Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
|
ВПК осмысливает свои интересы |
В реальном секторе российской экономики три основных отраслевых комплекса способны влиять на выработку внутри- и внешнеполитического курса страны - топливно-энергетический (ТЭК), военно-промышленный (ВПК) и аграрно-промышленный (АПК). Сравнивая динамику перестройки ТЭК и ВПК, нельзя не заметить очевидной разницы в темпах их преобразований. Если институциональная реструктуризация топливно-энергетического комплекса России, похоже, подходит к концу, то ВПК лишь стартует в этом направлении и фактически еще нет военно-промышленных корпораций, интересы которых заметно сказывались бы на установках российской дипломатии. Причина такого положения кроется, думаю, в том, что ТЭК производит финансовые ресурсы, а ВПК их потребляет. И потому интерес бурно растущих финансово-олигархических и криминальных групп, делящих собственность и власть, был в 1-й половине 90-х годов сосредоточен, прежде всего, в сфере добычи, транспортировки и переработки нефти, газа и других природных ресурсов.
Военно-промышленные предприятия и конструкторские бюро стали притягательными объектами для установления контроля со стороны финансово-политических группировок российской олигархии примерно с 1995 года, когда начался подъем отечественного военного экспорта. Рост продаж продукции военного назначения за рубеж показал, что и ВПК может приносить немалые доходы. По данным Государственной компании "Росвооружение", в 1995 году Россия выручила за счет торговли вооружением 3,1 млрд. долларов, а на следующий год - 3,5 [1]. Причем в компании утверждают, что речь идет не о бартере, поставках в счет российского долга или кредитов, предоставляемых самой Россией, а о чистой валютной выручке. Именно увеличение экспортных доходов дало импульс к началу перестройки ВПК со всеми атрибутами этого процесса - банковскими войнами, бесконечными судебными процессами и личным соперничеством руководителей пока еще государственных предприятий в борьбе за власть.
Долгое время олигархические группы вели себя по отношению к ВПК пассивно, да и собственно государство проявляло к перестройке военной промышленности довольно вялый интерес [2]. Первые инициативы по реструктуризации ВПК помощник президента по военно-техническому сотрудничеству Борис Кузык [3] сформулировал только в конце 1995 - начале 1996 годов. Другой весьма характерный пример: Министерство экономики России подготовило "Основные положения концепции реструктуризации российского авиапромышленного комплекса" лишь к июню 1997 года - на шестом году реформ! Ликвидированное же в марте 1997 года Министерство оборонной промышленности никаких проектов институциональных реформ ВПК России не выдвигало вообще.
В основе недостаточного внимания к ВПК со стороны государства лежит все та же причина: оборонный сектор экономики - не производитель, а потребитель ресурсов, прежде всего финансовых. Их общий недостаток ограничивает возможности лоббирования в пользу ВПК, значительно уступающего в этом отношении ТЭК. Впрочем, на самой ранней, "гайдаровской", стадии реформ к экономическим причинам примешивался еще и неблагоприятный для ВПК внутриполитический контекст. Справедливо или нет, но оборонная промышленность ассоциировалась в России с ретроградными политическими и социальными силами и идеями. Либеральные, демократические круги не питали особой любви к ВПК, и он отвечал им тем же.
Как бы то ни было, но сейчас можно вести речь о существовании лишь одной более или менее оформленной военно-промышленной корпорации - военно-промышленном комплексе "МАПО" (с июня 1997 года ВПК "МАПО-М"). В процессе создания находятся еще несколько компаний, среди которых - с точки зрения перспективных возможностей влияния на внешнюю политику - наибольший интерес представляет авиационный военно-промышленный комплекс (АВПК) "Сухой" [4].
Авиапромышленный комплекс стал лидером реструктуризации российского ВПК далеко не случайно. Это одна из немногих высокотехнологичных отраслей российской экономики, которая имеет неплохие шансы на выживание. До половины российского военного экспорта составляют продажи военных самолетов (и здесь мы видим ту же связь между способностью отрасли обеспечивать финансовые поступления и темпом реформирования). В секторе гражданской авиации тоже есть, несмотря на нынешнее тяжелое положение, сегменты с обнадеживающими экспортными перспективами для российских производителей и разработчиков. Это тяжелые транспортные самолеты классов Ан-124 и Ил-76 и особенно различные типы самолетов гидроавиации, где у России, похоже, вообще нет дееспособных конкурентов на мировом рынке.
