Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Русский Гуманитарный Интернет Университет
Библиотека
Учебной и научной литературы
WWW.I-U.RU
Титченер Э. Б. Очерки психологии. С.-Пб, 1898. С. 1-13, 20-21, 15-32, 117-129, 150-159.
1. Начало психологии. – Знание есть плод досуга. Члены первобытного общества не имеют времени для накопления знаний: первобытные люди слишком заняты добыванием необходимых средств существования. Но как только какая-нибудь община накопит известное количество богатств и создаст внутри себя класс людей, имеющих досуг (жрецы, воспитатели детей, принадлежащих к богатым семьям), то желающие приобретать знания получают возможность посвящать этому свою жизнь.
Наука возникает, благодаря любознательности. Присматриваясь к внешнему миру, люди замечают, что он полон явлений, еще не объясненных. Но мало-по-малу человек заставляет неодушевленную природу обнаруживать свои тайны, открывает законы падения камня, морского прилива и отлива, распределения цветов радуги, – и вот появляется "мать наук" – физика. Птицы, звери, рыбы имеют свои особые привычки, свое особое строение, наблюдение которых составляет исходную точку зоологии. Как физика и зоология, так и все прочие науки первоначально основываются на анализе. То, что сначала представлялось простым, после тщательного исследования оказывается сложным и распадается на несколько простых частей; эти последние в свою очередь подразделяются на еще более простые части и т. д., пока наконец наука не доходит до своих элементов, т. е. до простейших предметов или процессов, которые уже не могут делиться на более мелкие составные части.
Анализ сначала затрагивает предметы внешнего мира. Как ребенок (история которого в сжатом, сокращенном виде представляет собою историю рода человеческого), получающий первые свои впечатления от окружающих его вещей и предметов и только впоследствии достигающий самосознания и начинающий говорить о себе "я", так и человечество на первоначальной стадии своего развития изучало только внешнюю природу и естественные предметы. "Разум", говорить Локк, который в данном случае мог бы употребить слово с более широким значением и сказать "душа", – разум или душа, "подобно глазу, видящему окружающие вещи, не сознает сама себя; надо много искусства и труда, чтобы душа, рассматривая саму себя на расстоянии, могла сделать себя предметом своего собственного наблюдения".
Предположим однако, что познание природы сделало некоторые успехи, что физик или зоолог собрал значительное количество наблюдений и расположил их в удовлетворительном порядке. Нельзя ожидать, что после этого жажда знания у него исчезнет; ибо чем больше мы знаем, тем больше желаем знать, так как умственный аппетит растет по мере его утоления. Ученый постарается скорее расширить пределы своей науки, открыть новые факты, несходные с теми, какие он уже изучил. При этом он легко может задать себе следующий вопрос: как я могу открывать какие бы то ни было факты? Факты – одно; человек же, желающий ближе познакомиться с фактами и могущий понять и истолковать их, – другое. Наш ученый может поэтому прийти к заключению, что стоит присмотреться к самому себе, отнесясь к себе, как ко всякому внешнему предмету. Конечно, для этого потребуется много "искусства и труда"; но цель, какой может достигнуть ученый, достойна этих трудов. "Каковы бы ни были трудности, сопряженные с этим исследованием, – продолжает Локк, – я уверен, что свет, которым мы можем таким образом озарить нашу душу и сознание, окажется не только очень приятным, но и очень полезным". Когда исследование это было предпринято, когда был поднять вопрос о различии между самим собою и внешними предметами, то возникла философия, а наряду с философией и психология.
Итак, психология – наука, народившаяся довольно поздно; она могла появиться лишь тогда, когда естественные науки достигли известного развития. Сами же естественные науки могли возникнуть лишь тогда, когда человечество дошло до известной ступени цивилизации.
2. Определение психологии. – Философия на первых порах была рефлективным знанием, и никакой резкой границы между областями мышления не существовало. Тем не менее, с самого начала философия содержала в себе зародыши многих наук, которые впоследствии были резко разграничены. В настоящее время общее название "философ" почти не употребляется; мы говорим "логик", "моралист", "метафизик"; а под философией мы разумеем совокупность научных выводов из специальных наук – онтологию, этику и т. д. Одною из философских наук является психология.
Всякому в общих чертах известно, каков предмет психологии. Эта наука имеет дело с "душой" и с "сознанием" и устанавливает законы, по которым действуют "душа" и "сознание". Моя "душа" есть нечто внутри меня – думающее, понимающее, рассуждающее, выбирающее, руководящее моими действиями. "Сознание" же мое есть внутреннее мое знание о том, что я думаю и что я делаю: я "сознаю" неловкость моего движения или правильность моего ответа на экзамене. В этом смысле обыкновенно употребляются слова "душа" и "сознание".
Психология действительно имеет дело с "душой" и "сознанием" и с их законами. Но нередко научное значение слова не совпадает с обычным, общераспространенным его значением. Так, слово "закон" на разговорном языке означает предписание или распоряжение власти; на языке же естественных наук под "законом" разумеется правильность или ничем не нарушаемое единообразие в явлениях природы. Поэтому не следует удивляться, что в психологии "душа" и "сознание" имеют несколько иной смысл, чем в повседневной жизни. Впоследствии мы увидим, что в обычном своем значении слова "душа" и "сознание" имеют как метафизический, так и психологический смысл.
Пожалуй, всего легче будет нам отрешиться от наших предвзятых мнений о значении этих слов, если мы с самого начала дадим научное определение психологии и оставим пока в стороне наше рассуждение о "душе" и "сознании" в их специальном, психологическом смысле. Психология может быть определена, как наука о душевных процессах. Каждый из трех терминов, заключенных в этом определении, требует краткого объяснения.
Процесс есть такой предмет научного познания, который никак не может быть назван "вещью". "Вещь" есть нечто постоянное, сравнительно неизменное, резко отделенное от других вещей. Процесс же, как показывает самая этимология слова, есть "движение вперед". Это достижение чего-то, непрерывное действие, прогрессивное изменение, которое научный исследователь наблюдает в то время, как оно происходит. Процесс сливается с действиями и изменениями, предшествующими ему и следующими за ним. Химик напр. говорит о "процессе разложения". Изменения, происходящие при разложении, и составляют самый "процесс"; окончательными же результатами разложения являются "вещи". Размывание скалы водою есть процесс; скала же представляет собою вещь. Вещь "находится" в том или другом месте; процесс "совершается". Психология имеет дело не с вещами, а с процессами.
Душевный процесс – это такой процесс, который находится в области нашего внутреннего опыта, – процесс, в возникновении и в ходе которого сами мы необходимо принимаем участие. Теплота есть несомненно процесс. Но теплота, рассматриваемая как "род движения", не зависит от нас; движение продолжалось бы, хотя бы нас, ощущающих его, вовсе и не было. Если же теплота испытывается нами, то мы, как личности, чувствующие, можем кое-что сказать о ней; отчасти из-за нас теплота является тем, что она есть. Физическое движение мы переводим в психическое чувство теплоты. Более того: если нам холодно, то то же самое тепло покажется нам теплее, чем в том случае, если бы нам было жарко. Этот процесс ощущения теплоты есть процесс душевный. Или же возьмем такой пример: геометрическое пространство независимо от нас; оно управляется законами, действующими независимо от того, знаем ли мы их, или нет. Но пространство может быть познано и даже изменено нашим опытом. Мы можем напр. сказать: "У меня были такие приятные мысли, что дорога показалась мне гораздо короче обыкновенного". В данном случае пространство является душевным процессом. – Психология имеет дело только с душевными процессами.
Под наукой мы разумеем совокупность знаний, классифицированных или приведенных в порядок по известным общим правилам или законам; наука представляет собою знание связное, объединенное. Еще детьми мы можем убедиться в том, что яйца многих чаек и болотных птиц покрыты бурыми и зелеными крапинками; но такое знания нельзя назвать научным. Оно станет научным, когда явится частью того знания, что яйца видов Laridae и Charadrudae покрыты крапинами, и когда мы употребим этот признак для объединения двух названных групп птиц, установив с его помощью взаимные отношения и происхождение данных видов. Психология есть наука, но отнюдь не ряд бессвязных наблюдений.
1) Можно возразить на то положение, что главный предмет психологии составляют исключительно процессы. Все руководства по психологии толкуют о том, что предмет этой науки составляют идеи. Мне вспоминается в данный момент большой каштан, осенявший мой родной дом; значить, у меня явилась идея дерева. Идея, по-видимому, есть нечто определенное, резко отграниченное от других идей, вызываемых ею – напр. идея дома. идея моей комнаты в доме и т.д. Не делает ли эта независимость одной идеи от других данную идею предметом постоянным, "вещью"?
