Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Олег Михайлов
Игра в классиков
(Два «водевиля» на темы русской культуры)
/В пьесе использованы письма В. Белинского, фрагменты комедии Н. Гоголя «Женитьба», водевиля А. Чехова «Медведь», стихи М. Лермонтова и А. Плещеева/
Часть I. «Солнце №2»
Действующие лица
Офицер
Писака
Семенов
Солнце №2
Вместо предисловия:
... Недавно был я у него в заточении и в первый раз поразговорился с ним от души. Глубокий и могучий дух! Как он верно смотрит на искусство, какой глубокий и чисто непосредственный вкус изящного! О, это будет русский поэт с Ивана Великого! Чудная натура! Я был без памяти рад, когда он сказал мне, что Купер выше Вальтер Скотта, что в его романах больше глубины и больше художественной целости. Я давно так думал и еще первого человека встретил, думающего так же. Перед Пушкиным он благоговеет, и больше всего любит «Онегина». Женщин ругает...
‹...› Боже мой, как он ниже меня по своим понятиям, и как я бесконечно ниже его в моем перед ним превосходстве. Каждое его слово — он сам, вся его натура, во всей глубине и целости своей. Я с ним робок, — меня давят такие целостные, полные натуры, я перед ними благоговею и смиряюсь в сознании своего ничтожества...
‹...› Кстати: дуэль его — просто вздор, Барант (салонный Хлестаков) слегка царапнул его по руке, и царапина давно уже зажила. Суд над ним кончен и пошел на конфирмацию к царю. Вероятно, переведут молодца в армию. В таком случае хочет проситься на Кавказ, где приготовляется какая-то важная экспедиция против черкес. Эта русская разудалая голова так и рвется на нож. Большой свет ему надоел, давит его, тем более, что он любит его не для него самого, а для женщин, для интриг…
‹...› Ну, от света еще можно бы оторваться, а от женщин — другое дело. Так он и рад, что этот случай отрывает его от Питера. Что ты, Боткин, не скажешь мне ничего о его «Колыбельной казачьей песне»? Ведь чудо!..
16 апреля 1840 г., Петербург.
Сцена I
Ночь. Ордонансгауз (Комендантское управление) на Садовой, 3.
Одно из караульных помещений (язык не поворачивается назвать его «камерой»), в которых содержатся находящиеся под арестом офицеры.
В комнату заглядывает молодой человек в партикулярном платье. Ему около тридцати лет. Войдя, он неуверенно оглядывается. Зарешеченное окно, стол, грубые табуреты.
В углу стоит изящная китайская ширма, закрывающая постель и туалетный столик. Кажется, что в комнате больше никого нет, лишь легкий шорох и какая-то возня за ширмой выдают присутствие еще одного человека.
МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК (откашлявшись). Михаил Юрьевич! Здравствуйте!
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. Кто здесь?
МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Моя фамилия…
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. Ай!!!
МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Что? Что с вами?
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. Ай, колется!
МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Вам помочь?
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. Уходите!
МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Я пришел, чтобы взять у вас интервью! Я литературный критик, пишу статьи для «Отечественных записок».
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. Писака, значит?
ПИСАКА. О чем вы?
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. А вы? (Другим тоном.) Да что ж такое!
(Возня за ширмой продолжается.)
ПИСАКА. А, понимаю… Вы не одеты?
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. Одет я, одет. Только…
ПИСАКА. Я могу подождать…
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. Лучше приходите завтра. А?
ПИСАКА. Изволите ли видеть, завтра я уезжаю в деревню.
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. Не изволю я ничего видеть… Какая деревня в начале апреля? Зачем вы врете?
ПИСАКА. Вру? Я не… Мне и взаправду надо с вами поговорить.
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. Что за спешка?
ПИСАКА. Вас, кажется, вскорости переводят на Кавказ?
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. Да, и что?
ПИСАКА. Хотелось бы побеседовать до вашего отъезда.
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. Завтра! Приходите завтра! Слышите меня?
ПИСАКА. Слышу, но… Я сейчас несколько стеснен в финансах…
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. Вы денег пришли просить?
ПИСАКА. Нет! Что вы! Как можно!
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. Тогда я не понимаю. (Громко.) Да отцепись же ты от меня!
(Из-за ширмы слышен треск, будто кто-то рвет тряпки.)
ПИСАКА. Это вы мне?
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. Нет, сударь, не вам. Так что вы там про деньги?
ПИСАКА. Видите ли…
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. Не вижу. Говорите громче.
ПИСАКА (громко). Солдат!.. Так слышно?
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. Что «солдат»? Вы солдат?
ПИСАКА (теряя терпение). Я журналист. Я… Да выйдите, ради бога, из-за ширмы! Разговаривать же неудобно!
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. А уж мне-то как… неудобно… Так что «солдат»?
ПИСАКА. Охранник здешний дорого берет, чтобы к вам пройти.
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. И?
ПИСАКА. И повторный визит мне не по карману.
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. Ничего не понимаю. Вы Семенову денег дали, что ли?
ПИСАКА. Дал. Только я не знал, что его фамилия Семенов.
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. И много?
ПИСАКА. Гривенник.
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. Да отцепляйся же ты, скотина!
ПИСАКА. Что?
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. Это я не вам!
ПИСАКА. Может, поговорим?
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. А мы чем с вами занимаемся? Мазурку пляшем?
ПИСАКА. Михаил Юрьевич! Мишель! Дайте мне на вас посмотреть!
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. Не дам!
ПИСАКА. Вы не одеты?
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. На этот вопрос я уже отвечал.
ПИСАКА. Так в чем же дело?
ГОЛОС ИЗ-ЗА ШИРМЫ. Дело в том, что… (Яростно.) Нет, это решительно невозможно! Зараза!
Внезапно ширма падает, опрокинутая резким движением. Перед Писакой оказывается мужчина с офицерскими усиками, одетый в женское платье. Писака смотрит на него, не в силах вымолвить ни слова.
ОФИЦЕР (светским тоном). Как вы сказали ваша фамилия?
ПИСАКА. Что?
ОФИЦЕР. Фамилия.
ПИСАКА. Чья?
ОФИЦЕР. Ваша.
ПИСАКА. Моя…
ОФИЦЕР. Забыли?
ПИСАКА. Засмотрелся.
ОФИЦЕР. Ну что? Что?! Никогда не видели офицера в женском платье?!
ПИСАКА (не сразу). Признаться, нет. Только читал. У господина Пушкина.
ОФИЦЕР. У кого?
ПИСАКА. Как?
ОФИЦЕР. Что?
ПИСАКА. Вы не помните Пушкина?
ОФИЦЕР. А должен?
ПИСАКА. А как же ваше стихотворение «На смерть Поэта»?
ОФИЦЕР. Ах, вы об этом Пушкине? Помню! Как не помнить! Василий Львович?
ПИСАКА. Александр Сергеевич.
ОФИЦЕР. Я так и сказал.
Пауза.
ПИСАКА. Я вас иначе себе представлял.
ОФИЦЕР. Как-то неудобно всё получилось.
ПИСАКА. Да уж… Я, пожалуй, пойду?
ОФИЦЕР. Да теперь-то чего… Оставайтесь. Выпить хотите?
ПИСАКА. А у вас есть?
ОФИЦЕР. Как не быть, голубчик! Как не быть!
ПИСАКА. Тогда, не откажусь.
ОФИЦЕР. Только… Дорогой мой, помогите его снять. А?
ПИСАКА. Кого?