Правда, уже упомянутый мной документ "Основные положения концепции реструктуризации российского авиапромышленного комплекса", разработанный Министерством экономики России, содержит тезисы, которые внушают серьезные опасения, насколько эффективными окажутся предлагаемые пути реформирования авиастроения. Документ рассчитан на создание в итоге перестройки пяти или шести корпораций "первого уровня", то есть производителей конечной продукции [5]. Это явно больше оптимального для России числа экономических единиц такого рода. В аэрокосмической отрасли США, где идут бурные процессы концентрации производства, вырисовываются всего два полюса военного и гражданского авиастроения - корпорации "Локхид-Мартин-Мариэтта-Нортроп-Грумман" и "Боинг-Мак-Доннелл-Дуглас". К созданию единой сверхкрупной корпорации идет, хотя и медленнее, Европа. На этом фоне более мелкие российские компании, чье производство к тому же не обеспечено внутренним платежеспособным спросом, заведомо обречены прозябать на внешнем рынке, где выжить могут лишь мощные диверсифицированные корпорации с большим запасом финансовой прочности.
Серьезные возражения вызывает и ориентация разработчиков "Основных положений..." на создание раздельных гражданских и военных авиастроительных корпораций. Пример США и Европы показывает, что наибольших успехов на рынке добиваются диверсифицированные компании, выпускающие максимально широкий спектр продукции как военного, так и гражданского назначения. Это совершенно оправдано экономически. У разных секторов рынка - своя, несовпадающая динамика развития. Например, сейчас закупки военных самолетов и вертолетов во всем мире стагнируют, рынок же гражданской авиации переживает невиданный рост [6]. Однако после 2010 года, когда ведущие авиакомпании мира в основном закончат свое оснащение новыми современными авиалайнерами, гражданский сектор станет менее привлекательным, зато в ряде стран начнется широкомасштабное перевооружение военно-воздушных сил. Корпорации, совмещающие мощности по разработке и производству и военной, и гражданской продукции, окажутся в таких условиях более жизнеспособными и гибкими.
Трудное рождение российских военно-промышленных корпораций объясняется не только замедленной реструктуризацией ВПК, но и постоянными персональными конфликтами, борьбой финансово-политических группировок и конкуренцией различных концепций перестройки ВПК. В этом, впрочем, он ничем не отличается от ТЭК, где появление компаний происходит в столь же драматической борьбе.
Рассуждая о возможных внешнеполитических интересах российских военно-промышленных корпораций, нельзя не упомянуть "Росвооружение". Это не промышленное, а торгово-посредническое предприятие, и потому формально эту компанию не следовало бы рассматривать в данной статье. Однако сейчас "Росвооружение" - единственный экономический актер, связанный с ВПК и обладающий реальными ресурсами для влияния на внешнюю политику страны. В этом смысле действия компании можно считать моделью поведения будущих военно-промышленных корпораций.
Пока же, за отсутствием собственно оборонных компаний, попытаюсь сформулировать идеальные внешнеполитические интересы гипотетической российской военно-промышленной корпорации будущего. При этом я исхожу из оптимистической, но далеко не самой вероятной гипотезы, что такие корпорации все же будут созданы в ближайшем будущем.
Интерес первый: сохранение рынков
Основная проблема российского ВПК сегодня - поиск рынков сбыта. Эта банальная для любого экономического субъекта задача звучит для оборонных предприятий России совсем нетривиально, если учесть, что главными покупателями их изделий за последние годы стали не российские вооруженные силы, а зарубежные заказчики.
Обычно в общем объеме военного производства крупнейших мировых производителей вооружений доля экспортируемой продукции не превышает 10, максимум 20 процентов. В России, по оценкам "Росвооружения", зарубежные поставки дают до 70 проц. финансовых поступлений в ВПК страны [7]. К тому же внутрироссийские заказы часто оплачиваются с ощутимой задержкой, денежными суррогатами или бартером, что заметно снижает "качество" внутренних платежей. Понятно, что в такой ситуации внешние рынки становятся критически важными для создаваемых военно-промышленных корпораций.