Рассмотрение идеи или умственного образа дерева покажет нам, что это возражение неосновательно. Идея дерева сложная, она содержит в себе множество красок, множество оттенков и форм. Эти составные части идеи выступают с различною силой, пока данная идея занимает нас. То мы яснее представляем себе форму дерева, то его тень, то его клейкие почки, то какое-нибудь событие, связанное с этим деревом, напр. вспоминаем, как под тяжестью снега подломилась ветка или что-нибудь в таком роде. Идея меняется. Идея дерева кроме того меняется в зависимости от того, на каком фоне мыслей она возникает. Идея может быть вызвана болью от ушиба, красками ландшафта, воем ветра в бурную ночь и т. д. Во всех этих различных случаях и идея будет различна: она до известной степени сливается со своим фоном мыслей и непрерывно движется и меняется на этом фоне. Идея дерева к тому же вовсе не должна быть умственным образом, связанным с зрением. Она может возникнуть под влиянием сказанных или слышанных слов, запахов (напр. весеннего и осеннего), воспоминаний о движении, о принуждении или сопротивлении. Все эти факторы появляются и исчезают, меняют места, меняют значение, пока данная идея пребывает в нашей душе. Идея не вещь; она не стоит неподвижно, как скала; она действует или движется, подобно волнам, разбивающимся о скалу. Идея есть процесс.
Однако все-таки мы имеем идею дерева. Да, но и процесс разложения можно назвать "разложением". Название процесса – нечто постоянное (см. впрочем 53); но название – один лишь фактор из множества, составляющих душевный процесс.
2) Невозможно с самого начала сделать перечень хотя бы только типических форм душевных процессов. Каждое явление нашей "внутренней" жизни, всякая идея, желание, решение, волнение, побуждение, мысль, действие – все это душевные процессы или совокупность душевных процессов.
3) Следующий пример покажет нам, что психология есть наука. Положим, вас просят нарисовать на бумаге круг такой величины, какой нам кажется полная луна. Слова "нарисовать круг" вызывают в вашей душе целый ряд идей; вы вспоминаете различные случаи, когда видели луну; вы смотрите, хорошо ли очищен карандаш и т. д. Когда идеи соединены между собою таким образом, причем каждая последующая вызывается предыдущею, то мы имеем дело с последовательной ассоциацией идей. Но при этом другой ряд душевных процессов вызывается нажимом карандаша и движением его по бумаге. Если ассоциация идей оканчивается идеей телесного движения, и это сопровождается ощущениями, следующими за движением, то все это вместе взятое мы называем действием. Поэтому просьба начертить круг может считаться задачей в области психологии движения.
Анализ этого движения показывает в данном случае, что нарисованный нами круг есть окончательный результат весьма значительного количества внутренних наших побуждений и внешних условий. Как ни проста просьба изобразить круг, но всякий из нас понимает ее по своему; и как ни легко начертить круг, но побуждения, заставляющие нас в данном случае сделать именно такой рисунок, – иные, чем побуждения, руководящие нашими действиями во всех других случаях. Так, один рисует по воспоминанию, другой руководится картиной, возникшей в его воображении. Рисовать на память можно или по зрительному воспоминанию о луне, появляющейся на небе, или по воспоминанию о том, что мы видели на рисунке или слышали от других, будто луна напр. величиною "с монету" или "с тарелку". Кроме того люди отличаются друг от друга степенью практики в рисовании на память, т.е. степенью уменья передать идею (вспоминаемую луну) движением руки, необходимым для воспроизведения этой идеи на бумаге. К тому же во время рисования может меняться внимание – и притом двояким образом. Может изменяться сосредоточенность, "концентрация" внимания; действующее лицо может быть очень внимательно к действию, может быть то внимательно, то невнимательно, или же совершенно невнимательно. Направление внимания может также меняться; действующее лицо может обратить главное внимание на размеры круга, оставив в стороне точность исполнения, но может устремить свое внимание и на то, чтобы получить точную геометрическую фигуру; или же может размышлять о том, что случится с рисунками после того, как они будут сделаны.
Память, упражнение и внимание составляют лишь некоторые субъективные факторы действия, и эти факторы могут меняться в различных случаях в зависимости от различных внутренних побуждений. Мы еще ничего не сказали о целом ряде объективных факторов, зависящих от внешних условий. Но наш анализ, при всем его несовершенстве, все-таки достаточно полон, чтобы на основании его установить два пункта: что рисование, как это ясно вытекает из всего предыдущего, есть конечный результат значительного числа влияний, и что эти влияния, будь они внутренние или внешние, могут быть классифицированы в известном порядке и могут быть рассмотрены психологом отдельно, причем их значение может быть взвешено в каждом отдельном частном случае. Возможность анализа и классификации показывает, что психология имеет право претендовать на название науки.
3. Душевный процесс, сознание и душа. – Иногда психологи дают как техническое, так и популярное определение "науки о душе". Психолог может допустить и такое определение на ряду с только что приведенным, если под "душою" разумеется общая сумма душевных процессов, испытанных личностью в течение жизни. Идеи, чувства, побуждения и т. д. – все это душевные процессы; совокупность же идей, чувств, побуждений и т. д., испытанных мною в течение моей жизни, составляет мою душу. Обыкновенно со словом "душа" соединяется понятие гораздо более широкое. Под "душою" разумеют нечто "нематериальное" или "духовное", проявляющееся в идеях и чувствах, но в сущности представляющее собою нечто большее, чем эти идеи и чувства, нечто скрывающееся за отдельными проявлениями нашей душевной жизни точно так же, как вещь (напр. стол) скрывается, по-видимому, за отдельными атрибутами вещи (напр. формой – круглой или четвероугольной, величиной, вышиной и т. д. каждого отдельного стола). При таком взгляде однако термин "душа" обращается в неясное запутанное метафизическое понятие, которому в психологии не место. Вопрос: есть ли что-нибудь, скрывающееся за душевным процессом, есть ли какая-нибудь постоянная душа? и если есть, то какова природа ее? – вопрос этот часто задавался и не может считаться праздным. Но психология понимает под душою только сумму душевных процессов, испытанных человеком за всю жизнь.
Однако душевные процессы детства, зрелого возраста и старости сильно различаются между собой. Говоря о "психологии", без всякого качественного прилагательного, мы обыкновенно имеем в виду психологию среднего человеческого существа, вышедшего из детства и еще не ослабленного старостью. Поэтому психолог обыкновенно рассматривает душу, как сумму душевных процессов, испытанных человеком в среднем возрасте его жизни. Нельзя в точности указать возраст, когда душа ребенка достигает совершеннолетия, и когда зрелый человек впадает в старчество.
Ясно, что "душа" более долговечна, чем какой-нибудь отдельный душевный процесс. К тому же следует заметить, что процессы, составляющие душу, не происходят последовательно один за другим. Наш душевный опыт, даже в минуты внимания к чему-нибудь одному, даже в моменты крайней сосредоточенности, все-таки сложен. При чтении этой страницы, душа ваша составляется из множества процессов: вы видите напечатанную страницу, вам печать нравится или не нравится, вы испытываете в то же время давление от вашего платья, от стула и т. д.; внутренние ощущения или чувства заставляют вас чувствовать себя хорошо или нехорошо, и это дает вам знать о состоянии вашего тела; очень возможно, что с улицы или из соседних комнат к вам доносится смесь разнообразных звуков. Как жизнь слагается из совокупности одновременных процессов, из всасываний и выделений, из воспроизведения и разложения, так и душа является совокупностью более или менее многочисленных процессов, часто происходящих одновременно.
Мое "сознание" есть сумма душевных процессов, происходящих в моей душе в данный момент; сознание – это душа какого-нибудь данного, "настоящего" времени. Сознание можно, пожалуй, рассматривать, как "поперечное сечение" души. Сечение это может быть искусственное и естественное. Мы можем преднамеренно рассечь душу для того, чтобы исследовать ее для психологических целей. В таком случае мы нарушим естественное течение наших душевных процессов. С другой стороны душа сама собою распадается на ряд сознаний, причем в каждом отдельном случае сознание управляется какою-нибудь специальной группой процессов? Мы слушаем научную лекцию с научным сознанием; возвращаемся домой с сознанием предъобеденного голода; мы оканчиваем повседневную работу с сознанием предстоящего отдыха. Все это естественные сечения души; эти сечения не так полны и радикальны, как искусственные, но они достаточно независимы для того, чтобы мы могли констатировать их в нашей повседневной жизни.
Искусственное сознание продолжается обыкновенно только одно мгновение. Мы как бы рассекаем душу, рассматриваем интересные для нас процессы, а потом сразу переходим к новому сознанию. Естественное сознание продолжается от нескольких секунд до нескольких часов или даже дней. Если неожиданно раздастся выстрел из окна комнаты, в которой я читаю интересный роман, то у меня является сознание звука, а затем тотчас же возникает сознание прочитанного. Но если я предчувствую большое горе или радость, то группа процессов, составляющих специальное сознание радости или горя, может продолжаться в течение некоторого времени.
