Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
ДИСКУРСИВНЫЕ ПОРЯДКИ КОНСТРУИРОВАНИЯ СОЦИАЛЬНОГО
Бушмакина О.Н. д.филос.н., зав.каф. философии, профессор, Удмуртский госуниверситет
Особенность объекта социального исследования заключается в его конструированности. Общество «как оно есть» оказывается объективированным представлением структур социальной субъективности. Нерефлексированность конструированного характера объективированной социальной субъективности приводит либо к эссенциализации социальной реальности, либо к реификации, либо к ее гипостазированию. Эссенциализм задается представлением о том, что предмет исследования существует как таковой за пределами самого исследования, в порядках действительного существования в качестве некой субстанции или даже субстрата. Гипостазирование есть, собственно, овеществление мышления, а реификация - овеществление отношения. Варианты подобного рода концепций широко представлены в социальных теориях.
Конструктивистский подход принципиально изменяет гносеологическую ситуацию в общественных науках, позволяя рассматривать все поле социальных исследований как пространство конструирования множества социальных теорий, которые некоторым образом соотносятся друг с другом, образуя структуры социальной дискурсивности или порядки дискурса. Определяющими становятся «исследования внутренних связей, аксиом, дедуктивных последовательностей, совместимости»2.
В концепции М. Фуко порядок дискурсивности конструируется в структурах запрета или исключения, т.е. невозможности говорить об определенного рода объектах. Иными словами, речь идет о конструировании порядка социальной дискурсивности в структурах дискурса власти. Другой порядок дискурсивности обнаруживается в структурах разделения и отбрасывания как в дискурсах разума и безумия. Наконец, третий способ установления дискурсивного порядка задается через отношение истины и лжи в дискурсах знания.
Представляя порядки исключения или запрета как порядки внешнего контроля дискурсивности, Фуко выделял структуры внутреннего контроля, где дискурсивность контролирует саму себя. Он отмечал, что «во всех обществах весьма регулярно встречается своего рода разноуровневость дискурсов: есть дискурсы, которые "говорятся" и которыми обмениваются изо дня в день, дискурсы, которые исчезают вместе с тем актом, в котором они были высказаны; и есть дискурсы, которые лежат в основе некоторого числа новых актов речи, их подхватывающих, трансформирующих или о них говорящих,- словом, есть также дискурсы, которые - по ту сторону их формулирования - бесконечно сказываются, являются уже сказанными и должны быть еще сказаны»3. Дискурсивная множественность упорядочивается в точке автора, который выступает не как некий индивид, производящий текст, но как «принцип группировки дискурсов, как единство и источник их значений, как центр их связности»4. Он задает форму некоего единства дискурсивности, образует узлы связности, прикрепляя ее к реальности его собственного существования. Принцип дисциплинарности позволяет установить порядки дискурсивности, организованные в границах, устанавливающихся «благодаря игре идентичности, формой которой является постоянная реактуализация правил».
По мнению М. Фуко, установленные порядки дискурсивности не только упорядочиваются внешне или внутренне, но еще и упорядочивают индивидов, которые допускаются, либо не допускаются к определенного рода дискурсивным формациям. Говорящие субъекты как бы прореживаются, отбираются, т.к. «в порядок дискурса никогда не вступит тот, кто не удовлетворяет определенным требованиям или же с самого начала не имеет на это права»5. Субъекты должны реактуализировать правила производства дискурса в своем говорении, способствуя производству, сообщаемости и обмену дискурсов по правилам дисциплинарного ритуала, в котором определяются роли говорящих в обстоятельствах говорения.
