Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Page 228 of 228 - 228 -228228Page 228 of 228
ГЛОБАЛИЗАЦИЯ И
МОДЕЛИРОВАНИЕ СОЦИАЛЬНОЙ ДИНАМИКИ
Москва - 2001
Глобализация и моделирование социальной динамики. – М.: Институт социальных наук, 2001. - с.
Сборник статей посвящен анализу различных аспектов мирового процесса глобализации. Рассматриваются социальные, политические, религиозные, коммуникационные следствия этого процесса. Анализ глобальных социально-политических процессов основывается на новых взглядах и подходах. Основное отличие новых подходов – интердисциплинарность и динамизация знания, стремление к синтезу и взаимопроникновению социальных и естественных наук, активное освоение современных математических понятий и обращение к математическому моделированию социальных процессов. Излагается оригинальная методология анализа и моделирования социальных явлений в их динамике.
Сборник подготовлен авторским коллективом Института социальных наук под руководством проф. Григорьяна Э.Р. Статья 5 написана М.А.Мунтяном, остальные – Э.Р.Григорьяном и М.А. Сафоновой. Книга будет интересна социологам, политологам, методологам и всем, кто не ищет легких путей в науке.
Институт социальных наук
СОДЕРЖАНИЕ
1.Новые методологии изучения глобальных явлений….
3.Банки и бартер - комплементарность социальных
категорий…
4.Политический аспект глобализации - симметрия
угроз…
5.Международный порядок по З.Бжезинскому…
6.Глобальная коммуникация как альтернатива угрозам
8.Глобализация и судьба государства: взгляды либертариев
8.1. Социально-политические идеи либертариев
8.2.Свобода и государство
8.3.Изъяны американской демократии как реальная почва для либертарной критики
8.4.Охрана общественного порядка – это частное дело каждого
8.5.Приватизация глобального порядка
8.6.Государственное образование - противоречие в терминах
8.7.Сецессия как средство противостояния государству
9.Альтернативный вариант развития процессов глобализации культуры
10.Христианские аспекты глобализации
11.Моделирование социальной динамики
12.Фракталы
1. Новые методологии изучения глобальных явлений
Новые явления, которые находятся в центре внимания общественности всего мира, требуют от социальной науки нового арсенала понятий, методов, научных метафор, моделей и иных средств освоения и осмысления этих явлений.
Основное внимание в сборнике уделено такому центральному феномену нашего времени как процесс глобализации и возникающему в его результате глобальному обществу. Уже сам анализ этих макропроцессов требует новых, нетрадиционных подходов. Более подробно о глобализации будет говориться в следующей статье. Здесь мы затронем методологическую сторону этого вопроса.
Хотя о глобализации написано достаточно много, все же тот концептуальный уровень, на котором ведется описание и обсуждение этого процесса, не выходит за рамки традиционной социологии, в частности, марксизма, конфликтной методологии, мир системного анализа. Но общая концепция глобализации пока не появилась, что говорит о грандиозности самой темы и необходимости ее изучения в контексте самых разных наук и подходов.
В свете современных достижений естественных наук, математики, компьютерного моделирования, теории сложных систем представляется логичным использовать багаж новых понятий и методов и для социального познания. В числе таких современных научных представлений — понятия синергии, нелинейной динамики процессов, имеющих внешне противоположно направленный характер, но в реальности катализирующих друг друга и взаимоподдерживающих, что иначе обозначается таким свойством как их комплементарность, т.е., взаимодополнительность, понятия фрактальной итерации, неустранимой неопределенности и т.д.
Теории сложных систем также внесли много методологически значимых понятий и представлений, таких как взаимонастраивающиеся процессы, многомерные явления, не укладывающиеся в классификации, построенные по правилам Аристотелевой логики, представление о том, что общность между процессами значительно важнее, чем их кажущееся различие, или даже оппозиционность. Популярны сегодня в науке концепции о сетевом характере строения мира, где такие сущности как человек, общество или отдельные институты представляются узлами, кристаллизациями процессов, проходящих сквозь них.
В ходу также концепция об информационной сущности связей между процессами, об их целенаправленном и взаимозависимом течении. Если вещи связаны физически, то облекающие их процессы связаны информационно. Причем, оппозиции в этих процессах питают друг друга и усиливаются взаимно. Процессы, как правило, взаимообратимы, подразделяются на центростремительные, внутренне ориентированные и центробежные, ориентированные вовне. В точках равновесия или областях устойчивости формируются материальные сущности. Неопределенность не может быть устранена из этих процессов или же устраняется ценой их реорганизации и изменения. И в таком случае это уже другой процесс и другой тип неопределенности. Порождаемая различиями в процессах неустранимая неопределенность способствует подъему системы на более высокий уровень эволюционной сложности и создает предпосылки креативности в разрешении ее проблем. Нельзя не коснуться и очень популярных на сегодня математических понятий, типа фрактала, точек бифуркации, аттракторов и др.
Новым в аспекте моделирования является отказ от понятий зависимой и независимой переменной, все переменные настолько взаимозависимы, что определение одной из них всегда опосредовано значениями другой. Примерами таких моделей являются известные не только в экологии, но уже и в социальных науках дифференциальные уравнения Лотки-Вольтерра. По мере уместности мы будем стараться использовать в адекватных контекстах все выше перечисленные понятия.
Описание и осмысление глобальных социальных процессов — это только первый этап работы. Следующий и более трудный этап — их моделирование, особенно таких мировых процессов как глобализация.
Такие модели глобального развития предполагают коллективную работу ученых разных стран. Эту работу можно уподобить строительству кафедралов в средние века, которое тянулось несколько столетий, и каждое поколение вносило свои изменения и совершенствовало храм. Однако грандиозность задачи не должна нас обескураживать. Ряд фактов мотивируют подобную работу.
В научной среде уже довольно осознана необходимость единого понимания стратегий общественного развития всего человечества, которая сопрягалась бы с накопленным знанием и опытом общественной и политической деятельности разных стран и культур. Во-вторых, становится очевидным, что дальнейшее движение в заданном сегодняшней глобализацией направлении невозможно. Оно порождает лавину проблем и ведет в тупик. Фрактал сегодняшней глобализации не оставляет точек инвариантности.
Необходимость построения таких моделей можно сравнить с необходимостью для живущего организма адаптировать себя к окружению. В этом смысле построение модели имеет и психологические и этнологические измерения, а не только методологические или социологические. Наши понятия частично детерминированы типом той общественной или органической жизни, которую мы ведем. Построение модели позволяет нам лучше понять себя как психологические и социальные сущности. Модельные видения, аккумулирующие большие объемы информации, помогают увидеть направление процессов; они ведут к планам, которые трансформируются в возможности. Подобные модели позволяют нам делать реальные прогнозы и готовить соответствующие действия. Иногда что-то возможно понять, только построив модель. Кстати, на этом основан конструктивизм как одно из ведущих направлений в теории обучения. Компьютерное моделирование и искусственный интеллект помогают нам понять возможности мозга, хотя они только модели. Иными словами, сама задача может научить нас новым вещам, помочь увидеть то, что неосознанно или тщательно скрывается.
Иногда сверхспециализация в науке не дает ученым возможности увидеть целое без целенаправленных усилий. Но сегодня стоит задача — разработать ясно выраженное концептуальное оформление интеграции и синтеза планетной жизни, к которому можно подобраться и через конструирование моделей мировой динамики. Мир, в котором мы живем постоянно движим, и модель не только описывает или объясняет, но содержит в себе то направление действий, которое является наиболее оптимальным с точки зрения разных стран. Это требует участия многих наук, причем и в аспекте их применимости как прикладных дисциплин. Возможно даже подобное моделирование поможет унификации научного знания, кристаллизации общей методологии, основных метафор и метаформ мышления. Ведь любой инженерный проект требует учета всего комплекса условий человеческого жизни — от технических, бытовых до психологических и экологических. Синтез наук — это условие и следствие такой работы. Например, финансовый кризис — это многомерная проблема, которая имеет и экологические и политические следствия. Нельзя его предотвратить только экономическими мерами.
Что касается понятийного аппарата и используемых нами метафор, то они не специфицированы какой-то одной отдельной наукой, главное, чтобы их содержание было научным и уместным.
Какие основные методологические требования можно было бы предъявить к анализу и моделированию таких многомерных мировых процессов?
1. Одним из ключевых понятий при конструировании таких моделей является понятие инвариантности к различным преобразованиям. Каждая культура, как специфический фрактал, задает определенное преобразование всего материала, попадающего в ее поле зрения. Как некая машина, она перерабатывает всю сырую информацию (или то, что она считает информацией) в свои культурные понятия, оценки, установки и действия. Она создает контекст и ценностное поле, в котором мы совершаем уместные с ее точки зрения действия. Мы опираемся на некие интуитивные модели, выстроенные в рамках данной культуры. Но когда мы переходим из одной культуры в другую, наши локальные модели оказываются недостаточными. Увеличивается охват реальности, которую мы ощущаем, растет и глубина осваиваемого материала. Вследствие этого, наши оценки и суждения становятся более сбалансированными, а модели, на которые мы опираемся — более объективными и менее подверженными опровержениям, т.е. более инвариантными. В свою очередь они также задают некий ценностный аспект, который корректируется следующей подобной итерацией. При этом безостановочное движение к подъему и усложнению моделей имеет исходными кирпичиками элементарные ежедневные взаимодействия людей. Каждое из этих взаимодействий меняет мир, он уже не тот, что был до взаимодействия, но в то же время воспроизводится и повторяется схема взаимодействия как очередная итерация фрактала.
Тождественность, самоподобие или самоаналогия структуры при изменениях в шкале, масштабе, размерах или даже в форме (топология) есть свойство многих законов и явлений.
Инвариантность по отношению к культурам не означает выход за пределы культуры вообще, что невозможно, но развитие новых, более объективных элементов в культуре, учитывающих новые реалии человеческого мышления и поведения. Поэтому понятие инвариантности относительно культур означает, что сформулированные положения не меняются, если взглянуть на них с точки зрения любой из существующих на сегодня культур.
Но решение каждой задачи предполагает и порождает другую задачу.
2. Помимо инвариантности и стабильности, неизменности универсальных законов есть поминутно изменяющаяся реальность и есть необратимые изменения, к которым люди более чем чувствительны. Понять — это схватить частное в общем, увидеть в каждом общем частную специфику. Увидеть направление развития необратимых изменений — это зафиксировать фрактал в действии, это развить диалектику фрактала и получить доступ к его коррекции. Иными словами, сама инвариантность находится в постоянном изменении; неустойчивость, неравновесность социальных процессов не дает уверенности в правильности или прочности какого-либо положения или принципа. Расчеты последствий своих действий и реакций других сторон будь это бизнес или политические взаимоотношения государств не могут преодолеть неустранимую неопределенность. Расчеты проводятся до совершения первого шага в выбранном направлении. Но как только этот шаг сделан, возникла принципиально новая ситуация с новыми установками сторон и контекстом действия. Даже непрерывные расчеты и калькуляции действий — своих и оппонентов — не могут снять эту неопределенность. Каждый обиходный социальный контакт — то ли покупателя с продавцом, то ли преподавателя со студентом, то ли дипломатов двух стран — неустранимо погребает старый мир. В результате любого контакта как очередной итерации двух и более схем рождается новый мир с новыми, точно так же меняющимися инвариантностями.
3. Ввиду того, что в сегодняшней ситуации все наши действия взаимозависимы, мы вовлекаем в них огромное число людей и даже следующие поколения. Посредством нашего сегодняшнего знания мы производим необратимые изменения во вселенной, связывая ее состояния с ограниченным объемом нашего опыта и понимания. Но чем обернется такое увеличивающееся влияние человека на мир, если он еще не научился справляться с тем, что порождает он сам, т.е. с социальными процессами, и, в частности, с проблемами своего государственного устройства и т.д. Уже в социальной сфере мы сталкиваемся со множеством конкурирующих систем ценностей. Неужели только одна из них отвечает строению вселенной? Ведь мы еще не научились жить в едином мире, мы еще живем в разных государствах, разделенные не только территориями, но и глубоким непониманием друг друга. Следовательно, задачи, которые стоят перед социальными науками оказываются даже важнее, первичнее, чем освоение космоса. Надо научиться ориентироваться в мире, который становится одним миром. И наш мир, это не отдельные страны, но мы начинаем жить в планетарном масштабе, приобретаем глобальный взгляд на вещи, не отказываясь в то же время от их локального рассмотрения. Хотя каждый ученый так или иначе свое понимание глобального порядка черпает из истории и социального положения его страны, это не мешает развитию новых критериев объективности и честности в социальной науке.
4. Кстати, вопрос ценностей является наиболее дискутируемым и может быть разрешен, разве что на основе тщательного сравнения того, что представляет собой та или иная система ценностей с тем, что говорит нам о человеке и обществе вся система научных знаний. Но здесь мы подходим к вопросу о взаимоотношениях науки и религии, мосты между которыми прокладываются давно и даже небезуспешно, и некоторые считают, что пора объединнть эти две ветви знания, или прояснить одну их них в свете другой и т.д. С вопросом ценностей тесно связан вопрос о значениях. Значения и ценности являются производными как от системы знания, универсальных законов мира, так и от исторического и религиозного опыта. Изучение значений может так же продвинуть нас на пути понимания универсальных законов.
5. Можно вкратце указать еще на ряд категорий и понятий, которые прочно вошли в научный арсенал. Это фундаментальные категории организации и самоорганизации, хаоса и порядка, системности и элементов системы, модели интеллекта и обучения. Можно говорить о трех широких стилях научного мышления: а) вероятностно-статистическом; б) структурно-алгебраическом и в) геометрико-топологическом. Каждый автор может предпочесть любой из них. Построение моделей опирается также на следующие пары взаимодополнительных категорий — холизм, точка зрения о первичности целого как единства и плюрализм как множественность форм и видений. Модель и холистична и плюралистична, обе характеристики на равных участвуют в конструкции.
6. Все процессы так или иначе ведут к нарушению равновесия и к новому его восстановлению. Но будет ли это всегда, не являются ли какие-то нарушения равновесия необратимыми? Когда и в каких условиях они становятся разрушительными? Культурные и политические движения стремятся восстановить равновесие или поднять его на более высокий уровень. Но в виду полной неинформированности населения и манипулятивности политики не примем ли мы одно (дисбаланс и полное разрушение) за другое (восстановление равновесия)? Ведь не исключена и иная трактовка событий 1917 года в России, как результата влияния процессов глобализации первой волны, которым удалось разрушить протекционистское русское государство превратить Россию в гигантскую фабрику. Любое продвижение в моделировании социальных явлений ставит под сомнение устоявшиеся интерпретации исторических событий. Можно сказать, что история итеративно переписывается с той же интенсивностью, что и построение «хороших» моделей. Но где критерии того, что модель «хорошая», если мы не можем полагаться даже на историю, интерпретации которой зависят в конечном счете от строящихся моделей. Ведь доказательства пригодности или непригодности модели могут запоздать и появиться после окончательного разрушения планеты.
Сами логика и математика не могут служить критериями правильности модели. Например, как определить прогрессивность или реакционность таких социальных преобразований как рыночная экономика, либеральный политический порядок, возникновение новых государств, глобальная система образования, международный терроризм и т.д., если у нас нет обобщающей модели всего всемирного процесса?
7. Новая концепция экоцентризма приходит на смену антропологизму: не человек в центре вселенной, а человек для поддержания вселенной. Ввиду разливающегося кругом (даже в развитых странах) ощущения патологического развития мира и его нынешнего болезненного состояния разрабатываются новые концепции социологии как синтетической дисциплины и как терапии всего общества. Социология охотно вбирает в себя множество новых представлений, чутко реагируя на настроения общества.
Любой социальный институт, чтобы существовать должен опираться на множество индивидуальных действий и выборов. Он не может существовать независимо от них. Такие действия, которые формируются на базе экономии усилий, времени, денег, сопряжены с нормами и этикой данного общества есть фракталы, которые воспроизводятся миллионы раз в самых различных условиях. Именно они составляют опору для институтов и государства в целом. Можно сказать, что каждый социальный институт есть порождение определенного фрактала.
Но меняются обстоятельства, а фрактал или институт по прежнему воспроизводит старые схемы, и тогда институт становится монстром, устрашающим тех, кому еще повезло родиться здоровым и избежать влияния этого института. Остальных он сформировал по своему образу и подобию. Но как можно выйти из пут этого устрашающего фрактала, работающего только на самого себя и пожирающего своих детей? Некоторые видят выход в новых законах, новых решениях и новой логике их принятия. Но поскольку законы есть воплощение обычаев, мы можем спросить, а как сам обычай вырос? Ведь некогда принятые решения, показав свою эффективность становятся привычкой. Привычка, или обычай есть решающая вещь, без нее закон становится мертвой буквой. Это понимали полководцы в прошлом, приписывая победу в сражениях не себе, а простому учителю. Без сформированных привычек и рутинных действий все призывы и концепции — не более, чем бижутерия на шее животного. Только образование очеловечивает это животное.
Как говорит социология, «идите вперед, мир не выдерживает планомерных усилий».
8. Из новых моделей рождаются новые гипотезы. Они требуют проверки. Но очень трудно извлечь необходимые данные из существующей социальной статистики. Она собиралась с опорой на доморощенные представления государственного бухучета, не подозревавшего о скорых изменениях в мире. Нужны специальные усилия по поиску данных о статистике полярных и комплементарных процессов, аналогичных соревнованию брони и снаряда, кодированию и декодированию, конструкции и деконструкции, артикулируемого и реализуемого. Например, как соотносится численность врачей с состоянием здоровья в данном обществе, как соотносится численность полиции или милиции с состоянием преступности, как зависит рост численности государственных служащих и благосостояние общества, численность автосервисов с качеством ремонта и т.д. Уверен, что эти данные принесут много неожиданного и расшатают сложившиеся в социальной науке догмы. Без таких данных новым представлениям трудно будет доказать свою применимость и в социальной науке, хотя интуитивно они кажутся ясными многим ученым.
9. И, наконец, как ввести эти представления в процесс образования? Принцип исключения противоположностей, доминирующий в школьном образовании, выглядит в свете новых представлений симптомом неразвитого или детского мышления. Противоположности находятся не только в оппозиции, но и имеют много общего. Невозможно классифицировать сложные события, состоящие из многих размерностей только на две группы, обычно они не имеют общую ось симметрии.
Синергия комплиментариев есть творческое взаимодействие между двумя сложными системами или процессами, которые имеют много общего, хотя и некоторые противоположные характеристики. Эти две системы не должны рассматриваться как противоположные, но как взаимодополнительные, комплиментарные друг к другу.
В социальной сфере общности взаимонастраиваются, как в музыке происходит настройка музыкантов перед концертом. Общее между взаимодействующими сущностями иногда более важно, чем их различия. Хотя, именно через процесс различения и взаимодействия возникает творчество, различия катализируют процесс создания. Смысл этого в том, что надо сознательно создавать такую симфонию, которая мотивировала бы общности к самонастраиванию.
Обучение таким принципам синергии, взаимодополнения должно начинаться в раннем детстве. А не так, как это до сих пор практикуется в школе, где отклонение от логики Аристотеля или сопротивление поспешной генерализации (обобщению) понятий считается признаком неразвитости, и на этом основании детей отправляют в коррекционные классы, а оттуда, как всем известно, они пополняют преступную среду.
Конечно, для учителя такие дети трудны, но это и есть золотой фонд общества. Именно они сохранят общество для будущего, если, конечно, вовремя попадут к хорошим учителям. Обучение этим принципам и учителей должно предотвратить серьезные трудности, которые вырастают в их педагогической практике ввиду неадекватного применения закона исключенного третьего к воспитанию.
Другие характеристики современного образования — это его глобальность и непрерывность. Мир резко изменился. Скорость изменений требует адекватных средств освоения. Только непрерывно обучающиеся выживают и достигают своих целей. Те же, кто считает себя уже полностью обученным, живут в том мире, которого уже нет, их знания уже не соответствуют новому миру.
Растущая демократизация мира разделила людей на две категории: тех, кто ориентируется в сложном мире и может принять участие в решении проблем, касающихся и его жизни в нем, и тех, кто следует решениям, принятыми другими. Хотя первых принято называть лидерами, но процесс демократизации приводит к тому, что сегодня от лидеров требуется более высокий уровень поведения — наличие высокой морали и идей общественных преобразований.
Архаический мир российской бюрократии еще монотонно обсуждает проблемы государственного или негосударственного образования, но эта бесплодная и печальная традиция марксистско-ленинского разделения людей на врагов и друзей народа только сеет рознь в обществе. Вопрос должен ставиться о концепции образования, о целях, о формах, методах, о задачах, которые призвано решать образование. В мире начинают доминировать новые тенденции — инженерно-технические профессии, знание математики и мир религии сблизились, смысл жизни и элементы личностной культуры не менее важны, чем умение писать и читать.
Общение по интернету с далекими коллегами по профилю требует новых гуманитарных качеств, например, умения изложить свое кредо и выявить сущность позиции оппонента на другом конце планеты — признак новой культуры коммуникаций.
Каждый молодой человек, общающийся со сверстником — тот же дипломат, продвигающий международные отношения и знакомящий других с особенностями своей культуры. Подчас это и межрелигиозный диалог и здесь важно отстоять свои взгляды не пушками и угрозами, а аргументами и логикой, превращающей незнакомых в друзей своей культуры. Иногда приходится быть и миссионером своей культуры и религии.
Расстояние ныне определяется не в километрах, а в минутах, затраченных на коммуникацию. Для делового человека владение технологией коммуникаций такой же элемент экипировки как галстук для мужчины.
Процесс освоения знаний — вот что важно и что собой представляет вызов, брошенный историей нашей эпохе. Знаний, которые не только растут с большей, чем когда-либо скоростью, но и с той же скоростью становятся недоступными, потому что все больше знания превращаются в товар, за который надо платить, и даже засекречиваются, поскольку даже деньги не могут окупить все преимущества нового знания и того, что только ты владеешь пока им.
В мире уже не ждут окончания сражений. Новое мышление в мире, продиктованное новыми представлениями физики, математики, сложных процессов говорит, что каждый человек способен изменить мир, если он достаточно последователен. Вера и наука вошли в единое русло знаний.
Литература
1. Басин M. A., & Шилович, И. И. (1999). Синергетика в Интернете. М.
2. Albert, A. (Ed.) (1995). Chaos and Society. Burke, VA: IOS Press.
3. Bar-Yam, Y. (Ed.). (2000). Unifying themes in complex systems: Proceedings of the first international conference on complex systems. Perseus Press.
4. Bausch, K. (2000). The emerging consensus in social systems theory. Boston: Kluwer.
5. Butz, M.R. Chamberlain, L.L., & McCown, W.G. (1996). Strange attractors: Chaos, complexity, and the art of family. New York: Wiley.
6. Butz, M. R. (1997). Chaos and Complexity: Implications for Psychological Theory and Practice. Bristol, PA: Taylor & Francis.
7. Cambel, A. B. (1993). Applied Chaos Theory: A Paradigm for Complexity. NY: Academic Press.
8. Castells M. (1996). The Rise of the Network Society. Oxford: Blackwell.
9. Combs, A. (Ed.). (1992). Cooperation: Beyond the Age of Competition. NY: Gordon & Breach.
10. Combs, A. (1996). The Radiance of Being: Complexity, Chaos and the Evolution of Consciousness. St. Paul, MN: Paragon House. ISBN 1-55778-755-7
11. Elliott, E., & Kiel, L. D. (Eds.). (1999). Nonlinear dynamics, complexity and public policy. Commack, NY, Nova Science.
12. Eoyang, G. H. (1997). Coping with chaos: Seven simple tools. Cheyenne, WY: Lagumo.
13. Freeman, W. J. (1995). Societies of Brains: A Study in the Neuroscience of Lovе and Hate. Mahwah, NJ: Lawrence Erlbaum.
14. Gleick, J. (1987). Chaos: The making of a new science. New York: Viking.
15. Goerner, S. J. (1994). Chaos and the Evolving Ecological Universe, Volume 7 of World Futures General Evolution Studies. NY: Gordon and Breach.
16. Goertzel, B. (1994). Chaotic Logic.: Language, Thought and Reality from the Perspective of Complex Systems Science. NewYork: Plenum Press.
17. Goertzel, B. (1997). From Complexity to Creativity. NewYork: Plenum Press.
18. Goertzel, B. Wild Computing: Steps toward a Philosophy of Internet Intelligence. An Electronic Book.
19. Goldstein, J. (1994). The Unshackled Organization: Facing the Challenge of Unpredictability through Spontaneous Reorganization. Portland, OR: Productivity Press.
20. Gregson, R. A. M. (1988) Non-linear Psychophysical Dynamics. Hillsdale, NJ: Erlbaum.
21. Gregson, R. A. M. (1992).N-Dimensional Nonlinear Psychophysics: theory and case studies. Hillsdale, N.J.: L. Erlbaum Associates.
22. Grigsby, J. & Stevens, D. (2000). Neurodynamics of personality. New York: Guilford Press.
23. Guastello, S. J. (1995). Chaos, Catastrophe, and Human Affairs: Applications of Nonlinear Dynamics to Work, Organizations, and Social Evolution. Hillsdale, NJ: Lawrence Erlbaum. ISBN 0-8058-1634-8
24. Guindani, F. M., & Salvadori, G. (1998). (Eds.). Chaos, fractals, models. Pavia, Italy: Italian University Press.
25. Hardy, C. (1998). Networks of meaning. Westport, CT: Praeger.
26. Havener, C. (1999) Meaning — The Secret of Being Alive. Edina, MN: Beaver’s Pond Press.
27. Hayles, K. (Ed., 1991). Chaos and Order: Complex Dynamics in Literature in Science. Chicago: University of Chicago Press.
28. Hayles, K. (1990). Chaos Bound: Orderly Disorder in Contemporary Literature and Science. Ithaca, NY: Cornell University Press.
29.Hayles, K. (1984). The Cosmic Web: Scientific Field Models and Literary Strategies in the Twentieth century. Ithaca, NY: Cornell University Press.
30. Heath, R. A. (2000). Nonlinear dynamics: Techniques and applications in psychology. Mahwah, NJ: Lawrence Erlbaum Associates.
31. Kaplan, D., & Glass, L. (1995). Understanding Nonlinear Dynamics. New York: Springer-Verlag.
32. Kiel, L. D. (1994). Managing Chaos and Complexity in Government: A New Paradigm for Managing Change, Innovation, and Organizational Renewal. San Francisco: Jossey-Bass.
33. Kiel, L. D. & Elliott, E. (Eds.) (1995). Chaos Theory in the Social Sciences: Foundations and Applications. Ann Arbor: The University of Michigan Press. ISBN 0-472-10638-4, 376 pages, $38
34. Koehler, G. (Editor) (1996). What disaster response management can learn from chaos theory. Sacramento, CA: California Research Bureau.
35. Laszlo, E., & Combs, A. (1996). Changing Visions Human Cognitive Maps: Past, Present, And Future. Westport, CT: Praeger.
36. Loye, D. (1999). The evolutionary outrider: The impact of the human agent on evolution. Westport, CT: Praeger.
37. Loye, D. (2000). An Arrow through Chaos: How We See into the Future. Park Street Press.
38. Marion, R. (1999). The edge of organization: Chaos and complexity theories of formal social systems. Thousand Oaks, CA: Sage.
39. Milovanovic, D. (1997). Chaos, criminology, and social justice: The new orderly (dis)order. Westport, CT: Praeger
40. Nunez, R. & Freeman, W. J. (Eds.). (1999). Reclaiming cognition: The primacy of action, intention, and emotion. Thorverton, Exeter, UK: Imprint Academic.
41. Orsucci, F. (1998). (Ed.). Complex matters of the mind. Singapore: World Scientific.
42. Puu, T. (2000). Attractors, Bifurcations, and Chaos: Nonlinear Phenomena in Economics. Heidelburg: Springer.
43. Rapp, P. E. (1999). Nonlinear dynamics and brain functioning. Commack, NY: Nova Science.
44. Robertson, R. & Coombs, A. (1995). Chaos Theory in Psychology and the Life Sciences. Mahweh, New Jersey: Lawrence Erlbaum Associates, Inc.
45. Robertson, R. (1995). Jungian Archetypes: Jung, Godel and the History of Archetypes. York Beach, Maine: Nicolas-Hays, Inc.
46. Robertson, R. (2000). Mining The Soul: From The Inside Out, Nicolas-Hays
47. Rosser, J. B. Jr. (2000). From catastrophe to chaos: A general theory of economic discontinuities (2nd edition). Vol. 1: Mathematics, microeconomics, macroeconomics, and finance. Boston: Kluwer.
48. Sulis, W., & Combs, A. (Eds.). (1996). Nonlinear dynamics in human behavior. Singapore: World Scientific.
49. Tschacher, W. & Dauwaulder, J-P. (1999). (Ed.). Dynamics, Synergetics, Autonomous Agents — Nonlinear Systems Approaches to Cognitive Psychology and Cognitive Science.Singapore: World Scientific.
2. Глобализация — неизбежный мировой процесс
Идет мощный процесс перестройки всего мирового порядка и растет необходимость нового подхода к осознанию совместной судьбы человечества. Процесс глобализации как он предстает в своей сегодняшней фазе сопровождается развитием новых социально-политических, экономических и идеологических тенденций. В течение последних десятилетий мировое сообщество переживает ряд стремительных и кардинальных изменений. Отдельные национальные рынки, несмотря на барьеры и ограничения, культурные и политические различия, начинают образовывать единый глобальный маркет. Этот процесс получил название глобализации.
Термин «глобализация» был впервые введен американским экономистом Т.Левиттой. Он обозначал явление слияния рынков, которое начало активно проявляться в начале 80-х годов XX века. Позже, японец Кеничи Оми, консультант Гарвардской школы бизнеса писал в своей книге «Мир без границ» ( 1990): «…экономический механизм некоторых стран стал бессмысленным, роли могущественных акторов на мировой сцене исполняются глобальными фирмами» (20, с.31).
Вкусы и предпочтения потребителей различных стран начали трансформироваться под влиянием ряда глобальных норм. Промышленность начала ориентироваться не только на европейский, американский или японский рынки. Ее объектом стал глобальный маркет. Достаточно вспомнить глобальные стратегии кока-колы, Сони, Макдональдса и многих других компаний, продукцию которых потребители многих стран рассматривают как свою, привычную.
Расширение рыночного механизма по планете началось после 2-й мировой войны. Снятие барьеров, препятствующих свободному перетоку товаров, услуг и капитала, сопровождалось быстрым развитием средств информации, коммуникации и передающих технологий, как новый пик научной и технологической революции.
Расширение рыночных механизмов практически во все страны мира, привело к качественному изменению роли государства в национальной экономике и появлению новых сверх-национальных образований, которые определяют развитие отдельных экономик, а также всей мировой экономики. Обнаружилось, что глобализация — это безудержный и очень сложный процесс, хотя иногда он выражается во вполне конкретных фактах, например, в снятии таможенных ограничений на ряд товаров. Мотивами его являются постоянный поиск сравнительных преимуществ в торговле, минимизация расходов в производстве товаров и услуг через перемещение средств производства в страны с более дешевой рабочей силой, или повышение интенсивности труда с помощью новых комбинаций разделения труда, когда целые страны предстают как отдельные департаменты транснациональной корпорации.
Глобализация — не линейный, но волновой процесс, имеющий много различных стадий. Он простирается от эпохи географических открытий до капиталистической колонизации мира, от кризиса 70–80-х годов до краха социализма. Более точно, это уже вторая, после первой неудавшейся, попытка глобализации. Первая имела место в 1850–1910 гг. В тот золотой век не требовалось паспортов и виз, можно было инвестировать в любые страны и заниматься импортом практически из любых мест. Закончилось все это войнами, революциями, анархией, милитаризмом, Великой депрессией, обвалами на финансовых рынках и свертыванием мировой торговли. Правда, первый этап глобализации проходил, как правило, на фоне колонизации ряда стран. Но, похоже, что и нынешний этап глобализации не избежит повторения каких-то последствий. Хотя сегодняшний коллапс системы валютного паритета и кумулятивные долговые крахи 80–90-х гг. нашего столетия все-таки по своим негативным последствиям несравнимо мягче, чем в начале ХХ века.
Глобализация — как сложный процесс имеет множество форм и аспектов, наиболее важные их которых — это взаимоотношения между современными мультикорпорациями и национальными государствами.
Множество субъектов продвигают и воплощают этот процесс — международные организации МВФ, МБ, ВТО, региональные организации, транснациональные корпорации, инвестиционные фонды, страховые компании, большие города и отдельные финансово-мощные индивиды (Сорос, Гейтс). Все эти субъекты заинтересованы в устранении государственных барьеров и в проведении политики Всемирной Торговой Организации (ВТО). Явно заметное ослабление роли государственных институтов приводит к возвышению международных или глобальных институтов, берущих на себя функции защиты и охраны как внутреннего так и внешнего для каждой страны порядка, причем выступающих как единый консолидированный механизм. Более конкретные и тесно сотрудничающие с населением институты заменяются на более абстрактные, отдаленные от национальной специфики глобальные нормы, поддерживаемые функционирующими на частной основе судами или частными армиями.
Наиболее вовлечены в это процесс, конечно, США, стоящие за спиной этих многочисленных корпораций и негосударственных организаций. Но определенный интерес к глобализации есть и у различных этнических и национальных групп, дисперсно расселенных в разных государствах, игнорирующих национально-культурную специфику этих групп и провоцирующих таким образом их негативную реакцию на собственное государство.
И, конечно, в определенной степени катализатором идей глобализации является само государство, предавшее интересы своего народа и ставшее марионеткой в руках частных корпоративных сил.
Глобализацию можно рассматривать в 4-х важных аспектах: как экономическую, политическую, коммуникационную и культурно-моральную глобализацию. Здесь вкратце мы коснемся экономического аспекта, а остальные будут рассмотрены в соответствующих статьях.
Глобализация начиналась прежде всего как экономический процесс, как стремление к нахождению новых рынков сбыта и дешевой рабочей силы. Сегодня транснациональные корпорации создали разветвленные, опутывающие весь мир организационные сети, координирующие производство продукции и ее продажу. В этой экономической глобализации можно вычленить два плана: потоки товаров и продукции, которой торгуют разные страны, и финансовые потоки. Более значимой и большей по объему сегодня является глобализация инвестиционных рынков.
Последние данные говорят, что торговую глобализацию опережает финансовая: более быстрыми темпами осуществляется переток капиталов и инвестирование в глобальную экономику. Финансовые рынки оказались более открытыми, менее подверженными таможенным барьерам. Например, если переток через границы государств товаров и услуг возрос за последнее десятилетие в 2,5 раз и составил более 1200 миллиардов долл., то финансовые вложения из развитых стран Запада в экономику развивающихся стран выросли в 10 раз и составили более 250 миллардов долл. (19). Причем значительную долю этих вложений составляют капиталы частных граждан развитых стран, чье законодательство поощряет подобное инвестирование. Через электронные средства передачи капитала инвесторы интегрируются в глобальную экономическую систему.
Эти данные демонстрируют реальную озабоченность больших масс населения Запада в числе которых и немало пенсионеров, вложивших свои деньги в пенсионные фонды, в надежности и стабильности экономической ситуации в развивающихся странах и в гарантиях возвратности своих капиталов. Относительно, крупнейших банков, объемов их инвестирования и их тревог, говорить уже не приходится.
Таким образом одним из негативных аспектов глобализации оказывается распространение американской модели экономики на другие регионы. Спецификой этой модели является приоритет финансов перед производством и общественным распределением. Фактически частными банками США ( а других там нет) осуществляется полный контроль над всеми деньгами населения и перемещением каких бы то ни было капиталов. Каждый доллар, заработанный в США, находится под контролем частного банковского агентства, которое вправе потребовать доказательства законности его получения. Надо заметить, что поскольку все деньги в США проходят через банки, которые естественно оставляют у себя их часть, то сами банки заинтересованы в высоких зарплатах населения, из которых порой до 30–40% вычитывается на налоги. Приватизация государственных финансов привела фактически к приватизации самого государства группой частных финансистов. Отсюда, кстати, вытекают и многие проблемы внешней политики США.
Такая модель глобализации, проводимая ориентированными на США корпорациями, подавляет национально ориентированную волю населения незападных стран, подвергая мощной критике и осмеянию в терминах трайбализма и эгоцентризма их культуру, традиции и ценности. В то же время ставится запрет на проведение подлинно демократической политики внутри этих стран, как не отвечающей интересам этих компаний.
Каков потенциальный результат продвижения глобальной конкуренции во все сферы жизни? Последствия продвижения неолиберальной политики могут быть описаны с помощью фрактала как самоподобия. Это свойство означает что каждая деталь контура фрактала воспроизводит ту же самую структуру или пропорцию в увеличенном или уменьшенном масштабе.
Если расмотреть распространяемые по всему миру условия производства как желанные с точки зрения неолиберальной глобализации, то мы найдем в них аналогию с понятием фрактала. Каждая шкала социально продуктивной аггрегации — фирма, город, округ, страна, макрорегион или глобальное экономическое сообщество встречается с сильным давлением в сторону превращения в изолированный продуктивный узел конкурентно противостоящий всему миру. Индивид против индивида, фирма против фирмы, город против города, страна против страны, одна экономическая зона против другой. В этом смысле каждый производительный узел появляется как самоподобная копия всех остальных.
Каждый из этих уровней агрегации, каждый продуктивный узел должен справляться с ограниченными ресурсами и подчиняться правилам конкурентного существования по отношению к остальному миру. Будут ли эти ограниченные ресурсы принесены рыночной конкуренцией или правительственным бюджетом, конечный результат тот же: непосредственная сфера действий каждого производительного узла должна устранять любое другое действие, кроме как выживания против всего мира, никаких других стратегий действий, кроме как капитуляции или включения к конкурентную игру.
Через конкуренцию распространяются технологии и продукты, осуществляется найм работников и она же ведет к возникновению современных форм рабства внутри международного разделения труда. Целые страны или народы становятся филиалами или департаментами корпораций, как это некогда было с Индией по отношению к Ост-Индской компании.
Вместе с экономическим и конкурентным давлением, описанным выше, каждый узел внутри этой фрактальной геометрии мировой экономики, построенной по неолиберальным схемам, должен принять как свое фундаментальное объяснение и как решающий критерий для организации работы в данной сфере экономическое, а не социальное логическое обоснование. Всюду и во всех социальных вопросах неолиберальная экономическая теория должна стать библией, причем каждого узла. Магнификация узла не устраняет самоподобия. Чем шире всеобъемлющая коммерциализация, тем глубже это экономическое логическое обоснование проникает в мышление граждан и — с подачи правительств — во все сферы общества, которые не так давно были относительно защищены. Социальная функция экономического логического обоснования общественной жизни, конечно, исключительно прагматична и реализуется по принципу самоосуществляющегося предсказания: «если все поверят, что это так, то так оно и будет».
Но почему каждый данный узел социального пространства (индивид, фирма, города, страны, региональные сообщества и т.д.) должны выживать в противостоящей конкуренции со всем остальным миром? Почему страны, города и народы не должны предпочесть солидарное преодоление трудностей общественного развития? На такие вопросы пропагандируемое экономическое логическое обоснование не только не отвечает, но и не позволяет ставить, не допуская даже выхода за пределы неолиберальной экономической практики. Существование изолированных узлов, лицом к лицу сталкивающихся со враждебным остальным миром, преподносится публике, в том числе, научной, как непреложная, данная от природы реальность. В конечном счете такая реальность и соответствует логике интенсивной эксплуатации, отнимающей у работников даже радость живого общения между собой. А экономико-логическое обоснование непреодолимости этого состояния ведет к примирению с ним и погружению в безнадежность отсутствия альтернативной реальности. Причем такое обоснование прививается населению вполне официально, в государственной печати и в государственном образовании.
Такова на сегодня роль правительств и институциональной политики незападных стран, вполне вписавшихся в контексте навязанной фрактальной геометрии. Понятно, что не у них может быть найден источник или мотивация для нового восприятия роли экономики. Но отказавшись от традиционной роли поддержки своего населения и кооптации социальных проектов, политики и правительства подвергаются большому риску. Все большее число людей понимают пагубность такого процесса экспансии примитивной доктрины, превращающей все население страны в продавцов чужого товара.
Член Европейской комиссии в Брюсселе Л.Британ пишет, что для того, чтобы удовлетворить потребности глобализации, незападные страны должны подвергнуться более широкой либерализации, чем прежде, но этот процесс также должен сопровождаться созданием более эффективной дисциплины, которая как следствие приведет к «уменьшению национальной суверенности» (5). Иными словами, агенты глобализации сами признают, что в контексте мировой экономики, как фрактальной геометрии капитала, упадок национальной суверенности соответствует не только усилению силы рынка. Увеличивается и мощь таких глобальных институтов, как ВТО, или Европейского сообщества, способных уже решать вопросы коммерческой политики без даже необходимых консультаций с Европейским парламентом или национальными правительствами или иными государственными институтами. Эти глобальные институты, несмотря на то, что они и не избирались населением, имеют силу для отмены национальных или региональных юридических постановлений, если те оказываются барьерами для либерализации, хотя эти региональные постановления могут исходить из важных локальных экологических, трудовых или социальных соображений. Но поскольку эти вопросы жизненно касаются местного населения, то игнорирование этих вопросов и при упадке государства, чревато опасностью. Именно этими обстоятельствами вызван рост национально ориентированных движений во всем мире. Это прекрасно понимают глобализаторы, почему вопрос дисциплины и усиления полицейских мер внутри государства становится актуальным. Можно подумать, что советскую дисциплину гигантской фабрики устанавливали именно глобализаторы первой волны.
Но, продолжает Британ, теперь уже в отношении населения европейских стран: «чем более прогрессирует процесс глобализации, более развивается европейская интеграция и растут и сливаются транснациональные интституты, тем более важно, чтобы электорат не чувствовал, что он обманут или лишен возможности влиять на принятие решений. Это требует более тонкого разделения труда между различными центрами силы и политическими институтами. Решения должны приниматься на наиболее подходящем уровне» (5, c.26). Другими словами, не только уменьшается влияние государственных институтов, но и уменьшается способность правительства входить в переговоры с социальными движениями и различными группами интересов внутри отдельной страны.
Конечно, люди могут чувствовать себя обманутыми, лишенными прав, и конечно возникает проблема легитимизации власти. Но здесь им преподносится неолиберальная концепция как естественный закон, примиряющий их с принятием жизни, как организованной вокруг непрерывной борьбы за выживание даже с собственным правительством и с воспроизводством дефицита солидарного общения. Это предполагает принятие социального дарвинизма как неотъемлемого условия человеческой жизни.
Фрактальность этого процесса в том что, приоритет капитала и его суверенности берется как первичное данное на любом уровне социальной агрегации и любом уровне политического администрирования, также как и приоритет конкурентности и важности аккумуляции капитала. Согласно этому алгоритму роль национальных парламентов уже не в разрешении социальных конфликтов и смягчении общественных отношений. Скорее в парламенте, в региональных или городских управах политики требуются для превращения этих территорий в производительные узлы глобальной фабрики. В этом смысле главная цель администраторов — это сделать страну, город, регион или соседство более конкурентноспособным, чем другие и, следовательно, более способным привлекать капитал. Передача полномочий на более низкие уровни иерархии не означает передачи части власти регионам, но имеет цель заставить людей более активно включиться в управление мировой капиталистической машиной на более локальном уровне, но на тех же сформулированных принципах.
Два важных элемента заслуживают упоминания по отношению к стратегиям государства по разрешению и возмещению девиантного поведения «социально исключенных». С одной стороны увеличивающаяся криминализация в последние два десятилетия, привела в таких странах как Великобритания и США к возникновению частных тюрем, функционирующих как бизнес и полностью включенных в сети глобальной экономики. Во-вторых, более недавний факт, это связь и поддержка негосударственных организаций такими институтами как ВТО, Всемирный банк, правительствами. Эти отношения похожи на те, которые приняло государство по отношению к профсоюзному движению в 30-е годы и которое открыло дорогу кейнсианской стратегии разрешения социального конфликта. Скрытыми целями этой поддержки могут быть создание почвы для смягчения неизбежного расширения социального конфликта, и, следовательно, вовлечение многих негосударственных организаций в политику посредничества между запросами людей, населяющих территории, и конкурентными нуждами локальных узлов.
Но неолиберальные стратегии глобальной интеграции не происходят в вакууме и множатся социальные силы, противостоящие им. В течение неолиберальных 1980–90-х годов эта борьба часто ставила барьеры силам глобализации и заставляла отступать. Главным оружием для усиления рыночной зависимости и вовлечения стран в мировую экономику был долг. Причем, как всем известно, мошеннически навязанный, благодаря коррупции правительства. Хотя многие страны часто восставали и требовали отмены или снижения долга. Но с тех пор характер социальных движений и борьба против неолиберализма эволюционировали. Хотя первоначально эти сражения были реактивны по природе и в основном защищали права и привилегии, которым угрожала неолиберальная политика. Но с течением времени начал формироваться новый оппозиционный альянс, выдвигающий новые политические и организационные лозунги.Это привело к формулированию новых требований, новых прав и новых платформ. Наблюдатель, наделенный исторической перспективой, увидит в продвижении неолиберальной перспективы в течение 20 лет не просто поражение оппозиционных сил, а подспудно совершавшийся процесс рекомпозиции радикальных требований и вызревания новых социальных субъектов; процесс который заставлял каждое движение не только искать альянса с другими, но также принимать борьбу других, как свою собственную, без необходимости подвергнуть требования другого движения проверке на идеологическую чистоту.
Через этот процесс социальной рекомпозиции против неолиберальной гегемонии пробивается новая философия освобождения. Пока трудно окончательно определить ключевые элементы этой новой платформы, но видно, что движения уходят от прежних односторонне радикальных формулировок. Например, вот какая трансформация идей сопровождала процесс взаимодействия между этими движениями. Было осознано, что сокращение бедности не оправдывает ради этой цели слепого разрушения окружающей среды — в понимании этого заслуга экологических движений; защита окружающей среды не оправдывает сокращения рабочих мест и безработицу среди тысяч рабочих — заслуга рабочего движения; защита рабочих мест не оправдывает производства оружия, инструмента для пыток и еще большего колическва тюрем — заслуга движения прав человека; защита процветания и благосостояния не оправдывает убийства коренных народов и уничтожения их культуры — заслуга движения коренных народов и т.д. Подобные трансформации лозунгов происходили всеми другими движениями. Большое разнообразие подчас противоречивых социальных движений ведет к формированию новых альянсов и помогает очерчивать новые политические платформы.
Таким образом, глобализация торговли и производства внесла расширение в сферу международных контактов и сблизила нужды и стремления большого количества людей во всем мире, что и проявилось в различного рода движениях, противостоящих процессам неолиберализации. Эти движения не только выросли в организованные и эффективные международные сети сопротивления неолиберальным стратегиям, но также инициировали социальный процесс рекомпозиции гражданского общества во всем мире на приоритетах, которые не совместимы с ценностями глобального капитала. Трансформация социальной структуры обществ ведет к новым размежеваниям как между странами, так и внутри стран. И та же самая благополучная Италия, откуда приезжают в Прагу люди протестовать против процесса глобализации, свидетельствует о том, что появилось новое интернет-поколение, новый контекст социальных противоречий, новое расслоение общества и новые проблемы, от которых начинают страдать и благополучные зарубежные страны. Общества разделяются сегодня на группы стран, которые активно продвигают этот процесс и на группы стран, которые никогда уже не станут самостоятельными.
В то же самое время, поскольку стратегии глобализации капитала увеличивают взаимозависимость различных народов всего мира и увеличивают тем самым их уязвимость, движения трансформируют свою практику и преодолевают различие между национальным и интернациональным, делая первое менее заметным, менее важным. Так как все больше государственных функций передается трансгосударственным институтам, то и борьба против этих институтов (ВТО, МБ, МВФ и д.р.) затушевывает различия между национальным и интернациональным.
Образцы этой новой волны международных оппозиционных неолиберализму организаций можно увидеть в их борьбе против ВТО и северо-американского торгового соглашения — НАФТА. Кампания движения против НАФТА обнаружила столько разнородных сил, пришедших к согласию, что вынудила официальную государственную бюрократию США в области труда впервые в истории дистанциироваться от поддержки американской внешней политики, проводящей идеи неолиберализма.
Другая интернациональная организация, которая сочетает более широкий интернационализм и преодолевает различие платформ, включая их в движение «за гуманность и против неолиберализма», создана запатистами, восставшими коренными жителями Мексики. Восстание запатистов в Мексике были спровоцировано попыткой правительства выставить на продажу земли, традиционно населяемые местным населением, аналогичное движение было в Бразилии по ре-апроприации земель. Можно также указать много других аналогичных движений против неолиберализма, радиально расходящихся от центральной для всех них темы — борьбы против ВТО, акции протеста против сессий которой проходят всюду, где бы в мире они не организовывались.
Методы организации таких движений очень важны. В последине два десятилетия акцент делался больше на горизонтальные организационные связи, чем на вертикальные, больше подчеркивалась необходимость прямого участия, чем делегирование полномочий, важнее был поиск консенсуса, чем принятие по правилу большинства. Эти практики западают глубоко в сознание участников этих процессов, обучая их тому, как поддерживать различные социальные движения. В этом смысле, например, вопрос о власти совершенно переопределяется запатистами. Вместо стремления к «взятию власти», участники борьбы концентрируются на «осуществлении власти» через процесс взаимного признания движений как различных фрагментов целого.
Иными словами, ставя по новому вопрос о прямой демократии, о поиске консенсуса, о горизонтальной организации, эта борьба формулирует заново вопрос о человеческой свободе.
Таким образом, мы видим, что та приватизация мировой политики, которая осуществляется неолиберализмом, т.е. проведение интересов частных финансово-мощных групп через политику государств, не может не насторожить все остальные народы планеты. Но наш анализ должен принять во внимание и другую сторону, не антагонистическую первой, а катализирующую ее. Рассмотрим ближе логику процесса аккумуляции капитала. Наша задача, в данном случае, не обстоятельный анализ банковской деятельности, а попытка демонстрации новых методологичеких подходов к анализу социальных явлений.
Литература
1. Amin, Samir (1996). What’s modern about the modern world-system? Review of International Political Economy, Volume 3, N. 2
2. De Angelis M. (1999).Globalisation, work and class. USA.
3. Bell, Peter F. and Harry Cleaver. 1982. Marx’s Crisis Theory as a Theory of Class Struggle. In, Research in Political Economy. Greenwich, CT: Jai Press.
4. Brecher, Jeremy & Tim Costello. 1994. Global village or global pillage: economic reconstruction from the bottom up. Boston : South End Press.
5. Brittan, Leon. 1997. «Globalisation» vs Sovereignty? The European Response. Speech, Rede Lecture, Cambridge University, 20th February 1997. (In http://europa.eu.int/)
6. Caffentzis, George. 1998. From Capitalist Crisis to Proletarian Slavery. An Introduction to Class Struggle in the U.S. 1973–1998. Jamaica Plain: Midnight Notes.
7. Chossudovsky, Michel. 1997. The Globalisation of Poverty. London:
Zed Book.
8. Davis, Mike. 1992. City of Quartz. New York: Vintage Books.
9. De Angelis Massimo. 1995. Beyond the Technological and the Social Paradigms: A Political reading of Abstract Labour as the Substance of Value. In Capital and Class 57, Autumn.
10. Guy de Jonquieres. 1998. Network Guerrillas. In Financial Times, 30 April 1998.
11. Helleiner, Eric. 1995. Explaining the Globalisation of Financial Markets: Bringing States Back In. Review of International Political Economy (2)2: 315–41.
12. Federici, Silvia. 1992. The debt crisis, Africa and the New Enclosures.
In Midnight Notes.
13. Foreman-Peck, James. 1983. A History of the World Economy. London: Harvester Wheatsheaf.
14. Giddens, Anthony. 1990. The consequences of Modernity. Polity Press.
15. Gordon, David. 1988. The Global Economy: New Edifice or Crumbling Foundations? In New Left Review, 168, March/April.
16. Harvey, David. 1989. The Condition of Postmodernity. Oxford, MA:
Basil Blackwell.
17. Hirst Paul & Thompson Grahame 1996. Globalisation in Question. The International economy and the Possibilities of Governance. London: Polity Press.
18. Holloway, John. 1995. Global Capital and the National State. In Werner Bonefeld and John Holloway, Global Capital, National State and the Politics of Money. London: MacMillan.
19. Kavaljit S. The Globalization of Finance. London, 1988.
20. Kenichi Ohmae. 1990. The Borderless World. Power and Strategy in the Interlinked Economy. New York: Harper Business.
21. Nader, Ralph and Lori Wallach. 1996. GATT, NAFTA, and the Subversion of the Democratic Process. In, Jerry Mander and Edward Goldsmith (ed. by), The Case Against the Global Economy and For a Turn Towards the Local. San Francisco: Sierra Club Books.
22. Perelman, Michael. 1998. Classical Political Economy: Primitive Accumulation and the Social Division of Labour. Durham, NC: Duke University Press (forthcoming).
23. Piven, Frances Fox and Richard Cloward. 1972. Regulating the Poor: The Functions of Public Welfare. New York: Vintage.
24. Weiss, Linda. 1997. Globalisation and the Myth of the Powerless State. New Left Review. September/October.
25. Walton John & David Seddon (1994). Free Markets and Food Riots. The Politics of Global Adjustment. Oxford: Blackwell.
26. Waterman, Peter. 1998. Globalisation, Social Movements, and the New Internationalism. Washington, DC: Mansell.
3. Банки и бартер — комплементарность
социальных категорий
Происходит чрезвычайная компрессия пространства и времени, усиливается интенсификация социальных отношений, увеличивается участие людей в едином трудовом процессе корпоративной эксплуатации. Дело идет к тотальной интеграции всего трудового процесса.
Каково социальное значение в этих процессах глобализации капитала?
Он оформляет человеческое поведение в соответствии со стратегией и логикой функционирования финансов или банковской деятельности. Не приходится сомневаться в том, что современная банковская система во многом повинна в экономических потрясениях. Гораздо сложней определить, какая именно из ее особенностей порождает такие отклонения. Можно допустить, что львиная доля колебаний является результатом изменений в уровне наличной денежной массы, который обеспечивается банком. Открытие такой банковской системы, которая бы не служила источником катастрофических отклонений от нормы и которая бы сама с наименьшей вероятностью порождала колебания, а с наибольшей — предпринимала бы верные шаги в ответ на действия публики, является на сегодняшний день самой важной нерешенной экономической проблемой.
Рассмотрим в упрощенной форме деятельность банка. Банк дает деньги в ссуду, берет проценты и живет этим. Чем больше люди нуждаются в деньгах, тем лучше. Чем больше в обращении денег, тем больше остается банкам. Далее, банк выступает посредником и гарантом во всех экономических взаимоотношениях между самыми различными субъектами — индивидами, организациями, государствами. Все сделки, договора, переводы денег от одного субъекта к другому проходят через банковские операции, и чем больше таких сделок и договоров, тем больше операций выполняет банк и тем больше доходность банка. В принципе, банк заинтересован во-первых, в тотальном участии всего населения в денежном взаимообмене через банки и, во-вторых, в интенсификации этого обмена, увеличении кратности ежедневных операций. Как результат этих усилий происходит накопление банками огромных сумм, что влечет актуализацию третьей проблемы: поиск субъектов, нуждающихся в займах и кредитах или принудительное формирование таковых. Короче говоря, куда и как пустить деньги в рост.
Говоря проще, если в обществе какие-то взаимоотношения между людьми или организациями не опосредованы деньгами, то тем хуже для банка. Если подарки родителей детям или взаимные дары супругов не прошли через банк, то он потерял свои проценты. В идеале, каждый контакт между людьми, который не сопровождался подсчетом и переводом денег через банк, это утерянная банком возможность заработка. Но чем больше отношения между людьми опосредованы деньгами, тем лучше.
Но при этом, если банк является полностью частным учреждением, контролируемым обществом, то он может корректировать свой голый интерес, подчиняясь общим социальным законам и не желая терять репутацию у публики. Он склонен строить взаимоотношения партнерства, помогать общинам и проявлять иную социальную активность. Но как только банк поддержан государством, или стоит над государством, он теряет всякий интерес к населению, кроме одного пункта — взимания процентов. Что его мотивирует, так это короткие, быстротечные выгоды от банковских процентов, от стоимости ценных бумаг и т.д., с оглядкой на социополитические факторы.
Л. Мизес (1, с. 61) обобщил эти наблюдения в своей теории. В соответствии с ней, в условиях свободной банковской системы колебания денежной массы могут быть в значительной степени сокращены, хотя и не устранены полностью. При этом такая система частных коммерческих банков, не поддержанных государством, дает по сравнению с централизованной системой гораздо меньше простора для совершения манипуляций с деньгами.
Анализируя обстоятельства, сопутствовавшие возникновению большинства монополий в США, В. Смит (2) обнаруживает, что самые первые из них были порождены политическими факторами. Создание монополий было тесно связано с чрезвычайными ситуациями, в которых оказывались государственные финансы. Никаких экономических причин в пользу разрешения, либо запрещения свободного допуска в сферу эмиссионной деятельности в те годы не существовало, да и не могло существовать в принципе. Однако, однажды появившись на свет, монополии не торопились исчезать — они продержались вплоть до, да и после того момента, когда экономическая целесообразность их существования была наконец поставлена под сомнение. Вердикт, вынесенный в результате дискуссий о судьбе эмиссионного бизнеса, оказался в пользу единообразия и монополии, а не конкуренции. После этого превосходство централизованной системы над ее альтернативой превратилось в догму, никогда более не подвергавшуюся обсуждению, а выбор в ее пользу при создании всех последующих центральных банков уже не вызывал ни вопросов, ни комментариев.
Именно монополия эмиссионной деятельности послужила тем источником, из которого современные американские частные банки почерпнули свои важные функции и отличительные черты. Контроль за состоянием золотых резервов банковской системы, без сомнения, должен сопровождать эмиссионную монополию. Хранение значительной части банковских денежных резервов также связано с этим фактором: банкам, разумеется, удобно хранить свои неиспользуемые средства в центральном банке. Однако они могут с чистым сердцем доверить свои резервы одному-единственному внешнему институту только в том случае, когда они полностью убеждены, что этот институт сможет при любых обстоятельствах вернуть их, причем в форме, которая будет принята общественностью. Гарантией этого может служить лишь тот факт, что в случае необходимости банкноты этого института могут быть объявлены официальным средством платежа. И последнее, но отнюдь не менее важное, — это то, что контроль над эмиссией банкнот дает центральному банку власть и над общей кредитной ситуацией.
Таким образом Федеральная резервная система США как объединение частных банков, превратившееся в Центральный банк, не является естественным порождением развития банковского бизнеса. Напротив, центральные банки насаждались извне волей государства. Именно этот факт стал причиной разительных отклонений в развитии общей структуры денег и кредита, которые проявились в условиях централизации, по сравнению с тем, что произошло бы при свободной системе в отсутствие государственного протекционизма.
Для подавляющего большинства вмешательство государства в банковскую сферу стало настолько неотъемлемой частью общепринятой системы, что предложения об отказе от него вызвало бы удивление. Одним из результатов такого отношения стало то, что банковская сфера отвоевала себе исключение из правил о неплатежеспособности, принятых в других областях бизнеса и гласящих, что за ликвидацию компании необходимо платить. Важно также заметить, что поскольку законы о банкротстве почти никогда не применялись с необходимой скрупулезностью в отношении банков, вряд ли можно утверждать, что практический опыт свидетельствует о неприменимости свободной конкуренции в банковской сфере (В. Смит).
Таким образом ключевое значение банка в его американском варианте в том, что он отделяет людей от их условий жизни. Он сокращает их права и возможности. Он огораживает их друг от друга, проводит разрознивание общин, отделяет людей всюду — от Индии, где Всемирный банк финансирует плотины, вызывающие тревогу миллионов крестьян, до Великобритании, где рабочие лишаются социальных выплат.
Он отделяет людей от своего же социального богатства, которое не кооптируется рынком. Во многих странах Юга — Малайзия, Индия, Китай — фермеры обкладываются денежным налогом, который вынуждает их вместо выращивания урожая, думать о том, как использовать часть земли для получения денег. Другой пример: во многих странах Юго-Востока, где разводят креветок ТНК создают огромные бассейны соленой воды и лишают пресной воды жителей, засолонивая их земли. В результате эти люди оставляют свои земли, становясь мигрантами, или организовывают сопротивление.
Конечно, процесс глобализации развивается не столь спонтанно. Правительства западных стран, прежде всего США и Англии, после 70-х годах в тесной связи с мощными корпоративными и финансовыми группами приложили немало сил для продвижения финансовой интеграции и дерегуляции, либерализации торговли и интернационализации продукции. Каждый их этих параметров глобализации вложил немало в фундаментальные параметры аккумуляции банковского капитала.
Глобализация расширяет сферу конкуренции, увеличивая давление на каждое национальное общество для подъема производительности и стандартов продукции, уменьшения затрат и др. А главное, она реализует мечту банка — осуществляет интенсификацию трудовой деятельности, которая превращается в мощные потоки денег, заливающих банковские счета. Это слепое продвижение конкуренции через континенты приносит угрозу местным культурам и локальным сетям производства и приводит к превращению в товар любого аспекта социальной жизни. Царь Мидас осуществил свою мечту. Все, к чему ни притронется его рука, ведомая глобализацией, превращается в золото.
Таким образом, с каждой копейки, которая вертится в обороте, банк имеет свои деньги. Прямой интерес банков в том, чтобы люди не имели более тесных и более дружественных отношений, которые могли бы затормозить денежные отношения. Взаимная бескорыстная помощь людей друг другу катастрофична для банка. А самое большое несчастье для банка — это бартер, которого банк боится больше всего на свете. Бартер делает ненужным деньги. Здесь под бартером мы понимаем взаимообмен товарами, дарами, взаимопомощь, не опосредованные банковскими расчетами. (Мы оставляем в стороне клиринговые расчеты, так как они немногим отличаются от обычных денежных взаимозачетов).
Казалось бы в наше время бартер уже не грозит банкам, однако опасность появилась там же, где банк снимал большие прибыли. В электронной коммуникации. Сегодня множество больших корпораций, пока тесно связанных с банками, предлагают свои частные валюты. Это электронные единицы, сравниваемые либо с долларом, либо с унцией золота, на которые пересчитываются покупки клиентов через интернет. Сегодня в США практически можно изъять из обращения доллары и никто может этого не заметить. Условные единицы как подлинное средство обмена между товарами обесценили деньги как товар.
Но пойдем дальше, тем более, что позволяют все технические возможности, и предположим, что вы заинтересованы в привлечении внимания людей к своим услугам и вы достаточно большая компания, чтобы обеспечить необходимое разнообразие товаров для жизни. Тогда на счетах своей компании вы вводите условные единицы, в которых подсчитывается приход и убыль, и все расходы, в том числе и зарплата, которая может оприходоваться товарами вашей фирмы и оплата клиентов и взаимоотношения с поставщиками, если они согласны вступить в заслуживающую доверия фирму — все может оцениваться в ваших собственных условных единицах, имеющих по отношению к доллару или золоту плавающий или стабильный курс. Далее, вы вводите на сайтах вашей фирмы безденежный обмен товарами и услугами для всех жителей земли со всеми своими субъективными оценками стоимостей товаров или своих услуг и вводите выравнивание стоимостей. В результате, каждый житель земли имеет какой-то счет на этом сайте, который либо позволяет, либо препятствует ему участвовать в дальнейшем обмене.
Конечно, вы становитесь злейшим врагом банка, который будет проводить через законодательные органы положения о незаконности таких операций. На чью сторону станет государство, будет ли оно защищать частные интересы, или общественные, зависит от сознательности и грамотности граждан. Конечно, неплохо если эта компания оказывает бартерную помощь населению и вместо оплаты налогов деньгами строит, например, здания, или отдает товарами.
Таким образом, всегда можно найти неантагонистический способ взаимодействия между оппозициями, питающими и катализирующими друг друга. А главное, это то, что обе оппозиции должны сосуществовать, не истребляя друг друга, и вопрос только в равновесии между ними, как равноправными институтами общества.
Далее в сборнике мы покажем возможность математического моделирования взаимодействия таких пар оппозиций.
Литература
1. von Mises L. Geldwertstabilisierung und Konjunktuipolitik. Munic. 1948.
2. Cмит В. Федеральная резервная система. США.
4. Политический аспект глобализации — симметрия угроз
С середины 80-х годов начался и постепенно ускоряется процесс кардинального изменения глобального баланса сил в общепланетарном масштабе. Система международных отношений вступила в сложнейший, чреватый конфликтными противоречиями переходный период, который характеризуется следующими основными долгосрочными тенденциями: тотальная глобализация мировой политики, являющаяся следствием прежде всего глобализации экономических процессов, средств связи и коммуникаций. Масштабы проблем, стоящих перед отдельными странами, сегодня таковы, что их невозможно решить, опираясь только на собственный внутренний потенциал. Перераспределение мировых ресурсов и изменение условий доступа к ним становятся для ведущих мировых стран важнейшими факторами внутренней стабильности и разрешения внутренних проблем.
Как реакция на усиление политического аспекта развивается регионализация в глобальном масштабе, которая характеризуется усилением значимости местных региональных (экономических, этнических, культурных, политических, экологических и т.д.) интересов по сравнению с общегосударственными, ростом конфликтной напряженности, кризисом традиционных государственных структур, появлением новых субъектов международных отношений.
Падает популярность цивилизации, основанной на модели массового потребления, удовлетворения нужд и желаний масс. В свою очередь, регионализация ведет к тому, что возрастает неопределенность и неуправляемость глобальных процессов, что выражается, в частности, в деградации таких институтов как ООН, НАТО, СБСЕ и т.д. Резко усложняются правила глобального геополитического взаимодействия. Коалиционные связи даже между традиционными внешнеполитическими партнерами заметно слабеют; постепенно складывается неустойчивая ситуация геополитического многообразия. Многополярность возникает как на глобальном уровне между основными мировыми центрами силы (Северная Америка, Западная Европа, КНР, Япония, в перспективе АСЕАН), так и в регионах «второго порядка» (Ближний Восток, Южная Азия, Каспийско-Черноморский регион, Балканы) с образованием «сетки» региональных балансов. При этом между глобальными центрами силы отсутствуют четкие границы, в частности, характерно их экономическое взаимопроникновение как важнейший элемент взаимодействия между ними.
Степень, в которой частные субъекты вторгаются прямо в мировую политику, увеличивается с течением процесса глобализации. ТНК и негосударственные организации часто выполняют задачи, которые раньше отводились государству. Но при этом те области и сферы деятельности, которые раньше были общественными, теперь быстро коммерциализируются. Эта приватизация мировой политики есть противоречивый и фактически неисследованный аспект глобализации. Ведет ли он к расширению участия граждан в политике или усиливает роль частных привилегированных клубов? Какой эффект будет иметь такая тенденция не только в отношении гласности, прозрачности и подотчетности политиков, но и в эффективности мировой политики? Роль мега-медиа и большого бизнеса в политике трудно переоценить: практически все вопросы мировой политики так или иначе решаются с подачи мирового бизнеса. Частные политические форумы, проводимые в рамках ООН, также влияют на судьбу человечества. Сильно и влияние частных рейтинговых агенств, функционирующих внутри международных финансовых систем, объясняющих гражданам, за кого они должны голосовать.
Даже в области безопасности, сфере первейшей государственной суверенности, вырос значительный мировой рынок, в которой частные агенства устанавливают свои правила обслуживания. Будет ли скоро безопасность только по приобретенной карточке клиента?
Эта тенденция к приватизации пока не встречает серьезных препятствий, скорее, коммерческие интересы бизнеса удивительным образом сочетаются с подходами государственных и международных организаций, что позволяет им приходить к согласию между собой, например, в установлении стандартов защиты окружающей среды, или условий частного и общественного партнерства. Такие сдвиги в мировой политике будут создавать прецеденты для возможностей поиска более справедливых и эффективных решений глобальных проблем.
Однако тем не менее этот вопрос должен быть поставлен шире: какие условия должны быть созданы для того, чтобы преимуществами глобализации могли воспользоваться все, а проблемы и трудности, которые она создает, были бы более терпимыми? Какие шаги должно глобальное общество предпринять, для того чтобы сопротивляться дальнейшему давлению приватизации результатов глобализации?
Видимо ближайшим ответом на развивающуюся глобальную конкуренцию будет международная экономическая регуляция как общественный, а не частный ответ на это давление.
Что могут сделать политики, чтобы задержать это подчинение частным условиям глобализации? Как можно осуществить эту экономическую регуляцию в условиях мировой конкуренции? Ригидный экономический либерализм повидимому пришел к своему концу в разрушительном подчинении общества частному бизнесу. В то же время государственный протекционизм блокирует преимущества в развитии и процветании, которые должны быть результатом свободной торговли. Международные соглашения не выполняются ввиду неожиданно разрастающихся эгоистических интересов национальных государств. Но национальное государство как единовластный субъект уже пережило свои дни, хотя и не видно, кто мог бы заменить его.
Ясно, что необходима новая система связей, система координации и информационных взаимодействий, которая связала бы экономических субъектов и различные политические центры, придав согласованность разным уровням принятия решений как внутри, так и вне политических систем.
Если политики не найдут срочных ответов на эти проблемы глобализации и если демократические институты не будут радикально перестроены или скорректированы, то силы сегодняшних процессов и обстоятельств ввиду своей внутренней динамики могут уничтожить важные достижения последних нескольких десятилетий. Стоит задача открытия путей для общественно значимого влияния на мировое общество и преодоления его настоящего тупикового развития.
Но в каких направлениях должны изменяться институты и социальные правила? Кто является агентом этих изменений?
Глобализация не обязательно должна вести к политической и экономической стандартизации. И необязательно должна доминировать неолиберальная парадигма освобожденного капитализма. Новый подход к этим социальным, политическим, экономическим проблемам состоит в пересмотре задач государства, в создании новых форм разработки политики и международного сотрудничества. Вместо неуклонного проведения в жизнь неолиберальной теории стоит прислушаться к запросам и нуждам каждой локальной единицы — города, района, округа и т.д. Их видение собственных проблем должно стать кирпичиком в расширяющейся матрице политических взаимоотношений. Более того, сами эти локальные единицы выходят на уровень международного сотрудничества с аналогичными территориями других стран. Международные отношения предельно демократизируются, достигая уровня народной дипломатии. Повышается и значимость индивидуального участия в мировой политике. Глобализация приобретает и ярко выраженный социокультурный и социополитический аспект.
А далее необходимы координация и взаимодополнительное сотрудничество между государственной политикой и глобальным управлением. Уже нет больше простых и готовых решений, типа неплодотворных догм: больше рынка или больше государства. Общества должны быть готовы к реформам.
Государства многих стран оказались не готовы к такому мирному вторжению новых идей, способов торговли и экономического давления. Одни из государств заняли оборонительную позицию, поддаваясь страхам своих граждан перед растущей безработицей и свертыванием своего неэффективного хозяйства. Другие смело пошли на введение рыночного законодательства и открыли двери финансовым инвесторам, достигнув в кратчайшие сроки экономического расцвета. Но и для тех и других остро стал вопрос о роли государства и его главных функциях.
В своих истоках понятие национального государства предполагало продвижение национальной идеи как части общечеловеческого стремления к саморазвитию, самосовершенствованию. Создать национальное государство — означало усилить культуру, народ, дать новые возможности обществу. Первое современное национальное государство было установлено во Франции Людовиком Х1 и в Англии королем Генрихом V11. Нужно также заметить, что начиная с 1500 года и до гражданской войны в США 1861–65 годов, фактически все войны в Европе были развязаны феодальными кругами, такими как Венецианская финансовая олигархия, которая искала путь обратно к форме преднационального государства и глобализированного общества, которое существовало до 15 века, до эпохи Ренессанса (таковыми были, например, религиозные войны 16 и 17 века, оформившие Священный Союз Меттерниха). Или же эта олигархия была против попыток установить в Европе нацию-государство, смоделированное по образцу Американской конституционной республики.
Окончательное формирование понятия национального государства в Х1Х веке привело к тому, что данное понятие в ХХ веке рассматривалось как некая данность, доминирующая категория при изучении политической жизни. Таким образом, сам этот феномен имеет историческое происхождение, окончательно формируется лишь к началу ХХ века и уже в 1944 г. начинает подвергаться пересмотру.
To, что рассматривалось как тенденция в период окончания второй мировой войны, выступает как свершившийся факт в начале 21 века и именно как следствие процессов глобализации, когда констатируется уже не просто необходимость реформирования государства, но его «упадок». Жизнедеятельность граждан более не замкнута в границах территории государства, «когда мобильность населения и экономики делает нонсенсом любые географические демаркации». По мнению Гуэхенно Дж. пространственная солидарность, как основной признак современного национального государства заменяется постепенно солидарностью временных групп интересов ( см. напр., 1, с. 112, 118). В первую очередь, естественно, речь идет об экономических интересах ТНК, которые рассматриваются как возможный преемник государства. При этом особенностью данного этапа развития ТНК является их стремление организовать свою деятельность в сфере мировой политики аналогично деятельности внутри корпорации. (Особенности поведения и организации структуры ТНК см. например, 2, с. 23–24; 3, с. 138).
Однако существуют и другие варианты трансформации государств. В частности, Омаэ К. вместо понятия «nation-state» предлагает использовать понятие «region-state» или «государство-регион», которое связано с возникновением единых экономических единиц в рамках определенного региона. Он может включать в себя как трансграничные региональные образования, так и просто кварталы города, динамично развивающиеся и определяющие уровень экономического развития государства в целом. В результате это выводит нас на новый уровень политической активности, где основную роль начинает играть отдельный индивид. Это проявляется в двух плоскостях: с одной стороны, из-за наличия множества конкурирующих регионов жизнь выступает как «…универсум возможностей, в ней все зависит от индивидуальных решений» (4). То есть в экономике, как и в политике, мы имеем дело с игрой, с незапрограммированным результатом. А с другой стороны, мы сталкиваемся с феноменом индивидуального потребителя, который получив больший доступ к информации, сам определяет свой выбор в покупке любого товара, в том числе и политического, причем кто является страной-производителем уже не играет такой роли, как раньше.
