института образования (формального и неформального) и его влияние на характер и темпы социальных изменений.
Характер развития научных знаний. Развитие науки как самостоятельного социального института и связь его с другими институтами общества.
Разумеется, при проведении более обстоятельного изучения социальных изменений, происходящих при переходе обществ от одного типа цивилизации к другому, нам потребовалось бы ввести в рассмотрение гораздо большее число характеристик, добавив сюда исследование изменений, происходящих в принципах социального структурирования, характере взаимодействия с окружающей природной средой, роли и месте религии в социальной жизни, институте брака и семьи и др. Однако это, как нам кажется, существенно загромоздило бы наш анализ, поэтому мы ограничимся восемью приведенными выше.
Для наглядности мы свели краткие резюме социальных изменений по всем восьми параметрам и четырем типам цивилизаций в одну общую матрицу (см. табл. 5.1). Рассмотрение данных ее можно проводить как по столбцам (в этом случае мы получим относительно целостную характеристику каждого из типов обществ), так и по строкам (что даст нам возможность последовательного сравнения изменений от одной цивилизации к другой по каждому из параметров). Отметим, что последний столбец этой таблицы отражает, главным образом, тенденции, поскольку зрелое постиндустриальное (информационное) общество - в значительной степени дело будущего, и некоторые его черты можно рассмотреть в жизнедеятельности наиболее продвинутых обществ лишь при тщательном анализе.
Характер общественного устройства. В примитивном обществе социальная организация создается на основе родовой общины. Напомним, что в силу господствующего в этот период материнского права понятием "род" обозначается круг родственников по материнской линии (имеющих общую прародительницу), которым запрещено вступать между собою в брачно-половые связи. Вероятно, именно необходимость поисков брачных партнеров вне своего рода обусловливает необходимость более или менее постоянного взаимодействия нескольких родов, расположенных в большей или меньшей территориальной близости. Система таких взаимодействий образует племя74. Необходимость поддержания постоянных контактов, вероятно, оказывает влияние на общность языка. Постепенно складывается также определенный уровень хозяйственных связей. Тем не менее, социальная организация здесь не поднимается выше уровня племенных союзов (образуемых, главным образом, для борьбы с каким-то общим врагом и распадающихся после того, как опасность миновала). В более сложных типах общественной организации просто не возникает необходимости: этого не требуют ни численность населения, ни уровень разделения труда, ни регулирование хозяйственных связей.
Типы обществ и критерии их различия Таблица 5.1
|
Параметры социаль- ных институтов |
Т и п ы о б щ е с т в |
|||
|
Примитивное общество |
Традиционное |
Индустриальное |
Постиндустриальное |
|
|
Характер общественного устройства |
Трайбализм (родоплеменная система). |
Слабо централизованное государство с тенденциями к абсолютизму. |
Национальные государства (с четко очерченными границами) вокруг общих экономики, языка и культуры. |
Тенденции: усиление прозрач-ности национальных границ и влияния наднациональных сообществ. |
|
Характер участия членов общества в управлении |
Большинство членов общества принимают непосредственное участие в управлении хаотичным, неупорядоченным образом. |
Авторитаризм. Политика - дело узкого слоя элиты. Абсолютное большинство членов общества отстранено от участия в управлении. |
Всеобщее избирательное право населению и институ-ционализация политической деятельности вокруг массо-вых партий. |
? |
|
Господствующий характер экономических отношений |
Натуральное хозяйство. Об-щинная собственность на средства производства. Слу-чайный характер отношений товарного обмена. |
Частная собственность на средства производства. Преобладание экономики пропитания. |
Коммерциализация произ-водства и исчезновение эко-номики пропитания. Стерж-невая основа - частная собст-венность на капитал. |
Возрастание роли информации и обладания ею. Появление электронных денег; превращение информации в основное средство обмена. |
|
Общий характер орга-низационного и техно-логического уровня |
Примитивная обработка орудий промысла (собира-тельства, охоты, рыболовства) |
Разнообразие орудий труда на основе мускульной энергии человека и животных. Основная хозяйственная единица - семья. |
Рост концентрации производ-ства. Господство машинного производства. Реорганизация производства на фабричной основе. |
Развитие " высоких техноло-гий" . Автоматизация и ком-пьютеризация производствен -ных процессов. |
|
Структура занятости |
Элементарное половозраст-ное разделение труда; боль-шинство членов общины занято одним и тем же промыслом. |
Углубление разделения труда. Развитие ремесленно-го и сервисного секторов. Абсолютное большинство населения занято в аграрном секторе. |
Падение доли работников, занятых в сельскохозяйствен-ном производстве и возрас-тание доли промышленного пролетариата. |
Падение доли работников, занятых в индустрии; увеличение доли занятых в информационном и особенно - в сервисном секторах. |
|
Характер поселений |
Небольшие временные посе-ления (стоянки, становища). |
Большинство проживает в сельской местности. Города - центры политической, про-мышленной и духовной жизни. |
Урбанизация общества. |
Тенденция к субурбанизации. |
|
Уровень и масштабы образования |
Передача накопленных зна-ний осуществляется изустно и в индивидуальном порядке. |
Образование - удел тонкого слоя элиты. |
Рост массовой грамотности. |
Осознание проблемы функ-циональной неграмотности. |
|
Характер развития научных знаний |
Аккумуляции и систематиза-ции накопленных знаний не происходит. |
Наука и производство пред-ставляют собою автономные, слабо связанные сферы жизнедеятельности общества. |
Приложение науки ко всем сферам жизни, особенно к индустриальному производ-ству, последовательная ра-ционализация социальной жизни. |
Наука становится непо-средственно производи-тельной сферой. |
В индустриальном обществе, в период преодоления феодальной раздробленности, на основе капиталистических экономических связей, образования внутренних рынков из различных племен и народностей складываются нации. Нация - это самый высокий из известных нам на сегодняшний день уровней исторических общностей людей; она характеризуется единством языка (во всяком случае - литературного), общностью территории, экономических связей, культуры. Возникновение четко очерченных границ диктуется требованиями протекционизма, защиты национального предпринимательства от интервенции извне. Новейшая история фиксирует множество дипломатических, военных и иных акций со стороны всех государств, направленных на закрепление территориальных очертаний государства, их признание со стороны внешних партнеров, надежную охрану.
Мы можем попытаться проследить, каковы тенденции социальных изменений отмеченных здесь социальных институтов в тех продвинутых обществах, где в наибольшей степени проявляются черты будущей постиндустриальной цивилизации. Государства как господствующий тип социальной организации пока еще не утрачивают своей роли и значения. Однако мы наблюдаем усиление "прозрачности" границ (ослабление пограничного контроля и упрощение визовых правил для государств Западной Европы и Северной Америки, введение единых и гораздо менее жестких таможенных правил и т.п.). Кроме того, постепенно усиливается роль так называемых наднациональных, надгосударственных образований - таких как ООН, ЮНЕСКО, ОАГ, НАТО, СБСЕ, "Общий рынок", МВФ и т.д. Причем, чем выше уровень развития того или иного общества, тем больше степень его вовлеченности в эти международные организации, которые в то же время все активнее принимают участие в направлении развития менее развитых обществ. Похоже, что мы уже сегодня, на рубеже тысячелетий, становимся свидетелями начала слияния народов и наций во все более крупную социальную суперсистему, гигантское единое общество - человечество.
Характер участия членов общества в управлении его делами. Предполагается, что каждый из членов социальной организации должен вносить тот или иной вклад в выработку и принятия управленческих решений, оказывающих влияние на их жизнь. Однако масштабы этого вклада, равно как и механизмы его реализации, существенно меняются от одного общества к другому. Наиболее разнообразны формы участия75 в примитивном обществе. Хотя вряд ли вызовет сомнение, что там они носят относительно прямой, хотя и слабо организованный, неупорядоченный, спонтанный характер. Во многом это связано с тем, что функции управления попадают в руки отдельных членов общины (вожаков, старейшин, вождей) на основе случайных факторов и исполняются непрофессионально, чаще всего, так сказать, "на общественных началах". Общепризнанных и постоянных механизмов отбора "элиты" еще не сложилось. В одних случаях все зависит от физической силы; в других решающим фактором является возраст и связанный с этим жизненный опыт; иногда - внешние данные, пол или же чисто психологические (например, волевые) черты. Описываются и случаи физического уничтожения лидера по истечении какого-то заранее оговоренного и освященного обычаем периода. Ясно одно: члены родоплеменной общины в гораздо большей степени, нежели когда-либо позднее, информированы об общем положении дел, и каждый из них может внести более весомый и реальный вклад в принятие управленческих решений по сравнению со своими отдаленными потомками.