Естественное сознание может длиться столько же времени, сколько длится время, именуемое нами "настоящим". Мы говорим "теперь" и о целом часе, проводимом нами на кресле дантиста, и о нескольких часах дня, посвящаемых нами чтению новой книги. Для курьера, ожидающего сигнала для того, чтобы двинуться в путь, "теперь" продолжается лишь 2-3 секунды. Каждое из этих "теперь" в душевной жизни есть естественное сознание.
Большинство аналогий и сравнений в известном смысле вводят нас в заблуждение; и наше сравнение сознания с "поперечным сечением" души не составляет исключения из этого правила. Рассекая группу процессов, мы получим: 1) отрезанные концы (остатки процессов, так сказать, перерезанных сечением) и 2) "хвосты" или кончики процессов, в данный момент исчезающих. Рассматривая же искусственное сознание, мы никогда не обращаем внимания на эти остатки. "Рассмотрение" процесса в то время, как он продолжается, видоизменяет этот процесс, и таким образом нарушает свой собственный предмет (9). Единственные процессы, которые психолог может успешно наблюдать, это те, что исчезают в момент сечения.
4. Задача психологии. – Цель психолога троякая. Он стремится: 1) анализировать конкретное, данное душевное состояние, разложив его на простейшие составные части; 2) найти, каким образом соединены эти составные части, какие законы управляют их комбинацией, и 3) привести эти законы в связь с физиологической (телесной) организацией.
1) Мы уже сказали выше, что всякая наука начинается с анализа. Первоначальный материал науки сложен: наука приводит хаос в порядок, разлагая сложное на его элементы, открывая, какова пропорция одинаковых элементов в различных сложных явлениях, и определяя, насколько это возможно, отношения элементов друг к другу. Психология не составляет исключения из этого правила. Наш конкретный душевный опыт, опыт действительной жизни, всегда сложен. Как бы ничтожно, по-видимому, ни было наблюдаемое нами явление – единичное желание, идея, решение, – но при ближайшем разборе его непременно обнаружится его сложность и окажется, что данное душевное явление состоит из целого ряда еще более рудиментарных процессов. Поэтому психолог прежде всего должен выяснить характер и количество душевных моментов. Все душевные явления психолог исследует шаг за шагом, разделяя и подразделяя их до тех пор, пока деление не должно остановиться. Достигнув этого, психолог нашел сознательный элемент.
Элементы души или сознания – это те душевные процессы, которых далее разлагать уже нельзя, которые по природе своей абсолютно просты и потому даже отчасти не могут быть сведены к другим процессам. Причины, заставляющие психолога смотреть на известные процессы, как на элементарные, неразложимые, будут указаны на своем месте в последующих главах.
Мы уже видели, что "идея" – процесс сложный. Сложность конкретных душевных процессов мы можем иллюстрировать, рассмотрев напр. какую-нибудь эмоцию. Эмоция гнева кажется на первый взгляд процессом простым, обнимаемым одним названием. Но на самом деле это процесс в высшей степени сложный. В нем содержится идея личности, вызвавшей гнев, идея поступка, возбудившего наше неудовольствие, идея нашей собственной мести, а также масса телесных ощущений, как напр. выступление краски на лице, стремление сжать кулаки, напряжение всей мускульной системы, так как человек "чувствует себя сильнее, когда сердится. Чувство гнева начинается с чувства неудовольствия вследствие неисполненного ожидания или уязвленной гордости; но скоро это неудовольствие уступает приятности самого чувства гнева, наслаждению при мысли о мести и о том, что для этой мести хватит сил, – наслаждению, унаследованному цивилизованным человеком от его первобытных предков и постоянно проявляющемуся в поступках ребенка. Эти процессы, сами по себе отнюдь не простые, участвуют в эмоции, скрещиваясь, перекрещиваясь, изменяясь и соединяясь друг с другом. Все они не должны быть необходимо на лицо во всякий данный момент во время гнева; но все они играют известную роль в чувстве гнева.
2) Анализ проверяется двумя способами. Произведя анализ, мы всегда должны спросить себя, довели ли мы его до крайних его пределов? и приняты ли нами в соображение все элементы данного душевного процесса? Для ответа на первый вопрос анализ следует повторить: анализ в данном случае является сам своей проверкой. Если один психолог считает известный процесс элементарным, то другие психологи должны повторить его анализ, стараясь довести разложение как можно дальше. Если лица, повторяющие анализ, придут к тому же, к чему пришел первый психолог, то значит он совершал свое исследование правильно; если же то, что первый психолог принимал за простой процесс, окажется после более тщательного исследования сложным, то значит первый наблюдатель впал в ошибку. Для ответа на второй вопрос проверкой анализа должен служить синтез. Разложив сложное явление на элементы a, b, c, мы проверяем наш анализ тем, что стараемся снова получить это явление при помощи соединения элементов a, b, c. Если таким путем нам удастся восстановить сложное явление, то анализ наш может считаться правильным; но если от соединения a, b и c не получится первоначального сложного явления, то значить тот, кто производил анализ, упустил из виду один или несколько ингредиентов данного явления. Поэтому психолог, произведя анализ сознания, должен сложить результаты своего анализа, т. е. сделать синтез и сравнить полученное с данным первоначальным актом. Если первоначальный душевный акт и акт, полученный помощью синтеза, совпадают, то психолог достиг цели относительно данного душевного процесса и может перейти к другому; если же указанные акты не совпадают, то психологу придется повторить свой анализ, строго следя за тем, чтобы не опустить какого-нибудь фактора.
Если бы элементы сознания были "вещами", то не трудна была бы задача построения вновь какого-нибудь душевного акта. Мы могли бы в таком случае складывать простые части души, как ребенок складывает в ящик свои кубики. Но элементы сознания – процессы; их нельзя сложить так, чтобы они точно подошли друг к другу, причем каждый угол пришелся бы к другому углу; процессы эти сливаются, смешиваются, покрывают, усиливают, изменяют или останавливают друг друга, подчиняясь известным психологическим законам. Поэтому психолог должен стараться установить законы, управляющие соединением душевных элементов. Познание этих законов делает возможным синтез элементов, на которые разлагается данное явление и оказывается полезным при последующих анализах.
Анализируя в первый раз чувство гнева, мы легко можем проглядеть четвертый из вышеупомянутых факторов, а именно массу чувствований, сопровождающих взрыв гнева, как напр. чувствований, вызывающих сжимание кулаков и т д. Но мы найдем, что нечто упустили из виду, когда соединим замеченные нами составные части и спросим себя, действительно ли эти ингредиенты составляют чувство гнева, и исчерпывается ли ими все, что мы чувствуем, "испытывая" гнев. Окажется, что чего-то все-таки не хватает. Это открытие показывает, что процессы, обнаруженные нашим анализом, вероятно заслоняют собою другие процессы, связанные с ними в действительной эмоции. Поэтому нам следует повторить наш анализ, зорко следя за недостающими процессами; полезно будет также анализировать некоторые другие эмоции, ибо процессы, не совсем ясные при гневе, могут выступать в других эмоциях на первый план. После многих трудов и усилий мы наконец находим, чего раньше не приняли во внимание, и получаем тогда удовлетворительный синтез. При этом мы должны тщательно отметить, как связаны с душевными процессами при гневе те моменты, которые мы сначала упустили из виду, и постараться определить, каким образом эти моменты могли быть заслонены другими процессами. Сделав значительное количество подобных наблюдений и методически сравнивая эти наблюдения между собою, мы наконец будем в состоянии вывести закон соединения или связи душевных процессов. К этому закону мы можем прибегать в трудных случаях для того, чтобы облегчить наши последующие анализы.
3) Всякий душевный процесс соединен с телесным процессом: в душе нет ничего, что было бы совершенно отдельно от тела. Душа и тело неразрывно связаны, и самое обыкновенное наблюдение убеждает нас в том, что тело так или иначе влияет на душу. Сознание при закрытых глазах иное, чем при открытых; при перемене телесного состояния меняется и душевное; при сомкнутых веках волны эфира не могут достигать чувствительных частей глаз, и рука об руку с этим физическим фактом идут факты душевные – ощущение темноты, "чувство" телесной нетвердости и неуверенности и т. д. Душа человека слепого от рождения существенно отличается от души человека, наделенного нормальным зрением. Там, где последний видит, первый только слышит и осязает; я вижу дорогу, по которой иду, слепец же слышит ее, ощупывает ее. Даже высшие и самые отвлеченные умственные процессы доказывают тесную связь души с телом. Мы не можем мыслить без идей; а идеи получаются на основании впечатлений, воспринимаемых органами внешних чувств, органами телесными. Так, большинство из нас вспоминает, фантазирует, грезит на основании зрительных впечатлений. Вспоминая какое-нибудь событие, мы видим, как оно совершается перед нашим духовным взором; представляя себе какой-нибудь случай, мы рисуем себе духовный его "образ", мы точно видим, как он происходит; во сне мы видим самих себя или своих друзей совершающими то или другое действие; а когда думаем, то нередко видим слова напечатанными или написанными на воображаемой странице. Итак, психология не полна до тех пор, пока мы не привели результатов нашего анализа душевных процессов и элементов в связь с строением и отправлениями тела, обусловливающими эти процессы.