ОФИЦЕР. Платье! Черт бы его!..
ПИСАКА. А вы сами… разве не можете?
ОФИЦЕР. Странный вы человек!
ПИСАКА. Я?! Это я странный?!
ОФИЦЕР. Кабы я мог его снять, стал бы я от вас прятаться! Смешно, ей-богу!
ПИСАКА. Так вы… поэтому?..
ОФИЦЕР. Крючки-то я застегнул, а вот обратно… никак!
ПИСАКА. Понимаю… Может, позвать?..
ОФИЦЕР. Кого?
ПИСАКА. Ну… Семенова, например.
ОФИЦЕР. Не самая лучшая мысль. Представляете, он входит, а мы тут…
ПИСАКА (поспешно). И правда.
ОФИЦЕР. Так вы поможете?
ПИСАКА. Постараюсь.
Писака заходит Офицеру за спину, некоторое время возится с крючками платья.
ОФИЦЕР. Ай!
ПИСАКА. Что?
ОФИЦЕР. Руки у вас холодные… Просто ледяные!
ПИСАКА. Простите.
ОФИЦЕР. Чего вы там возитесь?
ПИСАКА. У меня мало опыта в таких делах.
ОФИЦЕР. В каких? Никогда женщину не раздевали?
ПИСАКА. Вы не женщина!
ОФИЦЕР. Я фигурально. Не раздевали? Да?
ПИСАКА. Это нескромный вопрос.
ОФИЦЕР. Так ведь и мы с вами не на светском приеме. Ну?
ПИСАКА. Слушайте, я так не могу! (Отходит в сторону.)
ОФИЦЕР. Я тоже!
ПИСАКА. Что?
ОФИЦЕР. Хватит «чтокать»! Не век же мне в платье щеголять! Снимайте его с меня!
ПИСАКА. Я не могу…
ОФИЦЕР. Тряпка! Возьмите себя в руки! Вы хотели со мной поговорить?
ПИСАКА. Хотел. Но не так же! Не при таких обстоятельствах!
ОФИЦЕР. Думаете, я мечтал о такой встрече?
ПИСАКА. Не знаю, не уверен…
ОФИЦЕР. То-то и оно! Давайте так. Мы сейчас выпьем. Вы поможете мне раздеться.
А потом мы пообщаемся. Согласны?
ПИСАКА. Ну…
ОФИЦЕР. Я дам вам гривенник.
ПИСАКА. Это как-то странно…
ОФИЦЕР (грозит Писаке пальцем). А вы умеете торговаться! Двугривенный вас устроит?
ПИСАКА. Наливайте!
Сцена II
Та же комната в Ордонансгаузе.
Ширма водружена на место. Платье с Офицера снято.
На столе появились бутылки и бокалы.
Офицер и Писака пьют. Оба уже изрядно навеселе.
ОФИЦЕР. Пушкина я а-ба-жа-ю! Василь Львович, он…
ПИСАКА. Александр Сергеевич…
ОФИЦЕР. Я так и говорю! Эту вот штучку особенно у него люблю… как её?..
ПИСАКА. «Евгений Онегин»?
ОФИЦЕР. Вот! Вот её! Это, брат, такая сила… такая мощь!
ПИСАКА. А Купер? Как тебе Купер? Правда, он выше Вальтер Скотта?
ОФИЦЕР. На голову! Да что там — на две головы!
ПИСАКА. Ты такой… такой!
ОФИЦЕР. Какой?
ПИСАКА. Ты — большой поэт! Ты выше Ивана Великого!
ОФИЦЕР. Я?
ПИСАКА. Не спорь со мной! Я лучше знаю! Ты — солнце русской поэзии!
ОФИЦЕР. Серьезно?
ПИСАКА. Нет, постой… Солнце русской поэзии — это Пушкин.
ОФИЦЕР. Александр Сергеевич?
ПИСАКА. Василий Львович. Тьфу, не путай меня! Я и сам уже запутался…
ОФИЦЕР. Короче, кто-то из них «солнце русской поэзии». Да?
ПИСАКА. Точно!
ОФИЦЕР. А я тогда кто?
ПИСАКА. Ты? Ты… Солнце номер два!
ОФИЦЕР. Выпьем?
ПИСАКА. За это? С удовольствием!
Наливают. Пьют.
ПИСАКА. Все наши беды — от баб!
ОФИЦЕР. Это ты хорошо сказал. Уважаю!
ПИСАКА. Кабы их не было, то и жить бы сразу стало легче. Вот, помню, знал я одну…
ОФИЦЕР. Одну?
ПИСАКА. На тот момент — да.
ОФИЦЕР. Как фамилия?
ПИСАКА. Да ты ее не знаешь!
ОФИЦЕР. Я, голубчик ты мой, много кого знаю. Ну?
ПИСАКА. Щепкина ее фамилия.
ОФИЦЕР. Клодетта Карловна?
ПИСАКА. Почему? Александра Михайловна.
ОФИЦЕР. Тогда — не знаю. Не имел чести.
ПИСАКА. А Бакунину знаешь?
ОФИЦЕР. Нелю Петровну?
ПИСАКА. Нет, не Нелю, не Петровну, а… Как же ее звали?..
ОФИЦЕР. Ну ты ходок!
ПИСАКА. Да это не я, а дружок мой — Боткин.
ОФИЦЕР. Хватит прибедняться!
ПИСАКА. Да я и не…
ОФИЦЕР. Что?
ПИСАКА. Ничего! Все беды — от баб!
ОФИЦЕР. Ты мудр, дружище! Знаешь об этом?
ПИСАКА. Теперь — да!
ОФИЦЕР. Выпьем?
Наливают. Пьют.
ПИСАКА. Ты зачем платье надел?
ОФИЦЕР. Хор-ро-ший вопрос!
ПИСАКА. Не хочешь отвечать?
ОФИЦЕР. Не хочу.
ПИСАКА. Так и запишем.
ОФИЦЕР. А ты еще и записываешь?
ПИСАКА. Каждое твое слово… (стучит себя по голове)… как в швейцарском банке! Этот день войдет в историю мировой литературы! О нем напишут в учебниках!
ОФИЦЕР. Предлагаю отметить это событие!
ПИСАКА. Наливай!
Наливают. Пьют.
ПИСАКА. Хочешь, я тебе стихи почитаю?
ОФИЦЕР. Ну, если мне для этого не придется надевать платье, то читай.
ПИСАКА. Не придется.
ОФИЦЕР. Читай!
ПИСАКА. Читаю!
ОФИЦЕР. Ну так читай уже!
ПИСАКА. Т-с-с! Тишина! (Декламирует.)
Но пред судом толпы лукавой
Скажи, что судит нас иной
И что прощать святое право
Страданьем куплено тобой.
Офицер аплодирует.
ОФИЦЕР. Отличные стишки! Твои?
ПИСАКА. Твои!
ОФИЦЕР. Колоссально! Выпьем?
ПИСАКА. За тебя!
Наливают. Пьют.
ПИСАКА. Я правильно прочитал?
ОФИЦЕР. Что?
ПИСАКА. Стихи.
ОФИЦЕР. Не знаю. А почему ты спрашиваешь?
ПИСАКА. А я в чтении часто перевираю. Например, вместо: "И что прощать святое право страданьем куплено тобой" часто читаю: "И что страдать святое право прощаньем куплено тобой".
ОФИЦЕР. Какая разница! Все равно — красиво!
ПИСАКА. Ты правда так думаешь?
ОФИЦЕР. Хочешь, я для тебя его перепишу?
