Билет в кунсткамеру не нужен- Здесь все опухли как торчки Здесь каждый лик ~ натужен
Работа добавлена на сайт samzan.net:
Стихи про метро
В метро зайдешь, надев очки, -
Билет в кунсткамеру не нужен:
Здесь все опухли, как торчки,
Здесь каждый лик – натужен.
Среди хтонических исчадий
Тянулись тихо дни мои,
Держал я ум во этом аде
И вел окопные бои.
Метро, родное подземелье!
Мы здесь – как в грунте семена.
Сюда спешит, чтоб сняться с мели,
Вся перекатная страна,
И далеко не наша только.
Эх, доля ты, людская долька!
Мы все – ресурсы трудовые,
Вот и кладут нас в кладовые.
Осень-2013
Листья желтеют, деревья мертвеют,
Студенты вперяют умы.
Стылые ветры сыростью веют…
От стен отделяемся мы.
Солнце устало идет на покой,
Оно просыпает дни.
Я незаметно мешаюсь с толпой,
Не замечают они,
Как интересно меняется мир
Буквально у всех на глазах:
То помрет какой-нибудь там Ким Чен Ир,
То скамейку покрасит казах,
То ВКонтакте поставили лайк,
А то получил работу…
Вон идет человек в обуви «Nike»
И подавляет икоту.
Зима надвигается, как потолок,
Как беспокойный сон.
Сентябрь уже схватил, поволок,
Затянул в круговерть нас он.
Летом не было ничего,
Ну да себе и пусть:
Грядет увлекательный труд кочевой
И конструктивная грусть.
Стихи про Суздаль
Этот город виден как на ладони
С колокольни Коммунального Городка.
Этот город в вечном покое тонет,
И не меняют его века.
В этом городе нет излишеств,
Все размерено точной рукой.
В этом городе можно услышать,
Как камни сглаживаются рекой.
Этот город – как бриллиант
На золотом кольце,
Которое носит народ-гигант
С меланхолией на лице.
Пока существуют такие места,
Мы еще живы, брат.
Россия в основе своей проста,
Как Спасителя взгляд.
Громада дней
Громада дней висит на сердце
То сладкой, то гремучей грудой,
То ностальгическою дверцей,
То заболоченной запрудой.
Подчас одни воспоминанья
Удерживают на плаву,
А то, как агнец на закланье,
Ты клонишь скорбную главу
На плаху небылых деяний,
Что так хотелись, но увы.
Одна тоска от предстояний
И от несбыточной судьбы.
Армада дней плывет на сшибку
По морю жидкого огня.
У всех есть право на ошибку
Внутри почти любого дня,
Есть право на немое горе
И на отчаянье во мгле,
И на цинизм, как у Хью Лори,
В остывшей сумрачной золе.
Торнадо дней взметает тучи
Песка и пыли нам в глаза,
И в этой буре тает лучик,
Что отражает лишь слеза.
Засада дней, осада дней,
Досада дней – как кнут де Сада,
Калейдоскопы злых затей
И скопы всех исчадий ада…
Терпи, солдат, и улыбайся
Среди пожизненной войны,
В минутной слабости покайся
И досмотри все эти сны.
Конспирация
Вдоль Каретного Ряда идет пожилой мужчина,
Смотрит на меня и думает:
тарифы на электроэнергию возросли,
еще не все овощи мы запасли,
еще семь секунд до зеленого светофора,
у дочери завтра концерт хора…
Вон вдоль Петровки идет уроженец,
Смотрит на меня и думает
(в переводе):
в правом сапоге образовалось лишнее отверстие,
между арендой угла и зарплатой слабое соответствие,
ух ты, какое громадное красивое здание,
сейчас покурить – и пойти взять у начальства задание…
Вон у Центробанка стоят полицейские,
Смотрят на меня и думают:
а ты, уважаемый, часом не нарушитель?
зачем тебе фотик, если ты честный житель?
иди куда шел и не задерживай взгляд,
развелось вас столько на кой только ляд…
Вот вблизи меня движешься ты,
Смотришь на меня и думаешь:
…
…
…
(эх, кто бы знал, если честно).
А на самом-то деле,
если быть действительно точным,
я в это время собираю себя по крупицам,
по отведанным за все эти годы пиццам,
по пройденным играм и городам,
по майским и всем остальным годам,
по стихам,
по чьим-то в толпе мехам,
виденным где-то случайно…
и пирожные в домике чайном,
и тот самый имманентный листопад,
который заметал во время оно мой детский сад
и длится с тех пор до сих пор и далее…
и московский Кремль – отголосок Италии,
не говоря уж про хитрость, хитровскую хитрость мою,
из которой я, наверное, состою…
Я снова поэт, я снова хозяин,
снова Мастер, снова герой.
Покров тайны на мне чрезвычаен,
Но он не является тухлой игрой,
А скорее целенаправленной конспирацией,
Обоснованной и полезной.
Я занят великой спецоперацией,
Закрывшись маской своей железной.
Дорога страстно изгибается подо мной,
Вьется змеей и намокает дождями,
И я продвигаюсь, безнадежно иной,
В толще толп, ведомых вождями…
Терпение
важнее, чем пение,
в деле психоделической разведки,
если твой мозг больше, чем у креветки.
Внимание
важнее, чем мания,
пусть даже мания совершать благие дела.
Я незримый наблюдатель. Печаль моя светла.
Черные круги
Черные круги под глазами у осени –
Декаданс или недосып?
Руки смерти листья уносят ли
Или просто сонная зыбь?
Я либо хожу, либо сижу,
Либо пишу, либо читаю,
При этом во всем подобен ежу:
Семиотический сор на себя мотаю,
Зримо колюч, на лицо – умилен,
Бодрствую ночью, утром – бессилен,
Перемещаюсь по обществу в режиме «стелс»,
Чтоб сожрать меня кто-нибудь не захотел-с.
А черные круги расходятся плавным цветком
От целой морены в мой огород,
Оставленной, брошенной ледником
В виде бродячих горных пород.
Черные круги дыбятся на полях
Каждого моего документа,
Привнося туда в равных долях
Остроту момента и спокойствие монумента.
Сырые тротуары, замерзшие и простылые,
Уютные могилы и домашние очаги…
Меня ласково манят сладко-унылые,
Черные под глазами Москвы круги.
