Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
ТРАГЕДИЯ
РУССКОГО ПРАВОСЛАВИЯ
ИЗУЧАЯ ИСТОРИЮ идей и партий, народов и религий, надо стараться постигнуть в истории трагедию, приводящую в конечном итоге к очищению. Трагедия ярко видна в том живом перепле тении добра и зла, истины и лжи, которое мы называем историей видимой церкви. Нигде противо стояние Света и Тьмы не достигало такого напряжения. И нигде Свет и Тьма так тесно не ужива лись рядом, не сплетались и не перевивались, сосуществуя порой в одних и тех же идеях, течени ях, людях.
Может быть, на попытку отделить зерна от плевел можно смотреть как на неукротимую гор дыню. Но не делать этого — значит признать бессмысленность истории и ее кровавых уроков, бессмысленность ее жертв и ее достижений. Гордыней является притязание на знание истины, на безусловное обладание ею. Попытка ставить вопросы есть лишь путь к покаянию.
ПРЕДРЕВОЛЮЦИОННАЯ РОССИЯ считалась христианской православной страной. Около 70 процентов православного населения, более 110 тысяч белого духовенства, более 66 тысяч хра мов, 1100 монастырей и 100 тысяч монашествующих и проходящих послушание лиц обоего пола, казалось, могли обеспечить незыблемость православия в России и уберечь христианскую церковь от любых потрясений. Но не прошло двух десятков лет — и Россия назвала себя страной победив шего атеизма. Публично исповедовать христианство теперь уже считалось чуть ли не преступле нием, духовенство лишилось былых прав и жестоко преследовалось, около 60 тысяч храмов было разрушено, почти все монастыри закрыты. «Святая Русь», зажигавшая лампадки перед святыми, вдруг стала вскрывать мощи для публичной демонстрации тленности христианских идеалов. Пра вославие было растоптано и поругано тем самым народом, в котором видели «богоносца», единст венного носителя и хранителя Истины. Теперь он нашел другую «истину» и доказывал уже ее единственность и свою кровную к ней причастность.
Русское религиозное чувство искало Царствия Божьего, освящения всей жизни и всей твари. И трудно винить человека, мечтавшего как можно скорее увидеть плоды этого освященного Цар ства здесь, на земле. На уровне духовных академий в XIX — начале XX века велись рассуждения о каноничности идеи Царства Божьего на земле. Многие считали, что в этом нет ничего против ного православной традиции. Утопия идеального царства на земле прочно засела в русском рели гиозном сознании. Правда, образ Христа запечатлелся в нем не так четко. Представления о наци ональной исключительности, мессианском предназначении и Царстве Божьем на земле были на много сильнее расплывчатого лика народного Христа и в конце концов воплотились в попытке «построения социализма в одной стране».
Тема образа Христа в народном сознании чрезвычайно интересна. Большинство видело в Хри сте не Спасителя, а грозного Судию, вершащего свой суд над миром в последний день. Христос представлялся справедливым, но суровым обличителем, к которому не принято было обращаться со своими проблемами. Молиться Христу считалось чуть ли не святотатством. Молились целому сонму святых, а главной заступницей даже перед Христом представлялась Богородица. Именно ей в соответствии с народными представлениями предстояло умолять справедливого Христа помило вать грешников, нарушить человеческую справедливость и проявить безграничное божественное милосердие.
Трудно упрекать простого русского человека за то, что он из своего нищего быта представлял это освященное земное царство как царство даже не дЮстатка, а элементарной не-нищеты, распре делительного равенства и равного удовлетворения минимальных материальных потребностей. До статок и богатство казались преступлением перед нищетой и общинным идеалом равенства и братства. Народное сознание воспринимало аскезу как единственно верный путь к Богу. Полуни щий русский крестьянин, не ведая иных путей, настаивал на чистоте и высоте монашеского идеа ла. И представление о святости монашеского подвига переплеталось с представлением о невоз можности мирского пути к спасению. Монах для того и отрекается от мира, чтобы духовным по двигом, слезами, постом и молитвой загладить свои грехи и открыть путь к внутреннему преобра жению. Преображение же в миру казалось немыслимым. Слишком уж глубоко погряз мир в гре хе. Слишком велика пропасть между миром и святостью, и проходит она не в душах людей, а вдоль монастырских стен. Слишком высоки требования, чтобы решиться исполнять их в повседневной жизни. Умудренная старость — вот подходящее время для полнокровно христианской монашеской
НАМЕСТНИКОВ Андрей Валерьевич — аспирант исторического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова.