ПИСАКА. Кого?
ОФИЦЕР. Ну, стих этот. Чтоб тебе было удобно читать.
ПИСАКА. А ты можешь?
ОФИЦЕР. Легко!
ПИСАКА. Дай я тебя поцелую!
Офицер и Писака целуются.
ПИСАКА. Целуешься ты лучше Кольчугина.
ОФИЦЕР. Правда? Я рад! А кто это?
ПИСАКА. О-о-о! С Кольчугиным я провел — поверишь ли — несколько счастливых и прекрасных минут!
ОФИЦЕР. Как тебе повезло! Я даже немного ревную…
ПИСАКА. Знаю, что он из тех людей, у которых истина и поэзия сами по себе, а жизнь сама по себе. Знаю, что в нем нет субъективности, елейности, безумия любви и шипучей пены фантазии, — но вместе с тем, какая здоровая натура, какой крепкий практический ум!
ОФИЦЕР. Ты нас познакомишь?
ПИСАКА. Запросто! Я его спросил, знает ли стихи Лермонтова. "Я не читаю нынешних поэтов", — отвечал он. Я прочел ему твою "Думу". Боюсь взглянуть — думаю — вот скажет: "Да что же тут?"
ОФИЦЕР. А он?
ПИСАКА. А он сказал: "Да, это великий поэт!"
ОФИЦЕР. Хороший мужик!
ПИСАКА. Читаю ему твои "Три пальмы"…
ОФИЦЕР. А он?
ПИСАКА. При описании каравана у него слезы на глазах!
ОФИЦЕР. Какая тонкая натура!
ПИСАКА. Тончайшая! Живя в Питере, научишься понимать и ценить таких людей!
ОФИЦЕР. Ну, за Кольчугина?
ПИСАКА. Выпьем!
Наливают. Пьют.
Выпив, Писака падает под стол, как подкошенная осина.
ОФИЦЕР. О, черт! Семенов! Семенов!
В комнату входит Семенов.
ОФИЦЕР. Вот что, братец! Ты это… вытащи отсюда господина журналиста, да посади его на извозчика… Слышишь, нет?
СЕМЕНОВ. На какие шиши?
ОФИЦЕР. Поговори мне! Вот тебе деньги! (Протягивает несколько медных монет.)
СЕМЕНОВ. Маловато будет.
ОФИЦЕР. Добавишь из тех, что он тебе дал.
СЕМЕНОВ. Дык…
ОФИЦЕР. Добавишь, я сказал! А не то начальник караула узнает про твою коммерцию!
СЕМЕНОВ. Слушаю, вашеблагородь!
ОФИЦЕР. Молодец, солдат!
Семенов волоком вытаскивает Писаку из комнаты.
Сцена III
Там же, но часом позже.
В комнату входит мужчина, по-хозяйски скидывает плащ, оглядывается.
Офицер спит сидя, уронив голову на стол.
МУЖЧИНА. И что здесь происходит? Тизенгаузен, просыпайся! Подъем, говорю!
(Подходит к Офицеру, трясет его за плечо.) Петя! Живой?
ОФИЦЕР (просыпаясь). О! Мишель… Солнце ты мое… номер два!
СОЛНЦЕ №2. Ты с кем надраться-то успел? Семенов, вроде, трезвый… Один пил?
ОФИЦЕР. Ты только не ругайся…
СОЛНЦЕ №2. Кой черт мне тебя ругать?! Я отошел на несколько часов, а ты в хлам!
ОФИЦЕР. Мишель… Ты великий поэт! Ты выше Ивана Великого! Ты…
СОЛНЦЕ №2. Ты, Петя, давай, собирайся — и ступай в свою камеру. Ходить-то можешь?
ОФИЦЕР. У тебя глубокий и могучий дух!
СОЛНЦЕ №2. Уфф… Не дыши на меня, а то дух твой с ног сбивает! Намусорил-то как… Все бумаги мои разбросал. (Нагибается, подымает с пола скомканный лист бумаги.) Что это? Письмо? Нет, черновик какой-то… Почерк, вроде, не мой… (Читает.) «Мне хочется любви, оргий, оргий, и оргий, самых буйных, самых бесчинных, самых гнусных, а жизнь говорит: это не для тебя — пиши статьи и толкуй о литературе». Твое?
ОФИЦЕР. Да откуда?!
СОЛНЦЕ №2. Действительно. Статей ты не пишешь, о литературе не толкуешь…
ОФИЦЕР. Наверное, тот уронил.
СОЛНЦЕ №2. «Тот»?
ОФИЦЕР. Ну этот… с которым мы пили.
СОЛНЦЕ №2. Да с кем? Кто тут был-то?
ОФИЦЕР. Какой-то черный…
СОЛНЦЕ №2. Черный? В смысле? Арап, что ли?
ОФИЦЕР. Чернышков… нет?
СОЛНЦЕ №2. А я-то откуда знаю, с кем ты пил?
ОФИЦЕР. Нет, ну я определенно запомнил… Он, вроде как, пишет чего-то…
СОЛНЦЕ №2. Литератор?
ОФИЦЕР. Что-то вроде того.
СОЛНЦЕ №2. Не люблю писак.
ОФИЦЕР. А мне понравился. Хорошо посидели. Душевно!
СОЛНЦЕ №2. Да я вижу.
ОФИЦЕР. Фамилия вот только из головы вылетела… Вроде, не Чернышевский, нет… Черный цвет тут определенно не при чем… О! Он белый! Белинский! Точно — Белинский!
СОЛНЦЕ №2. Не знаю такого. Все, Петя, иди к себе…
ОФИЦЕР. А он тебя знает! В смысле поэзии…
СОЛНЦЕ №2. Значит, говоришь, хорошо посидели?
ОФИЦЕР. Отлично! Правда, ты уж не серчай, уговорили с ним несколько бутылок из твоей заначки.
СОЛНЦЕ №2. Писака оказался питухом?
ОФИЦЕР. И презнатным! Представляешь, принял меня за тебя!
СОЛНЦЕ №2. Тизенгаузен! Я тебя как сослуживца, как товарища по несчастью просил меня прикрыть, а ты тут представление устроил! Что ты ему наговорил?
ОФИЦЕР. Ну, положим, говорил все больше он. А я только поддакивал…
СОЛНЦЕ №2. Ну да — так я и поверил! Зная тебя, могу себе представить, что этот любитель оргий обо мне напишет.
ОФИЦЕР. Ой, ну тоже мне — беда! Напишет и напишет. Кто это будет читать? Кому это интересно?
СОЛНЦЕ №2. И правда. Какой-то там Белинский…
ОФИЦЕР. Вот-вот! Лучше расскажи, как твое приключение?
СОЛНЦЕ №2. Да никак.
ОФИЦЕР. Не дала?
СОЛНЦЕ №2. Не в этом дело…
ОФИЦЕР. Значит, не дала.
СОЛНЦЕ №2. Не больно и хотелось!
ОФИЦЕР. Кто она?
СОЛНЦЕ №2. Тебе не все ли равно?
ОФИЦЕР. Ну, интересно же!
СОЛНЦЕ №2. Такая же шлюха, как и остальные! Зато я, пока под окнами у нее мерз, новое стихотворение начал… Вот, послушай!
Офицер, подперев голову рукой, готовится слушать.
СОЛНЦЕ №2 (читает):
Не дождаться мне, видно, свободы,
А тюремные дни будто годы,
И окно высоко́ над землёй,
И у двери стоит часовой!
