доклада. Петpополис.html

Работа добавлена на сайт samzan.net:

Пространство и политика.

Концептуальные подходы к изучению особой предметной области.

Аксенов Константин Эдуардович, доцент, кандидат географических наук.

Напечатано в: "Пpостpанство и политика. Концептуальные подходы к изучению особой пpедметной области." Пpепpинт научного доклада. "Петpополис", СПб., 1993.

ВВЕДЕНИЕ

Процессы взаимодействия политики и пространства представляют собой нечто большее, нежели отношения по типу "явление-среда" и даже "явление-признаки". Взаимодействие пространственных и политических явлений и процессов порождает самостоятельный предметно-научный и общественный феномен, требующий оценки и изучения как особая системная целостность. На практике это выражается в том, что пространственные процессы, имеющие собственные законы зарождения и развития, способны оказывать критическое воздействие на политику, вызывая в ней качественные изменения и, тем самым, становясь частью последней. В способности же политики изменять пространство по собственному разумению, думается, убеждать никого не надо.

Наличие особой системной целостности требует выработки особых методов и подходов к ее изучению, не сводимых к традиционным методам политической науки или географии. Ниже мы постараемся наметить некоторые общие концептуальные положения, необходимые для формирования нового системного видения многих знакомых и неизбежных процессов. Мы глубоко убеждены, что именно сегодня наша страна и весь мир переживают период, в котором дальнейшее игнорирование комплексного изучения пространственно-политических систем способно привести к дальнейшим политическим просчетам, оплачиваемым человеческими несчастьями и даже жизнями.

Прежде чем приступать к изложению, необходимо условиться о терминах.

1. ПОЛИТИКА

Политика начинается там и тогда, где и когда появляются конфликты интересов. Конфликт – необходимое условие появления политических отношений, хотя и не достаточное. Отношения по поводу власти и влияния, которые и считаются политикой, возникают только на основе конфликта, они же добавляют недостающий элемент достаточности. Что же есть интерес и конфликт как базовые категории политики и в каком отношении они находятся к пространству?

Под интересом традиционно понимается осознанная субъектом потребность. В таком строгом понимании интерес остается лишь психологическим феноменом, доступным для изучения и интересным лишь психологической науке. Для социологии же будет интересен в большей степени общественно значимый интерес, готовый трансформироваться в реальные действия субъекта. Поэтому в дальнейшем изложении под термином "интерес" мы будем подразумевать "общественно значимый интерес", который можно было бы определить как осознанную субъектом возможность (путь) реализации какой-либо потребности или получения выгоды. При наличии нескольких интересов может существовать потенциальная невозможность реализации одного интереса при реализации другого. Такую ситуацию будем именовать противоречием интересов. Противоречие может существовать как само по себе, так и, при определенных условиях, может переродиться в конфликт. Конфликт – это стремление одной стороны в противоречии реализовать свой интерес за счет ущемления интереса другой. Разрешением конфликта будем считать ситуацию, при которой устраняется это стремление. Действия же по разрешению конфликта не могут иметь места без использования принуждения и влияния, а следовательно, подразумевают начало властных отношений, т.е. политики. Каково же место пространства в системе этих понятий?

2.ПРОСТРАНСТВО

Отношение пространства к политике в контексте сказанного выше разбивается на две части. Пространство (добавим – и время) также может выступать как необходимым, так и достаточным условием в политике.

Необходимость пространственного условия двояка.

Во-первых, политика как сфера общественных отношений пространственна. Неотъемлемость пространственно-временной атрибутики от политики позволяет нам оперировать в категориях так называемых специальных пространства и времени. Из всего многообразия явлений, как пространственных объектов, и событий – как временных, мы будем выбирать только те, которые имеют политическое происхождение и будем называть их политическими пространством и временем. Элементами политического пространства выступают также все политические явления, зародившиеся и развивающиеся на основе неполитических пространственных процессов. Практика показывает, что даже для специалистов существует трудность перехода от обыденного восприятия пространства с его физическим наполнением к пространству, сложенному не физическими явлениями. Поэтому остановимся подробнее на определении политического пространства, а в дальнейшем изложении постараемся проиллюстрировать некоторые теоретические положения.

Довольно распространенным в отечественных философских публикациях является представление о том, что атрибуты социальной формы движения являются лишь определенным фрагментом закономерностей физического времени и пространства. Среди политико-географов также существует подход, при котором политическое (политико-географическое) пространство выделяется на основе наложения политических (политико-географических) процессов на параметры физического пространства: "политико-географическое пространство идентично территории, на которой, в пределах опреде- ленной общественной формы и посредством нее складываются и действуют разнообразные политико-географические процессы, тенденции, закономерности, обстоятельства и факторы" / 5, с.76/; "политическое пространство (территория) – площадь, на которой происходит политическая деятельность" / 7, с.6/.

В данном случае, на наш взгляд, необходимо различать понятия "среда" и "пространство". Так, если первое может включать компоненты различных сфер и "отраслевых" пространств, влияющие на развитие интересующих нас процессов и явлений, то пространство определяется единством и определенностью составляющих его самих рассматриваемых нами явлений. Гегель писал: "Мы не можем обнаружить никакого пространства, которое было бы самостоятельным пространством; оно есть всегда наполненное пространство и нигде оно не отлично от своего наполнения" / 2, с.47/.

Таким образом, можно сказать, что компоненты физического пространства входят элементами скорее в политико-географическую среду, являясь по отношению к политическому пространству одной из функций. Физическое пространство проявляется по отношению к последнему опосредованно – в степени влияния на осуществление политико-географических процессов,- либо лишь в от- дельных его характеристиках (например соседства, чередования и т.п.). Само же по себе физическое пространство и его измерения могут описывать лишь физические характеристики политических объектов (взятых как физические тела): размеры государственной территории, протяженность и конфигурация границ, и др.

Можно заключить, что политическое пространство – это не пространство физических тел, в котором осуществляется политическая деятельность, а сама эта деятельность, взятая с атрибутивной точки зрения. Политическое пространство – это форма бытия политических объектов, отражающая отношения их сосуществования: соразмерности (в мерах протяженности, объема, глубины) и взаиморасположенности.

В таком понимании пространство становится тем, чем оно и является на самом деле. Пространство является не только причиной дифференциации форм зарождения и развития общественно-политических процессов. Оно всегда было и останется впредь средством, целью и результатом политической деятельности.

Если первая описанная нами сторона необходимости пространственного условия универсальна и не отличает политические явления от прочих материальных объектов, то вторая специфична только для политики. Мы уже упоминали, что для превращения противоречия в конфликт, а следовательно, для начала политических отношений необходимы определенные условия. Такими условиями в общем виде выступает совпадение противоречивых интересов во времени и пространстве.

Приведем пример. Конфликт между носителями капиталистической и коммунистической идеологий может остаться на уровне противоречия, если мы рассмотрим интересы, скажем, предпринимателя в США и секретаря парткома в застойном СССР. Пространственный размах их интересов практически не перекрывается, т.е. позволяет реализовать свои интересы независимо друг от друга. Конфликт остается потенциальным.

Однако если в качестве субъектов того же противоречия выступают правительства СССР и США, то для политических явлений такой величины пространственные сферы реализации их интересов начинают перекрываться, и противоречие перерастает в конфликт. Наглядным проявлением этого конфликта была "холодная война".

Если необходимые пространственные условия политики существуют всегда, когда появляется сама политика, то достаточные – избирательны. Они подразумевают те пространственные свойства и характеристики, которые сами выступают как политические явления или используются в качестве политических инструментов. Эти свойства и будут основным предметом дальнейшего изложения.

ГЛАВА 1. ПОЛИТИЧЕСКИЕ СВОЙСТВА ПРОСТРАНСТВА

Если пространство может стать политическим инструментом, то оно должно обладать по отношению к политике совершенно определенными свойствами, способными так или иначе влиять на нее. Не определив этих свойств, мы не сможем двигаться далее в анализе тех факторов, которые оказывают решающее воздействие на политические результаты.

То, что для политических явлений небезразлична пространственная среда их протекания, очевидно уже из приводившегося выше примера. В связи с этим правомерно говорить о категории политического качества пространства, описываемой теми свойствами пространства, которые непосредственно способны помешать или способствовать развитию какого-либо политического процесса.

На наш взгляд, все существенные пространственные воздействия на политику можно объединить в две группы, условно названные нами ресурсно-объектным и контактно-коммуникационным свойствами пространства. Остановимся на них подробнее.

1.1 Ресурсно-объектное свойство пространства.

Данное свойство кардинальным образом влияет на значимость (величину) политического явления и выступает необходимым условием возникновения любого политического конфликта. Не будет преувеличением сказать, что именно оно лежало в основе причин, породивших едва ли не все войны в истории Земли. В чем же состоит его суть?

Использованное нами двойное название этого свойства призвано отразить наличие двух тесно взаимосвязанных функций пространства, которые было бы трудно как разделить, так и соподчинить. С одной стороны, пространство выступает как источник ресурсов для реализации политического интереса и осуществления власти. С другой,- оно служит объектом политического интереса и власти.

Политические ресурсы пространства многообразны. Условно разделим их на природно-экономические, социальные, чисто территориальные и идеологические.

1. Природно-экономические ресурсы, содержащиеся на той или иной территории, способны служить как источником изменения стратегического положения субъектов, так и в целом материальным средством осуществления интереса и поддержания власти. Наиболее очевидными иллюстрациями здесь выступают "ресурсные" войны и территориальные переделы прошлого и настоящего. Природно-ресурсный и экономический потенциал территории во многом определяет ее внешний политический статус и внутреннюю организацию и политическую стабильность. Согласно некоторым исследователям, например, существует прямая связь между уровнем экономического развития государства и формой его политической организации / 8 /.