Другой формой социальной организации на основе дискурсивности оказываются дискурсивные сообщества, «функцией которых является сохранять или производить дискурсы, но так, чтобы обеспечивалось их обращение в закрытом пространстве, чтобы можно было распределять их лишь в соответствии со строгими правилами и чтобы их владельцы не оказались лишены своей собственности самим этим распределением»6. Дискурсивные сообщества могут возникать и на основе доктринального единства. Принцип доктринального отбора действует двояко, с одной стороны он позволяет объединить тех субъектов, которые принимают доктринальные суждения как истинные, присоединяясь к ним. С другой стороны, доктрина всегда «ставит под сомнение говорящего субъекта, исходя из высказывания и через него, о чем свидетельствуют процедуры исключения из сообщества и механизмы отвержения, которые вступают в действие, когда какой-либо говорящий субъект формулирует одно или несколько не поддающихся ассимиляции высказываний»7. Иначе говоря, доктрина устанавливает «двойное подчинение: говорящих субъектов - определенным дискурсам и дискурсов - определенной группе, по крайней мере, виртуальной, говорящих индивидов» .
Дискурсивное пространство обретает автономию, т.е. собственную реальность только тогда, когда дискурс представляется не в качестве означающего некоего означаемого, но когда он избавлен от этой роли. Структуры пространства дискурсивности организуются согласно собственным правилам, а не правилам, навязанным означаемым.
Автономный порядок дискурсивности строится согласно ряду принципов его организации. В принципе переворачивания, позитивные факторы структурирования и производства дискурса, задаются, одновременно и как негативные, т.е. как факторы различения или рассечения дискурсов. Согласно принципу прерывности, «дискурсы должно рассматривать как прерывные практики, которые перекрещиваются, иногда соседствуют друг с другом, но также и игнорируют или исключают друг друга»8. В принципе специфичности предъявляется положение о том, что исследование должно осуществляться на своих собственных основаниях, т.е. нет никакой пре-дискурсивности, которая устанавливает порядок дискурса, скорее, наоборот, дискурсивный порядок навязывается вещам как принцип их регулярности. Правилом внешнего конституируется направление исследования дискурса, которое начинается с констатации существования дискурсивности, и только затем задается переход к установлению внешних условий и способов ее существования. Это правило позволяет сохранять дискурс как объект исследования в границах самого исследования.
Анализ порядка дискурсивности осуществляется посредством четырех основных понятий: событие, серия, регулярность и условие возможности. М. Фуко полагал, что их использование позволяет установить «разнообразные, пересекающиеся, часто расходящиеся, но не автономные, серии, которые позволяют очертить "место" события, границы его непредсказуемости, условия его появления»9. В подобном представлении дискурсы конституируются как ансамбли дискурсивных событий, где само событие задается как некоторый принцип организации и отбора материала и всегда предъявляется как эффект его дисперсии. Дискурсивные события могут образовывать множество порядков регулярности, благодаря принципу разрывности, устанавливающемуся через точки цезуры, которые могут возникнуть в различных местах дискурсивного пространства. Можно сказать, что, таким образом, М. Фуко задавал произвольность принципов отбора и классификации исследуемого материала.
Структурирование дискурсивного пространства неотделимо от процесса его производства, которое осуществляется в процессе селекции и контроля, т.е. в структурах разграничения. Другими словами, структурирующим фактором дискурса является граница. Действительно, по мнению М. Фуко, «любая критическая задача, ставя под вопрос инстанции контроля, должна одновременно анализировать также и дискурсивные регулярности, через которые эти инстанции формируются, а любое генеалогическое описание должно учитывать границы, которые играют свою роль в реальных процессах образования дискурса»10. Если в критическом анализе устанавливаются регулярности и порядки дискурсивности, то в генеалогическом исследуются способы конституирования дискурсивных конфигураций, определяющихся в структурах позитивности и негативности на границе, где «схватывается» дискурсивный характер объекта исследования.
