Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Защита гражданских прав: сравнительный анализ институтов римского частного права и действующего гражданского и гражданского процессуального права
|
№ 4 |
Практически любой институт российского гражданского права (пожалуй, за исключением столь специфических иных вещных прав юридических лиц-несобственников) можно сравнивать с институтом римского частного права, и занятие это весьма полезно. В настоящей статье рассматриваются три института, которые претерпели значительные изменения в действующем ГК РФ.
1. Прежде всего следует сказать о принципах «aequites»1 и «bona fides». Справедливость (aequites) использовалась в римском праве при толковании действующих позитивных источников, содержания возникающих на их основе правоотношений как принцип при использовании аналогии права, как самостоятельный источник. Первые две формы применения aequites известны действующему российскому праву. Аequites как самостоятельный источник римского частного права противопоставляют строгому праву: «Aequites naturalis praeferenda est rigori juris» — «Естественная справедливость предпочтительнее строгого права», «Aequites est mater exceptionis» — «Справедливость есть мать эксцепции».
Иногда под строгим правом ошибочно понимают исключительно квиритское право. Смелость римских юристов заключается в применении aequites к коллизии не только цивильной нормы и ius naturalis, но и в случае противоречия между aequites и нормой любой существующей системы римского частного права (в том числе ius honorarium, ius gentium).
По мнению В. М. Хвостова, тема магистерской диссертации которого — «Опыт характеристики понятий aequitas и aequum ius в римской классической юриспруденции», следует различать действие принципа aequitas для законодателя и юриста, осуществляющего правоприменительную деятельность.2 Для законодателя aequitas означает «применение равного масштаба» — общего блага всего народа — к различным субъектам. Допускается наделение отдельных групп преимуществами, но лишь для укрепления общего блага. Для юристов-практиков действие данного принципа означает руководство не буквой, а смыслом закона (общей справедливостью), согласие решения, вывода со смыслом и идеей норм права.
Что касается принципа bona fides, то его проявление различно для правоприменителя и субъекта частноправовых отношений. В. А. Краснокутский считает, что в предписании претора судье вынести решение, руководствуясь принципом доброй совести, находит применение на практике принцип aequitas.3 Для участника гражданского оборота действие принципа выражается в презумпции добросовестности его юридически значимых действий. Действующее российское гражданское право также отсылает к началам равенства (ст. 1 ГК РФ), добросовестности, разумности, справедливости (ст. 6, 10 ГК РФ).
Насколько применение принципов aequitas и bona fides в римском частном праве соответствует применению принципов разумности, добросовестности, справедливости, равенства сегодня?
Сегодня судья руководствуется требованиями добросовестности, разумности и справедливости при невозможности использования аналогии закона / аналогия права при правовом (в позитивном смысле) вакууме. Римскому частному праву также известен данный способ регулирования отношений. Например, Ульпиан рассуждает о возможности применения норм, предусматривающих право наследования господина после вольноотпущенника, к ситуации, когда отец наследует после эмансипированного сына.
Для римского судьи действие принципа справедливости имело самостоятельное значение наряду с применением аналогии в правоприменительной деятельности. Прежде всего с его помощью судья преодолевал действие позитивных норм, применение которых по различным причинам было невозможно.
Возьмет ли на себя смелость сегодня судья применить общие начала равенства (ст. 1 ГК РФ), разумности, добросовестности, справедливости (ст. 6 ГК РФ), если в его распоряжении есть норма позитивного права, являющаяся неправовой по сути, данным принципам противоречащая? Приходится констатировать, что при такой коллизии судья выбирает нормы позитивного права. Единственное «оружие» в судейском «арсенале» — это институт приостановления производства по делу, которым судья на основании п. 4 ст. 125 Конституции РФ вправе4 воспользоваться в случае, когда норма, регулирующая (охраняющая) спорное материальное право, либо норма процессуального права неконституционна.
До недавнего времени при ответе на данный вопрос мы могли бы привести в пример еще одно действие суда (как общей юрисдикции, так и арбитражного) — вынесение решения о признании нормативного акта недействительным (в том числе в случае противоречия Конституции акта органа власти субъектов Федерации, муниципального образования) независимо от того, связан ли спор о законности данного акта с уже имеющими место нарушениями субъективных прав или это «абстрактный нормоконтроль». Безусловно, данный вариант действий судьи не так смел, по сравнению с действиями его древнеримского коллеги, позволявшего себе (в легисакционном процессе — после того, как это позволит ему претор), не отменяя норм права, руководствуясь рассматриваемыми принципами, выносить решение.
По мнению Конституционного Суда РФ сегодня суд не может совершать такие действия.5 Когда Генеральный прокурор РФ обратился с просьбой в Конституционный Суд РФ разъяснить ему содержание п. 5 постановления «По делу о толковании отдельных положений статей 125, 126, 127 Конституции Российской Федерации» Конституционного Суда РФ, было вынесено определение, которым подтверждена невозможность осуществления в настоящее время конкретного или абстрактного нормоконтроля судами, отличного от системы конституционного (уставного).6
Сегодня существуют два законопроекта, представленные Верховным Судом РФ, пытающиеся разрешить существующую проблему. В соответствии с ними к ведению судов отнесены дела об оспаривании нормативных актов кроме тех, проверка конституционности которых отнесена Конституцией РФ и Федеральным конституционным законом «О Конституционном Суде Российской Федерации» к компетенции Конституционного Суда РФ. Смысл данной нормы поясняет ст. 3 проекта Федерального конституционного закона «О полномочиях судов общей юрисдикции в Российской Федерации по обеспечению соответствия нормативных правовых актов федеральным законам»: Верховный Суд РФ рассматривает дела об оспаривании нормативных актов Президента РФ, Правительства РФ, а также нормативных актов иных федеральных органов исполнительной власти и федеральных государственных органов; верховный суд республики, краевой, областной суд, суд города федерального значения, суд автономной области, автономного округа рассматривают дела об оспаривании нормативных актов органов государственной власти и должностных лиц соответствующих субъектов Российской Федерации. В проекте не разграничена компетенция конституционных (уставных) судов Российской Федерации и судов республик и субъектов, из чего можно сделать вывод о «мирном сосуществовании» данной нормы с нормами Федерального конституционного закона «О судебной системе Российской Федерации», альтернативном характере подведомственности споров о признании актов законодательных органов субъектов Федерации противоречащими конституциям (уставам) республик, субъектов Федерации.
Районный суд рассматривает дела об оспаривании нормативных актов, не относящихся к компетенции Верховного Суда РФ, верховных судов республик, судов субъектов Федерации. Разграничение компетенции, при котором субъекты права лишены возможности обращения в суд общей юрисдикции с требованием об оспаривании нормативных актов, равно как и установление обязанности приостановления производства по делу при сомнении в конституционности акта, подлежащего применению, значительно ограничивают право граждан (юридических лиц) на судебную защиту.
Интересно сопоставление масштаба проблем, стоящих перед судьями двух сравниваемых частноправовых систем.
Для римского судьи проблема заключалась в правильном применении принципов равенства, доброй совести к уже урегулированным отношениям. Как-то неприлично даже предположить, что для решения этой проблемы судья был обязан приостановить производство по делу и запросить соответствующий орган. Отсутствие производства по отмене нормативных актов объясняется просто — в нем не было необходимости, неправовые нормы не применялись. И просто комична ситуация: Генеральный прокурор спрашивает: «Что же делать, как рассматривать дела об оспаривании нормативных актов?». А ему отвечают: «Пока нет Федерального конституционного закона — никак».
