Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Сергей Матин
РЖД, или Жизнь наперекор
документальная повесть
Предисловие
Все события, описанные в данном тексте, на самом деле произошли, причём именно с теми людьми, о которых сказано. Автор старался совместить точность свидетельских показаний с художественностью описаний. Получилось это у него или нет – решать вам. Во всяком случае, затянутость диалогов и обилие вроде бы ненужных мелочей – вынужденный недостаток. Перегруженность повести числительными – тоже.
Нецензурную лексику содержит только одно предложение в третьей части, в остальном тексте повести нецензурная лексика заменена на многоточия.
Курсивом выделены цитаты, переведённые с белорусского языка.
Часть первая. Дорога в Москву
Человек, который не знает, куда идти, очень удивится,
когда придёт не туда.
Марк Твен
– Электропоезд «Орша–Смоленск» отправится через пять минут с первого пути северной стороны, – прозвучало из репродуктора.
Повесив тачку себе на плечо, я побежал по платформе к зелёной электричке, готовой вот-вот сорваться с места. Едва я успел прыгнуть в третий вагон, как двери закрылись, и состав тронулся. На часах было без десяти минут четыре утра двадцать четвёртого июля.
Три месяца тому назад я узнал о том, что Белорусский республиканский союз молодёжи предлагает поработать проводником на РЖД. Два месяца назад окончательно решил, что еду. Месяц назад был на организационном собрании. Полмесяца назад дочитал конспект лекций. На прошлой неделе сделал недостающие прививки. Вчера, 23.07 в 23.07, выехал из родной столицы. Почти час назад вышел в Орше. И вот она – электричка в Россию!
За окнами пролетали последние белорусские деревеньки и сёла: Хлусово, Хлюстино, Осиновка, Киреево, Шуховцы… Последняя из упомянутых станций выглядела заброшенным анахронизмом.
– Красное. Следующая остановка – платформа четыреста восемьдесят первый километр. Выход из первых трёх вагонов, – голос машиниста был невозмутим.
«Ага, значит, в России много платформ в чистом поле – так же, как и в Крыму…» – подумал я. «Впрочем, какая разница?»
Соседи в абсолютном большинстве спали, исключая тех, кто зашёл в Гусино и позднее: всё–таки шесть утра по местному времени. Я достал тетрадь дневника, ставшую моей привычной спутницей.
«Спасибо, БРСМ. Такая возможность получить новые впечатления и подзаработать на этом, доказав свою самостоятельность, не каждому даётся».
Незаметно для самого себя я заснул.
– Станция Смоленск. Конечная, – лаконичная фраза заставила мгновенно сорваться с места и выйти из электрички.
Турникеты, кассы, выход из вокзала, вход, те же турникеты… В электричке «Смоленск–Вязьма» людей было ещё меньше, чем в оршанской. Время тянулось медленно, и я пытался скрасить его, читая «БелГазету». «18 июля, во время визита в Минск, российский премьер–министр Дмитрий Медведев сделал фотографию из окна собственного кортежа. Фотография была выложена на сервис Instagram пользователем damedvedev и в Беларуси стала поводом для газетных статей, радиорепортажей и ожесточенных дискуссий о том, что точно имел в виду российский премьер.
Среди профессиональных фотографов нет консенсуса о том, на какую технику сделано фото: на свой іPhone российский премьер снимает так же плохо, как на Leica S2 за RUR1 млн., с которым тоже любит показаться на публике. На фото захвачена часть пр. Независимости, на первом плане явно виден столб, а также группа граждан, над которой доминирует внимательный мужчина в белом свитере. Далее видна площадь со случайными прохожими, какой-то памятник и, наконец, круглое здание с названием «Государственный цирк». Почему-то именно это здание взволновало Беларусь. «Фотографируя цирк, Медведев намекал на сложности в случившихся 18 июля переговорах», – совокупно решили все эксперты»…
Поиск скрытого смысла в вещах, в которых его нет и не предвидится… Как же смешно всё это звучит, ей-богу. Политологами определённо становятся люди, не умеющие работать руками, – что тут ещё скажешь?
– Станция Вязьма. Конечная.
Зайдя в здание вокзала, я пропустил вперёд женщину с тяжёлыми сумками.
– Скажите, пожалуйста, а на брестский поезд ещё есть билеты?
– Только купейные. Тысяча тридцать рублей.
– А на калининградский плацкартные до Москвы есть? – спросила женщина в соседнем окошке.
– Есть. В третий, седьмой, девятый вагоны. Верхние и верхние боковые.
– Только не боковое, пожалуйста!
– С вас шестьсот два рубля. Десятое место, девятый вагон, отправление в одиннадцать сорок восемь.
– А вы не знаете, с какого он пути будет отправляться?
– С третьего пути от второй платформы.
– Ох, а я с тяжёлыми сумками…
– Давайте я вам помогу! Только подождите, пока я себе билет куплю… Седьмой вагон, вы говорили?
– Ещё в девятом место есть. Раз вы с этой женщиной едете…
– Хорошо.
– Двенадцатое место, девятый вагон, отправление в одиннадцать сорок восемь.
– А прибытие в Москву?
– В пятнадцать двадцать одну.
Рассчитавшись за билет, я обнаружил, что женщина уже ушла. Пришлось выйти к надземному переходу и перебраться на соседнюю платформу. Затем я набрал один из номеров, данных мне ещё в Минске.
– Алло. Это Дмитрий Аронович?
– Да. А вы, собственно, кто?
– Надежда Александровна вам передавала, наверное – Сергей Матин, студент из Минска, еду в ваш студенческий отряд.
– Понятно. Как я понимаю, вы будете завтра?
– Нет, сегодня в полчетвёртого дня. Я уже в Вязьме.
– Хорошо. Тогда по приезду купите российскую сим-карту прямо на вокзале и позвоните мне.
– Так и сделаю.
Ничего особенного не произошло, и спустя двадцать минут я сел в поезд, а ещё через десять заснул на голой полке. Проснувшись же, я увидел за окнами Москву.
Часть вторая. Тёплый приём
Гостям дважды радуются: встречая и провожая.
Русская поговорка
– Так куда мне теперь ехать, Дмитрий Аронович?
– До Алексеевки.
– Станция метро «Алексеевская»? – сверился я с картой.
– Да–да. Там один выход, так что ничего не перепутаете.
– Спасибо. Буду через пятнадцать минут.
Положив трубку, я усмехнулся: «Алексеевская»! Получается, что мне предстоит повторить один из гипотетических маршрутов героя «Метро 2033», разве что с Кольцевой линии на жёлтую перейти никто не помешает.
Проще всего оказалось зайти в первый вагон – выходы и переходы в московском метро расположены ближе к третьему и восьмому вагонам, во всяком случае, на Кольцевой. Ну, а жёлтая линия в это время вообще не выделяется переполненностью. Так что условие я выполнил.
Вскоре к выходу из метро подъехала серебристая иномарка. «БМВ», «Мерседес»… Что там ещё? Видимо, тогда я обратил внимание не столько на машину, сколько на пассажира, который и оказался тем самым Дмитрием Ароновичем.
– Вы из Беларуси проводником работать приехали?
– Да.
– День добрый, Сергей, – мужчина пожал мне руку.
– Здравствуйте.
– Садись на заднее сиденье.
Двери иномарки закрылись, и мы понеслись по улицам Москвы. Минут через десять машина остановилась возле какого-то склада. Водитель вышел из машины, попросив у меня паспорт, а затем вернулся с какой-то бумажкой.
– В общежитии будешь жить до послезавтра – быстрее мы с документами не управимся.
Промзона мелькала за окнами, напоминая какой-то огромный завод, где все заняты делом и поэтому никогда не выходят на улицу.
– Вот здесь – наша фирма, – показал Дмитрий Аронович на неприметное трёхэтажное здание. – Вторая Мытищинская улица.
Машина развернулась и поехала по проездам, изогнутым под невообразимыми углами.
– Станция «Москва третья», – бизнесмен махнул рукой. – У общежития тоже есть станция, «Маленковская», я тебе её покажу сейчас.
И впрямь, минут через десять мы оказались возле ещё одной платформы.
– Проезд в одну сторону двадцать восемь рублей стоит? – спросил я.
– Двадцать шесть. Но наши ребята обычно зайцем ездят.
Возле аккуратной кирпичной девятиэтажки водитель повернул налево.
– Приехали. Улица Павла Корчагина, дом двадцать, строение три. Зайдёшь с документами через калитку, потом будешь входить-выходить, как покажут. Завтра приезжай в офис к десяти утра.
– Так и сделаю.
Открыв калитку, я направился к обшарпанному общежитию.
Часть третья. Общага
Хорошее воспитание надежнее всего защищает человека
от тех, кто плохо воспитан.
Филип Честерфилд
– Здравствуйте! – подошёл я к вахте. – Вот, направили к вам…
Вахтёрша внимательно изучила мои документы.
– Иди в четыреста четвёртую комнату. Там трое ваших есть уже.
– Только лучше по левой лестнице, – добавил охранник, – а то по правой крысы бегают.
– А бельё выдать можете?
– Нет. Об этом у вас позаботиться должны были, – в голосе вахтёрши сквозило раздражение.
Замызганные окна, какой-то ремонт на первом этаже, общий туалет с двумя дверями из четырёх, сломанные плиты на кухне и огромные мусорные баки… Место, где не хочется жить, но приходится. Место, выбранное потому, что дешевле было бы только ночевать на улице.
Я толкнул дверь комнаты. Три двухъярусные металлические кровати с сеткой и матрацами, на ближней к окну – чьи-то вещи, на левой – парень лет двадцати-двадцати двух, а правая пустует. Стол, расположенный слева от окна, завален непонятно чем. Вздохнув, я присел на свободную кровать и начал рыться в сумке.
– Ты кто? – повернул голову парень.
– Белорус. Приехал подзаработать проводником.
– Только приехал? Надо же… Ваши уже уезжают, а ты только приехал! Сам я из Рязани, если что. Знаешь такой город?
– Знаю. Относительно недалеко от Москвы.
– Ну да, шесть-семь часов ехать… Ладно, я дальше спать, а ты пока разбирайся. Простынь и наволочку взял?
– Нет.
– Не повезло… – парень отвернулся к стене и захрапел.
Приготовив «Роллтон» с помощью предусмотрительно захваченных с собой чайника, тарелки и крышки, я попытался разобраться в своих чувствах по поводу всего увиденного. Сделать это не получилось: шум кипящей воды услышал рязанец.
– Чайник?
– Ага.
– Чайку попьём?
– Почему бы и нет, – я пошёл на кухню, набрал в чайник воды и включил его.
– Хорошо, а то привык к чаю-то, за полтора-то месяца… Ваши вообще много чего тут оставили, – парень достал банку с вареньем из груды пустых пластиковых пакетов. – Ложку можно одолжить?
– Пожалуйста, тем более, я её помыл. Кстати, как тебя зовут?
– Руслан, – парень протянул мне руку. – А тебя?
– Сергей.
– Серёга, значит… Студент?
– Да.
– Какого универа?
– БГУ, Белгосуниверситет, то бишь. Химфак.
– Химик?
– Преподаватель химии. Первый курс закончил только. А ты?
– Машинист электровоза… – Руслан махнул рукой, взял батон, отломил кусок и обильно полил его вареньем.
– Кстати, у меня тоже булка есть. Белорусская. Багет, точнее.
– Ну, доставай…
На стол перекочевали багет и палка колбасы.
– Вкусно! – оценил мастерство минских хлебопеков рязанец.
– А то! Колбасы тоже можешь взять.
– Лучше откажусь – всё равно завтра утром дома буду.
Поев, Руслан опять уснул, а я решил навести на столе хоть какое-то подобие порядка. Работа ещё не была доведена до конца, когда в дверь постучали.
– Кто там?
– Охрана! Не волнуйся, я не к тебе.
Я открыл дверь.
– Чё ты воду выливаешь из окна, бля?! – с порога накинулся охранник на Руслана. – Людям на головы, бля!
– А я чё, знал, что там люди ходят?
– Ещё раз так сделаешь – заплатишь штраф, пять тысяч, и вылетишь отсюда нахуй! Понял? Нахуй!
– Понятно.
Охранник ушёл, захлопнув дверь.
– И вправду, зачем воду из окна лить, если здесь кухня неподалёку?..
– Да забей! Вечно они тут такие…
«Как это по-русски», подумал, но не сказал я, предпочтя вместо этого притвориться, будто в данный момент меня волнует лишь чистота на столе. Долго этого делать не пришлось: в дверь опять постучали…
««Разговаривать матом» и «материться» – абсолютно разные, как выяснилось, вещи», – писал я в дневнике следующим утром, когда Руслан уже уехал со своими друзьями. – «Как матерятся у нас – с оттенком агрессии и искусственности, и как разговаривают матом в России – абсолютно спокойно и естественно».
Уходя, Руслан посоветовал мне взять его простынь, сказав, что пользовался ей всего сутки. Поразмыслив, я накрыл ей лишь те части тела, которые находятся ниже пояса, не снимая майки и трусов. Такой вот компромисс с правилами гигиены.
Вечером этого дня я долго болтал с девчонками из Омска и Воркуты, придя к ним в комнату по совету уборщицы, чтобы они помогли мне вынести мусор. Я читал им стихи и прозу из нового номера белорусского журнала «Глагол», они пытались выговорить твёрдое «ч» и мягкое «ц», ежеминутно покатываясь от смеха… Так ли это важно, в конечном счёте? Так ли важны яркие пятна в общей беспросветно-серой гамме общажной жизни? Единственное, что оказалось важным для дальнейших событий, – то, что от них я узнал, что электрички тут ходят каждые десять-пятнадцать минут. Выйдя за полчаса до назначенного Дмитрием Ароновичем срока, я приехал на Вторую Мытищинскую вовремя.
– Скажите, а где здесь МООСТ «Мередиан»? – спросил я у женщины бальзаковского возраста, стоявшей у входа с недокуренной сигаретой во рту.
– «Меридиан», может быть? Кать, есть у нас «Меридиан»?
– Нету вроде бы, – вторая женщина выглядела помладше лет на десять. – А чем они занимаются?
– Студентов устраивают проводниками на РЖД.
– А, ну тогда вам на второй этаж, а там увидите.
На втором этаже я увидел вывеску какой-то медицинской фирмы, «МедПрофКонсалтинг» или что-то в этом роде. Подойдя к стенду, я заметил там надпись о том, что «данная фирма осуществляет предрейсовый и послерейсовый медицинский осмотр».
«Наверное, об этой фирме говорил Дмитрий Аронович…» – подумал я.
В десять утра у входа не появилось никого. Пятью минутами спустя – тоже. Я достал телефон и вновь набрал номер, ставший уже очень знакомым.
– Да, Сергей?
– Я уже на втором этаже того здания. Возле фирмы «МедПрофКонсалтинг».
– Ага, понятно… Значит, так: идите назад, потом повернёте направо. Там будет указатель «ШнейбергКонсалт», вам туда. Спросите Ольгу Николаевну, что делать дальше.
У двери нужной фирмы сидели две девушки, а поодаль от них – парень-курьер с айпадом.
– Ольга Николаевна там?
– Да, она в переговорной. Увольняться пришёл?
– Нет, устраиваться.
– Понятно.
Курьер время от времени звонил человеку, которому полагалось вручить посылку (судя по всему, это был директор фирмы «Налог Эксперт»… сколько же всяких контор расплодилось в Москве!), а девушки мило беседовали. К тому времени я уже научился отличать белорусский акцент от чистого русского языка: все белорусы произносят русские слова или слишком мягко, или слишком грубо. Правда, украинцам свойственны те же ошибки. Но так как украинцы не работают на РЖД, то девочки точно были белорусками.
– Заходите, касса уже работает! – дверь «ШнейберКонсалта» открылась. – Вы тоже за зарплатой?
– Нет, я только приехал вчера.
– Хорошо, тогда идите в соседнюю комнату и ждите, – произнеся это, Ольга Николаевна вновь скрылась в переговорной.
Поскольку дверь в упомянутую комнату была закрыта на ключ, я решил поизучать бумаги, в изобилии валяющиеся на столе. Зарплатные ведомости за апрель и май. В основном проводники заработали тысяч десять, кое-кто – меньше пяти, а некоторые – больше восемнадцати… хотя таких как раз почти и нет. Когда это занятие мне надоело, я постучался в отдел кадров.
– Да? – хозяину кабинета было лет двадцать пять.
– Мне Ольга Николаевна говорила, чтобы я пошёл в соседнюю комнату, но она закрыта.
– Сейчас открою, заодно и вентилятор включу. У вас есть с собой какой-нибудь материал?
– Да, курс лекций, выданный ещё в Минске.
– Тогда садитесь и читайте, – мужчина открыл кабинет, – когда приедет комиссия, она спросит строго.
– Хорошо, так и сделаю.
Всё это происходило в пол-одиннадцатого утра. Прошёл час, второй, третий, четвёртый… Ольга Николаевна всё не приходила, а я всё больше и больше начал сомневаться в своём знании материала. Господи, ну почему же самого важного экзамена этого лета приходится ждать так долго?..
– Сергей Александрович, вы уже подготовились?
– Да, Ольга Николаевна.
– Проходите в переговорную.
– Итак, что такое ПТЭ?
– Пункт технической э–э… эксплуатации? – ответил я невпопад.
– Не «пункт», а «правила». Главный документ, который определяет, как вы будете работать. Перечислите сигналы, подаваемые локомотивом в различных ситуациях.
– Один длинный – отправление поезда.
– А ещё? Вот будет машинист дудеть, что вы будете делать?
– Читать ПТЭ?
– Вы же отвечаете за жизнь и здоровье пассажиров во время пути, а значит, должны действовать максимально быстро и адекватно! Идите назад в комнату. Там на столе, кстати, лежит «Регламент организации работы резерва проводников», почитайте ещё и его. Надеюсь, комиссии вы ответите лучше.
С каждой прочитанной инструкцией моё уныние возрастало. Это напоминало слова одного известного физика о другом: «Иногда, основательно проникнув в данную теорию, понимаешь, что формулы, составляющие её, умнее тебя, умнее даже самого автора этих формул…» Вот так и инструкции, обеспечивающие порядок на РЖД, непостижимым образом оказались умнее и меня, и своих составителей. Чудо!
Я не забывал поглядывать на часы: шестнадцать, семнадцать… Рабочий день фирмы подходил к концу, а обо мне, казалось, просто забыли. И почему мне вечно приходится кого-то или чего-то ждать? Ладно, если бы дармовое время можно было бы потратить на то, что мне нравится, так ведь нет же – изволь читать бесконечные инструкции, из которых хорошо если одна десятая реально встретится в жизни!
– Ну как, подготовился к экзамену? – Дмитрий Аронович, улыбнувшись, заглянул в кабинет.
– Как видите, до сих пор готовлюсь. Идти в переговорную?
– Пожалуйста.
Я немного слукавил: если бы и в самом деле семь (ну или шесть) часов подряд читал ПТЭ и инструкции, я бы точно спятил. Большую часть времени я провёл, разговаривая с земляками, которые в ожидании увольнения проводили в комнате по два, а то и по три часа. Те из них, кто отработал полтора месяца, получили по тридцать тысяч рублей. Чуть меньше тысячи долларов – разве плохо для студента? Восемь миллионов белорусских рублей… Мечта для многих.
В переговорной комнате, кроме Дмитрия Ароновича и Ольги Николаевны, сидела ещё некая женщина предпенсионного возраста.
– Итак, я уполномочена принять у вас допуск к работе, – речь неизвестной была густо пересыпана канцеляризмами. – Ольга Николаевна уже задавала вам какие-нибудь вопросы?
– Да, задавала. О сигналах, подаваемых локомотивом.
– И какие же сигналы подаёт локомотив?
– Один длинный – отправление поезда. Один длинный, один короткий – радиационная или химическая тревога. Один длинный, два коротких – пожарная тревога. Один длинный, три коротких – общая тревога. Много-много коротких – воздушная тревога. Один короткий, один длинный – сигнал бдительности (особо не влияет на работу проводника), два длинных – отпустить ручные тормоза, три длинных – тормозить ручными тормозами, три длинных и два коротких – приказ проводнику хвостового вагона возвратиться в поезд…
– То есть как это – «возвратиться»?
– В одной из инструкций сказано, что в случае непредвиденной остановки поезда на перегоне проводник хвостового вагона ограждает хвост поезда. А перед отправлением, соответственно, этот проводник возвращается в вагон. В конспекте лекций сказано, что это «вызов к локомотиву главного кондуктора», но кто такой главный кондуктор – не сообщается.
Экзаменаторы переглянулись.
– Надо же, как подробно вопрос изучили… А из каких частей состоит вагон?
– Из колёсных пар, рамы и внутривагонного оборудования.
– Только ли рамы?
– Ну, и кузова.
– А что за внутривагонное оборудование?
– Системы безопасности всякие. СКНБ, пожарная сигнализация…
– Что такое СКНБ?
– Система контроля нагрева букс – колёсных подшипников. Если срабатывает – надо стоп-кран срывать и звать ПЭМа, поездного электромеханика.
– Хорошо, но вы так и не перечислили все части вагона.
– Ещё автосцепки забыл.
– Правильно, ударно-тяговые устройства. А последняя часть какая?
– Тормоза?
– Правильно, тормозная система.
– Вы, наверное, хорошо учитесь? – спросил Дмитрий Аронович.
– Средний балл последней сессии – восемь с половиной.
– Оно и видно, – прокомментировала Ольга Николаевна. – Вызубрил ПТЭ…
– Раз ты так хорошо знаешь теорию, то ответь-ка на практический вопрос. Что делать, если в вагоне находятся пьяные?
– Если буква в букву следовать правилам – я должен их высадить на ближайшей станции.
– А они жалобу напишут, аргументируя тем, что в соседних вагонах к пьяным относятся спокойно.
– Правильно. Значит, выгонять нужно только тех, кто начинает дебоширить.
– Так обычно и делают. Всё, можешь считать, что экзамен сдал. У самого остались вопросы?
– Один, чисто практический. И в общаге, и тут те, кто уже уволились, рассказывали, что начальники поездов берут взятки по двести-триста, а то и по пятьсот рублей. Это к чему?
– Понимаешь… – Дмитрий Аронович откинулся на спинку кресла. – Наверное, ты знаешь, что в России очень большая коррупция. Поэтому ревизоры, которым не заплатили, будут ходить по поезду и придираться ко всему подряд: пыль на третьих полках проверят, например, или жвачку найдут под каким-нибудь сиденьем… За каждое нарушение, даже за такую вроде бы мелочь, полагается штраф в три тысячи рублей. А чем больше штрафов – тем хуже начальнику поезда. Поэтому реально проще скинуться рублей по двести, чем потом расплачиваться за чужие ошибки.
– Согласен. Даже если всё сделаешь – могут и сами жвачку прилепить… – протянул я. – Так что дальше делать, Дмитрий Аронович?
– Завтра получишь тут форму, а потом пойдёшь в депо Николаевка за медкнижкой. Как туда добраться – Ольга Николаевна объяснит. А сейчас иди в общежитие, переночуй там. Завтра можешь прямо с вещами выселяться.
– Хорошо, Дмитрий Аронович. Спасибо за помощь, – я пожал бизнесмену руку.
– И извини, что так поздно приехал.
– Да ничего страшного: я же вызубрил ПТЭ за это время!
– Тоже важно, – засмеялся Дмитрий Аронович. – Ну, иди уже.
Обратный путь не составил никаких проблем: электричка до Пушкино прибыла в назначенный срок. На подходе к общаге я увидел, что охранник стоит у входа и нервно смотрит по сторонам.
– Что бы это значило? – невольно вырвалось у меня.
Охранник обернулся.
– А, вот он, Матин! Ну–ка иди к коменданту…
Женщина, которую я поначалу принял за безобидную вахтёршу, в этот миг больше всего напоминала древнегреческую фурию.
– Так, ну и что ты учудил, признавайся? Забрал ключ, да? Не сдал на вахту?
Я кивнул.
– А ты хоть знаешь, гадёныш ты этакий, что это общежитие? Дома будешь ключи с собой носить! У нас сегодня инвентаризация была, и в четыреста четвёртую мы попасть не смогли!
– Извините, пожалуйста, я больше так не буду… – промямлил я, смотря в пол.
– Хороший мальчик, – улыбнулась комендант. – Но больше так не делай, понятно?
– Понятно, что вы! Я просто в общежитии ни разу не жил, вот и накосячил…
– Оно и видно. Всё, можешь идти.
Сегодняшний ужин повторил вчерашний, разве что Роллтон был со вкусом курицы, а не грибов. Поев, я направился в место, удачно названное китайцами «комнатой утреннего уединения». Когда я уже сделал всё, что надо, в дверном проёме показалась голова некой девушки.
– Ой, извините… – пролепетала она.
– Ничего-ничего. Вы недавно приехали?
– Да, только утром. Общий туалет… Хорошо, что завтра меня тут уже не будет.
– И меня, впрочем, – за это время мы успели выйти в коридор.
– Я в четыреста пятой живу, а сама из Владивостока.
– А я из Минска.
– Из Минска? Надо же… Тут из Омска люди есть, из Воркуты, из Рязани, из Челябинска… Вся Россия собралась!
– Некоторые люди за называние столицы независимой Беларуси российским городом могут и ударить, впрочем, я к таковым не отношусь.
– На чай придёшь? Кстати, меня зовут Юля.
– Меня – Сергей. Да хоть сейчас!
– Лучше через часок. Я ещё в душ хотела сходить.
– Ну, удачи, – я вспомнил о том, как был там рано утром. На двери мужского отделения написана буква «Ж», на двери женского – «М», вдобавок девушки, зная, что в подвале общежития одной находиться небезопасно, закрывают дверь своего отделения. Хотя… вряд ли в это время суток кто-нибудь решится на прямое нарушение законов, особенно в присутствии охранника.
Вернувшись в свою комнату, я решил позвонить в Беларусь одному своему знакомому, который недавно поступил в ЕГУ (вильнюсский университет, обучение в котором происходит на белорусском языке).
– Алло, а кто это?
– Привет, Андрей, это Сергей. Помнишь, я говорил тебе, что собираюсь ехать в Россию подработать?
– Да, и что, работаешь уже?
– Нет, второй день живу в Москве в общежитии. Только что вдоволь посмеялся, – я пересказал другу реплику Юли про «всю Россию» и мой ответ.
– Ну, обижаться тут было бы глупо…
– Я и не обижался.
– Хотя, конечно, всё это делается с имперскими целями. Наверняка и из Казахстана людей нанимают.
– Наверняка, хотя я их и не видел. Если буду заезжать в Минск – обязательно позвоню.
– Да не надо, работай уже. В сентябре встретимся. Пока!
– Пока.
После этого звонка на душе стало спокойнее. И в самом деле, что я имею на данный момент? Почти сутки – целую комнату в общежитии (дикое везение!), причём я и ключ забрал (кто его знает, сколько бы вещей я обнаружил после ревизии? О чайнике точно можно было бы даже не заикаться…), соседи вменяемые (главные пьяницы и матерщинники проживают на другом конце этажа), не голодаю (от батона за семь рублей тридцать копеек я был немного в шоке – в Минске попробуй найти хотя бы за цену, вдвое большую!), да и вообще, впереди только радужные перспективы… Это настроение я попробовал перенести на бумагу, законсервировав его в одной из глав многострадального фантастического романа (писатель, который вынужден упомянуть в одном своём произведении о другом, выглядит глуповато, ну да ладно). Когда с момента разговора с Юлей прошло восемьдесят минут, я взял чайник, кружку и варенье, закрыл комнату на ключ и постучался в дверь к соседям.