ГОЛОДНАЯ СМЕРТЬ (небольшой гротеск)
Все говорят, но немногие понимают,
Что означает «художник должен быть голодным».
Если ты поистине молод –
То с тобою чудовищный голод,
Злая нехватка чего-то еще,
Но чаще – кого-то еще.
Сначала мы наслаждаемся послевкусием,
Потом – просто воспоминаниями…
Я превозмогаю искус: не ем
Ничего менее вкусного, чем едал ранее…
Я еще могу себе такое позволить:
Есть вблизи перспектива насытиться,
Я могу себя временно обездолить,
Надеясь на светлые вскоре событьица…
Но события не случаются. Голод продолжает расти.
Голод смеется над моей разборчивостью,
В глазах темнеет, начинает трясти…
Голод сообщает со всей доходчивостью:
Ничего не будет, ожидать не следует,
Позаботься только о том, чтоб выжить.
Голос голода меня преследует,
Спать не дает и стремится выжать
Последнюю толику самообладания,
Крупицу последней силы.
Я стремлюсь отвлечься на старинные здания и электронные издания,
Но слышу, как тянутся жилы.
Все говорят, но немногие понимают,
Что означает «сытые мещане спокойно спят».
Если ты поистине постарел от голода,
Но успел свить гнездо себе смолоду –
Ты в нем медленно спишь и видишь во сне,
Как голодная смерть подступает ко мне.
Юная смерть голодна, ей нас не хватает,
Грудь ее холодна, лик ее бледен и строг.
В отощавшей душе последний глаз догорает,
Успевая высветить путь стихотворных строк.
В блокадном Ленинграде отрадно вести дневник,
Исчисляя в нем каждую крошку хлеба,
А зубы уже выпали от цинги,
И твой текст отправляется прямо в небо.
…но вот появляется сухой паёк,
Ты смотришь на него, не рискуя дотронуться,
Завариваешь долгожданный чаёк,
Замираешь: сейчас-то вот всё устроится…
Вкушаешь по атому, льнешь губами
К этому источнику силы украдкой,
Осознавая, что эдакими чудесами
Недолго потчует случай сладкий.
Но вы знаете, у людей бывает и хуже,
Значительно хуже и тяжелее…
Это норма. Надо лишь туже
Затянуть пояса. На шее.
Дикая кошка
Вкус свободы – это вкус одиночества,
Навязшей прелой листвы на зубах.
Холодная молодость с вечным пророчеством:
Будет пристанище нам лишь во снах,
В мечтах, в беспочвенном размышлении,
В мертвых осенних тихих садах,
В хтоническом медленном тлении…
А их любовь, словно дикая кошка,
тайными тропами торопится наугад
Через пустеющий вертоград
И кишащие стогны града
Туда, где она ему рада,
Туда, где он ей рад.
Вкус свободы – это режущий ветер,
Разбивающийся о воротник.
И мы – печальные, нежные дети –
Созерцаем, как город поник,
Месим мокрый асфальт сапогами
Под задушенный жалобный крик
Лета, казненного проводами…
А их любовь, словно черная кошка,
перебегает дорогу нам,
Гуляет по нашим снам,
Намекая, дразня, ускользая…
Не потому, что она злая,
А потому, что у нас в голове хлам.
Вкус свободы – это книжные магазины,
Набитые непередаваемой мутью.
Мы влачим в умах тугие корзины
Словесного мусора, не отягченного сутью.
Выйдешь на улицу в пустоту и свежесть –
Глаза разбегаются ртутью,
И ощущаешь грустной осени нежность…
А их любовь – вольная кошка,
Гуляет по крышам под юной луной,
А мы, как и все, разделены стеной
И своего дома, и своего ВКонтактика.
Нам недоступна кошачья тактика,
Мы увлечены войною иной.
Вкус свободы – это вкус отсыревших полей,
По которым летит эскадрон в атаку.
Чем гуще сумрак, тем в сраженье светлей –
На этой стратагеме мы съели собаку
За неимением каких-то других пропитаний.
От голода плоть превращается в слякоть,
Которая просит скитаний, скитаний…
А их любовь – хищная кошка –
Когтями царапает спину земли,
И очи пылают, будто угли,
И упругий прыжок, грациозный укус,
Бешеный пульс, нестерпимый искус…
Эх, кабы мы так могли!
Вкус свободы – это вкус проходных дворов,
Заваленных палым листом.
По правде, не так уж и мало даров
Досталось нам в мире пустом.
Мы обходим осенний вишневый лес
Под бодрый звук топоров,
И скребет на помятой душе мелкий бес,
Ведь их любовь – бродячая кошка,
Прихотливо мелькает в потоке дней,
Теряясь в море гудящих огней,
Не поддаваясь прогнозам и не даваясь в руки.
И когда в морозы она начинает мяукать,
Мы замыкаем двери и окна плотней,
чтоб было теплее думать о ней.
Заклинания
Потрошеный мир лежит в холоде мглистом.
Кашель, дым и бактерии в воздухе льдистом.
Умаляй свою личность, умерщвляй свою плоть,
Чтоб зеркало вскоре устало глаза нам колоть
наличием нас в пространстве.
Наблюдай отстраненно, будто из ниоткуда.
Будучи чудом, не жди от других чуда.
Будучи вечным изгоем, найди в этом сладкую соль,
Игнорируя слабую, но постоянную боль
от наличия нас в пространстве.
Находясь на людях, прикидывайся человеком.
Маскируй свою сущность полуприкрытым веком.
Никто не должен знать, что ты из нездешних,
Маскируй этот факт обилием признаков внешних
наличия нас в пространстве.
Я не важен.
Мы не важны.
И никто не важен.
Всё происходит само.
Товарищ Всё, происходите, пожалуйста, дальше!
Захватывающее подчас зрелище.
Хоть святых выноси.
Победа
Мы давно уже умерли, а смеемся
Сквозь сладкие слезы всеобщего равнозначия.
Мы более ни с кем ни за что не бьемся,
По случаю последней Победы плачем –
Победы, за которой уже ничего нет.
Нестерпимо прекрасен калейдоскоп лет,
Если смотреть сквозь него на солнце.
