Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Екатерина Островская
Сверх отпущенного срока
Екатерина Островская
Сверх отпущенного срока
Татьяна Устинова
Рояль в кустах!
«Читая детектив, скажем, за завтраком, ко второй чашке кофе точно знаешь, кто убийца», – это придумал Рональд Нокс, создавший десять заповедей классического детектива. Известно также, что в романе не должно быть китайца, привидения, неизвестного яда и более чем одного потайного хода!..
Новая книга Екатерины Островской «Сверх отпущенного срока» не нарушает ни одного завета достопочтенного англичанина. И тем более невероятно, что вся история – совершеннейший рояль в кустах!..
А как иначе? Нас, читателей увлеченных, последнее время ничем не проймешь! Мы стали привередливы и слишком разборчивы. Тут автор «недожал», здесь «недокрутил», там «недостаточно запутал следы», да и вообще «не верю!»! Получите! Екатерина Островская разом заткнула нас, читателей, за пояс, написав новый невероятный детектив – «Сверх отпущенного срока»!
Как можно создать интересную и сложную детективную историю, построенную на совпадениях, да так, чтобы ни разу не дать маху? Я не могу вообразить, как в кристаллическую решетку железной логики уместить цепочку превосходно-неожиданных совпадений. А у Екатерины Островской это получается талантливо и почти что виртуозно. «Сверх отпущенного срока» – захватывающее, абсолютно новое чтение, способное удивить даже самого искушенного читателя.
Для меня совершенной неожиданностью явилось открытие, что роман «Сверх отпущенного срока» – на самом деле трогательная история про старых друзей и большую, странную семью, которая воссоединится несмотря ни на что! Мы-то с вами знаем, что Екатерина Островская мастер возвращать «надежду там, где надежды нет». Потому что герои ее детективов – обыкновенные живые люди, которым очень нужны друзья, семья и надежда.
А еще Екатерина Островская – большая выдумщица, интриганка и плутовка – не боится допущений и условностей. Если подобрать правильную дозировку, они действительно пойдут на пользу любому детективу! Ей удалось почувствовать, что хороший детектив – это не история про настоящее расследование взаправдашнего убийства, а всего лишь игра – увлекательная, запутанная, безусловно, опасная и очень азартная. И мы, благодарные читатели, верим в эту игру и, захлебываясь от восторга, сбивчиво пересказываем друг другу сюжетные перипетии новой книги.
Сейчас я как раз буду сбивчиво пересказывать сюжет. Ну, в двух словах! Когда актер Алексей Дальский, ветеран Чеченской войны, соглашается стать двойником олигарха Потапова, то и не подозревает, насколько опасной может оказаться эта странная и простая на первый взгляд работа. Лимузин Потапова взорван, сам олигарх погиб, и теперь Алексею придется как никогда убедительно играть свою роль, потому что это единственная возможность во всем разобраться, высвободиться из липкой паутины лжи и козней, угомонить разбушевавшегося злодея, который, как всегда, оказался не тем, за кого себя выдавал. И помощи Алексею ждать неоткуда! Разве что автор снова чего-нибудь выдумает!.. И Екатерина Островская выдумывает нам на радость!
В салоне микроавтобуса было накурено и душно. Привычный к подобной атмосфере водитель, позевывая, управлял автомобилем, никуда не торопясь, стараясь двигаться со скоростью потока. Впрочем, движение на трассе было не особенно плотным, а потому микроавтобус летел достаточно быстро, разбрызгивая снежную кашу. Трое пассажиров переговаривались негромко, перебрасываясь фразами лишь для того только, чтобы занять себя хоть чем-то на все время пути. Возле водителя сидела молодая женщина в слегка потертой лисьей шубке – вполне обаятельная и раскованная особа: еще не дама, но уже пытающаяся подчеркнуть свой статус – статус человека, уже кое-чего добившегося в жизни. На пассажирском сиденье расположилась пара – пятидесятилетний господин в новом пальто и девушка, держащая его под руку так бережно, словно надеялась удержать своего спутника, если вдруг случится крутой поворот или резкое торможение.
– Мы очень долго искали натуру, – объясняла господину в пальто женщина в лисьей шубке, – хотели найти тихое место, чтобы народу было поменьше и вообще…
– Чтобы на оцепление не тратиться, – кивнул ее собеседник, – а то, когда у нас кино снимают, каждый дурак пытается в кадр попасть…
– Не только поэтому, – возразила женщина, – просто по сценарию дело происходит в тихой деревне на берегу реки…
Микроавтобус сбросил скорость и, проехав немного, остановился.
– Кажись, приехали, – объявил водитель, – все три полосы забиты. Если ДТП, то это надолго…
– Там что-то горит, – негромко произнесла девушка, продолжая держать двумя руками рукав пальто своего спутника. А тот, приподнявшись немного, посмотрел через лобовое стекло.
– Изрядно дымит, – согласился обладатель нового пальто, – пока не погасят и завалы не разгребут, точно с места не тронемся.
– Какие завалы! – возразил водитель, – две-три машины столкнулись, – трасса-то скользкая… Сейчас их оттащат… Хотя вон сколько полиции и вообще…
Он недоговорил, потому что мимо микроавтобуса уже пробегали люди, стремящиеся поближе разглядеть то, что случилось на трассе, над которой уже зависал вертолет, выбирая место для посадки.
Водитель опустил стекло и высунул голову наружу. Наконец он увидел подошедшего ко впередистоящему автомобилю человека и обратился к нему:
– Что хоть случилось?
– Кого-то взорвали, – ответил тот, – лимузин какой-то на куски, две машины сопровождения всмятку, встречная фура под раздачу попала – в ней, говорят, тоже никто не выжил… Вспыхнула фура, как…
– А кто в лимузине был? – встрепенулся водитель.
Но его собеседник лишь пожал плечами.
– Никто ничего не объясняет. Но полиции там столько! Говорят, что все руководство МВД сейчас прилетит…
Водитель поднял стекло и обернулся к своим пассажирам:
– Ну, вы все слышали сами: так что стоять будем долго, если нас не развернут и не направят по встречке…
– Ужас какой! – вздохнула женщина в лисьей шубке.
– Узнать бы, кого грохнули, – вздохнул водитель и обвел взглядом пассажиров, словно ища их одобрение, – может, радио включить? Вдруг сообщат, кого и за что… Как-то не хочется в неведении сидеть. Если это взорвали того, о ком я подумал сейчас, то что получается тогда – новые выборы, что ли? Лично мне эти обещания светлой жизни уже надоели. Смотрю на их рожи в телевизоре, а они все ла-ла-ла… Лапшу вешают…
– Сеня, – прервала его рассуждения женщина в шубе, – ты уж поосторожней, что ли…
И посмотрела на господина в пальто.
– Пусть говорит, – кивнул тот, – мне до этого никакого дела нет: артисты каждой власти нужны. Театры никто никогда не закроет. Хотя, как говорится, весь мир – театр.
Господин в новом пальто посмотрел на девушку и, наклонившись, поцеловал ее в щеку. Потом погладил ее плечо и шепнул:
– Я вдруг ни с того ни с сего Лешку Дальского вспомнил. Как он там со своим чесом? Небось, сидит сейчас в клопами проеденном номере захудалой гостиницы, пьет кислое пиво или стирает носки в умывальнике и не ведает даже, какие дела нынче перед нашими глазами происходят… Сейчас бы мы с ним здесь! Зачем он вообще из театра ушел?
Часть 1
Глава 1
Алексей уже взялся за бронзовую ручку двери, но отпустил, застыв на пороге. Тяжелая дверь так и осталась полуоткрытой. На улице не было ничего интересного: две девочки лет четырнадцати стояли возле репертуарной афиши и поглядывали на приотворенный служебный вход театра. Вытягивая шеи, обе пытались рассмотреть того, кто должен появиться из полумрака на свет. Выходить расхотелось, и не потому, что Алексей понимал – поджидают не его, просто средь бела дня идти ему было некуда и незачем. Он притянул створку, но та поддалась не сразу, а посопротивлялась немного. Странно, Дальский только сейчас обратил внимание на эту особенность двери служебного входа, хотя служит в театре без малого одиннадцать сезонов.
За стеклом будки вахтеров вязала свитер семидесятилетняя Серафима Петровна, которую все обычно называли по имени – Сима. Не отрываясь от своего занятия, старушка произнесла:
– Ну, чего застрял? Ты уж или туда иди, или здесь оставайся, а то сквозняк мне устроил.
На лицо Алексея легла горькая усмешка. Когда тебе тыкает коллега, пусть даже совсем молоденький, это нормально: в театральном мире все братья, но когда тебя ни во что не ставит вахтерша, становится обидно. К тому же наводит на неприятные размышления.
– Поскольку ты тут еще, – добила его Сима, – почитай приказы, а потом распишись в журнале, что ознакомлен. Теперь все будете расписываться, директор приказал.
Алексей подошел к доске объявлений, ничего приятного для себя не ожидая: когда распределяют роли, почему-то всегда забывают, что есть в театре такой актер, как Дальский. Не первый год ему ничего не предлагают. Хорошо еще, сохраняют в репертуаре три старых постановки классических пьес и одну современную, про одинокую красивую девушку. В них он занят, пусть и во вторых составах, зато роли не самые маленькие. Хотя, как известно, маленьких ролей не бывает.
Взгляд пробежал по приказам и объявлениям. Непосредственно Алексея касалось лишь одно сообщение: «За систематическое нарушение трудового режима, выраженное в полном пренебрежении к репетиционному процессу, объявить выговор…» Дальше шли фамилии прогульщиков: Карнович, Плотников, Семиухов. Но первой, конечно, стояла фамилия Дальского. Вероятно, он попал во главу этой банды по алфавиту.
Алексей попытался вспомнить, кто такие Плотников и Семиухов, но не смог. И обернулся к будке вахтерши. Сима склонилась над своим вязанием, из-за стойки торчала лишь ее седая макушка. Тогда Дальский сорвал приказ, скомкал и сжал листок в кулаке, продолжая как будто с интересом разглядывать информацию. Кое-что вызывало радостное недоумение – например, поздравление режиссера театра Вадима Карновича с пятидесятилетием и присвоением ему почетного звания заслуженного деятеля искусств. Удивительно: на одной доске Вадику и выговор, и поздравление.
Был там еще один замечательный приказ – в пункте первом актрису театра Викторию Соснину поздравляли с двадцатипятилетием и желали новых творческих достижений, а в пункте два награждали ее премией в размере месячной ставки. Для молоденькой актрисы такая премия разве что моральное поощрение – Вика не вылезала со съемочных площадок, на телеэкранах страны с утра до вечера шли сериалы с ее участием. В театре же она была занята всего в одной постановке – как раз в той про умную, скромную и красивую одинокую девушку, которая сидит в свой день рождения дома и страдает от отсутствия любви, а к ней приходят чередой разные знакомые, заставляя именинницу мучиться и страдать еще больше.
Дальский играет в этом спектакле роль пьяного гаишника, который заявляется в приличный дом в уличной форме со светоотражателями на рукавах и брючинах, садится за стол, достает из-за пазухи бутылку виски, делает затяжной глоток, морщится и произносит проникновенно: «Нет у меня с тобой будущего, Аня! У меня сегодня отобрали права. А ведь я любил тебя. Но не судьба, видно». В ходе действия персонаж допивает бутылку, пытается заснуть, уронив голову на стол, но потом к героине забегает лучшая подруга и уводит завидного жениха с собой.
От Сосниной даже на сцене за версту несет дорогими духами. Та актриса, что изображает лучшую подругу героини, однажды выволокла пьяного гаишника Дальского и, едва они оказались за кулисами, тут же начала материться на предмет того, что Вике надо вести себя скромнее, к тому же у некоторых может быть аллергия на «Мажи нуар»…
А это еще что такое среди объявлений и приказов?
«Дальский, собака, верни сто рублей!»
Алексей быстро сорвал бумажку, тоже скомкал и зажал в другом кулаке. Затем вернулся к стеклянному «скворечнику», в котором продолжала вязать свитер Сима. На стойке лежала раскрытая амбарная книга с разграфленными листами в клеточку. Алексей вписал свою фамилию и оставил свой росчерк, мол, ознакомлен с приказами.
– А теперь то, что сорвал со стены, верни на место, – приказала Сима, не поднимая глаз от будущего свитера.
– Это личное, – возразил Дальский, достал из кулака скомканную бумажку, разгладил ее и показал вахтерше.
– Кому же ты сто рублей должен? – поинтересовалась старушка. И сама же ответила: – Судя по почерку, Вадику Карновичу. Но ему можешь не возвращать, все равно он их пропьет.
– Да не должен я ему ничего! – попытался оправдаться Алексей. – Просто однажды…
– А что у тебя во втором кулаке? – прервала его Сима.
Дальский разжал пальцы и отдал комок вахтерше.
– Расправь и пришпандорь обратно на доску, – приказала старуха.
– Это тоже личное, – объяснил Алексей.
Сима начала разглаживать листок, потом перевернула его и замерла в недоумении: перед ней лежал чистый, хотя и мятый листок бумаги, на котором не было отпечатанного приказа. И вообще ничего не было.
– А где…
– Усе бы так трудились, как вы, Серафима Петровна. Давно пора усем так же, как вы… Сами усе прекрасно понимаете, невзирая на лица… тогда бы у нас усе было, а мы сами усе были бы у этой передовой позиции…
Данный монолог Дальский произнес голосом директора театра Долгополова. Вахтерша вздрогнула и оглянулась. Никого рядом с Алексеем не обнаружилось, и все равно Сима перешла на шепот:
– Талант! Ты один такой в театре, а другие – дураки тупые… Не переживай, у тебя все впереди еще.
– Кстати, а кто такие Плотников и Семиухов? – вспомнил Алексей.
– Семиухов – осветитель, Плотников – рабочий сцены.
– М-да, – расстроился Дальский, узнав, что его наказали одним приказом с осветителем и рабочим.
Он снова взялся за бронзовую ручку и тут услышал, как Сима произнесла вслед:
– Тут недавно позвонили и спросили, в театре ли ты. А я вспомнить не могла и дала им номер твоего мобильного. Подумала, вдруг с киностудии какой звонят?
Глава 2
Девочки по-прежнему стояли возле репертуарной тумбы. Когда Алексей приблизился к ним, школьницы вдруг встрепенулись и стали тыкать друг дружку острыми локотками.
«Неужели хотят у меня автограф попросить?» – удивился актер.
Одна из девочек шагнула навстречу.
– Вы не скажете, Виктория Соснина скоро освободится?
– Думаю, Вика ангажирована надолго, – вздохнул Дальский, – к тому же вряд ли сейчас находится в театре.
– А где же тогда? – поинтересовалась вторая девочка.
Алексей пожал плечами.
– Мало ли в России спонсоров.
Прозвучало глупо и зло. Неужели он позавидовал чужой популярности? Или разозлился от того, что старуха-вахтерша, увязшая в своем свитере и маразме, сказала, что у него все впереди?
– Кто это? – раздался за спиной Дальского девичий шепот.
– Тоже артист, он недавно в сериале олигарха играл. Его убили еще во второй серии, но дядька предварительно все деньги на жену перевел, и на нее начали охотиться. В роли жены, кстати, Соснина была. У нее красная спортивная машина, и…
Алексей уже не слушал.
«Ты один такой», – сказала Сима. Нет, неправда. Таких, как он, много, даже слишком много. Хотя в театральном училище Дальский оказался далеко не случайно.
Его отец был актером, и, по театральной традиции, Алексея должны были называть Алексей Дальский-младший. Или Алексей Дальский-второй. Но не называли. И даже не из-за того, что традиция канула в Лету, а потому лишь, что молодой Алексей Алексеевич Дальский как актер ничего из себя не представлял. В детстве, правда, снялся в нескольких фильмах, в тех, где участвовал отец. А позже отец же отвел сына в театральное училище, которое заканчивал сам и в котором теперь его бывший однокашник набирал свой собственный курс. Дальский-младший ничем не выделялся, разве что мог имитировать голоса, походку и манеры преподавателей. Умел, даже не открывая рта, изобразить любого человека достаточно узнаваемо.
Понятно, что телефонными розыгрышами Леша занимался постоянно. Однажды позвонил на вахту студенческого общежития и голосом ректора училища попросил позвать к телефону студентку второго курса Веронику Соснину. Старшая сестра будущей звезды слезоточивых российских сериалов оказалась девушкой наивной и очень доверчивой. Да и как тут было не поверить, когда народный артист и театральный бог басил в трубку:
– Милочка, не знаю, к кому и обратиться, но вдруг вспомнил ваш этюд на вступительных экзаменах, где вы изображали молодую тигрицу. И очень, я вам скажу, неплохо изобразили. Так вот, милочка, ко мне тут друзья должны нагрянуть, а в магазин я не побегу – квартиру-то не бросишь. Не могли бы вы мне букет цветов для гостей привезти? И бутылочку коньяка прихватите. Коньяк армянский, «Ахтамар» называется. А цветы любые, но чтобы пахли роскошно. Возьмите такси, милочка, чтобы не задерживать уважаемых людей. И потом поухаживайте за нами сегодня. Вы представляете меня в роли подающего на стол? «Кушать подано, господа!» Лично я не представляю. Ха-ха…
У Вероники денег не было вовсе, но она пробежалась по комнатам общежития и заняла. За коньяком и цветами помчались подружки, умирающие от зависти, Вероника же тем временем укладывала волосы, гладила блузку и тряслась от страха и восторга.