– Сергей? Заходи, – весело ответила Юля.
Общая планировка четыреста пятой совпадала с моим местом временного проживания, но тут (как и в четыреста первой) на верёвке, протянутой от двери к окну, висело множество самых разнообразных вещей. Все кровати были аккуратно застелены. Казалось бы, мелочи, но по ним (да ещё по отсутствию пива на столе) можно было безошибочно определить, что мужчины не определяют порядок местной жизни. Оно и к лучшему…
Я поставил чайник и банку на стол.
– Слушай, Юля, может, стоит переставить стол в центр комнаты?
– Не стоит. Парни придут – вместе и переставите. Чайник включил?
– Нет ещё, не вижу розетки. Схожу лучше пока за батоном и газетой.
– Пожалуйста.
– Кстати, Юля, а как ты здесь оказалась? – спросил я, вновь появившись в комнате.
– Парням я уже рассказывала, сейчас тебе расскажу. Я в студенческих отрядах очень часто бываю – и летом, и зимой…
– Покажи гостю свою куртку, Юля.
Я обернулся. Ничего особенного – два парня в стандартной для этого общежития одежде – резиновых тапочках и шортах. Обоим лет двадцать.
– Познакомься, это Никита с севера Казахстана, – Юля взяла на себя роль заботливой хозяйки.
– Привет, – пожал мне руку Никита.
– А это Лёша, – показала Юля на второго вошедшего.
– Привет, Лёша. Я Сергей из Минска.
– Понятно, – Лёша решил не говорить, откуда он, или же просто забыл это сделать.
– Он ваш, кстати, – продолжила Юля.
– Правда? И давно работаешь? – заинтересовался Никита.
– Да только устраиваюсь.
– Ну ничего, начнёшь работать – привыкнешь… Так покажи куртку!
Юля достала из своей сумки аккуратно свёрнутую куртку и расправила её. Куртка была увешана значками, словно парадный пиджак ветерана – орденами.
– А из Омска значок есть? – спросил Лёша.
– Есть. В прошлом году здесь останавливалась, и кто-то из ваших поделился.
– Ну, омских тут вообще много.
– Я уже заметил.
– Кстати, а ты где работать будешь? На Каланчёвке?
– Не знаю, вот честно. Говорили, что на Смоленской, то бишь на Белорусском вокзале…
– Белорусов – на Белорусский? Интересный подход, – заметил Никита.
– У них людей вообще не хватает.
– Так везде не хватает! – взорвался Лёша.
– Не ссорьтесь, парни! Давайте лучше поужинаем, – Юля остановила конфликт в зародыше.
Мы переставили стол и стулья так, что бельё больше не мешало. За это время вода в чайнике закипела. Юля разлила кипяток по кружкам, Никита предложил всем бутерброды с красной икрой, по дешёвке купленной в Лабытнанги – конечном пункте одного из дополнительных поездов (я благоразумно отказался), Лёша же выпил немного пива из банки (его никто не поддержал).
– Кстати, Юля, – съев очередной кусок булки с вареньем, решил расшевелить тишину я, – а в какой отряд ты едешь сейчас?
– В педагогический, вожатой в детский лагерь.
– Да, жаль, что у нас это только с третьего курса, а то поехал бы по профилю.
– А ты что, на преподавателя учишься?
– Да, на учителя химии.
– Я – будущий психолог, – с достоинством сказала Юля, – на Селигер даже ездила в этом году.
– Да ну? – не поверил Лёша. – И как там, на Селигере?
– У каждого есть бейджик. У бейджика есть углы. По лагерю ходят охранники и за малейшее нарушение отрезают уголок.
– И что?
– И то. Как только тебе отрезали третий угол – тебя выгоняют, можешь только вещи успеть собрать под присмотром охранников. На моей памяти мальчика одного выгнали в полвторого ночи воскресенья, а транспорт там ходит только заказной.
– Жесть… – протянул Лёша.
– Зато никто не пьёт и не курит. Мне, кстати, тоже уголок отрезали.
– За что?
– Решила сходить вечером искупаться с подругами и в результате опоздала на построение.
– Тюрьма какая-то…
– Зато на лекции все ходили, – рубанула Юля.
Чтобы не продолжать неудобный разговор, мы продолжили ужин. Но всё время, пока я находился в четыреста пятой комнате, я думал: «А может быть, лучше уж такой порядок, чем то, что тут творится?..» В последующем мне не раз и не два пришлось убедиться в собственной правоте.
Часть четвёртая. Омички
Итак, ради чего студенты едут в отряды –
ради рубля или идеи?
Ким Смирнов
– Опять… – охранник, увидев, как я выхожу из комнаты, еле удержался от крепкого словца. – Ну повесил бы записку, что ли, что в гости к соседям пошёл!
Я кинулся к двери, повернул ключ в замке и распахнул дверь настежь. Пять девушек, которых я в суматохе заметить не успел, вошли в четыреста четвёртую и, включив свет, начали распределять, кто где спит и где чьи вещи будут лежать.
– Омичек к тебе подселили, – усмехнулся охранник. – Не балуй больше с ключом!
Сказав это, человек в форме направился к лестнице. Тем временем кто-то из девушек предложил пойти покупаться, пока окончательно не стемнело. Предложение поддержал и я (завтра всё равно выселяться, так почему бы сегодня не попробовать отдохнуть?). Пришлось постоять в коридоре минут пять, дожидаясь, пока омички переоденутся, а затем быстро собирать собственные вещи, нужные для купания.
– Так, ключ мы точно не будем отдавать этому придурку… – пробормотала одна из них.
– Мне он и не нужен. Сдадите на вахту, – буркнул я.
Общий хохот парализовал всех, кто слышал этот диалог. Секунд через десять до меня дошло, что было только что сказано, и я со смехом крикнул: «Да, я самокритичный, но разве же это плохо?..» Мы смеялись бы ещё долго, если бы не парень в майке и шортах защитного цвета, который заглянул в открытую дверь.
– Уже готовы, девочки?
– Да, Костя, – ответила омичка, которая упомянула про ключ.
– Кстати, а ты кто? – Костя обратил внимание на меня.
– Сергей из Минска. Позавчера… тьфу ты, вчера днём приехал устраиваться проводником. Завтра утром съезжаю.
– Ясно. Я, как ты понял, друг этих девушек. Тоже омский.
– Омич? А ещё ваши тут есть?
– Есть, они с нами купаться пойдут.
Затем Костя попытался представить мне вынужденных сожительниц, но их имена сразу же перепутались в моей голове. К сожалению или счастью, редкие люди способны мгновенно связывать имя с внешностью – большинству для этого нужно поговорить с тем, кого ему представили, да и то не факт, что случайный собеседник на следующий же день не вылетит у тебя из памяти. Поэтому я изображал, будто помню, как кого зовут, а девушки старались не обращать внимания на то, что по имени я называю лишь Костю. Как бы то ни было, мы вышли из общежития и направились к станции «Маленковская». По дороге я особо ни с кем не заговаривал, предпочитая любоваться вечерней Москвой.
Рижский проезд в это время суток – удивительно тихое место: вдоль бетонного забора, отделяющего железную дорогу от жилого района, прогуливаются мамы с колясками, по проезжей части если кто и едет, то далеко не так быстро, как обычно в российской столице, а на застроенной стороне улицы появляются либо те, кто хочет попасть в продуктовый магазин, либо те, кто это желание уже выполнил. Здесь не хочется никуда спешить – пусть всё идёт так, как раз и навсегда заведено. Да, это обитель покоя, но не того бездеятельного покоя, который получил Мастер от Воланда, а покоя деятельного, динамического равновесия, если использовать терминологию физической химии. Такой покой необходимо заслужить – он не даётся кем-то свыше. В сущности, любой человек рано или поздно осознаёт, что все его поступки так или иначе были направлены на достижение такого покоя, иными словами, на достижение простого человеческого счастья. Только некоторые приходят к этому ещё до окончания школы, а некоторые – в последние мгновения перед смертью…
– А теперь куда, Костя?
– По переходу, Оля, а дальше по тропинке.
«Ага, значит, эту девушку зовут Оля…» – я всё-таки пытался запомнить хотя бы кого-нибудь.
Тропинка вывела нас к берегу круглого пруда диаметром около ста-ста пятидесяти метров. Берег зарос осокой, а чуть поодаль находилась палатка с пивом, чипсами и прочей дребеденью.
– И куда ты нас привёл, Сусанин?
– Туда, куда надо. Видите яблоню?
– Ну да.
– Возле неё нормальный песочек, и раздевалка есть.
Костя не врал: всё точно так и оказалось.
– Ну, кто первый купаться?
Оля сняла туфли и подошла к кромке воды.
– Да она холодная!
– Тёплая, что вы несёте! Раз вы такие трусихи – начну с себя… – с этими словами Костя скинул с себя майку, шорты и, оставив тапочки на берегу, с разбега бросился в воду. – Ну тёплая же, только привыкнуть надо! – парень поплыл к центру пруда.
Девушки начали неохотно раздеваться, но, прикоснувшись пальцами ног к водной глади, возвращались назад и бормотали, что Костя, наверное, морж. Мне ничего не оставалось, как стать вторым на сегодняшний вечер покорителем пруда.
– Ну вот, они смогли, а мы чем хуже? – омички всё–таки одна за другой погрузились в воду, подбадривая одна другую подобным образом.
Довольно быстро выяснилось, что долго плавать почти никто из собравшейся компании не умеет, а те, кто умеет, почему-то не в настроении. Костя первым вышел из воды, девушки потянулись следом за ним. Вскоре я оказался в пруду наедине с одной из омичек – Женей, довольно симпатичной студенткой. Почему-то больше всего мне запомнились её волосы – пшеничные с рыжеватым оттенком. Говорили мы, как и следовало ожидать, о всякой ерунде. Всё это продолжалось минут десять, от силы – пятнадцать.
– Да вылезайте уже! – не выдержал кто-то. – Солнце скоро зайдёт!
Мы послушно выбрались из воды.
– Так, сначала я переоденусь, – Женя побежала к металлической конструкции, возраст которой превышал её возраст как минимум в полтора раза.
– Ну, а я попробую скинуть с этой яблони ещё что-нибудь, – из пруда хорошо было видно, как с несчастного дерева сначала собрали все плоды в пределах доступности человека, потом хорошенько потрясли его, а в довершение всех издевательств на дерево забрался Костя, пытаясь добраться до особо устойчивых яблок.
– Попробуй… – усмехнулась Оля. – Кстати, а почему ты такой загорелый?
– Когда к сессии готовился – был на даче. По полдня лежал на раскладушке с учебниками, а солнце у нас активное – Украина рядом, как-никак.
– Понятно.
По большому счёту, я не врал: в июне всё так и было, и не только перед сессией, но и во время неё. То, что в первой половине июля я с мамой был в Черногории, на загар особо не повлияло. Знать же об этом людям, приехавшим в Москву ради денег, сравнимых со стоимостью этой поездки, было совсем не обязательно.
Пока Женя не вернулась, мне удалось добыть четыре яблока. Затем я побежал переодеваться, чуть не оставив на траве часы.
– Так ты химик? – спросила Оля, когда я вновь присоединился к компании.
– Ну да. Преподавать буду.
– Забавно. Просто я в педагогическом на биолога учусь, а Ботя – вообще твоя коллега?
– Ботя? Это ещё кто?
– Это я, – к нам подошла тёмноволосая девушка, во внешности которой сразу чувствовалось что-то азиатское. – Вообще-то меня Ботагос зовут, – кивком головы моя новая знакомая заставила Олю отойти в сторону, – но друзья Ботей зовут.
– Как по мне – своеобразное имя лучше, чем что-то общепринятое и затёртое. У меня знакомая есть, Янжима. Из Бурятии. И ещё одна, Малика. Из Якутии.
– Ну, для тебя такие имена и впрямь привычны, – Ботагос усмехнулась. – А некоторые «ломать язык» не хотят…
– Кому что нравится. Так ты что, тоже на преподавателя химии учишься?
– Три курса закончила. Сюда полмесяца назад приехала.
– И как, нравится?
– Ну, знаешь… – Ботагос вздохнула. – С подругами ездить – так вполне нормально, но когда попадается всякий контингент, – девушка покосилась на Олю, – то это пытка.
– Зато практика общения хорошая, – попробовал возразить я. – В универе как нагрузят математикой, физикой и химией – так свету белого не видишь.
– Математика у нас, слава богу, была всего один семестр…
– У нас – два.
– …А физика – два семестра.
– У нас – три. Кстати, ты в какой комнате живёшь?
– В четыреста второй.
– Жаль, я в четыреста четвёртой. Когда съезжаешь?
– Когда скажут. Завтра утром, скорее всего.
– Ну и я так же.
От дальнейших судорожных поисков темы для разговора меня спасла «Пятёрочка», к которой мы незаметно успели подойти.
– Кто идёт в магазин? – задорно спросил Костя.
Кроме меня и незнакомой мне омички, желающих остаться у входа не нашлось.
– Ну и стойте тут, Настя с Сергеем, – бросил парень, уходя вслед за девушками.
Настя оказалась неинтересным собеседником: когда я положил деньги на телефон и вышел на улицу, она курила сигарету, а докурив её, предпочла уйти, сказав, чтобы я передал это остальным. Ждать долго не пришлось: вскоре омички стали одна за другой выходить на улицу. Последними вышли Костя с Ботагос, и мы направились к общежитию. Ботагос зачем-то расспрашивала меня об учёбе, я охотно отвечал. Девушка не пыталась понравиться мне или хотя бы привлечь к себе внимание – она, похоже, просто истосковалась по привычной жизни и привычным, ни к чему не обязывающим беседам, в которых нет ежеминутных жалоб на ненавистную работу или на отдельные её аспекты. У входа в четыреста четвёртую комнату нам пришлось попрощаться друг с другом, как потом выяснилось – навсегда.
– Собрался спать? – Оля заметила, что я залезаю на отведённую полку одной из трёх кроватей. – Подожди, сейчас мы чайку сделаем, пельменей сварим...
– Делайте, что мне с того? Лучше хоть высплюсь нормально в последний раз перед работой.
– Ну, попробуй. Мы-то уже нормально спать разучились...
Перед сном я снял часы и положил их на тумбочку между кроватями. Поэтому, проснувшись, я поначалу не мог определить, какое время суток на дворе. Оставалось только вслушиваться в тихий разговор, что вели между собой омички. И если бы я знал, на что себя обрекаю, пытаясь разобраться, чем они делились между собой, и при этом притворяться спящим!
В общем-то, тут проявлялась третья функция русского мата: быть заменой вполне обычных, но не всем известных слов. И без этого беседа велась о не самых приятных сторонах жизни, а уж с таким «украшением» она могла бы стать образцом дурного вкуса, будь у меня с собой диктофон. Диктофона не было, а из памяти услышанное стёрлось почти сразу же – человеческий мозг имеет встроенные системы самозащиты, действующие независимо от нашего желания или нежелания. Даже последняя реплика – и та оказалась искажена: то ли «уже полтретьего», то ли «уже полчетвёртого»... Зато начало реплики – общеизвестное слово из пяти букв, начинающееся на «б» и оканчивающееся мягким знаком – запомнилось отчётливо.
Кое-как мне удалось заснуть снова...
С утра кто-то сильно постучал в дверь, и я, продрав глаза, подобрался к замку и повернул ключ. На пороге стоял хорошо знакомый омич.
– Просыпайтесь уже! – Костя назвал три имени. – В десять часов принимаем вагоны!
– А куда едем? – пробормотала Оля.
– В Севастополь. Через полчаса выйдете?
– Выйдем, конечно. А сколько сейчас?
Вопроса Костя не услышал, пробормотав: «Ещё четыреста вторую разбудить надо...»
– Девять ноль шесть, – ответил я на прозвучавший вопрос, спрыгнув с кровати и забрав часы.
– Нормально... Можешь выйти минут на десять, пока мы оденемся?
– Могу, конечно.
В коридоре мне почему-то отчётливо вспомнился только что виденный сон – сжатое воплощение всех бытовых, сексуальных и криминальных приключений, о которых давеча болтали девушки. Естественно, что герой сна закончил смертью, настолько противной, что и пересказывать не хочется. Тут и проявилась непредсказуемость подсознания: над трупом заиграла просто ангельская мелодия, известная русскоязычному слушателю как «Ритмы души». «Кто-то слова мне нашептал, кто-то поверить вновь в себя мне дал...» Будто противовес всему виденному и слышанному в общежитии.
– Можешь заходить, Серёжа.
– Хорошо.
Собрался я быстро, благо позаботился об этом ещё тогда, когда находился в комнате один. Попрощавшись с омичками и забрав тачку, я спустился на первый этаж, предупредил вахтёршу, что «ключ девушки принесут», и, пройдя по коридору до конца, навсегда покинул третье строение двадцатого дома по улице Павла Корчагина. Что стало с его обитателями дальше? Бог весть! Ни с кем из них в дальнейшем мне встретиться не довелось.
Часть пятая. Медкнижка
Я не люблю, когда мне врут,
Но от правды я тоже устал.
Виктор Цой
В «ШнейбергКонсалте» меня уже ждали.
– Иди пока форму получи, – сказала Ольга Николаевна, – придёт секретарша, объяснит, как дойти до Николаевки.
Нерешительно потоптавшись на пороге, я зашёл в нужную комнату. Длинные ряды пиджаков, жилеток, синих рубашек, белых рубашек, блузок, штанов, юбок, стопки пилоток и галстуков... Всё аккуратно отсортировано и разложено, разве что в углу можно заметить несколько помятых форменных комплектов – очевидно, вчерашние уволенные оставили...
– Кхе-кхе!
Я обернулся. Пожилой мужчина благообразного вида сидел за низеньким столиком, на котором лежала стопка бумаг.
– Молодой человек, вам не кажется, что вы делаете что-то не то?
– И вправду. Ольга Николаевна сказала к вам идти за формой...
– А удостоверение есть? Ну, или хотя бы медкнижка?
– Ни того, ни другого.
– Посылают же... Ладно, говори фамилию-имя-отчество, а я сверю с любым документом, который у тебя на руках.
Я достал из кармана студенческий билет (лезть за паспортом было откровенно лень), и дал его кладовщику. Тот неспешно переписал данные, а затем встал из-за стола:
– Знаешь свои размеры?
– Нет, конечно.
– Ну ладно, я уже привык... – мужчина взял с полки портняжный метр.
Одежду удалось подобрать на удивление быстро: видимо, сказался богатый опыт кладовщика.
– Вернёшь всё в целости и сохранности? – напоследок спросил мужчина.
– Естественно, о чём вы говорите!
Вернувшись в знакомое по вчерашней зубрёжке помещение, я обратил внимание на «Памятку проводнику пассажирских вагонов», распечатанную кем-то во множестве экземпляров. Почитал её. Вполне разумные советы, да и список телефонов начальников резервов проводников всех вагонных депо Москвы – довольно полезная штука.
– О, памятку взял? – заметила секретарша, войдя в кабинет.
– Ну да. Можно?
– Почему бы и нет... Дай лист бумаги, сейчас объясню, как до Николаевки добраться.
Я подал ей бумагу и ручку.
– Значит, так, – одновременно с объяснениями секретарша рисовала схему на листе бумаги, – станешь лицом к тому зданию, в котором мы сейчас находимся, и от него – направо до поворота дороги. Идёшь прямо. В заборе будет дырка, лезешь туда. Окажешься на платформе электрички «Рижская». Спускаешься с платформы, переходишь через пути, взбираешься на горку, ищешь вторую дырку, лезешь туда. Там будет шлагбаум. Огибаешь его и идёшь назад – по рисунку понятно, надеюсь? Там постоянно будут указатели «Служебный проход», так что не ошибёшься. Увидишь трёх- или четырёхэтажное здание – заходи. Охраннику скажешь, что к Селюн Валентине Михайловне идёшь. Если попросит паспорт – покажешь. Когда получишь медкнижку – поедешь на «Москву–Смоленскую», это за Белорусским вокзалом.
– Главное – ничего не перепутать... – пробормотал я.
– Ну, если что перепутаешь – звони Ольге.
– Постарайся. Удачно пройти медкомиссию!
– Спасибо за пожелание.
С дорогой проблем не возникло – чёткое следование выданной инструкции оказалось лучше любого навигатора. Около одиннадцати дня я был в кабинете у Валентины Михайловны.
– Кто такой?
– Сергей Матин из Минска. Дмитрий Аронович сказал к вам идти, медкнижку делать...
– А меня он предупредить не мог? Посылают белорусов... – это было сказано беззлобным тоном. – Сейчас я ему позвоню, разберусь, а ты пока в комнате для отдыха посиди.
«Комната для отдыха» больше всего походила на зал ожидания какого-нибудь вокзала. Если бы не телевизор возле первого ряда сидений, иллюзия была бы полной. Ждать пришлось сорок пять минут.
– Иди сюда! – подозвала меня Валентина Михайловна.
– Да? – ответил я уже в коридоре.
– Фотографии, надеюсь, с собой?
– Нет... А сколько надо?
– Четыре штуки, три на четыре. Ну раз нет... – Валентина Михайловна посоветовалась с какой-то женщиной помоложе, – иди во дворы, говорят, где-то там фотостудия есть. Дырки в заборах из окна видел?
– Да, – из «комнаты отдыха» открывался отличный вид на ещё один проход, не предусмотренный схемой депо.
– Выберешься из второй дырки – окажешься в жилом районе. Надеюсь, не заблудишься. Если что не так – звони.
Указанный путь привёл меня к художественному училищу, возле которого я остановился и посмотрел по сторонам. Такая же тихая улица, как давешний Рижский проезд, только забор стоит почти вплотную к тротуару да на горизонте можно, если постараться, отыскать Останкинскую телебашню.
– Где тут делают фото на документы? – спросил я у первых встречных – двух немолодых подруг.
– Возле метро павильон «М–Видео» есть. Метро там... – одна из женщин махнула рукой в направлении одной из многочисленных хрущёвок. – Иди дворами прямо, минут за двадцать дойдёшь.
– Спасибо.
Пройдя через двор наискосок, я вышел к продуктовому магазину. Из него выходил мужчина средних лет.
– Не подскажете, как пройти к метро?
– Да я не знаю...
– Ладно. Спасибо.
Я решил идти зигзагами по улицам – всё лучше, чем постоянно обходить газоны, детские площадки, мусорные баки и прочие препятствия. Первый же поворот направо оказался дорогой в тупик: между двумя кирпичными пятиэтажками проезжая часть закончилась, и дальше вёл лишь тротуар, выложенный из квадратных бетонных плиток, размещённых попарно.
– Здесь есть где-нибудь поблизости фотостудия? – спросил я у мамы с коляской.
– Вот в этом доме, – она указала на ту же пятиэтажку, к которой я направлялся. – Обойдёте слева и увидите лестницу в подвал.
– Большое спасибо.
Возле подвала на стене висел большой пластмассовый постер с примерами работ фотографа. Пространство по бокам от лестницы также было занято саморекламой владельца студии. Собственно фотоателье было похоже на подобные заведения в Минске: куча всяческой техники и компьютер в углу, за которым и сидит представитель креативного класса.
– Можно сделать фото на документы, три на четыре?
– Через двадцать пять минут подойди, – фотограф был старше меня максимум лет на десять.
На часах было двадцать минут первого. Вздохнув, я вышел из студии и набрал номер Валентины Михайловны.
– Да?
– Это Сергей Матин вас беспокоит. Я нашёл фотостудию, но там фото сделают не раньше чем через полчаса.
– Ничего страшного, у нас всё равно до часа перерыв, а пока ты до метро дойдёшь и вернёшься назад – пройдёт столько же времени.
Поскольку делать было нечего, я решил зайти в магазин. Внутри он оказался не таким, как «Пятёрочка» или «BILLA», а одним из вымирающих представителей советской торговли – с прилавками и несколькими продавцами, но без привычного уже самообслуживания. То, что на дворе две тысячи двенадцатый год, можно было понять разве что по ценам и по шкафчикам с прохладительными напитками, из которых можно было взять любую бутылку и подойти к нужному прилавку. Выбрав полуторалитровую «Фанту», я это и сделал.
– С вас шестьдесят пять рублей.
– Пожалуйста, – я протянул продавщице тысячу.
– Вот ваша сдача, – ответила она, отсчитав нужную сумму.
– Благодарю, – бесконечно говорить «спасибо» тоже надоедает, как оказалось.
Вернувшись к фотоателье, я не спеша выпил пузырящуюся жидкость апельсинового цвета. Это занятие действительно помогло скоротать время, да и энергии в организме прибавилось.
Спускаясь в подвал, я вновь проверил стоимость срочного фото на документы (двести рублей... многовато, но что поделаешь), мельком глянул на часы (как обычно, на три минуты раньше срока) и немного посмеялся, увидев рисунок на кружке (какая-то героиня одного из произведений японских аниматоров).
– Вернулся? Подожди ещё немного, пока вот этот плакат распечатается, – фотограф кивнул в сторону огромного принтера.
Секунд через триста:
– Всё, можешь подходить и садиться вот на этот стул.
Я присел.
– Так и будешь в очках?
– К сожалению, да: мне из-за зрения только в очках работать можно.
– Ну ладно... – фотограф продолжал настраивать камеру.
...Конечно, в теории я знал, как при помощи Adobe Photoshop сделать красивым любого человека, но испытать это на собственном изображении мне не доводилось ни разу. С полутёмным снимком совершенно непрезентабельного вида мастер сделал просто что-то невероятное, превратив его в маленький шедевр. Теперь стало понятно, что двести рублей тут требуют не просто так, а за качественную, профессиональную и, тем не менее, довольно быструю работу. Получив шесть экземпляров фотографии, я расплатился, вышел и не спеша проделал обратный путь к кабинету Валентины Михайловны.
– Вот, пожалуйста... – я подал ей четыре фотографии.
– Отлично. Теперь жди, – женщина куда-то пошла.
Я был, мягко говоря, удивлён. В Минске неоднократно предупреждали, что все медицинские справки нужно иметь с собой и медкнижку без них не оформят (точнее, оформят, но заставят сдавать анализы, которые за день-два не проверишь в принципе). А тут, оказывается, нужны лишь фотокарточки?!
Удивление возросло, когда Валентина Михайловна вернулась с медкнижкой, и я, поблагодарив её, на лестнице стал вглядываться в документ. «Заведена 24.07.2012»? Я же тогда только-только в Москву приехал! «Прививка от дифтерии»? Её же в 16 лет делают, а вовсе не перед трудоустройством и тем более не вчера, как указано на штампе! «Осмотр дерматовенеролога»? Тоже вчерашним днём и тоже безо всякой оглядки на настоящие даты...