Если рассматривать проблему психологии с другой точки зрения, то можно сказать, что проблема эта состоит в описании и объяснении душевных процессов. Точное описание требует анализа и синтеза; вы не можете ничего точно описать, пока не разложите предмет вашего описания на части, не сделаете наблюдения над каждою частью, а затем водворите каждую часть на свое место и построите таким образом все целое. Описав явление, мы можем приступить к его объяснению, т. е. к определению условий, при которых происходит явление. Объяснение всегда есть определение условий или обстоятельств, при которых совершается описываемое явление. Условия душевных явлений частью духовного, частью телесного характера – с одной стороны это законы душевной связи, с другой – законы (функции), по которым телесное строение влияет на душевные проявления.
Психологу приходится разлагать душевные процессы на части, снова соединять эти части и отмечать, что происходит с данными, разбираемыми процессами, и что делается с телом во время этих процессов. Вот какова "задача" психологии.
43. Ощущение, восприятие и идея. – До сих пор мы употребляли для обозначения сложных ощущений термины "восприятие" и "идея", не делая между ними различия, и мы сказали, что такой сложный процесс, при известных условиях, составляет одно явление душевной жизни, образует одно целое – так что мы можем говорить о его интенсивности, продолжительности и т. д совершенно независимо от интенсивности или продолжительности входящих в состав его элементарных процессов. Теперь мы должны спросить, как образуются эти сложные процессы; какие из четырех атрибутов ощущения имеют наибольшее значение для их возникновения, и при каких условиях они приобретают свое единство, свою цельность, как явления душевной жизни?
Между восприятием и идеей нет фундаментальной психологической разницы. Обыкновенно говорят "восприятие", когда большая часть простых процессов, входящих в состав сложного, являются результатом возбуждения органа ощущения, т. е. возникают на периферии; слово же "идея" употребляется в том случае, когда большинство простых процессов являются результатом возбуждения внутри коркового слоя мозга, т. е. возникают в центре. Если передо мной стоит стол, и если глаза мои открыты, то говорят, что я "воспринимаю" стол: если я закрою глаза, и начну думать о том, что видел, то получу "идею" стола. Но мы видели, что ощущения, возникающие в центре, как психологические процессы, не отличаются от процессов, возникающих на периферии (7). Поэтому, хотя мы можем согласно обыкновению употреблять термин "восприятие" для обозначения того, что находится перед нами, а термин "идея" – того, что мы вспоминаем или воображаем, но нам придется постоянно помнить, что в сущности эти два процесса одинаковы. И опасность позабыть это в психологическом смысле значительно перевесила бы необходимость введения общепринятого paздeлeния терминов. В естественных же науках и в практической жизни различение это весьма важно. – Поэтому мы впредь будем употреблять эти слова, не делая между ними различия.<...>
Ощущение, как элемент сознания. Методы исследования ощущений
7. Определение ощущения. – Мы видели, что "мышление" не может происходить без идей. Когда я о чем-нибудь думаю, то сознание мое состоит из целого ряда идей, из которых одни текут рядом, а другие следуют за ними в силу законов ассоциации. Мы видели также, что не можем иметь известных идей, если тело не будет обладать известными органами; "память" и "воображение" напр. для большинства из нас состоят из зрительных идей, а эти идеи необходимо требуют существования глаза.
Идеи всегда сложны, всегда состоят из нескольких частей. Наше обозначение их одним словом хотя и не лишено основания, но легко может ввести нас в заблуждение, заставляя нас думать, что идеи по природе своей просты и однообразны. Поэтому для разложения идеи требуется некоторое усилие и труд, даже в том случай, когда идея (как это часто бывает) обязана своим существованием соединенному действию нескольких органов чувств. Но каждая идея может быть разложена на элементы, т. е. на элементарные процессы, и эти-то элементы называются ощущениями.
Моя идея об известной книге составилась, благодаря совместному действию нескольких телесных органов. В этой идее заключается внешний вид книги (глаз), звук голоса, читавшего книгу вслух (ухо), ее тяжесть (кожа и т. д.), запах ее переплета (нос). Отрешимся теперь от всех составных частей этой идеи, кроме вызванных зрением. У нас остается красный цвет переплета и вытесненные на нем золотые буквы, а также белые и черные пятна на напечатанных страницах. Каждая из этих простейших составных частей идеи есть зрительное ощущение.
Или отбросим все составные части идеи, кроме вызываемых слухом. Тогда мы будем иметь звуки знакомого голоса, который мы представляем себе произносящим известные сочетания слов. Гласные каждого слова, произносимые известным тоном, составляют музыкальные звуки; согласные же производят впечатление шума или слуховых толчков. Эти простые процессы – простой звук и простой шум – суть слуховые ощущения. Или же оставим в стороне все составные части идеи, кроме веса, какой, по нашему воспоминанию, имеет книга, если поднять ее. Эта тяжесть производит давление на кожу руки, напрягает сухожилия, прикрепляющие мускулы руки к костям, и сжимает кости ручной кисти и локтевого сустава. Каждая составная часть – давлено на кожу, напряжение сухожилий, давление на суставы – представляет собой совершенно простой процесс, которого далее разлагать уже нельзя. Поэтому мы говорим об ощущениях давления и напряжения.
Таким образом мы разложили простую, по-видимому, "книгу" на множество действительно простых ощущений. Анализ был не легок, хотя в составлении данной идеи участвовали различные телесные органы; трудно напр. сказать, что в идее о весе относится к суставам, что к мускулам, что к коже. Анализ становится гораздо труднее, когда все составные части идеи происходят от одного органа. Необходима долгая практика для того. чтобы разложить звук музыкального инструмента на отдельные, заключающиеся в этом звуке, простые тона. Но анализ всегда возможен.
Мы можем сравнить ощущение, элемент идеи, с элементами, с которыми имеет дело химия. Идея есть нечто сложное; она состоит из ряда первоначальных процессов. происходящих в душе, а потому напоминает собою сложные тела, разлагаемый в химической лаборатории. Но ощущение поддается разложению, точно так же, как химические элементы, напр. кислород и водород. Ощущение находится в таком же отношении к идее, как кислород и водород к воде. Как бы мы ни проверяли его, как бы настоятельно мы ни старались исследовать его, но мы принуждены будем остановиться на том, с чего начали: ощущение остается таким же, каким было, прежде чем мы стали его рассматривать. "Холодное", "голубое", "соленое" нельзя разложить на более простые элементы опыта.<...>
Мы классифицировали ощущения прежде всего по органам чувств, в которых возникают ощущения, а затем по стимулам, вызывающим ощущения. Мы могли бы таким же способом классифицировать идеи, начав с обширных групп, возникающих в какой-нибудь области ощущения (зрительного, слухового, обонятельного и т. д.), и подразделив эти группы на основании различия возбуждений в данной области (идеи цвета, яркости, тона, шума и т. д.). Но такая классификация была бы слишком сбивчива. Органы ощущения не представляют собою отдельных инструментов; это инструменты, служащие одному организму, связанные между собою в мозгу. Пока мы исследуем свойства и количество элементарных сознательных процессов (4), мы можем считать каждую группу ощущений отдельной и независимой, и каждый член известной группы индивидуальным процессом, отличающимся своими особыми атрибутами. Но когда мы рассматриваем ощущения, как элементы идей, то естественно не находим в них признаков независимости и индивидуальности. Отдельное ощущение, рассматриваемое независимо от других ощущений, есть продукт научного анализа, есть отвлечение, абстракция от действительной душевной жизни: простейшее явление действительной душевной жизни есть идея. Нам, как психологам, важно было знать, как действовали бы органы ощущения, если бы им пришлось действовать отдельно. Но, узнав это, мы должны продолжать наше исследование и задаться вопросом, как они в действительности работают сообща для блага организма.
Итак, в действительности не существует вполне простого душевного явления: сознание никогда не составляется из одного единственного ощущения. Надо отметить два факта. 1) С одной стороны несколько ощущений, из различных областей ощущения, могут быть соединены в одну идею. Правда, в идее будут преобладать, как составные части ее, ощущения, принадлежащие к известной области; но характер всего процесса все-таки будет зависеть от всех ощущений, входящих в состав идеи, из какой бы области эти ощущения ни происходили. Моя идея лимонада есть главным образом идея вкусовая. Но один вкус не может дать мне идеи лимонада; к качествам вкуса (сладкому, кислому) должно быть прибавлено давление, запах, цвет, движение пузырьков газа и т. д. "Моя идея кресла главным образом зрительная, представляющая собой картину кресла; но в ней заключается также идея мягкости, идея сидячего положения и т. д., т. е. элементы движения и давления. 2) С другой стороны не всякое ощущение в одинаковой мере способствует образованию разного рода идей. Здесь мы видим разделение труда. Так, зрительные идеи, имеющие атрибут протяжения, участвуют главным образом в составлении пространственных идей; слуховые ощущения, лишенный атрибута протяжения, непосредственно ничего не прибавляют к нашим пространственным идеям. Мы "видим", далеко ли находится предмет, в каком направлении он расположен, какой он величины, формы и т. д. Но слуховые ощущения обладают весьма определенною продолжительностью; они внезапно начинаются и внезапно кончаются в тот момент, когда начинается или кончается действие стимула; по прекращении звука слуховые представления продолжаются недолго. Это явление в связи с неприспособленностью слуха к пространственным впечатлениям дает возможность посредством слуха составлять идеи времени, идеи скорости чередования, последовательности, ритма и т. д. Во всех подобных случаях мы выдвигаем одно ощущение в ущерб другим; в приведенных случаях, качество, составляющее сущность или "индивидуальность" ощущения, в идее подчиняется протяжению или продолжительности; в других случаях качество может быть преобладающим атрибутом.
