Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Множество жизней Бенедикта Камбербэтча
Третий сезон “Шерлока”, три новых фильма и тысяча забот.
Человек, который обманывал смерть чаще, чем его знаменитое альтер эго, пока только в начале своего пути...
Автор – Стюарт МакГёрк
Можно сказать, что Бенедикт Камбербэтч едва не погиб уже пять раз в своей жизни. Первый случай (переохлаждение) – произошел с ним в раннем детстве. Второй (взрыв бомбы) – в его школьные годы. Третий (обезвоживание и голодание) – в год после окончания школы. Затем (номер четыре) он побывал заложником, связанным, засунутым в багажник, и его везли в неизвестном направлении, вытащили и поставили на колени, приставив холодное дуло к затылку. Выстрела он так и не услышал, хотя, он в любом случае бы его не услышал...
К этому моменту он уже был актером. Но все вышеперечисленное случилось с ним в реальности.
Но большинству людей известен только один случай, когда Бенедикт Камбербэтч чудом избежал смерти, - пятый, нереальный – или, по крайней мере, реальный не для Камбербэтча. Этот случай произошел в конце второго сезона сериала “Шерлок”, когда ныне 37-летний актер, которого мы увидим в трех новых голливудских фильмах в ближайшие два месяца, прыгнул с крыши госпиталя Святого Варфоломея в развевающемся по ветру пальто торговой марки “Белстаф” и вроде бы разбился насмерть – но на самом деле, конечно, обманул судьбу.
Спросите у большинства – его друзей, коллег, режиссеров, у своего соседа – и они скажут вам, что именно роль Шерлока изменила его жизнь, превратив его из уважаемого драматического актера во всебританскую знаменитость, а затем и в звезду международного масштаба. С этим невозможно поспорить.
Но если спросить самого Камбербэтча, то он также уточнит, что для успеха есть и более глубокая причина; потому что в его карьере, несмотря на то, что мировое признание пришло к нему уже за 30, не было ни одного временного затишья, перерыва, снижения скорости; эта карьера – как спринт нон-стоп: 14 театральных проектов, 17 ролей на телевидении, 30 кинофильмов - и все, по сути, только начинается.
Три роли, в которых мы увидим его этой зимой, - дружелюбного рабовладельца в одном из главных претендентов на “Оскар” этого года - фильме “12 лет рабства”; грозного дракона Смауга в кассовом хите “Хоббит: Пустошь Смауга”; безработного недотёпы в фильме “Август: округ Осейдж” (в этом фильме он играет вместе с Мэрил Стрип) – следуют за летними премьерами, в которых он превзошел всю команду “Энтерпрайза” в роли суперзлодея Хана (“Звездный путь во тьму”) и неотразимо сыграл Джулиана Ассанжа (“Пятая власть”). Еще в январе начнется новый сезон “Шерлока”, далее – биографический фильм о взломщике кодов Алане Тьюринге (фильм “Имитационная игра”), в котором он снимается прямо сейчас, “Гамлет” на театральной сцене, а затем – неувядающая надежда, что он снимется в новых “Звездных войнах” у Джей Джея Абрамса (“Такая возможность существует, конечно же, - Джей Джей знает, насколько я хотел бы быть частью этого проекта”).
Рассказывает его друг и партнер по фильму “Имитационная игра”, актер Мэтью Гуд: “Помню, приходит он как-то к нам домой после окончания какого-то проекта в Национальном театре и еще фильма, и моя жена ему говорит: “Ну, как дела, Бен?” А он отвечает: “Ну, все нормально, правда, я без работы сейчас...” К этому моменту он был без работы два дня!”
Вспоминая третий случай почти-смерти в своей жизни, Камбербэтч говорит мне: “Такие подобные землетрясению ситуации помогают осознать перспективу, священность жизни. Не переживать из-за мелочей. Просто радоваться тому, что жив.”
Вспоминая четвертый случай, он говорит о более приземленных вещах: “Последствия такого опыта – становишься нетерпеливым. Думаю, на меня это до сих пор влияет. Я стараюсь как можно больше вместить в свою жизнь.”
Можно сказать и так: Бенедикт Камбербэтч – один из немногих, из кого посттравматический стресс сделал суперзвезду. Но истина – как и всегда в жизни, как часто в жизни Камбербэтча – совсем не проста.