– По крайней мере, я-то точно уверен, что не болен ничем заразным. А если кто-то получил медкнижку так же, но не проверившись предварительно... пусть это остаётся на совести такого человека, – успокаивал я себя, стараясь не думать об очевидном: иначе, как подделкой медицинской документации, это не назовёшь.
Выйдя из депо, я поинтересовался у первой встречной в форме РЖД:
– Как до «Алексеевской» дойти?
– До «Алексеевской»? – девушка почесала лоб. – Ну, через дворы надо идти, но мы обычно делаем иначе. Видишь мост?
– Вижу.
– Тебе надо к его правому краю. Перейдёшь через пути и выйдешь туда, куда надо.
– Спасибо.
У места, где мост смыкался с землёй, тропинка, пересёкшая к тому времени всё депо, упёрлась в двухметровый забор.
– Хм, странно. А с другого края?
Там меня ждал такой же забор, только с двумя перекладинами на высоте примерно семьдесят пять и сто семьдесят пять сантиметров.
– Буду лезть, что её остаётся – не возвращаться же назад...
Лазанье через забор – занятие совершенно не моё. На другую сторону я перебрался, немного повредив шорты.
– Ну, дырка на бедре – ерунда. Теперь пора в метро!
Буквально через пять минут я уже стоял на платформе «Рижской».
Часть шестая. Перед рейсом
Проводник на подходе, бренчат друг о друга ключи –
Он король государства под ёмким названьем «вагон».
Тим Скоренко
На Белорусском вокзале я случайно забрёл к багажному отделению, где было расставлено огромное количество всякой аппаратуры, не имеющей никакого отношения к железной дороге.
– Не подскажете, как пройти в депо?
– В какое ещё депо?
– В вагонное депо «Москва–Смоленская».
– Откуда я знаю?! Мы тут кино снимаем.
– Хорошо, не буду мешать.
Вернувшись к началу платформ, я стал спиной к главному входу в вокзал и достал из сумки список телефонов.
– «Начальник резерва проводников – Колабушкина Галина Михайловна»...
По указанному телефону никто не ответил.
– Ладно, тут ещё есть. «Делопроизводитель – Козлова Юлия»...
Дозвониться до этого человека оказалось довольно просто.
– Алло?
– Юлия?
– Да. А это кто звонит?
– Меня Дмитрий Аронович направил в ваше депо для трудоустройства, а Галина Михайловна почему-то не берёт трубку. Я на Белорусском вокзале, стою лицом к платформам.
– А зовут-то вас как? Приехали откуда?
– Сергей, из Минска.
– Понятно. Значит, идёте по второй платформе до конца, там будут указатели «Служебный проход». Увидите здание с надписью «Локомотивное депо имени Ильича» – обходите его справа. Там ещё раз перейдёте через пути и увидите жёлтое здание. Зайдёте внутрь, пройдёте через турникет, подниметесь на третий этаж и найдёте офис компании «Чистая дорога».
– Хорошо.
Всё бы ничего, да только вот, перейдя через пути второй раз, я увидел красное, а не жёлтое здание. Пришлось уточнять, правильно ли я иду. Оказалось (и как это можно было не заметить?), что, подойдя поближе, понимаешь, что в красный окрашена лишь одна из стен, а остальные – жёлтые. Мелочь, но знаковая.
На третьем этаже не оказалось ни одного офиса с вывеской «Чистая дорога». Звонить ещё раз не хотелось, и я спросил у какого-то мужчины кавказской внешности:
– Не подскажете, где тут офис компании «Чистая дорога»?
– Чистая... дорога? – повторил он с акцентом.
– Да, «Чистая дорога».
– Не знаю!
Я пошёл к лестнице. Неожиданно дверь напротив меня открылась:
– Да вот же она, «Чистая дорога»! Заходите.
– Конспиративная квартира... – буркнул я, закрывая за собой дверь. – Неужто нельзя было на дверь бумажку повесить, как все тут делают?
Присутствовавшие в кабинете то ли ничего не слышали, то ли предпочли сделать вид, что ничего не слышали. Помимо Юлии – молодой секретарши, которая, по-видимому, и услышала мой диалог с кавказцем, здесь находился сорокалетний усач в потрёпанной джинсовой куртке и брюках из такой же, но более тёмной ткани, а также немолодая женщина, одетая далеко не по последней моде. Хотя зачем уделять большое внимание одежде, если цивилизованные люди определяют ценность человека по разумности его поступков, а не по его внешнему виду?
– Заполни для начала вот эту анкету, – сказала секретарша.
Обычный бланк – имя, фамилия, отчество, номер паспорта, адрес, номер телефона... Всё, как и должно быть.
– Ксерокопия паспорта есть?
– Есть. Её я, как и ксерокопию договоров, оставил в Минске на случай, если что-нибудь украдут. Так нам объясняли.
– А нам ты что дашь? Сам паспорт?
– Но у вас же здесь есть ксерокс!
– Есть... Ладно, давай паспорт, а заодно и медкнижку – пускай Галина Михайловна посмотрит, всё ли там в порядке.
Я отдал документы Галине Михайловне.
– Сергей, значит? – мужчина, который всё это время перебирал какие-то документы, внимательно посмотрел на меня. – Из Белоруссии?
– Из Минска, да.
– Теорию хорошо знаешь?
– Да, вчера экзамен сдавал.
– Значит, с практикой справишься... Сегодня едешь в Анапу.
– Когда?
– Вечером!
– Ну, если точнее, в 22:23, – добавила Юлия. – Третий вагон.
– А маршрутный лист?
– Рано ещё тебе его заводить. Вот отъездишь стажёрский рейс – тогда и получишь. Ключи от вагона есть?
– Трёхгранка и секретка? Нету.
– Купишь за четыреста рублей, если кто-то увольняться будет – может быть, за триста пятьдесят продаст... Куришь?
– Нет, даже не пробовал. Противно.
– Пьёшь?
– Только по праздникам, и то немного.
– Ага, все вы такие, а как в Анапу приезжаете... Телефон-то хоть не белорусский написал?
– Белорусский. Этим я не пользуюсь почти.
– Тоже для здоровья вредно? – усмехнулся мужчина.
– Если честно, зарядное забыл в общаге, плюс номер не помню.
– Ну, это не проблема...
– Женат? – подключилась Галина Михайловна.
– Нет, конечно!
– А почему «конечно»? Тебе же восемнадцать, верно?
– Верно.
– Вполне можно жениться...
– Вот паспорт, – Юлия положила на стол синюю книжечку переплётом вниз.
– Спасибо, – я засунул документ в карман шорт. – Что теперь делать?
– Фотографию дай, я удостоверение проводника оформлю. Бейдж получишь по возвращению.
– Ясно, Галина Михайловна, – открыв кошелёк, я извлёк оттуда одну из двух оставшихся фотокарточек и передал её женщине. Та заполнила бланк и отдала мне его.
– Галина, не забудь ещё удостоверение о проверке знаний.
– Я не забыла, Олег. Сейчас выпишу.
– Сергей, – произнесла секретарша, – можешь пока идти ко входу в здание резерва.
– Там скамейка есть, – добавил Олег, – не ошибёшься, она там одна.
– Хорошо, буду ждать вас там.
На скамейке места не оказалось: там уже сидел парень с двумя девушками. Я поставил вещи на траву и подошёл к берёзе, росшей неподалёку. Кое-какие листочки на дереве уже начинали желтеть. Я сорвал один из них и аккуратно разорвал его на десять с лишним кусочков. За это время парень успел попрощаться с подружками и уйти в сторону поездов. Подумав, я занял его место, не забыв перетащить сумку и тачку поближе к скамейке.
– Новенький?
– Ага.
– А сам откуда?
– Из Минска.
– А мы кировские... Стажёр, значит?
– Да.
– И на какой поезд поставили?
– «Москва–Анапа» отправлением в двадцать три минуты одиннадцатого. Номер не сказали.
– Значит, с нами едешь. Поезд триста пятидесятый, к слову.
– Хорошо, буду знать. Тоже Олега ждёте?
– Да, могут нас перекинуть на другой поезд, поэтому волнуемся немного. А тебе от него что надо?
– Какое-то удостоверение о проверке знаний.
– Ясно.
Девушки заговорили о чём-то своём, я демонстративно отвернулся. Долго гипнотизировать взглядом стену не пришлось: появился Олег.
– Забирай удостоверение, Сергей. Уже узнал, на каком поезде едешь?
– Да, девушки рассказали.
– Ну, девочки они опытные, не первый год работают... По депо не ходил ни разу?
– Когда бы я успел?
– Значит, они тебя проведут. Удачной поездки!
– Спасибо.
Взвалив на себя груз, я последовал за девушками. Поезда, локомотивы, опять поезда, и опять... Интенсивность московского движения на железной дороге просто поражает: чуть ли не каждую минуту с Ярославского вокзала отправляется или на него прибывает электричка (это я заметил вчера утром, направляясь в «ШнейберКонсалт»). А масштабы депо!..
Слева от нас в какой-то момент оказались новенькие вагоны, которые, судя по надписям на них, способны были развивать скорость до двухсот километров в час. «Москва–Вена», «Москва–Прага»...
– Ты на таком не поедешь, – усмехнулась одна из моих спутниц, – у тебя вообще плацкарт.
– Я знаю. Просто вспоминаю, как видел этот состав между Минском и Брестом.
Мы продолжали идти молча. Ещё один переход – и мы у цели: «Москва–Анапа», вагоны первый, второй... а вот и третий!
– Кто там ещё? – высунулась из тамбура девичья голова.
– Юля, ты на этом вагоне работаешь?
– Да, я. А что?
– Мы тебе стажёра привели.
– Стажёра? Ладно.
«Три Юли за два дня? Не слишком ли много?» – подумал я. – «Автора, позволившего себе такое совпадение, наверняка обвинили бы в недостатке фантазии. А мне кого обвинять? Жизнь? Хотя, с другой стороны, ничего особо невероятного в этом нет – не такое уж и редкое это имя...»
Юля опустила ступеньку, и я вошёл в тамбур.
– Юля, удачи! – девушки побежали вдоль поезда дальше.
– Они на штабе работают, кстати.
– А какой вагон у нас штабной?
– Десятый. Ладно, давай я фартук подниму, – Юля нажала маленькую защёлку справа от двери, резко опустила металлический прямоугольник, подняв тем самым ступеньку, и, придерживая прямоугольник ногой, закрепила его при помощи специальной поворотной ручки. – Кстати, готовься к тому, что тут надо в основном работать руками, хотя голову отключать я бы не советовала. Заходи в коридор, что ли.
Возле кипятильника стоял какой-то парень.
– Я Дима, жених Юли, – с ходу заявил он. – А ты кто?
– Сергей, стажёр. Поеду в этот рейс вместе с Юлей.
– Первый раз едешь, значит?
– Ага.
– Ясно. Тоже кировский?
– Минчанин я.
– Надо же, иностранцев набирают... Я-то отсюда, из Москвы.
– Дима, Сергей, – Юля уже зашла в первое купе, – поможете одеть вагон? Наматрасники и наперники натянуть, то есть.
– Хорошо, поможем.
– ...Ну вот как это надевать? – я держал в руке один из наматрасников, совершенно не пришитый с одной стороны.
– Никак. Откладывай в сторону. Их вечно не хватает, поэтому на боковых полках последних купе наматрасников может и не быть. А на наперники можешь забить, – Юля схватила в охапку пачку наперников и собралась её уносить.
– А может, всё-таки хотя бы их надеть?
– Ну, если тебе не лень... – Юля пошла с Димой к купе проводника.
Минут за двадцать я справился с работой. Правда, на одном из мест не хватало подушки.
– На сороковом месте подушки нет!
– Правда? Значит, надо у Серёжи спросить – он раньше работал на этом вагоне, а сейчас на девятом.
– А пассажирам что скажем?
– Будем надеяться, что вагон не полный набьётся... Теперь надо бельё раскидать, пока мойщица не пришла. Мешки удобнее всего открывать ключом, – Юля засунула ключ под пластиковую защёлку и за несколько поворотов разорвала её. – Кстати, ключи тебе выдали?
– Нет ещё. Олег обещал за четыреста рублей продать, но, наверное, забыл.
– Ничего, по возвращении купишь. А документы выдал хотя бы?
– Да, – я вышел в тамбур, где ещё раз посмотрел, что же у меня на руках. Удостоверение проводника, удостоверение о проверке знаний, медкнижка... Стоп! А где паспорт?
Паспорта не было. Видимо, секретарша по ошибке взяла со стола не ту синюю книжечку.
Засунув документы в сумку, я вернулся в коридор.
– Ну у тебя и вещей!.. – засмеялась Юля. – Хотя я в первый раз набрала не меньше. Так все документы у тебя на руках?
– Нет. Паспорт там.
– О таком я ещё не слышала. Совсем они оборзели, что ли?
– Да обычная ошибка – хорошо хоть не в Украину едем...
– А стажёров за пределы России никогда не посылают.
– Оформят кредит на миллион рублей, например... – пробормотал Дима.
– По белорусскому паспорту? Вряд ли. Да и не похожи они на людей, способных на такое.
– Я тебе в рейсе как-нибудь про Калабушкину расскажу много интересного, ну да ладно, – Юля произнесла фамилию начальницы так же, как она была обозначена в удостоверении. но не так, как в памятке. – Подмести сможешь? Бельё тогда раскидаем уже перед отправлением.
– Смогу.
– А мы тогда пока пойдём погуляем, – Дима потянул Юлю к выходу.
– Хорошо, идите.
Подметая вагон, я обнаружил много интересного. Чего стоит хотя бы чёрный бюстгальтер под лавкой в седьмом купе! А десятка пик под столом в четвёртом? Весь мусор, кроме вышеуказанного предмета одежды, я вымел на улицу с путевой стороны – там как раз стоял товарняк. Заодно и понял, почему на рельсах и между ними всегда так грязно.
– Можно к вам? – постучалась в дверь молодая уборщица.
– Да пожалуйста, я как раз только-только подмести успел, – с этими словами я открыл дверь и опустил фартук.
Девушка пошла в другой конец вагона. Через некоторое время оттуда донеслось:
– Стажёр, наверное?
– Да.
– Оно и видно, что неаккуратно работаешь...
Пока уборщица мыла вагон, я положил тачку на третью полку в купе проводника, а из сумки достал часть книг и переложил их в тачку, оставив рядом с формой и документами только журнал «Глагол».
Юля с Димой вернулись около восьми часов вечера.
– А как же я отсюда выбираться буду? – спросил парень.
– На Белорусском выйдешь, когда нас на платформу подадут.
– Представляю себе удивление пассажиров: вроде бы поезд ещё никуда не ехал, а люди уже выходят...
– Нормально, и не такое бывает: дневные поезда частенько вывозят в город целые бригады проводников. Мойщица приходила?
– Приходила.
– Бельё раскидал?
– Нет, пол мокрый был.
– Ладно, сейчас раскидаешь.
– По четыре комплекта в купе и по два на каждый боковой столик?
– Лучше сразу на верхнюю боковую полку клади.
– А если какие-то места будут не заняты?
– Ну, потом кто-нибудь сядет. Комплекты не пропадут, не волнуйся.
Раскидав пятьдесят четыре пакета, я заметил на втором боковом столике гроссбух в картонной обложке.
– «Журнал учёта, форма ВУ–8, вагон 22046...» – прочитал я.
– Тут описано, что не так с вагоном. Если запись повторяется несколько раз – значит, что-то сломалось и до сих пор не починили, – заметила Юля. – Кстати, надо же титан растопить: пассажиры вечером обычно чай берут. А для этого нам нужны тряпки: газетами можно хоть час топить и ничего не добиться. Пошли в штаб.
– Пошли...
По дороге стало понятно, почему в поездах двери, которые открываются на станциях, расположены несимметрично: вагоны соединялись как через рабочие, так и через нерабочие тамбуры, причём угадать, в голову или в хвост вагона ты попадёшь, пройдя через очередную пару дверей, было невозможно.
– Привет, Юля! – в девятом вагоне хозяйничали парень и одна из тех девушек, что привела меня к поезду. – А кто это с тобой?
– Стажёр. Кстати, в твоём бывшем вагоне подушки не хватает.
– Знаю.
– А, ну тогда нормально.
– Я Сергей, – парень вышел из купе и пожал мне руку.
– Очень приятно. Я тоже.
– Ладно, мы в штаб за тряпками.
– Хорошо.
Штабной вагон разительно отличался от всех предыдущих: мало того, что он был купейным, так ещё и кондиционер в нём работал.
– Мы за тряпками, – Юля зашла в служебное отделение.
– Рвите, сколько надо, – вторая из уже знакомых мне девушек вытащила огромный кусок белой ткани. – Кстати, у нас проверка будет.
– От какой до какой станции?
– От Москвы до Орла.
– До Орла? Так это значит, спать нельзя?
– Нельзя.
Тряпка оказалась очень длинной: десяток метров с лишним.
– Ладно, будем знать.
Девушка передала Юле какой-то бланк.
– Спасибо. А чайка есть уже?
– В соседнем купе.
– Хорошо, я сейчас возьму.
Мы вышли в коридор.
– Что за «чайка», Юля?
– Чайная продукция. Увидишь, когда мы из Москвы выедем – я её в служебке разложу.
– В служебном отделении? – это словечко мне удалось разгадать сразу же.
– Да. А теперь пошли на вагон.
Вернувшись обратно, Юля повернула какие-то тумблеры в служебном отделении, взяла пару газетных листов и начала топить титан, о чём-то беседуя с Димой. По обрывкам разговора я понял, что он рассказывает ей о домике в деревне, куда не прочь бы увезти Юлю. Так как подслушивать чужие разговоры я не люблю (хотя, если не кривить душой, то при случае не откажусь проследить за нитью беседы, если делать совсем нечего, например, сидя в электричке), то я предпочёл пересесть во второе купе и раскрыть журнал учёта.
– Так... «Не работают розетки на ходу» (раз десять написано), «Не работает вентиляция. 21 век. Позор» (до этого написано раз семь, но без комментариев)...
– Ну, ты пока поизучай, а мы в купе проводника пойдём, – произнося это, Дима потянул Юлю за собой в купе. Дверь захлопнулась.
– Пускай делают, что хотят... – я продолжил читать журнал учёта. Вроде бы всё остальное в порядке. Закончив с этим, я стал смотреть в окно. Эта часть Москвы довольно красива в лучах заходящего солнца: какой-то чуть ли не тридцатиэтажный жилой дом, плюс блестящие рельсы повсюду (за прошедшее время многие поезда уехали на вокзал), плюс приподнятое настроение (ещё бы, менее чем через час наконец-то начну работать!)...
«А, собственно, чему радоваться?» – наверняка думает читательница либо читатель, которой/которому собственная работа надоела уже до чёртиков.
Что ж, я отвечу на этот предполагаемый вопрос. Главная ценность лично для меня – это независимость. И работа – шанс получать деньги не за сам факт собственного существования (так достаются деньги от родителей), не за то, что привык делать бесплатно уже одиннадцать лет кряду (так достаётся стипендия), а за собственные усилия. Иными словами, шанс быть обязанным своими удачами и поражениями лишь самому себе, а не кому-то, кто стоит выше. По крайней мере, так я думал тогда.
– ...Так, я в душ, – Юля выскочила из купе.
– Тут есть душ?
– А ты не знал? Проводники моются в туалете, чаще всего с рабочей стороны. Двух зайцев убиваем: и сами чистые, и в туалете приятно пахнет шампунем. Особенно в пункте оборота это полезно – там же мойщицы не будет!
Слов по этому поводу у меня не нашлось.
– Хорошую я себе невесту нашёл, правда? – Дима подошёл к окну и достал сигарету из пачки.
– Правда... – честно ответил я.
Дима закурил.
– ...Кстати, хотите, весёлую историю расскажу? – Юля вышла из «душа».
– Ну, давай... – пробормотал Дима.
– Хорошо. В один из рейсов я решила поспать в Анапе подольше, и когда проснулась, увидела, что нас уже тащат на посадку. Делать нечего – пошла мыться, благо после того, как мы оказываемся на станции, остаётся ещё минут пятнадцать до посадки. Моюсь, значит. А возле вагона уже пассажиры стоят, в том числе дети. Уж не знаю как, но они открыли окно туалета и увидели там меня с тазиком. Пассажиры хохочут, я закрываю окно, с трудом удерживаясь от мата – дети же!
– Надеюсь, они увидели не слишком много? – поинтересовался Дима.
– Нет, только голову и часть шеи. Но всё равно неприятно, когда ты моешься, и вдруг бац – и на тебя уже смотрит куча народу. Зато в пути они были как шёлковые, кто-то даже благодарность написал.
Поезд со скрежетом тронулся с места.
– Всё, на посадку едем. Бери свою форму, одевайся, я в купе переоденусь.
Юля закрыла дверь.
– Кстати, – донеслось из-за закрытой двери, – вешалки тебе выдали?
– Нет. А что, должны были?
– Если ты за них расписывался – то да.
– За вешалки я не расписывался.
– Ну, тогда всё в порядке, хотя и странно. Переодевайся уже.
Поезд ещё не начал тормозить, когда Юля вышла из купе в форме. Я невольно ей залюбовался: тёмные волосы до уровня груди, на голове – пилотка, ниже – белая рубашка, синяя блузка из какой-то обтягивающей ткани, такая же юбка до колена, неплохие светлые туфли... Модельер, которому РЖД заказывали эту форму, определённо знал, как элегантно и ненавязчиво подчеркнуть красоту. Диму, видимо, посетили такие же мысли.
– Дай я тебя сфотографирую, Юля! – он достал из кармана мобильник.
– Пожалуйста, если получится, – девушка остановилась в дверях купе.
Два снимка оказались полутёмными, и немудрено: работало лишь ночное освещение.
– А если в тамбуре?
Мы вышли в тамбур, но и там попытки зафиксировать нынешнее состояние Юли при помощи крохотного объектива оказались безуспешны.
– Кстати, тебе тоже идёт форма, – девушка посмотрела на меня.
– Спасибо. Только пилотка какая-то узковатая.
– Ничего, снимешь, как только проверка пройдёт.
Поезд уже подходил к платформе.
– Ну всё, Дима, до встречи в понедельник!
– До встречи, Юля, – парень обнял и поцеловал девушку.
Состав остановился. Юля открыла дверь (платформа оказалась высокой) и выпустила Диму, а я стал возле туалета, придерживая дверь коридора, которая так и норовила закрыться, стукнув кого-нибудь из незадачливых пассажиров.
Часть седьмая. Москва–Курск
На перегоне с гудящими рельсами,
Пока светофоры красным флагом горят,
Один поезд – с родины Ельцина,
Другой – с родины Лигачёва, стоят...
...Звёзды в небе рассыпались боязно,
И через стёкла, сквозь тьму наугад
Пассажиры с одного поезда
На пассажиров с другого глядят...
Михаил Андреев
– ...Добрый вечер, добрый вечер! – повторял я уже в который раз.
Пассажиры отвечали по–разному, но неизменно вежливо. Форменная одежда сама по себе вызывает невольное уважение к человеку, который её носит.
Наконец, поток людей иссяк, и я вышел на платформу.
В руках у Юли оказался лист бумаги с какими-то данными и печатью.
– Это – список электронных билетов. С ними ничего не делаешь, просто сверяешь фамилию на билете с фамилией в списке и ставишь галочку на листе. Впрочем, с другими билетами тоже ничего не делаешь.
– А как же паспорт?
– Ну, можешь для вида сверить фамилии в паспорте и в билете. На промежуточных станциях паспорт вообще можно не открывать. Главное, чтобы номер поезда и время отправления совпадали с нашими.
Пассажиры продолжали подходить, но уже не так массово.
– Посмотри на часы.
– 22:18. А что?
– А то, что пора заходить в тамбур. Пройди по салону и попроси провожающих выйти из поезда.
Провожающих не оказалось.
– Через две минуты уедем... – пробормотал я, вновь посмотрев на часы.
Со стороны вокзала к поезду бежала женщина. Наш вагон находился возле угла здания, и поэтому она бежала именно к нему. Женщина заскочила в вагон, поезд тронулся, и Юля закрыла дверь. Пассажирка пыталась отдышаться, словно беговая лошадь на ипподроме после финала чемпионата мира.
– Ух... – пробормотала она. – Всё–таки успела... На билете написано «МОСКВА БЕЛ», я подумала, что имеется в виду Белгород, и поехала на Курский, а там сказали, что надо на Белорусский... У меня билет в восьмой вагон.
Я мельком посмотрел на билет.
– Да, всё правильно. Идите в восьмой вагон. Это третий, к слову, – рукой я показал нужное направление.
– Спасибо, что впустили.
– Не за что.
Женщина ушла, а я зачем-то посмотрел на бейдж, прикреплённый к блузке Юли. «Вас обслуживает Мошонкина Юлия Константиновна, проводник ОО КК «Чистая дорога».
– Кстати, а твой бейджик где?
– Не выдали.
– Ладно, ты стажёр, тебе можно. А вот на меня как-то раз ревизор орал минут десять за то, что я без бейджика была. Причём форма была в порядке!
– Девочки же вроде сказали, что проверка далеко от штаба не пойдёт?
– Значит, будем надеяться, что они сказали правду. Сейчас проверим билеты. Виды их знаешь?
– Двухслойный, однослойный и купонный.
– Про купонный забудь, я их вообще ни разу не видела. А про электронный забывать не советую. От двухслойного отрываешь слой, от однослойного – контрольный купон, на электронный смотришь и проверяешь, с бельём он или нет – там словами написано.
– А в остальных как?
– Сейчас покажу.
Мы зашли в первое купе.
– Ваши билеты, пожалуйста! – произнесла Юля.
Пассажиры тут же полезли в сумки и чемоданы. Довольно быстро Юля получила искомое.
– Смотри, – она сунула мне под нос один из купонов. – Видишь, здесь написано «БЕЛЬЁ УО»?
– Да.
– Это значит – «услуга оплачена». В двухслойных так же.
– Понятно.
– Если такой строчки нет – пассажир может купить бельё у нас. Пока что не предлагай, просто запоминай номера мест. Всё, иди в третье купе, а я во второе пойду.
Вдвоём мы справились минут за десять, после чего пошли в служебное отделение.
– Видишь, что на столе разложено?
– Вижу. Растворимый кофе, печенье, какой-то батончик, ещё печенье... Стоп, что за «растворимый шиповник»?
– Я сама первый раз вижу. Можешь попробовать, если хочешь.
– А сколько он стоит?
– Сорок, как на штабе сказали. Если кто спросит – за сорок продавай. Хотя, думаю, его никто не спросит.
– А остальное?
– Честно сказать?
– Конечно, Юля. Я что, похож на шпиона?
– Так вот, цены мы называем от балды, стараясь ошибаться только в большую сторону. Хотя кое-какие цены я знаю. Чай стоит двенадцать рублей. Когда проверка выйдет – будем продавать по двадцать.
– Двадцать? А не слишком ли нагло?
– Не слишком, все так делают. Кофе тоже по двадцать, только «Пётр Великий» по тридцать пять – он столько и стоит на самом деле. Сахар продавай по три, пройдёт проверка – по пять будешь втюхивать. Печенье – маленькие пачки по тридцать, большую за сорок. Батончик тоже тридцать... Вроде бы всё. А вот эти мюсли, – Юля показала на маленький пакетик с изображённым на нём Лунтиком, – пятьдесят.
