Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
14
PAGE 8
ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ И СОЦИОЛОГИЯ.
О правомерности механической трансляции понятий
Статьи П. Штомпки и Л.М Семашко, опубликованные в журнале “Социологические исследования” (2001, № 9), дают начало новому (и, надо полагать, не последнему) туру дискуссии по принципиальному для социологии вопросу о сущности социальной структуры. Особенность указанных статей заключается в том, что вопросы в них поставленные, находятся на стыке социологии и философии, что задает дискуссии по ним философскую тональность. Она представляется нам вполне оправданной. Действительно, категория структуры (строения) неотделима от категорий целого и части, (на современном языке системы и элементов) а они с давних пор, начиная с Аристотеля, принадлежат к числу важнейших философских категорий.
В большинстве последних статей по социальной структуре авторы пытаются осмыслить, обобщить добытый в ходе эмпирических исследований материал жизненных наблюдений (это относится и ко многим моим статьям в журнале по данной проблеме). Мы живем в эпоху бурных перемен и желание выяснить тенденции развития социальной структуры современного российского общества представляется вполне оправданным; это, безусловно, одна из самых важных задач отечественной социологии наших дней. Но это не значит, что общая социологическая теория (макросоциология) должна быть забыта. В упомянутых статьях двух авторов социальная структура рассматривается с позиций общей теоретической социологии, которая самым тесным образом связана с социальной философией, а также с теорией познания и диалектикой как методом познания.
В данной статье мы ставим перед собой вполне определенную задачу: подвергнуть критическому анализу статью Л.А. Семашко [8] и, в связи с этим, обсудить более общий вопрос - о правомерности переноса, трансляции созданных в естествознании, прежде всего в физике, понятий и теорий на познание общества и, тем самым, на социологию. Проблемам, поднятым в статье П. Штомпки, иным по своему характеру, внутренним для социологии, автор намерен посвятить другую статью.
Как известно, двумя величайшими достижениями теоретической физики первой трети ХХ века, которые полностью сохраняют свое основополагающее значение, являются создание квантовой механики и теории относительности. Понятие о сути этих теорий входит в программу старших классов средней школы, по крайней мере их название известно всякому образованному человеку. Неудивительно, что появились попытки придать им значение, далеко выходящее за пределы физики и естествознания вообще, в том числе приспособить их “на свой лад” в социологии.
Математическим выражением квантовой механики является открытое В. Гейзенбергом соотношение неопределенностей, трактующее связь импульса и координаты в явлениях микромира, которое нашло теоретическое истолкование в “принципе дополнительности” Н. Бора. Математическим выражением частной (есть еще общая) теории относительности явились уравнения, связывающие скорость движения тел с измерением времени в разных системах координат, полученные Г. Лоренцом и нашедшие рациональное объяснение в частной теории относительности А. Эйнштейна. Вскоре Г. Минковский предложил использовать образное представление о “четырехмерном пространстве”. В последнем, в отличие от классической физики Х1Х века, которая рассматривала три пространственные координаты тела и течение времени (временная координата) как независимые друг от друга, была зафиксирована внутренняя связь между пространственными координатами движущегося тела и течением времени в разных системах отсчета. При понятном каждому физику (и не только физику) принципиальном различии между пространством и временем, которое признается и в “четырехмерном пространстве”, время полагается особой, четвертой координатой “пространства- времени”.
В статье Л.М. Семашко предпринята попытка переноса представления физики о четырехмерном пространстве на социологию, ввести в оборот этой науки представление о “социальном четырехмерном пространстве”. Эта попытка имеет предисторию, она была подготовлена употреблением в социологии понятий “социального времени” и “социального пространства”. Вот почему нам представляется целесообразным сначала кратко остановиться на содержании этих понятий, так как их употребление в предлагаемом “четырехмерном социальном пространстве” во многом заимствовано из трудов предшественников. Попытка установления характера связи между пространственными и временными координатами в социуме является той авторской “добавкой”, которая, как полагает Л.Семашко, дает ему право считать себя основоположником “тетрасоциологии”.
Исходя из сказанного изложению более широких позиций уместно предпослать краткий исторический экскурс. Дело в том, что, попытки переноса отдельных понятий и основанных на них теоретических представлений, созданных в одной области науки, на другую, и, в частности, из естествознания в общественные науки, с природы на общество не отличаются новизной. Поскольку их было немало, явления такого рода, на наш взгляд, могут рассматриваться как особое направление исследований в истории науки, как ее побочная “тупиковая ветвь”, одной из самых последних по времени глав которой может служить “новая хронология исторических событий”, предлагаемая математиком академиком А.Т. Фоменко.