Любые события – лишь фигуры в калейдоскопе,
Кружащиеся в волшебном танце.
И мои чувства – фигуры в калейдоскопе,
И мои мысли – фигуры в калейдоскопе,
И мои поступки – фигуры в калейдоскопе,
И мои наслаждения – фигуры в калейдоскопе,
И мои печали – фигуры в калейдоскопе,
И мое самочувствие – фигура в калейдоскопе,
Наряду с любыми другими объектами.
После нас останется все, за исключением нас.
Так ли уж это разве и мало?
По счастию, жизнь меня не поймала:
Она не успела даже открыть глаз
Дабы выискать меня среди других обитателей,
Как я уже был далеко таков.
По счастию, у меня хватило мозгов
В самом начале все взвесить внимательно
И не начинать вообще свой жизненный путь.
Ничего человеческого – никогда!
Ничего общепринятого – никогда!
Никакой судьбы – никогда!
Никакого порядка – никогда!
Никакого пристанища – никогда!
Никто никому ничего никогда,
Ни при каких обстоятельствах.
Я видел достаточно, чтобы вполне уяснить
Свое невесомое предназначение:
Незримо и ненавязчиво жить,
Наблюдая вокруг кручину кручения
Сердец и умов по жестоким орбитам.
Моё участие в этом не предусмотрено,
К ВЕЛИКОМУ СЧАСТЬЮ. На очи убитым
Положу монетки. Становится ветрено;
Кругом сносит крыши и треплет шальные нервы,
А у меня здесь тишь да благодать,
Холодная индифферентная благодать,
Спокойная вежливая благодать,
Осторожная безопасная благодать,
Светлая прозрачная благодать,
Та самая заветная искомая благодать,
Когда мы давно уже умерли, а смеемся.
<Очерки метафизической войны…>
Постигай тщету, люби нищету,
Стоя на мосту, бросай с него свою пустоту.
Чем дальше в лес, тем меньше интерес:
Чем дальше влез – тем больше стресс…
Подпирая контрфорсом кулака свод
Наблюдательного нежилого лица,
Отслеживать летейских вод ход,
Отцеживать мгновения до конца
Логического. Симулировать отсутствие сна
Летаргического небывалым полетом гения,
Мозг стимулировать ради свершения
Великого Делания, которому – соль цена.
Постигай соль, дели ноль на боль
По возможности. Крепи Стены оборону –
Зима близко. Потолок низко.
Привыкай к железному трону,
Железной деве и железной хватке земли,
Привыкай к неизбежности ржи и тли –
Они лясы точить не будут, а будут точить тебя,
Будут тщить и тащить тебя, а ты будешь слезы точить,
Как Гоголь, гроб изнутри скребя.
Эти факты следует заучить,
Усвоить с соевым молоком суррогатной
Матери-Природы, заботливой, как война:
Всем нам выдаст по ароматной,
Опрятной, добросортной могиле она.
Обустраивая могилу, подбери обои,
Плиту, семью, машину и денег суму тугую,
Но знай: существуют еще герои,
Которые отомстят за тебя, безвестный погибший товарищ!
Мы препояшем себя гранатами, ляжем под тяжкие танки,
Мы – анархисты, хаоситы и панки,
Загоним лом в очко бронепоезда,
Который тебя раздавил!
Мы отравимся ядом хаоса
и скормим себя океану псов, растерзавших тебя!
Мы будем воплощаться снова и снова
с настырностью феникса, с настырностью одуванчика,
гибнуть ярко и мощно, нанося повреждения монстру,
который тебя загубил, зажевал,
безымянный, затоптанный брат!
Постигай свободу, постигай победу;
Усвой приведенную выше беседу.
Ус свой закрути, если он у тебя есть,
А если нету, то пусть вырастет шесть.
Правила жизни нездешних людей
1. Тяжелый красный звон исходит от камней
Под каблуками сущностей белковых,
Безумных, беспокойных, бестолковых,
Небезопасных друг для друга и
Забитых в злые ужасы свои.
Но ты – не будь таким, ты – будь умней,
Не создавай опасных ситуаций,
Не орошай алтарь цивилизаций
Ты болью ни чужой, и ни своей.
Заботься о здоровье и покое
И не цепляйся за обидное былое…
Не суетись и не гони коней*.
2. Оранжевое солнце льет лучи,
В которых мы – как пыль под микроскопом,
В которую мы стерты злостным скопом
Докучных взглядов вездесущих вежд
Назойливых невеж, да и невежд.
Но ты – не верь им, сердце! Застучи
Ты в сладкой боли тихих откровений,
В кипящем золоте родных прикосновений,
О коих столько грезится в ночи!
О, сколько спрятано в нас ласки томной!
И, словно бы дразня, в квартире темной
Дрожит игриво язычок свечи.
3. Желтеет календарь и облетает,
И ясные, погожие труды
По выработке денежной руды
Выпускнику доступны и понятны.
Все инструменты – в сборе, цели – внятны,
И юношей наука так питает,
Как двигатель питает водород.
Дела идут, кругом снует народ,
Но вид его уже не угнетает
Мой бравый дух, крутящий шестеренки.
Мой интеллект, покинувший пеленки,
Стремительно и зримо возрастает.
4. Зелеными волнами льются звуки
Над отдыхающей, задумчивой землей,
Над впавшей в спячку беззащитной тлёй,
Над странным миром, приютившим нас,
Когда был расселен и сдан под снос Парнас**,
А музы – мы – ушли в чужие руки,
В незнамо чьи фантазии и сны.
Мы были одиноки и больны
В чужих мечтах, в чужих стихах – в разлуке!
Но вот – рука ложится на плечо,
Дыхание – быстро и горячо,
И время – тетива на длинном луке.
5. Лазурь небесного пустого океана
Над переменчивым пожизненным путем
Скребет легонько по стеклу ногтем,
Тревожит нервы, тайнами прельщает,
Уму лениться строго воспрещает…
Ум – постигает. С неба льется манна.
Единый принцип движет мирозданьем,
Во всех вещах он, и любым созданьем
Он подтвержден. Из горнего кармана
Каких не сыпется для размышленья пищ!
Философ, будь же прозорлив, хоть нищ,
Развей дурман иллюзий и обмана!