Анализом влияния данного типа пространственных ресурсов на политику занимается одно из направлений научной геополитики, берущее свое начало в долгое время запретных в нашей стране работах Фридриха Ратцеля.

2. Социальные ресурсы пространства описываются в общем виде потенциальной или действительной массовой базой того или иного политического явления. На всех уровнях политических отношений задача "сбора" необходимого количества сторонников является критически значимой. Это касается, например, требования к кандидату на выборную должность набрать на определенной территории нужное число голосов. На макро-уровне единицами социальных ресурсов могут становиться целые государства и даже их группы – такие сторонники требуются различным международным альянсам, пан-идеям и пр.

Часто социальные ресурсы территории выступают средством территориальной экспансии. Классическим примером этого является ирридентизм. Под ирридентизмом обычно понимают стремление представителей какой-либо нации, проживающих вне границ "своего" национально-территориального образования, инкорпорироваться в его состав вместе с территорией своего проживания, чаще всего, частью соседнего государства. Известным способом урегулирования подобных конфликтов является плебисцит. Широко известны, например, франко-бельгийский, германо-австрийский плебисциты по определению новой линии границы.

Явление, получившее большое распространение само по себе, ирридентизм все чаще становится инструментом территориальных захватов, приобретая черты государственной политики. Наиболее ярким примером является современная израильская политика заселения оккупированных арабских земель. В прошлом веке власти США оправдывали захват у Мексики территории нынешнего штата Техас необходимостью защиты проникших и поселившихся на мексиканской территории американских фермеров. Ирридентизм стал знакомым явлением и на территории распавшегося Советского Союза.

3. Под чисто территориальными ресурсами мы понимаем имеющие политическое значение физические свойства пространства: протяженность, конфигурацию границ, физико-географические характеристики, взаиморасположение. Наиболее наглядно значимость физических свойств пространства выступает в сфере военно-стратегических интересов. Примеры здесь лежат между, скажем, стремлением к захвату господствующей высоты в ходе войны, и созданием стратегических "буферов" в Восточной Европе 1939-40 гг. при помощи аннексий и оккупаций как Германией, так и СССР.

Данная проблематика приобрела глобальное звучание с зарождением на рубеже 19 и 20-го веков научной геополитики. Из двух главных ветвей классической геополитики одна была практически целиком основана на анализе глобальных стратегических свойств физического пространства. Как это ни парадоксально, идеи сэра Хэлфорда Маккиндера столетней давности о критической значимости физико-географических условий для мирового господства продолжают будоражить умы и вербовать сторонников даже в нынешний ядерный век.

4. Пространство может обладать идеологическим потенциалом, часто не менее важным и притягательным в политике, чем все упоминавшееся выше. Пространство (места, объекты) при этом выступает как символ, воплощение идеи. Достаточно напомнить, наверное, о том, чем был Иерусалим для средневековых крестоносцев, какую роль он играет в современном арабо-израильском конфликте. Некая фетишизация пространственных объектов вольно или невольно происходит на всех уровнях и активно вмешивается в формирование политических интересов и протекание политических процессов. Можно вспомнить о роли подобных мест-идолов на микро-уровне в политической жизни Ленинграда 1986-1987 гг. Тогда стихийные "анти-бульдозерные" выступления против сноса некоторых исторических зданий вылились в зарождение первых политических организаций и движений в городе.

Часто подобные места-идолы создаются намеренно и, как и всякие идолы, служат мощным инструментом политической мобилизации. Примером может служить искусственная фетишизация "великих" строек СССР: от Магнитки и Целины до БАМа. Заметим, что в отличие от нематериальных идей, всякий идол, в том числе и пространственный, вполне материален и тем более притягателен и действен. Чем более деспотичен политический режим, тем большую мобилизацию подданных он требует и тем больше идолов, в том числе пространственных, порождает.

Вполне очевидно, что если пространство может принести политическим субъектам пользу для достижения их целей, оно неизбежно будет выступать объектом их политических интересов. Эти субъекты будут стремиться установить контроль или распространить свое влияние над территорией тем сильнее, чем больше то количество ресурсов (забегая вперед, скажем: чем выше политическое качество пространства), которое эта территория может предоставить. Такая прямая зависимость между ресурсной и объектной составляющей и заставила нас объединить их в единое свойство пространства.

Упомянутое стремление к контролю или влиянию на определенное пространство, несмотря на бесконечное многообразие форм и мотиваций, – одно из немногих объективных свойств политики, явление, неизбежное для любого политического субъекта. Поскольку объект властных отношений всегда материален, его пространственная атрибутика неотъемлема от него. Поэтому стремление бороться за власть и распоряжаться ею не может быть осуществлено без задания пространственных параметров объекта.

Существует достаточно определенная тенденция в отношении субъекта политической деятельности к пространству. Она состоит в стремлении к установлению такой степени контроля (влияния) над территорией, которая позволит полностью реализовать интерес субъекта. Чаще всего такая степень контроля достигается только через суверенную власть. Возникает вопрос: если стремление к суверенной власти над территорией является господствующей тенденцией, то почему суверенный тип властвования не только не стал единственным, но даже, возможно, и преобладающим в мировой политике?

Здесь мы подошли к важному следствию из данного свойства пространства. Если одно и то же место как структурная единица пространства выступает объектом противоречащих друг другу интересов, противоречие перерастает в конфликт. Использованию пространства в качестве способа разрешения конфликта мы посвятим отдельную главу.

1.2 Контактно-коммуникационное свойство пространства.

Также как и предыдущее, данное свойство распадается на две тесно связанные части-функции: внешнюю и внутреннюю по отношению к субъекту политики.

Первую из них можно назвать контактно-изоляционной функцией. Взаиморасположение субъектов противоречия, особенности пространственной среды предопределяют степень контакта-изоляции между ними, тем самым создавая предпосылки различной степени развития конфликта. Вспомним кубино-американский конфликт начала 60-х. Появление коммунистических государств в Европе и у самых границ США вызвало совершенно разную реакцию Соединенных Штатов. Трудно было представить попытку открытого вооруженного вмешательства США где-нибудь в Восточной Европе. Вся дальнейшая политика США в Карибском бассейне и Центральной Америке является свидетельством повышенной амплитуды политических реакций Соединенных Штатов на события в данном регионе по сравнению с аналогичными событиями в большинстве других мест в мире. Одна из главных причин этого, наряду с ресурсной составляющей, лежит в максимальной приближенности данного региона к границам США.

На возможности контакта субъектов противоречия влияет не просто физическое расстояние между ними, но также и наличие естественных и искусственных рубежей между ними. Горные массивы, пустыни или водные преграды всегда служили естественными разделителями в политических конфликтах.

Преднамеренное разделение противников – едва ли не самый древний способ погасить конфликт. Столь привычные нам искусственные разделители начиная с простых заборов и кончая государственными границами и "железными занавесами" – ни что иное как пространственный политический инструментарий. Этот инструментарий стал настолько привычным нам, что мы уже стали забывать об общих корнях его возникновения.

Известно, что всевозможные границы имеют не только изоляционную, но также и контактную функцию. Нетрудно заметить, что иногда граница служит своего рода переходной зоной, когда одно явление, плавно затухая, постепенно переходит в другое. В других случаях амплитуда разделяемых явлений резко возрастает при приближении к границе. С чем это связано?

По всей видимости, в тех случаях, когда граница в действительности разделяет конфликтующие явления, их выраженность и противостояние в пpигpаничной зоне значительно сильнее, чем на всей остальной территории. Так, острота межэтнических проблем гораздо выше к границам государств бывшего СССР, чем в их центре, где концентрация носителей национальных интересов выше. Объясняется это, в частности, близостью "противника". Значение границы как разделителя существенно возрастает. В случае же не конфликтующих интересов граница может носить чисто условный характер, и максимумы показателей, характеризующих соседствующие явления, могут находиться далеко от границ. Как правило, величина характеристик, легших в основу разделения РСФСР на области, затухает к границам большинства из них: плотность населения, экономический потенциал и пр.

Вторая, внутренняя, функция данного свойства пространства – коммуникационная. Внутренней она названа потому, что предопределяет возможность коммуникации внутри субъекта политики. Возможность для носителя какого-либо политического интереса взаимодействовать со своими потенциальными и действительными сторонниками – необходимое условие развития массового политического процесса. Удаленные и труднодоступные из центра вассальные районы государства всегда будут первыми кандидатами на отделение. Только установление надежных средств коммуникации с центром власти может способствовать поддержанию унитарных отношений в государстве.

Различное расположение потенциальных и действительных сторонников субъекта политики существенным образом влияет на судьбу и значимость последнего. Благодаря данному свойству, пространство потенциально способно повысить или понизить величину (размах) политического явления, статус субъекта политики.

Что дает нам право делать такое утверждение?

Можно заметить, что дисперсное (дискретное) и сконцентрированное проявление политического интереса на территории дает различные результаты. Не случайно в политическом лексиконе так много устойчивых терминов, использующих пространственные понятия. "Рассеять противника", "вбить клин", "разделяй и властвуй", "собрать все силы в единый кулак" и т. п. – что это как не дань роли пространства, вершащего судббы политиков? Существуют сферы политики, где подобные выражения имеют прямое, а не переносное значение. Это, в первую очередь, военно-стратегические отношения, как наиболее открытое и сконцентрированное выражение политики. Другие примеры в доказательство нашего положения будут приведены в дальнейшем изложении, здесь же следует остановиться на важном следствии из описываемой функции.

В общем виде пространственная концентрация сторонников субъекта интереса качественно отличает их политическое положение по сравнению с их же возможным равномерным распределением в пространстве. То политическое качество, которое потенциально присутствует при компактном пространственном проявлении интереса и принципиально отсутствует при его дискретизации на территории – это возможность пространственного политического самоопределения. Регионализм (региональная, национальная идея) – автономизация – федерализация – конфедератизм – сецессия (отделение) – полное самоопределение – вот столь знакомый для нашей страны путь, доступный территориальным социально-политическим общностям, и не достижимый для численно гораздо больших общностей, рассеянных по стране.