Аналогично, губернатор префектуры Осака Ота Фусаэ утверждает, что: «С началом нового века мир вступает в эру всемирного взаимообмена и конкуренции между нациями и предприятиями… Я буду стремиться, чтобы Осака стала мировой ареной, на которой люди и предприятия смогли бы самореализовываться в масштабах всего мира, не ограничивая себя только Японией».* Аналогичные ноты мы видим и в высказываниях экс-премьер министра Японии Рютаро Хасимото: говоря о проблемах мировой политики и сложностях во взаимоотношениях Японии и России, он указывает, что «…мы вступили в эпоху, не признающую границ», и хотя отношения между Японией и Россией анализируются в его докладе на уровне дипломатических контактов, предполагается, что «в условиях таких взаимоотношений обмены на негосударственном уровне являются исключительно важными».**
Повышается внимание и к роли граждан, поскольку сама проблема международной безопасности связывается с позицией индивидов: «…в человеческих умах лежит идея противостояния интересов и конфронтации», хотя особое внимание здесь все же уделяется позиции политического лидера: «…возможность преодоления противостояния в большей степени зависит от того, имеют ли ответственные лица необходимое мышление, которое позволит по-новому взглянуть на широкие возможности».*
Таким образом, в данном случае государственный чиновник прямо следует доктрине интернационализации людей, которая разрабатывается японскими политологами еще с середины 80-х гг.** Подобное утверждение звучит еще более странно, если мы вспомним наше стереотипное восприятие Японии, как цивилизации, у которой все «четыре угла мира» сосредоточены под одной крышей, страны изначально закрытой.
Таким образом, речь здесь идет в первую очередь о деятельности людей, причем параллельно с этим фиксируется такой момент как выход локального сообщества за пределы национального государства, а именно желание превратить Осака в мировой центр. По сути дела уже здесь мы выходим на проблему снижения роли государства, поскольку в речи усматривается прямой призыв к тому, чтобы организовать деятельность префектуры, не ограничиваясь Японией.
Именно проблема изменения роли государства становится одной из основных тем выступлений политиков различных уровней, в частности Кардозо, который утверждает о необходимости не только сузить сферу деятельности государства, но и качественно изменить характер его деятельности, а именно «перестроить государство из модели, направленной «вовнутрь» к другой, в рамках которой экономика интегрируется в мировые потоки товаров и инвестиций»***, что по сути дела означает превращение государства в институт социализации, посредством которого происходило бы встраивание экономических и политических субъектов различного уровня в мировую политику и экономику. Для достижения этой цели предлагается произвести следующие трансформации — создать такие условия для деятельности государства, что его функции были бы ограничены, а деятельность регулировалась бы следующими принципами: а) «…прибегать к регулированию реже и эффективнее»; б) государство должно быть способным «…мобилизовать ограниченные ресурсы для достижения поставленной цели»; в) «…направлять инвестиции в области, ключевые для повышения конкурентноспособности экономики…и на основные общественные услуги»; г) быть готовым «…передать в частный сектор предприятия, которыми он способен лучше руководить»; д) укреплять гражданское общество.*
Таким образом в результате процессов глобализации, придавших внутриполитическим тенденциям международный масштаб, происходит трансформация политической власти, смещение центров принятия решений с уровня государственных структур до уровня местных общин, а процессы мировой политики становятся похожими на административные меры по принятию политических решений, обеспечивающих успешное функционирование международных экономических организаций. Люди и предприятия стремятся самореализоваться в масштабах всего мира, не ограничивая себя одной страной, а локальные территории стараются стать узлами мировой сети. Как говорил Жан Монне по поводу европейского единства: «Мы объединяем не государства, мы объединяем людей». Чем более информирован человек, тем менее он нуждается в государстве, которое становится архаическим элементом в мире без границ. Рамки участия людей в истории и мировой политике неизмеримо расширяются. Возникают новые идентичности и сообщества, выходящие за пределы государства и претендующие на выполнение его функций.
Дополнительным фактором, пошатнувшим позиции многих стран стал перевес сил, достигнутый западными странами, и появившаяся тенденция к пересмотру мирового порядка, сформировавшегося в предыдущий исторический период (1945–1985 гг.) и закрепленного в стратификации стран по уровню потребления, месту и роли в мирохозяйственной системе, политических статусах и т.д.). Нынешний культурный, ресурсный и военный потенциал ряда стран, прежде всего бывших прежде в составе «социалистического лагеря», не соответствует их «нормативному» статусу.
Свято место пусто не бывает. США и НАТО стали неуклонно заполнять образовавшиеся бреши в политическом контроле, тем более что развращенная социализмом и коррумпированная государственная бюрократия этих стран не заставила себя долго просить об этом одолжении. Хотя, тем не менее, традиционно зазвучали речи о наступлении американского империализма и взаимное запугивание мировыми угрозами.
Перечислим эти угрозы которые гипнотически повторяются уже много лет, но нет попыток связать их происхождение именно с неолиберальным вариантом глобализации: неизбежность межцивилизационных конфликтов, формирование международной системы организованной преступности, глобализация терроризма, рост неуправляемости в развитии ядерного технологического потенциала; обострение борьбы за передел мировых природных (энергетических, зерновых, водных, минеральных) ресурсов; усиление информационного доминирования США; возрождение особых региональных конфликтов, отражающих межблоковые, межцивилизационные, межкультурные противоречия и т.д.; смена идеологического «образа врага» СССР на образ России, несущей реальную угрозу (Россия как глобальный развивающийся дестабилизирующий фактор, как постоянная потенциальная угроза из-за неуправляемой криминализации, возможности гражданской войны и т.д.).
В этих угрозах просматривается аналогия с периодом первой волны глобализации, когда была развязана первая мировая война, персонально оркестрованная королем Британской Империи Эдуардом VII. Британскую Империю пугала мирная кооперация между США, Францией, Германией, Россией, Японией и Китаем, ведомым Сунь Ят Сеном и его республиканцами. Она рассматривала эту кооперацию как геополитическую угрозу и стремилась ее разрушить во чтобы то ни стало.
Во все времена задачами государства были старания решать подобные проблемы, а не только запугивать ими свое население. Если оно неспособно их решать, то альтернативы уходу нет.
Критика подобных государств оказывается к месту, стимулируя гражданское сознание и питая идеями не потерявших надежды и не опустившихся до предательства граждан, инициирующих самоуправление как иную форму государственного устройства.
Образцом декламации иного рода угроз, исходящих теперь со стороны США, но довольно характерных по своей симметричности, является следующий документ.
Чтобы хоть частично ослабить томящую неопределенность граждан перед грядущим будущим, Национальный разведывательный совет Соединенных Штатов опубликовал результаты своего исследования проблем, ожидающих человечество в целом и единственную сверхдержаву, в частности, в течение ближайших 15 лет. Этот документ изложен на 68 страницах и озаглавлен так: «Глобальные тенденции на 2015 год. Диалог с неправительственными экспертами о будущем». В разработке «Диалога» приняли участие все подразделения американской разведки, научные учреждения, мозговые тресты и частные корпорации. Исследование предназначено для принятия правильных решений во внешней и внутренней политике страны как нынешней, так и последующими администрациями.
Этот документ, разрабатывавшийся на протяжении полутора лет, построен по принципу «двух сценариев» — оптимистического, желательного, и пессимистического, нежелательного, но, вероятно, неотвратимого.
Так, в документе говорится, что в течение этого пятнадцатилетия Штаты будут сохранять свое ни с кем не сравнимое положение в области экономики, технологии, военной техники и дипломатического влияния.
При этом отчет говорит о «ключевых неопределенностях» в течение рассматриваемого периода, для США в глобальном масштабе, называя ими Китай, Россию, Ближний Восток, Японию и Индию.
В отношении стремления к глобализации экономики, в соответствии с первым, оптимистическим сценарием, «положение Соединенных Штатов в 2015 г. будет весьма прочным. Мировая экономика, движимая информационной технологией, крайне благоприятна для США. Главной задачей будет решение проблемы негативных эффектов глобализации — как вести себя со странами, оказавшимися вне процесса развития, особенно в районах вроде Ближнего Востока».
Иное развитие событий показывает альтернативный сценарий. Глобализация может разделить государства мира на преуспевающих и нищих, и в этих последних грозно начнут проявлять себя «неоправдавшиеся надежды, горечь неравенства и связанные с этим внутренние беспорядки», особенно опасные на фоне расширения организованной преступности и распространения оружия массового уничтожения.
В международной политике, говорится в исследовании, весьма возможен «неофициальный геостратегический альянс» между Китаем, Россией и Индией — для противовеса американскому влиянию в мире.
Возможен также развал союза между США и их европейскими партнерами как результат всё обостряющихся торговых конфликтов и разного понимания системы глобальной безопасности.
На горизонте маячит образование международного террористического объединения, «направленного против Запада и имеющего доступ к химическому, биологическому и даже ядерному оружию».
Крайне опасны непредсказуемые антиправительственные выступления на Ближнем Востоке, порожденные низким уровнем жизни в большинстве арабских стран и провалом израильско-палестинских переговоров.
Документ считает создание Палестинского государства неизбежным, и наиболее вероятным видом его отношений с Израилем, предсказывают эксперты, будет «холодный мир». Точно так же предвидят они упадок экономического влияния Японии и «борьбу России на всех фронтах по мере того, как она будет смещаться к авторитарному правлению».
Демографическая часть документа в весьма тревожных тонах описывает картину мира в 2015 году. Население Земли возрастет с 6,1 до 7,2 миллиардов. 95% этого роста придется, во-первых, на развивающиеся страны и, во-вторых, на города. Вследствие этого население крупнейших городов мира (с населением более 10 млн. чел.) удвоится и будет составлять в сумме 400 миллионов человек.
«Указанные демографические тенденции, глобализация рабочей силы, политическая нестабильность и энергетические конфликты приведут к глобальному перемещению людских масс, — говорит документ. — Уже сейчас легальные и нелегальные иммигранты составляют более 15% населения в более чем 50 странах. К 2015 году эти показатели резко возрастут, увеличивая социальные и политические трения в странах и, соответственно, меняя их национальную сущность».
Пищевых ресурсов будет достаточно для населения планеты в целом, но многие районы будут страдать от голода из-за политических распрей, войн и неправильного распределения продуктов. Потребность в энергии возрастет на 50%, но она будет успешно покрываться: 80% нефти и 95% природного газа лежат нетронутыми.
Намного хуже будет обстоять дело с пресной водой. Во-первых, три миллиарда человек уже сейчас живут в странах, ощущающих недостаток воды, — в основном, в Африке, на Ближнем Востоке, в Южной Азии и северном Китае. Во-вторых, более 30 государств из имеющихся 191 получают более трети необходимой им воды вне своих границ. Поэтому нехватка воды чревата политическими и военными конфликтами.
Особенно серьезно исследование относится к совершенно реальной угрозе распространения терроризма, подстегнутого, в частности, описанными выше причинами, и направленного, в основном, против Соединенных Штатов. Плюс более или менее свободный доступ как террористов, так и «стран-парий» к оружию массового уничтожения.
Возрастающая угроза ракетного удара по США, говорится в исследовании, предполагает более вероятным использование ракет ближнего и среднего радиуса действия, нежели межконтинентальных ракет. Используемые ракеты будут, в основном, запускаться с поверхности земли, с военных кораблей или во время проведения специальных секретных военно-разведывательных операций.
Отчет предсказывает также применение террористами или инсургентами химического и бактериологического оружия внутри США или на территориях их союзников. При этом применяемое оружие и техника его использования будут непрерывно совершенствоваться, а число жертв атак — непрерывно возрастать. Проблема эта будет усложняться еще тем, что число актов террора со стороны враждебных Америке государств снизится за счет смены в них политических режимов, но зато резко возрастет «независимый» терроризм, с которым намного труднее бороться. В этой связи отчет настоятельно призывает новую администрацию уделять самое пристальное внимание вопросу безопасности государства.
Роль сверхдержавы, вмешивающейся в региональные конфликты на стороне одних против других, будет действовать как сильнейший раздражитель и на нынешних, и на потенциальных противников, порождая и дальше нападения на американские базы и интересы, как за рубежом, так и на территории США. Эти противники — главари наркобизнеса, террористы и зарубежные инсургенты — не станут, естественно, искать встречи с американскими вооруженными силами лицом к лицу. Вместо этого они будут прибегать к такого рода политической и военной стратегии, которая не даст прямого повода американцам использовать силу. Если же сила будет все-таки применена, ей будет противопоставлена тактика бесконечных «точечных ударов», ведущая к ослаблению морального духа, тактика втягивания американцев в новые конфликтные ситуации, а также перенесение операций непосредственно на территорию США.
Часть потенциальных противников Америки, перенесших враждебные действия на ее землю, будут ставить своей целью разрушение инфраструктуры — коммуникаций, транспорта, финансовых операций, энергетической системы. Эти цели, считают эксперты, будут осуществляться как «по старинке», т.е. физически, так и на уровне века: электронными атаками, разрушающими взаимосвязь элементов инфраструктуры, и кибернетическими атаками, разрушающими государственную компьютерную сеть. При этом иностранные правительства и индивидуальные группы постараются как можно полнее использовать такого рода уязвимость, применяя оружие обычного типа, разведывательные операции и даже оружие массового уничтожения. По ходу времени, такие атаки всё меньше будут связаны с оружием и всё чаще будут производиться через компьютеры: профессионализм атакующих будет непрерывно повышаться, и для подобных операций потребуется весьма небольшое число таких профессионалов. Будет использована также новейшая техника, такая, как лучевое и электромагнитное оружие.
Документ особо подчеркивает большую угрозу, которую будет представлять развитие передовой высокоточной технологии. «Успехи науки и техники представят для нашей национальной безопасности проблему, характер и масштаб которой трудно себе представить. Непрерывное увеличение нашей зависимости от компьютерных сетей, делает самые уязвимые американские инфрастуктуры наиболее привлекательной целью. Уже сейчас наша компьютерная сеть легко пробивается специалистами этого дела, а в дальнейшем эта тенденция проникновения в наши святилища увеличится, становясь все более избирательной и анонимной».
К этому следует добавить и операции чисто психологического характера: пропаганду и сознательную дезинформацию. Наиболее традиционный прием — распространение слухов о наличии у противника оружия, качественно значительно превышающего американское, — это должно предотвратить применение оружия американцами и вызвать в Штатах протесты против применения оружия вне пределов страны.
Кибернетические атаки могут расстроить военные компьютерные сети в период посылки американских войск в зоны конфликтов, посеяв неразбериху и хаос. Такого рода программы уже сейчас разрабатываются многими странами, хотя немногие из них успеют создать необходимое оборудование к 2015 г. Но это лишь вопрос времени, говорится в отчете.
Антиамериканский терроризм будет, в основном, питаться за счет этнических, религиозных и культурных конфликтов. Террористические группы будут продолжать искать пути к нападениям на расположения американских войск за рубежом и на дипломатические представительства. Постоянной целью будут также американские компании и американские граждане. Наибольшую угрозу будут представлять террористы, базирующиеся на Ближнем Востоке и Юго-Восточной Азии.
В документе рассматриваются также глобальные тенденции, касающиеся внешней политики в свете американских интересов.
Риск военных столкновений будет зависеть от изменений состояния и характера вооружений в регионах.
В Южной Азии, например, этот риск будет весьма высоким на протяжении всего рассматриваемого периода. Индия и Пакистан склонны к ошибкам в политических расчетах и будут поэтому наращивать свои ядерные и ракетные мощности.
Говоря о будущих возможных конфликтах, отчет фокусирует внимание на Китае, мощь которого возрастет в результате роста его экономических и военных возможностей. С другой стороны, политическое, экономическое и социальное давление внутри Китая может стать стабилизирующим фактором, вынуждающим правительство больше внимания уделять внутренним делам и воздерживаться от конфликтов в регионе.
К 2015 году у Китая может быть несколько десятков ракет с ядерными боеголовками, способных достичь территории США, и сотни ракет меньшей дальности — для употребления в региональном конфликте.
Объединенная Корея со значительным американским военным присутствием может превратиться в сильную региональную военную державу. Если же объединения не произойдет, Северная Корея, «имея одну-две атомные бомбы и несколько межконтинентальных ракет, построенных к 2005 году», сможет оказывать дестабилизирующее влияние на обстановку в регионе,
Иран способен провести испытания межконтинентальных ракет уже в этом году, а Ирак к 2015 году сможет иметь одну баллистическую ракету, способную доставить ядерную боеголовку в США.
Что касается России, то ее ядерный арсенал составит к 2015 году, по-видимому, менее 2500 ядерных боеголовок.
Россию вообще, судя по всему, ожидает довольно мрачное будущее, говорится в исследовании. «Помимо жалкого состояния ее инфрастуктуры, годы полного пренебрежения к защите окружающей среды вынуждают ее население платить за это высокую цену своим сокращением. Эта цена становится еще выше из-за растущего алкоголизма, сердечных заболеваний, наркотиков и ухудшения системы здравоохранения».
«Весьма сомнительно, что по своим экономическим показателям Россия сможет к 2015 году интегрироваться в глобальную финансовую и торговую систему. В самом лучшем случае, при годовом экономическом росте 5%, к концу рассматриваемого срока экономика России будет составлять не более одной пятой объема американской экономики». И в то же время, в конфликт с экономической слабостью войдет все увеличивающееся стремление снова стать мировой сверхдержавой, оказывающей влияние на глобальную политику.
Наиболее вероятный вывод: к 2015 году Россия будет оставаться
внутренне слабой.
Таковы некоторые выводы, следующие из «диалога с неправительственными экспертами».
При чтении этого документа напрашивается аналогия с советскими агитками о наступающей американской агрессии и необходимости крепить бдительность. То, что этот документ оказался в открытой печати, может говорить о его пропагандистской направленности, но более интересен характер угроз, которыми запугивают американское население. Рост антиамериканского терроризма подтверждает неприятие другими народами и странами нынешней политики глобализации, опирающейся на неолиберальную платформу. Оказывается, что такая глобализация ведет к усилению национального момента. Врагами Америки предстают фактически все те страны, которые не подчинились мировой элите и продолжают настаивать на самостоятельности своей политики или на культурном своеобразии своих народов.
Отсюда можно сделать следующий вывод: Соединенные Штаты оказываются инструментом, который элита использует для своих целей: это дубинка в руках могущественной элиты, владеющей государствами как частной собственностью. Еще Л. Мизес заметил склонность к тоталитаризму этой страны, построенной на идеалах масонства: «Немногих честных граждан, осмеливающихся критиковать эту тенденцию к административному деспотизму, называют экстремистами, реакционерами, экономическими роялистами и фашистами. Считается, что свободная страна не должна терпеть политической активности со стороны таких «врагов общества» (Мизес).
Масоны выполняют в Америке ту же роль, что и коммунистическая партия в СССР: они построили, конституировали и управляют этой страной через выращиваемую ими масонскую номенклатуру, не намного отличающуюся от советской. Если бы в свое время коммунисты в СССР додумались до чрезвычайно простой вещи — внешнего разделения своей партии на две, якобы соперничающие фракции, скажем, коммунистов и социалистов, то они создали бы демократию наподобие американской, которую можно назвать также тоталитарной по сути, ввиду ее чрезвычайно детального контроля над жизнью граждан. И как некогда коммунисты в СССР гордились своей принадлежностью к этой партии, так и избранные американцы, удостоенные права членства в этой партии, также гордятся своей партией, эмблемы и символы которой можно увидеть всюду в Америке.
В обширном исследовании, озаглавленном «Либертарианизм и международное насилие», Р. Раммел (5) с помощью статистических выкладок обосновывает достоверность следующих положений: чем более либертарным является государство, тем менее оно вовлечено в международное насилие, и чем более либертарными являются два государства, тем менее враждебными являются их межгосударственные отношения. Последний тезис получил популярное звучание: демократии не воюют с демократиями. Не оспаривая в целом плодотворность такого рода выводов, хотя отсутствие войн между ними на протяжении 5 лет, с 1976 г. по 1980 г. может быть вызвано и тем, что они конституировали в это время единое политическое пространство, противостоящее социалистическому блоку, обратим внимание на первую гипотезу, также тщательно доказываемую Р.Раммелем. Одним из наиболее демократических государств являются США. По логике доказанного положения, они должны меньше других участвовать в международном насилии. Однако обратимся к книге Дж.Денсона «Цена войны» (6), где приводятся интересные данные. Cо времени окончания второй мировой войны правительство США участвовало в следующих интервенциях:
1. 1945–1946 гг.: военное вторжение в Китай;
2. 1948–1953 гг.: участие в карательных действиях против филиппинского народа. Гибель многих тысяч филиппинцев;
3. 1950–1953 гг.: вооруженное вторжение в Корею около миллиона американских солдат. Гибель сотен тысяч корейцев;
4. 1950–1953 гг.: военное вторжение в Китай;
5. 1953 г.: военное вторжение в Иран;
6. 1954 г.: Военное вторжение в Гватемалу;
7. 1958 г.: Индонезия;
8. 1959–1960 гг.: Куба;
9. 1960 г.: Гватемала;
10. 1961–1973 гг.: военная агрессия против Вьетнама. Уничтожение свыше полумиллиона вьетнамцев;
11. 1964 г.: Конго;
12. 1964–1973 гг.: участие 50 тыс. американских солдат в карательных операциях против республики Лаос. Тысячи жертв;
13. 1964 год: кровавое подавление панамских национальных сил, требовавших возвращения Панаме прав в зоне Панамского канала;
14. 1965 г.: Перу;
15. 1967–1969 гг.: Гватемала;
16. 1969–1970 г.: агрессия против Камбоджи. Со стороны США — 32 тыс. солдат. Многочисленные жертвы среди мирных жителей;
17. 1982–1983 гг.: террористический акт 800 американских морских пехотинцев против Ливана. Снова многочисленные жертвы;
18. 1983 г.: военная интервенция в Гренаду около 2 тыс. морских пехотинцев. Сотни жертв среди жителей;
19. 1986 г.: вероломное нападение на Ливию. Бомбардировки Триполи и Бенгази. Многочисленные жертвы;
20. 1989 г.: вооруженная интервенция в Панаму. Погибли тысячи панамцев;
21. 1989 г.: Никарагуа;
22. 1991–2000 гг.: широкомасштабная военная акция против Ирака, задействовано 450 тыс. военнослужащих и многие тысячи единиц современной техники. Убито не менее 150 тыс. мирных жителей. Бомбардировки мирных объектов с целью запугать население Ирака;
23. 1992–1993 гг.: оккупация Сомали. Вооруженное насилие над мирным населением, убийства гражданских лиц;
24. 1995 г.: Босния;
25. 1998 г.: Судан;
26. 1998 г.: Афганистан;
27. 1999 г.: Югославия;
Этот еще не оконченный список говорит сам за себя. К тому же США имеют военные базы, расположенные более чем в 150 странах во всем мире. И причем приведены только открытые агрессии. А сколько десятилетий США вели необъявленную войну против Сальвадора, Гватемалы, Кубы, Никарагуа, Афганистана, Ирана, вкладывая огромные средства для поддержания марионеточных проамериканских режимов или инспирированных Америкой повстанцев, выступавших против законных правительств, не признававших американское господство в этом регионе. Гондурас был превращен США в военный плацдарм борьбы против Сальвадора и Никарагуа.
Общий итог жертв американской агрессии только за 1948–1996 гг. составляет более миллиона человек, не считая раненых и обездоленных. После разрушения СССР США уже не имеют никаких серьезных ограничений на пути своих агрессивных устремлений, происходит катастрофический крен в сторону создания силовых террористических структур, раковой опухолью охвативших весь мир (прежде всего Ирак и Балканы). США превращают в орудие своей международной террористической деятельности и Организацию Объединенных Наций.
На примере США, где, кстати, и наиболее сильна либертарная критика, мы видим подтверждение того, что раз государство есть такое учреждение, которое практикует принудительную территориальную монополию на защиту и право на налоги, то любое такое учреждение должно быть сравнительно более агрессивным, поскольку оно экстернализует потери от своего такого поведения на своих подчиненных. Существование государства не только увеличивает частоту агрессии, оно меняет весь ее характер. Существование государств и особенно демократических государств влечет, что агрессия и война имеют тенденцию превращаться в тотальные войны.
Возвращаясь к понятию национального государства мы видим, что современные демократические государства отошли от ранних формулировок этого понятия и ведут широкую войну против еще существующих государств национального типа. И скорее, не национальные государства порождают разрушительные войны, а наоборот, отсутствие локального самоуправления через учет конкретной специфики и совмещение интересов создает анархическую среду, в которой войны становятся ненаказуемым бизнесом.
Наше краткое рассмотрение политического аспекта глобализации подтверждает тезис о порочности этой модели чисто экономической глобализации, нуждающейся при своем продвижении во все более сильных средствах политической поддержки.
Литература
1. Guehenno J.M. The end of the nation-state// Космополис — М. — 1997.
2. Aoki Masahiko. Toward and Economic model of the Japanese Firm// Journal of Economic Literature, 1990.
3. Alienation society and the individual. Continuity and change in theory and research, N.J.,1992.
4. Ohmae K. The end of the nation-state.L., 1995, p. 2 ( цит. по Омаэ К. Конец национального государства: подъем региональных экономик // Социальные и гуманитарные науки . Зарубежная литература .Сер. 9 Востоковедение и Афганистика, 1999 г., № 1).
5. Rummel R.J. Libertarianism and International Violence. The Journ. of Conflict Resolution 27, March, 1983, p. 27–71.
6. Denson G. The Costs of war. New Brunswick, 1997.
5. Международный порядок по З. Бжезинскому
Книга «Великая шахматная доска» З. Бжезинского — о новом международном порядке в Евразии, каким он видится и какой желателен для США. И хотя совершенно ясно, кто и ради чего «переставляет фигуры» в «великой игре» тем не менее, как это констатирует В.А. Кременюк, «идея о новом порядке в Евразии вызывает много вопросов, а вот ответов либо нет вовсе, либо они не удовлетворяют. Во-первых, не понятен институционный аспект этого порядка, форма и содержание механизма его создания: будет это какая-то международная организация или же определенная политика Вашингтона, которую другие страны должны воспринять и одобрить? Во-вторых, как планируется внедрить этот порядок: организовать нечто вроде общеевропейского процесса с соответствующими переговорами или же внедрять его силой, не обязательно с помощью войны, но тем не менее путем принуждения? В-третьих, если уж такой порядок будет создан, каковы гарантии его сохранения, кто их даст и на какой срок?» «Сила может многое, — рассуждает далее этот российский ученый, — но надо знать, когда, как и с какой целью она будет использована. Кроме того, известны закон природы и закон общественных отношений: на каждую силу всегда имеется противосила, противодействие. Даже если сила несет порядок, всегда имеется достаточно элементов, выступающих против любого порядка. Готовы ли США до бесконечности бороться против этих элементов или, как это случилось в Сомали при первых же ощутимых потерях они погрузят своих людей на корабли и отплывут в благословенную Америку?» Книга «Великая шахматная доска» З. Бжезинского — ученый труд, исполненный в стилистике современной геополитики: у нее нет точного читательского адреса, но трактует она авторскую версию евразийской геостратегии США как «истину в последней инстанции». Книга не опирается ни на достижения современной американской геополитической мысли, ни на закономерности, постулаты, зафиксированные мировой геополитикой, зато вводит в научный оборот новую геостратегическую терминологию; она изобилует интересным фактическим материалом и в то же время грешит легковесностью своих основополагающих выводов; жанр «шахматной комбинации» на геостратегическом поле Евразии геополитичен сам по себе, но подгонка правил самой игры под заранее заданный результат — необходимость американского руководства миром, — ослабляет, если не ликвидирует интригу выстраивания нужной для этого геостратегии; труд мог бы быть признан образцом откровенных и открытых размышлений З. Бжезинского над современными мировыми проблемами и роли США в их решении, если бы не страдал синдромом «самонадеянности силы» и безапелляционностью богатства, видящего мир только в удобной для него перспективе. «Великая шахматная доска» у американского геополитика так и не стала ареной «великой борьбы» между Западом и Востоком, о чем писал в XIX веке Р. Киплинг, или «великой шахматной партии», которая достоверно прогнозирует мировое развитие в ХХI веке, так как З. Бжезинский принимает в расчет только вожделенный им результат, в то время как вся совокупность событий и тенденций в жизни Евразии свидетельствует о том, что еще рано кому-то из основных игроков примерять лавровый венок победителя. И все-таки эту книгу нужно читать и ее основные идеи знать, ибо однажды сформулированные идеи, если за ними стоят человеческие интересы, начинают жить самостоятельной жизнью. А за идеями З. Бжезинского стоят интересы упрочения исключительного положения США в современном мире.
Выпустив книгу «Великая шахматная доска», посвященную обстановке на Евразийском континенте, ее автор не обходит стороной и такую державу как Япония. Показывая, что Америка «выше всех», он, в тоже время, называет Японию мировой державой и пытается доказать историческую недолгосрочность превосходства США. Японию, как и Великобританию, считает «неугомонными» крупными державами, имеющими собственную геостратегию. Сама же Япония является лишь точкой опоры для США.
Эффективная политика Америки в отношении Евразии заключается в том, чтобы иметь опорный пункт на Дальнем Востоке. Таким образом, для глобальной политики США важное значение имеют тесные отношения с морской державой — Японией.
На данный момент Япония и США поддерживают тесные
союзнические связи.
Учитывая великую мощь Америки, можно сказать, что для Японии США служили «зонтиком», под которым страна могла прийти в себя после опустошительного поражения, набрать темпы экономического развития и на этой основе постепенно занять позицию одной из ведущих держав мира. Но более того, для Японии естественно стремление занять ступень главы мира. Тем самым обеспечено неизбежное соперничество между Японией и Америкой. Однако, у Японии еще недостаточно сил, чтобы выйти на первое место (Япония до сих пор не имеет национальной самостоятельности в области безопасности). Как долго может сохраняться такая расстановка сил? Попробуем ответить на этот вопрос.
Есть версия о возможном снижении регионального первенства Америки в Азиатском регионе, так как, постепенно растущая мощь Китая, на континенте, может распространяться на морские регионы, имеющие довольно большое значение для Японии. По этому поводу у японцев усиливается чувство неопределенности в отношении геополитического будущего их страны.
Не приходится сомневаться и в том, что США имеют привычку присутствовать в любой точке Земного шара по тому или иному вопросу. Для сравнения обратимся к Европе. Можно провести параллель между японским положением на евразийском Дальнем Востоке и германским на евразийском Дальнем Западе. Причем, обе страны являются основными региональными союзницами Соединенных Штатов. Обе страны имеют значительно мощные вооруженные силы, но ни одна из них не является независимой в этом отношении: Германия скована своей интеграцией в НАТО, в то время как Японию сдерживают ее собственные (хотя составленные Америкой) конституционные ограничения и американо-японский договор о безопасности. Обе являются центрами торговой и финансовой мощи.
Кроме того, надо сказать, что Германия разделяет со своими соседями как общие демократические принципы, так и более широкое христианское наследие Европы. И в доказательство тому, что Япония не является региональной державой, помимо вышеназванных, можно привести в пример факт о том, что Япония «не по своей вине» географически отделена от своих азиатских соседей.
В действительности, хотя Япония и находится в Азии, она не в достаточной степени азиатская страна. Такое положение значительно ограничивает ее геостратегическую свободу действий. Ведь Япония до сих пор остается зависимой от американского военного покровительства. Из этой ситуации З. Бжезинский дает альтернативный выход: либо Япония соглашается с региональным господством Китая, либо осуществляет широкую — и не только дорогостоящую, но и очень опасную — программу военного перевооружения. Но Япония боится и понимает, что резкое изменение курса может быть опасным.
В этом отношении в политических кругах Японии выявились разногласия. Мнения разделились в четырех направлениях: приверженцы тезиса «Америка прежде всего», сторонники глобальной системы меркантилизма, проактивные реалисты и международные утописты.
Первые, то есть придерживающиеся мнения «Америка прежде всего», считают существующие американо-японские отношения стержнем японской геостратегии.
Второе направление считает Японию в первую очередь экономической державой и относительная демилитаризация Японии — это капитал, который стоит сохранить. Поскольку Америка гарантирует безопасность страны, Япония свободна в проведении политики глобальных экономических обязательств, которая понемногу усиливает свои позиции в мире.
Третья группа — проактивные реалисты — представляет собой новую категорию политиков и геополитических мыслителей. Они выражают мнение о том, что Япония имеет возможности ( будучи богатой и развитой демократией) и обязательства произвести действительные изменения в мире после окончания холодной войны. Тем самым Япония должна добиться мирового признания. У истоков этой позиции в 80-е годы, как известно, стоял премьер-министр Ясухиро Накасонэ. А в 1994 году по этому поводу был выпущен документ «Программа для Новой Японии: переосмысление нации».
Наименее влиятельным можно назвать четвертое направление — международных утопистов. Они связывают Японию с глобальным лидерством в разработке и продвижении подлинно гуманной программы для мирового сообщества.
Эта политическая неустойчивость говорит о том, что Япония в целом не видит выхода из-под Американского прикрытия. Бжезинский же предлагает хитрый ход: «использовать особые отношения с США чтобы добиться мирового признания для Японии, избегая в то же время враждебности Азии и не рискуя преждевременно американским «зонтиком» безопасности».
Но, все-таки, небольшие порывы к независимости от США можно наблюдать во внешней политике Японии. В первой половине 1996 года правительство островного государства заговорило о «независимой дипломатии», несмотря на то, что, всегда осторожное, Министерство иностранных дел предпочитало переводить это выражение более туманным термином «проактивная дипломатия». Что ж, может быть, это и есть та самая первая ласточка в переориентации вооруженных сил Японии.
То, что роль Китая в Азиатском регионе возрастает, я думаю, оспаривать никто не станет. И эта страна, с ее сохранившимся социалистическим устройством государственной власти, пытаясь вылезти вперед, является еще одним препятствием, для преодоления которого у Японии пока еще не хватает сил.
Если следовать мысли о возможном прекращении соперничества и дальнейшем примирении между Японией и Китаем, то региональные последствия такого изменения союзов были бы слишком тревожными: «уход Америки из регионов, а также немедленное подчинение Тайваня и Кореи Китаю, оставление Японии на милость Китая». Но эта перспектива не выгодна никому, поэтому она автоматически отпадает. Но что же, все-таки, ждет Японию?
Итак, очевидно, что концепция, выдвинутая З. Бжезинским, слабо применима к стране и к региону в целом. Во-первых, потому, что как бы Япония не старалась стать мировой державой, у нее это не получится, так как Америка ясно дает понять, кто в мире хозяин. Говоря об этом, учтем как происходящие события в Югославии, так и постоянные заявления Соединенных Штатов всему миру о своей мощи. Взять, к примеру, недавний доклад Белого дома о «Стратегии национальной безопасности США для нового столетия», где говорится о ежеминутной готовности войск Америки к немедленной переброске в любой регион мира, что нам и было недавно доказано.
Во-вторых, у самой Японии еще не достаточно сил для становления во главе всего мира. Хотя Азия и обошла Европу по экономическому развитию, она на редкость сильно отстала от нее с точки зрения регионального политического развития. Ей не хватает многосторонних структур в области сотрудничества. Например, там нет ничего подобного ни ЕС, ни НАТО, а даже те, что есть — АСЕАН (ассоциация государств Юго-Восточной Азии), АРФ (Азиатский региональный форум) и АПЕК (Азиатско-Тихоокеанская группа экономического сотрудничества) и отдаленно не соответствуют той сети многосторонних и региональных связей в области сотрудничества, которые объединяют Европу. Поэтому, не будем забывать, что Япония — часть Азии.
И, в-третьих, мы получили много ответов на вопрос о расстановке сил в исследуемом регионе, поставленный самим автором, но ни один из них не есть реальный выход для Японии из своей ситуации, так как не было ответа, который бы на самом деле устраивал саму страну.
Литература
1. Бжезинский З. Великая шахматная доска. М., 1998.
2. Кременюк В. Самонадеянность силы. Збигнев Бжезинский и проблемы Евразии//НГ — сценарии. 1998, № 11. с. 7.
6. Глобальная коммуникация как альтернатива угрозам
Глобализацию можно еще определить как формирование единого общемирового финансово — информационного пространства, как бы интеграцию каналов информационной связи. Этот аспект глобализации обязан информационной революции в начале 90-х годов и таким ее инструментам как Интернет, глобальное телевидение. Но главным содержанием информационной революции, которая началась в 90-х годах, стало изменение предметов труда. Если раньше человечество старательно влияло на природу и изменяло ее, то теперь самым доходным бизнесом стало влияние на сознание человека (как индивидуальное, так и общественное), его модификация или промывание благодаря новым компьютерным информационным технологиям. Это стало самым рентабельным, быстро развивающимся бизнесом, сопровождающим все другие формы экономической активности. Если ранее маркетинг и учет интересов покупателя пытались приспособить товар к потребностям граждан, то теперь граждан приспосабливают к уже имеющемуся товару. Появился даже термин «high hume» — это воздействие и формирование живого человеческого сознания, чем занимается даже продавец зубной пасты. Это — информационная работа по формированию в обществе благоприятного восприятия кого-либо или чего-либо, принципиально не являющихся таковыми.
Внутри каждого общества происходит формирование слоя информаторов, которые, используя современные информационные технологии, занимаются формированием сознания общества и все дальше отдаляются от самого этого общества. Последнее, являясь только объектом формирования, само в этом процессе активно не участвует. Это ведет и к подрыву демократии, поскольку основной ее смысл — это диффузия идей и представлений из самых низов общества до самого верха. Но главным результатом этого процесса формирования сознания является парадоксальное оборачивание иерархии общества. Видимая, внешняя часть управленческого слоя, оказавшись наиболее податливой этому воздействию, приобретает контуры дегенеративной элиты — внешне находясь на верхних этажах общества, умственно она далеко не соответствует этой позиции. Связь между разными секторами общества оказывается разорванной, несмотря на сохранение всех формальных инструментов и механизмов демократии. Такое разделение ведет к нарастающему разрыву внутри обществ. В них формируется информационное сообщество, которое все больше отделяется от основной массы граждан и перетекая через границы вливается в единое глобальное информационное сообщество.
Это информационное сообщество мира благодаря тем же коммуникациям координирует свою активность, превращая ее во взаимносогласованное одурачивание мира. В результате разрыв внутри обществ постепенно перерастает в разрыв между обществами, который становится все более окончательным и непреодолимым. По мере появления качественно нового класса технологий, получивших условное название «метатехнология», специфика которых в том, что они в принципе исключают возможность конкуренции с владельцами этих технологий, происходит вырождение конкуренции. Например, если вы пользуетесь мобильной связью в условиях существования системы «Воис стрим», вы не можете по этой мобильной связи договариваться о своей конкуренции против владельцев этой системы, потому что ваши планы будут им опережающе известны. Это одна из оборотных сторон информационной прозрачности. И это одна из главных причин того, что технологический разрыв между развитыми и развивающимися странами становится все больше и появляется неустранимая пропасть между наиболее развитыми странами, которые в массовом порядке производят новые технологические принципы, и всеми остальными.
Новые технологии качественно изменяют главные ресурсы развития. Раньше главным ресурсом развития было производство, в общем-то закрепленное на территории. Если вы хотели освоить ту или иную территорию, то вы должны были волей или неволей развивать на ней производство. В этом отношении колониализм и довоенный, и послевоенный был в общем-то созидательным. Сейчас главными ресурсами стали территориально мобильные финансы и интеллект. И для того, чтобы их освоить, вам не нужно развивать тот или иной регион, в котором они находятся, вам наоборот, нужно ухудшить максимально ситуацию в этом регионе, чтобы они оттуда сами прибежали к вам. Это кардинально меняет взаимоотношения между развитыми и развивающимися странами. Развитые страны больше не заинтересованы кровно и эгоистично в прогрессе развивающихся стран. Это крайне опасная тенденция, противоядия от которой человечество еще не выработало.
В целом сырье становится дешевле, а продукты информационных технологий, то самое формирование сознания, становятся все дороже. И это также подрывает стратегическую конкурентоспособность стран, которые опираются на неинформационные, старые технологии. В результате, конкуренция между странами, находящимися на разных этапах развития технологий, становится все менее равноправной. Она все больше приобретает всеобщий и жесткий характер и ведется на уничтожение слабых, на окончательную потерю ими ресурсов развития.
При этом формирование единого рынка ведет к формированию единых монополий, которые не подвержены никакому контролю. Не существует даже статистики деятельности международных финансовых монополий. Результатом этого также является вырождение конкуренции. Сильные становятся все в большей степени монополистами, все более и более крупными структурами. Естественно, это сопровождается размыванием суверенитетов, формированием таких крупных монополий, которые подавляют целые регионы и национальные государства.
В целом появление новых технологий означает, что главным ресурсом и результатом успеха являются уже не деньги, как это было на протяжении многих сотен лет, а новые технологии. Появилась новая технологическая пирамида. Она включает в себя помимо производства товаров внизу и производства новых технологий наверху, еще и создание новых технологических принципов, которое является самой незаметной и самой рентабельной частью работы. На это постепенно переориентируются наиболее развитые страны, т.е. США и отчасти Англия. В свое время Рейган и Тэтчер смогли обуздать национальные монополии и первыми открыть свои экономики международной конкуренции, за счет чего был осуществлен быстрый рывок вперед. А в США это дополняется совершенно исключительным симбиозом государства и бизнеса, который позволяет им действовать как равноправным партнерам, как двум частям единого целого.
Однако возможности развития старой модели исчерпываются и вместе с ней ставятся под сомнение основные институты капиталистической экономики — частная собственность, конкуренция, рынок. Сейчас они находятся в состоянии глобальной неустойчивости, вызванной тремя основными факторами.
Во-первых, это информационное самопрограммирование, о котором говорилось выше, всех систем управления на всех уровнях. Средний житель западных стран становится придатком оборудования, но в отличие от прошлых лет, когда он протестовал и боролся против этого, информационное промывание приучило его рассматривать это положение как естественное и даже преимущественное по сравнению с жителями незападных стран.
Во-вторых, «информационный имперский провинциализм США», их неспособность понимать другие страны и культуры. США, производя 30% мировой продукции и очень большую часть новых технологических принципов, оказывают объективное влияние на весь мир, но при этом принимают политические решения, исходя из внутренней реальности США, т.е. не совпадают сферы, на которые ориентируются управляющие системы, в первую очередь государство, и сферы на которые эти системы воздействуют. Это ведет к снижению эффективности в политике и к общей неинформированности населения о событиях в других странах, да подчас и о своей стране американцы имеют смутное представление благодаря плотной опеке масс-медиа.
А в третьих, проблемой сегодня является то, каким образом будет преодолеваться глобальный монополизм. Стандартный прием преодоления монополизма — расширение рынка, включение новых игроков. Но сегодня его некуда расширять, уже сформировался единый общемировой рынок. Значит на повестке дня стоит новое резкое повышение качества труда, появление новых технологий, которые разрушат или ослабят старые глобальные монополии, что может быть крайне разрушительным и болезненным процессом. Решение этой проблемы в США идет по пути резкого стимулирования научно-технического прогресса, в частности, через развитие программы противоракетной обороны. Альтернативой этому может быть реализация так называемых «закрывающих» технологий, которые связаны со взрывным повышением производительности труда. Они получили условное название «закрывающие», потому что они настолько сильно повышают производительность труда, что не открывают новые рынки, а наоборот, закрывают их. Распространение этих закрывающих технологий скажется прежде всего на структуре производства и повлечет его радикальную трансформацию, равносильно глобальной техногенной катастрофе.
Таким образом, принципиальное значение для успехов западного мира имел процесс информатизации и коренного преобразования управления во всех сферах. В структуре общества выделился новый слой производителей ценных знаний и информационных технологий. Основой преобразований явилось формирование новой корпоративной культуры. Если раньше государство и общество формировали этику и правила поведения, то сейчас социокультурные нормы вызревают в корпоративных структурах и в творческих корпорациях. И уже затем эти нормы транслируются в общество. Общества и государства в постиндустриальной фазе вбирают в себя черты той корпоративной культуры, которая формируется в ведущих национальных компаниях. Однако, в творческих корпорациях экономические факторы не являются доминирующими. Более важными становятся создание атмосферы креативности и растет значимость идеалов непрагматического плана.
Последний аспект более выпукло проявился в глобальной
информатизации масс.
В коммуникационном плане современные средства связи осуществляют немедленный контакт с любым жителем Земли, если у того есть доступ к компьютеру. В результате возникли новые явления. Во-первых, эти средства помогли консолидировать то, что потенциально жаждало консолидации: а) установились более тесные и быстрые связи между экономическими и деловыми кругами; б) возникло более интенсивное общение на профессиональном, научном, конфессиональном уровне; в) возникли новые формы дистантного образования; г) более тесными стали связи между разрозненными частями этносов и национальных сообществ, что способствовало дальнейшему развитию этноидеологий и т.д. В то же время, хотя кардинально ничего нового в политическом процессе не произошло, политическая карта накапливает арсенал грядущих изменений.
Теперь, те, кто хотел контакта и общения имеют его вдоволь. Это помогает продавать любые товары и услуги, структурировать новые планы, мобилизовывать людей со всего света, вербовать добровольцев или сторонников. Короче, на любую идею найдется в интернете желающий ее испытать.
Новым стало более активное участие граждан в политике. Мировой коммуникационный процесс помог оттенить и сделать более выпуклыми те противоречия, которые замазывались или скрывались государствами.
Споры между двумя конфликтующими странами, например, Грецией и Турцией, выясняются не только на политическом или дипломатическом поприще, но и на уровне частных граждан, а особенно молодежи, проводящей часы в интернете. В домашних для обеих сторон условиях жители разных стран либо переругиваются между собой, либо пытаются найти компромисс. Дипломатия стала уделом молодых людей или просто имеющих время на политику.
Другой аспект более активного участия в политике — возможность выражения своего мнения непосредственно любому мировому лидеру или руководителю любой страны. Достаточно заглянуть в интернет на политические сайты, чтобы увидеть совершенно новое явление в мире: все говорят со всеми и сохранить что-то в секрете просто невозможно. Это пример всеобщей демократизации общения, которая на наш взгляд и явится реальным противовесом перечисленным выше угрозам.
Этот фактор мирового общения мотивирует людей принимать во внимание интересы и позиции представителей других стран, задумываться о своих действиях в масштабе всего мира, учитывать всемирную оценку своим взглядам и дает возможность вмешиваться или включаться в мировые события и даже помогать их делать. Каждый уважающий себя ученый имеет свой сайт и может общаться с коллегами, минуя промежуточные инстанции.
В то же время это приводит к тому, что люди становятся более разборчивыми в выборе партнеров для общения. Ведь легко, отказавшись от общения с неприятными соседями, найти себе друзей на другом конце мира и играть с ними по вечерам в карты или в шахматы.
Развиваются новые формы социальных ассоциаций, связанных между собой только электронной почтой и общими культурными или социальными интересами. В некоторых случаях такие группы могут оказать существенное влияние на культурные или экономические аспекты. В то же время эти кибер-группы и достаточно замкнуты, они могут выставить вполне прочные электронные заслоны-пароли против проникновения в них чужаков, т.е. тех, кто не разделяет их позиции. Эти группы могут носить религиозный, образовательный, научный, политический характер, быть объединениями вокруг конкретных лиц, идей или объектов.
Как коммуникационная глобализация сказывается на государстве? Традиционное понимание государства как географической территории с гражданами, находящимися под общим правлением, требует дополнения в плане информационного контроля. Если в советское время трудно было контролировать каждую кухню, на которой велись политические разговоры, то теперь вся социокультурная, экономическая и даже бытовая жизнь населения прозрачны для тех, кто контролирует информационные потоки. И это могут быть субъекты иных государств и даже частные лица.
Современная коммуникационная техника, которая в отдельных странах находится, прежде всего, в руках государства, настолька мощна, что теперь гражданин этих стран гораздо более беспомощен перед лицом государственного контроля и вторжения, чем прежде. Но в то же время, именно владение этими средствами определяет сегодня объем власти, сосредотачиваемой в руках субъекта, будь то локальная или транснациональная организация, и создает условия для ведения частной политики в мировом масштабе. Например, граждане США больше страдают от частного контроля, которому подвержены все их контакты через интернет, поскольку провайдерами являются частные компании. В то же время жители бедных стран, даже обеспеченные их представители, не в состоянии запускать или арендовать радиолокационные спутники, и, соответственно, не могут вплести свой голос в каналы мирового телевидения, поэтому ближайшим агентом их аппеляций оказывается местное государство, вынужденное внимать их призывам и обороняться от эксцессов частной мировой политики.
Опасения некоторых, что политическая глобализация приведет к размыванию национальных государств и построению глобального государства кажутся преждевременными. Скорее мы находимся на промежуточном этапе, когда растет число государств, сохраняющих свой власть и суверенитет, и прежде всего через силу электронных устройств, но включенных в международные отношения через многочисленные дипломатические и экономические договоры, координацию своей деятельности через ООН и др. Более того, возниковение множества новых региональных блоков имеет цель помочь кооперироваться близко расположенным странам более плотно. К тому же мультинациональные компании, это компании, которые имеют государственную или национальнцую принадлежность. Каждая такая транснациональная компания может быть идентифицирована как принадлежащая определенной стране.
Политическая глобализация не ведет, как предполагают некоторые, к унификации политической и юридической систем. Государства не собираются сдавать свои политические позиции скорее, можно говорить больше об экономической глобализации, чем о политической.
Но у глобальной экономики есть много моделей, определяющихся культурной спецификой стран. В Сингапуре важнейшие экономические агенты — мультинациональные корпорации, в Южной Корее — олигополистические компании, в Гонконге — малый бизнес, семейный капитал — в Италии и так далее. Поэтому национальное правительство вовсе не лишено влияния, оно в силах построить и свою экономическую модель.
7. Мировая элита и глобальное общество
Глобализация мирового хозяйства и предпринимательства, развитие межгосударственных институций, все более становящихся реальными центрами власти, одновременно сопровождается ростом межэтнической, политической и межкультурной напряженности, возникновением ряда кровопролитных противостояний, которые создают угрозу для мирного будущего народов. Неоднозначность процесса глобализации проявляется также в культурной и информационной сферах. Налицо попытка представить в качестве единственно универсальной и прогрессивной лишь одну из многих существующих в мире культур, основанную на понимании экономического базиса как абсолютной ценности и мерила социальных отношений.
Главной причиной того, что глобализация обнаружила и свое негативное лицо, является позиция, занятая мировой элитой. Та глобализация, которую они проводят, является опасным вызовом народам, с которым они столкнутся в ХХI веке. С одной стороны, она неизбежна, ибо развитие международной торговли, глобального политического, экономического и информационно-культурного взаимодействия побуждает правительства и народы к созданию надгосударственных механизмов политического и экономического управления, которые постепенно заменяют привычные формы власти. С другой стороны, все большее количество людей и народов осознает, что глобализация не должна становиться средством тотальной унификации, бесконтрольного господства богатой элиты над всем миром, власть имущих над простыми людьми. Подлинный диалог и равноправное взаимодействие различных традиционных религий, культур, мировоззрений, утверждение принципа многополярности мира на уровне всех механизмов принятия решений — могут стать одними из условий подлинно справедливого международного порядка, способного усилить положительные и ослабить отрицательные последствия глобализации. Новые феномены, с которыми человечество столкнется в ХХI веке, не исчерпываются сферой политических и экономических процессов. Охарактеризованные выше глобальные процессы все в большей степени определяют жизнь народов на национальном и местном уровнях. Мало того, эти процессы отнюдь не отменяют, а иногда и усугубляют внутренние проблемы наций и государств. Среди таких проблем можно выделить провоцируемые мировой элитой рост межнациональной, политической и социальной напряженности, преступность, коррупцию, экономическую несправедливость, ослабление влияния нравственных норм.
Эти обвинения могли бы показаться голословным, но достаточно принять во внимание тот очевидный сегодня факт, что средства массовой информации являются зеркалом власти, и львиная доля их принадлежит мировой элите: частным и очень богатым людям. Это богатство невозможно даже представить среднему жителю Земли, настолько несоизмеримо положение владеющих землей, домами, заводами, магазинами, спутниками с рядовым покупателем из любой страны. А что продуцируют сегодня по всему миру средства массовой информации — это хорошо известно. Более откровенной войны всему миру, которые ведут богатые, невозможно представить. Самое минимальное чувство, питаемое ими, как можно вынести из масс медиа, и которое видимо является порогом их снисхождения ко всем остальным — это презрение ко всем тем, кто, не успел попасть на корабль с награбленным добром.
Это печальный на сегодня факт, что глобальная экономика и международный финансовый рынок привели к формированию нового общества, в котором власть принадлежит не элитам национальных государств, а мировой элите. Современные финансовые потоки не знают границ и национальностей — они стали безличной нервной системой мировой экономики, реакциями которой пытаются манипулировать многочисленные игроки, но предсказать поведение которой не может никто. Финансовые операции происходят в доли секунды. Достаточно минуты для того, чтобы процветающая экономика страны или целого региона коллапсировала в результате финансового кризиса, если деньгам вздумается уйти с рынка.
Подчеркивание ответственности прежде всего финансовой элиты связано с объективными особенностями нынешнего этапа глобализации.
Как показывают данные, глобализация в потоках производства и продажи товаров все еще значительно уступает глобализации финансовой, потокам денег, валюты, ценных бумаг перетекаемых в основном из развитых стран в третий мир. Даже объемы торговли уступают объемам финансов. Во многих странах торговля ведется преимущественно внутри страны или с сопредельными странами. Например, основным партнером США является Канада, Латинская Америка торгует в основном внутри своего субконтинента. В Европе 60% всей интернациональной торговли ведется внутри Европы, то же и в Азии (1).
Поэтому для тех, кто инвестировал капиталы, последнее десятилетие было временем быстрого обогащения, для жителей же развивающихся стран это были периоды экономической модернизации, резкого подъема экономики и повышенного спроса на рабочие руки, а затем столь же неожиданного быстрого падения спроса, увеличения безработицы, разочарования в преимуществах свободного маркета.
Конкуренция на рынке капиталов и валют, а также разница между глобальным характером деятельности транснациональных корпораций и локальным налогообложением лишает национальное государство пространства для маневра. С другой стороны, национальное государство испытывает давление и изнутри — с уровня региональной власти, которой избиратель начинает доверять больше, а национальное правительство вынуждено передать часть суверенитета.
Как формируется новая международная элита?
В этом процессе большую роль играют транснациональные компании, пропагандирующие либертарные идеи и поддерживающие расположенные в незападных странах центры их распространения. Для проникновения компаний в другие страны требуется почва в качестве опорных пунктов этих организаций, где бы работали коренные жители этих стран, но разделяющие идеологию и экономическую платформу транснациональных компаний, так называемые агенты перемен. В этих странах, где экономика оставляет желать лучшего, рыночная модель вкупе с демократическим устройством страны представляются населению в качестве панацеи от всех бед. Большее богатство и большая эгалитарность развитых стран, в первую очередь США, пропагандируемый идеал равенства возможностей внушили надежду тем, кто не смог добиться желанных целей у себя на родине. Либертарные идеи выполняют в этом плане двойную роль: критикуя местное государство за отсутствие свободы и демократии, они сопрягают естестственное стремление людей к свободе и лучшему образу с моделью западной демократии, что зачастую идет вразрез с условиями и возможностями этой страны.
Отдельные, неудовлетворенные своим положением индивиды (например, по каким-то причинам заблокировано их продвижение или чинятся препятствия их деятельности), но имеющие определенный вес в государственных структурах приглашаются к сотрудничеству с компаниями западных стран. Эти индивиды, становясь опорной площадкой для расширения компании и переноса ее деятельности в эту страну, могут инициировать движение своей страны к рынку, внося новые прогрессивные элементы в структуру экономики, изменяя ее устаревшие формы. По мере ощущения своей большей связи с иностранной компанией (работая то ли качестве ее представителей, то ли в качестве высокооплачиваемых консультантов), они постепенно интегрируются (или, по крайней мере, идентифицируют себя ) с элитой западных стран. Следующим шагом их трансформации является то, что становясь частью транснациональной компании, обслуживая ее интересы эти индивиды все больше отрываются от интересов собственных стран. Они теперь имеют больше связей с мировой элитой и глубже вовлечены в общие экономические интересы. И, наконец, сливаясь с мировой элитой, они вступают в противоречие с собственным государством, как организацией, призванной (хотя бы идеологически) защищать свое население. Во многих случаях, продолжая оставаться видными функционерами внутри своих государств, они подчиняют это государство интересам транснациональной компании, то ли через систему финансовых кредитов и обязательств по их выплате, то ли через инвестиции в иные отрасли страны.
Государства начинают выполнять роль больших накладных карманов для этих транснациональных организаций. В государствах увеличивается налогообложение, вводятся драконовы меры для надзора за сбором налогов, учреждается налоговая полиция и т.д. — и все это инициируется мировой элитой для собственных нужд. Население этих государств ничего не видит и не получает от усиленного сбора налогов.
В результате этих процессов элиты из незападных стран вливаются в мировую элиту. Образ жизни и условия существования сближаются. Нередки перекрестные браки, создающие гарантию стабильности. И в конечном счете трудно бывает отделить клановый и семейный характер связей мировой элиты от ее имущественного статуса. И медиумом для такого сближения являются транснациональные компании. Затем в мировой элите происходит гармонизация интересов путем раздела сфер влияния и территорий.
Неважно через какую сферу совершается интервенция мировой элиты и ее пополнение местными представителями. Например, если удалось обеспечить политическое влияние, то оно может превратиться в экономическое доминирование посредством диктата правил торговли и объемов производства и т.д. Военное влияние может быть превращено в коммуникационное доминирование посредством обоснования необходимости создания совместных централизованных штабов для систем коммуникаций или транспорта. Неслучайно, что капитал и собственность в западных странах хорошо защищены и труднодоступны, в то время как в незападных странах они открыты для потоков денег, товаров и сырых материалов. Точные команды из такого рода штабов, больше напоминающих организации с феодальной структурой подчинения центру, могут быть необходимы для установления коммуникационной зависимости такого типа. Но однажды будучи установлена, эта организация продолжает само-воспроизводиться. Коммуникационное доминирование может трансформироваться в культурное посредством регуляции потоков информации, выпуска соответствующих учебников, программ образования и т.д.
И, наконец, культурное влияние может конвертироваться в экономическое посредством оказания технической и гуманитарной помощи или наложения определенных правил взаимодействия, или посредством реализации навеянных идей, например, либертарных.
Если же возникают какие-либо протесты внутри страны, то обращение к прямой силе становится неминуемым, причем теперь государства и мировая элита действуют в координации.
Но постепенно государства начинают увядать, население теряет лояльность к ним, правительство оказывается в изоляции (именно этот процесс и фиксирует критика либертариев), но тогда падает и эффективность поддержки транснациональных компаний. Проводя аналогию с известным законом соотношения хищников и жертв, можно сказать, что с падением или ослаблением хозяйского населения неизбежно слабеет и сам хищник. Но потребность транснациональной компании во влиятельных связях и поддержке выросшей инфраструктуры нарастает.
Выходом является новая концепция, приходящая на смену разрозненным усилиям компаний — необходимость организации глобального общества. Во всяком случае, потребность в наличии таких глобальных мировых организаций как ВТО, МВФ и др. Вместо того, чтобы рассматривать демократию как средство или условие экономического развития среди определенных стран, демократия стала в руках элиты инструментом интенсивного контроля над незападными странами и путем к обеспечению их доминирования в рамках глобального мира.
Международная элита, управляющая новым сетевым обществом, глубоко интегрирована в пространство финансовых и информационных потоков. Современные элиты космополитичны, тогда как люди в большинстве своем живут в закрытых географических пространствах и национальных культурах. Поэтому чем меньше зависимость элиты от определенной культуры, чем больше ее включенность в пространство потоков информации, тем менее она подконтрольна национальным государствам и вообще каким-либо обществам.
Каким образом выстроена иерархическая пирамида мирового бизнеса? Кто, какие деньги и на чем зарабатывает в международном бизнесе? Кто в нем доминирует? Прямую информацию об этом получить невозможно, но в социологическом плане можно указать на ряд слоев, определяющих профиль элиты. Вершину пирамиды в современной мировой экономике занимают лица и корпорации, которые выявляют и организуют решение новых проблем для всех участников глобального рынка. Второй уровень предпринимательской иерархии занимают те, кто производит символы, стили поведения, образы жизни, стандарты потребления и продукты массовой культуры. Мощь Америки начинается с Голливуда и с Си-Эн-Эн, т.к. именно они формируют сознание, определяя и подсказывая, кому, что и как покупать, кому и что носить, как жить. Третий уровень составляют ученые и специалисты, которые находят новые решения или пробивают новые пути запущенной в общество модели; они формируют творческую элиту общества. Четвертый уровень занимают консультанты и специалисты по вопросам инжиниринга, менеджмента, финансов, права и т.д. Пятый уровень представлен бизнес-структурами производственного плана. А на самом нижнем уровне находятся те, кто занимается сырьевым обеспечением всего этого процесса.
Возникновение новой международной элиты и ее потребность в собственной территории, защищенной от проникновения извне, отражается, например, в унификации международных отелей, чей дизайн, вплоть до полотенец, должен создавать чувство знакомой среды во всем мире, одновременно абстрагируя эту среду от окружающей действительности. Ложи VIP в аэропортах во всем мире, мобильное персональное подключение к коммуникационным системам в любой точке земного шара, система бизнес-сервиса — все это является частью унифицированного образа жизни новой элиты, одной международной субкультуры, идентичность которой устанавливается не в отношении какого-либо государства, но по факту принадлежности к элите международного финансово-экономического сообщества.
Понятно, что чем более комфортней становятся условия жизни элиты, тем больший страх овладевает ими при малейшей мысли о возможной потере всего этого или о грядущем перераспределении благ. Огромные деньги, вкладываемые в политическую деятельность, в создание и поддержание партий преследуют все ту же цель — отдалить осознание чудовищной эксплуатации, совершаемой одной малой частью человечества над всем остальным населением земли.
Но кризис партий становится и кризисом демократий. В условиях, когда судьба основных государственных постов по-прежнему решается на выборах, успех тех или иных сил зависит от того, насколько эффективно им удастся организовать шоу в средствах массовой информации и насколько продвигаемая персона станет центром медиа-кампании. В современной политике никто уже не разбирается в том, что конкретно предлагает партия или движение: гораздо важнее успех на поприще имиджмейкинга или сбора компромата.
Основной конфликт нового мира — это формирование человеком и сообществами своей идентичности перед лицом нового миропорядка. На новые условия люди и общины реагируют через поиск новой идентичности. Попытки национально ориентированных движений приведут в тупик. Элита зорко отслеживает эти движения и как правило они падают жертвой своей национальной или этнической исключительности — всегда можно противопоставить одну «судьбоносную» этничность другой и надолго взять под контроль неутихающий конфликт между ними.
Надо искать иные пути и при сложности нашего мира эти пути должны совмещаться с основными правовыми нормами. Это должны быть легитимизирующие идентичности, совмещаемые с вечными ценностями. Концепция «гражданского общества» недолго прослужила в качестве путеводной нити. По мере того, как накопление капитала и распределение власти проходит помимо традиционных институтов, гражданское общество теряет центральную роль в общественной жизни, уступая ее другим формам идентификации.
Сопротивление навязанному элитой сетевому управлению может носить самый разный характер и строиться по разным моделям. Организм глобальной экономики настолько сложен и трудно контролируем, что вряд ли лучшими способами избавиться от ее негативных влияний будут уклонение (сецессия) с последующей перестройкой общества, например, как предлагают либертарии, или ожидание грядущего мессии, как спасения от апокалипсиса или хотя бы от неопределенности, которая для человека непереносима.
Литература
1. Kavaljit S. The Globalisation of Finance. London, 1998.
8. Глобализация и судьба государства:
взгляды либертариев
Процесс глобализации, как он предстает в своей сегодняшней фазе, сопровождается развитием соответствующей идеологии. Отмеченная закономерность уменьшения роли государства получила развитие в трудах многих западных политологов. Но особенно остро и радикально критикуют государство представители либертарного направления. Складывается впечатление, что, желают они того или нет, но их отрицание позитивной роли государств прокладывает пути глобализации как процессу построения безгосударственного глобального общества. Основной тезис этой статьи состоит в том, что либертаризм, являясь продуктом процесса глобализации, последовательно и радикально разрушает сложившиеся представления о государстве, усиливая значимость над- и внегосударственных образований, но в то же время он предлагает интересные и оригинальные модели глобального общества, снимающие противоречие между государством и обществом. Движущие мотивы течения либертариев связаны с мощным процессом перестройки всего мирового порядка и с необходимостью нового подхода к организации совместной жизни человечества. Большую роль в становлении либертариев как самостоятельного идеологического течения играет продолжающаяся борьба между транснациональными корпорациями и государственной организацией обществ. Анализируя современные мировые процессы можно выделить ряд сил, поддерживающих развитие и распространение либертарных идей. Это прежде всего,
а) мощные транснациональные корпорации, заинтересованные в устранении государственных барьеров и в проведении политики Всемирной Торговой Организации (ВТО). Прокламируемое либертариями умаление роли государственных институтов приведет и приводит к возвышению международных или глобальных институтов, берущих на себя функции защиты и охраны порядка, причем выступающих как единый консолидированный механизм. Более конкретные и тесно сотрудничающие с населением институты заменяются на более абстрактные, отдаленные от национальной специфики глобальные нормы, поддерживаемые функционирующими на частной основе судами или частными армиями.
б) Далее, это имперские тенденции США, тиражирующие односторонний либертаризм, допускаемый только в отношении к другим государствам.
в) В третьих, это различные этнические и национальные группы, дисперсно расселенные в разных государствах, игнорирующих национально-культурную специфику этих групп и провоцирующих таким образом их негативную реакцию на государство.
г) И, в четвертых, катализатором таких идей является само государство, предавшее интересы своего народа и ставшее марионеткой в руках частных сил.
8.1. Социально-политические идеи либертариев
В последние годы в политической жизни стран Запада, особенно, США активизировались представители особого течения в социально-политической мысли, которые называют себя либертариями. Истоки и основные идеи либертариев тесно связаны с общим для них и классического либерализма наследием, среди исторических фигур которого — Дж. Локк, Д. Юм, Дж. Милль, а также представители русского анархизма, например, П. Кропоткин, М. Бакунин и др., а среди современных авторов — Л. фон Мизес, Ф. Хайек, Д. Фридман, М. Ротбард и др.
Но в своих выводах и размышлениях о роли государства и важнейших институтов современного общества либертарии ушли дальше своих предшественников и пришли к радикальным, а порой и парадоксальным суждениям, которые тем не менее способствовали распространению их идей среди довольно широкого круга западной интеллектуальной публики. Их взгляды и платформы берутся на вооружение и политическими лидерами. Как указывают сами либертарии, многие из их взглядов, которые скептически, а порой и негативно воспринимались политической аудиторией, были успешно реализованы в политике некоторых стран и, в первую очередь, Соединенных Штатов. Например, и администрация Рейгана в США и правительство М. Тетчер в Великобритании широко использовали либертарные взгляды и либертарную риторику в своих атаках на национализированную промышленность, государственное управление и социальные программы, в том числе и помощи бедным. Их экономическая политика и упор на приватизацию целиком диктовались либертарной верой в спасительную силу свободного рынка (маркета).
Эти концептуальные успехи позволили либертариям все более активно и настойчиво популяризировать свои взгляды среди населения и политического истеблишмента. Как политическая организация партия либертариев была создана в 1972 году и с тех пор регулярно участвовала в президентских выборах. Сегодня — эта третья партия в США по численности своих членов, несколько сотен представителей которых занимают официальные позиции в политической структуре страны.
На последних президентских выборах в США их кандидат Гарри Браун получил около 383 тысячи голосов, что составляет 0,4% от общего числа голосов. В то же время в этой президентской гонке Браун получил на 100 тысяч голосов меньше, чем в 1996 году, хотя опросы предсказывали ему даже 1,6% голосов. Представители партии либертариев в Конгрессе США получили в целом 1,66 миллионов голосов, что составляет наибольший общий объем голосов, полученный когда-либо третьей партией Америки. А всего по стране, по крайней мере, 3,3 миллиона избирателей голосовали за кандидатов этой партии.
Что более характерно, среди авторитетных теоретических оценок и мнений в США доминировали именно мнения и оценки этой партии. Интерес к идеям либертариев растет, обсуждение их позиций можно встретить и в самых обыденных контекстах американской жизни — в семьях, компаниях, не говоря уже об университетской или политической аудитории. В российской печати о либертариях писали К.С. Гаджиев (19) и В.В. Согрин (46), Т.А. Алексеева(2). Отдельные положения либертарной программы анализируются в работах В.А. Найшуля, А. Илларионова, С. Матвеевой, А. Левенчука, А. Кара-мурзы, Р.И. Капелюшникова. Обычно либертарии редко дифференцируются от более известных нам либералов. Тем не менее, хотя основные взгляды и теоретические позиции либертариев изложены в работах Л. фон Мизеса, Ф. Хайека, М. Ротбарда, Д. Фридмана, которые входят в круг представителей и либеральных течений мысли, сегодня либертарии конституируют себя как противоположные либерализму направления и, отмежевываясь от последнего, довольно жестко его критикуют.
В самом кратком изложении суть их взглядов можно выразить в следующем: тотальная критика насилия в обществе, полное отрицание осуществления какого бы то ни было принуждения по отношению к гражданам общества, акцент на свободно формируемых ассоциациях граждан как основном элементе самоуправляющегося общества, преобладание рыночных отношений не только в экономической, но и в социальной, и политической жизни обществ. Самая главная их позиция в ключевом для общества и социальной науки вопросе о взаимоотношениях общества и государства состоит в полном и принципиальном отрицании за государством какой-либо позитивной, созидательной или конструктивной роли в обществе. Возникновение государства они трактуют в соответствии с классической формулировкой его как аппарата насилия и принуждения, осуществляющего исключительно свои, частные, далекие от общества интересы, а существование и функционирование современных государств объясняют идеологической опорой населения на мифы, одним из которых является тот, что государство призвано создавать порядок в обществе. Вот в частности, преамбула к статье одного из современных либертариев: «Противоречие между государством и обществом является коренным для сегодняшнего глобального общества. Борьба между паразитарным государством и самоуправляемой коммуной составляет стержень современной эпохи. Мифы, которые породило правление государства, исчерпаны. Миф первый — о вечности государства. Миф второй — о его прогрессивности. Миф третий — о его ключевой роли в поддержании внутреннего порядка общества и его обороне» (80, с.14).
Но что предлагается взамен? Как мыслят себе либертарии поддержание этих важных для общества состояний стабильности и порядка? Какие институты призваны реализовывать потребности общества в обороне и внутреннем порядке?
Здесь, в отличие от классических либералов, остановившихся на выделении экономики из сферы государственного управления и допускающих существование минимального государства, либертарии полностью уповают на дальнейшее развертывание рынка и рыночных институтов и их проникновение во все сферы общества. Они не останавливаются на экономических аспектах, а помимо безусловного принятия тезиса о недопустимости государственного вмешательства в экономику, разрабатывают конкретные модели институтов и стратегии политических и социальных преобразований, расширяющих сферу проникновения рынка, указывают на условия проведения соответствующих реформ и пытаются исподволь строить реальные институты будущего свободного (от государства) глобального общества. Их работы посвящены не только экономике, но и далеким от экономики и рынка морально-нравственным, правовым, семейным, образовательным, медицинским, экологическим и прочим проблемам современного общества в контексте его освобождения от какого бы то ни было государственного регулирования. Логика исторического процесса, по их мнению, состоит в последовательном вытеснении государства и государственных институтов из всех сфер общества и в ориентации общества на самоуправление через рыночные и квази-рыночные взаимоотношения граждан будущего глобального гражданского общества. «Практическое превосходство рыночной системы над правительствами и государством стало уже довольно очевидным. Только догматики государства продолжают отрицать этот факт, очевидный, по крайней мере, в отношении к производству товаров и услуг. Экономисты-рыночники и либертарии идут много дальше. Они подтверждают рыночное преимущество почти во всех областях общественной жизни» (80, с. 21).
Среди либертариев выделяются два течения в их отношении к роли государства. Одна группа либертариев, называющая себя умеренными, близка к классическим либералам и признает, хотя и ограниченную роль государства, например, в обороне общества, объясняя эту уступку наличием агрессивных инстинктов в некоторых, недостаточно демократизированных современных обществах. Другая группа, называющая себя анархо-капиталистами, из числа наиболее известных — Мюрей Ротбард — последовательно проводя принципы рыночной свободы, заявляют, что свободный рынок мог бы даже лучше выполнять эту функцию по обеспечению защиты от иностранных государств, которая сегодня отдана на откуп государству. Это направление подчеркивает тотальную приватизацию всех государственных функций, в том числе и национальной безопасности, как наиболее важной из всех государственных служб. Цель либертариев — разорвать принудительные узы между правительством, которого они не принимают, и обществом и установить доминирование принципа частной собственности. Это, по их мнению, могущественный организующий принцип, который дает общее направление всем разрозненным индивидуальным действиям. Члены общества не нуждаются в едином приказе, у них есть единый принцип. Как говорит латинская формула: «ubi societas, ibi jus»; где есть организованное общество, там должны быть некоторые правила и ничего больше.
В политическом плане они считают, что выход из состава любых гегемонических отношений (сецессия) или сепаратизм есть главный тип политической реформы, который не противоречит цели установления чисто частного порядка. Основным средством своих реформ они считают «сецессию» — это сопротивление государству посредством отказа в поддержке какого-либо типа правления. «Сецессия», или уклонение — это, по их мнению, постепенный процесс расширения границ свободного общества. Образовательную сферу они также рассматривают как средство формирования граждан свободного общества и напрочь отделяют ее от какого бы то ни было государственного контроля.
Хотя в числе теоретиков этого направления много европейцев, основная деятельность либертариев разворачивается в США. Комментаторы склонны считать, что американцы стоят у колыбели рождающейся «Третьей партии», призванной изменить Америку. В качестве «кандидатов» на нее называют партию «зеленых» (5% голосов по последнему опросу), реформистов и либертариев (по 1% каждая партия). Чтобы представить, в каком социально-политическом климате формируются и пропагандируются взгляды либертариев, приведем предвыборные высказывания потенциальных руководителей «Третьей партии», в частности, Гарри Брауна, представлявшего партию либертариев: «Я баллотируюсь в президенты потому, что хочу, чтобы вы были свободны!