Народный артист оказался дома и сам открыл дверь. Только что у него состоялся тяжелый разговор с женой. Правда, говорила только жена, а теперь она плакала где-то в глубине квартиры.
Ректор появился на пороге в пурпурном парчовом халате.
– Вот, – произнесла скромная второкурсница, протягивая букет белых лилий и бутылку коньяка. – Все, как вы хотели. Я готова поухаживать сегодня за вами и выполнять ваши прихоти.
– Сволочь!!! – пронзил квартиру и все мировое пространство женский вопль. – Он своим бабам уже дома свидания назначает!
– Вон, – спокойно и красиво пробасил народный артист. И повторил, поморщившись: – Вон!
Затем ректор начал закрывать дверь.
– Не попадайтесь мне больше на глаза!
Вероника рыдала всю ночь. Умные подружки сообщили ей, кто ее так подло разыграл, только девушке от этого легче не стало. Она потеряла веру в людей, в свое будущее, и жить ей больше не хотелось. Леша приходил, конечно, извиняться, но его не впустили.
Весь следующий день Соснина тоже плакала. А рядом сидели подружки, у которых она заняла деньги, и следили, чтобы Вероника не выпрыгнула в окно.
К вечеру, когда у жертвы обмана уже иссякли слезы, в дверь комнаты постучали. На пороге стоял ректор. Он обвел взглядом собравшихся и кивнул обомлевшим от созерцания театрального божества подружкам:
– Ступайте гулять, милочки.
Народный артист проследил, чтобы девушки надели пальто, потому что на улице было прохладно, затем проверил, не остались ли любопытные подружки за дверью. После чего подошел к кровати, на которой замерла несчастная и обманутая Вероника, прикрывавшая уголком одеяла распухшее от многочасовых рыданий лицо.
– Вчера вы приходили ко мне с коньяком, – вспомнил ректор. – Та бутылка еще жива?
– В тумбочке, – еле слышно прошептала несчастная и обманутая.
Неожиданный гость опустился на стул, наклонился и достал из тумбочки бутылку «Ахтамара». Откупорил и проверил чистоту двух стоящих на тумбочке чайных чашечек. Наполнил каждую до половины.
– Давай-ка, милочка, выпьем за наше с тобой здоровье.
Вероника кивнула, схватила чашку двумя руками и стала делать мелкие глотки, словно пила не коньяк, а горячий чай. Ректор осушил свою чашку залпом и вновь заговорил:
– Сегодня ко мне приходил некто Дальский, который признался во всем и покаялся. Я, конечно, Дальского накажу, уволю…
– Нет, – выдавила Вероника, у которой горло сдавила горечь, а грудь жег огонь, – не выгоняйте его, Леша добрый и очень талантливый.
– Думаешь? – усмехнулся народный артист. – Я, естественно, попросил его показать, что он тебе наговорил. Действительно, смешно. И похоже.
– Да, – кивнула Соснина.
Ректор налил еще коньяка, на сей раз себе больше половины чашки, а Веронике совсем чуть-чуть.
– Ну, милая, давай теперь за наше служение Мельпомене… Кстати, знаешь, почему ее изображают с палицей в руке?
– Нет, – испугалась своей необразованности Вероника.
– Потому что она лупит ею самых преданных своих слуг. Ладно, Дальского я оставлю на курсе, а вот сам уйду. Администратором быть – это не по мне. Короче, тут один столичный театр остался без руководителя, попытаюсь проникнуть туда главным режиссером. Я ведь там прослужил почти два десятка лет. Так что будем считать, что отношения подчиненности между нами теперь отсутствуют. Я хочу извиниться перед тобой за свою вчерашнюю грубость. Поднимайся, собирайся: мы посетим ресторан ВТО.
– Не могу, – прошептала Вероника, – я очень плохо выгляжу.
– Тогда поедем в «Арагви».
– А ваша жена?
– Надеюсь, там ее не будет. К тому же мы договорились развестись. У меня это будет четвертый развод, у нее – второй. К тому же ей есть куда идти: ее молодому другу двадцать семь, она старше его ровно на десять лет, и он балетный.
Леша Дальский в тот вечер не поехал домой, остался в общаге, чтобы проникнуть в комнату Вероники и умолить ее простить его. А пока сидел в комнате бурята Цыдынжапова и пил пиво с хозяином. За стеной кто-то гонял на магнитофоне взад и вперед одну и ту же кассету «Бонни М», Лешке приходилось кричать, чтобы Цыдынжапов его слышал. А хотелось говорить постоянно, чтобы хоть кто-то понял, насколько он раскаивается.
Было уже за полночь, когда к ним в комнату ввалилась не совсем трезвая Соснина. Вероника глупо улыбалась, и на ее покрасневшем лице светились двумя неправильными кругами вокруг глаз зеленые тени с серебряными блестками.
– Всем сидеть! – приказала второкурсница и помахала своему отражению в большом настенном зеркале.
После чего икнула и извинилась:
– Простите меня, мальчики. Я была в этом… как его… в «Арагви». А потом еще где-то. Ты, Леша, не бери в голову, ты ни в чем не виноват. А то сидишь тут и на всю общагу орешь, какой ты негодяй. А я, между прочим, очень даже счастливая… ик… – Вероника обернулась к Цыдынжапову. – Вот ты, Володя, когда родился, уже знал, кем быть. Или твои родители знали, потому что у тебя дедушка народный артист.
– Прадедушка, – уточнил Цыдынжапов.
– Какая разница! – махнула рукой Соснина, чуть не упав при этом. – У Алешки папа заслуженный артист, и он сам с детства в кино снимался. Все вы такие… А у меня мама поваром в заводской столовой работает, а отца вовсе нет. Я учусь, сестра еще маленькая, маме одной крутиться приходится…
– Поваром – это хорошо, – заметил Володя Цыдынжапов, – с голода не умрете.
– Не умрем, – согласилась Вероника.
Она вдруг обхватила шею Дальского руками и – стала сползать вниз. Лешка с помощью Цыдынжапова усадил сокурсницу на кровать.
– А ведь ты мне очень нравился. Если честно, я в тебя даже влюблена была. Но теперь – все!
– А что случилось-то? – поинтересовался Цыдынжапов.
– Не скажу. Но все равно, спасибо тебе, Леша…
Училище Соснина все-таки закончила. Только годом позже Дальского, потому что из-за рождения ребенка брала академический отпуск. И сразу после окончания училища вышла замуж за бывшего ректора, а тот не хотел, чтобы его жена была актрисой.
Алексей по распределению оказался в московском театре. Правда, его сразу предупредили, что ролей он может не дождаться, а если и потребуется что-то изображать, то лишь шаги за сценой. Театр был старый и заслуженный, актеры в нем тоже заслуженные, и вводить молодежь в состав исполнителей значило бы отодвинуть тех, кто создавал славу коллектива. Зато не запрещалось дружить с киношниками. Дальский вскоре получил предложение сыграть роль молодого лейтенанта в полнометражной ленте и успел даже отработать свои эпизоды. А потом, после съемок, но еще до озвучивания картины, его на год призвали в армию.
Глава 3
Жена сидела в кресле перед телевизором и хлебала борщ. На ее коленях стоял поднос с тарелкой супа и переполненной окурками пепельницей.
– Мне никто не звонил? – спросил Алексей, входя в комнату.
Супруга продолжала неотрывно глядеть на экран, считая, как видно, что вопрос был задан кому угодно, только не ей. С экрана на нее проникновенно смотрел известный всей стране олигарх Потапов и что-то вещал.
– Нина, мне кто-нибудь звонил? – повторил Дальский.
– Да кому ты нужен! – отмахнулась жена.
Алексей вздохнул. Он, действительно, не нужен никому. Вахтерша, судя по всему, что-то перепутала: никто не звонил в театр и Дальским не интересовался.
– Ты бы послушал, очень умные вещи говорит, – обронила Нина, не оборачиваясь. – А то вдруг придется снова играть богатых людей. Будешь хоть знать, что и как произносить.
– Я не сочиняю сценарии, а только читаю текст, который мне подсовывают перед началом съемок.
– Потому и получаешь двести баксов за съемочный день, а те, кто головой работает, в пятнадцать раз больше.
Алексей хотел огрызнуться, но промолчал. Вероятно, вспомнил Вику Соснину, у которой каждый день жизни – съемочный и которой платят куда больше, чем могла представить себе жена такого неудачника, как он.
Однажды во время спектакля Дальский обнял и с силой привлек Вику к себе – пьяным гаишникам ведь многое позволено. Та не попыталась отстраниться, не напряглась даже, только быстро взглянула на партнера. И что было в ее взгляде, он не понял, но показалось, будто промелькнула в глазах девушки обреченность, словно именно сейчас совершается между ними то, чего все равно не миновать…
– Пепельницу вытряхни, – донесся до Алексея голос жены. Та протягивала ему поднос. – Тарелку поставь в мойку, а лучше вымой сразу. Хоть какая-то польза от тебя будет.
– Для пользы дела я наделил бы исполнительную власть большими полномочиями, – говорил с экрана известный олигарх. – А то сейчас получается, что как раз спрашивают с исполнителей, возможностей же исполнять у них нет. Или в бюджете расходы на необходимые мероприятия не предусмотрены, или все упирается в процедурные препоны. Порой простое согласование занимает столько времени! Не говоря о том, что никчемная бумажка должна получить визы двух десятков чиновников, которые, кажется, для того только и получают свою зарплату, чтобы запрещать то, в чем ни черта не понимают…
Дальский попытался понять, о чем ведет речь Потапов, но мысль ускользала от него. Тогда Алексей повторил вслух вслед за олигархом:
– «…Ни черта не понимают. Однако именно эти бездельники решают судьбы многих и многих проектов, реализация которых существенно изменила бы нашу жизнь».
Затем взял со стола пульт, отключил звук и продолжил:
– Учтите, перемены зависят не от президента страны, не от Государственной думы, а от мелких сошек, которые прекрасно сознают свою собственную ничтожность и потому всеми средствами пытаются запретить и не пустить, ожидая, что к ним придут и поклонятся. А люди деятельные кланяться не умеют…
– Похоже, – оценила жена. – Ты что, уже слышал это выступление?
Алексей покачал головой. Где он мог его слышать? Просто произнес вслух первое, что пришло в голову.
– Знаешь, а ты вообще чем-то похож на Потапова, – удивилась Нина. – Как я раньше не замечала? Тебе только прическу изменить да очки на нос водрузить. Хотя… У него взгляд волевой и решительный, а ты – амеба какая-то. Фря, одним словом.
От слов жены стало противно, и Дальский вышел на кухню. Нину он не любит, да и не любил никогда. Но если разводиться, то придется делить однокомнатную квартиру. Можно, конечно, ее продать, да только тогда они оба с Ниной останутся без крыши над головой. Снимать жилье Алексей не в состоянии: того, что ему платили в театре, едва на пропитание хватит. У супруги положение гораздо лучше – она работает администратором в спа-салоне и получает значительно больше, чем он. Правда, сколько именно, Дальский не знал даже приблизительно.
…Когда его призывали в армию, Алексей не сомневался, что служба будет проходить в гарнизонном клубе, где ему придется режиссировать праздничные концерты самодеятельности личного состава, ставить любительские спектакли, да еще давать уроки актерского мастерства офицерским дочкам, грезящим о сцене. Год пролетит быстро, и он вернется в свой театр.
Так и должно было случиться. Алексей попал в клуб мотострелковой бригады. Поначалу его заставили, конечно, изучать устав и ходить строем, но это длилось недолго. Золотоволосая жена начальника штаба узнала, что в части будет проходить службу киноактер, фильмы с участием которого она помнила с ранней юности (кстати, детские роли Дальского всегда были выигрышные: то пионер, партизанский разведчик, то сын ученого-атомщика), и заглянула в клуб. Тридцатилетняя романтически настроенная Златовласка даже поговорила немного с новобранцем. Голос ее дрожал, то ли от волнения, то ли от соприкосновения с прекрасным. Служба стала значительно легче, а после принятия присяги Алексей рассчитывал на еще большую свободу передвижения. Однако случилось непредвиденное. Присяга была принята, а через пару дней весь личный состав погрузили в эшелон, боевую технику на платформы, и бригаду отправили к новому месту дислокации.
Ехали недолго, чуть более суток, и прибыли… на войну.
До вокзала в Грозном эшелон не дошел совсем немного, личный состав высадили. Некоторых посадили на боевую технику, и они отправились далее на броне, а те, кому не хватило места на БТРах и танках, потопали к пункту назначения пешком по путям. Дальский брел рядом с незнакомыми пацанами и по их лицам понял, что страшно не только ему. Слышны были громкие очереди и одиночные выстрелы, но где стреляют – определить не представлялось возможным.
По прибытии на место началась суета. Дальский вместе с десятком других бойцов расположился возле стены какого-то сарая, за кирпичным парапетом ограды. Все, находившиеся рядом с ним, и сам Алексей таращились на пустырь, за которым виднелись невысокие городские здания. Старшим был сержант, который, в отличие от рядовых, не занимался разглядыванием пустыря, а лежал на спине на расстеленном на снегу брезенте и, прижимая к груди пулемет, смотрел в небо, темнеющее от сумерек и дыма. Теперь очереди звучали, не умолкая, и доносились они со стороны города. Алексей подумал: все, что он видит, слышит и ощущает сейчас, происходит не с ним, а с каким-то другим человеком, по нелепой случайности попавшим в неразбериху, неизвестно чем вызванную, а может, даже и выдуманную кем-то с непонятной целью. И человек, чьими глазами сейчас смотрит на окружающее, вовсе не знаком ему, только Дальский почему-то говорит его голосом, стараясь казаться спокойным и уверенным в себе, дрожа от промозглой сырости чужого едкого воздуха.
Алексей закрыл глаза. Внезапно раздался грохот орудийных залпов и затряслась земля.
– Сейчас на нас попрут, нутром чую, – произнес сержант.
Кто попрет и откуда, Дальский не понимал. И спросил сержанта:
– Ты уже был в бою?
Тот сплюнул в сторону и строго посмотрел на Алексея:
– Не «ты», а «вы». Понял, салага?
– Так точно!
Сержант поднялся и сел на корточки.
– В бою я не был, но все равно мы им сейчас такого вставим!
Быстро темнело, и Алексей отчетливо осознал, что темнеет навсегда. То есть сейчас наступит ночь, за которой не придет утро. Фонари не горели, и от этого город казался еще более мрачным. По-прежнему вокруг грохотало. Потом вдруг все стихло, и только ветер приносил еще какое-то время эхо далеких одиночных выстрелов. На миг показалось, что неразбериха закончилась. Что вот сейчас Алексей увидит себя в комнате студенческого общежития, которую ему предоставил на одну ночь Володя Цыдынжапов. На стене будет висеть копия тулуз-лотрековской афиши «Мулен Руж», а рядом с ним лежать Вероника Соснина. Она будет прижиматься к нему и ловить его поцелуи… Дальский так сильно захотел этого, что зажмурился. Сейчас, сейчас он откроет глаза и окажется в единственной их ночи, пахнущей сорванной вечером сиренью и скорым расставанием. Так уже было. Но тогда это было с надеждами на будущее: на успех, славу, поклонение. А теперь Алексей точно знал, что Соснина уйдет из комнаты и вообще из его жизни тихо и незаметно, осторожно ступая босыми ступнями по засыпанным сигаретным пеплом проплешинам старого ковра.
Кто-то тронул его за плечо. Дальский открыл глаза и увидел нагнувшегося к нему полковника.
– Артист? – спросил тот.
Алексей кивнул.
– Тогда пойдем со мной.
Они вернулись на вокзал, вошли в здание. Миновали зал ожидания, оказались в темном коридоре. Полковник освещал путь фонариком, затем открыл дверь просторной комнаты, где уже находились несколько офицеров. Показал на стоящую на столе тарелку с бутербродами:
– Есть хочешь?
Дальский вспомнил о сержанте и других пацанах, оставшихся возле кирпичного пакгауза, и отказался.
– Сто грамм все равно прими, – велел полковник и подвинул к Алексею стакан с водкой. – Давай, давай… Скоро такое начнется! Меня жена попросила за тобой присмотреть.
Алексей догадался, что перед ним начальник штаба бригады, и поинтересовался:
– Долго мы здесь будем?
– Двух часов еще не прошло, а ты уже…
Полковник недоговорил – снова загрохотало все вокруг.
– Выпей! – крикнул начальник штаба. – Залпом пей и следуй за мной!