Мы разделим идеи по причинам, высказанным в настоящей главе, на пространственные, идеи времени и идеи качественные; и мы можем ограничиться рассмотрением идей, составленных из ощущений давления (накожного, суставного и мускульного), тона и яркости. Давление дает нам все три класса идей в их первоначальной, наиболее рудиментарной форме: глаз и ухо дают те же самые идеи на высшей ступени своего развития.
Два первоначальный качества ощущения это, по всей вероятности, давление и боль (21). Боль, по самой природе своей, может играть лишь незначительную роль при образовании идеи. Появление ее свидетельствует о том, что какой-нибудь орган ощущения поврежден, и она всегда бывает неприятна. Поэтому сознание, составленное из идей боли, может сопровождает только патологическое состояние тела, – состояние местного повреждения и общего нервного упадка, – состояние, при котором в известном органе и в нервной системе вообще преобладают процессы разрушения. Если бы такое состояние тела и такое сознание повторялись часто, то жизнь организма была бы коротка. (Нам могут возразить, что немощные люди, жизнь которых есть сплошное страдание, часто живут до старости. Но надо помнить, что они пользуются уходом, неведомым для низших животных; что боли их смягчаются медицинской помощью, и что они могут надеяться на выздоровление (40), между тем как животное, по самому своему строению, не может предусматривать будущего. "Пока есть жизнь, есть и надежда", – это относится только к людям, ибо только люди могут составить себе сознательный план жизни; а возможность надежды лишает боль некоторой доли разрушительности).
Давление же может составить основание для всех видов идей. Это ощущение первоначальное, материал, из которого может быть создана идея. Давление обладает всеми четырьмя атрибутами ощущения: качеством, интенсивностью, протяжением и продолжительностью. Притом качество его свойственно нескольким большим группам чувствительных нервов – нервам кожи, слизистой оболочки, мускулов и суставов.
Поэтому мы видим, что осязательные идеи – идеи, составленные из ощущений давления, как накожных, так и органических, бывают всех трех видов: пространственные, идеи времени и качественные. Обладая атрибутом протяжения, давление естественно может служить основанием для возникновения различных пространственных идей: идей величины, направления, формы, положения и т. д. Так как давление есть качество, вызываемое движением какого-нибудь члена, трением поверхностей сустава друг о друга, то оно может служить основанием для возникновения идей времени: идей ритма, быстроты движения и т. д. И хотя давление в качественном смысле неизменно, хотя оно остается тем же "давлением", происходя от мускула, сустава или кожи, но оно соединяется с другими качествами из других областей ощущения для образования качественных идей: с органическими ощущениями для образования идей твердости, сопротивления и т. д. (16), с вкусовыми ощущениями для образования идей терпкости, едкости и т. д. (15).
Зрение и слух, из всех ощущений наиболее богатые качествами; могут вызывать весьма разнообразные идеи. Эти ощущения находятся на высшем конце лестницы развития, тогда как давление и боль находятся на низшей ступени той же лестницы; это высшие продукты душевной эволюции в сфере ощущения. Зрительные и слуховые идеи отливаются в ту же форму, как осязательные, образуются таким же путем и употребляются для тех же общих целей. Но они более "закончены" и в то же время более выразительны. Когда приходится одновременно обращаться к обеим группам, то окончательное решение зависит от зрения и слуха: мы определяем величину глазом, а не ощупью; во время танцев мы руководимся скорее ритмом музыки, чем сложными ощущениями, вызываемыми телесным движением.
Рассмотрев идеи, образующиеся из самых простых и самых высших по своей дифференциации материалов ощущения, нам уже не нужно будет рассматривать других идей. Кроме зрения и давления, никакие ощущения не имеют атрибута ощущения. Никакие ощущения, кроме слуховых и ощущений давления, не обладают ясною и определенною продолжительностью. Ни одно ощущение, даже обоняние, не отличается таким богатством качеств, как зрение и слух. Поэтому, когда мы рассмотрим наши три группы идей в этих трех областях, то изобразим вместе с тем и образование идей вообще (Ощущения температуры, боли и мускульного давления вероятно лишены атрибута протяжения. Они впрочем часто входят в пространственные идеи вследствие своего обычного соединения с накожным и суставным давлением.).<...>
1. Пространственные идеи
44. Место или положение. – Если будет произведено давление на различные части тела, напр. на руку или на лоб, то мы даже с закрытыми глазами можем указать весьма точно, где именно происходит давление; мы имеем ясную идею, в каком месте действует накожное давление. Когда мы сидим и глядим на стену, находящуюся против нас, то получаем столь же ясную идею положения каждого из повторяющихся рисунков обоев. И если нам вдруг предложат закрыть глаза и описать положение наших рук) или какой-нибудь другой части нашего тела, невидимой для нас, напр. ноги, протянутой под столом, то мы сделаем это без труда: мы можем составить себе ясную идею о месте или положении по ощущениям суставного давления. <...>
Но мы не только локализируем – мы локализируем сознательно, т. е. имеем идею места, занимаемого предметом. Для объяснения этого факта необходимо допустить, что ощущения, происходящие от кожи, сетчатой оболочки и поверхностей суставов, обладают каждое местным отличием, местным признаком – какой-нибудь сознательной особенностью, дающей им определенное пространственное значение в поле зрения или осязания. Всякое ощущение этих трех органов обладает, как ощущение, интенсивностью, качеством, протяжением и продолжительностью; а как составная часть пространственной идеи, оно должно также обладать местными признаками. Каков в каждом данном случае будет местный признак – это зависит от душевного склада.
Местные признаки: 1) Кожа. – С физиологической точки зрения, не только кожа является локализирующим органом: организм способен к рефлективным локализирующим движениям. Если раздражено какое-нибудь место кожи, то рука или нога рефлекторно направляются к этому месту, подчиняясь чисто физиологическим законам. Из такой бессознательной локализации возникает сознательное определение места, и притом по следующим стадиям. а) Движение руки или ноги, хотя и возбужденное рефлекторно, вызывает органические ощущения в суставе, сухожилии и т. д.; таким образом известные группы органических ощущений соединяются с давлением на известные части тела. Местный признак поэтому может состоять из воспоминаний органических ощущений. b) Рефлективное движение к раздраженному месту обыкновенно можно видеть, так что местный признак может заключать в себе зрительное ощущение, представление о той части тела, которой мы касаемся, так же как и органические ощущения. c) Органические ощущения могут пройти незаметно вследствие привычности известного движения. Местным признаком давления тогда будет ощущение совершенно иного рода, – ощущение зрительное. d) Наконец, зрительный образ может сам исчезнуть, и вместо него может быть употреблено слово, название части тела, подвергающейся давлению. Часто, говоря, что мы вспоминаем какой-нибудь случай, мы вспоминаем только слова, которыми описываем его. Так, если меня тронуть за руку, в душе моей проносится слово "рука", к это слово является местным признаком давления.
Метод. – Пусть вас тронут в различных частях кожи. Наблюдайте за собой очень тщательно, чтобы найти, из каких процессов состоит ваша собственная система местных признаков. При первых опытах вам может показаться, что само давление имеет в различных случаях различные качества. Но, присмотревшись ближе, вы найдете настоящий местный признак, вероятно зрительный образ или слово.
3рение не играет существенной роли для локализации накожных ощущений. Слепые от рождения составляют себе идею места по давлениям. Для них местным признаком может служить а) сложное явление, составленное из органических ощущений; b) осязание или ощупывание части, подвергшейся прикосновению, в связи с органическими ощущениями; c) одно ощупывание; d) слово. "Осязательный образ" вызывается и совершенствуется движением пальцев по месту, к которому прикоснулись; в состав этого образа входит протяжение давления, т. е. расстояние, проходимое пальцем до достижения им конца члена или туловища, твердые и мягкие части поверхности и т. д. Зрячему человеку трудно составить себе идею подобного образа; но такой образ несомненно существует.
2) Сустав. – Местным признаком здесь является или: a) сложное явление, благодаря соединению органических ощущений с ощущениями давления, возбуждаемое натяжением кожи и сухожилий и сокращением мускулов; b) соединение этих ощущений с зрительными ощущениями; c) зрительные ощущения; d) слово.