Его самое раннее воспоминание - о том, как он смотрел на небо. Его родители – оба актеры – жили в квартире на верхнем этаже в районе Кенсингтон, Лондон (“они купили ее в 70-х за что-то около 3 тысяч”), и, когда маленький Бенедикт плакал, его коляску поднимали на крышу и показывали ему на небо. И он замирал. И улыбался. И часто засыпал. Он до сих пор помнит это чудо: “Видеть небо”.
Его первое слово – “вертолет”. “Самые большие штуки в небе”.
Примерно в это время он впервые едва избежал смерти. Его сестра по матери, Трейси, осталась нянчиться с ним как-то посредине зимы. Чтобы успокоить плачущего Бенедикта, она посадила его на крышу на пару минут.
“А потом, ” – со смехом рассказывает Камбербэтч, – “она обо мне забыла! Ну смешно же. Она была на кухне со своими друзьями и вдруг заметила, что за окном идет снег...”
Прибежав наверх, она обнаружила совершенно спокойного Бенедикта – у него уже стучали зубы, но он все еще улыбался, все еще был в восторге. Пришлось размораживать его на батарее, пока родители не вернулись (“я был голубого цвета”).
Свое детство, тем не менее, он вспоминает как идиллическое. Несмотря на то, что в восемь его спровадили в школу-интернат.
“Я был единственным ребенком в семье, но очень общительным. Так что это оказалось как раз по мне. Прекрасные пять лет. Но да, в восемь лет так отрываться от семьи - это несколько рановато. Не знаю, смог ли бы я сам так поступить с восьмилеткой.”
Он рано начал играть. Он вспоминает, как в школьной постановке вертепа играл Иосифа и столкнул Марию со сцены, потому что она забыла слова. “Очень не по-рыцарски с моей стороны.”
Проблем с уверенностью в себе у него не наблюдалось. Так же, как и сомнений в своих актерских способностях. К тому моменту, как он продолжил свое обучение в школе Хэрроу, он играл почти везде в главных ролях - включая Розалинду в “Как вам это понравится” (а как иначе в школе для мальчиков) – и уже не сомневался особенно, что его ждет актерская карьера.
“Думаю, начиная этот путь, я никогда не сомневался в своем таланте. Иначе просто нельзя.”
Незадолго до окончания школы Хэрроу у Камбербэтча произошел второй спор с судьбой. Он был дома, готовился в своей комнате к выпускным экзаменам, когда вдруг вся квартира сотряслась от сильного взрыва. Задрожали стекла окон, их заволокло облаком пыли, в ушах стоял звон. “Единственная мысль была “Б...!” Я пробежал по квартире. Родители спрашивали: “С тобой все в порядке? Все в порядке?” Я ответил, что нет: я не слышал одним ухом.”
Это было нападение на посольство Израиля в 1994 году, взорвалась припаркованная около него машина с более чем 10 кг взрывчатки. Камбербэтч помнит оглушающую тишину и затем жуткие звуки – на землю сыпались разбитые стекла.
Он поступил в Манчестерский университет, чтобы изучать драматическое искусство, и в первый год ушел в отрыв – девушки, выпивка, клубы. Таблетки? “Ну, я был студентом Манчестерского университета, ”- смеется он. – “Но лучше я не буду отвечать на этот вопрос.” Очень скоро он перестарался: “Я серьезно заболел в тот первый год. Инфекционный мононуклеоз. Пришлось подуспокоиться. Это мое тело мне сказало: “Что за херню ты творишь?”
После окончания школы он решил взять годовой отпуск перед университетом и уехал в Тибет преподавать английский язык. Там и случился третий эпизод на грани жизни и смерти. Они с друзьями отправились далеко гулять и заблудились. С собой на четверых у них было лишь одно печенье и кусок сыра. Бенедикт вспоминает, как они ходили по горной обледеневшей местности среди полузамерзших рек, где “чуть не свернули себе шеи”, тыча палками в ячьи какашки в надежде, что они окажутся теплыми - “мы пытались определить, насколько далеко мы от человеческих поселений.”
Он вспоминает, как в конце концов они вышли сквозь лес и он упал на колени перед домом пастуха-шерпы и “сделал универсальный жест рукой ко рту, прося еды”. Он вспоминает, что получил обед из мяса и шпината, а сразу после схватил дизентерию. Но это был самый вкусный обед в его жизни.
Брать интервью у Бенедикта Камбербэтча – это примерно как выступать матадором, только направлять приходится не быка, а поезд.