Было бы упрощением считать попытки такого переноса порождением невежества. К ним надо подойти с позиций гносеологии, т.е. теории познания. Процесс развития научного познания не похож на прямолинейное победоносное восхождение от незнания к знанию, от знания неполного к знанию все более полному, это путь тернистый, полный противоречий и ошибок.
К такого рода “издержкам производства” следует отнести, на наш взгляд, теоретические построения, основанные на заведомо ложных посылках. При изучении этой, весьма своеобразной, “боковой” ветви истории науки можно заметить определенную закономерность. Первоначальное увлечение переносом достижений более “продвинутой” науки, сложившихся в ней понятий и теорий на другие науки, к данному моменту менее “продвинутые”, в ходе прогрессивного развития последних неизменно сменяется разочарованием, поскольку выясняется, вопреки внешним эффектам, бесплодность подобной процедуры. Заимствованные представления и выражающие их понятия со временем либо отвергаются за ненадобностью и отмирают либо иногда сохраняются в качестве образных выражений, своеобразных метафор, которые в новой области знания приобретают совсем иной смысл, чем у исходного понятия. Именно так обстоит дело, по нашему мнению, с понятиями “социального времени” и “социального пространства”, которые по своему содержанию не имеют ничего общего с физическим временем и пространством.
Начнем с хорошо известных, весьма поучительных примеров. В Х1Х веке осталась, отвергнутая поступательным ходом развития социологии попытка основателя этой науки О. Конта уподобить социологию “социальной физике”; даже в качестве метафоры это выражение не употребляется ввиду его явной несообразности. Провозглашенная Ч. Дарвиным “борьба за существование” между организмами в качестве своеобразного механизма, способствующего выживанию более приспособленных при изменении условий существования индивидов и закреплению появившихся у них новых видовых признаков, сравнительно долгое время трактовалась многими поклонниками дарвиновской теории эволюции расширительно, как основной закон развития не только живой природы, но и общественной жизни.
Так называемый социал-дарвинизм был весьма популярен во второй половине Х1Х века, но затем постепенно сошел со сцены, уступив место социологическим теориям, учитывающим принципиальное отличие отношений между людьми в человеческом обществе от отношений между особями даже в стаде ближайших животных предков, так же как отношений между видами в биогеоценозе сравнительно с отношениями между этносами и их объединениями. Впрочем, некоторые положения социал-дарвинизма нашли продолжение в расовой теории, уподобляющей различия в физических признаках рас человека видовым различиям, а отношения между расами как борьбу за установление господства представителей той или иной расы в полиэтнических государствах или на мировой арене. Поражение Германии и Японии во второй мировой войне было поражением расовой теории во всемирном масштабе, расизм осужден Организацией Объединенных Наций, но отзвуки и проявления расизма в теории и на практике встречаются по сей день.
Переходя к наиболее важным для наших целей заимствованиям социологии из физики, начнем с переноса представлений о частицах микромира и законах их взаимопревращения на людей и общественные отношения. Колоссальное влияние, оказанное “соотношением неопределенностей” и “теорией дополнительности” на развитие физики и смежных дисциплин, на научное сообщество в целом, не могло не сказаться на подвергаемом постоянному воздействию СМИ обыденном сознании, а также на мышление некоторых ученых, подвизающихся в далеких от физики областях, в т.ч. социологии и склонных к заимствованию представлений из обыденного сознания, особенно под влиянием моды. В данном случае подобному “побочному эффекту” в известной мере способствовал не кто иной, как сам Н. Бор, который в специально написанной по этому поводу статье обсуждал возможности применения принципа дополнительности в биологии и психологии [1]. Вполне естественно, нашлись любители внешних эффектов, которые попытались продолжить названный ряд наук и включить в него социологию.