То, что происходило дальше, не укладывалось ни в пространстве, ни в памяти. Поначалу время, разбившееся на куски, как упавшее со стены зеркало, еще хранило отражение каких-то событий, которые можно было выстроить в определенной последовательности, но потом и эта цепь разорвалась на не связанные между собой фрагменты. Звенья ее разлетелись в темноте, оставив вспышки выстрелов, кривые пунктиры трассирующих пуль, всплески огня, удушливую горечь дыма и скрипящий вкус кирпичной пыли во рту. Ночной бой продолжался до утра, то затихая, то разгораясь с новой яростной силой.
Когда начало светать, Алексей выполз на воздух, чтобы отдышаться, но и здесь едкий дым раздирал легкие. За кучей битого кирпича Дальский встретил того самого сержанта, с которым разговаривал возле пакгауза.
– Ты живой, брат? – обрадовался парень.
Они обнялись, и сержант сообщил, что другие ребята, бывшие там же, у пакгауза, погибли.
– Мина в стену угодила, их сразу всех осколками накрыло. А мне только рожу кирпичной крошкой посекло…
И он предложил сползать туда, пока затишье, и вынести тела.
Глава 4
В палате Ростовского военного госпиталя было тепло и тихо. Кроме Дальского, в палате лежали еще пятеро парней. Трое из них оказались с тяжелыми ранениями. Алексей чувствовал бы себя прекрасно, если бы не постоянные головные боли. Простреленное предплечье совсем не беспокоило, а потому Дальский, которому надоело лежать на койке, выходил в коридор и устраивался на подоконнике. К нему подбегала медсестра Ниночка.
– Как вы себя чувствуете, Алексей? – спрашивала она, когда пристраивалась рядом.
Так происходило много раз на дню, и каждый раз Дальский отвечал, что пока Нина рядом, у него ничего не болит. Медсестра была высокой, тоненькой и глядела на него восторженными глазами – только что на экраны вышел фильм, в котором Дальский сыграл выпускника военного училища, попавшего служить на опасный участок границы и полюбившего гордую красавицу из авторитетной семьи местных наркоторговцев и контрабандистов. Медсестра смотрела фильм и плакала. По крайней мере так она уверяла. Нина приносила сигареты, которыми Дальский щедро делился с другими ранеными.
Два раза к Алексею приходили армейские дознаватели, выводили в ординаторскую и там задавали вопросы о том, как вели себя старшие офицеры, какие отдавали приказания и где находились во время боя. Сначала с ним беседовал капитан с вкрадчивым голосом. Капитан наклонялся близко-близко и шептал, спрашивая, а затем улыбался, ожидая ответа. Разве что по коленке не гладил. Дальский отстранялся и отвечал, что он и себя-то в бою помнит плохо, а приказания получал только от своих непосредственных начальников, причем команда была всегда одна и та же – «Ни шагу назад!».
– Прямо как при Сталине, – кивнул капитан и при этом не улыбнулся.
Потом Алексея посетил подполковник. Тот был деловым и вопросы задавал коротко и резко – так, как будто отрубал часть фразы.
– Где, когда и при каких обстоятельствах… вы в последний раз видели начальника штаба бригады… полковника Белова?
Дальский старался казаться заинтересованным в разговоре и отвечал, словно докладывал:
– Видел его раненым в бывшем зале ожидания, точнее, там, где были автоматические камеры хранения. Туда всех раненых приносили.
– Вы имели с ними беседу в момент вашей последней встречи? Характер ранения позволял полковнику Белову… руководить боевыми действиями бригады?
Алексей чеканил слова ответа:
– Полковник Белов был ранен двумя пулями в живот. Говорил с трудом, передвигаться самостоятельно не мог.
В какой-то момент дознаватель-подполковник удивленно посмотрел на Дальского: ему вдруг показалось, что допрашиваемый отвечает знакомым голосом. То есть голосом, похожим на его собственный, дознавательский. И тогда он попытался сказать что-нибудь более мягкое:
– Рядовой Дальский, вы представлены к высокой правительственной награде, возможно, станете даже Героем России. Но окончательное решение данного вопроса зависит от прямоты ваших ответов сегодня.
– Вот я и говорю прямо! – не выдержал Алексей. – Отслужил в армии два месяца и попал на войну. Ну, ладно, мне-то двадцать два года, но там было полно восемнадцатилетних мальчишек, которые за два месяца службы даже строем ходить не научились и автомата в руках не держали, до этого шестьдесят дней только плац подметали да толчки драили… Но они держали вокзал, потому что так командир приказал, и умирали, надеясь, что подмога вот-вот подойдет. А вокзал-то и не нужен был никому! Мы просто отвлекали противника. Всю нашу технику и тех, кто на броне в город въезжал, сразу сожгли. А на вокзале и двух батальонов не осталось. И в основном там зеленые все были. Полковник думал, что только так им жизнь сохранит. А они лежали и тихо плакали, когда их, раненых, добивали. Вы этого не видели, а я вот насмотрелся…
Дознаватель не дослушал, встал и ушел.
После полутора месяцев пребывания в госпитале Дальский понял, что еще неделя-другая и его отправят в часть – в свою или какую другую, но снова на войну. И относился к этому спокойно. Домой матери Алексей отправил из Ростова несколько писем, в которых красочно описывал свою службу в гарнизонном доме офицеров, где якобы ведет драмкружок и готовит к постановке спектакль по пьесе Александра Вампилова «Утиная охота».
Двадцать третьего февраля по палатам ходило руководство госпиталя, поздравляя раненых с Днем защитника Отечества. Перед обедом, когда Дальский играл в шашки с соседом, в палату заскочила Ниночка. Она села рядом, обняла Алексея и шепнула ему на ухо:
– Выйди через пять минут на лестничную площадку.
Дальский вышел.
Нина ждала его, прижимая к груди большой полиэтиленовый пакет. И тут же начала доставать из пакета одежду.
– Вот джинсы, свитер, рубашка, пуховик. Это мне бывший одноклассник дал. Сейчас поедем ко мне, отметим праздник, посидим по-человечески. Ведь ты, наверное, домашней пищи давно не ел.
Алексей прямо на площадке переоделся, и Нина провела его через проходную. На улице в старенькой «копейке» их ждал тот самый одноклассник, любезно предоставивший свою одежду. Парень молчал всю дорогу, только изредка наблюдал в зеркало заднего вида, как Нина прижимается к известному актеру. Наконец не выдержал и спросил:
– Как там? А то меня весной должны призвать.
– Нормально, – ответил Дальский. – К весне все закончится.
А весна в Ростове уже началась. Светило солнце, и чирикали возле сверкающих луж воробьи.
Медсестра жила в Аксае, поселке за окраиной Ростова, состоявшем из грязных одноэтажных домишек, над крышами которых возвышались, как метлы, голые ветки зимних яблонь и вишен. Тот, в котором обитала семья Нины, был с виду малюсенький, но когда Алексей оказался внутри, он удивился, как там смогли уместиться четыре комнаты. На пороге его встретили родители девушки: высокая полная мать и сухонький отец, надевший по поводу появления в доме артиста белую рубашку и галстук. Рубашка стояла пузырем и спереди, и сзади, а галстук был повязан кривым узлом, отчего ярко-зеленая «селедка» упиралась мужчине в подбородок.
– Проходьте в дом, не надо обув сымать, – приветливо замахала руками мать. – Нина потом усе подметет, она у нас страсть какая трудолюбивая. И готовит к тому же хорошо. В холл прямо и проходьте.
Посреди двенадцатиметровой комнаты стоял большой круглый стол, уставленный закусками и бутылками.
– Усе Ниночка приготовила, – продолжала суетиться мать медсестры, – я только немножко подмогла ей.
Гостя усадили на диван, а рядом присела Нина. Причем очень рядом присела. Мать сделала вид, что не заметила этой близости.
– Ну, шо, по одной за праздник? – предложил глава семьи и посмотрел внимательно на гостя. – Тебе, то есть вам, можно? Или нет никакой возможности?
– В каком смысле? – не понял Дальский.
– Просто Ниночка нас предупредила, что вы придете к нам с раной, – объяснила хозяйка дома.
Алексей едва сдержался, чтобы не расхохотаться, но ответил спокойно:
– Как раз наоборот: я пришел сюда очень даже свежим и намытым.
Нина погладила Алексея по плечу и прижалась к нему еще теснее.
– Леша получил сильную контузию, – вздохнула девушка, – даже речь была нарушена. А еще у него сквозная рана левого предплечья и касательное ранение правого бедра.
– И что врачи говорят? – участливо поинтересовался отец Нины.
– Да вроде не запрещают.
Хозяева и гость уселись вокруг стола. Алексей подставил рюмку, а мать Нины уже наполняла его тарелку студнем. Со вторым тостом решили не тянуть.
– За нашу победу! – провозгласила девушка.
Очень скоро Алексей услышал гул в ушах, ощутил слабость во всем теле и понял, что пьянеет. Голоса хозяев доносились откуда-то издалека, и он напрягался, чтобы понять, о чем идет речь, а разговаривали все почему-то одновременно.
– Я в Благовещенске срочную мантулил, там река Амур есть. А с другой стороны этого самого Амура китайский город Хей Хе. Такое вот дурацкое название китайцы для своего города придумали, смотрите, не ошибитесь…
– А почему вы, такой популярный артист, пошли в армию? Чтобы лучше понять жизнь простого народа?
– Китайцы на лодках все время на нашу сторону реки норовили попасть, потому что у нас рыбы больше: горбуша, кета всякая, амур опять же… Это уже рыба такая, смотрите, не перепутайте с рекой. А с китайской стороны Амура-реки одни лягушки, да и то их там очень мало осталось, потому что китайцы почти всех лягух уже съели…
– …А с кем вы из известных артистов дружите? Или просто в хороших отношениях…
Дальский слушал и улыбался, не успевая отвечать. Хотя, может быть, родители Нины ответа от него и не ждали. А Нина все прижималась к нему, гладила по спине. От ее прикосновений хотелось закрыть глаза и уснуть.
– А правда, что в среде актеров очень часто случаются любовные романы?
Отец девушки вдруг запел:
На границе тучи ходят хмуро,
Край суровый тишиной объят.
У высоких берегов Амура
Часовые родины стоят…
– Я люблю тебя, – долетали слова Нины, лаская слух, – я люблю тебя, ты единственный и самый лучший…
Уху было щекотно от ее губ, и Дальский рассмеялся.
– А давайте еще выпьем! – предложил он.
Пока водка лилась в его рюмку, Алексей говорил и говорил, удивляясь тому, что он говорит, говорит, а рюмка все никак не наполняется.
– Отвечаю по порядку поступления вопросов. Итак, во-первых, я лягушек не ем. Во-вторых, любовные романы случаются не только у деятелей театра и кино. В-третьих, с актерами почти не дружу, ну, разве что с заграничными. Ален Делон, Бельмондо, Сильвестр Сталлоне. Хотя, если честно, с ними я тоже не дружу, а только приятельствую, когда они к нам на съемки приезжают…
Он нес всякую чушь, а в голове звучал чей-то знакомый голос:
«Господи, что ж такое? Сколько же я не пил? В последний раз начальник штаба налил сто грамм, потом мы вышли из вокзального буфета, а через минуту после этого туда ударил снаряд гаубицы. Семь человек в клочки… Очень болит голова…»
У Алексея потемнело в глазах, боль сжала виски. Родители Нины быстро поднялись из-за стола.
– Мы пойдем, пожалуй. У меня тут брат на соседней улице живет. Мы у него переночуем. Вы тут располагайтесь, как дома.
«Кому они это говорят? Ведь я умер тогда…»
Он открыл глаза и не сразу понял, где находится. Показалось, что именно сейчас тишину разрежет свист подлетающей мины, а потом затрясутся стены и посыплются на землю битые кирпичи. Но вместо этого раздался звук автомобильного мотора, где-то совсем рядом проехала машина, и свет ее фар пролился на низкий потолок.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила Нина.
– Нормально, – ответил Алексей.
У него и в самом деле ничего не болело. Голова была свежа, и дышалось легко. Дальский ощущал все запахи окружающего мира, который прижимался к нему и дышал робко в плечо. От Нины пахло духами, аромат был цветочный, но что это за цветы, Алексей понять не мог. Мальвы, петунии, фиалки?
– Я люблю тебя, – прошептала девушка.
Он обнял ее, даже не удивляясь тому, как они оказались в другой комнате, в постели, почему на них нет никакой одежды, почему вдруг наступила ночь, да еще такая нежная и обещающая, почему то, что сидело в нем почти два месяца, исчезло внезапно непонятно куда, а осталось лишь желание жить и любить кого-то, любить так сильно, чтобы все в мире изменилось от этой любви, чтобы мир стал добрее и чище, а люди перестали умирать. Алексей целовал девушку, захлебываясь от желания жить вечно, неожиданно понимая, что самое страшное в его жизни уже прошло, и теперь все будет так, как он захочет, стоит только пожелать чего-то, все равно чего, и что это наверняка исполнится, потому что он теперь другой, и весь мир теперь другой…
Глава 5
Он вернулся в госпиталь утром, перед самым завтраком. С Ниной вместе добрались на такси до ограды, за которой был госпитальный сквер. Перед тем как проникнуть на территорию, Дальский поцеловал девушку, и она долго не могла оторваться от него. Потом, протиснувшись в щель, он переоделся тут же возле забора, засунул чужие вещи в пакет и передал сверток Нине. А та снова поцеловала его.
В палате было тихо. Но когда Алексей нырнул в свою постель, лежащий рядом прапорщик Дятлов сказал тихо:
– Лейтенант ночью умер.
– Как?! – поразился Дальский. – Он же на поправку шел… я с ним вчера в шашки играл…
– Ну да, – подтвердил Дятлов, – еще вечером нормальный был, спать лег. А ночью стонал. Я хотел даже за медсестрой бежать, но лейтенант замолчал, и я раздумал, решил утра дождаться. А видишь, как получилось. Говорят, кровоизлияние у него. Всего двадцать два года парню. Твой ровесник, кстати.
Тут вроде бы по делу вошла светившаяся от счастья Нина и дала каждому по термометру. Один термометр так и остался у нее в руке. Надеясь, что никто не обращает на нее внимания, погладила Алексея по плечу. Все отвернулись, чтобы не мешать двоим быть счастливыми, но вошел дежурный врач и мотнул головой Нине, показывая, что и другим раненым требуется ее забота.
А Дальскому он сказал:
– К вам посетитель.
И отступил в сторону, пропуская в палату молодую женщину в черном платке. Это была жена начальника штаба.
– Здравствуйте, Алексей, – негромко произнесла она и заплакала.
Дальский поднялся ей навстречу, помог опуститься на больничный табурет, а сам сел на свою кровать.
– Все, – сквозь слезы заговорила женщина, – все, кого я знала, погибли. Несколько офицеров только выжили, но они ничего не могут мне сказать, потому что не были рядом с Андреем. А вы…
Она перевела дух.
– Вы были с ним рядом?
Дальский кивнул:
– Был.
– Вы видели, как мой муж погиб?
– Нет.
– Но вы видели его?
Алексей еще раз кивнул.
– Он был ранен?
– Да, – подтвердил Алексей, – в живот. Но ваш муж считал, что раны не опасны для жизни.
– Но ведь его нет. То есть нет среди мертвых. Может, он в плену?
– Вероятно.
– Андрей что-нибудь просил передать?
Дальский отвернулся и посмотрел на пробуждающееся за окном серое утро. Снова кивнул, хотел заговорить, но не смог, потому что сдавило горло.
– Я вас очень прошу, – прошептала женщина. И погладила Алексея по плечу. Точно так же, как это сделала совсем недавно Нина.
– Он сказал, что очень любит вас, – произнес Алексей, продолжая смотреть за окно. – И сына любит, и дочку. Просил передать, чтобы Сережа поступал в Рязанское училище. И чтобы Аня нашла себе достойного человека. Еще он очень волновался, что дочка попала в больницу…
– Анечка уже давно дома. Ей просто вырезали гланды.
Дальский снова посмотрел на женщину, боясь увидеть ее слезы. Но та была спокойна.
– Вы мне все сообщили? – спросила жена начальника штаба.
– Все.
– Ничего не утаили?
– Нет.
– Дайте клятву, что не обманываете меня.
– Клянусь.
Женщина ушла.
Дятлов сел в кровати, потом смахнул что-то с лица, взял с тумбочки пачку сигарет, губами вытащил из нее одну, достал из кармана больничной пижамы спичечный коробок.
– Леха, чиркни спичкой, а то я одной рукой не навострился еще управляться.
Затянувшись сигаретой, прапорщик тут же резко выдохнул дым.
– Мда… война… Даже не представляю, что с моей было бы, если б вдруг сообщили, что меня… того самого… Я ей про руку-то написал, но только что легкое ранение. А то, что руку по локоть оторвало…
Алексей стремительно вышел в коридор. Рядом с дверью палаты, уткнувшись лбом в больничную стену, тихо плакала Нина.