6. В кромешной синеве полуночного часа
Все выглядит причудливо знакомым
Различным незнакомым насекомым.
Они летят. Цветы незримо вянут
От засухи. Они еще воспрянут,
Как многая другая биомасса.
Я вижу связь и вижу соразмерность,
Я вижу красоту и эфемерность
Ночных светил и суздальского кваса,
Асфальта под ногами – и меня,
Который видит это все, стихом граня
Эстетики алмазные запасы.
7. Как фиолетовая черная дыра,
Лебедкой тащит жизнь в свою чащобу.
Она непостижима? Ну еще бы!
Она – судьба моя, понятная сугубо
Задним числом. Не выскажусь я грубо
О ней, хотя подчас игра
В мои сомнительной устойчивости кости
В меня вселяет мысли о погосте
И тщетности всего. Но не пора
Ли выйти, для примера, за пределы
Того, что мы считали психоделом,
А если так подумать, то – нора?
8. Вот белый свет, иного света – нет.
Вот некто мы, а вот – вселенский вектор,
И Солнце – чудодейственный прожектор,
И жизнь – в его руках театр теней…
Эй, друг, повремени, не костеней
Ни духом – от могущества монет,
Ни телом – от печали и боязни,
Ни сердцем – от тоски и неприязни
К себе и ближним. В целом, прост секрет:
Расслабься и живи легко и чисто,
Будь прост, но, как жеода аметиста,
За простотой своей храни волшебный свет.
Примечания.
*И пониконей тоже.
**Теперь там стеклянный бизнес-центр и мега-молл.
Повесть о страхе и насилии
Мокрый небесный асфальт, пустой и непроницаемый,
Серый, тяжелый, понятный, как понедельник...
Небесный железобетон, головой осязаемый
Настолько болезненно, будто бы ты не бездельник,
А ударник ненормированного труда.
Накрапывает вода, попадая туда,
Куда ей не прошено (в данном случае - в обувь).
Хлебом накрошено, тленом приправлено,
Словом, довольно искусно отравлено
Пространство города. Ну-ка попробуй
Исчерпать свою тусклость, свою нерешимость,
Свой страх перед будущим и настоящим...
Откуда начало берет победимость?
Это известно внимательно спящим,
Следящим за своим подсознанием:
Мир кафкиански страшит наказанием,
Назначаемым по закону слепого рандома.
Мы слишком хрупкие, нас слишком легко прикончить,
Не флейта, а стебелек цветка - позвоночник...
Начиная с обшарпанного роддома
(И включая его) постоянно
Следим за своим состоянием,
Хотим отделить от себя расстоянием
Мир, в котором жестоко и пьяно
Родные и близкие, знакомые и незнакомые
Стремятся урвать наслажденья искомые -
С мясом урвать, с кровью и удалью,
Откуда получится, желательно - покуражистей,
Урвать - и свалить поболее тяжестей
С больной головы на терновую. Слушай, Иуда! Лью
Хоть не слезы - но желчь по твоей окаянной душе:
Каково тебе – зверю, скоту –
Выносить свою пустоту, жевать пустоту во рту,
Глаза держать в телевизоре, уши держать в лапше,
В сонной тоске с катушек съезжать, ревя,
Утолять свой задушенный голод по Праздникам, рвя
Клыками подобных себе, но, к несчастью, подобных и мне.
Повинуясь слепому инстинкту, пьяный водитель,
Пьяный жлоб, а равно и случайный грабитель
Ровно так, как я это вижу во сне,
В одночасье сводит на нет кропотливый
Труд мой по соблюдению себя в целости
И сохранности. Странные ценности
У этих людей: в истоме потливой
И похотливой они нарушают
Законы и неодолимо мешают
Крови моей оставаться внутри организма.
Лишь маленький шаг, лишь крохотный миг
Назад – я шел, вспоминая отрывки из книг,
И вот – неуместный приход катаклизма,
Адреналин заливает глаза, вырывает
Сердце и зубы, мечется в исступлении
Тело. Совершается преступление
Или просто несчастный случай. Бывает.
Что мне сказать о разломанной грудной клетке,
Об увечьях, которые, в целом, не редки?
Когда невозможно вдохнуть, когда невозможно глотнуть,
Когда отдельные части тела утеряны безвозвратно…
Тьфу, об этом даже и думать отвратно.
От решительных деятелей легко ускользает суть
Ситуации: последствия – тяжелы,
Тяжелее, чем кажется. Не бывать никогда оправданию
Телесной агрессии. Такого рода страданию
Ничто не может служить основанием. Злы,
И достойны глобального осуждения
Адепты слепого, бухого вождения
Своей мышечной массы по дорогам судьбы.
Не бейте людей, пожалуйста, не
Считайте, что вам или целой стране
Позволительно ради упертой алчбы
Разрушать организмы, к тому не дававшие повода.
Приоритеты сразу становятся как-то ясней,
Когда бесы приносят боль головную, а с ней
Характерный эффект тугого стального обода.
Так ли уж многого хочется, если болят зубы,
Если рябит в глазах и в ушах надрываются трубы,
Если сердце забыло, как правильно биться,
И спотыкается… Что, не особо внушительно
Это звучит, разрушитель? Но
Тело – это сложнейшее чудо, а отнюдь не тряпица,
Не приложение бренное к духу, не единица статистики…
Здоровья вам, мирные дети Земли!
Здоровья вам, чтобы вы все же смогли
Дожить до весны, распуститься, как листики,
Внести свою лепту в немыслимую алхимию,
Не искажая страхом свою генеральную линию,
Спокойно дышать, плыть по течению рыбкой,
Никому не вредить, ни от кого не терпеть вреда,
Оставить светлую память, прежде чем навсегда
Уйти восвояси, проснувшись отсюда с улыбкой.
Повесть о судилище
О, как не знать мне этих дней,
Холодных и пронзительных,
Но – тихих, удивительных,
Вдали от толп людей,
Которым лень превозмогать
Предзимний сонный мрак.
У телека народ-дурак,
А я, его заклятый враг,
Не устаю шагать,
Шагать – и думать про себя:
Куда ж вам плыть, в гробу гребя?
К каким брегам, действительно?
А мне – куда? Куда вода
Укажет – поплыву.
Нейтрально я живу,
В злосчастный час, когда беда
Гнетет и валит с ног,
Я предаю себя судьбе.