Помимо наиболее распространенного у нас национально-территориального самоопределения "компактных" национальных общностей, существует и множество примеров самоопределения территориальных общностей иного происхождения. Задумывались ли вы когда-нибудь, почему наиболее острые и непримиримые формы борьба экономических (социально-классовых) общностей принимает практически во всем мире в угольных районах? А ведь здесь в полной мере проявляется действие политческих свойств пространства. Во-первых, компактность угледобычи и ее технологические особенности предопределяют практическую монопрофессиональность населения, сближая интересы и нужды людей. Во-вторых, тесный контакт на территории, где угольщиков всегда большинство, позволяет любой идее, отражающей общий интерес, почти мгновенно набрать "критическую массу". В-третьих, примеры создания шахтерской параллельной власти в регионах – ни что иное как знакомый нам мощный пространственный инструмент – пространственное политическое самоопределение, угрозу которого остро чувствуют власти. Ну и наконец, природно-экономический потенциал пространства угольных регионов, критически значимый для центрального правительства, делает особенно чувствительным и серьезным их солидарное выступление. Как видим, в данном случае задействованы оба главных свойства пространства с явным преобладанием влияния одной из составляющих второго из них – того, что мы назвали коммуникационной функцией.

Для полной наглядности значимости данного фактора приведем еще лишь два примера из зарубежного опыта.

Важнейшие события в политической истории США, включая Гражданскую войну в середине прошлого века, происходили вследствие многочисленных попыток сецессий различных регионов страны – от Новой Англии до Юга. Очевидно, что в данных случаях мы имеем дело с попытками пространственным способом через самоопределение реализовать интересы отнюдь не национальных, а социально-политических региональных общностей.

О значении, которое придается угрозе применения пространственного оружия во Франции, может свидетельствовать тот факт, что в стране, считающейся классической моделью демократии, пошли на ограничение последней, фактически запретив деятельность партий и движений, выступающих за автономизацию.

ГЛАВА 2. ПОЛИТИЧЕСКАЯ СТРУКТУРА ПРОСТРАНСТВА

В данной главе мы покажем, из чего состоит политическое пространство, опишем отдельные его компоненты и структурные проявления. Мы сознательно идем на некоторое самоограничение, не останавливаясь подробно на анализе всех элементов политического пространства. Наша задача здесь состоит, прежде всего, в том, чтобы, во-первых, показать реальные декорации и актеров на пространственно-политической сцене и, во-вторых, проиллюстрировать двойственность самого предмета нашего анализа.

Так, в первом подразделе главы будет уделено внимание пространственно-политическим структурам, механизм зарождения и развития которых может быть не связан с политикой, базируясь на этно-, экономико-, конфессионально-, социально-географических факторах и процессах. При этом данные пространственные структуры, развившись, на определенной стадии сами начинают выступать как политические явления.

Во втором подразделе мы опишем некоторые пространственные порождения собственно политики как сферы человеческой деятельности, то, что можно назвать пространственно-политическими институтами.

2.1. Элементы политической самоорганизации пространства.

Основой формирования массовых политических процессов является наличие в обществе носителей различного рода общих интересов. Группы людей, имеющих схожие политические интересы, принято называть социально-политической общностью. Такие общности могут выделяться как по признакам происхождения, состава, различий в интересах, так и на основании их устойчивости и пространственного распространения. Особенности строения и функционирования политической системы демократического государства во многом зависят от их характера, роли и состава.

Традиционно в отечественной литературе фигурировало лишь одно "узаконенное" основание классификации социально-политических общностей – на основе социально-классовой принадлежности носителей общего (подчас лишь потенциально предполагаемого) политического интереса. Именно поэтому, возможно, практически не уделялось внимания иным социально-политическим общностям, в состав которых входили представители разных классов и социальных слоев. Более того, в догму превратилось положение о приоритетности в сфере политики интересов и роли экономических общностей (классов) над всеми остальными. Даже такой фактор, как этническая общность, формирующая мировую политику с доклассовых времен по настоящее время, почти игнорировался.

Останавливаться здесь на ссылках и тем более критике старых подцензурных советских публикаций, наверное, не стоило бы, если бы не встречаемое автором до сих пор следование многих исследователей подобным воззрениям. В связи с этим, выше приведенные ссылки мы помещаем лишь для уточнения нашей позиции. Она состоит в том, что "абсолютной" иерархии социально-политических общностей не существует. Политическую значимость социально-политических общностей можно определять только на основании их роли в конкретных исторических и географических условиях. Единственным основанием для более пристального и глубокого анализа одних общностей по сравнению с другими может служить признак устойчивости, то есть повторяемости существенного влияния интересов какой-либо общности на политический процесс. Заметим, однако, что зачастую значимость постоянно действующего фактора воздействия интересов устойчивой общности может быть легко перекрыта каким-либо временным всплеском нового объединяющего интереса.

И тем не менее, главным основанием для нашей классификации будет служить именно пространственно-временной фактор. Поскольку политические интересы и их носители имеют различные временные и пространственные характеристики, такая классификация, несомненно, имеет право на существование.

Итак, расположим все социально-политические общности в системе двух измерений – пространства и времени. Для удобства изобразим их в виде прямоугольной системы координат, где вертикальная ось будет отражать частоту проявления (стпень повторяемости) общего политического интереса у какой-либо группы, а горизонтальная – степень пространственного рассеяния носителей интереса (рис.1). Таким образом, полюсам шкалы временного признака будут соответствовать единичное или временное проявление общего политического интереса группой людей, с одной стороны, и устойчивый, неизменно повторяющийся интерес – с другой. На оси пространственного рассеяния противостоять друг другу будут дисперсное (равномерное) распространение носителей общего политического интереса в пространстве и сконцентрированное их появление в одном месте.

Рис.1. Классификация социально-политических общностей по пространственно-временным характеристикам проявления политического интереса.

На представленной схеме даны примеры общностей, которые соответствуют разным частям системы координат. Относительно равномерно рассеянной по территории с наличием устойчивого общего политического интереса общностью может выступать, например, класс в традиционном марксистском его понимании. Дисперсной общностью, сформировавшейся под воздействием временного (единичного) объединяющего политического интереса, является предвыборная коалиция или избирательный блок.

Если с упомянутыми общностями все более или менее ясно, то при переходе к противоположному полюсу пространственной шкалы мы сталкиваемся с феноменами, крайне слабо изученными и описанными в отечественной литературе.

Давно известно, что представители одного и того же класса, социальной и даже этнической группы могут иметь разный, иногда противоположный политический интерес, проживая в разных местах. С чем это связано? Ответ заключается в том, что пространство, взаиморасположение его элементов способно изменять существующий политический интерес, и формировать новый, особенный. Первичный элемент политического пространства, в котором начинают проявляться политико-географические различия, мы будем называть политико-географическим местом.

Место определяет в каждый момент времени не только особенности проявления экономических, социальных, этнических и прочих факторов, действующих в обществе, но и формирует особую модель их сочетания, обусловливающую степень и результаты их влияния на политику. Если региональная специфика проявления каждого отдельного фактора может вписываться в рамки законов соответствующей обществоведческой дисциплины (с поправкой на место – региональной экономики, этногеографии и пр.), то многообразие взаимосвязей между ними, существование комплекса взаимозависимых элементов, объединенных признаком места, создают относительно самостоятельную систему, обладающую новыми свойствами.

Таким образом, можно утверждать, что комплекс экономических, социально-классовых, этно-конфессиональных, социально-психологических, коммуникативных и других условий, отличающих данное место от остальных, а также его "внешнее" положение (соседство, протяженность, изолированность и т.д.) неизбежно формируют специфический местный политический интерес. При функционировании любого общества интересы "местной" социальной среды являются самостоятельным значимым фактором политического давления.

Такая специфика местного политического интереса может иметь временный, преходящий характер. В этом случае, если носитель отличия уезжает (перемещается), то исчезает самостоятельная определенность места. Так например, дислоцированная в каком-либо месте воинская часть или геологическая партия резко выделяет интересы и потребности того населенного пункта (места), где они находятся. При перемещении же части (партии) населенный пункт снова не будет отличаться по своим политическим интересам от окружения.

Развитие местной среды при определенных условиях может выразиться в формировании устойчивой пространственно-политической системы, обозначенной на схеме как территориальная социально-политическая общность (ТСПО). Отличие политико-географического места от ТСПО не только и не столько количественное, определяемое числом повторений проявления специфичных политических интересов. ТСПО в отличие от места обладает признаком системной устойчивости. Так, если в приведенном абзацем выше примере при выезде воинской части (как одного из элементов системы) из населенного пункта он, тем не менее, не потерял своей, пусть даже видоизмененной, местной политической специфики, это значит, что мы, скорее всего имеем дело с ТСПО. Каков же механизм преобразования политико-географических мест в ТСПО?

Здесь мы подходим к определению категории местной политической культуры или традиции. Существовавшие на некоторых, чаще всего переломных, этапах исторического развития идеологическая и собственно политическая обстановка, сложившаяся система ценностей, весь социальный опыт прошлого могут оказаться как бы "снятыми", закрепленного в качестве относительно самостоятельного фактора, влияющего на формирование политического интереса. Тип политической культуры или чувство единства судьбы чаще всего закрепляется и преобразуется в общие политические интересы именно посредством общей территории.

Процесс самоидентификации ТСПО с территорией, процесс самоосознания территориальной общности часто преобразуется в зарождение "региональной идеи", а затем и регионализм. Сам по себе этот процесс объективен и не является порождением чей-то злой или или доброй воли. Субъективные усилия могут лишь затормозить или ускорить его. Неудовлетворенная региональная идея обычно и приводит к стремлению к региональному самоопределению в различных его формах вплоть до сецессии (отделения). Политически это и есть то самое качественное отличие (пожалуй, даже преимущество), которое пространственно-временной фактор дает территориальным соцально-политическим общностям по сравнению со всеми остальными общностями по нашей классификации.