Скажу больше: появляются признаки того, что экспортные заказы превращаются в необходимое условие для начала серийного производства того или иного вида вооружений для российской армии. Схема довольно проста. Авансовые платежи импортера позволяют произвести капиталовложения, необходимые для развертывания крупносерийного производства заказанных вооружений. К тому же увеличение серийности производства снижает цену единицы вооружений. Это увеличивает возможности Министерства обороны по закупке техники для собственных нужд. Хрестоматийный пример такого рода - индийский заказ 40 единиц многофункциональных истребителей Су-30 на сумму 1,8 млрд. долларов. Контракт уникален тем, что не только повысит шансы на заказ этого самолета российскими ВВС, но и позволит завершить научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы по самолету. Получается, что Индия финансирует не только производство, но и разработку новой машины.
Итак, экспортные заказы - не просто источник дополнительных финансовых ресурсов для ВПК России. Во многих случаях зарубежные контракты "запускают" процесс разработки новых вооружений и заказов со стороны российской армии, то есть дают кумулятивный финансовый эффект.
Кто выступает основным потребителем российских вооружений и военной техники за рубежом? Стандартная практика ГК "Росвооружение" - публикация только общей цифры экспорта вооружений по итогам каждого года, а дальнейшая декомпозиция этой цифры по регионам и номенклатуре товаров, как правило, отсутствует. Тем не менее считается, что от 60 до 70 проц. российского военного экспорта приходятся на две страны мира - Китай и Индию. Другими крупными покупателями российского оружия являются Малайзия (знаменитая сделка 1994 года на поставку 18 истребителей МиГ-29 на сумму 650 млн. долларов), Вьетнам (закупка шести истребителей Су-27СК), Объединенные Арабские Эмираты и Кувейт (боевые машины пехоты и реактивные системы залпового огня), Кипр (танки Т-80, боевые машины пехоты и системы противовоздушной обороны) и Иран (подводные лодки класса Kilo, технология производства танков).
Думаю, что в течение ближайших пяти лет эта географическая структура останется в целом неизменной. Индия и Китай останутся по-прежнему основными импортерами российских вооружений. Закупки оружия странами Юго-Восточной Азии, скорее всего, увеличатся. Малайзия и Вьетнам приобретут следующие транши истребителей Су-27 и МиГ-29. Однако доля Юго-Восточной Азии в российском экспорте вырастет главным образом за счет весьма перспективного индонезийского рынка.
Джакарта заинтересована в приобретении дешевой и относительно качественной российской авиационной и морской военной техники, чтобы контролировать гигантские акватории внутренних морей архипелага и Южно-Китайского моря, где расположены крупные газовые месторождения. У российских оружейников - неплохие шансы завоевать этот рынок. Европейское оружие для небогатой страны еще слишком дорого, китайское она вряд ли станет закупать, так как видит в Пекине своего наиболее вероятного противника. Вариант покупки вооружений у США отпал после весьма симптоматичного инцидента, происшедшего между Джакартой и Вашингтоном в начале июня 1997 года. США выразили недовольство нарушениями прав человека, отмеченными во время недавних столкновений между правительством и индонезийской оппозицией, и приостановили поставку в Индонезию девяти истребителей F-16. В ответ Джакарта объявила о полном аннулировании контракта, а в июле государственный министр по вопросам исследований и технологии Индонезии Бурхануддин Юсуф Хабиби, ответственный за военно-техническую политику страны, посетил Москву. Перспективный индонезийский рынок оказался частично закрыт для вполне конкурентоспособных американских вооружений по идеологическим причинам.
На Ближнем и Среднем Востоке потенциальные покупатели российских вооружений - Ирак, Иран, Сирия, Ливия и Алжир. Монархии Персидского залива вряд ли станут производить новые крупномасштабные закупки. Прежние контракты с ОАЭ и Кувейтом были заключены на волне признательности этих режимов за антииракскую позицию Москвы во время второй войны в Заливе. Теперь же условием любой закупки становятся, во-первых, предоставление страной-экспортером военно-политических гарантий безопасности импортеру и, во-вторых, наличие крупных "компенсационных" инвестиций в экономику страны-импортера со стороны продавца вооружений. Стоимость таких программ достигает порой 60 проц. от суммы контракта. Россия не готова гарантировать безопасность монархиям Залива и не в состоянии предложить привлекательные программы встречных инвестиций.