Умереть бы уж мне в этой клетке,
Кабы не было милой соседки!..
Мы проснулись сегодня с зарёй,
Я кивнул ей слегка головой…
Оглянувшись, Солнце №2 видит, что его слушатель спит, тихонько похрапывая.
СОЛНЦЕ №2. Э, красавец, да ты спёкся… Что, уморила тебя поэзия?..
Офицер что-то бормочет во сне.
Солнце №2 идет по комнате, скрывается за ширмой.
СОЛНЦЕ №2 (из-за ширмы). Опять платье мое надевал, скотина такая!
За окном начинается серый петербургский день…
Конец Первой части.
Часть II. «MEDVED»
Действующие лица
Чайковский — композитор.
Крутикова — певица.
Корсов — солист Большого театра, баритон.
Алеша — камердинер Чайковского.
Москва, ноябрь 1883 года, квартира Петра Ильича Чайковского на Остоженке.
В кабинете, возле рояля стоит Крутикова — цветущая женщина средних лет, с ямочками на щеках. Красивым контральто она поёт романс Чайковского «Лишь ты один». Аккомпанирует ей сам композитор.
КРУТИКОВА (поёт).
Лишь ты один моим страданьям верил,
Один восстал на лживый суд людской
И поддержал мой дух изнемогавший
В те дни, как свет во мне боролся с тьмой.
Лишь ты один простер мне смело руку,
Когда к тебе, отчаянья полна,
Пришла я с сердцем, кровью истекавшим,
Безжалостной толпой оскорблена.
Лишь ты один мне в жизни ни мгновенья
Не отравлял... Один меня щадил,
Один берег от бурь с участьем нежным...
И никогда меня ты не любил!
Нет, никогда, никогда меня ты не любил...
Чайковский вдохновенно играет коду, Крутикова молитвенно вскидывает руки.
КРУТИКОВА. Божественно, Петр Ильич! Просто божественно! Поверить не могу, что сам великий Чайковский посвятил мне романс! Даже голова кружится!
ЧАЙКОВСКИЙ. Вам нравится? Вам правда нравится?!
КРУТИКОВА. Чудо! Кажется, ничего лучше в жизни не певала!
Закончив играть, Чайковский вскакивает, целует Крутиковой руки.
ЧАЙКОВСКИЙ. Александра Павловна, мамочка моя! Вы лучшее контральто Москвы. Да что Москвы — всей России!
КРУТИКОВА. Право же, Петр Ильич, вы мне льстите!
ЧАЙКОВСКИЙ. Ничуть, госпожа Крутикова! Писать для вас — наслаждение! Именины сердца! Не то что для некоторых… московских субъектов!
В этот момент из прихожей доносится длинный и настойчивый звонок.
ЧАЙКОВСКИЙ. Да боже ж ты мой! Чтоб вас черти!.. (Крутиковой.) О, пардон!
Чайковский идет к дверям кабинета.
ЧАЙКОВСКИЙ (в приоткрытую дверь). Алеша, мамочка моя, кто там? Меня нет дома! Ни для кого! (Закрыв дверь, возвращается к Крутиковой.) Публика здешняя просто невыносима. Стоит приехать в Москву — ежедневно таскаются с визитами. И добро бы по делу, а то… Работать мешают!
КРУТИКОВА. Вы должны простить москвичей. Мы так редко вас видим!
ЧАЙКОВСКИЙ. Но это же не повод, чтобы…
Из прихожей доносятся голоса: один (баритон) раздраженно выговаривает другому, а тот (тенор) что-то отвечает. Впрочем, ввиду удаленности прихожей от кабинета слов не разобрать, а слышно только бу-бу-бу да бу-бу-бу.
ЧАЙКОВСКИЙ (прислушиваясь.) Ах, мамочка моя! (Мечется по кабинету.) Это он! КРУТИКОВА. Кто?
ЧАЙКОВСКИЙ. Он!
КРУТИКОВА. Да кто?
ЧАЙКОВСКИЙ. Мазепа!
КРУТИКОВА. Кто-о-о?!
ЧАЙКОВСКИЙ. Ах, мамочка моя, да гетман же! Гетман Мазепа! Неужели не слышали?
КРУТИКОВА. Тот самый? Как у Пушкина?
ЧАЙКОВСКИЙ. Собственной персоной!
КРУТИКОВА. Вы шутите? Вы разыгрываете меня, да?
ЧАЙКОВСКИЙ. Ничуть! Каждый день ко мне является, проклятый!
КРУТИКОВА. Не может быть.
ЧАЙКОВСКИЙ. Сам в ужасе!
КРУТИКОВА. А к доктору обращаться не пробовали?
ЧАЙКОВСКИЙ. Зачем?
ПАУЗА.
ЧАЙКОВСКИЙ. Вы что же?.. Вы думаете?..
КРУТИКОВА. Боже упаси! Нет! Как можно! Конечно, нет!
ЧАЙКОВСКИЙ. А мне показалось, что…
КРУТИКОВА. Нет-нет! Вам показалось! Ничего я думаю!
ПАУЗА.
ЧАЙКОВСКИЙ. Да?
КРУТИКОВА. Да!
ЧАЙКОВСКИЙ. Уверены?
КРУТИКОВА. Ну… Почти!
ЧАЙКОВСКИЙ. То есть все-таки сомневаетесь во мне?
КРУТИКОВА. Разве что чуть-чуть! Самую капельку. Капелюшечку.
ПАУЗА.
ЧАЙКОВСКИЙ. Александра Павловна, мамочка моя, я не сошел с ума!
КРУТИКОВА. Я этого и не говорила.
ЧАЙКОВСКИЙ. Но это и правда Мазепа!
КРУТИКОВА. Вот и хорошо!
ЧАЙКОВСКИЙ. Да я клянусь вам!
КРУТИКОВА. Вот и славно!
ЧАЙКОВСКИЙ. Вы мне не верите?
КРУТИКОВА. Верю, Петр Ильич! Верю! Только…
ЧАЙКОВСКИЙ. Что?
КРУТИКОВА. Мазепа умер. В осьмнадцатом веке. Разве нет?
ЧАЙКОВСКИЙ. Да живехонек! Вы только послушайте, как кричит! И мучает, мучает меня ежедневно! (Идет к дверям.) Ну, ничего, ничего… Сейчас Алеша, мой камердинер, его прогонит.
Чайковский подходит к дверям, прислушивается.
ЧАЙКОВСКИЙ (шепотом.) Кажется, ушел.
КРУТИКОВА (шепотом). А чего он хочет?
ЧАЙКОВСКИЙ. Кто?
КРУТИКОВА. Ну, Мазепа. Чего ему от вас надо?
ЧАЙКОВСКИЙ. Так, известное дело, мамочка моя! Арию он хочет.
КРУТИКОВА. Ничего не понимаю.
ЧАЙКОВСКИЙ. Вот и я тоже! Опера почти готова! А ему выходную арию подавай! Каков наглец!
ПАУЗА.
КРУТИКОВА. Я пойду, пожалуй… Что-то нездоровится. Голова, знаете ли, совсем не…
ЧАЙКОВСКИЙ. Нет! Александра Павловна, прошу вас, останьтесь! А вдруг он вернется?!
КРУТИКОВА. Петр Ильич, вот сейчас я точно с ума сойду… Да кто вернется-то?
ЧАЙКОВСКИЙ. Да Корсов!
КРУТИКОВА. Кто?
ЧАЙКОВСКИЙ. Корсов! Баритон. В Большом театре поет.