Выше мы вкратце описывали механизмы социальных изменений, связанных с развитием профессионализма управленческой сферы в традиционном обществе. Эта профессионализация, в сочетании с формированием института моногамной семьи и наследования, ведут к возникновению элиты, обособленной от остальной части общества. Возникновение института государства и права одновременно обусловливает возникновение политики как таковой и развитие политической сферы жизнедеятельности. Эта сфера, как и все другие, тесно вплетена во всю систему социальных отношений. В чем это выражается?
В частности, в том, что в Европе вплоть до ХХ века абсолютное большинство взрослых людей (в том числе - практически все жен-щины) находились в экономической и юридической зависимости от главы того семейства, к которому они принадлежали, поскольку именно семья составляла основную производственную единицу как в сельскохозяйственном, так и в ремесленном производстве. И только главы этих семейств могли рассматриваться как более или менее полноценные личности в системе взаимоотношений местного - общинного - самоуправления. Уровень государственного управления можно было вообще не принимать в расчет, поскольку оно всецело находилось в компетенции тех, кто принадлежал к меньшинству правящей элиты. Все остальные, даже будучи формально свободными, занимали в общине третьеразрядное положение, а возможно, и ниже.
Индустриальное общество, как единодушно отмечают большинство историков и философов, для своего свободного развития нуждается в максимальном развитии демократии: именно эта форма государственного устройства позволяет наиболее надежно производить своевременную и сравнительно безболезненную для экономики корректировку правового и политического пространства в соответствии с изменяющимися требованиями экономики.
Вместе с развитием индустриальной революции, постепенно, на протяжении всего XIX века, происходит трансформация гражданских условий существования общества. Этот процесс, хотя и достаточно стремительный по историческим меркам, тем не менее, занимает жизнь не одного поколения. Во всяком случае, всеобщее избирательное право (как право всех, независимо от пола и социального происхождения, взрослых людей, достигших 21 года, избирать и быть избранными в представительные органы хотя бы местного самоуправления) было введено в той же Англии только после Первой мировой войны. Но, так или иначе, доля членов общества, получивших доступ если не к управлению, то к участию в политической жизни, вместе с успехами индустриальной революции существенно возрастает - за счет женщин, более молодых и менее самостоятельных экономически.
Реализация демократии всегда требует более или менее активного участия членов демоса в политической жизни - прежде всего в электоральном процессе. Мы не будем затрагивать здесь возможностей манипуляции общественным мнением, давления, в той или иной форме оказываемого противоборствующими в предвыборной борьбе сторонами на его формирование. Ясно, однако, что одно дело, когда весь демос (или, выражаясь современным языком, электорат) состоит из нескольких десятков тысяч человек, и совсем другое - если в него входят сотни тысяч или даже миллионы. А именно такая ситуация складывается в ходе первого из рассматриваемых нами процессов индустриализации - формирования крупных национальных государств. Здесь для эффективной борьбы за власть уже необходимо, во-первых, привлечение средств массовой коммуникации (которые предстоит создать и основательно развить), поскольку без их использования фактически невозможно постоянное и массированное воздействие на общественное мнение. Во-вторых, требуется инструмент организационного обеспечения предвыборной борьбы; таким инструментом и оказываются массовые политические партии. Формирование же у граждан более или менее устойчивых политических ориентаций, аттитюдов, симпатий и антипатий предполагает достаточно длительное и устойчивое усвоение ими целого комплекса как элементарных, так и более сложных знаний, намерений и ориентаций различных политических сил, их реальных возможностей, выявление своих интересов и предпочтений, механизмов собственного участия в предвыборной борьбе и т.д.
Усвоение такого рода знаний наращивается исподволь, активные участники политической борьбы не жалеют средств на развитие этой своеобразной системы "политического образования", которая органически вплетена в ткань социального процесса индустриализации. Знаменитая ленинская фраза относительно того, что неграмотный человек стоит вне политики, лишь резюмирует многолетний опыт кропотливой и длительной работы многих различных партий по привлечению на свою сторону политических симпатий как можно большей части населения. И эта (нередко даже иногда помимо собственной воли и желания) вовлеченность все большей части населения в политические игры пусть даже в качестве пассивных участников, своеобразного "весового фона", бесспорно, оказывает свое влияние на повышение общего интеллектуального уровня общества.
Мы видим, что в соответствующей рассматриваемому параметру строке таблицы 5.1, в клетке постиндустриального общества стоит пробел (точнее, вопросительный знак). Действительно, мы пока затрудняемся резюмировать изменения, которые происходят в этой сфере в жизни современных продвинутых обществ. Вряд ли можно отнести к такого рода социальным изменениям снижение электоральной активности, в которой проявляется политическая апатия и снижение интереса значительной части граждан к сфере политики. Возможно, здесь процессы социальных изменений развиваются несколько медленнее и еще не успели выступить на поверхность и стать в достаточной степени отчетливо наблюдаемыми.
Господствующий характер экономических отношений. В примитивных обществах вряд ли можно говорить о сколько-нибудь значительном развитии экономики как таковой. Вплоть до аграрной революции уровень, до которого развиваются орудия труда и технология, не позволяет возникнуть в заметных масштабах производству, т.е. переработке природных продуктов в продукты труда, пригодные для дальнейшего непосредственного использования. Производство (если не считать таковым термообработку пищи) ограничивается здесь изготовлением простейших орудий лова и одежды, главным образом, для личного употребления. Отсутствие прибавочного продукта, а вследствие этого - невозможность возникновения частной собственности и товарного обмена не вызывают необходимости в развитии более сложных производственных отношений, делая их попросту бессмысленными. Хозяйство этого периода является в полном смысле этого слова натуральным, когда все, что производится, потребляется без остатка самим производителем и членами его семьи.
Традиционное общество складывается одновременно с появлением прибавочного продукта, а следовательно, возникновением частной собственности и товарного обмена. Частная собственность остается господствующей на протяжении всего периода развития традиционного, а затем и индустриального обществ. Можно говорить лишь об изменении главного объекта ее в разные периоды. В рабовладельческой формации главным объектом частной собственности являются люди, в феодальной - земля, а в капиталистической - капитал.
Вследствие сравнительно низкого уровня развития производительных сил в различных производственных отраслях традиционных обществ (и прежде всего - в сельском хозяйстве) преобладает так называемая экономика пропитания76. Экономика пропитания, именуемая также "самодостаточной" или "естественной" экономикой, характеризуется следующими моментами. (1) Производственная единица производит, главным образом, для своего непосредственного потребления (а наиболее распространенной производственной ячейкой в традиционном обществе выступает крестьянская семья; в несколько меньшей степени это относится к мастерской ремесленника, также организуемой обычно в рамках семьи. (2) Эта единица в своем потреблении довольно слабо зависит от рынка; во всяком случае, непосредственно на рынок поступает лишь небольшая часть производимого продукта. (3) В ней складывается чрезвычайно слабая специализация или разделение труда. Это уже не совсем натуральное хозяйство, однако все же ближе к нему, нежели к коммерциализированному производству. Экономику пропитания рассматривают как типичную для докапиталистического периода развития. Она определяется слабым развитием экономического обмена. Конечно, реально все эти так называемые самодостаточные хозяйства фактически и покупают, и продают на рынке. Так что речь идет лишь об относительной доле прибавочного продукта, предназначенного для продажи или товарного обмена.
Напротив, одной из наиболее характерных черт индустриального общества является практически полная коммерциализация производства. В то время как в традиционном обществе на рынок поступает сравнительно небольшая доля производимого продукта, а остальное потребляется самими производителями, абсолютное большинство экономических единиц индустриального общества львиную долю своего продукта, если не весь его объем, производят именно для рынка; и на рынке же приобретают все, что им необходимо и для производительного процесса, и для личного потребления. В ходе индустриальной революции экономика пропитания исчезает или на какое-то время сохраняется для периферийных регионов, куда капитализм еще не проник.
Стержневой основой всех производственных (и не только производственных) отношений в индустриальном обществе становится частная собственность на капитал, который Маркс определил как "самовозрастающую стоимость". Колоссальный рост оборота, естественно, предполагает наличие высокоразвитой и надежной финансово-кре-дитной и денежной системы. И становление такой системы, и поддержание бесперебойного функционирования, и тем более развитие ее предполагают наличие достаточно большого (и все возрастающего) числа занятых в ней специально подготовленных людей. Такая подготовка сама по себе ведет к наращиванию и социального, и индивидуальных интеллектов, не говоря уже о совершающейся благодаря этому общей рационализации всей общественной жизни.