Ситуацию в российской правоприменительной деятельности можно охарактеризовать одним словом — «ждем». Верховный Суд РФ пытается инициировать принятие федерального конституционного закона, который даст возможность судебного оспаривания нормативных актов. Участники оборота «замерли в ожидании». Так, например, решением Хабаровского краевого суда, вынесенным по первой инстанции, был в части отменен краевой закон «О едином вмененном подоходном налоге». Постановление суда было обжаловано в Верховный Суд РФ органом, принявшим оспариваемый нормативный акт. Итоги пересмотра весьма интересны: решение Хабаровского краевого суда было отменено, производство по делу было прекращено на основании п. 1 ст. 219 ГПК РСФСР «за неподведомственностью». Надо ли говорить, что к моменту пересмотра дела в суде второй инстанции было опубликовано постановление Конституционного Суда, толкующее содержание ст. 126, 127, 128 Конституции РФ?
И только процессуалисты дружно выступают в периодической печати в защиту конституционных прав граждан, юридических лиц.
Остается лишь в очередной раз восхититься уровнем правосознания судей и совершенством римской частноправовой системы, а всем субъектам права российского стоит запастись терпением и инициировать производство в Конституционном Суде РФ.
Сопоставляя содержание и реализацию принципов римского частного права и российского гражданского права, следует остановиться на проявлении принципа добросовестности для участников гражданских правоотношений в виде презумпции добросовестности совершаемых ими действий (ст. 10 ГК РФ). В силу дуализма частного права проявление, действие данного принципа в виде презумпции добросовестности различно для вещных и обязательственных правоотношений. Применительно к вещным правоотношениям следует говорить о презумпциях добросовестности владения, добросовестности приобретения.7
Хотя отнесение презумпции добросовестности приобретателя к мерам охраны интересов субъектов вещных прав весьма условно, с таким же успехом мы могли бы отнести ее и к обязательственным правоотношениям: добросовестный приобретатель, с одной стороны, субъект уже исполненного обязательства, с другой — будущий собственник.8
Кроме названных презумпций в сфере вещных и обязательственных правоотношений существует также презумпция добросовестности действий, являющихся реализацией права собственности, иных вещных, обязательственных прав. Здесь вопрос о презумпциях приводит нас к проблеме пределов реализации права, запрета шиканы.
В отличие от действия презумпции добросовестных действий в отношении вещных прав действие данной презумпции в отношении обязательственных прав «нейтрализуется» действием презумпции вины должника в неисполнении, ненадлежащем исполнении договорного обязательства (ч. 2 п. 1, 2 ст. 401 ГК РФ),9 презумпцией вины причинителя вреда (п. 2 ст. 1064 ГК РФ).10 Действие презумпции вины исключает действие презумпции добросовестности, хотя следует констатировать, что возможны недобросовестные действия при отсутствии вины в них.
2. Другой институт, заимствованный цивилистикой в римском частном праве, — restitutio in integrum — в своем развитии в рамках данной частноправовой системы прошел путь от чрезвычайного способа защиты (решение о применении принимает не суд, а магистрат, основанием применения является aequites, свобода усмотрения при предоставлении,11 субсидиарный характер защиты; иные способы — иск, эксцепция — были безрезультатны) до обычной исковой защиты в Юстиниановский период («субсидиарный иск для оспаривания на указанных в законе основаниях какого-либо юридического отношения»).12 К числу оснований применения реституции относились: ущерб (lassio); iusta causa (основания в буквальном смысле слова); своевременность требования (так как римляне не считали изначальное требование о реституции иском, то в отличие от нас они не называли срок для ее применения исковой давностью).
Интересно, что римское частное право знало очень широкий, по сравнению с действующим российским частным правом, круг iusta causa для применения restitutio in integrum: недостижение возраста полной дееспособности (25 лет) для лишения силы любого факта, приведшего к причинению ущерба; принуждение, заблуждение, обман; capitis deminutio minima должника (данное изменение правосубъектности не должно было влиять на судьбу обязательства); отсутствие субъекта (justa absentia) или иные препятствия в реализации cубъективного права. Подразумевались как отсутствие управомоченного, так и обязанного лица, когда, например, вследствие отсутствия ответчика по уважительной причине истец не мог предъявить к нему иск и перерыв исковой давности был невозможен.13
В действующем гражданском праве круг оснований применения реституции значительно уже. Принято считать, что основанием применения реституции является недействительность сделки в силу закона (ничтожность) либо в силу решения суда (оспоримость). Тем не менее можно привести пример, когда законодатель фактически для защиты нарушенного права использует реституцию, отсылая при этом к нормам другого способа защиты. Речь идет о последствиях явки гражданина, объявленного умершим. При всем сходстве с виндикационным иском, при наличии отсылки к п. 3 ст. 302 ГК РФ, право требования возврата сохранившегося имущества — это право применения института реституции. Факт, который обессиливается в данном случае, — факт смерти, презюмируемый решением суда об объявлении гражданина умершим. Уничтожение юридически значимого факта происходит также в силу акта суда,14 в результате которого происходит восстановление имущественного положения субъекта в прежнее состояние.
Небезынтересен сегодня следующий пример применения реституции в римском частном праве: при истечении usucapio лицо становилось собственником вещи (оригинальный способ возникновения права собственности). Тем не менее претор давал иск о применении реституции в случае, если бывший собственник докажет уважительность причин, по которым он пропустил срок для виндикации (течение исковой давности для собственника означало одновременно течение давности приобретательной для владельца).15 В данном случае возвращение в исходное имущественное положение происходило в связи с обессиливанием действия сроков.
Анализируя изложенное в части применения restitutio in integrum, следует констатировать, что столь широкий круг оснований для применения данного способа защиты, по сравнению с действующим российским гражданским правом, служил гарантией защиты имущественных прав и интересов субъектов частноправовых отношений.16
Отметим влияние рассматриваемого чрезвычайного способа защиты имущественных отношений на учение об иске в гражданском процессе. Выше уже отмечались свойства restitutio in integrum, отличающие ее от исковой защиты, и следующее сближение способов защиты, в результате чего требование о применении реституции мы сегодня именуем иском. Однако места для данного иска в классической системе исков — о признании, о присуждении, о преобразовании17 — мы не найдем. Действие реституции заключается в уничтожении либо констатации отсутствия юридического факта и в возникновении весьма своеобразного обязательства — вернуться в исходное имущественное положение. Своеобразие обязательства заключается в том, что оно возникает на основании судебного решения в момент вступления его в законную силу.
Требование об уничтожении (констатации отсутствия) факта к спору о праве отнести нельзя. Необходимо повториться, что в римском частном праве такое требование являлось составляющим общего требования о применении restitutio in integrum.
В действующем российском гражданском праве различают следующие иски: 1) о признании недействительной оспоримой сделки (при рассмотрении данного иска суд выносит решение об уничтожении факта и о применении имущественных последствий); 2) о применении последствий недействительности ничтожной сделки; 3) после длительных дискуссий постановлением пленумов Верховного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ было признано возможным обращение в суд с иском о признании ничтожной сделки недействительной.18 Первое и второе требование напоминают иск о присуждении; от классического решения о присуждении его отличает то, что до момента вступления решения в законную силу между сторонами не существует обязательства, по которому сторона может быть присуждена к исполнению. Третий вид исков можно сравнивать с отрицательным иском о признании. Но, во-первых, положительное решение по делу о признании отсутствия права может основываться не только на отсутствии юридического факта, но и на наличии правопрекращающего (например, действие приобретательной давности). Во-вторых, решение по отрицательному иску о признании самодостаточно; оно не может повлечь никаких имущественных последствий, которые, как правило, являются целью требования об обессиливании (констатации обессиливания) юридического факта.