Наконец в Европе российские экспортеры имеют неплохие шансы на Балканском полуострове: в Югославии, Болгарии и, самое главное, в Греции и на Кипре. Некоторые надежды эксперты "Росвооружения" возлагают на небольшой латиноамериканский рынок, где складывается ситуация, отдаленно напоминающая индонезийскую. В США спорят, допустимы ли поставки современных вооружений в этот регион. Но главный аргумент "против" - не стремление вынудить местные режимы тщательнее соблюдать права человека, а рациональные стратегические расчеты: США не желают, чтобы их соседи по континенту наращивали свои военные потенциалы. Сходны же латиноамериканская и индонезийская ситуации тем, что в обоих случаях США фактически самоограничили свой военный экспорт.
Теперь попробую вывести некий общий знаменатель для списка реальных или потенциальных импортеров российского оружия. Думаю, Россия преуспевает на тех рынках, откуда по собственной воле ушли американцы и где она конкурирует главным образом с европейскими государствами. Исключение из этого списка составляют православные балканские страны и Индия. Это совершенно особый случай. Мотивы добровольного ухода США с тех или иных рынков оружия могут быть разными:
стратегическими, как в случае с Китаем и Латинской Америкой. Пекин, возможно, вскоре превратится в основного геополитического конкурента США, а страны Латинской Америки - это своеобразное "мягкое подбрюшье" Соединенных Штатов;
идеологическими, как в случае с Индонезией или Ираном. Ирано-американский конфликт, в сущности, глубоко идеологический, он лишен геополитической или экономической подоплеки.
Правда, уходя без конкурентной борьбы с некоторых рынков, США, естественно, стремятся закрыть доступ на эти рынки другим странам. Наиболее показателен в этом отношении иранский пример. США, как известно, оказывают весьма ощутимое давление на Россию, добиваясь, чтобы она отказалась от продолжения поставок вооружений в Иран. Виктор Черномырдин уже заявил, что после выполнения в 1999 году прежних контрактов Россия воздержится от подписания новых. В США негативно относятся к российско-китайскому и российско-индийскому военно-техническому сотрудничеству.
Надо сказать, что такому давлению подвергается не одна Россия. Недавно по просьбе Вашингтона от поставок в Сирию крупной партии прицелов для танков вынуждена была отказаться ЮАР, а еще раньше американцы делали представление французским экспортерам, стремясь убедить их отказаться от поставок самолетов в Пакистан [8].
Итак, прорисовывается первый и наиболее очевидный интерес российских военно-промышленных корпораций: для сохранения рынков сбыта своей продукции им следует активно сопротивляться попыткам США заблокировать российский военный экспорт в недоступные для американских производителей вооружений страны. Направление самых активных лоббистских усилий российских оборонных промышленников тоже очевидно: продолжать военно-техническое сотрудничество с Ираном, обладающим неплохими возможностями оплаты вооружений и одновременно остро нуждающимся в обновлении своего изношенного и морально устаревшего арсенала [9].
Интерес второй: открытие новых рынков
Другой интерес российского ВПК, логически весьма близкий к первому, - снятие эмбарго Совета Безопасности ООН на поставку вооружений в Ирак и Ливию. Ситуация здесь весьма схожа с иранской. Обе страны в принципе обладают финансовыми ресурсами для закупки вооружений, а природа существующих там политических режимов такова, что направлять эти ресурсы будут прежде всего на импорт оружия и военной техники. И иракская, и ливийская армии уже много лет не получали новой техники и, подобно иранским вооруженным силам, оснащены быстро стареющим оружием.
К тому же снятие экономических санкций с Ливии и, прежде всего, с Ирака отвечает интересам некоторых российских нефтяных компаний. Например, "ЛУКойл" уже подписал соглашение с Ираком о разработке крупного месторождения Западная Курна, но не может приступить к работам до окончательного снятия международных санкций [10]. Вообще замечу, что у нефтяных (газовых) и военно-промышленных корпораций, взаимные отношения которых порой преподносят чуть ли не как антагонистические, есть немало оснований для сотрудничества на внешнем рынке. По всей видимости, "газовые" аргументы звучали на встрече Виктора Черномырдина с тогдашним премьером Болгарии Стефаном Софиянским в апреле 1997 года, когда ВПК "МАПО" сделал последнюю отчаянную попытку склонить Софию к покупке в кредит партии истребителей МиГ-29СМ [11]. В будущем российский ВПК, возможно, постарается использовать острую потребность Китая в российском углеводородном сырье для продвижения своих интересов на сложном китайском рынке. Здесь проглядывают очертания замысловатых альянсов, однако ведущую партию в этом концерте будут исполнять компании ТЭК [12].