ТРАГЕДИЯ РУССКОГО ПРАВОСЛАВИЯ 115
жизни. А до тех пор душу одолевает глубокое понимание своей греховности, которое само по се бе граничит со смертным грехом — унынием. Страшно заглянуть в душу человека и увидеть там уверенность в собственной погибели. И бесконечную надежду на всепрощающую Божью милость. Надежду на то, что Богоматерь умолит Сына простить и нас, грешных. Отсюда уже полшага до прямого забвения христианских идеалов: раз высоки они и пока недостижимы, значит, можно гре шить всеми смертными грехами в надежде на Божью милость. Монашеские идеалы и кровавый разгул оказывались туго переплетенными в народном сознании.
ХРИСТИАНСТВО НИКОГДА не пронизывало всей народной жизни. Русский человек был христианином в храме, нигилистом в кабаке и язычником в поле. Архимандрит Федор (А. М. Бу-харев) называл это монофизитством, то есть верой в единственно божественную природу Христа и непризнание его человеческой природы. Ведь если Христос не был человеком, то человеческая жизнь не может быть освящена; человек, оставаясь в миру, не может достичь святости. Мирская жизнь, в таком случае, с христианством не может иметь ничего общего. Для христианства выде ляются часы посещения церкви и многочасовые службы. По выходе же из храма христианские ис тины отходят на второй и третий план, а соблюдение правил христианской жизни оказывается воз можным только для монахов.
Среди наиболее богоугодных дел в восприятии русского народа на первом месте, безусловно, стояло принятие монашеских обетов и все близкое к ним: продолжительные суровые посты, вы стаивание многочасовой церковной службы. Даже нищета считалась чуть ли не христианской до бродетелью. Пожертвование в пользу монастыря или паломничество по монастырям также очень высоко ценились народным религиозным сознанием. Вне монастыря наибольшей благодетелью почитались сооружение храмов и часовен по обету, их благоустройство и водружение огромных свечей перед иконами. Личностные отношения и христианская любовь в этом списке занимали да леко не первые места. Правда, существовало знаменитое русское нищелюбие, но и в нем часто не было истинного внимания к личности. Пожертвовать нищему некоторую сумму денег — это поч ти попытка откупиться от его проблем, освобождение совести от участия в судьбе человека. В ни щем интерес представляла не личность, а собственно нищета. Соблазн ложного аскетизма, аске зы как самоцели, прочно владел душой народа.
Обряд, закрепленное традицией поведение, канон значили для русского человека намного больше, чем личностные отношения. Вспоминается уголовное дело прошлого века, когда убийцы, решившиеся на лишение человека жизни, не осмелились съесть в пост скоромные лепешки, най денные в сумке убитого. Нарушение поста они считали более тяжким грехом, чем убийство. Слож но поверить в такое извращение христианских понятий. Характерно, что и дело перевода Библии на русский язык в прошлом веке находило так много противников. Богоугодным делом почиталось использование непременно Библии старославянской. Всякий отход от «священного» старославян ского языка считался потворствованием суетным делам нынешнего века и чуть ли не ересью. Да и сейчас отношение многих церковных людей к русской Библии не сильно изменилось.
Русской церкви удалось сохранить в неприкосновенности догматы и обряды, но за это при шлось заплатить слишком большую цену: исключительно силен оказался соблазн возвести обря ды и догмы в абсолют и поставить их на первое место, забыв о христианской любви.
ПРАВОСЛАВНОЕ ЦАРСТВО. Конечная цель и предел русской религиозности. Народ — Церковь. Единственный народ, сохранивший в чистоте православные догматы. Единственное сильное православное царство. Целая православная империя. Государь — защитник и хранитель веры, оплот православия. Общество, состоящее в основном из православных. Как не поддаться иу дейскому соблазну, соблазну богоизбранного народа, народа Нового Завета? Как удержаться и не представить русское царство прообразом Царства Небесного, а русского царя — наместником Бо га на земле? Как не представить апокалиптическую битву добра со злом борьбой Российской Пра вославной империи против смутьянов, революционеров, внешних врагов?
Но русская Церковь оказалась не тождественна «ведомству православного исповедания», а численность православного населения по церковным ведомостям далеко не соответствовала коли честву истинных христиан. С точки зрения многих наших современников, дореволюционная цер ковь и проникнутый религиозными началами народный быт суть те идеалы, которые необходимо всячески возрождать, забывая, что они содержали семена самоуничтожения. Стремление обви нять во всем «кучку жидо-масонов-большевиков» равносильно, по крайней мере, полному непо ниманию хода исторического развития, а с точки зрения христианства — неприятию Божьего Промысла.