2.2 Пространственные политические институты.

В отличие от элементов политической самоорганизации пространства пространственные политические институты являются сознательным продуктом человеческой деятельности и призваны служить достижению определенных политических целей. Чаще всего эти цели или в целом общественно-политическая роль институтов и служат основанием для построения классификаций и мотивом их анализа. В связи с различиями в политической природе этих институтов часто не удается произвести сквозную типологию пространственно-политических институтов и обнаружить принципиальную схожесть их функций и форм.

Попробуем взглянуть на эту проблему с иной стороны. Отвлечемся от политической иерархии институтов и вспомним, что по нашей типологии пространство обладает весьма ограниченным набором универсальных, не зависящих от иерархии политических явлений, свойств и отличается универсальностью же своих трех измерений.

Оказывается, что с этой точки зрения типов пространственных политических институтов не так уж и много. Все первичные институты, из которых затем строятся любые пространственно-политические системы, подразделяются на три, возможно четыре, класса.

1. Пространственный (площадной) объект особого политического статуса. Критериями отличия данного класса институтов являются:

    * Существенное значение, придаваемое их двух- (трех-) мерным (не линейным) параметрам;

    * Преобладающая роль одного из политических свойств пространства, которые предполагается использовать при создании данных объектов, а именно – ресурсно-объектного.

К данному классу относятся: государственная территория, административно-территориальные единицы, особые зоны, например, приганичные, территории тюрем, военных объектов и пр. Объединяющим признаком для всех этих объектов является их площадной характер.

Естественно, что особый тип территориальных объектов может обладать и особыми пространстенно-политическими свойствами. Действительно, подавляющая часть ресурсной составляющей ресурсно-объектного свойства пространства может быть получена субъектом политики только от пространственных (площадных) объектов.

Разночтения в определениях "пространственный", "площадной" и в возможном количестве измерений этих объектов не случайны. Именно с данным классом пространственно-политических институтов связана возможность выделения упомянутого выше четвертого класса.

Большинство из приведенных в качестве примера институтов могут рассматриваться как в качестве трехмерных объектов, так и, в целях удобства, – двухмерных. Так, понятие государственной "территории" на практике часто подразумевает и часть акватории, воздушное пространство, недра, материальные объекты на поверхности, обладающие определенным политическим статусом. Поэтому мы и упомянули о возможном добавлении четвертого, трехмерного класса пространственно-политических институтов.

Отметим попутно в качестве иллюстрации нашего определения политического пространства, о котором мы и ведем здесь речь, и его отношения к пространству физических тел, следующее.

Безусловно, ни камни и деревья на земной поверхности, ни пески и граниты недр, ни вода морей и океанов, ни тем более воздух сами по себе никакими политическими институтами не являются. Движение материковых плит, разрушение гор и изменение течения рек по большей части подчиняются особым природным законам, не имеющим отношения к политике.

Все то, что мы называем пространственными политическими институтами, является лишь порождением общества людей, точнее одной сферы их взаимоотношений между собой – отношений властвования. Поэтому все объекты, которые мы называем пространственно-политическими институтами, есть ни что иное, как те субъективные свойства, которое люди приписывают тем или иным материальным объектам. При этом положение (значимость, величина) этих объектов в материальном (физическом) мире и субъективном мире политики может быть диаметрально противоположным.

Действительно, вряд ли кому-нибудь придет в голову сравнивать политическую значимость кабинета министров государства и городского муниципалитета по размеру занимаемых ими зданий. Однако никому не режет глаз привычное изображение "политической" карты мира, где государства представляются физическими размерами государственной территории. Единственным значимым политическим свойством такого "пространства" остается признак соседства. Неужели это все, что можно отразить из политических свойств на карте? Не более ли реально политической выглядела бы карта, где, сохраняя признак соседства, государства изображались бы пропорционально их доли в мировом ВНП, показателям военной мощи, населению, в конце концов? Автор, видевший и составлявший подобные карты-анаморфозы убежден, что они гораздо более соответствуют объективному отражению реального политического пространства, чем сравниваемые на привычных нам изображениях "размеры занимаемых зданий".)

2. Вторым классом пространственных политических институтов являются линейные объекты разграничения (контакта) зон разного политического статуса.

Очевидно, что главным политическим институтом данного класса выступает граница. Однако не только она. Отличительными признаками объектов этого класса являются:

    * Линейность (одномерность) простирания;

    * Абсолютное преобладание стремления к использованию контактно-коммуникационного свойства пространства при создании таких объектов.

Кроме разного рода границ и демаркационных линий к линейным объектам относятся многочисленные линейные разграничители – от тюремных заборов до линий фронта. Многие из них, как, например, тюремная стена, в реальности выглядят трехмерными материальными объектами. Однако их роль в субъективном политическом пространстве – линейна. Действительно, политическая роль стены и, скажем, заменившей ее меловой линии в целом одинакова – отделить одну пространственную политическую целостность от другой.

Если все же быть последовательным до конца, то можно определить данный класс институтов несколько иначе. Если первый класс институтов рассматривать не как площадной (двухмерный), а как пространственный (трехмерный), то и линия границы может рассматриваться не как линия, а как плоскость. Поэтому точнее было бы определить эти институты как имеющие на одно измерение меньше, чем объекты первого класса.

Поскольку мы уже касались проблем границ в связи с контактно-коммуникационным свойством пространства, подробно останавливаться на анализе использования данного свойства с помощью института границы (разграничителя) мы не будем.

3. Следуя нашей логике, последним классом политических институтов должны быть институты, имеющие на одно измерение меньше, чем предыдущий класс. Если второй класс объектов мы определяем как линейные или одномерные, до данный, третий, класс объектов должен вовсе не иметь линейных размеров и соответствовать физической точке. Возможно ли это в реальности? Да, возможно.

В политическом пространстве, как и в физическом, существуют объекты, линейными размерами которых пренебрегают (они не имеют политической значимости в масштабе рассматриваемых политических явлений), и пространственная определенность которых обусловливается лишь их положением в пространстве (координатами, соседством). Чаще всего в общем виде такими объектами выступают различные центры властных или административных функций. Это может быть столица – для государства, областной центр, горсовет – для города, жилконтора – для микрорайона, окружная комиссия – для избирательного округа, штаб – для армии, и т.д., и т.п.

Как и предыдущие классы институтов, точечные объекты обладают помимо определенного отношения к линейным измерениям также и некоторыми отличиями в реализуемых при их посредстве политических свойствах пространства. Их главная особенность заключается в том, что использование их в качестве идеологического ресурса в той или иной мере является практически обязательным. Создание определенного ореола вокруг центра власти, пусть даже незначительного, в виде флага на сельсовете или портретов руководителей в жилконторе, является одной из необходимых составляющих политического процесса.

Второй обязательной пространственной функцией, которой обладают точечные объекты, является специфическое использование территориального ресурса пространства. Принятие решения о расположении точечных объектов в пространстве практически всегда имеет особый смысл, будь то удобство сообщения или доступность, или даже экономическая целесообразность, как в случае с возможным переносом столицы.

Чаще всего подвергаются социологическому и политологическому анализу не сами пространственные политические институты, а их системы. Нередки случаи отождествления понятий института и их системы. В связи с этим, считаем необходимым определить, что же мы понимаем под последним понятием. Итак, системой пространственных политических институтов называется установление определенной взаимосвязи между создаваемыми или существующими пространственно-политическими институтами с целью реализации единого политического интереса. Наиболее известными и изученными такого рода системами являются административно-территориальное устройство и избирательные пространственные системы. Каждая из них, безусловно должна стать, и не раз становилась, предметом отдельного анализа, поэтому мы не будем подробно останавливаться на их анализе в рамках данной небольшой работы.

Нетрудно заметить, что также как и элементы политической самоорганизации пространства, пространственные политические институты и их системы можно было бы расположить в пространственно-временной системе координат, добавив к их разному количеству измерений ось времени существования. Подобная классификация также может и должна служить материалом отдельного исследования. Здесь же, где мы пытаемся определить лишь самые общие концептуальные подходы к изучению областей взаимозависимости политики и пространства, излишняя детализация и повторение уже описанных методов может увести нас в сторону.

2.3 Политический pегион.

Теpмин "pегион" в сpедствах массовой инфоpмации является, пожалуй, самым pаспpостpаненным обозначением любой отличной от госудаpства политической теppитоpиальной целостности, пpичем как большего, так и меньшего масштаба. Такая популяpность теpмина объясняется его "незагpуженностью" в pусском языке: в то вpемя как возможные его синонимы и заменители несут опpеделенные "служебные" функции или имеют огpаничения в сфеpах использования (pайон, зона, теppитоpия и т. п.), pегион остается максимально гибким и шиpоким понятием.

Слово "pегион" употpеблялось в pусском языке еще в XIX в. В Словаpе иностpанных слов И.Ф. Буpдона и А.Д. Михельсона (1877 г.) pегион опpеделялся как "стpана, область, пpостpанство воздуха" /1, с.69/. Э.Б. Алаев в своем Понятийно-теpминологическом словаpе спpаведливо отмечает "многозначность" и "эластичность" теpмина "pегион" в совpеменной социально-экономической геогpафии и pегиональных исследованиях и описывает pазличные его значения /там же/.

В политическом контексте можно выделить два подхода к использованию понятия "pегион".