Обращаясь к порядкам дискурсивности, М. Фуко задавал сам порядок дискурса как объект исследования. Пространство организации дискурсивных порядков конституируется через границу как «место» структурирования, где устанавливаются способы различения, классифицирования и отбора способов упорядочивания дискурсов поля социальности. Поле социального задается как пространство знания, которое структурируется под воздействием факторов внутреннего и внешнего контроля, проявляющихся в принципах организации поля дискурсивности. Генезис структур определяется в границах дискурсивного пространства так, что порядки дискурсивности могут представляться как объективные порядки, определяющие сами себя к тому или иному конфигурированию согласно некоторой логике констелляций, актуализирующейся в условиях внешнего и внутреннего контроля. Поскольку порядки структурирования есть одновременно порядки проявления и появления дискурсов, постольку порядок структурирования есть, собственно, порядок генезиса или продуцирования дискурсов. Порядок производства дискурсов не нуждается в какой-либо иной инстанции, кроме инстанции знания. Это позволяет М. Фуко прокламировать отказ от субъекта как инстанции производства и структурирования дискурса, согласно индивидуально-субъективной воле которого происходит производство и структурирование пространства субъективности. Поле социального знания, заданное в порядках производства и структурирования дискурсивности оказывается бессубъектным, т.е. существует как субъективность без субъекта. «Место» субъекта занимает тот или иной принцип упорядочивания дискурсивности, конституирующий порядок различенности как порядок ограничения, или о-гранич-ивания, о-предел-ивания.
Бессубъектный порядок организации социальной дискурсивности устанавливается в дискурсах хабитуальности П. Бурдье, теории структурации Э. Гидденса, структурирования повседневности А. Шюца. Термин «habitus» П. Бурдье заимствовал у М. Мосса, который понимал под ним «техники и деятельность коллективного практического разума»11. Хабитус в дискурсивном отношении проявляет себя как аналог субъекта. Он как бы обладает активным характером, способностью действовать: формировать, определять и т.д. Дискурсивное пустое «место» субъекта заполняет хабитус, т.е. «системы прочных приобретенных предрасположенностей (dispositions), структурированных структур, предназначенных для функционирования в качестве структурирующих структур, т.е. в качестве принципов, которые порождают и организуют практики и представления, которые объективно приспособлены для достижения определенных результатов, но не предполагают сознательной нацеленности на эти результаты и не требуют особого мастерства. Объективно «регулируемые» и «регулярные», не являющиеся при этом никоим образом результатом подчинения правилам, они могут исполняться коллективно, не будучи продуктом организующего действия дирижера»12.
Хабитус как «коллективная субъективность», не имеющая цели и мотивации, выступает как система когнитивных и мотивационных структур по отношению к индивиду. Произвольность хабитуса, которая выражается как существование множества принципов, могущих стать основанием для того или иного способа структурирования, установления регулярности или порядка социальной дискурсивности, на уровне индивида обретает тенденцию проявлять себя как нечто необходимое или даже «естественное», оказываясь основанием индивидуальных схем восприятия и оценки. Социальная субъективность манифестируется в индивиде через содержание и структуру мотивов и потребностей, структурируя его поведение и поступки через общие социальные предписания, в которых формируются возможные диспозиции индивидов. Диспозиции всегда заведомо как бы уже приспособлены к хабитуальным требованиям. Существование хабитуса предъявляется в структурах социальной субъективности объективированной в повседневных социальных практиках индивидов, инициированных непосредственным исполнением необходимых социальных предписаний подчинения порядку, позволяющих «отказываться от того, что в любом случае не случится, и желать того, что неизбежно»13.