При всей докучливой пальбе
Спасаюсь мыслью о тебе,
И вряд ли б кто-то смог
Меня смолоть совсем уж в прах,
Внушить такой уж мрачный страх,
Такую гниль стыда…
А желающих немало, а желающие есть –
Это их слепо-тупая, ненаправленная месть:
В раннем детстве их убили,
Оживили – и теперь
Побывавшие в могиле
Воют: верь в могилу, верь!
Верь, говорят, что отцы и тем более деды
Знали толк в этой жизни, а главные беды
Идут от растленных, распущенных, вольнолюбивых,
Шибко умных, невесть что мнящих, спесивых,
А на деле жалких и ни на что не годных:
Ни семьи, ни порядка… Ворох идей чужеродных,
Ересь, безверие, пренебрежение обществом,
Да еще и бравировать смеют своим одиночеством,
Бракованная деталь не похожа на все остальные…
Долго судья приводил аргументы стальные,
А потом дал слово другим обвинителям –
Добропорядочным, богоугодным жителям.
Первый голос – как в горле волос,
Раздражал и брал за живое:
Твой, говорил, патрон – холост,
Все у тебя – кривое.
За что ни возьмешься – всё в никуда,
Только молодость тратишь впустую,
Потому что ни совести нет, ни стыда –
Ерепенишься лишь вхолостую,
Философскую палку в колеса суешь
Доброкачественным обычаям,
Но разве ты – не дрожащая вошь,
Манкирующая приличием?
Зря ты не хочешь быть как все,
Ведь все – лучше тебя!
Думал по белой уйти полосе –
И где ты? Лбом стену долбя,
Упрямо бунтуешь, от массы бежишь –
Так вот тебе шиш, слышь!
Я уж было хотел возразить на такой наезд,
Но встал голос второй и сказал, что уест
Меня, и конкретизировал:
Сколько бы ты не полемизировал,
Все твои жалкие доводы – дым!
У тебя не было детства, тебе не бывать молодым,
Ты всегда был так трезв, так аскетичен,
Так презрительный взгляд стал тебе привычен,
Что ты не получишь того, что полагается каждому:
Будешь томиться от голода, жажды, но
Не будет у тебя сторонников, не будет близких,
Никто тебя не оценит среди «людей, душой низких»,
Как ты в гордыне нас аттестуешь.
Тебе не нравится это, ты протестуешь?
Но тебе дорога в ад для перфекционистов,
Будь ты хоть сдержан, а хоть неистов,
Будь ты хоть гением, а хоть сумасбродом –
Река жизни тебя не пожалует бродом!
Мне хотелось ответить, что это бред лютый,
Но третий голос не дал мне минуты:
Думаешь, нам, говорит, легко выживать,
Нас воспитал отец, нас воспитала мать,
У нас есть четкие жизненные ориентиры,
А не как у тебя – бездонные черные дыры,
Которые тщишься заполнить самодельным учением…
Люди не любят такое; они отвечают отмщением
За свои заблуждения, над которыми смеешь смеяться.
Ты один, ты не нужен, тебе легко изгаляться,
А мы – продолжаем род, мы за него в ответе,
Для нас важнее живые и теплые дети,
Чем холодные книги и пустые просторы.
Это – наша земля, мы – твои кредиторы,
Мы тебя допускаем, но ты – явленье побочное,
И твое бытие, по природе своей порочное,
Никому не нужно. Тебя все предадут,
Тебя – можно, изгоя. Знай – за тобой придут!
Я хотел усомниться, что это все про меня,
Но голос четвертый затрепетал, звеня:
С чего ты взял, что тело твое – твое?
Грешно так считать, тело – это храм Бога!
Уничтожь постом и молитвой грешных желаний гнилье,
Не смотри, не трогай, а молча стой у порога!
Мы же терпим, мы же горим от стыда,
Нас же в детстве бранили, нам же внушили страх!
А ты, что ли, лучше, ты независимый, да?
Такие, как ты, должны гореть на кострах!
Не смей никому предлагать сатанинский экстаз,
Не смей игнорировать правила и ритуалы!
Не смей вести себя так, будто страх тебе не указ!
Вот мы камнями побьем тебя – и не покажется мало!
Узнаешь тогда, что за сила нас держит в узде,
Что за цепи нас давят, и почему во вражде
Мы столь суровы, что ты нас зверями считаешь.
Иди, становись на костер, может, немного оттаешь!
Терпенье мое меня уже оставляло,
Но тут еще одним голосом гневным меня в довершенье примяло:
Тебя, он кричал, не поймут, ты будешь вечно снаружи,
Ты нежен и хочешь тепла, но достоин лишь стужи,
Ты – инородное тело, несовместим ни с кем,
Ты считаешь себя поэтом, но ты для нас – нем,
Потому что живешь не по ГОСТу, не причастился к народу -
И как нам тебя понимать, если нашу природу
Ты не разделяешь? Думаешь, где-то найдется
Кто-то, кто в главном с тобой солидарен,
Так же отчаянно мухой беспомощной бьется
И той же печалью в самое сердце ударен?
А попробуй изречь свои принципы прямо –
Увидишь, все от тебя отрекутся,
Так же, как мы, толкнут тебя в яму
С презрением к жизни твоей куцей!
Ну давай, попробуй, погибни эпично,
Даем подсудимому слово – и поступаем этично!
Я очнулся, изъеденный ядом и адом,
Внутри сна. Никого не было рядом,
От противоречий и бреда мелькало, рябило в очах…
Есть свое благо в подобных кошмарных ночах:
Становится видно, где коренится зло,
Каково его качество и каково число.
Я сидел в пустоте, а во мне копошились
Муравьи, тараканы и агенты мутации.
Мне – надоело. Ишь как скопились!
Вот возьму и сгорю для санации!
Моя сущность родственна Солнцу, так пусть, в самом деле,
Все остальное сгорит в удалом психоделе!
Сердце, пламенем объято, рассыпается во прах,
Я вразнос пошел, ребята, на доступных всех парах.
Так и будет, так и надо: пусть все валится к чертям,
Нам не привыкать к смертям,
Ни к чему не привыкать –
Только в кровь перо макать.