В постиндустриальном обществе господствующую роль играет уже не столько частная в чистом виде, сколько корпоративная и институциональная собственность на средства производства. Акционирование большинства сколько-нибудь крупных предприятий, тенденция которого наметилась еще во времена Маркса, в зрелом индустриальном обществе приобретает решающее значение. Акции, символизирующие отношения собственности, становясь ценными бумагами, существенно интенсифицируют общий процесс обращения капитала.
Однако основным признаком постиндустриального общества его теоретики считают перенос центра тяжести с отношений собственности как того стержня, вокруг которого складывались все общественные отношения в предшествующие эпохи, на знания, информацию77. Например, Олвин Тоффлер усматривает здесь основное отличие от той экономической системы, которая господствовала в индустриальном обществе, в способе создания общественного богатства. "Новый способ принципиально отличается от всех предыдущих и в этом смысле является переломным моментом социальной жизни"78 . Одновременно складывается суперсимволическая система создания общественного богатства, основанная на использовании информационных технологий, т.е. на использовании интеллектуальных способностей человека, а не его физической силы. Понятно, что в такой экономической системе способ производства должен быть основан, прежде всего, на знаниях.
По мере развития сервисного и информационного секторов экономики, богатство утрачивает то материальное воплощение, которое в аграрной цивилизации ему придавала земля, а в индустриальной (хотя и в несколько трансформированной форме) - капитал. Интересно, что, по мнению того же Тоффлера, возникновение в постиндустриальной цивилизации новой - символической - формы капитала "подтверждает идеи Маркса и классической политэкономии, предвещавшие конец традиционного капитала"79 .
Основной единицей обмена становятся уже не только и не столько деньги - металлические или бумажные, наличные или безналичные, - сколько информация. "Бумажные деньги, этот артефакт индустриальной эпохи, отживают свой век, их место занимают кредитные карточки. Некогда бывшие символом формировавшегося среднего класса, кредитные карточки теперь распространены повсеместно. На сегодняшний день (начало 90-х гг. - В.А.) в мире насчитывается около 187 млн. их владельцев"80 . Экспансия электронных денег в мировой экономике начинает оказывать все более серьезное влияние на давно установившиеся взаимосвязи - в условиях конкуренции со стороны частных компаний, оказывающих услуги по предоставлению кредита, начинает колебаться незыблемая прежде власть банков.
Общий характер организационно-технологического уровня. Жизнь примитивного общества вплоть до аграрной революции зиждется на добывании средств к жизни практически непосредственно из природы. Главные, если не исключительные занятия членов общества - это собирательство пригодных в пищу растений, плодов и кореньев, а также охота и рыбная ловля. Поэтому основными продуктами труда являются применяемые в этих промыслах орудия. Понятно, что орудия эти, равно как и инструменты для их изготовления, столь же примитивны, как и вся жизнь общества.
Кооперация членов общества проявляется, главным образом, в совместных действиях, в виде простого сложения физических сил, в крайнем случае - в элементарном распределении обязанностей (например, при загонной охоте). В одном из подстрочных примечаний в "Капитале" имеется ссылка на французского историка и экономиста Симона Ленге, который называет охоту первой формой кооперации, а охоту на людей (войну) - одной из первых форм охоты. При этом, как констатирует Маркс,
" Та форма кооперации в процессе труда, которую мы находим на начальных ступенях человеческой культуры, например, у охотничьих народов или в земледельческих общинах Индии, покоятся, с одной стороны, на общественной собственности на условия производства, с другой стороны - на том, что отдельный индивидуум еще столь же крепко привязан к роду или общине, как отдельная пчела к пчелиному улью" 81.
Бесспорно, разнообразие орудий труда в традиционных обществах, особенно на достаточно зрелых стадиях развития, неизмеримо шире, а уровень технологий неизмеримо выше. Искусство ремесленников здесь иногда отличается такими достижениями, которые не всегда удается повторить даже с помощью современных технических средств. Однако, как мы уже говорили, социология, будучи "генерализирующей" наукой, проявляет интерес, прежде всего, к общим чертам, характерным для традиционной эпохи в целом. В контексте рассматриваемого вопроса таких общих моментов можно было бы отметить два.
Во-первых, следует отметить, что одной из причин существования отмеченного Уолтом Ростоу пределов увеличения выработки продукции на душу населения традиционного общества является использование в производительном процессе в качестве источника энергии исключительно или главным образом мускульной силы человека и животных. Можно было бы буквально по пальцам перечислить те сферы, где применяются неодушевленные источники энергии: энергия падающей воды (для вращения мельничного колеса), ветра (движение парусных судов или вращение того же мельничного вала).
Во-вторых, в качестве основной хозяйственной единицы на всем протяжении традиционной эпохи выступает, как мы уже упоминали, семья, домашнее предприятие82. В феодальном сельскохозяйственном производстве во главе группы домашних хозяйств стоял помещик, его отношения с домашними слугами и с крестьянами строились на принципах патернализма, по патриархальной модели. Далее по иерархии шли члены его семьи, управляющие хозяйством, слуги, затем - крестьяне. Наиболее распространенной первичной ячейкой производства была крестьянская семья во главе с крестьянином и состоявшая из его чад и домочадцев, которые, как уже упоминалось, находились в той или иной степени зависимости от главы семейства, а все семейства общины - от помещика, владельца земли и сельскохозяйственных угодий. При этом поле их деятельности (в прямом смысле) находилось, так или иначе, в непосредственной близости от жилища.
И в ремесленном производстве во главе мастерской находился мастер-ремесленник; непосредственными работниками выступали, как правило, члены его семьи - жена и дети, неженатые ученики и подмастерья, вольнонаемные (тоже чаще всего неженатые) ремесленники. Обычно почти все они жили под одной крышей, как правило, той же самой, под которой работали, именно на правах членов семьи. Можно было буквально по пальцам пересчитать профессии, представители которых трудились вдали от дома - моряки, рыбаки, рудокопы, извозчики.
Положение коренным образом изменяется в индустриальном обществе. Здесь вступают в действие два взаимосвязанных фактора. (1) Господство машинного производства, на основе механизации, которая означает, прежде всего, приложение неодушевленных источников энергии к механизации производства - паровых двигателей на первых этапах индустриализации, электричества и двигателей внутреннего сгорания на последующих. Возможности наращивания мощности при этом практически не ограничены. Кроме того, процесс индустриализации оказывается тесно связанным с постоянным внедрением в производство технических и технологических инноваций и быстрым моральным устареванием (которое все чаще опережает чисто физический износ) действующих станков, механизмов, оборудования и производственных технологий. В результате все участники производительного процесса, вне зависимости от своего желания, должны постоянно осваивать все новые и новые виды техники и технологий - так проявляет свое действие упоминавшийся выше закон перемены труда. Это, в свою очередь, требует от них постоянно повышать свой интеллектуальный уровень, а многих - в значительно большей степени и в большем числе, нежели в традиционном обществе, - побуждает заниматься и техническим творчеством.
(2) Реорганизация производства на фабричной основе. Она тесно связана с общим процессом нарастания концентрации капитала и отражает ее. Множество людей, машин и механизмов концентрируется на пространственно ограниченных площадях. Создается плотность контактов и обмена информацией (причем, информацией специальной, носящей в значительной степени научно-технический характер), совершенно немыслимая в прежнем традиционном обществе с его преимущественно сельскохозяйственным производством и внутрисемейной или внутрицеховой замкнутостью в производстве ремесленном.
Резкое снижение роли того, что в современной терминологии именуется "малым семейным бизнесом", ведет к тому, что лишь очень узкий круг профессий позволяет зарабатывать средства к жизни, оставаясь в пределах своего дома - независимые фермеры, мелкие торговцы, писатели, художники. Место работы всех остальных расположено в большей или меньшей удаленности от их жилищ, поскольку характер современного производства требует концентрации техники и рабочей силы в довольно ограниченно локализованном пространстве. Даже труд ученых сегодня невозможен вне библиотек и технически оснащенных лабораторий, сосредоточенных в университетах и исследовательских центрах.
Все эти изменившиеся социальные условия в колоссальном объеме увеличивают плотность профессиональных и личностных контактов и непосредственных взаимодействий, в которые теперь приходится вступать между собою людям в течение рабочего дня и всей жизни. Причем, эти контакты в абсолютном большинстве носят отнюдь не родственный характер. По некоторым данным, общее число такого рода контактов, приходящееся сегодня на одного "среднестатистического" члена общества в течение одного календарного года, примерно равно их объему за целую жизнь сто лет назад. Ясно, что соответствующим образом возрастает и общий объем циркулирующей в обществе информации, в том числе (и, может быть, даже особым образом) носящей научный характер.