Свободны жить своей жизнью, как вы этого желаете, и как это должно быть, а не так, как этого желают Ал Гор или Джордж Буш. Свободны воспитывать своих детей, как считаете это необходимым вы, а не орава бюрократов всех рангов, видящих в ваших детях солдат, предназначенных создавать пресловутый «новый порядок» в мире. Свободны владеть каждым заработанным вами долларом и тратить и распоряжаться своими деньгами как вам угодно — всеми деньгами, а не теми, что вам оставляют правительственные чиновники, забрав львиную долю.
Джордж Буш, Ал Гор, Пэт Бьюкенен и Ральф Нэдер ведут спор по поводу основного вопроса: который из них наилучшим образом способен руководить вашей жизнью? Который из них знает лучше, в какого типа школе должен учиться ваш ребенок? Который из них знает, как именно страховая компания должна отвечать за ваше лечение? Который из них лучше знает, как организовать экономику, определить, сколько денег оставить вам из вашего заработка, и вообще решать, каков наилучший вариант вашего бытия.
Я участвую в предвыборной кампании потому, что не верю, что они способны руководить вашей жизнью. Я никогда не взял бы на себя такую ответственность. Я полагаю, что вы и только вы можете отвечать за свою жизнь. Правительство должно исчезнуть из вашей жизни, и все решения должны принимать вы сами, сами распоряжаться своими деньгами и жить, как свободная, независимая личность, а не как ребенок-несмышленыш, который требует наблюдения, руководства и опеки со стороны всесильного правительства.
На практике это означает:
1. Освобождение граждан от налогов путем создания федерального правительства минимальных размеров.
2. Уничтожение жульнической системы сошиал секьюрити — чтобы граждане сами могли решать, какую часть своего дохода сохранить и что с сохраненными деньгами делать.
3. Прекратить бессмысленную войну с наркотиками, породившую наркобизнес с криминальными бандами и коррумпированными правоохранительными органами; отменить ее так же, как некогда был отменен «сухой закон».
4. Заставить правительственных чиновников уважать дух и букву Билля о правах, запретив обыск и захват частных владений для обыска.
5. Отменить законы, запрещающие приобретать оружие: они никак не влияют на уголовников, но зато представляют собой вмешательство в частную жизнь граждан и позволяют уголовникам безнаказанно творить беззаконие.
6. Немедленно вернуть домой американских солдат с заокеанских военных баз: это постоянный источник гибели наших солдат и ненависти к Америке; сократить военные расходы наступательного характера, оставив лишь то, что необходимо для обороны страны; выйти из всех альянсов военного характера, предоставив иностранным государствам самим устраивать свои дела».
Приведенные выдержки позволяют составить представление о позиции представителей «Третьей партии» и на ее фоне особенности программы либертариев. Центральный ее пункт в следующем: при нынешней абсолютной концентрации власти в руках федерального правительства Соединенные Штаты не могут претендовать на роль реальной демократии. И поэтому их первоочередная цель — эту систему децентрализовать, вернувшись к идеалам отцов-основателей.
В течение последнего десятилетия попытки противостояния всесильному республиканско-демократическому федеральному правительству приняли широкий размах: достаточно вспомнить трагедии Руби-Ридж, Уэйко и взрыв в Оклахоме, восстание «фрименов» и создание десятков вооруженных антиправительственных милиций. В печати то и дело появляются критические статьи специалистов по конституционному вопросу (например, известного американского журналиста и историка Джозефа Собрана), ставящие под сомнение даже фундамент американской демократии. Это говорит, что у «третьих партий» есть определенная моральная поддержка и реальная политическая перспектива.
Совсем недавно, как результат противостояния в Алабаме, где стараниями чернокожих был официально запрещен дорогой сердцу южан символ — флаг конфедератов, произошло небывалое. В южных штатах существовала так называемая Южная лига — общественная организация по изучению и сохранению местной культуры и традиций. После запрещения флага возмущение федеральным правительством достигло такой степени, что на базе Южной лиги была создана политическая партия «Новые конфедераты». Эта партия ставит своей конечной целью, ни больше, ни меньше, как выход (secession) американского Юга из состава Соединенных Штатов и создание независимого государства, наподобие Конфедерации южных штатов 1858 года.
Сегодня во многих странах функционируют центры, распространяющие материалы либертариев и оказывающие поддержку соответствующим партиям. Сайты либертариев в Интернете наглядно показывают географию их расширения.
В Москве функционирует российское крыло партии либертариев — «Московский либертариум». Среди основателей и активных участников такие известные ученые как В.А.Найшуль, А Илларионов, Р.И. Капелюшников, А.Левенчук и др. Составлена «Конституция идеального государства» Г.Лебедевым, переводятся на русский язык работы известных либертариев. Найти все это можно на сайте «Московский Либертариум».
8.2. Свобода и государство
Популярные у либертариев истолкования свободы можно выразить следующими фразами: «Каждый имеет абсолютное право контролировать свою собственность при условии, что он не использует ее во вред или в нарушение соответствующих прав других», «Недопустимо осуществлять принуждение или насилие над людьми». Государственное налогообложение они считают принудительным изъятием собственности граждан и на этом основании протестуют против налогов вообще. Они считают несправедливым перераспределение государством части богатства в виде помощи бедным, и предоставляют самим богатым решать вопрос об их персональной благотворительности. Центральным является требование либертариев о невмешательстве кого бы то ни было в частную жизнь граждан и в распоряжение их имуществом, будь то сосед, полицейский, государственный орган или грабители. Право на жизнь, свободу и собственность они считают неотъемлемыми правами граждан, их естественными правами. Единственными законными функциями государства объявляются защита и усиление этих прав и защита от иностранного вторжения. В качестве временной меры допускается минимальное государство, которое не вмешивается во взаимоотношения между работодателями и работниками, не регулирует вопросы безопасности или здоровья работников, считая это нарушением контрактных прав обеих сторон, или нарушением свободы договора. Но в целом, либертарии вообще отвергают даже минимальное государство, как враждебное правам граждан, и призывают к тотальной приватизации всех государственных служб в виде частных агенств, защищающих права граждан.
Как поясняет свою позицию Д. Гилмор (73): «Хотя консерваторы и либералы противостоят во многих политических вопросах, но в одном решающем пункте они сходятся: в том, что государство — допустимое средство достижения социальных изменений. А именно: что использование узаконенного государством насилия есть правильный путь контроля мирной человеческой деятельности. В этом их фундаментальное расхождение с либертаризмом».
В. Годвин следующим образом формулировал недопустимость применения силы: «Сила — это такое средство достижения целей, о котором можно только сожалеть. Она противоположна интеллекту, который развивается только убеждением и доводами. Насилие развращает человека, который его применяет, и человека к которому оно прилагается» (74, с. 39). По его мнению, борьба против государства сегодня, это не борьба против отдельных политиков, это борьба против способа мышления, образа видения государства. Главная победа государства одержана в головах тех людей, которые ему подчинились. Комментируя британское правление в Индии Л. Толстой заметил: «Коммерческая компания поработила нацию, насчитывающую двести миллионов людей. Скажи это человеку без предрассудков и он не сможет понять смысл этих слов. Что это означает, что 30 тысяч людей покорили двести миллионов? Не ясно ли, что не англичане поработили индусов, а сами индусы отдались в рабство».
Один из частых аргументов, используемых либертариями для защиты своих позиций, состоит в том, что существование или практику насилия невозможно обосновать логическими рассуждениями. Хотя случается, что один человек инициирует насильственную агрессию против другого и его собственности, но этот человек не может без логического противоречия доказать, что он имеет право делать что-либо подобное, поскольку в самой природе дискурса лежит предпосылка о праве оппонента на возражение, на защиту своей позиции. Таким образом, доказывая свое право душить людей или красть их собственность, невозможно пройти проверку на самореферентность.
Проблема самореферентности или логической аргументации необходимости насилия особенно актуальна в случае защиты граждан и безопасности, обеспечиваемой правительством.
Доказывать, что правительство собирающее налоги, может законно защитить своих граждан от агрессии, значит противоречить самому себе, так как в сущности весь этот процесс начинается с принудительных шагов, являющихся прямой противоположностью тому, что декларируется, т.е. вместо защиты тех, кто находится под контролем правительства, они обкладываются насильственным изъятием их собственности.
Анализ взглядов либертариев приводит к выводу, что все-таки главным приоритетом является для них не свобода, как они ее прокламируют, а собственность или ее защита. Один из ведущих теоретиков М. Ротбард следующим образом поясняет свое понимание свободы: «Рассмотрим как либертарий определяет понятие «свободы». Свобода это условие при котором права человека на владение своим телом и законно приобретенной материальной собственностью не ущемляются, не подвергаются агрессии… Свобода и право на неограничиваемую собственность идут рядом, рука об руку» (88, с. 41). Иными словами, свобода — это уже не столько фундаментальное понятие, на котором строилась идеология либертариев, а равнозначное и однопорядковое с собственностью. Свобода определяется и зависит от объема собственности. Чем больше собственности, тем более свободен человек; и наоборот. Это дало основание некоторым авторам определить либертаризм как идеологию «собственничества» (Propertarianism), (см. 75).
Относительно толкования свободы как недопустимости принуждения можно сказать, что сами правила рынка достаточно строги, и непременным условием рыночных отношений является их защита, в том числе и принудительными мерами, точно так же, как общество защищается от грабителей и воров.
8.3. Изъяны американской демократии как реальная
почва для либертарной критики
Как воспринимают либертарии современное демократическое государство, в частности, США и каковы их основные критические аргументы? Изложим их позицию.
Государство не может существовать, не порождая бесконечного ряда мифов о своем могуществе и своей важности, и среди этих мифов нет более фантастического, чем представление о том, что демократические правительства всего лишь выражают «волю народа». Сколь бы ни были отвратительны деяния демократического правительства, как бы много чужого имущества оно ни присваивало, сколько бы людей оно ни убивало, в своих границах или за их пределами, основные институты государства практически никогда не ставятся под сомнение, потому что считается, что они пользуются поддержкой «народного волеизъявления». Но, как показывают опросы в США, население давно уже не столь лояльно к федеральному правительству.
Миф о коллективной безопасности, опорный для существования государства, является одним из тех, чье развенчание либертарии проводят наиболее последовательно. И действительно, вера в коллективную безопасность, или точнее, в безопасность, обеспечиваемую государством, — один из наиболее популярных и влиятельных мифов нашего времени. Легитимность современного государства опирается на эту веру. Но, по мнению либертариев, идея коллективной (государственной) безопасности не дает оправдания современному государству и вся задача безопасности должна быть передана в частные руки. Мало кто возражает против частного заведения по починке обуви или ремонту квартир, но большинство думает, что есть определенные товары или услуги, которые не могут быть произведены чисто частным образом. Считается, что такие культурные продукты, как опера, медицинские услуги и, в частности, формулирование и поддержание закона должны быть доверены принудительным организациям, таким как государство.
Однако экономика свободного предпринимательства доказывает, что чисто частная продукция превосходит принудительные схемы во всех областях, даже в сфере безопасности и обороны. Иными словами, индивиды и добровольные ассоциации индивидов не только способны к производству всех товаров и услуг, которые государства и государственные организации могут производить. В каждом отдельном случае они также достигают лучших результатов и более эффективны, чем эти организации. Одно практическое следствие из работ школы экономики свободного предпринимательства состоит в том, что государственные организации, занимающиеся поддержанием законов и обороной, должны быть либо упразднены, либо реформированы таким образом, чтобы они функционировали на сугубо частных началах.
Такие реформы могут быть осуществлены, по крайней мере чисто теоретически, и через сами государственные организации. Почему широкое распространение рынка наталкивается на непреодолимые препятствия, когда речь идет об обороне общества и о внутреннем порядке? Обосновано ли такое допускаемое исключение из общей концепции о большей эффективности рыночных, нежели бюрократических отношений? Что говорят эмпирические свидетельства? Задаваясь такими вопросы, либертарии предлагают и свои ответы и проекты создания «либертарного» общества.
Если частная безопасность не хуже, а то и лучше, чем государственная безопасность, почему государство выигрывало в течение веков? И действительно, военная мощь государства более чем ощутимо предотвращает возникновение любого современного анархо-капиталистического общества. Но как мы знаем, некогда все человечество жило в догосударственных формах групп собирателей и охотников. Но 11 тыс. лет назад начался постепенный переход к земледелию и животноводству, — неолитическая или агрокультурная революция (производство пищи), — что благоприятствовало росту плотности населения. Более плотно заселенные популяции стали чувствительны к тому, что историк Уильям Макнейл назвал паразитизмом в его микро- и макро- формах. Микропаразиты — это вирусы и прочие инфекции, которые постоянно мучили человечество до появления современной медицины. А макропаразиты — это государства, которые возникали либо через завоевания, либо через реакцию населения на угрозу завоевания, и расширились до той степени, что заполонили все уголки глобуса. В этом плане современную задачу социологии либертарии видят в лечении общества от мифов, порождающих паразитарные формы жизни, и уподобляют социологию медицине, призывая социологов следовать той же последовательной борьбе против паразитов, которая развернулась в современной медицине.
Радикальные либертарии, такие как Ротбард, эксплицитно признают исторический триумф государств над примитивными до-государственными обществами, когда они принимают завоевательную теорию происхождения государств. Но это влечет очевидный парадокс. Как можно приписать происхождение государств успешному завоеванию и одновременно утверждать, что совершенно свободные общества, без государства, могут противостоять такому завоеванию? Хотя в истории сохранились вполне достоверные свидетельства существования таких обществ, зафиксированные, например, еще Гиппократом. Как-то путешествуя по Малой Азии Гиппократ попал в страну где, по его свидетельству, не было ни царей, ни законов. Удивленный Гиппократ спросил у жителей той страны, как же они живут без того и другого. Жители ответствовали, что они предпочитают жить без царей, потому что, когда у них появляются цари, они гонят население на войны, расширяют свои территории и заставляют жителей работать на них. Без царей же они в состоянии защитить себя от врагов сами. А нет законов, потому что законы делают жителей трусливыми и вызывают у них желание сутяжничать.
Как либертарии объясняют причины продолжающегося существования государств? По мнению одного из них (68), все зависит от установления решающих различий между условиями, которые делают возможным возвышение и выдвижение на первый план государства, и теми, которые могли бы характеризовать будущие свободные общества. Если обратиться к тем условиям, которые были порождены агрокультурной революцией и которые создали такую плодотворную почву для роста принудительных монополий, то эти причины довольно просты.
Охотники и собиратели могли легко перейти на новые земли. Когда плотность населения была очень низкой, как это было обычно в регионах, занятых охотниками и собирателями, члены побежденной группы должны были двигаться дальше от своих врагов. Этот выбор перестал быть жизненным только при высокой концентрации населения, опирающегося на производство пищи. Нет сомнений, что если собиратели налогов и ренты давили слишком сильно на тех, кто работал на полях, выбор побега оставался. Но на практике право на землю возникло потому, что расширение агрокультуры сделало этот ресурс все более оскудевающим.
В то же самое время, оседлое население становится все более уязвимым со стороны как микро- так и макропаразитов. Макропаразиты могли принять форму мародерствующих налетчиков, которые просто грабили свои жертвы и иногда уничтожали их. В ином варианте возникала адаптация между хозяином и паразитом, которая всегда имеет тенденцию к взаимной аккомодации. Наиболее успешными макропаразитами были рыцари и правители, устанавливавшие некоторый вид длительного сожительства-равновесия со своими подчиненными субъектами. Это равновесие проявлялось в том, они выжимали из подчиненных достаточно ресурсов в виде дани и разного рода налогов, позволявших им быть в состоянии отражать конкурирующие группы макропаразитов, но эти поборы были не настолько велики, чтобы уничтожить хозяйское население.
Те правители, которые отхватывали слишком много богатств или, наоборот, слишком мало, часто страдали от военных поражений, наносимых им более удачливыми правителями. Таким образом, эгалитарные банды эволюционировали сначала в племена, в вождества, затем в королевства и, далее, в иерархические государства. Резюмируя, можно сказать, что проблема вооруженного или свободного всадника является позитивным объяснением того, как государство возникло и существует. «История государства есть всегда мрачная и ужасная история триумфа частных интересов над подавленными группами. Все государства продолжают освященную традицией войну и находят полезным мотивировать своих граждан к борьбе за это» (84, с. 32).
В этой мотивации либертарии видят следующий существенный элемент функционирующего государства. Все государства выдвигают некоторую идеологию, которая легитимизирует их правление. Легитимизация делает граждан государства более понятливыми и послушными и, в частности, обеспечивает больше готового корма для войны. Она дает людям мотив иной, нежели генетический интерес к себе, готовит их к жертвованию своими жизнями ради других. Ценой жизни некоторых членов общества, погибающих на полях войны, все общество становится более эффективным как при завоевании других обществ, так и при сопротивлении подобным агрессиям.
Конечный фактор, влияющий на ведение войны есть мотивация самого народа. Идеи детерминируют и то, в каком направлении он поворачивает свое оружие и то, воюет ли он вообще. Мораль народа не только прямо сказывается на военных операциях, но и косвенно влияет на способность государства устанавливать эти правила. Многие успешные завоевания были обязаны эффективной легитимизации не только среди своего населения, но и среди завоеванных народов. Примеры этому, — Британское правление в Индии и испанское завоевание Мексики, когда имперский правящий класс оставался легитимизированным и среди подчиненного населения.
В принципе, все государства, коль скоро они существуют, легитимизированы. Достаточное количество субъектов должны принять силу государства как необходимую или желательную, чтобы правление было широко признано и поддержано. Но тот же социальный консенсус, который легитимизирует государство, одновременно и связывает его. Идеология, следовательно, становится мощным фактором, объясняющим общественные движения, преодолевающие проблему свободного всадника и вносящие значимые изменения в политику государства. Идеология может больше мотивировать людей в их стремлении к социальным изменениям, чем даже материальные вознаграждения. Россия, например, двигается к крайностям своей политики больше под влиянием идеологических, чем экономических факторов.
Последовательное развертывание соответствующих идей может быстрее изменить сферу и интенсивность навязывания себя государством. Историческое развитие цивилизаций представляет собой последовательность таких преодолений проблемы свободного всадника. Но продолжительность этих изменений в свою очередь опирается на другие факторы, особенно, на интенсивность конкуренции между государствами. С течением времени сохраняются в политике только те изменения, которые помогли обществу выжить. Но даже и тогда идеологический и чисто экономический фактор останутся в постоянном напряжении. Динамика проблемы свободного всадника всегда приводит к развязыванию процесса распада общества, к ослаблению общественных сухожилий и разрыву его идеологической иммунной системы. Таким образом любая теория общественного развития в качестве своей аксиомы должна принять, что: «Цена свободы — вечная бдительность».
В конечном счете, сила государства зависит от установок населения. Давление государства будет настолько сильным, насколько оно согласуется с верованиями населения. Индивидуально, частным образом невозможно защитить себя от давления государства. Даже возможность индивидуально вооружиться атомным оружием не является стратегически правильным путем защиты себя от налогов, поскольку другие граждане думают, что налоги справедливы и необходимы. Но в отличие от банд охотников и собирателей будущее свободное общество не будет неизбежно страдать от раскола населения по отношению к его государству.
Резюмируя взгляды либертариев по отношению к государству, можно сказать, что либертарии ведут неуклонную и настойчивую работу по его демистификации. Мистификация — это процесс, посредством которого заурядное подымается до уровня божественного теми, кто инвестировал свой интерес в его ненарушимость. Государство есть отличный пример мистификации. Группа людей, предназначенная для координации дел в обществе, занимается извлечением богатства, власти и ресурссов на данной географической территории. Хотя обычно люди сопротивляются ворам и грабителям, но в случае государства они это не делают, поскольку государство создало мистику законности своей активности. Государство держится на мнении, писал В.Годвин. Народ должен научиться уважать короля до того, как король распростит свою власть над ними. Если монарх назначен божественным установлением, то бунт против него становился бунтом против воли бога.
Демократические правительства использовали это божественное право королей как средство для внушения исподволь этого уважения населению, но они заменили бога законностью, выведенной из таких понятий как демократия, равенство, отчизна или американский образ жизни.
Короче говоря, будущее безгосударственное общество имеет, по мнению либертариев, наилучшие перспективы для разработки идеологической платформы, как внутренней и так внешней, заражающей оптимизмом другие народы. Анархия есть мем, который имеет потенцию расширяться подобно огню.
8.4. Охрана общественного порядка —
это частное дело каждого
В сравнительном изучении эффективности добровольных или государственных организаций либертарии много внимания уделяют правовым и силовым структурам современного демократического государства, развивают проекты их функционирования на принципах рыночных отношений. Рассмотрим их взгляды на охрану общественного порядка и национальную безопасность.
Реконструкция мифа о коллективной безопасности порождает целый ряд теоретических проблем. Этот миф может быть также назван мифом Гоббса. Т. Гоббс и бесчисленные политические философы и экономисты после него доказывали, что в состоянии природы человек человеку — волк. Говоря современным языком, в состоянии природы преобладает постоянное недопроизводство безопасности. Каждый индивид, оставленный наедине с самим собой тратил бы слишком мало на свою защиту и, следовательно, постоянная взаимная межличностная война была бы результатом такого положения. Решением этой предположительно невыносимой ситуации, согласно Гоббсу и его последователям, является учреждение государства. Для того, чтобы установить мирное взаимодействие между двумя индивидами А и В, требуется третий субъект S, который выступает как конечный судья и умиротворитель. Однако этот третий субъект S — не просто другой индивид и товар, производимый S, т.е. безопасность, есть не просто другой частный товар. Скорее S есть суверен и как таковой имеет два уникальных властных качества. С одной стороны, S может настоять на том, чтобы его субъекты А и В не искали защиты нигде, кроме как только у него. Иначе говоря, S есть принуждающий территориальный монополист защиты этих двух субъектов. Вместе с тем, S односторонне может определить, как много его субъекты А и В должны платить за свою собственную безопасность. То есть он имеет власть единолично накладывать налоги, для того чтобы обеспечить безопасность «коллективно».
Не прояснит эту ситуацию и та или иная интерпретация природы человека. Гоббсовский тезис очевидно не может означать, что человек ведом исключительно и только агрессивными инстинктами. Если бы это было так, то человечество давно бы уже вымерло. Тот факт, что оно живо, означает, что оно способно их сдерживать.
Следовательно, вопрос касается скорее предложенных решений, ограничивающих или нет агрессивные инстинкты. Обосновано ли решение Гоббса? При условии, что человек есть рациональное животное, является ли предложенное им решение проблемы безопасности, улучшением ситуации? Может ли учреждение государства уменьшить агрессивное поведение и продвинуть мирную кооперацию и таким образом обеспечить лучшую защиту и протекцию частной жизни граждан?
Трудности с решением Гоббса очевидны. Независимо от того, насколько плохи или хороши люди, S, будет ли он диктатором, королем или президентом всего лишь один из них. Человеческая природа не трансформируется со становлением S. Какая может быть лучшая защита для А и В, если S должен обкладывать их налогами, для того чтобы обеспечить эту защиту? Нет ли противоречия внутри самой конструкции S как экспроприирующего собственность защитника? Не является ли это рэкетом защиты? S должен установить мир между А и В, но только так, чтобы он сам в свою очередь мог грабить их с большей для себя выгодой. Определенно, S лучше защищен. Но чем более он защищен, тем меньше А и В защищены от атак S. Коллективная безопасность не лучше частной безопасности. Скорее это частная безопасность государства S, достигаемая через экспроприацию, т.е. экономическое разоружение своих субъектов.
Государственники от Т.Гоббса до Дж.Букинена доказывали, что протекционизм государства S возникает как результат некоторого сорта конституционного контракта. Но кто в здравом уме согласится на договор, который позволяет «покровителю» односторонне и без возражений определять сумму, которую защищаемый должен платить за свою защиту.
Как только мы предположили, что для установления мирного сотрудничества между А и В нужно, чтобы было S, тогда если существует более, чем одно государство, т.е., S1, S2, S3, тогда и между ними не может быть мира, пока они в состоянии анархии по отношению к друг другу. Соответственно, чтобы достичь универсального мира, необходимы политическая централизация, унификация и, в конечном счете, установление единого мирового правительства. Но не опасно ли появление такого победителя, превосходящего по силе все существующие государства?
Конечно, мировая политика демонстрирует, что государства находятся постоянно в войне друг с другом, и что на мировой сцене доминирует историческая тенденция к политической централизации и глобальному правлению. Споры возникают только вокруг объяснения этой тенденции к единому, унифицированному мировому государству как действительному или мнимому средству обеспечения частной безопасности и защиты граждан. Хотя, как мы видим, не исключена и принципиально иная линия взаимоотношений между государствами и их гражданами.
Например, замечено, что приватные отношения между иностранцами отличаются намного менее агрессивным характером, чем между официальными представителями государств. И это не удивительно. Государственный агент S, в противоположность каждому из своих подчиненных, может опираться на бюджетную непотопляемость (а также на политическую или дипломатическую защиту, конечно) в проведении своей внешней политики. При условии одинаковой естественной человеческой агрессивности, очевидно, что S может быть более уверенным в его отношении к иностранцам, если он может возложить на других потери от ошибок в своем поведении. Определенно, он готов принять больший риск и включиться в большую провокацию или агрессию, если другие готовы оплатить это.
Предложения либертариев в области охраны общественного порядка, а также правосудия, в том числе и законодательной деятельности можно свести к следующим схемам. Специализированные частные агентства получают лицензию от государства на охрану общественного порядка. Причем государство соблюдает антимонопольное законодательство, поддерживая конкурентность охранных агентств и не позволяя им слияния в мощные армии (иначе говоря, не позволяет возникновению новых потенциальных государств). Охранные агентства функционируют наподобие страховых обществ, страхуя жизнь, имущество и моральное достоинство граждан. В случае наступления страхового события агентство вынуждено оплачивать компенсацию за кражу имущества или убийство клиента, поэтому естественный экономический интерес агентства будет стимулировать его к сокращению страховых случаев, т.е. к уменьшению преступности на подшефной территории.
Развитие сети частных охранных агентств, функционирующих наподобие страховых организаций будет в целом решать и всю задачу охраны общественного порядка. Частное агентство берет под свою защиту жизнь, имущество и достоинство отдельных граждан, микрорайона, целого города или всей страны. Эти агенства заключают контракты на рыночной и исключительно добровольной основе и получают охранные взносы граждан, на которые они приобретают средства защиты этих граждан. В случае нападения, кражи или грабежа, они обязаны выплатить компенсацию точно так же, как поступают страховые агентства в случае наступления страхового события. Расширение сети охранных структур приводит к тому, что их естественный интерес к сокращению числа случаев преступного поведения положительно сказывается на общественной морали и повышает безопасность граждан. Чем качественнее защита застрахованной собственности, тем меньше заявлений о потерях и тем ниже затраты охранных агентств на компенсации этих потерь. Обеспечение эффективной защиты соответствует их финансовым интересам. Услуги этих агентств, коль скоро они конкурируют друг с другом, дешевеют и граждане расходуют все меньшие доли своих сбережений на собственную защиту. Явный контраст между государственной и частной защитой проявляется уже в экономии средств граждан.
Надо сказать, что реальная практика западных стран, особенно США, недалека от нарисованной картины. Частные охранные армии в США в 1,5 раза превышают численность профессиональных военных и вся система бизнеса, включая многочисленные организации и оффисы, находится под круглосуточным наблюдением этих охранных служб. Такая же картина и в Германии, где численность частных армий уже в 2 раза превышает число профессиональных военных.
Качественно различаются и критерии подбора соответствующих кадров при государственной и частной системе. Если владельцы частных военных агентств будут заинтересованы в найме самых умелых и компетентных лиц на исполнительные должности, то, очевидно, что государственные организации будут подвержены пагубной бюрократизации. Защита граждан будет подменяться службой бюрократическому аппарату и его интересам. А отсюда недалеко и до выполнения противоположных задач, — подавления, а не защиты населения, — если того требуют интересы бюрократии. Но в то же самое время, нанимаемые службисты все меньше будут склонны рисковать своей жизнью под руководством некомпетентных руководителей.
Но главное качественное различие между этими системами в том, что частная охрана не столь агрессивна и провокационна, как государственная. Лицо, славящееся своей агрессией или провокационностью, вряд ли найдет страховое агентство, склонное к сотрудничеству и защите этого лица. Тогда оно останется слабым и экономически изолированным. Это влечет, что некто желающий иметь больше защиты, чем он может себе позволить самостоятельно и индивидуально, получит ее только в том случае и постольку, поскольку он подчиняется определенным нормам неагрессивного, цивилизованного поведения. Чем больше число застрахованных таким образом граждан — а в современной экономике много людей нуждается более, чем в собственной самозащите — тем большим будет экономическое давление на оставшуюся незастрахованную часть населения, с тем чтобы и оно также приняло те же нормы неагрессивного социального поведения.
Страхователи будут желать исключить или ограничить страхование тех лиц или групп, которые влекут потенциально высокий риск, и они будут побуждать страхуемых либо в качестве условия страхования, либо за низкую премию исключить или строго ограничить любой прямой контакт с каким бы то ни было государственным служащим, будь то визитер, покупатель, клиент резидент или сосед. Где бы ни действовали страховые кампании — государственные агенты будут рассматриваться как нежелательные лица — потенциально более опасные, чем любой обычный преступник. Ввиду сравнительно низкой экономической продуктивности государственных территорий, а также ввиду неизбежной миграции их наиболее высокопродуктивных сотрудников правительства будут ослабевать.
Система конкурирующих охранных агентств может иметь двустороннее влияние на развитие права и способствовать дальнейшему уменьшению конфликтности в обществе. С одной стороны, она увеличивает вариативность и гибкость юридических норм — вместо наложения единых стандартов, агентства стараются учитывать индивидуальное своеобразие каждого клиента и каждого случая. Агентства дифференцируются в зависимости от культуры, религии, обычаев и традиций каждого клиента. А с другой стороны, учет религиозных и иных норм в случае конфликта между клиентами с разными религиозными ориентациями приводит к развитию межрелигиозного и межкультурного диалога, позволяющего создать новые, более универсальные нормы наказания или вознаграждения, и привить более широкое понятие справедливости. Причем необязательно, чтобы в целях объективности суждений, третья сторона была бы независима и анонимна. Заинтересованность третьей стороны в своей клиентуре и в своей репутации служит достаточным основанием для того, чтобы ей отказаться от принятия какой-то одной стороны в межрелигиозном или межкультурном конфликте. Иначе в будущем вряд ли кто-то обратится к этой третьей стороне как агентству, способному разрешить спор между двумя другими агентствами.
Поскольку вся собственность является частной, точно так же и вся защита должна обеспечиваться индивидуально, финансово крепкими страховыми агентствами (что весьма похоже на производственное страхование). В целом, владельцы частной собственности и бизнесмены предпочитают территории с низкой оплатой за защиту и растущими ценами на собственность тем местам, где высокие цены на защиту и падающая ценность собственности. Эти законы и тенденции очерчивают функционирование конкурентной системы страховых охранных агентств.
В то время как поддерживаемый налогами монополист будет проявлять тенденцию к повышению издержек и цены на защиту, частные коммерческие агентства стараются сократить издержки защиты и таким образом понизить цены. В то же самое время страховые агентства интересуются более, чем кто бы ни был повышением стоимости собственности, поскольку это влечет не только то, что их собственная недвижимость повышается в цене, но что, в частности, будет больше собственности других людей, которую нужно будет страховать.
И наоборот, если риск агрессии увеличивается и цена собственности падает, то там нет смысла быть застрахованным, поскольку затраты на защиту и цена страховки растет, обнаруживая плохие условия бизнеса для страхователя. Соответственно, находясь под постоянным экономическим давлением, страховые компании будут способствовать продвижению первого фактора, т.е., уменьшать затраты на защиту и предотвращать неблагоприятные условия страхования.
Эта побудительная структура может повлиять на текущую политику борьбы с преступностью. Сегодня ситуация такова. В то время как государство еще борется против обычных частных преступлений, но оно, как правило, мало или вообще не заинтересовано в задаче предотвращения преступления, или, если все же оно произошло, то в компенсации жертвам и в осуждении и наказании виновных. Даже более парадоксальным образом, вместо компенсации жертвам преступления, которого оно не предотвратило (как это следовало бы сделать) государство принуждает жертв как налогоплательщиков платить снова за расходы на розыск, поимку, заключение в тюрьму, а иногда и за развлечение их обидчиков.
Поскольку, в демократических условиях, каждый — агрессор или нет, проживающий в местах с высокой преступностью или в местах с низкой преступностью — может голосовать и быть избранным в правительственные учреждения, возникает систематическое перераспределение прав собственности от не-агрессоров к агрессорам и от проживающих в местах с низкой преступностью к резидентам мест с высокой преступностью и преступления умножаются. Соответственно, преступления и вытекающие отсюда требования к частным охранным службам всех видов весьма повышаются. Но государство и здесь поступает парадоксальным образом. Вместо того, чтобы требовать высокой оплаты за защиту населения в местах с высокой преступностью и низкой в местах с низкой преступностью (как страхователи и поступают), государство поступает прямо противоположным образом. Оно облагает большими налогами население мест с низкой преступностью и высокой стоимостью собственности, и меньшими налогами проживающих в местах с высокой преступностью и низкой стоимостью собственности (имущества) или даже субсидирует резидентов последних мест за счет первых и таким образом разрушает социальные условия, неблагоприятствующие преступлениям, и в то же время поддерживает те, которые благоприятствуют преступлениям.
Действия конкурирующих страхователей находятся в прямом контрасте. Во-первых, если страхователь не смог предотвратить преступление, он обязан компенсировать жертвам ущерб. Таким образом, прежде всего страхователь заинтересован в эффективном предотвращении преступления. И если он не смог все же его предотвратить, его интерес и его желание состоят в скорейшей поимке, осуждении и наказании виновных, поскольку при их поимке и аресте страхователь может принудить преступника, а не жертву или самого страхователя выплатить ущерб и затраты на компенсацию.
Более того, точно так же как страховые кампании поддерживают и обновляют текущие детальные списки стоимостей собственности и частного имущества, точно так же они поддерживали бы и обновляли детальные списки локальных преступлений и преступников. При прочих равных условиях, риск агрессии против частной собственности увеличивается при близости к местам интенсивной агрессии и при увеличении числа и ресурсов потенциальных агрессоров. Таким образом страхователи должны быть заинтересованы в сборе информации об имевших место преступлениях и о преступниках и о местах их сосредоточения. И в их общих интересах минимизировать ущерб, наносимый их клиентам, и разделять эту информацию с другими кампаниями (как банки делятся информацией о плохих кредитных рисках граждан). Далее, страхователи должны быть заинтересованы в сборе информации о потенциальных, еще не состоявшихся преступлениях, и агрессорах и это будет вести к фундаментальному и тщательному пересмотру и улучшению текущей государственной статистики преступлений.
Для того, чтобы предсказать будущие инциденты преступлений и таким образом вычислить текущую премию или цену страховки, страхователи должны коррелировать частоту, описание и характер преступлений и преступников с социальным окружением, в котором они происходят и разработать в условиях конкурентного давления непрерывно утончаемую систему демографических и социологических индикаторов преступлений. Т.е., каждая территория должна быть описана и оценен риск проживания на ней в свете множества индикаторов преступлений, таких как сочетание пола, возраста, национальности, этничности, религии, языка, профессии, дохода и др.
После детальной систематизации этой системы надзора следует совершенно утопический вывод: как следствие этого и в разительном контрасте с текущей ситуацией все межтерриториальные, региональные, расовые, национальные, религиозные и прочие конфликты должны погаснуть, перераспределение дохода и богатства должно исчезнуть, и постоянный источник социальных споров будет отодвинут надолго. Вместо этого рождающаяся структура премий и цен будет стремиться к точному отражению риска каждой территории и его отдельного социального окружения, так что никто не будет принуждаться платить за страховые риски других, но только за свои собственные и те, что связаны с его отдельным соседством. Более важно то, что опора системы конкурирующих страхователей от агрессии на непрерывно обновляемую и детализируемую систему статистики преступлений и стоимости имущества, и учет мотивированной тенденции к миграции от мест с высоким риском и низкой стоимостью собственности (плохих мест) к местам с низком риском для проживания и высокой стоимостью имущества (хороших мест) будет способствовать продвижению к цивилизованному прогрессу.
Правительства и — демократические правительства в особенности — размывают «хорошие» и продвигают «плохие» соседства с помощью и налогов и политики трансферов. Они делают это также с помощью более разрушительной политики принудительной интеграции.
В результате постепенной кооперации между различными охранными агентствами и развития договорного права каждый субъект будет заинтересован в сокращении конфликтности и усилении безопасности, неважно на международном уровне или внутринациональном.
В случае возникновения конфликтов между клиентами обслуживаемыми разными страховыми агентами, оба агентства пытаются решить свои проблемы через арбитражные суды, которые должны учитывать и религиозные взгляды клиентов и их культурное своеобразие и их традиции, с тем чтобы добиться максимально справедливого, т.е. удовлетворяющего обе стороны решения.
Суды функционируют точно таким же частным порядком, доказывая свою компетентность выигранными делами и беспорочной репутацией своих частных юристов. Так же может функционировать законодательный орган, который в качестве группы высокопрофессиональных экспертов получает разовый заказ от государства на разработку пакета законов.
Как провести границу между правомерностью государственной монополии на какой-то тип деятельности и ее недопустимостью. Для либертариев граница эта пролегает в сравнении экономической эффективности между двумя формами осуществления этой деятельности. Рыночные отношения предполагают обслуживание только тех потребителей, кто оплачивает услуги. Если довольно трудно, а то и невозможно идентифицировать оплативших эти услуги от уклонившихся от оплаты, например, как разделить на разные группы потребителей уличного освещения, дорожных знаков или иных такого рода услуг, то обслуживание приобретает форму коллективного пользования, где, как правило, будут обязательно и те, кто уклонился от оплаты в том числе и по принципиальным соображениям, вроде недостаточной яркости ночного освещения. Если слишком накладно для государства или другого агента (расходы на охрану и выявление неплательщиков превышают доходы от деятельности) предотвратить таких потребителей от пользования неоплаченными благами, то более целесообразно и экономней разрешить пользоваться этими благами всем. Рынок явно не соблазнится этой невыгодной для себя деятельностью и тогда автоматически этот вид деятельности (временно, пока не будут изобретены средства разделить овец от козел) поступает в ведение государства и функционирует в виде социалистической экономики: платят некоторые (в виде налогов), а пользуются все.
Эту логику можно схематически изобразить в виде таблицы, где «возможность исключения» означает экономически оправданное и организационно выполнимое разделение граждан на плательщиков и неплательщиков, а «конкурентность» предполагает действие рыночной конкуренции и антимонопольных законов.
Возможность исключения
Да Нет
Да А В
Конкурентность
Нет С Д
Вид деятельности, обозначенный через А, и конкурентен и допускает возможность исключения, т.е., вполне реализуем на рыночных условиях. Единственно Д — как вид деятельности, видимо не поддается рыночной мобилизации.
При том условии, что «возможность исключения» будет выполнима для частной полиции, т.е. она будет в состоянии исключить неплательщиков из числа потребителей их услуг по защите и безопасности (тогда эта деятельность передвигается из Д к С ), то можно обеспечить и ее конкурентность. Действительно ли полицейские имеют позитивные маргинальные потери (т.е. можем ли мы перенести полицейские услуги от С к А)? Либертарии убеждены, что это так. Определенно телохранитель может более эффективно защитить одного клиента, чем 100 или 1000. Если так, то гарантировать защиту дополнительного числа людей будет стоить дороже. Потребители протекции, следовательно, конкурентны по отношению друг к другу.
Точно так же будет затруднительно в случае иностранной агрессии защищать только тех, кто оплатил услуги по своей безопасности, а остальных оставить на съедение врагу. Правда, согласно старинной логике, пастуха кормит стадо, поэтому будет жалко потери даже одной овцы, а черед ее оплаты всегда недалек.
Однако подойдем с либертарных, экономических мерок к задаче о безопасности. Относительно легко исключить всех тех, кто не платит, от возможности пользоваться этой привилегией: все, что необходимо сделать частной компании по защите и безопасности населения, это снабдить своих клиентов знаками, предупреждающими, что они находятся под защитой, а также их дома, магазины, оффисы. Это могут быть отдельные дома, районы города, отдельные города, области, различные территории.
Точно так же может быть организована и защита в международном масштабе. Тем странам, кто не оплачивает услуг по безопасности, может быть отказано в защите, если кто-то из агрессоров захочет напасть на страну. Более того, по видимому агрессору даже дадут понять, что будут смотреть сквозь пальцы, если и не поощрять его.
Но при такой организации защиты населению совершенно безразлично, кто его грабит: государство или борющаяся с ним теми же методами другая группировка? Но либертарии пропускают такой простой довод и продолжают развивать свои аргументы. Поскольку вся собственность является частной, то каждый собственник заинтересован, чтобы на его территории не было преступлений, так как стоимость его собственности резко понизится, обесценятся места развлечений, магазины, парки и т.д. Известно, в каком в разительном контрасте находится обеспечение безопасности и порядка в общественных местах и парках, на что тем не менее принудительно взимаются налоги с граждан.
Государственная полиция же, вместо того чтобы ограничить свою активность защитой невинных граждан против преступников, фактически сама вовлечена в криминальное поведение. Первая и главная предпосылка этого состоит в том, что деньги, на которые покупается их униформа, оружие и выдается, изъяты принудительным образом. То есть они ангажированы в те же самые действия, от которых они под присягой обязались защищать своих клиентов. Трудно представить более противоречивую систему. Но в дополнение к этому нарушению закона они повинны и в служебной агрессии, арестовывая людей за продажу своих личных вещей, за цвет кожи и т.д.
Одним из нововведений либертариев в правовом поле является понятие «преступления без жертвы». Жертвой по понятиям либертариев считается тот, кто испытал угрозу физического принуждения, мошенничества или кражи. Там, где нет угрозы, там нет преступления. Преступление без жертв, следовательно, есть то, в котором никто не испытал угрозы физического принуждения, обмана или кражи. Но там, где отсутствуют жертвы преступлений, нельзя говорить о защите собственности или личностей. Наоборот, принятие правоохранительных мер в таких случаях препятствует частным и добровольным контрактным отношениям.
8.5. Приватизация глобального порядка
Рассмотрим теперь как трактуют либертарии необходимую для каждого государства организацию защиты от вторжения иностранных государств. Эта защита является, по их мнению, частным случаем более широкой функции — защиты от любого государства, домашнего или иностранного. В этом плане территория, конституирующая США, есть в самом реальном смысле территория, уже завоеванная правительством США. Только когда американцы освободят себя от этого завоевателя, они будут иметь эффективную денационализированную защиту.
Предлагаемая ими приватизация и этой функции равноценна по существу либо упразднению государства, либо превращению его в агентство по координации многочисленных видов частного бизнеса.
Главный вопрос государственной политики либертарии переводят в следующую плоскость: могут ли частные альтернативы обеспечить более эффективную защиту от иностранных агрессоров? И стратегический вопрос: могут ли люди мобилизовать идеологические мускулы, чтобы разгромить государство вообще? Как мы видели, эти вопросы во взглядах либертариев тесно связаны друг с другом. Если еще привычными воспринимаются усилия теоретиков и политиков, ведущие к общественному порядку без войн и насилия, то трудно представить, на что общество будет похоже, если упразднить правительство. И особенно интересно узнать как безгосударственное общество сможет защитить себя от иностранной агрессии?
Ответ либертариев на этот вопрос состоит в следующем. Сам факт низвержения домашнего правительства (мирным или насильственным путем) должен привести к тому, что в этом процессе освобождения от домашнего государства подчиненные ему в прошлом субъекты выковывают мощные средства для защиты себя и от иностранных государств. Тот же самый социальный консенсус, те же самые институты и те же самые идеологические императивы, которые они приобрели при освобождении от своего домашнего государства, будут автоматически способствовать и успешной защите от любого другого государства, которое попытается заполнить вакуум.
Народ, который последовательно фабриковал свою идеологическую солидарность, чтобы низвергнуть своих домашних правителей, не просто будет завоевать. Не угрожая завоеванием никому, этот народ может завоевать симпатии субъектов других государств и сделать это лучше, чем какой-либо военный оппонент правлению этих государств, легитимизация которых будет подрываться естественным образом. Точно так же, как Американская революция посеяла искры, которые помогли зажечь революционные настроения во многих других странах, вибрирующая экономика, свободная от всех правительств и налогов, будет вызывать такое восхищение и подражание, что само это движение будет стремиться к расширению.
Как видят либертарии этот процесс? Рассмотрим ряд их аргументов.
Давайте предположим, что в некоторой стране правительство было полностью делегитимизировано, что оно перестало существовать. Как может такое общество существовать в военном отношении внутри мира конкурирующих государств? Это зависит по прежнему от тех же элементов, которые являются детерминантами и военного конфликта: богатство и технологии, география, население и мотивация. По отношению к богатству и технологиям современное безгосударственное общество будет в привилегированном отношении, оно будет пользоваться главным своим преимуществом. Оно не только достигнет более быстрого увеличения экономической продукции и технологического развития при ликвидации правительственного паразитизма, но оно уже будет в состоянии опереться на те институты и организации, где интервенция государства была минимальной. Они же и будут наиболее вероятными агентами процессов упразднения правительства, так как уже будут иметь солидные экономические опоры. Составной эффект более высоких темпов роста будет только усиливать этот потенциальное превосходство и с течением времени будет реализовано и в более мощном военном капитале. Так что будущее общество может так же мало страшиться конкурирующих государств, как США сегодня не испытывают страха по отношению к таким «экономическим корзинам» как Мексика.
Что касается международных агрессоров, то ситуация здесь такая же, как и описанная в предыдущем параграфе организация защиты от внутренних агрессоров. И точно такая же схема могла бы быть плодотворной и на международном уровне и вообще понятие государственных границ теряет в этом контексте какой бы то ни было смысл. Так формируется общая глобальная идеология с соответствующими глобальными институтами, обходящими стороной распространенные в государственном сознании представления о неизбежности мирового правительства с вытекающими отсюда угрозами для человечества и для его мирного сосуществования.
Предположим теперь, что какое-то государство решило атаковать или вторгнуться на свободную территорию. Но как, кого и что оно будет атаковать?
Существуют только владельцы частной собственности и их страховые агентства. Никто из них не захочет участвовать в провокации против агрессивно настроенного государства, чтобы оно получило карт-бланш на вторжение. Если все же реализовалась какая-либо провокация или агрессия против государства, то это должна быть акция отдельного гражданина и тогда интересы государства и интересы страховых агентств совпадают. Обе стороны хотят видеть агрессора наказанным и оплатившим компенсацию за весь причиненный ущерб. Как без реального повода может государство оправдать свою нападение?
Конечно, короли и президенты могут отдать приказ об атаке. Но должно быть достаточное количество других людей, готовых выполнить этот приказ эффективно. Должны быть генералы, получающие и следующие приказу, солдаты, готовые маршировать, убивать и быть убитыми, и домашние производители-интенданты, готовые снабжать и финансировать войну. Если такая согласованная готовность отсутствует, то приказы правителей будут восприниматься как незаконные, и даже могущественное правительство может быть низложено в кратчайшие сроки, как это произошло с Советским Союзом.
Следовательно, с точки зрения лидеров государства, нападение на свободные территории будет рассматриваться как чрезвычайно рискованное предприятие. Никакая пропаганда не заставит общественное мнение поверить, что это не было нападением на невинные жертвы.
В этой ситуации правители государства были бы счастливы уже тем, что сохраняют свой монополистический контроль над их настоящей территорией, и не захотят подвергаться риску потери законности и всей их власти при попытке территориальной экспансии.
Однако, если все же государство попытается вторгнуться на соседнюю свободную территорию? Прежде всего агрессор не застанет невооруженное население. Только в государственных объединениях гражданское население остается невооруженным. Государства стараются везде разоружить свое собственное население, чтобы было бы безопаснее облагать его налогами и эксплуатировать. В противоположность этой политике страхователи не хотели бы разоружать страхуемых, да и они сами не хотят этого. Кто хотел бы быть защищенным, вряд ли удовлетворится тем, что в качестве первого шага ему отказывают в крайних средствах самозащиты? В противоположность этому, страховые агентства будут поддерживать владение оружием среди страхуемых, поощряя их избирательным понижением стоимости своих услуг.
Более того, помимо оппозиции в лице вооруженного частного населения, государство-агрессор может столкнуться с сопротивлением всех страховых агентств. В случае успешного отторжения агрессора эти страхователи имели бы дело с массивной компенсацией. Естественно, страхователи должны быть хорошо вооружены, тренированы, обучены и быть готовы ответить на любое вторжение, и в то же самое время они будут стараться избежать или минимизировать любой дополнительный ущерб. В то же время, страхователи должны быть эффективными и надежными частными фирмами, которые поддерживают внутреннее сопротивление против государства, продвигают его делегитимизацию и стимулируют освобождение населения и трансформацию государства в свободную страну.
Рассмотрим теперь следующий, глобальный уровень функционирования государств. Представим на время полностью безгосударственный мир. Большинство частных собственников будут индивидуально застрахованы большими транснациональными компаниями, обеспеченными огромными капитальными ресурсами, в то время как агрессоры, с сопутствующими плохими рисками будут лишены страхового сопровождения. В этой ситуации каждый агрессор или группа агрессоров будут стараться ограничивать свои цели преимущественно незастрахованной собственностью и избегать всех побочных повреждений, так как в ином случае они окажутся в столкновении с одним или многими экономически могущественными и профессиональными охранными агентствами. Аналогичным образом, возможное насилие в целях обороны также будет высоко селективным и целенаправленным. Все агрессоры будут достаточно легко идентифицированы, будут известны места их расположения и даже специфика их ресурсов и экипировки. В случае нападения на клиентов, страховые агентства будут отслеживать расположения этих групп, их ресурсы и требовать компенсации под угрозой возмездия. Но в то же время, сами эти страховые агентства также будут избегать нанесения дополнительных побочных повреждений, поскольку в таком случае они сами могут преследоваться другими агентствами.
Сегодня, в мире государств войны имеют другой характер. Если одно, например США, атакует другое, например, Ирак, это не просто атака ограниченного числа людей, экипированных ограниченными ресурсами и расположенных в определенном месте. Скорее, это нападение всех американцев со всеми их ресурсами. Каждый американец предположительно платит налоги правительству США и таким образом де-факто, желает он того или нет, вовлекается в каждую правительственную агрессию.
В то же время было бы неверно, считать что каждый американец подвергается одинаковому риску быть атакованным со стороны Ирака (такой шанс, например, выше в Нью-Йорке, чем в глубинных штатах США), но каждый американец оказывается в одинаковых условиях по отношению ко не всегда добровольному участию в правительственных агрессиях.
Точно та же ситуация воспроизводится и в Ираке, как в другой воюющей стране. Правительство Ирака имеет власть облагать налогами свое население или призывать его на службу в военные силы. И как налогоплательщик каждый иракец обязуется защищать свое правительство, как это обязан делать каждый американец. Тогда война становится войной всех американцев против всех иракцев, т.е. тотальной войной.
Стратегии и атакующего и защищающегося государства меняются соответственно. В то время как нападающее государство поначалу все еще избирательно в отношении целей своих атак, или, по крайней мере, ввиду ограниченности ресурсов, противная сторона не имеет никаких побуждений для того, чтобы избежать или минимизировать побочные повреждения. Наоборот, поскольку все население и национальное богатство вовлечено в военные действия, побочные ущербы, будь то жизни людей или уничтожение собственности даже желательны. Нет четкой границы между участниками и не-участниками. Каждый есть враг другому и вся собственность другого обеспечивает ему поддержку. Следовательно, все возможно и оправданно.
Аналогично и защищающееся государство мало будет заботиться о побочных ущербах, возникающих в связи с возмездием нападающему государству. Каждый гражданин атакующего государства и вся их собственность есть враг, и враждебная собственность становится таким образом возможной мишенью для возмездия. Более того, каждое государство в соответствии с этим характером межгосударственных войн будет развивать и применять скорее оружие массового разрушения, такое как атомные бомбы, чем сверхточное (как предполагается) лазерное оружие.
Таким образом возникает сходство между войной и природной катастрофой — в их неразличительном разрушении и опустошении, что является исключительно характеристикой мира государств. Государства как принудительные, поддерживаемые налогами монополии внутренне расточительны и неэффективны во всем, что они делают. Это проявляется также и в отношении военных технологий и военного интеллекта, особенно, в эпоху высоких технологий. Соответственно, государства не в состоянии будут конкурировать на той же самой территории против добровольно финансируемых страховых агентств.
Таким образом, то что было одной из слабостей обществ охотников и собирателей, становится силой в анархо-капиталистическом обществе.
Распространению такой модели организации защиты и безопасности населения препятствуют прежде всего государственные структуры. Правительство по самой своей сущности делает две вещи несовместимые с его заявлениями. Во-первых, оно принуждает граждан подпадать под активность его «защиты», и во-вторых, оно запрещает другим, кто хотел бы предложить защиту клиентам на их территории, от заключения таких контрактов с ними, предпочитая видеть в этом качестве только себя и под своим принуждением. Если истинная защита от насилия включает и защиту от насилия самого правительства, то нет причин почему бы это не включить в число функций правительства. Но тогда современные правительства есть первые нарушители прав граждан. Государство в таком случае неотличимо от мафии, которая говорит своим жертвам, что именно она защитит их от самой себя.
Таким образом, ключевой аргумент, обосновывающий сбор налогов и, в частности, принудительное налогообложение, направляемое, якобы, на защиту граждан или оборону страны, повисает в воздухе. В то же время многие экономисты до сих пор утверждают, что национальная защита это тот тип активности, который несомненно поддерживает тех, кто платит за это.
Вообще либертарии склонны при анализе войн и политики опираться на понятия и подходы экономического анализа производства. Те же три категории производства — труд (человеческие ресурсы), земля (естественные ресурсы), и капитал (богатство и технологии) — служат для них входами в анализ любой политической или военной кампании.
Например, одной из экономических моделей, в терминах которой устанавливается аналогия между войнами и экономикой служит модель Лаффера.
Как известно, короткая кривая Лаффера описывает соотношение между ставкой налога и объемом получаемых налогов или, более широко, между степенью экспроприации общества государством, увеличивающим все свои требования, и тотальным валовым доходом, который ему удается выжать из экономики. Только сокращением степени экспроприации достаточно ниже той черты, которая означает максимальную прибыль государства, может оно положить условия для увеличения общественного благополучия. С течением времени, эта стратегия приведет к сдвигу кривой Лаффера вверх, так что даже при той же самой степени экспроприации государство будет получать больше тотального годового валового дохода. Точно так же как частные лица, имеющие определенные сбережения, могут отказаться от потребления в настоящем для того, чтобы иметь больше возможностей для потребления в будущем, государства могут отказаться от дохода в настоящем для того, чтобы стимулировать рост общественного благополучия, который сделает их богаче и сильнее в будущем.
Многие государства Европы, находясь в остро конкурентном политическом окружении, пришли к этой стратегии как средству опережения своих конкурентов. В этом плане можно говорить как бы о процессе естественного отбора среди государств, аналогичного естественному отбору среди живых особей. В то время как генетические мутации порождают изменения и адаптацию, продвигающие естественный отбор среди организмов, решающим фактором изменений для государств выступает идеология.
Сегодня как и на заре цивилизации наиболее сильные побудительные мотивы государства состоят в стремлении удовлетворить свои специальные интересы за счет общественных. Однако поиск и нахождение соответствующих способов и средств экспроприации затрудняется с каждой новой исторической эпохой. Возможно, апогей такой политики государств уже в прошлом, по крайней мере, мы видим как в эпоху глобализации растет противостояние такой стратегии со стороны новых субъектов мировой политики — транснациональных корпораций, негосударственных организаций, отдельных финансово-мощных лиц.
Макропаразитарные государства в лучшем случае выжимали доходы ниже потенциального максимума на короткой кривой Лаффера. Но для разных политических систем происходило это по-разному. Соблазн британских и американских правителей состоял в эксплуатации коротких прибылей в своих доходах, что сдвигало кривую Лаффера слишком вверх, даже за счет возможной потери долгосрочного роста. В то же время советские соответствующие интересы проявились в обнаружении того, что государство может получить больше трансферов через взятки, коррупцию и другие подобные процедуры, которые фактически ослабляли давление государства на экономику.
8.6. Государственное образование —
противоречие в терминах
Без сомнения наиболее эффективным методом посредством, которого государство создает мистику своей вездесущести, является контроль над образованием. Эволюция принудительного государственного контроля над школьным образованием неотделима от политической истории. Этот контроль выступает иногда главной целью политического маневрирования и, в случае успеха, его наиболее желанным результатом. То, что кажется основополагающей целью — обучение детей грамоте — всегда играет второстепенную роль. Государственное образование ни в коем случае не является слабым, беспомощным или неупорядоченным как думают даже специалисты. Это холодная, изощренная и тонко отлаженная машина, предназначенная выполнять очень важную работу — тормозить рост сознания общества. Проблема не в том, что государственные школы плохо работают, но скорее в том, что они действительно работают, и работают в соответствии с заложенными установками. Первая цель и первостепенная функция школ — не обучать и воспитывать хороших людей, но формировать послушных граждан государства. Это и есть та функция государственной индоктринации, которая наиболее великолепно выполняется школой.
Сторонники государственного образования понимали это прекрасно. Например, Г. Манн, американский общественный деятель, поддерживал в 19 веке государственное образование именно на этих основаниях, видя в нем средство ассимиляции иностранных элементов в протестантскую пуританскую культуру. По отношению к ирландским католикам Манн советовал: «Со старыми и пожилыми не так много можно сделать, но зато с их детьми, и главное средство — это образование. Их подрастающее поколение должно воспитываться так же, как и наши дети. Мы говорим должны, поскольку во многих случаях это может осуществляться только принуждением. …Дети должны быть собраны и силой, принудительно, направлены в школы. И те, кто сопротивляется и препятствует этому плану, будь то родители или священнослужители должны нести ответственность и быть наказаны» (83, с. 114 ).
С самого начала государственные школы были формой социального контроля. Одна ирландская газета, описывая этот процесс ассимиляции детей против их воли, заметила: «Общий принцип, на который опираются эти принудительные школьные правила является в корне порочным, радикально нездоровым и атеистическим… Образование детей уже не является ни заботой церкви, ни делом семьи, но работой самого государства».
В противоположность ксенофобной лихорадке, с которой многие коренные американцы спешат навязать свои культурные предпочтения иммигрантам, либертарии осуждают государственное образование. Дж. Уоррен сравнивает его с «передачей цыплят на попечение лисам, причем лисам еще и платят за это». Он видел, что государственный контроль над образованием, подобно государственному контролю над религией будет порождать ортодоксию, удушающую всякое расхождение во взглядах. «Школа станет бюрократией, обслуживающей интересы бюрократов и тех, кто в конечном счете контролирует государственный аппарат». По поводу того, что государственники настаивают, что принудительно регулируемое образование необходимо потому, что люди не могут различить ложь от правды и могут быть введены в заблуждение, Г. Спенсер возразил, что: «Вряд ли найдется какой-либо сектор в жизни, над которым по аналогичным соображениям нельзя было бы водрузить законодательный надзор».
Сегодня идеал социального контроля через образование реализован. Подобно павловским собакам дети входят и выходят из школ по звонку. Они начинают каждый день принесением присяги флагу США и пением национального гимна. Проходя сквозь политические знания и изучение однобокой истории, они обучаются чтить демократию и Конституцию.
Школа есть «двенадцатилетний принудительный приговор», в течение которого дети формуются в «хороших» граждан. В действительности же формируются покорные граждане. «Неизбежно, что принудительное, регулируемое государством образование будет отражать философию статус-кво», комментирует историк Дж.Спринг. «В конце концов это в интересах тех, кто имеет политическую и социальную власть и кто получает наибольшую выгоду от существующего политического порядка и зависит от его увековечивания». Иными словами, государственная школа берет на себя роль официальной церкви, вдохновляя ее подопечных к благоговейному коленопреклонению перед государством.
Государство продуцирует образ само-увековечивающегося, само-достаточного института, обладающего огромной силой и влияющего на волю людей. Но самом деле, все наоборот. Правительство держится по воле людей, и без их поддержки оно хрупко, не имеет своих ресурсов и быстро дезинтегририруется. А главное, что оно стоит без тех человеческих ресурсов, компетенции и знания, которые оно же само подавляет своим образованием в страхе от растущего осознания нелепого положения вещей и грядущего разоблачения своего вредительства.
Как мы видим по вышеприведенной аргументации, и в этой области либертарии продолжают последовательно выявлять мистику государства, видя в нем только абстракцию, поглощающую и безрассудно растрачивающую человеческую энергию.
8.7. Сецессия как средство противостояния государству
Рассмотрим теперь одну из стратегий, предлагаемых либертариями в качестве средства уклонения от государственного контроля. Уклонение (сецессия) обычно понимается как односторонний разрыв связей с более широким и организованным целым, к которому уклонисты привязаны. Уклонение от государства означало бы, что индивид или группа индивидов изолируют себя от государства как большего целого, к которому они привязаны, т.е., разрывают определенные контакты с государством.
Если ради краткости выделить только два вида взаимоотношений — горизонтальные (кооперация и координация) и вертикальные (директивность и гегемония), то в рамках горизонтальных контрактных отношений индивидуальные члены равноправным образом обмениваются искомыми товарами и услугами определенного качества. Выбирая подчиненность гегемоническому виду отношений, человек интегрирует себя в систему, в которой его принуждают создавать недостаточно четко определенные услуги и получать то, что готов назначить ему руководитель.
Есть также два различных фундаментальных пути приобретения собственности. Либо собственность приобретается в условиях уважения к собственности других людей, приобретенной правым путем, либо она приобретается посредством насилия над правами других лиц. Либо используются экономические способы приобретения, либо политические. То, что делают убийцы, воры и грабители, несовместимо с жизнью в обществе. Но директор, нарушая права собственности других людей, не воспринимается как преступник.
Другие члены общества — по крайней мере большинство — считают его нарушения прав собственности других людей как совместимые с цивилизованным поведением. Следовательно, они активно поддерживают эти действия, когда они обращены против других людей, и не мешают им, когда они направлены против них самих. Это и есть природа гегемонических связей между директором и его подчиненными.
Уклонение есть односторонний разрыв гегемонических отношений со стороны подчиненного субъекта. Это означает две вещи: 1. Подчиненные больше не поддерживают право руководителя на нарушение прав собственности других людей, например, прекращая платить налоги, или обслуживать руководителя; 2. Они начинают сопротивляться ему, когда он нарушает их собственные права или права других людей на собственность.
Уклонение или прекращение связей есть специальный подкласс политических реформ. Не руководители осуществляют реформы, модифицируя существующие политические связи, но управляемые — односторонне отменяя эти связи. Более точно, упраздняется гегемонический аспект существующих институтов.
Отмена гегемонических связей совершается в самых разнообразных масштабах. Она может касаться только части таких связей и может охватывать географически несвязанные территории. Например, ганзейские города в их лучшие дни были свободны от имперских налогов. Также, в средние века различные отдельные города, особенно в Северной Италии, Фландрии и Южной Германии избегали в течение определенного времени власти империи. В большинстве случаев они управлялись старейшинами городов или становились республиками.
Континуум географической дисперсии политических режимов хорошо иллюстрируется случаем города Хертогенбош в Нидерландах. Этот анклав был поразительно политически гетерогенен: он включал в себя датский анклав, который в свою очередь включал в себя бельгийский анклав. Таким образом, часть улиц были датскими и подчинялись датским законам, а часть улиц были бельгийскими и подчинялись бельгийским законам, а иногда даже дома на одной и той же улице принадлежали различным нациям и подчинялись различным законам (они были отмечены датскими или бельгийскими флагами).
Скорее как нормальный для западной цивилизации, чем исключение, воспринимался и тот факт, что гегемонические связи с отдельными регионами соседствовали с независимыми территориями. Посредством браков, наследства или покупки земли средневековые аристократы приходили к владению собственными территориями, которые были рассеяны повсюду в Европе.
В принципе, взаимоотношения и зависимости между правительством (государством) и различными субъектами не гомогенны. Например, евреи в Центральной и Восточной Европе в течение веков пользовались относительно независимым политическим статусом, который даже позволял им осуществлять некоторую форму умеренной территориальной суверенности. Знаменитые «гетто» были далеки от институтов подавления, как они изображаются сегодня; они были островками свободы от тех законов, которые ограничивали большинство других сограждан (например, евреи гетто были освобождены от нееврейской юрисдикции и различных форм налогов).
То, что такие режимы могут сосуществовать рядом друг с другом, является достаточным основанием реализуемости таких состояний. Единственной границей для географической дисперсии этих «политических» режимов были границы частной собственности. Теоретически каждый владелец собственности и, в частности, каждый землевладелец мог выбрать и установить свое собрание правил, которыми должны были руководствоваться пользователи этой собственности. Но обычно такие территориальные анклавы зависят от обмена товарами и услугами с другими территориями. Поэтому они были вынуждены отменять торговые барьеры и принимать политику свободного рынка.
Поступая таким образом, землевладельцы создавали жизненные образцы плодотворного функционирования самостоятельных и добровольных форм социальной организации. Не нуждаясь в особой рекламе ввиду привлекательности той идеи, которую они олицетворяли, эти островки уклонения притягивали жителей других территорий, и таким образом заполнялись пустоты на политической карте.
Укажем два главных преимущества политических реформ реализующих стратегию уклонения. Первое — уклонение не трансформирует, но упраздняет гегемонические связи. Все другие формы политических реформ удерживают эти зависимости нетронутыми и просто модифицируют способы, посредством которых правитель использует свою власть. Ключевые организации, такие как армия, полиция, суды держат свою монополию и объявляют всех конкурентов вне закона. После того, как усердие реформаторов ослабевает, ничто не стоит на пути дальнейшей экспансии государственных монопольных сил в такие области как здравоохранение, искусство, экономика и др. И во многих случаях даже умеренные реформы государственных организаций возвращаются вспять после спада энтузиазма реформаторов. Самое худшее во всех этих случаях и что встречается в большинстве раз, реформы оборачиваются созданием дополнительных гегемонических зависимостей с более охватывающей политической централизацией. Например, чтобы избавиться от аристократических привилегий классические либералы сначала поддержали короля против меньших аристократов, а затем сконцентрировали дальнейшие усилия на демократическом централизованном государстве для борьбы со всеми региональными и локальными формами монархизма и аристократии.
Вместо того, чтобы обуздывать политическую власть, они просто сдвигали и централизовывали ее, создавая даже более мощные политические институты, чем те, которые они старались превзойти. Классические либералы купили свой краткосрочный успех за очень тяжелую долгосрочную ренту, часть из которой мы платим уже в 21 веке.
В этом и причина того, что в конечном счете классические либералы провалились. Важно осознать, что быстрый успех классических либералов был связан с тоталитарными схемами, которые беспокоили прошлое столетие. Фундаментальное объяснение их провала состоит в том, что либеральные реформы не были добровольно адаптированы и приняты различными общественными группами, но были наложены на них принудительно. Конечно, такая тактика была очень эффективной в реализации классико-либеральной программы сразу на всей территории, контролируемой новыми демократическими централизованными государствами. Без такого охвата процесс был бы очень постепенным и предполагал бы наличие островков Старого режима, которые могли бы продержаться довольно долгое время. Однако подобно всем столь простым тактикам, и эта стала обоюдоострым орудием, которое постепенно обернулось против жизни, свободы и собственности.
Можно указать здесь на аналогию с бизнес-циклом. Подобно тому, как бизнес-инвестиции, не поддержанные реальными сбережениями, не стимулируют подлинный рост, и после короткого периода иллюзорного роста ведут прямо к экономическому банкротству, так и «принудительное наложение свободы» не создает подлинную свободу, но после короткого периода иллюзорной свободы ведет прямо к тоталитарному кошмару.
Факт в том, что ни в Европе, ни в США классическому либерализму не удалось установить общественный порядок, который бы эффективно сохранял частную собственность и индивидуальную свободу более, чем пару десятков лет. Это резко контрастирует со средними веками, в которых христианская религия в течение веков наделяла правами и обязанностями всех граждан будущего Града Бога. Христианство ограничивало средневековых аристократов во всех их тиранических наклонностях, и эти ограничения эффективно гарантировали свободы подчиненных. В Европе классический либерализм никогда не создавал глубоких корней и его кратковременный расцвет начал закатываться к концу 19 века, вылившись вскоре в такие хорошо известные социалистические схемы как коммунизм, фашизм и национал-социализм. В США безуспешная война за уклонение дала рождение государству благосостояния-войны, которое и стало расти постепенно с того времени. Конечно, нельзя сравнивать государство США по значимости в общественном восприятии с немецкими национал-социалистами или русскими большевиками, если касаться его относительной внутренней силы. Однако в абсолютных терминах оно уже стало наибольшим и наимощным государством в мире, которое когда-либо было на Земле, и это превосходство особенно чувствуется в вопросах внешней политики и войны.
Реальный вопрос состоит не в том, — как предполагали все классические либералы ХХ века — почему счастливые дни классического либерализма увяли и выродились в новую эру беспрецедентного государственного контроля. Реальный вопрос в том, как классический либерализм мог процветать, даже те несколько десятилетий, что он процветал? Ответ, вероятно, связан с временным лагом, который требуется для того, чтобы новые демократические централизованные государства консолидировали себя. Новые демократические ценности должны были проникнуть в мышление, новые политические ориентации должны были медленно обрести свое место в индивидуальном сознании и т.д.
Стратегия уклонения и прерывания гегемонических связей лишена всех этих фатальных долгосрочных последствий наложенной или дарованной свободы. Может пройти довольно длительное время, пока созреют условия для успешного уклонения, и оно может оставить много темных и политически непроясненных пятен на политической карте. Однако, по крайней мере, эти реформы могли бы стать подлинной реализацией того, что не содержало бы уже семена своего разрушения.
Второе преимущество уклонения состоит в том, что это есть единственный тип политической реформы, который не только способен привнести и установить незыблемость режима частной собственности, но и сам основан на уважении к принципам этого режима. В то время как государство по своей природе — принудительная организация, организация политических средств, уклонение есть активность, полностью гармоничная с уважением к частной собственности и к экономическим средствам. Таким образом, выполняется главное этическое требование либертарной реформы, а именно, чтобы сама реформа не создавала новые нарушения собственности.
Уклонение не ведет с необходимостью к войне. Однако, поскольку государство имеет очевидный интерес к поддержанию гегемонических уз, составляющих его опоры, и готово отстаивать их с помощью силы, уклонисты должны найти средства для преодоления этого сопротивления.
Уклонисты всегда составляют меньшинство всего населения. Но это судьба всех политически активных групп, даже самого правительства. Государство не в состоянии управлять, если оно должно надзирать за каждым жителем в каждый момент. Оно может управлять, если только граждане подчиняются его командам и уступают, и тогда только оно может сконцентрировать свою властную энергию на тех индивидах, которые ему не подчинились.
Это один из самых больших политических законов: гегемонические отношения существуют постольку, поскольку большинство добровольно подчиняется им. Не правитель обращает граждан в подчиненных, а они сами выбирают подчинение правителю. Сами подчиненные принятием своего свободного решения создают гегемонические связи.
Почему граждане выбирают это подчинение? Либо они считают, что это правильный или наилучший путь в сложившихся обстоятельствах, либо просто не знают иного способа существования. Поэтому, идеи или мнения, которые оправдывают существование гегемонических связей, являются последним основанием политической власти. Вот почему иностранные государства, в отсутствие идеологической лояльности населения, часто правят через своих местных вассалов, которые согласно локальной традиции имеют такое право. Это также основание того, почему современные государства берут под государственный контроль школы и университеты.
Подытожим: государства управляют скорее, посредством идеологий, которые оправдывают гегемонические узы, чем просто явной силой. Подобно всем другим трансформациям в обществе уклонение готовится и зависит от предыдущей трансформации в духовной области. Успешное уклонение предполагает предварительную трансформацию этих политических верований.
Необходимым условием для успешного уклонения является готовность существенной части населения отвергнуть гегемонические узы, которые оно некогда принимало. Если же какие-то организации, возникающие в рамках движения уклонения, нарушают в своих действиях права частной собственности, то тем самым они сеют семена для будущих гегемонических отношений. Новое правительство заменит старое, но все прежние пороки останутся.
Литература:
1. Автономов В.С. Австрийская школа в политической экономии: К. Менгер, Е. Бем-Баверк, Ф.Визер. М., «Экономика», 1992.
2. Алексеева Т.А. Либерализм как политическая идеология. «Полития», № 1, 2000, с. 116–130.
3. Американские федералисты — Гамильтон, Мэдисон, Джей Избранные статьи. Вермонт,1990.
4. Берлин И. Четыре эссе о свободе.
5. Бруннер К. Представление о человеке и концепция социализма: два подхода к пониманию общества». «THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем». 1993, Осень, том1, вып.3.
6. Бъюкенен Дж. Избранные статьи. М., 1998.
7. Бъюкенен Дж. Экономические и этические основания конституционного порядка. М., 2000.
8. Бэккер Г.С. Экономический анализ и человеческое поведение. «THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем» 1993, Зима, том1, N1, Москва, Начала-Пресс»
9. Гаджиев К.С. Современные течения в американской идеологии. М., 1983.
10. Гэри Б. Человеческий капитал. Главы из книги. Пер. Р.И.Капелюшникова. «США: экономика, политика, идеология», 1993, N 11,12.
11. Джефферсон Т. Автобиография: заметки о штате Виргиния. Под ред. А.А.Фурсенко. М., Наука, 1990.
12. Евстафьев Д.Г. Современные приоритеты национальной безопасности США. США: экономика, политика, идеология, № 1, 1996. — с. 13–25.
13. Ермишина Е.В. Международный обмен информаций: правовые аспекты.М., Межд.Отн.,1988. — 144 с.
14. Замошкин Ю.А. Вызовы цивилизации: опыт США, М., Наука, 1991. — 308 с.
15. Захматов М. И. По поводу выработки концепции внешнеполитической стратегии России. США: экономика, политика, идеология, №1, 1996. — с. 3–12.
16. Зуева К.П. Новые концепции европейской интеграции. МЭМО РАН, № 11, 1995. — с. 94–102.
17. Каменская Г.В., Родионов А.Н. Политические системы современности. М., Онега, 1994. — 224 с.