Интерес третий: доступ к технологиям
По-прежнему оставаясь в области гипотез, предположу еще один интерес военно-промышленных компаний будущего. Интерес этот находится в очевидном противоречии с описанными выше: для сохранения конкурентоспособности на внешнем рынке российский ВПК нуждается в современных технологиях.
Известно, что военно-технологическое отставание от Запада обнаружилось уже в советское время. Обвальное сокращение расходов на научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы привело к тому, что сегодня речь идет уже не об отставании, а о полной утрате Россией ряда технологий. Поэтому рано или поздно оборонные корпорации попытаются получить доступ к высоким технологиям, причем не обязательно чисто военного назначения. Понятно, что искать их придется не на Востоке, а на Западе, из чего следует, что вектор "технологического" интереса прямо противоположен вектору интереса "сбытового". Уже сегодня есть примеры, когда для повышения конкурентоспособности продукции или по прямому требованию заказчика предприятия ВПК используют в российских системах вооружений элементы западного производства, чаще всего авионику (например, на "индийских" Су-30 будет стоять французская), приборы ночного видения (новый вертолет Ка-52 может оснащаться французскими системами), иногда двигатели (на новом учебно-тренировочном самолете МиГ-АТ установлены французские двигатели производства компании "SNECMA").
Самый же крупный контракт такого рода заключен в июне 1997 года с Израилем: стороны договорились о совместном производстве самолета дальнего радиолокационного обнаружения для его продажи в третьи страны - прежде всего в Китай. Израильская сторона взяла на себя производство радара, а Россия - воздушного носителя на базе транспортного самолета Ил-76 [13]. Из приведенных примеров видно, что подобная кооперация больше развита с Францией и пока меньше - с Израилем.
Позволю себе, однако, предположить, что это направление останется в деятельности отечественных военно-промышленных компаний относительно маргинальным, а преобладать будет все-таки "восточная" ориентация ВПК. Причина заключается даже не в том, что и при самом тесном сотрудничестве с Западом российские военные корпорации всегда останутся естественными конкурентами американских и европейских и оттого российский ВПК никогда не получит желаемого доступа к множеству технологий [14]. Существуют фундаментальные, инфраструктурные ограничители развития такого сотрудничества и столь же базисные причины для российско-"азиатского" сближения: российская и западная военно-экономические структуры аналогичны, а военные экономики Восточной и особенно Юго-Восточной Азии и российский ВПК дополняют друг друга, что создает хорошую основу для кооперации.
Интерес главный: кооперация
В европейской военной индустрии за несколько последних лет появилась интересная тенденция; если она будет развиваться и дальше, ее последствия могут оказаться воистину революционными. Я имею в виду интернационализацию военного производства. В основе этого феномена лежит стремительный рост стоимости разработки и производства вооружений и военной техники. Проиллюстрирую это на примере авиастроения. Истребитель третьего послевоенного поколения (МиГ-21, F-4, MirageF1) стоит сегодня на мировом рынке 5-7 млн. долларов, четвертого поколения - от 25 (МиГ-29) до 60 (Mirage 2000-5) млн. долларов. Прогнозная же цена истребителя пятого поколения F-22 составляет уже примерно 100-150 млн. долларов.
Стоимость военной техники растет намного быстрее, чем экономические и финансовые потенциалы стран-основных производителей вооружений, что и повлекло за собой тенденцию к интернационализации военного производства. Международные военные программы позволяют разделить риски и финансовое бремя их участников, а также выпускать продукцию крупными сериями, снижая стоимость единицы техники. Кроме того, сотрудничество нескольких национальных ВПК позволяет странам отказаться от производства всей гаммы военной продукции. По вполне понятным причинам процесс создания единого военно-технического пространства сильнее всего развит в государствах Европейского союза.
Думаю, что поиск партнеров по военно-промышленной кооперации становится все актуальнее и для России, потому что наше и экономическое, и демографическое развитие не оставляют надежд на возможность сохранить автаркический и полномасштабный национальный военно-промышленный комплекс. У Москвы нет ресурсов, прежде всего финансовых, чтобы самостоятельно разрабатывать и производить новые виды вооружений [15].