В постиндустриальном обществе намечаются новые тенденции. Большинство его теоретиков (Д. Белл, З. Бжезинский) считают признаком новой системы резкое сокращение численности "синих" и рост численности "белых" воротничков. Тоффлер же утверждает, что расширение сферы офисной деятельности есть не что иное, как прямое продолжение индустриализма. "Офисы функционируют по образцу фабрик со значительной степенью разделения труда, монотонного, оглупляющего и унижающего"83. В постиндустриальном же обществе (которое О. Тоффлер называет "третьей волной"), напротив, наблюдается возрастание количества и разнообразия организационных форм. Громоздкие и тяжеловесные бюрократические структуры все чаще замещаются небольшими, мобильными и временными иерархическими союзами. Информационные технологии уничтожают прежние принципы разделения труда и способствуют возникновению новых союзов владельцев общей информации.
Одним из примеров таких "гибких" форм может служить возвращение на новый виток "спирали" прогресса малого семейного бизнеса. "Децентрализация и деурбанизация производства, изменение характера труда позволяют возвратиться к домашней индустрии на основе современной электронной техники"84. Тоффлер считает, что "электронный коттедж" - надомная работа с использованием компьютерной техники, мультимедиа и телекоммуникационных систем будет играть в трудовом процессе постиндустриального общества ведущую роль. Он утверждает также, что домашний труд в современных условиях имеет целый ряд преимуществ: (1) Экономические. Стимулирование развития одних отраслей (электроника, коммуникации) и сокращение других (нефтяная, бумажная). Экономия транспортных расходов, стоимость которых превышает стоимость установки телекоммуникаций на дому. (2) Социально-политические. Усиление стабильности в обществе. Сокращение вынужденной географической мобильности. Укрепление семьи и соседской общины (neighbourhood). Оживление участия людей в общественной жизни. (3) Экологические. Создание стимулов к экономии энергии и использованию дешевых альтернативных источников ее. (4) Психологические. Преодоление монотонного, чрезмерно специализированного труда. Повышение личностных моментов в трудовом процессе.
Структура занятости. Примитивное общество характеризуется элементарным половозрастным разделением труда. Большинство из мужчин - членов первобытных общин, в зависимости от природных условий своего ареала обитания, занято по преимуществу каким-то одним из промыслов - либо охотой, либо рыбной ловлей, либо собирательством (хотя, вероятно, по мере развития их, они занимаются всем понемногу). Говорить о сколько-нибудь глубокой специализации членов общин по родам занятости не приходится - как по причине их малочисленности, так и в силу низкого уровня развития производительных сил. Практическое отсутствие прибавочного продукта служит самым серьезным барьером на пути общественного разделения труда. Люди примитивного социума универсальны и всесторонни в меру накопленных в общине знаний, умений и навыков и в силу необходимости поддерживать условия своего существования, на что уходит практически все время, которого не остается больше ни на что. На рубеже, отделяющем примитивное общество от традиционного, происходит первое крупное общественное разделение труда - "выделение пастушеских племен из остальной массы варваров"85. Появляется первый сектор занятости - аграрный, который на долгое время сохраняет ведущее место среди остальных.
Чем определяется структура занятости в традиционном обществе после того, как там произошла аграрная революция? Тем же уровнем производительности и долей прибавочного труда в общем объеме труда. Скорее всего, на ранних этапах его развития разделение труда носит еще не очень значительный характер. Вначале имеет место "второе крупное разделение труда - ремесло отделилось от земледелия"86. Это означает появление второго сектора занятости - ремесленного, которому еще не скоро предстоит перерасти в индустриальный. Затем возникает "производство непосредственно для обмена - товарное производство, а вместе с ним и торговля, причем, не только внутри племени, но уже и с заморскими странами87; это кладет начало будущему сервисному сектору занятости. Наконец, профессионализируется управленческая деятельность, за нею - деятельность по отправлению религиозного культа; и та и другая принадлежат к информационному сектору, который объединяет в себе все профессиональные занятия, связанные с обработкой и накоплением социальной информации. К информационному сектору здесь и далее мы причисляем всех тех, "кто производит, обрабатывает и распространяет информацию в качестве основного занятия, а также кто создает и поддерживает функционирование информационной инфраструктуры"88.
Вероятно, складывающийся, в конечном счете, характер распределения членов традиционного общества по различным секторам занятости может существенно отличаться от одного конкретного общества к другому в зависимости от общего уровня развития, этнических, культурных, географических и иных условий, однако имеются здесь и общие закономерности. Во-первых, в силу определенного разнообразия общественных потребностей (которое, конечно же, возрастает по мере развития общества) постепенно заполняются все четыре основных сектора. Во-вторых, подавляющая доля членов общества занята в аграрном секторе, который должен "прокормить", т.е. обеспечить продуктами питания не только собственных работников, но и представителей других секторов. Учитывая крайне низкую производительность сельскохозяйственного труда в эти эпохи, следует предположить, что к аграрному сектору относились более половины трудоспособных членов традиционных обществ89.
Характерной особенностью индустриальных обществ следует считать падение доли населения, занятого в сельскохозяйственном производстве, и соответственно - возрастание доли промышленного пролетариата и вообще всех работников, занятых в индустриальном секторе. Начало этого процесса в Англии, на родине индустриальной революции, было весьма драматичным и тесно связанным с так называемой политикой "огораживания". Начавшись еще в ХV веке, она получила резкий всплеск в прямой связи с начавшейся индустриальной революцией. Лавинообразно возраставшие объемы производства в текстильной промышленности взвинтили цены на его исходное сырье - шерсть. Землевладельцы - лендлорды и сквайры - лихорадочно бросились в овцеводство, сулившее невиданное прежде стремительное обогащение. Арендаторов гнали прочь, и они, лишенные главного средства производства - земли, превращались большей частью в бродяг и нищих. По распространенному в тот период выражению, "овцы съели людей". А так называемые парламентские (т.е. разрешенные законодательными актами) "огораживания" привели в Англии к фактическому исчезновению крестьянства как класса.
Куда устремлялась вся эта обездоленная масса в поисках средств к жизни? Разумеется, в города, где происходил в это время настоящий экономический бум. Вновь создававшиеся фабрики и заводы обладали практически неограниченной (для своего времени) емкостью рынка труда. Упрощение процесса труда, сводившееся иногда к нескольким простым манипуляциям с машиной, не требовало особой специальной подготовки, которая при прежнем ремесленном производстве могла занимать годы. Платили за работу гроши, активно использовали детский труд, предприниматели не несли практически никаких затрат на социальную сферу. Однако выбирать было не из чего. Здесь слились воедино несколько процессов, в частности, рост городов и реструктуризация системы занятости, нашедшая свое выражение, прежде всего, в росте числа занятых в промышленности и снижении доли занятых в сельском хозяйстве. Эту реструктуризацию мы попытались условно изобразить на диаграмме (рис.5.5).
Рис. 5.5. Реструктуризация занятости в обществах
различного типа90
Еще в 1800 г. в сельском хозяйстве США было занято 73 % самодеятельного населения. В 1960 г. эта доля уменьшилась до 6,3%, а в 1980-х гг. сократилась еще более чем вдвое. Вообще этот показатель - доля населения, занятого в сельском хозяйстве, - служит для многих социологов важным показателем уровня индустриального развития. К примеру, американский социолог Р.Бендикс считает современным такое общество, где сельскохозяйственным трудом занято менее половины наличного населения; при этом индустриальные общества, причисляемые к "современным", могут по данному критерию весьма существенно различаться. Так, если к началу 70-х годов нынешнего века в аграрном секторе экономики Великобритании было занято около 5% населения, США - менее 6%, то для СССР и Японии эти цифры составляли соответственно 45 и 49%91.
Разумеется, существенное снижение удельного веса работников аграрного сектора, сопровождаемое переливом человеческих ресурсов из аграрного сектора в другие, в современных обществах становится возможным лишь благодаря чрезвычайно высокой, немыслимой для традиционного общества производительности труда в земледелии и животноводстве. Эффективность сельскохозяйственного производства в традиционном обществе была такова, что от 2 до 4 работников-аграриев могли, помимо себя и своей семьи, накормить производимым ими продуктом не более одного человека вне сельскохозяйственной сферы. Этот условный "один человек" охватывал и всех тех, кто был занят в сфере государственного управления (включая армию и полицейские силы), и духовенство, и работников ремесленного производства, и купцов (относящихся к сервисному сектору), и работников информационного сектора (наука, образование, искусство), и просто паразитирующие социальные слои.