В практике и учении Русской Православной Церкви рубежа веков, а также в народном его вос приятии нетрудно обнаружить не только отступления от Христовой истины, но и множество черт, перенятых впоследствии «страной победившего атеизма».
Одним из основных пунктов дореволюционного церковного учения было обожествление царской власти. К библейскому «нет власти, аще не от Бога», добавилось представление о бо жественном характере всякого государственного деяния и божественном достоинстве царя. Вот, например, что говорил самый уважаемый церковный иерарх прошлого века, подлинный глава русского православия, недавно канонизированный Московский митрополит Филарет в 1851 году в день рождения императора Николая Павловича: «Бог, по образу Своего Небесного единоначалия, устроил на земле царя, по образу Своего вседержительства — царя самодержав-
А. НАМЕСТНИКОВ 116
ного, по образу Своего Царства непреходящего, продолжающегося от века и до века, — царя наследственного». Царская власть воспринималась не только как богоданная, по и как божест венная по своей сути. Воззрения Филарета по этому вопросу были еще довольно либеральны ми. Он в своих речах и статьях, по крайней мере, призывал царей следовать лучшим библей ским примерам. Большинство же считало, что земной царь есть наместник Царя Небесного и исполнять царскую волю — главная библейская заповедь. У подавляющего большинства цер ковной иерархии не могла возникнуть даже сама мысль о возможном несоответствии царской воли библейским заповедям.
Чрезмерная сакрализация царской власти, не принимающая во внимание, что «Богу — Бого-во, а кесарю — кесарево», пронизала всю практику русской церкви. Церковь подменялась госу дарством, православным царством. Государство контролировало церковь, а император юридичес ки считался главой церкви. Во главе высшего церковного органа — Синода — стоял светский чи новник — обер-прокурор. Признавалось, что государство не всегда может следовать высоким правилам христианства, ограждая внешнюю жизнь народа, но культура, образование и народ обя заны быть христианскими. Тот же Филарет писал: «Христос Спаситель созидал церковь, а не го сударство. Силою внутреннего благодатного закона он благоустрояет внутреннюю и внешнюю жизнь человеков. Государство старается силою внешнего закона поставить в порядок и охранить в порядке частную жизнь человеков и общественную жизнь государства. И по сему государство не всегда может следовать высоким правилам христианства, а имеет свои правила, не становясь чрез то недостойным христианства».
В то же время законодательство Российской империи обязывало гражданское и военное на чальство, а также полицию контролировать ежегодное исповедание и причащение своих подчи ненных. Да и священники обязаны были всемерно стараться предупреждать возмущения кресть ян и их от того удерживать. Начальством гражданским священники обязывались увещевать непо винующихся крестьян и всячески стараться привести их в должное повиновение. Интересно, что белое духовенство вовсе не возмущалось подобным порабощением церкви государством. Наобо рот, священники стремились стать государственными чиновниками в полном смысле слова. Ког да в начале 60-х годов прошлого века обсуждался вопрос о способах содержания белого духовен ства, подавляющее большинство священников требовало введения жалованья от правительства и уравнения в правах духовной службы с военной и гражданской. Лишь светские лица и такой либе ральный журнал, как «Православное обозрение», выступали против назначения духовенству ка зенного жалования. Не надеясь на обеспечение от прихода, с которым у большинства священни ков были довольно натянутые отношения, народные пастыри были готовы служить государству за гарантированный годовой доход. В конце концов правительство постепенно ввело жалование все му духовенству и вплоть до революции постоянно его повышало. Церковь действительно превра щалась в «ведомство православного вероисповедания».
Мысль о неразрывности империи и церкви при падении царского режима сыграла с духовен ством злую шутку и многих от церкви оттолкнула. Но отношение к власти и в советское время не многим отличалось от дореволюционного. Вера в непогрешимость вождей, в их божественное ве личче и божественные полномочия и при практически полном отсутствии церкви творила божков. Идея же о мессианском призвании русского народа, богоизбранного народа Нового Завета, един ственного, сохранившего в первозданной чистоте Христову истину, трансформировалась в пред ставление о советском народе, первом строителе счастливого будущего — коммунизма.