Праздничный день 8 Марта Алексей вновь провел в поселке Аксай. Как и в прошлый раз, все сидели за столом, а потом родители Нины отправились ночевать к родственникам. Когда они уходили, сумрак еще не окутал двор, и Дальский был совершенно трезв. Зато ночью они с Ниной долго говорили о совместном будущем.
Вообще-то самые большие ошибки совершаются на трезвую голову. А по пьянке только преступления. Вроде Чеченской войны. Впрочем, когда президент огромной страны пьет много и с кем попало – это уже большая политика. А большая политика для того и существует, чтобы кто-то мог хапнуть огромные деньги. Порой лишняя рюмка водки, выпитая одним человеком, может стоить десятков тысяч жизней далеких от больших денег людей, то есть людей бедных и большой политикой в расчет не принимаемых.
Утром Алексей помчался на военную врачебную комиссию, на которой медики должны были решить – предоставить ли рядовому Дальскому отпуск по ранению или отправить его обратно в часть.
Комиссия прошла быстро. Алексею задавали вопросы о состоянии здоровья и о том, как он вообще оказался на службе.
Потом председатель комиссии еще раз просмотрел все документы и сказал тихо, хотя Алексей все равно услышал:
– Парень, разумеется, здоров. Но, уважаемые коллеги, я вот что хочу сказать… У меня сосед по даче – какой-то хрен из штаба округа. Так эта тыловая крыса уже почти год строит себе особняк, и там все время неизвестно чем занимаются десятка три бугаев из стройбата. Они жируют и загорают, а мы на передовую, в пекло скрипачей отправляем…
– Дальский – драматический артист, – подсказали председателю комиссии.
– Да какая разница! Может, он Качалов или новый Смоктуновский? Но парень погибнет, а тридцать бездельников во главе с тыловой крысой будут преспокойненько жрать клубнику и черную смородину, пока за них будут воевать те, кто своим искусством приумножать славу России должен…
Председатель кинул взгляд на Алексея и, не меняя тона, приказал:
– Чего ты здесь расселся? Шагом марш отсюда!
Дальский вышел в коридор, где волновалась Нина.
– Дали отпуск? – спросила она шепотом.
– Не знаю.
– Если тебя обратно пошлют, то я пойду в военкомат и напишу заявление, чтобы меня в твою часть фельдшером направили. Буду рядом с тобой.
В военкомат Нине идти не пришлось: Алексея комиссовали, то есть досрочно уволили в запас по состоянию здоровья.
В Москву к матери Алексея они поехали вместе.
Глава 6
Он сидел на кухне, когда раздался телефонный звонок.
– Это меня, – крикнула из комнаты Нина. – Скажи, что меня нет.
Дальский снял трубку, поднес ее к уху и произнес быстро:
– Ее нет.
После чего вернул трубку на рычаг.
– Кто хоть звонил? – крикнула жена.
– Судьба, – ответил Алексей. Но тихо, чтобы Нина не услышала.
Аппарат снова зазвонил. На сей раз Дальский, решив поинтересоваться, кто звонит не очень поздним вечером его жене, сказал в трубку:
– Слушаю.
И услышал мужской голос:
– Алексей Алексеевич Дальский?
Голос был незнакомым. Обладатель его, судя по интонациям, сам никуда не спешил, зато был уверен, что к нему поспешат многие.
– Он самый.
– Вас беспокоят из «Росинтерна». Мы хотели бы встретиться с вами и предложить работу.
Название «Росинтерн» Алексей слышал где-то, поэтому решил, что это одна из многочисленных кинокомпаний, появившихся в последние годы.
– А что за роль? И что хоть за проект? Кто в нем будет участвовать? Я почему, собственно, интересуюсь: дело в том, что я уже практически дал согласие на участие в съемках одного телеромана. Но если ваше предложение покажется мне более интересным…
– Все узнаете при встрече. Вам удобно увидеться сегодня?
– А если завтра в полдень в театре?
– Только не там, – возразил голос. – К тому же где там беседовать? Личной гримуборной у вас нет, вы делите одну с тремя коллегами… Давайте не будем тянуть! Сейчас еще не поздно, и, если вы не возражаете, лучше встретиться сегодня. Кстати, возле подъезда вашего дома уже стоит автомобиль.
Алексей взял со стола телефонный аппарат, подошел к окну и посмотрел вниз. У входа в подъезд и в самом деле припарковался большой темный автомобиль.
– Ну что ж, – произнес он в трубку, – автомобиль достойный. Через пятнадцать минут я выйду.
Алексей посмотрел на себя в зеркало, раздумывая, бриться или не надо. Решил, что не стоит, но костюм для первого впечатления необходим. Он подошел к шкафу.
– Так кто звонил-то? – спросила Нина.
– Мне хотят предложить работу.
– Если будут предлагать в рекламе сниматься, не вздумай отказываться!
Дальский надевал костюм, чувствуя, что жена наблюдает за ним с дивана.
За пятнадцать лет брака Нина постепенно превратилась в обычную столичную женщину. Не дама, но старается быть похожей на даму. Причем превращение произошло так незаметно для Алексея, что он искренне считал, будто его супруга всегда была такой – вслух рассуждающей о деньгах и чужих доходах, крикливой, а иногда скандальной. Но ведь была когда-то совсем другая – провинциальная, мечтательная девушка, вроде бы робкая, но хваткая, расчетливая до наивности, однако умеющая сострадать и заплакать от одного только прикосновения к чужому горю. И она понимала тогда, что красива, а красота – это единственный шанс изменить свою жизнь, оказаться в кругу людей известных и независимых от чужого мнения, но главное, богатых. Один из раненых, молодой артист из Москвы, города банков и иномарок, конечно же, показался ей сказочным принцем. Сколько замарашек приезжают в столицу на тыквах! А тут – принц, можно сказать, у нее дома… Но как показать ему папу, водителя городского автобуса, и маму, торгующую на рынке живыми раками и вяленой рыбой? Может, она и в самом деле полюбила его тогда – контуженого и не забывшего своего страха…
Алексей облачился в костюм и спросил:
– Ну, как я тебе?
– От рекламы не отказывайся.
Нина выходила замуж за известного артиста, а выяснилось, что в театре, который сдал члена своей труппы военкомату, теперь для него ролей и вовсе нет. А в детском театре, куда Алексею удалось-таки пристроиться, ему приходилось изображать песиков и ежиков. Дети, правда, визжали от восторга. Потом Дальский-старший позвонил в свой бывший театр, в котором сам оттарабанил два десятка лет, и договорился. Но на новом месте его сыну снова лишь шаги за сценой доставались да выход на подмену во втором составе. И кинокарьера у Дальского-младшего не сложилась. Три фильма в детстве с отцом в роли отца, пара эпизодов в студенческие годы и роль молодого лейтенанта перед самой армией, потом снова несколько эпизодов в случайных и всеми давно забытых картинах, да еще вот недавно роль олигарха за смешные, в сущности, деньги. Однажды за участие в рекламном ролике ему предложили неплохо – немного, конечно, но на месяц жизни хватило бы точно. Только Дальский отказался, потому что повесил бы на себя такой имидж, что о карьере кинозвезды можно было бы и не мечтать.
Сюжет ролика, очевидно, придумал дебильный семиклассник: русский гусар в парижском публичном доме; все вокруг разгромлено, тут и там полуодетые девушки, некоторые в бессознательном состоянии, другие стонут. Гусар же пьет шампанское из бутылки и кричит: «А подайте-ка мне еще парочку!» Откуда-то из-под дивана лепечет испуганная содержательница борделя: «Мсье поручик, у нас нет больше девушек, и на улице уже закончились. Пожалейте нас!» Поручик расстраивается, разумеется, а потом вздыхает: «В гостях хорошо, а дома лучше». И тут же на экране появляются огромные буквы: «БИСТРОФАК» ДЛЯ УВЕРЕННЫХ В СЕБЕ МУЖЧИН! ПРОВЕРЕНО И ОДОБРЕНО МИНЗДРАВОМ».
Вот от такой замечательной роли Дальский отказался. Нина, разумеется, рассердилась. Причем так пылко сердилась, что Алексей засомневался даже: а не рассчитывала ли его супруга на одну из ролей в ролике?
Они поженились сразу, как только Нине исполнилось восемнадцать, ее родители отнюдь не возражали против раннего замужества дочери. Оказавшись в Москве, Нина сделала единственную попытку поступить в медицинский, но провалилась на экзамене по химии. Зато она закончила курсы массажа и какое-то время поработала по новой специальности. Однако ей не понравилось. Тогда девушка устроилась инструктором по фитнесу, а потом администратором в спа-салон. Но еще раньше Нина поняла, что актеры – не самые уважаемые люди в этой жизни.
Алексей вышел из дома и подошел к сверкающему полировкой автомобилю. В темных тонированных стеклах отражалось сентябрьское небо. Передняя пассажирская дверца приоткрылась, и Дальский понял, что его приглашают в салон.
За рулем сидел господин в дорогом темном костюме. На вид мужчине едва ли было больше сорока лет.
– Дверь закройте получше!
Алексей послушно выполнил просьбу. Или это было приказание? Автомобиль тут же рванул с места.
– Здравствуйте, – поприветствовал Дальский незнакомца.
– И вам не хворать, – отозвался тот.
За тонированными стеклами промелькнули тощие кусты родного двора, машина выехала на проспект.
– Мы сейчас куда? – спросил Алексей.
– Тут рядом. Просто у меня еще одна встреча, а я не люблю опаздывать.
– А за рулем говорить можете? Или тоже не любите?
– Запросто, – ответил незнакомец. И представился: – Меня зовут Герман Владимирович. Кто вы, мне хорошо известно, а потому хочу сделать вам предложение…
Автомобиль, не снижая скорости, свернул в какой-то проулок и понесся мимо плотно припаркованных вдоль тротуара машин.
– Как ваша компания называется? – воспользовался паузой Дальский.
– Концерн «Росинтерн».
– Вам нужен рекламный ролик? – высказал догадку Алексей. – Так я не…
– Нет, реклама нам не нужна, концерн имеет серьезную деловую репутацию в мире. Работа, которая будет вам предложена, конфиденциальна. И оплачена будет так, что…
Автомобиль остановился, и тут же к водительскому окну подошел невзрачный человек. Стекло опустилось, и он протянул что-то Герману Владимировичу.
– Это флэшка со снимками, – пояснил мужчина.
– Распечатывать не пытались?
– Когда? Полчаса назад отщелкал. Почти сотня кадров. И потом, вы меня не первый год знаете. Кстати, там есть весьма и весьма…
– Камеру дайте!
– Зачем?
– Хочу быть уверенным, что не будет сделано ни одной копии.
Мужчина протянул через окно небольшой фотоаппарат и вздохнул:
– Тут один объектив две штуки евро стоит.
– Получите компенсацию вместе с гонораром.
Окно закрылось, и автомобиль тронулся с места.
– Итак, – продолжил прерванный разговор Герман Владимирович, – работа оплачена будет так, что снимайся вы хоть сотню лет в рекламах, столько не заработаете.
– Надолго работа?
– Зависит от вашего таланта и от необходимости. Может, пару месяцев, может, пару лет.
– А театр? Возможно совмещение?
Герман Владимирович посмотрел на Дальского как на полного идиота, но ответил спокойно:
– Вся жизнь – театр.
И затормозил, продолжая изучать лицо Алексея.
Автомобиль остановился у входа в ресторан. На крыльце ловил солнце швейцар в ливрее. Выскочили перекурить двое молодых официантов в белых рубашках с короткими рукавами, но, увидев дорогой автомобиль, тут же скрылись за дверью из темного стекла. Вытянулся и швейцар.
– Поговорим здесь в отдельном кабинете, – продолжал Герман Владимирович. – Сейчас восемнадцать тридцать, а я всегда в это время обедаю. Давайте пообедаем вместе и обсудим наши дела. Обычно моя трапеза длится ровно сорок пять минут, мы должны уложиться.
Они вышли из машины на улицу. Щелкнул брелок сигнализации, и автомобиль дважды мигнул фарами, затем два раза протяжно пикнул. Звук этот был так похож на стон покидаемой любимым женщины, что Дальский вздрогнул.
Стол был уже сервирован на двоих, официанты выставляли блюда. Алексей опустился на стул, слегка его отодвинув в сторону и всем своим видом показывая, что поговорить о деле готов, но обедать за чужой счет не собирается.
– С годами начинаешь ценить хорошую еду, – произнес Герман Владимирович, оглядывая то, что стояло перед ним. – Подчеркиваю – хорошую. Вкусно и кошку приготовить можно, а вот простую отварную осетрину ничто не заменит. Или соленые грибы. Не маринованные, а именно соленые, маринад придает пикантность, но изменяет естественный вкус продукта. Люди, которые употребляют лапшу быстрого приготовления, лишают себя всего в жизни – удовольствия и долгих лет здоровья. Корейцам, может быть, она и подходит, а русскому человеку надо, чтобы еда вкусно пахла и проглатывалась с удовольствием. Хочешь поесть на работе вкусно, приготовь с вечера гречневой каши с баранинкой, да с лучком, да чтоб подливочки побольше, возьми с собой и разогрей в микроволновке. Ведь так?
Дальский слушал и чувствовал, что отказаться уже не может: случилось то же самое, как при одной только мысли о сочном лимоне, – рот наполнился слюной.
– Пододвигайтесь поближе, Алексей Алексеевич! Что вы, как бедный родственник, право? – обиженно произнес Герман Владимирович, делая себе бутерброд с черной икрой.
Дальский повернул стул к столу.
– Так что по поводу работы? Если это не съемки рекламного ролика, то что? – спросил он, решив положить себе на тарелку что-нибудь поскромнее.
И растерялся. Потому что вокруг было не просто изобилие, а изобилие того, что Алексей не ел давно или не ел вовсе: осетрина, семга, ароматные колбасы, твердые итальянские сыры, крупные, размером с алычу, оливки, паштет из гусиной печенки и многое другое. Он взял соленых грибочков и пару ломтиков сыра. Тут же сбоку возникла рука официанта, которая наполнила рюмку, стоящую перед Дальским.
– Хорошая водка, – показал на бутылку Герман Владимирович, – грейпфрутовая. В Дании делают. Хотя, вроде, какая может быть водка в Дании? Но ведь вкусная, зараза! Попробуйте.
Мужчина тут же махнул рукой официанту.
– Отдохни, паренек. И дверь в кабинет прикрой поплотнее.
Герман Владимирович поднял свою рюмку.
– Ваше здоровье, Алексей Алексеевич!
И залпом осушил ее.
То же сделал Дальский.
Теперь они остались наедине.
– Итак, о работе… – заговорил Герман Владимирович. – Сказать, что она будет ответственной, – значит ничего не сказать. Архиответственная работа, требующая большого таланта, который у вас имеется. Мы долго подбирали претендента на эту должность, но все, как говорится, мимо цели. А тут как-то дома сижу, телевизор включил, подошел к телефону и вдруг слышу знакомый голос в своей квартире. Я живу один, и откуда вдруг тот человек у меня за стеной оказался, совершенно непонятно. Мне аж не по себе стало. Вхожу в гостиную, а там по телевизору транслируют фильм с вашим участием. Тот, где вы олигарха изображаете. И так похоже на одного человека, что мне чуть дурно не сделалось. Ну, думаю, пройдохи-киношники актера специально так загримировали. Но дождался титров, записал вашу фамилию, послал людей, и они мне из актерского отдела кинокомпании ваши фотографии доставили. Посмотрел я их и удивился еще больше. Ну, поняли теперь, что от вас требуется?
– Сыграть в кино конкретного исторического персонажа?
Герман Владимирович, наполняя рюмку Дальского, поправил:
– Не в кино, в жизни.
– То есть?
– Вам будет поручено стать двойником одного известного человека. За хорошее вознаграждение.
Алексей растерялся, задал первый пришедший в голову вопрос:
– Кого?
– Максима Михайловича Потапова. Слышали о таком?
Дальский кивнул. Посмотрел на собеседника, определяя, не разыгрывает ли тот его, после чего подтвердил:
– Слышал.
– Вам будет предложен бессрочный контракт, который вы сможете прервать в любой момент. Только месяца за два предупредите хозяина или меня.
– А вы кто?
– Я – начальник службы безопасности господина Потапова. Не концерна «Росинтерн», а того, что касается его главы – личной жизни и всего, с нею связанного. В случае, если вы дадите свое согласие, об этом будут знать только три человека: вы, я и сам Максим Михайлович.
– А если я откажусь?
– Не думаю. За исполнение роли экранного олигарха вы получали двести у. е. за съемочный день, за исполнение же роли реального станете получать в пятнадцать раз больше, то есть три тысячи евро в день. Плюс премиальные, командировочные и, разумеется, спецодежда от лучших кутюрье.
– Что будет входить в мои обязанности?
– Видите ли, Максим Михайлович – человек очень занятой, у него запланировано огромное количество достаточно важных встреч, на которых по разным причинам он не хотел бы появляться.
– Бандитские стрелки?