– Пятьдесят?!
– Я дважды переспрашивала в штабе, когда они только появились. Да, пятьдесят. Никому их продать ещё не удавалось...
Дверь резко распахнулась, и туда влетел парень в спецовке.
– Титан работает?
– Да.
– Свет тоже?
– Да.
– Преобразователь пробовали включать? – не дождавшись ответа, он резко нажал на одну из красных кнопок. Лампы в вагоне стали светить ярче.
– Отлично, он почти нигде не работает...
Затем парень стал трогать какие-то предохранители. Загорелась красная лампочка. Матюгнувшись, он выкрутил один из предохранителей.
– Значит, так, – парень посмотрел на меня. Приходит проверка – вот это вставляешь сюда и закручиваешь. Если загорается лампочка – нажимаешь «Возврат защиты», немного поправляешь эту хрень и говоришь: «СКНБ глючит немного, ПЭМ приходил и сказал, что ехать можно». Как только проверка выходит – выкручиваешь её нафиг! Ясно?
– Ясно.
– Так, я на второй, – парень выбежал из служебки, не захлопнув дверь.
– Кто это был и что у нас происходит?
– Это был ПЭМ. У нас пожарка не работает, но это фигня. А ещё у нас не работает СКНБ, – Юля перешла на шёпот, – и это п...ц.
– СКНБ?! – я сразу же вспомнил, что полагается делать в таких случаях.
– Стоп-кран дёргать не надо. Как-нибудь доедем. Если бы было опасно – мы бы из депо не выехали.
– Мда... – свалившихся на голову знаний было достаточно, чтобы несколько умерить мой пыл.
– Можешь сходить взять деньги за бельё. Сто один сорок. Пройдёт проверка – бери по сто пятьдесят.
– Может, хотя бы сто десять?..
– Они от сорока рублей не разорятся, а я не хочу с голоду умереть. Хотя в пути есть особо и не хочется... Сколько там, кстати, народу без белья?
– Один человек.
– А, ну тогда мы почти ничего не теряем. Деньги в стакан положишь, – Юля открыла полку, где стояла посуда. – А потом пойдёшь в купе и снимешь пилотку. Я свою сейчас сниму.
– Хорошо.
Я пошёл в восьмое купе.
– Тут окно не открывается, – окликнули меня в третьем, – можете помочь?
– Не могу, к сожалению. В третьем и шестом купе находятся аварийные выходы.
– То есть, эти окна всё же можно открыть?
– Только специальным ключом и только целиком. Причём закрыть потом не получится. А если ночью дождь будет или ребёнок вывалится случайно?..
– Ясно. Спасибо, что объяснили.
– Да не за что. Работа такая.
Пассажир в восьмом купе уже успел застелить свою верхнюю боковую полку.
– За бельё заплатите, пожалуйста. Сто один рубль сорок копеек.
– Вот вам сто два рубля. Сдачи не надо.
– Спасибо.
– Служебку перепиши, – сказала Юля, когда я положил деньги в один из стаканов.
– Перепиши? Это как?
– Очень просто. Не ту служебку, в которой мы сейчас сидим, а служебное расписание. Блокнот есть у тебя?
– Тетрадка есть. И ручка есть.
– Отлично. Вот смотри, – девушка открыла блокнот на нужной странице. – Тут расписание, а внизу – список служебок. Служебных остановок, в смысле.
Я пробежал глазами по строчкам.
– Подожди, то есть после Воронежа мы чуть ли не каждый час останавливаемся? А после Ростова – каждые тридцать–сорок минут?
– Да, у каждого столба.
– А что это с утра? Четыре служебные подряд?
– Да. Туалеты лучше держи закрытыми с шести утра до отъезда с третьей служебки.
– Это же почти два часа! С утра!
– Ну, если не лень, побегай – там между служебками по десять минут есть. Только учти, что в семь двадцать четыре – девятый километр. Это возле Крымска, и там очень жёстко смотрят за тем, чтобы ничего не выливалось из вагона. Если детям невтерпёж будет – пустишь, но скажешь, чтобы не смывали. Понял?
– Понял. А зачем столько служебок вообще?
– Официально – чтобы пропускать те или иные поезда на однопутных участках. Реально – чтобы мы ехали намного дольше фирменных поездов, – Юля перевернула страницу. – Видишь, от Анапы до Протоки мы едем три с половиной часа? От Протоки до Анапы – четыре десять.
– Вижу.
– А фирменные за два доезжают. И ещё. Если какая-то из промежуточных служебок отменяется, значит, со следующей станции мы отправимся по расписанию. Всё ясно?
– Вроде бы всё.
– Ну тогда бери блокнот и иди в купе. Хотя нет, одну мелочь забыла. Возле Миллерово телефоны часто уходят в украинский роуминг. Многие пугаются, потому что ездят без загранпаспорта. Скажешь: «Не волнуйтесь, в Украину мы не заезжаем, но едем почти вплотную к ней». Теперь точно всё.
В купе проводника я снял пилотку, положил её в сумку, затем достал оттуда ручку, тетрадку и занялся переписыванием. Закончив работу и оставив тетрадь на столе, я решил зайти к Юле. Мужчина за сорок в железнодорожной форме отчитывал её:
– Ну вот скажите, зачем у вас чайная продукция разложена так, что в раковину не влезть?
– Сейчас передвину, – невозмутимо ответила Юля.
– ...Ладно, это вы сделали. А покажите стаканы, пожалуйста.
Юля открыла полку.
– Что тут у вас лежит?
– Деньги за чайную продукцию.
– Больше положить некуда, что ли?
Я забрал деньги и положил их в левый нагрудный карман.
– Ну вот почему у вас так пыльно здесь? – мужчина провёл пальцем между стаканами. – Думаете, пассажирам приятно пить чай из таких стаканов? Тем более что сами стаканы грязные. А можете мне объяснить, почему у вас здесь находится упаковка вашего личного сахара и банка кофе?
– Пока в депо стояли, выпила пару кружек.
– А где чай и сахар на продажу?
– В нижней полке.
– Почему? Вам же лазить туда неудобно будет!
– Я невысокая, мне удобно, – отшутилась Юля.
– Ну ладно. А стаканы всё–таки помойте.
Я взял тряпку и начал сосредоточенно мыть посуду. Юля подавала стаканы, хотя поначалу она то и дело порывалась выхватить тряпку у меня из рук.
– А, это тот стажёр, о котором вы говорили? Хорошо, работайте вместе, на обратной дороге я приду и проверю, что вы успели сделать, – сказал мужчина и не спеша направился ко второму вагону.
– Это была проверка? – только и произнёс я, продолжая мыть стаканы и ставить их на стол.
– Да. Надули нас девочки, хотя, может быть, им начальник так сказал.
– Ну, неважно. Главное, что он не стал проверять оборудование, – об одной мысли о том, что мы едем с неработающей СКНБ, меня передёрнуло. – Теперь помоем полочки – и порядок.
– Можешь особо не стараться со стаканами. Я их всегда мою перед тем, как отдать человеку. Пассажирам нравится.
– Раз уж пообещали – надо сделать.
Юля усмехнулась.
– Кстати, – сказала она, – нам теперь надо РЖДшный чай продавать. Пока тебя не было, мужик из последнего купе чаю захотел. Пришлось открыть пачку.
– И что?
– А то, что пачка за двести с лишним рублей – дорогое удовольствие. Назад только неоткрытый чай принимают.
– Понятно, – я закончил убирать пыль и поставил помытые стаканы вплотную к дверцам шкафчика.
– Ну как, помыли? – мужчина мельком заглянул в шкафчик. – Отлично. Удачного вам рейса!
– Спасибо.
Практически сразу же к нам забежала девочка из штаба.
– Ну как, Юля, всё нормально?
– Да.
– Что он смотрел?
– Чайный домик.
– А, ну значит ничего серьёзного. Отлично. А пассажиры как?
– Лапочки.
– У нас тоже всё спокойно. Ну, работай! – гостья побежала обратно.
– Так, вроде бы всё успокоилось?
– Вроде да.
– Тогда сейчас я буду учить тебя заполнять лушку.
– Что–что?
– Бланк по белью.
– А, вспомнил! «Бланк учёта населённости ЛУ–72», – правилам заполнения этого бланка была посвящена целая инструкция, найденная мной в регламенте.
– Именно он.
...Подробности заполнения бланка я счёл возможным опустить: ничего такого уж особенного в них нет. Для дальнейшего повествования важно лишь, что в этот документ вписывается станция посадки, станция высадки и номера мест, пассажиры на которых следуют маршрутом, указанных в предыдущих графах.
Поезд начал тормозить.
– Тула. Проверка выйдет, и я пойду спать, – Юля неохотно открыла дверь, опустила фартук и выглянула из вагона. На платформе никого не было, да это и понятно – кому нужно ехать из Тулы в полвторого ночи? Вскоре поезд тронулся.
– А мне где быть – в купе проводника?
– Лучше иди в служебку – на верхней полке сидеть неудобно.
– Хорошо, дай я только тетрадку и журнал возьму.
– Бери. По Орлу если кто зайдёт – разбудишь, я лушку заполню. Если никого не будет – разбудишь по Курску.
– Хорошо, – повторил я.
– И ещё: ключи на стол не клади, примета плохая. Кадровые говорят: «Положишь ключи на стол – ревизоры придут». Ревизор у нас, конечно, уже побывал, но кто знает... Так что пускай они лежат на коробе батареи под столом.
Юля ушла спать, а я, раскрыв «Глагол», устроился в служебном отделении и начал читать стихи Людмилы Рублевской.
«Забытые слова.
Забытые кладбища в пепле сжигаемых книг,
В истёртых следах за Отечество мёртвых героев.
Искать их не станут, как Шлиман – античную Трою:
На нашей Отчизне ведь кладов навалом таких.
Тут вечность в ботинки песком насыпается вмиг,
Летит паутиной в глаза и цепляется голою веткой...
Зачем суета – полем кладбище будет. Нередко
И город в итоге становится полем таким.
Минувшее спит, а над ним всё быльём поросло,
И умерших лица лишь мёртвые чтят поневоле.
Тут домик построят, и в трубах злой ветер завоет,
С проложенной кладами тропки Бог спустит весло».
– Неоднозначно. А следующее?
«Старый воин.
Счастье того, кто вернулся с нелепой войны,
Только забыть, как о стали со стен – валуны.
Старые воины будто бы смерть за плечами
Носят, как горб... Тени смерти лежат под глазами.
Шепчут, что слишком уж долго несчастный блуждал,
Пил из чужих черепов, даже в храме солгал,
Старого воина редко впускают домой.
Он не смеётся и вечно молчит, как немой.
Сколько ни просят рассказов из дней боевых –
Вечно в ответ только грустный, как кладбище, вздох.
Вот же сосед нам достался... В поместье лишь хлам.
Чёрный дракон прилетает туда по ночам.
Белые всадники носят туманы туда.
Шепчут соседи: остался бы там навсегда!
Бог пред уставшим солдатом главу преклонил:
«Ты победил... Ты вернулся и ты победил».
Тогда я не придал значения этому стихотворению, да и авторский вывод был мне глубоко чужд. Должно было пройти ещё пять суток, чтобы я понял, что вернуться – значит победить. Другое дело, что такая победа оборачивается поражением, если не перенести битву на другое поле. Собственно, этот текст и является продолжением битвы. Битвы с кем? Об этом будет сказано в предпоследней главе. Пока же я ехал где-то между Тулой и Орлом, пытаясь бороться со сном...
Я задремал. Проснувшись от неудобной позы, я посмотрел на часы.
– Три сорок пять... Чёрт! Чуть не проспал.
Схватив ключи, я вышел в тамбур. Почти сразу же туда вышла Юля.
– Не спится что-то...
– А вообще, как ты до этого спала?
– Лучше не спрашивай... Семь рейсов на «единице» – это когда на весь рейс один проводник на вагон. Перерывов между рейсами считай что и нет. Больше двух-трёх часов подряд не поспишь, и то, если пассажиры не разбудят.
– Печально...
– Нормально, за это хотя бы платят как следует. А вот на «тройке» работать... Три проводника на два вагона. Два из них обычно кадровые. Они чередуются, а ты работаешь как на «единице», только получаешь на треть меньше. Я в прошлом году так попала.
– А сколько ты вообще работаешь?
– Третий год летом езжу, правда, раньше на август не оставалась никогда. Теперь придётся: приехала поздно.
Поезд уже подошёл к платформе, и я кинулся к двери.
– Ни в коем случае не открывай двери на ходу! – успела предупредить Юля.
Я остановился.
– Ну, понятно, что на перегонах это просто опасно. А когда мы уже подъезжаем?
– Тогда это опасно для кошелька, а не для тела. На станциях частенько стоят въедливые начальники. Увидят нарушение – запишут и сообщат куда надо. И всё, вынь да положь три тысячи!
– Ясно...
– Тебе повезло, что я вовремя крикнула.
– Спасибо, Юля.
– Да не за что. Я в своём первом рейсе тоже на каждом шагу ошибалась.
Я отошёл в другой конец тамбура, а девушка открыла дверь, опустила фартук и вышла на платформу. Я последовал за ней. Пассажиры крепко спали.
– Пожалуйста, – у входа в вагон стояла женщина с билетом и паспортом.
«Фамилия совпадает, номер поезда и время отправления – тоже, бельё не оплачено...» – за считанные секунды я извлёк эту необходимую информацию из документов.
– Всё в порядке, можете заходить.
Женщина заняла свою нижнюю боковую полку в первом купе.
– Бельё брать будете?
– Буду. Сколько оно стоит?
– Сто... сто десять рублей, – врать прямо в глаза было непривычно.
– А я знаю, что в поездах выписывают квитанции на бельё. Вы мне можете такую выписать?
– Да, они у моей напарницы. Можете пока располагаться, – с этими словами я выбежал на платформу.
– Юля!
– Да, что такое?
– Тут пассажирка квитанцию требует. На бельё.
– Третий раз в жизни... А докуда она едет?
– До Курска.
– Сколько у нас до отправления?
– Пятнадцать минут с лишним.
– Отлично, тогда я в штаб. Пока разбужу там кого-нибудь...
Вскоре она вернулась с квитанцией.
– Сейчас отправимся, и я покажу тебе, как её заполнять – вдруг тоже придётся... Кстати, в штабе ржут по поводу «проверки».
– А что такое?
– Да хотя бы то, что в форме после Москвы было три человека, включая тебя, меня и начальника поезда.
– Офигеть.
Мы зашли в вагон.
– Кстати, – шепнула Юля, – сколько, ты ей сказал, стоит бельё?
– Сто десять.
– Нормально. В бланке просто указана настоящая цена, поэтому ты ей на выходе как-нибудь по-тихому отдай сдачу, но так, чтобы она не поняла, что мы сознательно накручиваем цену. Со ста пятьюдесятью так бы не вышло, а тут, думаю, справишься. А сейчас ты мне покажешь, как умеешь поднимать фартук и закрывать дверь.
И то, и другое я сделал быстро, едва только состав тронулся.
– Отлично.
– А на «секретку» закрыть? – вспомнил я инструкцию.
– Вот этого не надо. У меня, как и у большей части проводников. ключи плохие. Наше купе и служебку ими закрывать–открывать можно, а если закроешь дверь – потом она может не открыться. Догадываешься, что произойдёт в таком случае на ближайшей станции?
– Догадываюсь. Особенно если там происходит посадка либо высадка.
– Посадка-то ещё так-сяк – через соседние зайдут. А вот с высадкой полный пипец будет. Ладно, сейчас бланк заполню – и снова спать. Будить не надо, в девять с хвостиком сама проснусь.
В заполнении очередной бумажки не оказалось ничего сложного (разве что опять повеселила строчка «ЛНП Свинарчук В. Н.»), и девушка спокойно отправилась спать. Я же, взяв на этот раз ещё и дневник, попытался кое–как описать события прошедших суток (предыдущая заметка была сделана в комнате отдыха Николаевского депо). Описание событий незаметно перешло в описание Юли Мошонкиной, и я, несколько озадачившись этим фактом, опять принялся за «Глагол». В этот раз мне попался дневник Народного поэта Беларуси Нила Гилевича за две тысячи первый год. Он вкупе со стихами ещё четырёх белорусских поэтесс и позволил мне не заснуть до Курска.
Ровно в шесть утра пассажирка с пятьдесят третьего места уже стояла в тамбуре.
– Вот ваша сдача, – пробормотал я.
– Какая сдача?
– Ну, я сказал вам, что бельё стоит сто десять. Так?
– Именно так.
– А в квитанции сказано, что оно стоит сто один рубль сорок копеек... Берите, – отвернувшись, я высыпал монеты женщине в ладонь и пошёл проверять, собрались ли москвичи, которым тоже захотелось попасть в Курск именно на нашем поезде. Удостоверившись, что они тоже вот-вот пройдут в тамбур, я закрыл туалеты и вернулся к дверям.
В шесть часов десять минут утра мы прибыли в Курск. Высадка прошла без эксцессов, новых же пассажиров на горизонте не появилось. Поезд отправился чуть ли не секунда в секунду.
Часть восьмая. Реальные пацаны
Уметь жить – это значит так сделать,
чтобы ко всем без исключения людям стоять лицом, а не задом.
Михаил Пришвин
Один дневник незаметно перешёл в другой, так же эффективно помогая убить бесценное время. Светало. Я попробовал выключить свет, но, забыв необходимую комбинацию тумблеров, не мог этого сделать.
– Всё в порядке? – Юля, позёвывая, зашла в служебное отделение.
– Да. Слушай, как свет выключать? Два выключателя в положение «ОТКЛ.» поставил, а он всё горит...
– А третий с «Н.Т.» на «0» пробовал переключить? – Юля повернула тумблер на сто восемьдесят градусов, и освещение отключилось. – Надо было меня будить.
– Ну, ты же сама проснулась?..
– Тебе опять повезло. Ладно, пойду теперь вздремну часов до десяти. Если что не так – буди, не бойся.
– Хорошо.
– Туалеты по Курску закрывал?
– Да.
– Если стоянка меньше пяти минут – можешь не париться с ними. А вот на служебке в девять двадцать пять обязательно надо закрыть.
– Учту.
– Всё, работай. Не забыл, что сколько стоит?
– Не забыл, – я решил не говорить, что ещё до Тулы я продал оба пакетика «Петра Великого» за двадцать пять рублей.
– Кстати, один растворимый кофе лучше другого. Первый можешь и по двадцать пять продавать.
– По четвертаку? Отлично.
После того, как Юля снова закрылась в купе, некоторое время было тихо. Ещё две станции обошлись без посадки и высадки. Пассажиры начали просыпаться, многие из них брали чай с сахаром, кофе со сливками или без... Словом, торговля пошла.
– Пиво есть? – спросил парень в спортивной форме.
– Нет. Можно в вагон–ресторан пройти, но он наверняка ещё закрыт.
– А это где?
– Между десятым и одиннадцатым вагоном.
– Далеко, блин! Ладно, давай тогда кофе.
– С сахаром?
– Да.
– Получше?
– Конечно.
– Тридцать рублей в сумме.
Пока я наливал воду и размешивал сахар, парень достал из карману пачку мятых купюр и достал оттуда пятидесятирублёвку.
– Вот.
– Пожалуйста, – я быстро отсчитал пару монет, – вот ваш кофе, а вот двадцать рублей сдачи.
– Спасибо.
Любитель кофе ушёл, а я про себя заметил, что этот пассажир не из нашего вагона. И раз он пришёл справа, значит, он едет во втором вагоне. Интересно, с какой стати ему захотелось наведаться сюда – ведь там же есть свой проводник и своя вода?..
Поезд затормозил. Я закрыл туалеты и пошёл в тамбур, чтобы посмотреть, где же мы остановились.
– Слышь, можешь дверь открыть? – парень с сигаретой в одной руке и бутылкой пива – в другой уже стоял там.
– Не могу. Курить тут вообще нельзя, кстати: идите в нерабочий тамбур своего вагона.
– А ты там был вообще?! Там топор в воздухе повесить можно!
Подумав, я всё же открыл дверь. Мы находились на какой-то пустой пригородной платформе.
«Хорошо хоть не в чистом поле...» – подумал я.
Парень подошёл к двери, затем высунулся из неё как можно дальше и закурил, покачиваясь на поручнях.
– Можно хотя бы из двери не высовываться? Это служебная остановка.
– А выйти на платформу можно? Какая же она служебная, если тут платформа есть!
– Нельзя.
Из второго вагона появились ещё двое таких же товарищей. Один из них попросил первого отойти от двери и начал лузгать семечки, а второй выпрыгнул из вагона невзирая на то, что фартук был поднят. Схватившись за голову, я побежал к купе проводника.
– Просыпайся, Юля!
– Что такое? – полусонно пробормотала девушка.
– Пассажиры из второго вагона на платформу прыгают! На служебке.
– А дверь ты не мог закрытой держать?
– Как? Они пытались открыть ту, что на путевой стороне, так что я вынужден был открыть хотя бы эту – пусть прыгают не под поезд...
Вместе мы вернулись в тамбур, где уже стоял проводник второго вагона и крыл матом незадачливых прыгунов (первопроходец нашего тамбура последовал примеру своего друга).
– А вы куда смотрите?! – накинулся он на нас. – На секретку закрыть двери что не позволяет?!
– Ключи плохие, – ответила Юля.
– Так идите в штаб и возьмите нормальные ключи! Таких умников, б..., иначе возить нельзя.
Вместе нам удалось заставить людей вернуться в вагон, бросив недокуренные сигареты. Проводник второго вагона ушёл, напоследок отвесив ещё несколько малоэтажных эпитетов по поводу всей этой ситуации. Я закрыл дверь и стал возле неё. Юля остановилась у противоположной двери.
– Ну открой дверь, товарищ майор! – проситель выглядел довольно комично, хоть и пытался шутить.
– Не могу. Доигрались.
– Ну дышать же нечем! Мы же реальные пацаны, всё понимаем – только постоять у открытой двери дайте!
– Это плацкарт, – вмешалась Юля. – Хотите комфорта – катайтесь в купе.
Поезд тронулся.
– Всё. я на штаб, а ты стой тут на всякий случай.
– Да мы не будем открывать двери, честно!
Мы промолчали.
– Кстати, Юля, туалеты открой по дороге.
– Хорошо, – девушка ушла.
...От нечего делать пацаны устроили спортивную тренировку. Называю это «тренировкой», потому что это не было ни дракой – каждый из соперников останавливал кулаки в сантиметре–двух от тела другого, ни разборкой – повод к ней отсутствовал. Нечто подобное мне приходилось чуть ли не ежедневно наблюдать в своей школе – там тоже учились люди, для которых на первом месте сила, а не знания или что-то ещё. Некоторые говорят, что таких людей в мире девяносто пять процентов. Если это правда – получается, что жизнь для большинства идёт не ради достижения чего-то мирным путём, а наперекор этому самому пути. Остаётся только удивляться, почему в таком случае прогресс всё же движется вперёд. С другой стороны, чему тут удивляться? Любое достижение прогресса сначала используется в военных, силовых целях, а уж потом добирается до простых граждан.
Определённо, человечеству повезло, что политики всё же научились применять оружие исключительно на словах. Не бить всех подряд кулаками, а только угрожать, максимум – замахиваться. Жаль только, что терпение не безгранично, и войны (как бы их ни называли) всё же происходят. Вот и сейчас, когда я пишу эти строки, в Сирии полыхает конфликт между властью и оппозицией. Каждая из сторон называет другую бандитами, каждая стремится уничтожить другую... А страдают те самые пять процентов людей, для которых борьба со своими соплеменниками не является главной ценностью.
Грустно всё это. Грустно и противно.
Хотя... а может быть, так и надо?
Часть девятая. Разговор по душам
Кто-то считает деньги,
Кто-то друзей считает,
Кто-то – везучий демон,
А кто-то годы теряет!
Кто-то смеётся от правды,
Кто-то – от чьих-то несчастий,
Кто-то заплачет завтра,
Сегодня – ему служит счастье.
Надо мной моя жизнь смеётся,
Считает меня везучей,
То змейкой вокруг обовьётся,
То чёрной прольётся тучей.
Но я никогда не плачу,
Упрямо жизнь прославляю,
Не так уж всё и мрачно –
Я считаю.
Виктория Курбеко
Юля вернулась перед самым прибытием в Воронеж.
– Сейчас будешь мусор выносить.
– А куда?
– На платформе будут специальные баки. Только сначала пассажиров выпустишь – как-никак, сорок четыре минуты стоим.
– Хорошо.
– ...А где тут можно пивка купить? – уже знакомые пассажиры из второго вагона поленились возвращаться и вышли через наш тамбур.
– В «Пятёрочке», – ответила Юля.
– А как туда дойти?
– За проводниками идите, не ошибётесь. Видите, от хвоста идут?
– Да.
– Вот за ними и идите.
– Спасибо.
Убедившись, что вагон опустел (в этом городе выходила лишь девушка, которую встретил её любимый человек, но все остальные решили хоть немного охладиться, прогулявшись по платформе), я взял один из битком набитых чёрных пакетов и выбросил его туда, куда сказала Юля, а затем проделал аналогичную процедуру со вторым пакетом. Остальное время я бродил по платформе, зачем-то посматривая на свой вагон (чтобы не зашли зайцы? Так они, если захотят, через соседние зайдут...). Даже уговаривать вернуться на свои места никого не пришлось – в двенадцать ноль семь все уже зашли в поезд. Юля не принимала во всём этом никакого участия – она опять была в штабе.
– Кстати, сними пиджак, – заметила она, стоя в тамбуре перед отправлением. – Я же вижу, что ты потеешь, а рубашки стирать толком негде.
– Спасибо за совет.
– Да не за что. Я тоже выпендривалась неизвестно перед кем в первом рейсе, только тогда погода это позволяла. Прямо сейчас сними, дверь я закрою и фартук подниму. Можешь даже меня в купе подождать.
– Что, поработать захотелось? – съехидничал я, когда Юля вернулась.
– Типа того. Ты же как на единице пашешь, по сути, а деньги я получу...
– Ну, ты получишь их заслуженно – на самом же деле учишь меня работать... Кстати, а где ты учишься?
– Сложный вопрос. Если честно – нигде. Уже третий год как нигде.
– Как?! Я думал, сюда только студентов берут...
– Ну, в первый год я действительно была студенткой. Железнодорожного техникума. А потом...
Юля сделала паузу, видимо, собираясь с духом.
– Вообще, я никогда не думала о том, куда пойду. Папа у меня машинист, и когда я перешла в одиннадцатый класс, взял и сказал: «Пойдёшь на ЖД». Ну, на ЖД так на ЖД.
– А мама?
– А что мама? Папа всегда, как с рейса вернётся – напивается и бьёт её до полусмерти, а она молчала... Она вообще неразговорчивый человек, по жизни.
– Жесть... Мой отец тоже пил – так мама его и бросила за это в девяносто седьмом. Просто в квартиру не пустила.
– Сильная женщина. Моя бы так не смогла, точно.
– Ладно, оставим эту тему. Так что с техникумом получилось?
– С техникумом? Ну, поступила я туда спокойно, на инженера по ремонту ЖД путей. Училась без пересдач, даже без троек иногда. Лучше, чем половина группы. Только на втором курсе поссорилась с одним преподом.