3) Глаз. – Мы говорили, что первоначальные местные признаки в сетчатой оболочке были также a) органические ощущения. Глаза рефлекторно обращаются к предмету, внезапно появившемуся в поле зрения, так что предмет оказывается против центров сетчатой оболочки, т. е. против мест наиболее ясного зрения. Эти рефлективные движения вызывают ощущения напряжения и сокращения, и местный признак поэтому становится сознательным в форме вспоминаемых органических ощущений. Нельзя сомневаться в том, что эти ощущения способны к тонкой градации, которая была бы нужна, если бы они должны были составить основание зрительной идеи моста. Мы знаем однако, b) что один и тот же стимул, вызывает различные ощущения, смотря по тому, на какую часть сетчатой оболочки он действует. То, что в центре сетчатой оболочки воспринимается, как красное, по мере удаления от центра становится голубоватым и наконец в крайних частях поля зрения переходит в черное. Мы не замечаем никакой качественной разницы в цветовом поле, так как часто двигали глазами по всему полю и узнали таким путем, что объективных различий не существует. Тем не менее возможно, что они составляют первоначальные местные признаки для глаза.
Эти идеи места являются идеями положения данного впечатления на протяженной поверхности. Мы различаем, в каком месте тела производится давление, различаем положение известного рисунка на стене, находящейся перед нами, положение члена тела в пределах известного движения. Но мы ищем и другие идеи о локальности, идеи о положении предмета в пространстве, обладающем тремя измерениями и заключающем в себе идею расстояния от нашего собственного тела. Мы можем определить в темноте, где находится предмет, протянув к нему руку; мы можем составить понятие о расстоянии от нас видимого нам предмета или о расстоянии предмета от других предметов, о которых мы говорим, что они находятся впереди или позади данного предмета. Осязательная идея места в этом втором смысле, объясняется просто; причина зрительной идеи объяснялась уже не раз.
Третье измерение. 1) Осязательная идея – Осязательная идея расстояния в третьем измерении возникает вследствие соединения протяжения накожного давления с суставными ощущениями, вызываемыми движением. Все тело или член тела движется по направлению к предмету и приходит в соприкосновение с ним. Отсюда мы имеем осязательные меры расстояния – фут, пядень; локоть и т. д.
2) Зрительные идеи. – Соответственная зрительная идея объяснялась двояким образом. а) Оба глаза смотрят па один и тот же предмет в пространстве с не совсем одинаковых точек. Сделаем две фотографии предмета с этих различных точек зрения, поместив камеру в те места, где находился бы каждый глаз. Наклеим эти фотографии рядом на полосе картона и поместим эту полосу в стереоскоп так, чтобы фотография, снятая в правой камере, видна была правому глазу, а другая фотография – левому. Мы увидим только одно изображение; но это изображение будет отличаться от обеих фотографий. Оно будет рельефным и даст нам иллюзию трех измерений. Из этого заключили, что мы различаем расстояния потому, что изображение предмета на обоих сетчатых оболочках различны; и что мы видим разницу расстояния потому, что различия между обоими сетчатыми оболочками увеличиваются или уменьшаются, смотря по тому, близко или далеко находится предмет. Таким образом восприятие трех измерений пространства зависит непосредственно от физических условий зрения; это необходимое следствие двойного строения и одного направления органа зрения. Мы видим рельеф предмета потому, что смотрим па один предмет двумя глазами, b) Другая гипотеза придает особенное значение ощущениям напряжения, происходящих от сухожилия, при помощи которых глазные мышцы прикреплены к глазному яблоку, ощущения напряжения различаются по интенсивности, в зависимости от того, на каком расстоянии от тела находится предмет, на который направлены оба глаза, и на котором глазные оси пересекаются. Чем предмет ближе, тем сильнее должно быть напряжение для аккомодации зрения; чем дальше – тем напряжение должно быть меньше. В этом смысле говорится, что интенсивность напряжения дает возможность судить о величине расстояния.
Рис. 6. – Глаза направлены на нитку a, эта нитка отбрасывает два изображения на два пункта наиболее ясного зрения c и c'. Если глаза будут устремлены на нитку в точке b, то желтые пункты передвинутся в положения d и d'. По указанным в тексте условиям, если расстояние a – b есть 1/50 всего расстояния нитки a от глаза, то расстояния на сетчатой оболочке между изображениями нити c – d и c' – d' равняются 0,005 миллиметра.
Метод. – Чтобы проверить, насколько правильно глаз распознает расстояния в ширину, повесим тонкую черную нитку на полную между лицом и белым экраном или стеною. Нитка постепенно передвигается вперед или назад ассистентом, пока не будет замечено разницы положения (расстояния). В промежуток времени между опытами, субъект должен закрыть глаза, а также тогда, когда ассистенты, во время какого-нибудь опыта меняет положение нити. Открыв глаза, следует прежде всего глядеть на белый экран, а с экрана перевести взоры на нитку: положение глаза и напряжение глазных мускулов будет таким образом одинаково при начале всякого опыта. Минимальная разница в приспособлении глаза есть 1/50, расстояния от нитки до наблюдающего глаза (см. выражение ощущений напряжения по закону Вебера: 27, 28). Следует обратить внимание на то, что при очень слабой степени глазного приспособления, т. е. когда нитка висит на значительном расстоянии от глаза, эта разница в 1/50 соответствует наименьшей разнице положения, которую глаз может уловить на гладкой поверхности. Выражаясь конкретно, если нитка передвинется с расстояния напр., в 200 сантиметров на расстояние 196 сантиметров (на 1/50 ближе), то расстояние между двумя изображениями предмета в обоих его положениях на каждой сетчатой оболочке будет 0,005 миллиметра (см. рис. 6).
Этот факт указывает по-видимому на то, что ощущения, вызываемые движениями глаза, могут служить сознательными местными признаками зрительных ощущений.
При теперешнем состоянии нашего знания невозможно решить, которая из двух вышеприведенных гипотез правильна. Возможно, что в каждой на них заключается доля истины, – что движение глаза есть первоначальный фактор идеи, но что на помощь ему является различие между двумя изображениями на сетчатой оболочке. Конечно, важность движения для осязательной идеи места склоняет нас к мысли, что движение глаза может быть столь же важно в сфере зрения. Число же и расположение 12-ти глазных мышц заставляет нас приписывать этим мышцам важное значение, – точно так же, как число и расположение шести полукружных каналов указывает на то, что они играют важную роль для приспособления организма ко всему окружающему. То обстоятельство, что взрослые люди обращают мало внимания на ощущения напряжения, возникающие в глазной впадине, не может считаться серьезными доводом против значения движения мышц: мы могли замечать эти ощущения в детстве, т. е. в такое время, когда были неспособны к самонаблюдению, или же обращение внимания на эти ощущения может относиться еще к более отдаленному прошлому, к более ранней стадии развития органической жизни. Кроме того, по мере возрастания нашей опытности, мы научаемся определять расстояние предмета при помощи известных косвенных или второстепенных критериев (53), так что когда ощущения напряжения сделают свое дело, то будут естественным образом заменены другими сознательными процессами.
Те, кто считает правильной гипотезу движения глаза, заявляют, что кажущаяся рельефность соединенных стереоскопических изображений происходит не вследствие телесных условий зрения. Это не есть прямое следствие того факта, что мы видим одну и ту же вещь двумя глазами, а скорее является делом привычного толкования. Мы видим в стереоскопе поверхность, состоящую из ломанных и неправильных очертаний, и из этой поверхности мы строимы рельеф при помощи вспоминаемых движений глаза или при помощи второстепенных критериев, только что упомянутых.
Из всех локализирующих ощущений наиболее важную роль играет зрение. Наша идея позы или положения нашего тела принимает форму душевного образа, хотя бы она была составлена из суставных ощущений; наша идея места давления или положения предмета, который мы ощупываем в темноте, обыкновенно является зрительным образом места, которое подверглось прикосновению, или предмета среди всего того, что его окружает. Если происходить конфликт между осязательными и зрительными идеями, то верх берет идея зрительная – мы верим своим глазам.
Метод. – Скрестите средний палец с указательным так, чтобы верхний сустав среднего пальца был направлен к большому пальцу. Поместите шарик между концами скрещенных пальцев. Вы получите два давления: одно с правой стороны третьего пальца, другое с левой стороны указательного пальца. Если бы пальцы занимали свое нормальное положение, то эти части не могли бы надавливаться одним и тем же предметом; а потому, доверяя определению места осязательным путем, вы должны предположить, что имеете дело не с одним шариком, а с двумя. Но мы так привыкли составлять душевный образ того, к чему прикасаемся, что вы сначала не будете в состоянии получить идею двух предметов от одного шарика, если сами положите один шарик между пальцами. Закройте глаза, и пусть ассистент придаст известное положение шарику в целом ряде опытов со стимулами, свойства которых вам неизвестны. При таких условиях вы подумаете, что к вашей коже прикасается два предмета; и, составив таким образом истинную осязательную идею, вы будете в состоянии даже с открытыми глазами ясно ощутить два шарика. Но вы будете конечно считать, что имеете дело с одним шариком, доверяя больше своему зрению.