18. Капелюшников Р.И. Экономическая теория прав собственности. (Методология, основные понятия, круг проблем). М., ИМЭМО,1990.
19. Коуз Р. Фирма, рынок и право. Изд-во «Дело». Москва, 1993.
20. Коуз Р. Природа фирмы. Главы из книги. США: экономика, политика, идеология» 1993, N 2,3.
21. Леонтович В.В. История Либерализма в России М., Русский путь, Полиграфресурсы, 1995.
22. Либерализм в России. Сб.статей. Ред. Ю. Крашенинников Москва, Агенство «Знак», 1993.
23. Капелюшников Р.И. Ф илософия рынка Ф.Хайека. «Международная экономика и международные отношения», 1989, N 12, с.103–148.
24. Капелюшников Р.И. «Дорога к рабству» и дорога к свободе: полемика Ф.А.Хайека с тоталитаризмом. «Вопросы философии», 1990, N 9.
25. Капелюшников Р.И. Меркантилизм как низшая стадия либерализма? «Международная экономика и международные отношения», 1992, N 9.
26. Капелюшников Р.И. Рональд Коуз, или сотворение рынков. «США: экономика, политика, идеология», 1993, N 1.
27. Капелюшников Р.И. Экономический подход Гэри Беккера к человеческому поведению. «США: экономика, политика, идеология», 1993, N 11.
28. Капелюшников Р.И. Рыночный порядок и социализм: врожденная несовместимость? «Международная экономика и международные отношения», 1990, N 11, (Рецензия на книгу F.A. Hayek. A Fatal Conceit. Chicago, 1980).
29. Макашева Н. Фридрих фон Хайек: мировоззренческий контекст экономической теории. «Вопросы экономики», 1989, N 4.
30. Макашева Н.А. Проблема рынка в современной западной экономической науке. Москва, АН СССР,ИНИОН. М., 1990.
31. фон Мизес Л. (Сб.) Бюрократия. Запланированный хаос. Антикапиталистическая ментальность. Изд-во «Дело». М., 1993.
32. фон Мизес Л. Социализм. Экономический и социологический
анализ. М., 2000.
33. Милль Дж. С. Размышления о представительном правлении. Вермонт, Перепечатка с издания Яковлева, Спб.,1863, 263 стр.
34. Найшуль В. У нас будет самый свободный в мире рынок. Журнал «Знание — сила». Январь, 1994 год.
35. Невлер Л. Социология мафиозности. (По книге Эла Ньюлера «В сторону мафиозности».) Журнал «Знание — сила». Декабрь, 1993 год.
36. Норт Д.К. Институты и экономический рост: историческое введение. «THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем». 1993, Весна, том 1, N 2.
37. Остром В. Смысл американского федерализма. Что такое самоуправляющееся общество., М., «Арена», 1993, 320 стр.
38. Поппер К.Р. Открытое общество и его враги. М., Феникс, Международный фонд «Культурная инициатива М., 1992, (том 1) — 448 стр.; N 5 — (том 2) — 526 с.
39. Поппер К.Р. Нищета историцизма. «Вопросы философии» 1992, № 8, 9, 10.
40. Поппер К.Р. Нищета историцизма. Москва, Путь, 1993.
41. Разуваев В.В. Геополитика постсоветского пространства. Докл. ИЕ РАН, №3, 1993. — 73 с.
42. Роббинс Л. Предмет экономической науки. «THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем». 1993, Зима, т. 1, № 1. «Начала-Пресс».
43. Рогов С.М. Россия и Запад. США: экономика, политика, идеология, № 3, 1995. — сс. 3–14.
44. Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов (книги 1,2,3). М., Наука, 1992, 572 стр.
45. Скворцов Л.В. История и антиистория: К критике методологии буржуазной философии истории. — М., 1976. — 230 с.
46. Согрин В.В. Идеология в американской истории. М., 1995.
47. Соколова Р. О пользе политической философии. ОНС, № 3, 1992, с. 73–83.
48. Страны бывшего СССР и европейская безопасность. М., «МО», 1994. — 304 с.
49. США: Консервативная волна: Пер. с англ. / Введение и общ. ред. Мельвиля А.Ю. — М., 1984, — 312 с.
50. Таллок Г. «Новый федералист». М., Фонд «За экономическую
грамотность», 1993 192 стр.
51. де Токвиль А. Демократия в Америке. М., Прогресс, 1992, 554 с.
52.Уильямсон О.И. Поведенческие предпосылки современного экономического анализа. «THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем». 1993, Осень, том 1, N 3.
53.Фридман М. Капитализм и свобода. New York,1982, 280 стр.
54. Хайек Ф.А. Дорога к рабству. Изд-во «Экономика». Москва 1992 г.
55. Хайек Ф.А. Пагубная самонадеянность. Изд-во «Новости». Москва 1991 г.
56. Хайек Ф.А. Общество свободных. London, 1990. (Translation of «The Political order of a Free People», vol.3 of «Law,Legislation and Liberty»)
57. Хайек Ф.А. Конкуренция как процедура открытия. «Международная экономика и международные отношения», 1989, N 12, с. 6–14.
58. Хейне П. Экономический образ мышления. Изд-во «Дело». Москва 1993 г.
59. Хантингтон С. Будущее демократического процесса: от экспансии к консолидации. МЭМО РАН, № 6, 1995. — с. 87–94.
60. Хозин Г.С. Д.Розенау как теоретик международных отношений. Социально-политические науки, №3, 1991. — с. 69–75.
61. Цыганков П.А. Политическая социология международных отношений. М., Радикс, 1994. — 320 с.
62. Цыганков П.А. Международные отношения как объект изучения. МГУ, 1993. — 112 с.
63. Чичерина Н.Г. Международные концерны: социальная политика, пропаганда. М., Наука, 1985. — 345 с.
64. Шамшурин В.И. Современная социально-политическая философия в США: Научно-аналитический обзор. — М., 1984 — 72 с.
65. Шамшурин В.И. Методология аналитической философии в современной социально-политической мысли США: Научно-аналитический обзор // Критика методологических основ буржуазной политической философии. I., 1985, n. 19–73.
66. Л.Эрхард. Полвека размышлений. (Речи и статьи.) Изд-во Руссико». Москва 1993.
67. Эрхард. Благосостояние для всех. М., «Начало-Пресс», 1991.
68. Bennett J., DeLorentco T. Underground Government: The Off-Budget Public Sector N.Y. 1999.
69. DeLorentco T. The will of People? N.Y. 2000.
70. Denson G. The Costs of war. New Brunswick, 1997.
71. Dialectics of Third World Development. Ed. by I.Vogeler, A. De Souza, New Jersey, 1980.
72. Friedman M. Capitalism and Freedom. Chicago, 1958.
73. Gilmour I. Dancing with Dogma, Britain Under Thatcherism. Simon and Schuster 1992.
74. Godwin W. Political and Philosophical Writings. London, 1993.
75. Hammerton J. A Critique of Libertarianism.N.Y. 2000
76. Haworth А. Anti-Libertarianism: Markets, Philosophy and Myth. Routledge, 1994.
77. Hayek F. A. Individualism and Economic Order. Chicago, 1948
78. Hayek F.A. The Constitution of Liberty. Chicago 1960
79. Hayek F.A. New Studies in Philosophy, Politics, Economics and the History of Ideas. Routledge 1978.
80. Hoppe H. — H.The Economics and Ethics of Private Property. Boston, 1993.
81. Kavaljit S. The Globalisation of Finance. London, 1998.
82. LaFollette H.Why Libertarianism Is Mistaken. In John Arthur and William Shaw (eds) Justice and Economic Distribution, 1979, 194–206.
83. Mann H. Elementary School. London, 1989.
84. De Molinari G. The Production of Security. N.Y., 1977.
85. Murray Ch. Losing Ground.
86. Nozick.R. Anarchy, State and Utopia. N.Y. 1974.
87. Rawls J. A Theory of Justice. Cambridge 1971.
88. Rothbard M. For a New Liberty. MacMillan 1973.
89. Rothbard M.N. Power and Market. Kansas City, 1977.
90. Rothbard M.N. Man, Economy and State. Auburn, 1993.
91. Rummel R.J. Libertarianism and International Violence. The Journ. of Conflict Resolution 27, March, 1983, p. 27–71.
92. Von Mises L. Human Action. Chicago, 1966.
93. Wolff J. Robert Nozick: Property, Justice and the Minimal State. Polity Press 1991.
9. Альтернативный вариант развития
процессов глобализации культуры
Как же сказалась глобализация экономики на культурной жизни обществ?
Глобализацию культуры многие воспринимают как распространение американского стиля жизни, характеризующегося безудержным потреблением, заполнением досуга американскими Голливуд-фильмами, музыкой МТВ, имитацией поведения и ценностей рок-звезд, посещением известных всюду забегаловок компаний Макдональдс, распитием кока-кола, и как цель жизни — посещение Дисней-ленда (отличающегося, кстати, крайней идеологизацией примитивных взглядов. Например, население всех остальных стран мира представляется публике безграмотным и беспомощным, ждущим культурной миссии США). Но это скорее тот путь глобализации, к которому нас подталкивают финансово-экономическая элита и поддерживаемые ею либертарии. Путь материального потребления и духовной деградации. Это путь радикального индивидуализма. Человек чувствует себя автономным, независимым от моральных ограничений или от традиции, семьи, общинных или социальных связей. Он не имеет обязанностей перед ними. Подчеркивая ценность индивидуальных особенностей, неповторимость личности, либертарные идеологи делают отдельного человека верховным судьей в моральных вопросах.
Такому человеку внушается: «Ты свободен выбирать все, что ты хочешь». Но такое видение не может быть глобальным, тем более в сужающемся мире. На первый взгляд кажется, что подчеркивание индивидуальных особенностей приведет к более широкому развитию индивидуальных склонностей и увлечений. Однако фактически мы видим, что подростки в Москве слушают ту же музыку, что и подростки во всех остальных городах Европы или Америки. Реклама и информация о жизни звезд заменяет им реальный мир. Рынок со своим быстрым рекламным проникновением предлагает этому индивиду то, что он хочет. Но все это сопровождается и моральными оценками действий и отношений между людьми: им советуют не только, что покупать, но и как жить. Отрезанный от традиционных связей и нравов подросток ищет моральные опоры среди современных глобализаторов, а не в семье и не в религии. Что кажется свободой на первых порах, оборачивается рабским подражанием потребительским вкусам, внедряемым изощренным маркетингом.
В своих культурных ориентациях либертарии выбрали ложный путь освобождения от норм, критики традиций и разрушения того, что требует только улучшения, реконструкции. Дерегуляция моральной жизни не обязательно должна следовать вслед за дерегуляцией государства и экономики. Потребительская культура анархизма не обязательно сопутствует большей свободе. Только обладание достоинством позволяет человеку быть свободным.
Модель свободного рынка никак не может нести ответственности за искажения и извращения, которые ей сопутствовали в культурном аспекте. Наоборот, свободный рынок как завоевание человечества есть новое выражение возможностей человека и его способностей к свободному выбору на благо самого себя, т.е. всего человечества. Либертарный индивидуализм подталкивает людей к подавлению свободы лругих, а значит и своей собственной.
Однако есть и другой потенциально возможный путь глобализации культуры, на который, мы надеемся, вступит человечество.
Глобализация культуры — это возможность более глубокого осознания взаимозависимости людей всего мира, осознания, которое может обогатить наш смысл достойного поведения и нашу ответственность за те социальные связи, в которых мы участвуем, включая солидарность со всем человечеством. Хотя этот, второй путь глобализации был отвергнут мировой финансово-экономической элитой, есть надежда на элиту интеллектуальную, научную и религиозную.
Глобализация вовлекает огромное число людей в участие в современных экономических и социальных процессах. Локальные сообщества должны обучаться тому как сосуществовать и скреплять свои связи в условиях глобального общения. Какую нишу и какой смысл они несут другим? всему человечеству? На эти вопросы они должны уметь отвечать.
Сегодня недостаточно соблюдать местные законы или обычаи. Необходимо развитие нового смысла глобальной справедливости, нового, более универсального понимания человека, его достоинства и того, что он заслуживает на Земле. Тесное общение между народами выявит «Кто есть Кто?» и некоторым уже не удастся спрятаться за мощными потоками лжи и дезинформации, не поможет и промывание сознания. Понимание неизбежности развития нового смысла глобальной справедлвости должно удерживать правительства и элиту от каннибальских аппетитов, отвечать ожиданиям народов и приучать народы к признанию структурной взаимозависимости социально-экономических и культурных регуляций между людьми над и выше всех государственных границ. Богатые страны и частный сектор получают возможность взять ответственность за развитие новой экономической модели, удовлетворяющей не только элиту.
Особая ответственность на тех, кто включен в масс медиа или кто призван поддерживать культуру. Нынешние злоупотребления электронной коммуникацией привели к падению достоинства человека и разложению нравов. Но ее небывалые технические возможности не могут долго находиться в прямом противоречии с содержанием транслируемого материала, отдающего первобытной дикостью и грубостью отношений.
Масс медиа должны представлять достойные человека и благородные стили жизни и открыть каналы для примеров позитивных и зачастую героических поступков людей. С большим уважением они должны относиться к интимным взаимоотношениям, не удешевлять и не загрязнять их. В их интерпретации событий они должны воздерживаться от тех чувств или установок, которые способствуют безразличию, презрению или неуважению к жизни как к своей, так и других. Свобода информации должна сочетаться с тщательной проверкой и изучением фактов, они должны подаваться с уважением к каждому человеку и должны быть пропитаны поисками глубокого смысла происходящего.
В таком моральном видении глобализация экономики и коммуникаций не обязательно должна нести угрозы нравственному здоровью и культуре.
Развитие глобальной коммуникации вытекало из глубокой человеческой потребности в общении друг с другом на всей планете. Если глобализация экономики обнаружила, что все человеческое сообщество взаимозависимо, и что мы живем наилучшим образом, когда мы мирно обмениваемся результатами своих трудов и талантов, то глобальная коммуникация обнажила, что вся человеческая семья — это сообщество личностей, вовлеченных в общий диалог и участвующих совместно в общем путешествии в космосе.
Глобальная коммуникация может обеспечить большую известность гениям и талантам, обитающим в других культурах, способствовать возникновению мирового общественного мнения, поддерживающего мораль и нравственность человечества, знакомить с достижениями науки и искусства, вводить людей в новые культурные установления, дающие большее понимание глубины и разнообразия образов жизни людей, живущих на географически отдаленных территориях.
Когда глобальная коммуникация используется для исследования аутентичной гуманности других, там есть возможность продвинуть солидарность между культурами, которые исторически находились в конфликте или были удалены друг ог друга.
Задача масс медиа — создавать и распространять информацию о стилях жизни, в которых поиски истины, красоты, добра и общения друг с другом ради общего роста являются факторами, определяющими производство, торговлю и финансовые инвестиции. Бизнес — это сообщество людей, которые производят блага для общества, а не общество живет ради бизнеса.
Многие образы жизни и уровни знания остаются принадлежностью элиты. Современная глобализация предлагает позитивную возможность расширения элитарной культуры, распространения морального видения вещей в глобальном масштабе.
Это моральное видение включает с себя понятие учета человеческой способности и потребности в выработке собственных решений и в опоре на них. Как неправильно отбирать у индивида право принимать решения, касающиеся собственной жизни и содержащее должное уважение к морали, точно также неуместно большим и более сильным коллективам отбирать у меньших или слабых их способность принимать решения, влияющие на них локально. Этот принцип обеспечивает упорядоченный путь для интегрирования ответственностей различных социальных групп, включая семью, социальные связи, бизнес и правительство. Принцип подчеркивает сохранение целостности малых групп и в то же время признает соответствующую роль за большими группами, включая и глобальную перспективу.
Таким образом, простираясь через континенты, коммуникация снимает изоляцию на внутренних проблемах, показывая их общность в планетарном масштабе, и призывает не к уклонению от социальных связей, а к более конструктивному отношению к назревшим проблемам, с участием всех сторон конфликта. Ведь уйти с планеты невозможно, значит надо искать не ультимативные пути, а компромиссные.
10. Христианские аспекты глобализации
Хотя западно-христианские миссии существовали и до процессов глобализации, но теперь они получают мощную поддержку в лице ТНК и огромных сумм, выделяемых ими на благотворительность, которые освобождаются от налогообложения. Во многих городах не только Восточной Европы и России, как христианских стран, но и Китая, Южной Кореи, Азии и Африки в целом выросли христианские миссии, в основном протестантсткого толка, направляемые главным образом из США. Часто при этих миссиях создается школа, небольшая больница, фукционируют социальные службы. Большой ряд западных (европейских, канадских американских) колледжей и университетов целенаправленно готовят служащих для этих миссий, и многие студенты, не дожидаясь окончания учебы, принимают активное участие в работе этих миссий в незападных странах. Можно сказать что профессия миссионера, особенно в Америке, не менее популярна, чем профессия бизнесмена (не будем сейчас вдаваться в высказывания тех же миссионеров, правда, сделанные не для печати, что миссия, это тоже бизнес). Главное, что есть большие деньги, специально направляемые на эти цели, есть поддерживаемая государством, особенно администрацией нынешнего Буша и почтительно принимаемая публикой задача — распространение христианства во всем мире, и есть сотни тысяч молодых людей, жаждущих принести свет веры далеким от Америки и христианства народам.
В последнее время у даже ТНК появилась склонность сопровождать свою экономическую экспансию религиозным оформлением. Видимо, они пришли к выводу, что чем отдавать деньги неизвестным пасторам, лучше они сами создадут свою карманную церковь. Так, фрактальным образом на микро уровне воспроизводится схема: государство-церковь, и принимаемый вариант отражает общий образец.
Хотя по-прежнему официально прокламируется разделение церкви и государства, но в первые же месяцы президентства Буша государство сделало ряд шагов по моральной и материальной поддержке церкви, придя к выводу, что государство нуждается в помощи церкви, особенно в вопросах воспитания молодежи. Сразу же после этих законопроектов оживилась полемика между наукой и религией, христианством, прежде всего. У астрономов и физиков в ходу теории «интеллектуального дизайна» вселенной, теологи пытаются непротиворечиво совместить факты современной науки с библейскими положеними, биологи стараются отстоять теорию Дарвина перед «креационизмом» и т.д.
Одновременно, поток околохристианской литературы хлынул на читателя США, в прессе говорится о новом возрождении христианства. Активизируется экуменическое движение церквей, Папа Римский посещает православные страны, говорит о необходимости преодоления раскола и просит прощения за прошлые прегрешения католического Запада.
Что несет с собой эта волна? Какие социальные и моральные следствия будут выведены из той версии христианства, что идет вслед за экономической и политической глобализацией? Как будут выстраиваться взаимотношения основных институтов общества в свете этой концепции? Конечно, сам по себе вопрос о взаимоотношениях, например, религии и науки, религии и государства требует участия всех сторон и не имеет быстрых ответов. В рамках краткой статьи мы попытаемся взглянуть на этот процесс христианской глобализации с точки зрения истории первого раскола между западной и восточной церквями. В чем дело, почему один и тот же текст трактуется настолько по разному, что тысячелетиями стороны не могут примириться друг с другом?
Что общего между современной глобализацией и богословскими спорами пятого века? Возможно, некоторые сочтут странным такое сопоставление. Однако, вооружившись фракталом, позволяющим конденсировать время в кратком алгоритме, заглянем в этот период истории.
Далек от нас пятый век, но последствия его решений резонируют в наших поступках и мыслях. Одно из его судьбоносных решений относится к знаменитому вопросу о символе веры. Принять или нет решения Халкидонского собора? Какую формулу исповедания считать верной? Мнения разделились и впервые в христианской традиции произошел раскол. Представители православных монофизитских церквей Египта, Сирии и Армении отказались принять постановления Халкидонского собора и отделились от византийской церкви.
С тех пор сам этот трагический раскол и его причины многократно становились объектом разбирательств, взаимной критики, попыток примирения, сглаживания предмета разногласий, но все было напрасным — раскол существовал, хотя не совсем ясны были его причины. Во все последующие века на протяжении полутора тысячелетия все споры, схватки, войны не могли не касаться этого вопроса так или иначе.
Выдвигалось несколько причин. Некоторые считали, что в монофизитском движении более всего действуют не религиозные, а национальные или сепаратистские мотивы. Для египтян и сирийцев собор был неприемлем потому, что он превозносил Константинополь над Александрией, с чем плохо мирились православные александрийцы. Армяне были заняты борьбой с персами и на соборе не участвовали.
Для других решающей причиной было религиозное разночувствие; не столько разномыслие, сколько именно разночувствие.
Обращение к этому спору и вызволение его на свет божий из плена забвения вызвано надеждой, что его сегодняшний анализ помог бы прояснить механизмы размежевания единоверных в целом общин. И, учитывая переплетенность религиозных, социальных, политических и этнических мотивов в напряженных взаимотношениях между народами, он проиллюстрировал бы социально-политические судьбы тех, кто некогда предпочел определенную формулу вероисповедания.
Рассмотрим ближе существо этого вопроса.
Вернемся вновь в 5-й век и проследим, как развивались события.
Кратко суть дела состоит в следующем. Халкидонский IV «вселенский» собор был созван 8 октября 451 г. восточно-римским императором Маркионом для борьбы с монофизитством. Собор принял, опиравшееся на послание (западно-) римского папы Льва, толкование догмата ( папа писал на языке западной богословской традиции) о двух природах Христа — божественной и человеческой, соединившихся в Христе и установил равноправие римского папы и константинопольского епископа. Монофизитские церкви Сирии и Египта, как и последовавшая за ними армяно-григорианская церковь, отвергли догмат Халкидонского собора, считая его противоречащим решениям Эфесского собора (433 г.).
Как говорили православные монофизитские богословы, апостольское учение было искажено учением Льва, исповедующего Христа человеком. В последующем византийские императоры неоднократно отказывались от решений Халкидонского собора, принимая монофизитскую догматику. При Зиноне Исавритянине, императоре византийском, был осужден Халкидонский собор и установилось единство вер в Византии, Армении, а также в Грузии и Агванке (в него входила сегодняшняя территория Нагорного Карабаха). Император Анастасий I (491–518) также поддерживал монофизитов и предал анафеме Халкидонский собор. При Юстине (518–527) в конечном счете возобладало халкидонитство, хотя при Юстиниане (527–565) наступление монофизитов было особенно бурным.
Так Халкидонский собор стал причиной трагического раскола в церкви. Исторически монофозитством стали называть именно неприятие и отвержение этого собора, раскол и разрыв с синодитами. Известный авторитет церкви Иоанн Дамаскин в своей работе «О ересях» говорит о монофизитах как о раскольниках и схизматиках, но не еретиках. «Египтяне, они же схизматики и монофизиты. Под предлогом халкидонского определения они отделились от православной церкви… Во всем остальном они православные» (ересь 83, цит. по 1, с. 30).
Один из авторитетнейших богословов Г.В. Флоровский пишет: Монофизиты «притязали быть верными и единственными хранителями Кирилловой веры. Во всяком случае, они говорили на его языке, его словами. А халкидонский орос казался им прикрытым несторианством… Богословие этого монофизитского большинства (выделение наше — Э.Г.) было, прежде всего, систематизацией учения св.Кирилла… О Богочеловеческом единстве эти монофизиты говорили, как о «единстве природы» (выделение наше — Э.Г.), (1, с. 28–29). Зафиксируем эту формулировку.
Из нее следует, во-первых, что решениям римского папы подчинилась только малая часть духовных авторитетов, и позволительно предположить, что его трактовка не отвечала широкому мироощущению христианских общин того времени. Иными словами, власть проводит свое решение наперекор мнению большинства. Это означает, что в истории христианства происходит серьезное и крупное столкновение с властью. Хотя по христианскому учению, власть существует сама по себе и погрязла в мирских заблуждениях, носители истины — авторитетнейшие богословы того времени — принуждались принять трактовку римского папы, хотя большинство и отвергло ее. Таким образом осуществилось первое искажение христианского учения.
И, во-вторых, ссылка на единство природы предполагает, что в дохалкидонское время не существует противоречий между наукой и религией, между познанием природы и изучением духа, между закономерностями истории и смыслом жизни. Христианство воспринимается как философия, выросшая на базе всех учений древности, органически соединившая пифагорейско-платоническую науку с египетско-вавилонской мудростью.
Флоровский далее продолжает: «Но дело в том, что монофизитство не было богословской ересью, не было»ересью» богословов, и не в богословских построениях или формулах открывается его душа, его тайна… От св. Кирилла монофизитов отличает, прежде, всего дух системы» (выделение наше — Э.Г.) (1, с. 31). Это второе замечание Флоровского приоткрывает напряженность духовной работы того времени, стремившейся преодолеть греческое наследие не только по глубине понимания, но и по систематичности построения этого знания. Знания, предназначенного для императоров и полководцев прежде всего. Известно, что византийские императоры имели не самый высший сан в церковной иерархии. Как некогда Аристотель занимался воспитанием Александра Македонского, так христианские богословы конструировали империю, продержавшуюся более тысячелетия (312 —1475 гг.).
Но основным в системе монофизитства является понятие единого естества, богочеловеческого единства, которое они называли «сложным». Это «сложное естество» они представляли как «синтез», «со-ставление». И при этом строго разграничивали «со-ставление» от всякого слияния или смешения. В «со-ставлении» не происходит никакого изменения или превращения «составляющих», но они только «сочетаются» неразрывно, не существуя «обособленно».
Поразительно звучит здесь созвучие с современным пониманием фрактала. Во фрактале не происходит никакого изменения. Каждая новая итерация сочетается с предыдущей, образуя непрерывную ткань. «Составляющие» фрактал элементы никак сами не изменяются, но от их многократного повторения в модифицированных формах вырастает все богатство и красота изображений.
Если принять в качестве одной из причин раскола нежелание отказываться от истины, которая открывалась опыту и взору представителей восточного мироощущения, то легко было им представить и политические следствия объединения церквей ( а равно народов, ведомых этими церквями) на чуждой им платформе. Принцип «со-ставления», на котором они настаивали как идентичном христианской доктрине, социологически можно трактовать как наиболее оптимальную форму объединения народов в единое общество; принцип, который был выработан в монофизитстве, применялся в Византии и был утерян впоследствии. Заметьте, что монофизиты как бы предупреждают, речь не должна идти ни об ассимиляции, ни о растворении народов или индивидов, а только об их сочетающемся единстве. Части этой целостной картины общества должны быть пригнаны друг к другу и составлять единство таким образом, чтобы ни одна часть не претерпела бы каких-либо изменений. Наподобие известной игры со-ставления картины из разрозненных частей рисунка. Никого ни к чему не принуждая, рекомендуется ненасильственное построение структур, возвышающихся над социальной реальностью и обеспечивающих наиболее оптимальное распределение индивидов, социальных групп и народов согласно их свободной воле. Иначе говоря, помочь найти каждому свое место в истории и в мире с наименьшим ущербом для других.
Воссоздание и освоение этих взглядов более чем актуально в свете современных процессов глобализации
Для монофизитов «единство природы» — «моно-фюзис» — означало больше, чем оно значит сегодня для ученого-естественника. Оно значило единство природы, общества и духа и было первым, системно разработанным, целостным (или как сегодня иногда его называют, «холистическим») подходом к изучению мира в его космическо-антропологическом единстве. Это единство они называли единством субъекта, единством лика, единством жизни.
Такой недуалистический мировоззренческий подход оберегал народы и группы от ложных концепций, призывающих к уничтожению друг друга, от создания и культивирования «образа врага» и от использования народов в качестве инструментов чужих милитаристских интересов. Самым главным врагом для человека является он сам, его необузданная животная природа, которую и надлежало выкорчевывать на пути к самосовершенствованию. Даже вечная борьба противоположностей, есть борьба сторон, вырастающих из единого корня, что и зафиксировано в известной формуле Троицы.
Это означает, что взгляд на природу религии, как она воспринимается сегодня, да и христианства в целом, должен быть радикально пересмотрен. Под религиозной оболочкой скрывается самое глубокое, идущее от предыстории человечества, философско-научное осознание мира и человека. Требуется кропотливая работа по расшифровке и раскодированию всех понятий, покрывшихся за многие века ржавчиной суемыслия и накипью доктринерской безаппеляционности. Не случайно, термин «религия» латинского происхождения. Новым народам, с мечами вступившим на территорию римской империи, было еще очень далеко до понимания богословских тонкостей. И на многие века, христианство закрылось от непосвященных, выработав простую схему, используемую сегодня каждым учителем: «верь, что это правда, и учи, понимание придет потом».
Флоровский аккуратно разгребает археологические слои. Он поясняет, что под именем «естества» они разумели именно «ипостась»; в этом отношениии они были довольно строгими аристотеликами, и реальными или существующими признавали только «особи» или «ипостаси». Во всяком случае, в «единстве природы» для них не исчезало и не снималось двойство «естественных качеств» (выделение наше — Э.Г.) (термин св.Кирилла). Это «двойство» (которое оказалось непреодолимым порогом для модернистской науки) уже в ранней трактовке монофизитства созвучно современным понятиям о взаимно порождающих, а не отрицающих друг друга процессах.
Мы видим, что слишком простыми объяснениями причин раскола оказываются приведенные выше обвинения в политическом сепаратизме или религиозной автономии. Так ли сложно обстоит дело и в других вопросах веры? Случайны ли вообще поводы к размежеванию между церквями или они соответствуют принципиальным положениям веры? А что такое вера?
Можно ли назвать ее предельным основанием того, во что нельзя не верить? Или вера предполагает всегда понятие истины, ибо верят только в то, что считают истинным?
Где начинается наука, в частности, социальная наука? Может быть только после того, как опыт, отлившийся в предельную мысль истории, формулируемую мыслителями, богословами или пророками, выражает последние, значимые основания того, как мир может быть устроен; и только после артикуляции таких оснований начинается сама наука, как прорыв в уже знаемое, предчувствуемое. Наука распахивает огороженное поле и снимает урожай. Она пользуется готовыми продуктами тысячелетней кристаллизации идей и понятий. Но при этом оставляет за бортом, то, что не в силах освоить. Например, понятие круговой причинности, ясное уже Псевдо-Дионисию Ареопагиту, провозглашавшему, что все есть благо, хотя перед глазами у него были и разрушения и гибель и все пороки человечества, но понимавшему, что импульс к изменению мира начинается с каждого человека, с его решимости разрывать порочные круги, уже проявившие свою пагубность для человечества, и первым брать на себя ответственность за всех остальных. Позже, в 20 веке физики назвали это нелинейное качество мира «эффектом бабочки» (батерфляй) — малые усилия могут произвести огромные изменения.
Вера и религия имеют различное содержание. Если раскрыть понятие веры, то оно может содержать многие, позже доказываемые научно предвидения, это лаборатория, где выковывается истина. Если истина доказана, то в нее надо не верить, ее надо знать. Основанием веры и ее предельным импульсом является поиск истины. В понятии же религии заложено иное содержание, связанное, скорее с мифотворчеством, с различными социальными сценариями и алгоритмами влияния на людей.
Конец IV века обозначает бесспорную грань в истории христианской культуры. Никейский век замыкает предыдущую эпоху и начинается эпоха византийского богословия. При Юстиниане она достигает расцвета. Начинается эпоха христианского эллинизма — когда пробуют строить христианскую культуру как систему. В христологических спорах обсуждалась и решалась антропологическая проблема. Ибо спор шел о человечестве Спасителя, о смысле восприятия Единородным Сыном и Словом человеческого естества. И тем самым, — о смысле и пределе человеческого подвига в жизни. Начавшиеся в Новую эру христологические споры получили исключительную остроту и затянулись на три столетия. В них вскрывалась и обнажалась вся множественность непримиримых и взаимноисключающих религиозных идеалов. Закончились эти споры великой культурно-исторической схизмой (разделом) между восточной и византийской (ортодоксальной) церковью.
Интересно проследить, как в спорах богословов предчувствуется резонанс современных дискуссий. Как трактуются человек и бог в их христианских представлениях?
Вернемся назад к истории этих споров, следуя опять же их изложению Флоровским. Тринитарные споры IV века имели христологический смысл. Великие отцы этого века, исходя из сотериологических упований и предпосылок с полной очевидностью показали, что вера в Христа, как в Спасителя, предполагает исповедание в нем и полноты Божества и полноты человечества. Ибо только в таком случае в Христе действительно совершилось великое воссоединение Бога и человека и открылся путь к «обожению», в котором отцы Церкви видели и смысл и цель человеческого существования. Таков был христологический итог IV-го века. Однако, оставалось неясным, как должно мыслить и описывать единство Богочеловеческого Лика. Иначе сказать, как соединены во Христе Божество и человечество. Этот вопрос со всей остротой был поставлен уже Аполлинарием.
Аполлинаризм можно определить как своебразный антропологический минимализм, — самоуничижение человека, гнушение человеком. Человеческая природа неспособна к «обожению». В Богочеловеческом единстве человеческое естество не может остаться неизменным, не может остаться самим собою, оно «со-осуществляется» с божеством Слова. И ум в человеке исключается из этого соединения.
Для противников аполлинаризма его преодоление означало реабилитацию, оправдание человека. Однако в этой антропологической самозащите можно было потерять чувство меры и впасть в антропологический максимализм. К этому была близка Антиохийская школа.
Она утверждала самостоятельность человеческого естества в Христе. Этим самым слишком приближали Богочеловека к простым людям, к «только людям». В конце концов именно гуманизмом и демократизацией веры, сказали бы мы, соблазнилась и вся Антиохийская школа. Этот соблазн прорвался в несторианстве. И в борьбе с несторианством обнаружилась вся неясность и неточность тогдашнего христологического языка, т.е. нетвердость всего строя христологических понятий. Кирилл Александрийский с богословской прозорливостью вывел из лабиринтов христологическую мысль и первыми ее подхватили монофизиты. Как говорит Флоровский, монофизитство «в известном смысле действительно говорило на языке Кирилла» (1, с. 7).
Здесь начинается столкновение двух богословских школ по вопросу о трактовке природы человека и спор уже двух религиозно-антропологических идеалов. Халкидонским собором кончается история православного александринизма и православного антиохинизма и начинается новая богословская эпоха, — эпоха византийского богословия. Халкидонский собор открывает, а не замыкает христологический период в богословии.
Несторий был последовательным аристотеликом: только конкретное, индивидуальное реально в его глазах, общее и родовое (аристотелевская «вторая сущность») есть для него только отвлеченное понятие. Отсюда Несторий заключает, что во Христе и Божество и человечество существовали каждое в своих свойствах, в своей ипостаси и в своей сущности.
И человечество во Христе настолько полно, что могло жить и развиваться само в себе. Таким образом «две природы» для Нестория означало практически «два лица». Позже Лейбниц никак не мог справиться с таким отделением свойств, что, пожав плечами, сформулировал единственно возможный логический вариант такого мира как состоящего из замкнутых на себя монад.
Во-вторых, продолжает Несторий, имеется лицо соединения, единое Лицо Христа. Сущности умножаются, заметим мы, к сотрудничеству приглашаются посредники. Растет необходимость во всякого рода мостах и перевозчиках.
Весь смысл учения Нестория в том, как он определяет отношение этих понятий и обозначаемых ими фактов и реальностей. Несторий разделяет в Христе две природы, соединяя их в поклонении, т.е. соединение осуществляется в любви. Смысл воплощения исчерпывается единством воли и действия.
Иначе говоря, сущность божественности ниспадает до уровня общественного участия в нем. Если принять трактовку Дюркгейма, что бог есть отражение общества, и каждое общество имеет своего бога, то такая предельная релятивизиция наиболее емкого понятия, выработанного человечеством, приводит к тому, что масса, средний человек определяет глубину и направление общественных преобразований. Отсюда начинается опасный крен в ту сторону, которая предельно ясно развернулась в ХХ, антихристианском веке: когда человек извергнул из себя наиболее чудовищное каннибальство. Начиная уже с 1914 года, человек показал себя действительным зверем и даже более опасным, ибо истреблял он прежде всего своих близких. Согласно Раммелу в ХХ веке, только в гражданских войнах и только по вине своего же правительства, ослепленного марксистской теорией классовой борьбы, погибло около 175 миллионов человек. Если добавить сюда и огромное число погибших в войнах, то более кровожадного века в истории пока не было.
Так, небольшие богословские разночтения могут повлечь огромные жертвы и определить иной ход цивизизации.
Но продолжим рассуждения Нестория и обоснуем, почему из них вытекает и марксизм и аморальная политика. Это единство двух природ для Нестория есть единство «домостроительного лица», здесь как бы восстанавливается архаический смысл понятия «лицо», когда оно означало прежде всего юридическое лицо, роль и даже личину, маску. Иными, более современными словами, единство двух разделенных Несторием сущностей воплощалось через нормативно-правовую систему. Закон, юридическое постановление, вынесенное одним человеком, вменялось в обязанность другому. Человек становился слишком божественным, а Христос — слишком человеком. Опасная грань, невидимая мера была нарушена. Человек получает прощение грехов и обоснование своих поступков не от бога, а у общества или от Папы Римского. Бесконечное оценивание друг друга, так присущее людям, суетное соперничество амбиций, борьба мнений, колебание принципов вместе с новой информацией или новыми указаниями, зависимость от оценок и симпатий других, постоянное сомнение в своей или ценности окружающих — все, что христианство отодвинуло как язычество, снова стало определять ход истории.
Для христиан грех может быть искуплен таким благородством или великодушием, о котором может знать только бог. Человек именно в общении с богом ищет смысл своих поступков, общество не может обосновать правоту человека, оно само вторично, как сформированное в рамках некоторой политической концепции. Корнем христианской морали является бескорыстное отношение к жизни, а оценка того, насколько человек соответствовал этому, отодвинута в будущее. Слава человека расположена в вечности. Современные социологии типа этнометодологии или рефлексивной социологии либо невежественны с самого начала, либо делают вид, что родились сегодня: с умным видом они доказывают публике, что значения слов и поступков творятся людьми, что люди интерпретируют свои поступки в зависимости от контекста и интересов. Многотысячелетняя история человечества обходится стороной, не бог дает значение всему, а сиюминутный интерес погруженного в заботы обывателя. Но человек отличается от животных не тем, что он преследует свой интерес более последовательно, как трактуют эти социологи, а тем, что он способен мыслить объективно и бескорыстно, забывая самого себя, и его подлинное назначение — открывать и следовать универсальным законам, которые не влекут незамедлительной личной выгоды.
То, что может сегодня казаться глупым или бессмысленным, может наполниться глубоким смыслом в тысячелетней перспективе. Беречь память о предках, это держаться за спасительный якорь в штормовую погоду. Хотя каждое поколение переписывает историю, но оно не может без опасности для себя стереть смысл того, что дало им возможность, право и основу для их нынешней жизни.
Для христиан перспектива жизни всегда открыта, оценивание происходит в вечности, только бог знает судьбу, хотя делает ее сам человек. Судьбы у людей принципиально и несоизмеримо различны, но каждый равен перед богом, наделен тем же достоинством и способен изменить свою судьбу. Слияние человека и бога дает нам судьбу. Это бесконечное и свободное развертывание космических сил, которое никогда не может быть осуществленным полностью или завершенным в своем совершенстве. Все, что случается или происходит с человеком каждый день, получит свое значение и свое обоснование в вечности. Только вечность расставит акценты в судьбе. Но судьба не поддается эмпирическому наблюдению, ее нельзя увидеть в живом человеке: сегодня — он велик, а завтра — жалок. Даже наиболее точные и объективные оценки людей ложны, нельзя строить общество на этих основах.
Этот фундаментальный императив начинает размываться, если мы принимаем, как предлагает Несторий, что слава человека может быть и прижизненной, что она оценивается современниками. Политика тогда превращается из прокладывания путей бога в своекорыстное предприятие. В ней царствуют личные и групповые амбиции, власть и привилегии. Но политика и божественное — это одно и тоже, политика без бога, без духовного содержания немыслима. Ирония состоит в том, что все те секулярные понятия, которыми так гордится современная западная политика, права человека, равенство людей, защита достоинства и морали каждого человека — все они выведены из христианства, без него они невозможны. Но трансцендентальное их обоснование предано забвению. Сегодняшнее общество — особенно то, которое именует себя христианским — принципиально антихристианское. В нем преобладает надежда на хорошее правительство, на хороших политиков, на доброго начальника, наконец; оно антитетично к богу в том, что отдает свою судьбу в руки юристов, хороших, конечно, умеющих строить правовое общество; оно слушает социологов и политологов, берущих на себя функции бога и оформляющих значение и смысл человеческих поступков; а если социолог, типа Маркса, советует им истреблять своих собратьев, то они охотно это делают. Короче, общество пожинает все те плоды, что упали с дерева Нестория.
На ересь Нестория Церковь ответила устами Кирилла Александрийского — ответила ярким сотериологическим исповеданием. Вселенский собор 433 года в Ефесе принял и одобрил полемические послания и главы Кирилла. Это были анафематизмы, — вероопределения от противного. Эти «главы» Кирилла сразу оказались причиною разделения, предметом спора. Собравшиеся в Ефесе отцы раскололись. Хотя догматические деяния Ефесского собора закончились воссоединением «восточных» с ортодоксами, со смертью Кирилла Алесандрийского начинается монофизитское движение за отмену знаменитой «формулы единения» 433 года — догматического итога и эпилога собора.
Прежде всего речь идет о признании единого субъекта, единого Богочеловеческого Лика, — именно этого не хотел ни признать ни сказать Несторий. От предания и от правил веры он отклонялся не только тогда, когда говорил о «двух естествах», но когда разделял двух субъектов, различал два онтологических центра отношений во Христе.
Монофизиты же говорили о таком «изменении» всего человеческого в ипостасном единстве с Богом Слово, при котором утрачивается соизмеримость («единосущие») человеческого во Христе с общечеловеческою природой.
Вопрос ставился теперь не о человеческом составе, но именно об образе соединения. Отличие формулы Халкидонской от Ефесской 433 года заключалось в немногих словах, даже смягчивших прежнюю формулировку: познаваемого в двух естествах, неслитно, неизменно, нераздельно, так что соединением нисколько не нарушается различие естеств, но скорее они соединяются в единое лицо и единую ипостась.
В Халкидонском определении прямо и решительно приравниваются «одно лицо» и «одна ипостась». Описательно «лицо» , лик» переносится в онтологический план: «ипостась»… При этом в Халкидонском оросе ясно различены два метафизических понятия; «естество» и «ипостась». Это не простое противопоставление «общего» и частного» как было установлено Василием Великим. Естество в Халкидонском оросе не есть отвлеченное или общее понятие, не есть «общее в отличии от особенного» (1, с. 25), за вычетом «обособляющих» свойств. Единство ипостаси означает единство субъекта. А двойство естеств означает полноту конкретных определений (свойств) по двум природам, в двух реальных планах, — «совершенство», т.е. именно конкретную полноту свойств, и «в Божестве», и в «человечестве»… Но от этого совершенство в Боге и совершенство в Христе не становится единым совершенством.
Любой объект имеет свой плюс и минус. Как нельзя оторвать плюс от минуса так и нельзя выделить в человеке положительные качества и отрывать их от негативных. Каждое является продолжением другого. Круговая причинность не позволяет говорить об обособленном существовании различных качеств. Более глубокие размышления монофизитов опередили время. Трудно было освоить наследие почти уже трехтысячелетней истории Египта и Ассирии, полной событий и размышлений, молодым народам Запада.
В Халкидонском оросе есть парадоксальная недосказанность. По связи речи сразу видно, что ипостасным центром Богочеловеческого единства признается Божество Слова, — «Одного и того-же Христа, Сына, Господа, Единородного, в двух естествах познаваемого…». Но неясна суть о «человеческом естестве». Что означает признание «естества», но не «ипостаси»? Разве может быть реально «безипостасная природа»?
Таково исторически главное возражение против Халкидонского ороса. В нем ясно исповедуется отсутствие человеческой ипостаси, в известном смысле именно «безипостасность» человеческого естества во Христе. И не объясняется, как это возможно. Признание человеческой «безипостасности» есть признание ассиметричности Богочеловеческого единства. В этом орос отдаляется от «восточного» образа мысли. И вместе с тем протягиваются два параллельных ряда «свойств» и определений, — «в двух природах», «в Божестве и человечестве». Так именно в свитке папы римского Льва. Но смыкаются они не только в единстве лика, но и в единстве ипостаси… Недосказанность восходит к несказуемости. Парадокс Халкидонского ороса в том, что сразу исповедуется «совершенство» Христа «в человечестве», — «единосущного нам по человечеству, во всем подобного нам, кроме греха», что значит, что о Христе можно и должно говорить все, что и о каждом человеке, как человеке, кроме греха, — и отрицается, что Христос был (простым) человеком. Он есть Бог вочеловечившийся.
В монофизитском толковании «Исповедании христианской веры» Иосифа Аргутинского вышедшей в 1799 г. в Санкт-Петербурге, на странице 14 сказано о Христе: «едино Лицо, един вид и соединен с единым естеством». Естество здесь равняется понятию лица. Иным, более современным языком можно говорить о самоподобии как структурном единстве исходного начала, или, возвращаясь к понятию фрактала, напомним, что именно так он и формулируется.
Представитель армяно-григорианской церкви Иоанн IV Отцнийский вскоре после этих событий созвал собор, на котором подверг анафеме Халкидонский собор, произнося следующее решение: «Кто говорит, что Христос был человеком по природе, и творением тленным по плоти, и подверженным страданию, и смертным по природе человеческой, анафема да будет; кто не исповедует Христа единым бессмертным естеством, анафема да будет». Здесь мы видим начало крена уже в сторону аполлинаризма.
Завершим этот экскурс в историю, как и начали словами Отца Флоровского: «Благо есть начало единства. Неведение есть начало разделения. Бог есть единство, или лучше, сверхединство, — единство все единотворящее, все единящее и воссоединяющее. Единство Божие обозначает прежде всего совершенную простоту и неделимость Божественного бытия. Бог именуется «Единым», потому что в неделимой простоте своей Он пребывает выше всякой множественности, хотя и есть творец многого» (1, с. 106). И далее: «Человеческое во Христе представлялось этим консервативным монофизитам все-таки слишком преображенным, — конечно, не качественно, не физически, но потенциально или виртуально; во всяком случае так, что действует оно не свободно, Божественное проявляется не в свободе человеческого…» (1, с. 32).
С философской точки зрения спор между двумя православными течениями — монофизитами и ортодоксами — есть спор между единым естественно- и социально-научным видением мира, в том числе его духовной сферы, и разделением единого мира на две сферы и, соответственно, разделением инструментов его познания — организацией отдельно естественной и отдельно гуманитарной науки. Далее гуманитарное видение вычленяется, обособляется, становится возможным говорить об антропологическом в разрыве от космического, возникает особая сфера — антропологический максимализм — где права человека как такового, не осененного еще «божественным светом», приобретают перевес над силой творца — природы или бога.
В естественно-научном понимании человека было бы странным признавать две природы. Ипостась как единичное, индивидуальное не имеет самостоятельной сущности, но рождается от природного принципа, является его разнообразием. Человек единосущен природе и единосущен Богу как принципу порождения природы.
Биологический механизм всегда получает определенное культурное воплощение в логике понятий, функционирующих в целостном поле культуры, создавая свои эпистемические системы отсчета. Определенные общества в определенные исторические периоды в зависимости от социальной структуры, политических и экономических факторов развивают определенный вид науки, в том смысле, что задают направленность научных исследований.
Если начальная адекватность возникающих в этом научно очерченном поле когнитивных структур связана с их зарождением в уже адаптированном к определенным условиям организме, то сохранение этой адекватности предполагает работу конструктивно интегрирующего механизма, непрерывно реорганизующего результаты предыдущего цикла своей активности. Построение нового происходит как осознание и обобщение связей в уже существующем и переосмысление, перестройка на этой основе всех исходных связей нового и старого. Но эта работа происходит в структурно самоподобном фрактале, специфичном для данной культуры или типа действий.
Таким образом происходит рост равновесия, что означает переход от необратимости к обратимости, ибо последняя есть критерий всякого равновесия, одновременно как и всякой интеллектуальной связности и непротиворечивости. Обратимость означает, что в мышлении возникают определенные операторные трансформации, позволяющие перейти от предшествующего частного случая к вновь открытому общему и, наоборот, от последнего к первому.
Формирование интеллекта продолжается с развитием научного мышления, происходит ускорение перехода на высшие уровни. Говорить, что научное мышление становится все более и более обратимым, означает утверждать, что развитие интеллекта продолжается.
За ростом знания стоит совершенствование логико-математического схематизма мышления, с неизбежностью возникающего в опыте и в дальнейшем его опосредующего. Подобно тому, как жизнь в своем развитии порождает биологические формы, разум порождает нормы своего функционирования. Существует единый генезис этих двух потоков развития и единый универсальный механизм.
Цель историко-генетического анализа в том, чтобы выяснить, являются ли механизмы перехода от одного исторического периода к другому аналогичными механизмам перехода от одной генетической стадии к следующей. Наш краткий анализ подтвердил это и обнаружил всю еще резонирующую актуальность поставленных в прошлом вопросов.
Логико-математический характер носит сама связь организма со средой. Это означает необходимую взаимосогласованность материальной структуры живого с материальными, физико-химическими структурами окружения. Это фундаментальное предположение о связи между логико-математическими координациями и морфогенезом жизни должно обеспечить дальнейший прогресс в физико-химическом объяснении жизни, и в физиологическом объяснении психики (редукция логико-математических структур к органическим структурам, нахождение им соответствий в структуре нейронных связей).
Например, замыкание цикла, т.е. восстановление равновесия в христианстве отнесено в бесконечность. Плоды твоего труда могут достаться другим, но не это должно быть твоей целью, преследуй истину и дерзай не во благо свое, а во благо Бога.
Если же цикл сворачивает на себя, как в иудаизме или мусульманстве, где мы видим доминирование принципа тальона, «око за око, зуб за зуб», означающего призыв к незамедлительному восстановлению равновесия, то перед нами разворачивается иная фрактальная геометрия, контуры которой иллюстрированы историей. Полная картина становится ясна уже через несколько итераций. Стагнация так же неизбежна как и тепловая смерть. Запасенная потенциальная энергия, дающая начало творческому усилию равна нулю. Но в силу взаимодополнительности процессов обе ветви религий — и христианство и иудаизм — необходимы друг другу как взаимно катализирующие и взаимно отрицающие и проходящие, поочередно, все фазы взаимоотношений от кооперативных до паразитических.
Завершая наш анализ исторического спора, выскажем несколько парадоксальную для современного мышления, но простую и понятную древним мысль: вся борьба и размежевания — происходят от поисков истины, в которую одни уверовали, а другие еще нет.
Приложение
Приведем в качестве Приложения ряд мыслей известного монофизита Дионисия Ареопагита, разработавшего учение о Божественном промысле, которое есть вместе с тем и космология, и сопоставим это учение с современными научными представлениями. Послушаем Ареопагита (в выдержках из Флоровского): «Мир существует чрез совершенное единство Божественного промышления. Все бытие тяготеет к единому средоточию, из которого излучаются содержащие его Божественные силы, и в этом основа его устойчивости. Это не внешняя зависимость и не подневольное притяжение, но влечение любви. Все устремляется к Богу как к своей причине и цели, ибо от Него все исходит и к Нему все возвращается, чрез Него и в Нем существует.
От Отца светов льется на нас единотворящая сила, возводящая нас к простоте и соединению с Богом, — и никогда Божественный свет не утрачивает своего единства в самом раздроблении своем, «чтобы сраствориться со смертными срастворением, возвышающим их горе и соединяющим их с Богом». И будучи прост и един, в Своем недвижном и одинаковом тожестве, Он и озаряемых единотворит, хотя возсиявает под многоразличными священными и таинственными покровами.
Божественные «определения» вещей суть задания, — не только «прообразы», но и «цели», — поэтому и возможно и необходимо движение в мире, влечение, устремление. Мир не только отражает, или отображает Божественный «прообраз», он должен его отразить. Прообраз не только парадигма, но и телос.
Мир существует и есть потому, что Бог есть бытие, самое бытие мира есть в нем образ Божий. Мир живет потому, что Бог есть жизнь, и Жизнь мира есть некое причастие Божественной жизни. Существование от Бога есть дар Божий, и первый из даров. Все в мире стройно и созвучно, все состроено и согласовано между собой; и ничто не теряет при этом своего своеобразия, но слагается в живую гармонию.
Бог познается не издали, не чрез размышление о нем, но чрез непостижимое с ним соединение.
Бог есть спасение всего. Бог есть Правда, Правда всего и обо всем, потому что к нему восходит всякий порядок и строй, и ко всему Бог относится сообразно его достоинству. Все причастно Богу, но в разной мере и по разному.
Все вещи говорят о Боге, и ни одна не говорит достаточно. Все вещи свидетельствуют о нем, и ни одна его не открывает. И все катафатические имена говорят о Его «силах» и «промышлениях», но не о его существе. Во множественности своих «исхождений» Бог остается неизменным, и множественность имен Божиих обозначает множественность дел Его, не нарушая существенной простоты и сверхмножественности его Бытия». И здесь катафатическое богословие обратно переходит в апофатическое.
«И все, что можно сказать о Боге, можно и нужно отрицать о нем, потому что, ничто не соизмеримо с Ним (вспомним, разум сам устанавливает свои нормы и сам тут же перерастает их), и Он выше всего. Но он выше не только утверждений, но и отрицаний, ибо он есть полнота всего. И будучи всеимянным, Бог и безымянен. И будучи всем во всем, Он и ничто ни в чем.
Единство Божие имеет сверх численный характер, ибо Бог вне меры и числа. Это Символ круга, в центре которого сходятся все лучи» (1, c. 95–117).
Литература
1. Флоровский Г.В. Восточные Отцы V–VIII веков. М., 1992. — 260 с.
11. Моделирование социальной динамики
Будем считать, что каждому социальному процессу сопутствует противоположный, взаимодополнительный процесс. Они вырастают из одного корня, затем расходятся, раздваиваются, приобретая свойства неслиянности-нераздельности. В этих процессах можно выделить кооперативные, конкурентные, симбиотические и паразитические фазы. Все четыре фазы могут сопутствовать любому социально-политическому процессу без каких-либо ограничений. Взаимоотношения учителя и ученика, продавца и покупателя, врача и больного, полиции и преступника, деятелей моды и населения, пожарных и погорельцев, государства и общества, банка и производства, двух разных государств, автосервиса и водителей и еще тысячи самых разных взаимодополнительных профессий не существующих друг без друга, могут достигать любой из этих фаз. Что касается первых двух фаз, то они не требуют комментария. Относительно четвертой фазы можно сказать, что если улучшение положения одних людей достигается только за счет ухудшения положения других людей, то такую профессию или их деятельность вправе назвать паразитической. Или, если причиняя вред другим, сам индивид чувствует удовлетворение, то способ существования такого индивида или профессии тоже можно назвать паразитическим. Суть паразитизма в том, что он сам зависит от той питательной среды, которую он губит. В состоянии осознанного или зрелого паразитизма он вынужден минимально поддерживать ту категорию людей, за счет которых он живет.
Симбиотическое отношение отличается от паразитического тем, что ухудшение и улучшение двух взаимосвязанных категорий прямо пропорциональны. Например, симбиотическими можно назвать отношения матери и ребенка. Но согласно, нашей предпосылке, предполагающей существование социальных патологий в любом виде взаимоотношений, даже в этих последних отношениях возможны все остальные фазы процессов.
Многие трудности моделирования социальных процессов преодолеваются введением подобных категорий, вскрывающих подспудные процессы еще до того, как они приводят к социальным взрывам.
Теперь представим, что мы хотим моделировать динамику соотношения двух взаимодополнительных социальных процессов. Зачастую, они могут быть представлены двумя взаимодополнительными субъектами, это могут быть даже просто несвязанные друг с другом социальные категории, например, молодежь и пожилые люди, студенты и преступность и др. Модель может быть адекватной и в этом случае.
Обратимся к формальным обозначениям и предположим, что две социальные категории А и В находятся в определенной оппозиции друг к другу, хотя они могут и не взаимодействовать напрямую друг с другом. Например, рост числа пожилых людей уменьшает относительный вес числа молодых людей в общем составе человечества. Далее, примем, что эти две категории могут находиться в любом из вышеуказанных четырех взаимоотношений.
Наша задача состоит в моделировании их динамики и показа возможности нахождения такого равновесного состояния (или скорее, фазовых орбит) между всеми категориями, которое будет активизировать каждую из них, придавая обществу позитивную динамичность. В патологических же состояних, когда преобладают конкурентные или паразитические отношения, общество безжалостно и бесполезно расходует свою энергию на взаимоуничтожение. Образцом такого рода патологий являются состояния, описанные Марксом и Фрейдом, — это два деятеля, сыгравших катастрофическую роль в истории человечества легитимизацией паразитических фаз в качестве корневых состояний.
Принимая взаимозависимость социальных категорий, мы предполагаем, что ни одну их них мы не можем выбрать в качестве независимой переменной, от которой будет зависеть другая, зависимая переменная. Например, что является первичной, или независимой категорией в соотношениях: преступник-полицейский, больной-врач, ученик-учитель, ТНК-государство, государство-общество и т.д. Например, какая-либо новая формулировка отдельного положения в законодательстве страны автоматически переводит определенную часть людей в категорию преступников. Если бы не было такой части людей, то не было бы и нужды в формулировании этого закона. Следовательно, еще до формулировки закона уже сложились две противостоящие категории людей, одна из которых сумела навязать обществу свое видение, причем, некооперативным образом, готовя других и самих себя к борьбе на взаимоуничтожение. Точно так же, оглашение симптоматики новых болезней, открываемых медицинской наукой, автоматически зачисляет часть людей в число больных, впадающих в зависимость от приговоров врачей. Но кто в обществе может оспорить достоверность медицинских заключений, если медицина перешла в фазу паразитизма?
Помимо анализа парных категорий мы можем сопоставлять между собой и различные пары подобных категорий, обнаруживая доминирующие в обществе различные фазы. Например, всем известна конкурентность социальных институтов, особенно силовых, в самозабвении конкурирующих друг с другом. Но эта черта присуща в равной степени и образовательным и религиозным институтам. Судьба общества, в котором наступает фаза паразитизма, незавидна: все институты яростно борются друг с другом за шерсть, которую они стригут с населения, естественно не видящего другого выхода, кроме как мигрировать или ползти к кладбищу.
Такие же соотношения возникают и области науки, образования, информации вообще, когда любое информирование становится махровой дезинформацией, аналогичной советам принять яд в качестве лекарства. (В этом роль Маркса и Фрейда непревзойдена). В этой фазе общества смешно говорить о данных массовых опросов населения. Оно просто не существует как социологическая категория.
Но спасением общества является его имманентность природе. Все в природе и космосе имеет свои циклы и все процессы имеют нелинейный характер, поэтому не может быть социального процесса, подобного движению стрелы. Даже потепление климата на планете может оказаться одной из фаз, после которой наступит фаза похолодания, и что тогда надо будет делать комиссиям, если они уже приняли меры против потепления?
Применение этой методологии к моделированию национальных отношений может также обнаружить специализированность наций в выполнении определенных функций, очерченных еще в доисторическое время и показать даже парность таких исторических ролей. Ведь не сегодня же родились нации и не случайны их психологические и социальные черты. Условием человеческой жизни является сам человек. И условием формирования одних черт являются противоположные черты других. И в то же время ряд национальных различий являются различиями в степени и интенсивности проявления.
Глобальное общество тоже требует такого дифференцированного подхода, в конечном счете выявляющего подспудную и неустранимую гармоничность этого общества. Но гармоничность эта сродни числам или сложной структуре вселенной, которая всегда гармонична, даже несмотря на нелинейность процессов.
Параметры модели, как мы говорили, должны быть самореферентны, т.е. вычисления одной переменной зависят от другой, которая в свою очередь зависит от первой. Таковы все социальные феномены и прежняя методология моделирования игнорировала круговую причинность, присущую социальной реальности.
Некоторые модели изменяются уже в процессе моделирования. Эти модели не вычисляются, а итерируются. На каждой стадии мы наблюдаем, как изменяется сама модель, как она эволюционирует с каждым новым шагом. Иногда вся модель может быть представлена как точка, движущаяся через абстрактное многомерное фазовое пространство. Такие понятия как фрактал, усиливают нашу возможность моделировать явления. Приведем краткий пример моделирования с использованием фрактала.
Как люди распределены на больших массивах территорий? Введем модель бисекции, которая оставляет неизменной пропорцию р. Если всю территорию Америк и Евразии разделить на две равные части, то мы найдем, что 70% людей живет в одной части, а 30% в другой.
Но вообще говоря, пропорция, в которой населены эти территории зависит от разреза этой площади. Если р>0,5 и (1-р) — пропорции числа людей на каждой из территорий, то давайте предположим, что мы разрезаем всю территорию так на равные части, чтобы максимизировать пропорцию р. Т.е, нельзя будет найти такие равные разрезы территории на две части, где пропорция людей на одной из них была бы выше.
Если мы дальше продолжим разрезать территорию уже на четверти с тем же условием, то мы найдем, что на более плотно населенной части проценты населения соответственно равны р2 ( р в квадрате) и р(1-р). На более разреженной части территории, которую мы тоже разрежем с тем же условием проценты будут (1-р)р и (1-р)2 (в квадр).
Продолжая этот итеративный процесс бисекции мы придем к ассимптотическому самоаффинному распределению. Мы начали с равномерного распределения над единичным интервалом и разделив его пополам нашли две вероятности для каждой из половин. При условии, что р больше 1-р мы продолжаем разрезать далее интервал на равные части и находим, что левая половинка распределения растягивается с коэффициентом 2 в горизонтальном направлениии, а поделенная на множитель 1/1-р в вертикальном отношении, воспроизводит все распределение.
Если рассмотреть р равное 0.7 как характеристику распределения людей на земле в целом, тогда 18 бисекций земной территории приведут нас к двум отшельникам, живущим на территории площадью 576 кв.км (равное 24 умн.на 24) в разреженном регионе, скажем, в центральной Сибири, в то время как 8 млн людей будут делить ту же территорию в плотно заселенных мегаполисах. Согласно этой простой модели бисекции большинство людей (3.5 млрд) должно жить в 60 тыс. коммунах от 20 тыс до 300 тыс людей в каждой. Дело теперь за статистикой. Интересующиеся могут проверить достоверность этих прогнозов (1, с. 188).
Но что истинно для людей, то истинно и для фотонов. Точно такие же математические соотношения можно найти и для электромагнитных волн и для световых лучей (распределение Бозе-Эйнштейна). И наоборот, видимо и в социальной сфере мы должны допустить существование плюса и минуса как взаимносопряженных и противопожно направленных процессов. Перейдем теперь к моделированию таких процессов.
11.1 Государство как орган координации институтов
Предположим, что каждый институт стремится к своему количественному росту и усилению и, если ему удается достичь некоторого влияния, то остальная часть населения определяется институтом как зависимая клиентела.
Примеров такого рода очень много, Из нашей ближайшей истории не изгладилась еще борьба с врагами народа, в которые попадали все, кто не состоял на службе в доминирующем институте безопасности. Если, небольшое превосходство получают какие-либо иные институты: образования или медицины, правоохранительные или инженерно-технические, то они ведут себя точно таким же образом при отсутствии координации между ними со стороны Центра — государства.
Но рост любого института ограничен количеством населения, т.е., некоторым порогом, после которого рост невозможен. Все не могут стать докторами, но если докторов много, то и больных должно быть достаточное количество, чтобы доктора имели заработок. А если население в целом здорово? Может ли рост числа врачей отрицательно сказаться на здоровье населения?
Мы не хотим бросить тень ни на одну профессию. Эти рассуждения имеют цель показать наличие в обществе каких-то не всегда видимых внутренних связей, которые можно будет обнаружить при тщательном моделировании, подкрепленном статистическими данными.
Точно так же и в отношении любой другой профессии и любой взаимодополнительной деятельности. Даже погода по разному воспринимается водителями и владельцем автосервиса, для которого буран или гололедица — обещание хороших прибылей. К счастью для водителей, владельцы сервисов еще не в состоянии делать нужную для себя погоду. Если полиции много, то она должна оправдать свое существование борьбой с преступностью, пусть даже и вымышленной, ведь платит все равно общество, которому не под силу докопаться до сути.
Модель, которую мы хотим применить для анализа этих взаимоотношений между социальными категориями, хорошо известна в биологии и экологии. Это дифференциальные уравнения Лотки-Вольтерра, описывающие взаимооотношения между двумя видами популяций. Мы утверждаем, что эта модель, в слегка модифицированном виде, вполне применима и в социальной сфере, препарированной соответствующим для этих уравнений образом. При этом мы отделяем эти уравнения от сопутствующих коннотаций дарвинизма как неплодотворные для социальной сферы и используем только математический формализм. Доказательство эффективности этих моделей упирается в разработку новой методологии сбора статистических данных по динамике соответствующих социальных категорий, позволяющих уточнить параметры модели для каждой пары категорий. В каждом случае это означает проведение широкого статистического исследования, включающего в себя данные за десятки лет. Поэтому наша задача — только постановка вопроса об их применимости, но не доказательство их эффективности.
Проведем теперь привязку математического формализма к условиям нашей задачи. (Более подробно о математических аспектах этих моделей можно прочитать в работах 2, 3).
Пусть Д(т) будет число членов доминирующего института, т — время, за которое число членов может увеличиться или уменьшиться. Пусть З(т) — число людей, входящих в категорию населения, которых можно назвать зависимыми от доминирующего института. Сам институт определяет, кто входит в это число. Для врачей — это больные, для полиции — это преступники, для государства как бюрократии или администрации — это число членов общества, не состоящих на государственной службе и т.д. Для сферы образования — это обучающиеся в разных учебных заведениях по отношению к учителям и преподавателям. Пусть для каждого института существует какой-то порог определения своей клиентелы. Скажем, рi как пропорция членов i-того института по отношения к не-членам. Больше этой пропорции институту не выдержать, потом он начинает размываться и ослабевать. Точно также можно ввести некоторую пропорцию q для зависимых категорий.
При отсутствии врачей число больных может расти, доходить до определенного предела и сокращаться как это бывало в годы эпидемий. Число преступников тоже может расти только до определенного предела. Таким образом есть какие-то границы колебаний для всех категорий,
Пусть число зависимых колеблется по указанной функции З(т), а число доминирующих — по функции Д(т), где Д – как и выше число членов доминирующей категории, а З — число членов зависимой, т — параметр времени.
Как мы помним, Д/(Д+З) = р, З/(Д+З) = q — верхние границы пропорций численности категорий.
Темпы роста числа доминирующих вычисляются по дифференциалу этой функции,т.е., рост за единицу времени равен — дД/дт. Точно также темп роста или убыли, а точнее скорость изменения числа зависимых вычисляется по дифференциалу другой функции, который равен за ту же единицу времени — дЗ/дт.
В отсутствие доминирующих, число зависимых будет расти. Например, число больных без врачей, число преступников без милиции, число жаждущих учиться без учителей и т.д.
Пусть этот рост (или убыль) измеряется некоторой логистической кривой, ассимптотически приближающейся к максимально возможному значению К. Но он может измеряться и более сложной функцией, пока это не важно.
Так, дЗ/дт=к1З(1 – З/К1).
В отсутствие зависимых, число доминирующих будет сокращаться: если нет больных, то не нужны и врачи и т.д. Тогда изменение, или точнее падение числа доминирующих определяется как дД/дт = – к2Д(1– Д/К2), где кi, Кi — положительные константы.
Эти две категории населения могут быть как в конкурентных отношениях так и в кооперативных, как в симбиотических, так и в паразитических. Преступники могут кооперироваться с полицией для получения совместного блага, врачи могут давать ложные заключения о болезни, чиновники брать взятки, чтобы облегчить бремя закона и т.д. То, в каких они отношениях находятся, влияет на их рост или обратно пропорциональное уменьшение.
Частота контактов между этими категориями в оптимальном случае ограничивается пропорцией р. Число встреч между этими категориями пропорционально их соотношению. От этих контактов выигрывает прежде всего доминирующая сторона, поэтому она заинтересована в их увеличении и создает соответствующие обстоятельства.
Зависимая сторона стремится к уменьшению этих контактов. Например, никто не стремится заболеть, чтобы встретиться с врачем. Явно не жаждут встречи с милицией и преступники.
Общее число зависимых будет уменьшаться (например, больной или вылечился или умер: в любом случае он выбывает из этой категории) пропоционально их контактам ДЗ с доминирующими. Для доминирующих, наоборот, частота контактов ДЗ будет положительно влиять на их рост (ссылки на нехватку врачей будут влиять на поток желающих стать врачами):
Формализуя эти рассуждения мы имеем систему уравнений как модель взаимоотношений двух категорий:
дЗ/дт=к1З(1 – З/К1) — с1ДЗ.
дД/дт = – к2Д(1 – Д/К2) + с2ДЗ,
где кi, Ki, ci — позитивные константы.
Решением этих уравнений является состояния или кривые равновесия между двумя темпами изменений. Эти состояния выражаются в виде концентрических эллиптических орбит, показывающих динамику изменения численности одной категории в ответ на изменение численности другой. Через каждую точку фазовой плоскости проходит замкнутая траектория системы, которая и отражает циклические колебания численностей социальных категорий. Используя фрактальную форму вычислений, можно найти, что равновесие устанавливается в форме «странного аттрактора» Лоренца. Разные значения параметров будут давать разные формы этого аттрактора. При определенных значениях возникают инвариантные соотношения, круговой характер которых принимает форму орбит, зависящих от этих значений, устанавливаемых эмпирически, с помощью статистических данных. Здесь разворачивается новая сфера статистических исследований, могущих, кстати, повлиять и на ставки, используемые в страховой деятельности.
Модели могут быть расширены и включать, например, внутренние взаимосвязи между зависимыми, или описывать конкурентные или иные соотношения внутри группы доминирующих. В зависимости от значений коэффициентов и их знаков уравнения могут описывать конкурентные, кооперативные или симбиотические взаимоотношения.
Решения этих уравнений вполне доступны компьютерной математике и мы на них не останавливаемся. Важен сам факт, что имеются вполне работающие методы, показывающие колебания в социальной структуре общества еще до того, как сами эти колебания будут осознаны субъектами или управляющими институтами. Это позволяет заняться выяснением причин и условий этих колебаний, переходя к координации условий с тем, чтобы отношения не переходили в паразитические.
Аналогичные модели можно строить и для глобальных процессов. Выскажем, например, рабочие гипотезы, которые можно использовать как строительные леса для дальнейших исследований. Транснациональные компании и государства воюют между собой за ресурсы: как материальные, так и социальные – лояльность населения играет немалую роль в успешном функционировании корпораций. Их взаимоотношения — рост и влияние — также можно описать формальными соотношениями: чем крепче социальное государство, тем меньше в нем доля иностранного капитала и меньше расслоение общества. Чем слабее государство, тем выше степень иностранных капиталовложений, тем больше зависимость от транснациональных корпораций и выше неравенство в доходах населения.
Почему одни государства держатся тысячи лет, а другие очень быстро сходят с арены? Государства — это сложные и комплексные средства, предназначенные для определенных целей. Одна из этих целей – установление баланса между институтами, смягчение их взаимной конкуренции с целью создания динамичного самоподдерживающегося равновесия. Основой этой устойчивости служит удовлетворение людей ежедневными рутинными взаимодействиями и отсутствие сильных мотивов к изменению их образа жизни. Отдельные аспекты этого комплекса взаимных круговых реакций, в именно, отношения поддержки или эксплуатации (контрактные или гегемонические отношения) пропорциональны мере интеллектуального разрыва между группами населения, а также обусловлены эффективностью технологий, обеспечивающих продвижение и поддержание мифов, обеспечивающих вибрирующие во времени формы равновесия. В конечном итоге, любое желанное равновесие неминуемо нуждается в соответствующих мифах и каждый миф есть опора некоторого потенциально возможного равновесия.
Устройство государства должно предусматривать возможность реализации всей потенциальной энергии граждан. Сильное государство – то, в котором эффективно распределяется энергия граждан и где каждый в состоянии найти нишу, дающую возможность личностного роста. Взрослость государственного мышления состоит в том, чтобы ограничивая свою агрессию и умеряя свои инстинкты, дать возможность созреть и развиться тому, ради чего оно появляется и чему оно служит.
Таким образом, новая методология моделирования социальных явлений влечет и новую их содержательную интерпретацию.
Литература:
1. Schroeder M. Fractals, Chaos, Power Laws. N.Y., 1991.
2. Вольтерра В. Математическая теория борьбы за существование. М.: Наука, 1976.
3. Тутубалин В.Н., Барабашева Ю.М., Григорян А.А., Девяткова Г.Н., Угер Е.Г. Математическое моделирование в экологии. М., 1999.
12. Фракталы
Понятия фрактал и фрактальная геометрия, появившиеся в конце 70-х, с середины 80-х прочно вошли в обиход математиков и программистов. Слово фрактал образовано от латинского fractus и в переводе означает состоящий из фрагментов. Оно было предложено Бенуа Мандельбротом в 1975 году для обозначения нерегулярных, но самоподобных структур, которыми он занимался. Рождение фрактальной геометрии принято связывать с выходом в 1977 году книги Мандельброта «The Fractal Geometry of Nature». В его работах использованы научные результаты других ученых, работавших в период 1875–1925 годов в той же области (Пуанкаре, Фату, Жюлиа, Кантор, Хаусдорф). Но только в наше время удалось объединить их работы в единую систему.
Введение в научный обиход понятия «фрактал» расширило рамки привычных представлений о геометрии окружающего мира. Появляется новая геометрия, неевклидовость которой связана не с постулатом о параллельных, а отказом от неявного постулата о гладкости предметов рассмотрения. В духе «Эрлангенской программы» Феликса Клейна фрактальную геометрию можно определить как геометрию, главная группа которой порождена самоподобными и самоаффинными преобразованиями. Степенные законы с «некрасивыми» и непонятными показателями, во множестве встречающиеся в различных инженерных справочниках, — инварианты самоаффинных преобразований, в конечном счете обусловлены фрактальной структурой тех сред, в которых протекают соответствующие процессы.
Суть этой геометрии в том, что изображения возникают в результате повторного приложения одних и тех же преобразований (или одной и той же функции) к некоторым точкам. Например, если в классическом случае значения функции зависят от изменяющихся значений переменных: f(x1), f(x2), f(x3) …, то в этом случае, значение переменной фиксировано, а итерируется сама функция: f(x), f(f(x)), f(f(f(x)))… и т.д.