– Господь с вами! Лет двадцать назад это могло быть актуальным, но тогда подобные проблемы я сам легко разруливал. Сейчас речь идет об имиджевых встречах, на телевидении, в благотворительных организациях, то есть о том, что только отнимает время от реальной работы.
– Но ведь мне, если я соглашусь, придется принимать решения.
– Вас заранее будут уведомлять о наших решениях. А вы можете говорить о чем угодно, если это никого не оскорбит и не затронет чьей-то безопасности.
Герман Владимирович замолчал, а Дальский откинулся на спинку кресла и вдруг почувствовал, что у него вспотела спина. В день три тысячи евро… Это же больше миллиона в год! Плюс еще что-то обещают подбрасывать в виде командировочных и премиальных.
– А вдруг я не справлюсь?
– Уволим. Но денег, что к тому времени выплатим, отбирать не станем. Они станут платой за молчание. Кстати…
Герман Владимирович полез в карман, а затем, приподнявшись в кресле, положил на скатерть рядом с тарелкой Дальского пачку фиолетовых купюр, перехваченных бумажной банковской лентой.
– Вот аванс. Или лучше сказать – подъемные. Данная сумма не входит в ваш гонорар. Гонорар начнем начислять с того дня, когда вы приступите к своим обязанностям. А последнее желательно прямо с завтрашнего дня.
Деньги лежали рядом с тарелкой, на которой сжались от ужаса соленые белые грузди.
– Здесь пятьдесят тысяч евро, – лениво продолжил Герман Владимирович. – Даже если вы сейчас или завтра откажетесь, эти деньги – ваши.
Дальский никогда не видел столько денег сразу. Он даже пятисотевровую банкноту не видел никогда, а тут их сразу сто – новеньких, гладеньких, никем ни разу не согнутых.
Кивнув, Алексей взял со стола пачку и, стараясь казаться небрежным, положил в карман.
– Согласен. Однако…
– Согласились, значит, никаких возражений. Вы, Алексей Алексеевич, подумали, вероятно: трудно быть точной копией человека, которого даже не видели. Но скажу вам вот что: с каждой минутой я все больше и больше восхищаюсь капризу природы. Поначалу я обратил внимание на вашу походку, черты лица, но теперь… – Герман Владимирович развел руки в стороны: – Невероятное сходство! У вас даже привычка кивать точно такая же, как у Потапова. Обычно люди, соглашаясь, говорят «да» одновременно с кивком, а Максим Михайлович и вы сначала киваете, а потом уж, словно оставляя себе пару секунд на раздумье, произносите это короткое, но ожидаемое собеседником слово.
– Надо же, какой вы наблюдательный! – удивился Алексей. – Я зачастую присматриваюсь к разным людям, чтобы по движениям, жестам, мимике, артикуляции понять их характер, а следовательно, и социальный статус…
– Ну, общественное-то положение можно определить и по тому, что на них надето – какая одежда, обувь, а главное аксессуары, – не дал актеру договорить Герман Владимирович. – Порой стоимость брючного ремешка скажет о доходах человека больше, чем золотые часы на запястье. Но мы отвлекаемся.
– Попрошу не перебивать меня, я еще не до конца высказал свою мысль, – остановил собеседника Алексей, заговорив голосом Потапова. – Я говорю о том, что любые действия политического деятеля или крупного бизнесмена достаточно предсказуемы, если мы точно знаем, с какой ноги он начинает движение и на какой части лба появляются морщинки, когда он задумывается.
Дальский произносил эту фразу и видел, как округляются глаза собеседника.
– Фантастика! Браво! – прошептал Герман Владимирович. Затем взглянул на свои часы. – Мы здесь ровно сорок две минуты. Давайте еще по рюмашке и поедем в парикмахерскую, чтобы вас подстригли и причесали, как нужно. Очки с простыми стеклами я подготовлю к завтрашнему дню. Максим Михайлович без очков показывается на людях редко, хотя может обходиться и без них, только мелкий газетный шрифт не может разглядеть.
Они выпили еще водки, после чего Герман Владимирович вдруг сказал:
– А теперь перейдем на «ты». Потому что мы с Максимом Михайловичем так общаемся уже почти двадцать лет. Он меня называет Германом, а я его по имени-отчеству. Усек?
Дальский кивнул, поднялся с кресла и обвел взглядом помещение.
– А ты, Герман, не боишься, что здесь установлены камеры или микрофоны?
– Не боюсь, – усмехнулся новый знакомый. – Этот кабак принадлежит мне. Я его приобрел, чтобы не таскать на работу гречневую кашу в банке. А чужие здесь не ходят, потому что очень дорого.
Глава 7
Алексей вернулся домой около полуночи. В прихожей посмотрел на себя в зеркало: сходство с известным олигархом, несомненно, присутствует. Заметит ли Нина произошедшую с ним перемену?
– Надеюсь, не отказался от участия в рекламной акции? – спросила жена, появляясь на пороге комнаты.
– Это не реклама. Но я все равно обдумываю.
– Чего думать, если деньги предлагают! Что хоть за работа? Чес какой-нибудь?
– Ну да, гастрольный тур по Сибири и Дальнему Востоку. Меня разыскал Володя Цыдынжапов, бывший сокурсник. Он теперь крупный антрепренер в Бурятии.
– Вот видишь, не все твои друзья неудачники. Смог же этот Володя устроиться в жизни.
– Однако поездка может затянуться на несколько месяцев. Вероятно, придется уволиться из театра.
Нина задумалась, а потом спросила:
– Сколько сокурсник предлагает?
– Три тысячи в месяц.
– Три тыщи баксов? Соглашайся, не думай даже! А на театр наплюй. Где еще тебе такие деньги платить будут?
– А как же ты одна здесь?
– Перебьюсь как-нибудь. И потом, я давно уже сама о себе забочусь – на тебя-то никакой надежды.
Нина вернулась в комнату к дивану и сериалу про богатых и красивых. Дальский вошел следом и протянул жене две новенькие банкноты.
– Вот тысяча евро, Володя дал в качестве аванса.
Супруга схватила деньги и спрятала их в карман халатика.
– Смотри-ка, не утаил… Ну, уж ладно, может, и тебе сегодня ночью что-нибудь обломится. Или ты больше получил?
– Больше, – признался Алексей. – Но я истратил деньги в парикмахерской.
– Подстригся, что ли?
Нина посмотрела на него внимательно и скривилась.
– Слишком коротко, раньше лучше было.
Ночью ему ничего не обломилось.
Жена спала, повернувшись к нему спиной, а Дальский думал. Вспоминал минувший день, встречу с Германом Владимировичем и то, как тот, не уговаривая, сломал его. И обед, и разговор о еде, и вытащенные запросто из кармана сумасшедшие деньги, все оказалось не случайно, все было проделано так, словно заранее спланировано. И в салоне известного стилиста их уже ждали. Хозяин вышел навстречу и, жеманничая, пропищал:
– Ой, вы так обросли, Максим Михайлович! Вроде бы совсем недавно стриглись. Вам, как всегда, Сонечку подавай, или вы предпочтете, чтобы я лично с вами сегодня поработал?
– Не дождешься, – ответил олигарх Потапов. – Соню зови!
Соня оказалась крашеной блондинкой с четвертым номером бюста. Пахло от нее теми же духами, что и от Вики Сосниной. Девица долго массировала Дальскому кожу головы, и он спросил, для того лишь, чтобы не молчать:
– Соснина не забегала?
Пальцы на его голове замерли. А потом Соня прошептала:
– Была сегодня с утра. Я ее случайно увидела – она же к Сереже ходит…
– Не одна зашла?
Дальский увидел, как отражение Сони кивнуло ему из зеркала.
– Не могу вас обманывать.
За прическу заплатил Герман Владимирович, протянув парикмахерше двести евро.
«Ого, – удивился Дальский, – за час работы месячная ставка ведущего актера театра!»
А вслух сказал:
– Герман, добавь Сонечке еще сотню – за честность.
В машине Герман Владимирович попытался его урезонить:
– Зачем эта самодеятельность? Так можно проколоться!
– А ходить к одному и тому же мастеру через день не прокол?
– Успокойся, настоящий Потапов сюда больше не придет. Выяснилось, что одна из горничных в его загородной резиденции прекрасно стрижет. Ни в одном салоне так не смогут…
Воспоминания о событиях сегодняшнего странного вечера еще больше взбудоражили. Заснуть не удавалось. Дальский вышел на кухню, заглянул в холодильник: на дверной полке обнаружилась бутылка водки. Откуда та здесь взялась и сколько уже стоит, Алексей вспомнить не мог. В бутылке едва ли набралось сто граммов. Он выплеснул водку в стакан для виски и выпил залпом. Сел за стол, достал из Нининой пачки тонкую сигарету и закурил.
Завтра он уедет из дома. Почему-то вдруг показалось – навсегда. И сердце у него при этом не защемило.
Нина давно не говорила ему о любви. Когда он слышал от нее ласковые слова в последний раз? До свадьбы? А сам-то верил в то, что обещал ей?
До свадьбы мужчины рассказывают сказки, а после свадьбы – жены.
Глава 8
Ему дали день на сборы, при этом сказав, что личные вещи с собой брать не нужно. Неужели придется одеваться в обноски олигарха? Хотя за миллион евро в год можно и походить в, так сказать, секонд-хенде от Армани и ему подобных. Но день – это слишком много, когда спешишь в новую жизнь, и слишком мало, чтобы проститься с самим собой…
Дальский вдавил кнопку звонка. За дверью – тишина. Потом хриплый голос спросил:
– Кто там?
Алексей для верности еще раз нажал на кнопку звонка и крикнул:
– Откройте – полиция!
Карнович приоткрыл створку и выглянул в щель.
– Чего пугаешь? Я же в глазок вижу, что это ты.
– А если видишь, зачем спрашиваешь? – хмыкнул Алексей и начал протискиваться в квартиру.
Но хозяин стоял на пороге, как скала. На Вадиме были широкие голубые джинсы на подтяжках. Черные подтяжки нелепо смотрелись на незагорелом белом торсе режиссера.
– Ты зачем на доске объявлений про меня гадость написал?
Карнович изобразил удивленное лицо.
– Я-а? Какую гадость?
– Разве не ты про какие-то сто рублей долга напоминал?
– Честное благородное слово, нет! – Вадим прижал руку к сердцу. – Мы же друзья, какие между нами могут быть сто рублей. Хотя, если все мои благодеяния вспомнить, ты мне не стоху должен, а все пятьсот.
Алексей достал из кармана брюк купюру в пятьсот евро и протянул другу:
– На, держи!
Потом из карманов куртки вынул две бутылки пива.
– А это проценты.
Ошеломленный Карнович слегка отступил.
– Откуда деньги, Леша? Ты что, свою Нинку зарезал?
Дальскому удалось все же протиснуться в квартиру. Он успел заметить, как за приотворенной дверью в спальню промелькнуло голое женское тело.
– Ты не один?
Карнович помялся и признался:
– У меня абитуриентка. Она в «Щепку» поступала, но срезалась на творческом конкурсе. Попросила меня позаниматься с ней актерским мастерством.
– Вадик, – шепнул другу Алексей, – тебе же пятьдесят лет! Мало, что ли, глупостей в жизни наделал?
– Честное благородное слово, между нами ничего нет! Только мастер-класс! Сегодня мы будем заниматься сценическим движением.
– Научишь ее передвигаться до магазина и обратно? – снова шепнул Дальский.
Режиссер ответил молча – прикрыв глаза и медленно склонив голову на грудь.
Они прошли на кухню, и Алексей сообщил, что получил предложение поучаствовать в антрепризе по городам Сибири, а потому он хочет написать заявление на предоставление ему творческого отпуска сроком на один год без сохранения жалованья.
– И сколько тебе пообещали за чес? – напрягся Карнович.
– Три тысячи долларов в месяц.
– О-о-о… – простонал Вадим. – А мне до конца дней придется гнить в нашем болоте… Кто там еще будет?
– Молодежь какая-то, я и не знаю их вовсе.
– Лешенька, друг ты мой единственный, замолви словечко! У меня ведь актерское образование, ты же знаешь! Я в Малом театре роль Гриши Незнамова играл с этой самой… ну, как ее… в роли моей матери Кручининой… Фамилия у нее еще такая стервозная! Народная артистка… Ну, ты понял, о ком я говорю.
Карнович выпрямился, оттянул подтяжки и шлепнул себя ими по голому животу.
– Леша, ты просто обязан составить мне протекцию! Иначе…
Вадим резко махнул рукой так, словно ребром ладони отрубал голову стоящему перед ними карлику.
– Иначе ты мне не друг!
– Да я сам с трудом устроился, – попытался объяснить Алексей.
– И пятьсот евро я тебе не верну никогда, – не мог угомониться Вадим.
Дальский понял, что отказываться бесполезно.
– Хорошо, я поговорю. А деньги оставь себе. Кстати, в нашем театре мои роли перейдут тебе, и ставка, соответственно, тоже. Зато не надо будет по гостиницам мыкаться, сосиски варить в рукомойнике при помощи кипятильника. Опять же абитуриенток там не будет.
Карнович задумался. И начал ходить по кухне.
– Ну-у, если роль пьяного гаишника перейдет ко мне, то у меня в загашнике есть собственная режиссерская находка. Помнишь, что он говорит: «Меня лишили прав»? Так вот, после слова «лишили» необходима пауза минуты на полторы. И уж потом надо говорить «прав». Затем гаишник должен сделать попытку изнасиловать Соснину. Ну, хотя бы одежду на ней разорвать немного, повалить на диван. А вот когда поднимется с нее, то есть с дивана, произнесет свою знаменитую фразу. «Ничего у нас с тобой не получится! А ведь я любил тебя!» И пойдет пить свой виски. Здорово, да?
На кухню тихо просочилась девушка, одетая в спортивную майку Карновича.
– Здравствуйте, – пропищала она, изображая смущение. – Меня Лика зовут. А вы Алексей, да? Я вас в театре видела. Вы в «Ревизоре» Ляпкина-Тяпкина играли.
– В «Женитьбе» Яичницу, – поправил девушку Дальский.
– Чего? – не поняла Лика и поправила волосы над ухом. – Но мне все равно очень понравилось.
Карнович внимательно следил за их диалогом, и его лицо изображало огромную душевную борьбу, словно он задумал нечто такое, чему противится все его существо.
– Послушай, солнышко, – произнес он наконец с нежностью, – я сейчас дам тебе денежку…
Вадим опустил руку в карман джинсов, вытащил пятьсот евро, посмотрел на купюру и хотел снова спрятать ее, но рука на полдороге дрогнула.
– На, – провозгласил он, протягивая девушке деньги, – сходи и разменяй. Сто… нет, пятьдесят обменяй на рубли, рубли обменяй на продукты питания и прочее. Все тащи сюда. Запомнила? Приносишь мне четыреста пятьдесят евриков и продуктов на оставшуюся сумму полностью?
– Да, – кивнула Лика, – только сейчас оденусь.
– Непременно, – согласился Карнович. – Кроссовочки свои надень обязательно, а потом бегом туда и обратно. Только смотри, мою маечку по дороге не порви.
– Хи-хи, – донеслось из коридора.
После чего звонко хлопнула входная дверь. Карнович открыл пиво и припал к горлышку. Алексей стоял и смотрел на друга.
– У меня есть еще одна режиссерская находка, – оторвался от бутылки Вадим. – В «Женитьбе» титулярный советник Яичница тоже приходит свататься. Так вот, лезет он в карман, предположим, за платком, чтобы пот со лба вытереть, а достает вареное яйцо, потом второе… И сам при этом удивляется молча – откуда, дескать. В смысле, я же Яичница, а яйца у меня вкрутую. Как тебе? Все упадут. А чего ты стоишь?
– Вадим, у тебя, я знаю, компьютер есть. Включи его, пожалуйста, хочу в Интернете кое-какую информацию найти.
Ноутбук нашелся на тумбочке в спальне. На нем лежали черные стринги. Карнович смахнул трусики на пол и открыл крышку.
Дальский занялся поисками. Ссылок на олигарха Потапова было много. Алексея интересовала его биография.
Как выяснилось, Максим Михайлович старше Алексея на четыре года. Родился будущий финансовый воротила в северном городе Вольфрам. Отец его был главным инженером металлургического комбината, а мать – директором местного театра. Высшее образование Потапов получил в Москве, закончив Академию народного хозяйства имени Плеханова, вернулся в родной город на комбинат к отцу и очень скоро стал заместителем генерального директора по экономике. Тогда же женился на своей однокласснице, и вскоре в молодой семье появился сын Денис. В настоящее время парню семнадцать лет, он первокурсник одного из московских вузов. Жена сейчас домохозяйка.
Больше ничего о личной жизни и о семье Потапова в Интернете не было, зато его состояние обсуждалось наперебой. Оказывается, Максиму Михайловичу принадлежат несколько горно-обогатительных комбинатов, комбинат «Вольфрам», в котором началась в свое время трудовая биография олигарха, банк «Росинтерн», акции многих других успешных предприятий. Родной город практически является собственностью Потапова, но горожане, судя по всему, только радуются этому, потому что проезд в городском транспорте там вдвое дешевле, чем в среднем по стране, лекарства в аптеках тоже почти даром, школьные обеды и учебники для детишек бесплатные, а у учителей зарплата, сопоставимая с той, какую получают чиновники в Министерстве народного образования.