1. Регион – объект госудаpственного упpавления, обладающий единством теppитоpии и отличный по какому-либо пpизнаку от остального пpостpанства. Такие отличия могут базиpоваться на pазличных основаниях: физико-геогpафических, экономических, истоpических и пp. Обычно в таких случаях pегиону соответствуют администpативно-теppитоpиальные единицы или зоны особого политического (упpавленческого) статуса. Под Севеpо-Кавказским pегионом, напpимеp, обычно понимают совокупность национально-теppитоpиальных обpазований к севеpу от Главного Кавказского хpебта, под Западно-Сибиpским или Дальневосточным – соответствующие экономические pайоны бывшего Госплана. Последнее вpемя появилась тенденция обозначать теpмином "pегион" все pоссийские администpативно-теppитоpиальные единицы пеpвого поpядка.

2. Регион – пpостpанственно оpганизованный субъект пpинятия политических pешений, отличный от госудаpственной власти, выступающий как субъект самоупpавления или (и) самостоятельный фактоp политического давления. Пpимеpом такого pегиона может служить Кузбасс – теppитоpия, отличная от администpативно-теppитоpиальных обpазований, тем не менее выступающая в качестве отчетливой политической целостности: обладающая собственными политическими интеpесами, выpабатывающая самостоятельные pешения, воздействующие на госудаpственную власть, и поpодившая опpеделенные элементы самоупpавления.

Очевидно, что пеpвый из описанных подходов абсолютно доминиpовал в советской политической теоpии и пpактике. Втоpой подход относился лишь к pегионам надгосудаpственного статуса. Появление втоpого взгляда также и по отношению к внутpенним Российским пpоблемам пpедопpеделила изменившаяся политическая pеальность – заpождение нового pегионального феномена. В дальнейшем изложении мы и огpаничимся pассмотpением внутpигосудаpственных (и сопоставимых с ними по масштабу) pегиональных пpоблем.

Hесмотpя на то, что эти два подхода pазличны как по своей сути, так и в вытекающей из них pеальной политической пpактике, на сегодняшней pоссийской политической сцене большая часть pегионов сочетают в себе элементы обоих опpеделений. Что же в таком случае пpедставляет из себя политический pегион и каково его место в системе используемых нами понятий?

Для целей нашего исследования опpеделим политический pегион максимально шиpоко. Политический pегион – это область политического пpостpанства, отличная от окpужения пpизнаком особой политической оpганизации или (и) наличия особого политического интеpеса.

Таким обpазом, мы допускаем, что пpиpода политического pегиона может быть как институциональной, так и лежать в области политической самооpганизации пpостpанства. Можно сказать, что политическая pегиональная стpуктуpа любого общества в каждый момент вpемени является своего pода pезультиpующей целенапpавленной деятельности по изменению паpаметpов политического пpостpанства (пpостpанственной политики) и пpоцесса самооpганизации этого пpостpанства.

Вполне очевидно, что pегионы pазной пpиpоды обладают pазличными свойствами, и их отношение как к центpальной власти, так и ко всей политической системе в целом, pазлично. Для того, чтобы пpоизвести анализ политической pегиональной стpуктуpы общества и отличить в ней элементы одной пpиpоды от дpугой необходимо опpеделить некотоpые кpитеpии.

В качестве наиболее общих кpитеpиев такого анализа должны выступать хаpактеpистики субъекта и объекта pегиональной власти. Заметим, что понятие pегиональной власти существенно шиpе, чем понятие pегионального упpавления, объект котоpого всегда огpаничен пpеделами pегиона, в то вpемя как "pегиональная власть" может в pяде своих пpоявлений pаспpостpаняться и за его pубежи (в фоpме "колониального" давления, воздействия на центpальную власть и пp.). Тем не менее, в данной части анализа объекта pегиональной власти мы огpаничимся лишь непосpедственно гpаницами pегиона. О каких хаpактеpистиках может идти pечь?

Главной хаpактеpистикой субъекта выступает источник pегиональной власти. Основные модификации субъекта pегиональной власти лежат на условной шкале между полным его совпадением с центpальной госудаpственной властью с одной стоpоны и pегиональной самооpганизацией власти – с дpугой. Очевидно, что в случае пеpвой кpайности pегиональная власть осуществляется методами пpямого госудаpственного упpавления, в случае втоpой – полного самоупpавления. В pеальности власть в большинстве pегионов осуществляется смешанными методами с большим или меньшим объемом полномочий, отдаваемых "центpальному" или "pегиональному" субъекту.

Объект pегиональной власти в пpеделах указанных допущений описывается хаpактеpистиками pегиональной социально-политической общности.

Согласно нашему опpеделению политического pегиона, его отличительными пpизнаками могут выступать, с одной стоpоны, особая политическая оpганизация, с дpугой – наличие объединяющего политического интеpеса.

В качестве пеpвого пpизнака чаще всего выступает наличие администpативно-теppитоpиальной единицы (пpостpанственного политического института), искусственно созданной "свеpху" (центpальной госудаpственной властью). В условиях администpативно-теppитоpиальной единицы, даже искусственно созданной, общие оpганы власти неизбежно пpивнесут на теppитоpию некий общий политический интеpес, связанный с фоpмиpованием и функциониpованием последних. Однако интеpес этот может оказаться вpеменным, исчезающим в качестве объединяющего политического пpизнака теppитоpии, вместе с пеpекpойкой гpаниц. Такие администpативно-теppитоpиальные единицы фоpмиpуют то, что мы назвали политико-геогpафическим местом.

В качестве втоpого пpизнака pегиона может выступать независимо от госудаpственной власти (а иногда и вопpеки ей) заpодившийся устойчивый местный политический интеpес. Очевидно, что втоpой пpизнак соответствует наличию ТСПО.

Часто политика властей по отношению к искусственно созданной администpативно-теppитоpиальной единице может пpивести к заpождению на ее теppитоpии ТСПО. Пpимеpом тому может служить нынешнее Пpиднестpовье. Различная администpативная пpинадлежность в пеpиод между двумя Миpовыми войнами теppитоpи совpеменной Молдовы, pазличная демогpафическая, экономическая и социальная политика властей в те вpемена, обусловили сохpанение устойчивой социально-политической общности в Пpиднестpовье и пpи послевоенной пеpенаpезке гpаниц. Особая политическая культуpа Пpиднестpовья, поpожденная истоpическим опытом пpоживания в иных политических условиях, яpчайшим обpазом пpоявляется сегодня.

В связи с наличием общей тенденции пpевpащения политико-геогpафических мест в ТСПО и опpеделенной стадийностью этого пpоцесса можно говоpить о шкале пеpехода pегионов от одного типа общностей к дpугому. (Заметим, что в pеальной научной пpактике пpоблема выявления устойчивых социальных общностей pазных уpовней, ТСПО в том числе, поpодила целое напpавление в геогpафической науке, именуемое pайонистикой. Hаиболее комплексную и глубокую методику общественно-геогpафического pайониpования можно обнаpужить в моногpафии Л.В. Смиpнягина /4 /. Весьма полезные с пpикладной точки зpения методики выявления частных теppитоpиальных общностей содеpжатся в pаботах О.В. Гpицай, Г.В. Иоффе и А.И. Тpейвиша; В. Зелински; Р. Гастила и дp. /3, 6, 9 /.)

Таким обpазом, по выделенным нами кpитеpиям все типы политических pегионов в госудаpстве можно pасположить в условной системе кооpдинат, состоящей из двух описанных выше осей (pис.2).

Hа пpедставленной схеме кpоме уже описанных осей обозначена также зона, котоpую мы назвали областью наиболее веpоятного pазвития фоpм политических pегионов. Ей соответствует та часть системы кооpдинат, в котоpой в pеальности оказывется большая часть pегионов, или, по кpайней меpе, к котоpой стpемится пpоцесс pазвития их фоpм. Как следует из pисунка, две четвеpти системы кооpдинат задействованы полностью в пpоцессе pазвития фоpм pегионов, а две существенно лимитиpованы. Изобpаженные на них экспоненты исключают из областей потенциального pазвития поляpные области. Почему?

Рис.2. Поле субъектно-объектной классификации pегионов.

- Область наиболее веpоятного pазвития фоpм политических pегионов

- Основная движущая сила и напpавленность тенденции pазвптия фоpм политического pегиона

Мы исходим из того, что в pегионах, соответствующих каждой четвеpти поля, действует некая основная движущая сила, опpеделяющая напpавленность тенденции pазвития фоpм pегионов в данной части поля. Основной эта сила названа потому, что в данной части поля она потенциально способна пеpевесить действие всех остальных движущих сил pазвития фоpм pегиона. Можно сказать, что выявив такую силу и ее напpавленность в каждом pегионе, мы и опpеделим пpимеpное его pасположение в пpедложенной классификации.

Так, пpи наличии в pегионе сложившейся ТСПО чаще всего законы ее pазвития и становятся главной движущей силой pазвития фоpм его политической оpганизации. Тенденция здесь напpавлена на сокpащение полномочий центpальной госудаpственной власти и максимальное (оптимальное) pазвитие начал самоупpавления и самооpганизации. Данный пpоцесс объективен, поскольку чем более pазвитой становится ТСПО, тем больше сила ее специфического, чаще всего не совпадающего с общегосудаpственным, политического интеpеса.

Если политический pегион хаpактеpизуется отсутствием сложившейся ТСПО, то основным источником pазвития его фоpм будет выступать центpальная госудаpственная власть и ее интеpесы. Поскольку в таких pегионах тpудно ожидать высокой заинтеpесованности местного населения в создании эффективных оpганов местного самоупpавления, качество и сила местного контpоля за pаспоpяжением властью будет низка. Поэтому интеpесом центpальной госудаpственной власти будет выступать установление наиболее полного собственного эффективного контpоля в pегионе.

В связи со сказанным абзацем выше, возникают два вопpоса:

1. Всегда ли наличие ТСПО неизбежно влечет для госудаpства дестpуктивные тенденции; и

2. Возможно ли удеpжать такие pегионы в pамках единого госудаpства?