Можно говорить о том, что социальный дискурс порядка в концепции П. Бурдье задается как поток бес-субъектной коллективной социальной субъективности структурированный в модальности времени или истории, определяющий и определяющийся в структурах практических действий индивидов как организмов, существующих и мотивирующих свои потребности в границах сложившихся регулярностей или порядка социальных диспозиций. Бес-субъектное социальное является здесь аналогом социального бессознательного, которое «есть не что иное, как забывание истории, вызванное самой же историей в процессе реализации объективных структур, которые она порождает в квазиприроде habitus». Социальная субъективность как поток истории, объективирующийся в структурах хабитуса, обретает относительную автономию, становится своеобразной саморегулирующейся системой, которая самоорганизуется и самоуправляется в согласии с условиями самореализации через собственную границу, возникающую в точке столкновения хабитуса с непредвиденным событием, порождающим возможность импровизации в пределах истории. Дискурс истории «двигается как поезд, прокладывающий себе рельсы». Он существует как перформативный дискурс социальности, манифестированный в поименованном теле индивида как социального актора, актуализирующего в практиках поведения и действия мотивы, когниции и потребности как вписанный в тело хабитус или как индивидуальную траекторию в поле социальной истории.
Дискурс бессознательной социальной субъективности предъявляется как дискурс здравого смысла, отсылающего к такому знанию, которое известно всем как «само собою разумеющееся» и автоматически воспроизводится в практиках социальных акторов, организуя порядок их повседневного опыта. Поле здравого смысла конституируется как пространство лингвистической или культурной компетенции коммуницирующих социальных акторов. Порядок структурирования социальной дискурсивности закрепляется в непосредственных практиках социальных акторов, которые актуализируют и в которых актуализируются хабитуальные структуры, проявляющиеся в предпочтениях и способах действия. Можно сказать, что самоактуализирующийся хабитус есть социальный актор или самоактуализирующаяся практика, осуществляющаяся в конкретных социальных обстоятельствах. Через практику хабитус оказывается способным к самодетерминации на основе механизма обратного действия так, что отклоняющие воздействия события гармонизируются через практическое действие, которое возвращает актора в хабитус. Линия отклонений и возвращений прочерчивается как индивидуальная траектория актора или существованиие хабитуса во времени. Темпоральные модальности устанавливаются как некое «протягивание» или пролонгирование прошлого в будущее через индивидуально событийную точку настоящего. Здесь хабитус предстает как временная протяженность или непрерывность длящегося существования самоструктурированного потока неосознаваемой субъективной деятельности. Его движение циркулирует, самообращается, включая в собственные структуры траектории движения, которые одновременно осуществляют способ существования и как бы «приращивают» структуры.
Бес-субъектность как неосознаваемая рефлексивность оказывается условием непрерывной актуализации хабитуальности как общей способности к специфически человеческому самоосуществлению в пространстве социального. Саморефлексия индивида необходимо приведет к остановке непрерывности социального существования, к его необратимому разрушению. Действием саморефлексии, приведет к тому, что индивид будет выброшен за пределы социального бессознательного, т.е. за пределы хабитуса. Он не сможет существовать в социальности, потеряв навыки непосредственного социального действия.
Успешность социального действия определяется не столько тем или иным индивидом, сколько общей рациональностью социальной субъективности, объективирующейся и актуализирующейся в структуре рациональных действий. Подобного рода социальная рациональность, будучи неосознаваемой или бессознательной адекватна объективной необходимости или объективной рациональности. Она не принадлежит никому и непрерывно применяется всеми.