О, как не знать мне эту боль,
Такую драгоценную!
Такую горькую юдоль –
И необыкновенную!
Упасть, ослабнуть, умереть,
Сгореть и раствориться -
Но не изгладить, не стереть
Вещей, что повториться
Уже не смогут. Веселей
Стремись, моя стремнина!
Отнюдь не стану я взрослей,
Ведь я – не мертвечина,
Не взрослядь и не сын страны.
Снаружи поколений,
Без предков, без потомков – мы
Живем для приключений,
Таких, как воровство огня
У Зевса из-под носа.
Взгляни, взгляни же на меня,
Моя принцесса Грёза!
Я иллюзорен, как мечта,
И в этом мы едины…
А судьи – что? Давай спроста
Оставим их на льдине.
Повесть о военной усталости
Грозна, торжественна кончина ноября,
И солнце, осужденное на серость,
Существовать пытается, но зря.
Полярной ночи тяжкое насело
Стальное иго, данью обложив
Без различенья тех, кто мертв, и жив,
И мог бы жить, да как-то неохота.
Течет по улицам прохожая пехота,
Я средь нее тащусь и вспоминаю
Былое, не былое – я не знаю…
Это было давно, это было недавно.
Я невесел сейчас, а тогда – и подавно.
Да, тогда, оглядев своей жизни ландшафт,
Приказал пробурить я с полдюжины шахт
Для добычи гранита науки и словесной руды,
Горючего сланца фантазии, картезианской живой воды
И тому подобного, что в хозяйстве полезно.
Обустроить державу свою порешил я железно,
Основал города, пустыри распахал под посевы,
Удваивал ВВП, менял его на напевы
Нездешние. Затем укреплял рубежи,
Собирал войска. Зубы точил и ножи –
Для обороны, конечно.
Велика и обильна моя территория,
Но недолго тешился в мирном задоре я:
Две страшные тени, две жестокие силы
Вторглись в мои пределы, и затрещали стропила
Здания моего. С востока – набеги диких,
Бессмысленных и беспощадных, бесчисленных и безликих,
А с запада – натиск тяжелых и властных,
Полных в мой адрес инициатив опасных
На предмет того, к чему мне и как стремиться.
Мои жители плакали, прятали лица,
Я решил показать кузькину мать врагам,
И держава моя внимала грохочущим сапогам…
Для обороны, конечно.
Тяжелые шли, вбиваясь стальными клиньями
В линию фронта, ломаной линия
Та становилась. Падали города,
Роняя в огонь дома. Горестные года,
Скаредный неприятель вспарывает страну,
Меж пальцев перетирает клянущих уже войну
Доблестных моих воинов, не говоря про жителей.
Но я оказался хитрее. Предупреждая душителей,
Я выжег поля, заминировал земли и воды,
Сам себе учинил злую печаль и невзгоды,
Чтоб врагу ничего не досталось, чтобы он голодал.
Все, что здесь оставалось, я сам разломал, растоптал -
Для обороны, конечно.
Это бы еще ладно, но открыт и второй фронт:
Там дикая стая грабила мой народ,
Жгла и крушила в слепом упоении злом –
От попытки понять их в мозгу бы пошел разлом.
Эти гибли во множестве, но шли с упорством звериным –
По разбитым дорогам – медленным, глиняным, длинным,
По обугленным селам, по вытоптанным полям…
У моих генералов кровь приливала к лобным долям,
И в итоге придумано: построить огромную стену,
Чтобы не было окон и каких-то дверей. Как пену
Морскую, стена разбивала злой натиск.
Я в глухой изоляции, но не потому, что фанатик-с:
Для обороны, конечно!
С почтовыми голубицами пишут союзники мне:
«Как бы помочь мы могли тебе и твоей стране?
У нас те же враги, мы тоже изнемогаем,
Отчего же тогда мы друг другу практически не помогаем?»
Я отвечал: «Уважаемые друзья,
Простите, что замкнут и малополезен я:
Меня сейчас обложили, давят со всех сторон,
Я уже научился суп варить из ворон.
Обнадежить вас не могу, оптимизма я чужд,
Нынче нельзя утолить здесь даже простейших нужд,
Но я скоро изобрету, скоро пущу в производство
Новую силу, новый стиль руководства…
Для обороны, конечно!»
Долго корпел я в военной лаборатории
И изобрел там то, на что в дальнейшем введут моратории,
А пока это средство спасет нас всех.
Прежде чем красную кнопку жать, предвкушая успех,
Оглядел я державу свою с высоты стены…
Печальное зрелище! Страшно лицо войны,
Не женское – оскаленный череп волчий!
Холод и тьма, шатры беспощадных полчищ,
В лужах гниющие трупы людей и лошадей,
Виселицы, чума… Опаленные звуки смертей
Застыли в оскаленных битыми стеклами окнах.
Я приказал наступать, хоть было мне мутно и плохо,
Для обороны, конечно!
Моё истощенное войско вооружилось тем,
Что создал мой загнанный гений, ну а затем
Хлынуло на врагов танками и фосгеном.
По горло в земле и в крови, прорезая путь автогеном,
Мы продвигались под алыми небесами.
Птицы дождем опадали вместе с лесами.
У меня на руках оставалась кожа и плоть неприятеля,
Он подрывался на минах. Он был невнимателен,
Он дрогнул, испуганный моим исступлением…
Геноцид и расстрелы я не считал преступлением,
Броня прикипала ко мне, обжигая до самых костей,
Когда атомной бомбой жег я незваных гостей -
Для обороны, конечно!
Я дошел до границы. Я дошел до черты.
Враг побежал, не успевая взрывать мосты.
Я из последних, но беспощадных сил
Догнал и в его же дому убил…
Все мои города хоть ремонту и подлежат,
Да людей не осталось – ни жителей, ни солдат.
Некому здесь пятилетку в четыре года,
Некому больше – нет моего народа.
Я забинтован, я обожжен, я поранен,
Я – победил! Отчего ж я так мрачен и странен?
Наглухо застегнул свой последний мундир,
Очками глаза застеклил – и молча отправился в мир…
Для обороны? Нетъ.
Грязна, уныла ранняя зима –
Без снега и без света. Без ответа
Дыхание. Удушливая тьма
Сжигает веру в чудеса и в лето.