Нам уже приходилось ранее полемизировать с весьма претенциозной (но при этом несостоятельной в самой ее основе) статьей И.С. Алексееева и Ф.М. Бородкина “Принцип дополнительности в социологии” [2], в которой авторы, поставили перед собой задачу перенести теорию дополнительности на социологию и, с помощью этой операции внести в нее дух субъективизма. Основной замысел авторов таков: обосновать со ссылкой на авторитет Н.Бора принципиальную невозможность объективного познания социальных явлений. Позволим себе кратко воспроизвести данную нами ранее критику этого воззрения, в которой показана методологическая несостоятельность, полная неправомерность подхода указанных авторов к проблеме. “Если у Н.Бора речь идет о невозможности одновременно точного измерения двух объективных характеристик определенного физического объекта, то указанные авторы произвольно сопоставляют на такой же манер объект и субъект, “феномены поведения” и “мотивацию поведения”[3]. В результате , по мнению авторов,” измерение одного из них ведет к невозможности измерения другого в том виде, в каком он был бы, если бы первый параметр не измерялся”. Иначе говоря, духовная потенция, мотив поведения и обусловленный им реальный акт поведения разрываются принципиально, тогда как на деле поведенческий акт есть прямое следствие вызвавших его мотивов. Иначе говоря, при познании материальной стороны человеческой деятельности, духовная становится в принципе непознаваемой, и наоборот. Такова философская сущность позиции упомянутых авторов, и она может рассматриваться как одна из кантианских разновидностей агностицизма. Несмотря на внешнюю привлекательность - использование имени великого ученого – их рассуждения указанных авторов основаны на поверхностной аналогии, которая несостоятельна в своей основе, поскольку соотношение двух объективных факторов подменяется соотношением объективного и субъективного.
Переходя к “социологическому” использованию теории относительности, предпринятому Л. Семашко, надо начать с понятий “социального времени” и “социального пространства”. Автор приводит многочисленные ссылки на авторитетные (для него) высказывания ряда западных социологов, давно использующих понятие “социального времени”. Мы не намерены воспроизводить вслед за Семашко все высказывания по этому поводу П. Сорокина, Р. Мертона, П. Бурдье, И. Валлерстайна, П.Штомпки и других. Приведем лишь два примера, наглядно свидетельствующих о том, что эти авторы отдавали себе полный отчет в принципиальном отличии социального времени от физического времени. Так, П. Штомпка различает физическое время (“количественное”) и время “качественное”, иначе называемое социальным, “которое регулируется обществом”. Для П. Сорокина и Р. Мертона существует “фундаментальная зависимость социального времени от социальных структур”, поскольку “точки отсчета измерения социального времени определяются социально значимыми событиями”. Что ж, использование понятия социального времени в метафорическом смысле имеет солидную традицию. При периодизации истории европейских стран вполне убедительно звучит понятие “новое время” в отличие от античной древности и средних веков. Более того, за точку отсчета времени принималось значительное событие, изменившее ход истории. Так, Великая Французская революция ввела, как известно, свой “отсчет времени”, включая новые названия месяцев (термидор, брюмер и т.д.). На страницах советских настольных календарей наряду с указанием года, месяца и числа по грегорианскому календарю можно было прочесть “такой-то год великой Октябрьской социалистической революции”. Наполеон безболезненно отменил революционное летоисчисление, введенное деятелями французской революции, а советские календари постепенно стали “забывать” о дополнительном исчислении лет с октября 1917 года. Более устойчивы в этом отношении религии: христианская продолжает (и почти весь мир к этому привык, а Россия с 1700 г. по воле Петра 1) исчислять летоисчисление от весьма условной даты - Рождества Христова, а не от “сотворения мира” по Ветхому Завету, а мусульманская религия столь же упорно ведет свой счет по Хиздре.
В советской философской и социологической литературе “социальное время” стало употребляться в субъективистском смысле и, конечно, в полном отрыве от летоисчисления. Началось это поветрие в 60-е годы. Так, например, в “Вопросах философии” в 1969 г. было приведено весьма характерное для этого направления мысли высказывание: “время в первобытном обществе... либо не движется, либо движется по кругу” [4]. Историк А. Гурвич применил это понятие в том же смысле в отношении средневековья. Это поветрие не прошло незамеченным и вызвало тогда же обоснованные возражения. Так, например, в учебнике для философских факультетов (1973 г.) мы сочли необходимым отметить неравномерность хода истории во времени, различную “плотность событий” в разные периоды истории отдельных стран и мира в целом как своеобразно истолкованный источник указанного представления.
Неравномерность в плотности исторических событий общепризнанна. Так, К. Марксом было замечено, что есть великие дни “концентрирующие в себе по 20 лет”, а, наряду с ними, есть сравнительно длительные периоды малозаметных изменений, которые могут непосвященному взгляду казаться “застывшим временем”. Цикличность смены поколений при устоявшемся способе добывания средств к жизни и чрезвычайной устойчивости норм поведения в первобытном племени как раз и нашла выражение в приведенном выше высказывании о “времени, движущемуся по кругу”. Философская основа субъективистского толкования “социального времени” в рассмотренном смысле достаточно очевидна: восприятие людьми времени смешивается с реальным историческим временем [5].