Эстетическая привлекательность фракталов, как геометрически правильных, регулярных аналогов интегрируемых задач классической механики, с высокой точностью моделирующих природные объекты, позволила по-новому взглянуть на представления о хаосе. Хаос, порождаемый не неполнотой описания, а внутренней неустойчивостью нелинейных динамических систем, перестали отождествлять с отсутствием порядка. Хаос обрел тонкую структуру.
Первоначально фракталы стали использоваться в машинной графике, где и сегодня их роль достаточно велика. Они приходят на помощь, когда, например, требуется, с помощью нескольких коэффициентов, задать линии и поверхности очень сложной формы. С точки зрения машинной графики, фрактальная геометрия незаменима при генерации искусственных облаков, гор, поверхности моря. Фактически найден способ легкого представления сложных неевклидовых объектов, образы которых весьма похожи на природные.
Но сегодня фракталы начинают широко использоваться и в моделировании социальной динамики, в имитационных компьютерных моделях экономических, социальных или цивилизационных процессов.
Одним из основных свойств фракталов является самоподобие. В самом простом случае небольшая часть фрактала содержит информацию о всем фрактале. Определение фрактала, данное Мандельбротом, звучит так: «Фракталом называется структура, состоящая из частей, которые в каком-то смысле подобны целому» (3). Пример фрактала можно описать следующим образом. В двухмерном случае их получают с помощью некоторой ломаной (или поверхности в трехмерном случае), называемой генератором. За один шаг алгоритма каждый из отрезков, составляющих ломаную, заменяется на ломаную-генератор, в соответствующем масштабе. В результате бесконечного повторения этой процедуры, получается геометрический фрактал.
Именно эта качественная характеристика фракталов вызвала большой интерес к ним со стороны представителей социальных наук. За последние годы в социологии, в экономике и других науках появилось много работ, оперирующих этим понятием как внутринаучным термином. Например, в поисках концептуального основания для изучения расширенной международной кооперации экономисты пришли к рассмотрению понятия фрактала – образца, остающегося неизменным независимо от степени его магнификации во всех шкалах. Далее, они делают вывод, что открытые партисипаторные структуры управления, которые показали свою эффективность на локальном уровне, оказываются не менее пригодными и для глобального уровня. По их мнению, степень в которой общество сдвигается с доминирующих до партисипаторных структур расширяет социальную справедливость в глобальном обществе (8).
Фрактал позволяет сжать историю; в кратчайшее время, с помощью компьютерной модели он способен показать возможные следствия из многократного воспроизведения некоторой социальной структуры, причем на самых разных уровнях: от индивидуального до цивилизационного.
Рассмотрим, например, построение триадной кривой Коха — одного из таких фрактальных объектов (3). Построение кривой начинается с отрезка единичной длины — это 0-е поколение кривой Кох. Далее каждое звено (в нулевом поколении один отрезок) заменяется на образующий элемент, обозначенный на рис.1 через n=1. В результате такой замены получается следующее поколение кривой Коха. В 1-ом поколении — это кривая из четырех прямолинейных звеньев, каждое длиной по 1/3. Для получения 3-го поколения проделываются те же действия — каждое звено заменяется на уменьшенный образующий элемент. Итак, для получения каждого последующего поколения, все звенья предыдущего поколения необходимо заменить уменьшенным образующим элементом. Кривая n-го поколения при любом конечном n называется предфракталом. При n стремящемся к бесконечности кривая Коха становится фрактальным обьектом (3).
Для получения другого фрактального объекта нужно изменить правила построения. Пусть образующим элементом будут два равных отрезка, соединенных под прямым углом. В нулевом поколении заменим единичный отрезок на этот образующий элемент так, чтобы угол был сверху. Можно сказать, что при такой замене происходит смещение середины звена. При построении следующих поколений выполняется правило: самое первое слева звено заменяется на образующий элемент так, чтобы середина звена смещалась влево от направления движения, а при замене следующих звеньев, направления смещения середин отрезков должны чередоваться. Предельная фрактальная кривая (при n стремящемся к бесконечности) называется драконом Хартера-Хейтуэя (3).
В машинной графике использование геометрических фракталов необходимо при получении изображений деревьев, кустов, береговой линии. Двухмерные геометрические фракталы используются для создания объемных текстур (рисунка на поверхности обьекта) (2, 3).
Идея фрактала как самоподобной структуры, выявляемой из хаоса сложных процессов легла в основание новой научной парадигмы. Появились такие словосочетания как социальный фрактализм, фрактальное общество, фрактальная эволюция и др. Они означают, что рассмотрение явлений и процессов ведется на основе понимания того, что они характеризуются репликацией (неоднократным воспроизведением) фракталов, имеющих различные шкалы и различный масштаб. Например, процесс эволюции от биологической клетки до человеческого организма представляется множеством фракталов, имеющих разный дизайн и разную степень сложности. Фрактальное структурирование возникает и на уровнях трансформации идей или верований. Например, во всех исторических этапах западной цивилизации идея положительного отношения к войне остается неизменной.
Эта идея унифицированного взгляда расширяется и до глобального социального порядка. Можно представить глобальный мир как наибольший из возможных фрактальных социальных порядков, в котором люди активно участвуют. Можно видеть себя и других как части фрактального образа разной размерности. Например, Т. Янг (7) предлагает использовать в социологии следующую модель: повседневные человеческие взаимодействия, использующие четыре основных символических языка (голос, телодвижения, декоративные украшения, включая одежду, и линия поведения в целом) продуцируют квазистабильные воплощения социальной реальности. Итерации таких воплощений в фазовом пространстве взятые совместно имеют фрактальное самоподобие. Чертами фрактала обладает каждое значимое в культуре конкретное телодвижение, каждая деталь одежды или украшение, каждый поступок. Все воплощения звуков или движений имеют две компоненты – одну стабильную и другую изменяющуюся в зависимости от конкретных условий. Подобное использование знаков, символов, обозначений напоминает геометрию фракталов с бесконечной длиной, бесконечными деталями и бесконечным центром. Даже границы социальных явлений имеют характер фракталов – невозможно четко и ясно провести грань между социальным явлением и его более широким окружением. Невозможно распознать, где начинаются или заканчиваются социальный субъект, социальная связь, случайные обстоятельства или социальная система в целом. Наше восприятие других изменяется, как только мы начинаем взаимодействовать с другими. Но понятие фрактала помогает нам понять эти явления и, в частности, оно указывает, что возникновение социальной структуры не зависит от поведения отдельных людей, скорее структура есть атрибут большого множества взаимодействующих событий, все части которых совместно конституируют целое.
Понятие фрактала освобождает социальные науки от канона физической науки, которому они подчас следуют, и что часто вело их к стерильной математизации. Понятие фрактала как гибкого алгоритма действий является желанным понятием для исследований культуры, возводящих действие в начало и конец своих рассуждений. Для истории как науки оно поможет освободиться от понятия формаций и ввести более точные исторические характеристики различных эпох и регионов. Появляются также развернутые философские концепции и проекты систем образования, ключевым понятием в которых является фрактал.
Литература
1. Mandelbrot, B. B. (1983). The fractal geometry of nature. New York: Freeman.
2. Ott, E, Sauer, T., & Yorke, J. A. (1994). Coping with chaos. New York: Wiley.
3. Peitgen, H.O., Jurgens, H., & Saupe, D. (1992). Chaos and fractals: New frontiers of science. New York: Springer-Verlag.
4. Port, R. F., & van Gelder, T. (1995). Mind as motion. Cambridge, MA: MIT Press.
5. Theil, H. 1972. Statistical Decomposition Analysis. Amsterdam: North-Holland.
6. Woolgar, S. 1988. Science. The very idea. London/New York: Tavistock Publications.
7. Young T.R. 1991. Symbolic Interactional Theory and Nonlinear Dynamics. Michigan: The Red Feather Institute, №149.
* Фусаэ О. Осака с нетерпением ждет приход ХХ! века // Ниппония — 2000 — № 14 — с. 7.
** Выступление премьер-министра Японии Хасимото Р. в обществе экономических единомышленников — М. — 1997 — с. 15.
* Там же, с. 16.
** Подробнее о данной доктрине см. Поспелов Б.В. Отношения Японии со странами АТР-М. — 1993 — с. 52–55.
*** Кардозо Ф. Социальные последствия глобализма // Латинская Америка — 1997 — №5 — с. 7.
* Там же, с. 6–7.
1.Новые методологии изучения глобальных явлений
Новые явления, которые находятся в центре внимания общественности всего мира, требуют от социальной науки нового арсенала понятий, методов, научных метафор, моделей и иных средств освоения и осмысления этих явлений.
Основное внимание в сборнике уделено такому центральному феномену нашего времени как процесс глобализации и возникающему в его результате глобальному обществу. Уже сам анализ этих макропроцессов требует новых, нетрадиционных подходов. Более подробно о глобализации будет говориться в следующей статье. Здесь мы затронем методологическую сторону этого вопроса.
Хотя о глобализации написано достаточно много, все же тот концептуальный уровень, на котором ведется описание и обсуждение этого процесса, не выходит за рамки традиционной социологии, в частности, марксизма, конфликтной методологии, мир-системного анализа. Но общая концепция глобализации пока не появилась, что говорит о грандиозности самой темы и необходимости ее изучения в контексте самых разных наук и подходов.
В свете современных достижений естественных наук, математики, компьютерного моделирования, теории сложных систем представляется логичным использовать багаж новых понятий и методов и для социального познания. В числе таких современных научных представлений - понятия синергии, нелинейной динамики процессов, имеющих внешне противоположно направленный характер, но в реальности катализирующих друг друга и взаимоподдерживающих, что иначе обозначается таким свойством как их комплементарность, т.е., взаимодополнительность, понятия фрактальной итерации, неустранимой неопределенности и т.д.
Теории сложных систем также внесли много методологически значимых понятий и представлений, таких как взаимонастраивающиеся процессы, многомерные явления, не укладывающиеся в классификации, построенные по правилам Аристотелевой логики, представление о том, что общность между процессами значительно важнее, чем их кажущееся различие, или даже оппозиционность. Популярны сегодня в науке концепции о сетевом характере строения мира, где такие сущности как человек, общество или отдельные институты представляются узлами, кристаллизациями процессов, проходящих сквозь них.
В ходу также концепция об информационной сущности связей между процессами, об их целенаправленном и взаимозависимом течении. Если вещи связаны физически, то облекающие их процессы связаны информационно. Причем, оппозиции в этих процессах питают друг друга и усиливаются взаимно. Процессы, как правило, взаимообратимы, подразделяются на центростремительные, внутренне ориентированные и центробежные, ориентированные вовне. В точках равновесия или областях устойчивости формируются материальные сущности. Неопределенность не может быть устранена из этих процессов или же устраняется ценой их реорганизации и изменения. И в таком случае это уже другой процесс и другой тип неопределенности. Порождаемая различиями в процессах неустранимая неопределенность способствует подъему системы на более высокий уровень эволюционной сложности и создает предпосылки креативности в разрешении ее проблем. Нельзя не коснуться и очень популярных на сегодня математических понятий, типа фрактала, точек бифуркации, аттракторов и др.
Новым в аспекте моделирования является отказ от понятий зависимой и независимой переменной, все переменные настолько взаимозависимы, что определение одной из них всегда опосредовано значениями другой. Примерами таких моделей являются известные не только в экологии, но уже и в социальных науках дифференциальные уравнения Лотки-Вольтерра. По мере уместности мы будем стараться использовать в адекватных контекстах все выше перечисленные понятия.
Описание и осмысление глобальных социальных процессов - это только первый этап работы. Следующий и более трудный этап - их моделирование, особенно таких мировых процессов как глобализация.
Такие модели глобального развития предполагают коллективную работу ученых разных стран. Эту работу можно уподобить строительству кафедралов в средние века, которое тянулось несколько столетий, и каждое поколение вносило свои изменения и совершенствовало храм. Однако грандиозность задачи не должна нас обескураживать. Ряд фактов мотивируют подобную работу.
В научной среде уже довольно осознана необходимость единого понимания стратегий общественного развития всего человечества, которая сопрягалась бы с накопленным знанием и опытом общественной и политической деятельности разных стран и культур. Во-вторых, становится очевидным, что дальнейшее движение в заданном сегодняшней глобализацией направлении невозможно. Оно порождает лавину проблем и ведет в тупик. Фрактал сегодняшней глобализации не оставляет точек инвариантности.
Необходимость построения таких моделей можно сравнить с необходимостью для живущего организма адаптировать себя к окружению. В этом смысле построение модели имеет и психологические и этнологические измерения, а не только методологические или социологические. Наши понятия частично детерминированы типом той общественной или органической жизни, которую мы ведем. Построение модели позволяет нам лучше понять себя как психологические и социальные сущности. Модельные видения, аккумулирующие большие объемы информации, помогают увидеть направление процессов; они ведут к планам, которые трансформируются в возможности. Подобные модели позволяют нам делать реальные прогнозы и готовить соответствующие действия. Иногда что-то возможно понять, только построив модель. Кстати, на этом основан конструктивизм как одно из ведущих направлений в теории обучения. Компьютерное моделирование и искусственный интеллект помогают нам понять возможности мозга, хотя они только модели. Иными словами, сама задача может научить нас новым вещам, помочь увидеть то, что неосознанно или тщательно скрывается.
Иногда сверхспециализация в науке не дает ученым возможности увидеть целое без целенаправленных усилий. Но сегодня стоит задача - разработать ясно выраженное концептуальное оформление интеграции и синтеза планетной жизни, к которому можно подобраться и через конструирование моделей мировой динамики. Мир, в котором мы живем постоянно движим, и модель не только описывает или объясняет, но содержит в себе то направление действий, которое является наиболее оптимальным с точки зрения разных стран. Это требует участия многих наук, причем и в аспекте их применимости как прикладных дисциплин. Возможно даже подобное моделирование поможет унификации научного знания, кристаллизации общей методологии, основных метафор и метаформ мышления. Ведь любой инженерный проект требует учета всего комплекса условий человеческого жизни - от технических, бытовых до психологических и экологических. Синтез наук - это условие и следствие такой работы. Например, финансовый кризис - это многомерная проблема, которая имеет и экологические и политические следствия. Нельзя его предотвратить только экономическими мерами.
Что касается понятийного аппарата и используемых нами метафор, то они не специфицированы какой-то одной отдельной наукой, главное, чтобы их содержание было научным и уместным.
Какие основные методологические требования можно было бы предъявить к анализу и моделированию таких многомерных мировых процессов?
1.Одним из ключевых понятий при конструировании таких моделей является понятие инвариантности к различным преобразованиям. Каждая культура, как специфический фрактал, задает определенное преобразование всего материала, попадающего в ее поле зрения. Как некая машина, она перерабатывает всю сырую информацию (или то, что она считает информацией) в свои культурные понятия, оценки, установки и действия. Она создает контекст и ценностное поле, в котором мы совершаем уместные с ее точки зрения действия. Мы опираемся на некие интуитивные модели, выстроенные в рамках данной культуры. Но когда мы переходим из одной культуры в другую, наши локальные модели оказываются недостаточными. Увеличивается охват реальности, которую мы ощущаем, растет и глубина осваиваемого материала. Вследствие этого, наши оценки и суждения становятся более сбалансированными, а модели, на которые мы опираемся - более объективными и менее подверженными опровержениям, т.е. более инвариантными. В свою очередь они также задают некий ценностный аспект, который корректируется следующей подобной итерацией. При этом безостановочное движение к подъему и усложнению моделей имеет исходными кирпичиками элементарные ежедневные взаимодействия людей. Каждое из этих взаимодействий меняет мир, он уже не тот, что был до взаимодействия, но в то же время воспроизводится и повторяется схема взаимодействия как очередная итерация фрактала.
Тождественность, самоподобие или самоаналогия структуры при изменениях в шкале, масштабе, размерах или даже в форме (топология) есть свойство многих законов и явлений.
Инвариантность по отношению к культурам не означает выход за пределы культуры вообще, что невозможно, но развитие новых, более объективных элементов в культуре, учитывающих новые реалии человеческого мышления и поведения. Поэтому понятие инвариантности относительно культур означает, что сформулированные положения не меняются, если взглянуть на них с точки зрения любой из существующих на сегодня культур.
Но решение каждой задачи предполагает и порождает другую задачу.
2.Помимо инвариантности и стабильности, неизменности универсальных законов есть поминутно изменяющаяся реальность и есть необратимые изменения, к которым люди более чем чувствительны. Понять - это схватить частное в общем, увидеть в каждом общем частную специфику. Увидеть направление развития необратимых изменений - это зафиксировать фрактал в действии, это развить диалектику фрактала и получить доступ к его коррекции. Иными словами, сама инвариантность находится в постоянном изменении; неустойчивость, неравновесность социальных процессов не дает уверенности в правильности или прочности какого-либо положения или принципа. Расчеты последствий своих действий и реакций других сторон будь это бизнес или политические взаимоотношения государств не могут преодолеть неустранимую неопределенность. Расчеты проводятся до совершения первого шага в выбранном направлении. Но как только этот шаг сделан, возникла принципиально новая ситуация с новыми установками сторон и контекстом действия. Даже непрерывные расчеты и калькуляции действий – своих и оппонентов - не могут снять эту неопределенность. Каждый обиходный социальный контакт – то ли покупателя с продавцом, то ли преподавателя со студентом, то ли дипломатов двух стран – неустранимо погребает старый мир. В результате любого контакта как очередной итерации двух и более схем рождается новый мир с новыми, точно так же меняющимися инвариантностями.
3. Ввиду того, что в сегодняшней ситуации все наши действия взаимозависимы, мы вовлекаем в них огромное число людей и даже следующие поколения. Посредством нашего сегодняшнего знания мы производим необратимые изменения во вселенной, связывая ее состояния с ограниченным объемом нашего опыта и понимания. Но чем обернется такое увеличивающееся влияние человека на мир, если он еще не научился справляться с тем, что порождает он сам, т.е. с социальными процессами, и, в частности, с проблемами своего государственного устройства и т.д. Уже в социальной сфере мы сталкиваемся со множеством конкурирующих систем ценностей. Неужели только одна из них отвечает строению вселенной? Ведь мы еще не научились жить в едином мире, мы еще живем в разных государствах, разделенные не только территориями, но и глубоким непониманием друг друга. Следовательно, задачи, которые стоят перед социальными науками оказываются даже важнее, первичнее, чем освоение космоса. Надо научиться ориентироваться в мире, который становится одним миром. И наш мир, это не отдельные страны, но мы начинаем жить в планетарном масштабе, приобретаем глобальный взгляд на вещи, не отказываясь в то же время от их локального рассмотрения. Хотя каждый ученый так или иначе свое понимание глобального порядка черпает из истории и социального положения его страны, это не мешает развитию новых критериев объективности и честности в социальной науке.
4. Кстати, вопрос ценностей является наиболее дискутируемым и может быть разрешен, разве что на основе тщательного сравнения того, что представляет собой та или иная система ценностей с тем, что говорит нам о человеке и обществе вся система научных знаний. Но здесь мы подходим к вопросу о взаимоотношениях науки и религии, мосты между которыми прокладываются давно и даже небезуспешно, и некоторые считают, что пора объединнть эти две ветви знания, или прояснить одну их них в свете другой и т.д. С вопросом ценностей тесно связан вопрос о значениях. Значения и ценности являются производными как от системы знания, универсальных законов мира, так и от исторического и религиозного опыта. Изучение значений может так же продвинуть нас на пути понимания универсальных законов.
5. Можно вкратце указать еще на ряд категорий и понятий, которые прочно вошли в научный арсенал. Это фундаментальные категории организации и самоорганизации, хаоса и порядка, системности и элементов системы, модели интеллекта и обучения. Можно говорить о трех широких стилях научного мышления: а) вероятностно-статистическом; б) структурно-алгебраическом и в) геометрико-топологическом. Каждый автор может предпочесть любой из них. Построение моделей опирается также на следующие пары взаимодополнительных категорий – холизм, точка зрения о первичности целого как единства и плюрализм как множественность форм и видений. Модель и холистична и плюралистична, обе характеристики на равных участвуют в конструкции.
6. Все процессы так или иначе ведут к нарушению равновесия и к новому его восстановлению. Но будет ли это всегда, не являются ли какие-то нарушения равновесия необратимыми? Когда и в каких условиях они становятся разрушительными? Культурные и политические движения стремятся восстановить равновесие или поднять его на более высокий уровень. Но в виду полной неинформированности населения и манипулятивности политики не примем ли мы одно (дисбаланс и полное разрушение) за другое (восстановление равновесия)? Ведь не исключена и иная трактовка событий 1917 года в России, как результата влияния процессов глобализации первой волны, которым удалось разрушить протекционистское русское государство превратить Россию в гигантскую фабрику. Любое продвижение в моделировании социальных явлений ставит под сомнение устоявшиеся интерпретации исторических событий. Можно сказать, что история итеративно переписывается с той же интенсивностью, что и построение «хороших» моделей. Но где критерии того, что модель «хорошая», если мы не можем полагаться даже на историю, интерпретации которой зависят в конечном счете от строящихся моделей. Ведь доказательства пригодности или непригодности модели могут запоздать и появиться после окончательного разрушения планеты.
Сами логика и математика не могут служить критериями правильности модели. Например, как определить прогрессивность или реакционность таких социальных преобразований как рыночная экономика, либеральный политический порядок, возникновение новых государств, глобальная система образования, международный терроризм и т.д., если у нас нет обобщающей модели всего всемирного процесса?
7. Новая концепция экоцентризма приходит на смену антропологизму: не человек в центре вселенной, а человек для поддержания вселенной. Ввиду разливающегося кругом (даже в развитых странах) ощущения патологического развития мира и его нынешнего болезненного состояния разрабатываются новые концепции социологии как синтетической дисциплины и как терапии всего общества. Социология охотно вбирает в себя множество новых представлений, чутко реагируя на настроения общества.
Любой социальный институт, чтобы существовать должен опираться на множество индивидуальных действий и выборов. Он не может существовать независимо от них. Такие действия, которые формируются на базе экономии усилий, времени, денег, сопряжены с нормами и этикой данного общества есть фракталы, которые воспроизводятся миллионы раз в самых различных условиях. Именно они составляют опору для институтов и государства в целом. Можно сказать, что каждый социальный институт есть порождение определенного фрактала.
Но меняются обстоятельства, а фрактал или институт по прежнему воспроизводит старые схемы, и тогда институт становится монстром, устрашающим тех, кому еще повезло родиться здоровым и избежать влияния этого института. Остальных он сформировал по своему образу и подобию. Но как можно выйти из пут этого устрашающего фрактала, работающего только на самого себя и пожирающего своих детей? Некоторые видят выход в новых законах, новых решениях и новой логике их принятия. Но поскольку законы есть воплощение обычаев, мы можем спросить, а как сам обычай вырос? Ведь некогда принятые решения, показав свою эффективность становятся привычкой. Привычка, или обычай есть решающая вещь, без нее закон становится мертвой буквой. Это понимали полководцы в прошлом, приписывая победу в сражениях не себе, а простому учителю. Без сформированных привычек и рутинных действий все призывы и концепции – не более, чем бижутерия на шее животного. Только образование очеловечивает это животное.
Как говорит социология, «идите вперед, мир не выдерживает планомерных усилий».
8. Из новых моделей рождаются новые гипотезы. Они требуют проверки. Но очень трудно извлечь необходимые данные из существующей социальной статистики. Она собиралась с опорой на доморощенные представления государственного бухучета, не подозревавшего о скорых изменениях в мире. Нужны специальные усилия по поиску данных о статистике полярных и комплементарных процессов, аналогичных соревнованию брони и снаряда, кодированию и декодированию, конструкции и деконструкции, артикулируемого и реализуемого. Например, как соотносится численность врачей с состоянием здоровья в данном обществе, как соотносится численность полиции или милиции с состоянием преступности, как зависит рост численности государственных служащих и благосостояние общества, численность автосервисов с качеством ремонта и т.д. Уверен, что эти данные принесут много неожиданного и расшатают сложившиеся в социальной науке догмы. Без таких данных новым представлениям трудно будет доказать свою применимость и в социальной науке, хотя интуитивно они кажутся ясными многим ученым.
9. И, наконец, как ввести эти представления в процесс образования? Принцип исключения противоположностей, доминирующий в школьном образовании, выглядит в свете новых представлений симптомом неразвитого или детского мышления. Противоположности находятся не только в оппозиции, но и имеют много общего. Невозможно классифицировать сложные события, состоящие из многих размерностей только на две группы, обычно они не имеют общую ось симметрии.
Синергия комплиментариев есть творческое взаимодействие между двумя сложными системами или процессами, которые имеют много общего, хотя и некоторые противоположные характеристики. Эти две системы не должны рассматриваться как противоположные, но как взаимодополнительные, комплиментарные друг к другу.
В социальной сфере общности взаимонастраиваются, как в музыке происходит настройка музыкантов перед концертом. Общее между взаимодействующими сущностями иногда более важно, чем их различия. Хотя, именно через процесс различения и взаимодействия возникает творчество, различия катализируют процесс создания. Смысл этого в том, что надо сознательно создавать такую симфонию, которая мотивировала бы общности к самонастраиванию.
Обучение таким принципам синергии, взаимодополнения должно начинаться в раннем детстве. А не так, как это до сих пор практикуется в школе, где отклонение от логики Аристотеля или сопротивление поспешной генерализации (обобщению) понятий считается признаком неразвитости, и на этом основании детей отправляют в коррекционные классы, а оттуда, как всем известно, они пополняют преступную среду.
Конечно, для учителя такие дети трудны, но это и есть золотой фонд общества. Именно они сохранят общество для будущего, если, конечно, вовремя попадут к хорошим учителям. Обучение этим принципам и учителей должно предотвратить серьезные трудности, которые вырастают в их педагогической практике ввиду неадекватного применения закона исключенного третьего к воспитанию.
Другие характеристики современного образования – это его глобальность и непрерывность. Мир резко изменился. Скорость изменений требует адекватных средств освоения. Только непрерывно обучающиеся выживают и достигают своих целей. Те же, кто считает себя уже полностью обученным, живут в том мире, которого уже нет, их знания уже не соответствуют новому миру.
Растущая демократизация мира разделила людей на две категории: тех, кто ориентируется в сложном мире и может принять участие в решении проблем, касающихся и его жизни в нем, и тех, кто следует решениям, принятыми другими. Хотя первых принято называть лидерами, но процесс демократизации приводит к тому, что сегодня от лидеров требуется более высокий уровень поведения – наличие высокой морали и идей общественных преобразований.
Архаический мир российской бюрократии еще монотонно обсуждает проблемы государственного или негосударственного образования, но эта бесплодная и печальная традиция марксистско-ленинского разделения людей на врагов и друзей народа только сеет рознь в обществе. Вопрос должен ставиться о концепции образования, о целях, о формах, методах, о задачах, которые призвано решать образование. В мире начинают доминировать новые тенденции - инженерно-технические профессии, знание математики и мир религии сблизились, смысл жизни и элементы личностной культуры не менее важны, чем умение писать и читать.
Общение по интернету с далекими коллегами по профилю требует новых гуманитарных качеств, например, умения изложить свое кредо и выявить сущность позиции оппонента на другом конце планеты – признак новой культуры коммуникаций.
Каждый молодой человек, общающийся со сверстником – тот же дипломат, продвигающий международные отношения и знакомящий других с особенностями своей культуры. Подчас это и межрелигиозный диалог и здесь важно отстоять свои взгляды не пушками и угрозами, а аргументами и логикой, превращающей незнакомых в друзей своей культуры. Иногда приходится быть и миссионером своей культуры и религии.
Расстояние ныне определяется не в километрах, а в минутах, затраченных на коммуникацию. Для делового человека владение технологией коммуникаций такой же элемент экипировки как галстук для мужчины.
Процесс освоения знаний - вот что важно и что собой представляет вызов, брошенный историей нашей эпохе. Знаний, которые не только растут с большей, чем когда-либо скоростью, но и с той же скоростью становятся недоступными, потому что все больше знания превращаются в товар, за который надо платить, и даже засекречиваются, поскольку даже деньги не могут окупить все преимущества нового знания и того, что только ты владеешь пока им.
В мире уже не ждут окончания сражений. Новое мышление в мире, продиктованное новыми представлениями физики, математики, сложных процессов говорит, что каждый человек способен изменить мир, если он достаточно последователен. Вера и наука вошли в единое русло знаний.
Литература
1.Басин M. A., & Шилович, И. И. (1999). Синергетика в Интернете. М.
2.Albert, A. (Ed.) (1995). Chaos and Society. Burke, VA: IOS Press.
3.Bar-Yam, Y. (Ed.). (2000). Unifying themes in complex systems: Proceedings of the first international conference on complex systems. Perseus Press.
4.Bausch, K. (2000). The emerging consensus in social systems theory. Boston: Kluwer.
5.Butz, M.R. Chamberlain, L.L., & McCown, W.G. (1996). Strange attractors: Chaos, complexity, and the art of family. New York: Wiley.
6.Butz, M. R. (1997). Chaos and Complexity: Implications for Psychological Theory and Practice. Bristol, PA: Taylor & Francis.
7.Cambel, A. B. (1993). Applied Chaos Theory: A Paradigm for Complexity. NY: Academic Press.
8.Castells M. (1996). The Rise of the Network Society. Oxford: Blackwell.
9.Combs, A. (Ed.). (1992). Cooperation: Beyond the Age of Competition.. NY: Gordon & Breach.
10.Combs, A. (1996). The Radiance of Being: Complexity, Chaos and the Evolution of Consciousness. St. Paul, MN: Paragon House. ISBN 1-55778-755-7
11.Elliott, E., & Kiel, L. D. (Eds.). (1999). Nonlinear dynamics, complexity and public policy. Commack, NY, Nova Science.
12.Eoyang, G. H. (1997). Coping with chaos: Seven simple tools. Cheyenne, WY: Lagumo.
13.Freeman, W. J. (1995). Societies of Brains: A Study in the Neuroscience of Lovе and Hate. Mahwah, NJ: Lawrence Erlbaum.
14.Gleick, J. (1987). Chaos: The making of a new science. New York: Viking.
15.Goerner, S. J. (1994). Chaos and the Evolving Ecological Universe, Volume 7 of World Futures General Evolution Studies. NY: Gordon and Breach.
16.Goertzel, B. (1994). Chaotic Logic.: Language, Thought and Reality from the Perspective of Complex Systems Science. NewYork: Plenum Press.
17.Goertzel, B. (1997). From Complexity to Creativity. NewYork: Plenum Press.
18.Goertzel, B. Wild Computing: Steps toward a Philosophy of Internet Intelligence. An Electronic Book.
19.Goldstein, J. (1994). The Unshackled Organization: Facing the Challenge of Unpredictability through Spontaneous Reorganization. Portland, OR: Productivity Press.
20.Gregson, R. A. M. (1988) Non-linear Psychophysical Dynamics. Hillsdale, NJ: Erlbaum.
21.Gregson, R. A. M. (1992).N-Dimensional Nonlinear Psychophysics: theory and case studies. Hillsdale, N.J.: L. Erlbaum Associates.
22.Grigsby, J. & Stevens, D. (2000). Neurodynamics of personality. New York: Guilford Press.
23.Guastello, S. J. (1995). Chaos, Catastrophe, and Human Affairs: Applications of Nonlinear Dynamics to Work, Organizations, and Social Evolution. Hillsdale, NJ: Lawrence Erlbaum. ISBN 0-8058-1634-8
24.Guindani, F. M., & Salvadori, G. (1998). (Eds.). Chaos, fractals, models. Pavia, Italy: Italian University Press.
25.Hardy, C. (1998). Networks of meaning. Westport, CT: Praeger.
26.Havener, C. (1999) Meaning - The Secret of Being Alive. Edina, MN: Beaver's Pond Press.
27.Hayles, K. (Ed., 1991). Chaos and Order: Complex Dynamics in Literature in Science. Chicago: University of Chicago Press.
28.Hayles, K. (1990). Chaos Bound: Orderly Disorder in Contemporary Literature and Science. Ithaca, NY: Cornell University Press.
Hayles, K. (1984). The Cosmic Web: Scientific Field Models and Literary Strategies in the Twentieth century. Ithaca, NY: Cornell University Press.
30.Heath, R. A. (2000). Nonlinear dynamics: Techniques and applications in psychology. Mahwah, NJ: Lawrence Erlbaum Associates.
31.Kaplan, D., & Glass, L. (1995). Understanding Nonlinear Dynamics. New York: Springer-Verlag.
32.Kiel, L. D. (1994). Managing Chaos and Complexity in Government: A New Paradigm for Managing Change, Innovation, and Organizational Renewal. San Francisco: Jossey-Bass.
33.Kiel, L. D. & Elliott, E. (Eds.) (1995). Chaos Theory in the Social Sciences: Foundations and Applications. Ann Arbor: The University of Michigan Press. ISBN 0-472-10638-4, 376 pages, $38
34.Koehler, G. (Editor) (1996). What disaster response management can learn from chaos theory. Sacramento, CA: California Research Bureau.
35.Laszlo, E., & Combs, A. (1996). Changing Visions Human Cognitive Maps: Past, Present, And Future. Westport, CT: Praeger.
36.Loye, D. (1999). The evolutionary outrider: The impact of the human agent on evolution. Westport, CT: Praeger.
37.Loye, D. (2000). An Arrow through Chaos: How We See into the Future. Park Street Press.
38.Marion, R. (1999). The edge of organization: Chaos and complexity theories of formal social systems. Thousand Oaks, CA: Sage.
39.Milovanovic, D. (1997). Chaos, criminology, and social justice: The new orderly (dis)order. Westport, CT: Praeger
40.Nunez, R. & Freeman, W. J. (Eds.). (1999). Reclaiming cognition: The primacy of action, intention, and emotion. Thorverton, Exeter, UK: Imprint Academic.
41.Orsucci, F. (1998). (Ed.). Complex matters of the mind. Singapore: World Scientific.
42.Puu, T. (2000). Attractors, Bifurcations, and Chaos: Nonlinear Phenomena in Economics. Heidelburg: Springer.
43.Rapp, P. E. (1999). Nonlinear dynamics and brain functioning. Commack, NY: Nova Science.
44.Robertson, R. & Coombs, A. (1995). Chaos Theory in Psychology and the Life Sciences. Mahweh, New Jersey: Lawrence Erlbaum Associates, Inc.
45Robertson, R. (1995). Jungian Archetypes: Jung, Gödel and the History of Archetypes. York Beach, Maine: Nicolas- Hays, Inc.
46.Robertson, R. (2000). Mining The Soul: From The Inside Out, Nicolas-Hays
47.Rosser, J. B. Jr. (2000). From catastrophe to chaos: A general theory of economic discontinuities (2nd edition). Vol. 1: Mathematics, microeconomics, macroeconomics, and finance. Boston: Kluwer.
48.Sulis, W., & Combs, A. (Eds.). (1996). Nonlinear dynamics in human behavior. Singapore: World Scientific.
49.Tschacher, W. & Dauwaulder, J-P. (1999). (Ed.). Dynamics, Synergetics, Autonomous Agents - Nonlinear Systems Approaches to Cognitive Psychology and Cognitive Science.Singapore: World Scientific.
2.Глобализация - неизбежный мировой процесс
Идет мощный процесс перестройки всего мирового порядка и растет необходимость нового подхода к осознанию совместной судьбы человечества. Процесс глобализации как он предстает в своей сегодняшней фазе сопровождается развитием новых социально-политических, экономических и идеологических тенденций. В течение последних десятилетий мировое сообщество переживает ряд стремительных и кардинальных изменений. Отдельные национальные рынки, несмотря на барьеры и ограничения, культурные и политические различия, начинают образовывать единый глобальный маркет. Этот процесс получил название глобализации.
Термин «глобализация» был впервые введен американским экономистом Т.Левиттой. Он обозначал явление слияния рынков, которое начало активно проявляться в начале 80-х годов XX века. Позже, японец Кеничи Оми, консультант Гарвардской школы бизнеса писал в своей книге «Мир без границ» ( 1990): "…экономический механизм некоторых стран стал бессмысленным, роли могущественных акторов на мировой сцене исполняются глобальными фирмами»(20, с.31).
Вкусы и предпочтения потребителей различных стран начали трансформироваться под влиянием ряда глобальных норм. Промышленность начала ориентироваться не только на европейский, американский или японский рынки. Ее объектом стал глобальный маркет. Достаточно вспомнить глобальные стратегии кока-колы, Сони, Макдональдса и многих других компаний, продукцию которых потребители многих стран рассматривают как свою, привычную.
Расширение рыночного механизма по планете началось после 2-й мировой войны. Снятие барьеров, препятствующих свободному перетоку товаров, услуг и капитала, сопровождалось быстрым развитием средств информации, коммуникации и передающих технологий, как новый пик научной и технологической революции.
Расширение рыночных механизмов практически во все страны мира, привело к качественному изменению роли государства в национальной экономике и появлению новых сверх-национальных образований, которые определяют развитие отдельных экономик, а также всей мировой экономики. Обнаружилось, что глобализация - это безудержный и очень сложный процесс, хотя иногда он выражается во вполне конкретных фактах, например, в снятии таможенных ограничений на ряд товаров. Мотивами его являются постоянный поиск сравнительных преимуществ в торговле, минимизация расходов в производстве товаров и услуг через перемещение средств производства в страны с более дешевой рабочей силой, или повышение интенсивности труда с помощью новых комбинаций разделения труда, когда целые страны предстают как отдельные департаменты транснациональной корпорации.
Глобализация – не линейный, но волновой процесс, имеющий много различных стадий. Он простирается от эпохи географических открытий до капиталистической колонизации мира, от кризиса 70-80 –х годов до краха социализма. Более точно, это уже вторая, после первой неудавшейся, попытка глобализации. Первая имела место в 1850-1910 гг. В тот золотой век не требовалось паспортов и виз, можно было инвестировать в любые страны и заниматься импортом практически из любых мест. Закончилось все это войнами, революциями, анархией, милитаризмом, Великой депрессией, обвалами на финансовых рынках и свертыванием мировой торговли. Правда, первый этап глобализации проходил, как правило, на фоне колонизации ряда стран. Но, похоже, что и нынешний этап глобализации не избежит повторения каких-то последствий. Хотя сегодняшний коллапс системы валютного паритета и кумулятивные долговые крахи 80-90-х гг. нашего столетия все-таки по своим негативным последствиям несравнимо мягче, чем в начале ХХ века.
Глобализация – как сложный процесс имеет множество форм и аспектов, наиболее важные их которых - это взаимоотношения между современными мультикорпорациями и национальными государствами.
Множество субъектов продвигают и воплощают этот процесс – международные организации МВФ, МБ, ВТО, региональные организации, транснациональные корпорации, инвестиционные фонды, страховые компании, большие города и отдельные финансово-мощные индивиды (Сорос, Гейтс). Все эти субъекты заинтересованы в устранении государственных барьеров и в проведении политики Всемирной Торговой Организации (ВТО). Явно заметное ослабление роли государственных институтов приводит к возвышению международных или глобальных институтов, берущих на себя функции защиты и охраны как внутреннего так и внешнего для каждой страны порядка, причем выступающих как единый консолидированный механизм. Более конкретные и тесно сотрудничающие с населением институты заменяются на более абстрактные, отдаленные от национальной специфики глобальные нормы, поддерживаемые функционирующими на частной основе судами или частными армиями.
Наиболее вовлечены в это процесс, конечно, США, стоящие за спиной этих многочисленных корпораций и негосударственных организаций. Но определенный интерес к глобализации есть и у различных этнических и национальных групп, дисперсно расселенных в разных государствах, игнорирующих национально-культурную специфику этих групп и провоцирующих таким образом их негативную реакцию на собственное государство.
И, конечно, в определенной степени катализатором идей глобализации является само государство, предавшее интересы своего народа и ставшее марионеткой в руках частных корпоративных сил.
Глобализацию можно рассматривать в 4-х важных аспектах: как экономическую, политическую, коммуникационную и культурно-моральную глобализацию. Здесь вкратце мы коснемся экономического аспекта, а остальные будут рассмотрены в соответствующих статьях.
Глобализация начиналась прежде всего как экономический процесс, как стремление к нахождению новых рынков сбыта и дешевой рабочей силы. Сегодня транснациональные корпорации создали разветвленные, опутывающие весь мир организационные сети, координирующие производство продукции и ее продажу. В этой экономической глобализации можно вычленить два плана: потоки товаров и продукции, которой торгуют разные страны, и финансовые потоки. Более значимой и большей по объему сегодня является глобализация инвестиционных рынков.
Последние данные говорят, что торговую глобализацию опережает финансовая: более быстрыми темпами осуществляется переток капиталов и инвестирование в глобальную экономику. Финансовые рынки оказались более открытыми, менее подверженными таможенным барьерам. Например, если переток через границы государств товаров и услуг возрос за последнее десятилетие в 2,5 раз и составил более 1200 миллиардов долл., то финансовые вложения из развитых стран Запада в экономику развивающихся стран выросли в 10 раз и составили более 250 миллардов долл. (19). Причем значительную долю этих вложений составляют капиталы частных граждан развитых стран, чье законодательство поощряет подобное инвестирование. Через электронные средства передачи капитала инвесторы интегрируются в глобальную экономическую систему.
Эти данные демонстрируют реальную озабоченность больших масс населения Запада в числе которых и немало пенсионеров, вложивших свои деньги в пенсионные фонды, в надежности и стабильности экономической ситуации в развивающихся странах и в гарантиях возвратности своих капиталов. Относительно, крупнейших банков, объемов их инвестирования и их тревог, говорить уже не приходится.
Таким образом одним из негативных аспектов глобализации оказывается распространение американской модели экономики на другие регионы. Спецификой этой модели является приоритет финансов перед производством и общественным распределением. Фактически частными банками США ( а других там нет) осуществляется полный контроль над всеми деньгами населения и перемещением каких бы то ни было капиталов. Каждый доллар, заработанный в США, находится под контролем частного банковского агентства, которое вправе потребовать доказательства законности его получения. Надо заметить, что поскольку все деньги в США проходят через банки, которые естественно оставляют у себя их часть, то сами банки заинтересованы в высоких зарплатах населения, из которых порой до 30-40% вычитывается на налоги. Приватизация государственных финансов привела фактически к приватизации самого государства группой частных финансистов. Отсюда, кстати, вытекают и многие проблемы внешней политики США.
Такая модель глобализации, проводимая ориентированными на США корпорациями, подавляет национально ориентированную волю населения незападных стран, подвергая мощной критике и осмеянию в терминах трайбализма и эгоцентризма их культуру, традиции и ценности. В то же время ставится запрет на проведение подлинно демократической политики внутри этих стран, как не отвечающей интересам этих компаний.
Каков потенциальный результат продвижения глобальной конкуренции во все сферы жизни? Последствия продвижения неолиберальной политики могут быть описаны с помощью фрактала как самоподобия. Это свойство означает что каждая деталь контура фрактала воспроизводит ту же самую структуру или пропорцию в увеличенном или уменьшенном масштабе.
Если расмотреть распространяемые по всему миру условия производства как желанные с точки зрения неолиберальной глобализации, то мы найдем в них аналогию с понятием фрактала. Каждая шкала социально продуктивной аггрегации - фирма, город, округ, страна, макрорегион или глобальное экономическое сообщество встречается с сильным давлением в сторону превращения в изолированный продуктивный узел конкурентно противостоящий всему миру. Индивид против индивида, фирма против фирмы, город против города, страна против страны, одна экономическая зона против другой. В этом смысле каждый производительный узел появляется как самоподобная копия всех остальных.
Каждый из этих уровней агрегации, каждый продуктивный узел должен справляться с ограниченными ресурсами и подчиняться правилам конкурентного существования по отношению к остальному миру. Будут ли эти ограниченные ресурсы принесены рыночной конкуренцией или правительственным бюджетом, конечный результат тот же: непосредственная сфера действий каждого производительного узла должна устранять любое другое действие, кроме как выживания против всего мира, никаких других стратегий действий, кроме как капитуляции или включения к конкурентную игру.
Через конкуренцию распространяются технологии и продукты, осуществляется найм работников и она же ведет к возникновению современных форм рабства внутри международного разделения труда. Целые страны или народы становятся филиалами или департаментами корпораций, как это некогда было с Индией по отношению к Ост-Индской компании.
Вместе с экономическим и конкурентным давлением, описанным выше, каждый узел внутри этой фрактальной геометрии мировой экономики, построенной по неолиберальным схемам, должен принять как свое фундаментальное объяснение и как решающий критерий для организации работы в данной сфере экономическое, а не социальное логическое обоснование. Всюду и во всех социальных вопросах неолиберальная экономическая теория должна стать библией, причем каждого узла. Магнификация узла не устраняет самоподобия. Чем шире всеобъемлющая коммерциализация, тем глубже это экономическое логическое обоснование проникает в мышление граждан и - с подачи правительств - во все сферы общества, которые не так давно были относительно защищены. Социальная функция экономического логического обоснования общественной жизни, конечно, исключительно прагматична и реализуется по принципу самоосуществляющегося предсказания: "если все поверят, что это так, то так оно и будет".
Но почему каждый данный узел социального пространства (индивид, фирма, города, страны, региональные сообщества и т.д.) должны выживать в противостоящей конкуренции со всем остальным миром? Почему страны, города и народы не должны предпочесть солидарное преодоление трудностей общественного развития? На такие вопросы пропагандируемое экономическое логическое обоснование не только не отвечает, но и не позволяет ставить, не допуская даже выхода за пределы неолиберальной экономической практики. Существование изолированных узлов, лицом к лицу сталкивающихся со враждебным остальным миром, преподносится публике, в том числе, научной, как непреложная, данная от природы реальность. В конечном счете такая реальность и соответствует логике интенсивной эксплуатации, отнимающей у работников даже радость живого общения между собой. А экономико-логическое обоснование непреодолимости этого состояния ведет к примирению с ним и погружению в безнадежность отсутствия альтернативной реальности. Причем такое обоснование прививается населению вполне официально, в государственной печати и в государственном образовании.
Такова на сегодня роль правительств и институциональной политики незападных стран, вполне вписавшихся в контексте навязанной фрактальной геометрии. Понятно, что не у них может быть найден источник или мотивация для нового восприятия роли экономики. Но отказавшись от традиционной роли поддержки своего населения и кооптации социальных проектов, политики и правительства подвергаются большому риску. Все большее число людей понимают пагубность такого процесса экспансии примитивной доктрины, превращающей все население страны в продавцов чужого товара.
Член Европейской комиссии в Брюсселе Л.Британ пишет, что для того, чтобы удовлетворить потребности глобализации, незападные страны должны подвергнуться более широкой либерализации, чем прежде, но этот процесс также должен сопровождаться созданием более эффективной дисциплины, которая как следствие приведет к «уменьшению национальной суверенности»(5). Иными словами, агенты глобализации сами признают, что в контексте мировой экономики, как фрактальной геометрии капитала, упадок национальной суверенности соответствует не только усилению силы рынка. Увеличивается и мощь таких глобальных институтов, как ВТО, или Европейского сообщества, способных уже решать вопросы коммерческой политики без даже необходимых консультаций с Европейским парламентом или национальными правительствами или иными государственными институтами. Эти глобальные институты, несмотря на то, что они и не избирались населением, имеют силу для отмены национальных или региональных юридических постановлений, если те оказываются барьерами для либерализации, хотя эти региональные постановления могут исходить из важных локальных экологических, трудовых или социальных соображений. Но поскольку эти вопросы жизненно касаются местного населения, то игнорирование этих вопросов и при упадке государства, чревато опасностью. Именно этими обстоятельствами вызван рост национально ориентированных движений во всем мире. Это прекрасно понимают глобализаторы, почему вопрос дисциплины и усиления полицейских мер внутри государства становится актуальным. Можно подумать, что советскую дисциплину гигантской фабрики устанавливали именно глобализаторы первой волны.
Но, продолжает Британ, теперь уже в отношении населения европейских стран: "чем более прогрессирует процесс глобализации, более развивается европейская интеграция и растут и сливаются транснациональные интституты, тем более важно, чтобы электорат не чувствовал, что он обманут или лишен возможности влиять на принятие решений. Это требует более тонкого разделения труда между различными центрами силы и политическими институтами. Решения должны приниматься на наиболее подходящем уровне"(5, c.26). Другими словами, не только уменьшается влияние государственных институтов, но и уменьшается способность правительства входить в переговоры с социальными движениями и различными группами интересов внутри отдельной страны.
Конечно, люди могут чувствовать себя обманутыми, лишенными прав, и конечно возникает проблема легитимизации власти. Но здесь им преподносится неолиберальная концепция как естественный закон, примиряющий их с принятием жизни, как организованной вокруг непрерывной борьбы за выживание даже с собственным правительством и с воспроизводством дефицита солидарного общения. Это предполагает принятие социального дарвинизма как неотъемлемого условия человеческой жизни.
Фрактальность этого процесса в том что, приоритет капитала и его суверенности берется как первичное данное на любом уровне социальной агрегации и любом уровне политического администрирования, также как и приоритет конкурентности и важности аккумуляции капитала. Согласно этому алгоритму роль национальных парламентов уже не в разрешении социальных конфликтов и смягчении общественных отношений. Скорее в парламенте, в региональных или городских управах политики требуются для превращения этих территорий в производительные узлы глобальной фабрики. В этом смысле главная цель администраторов - это сделать страну, город, регион или соседство более конкурентноспособным, чем другие и, следовательно, более способным привлекать капитал. Передача полномочий на более низкие уровни иерархии не означает передачи части власти регионам, но имеет цель заставить людей более активно включиться в управление мировой капиталистической машиной на более локальном уровне, но на тех же сформулированных принципах.
Два важных элемента заслуживают упоминания по отношению к стратегиям государства по разрешению и возмещению девиантного поведения "социально исключенных". С одной стороны увеличивающаяся криминализация в последние два десятилетия, привела в таких странах как Великобритания и США к возникновению частных тюрем, функционирующих как бизнес и полностью включенных в сети глобальной экономики. Во-вторых, более недавний факт, это связь и поддержка негосударственных организаций такими институтами как ВТО, Всемирный банк, правительствами. Эти отношения похожи на те, которые приняло государство по отношению к профсоюзному движению в 30-е годы и которое открыло дорогу кейнсианской стратегии разрешения социального конфликта. Скрытыми целями этой поддержки могут быть создание почвы для смягчения неизбежного расширения социального конфликта, и, следовательно, вовлечение многих негосударственных организаций в политику посредничества между запросами людей, населяющих территории, и конкурентными нуждами локальных узлов.
Но неолиберальные стратегии глобальной интеграции не происходят в вакууме и множатся социальные силы, противостоящие им. В течение неолиберальных 1980-90-х годов эта борьба часто ставила барьеры силам глобализации и заставляла отступать. Главным оружием для усиления рыночной зависимости и вовлечения стран в мировую экономику был долг. Причем, как всем известно, мошеннически навязанный, благодаря коррупции правительства. Хотя многие страны часто восставали и требовали отмены или снижения долга. Но с тех пор характер социальных движений и борьба против неолиберализма эволюционировали. Хотя первоначально эти сражения были реактивны по природе и в основном защищали права и привилегии, которым угрожала неолиберальная политика. Но с течением времени начал формироваться новый оппозиционный альянс, выдвигающий новые политические и организационные лозунги.Это привело к формулированию новых требований, новых прав и новых платформ. Наблюдатель, наделенный исторической перспективой, увидит в продвижении неолиберальной перспективы в течение 20 лет не просто поражение оппозиционных сил, а подспудно совершавшийся процесс рекомпозиции радикальных требований и вызревания новых социальных субъектов; процесс который заставлял каждое движение не только искать альянса с другими, но также принимать борьбу других, как свою собственную, без необходимости подвергнуть требования другого движения проверке на идеологическую чистоту.
Через этот процесс социальной рекомпозиции против неолиберальной гегемонии пробивается новая философия освобождения. Пока трудно окончательно определить ключевые элементы этой новой платформы, но видно, что движения уходят от прежних односторонне радикальных формулировок. Например, вот какая трансформация идей сопровождала процесс взаимодействия между этими движениями. Было осознано, что сокращение бедности не оправдывает ради этой цели слепого разрушения окружающей среды - в понимании этого заслуга экологических движений; защита окружающей среды не оправдывает сокращения рабочих мест и безработицу среди тысяч рабочих - заслуга рабочего движения; защита рабочих мест не оправдывает производства оружия, инструмента для пыток и еще большего колическва тюрем - заслуга движения прав человека; защита процветания и благосостояния не оправдывает убийства коренных народов и уничтожения их культуры - заслуга движения коренных народов и т.д. Подобные трансформации лозунгов происходили всеми другими движениями. Большое разнообразие подчас противоречивых социальных движений ведет к формированию новых альянсов и помогает очерчивать новые политические платформы.
Таким образом, глобализация торговли и производства внесла расширение в сферу международных контактов и сблизила нужды и стремления большого количества людей во всем мире, что и проявилось в различного рода движениях, противостоящих процессам неолиберализации. Эти движения не только выросли в организованные и эффективные международные сети сопротивления неолиберальным стратегиям, но также инициировали социальный процесс рекомпозиции гражданского общества во всем мире на приоритетах, которые не совместимы с ценностями глобального капитала. Трансформация социальной структуры обществ ведет к новым размежеваниям как между странами, так и внутри стран. И та же самая благополучная Италия, откуда приезжают в Прагу люди протестовать против процесса глобализации, свидетельствует о том, что появилось новое интернет–поколение, новый контекст социальных противоречий, новое расслоение общества и новые проблемы, от которых начинают страдать и благополучные зарубежные страны. Общества разделяются сегодня на группы стран, которые активно продвигают этот процесс и на группы стран, которые никогда уже не станут самостоятельными.
В то же самое время, поскольку стратегии глобализации капитала увеличивают взаимозависимость различных народов всего мира и увеличивают тем самым их уязвимость, движения трансформируют свою практику и преодолевают различие между национальным и интернациональным, делая первое менее заметным, менее важным. Так как все больше государственных функций передается трансгосударственным институтам, то и борьба против этих институтов (ВТО, МБ, МВФ и д.р.) затушевывает различия между национальным и интернациональным.
Образцы этой новой волны международных оппозиционных неолиберализму организаций можно увидеть в их борьбе против ВТО и северо-американского торгового соглашения - НАФТА. Кампания движения против НАФТА обнаружила столько разнородных сил, пришедших к согласию, что вынудила официальную государственную бюрократию США в области труда впервые в истории дистанциироваться от поддержки американской внешней политики, проводящей идеи неолиберализма.
Другая интернациональная организация, которая сочетает более широкий интернационализм и преодолевает различие платформ, включая их в движение "за гуманность и против неолиберализма", создана запатистами, восставшими коренными жителями Мексики. Восстание запатистов в Мексике были спровоцировано попыткой правительства выставить на продажу земли, традиционно населяемые местным населением, аналогичное движение было в Бразилии по ре-апроприации земель. Можно также указать много других аналогичных движений против неолиберализма, радиально расходящихся от центральной для всех них темы – борьбы против ВТО, акции протеста против сессий которой проходят всюду, где бы в мире они не организовывались.
Методы организации таких движений очень важны. В последине два десятилетия акцент делался больше на горизонтальные организационные связи, чем на вертикальные, больше подчеркивалась необходимость прямого участия, чем делегирование полномочий, важнее был поиск консенсуса, чем принятие по правилу большинства. Эти практики западают глубоко в сознание участников этих процессов, обучая их тому, как поддерживать различные социальные движения. В этом смысле, например, вопрос о власти совершенно переопределяется запатистами. Вместо стремления к "взятию власти", участники борьбы концентрируются на "осуществлении власти" через процесс взаимного признания движений как различных фрагментов целого.
Иными словами, ставя по новому вопрос о прямой демократии, о поиске консенсуса, о горизонтальной организации, эта борьба формулирует заново вопрос о человеческой свободе.
Таким образом, мы видим, что та приватизация мировой политики, которая осуществляется неолиберализмом, т.е. проведение интересов частных финансово-мощных групп через политику государств, не может не насторожить все остальные народы планеты. Но наш анализ должен принять во внимание и другую сторону, не антагонистическую первой, а катализирующую ее. Рассмотрим ближе логику процесса аккумуляции капитала. Наша задача, в данном случае, не обстоятельный анализ банковской деятельности, а попытка демонстрации новых методологичеких подходов к анализу социальных явлений.
Литература
1.Amin, Samir (1996). What's modern about the modern world-system? Review of International Political Economy, Volume 3, N. 2
2.De Angelis M. (1999).Globalisation, work and class. USA.
3.Bell, Peter F. and Harry Cleaver. 1982. Marx's Crisis Theory as a Theory of Class Struggle. In, Research in Political Economy. Greenwich, CT: Jai Press.
4.Brecher, Jeremy & Tim Costello. 1994. Global village or global pillage: economic reconstruction from the bottom up. Boston : South End Press.
5.Brittan, Leon. 1997. "Globalisation" vs Sovereignty? The European Response. Speech, Rede Lecture, Cambridge University, 20th February 1997. (In http://europa.eu.int/)
6.Caffentzis, George. 1998. From Capitalist Crisis to Proletarian Slavery. An Introduction to Class Struggle in the U.S. 1973-1998. Jamaica Plain: Midnight Notes.
7.Chossudovsky, Michel. 1997. The Globalisation of Poverty. London: Zed Book.
8.Davis, Mike. 1992. City of Quartz. New York: Vintage Books.
9.De Angelis Massimo. 1995. Beyond the Technological and the Social Paradigms: A Political reading of Abstract Labour as the Substance of Value. In Capital and Class 57, Autumn.
10.Guy de Jonquières. 1998. Network Guerrillas. In Financial Times, 30 April 1998.
11.Helleiner, Eric. 1995. Explaining the Globalisation of Financial Markets: Bringing States Back In. Review of International Political Economy (2)2: 315-41.
12.Federici, Silvia. 1992. The debt crisis, Africa and the New Enclosures. In Midnight Notes.
13.Foreman-Peck, James. 1983. A History of the World Economy. London: Harvester Wheatsheaf.
14.Giddens, Anthony. 1990. The consequences of Modernity. Polity Press.
15.Gordon, David. 1988. The Global Economy: New Edifice or Crumbling Foundations? In New Left Review, 168, March/April.
16.Harvey, David. 1989. The Condition of Postmodernity. Oxford, MA: Basil Blackwell.
17.Hirst Paul & Thompson Grahame 1996. Globalisation in Question. The International economy and the Possibilities of Governance. London: Polity Press.
18.Holloway, John. 1995. Global Capital and the National State. In Werner Bonefeld and John Holloway, Global Capital, National State and the Politics of Money. London: MacMillan.
19.Kavaljit S. The Globalization of Finance. London, 1988.
20.Kenichi Ohmae. 1990. The Borderless World. Power and Strategy in the Interlinked Economy. New York: Harper Business.
21.Nader, Ralph and Lori Wallach. 1996. GATT, NAFTA, and the Subversion of the Democratic Process. In, Jerry Mander and Edward Goldsmith (ed. by), The Case Against the Global Economy and For a Turn Towards the Local. San Francisco: Sierra Club Books.
22.Perelman, Michael. 1998. Classical Political Economy: Primitive Accumulation and the Social Division of Labour. Durham, NC: Duke University Press (forthcoming).
23.Piven, Frances Fox and Richard Cloward. 1972. Regulating the Poor: The Functions of Public Welfare. New York: Vintage.
24.Weiss, Linda. 1997. Globalisation and the Myth of the Powerless State. New Left Review. September/October.
25.Walton John & David Seddon (1994). Free Markets and Food Riots. The Politics of Global Adjustment. Oxford: Blackwell.
26.Waterman, Peter. 1998. Globalisation, Social Movements, and the New Internationalism. Washington, DC: Mansell.
3.Банки и бартер - комплементарность социальных категорий
Происходит чрезвычайная компрессия пространства и времени, усиливается интенсификация социальных отношений, увеличивается участие людей в едином трудовом процессе корпоративной эксплуатации. Дело идет к тотальной интеграции всего трудового процесса.
Каково социальное значение в этих процессах глобализации капитала?
Он оформляет человеческое поведение в соответствии со стратегией и логикой функционирования финансов или банковской деятельности. Не приходится сомневаться в том, что современная банковская система во многом повинна в экономических потрясениях. Гораздо сложней определить, какая именно из ее особенностей порождает такие отклонения. Можно допустить, что львиная доля колебаний является результатом изменений в уровне наличной денежной массы, который обеспечивается банком. Открытие такой банковской системы, которая бы не служила источником катастрофических отклонений от нормы и которая бы сама с наименьшей вероятностью порождала колебания, а с наибольшей -- предпринимала бы верные шаги в ответ на действия публики, является на сегодняшний день самой важной нерешенной экономической проблемой.
Рассмотрим в упрощенной форме деятельность банка. Банк дает деньги в ссуду, берет проценты и живет этим. Чем больше люди нуждаются в деньгах, тем лучше. Чем больше в обращении денег, тем больше остается банкам. Далее, банк выступает посредником и гарантом во всех экономических взаимоотношениях между самыми различными субъектами – индивидами, организациями, государствами. Все сделки, договора, переводы денег от одного субъекта к другому проходят через банковские операции, и чем больше таких сделок и договоров, тем больше операций выполняет банк и тем больше доходность банка. В принципе, банк заинтересован во-первых, в тотальном участии всего населения в денежном взаимообмене через банки и, во-вторых, в интенсификации этого обмена, увеличении кратности ежедневных операций. Как результат этих усилий происходит накопление банками огромных сумм, что влечет актуализацию третьей проблемы: поиск субъектов, нуждающихся в займах и кредитах или принудительное формирование таковых. Короче говоря, куда и как пустить деньги в рост.
Говоря проще, если в обществе какие-то взаимоотношения между людьми или организациями не опосредованы деньгами, то тем хуже для банка. Если подарки родителей детям или взаимные дары супругов не прошли через банк, то он потерял свои проценты. В идеале, каждый контакт между людьми, который не сопровождался подсчетом и переводом денег через банк, это утерянная банком возможность заработка. Но чем больше отношения между людьми опосредованы деньгами, тем лучше.
Но при этом, если банк является полностью частным учреждением, контролируемым обществом, то он может корректировать свой голый интерес, подчиняясь общим социальным законам и не желая терять репутацию у публики. Он склонен строить взаимоотношения партнерства, помогать общинам и проявлять иную социальную активность. Но как только банк поддержан государством, или стоит над государством, он теряет всякий интерес к населению, кроме одного пункта – взимания процентов. Что его мотивирует, так это короткие, быстротечные выгоды от банковских процентов, от стоимости ценных бумаг и т.д., с оглядкой на социополитические факторы.
Л. Мизес (1, с. 61) обобщил эти наблюдения в своей теории. В соответствии с ней, в условиях свободной банковской системы колебания денежной массы могут быть в значительной степени сокращены, хотя и не устранены полностью. При этом такая система частных коммерческих банков, не поддержанных государством, дает по сравнению с централизованной системой гораздо меньше простора для совершения манипуляций с деньгами.
Анализируя обстоятельства, сопутствовавшие возникновению большинства монополий в США, В. Смит (2) обнаруживает, что самые первые из них были порождены политическими факторами. Создание монополий было тесно связано с чрезвычайными ситуациями, в которых оказывались государственные финансы. Никаких экономических причин в пользу разрешения, либо запрещения свободного допуска в сферу эмиссионной деятельности в те годы не существовало, да и не могло существовать в принципе. Однако, однажды появившись на свет, монополии не торопились исчезать - они продержались вплоть до, да и после того момента, когда экономическая целесообразность их существования была наконец поставлена под сомнение. Вердикт, вынесенный в результате дискуссий о судьбе эмиссионного бизнеса, оказался в пользу единообразия и монополии, а не конкуренции. После этого превосходство централизованной системы над ее альтернативой превратилось в догму, никогда более не подвергавшуюся обсуждению, а выбор в ее пользу при создании всех последующих центральных банков уже не вызывал ни вопросов, ни комментариев.
Именно монополия эмиссионной деятельности послужила тем источником, из которого современные американские частные банки почерпнули свои важные функции и отличительные черты. Контроль за состоянием золотых резервов банковской системы, без сомнения, должен сопровождать эмиссионную монополию. Хранение значительной части банковских денежных резервов также связано с этим фактором: банкам, разумеется, удобно хранить свои неиспользуемые средства в центральном банке. Однако они могут с чистым сердцем доверить свои резервы одному-единственному внешнему институту только в том случае, когда они полностью убеждены, что этот институт сможет при любых обстоятельствах вернуть их, причем в форме, которая будет принята общественностью. Гарантией этого может служить лишь тот факт, что в случае необходимости банкноты этого института могут быть объявлены официальным средством платежа. И последнее, но отнюдь не менее важное, -- это то, что контроль над эмиссией банкнот дает центральному банку власть и над общей кредитной ситуацией.
Таким образом Федеральная резервная система США как объединение частных банков, превратившееся в Центральный банк, не является естественным порождением развития банковского бизнеса. Напротив, центральные банки насаждались извне волей государства. Именно этот факт стал причиной разительных отклонений в развитии общей структуры денег и кредита, которые проявились в условиях централизации, по сравнению с тем, что произошло бы при свободной системе в отсутствие государственного протекционизма.
Для подавляющего большинства вмешательство государства в банковскую сферу стало настолько неотъемлемой частью общепринятой системы, что предложения об отказе от него вызвало бы удивление. Одним из результатов такого отношения стало то, что банковская сфера отвоевала себе исключение из правил о неплатежеспособности, принятых в других областях бизнеса и гласящих, что за ликвидацию компании необходимо платить. Важно также заметить, что поскольку законы о банкротстве почти никогда не применялись с необходимой скрупулезностью в отношении банков, вряд ли можно утверждать, что практический опыт свидетельствует о неприменимости свободной конкуренции в банковской сфере (В.Смит).
Таким образом ключевое значение банка в его американском варианте в том, что он отделяет людей от их условий жизни. Он сокращает их права и возможности. Он огораживает их друг от друга, проводит разрознивание общин, отделяет людей всюду - от Индии, где Всемирный банк финансирует плотины, вызывающие тревогу миллионов крестьян, до Великобритании, где рабочие лишаются социальных выплат.
Он отделяет людей от своего же социального богатства, которое не кооптируется рынком. Во многих странах Юга – Малайзия, Индия, Китай - фермеры обкладываются денежным налогом, который вынуждает их вместо выращивания урожая, думать о том, как использовать часть земли для получения денег. Другой пример: во многих странах Юго-Востока, где разводят креветок ТНК создают огромные бассейны соленой воды и лишают пресной воды жителей, засолонивая их земли. В результате эти люди оставляют свои земли, становясь мигрантами, или организовывают сопротивление.
Конечно, процесс глобализации развивается не столь спонтанно. Правительства западных стран, прежде всего США и Англии, после 70-х годах в тесной связи с мощными корпоративными и финансовыми группами приложили немало сил для продвижения финансовой интеграции и дерегуляции, либерализации торговли и интернационализации продукции. Каждый их этих параметров глобализации вложил немало в фундаментальные параметры аккумуляции банковского капитала.
Глобализация расширяет сферу конкуренции, увеличивая давление на каждое национальное общество для подъема производительности и стандартов продукции, уменьшения затрат и др. А главное, она реализует мечту банка – осуществляет интенсификацию трудовой деятельности, которая превращается в мощные потоки денег, заливающих банковские счета. Это слепое продвижение конкуренции через континенты приносит угрозу местным культурам и локальным сетям производства и приводит к превращению в товар любого аспекта социальной жизни. Царь Мидас осуществил свою мечту. Все, к чему ни притронется его рука, ведомая глобализацией, превращается в золото.
Таким образом, с каждой копейки, которая вертится в обороте, банк имеет свои деньги. Прямой интерес банков в том, чтобы люди не имели более тесных и более дружественных отношений, которые могли бы затормозить денежные отношения. Взаимная бескорыстная помощь людей друг другу катастрофична для банка. А самое большое несчастье для банка - это бартер, которого банк боится больше всего на свете. Бартер делает ненужным деньги. Здесь под бартером мы понимаем взаимообмен товарами, дарами, взаимопомощь, не опосредованные банковскими расчетами. (Мы оставляем в стороне клиринговые расчеты, так как они немногим отличаются от обычных денежных взаимозачетов).
Казалось бы в наше время бартер уже не грозит банкам, однако опасность появилась там же, где банк снимал большие прибыли. В электронной коммуникации. Сегодня множество больших корпораций, пока тесно связанных с банками, предлагают свои частные валюты. Это электронные единицы, сравниваемые либо с долларом, либо с унцией золота, на которые пересчитываются покупки клиентов через интернет. Сегодня в США практически можно изъять из обращения доллары и никто может этого не заметить. Условные единицы как подлинное средство обмена между товарами обесценили деньги как товар.
Но пойдем дальше, тем более, что позволяют все технические возможности, и предположим, что вы заинтересованы в привлечении внимания людей к своим услугам и вы достаточно большая компания, чтобы обеспечить необходимое разнообразие товаров для жизни. Тогда на счетах своей компании вы вводите условные единицы, в которых подсчитывается приход и убыль, и все расходы, в том числе и зарплата, которая может оприходоваться товарами вашей фирмы и оплата клиентов и взаимоотношения с поставщиками, если они согласны вступить в заслуживающую доверия фирму - все может оцениваться в ваших собственных условных единицах, имеющих по отношению к доллару или золоту плавающий или стабильный курс. Далее, вы вводите на сайтах вашей фирмы безденежный обмен товарами и услугами для всех жителей земли со всеми своими субъективными оценками стоимостей товаров или своих услуг и вводите выравнивание стоимостей. В результате, каждый житель земли имеет какой-то счет на этом сайте, который либо позволяет, либо препятствует ему участвовать в дальнейшем обмене.
Конечно, вы становитесь злейшим врагом банка, который будет проводить через законодательные органы положения о незаконности таких операций. На чью сторону станет государство, будет ли оно защищать частные интересы, или общественные, зависит от сознательности и грамотности граждан. Конечно, неплохо если эта компания оказывает бартерную помощь населению и вместо оплаты налогов деньгами строит, например, здания, или отдает товарами.
Таким образом, всегда можно найти неантагонистический способ взаимодействия между оппозициями, питающими и катализирующими друг друга. А главное, это то, что обе оппозиции должны сосуществовать, не истребляя друг друга, и вопрос только в равновесии между ними, как равноправными институтами общества.
Далее в сборнике мы покажем возможность математического моделирования взаимодействия таких пар оппозиций.
Литература
4.Политический аспект глобализации - симметрия
угроз
С середины 80-х годов начался и постепенно ускоряется процесс кардинального изменения глобального баланса сил в общепланетарном масштабе. Система международных отношений вступила в сложнейший, чреватый конфликтными противоречиями переходный период, который характеризуется следующими основными долгосрочными тенденциями: тотальная глобализация мировой политики, являющаяся следствием прежде всего глобализации экономических процессов, средств связи и коммуникаций. Масштабы проблем, стоящих перед отдельными странами, сегодня таковы, что их невозможно решить, опираясь только на собственный внутренний потенциал. Перераспределение мировых ресурсов и изменение условий доступа к ним становятся для ведущих мировых стран важнейшими факторами внутренней стабильности и разрешения внутренних проблем.
Как реакция на усиление политического аспекта развивается регионализация в глобальном масштабе, которая характеризуется усилением значимости местных региональных (экономических, этнических, культурных, политических, экологических и т.д.) интересов по сравнению с общегосударственными, ростом конфликтной напряженности, кризисом традиционных государственных структур, появлением новых субъектов международных отношений.
Падает популярность цивилизации, основанной на модели массового потребления, удовлетворения нужд и желаний масс.
В свою очередь, регионализация ведет к тому, что возрастает неопределенность и неуправляемость глобальных процессов, что выражается, в частности, в деградации таких институтов как ООН, НАТО, СБСЕ и т.д. Резко усложняются правила глобального геополитического взаимодействия. Коалиционные связи даже между традиционными внешнеполитическими партнерами заметно слабеют;
постепенно складывается неустойчивая ситуация геополитического многообразия. Многополярность возникает как на глобальном уровне между основными мировыми центрами силы (Северная Америка, Западная Европа, КНР, Япония, в перспективе АСЕАН), так и в регионах "второго порядка" (Ближний Восток, Южная Азия, Каспийско-Черноморский регион, Балканы) с образованием "сетки" региональных балансов. При этом между глобальными центрами силы отсутствуют четкие границы, в частности, характерно их экономическое взаимопроникновение как важнейший элемент взаимодействия между ними.
Степень, в которой частные субъекты вторгаются прямо в мировую политику, увеличивается с течением процесса глобализации. ТНК и негосударственные организации часто выполняют задачи, которые раньше отводились государству. Но при этом те области и сферы деятельности, которые раньше были общественными, теперь быстро коммерциализируются. Эта приватизация мировой политики есть противоречивый и фактически неисследованный аспект глобализации. Ведет ли он к расширению участия граждан в политике или усиливает роль частных привилегированных клубов? Какой эффект будет иметь такая тенденция не только в отношении гласности, прозрачности и подотчетности политиков, но и в эффективности мировой политики? Роль мега-медиа и большого бизнеса в политике трудно переоценить: практически все вопросы мировой политики так или иначе решаются с подачи мирового бизнеса. Частные политические форумы, проводимые в рамках ООН, также влияют на судьбу человечества. Сильно и влияние частных рейтинговых агенств, функционирующих внутри международных финансовых систем, объясняющих гражданам, за кого они должны голосовать.
Даже в области безопасности, сфере первейшей государственной суверенности, вырос значительный мировой рынок, в которой частные агенства устанавливают свои правила обслуживания. Будет ли скоро безопасность только по приобретенной карточке клиента?
Эта тенденция к приватизации пока не встречает серьезных препятствий, скорее, коммерческие интересы бизнеса удивительным образом сочетаются с подходами государственных и международных организаций, что позволяет им приходить к согласию между собой, например, в установлении стандартов защиты окружающей среды, или условий частного и общественного партнерства. Такие сдвиги в мировой политике будут создавать прецеденты для возможностей поиска более справедливых и эффективных решений глобальных проблем.
Однако тем не менее этот вопрос должен быть поставлен шире: какие условия должны быть созданы для того, чтобы преимуществами глобализации могли воспользоваться все, а проблемы и трудности, которые она создает, были бы более терпимыми? Какие шаги должно глобальное общество предпринять, для того чтобы сопротивляться дальнейшему давлению приватизации результатов глобализации?