– Что за препод?
– Сейчас и не вспомню точно – что-то по безопасности... Короче, он мне сказал, что я проявляю слишком мало усердия в изучении его предмета. Я честно ответила, что проявляю ровно столько усердия, сколько предусмотрено программой. Тогда он сказал, что поставит мне тройку, но техникум я не закончу.
– И что?
– До защиты диплома всё было нормально: готовилась, искала материалы, писала диплом... Защита была назначена на утро понедельника, а в воскресенье я чем-то отравилась. Да так отравилась, что даже добраться до телефона и «скорую» вызвать не могла. Утром кое-как позвонила – а там сказали, что «мы на отравления не выезжаем из-за нехватки машин». Днём позвонила в техникум, объяснила ситуацию. Там говорят: «Всё хорошо, Юля, во вторник сходишь к врачу в поликлинику, а в среду защитишь диплом». Ну, вроде всё нормально пока. Пошла я во вторник в поликлинику, отстояла очередь к терапевту, а он мне и говорит: «Если бы у тебя было отравление, ты бы до меня не дошла. Почему скорую не вызвала?» Рассказала ему – а он в ответ: «Не может такого быть! Раз скорой не было – я не могу тебе справку выдать, скажут, что симулянтку оправдываешь!» Ладно, пришла домой, готовлюсь. Утром прихожу в техникум – а я уже отчислена, причём без права восстановления на любом из курсов... – Юля махнула рукой.
– Мда...
– Тогда я второй раз поехала работать в Москву. На весь июнь и июль.
– Можно кофе? – кто-то заглянул в приоткрытую дверь купе.
– Да пожалуйста, – я перешёл в служебное отделение. – С сахаром?
– С сахаром. И со сливками, если можно.
– Тридцать пять рублей за всё.
– Хорошо.
Я вернулся и положил деньги в карман пиджака.
– А ты как сюда попал, кстати?
– Увидел объявление в университете. Так-то я на преподавателя химии учусь. Сдал сессию без хвостов, довольно неплохо – средний балл восемь с половиной (у нас десятибалльная), вот и решил поехать подзаработать, а заодно попрактиковаться в общении с людьми.
– Ну и как, нравится практика? – девушка усмехнулась.
– Вроде нормально. Чувствую, что выдержу хоть весь август.
– Лучше не оставайся на последние числа. Там закрытие рейсов.
– А что тут такого страшного, Юля?
– А то, что вагоны раздевают – ставят в резерв до следующего лета. Абсолютно всё имущество сдаётся по описи. Всегда просто офигенные недостачи, поэтому друг у друга воруют...
– Неужели следить нельзя?
– А как следить? Последние рейсы всегда на единице. Уходишь сдавать бельё, возвращаешься – а у тебя половины вещей нет. И ничего не докажешь. Некоторые оставались должны тысяч тридцать, отработав всё лето.
– И как они уезжали?
– Родители высылали деньги. У кого денег не хватало – брали кредит. А некоторые всю осень вагоны охраняли...
– Жестоко.
– Поэтому советую тебе числа двадцать пятого уехать. Я двадцатого собираюсь, чтобы выходные на вагонах не сидеть.
– Огромное спасибо за совет.
– Да не за что – я же вижу, что ты почти ничего не знаешь... Кстати, нам с начальником поезда повезло. В прошлом году попался один принципиальный – не давал работать и гонял за малейшую отступку от правил.
– За малейшее отступление... – машинально поправил я. – Хотя в чём-то я его понимаю.
– В чём? Если бы нам платили, как кадровым – тогда ладно, а тут такое... Они ездят на двойке три–четыре рейса в месяц и получают столько же, сколько мы на единице без выходных и праздников.
– Так у них всякие надбавки за стаж, за опыт...
– Мелочи. Не в этом дело.
– А в чём тогда, Юля?
– А в том, что специально для студентов создана цепочка подставных фирм. Все эти «Мередианы», «ШнейбергКонсалты» и прочие «Чистые Дороги». Работают-то там исключительно сотрудники РЖД, но такая комбинация позволяет платить нам меньше.
Внезапно стемнело.
– Это мы тоннель проезжаем, как раз после Воронежа.
– Может, свет включить?
– Не парься – сейчас выедем...
Тоннель и вправду оказался довольно коротким.
– Кстати, я вообще не понимаю, с какого перепугу РЖД стала акционерным обществом. Ведь управляет-то ей всё то же министерство путей сообщения, а фирм и фирмочек наплодили... Федеральная пассажирская компания – отдельно. «Мастер Клининг», цеха по чистке белья, которые с территории депо никуда не делись, – отдельно. Электрички вообще почти в каждой области разным компаниям принадлежат. Полный бардак. У нас БелЖД как была государственной, так и осталась, а у вас в России вообще что-то странное.
– Ну так это во всём так: приватизировали... Если честно, не люблю я о политике говорить.
– Я тоже. А чем ты вообще дома занимаешься, если не секрет?
– Дома? Дома я уже лет пять не была. Техникум же в Кирове, а я в Кирово–Чепецке родилась... Играю в одну онлайн–игру. На первом курсе ещё познакомилась с парнем, он и пригласил в гильдию. Потом поссорилась с ним, в другую перешла. Как из техникума выгнали – почти всё время играю, с перерывами на сон и еду, естественно.
– Извини, а деньги откуда? На то, что тут заработаешь, девять месяцев не проживёшь, даже если сильно постараться. Разве что на хлебе и воде.
– Эти-то деньги? Да я их потрачу за неделю–две, как обычно. Парни содержат – девушек в нашей игре мало.
– Я тоже когда-то одной игрой увлекался. Стратегией, правда. Но никогда не доходило до такого, чтобы сутками там сидеть – максимум час, два, ну три в день, и не подряд. И почему люди туда идут?..
– Чтобы расслабиться. Один мой бывший в свои двадцать шесть – менеджер какой-то фирмы. Получает тысяч сорок, притом что у нас по городу девять–одиннадцать тысяч в месяц считаются нормальными деньгами. Просто пить – скучно. А тут и настоящий азарт, и расходы минимальные... Я никогда реальные деньги в игру не вкладывала, большинство моих знакомых – тоже. Интернет так или иначе есть почти у всех, основные битвы разгораются по вечерам – что в этом плохого?
– Извини за нескромный вопрос, Юля, но насколько близко ты сошлась с Димой?
– Не настолько близко, как ему бы хотелось. Знакомы мы реально две недели, в игре общались до этого полгода. Ну, ты же слышал – он называет меня своей невестой и хочет, чтобы я к нему переехала. Никак не пойму, чем я ему приглянулась.
– Знаешь, Юля, вот честно, если бы не Дима, я бы предложил тебе перебраться в Минск. Подучилась бы год, поступила бы в универ какой-нибудь... А так ты живёшь лишь игрой. Неужели реальность тебе неинтересна?
– Честно ответить, почему я не хочу стремиться к чему-то в реальной жизни?
– Честно, если можно.
– Потому, Серёжа, – Юля, пожалуй, впервые обратилась ко мне по имени, – что я не хочу смотреть на то, как умирает мой народ.
Добавить было нечего. Только то, что в это время мы уже подъезжали к станции Лиски, спасло ситуацию.
Уже после того, как поезд поехал дальше (началась упомянутая полоса «остановок у каждого столба»), один из «реальных пацанов» остановился у окна и включил музыку на телефоне, чтобы было слышно в первом купе (там расположились его друзья, успевшие за полдня познакомиться с москвичками, которые тоже ехали отдыхать). Естественно, до нас эти звуки тоже доносились.
– Какой-то рэп... Не понимаю, как такое можно слушать.
– Не рэп, а ска-панк, – со знанием дела ответила Юля. – Я, когда в школе училась, тоже такое слушала. Настоящий рэп – это полное г... ну ты понял, о чём я.
– Понял. А сейчас что слушаешь?
– Металл, рок, регги-рок... В основном русский – хотя та же «Пятница», например, украинская группа. Инструментальные вещи кое-какие люблю.
– Типа «Флёр»?
– «Флёр» не слушаю вообще. Наивные они слишком. А вот «Психею» люблю...
Где-то часа полтора мы с Юлей слушали музыку. Кроме вышеупомянутых исполнителей, мне запомнилась разве что группа “Stigmata”.
– А вот это – японский рок, – девушка выбрала очередную песню в плейлисте.
Часть десятая. Жизнь и творчество
В одном материнском сердце больше тепла, чем в сотнях.
В одной улыбке больше света, чем в сотнях.
В одной слезе больше горечи, чем в сотнях.
В одних устах больше сладости, чем в сотнях.
В одном цветке больше блеска, чем в сотнях.
Так сказала мне на прощанье Иоки,
Чьи слова я не хочу и не могу оспаривать,
И никому на свете не советую.
Максим Танк (перевод Якова Хелемского)
Краткий словарь сленговых слов, употреблённых в данной части:
Аниме – общее название японской анимации. Основное отличие японской анимации от европейской и американской в том, что в Японии поставлено на поток производство как детских мультфильмов, так и анимации для подростковой и взрослой аудитории. Для этого используется система рейтингов – такая же, как для фильмов. То есть, существует аниме, которое можно смотреть лишь с 13/16/17/18/21 года.
Анимешники – любители аниме.
Гопники – дворовые хулиганы, любимое развлечение которых – избить кого-нибудь, кто чем-либо выделяется из общего ряда. Их можно встретить в спальных районах любого города СНГ (где больше, где меньше), иногда возле автозаправок на оживлённых трассах (к примеру, Е30 Брест – Москва, Е95 Санкт-Петербург – Одесса). Главное при встрече с ними – не привлекать к себе внимания: грабят они, только если их разозлить.
Готы – субкультура, увлекающаяся «тяжёлой» музыкой, историей и легендами Средневековья. Существует с девяностых годов прошлого века по сей день, популярность невысока с начала двухтысячных. Парни–готы часто носят волосы, заплетённые в «конский хвост», девушки любят делать себе пирсинг или, как минимум, носить тяжёлые серёжки. Вешают на сумки/рюкзаки цепочки, шипы и прочие металлические детали.
Кавай – существительное, от японского наречия “kawaii” [кавайи]. Обозначает нечто милое и наивное, например, котёнка или девочку–дошкольницу. В сленге анимешников от него образовано прилагательное «кавайный» с тем же значением. Данное прилагательное в русском языке точных синонимов не имеет, в английском же практически полным его эквивалентом является слово “cute” [къйут].
Манга – японские комиксы с характерным стилем рисовки. Их целевая аудитория совпадает с аудиторией аниме, имея те же возрастные ограничения.
Ня – междометие, аналог русского «мяу». Стало родоначальником целого семейства слов: «няка». «няшка», «няшечка», «няшность» (существительные), «няшный» (прилагательное), «няшить» (глагол), «няшно» (наречие) и т.п. «Кавай» и «няшность» – синонимы, равно как «кавайный» и «няшный».
Спойлер – пересказ части сюжета чего либо. Слово довольно распространено также среди киноманов и библиофилов.
Хентай – жанр аниме для взрослых. Содержит гетеросексуальные сцены.
Эмо – субкультура, пик популярности которой пришёлся на две тысячи второй – две тысячи седьмой годы, в настоящее время вымерла. Главным принципом эмо была открытость своих чувств для окружающих. Эмо склонны были преувеличивать как собственные успехи, так и собственные неудачи, что довольно часто приводило к депрессии и суициду.
Юри – жанр аниме для взрослых, главным образом для мужчин. Воспевает лесбийскую любовь, причём зрителю предлагается отождествлять себя с активной партнёршей.
Яой – жанр аниме для девушек–подростков и для женщин. Описывает гомосексуальные отношения между мужчинами. Зачастую пассивный партнёр изображается так, что его можно легко принять за девушку. Это возмущает многих читателей, которым посоветовали яойное аниме/яойную мангу и не предупредили об этом.
Поскольку в Интернете любые возрастные ограничения являются условностью, в настоящее время многим любительницам яоя/любителям юри тринадцать–четырнадцать–пятнадцать лет, хотя производителями установлен возрастной ценз в восемнадцать лет, а то и в двадцать один год. Данное явление может рассматриваться с различных позиций. Автор считает необходимым отметить, что увлечение данными жанрами аниме и манги развивает у зрителей чувство толерантности к «не таким, как все», а поскольку как юри, так и яой являются по существу замаскированным хентаем (исключения единичны: авторам редко удаётся вменяемо раскрыть психологию противоположного пола), то никакой пропаганды гомосексуализма юри и яой в себе не несут. Если же девушка интересуется юри или парень интересуется яоем, то этот интерес, как правило, возникает не на пустом месте. Тем не менее, первых гораздо больше, чем вторых, что можно объяснить, базируясь на утверждении Фрейда о женской бисексуальности.
– Японский? – переспросил я.
– Ну да, я анимешница, – без особого интереса ответила Юля.
– Два анимешника в одном вагоне... Да такого же не бывает!
– Бывает, но редко, – улыбнулась та. – В игре у нас каждый третий аниме смотрит, если не каждый второй. Как вспомню споры на форуме клана: «Что лучше: яой или юри?»
– Мне кажется, что спор не имеет смысла.
– И мне. Кстати, я тут вспомнила одну историю. Тоже из игры.
– Ну, рассказывай.
– Перед прошлым Новым годом к нам в клан попросилась девушка. Из Бреста. Играла довольно неплохо, всегда была готова помочь... И влюбился в неё замглавы клана, тоже откуда-то из Белоруссии, – Гомель, что ли, или Могилёв? В общем, он на всю гильдию признался в любви, сказал, что на выходных приедет в Брест... А в ответ...
– Что в ответ?
– А в ответ этот человек извиняется, что обманывал всех, и говорит, что он парень. Влюблённый очень обиделся и выгнал его из клана. Всё друзья прекратили с ним общаться, только я время от времени переписывалась с ним. Глава клана узнал об этом, чуть ли не матом спросил, с какого перепугу я общаюсь с этим человеком...
– И что ты сделала?
– Ответила: «Если мне приятно общаться с человеком, то какая мне разница, какого он пола?»
– Абсолютно согласен. Со мной похожий случай был, кстати. Я в одном чате ошиваюсь – знаешь, наверное, сайт nya.sh?
– Ну да.
– Там появился чатик – кстати, тоже перед прошлым Новым годом – и через некоторое время там собралась толпа любителей текстовых ролевых игр. Графоманов, короче. Оттуда нас в апреле выгнали, потом программисту, сделавшему новый сайт, всё это надоело, и мы опять ушли в другое место... Долгая, в общем, история. Главное, что одним июньским вечером «хозяйка» волей, данной ей самой собой, взяла и поменяла всем обитателям чата пол. Я тоже попал под раздачу, попробовал писать от женского лица, понравилось. Через недели две вообще с нуля персонажа создал – девочку четырнадцати лет.
– И что, в неё кто-то влюбился?
– Три человека в разное время. Один, к слову, так и не узнал правду.
– Няшно.
– А то. Кстати, какое аниме ты любишь?
– «Тетрадь смерти», например. Смотрел?
– Нет, но в планах.
– Обязательно посмотри. «Реборн» ещё, к примеру. «Стальной Алхимик».
– «Алхимика» планирую с сентября смотреть.
– Не пожалеешь. А тебе что нравится?
– Ну, то, что нравится мне, мало кто смотрел почему-то. «Мадока», допустим. «Ангельские ритмы». «Крестовый поход Хроно». “Black Rock Shooter”. Что-нибудь знакомо?
– «Ангельские ритмы» смотрела. Красиво очень.
– Я их пересмотреть собирался перед отъездом, но не успел.
– Успеешь, когда вернёшься... А по поводу манги что?
– Манги я читаю очень мало. Зато читаю много книг, а одну даже пишу.
– О чём?
– Что бы я ни сказал – это будет большим спойлером. Так что промолчу.
– Ну хотя бы приблизительно.
– Хорошо... Январское утро. Парень просыпается за сорок пять минут до начала занятий в лицее, а до лицея ещё на метро шесть станций ехать. Чистит зубы, кое-как одевается, хватает вещи и бежит. Стоит на платформе, видит – подходит поезд, как вдруг парня толкает вниз девушка, с которой они встречаются уже два года. Очнулся он непонятно где: площадка над полем, на ней – столик, два стула, кружки с чаем и кофе и какой-то проектор в углу. Садится, отпивает чуток чаю – напротив парня появляется девушка, подозрительно похожая на него. Говорит, что она – его сестра из параллельного мира, и приглашает взглянуть, как появилось раздвоение ветки времени...
– Интересно. Ссылку дать можешь?
– По памяти – вряд ли. Это в блоге искать надо.
– Ясно.
– А ты пробовала что-нибудь писать?
– Пробовала... Про субкультуры. Слышал, наверное, про готов, про эмо?
– Ну да.
– Я готом была с пятый по девятый класс. Представляешь себе – гот–пятиклассница?
– Злая няшка...
– В итоге гопники из старших классов били меня почти каждый день. Веришь или нет, но с тех пор я разучилась чувствовать что-либо.
– Это как?
– А вот так. Конечно, если палец порежу или ногу поцарапаю – будет больно. Что же касается любви, ненависти, злости, огорчения – это для меня пустой звук.
Юля вздохнула.
– Помню, в шестом классе на уроке обществознания учительница сказала: «Есть здесь люди, которые считают себя счастливыми?» Я встала. Она знала, конечно, что у меня в семье творится, знала, как со мной одноклассники обходятся... Поэтому она спросила с чувством глубочайшего удивления в голосе: «Но почему ты счастлива, Юля?»
– И что ты ответила?
– «Я счастлива, потому что я живу. Сегодня. И не думаю о каком-то там завтрашнем дне, которого может и не быть. Что бы ни происходило со мной – это моя жизнь, которую у меня не отнять, равно как и счастье».
– Звучит как притча...
– Но я на самом деле так сказала!
– Верю. Тебе – верю. Сам я в школе субкультурами вообще не интересовался – хватало книг. Во втором классе учительница написала мне в дневнике: «На уроках не слушает преподавателя, сидит читает книги библиотечные». Тогда я стал пытаться её слушать, хотя особо интересно не было – я и так всё это знал. Когда мне было шесть лет, я убивал время тем, что писал на листе бумаги длиннющие числа, а потом делил их на трёхзначные. Или писал с десяток дробей, а потом складывал их, получая в итоге просто монструозный знаменатель. Пожалуй, единственная наука, которую я познавал почти с нуля, – это химия. Аттестат с отличием получил, поступил на химико–биологический профиль в свой лицей, но перед тем успел влюбиться.
– Смешно...
– Мне самому сейчас смешно, но тогда совсем не до смеху было. Стихи ей посвящал, потом прозой занялся... За полгода до окончания лицея я всё ещё не определился, куда пойти – на филфак или на химфак? Выбрал химфак только потому, что не хотел зубрить историю к ЦТ (аналог вашего ЕГЭ). Зато пришлось математику подтягивать.
– А отношения у тебя какие с одноклассниками были?
– Списывать давал очень редко, учителю закладывал всех, кого только можно. «Ботаник–шестёрка», в общем. В лицее понял, что так нельзя, но серебряную медаль всё же вырвал.
– И не били в школе за такое?
– А как меня ударишь? Только кто замахнётся – я начинаю визжать, переходя на ультразвук. Человек затыкает уши и убегает. Классу к восьмому разучился, но к тому времени на меня работала созданная репутация психа, которого лучше не трогать. В лицее же гопников по определению нет – по конкурсу не проходят. И на факультете тоже, по той же причине.
– Хитрый ты.
– Так что за рассказы про субкультуры? – я вспомнил, что Юля так и не ответила на вопрос.
– Разные. Один, например, про парня–гота и девушку–эмо. Как они любят друг друга, как их гнобят все подряд и как они в итоге режут друг другу вены. Вдоль.
– Жестоко.
– Вот и читатели то же самое говорили, особенно когда я выложила рассказ на один сайт. Мол, нельзя так, мы плакали над последним абзацем... Но я же этого не понимаю! А когда игрой увлеклась – желание писать пропало само собой.
– Понятно.
В разговоре снова образовалась пауза..
– Вообще, жизнь всё-таки накладывает отпечаток на игру, и наоборот, – начала Юля.
– Например?
– Например, у нас на сервере три основных альянса. Первый – самый большой. Можно всё. Нет, ну реально всё: хоть новичков грабь, хоть артефакты воруй... Главное – своих не задевать. Но если враг хочет тебя уничтожить – вряд ли кто придёт на помощь, если только ты не занимаешь высокий пост в иерархии альянса. Как в России. Второй поменьше, с очень жёсткой дисциплиной и длинными правилами. Если их не нарушаешь – живи как за каменной стеной. Если нарушаешь – выгоняют.
– Как в Беларуси, да?
– Именно, как у вас. И третий, больше второго, но меньше первого. Стараются оттяпать себе часть имущества первого и параллельно договариваться с мелкими альянсами. Второй заключил с ним пакт о ненападении. Украина, короче.
– Да, что-то в этом есть.
– Меня уже ждут не дождутся друзья по альянсу. Пишут куда только можно: «Когда же ты вернёшься?» Я отвечаю, что в двадцатых числах августа. «А пораньше нельзя»?
– Ну, меня на шахматном сайте явно ждать будут. Четыре года там в команде (больше, чем капитан), а отпуск лишь до девятнадцатого. Придётся думать, как зайти в Интернет – мобильник у меня только для звонков да СМС... В Анапе интернет–клуб есть?
– Есть, где-то возле пляжа. Я туда не ходила.
– Почему?
– Поймёшь, когда приедем... Кстати, иди поспи лучше – уже без четверти шесть.
– Тогда после Кантемировки – всё равно вот-вот там будем.
– Да далась тебе эта Кантемировка!
– А проснуться постараюсь по Ростову.
– Если что, я тебя разбужу после Ростова.
– Хорошо.
Очередная двухминутная остановка прошла практически незамеченной большинством пассажиров, и я, аккуратно сложив форму, устроился спать в служебном купе.
Часть одиннадцатая. Кубанская ночь
Ночью люди снимают маски,
тихо вешают их на стены,
смотрят в небо, читают сказки,
смотрят в тени...
...День понятен, тосклив и скучен,
в нём нет места ни снам, ни тайнам.
Ночь намного, намного лучше.
Не случайно.
Алька Искрова
– Скоро уже Ростов?
– Да, подъезжаем. Выспался?
– Вроде. Ничего особенного за это время не случилось?
– В Миллерово долго стояли, около получаса. За два часа нагнали. Чайка продаётся потихоньку. Народ не буянит, – устало ответила Юля.
– Хорошо.
– Мусор вынесешь?
– Ну, по Воронежу я выносил, значит, теперь твоя очередь.
– Ладно.
Донской город встретил нас сонными коробейниками. Поезд ответил батареей чёрных пакетов и несколькими дюжинами сигаретных бычков, после чего, избавившись от тех, кому зачем-то понадобилось появиться здесь в районе часа ночи, отправился в путь по Кубани. Следующей станцией была Староминская – да, не Староминская и уж тем более не Староминская. Чем в это время занимался ваш покорный слуга? Тем же, что и прошлой ночью – чтением «Глагола», благо стихи Вероники Кашкан подходили к ситуации как нельзя лучше...
«Сегодня забила последние двери,
Ушла в неизвестность глухая стена.
Тут тысячу лет проживи – не поверишь
Ни в бога, ни в чёрта – ведь веры тут нет.
Тут головы катятся весело в бездну
И с песней несут автоматы в руках,
Последнее – каждое слово, известно,
Негаснущий страх на безропотных лбах.
Весь воздух пропитан тут духом бездушья,
Безвольные учат свободе детей,
С экранов, газет нам кричат криводушно:
Стабильно «в порядке», стабильно «вообще»...
Сегодня забила последние двери,
Ушла в неизвестность глухая стена.
Тут тысячу лет проживи – не поверишь...
Ни бога, ни чёрта, ни нас больше нет».
«Страшно одной мне, холодно
В объятьях кирпичных
Внутри мёртвого города,
Среди глыб логичных,
А за моим окном – ветер
Песни тоски напевает
Да по нашей планете
Счастье моё разбросает,
А на моём столе – дьявол
Карты упрямо кидает,
Делает меня слабой,
Веру мою отбирает,
И в голове моей – боязнь,
И на душе моей – темень...
Ты не бросай меня, голос!
Стать не хочу я зверем».
– А что, если попробовать описать всё происходящее здесь посредством поэзии, раз уж в прозе не получается, да и не хочется? – подумал я с какой-то упорной обречённостью.
Поиск метафор, рифм и прочих безэквивалентных выразительных средств занял час с небольшим. Наверное, немного дико прозвучит «производство», «изготовление» или «отделка» по отношению к стихам, поэтому назову это творчеством, хотя самому мне кажется, что перенос событий из реальности на бумагу – всего лишь журналистика, только какая-то глупая, слишком возвышенная и надорванная, словно струна гитары.
– Можно покурить? – в тамбуре стоял один из утренних знакомцев.
– Мы на этой станции две минуты стоим. И на двух следующих – тоже.
– Да нормально, реальному пацану ста секунд как раз достаточно.
Парень сдержал слово: он кинул окурок на рельсы за несколько мгновений до отправления поезда.
– А телефон зарядить можно?
– Увы, только на стоянках. На ходу розетки не работают, – сообщил я, закрывая дверь.
История вскоре повторилась, только с другими действующими лицами. Третья же двухминутка выдалась спокойной, разве что у нерабочих дверей обнималась парочка – разумеется, и здесь пацаны постарались.
В четыре часа ночи возле кипятильника собралась целая делегация.
– Слушай, можно мы за пивком сгоняем сейчас?
– Да без проблем! Стоянка тринадцать минут, значит, у вас на всё про всё минут семь–восемь будет. Попробуйте.
Пройдя к выходу, я открыл дверь, опустил фартук и вышел на платформу.
– Не опаздывайте только.
– Без базара!
Пока парни не вернулись, я осматривал окрестности. Станционных работников не наблюдается, проводников – вроде бы из хвоста и из штаба кто-то высовывается, у остальных даже двери закрыты, другие поезда – только грузовые, освещение минимально... Дыра дырой, в общем.
– Мы успели?
– Вполне, даже раньше, чем надо, – я заметил, что в руках они ничего не несли.
– Спасибо, что выпустил. Ты настоящий реальный пацан.
Гости наконец-то покинули вагон, и я вздохнул с облегчением. Конечно, они много чего купили, но... иногда хочется просто тишины.
Когда я входил в служебное отделение, вагон резко тряхнуло, и я задел локтем аварийную кнопку. Свет стал тусклее.
– Ёлки-палки... – пробормотал я. – Будить Юлю, что ли?
На вид всё осталось таким же, как и было.
– Ну, поезд едет, значит, всё нормально.
Успокоившись, я вновь взял в руки журнал. Есть в сутках один час – с полпятого до полшестого – когда «совы» уже спят, а «жаворонки» ещё не проснулись. Бодрствуют тогда лишь те, кому это положено по долгу службы: сторожа, рабочие на заводах с непрерывным циклом, водители общественного транспорта, дворники, милиционеры, врачи скорой помощи... Проводники тоже попадают в этот список.