В последующем автору данной статьи неоднократно приходилось возвращаться к этому вопросу и, при более тщательном анализе социологической литературы, указать на два источника введения в социологию понятия “социального времени”. Кроме упомянутой выше неравномерности хода исторических процессов во времени, в качестве источника использовались исследования бюджетов времени различных категорий населения, в которых было принято делить время суток на “рабочее время” и время, отведенное для развлечений, учебы, сна и пр. В книге Г. Зборовского, специально посвященной проблеме социального пространства и социального времени, была сделана попытка объединить оба отмеченных представления о “социальном времени” с позиций субъективизма. Для данного автора “социальное время” это, с одной стороны, “взаимосвязь ряда элементов (рабочее, нерабочее, свободное)...”; с другой - причинная связь между деятельностью человека и временем оказывается “перевернута”: ”деятельность человека обусловлена особенностями и структурой социального времени” [6]. Последний тезис автор применяет и к ходу исторических событий. В итоге причина и следствие оказываются перевернуты. Получается, что некая, таинственно изменяющаяся “структура социального времени” обусловливает как особенности деятельности людей на протяжении суток (или другого временного интервала), так и ход событий в данный период истории того или иного народа [7].
Несколько иным образом конструируется в социологии “социальное пространство”. Здесь имеются два основных варианта. Первый применяется теми авторами, которые желают воспользоваться аналогией с теорией относительности, предполагает “разложение” социального пространства именно на три составляющих - по аналогии с реальным пространством. Поскольку под социальным пространством подразумевается пространство человеческой деятельности, то этими составляющими чаще всего оказываются экономика, политика и культура. Второй вариант связан с использованием представлений математики о многомерном пространстве и физики - о “физических полях”, например, электромагнитном (которое особенно “удобно”, так как источниками, возбуждающими вокруг себя волны, могут быть как положительные, так и отрицательны заряды), гравитационное и т.д. Центрами, субъектами деятельности в обществе являются те или иные объединения людей, а, в конечном счете, индивиды. Общество предстает с этих позиций как “социальное пространство”, центрами действия, источниками энергии в котором выступают одаренные сознанием и волей люди, а взаимодействие между людьми уподобляется взаимодействию зарядов в создаваемом ими поле, коим выступает общество. Аналогия общества с физическим полем или их совокупностью таит в себе неограниченные возможности для фантазии, с принятым в математике “многомерным пространством” - дает возможность уподоблять общество “многомерному социальному пространству”. В качестве измерений этого пространства обычно выбираются те или иные области (стороны) человеческой деятельности, которые представляются данному автору наиболее существенными. Поскольку связи между людьми многообразны, переплетаются и пересекаются, используется (например, Кастельсом, на которого неоднократно ссылается Семашко) представление о “сетевом обществе”, заимствованное из экономической науки.
Доведенное до логического конца представление о “социальном пространстве” сводится к отрицанию каких-либо закономерностей в обществе, поскольку каждый человек, якобы, свободен в своих действиях, является “точкой” сетевого социального пространства; в результате жизнь общества предстает как бесконечная сеть отдельных поступков отдельных индивидов, обладающих свободой воли и действия. Поскольку же выдающиеся люди оказывают мощное влияние на других людей, то история оказывается историей великих личностей, а социология, как наука, тем самым, становится излишней. Остановимся на первом варианте трактовки “социального пространства”, поскольку именно он используется Л. Семашко, который дает трем социальным пространственным координатам свою собственную интерпретацию - о чем далее.
Прежде чем перейти к детальному анализу построений этого автора, следует указать на полную научную несостоятельность использования представлений частной теории относительности для конструирования “социального четырехмерного пространства”. Как известно, все эффекты, предсказанные этой теорией (тысячи раз проверенные астрономией и физикой), начинают ощутимо сказываться при скоростях движения тел, приближающихся к скорости света в вакууме - 300 тыс. км. в секунду; эта физическая константа обозначается буквой “с”. Но все и всякие действия людей ограничены их физической природой и происходят в пределах скоростей, чрезвычайно далеких от предельной. Физика это выражает точной формулой: T = t√1 – v2/c2 , где Т и t обозначают показания часов в двух телах, движущихся друг относительно друга прямолинейно и равномерно со скоростью “v”. Когда частное от деления квадрата скорости движения тела относительно наблюдателя “v” на квадрат скорости света “с” становится бесконечно малой, поправки, вносимые механикой Эйнштейна в механику Ньютона, становятся бесконечно малыми величинами, которыми можно пренебречь, или, попросту говоря, T = t. Стало быть ссылки на теорию относительности в социологии становятся этакой финтифлюшкой, прицепленной к названию изобретаемой социологической теории для “пущей важности”, для привлечения внимания публики, для придания своим построениям убедительности. На деле речь может идти по упомянутой выше причине только об аналогии с классическим, ньютоновским пониманием пространства и времени.