Идея непрерывности и рациональности структурированного потока непосредственного социального действия была принята и развита Э. Гидденсом. По его мнению, «социальная деятельность, подобно некоторым самовоспроизводящимся элементам природы, является повторяющейся. Это означает, что она не создается социальными акторами, а лишь постоянно воспроизводится ими, причем, теми самыми средствами, которыми они реализуют себя как акторы. В своей деятельности и посредством этой деятельности агенты воспроизводят условия, которые делают ее возможной».14 Рациональность природы как специфический тип сознательности (knowledglability), оформляющейся в виде неких закодированных программ, по-видимому, позволяет говорить о ее организованном и регулярном существовании в состояниях необходимой закономерности или законосообразности, предъявляющейся в объяснительной цепочке причин и следствий. Социальная субъективность как общая способность индивидов к осуществлению целенаправленных действий присутствует в каждый момент существования непрерывного потока социальной деятельности. Поскольку социальная деятельность становится предметом социологического исследования только в аспекте упорядоченности, постольку социальная субъективность может концептуализироваться как общая познавательная способность в контексте деятельности или как общая рефлексивная форма познавательной способности социальных агентов, которая «наиболее глубоко задействована в повторяющемся упорядочении социальных практик». Рефлексивность обусловлена преемственностью социальных практик, т.е. их непрерывностью, а сами практики непрерывны только благодаря непрерывной рефлексивности или мониторингу потока социальной деятельности. Соблюдение требования рефлексивного мониторинга достигается посредством условия рассматривать действия индивидов не в их отдельности, но в контексте общего потока действий, т.к. «человеческое действие, как и познание, происходит как «duree», постоянный поток поведения».15 Требование контекстуальной непрерывности действия и познания оказывается основой концепции структурации и рассматривается как онтологический или пространственно-временной контекст деятельности, где каждое индивидуальное действие необходимо представляется в контексте соприсутствия или рационализации как само собой разумеющегося поведения (taken-for-granted). Этот уровень социальной субъективности, представленный как непрерывная рефлексивность или рационализация, задается как практическое сознание, т.е. то, чем руководствуется каждый индивид в повседневной рутинной деятельности, которая есть то, что «как правило, делается».
Каждый агент, исполняющий рутинное действие способен дискурсивно объяснить его в конструктах намерения и результата, т.е. обладает субъективностью как рационализацией действия или способностью к непрерывному «теоретическому пониманию» оснований своей деятельности. Как отмечает Э. Гидденс, «каждый компетентный социальный актор является в каком-то смысле социальным теоретиком на уровне дискурсивного сознания и «методологическим специалистом» как уровне дискурсивного, так и на уровне практического сознания».16 Практическое сознание может включать в себя множество практических знаний, которые недоступны дискурсивному сознанию акторов и заключается в способности продолжать рутину социальной жизни. Иначе говоря, практическое сознание непрерывно, а дискурсивное может иметь лакуны, т.к. оно не является необходимым в каждый момент повседневного существования, но привлекается только тогда, когда необходимо дать дискурсивный отчет внешнему наблюдателю.
Способность практического сознания к непрерывному существованию, или продолжению действия, означает, что реализация того или иного намерения в целенаправленном интенциональном действии не заканчивается вместе с исполнением действия. Это возможно при условии, что всякое завершенное действие, которое достигает цели, имеет множество непредвиденных следствий. В свою очередь, «непредвиденные последствия действия формируют новые условия последующего действия в нерефлексивном цикле с обратной связью (причинные петли)».
Отдаленность во времени в пространстве рефлексивного намерения от непредвиденных последствий не позволяет контролировать последствия каждого действия. Тем не менее, даже если повсеместный непрерывный контроль неосуществим, поток действий структурируется в пространственно-временной протяженности практик согласно ресурсам, как способности к воспроизводству организации порядка повседневных действий, и правилам, как технике производства или способности продолжить действие в правильном контексте. Это позволяет выделить главную предпосылку теории структурации как принцип дуальности структуры, согласно которому «правила и ресурсы, вовлеченные в производство и воспроизводство социального действия, в то же самое
3
время являются средствами системного воспроизводства».