Союзники собрались на ветру,
Чуть виновато, грустно улыбаясь…
Иди ко мне, дай слезы оботру –
И этим с той войною рассчитаюсь.
Повесть об удушье
«Скорей бы декабрь!» - говорили иные,
«Скорее бы сдохнуть!» - вздыхали третьи.
Кому – семь пятниц, кому – выходные?
Кому нервотрепку? Кому лихолетье?
Кому в горле откуда бы взяться,
Когда искрится, метет и белеет?
Стыдно стыдиться, страшно бояться,
Душно душе, и немо немеет
Лицо на спокойном холодном ветру.
Воздух тлетворен, морозен и сыр –
Он приучает к мысли, что я умру
И потери бойца не заметит промозглый мир.
А дельфины фланируют в южных морях –
Они не знают депрессий, им незнаком страх!
Костенеет лицо, каменеют скулы,
Взгляд жестенеет, лицо превращается в маску
Работы Церетели или Бурганова. Мулы
Тащат сей памятник в «Музеон». Ласку
Не выражает это лицо, оно выражает даже
Не боль, не усталость, а отчуждение скуки,
Нервное истощение. Лед под ногами все глаже,
Все тяжелее подъемы и все опаснее спуски,
Дни все темнее, да и зачем просыпаться,
Если все относительно, если земля вертится
Под ногами так сложно, что хочется закопаться
В ее беспросветные недра, раз уж в себя не верится.
А дельфины умнее нас – не сеют, не жнут,
Но так красиво, так по-людски живут!
Есть имя морское – соленый вкус на губах,
Поцелуй ветра, бездомного, как мечта,
Есть бездонное солнце, отражающееся во льдах,
И тому подобная беспризорная красота.
Что бы ты ни задумал, чего бы ни захотел –
Все выходит иначе, все происходит само.
Как бы ты ни усердствовал, как ни пыхтел, ни потел –
Будет иначе. Будет большое окно,
За которым – вся твоя жизнь. Вот сиди и смотри,
Трепеща на коварном ветру, как засушенный лист,
Как сухоцвет, изначально бескровный. Внутри
Оползает, крошится обрыв; он высок и скалист.
А дельфины гибнут от радиации и нефтяных пятен…
Бывает и это, хотя данный факт неприятен.
Впрочем, какая разница? Мало ли как бывает.
Много ли в том резона, чтобы хотеть и ждать?
Ветер не от тоски, а просто так завывает,
По законам физики. Весело наблюдать
Вещи в том виде, как они есть в себе,
Безотносительно нас. И не гнуть свою
Линию, и не гнуть несчастный хребет
По спирали. Я в глобальном строю стою,
В гармоническом. Что там ко мне плывет,
Что надвигается от горизонта событий?
Над чем поработаем? Мастера труд зовет -
Великий труд анонимных великих открытий.
Пусть торжествуют дельфины вечным победным летом –
Порадуемся за них и больше не будем об этом.
Повесть о капризах и помехах
Я знаю то, что я ничего не знаю
И никогда не смогу узнать.
Что я могу? Ничего, а желаю –
Вообще никогда ничего не желать.
Никакие успехи не имеют значения,
Не имеют значения достижения.
Аритмия, тревожность и головокружение –
Все вышеизложенное называется нервное истощение.
Как учат плавать робких и стыдливых?
С моста бросают в реку на авось.
Ты видел ли когда-нибудь счастливых?
Те счастливы, кому не удалось
Освоить предусмотренных движений
Для удержанья тела на плаву,
А вместо этого, без лишних унижений,
Склонили скорбную на дно они главу,
И плавники, и ласты отрастили
Путем принятия сырой своей судьбы.
Так что ж, скажи, их утопили или
Не так и важен бренный дар ходьбы?
Раньше я верил, что желаемое можно сделать действительным,
Если как следует постараться,
А потом оказалось: любым другим упоительным
Делом заменить можно то, за которое не по силам браться.
Что ж, не по силам оказались довольно простые вещи –
Следствие тонкого вкуса в сочетании с боязливостью.
Психологическая близорукость – попробуй тут сделать резче!
Лихорадочный оптимизм чреват холодной потливостью.
Чего ты хочешь, нежное созданье?
На что надеешься, о чем душа поет?
Все замыслы – неточное гаданье,
Все помыслы – смертельной ране йод.
Остынь, уйди – засни на дне дельфином,
В забвении, в печали, в тишине.
И будут свечи плакать парафином,
В какой-то миг – быть может – обо мне.
А я-то что? К чему мои капризы,
К чему сраженья против видимых помех,
Когда на сцене злой, но скучной антрепризы
Жиреет серый, взрослый, смертный смех?
Эх мы, эстетствующие, склонные к
Превращению фарса в трагедию, чтоб оправдалось
Красивой погибелью гнусное бремя тоски,
Грустное время бессилия. Ведь ожидалось
Наступление молодости, а в результате –
Нет результатов. Но это неважно, не в этом суть!
Мы еще живы, мы еще не в палате
С мягкими стенами. Прочь, депрессивная муть!
Пути-дорожки вяжутся в узоры,
Невидимые слабому уму.
В отчаянье горят и меркнут взоры,
Не в силах одолеть густую тьму.
Не в этом суть! Не надо торопиться
И носом землю рыть, чтоб только не идти
В обход капризов, счастья, синей птицы –
По неизвестному, но верному пути!
Самозабвенным, упоительным искусствам
Отдайся без оглядки, до конца!
А своенравным, преходящим чувствам
Оставь быть красками в палитре у Творца.
Повесть о свободе и безысходности
Вот снова зима. Спускается нежная ночь
С крутыми ветрами, снегами глубокими, долгими,
С такими же снами – мутными, белыми – точь-
В-точь. Лесами, холмами пологими
Память крадется холодной спокойной позёмкой.
Что-то хрустит на зубах льдинкою тонкой и ломкой –
Видимо, стихотворение.
Невидимое горение
Где-то в груди греет и пробивается
Блеском через глаза. Кислород разрежается,
Поедаемый пламенем, – и голова болит,
И руки блуждают в мареве и тенях,
И мир – бесконечного хаоса монолит,
И смерть деликатно хозяина ждет в сенях…
Вот снова мы здесь. Ходим по городам,
Украшая собою их ледовитый вид.