3. Третий институт римского частного права, которого мы коснемся, — это possessio, одна из вершин римской цивилистической мысли. Ни рамки, ни цели настоящей статьи не позволяют проанализировать точки зрения как на природу владения (право или факт), так и на основания его защиты (деликт, воля субъекта-владельца, презумпция собственности, неприкосновенность имущественного положения, гражданский мир, личность как таковая19). Перейдем непосредственно к характеристике видов владения.
Прежде всего различают юридическое владение (possessio ad interdiсta) и держание, не защищенное интердиктами (possessio naturalis, или detencio). Критерием приведенной классификации служит отсутствие (наличие) психологического аспекта владения: отношения лица к вещи как к собственной — «animus possessio» (термин, введенный в Юстиниановский, постклассический, период).
Из названия «possessio ad interdicta» следует, что к числу последствий юридического владения относится предоставление защиты, но не исковой, а исключительной, на основе интердиктов. Интердиктная владельческая защита имела следующие особенности: предоставлялась как законным, так и незаконным владельцам; носила провизорный характер: после подтверждения (восстановления) положения владельца к победителю в интердиктном споре мог быть предъявлен виндикационный иск;20 суд не мог основывать свои выводы на доводах, касающихся права, только установленные факты могли быть положены в основу решения; на некоторые требования, содержащиеся в отдельных интердиктах, распространялся давностный срок.
Следует также отметить двойственный характер, присущий интердикту retinenda possessionis: признание по требованию мог получить не только истец, но и ответчик. Если бы законодатель решился наделить любого владельца судебной защитой, то ближе всего к рассматриваемому интердиктному производству было бы наше неисковое особое производство по установлению фактов, имеющих юридическое значение. Что же касается рекуператорных владельческих интердиктов, то это — классические иски о присуждении. «Неклассическим» было бы отсутствие возможности доказывать наличие права при обосновании требований, возражений.21
При характеристике другого вида possessio — possessio naturalis, detencio следует назвать тот узкий круг детенторов, которые в виде исключения признавались римским частным правом владельцами (случаи производного, непосредственного владения): прекарист, залогодержатель, секвестрарий. Единственное юридическое последствие такого владения выражалось в наделении данных субъектов владельческой (интердиктной) защитой.
Possessio ad interdicta (юридическое владение) подразделялось в свою очередь на possesio iusta и possessio iniusta. Первая категория — это владение, имеющее юридическое основание, вторая — владение, лишенное юридического основания изначально (например, владение украденным), а также владение, имеющее порочный титул (сделка заключена с пороком воли, под влиянием насилия, угрозы и т. д.).
В possessio iniusta различается possessio bona fides (добросовестность — презюмировалась при возникновении спора) и possessio mala fides (недобросовестное). К юридическим последствиям possessio bona fides относится возможность использовать для защиты Публицианов иск — это исковой, не интердиктный способ защиты, но, по сравнению с виндикационным иском actio Publiciana, не требует сложного доказывания наличия титулов при деривативном способе возникновения права собственности. Кроме того, данный иск не мог использоваться против собственника, владельца iusta, равноуправомоченного добросовестного владельца. Для добросовестного владельца исчислялся срок, по истечении которого вещь можно было узукапировать.
3.1. Владение как предмет регулирования и защиты известен и романо-германской и англосаксонской системам права. Интересно, что французская и германская системы права по-разному восприняли римское наследие.
Как неоднократно указывали компаративисты, объем норм Французского гражданского кодекса (далее — ФГК), посвященных владению, их месторасположения (титул посвящен давностным срокам, вне норм, регулирующих права на вещи — ст. 2228–2235, 2282, 2283 ФГК), отсылочный характер нормы ст. 2283 ФГК, посвященной владельческой охране (условия предъявления владельческих исков установлены в ГПК РСФСР), — все это говорит о значении, которое придается институту владения данной правовой системой.
В отличие от ФГК книга третья Германского гражданского уложения (далее — ГГУ) «Вещное право» открывается разделом первым «Владение». Но не только объемом и местонахождением норм различается регулирование и охрана владения. Из содержания названных норм Кодекса Наполеона видно, что французское законодательство не сильно отошло от положений классического римского частного права: устанавливает необходимость наличия тела владения (ст. 2228) и души владения, которая презюмируется (ст. 2230); предусматривает узукапию как основание возникновения права собственности; не признает непосредственное владение (ст. 2228); круг субъектов, которым предлагается владельческая защита, сужен: владелец не имеет защиты против того, от кого он получил объект владения (ст. 2282). Принципиальное отличие заключается в установлении возможности владения не только вещами, но и правами (ст. 2228).
ГГУ в принципе иначе, чем ФГК, определяет владение: «владение приобретается действительным господством над вещью» (§ 884), волевой критерий («каждый владеет для себя и как собственник» (ст. 2230 ФГК)) отсутствует. Данная норма находится в согласии с учением Иеринга о природе владения, полагавшего, что различие между possessio и detencio не основано на наличии воли, которую имеет каждый из этих субъектов. Владение налицо во всех случаях сознательного обладания вещами. Detenсio (держание), лишенное владельческой защиты, следует признать лишь в случаях, прямо установленных нормами права.22 В силу измененного определения владения значительно расширился круг владельцев, в их число попали детенторы, обладавшие вещью на основании договора. Произошло удваивание владельцев в отношении одной вещи. «Если кто-либо владеет вещью в качестве пользователя, хранителя, арендатора, нанимателя, на праве залога или на основании другого отношения, в силу которого он управомочен или обязан по отношению к другому лицу владеть определенной вещью, то это другое лицо тоже признается владельцем» (§ 868).
В чем здесь отличие от римского частного права, также признававшего непосредственное владение (пусть с «очень скудным содержанием» — правом на владельческую защиту, и только)? Непосредственное владение для римских юристов было не правилом, а исключением: лишь залогодержатель, секвестрарий и прекарист попали в этот круг. По общему же правилу детентор не являлся владельцем и не имел прав, которыми наделялся владелец. Пока детентор не нарушает прав собственника вещи, «possessio вещи принадлежит лицу, которое считается ее хозяином».23 Недопустимость одновременного владения двух лиц одной и той же вещью считалась аксиомой.24
В соответствии с ГГУ кроме управомоченных (обязанных) по договору в силу устранения волевого критерия в число владельцев попали также некоторые категории недееспособных.25
ГГУ содержит лишь одно исключение из правила о непосредственном владении в § 855: «Если кто-либо осуществляет фактическое господство над вещью в интересах другого лица, в его доме, на его предприятии или при подобных условиях и должен подчиняться указаниям этого лица относительно вещи, то владельцем признается только то другое лицо».
Наряду с расширением круга субъектов владения ГГУ установил способ защиты владения, который в римском частном праве применялся лишь в самом начале его существования. Речь идет о самозащите владельца (§ 859) — в отношении как движимых, так и недвижимых вещей путем отобрания силой, устранения нарушителя.
3.2. «Реципировал» ли ГК РФ что-либо из римской классической дихотомии (detencio — possessio, possessio usta — possessio iniusta, possessio bona fides — mala fides) и последствий юридического владения? Какой из двух рассмотренных выше западноевропейских гражданских кодексов оказал на него бoльшее влияние?