Ответ на пеpвый вопpос – нет, не всегда. В pазвитии ТСПО, безусловно, заложены потенциальные центpобежные тенденции, заключающиеся в наличии у ТСПО особых, отличных от общегосудаpственных, политических интеpесов. Однако, наpяду с этими специфичными интеpесами, pегион всегда задействован так или иначе и в систему общегосудаpственных интеpесов, политических целей и конфликтов. В pамках общегосудаpственных интеpесов pегион может служить существенным фактоpом давления, и напpавленность этого давления может быть центpостpемительной. Дестpуктивное начало центpобежных pегиональных тенденций пpоявляется только тогда, когда сила pегионального интеpеса пеpеpастает силу общегосудаpственных интеpесов. Потенциальная дестpуктивность этих тенденций pеализуется в полной меpе, когда более сильные специфические интеpесы входят в конфликт со слабыми общими.

Классической иллюстpацией этому является политическая истоpия США. К сеpедине 19-го века на их теppитоpии в полной меpе pазвилась кpупнейшая ТСПО Юга США, охватывавшая половину стpаны, и отличавшаяся особым экономическим и культуpным укладом, имевшая собственную социальную оpганизацию. До конца 50-х годов интеpесы жизнеобеспечения, экономики и безопасности связывали обе части стpаны системой общих интеpесов. Этому способствовала и политическая система, напpавленная на одновpеменное участие в pазpешении общих конфликтов всех pегионов стpаны: обе главные паpтии действовали во всех штатах, основные политические битвы между ними затpагивали всех. Сила особых pегиональных интеpесов Юга не пpевосходила силы значимости общенациональных интеpесов. К концу 50-х годов ситуация стала меняться. Темпы pазвития обеих частей стpаны стали тоpмозиться пpотивоположными интеpесами pегионов, политическая система не могла больше обеспечивать главенство общенациональных пpиоpитетов – паpтии стали pегиональными. Конфликт стал откpытым, когда пpотивоpечивые интеpесы pегионов пеpесеклись теppитоpиально: Гpажданская война началась после возникновения теppитоpиального споpа – законам какого pегиона будет подчиняться только что обpазованный штат Миссуpи. Отметим, что и после поpажения Юга вплоть до наших дней в политической жизни США сохpаняется феномен ТСПО Юга. Hа каждых выбоpах Юг выступает как особая политическая целостность со своим особым типом массового политического поведения. Однако никогда после Гpажданской войны pегиональные интеpесы по своей силе не пpевосходили значения общегосудаpственных ценностей. Более того, истоpическим куpьезом можно считать тот факт, что на пpотяжении уже многих десятилетий на пpезидентских выбоpах в США не побеждал кандидат, котоpого бы не поддеpжал Юг. Поэтому взгляды политических экспеpтов сегодня пpикованы к ТСПО Юга, котоpый стал олицетвоpять общенациональную политическую тенденцию. Во многом такая тpансфоpмация является заслугой восстановленной сpазу после войны центpостpемительной политической системы.

Здесь мы вплотную подошли к ответу на втоpой из поставленных вопpосов: можно ли удеpжать pегион, совпадающий с ТСПО, от отделения (сецессии). Положительный ответ уже очевиден. Остается ответить на вопpос, как этого достичь. (Заметим, что мы далеки от той позиции, что сецессия всегда является отpицательным моментом pазвития миpовой политической истоpии и должна негативно сказаться на судьбах людей. Данную пpоблему мы pассматpиваем лишь как чисто научную.)

Hе доходя до уpовня конкpетных pекомендаций, попpобуем наметить общие напpавления меp, котоpые может осуществлять центpальная власть, чтобы не допустить сецессии pегионов. Существует два основных пути.

1. Стpуктуpный. В pамках институтов политической системы создать максимальные пpедпосылки тому, чтобы сила общенациональных интеpесов всегда пpеобладала над pегиональными. Конкpетные способы достижения этого будут зависеть во многом от фоpм пpавления в госудаpстве: от пpямого подавления pегионального политического интеpеса в автоpитаpных pежимах до тонкого сочетания pегионального самоупpавления с политическими стpуктуpами, вовлекающими pегионы в битвы по вопpосам общенациональных пpиоpитетов – в демокpатиях.

2. Пpостpанственный. Сила политического интеpеса зависит от числа его носителей. Сила и pезультат его воздействия же зависит от оpганизованности последних в совместных действиях по его pеализации. Поскольку кpитическим моментом для такой оpганизованности является возможность коммуникации действительных и потенциальных стоpонников между собой, часто используется пpостpанственный способ пpедотвpащения (затpуднения) возможности соpганизоваться для совместных действий. Очевидно, что здесь в полной меpе должно пpименяться контактно-коммуникационное свойство пpостpанства. Благодаpя своей эффективности и популяpности данный способ пpиобpел свое шиpоко известное наименование – "pазделяй и властвуй".

Чаще всего используется для этого институт линейных пpостpанственно-политических pазгpаничителей, отделяющих зоны особого политического статуса (администpативные и госудаpственные гpаницы и демаpкационные линии). Пpи невозможности эффективно общаться со своими стоpонниками за гpаницей, часть ТСПО не может набpать "кpитической массы" в своем pегионе и не способна соpганизоваться со своими стоpонниками за гpаницей (pубежом) для совместного одновpеменного выступления. Яpчайшим пpимеpом этому является ТСПО Куpдистана, pазделенного английскими властями после Пеpвой Миpовой войны между несколькими госудаpствами. Hесмотpя на то, что боpьба куpдских областей с центpальными властями в той или иной степени с тех поp и до настоящего вpемени идет пpактически в каждой стpане, госудаpственные гpаницы надежно пpепятствуют возможности совместных действий для pеализации интеpесов куpдской ТСПО и не позволяют pегиональным движениям куpдов набpать достаточно сил для победы в каждой отдельной стpане.

Центpальная власть может активно использовать и социальный pесуpс пpостpанства. Истоpия знает немало попыток "pаствоpить" пpедставителей ТСПО сpеди носителей общегосудаpственного интеpеса. Конкpетные механизмы могут ваpьиpовать от полного уничтожения ТСПО (геноцид как в случае большинства севеpоамеpиканских индейцев пpи колонизации континента, или пеpеселение носителей интеpеса как в случае выселения немцев из Восточной Пpуссии или ингушей, балкаpцев, кpымских татаp, туpок-месхетинцев и дpугих пpи Сталине в СССР), до искусственного внедpения носителей дpугих интеpесов на теppитоpию ТСПО (напpимеp политика целенапpавленного пеpеселения pусских на национальные теppитоpии).

Все пpиведенные выше pассуждения неизбежно подвели нас к важнейшему вопpосу, ответу на котоpый будет посвещена следующая глава.

ГЛАВА 3. ПРОСТРАНСТВО КАК СПОСОБ РАЗРЕШЕНИЯ КОНФЛИКТА

Может ли пространство, а точнее, использование его политических свойств служить способом разрешения политического конфликта? В том случае, если нам удастся положительно ответить на этот вопрос, сомнения в критичности значения пространства для возникновения и функционирования политики отпадут, поскольку политики без конфликта не существует.

Итак напомним – под разрешением конфликта мы понимаем устранение стремления одной стороны в противоречии реализовать свой интерес за счет ущемления интереса другой.

В общем виде разрешение конфликта может выступать в двух формах:

1. Его реализация. Способы реализации лежат на условной шкале между подавлением (принуждением) и урегулированием. Урегулирование достигается согласованием интересов субъектами, при том, что ни одна из сторон не реализует свой "конфликтный" интерес до конца. Иначе говоря, при реализации конфликта происходит нечто, лежащее между полным осуществлением интереса одной стороны за счет подавления интереса противника, и взаимным согласием об отказе от полной реализации своих интересов обеими сторонами.

2. Редукция конфликта. Она предусматривает устранение необходимости ущемления интереса противника. Редукция существует в двух формах: радикальной редукции, при которой в ходе конфликта изменяются интересы противников и эти интересы перестают противоречить друг другу; и частичной редукции, когда при естественном или искусственном изменении внешних условий конфликта стороны получают возможность реализовать свой интерес без ущемления интереса противника, при этом конфликт сводится до состояния противоречия.

Любая из форм разрешения конфликта может стать целью устремлений кого-либо из его субъектов. Анализ истории и современной политики свидетельствует, что более или менее осознанно, но во всех возможных ситуациях пространственный инструментарий опробован и дал свои плоды. Рассмотрим подробно под этим углом обе формы разрешения конфликта.

3.1 Пространство и реализация конфликта.

Начнем с полюса подавления на шкале реализации конфликта. Возьмемся утверждать, что помимо физического уничтожения противника, пространственный способ подавления оппонента является наиболее распространенным и излюбленным методом реализации конфликта во всем мире. Подавление противника при этом выражается в его пространственной изоляции. Все тюрьмы, концлагеря и ссылки – ни что иное как пространственная изоляция противника. В данном случае в полной мере используется контактно-коммуникационное свойство пространства. Контактно-изоляционная (внешняя) функция реализуется при этом в разделении оппонентов, коммуникационная – в лишении противника возможности сообщения с действующими и потенциальными сторонниками.

Практически в каждой из многообразных переходных форм от подавления до урегулирования в реализации конфликта пространственному инструментарию отводится видное место. Более того, степень продвижения от подавления к согласованию может быть измерена в частности глубиной и объемом реализации контактно-изоляционной и коммуникационной функций пространства. Известно, например, что режимы заключения и ссылок в зависимости от "опасности" противника используют разную степень изоляции.

Значимость контактно-коммуникационного свойства пространства в политике трудно переоценить. Достаточно вспомнить о знаменитой формуле "разделяй и властвуй" и некоторых результатах ее применения в истории, как становится очевидным, сколь широки и многообразны возможности данного пространственного инструмента.

