Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
© 1998 г. А. АРБАТОВ
Национальная идея и национальная безопасность
Пожалуй, трудно найти пример, который бы лучше, чем Россия) подтверждал из вестное изречение "география - это судьба наций". Расположение между Европой и Азией всегда оказывало мощное влияние на геополитическую эволюцию России, ее внутреннее развитие и внешнюю политику.
Восприняв западную цивилизацию через христианство, культуру, организацию госу дарства, Россия всегда оставалась самой отдаленной частью Европы и никогда по-настоящему не интегрировалась в ее экономическую и политическую жизнь. Еще в меньшей степени Россия принадлежала к Азии, хотя географически расширялась главным образом на восток, так что 80% ее территорий расположены за Уралом. Всегда тяготевшая к Европе, Россия страдала от конфликтов и политических неуря диц, исходивших с европейского направления. И в свою очередь, сама нередко при носила нелегкие испытания славянским народам на западе и мусульманским - на юге и юго-востоке.
Противоречивость и трагизм российской истории создали благоприятную почву для мифов, психологических комплексов, идеологических и политических заблуждений от носительно специфики России, уникальности ее пути развития и своеобразной системы ценностей, особой миссии в мире, о чем в России и за ее пределами в течение последних почти двухсот лет велись бесконечные споры.
Эти дискуссии вполне естественно обострились в последнее десятилетие. Вновь, как в конце XV, в начале XVII и начале XX веков Россия ищет для себя новую экономическую и политическую систему, геополитический статус, идеологию и нацио нальную идентичность, старается определить будущих противников и союзников за рубежом.
В данной статье не делается попытки охватить все историческое измерение или всю эволюцию России как нации. Моя задача — затронуть лишь некоторые вопросы взаимодействия между внутренним развитием России и ее внешней политикой и стра тегией безопасности, а также рассмотреть их влияние на некоторые проблемы совре менных отношений Москвы со своими ближайшими и отдаленными соседями. Вполне вероятно, что эта статья вызовет возражения, другие точки зрения на данный пред мет, и тем самым — хотелось бы надеяться — послужит развитию просвещенной дискуссии по столь серьезному вопросу.
АРБАТОВ Алексей Георгиевич, доктор исторических наук. заместитель председателя Комитета Госу дарственной Думы РФ по обороне.
ВОСТОК ЕВРОПЫ ИЛИ ЗАПАД АЗИИ?
Может быть, впервые в новейшей истории сложилось удивительное единодушие среди наиболее консервативных западных и российских политиков относительно места России в мире и се внешнеполитических устремлений. В частности, Генри Киссинджер пишет: "У нее никогда не было независимой церкви: мимо нее прошли Реформация, Просвещение, эпоха великих географических открытий, современная рыночная эко номика... Даже искренние реформаторы способны видеть в традиционном русском национализме объединяющую силу для достижения своих целей. А национализм в России исторически был миссионерским и имперским. Психологи могут спорить, было ли причиной этого глубоко укоренившееся ощущение опасности или врожденная агрессивность. Для жертв российской экспансии это различие чисто теоретическое. В России демократизация совсем не обязательно идет рука об руку со сдержанностью во внешней политике. Вот почему утверждение, что мир будет обеспечен в первую очередь внутренними российскими реформами, находит немного сторонников в Вос точной Европе, Скандинавии или Китае, и почему Польша, Чешская Республика, Сло вакия и Венгрия так стремятся присоединиться к Атлантическому альянсу"'.
Сергей Бабурин рассматривает эту тему под своим углом зрения: "Идея развития Русской земли и как территории, и как государства определяла внешнюю и внут реннюю политику России на протяжении нескольких веков... Эта идея лежала в ос нове политической доктрины "Москва - третий Рим", была и остается стержнем совре менного русского национального самосознания... Рассматривая территорию как один из основных признаков любого государства, следует подчеркнуть, что трагедия 1991 года заключается не только в том, что некоторые внутренние административные границы стали государственными. Главное состоит в том, что страна Россия, носившая в XX в. имя Советский Союз, единый организм, единая культура, единая цивилизация ока зались разорванными на несколько частей'^.
В основе подобных взглядов лежит вера в то, что существуют некие качества, ис конно присущие русскому национальному бытию, общественной организации и пси хологии, которые ощутимо детерминируют и внутренний строй) и внешнюю политику, и у которых в Российской империи, Советском Союзе или нынешней Российской Федерации менялись только идеологическая оболочка или политическое обоснова ние.
Утверждают, в частности, что свободная рыночная экономика, частная собствен ность и индивидуалистическая забота о собственных интересах как двигатели эко номического процветания чужды россиянам, предпочитающим коллективный труд, об щинную или государственную собственность (прежде всего на землю), более или ме нее равное распределение богатства и благотворительность как средство сглаживания неравенства. Западному материализму противопоставляется российский примат духов ных ценностей, самопожертвование, достоинство в бедности, вечные поиски смысла жизни и нескончаемый спор со своей совестью, которые воспринимаются как более важные, чем экономическое благосостояние и немудреный душевный покой. Россия ассоциируется с подавляющей властью государства, опирающегося на огромную военную мощь и возглавляемого авторитетным и мудрым владыкой, который руко водствуется не законами, а совестью и разумом.
Предполагается далее, что россияне, в отличие от гражданского общества, кон куренции и самоуправления Запада, живут общинной мудростью и согласием, пре поручая осуществление своей воли высшим властям и извечно уповая на "строгого, но справедливого царя", которому прощается все (кроме мягкотелости) за огромную от ветственность, которую он несет перед Россией и все миром по реализации "русской
' И. К i ssi n g с r. Diplomacy. New York, 1994, pp. 816-817.
^ С. Бабурин. Территория государства. Правовые и геополитические проблемы. М., 1997, стр. 407^08.
идеи". Вместо того, чтобы приспосабливаться к несовершенству этого мира и мак симально использовать предоставляемые им возможности для своего процветания, россияне верят в особую миссию человека и народа и беззаветный патриотизм, - будь то во имя мирового коммунизма или утверждения "русской идеи", - и: эта высшая миссия оправдывает любые жертвы, самоотречение, забвение норм права и гуманизма ради ее осуществления^.
"Православие, самодержавие, народность" (или, в другой формулировке, "за Бога, царя и отечество") — традиционная триада так называемой "русской идеи". В царской России она прямо внедрялась на протяжении веков, в течение 70 лет она опо средованно пронизывала советскую идеологию, и сегодня ее вновь используют для утверждения "особого пути" развития посткоммунистической России, который, надо полагать, должен принципиально отличаться от западных моделей экономики, де мократии и идеологического плюрализма и не допускает никакой интеграции в эко номическую и политическую систему передовых стран мира^.