Этот опыт производился уже Аристотелем. Он описан в его трактате "О снах", причем автор объясняет его так же, как и мы, говоря, что "зрение стоит выше осязания".<...>
Ассоциация идей
53. Характер и формы ассоциации. – Наше рассуждение о восприятии и идее поставило нас лицом к лицу с конкретными фактами, с настоящими явлениями душевной жизни.
Но хотя идея есть явление душевной жизни и может быть рассматриваема как нечто целое, она тем не менее не "вещь" с определенными очертаниями и недоступная для внешних влияний. По внутреннему своему составу, идея есть нечто сложное, результат целого ряда движений (процессов). Даже самая ясная идея, идея какого-нибудь предмета, подтверждает это положение: ее центральная часть, тот частичный процесс, к которому приковано внимание, постоянно меняется (2). Рассматриваемая с внешней стороны, идея есть сама постоянно меняющийся процесс: процесс перемены формы, перемены протяжения, совершающийся среди смеси подобных же процессов, т. о. сознания.
В 9 мы сравнили сознание с фреской; это нечто цельное, непрерывное, но вместе с тем состоящее из сливающихся между собою частей. Это сравнение будет теперь полезно для нас, оно поможет нам понять характер идеи. Идея, с одной стороны, нечто цельное, нечто существующее само по себе; то же самое можно сказать о фигурах на фреске, как например о человеческих фигурах, которые цельны сами по себее и могут быть отделены от остальной картины. По с другой стороны идея представляет собою нечто неполное; мы никогда не встречаем ее одну, вне связи с другими душевными явлениями; она сливается с другими идеями. Фигуры на фреске также неполны, они имеют полное значение, как части всего замысла художника; очертания их не резки и не туманны, и сливаются на заднем плане, в то же самое время выступая из него. Фигуры предполагают существование всей фрески; идеи предполагают существование всего сознания.
Поэтому естественно, что соединение элементарных процессов не останавливается на образовании идеи. Как ощущения, возбуждаемые в одно и то же время раздражением различных телесных органов или различных частей одного и того же органа, соединяются для образования восприятия или идеи, так и ощущения, вошедшие в состав различных идей и восприятий, соединяются для образования еще более сложных процессов, еще более обширных категорий душевной жизни. И как мы от рассмотрения ощущений перешли к рассмотрению идей, так теперь от рассмотрения идей мы должны перейти к рассмотрению так называемой "ассоциации идей ".
Допустим, что я сижу в моем кабинете, и вдруг течение моих мыслей прорывается восприятием громкого шума. Восприятие может этим и окончиться: я могу почувствовать временное нетерпение, а затем снова приняться за работу. Но данное восприятие может вызвать в моем мозгу неопределенный образ какого-нибудь тяжеловесного орудия, находящегося на улице, под моим окном; и если несколько раньше в тот же день я видел где-нибудь по соседству паровую машину, то этот зрительный образ может сделаться отчетливым и к тому же соединиться со словесной идеей "паровая машина". Времени, прошедшего между первоначальным восприятием звука и появлением этих других идей, измерить невозможно: как только мы услышим звук, так образ и слово уже связываются с ним в сознании. В таком случае это будет одновременная ассоциация.
Этим опять-таки может ограничиться явление; испытав одновременную ассоциацию, я опять могу вернуться к моей работе. Но перерыв работы может пойти дальше. Идея паровой машины может вызвать в моей душе образ несчастного случая, виденного мною несколько лет тому назад – быстрый поворот подобной же машины за угол, испуг лошади, отскочившей в сторону и опрокинувшей экипаж. Это в свою очередь может вызвать образ человека, толкнувшего меня, когда толпа устремилась на место несчастия. Таким образом процесс продолжается. "Он был замечательно похож на Ивана: я не видел Ивана с тех пор, как покинул школьную скамью; когда я увидел его в первый раз, он ел бутерброды в библиотеке: я всегда говорил, что не следует оставлять этих книг без переплетов; кстати, припоминаю, что лучше бы мне теперь переплести мои журналы, пока это не будет стоить слишком дорого; но все равно, нечего беречь этих статей Брауна, да и журналы понадобятся мне для того – ах! сколько я потерял времени из за этой нелепой машины!" Всякий может сравнить этот ряд идей с рядом идей из своей собственной душевной жизни. Подобный ряд идей может служить иллюстрацией второго вида ассоциации идей – ассоциации последовательной.
Выражение "ассоциация идей" может вдвойне ввести нас в заблуждение. Во-первых, мы "ассоциируем" вовсе не идеи, а элементарные процессы, из которых состоят идеи. Во вторых, соединение это не совсем хорошо передается словом "ассоциация". в сущности выражающим лишь простую смежность предметов, после того как они были помещены рядом, т. е. то, что уже существовало между ними раньше.
Это выражение мы заимствовали из той психологии, которая понимала идеи и их соединения в указанном выше смысле; которая считала идею пера или чернильницы чем-то столь же постоянным и отчетливым, как само перо или чернильница, а на "ассоциацию" двух идей смотрела, как на механическое соединение одной части души, одного независимого явления с другим явлением. Хотя эта теория ныне не признается, но выражение, употреблявшееся тогда, так общераспространено, что вряд ли удастся изгнать его из нашего психологического словаря. <...>
9. Метод последовательных ощущений. – Каждая наука имеет дело со своим собственным специальным материалом и, следовательно, обладает своими особыми методами для разработки этого материала с целью нахождения фактов и законов. Физика и химия следуют "физическому" и "химическому" методу: изучающий эти науки не может делать успехов ни в одной из них, пока не научится, как надо работать, т. е. пока не поймет значения метода. Специальный метод, употребляемый психологией, сводится к интроспекции, т. е. к внутреннему рассмотрению или к самонаблюдению. Мы "всматриваемся" в душу, причем каждый рассматривает свою собственную душу, или же мы наблюдаем самих себя, чтобы видеть, какого рода процессы происходят одновременно, и как они влияют друг на друга. <...>
Но можно возразить, что подобное рассмотрение не может дать особенно надежных результатов. Каждая отдельная личность может прилагать этот метод только к своему собственному сознанию; и все мы знаем, как легко одному наблюдателю впасть в ошибку, и как необходимо иметь больше одного свидетеля чтобы прочно установить какой-нибудь факт. Нет никакой гарантии, что другие лица придут к тому же заключению после исследования своего сознания; нет также средств для сравнения заключения различных индивидуумов при сходных обстоятельствах.
На первое возражение отвечать нечего. Хотя мы не можем прилагать метода внутреннего рассмотрения ни к какому другому сознанию, кроме своего собственного, но мы можем устроить так, чтобы другие индивидуумы могли явиться свидетелями фактов, наблюденных нами самими. Этой цели мы достигнем, употребляя указанный метод при экспериментальных условиях.
Эксперимент есть опыт, испытание или наблюдение, тщательно произведенное при известных специальных условиях; цель этих условий – 1) сделать возможным для всякого, кто пожелает, повторение опыта, производя его совершенно таким же образом, как он был произведен раньше, и 2) помочь наблюдателю удалить на время наблюдения всякого рода мешающие влияния и таким образом получить желаемый результат в чистой форме. Если мы точно укажем, как мы работали, то другие исследователи могут пройти чрез те же процессы и судить о правильности или неправильности нашего заключения; и если мы будем работать в подходящем месте, употребляя надлежащие инструменты, без поспешности и без перерывов, остерегаясь всяких чуждых нашему предмету влияний, могущих значительно видоизменить наше наблюдение, то можем быть уверены, что получим "чистые" результаты, – результаты, непосредственно вытекающие из созданных нами условий и не обязанные своим возникновением каким бы то ни было непредвиденным и неурегулированным причинам. Опыт таким образом обеспечивает точность наблюдения и связь всякого результата с вызывающими его условиями; в то же время он дает возможность наблюдателям всего мира совместно работать над одной и той же психологической проблемой.
Психологической опыт не отличается существенным образом от опытов других наук – физики, физиологии и т.д. Одно только упомянутое уже различие всегда остается на лицо: в то время, как новооткрытое насекомое или редкий минерал возможно уложить в коробку и переслать от одного наблюдателя к другому в отдаленную страну, – психолог никогда не может подобным же образом предоставить свое сознание на рассмотрение другого психолога. Но это различие не имеет существенного значения: оно не касается характера и отправления самого опыта, не мешает точности психологических результатов, не мешает и совместным психологическим исследованиям.