Примеры конкретных приложений этой формулы лежат по всему спектру от прямого подавления (как в случае с разделом Курдистана после Первой Мировой войны или Германии – после Второй), через частичное принуждение (резервации индейцев в США или бантустаны в ЮАР) к почти полному согласованию (раздел Кореи).

На другом полюсе реализации конфликта находится согласование интересов. Его отличительной чертой, как мы знаем, является отсутствие прямого и полного принуждения одной стороны другой и невозможность полной реализации интересов ни одной из сторон конфликта. Раздел сфер влияния или сфер интересов сторон – едва ли не самая распространенная форма таких компромиссов.

Примеры здесь лежат широким спектром от, увы, уже знакомого нам раздела городов и весей мафиозными группировками до раздела мира сверхдержавами. Однако, прежде чем переходить к более конкретным примерам и дальнейшему анализу, необходимо сделать одно замечание.

Очевидно, что любое политическое явление или событие имеет различное значение как для его участников, так и для "внешних" по отношению к нему политических субъектов. То, что для двух договаривающихся сторон выглядит как согласование интересов, для третьей может стать прямым подавлением. Так, практически во всех приведенных выше и дальнейших примерах согласования могла существовать и принуждаемая сторона. Поэтому, где возможно, мы будем приводить и субъектов, для которых реализация конкретных конфликтов была актом согласования.

Итак, примеры пространственного согласования из новейшей истории: колониальный раздел мира на рубеже веков для стран-метрополий; печально знаменитый договор "Молотов-Риббентроп" для Германии и СССР; послевоенный раздел Европы и в более явной форме Германии для стран-участниц антигитлеровской коалиции и т.д.

Интересно отметить, что, несмотря на повсеместность подобных договоров, едва ли не большинство из них совершается за плотно закрытыми дверями и держится в тайне. В этом мы видим подтверждение изложенному абзацем выше замечанию. Тайно или явно, все подобные договоры связаны с принуждением объекта раздела, как правило не допускаемого к полноправному участию в переговорах. Именно этот акт принуждения и составляет предмет сокрытия.

Как можно заметить, особенность пространственного урегулирования в отличие от пространственного подавления заключается в том, что, во-первых, интересы противостоящих сторон не реализуются полностью, во-вторых, совершается это более или менее добровольно. Действительно, в 1945 г. интересы как СССР, так и других стран коалиции распространялись далеко за пределы полученных в результате Ялты и Потсдама границ сфер их влияния. Однако, несмотря на то, что ни один интерес не был удовлетворен полностью, под документами стояли подписи всех сторон (за исключением подавляемого объекта раздела).

У пространственного урегулирования есть отличия от пространственного же подавления и с точки зрения использования пространственных функций и свойств. Главное здесь контактно-коммуникационное свойство пространства используется по-разному. Если внешняя по отношению к субъектам противоречия изоляционная функция может быть использована не менее полно, то внутренняя, коммуникационная, при согласовании позволяет субъектам в гораздо большей степени сообщаться внутри своей зоны интересов, чем до урегулирования.

История свидетельствует, однако, что подобные пространственные урегулирования конфликтов с помощью разделов весьма зыбки. С чем это связано и почему они, тем не менее, остаются столь распространенными?

Здесь наблюдается крайне любопытный парадокс, которого практически невозможно избежать участникам таких договоров. В этом парадоксе в полной мере участвует первое политическое свойство пространства – ресурсно-объектное. Данное свойство делает такой способ реализации конфликтов, с одной стороны, очень привлекательным, а с другой, – потенциально крайне неустойчивым.

Привлекательность пространственных разделов заключается в трех основных моментах:

1. Только суверенная власть над территорией дает возможность полной реализации интересов каждой из сторон. Невмешательство противника на части территории-объекта конфликтующих интересов и есть то, что приобретается компромиссом вместо борьбы.

2. В условиях недоверия сторон друг к другу при любом другом виде договоров наиболее остро встает проблема контроля за выполнением соглашения. Пространственный способ урегулирования дает сторонам некоторые гарантии такого рода. Так, одним из политических атрибутов пространственных разделов является институт границы (линии разграничения), по обе стороны которой противники имеют возможность максимального контроля.

3. Практически всегда стороны рассчитывают в полной мере использовать приобретенное пространство по его прямому назначению – как дополнительный (часто очень важный) ресурс для последующей реализации своего интереса. Договор "Молотов-Риббентроп" – ни что иное как временный компромисс двух не готовых к открытой борьбе врагов о подготовке плацдармов для будущей войны. Не менее классическим может служить пример раздела Германии на 3 части: ГДР – использованная как буфер, "форпост социализма"; ФРГ с очевидным плацдармом в Западном Берлине – "империализма".

Неустойчивость же договоров о разделе изначально заложена в явлении пространственного резонанса, в данном случае за счет:

1. неудовлетворенных интересов ни одной из сторон;

2. получения каждой из сторон дополнительных ресурсов и изменения в связи с этим политических параметров как субъектов потенциально заложенного нового конфликта, так и самого противоречия;

3. возможной концентрацией носителей противоречивых интересов в результате раздела.

Можно в связи с этим заключить, что если каждой из сторон не удастся в результате договора перевести конфликт в стадию редукции, т.е. устранения стремления реализовать свой интерес за счет партнера, то удержать равновесие сможет только либо примерное равенство сил сторон, либо третья сила (угроза).

Итак, мы подошли к утверждению, что единственным устойчивым результатом пространственного договора может быть либо полная редукция конфликта, либо сведение его до состояния противоречия. Каким образом это возможно осуществить?

3.2 Пространство и редукция конфликта.

Разумеется, наиболее надежным способом избавиться от конфликта является устранение причин, породивших как его самого, так и исходное противоречие. Напомним, что такую ситуацию мы назвали радикальной редукцией конфликта. В общем случае это может осуществиться только тогда, когда одна или все стороны противоречия откажутся от потенциально конфликтных интересов. Необходимым условием такого отказа должна быть полная добровольность решений субъектов. Иными словами, субъект или субъекты противоречия внутри себя должны претерпеть изменение настолько, чтобы изменились либо их интересы, либо осознание путей и способов реализации последних. Произойти такое может как независимо от воли соперника, так и при его целенаправленном участии. Безусловно, задача изменения параметров или даже природы противостоящего политического явления несравнимо сложнее любых способов подавления или урегулирования конфликта, однако иногда только ее разрешение может привести к устранению конфликтного противостояния. За примерами здесь далеко ходить не надо.

Окончание "холодной войны" между СССР и США было связано именно с подобной радикальной редукцией конфликта. Отвлечемся немного от главной темы и проанализируем этот пример, применив используемый нами подход.

Политическими явлениями, выступавшими носителями интересов конфликтующих сторон, для простоты будем считать внешнюю политику каждой из двух сверхдержав. Противоречивость интересов и устремлений этих субъектов базировалась на противостоянии:

1. интересов развития и экспансии рыночной экономики в противовес расширению жестко регулируемой, ориентированной на самодостаточность экономике соцлагеря;

2. взаимоисключающих идеологий и претензий на их распространение за своими пределами;

3. взаимной агрессии ценностных ориентаций.

Путями реализации этих интересов было выбрано расширение зон влияния в мире вплоть до глобального и наращивание военно-экономического потенциала сторон с целью усиления взаимной угрозы применения силы.

Уже само участие США в интервенции против молодой Советской России свидетельствует, что указанное противоречие существовало практически с момента возникновения Советского государства. Однако, некоторый период времени (примерно с конца Первой до конца Второй Мировых войн) противостояние перечисленных интересов и устремлений СССР и США в их внешней политике едва ли можно было назвать конфликтом. С одной стороны, претензии на всемирное влияние США резко ограничивались как недостаточностью их внутреннего потенциала, так и силой конкурентов – прежде всего европейских сверхдержав. С другой, – СССР был более поглощен внутренней подготовкой к будущим "внешним" конфликтам, не имея ни сил, ни средств для серьезной, опасной для прямых интересов США, внешней экспансии. Когда же и почему противоречие переросло в конфликт? Была ли здесь какая-либо предопределенность и общая закономерность?

Да, была, и теперь мы можем сформулировать то общее правило, которому она подчинялась. В тот момент, когда политические явления-носители противоречия выросли настолько, что пространственные параметры их интересов стали реально перекрываться, потенциальный конфликт (противоречие) перестал быть потенциальным.

Взрастив претензии на мировое господство, обе стороны осознали, что допустить реализацию интересов противника на международной арене – стало означать ущемление собственных интересов. На протяжении десятилетий "холодной войны" были испробованы многие способы разрешения конфликта. Главные усилия сторон были направлены на применение разных форм реализации. Началась "война" с традиционных для большинства конфликтов попыток прямого подавления – от ядерной дубинки Трумэна, кольца военных баз Эйзенхауэра до кануна ядерной войны в Карибский кризис. В неявном виде методы подавления интересов противника силой испытывались многократно в затяжной борьбе по захвату сфер влияния (вспомним ресурсно-объектное свойство пространства) по всему миру: от Кореи и Вьетнама до Африки и Афганистана. От прямого военного конфликта удерживало примерное равенство сил сторон и разрушительность возможных последствий. Именно последнее обстоятельство в результате сделало очевидной невозможность разрешения конфликта с помощью подавления. Поэтому неоднократно стороны возвращались к попыткам урегулирования методом согласования интересов. Наступали периоды разрядки. Однако каждый раз срабатывали механизмы противоречий, заложенные в согласованиях, и напряженность снова возрастала. Могло ли такое состояние продолжаться вечно или неопределенно долго?

Ответом будет однозначное нет. Развитие любого конфликта потенциально лимитировано внутренними законами природы его субъектов. Общая закономерность здесь заключается в том, что "неразрешимый" конфликт может существовать до тех пор, пока служение ему не войдет во внутренний конфликт с другими жизненными интересами субъектов. Народная мудрость гласит, что войны кончаются тогда, когда любовь к детям становится сильнее, чем ненависть к врагам.