Рассуждения на эту тему политиков, государственных деятелей, философов и исто риков прошлого и настоящего можно приводить до бесконечности. Но достаточно про цитировать высказывание вполне умеренного эксперта - Сергея Кортунова. То, что он профессионал "призыва нового политического мышления" конца 80-х годов и при этом занимает пост в нынешней президентской администрации, говорит о многом в эволюции взглядов новой российской политической элиты за последние годы. "К концу XIX века Россия вобрала в себя всех желающих объединиться под своей эгидой и оставалась всегда открытой для того, чтобы принять другие малые и большие народы и этносы. Она никогда не объединяла их насильственным путем. Более того, и в XIX, и в XX веках она фактически превратилась в донора для целых субконтинентов. При этом русская душа всегда оставалась свободной. Она избежала порабощения всякого рода догматизмом или утилитаризмом. Этой душе всегда оставались доступны образы, накопленные всеми предшествующими поколениями, а также долгосрочные видения дальнейшего развития цивилизации... Она демонстрировала тем самым единство души человечества, являла собой как бы прообраз этой единой души"^.
Суть "русской идеи" и ее внешнеполитическая проекция ярко высвечены в при веденных выше рассуждениях о русском национальном характере (кстати, в них, к со жалению, почти не оставлено хороших черт характера на долю других народов мира). Это в основе своей - идея власти России над другими славянскими и неславянскими этносами, в той или иной мере входившими в "естественные границы" поздней Рос сийской империи и Советского Союза, а также ее политического доминирования над "внешней оболочкой" этого ядра - непосредственно прилегающими зонами Восточной и Центральной Европы, Малой и Южной Азии, Монголии и Дальнего Востока. Ключевой момент в том, что это прямое правление и геополитическое доминирование не обосновываются привлекательностью примера экономического процветания или политической свободы российского народа. Они скорее объясняются метафизическими достоинствами - русским духовным превосходством и универсальностью, которые должны априори приниматься как дар Божий всеми народами, оказавшимися в этих владениях.
Эти исконные ценности ставятся выше экономической или политической орга низации общества. Именно они определяют ее вторичные формы, соответствующие русскому "особому пути", будь то царская триада: "православие, самодержавие, на родность" или сталинская — коммунизм, руководящая роль партии и советская власть. Более того, эти "особые формы" организации общества необходимы, поскольку при иных ее принципах не все другие народы и даже не все социальные группы среди самих русских были бы готовы принять или хотя бы понять эти сакраментальные
'Там же, стр. 409^11. 'Там же, 417-419. ' С. К ортуно в. Россия: национальная идентичность на рубеже веков. М., 1997, стр. 8.
духовные ценности (и еще менее - увязать их с образом жизни российской/советской правящей элиты, отнюдь не чуждой материальных благ западной цивилизации).
Соответственно, "внешняя оболочка" сферы господства за рубежами страны нужна для того, чтобы гарантировать неприкосновенность ядра. Предполагается также, что необходимо всеми доступными средствами противостоять любым не входящим в эту сферу нациям или союзам на западе, юге или востоке, которые могут создавать опас ность для подобного устройства, представляя соблазны материального, политического или идеологического характера. Сохранение барьеров и противодействие широким внешним контактам, не говоря уже об интеграции с "потусторонним" миром, - условие sine qua поп выживания "русской идеи" и ее институциональной основы.
Нет сомнения, что от подобной философии нельзя просто отмахнуться. История России и приобретенный в последние годы неоднозначный опыт введения рыночной экономики и демократии при строительстве "стратегического партнерства" с США и Западной Европой, — все это занимает заметное место в спорах вокруг данного предмета и вопроса о том, какова должна быть в будущем российская внешняя по литика и стратегия безопасности. Хотя углубленный анализ истории России и про исхождения "русской идеи" выходит далеко за пределы настоящей статьи, высказать ряд соображений необходимо.
Древняя Русь в 1Х-Х11 вв. не отличалась от современных ей феодальных государств Европы и была связана тесными династическими узами с европейскими королевскими и княжескими домами. Зачастую она обгоняла их по экономическому и политическому развитию; например, такие части ее, как Новгородская республика или Киевское княжество, расположенное на водном торговом пути из Северной в Южную Европу. Русь приняла христианство от Византии в Х веке вместе с важной традицией под чинения церкви государству (или слияния с ним). Этим был заложен первый камень в основание будущей централизации российской государственной системы, хотя в то время русские княжества были разрозненны, и в их постоянных распрях церковь- как в Западной Европе - выступала скорее третейским судьей, а не прислужницей.
Другой важной причиной централизации было уязвимое геополитическое положение на огромной равнине при почти полном отсутствии естественных преград, какими являются, например, горные хребты или морские побережья. Постоянные войны с противниками, вторгавшимися с запада, востока и юга, были стимулом к объединению и централизации, прежде всего с целью создания единой военной мощи, которая с тех пор стала для Русского государства сердцевиной и главной целью его политической и экономической организации.
Эта централизация и объединяющая идеология православной церкви сыграли клю чевую роль в обретении Русским государством суверенитета в конце XV в. после более чем двух столетий монгольского владычества, серьезно замедливших эконо мическое и политическое развитие Руси.
Еще одним следствием исконной уязвимости стала постоянная территориальная экспансия России в поисках безопасности - насильственная в отношении одних народов (волжские и крымские татары, прибалтийские народы, финны и поляки, сибирские народности, центральноазиатские мусульманские государства), желанная для других как средство защиты от опасных соседей (Украина и Белоруссия в XVII в., Грузия и Армения в XIX в.). В результате Российская империя к середине XIX в. простерлась на западе до польско-германской границы, на юге - до Анатолии, Персии и Памира, на востоке - до Маньчжурии и далее - до Аляски и северной Калифорнии.
С геополитической точки зрения эта экспансия не отличалась от американского продвижения на дикий Запад и захвата новых территорий путем войн на юге и на севере. Однако противники США - индейские племена и дряхлеющие колониальные империи Испании и Великобритании - с начала XIX в. не представляли никакой угрозы территории Соединенных Штатов. Там экспансия значительно ускорила экономиче ское развитие молодого американского капитализма. Что же касается России, то экс пансия требовала все большей военной мощи и более жесткой централизации госу-
дарственной власти для контроля над новыми землями и народами. Растущий го сударственный аппарат выжимал деньги из нарождающейся промышленности, сохра няя крепостную зависимость и в целом замедляя экономическое развитие.
Расширение периметра границ в тех случаях, когда они не достигали естественных сухопутных и морских рубежей, наталкивалось на растущее сопротивление других государств и порождало новую уязвимость. Этот периметр безопасности то и дело на рушался восстаниями присоединенных народов, а также экспансией других великих держав, доходившей иногда до самой Москвы (в XVI, XVII и XIX вв., и в 1941 г. -соответственно, при вторжении крымских татар, поляков, наполеоновских и гитле ровских войск). Возвращение утраченных территорий требовало огромных жертв со стороны народа, концентрации ресурсов на военные нужды и более жесткого авто ритарного политического режима, а также внедрения не подлежавшей обсуждению идеологии для того, чтобы оправдать жестокость и неэффективность гигантской госу дарственной машины.
Попытки реформировать и модернизировать Россию иногда прямо имели целью усилить военную мощь и поддержать дальнейшую экспансию (петровские реформы). В других случаях, когда они более глубоко затрагивали экономическую и полити ческую систему (вторая половина XIX и начало XX вв.), они сразу же вступали в столкновение с задачей сохранения ядра огромной империи и защиты его от ина комыслия внутри и посягательств извне.