КРУТИКОВА. Богомир Богомирович?
ЧАЙКОВСКИЙ. Он! Вообще-то его настоящая фамилия Геринг, а зовут его Годфрид Годфридович, ну да кто сейчас об этом помнит! Он репетирует моего «Мазепу». Скоро премьера, так он одолел меня требованиями написать ему выходную арию! Каждый день приходит!
КРУТИКОВА. О, господи! Так вы о будущем спектакле?..
ЧАЙКОВСКИЙ. А вы что подумали?
КРУТИКОВА. Да я чего уж только не подумала!
ЧАЙКОВСКИЙ. Так вы с ним знакомы?
КРУТИКОВА. О Корсове я премного наслышана. А вот лично — не доводилось.
ЧАЙКОВСКИЙ. Счастливица!
КРУТИКОВА. Но придется.
ЧАЙКОВСКИЙ. Ой, да не дай бог! Сплюньте!
КРУТИКОВА. Петр Ильич, у меня назначено прослушивание в Большом театре. ЧАЙКОВСКИЙ. Александра Павловна, мамочка моя! Отчего ж вы раньше-то ко мне не обратились?! Уж где-где, а в Большом-то я вам сделаю протекцию! С превеликим удовольствием!
КРУТИКОВА. Ах, Петр Ильич! Как можно! Вы же не видели меня на сцене!
ЧАЙКОВСКИЙ. Красавица! Зато я вас слышал! (Внезапно.) Слышите?
Совсем близко, из соседней комнаты слышны голоса:
— А я все-таки войду!
— Нет, сударь, не войдете! Барина нету дома!
— А я его подожду!
— Нет, сударь, не подождете!
— Это еще почему?
— Не дождетесь!
— А вот мы посмотрим!
— И смотреть нечего!
— Много воли тебе барин даёт, как я погляжу!
— А вы на мою волю не глядите!
… и т.д. и т.п.
ЧАЙКОВСКИЙ. Ах, боже мой! Опять Корсов! Сюда идет! Прячьтесь! Прячьтесь скорее!
КРУТИКОВА. Что?!
ЧАЙКОВСКИЙ. Умоляю вас! Он не должен узнать, что я дома!
КРУТИКОВА (упираясь). Но право же, это как-то странно!
ЧАЙКОВСКИЙ. Мамочка моя, не губите! Заклинаю!
КРУТИКОВА (оглядываясь). Но… куда?..
ЧАЙКОВСКИЙ. Вот! За ширму!
КРУТИКОВА. Только если ненадолго! (Прячется за ширмой.)
ЧАЙКОВСКИЙ. Ангел! (Посылает ей воздушный поцелуй.) Чистый ангел!
И снова голоса:
— Что здесь? Кабинет?
— Туда нельзя!
— Нельзя?! Для Богомира Корсова не существует такого слова!
— Не пущу!
— Прочь с дороги, каналья!
После недолгих, но лихорадочных метаний по комнате Чайковский замирает на месте и… перекрестившись, «рыбкой» ныряет под диван. Двери отворяются, в кабинет врывается Корсов. Это рослый мужчина, одетый в медвежью шубу. Сходство с крупным животным усиливают всклокоченные седые волосы и окладистая борода.
За Корсовым семенит камердинер Алеша.
АЛЕША. Сударь, в сотый раз говорю вам, барина нету дома!
Войдя в кабинет Алеша удивленно озирается.
КОРСОВ. Вот заладил, как попугай!
АЛЕША. Нету его! Нету!
КОРСОВ. Отстань, надоел!
АЛЕША. А куды ж он подевался-то?
КОРСОВ. Что?
АЛЕША. Барина моего, говорю, нету.
КОРСОВ. Вижу, не слепой! Я подожду, пока он вернется.
Алеша обходит комнату: заглядывает под рояль, проверяет окно.
АЛЕША. Чудно!
КОРСОВ. Что ты там бормочешь?! Лучше помоги раздеться.
Корсов скидывает шубу, остается в гетманском кафтане XVIII века.
Алеша с удивлением смотрит на странный наряд гостя.
КОРСОВ. Шубу прими, раззява! Ишь, рот раскрыл! Я прямо с репетиции, не переодевался. В образ вхожу.
АЛЕША. А?
КОРСОВ. Когда барин твой вернется, глухая ты тетеря?
АЛЕША. Дак теперь уж и не знаю.
КОРСОВ. Что ты болтаешь, дурак?! Отвечай чётко, по-военному!
АЛЕША. Не могу знать, ваше… сия…превосх…благоро…
КОРСОВ. И чаю мне принеси! Да пошевеливайся!
АЛЕША. Дак вы разве остаётесь?
КОРСОВ подходит к дивану, ложится на него, от чего из-под дивана доносится стон придавленного Чайковского. Алеша вздрагивает, услышав этот звук.
КОРСОВ. А не похоже, что я остаюсь? Не похоже? Для чего я по-твоему шубу снял? Чтобы ты её в руках подержал, что ли? А? Чего молчишь?
АЛЕША. Не могу знать!
КОРСОВ. Я затем тебя и спросил, когда твой барин обещал вернуться?
Осененный догадкой, Алеша подходит к дивану, нагибается, видит Чайковского.
КОРСОВ (Алеше). Ну? Не слышу ответа!
Чайковский прикладывает палец к губам.
АЛЕША (выпрямляясь). Это, сударь, от вас зависит. Вот как вы уйдете, так барин и вернутся.
КОРСОВ. Идиот какой-то! (Алеше.) Ты идиот, да?
АЛЕША. Не могу знать!
КОРСОВ. Тьфу!
Алеша идет к дверям.
КОРСОВ. Шубу не уноси, здесь где-нибудь положи.
Алеша возвращается, заглядывает за ширму; вскрикивает, увидев там Крутикову.
КОРСОВ. Что ты раскричался? Огня подай!
Крутикова прикладывает палец к губам, протягивает руки. Алеша отдает ей шубу, подходит к Корсову, подкуривает ему папиросу.
КОРСОВ. И не надо чаю! Лучше водки мне принеси.
АЛЕША. Много вы позволяете себе, сударь…
КОРСОВ. Что?
Чайковский отчаянно жестикулирует из-под дивана.
АЛЕША. Я… я ничего… я собственно…
КОРСОВ. С кем ты разговариваешь?! Молчать!
АЛЕША. Навязался, леший, на нашу голову… (Идет к дверям.) Принесла нелегкая…
Алеша уходит. Корсов затягивается папиросой.
КОРСОВ. Ах, как я зол! Так зол, что, кажется, весь свет стер бы в порошок… Даже дурно делается… (Кричит.) Человек!
Входит Алеша, неся на подносе рюмку водки.
КОРСОВ. Не надо водки. Воды подай.
Алеша хочет уйти, но Корсов жестом останавливает его.
КОРСОВ. А, впрочем, черт с тобой, давай свою водку. (Выпивает.)
ПАУЗА.
КОРСОВ. А что, пишет твой барин для меня арию?
Алеша украдкой заглядывает под диван. Чайковский лихорадочно кивает.
АЛЕША. Пишет.
КОРСОВ. И много уже написал?
Чайковский кивает.
АЛЕША. Да уж довольно.
КОРСОВ. Что ты говоришь?
АЛЕША. Говорю: довольны будете.
КОРСОВ. Ты видел, однако ж, у него и другие арии? Ведь он и для других тоже пишет?
АЛЕША. Да, арий у него много.