Видимо ближайшим ответом на развивающуюся глобальную конкуренцию будет международная экономическая регуляция как общественный, а не частный ответ на это давление.
Что могут сделать политики, чтобы задержать это подчинение частным условиям глобализации? Как можно осуществить эту экономическую регуляцию в условиях мировой конкуренции? Ригидный экономический либерализм повидимому пришел к своему концу в разрушительном подчинении общества частному бизнесу. В то же время государственный протекционизм блокирует преимущества в развитии и процветании, которые должны быть результатом свободной торговли. Международные соглашения не выполняются ввиду неожиданно разрастающихся эгоистических интересов национальных государств. Но национальное государство как единовластный субъект уже пережило свои дни, хотя и не видно, кто мог бы заменить его.
Ясно, что необходима новая система связей, система координации и информационных взаимодействий, которая связала бы экономических субъектов и различные политические центры, придав согласованность разным уровням принятия решений как внутри, так и вне политических систем.
Если политики не найдут срочных ответов на эти проблемы глобализации и если демократические институты не будут радикально перестроены или скорректированы, то силы сегодняшних процессов и обстоятельств ввиду своей внутренней динамики могут уничтожить важные достижения последних нескольких десятилетий. Стоит задача открытия путей для общественно значимого влияния на мировое общество и преодоления его настоящего тупикового развития.
Но в каких направлениях должны изменяться институты и социальные правила? Кто является агентом этих изменений?
Глобализация не обязательно должна вести к политической и экономической стандартизации. И необязательно должна доминировать неолиберальная парадигма освобожденного капитализма. Новый подход к этим социальным, политическим, экономическим проблемам состоит в пересмотре задач государства, в создании новых форм разработки политики и международного сотрудничества. Вместо неуклонного проведения в жизнь неолиберальной теории стоит прислушаться к запросам и нуждам каждой локальной единицы – города, района, округа и т.д. Их видение собственных проблем должно стать кирпичиком в расширяющейся матрице политических взаимоотношений. Более того, сами эти локальные единицы выходят на уровень международного сотрудничества с аналогичными территориями других стран. Международные отношения предельно демократизируются, достигая уровня народной дипломатии. Повышается и значимость индивидуального участия в мировой политике. Глобализация приобретает и ярко выраженный социокультурный и социополитический аспект.
А далее необходимы координация и взаимодополнительное сотрудничество между государственной политикой и глобальным управлением. Уже нет больше простых и готовых решений, типа неплодотворных догм: больше рынка или больше государства. Общества должны быть готовы к реформам.
Государства многих стран оказались не готовы к такому мирному вторжению новых идей, способов торговли и экономического давления. Одни из государств заняли оборонительную позицию, поддаваясь страхам своих граждан перед растущей безработицей и свертыванием своего неэффективного хозяйства. Другие смело пошли на введение рыночного законодательства и открыли двери финансовым инвесторам, достигнув в кратчайшие сроки экономического расцвета. Но и для тех и других остро стал вопрос о роли государства и его главных функциях.
В своих истоках понятие национального государства предполагало продвижение национальной идеи как части общечеловеческого стремления к саморазвитию, самосовершенствованию. Создать национальное государство – означало усилить культуру, народ, дать новые возможности обществу. Первое современное национальное государство было установлено во Франции Людовиком Х1 и в Англии королем Генрихом V11. Нужно также заметить, что начиная с 1500 года и до гражданской войны в США 1861-65 годов, фактически все войны в Европе были развязаны феодальными кругами, такими как Венецианская финансовая олигархия, которая искала путь обратно к форме преднационального государства и глобализированного общества, которое существовало до 15 века, до эпохи Ренессанса (таковыми были, например, религиозные войны 16 и 17 века, оформившие Священный Союз Меттерниха ). Или же эта олигархия была против попыток установить в Европе нацию-государство, смоделированное по образцу Американской конституционной республики.
Окончательное формирование понятия национального государства в Х1Х веке привело к тому, что данное понятие в ХХ веке рассматривалось как некая данность, доминирующая категория при изучении политической жизни. Таким образом, сам этот феномен имеет историческое происхождение, окончательно формируется лишь к началу ХХ века и уже в 1944 г. начинает подвергаться пересмотру.
To, что рассматривалось как тенденция в период окончания второй мировой войны, выступает как свершившийся факт в начале 21 века и именно как следствие процессов глобализации, когда констатируется уже не просто необходимость реформирования государства, но его «упадок». Жизнедеятельность граждан более не замкнута в границах территории государства, «когда мобильность населения и экономики делает нонсенсом любые географические демаркации». По мнению Гуэхенно Дж. пространственная солидарность, как основной признак современного национального государства заменяется постепенно солидарностью временных групп интересов ( см. напр.,1, с. 112, 118). В первую очередь, естественно, речь идет об экономических интересах ТНК, которые рассматриваются как возможный преемник государства. При этом особенностью данного этапа развития ТНК является их стремление организовать свою деятельность в сфере мировой политики аналогично деятельности внутри корпорации. (Особенности поведения и организации структуры ТНК см. например, 2, с. 23-24; 3, с.138)
Однако существуют и другие варианты трансформации государств. В частности, Омаэ К. вместо понятия «nation-state» предлагает использовать понятие «region-state» или «государство-регион», которое связано с возникновением единых экономических единиц в рамках определенного региона. Он может включать в себя как трансграничные региональные образования, так и просто кварталы города, динамично развивающиеся и определяющие уровень экономического развития государства в целом. В результате это выводит нас на новый уровень политической активности, где основную роль начинает играть отдельный индивид. Это проявляется в двух плоскостях: с одной стороны, из-за наличия множества конкурирующих регионов жизнь выступает как «…универсум возможностей, в ней все зависит от индивидуальных решений»(4). То есть в экономике, как и в политике, мы имеем дело с игрой, с незапрограммированным результатом. А с другой стороны, мы сталкиваемся с феноменом индивидуального потребителя, который получив больший доступ к информации, сам определяет свой выбор в покупке любого товара, в том числе и политического, причем кто является страной-производителем уже не играет такой роли, как раньше.
Аналогично, губернатор префектуры Осака Ота Фусаэ утверждает, что: "С началом нового века мир вступает в эру всемирного взаимообмена и конкуренции между нациями и предприятиями… Я буду стремиться, чтобы Осака стала мировой ареной, на которой люди и предприятия смогли бы самореализовываться в масштабах всего мира, не ограничивая себя только Японией".111 Аналогичные ноты мы видим и в высказываниях экс-премьер министра Японии Рютаро Хасимото: говоря о проблемах мировой политики и сложностях во взаимоотношениях Японии и России, он указывает, что "…мы вступили в эпоху, не признающую границ", и хотя отношения между Японией и Россией анализируются в его докладе на уровне дипломатических контактов, предполагается, что " в условиях таких взаимоотношений обмены на негосударственном уровне являются исключительно важными".112
Повышается внимание и к роли граждан, поскольку сама проблема международной безопасности связывается с позицией индивидов: "...в человеческих умах лежит идея противостояния интересов и конфронтации", хотя особое внимание здесь все же уделяется позиции политического лидера: "…возможность преодоления противостояния в большей степени зависит от того, имеют ли ответственные лица необходимое мышление, которое позволит по-новому взглянуть на широкие возможности".113
Таким образом, в данном случае государственный чиновник прямо следует доктрине интернационализации людей, которая разрабатывается японскими политологами еще с середины 80-х гг.114 Подобное утверждение звучит еще более странно, если мы вспомним наше стереотипное восприятие Японии, как цивилизации, у которой все "четыре угла мира" сосредоточены под одной крышей, страны изначально закрытой.
Таким образом, речь здесь идет в первую очередь о деятельности людей, причем параллельно с этим фиксируется такой момент как выход локального сообщества за пределы национального государства, а именно желание превратить Осака в мировой центр. По сути дела уже здесь мы выходим на проблему снижения роли государства, поскольку в речи усматривается прямой призыв к тому, чтобы организовать деятельность префектуры, не ограничиваясь Японией.
Именно проблема изменения роли государства становится одной из основных тем выступлений политиков различных уровней, в частности Кардозо, который утверждает о необходимости не только сузить сферу деятельности государства, но и качественно изменить характер его деятельности, а именно "перестроить государство из модели, направленной "вовнутрь" к другой, в рамках которой экономика интегрируется в мировые потоки товаров и инвестиций"115 , что по сути дела означает превращение государства в институт социализации, посредством которого происходило бы встраивание экономических и политических субъектов различного уровня в мировую политику и экономику. Для достижения этой цели предлагается произвести следующие трансформации - создать такие условия для деятельности государства, что его функции были бы ограничены, а деятельность регулировалась бы следующими принципами: а) "…прибегать к регулированию реже и эффективнее"; б) государство должно быть способным "…мобилизовать ограниченные ресурсы для достижения поставленной цели"; в) "…направлять инвестиции в области, ключевые для повышения конкурентноспособности экономики…и на основные общественные услуги"; г) быть готовым "…передать в частный сектор предприятия, которыми он способен лучше руководить"; д) укреплять гражданское общество.116
Таким образом в результате процессов глобализации, придавших внутриполитическим тенденциям международный масштаб, происходит трансформация политической власти, смещение центров принятия решений с уровня государственных структур до уровня местных общин, а процессы мировой политики становятся похожими на административные меры по принятию политических решений, обеспечивающих успешное функционирование международных экономических организаций. Люди и предприятия стремятся самореализоваться в масштабах всего мира, не ограничивая себя одной страной, а локальные территории стараются стать узлами мировой сети. Как говорил Жан Монне по поводу европейского единства: «Мы объединяем не государства, мы объединяем людей». Чем более информирован человек, тем менее он нуждается в государстве, которое становится архаическим элементом в мире без границ. Рамки участия людей в истории и мировой политике неизмеримо расширяются. Возникают новые идентичности и сообщества, выходящие за пределы государства и претендующие на выполнение его функций.
Дополнительным фактором, пошатнувшим позиции многих стран стал перевес сил, достигнутый западными странами, и появившаяся тенденция к пересмотру мирового порядка, сформировавшегося в предыдущий исторический период (1945-1985 гг.) и закрепленного в стратификации стран по уровню потребления, месту и роли в мирохозяйственной системе, политических статусах и т.д.). Нынешний культурный, ресурсный и военный потенциал ряда стран, прежде всего бывших прежде в составе "социалистического лагеря", не соответствует их "нормативному" статусу.
Свято место пусто не бывает. США и НАТО стали неуклонно заполнять образовавшиеся бреши в политическом контроле, тем более что развращенная социализмом и коррумпированная государственная бюрократия этих стран не заставила себя долго просить об этом одолжении. Хотя, тем не менее, традиционно зазвучали речи о наступлении американского империализма и взаимное запугивание мировыми угрозами.
Перечислим эти угрозы которые гипнотически повторяются уже много лет, но нет попыток связать их происхождение именно с неолиберальным вариантом глобализации: неизбежность межцивилизационных конфликтов, формирование международной системы организованной преступности, глобализация терроризма, рост неуправляемости в развитии ядерного технологического потенциала; обострение борьбы за передел мировых природных (энергетических, зерновых, водных, минеральных) ресурсов; усиление информационного доминирования США; возрождение особых региональных конфликтов, отражающих межблоковые, межцивилизационные, межкультурные противоречия и т.д.; смена идеологического "образа врага" СССР на образ России, несущей реальную угрозу (Россия как глобальный развивающийся дестабилизирующий фактор, как постоянная потенциальная угроза из-за неуправляемой криминализации, возможности гражданской войны и т.д.).
В этих угрозах просматривается аналогия с периодом первой волны глобализации, когда была развязана первая мировая война, персонально оркестрованная королем Британской Империи Эдуардом У11. Британскую Империю пугала мирная кооперация между США, Францией, Германией, Россией, Японией и Китаем, ведомым Сунь Ят Сеном и его республиканцами. Она рассматривала эту кооперацию как геополитическую угрозу и стремилась ее разрушить во чтобы то ни стало.
Во все времена задачами государства были старания решать подобные проблемы, а не только запугивать ими свое население. Если оно неспособно их решать, то альтернативы уходу нет.
Критика подобных государств оказывается к месту, стимулируя гражданское сознание и питая идеями не потерявших надежды и не опустившихся до предательства граждан, инициирующих самоуправление как иную форму государственного устройства.
Образцом декламации иного рода угроз, исходящих теперь со стороны США, но довольно характерных по своей симметричности, является следующий документ.
Чтобы хоть частично ослабить томящую неопределенность граждан перед грядущим будущим, Национальный разведывательный совет Соединенных Штатов опубликовал результаты своего исследования проблем, ожидающих человечество в целом и единственную сверхдержаву, в частности, в течение ближайших 15 лет. Этот документ изложен на 68 страницах и озаглавлен так: "Глобальные тенденции на 2015 год. Диалог с неправительственными экспертами о будущем". В разработке "Диалога" приняли участие все подразделения американской разведки, научные учреждения, мозговые тресты и частные корпорации. Исследование предназначено для принятия правильных решений во внешней и внутренней политике страны как нынешней, так и последующими администрациями.
Этот документ, разрабатывавшийся на протяжении полутора лет, построен по принципу "двух сценариев" - оптимистического, желательного, и пессимистического, нежелательного, но, вероятно, неотвратимого.
Так, в документе говорится, что в течение этого пятнадцатилетия Штаты будут сохранять свое ни с кем не сравнимое положение в области экономики, технологии, военной техники и дипломатического влияния.
При этом отчет говорит о "ключевых неопределенностях" в течение рассматриваемого периода, для США в глобальном масштабе, называя ими Китай, Россию, Ближний Восток, Японию и Индию.
В отношении стремления к глобализации экономики, в соответствии с первым, оптимистическим сценарием, "положение Соединенных Штатов в 2015 г. будет весьма прочным. Мировая экономика, движимая информационной технологией, крайне благоприятна для США. Главной задачей будет решение проблемы негативных эффектов глобализации - как вести себя со странами, оказавшимися вне процесса развития, особенно в районах вроде Ближнего Востока".
Иное развитие событий показывает альтернативный сценарий. Глобализация может разделить государства мира на преуспевающих и нищих, и в этих последних грозно начнут проявлять себя "неоправдавшиеся надежды, горечь неравенства и связанные с этим внутренние беспорядки", особенно опасные на фоне расширения организованной преступности и распространения оружия массового уничтожения.
В международной политике, говорится в исследовании, весьма возможен "неофициальный геостратегический альянс" между Китаем, Россией и Индией - для противовеса американскому влиянию в мире.
Возможен также развал союза между США и их европейскими партнерами как результат всё обостряющихся торговых конфликтов и разного понимания системы глобальной безопасности.
На горизонте маячит образование международного террористического объединения, "направленного против Запада и имеющего доступ к химическому, биологическому и даже ядерному оружию".
Крайне опасны непредсказуемые антиправительственные выступления на Ближнем Востоке, порожденные низким уровнем жизни в большинстве арабских стран и провалом израильско-палестинских переговоров.
Документ считает создание Палестинского государства неизбежным, и наиболее вероятным видом его отношений с Израилем, предсказывают эксперты, будет "холодный мир". Точно так же предвидят они упадок экономического влияния Японии и "борьбу России на всех фронтах по мере того, как она будет смещаться к авторитарному правлению".
Демографическая часть документа в весьма тревожных тонах описывает картину мира в 2015 году. Население Земли возрастет с 6,1 до 7,2 миллиардов. 95% этого роста придется, во-первых, на развивающиеся страны и, во-вторых, на города. Вследствие этого население крупнейших городов мира (с населением более 10 млн. чел.) удвоится и будет составлять в сумме 400 миллионов человек.
"Указанные демографические тенденции, глобализация рабочей силы, политическая нестабильность и энергетические конфликты приведут к глобальному перемещению людских масс, - говорит документ. - Уже сейчас легальные и нелегальные иммигранты составляют более 15% населения в более чем 50 странах. К 2015 году эти показатели резко возрастут, увеличивая социальные и политические трения в странах и, соответственно, меняя их национальную сущность".
Пищевых ресурсов будет достаточно для населения планеты в целом, но многие районы будут страдать от голода из-за политических распрей, войн и неправильного распределения продуктов. Потребность в энергии возрастет на 50%, но она будет успешно покрываться: 80% нефти и 95% природного газа лежат нетронутыми.
Намного хуже будет обстоять дело с пресной водой. Во-первых, три миллиарда человек уже сейчас живут в странах, ощущающих недостаток воды, - в основном, в Африке, на Ближнем Востоке, в Южной Азии и северном Китае. Во-вторых, более 30 государств из имеющихся 191 получают более трети необходимой им воды вне своих границ. Поэтому нехватка воды чревата политическими и военными конфликтами.
Особенно серьезно исследование относится к совершенно реальной угрозе распространения терроризма, подстегнутого, в частности, описанными выше причинами, и направленного, в основном, против Соединенных Штатов. Плюс более или менее свободный доступ как террористов, так и "стран-парий" к оружию массового уничтожения.
Возрастающая угроза ракетного удара по США, говорится в исследовании, предполагает более вероятным использование ракет ближнего и среднего радиуса действия, нежели межконтинентальных ракет. Используемые ракеты будут, в основном, запускаться с поверхности земли, с военных кораблей или во время проведения специальных секретных военно-разведывательных операций.
Отчет предсказывает также применение террористами или инсургентами химического и бактериологического оружия внутри США или на территориях их союзников. При этом применяемое оружие и техника его использования будут непрерывно совершенствоваться, а число жертв атак - непрерывно возрастать. Проблема эта будет усложняться еще тем, что число актов террора со стороны враждебных Америке государств снизится за счет смены в них политических режимов, но зато резко возрастет "независимый" терроризм, с которым намного труднее бороться. В этой связи отчет настоятельно призывает новую администрацию уделять самое пристальное внимание вопросу безопасности государства.
Роль сверхдержавы, вмешивающейся в региональные конфликты на стороне одних против других, будет действовать как сильнейший раздражитель и на нынешних, и на потенциальных противников, порождая и дальше нападения на американские базы и интересы, как за рубежом, так и на территории США. Эти противники - главари наркобизнеса, террористы и зарубежные инсургенты - не станут, естественно, искать встречи с американскими вооруженными силами лицом к лицу. Вместо этого они будут прибегать к такого рода политической и военной стратегии, которая не даст прямого повода американцам использовать силу. Если же сила будет все-таки применена, ей будет противопоставлена тактика бесконечных "точечных ударов", ведущая к ослаблению морального духа, тактика втягивания американцев в новые конфликтные ситуации, а также перенесение операций непосредственно на территорию США.
Часть потенциальных противников Америки, перенесших враждебные действия на ее землю, будут ставить своей целью разрушение инфраструктуры - коммуникаций, транспорта, финансовых операций, энергетической системы. Эти цели, считают эксперты, будут осуществляться как "по старинке", т.е. физически, так и на уровне века: электронными атаками, разрушающими взаимосвязь элементов инфраструктуры, и кибернетическими атаками, разрушающими государственную компьютерную сеть. При этом иностранные правительства и индивидуальные группы постараются как можно полнее использовать такого рода уязвимость, применяя оружие обычного типа, разведывательные операции и даже оружие массового уничтожения. По ходу времени, такие атаки всё меньше будут связаны с оружием и всё чаще будут производиться через компьютеры: профессионализм атакующих будет непрерывно повышаться, и для подобных операций потребуется весьма небольшое число таких профессионалов. Будет использована также новейшая техника, такая, как лучевое и электромагнитное оружие.
Документ особо подчеркивает большую угрозу, которую будет представлять развитие передовой высокоточной технологии. "Успехи науки и техники представят для нашей национальной безопасности проблему, характер и масштаб которой трудно себе представить. Непрерывное увеличение нашей зависимости от компьютерных сетей, делает самые уязвимые американские инфрастуктуры наиболее привлекательной целью. Уже сейчас наша компьютерная сеть легко пробивается специалистами этого дела, а в дальнейшем эта тенденция проникновения в наши святилища увеличится, становясь все более избирательной и анонимной".
К этому следует добавить и операции чисто психологического характера: пропаганду и сознательную дезинформацию. Наиболее традиционный прием - распространение слухов о наличии у противника оружия, качественно значительно превышающего американское, - это должно предотвратить применение оружия американцами и вызвать в Штатах протесты против применения оружия вне пределов страны.
Кибернетические атаки могут расстроить военные компьютерные сети в период посылки американских войск в зоны конфликтов, посеяв неразбериху и хаос. Такого рода программы уже сейчас разрабатываются многими странами, хотя немногие из них успеют создать необходимое оборудование к 2015 г. Но это лишь вопрос времени, говорится в отчете.
Антиамериканский терроризм будет, в основном, питаться за счет этнических, религиозных и культурных конфликтов. Террористические группы будут продолжать искать пути к нападениям на расположения американских войск за рубежом и на дипломатические представительства. Постоянной целью будут также американские компании и американские граждане. Наибольшую угрозу будут представлять террористы, базирующиеся на Ближнем Востоке и Юго-Восточной Азии.
В документе рассматриваются также глобальные тенденции, касающиеся внешней политики в свете американских интересов.
Риск военных столкновений будет зависеть от изменений состояния и характера вооружений в регионах.
В Южной Азии, например, этот риск будет весьма высоким на протяжении всего рассматриваемого периода. Индия и Пакистан склонны к ошибкам в политических расчетах и будут поэтому наращивать свои ядерные и ракетные мощности.
Говоря о будущих возможных конфликтах, отчет фокусирует внимание на Китае, мощь которого возрастет в результате роста его экономических и военных возможностей. С другой стороны, политическое, экономическое и социальное давление внутри Китая может стать стабилизирующим фактором, вынуждающим правительство больше внимания уделять внутренним делам и воздерживаться от конфликтов в регионе.
К 2015 году у Китая может быть несколько десятков ракет с ядерными боеголовками, способных достичь территории США, и сотни ракет меньшей дальности - для употребления в региональном конфликте.
Объединенная Корея со значительным американским военным присутствием может превратиться в сильную региональную военную державу. Если же объединения не произойдет, Северная Корея,"имея одну-две атомные бомбы и несколько межконтинентальных ракет, построенных к 2005 году", сможет оказывать дестабилизирующее влияние на обстановку в регионе,
Иран способен провести испытания межконтинентальных ракет уже в этом году, а Ирак к 2015 году сможет иметь одну баллистическую ракету, способную доставить ядерную боеголовку в США.
Что касается России, то ее ядерный арсенал составит к 2015 году, по-видимому, менее 2500 ядерных боеголовок.
Россию вообще, судя по всему, ожидает довольно мрачное будущее, говорится в исследовании. "Помимо жалкого состояния ее инфрастуктуры, годы полного пренебрежения к защите окружающей среды вынуждают ее население платить за это высокую цену своим сокращением. Эта цена становится еще выше из-за растущего алкоголизма, сердечных заболеваний, наркотиков и ухудшения системы здравоохранения".
"Весьма сомнительно, что по своим экономическим показателям Россия сможет к 2015 году интегрироваться в глобальную финансовую и торговую систему. В самом лучшем случае, при годовом экономическом росте 5%, к концу рассматриваемого срока экономика России будет составлять не более одной пятой объема американской экономики". И в то же время, в конфликт с экономической слабостью войдет все увеличивающееся стремление снова стать мировой сверхдержавой, оказывающей влияние на глобальную политику.
Наиболее вероятный вывод: к 2015 году Россия будет оставаться внутренне слабой.
Таковы некоторые выводы, следующие из "диалога с неправительственными экспертами".
При чтении этого документа напрашивается аналогия с советскими агитками о наступающей американской агрессии и необходимости крепить бдительность. То, что этот документ оказался в открытой печати, может говорить о его пропагандистской направленности, но более интересен характер угроз, которыми запугивают американское население. Рост антиамериканского терроризма подтверждает неприятие другими народами и странами нынешней политики глобализации, опирающейся на неолиберальную платформу. Оказывается, что такая глобализация ведет к усилению национального момента. Врагами Америки предстают фактически все те страны, которые не подчинились мировой элите и продолжают настаивать на самостоятельности своей политики или на культурном своеобразии своих народов.
Отсюда можно сделать следующий вывод: Соединенные Штаты оказываются инструментом, который элита использует для своих целей: это дубинка в руках могущественной элиты, владеющей государствами как частной собственностью. Еще Л. Мизес заметил склонность к тоталитаризму этой страны, построенной на идеалах масонства: "Немногих честных граждан, осмеливающихся критиковать эту тенденцию к административному деспотизму, называют экстремистами, реакционерами, экономическими роялистами и фашистами. Считается, что свободная страна не должна терпеть политической активности со стороны таких "врагов общества" (Мизес).
Масоны выполняют в Америке ту же роль, что и коммунистическая партия в СССР: они построили, конституировали и управляют этой страной через выращиваемую ими масонскую номенклатуру, не намного отличающуюся от советской. Если бы в свое время коммунисты в СССР додумались до чрезвычайно простой вещи - внешнего разделения своей партии на две, якобы соперничающие фракции, скажем, коммунистов и социалистов, то они создали бы демократию наподобие американской, которую можно назвать также тоталитарной по сути, ввиду ее чрезвычайно детального контроля над жизнью граждан. И как некогда коммунисты в СССР гордились своей принадлежностью к этой партии, так и избранные американцы, удостоенные права членства в этой партии, также гордятся своей партией, эмблемы и символы которой можно увидеть всюду в Америке.
В обширном исследовании, озаглавленном "Либертарианизм и международное насилие", Р. Раммел (5) с помощью статистических выкладок обосновывает достоверность следующих положений: чем более либертарным является государство, тем менее оно вовлечено в международное насилие, и чем более либертарными являются два государства, тем менее враждебными являются их межгосударственные отношения. Последний тезис получил популярное звучание: демократии не воюют с демократиями. Не оспаривая в целом плодотворность такого рода выводов, хотя отсутствие войн между ними на протяжении 5 лет, с 1976 г. по 1980 г. может быть вызвано и тем, что они конституировали в это время единое политическое пространство, противостоящее социалистическому блоку, обратим внимание на первую гипотезу, также тщательно доказываемую Р.Раммелем. Одним из наиболее демократических государств являются США. По логике доказанного положения, они должны меньше других участвовать в международном насилии. Однако обратимся к книге Дж.Денсона "Цена войны" (6), где приводятся интересные данные. Cо времени окончания второй мировой войны правительство США участвовало в следующих интервенциях:
1.1945-1946 гг.: военное вторжение в Китай;
2.1948-1953 гг.: участие в карательных действиях против филиппинского народа. Гибель многих тысяч филиппинцев;
3.1950-1953 гг.: вооруженное вторжение в Корею около миллиона американских солдат. Гибель сотен тысяч корейцев;
4.1950- 1953 гг.: военное вторжение в Китай;
5.1953 г.: военное вторжение в Иран;
6.1954 г.: Военное вторжение в Гватемалу;
7.1958 г.: Индонезия;
8.1959-1960 гг.: Куба;
9.1960 г.: Гватемала;
10.1961-1973 гг.: военная агрессия против Вьетнама. Уничтожение свыше полумиллиона вьетнамцев;
11.1964 г.: Конго;
12.1964-1973 гг.: участие 50 тыс. американских солдат в карательных операциях против республики Лаос.Тысячи жертв;
13.1964 год: кровавое подавление панамских национальных сил, требовавших возвращения Панаме прав в зоне Панамского канала;
14.1965 г.: Перу;
15.1967- 1969гг.: Гватемала;
16.1969-1970 г.: агрессия против Камбоджи. Со стороны США — 32 тыс. солдат. Многочисленные жертвы среди мирных жителей;
17.1982-1983 гг.: террористический акт 800 американских морских пехотинцев против Ливана. Снова многочисленные жертвы;
18.1983 г.: военная интервенция в Гренаду около 2 тыс. морских пехотинцев. Сотни жертв среди жителей;
19.1986 г.: вероломное нападение на Ливию. Бомбардировки Триполи и Бенгази. Многочисленные жертвы;
20.1989 г.: вооруженная интервенция в Панаму. Погибли тысячи панамцев;
21.1989 г.: Никарагуа;
22.1991-2000 гг.: широкомасштабная военная акция против Ирака, задействовано 450 тыс. военнослужащих и многие тысячи единиц современной техники. Убито не менее 150 тыс. мирных жителей. Бомбардировки мирных объектов с целью запугать население Ирака;
23.1992-1993 гг.: оккупация Сомали. Вооруженное насилие над мирным населением, убийства гражданских лиц;
24.1995 г.: Босния;
25.1998 г.: Судан;
26.1998 г.: Афганистан;
27.1999 г.: Югославия;
Этот еще не оконченный список говорит сам за себя. К тому же США имеют военные базы, расположенные более чем в 150 странах во всем мире. И причем приведены только открытые агрессии. А сколько десятилетий США вели необъявленную войну против Сальвадора, Гватемалы, Кубы, Никарагуа, Афганистана, Ирана, вкладывая огромные средства для поддержания марионеточных проамериканских режимов или инспирированных Америкой повстанцев, выступавших против законных правительств, не признававших американское господство в этом регионе. Гондурас был превращен США в военный плацдарм борьбы против Сальвадора и Никарагуа.
Общий итог жертв американской агрессии только за 1948-1996 гг. составляет более миллиона человек, не считая раненых и обездоленных. После разрушения СССР США уже не имеют никаких серьезных ограничений на пути своих агрессивных устремлений, происходит катастрофический крен в сторону создания силовых террористических структур, раковой опухолью охвативших весь мир (прежде всего Ирак и Балканы). США превращают в орудие своей международной террористической деятельности и Организацию Объединенных Наций.
На примере США, где, кстати, и наиболее сильна либертарная критика, мы видим подтверждение того, что раз государство есть такое учреждение, которое практикует принудительную территориальную монополию на защиту и право на налоги, то любое такое учреждение должно быть сравнительно более агрессивным, поскольку оно экстернализует потери от своего такого поведения на своих подчиненных. Существование государства не только увеличивает частоту агрессии, оно меняет весь ее характер. Существование государств и особенно демократических государств влечет, что агрессия и война имеют тенденцию превращаться в тотальные войны.
Возвращаясь к понятию национального государства мы видим, что современные демократические государства отошли от ранних формулировок этого понятия и ведут широкую войну против еще существующих государств национального типа. И скорее, не национальные государства порождают разрушительные войны, а наоборот, отсутствие локального самоуправления через учет конкретной специфики и совмещение интересов создает анархическую среду, в которой войны становятся ненаказуемым бизнесом.
Наше краткое рассмотрение политического аспекта глобализации подтверждает тезис о порочности этой модели чисто экономической глобализации, нуждающейся при своем продвижении во все более сильных средствах политической поддержки.
Литература
1. Guehenno J.M. The end of the nation-state// Космополис-М. – 1997.
2.Aoki Masahiko. Toward and Economic model of the Japanese Firm// Journal of Economic Literature, 1990.
3.Alienation society and the individual. Continuity and change in theory and research, N.J.,1992.
4.Ohmae K. The end of the nation- state.L., 1995, p. 2 ( цит. по Омаэ К. Конец национального государства: подъем региональных экономик // Социальные и гуманитарные науки . Зарубежная литература .Сер. 9 Востоковедение и Афганистика, 1999 г.,№ 1).
5. Rummel R.J. Libertarianism and International Violence. The Journ. of Conflict Resolution 27, March, 1983, p.27-71.
6. Denson G. The Costs of war. New Brunswick, 1997.
5.Международный порядок по З.Бжезинскому
Книга «Великая шахматная доска» З. Бжезинского - о новом международном порядке в Евразии, каким он видится и какой желателен для США. И хотя совершенно ясно, кто и ради чего «переставляет фигуры» в «великой игре» тем не менее, как это констатирует В.А. Кременюк, «идея о новом порядке в Евразии вызывает много вопросов, а вот ответов либо нет вовсе, либо они не удовлетворяют. Во-первых, не понятен институционный аспект этого порядка, форма и содержание механизма его создания: будет это какая-то международная организация или же определенная политика Вашингтона, которую другие страны должны воспринять и одобрить? Во-вторых, как планируется внедрить этот порядок: организовать нечто вроде общеевропейского процесса с соответствующими переговорами или же внедрять его силой, не обязательно с помощью войны, но тем не менее путем принуждения? В-третьих, если уж такой порядок будет создан, каковы гарантии его сохранения, кто их даст и на какой срок?» «Сила может многое, - рассуждает далее этот российский ученый, - но надо знать, когда, как и с какой целью она будет использована. Кроме того, известны закон природы и закон общественных отношений: на каждую силу всегда имеется противосила, противодействие. Даже если сила несет порядок, всегда имеется достаточно элементов, выступающих против любого порядка. Готовы ли США до бесконечности бороться против этих элементов или, как это случилось в Сомали при первых же ощутимых потерях они погрузят своих людей на корабли и отплывут в благословенную Америку?» Книга «Великая шахматная доска» З. Бжезинского - ученый труд, исполненный в стилистике современной геополитики: у нее нет точного читательского адреса, но трактует она авторскую версию евразийской геостратегии США как «истину в последней инстанции». Книга не опирается ни на достижения современной американской геополитической мысли, ни на закономерности, постулаты, зафиксированные мировой геополитикой, зато вводит в научный оборот новую геостратегическую терминологию; она изобилует интересным фактическим материалом и в то же время грешит легковесностью своих основополагающих выводов; жанр «шахматной комбинации» на геостратегическом поле Евразии геополитичен сам по себе, но подгонка правил самой игры под заранее заданный результат - необходимость американского руководства миром, - ослабляет, если не ликвидирует интригу выстраивания нужной для этого геостратегии; труд мог бы быть признан образцом откровенных и открытых размышлений З. Бжезинского над современными мировыми проблемами и роли США в их решении, если бы не страдал синдромом «самонадеянности силы» и безапелляционностью богатства, видящего мир только в удобной для него перспективе. «Великая шахматная доска» у американского геополитика так и не стала ареной «великой борьбы» между Западом и Востоком, о чем писал в XIX веке Р. Киплинг, или «великой шахматной партии», которая достоверно прогнозирует мировое развитие в ХХI веке, так как З. Бжезинский принимает в расчет только вожделенный им результат, в то время как вся совокупность событий и тенденций в жизни Евразии свидетельствует о том, что еще рано кому-то из основных игроков примерять лавровый венок победителя. И все-таки эту книгу нужно читать и ее основные идеи знать, ибо однажды сформулированные идеи, если за ними стоят человеческие интересы, начинают жить самостоятельной жизнью. А за идеями З. Бжезинского стоят интересы упрочения исключительного положения США в современном мире.
Выпустив книгу “Великая шахматная доска”, посвященную обстановке на Евразийском континенте, ее автор не обходит стороной и такую державу как Япония. Показывая, что Америка “выше всех”, он, в тоже время, называет Японию мировой державой и пытается доказать историческую недолгосрочность превосходства США. Японию, как и Великобританию, считает “неугомонными” крупными державами, имеющими собственную геостратегию. Сама же Япония является лишь точкой опоры для США.
Эффективная политика Америки в отношении Евразии заключается в том, чтобы иметь опорный пункт на Дальнем Востоке. Таким образом, для глобальной политики США важное значение имеют тесные отношения с морской державой - Японией.
На данный момент Япония и США поддерживают тесные союзнические связи.
Учитывая великую мощь Америки, можно сказать, что для Японии США служили “зонтиком”, под которым страна могла прийти в себя после опустошительного поражения, набрать темпы экономического развития и на этой основе постепенно занять позицию одной из ведущих держав мира. Но более того, для Японии естественно стремление занять ступень главы мира. Тем самым обеспечено неизбежное соперничество между Японией и Америкой. Однако, у Японии еще недостаточно сил, чтобы выйти на первое место (Япония до сих пор не имеет национальной самостоятельности в области безопасности). Как долго может сохраняться такая расстановка сил? Попробуем ответить на этот вопрос.
Есть версия о возможном снижении регионального первенства Америки в Азиатском регионе, так как, постепенно растущая мощь Китая, на континенте, может распространяться на морские регионы, имеющие довольно большое значение для Японии. По этому поводу у японцев усиливается чувство неопределенности в отношении геополитического будущего их страны.
Не приходится сомневаться и в том, что США имеют привычку присутствовать в любой точке Земного шара по тому или иному вопросу. Для сравнения обратимся к Европе. Можно провести параллель между японским положением на евразийском Дальнем Востоке и германским на евразийском Дальнем Западе. Причем, обе страны являются основными региональными союзницами Соединенных Штатов. Обе страны имеют значительно мощные вооруженные силы, но ни одна из них не является независимой в этом отношении: Германия скована своей интеграцией в НАТО, в то время как Японию сдерживают ее собственные (хотя составленные Америкой) конституционные ограничения и американо-японский договор о безопасности. Обе являются центрами торговой и финансовой мощи.
Кроме того, надо сказать, что Германия разделяет со своими соседями как общие демократические принципы, так и более широкое христианское наследие Европы. И в доказательство тому, что Япония не является региональной державой, помимо вышеназванных, можно привести в пример факт о том, что Япония “не по своей вине“ географически отделена от своих азиатских соседей.
В действительности, хотя Япония и находится в Азии, она не в достаточной степени азиатская страна. Такое положение значительно ограничивает ее геостратегическую свободу действий. Ведь Япония до сих пор остается зависимой от американского военного покровительства. Из этой ситуации З. Бжезинский дает альтернативный выход: либо Япония соглашается с региональным господством Китая, либо осуществляет широкую - и не только дорогостоящую, но и очень опасную - программу военного перевооружения. Но Япония боится и понимает, что резкое изменение курса может быть опасным.
В этом отношении в политических кругах Японии выявились разногласия. Мнения разделились в четырех направлениях: приверженцы тезиса “Америка прежде всего”, сторонники глобальной системы меркантилизма, проактивные реалисты и международные утописты.
Первые, то есть придерживающиеся мнения “Америка прежде всего”, считают существующие американо-японские отношения стержнем японской геостратегии.
Второе направление считает Японию в первую очередь экономической державой и относительная демилитаризация Японии - это капитал, который стоит сохранить. Поскольку Америка гарантирует безопасность страны, Япония свободна в проведении политики глобальных экономических обязательств, которая понемногу усиливает свои позиции в мире.
Третья группа - проактивные реалисты - представляет собой новую категорию политиков и геополитических мыслителей. Они выражают мнение о том, что Япония имеет возможности ( будучи богатой и развитой демократией) и обязательства произвести действительные изменения в мире после окончания холодной войны. Тем самым Япония должна добиться мирового признания. У истоков этой позиции в 80-е годы, как известно, стоял премьер-министр Ясухиро Накасонэ. А в 1994 году по этому поводу был выпущен документ “Программа для Новой Японии: переосмысление нации”.
Наименее влиятельным можно назвать четвертое направление - международных утопистов. Они связывают Японию с глобальным лидерством в разработке и продвижении подлинно гуманной программы для мирового сообщества.
Эта политическая неустойчивость говорит о том, что Япония в целом не видит выхода из-под Американского прикрытия. Бжезинский же предлагает хитрый ход: “использовать особые отношения с США чтобы добиться мирового признания для Японии, избегая в то же время враждебности Азии и не рискуя преждевременно американским “зонтиком” безопасности”.
Но, все-таки, небольшие порывы к независимости от США можно наблюдать во внешней политике Японии. В первой половине 1996 года правительство островного государства заговорило о “независимой дипломатии”, несмотря на то, что, всегда осторожное, Министерство иностранных дел предпочитало переводить это выражение более туманным термином “проактивная дипломатия”. Что ж, может быть, это и есть та самая первая ласточка в переориентации вооруженных сил Японии.
То, что роль Китая в Азиатском регионе возрастает, я думаю, оспаривать никто не станет. И эта страна, с ее сохранившимся социалистическим устройством государственной власти, пытаясь вылезти вперед, является еще одним препятствием, для преодоления которого у Японии пока еще не хватает сил.
Если следовать мысли о возможном прекращении соперничества и дальнейшем примирении между Японией и Китаем, то региональные последствия такого изменения союзов были бы слишком тревожными: “уход Америки из регионов, а также немедленное подчинение Тайваня и Кореи Китаю, оставление Японии на милость Китая”. Но эта перспектива не выгодна никому, поэтому она автоматически отпадает. Но что же, все-таки, ждет Японию?
Итак, очевидно, что концепция, выдвинутая З. Бжезинским, слабо применима к стране и к региону в целом. Во-первых, потому, что как бы Япония не старалась стать мировой державой, у нее это не получится, так как Америка ясно дает понять, кто в мире хозяин. Говоря об этом, учтем как происходящие события в Югославии, так и постоянные заявления Соединенных Штатов всему миру о своей мощи. Взять, к примеру, недавний доклад Белого дома о “Стратегии национальной безопасности США для нового столетия”, где говорится о ежеминутной готовности войск Америки к немедленной переброске в любой регион мира, что нам и было недавно доказано.
Во-вторых, у самой Японии еще не достаточно сил для становления во главе всего мира. Хотя Азия и обошла Европу по экономическому развитию, она на редкость сильно отстала от нее с точки зрения регионального политического развития. Ей не хватает многосторонних структур в области сотрудничества. Например, там нет ничего подобного ни ЕС, ни НАТО, а даже те, что есть - АСЕАН (ассоциация государств Юго-Восточной Азии), АРФ (Азиатский региональный форум) и АПЕК (Азиатско-Тихоокеанская группа экономического сотрудничества) и отдаленно не соответствуют той сети многосторонних и региональных связей в области сотрудничества, которые объединяют Европу. Поэтому, не будем забывать, что Япония - часть Азии.
И, в-третьих, мы получили много ответов на вопрос о расстановке сил в исследуемом регионе, поставленный самим автором, но ни один из них не есть реальный выход для Японии из своей ситуации, так как не было ответа, который бы на самом деле устраивал саму страну.
Литература
1.Бжезинский З. Великая шахматная доска. М., 1998.
2.Кременюк В. Самонадеянность силы. Збигнев Бжезинский и проблемы Евразии//НГ - сценарии. 1998, № 11. Стр. 7).
6.Глобальная коммуникация как альтернатива угрозам
Глобализацию можно еще определить как формирование единого общемирового финансово – информационного пространства, как бы интеграцию каналов информационной связи. Этот аспект глобализации обязан информационной революции в начале 90-х годов и таким ее инструментам как Интернет, глобальное телевидение. Но главным содержанием информационной революции, которая началась в 90-х годах, стало изменение предметов труда. Если раньше человечество старательно влияло на природу и изменяло ее, то теперь самым доходным бизнесом стало влияние на сознание человека (как индивидуальное, так и общественное), его модификация или промывание благодаря новым компьютерным информационным технологиям. Это стало самым рентабельным, быстро развивающимся бизнесом, сопровождающим все другие формы экономической активности. Если ранее маркетинг и учет интересов покупателя пытались приспособить товар к потребностям граждан, то теперь граждан приспосабливают к уже имеющемуся товару. Появился даже термин «high hume» - это воздействие и формирование живого человеческого сознания, чем занимается даже продавец зубной пасты. Это – информационная работа по формированию в обществе благоприятного восприятия кого-либо или чего–либо, принципиально не являющихся таковыми.
Внутри каждого общества происходит формирование слоя информаторов, которые, используя современные информационные технологии, занимаются формированием сознания общества и все дальше отдаляются от самого этого общества. Последнее, являясь только объектом формирования, само в этом процессе активно не участвует. Это ведет и к подрыву демократии, поскольку основной ее смысл – это диффузия идей и представлений из самых низов общества до самого верха. Но главным результатом этого процесса формирования сознания является парадоксальное оборачивание иерархии общества. Видимая, внешняя часть управленческого слоя, оказавшись наиболее податливой этому воздействию, приобретает контуры дегенеративной элиты – внешне находясь на верхних этажах общества, умственно она далеко не соответствует этой позиции. Связь между разными секторами общества оказывается разорванной, несмотря на сохранение всех формальных инструментов и механизмов демократии. Такое разделение ведет к нарастающему разрыву внутри обществ. В них формируется информационное сообщество, которое все больше отделяется от основной массы граждан и перетекая через границы вливается в единое глобальное информационное сообщество.
Это информационное сообщество мира благодаря тем же коммуникациям координирует свою активность, превращая ее во взаимносогласованное одурачивание мира. В результате разрыв внутри обществ постепенно перерастает в разрыв между обществами, который становится все более окончательным и непреодолимым. По мере появления качественно нового класса технологий, получивших условное название «метатехнология», специфика которых в том, что они в принципе исключают возможность конкуренции с владельцами этих технологий, происходит вырождение конкуренции. Например, если вы пользуетесь мобильной связью в условиях существования системы «Воис стрим», вы не можете по этой мобильной связи договариваться о своей конкуренции против владельцев этой системы, потому что ваши планы будут им опережающе известны. Это одна из оборотных сторон информационной прозрачности. И это одна из главных причин того, что технологический разрыв между развитыми и развивающимися странами становится все больше и появляется неустранимая пропасть между наиболее развитыми странами, которые в массовом порядке производят новые технологические принципы, и всеми остальными.
Новые технологии качественно изменяют главные ресурсы развития. Раньше главным ресурсом развития было производство, в общем-то закрепленное на территории. Если вы хотели освоить ту или иную территорию, то вы должны были волей или неволей развивать на ней производство. В этом отношении колониализм и довоенный, и послевоенный был в общем-то созидательным. Сейчас главными ресурсами стали территориально мобильные финансы и интеллект. И для того, чтобы их освоить, вам не нужно развивать тот или иной регион, в котором они находятся, вам наоборот, нужно ухудшить максимально ситуацию в этом регионе, чтобы они оттуда сами прибежали к вам. Это кардинально меняет взаимоотношения между развитыми и развивающимися странами. Развитые страны больше не заинтересованы кровно и эгоистично в прогрессе развивающихся стран. Это крайне опасная тенденция, противоядия от которой человечество еще не выработало.
В целом сырье становится дешевле, а продукты информационных технологий, то самое формирование сознания, становятся все дороже. И это также подрывает стратегическую конкурентоспособность стран, которые опираются на неинформационные, старые технологии. В результате, конкуренция между странами, находящимися на разных этапах развития технологий, становится все менее равноправной. Она все больше приобретает всеобщий и жесткий характер и ведется на уничтожение слабых, на окончательную потерю ими ресурсов развития.
При этом формирование единого рынка ведет к формированию единых монополий, которые не подвержены никакому контролю. Не существует даже статистики деятельности международных финансовых монополий. Результатом этого также является вырождение конкуренции. Сильные становятся все в большей степени монополистами, все более и более крупными структурами. Естественно, это сопровождается размыванием суверенитетов, формированием таких крупных монополий, которые подавляют целые регионы и национальные государства.
В целом появление новых технологий означает, что главным ресурсом и результатом успеха являются уже не деньги, как это было на протяжении многих сотен лет, а новые технологии. Появилась новая технологическая пирамида. Она включает в себя помимо производства товаров внизу и производства новых технологий наверху, еще и создание новых технологических принципов, которое является самой незаметной и самой рентабельной частью работы. На это постепенно переориентируются наиболее развитые страны, т.е. США и отчасти Англия. В свое время Рейган и Тэтчер смогли обуздать национальные монополии и первыми открыть свои экономики международной конкуренции, за счет чего был осуществлен быстрый рывок вперед. А в США это дополняется совершенно исключительным симбиозом государства и бизнеса, который позволяет им действовать как равноправным партнерам, как двум частям единого целого.
Однако возможности развития старой модели исчерпываются и вместе с ней ставятся под сомнение основные институты капиталистической экономики – частная собственность, конкуренция, рынок. Сейчас они находятся в состоянии глобальной неустойчивости, вызванной тремя основными факторами.
Во-первых, это информационное самопрограммирование, о котором говорилось выше, всех систем управления на всех уровнях. Средний житель западных стран становится придатком оборудования, но в отличие от прошлых лет, когда он протестовал и боролся против этого, информационное промывание приучило его рассматривать это положение как естественное и даже преимущественное по сравнению с жителями незападных стран.
Во-вторых, «информационный имперский провинциализм США», их неспособность понимать другие страны и культуры. США, производя 30% мировой продукции и очень большую часть новых технологических принципов, оказывают объективное влияние на весь мир, но при этом принимают политические решения, исходя из внутренней реальности США, т.е. не совпадают сферы, на которые ориентируются управляющие системы, в первую очередь государство, и сферы на которые эти системы воздействуют. Это ведет к снижению эффективности в политике и к общей неинформированности населения о событиях в других странах, да подчас и о своей стране американцы имеют смутное представление благодаря плотной опеке масс-медиа.
А в третьих, проблемой сегодня является то, каким образом будет преодолеваться глобальный монополизм. Стандартный прием преодоления монополизма – расширение рынка, включение новых игроков. Но сегодня его некуда расширять, уже сформировался единый общемировой рынок. Значит на повестке дня стоит новое резкое повышение качества труда, появление новых технологий, которые разрушат или ослабят старые глобальные монополии, что может быть крайне разрушительным и болезненным процессом. Решение этой проблемы в США идет по пути резкого стимулирования научно–технического прогресса, в частности, через развитие программы противоракетной обороны. Альтернативой этому может быть реализация так называемых «закрывающих» технологий, которые связаны со взрывным повышением производительности труда. Они получили условное название «закрывающие», потому что они настолько сильно повышают производительность труда, что не открывают новые рынки, а наоборот, закрывают их. Распространение этих закрывающих технологий скажется прежде всего на структуре производства и повлечет его радикальную трансформацию, равносильно глобальной техногенной катастрофе.
Таким образом, принципиальное значение для успехов западного мира имел процесс информатизации и коренного преобразования управления во всех сферах. В структуре общества выделился новый слой производителей ценных знаний и информационных технологий. Основой преобразований явилось формирование новой корпоративной культуры. Если раньше государство и общество формировали этику и правила поведения, то сейчас социокультурные нормы вызревают в корпоративных структурах и в творческих корпорациях. И уже затем эти нормы транслируются в общество. Общества и государства в постиндустриальной фазе вбирают в себя черты той корпоративной культуры, которая формируется в ведущих национальных компаниях. Однако, в творческих корпорациях экономические факторы не являются доминирующими. Более важными становятся создание атмосферы креативности и растет значимость идеалов непрагматического плана.
Последний аспект более выпукло проявился в глобальной информатизации масс.
В коммуникационном плане современные средства связи осуществляют немедленный контакт с любым жителем Земли, если у того есть доступ к компьютеру. В результате возникли новые явления. Во-первых, эти средства помогли консолидировать то, что потенциально жаждало консолидации: а) установились более тесные и быстрые связи между экономическими и деловыми кругами; б) возникло более интенсивное общение на профессиональном, научном, конфессиональном уровне; в) возникли новые формы дистантного образования; г) более тесными стали связи между разрозненными частями этносов и национальных сообществ, что способствовало дальнейшему развитию этноидеологий и т.д. В то же время, хотя кардинально ничего нового в политическом процессе не произошло, политическая карта накапливает арсенал грядущих изменений.
Теперь, те, кто хотел контакта и общения имеют его вдоволь. Это помогает продавать любые товары и услуги, структурировать новые планы, мобилизовывать людей со всего света, вербовать добровольцев или сторонников. Короче, на любую идею найдется в интернете желающий ее испытать.
Новым стало более активное участие граждан в политике. Мировой коммуникационный процесс помог оттенить и сделать более выпуклыми те противоречия, которые замазывались или скрывались государствами.
Споры между двумя конфликтующими странами, например, Грецией и Турцией, выясняются не только на политическом или дипломатическом поприще, но и на уровне частных граждан, а особенно молодежи, проводящей часы в интернете. В домашних для обеих сторон условиях жители разных стран либо переругиваются между собой, либо пытаются найти компромисс. Дипломатия стала уделом молодых людей или просто имеющих время на политику.
Другой аспект более активного участия в политике - возможность выражения своего мнения непосредственно любому мировому лидеру или руководителю любой страны. Достаточно заглянуть в интернет на политические сайты, чтобы увидеть совершенно новое явление в мире: все говорят со всеми и сохранить что-то в секрете просто невозможно. Это пример всеобщей демократизации общения, которая на наш взгляд и явится реальным противовесом перечисленным выше угрозам.
Этот фактор мирового общения мотивирует людей принимать во внимание интересы и позиции представителей других стран, задумываться о своих действиях в масштабе всего мира, учитывать всемирную оценку своим взглядам и дает возможность вмешиваться или включаться в мировые события и даже помогать их делать. Каждый уважающий себя ученый имеет свой сайт и может общаться с коллегами, минуя промежуточные инстанции.
В то же время это приводит к тому, что люди становятся более разборчивыми в выборе партнеров для общения. Ведь легко, отказавшись от общения с неприятными соседями, найти себе друзей на другом конце мира и играть с ними по вечерам в карты или в шахматы.
Развиваются новые формы социальных ассоциаций, связанных между собой только электронной почтой и общими культурными или социальными интересами. В некоторых случаях такие группы могут оказать существенное влияние на культурные или экономические аспекты. В то же время эти кибер-группы и достаточно замкнуты, они могут выставить вполне прочные электронные заслоны-пароли против проникновения в них чужаков, т.е. тех, кто не разделяет их позиции. Эти группы могут носить религиозный, образовательный, научный, политический характер, быть объединениями вокруг конкретных лиц, идей или объектов.
Как коммуникационная глобализация сказывается на государстве? Традиционное понимание государства как географической территории с гражданами, находящимися под общим правлением, требует дополнения в плане информационного контроля. Если в советское время трудно было контролировать каждую кухню, на которой велись политические разговоры, то теперь вся социокультурная, экономическая и даже бытовая жизнь населения прозрачны для тех, кто контролирует информационные потоки. И это могут быть субъекты иных государств и даже частные лица.
Современная коммуникационная техника, которая в отдельных странах находится, прежде всего, в руках государства, настолька мощна, что теперь гражданин этих стран гораздо более беспомощен перед лицом государственного контроля и вторжения, чем прежде. Но в то же время, именно владение этими средствами определяет сегодня объем власти, сосредотачиваемой в руках субъекта, будь то локальная или транснациональная организация, и создает условия для ведения частной политики в мировом масштабе. Например, граждане США больше страдают от частного контроля, которому подвержены все их контакты через интернет, поскольку провайдерами являются частные компании. В то же время жители бедных стран, даже обеспеченные их представители, не в состоянии запускать или арендовать радиолокационные спутники, и, соответственно, не могут вплести свой голос в каналы мирового телевидения, поэтому ближайшим агентом их аппеляций оказывается местное государство, вынужденное внимать их призывам и обороняться от эксцессов частной мировой политики.
Опасения некоторых, что политическая глобализация приведет к размыванию национальных государств и построению глобального государства кажутся преждевременными. Скорее мы находимся на промежуточном этапе, когда растет число государств, сохраняющих свой власть и суверенитет, и прежде всего через силу электронных устройств, но включенных в международные отношения через многочисленные дипломатические и экономические договоры, координацию своей деятельности через ООН и др. Более того, возниковение множества новых региональных блоков имеет цель помочь кооперироваться близко расположенным странам более плотно. К тому же мультинациональные компании, это компании, которые имеют государственную или национальнцую принадлежность. Каждая такая транснациональная компания может быть идентифицирована как принадлежащая определенной стране.
Политическая глобализация не ведет, как предполагают некоторые, к унификации политической и юридической систем. Государства не собираются сдавать свои политические позиции скорее, можно говорить больше об экономической глобализации, чем о политической.
Но у глобальной экономики есть много моделей, определяющихся культурной спецификой стран. В Сингапуре важнейшие экономические агенты - мультинациональные корпорации, в Южной Корее - олигополистические компании, в Гонконге - малый бизнес, семейный капитал - в Италии и так далее. Поэтому национальное правительство вовсе не лишено влияния, оно в силах построить и свою экономическую модель.
7.Мировая элита и глобальное общество
Глобализация мирового хозяйства и предпринимательства, развитие межгосударственных институций, все более становящихся реальными центрами власти, одновременно сопровождается ростом межэтнической, политической и межкультурной напряженности, возникновением ряда кровопролитных противостояний, которые создают угрозу для мирного будущего народов. Неоднозначность процесса глобализации проявляется также в культурной и информационной сферах. Налицо попытка представить в качестве единственно универсальной и прогрессивной лишь одну из многих существующих в мире культур, основанную на понимании экономического базиса как абсолютной ценности и мерила социальных отношений.
Главной причиной того, что глобализация обнаружила и свое негативное лицо, является позиция, занятая мировой элитой. Та глобализация, которую они проводят, является опасным вызовом народам, с которым они столкнутся в ХХI веке. С одной стороны, она неизбежна, ибо развитие международной торговли, глобального политического, экономического и информационно-культурного взаимодействия побуждает правительства и народы к созданию надгосударственных механизмов политического и экономического управления, которые постепенно заменяют привычные формы власти. С другой стороны, все большее количество людей и народов осознает, что глобализация не должна становиться средством тотальной унификации, бесконтрольного господства богатой элиты над всем миром, власть имущих над простыми людьми. Подлинный диалог и равноправное взаимодействие различных традиционных религий, культур, мировоззрений, утверждение принципа многополярности мира на уровне всех механизмов принятия решений - могут стать одними из условий подлинно справедливого международного порядка, способного усилить положительные и ослабить отрицательные последствия глобализации. Новые феномены, с которыми человечество столкнется в ХХI веке, не исчерпываются сферой политических и экономических процессов. Охарактеризованные выше глобальные процессы все в большей степени определяют жизнь народов на национальном и местном уровнях. Мало того, эти процессы отнюдь не отменяют, а иногда и усугубляют внутренние проблемы наций и государств. Среди таких проблем можно выделить провоцируемые мировой элитой рост межнациональной, политической и социальной напряженности, преступность, коррупцию, экономическую несправедливость, ослабление влияния нравственных норм.
Эти обвинения могли бы показаться голословным, но достаточно принять во внимание тот очевидный сегодня факт, что средства массовой информации являются зеркалом власти, и львиная доля их принадлежит мировой элите: частным и очень богатым людям. Это богатство невозможно даже представить среднему жителю Земли, настолько несоизмеримо положение владеющих землей, домами, заводами, магазинами, спутниками с рядовым покупателем из любой страны. А что продуцируют сегодня по всему миру средства массовой информации - это хорошо известно. Более откровенной войны всему миру, которые ведут богатые, невозможно представить. Самое минимальное чувство, питаемое ими, как можно вынести из масс медиа, и которое видимо является порогом их снисхождения ко всем остальным - это презрение ко всем тем, кто, не успел попасть на корабль с награбленным добром.
Это печальный на сегодня факт, что глобальная экономика и международный финансовый рынок привели к формированию нового общества, в котором власть принадлежит не элитам национальных государств, а мировой элите. Современные финансовые потоки не знают границ и национальностей - они стали безличной нервной системой мировой экономики, реакциями которой пытаются манипулировать многочисленные игроки, но предсказать поведение которой не может никто. Финансовые операции происходят в доли секунды. Достаточно минуты для того, чтобы процветающая экономика страны или целого региона коллапсировала в результате финансового кризиса, если деньгам вздумается уйти с рынка.
Подчеркивание ответственности прежде всего финансовой элиты связано с объективными особенностями нынешнего этапа глобализации.
Как показывают данные, глобализация в потоках производства и продажи товаров все еще значительно уступает глобализации финансовой, потокам денег, валюты, ценных бумаг перетекаемых в основном из развитых стран в третий мир. Даже объемы торговли уступают объемам финансов. Во многих странах торговля ведется преимущественно внутри страны или с сопредельными странами. Например, основным партнером США является Канада, Латинская Америка торгует в основном внутри своего субконтинента. В Европе 60% всей интернациональной торговли ведется внутри Европы, то же и в Азии ( 1).
Поэтому для тех, кто инвестировал капиталы, последнее десятилетие было временем быстрого обогащения, для жителей же развивающихся стран это были периоды экономической модернизации, резкого подъема экономики и повышенного спроса на рабочие руки, а затем столь же неожиданного быстрого падения спроса, увеличения безработицы, разочарования в преимуществах свободного маркета.
Конкуренция на рынке капиталов и валют, а также разница между глобальным характером деятельности транснациональных корпораций и локальным налогообложением лишает национальное государство пространства для маневра. С другой стороны, национальное государство испытывает давление и изнутри - с уровня региональной власти, которой избиратель начинает доверять больше, а национальное правительство вынуждено передать часть суверенитета.
Как формируется новая международная элита?
В этом процессе большую роль играют транснациональные компании, пропагандирующие либертарные идеи и поддерживающие расположенные в незападных странах центры их распространения. Для проникновения компаний в другие страны требуется почва в качестве опорных пунктов этих организаций, где бы работали коренные жители этих стран, но разделяющие идеологию и экономическую платформу транснациональных компаний, так называемые агенты перемен. В этих странах, где экономика оставляет желать лучшего, рыночная модель вкупе с демократическим устройством страны представляются населению в качестве панацеи от всех бед. Большее богатство и большая эгалитарность развитых стран, в первую очередь США, пропагандируемый идеал равенства возможностей внушили надежду тем, кто не смог добиться желанных целей у себя на родине. Либертарные идеи выполняют в этом плане двойную роль: критикуя местное государство за отсутствие свободы и демократии, они сопрягают естестственное стремление людей к свободе и лучшему образу с моделью западной демократии, что зачастую идет вразрез с условиями и возможностями этой страны.
Отдельные, неудовлетворенные своим положением индивиды (например, по каким-то причинам заблокировано их продвижение или чинятся препятствия их деятельности), но имеющие определенный вес в государственных структурах приглашаются к сотрудничеству с компаниями западных стран. Эти индивиды, становясь опорной площадкой для расширения компании и переноса ее деятельности в эту страну, могут инициировать движение своей страны к рынку, внося новые прогрессивные элементы в структуру экономики, изменяя ее устаревшие формы. По мере ощущения своей большей связи с иностранной компанией ( работая то ли качестве ее представителей, то ли в качестве высокооплачиваемых консультантов), они постепенно интегрируются (или, по крайней мере, идентифицируют себя ) с элитой западных стран. Следующим шагом их трансформации является то, что становясь частью транснациональной компании, обслуживая ее интересы эти индивиды все больше отрываются от интересов собственных стран. Они теперь имеют больше связей с мировой элитой и глубже вовлечены в общие экономические интересы. И, наконец, сливаясь с мировой элитой, они вступают в противоречие с собственным государством, как организацией, призванной (хотя бы идеологически) защищать свое население. Во многих случаях, продолжая оставаться видными функционерами внутри своих государств, они подчиняют это государство интересам транснациональной компании, то ли через систему финансовых кредитов и обязательств по их выплате, то ли через инвестиции в иные отрасли страны.
Государства начинают выполнять роль больших накладных карманов для этих транснациональных организаций. В государствах увеличивается налогообложение, вводятся драконовы меры для надзора за сбором налогов, учреждается налоговая полиция и т.д. - и все это инициируется мировой элитой для собственных нужд. Население этих государств ничего не видит и не получает от усиленного сбора налогов.
В результате этих процессов элиты из незападных стран вливаются в мировую элиту. Образ жизни и условия существования сближаются. Нередки перекрестные браки, создающие гарантию стабильности. И в конечном счете трудно бывает отделить клановый и семейный характер связей мировой элиты от ее имущественного статуса. И медиумом для такого сближения являются транснациональные компании. Затем в мировой элите происходит гармонизация интересов путем раздела сфер влияния и территорий.
Неважно через какую сферу совершается интервенция мировой элиты и ее пополнение местными представителями. Например, если удалось обеспечить политическое влияние, то оно может превратиться в экономическое доминирование посредством диктата правил торговли и объемов производства и т.д. Военное влияние может быть превращено в коммуникационное доминирование посредством обоснования необходимости создания совместных централизованных штабов для систем коммуникаций или транспорта. Неслучайно, что капитал и собственность в западных странах хорошо защищены и труднодоступны, в то время как в незападных странах они открыты для потоков денег, товаров и сырых материалов. Точные команды из такого рода штабов, больше напоминающих организации с феодальной структурой подчинения центру, могут быть необходимы для установления коммуникационной зависимости такого типа. Но однажды будучи установлена, эта организация продолжает само-воспроизводиться. Коммуникационное доминирование может трансформироваться в культурное посредством регуляции потоков информации, выпуска соответствующих учебников, программ образования и т.д.
И, наконец, культурное влияние может конвертироваться в экономическое посредством оказания технической и гуманитарной помощи или наложения определенных правил взаимодействия, или посредством реализации навеянных идей, например, либертарных.
Если же возникают какие-либо протесты внутри страны, то обращение к прямой силе становится неминуемым, причем теперь государства и мировая элита действуют в координации.
Но постепенно государства начинают увядать, население теряет лояльность к ним, правительство оказывается в изоляции (именно этот процесс и фиксирует критика либертариев), но тогда падает и эффективность поддержки транснациональных компаний. Проводя аналогию с известным законом соотношения хищников и жертв, можно сказать, что с падением или ослаблением хозяйского населения неизбежно слабеет и сам хищник. Но потребность транснациональной компании во влиятельных связях и поддержке выросшей инфраструктуры нарастает.
Выходом является новая концепция, приходящая на смену разрозненным усилиям компаний - необходимость организации глобального общества. Во всяком случае, потребность в наличии таких глобальных мировых организаций как ВТО, МВФ и др. Вместо того, чтобы рассматривать демократию как средство или условие экономического развития среди определенных стран, демократия стала в руках элиты инструментом интенсивного контроля над незападными странами и путем к обеспечению их доминирования в рамках глобального мира.
Международная элита, управляющая новым сетевым обществом, глубоко интегрирована в пространство финансовых и информационных потоков. Современные элиты космополитичны, тогда как люди в большинстве своем живут в закрытых географических пространствах и национальных культурах. Поэтому чем меньше зависимость элиты от определенной культуры, чем больше ее включенность в пространство потоков информации, тем менее она подконтрольна национальным государствам и вообще каким-либо обществам.
Каким образом выстроена иерархическая пирамида мирового бизнеса? Кто, какие деньги и на чем зарабатывает в международном бизнесе? Кто в нем доминирует? Прямую информацию об этом получить невозможно, но в социологическом плане можно указать на ряд слоев, определяющих профиль элиты. Вершину пирамиды в современной мировой экономике занимают лица и корпорации, которые выявляют и организуют решение новых проблем для всех участников глобального рынка. Второй уровень предпринимательской иерархии занимают те, кто производит символы, стили поведения, образы жизни, стандарты потребления и продукты массовой культуры. Мощь Америки начинается с Голливуда и с Си-Эн-Эн, т.к. именно они формируют сознание, определяя и подсказывая, кому, что и как покупать, кому и что носить, как жить. Третий уровень составляют ученые и специалисты, которые находят новые решения или пробивают новые пути запущенной в общество модели; они формируют творческую элиту общества. Четвертый уровень занимают консультанты и специалисты по вопросам инжиниринга, менеджмента, финансов, права и т.д. Пятый уровень представлен бизнес-структурами производственного плана. А на самом нижнем уровне находятся те, кто занимается сырьевым обеспечением всего этого процесса.
Возникновение новой международной элиты и ее потребность в собственной территории, защищенной от проникновения извне, отражается, например, в унификации международных отелей, чей дизайн, вплоть до полотенец, должен создавать чувство знакомой среды во всем мире, одновременно абстрагируя эту среду от окружающей действительности. Ложи VIP в аэропортах во всем мире, мобильное персональное подключение к коммуникационным системам в любой точке земного шара, система бизнес-сервиса - все это является частью унифицированного образа жизни новой элиты, одной международной субкультуры, идентичность которой устанавливается не в отношении какого-либо государства, но по факту принадлежности к элите международного финансово-экономического сообщества.
Понятно, что чем более комфортней становятся условия жизни элиты, тем больший страх овладевает ими при малейшей мысли о возможной потере всего этого или о грядущем перераспределении благ. Огромные деньги, вкладываемые в политическую деятельность, в создание и поддержание партий преследуют все ту же цель - отдалить осознание чудовищной эксплуатации, совершаемой одной малой частью человечества над всем остальным населением земли.
Но кризис партий становится и кризисом демократий. В условиях, когда судьба основных государственных постов по-прежнему решается на выборах, успех тех или иных сил зависит от того, насколько эффективно им удастся организовать шоу в средствах массовой информации и насколько продвигаемая персона станет центром медиа-кампании. В современной политике никто уже не разбирается в том, что конкретно предлагает партия или движение: гораздо важнее успех на поприще имиджмейкинга или сбора компромата.
Основной конфликт нового мира - это формирование человеком и сообществами своей идентичности перед лицом нового миропорядка. На новые условия люди и общины реагируют через поиск новой идентичности. Попытки национально ориентированных движений приведут в тупик. Элита зорко отслеживает эти движения и как правило они падают жертвой своей национальной или этнической исключительности - всегда можно противопоставить одну "судьбоносную" этничность другой и надолго взять под контроль неутихающий конфликт между ними.
Надо искать иные пути и при сложности нашего мира эти пути должны совмещаться с основными правовыми нормами. Это должны быть легитимизирующие идентичности, совмещаемые с вечными ценностями. Концепция "гражданского общества" недолго прослужила в качестве путеводной нити. По мере того, как накопление капитала и распределение власти проходит помимо традиционных институтов, гражданское общество теряет центральную роль в общественной жизни, уступая ее другим формам идентификации.
Сопротивление навязанному элитой сетевому управлению может носить самый разный характер и строиться по разным моделям. Организм глобальной экономики настолько сложен и трудно контролируем, что вряд ли лучшими способами избавиться от ее негативных влияний будут уклонение (сецессия) с последующей перестройкой общества, например, как предлагают либертарии, или ожидание грядущего мессии, как спасения от апокалипсиса или хотя бы от неопределенности, которая для человека непереносима.
Литература
1. Kavaljit S. The Globalisation of Finance. London, 1998.
Процесс глобализации, как он предстает в своей сегодняшней фазе, сопровождается развитием соответствующей идеологии. Отмеченная закономерность уменьшения роли государства получила развитие в трудах многих западных политологов. Но особенно остро и радикально критикуют государство представители либертарного направления. Складывается впечатление, что, желают они того или нет, но их отрицание позитивной роли государств прокладывает пути глобализации как процессу построения безгосударственного глобального общества. Основной тезис этой статьи состоит в том, что либертаризм, являясь продуктом процесса глобализации, последовательно и радикально разрушает сложившиеся представления о государстве, усиливая значимость над- и внегосударственных образований, но в то же время он предлагает интересные и оригинальные модели глобального общества, снимающие противоречие между государством и обществом. Движущие мотивы течения либертариев связаны с мощным процессом перестройки всего мирового порядка и с необходимостью нового подхода к организации совместной жизни человечества. Большую роль в становлении либертариев как самостоятельного идеологического течения играет продолжающаяся борьба между транснациональными корпорациями и государственной организацией обществ. Анализируя современные мировые процессы можно выделить ряд сил, поддерживающих развитие и распространение либертарных идей. Это прежде всего,
а) мощные транснациональные корпорации, заинтересованные в устранении государственных барьеров и в проведении политики Всемирной Торговой Организации (ВТО). Прокламируемое либертариями умаление роли государственных институтов приведет и приводит к возвышению международных или глобальных институтов, берущих на себя функции защиты и охраны порядка, причем выступающих как единый консолидированный механизм. Более конкретные и тесно сотрудничающие с населением институты заменяются на более абстрактные, отдаленные от национальной специфики глобальные нормы, поддерживаемые функционирующими на частной основе судами или частными армиями.
б) Далее, это имперские тенденции США, тиражирующие односторонний либертаризм, допускаемый только в отношении к другим государствам.
в) В третьих, это различные этнические и национальные группы, дисперсно расселенные в разных государствах, игнорирующих национально-культурную специфику этих групп и провоцирующих таким образом их негативную реакцию на государство.
г) И, в четвертых, катализатором таких идей является само государство, предавшее интересы своего народа и ставшее марионеткой в руках частных сил.
8.1. Социально-политические идеи либертариев
В последние годы в политической жизни стран Запада, особенно, США активизировались представители особого течения в социально-политической мысли, которые называют себя либертариями. Истоки и основные идеи либертариев тесно связаны с общим для них и классического либерализма наследием, среди исторических фигур которого - Дж.Локк, Д.Юм, Дж.Милль, а также представители русского анархизма, например, П.Кропоткин, М.Бакунин и др., а среди современных авторов - Л. фон Мизес, Ф.Хайек, Д.Фридман, М.Ротбард и др.
Но в своих выводах и размышлениях о роли государства и важнейших институтов современного общества либертарии ушли дальше своих предшественников и пришли к радикальным, а порой и парадоксальным суждениям, которые тем не менее способствовали распространению их идей среди довольно широкого круга западной интеллектуальной публики. Их взгляды и платформы берутся на вооружение и политическими лидерами. Как указывают сами либертарии, многие из их взглядов, которые скептически, а порой и негативно воспринимались политической аудиторией, были успешно реализованы в политике некоторых стран и, в первую очередь, Соединенных Штатов. Например, и администрация Рейгана в США и правительство М.Тетчер в Великобритании широко использовали либертарные взгляды и либертарную риторику в своих атаках на национализированную промышленность, государственное управление и социальные программы, в том числе и помощи бедным. Их экономическая политика и упор на приватизацию целиком диктовались либертарной верой в спасительную силу свободного рынка (маркета).
Эти концептуальные успехи позволили либертариям все более активно и настойчиво популяризировать свои взгляды среди населения и политического истеблишмента. Как политическая организация партия либертариев была создана в 1972 году и с тех пор регулярно участвовала в президентских выборах. Сегодня - эта третья партия в США по численности своих членов, несколько сотен представителей которых занимают официальные позиции в политической структуре страны.
На последних президентских выборах в США их кандидат Гарри Браун получил около 383 тысячи голосов, что составляет 0,4% от общего числа голосов. В то же время в этой президентской гонке Браун получил на 100 тысяч голосов меньше, чем в 1996 году, хотя опросы предсказывали ему даже 1,6% голосов. Представители партии либертариев в Конгрессе США получили в целом 1,66 миллионов голосов, что составляет наибольший общий объем голосов, полученный когда-либо третьей партией Америки. А всего по стране, по крайней мере, 3,3 миллиона избирателей голосовали за кандидатов этой партии.