Сегодня в экономически развитых странах, где наиболее отчетливо проявляются тенденции постиндустриального общества, один работник, занятый непосредственно в сельском хозяйстве, в состоянии обеспечить продовольствием уже до 50 и более человек, занятых в других секторах. (Хотя, конечно, такая эффективность не может быть достигнута усилиями одних только аграриев, на каждого из которых работает, по сути, несколько человек в других отраслях экономики, обеспечивающих его машинами, энергией, удобрениями, передовыми агрономическими технологиями, принимающих от него сырую сельскохозяйственную продукцию и перерабатывающих ее в готовый к употреблению продукт).
Обратимся еще раз к тенденциям изменений в различных секторах занятости, отраженным на диаграмме рис.5.4. При переходе от одной цивилизации к другой наблюдается последовательный и весьма существенный отток занятых из аграрного сектора, которые, разумеется, перераспределяются по другим секторам. (Сегодня в развивающихся обществах эти процессы, вероятно, все же менее драматичны и болезненны, нежели в Европе на заре индустриальной революции). Кроме того, наблюдается не менее последовательный и устойчивый рост таких секторов, как сервисный и информационный. И лишь индустриальный сектор, достигавший максимума своей численности в развитых странах к 50-м годам нынешнего века, в постиндустриальном обществе заметно идет на убыль92.
Характер поселений. На протяжении значительного по продолжительности периода существования примитивного общества большинство родов и племен ведут кочевой образ жизни, переселяясь вслед за мигрирующими источниками пищи - рыбой и дичью. Первые зачатки локализованных поселений деревнями Морган (а следом за ним и Энгельс) относит еще к высшей ступени дикости93. Первые же городские поселения возникают, по всей вероятности, на исходе высшей ступени варварства и на заре цивилизации (в моргановском понимании), т.е. с переходом к традиционному обществу.
" Город, окружающий своими каменными стенами, башнями и зубчатыми парапетами каменные или кирпичные дома, сделался средоточием племени или союза племен - показатель огромного прогресса в строительном искусстве, но вместе с тем и признак увеличивавшейся опасности и потребности в защите" 94 .
Города становятся центрами обитания членов общества, принадлежащих ко второму и третьему секторам занятости - торговцев и ремесленников, а следом за этим - и четвертого, информационного. Каменные стены, защитная сила которых становится фактором, привлекающим многих из представителей этих сословий, чтобы избрать место поселения внутри них или хотя бы в непосредственной близости от них, окружают не только дома вождей племенных союзов (а затем и государств), но и монастырей. Поэтому здесь сосредоточивается вся политическая, промышленная (точнее, ремесленная), а также интеллектуальная жизнь традиционных обществ.
Однако лишь с началом индустриальной эпохи стремительно разворачивается процесс, именуемый урбанизацией - значительное повышение роли крупных городских поселений в жизни общества. Это становится естественным следствием целого ряда различных сторон индустриализации, рассмотренных выше. В начале XIX века в городах мира проживало 29,3 млн. человек (3% населения Земли), к 1900 - 224,4 млн. (13,6%), к 1950 - 706,4 млн. (38,6%)95. Хотя города и в традиционных обществах играли важную роль в социальной, политической и экономической жизни общества, однако в индустриализировавшихся западных обществах этот процесс на протяжении XIX века стал особенно быстрым: если, например, в Великобритании 1800 года, на родине индустриальной революции, насчитывалось около 24 процентов городского населения, то в 1900 году в городах проживало уже 77 процентов англичан96.
Если считать, что урбанизация это не просто повышение доли городского населения, а населения сверхкрупных городов, тех, что именуют в буквальном смысле мегаполисами97, то можно было бы обратиться к данным о темпах урбанизации, которые приводит в своей работе "Футурошок" Олвин Тоффлер: "В 1850 г. только 4 города имели население более 1 млн. человек, в 1900 - 19, в 1960 - 141... В 1970 г. прирост городского населения составил 6,5%"98.
Рост урбанистических популяций в XIX веке протекал, как и пополнение неаграрных секторов занятости, в значительной степени за счет миграции из сельской местности. Однако в современных развивающихся обществах, которые урбанизируются даже более быстрыми темпами, это увеличение, как считают некоторые исследователи, идет, скорее, за счет эффекта "демографического перехода" (по мере улучшения общих условий жизни, питания, жилища, а также совершенствования здравоохранения и медицинского обслуживания прирост популяции совершается за счет увеличения разрыва между снижающимся индексом смертности и сохраняющимся показателем рождаемости) и иногда имеет тенденцию к значительной концентрации в единственном городе - главном для данной страны.
В целом периоды усиленной урбанизации неразрывно связаны с индустриализацией. Однако существуют некоторые разногласия по поводу природы этой связи и о той роли, которую играет в этой связи капитализм. Урбанизация имеет противоречивые последствия для экономического роста, поскольку она снижает стоимость услуг здравоохранения и образования, в то время как стоимость труда возрастает, поскольку она не может уже получать "добавок" за счет недорогой сельскохозяйственной продукции, как это было на ранних этапах европейской индустриализации.
Тенденция урбанизации, однако, претерпевает серьезные изменения при переходе к постиндустриальному обществу. Почти во всех развитых обществах развитие урбанизации следовало S-образной кривой, создаваясь очень медленно, распространяясь очень быстро, а затем замедляясь, а затем плавно развиваясь (иногда даже более интенсивно, нежели предшествующий период урбанизации) в обратном направлении - субурбанистического99 развития.
Телекоммуникация и компьютеризация, а также широкое внедрение компьютерных сетей дают возможность все большему числу тех, кто занят в отраслях, связанных с производством и обработкой информации, "ходить на работу, не выходя из дому". Они могут общаться со своими работодателями (получая задания, отчитываясь за их выполнение и даже производя расчеты за выполненную работу) и клиентами по компьютерным сетям. В американском учебнике "The Office: Procedures and Technology" описана довольно типичная ситуация:
" Молодой человек нанимается на работу в большую компанию, расположенную в крупном городе, однако жить он хотел бы в сельской местности в 45 милях от города. Его принимают на работу в качестве специалиста по обработке текстов, и он может выполнять служебные задания, не выходя из дома. Компания обеспечивает его необходимым для работы оборудованием, включая то, которое требуется для электронной передачи готовой продукции в офис компании. Теперь этот молодой работник выполняет свои служебные функции в домашнем офисе, любуясь открывающимся из окна видом на стада, мирно пасущиеся в живописной долине. Письма и отчеты, подготовленные им в этой уединенной деревне, немедленно получают те, кому они предназначены, в какой бы точке земного шара они ни находились" 100.
Отметим, что такой образ жизни, вероятно, доступен лишь тем членам общества, чья профессиональная деятельность носит интеллектуальный характер. Однако мы не раз отмечали выше, удельный вес этой категории населения в постиндустриальных обществах неуклонно возрастает.
Уровень и масштабы образования. В примитивном обществе формирование социального и индивидуального интеллекта (точнее, его предпосылок) было окрашено целым рядом важных специфических особенностей. Накопление знаний и передача их последующим поколениям осуществлялись изустно и в индивидуальном порядке. В этом процессе особая роль принадлежала старикам, которые в этом обществе выступали хранителями, блюстителями и даже в необходимых случаях реформаторами установленных от века нравов, обычаев и всего комплекса знаний, составлявших существо материальной и духовной жизни. Старики были "аккумуляторами" социального интеллекта и в какой-то степени считались его воплощением. Понятно, что уважение, которое питали к ним остальные члены общества, носило не столько моральный, сколько в значительной степени рациональный характер.
" Они, старики, выступали носителями трудовых навыков, овладение которыми требовало многолетних упражнений и поэтому было доступно только людям их возраста. Старики персонифицировали в себе коллективную волю рода или племени, а также ученость того времени. За свою жизнь они овладевали несколькими диалектами, необходимыми для общения с другими кровнородственными объединениями; знали те наполненные таинственным смыслом обряды и предания, которые должны были храниться в глубоком секрете. Они регулировали осуществление кровной мести, на них лежала почетная обязанность наречения именем и т.д. ... Поэтому необычайный почет и уважение, оказываемые старикам в первобытную эпоху, ни в коем случае нельзя истолковывать как разновидность социальной филантропии, благотворительности" 101.