Мы встречаемся в пабе в конце улицы Камбербэтча в Хэмпстеде, север Лондона, чуть дальше парка Хэмпстед-Хит, где у него собственные два этажа на верху дома, построенного в викторианскую эпоху. На нем темно-синие джинсы, белая футболка, фиолетовый бушлат и элегантная серая кепка, под которой аккуратно уложенная, слева направо, волна волос, коротко подстриженных внизу и у висков.
Его нельзя упрекнуть в невежливости – он безукоризненно вежлив, забавен, щедро распоряжается своим временем и компанией. Просто если уж он начнет фразу, то вам придется выслушать весь абзац, а если попытаетесь вставить слово, он продолжит говорить одновременно с вами.
Как сказал мне Гуд, который знаком с Камбербэтчем более десяти лет, за несколько дней до нашего с ним интервью: “Он дарит вам свое время и свои мысли, но предпочитает доводить начатое до конца. Мне это в нем нравится. И это наверняка сослужило ему хорошую службу в карьере – он идет из точки А в точку B, и путь этот чист и понятен.”
Еще одна причина, думаю, в том, что в прессе его слова часто переиначивают, и только благодаря точным и законченным высказывания, четкому выражению точки зрения, без отвлечения на журналиста, он может надеяться не оказаться неверно понятым.
Одним из прецедентов стал раздутый в таблоидах в августе прошлого года скандал вокруг его интервью Radio Times, в котором он сказал, что нередко подвергается нападкам из-за своего привилегированного социального положения.
“Вся эта травля всего аристократического, ”- сказал он. – “Так предсказуемо, так по-британски, так примитивно.” Еще больше нападок.
Кстати, вот что Камбербэтч говорит о своем социальном статусе: “Я из верхней прослойки среднего класса. Это считается довольно “крутым”, но я знаю людей, которых лично бы назвал такими, и я на них не похож.”
И нет, в ближайшее время переселяться в США он не собирается.
Это не единственное недоразумение, которое случилось у Камбербэтча с прессой. Точнее говоря, в выдержках из его интервью нередко встречается довольно раздражительный обмен репликами с журналистами. Даже недавняя заглавная статья выпуска “The Hollywood Reporter”, объявившего его новой суперзвездой, получилась неловкой, с началом “Прошло уже 45 минут нашего интервью с Бенедиктом Камбербэтчем, и пока разговор у нас как-то не клеится.”
История с недавним интервью Guardian о “Пятой власти” вообще закончилась тем, что Камбербэтч посчитал, что его слова о взятии под стражу Челси (урожд. Брэдли) Мэннинг(а) были вырваны из контекста, и попросил опубликовать на их сайте разъяснение (что и было сделано) и расшифровку соответствующей части интервью (и это тоже).
“С их стороны это было совершенно безответственно,” – говорит актер. – “Для чего вам вообще нужно мое мнение об этом? А, понятно, вы возьмете мои слова и используете их в статье, которая выставит меня школьником-переростком, судящим о мире с простой позиции – тот, кто нарушил правила, всегда должен быть наказан.”
Вряд ли просто совпадение то, что его высказывания и в этом интервью сопровождаются завуалированным намеком на его происхождение.
Мы несколько раз возвращаемся к разговору о политике, его мнении о разоблачителях, терроризме, настолько подробно, что даже в эту статью всего не уместишь, но достаточно сказать, что его суждения, как и большинства людей, не черно-белые: он понимает сложность ситуации с разоблачителями и причины, по которым власти добиваются их наказания. Но в душе он либерал и не хотел бы Мэннинг(у) тюремного срока. Он не эксперт по безопасности, но осознает хрупкость баланса между соблюдением гражданских свобод и защитой мирного населения. Я говорю ему, что считаю его позицию разумной и взвешенной и разделяю ее.
“Тем не менее, стоит ее высказать, и тебя обвинят в трусливом нейтралитете, ” – отвечает он.
Во время съемок третьего сезона “Шерлока” Камбербэтч как-то показал следующему за ним всюду папарацци листок бумаги со словами “Езжайте фотографировать в Египет, покажите миру что-то действительно важное”. Позже он вынес под прицел камер целый четырехстраничный трактат, написанный им лично, в котором затрагивались тема гражданских свобод на примере ситуации с Guardian и попыткой властей “заглушить” газету. Однако та же Guardian, на этот раз в лице Марины Хайд, снова “пнула лежачего” – не забыв кивнуть на происхождение актера в заголовке “Жизненная миссия Бенедикта Камбербэтча по обучению народных масс”.