Что более характерно, среди авторитетных теоретических оценок и мнений в США доминировали именно мнения и оценки этой партии. Интерес к идеям либертариев растет, обсуждение их позиций можно встретить и в самых обыденных контекстах американской жизни – в семьях, компаниях, не говоря уже об университетской или политической аудитории. В российской печати о либертариях писали К.С.Гаджиев (19) и В.В.Согрин (46), Т.А.Алексеева(2). Отдельные положения либертарной программы анализируются в работах В.А. Найшуля, А.Илларионова, С.Матвеевой, А.Левенчука, А.Кара-мурзы, Р.И.Капелюшникова. Обычно либертарии редко дифференцируются от более известных нам либералов. Тем не менее, хотя основные взгляды и теоретические позиции либертариев изложены в работах Л. фон Мизеса, Ф.Хайека, М.Ротбарда, Д.Фридмана, которые входят в круг представителей и либеральных течений мысли, сегодня либертарии конституируют себя как противоположные либерализму направления и, отмежевываясь от последнего, довольно жестко его критикуют.
В самом кратком изложении суть их взглядов можно выразить в следующем: тотальная критика насилия в обществе, полное отрицание осуществления какого бы то ни было принуждения по отношению к гражданам общества, акцент на свободно формируемых ассоциациях граждан как основном элементе самоуправляющегося общества, преобладание рыночных отношений не только в экономической, но и в социальной, и политической жизни обществ. Самая главная их позиция в ключевом для общества и социальной науки вопросе о взаимоотношениях общества и государства состоит в полном и принципиальном отрицании за государством какой-либо позитивной, созидательной или конструктивной роли в обществе. Возникновение государства они трактуют в соответствии с классической формулировкой его как аппарата насилия и принуждения, осуществляющего исключительно свои, частные, далекие от общества интересы, а существование и функционирование современных государств объясняют идеологической опорой населения на мифы, одним из которых является тот, что государство призвано создавать порядок в обществе. Вот в частности, преамбула к статье одного из современных либертариев: “Противоречие между государством и обществом является коренным для сегодняшнего глобального общества. Борьба между паразитарным государством и самоуправляемой коммуной составляет стержень современной эпохи. Мифы, которые породило правление государства, исчерпаны. Миф первый - о вечности государства. Миф второй – о его прогрессивности. Миф третий - о его ключевой роли в поддержании внутреннего порядка общества и его обороне”(80,с.14).
Но что предлагается взамен? Как мыслят себе либертарии поддержание этих важных для общества состояний стабильности и порядка? Какие институты призваны реализовывать потребности общества в обороне и внутреннем порядке?
Здесь, в отличие от классических либералов, остановившихся на выделении экономики из сферы государственного управления и допускающих существование минимального государства, либертарии полностью уповают на дальнейшее развертывание рынка и рыночных институтов и их проникновение во все сферы общества. Они не останавливаются на экономических аспектах, а помимо безусловного принятия тезиса о недопустимости государственного вмешательства в экономику, разрабатывают конкретные модели институтов и стратегии политических и социальных преобразований, расширяющих сферу проникновения рынка, указывают на условия проведения соответствующих реформ и пытаются исподволь строить реальные институты будущего свободного (от государства) глобального общества. Их работы посвящены не только экономике, но и далеким от экономики и рынка морально-нравственным, правовым, семейным, образовательным, медицинским, экологическим и прочим проблемам современного общества в контексте его освобождения от какого бы то ни было государственного регулирования. Логика исторического процесса, по их мнению, состоит в последовательном вытеснении государства и государственных институтов из всех сфер общества и в ориентации общества на самоуправление через рыночные и квази-рыночные взаимоотношения граждан будущего глобального гражданского общества. “Практическое превосходство рыночной системы над правительствами и государством стало уже довольно очевидным. Только догматики государства продолжают отрицать этот факт, очевидный, по крайней мере, в отношении к производству товаров и услуг. Экономисты-рыночники и либертарии идут много дальше. Они подтверждают рыночное преимущество почти во всех областях общественной жизни”( 80, с.21).
Среди либертариев выделяются два течения в их отношении к роли государства. Одна группа либертариев, называющая себя умеренными, близка к классическим либералам и признает, хотя и ограниченную роль государства, например, в обороне общества, объясняя эту уступку наличием агрессивных инстинктов в некоторых, недостаточно демократизированных современных обществах. Другая группа, называющая себя анархо-капиталистами, из числа наиболее известных - Мюрей Ротбард – последовательно проводя принципы рыночной свободы, заявляют, что свободный рынок мог бы даже лучше выполнять эту функцию по обеспечению защиты от иностранных государств, которая сегодня отдана на откуп государству. Это направление подчеркивает тотальную приватизацию всех государственных функций, в том числе и национальной безопасности, как наиболее важной из всех государственных служб. Цель либертариев – разорвать принудительные узы между правительством, которого они не принимают, и обществом и установить доминирование принципа частной собственности. Это, по их мнению, могущественный организующий принцип, который дает общее направление всем разрозненным индивидуальным действиям. Члены общества не нуждаются в едином приказе, у них есть единый принцип. Как говорит латинская формула: “ubi societas, ibi jus”; где есть организованное общество, там должны быть некоторые правила и ничего больше.
В политическом плане они считают, что выход из состава любых гегемонических отношений (сецессия) или сепаратизм есть главный тип политической реформы, который не противоречит цели установления чисто частного порядка. Основным средством своих реформ они считают “сецессию” – это сопротивление государству посредством отказа в поддержке какого-либо типа правления. “Сецессия”, или уклонение – это, по их мнению, постепенный процесс расширения границ свободного общества. Образовательную сферу они также рассматривают как средство формирования граждан свободного общества и напрочь отделяют ее от какого бы то ни было государственного контроля.
Хотя в числе теоретиков этого направления много европейцев, основная деятельность либертариев разворачивается в США. Комментаторы склонны считать, что американцы стоят у колыбели рождающейся "Третьей партии", призванной изменить Америку. В качестве "кандидатов" на нее называют партию "зеленых" (5% голосов по последнему опросу), реформистов и либертариев (по 1% каждая партия). Чтобы представить, в каком социально-политическом климате формируются и пропагандируются взгляды либертариев, приведем предвыборные высказывания потенциальных руководителей "Третьей партии", в частности, Гарри Брауна, представлявшего партию либертариев: "Я баллотируюсь в президенты потому, что хочу, чтобы вы были свободны!
Свободны жить своей жизнью, как вы этого желаете, и как это должно быть, а не так, как этого желают Ал Гор или Джордж Буш. Свободны воспитывать своих детей, как считаете это необходимым вы, а не орава бюрократов всех рангов, видящих в ваших детях солдат, предназначенных создавать пресловутый "новый порядок" в мире. Свободны владеть каждым заработанным вами долларом и тратить и распоряжаться своими деньгами как вам угодно - всеми деньгами, а не теми, что вам оставляют правительственные чиновники, забрав львиную долю.
Джордж Буш, Ал Гор, Пэт Бьюкенен и Ральф Нэдер ведут спор по поводу основного вопроса: который из них наилучшим образом способен руководить вашей жизнью? Который из них знает лучше, в какого типа школе должен учиться ваш ребенок? Который из них знает, как именно страховая компания должна отвечать за ваше лечение? Который из них лучше знает, как организовать экономику, определить, сколько денег оставить вам из вашего заработка, и вообще решать, каков наилучший вариант вашего бытия.
Я участвую в предвыборной кампании потому, что не верю, что они способны руководить вашей жизнью. Я никогда не взял бы на себя такую ответственность. Я полагаю, что вы и только вы можете отвечать за свою жизнь. Правительство должно исчезнуть из вашей жизни, и все решения должны принимать вы сами, сами распоряжаться своими деньгами и жить, как свободная, независимая личность, а не как ребенок-несмышленыш, который требует наблюдения, руководства и опеки со стороны всесильного правительства.
На практике это означает:
1. Освобождение граждан от налогов путем создания федерального правительства минимальных размеров.
2. Уничтожение жульнической системы сошиал секьюрити - чтобы граждане сами могли решать, какую часть своего дохода сохранить и что с сохраненными деньгами делать.
3. Прекратить бессмысленную войну с наркотиками, породившую наркобизнес с криминальными бандами и коррумпированными правоохранительными органами; отменить ее так же, как некогда был отменен "сухой закон".
4. Заставить правительственных чиновников уважать дух и букву Билля о правах, запретив обыск и захват частных владений для обыска.
5. Отменить законы, запрещающие приобретать оружие: они никак не влияют на уголовников, но зато представляют собой вмешательство в частную жизнь граждан и позволяют уголовникам безнаказанно творить беззаконие.
6. Немедленно вернуть домой американских солдат с заокеанских военных баз: это постоянный источник гибели наших солдат и ненависти к Америке; сократить военные расходы наступательного характера, оставив лишь то, что необходимо для обороны страны; выйти из всех альянсов военного характера, предоставив иностранным государствам самим устраивать свои дела".
Приведенные выдержки позволяют составить представление о позиции представителей "Третьей партии" и на ее фоне особенности программы либертариев . Центральный ее пункт в следующем: при нынешней абсолютной концентрации власти в руках федерального правительства Соединенные Штаты не могут претендовать на роль реальной демократии. И поэтому их первоочередная цель - эту систему децентрализовать, вернувшись к идеалам отцов-основателей.
В течение последнего десятилетия попытки противостояния всесильному республиканско-демократическому федеральному правительству приняли широкий размах: достаточно вспомнить трагедии Руби-Ридж, Уэйко и взрыв в Оклахоме, восстание "фрименов" и создание десятков вооруженных антиправительственных милиций. В печати то и дело появляются критические статьи специалистов по конституционному вопросу (например, известного американского журналиста и историка Джозефа Собрана), ставящие под сомнение даже фундамент американской демократии. Это говорит, что у "третьих партий" есть определенная моральная поддержка и реальная политическая перспектива.
Совсем недавно, как результат противостояния в Алабаме, где стараниями чернокожих был официально запрещен дорогой сердцу южан символ - флаг конфедератов, произошло небывалое. В южных штатах существовала так называемая Южная лига - общественная организация по изучению и сохранению местной культуры и традиций. После запрещения флага возмущение федеральным правительством достигло такой степени, что на базе Южной лиги была создана политическая партия "Новые конфедераты". Эта партия ставит своей конечной целью, ни больше, ни меньше, как выход (secession) американского Юга из состава Соединенных Штатов и создание независимого государства, наподобие Конфедерации южных штатов 1858 года.
Сегодня во многих странах функционируют центры, распространяющие материалы либертариев и оказывающие поддержку соответствующим партиям. Сайты либертариев в Интернете наглядно показывают географию их расширения.
В Москве функционирует российское крыло партии либертариев - "Московский либертариум". Среди основателей и активных участников такие известные ученые как В.А.Найшуль, А Илларионов, Р.И. Капелюшников, А.Левенчук и др. Составлена "Конституция идеального государства" Г.Лебедевым, переводятся на русский язык работы известных либертариев. Найти все это можно на сайте "Московский Либертариум".
8.2.Свобода и государство
Популярные у либертариев истолкования свободы можно выразить следующими фразами: "Каждый имеет абсолютное право контролировать свою собственность при условии, что он не использует ее во вред или в нарушение соответствующих прав других", "Недопустимо осуществлять принуждение или насилие над людьми". Государственное налогообложение они считают принудительным изъятием собственности граждан и на этом основании протестуют против налогов вообще. Они считают несправедливым перераспределение государством части богатства в виде помощи бедным, и предоставляют самим богатым решать вопрос об их персональной благотворительности. Центральным является требование либертариев о невмешательстве кого бы то ни было в частную жизнь граждан и в распоряжение их имуществом, будь то сосед, полицейский, государственный орган или грабители. Право на жизнь, свободу и собственность они считают неотъемлемыми правами граждан, их естественными правами. Единственными законными функциями государства объявляются защита и усиление этих прав и защита от иностранного вторжения. В качестве временной меры допускается минимальное государство, которое не вмешивается во взаимоотношения между работодателями и работниками, не регулирует вопросы безопасности или здоровья работников, считая это нарушением контрактных прав обеих сторон, или нарушением свободы договора. Но в целом, либертарии вообще отвергают даже минимальное государство, как враждебное правам граждан, и призывают к тотальной приватизации всех государственных служб в виде частных агенств, защищающих права граждан.
Как поясняет свою позицию Д.Гилмор (73): «Хотя консерваторы и либералы противостоят во многих политических вопросах, но в одном решающем пункте они сходятся: в том, что государство - допустимое средство достижения социальных изменений. А именно: что использование узаконенного государством насилия есть правильный путь контроля мирной человеческой деятельности. В этом их фундаментальное расхождение с либертаризмом».
В.Годвин следующим образом формулировал недопустимость применения силы: "Сила - это такое средство достижения целей, о котором можно только сожалеть. Она противоположна интеллекту, который развивается только убеждением и доводами. Насилие развращает человека, который его применяет, и человека к которому оно прилагается"(74, с.39). По его мнению, борьба против государства сегодня, это не борьба против отдельных политиков, это борьба против способа мышления, образа видения государства. Главная победа государства одержана в головах тех людей, которые ему подчинились. Комментируя британское правление в Индии Л. Толстой заметил: "Коммерческая компания поработила нацию, насчитывающую двести миллионов людей. Скажи это человеку без предрассудков и он не сможет понять смысл этих слов. Что это означает, что 30 тысяч людей покорили двести миллионов? Не ясно ли, что не англичане поработили индусов, а сами индусы отдались в рабство".
Один из частых аргументов, используемых либертариями для защиты своих позиций, состоит в том, что существование или практику насилия невозможно обосновать логическими рассуждениями. Хотя случается, что один человек инициирует насильственную агрессию против другого и его собственности, но этот человек не может без логического противоречия доказать, что он имеет право делать что-либо подобное, поскольку в самой природе дискурса лежит предпосылка о праве оппонента на возражение, на защиту своей позиции. Таким образом, доказывая свое право душить людей или красть их собственность, невозможно пройти проверку на самореферентность.
Проблема самореферентности или логической аргументации необходимости насилия особенно актуальна в случае защиты граждан и безопасности, обеспечиваемой правительством.
Доказывать, что правительство собирающее налоги, может законно защитить своих граждан от агрессии, значит противоречить самому себе, так как в сущности весь этот процесс начинается с принудительных шагов, являющихся прямой противоположностью тому, что декларируется, т.е.. вместо защиты тех, кто находится под контролем правительства, они обкладываются насильственным изъятием их собственности.
Анализ взглядов либертариев приводит к выводу, что все-таки главным приоритетом является для них не свобода, как они ее прокламируют, а собственность или ее защита. Один из ведущих теоретиков М. Ротбард следующим образом поясняет свое понимание свободы: "Рассмотрим как либертарий определяет понятие "свободы". Свобода это условие при котором права человека на владение своим телом и законно приобретенной материальной собственностью не ущемляются, не подвергаются агрессии… Свобода и право на неограничиваемую собственность идут рядом, рука об руку"(88, с.41). Иными словами, свобода - это уже не столько фундаментальное понятие, на котором строилась идеология либертариев, а равнозначное и однопорядковое с собственностью. Свобода определяется и зависит от объема собственности. Чем больше собственности, тем более свободен человек; и наоборот. Это дало основание некоторым авторам определить либертаризм как идеологию "собственничества" (Propertarianism), (См. 75).
Относительно толкования свободы как недопустимости принуждения можно сказать, что сами правила рынка достаточно строги, и непременным условием рыночных отношений является их защита, в том числе и принудительными мерами, точно так же, как общество защищается от грабителей и воров.
8.3.Изъяны американской демократии как реальная почва для либертарной критики
Как воспринимают либертарии современное демократическое государство, в частности, США и каковы их основные критические аргументы? Изложим их позицию.
Государство не может существовать, не порождая бесконечного ряда мифов о своем могуществе и своей важности, и среди этих мифов нет более фантастического, чем представление о том, что демократические правительства всего лишь выражают "волю народа". Сколь бы ни были отвратительны деяния демократического правительства, как бы много чужого имущества оно ни присваивало, сколько бы людей оно ни убивало, в своих границах или за их пределами, основные институты государства практически никогда не ставятся под сомнение, потому что считается, что они пользуются поддержкой "народного волеизъявления". Но, как показывают опросы в США, население давно уже не столь лояльно к федеральному правительству.
Миф о коллективной безопасности, опорный для существования государства, является одним из тех, чье развенчание либертарии проводят наиболее последовательно. И действительно, вера в коллективную безопасность, или точнее, в безопасность, обеспечиваемую государством, – один из наиболее популярных и влиятельных мифов нашего времени. Легитимность современного государства опирается на эту веру. Но, по мнению либертариев, идея коллективной (государственной) безопасности не дает оправдания современному государству и вся задача безопасности должна быть передана в частные руки.
Мало кто возражает против частного заведения по починке обуви или ремонту квартир, но большинство думает, что есть определенные товары или услуги, которые не могут быть произведены чисто частным образом. Считается, что такие культурные продукты, как опера, медицинские услуги и, в частности, формулирование и поддержание закона должны быть доверены принудительным организациям, таким как государство.
Однако экономика свободного предпринимательства доказывает, что чисто частная продукция превосходит принудительные схемы во всех областях, даже в сфере безопасности и обороны. Иными словами, индивиды и добровольные ассоциации индивидов не только способны к производству всех товаров и услуг, которые государства и государственные организации могут производить. В каждом отдельном случае они также достигают лучших результатов и более эффективны, чем эти организации. Одно практическое следствие из работ школы экономики свободного предпринимательства состоит в том, что государственные организации, занимающиеся поддержанием законов и обороной, должны быть либо упразднены, либо реформированы таким образом, чтобы они функционировали на сугубо частных началах.
Такие реформы могут быть осуществлены, по крайней мере чисто теоретически, и через сами государственные организации. Почему широкое распространение рынка наталкивается на непреодолимые препятствия, когда речь идет об обороне общества и о внутреннем порядке? Обосновано ли такое допускаемое исключение из общей концепции о большей эффективности рыночных, нежели бюрократических отношений? Что говорят эмпирические свидетельства? Задаваясь такими вопросы, либертарии предлагают и свои ответы и проекты создания "либертарного" общества.
Если частная безопасность не хуже, а то и лучше, чем государственная безопасность, почему государство выигрывало в течение веков? И действительно, военная мощь государства более чем ощутимо предотвращает возникновение любого современного анархо-капиталистического общества. Но как мы знаем, некогда все человечество жило в догосударственных формах групп собирателей и охотников. Но 11 тыс. лет назад начался постепенный переход к земледелию и животноводству, - неолитическая или агрокультурная революция (производство пищи), - что благоприятствовало росту плотности населения. Более плотно заселенные популяции стали чувствительны к тому, что историк Уильям Макнейл назвал паразитизмом в его микро- и макро- формах. Микропаразиты – это вирусы и прочие инфекции, которые постоянно мучили человечество до появления современной медицины. А макропаразиты – это государства, которые возникали либо через завоевания, либо через реакцию населения на угрозу завоевания, и расширились до той степени, что заполонили все уголки глобуса. В этом плане современную задачу социологии либертарии видят в лечении общества от мифов, порождающих паразитарные формы жизни, и уподобляют социологию медицине, призывая социологов следовать той же последовательной борьбе против паразитов, которая развернулась в современной медицине.
Радикальные либертарии, такие как Ротбард, эксплицитно признают исторический триумф государств над примитивными до-государственными обществами, когда они принимают завоевательную теорию происхождения государств. Но это влечет очевидный парадокс. Как можно приписать происхождение государств успешному завоеванию и одновременно утверждать, что совершенно свободные общества, без государства, могут противостоять такому завоеванию? Хотя в истории сохранились вполне достоверные свидетельства существования таких обществ, зафиксированные, например, еще Гиппократом. Как-то путешествуя по Малой Азии Гиппократ попал в страну где, по его свидетельству, не было ни царей, ни законов. Удивленный Гиппократ спросил у жителей той страны, как же они живут без того и другого. Жители ответствовали, что они предпочитают жить без царей, потому что, когда у них появляются цари, они гонят население на войны, расширяют свои территории и заставляют жителей работать на них. Без царей же они в состоянии защитить себя от врагов сами. А нет законов, потому что законы делают жителей трусливыми и вызывают у них желание сутяжничать.
Как либертарии объясняют причины продолжающегося существования государств? По мнению одного из них (68), все зависит от установления решающих различий между условиями, которые делают возможным возвышение и выдвижение на первый план государства, и теми, которые могли бы характеризовать будущие свободные общества. Если обратиться к тем условиям, которые были порождены агрокультурной революцией и которые создали такую плодотворную почву для роста принудительных монополий, то эти причины довольно просты.
Охотники и собиратели могли легко перейти на новые земли. Когда плотность населения была очень низкой, как это было обычно в регионах, занятых охотниками и собирателями, члены побежденной группы должны были двигаться дальше от своих врагов. Этот выбор перестал быть жизненным только при высокой концентрации населения, опирающегося на производство пищи. Нет сомнений, что если собиратели налогов и ренты давили слишком сильно на тех, кто работал на полях, выбор побега оставался. Но на практике право на землю возникло потому, что расширение агрокультуры сделало этот ресурс все более оскудевающим.
В то же самое время, оседлое население становится все более уязвимым со стороны как микро- так и макропаразитов. Макропаразиты могли принять форму мародерствующих налетчиков, которые просто грабили свои жертвы и иногда уничтожали их. В ином варианте возникала адаптация между хозяином и паразитом, которая всегда имеет тенденцию к взаимной аккомодации. Наиболее успешными макропаразитами были рыцари и правители, устанавливавшие некоторый вид длительного сожительства-равновесия со своими подчиненными субъектами. Это равновесие проявлялось в том, они выжимали из подчиненных достаточно ресурсов в виде дани и разного рода налогов, позволявших им быть в состоянии отражать конкурирующие группы макропаразитов, но эти поборы были не настолько велики, чтобы уничтожить хозяйское население.
Те правители, которые отхватывали слишком много богатств или, наоборот, слишком мало, часто страдали от военных поражений, наносимых им более удачливыми правителями. Таким образом, эгалитарные банды эволюционировали сначала в племена, в вождества, затем в королевства и, далее, в иерархические государства. Резюмируя, можно сказать, что проблема вооруженного или свободного всадника является позитивным объяснением того, как государство возникло и существует. “История государства есть всегда мрачная и ужасная история триумфа частных интересов над подавленными группами. Все государства продолжают освященную традицией войну и находят полезным мотивировать своих граждан к борьбе за это” (84,с.32).
В этой мотивации либертарии видят следующий существенный элемент функционирующего государства. Все государства выдвигают некоторую идеологию, которая легитимизирует их правление. Легитимизация делает граждан государства более понятливыми и послушными и, в частности, обеспечивает больше готового корма для войны. Она дает людям мотив иной, нежели генетический интерес к себе, готовит их к жертвованию своими жизнями ради других. Ценой жизни некоторых членов общества, погибающих на полях войны, все общество становится более эффективным как при завоевании других обществ, так и при сопротивлении подобным агрессиям.
Конечный фактор, влияющий на ведение войны есть мотивация самого народа. Идеи детерминируют и то, в каком направлении он поворачивает свое оружие и то, воюет ли он вообще. Мораль народа не только прямо сказывается на военных операциях, но и косвенно влияет на способность государства устанавливать эти правила. Многие успешные завоевания были обязаны эффективной легитимизации не только среди своего населения, но и среди завоеванных народов. Примеры этому, - Британское правление в Индии и испанское завоевание Мексики, когда имперский правящий класс оставался легитимизированным и среди подчиненного населения.
В принципе, все государства, коль скоро они существуют, легитимизированы. Достаточное количество субъектов должны принять силу государства как необходимую или желательную, чтобы правление было широко признано и поддержано. Но тот же социальный консенсус, который легитимизирует государство, одновременно и связывает его. Идеология, следовательно, становится мощным фактором, объясняющим общественные движения, преодолевающие проблему свободного всадника и вносящие значимые изменения в политику государства. Идеология может больше мотивировать людей в их стремлении к социальным изменениям, чем даже материальные вознаграждения. Россия, например, двигается к крайностям своей политики больше под влиянием идеологических, чем экономических факторов.
Последовательное развертывание соответствующих идей может быстрее изменить сферу и интенсивность навязывания себя государством. Историческое развитие цивилизаций представляет собой последовательность таких преодолений проблемы свободного всадника. Но продолжительность этих изменений в свою очередь опирается на другие факторы, особенно, на интенсивность конкуренции между государствами. С течением времени сохраняются в политике только те изменения, которые помогли обществу выжить. Но даже и тогда идеологический и чисто экономический фактор останутся в постоянном напряжении. Динамика проблемы свободного всадника всегда приводит к развязыванию процесса распада общества, к ослаблению общественных сухожилий и разрыву его идеологической иммунной системы. Таким образом любая теория общественного развития в качестве своей аксиомы должна принять, что: “Цена свободы – вечная бдительность”.
В конечном счете, сила государства зависит от установок населения. Давление государства будет настолько сильным, насколько оно согласуется с верованиями населения. Индивидуально, частным образом невозможно защитить себя от давления государства. Даже возможность индивидуально вооружиться атомным оружием не является стратегически правильным путем защиты себя от налогов, поскольку другие граждане думают, что налоги справедливы и необходимы. Но в отличие от банд охотников и собирателей будущее свободное общество не будет неизбежно страдать от раскола населения по отношению к его государству.
Резюмируя взгляды либертариев по отношению к государству, можно сказать, что либертарии ведут неуклонную и настойчивую работу по его демистификации. Мистификация - это процесс, посредством которого заурядное подымается до уровня божественного теми, кто инвестировал свой интерес в его ненарушимость. Государство есть отличный пример мистификации. Группа людей, предназначенная для координации дел в обществе, занимается извлечением богатства, власти и ресурссов на данной географической территории. Хотя обычно люди сопротивляются ворам и грабителям, но в случае государства они это не делают, поскольку государство создало мистику законности своей активности. Государство держится на мнении, писал В.Годвин. Народ должен научиться уважать короля до того, как король распростит свою власть над ними. Если монарх назначен божественным установлением, то бунт против него становился бунтом против воли бога.
Демократические правительства использовали это божественное право королей как средство для внушения исподволь этого уважения населению, но они заменили бога законностью, выведенной из таких понятий как демократия, равенство, отчизна или американский образ жизни.
Короче говоря, будущее безгосударственное общество имеет, по мнению либертариев, наилучшие перспективы для разработки идеологической платформы, как внутренней и так внешней, заражающей оптимизмом другие народы. Анархия есть мем, который имеет потенцию расширяться подобно огню.
8.4.Охрана общественного порядка – это частное дело каждого
В сравнительном изучении эффективности добровольных или государственных организаций либертарии много внимания уделяют правовым и силовым структурам современного демократического государства, развивают проекты их функционирования на принципах рыночных отношений. Рассмотрим их взгляды на охрану общественного порядка и национальную безопасность.
Реконструкция мифа о коллективной безопасности порождает целый ряд теоретических проблем. Этот миф может быть также назван мифом Гоббса. Т.Гоббс и бесчисленные политические философы и экономисты после него доказывали, что в состоянии природы человек человеку – волк. Говоря современным языком, в состоянии природы преобладает постоянное недопроизводство безопасности. Каждый индивид, оставленный наедине с самим собой тратил бы слишком мало на свою защиту и, следовательно, постоянная взаимная межличностная война была бы результатом такого положения. Решением этой предположительно невыносимой ситуации, согласно Гоббсу и его последователям, является учреждение государства. Для того, чтобы установить мирное взаимодействие между двумя индивидами А и В, требуется третий субъект S, который выступает как конечный судья и умиротворитель. Однако этот третий субъект S - не просто другой индивид и товар, производимый S, т.е. безопасность, есть не просто другой частный товар. Скорее S есть суверен и как таковой имеет два уникальных властных качества. С одной стороны, S может настоять на том, чтобы его субъекты А и В не искали защиты нигде, кроме как только у него. Иначе говоря, S есть принуждающий территориальный монополист защиты этих двух субъектов. Вместе с тем, S односторонне может определить, как много его субъекты А и В должны платить за свою собственную безопасность. То есть он имеет власть единолично накладывать налоги, для того чтобы обеспечить безопасность “коллективно”.
Не прояснит эту ситуацию и та или иная интерпретация природы человека. Гоббсовский тезис очевидно не может означать, что человек ведом исключительно и только агрессивными инстинктами. Если бы это было так, то человечество давно бы уже вымерло. Тот факт, что оно живо, означает, что оно способно их сдерживать.
Следовательно, вопрос касается скорее предложенных решений, ограничивающих или нет агрессивные инстинкты. Обосновано ли решение Гоббса? При условии, что человек есть рациональное животное, является ли предложенное им решение проблемы безопасности, улучшением ситуации? Может ли учреждение государства уменьшить агрессивное поведение и продвинуть мирную кооперацию и таким образом обеспечить лучшую защиту и протекцию частной жизни граждан?
Трудности с решением Гоббса очевидны. Независимо от того, насколько плохи или хороши люди, S, будет ли он диктатором, королем или президентом всего лишь один из них. Человеческая природа не трансформируется со становлением S. Какая может быть лучшая защита для А и В, если S должен обкладывать их налогами, для того чтобы обеспечить эту защиту? Нет ли противоречия внутри самой конструкции S как экспроприирующего собственность защитника? Не является ли это рэкетом защиты? S должен установить мир между А и В, но только так, чтобы он сам в свою очередь мог грабить их с большей для себя выгодой. Определенно, S лучше защищен. Но чем более он защищен, тем меньше А и В защищены от атак S. Коллективная безопасность не лучше частной безопасности. Скорее это частная безопасность государства S, достигаемая через экспроприацию, т.е. экономическое разоружение своих субъектов.
Государственники от Т.Гоббса до Дж.Букинена доказывали, что протекционизм государства S возникает как результат некоторого сорта конституционного контракта. Но кто в здравом уме согласится на договор, который позволяет “покровителю” односторонне и без возражений определять сумму, которую защищаемый должен платить за свою защиту.
Как только мы предположили, что для установления мирного сотрудничества между А и В нужно, чтобы было S, тогда если существует более, чем одно государство, т.е., S1, S2, S3, тогда и между ними не может быть мира, пока они в состоянии анархии по отношению к друг другу. Соответственно, чтобы достичь универсального мира, необходимы политическая централизация, унификация и, в конечном счете, установление единого мирового правительства. Но не опасно ли появление такого победителя, превосходящего по силе все существующие государства?
Конечно, мировая политика демонстрирует, что государства находятся постоянно в войне друг с другом, и что на мировой сцене доминирует историческая тенденция к политической централизации и глобальному правлению. Споры возникают только вокруг объяснения этой тенденции к единому, унифицированному мировому государству как действительному или мнимому средству обеспечения частной безопасности и защиты граждан. Хотя, как мы видим, не исключена и принципиально иная линия взаимоотношений между государствами и их гражданами.
Например, замечено, что приватные отношения между иностранцами отличаются намного менее агрессивным характером, чем между официальными представителями государств. И это не удивительно. Государственный агент S, в противоположность каждому из своих подчиненных, может опираться на бюджетную непотопляемость (а также на политическую или дипломатическую защиту, конечно) в проведении своей внешней политики. При условии одинаковой естественной человеческой агрессивности, очевидно, что S может быть более уверенным в его отношении к иностранцам, если он может возложить на других потери от ошибок в своем поведении. Определенно, он готов принять больший риск и включиться в большую провокацию или агрессию, если другие готовы оплатить это.
Предложения либертариев в области охраны общественного порядка, а также правосудия, в том числе и законодательной деятельности можно свести к следующим схемам. Специализированные частные агентства получают лицензию от государства на охрану общественного порядка. Причем государство соблюдает антимонопольное законодательство, поддерживая конкурентность охранных агентств и не позволяя им слияния в мощные армии (иначе говоря, не позволяет возникновению новых потенциальных государств). Охранные агентства функционируют наподобие страховых обществ, страхуя жизнь, имущество и моральное достоинство граждан. В случае наступления страхового события агентство вынуждено оплачивать компенсацию за кражу имущества или убийство клиента, поэтому естественный экономический интерес агентства будет стимулировать его к сокращению страховых случаев, т.е. к уменьшению преступности на подшефной территории.
Развитие сети частных охранных агентств, функционирующих наподобие страховых организаций будет в целом решать и всю задачу охраны общественного порядка. Частное агентство берет под свою защиту жизнь, имущество и достоинство отдельных граждан, микрорайона, целого города или всей страны. Эти агенства заключают контракты на рыночной и исключительно добровольной основе и получают охранные взносы граждан, на которые они приобретают средства защиты этих граждан. В случае нападения, кражи или грабежа, они обязаны выплатить компенсацию точно так же, как поступают страховые агентства в случае наступления страхового события. Расширение сети охранных структур приводит к тому, что их естественный интерес к сокращению числа случаев преступного поведения положительно сказывается на общественной морали и повышает безопасность граждан. Чем качественнее защита застрахованной собственности, тем меньше заявлений о потерях и тем ниже затраты охранных агентств на компенсации этих потерь. Обеспечение эффективной защиты соответствует их финансовым интересам. Услуги этих агентств, коль скоро они конкурируют друг с другом, дешевеют и граждане расходуют все меньшие доли своих сбережений на собственную защиту. Явный контраст между государственной и частной защитой проявляется уже в экономии средств граждан.
Надо сказать, что реальная практика западных стран, особенно США, недалека от нарисованной картины. Частные охранные армии в США в 1,5 раза превышают численность профессиональных военных и вся система бизнеса, включая многочисленные организации и оффисы, находится под круглосуточным наблюдением этих охранных служб. Такая же картина и в Германии, где численность частных армий уже в 2 раза превышает число профессиональных военных.
Качественно различаются и критерии подбора соответствующих кадров при государственной и частной системе. Если владельцы частных военных агентств будут заинтересованы в найме самых умелых и компетентных лиц на исполнительные должности, то, очевидно, что государственные организации будут подвержены пагубной бюрократизации. Защита граждан будет подменяться службой бюрократическому аппарату и его интересам. А отсюда недалеко и до выполнения противоположных задач, - подавления, а не защиты населения, - если того требуют интересы бюрократии. Но в то же самое время, нанимаемые службисты все меньше будут склонны рисковать своей жизнью под руководством некомпетентных руководителей.
Но главное качественное различие между этими системами в том, что частная охрана не столь агрессивна и провокационна, как государственная. Лицо, славящееся своей агрессией или провокационностью, вряд ли найдет страховое агентство, склонное к сотрудничеству и защите этого лица. Тогда оно останется слабым и экономически изолированным. Это влечет, что некто желающий иметь больше защиты, чем он может себе позволить самостоятельно и индивидуально, получит ее только в том случае и постольку, поскольку он подчиняется определенным нормам неагрессивного, цивилизованного поведения. Чем больше число застрахованных таким образом граждан - а в современной экономике много людей нуждается более, чем в собственной самозащите - тем большим будет экономическое давление на оставшуюся незастрахованную часть населения, с тем чтобы и оно также приняло те же нормы неагрессивного социального поведения.
Страхователи будут желать исключить или ограничить страхование тех лиц или групп, которые влекут потенциально высокий риск, и они будут побуждать страхуемых либо в качестве условия страхования, либо за низкую премию исключить или строго ограничить любой прямой контакт с каким бы то ни было государственным служащим, будь то визитер, покупатель, клиент резидент или сосед. Где бы ни действовали страховые кампании - государственные агенты будут рассматриваться как нежелательные лица - потенциально более опасные, чем любой обычный преступник. Ввиду сравнительно низкой экономической продуктивности государственных территорий, а также ввиду неизбежной миграции их наиболее высокопродуктивных сотрудников правительства будут ослабевать.
Система конкурирующих охранных агентств может иметь двустороннее влияние на развитие права и способствовать дальнейшему уменьшению конфликтности в обществе. С одной стороны, она увеличивает вариативность и гибкость юридических норм - вместо наложения единых стандартов, агентства стараются учитывать индивидуальное своеобразие каждого клиента и каждого случая. Агентства дифференцируются в зависимости от культуры, религии, обычаев и традиций каждого клиента. А с другой стороны, учет религиозных и иных норм в случае конфликта между клиентами с разными религиозными ориентациями приводит к развитию межрелигиозного и межкультурного диалога, позволяющего создать новые, более универсальные нормы наказания или вознаграждения, и привить более широкое понятие справедливости. Причем необязательно, чтобы в целях объективности суждений, третья сторона была бы независима и анонимна. Заинтересованность третьей стороны в своей клиентуре и в своей репутации служит достаточным основанием для того, чтобы ей отказаться от принятия какой-то одной стороны в межрелигиозном или межкультурном конфликте. Иначе в будущем вряд ли кто-то обратится к этой третьей стороне как агентству, способному разрешить спор между двумя другими агентствами.
Поскольку вся собственность является частной, точно так же и вся защита должна обеспечиваться индивидуально, финансово крепкими страховыми агентствами (что весьма похоже на производственное страхование). В целом, владельцы частной собственности и бизнесмены предпочитают территории с низкой оплатой за защиту и растущими ценами на собственность тем местам, где высокие цены на защиту и падающая ценность собственности. Эти законы и тенденции очерчивают функционирование конкурентной системы страховых охранных агентств.
В то время как поддерживаемый налогами монополист будет проявлять тенденцию к повышению издержек и цены на защиту, частные коммерческие агентства стараются сократить издержки защиты и таким образом понизить цены. В то же самое время страховые агентства интересуются более, чем кто бы ни был повышением стоимости собственности, поскольку это влечет не только то, что их собственная недвижимость повышается в цене, но что, в частности, будет больше собственности других людей, которую нужно будет страховать.
И наоборот, если риск агрессии увеличивается и цена собственности падает, то там нет смысла быть застрахованным, поскольку затраты на защиту и цена страховки растет, обнаруживая плохие условия бизнеса для страхователя. Соответственно, находясь под постоянным экономическим давлением, страховые компании будут способствовать продвижению первого фактора, т.е., уменьшать затраты на защиту и предотвращать неблагоприятные условия страхования.
Эта побудительная структура может повлиять на текущую политику борьбы с преступностью. Сегодня ситуация такова. В то время как государство еще борется против обычных частных преступлений, но оно, как правило, мало или вообще не заинтересовано в задаче предотвращения преступления, или, если все же оно произошло, то в компенсации жертвам и в осуждении и наказании виновных. Даже более парадоксальным образом, вместо компенсации жертвам преступления, которого оно не предотвратило (как это следовало бы сделать) государство принуждает жертв как налогоплательщиков платить снова за расходы на розыск, поимку, заключение в тюрьму, а иногда и за развлечение их обидчиков.
Поскольку, в демократических условиях, каждый - агрессор или нет, проживающий в местах с высокой преступностью или в местах с низкой преступностью - может голосовать и быть избранным в правительственные учреждения, возникает систематическое перераспределение прав собственности от не-агрессоров к агрессорам и от проживающих в местах с низкой преступностью к резидентам мест с высокой преступностью и преступления умножаются. Соответственно, преступления и вытекающие отсюда требования к частным охранным службам всех видов весьма повышаются. Но государство и здесь поступает парадоксальным образом. Вместо того, чтобы требовать высокой оплаты за защиту населения в местах с высокой преступностью и низкой в местах с низкой преступностью (как страхователи и поступают), государство поступает прямо противоположным образом. Оно облагает большими налогами население мест с низкой преступностью и высокой стоимостью собственности, и меньшими налогами проживающих в местах с высокой преступностью и низкой стоимостью собственности (имущества) или даже субсидирует резидентов последних мест за счет первых и таким образом разрушает социальные условия, неблагоприятствующие преступлениям, и в то же время поддерживает те, которые благоприятствуют преступлениям.
Действия конкурирующих страхователей находятся в прямом контрасте. Во-первых, если страхователь не смог предотвратить преступление, он обязан компенсировать жертвам ущерб. Таким образом, прежде всего страхователь заинтересован в эффективном предотвращении преступления. И если он не смог все же его предотвратить, его интерес и его желание состоят в скорейшей поимке, осуждении и наказании виновных, поскольку при их поимке и аресте страхователь может принудить преступника, а не жертву или самого страхователя выплатить ущерб и затраты на компенсацию.
Более того, точно так же как страховые кампании поддерживают и обновляют текущие детальные списки стоимостей собственности и частного имущества, точно так же они поддерживали бы и обновляли детальные списки локальных преступлений и преступников. При прочих равных условиях, риск агрессии против частной собственности увеличивается при близости к местам интенсивной агрессии и при увеличении числа и ресурсов потенциальных агрессоров. Таким образом страхователи должны быть заинтересованы в сборе информации об имевших место преступлениях и о преступниках и о местах их сосредоточения. И в их общих интересах минимизировать ущерб, наносимый их клиентам, и разделять эту информацию с другими кампаниями (как банки делятся информацией о плохих кредитных рисках граждан). Далее, страхователи должны быть заинтересованы в сборе информации о потенциальных, еще не состоявшихся преступлениях, и агрессорах и это будет вести к фундаментальному и тщательному пересмотру и улучшению текущей государственной статистики преступлений.
Для того, чтобы предсказать будущие инциденты преступлений и таким образом вычислить текущую премию или цену страховки, страхователи должны коррелировать частоту, описание и характер преступлений и преступников с социальным окружением, в котором они происходят и разработать в условиях конкурентного давления непрерывно утончаемую систему демографических и социологических индикаторов преступлений. Т.е., каждая территория должна быть описана и оценен риск проживания на ней в свете множества индикаторов преступлений, таких как сочетание пола, возраста, национальности, этничности, религии, языка, профессии, дохода и др.
После детальной систематизации этой системы надзора следует совершенно утопический вывод: как следствие этого и в разительном контрасте с текущей ситуацией все межтерриториальные, региональные, расовые, национальные, религиозные и прочие конфликты должны погаснуть, перераспределение дохода и богатства должно исчезнуть, и постоянный источник социальных споров будет отодвинут надолго. Вместо этого рождающаяся структура премий и цен будет стремиться к точному отражению риска каждой территории и его отдельного социального окружения, так что никто не будет принуждаться платить за страховые риски других, но только за свои собственные и те, что связаны с его отдельным соседством. Более важно то, что опора системы конкурирующих страхователей от агрессии на непрерывно обновляемую и детализируемую систему статистики преступлений и стоимости имущества, и учет мотивированной тенденции к миграции от мест с высоким риском и низкой стоимостью собственности (плохих мест) к местам с низком риском для проживания и высокой стоимостью имущества (хороших мест) будет способствовать продвижению к цивилизованному прогрессу.
Правительства и - демократические правительства в особенности - размывают "хорошие" и продвигают "плохие" соседства с помощью и налогов и политики трансферов. Они делают это также с помощью более разрушительной политики принудительной интеграции.
В результате постепенной кооперации между различными охранными агентствами и развития договорного права каждый субъект будет заинтересован в сокращении конфликтности и усилении безопасности, неважно на международном уровне или внутринациональном.
В случае возникновения конфликтов между клиентами обслуживаемыми разными страховыми агентами, оба агентства пытаются решить свои проблемы через арбитражные суды, которые должны учитывать и религиозные взгляды клиентов и их культурное своеобразие и их традиции, с тем чтобы добиться максимально справедливого, т.е. удовлетворяющего обе стороны решения.
Суды функционируют точно таким же частным порядком, доказывая свою компетентность выигранными делами и беспорочной репутацией своих частных юристов. Так же может функционировать законодательный орган, который в качестве группы высокопрофессиональных экспертов получает разовый заказ от государства на разработку пакета законов.
Как провести границу между правомерностью государственной монополии на какой-то тип деятельности и ее недопустимостью. Для либертариев граница эта пролегает в сравнении экономической эффективности между двумя формами осуществления этой деятельности. Рыночные отношения предполагают обслуживание только тех потребителей, кто оплачивает услуги. Если довольно трудно, а то и невозможно идентифицировать оплативших эти услуги от уклонившихся от оплаты, например, как разделить на разные группы потребителей уличного освещения, дорожных знаков или иных такого рода услуг, то обслуживание приобретает форму коллективного пользования, где, как правило, будут обязательно и те, кто уклонился от оплаты в том числе и по принципиальным соображениям, вроде недостаточной яркости ночного освещения. Если слишком накладно для государства или другого агента (расходы на охрану и выявление неплательщиков превышают доходы от деятельности) предотвратить таких потребителей от пользования неоплаченными благами, то более целесообразно и экономней разрешить пользоваться этими благами всем. Рынок явно не соблазнится этой невыгодной для себя деятельностью и тогда автоматически этот вид деятельности (временно, пока не будут изобретены средства разделить овец от козел) поступает в ведение государства и функционирует в виде социалистической экономики: платят некоторые (в виде налогов), а пользуются все.
Эту логику можно схематически изобразить в виде таблицы, где "возможность исключения" означает экономически оправданное и организационно выполнимое разделение граждан на плательщиков и неплательщиков, а "конкурентность" предполагает действие рыночной конкуренции и антимонопольных законов.
Возможность исключения
Да Нет
Да А В
Конкурентность
Нет С Д
Вид деятельности, обозначенный через А, и конкурентен и допускает возможность исключения, т.е., вполне реализуем на рыночных условиях. Единственно Д - как вид деятельности, видимо не поддается рыночной мобилизации.
При том условии, что "возможность исключения" будет выполнима для частной полиции, т.е. она будет в состоянии исключить неплательщиков из числа потребителей их услуг по защите и безопасности (тогда эта деятельность передвигается из Д к С ), то можно обеспечить и ее конкурентность. Действительно ли полицейские имеют позитивные маргинальные потери (т.е. можем ли мы перенести полицейские услуги от С к А)? Либертарии убеждены, что это так. Определенно телохранитель может более эффективно защитить одного клиента, чем 100 или 1000. Если так, то гарантировать защиту дополнительного числа людей будет стоить дороже. Потребители протекции, следовательно, конкурентны по отношению друг к другу.
Точно так же будет затруднительно в случае иностранной агрессии защищать только тех, кто оплатил услуги по своей безопасности, а остальных оставить на съедение врагу. Правда, согласно старинной логике, пастуха кормит стадо, поэтому будет жалко потери даже одной овцы, а черед ее оплаты всегда недалек.
Однако подойдем с либертарных, экономических мерок к задаче о безопасности. Относительно легко исключить всех тех, кто не платит, от возможности пользоваться этой привилегией: все, что необходимо сделать частной компании по защите и безопасности населения, это снабдить своих клиентов знаками, предупреждающими, что они находятся под защитой, а также их дома, магазины, оффисы. Это могут быть отдельные дома, районы города, отдельные города, области, различные территории.
Точно так же может быть организована и защита в международном масштабе. Тем странам, кто не оплачивает услуг по безопасности, может быть отказано в защите, если кто-то из агрессоров захочет напасть на страну. Более того, по видимому агрессору даже дадут понять, что будут смотреть сквозь пальцы, если и не поощрять его.
Но при такой организации защиты населению совершенно безразлично, кто его грабит: государство или борющаяся с ним теми же методами другая группировка? Но либертарии пропускают такой простой довод и продолжают развивать свои аргументы. Поскольку вся собственность является частной, то каждый собственник заинтересован, чтобы на его территории не было преступлений, так как стоимость его собственности резко понизится, обесценятся места развлечений, магазины, парки и т.д. Известно, в каком в разительном контрасте находится обеспечение безопасности и порядка в общественных местах и парках, на что тем не менее принудительно взимаются налоги с граждан.
Государственная полиция же, вместо того чтобы ограничить свою активность защитой невинных граждан против преступников, фактически сама вовлечена в криминальное поведение. Первая и главная предпосылка этого состоит в том, что деньги, на которые покупается их униформа, оружие и выдается, изъяты принудительным образом. То есть они ангажированы в те же самые действия, от которых они под присягой обязались защищать своих клиентов. Трудно представить более противоречивую систему. Но в дополнение к этому нарушению закона они повинны и в служебной агрессии, арестовывая людей за продажу своих личных вещей, за цвет кожи и т.д.
Одним из нововведений либертариев в правовом поле является понятие "преступления без жертвы". Жертвой по понятиям либертариев считается тот, кто испытал угрозу физического принуждения, мошенничества или кражи. Там, где нет угрозы, там нет преступления. Преступление без жертв, следовательно, есть то, в котором никто не испытал угрозы физического принуждения, обмана или кражи. Но там, где отсутствуют жертвы преступлений, нельзя говорить о защите собственности или личностей. Наоборот, принятие правоохранительных мер в таких случаях препятствует частным и добровольным контрактным отношениям.
8.5.Приватизация глобального порядка
Рассмотрим теперь как трактуют либертарии необходимую для каждого государства организацию защиты от вторжения иностранных государств. Эта защита является, по их мнению, частным случаем более широкой функции – защиты от любого государства, домашнего или иностранного. В этом плане территория, конституирующая США, есть в самом реальном смысле территория, уже завоеванная правительством США. Только когда американцы освободят себя от этого завоевателя, они будут иметь эффективную денационализированную защиту.
Предлагаемая ими приватизация и этой функции равноценна по существу либо упразднению государства, либо превращению его в агентство по координации многочисленных видов частного бизнеса.
Главный вопрос государственной политики либертарии переводят в следующую плоскость: могут ли частные альтернативы обеспечить более эффективную защиту от иностранных агрессоров? И стратегический вопрос: могут ли люди мобилизовать идеологические мускулы, чтобы разгромить государство вообще? Как мы видели, эти вопросы во взглядах либертариев тесно связаны друг с другом. Если еще привычными воспринимаются усилия теоретиков и политиков, ведущие к общественному порядку без войн и насилия, то трудно представить, на что общество будет похоже, если упразднить правительство. И особенно интересно узнать как безгосударственное общество сможет защитить себя от иностранной агрессии?
Ответ либертариев на этот вопрос состоит в следующем. Сам факт низвержения домашнего правительства (мирным или насильственным путем) должен привести к тому, что в этом процессе освобождения от домашнего государства подчиненные ему в прошлом субъекты выковывают мощные средства для защиты себя и от иностранных государств. Тот же самый социальный консенсус, те же самые институты и те же самые идеологические императивы, которые они приобрели при освобождении от своего домашнего государства, будут автоматически способствовать и успешной защите от любого другого государства, которое попытается заполнить вакуум.
Народ, который последовательно фабриковал свою идеологическую солидарность, чтобы низвергнуть своих домашних правителей, не просто будет завоевать. Не угрожая завоеванием никому, этот народ может завоевать симпатии субъектов других государств и сделать это лучше, чем какой-либо военный оппонент правлению этих государств, легитимизация которых будет подрываться естественным образом. Точно так же, как Американская революция посеяла искры, которые помогли зажечь революционные настроения во многих других странах, вибрирующая экономика, свободная от всех правительств и налогов, будет вызывать такое восхищение и подражание, что само это движение будет стремиться к расширению.
Как видят либертарии этот процесс? Рассмотрим ряд их аргументов.
Давайте предположим, что в некоторой стране правительство было полностью делегитимизировано, что оно перестало существовать. Как может такое общество существовать в военном отношении внутри мира конкурирующих государств? Это зависит по прежнему от тех же элементов, которые являются детерминантами и военного конфликта: богатство и технологии, география, население и мотивация. По отношению к богатству и технологиям современное безгосударственное общество будет в привилегированном отношении, оно будет пользоваться главным своим преимуществом. Оно не только достигнет более быстрого увеличения экономической продукции и технологического развития при ликвидации правительственного паразитизма, но оно уже будет в состоянии опереться на те институты и организации, где интервенция государства была минимальной. Они же и будут наиболее вероятными агентами процессов упразднения правительства, так как уже будут иметь солидные экономические опоры. Составной эффект более высоких темпов роста будет только усиливать этот потенциальное превосходство и с течением времени будет реализовано и в более мощном военном капитале. Так что будущее общество может так же мало страшиться конкурирующих государств, как США сегодня не испытывают страха по отношению к таким "экономическим корзинам" как Мексика.
Что касается международных агрессоров, то ситуация здесь такая же, как и описанная в предыдущем параграфе организация защиты от внутренних агрессоров. И точно такая же схема могла бы быть плодотворной и на международном уровне и вообще понятие государственных границ теряет в этом контексте какой бы то ни было смысл. Так формируется общая глобальная идеология с соответствующими глобальными институтами, обходящими стороной распространенные в государственном сознании представления о неизбежности мирового правительства с вытекающими отсюда угрозами для человечества и для его мирного сосуществования.
Предположим теперь, что какое-то государство решило атаковать или вторгнуться на свободную территорию. Но как, кого и что оно будет атаковать?
Существуют только владельцы частной собственности и их страховые агентства. Никто из них не захочет участвовать в провокации против агрессивно настроенного государства, чтобы оно получило карт-бланш на вторжение. Если все же реализовалась какая-либо провокация или агрессия против государства, то это должна быть акция отдельного гражданина и тогда интересы государства и интересы страховых агентств совпадают. Обе стороны хотят видеть агрессора наказанным и оплатившим компенсацию за весь причиненный ущерб. Как без реального повода может государство оправдать свою нападение?
Конечно, короли и президенты могут отдать приказ об атаке. Но должно быть достаточное количество других людей, готовых выполнить этот приказ эффективно. Должны быть генералы, получающие и следующие приказу, солдаты, готовые маршировать, убивать и быть убитыми, и домашние производители-интенданты, готовые снабжать и финансировать войну. Если такая согласованная готовность отсутствует, то приказы правителей будут восприниматься как незаконные, и даже могущественное правительство может быть низложено в кратчайшие сроки, как это произошло с Советским Союзом.
Следовательно, с точки зрения лидеров государства, нападение на свободные территории будет рассматриваться как чрезвычайно рискованное предприятие. Никакая пропаганда не заставит общественное мнение поверить, что это не было нападением на невинные жертвы.
В этой ситуации правители государства были бы счастливы уже тем, что сохраняют свой монополистический контроль над их настоящей территорией, и не захотят подвергаться риску потери законности и всей их власти при попытке территориальной экспансии.
Однако, если все же государство попытается вторгнуться на соседнюю свободную территорию? Прежде всего агрессор не застанет невооруженное население. Только в государственных объединениях гражданское население остается невооруженным. Государства стараются везде разоружить свое собственное население, чтобы было бы безопаснее облагать его налогами и эксплуатировать. В противоположность этой политике страхователи не хотели бы разоружать страхуемых, да и они сами не хотят этого. Кто хотел бы быть защищенным, вряд ли удовлетворится тем, что в качестве первого шага ему отказывают в крайних средствах самозащиты? В противоположность этому, страховые агентства будут поддерживать владение оружием среди страхуемых, поощряя их избирательным понижением стоимости своих услуг.
Более того, помимо оппозиции в лице вооруженного частного населения, государство-агрессор может столкнуться с сопротивлением всех страховых агентств. В случае успешного отторжения агрессора эти страхователи имели бы дело с массивной компенсацией. Естественно, страхователи должны быть хорошо вооружены, тренированы, обучены и быть готовы ответить на любое вторжение, и в то же самое время они будут стараться избежать или минимизировать любой дополнительный ущерб. В то же время, страхователи должны быть эффективными и надежными частными фирмами, которые поддерживают внутреннее сопротивление против государства, продвигают его делегитимизацию и стимулируют освобождение населения и трансформацию государства в свободную страну.
Рассмотрим теперь следующий, глобальный уровень функционирования государств. Представим на время полностью безгосударственный мир. Большинство частных собственников будут индивидуально застрахованы большими транснациональными компаниями, обеспеченными огромными капитальными ресурсами, в то время как агрессоры, с сопутствующими плохими рисками будут лишены страхового сопровождения. В этой ситуации каждый агрессор или группа агрессоров будут стараться ограничивать свои цели преимущественно незастрахованной собственностью и избегать всех побочных повреждений, так как в ином случае они окажутся в столкновении с одним или многими экономически могущественными и профессиональными охранными агентствами. Аналогичным образом, возможное насилие в целях обороны также будет высоко селективным и целенаправленным. Все агрессоры будут достаточно легко идентифицированы, будут известны места их расположения и даже специфика их ресурсов и экипировки. В случае нападения на клиентов, страховые агентства будут отслеживать расположения этих групп, их ресурсы и требовать компенсации под угрозой возмездия. Но в то же время, сами эти страховые агентства также будут избегать нанесения дополнительных побочных повреждений, поскольку в таком случае они сами могут преследоваться другими агентствами.
Сегодня, в мире государств войны имеют другой характер. Если одно, например США, атакует другое, например, Ирак, это не просто атака ограниченного числа людей, экипированных ограниченными ресурсами и расположенных в определенном месте. Скорее, это нападение всех американцев со всеми их ресурсами. Каждый американец предположительно платит налоги правительству США и таким образом де-факто, желает он того или нет, вовлекается в каждую правительственную агрессию.
В то же время было бы неверно, считать что каждый американец подвергается одинаковому риску быть атакованным со стороны Ирака (такой шанс, например, выше в Нью-Йорке, чем в глубинных штатах США), но каждый американец оказывается в одинаковых условиях по отношению ко не всегда добровольному участию в правительственных агрессиях.
Точно та же ситуация воспроизводится и в Ираке, как в другой воюющей стране. Правительство Ирака имеет власть облагать налогами свое население или призывать его на службу в военные силы. И как налогоплательщик каждый иракец обязуется защищать свое правительство, как это обязан делать каждый американец. Тогда война становится войной всех американцев против всех иракцев, т.е. тотальной войной.
Стратегии и атакующего и защищающегося государства меняются соответственно. В то время как нападающее государство поначалу все еще избирательно в отношении целей своих атак, или, по крайней мере, ввиду ограниченности ресурсов, противная сторона не имеет никаких побуждений для того, чтобы избежать или минимизировать побочные повреждения. Наоборот, поскольку все население и национальное богатство вовлечено в военные действия, побочные ущербы, будь то жизни людей или уничтожение собственности даже желательны. Нет четкой границы между участниками и не-участниками. Каждый есть враг другому и вся собственность другого обеспечивает ему поддержку. Следовательно, все возможно и оправданно.
Аналогично и защищающееся государство мало будет заботиться о побочных ущербах, возникающих в связи с возмездием нападающему государству. Каждый гражданин атакующего государства и вся их собственность есть враг, и враждебная собственность становится таким образом возможной мишенью для возмездия. Более того, каждое государство в соответствии с этим характером межгосударственных войн будет развивать и применять скорее оружие массового разрушения, такое как атомные бомбы, чем сверхточное (как предполагается) лазерное оружие.
Таким образом возникает сходство между войной и природной катастрофой - в их неразличительном разрушении и опустошении, что является исключительно характеристикой мира государств. Государства как принудительные, поддерживаемые налогами монополии внутренне расточительны и неэффективны во всем, что они делают. Это проявляется также и в отношении военных технологий и военного интеллекта, особенно, в эпоху высоких технологий. Соответственно, государства не в состоянии будут конкурировать на той же самой территории против добровольно финансируемых страховых агентств.
Таким образом, то что было одной из слабостей обществ охотников и собирателей, становится силой в анархо-капиталистическом обществе.
Распространению такой модели организации защиты и безопасности населения препятствуют прежде всего государственные структуры. Правительство по самой своей сущности делает две вещи несовместимые с его заявлениями. Во-первых, оно принуждает граждан подпадать под активность его “защиты”, и во-вторых, оно запрещает другим, кто хотел бы предложить защиту клиентам на их территории, от заключения таких контрактов с ними, предпочитая видеть в этом качестве только себя и под своим принуждением. Если истинная защита от насилия включает и защиту от насилия самого правительства, то нет причин почему бы это не включить в число функций правительства. Но тогда современные правительства есть первые нарушители прав граждан. Государство в таком случае неотличимо от мафии, которая говорит своим жертвам, что именно она защитит их от самой себя.
Таким образом, ключевой аргумент, обосновывающий сбор налогов и, в частности, принудительное налогообложение, направляемое, якобы, на защиту граждан или оборону страны, повисает в воздухе. В то же время многие экономисты до сих пор утверждают, что национальная защита это тот тип активности, который несомненно поддерживает тех, кто платит за это.
Вообще либертарии склонны при анализе войн и политики опираться на понятия и подходы экономического анализа производства. Те же три категории производства – труд (человеческие ресурсы), земля (естественные ресурсы), и капитал (богатство и технологии) - служат для них входами в анализ любой политической или военной кампании.
Например, одной из экономических моделей, в терминах которой устанавливается аналогия между войнами и экономикой служит модель Лаффера.
Как известно, короткая кривая Лаффера описывает соотношение между ставкой налога и объемом получаемых налогов или, более широко, между степенью экспроприации общества государством, увеличивающим все свои требования, и тотальным валовым доходом, который ему удается выжать из экономики. Только сокращением степени экспроприации достаточно ниже той черты, которая означает максимальную прибыль государства, может оно положить условия для увеличения общественного благополучия. С течением времени, эта стратегия приведет к сдвигу кривой Лаффера вверх, так что даже при той же самой степени экспроприации государство будет получать больше тотального годового валового дохода. Точно так же как частные лица, имеющие определенные сбережения, могут отказаться от потребления в настоящем для того, чтобы иметь больше возможностей для потребления в будущем, государства могут отказаться от дохода в настоящем для того, чтобы стимулировать рост общественного благополучия, который сделает их богаче и сильнее в будущем.
Многие государства Европы, находясь в остро конкурентном политическом окружении, пришли к этой стратегии как средству опережения своих конкурентов. В этом плане можно говорить как бы о процессе естественного отбора среди государств, аналогичного естественному отбору среди живых особей. В то время как генетические мутации порождают изменения и адаптацию, продвигающие естественный отбор среди организмов, решающим фактором изменений для государств выступает идеология.
Сегодня как и на заре цивилизации наиболее сильные побудительные мотивы государства состоят в стремлении удовлетворить свои специальные интересы за счет общественных. Однако поиск и нахождение соответствующих способов и средств экспроприации затрудняется с каждой новой исторической эпохой. Возможно, апогей такой политики государств уже в прошлом, по крайней мере, мы видим как в эпоху глобализации растет противостояние такой стратегии со стороны новых субъектов мировой политики – транснациональных корпораций, негосударственных организаций, отдельных финансово-мощных лиц.
Макропаразитарные государства в лучшем случае выжимали доходы ниже потенциального максимума на короткой кривой Лаффера. Но для разных политических систем происходило это по-разному. Соблазн британских и американских правителей состоял в эксплуатации коротких прибылей в своих доходах, что сдвигало кривую Лаффера слишком вверх, даже за счет возможной потери долгосрочного роста. В то же время советские соответствующие интересы проявились в обнаружении того, что государство может получить больше трансферов через взятки, коррупцию и другие подобные процедуры, которые фактически ослабляли давление государства на экономику.
8.6.Государственное образование - противоречие в терминах
Без сомнения наиболее эффективным методом посредством, которого государство создает мистику своей вездесущести, является контроль над образованием. Эволюция принудительного государственного контроля над школьным образованием неотделима от политической истории. Этот контроль выступает иногда главной целью политического маневрирования и, в случае успеха, его наиболее желанным результатом. То, что кажется основополагающей целью - обучение детей грамоте - всегда играет второстепенную роль. Государственное образование ни в коем случае не является слабым, беспомощным или неупорядоченным как думают даже специалисты. Это холодная, изощренная и тонко отлаженная машина, предназначенная выполнять очень важную работу - тормозить рост сознания общества. Проблема не в том, что государственные школы плохо работают, но скорее в том, что они действительно работают, и работают в соответствии с заложенными установками. Первая цель и первостепенная функция школ - не обучать и воспитывать хороших людей, но формировать послушных граждан государства. Это и есть та функция государственной индоктринации, которая наиболее великолепно выполняется школой.
Сторонники государственного образования понимали это прекрасно., Например, Г.Манн, американский общественный деятель, поддерживал в 19 веке государственное образование именно на этих основаниях, видя в нем средство ассимиляции иностранных элементов в протестантскую пуританскую культуру. По отношению к ирландским католикам Манн советовал: "Со старыми и пожилыми не так много можно сделать, но зато с их детьми, и главное средство - это образование. Их подрастающее поколение должно воспитываться так же, как и наши дети. Мы говорим должны, поскольку во многих случаях это может осуществляться только принуждением. …Дети должны быть собраны и силой, принудительно, направлены в школы. И те, кто сопротивляется и препятствует этому плану, будь то родители или священнослужители должны нести ответственность и быть наказаны"( 83, с.114 ).
С самого начала государственные школы были формой социального контроля. Одна ирландская газета, описывая этот процесс ассимиляции детей против их воли, заметила: "Общий принцип, на который опираются эти принудительные школьные правила является в корне порочным, радикально нездоровым и а-теистическим… Образование детей уже не является ни заботой церкви, ни делом семьи, но работой самого государства".
В противоположность ксенофобной лихорадке, с которой многие коренные американцы спешат навязать свои культурные предпочтения иммигрантам, либертарии осуждают государственное образование. Дж. Уоррен сравнивает его с "передачей цыплят на попечение лисам, причем лисам еще и платят за это". Он видел, что государственный контроль над образованием, подобно государственному контролю над религией будет порождать ортодоксию, удушающую всякое расхождение во взглядах. "Школа станет бюрократией, обслуживающей интересы бюрократов и тех, кто в конечном счете контролирует государственный аппарат". По поводу того, что государственники настаивают, что принудительно регулируемое образование необходимо потому, что люди не могут различить ложь от правды и могут быть введены в заблуждение, Г.Спенсер возразил, что: "Вряд ли найдется какой-либо сектор в жизни, над которым по аналогичным соображениям нельзя было бы водрузить законодательный надзор".
Сегодня идеал социального контроля через образование реализован. Подобно павловским собакам дети входят и выходят из школ по звонку. Они начинают каждый день принесением присяги флагу США и пением национального гимна. Проходя сквозь политические знания и изучение однобокой истории, они обучаются чтить демократию и Конституцию.
Школа есть "двенадцатилетний принудительный приговор", в течение которого дети формуются в "хороших" граждан. В действительности же формируются покорные граждане. "Неизбежно, что принудительное, регулируемое государством образование будет отражать философию статус-кво", комментирует историк Дж.Спринг. "В конце концов это в интересах тех, кто имеет политическую и социальную власть и кто получает наибольшую выгоду от существующего политического порядка и зависит от его увековечивания". Иными словами, государственная школа берет на себя роль официальной церкви, вдохновляя ее подопечных к благоговейному коленопреклонению перед государством.
Государство продуцирует образ само-увековечивающегося, само-достаточного института, обладающего огромной силой и влияющего на волю людей. Но самом деле, все наоборот. Правительство держится по воле людей, и без их поддержки оно хрупко, не имеет своих ресурсов и быстро дезинтегририруется. А главное, что оно стоит без тех человеческих ресурсов, компетенции и знания, которые оно же само подавляет своим образованием в страхе от растущего осознания нелепого положения вещей и грядущего разоблачения своего вредительства.
Как мы видим по вышеприведенной аргументации, и в этой области либертарии продолжают последовательно выявлять мистику государства, видя в нем только абстракцию, поглощающую и безрассудно растрачивающую человеческую энергию.
8.7. Сецессия как средство противостояния государству
Рассмотрим теперь одну из стратегий, предлагаемых либертариями в качестве средства уклонения от государственного контроля. Уклонение (сецессия) обычно понимается как односторонний разрыв связей с более широким и организованным целым, к которому уклонисты привязаны. Уклонение от государства означало бы, что индивид или группа индивидов изолируют себя от государства как большего целого, к которому они привязаны, т.е., разрывают определенные контакты с государством.
Если ради краткости выделить только два вида взаимоотношений – горизонтальные (кооперация и координация) и вертикальные (директивность и гегемония), то в рамках горизонтальных контрактных отношений индивидуальные члены равноправным образом обмениваются искомыми товарами и услугами определенного качества. Выбирая подчиненность гегемоническому виду отношений, человек интегрирует себя в систему, в которой его принуждают создавать недостаточно четко определенные услуги и получать то, что готов назначить ему руководитель.
Есть также два различных фундаментальных пути приобретения собственности. Либо собственность приобретается в условиях уважения к собственности других людей, приобретенной правым путем, либо она приобретается посредством насилия над правами других лиц. Либо используются экономические способы приобретения, либо политические. То, что делают убийцы, воры и грабители, несовместимо с жизнью в обществе. Но директор, нарушая права собственности других людей, не воспринимается как преступник.
Другие члены общества – по крайней мере большинство - считают его нарушения прав собственности других людей как совместимые с цивилизованным поведением. Следовательно, они активно поддерживают эти действия, когда они обращены против других людей, и не мешают им, когда они направлены против них самих. Это и есть природа гегемонических связей между директором и его подчиненными.
Уклонение есть односторонний разрыв гегемонических отношений со стороны подчиненного субъекта. Это означает две вещи: 1.Подчиненные больше не поддерживают право руководителя на нарушение прав собственности других людей, например, прекращая платить налоги, или обслуживать руководителя; 2.Они начинают сопротивляться ему, когда он нарушает их собственные права или права других людей на собственность.
Уклонение или прекращение связей есть специальный подкласс политических реформ. Не руководители осуществляют реформы, модифицируя существующие политические связи, но управляемые - односторонне отменяя эти связи. Более точно, упраздняется гегемонический аспект существующих институтов.
Отмена гегемонических связей совершается в самых разнообразных масштабах. Она может касаться только части таких связей и может охватывать географически несвязанные территории. Например, ганзейские города в их лучшие дни были свободны от имперских налогов. Также, в средние века различные отдельные города, особенно в Северной Италии, Фландрии и Южной Германии избегали в течение определенного времени власти империи. В большинстве случаев они управлялись старейшинами городов или становились республиками.
Континуум географической дисперсии политических режимов хорошо иллюстрируется случаем города Хертогенбош в Нидерландах. Этот анклав был поразительно политически гетерогенен: он включал в себя датский анклав, который в свою очередь включал в себя бельгийский анклав. Таким образом, часть улиц были датскими и подчинялись датским законам, а часть улиц были бельгийскими и подчинялись бельгийским законам, а иногда даже дома на одной и той же улице принадлежали различным нациям и подчинялись различным законам (они были отмечены датскими или бельгийскими флагами).
Скорее как нормальный для западной цивилизации, чем исключение, воспринимался и тот факт, что гегемонические связи с отдельными регионами соседствовали с независимыми территориями. Посредством браков, наследства или покупки земли средневековые аристократы приходили к владению собственными территориями, которые были рассеяны повсюду в Европе.
В принципе, взаимоотношения и зависимости между правительством (государством) и различными субъектами не гомогенны. Например, евреи в Центральной и Восточной Европе в течение веков пользовались относительно независимым политическим статусом, который даже позволял им осуществлять некоторую форму умеренной территориальной суверенности. Знаменитые “гетто” были далеки от институтов подавления, как они изображаются сегодня; они были островками свободы от тех законов, которые ограничивали большинство других сограждан (например, евреи гетто были освобождены от не-еврейской юрисдикции и различных форм налогов).
То, что такие режимы могут сосуществовать рядом друг с другом, является достаточным основанием реализуемости таких состояний. Единственной границей для географической дисперсии этих “политических” режимов были границы частной собственности. Теоретически каждый владелец собственности и, в частности, каждый землевладелец мог выбрать и установить свое собрание правил, которыми должны были руководствоваться пользователи этой собственности. Но обычно такие территориальные анклавы зависят от обмена товарами и услугами с другими территориями. Поэтому они были вынуждены отменять торговые барьеры и принимать политику свободного рынка.
Поступая таким образом, землевладельцы создавали жизненные образцы плодотворного функционирования самостоятельных и добровольных форм социальной организации. Не нуждаясь в особой рекламе ввиду привлекательности той идеи, которую они олицетворяли, эти островки уклонения притягивали жителей других территорий, и таким образом заполнялись пустоты на политической карте.
Укажем два главных преимущества политических реформ реализующих стратегию уклонения. Первое – уклонение не трансформирует, но упраздняет гегемонические связи. Все другие формы политических реформ удерживают эти зависимости нетронутыми и просто модифицируют способы, посредством которых правитель использует свою власть. Ключевые организации, такие как армия, полиция, суды держат свою монополию и объявляют всех конкурентов вне закона. После того, как усердие реформаторов ослабевает, ничто не стоит на пути дальнейшей экспансии государственных монопольных сил в такие области как здравоохранение, искусство, экономика и др. И во многих случаях даже умеренные реформы государственных организаций возвращаются вспять после спада энтузиазма реформаторов. Самое худшее во всех этих случаях и что встречается в большинстве раз, реформы оборачиваются созданием дополнительных гегемонических зависимостей с более охватывающей политической централизацией. Например, чтобы избавиться от аристократических привилегий классические либералы сначала поддержали короля против меньших аристократов, а затем сконцентрировали дальнейшие усилия на демократическом централизованном государстве для борьбы со всеми региональными и локальными формами монархизма и аристократии.
Вместо того, чтобы обуздывать политическую власть, они просто сдвигали и централизовывали ее, создавая даже более мощные политические институты, чем те, которые они старались превзойти. Классические либералы купили свой краткосрочный успех за очень тяжелую долгосрочную ренту, часть из которой мы платим уже в 21 веке.
В этом и причина того, что в конечном счете классические либералы провалились. Важно осознать, что быстрый успех классических либералов был связан с тоталитарными схемами, которые беспокоили прошлое столетие. Фундаментальное объяснение их провала состоит в том, что либеральные реформы не были добровольно адаптированы и приняты различными общественными группами, но были наложены на них принудительно. Конечно, такая тактика была очень эффективной в реализации классико-либеральной программы сразу на всей территории, контролируемой новыми демократическими централизованными государствами. Без такого охвата процесс был бы очень постепенным и предполагал бы наличие островков Старого режима, которые могли бы продержаться довольно долгое время. Однако подобно всем столь простым тактикам, и эта стала обоюдоострым орудием, которое постепенно обернулось против жизни, свободы и собственности.
Можно указать здесь на аналогию с бизнес-циклом. Подобно тому, как бизнес-инвестиции, не поддержанные реальными сбережениями, не стимулируют подлинный рост, и после короткого периода иллюзорного роста ведут прямо к экономическому банкротству, так и “принудительное наложение свободы” не создает подлинную свободу, но после короткого периода иллюзорной свободы ведет прямо к тоталитарному кошмару.