На первый из поставленных вопросов нельзя ответить отрицательно. Какие-то «осколки» рассмотренного института имеются и в нашем ГК: мы признаем юридически значимым добросовестное, открытое и непрерывное владение имуществом (движимым и недвижимым). К последствиям такого владения в соответствии со ст. 234 ГК РФ относятся: приобретательная давность и «владельческая защита».26 Если проводить параллель с римским частным правом, то владение, признаваемое юридическим в соответствии с ГК РФ, ближе всего к possessio bona fides.
Кроме названных терминов, имеющих непосредственное отношение к институту владения, следует отметить еще два, которые ошибочно связывают с владением: это фигуры «добросовестный приобретатель» и «титульный владелец». Ни первая фигура, ни вторая не имеют отношения к добросовестному владельцу. Добросовестному приобретателю, для того чтобы стать собственником, не требуется (точнее, не должно требоваться) истечение срока приобретательной давности. Следовательно, нет смысла говорить о владении (подробнее об этом см. ниже).
Титульные владельцы являются субъектами вещных прав, объектом которых является конкретное имущество, либо субъектами обязательственных прав, предметом которых так же является конкретное имущество. В последнем случае есть некоторое сходство с римскими детенторами (часть из которых в виде исключения владеет для защиты) и германскими непосредственными владельцами. Но в нашем российском праве, придающем юридическое значение лишь незаконному добросовестному владению и не признающем всеобъемлющего права владения (possessio ad interdicta), которое характеризуется предоставлением владельческой защиты любому владельцу против всякого лица, данные субъекты, имеющие обязательственные права в связи с вещью, не являются носителями права владения. Поэтому понятие «титульный владелец» не имеет отношение к институту владения.
Теперь зададимся непраздным вопросом: признает ли ГК РФ право владения? Можно было бы уйти от ответа, ссылаясь на неизбежное скатывание к вопросу «что есть владение — факт или право?». Но вот, например, К. И. Скловский отрицает наличие права владения, так как правомочие на исковую защиту не носит абсолютного характера (исключается против собственника, титульного владельца) и не является вещным (не следует за вещью, переходит в порядке личного правопреемства), т. е. если не вещное, значит не право.27 Суждение несколько категорично, но, безусловно, оно имеет право на существование. Однако К. И. Скловский утверждает также и следующее: презумпция добросовестности действий в связи с осуществлением прав, предусмотренная ст. 10 ГК РФ, не может применяться при оценке владения, потому что «фактический владелец, в том числе и ведущий владение для давности, не имеет права гражданского».28 Вот такие конкретные выводы из «схоластических» рассуждений о том, что если право не вещное, то оно — не право.
Безусловно, жаль, что ГК РФ не содержит института владения в значении possesio ad interdicta. Но зачем же незаконному добросовестному владельцу, владеющему для давности, отказывать в признании за ним пусть весьма скромного по содержанию субъективного права?
Рассмотрим подробно существующую в российском праве триаду: добросовестное, открытое и непрерывное владение — «владельческая защита» — приобретательная давность, сопоставив ее с римскими институтами.
Прежде всего разграничим добросовестное приобретение и добросовестное владение. Фигурой добросовестного приобретателя мы обязаны ГГУ, впервые закрепившему в кодифицированном акте правило «Нand muss Нand wahren», отличное от римского права, разрешавшего коллизию прав и интересов собственника и добросовестного приобретателя.29 Римские частноправовые принципы «где мою вещь нахожу, там ее и виндицирую», «никто не может передать другому большего права, чем сам имеет» перестали иметь абсолютный характер.30 В соответствии с § 932 ГГУ приобретатель становится собственником движимой вещи и в случае, когда вещь не принадлежит отчуждателю, за исключением случаев, когда приобретатель действовал недобросовестно в то время, когда должен был приобрести право собственности.
ГК РФ содержит правило, аналогичное немецкому «Нand muss Нand wahren», воспроизведенному в других европейских кодексах, но с определенными различиями: а) данное правило касается как движимости, так и недвижимости; б) наша ст. 302 ничего не говорит о том, субъектом какого вещного права и с какого момента становится добросовестный приобретатель. Данное умолчание по поводу момента возникновения права собственности чревато вариантами толкования: право собственности возникает (в соответствии с системой traditio) с момента передачи вещи;31 право собственности возникает в момент истечения срока давности приобретательной. Аргументы ко второй точке зрения: «недействительная сделка не порождает правовых последствий, в том числе не порождает титул у приобретателя»,32 «зачем же тогда введена приобретательная давность?».33
По поводу этих разногласий следует заметить, что, действительно, ни ст. 302, ни глава 14 ГК РФ не определяют момент возникновения права собственности для добросовестного приобретателя.34 Данное обстоятельство позволяет К. И. Скловскому отождествлять фигуры добросовестного приобретателя и добросовестного владельца. Он полагает, что в случае, когда закон определяет момент возникновения права собственности у добросовестного приобретателя в момент достижения соглашения или в момент передачи вещи (в зависимости от принадлежности к traditio или consensus), то и здесь имеет место течение давности приобретательной, но оно «сокращено… до одного мгновения».35 Что же касается беспокойства автора о невостребованности института приобретательной давности, то оно необоснованно, так как и помимо добросовестных приобретений существует ряд ситуаций, когда при истечении определенного срока возникает право собственности у владельца, например, когда виндикация возможна, но, собственно, в пределах соответствующих сроков (8 и 18 лет) не использует данное средство защиты.
Умолчание законодателя способно породить самые разные толкования, аргументы, возражения. В связи с этим особое значение имеет решение данной проблемы правоприменительными органами. Доказательством приверженности Высшего Арбитражного Суда РФ первой точки зрения являются положения п. 25 постановления Высшего Арбитражного Суда РФ: «Если… собственником заявлен иск о признании недействительной купли-продажи и возврате имущества, переданного покупателю, и при разрешении данного спора будет установлено, что покупатель отвечает требованиям, предъявленным к добросовестному приобретателю (ст. 302 ГК РФ), в удовлетворении исковых требований должно быть отказано».
С точки зрения основ гражданского процессуального права36 данное положение неверно: суду предлагается выйти за пределы исковых требований (применение реституции), установить факты, не относящиеся к предмету доказывания по делу (добросовестность приобретателя), и в связи с этим обстоятельством сделать вывод об отказе в иске, когда налицо будут основания для признания сделки недействительной. Здесь суд по своей инициативе меняет предмет иска (виндикация вместо реституции) и основание (устанавливает добросовестность приобретения), разрешает спор, отличный от заявленного. Однако всем известно действие принципа диспозитивности в гражданском процессе: «нет судьи без истца».37
Эти рассуждения верны, если только не предполагать, что в цитируемом постановлении в процессуальном аспекте изложено немецкое «Нand muss Нand wahren», определяющее возникновение при передаче имущества права собственности у добросовестного приобретателя. Действительно, в такой ситуации нельзя изъять имущество независимо от используемого способа защиты (виндикация, реституция).
Правоту рассуждений о моменте и основании возникновения права собственности подтверждает ч. 3 п. 25 цитируемого постановления: «Если право собственности подлежит государственной регистрации, решение суда является основанием для регистрации перехода права собственности к покупателю».38 Возможно, здесь и есть какой-то «временной разбег», который связан с течением сроков для апелляционного пересмотра. С большой долей условности месячный срок (либо бoльший — в случае отмены постановления суда первой инстанции) можно считать своеобразным давностным сроком.