КОРСОВ. Однако ж ведь моя-то, чай, получше, чем у других?
АЛЕША. Да, ваша будет поприглядистее, чем иные.
КОРСОВ. Что ты говоришь?
АЛЕША. Говорю: старается барин, ночей не спит.
КОРСОВ. Ну, а не говорит, когда кончит?
АЛЕША. Нет.
КОРСОВ. Не говорит ничего о том, что, дескать, скоро напишет?
АЛЕША. Нет, об этом не заговаривал.
КОРСОВ. Хорошо. Теперь ступай.
Алеша идет к двери.
КОРСОВ. А вот любопытно знать, как он однако ж их пишет?
АЛЕША (оборачиваясь). Кого?
КОРСОВ. Ну, известно — арии. Вот как?
АЛЕША. Ну, как-как… Знамо, как…
КОРСОВ. Ну?
АЛЕША. Как все! Через вдохновение!
КОРСОВ. Пшел вон, дурак!
Алеша уходит.
КОРСОВ. Я останусь и буду сидеть здесь, пока не напишет. Неделю будет писать, и я неделю просижу здесь… Год будет писать — и я год…
Чайковский с тоской и ужасом выглядывает из-под дивана. Корсов стряхивает пепел папиросы на пол — прямо на композитора.
КОРСОВ. Я свое возьму, сударь ты мой! Меня не тронешь отговорками да разговорами про вдохновение… Знаем мы эти вдохновения! Ах, как я зол!
В этот момент Крутикова, которая все еще держит в руках шубу Корсова, чихает.
Корсов вскакивает с дивана, идет к ширме.
КОРСОВ. Кто здесь?! Это вы, Петр Ильич? Ну что ж это вы, голуба моя, прячетесь от меня, что ли? Нехорошо-с! Выходите-ка оттуда! Полноте ребячиться!
Корсов отодвигает ширму, видит Крутикову.
КОРСОВ. Какой пассаж! Прошу прощения, я не знал, что там дама!
КРУТИКОВА (выходя из-за ширмы). Вы, сударь, должно быть, удивлены?
КОРСОВ. Не скрою, сударыня, ваше присутствие стало для меня в некотором роде…
э-э-э… неожиданностью. (Галантно.) Приятной неожиданностью!
КРУТИКОВА. Мне, наверное, стоит объясниться, да?
КОРСОВ. Не смею настаивать, но было бы неплохо. Позвольте сперва отрекомендоваться. Корсов. Богомир Богомирович. (Кланяется.) С кем имею удовольствие?
КРУТИКОВА. О, фамилия моя вам ничего не скажет.
КОРСОВ. Кем же, однако, вы приходитесь хозяину этого дома?
КРУТИКОВА. Я… я…
КОРСОВ. Вы?..
КРУТИКОВА. Я его…
КОРСОВ. Ну?..
КРУТИКОВА. А я его дочь!
Из-под дивана раздается стон Чайковского.
КОРСОВ. Какие, однако, пружины скрипучие у этого дивана. Так как вы сказали?..
КРУТИКОВА. Дочь. Я его дочь. Саша.
КОРСОВ. Сердечно рад, Александра… э-э-э?..
КРУТИКОВА. Павл… Пе-е-е…
КОРСОВ. Как?
КРУТИКОВА. Петровна.
КОРСОВ. Да, конечно! Дочка Петра Ильича — Петровна! Не угодно ли вам присесть?
КРУТИКОВА. Охотно.
Идут к дивану.
КОРСОВ (тихо). Может, если приударить за его дочерью, то он арию быстрее напишет?
КРУТИКОВА(тихо). Надеюсь, мое вранье заставит его уйти.
Садятся на диван.
КОРСОВ. Осмелюсь спросить, а где сейчас ваш драгоценный папенька?
КРУТИКОВА (оглядываясь). Вот я бы тоже очень хотела это знать. Как сквозь земл…
Высунувшись из-под дивана Чайковский осторожно дергает Крутикову за край платья.
КРУТИКОВА (вскакивая). Ай!
КОРСОВ (вскакивая). Что? Что такое?!
Крутикова видит Чайковского, загораживает его от Корсова.
КРУТИКОВА. Пружина!
КОРСОВ. Укололись?
КРУТИКОВА. Испугалась. Вся дрожу.
КОРСОВ. Ничего. Это пройдет. Я могу вам чем-нибудь помочь?
КРУТИКОВА. Да. Уходите!
КОРСОВ. Что-о-о?!
КРУТИКОВА. Ах, простите, сударь! Я не хотела быть невежливой. Просто…
КОРСОВ. Отчего вы замолчали?
КРУТИКОВА. Просто…
КОРСОВ. Ну? Извольте же объясниться!
КРУТИКОВА. Я совсем не знаю своего отца!
КОРСОВ. Вот как?!
КРУТИКОВА. И он ничего не знает обо мне!
КОРСОВ. Да как такое возможно?!
КРУТИКОВА. О, это долгая история!
КОРСОВ. Я никуда не спешу.
Чайковский вздыхает под диваном.
КОРСОВ. Нет, ну какие, однако, пружины… Я еще не сел, а они… Присядем?
КРУТИКОВА. Хорошо, извольте, я всё вам расскажу.
Крутикова садится на диван, Корсов устраивается с ней рядом.
КОРСОВ. Я весь одно сплошное ухо, сударыня.
КРУТИКОВА. Родом я из Черниговской губернии, из городка Почеп. Вряд ли вам что-нибудь говорит это название…
КОРСОВ. Отчего же! До 1708 года Почеп относился к уряду гетмана Мазепы.
КРУТИКОВА. Неужели?
КОРСОВ. Можете мне поверить!
КРУТИКОВА. Как это мило! Даже я, коренная почепчянка, не слыхала об этом!
КОРСОВ. Ну, все, что касаемо Мазепы, я изучил досконально. От и до!
КРУТИКОВА. Ах, как приятно иметь дело с ученым человеком! Уверена, вы меня поймете! И не осудите!
КОРСОВ. Как можно!
КРУТИКОВА. Отца своего я никогда не знала, а недавно скончалась и моя матушка.
КОРСОВ. Бедное дитя, мне очень жаль!
КРУТИКОВА. Перед смертью она открыла мне тайну моего рождения.
КОРСОВ. Я весь во внимании! Расскажите мне всё!
КРУТИКОВА. Как можно! Это же тайна! Я и так сказала вам больше, чем следовало!
ПАУЗА.
КОРСОВ. Сударыня, если вы будете молчать, то мы так с вами никуда не уйдем.
КРУТИКОВА. Хорошо, слушайте! Я — плод греховной страсти! Моя мать и Петр Ильич… Ах, нет, не могу!.. (Плачет, приложив платок к глазам.)
КОРСОВ. Успокойтесь, сударыня!
КРУТИКОВА. Ах, не успокаивайте меня! (Рыдает.)
КОРСОВ. Вы уверены?
ПАУЗА.
КРУТИКОВА. В чем?
КОРСОВ. Ну… В отцовстве Петра Ильича?
КРУТИКОВА. Сударь, у меня нет оснований сомневаться в словах матушки, произнесенных на смертном одре!
КОРСОВ. Простите!
КРУТИКОВА. А почему вы спрашиваете?
КОРСОВ. Да просто на Москве ходят слухи, что Петр Ильич… того-с…
КРУТИКОВА. Что это значит?
КОРСОВ. Ну… вроде как… не слишком расположен к женскому полу.
КРУТИКОВА. В каком смысле?