Факт в том, что ни в Европе, ни в США классическому либерализму не удалось установить общественный порядок, который бы эффективно сохранял частную собственность и индивидуальную свободу более, чем пару десятков лет. Это резко контрастирует со средними веками, в которых христианская религия в течение веков наделяла правами и обязанностями всех граждан будущего Града Бога. Христианство ограничивало средневековых аристократов во всех их тиранических наклонностях, и эти ограничения эффективно гарантировали свободы подчиненных. В Европе классический либерализм никогда не создавал глубоких корней и его кратковременный расцвет начал закатываться к концу 19 века, вылившись вскоре в такие хорошо известные социалистические схемы как коммунизм, фашизм и национал-социализм. В США безуспешная война за уклонение дала рождение государству благосостояния-войны, которое и стало расти постепенно с того времени. Конечно, нельзя сравнивать государство США по значимости в общественном восприятии с немецкими национал-социалистами или русскими большевиками, если касаться его относительной внутренней силы. Однако в абсолютных терминах оно уже стало наибольшим и наимощным государством в мире, которое когда-либо было на Земле, и это превосходство особенно чувствуется в вопросах внешней политики и войны.
Реальный вопрос состоит не в том, - как предполагали все классические либералы ХХ века – почему счастливые дни классического либерализма увяли и выродились в новую эру беспрецедентного государственного контроля. Реальный вопрос в том, как классический либерализм мог процветать, даже те несколько десятилетий, что он процветал? Ответ, вероятно, связан с временным лагом, который требуется для того, чтобы новые демократические централизованные государства консолидировали себя. Новые демократические ценности должны были проникнуть в мышление, новые политические ориентации должны были медленно обрести свое место в индивидуальном сознании и т.д.
Стратегия уклонения и прерывания гегемонических связей лишена всех этих фатальных долгосрочных последствий наложенной или дарованной свободы. Может пройти довольно длительное время, пока созреют условия для успешного уклонения, и оно может оставить много темных и политически непроясненных пятен на политической карте. Однако, по крайней мере, эти реформы могли бы стать подлинной реализацией того, что не содержало бы уже семена своего разрушения.
Второе преимущество уклонения состоит в том, что это есть единственный тип политической реформы, который не только способен привнести и установить незыблемость режима частной собственности, но и сам основан на уважении к принципам этого режима. В то время как государство по своей природе - принудительная организация, организация политических средств, уклонение есть активность, полностью гармоничная с уважением к частной собственности и к экономическим средствам. Таким образом, выполняется главное этическое требование либертарной реформы, а именно, чтобы сама реформа не создавала новые нарушения собственности.
Уклонение не ведет с необходимостью к войне. Однако, поскольку государство имеет очевидный интерес к поддержанию гегемонических уз, составляющих его опоры, и готово отстаивать их с помощью силы, уклонисты должны найти средства для преодоления этого сопротивления.
Уклонисты всегда составляют меньшинство всего населения. Но это судьба всех политически активных групп, даже самого правительства. Государство не в состоянии управлять, если оно должно надзирать за каждым жителем в каждый момент. Оно может управлять, если только граждане подчиняются его командам и уступают, и тогда только оно может сконцентрировать свою властную энергию на тех индивидах, которые ему не подчинились.
Это один из самых больших политических законов: гегемонические отношения существуют постольку, поскольку большинство добровольно подчиняется им. Не правитель обращает граждан в подчиненных, а они сами выбирают подчинение правителю. Сами подчиненные принятием своего свободного решения создают гегемонические связи.
Почему граждане выбирают это подчинение? Либо они считают, что это правильный или наилучший путь в сложившихся обстоятельствах, либо просто не знают иного способа существования. Поэтому, идеи или мнения, которые оправдывают существование гегемонических связей, являются последним основанием политической власти. Вот почему иностранные государства, в отсутствие идеологической лояльности населения, часто правят через своих местных вассалов, которые согласно локальной традиции имеют такое право. Это также основание того, почему современные государства берут под государственный контроль школы и университеты.
Подытожим: государства управляют скорее, посредством идеологий, которые оправдывают гегемонические узы, чем просто явной силой. Подобно всем другим трансформациям в обществе уклонение готовится и зависит от предыдущей трансформации в духовной области. Успешное уклонение предполагает предварительную трансформацию этих политических верований.
Необходимым условием для успешного уклонения является готовность существенной части населения отвергнуть гегемонические узы, которые оно некогда принимало. Если же какие-то организации, возникающие в рамках движения уклонения, нарушают в своих действиях права частной собственности, то тем самым они сеют семена для будущих гегемонических отношений. Новое правительство заменит старое, но все прежние пороки останутся.
Литература
52.Уильямсон О.И. Поведенческие предпосылки современного экономического анализа. "THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем". 1993, Осень, том 1, N 3.
53.Фридман М. Капитализм и свобода. New York,1982, 280 стр.
9.Альтернативный вариант развития процессов глобализации культуры
Как же сказалась глобализация экономики на культурной жизни обществ?
Глобализацию культуры многие воспринимают как распространение американского стиля жизни, характеризующегося безудержным потреблением, заполнением досуга американскими Голливуд-фильмами, музыкой МТВ, имитацией поведения и ценностей рок-звезд, посещением известных всюду забегаловок компаний Макдональдс, распитием кока-кола, и как цель жизни - посещение Дисней-ленда (отличающегося, кстати, крайней идеологизацией примитивных взглядов. Например, население всех остальных стран мира представляется публике безграмотным и беспомощным, ждущим культурной миссии США). Но это скорее тот путь глобализации, к которому нас подталкивают финансово-экономическая элита и поддерживаемые ею либертарии. Путь материального потребления и духовной деградации. Это путь радикального индивидуализма. Человек чувствует себя автономным, независимым от моральных ограничений или от традиции, семьи, общинных или социальных связей. Он не имеет обязанностей перед ними. Подчеркивая ценность индивидуальных особенностей, неповторимость личности, либертарные идеологи делают отдельного человека верховным судьей в моральных вопросах.
Такому человеку внушается: «Ты свободен выбирать все, что ты хочешь». Но такое видение не может быть глобальным, тем более в сужающемся мире. На первый взгляд кажется, что подчеркивание индивидуальных особенностей приведет к более широкому развитию индивидуальных склонностей и увлечений. Однако фактически мы видим, что подростки в Москве слушают ту же музыку, что и подростки во всех остальных городах Европы или Америки. Реклама и информация о жизни звезд заменяет им реальный мир. Рынок со своим быстрым рекламным проникновением предлагает этому индивиду то, что он хочет. Но все это сопровождается и моральными оценками действий и отношений между людьми: им советуют не только, что покупать, но и как жить. Отрезанный от традиционных связей и нравов подросток ищет моральные опоры среди современных глобализаторов, а не в семье и не в религии. Что кажется свободой на первых порах, оборачивается рабским подражанием потребительским вкусам, внедряемым изощренным маркетингом.
В своих культурных ориентациях либертарии выбрали ложный путь освобождения от норм, критики традиций и разрушения того, что требует только улучшения, реконструкции. Дерегуляция моральной жизни не обязательно должна следовать вслед за дерегуляцией государства и экономики. Потребительская культура анархизма не обязательно сопутствует большей свободе. Только обладание достоинством позволяет человеку быть свободным.
Модель свободного рынка никак не может нести ответственности за искажения и извращения, которые ей сопутствовали в культурном аспекте. Наоборот, свободный рынок как завоевание человечества есть новое выражение возможностей человека и его способностей к свободному выбору на благо самого себя, т.е. всего человечества. Либертарный индивидуализм подталкивает людей к подавлению свободы лругих, а значит и своей собственной.
Однако есть и другой потенциально возможный путь глобализации культуры, на который, мы надеемся, вступит человечество.
Глобализация культуры – это возможность более глубокого осознания взаимозависимости людей всего мира, осознания, которое может обогатить наш смысл достойного поведения и нашу ответственность за те социальные связи, в которых мы участвуем, включая солидарность со всем человечеством. Хотя этот, второй путь глобализации был отвергнут мировой финансово-экономической элитой, есть надежда на элиту интеллектуальную, научную и религиозную.
Глобализация вовлекает огромное число людей в участие в современных экономических и социальных процессах. Локальные сообщества должны обучаться тому как сосуществовать и скреплять свои связи в условиях глобального общения. Какую нишу и какой смысл они несут другим? всему человечеству? На эти вопросы они должны уметь отвечать.
Сегодня недостаточно соблюдать местные законы или обычаи. Необходимо развитие нового смысла глобальной справедливости, нового, более универсального понимания человека, его достоинства и того, что он заслуживает на Земле. Тесное общение между народами выявит "Кто есть Кто?" и некоторым уже не удастся спрятаться за мощными потоками лжи и дезинформации, не поможет и промывание сознания. Понимание неизбежности развития нового смысла глобальной справедлвости должно удерживать правительства и элиту от каннибальских аппетитов, отвечать ожиданиям народов и приучать народы к признанию структурной взаимозависимости социально-экономических и культурных регуляций между людьми над и выше всех государственных границ. Богатые страны и частный сектор получают возможность взять ответственность за развитие новой экономической модели, удовлетворяющей не только элиту.
Особая ответственность на тех, кто включен в масс медиа или кто призван поддерживать культуру. Нынешние злоупотребления электронной коммуникацией привели к падению достоинства человека и разложению нравов. Но ее небывалые технические возможности не могут долго находиться в прямом противоречии с содержанием транслируемого материала, отдающего первобытной дикостью и грубостью отношений.
Масс медиа должны представлять достойные человека и благородные стили жизни и открыть каналы для примеров позитивных и зачастую героических поступков людей. С большим уважением они должны относиться к интимным взаимоотношениям, не удешевлять и не загрязнять их. В их интерпретации событий они должны воздерживаться от тех чувств или установок, которые способствуют безразличию, презрению или неуважению к жизни как к своей, так и других. Свобода информации должна сочетаться с тщательной проверкой и изучением фактов, они должны подаваться с уважением к каждому человеку и должны быть пропитаны поисками глубокого смысла происходящего.
В таком моральном видении глобализация экономики и коммуникаций не обязательно должна нести угрозы нравственному здоровью и культуре.
Развитие глобальной коммуникации вытекало из глубокой человеческой потребности в общении друг с другом на всей планете. Если глобализация экономики обнаружила, что все человеческое сообщество взаимозависимо, и что мы живем наилучшим образом, когда мы мирно обмениваемся результатами своих трудов и талантов, то глобальная коммуникация обнажила, что вся человеческая семья - это сообщество личностей, вовлеченных в общий диалог и участвующих совместно в общем путешествии в космосе.
Глобальная коммуникация может обеспечить большую известность гениям и талантам, обитающим в других культурах, способствовать возникновению мирового общественного мнения, поддерживающего мораль и нравственность человечества, знакомить с достижениями науки и искусства, вводить людей в новые культурные установления, дающие большее понимание глубины и разнообразия образов жизни людей, живущих на географически отдаленных территориях.
Когда глобальная коммуникация используется для исследования аутентичной гуманности других, там есть возможность продвинуть солидарность между культурами, которые исторически находились в конфликте или были удалены друг ог друга.
Задача масс медиа - создавать и распространять информацию о стилях жизни, в которых поиски истины, красоты, добра и общения друг с другом ради общего роста являются факторами, определяющими производство, торговлю и финансовые инвестиции. Бизнес - это сообщество людей, которые производят блага для общества, а не общество живет ради бизнеса.
Многие образы жизни и уровни знания остаются принадлежностью элиты. Современная глобализация предлагает позитивную возможность расширения элитарной культуры, распространения морального видения вещей в глобальном масштабе.
Это моральное видение включает с себя понятие учета человеческой способности и потребности в выработке собственных решений и в опоре на них. Как неправильно отбирать у индивида право принимать решения, касающиеся собственной жизни и содержащее должное уважение к морали, точно также неуместно большим и более сильным коллективам отбирать у меньших или слабых их способность принимать решения, влияющие на них локально. Этот принцип обеспечивает упорядоченный путь для интегрирования ответственностей различных социальных групп, включая семью, социальные связи, бизнес и правительство. Принцип подчеркивает сохранение целостности малых групп и в то же время признает соответствующую роль за большими группами, включая и глобальную перспективу.
Таким образом, простираясь через континенты, коммуникация снимает изоляцию на внутренних проблемах, показывая их общность в планетарном масштабе, и призывает не к уклонению от социальных связей, а к более конструктивному отношению к назревшим проблемам, с участием всех сторон конфликта. Ведь уйти с планеты невозможно, значит надо искать не ультимативные пути, а компромиссные.
10.Христианские аспекты глобализации
Хотя западно-христианские миссии существовали и до процессов глобализации, но теперь они получают мощную поддержку в лице ТНК и огромных сумм, выделяемых ими на благотворительность, которые освобождаются от налогообложения. Во многих городах не только Восточной Европы и России, как христианских стран, но и Китая, Южной Кореи, Азии и Африки в целом выросли христианские миссии, в основном протестантсткого толка, направляемые главным образом из США. Часто при этих миссиях создается школа, небольшая больница, фукционируют социальные службы. Большой ряд западных (европейских, канадских американских) колледжей и университетов целенаправленно готовят служащих для этих миссий, и многие студенты, не дожидаясь окончания учебы, принимают активное участие в работе этих миссий в незападных странах. Можно сказать что профессия миссионера, особенно в Америке, не менее популярна, чем профессия бизнесмена (не будем сейчас вдаваться в высказывания тех же миссионеров, правда, сделанные не для печати, что миссия, это тоже бизнес). Главное, что есть большие деньги, специально направляемые на эти цели, есть поддерживаемая государством, особенно администрацией нынешнего Буша и почтительно принимаемая публикой задача – распространение христианства во всем мире, и есть сотни тысяч молодых людей, жаждущих принести свет веры далеким от Америки и христианства народам.
В последнее время у даже ТНК появилась склонность сопровождать свою экономическую экспансию религиозным оформлением. Видимо, они пришли к выводу, что чем отдавать деньги неизвестным пасторам, лучше они сами создадут свою карманную церковь. Так, фрактальным образом на микро уровне воспроизводится схема: государство-церковь, и принимаемый вариант отражает общий образец.
Хотя по-прежнему официально прокламируется разделение церкви и государства, но в первые же месяцы президентства Буша государство сделало ряд шагов по моральной и материальной поддержке церкви, придя к выводу, что государство нуждается в помощи церкви, особенно в вопросах воспитания молодежи. Сразу же после этих законопроектов оживилась полемика между наукой и религией, христианством, прежде всего. У астрономов и физиков в ходу теории «интеллектуального дизайна» вселенной, теологи пытаются непротиворечиво совместить факты современной науки с библейскими положеними, биологи стараются отстоять теорию Дарвина перед «креационизмом» и т.д.
Одновременно, поток околохристианской литературы хлынул на читателя США, в прессе говорится о новом возрождении христианства. Активизируется экуменическое движение церквей, Папа Римский посещает православные страны, говорит о необходимости преодоления раскола и просит прощения за прошлые прегрешения католического Запада.
Что несет с собой эта волна? Какие социальные и моральные следствия будут выведены из той версии христианства, что идет вслед за экономической и политической глобализацией? Как будут выстраиваться взаимотношения основных институтов общества в свете этой концепции? Конечно, сам по себе вопрос о взаимоотношениях, например, религии и науки, религии и государства требует участия всех сторон и не имеет быстрых ответов. В рамках краткой статьи мы попытаемся взглянуть на этот процесс христианской глобализации с точки зрения истории первого раскола между западной и восточной церквями. В чем дело, почему один и тот же текст трактуется настолько по разному, что тысячелетиями стороны не могут примириться друг с другом?
Что общего между современной глобализацией и богословскими спорами пятого века? Возможно, некоторые сочтут странным такое сопоставление. Однако, вооружившись фракталом, позволяющим конденсировать время в кратком алгоритме, заглянем в этот период истории.
Далек от нас пятый век, но последствия его решений резонируют в наших поступках и мыслях. Одно из его судьбоносных решений относится к знаменитому вопросу о символе веры. Принять или нет решения Халкидонского собора? Какую формулу исповедания считать верной? Мнения разделились и впервые в христианской традиции произошел раскол. Представители православных монофизитских церквей Египта, Сирии и Армении отказались принять постановления Халкидонского собора и отделились от византийской церкви.
С тех пор сам этот трагический раскол и его причины многократно становились объектом разбирательств, взаимной критики, попыток примирения, сглаживания предмета разногласий, но все было напрасным - раскол существовал, хотя не совсем ясны были его причины. Во все последующие века на протяжении полутора тысячелетия все споры, схватки, войны не могли не касаться этого вопроса так или иначе.
Выдвигалось несколько причин. Некоторые считали, что в монофизитском движении более всего действуют не религиозные, а национальные или сепаратистские мотивы. Для египтян и сирийцев собор был неприемлем потому, что он превозносил Константинополь над Александрией, с чем плохо мирились православные александрийцы. Армяне были заняты борьбой с персами и на соборе не участвовали.
Для других решающей причиной было религиозное разночувствие; не столько разномыслие, сколько именно разночувствие.
Обращение к этому спору и вызволение его на свет божий из плена забвения вызвано надеждой, что его сегодняшний анализ помог бы прояснить механизмы размежевания единоверных в целом общин. И, учитывая переплетенность религиозных, социальных, политических и этнических мотивов в напряженных взаимотношениях между народами, он проиллюстрировал бы социально-политические судьбы тех, кто некогда предпочел определенную формулу вероисповедания.
Рассмотрим ближе существо этого вопроса.
Вернемся вновь в 5-й век и проследим, как развивались события.
Кратко суть дела состоит в следующем. Халкидонский IV "вселенский" собор был созван 8 октября 451 г. восточно-римским императором Маркионом для борьбы с монофизитством. Собор принял, опиравшееся на послание (западно-) римского папы Льва, толкование догмата ( папа писал на языке западной богословской традиции) о двух природах Христа - божественной и человеческой, соединившихся в Христе и установил равноправие римского папы и константинопольского епископа. Монофизитские церкви Сирии и Египта, как и последовавшая за ними армяно-григорианская церковь, отвергли догмат Халкидонского собора, считая его противоречащим решениям Эфесского собора (433 г.).
Как говорили православные монофизитские богословы, апостольское учение было искажено учением Льва, исповедующего Христа человеком. В последующем византийские императоры неоднократно отказывались от решений Халкидонского собора, принимая монофизитскую догматику. При Зиноне Исавритянине, императоре византийском, был осужден Халкидонский собор и установилось единство вер в Византии, Армении, а также в Грузии и Агванке (в него входила сегодняшняя территория Нагорного Карабаха). Император Анастасий I (491-518) также поддерживал монофизитов и предал анафеме Халкидонский собор. При Юстине (518 - 527) в конечном счете возобладало халкидонитство, хотя при Юстиниане (527-565) наступление монофизитов было особенно бурным.
Так Халкидонский собор стал причиной трагического раскола в церкви. Исторически монофозитством стали называть именно неприятие и отвержение этого собора, раскол и разрыв с синодитами. Известный авторитет церкви Иоанн Дамаскин в своей работе "О ересях” говорит о монофизитах как о раскольниках и схизматиках, но не еретиках. "Египтяне, они же схизматики и монофизиты. Под предлогом халкидонского определения они отделились от православной церкви....Во всем остальном они православные" (ересь 83, цит. по 1, с.30).
Один из авторитетнейших богословов Г.В.Флоровский пишет: Монофизиты "притязали быть верными и единственными хранителями Кирилловой веры. Во всяком случае, они говорили на его языке, его словами. А халкидонский орос казался им прикрытым несторианством... Богословие этого монофизитского большинства (выделение наше – Э.Г.) было, прежде всего, систематизацией учения св.Кирилла... О Богочеловеческом единстве эти монофизиты говорили, как о "единстве природы" (выделение наше – Э.Г.)..(1,с.28-29). Зафиксируем эту формулировку.
Из нее следует, во-первых, что решениям римского папы подчинилась только малая часть духовных авторитетов, и позволительно предположить, что его трактовка не отвечала широкому мироощущению христианских общин того времени. Иными словами, власть проводит свое решение наперекор мнению большинства. Это означает, что в истории христианства происходит серьезное и крупное столкновение с властью. Хотя по христианскому учению, власть существует сама по себе и погрязла в мирских заблуждениях, носители истины – авторитетнейшие богословы того времени - принуждались принять трактовку римского папы, хотя большинство и отвергло ее. Таким образом осуществилось первое искажение христианского учения.
И, во-вторых, ссылка на единство природы предполагает, что в дохалкидонское время не существует противоречий между наукой и религией, между познанием природы и изучением духа, между закономерностями истории и смыслом жизни. Христианство воспринимается как философия, выросшая на базе всех учений древности, органически соединившая пифагорейско-платоническую науку с египетско-вавилонской мудростью.
Флоровский далее продолжает: "Но дело в том, что монофизитство не было богословской ересью, не было"ересью" богословов, и не в богословских построениях или формулах открывается его душа, его тайна... От св.Кирилла монофизитов отличает, прежде, всего дух системы" (выделение наше – Э.Г.) (1,с.31). Это второе замечание Флоровского приоткрывает напряженность духовной работы того времени, стремившейся преодолеть греческое наследие не только по глубине понимания, но и по систематичности построения этого знания. Знания, предназначенного для императоров и полководцев прежде всего. Известно, что византийские императоры имели не самый высший сан в церковной иерархии. Как некогда Аристотель занимался воспитанием Александра Македонского, так христианские богословы конструировали империю, продержавшуюся более тысячелетия (312 –1475 гг.).
Но основным в системе монофизитства является понятие единого естества, богочеловеческого единства, которое они называли "сложным". Это "сложное естество" они представляли как "синтез", "со-ставление". И при этом строго разграничивали "со-ставление" от всякого слияния или смешения. В "со-ставлении" не происходит никакого изменения или превращения "составляющих", но они только "сочетаются" неразрывно, не существуя "обособленно".
Поразительно звучит здесь созвучие с современным пониманием фрактала. Во фрактале не происходит никакого изменения. Каждая новая итерация сочетается с предыдущей, образуя непрерывную ткань. "Составляющие" фрактал элементы никак сами не изменяются, но от их многократного повторения в модифицированных формах вырастает все богатство и красота изображений.
Если принять в качестве одной из причин раскола нежелание отказываться от истины, которая открывалась опыту и взору представителей восточного мироощущения, то легко было им представить и политические следствия объединения церквей ( а равно народов, ведомых этими церквями) на чуждой им платформе. Принцип «со-ставления», на котором они настаивали как идентичном христианской доктрине, социологически можно трактовать как наиболее оптимальную форму объединения народов в единое общество; принцип, который был выработан в монофизитстве, применялся в Византии и был утерян впоследствии. Заметьте, что монофизиты как бы предупреждают, речь не должна идти ни об ассимиляции, ни о растворении народов или индивидов, а только об их сочетающемся единстве. Части этой целостной картины общества должны быть пригнаны друг к другу и составлять единство таким образом, чтобы ни одна часть не претерпела бы каких-либо изменений. Наподобие известной игры со-ставления картины из разрозненных частей рисунка. Никого ни к чему не принуждая, рекомендуется ненасильственное построение структур, возвышающихся над социальной реальностью и обеспечивающих наиболее оптимальное распределение индивидов, социальных групп и народов согласно их свободной воле. Иначе говоря, помочь найти каждому свое место в истории и в мире с наименьшим ущербом для других.
Воссоздание и освоение этих взглядов более чем актуально в свете современных процессов глобализации
Для монофизитов "единство природы" - “моно-фюзис” - означало больше, чем оно значит сегодня для ученого-естественника. Оно значило единство природы, общества и духа и было первым, системно разработанным, целостным (или как сегодня иногда его называют, “холистическим”) подходом к изучению мира в его космическо-антропологическом единстве. Это единство они называли единством субъекта, единством лика, единством жизни.
Такой недуалистический мировоззренческий подход оберегал народы и группы от ложных концепций, призывающих к уничтожению друг друга, от создания и культивирования «образа врага» и от использования народов в качестве инструментов чужих милитаристских интересов. Самым главным врагом для человека является он сам, его необузданная животная природа, которую и надлежало выкорчевывать на пути к самосовершенствованию. Даже вечная борьба противоположностей, есть борьба сторон, вырастающих из единого корня, что и зафиксировано в известной формуле Троицы.
Это означает, что взгляд на природу религии, как она воспринимается сегодня, да и христианства в целом, должен быть радикально пересмотрен. Под религиозной оболочкой скрывается самое глубокое, идущее от предыстории человечества, философско-научное осознание мира и человека. Требуется кропотливая работа по расшифровке и раскодированию всех понятий, покрывшихся за многие века ржавчиной суемыслия и накипью доктринерской безаппеляционности. Не случайно, термин «религия» латинского происхождения. Новым народам, с мечами вступившим на территорию римской империи, было еще очень далеко до понимания богословских тонкостей. И на многие века, христианство закрылось от непосвященных, выработав простую схему, используемую сегодня каждым учителем: «верь, что это правда, и учи, понимание придет потом».
Флоровский аккуратно разгребает археологические слои. Он поясняет, что под именем "естества" они разумели именно "ипостась"; в этом отношениии они были довольно строгими аристотеликами, и реальными или существующими признавали только "особи" или "ипостаси". Во всяком случае, в “единстве природы" для них не исчезало и не снималось двойство "естественных качеств" (выделение наше – Э.Г.) (термин св.Кирилла). Это "двойство» (которое оказалось непреодолимым порогом для модернистской науки) уже в ранней трактовке монофизитства созвучно современным понятиям о взаимно порождающих, а не отрицающих друг друга процессах.
Мы видим, что слишком простыми объяснениями причин раскола оказываются приведенные выше обвинения в политическом сепаратизме или религиозной автономии. Так ли сложно обстоит дело и в других вопросах веры? Случайны ли вообще поводы к размежеванию между церквями или они соответствуют принципиальным положениям веры? А что такое вера?
Можно ли назвать ее предельным основанием того, во что нельзя не верить? Или вера предполагает всегда понятие истины, ибо верят только в то, что считают истинным?
Где начинается наука, в частности, социальная наука? Может быть только после того, как опыт, отлившийся в предельную мысль истории, формулируемую мыслителями, богословами или пророками, выражает последние, значимые основания того, как мир может быть устроен; и только после артикуляции таких оснований начинается сама наука, как прорыв в уже знаемое, предчувствуемое. Наука распахивает огороженное поле и снимает урожай. Она пользуется готовыми продуктами тысячелетней кристаллизации идей и понятий. Но при этом оставляет за бортом, то, что не в силах освоить. Например, понятие круговой причинности, ясное уже Псевдо-Дионисию Ареопагиту, провозглашавшему, что все есть благо, хотя перед глазами у него были и разрушения и гибель и все пороки человечества, но понимавшему, что импульс к изменению мира начинается с каждого человека, с его решимости разрывать порочные круги, уже проявившие свою пагубность для человечества, и первым брать на себя ответственность за всех остальных. Позже, в 20 веке физики назвали это нелинейное качество мира "эффектом бабочки" (батерфляй) - малые усилия могут произвести огромные изменения.
Вера и религия имеют различное содержание. Если раскрыть понятие веры, то оно может содержать многие, позже доказываемые научно предвидения, это лаборатория, где выковывается истина. Если истина доказана, то в нее надо не верить, ее надо знать. Основанием веры и ее предельным импульсом является поиск истины. В понятии же религии заложено иное содержание, связанное, скорее с мифотворчеством, с различными социальными сценариями и алгоритмами влияния на людей.
Конец IV века обозначает бесспорную грань в истории христианской культуры. Никейский век замыкает предыдущую эпоху и начинается эпоха византийского богословия. При Юстиниане она достигает расцвета. Начинается эпоха христианского эллинизма - когда пробуют строить христианскую культуру как систему. В христологических спорах обсуждалась и решалась антропологическая проблема. Ибо спор шел о человечестве Спасителя, о смысле восприятия Единородным Сыном и Словом человеческого естества. И тем самым, - о смысле и пределе человеческого подвига в жизни. Начавшиеся в Новую эру христологические споры получили исключительную остроту и затянулись на три столетия. В них вскрывалась и обнажалась вся множественность непримиримых и взаимноисключающих религиозных идеалов. Закончились эти споры великой культурно-исторической схизмой (разделом) между восточной и византийской (ортодоксальной) церковью.
Интересно проследить, как в спорах богословов предчувствуется резонанс современных дискуссий. Как трактуются человек и бог в их христианских представлениях?
Вернемся назад к истории этих споров, следуя опять же их изложению Флоровским. Тринитарные споры IV века имели христологический смысл. Великие отцы этого века, исходя из сотериологических упований и предпосылок с полной очевидностью показали, что вера в Христа, как в Спасителя, предполагает исповедание в нем и полноты Божества и полноты человечества. Ибо только в таком случае в Христе действительно совершилось великое воссоединение Бога и человека и открылся путь к "обожению", в котором отцы Церкви видели и смысл и цель человеческого существования. Таков был христологический итог IV-го века. Однако, оставалось неясным, как должно мыслить и описывать единство Богочеловеческого Лика. Иначе сказать, как соединены во Христе Божество и человечество. Этот вопрос со всей остротой был поставлен уже Аполлинарием.
Аполлинаризм можно определить как своебразный антропологический минимализм, - самоуничижение человека, гнушение человеком. Человеческая природа неспособна к "обожению". В Богочеловеческом единстве человеческое естество не может остаться неизменным, не может остаться самим собою, оно "со-осуществляется” с божеством Слова. И ум в человеке исключается из этого соединения.
Для противников аполлинаризма его преодоление означало реабилитацию, оправдание человека. Однако в этой антропологической самозащите можно было потерять чувство меры и впасть в антропологический максимализм. К этому была близка Антиохийская школа.
Она утверждала самостоятельность человеческого естества в Христе. Этим самым слишком приближали Богочеловека к простым людям, к "только людям". В конце концов именно гуманизмом и демократизацией веры, сказали бы мы, соблазнилась и вся Антиохийская школа. Этот соблазн прорвался в несторианстве. И в борьбе с несторианством обнаружилась вся неясность и неточность тогдашнего христологического языка, т.е. нетвердость всего строя христологических понятий. Кирилл Александрийский с богословской прозорливостью вывел из лабиринтов христологическую мысль и первыми ее подхватили монофизиты. Как говорит Флоровский, монофизитство "в известном смысле действительно говорило на языке Кирилла"(1,с.7).
Здесь начинается столкновение двух богословских школ по вопросу о трактовке природы человека и спор уже двух религиозно-антропологических идеалов. Халкидонским собором кончается история православного александринизма и православного антиохинизма и начинается новая богословская эпоха, - эпоха византийского богословия. Халкидонский собор открывает, а не замыкает христологический период в богословии.
Несторий был последовательным аристотеликом: только конкретное, индивидуальное реально в его глазах, общее и родовое (аристотелевская "вторая сущность") есть для него только отвлеченное понятие. Отсюда Несторий заключает, что во Христе и Божество и человечество существовали каждое в своих свойствах, в своей ипостаси и в своей сущности.
И человечество во Христе настолько полно, что могло жить и развиваться само в себе. Таким образом "две природы" для Нестория означало практически "два лица". Позже Лейбниц никак не мог справиться с таким отделением свойств, что, пожав плечами, сформулировал единственно возможный логический вариант такого мира как состоящего из замкнутых на себя монад.
Во-вторых, продолжает Несторий, имеется лицо соединения, единое Лицо Христа. Сущности умножаются, заметим мы, к сотрудничеству приглашаются посредники. Растет необходимость во всякого рода мостах и перевозчиках.
Весь смысл учения Нестория в том, как он определяет отношение этих понятий и обозначаемых ими фактов и реальностей. Несторий разделяет в Христе две природы, соединяя их в поклонении, т.е. соединение осуществляется в любви. Смысл воплощения исчерпывается единством воли и действия.
Иначе говоря, сущность божественности ниспадает до уровня общественного участия в нем. Если принять трактовку Дюркгейма, что бог есть отражение общества, и каждое общество имеет своего бога, то такая предельная релятивизиция наиболее емкого понятия, выработанного человечеством, приводит к тому, что масса, средний человек определяет глубину и направление общественных преобразований. Отсюда начинается опасный крен в ту сторону, которая предельно ясно развернулась в ХХ, антихристианском веке: когда человек извергнул из себя наиболее чудовищное каннибальство. Начиная уже с 1914 года, человек показал себя действительным зверем и даже более опасным, ибо истреблял он прежде всего своих близких. Согласно Раммелу в ХХ веке, только в гражданских войнах и только по вине своего же правительства, ослепленного марксистской теорией классовой борьбы, погибло около 175 миллионов человек. Если добавить сюда и огромное число погибших в войнах, то более кровожадного века в истории пока не было.
Так, небольшие богословские разночтения могут повлечь огромные жертвы и определить иной ход цивизизации.
Но продолжим рассуждения Нестория и обоснуем, почему из них вытекает и марксизм и аморальная политика. Это единство двух природ для Нестория есть единство "домостроительного лица”, здесь как бы восстанавливается архаический смысл понятия "лицо", когда оно означало прежде всего юридическое лицо, роль и даже личину, маску. Иными, более современными словами, единство двух разделенных Несторием сущностей воплощалось через нормативно-правовую систему. Закон, юридическое постановление, вынесенное одним человеком, вменялось в обязанность другому. Человек становился слишком божественным, а Христос - слишком человеком. Опасная грань, невидимая мера была нарушена. Человек получает прощение грехов и обоснование своих поступков не от бога, а у общества или от Папы Римского. Бесконечное оценивание друг друга, так присущее людям, суетное соперничество амбиций, борьба мнений, колебание принципов вместе с новой информацией или новыми указаниями, зависимость от оценок и симпатий других, постоянное сомнение в своей или ценности окружающих - все, что христианство отодвинуло как язычество, снова стало определять ход истории.
Для христиан грех может быть искуплен таким благородством или великодушием, о котором может знать только бог. Человек именно в общении с богом ищет смысл своих поступков, общество не может обосновать правоту человека, оно само вторично, как сформированное в рамках некоторой политической концепции. Корнем христианской морали является бескорыстное отношение к жизни, а оценка того, насколько человек соответствовал этому, отодвинута в будущее. Слава человека расположена в вечности. Современные социологии типа этнометодологии или рефлексивной социологии либо невежественны с самого начала, либо делают вид, что родились сегодня: с умным видом они доказывают публике, что значения слов и поступков творятся людьми, что люди интерпретируют свои поступки в зависимости от контекста и интересов. Многотысячелетняя история человечества обходится стороной, не бог дает значение всему, а сиюминутный интерес погруженного в заботы обывателя. Но человек отличается от животных не тем, что он преследует свой интерес более последовательно, как трактуют эти социологи, а тем, что он способен мыслить объективно и бескорыстно, забывая самого себя, и его подлинное назначение - открывать и следовать универсальным законам, которые не влекут незамедлительной личной выгоды.
То, что может сегодня казаться глупым или бессмысленным, может наполниться глубоким смыслом в тысячелетней перспективе. Беречь память о предках, это держаться за спасительный якорь в штормовую погоду. Хотя каждое поколение переписывает историю, но оно не может без опасности для себя стереть смысл того, что дало им возможность, право и основу для их нынешней жизни.
Для христиан перспектива жизни всегда открыта, оценивание происходит в вечности, только бог знает судьбу, хотя делает ее сам человек. Судьбы у людей принципиально и несоизмеримо различны, но каждый равен перед богом, наделен тем же достоинством и способен изменить свою судьбу. Слияние человека и бога дает нам судьбу. Это бесконечное и свободное развертывание космических сил, которое никогда не может быть осуществленным полностью или завершенным в своем совершенстве. Все, что случается или происходит с человеком каждый день, получит свое значение и свое обоснование в вечности. Только вечность расставит акценты в судьбе. Но судьба не поддается эмпирическому наблюдению, ее нельзя увидеть в живом человеке: сегодня - он велик, а завтра - жалок. Даже наиболее точные и объективные оценки людей ложны, нельзя строить общество на этих основах.
Этот фундаментальный императив начинает размываться, если мы принимаем, как предлагает Несторий, что слава человека может быть и прижизненной, что она оценивается современниками. Политика тогда превращается из прокладывания путей бога в своекорыстное предприятие. В ней царствуют личные и групповые амбиции, власть и привилегии. Но политика и божественное - это одно и тоже, политика без бога, без духовного содержания немыслима. Ирония состоит в том, что все те секулярные понятия, которыми так гордится современная западная политика, права человека, равенство людей, защита достоинства и морали каждого человека - все они выведены из христианства, без него они невозможны. Но трансцендентальное их обоснование предано забвению. Сегодняшнее общество - особенно то, которое именует себя христианским - принципиально антихристианское. В нем преобладает надежда на хорошее правительство, на хороших политиков, на доброго начальника, наконец; оно антитетично к богу в том, что отдает свою судьбу в руки юристов, хороших, конечно, умеющих строить правовое общество; оно слушает социологов и политологов, берущих на себя функции бога и оформляющих значение и смысл человеческих поступков; а если социолог, типа Маркса, советует им истреблять своих собратьев, то они охотно это делают. Короче, общество пожинает все те плоды, что упали с дерева Нестория.
На ересь Нестория Церковь ответила устами Кирилла Александрийского - ответила ярким сотериологическим исповеданием. Вселенский собор 433 года в Ефесе принял и одобрил полемические послания и главы Кирилла. Это были анафематизмы, - вероопределения от противного. Эти "главы" Кирилла сразу оказались причиною разделения, предметом спора. Собравшиеся в Ефесе отцы раскололись. Хотя догматические деяния Ефесского собора закончились воссоединением “восточных” с ортодоксами, со смертью Кирилла Алесандрийского начинается монофизитское движение за отмену знаменитой "формулы единения" 433 года - догматического итога и эпилога собора.
Прежде всего речь идет о признании единого субъекта, единого Богочеловеческого Лика, - именно этого не хотел ни признать ни сказать Несторий. От предания и от правил веры он отклонялся не только тогда, когда говорил о "двух естествах", но когда разделял двух субъектов, различал два онтологических центра отношений во Христе.
Монофизиты же говорили о таком "изменении" всего человеческого в ипостасном единстве с Богом Слово, при котором утрачивается соизмеримость ("единосущие") человеческого во Христе с общечеловеческою природой.
Вопрос ставился теперь не о человеческом составе, но именно об образе соединения. Отличие формулы Халкидонской от Ефесской 433 года заключалось в немногих словах, даже смягчивших прежнюю формулировку: познаваемого в двух естествах, неслитно, неизменно, нераздельно, так что соединением нисколько не нарушается различие естеств, но скорее они соединяются в единое лицо и единую ипостась.
В Халкидонском определении прямо и решительно приравниваются “одно лицо" и "одна ипостась". Описательно "лицо" , лик" переносится в онтологический план: "ипостась"... При этом в Халкидонском оросе ясно различены два метафизических понятия; "естество" и "ипостась". Это не простое противопоставление "общего" и частного" как было установлено Василием Великим. Естество в Халкидонском оросе не есть отвлеченное или общее понятие, не есть "общее в отличии от особенного" (1,с.25), за вычетом "обособляющих" свойств. Единство ипостаси означает единство субъекта. А двойство естеств означает полноту конкретных определений (свойств) по двум природам, в двух реальных планах, - "совершенство", т.е. именно конкретную полноту свойств, и "в Божестве", и в “человечестве"... Но от этого совершенство в Боге и совершенство в Христе не становится единым совершенством.
Любой объект имеет свой плюс и минус. Как нельзя оторвать плюс от минуса так и нельзя выделить в человеке положительные качества и отрывать их от негативных. Каждое является продолжением другого. Круговая причинность не позволяет говорить об обособленном существовании различных качеств. Более глубокие размышления монофизитов опередили время. Трудно было освоить наследие почти уже трехтысячелетней истории Египта и Ассирии, полной событий и размышлений, молодым народам Запада.
В Халкидонском оросе есть парадоксальная недосказанность. По связи речи сразу видно, что ипостасным центром Богочеловеческого единства признается Божество Слова, - "Одного и того-же Христа, Сына, Господа, Единородного, в двух естествах познаваемого...". Но неясна суть о "человеческом естестве". Что означает признание "естества”, но не "ипостаси"? Разве может быть реально "безипостасная природа"?
Таково исторически главное возражение против Халкидонского ороса. В нем ясно исповедуется отсутствие человеческой ипостаси, в известном смысле именно "безипостасность" человеческого естества во Христе. И не объясняется, как это возможно. Признание человеческой “безипостасности" есть признание ассиметричности Богочеловеческого единства. В этом орос отдаляется от "восточного" образа мысли. И вместе с тем протягиваются два параллельных ряда "свойств" и определений, - "в двух природах", "в Божестве и человечестве". Так именно в свитке папы римского Льва. Но смыкаются они не только в единстве лика, но и в единстве ипостаси... Недосказанность восходит к несказуемости.. Парадокс Халкидонского ороса в том, что сразу исповедуется "совершенство" Христа "в человечестве", - " единосущного нам по человечеству, во всем подобного нам, кроме греха", что значит, что о Христе можно и должно говорить все, что и о каждом человеке, как человеке, кроме греха, - и отрицается, что Христос был (простым) человеком. Он есть Бог вочеловечившийся.
В монофизитском толковании "Исповедании христианской веры" Иосифа Аргутинского вышедшей в 1799 г. в Санкт-Петербурге, на странице 14 сказано о Христе: "едино Лицо, един вид и соединен с единым естеством". Естество здесь равняется понятию лица. Иным, более современным языком можно говорить о самоподобии как структурном единстве исходного начала, или, возвращаясь к понятию фрактала, напомним, что именно так он и формулируется.
Представитель армяно-григорианской церкви Иоанн IV Отцнийский вскоре после этих событий созвал собор, на котором подверг анафеме Халкидонский собор, произнося следующее решение: "Кто говорит, что Христос был человеком по природе, и творением тленным по плоти, и подверженным страданию, и смертным по природе человеческой, анафема да будет; кто не исповедует Христа единым бессмертным естеством, анафема да будет". Здесь мы видим начало крена уже в сторону аполлинаризма.
Завершим этот экскурс в историю, как и начали словами Отца Флоровского: "Благо есть начало единства. Неведение есть начало разделения. Бог есть единство, или лучше, сверхединство, - единство все единотворящее, все единящее и воссоединяющее. Единство Божие обозначает прежде всего совершенную простоту и неделимость Божественного бытия. Бог именуется "Единым", потому что в неделимой простоте своей Он пребывает выше всякой множественности, хотя и есть творец многого"(1, с.106). И далее: "Человеческое во Христе представлялось этим консервативным монофизитам все-таки слишком преображенным, - конечно, не качественно, не физически, но потенциально или виртуально; во всяком случае так, что действует оно не свободно, Божественное проявляется не в свободе человеческого..."(1,с.32).
С философской точки зрения спор между двумя православными течениями - монофизитами и ортодоксами - есть спор между единым естественно- и социально-научным видением мира, в том числе его духовной сферы, и разделением единого мира на две сферы и, соответственно, разделением инструментов его познания - организацией отдельно естественной и отдельно гуманитарной науки. Далее гуманитарное видение вычленяется, обособляется, становится возможным говорить об антропологическом в разрыве от космического, возникает особая сфера - антропологический максимализм - где права человека как такового, не осененного еще “божественным светом”, приобретают перевес над силой творца - природы или бога.
В естественно-научном понимании человека было бы странным признавать две природы. Ипостась как единичное, индивидуальное не имеет самостоятельной сущности, но рождается от природного принципа, является его разнообразием. Человек единосущен природе и единосущен Богу как принципу порождения природы.
Биологический механизм всегда получает определенное культурное воплощение в логике понятий, функционирующих в целостном поле культуры, создавая свои эпистемические системы отсчета. Определенные общества в определенные исторические периоды в зависимости от социальной структуры, политических и экономических факторов развивают определенный вид науки, в том смысле, что задают направленность научных исследований.
Если начальная адекватность возникающих в этом научно очерченном поле когнитивных структур связана с их зарождением в уже адаптированном к определенным условиям организме, то сохранение этой адекватности предполагает работу конструктивно интегрирующего механизма, непрерывно реорганизующего результаты предыдущего цикла своей активности. Построение нового происходит как осознание и обобщение связей в уже существующем и переосмысление, перестройка на этой основе всех исходных связей нового и старого. Но эта работа происходит в структурно самоподобном фрактале, специфичном для данной культуры или типа действий.
Таким образом происходит рост равновесия, что означает переход от необратимости к обратимости, ибо последняя есть критерий всякого равновесия, одновременно как и всякой интеллектуальной связности и непротиворечивости. Обратимость означает, что в мышлении возникают определенные операторные трансформации, позволяющие перейти от предшествующего частного случая к вновь открытому общему и, наоборот, от последнего к первому.
Формирование интеллекта продолжается с развитием научного мышления, происходит ускорение перехода на высшие уровни. Говорить, что научное мышление становится все более и более обратимым, означает утверждать, что развитие интеллекта продолжается.
За ростом знания стоит совершенствование логико-математического схематизма мышления, с неизбежностью возникающего в опыте и в дальнейшем его опосредующего. Подобно тому, как жизнь в своем развитии порождает биологические формы, разум порождает нормы своего функционирования. Существует единый генезис этих двух потоков развития и единый универсальный механизм.
Цель историко-генетического анализа в том, чтобы выяснить, являются ли механизмы перехода от одного исторического периода к другому аналогичными механизмам перехода от одной генетической стадии к следующей. Наш краткий анализ подтвердил это и обнаружил всю еще резонирующую актуальность поставленных в прошлом вопросов.
Логико-математический характер носит сама связь организма со средой. Это означает необходимую взаимосогласованность материальной структуры живого с материальными, физико-химическими структурами окружения. Это фундаментальное предположение о связи между логико-математическими координациями и морфогенезом жизни должно обеспечить дальнейший прогресс в физико-химическом объяснении жизни, и в физиологическом объяснении психики (редукция логико-математических структур к органическим структурам, нахождение им соответствий в структуре нейронных связей).
Например, замыкание цикла, т.е. восстановление равновесия в христианстве отнесено в бесконечность. Плоды твоего труда могут достаться другим, но не это должно быть твоей целью, преследуй истину и дерзай не во благо свое, а во благо Бога.
Если же цикл сворачивает на себя, как в иудаизме или мусульманстве, где мы видим доминирование принципа тальона, «око за око, зуб за зуб», означающего призыв к незамедлительному восстановлению равновесия, то перед нами разворачивается иная фрактальная геометрия, контуры которой иллюстрированы историей. Полная картина становится ясна уже через несколько итераций. Стагнация так же неизбежна как и тепловая смерть. Запасенная потенциальная энергия, дающая начало творческому усилию равна нулю. Но в силу взаимодополнительности процессов обе ветви религий - и христианство и иудаизм - необходимы друг другу как взаимно катализирующие и взаимно отрицающие и проходящие, поочередно, все фазы взаимоотношений от кооперативных до паразитических.
Завершая наш анализ исторического спора, выскажем несколько парадоксальную для современного мышления, но простую и понятную древним мысль: вся борьба и размежевания - происходят от поисков истины, в которую одни уверовали, а другие еще нет.
Приложение
Приведем в качестве Приложения ряд мыслей известного монофизита Дионисия Ареопагита, разработавшего учение о Божественном промысле, которое есть вместе с тем и космология, и сопоставим это учение с современными научными представлениями. Послушаем Ареопагита (в выдержках из Флоровского): “Мир существует чрез совершенное единство Божественного промышления. Все бытие тяготеет к единому средоточию, из которого излучаются содержащие его Божественные силы, и в этом основа его устойчивости. Это не внешняя зависимость и не подневольное притяжение, но влечение любви. Все устремляется к Богу как к своей причине и цели, ибо от Него все исходит и к Нему все возвращается, чрез Него и в Нем существует.
От Отца светов льется на нас единотворящая сила, возводящая нас к простоте и соединению с Богом, - и никогда Божественный свет не утрачивает своего единства в самом раздроблении своем, "чтобы сраствориться со смертными срастворением, возвышающим их горе и соединяющим их с Богом". И будучи прост и един, в Своем недвижном и одинаковом тожестве, Он и озаряемых единотворит, хотя возсиявает под многоразличными священными и таинственными покровами.
Божественные "определения" вещей суть задания, - не только "прообразы", но и "цели", - поэтому и возможно и необходимо движение в мире, влечение, устремление. Мир не только отражает, или отображает Божественный "прообраз", он должен его отразить. Прообраз не только парадигма, но и телос.
Мир существует и есть потому, что Бог есть бытие, самое бытие мира есть в нем образ Божий. Мир живет потому, что Бог есть жизнь, и Жизнь мира есть некое причастие Божественной жизни. Существование от Бога есть дар Божий, и первый из даров. Все в мире стройно и созвучно, все состроено и согласовано между собой; и ничто не теряет при этом своего своеобразия, но слагается в живую гармонию.
Бог познается не издали, не чрез размышление о нем, но чрез непостижимое с ним соединение.
Бог есть спасение всего. Бог есть Правда, Правда всего и обо всем, потому что к нему восходит всякий порядок и строй, и ко всему Бог относится сообразно его достоинству. Все причастно Богу, но в разной мере и по разному.
Все вещи говорят о Боге, и ни одна не говорит достаточно. Все вещи свидетельствуют о нем, и ни одна его не открывает. И все катафатические имена говорят о Его "силах" и "промышлениях", но не о его существе. Во множественности своих "исхождений" Бог остается неизменным, и множественность имен Божиих обозначает множественность дел Его, не нарушая существенной простоты и сверхмножественности его Бытия". И здесь катафатическое богословие обратно переходит в апофатическое.
"И все, что можно сказать о Боге, можно и нужно отрицать о нем, потому что, ничто не соизмеримо с Ним (вспомним, разум сам устанавливает свои нормы и сам тут же перерастает их), и Он выше всего. Но он выше не только утверждений, но и отрицаний, ибо он есть полнота всего. И будучи всеимянным, Бог и безымянен. И будучи всем во всем, Он и ничто ни в чем.
Единство Божие имеет сверх численный характер, ибо Бог вне меры и числа. Это Символ круга, в центре которого сходятся все лучи” (1,c.95-117).
1. Флоровский Г.В. Восточные Отцы V-VIII веков. М., 1992. – 260 с.
10.Моделирование социальной динамики
Будем считать, что каждому социальному процессу сопутствует противоположный, взаимодополнительный процесс. Они вырастают из одного корня, затем расходятся, раздваиваются, приобретая свойства неслиянности-нераздельности. В этих процессах можно выделить кооперативные, конкурентные, симбиотические и паразитические фазы. Все четыре фазы могут сопутствовать любому социально-политическому процессу без каких-либо ограничений. Взаимоотношения учителя и ученика, продавца и покупателя, врача и больного, полиции и преступника, деятелей моды и населения, пожарных и погорельцев, государства и общества, банка и производства, двух разных государств, автосервиса и водителей и еще тысячи самых разных взаимодополнительных профессий не существующих друг без друга, могут достигать любой из этих фаз. Что касается первых двух фаз, то они не требуют комментария. Относительно четвертой фазы можно сказать, что если улучшение положения одних людей достигается только за счет ухудшения положения других людей, то такую профессию или их деятельность вправе назвать паразитической. Или, если причиняя вред другим, сам индивид чувствует удовлетворение, то способ существования такого индивида или профессии тоже можно назвать паразитическим. Суть паразитизма в том, что он сам зависит от той питательной среды, которую он губит. В состоянии осознанного или зрелого паразитизма он вынужден минимально поддерживать ту категорию людей, за счет которых он живет.
Симбиотическое отношение отличается от паразитического тем, что ухудшение и улучшение двух взаимосвязанных категорий прямо пропорциональны. Например, симбиотическими можно назвать отношения матери и ребенка. Но согласно, нашей предпосылке, предполагающей существование социальных патологий в любом виде взаимоотношений, даже в этих последних отношениях возможны все остальные фазы процессов.
Многие трудности моделирования социальных процессов преодолеваются введением подобных категорий, вскрывающих подспудные процессы еще до того, как они приводят к социальным взрывам.
Теперь представим, что мы хотим моделировать динамику соотношения двух взаимодополнительных социальных процессов. Зачастую, они могут быть представлены двумя взаимодополнительными субъектами, это могут быть даже просто несвязанные друг с другом социальные категории, например, молодежь и пожилые люди, студенты и преступность и др. Модель может быть адекватной и в этом случае.
Обратимся к формальным обозначениям и предположим, что две социальные категории А и В находятся в определенной оппозиции друг к другу, хотя они могут и не взаимодействовать напрямую друг с другом. Например, рост числа пожилых людей уменьшает относительный вес числа молодых людей в общем составе человечества. Далее, примем, что эти две категории могут находиться в любом из вышеуказанных четырех взаимоотношений.
Наша задача состоит в моделировании их динамики и показа возможности нахождения такого равновесного состояния (или скорее, фазовых орбит) между всеми категориями, которое будет активизировать каждую из них, придавая обществу позитивную динамичность. В патологических же состояних, когда преобладают конкурентные или паразитические отношения, общество безжалостно и бесполезно расходует свою энергию на взаимоуничтожение. Образцом такого рода патологий являются состояния, описанные Марксом и Фрейдом, - это два деятеля, сыгравших катастрофическую роль в истории человечества легитимизацией паразитических фаз в качестве корневых состояний.
Принимая взаимозависимость социальных категорий, мы предполагаем, что ни одну их них мы не можем выбрать в качестве независимой переменной, от которой будет зависеть другая, зависимая переменная. Например, что является первичной, или независимой категорией в соотношениях: преступник-полицейский, больной-врач, ученик-учитель, ТНК-государство, государство-общество и т.д. Например, какая-либо новая формулировка отдельного положения в законодательстве страны автоматически переводит определенную часть людей в категорию преступников. Если бы не было такой части людей, то не было бы и нужды в формулировании этого закона. Следовательно, еще до формулировки закона уже сложились две противостоящие категории людей, одна из которых сумела навязать обществу свое видение, причем, некооперативным образом, готовя других и самих себя к борьбе на взаимоуничтожение. Точно так же, оглашение симптоматики новых болезней, открываемых медицинской наукой, автоматически зачисляет часть людей в число больных, впадающих в зависимость от приговоров врачей. Но кто в обществе может оспорить достоверность медицинских заключений, если медицина перешла в фазу паразитизма?
Помимо анализа парных категорий мы можем сопоставлять между собой и различные пары подобных категорий, обнаруживая доминирующие в обществе различные фазы. Например, всем известна конкурентность социальных институтов, особенно силовых, в самозабвении конкурирующих друг с другом. Но эта черта присуща в равной степени и образовательным и религиозным институтам. Судьба общества, в котором наступает фаза паразитизма, незавидна: все институты яростно борются друг с другом за шерсть, которую они стригут с населения, естественно не видящего другого выхода, кроме как мигрировать или ползти к кладбищу.
Такие же соотношения возникают и области науки, образования, информации вообще, когда любое информирование становится махровой дезинформацией, аналогичной советам принять яд в качестве лекарства. (В этом роль Маркса и Фрейда непревзойдена). В этой фазе общества смешно говорить о данных массовых опросов населения. Оно просто не существует как социологическая категория.
Но спасением общества является его имманентность природе. Все в природе и космосе имеет свои циклы и все процессы имеют нелинейный характер, поэтому не может быть социального процесса, подобного движению стрелы. Даже потепление климата на планете может оказаться одной из фаз, после которой наступит фаза похолодания, и что тогда надо будет делать комиссиям, если они уже приняли меры против потепления?
Применение этой методологии к моделированию национальных отношений может также обнаружить специализированность наций в выполнении определенных функций, очерченных еще в доисторическое время и показать даже парность таких исторических ролей. Ведь не сегодня же родились нации и не случайны их психологические и социальные черты. Условием человеческой жизни является сам человек. И условием формирования одних черт являются противоположные черты других. И в то же время ряд национальных различий являются различиями в степени и интенсивности проявления.
Глобальное общество тоже требует такого дифференцированного подхода, в конечном счете выявляющего подспудную и неустранимую гармоничность этого общества. Но гармоничность эта сродни числам или сложной структуре вселенной, которая всегда гармонична, даже несмотря на нелинейность процессов.
Параметры модели, как мы говорили, должны быть самореферентны, т.е. вычисления одной переменной зависят от другой, которая в свою очередь зависит от первой. Таковы все социальные феномены и прежняя методология моделирования игнорировала круговую причинность, присущую социальной реальности.
Некоторые модели изменяются уже в процессе моделирования. Эти модели не вычисляются, а итерируются. На каждой стадии мы наблюдаем, как изменяется сама модель, как она эволюционирует с каждым новым шагом. Иногда вся модель может быть представлена как точка, движущаяся через абстрактное многомерное фазовое пространство. Такие понятия как фрактал, усиливают нашу возможность моделировать явления. Приведем краткий пример моделирования с использованием фрактала.
Как люди распределены на больших массивах территорий? Введем модель бисекции, которая оставляет неизменной пропорцию р. Если всю территорию Америк и Евразии разделить на две равные части, то мы найдем, что 70% людей живет в одной части, а 30% в другой.
Но вообще говоря, пропорция, в которой населены эти территории зависит от разреза этой площади. Если р>0.5 и (1-р) - пропорции числа людей на каждой из территорий, то давайте предположим, что мы разрезаем всю территорию так на равные части, чтобы максимизировать пропорцию р. Т.е, нельзя будет найти такие равные разрезы территории на две части, где пропорция людей на одной из них была бы выше.
Если мы дальше продолжим разрезать территорию уже на четверти с тем же условием, то мы найдем, что на более плотно населенной части проценты населения соответственно равны р2 ( р в квадрате) и р(1-р). На более разреженной части территории, которую мы тоже разрежем с тем же условием проценты будут (1-р)р и (1-р)2 (в квадр).
Продолжая этот итеративный процесс бисекции мы придем к ассимптотическому самоаффинному распределению. Мы начали с равномерного распределения над единичным интервалом и разделив его пополам нашли две вероятности для каждой из половин. При условии, что р больше 1-р мы продолжаем разрезать далее интервал на равные части и находим, что левая половинка распределения растягивается с коэффициентом 2 в горизонтальном направлениии, а поделенная на множитель 1/1-р в вертикальном отношении, воспроизводит все распределение.
Если рассмотреть р равное 0.7 как характеристику распределения людей на земле в целом, тогда 18 бисекций земной территории приведут нас к двум отшельникам, живущим на территории площадью 576 кв.км (равное 24 умн.на 24) в разреженном регионе, скажем, в центральной Сибири, в то время как 8 млн людей будут делить ту же территорию в плотно заселенных мегаполисах. Согласно этой простой модели бисекции большинство людей (3.5 млрд) должно жить в 60 тыс. коммунах от 20 тыс до 300 тыс людей в каждой. Дело теперь за статистикой. Интересующиеся могут проверить достоверность этих прогнозов (1, с.188).
Но что истинно для людей, то истинно и для фотонов. Точно такие же математические соотношения можно найти и для электромагнитных волн и для световых лучей (распределение Бозе-Эйнштейна). И наоборот, видимо и в социальной сфере мы должны допустить существование плюса и минуса как взаимносопряженных и противопожно направленных процессов. Перейдем теперь к моделированию таких процессов.
Государство как орган координации институтов
Предположим, что каждый институт стремится к своему количественному росту и усилению и, если ему удается достичь некоторого влияния, то остальная часть населения определяется институтом как зависимая клиентела.
Примеров такого рода очень много, Из нашей ближайшей истории не изгладилась еще борьба с врагами народа, в которые попадали все, кто не состоял на службе в доминирующем институте безопасности. Если, небольшое превосходство получают какие-либо иные институты: образования или медицины, правоохранительные или инженерно-технические, то они ведут себя точно таким же образом. И не только у нас.
Но рост любого института ограничен количеством населения, т.е., некоторым порогом, после которого рост невозможен. Все не могут стать докторами, но если докторов много, то и больных должно быть достаточное количество, чтобы доктора имели заработок. А если население в целом злорово? Может ли рост числа врачей отрицательно сказаться на здоровье населения?
Мы не хотим бросить тень ни на одну профессию. Эти рассуждения имеют цель показать наличие в обществе каких-то не всегда видимых внутренних связей, которые можно будет обнаружить при тщательном моделировании, подкрепленном статистическими данными.
Точно так же и в отношении любой другой профессии и любой взаимодополнительной деятельности. Даже погода по разному воспринимается водителями и владельцем автосервиса, для которого буран или гололедица - обещание хороших прибылей. К счастью для водителей, владельцы сервисов еще не в состоянии делать нужную для себя погоду. Если полиции много, то она должна оправдать свое существование борьбой с преступностью, пусть даже и вымышленной, ведь платит все равно общество, которому не под силу докопаться до сути.
Давайте теперь формализуем эту модель.
Пусть Д(т) будет число сотрудников доминирующего института, т - время, за которое число сотрудников может увеличиться или уменьшиться. Пусть З(т) - число людей, входящих в категорию населения, которых можно назвать зависимыми от доминирующего института. Он сам определяет, кто входит в это число. Для врачей - это больные, для полиции - это преступники, для государства как бюрократии или администрации - это число членов общества, не состоящих на государственной службе и т.д. Или это обучающиеся в разных учебных заведениях по отношению к учителям и преподавателям. Пусть для каждого института существует какой-то порог определения своей клиентелы. Скажем, рi как пропорция членов i-того института по отношения к не-членам. Больше этой пропорции институту не выдержать, потом он начинает размываться и ослабевать. Точно также можно ввести некоторую пропорцию q для зависимых категорий.
При отсутствии врачей число больных может расти, доходить до определенного предела и сокращаться как это бывало в годы эпидемий. Число преступников тоже может расти только до определенного предела. Таким образом есть какие-то границы колебаний для обеих категорий,
Пусть число зависимых колеблется по указанной функции З(т), а число доминирующих - по функции Д(т), где Д – как и выше число членов доминирующей категории, а З - число членов зависимой, т –параметр времени.
Как мы помним, Д/(Д+З) = р, З/(Д+З) = q - верхние границы пропорций численности категорий.
Темпы роста числа доминирующих вычисляются по дифференциалу этой функции,т.е., рост за единицу времени равен - дД/дт. Точно также темп роста или убыли, а точнее скорость изменения числа зависимых вычисляется по дифференциалу другой функции, который равен за ту же единицу времени - дЗ/дт.
В отсутствие доминирующих, число зависимых будет расти. Например, число больных без врачей, число преступников без милиции, число жаждущих учиться без учителей и т.д.
Пусть этот рост измеряется некоторой функцией кЗ, где к постоянное число. Но он может измеряться и более сложной функцией, например, обычно рост народонаселения моделируется логарифмической функцией, пока это не важно.
Так, дЗ/дт = кЗ , ( или дЗ/дт=кЗ(1- З/п).
В отсутствие зависимых, число доминирующих будет сокращаться: если нет больных, то не нужны и врачи и т.д. Тогда изменение, или точнее падение числа доминирующих определяется как дД/дт = -лД , где л - также положительная константа.
Эти две категории населения могут быть как в конкурентных отношениях так и в кооперативных, как в симбиотических, так и в паразитических. Преступники могут кооперироваться с полицией для получения совместного блага, врачи могут давать ложные заключения о болезни, чиновники брать взятки, чтобы облегчить бремя закона и т.д. То, в каких они отношениях находятся, влияет на их рост или обратно пропорциональное уменьшение.
Частота контактов между этими категориями в оптимальном случае ограничивается пропорцией р. Число встреч между этими категориями пропорционально их соотношению. От этих контактов выигрывает прежде всего доминирующая сторона, поэтому она заинтересована в их увеличении и создает соответствующие обстоятельства.
Зависимая сторона стремится к уменьшению этих контактов. Например, никто не стремится заболеть, чтобы встретиться с врачем. Явно не жаждут встречи с милицией и преступники.
Общее число зависимых будет уменьшаться (например, больной или вылечился или умер: в любом случае он выбывает из этой категории) пропоционально их контактам с доминирующими, которое равно:
дЗ/дт= кЗ - А(Д*З).
Для доминирующих, наоборот, частота контактов будет положительно влиять на их рост (ссылки на нехватку врачей будут влиять на поток желающих стать врачами):
дД/дт = -лД+ Б(Д*З), где А, Б, к, л - позитивные константы.
Решением этих уравнений является состояние равновесия между двумя темпами изменений. Эти состояния выражаются в виде концентрических эллиптических орбит, показывающих динамику изменения численности одной категории в ответ на изменение численности другой. Используя фрактальную форму вычислений, можно найти, что равновесие устанавливается в форме «странного аттрактора» Лоренца. Разные значения параметров будут давать разные формы этого аттрактора. При определенных значениях возникают инвариантные соотношения, круговый характер которых принимает форму орбит, зависящих от этих значений, устанавливаемых эмпирически, с помощью статистических данных. Здесь разворачивается новая сфера статистических исследований, могущих, кстати, повлиять и на ставки, используемые в страховой деятельности.
Модели могут быть расширены и включать, например, внутренние взаимосвязи между зависимыми, или описывать конкурентные или иные соотношения внутри группы доминирующих.
Если мы имеем взаимоотношения кооперативности, то тогда уравнения этой модели могут быть записаны иначе. Запишем их условно, без связи с предыдущими обозначениями.
Например, dx/dt= - ax +bxy
dx/dt= - mx + nxy
Решения этих уравнений вполне доступны компьютерной математике и мы на них не останавливаемся. Важен сам факт, что имеются вполне работающие методы, показывающие колебания в социальной структуре общества еще до того, как сами эти колебания будут осознаны самими субъектами. Это позволяет заняться выяснением причин и условий этих колебаний, переходя к координации условий с тем, чтобы отношения не переходили в паразитические.
Аналогичные модели можно строить и для глобальных процессов. Выскажем, например, рабочие гипотезы, которые можно использовать как строительные леса для дальнейших исследований. Транснациональные компании и государства воюют между собой за ресурсы: как материальные, так и социальные – лояльность населения играет немалую роль в успешном функционировании корпораций. Их взаимоотношения - рост и влияние - также можно описать формальными соотношениями: чем крепче социальное государство, тем меньше в нем доля иностранного капитала и меньше расслоение общества. Чем слабее государство, тем выше степень иностранных капиталовложений, тем больше зависимость от транснациональных корпораций и выше неравенство в доходах населения.
Почему одни государства держатся тысячи лет, а другие очень быстро сходят с арены? Государства - это сложные и комплексные средства, предназначенные для определенных целей. Одна из этих целей – установление баланса между институтами, смягчение их взаимной конкуренции с целью создания динамичного самоподдерживающегося равновесия. Основой этой устойчивости служит удовлетворение людей ежедневными рутинными взаимодействиями и отсутствие сильных мотивов к изменению их образа жизни. Отдельные аспекты этого комплекса взаимных круговых реакций, в именно, отношения поддержки или эксплуатации (контрактные или гегемонические отношения) пропорциональны мере интеллектуального разрыва между группами населения и эффективностью технологий, обеспечивающих продвижение и поддержание мифов, обеспечивающих вибрирующие формы равновесия. В конечном итоге, каждый миф есть опора некоторого потенциально возможного равновесия, и любое желанное равновесие неминуемо нуждается в соответствующих мифах.
Устройство государства должно предусматривать возможность реализации всей потенциальной энергии граждан. Сильное государство – то, в котором эффективно распределяется энергия граждан и каждый в состоянии найти нишу, дающую возможность личностного роста.
Взрослость государственного мышления состоит в том, чтобы ограничивая свою агрессию и умеряя свои инстинкты, дать возможность созреть и развиться тому, ради чего оно появляется и чему оно служит.
Таким образом, новая методология моделирования социальных явлений влечет и новую их содержательную интерпретацию.
Литература
1. Schroeder M. Fractals, Chaos, Power Laws. N.Y., 1991.
Фракталы
Понятия фрактал и фрактальная геометрия, появившиеся в конце 70-х, с середины 80-х прочно вошли в обиход математиков и программистов. Слово фрактал образовано от латинского fractus и в переводе означает состоящий из фрагментов. Оно было предложено Бенуа Мандельбротом в 1975 году для обозначения нерегулярных, но самоподобных структур, которыми он занимался. Рождение фрактальной геометрии принято связывать с выходом в 1977 году книги Мандельброта `The Fractal Geometry of Nature'. В его работах использованы научные результаты других ученых, работавших в период 1875-1925 годов в той же области (Пуанкаре, Фату, Жюлиа, Кантор, Хаусдорф). Но только в наше время удалось объединить их работы в единую систему.
Введение в научный обиход понятия "фрактал" расширило рамки привычных представлений о геометрии окружающего мира. Появляется новая геометрия, неевклидовость которой связана не с постулатом о параллельных, а отказом от неявного постулата о гладкости предметов рассмотрения. В духе "Эрлангенской программы" Феликса Клейна фрактальную геометрию можно определить как геометрию, главная группа которой порождена самоподобными и самоаффинными преобразованиями. Степенные законы с "некрасивыми" и непонятными показателями, во множестве встречающиеся в различных инженерных справочниках, - инварианты самоаффинных преобразований, в конечном счете обусловлены фрактальной структурой тех сред, в которых протекают соответствующие процессы.
Суть этой геометрии в том, что изображения возникают в результате повторного приложения одних и тех же преобразований (или одной и той же функции) к некоторым точкам. Например, если в классическом случае значения функции зависят от изменяющихся значений переменных: f(x1), f(x2), f(x3) …, то в этом случае, значение переменной фиксировано, а итерируется сама функция: f(x), f(f(x)), f(f(f(x))) … и т.д.
Эстетическая привлекательность фракталов, как геометрически правильных, регулярных аналогов интегрируемых задач классической механики, с высокой точностью моделирующих природные объекты, позволила по-новому взглянуть на представления о хаосе. Хаос, порождаемый не неполнотой описания, а внутренней неустойчивостью нелинейных динамических систем, перестали отождествлять с отсутствием порядка. Хаос обрел тонкую структуру.
Роль фракталов в машинной графике сегодня достаточно велика. Они приходят на помощь, например, когда требуется, с помощью нескольких коэффициентов, задать линии и поверхности очень сложной формы. С точки зрения машинной графики, фрактальная геометрия незаменима при генерации искусственных облаков, гор, поверхности моря. Фактически найден способ легкого представления сложных неевклидовых объектов, образы которых весьма похожи на природные.
Но сегодня фракталы начинают широко использоваться и в моделировании социальной динамики.
Одним из основных свойств фракталов является самоподобие. В самом простом случае небольшая часть фрактала содержит информацию о всем фрактале. Определение фрактала, данное Мандельбротом, звучит так: "Фракталом называется структура, состоящая из частей, которые в каком-то смысле подобны целому" [3]. Пример фрактала можно описать следующим образом. В двухмерном случае их получают с помощью некоторой ломаной (или поверхности в трехмерном случае), называемой генератором. За один шаг алгоритма каждый из отрезков, составляющих ломаную, заменяется на ломаную-генератор, в соответствующем масштабе. В результате бесконечного повторения этой процедуры, получается геометрический фрактал.
Эта качественная характеристика фракталов вызвала большой интерес к ним со стороны представителей социальных наук и за последние годы в социологии, в экономике и других науках появилось много работ, оперирующих этим понятием как внутринаучным термином. Фрактал позволяет сжать историю; в кратчайшее время, с помощью компьютерной модели он способен показать возможные следствия из многократного воспроизведения некоторой социальной структуры, причем на самых разных уровнях: от индивидуального до цивилизационного.
Построение триадной кривой Кох.
Рассмотрим один из таких фрактальных объектов - триадную кривую Кох [3]. Построение кривой начинается с отрезка единичной длины (рис.1) - это 0-е поколение кривой Кох. Далее каждое звено (в нулевом поколении один отрезок) заменяется на образующий элемент, обозначенный на рис.1 через n=1. В результате такой замены получается следующее поколение кривой Кох. В 1-ом поколении - это кривая из четырех прямолинейных звеньев, каждое длиной по 1/3. Для получения 3-го поколения проделываются те же действия - каждое звено заменяется на уменьшенный образующий элемент. Итак, для получения каждого последующего поколения, все звенья предыдущего поколения необходимо заменить уменьшенным образующим элементом. Кривая n-го поколения при любом конечном n называется предфракталом. При n стремящемся к бесконечности кривая Кох становится фрактальным обьектом [3].
Для получения другого фрактального объекта нужно изменить правила построения. Пусть образующим элементом будут два равных отрезка, соединенных под прямым углом. В нулевом поколении заменим единичный отрезок на этот образующий элемент так, чтобы угол был сверху. Можно сказать, что при такой замене происходит смещение середины звена. При построении следующих поколений выполняется правило: самое первое слева звено заменяется на образующий элемент так, чтобы середина звена смещалась влево от направления движения, а при замене следующих звеньев, направления смещения середин отрезков должны чередоваться. Предельная фрактальная кривая (при n стремящемся к бесконечности) называется драконом Хартера-Хейтуэя [3].
В машинной графике использование геометрических фракталов необходимо при получении изображений деревьев, кустов, береговой линии. Двухмерные геометрические фракталы используются для создания объемных текстур (рисунка на поверхности обьекта) [2,3].
Литература
1.Mandelbrot, B. B. (1983). The fractal geometry of nature. New York: Freeman.
2.Ott, E, Sauer, T., & Yorke, J. A. (1994). Coping with chaos. New York: Wiley.
3.Peitgen, H.O., Jurgens, H., & Saupe, D. (1992). Chaos and fractals: New frontiers of science. New York: Springer-Verlag.
4.Port, R. F., & van Gelder, T. (1995). Mind as motion. Cambridge, MA: MIT Press.
5.Theil, H. 1972. Statistical Decomposition Analysis. Amsterdam: North-Holland.
6.Woolgar, S. 1988. Science. The very idea. London/New York: Tavistock Publications.
ГЛОБАЛИЗАЦИЯ И
МОДЕЛИРОВАНИЕ СОЦИАЛЬНОЙ ДИНАМИКИ
Сборник статей
Ответственный редактор Э.Р.Григорьян
Компьютерный дизайн
Изд. лиц. ИД № 01827 от 22.05.2000 г.
Подписано в печать 02.07.2001 г. Формат 60*90/16
Печать офсетная. Усл. печ. л.
Тираж 500 экз. Заказ №
М.: Редакционно-издательский Центр
Института социальных наук
103914, г.Москва, ул.Радио, д. 20
Отпечатано типографией
111 Фусаэ О. Осака с нетерпением ждет приход ХХ! века //Ниппония – 2000 – № 14 – с.7
112 Выступление премьер-министра Японии Хасимото Р. в обществе экономических единомышленников – М.-1997-с.15
113 Там же, с.16
114 Подробнее о данной доктрине см. Поспелов Б.В. Отношения Японии со странами АТР-М.-1993-с.52-55
115 Кардозо Ф. Социальные последствия глобализма // Латинская Америка-1997-№5-с.7
116 Там же, с.6-7