"Особость" России не в том, что она является неким таинственным смешением Европы и Азии, и не в том, что она исполняет историческую роль то "моста", то "барьера" между двумя цивилизациями. Напротив, уникальные национальные качества России - главным образом продукт ее развития как европейской нации и государства, безопасность которого подвергалась особым угрозам. Последние и определили ее внутреннее экономическое и политическое устройство, общественную психологию и традиции, культуру и идеологию.
Два века монголо-татарского ига, а в дальнейшем — постоянный контакт с тюркски ми этническими группами, несомненно, оставили след в русском языке, но не в поли тической или экономической ментальности или идеологии России. Русская литература, искусство, философия, наука и техника составляют неотъемлемую часть именно евро пейского культурного и технического развития. Обе свои крупнейшие идеологии -христианство и марксизм - Россия заимствовала у Европы и приспособила к своим ус ловиям.
Хотя тюрки и мусульмане составляли значительную (до 25%) часть населения как Российской империи, так и СССР, Россия никогда не заимствовала их идеологических, политических или экономических традиций, а скорее навязывала им свои. Сегодня РФ на 80% состоит из русских и других славянских этнических групп. Хотя большая часть ее территории расположена в Азии, там проживает лишь 15% населения РФ, 90% которых - русские. В этом смысле Россия гораздо менее азиатская страна, чем в XIX веке азиатской, полинезийской или американской была Великобритания, имевшая колонии в Индии, Австралии и Новом Свете.
Столь же смехотворно определять Россию как "мост" или спасительный "кордон" между Европой и Азией. После вторжений варваров в 111-V вв. основные пути, свя зывавшие эти части света, всегда шли через Центральную Азию (Великий шелковый путь). Средний и Ближний Восток и Восточное Средиземноморье, а в XX в. - через Индийский (в Европу) и Тихий океан (если включать Соединенные Штаты в понятие Запада). Марко Поло, Христофор Колумб, Васко де Гама и даже русский купец Афа насий Никитин суровым сибирским просторам предпочли другие пути на восток. Если Русь когда-либо и была мостом, то скорее между севером и югом Европы - "из варяг в греки".
С "кордоном", который якобы, жертвуя собой, спасал Европу от азиатских нашест вий - на поверку тоже не все обстояло однозначно. Древние славяне не только не препятствовали нашествиям готов, гуннов, булгар, скифов и вандалов на Рим и Ви-
зантию, но нередко и сами присоединялись к таким набегам, оставляя свой "щит на вратах Цареграда". Нашествие на Европу мавров в VII-XIV вв., а затем турок-сельджуков и Оттоманской империи в XIII—XVII вв. шло через Малую Азию, Бал каны) Сицилию и Гибралтар. Монгольское нашествие, пройдя и покорив Русь, дос тигло Чехии и) - судя по той панике, в которую оно повергло раздробленную усо бицами пап и императоров Европу, — было вполне способно продолжать путь к "последнему морю". Поход был свернут из-за начавшихся вокруг перстолонаследия внутренних распрей, а порабощенная Русь затормозила его не более, чем завоеванные монголами до того Северный Китай, Средняя Азия, Персия, Закавказье и Крым.
Правда, в некоторых важных отношениях Российская и Советская империи отли чались от великих европейских империй XIX—XX вв. Они не были типичными эконо мическими империями, которые эксплуатируют колонии ради процветания метрополии и правят, сохраняя разделение между европейцами и коренными народами. Россия всегда была военно-политической империей, приобретавшей колонии для расширения своего периметра безопасности и увеличения своей политической и военной мощи в мире. В этом она более похожа на Византийскую, Оттоманскую или Австро-Вен герскую империи. Российская/советская правящая элита была открыта для знати из колониальных провинций, и эта поистине "интернациональная номенклатура" сообща и жестоко эксплуатировала и подавляла все народы империи, и нередко поступала с этническими русскими более сурово, чем с другими народами.
Чтобы загладить подобное обращение с крупнейшей этнической группой империи, элита всегда расточала похвалы русскому народу и на словах ставила его над всеми другими нациями. Советский Союз нередко именовался "Россией" или даже "Русью", а за границей всех его граждан обычно называли "русскими", к неудовольствию пред ставителей других этнических групп. В действительности же элита презирала простых русских людей, считая их ленивыми пьяницами и обращаясь с ними как с дешевой рабочей силой и "пушечным мясом".
Существование как царской, так и советской империи зиждилось на четырех неот делимых друг от друга идеологических столпах. Первый - авторитарный или тота литарный политический режим, правивший посредством подавления и устрашения. Второй - колоссальная военная мощь, значительно превышающая экономические ресурсы страны и усиливающаяся в ущерб всем остальным функциям государства и благосостоянию народа. Третий - в высшей степени централизованная и в основном управляемая государством экономика, работающая на военную мощь и потребности бюрократического истеблишмента. Четвертый — мессианская идеология, призванная узаконивать и оправдывать три предыдущих опоры имперского могущества.
Неотъемлемым элементом этой идеологии была одержимость идеей безопасности и непрекращающейся борьбы против внешних и внутренних угроз и заговоров. Частично она основывалась на реальном историческом опыте, но со временем стала необходимым самодовлеющим условием существования режима. Поддержка и леги-тимизация этого режима и мессианская идеология требовали дальнейшего расширения периметра границ империи, в ходе его истощая национальные экономические и люд ские ресурсы, порождая новую уязвимость и недовольство внутри страны, укрепляя страх и враждебность других наций. В результате навязчивая идея о внешних и внутренних угрозах в течение долгого времени была самореализующимся пророче ством российской/советской идеологии, политики и стратегии.
В этом смысле Советский Союз действительно был преемником Российской импе рии, унаследовав (после перерыва нескольких лет гражданской войны и метаний 1921-1925 гг.) все ее фундаментальные экономические и политические черты в самых жестких и крайних формах, сменив лишь внешнюю атрибутику, официальную рели гию и принцип престолонаследия. Именно поэтому современные российские коммуни сты, провозглашая себя преемниками партии, истреблявшей в течение 70 лет религию и любые следы монархии, ничтоже сумняшеся сделались рьяными приверженцами православия и имперско-монархических традиций.
В силу названных особенностей союзниками и подопечными СССР, как правило, были наиболее авторитарные, деспотичные и милитаризованные режимы (начиная с гитлеровской Германии в 1939 г. и заканчивая китайской, северокорейской, угандий-ской, эфиопской, кубинской, ливийской и иракской диктатурами в 50-80-е годы). Единственным исключением была коалиция с западными демократиями в борьбе против фашистских держав в 1941-1945 гг. В силу той же закономерности демокра тические государства обычно были для Советского Союза врагами или, в крайнем случае, союзниками поневоле (Финляндия). Советская внешняя политика никогда по-настоящему не признавала верховенства международного права или моральных норм как таковых. Эти правила соблюдались лишь постольку, поскольку они соответст вовали геополитическим, военным или идеологическим целям СССР, или же исполь зовались для оправдания его акций. Ни один представитель советской правящей элиты не был наказан или хотя бы подвергнут критике за нарушение этих норм или пренебрежение ими ради прагматических государственных интересов. Игнорирование права и опора на силу, практиковавшиеся внутри страны, определяли и ее поведение во внешнем мире.