На очередном полустанке я вышел на платформу и посмотрел на небо. Светало, но звёзды были видны лучше, чем глубокой ночью в белорусской столице.
– Хорошо у нас на Кубани, правда? – по платформе проходила уборщица.
– Правда. Кубанская ночь, пожалуй, даст фору украинской.
– Украинец? Кого только в Москве нет...
– Я белорус, вообще-то, но к Украине, в принципе, отношение имею: бабушка моя оттуда родом.
– Оно и видно, – уборщица пошла дальше.
«Жаль, что мне не удаётся так же легко определять национальность человека по его лицу», – подумал я. – «Было бы полезно».
После отправления я выключил свет в вагоне и разбудил тех, кому надо было выходить в Протоке – последней станции перед Анапой.
Часть двенадцатая. Почти без передышки
Прекрасное далёко, как ты
теперь далёко, как пепельно и
блёкло, как предано жестоко, но
клятвы наши стёртые
никто не отменял.
Александр Радашкевич
– Доброе утро! – сказал мне пассажир из девятого купе. – Можно чай сделать?
– Да пожалуйста... Хотя нет, не получится. Температура воды – всего плюс сорок.
Мужчина приоткрыл кран и потрогал пальцем воду.
– И вправду, чуть тёплая... Что-то с кипятильником?
– Наверное, да. Сейчас газетами буду растапливать. Пока можете в туалет сходить – через десять минут служебная остановка.
– Служебная?
– Именно. Передайте остальным, если кто-нибудь ещё проснулся.
– Жене и ребёнку передам сейчас.
Очереди не возникло, и ровно в шесть ноль три я спокойно закрыл туалеты, вернулся в служебное купе и взял там с пяток газет. Возле окна стоял один из вчерашних знакомцев.
– Можете зажигалку на минутку дать?
– Конечно.
Бумагу я жёг около получаса, а то и больше, пока пепел не стал мешать дыму уходить.
– Если кто хочет чаю или кофе – подходите сейчас, пока температура воды – шестьдесят четыре градуса, потом она будет только понижаться, – объявил я.
Несколько человек последовало моему совету. Как раз в это время поезд тронулся, и пришлось снова пересечь вагон из конца в конец, дважды применив трёхгранный ключ.
– Мы скоро остановимся, но ненадолго. Потом опять поедем, и в это время я закрою туалеты.
– А может, не надо их закрывать? Пацаны скоро проснутся... – это говорил тот, кто дал мне зажигалку.
– Надо. Это – «Разъезд девятый километр», возле Крымска.
– Возле Крымска? – из третьего купе вышла женщина средних лет. – А через сам Крымск мы проезжать не будем?
– Нет. Через Крымск сейчас ходят только фирменные поезда, а мы едем в объезд. Потому и останавливаемся так часто.
– Поняла. Я просто родилась неподалёку оттуда, поэтому и интересуюсь.
– А сейчас отдыхать едете?
– Нет, подругу навестить. Она в Анапу переехала после наводнения. Сегодня же домой еду, возможно, что и с вами.
– А во сколько вы едете?
– После пяти вечера.
– Тогда точно не с нами – мы отправляемся в четверть пятого.
– Если не секрет: вы постоянно тут работаете?
– Нет, только летом. Моя напарница тоже.
– Студенты, наверное?
– Да. Она учится на инженера железнодорожных путей, – историю с отчислением Юли я всем подряд рассказывать не собирался, – а я – на преподавателя химии.
– Надо же, коллеги. Я тоже химию преподаю. Собираетесь в школе работать?
– Именно. Совершенно не представляю себя в роли университетского преподавателя.
– А в роли школьного учителя представляете, значит? – женщина улыбнулась. – Дети ведь, знаете ли, разные бывают.
– Лично мне найти подход к детям, точнее, к подросткам, проще, нежели к тем, кто раз и навсегда решил, что химия им не нужна. Для того же, чтобы остаться преподавать на собственном факультете, у меня, думается, недостаточно знаний...
– Можно телефон зарядить? – к нам подошёл брюнет с айфоном в руках.
– На ходу у нас розетки не работают, – привычно предупредил я.
– Не работают? – мужчина уже засунул штепсель в розетку. – А он заряжается!
– Ну, значит, работают... – ответил я, уже ничему не удивляясь.
– Кстати, как вас зовут? – поинтересовалась женщина.
– Сергей.
– Сергей, можете мне сделать чай и принести его в третье купе?
– Пожалуйста. Вам с сахаром или без?
– С сахаром, конечно.
– ...С вас двадцать пять рублей.
– Пожалуйста, – три монеты перекочевали ко мне в руки. – Кстати, вам женский роман не нужен? Я уже прочитала, а выбрасывать не хочется...
– Думаю, Юля не оценит. Кстати, вам повезло с местом: видите, соседка сверху вышла в Воронеже, а соседи напротив – в Протоке.
– Всё равно, пускай лучше у вас будет, чем в мусорном ведре.
– Хорошо, – я взял книжку и ушёл, подумав, что топить кипятильник такой бумагой – самое то, разве что обложку придётся оторвать – от картона слишком много пепла.
В семь двадцать поезд стал притормаживать. Я побежал в другой конец вагона, чтобы закрыть дальний туалет. Вернувшись, я понял, что с ближним всё не так просто: у его двери стоял кто-то из «реальных пацанов».
– Там занято?
– Да.
– Попросите человека выйти, мы к девятому километру подъезжаем.
– Да он успеет! – парень махнул рукой.
– Очень хорошо, если успеет.
Дверь распахнулась буквально за несколько секунд до полной остановки состава.
– Вот видишь: успел он! – улыбнулся парень, прежде чем уйти с товарищем во второй вагон.
Люди потихоньку просыпались. К счастью, они с пониманием отнеслись к тому, что вода остывает, поезд не едет, туалеты закрыты, а розетка занята. Когда состав тронулся, кто-то даже поблагодарил меня, уж не знаю за что (неужели за то, что я в это время не спал, как давеча посоветовала Юля, а старался помочь пассажирам избежать лишних неудобств?). За полтора часа до прибытия в Анапу служебное купе стало наполняться комплектами белья. Я не спешил будить напарницу: если всё хорошо, пускай она отдыхает. Хотя...
На часах было ровно девять утра.
– «Хотя почему бы не сделать то, о чём я давно мечтал?» – подумал я и прокрался в купе проводника.
Девушка спокойно спала.
– Охайо годзаймасу, Юля–цян! – сказал я, аккуратно тряхнув её за плечо.
(«Доброе утро», в переводе с японского на русский. «Цян» – постфикс–обращение к подруге, причём «ц» необходимо произносить мягко, как в белорусском языке).
Юля уставилась на меня с недоумением.
– Всегда мечтал кого-нибудь так разбудить... – поспешно объяснил я.
– А, ну тогда понятно, – усмехнулась она. – Всё в порядке?
– Да, только кипятильник не работает.
– Странно. Ты ничего не нажимал?
– Ничего.
– Честно?
– Честно! – соврал я.
– Тогда у ПЭМа спросим в Анапе. Кстати, сколько уже?
– Пять минут десятого.
– Ну ты даёшь. Раньше разбудить не мог?
– А зачем, если всё в порядке?
– Ну, я бы бельё собирала... Его сдают уже?
– Да, и довольно активно. Я его в служебке складываю, а чайку убрал.
– Отлично. Так, а теперь выйди: я оденусь.
– Хорошо, – я вышел и захлопнул дверь.
Вскоре девушка, одетая в форму, уже была в служебном купе.
– Где мешки?
– Какие мешки, Юля?
– Те мешки, в которых нам комплекты привезли.
– Кажется, мы с Димой скинули их вниз, в тот люк, что возле первого купе.
– Ладно. Ручка есть у тебя?
– Есть, – я сбегал в купе и принёс ручку, лежавшую в тетрадке дневника.
– Значит, смотри, – Юля взяла первую попавшуюся простынь. – Скидываем их вместе по двадцать, – девушка ловко выхватила два десятка простыней из общей кучи, – и оборачиваем последней.
– Учитывая ту, которой оборачиваем?
– Конечно. То есть, внутри девятнадцать... – девушка связала углы простыни, – плюс одна снаружи. Потом разборчиво пишешь номер вагона, – Юля размашисто вывела «22046» на простыни, – и аналогично собираешь остальные.
– А с наволочками и полотенцами что делать?
– Их можно по тридцать или по сорок заворачивать. Тоже в простынь. Ясно?
– Никогда бы не додумался до такого...
– Теперь будешь знать, – Юля покосилась на щит. – Так ты точно ничего не трогал?
– Точно.
– Может быть, проблема вот с этим? – девушка поочерёдно включила и выключила три тумблера. – Четвёртый не трогай, пятый – когда в Анапу приедем. Ещё служебки будут?
– Да нет вроде, – я сверился с расписанием. – Точно не будет: мы только что отправились с последней.
– Тогда вот тебе ключи, – Юля положила их на окно, – а я туда, – она махнула рукой направо.
– Бельё собирать?
– Лучше я сама это сделаю, когда вернусь, – донеслось из коридора.
То ли из любопытства, то ли в попытке исправить ситуацию с кипятильником я всё-таки дёрнул четвёртый тумблер. «Главное, чтобы вагон не остановился, а что там внутри делается – совершенно неважно», – работала логика, к которой я потихоньку стал привыкать.
Ничего не произошло. Юля успела вернуться и заняться бельём, я же откровенно скучал, стоя возле кипятильника.
– Что-то не так, – произнесла девушка, случайно посмотрев в окно.
– Да нормально всё, Юля! Не волнуйся!
– Я не волнуюсь, просто мне кажется, что состав сейчас остановится.
– Почему ты так думаешь?
– Не знаю. Опыт.
Поезд и впрямь начал тормозить. Чем медленнее он ехал, тем больше я начинал паниковать, в душе ругая себя самыми последними словами. Никто, кроме меня, не знал, насколько сильным было это волнение, и никто тем более не знал, чем оно было вызвано.
Наконец, движение прекратилось.
– Что происходит, Сергей? Очередная техническая остановка? – поинтересовалась уроженка Кубани.
– Честно говоря, не знаю, – мне удавалось сохранять внешнее спокойствие.
– Мы хотя бы вовремя в Анапу приедем?! – нетерпеливо воскликнула одна из девушек, нашедших себе кавалера в соседнем вагоне.
– Вовремя. Минута в минуту. Если стоим – значит, так надо.
Хотелось добавить: «...Или же это значит, что ваш покорный слуга учудил что-то такое, что повлияло даже на локомотив».
– По цепочке, машинисту! – проводник соседнего вагона сунул мне в руки какуюто бумагу.
Я за считанные секунды добежал до начала второго вагона и передал команду вместе с бумагой туда.
Неопределённость растягивала время почти до бесконечности. Больше всего мне хотелось услышать, что я не виноват; больше всего я боялся услышать: «Остановка поезда произошла по вине проводника третьего вагона». Ни того, ни другого услышать не довелось: мы дождались длинного гудка локомотива и ещё быстрее понеслись в сторону курортного города, который за эти тридцать шесть часов стал для нас чем-то вроде Мекки для мусульман или Шамбалы для буддистов.
– Кстати, туалеты закрой, – Юля продолжала возиться с бельём, пока я страдал беспричинным страхом.
– Хорошо, – с ключами в руках я почувствовал себя увереннее.
Немного погодя самые нетерпеливые пассажиры потянулись к выходу, увидев за окнами коттеджи, а на горизонте – море.
– Дайте хотя бы мне пройти! – с этими словами я распахнул дверь и встал в середине тамбура.
– А вы не знаете, на какую сторону будет выход?
– Ну, откуда же я знаю? По-разному бывает... Поэтому ставьте вещи так, чтобы я в случае чего мог пройти на любую из сторон. И так, чтобы они не мешали открыть любую из дверей... дверь коридора можете распахнуть и приставить к ней чемодан, да.
Наконец, показалась долгожданная платформа станции Анапа. Высокая, как в Москве. Слева, если смотреть из коридора. В Москве, к слову, платформа была справа.
– Неужели приехали? – искренне удивилась какая-то девочка.
– Да, дочка, – вздохнула её мама. – Приехали.
Поезд остановился.
– Счастливого пути, удачно вам отдохнуть... – начал я, выбираясь на платформу.
– Дай нам поработать, хорошо? – обернувшись, я увидел толпу отельных агентов, хозяев квартир, таксистов и прочих южных бизнесменов и бизнесвумен.
– Гостиница, гостиница!..
– Дом у моря, сдаётся!
– Такси до моря, такси до моря!
– Можно поднести ваши вещи? – не дождавшись ответа, один из таксистов чуть ли не вырвал их у людей из рук.
– Продаётся квартира!
Эта какофония не утихала, пока из вагона не вышел последний пассажир. Оставшиеся агенты удручённо переглянулись и пошли туда, куда вскоре должен был приехать другой поезд.
Стало непривычно тихо.
– Ну что, стажёр, первая половина рейса позади? – улыбнулась Юля.
– Да... А что сейчас будет?
– Придёт ПЭМ – скажем ему про кипятильник. Потом надо матрасы свернуть и вагон подмести. Мусор выкинем там, куда нас пригонят. И душ прими, советую, – потом некогда будет.
– А потом?
– Часика полтора–два поспим, если получится. Потом на посадку – и привет, обратный рейс!
– Почти без передышки...
– А что ты хотел? В Москве отдохнёшь... хотя нет, не отдохнёшь там. Помнишь, я тебе обещала про Калабушкину что-то интересное рассказать?
– Помню, конечно.
– Так вот, в прошлом году я работала просто в шикарной бригаде. Начальником поезда был Осипенко – наш, кировский. Он сразу же собрал всех земляков у себя и сказал: «Мне тут голодные обмороки и студенты с гастритом не нужны. Так что работаем, как можем». У него я многому научилась... Представляешь, в Анапе мы быстро всё убирали и ехали на море. Всей бригадой – и студенты, и кадровые, и ПЭМ, и повара... А впереди шёл Осипенко. Ну так вот, Калабушкина однажды перевела меня на другой состав к другому начальнику. Я, естественно, возмутилась, – мол, как же так, если никаких проблем ни у нас с Осипенко нет, ни у него с нами? И знаешь, что она ответила?
– Ну, что?
– «Вы, кировские, слишком борзые. Такие, как вы, долго не живут».
– Жесть...
– Кстати, в тот день я всё равно с Осипенко в Анапу поехала. А позавчера как было? В два часа подошла к Калабушкиной, спросила, меняется ли что-нибудь. Она сказала, что нет. А в полпятого звонит и орёт: «Ты где шляешься? У тебя вагон раздетый!» Молча стерпела и пошла, куда сказали.
– Юля, я просто не представляю, как с таким подходом люди работали в девяностые годы, скажем. Тогда же ни созвониться, ничего!
– Говорила я с кадровыми как-то об этом... Порядка было больше.
– Больше порядка? Да тогда же по улицам бандиты шастали!
– А теперь они все в кабинетах. Не стреляют, да. Но где от них вреда больше?..
Из соседнего вагона прибежал проводник.
– Подстаканников с пластиковым дном не находили?
– Сейчас посмотрим... – я взял ключ и открыл «чайный домик». – Один есть.
– Спасибо. А ещё один?
– Нет... – протянул я, перебрав все стаканы.
– Идиоты эти, чтоб их... Точно нигде нет?
– Точно. Если не верите – можете посмотреть.
– Ой, б..., водочки в Москве не попью... – прошептал тот. И чуть погромче: Верю–верю. Когда мусор вытряхивать будете – посмотрите там, хорошо?
– Хорошо.
Мужчина ушёл в свой вагон.
– Можешь даже не смотреть, кстати: это не наша проблема. Ты давал им вилки, они вернули – всё хорошо. Он дал им подстаканники, они вернули на один меньше – пускай сам разбирается.
– Железная логика...
– Переоденься, кстати. Я в купе буду, а ты возьми шорты, майку и иди в служебку.
Мы едва успели переодеться к тому времени, как пришёл ПЭМ.
– Всё нормально у вас?
– Только кипятильник не работает.
– Кипятильник? Юля, ты точно не трогала ничего?
– Точно. Насчёт него не уверена.
– Ты ничего не трогал?
– Ничего.
– Точно?
– Точно.
– Странно... – ПЭМ подобрался к щитку. – Можете открыть?
Юля подала ключ.
– Так... Вроде бы один предохранитель полетел, всё остальное в порядке. Вентиляцию не включали, надеюсь?
– Не включали, – я не врал.
– СКНБ так и пищит?
– Пищит...
– Начнёт пищать – выкрутите предохранитель, пока пускай закрученным будет. Кстати, – ПЭМ обратился ко мне, – ты со щитом обращаться умеешь?
– Да.
– А честно?
– А честно – нет.
– Так и думал. Смотри, – ПЭМ переключал тумблеры, – «Управление – Длительный отстой», «Питание – от маг.», освещение выключено. Ясно?
– Ясно.
ПЭМ пошёл дальше, Юля решила отдохнуть, а я занялся матрасами. Вскоре ПЭМ вернулся и, не останавливаясь, направился в штаб. Около седьмого купе я остановил его.
– Да? – удивлённо обернулся ПЭМ.
– Я при Юле не хотел говорить... Короче, я случайно ночью задел аварийную кнопку.
– И что?
– Ну, она же отключает генератор и потребителей, так?
– И что с того? Нажимаешь «Возврат защиты» – и всё в норме!
Я стукнул себя по лбу.
– Слушай, тебя как зовут?
– Сергей.
– А меня – Саша. Мы тут люди простые, каждый когда-то ошибался, поэтому если что не так – не стесняйся говорить. Всем лучше будет. Понял?
– Понял.
Я подошёл к Юле.
– Я, кстати, всё слышала.
– Ну дурак же я, а? Нажал бы «Возврат защиты» – и не надо было бы комедию ломать с газетами...
– Не волнуйся, это ещё не косяк.
– Юля! – Саша опять подошёл к нам. – Они там в четвёртом убираются и перекрыли тамбур!
– Значит, кому-то надо сбегать в штаб.
Поняв намёк, я вышел из поезда и побежал к десятому вагону. Обе двери в нём были закрыты. То же повторилось в девятом и восьмом.
– Не пустили... – протянул я, в который уже раз вернувшись в вагон.
– Саша ушёл уже. Открыли-таки.
– Продолжать собирать матрасы?
– Продолжай. И не забывай посматривать, не забыли ли чего на верхних полках.
Таких экзотических находок, как в Москве, не было: всего-то солнцезащитные очки, две упаковки «Доширака» да одна – «гречневой каши быстрого приготовления» (так было там написано). Всё это я принёс в купе.
– Юля, что с этим делать?
– Очки пускай на столе лежат – иногда на посадку подходят за своими вещами. А лапшу и кашу продадим.
– Почём? Рублей за двадцать?
– За тридцать пять, конечно. Запомни: если человеку реально что-то надо, то он это и втридорога купит, если же ему это не надо – и бесплатно не возьмёт.
– Подушки, кстати, на одной из боковых полок так и нет.
– Можешь свою положить, если не жалко.
– Так я, пожалуй, и сделаю – всё равно же по очереди спим, перестилая бельё... А потом в душ пойду, благо полотенец тут выше крыши (я уже успел заметить, что половина пассажиров до них даже не дотрагивается, обходясь своими, личными).
– Хорошо.
– Сок будешь? Видишь, неоткрытый... И батон у меня ещё остался.
– Спасибо, не хочу. Я в дороге неделями на сладком чае сижу.
– Неужели совсем–совсем есть не хочется?
– Ну, раз в несколько рейсов покупаю дешёвую колбасу и чёрный хлеб. Плюс с Димой куда-нибудь сходить успеваю...
– Всё равно, это слишком мало.
– Не твоё дело, – по интонации девушки я понял, что меня спасает только её невероятная флегматичность.
Поезд тронулся.
– Вот наконец-то в пункт оборота потащили... Пока тащат – можешь начинать подметать.
– Мокрым веником?
– Конечно. Хотя нет, тебе же ещё мусор вынести надо будет. Посмотри пока в окно, что ли.
Через некоторое время за окнами оказалась голая степь с линией электропередач, идущей параллельно путям.
– Ты же помыться хотел, да? – усмехнулась Юля. – Сейчас можешь из двери высунуться, мы к щёткам подъезжаем.
– К щёткам?
Конструкция, в которую мы въехали, напоминала автомойку, увеличенную в несколько раз.
– Окна ты закрывал?
– Нет.
– Прикрой как-нибудь, а то сейчас всё зальёт. Я в купе и в служебке закрою.
Пробежавшись по вагону, я захлопнул окна, и вовремя: буквально сразу же после этого сверху полилась вода, а по бортам вагона зашелестели валики двухметровых щёток.
– Высунуться? Юля, ты шутишь?
– Отчего же? Снаружи там никого нет. Щётки до тебя не доберутся, а водой окатит с ног до головы. И тамбур чище будет.
– Лучше уж подожду, пока мы остановимся.
– Как знаешь.
Поезд выехал из мойки. Солнце, которое немилосердно жгло что в Москве, что в Воронеже, теперь было закрыто тучами.
– Повезло нам, – заметила Юля. – Ни разу в Анапе так не было: всё время сидела, как в печке.
– Ни разу за три года?
– Да.
– И пассажирам нашим повезло: не сгорят в первый день хотя бы... Скоро можно будет мусор вынести?
– Скоро. Видишь, справа какой-то поезд стоит?
– Вижу. Значит, мы уже подъехали куда надо?
– Именно.
Слева от нас оказалась довольно широкая платформа. Выйдя на неё, я увидел белую «Волгу», водитель которой что-то кричал проводнику вагона, остановившегося рядом с машиной.
– Предлагает до пляжа подбросить. Тут семь километров.
– А сколько это стоит?
– Двести рублей с каждого, если едут вчетвером. Есть ещё автобус, но он ходит раз в час, и до его остановки ещё дойти надо.
Юля помолчала.
– В этом году я ни разу на море не ходила. Хотя это мой седьмой рейс за сезон. Спать хочется просто бешено.
– На износ работаешь...
– Так я хотя бы что-то чувствую. Если бы вместо этого играла – скорее всего, давно бы перестала обращать внимание на реальность.
– Что вы стоите? – обратилась к нам проводница четвёртого вагона. – Выносите мусор!
С мешком в руках я опять спустился вниз, обошёл свой поезд, соседний («Новосибирск–Анапа»), ещё один («Санкт–Петербург–Анапа») и оказался у мусорных баков. Не пытаясь искать злосчастный подстаканник, я перебросил мешок через край бака.
– Быстро ты вернулся. Обычно мы намного дальше стоим.
Я повторил операцию.
– Всё, можешь мыть вагон.
– А где воду брать?
– В кране, там, где якобы питьевая вода. Швабру и ведро сейчас тебе достану, а ты пока окна открой.
Минут за двадцать–тридцать я справился с работой.
– Знаешь, как тамбур мыть?
– Нет.
– Тогда смотри.
Юля открыла обе двери и вылила ведро воды на пол. Вода стекла наружу.
– Даже швабра тут не нужна. Пыль-то ты подмёл и коврики поднял, так что теперь всё просто.
– На самом деле просто... У нас нормальная розетка есть только возле кипятильника?
– Наверное.
– Тогда я сейчас побреюсь: не хватало ещё пассажиров своим внешним видом отпугивать...
– А я полежу и металл послушаю.
– Хорошо.
Сразу после этого я пошёл в душ, по дороге засунув подушку на полку, где её не было.
– Можно поспать немножко?
– Конечно, – Юля чистила титан. – Ну и пепла навалило!..
– ...Просыпайся, Сергей.
– Что такое, Юля?
– Всё нормально, просто через десять минут начинается посадка. Почти без передышки, как ты и говорил.
– Почти без передышки, – повторил я с натянутой улыбкой.
Часть тринадцатая. Торговые операции
Снова дорога. И с силой магической
Всё это вновь охватило меня:
Грохот, носильщики, свет электрический,
Крики, прощанья, свистки, суетня...
Снова вагоны едва освещённые,
Тусклые пятна теней,
Лица склонённые
Спящих людей.
Мерный, вечный,
Бесконечный
Однотонный
Шум колёс.
Шёпот сонный
В мир бездонный
Мысль унёс...
Максимилиан Волошин
Посадка прошла совершенно спокойно: немного печальные лица людей, знающих, что в понедельник они ни свет ни заря будут в Москве, южное солнце, всё-таки выглянувшее из-за облаков, дети (их больше, чем в прямом рейсе), никаких электронных билетов и опаздывающих пассажиров...
О том, что в семнадцать сорок четыре поезд остановится на тридцать две минуты, мы с Юлей предупредили всех, забирая нужные нам проездные документы. Полтора часа (на шестьдесят секунд меньше, если быть совсем уж точным) пролетели незаметно: все действия были отработаны практически до автоматизма, а в перерывах между приготовлением очередного стакана кофе и ответом на уже порядком поднадоевшие вопросы (каждый человек – личность, но почему же тогда каждому пассажиру не терпится поинтересоваться тем же, чем уже интересовался его сосед либо человек, находившийся на этом месте по пути в Анапу?) мы вели разговоры ни о чём – всё важное друг о друге мы к этому времени уже выяснили.
– Девятый километр! – объявил я. – Служебная остановка, туалеты закрыты, отправление в восемнадцать шестнадцать.
– А пиво здесь можно купить? – интеллигентно спросил кто-то.
– На путевой стороне точно нет, – вмешалась Юля, – а вот справа, может быть, и будут продавать, – девушка открыла дверь вагона, но фартук опускать не стала.
– Пирожки горячие, пиво холодное! – пенсионерка с двумя тяжёлыми сумками резво шагала вдоль поезда.
– Почём пиво?
– Семьдесят!
– Дорого!
– Ну, как знаете... – женщина пошла дальше.
Минут через пять к нам приблизился ровесник незадачливой коммерсантки.
– «Балтика», «Балтика»!
– Какая у вас?
– «Семёрка». Шестьдесят за баночку.
– Точно холодное?
– Обижаете! – открыв рюкзак, мужчина продемонстрировал сухой лёд и жестяные банки, спрятанные в нём.
– Беру! – пассажир дал продавцу сотню.
– Вот баночка, вот сдача.
– Спасибо.
– Нет, ну надо же, – шепнул я Юле, – у чёрта на рогах бизнес устроят! Тут же вообще ничего нет, кроме разъезда!
– Нормально, здесь на каждом шагу – станица, а где станица – там и магазин, а где магазин – там и пиво, а где пиво и железная дорога – можно неплохо подзаработать...
Вторая служебная остановка повторила первую, за исключением мелких деталей: например, дверь мы закрыли ровно в семь вечера, а не тремя минутами позже, как по расписанию, – желание отдохнуть оказалось сильнее, чем желание что-то купить. Да и цены тут были выше, нежели на девятом километре.
До Протоки оставалось километров тридцать, когда к нам в купе кто-то постучался. «Опять пассажиры?» – подумал я, подходя к двери.
– Я мыло у вас оставила, – это была одна из уже известных мне работниц штаба. – В служебке.
– На полке?
– Да.
– Достанешь? – Юля повернулась ко мне.
– Спокойно. Оно там, где газеты?
– Именно. В картонной коробке.
Я снял коробку с полки и поставил на стол.