Устойчивая воспроизводимость социальных практик в пространстве и времени осуществляется в структуре социальных институтов, где структура характеризуется отсутствием субъекта и понимается как устойчивый регулярно организованный набор правил и ресурсов, который поддерживается проявляется и координируется через «отпечатки» в памяти. Сознательная деятельность агентов осуществляется согласно внутренним правилам и ресурсам, которые оказываются средствами производства и воспроизводства непрерывности социальной жизни, а социальная субъективность проявляется как общая способность актора к сознательности реализующаяся на основе практического сознания. Здесь «все компетентные члены общества весьма сведущи в практическом исполнении социальной деятельности и являются экспертами - «социологами»».17
Итак, дискурсивные порядки конструирования социального, заданные в концепции М. Фуко, конституировались изначально в структурах социальной субъективности как структурах знания. Пространство знания рассматривалось как относительно автономная область, существующая и структурирующаяся по своим внутренним законам, не нуждающимся в присутствии конкретного субъекта, который бы осуществлял произвол собственной воли в ее границах. Способы установления порядков дискурсивности задавались не столько субъектом, сколько базисным принципом, положенным в основание того или иного способа структурирования. Возможность свободного выбора исходного принципа структурирования, по мнению М. Фуко, исключает присутствие субъекта как инстанции законодательного выбора. Пространство социального знания как поле свободного конструирования дискурсивных порядков самоконституируется через исключение субъекта. Оно становится самозаконодательным, самолегитимируясь в границах историчности. Отсутствие субъекта в поле социальной субъективности понималось как условие сохранения автономии социального познания, его производства и воспроизводства в структурах знания. Социальная субъективность, лишенная субъекта, стала пониматься как некое подобие общей социальной разумности или аналог «коллективного практического разума», т.е. как общая способность существовать в структурах социального порядка рациональности, согласно которому детерминируется поведение и когнитивность социальных индивидов как агентов ее действия. Поскольку социальная субъективность, как длительность, существует в модальностях времени, постольку она задается посредством дискурса самообращенности прошлого и будущего через точку настоящего. Действие механизма обратной связи происходит как самоактуализация общей способности к производству и воспроизводству социальной регулярности в структурах порядка. Коллективная социальная субъективность как общая способность к мышлению как бы «разливается» в пространстве социального знания, становится своеобразным теоретическим мышлением, где каждый компетентный индивид оказывается экспертом или социологом. Актуализированное и актуализирующееся социологическое мышление совпадает с пространством повседневности, где «знать» и «делать», одно и то же. Необходимость в специальной профессиональной рефлексивности как пространстве социального знания, исчезает. Это значит, что принцип понимания автономии социальной субъективности как бес-субъектной автономии самозаконодательных принципов конституирования порядков социальной дискурсивности в пространстве знания, предложенный М. Фуко и развернутый в концепциях П. Бурдье и Э. Гидденса, подошел к своему пределу, обнаруживая внутреннее противоречие в основании. По- видимому, необходимо такое конституирование социальной субъективности, в котором мог бы сохраниться субъект. Эта возможность осуществима при использовании принципа субъект-объектного тождества Ф. Шеллинга, где субъект задается как точка самоопределения субъективности в пространстве знания. Он может быть представлен как базисный принцип исследования. Такое предположение не нарушает принципа свободы выбора базисных оснований конструирования порядков социальной дискурсивности, сохраняя возможность существования субъективности в структурах саморефлексирующего знания.
ПРЕДЕЛЫ СУБЪЕКТИВНОСТИ В СТРУКТУРАХ СОЦИАЛЬНОГО ПОРЯДКА
Камашева А.Н.,
аспирант каф. философии Удмуртского госуниверситета
За последние три десятилетия в западной теоретической социологии создан ряд оригинальных концепций, касающихся того, что, собственно, представляет собой реальность, изучаемая социологией, и возможно ли вообще ее теоретическое описание. Одним из ведущих теоретиков является английский социолог Э. Гидденс, развивший оригинальную концепцию, названную им «теорией структурации».
Центральное понятие теории структурации - практическое сознание. Это осознание социальных правил, стержень той «сознательности», которая специфически характеризует агентов.
Как социальные акторы все люди хорошо «обучены» тому знанию, которым они располагают и применяют в производстве и воспроизводстве ежедневных социальных ситуаций: в основном такое знание является не теоретическим, а практическим по своему характеру.