Именно поэтому отношения СССР с Западом всегда были чреваты антагонисти ческими противоречиями и несовместимостью. Недолгие периоды разрядки в середине 50-х, начале 60-х и начале 70-х годов были вызваны страхом перед ядерной войной, но поиски сближения всегда носили тактический и поверхностный характер. Кроме того, подобное сближение, предполагающее большую открытость и контакты с внешним миром, немедленно порождало опасность эрозии режима внутри страны, что провоци ровало откат назад и быстрое возвращение к холодной войне. Лишь однажды, в начале 90-х, советское руководство удержалось от следования этому стереотипу понятного движения. Результат известен.
Справедливости ради следует признать, что США и Запад в целом не были такими идеалистами в своей внутренней и внешней политике, как склонны утверждать сейчас некоторые западные идеологи. Жестокое применение военной силы, тайные операции, нарушение норм международного права и морали были нередким явлением в западной политике на протяжении десятилетий холодной войны. И все же это были скорее издержки глобального идеологического соперничества, чем экстраполяция поведения внутри страны на внешний мир. Они были повторяющимся исключением, но не общим правилом, и во многих случаях разоблачение их вело к скандалам, отставкам, падению правительств и уголовному преследованию виновных. Такая внутренняя реакция, какую вызвали Уотсргсйт, бойня в Сонгми, сделка Иран-контрас, была бы немыслима в Советском Союзе. И это главная причина, почему Запад пережил окончание хо лодной войны, а Восток - нет.
И тем не менее "особые" российские черты не коренятся таинственным образом в "русской душе", а являются следствием социальных и политических условий истори ческого развития страны. Многие схожие черты были в определенные периоды типич ны для Германии, Италии, Испании, Португалии, Греции и даже Франции. И все же европейский характер этих стран никогда не ставился под сомнение.
"Русская идея", или "русская миссия", была результатом внутренней эволюции Рос сии и ее взаимодействия с другими народами и государствами. Ее определенно не найти на Руси IX века, и она выглядит совсем по-разному в Русском государстве XVII в., в Российской империи XVII-XIX вв. или в доктринах ее сторонников в ны нешней Российской Федерации.
Исторически "русская идея/миссия" была отчасти необходимой психологической опо рой на протяжении столетий борьбы с реальными угрозами за национальное выжи вание. Отчасти эта философия была типичной для колониального сознания нации, распространяющей цивилизацию на менее развитые в экономическом и техническом отношении народы. Частично она служила утешением, как компенсация за относи тельно низкий уровень жизни, лишения и отсутствие многих элементарных удобств, присущих европейскому образу жизни. Такое психологическое оправдание трудностей,
порожденных централизованной милитаризованной экономикой и неэффективной бю рократией, требовалось более всего для того^ чтобы примирить в сознании русских людей их страдания и вечные лишения с огромными пространствами, колоссальными природными ресурсами страны и талантами ее великого народа. Наконец, духовные искания и метафизические ценности были необходимым выходом для интеллекту ального потенциала нации в условиях, когда свобода политической деятельности или экономического предпринимательства была жестко ограничена.
Авторитарные традиции, милитаризм, управляемая государством экономика, месси анская идеология, экспансионизм и постоянная конфронтация с Западом не являются неотъемлемой частью русской ментальности или национального характера. Все это -результат особенностей развития и может меняться по мере изменения внутренних условий и внешнего окружения. В то же время эти традиции способны время от времени оживать и получать общественную поддержку на фоне отступлений и невоз можности адаптироваться к переменам в национальном бытии России.
СОВРЕМЕННАЯ РОССИЯ: ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ ИЛИ ПЕРЕМЕНЫ?
Как и другие империи, российская/советская имела, наряду с недостатками, множе ство достоинств, славные периоды - наряду с временами позора и унижения. Как и другие, она обеспечивала высокую степень стабильности, безопасности и предсказуе мости. Кроме того, советская империя, помимо строительства колоссальной военной мощи и гигантской оборонной промышленности, достигла скромного, но всеобщего и равного уровня здравоохранения, образования, социальной защиты и обеспечения жильем для всего своего многонационального населения. У нее были огромные - по самым высоким мировым стандартам - достижения в культуре, науке и технике. И все же она, как и все остальные империи, рухнула дважды, в 1917 и 1991 гг., под давлением внутренних противоречий и внешнего имперского бремени.
Но, в отличие от большинства других империй, в 1991 г. она не была побеждена в большой войне, не распалась в результате изнурительных малых колониальных войн (несмотря на трясину афганской войны 1979-1989 гг. или волнения 1989-1991 гг. в Грузии, Литве, Латвии). Для понимания нынешнего взаимодействия России с другими постсоветскими республиками и крупными мировыми державами исключительное значение имеет то, что Советский Союз не потерпел поражения в холодной войне и не рухнул под бременем гонки вооружений.
Советская империя создавалась и строилась для гонки вооружений, конфронтации и даже войны с остальным миром. Она могла бы еще долго существовать так и после 1991 г., если бы не внутренняя эрозия, вызванная противоречиями между жестким политическим режимом, догматической и насквозь лицемерной идеологией и неэффек тивной централизованной экономикой, с одной стороны, и растущими материальными, политическими и духовными запросами населения - с другой. Последние были порож дены той самой индустриализацией, которую коммунистическое руководство осуще ствляло для военных целей, а также импульсами научной, технологической и инфор мационной революции, повлекшей за собой расширение контактов с внешним миром в 70-80-е годы.
Михаил Горбачев положил начало внутренней демократизации и разрядке в от ношениях с Западом из искреннего желания устранить эти противоречия, исключить угрозу ядерной войны и использовать передышку для модернизации империи. Вместо этого она за пять лет рассыпалась, как карточный домик: сначала распалась "внешняя оболочка" союзно-оккупационной системы в Восточной Европе; затем - коммуни стический режим в России в августе 1991 г.; наконец - сам Советский Союз в декабре того же года.
Не Соединенные Штаты, НАТО или "Стратегическая оборонная инициатива" пре зидента Рейгана окончательно разгромили СССР. Он был разрушен скорее руками
коммунистических реформаторов периода Горбачева, а затем - демократическим движением в России, лидером которого был Борис Ельцин. Именно это привело к прекращению холодной войны и гонки вооружений, а нс наоборот. В этом смысле советская империя была побеждена разрядкой и попытками внутренних реформ, а не внешним давлением. Горбачев освободил Восточную Европу, чтобы поддержать свое политическое сотрудничество с Западом, а российские демократы освободили другие советские республики, чтобы покончить с правлением Горбачева. Главная держава -победительница в холодной войне - Российская Федерация, а не Запад, который лишь оказывал ей вялую и непоследовательную поддержку в достижении этой победы.
Что же касается бремени гонки вооружений для советской экономики, то дело было не столько в колоссальных ресурсах, растраченных на военные цели вместо граж данских, сколько в том, что экономическая система, созданная для реализации этих усилий, была изначально неэффективной и расточительной. Как только к концу 60-х годов были исчерпаны источники экстенсивного роста, начался непрерывный спад экономики, несмотря на временное оживление в начале 70-х, вызванное скачком ми ровых цен на нефть вследствие эмбарго 1973 г. Гонка вооружений сама по себе не была ни фактором, прямо подрывавшим советскую экономику, ни причиной распада империи. Скорее она являлась ядром экономической и техногенной системы, полно стью утратившей свою эффективность и привлекательность для массового потре бителя к концу 80-х годов.