ДОРЕВОЛЮЦИОННОМУ БОГОСЛОВИЮ свойственно утопическое представление о Бо жественном промысле. Антиномия Бога — вершителя судеб мира — и сатаны как князя мира сего была недоступна для официального богословия. Считалось, что борьба между Христом и антихристом, между добром и злом проходит не в душах людей, а между царствами, религиоз ными и политическими течениями и отдельными людьми. Было принято думать, что Бог уже воцарился и российский император временно является его наместником. Князь же мира сего — сатана — противник Божьего Царства и, следовательно, Российской империи. Смутьяны, ре волюционеры, воевавшие с Россией государства, — вот истинные проявления антихриста. Про рочества Апокалипсиса о противостоянии империи антихриста Царству Христа воспринима лись большинством как противостояние православного христианского царства в России всему остальному миру. Ни у кого не появлялось даже мысли о возможности сопоставить империю Апокалипсиса с Российской. В официальном богословии они воспринимались как полные про тивоположности. И вообще, земные царства казались очень близкими по сути Царству Небес ному. Слова Христа: «Царство Мое не от мира сего» и пророчество Апокалипсиса об империи совершенно забывались.
«Все, по образу небесному благоустроенное, по образу небесному было бы блаженно, — писал Филарет. — Все царства земные были бы достойным преддверием Царства Небесного. Россия! Ты имеешь участие в сем благе паче многих царств и народов. Держи, еже имаше, да никтоже примет венца твоего (Апок. 3:11). Сохраняй и продолжай укреплять твой светлый венец, непрерывно под визаясь совершеннее исполнять венцедательные заповеди: Бога бойтесь, царя чтите». Словно за канчивается уже космическая битва между добром и злом, между Христом и антихристом, между светом и тьмой. Словно «князь мира сего» уже не сатана, словно сбылось пророчество Апокалип сиса и «воцарился Господь Бог Вседержитель», а русский православный государь правит право славной империей до последних дней, когда власть Над христианским миром будет передана им Христу.
ТРАГЕДИЯ РУССКОГО ПРАВОСЛАВИЯ 117
Вот еще один яркий пример — молитва Иоанна Кронштадтского (Сергиева) о России: «Отче наш. Иже еси на небесех! Да святится Имя Твое в России! Да приидет царствие Твое в России (курсив мой. —А. Н.)\ Да будет воля твоя в России!..» Даже столпы русской святости были под вержены националистическому соблазну и взгляду на Россию как на прообраз Царства Небесно го. С этой точки зрения, праведники отличаются от грешников прежде всего своей конфессио нальной принадлежностью: праведные православные против всего остального мира, погрязшего в грехе. Русские солдаты воевали за веру и отечество, и эти два понятия были для них неразделимы. Смерть за отечество гарантировала венец на небе. И снова слова Филарета: «Не страшись опас ности, подвизаясь за правду: лучше умереть за нее, чем пережить ее. Искупи кровию для потом ков те блага, которые кровию купили для тебя предки. Уклоняясь от смерти за честь веры и за свободу отечества, ты умрешь преступником или рабом: умри за веру и отечество, ты примешь жизнь и венец на небе. Вот правила, которые российский народ не столько умеет изъяснять, сколько чувствовать, уважать, исполнять!»
Для дореволюционного официального богословия типично представление о христианстве как учении Христа, как своде правил и норм поведения. Мистические Бого-человеческие личностные отношения вытеснялись на второй план и, по общему мнению, были доступны только монахам. Мирянину идея личных взаимоотношений с Христом казалась чуть ли не еретической. Христиан ство, таким образом, выхолащивалось, лишалось своей мистической сути. Даже вершина мисти ческого соприкосновения с Христом — Святое Причастие — многими воспринималось лишь как государственный (!) долг, как обязанность перед правительством и констатация своей преданнос ти государственной религии...
В РУССКОМ ПРАВОСЛАВИИ были, конечно, и попытки формирования истинно христиан ских отношений. Речь идет о старчестве.
Старчество возникло на христианском Востоке и развивалось в связи с аскетическим обучени ем молодых монахов и было неразрывно связано с институтом тайной исповеди, зародившейся в монастырях. Старец и был духовным отцом, принимавшим исповедь у монаха. Со временем стар чество вышло за пределы монастыря, старец стал исповедовать и мирян. В греческой церкви в те чение Х—XII веков тайная исповедь окончательно заняла господствующее положение, вытеснив исповедь публичную и покаяние по канонам. Понятия «духовный отец» и «монастырский старец» совпали по значению. Всякий волен был избрать себе старца-духовника по своему усмотрению, но уже раз выбранного не имел права оставлять до смерти старца. Одной из главнейших добродете лей почиталось послушание духовному отцу, являющееся наряду с умным деланием центральным пунктом восточной мистики.