В связи с изложенным следует констатировать: добросовестный владелец и добросовестный приобретатель — два различных субъекта и поэтому их положение определяется и регулируется ГК РФ по-разному.
Раз уж мы упомянули реституцию, цитируя постановление пленума Высшего Арбитражного Суда РФ, позволим себе очень кратко коснуться столь болезненной проблемы защиты интересов собственника с помощью виндикации и реституции. Если мы констатировали момент возникновения права собственности у добросовестного приобретателя, то в этой части сделок проблема снята: с момента, когда установлена добросовестность приобретения39 и возникло в виде исключения право собственности при ничтожности сделки, нет оснований для виндикации.
Возможна ли реституция? Законодатель признал добросовестного приобретателя, получившего вещь у неуправомоченного лица, собственником. Так решена коллизия интересов собственника и приобретателя — участников оборота: при наборе определенных обстоятельств законодатель «закрывает глаза» на порок сделки, влекущий ничтожность, и объявляет сделку действительной. На вопрос о применении реституции возможен только отрицательный ответ (допустимо ли давать одной рукой и тут же отнимать другой?).
Для того чтобы установить, как велик (мал) сегмент, исключаемый из общего круга недействительных сделок согласно правилу «Нand muss Нand wahren», следует определить, кого мы можем признать добросовестным приобретателем в случае заключения недействительной сделки. Добросовестным является приобретатель, который возмездно приобрел имущество у лица, которое не имело право его отчуждать, но не знал и не мог знать, что лицо не уполномочено на отчуждение (ст. 302 ГК РФ). «Приобретатель признается недобросовестным, если ему известно или неизвестно из-за грубой небрежности, что вещь не принадлежит отчуждателю» (п. 2 § 932 ГГУ).
При каких обстоятельствах я могу приобрести имущество у неуправомоченного лица? В случае, когда где-то в цепочке сделок либо изначально, в первом звене, имела место ничтожная сделка. Продажа имущества неуправомоченным лицом противоречит закону и является ничтожной (ст. 168 ГК РФ). Соответственно, по данному основанию все последующие сделки также ничтожны. Отсюда можно сделать вывод: во всех случаях ничтожности сделки у отчуждателя нет титула, а приобретатель, будучи добросовестным, приобретает право собственности. Попытки выделить из числа ничтожных сделок те, которые исключают возможность возникновения права собственности при добросовестном приобретении, следует признать несостоятельными. Так, К. И. Скловский полагает, что возможно выделить «составы» в числе сделок, когда лицо может добросовестно заблуждаться лишь в факте, но не в праве, и приводит примеры, которые исключают сознательное нарушение права. Следует признать, что попытки выделить составы, в которых можно категорически утверждать, что имеет место только заблуждение в праве, обречены на неудачу. Даже цитирование Л. Эннекцеруса не делает аргументы автора убедительными.40
Вообще можно говорить, что презумпция добросовестности приобретателя означает презумпцию заблуждения в факте. Такое обстоятельство, как заблуждение в праве, вообще не является относимым для процесса, так как не имеет правового значения. В случае, если имущество было первоначально отчуждено по оспоримой сделке, опять-таки нет необходимости в разрешении спора о возможности применения реституции и (или) виндикации.
Проиллюстрируем рассуждения о ничтожных и оспоримых сделках примером: если ваш ребенок, не достигший 14-летнего возраста, продает подаренный ему мотоцикл, который затем неоднократно отчуждается, то в случае, когда этот мотоцикл приобретен возмездно добросовестным приобретателем, у последнего возникает право собственности и реституция, как и виндикация, здесь неприменимы. Если ребенок совершит те же действия в 15-летнем возрасте и мотоцикл также будет неоднократно отчужден, оказавшись в итоге у добросовестного приобретателя, то здесь также не будет ни реституции, ни виндикации. Когда родитель частично дееспособного возбудит в суде производство по делу о признании оспоримой сделки недействительной и о применении имущественных последствий и вступит в силу положительное решение суда, в этот момент будут обессилены (ничтожны) все сделки в цепочке, последовавшие за первой, признанной недействительной. Далее — по уже рассмотренной схеме с ничтожными сделками.
Если вычесть из общего числа приобретений те, которые сделаны добросовестно от неуправомоченного владельца и по оспоримым, и по ничтожным сделкам, то в остатке окажутся приобретения, сделанные без наличия хотя бы одного из оснований, предусмотренных ст. 302: возмездность, выбытие по воле собственника, добросовестность приобретателя. В данных случаях есть основания для виндикации. Следует ли в данном случае рассуждать о реституции? Очевидно, нет.
Подводя итоги сказанному, можно утверждать: когда невозможна виндикация (ст. 302 ГК РФ), невозможна и реституция; когда виндикация возможна, в реституции нет нужды.
Но данные рассуждения касаются материально-правовой стороны проблемы соотношения виндикации и реституции при защите вещных прав. Если же говорить об использовании иска о применении реституции, то здесь есть проблема признания (отрицания) права на иск в процессуальном смысле у собственника, не являющегося стороной в сделке (отсутствие у данного лица материального права на иск обосновано выше). Причиной существования данной проблемы является «слишком широкая» редакция ч. 2 п. 2 ст. 166 ГК РФ. Очевидно, под «любым заинтересованным лицом» законодатель подразумевал государство, его органы, предъявляющие иски о недопущении реституции, применении односторонней реституции к обеим сторонам сделки. Маловероятно, что к числу истцов законодатель полагал отнести собственника имущества, отчужденного неуправомоченным лицом.
Следует констатировать: если лицо по каким-либо причинам не может воспользоваться виндикацией и от него имущество выбыло на основании ничтожной (оспоримой) сделки, то п. 1 ст. 166 ГК РФ не отрицает за ним права на предъявление иска о констатации ничтожности сделки (если это лицо — поклонник судебного толкования данной проблемы41). В соответствии с ч. 2 п. 2 ст. 166 ГК РФ это лицо имеет также право на предъявление иска о применении имущественных последствий по ничтожной сделке (любой, в том числе последней, в цепочке ничтожных сделок). Ответчиками в данном деле будут обе стороны сделки. Станет ли истец в случае удовлетворения иска взыскателем? Как следует из текста ст. 29 Федерального закона РФ «Об исполнительном производстве», взыскателем является гражданин (или организация), в пользу или в интересах которого выдан исполнительный документ. В силу п. 2 ст. 166 ГК РФ каждая сторона обязана только перед другой стороной. Вправе ли «заинтересованное лицо» инициировать возникновение этой обязанности и требовать ее исполнения?42 Здесь мы неизбежно подходим к вопросу о содержании интереса собственника (взыскателя в исполнительном производстве). Дело в том, что интерес собственника прямо противоположен правам и интересам владельца вещи — последнего в цепочке приобретателей, направлен против них. Какому интересу следует отдать предпочтение? Представляется, что в такой ситуации к собственнику неприменима формулировка ст. 29 Федерального закона РФ «Об исполнительном производстве». Напрашивается следующий вывод: у собственника есть процессуальное право на иск о реституции (в силу «неудачной» редакции ч. 2 п. 2 ст. 166 ГК РФ), но он не может быть признан взыскателем в исполнительном производстве.