Как показал дальнейший опыт России, сокращение расходов на гонку вооружений в 1992-1997 гг. не только не привело к экономическому росту, но скорее усугубило проблемы, разрушив все отрасли экономики, прямо связанные с военным производ ством. Свободного перемещения капитала, рабочей силы и товаров в гражданские отрасли не произошло, поскольку высокий уровень милитаризованности был системной чертой советской экономики, а эта система после 1992 г. не была глубоко рефор мирована. Вопреки широко распространенному мнению, рейгановское ускорение гонки вооружений, включая СОИ, не нанесло окончательного удара по советской эконо мике. Чисто технически советский "адекватный ответ" на этот брошенный в начале SO-x годов вызов, с учетом обычного цикла крупных военных программ (исследования, разработка, производство и развертывание), набрал бы полные обороты и потребовал бы наибольших расходов нс раньше, чем во второй половине 90-х годов. В дейст вительности же горбачевская разрядка началась десятью годами ранее, в 1986-1987 гг. СССР распался в 1991 г.. тогда как большинство оборонных программ, осу ществлявшихся в то время, было воплощением решений в области оборонной поли тики, принятых еще в 70-е годы.
Еще один важный момент: распад советской экономической и политической систе мы, как и связанной с ней идеологии, предшествовал краху империи, а не наоборот. В этом отличие от Оттоманской, Австро-Венгерской, Португальской или Германской империй. Не схоже это и с Британской, Французской, Голландской и Бельгийской империями, дезинтеграция которых не привела к серьезным изменениям в экономи ческой или политической системе метрополий.
Кроме того, метрополия не была отделена от колоний морями и океанами, что вместе со специфической природой империи как военно-политического единства при вело к тому, что население как в России, так и в других республиках было весьма смешанным. Коммунистическая экономико-политико-идеологическая система была не обходима для сохранения империи; после того, как эта система была всерьез подор вана. империя рухнула. Вот почему все нынешние призывы российских коммунистов к восстановлению Советского Союза или требования националистов всех мастей к возрождению царской империи предполагают возврат к авторитарному или тотали тарному режиму и несовместимы с демократией или рыночной экономикой. Факти чески во многих случаях возврат к авторитарному, милитаризованному и мессиани-стскому государству и является их настоящей целью, а эксгумация империи - лишь средство ее достижения.
И все же ни в коем случае нельзя недооценивать как политическое или эконо мическое, так и человеческое измерение распада империи. Для миллионов людей он означал катастрофу: утрату государства, национальной идентичности, разлуку с род ственниками и друзьями, оказавшимися в "ближнем зарубежье". В некоторых из бывших советских республик миллионы жителей внезапно оказались беззащитными и бесправными людьми "второго сорта". Вызвал шок воинствующий и порой оголтелый национализм, пришедший на смену интернационализму, который был естественной основой повседневных взаимоотношений между простыми людьми всех национально стей, на протяжении десятилетий вместе живших, служивших в армии и воевавших, заключавших смешанные браки, воспитывавших детей и преодолевавших трудности и опасности военного и мирного времени.
Негативное отношение немалой части населения к ликвидации Союза усугублялось тем, что для многих причины ее были неясны, поскольку обстоятельства отличались от тех, в результате которых обычно распадаются империи. Да и республики СССР далеко не одинаково отнеслись к его роспуску. Наиболее продвинутые в экономи ческом и социально-политическом отношении: страны Балтии, Украина, Армения, Гру зия, - проявили самое большое стремление к самостоятельности, причем, что харак терно, независимо от степени этнической близости к России, экономической зависимо сти от нее или ресурсного самообеспечения. Других, как Азербайджан, среднеазиат ские республики, - Беловежские решения застали врасплох, и тем более они напугали десятки миллионов людей, вдруг оказавшихся за границей своей этнической родины. Эту печаль и смятение усиливали дальнейшие события: экономический упадок и социальные конфликты, разрушение традиционных связей и коммуникаций, нестабиль ность и кровавые конфликты в бывших советских республиках и в самой России, потеря скромных, но предсказуемых жизненных благ, не вполне достойное поведение новых лидеров дома и за рубежом, чувство унижения в международных делах.
Все это создало благоприятную почву для оживления русского национализма и поисков национальной идентичности или объединяющей идеи, попыток возродить традиционные концепции и ценности.
Россия сегодня - в лучшую ли, в худшую ли сторону, - кардинально отличается от Советского Союза, хотя и является его преемницей как великая держава и постоян ный член Совета Безопасности ООН, наследницей огромной армии, большей части оборонной промышленности, многих тысяч единиц ядерного и десятков тысяч тонн химического оружия. Да, Россия унаследовала 76% территории и 60% экономического потенциала и населения СССР. Верно, что большинство российского населения живет там же, где прежде, основная часть его сознательной жизни прошла при советской системе и оно несет многовековые национальные традиции и характер.
Но верно и другое. Российская Федерация 1998 г. отличается от Советского Союза 1991 г. своей территорией и границами; численностью, этническим составом и струк турой населения; естественными ресурсами и сетью коммуникаций; основами эконо мики, финансовой и налоговой системами; политическим режимом, идеологией и нрав ственными ценностями; конституцией, федеративным устройством, правовой системой, уголовным кодексом: и в конце концов названием государства и его символикой.
Новая российская экономическая и политическая система не может пользоваться командно-административными методами, которыми советское руководство правило семь десятков лет. Россия уже не в состоянии содержать военно-промышленную суперимперию. Дело не просто в том, что слишком большая часть экономики была привязана к военным нуждам. Вся советская промышленность и экономика были направлены на обеспечение обороны как высшего приоритета начиная с первых пятилеток и коллективизации 30-х годов. Это направление поддерживалось всей централизованной, подчиняющейся команде сверху, плановой экономикой, которая допускала произвольное размещение ресурсов, контроль над ценами и зарплатой, сохранением или перемещением рабочей силы, распределением наград и наказаний. Советская экономика была в высшей степени монополизирована, на 99% находи-
лась в собственности государства и им планировалась, на 70% была ориентирована на тяжелую промышленность ("производить оружие и производить машины для произ водства оружия"), и лишь на 30% - на потребительские товары и услуги. Налоги собирались автоматически, денег всегда хватало, а проблемы инфляции не было, поскольку ресурсы и товары распределялись непосредственно государством, вместо того, чтобы продаваться и покупаться непосредственно субъектами экономической деятельности (за исключением мизерного потребительского сектора). В преобла дающей части экономики деньги были просто инструментом расчета за распределение ресурсов, а не кровеносной системой экономической жизнедеятельности.