В нашем конкретном примере служение идеям "холодной войны" и в целом государственной идеологии породило внутренний конфликт в одном из субъектов – СССР, более значимый для судеб внутреннего развития, чем исход внешнего конфликта. Этот новый внутренний конфликт переродил природу внешнеполитических интересов и ориентаций СССР. Сработал механизм внутренней саморегуляции систем, приведший к единственно возможному в тупиковой ситуации "холодной войны" исходу. Было ли это объективно предрешенным, или явилось результатом целенаправленных усилий США?

Субъективные усилия противника в данном случае безусловно присутствовали. Однако их роль в радикальной редукции любого конфликта может выступать лишь в качестве катализатора внутренней реакции в системе. Только саморазрешение конфликта внутренних сил, порожденного внешним конфликтом, может привести к действительному устранению причин не только внешнего конфликта, но и внешнего противоречия.

Вспомним, как долго нам преподносили поддержанные советскими штыками социалистические революции и контрреволюции в Балтии и Восточной Европе как безусловное внутреннее разрешение противоречий в этих странах. И только спустя десятилетия долгое внешнее благополучие оборачивалось типичной затяжной формой подавления.

Заключая разговор о радикальной редукции конфликта, скажем о роли пространственных факторов в этом процессе. Поскольку данный способ разрешения противоречия связан напрямую лишь с развитием системных процессов внутри субъектов, роль пространственного инструментария в действиях внешнего противника минимальна. Она может состоять лишь в некоторых пространственных методах воздействия на внутриполитический процесс на территории противника, что весьма затруднительно. В приведенном нами примере это могло выражаться, например, в пространственной политике "подрывного" радиовещания на территорию СССР – расположение и мощность станций, язык и проблематика вещания и т.п.

В противоположность радикальной редукции конфликта роль пространственного инструментария в его частичной редукции огромна и часто абсолютна. Абсолютность заключается в том, что чаще всего не существует способов достичь частичной редукции без применения пространственных механизмов.

Напомним, что частичной редукцией конфликта мы называем сведение конфликта до состояния противоречия, то есть изменение условий настолько, чтобы отпала необходимость ущемления интересов противника при реализации собственного интереса. Заметим сразу, что иногда при реализации интересов сторон под действием частичной редукции создаются реальные возможности для перехода последней в радикальную форму.

Вспомним также, что главным необходимым условием перерастания противоречия в конфликт является пространственное и временное совпадение (перекрытие) противоречивых интересов. Отсюда очень несложно сделать вывод о том, что для обратного перехода требуется развести конфликтующие стороны так, чтобы сферы распространения (или время осуществления) их интересов не перекрывались. Так как управлять временем значительно сложнее, пространственный инструментарий здесь полностью преобладает.

Часто процесс осуществления частичной редукции конфликта внешне выглядит как согласование интересов или даже подавление. Однако внутренняя сущность такого согласования принципиально отличается от упомянутых форм реализации конфликта. Главной особенностью, по которой можно отличить редукцию конфликта от его реализации, является признак осуществленности интереса. Если результатом любой формы реализации конфликта никогда не выступит полная осуществленность интересов всех сторон, то обязательным признаком редукции будет потенциальная возможность независимого друг от друга осуществления интересов конфликтовавших сторон.

Видимо, подобная мимикрия редукции конфликтов под иные формы его разрешения служит причиной путаницы и недостаточной изученности механизмов и проблематики частичной редукции.

Между тем, в мировой политической практике именно частичная редукция конфликтов всегда считалась наиболее желанным способом их разрешения. По распространенности же она, пожалуй, сравнима с использованием методов подавления или согласования.

Частичная редукция конфликта чаще всего выступает в форме бегства или высылки. По согласованию сторон или по решению одной из них один из оппонентов, чувствуя невозможность взаимной реализации интересов или угрозу принуждения на определенной территории, покидает ее с целью осуществления своего интереса в другом месте. Отличие от ссылки как формы принуждения в этом случае будет состоять в том, что интерес принуждаемого оппонента не подавляется. Пространство же при этом используется лишь в качестве разделителя сторон (контактно-изоляционная функция) с целью условного уравнивания сторон в качестве субъектов нового противоречия (хотя и порожденного старым конфликтом).

Поскольку проявления частичной редукции не всегда очевидны, приведем примеры.

Уровни применения данного метода варьируют от конфликтов индивидуального уровня до межгосударственных. Острая проблема беженцев с территорий межэтнических конфликтов – ни что иное как наиболее яркое проявление упомянутого механизма на индивидуальном (групповом) уровне. В данном примере, однако, мы далеки от отождествления беженцев с одной из сторон в межэтническом конфликте. Поясним. Конфликт, от которого бегут люди, упрощенно можно определить как конфликт между стремлением к личной (семейной) безопасности и угрозой этому стремлению со стороны интересов военных действий (интересов межэтнического конфликта). В случае бегства оба этих интереса могут существовать независимо, тогда как "дома" это было бы невозможно.

Разные формы политической эмиграции могут также иллюстрировать пространственный способ частичной редукции. Эмигрировали отдельные люди, целые политические организации и даже огромные социальные группы во все времена и практически повсеместно. В сравнительно недавней истории это были русские радикалы – политики и писатели, такие как Герцен, Плеханов, Солженицын. Эмигрантские партии, издательства, политические центры были характерны не только для русской эмиграции. Двадцатый век знал немало правительств в эмиграции – Польши, Литвы, других европейских стран. Одной из трагедий века можно считать многомиллионное взаимное переселение мусульман и индуистов после создания государства Пакистан. И, наконец, на самом макро-уровне мы имеем целые эмигрантские государства.

Именно пространственный способ частичной редукции политического конфликта лежал в основе создания и развития такой страны, как США. В 1620 г. знаменитый корабль "Мэйфлауэр" вез к берегам Новой Англии пуритан-сепаратистов, покинувших сначала родную Англию, а затем и Голландию, и стремившихся на новых землях реализовать свои представления о справедливом устройстве общества. Ирония истории заключается в том, что если образование первой колонии в Новой Англии произошло в результате применения механизмов пространственной редукции, то уже вскоре после этого та же самая частичная пространственная редукция была вновь использована на американской земле для разрешения возникшего уже внутреннего политического конфликта – недовольные новым "справедливым" порядком переселенцы уходили на новые земли и основывали свои колонии. Так образовались будущие штаты Коннектикут, Род-Айленд и другие. В дальнейшем метод "исхода" стал двигателем развития американской истории.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Автор считал бы задачу данной публикации выполненной, если бы ему удалось убедить читателя в том, что область взаимоотношений пространства и политики не является сопутствующей составляющей исследования традиционных предметов политической науки и географии. Взаимоотношение явлений, стоящих за выбранными нами ключевыми понятиями, настолько своеобразны и системно увязаны между собой, что на сегодняшнем уровне развития науки представляется невозможным обращаться с ними старыми методами и со старыми подходами. Политические же реалии наших дней таковы, что дальнейшее игнорирование в исследованиях новой самостоятельной предметной области можно было бы сравнить с упорным стремлением ограничиться изучением строения плазмы на примере пожара в детском доме. Не только знания о том, как мохно потушить пожар, но и о том, как его не допустить – вот что требуется от использования новых концептуальных подходов, иного видения уже знакомых явлений.

1. Алаев Э.Б. Соцально-экономическая геогpафия. Понятийно-теpминологический словаpь. М., 1983.

2. Гегель Г. Философия природы // Энциклопедия философских наук. Т. 2. М., 1975.

3. Гpицай О.В. Иоффе Г.В. Тpейвиш А.И. Центр и пеpифеpия в pегиональном pазвитии. М., Hаука, 1991.

4. Смиpнягин Л.В. Районы США: поpтpет совpеменной Амеpики. М.,"Мысль", 1989.

5. Ягья В.С. Пространство в политической географии (постановка проблемы).// Экономическая и социальная география: проблемы и перспективы. Л., 1974.

6. Gastil R. The Cultural Geography of the United States of America. Seattle, 1975.

7. Sack R.D. Territorial Basis of Power // Political Studies from Spatial Perspectives / Ed. A.D.Burnett, P.J.Taylor. Chichester, 1981.

8. Taylor P.J. Political Geography. Longman Scientific & Technical: New York, 1989. P. 218.

9. Zelinski W. The Cultural Geography of the United States. Prentice-Hall: Englewood Cliffs, 1973.

1. Східний Сибір; у XVIII ст
2. Химический комплекс Российской Федерации
3. правовых и
4. Языки программирования
5. Йорке 1883 в Петербурге 1884 в Берлине и получили преимущественное распростране
6. темах RGB и XYZ запишите цветовые уравнения монохроматического излучения с длиной волны 450 нм поток излучения к
7. Статус депутата Законодательного Собрания в Тверской области.html
8. ИРябикина д психол
9. Развитие общества
10. статья заставит тебя посмотреть на важную часть твоей жизни с другой неизученной стороны и тебе есть смысл п
11. ПОЛОЦКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ МЕТОДИЧЕСКИЕ УКАЗАНИЯ к выполнению к
12. Лабораторная работа 1 Планирование ИТзатрат на предприятии
13. 1] 11 Информация об управляющей компании [1
14. С. ВЫГОТСКИЙ ИСКУССТВО И ПСИХОАНАЛИЗ До тех пор пока мы будем ограничиваться анализом процессов происхо.html
15. Бизнесплан строительства гостиницы Автор- Ольга Сизова 2006 Содержание 1
16. портфельных инвестиций так и в форме прямых вложений
17. технического экологического и другого вида эффекта
18. Разработкастратегии деятельности предприятия
19. тематике стихотворений М
20. Принципы разграничения предметов ведения и полномочий в РФ

Материалы собраны группой SamZan и находятся в свободном доступе