“Я был в настоящем шоке от происходящего,” – говорит он. – “И подумал: раз вокруг меня столько шумихи, не лучше ли использовать ее, чтобы задать важные вопросы. Это не было с моей стороны попыткой оскорбить поп-культуру. Я не принижаю вкусы людей, которые просто хотят посмотреть на фото Шерлока.”
Он вздыхает. “Думаю, это моя самая серьезная попытка наладить контакт с медиа. Если сейчас меня будут неверно цитировать в печати, если мои слова будут видоизменять, станет ясно: лучше я лишний раз промолчу.”
Насчет той статьи: “Guardian живет по пословице “и волки сыты, и овцы целы”. В их офисах проходят обыски, ищут жесткие диски с информацией, но, что удивительно, они делают и вот такие статьи.”
Бенедикт Камбербэтч много переживает. Я высказываю предположение, что, вообще-то, слишком много.
“Знаю. Но я над собой работаю и меняюсь. Помню, однажды что-то произошло на съемках “Шерлока”, и мне кто-то заметил: “У тебя слишком тонкая кожа”. И я подумал: “Ну твою ж мать, опять я это делаю”. Да, у меня тонкая кожа, я близко к сердцу воспринимаю то, что говорят на мой счет. Но я учусь другому. Не то чтобы прямо сожалею, но я учусь.”
Но у его переживаний есть прекрасная оборотная сторона – его удивительный энтузиазм. Насколько он волнуется по всякому поводу, настолько же легко воодушевляется.
Он очень взволнован по поводу кофе, который мы заказываем (бармена подробно опрашивают насчет точного определения флэт уайта); ему безумно интересно, как создается этот журнал; а также тема плавания в открытой воде в Хэмпстед Хит; он предвкушает гамбургеры, которые мы заказали; а уже на выходе из паба – он идет прямо домой, а я за своим велосипедом - он обратил внимание и на него (и правильно назвал его модель – я, как фанат велосипедов, был впечатлен).
Глядя на все это (и перечисленное – лишь некоторые проявления, немного неожиданные), я не могу не думать, что, во-первых, обычно продолжением такого бурного энтузиазма бывает наивность. Теперь понятно, почему его коллега по “Шерлоку” Мартин Фриман говорит, что его легко “провести” (“Он такой милый и добрый, почти как ребенок. Мне было легко обдурить его в карты”), и почему Саймону Пеггу удалось убедить Камбербэтча на съемках “Звездного пути во тьму” на ядерной установке, что ему нужно наносить специальный защитный крем для лица от радиации; он послушался и даже уверился, что именно из-за этого путает периодически свои слова (“Ребята, извините,” - говорит. – “У меня так голова болит. Все из-за ионов.”)
Ну а во-вторых, и это мое главное ощущение от него: в отличие от Камбербэтча, я будто живу вполсилы, в темно-сером цвете. Для него же все вокруг залито неоново-ярким светом. Может, шипы колют его острее; но и солнце сильнее греет.
Нетрудно представить, как эта повышенная чувствительность – к хорошему и плохому – питает его актерство. Он больше чувствует, больше замечает, больше слышит. Это в его природе – он человек-камертон. В детстве, рассказывает он, он всюду носил с собой диктофон, записывал все, что заинтересует, пытался подражать голосам, повторять звуки. Это увлечение продлилось не очень долго – потому, что он сам стал диктофоном. Кого бы он ни упоминал в течение нашей трехчасовой беседы, он просто не может удержаться и не изобразить этого человека, идеально, его голос, движения, все. Это почти сверхъестественно, тем более, что в списке – Мадонна (“Она сказала: “У тебя такое странное имя!” Я ответил: “О да, Мадонна”), Мэрил Стрип (“Она сказала: “Очень люблю твои работы”) и Тэд Дэнсон (“Это было на вечеринке перед церемонией “Оскар”, он прямо закричал через всю комнату, полную людей: “О боже мой! Твою мать! Это Шерлок! Ты же Шерлок! О боже!”). Местами передо мной самое лучшее в мире шоу одного актера.