Если принять во внимание среднюю продолжительность жизни, которая была вдвое, а то и втрое меньшей, нежели в современных обществах, то станет ясно, что и удельный вес стариков в популяциях был в ту пору гораздо ниже, чем ныне. Хотя следует отметить, что даже в примитивных племенах (например, у австралийских аборигенов), как отмечает А. Гусейнов, проводится различие между просто дряхлыми стариками и теми стариками (старейшинами), которые продолжают принимать активное и творческое участие в жизни общины.
Так или иначе, появление образования как особого социального института происходит уже в традиционном обществе. В предыдущий период отсутствие материальных носителей информации не позволяло надежно сохранять, накапливать и систематизировать знания, а также избежать многочисленных, как при "испорченном телефоне", искажений (включая неизбежную нормативную и ценностную окраску) в процессе изустной передачи их. В то же время в течение длительного периода образование было уделом довольно тонкого социального слоя. Потенциальная возможность материальных основ роста массовой грамотности возникает лишь к концу традиционной эпохи, после изобретения книгопечатания. Тем не менее, печатные книжные и появившиеся позднее периодические издания, особенно светского содержания, в течение достаточно длительного времени остаются достоянием только элитной части общества. Отчасти это, вероятно, связано с дороговизной печатных изданий, обусловленной их небольшими тиражами. Проспер Мериме в своей новелле "Таманго" упоминает любопытный факт из жизни одного из ее героев - Леду - в бытность его помощником капитана на каперском судне: "Деньги, вырученные за добычу, взятую с нескольких неприятельских кораблей, дали ему возможность купить книги и заняться теорией мореплавания"102. А ведь это уже эпоха наполеоновских войн - по сути, начало индустриальной революции во Франции.
Однако главным препятствием к росту числа образованных людей является, по-видимому, отсутствие у подавляющего большинства членов общества потребностей и серьезных побудительных мотивов к получению какого-либо образования: их повседневная трудовая деятельность чаще всего не требует никакой новой информации, никаких новых знаний сверх того, что было получено от первых наставников и приобретено опытом; кроме того, сама работа, изнурительная и продолжающаяся половину суток и более, почти не оставляет для дополнительных интеллектуальных занятий ни времени, ни сил; продвижение вверх по социальной лестнице в обществе, разделенном довольно прочными сословными перегородками (а именно такова социальная структура большинства традиционных обществ), также сравнительно слабо связано с получением образования. Сказанное относится к трем из четырех выделенных нами выше секторов занятости, за исключением информационного, где и в тот период само содержание труда, как правило, требовало гораздо большего объема знаний, получить которые можно лишь с помощью систематического образования. Однако в традиционном обществе удельный вес занятых в этом секторе все же ничтожно мал по сравнению со всеми остальными и не может оказать серьезного влияния на повышение роли образования для успешной профессиональной деятельности.
Все эти моменты коренным образом изменяются в индустриальном обществе, одной из наиболее характерных черт которого становится массовая грамотность. Издательская деятельность, подобно всем другим отраслям, вышедшим на уровень промышленного производства, испытывает на себе воздействие закона экономии времени: рынок все активнее заполняется огромными объемами сравнительно недорогой книгопечатной продукции. Усложнение техники и технологии создает все больше стимулов к получению образования и у работников, и у нанимающих их работодателей - в полном соответствии с законом перемены труда. Повышение квалификации как условие получения более высокого дохода и социального статуса все сильнее зависит от уровня полученного образования (в том числе и чисто формального). Хотя в реальной практике, во всяком случае, на микроуровне, эта связь проявляется не столь однозначно и прямолинейно. Тем не менее, получение начального, а затем и среднего образования все чаще становится постоянным и необходимым требованием даже для неквалифицированных работников.
И в качестве отклика на эту вновь возникшую социальную потребность во всех развитых обществах создаются обширные и разветвленные системы образования - учреждается огромное число школ, колледжей, университетов. Учредителями и основателями их выступают как государство, так и частные лица. Многие из промышленников учреждают училища для профессиональной подготовки своих работников. Число членов общества, получивших формальное образование и продолжающих его в течение едва ли не всей своей профессиональной жизни, школьников и студентов различных уровней увеличивается во много крат в течение весьма непродолжительного исторического периода и продолжает расти. По данным Р. Коллинза, в США число выпускников средних школ, приведенное к общей численности населения в возрасте до 17 лет, в период с 1869 по 1963 гг. возросло в 38 раз, а аналогичное соотношение для выпускников местных колледжей (которые, подобно нашим техникумам, в значительной мере берут на себя функции подготовки технических специалистов среднего уровня) - более чем в 22 раза103. Существенно, хотя и не в такой степени, возросло число бакалавров, магистров и докторов наук.
Однако в постиндустриальном обществе проблема массовой грамотности населения возникает вновь и при этом приобретает угрожающие тенденции. Дело в том, что при достижении обществом определенного - хотя и достаточно высокого - уровня развития, превышающего индустриальную зрелость, перед ним во весь рост встает вопрос об ином качестве этой грамотности, нежели то, которое диктовали требования индустриального общества. Во всяком случае, в постиндустриальных обществах (которые все чаще именуются "информационными") все настойчивее дает о себе знать проблема функциональной грамотности, то есть массовой грамотности уже на качественно ином уровне.
Характер развития научных знаний. Как было сказано в предыдущем разделе, в примитивном обществе накопление знаний и передача их последующим поколениям осуществлялись изустно и в индивидуальном порядке. Понятно, что в таких условиях аккумуляции и систематизации накопленных знаний, что и составляет необходимое условие развития науки, не происходит. Можно считать, что из четырех типов знания, которые мы выделили в первой главе, запас сведений социума об окружающем мире ограничивается лишь знанием здравого смысла и мифологией (на элементарном уровне); и лишь отчасти и на элементарном уровне - "идеологическими" (в той мере, в каком дюркгеймовская механическая солидарность проявляет себя в противопоставлениях типа "свой-чужой").
В традиционных обществах, с появлением письменности (а с нею - цивилизации в моргановском смысле), возникает потенциальная возможность для формирования научного знания. Его развитие, особенно на начальных этапах, по всей вероятности, существенно сдерживается доминированием в общественном сознании трех других типов знания. Тем не менее, как свидетельствует история, в традиционных обществах развитие науки, конечно, не стоит на месте. Мыслители доиндустриальной эпохи совершили немало важных открытий практически во всех областях научного знания. Именно благодаря тому, что к началу индустриальной революции был заложен фундамент почти во всех отраслях научного знания, прежде всего, в естественнонаучных дисциплинах, удалось сравнительно быстро и эффективно создать весьма разветвленную систему прикладных и технических наук, которые были прямо и непосредственно предназначены для использования в технологических производственных процессах с целью повышения их эффективности. Однако, как отмечает один из создателей концепции постиндустриального общества Д.Белл, наука и техника развивались в тот период автономно, практически независимо от производства. Люди, которые занимались наукой, достаточно часто (если не в значительном большинстве) делали это почти бескорыстно, ради удовлетворения собственных интеллектуальных потребностей. Это, с одной стороны, обеспечивало большую их самоотдачу. Однако, с другой стороны, общая суммарная эффективность этой деятельности, не "подпираемая" потребностями экономики, не могла быть слишком высокой, поэтому приращение научных знаний шло постепенно, сравнительно медленно, носило, скорее, линейный характер и потребовало значительного времени.
Положение опять же коренным образом меняется с началом индустриальной революции. В индустриальном обществе изменение экономических условий превращает инновационное внедрение в мощнейшее оружие обострившейся конкурентной борьбы. Если прежде лабораторные эксперименты исследователей с трудом находили себе спонсоров - главным образом, из числа просвещенных монархов и представителей аристократии (хотя интерес их мог быть и не совсем бескорыстным - как это было с алхимией), то теперь основным источником финансирования исследовательских работ становятся наиболее дальновидные предприниматели. Нередко (хотя, возможно, не так уж и часто) исследователь и удачливый предприниматель объединяются, так сказать, в едином лице. Целая плеяда выдающихся изобретателей, работавших на заре индустриальной революции, основала (и не без успеха!) свои собственные предприятия. К их числу мы могли бы в принципе отнести и великого социального экспериментатора Роберта Оуэна, который, будучи талантливым и удачливым предпринимателем, сконцентрировал в своих руках весьма изрядное состояние, хотя и потратил львиную долю его на основание нескольких утопических колоний, начиная с Нью-Хармони.