КОРСОВ. Забудьте!
КРУТИКОВА. Нет, ну все-таки…
КОРСОВ. Пустое! Всякие глупости болтают.
КРУТИКОВА. Какие же?
КОРСОВ. Не будем уточнять!
КРУТИКОВА. Ну, интересно же!
Чайковский кашляет из-под дивана.
ПАУЗА.
КОРСОВ. Вы, я слышу, простужены?
КРУТИКОВА. Да, чуть-чуть. Капелюшечку. В Москве очень холодно.
КОРСОВ. Да, ноябрь нынче морозный. А как с погодой в Почепе?
КРУТИКОВА. Теплее. Много теплее.
ПАУЗА.
КРУТИКОВА (поднимаясь с дивана). Ну?
КОРСОВ (поднимаясь следом за ней). Да?
КРУТИКОВА. Я, наверное, отвлекаю вас от важных дел?
КОРСОВ. Нисколько! Ваше общество — удовольствие для меня!
КРУТИКОВА. Я рада. Смею надеяться, вы не обидитесь, если я попрошу вас… (Делает жест в сторону двери.)
КОРСОВ. С удовольствием останусь! Я счастлив, что смогу присутствовать при встрече великого композитора с дочерью!
КРУТИКОВА. О, господи! Я не…
КОРСОВ. Не стоит благодарности! Напротив, я горд вашим доверием!
КРУТИКОВА. Да послушайте…
КОРСОВ. Видите ли, я один из ближайших друзей Петра Ильича. Он поверяет мне все свои тайны.
КРУТИКОВА. Неужели? (Садится на диван.)
КОРСОВ. Мы очень близки! (Садится рядом с Крутиковой.)
КРУТИКОВА. Как это мило! Так вы его сердечный друг?!
КОРСОВ. На что вы намекаете?
КРУТИКОВА. Я просто уточнила. Друг?
КОРСОВ. Исключительно в рамках приличий!
КРУТИКОВА (вскакивает с дивана). Как же мне повезло вас встретить!
КОРСОВ (вскакивает следом за ней). О, помилуйте…
КРУТИКОВА. Могу ли я просить… нет, могу ли я умолять вас об одолжении?!
КОРСОВ. Всё, что в моих силах!
КРУТИКОВА (схватив Корсова за руки). Дело в том, что… Я ведь почти не знаю отца. Я знакома с ним только со слов моей покойной матушки… А вы, как я понимаю, порядочно изучили его…
КОРСОВ (пытаясь освободиться от её хватки). Да-да…
КРУТИКОВА. Привычки, склонности…
КОРСОВ. Да-да… Мы с ним… (Наконец, вырывается.) Ух!
КРУТИКОВА. «Ух»? Вот даже так?
КОРСОВ. Ну, не до такой степени…
КРУТИКОВА. Если бы вы сейчас поехали со мной!..
КОРСОВ. Зачем?
КРУТИКОВА. Чтобы рассказать мне об отце! О его натуре! О его гении! А потом, вооруженная этими бесценными знаниями, я бы предстала перед ним!.. Едемте!
КОРСОВ. Но … куда?
КРУТИКОВА. Какой же вы непонятливый! Я остановилась в «Славянском базаре».
КОРСОВ. Право же, сударыня, это никак не возможно!
КРУТИКОВА. Отчего же?! Вы отказываете мне в помощи?
КОРСОВ. Видите ли… Общество незнакомого мужчины может вас скомпрометировать.
КРУТИКОВА. Ах, ну что вы! Кто может заподозрить такого благородного старика?..
КОРСОВ. Секундочку! Обождите, сударыня!
КРУТИКОВА. В чем дело?
КОРСОВ. Должен вам признаться, что… я не вполне старик.
КРУТИКОВА. «Не вполне»? Это как? Что это значит, «не вполне»? А ваша борода?
А… все остальное?
КОРСОВ. А это грим! Это розыгрыш! Мы в Москве очень любим пошутить! Ха-ха!
КРУТИКОВА. Нет! Этого не может быть! Я вам не верю!
КОРСОВ. Да вот же — смотрите сами!
Корсов срывает с лица бороду и усы, снимает с головы седой парик.
Внезапно Крутикова падает в обморок. Аккурат на диван.
КОРСОВ. Черт бы меня побрал совсем! (Кричит.) Человек! Воды! (Выбегает из кабинета.)
Крутикова вскакивает с дивана.
КРУТИКОВА. Быстрее, Петр Ильич! Вылезайте!
ЧАЙКОВСКИЙ (выбираясь из-под дивана). Мамочка моя, а я совсем было поверил в ваш обморок! Но как же мы будем из всего этого выбираться?! Ведь это надо же такое придумать — дочь! Надо же!.. Да и не может у меня быть такой взрослой дочери!
КРУТИКОВА. Не время, Петр Ильич, мои года считать. Ах, он возвращается!
Чайковский привычно ныряет под диван, а Крутикова вновь падает в обморок.
В кабинет возвращается Корсов, держа в руке стакан воды. Отхлебнув из него, он прыскает водой на Крутикову. Она стонет, открывает глаза. Он помогает ей сесть.
КРУТИКОВА (не сразу). Кто вы?
КОРСОВ. Вы… не узнаёте меня ?
КРУТИКОВА. Отчего же, сударь… Я вполне вас узнала. Вы… негодяй! И еще обманщик! Извольте немедленно удалиться!
КОРСОВ. Да чем же я заслужил вашу немилость?
КРУТИКОВА. Вы пугаете меня!
КОРСОВ. И в мыслях не было, сударыня! За что мне такое обращение!
КРУТИКОВА. Ах, вы не понимаете?
КОРСОВ. Не понимаю! И никуда отсюда не уйду! Мне обязательно надо встретиться с вашим папенькой! Нынче же!
ПАУЗА.
КРУТИКОВА. Зато я всё поняла!
КОРСОВ. Что? Что вы поняли?
КРУТИКОВА. Матушка предупреждала меня о вас!
КОРСОВ. Обо мне?
КРУТИКОВА. О таких мужчинах!
КОРСОВ. Господи, о чем вы толкуете?! О каких-таких мужчинах?
КРУТИКОВА. О тех, кто под прикрытием благородных седин завлекают и губят неопытных девушек!
КОРСОВ. Сударыня, не переходите границ!
КРУТИКОВА. Не зря, не зря вы так хорошо изучили Мазепу! Вы!.. Вы сами как Мазепа! Вы даже чем-то на него похожи! Да-да! Старый развратный старик — вот вы кто!
ПАУЗА.
КОРСОВ. Так вот, значит, как вы меня трактуете, сударыня?!
КРУТИКОВА. Да, именно так!
КОРСОВ. Нет, какова логика! Настоящая женская, турнюрная логика! Потому-то вот я никогда не любил и не люблю говорить с женщинами. Для меня легче сидеть на бочке с порохом, чем говорить с женщиной!
КРУТИКОВА. Милостивый государь, прошу вас не кричать! Здесь не конюшня! Если вы не умеете держать себя в женском обществе, то лучше будет вам удалиться!
КОРСОВ. Нет-с, я умею держать себя в женском обществе!
КРУТИКОВА. Нет, не умеете! Вы невоспитанный, грубый человек!