К середине 80-х годов по различным оценкам советская экономика составляла около 50^60% ВНП США и была, таким образом, второй в мире. 12-13% ВНП направлялось непосредственно на оборону (в США - 6,5%). Доля обороны в государственном бюджете для СССР составляла 45-50% (по сравнению с 25-27% для США). Уровень советских военных расходов оценивался в 250-300 млрд. долл. в год, что было близко к американским затратам того же периода. Конечно, эти оценки весьма условны, поскольку системы ценообразования двух государств были весьма различны, так же как и уровень заработной платы, себестоимость энергии и сырья. И все же при веденные цифры дают общее представление о масштабах усилий по обеспечению обороны, позволявших СССР содержать вооруженные силы в 3,9 млн. человек (в США 2,2—2,3 млн.) и иметь значительное количественное, если не качественное, превосходство в развернутых вооружениях большинства классов над США (а в не которых случаях и над остальным миром, как это было с 60 тыс. советских танков или с межконтинентальными, средней дальности и тактическими ядерными ракетами). Советское численное превосходство не распространялось лишь на авианосцы, крупные боевые корабли и боевые вертолеты^.
Нет сомнения в том, что при новой российской экономической и политической системе, каковы бы ни были ее плюсы и минусы, невозможно и думать о подобных оборонных усилиях в мирное время. С 1992 г., в условиях, когда в значительной сте пени приватизирована и выведена из-под централизованного контроля экономика, либерализованы цены и зарплата, главная забота правительства заключалась в сборе налогов, сдерживании бюджетного дефицита и борьбе с инфляцией. Правительство уже не распределяет непосредственно ресурсы и фонды, а управляет посредством бюджета, субсидий, субвенций, трансфертов и процентных ставок государственных ценных бумаг. Сам процесс принятия бюджета теперь является публичным и вклю чает в себя переговоры с парламентом и различными лоббирующими группами. Распределение фондов, налоги и субсидии стали главными темами публичной политики и объектом внимания средств массовой информации, главной темой избирательных кампаний на всех уровнях власти.
При существующей экономической и политической ситуации доля национальной обороны в российском ВНП снизилась до 2,8% в 1998 г. Ее вес в федеральном бюд жете составил 16,4% на 1998 г. В абсолютных цифрах перспективы поддержания военной мощи России еще более сомнительны. В 1992 г. Россия унаследовала около 60% советского ВНП, составлявшего, как уже упоминалось, примерно 50-60% амери канского. С тех пор национальный доход России уменьшился на 50% и в настоящее время находится на уровне 8-9% американского (последний стабильно возрастал). Общий ВНП России составляет около 600 млрд. долл. (по коммерческому обменному курсу), в результате беспрецедентного экономического кризиса Россия в 1997 г. пере двинулась на 16-е (!) место в мире, отстав не только от Большой Семерки, но и от таких стран, как Индия, Бразилия, Индонезия, Мексика, Южная Корея. Расходы ее федерального бюджета - около 93 млрд., а расходы на оборону на 1998 г. заплани рованы н размере 14 млрд. долл. (82 млрд. деноминированных рублей)^.
См.: "Независимое военное обозрение". 12-19.VII. 1997, стр. "Независимая газета", 23.Х.1997 и 23.Х11.1997.
Таким образом, с середины 80-х годов советские/российские оборонные расходы снизились более чем в 10 раз (в постоянных ценах), и в настоящее время составляют не более 10% оборонного бюджета США, с поправкой на коэффициент покупательной способности рубля в оборонном секторе. Можно предсказать, что независимо от состояния национальной экономики или финансов в высшей степени невероятно, что правительство поднимет долю затрат на оборону свыше 3,5% ВВП, или 20% расходной части федерального бюджета. Лишь чрезвычайные изменения во внешней среде безопасности или в политическом режиме России могли бы привести к значи тельному увеличению военных расходов. Пока еще российская армия по инерции сохраняет высокие количественные параметры, но резкое снижение финансирования ведет к обвальному падению всех ее качественных параметров, начиная от матери ального обеспечения военнослужащих и кончая техническим оснащением. Через 5-10 лет армия России так или иначе сократится минимум наполовину, и военная реформа лишь призвана придать этому процессу упорядоченный характер и повысить качество Вооруженных Сил за счет их количества.
Не говоря даже обо всех других причинах, такое падение уровня военной мощи России само по себе объясняет резкие изменения в ее нынешней и будущей внешней политике и политике безопасности, которая веками основывалась прежде всего на огромной военной мощи. Впрочем, за исключением группы реваншистски настроенных генералов-отставников и воинствующих политиков-маргиналов, никто в российской политической элите и стратегическом сообществе не оценивает военные потребности и задачи Вооруженных Сил страны в духе восстановления империи силовым путем, оккупации вновь Центральной и Восточной Европы, подготовки стратегических наступательных операций в Западной Европе, на Дальнем Востоке и в Южной Азии.
Помимо внутренней трансформации и сокращения военного потенциала, на внеш нюю политику России глубоко влияет новая геополитическая ситуация и уязвимость ее нынешних границ, усугубляющаяся непрочностью внутренних федеративных отно шений. Еще одна грань проблемы — новые отношения России с другими мировыми и региональными державами, а также с многосторонними союзами государств.
БЛИЗКОЕ ОКРУЖЕНИЕ РОССИИ
В недалеком прошлом геополитическое пространство, контролируемое Москвой, граничило либо с территориями, находящимися под покровительством США, либо с Китаем. Теперь же к западу и к югу от России расположены бывшие республики Советского Союза, подверженные высокой степени внутренней нестабильности, от крытые для влияния извне, пребывающие в напряженных отношениях или даже в состоянии вооруженного конфликта со своими сепаратистами, друг с другом или с Россией. Границы с ними по большей части чисто символические и открыты для нелегальной миграции, браконьерства, массовой контрабанды и прочей преступной деятельности.
С одной стороны, эти государства признаны ООН и являются законными соседями России, имеющими право претендовать на такое же обращение, как все другие боль шие и малые страны мира. С другой стороны, то, что всего несколько лет назад они вместе с Россией были частями унитарного государства с высоко интегрированной эко номикой и жестким однопартийным политическим режимом, общей обороной и внеш ней границей, коммуникациями, инфраструктурой и энергетической системой, на про тяжении десятилетий и даже веков общей истории делили беды и радости, при том, что 50 млн. человек (из них 25 млн. русских) жили вне своих национальных респуб лик, - все это существенно отличает их от других иностранных государств. И это жизненная реальность, не имеющая ничего общего с "русским имперским синдромом". Проблемы пост-имперского толка будут еще десятилетия накладывать глубокий отпе чаток на отношения бывших советских республик.
Дихотомией отношений России с другими бывшими советскими республиками опре деляется главная дилемма политики Москвы в "ближнем зарубежье": как в отноше ниях с другими постсоветскими государствами найти правильный баланс между обра щением с ними как абсолютно суверенными государствами (например, устанавливая мировые цены за энергоснабжение и коммуникации или военную помощь) - и сох ранением "особых отношений" с ними (при защите прав российских военных и граж данских лиц за рубежом, использовании промышленных и оборонных объектов, под держании общей системы обороны, вмешательстве в их внутренние конфликты, защите бывших советских границ и т.д.). Очевидно, что во многих случаях позиции России и ее постсоветских партнеров относительно решения подобных проблем будут различны, а порой противоположны.