Насколько данная аналогия надуманна и неубедительна, наглядно свидетельствует и сама статья Л. Семашко. Автор так формулирует “первую аксиому СПВ: социальное пространство-время так же четырехмерно, как и физическое пространство-время, представляя три пространственных и одну временную координату”…“координатами социального пространства являются ресурсы, процессы, структуры общества, а координату социального времени составляют состояния развития общества” [8]. Нелепость этого построения бросается в глаза: процессы отнесены к пространственным координатам, а “состояния развития” к временной координате. Но процессы при любом их истолковании суть не что иное, как совершающиеся во времени процессы, суть которых - изменение состояний объекта.
При более внимательном ознакомлении со статьей можно найти оговорки, призванные исправить эту нелепость. Так, автор утверждает, что все “координаты социального континуума независимы/зависимы” (т.е. одновременно независимы и зависимы). Но вскоре эта оговорка забывается, на следующей странице можно прочесть, что координаты ресурсов, процессов, структур являются “по преимуществу синхроничными целостностями, а состояния являются по преимуществу диахроничными целостностями” [8, с. 25, 26].
Не вдаваясь в подробности дальнейшего изложения основ “тетрасоциологии”, заметим несостоятельность причисления процессов к “синхроническим структурам”, поскольку процессы развиваются во времени, а автору угодно уподобить фактору времени состояния, привязывая диахронизм именно и только к состояниям. Внутренне противоречие (отнюдь не диалектическое) немедленно дает о себе знать: “ресурсы составляют социальную статику, процессы - социальную динамику, структуры - социальную структуратику... состояния - социальную генетику” (там же). Итак, динамику, равно как и процессы, автору угодно зачислять в ряд синхронических, т.е. сравнительно устойчивых, относительно “равнодушных” к ходу времени явлений, не определяющих смену состояний, отождествляемых автором с диахронизмом. Вся эта путаница легко устраняется признанием развития всех перечисленных автором факторов развивающимися во времени; это касается и ресурсов, поскольку они становятся реальными лишь тогда, когда в них возникает общественная потребность, и они начинают использоваться, опять же во времени.
Автор подчас “вкрапляет” в свою достаточно сложную и совершенно искусственную схему отдельные разумные положения. Например, “социальная динамика” (которую он сводит почему-то только к воспроизводству природных ресурсов, ибо люди попадают в “социальную статику”) раскрывается им также как производство, распределение, обмен, потребление [8, с. 27]. Распутывать его схему целиком мы предоставляем тем, кто готов принять “тетрасоциологию” всерьез. Нам же достаточно установить, что и эта попытка использования достижений естествознания путем искусственной, рассчитанной на внешний эффект трансляции его теорий на социологию, оказывается занятием не только бесплодным, но и не безвредным, поскольку уводит в сторону от решения реальных проблем нашей науки.
Что касается социальной структуры, то она строится Л. Семашко по принципу “вокруг четверки”, чтоб соответствовать названию “новой” социологии - “тетрасоциология”. Выше уже упоминалось о четырех “координатах”: ресурсы, процессы, структуры, состояния развития. В дальнейшем каждая “координата” социального четырехмерного пространства конкретизируется, в свою очередь, четырьмя “компонентами”: “социальная статика ресурса-компонента: люди, информация, организация, вещи; “социальная динамика”: производство, распределение, обмен, потребление; “социальная структуратика” - социальная, информационная, организационная, техническая; наконец, социальная генетика предполагает четыре состояния общественного развития - гармонию, замедление, упадок, гибель [8, с. 27-28].
Средневековые поэмы, вплоть до “Божественной комедии” Данте, писались терцинами, поскольку именно три считалось “божественным” числом - в соответствии с тремя ипостасями бога: бога-отца, бога-сына и божественного духа. Л. Семашко обожествляет число четыре, нимало не заботясь о внутренней логике построения “тетрасоциологии”, а тем самым о внутренней логике создаваемой на основе этой теории модели социальной структуры общества. Его статья может служить примером современной схоластики, нашедшей применение в социологии под благородным флагом распространения частной теории относительности на совершенно иную по характеру и методам исследования область знания.
CПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
25826