Интроспекция – единственный метод, которым мы можем исследовать факты и законы ощущения. Мы можем плохо пользоваться этим методом, наблюдая напр. за ощущением, пока оно еще продолжается: мы можем применять этот метод несовершенным образом, употребляя его при меняющихся условиях, или давая неполный отчет о том, что мы испытали, или работая в такое время, когда память утомлена, и можем пользоваться этим методом правильно, при экспериментальных условиях и с надлежащею осторожностью. Но, как бы мы его ни прилагали, это единственный метод, которому мы можем следовать.
Когда мы переходим от первой и второй части к третьей части задачи психологии ( 4), – когда мы задаем себе вопрос не о том, каковы обнаруживаемые интроспекцией факты и законы ощущения, а о том, каковы телесные процессы, сопровождающие процессы ощущения, то мы должны принять во внимание деятельность тела, о которой трактуют физиологи и биологи, достигшие своих знаний, благодаря методам; свойственным физиологии и психологии. Соединение физиологических и психологических методов для психофизических целей привело к созданию известного количества "психофизических мeтoдoв".
10. Общие правила для исследования ощущений. – "Экспериментальные условия", необходимые для того, чтобы придать научное значение результатам самонаблюдения, разумеется, различны при различных ощущениях. Правила, применяемые к чувству зрения, не годятся для чувства слуха, если не подвергнутся известным изменениям. Но есть известные условия, которые всегда должны быть соблюдены, с какими бы ощущениями мы ни имели дело; или, взглянув на наш предмет с другой стороны, мы всегда можем впасть в известные ошибки, которых нам постоянно следует остерегаться.
1) При интроспекции или самонаблюдении мы должны быть совершенно беспристрастны, совершенно свободны от предрассудков..Мы не должны руководиться никакими предвзятыми мнениями. Мы склонны думать, что, по всей вероятности, известное явление произойдет, или же можем пожелать, чтобы у нас получился данный уже результат для подтверждения заранее составленного нами мнения. И в том, и в другом случае мы находимся в опасности сделать ложное наблюдение. Мы должны быть готовы принять факты такими, как они есть.
Беспристрастие сеть необходимое условие всякого научного наблюдения. Мы наблюдаем потому, что нас интересует результат наблюдения; какой-нибудь случай навел нас на объяснение известных явлений, и нам интересно произвести систематический опыт, чтобы убедиться, правильно ли наше объяснение. Опытный наблюдатель, психолог, физик и т. д., может сразу определить, чего стоить данное предположение; он не позволить ему оказывать влияние на его наблюдение. Но начинающий крайне склонен поддаться предвзятому мнению и видеть не то, что есть, а то, чего он ожидает или желает.
Но при психологических исследованиях беспристрастие особенно трудно. В большей части наук опасность быть пристрастным угрожает лишь после того, как некоторые случайные наблюдения внушили какое-нибудь мнение. В психологии животных и ребенка наклонность к подтверждению предвзятого мнения может существовать прежде, чем произведены какие бы то ни было наблюдения, и все наблюдения, начиная с первого, страдают от этого. Мать н нянька находят признаки ума в ребенке, когда беспристрастный наблюдатель не увидит ничего подобного; и любители животных рассказывают удивительные истории про ум своих любимцев. В психологии взрослого человека предвзятые мнения могут также предшествовать наблюдению. От психолога требуется известная решительность и ровность настроения, нравственное упорство и равновесие. Вредно может быть не только горячее желание, вызывающее веру: эта опасность точно так же грозить химику, как и психологу. Более важное значение имеет то, что предметы исследования психолога внутренне неуловимы, что их исследование требует быстроты и точности, и что наблюдатель должен позабыть все общественные отношения и принять совершенно независимое положение по отношению к фактам, которые по крайней мере, отчасти (2) создаются им самим. Многие люди слишком снисходительны, слишком поддаются влиянию рассудка (давая возможность рассуждениям об опыте заменять самый опыт), слишком впечатлительны и т. д., чтобы быть беспристрастными.
Для того, чтобы установить факты, мы должны быть свободны от всяких предвзятых взглядов; мы должны иметь общий интерес к предмету, но не желать во что бы то ни стало достигнуть известного результата.
2) При самонаблюдении мы должны управлять нашим вниманием. Внимание не должно ни рассеиваться, ни блуждать.
Причины этого правила приведены выше. Чем с большим вниманием мы наблюдаем какой-нибудь случай, тем более точно и продолжительно наше воспоминание о нем.
Начинающему трудно контролировать свое внимание. Во-первых, опыт не научил его, на что именно ему следует обратить внимание, и потому, он склонен развлекаться случайными и посторонними стимулами. Когда же это затруднение устранено, то все-таки можно опасаться, что внимание будет рассеиваться или блуждать. Наблюдатель будет иметь возможность прерывать свое самонаблюдение и задавать себе вопрос, исполняет ли он предписания, достаточно ли напряжено его внимание, каково значение того или другого условия опыта и т. д. Единственным средством для устранения этих ошибок является практика; и даже практика не может обеспечить сосредоточение внимания на одном предмете, если наблюдение длится слишком долго.
3) При самонаблюдении тело и душа должны быть свежи.
Утомление и изнеможение не дают возможности сосредоточить на чем-нибудь внимание. Мы не можем быть внимательны, когда нас одолевает дремота, или когда мы доработались до того, что мускулы наши становятся неподвижными от боли. А если нет внимания, то не может быть и речи о самонаблюдении.
Из этого следует, что лучше всего мы можем делать наблюдения над самими собой по утрам; или же, если утренние часы оказываются почему-нибудь неудобными, то после полудня, когда человек успел освежиться умеренным движением. Не следует заниматься самонаблюдением тотчас после еды, т. е. в такое время, когда нас естественно клонить ко сну. Отсюда следует также, 1) что, если психологическое наблюдение обещает быть продолжительным, то лучше в течение многих дней работать над ним понемногу, чем сделать его быстро и чем подолгу сидеть над ним в течение нескольких дней, и 2) что надо работать ежедневно в один и тот же час. Первое правило не даст нам утомиться в один сеанс; второе сохраняет состояние свежести и утомления неизменным каждый день.
4) При самонаблюдении наше общее состояние, как физическое, так и душевное, должно быть благоприятным. Мы должны чувствовать себя хорошо, приятно, быть в хорошем настроении и с интересом относиться к своему предмету.
Всякое физическое или душевное расстройство мешает самонаблюдению: одышка, насморк, слишком теплая комната, напряженное положение тела (как, напр. в том случае, когда наблюдатель сидит на низком стуле у высокого стола), или раздражение по тому поводу, что приходится работать в данное время, самомнение, нервность (боязнь, правильно ли мы совершаем работу, правильно ли работает наш сосед и т. д.), нетерпение, сомнение в необходимости данного опыта, неприязнь к тем; с которыми приходится производить опыт, равнодушие, происходящее от частого повторения известного опыта и пренебрежение к нему вследствие слишком близкого знакомства с его условиями, и т. д. Трудно быть уверенным, что наши результаты получены при самом благоприятном физическом и душевном состоянии ; но никакие другие результаты не могут иметь действительного значения.
Вот важнейшие общие правила, которым надо следовать при самонаблюдении. Можем ли мы иметь полную уверенность, что соблюли их? Даже когда мы думаем. что приняли всевозможные предосторожности, то часто случается, что некоторые из необходимых условий остаются невыполненными. Как бы благоприятно ни было общее состояние души и тела, как бы опытен ни был наблюдатель, но всегда может произойти незаметное колебание внимания, или неподозреваемое влияние предвзятого мнения. Поэтому, хотя во многих случаях мы имеем основание надеяться на получение совершенно правильных результатов, но не можем быть уверены в том, что единичный результат какого-нибудь одного опыта совершенно свободен от ошибок. Есть однако один метод, употребляемый как в науке, так и в практической жизни и помогающий нам установить известную меру или норму, с которой могут быть сравниваемы все отдельные результаты при всевозможных, меняющихся обстоятельствах: это метод средних выводов. мы производим множество наблюдений и берем то, что они дают в среднем. Этот средний результат не представит наблюдателя в самом лучшем свете, но укажет на нормальное или среднее проявление, какого можно ожидать от данного лица при условиях настолько благоприятных, насколько они возможны в человеческой природе. Среднее данное находится между результатом, полученным при абсолютно благоприятных условиях и при условиях не вполне благоприятных. Чем опытнее наблюдатель, чем более он беспристрастен, чем лучше общее его состояние, тем средний вывод будет ближе к идеальному результату.
Метод средних выводов всегда употребляется при психологических опытах. Нередко средний вывод бывает чрезвычайно близок к идеальному результату, благодаря тому, что ошибки отдельных экспериментов при среднем выводе взаимно уничтожаются, причем количество положительных и отрицательных сторон опыта уравновешивается.
Значит, "факты" психологии ощущения являются средними результатами, полученными опытными наблюдателями при экспериментальных условиях как общего, так и специального свойства. Первые из этих условий, как мы видели, суть беспристрастие, внимание, свежесть и благоприятное настроение. О последних мы будем говорить в следующих главах (говоря о методе).