Как свидетельствуют щногочисленные исторические примеры со времен Римской империи, когда огромная держава окружена странами намного меньше и слабее нее, возможны лишь две основных модели отношений между ними: либо крупная держава порабощает, завоевывает своих малых соседей и властвует над ними, либо послед ние оказывают достаточно сильное сопротивление, объединяя свои усилия и полу чая поддержку извне, тем самым сдерживая и истощая превосходящую их державу. Страх порабощения толкает слабые государства к созданию сдерживающего барьера и обращению к покровительству со стороны. Боязнь враждебного окружения, изоляции и внешних посягательств толкает более сильную державу к распростра нению своего господства на прилегающие страны. Динамическое взаимодействие этих двух моделей на протяжении пяти веков было парадигмой эволюции россий ской/советской империи, колонизованных ею народов и ее непосредственного внеш него окружения.
Конечно, не эти модели действуют, когда более крупная держава - демократи ческое государство с процветающей экономикой: в таком случае ее отношения с соседями могут основываться на взаимном уважении и экономическом сотрудничестве (как, например, между США, Канадой и Мексикой). В этом смысле эволюция по пути демократических политических и экономических реформ была бы для России наи лучшим выходом из порочного круга в отношениях со своими более слабыми соседями. Однако это было бы слишком простым ответом на основную дилемму сегодняшней политики Москвы в отношении нового зарубежья. Дело в том, что на перспективы демократического развития России в следующем десятилетии ключевое воздействие будут оказывать ее отношения с ближайшими соседями. И не следует забывать, что двуединая цель обеспечения внешней безопасности и расширения имперского господ ства исторически была важнейшим фактором, определявшим природу российско го/советского экономического и политического режима.
Таким образом, сегодня еще одна важнейшая дилемма для России состоит в том, как избежать возникновения враждебного окружения (или "санитарного кордона") из постсоветских государств и предотвратить их превращение в сферу политического и экономического влияния, а потенциально и военного присутствия других крупных региональных или глобальных держав и союзов. Встать на изоляционистскую позицию означало бы бросить эти республики, далеко не всем из которых легко становиться жизнеспособными суверенными государствами, на волю стихии экономического упадка, территориальных и этнических конфликтов, гражданских войн и хаоса. Это могло бы спровоцировать вмешательство извне, оставило бы русские и другие этнические меньшинства в жертву угнетению и даже геноциду, а в результате смута переки нулась бы через более чем прозрачные границы и на Россию.
Попытки же создать для себя благоприятные условия путем установления в "ближ нем зарубежье" своего экономического, политического и военного господства могли бы вызвать сопротивление, втянуть Россию в многочисленные войны вдоль периметра ее границ, истощить ее ресурсы и подорвать демократические реформы. Русские, живу щие за границей, и другие национальные меньшинства стали бы заложниками в руках
местных властей. Присоединение военным путем территорий, населенных этническими менылинствами^, превратило бы остальные республики именно во враждебный "санитарный кордон". Это могло бы привести к результатам, прямо противоположным желаемому: внешней интервенции в поддержку сопротивления российским посягатель ствам, конфронтации с Западом и исламским миром, широкому распространению на силия и дезинтеграции в самой Российской Федерации.
Что касается односторонних российских действий (часто прикрываемых ширмой СНГ), то кроме случая с Южной Осетией, все прочие результаты российского воен ного участия в урегулировании конфликтов и поддержании мира - в Приднестровье, Абхазии, Карабахе, Таджикистане (не говоря уже об опустошительной и бессмыс ленной акции в Чечне) - были нередко весьма сомнительны с точки зрения ясности цели и способности России держать ситуацию под контролем. Во всех этих случаях военные акции Москвы действительно привели к прекращению широкомасштабного кровопролития, однако затем ситуация зашла в тупик, прочный мир не был вос становлен и в конечном итоге российские контингенты стали объектом нападок неудовлетворенной стороны, поводом для растущих противоречий с теми или иными странами СНГ и политической борьбы внутри России.
Несомненно, фундаментальным пороком политики Москвы в постсоветском прост ранстве была и остается неопределенность в отношении конкретных интересов и отсутствие реалистических целей. Спектр взглядов российской политической элиты на этот счет простирается от глухого изоляционизма до восстановления СССР. Соот ветственно и официальная линия России колеблется в зависимости от момента и уровня принятия решений и от того, о какой конкретной соседней стране и проблеме идет речь - от полной индифферентности до прямого силового вмешательства, ини циируемого к тому же на уровне регионального или локального военного коман дования.
Коренная причина такого положения — в неспособности российских политиков самых разных убеждений осознать наконец, что - как бы ни относиться к роспуску Союза в декабре 1991 г., как бы велика ни была специфика отношений России с бывшими "братскими республиками", - они более не особая группа соседних стран, а государства соответствующих примыкающих к России и очень разных регионов, с каждым из которых связаны ее специфические проблемы и интересы. Они становятся все более важными по сравнению с общими для всех "постимперскими" вопросами. Ни у кого не возникает сомнений, например, что отношения с Финляндией и с Китаем совершенно разные, хотя обе страны имеют с Россией длинную общую границу и в прошлом входили в сферу российского (советского) господства.
Точно так же отношения России с республиками Балтии, Украиной, Молдавией, а в будущем, возможно, и с Белоруссией - это важнейшая часть ее политики в регионе Центральной и Восточной Европы, а во многом — и более широкой стратегии в евроатлантической зоне. Взаимодействие Москвы со странами Закавказья и Цент ральной Азии - это сложнейший и обширный комплекс проблем черноморско-кас пийской зоны, неотъемлемый от политики балканских стран, Украины, Турции, Ирана, Пакистана, Индии, Китая, от событий в Афганистане и все более активной линии США и других держав Запада.
К сожалению, осознание этой новой реальности все еще подавлено "постсоветским синдромом" Москвы, в какой бы форме он ни выражался: в маразматических идеях возрождения СССР или Российской империи, в рефлексиях по поводу вины перед порабощенными в прошлом народами, в непропеченных доктринах "всеобъемлющей"
^ Например, Южной Латвии и Восточной Эстонии, Крыма и Восточной Украины, Приднестровья, Абха зии, Южной Осетии, лезгинской территории Азербайджана, Северного и Восточного Казахстана с Байко нуром и Семипалатинском, и т.д.
или "разноскоростной интеграции" в рамках СНГ или в брезгливом игнорировании прежних "советских родичей" ради новых богатых патронов на Западе. Во всем этом отсутствует главное: реалистическая (в отличие от узко-прагматической) оцецка нынешних и перспективных экономических, политических, военных и гуманитарных интересов новой России, соотнесение ее конкретных целей и возможностей, вернее цены, которую она готова ради этих целей заплатить. Оргструктура и огромный ворох соглашений СНГ, из которых мало какие выполняются, служат наглядным пособием для изучения несостоятельности российской политики в этой ключевой, возможно, самой важной области.