Наиболее вероятный выход из положения - подключиться к европейским военным программам или как минимум наладить двустороннее сотрудничество с отдельными европейскими странами. Однако с точки зрения более широкой евро-российской кооперации практика пилотного российско-французского военно-технического сотрудничества, скорее, разочаровывает. На мой взгляд, причина кроется в структурной идентичности проблем, стоящих перед российским и французским ВПК. Действительно, оба комплекса обладают мощными промышленными, научными и технологическими потенциалами и остро нуждаются в финансовых ресурсах. Первый вопрос, возникающий при разработке любого совместного проекта, - источник финансирования, а второй - чьи научные и промышленные мощности будут загружены. Тут оказывается, что денег нет ни у Франции, ни, тем более, у России. В итоге многообещающие совместные проекты учебно-тренировочного самолета МиГ-АТ и вертолета Ми-38 топчутся на месте.
Кстати, аналогичные проблемы возникли и при реализации западноевропейских программ. Особенно показателен в этом отношении пример совместного европейского истребителя Ef-2000. Четыре страны, участвующие в проекте, потратили много усилий для согласования всех финансовых и промышленных аспектов программы. Но разработка истребителя заняла столько времени, что машина морально устарела еще до начала ее серийного производства.
Кроме того, у евро-российской военно-промышленной кооперации - не благоприятствующий успешному развитию политический контекст. Участие в международных военных программах требует высочайшего уровня доверия между партнерами: ведь они ставят друг друга в положение взаимной зависимости в самой чувствительной из областей - обеспечения национальной безопасности. Вряд ли при начавшемся расширении НАТО на Восток можно говорить о необходимом уровне доверия между Россией и Западной Европой.
В таких условиях российские военно-промышленные корпорации очень скоро станут искать партнеров среди стран Восточной и Юго-Восточной Азии и найдут их. Многие из этих государств, добившихся за последние полтора-два десятилетия феноменальных экономических успехов и накопивших завидные золотовалютные резервы, с начала 90-х годов приступили к созданию национальных военно-промышленных комплексов. Фактически они начали форсировать конвертацию своих экономических потенциалов в военно-политическую мощь, для чего им нужно создать собственную военную промышленность и науку. Именно в этом и заключается упомянутая выше взаимная дополняемость между российским ВПК, готовым поделиться своими технологиями, и экономическими системами азиатских "драконов", готовых платить за создание высокотехнологичных отраслей промышленности, в том числе военной.
На мой взгляд, наибольшие перспективы открываются перед кооперацией российских военно-промышленных компаний с корейскими и малайзийскими, в чуть более отдаленной перспективе - с индонезийскими, а в еще более далекой - с вьетнамскими партнерами. Вероятность установления такого партнерства зависит от двух факторов - финансовых ресурсов азиатских клиентов и потенциальной угрозы безопасности России, которая может возникнуть по мере роста их военно-промышленного и инновационного потенциала. Именно поэтому вряд ли бурно развивающееся сейчас российско-китайское военно-техническое сотрудничество когда-нибудь выльется в создание совместных военно-промышленных компаний. Позволю себе почти провокационное замечание: двум названным выше факторам отвечает Китайская Республика, более известная в России как Тайвань.
"Росвооружение": модель или нетипичный пример?
Высказанные предположения можно проверить только на примере "Росвооружения". Встает, однако, вопрос: можно ли внешнеполитическое поведение этой компании считать моделью действий будущих военно-промышленных корпораций, или же посредническая природа придает этому предприятию чрезмерную специфику? Мне "Росвооружение" кажется, скорее, актером нетипичным - по нескольким основным причинам:
1. С момента своего возникновения эта компания попала в центр жестокой конкурентной борьбы различных группировок политического истеблишмента России за установление над ней своего контроля. В результате этого основные лоббистские ресурсы компании сосредоточены на внутриполитической, а точнее - внутриэлитной проблематике. Внешнеполитические интересы, особенно долговременные, как и работа по их формулированию и продвижению остаются на заднем плане. У компании просто не остается на это людских, интеллектуальных и организационных сил.
2. Размышления по поводу внешнеполитических интересов требует хотя бы минимальной институциональной и персональной стабильности. Между тем до самого последнего времени не было даже закона, регулирующего военно-техническое сотрудничество России с зарубежными странами. "Росвооружение" существует на основании президентского указа. Симптоматично, что в своих заявлениях руководители "Росвооружения" ни разу не упоминали такого рубежа, как 2000 год. Даже в самых долговременных прогнозах они не идут дальше 1999 года, а ведь интерес, тем более внешнеполитический, - понятие долговременное.