Другая проблема — это действие принципа добросовестности применительно к институту владения. На первый взгляд кажется последовательным утверждение о том, что фигуры добросовестного владельца и добросовестного приобретателя самостоятельны настолько, насколько различным будет и содержание признака добросовестности для каждого из этих субъектов, однако в некоторых случаях данные различия стираются. Приобретатель, реализуя свое право приобрести имущество и требовать его передачи, должен совершать эти действия добросовестно. На данные действия распространяется презумпция добросовестности действий, установленная ст. 10 ГК РФ. В связи с этим нельзя согласиться с толкованием, содержащимся в ч. 3 п. 24 постановления Высшего Арбитражного Суда РФ «О некоторых вопросах практики разрешения споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав», о том, что «приобретатель должен доказать, что он приобрел имущество возмездно и что не знал и не мог знать о том, что имущество приобретено у лица, не имевшего права на его отчуждение».43 Действительно, возмездность обязан доказывать покупатель, но добросовестность презюмируется и ее отсутствие должен доказывать истец.
Добросовестность приобретателя «краткосрочна», она требуется в момент заключения сделки. Таким моментом является достижение согласия по существенным условиям сделки. Даже если действует система «traditio» и добросовестность утрачена после заключения сделки, но до передачи предмета обязательства, следует признать приобретателя добросовестным. Традиционной является другая точка зрения: bona fides требуется и при передаче вещи.
Добросовестность владельца в отличие от добросовестности приобретателя на первый взгляд кажется «длящейся»: следует быть добросовестным в течение всего периода действия приобретательной давности. Однако как в римском частном, так и в действующем гражданском праве действует иное правило: «Потеря bona fides в последующее время не вредит приобретению вещи по давности».44 Что касается действия презумпций, то римскому праву была известна презумпция добросовестного владения.45 Дореволюционное российское право не знало данной презумпции в силу того, что не знало добросовестности владения в качестве условия узукапии.46
Как было указано выше, если отрицать право владения, то следует отрицать и возможность его добросовестного осуществления, и действие презумпции, установленной ст. 10 ГК РФ. Представляется, что добросовестность владения должна презюмироваться наряду с добросовестностью приобретения.
Позволю себе привести один пример из деятельности правоприменительных органов Хабаровского края, иллюстрирующий актуальность рассматриваемой проблемы статусов добросовестного владельца и добросовестного приобретателя. Речь пойдет о ситуации, складывающейся при приобретении автомобиля добросовестным покупателем у несобственника.
В производстве судов общей юрисдикции возникла волна дел, отдельно напоминающих владельческую защиту, возбуждаемых в связи с отказом органов ГИБДД в регистрации автомототранспортного средства. Либо подается заявление в порядке особого производства об установлении «факта добросовестного владения автомобилем», либо в порядке производства по делам, возникающим из административных правоотношений, подается жалоба на действия органа, должностного лица в соответствии с нормами гл. 241 ГПК РСФСР. В последнем случае устанавливаемый факт добросовестного приобретения автомашины — одно из обстоятельств, входящих в предмет доказывания по делу.
По поводу значения регистрации автомобиля в науке и в правоприменительной практике сложилось устойчивое мнение, отрицающее правообразующий эффект регистрации. Положение п. 2 ст. 8 ГК РФ, устанавливающее обязательную регистрацию прав на имущество как условие возникновения этих прав, не распространяется на регистрацию автомототранспортных средств, ведь в данном случае речь идет о регистрации объектов прав. Что же касается регистрации объектов как условия возникновения права на эти объекты, то п. 2 ст. 131 ГК РФ предусматривает возможность установления законом регистрации или учета отдельных видов недвижимого имущества. Автомототранспортное средство к числу таких объектов не относится, регистрация движимых объектов не предусмотрена ни ГК РФ, ни другими законами. Регистрация автомототранспортных средств определяется как «акт административный, носящий характер разрешения на безопасную техническую эксплуатацию транспортного средства».47 Тем не менее регистрация (отказ в ней) небезразличны для собственника. Пользоваться, распоряжаться автомобилем (реализовать правомочия, составляющие его право) он может, лишь осуществив регистрацию.
В связи с этим важно выяснить основания, при которых орган отказывает в регистрации автомототранспортного средства. В соответствии с п. 3, 4 Постановления Правительства РФ «О государственной регистрации автомототранспортных средств и других видов самоходной техники на территории Российской Федерации»48 от 12 августа 1994 г. осуществить регистрацию может только собственник либо лица, от имени собственников владеющие, пользующиеся или распоряжающиеся на законных основаниях автомототранспортными средствами. «Регистрация транспортных средств за юридическим или физическим лицом производится на основании справок-счетов… или иных документов, удостоверяющих право собственности владельца транспортных средств и подтверждающих возможность допуска их к эксплуатации на территории Российской Федерации».
Каково имущественное положение приобретателя, который законопослушно явился в установленные сроки в органы, осуществляющие регистрацию, и узнал, что данная машина «числится угнанной по базе ГИЦ МВД РФ и НЦБ Интернета»? Оно не является собственником.49 Является ли оно добросовестным приобретателем? Да, с учетом сказазанного выше о значении утраты bona fides после приобретения имущества. Возникает проблема пользования автомобилем добросовестным приобретателем. В нашем регионе сложилась небезынтересная практика, предлагающая вариант поведения для покупателя: в течение восьми лет (с момента приобретения автомобиля) открыто и добросовестно владеть имуществом как своим собственным, оставив свою покупку в печальном ожидании чудесного превращения приобретателя в собственника. Невеселая перспектива (как для покупателя, так и для его автомобиля). На мой вопрос, почему бы вам не регистрировать владение добросовестного приобретателя, я получила резонный ответ: в упомянутом Постановлении речь идет только о владельце-собственнике. Как здесь не вспомнить научные споры о том, не слишком ли скудно содержание права владельца: только право на иск? Или все же признаем его правом, на основании которого с радостным вздохом облегчения работники ГИБДД будут регистрировать автомобили за их владельцами?
А пока мы имеет следующий творческий вариант решения проблемы «восьмилетнего консервирования»: в суд подается заявление о признании имущества бесхозяйным; далее подается заявление о признании права муниципальной собственности на данную вещь; затем автомобиль приобретается (по весьма незначительной цене) несчастливым покупателем у нового собственника (без комментариев).
Выше речь шла об автомобиле, «числящемся в угоне». Если же автомобиль выбыл из владения собственника по его воле, здесь нет необходимости в ожидании истечения срока давности. Лицо должно иметь возможность регистрации автомототранспортного средства, так как, будучи добросовестным приобретателем в момент заключения сделки, оно становится собственником. Отказ в регистрации нарушает права собственника.
Двумя другими элементами триады, «заявленной к обсуждению», наряду с добросовестным владением являются приобретательная давность и «владельческая защита».
Решение нашего законодателя в части исчисления срока давности приобретательной нельзя назвать удачным (п. 4 ст. 234 ГК РФ). Идеальным (и соответствующим римскому частноправовому варианту) было бы совпадение в исчислении сроков обеих давностей: исковой и приобретательной. Вариант, предложенный ГК РФ, порождает большое число вопросов, например: что происходит с вещным правом в период, когда истек срок исковой давности, но не истек срок приобретательной, если учесть, что владение не признается в качестве отдельного, самостоятельного права? Мы получаем двоих «страждущих» субъектов: невладеющего собственника, наделенного «голым» правом, лишенным исковой защиты, и фактического владельца, который в будущем (возможно) превратится в субъекта вещного права. Какова ценность такого результата правового регулирования?!