Точные, тощие – по деловитым годам,
Одутловатым событиям и гематомам обид
Проходим, не задевая и не мараясь в них,
Хоть нас оставляет и редко одних
Вечное столпотворение…
Настойчивое говорение
Отвлекает от нужного и вовлекает в пустое.
Тесные комнаты знать не желают простоя,
Тесное общество перегружает и давит
Каждого без различенья. Надо уметь уцелеть
И не сломаться, чтобы однажды расправить
Смятое тело, пока не успело истлеть.
Вот снова распутье. Можно не напрягаться,
Все возвращается на круги своя.
Можно не унывать, можно не восторгаться,
Не усложнять, не разгадывать каверзы бытия.
Однообразное безобразие, нечленораздельный лепет
Судьбы из грязного снега лепит
Единственное творение…
Внимательное смотрение
Без сожаления, без ожиданий, метаний,
Без всяких претензий, без обреченных мечтаний
Приносит спокойную, тихую, светлую радость.
Новшества преходящи, сколько б ни приключалось
Страданий и праздников, в сердце покоится сладость:
С тобою останется то, с чего все начиналось.
Повесть о высшей мере
На добрую память! Творите воспоминания,
Пишите историю, вершите события,
Созидайте шедевры, копите знания,
Превращаясь в тени размытые.
И в камере смертников будем мы вспоминать
Год за годом, подробности за подробностью,
В сыром каземате без окон – вновь переживать,
Упиваясь такою бесценной способностью.
Будем кривиться запекшимися губами
В тифозном бараке – вспоминать о прогулках,
Об Ивановской горке, и квасе, и пицце с грибами,
О книгах, беседах и музыкальных шкатулках.
На добрую память! Вертится колесо,
Колесуя любителей осмысления мира.
Смертная скорбь и усталость сковали лицо,
Только память спасает, как сладкоголосая лира.
На грязном пустом берегу, пред разбитым корытом
Будем мы вспоминать о коллизиях и тревогах,
Обо всем пережитом, убитом, закрытом –
И будем смеяться в мещанских своих берлогах.
И когда я решу, что пора валить
Из этого мира, подобно Ширяеву,
Я успею всех вас поблагодарить,
А вы скажете: «Знали не зря его!»
На добрую память! О чем и заботиться,
Как не о добрых воспоминаниях?
Они не погибнут и не испортятся,
Они – оправдание всем стараниям.
Так будем художниками! Будем ваять
Память нашу из добрых поступков,
Не позволяя себе горевать,
Что жизнь – за уступкой уступка!
И если случайно, по иронии неба,
Мы будем на лаврах с тобой почивать,
То клянусь я всеми музами Феба –
Нам будет, о чем вспоминать.
Подключение бесплатно!
Год фейерверком взмывает куда-то
В пьяное небо бесснежной зимы,
В воздух стреляют дети-солдаты
Странной нашей страны…
Солдаты – потому что воюют.
Дети – потому что не знают, за что.
Проснулся – пьют и воруют.
А что? Нет, ну а правда, а что?!
Пью – воздух морозный и сладкий,
Ворую – себя у безумья, тебя –
У снов одиноких. Любя
Происходящего ход гладкий,
Как не убояться вихрей и перемен?
Россия встает с колен…
Шатается, падает наземь
(так мы ее не сглазим).
Шатаемся, падаем взглядом,
Купаемся в измышлениях,
Живем за каким-то лядом
В вечных приготовлениях
К тому, чего не бывает.
Жизнь кусает и лает,
Но это только так кажется.
Конечно, картинка смажется,
Если зажмурить очи
И спрятаться что есть мочи.
Хмурый зажмуренный жмур
Пишет ВКонтакте: «Мурррр!!»,
Ему отвечают смайликом,
Будто граненым шкаликом.
Брось в бреду искать брод,
Товарищ! Дожуй бутерброд
С энтропией, как учит мудрец.
Разевая ртец, ровно скотец,
Наблюдай чудеса окрестного мира,
Борясь с нарастанием сора и жира.
Но это – не всё! Подумаешь – наблюдать!
Тоже мне – багровое око!
Наблюдать из угла и красиво страдать,
Увядать, угасать одиноко…
Все мы – примерно одно и то же,
Примерно в одном масштабе,
Так зачем же в металл обратилась кожа
И ритм сердца ослаблен?
Меньше интерпретаций, меньше предположений –
Больше свершений, действенных предложений!
Не мечтай о чуде, сам твори чудеса,
В этом – наш рок, а все остальное – попса!
И вообще, от жизни бежать не нужно –
Пусть лучше она бежит, поскальзываясь неуклюже!
Человек! Начинай золотой век!
Будем считать, что мы взяли достойный разбег.
2. варианту контрольных измерительных материалов 2010 года по английскому языку При ознакомлении с демонстра
3. г
4. тема клапанов. Без нагрузки поршни находятся на одном уровне
5. это внесенные в Единый государственный реестр юридических лиц потребительские кооперативы и коммерческие
6. Исследование влияния туризма на уровень развития общей выносливости детей среднего школьного возраста
7. Божественная Комедия возникла в тревожные ранние годы XIV века из бурливших напряженной политической борьб
8. Затвердити Типове положення про уповноважений підрозділ особу з питань запобігання та виявлення корупці
9. на тему- Сотрудничество государств в борьбе с терроризмом
10. Отчет о магистерской практике (АО Норд)
11. 15 минут напоминаем слушателям на какой волне они находятся
12. ции 739 кДж определить H0fC3PO42к если H0fCOк 6355кДж-моль а H0fP2O5к 1492кДж-моль
13. своему уникальна она состоит из 406 островов и имеет береговую линию протяженностью 4800 километров состоящу
14. варіанта рисунка е L C R1 R2 R3
15. 25 лет девочки 1523 года Ранняя юность 1517лет старш классы Юность 1820-21год.html
16. Человек как личность в системе социогенеза
17. темасы буенча ldquo;Балаrdquo; мультимедиа китапхан~сен кулланып ~тк~релг~н д~рес эшк~ртм~се 3 сыйныф рус т~рк
18. У тебя такие красивые глаза
19. Механизация лесокультурных работ
20. Интернет магазин - Техника для жизни