3. На работу "Росвооружения" серьезно влияет ее статус посреднической фирмы. В деятельности компании явно преобладает аполитичная коммерция, что постоянно подчеркивают ее представители. Действительно, торговля вооружениями строится на двух основных составляющих - коммерции и политике. Показатель соотношения между ними - доля чисто коммерческих и безвозмездных поставок. После 1992 года Россия произвела только один некоммерческий безвозмездный трансферт: она поставила Болгарии 100 танков Т-72 и 100 боевых машин пехоты [16]. Российский военный экспорт, в отличие от советского, стал предельно "меркантильным" и максимально аполитичным.
Все это отличает положение "Росвооружения" от позиций гипотетических российских военно-промышленных корпораций будущего. Если они пройдут через болезненный этап становления, то станут относительно стабильными экономическими субъектами, способными выражать и проводить в жизнь программы внутри- и внешнеполитического лоббирования. В их деятельности будут заметны, наряду с коммерческими, и собственно промышленные аспекты, а интернационализация военного производства вынудит их уделять особое внимание долговременному внешнеполитическому, внешнеэкономическому и военно-стратегическому планированию. Стабилизация российской олигархии (а в оптимистическом варианте - ее трансформация в режим либеральной полиархии) и институтов государственного управления позволят этим корпорациям высвободить значительные ресурсы, направляемые сегодня на нужды внутриэлитной конкуренции, для проведения сложных и дорогих внешнеполитических операций.
Примечания
[1] Брифинг заместителя генерального директора ГК "Росвооружение" Олега Сидоренко от 21 марта 1997 года.
[2] Разделяя субъекты реструктуризации ВПК на государственные и негосударственные, я исхожу из оптимистической, но далеко не очевидной посылки, что государственный аппарат России представляет собой автономную реальность.
[3] Б.Кузык. Экспорт - крылья оборонки. Российское оружие: война и мир. М., "ФДВ", 1996, с.19.
[4] По прогнозам "Teal Group", одной из наиболее авторитетных организаций, занимающихся анализом мировой авиапромышленности, истребители семейства Су-27 могут стать лидером ближайшего десятилетия по сумме продаж.
[5] См.: "Основные положения концепции реструктуризации российского авиапромышленного комплекса", часть 2, п. 2.3. Перспективный облик авиапромышленного комплекса.
[6] О развитии мирового рынка гражданской авиации см.: Р.Пухов. Авиапромышленные "киты" делят будущие прибыли. "Деловые люди", 1997, #78, сс.142-145.
[7] Интервью генерального директора ГК "Росвооружение" Александра Котелкина программе "Герой дня" 31 марта 1997.
[8] Да и Пакистан тоже подвергся американским санкциям: Вашингтон отказался поставлять уже оплаченные истребители F-16, чтобы вынудить Исламабад остановить выполнение его ядерной программы. Освободившейся нишей на этот раз воспользовалась Франция, предложившая Пакистану свои Mirage 2000-5.
[9] Анализ иранского рынка вооружений см.: К.Макиенко. Программа вооружений Ирана и стабильность в регионе Персидского залива. "Экспорт обычных вооружений". 1996, ј7-8.
[10] Подробнее см.: Я.Паппэ. Нефтяная и газовая дипломатия России. "Pro et Contra", 1997, т.2, #3.
[11] О.Щелкунов. Болгарский контракт: быть или не быть? "Экспорт вооружений", 1997, #1.
[12] Б.Кузык. Союз во имя будущего. (От сотрудничества ТЭК и "оборонки" зависит успех реформ). В кн.: Российское оружие: война и мир. М., "ЗелО", 1997, сс.37-41.
[13] Пресс-конференция помощника президента РФ по военно-техническому сотрудничеству Бориса Кузыка в Ле Бурже 17 июня 1997.
[14] Симптоматичен в этом отношении отказ США поставить российскому Минатому суперкомпьютеры в конце 1996 года.
[15] Подробнее об этом феномене см.: К.Макиенко. Роль военно-технического сотрудничества в отношениях между Востоком и Западом. В кн.: Российское оружие: война и мир. М., "ЗелО", 1997, сс.52-59.
[16] Military Balance, 1996-1997. International Institute for Strategic Studies.