В Русской Церкви, в силу огромного пространства территории, право на совершение испо веди стал получать белый священник при своем поставлении. Духовник непременно был и но сителем священнического сана. Большинство русских духовников было приходскими священ никами.
Но до середины XVII века в России миряне могли исповедоваться и иеромонахам (монахам-священникам). Духовническая организация мало зависела от приходской. Собрать себе семью ду ховных детей было особым делом приходского священника. И миряне, посещавшие службу в его церкви, могли исповедоваться у другого священника или иеромонаха. Монастырское старчество и исповедь мирян белому духовенству сосуществовали. Роль духовника была очень высокой. Его во ля в духовно-религиозной сфере была законом для его духовных детей. Даже разрешения на пост нужно было испрашивать у отца. Разлучала покаяльных детей с отцом только смерть. Даже епис коп не имел права разрешить верующему переход от одного духовника к другому, без воли само го духовника. Никакое постороннее, даже со стороны высшей духовной власти, вмешательство в отношения духовного отца к детям было невозможно.
Но со второй половины XVII века церковная власть начала решительно запрещать монахам исповедовать мирян. Надзор за покаяльной семьей стал постоянным и очень внимательным. Два обстоятельства послужили тому причиной: расстройство покаяльной семьи и появление старооб рядчества. Одним из главных признаков принадлежности человека к расколу было его нехожде ние на исповедь. Поэтому уже Алексей Михайлович делает первые попытки сделать исповедь приходскому священнику обязательной.
В 1722 году указом Сената и Синода предписывалась обязательная исповедь у своего приход ского священника. Верующий лишался свободы выбора духовника, и покаяльная семья теперь представляла собой не добровояьное объединение верующих, а обязательную церковно-админис тративную единицу — приход. В том же году в целях борьбы со старообрядцами, которые, по при нуждению являясь на исповедь, наговаривали на себя самые страшные грехи и, получив многолет нюю епитимью, спокойно жили, не приобщаясь Святых Тайн и считаясь православными, было за прещено не допускать кого-либо к причастию.
Таким образом, были в корне подорваны те основы, на которых покоилось древнерусское ду-ховничество, — свобода выбора духовника, его абсолютная власть в деле наложения епитимий, па триархальность в его отношениях с покаяльными детьми.
Возрождение монастырского старчества в конце XVIII — начале XIX века по вполне понят ным причинам вызывало непонимание и нарекания со стороны церковных властей. Важной осо бенностью русского монастырского старчества XIX века стало то обстоятельство, что старец не мог быть единственным духовным отцом мирянина, который по действующему церковному зако нодательству должен был обязательно исповедоваться приходскому священнику. По сути возника-
А. НАМЕСТНИКОВ 118
ла практика двойной исповеди, двойного духовничества, хотя официально «духовное окормление» старца к исповеди не приравнивалось.
Преображение человека тесно связано с православной мистикой. Все православное богослу жение, и особенно его центральная часть, — Евхаристия — мистично по своей сути. Православ ная мистика безббразна, то есть молитва должна сосредоточиваться не на образе Бога, не на бо-говоображении, а на Имени Божием. Самую важную часть молитвенного делания составляет так называемая Иисусова Молитва: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя». Здесь мы соприкасаемся с вершинами духовной жизни православия, с понятием «исихазм». Сам термин про исходит от греческого слова «исихия» — покой, безмолвие, отрешенность. В славянской традиции говорили о «внутреннем (духовном) или умном делании», «сердечной или внутренней молитве». Основы умного делания были заложены с появлением монашества.
Но для успеха в духовном развитии необходим опытный наставник — старец, опытный в умном делании и духовном подвиге монах (иеромонах), являющийся духовным отцом (порой неформаль ным) как монахам, так и мирянам. От старца требуется опытное духовное руководство, от его де тей — безусловное послушание. Отношения строятся только на доброй воле, не допуская никако го насилия. Духовные дети испрашивают совета, старец умело руководит их духовной жизнью. Как разительно не похоже это на часто столь официозные отношения между священником и ми рянами.