Размеры личного состояния Потапова неизвестны, но предполагалось, что на счетах в западных банках у него не один миллиард и еще больше вложено в ценные бумаги западных корпораций. Также имеется недвижимость: отели и замки, которые сдаются в аренду. Плюс у него две яхты, личный самолет и прочая, прочая, прочая. Аналитики считают, что Максим Михайлович Потапов – самый богатый россиянин. Причем богатство его стремительно увеличивается, так как он контролирует более трети мировой добычи вольфрамовых руд, природных вольфроматов и вольфрамитов, соответственно, ему принадлежит более трети мирового производства вольфрама, цена на который за последний год выросла в два с половиной раза. Кроме того, предприятия Потапова производят металлы платиновой группы. А совсем недавно геологоразведка, оплаченная Максимом Михайловичем, подтвердила объемы запасов нефти в районе, считавшемся бесперспективным, а потому доставшемся Потапову буквально даром, хотя и через тендерные торги. По прикидкам геологов, нефти в ныне принадлежащем олигарху бассейне не менее пятнадцати миллионов тонн, не считая колоссальных объемов сопутствующего природного газа.
«Таким образом, – сообщал неизвестный исследователь доходов бизнесмена, – стоимость контролируемых Потаповым активов можно смело оценивать в двадцать миллиардов долларов, которые приносят около сорока процентов годовой прибыли. Личное же состояние можно с определенной долей вероятности оценить в пятнадцать-восемнадцать миллиардов».
«Бред какой-то! – воскликнул про себя Дальский. – Чем отличается личное состояние от стоимости активов принадлежащих человеку предприятий?» Стоп! Человеку? Алексей понял, что даже в мыслях он не может назвать Потапова человеком. Человек – это он сам, несчастный и нищий актер Дальский, человек – Вадим Карнович. Девочка, побежавшая в магазин за выпивкой и закуской, тоже человек, хотя и глупенький! Нина, грезившая о любви богатого и знаменитого, другие такие же, мечтающие о минимальном достатке и спокойствии, – люди. А Максим Михайлович – это монумент удаче и благополучию. Откуда вдруг все – ему одному?
– Слушай, – озабоченно произнес, входя в комнату, Карнович, – полчаса прошло, а ее все нет. Понимаешь? Обменник за углом, магазин, в принципе, тоже, а Лики нет.
– Вернется, – уверенно сказал Дальский, – ведь одежда девчонки здесь.
– Вся ее одежда не стоит и сотни баксов, а тут ей в руки попало полтыщи евро. Господи, какой я наивный! Какой доверчивый! Представляешь, что было бы, если бы я на ней женился?
Вдруг Вадим, нагнувшись над плечом Дальского, произнес задумчиво:
– Волчья пена…
– Что? – не понял Алексей.
– Или волчья накипь. Нет, лучше будет сказать – волчья пена.
– Ты о чем?
Карнович пояснил:
– Да вот, читаю на экране – «вольфрам», а это можно перевести с немецкого как «волчья пена». Я же немец по отцу. Карнович – фамилия матери, по отцу я – Штольц. Отец мой слово «вольфрам» ненавидел более всего на свете, даже вслух произнести не мог: он перед войной строил в Заполярье комбинат с таким названием. Зеки строили, а родитель мой зеком и был. По той самой пятьдесят восьмой чалился. Да еще немец к тому же по происхождению. Кстати, начальником стройки, да и всего Заполярлага, был генерал Риммер, тоже немец. Ты понял? Как-то отца доставили к нему. Генерал спрашивает: «Твоего отца случайно не Отто звали?» «Отто Генрихович», – отвечает папаша. Генерал обрадовался, говорит: «Мои родители батрачили на вашей ферме, я с Отто Штольцем вместе в школу ходил, и он меня вашей домашней кровяной колбасой угощал, которая у меня до сих пор поперек горла стоит. Деда с бабкой твоих мы в восемнадцатом году на яблоне рядышком повесили, а Отто сбежал тогда. Кстати, где он?» Отец отвечает, мол, Отто Штольц умер в Петрограде в двадцатом году от инфлюэнцы. Генерал Риммер огорчился, что не удалось Отто повесить, но сказал, что его сыну недолго осталось. Да только отец мой выжил и протянул аж до восемьдесят второго года. А вот что с генералом Риммером случилось, мне неизвестно.
«Риммер, Риммер… – закрутилось в голове Дальского. – Сегодня мне уже встречалась эта фамилия. Но где?»
На кухне зазвонил телефон, и Карнович рванул туда.
Наконец Алексей вспомнил: Риммер – девичья фамилия матери Максима Михайловича Потапова.
– Что? Мезенцева? Лидия Альбертовна? – кричал на кухне Карнович. – Не знаю я никакой Лидии Альбертовны! Что? Лика? Так бы сразу и сказали, а то официально, прямо как в морге, то есть в загсе…
«Римма Романовна Риммер, 1941 года рождения, – читал на экране ноутбука Дальский, – в замужестве Потапова, директор театра драмы в городе Вольфрам. Замужем за Потаповым Михаилом Игнатьевичем, 1909 года рождения. М. И. Потапов в 1936–1956 годах был политзаключенным, в 1958–1974 годах главный инженер металлургического комбината «Вольфрам», умер в 1974 году».
«Какая у родителей олигарха разница в возрасте! – удивился Алексей. – Надо же, тридцать два года! Максим Михайлович, стало быть, остался без отца, когда учился в начальной школе…»
В спальню влетел взбудораженный Вадим.
– Из полиции звонили! Представляешь, Лика пошла менять евро, а в обменнике без паспорта операции не совершают. К ней подошел на улице какой-то парень и предложил помочь. Она, наивная, достала деньги, а незнакомец выхватил купюру – и деру. Так она за ним помчалась, догнала, вцепилась в волосы, чуть глаза не выцарапала. Грабителя полиция спасла, вовремя наряд подъехал. Говорят, Лике тоже досталось – в том пацане, по их словам, центнер весу, и у него две судимости за грабежи.
– Есть женщины в русских селеньях, – отозвался Дальский, думая о своем.
Очень скоро восхищенные полицейские доставили девушку. На героине был форменный бушлат, а под глазом сиял фиолетовый фонарь. Лика обняла Карновича и тихо заплакала:
– Он вашу майку порвал! Мне так жалко, ведь вы предупреждали. Вадим Петрович, простите меня, пожалуйста!
– Мы это… бушлатом ее прикрыли, – пустился в объяснения сопровождавший Лику старшина, – а то как же… не могли же мы ее в обнаженном виде везти… ведь что люди подумают… общественность, опять же. Но бушлатик вы все равно, это самое, верните, он ведь казенный.
Лика вошла в спальню, чтобы переодеться, Алексею пришлось уйти на кухню. Он опустился за стол, машинально вылил из бутылки в стакан остатки пива. «Вот ведь какие сюжеты в жизни бывают! – не мог успокоиться актер. – Дочь генерала НКВД выходит замуж за бывшего зека старше себя на тридцать два года… И у них рождается сын Максим, который становится одним из самых богатых людей на земле…»
Было слышно, как за стеной Карнович благодарил девушку за преданность и верность. Лика вскрикивала, а потом засмеялась, счастливая. На кухне с открытым ноутбуком появился вспотевший Вадим.
– На, покопайся еще. Я сбегаю все-таки до магазина и обратно…
«Интересно, а на ком женился Максим Потапов?» – задумался Алексей. Известно уже, что на однокласснице, но следовало бы получше узнать и ее биографию в свете закрученности сюжета.
Светлана Валерьевна Степанова оказалась дочерью первого секретаря Вольфрамского горкома КПСС. Ну, теперь все понятно.
Дальский отодвинул компьютер и тут же сообразил, что ему, наоборот, ничего не ясно. Снова начал искать. Нашел, правда, нечто другое:
«Риммер Роман Захарович (Рихард Зигфридович) 1906 г. р., генерал НКВД (1938 г.), начальник Заполярлага (1937–1942 гг.), заместитель Народного комиссара вооружений (1942–1946 гг.), заместитель министра среднего машиностроения СССР (1946–1964 гг.), заместитель председателя Совета министров РСФСР (1964–1968 гг.), председатель Совета Министров РСФСР (1968–1969 гг.), управляющий делами ЦК КПСС (1969–1977 гг.). С 1977 года пенсионер союзного значения. Член ВКП(б) с 1925 года. Член ЦК ВКП(б) с 1942 года. Член Президиума ЦК КПСС с 1968 года. Лауреат Сталинской премии 1942 года, Герой Социалистического Труда (1946 г.)».
На кухне появилась Лика. На сей раз на ней была полосатая рубашка Карновича.
– Я очень волнуюсь, – вздохнула она, – Вадима Петровича нет уже двадцать минут.
– Ребята, а почему бы вам не пожениться? – не то спросил, не то предложил Дальский. – Из вас бы получилась идеальная супружеская пара.
Лика смутилась и вернулась в спальню.
Алексей набрал номер сотового Карновича.
– Ты где?
– Поднимаюсь по лестнице… Уже у двери стою…
– А почему бы тебе не жениться на Лике?
Дверь распахнулась, вошел Вадим, в одной руке держа пакеты с провизией, второй прижимая к уху мобильник. Так и прошествовал на кухню, продолжая говорить в телефон, хотя видел, что Дальский вот он, сидит за столом, потягивая пивцо.
– Старик, я же старше ее на тридцать два года.
Наконец режиссер отключил аппарат, положил его на стол и посмотрел на Алексея так, словно именно сейчас ему пришла в голову гениальная мысль.
– А в самом деле, почему нет? Но с другой стороны, когда мне будет всего-навсего восемьдесят два, Лике стукнет уже пятьдесят…
Глава 9
Дальский стоял возле репертуарной тумбы и просто наслаждался солнцем, подставляя ему лицо.
Полчаса назад он отдал заявление с просьбой о творческом отпуске за свой счет. Его тут же подписал директор театра Долгополов, сказав при этом, что с возвращением можно не спешить, ведь такой талантливый актер, как Алексей Дальский, наверняка сумеет хорошо устроиться в жизни. Алексей хотел сказать, что уже устроился, но не успел: в тот момент ему позвонил Герман Владимирович и спросил, где они могут сейчас увидеться. Дальский ответил негромко, что будет ждать у театра. И уже около получаса стоял, ожидая посланный за ним автомобиль.
Мимо прошла Виктория Соснина. Актриса мимоходом кивнула, но именно этот кивок свысока почему-то задел Алексея.
– Вика! – крикнул он вслед девушке.
Та остановилась, и Дальский шагнул к ней.
– Я, вероятно, уйду из театра, – произнес, улыбаясь.
– Очень жаль, – без всякого сожаления произнесла Соснина. – Вы замечательный партнер. Сестра сказала, что вы были самым талантливым на курсе.
– Как она?
– Уже год как вдова.
Дальский кивнул, показывая, что знает об этом.
– Вероника хочет вернуться в профессию, но не в театр, – продолжала Виктория. – Я обещала ей поговорить с продюсерами, думаю, что получится помочь. А вы бы зашли к ней… Она помнит вас и все время интересуется, как вы.
В кармане Дальского снова затренькал мобильник.
– Я стою за углом, – услышал Алексей в трубке. – Не говори сейчас вслух ничего, когда распростишься с Викой, тогда и подходи.
Герман Владимирович приехал на другом автомобиле, причем за рулем сидел не сам, а водитель. Перед лимузином и позади него стояли два одинаковых черных внедорожника с тонированными стеклами. Дальский приблизился к роскошному автомобилю и заметил, что за ним с другой стороны улицы наблюдает обалдевший от увиденного директор театра Долгополов.
Не успел Алексей опуститься на сиденье, как между пассажирским диваном и передним отсеком начала подниматься непрозрачная ширма из темного стекла.
– Как эта машина называется? – поинтересовался Дальский.
– «Бентли». Бронированный, кстати. Нам надо быть осторожнее. Отныне ты – Максим Михайлович, и никто, включая охрану и водителей, не должен сомневаться в этом. Когда мчались за тобой, я сказал шоферу, что хозяин ждет нас возле театра. Но Сережу удивило не то, что Потапов оказался здесь без охраны, а то, что ты без очков. На-ка вот, нацепи и носи, не снимая.
Герман Владимирович протянул Дальскому футляр из крокодиловой кожи. Алексей открыл и увидел небольшие прямоугольные очки в тонкой золотой оправе. Надел их и удивился:
– Кстати, стало лучше видно.
Герман Владимирович посмотрел на него внимательно, словно сравнивая копию с оригиналом, и усмехнулся:
– Обычные стекла, но очки стоят столько, что через них можно Америку увидеть. И тут же спросил: – С домом попрощался?
– С каким? – не понял Дальский. – Я только жену предупредил, что предстоят длительные гастроли.
Он поднял глаза на собеседника, и тот вдруг отвернулся, словно попытался что-то скрыть.
За тонированными стеклами проносились дома и автомобили.
– Роль я получил, а когда начнется репетиционный период? – поинтересовался Алексей. – И потом, вероятно, я должен лично познакомиться с прототипом моего персонажа?
Герман Владимирович продолжал рассматривать пролетавшие мимо городские пейзажи и молчал. Дальскому даже вдруг показалось, что сейчас ему будет объявлено о том, что контракт отменяется. Стало обидно, и сердце сжалось, как будто его вот-вот лишат роли, о которой он мечтал всю жизнь. Что, если и аванс попросят вернуть? А ведь часть денег уже истрачена… Все это пронеслось в мозгу быстро-быстро, гораздо быстрее зданий и машин, мелькавших по сторонам.
– Ты очень похож на Потапова. – Герман Владимирович оторвал наконец взгляд от окна. – Я даже не ожидал, что будет такое сходство. Однако разница есть: у Максима Михайловича нос с небольшой, едва различимой горбинкой, а у тебя прямой, как доска. Губы у него, пожалуй, немного тоньше, и залысины начинают обозначаться. К тому же ростом он выше на один сантиметр.
– Сантиметр – это ерунда, – попытался возразить Дальский, – никто же не собирается бегать за мной с рулеткой.
– Да, ерунда, – согласился Герман Владимирович. – В конце концов можно сделать пластику – форму носа чуть изменить, губы подрезать.
– Губы не надо. Я могу их поджимать немного. А нос…
– Короче! – не дал актеру договорить работодатель. – Репетировать начнем прямо сегодня. Потапов ночью улетел в Лондон, оттуда рванет в Штаты, потом заскочит в Цюрих, а затем отправится в свой родной город – дней через десять, судя по всему. К тому времени нам нужно подготовиться к выходу на большую сцену. А первая репетиция уже сегодня. Ты встретишься с одной девушкой и скажешь ей, что это последнее ваше рандеву, что она видит Потапова… то есть тебя, в последний раз.
– Другими словами, я должен от имени Максима Михайловича порвать отношения, закончить надоевший роман. Мне следует как-то объяснить разрыв? Или достаточно грубо…
Герман Владимирович, задумавшись на мгновение, перебил его, чуть понизив голос:
– Нет, грубо не надо. Потапов никогда не выходит из себя и не унижается до того, чтобы оскорблять зависящих от него людей. Просто скажи, что тебе все известно об ее отношениях с другим мужчиной и ты не хочешь им мешать. Если девушка начнет опровергать свой роман на стороне, положи на стол компрометирующие ее фотографии и уйди.
– А если нас увидит кто-то, кому известно, что Максим Михайлович сейчас в Лондоне? Или вдруг девушка сама это знает?
Герман Владимирович покачал головой.
– У вас встреча в том самом ресторанчике, который мы с тобой посетили вчера. А вот фотографии, ознакомься.
Начальник личной охраны олигарха достал из кармана пакет и протянул Дальскому:
– С девушкой ты, кстати, знаком.
Алексей подумал, что как-то неловко рассматривать чужие фотографии, но поскольку конверт вручили именно для того, чтобы он посмотрел, вынул снимки, вернее, выдвинул из конверта увесистую пачку и взглянул мельком. И тут же оторопел. Потому что увидел Вику Соснину, которая прижималась к Макару Башкирцеву, пытаясь заглянуть ему в глаза. Слащавый и бездарный Башкирцев был звездой сериалов. Правда, теперь его все больше приглашали на полный метр, и только что он поучаствовал в Голливуде в какой-то постановке про русскую мафию. В свои двадцать семь актер стал тем, кем Дальскому не стать никогда – звездой и мечтой женщин.
– Каков пострел! – не то вздохнул, не то восхитился Герман Владимирович.
– Может, у них деловые отношения, – попытался заступиться за коллег Дальский.