КОРСОВ. Сударыня, на своем веку я видел женщин гораздо больше, чем вы воробьев! Три раза я стрелялся на дуэли из-за женщин, двенадцать женщин я бросил, девять бросили меня! Теперь меня не проведете! Очи черные, очи страстные, черт возьми, я простужен и на ми-бемоль рвусь… Посмотришь на иное поэтическое созданье: кисея, эфир, полубогиня, миллион восторгов, а заглянешь в душу — обыкновеннейший крокодил! (Вскакивает, расхаживает по комнате.) Вы имеете несчастье быть женщиной, стало быть, по себе самой знаете женскую натуру. Скажите же мне по совести: видели вы на своем веку женщину, которая была бы искренна? Не видели! Скорее вы встретите рогатую кошку, чем…
КРУТИКОВА (вскакивает). Что? Да как вы смеете говорить со мною таким образом?
КОРСОВ. Не кричите, пожалуйста, я вам не лакей!
КРУТИКОВА. Не я кричу, а вы кричите! Извольте оставить меня в покое!
КОРСОВ. Я не имею удовольствия быть ни вашим супругом, ни женихом, а потому, пожалуйста, не делайте мне сцен. (Садится на диван.) Я этого не люблю.
КРУТИКОВА. Вы сели? В присутствии дамы?
КОРСОВ. Сел. И намерен сидеть до прихода вашего папеньки!
КРУТИКОВА. Я не желаю разговаривать с нахалами! Извольте убираться вон!
Пауза.
КРУТИКОВА. Вы не уйдете? Нет?
КОРСОВ. Нет.
КРУТИКОВА. Нет?!
КОРСОВ. Нет!
КРУТИКОВА. Вы мужик! Грубый медведь! Бурбон! Монстр!
КОРСОВ. Как? Что вы сказали?
КРУТИКОВА. Я сказала, что вы медведь, бурбон, монстр!
КОРСОВ (наступая). Позвольте, какое же вы имеете право оскорблять меня?
КРУТИКОВА. Медведь! Медведь! Медведь!
ПАУЗА.
Корсов неожиданно смеется. Громко, раскатисто, от души.
Крутикова недоуменно за ним наблюдает.
КОРСОВ (отсмеявшись). Это какой-то водевиль, ей-богу!
КРУТИКОВА (ледяным тоном). Так вам смешно, сударь?!
КОРСОВ. Да мне плакать хочется, сударыня!
КРУТИКОВА. Значит, это, по-вашему, водевиль?
КОРСОВ. Нет! Это не водевиль, это черт знает что!
КРУТИКОВА. Извольте не выражаться!
КОРСОВ. Знаете, сударыня, у меня есть приятель… Он всякие смешные штуки в газеты пишет. Чехов его фамилия… Не читали? Так вот он не поверит, если я расскажу ему, что сегодня со мной произошло!
КРУТИКОВА. И что же такого с вами произошло?
КОРСОВ. Вы, сударыня! (Пауза.) Уфф, и злость прошла… Вы удивительная женщина!
КРУТИКОВА. А вы… вы удивительно бестактны!
Чтобы скрыть, насколько ей приятны слова Корсова, Крутикова идет за ширму, выносит оттуда его шубу, демонстративно бросает на пол.
КРУТИКОВА. Убирайтесь…. Медведь! (Отворачивается.)
Корсов подымает шубу, отряхивает мех.
КОРСОВ. А ведь это действительно медведь. (Неожиданно громко рычит.) Р-р-р-р-р!
Крутикова взвизгивает, бьет Корсова по лицу.
ПАУЗА.
КОРСОВ. Ну вот что мне с вами делать? Не на дуэль же вызывать?
КРУТИКОВА. А хотя бы и на дуэль. Думаете, я испугаюсь?
КОРСОВ. Да ничего я такого не думаю, даже в мыслях не было.
КРУТИКОВА. Вот оно и видно!
КОРСОВ. Что?
КРУТИКОВА. Что в голове у вас…
Входит Алеша.
АЛЕША. Александра Павловна! Из театра прислали сказать, что ваше прослушивание сегодня не состоится. Они-с завтра вас ожидают.
КОРСОВ. Что?!
АЛЕША. Не вас, сударь, ожидают. (Показывает на Крутикову.) Их!
КОРСОВ. Сударыня, извольте объясниться! Вы кто? Вы актриса?
КРУТИКОВА. Я буду молчать, как рыба. Вы ведь именно этого хотели?
КОРСОВ. Отвечайте мне! Да? Или нет? Или да? Или что?!
Крутикова мычит, изображая немую.
КОРСОВ. Вы актриса?
КРУТИКОВА. Я певица.
КОРСОВ. Оно и видно! Как, однако, вы все здесь спелись! Но я выведу вас на чистую воду! Я вот что… я в суд подам!
АЛЕША. Барин, не губи! Заставь вечно бога молить!
КРУТИКОВА. Пусть подаёт, если шуток не понимает! Медведь!
КОРСОВ. Так это шутка была? Розыгрыш?
КРУТИКОВА. А что, уж и пошутить нельзя? Бурбон вы эдакий!
ПАУЗА.
КОРСОВ (взрывается). К барьеру! Я никому не позволю оскорблять себя и не посмотрю на то, что вы женщина, слабое создание!
КРУТИКОВА. Стреляться хотите? Извольте! С каким наслаждением я влеплю пулю в ваш медный лоб!
КОРСОВ. Пора, наконец, отрешиться от предрассудка, что только мужчины обязаны платить за оскорбления! Я не мальчишка, для меня не существует слабых созданий! Стреляться! С пятнадцати шагов!
КРУТИКОВА. Охотно! Когда?
КОРСОВ. Немедленно! У меня дома есть дуэльные пистолеты!
КРУТИКОВА. Едем к вам! Где вы живете?
КОРСОВ. В меблированных комнатах Бучумова.
КРУТИКОВА. Возьмем извозчика!
КОРСОВ. Лихача! Я плачу!
КРУТИКОВА. Никогда! В ваших подачках не нуждаюсь!
КОРСОВ. Ах, вот вы какая?!
КРУТИКОВА. Какая?!
КОРСОВ. Настоящая женщина! Не кислятина, не размазня, а огонь, порох, ракета! Даже убивать жалко!
КРУТИКОВА. Мерзавец! Негодяй! Медведь! Стреляться!
Крутикова выбегает из комнаты, Корсов спешит за ней.
АЛЕША. Шубу! Шубу забыли! (Хватает шубу Корсова, убегает.)
Из-под дивана вылезает Чайковский.
ЧАЙКОВСКИЙ. Боже мой, что за день! Что за день! Неужто и правда будут стреляться? (Идет к окну.) О! Уже и лихача поймали. Что это? Целуются? Точно — целуются! Вот и пойми после этого женщин! Жаль, я водевилей не пишу — отличный вышел бы сюжет. (Направляется к роялю.) Нет, ну каков медведь! Арию тебе, говоришь?! Ну, я тебе сочиню… Я тебе такую арию сочиню… (Напевает.) «Смирю я злобу шумом казни»… (Кашляет.) Пыльно-то как под диваном… Медведь проклятый… Ну, ничего! Я тебе такую ми-бемоль пропишу — забудешь как дышать!
Чайковский садится за рояль, играет увертюру к опере «Мазепа».
Свет медленно гаснет.
Вместо послесловия: «Уехал к Крутиковой (не застал) и к Корсову. Посл[едний] забраковал мое ариозо Мазепы, нужд[ается] в любовной мелодии. Весь в хлопотах о свадьбе с А[лександрой] П[авловной]. И поделом.»
П. И. Чайковский. Записные книжки: 30 ноября 1983 года. (ГДМЧ, а2 № 7)
Конец.
PAGE 19