Здесь подразумеваются формулы, которые постоянно возникают в ходе повседневной деятельности и обусловливают структурирование большей части происходящего в повседневной жизни. «Большинство правил производства и воспроизводства социальных практик схватываются акторами только внутренне: они знают, как «продолжать»18. Более того, они вынуждены продолжать и не могут не продолжать, т.к. практическое сознание, вплетенное в рутины повседневности, в когнитивном и эмоциональном планах является основным генератором чувства онтологической безопасности, обеспечивающим «ответами» на основные экзистенциальные вопросы, неизбежно встающие перед каждым человеческим существом: о конечности человеческой жизни, о сосуществовании с другими, об обеспечении непрерывности личностной идентичности.
Практическое сознание есть, по сути, тот отпечаток в памяти, ориентирующий поведение агентов, который делает возможным существование общества, социальной системы. «Производство общества суть умелое осуществление, обеспечиваемое и реализуемое человеческими существами. Оно становится возможным лишь потому, что каждый член общества как бы является практикующим социальным теоретиком. Осуществляя любого рода взаимодействия, он обычно обращается к своим знаниям и теориям, и именно использование этих практических ресурсов есть условие осуществления взаимодействия вообще»19.
Социальная система есть результат социальных практик, которые реализуются исходя из правил, внутренне присущих агентам, однако правила есть результат этих практик. Так реализуется принцип дуальности структуры, которая понимается Гидденсом как нечто виртуальное. Под виртуальностью структуры подразумевается, что «социальные системы, будучи воспроизводящимися социальными практиками, не имеют структур, а скорее демонстрируют структурные качества, и что структура как пространственно-временная сущность существует только в своих проявлениях в таких практиках, а также в виде отпечатков в памяти, ориентирующих поведение агентов»20. Она содержит своего рода субъектно-объектные отношения, т.к. это, одновременно, и объективированный продукт социальных практик, и сознательная (knowledgeable) деятельность акторов, при помощи которой производятся и воспроизводятся системы. Структура находится вне времени и пространства, но в ходе сложного сплетения повседневных практик, размещенных в пространстве и времени образуется социальная материя, обладающая структурными свойствами.
Э. Гидденс подчеркивает, что структуру не следует понимать как принуждение. Не даром он начинает с критики функционализма и структурализма - структура не есть что-то объективное, существующее вне человека и для него недосягаемое. Наоборот, структура «не является внешней по отношению к индивидам. Как «отпечатки» памяти и то, что проявляется в социальных практиках, она, в определенном смысле, скорее, внутренняя, чем внешняя по отношению к деятельности индивидов (в терминах Дюркгейма)»21.
«Знание социальных конвенций, себя самого и других людей, заложенное в способности „продолжать" во всем многообразии контекстов социальной жизни, чрезвычайно и поразительно»22, как отмечает Э. Гидденс. Социальная деятельность не создается социальными акторами, а лишь постоянно воспроизводится ими, причем теми самыми средствами, которыми они реализуют себя как акторы. В своей деятельности и посредством этой деятельности агенты воспроизводят условия, которые делают ее возможной.
Заслугой теории является преодоление традиционных для классической социологии оппозиции структуры и действия, субъективного и объективного, индивидуального и социального, микро- и макроаналитических уровней. Однако не совсем ясно как происходит развитие в мире беспрестанных и глубочайших изменений, о которых говорит Э. Гидденс. В то время, когда отсутствует единственно верная точка отсчета и возникает брешь в смысловой непрерывности жизненного мира, которая становится все очевидней, появляется вопрос, о причинах социальных и исторических изменений.