– Это самая невинная фотография, а вообще их почти сто штук. Впрочем, ваше с Викой последнее свидание состоится вечером. А сейчас заедем ко мне домой, ты посмотришь видео с Потаповым: семейные съемки, тусовки и деловые встречи. Увидишь, как он общается с разными людьми. За сегодняшнее рандеву я не боюсь, а уже начиная с завтрашнего дня мы с Викой все равно больше пересекаться не будем.
Насчет последнего Алексей посомневался бы, но спорить с работодателями не в обычаях нищих актеров, и он промолчал.
За Викторию было обидно. А заодно стало жаль и ее старшую сестру Веронику, из которой не получилось актрисы и которая мечтает сейчас лишь о том, как бы получить хоть какую-нибудь роль в одном из бесконечных и занудных сериалов, где есть все, кроме настоящей жизни и настоящих героев. Да и Вика, востребованности которой он, может быть, и завидовал немного, вряд ли счастлива, – ее судьбой распоряжается не лично любовник-олигарх, а его охранник.
Подумав так, Дальский вдруг понял: теперь и он сам не хозяин себе, им уже распоряжаются незнакомые люди – к тому же предупредившие, что надо быть поосторожнее. Бронированный автомобиль – это хорошо, конечно, да и личная охрана тоже неплохо, о подобном мечтают многие, но нормальному человеку более всего хочется ничего не бояться.
Квартира главного телохранителя известного олигарха походила скорее на гостиничные апартаменты. Возможно, она Герману Владимировичу и не принадлежала, а использовалась как служебное жилье. Или для встреч миллиардера с популярными молодыми актрисами.
Дальский сидел в мягком кресле перед огромным плоским экраном и внимательно наблюдал, как двигается, как говорит, как подмигивает в камеру Максим Михайлович Потапов. Наблюдал, запоминал, иногда повторял.
Герман Владимирович поставил перед ним тарелки и контейнеры с едой. Похоже было, что все эти салаты, колбасу и рыбу доставили из принадлежащего ему ресторана.
На экране телевизора появился празднично накрытый стол, во главе которого восседал олигарх. Алексей тоже взял в руки нож и вилку и стал копировать. Камера пробежалась по лицам сидящих за столом людей, и некоторых Дальский уже узнавал: вот жена Потапова, Светлана Валерьевна, сын Денис, мать олигарха Римма Романовна, ближайший друг бизнесмена и вице-президент концерна «Росинтерн» Федотов… Присутствовали и несколько молодых людей с девушками: молодежь казалась напряженной и несколько испуганной от того, что сидела за одним столом со столь известным и богатым человеком.
– День рождения Дениса в апреле нынешнего года, – объяснил Герман Владимирович. – Парню исполнилось семнадцать, и он пригласил в дом нескольких своих сокурсников. Больше эти гости в дом не приходили. Впрочем, у Дениса теперь и своя квартира имеется.
– Послушный мальчик? – поинтересовался Дальский.
Герман Владимирович посмотрел на него и усмехнулся.
А на экране Максим Михайлович поднял бокал и обычным голосом, просто, без всякого пафоса произнес тост:
– Денис, и вы, ребята, послушайте меня. Вам повезло вступать в жизнь в замечательное время, когда возможно многое. В мои годы достичь чего-то было значительно труднее, даже, пожалуй, практически невозможно…
«Ого! – удивился про себя Дальский. – И это говорит внук высокопоставленного советского руководителя, зять секретаря городского комитета КПСС!»
А вслух произнес:
– Герман, ты говорил, что фамилия Риммы Романовны – Риммер. Кажется, был партийный деятель с подобной фамилией.
Главный секьюрити олигарха кивнул.
– Роман Захарович Риммер. Это родной дед Максима. Только он бросил семью, когда дочке и года не было. Уехал в Москву на повышение, а семью так и не вызвал к себе. Больше он не женился. Да и в разводе официальном, кажется, не был. На похороны жены прислал телеграмму с соболезнованиями на правительственном бланке. Максим видел деда всего раз в жизни, когда с матерью ездил в Москву. Тогда они простояли пять часов в очереди, чтобы посетить Мавзолей, и почти столько же поджидали родственника во дворе его дома на Кутузовском проспекте. Роман Захарович подъехал, о чем-то недолго поговорил с дочерью и вошел в охраняемый подъезд. Через пять минут во двор выскочила домработница и протянула Максиму книгу деда. Томик назывался «В годы испытаний», а на титульном листе стояла надпись: «Максиму от автора. Будь стойким борцом за светлое будущее!»
– Пожелание сбылось, – рассмеялся Дальский.
Но Герман Владимирович посмотрел на него строго.
– Зря я тебе рассказал… Но, с другой стороны, если мне это известно, то и от тебя вряд ли бы Максим Михайлович стал скрывать.
Он остановил запись и вернулся к тому моменту, когда Потапов, не вставая со стула, поднял бокал и начал произносить тост.
– Да, практически невозможно. Благодаря усилиям многих людей ситуация изменилась. Возможно, вы сумеете подняться высоко, достичь определенного положения в обществе. Но хочу пожелать вам всем всегда оставаться добрыми и отзывчивыми, оценивать людей не по размерам их капиталов, не по занимаемой должности, а по душевным качествам…
Оператор грамотно ушел с крупного плана, чтобы показать панораму всего стола и лица молодых гостей, внимающих речам олигарха. От Дальского не укрылось, как жена Максима Михайловича, смотревшая до сих пор в стол, отвернулась в сторону и как Денис нетерпеливо поднимал все выше и выше бокал, наполненный шампанским.
А Потапов продолжал говорить спокойно и без эмоций:
– Не бывает плохого времени или хорошего. Добро и зло внутри человека. Помните об этом. А тебе, Денис, хочу пожелать побольше настоящих друзей и поменьше случайных связей. Помнится, тебе как-то понравились мои часы…
Максим Михайлович оторвал от стола левую руку, поставил бокал, и опытный оператор вновь увеличил план, чтобы показать, как расстегивается золотой браслет.
– Возьми их себе на память о своем семнадцатилетии и о том, что я пожелал тебе сегодня.
– Лучше бы деньгами, – пробурчал довольно громко Денис. И тут же залпом осушил свой бокал.
Потапов наблюдал за ним внимательно, потом поднялся из-за стола.
– Извините, у меня дела…
Бросил короткий взгляд на жену и ушел. Опытный оператор сфокусировал внимание зрителей на бокале с шампанским, к которому олигарх так и не притронулся.
Герман Владимирович вновь остановил запись и посмотрел на Дальского.
– Ну и какова судьба часов? – спросил тот.
Главный секьюрити олигарха усмехнулся:
– А ты не так прост…
Затем Герман Владимирович достал из кармана и положил на стол те самые часы.
– На следующий день Максим Михайлович дал сыну денег, а часы забрал. Только ни разу их больше не надел, а купил себе точно такие же. Эти можешь взять на период действия контракта.
Они еще около часа крутили домашнее видео семьи Потаповых. Потом Герману Владимировичу позвонили, и он умчался куда-то. Дальский продолжал смотреть на экран, хотя уже без особого внимания: типаж персонажа, которого ему предстояло сыграть, был понятен, многие характерные жесты и любимые словечки Максима Михайловича запомнились. Несколько дней репетиций, и Алексей сможет стать похожим на Потапова больше, чем тот сам похож на себя. Вот только небольшая горбинка носа да почти незаметная родинка на щеке возле мочки уха…
Зазвонил мобильник. Алексей взглянул на экран телефона – Вадим. Пришлось отвечать.
– Ты про сибирский чес правду сказал или так, трепался? – Голос друга был напряженным и резким.
– А в чем дело? – не понял Дальский.
– По театру слух пошел, будто бы тебя в Голливуд выписали.
– Вранье.
– Сволочь ты! – рявкнул Карнович. – Не меньше десяти человек могут подтвердить, что видели, как ты садился в «Роллс-ройс».
– Это был «Бентли», – уточнил Алексей.
– Ага, ты не сволочь. Ты – подлец!
– Хорошо, – вздохнул Дальский, – я возвращаюсь в театр. Долгополов сказал, что примет меня обратно, а то мои роли некому исполнять.
В трубке наступила тишина: было похоже, что Карнович растерялся.
– Ты это, не обижайся, – произнес наконец Вадим. – Мало ли чего я ляпнул сгоряча. Прости. Езжай в свою Сибирь или в Голливуд. Куда хочешь, одним словом. Только меня не забывай, звони хоть иногда.
Они поговорили еще немного.
Попрощавшись с другом, Дальский заглянул в холодильник. И обнаружил там начатую бутылку виски – «Hankey Bannister», двадцать один год выдержки.
Выпил рюмочку.
Потом вспомнил, что он олигарх, и выпил еще две.
Вскоре вернулся Герман Владимировичем с костюмом от Потапова. Одежда оказалась в самый раз. Рубашку и галстук надевать не пришлось, так как в будничной жизни олигарх предпочитал носить под пиджаком пуловер из тонкого хлопка. Пуловер тоже оказался в самый раз.
Затем Дальского опрыскали любимым парфюмом олигарха и отправили на свидание с актрисой.
Потапов не только назначил прощальную встречу с любовницей в ресторане, принадлежащем своему главному охраннику, но и в том самом кабинете, где накануне Алексей давал согласие на работу в качестве дублера олигарха. Но на сей раз Дальского подвезли не к парадному входу, а к тому, что во дворе. Водитель Сергей вышел и открыл перед Алексеем дверцу лимузина, оставшийся в машине Герман Владимирович вручил ему большой букет орхидей. Створка тайного входа в ресторан была узкая и металлическая, но когда она как бы нехотя отворилась, актер увидел, что не всякий сейф оборудован подобными запорами. Дальского встретил охранник, который выпрямился и доложил:
– Ресторан закрыт. В зале никого. Персонал заблокирован в служебных помещениях.
– Расслабься, – посоветовал парню Алексей и двинулся вперед по неширокому коридору, в конце которого должен был находиться кабинет.
Вика уже сидела за столом. Она приподнялась, вернее – попыталась подняться при его появлении, но Дальский опустил на ее плечико ладонь и не позволил встать. Положил цветы на стол и поцеловал в подставленную щечку. При этом подумал: «А может, следовало наоборот: сначала поцеловать, а потом уж расставаться с букетом?» И сам же понял, что это мелочь, на которую не стоит обращать внимание.
– Мой любимый запах! – восхитилась Виктория ароматом мужского парфюма. Затем улыбнулась ласково: – И виски.
– «Hankey Bannister», – подтвердил Алексей, – пятьдесят граммов за окончание рабочего дня, для снятия усталости.
Он опустился за стол и посмотрел, чем же сегодня их собрался угостить Герман Владимирович. В ведерке со льдом покоились две бутылки шампанского. Дальский достал одну и начал открывать. Виктория внимательно наблюдала.
– Ты не хочешь шампанского? – удивился Алексей.
– Хочу, – кивнула девушка. – Просто ты сегодня открываешь бутылку, как официант, через салфетку. А всегда любил, чтобы пена брызнула.
– Времена меняются, – усмехнулся Дальский, – и мы вместе с ними.
Произнес эти слова и понял, что теперь будет легче перейти к главному.
Наполнил бокалы, подождал, когда осядет пена, и долил Вике.
– А почему орхидеи? – спросила актриса. – Обычно ты дарил розы…
– Все меняется, – напомнил Алексей.
Ему вдруг стало жалко простенькую дурочку. Хотя почему дурочку? Вика завела роман с одним из богатейших людей страны, и дела у нее сразу пошли в гору. Она со своими весьма средними способностями и в театральное-то училище попала, потому что муж старшей сестры был известным деятелем театра и кино. Потом, кое-как закончив учебу, с трудом устроилась в театр, где перспективы были более чем туманные – разве что произносить «Кушать подано!». Для провинциалки это верх мечтаний. Потом Виктория познакомилась с олигархом, снялась в нескольких популярных сериалах, стала ведущей актрисой театра, и на спектакли валом валят молоденькие девочки лишь для того, чтобы поглядеть на Соснину. А таланта как не было, так и нет, только хорошая фигура и обаяние наивной молодости. Умение хлопать ресницами, изображая соблазненную и покинутую в телевизионном «мыле», вряд ли сделает из расчетливой девочки великую актрису, зато дает возможность получать за съемочный день столько, сколько получает в театре отнюдь не бесталанный Вадим Карнович за год.
Алексей поднял бокал.
– Выпьем за то, чтобы у тебя было побольше настоящих друзей и поменьше случайных связей.
Вика поднесла бокал к губам и даже сделала небольшой глоток, но вдруг замерла.
– Ты о чем?
– Пей, – улыбнулся Дальский и подмигнул, совсем как Потапов, – сейчас объясню.
Осушить бокал для Виктории оказалось непростым делом. Она пила маленькими глотками. Шампанское, судя по всему, ударило ей в нос, и девушка ладошкой провела по лицу. Дальский отвернулся, чтобы не смущать свою визави.
– Орхидеи… Когда Сергея Борисовича хоронили, вся могила его была завалена орхидеями, – не к месту вспомнила актриса.
Она говорила о похоронах мужа старшей сестры, на которые, естественно, Дальский приглашен не был.
– Милая… – машинально произнес Дальский голосом своего бывшего ректора и осекся, поняв, что близок к провалу. Тут же перестроился и продолжил голосом Потапова: – Театр – это театр, а жизнь – это жизнь. Когда видишь предательство на сцене или на экране, сопереживаешь, может быть, но когда тебя используют в жизни, то на сопереживание лучше не рассчитывать. Мне тут подкинули пачку с кое-какими фотографиями… Я даже не стал просматривать их до конца, только забрал у папарацци камеру, чтобы тот не смог сделать копии.
Алексей достал из внутреннего кармана пиджака конверт со снимками и положил перед Викой.
– Возьми их на память.
Соснина вынула из конверта отпечатки и почти сразу стала пунцовой.
– Какая грязь! – Голос ее упал до шепота.
– Почему? – удивился Дальский. – Вы прекрасная пара – смотритесь рядом замечательно. Только я не привык хлебать с кем-то из одной плошки. Думаю, ты меня поняла?
Однако Виктория еще надеялась на что-то.
– Понимаешь, нам предложили роли в одном проекте, где мы должны будем играть влюбленных, вот я… то есть мы…
– Успокойся, я не в обиде.
Лицо Вики стало совсем красным. Наконец ей стало ясно, что жизнь меняется, причем явно не в лучшую сторону.
– Мы просто… – Девушка была готова расплакаться.
– Успокойся, – повторил Алексей. – Давай еще по бокальчику шампанского?
– Не хочу. Поехали отсюда! Я докажу, что люблю только вас!
Виктория неожиданно перешла на «вы», тут же испугалась – она таким образом словно сама воздвигла стену между собой и любовником-олигархом.
– Не надо мне ничего доказывать, – покачал головой Дальский, наполняя бокал Вики. – Макар – человек талантливый, популярный. Ты – тоже. Вы вполне гармоничная пара. Вами будут восхищаться и предлагать вам разные проекты. Пей шампанское!
Вика послушно подняла бокал. И стала пить вино поспешно, как будто хотела захлебнуться.
– Закуси! – посоветовал Алексей, указав на блюдо с нарезанной осетриной.
Та тряхнула головой, отказываясь.
Но олигарх был настойчив. Подал своей бывшей любовнице вазочку с черной икрой, сам зачерпнул ложечкой и поднес к дрожащим губам девушки.
– Кушай, милая, не то опьянеешь.
Вика опять тряхнула головой. Алексей сам съел икру, бросил взгляд на свой бокал и, увидев, что в нем еще есть вино, одним глотком допил.
А Соснина вдруг рассмеялась.
– Гармоничная пара… – произнесла с издевкой. – Гармония… Сергей Борисович любил повторять, что гармония и есть бог. Он Веронику любил непонятно за что, а сестра была к нему равнодушна. Понимала, конечно, что обязана мужу всем. Хотя чем, собственно? Что ребенка родила и карьеру не сделала? А я его слушала и верила, что всем в мире управляет гармония. А потом поняла: ерунда это. Вот, например, если мне нравится молодой человек, то это вовсе не значит, что и я ему сразу же понравлюсь. Зато где-то есть кто-то, который любит меня и, вполне вероятно, безответно. На чувство любви не обязательно отвечают…
– Где-то… кто-то… – прервал Дальский голосом Потапова.
Сейчас он пытался изобразить не раздражение услышанной банальностью, а просто спешку. Даже взглянул на золотые часы на своем запястье. Посмотрел на циферблат, на россыпь мелких бриллиантов – и восхитился роскошью.
– Гармония… – вздохнул Алексей. – Кто бы понимал, что это такое! Где-то убудет, а где-то подобного прибудет столько же. Это еще Ломоносов сказал.
Виктория дернула плечиком.
– Если вы, Максим Михайлович, никого не любите, то это не значит, что все будут любить вас, – закончила она свою мысль.
И сама испугалась своей смелости.
– Простите, – совсем тихо произнесла она, глядя в стол.
– Да ладно, – усмехнулся Алексей, поднимаясь. – Прощай, родная. Желаю тебе счастья.
Хотел повернуться и уйти, но остановился. Потом расстегнул браслет, снял с руки золотые часы и положил их прямо на пачку фотографий.