– Спасибо! – девушка переложила мыло в пластиковый пакетик.
– Кстати, а что это? – в коробке осталась стопка журналов в разорванных пластиковых обёртках.
– В начале лета выделили кучу бесплатных журналов. Там были карандаши, поэтому мы разорвали упаковки и поделили карандаши между собой.
– А с журналами что делать?
– Что хочешь. Только учти, что на всех пассажиров их всё равно не хватит.
– Ясно.
Девушка ушла, а я взял один из журналов и пролистал его.
– Информация о Евро-2012, о кавказских городах, рубрики «Мужской вагон», «Женский вагон» и «Детский вагон», реклама «Сапсана» и фирменных поездов... Креативщики РЖД явно не учли того факта, что никому не интересно раздавать журналы просто так, а продать их не получится – надпись «Бесплатно» на обложке мешает.
Я повертел журнал в руках.
– Хотя есть одна идея...
Взял пару журналов и мюсли с «Лунтиком», я прошёл в хвост вагона.
– Мама, папа и дочка–дошкольница, причём папа вышел покурить. То, что надо! – про себя подумал я.
Вслух же я произнёс, стараясь придать голосу более-менее приятные интонации:
– Я вижу, вы с ребёнком едете?
– Да, – удивлённо ответила женщина. – А в чём дело?
– Дело в том, что у РЖД есть специальное предложение для семей с детьми, так называемый «комплект для детей и их родителей». Для родителей – журнал с информацией о городах Северного Кавказа, а также отдельными «мужским» и «женским» разделами. Для детей – мюсли с «Лунтиком». Девочка, видишь Лунтика?
– Вижу. Мама, я хочу мюсли!
– А сколько это стоит? – поинтересовалась женщина.
– Всего ничего: пятьдесят рублей.
– Берём! – пассажирка достала из кошелька купюру с видом Петербурга.
– Спасибо, – я положил на стол мюсли и журнал.
Этот спектакль я разыграл ещё в четырёх купе, но безуспешно.
– Юля, я продал упаковку мюслей! – с нескрываемой радостью сообщил я, вернувшись в купе проводника.
– Офигеть. Как тебе это удалось?
– Всего лишь немного фантазии... – я вкратце пересказал свою идею с «комплектом для детей и их родителей».
– Прикольно. Где это ты такому научился?
– Да так, в «Oriflame» поработал немного в прошлом сентябре... Слушай, а мне всё это начинает определённо нравиться.
– Вот видишь...
По Протоке и Полтавской посадки не было. Поезд всё так же мчался на север, а мы с Юлей продолжали болтать.
– ...Тимашевская. Стоянка тринадцать минут, отправление в двадцать один ноль шесть.
Мы вышли на платформу.
– Юля, смотри, какой красивый закат!
– Одна из тех вещей, за которые я люблю свою работу. Ночное небо видел уже?
– Да, часов в пять утра.
– Часа в четыре посмотри. Оно того стоит, поверь.
От нечего делать я решил посмотреть, когда же построен наш вагон.
– Апрель восемьдесят пятого. Прожектор перестройки...
– По бумагам он уже давно списан, – Юля махнула рукой.
– Списан? А как же мы тогда в нём едем?
– Как-то же едем...
Время от времени я поглядывал на часы. Коробейники бегали по платформе, как и на любой другой станции, напротив нас остановился питерский поезд, солнце окончательно скрылось за горизонтом...
– Красный флаг видишь? – Юля указала на четвёртый вагон, достала свой флаг и стала показывать его, стоя в тамбуре. – Подними фартук и сходи за фонарём, флага скоро ни фига не будет видно.
– А где фонарь?
– Над раковиной.
Полочка оказалась закрыта, поэтому мне пришлось вернуться в тамбур за ключом, быстро взять фонарь (к нему был подключен какой-то штепсель) и вернуться к Юле.
– Зарядное-то зачем притащил? – девушка отсоединила шнур от фонаря, отдала мне его и флаг, а сама стала изображать вывеску в стиле известного амстердамского квартала. Цепочка красных огней вытянулась вдоль всего поезда.
– Интересно, что случилось?
– Плохо стало кому-нибудь. Судя по длине цепочки, это дальше, чем штаб.
– А вообще часто такое бывает?
– Не очень. В этом году – первый раз. Вообще, фонарём и флагами пользуешься, только если работаешь на хвосте. Тогда и сигналы выучиваешь. А так...
– Куда ты светишь красным! – заорал кто-то. Юля мгновенно выключила фонарь.
– Отвлеклась на пару секунд, извините, – ответила она.
Буквально через минуту поезд начал набирать ход. Я закрыл дверь, и мы зашли в служебку.
– Фонарь на место положи, а я пока посмотрю, что в игре нового, – Юля вытащила из кармана смартфон.
Управившись с флагами и фонарём, я стал возле раковины, время от времени поглядывая на экран Юлиного телефона (не очень часто – это было бы нагло, но и не очень редко – это было бы скучно). Девушка зашла на какой-то форум (по всей видимости, форум той самой игры, о которой она говорила днём ранее) и стала просматривать новые темы.
– Ого, какая битва вчера была! – вдруг воскликнула она. – Блин, жалко, что я не могла в ней сражаться.
Я промолчал. Юля пролистала ещё несколько тем и покосилась на меня. Волей–неволей пришлось взять в руки одну из многочисленных газет.
– ...Удобная всё же штука – аська, – опять заговорила девушка. – Болтаешь себе, и вдруг: «Передай лушки по цепочке!»
– Сходить в первый вагон?
– Если хочешь.
– Я ещё и в штаб схожу. Узнаю по дороге, из-за чего мы стояли по Тимашевской.
– Да пожалуйста, если побегать хочется.
В первом и втором вагонах о причинах остановки знали не больше, чем мы. В четвёртом сказали, что причина в шестнадцатом. В пятом удивились, зачем я лично иду в штаб, но бланк дали. В шестом выяснилось, что в шестнадцатом вагоне стало плохо ребёнку, мальчику. В седьмом отдали бланк без лишних слов...
В косом коридоре восьмого вагона меня остановил проводник.
– Слушай, это ты стажёр?
– Да. Дайте лушку, пожалуйста, я в штаб иду.
– Подождут бумажки! – мужчина втянул меня в купе и закрыл дверь.
Часть четырнадцатая. Индуцированный самоанализ
Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю,
Откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.
Сергей Есенин
В купе сидело ещё два человека. На столе я заметил четыре гранёных стакана и несколько банок «Балтики».
– Пей! – проводник восьмого вагона налил мне полный стакан пива.
– Но мы на работе находимся, как-никак... И вообще я пива не пью.
– Слушай, ты откуда приехал?
– Из Минска.
– Ага, значит, то, что ты хохол, сказать не получится... Да пей, я же тебе не водку предлагаю! А то сейчас ПЭМа позову. Знаешь его?
Сашу я запомнил хорошо: он из тех людей, которые остаются спокойными ровно до того момента, пока никто не пытается нарушить неписаные правила, принятые в их кругу. Да и был ли резон сейчас идти на конфликт, особенно учитывая, что бланки гостеприимный хозяин отобрал с язвительным комментарием в неприличном духе?
Я залпом выпил стакан. До этого мне не приходилось пить пиво, и правильно: отличить его на вкус от безалкогольной газировки оказалось невозможно. А если нет разницы, то зачем лишний раз травить себя этиловым спиртом?
– Вот так-то лучше. «Пива не пью»... Ха! – мужчина опять наполнил стакан. – А теперь – второй!
Второй я выпил так же быстро.
– Спасибо за гостеприимство, но уж лучше я в штаб пойду.
– Ладно... – проводник неохотно вернул бланки, присовокупив к ним свой. – На обратной дороге ещё налью!
В девятом вагоне женщина молча отдала мне бланк. Пройдя через тамбур, я наконец-то оказался в штабе. Начальник поезда сидел в купе с соответствующей табличкой.
– Здравствуйте. Вы просили бланки по белью принести...
– Хм, а при чём тут я?
– Ну, вы же в них расписываетесь?
– Я? – удивился начальник поезда. – Этим девочки в соседнем купе занимаются.
В соседнем купе уже знакомая кировчанка (та самая, которая недавно заходила к нам за мылом) взяла у меня стопку бланков.
– Кстати, а почему это ты сам пошёл?
– Да хотелось узнать, почему это мы по Тимашевской стояли с фонарями.
– И узнал?
– Да, мальчику в шестнадцатом вагоне плохо стало...
– К нему даже врача вызывали.
– Надо же...
– Лушки назад сам понесёшь?
– Да пускай по цепочке передают, я только Юлину заберу, а то застрянет в восьмом вагоне чёрт знает на сколько времени.
– А что там в восьмом?
Я вкратце пересказал произошедшее. Девушка присвистнула.
– Кадровые, что ты хочешь... Мы если и пьём, то между рейсами и немного. Юля вообще не пьёт.
– Почёму?
– Сам у неё спроси... – девушка подбила статистику по использованному белью, поставив фамилию и инициалы начальника поезда, а вместо подписи изобразив какую-то закорючку. – Всё, можешь идти.
– Спасибо!
– Удачно добраться в свой вагон! – усмехнулась проводница.
Я остановился в хвосте восьмого вагона. Дождавшись, пока все проводники зайдут в купе, я быстро пробежал по салону, распахнул дверь и с той же скоростью долетел до своего вагона.
– Вот, Юля, принёс лушку.
– Всё нормально прошло?
– Да, только в восьмом вагоне меня непонятно зачем пытались споить.
– И сколько ты выпил?
– Два стакана «семёрки».
– Для здорового парня твоих лет это мелочи.
– Как сказать – пива я ни разу до этого не пробовал.
– Наверстаешь. Это вот мне пить нельзя.
– Почему?
– Щитовидка… Ты ведь наверняка слышал раньше что-нибудь про Кирово-Чепецк?
– Да, слышал, – я вспомнил, как года полтора назад учительница химии в лицее говорила, что именно в Кирово-Чепецке располагались многие военные заводы. – Там делали химическое оружие.
– Не только химическое – ещё и уран обогащали, но не буду вдаваться в подробности. У нас треть города чем-нибудь хронически больна. Понимаешь? Треть! Когда мне было семнадцать, врачи говорили мне, что если я доживу до двадцати – это будет чудо. Теперь мне двадцать два, а они утверждают, что я протяну ноги в тридцать... Я ведь после возвращения отсюда лечилась больше, чем работала, что в прошлом, что в позапрошлом году.
«Немудрено, с таким-то рационом...» – подумал я. – «Неужели она сама этого не понимает?»
Дверь купе открылась.
– Можете к тридцать девятому месту подойти? У меня столик не складывается.
– Нижняя боковая в восьмом купе? – переспросил я. – Сейчас подойду.
Гости из второго вагона утром успели своротить один из двух уголков, на которых держался столик. Чтобы поднять его, пришлось вывернуть уголок полностью – иначе бы обратный рейс начался с жалобы. О том, что пассажиру придётся рано или поздно сложить этот столик, я не подумал, и теперь мысленно кусал локти.
Собираясь выйти вслед за просительницей, я услышал голос Юли:
– Предложи ей перебраться на любое свободное место.
– А если по Брюховецкой зайдет кто-нибудь? Или по Ростову? У нас же всего три места осталось!
– Я разберусь. Иди уже.
На месте всё оказалось так, как я себе это представлял (или не представлял? Непросто вытягивать из небытия мысли, запорошенные снегом времени и подтопленные пивом...): при попытке опустить столик он норовил провалиться вниз, угрожая сломать и второй уголок.
– Не хотели бы вы перейти на другое место?.. – осторожно начал я.
– Другое место?! – взорвалась пассажирка. – Верхнее?
– Да, верхнее.
– А куда ж я свои вещи дену?! Если сами не можете починить – зовите соседнего проводника, но я поеду на том месте, которое записано в билете.
– Хорошо. Сейчас моя напарница его позовёт.
Где-то в середине вагона меня окликнул мужчина с верхней полки.
– Да?
– Вы проводник?
– Да.
– Три раза мимо меня прошли, а билет не проверили...
– Подождите, вы в Тимашевской зашли?
– Да, через другой вагон. Ну куда это годится? А если бы я террористом был?
Соседи мужчины по купе сдержанно захихикали.
– Давайте сюда ваш билет и паспорт, – как ни в чём ни бывало произнёс я.
С контрольным купоном в руках я прибежал в купе.
– Юля, у нас по Тимашевской пассажир сел!
– И что?
– А то, что ты на лушке написала «Ростов»!
– Не волнуйся, лушку я заполню. Что со столиком?
– Ничего не получилось. Можешь кого-нибудь из четвёртого позвать?
– Сейчас, – Юля вышла из купе, а я перебрался в служебку. Взяв в руки бланк, я повертел его в руках.
– Ну всё правильно, написала «Ростов» и не оставила места... – процедил я сквозь зубы.
Кое-как надпись удалось исправить. Поезд уже подходил к следующей
станции – Брюховецкой, поэтому я с ключами и фонарём вышел в тамбур. Пока что прогноз Юли оправдывался.
– Можешь ведро достать? – напарница появилась неожиданно. – Подставим его под столик, а сверху – какую-нибудь деревяшку. Так кадровый сказал.
– Могу, – я успел обнаружить искомое и закрыть топку раньше, чем состав отправился.
– Отлично, – Юля проводила взглядом платформу. – Пошли, поможешь.
– ...Ведро же согнётся!
– Да не согнётся оно, если деревяшку сверху положить! – кадровый был в штанах и белой рубашке.
– Вон как чинят, видишь? – сказал какой-то парень незадачливой пассажирке.
– Вижу. Как при Союзе...
– Ну так правильно, это же плацкарт, – универсальный ответ Юли оказался как никогда к месту.
– Да не в плацкарте дело, – глубокомысленно заметил мужчина постарше. – У нас всё и везде так делается.
– Починили мы вашу полочку, – утирая пот со лба, пробормотал кадровый.
– Спасибо! А поднять-то я её сама смогу утром?
– Без проблем.
Женщина стала расстилать постель, кадровый проводник ушёл в свой вагон, а мы с Юлей поспешили в тамбур: ещё одна кубанская станица была на подходе.
– Каменская... – прошептал я. – Можно я потом спать пойду?
– Можно. По Лихой встанешь?
– Спокойно, у меня будильник есть. Разбудишь, если что.
Через несколько минут я зашёл в купе, убрал простынь и наволочку Юли наверх и взял свои. Но... в дверь опять постучали!
«Да сколько ж можно?!» – подумал я, открывая дверь. На пороге стоял уже знакомый проводник.
– Я тебе говорил, что у нас вагон трамвайный?
– Говорили, когда я забирал у вас бланк, точнее, бланки.
– Так вот, белья у нас больше нет. Нужно хотя бы комплектов тридцать.
– Тридцать комплектов? – Юля вышла из служебки. – Можем дать. Сергей, иди и достань из люка два мешка.
– Извините, пожалуйста... – я открыл люк в проходе и вытащил оттуда нужные мешки.
– Ничего-ничего! – замахала руками одна из пассажирок первого купе – женщина лет пятидесяти, во внешности которой чувствовалось что-то еврейское. – Вы лучше на столик посмотрите – видите, он ни на чём не держится?
Я нагнулся и посмотрел на крепление столика.
– Да как он вообще держался всё это время?
– Не знаю, – усмехнулась женщина, – но если ночью он упадёт – ничего хорошего из этого не выйдет.
– Хорошо, сейчас починю.
– Без моей помощи управишься? – кадровый проводник собрался уходить.
– Управлюсь. Если ещё бельё понадобится – приходите.
– Люк закрыть не забудь. Удачи!
Со злостью захлопнув люк, я достал с верхней полки служебки один из двух выкрученных давеча шурупов.
– Отвёртки всё равно нет, значит, закручу сломанный, благо под столом он совсем не мешает...
Справившись с этой работой и получив за неё очередную благодарность, я наконец-то смог позволить себе не спеша снять форму, надеть наволочку на подушку, постелить простынь и лечь на полку. Шесть часов сна без четверти... Роскошь!
Заснуть сразу не удалось, даже отключив свет в купе: выпитое пиво вкупе с чувством вины порождало странные мысли. Впрочем, так ли уж они странны? Скорее, слишком честны. Признаться самому себе в желаниях, тщательно скрываемых от себя же, – нелёгкая задача. Самоанализ нужно чем-то индуцировать, и пиво – далеко не самый худший вариант...
– Хочется, чтобы кто-нибудь – неважно, кто! – сказал, что отныне я могу жить так, как хочу, а не имитировать эту жизнь посредством литературных игр. К чёрту эту профессию, этот язык, этот город, эту внешность! Заработаю несколько десятков тысяч, найду себе удобную берлогу и начну меняться... Алина Чепикова будет похожа на Сергея Матина не больше, чем бабочка на гусеницу, благо современные технологии это позволяют... Но почему, почему же так холодно от этих мыслей? Неужели прямота вымораживает?
Вскоре желание говорить иссякло. Захотелось сбежать от реальности в лабиринты сновидений, в лабиринты, где вышесказанное становилось ослепительно привлекательным миражом, миражом, реальным до мелочей... Удалось же только забыться. Забыться, твёрдо пообещав себе ничему не удивляться и не возмущаться – каждый выкручивается, как может.
Выкручусь и я, благо, теперь хотя бы понятно, ради чего...
Часть пятнадцатая. Лихая–Москва
Нет, послушайте, если уж судить человека,
то судить, зная дело... Слушайте.
Фёдор Достоевский
– А мы здесь долго стоим? – немолодая женщина в ночной сорочке высунулась из коридора и посмотрела на платформу.
Мне удалось проснуться сразу после того, как мы проехали Лихую, и, переодевшись, я уступил своё место Юле. Каменская прошла незамеченной, а следующей после неё станцией оказалось Миллерово – по расписанию мы должны были стоять здесь две минуты.
– Около получаса. В пять десять должна была быть служебная остановка, а раз её не было – значит, мы всё равно отправимся в пять пятьдесят восемь. Можете даже на платформу выйти.
В утренних сумерках особенно резко выделялась старая кирпичная башня, невесть зачем построенная между двумя путями лет сто назад. Солнце вот-вот должно было показаться из-за редких облаков, а пока что погода идеально располагала к тому, чтобы стоять возле вагона, время от времени поглядывая на часы.
– Выйду, пожалуй, – ответила женщина. – Только предупредите, когда нужно будет вернуться, хорошо?
– Хорошо. За пять минут до отправления я скажу вам об этом.
Некоторое время не происходило ничего. Где-то без двадцати шесть возле хвоста поезда появился человек. Возле шестого вагона он остановился и несколько раз постучал в дверь. Не дождавшись ответа, он подошёл ко мне.
– Мне тут посылку должны были передать, только вот почему-то никто не отвечает...
– Спят, значит. Заходите, пройдёте в нужный вагон и разбудите проводника.
Спустя десять минут этот человек вышел из двери шестого вагона, а к выходу из моего вагона подошла ещё одна пассажирка.
– Можно выйти покурить?
– Минуты на три, ну, максимум на четыре.
– Не волнуйтесь, я успею.
– Хорошо.
И в самом деле, после того, как женщины зашли в вагон, а я поднял фартук, пришлось ещё подождать, пока поезд отправится.
Юля проснулась около восьми утра (мы как раз проехали Кантемировку). Я сказал ей, что всё в порядке, и девушка опять заснула. Ничего не оставалось, кроме как опять разместиться в служебке.
Сквозь облака то и дело просачивался резкий июльский солнечный свет. Из-за деревьев это происходило реже, чем вчера, в приморских степях, но чаще, чем в Минске, Бресте, Витебске или Лиде. Стук колёс переходил в тягучую мелодию:
«Тень восходящего солнца скользит по степи, возвещая начало нового дня.
Эй, восходящее солнце, ты выдай кредит на бессонные сутки ещё для меня!
Замолчала звезда, укрываясь стыдливым туманом разбуженных ей облаков –
Видно, ей неохота ответить, за что полагаются дни и недели без снов».
Как я ни старался, дальше этих четырёх строчек дело не двинулось: начали просыпаться пассажиры. Пришлось спрятать тетрадку и до самой Россоши разливать кипяток по кружкам, добавляя к нему те или иные пакетики. В Россоши я вынес мусор, Юля опять проснулась, а все желающие сходили за едой. Четыре часа пути до Воронежа, казалось, пройдут так же беззаботно…
– Не хотите курочки? – предложила та самая женщина из первого купе, столик которой я давеча починил. – С огурчиком, с помидорками…
– Спасибо, не надо. Мы обычно не едим во время пути.
– Ну, раз курочки не хотите, может быть, от слив не откажетесь? – с этими словами женщина протянула мне пакетик, в котором лежало около дюжины фруктов.
– А вот за сливы спасибо. И сам поем, и Юле дам попробовать.
– Не за что – я же вижу, что вы просто стесняетесь попросить…
Юля взяла одну сливу, да и то чисто из приличия – с остальными я расправился сам.
– Икры не желаете? – женщина с двумя баулами в руках заглянула в купе проводника.
– Нет, спасибо, – ответила Юля.
Вслед за этой торговкой потянулись другие. Чего они только не предлагали!.. Даже в электричках выбор товаров обычно меньше, чем здесь, в пассажирском поезде.
Ровно в полдень поезд остановился на станции Лиски. К этому времени жара уже вступила в свои права, и стоять в тамбуре было невыносимо.
– Во втором вагоне показывают красный? – я протёр глаза и посмотрел ещё раз. – Ну да, красный.
– Не волнуйся, нам не надо его дублировать: локомотив спереди.
Как и вчера вечером, через несколько минут после предполагаемого времени отправления пассажиры стали поочерёдно выходить из вагона, удивляясь, с какой стати мы тут застряли. Два поезда, которые должны были ехать за нами, отправились, а наш состав по-прежнему оставался на станции. Наконец, ко второму вагону подъехала полицейская машина. Полицейские составили протокол, отдали его проводнику, вытащили кого-то из вагона, запихнули его в машину и уехали (за это время пассажиры успели вернуться на свои места). Мы с Юлей едва успели подняться в тамбур, как флаги убрали, и поезд тронулся.
– Так что же там было-то?.. – удивился я.
– Что было? – проводник второго вагона зашёл к нам в тамбур. – Да это быдло когда напьётся – в животных превращается. Обделался мужик и убирать не захотел, да ещё и руки распускать стал. Пришлось высаживать.
Я поёжился.
– Ладно, работайте, – сосед ушёл к себе.
...«Поезд номер триста сорок девять дробь триста пятьдесят Анапа-Москва прибыл на третий путь ко второй платформе. Ввиду опоздания поезда стоянка может быть сокращена».
– Юля, можешь мусор вынести?
– Без проблем. Мне и самой надоело на месте сидеть.
Я решил включить телефон, чтобы посмотреть, не звонили ли воронежские знакомые по тому самому чату, о котором мы с Юлей беседовали по дороге в Анапу. Конечно, глупо получилось, что я не мог сообщить им свой номер напрямую, но ведь Вика из Москвы, которой я специально позвонил, должна была это сделать!
То ли она ошиблась, то ли у неё не было времени, но факт остаётся фактом: ни звонков, ни SMS от сестёр-анимешниц я не дождался, зато получил очередное указание от матери:
«Заряди телефон или позвони из Москвы, куда тебя направят дальше. Мне надоело доставать Надежду Александровну!»
«Надежду Александровну?!» – ужаснулся я. – «Вот только этого не хватало: Галина Михайловна будет в ярости, и пошлют меня за тридевять земель на «тройку»… Придётся ответить, но так, чтобы больше вопросов не было».
Нужные слова нашлись неожиданно легко:
«Не надо доставать Н. А., мне от этого только хуже будет. Со мной всё в порядке. Когда буду возвращаться – напишу. Пожалуйста, не звони, не пиши и не волнуйся. Сергей».
Отправив эту отравленную стрелу и выключив телефон, я обратил внимание на нечто необычное: из поезда «Сочи-Москва», остановившегося напротив, вышли люди, которые стали языком жестов общаться с кем-то из пассажиров моего вагона. По всему было видно, что они давно не виделись и очень друг по другу скучали…
– Ты на часы смотришь вообще?! – Юля была в бешенстве. – Двадцать минут третьего!
– Пассажиры, заходите в вагон, мы отправимся через две минуты! – проорал я.
– Что? Две минуты?
– Да, две минуты. Заходите побыстрее, а то останетесь тут!
Я только-только зашёл в вагон, пропустив вперёд всех пассажиров и Юлю, как состав тронулся. Подняв фартук и закрыв дверь, я вздохнул с облегчением.
– А вот это – косяк, – уже чуть более спокойным тоном казала Юля. – Если бы они здесь остались – нас и уволить могли бы.
– Юля, а что сделаешь, когда там глухонемые?
– Глухонемые были в том поезде: наши, слава богу, всё слышали.
– Что, если бы они не отреагировали – их надо было бы силой затаскивать в тамбур?
– Хотя бы и силой, Серёжа. Какой-то ты слишком добрый.
– Какой есть.
Следующей крупной станцией была Касторная. Пакеты для мусора быстро заполнялись пустыми бутылками, а новые взять было неоткуда.
– Стажёр, слышишь? – проводник четвёртого вагона, который вышел покурить в наш тамбур, обратил внимание на пакеты.
– Да, слышу.
– Какая у нас следующая станция с баками?
– Орёл.
– Правильно, Орёл. А сколько баклажек к этому времени тут будет?
– Выше крыши.
– Правильно, дохрена. Ну ничего, сейчас я тебе покажу, что с ними делать. Бери пакет и иди в голову вагона.
В рабочем тамбуре кадровый проводник открыл шкаф.
– Знаешь, что там за вёдрами?
– Нет.
– Там котёл. И сейчас мы с тобой его будем топить.
– А пассажиры не изжарятся от такого?
– Не изжарятся, отопление всё равно не работает.
Когда мы сожгли уже два десятка бутылок и сосед вернулся в свой вагон, в тамбур вышла Юля.
– Ты что делаешь?!
– Бутылки жгу. Кадровый из четвёртого посоветовал.
– Он-то кадровый, ему можно, а вот мне может влететь.
– Не мне?
– Тебе? Тебе ничего не будет, ты же стажёр!
Время, не заполненное новыми впечатлениями, летело быстро: вот уже и Курск. Несколько человек вышло, несколько – зашло…
– Проводник! – позвал кто-то из курян.
– Да?
– У меня в комплекте наволочки не хватает!
– Не волнуйтесь, сейчас я дам вам другой.
Нераспакованные пакеты с бельём ещё были, и я с чистой совестью дал один из них курянину.
– В чём дело? – Юля вышла из купе.
– У нас комплект без наволочки.
– Дашь кому-нибудь ночью, если понадобится.
– А наволочку где взять?
– Наволочку?.. – словно предчувствуя мысли Юли, в коридоре возник проводник четвёртого вагона. – Иди с ним в купе, он покажет, что делать.
– Значит, так, стажёр, – кадровый был немногословен. – Берёшь любую наволочку из старых, – проводник чуть ли не специально выбрал самую мятую, – намачиваешь, – он плеснул на наволочку немного воды из бутылки, стоявшей на столе, – разглаживаешь её, складываешь в пакет и кладёшь пакет под матрас. Это называется «китай».