В “Шоу Грэма Нортона” Бенедикт изобразил Чубаку, и сидящий рядом с ним Харрисон Форд чуть не подпрыгнул на месте. “У него потрясающее ухо,” – говорит Стивен Моффат, один из создателей “Шерлока”. – “Он может уловить и спародировать людей очень быстро. Он умеет изображать меня. И вас тоже изобразит. У него были проблемы как-то, потому что он сказал, что на него приклеили ярлык “аристократ”, - он может быть и таким, вот что он имел в виду. И все-таки, его отправляют в эту категорию за его роли, да и, скажем честно, он и есть – сын Тимоти Карлтона – все-таки аристократ.”
Недавно Камбербэтч появился на обложке журнала Time (“невероятная честь”), и заголовок гласил “Играя гения”. Это клише – роли немного странных, но чаще всего очень одаренных людей – уже давно пристало к нему, с тех пор как, 27-летним, он сыграл Стивена Хокинга в телевизионном фильме-биографии. Оно становится лишь прочнее с приходом таких ролей, как Винсент ван Гог (в еще одной телевизионной биографии), Ассанж, Шерлок, Хан и предстоящей роли Тьюринга. И это несмотря на то, что роли в его карьере были очень разными – переговорщик с террористами в “Четырех львах”, майор в “Боевом коне” Спилберга, насильник в “Искуплении” и шпион-гей в “Шпион, выйди вон!”
“Я понимаю, что теперь все мои работы будут с привкусом Шерлока. Все хотят больше темных, неоднозначных (анти)героев, и, конечно, я их играю. Но я также играю Чарльза в “Августе: округе Осейдж”, Форда в “12 годах рабства” и Александра в “Стюарте: Жизни наоборот”: он довольно-таки открытая книга; хоть он и умен, но вся неоднозначность приходится на долю Стюарта (бездомный, которого сыграл Том Харди). Александр – обычный человек, не супер-сыщик, не взламывает коды, не ломает сайты. Я мешаю разные роли.”
Думаю, дело не в том, что в своих лучших ролях Камбербэтч играет гениев или высокий интеллект сам по себе (это вообще одна из самых скользких драматических задач; играть интеллект – это как пытаться изобразить невозмутимость – по определению не работает). Но общее у этих героев, от Франкенштейна на сцене и Александра в “Стюарте” до Шерлока, в чем-то более базовом: в восторженной любознательности.
День нашего интервью с Камбербэтчем – понедельник после первого уикенда в прокате США фильма “Пятая власть”, и фильм провалился. При приблизительном бюджете в 30 млн долларов (19 млн фунтов) он собрал лишь 1,7 млн долларов (1,1 млн фунтов) с 1769 кинотеатров по всей стране, и это худший результат среди крупных фильмов 2013 года.
“Ну, вообще я с самого начала думал, что “Дисней” и “ДримУоркс” странные товарищи для такой специфической темы. В сравнение приводят “Социальную сеть”, но фейсбуком пользуются все, а с Викиликс не все хорошо знакомы,” – говорит Камбербэтч и добавляет - “Эта картина никогда не могла бы стать очередным фильмом под попкорн”.
Кассовый успех – теперь, когда он играет главные роли – кажется, еще один повод для забот. В то утро в Variety вышла статья с заголовком “Заденет ли критика “Пятой власти” Бенедикта Камбербэтча как исполнителя главной роли?”
“Как с гуся вода,” – отвечает он. – “Я просто благодарен, что меня сочли достойным исполнить такую роль. Стал фильм кассовым успехом или нет, но реакция на мое исполнение роли Ассанжа мне много дала. Это же моя первая главная роль, и она привлекла так много внимания”.
Но не повредило ли это его шансам на получение “Оскара”?
“Думаю, да. Но я на это особо и не рассчитывал”. Стать супертелезвездой он тоже не рассчитывал, но ведь стал. Хотя в эфир он вышел летом, в “мертвый сезон”, раньше запланированного, и рекламная кампания была минимальной, но первый эпизод “Шерлока” в июле 2010 года посмотрели 9 млн зрителей. Камбербэтч стал звездой даже не за одну ночь – за 90 минут.
Это было точное попадание – апогей серии талантливых одиночек с непростым характером, по которым он специалист; роль, в которой невероятно пригодилась его особенность, о которой второй создатель “Шерлок” Марк Гэтисс говорит так: “При определенном свете он выглядит прямо-таки инопланетянином. А при другом - признанным красавцем”.