Постепенно, но все же сравнительно быстро, в течение, вероятно, не более чем века, прикладные исследования (т.е. поиск конкретного практического применения и использования в непосредственно производственных целях тех или иных законов и закономерностей, открытых фундаментальной наукой) становятся едва ли не преобладающей формой научных изысканий. Во всяком случае, инвестиции в эту отрасль в суммарном выражении на начальных и особенно на последующих этапах явно превышают средства, выделяемые на фундаментальные исследования. В то же время развитие техники прикладных исследований, да и самой индустрии в целом, одновременно с общим ростом валового национального дохода приводит к невиданному прежде расширению возможностей фундаментальных исследований. Наука на протяжении двух сотен лет делает гигантский скачок, совершенно не сравнимый с тем приращением научного и технического знания, которое происходило на протяжении предшествующих тысячелетий. Она становится действительно производительной силой и практически самостоятельной отраслью народного хозяйства. Занятия наукой, а также разработкой и внедрением технологических инноваций превращаются в профессиональную сферу, привлекая все больше способных к этому людей. Это, в свою очередь, увеличивает "валовой" объем производимой обществом интеллектуальной продукции.
Важнейшей движущей силой изменения в постиндустриальном обществе выступают автоматизация и компьютеризация производственных процессов и так называемые "высокие технологии". Ускорение изменений во второй половине ХХ в. вообще тесно связано с быстрым совершенствованием технологических процессов. Значительно сократился временной промежуток между тремя циклами технологического обновления: 1) возникновением творческой идеи, 2) ее практическим воплощением и 3) внедрением в общественное производство. В третьем цикле зарождается первый цикл следующего круга: "новые машины и техника становятся не только продукцией, но и источником свежих идей"104.
Новая технология, кроме того, предполагает новые решения социальных, философских и даже личных проблем. "Она воздействует на все интеллектуальное окружение человека - образ его мыслей и взгляд на мир", - утверждает О. Тоффлер105 . Ядром совершенствования технологии выступает знание. Перефразируя изречение Ф.Бэкона "знание - сила", Тоффлер утверждает, что в современном мире "знание - это изменение", т.е. ускоренное получение знаний, питающих развитие технологий, означает ускорение изменений.
В социальном развитии прослеживается аналогичная цепь: открытие - применение - воздействие - открытие. Скорость перехода от одного звена к другому также значительно увеличилась. Психологически людям трудно адаптироваться к множеству изменений, происходящих в кратчайшие сроки. Тоффлер характеризует ускорение изменений как социальную и психологическую силу - "внешнее ускорение преобразуется во внутреннее"106. Положение об ускорении изменений и их социальной и психологической роли служит обоснованием перехода к "супериндустриальному" обществу.
Что касается рационализации социальной жизни, то она, как мы помним, была ведущим понятием в веберовском анализе современного ему капитализма. Этим обобщенным понятием обозначалось множество взаимосвязанных процессов, с помощью которых каждый аспект человеческой деятельности становился предметом расчетов, измерений и контроля. По М. Веберу, рационализация включала в себя, в частности: (1) в экономической жизни - организацию фабричного производства бюрократическими средствами и на основе расчета возможных выгод и потерь с помощью систематических оценочных процедур; (2) в политике - упадок традиционных норм узаконения и постепенное замещение традиционного и чисто харизматического лидерства партийной машиной; (3) в моральном поведении - гораздо больший, нежели прежде, акцент на дисциплину и воспитание; (4) в науке - снижение роли индивидуального инноваторства и развитие исследовательских команд, скоординированных экспериментов и направляемой государством научной политики; (5) в обществе в целом - распространение общего влияния бюрократии, государственного контроля и администрирования. Понятие рационализации было, таким образом, частью веберовской точки зрения на капиталистическое общество как на "железную клетку", в которой индивид, лишенный религиозного смысла и моральных ценностей, будет во все возрастающей степени подвергаться государственному надзору и воздействию бюрократического регулирования. Подобно марксову понятию отчуждения, рационализация подразумевает в значительной степени отделение индивида от общины, семьи и церкви и его подчинение правовому политическому и экономическому регулированию на фабрике, в школе и в государстве107.
Литература к части 5
|
Анурин В.Ф. Интеллект и социум: Введение в социологию интеллекта. - Нижний Новгород, 1997. |
|
Араб-Оглы Э.А. Обозримое будущее: Социальные последствия НТР: Год 2000. - М., 1986. |
|
Бендикс Р. Современное общество // Американская социология. - М., 1972. |
|
Бернштейн Э. Социальные проблемы: Условия возможности социализма и задачи социал-демократии. - СПб., 1906. |
|
Буржуазная социология на исходе ХХ века. - М., 1986. |
|
Варга Е.С. Очерки по проблемам политэкономии капитализма. - М., 1964. |
|
Гаузнер Н. Теория "информационного общества" и реальности капитализма //Мировая экономика и международные отношения. - 1985, № 10. |
|
Главлин М.Л., Казакова Л.А. Современные буржуазные теории социальной революции. - М., 1980. |
|
Гумилев Л.Р. Этногенез и биосфера земли. - М., 1993. |
|
Гэлбрейт Дж. Новое индустриальное общество. - М., 1969. |
|
Данилевский Н.Я. Россия и Европа. - М., 1991. |
|
Конвергенция и дивергенция. - София, 1979. |
|
Кравченко А.И. Введение в социологию. - М.,1994.- Гл.2, п.3-6. |
|
Кун Т. Структура научных революций. - М., 1975. |
|
Лейбин В.М. "Модели мира" и образ человека. Критический анализ идей Римского клуба. - М., 1982. |
|
Ленин В.И. О лозунге "Соединенных штатов Европы".- Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.26. |
|
Лукин В.М. Модели индустриальной и постиндустриальной цивилизаций в западной футурологии //Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер.6. - 1993. - Вып. 1 (№ 6). |
|
Маркарян Э.С. О концепции локальных цивилизаций. - Ереван, 1962. |
|
Маркарян Э.С. Теория культуры и современность. - М., 1983. |
|
Маркс К. К критике политической экономии. Предисловие //Маркс К., Энгельс Ф. Собр.соч. 2 изд. Т.13. |
|
Маркс К. Капитал. Т.1 //Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. 2 изд. Т.23. |
|
Маркс К. Конспект книги Л.Г. Моргана "Древнее общество"//Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. 2 изд. Т.45. |
|
Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 г. //Маркс К., Энгельс Ф. Собр.соч. 2 изд. Из ранних произведений. |
|
Миллс Р. Властвующая элита. - М., 1959. |
|
Морган Л.Г. Древнее общество. - М., 1935. |
|
Новая технологическая волна на Западе. - М., 1986. |
|
Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории. - М., 1974. |
|
Сахаров А.Д. Конвергенция и мирное сосуществование //50/50: Опыт словаря нового мышления. - М., 1989. |
|
Смелзер Н. Социология. - М., 1994.- Гл.16, 17. |
|
Соарес К. Общество в процессе изменения //Социологические исследования. - 1991, № 12. |
|
Сорокин П. Кризис нашего времени //Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. - М., 1992. |
|
Сорокин П. Социология революции //Человек.Цивилизация.Общество.- М., 1992. |
|
Сорокин П.А. Социокультурная динамика и эволюционизм //Американская социологическая мысль. - М., 1994. |
|
Тойнби А.Дж. Постижение истории. - М., 1991. |
|
Туровский М.Б., Туровская С.В. Концепция В.И. Вернадского и перспективы эволюционной теории //Вопросы философии. - 1993,№ 6. |
|
Форрестер Дж. Мировая динамика. - М., 1978. |
|
Шпенглер О. Закат Европы. - М., 1993. |
|
Эволюция восточных обществ: синтез традиционного и современного.-М., 1984. |
|
Энгельс Ф. Предисловие к работе "Положение рабочего класса в Англии // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. 2 изд. Т.2. |
|
Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства //Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. 2 изд. Т.21. |
|
Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства//Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч., 2 изд. Т.21. |
|
Янг Э. Прогнозирование научно-технического прогресса. - М., 1974. |
ГЛОССАРИЙ
Аккультурация - процесс взаимопроникновения и взаимовлияния обычаев и традиций, распространения культурных ценностей из одних социальных центров в другие.
Аскриптивный статус - см. Приписанный статус.
Аттитюд - относительно устойчивая система убеждений, относящихся к какому-то объекту и имеющих своим результатом оценку этого объекта.
Базис - совокупность производительных сил и производственных отношений.