Представляется, что смысл нормы, содержащейся в ст. 234 ГК РФ, следующий: желая защитить права и интересы невладеющего собственника, законодатель удлиняет на 3 года срок, в течение которого собственник может защитить свои права в судебном порядке, который соответственно составляет 8 и 18 лет.50
С момента истечения такого срока прекращается право собственности для невладеющего собственника. Это, пожалуй, принципиальное различие между правопрекращающим действием истечения срока исковой давности для обязательственных правоотношений (право сохраняется, но становится «голым», лишенным исковой защиты) и правопрекращающим действием истечения исковой давности для вещных прав (прекращается само субъективное право).
Интересным является вопрос: ослабевает ли запрет в применении владельческой защиты против собственника (п. 2 ст. 234 ГК РФ) в случае, если истек трехлетний срок и не истек срок давности приобретательной? Думается, что до момента истечения срока давности приобретательной владелец бессилен против самоуправных действий собственника. Последний может смело собственными действиями восстановить свое право. Безусловно, действие п. 2 ст. 234 ГК значительно ослабляет владельческую защиту, но это не позволяет полностью отрицать ее наличие.51 Это исковое производство, особенностью которого является то, что суд, установив обстоятельства дела (тело и душу владения) и сделав вывод о наличии владения, в качестве возражений ответчика должен воспринимать лишь ссылки на факты, опровергающие факты, образующие владение. Ссылки на наличие субъективных прав в отношении объекта владения не допускаются, а обстоятельства, их обосновывающие, — несоотносимы.52
Весьма любопытен вопрос о наличии или отсутствии преюдициальности в отношении обстоятельств, установленных при осуществлении владельческой защиты, для суда, который будет выносить решение в рамках особого производства по установлению наличия (отсутствия) обстоятельств, порождающих право собственности у владельца (характер владения, истечение давностного срока). Насколько при осуществлении владельческой (посессорной) защиты суд входит в обсуждение характера владения и констатирует данные факты, ровно настолько они будут носить преюдициальный характер для итогового процесса в рамках особого производства.
При определении основания посессорного требования следует исходить из содержания всего текста ст. 234 ГК РФ, а не только ее второго пункта, предусматривающего, что «владельческая защита» осуществляется «лицом, владеющим имуществом как своим собственным». Здесь также необходимо установление обстоятельств, названных в п. 1 ст. 234 ГК РФ: добросовестное, открытое, непрерывное владение. Кроме того, в основание требования входит факт нарушения (оспаривания) владения.
* Кандидат юридических наук, доцент.
1 Латинские термины и выражения приводятся в авторском варианте (Ред.).
2 Хвостов В. М. Система римского права: Учебник. М., 1996. С. 18–19.
3 Римское частное право: Учебник / Под ред. И. В. Новицкого, И. С. Перетерского. М., 1994. С. 23.
4 СЗ РФ. 1998. № 25. Ст. 3004.
5 Там же.
6 Определение Конституционного Суда РФ «По ходатайству Генерального прокурора Российской Федерации о разъяснении постановления Конституционного Суда Российской Федерации от 16.06.98 г. по делу о толковании отдельных положений статей 125, 126, 127 Конституции Российской Федерации» от 4 марта 1999 г. // Там же. 1999. № 18. Ст. 2300.
7 Если даже не соглашаться с точкой зрения, что владение — это вещное право, то трудно спорить с тем, что защита владения направлена на обеспечение прав и интересов собственника (пусть потенциального) — субъекта вещных прав.
8 О моменте возникновения права собственности у добросовестного приобретателя cмотри часть 3 настоящей статьи.
9 Следует заметить, что для должника-предпринимателя действие презумпции вины проявляется в том, что он обязан доказать обстоятельства, исключающие его ответственность (действие непреодолимой силы и умысел кредитора). Случай не освобождает данное лицо от ответственности (п. 3 ст. 401 ГК РФ).10 В случае, если обязательство по возмещению вреда возникает при отсутствии вины причинителя, последний обязан доказать не обстоятельства, свидетельствующие об отсутствии вины, а действие непреодолимой силы или умысел потерпевшего.
11 Магистрат мог отказать в предоставлении такой защиты даже при наличии оснований к применению, например, при незначительности ущерба.
12 Хвостов В. М. Система римского права... С. 219.
13 Салогубова Е. В. Римский гражданский процесс. М., 1997. С. 65.
14 Надо полагать, что в п. 1 ст. 46 ГК РФ речь идет о решении.
15 Хвостов В. М. Система римского права... С. 220–221, 252.
16 Возможно, данное утверждение покажется несколько категоричным, так как сегодня цивилисты пытаются защитить добросовестного приобретателя от действия реституции, инициируемой собственником вещи. В части 3 настоящей статьи автор пытается доказать отсутствие проблемы.
17 При отнесении данного вида исков к числу элементов классификации следует учитывать существование спора в части самостоятельной природы преобразованных исков.
18 Постановление пленумов Верховного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ от 1 июля 1996 г. «О некоторых вопросах, связанных с применением части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» // Бюллетень Верховного Суда РФ. 1996. № 9. — Вообще установление нормы, содержащейся в п. 3 ст. 166 ГК РФ, породило результаты весьма неожиданные. Например, налоговые органы, наделенные неконституционным правом «бесспорного», внесудебного обращения взыскания на имущество должника, прочли текст этой нормы по-своему и, основываясь на своем правосознании, определяя сделку противоречащей закону (другим административным актам), реализуют положения о применении односторонней или о недопущении реституции, взыскивая полученное стороной (сторонами) в доход государства; В. В. Витрянский, обосновывая возможность рассмотрения исков о признании недействительными ничтожных сделок необходимостью обеспечения защиты субъективных прав, предупреждает участников оборота, что для исков о признании сделки недействительной предусмотрен сокращенный срок исковой давности «в один год и при названных обстоятельствах десятилетний срок исковой давности в отношении требований о применении последствий недействительности ничтожной сделки может потерять практическое значение». Таково право признания ничтожной сделки недействительной по суду, не воспользовавшись которым в течение года, не следует рассчитывать на предъявление иска об имущественных последствиях в течение 10 лет (см.: Витрянский В. В. Недействительность сделок в арбитражно-судебной практике // Гражданский кодекс России. Проблемы. Теория. Практика: Сб. статей. М., 1998. С. 132–133). К. И. Скловский нашел оригинальное объяснение возможности предъявления иска о признании ничтожной сделки недействительной: необходимость установления фактов, в том числе добросовестности (см.: Скловский К. И. Собственность в гражданском праве: Учебно-практическое пособие. М., 1999. С. 104). Здесь следует заметить, что при возникновении спора о защите права сторона, ссылающаяся в своем требовании (возражении) на ничтожность факта, должна будет доказать обстоятельства, обессиливающие сделку. Отдельный процесс здесь не нужен. Что же касается добросовестности, то с нею законодатель связывает оспоримость, а не ничтожность сделки (как условие недействительности сделки); кроме всего прочего, расширение круга истцов по делам о признании ничтожной сделки недействительной за счет заинтересованных лиц породило проблему использования реституции как средства, альтернативного виндикации при защите собственника, когда имущество выбыло по его воле и было отчуждено неуправомоченным на то владельцем добросовестному возмездному приобретателю.
19 Анализ точки зрения на основания защиты владения, данный В. М. Хвостовым (см.: Хвостов В. М. Система римского права... С. 274–276).