Детали сюжета третьего сезона держатся в строгом секрете, но Камбербэтч мне рассказал вот что: будет воссоединение, объяснение (как ему удалось избежать смерти), свадьба, речь и новый злодей (“полная противоположность странному, не из этого мира Мориарти; новый же до боли реален и правдоподобен – но это и страшно”). Конец сезона тоже случится “на самом интересном месте” (“и вы будете думать: “Что за хрень?”). Длинных монологов с дедуктивными рассуждениями будет меньше (“возможно, люди и не будут по ним скучать; хотя... весь второй эпизод – практически один сплошной монолог”), но будет новая стрижка. Хотя...
“Я уже давно говорил, что хочу сменить ему стрижку. Мне лично нравится коротко стричься. Ну и, меня два года вроде как не было, давайте мне костюмчик сменим, прическу, изменим что-нибудь”.
Разрешили ли ему это сделать? “Нет, честно говоря”.
И тем не менее, хотя сейчас это так трудно представить – с такой армией Камбербитчез, которых обязательно упоминают в любой статье про Камбербэтча – и в этой, конечно, тоже, - BBC едва ему не отказали, потому что посчитали недостаточно привлекательным.
“Мы уверяли BBC, что наш Шерлок Холмс получится очень сексуальным”, - говорит Моффат. – “И помню, как они нам говорили: “Хммм...Неужели? Нам он таким не кажется”. А теперь он самый сексуальный мужчина планеты”.
Напрашивается вопрос: кого же хочет армия его преданных поклонниц – Шерлока или Камбербэтча?
“Думаю, тут, как Рита Хейворт любила говорить, ”- говорит Гэтисс. – “ “Проблема в том, что они ложатся в кровать c Джильдой, но просыпаются-то со мной”.
Мэтью Гуд высказывает другое мнение, когда я спрашиваю его, тяжело ли теперь Камбербэтчу разбираться в женщинах. “Ха-ха, ну, вы знаете, мы все-таки о мужчине говорим! Он еще не стар, но ему все-таки хорошо за тридцать, так что он ищет спутницу на долгие годы. Но если ему придется несколько соревнований устроить, чтоб выбрать ту самую, не думаю, что он будет возражать. Уверен, теперь он может выбирать из самых лучших. Пусть получает удовольствие.”
Что до самого Камбербэтча, то он говорит так: “Да, теперь сложнее [знакомиться с женщинами], потому что люди считают, что знают меня лучше, чем это на самом деле есть. И с этим ничего не поделаешь. Невозможно контролировать то, как люди тебя воспринимают”.
Кажется, что так, несмотря на то, что он очень старается.
Вот что Камбербэтч вспоминает о той истории, когда он едва не погиб в Южной Африке, где был на съемках мини-сериала “На край света ” в 2004 году.
Он с коллегами Дениз Блэк и Тэо Лэнди. Они возвращаются после идиллического уикэнда, который провели, ныряя с аквалангом в провинции Квазулу-Натал, к северу от Дурбана. Ночь. Они едут по шоссе рядом с границей с Мозамбиком. Камбербэтч закурил косячок и слушает Radiohead из колонок – “How to disappear completely” (“Как исчезнуть без следа”) – и размышляет о том, как он невероятно и абсолютно счастлив. Потом спускает правая шина, им приходится остановиться на обочине. Мимо проносятся, громыхая, грузовики. Когда они приступают к замене шины, из кустов появляются шесть вооруженных мужчин. Камбербэтча и его друзей обыскивают, требуют от них денег, наркотиков, оружия. Им связывают руки их собственными шнурками и увозят. Вдаль от асфальтированной дороги - это единственное, что он знает о направлении.
Камбербэтч скрючен у лобового стекла на коленях у Блэк на переднем пассажирском сидении, ему неудобно, головой и спиной он задевает стекло каждый раз, когда на дороге кочки. Он помнит сюрреалистический момент, когда своим задом случайно включает стерео-систему в машине, и голос Тома Йорка становится саундтреком его испытания: “Меня здесь нет”, - поет он. – “Этого не происходит...” Ему тяжело, и они останавливаются, решая переместить его в багажник.
Он помнит струйку крови на своей голове. Он помнит болезненные судороги и мысль, что может потерять сознание. Он помнит, как размышлял – возможно, его не убьют, тогда, наверно, возьмут в заложники. Это немного утешает. Он представляет, где его будут держать. Будет ли это, как показывают по телевидению - как в сериале “Безмолвный свидетель”, темное помещение с арками... Только никаких арок не будет. Их везут в дикую местность.