Взаимодействие социальное - любое действие, в ходе которого внешние акты или психологические акты одного социального б ктора вызывают ответную реакцию другого социального б ктора в виде его внешних актов или психических переживаний.
Вторичная группа - группа, включающая в себя в качестве составных частей первичные малые группы.
Вторичная социализация - период социализации, совпадающий с периодом получения формального образования.
Высота стратификации - социальная дистанция между наивысшим и самым низшим статусами стратификации данного общества.
Девиантное поведение - поведение, отклоняющееся от социальных норм.
Демографический переход - период развития общества, характеризуемый резким возрастанием численности и плотности народонаселения и связанный с переходом от одного типа демографической стабильности с высокими показателями рождаемости и смертности к другому - с низкими показателями рождаемости и смертности.
Дистанция социальная - понятие, характеризующее степень близости, отдаленности или отчужденности различных социальных статусов.
Диффузионизм - течение в эволюционной теории, изучающее каналы, по которым в данное общество проникают социальные влияния извне.
Достигаемый статус - статус, для достижения которого необходимо затратить определенные усилия.
Индустриализация - процесс непрерывного экономического роста, являющегося следствием приложения неодушевленных источников энергии к механизации производства.
Индустриальное общество - тип экономически развитого общества, обладающий следующими основными характеристиками: (1) создание национальных государств, сплачивающихся вокруг общего языка и культуры; (2) коммерциализация производства и исчезновение экономики пропитания; (3) господство машинного производства и реорганизация производства на фабрике; (4) падение доли рабочего класса, занятого в сельскохозяйственном производстве; (5) урбанизация общества; (6) рост массовой грамотности; (7) предоставление избирательных прав населению и институционализация политики вокруг массовых партий; (8) приложение науки ко всем сферам жизни, особенно к индустриальному производству, и последовательная рационализация социальной жизни.
Институт социальный - устойчивый комплекс формальных и неформальных правил, принципов, норм, установок, регулирующих взаимодействие людей в определенной сфере жизнедеятельности и организующих его в систему ролей и статусов.
Институционализация - процесс формирования различных типов социальной практики в качестве социальных институтов.
Институционализация конфликта - процесс, связанный с урегулированием классовых конфликтов между наемными работниками и работодателями, связанный с отделением и автономией социального и политического конфликтов и с развитием в обществе специализированных институтов для урегулирования этих конфликтов легальными средствами.
Интернализация - понятие, обозначающее процесс, в ходе которого индивид изучает и воспринимает как обязательные социальные ценности и нормы, переводя их на “внутренний” уровень.
Информационное общество - см. Постиндустриальное общество.
Класс социальный - большие группы людей, различающиеся по одному-двум детерминирующим признакам.
Конвергенции тезис - утверждение, что процесс индустриализации продуцирует общие и единообразные политические и культурные характеристики в тех обществах, которые до индустриализации могли иметь весьма различающиеся происхождение и социальные структуры.
Конформность - усвоение и соблюдение социальным б ктором определенных групповых и социальных норм, ценностей и привычек; необходимый элемент социализации и предпосылка нормального функционирования любой социальной системы.
Логика индустриализации - закономерность социального развития, в соответствии с которой страны и народы, вступившие на путь индустриализации, неизбежно приобретают схожие социальные характеристики.
Малая группа - совокупность индивидов, вступающих в прямые, непосредственные взаимодействия, обладающая следующими свойствами: (1) постоянство (регулярность) совместного пространственно-временну го бытия; (2) осознание своего членства в группе (самоидентификация); (3) признание за этими людьми принадлежности к данной группе со стороны внешнего окружения (идентификация).
Мобильность социальная - изменение статуса социального субъекта; переход из одной социальной страты в другую.
Модернизация - совокупность социальных изменений во всех социальных институтах, сопровождающих процесс индустриализации.
Надстройка - совокупность всех общественных отношений - идеологических, политических, религиозных и т.п., - остающихся "за вычетом" производственных.
Норма социальная - предписание, выступающее в качестве общей руководящей линии социального действия.
Нуклеарная семья - социальная единица, состоящая из брачной пары и их детей; часто противопоставляется расширенной семье.
Общественно-экономическая формация - исторический период развития конкретного общества, в течение которого доминирует определенный способ производства.
Парадигма - общепризнанная всеми представителями социологической науки (или отдельного ее течения) совокупность взглядов и методов научного исследования.
Первичная группа - малая группа, являющаяся составной частью другой малой группы (вторичной по отношению к ней) и отличающаяся более высокой частотой и плотностью контактов между ее членами.
Первичная социализация - период социализации, совпадающий с детством.
Постиндустриальное общество - общество, в котором осевой принцип развития образует совокупность накопленных человечеством знаний.
Приписанный статус - статус, приобретаемый при рождении в семье, принадлежащей к определенной страте.
Производительные силы - совокупность личностных и вещественных элементов производства, предназначенная для производства из предметов природы вещей, способных удовлетворять потребности людей.
Производственные отношения - совокупность отношений, в которые вступают люди по поводу производства материальных благ.
Пространство социальное - совокупность всех социальных статусов данного общества.
Профиль стратификации - распределение страт по всему социальному пространству, соотношение численности различных страт.
Революция - тотальное изменение всех сторон жизнедеятельности общества.
Ресоциализация - усвоение новых ценностей, ролей, навыков взамен прежних, неправильно усвоенных, устаревших или же в связи с переходом в принципиально иные социальные условия.
Референтная группа - группа, система ценностей и норм которой выступает для индивида своеобразным эталоном поведения.
Ролевая дистанция - масштабы субъективного отделения (отстра-ненности) от роли ее исполнителя.
Ролевой конфликт - ситуация столкновения противоречивых требований различных социальных ролей одного и того же б ктора.
Роль социальная - характер поведения, ожидаемый от обладателя того или иного социального статуса.
Секуляризация - процесс, в ходе которого религиозная мысль, практика и институты утрачивают социальное значение.
Символический интеракционизм - теоретическое направление, сосредоточивающее внимание на анализе социальных взаимодействий преимущественно в их символическом содержании.
Социализация - процесс, в ходе которого и с помощью которого люди обучаются приспосабливаться к социальным нормам, т.е. процесс, делающий возможным продолжение общества и передачу его культуры между поколениями.
Социальная санкция - социальные последствия действия социального б ктора в рамках требований социальных ролей, находящие свое выражение в виде социального одобрения или социального порицания (наказания) со стороны окружающих.
Социальный контроль - способ саморегуляции социальной системы, обеспечивающий упорядоченное взаимодействие составляющих ее элементов посредством нормативного (в том числе правового) регулирования.
Социальный характер - часть характера членов общества, определяемая уровнем развития этого общества.
Социетальный - относящийся к обществу, рассматриваемому как единое целое.
Социография - одно из названий эмпирической социологии.
Способ производства - понятие, характеризующее конкретный вид производства, осуществляемого в рамках исторически определенных общественных отношений.
Статус - позиция человека в обществе с определенными правами и обязанностями.
Статусная несовместимость - ситуация обладания высоким статусом в одном из социальных подпространств при одновременном обладании низким статусным уровнем в другом подпространстве.
Статусный набор - совокупность статусов, характеризующих социальные и личностные позиции одного и того же человека.
Страта - совокупность индивидов, обладающих одинаковыми или близкими по значению координатами в социальном пространстве.
Теория обмена - теория, рассматривающая социальное взаимодействие как процесс, в ходе которого индивиды стремятся максимизировать получаемые выгоды и минимизировать потери; основное внимание уделяет изучению воздействия затрат и вознаграждений на поведение людей.
Цивилизация - многозначное понятие, обозначающее: а) определенный уровень общественного развития материальной и духовной культуры общества; б) период развития общества, следующий за варварством; в) конкретный культурно-исторический тип развития общества.
Экзогенные факторы эволюции - факторы, объясняющие происхождение эволюционных процессов исключительно (или главным образом) необходимостью решения для данного общества проблем внешнего характера.
Экономика пропитания - тип экономики, характеризуемый следующими моментами: (1) производственная единица, такая, как крестьянская семья, производит продукцию, главным образом, для своего непосредственного потребления; (2) единица в своем потреблении не зависит (или слабо зависит) от рынка; (3) слабая специализация или разделение труда.
Эндогенные факторы эволюции - факторы, объясняющие происхождение эволюционных процессов необходимостью решения для данного общества проблем внутреннего характера.
Этнометодология - теоретическое направление, опирающееся на базовое предположение о том, что правила, регулирующие контакты между людьми, обычно принимаются ими на веру, в готовом виде.
PAGE 6