Структура дуальна - она, с одной стороны, находится вне времени и пространства и реализуется в ходе ежедневных практик благодаря структуральным свойствам систем. С другой стороны, структура соответствует правилам, изначально вмонтированным в агента (хотя и осознаваемым), и ресурсам, «которые относятся к способам, посредством которых отношения трансформации входят в производство и воспроизводство социальных практик»23. Э. Гидденс пишет, что «структура поддерживается, проявляется и координируется через «отпечатки» в памяти и характеризуется «отсутствием субъекта»24, однако «структура не имеет существования, независимого от знания, которым располагают акторы, о том, что они делают в своей повседневной деятельности»25. Итогом этих высказываний является вывод, что акторы, успешно осуществляющие социальные практики, субъектами не являются. Индивиды способны рутинно и без особой суеты поддерживать постоянное «теоретическое понимание» оснований своей деятельности. Однако эта способность актора к сознательности (knowledqeability) основана скорее на практическом, чем на дискурсивном сознании. Э. Гидденс отмечает, что «теоретическое понимание» не должно отождествляться ни с дискурсивным приданием смысла определенным моментам поведения, ни со способностью дискурсивно обозначить эти резоны»26. Правила, структурирующие повседневное взаимодействие, гораздо жестче закреплены, чем законы и обладают большей принуждающей силой. Их не формулируют, т.к. «дискурсивная формулировка правила уже является интерпретацией правила и может изменять форму его применения»27, чего допускать нельзя, т.к. это влечет за собой угрозу безопасности.
Пересечение множества практик образует социальную материю, обеспечивает акторов чувством онтологической безопасности, тем состоянием, когда задавать вопросы и дискурсивно их оформлять не является необходимым. При этом субъектом деятельности (актором или агентом) является «личность, соотнесенная с телом», которое как бы знает, «как продолжать». В ситуациях повышенной тревожности практическое сознание уступает место дискурсивному, где отсутствуют постоянные, т.е. рутинные координаты, и «личность теряется в бессодержательном универсуме знаков» или полностью поглощается деятельностью, без остатка растворяется в ней. Таким образом, на дискурсивном уровне, где единственно конституируется личностная идентичность, понятия структуры и социального действия оказываются несовместимыми.
Итак, центральным понятием теории структурации является практическое сознание, представляющее собой некие формулы и правила, которые акторы знают только внутренне, не артикулируя, но которые обеспечивают успешные повседневные взаимодействия. Эти правила формируются в результате рутинных практик, которые ими и обосновываются. Так реализуется принцип дуальности структуры, которая представляет собой субъектно-объектные отношения, реализуемые на уровне практического сознания со стороны субъектов и объективируемые в виде повседневных практик. Однако в состояниях саморефлексии, соответствующих уровню дискурсивного сознания, личность, соотнесенная с телом, не знает, «как продолжать», что знаменует собой конец социальной системы, существование которой теория структурации и призвана объяснить.
2 Фуко М. Археология знания. Киев, 1996. С. 9.
3 Фуко М. Порядок дискурса // Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. М.: Касталь 1996. С. 60.
4 Там же. С. 63.
5 Там же. С. 69.
6 Там же. С. 71.
7 Там же. С. 73.
8 Там же. С. 79.
9 Там же. С. 82.
10 Фуко М. Порядок дискурса // Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. М.: Касталь 1996. С. 88.
11 Мосс М. Техники тела // Человек. 1993. №2. С. 64-79.
12 Бурдье П. Структуры, habitus, практики // Современная социальная теория: Бурдье, Гидденс, Хабермас. Новосибирск, 1995. С. 17-18.
13 Там же. С. 19.
14 Гидденс Э. Элементы теории структурации // Современная социальная теория: Бурдье, Гидденс, Хабермас. Новосибирск, 1995. С. 41.
15 Там же. С. 42.
16 Там же. С. 54-55.
17 Там же. С. 61.
18 Гидденс Э. Устроение общества. М.; 2003. С. 66
19 Там же. С. 71
20 Там же. С. 59
21 Там же. С. 70
22 Там же. С. 70
23 Там же. С. 60.
24 Там же. С. 69.
25 Там же. С. 71.
26 Там же. С. 44.
27 Там же. С. 66.