– А на БелЖД это называется «сырки», – я вспомнил рассказ белорусской писательницы Светланы Курс.
– Вот видишь? Главное, не бойся, – мужчина дружески хлопнул меня по плечу и ушёл в свой вагон.
Оставалось только пожать плечами, удивляясь, как мне это самому в голову не пришло…
Когда я в очередной раз шёл от одного туалета к другому, меня окликнули.
– Сергей?
– Да? – обернувшись, я узнал ту самую женщину, которая дала нам с Юлей сливы.
– Мы хотим вам благодарность написать.
– Благодарность? Подождите, сейчас узнаю у напарницы, куда её записывать.
Девушка лежала в купе и беззаботно слушала музыку.
– Юля, нам тут благодарность хотят написать!
– Благодарность? Хорошо, сейчас я схожу в штаб за книгой.
Минут через десять девушка вернулась.
– Кстати, вот сейчас они напишут благодарность, и мы пойдём сдавать то, что не успели продать.
– А если пассажиры после Орла захотят чего-нибудь?
– Их проблемы. Хотя, в принципе, у нас остаётся РЖДшный чай и мой сахар. Продавай по двадцать и по пять, как раньше. Сколько там его осталось?
Я достал коробку и пересчитал.
– Одиннадцать пакетиков.
– Нормально.
– Может быть, пойдём уже к пассажирам, Юля?
– Ты прав, Сергей.
Поблагодарить нас за отличную работу захотело шесть человек: четверо орловчанок и две москвички. «Хотелось бы поблагодарить проводников Юлию Мошонкину и Сергея Матина за то, что в старом советском вагоне они смогли создать настоящий комфорт, всегда были вежливы, отзывчивы и компетентны. Пожелаем Российским железным дорогам побольше таких проводников и поменьше таких вагонов…» Что-то в этом роде и было в итоге написано в книге жалоб и предложений.
Мы вернулись в служебное купе.
– И часто тебе благодарности писали?
– Раз пять, кажется. Один раз хотели написать жалобу, а в итоге решили благодарность написать.
– А что это даёт?
– Кадровым – премию. Нам – ничего. Ладно, бери чайку и иди за мной.
В десятом вагоне ехало от силы пять пассажиров (оно и немудрено, учитывая, что цена билета в купе примерно равна цене билета на самолёт!), поэтому целое купе было выделено для подведения итогов торговли.
– …Да вы просто герои рейса! На девятьсот один рубль наторговали! – усмехнулась штабница, которая заполняла бланк.
– Девятьсот один рубль? Вот тысяча, один сейчас найду...
– Тысяча двадцать шесть. Ещё сто двадцать пять рублей поездного сбора. Надеюсь, знаешь, что это такое?
– Знаю, конечно. Тогда мы мелочь потом принесём. Хорошо?
– Хорошо, пускай Юля зайдёт как-нибудь. До свиданья!
– До свиданья!
Стемнело. До Орла оставалось ехать всего полчаса. Я стал возле кипятильника, время от времени высовывая голову в окно и вдыхая терпкий ночной воздух.
– Ты откуда? – я и не заметил, как возле двери служебного купе оказались две девочки-дошкольницы.
– Из Москвы.
– А я из Орла.
– В Москве лучше.
– Нет, в Орле лучше!
– Нет, в Москве!
– Тсс! Да не кричите вы, люди спят… – зашикала мама одной из девочек.
«И ведь сколько им лет? Ну, четыре года, пять, от силы. А уже спорят, что лучше: столица или провинция», – подумал я.
В Орле зашло десять человек. Комплектов же у нас осталось всего четыре, включая «китай».
– Ты сколько белья отдала в четвёртый вагон?
– Тридцать восемь комплектов.
– Отлично. Теперь у нас не хватает шести. И что делать будем?
– Ничего страшного, сходишь во второй вагон. А пока раздавай то, что есть.
С «китаем» мне повезло: одна женщина оказалась не против, чтобы я сам постелил ей бельё, и обман удалось скрыть. Взять бельё во втором вагоне также удалось без особых проблем (заодно я узнал, что его проводник – мой тёзка). Только вот у двоих пассажиров бельё не было оплачено…
– Сколько бельё стоит? – спросил один из них.
– Сто пятьдесят рублей.
– Так у тех, что в кассе брали, стольник! – возмутился тот.
– Всё правильно, – равнодушно ответил я. – Сто один рубль сорок копеек – тариф, остальное – поездной сбор.
– Полтинник?
– Ну да, полтинник... – мне хотелось провалиться сквозь землю.
Мужчины молча дали мне пятьсот рублей. Я протянул им сдачу, тоже молча.
Спать не хотелось, и я опять стал изучать журнал «Глагол». Это продолжалось до половины первого ночи.
– Извините, а можно телефон зарядить? – ко мне подошла девушка из седьмого купе. – Нас в Москве родственники встречать будут, обязательно позвонить надо, пока они ещё не заснули…
– Во время движения розетки не работают. Хотя… – я вспомнил о своей позавчерашней ошибке. – В принципе, зарядить телефон можно, но тогда кипятильник отключится.
– А, сейчас чай всё равно никому не нужен.
– Правду говорите. Хорошо, сейчас сделаю.
Я аккуратно нажал аварийную кнопку. Свет стал чуть тусклее, а экран телефона, провод от которого уже был засунут в розетку, загорелся зелёным.
– У вас двадцать минут, не больше.
– Мне хватит. Кстати, а что вы читаете такое?
– Журнал на белорусском языке. Я сам из Минска, вот в чём дело.
– Понятно.
Задав мне ещё несколько ни к чему не обязывающих вопросов и получив на них ответы, девушка посмотрела на часы.
– Сейчас попробую включить его и позвонить.
– Хорошо, пробуйте…
Попытка оказалась успешной.
– Спасибо, выручили…
– Да не за что, это моя работа.
Девушка вместе с зарядным устройством и телефоном ушла, а я поспешил зайти к Юле, благо та ещё не спала.
– Всё-таки и косяки иногда приносят пользу.
– О чём ты?
– Тут пассажирке надо было срочно позвонить, а телефон разрядился. Так я нажал аварийку, минут пятнадцать так оставил, а потом, когда она ушла, нажал «Возврат защиты». Как тебе вариант?
– Это ни фига не вариант.
– Почему?
– Потому что если аккумуляторы разрядятся, то мы до самой Москвы будем ехать без света, и никакой возврат не поможет.
– Как скажешь… Кстати, сейчас Тула будет.
– И что? Я спать хочу. Разбудишь в четыре, хорошо?
– Хорошо.
В Туле вышло два человека, но не зашло никого. После отправления поезда я перевёл дух: как-никак, следующая станция – Москва–Белорусская, и после неё рейс закончится. Журнал уже порядком надоел, но под рукой всё равно не было ничего другого.
– Доброй ночи! – в служебку заглянули три девочки лет пятнадцати.
– Доброй. Сделать чайку?
– Спасибо, не надо.
– Интересно, почему вы не спите?
– Да так просто, гуляем по вагонам... А вам сколько лет?
– Восемнадцать.
– И сами сюда пошли?
– Сам.
– Не понимаю, кто вообще в проводники идёт... – произнесла одна из девушек.
Школьницы пошли дальше.
Когда я понял, что ещё минуты две-три – и я провалюсь в беспробудный сон, я поставил будильник на 3:33 и кое-как скрючился в служебном купе.
Проснулся я вовремя, Юлю разбудил вовремя, бельё собрал вовремя... От Лихой до Москвы было ехать и в самом деле приятно.
Часть шестнадцатая. Бегство
Сегодня я решил уехать из этих мест и потому
ощущаю поток жизни с удвоенной силой...
Эрих Мария Ремарк (перевод Веры Станевич)
Утренняя Москва, пожалуй, могла дать фору вечерней: солнце, отражающееся от вершин офисов–новостроек, безоблачное небо с потрясающей сменой оттенков, а на земле – десятки путей, стрелок, семафоров, вагонов, тепловозов, электровозов – всего и не перечислишь... Такая Москва внушала уважение, такая Москва была прекрасна – прекраснее, чем ансамбль Красной площади, прекраснее, чем великолепие кольцевой линии метро, – ведь то, к чему ты имеешь отношение, всегда трогает больше, нежели то, что существует вне всякой связи с тобой. Ещё одно проявление извечного человеческого эгоизма...
– Чего в окно уставился?
– Понимаешь, Юля, это тебе за три года осточертел пейзаж депо, а я встречаю здесь рассвет впервые в жизни.
– Ну-ну. Спать хочешь?
– Да не особо.
– Тогда разберись с матрасами, вынеси мусор и подмети вагон, – девушка ушла в купе.
Я быстро выполнил требуемое, а затем, поняв, что из затеи написать что-нибудь осмысленное ничего не выйдет, заснул на боковой полке (лучше уж упираться ногами в стенку, чем эти же ноги высовывать в проход). Тихо и не особо жарко... Чего ещё надо?
– Юля, а когда нам надо будет бельё сдавать?
– Часов в десять, не раньше. В одиннадцать сходишь к Калабушкиной за паспортом.
– А пока что делать?
– Матрасы ты же вроде уже свернул, да? Значит, убери мусор с пола. Мыть пока ничего не надо, – Юля продолжала укладывать бельё.
С уборкой удалось справиться довольно быстро.
– Что сейчас будет?
– Будут ходить всякие рабочие и смотреть, что мы сломали за рейс. Хотя нет, сначала трактор за бельём приедет.
И в самом деле, по платформе медленно, подолгу останавливаясь у каждого из вагонов, проехал трактор с прицепом. Юля подтаскивала мешки ближе к двери, а я кидал их в кузов. Справедливое разделение труда, не правда ли?
Изо всех рабочих мне больше всего запомнился тот, что отвечал за мебель: чем-то похож на гардеробщика фирмы (боже, как давно это было! А ведь всего-то пять дней прошло...), но не такой старый. Он не стал возмущаться по поводу полки или столика – напротив, с улыбкой сказал, что «всё это мелочи, а наша работа в том и состоит, чтобы чинить всё то, что переломали студенты». Остальные же заходили в вагон, задавали пару-тройку дежурных вопросов, делали запись в журнале и шли дальше.
– Спускайся, я закрою вагон и пойдём бельё сдавать.
– Хорошо, – я выскочил на платформу.
Вряд ли кому-нибудь интересно, как мы разбирали огромную кучу пакетов и стояли в очереди. Скажу одно: я то и дело переспрашивал, куда же нужно вложить сто рублей, чтобы бельё не пересчитывали. Юля неизменно отвечала: «В бланк, перед тем, как положить его на стол». Вопроса «Зачем?» не было – ведь ещё раньше Юля объяснила, что за нехватку одной наволочки можно получить восемьсот рублей штрафа, поскольку во всём по умолчанию виноват проводник.
– Дима, привет! –Юля бросилась парню в объятия.
– Привет, Юля, привет, Сергей. Как рейс прошёл?
– Нормально.
– Как стажёр?
– Жив, как видишь.
– За паспортом ходил уже?
– Нет ещё. Сейчас пойдём?
– Конечно, – ответила за меня Юля. – Только мы пойдём в город, а он за паспортом пускай сходит. И ещё, мне к Олегу зайти надо. Подождёте тут?
– Подождём, – я сел на лавочку возле берёзы.
– А если честно – как тебе всё это? – спросил Дима.
– Если честно – жуть. Ну как можно пить во время рейса?!
– В России вообще принято пить на работе... – усмехнулся парень.
– Но ведь не на железной же дороге пить! Между рейсами – ещё куда ни шло...
– Знаешь, Сергей, ты как-то слишком сильно по поводу всего загоняешься. Попробуй быть проще.
– Не получается, да и не хочется...
Именно в этот момент Юля вышла на улицу, и мы втроём прогулялись до здания фирмы.
– Удачного вам дня!
– А тебе – удачно забрать паспорт!
В офисе ровным счётом ничего не изменилось.
– Галина Михайловна? – обратился я к самой представительной женщине в кабинете.
– А, это ты – тот стажёр из Белоруссии? И как работа?
– Нормально. Скажите, а паспорт можно забрать?
– А что, Юля его тебе не отдавала?
– Не отдавала, наверное, с медкнижкой перепутала...
– Хорошо, – женщина порылась в бумагах и нашла документ в синей обложке. – Он?
– Да, он! – радостно воскликнул я, открыв последнюю страницу паспорта. – А ключи и маршрутный лист когда будут?
– Когда надо – тогда и будут. Ты вагон мыл?
– Нет ещё.
– Тогда иди мой вагон. Я позвоню, когда надо будет.
Как ни странно, Дима и Юля были в вагоне, когда я туда вернулся.
– Я забыла кое-что, – сказала девушка из-за закрытой двери. – Когда надену – тогда и пойду.
Тем не менее, пока Юля что-то делала в купе, а Дима сидел в непривычно пустой служебке, я успел сходить за водой и почти полностью помыть пол.
– Ты вообще мол мыть умеешь? – удивилась Юля.
– Умею, дома и на даче мыл. А что?
– А то, что нельзя столько воды на полу оставлять. Ну да ладно. Мы вернёмся часа через два, – девушка и парень ушли.
Судя по расписанию, оставалось часа четыре свободного времени. Подумав, я решил на всякий случай включить телефон: вдруг Галина Михайловна захочет перебросить меня на другой вагон? Тот подал сигнал о входящем сообщении.
– Опять от матери... Да сколько же можно, сама говорила, что я должен самостоятельно со всем разбираться, а на деле волнуется, как курица–наседка!
«Ты поехал за впечатлениями, денег они тебе не дадут заработать по–любому! Будут только долги расти – лучше вернуться сейчас! Там слишком много дерьма вокруг!»
«Сплошные эмоции. Мало того, что она оскорбляет совершенно незнакомых людей, так ещё и выдумывает невесть что. Хотя...» – стук в дверь не позволил мне закончить очередную циничную мысль.
– Кто там?
– Меня сюда направили. Открывай!
Я опустил фартук. В вагон зашла какая-то девушка с парнем.
– Так это что, плацкарт?!
– Ну да, плацкарт.
– Да ну его в ..., ..., на плацкарте работать! Всё, ..., пойду вагоны охранять! – с этими словами незнакомка выскочила на платформу.
«С такими людьми работать... А ведь бывают и похуже. Хотя это что, а если попадётся вагон с холодильником, и придётся продавать пиво, со страхом ожидая любой крупной станции – вдруг ревизор зайдёт?»
Меня передёрнуло.
«О чём я вообще думаю? Будто обманывать пассажиров – нормально, а пиво им продавать – ненормально?! Нет уж, если позволено всё – значит, позволено действительно всё. А если позволено действительно всё, значит, то, о чём я говорил и писал эти три года, – полная ерунда, а то, о чём думалось позавчера вечером – и есть правда... Не верю!»
Шестерёнки логики закрутились быстрее.
«Невозможно, немыслимо поверить в это – сам же видел, во что превращается человек без тормозов... А если в это не верить – то оставаться здесь больше нельзя. Если здесь нельзя работать честно – лучше здесь не работать вообще».
Я выложил форму из сумки на полку.
«Просто так уйти, конечно же, не получится, – непременно спросят, чего это ты с собой берёшь все вещи... Значит, что-нибудь обязательно надо оставить. Во-первых, куртку – молния в ней всё равно заедает, во-вторых, миски – стоят они меньше ста рублей в эквиваленте, и в-третьих, форму – какой же я честный человек, если забираю имущество, выданное мне под расписку?!»
Собрался я быстро. На часах было без двадцати три. Выдохнув, я взял сумку и вышел из вагона.
– Ты куда? – спросил кто-то из соседей.
– На Белорусский, двести рублей на телефон положу.
– А, ну понятно.
Сложнее всего было не торопиться: ноги так сами и норовили перейти на бег. Вот один переход, второй, то место, куда надо сдавать бельё, здание, возле которого я ждал Олега, поворот к офису и напротив него – выход к вокзалу... Но откуда этот страх, сравнимый разве что со страхом шпиона быть разоблачённым?
«Стоп! Взять билет до Минска? Во-первых, полутора тысяч явно не хватит, во-вторых, если возьму до Смоленска – по фамилии через АСУ «Экспресс» меня сразу же засекут – а там кто знает, чего от Калабушкиной ждать... Ближайшая электричка, без вариантов!»
Ближайшая электричка была до Можайска и отправлялась через шесть минут. Разменяв пятисотку в газетном киоске, я купил билет в автомате и, пробежавшись по лестнице, заскочил в поезд.
«Но ведь электричка едет мимо депо. Увидят меня в окне – и дело швах».
Кто-то рекламировал карту Москвы и области, и я сделал вид, будто очень интересуюсь предложением – это позволило мне не смотреть в окно. Только после того, как мы проехали несколько остановок, я вздохнул с облегчением и полез в сумку: все книги были при мне.
«Александр Галькевич, «Прозрение»... О последних годах существования СССР. Может быть, там я найду что-то близкое к теперешней ситуации?»
Роман начался со сцены в плацкартном вагоне и интермедии в электричке. Судя по биографии, книга оказалась автобиографичной, а стилистика с лёгкой издёвкой над газетными штампами позволила немного расслабиться. Главными героями формально были студенты, а реально – человеческие пороки: жажда власти, жажда мести, отсутствие совести, лизоблюдство... Было о чём подумать.
«И ведь казалось бы, ну что здесь такого? Решил студент сэкономить, чтобы долг вернуть, украл обед, а его за это исключили из института... Тот случай, когда буква закона противоречит его духу».
В электричку зашли ревизоры.
– Ваш билет!
– Пожалуйста.
– Спасибо, – ревизоры подошли к соседней лавке. – Ваш билет!
– Мы купаться едем, только три станции, кошелёк дома забыли... – на лавке сидели две девушки лет тридцати
– Неважно. Платите тридцать три рубля, или я вас высажу!
– Высадите? До следующей электрички два часа!
– Пешком ходить надо, если денег нет... Пассажиры, – с издёвкой произнесла ревизор, – может быть, кто-нибудь из вас заплатит за них тридцать три рубля?
– Я заплачу, – порывшись в кошельке, я нашёл нужные монеты.
С недоумением в глазах женщина забрала деньги, выписала квитанцию и отдала её «зайцам».
– Спасибо, выручили... А вы откуда сами будете?
– Из Минска. Домой добираюсь...
– А телефон есть у вас?
– Есть МТС, но я его не помню. Белорусский номер написать могу.
– На него мы вряд ли сможем деньги положить... Ладно, пишите, – вторая девушка достала бумажку и ручку.
– Кстати, а почему вы решили заплатить?
– Да просто увидел, что вы не специально зайцем поехать решили. Хотя контролёров не виню: работа такая. Я на РЖД проводником поработал, насмотрелся на всякое...
– Понятно. А вот и наша станция. Удачно вам добраться в Белоруссию!
– Спасибо.
В Можайске я оказался где-то в полшестого вечера. Зайдя на автостанцию и убедившись в том, что автобусов до Смоленска или хотя бы до Вязьмы не предвидится, а ближайшая электричка приедет в Вязьму ночью (ночевать на вокзале? Как раз там меня проще всего найти...), я решил пойти в сторону Минского шоссе, выбирая дорогу по солнцу. Первая попытка была неудачной (Первая Железнодорожная улица упёрлась в забор), вторая же вывела на какую-то трассу, по которой то и дело проносились машины с белорусскими номерами.
Километров пять всё было в порядке, но потом сильно захотелось пить. С собой, естественно, не было ничего съестного, магазинов по пути не попадалось...
Возле указателя «Большое Соколово» стало понятно, что дорога раздваивается: трасса резко берёт влево, а справа появляется деревенская улица. Подойдя к этой развилке, я увидел, что у ближайшего дома сидят старушка с внучкой (судя по возрасту).
– Можете дать воды попить? – пробормотал я. – В горле пересохло, а с собой ничего нет…
– Сейчас, соколик, я принесу. Подожди чуть-чуть, – голос старушки напоминал голос бабушки из детских сказок.
Вскоре она вернулась с металлической миской.
– Вот, пожалуйста. Только пей осторожно, а то простудиться можно, в такую-то жару…
– Хорошо-хорошо.
От колодезной воды я и в самом деле почувствовал себя лучше.
– Спасибо вам, – я поставил миску на лавку и вновь повесил сумку на плечо. – Всего хорошего, и дай вам Бог…
Спустившись с горки, я оказался возле мостика. «Река Мжут»… Правее от дороги – лесок, а слева – зеленеющий луг…
Остановившись возле парапета моста, я разрыдался.
– Вот она – Россия – на чём держится... – бормотал я в каком-то исступлении. – На таких вот старушках, как сто, как двести лет назад... И неважно, что там в руках у внучки – клубок со спицами, волшебное зеркальце или смартфон – суть-то в бабушке...
Отдышавшись, я пошёл вперёд. Новый указатель провозгласил, что трасса выходит на Минское шоссе. Около самого же шоссе стояла табличка: «Минск 608».
– Шестьсот восемь километров? – усмехнулся я. – За неделю можно пройти. Или пройти четыреста, а в Орше сесть на что-нибудь...
Часа за два я добрался до сто восемнадцатого километра, начав путь вдоль шоссе со сто первого. Возле столба лежала георгиевская ленточка.
– А не оставил ли я у себя в сумке чего-нибудь РЖДшного? – в испуге подумал я.
Интуиция не подвела: на дне сумки завалялся галстук.
– Надо от него избавится, – решил я. – Как? Очень просто: повяжу на столб, а поверх – ленточку.
Эклектичная композиция заняла своё место на столбе, а я пошёл дальше. В очередной впадине я остановился, поставил сумку рядом и стал голосовать. Минут через тридцать рядом со мной остановились «Жигули» с номерами московского региона.
– Садись!
Упрашивать меня не пришлось.
– Куда надо?
– В Беларусь.
– Тогда нам по пути всего километров десять-двенадцать: потом я беру направо, в Уваровку. Уяснил?
– Уяснил.
Возле перекрёстка наконец-то оказался магазин, где я смог подкинуть денег на телефон и купить бутылку газировки. Преодолев страх, я включил телефон и позвонил маме. Перспективу добираться в Беларусь неделю она не оценила, но решение сбежать приветствовала. Выключив телефон, я пошёл дальше.
Сгущались сумерки. Справа от дороги появилось какое-то здание, при ближайшем рассмотрении оказавшееся сгоревшим отелем.
– Вот он – ещё один пример того, что бывает, когда всё позволено...
У входа в деревню Цуканово загорелись фонари.
– Наверное, это последний реальный шанс выбраться отсюда живым, – я достал тетрадку, на всю страницу написал «Орша» и стал возле трассы с тетрадкой в левой руке, подняв правую.
Машины всё так же проносились мимо, небо становилось всё темнее и темнее... Когда я уже совсем было потерял надежду и приготовился ночевать на автобусной остановке, красный фургон с белорусским номером, на конце которого стояла единица, резко перестроился в правую полосу и затормозил. Я что есть духу побежал к нему. Водитель открыл дверь. Я залез в машину, пристегнулся, закрыл дверь, и мы помчались по трассе.
– Оршанский, значит? Я-то и не думал останавливаться, да надпись увидел и подумал, что надо помочь земляку...
– Ну, Оршу я написал потому, что через неё больше людей едет: и могилёвские, и гомельские...
– Понятно. А так откуда?
– Из Минска. Решил поработать летом... – я вкратце пересказал мужчине всё произошедшее.
– Во дают! Да уж, пускай они сами так работают... Тебе лучше всего было бы на стройку попробовать попасть, например: кладёшь себе кирпичи, сколько сложил – столько и получил. Я, кстати, из Берёзы. Знаешь, где это?
– Брестская область. Там ещё сыры хорошие делают.
– Ну да. А сын в Военной Академии учится. Знаешь?
– Знаю, почти у въезда в Минск.
– Ну да, на Фогеля... Ладно, можешь поспать. С таким режимом... врагу не пожелаешь.
Возле Вязьмы мы подобрали мужчину, у которого спустило колесо, а запаска давно была испорчена, и отвезли его в шиномотаж. Жена с детьми осталась в машине ждать, пока муж купит колесо и возьмёт такси.
Следующей надписью, которую я увидел, было «Борисовский район».
– Мы уже в Беларуси, да?
– Да, в Беларуси.
Мужчина, конечно, сразу представился, в Минске представил своего сына, но эти имена сразу же вылетели у меня из головы.
– ...Мы сейчас по кольцевой поедем. Где тебя высадить?
– Поворот на улицу Притыцкого. Оттуда мне до дома пятнадцать минут пешком.
Курсант тоже расспрашивал меня о том, что происходило в Москве. Я охотно отвечал.
– Приехали, – фургон остановился возле поворота.
– Огромное спасибо вам и всего доброго! Жизнь мне спасли, по сути...
Машина уехала, а я, пройдя по мосту, неспешно зашагал по тротуару. Было четыре часа утра тридцать первого июля.
– Сложно даже подумать о том, – прошептал я, –что ещё неделю назад в это время я был в Орше, ещё пять дней назад слушал в общежитии жалобы омичек, да что там – ещё позавчера утром ехал между Ростовом и Воронежем! А сейчас возвращаюсь домой, пережив больше, чем когда бы то ни было...
И всё-таки – спасибо вам, Российские железные дороги! Именно вы позволили мне понять, что человек не должен пытаться подстраиваться под чьё-то мнение, именно вы научили меня ненавидеть всяческий обман, именно вы научили любить свою родную страну, страну, в которой я родился и вырос... Ведь только жизнь наперекор оправдывала все испытания.
И спасибо вам, Надежда Александровна, спасибо вам, БРСМ. Как ни печально это осознавать, но ваши идеалы сильнее всего нарушаются под вашей же эгидой. Подрядчик же влияет только на способы обмана, но не на его суть.
«Чтоб любить Беларусь нашу милую,
Нужно в разных краях побывать...»
Так однажды выразился поэт Алесь Ставер. И только теперь я мгу взять на себя смелость сказать, что на самом деле люблю Беларусь. Люблю Беларусь, но не забываю и о России: ведь люди не виноваты, что родились в такое время...
«– Что же надо, Господи, тебе ещё?
– Лишь мгновенье надо мне,
Напряженье жил.
– Я весь сжался, Господи,
Я дрожу от силы.
– Полюби великое,
Полюби Россию.
– Я люблю Россию,
Господи, не надо.
– Полюби любовь свою,
Полюби отраду.
В ветре недолюбленном
Полюби движенье,
В жизни непродуманной
Полюби броженье,
Радостью загадочной
Полюби красивое,
Полюби Россию,
Полюби Россию».
Трагедия России в том, что красота её становится понятна только сквозь коричневую, а то и кроваво-красную призму...
Эпилог
Юля отработала ещё несколько рейсов, так и не искупавшись в Чёрном море, и вернулась в Кирово-Чепецк. От перенесённых сверхнагрузок она болела вплоть до середины октября. В игре по-прежнему пропадает подолгу.
Все должностные лица, упомянутые в повести, до сих пор на своих местах. К сожалению, у автора слишком мало документов, подтверждающих факты, описанные выше: медкнижка да удостоверение проводника (тетрадка с расписанием не считается).
О судьбе Димы мне ничего неизвестно, о судьбе омичей и омичек – тоже.
Конец
31 июля – 30 ноября 2012 года