Вдруг они останавливаются. Он помнит, как его вытащили из багажника, поставили на колени спиной к себе, к затылку приставили одеяло, чтобы заглушить выстрел. Он помнит, что подумал: “Как бы сильно ты ни был любим в жизни, ты всегда умираешь один”.
Он помнит, что пытался договориться с похитителями, объяснить, что убить его – плохая идея, им совсем ни к чему кровь англичанина на руках. Спустя какое-то время – может быть, всего несколько минут, но они ощущались, как несколько часов – он понимает, что похитители исчезли.
Они бегут навстречу единственным видным огням и спустя примерно десять минут сумасшедшего бега находят женщин, которые торгуют из фургончика недалеко от парковки. Он помнит черные руки, развязывающие его. Незамутненную благодарность, которую он ощутил. Он помнит, что женщины плакали над тем, что натворили их соотечественники. Они повторяют одни и те же слова снова и снова. Как стыдно, плачут они. Как стыдно, стыдно...
Он помнит, что тогда и сам заплакал. И долго не мог успокоиться.
Части этой тяжелой истории, различные части и в разной степени подробности, он уже рассказывал раньше. Но он не говорил о последствиях. Он проснулся следующим утром, говорит он, и вышел на балкон дома, где они остановились, с видом на море.
“Я почувствовал тепло солнечных лучей на лице, огляделся и подумал – я хочу плавать в этом море. Я хочу гулять по этим дюнам, хочу пойти к тем людям, я вижу отсюда, как они играют. Каждая клетка меня хочет быть частью этого. Потому что я жив”.
Он сходил к психологу, который посоветовал: “Попробуй записать это все, или поговори об этом с другими людьми, займись каким-нибудь спортом – связанным с природой”.
Камбербэтч остался верен своей гиперактивной натуре и попробовал все вышеперечисленное: подробно на четырех страницах записал весь этот опыт, еще сидя на обочине дороги и дожидаясь полиции; в последующие дни отправился прыгать с парашютом, потом вернулся к работе и поговорил об этом со всеми. “Я успел сделать все из посоветованного,” – говорит он. – “Чисто интуитивно действовал.”
После того, как его родители прилетели навестить его на следующей неделе, он даже побывал вновь на месте событий. “Они меня спросили: “Ты уверен, что хочешь туда?”, и я ответил, что да. Не представляете, сколько мелочей я вспомнил благодаря этому. Вплоть до насекомых, которых видел тогда.”
Единственное последствие травмы, которое он осознал, проявилось спустя несколько недель на окончании съемок “На край света”. Съемки проходили под палубой корабля, в закрытой части дока. Камбербэтч поднялся подышать воздухом и выкурить сигарету, но обнаружил, что рабочие опускают ворота дока.
“Я видел, как исчезает дневной свет, и сказал: “Эй, вы не могли бы остановиться?” Они продолжали, а я повторял: “Пожалуйста, оставьте его открытым!”
Он запаниковал и выбежал наружу. “Я три или четыре раза ударил кулаком по кирпичной стене”. В его глазах стоят слезы сейчас, когда он вспоминает об этом. Та темнота напомнила ему о багажнике. “Я разозлился, что все это напомнило мне тот страх, что я снова перенесся в воображении в ту ситуацию. И помню, я сказал себе: “Не позволяй этому стать последствием твоей травмы”.
Мы остаемся на связи после интервью. Он позвонил мне на следующий день поболтать, рассказал, что с тех пор поговорил с Дениз Блэк, которая была с ним в Южной Африке, и что очень по ней соскучился. Я смотрю по телевизору его потрясающее живое выступление в “Розенкранц и Гидьденстерн мертвы” на праздновании пятидесятилетия Национального театра. Мы обмениваемся несколькими смс. Мне интересно, насколько его характер – удивительная чувствительность к миру, которая служит топливом для всей его деятельности, - является врожденным, и насколько это заслуга его удивительного опыта в жизни. Он присылает мне длинную смс о том, насколько на него повлиял его опыт, а потом говорит: “Я прямо ходячий цитатник банальных истин”.
Но потом, пока я думаю, можно ли вообще всю эту многоплановость объяснить какими-то простыми словами, он пишет мне еще одно сообщение, в котором вроде бы нет ничего глубокосмысленного или изящно сформулированного, которое не похоже на самый важный жизненный урок, но которое мне кажется настолько правдивым, прямо залитым неоново-ярким светом.
Всего одна строчка. Простые слова: “Все это надо испытать самому”.