Если отделаться от постимперского синдрома, то станет ясно, что от различных республик бывшего СССР России нужно совершенно разного. В одних случаях - это реальная экономическая интеграция (если есть совместимость по уровню развития и законодательной базе, взаимодополняемость хозяйственных систем); в других - тор говля, участие в освоении природных ресурсов, использование коммуникаций^ в треть их - общие интересы безопасности, совместная охрана границ и правопорядка, под держание военных баз и объектов вне России. В иных случаях особо остро стоит вопрос о предотвращении или разрешении этнических и конфессиональных конфли ктов, проведении миротворческих операций, защите прав национальных меньшинств. С некоторыми соседями более важны темы урегулирования вопросов гражданства, собственности и миграции. Зачастую приходится иметь дело с комплексом таких интересов, причем достижение целей России в одной области требует жертв и затрат в другой. К тому же приходится учитывать интересы и возможности держав "дальнего зарубежья" в каждом конкретном регионе.
Однако вместо четкого определения своих интересов и их обеспечения на дву сторонней или, где удобнее, на многосторонней основе Москва пошла по пути универ сализма и утратила ориентацию в постсоветском пространстве. Первоначально создав СНГ как "крышу" для роспуска СССР (или, как говорили, для "цивилизованного раз вода"), Россия на какое-то время вовсе забыла про "ближнее зарубежье", предприняв "большой скачок" в рыночную экономику и интеграцию с Западом. Потом, когда проблемы и конфликты в постсоветском пространстве рванули в полную силу и пере хлестнули через российские границы, а скачок в капитализм увяз в глубочайшем фи нансово-экономическом кризисе, - московское руководство в 1993-1994 гг. ухватилось за общественно-объединяющую идею "особых интересов" России и защиты сооте чественников в "ближнем зарубежье" (которую невежественно сравнивали тогда с американской "доктриной Монро").
В итоге СНГ представляет из себя несуразный гибрид НАТО, Европейского Союза и ООН, не эффективный ни в какой из своих ипостасей. Для военного союза и сотрудничества России и ее соседям, за единичными исключениями, нс хватает общности внешнеполитических интересов и общих противников. Для экономической интеграции нет совместимости экономических уровней, законодательств и интересов. Россия, как и ее соседи, более всего нуждается в иностранных кредитах, инвестициях и технологиях и, опять-таки за редким исключением, они скорее выступают тут как соперники, чем как союзники. Даже простая торговля России со странами СНГ составляет всего 19% от се общего торгового оборота, намного отставая от торговли России с Западной и Центральной Бвропой и Китаем. А доля российских инвестиций не превышает 1% от всех иностранных капиталовложений в странах СНГ^.
Наконец, в качестве коллективной системы безопасности и миротворчества СНГ действует из рук вон плохо, поскольку силы России и ее партнеров слишком неравны, а правовые нормы взаимодействия не подкреплены никаким независимым и беспри-
" "He-зависимая газета", 23.Х11.1997.
страстным механизмом их соблюдения (хотя бы типа института Совета Безопасности ООН). В итоге более слабые страны или становятся полными иждивенцами России или, напротив, более всего опасаются именно ее и ищут защиты на стороне и объе диняясь против Москвы.
Все немногие успехи отношений России со странами "ближнего зарубежья" в последнее время строились сугубо на двусторонней основе и имели в виду соглашения по конкретным военным, экономическим или политическим вопросам (в частности с Белоруссией о системе ПВО, с Украиной о флоте и его базировании, с Арменией о российских военных базах и с Азербайджаном о нефтепроводе).
Со своей стороны, ведущие державы "дальнего зарубежья" и международные организации, такие, как ООН и ОВСЕ, по большей части противодействуя возвра щению России в постсоветскос пространство, не проявляют достаточного желания сотрудничать с Москвой даже там, где очевидна законность ее интересов и стрем ление удовлетворять их на равноправной основе. В то же время международные организации не хотят брать на себя дорогостоящую и опасную ответственность за широкомасштабные операции по принуждению к миру и поддержанию мира в кризис ных точках всего гигантского постсоветского пространства. С 1992 г. действовало несколько миссий подобного рода: миссии наблюдателей ООН в Грузии (Абхазия) и в Таджикистане (совместно с ОВСЕ): были также миссии ОВСЕ в Южной Осетии (Грузия), в Молдавии, Эстонии, Латвии, на Украине (миссия по содействию санкциям в отношении Югославии), в Таджикистане и миссия ОВСЕ по мониторингу в Караба хе под эгидой Минской конференции по мирному урегулированию нагорно-кара бахского конфликта. Однако участие ООН/ОВСЕ было очень поверхностным и ни в одном случае не играло какой-либо серьезной роли в урегулировании конфликтов, не гоноря уже о принуждении к миру или поддержании мира в постсоветских конф ликтах.
Отчасти причиной была ограниченность полномочий, сложность или неэффектив ность процедур ООН, и (даже в большей степени) ОВСЕ, при выполнении подобных функций, а также ограниченность ресурсов и нежелание великих держав втягиваться в операции и идти на риск людских потерь, расходов и потенциальных осложнений в отношениях с Москвой и региональными режимами. Эта позиция оказала сильное воздействие на участие Запада даже в событиях в Югославии, не говоря о постсо ветском водовороте. Оборотной стороной медали было нежелание России позволить иностранным государствам, ООН и ОВСЕ широко вмешиваться в урегулирование конфликтов, нзваливая все бремя по проведению операций на российские вооруженные силы и федеральный бюджет.
Взаимодействие между Россией и Западом на постсоветском пространстве было столь же противоречивым, сколь и беспорядочным, за одним исключением: вывода ядерного оружия с территории остальных республик бывшего СССР. Из-за промахов российской и западной политики эта зона до настоящего времени остается ареной скорее "перетягивания каната" между Россией и Западом, чем сотрудничества. В результате по всей Евразии проступает явный рисунок новых разделительных линий. В частности, у России сложились союзнические или партнерские политические (а в некоторых случаях и военные) отношения с Белоруссией, Арменией, Казахстаном, Киргизией, Таджикистаном (по крайней мере, с его официальным режимом). С внеш ней стороны к этому взаимодействию примыкают Сербия, Греция, Кипр, Иран, Ин дия, в некотором роде Китай.
В то же время более напряженными стали отношения Москвы с балтийскими стра нами, Украиной, Молдавией, Грузией, Азербайджаном, Узбекистаном и Туркменией. За спиной этих стран все более активно действуют США, государства Западной и Центральной Европы, Турция, Пакистан, Талибское движение Афганистана, Саудов ская Аравия. Более того, некоторые из названных стран развертывают деятельность в самой России - прежде всего на Северном Кавказе и в Татарстане. Конечно, эта
схема далеко еще не устоялась. Отдельные соглашения, встречи на высшем уровне или политические акции могут улучшать отношения России, например, с Украиной или Азербайджаном. С другой стороны, отношения с Белоруссией, Казахстаном, Арме нией, Таджикистаном могут ухудшаться.
Но тенденция к образованию нового водораздела налицо, и прослеживается она по ключевым вопросам постсоветских конфликтов, отношения к расширению НАТО на восток, участия в освоении природных ресурсов (прежде всего энергетических бо гатств Каспия и Центральной Азии), направления прокладки нефте- и газопроводов, присутствия российских войск, военных объектов и пограничников в "ближнем зару бежье", степени интеграции в рамках СНГ. Этот водораздел чреват не только на ступлением "холодного мира", но и растущей напряженностью и даже конфликтами противостоящих сторон, которые угрожают прийти на смену десятилетию сотруд ничества после конца холодной войны.