20 Покровский И. Ф. Основные проблемы гражданского права. М., 1998. С. 224–229.
21 «Владелец лишается своего владения, лишь только другое лицо судебным порядком, в форме иска о праве, докажет наличность у него права на владение (jus possidendi), возникшего на основании какого-либо титула, и обнаружит отсутствие у наличного владельца такого права на владение» (Хвостов В. М. Система римского права... С. 272).
22 Там же. С. 281.
23 Там же. С. 278.
24 Покровский И. Ф. Основные проблемы гражданского права. М., 1998. С. 233.
25 Дернбург Г. Пандекты. СПб., 1911. Т. 1. С. 28.
26 Данное понятие употреблено в кавычках в связи с тем, что по содержанию и кругу лиц, против которых оно действует, такой способ защиты ближе не к владельческой защите в буквальном смысле (в форме интердиктов, против всех субъектов), а к Публицианову иску, дополнительному способу, которым наделялись субъекты bonae fidei possessio.
27 Там же.
28 Скловский К. И. Собственность в гражданском праве... С. 292.
29 О коллизии названных прав и интересов применительно к дуализму гражданских прав см.: Там же. С. 95–102.
30 Покровский И. А. Основные проблемы гражданского права. М., 1998. С. 195–199.
31 Гражданское право. Ч. 1. 2-е изд. / Под ред. А. П. Сергеева, Ю. К. Толстого. М., 1997.
32 Витрянский В. В. Недействительность сделок в арбитражно-судебной практике. С. 139.
33 Скловский К. И. Собственность в гражданском праве... С. 107.
34 В отличие, например, от ГГУ, который четко определяет, что «приобретатель становится собственником отчужденной вещи, хотя бы вещь не принадлежала отчуждателю, разве приобретатель действовал недобросовестно в то время, когда применительно к настоящим правилам он должен был бы приобрести право собственности» (§ 932).
35 Скловский К. И. Собственность в гражданском праве... С. 258.
36 Для тех, кто полагает, что в арбитражном процессе свои суверенные «основы», следует добавить «и арбитражного процесса».
37 Если даже предположить, что инициатором установления добросовестности приобретения будет не суд, а ответчик, то и в этом случае Высший Арбитражный Суд РФ непоследователен в своих толкованиях. Например, когда только возникла проблема применения ст. 395 ГК РФ в связи с тем, что истец указывал в исковом требовании убытки и неустойку, затруднялся в доказывании оснований их взыскания и хотел получить удовлетворения требований об убытках, «вспомнив» о ст. 395, Высший Арбитражный Суд РФ, признав недопустимой такую смену основания и предмета иска в уже существующем процессе, указал на необходимость отдельного искового обращения.
38 Весьма любопытно, что, пожалуй, лишь российское право распространило правило «Hand muss Hand wahren» на объекты недвижимости. В силу правопроизводящего характера регистрации прав и сделок с недвижимостью, действия принципа «публичной достоверности» представляется ошибочным распространение на сделки с недвижимостью правила о возникновении права собственности у добросовестного приобретателя.
39 Здесь следует также учитывать действие следующих обстоятельств: возмездность приобретения и характер изъятия имущества из владения собственника (титульного владельца).
40 Скловский К. И. Собственность в гражданском праве... С. 103–104.
41 О некоторых вопросах, связанных с применением части первой Гражданского кодекса РФ: Постановление пленумов Верховного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ (п. 32) // Бюллетень Верховного Суда РФ. 1996. № 9.
42 Вызывает недоумение утверждение К И. Скловского, что в ситуации, когда кто-то из взыскателей-должников откажется от взыскания, «суд принимает решение о реституции» (см.: Скловский К. И. Собственность в гражданском праве... С. 111). Автору должно быть известно, что реституция не относится к числу взысканий, исполнение по которым возможно по инициативе суда (ст. 211 ГПК).
43 Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 1998. № 10.
44 Хвостов В. М. Система римского права... С. 254. — Не следует путать данный вопрос с вопросом о прерывании исчисления срока давности приобретательной, хотя возможны случаи, когда имеют место и утрата bona fides, и перерыв в течение срока давности приобретательной: предъявление вещного иска к владельцу.
45 Там же. С. 254.
46 Шершеневич Г. Ф. Учебник русского гражданского права (по изданию 1907 г.). М., 1995. С. 192.
47 Николаев М. Право собственности на автотранспортное средство как основание защиты гражданином своих имущественных интересов // Хозяйство и право. 1998. № 1.
48 СЗ РФ. 1994. № 17. Ст. 1989.
49 Действующий ГК РФ не содержит нормы, аналогичной той, которая содержится в § 1006 ГГУ и устанавливает презумпцию наличия права собственности у владельца движимой вещи. При всем сходстве данной нормы с нормой ст. 2230 ФГК в последней идет речь не о презумпции собственности, а о презумпции animus possessio. В связи с изложенным интересным является определение Арбитражного суда Хабаровского края об обеспечении виндикационного иска ООО «Швейная фабрика _”Комсомолка”» к Сергееву О. Н.: «В связи с тем, что до разрешения дела по существу и вступления решения в законную силу Ч/П Сергеев О. Н. считается собственником указанного имущества, он в соответствии с ГК РФ имеет право распоряжаться данным имуществом… суд определил: запретить Сергееву О. Н. совершать распорядительные действия в отношении данного имущества».
50 А тем, кто считает, что исковая давность действует в отношении вещных прав, заметим, что действующий ГК РФ не знает такого основания прекращения права собственности, как истечение срока исковой давности; он не знает также и такого основания возникновения вещных прав, а они исчерпывающе названы в законе (подпункт 4 ч. 2 п. 1 ст. 9 ГК РФ). Из буквального толкования содержания нормы 208 ГК они (сторонники) делают вывод: к требованиям, на которые исковая давность не распространяется, относятся только негаторные иски, ведь в тексте статьи упоминается только ст. 304 ГК, при этом ничего не сказано о ст. 302 ГК. Кроме того, текст нормы ст. 208 буквально воспроизводит текст нормы ст. 304. В связи с этим интересно объяснение такого выборочного нераспространения действия исковой давности, данное Ю. К. Толстым: «Правоотношение по негаторному иску не подвержено действию исковой давности (в отличие от виндикационного иска, на который ее действие распространяется). Негаторное требование можно заявить в любой момент, пока сохраняется правонарушение». То есть Ю. К. Толстой объясняет различие в решении проблемы действия исковой давности для виндикационного и негаторного исков моментом исчисления исковой давности, ошибочно полагая, что только при негаторном иске «не устраняется длящееся правонарушение (противоправное состояние), сохраняющееся к моменту предъявления иска» (Гражданское право: Учебник: В 2 т. Т. 1 / Под ред. Е. А. Суханова. М., 1993. С. 306). Возникает резонный вопрос: разве в случае виндикации имеет место не длящееся правонарушение, оно не сохраняется к моменту предъявления иска? Ответ очевиден.
51 К. И. Скловский неоднократно подчеркивает, что посессорная защита в российском праве отсутствует (Скловский К. И. Собственность в гражданском праве... С. 259, 299, 302).
52 Непонятно, на чем основываются утверждения К. И. Скловского об отсутствии основания иска в таком требовании? Тело и душа владения — вот основание требования владельца. Не ясно, почему автор полагает, что при посессорной защите «суд не вправе отказаться обсуждать сделанное любой стороной заявление о… праве (титуле) или его отсутствии»? (Там же. С. 286–287).