Письма оптинских старцев совершенно свободны от многих утопических представлений, свой ственных «народному православию». В письмах старцев духовным детям вообще нет речи о каких-либо социальных идеях: они касаются исключительно личностных проблем, помогают установить личностные отношения с Христом, чего так не хватало русскому православию. Миром и душев ным покоем веет от этих писем. Им чужда социальная утопия и светская мечтательность. Вот, на пример, письмо старца Макария Оптинского (Иванова) родителям, отправившим сына на поля сражений Крымской войны. Пишет ли Макарий о священном характере этой войны? Говорит ли он о патриотизме, о священном долге умереть за веру и отечество? Нет. Его слова далеки от вся кой пропаганды и идеологии и проникнуты подлинной христианской любовью: «А вам советую не предаваться безгодной печали, но, молясь Господу Богу, отдавать на Его святую волю, как ему угодно, тако и да сотворит и тем успокаивайте себя. В мирном и спокойном духе и молитва ваша будет благоприятна перед Богом».
Старчество не стало доминирующим направлением русского православия. Государственная церковь оказалась намного ближе и понятней для русского народа, чем идеалы старцев. Холодное, выхолощенное националистическое официозное богословие и мистическое личностное богосло вие старцев сосуществовали.
НАРОДНОЕ ХРИСТИАНСТВО было христианством крестьянским и пронизывалось патри архальными деревенскими представлениями и суевериями. Административная волость практиче ски сливалась с православным приходом. Русская церковь веками приспосабливалась к идеологии крестьянина и освящала крестьянский труд. Стоит присмотреться к народному календарю. Крес тьяне, часто не зная дней месяца, вели счет времени по дням поминовения святых, связывая с ни ми все свои приметы. Каждый земледельческий и животноводческий труд находил себе покрови теля в лице почитаемых церковью святых. Но в крестьянском сознании святые часто почитались не за их святость, а за помощь в нелегком крестьянском труде. Освящение сельского труда часто выходило на первое место.
Народное христианство было общинным и вне общины существовать не могло. Отток кресть ян в города, разложение и пролетаризация крестьянства разлагали сельский приход, а вчерашний крестьянин уже не ощущал себя членом церкви. Выпав из общины-прихода, новоявленный рабо чий сохранял большинство суеверий и предрассудков, но утрачивал церковные представления. Крестьянин, ушедший в город, не мог представить себе православия вне деревни, вдали от кресть янского быта. Урбанизация, уничтожавшая основу народного христианства — сельский приход, была одной из основных причин упадка народного православия. Освящение крестьянского труда обернулось невозможностью существования православия вне патриархальной деревни.
ДЛЯ ТОТАЛИТАРНОЙ ИДЕОЛОГИИ характерно насилие над совестью. Носители подоб ной идеологии свято верили, что, навязывая силой свои воззрения, делают святое дело и спасают души своих жертв. Это было характерно и для церковного сознания прошлого века, одобрявшего насильственное оправославливание окраин, и для советского сознания нашего века с девизом «На сильно загоним в счастье». Одобрение церковью насилия над сектантами и раскольниками имело те же корни, что и борьба с чуждыми идеологиями в советское время. Личность человека, его соб ственные интересы и потребности не принимались во внимание; был доподлинно известен единст венный верный путь, и никакие другие варианты не имели права на существование. Человек ли шался права свободного выбора. Репрессивный аппарат жестко подавлял все чуждые представле ния. Инакомыслия не допускалось. Обряд, общепринятая форма, каноны поведения расценива лись гораздо выше человеческой личности, человеческой жизни. И «Легенда о Великом инквизи торе», предлагавшем сытость вместо свободы воли, материальные блага взамен личности, была и остается актуальной для нашего общества.
Переход от поголовного православия к поголовному атеизму был не таким уж и резким, как это может показаться с первого взгляда. Истинно христианские представления никогда не за-
ТРАГЕДИЯ РУССКОГО ПРАВОСЛАВИЯ 119
нимали ведущего места в русском народном сознании, а суеверные представления о мессиан ском призвании русского народа и его религиозно-национальной исключительности и богоизб ранности, о сакральности власти, об аскетизме как самоцели, о допустимости насилия над лич ной волей, мечта о русском царстве как преддверии Царства Божьего и т. д. нашли свое место и в атеистическом государстве. Суеверия одержали верх. И для возрождающегося русского православия чрезвычайно опасны соблазны прошлого века, содержащие семена уничтожения церкви. Официальное богословие и формы существования церкви в прошлом веке не тождест венны православию и имеют мало общего с истиной христианской любви. Попробуем же ос мыслить весь трагизм русского религиозного сознания, чтобы, сея новые зерна, не высевать и плевелы прошлого века.