– Возьми на память!
Девушка протянула к часам руку так резко, словно собиралась отбросить их в сторону. Но рука повисла над столом. Вика посмотрела на олигарха и прищурилась.
– Я только сейчас заметила, как вы похожи на одного человека. То есть он похож на вас. Но вы с ним абсолютно разные. Он очень добрый, а вы…
– А я очень злой, – едва не рассмеялся Дальский.
После чего повернулся к выходу:
– Всего хорошего!
Он вернулся в автомобиль и, когда «Бентли» мягко тронулся с места, сообщил Герману Владимировичу, что подарил Вике на прощание часы.
– Вычтем из зарплаты, – покачал головой главный телохранитель олигарха. – Часики сотню тысяч евро стоят. Но ты ведь человек богатый, можешь себе позволить красивой девушке дорогой презент преподнести…
Дальский промолчал. И обрадовался, что спутник тоже больше ничего не говорил.
Глава 10
…Они перенесли трупы в здание вокзала, где в зале ожидания среди разбитых деревянных кресел лежали тела убитых солдат. Тут же на полу спали или пытались заснуть, хоть немного отдохнуть те, кто выжил после ночного боя. Сержант, опустившись на корточки возле подоконника, закурил. И подоконник, и все вокруг было засыпано мелкой крошкой оконного стекла и ошметками дерева. Остатки оконных рам болтались в проеме, словно обгрызенные какими-то животными, злобно вонзавшими в них свои зубы. Где-то далеко раздавались автоматные очереди и частые одиночные выстрелы, но после сумасшедшей ночной перестрелки, грохота, взрывов, криков людей Дальскому казалось, что наступила почти тишина. Хотя он осознавал, конечно, что затишье это ненадолго, каждая следующая секунда может стать началом нового ужаса.
– Я понял, почему нам приказали вокзал держать, – произнес сержант. – Хотели, вероятно, по железной дороге подкрепление нам направить. – Парень сплюнул себе под ноги и выругался: – Козлы! Наш-то эшелон непонятно как проскочил, а следующий наверняка чечены под откос пустили. Ну, и что теперь? Еще одна ночь, и нам тут трындец! Нас всего, включая легко раненных, не больше сотни осталось.
Сержант был прав, но обсуждать то, что уже случилось, а тем более говорить о предстоящей смерти Алексею не хотелось. Он отвернулся и увидел бойца, который ходил, старательно огибая трупы и лежащих на полу живых, задерживаясь на пару секунд возле каждого и заглядывая в лицо. Солдатик прижимал локти к бокам и держал руки так, словно ехал на детском велосипедике.
– Из моей роты, – пояснил сержант, тоже заметивший странного парня. – Фамилию вспомнить не могу. У него крышу снесло.
Боец осторожно подкрался к ним, продолжая держать перед собой руль воображаемого велосипеда, наклонился к Дальскому, потом выпрямился, удовлетворенный.
– Вы тоже из массовки? – спросил он и обернулся к сержанту.
– Что? – не понял тот.
– Это же кино снимают, – объяснил помешанный, продолжая разглядывать Алексея. – Ведь правда?
– Правда, – подтвердил Дальский.
– Я всем так и говорю, а мне почему-то не верят. Но я не хочу больше сниматься…
Помешанный заплакал, однако только голосом – слез на его вымазанном копотью лице не было. И продолжил уже сквозь всхлипыванья, одновременно странно улыбаясь:
– Это ваша профессия в кино сниматься, а я домой хочу. У меня мама на студии Горького оператором комбинированных съемок работает. Она наверняка где-то здесь, вот я ее и ищу.
Подошли еще двое солдат. Один из них протянул сержанту пластиковую бутылку пепси, а второй, с погонами старшего сержанта, легонько похлопал помешанного по плечу. Тот вздрогнул и отступил на шаг.
– Слышь, Лебедев, – заговорил старший сержант, – тебя, кажется, мать ищет.
– Где? – не поверил несчастный.
– У билетных касс.
– Ты не врешь?
– Ей-богу, – кивнул, подтверждая свое вранье, старший сержант. Потом достал из кармана шоколадный батончик и протянул парню. – Она тебе «Сникерс» просила передать. Иди скорее к ней.
Помешанный повернулся и пошел дальше по залу, старательно огибая трупы, как и прежде заглядывая в мертвые лица.
– В другую сторону двинул, – вздохнул старший сержант. – Жалко парня. Перед вокзалом автобус стоял, так в нем огневую позицию организовали. А ночью по нему танк прошелся, давил всех, кто в автобусе засел. Пока ты его не подбил.
Последняя фраза была обращена к Дальскому.
– Ты что, танк подбил? – удивился сержант, с которым Алексей познакомился накануне.
– Да вроде.
– Из подствольника, что ли?
– Не, из «РПГ», – объяснил за Дальского старший сержант. – Артист так шандарахнул, что у танка башню снесло. А потом мы из раздавленного автобуса Лебедева вытащили, всего в чужой кровищи. Как выжил – непонятно, а вот умом тронулся. Любой бы тронулся, когда рядом с тобой друзей гусеницами давят.
Алексею протянули бутылку, он приложился к горлышку и сделал глоток. Газировка оказалась теплой и с сильным привкусом кирпичной пыли. Дальский сделал второй глоток и понял, что это его собственное горло забито пылью и гарью.
– На вокзальной площади ларьки были, но мы их не трогали. А сейчас от них ничего не осталось, разве что сигарет мы насобирали да пару баллонов колы нашли. А вчера там столько пива было! Но все бутылки пулями и осколками переколошматило. Сегодня бы пивко не помешало.
Говорить ни о чем не хотелось. Старший сержант опустился на пол и посмотрел на Дальского.
– Слышьте, братаны, нам бы покемарить пару часиков. Может, посидите за нас возле выхода на платформы? Там наши пацаны с пулеметом. Им бы тоже отдохнуть…
Алексей с сержантом поднялись с пола и пошли мимо мертвых и обессиленных живых.
– Слышь, артист, – заговорил через минуту сержант, – давай договоримся: если вдруг кого-нибудь из нас… а другой жив, то пусть он позаботится о тех, кто дома остался. У меня мать в Старой Руссе и сестра младшая. Мать больная, у нее гипертония, а сестре двенадцать лет всего.
– Я понял, – кивнул Дальский. – Только мы должны оба отсюда выбраться.
– Меня, кстати, Петром зовут, – представился сержант и протянул Алексею руку. – Да уж, брат, надо постараться выжить, а то уж очень мне здесь подыхать не хочется.
Часть 2
Глава 1
Просторный дом был сложен из бревен лиственницы и стоял в сосновом лесу на берегу озера с темной водой. Вода была неподвижной, только белые облака проплывали стремительно по черной глади, словно спешили поскорее миновать этот бездонный провал. Спальная хозяина находилась на втором этаже, и о стекла двух ее окон терлись ветки сосен. Иногда сверху срывались шишки, которые стукались о подоконник, кувыркаясь, отлетали и бесшумно пропадали в мягком ковре из опавшей хвои.
Ровно в семь утра Алексея будила писклявая мелодия электронных часов. Подниматься так рано не было ни необходимости, ни желания, но нужно было соответствовать: Потапов спал не более шести часов. И даже если олигарх ложился спать после часа ночи, вставал все равно в семь ноль-ноль.
Будильник пиликал тему из старого фильма «История любви». Причем мелодия звучала в таком темпе, словно это спрятавшийся под прикроватной тумбочкой лилипут-горнист выдувает побудку для армии злобных маленьких солдат, которые вот-вот выскочат из всех щелей и схватят зазевавшегося в постели Гулливера, чтобы утащить его куда-нибудь далеко, где не будет теплой воды в душе, геля для бритья с запахом мяты, мягкого махрового полотенца и завтрака, где не будет ничего хорошего, за что платят огромные деньги.
Ла-ла-ла-ла-ла…
За окном серая карельская хмарь, свет едва пробивался сквозь занавески из золотой органзы, отбрасывая едва видимые всполохи на лепнине потолка.
Дальский, продолжая лежать, рукой нащупывал выключатель над тумбочкой – загорелся свет, подвески люстры из зеленого хрусталя начинали сверкать и переливаться. Алексей смотрел на стену спальни, где висела картина с изображением Ленина и Сталина, разрабатывающих план Октябрьской революции. На холсте полутемная комната, небольшой стол, на котором расстелена огромная карта со свисающими со стола краями, вероятно, план Петрограда. За столом сидит Ленин, устремив огненный взор на карту и ничего, как видно, не понимая в ней. Но рядом стоит Сталин в мундире, с трубкой в руке и невозмутимо, с едва различимой усмешкой под густыми усами, рукой, свободной от трубки, указывает Ильичу направления главных ударов. На груди у Сталина почему-то сверкает звезда Героя Советского Союза.
Впервые зайдя в спальную и увидев эту картину, Дальский поразился. Даже вслух искренне произнес: «Ужас!» Но картина была в дорогой раме и написана в академической манере очень искусно. Автор, судя по всему, обучался живописи у хороших мастеров, да и сам был неплохим живописцем. Алексей посмотрел на латунную табличку: «Дм. Арк. Налбандян. «Сначала почта и телеграф, потом мосты и банки, а потом уже Зимний дворец, товарищ Ленин!»
Ла-ла-ла-ла-ла…
Охотничий домик олигарха в Карелии находился вдали от автомобильных трасс. Постоянно в доме проживали отставной прапорщик Махортов и его жена Люба. Обоим было за пятьдесят. Люба содержала дом, а муж ей помогал, в основном бросая уголь в топку котла. Когда прилетал Потапов, что происходило не так уж и часто – раз или два в год, Махортов сопровождал хозяина на охоту. Не один, разумеется, а с целым взводом охраны, которым командовал Герман Владимирович.
Вот и теперь олигарха доставили на вертолете, и отставной прапорщик не заметил подмены, что весьма порадовало главного телохранителя.
– Уже второй близкий человек не может вас отличить, – сообщил Герман Владимирович актеру. – Даже я иной раз забываю, что передо мной не Максим Михайлович, а ты.
Потапов познакомился с Махортовым после окончания института на офицерских сборах в Карелии летом 1991 года. Прапорщик был старшиной роты, а будущий успешный бизнесмен о военной службе вообще ничего не знал. Однако сразу после окончания сборов Степан Григорьевич Махортов почему-то пригласил малознакомого ему молодого человека с собой на охоту, и они весь сентябрь просидели в лесу возле какого-то озера, стреляя пролетающих уток. Данное обстоятельство заинтересовало Дальского. А потом он еще вспомнил, что по возвращении домой Потапов почти сразу женился на своей однокласснице Светлане Степановой, и в апреле следующего года у них родился сын Денис. Это тоже показалось необычным. Если Максима Михайловича в родном городе ждала любимая девушка, к тому же находящаяся в положении, то зачем ему целый месяц мотаться по болотам с каким-то прапорщиком? И вообще, если Денис родился в апреле, а офицерские сборы длились с конца июня, то…
Алексей загибал пальцы и не понимал. Хотя, может, Потапов вырвался со сборов на несколько дней домой? Или хотя бы на одну ночь? Впрочем, Дальского не должны касаться такие подробности из жизни олигарха: он получал свой гонорар не за размышления о всяких нестыковках в ней, а совсем за другое. В том числе, может, даже за то, чтобы не совал свой нос в чужие дела.
Когда актер вышел из вертолета и поздоровался с Махортовым, тот удивился:
– Ты разве не на охоту прилетел, Максим? Что-то уж больно мало с тобой людей.
– Сходим, разумеется, – ответил Алексей, – хотя особого желания нет. Не то настроение.
– Хозяин – барин, – хмыкнул бывший прапорщик.
На охоту Дальский все-таки пошел. Вернее, его повезли на лодке с тентом. Борта лодки оказались низкими, вода плескалась совсем рядом. Алексей сидел, набросив на голову капюшон куртки, и смотрел на предрассветный мир сквозь бесполезные очки, которые к тому же запотели. На веслах сидел один из охранников, на корме поскуливали в ожидании работы два спаниеля. Стрелять и убивать какое-либо зверье Дальскому не хотелось вовсе. Он закрыл глаза, и почти сразу к нему пришел сон. Вернее, вернулся тот самый, что был утром прерван звонком писклявого будильника.
Алексей увидел себя нынешнего, отнюдь не молодого, но в неуклюжей форме новобранца, сидящим перед большим зеркалом и готовящимся к тому, что сейчас машинкой под ноль уберут его роскошную шевелюру. Увидел и удивился. Испытал недоумение и страх. Как так, все это было давно, он ведь отслужил свое! Неужели его призвали снова, и опять случится то, повторения чего ему не хотелось более всего на свете? Нет, не просто не хотелось – чего он боялся, как проклятия…
И вот Алексей сидит, парализованный страхом, перед зеркалом, а в отражении к нему подходит молоденькая девушка в синем платьице с белым передничком.
Девушка улыбается и шепчет: «Не бойся ничего, любимый».
А он смотрит на нее и не узнает.
Незнакомка начинает гладить его по голове, и Алексей, успокоенный, закрывает глаза, хотя слышит, как заработала состригающая волосы машинка…
Усилием воли распахнув глаза, он вглядывается в зеркало и внезапно видит себя молодым. Причем с длинными мягкими волосами, каких у него отродясь не было. А девушка стоит за его спиной и вся светится, сияет так, что лица не видно. Что-то шуршит совсем рядом…
Дальский вздрогнул и проснулся. Равнодушно посмотрел, как лодка въехала в заросли озерного тростника.
– Сейчас полетят, – предупредил Махортов.
Алексей не хотел никого убивать. Самым сильным его желанием сейчас было снова уснуть и опять увидеть такое доброе лицо незнакомки и запомнить навсегда.
Небольшая стайка уток пронеслась над осокой. Махортов вскинул ружье и выстрелил дуплетом. Две утки шлепнулись в воду.
– Ну! – крикнул бывший прапорщик.
Алексей вскочил на ноги и тоже вскинул ружье. Даже не пытаясь прицелиться, выпустил вслед испуганным птицам оба заряда. Одна из уток упала на воду и забила крылом. Спаниели бросились в озеро.
– Ты как-то по-другому стрелять начал, – произнес прапорщик, перезаряжая свое ружье. – Всегда правый локоть на весу держал, а теперь к груди прижимаешь.
Подплыл спаниель, таща перед собой бьющуюся в агонии добычу.
– Молодец, Филя! – похвалил собаку Махортов. Наклонился, принял добычу и тут же свернул утке шею.
– Все, – прохрипел Алексей, чувствуя, что его сейчас вырвет, – домой поплыли!
Прапорщик взглянул на него удивленно. И тогда Дальский закричал неизвестно чьим голосом:
– Домой, я сказал!
Вечером Дальский сидел в гостиной вдвоем с Германом Владимировичем. Обиженный Махортов ушел на охоту на какое-то Гусиное озеро, где располагалась охотничья избушка, сказав, что вернется через неделю. Телохранители парились в бане. Трещали дрова в камине, в просторной комнате было жарко, но актера время от времени сотрясал озноб. Герман Владимирович подливал ему виски и о чем-то рассказывал. Алексей его слышал, но вникать в слова даже не пытался.
– Зря человека обидел, – наконец донеслось до его сознания. – Степан – мужик неплохой. С ним только о Чечне говорить нельзя, у него сразу башню сносит.
– А зачем мне с ним о Чечне говорить?
– Ну, мало ли, – пожал плечами собеседник, – ты ведь тоже там был. Нам же известно, откуда у тебя орден Мужества и за что. А у прапорщика там сын погиб, вернее, без вести пропал. Степан рапорт подал тогда, чтобы попасть на войну и сына отыскать. Не нашел. Но воевал так, что списали его со службы. Почти год в дурке провалялся. Потом Максим Михайлович этот дом построил и переселил бедолагу сюда. Вроде мужик оклемался немного.
– А за что Потапов так его ценит?
Герман Владимирович молчал. Потом выпил залпом рюмку виски, которую наполнил для Дальского, вытер губы ладонью, поставил пустую рюмку на стол, посмотрел на огонь в камине, покашлял и только тогда ответил:
– Прапорщик Максиму Михайловичу жизнь спас.
На следующий день Люба сходила к мужу и вернулась от него с двумя гусями. Положила мешок с дичью на стол перед Дальским и сказала, явно чем-то недовольная, вероятно, тем, что миллиардер обидел ее мужа:
– Отправьте в Москву жене и Дениске.
– Какая женщина! – восхитился Герман Владимирович. – По лесу пехом пятнадцать верст туда и обратно столько же!
Вечером он возвращался в Москву. До посадочной площадки было не больше сотни шагов, и Алексей проводил его до вертолета, надеясь напоследок узнать самое важное для себя, прояснить то, что не давало покоя. Но все не решался заговорить. Герман Владимирович тоже не проронил ни слова.
Лишь когда завели двигатели и винт начал вращаться, актер не выдержал:
– Герман, скажи честно, на Потапова уже было покушение, да? Поэтому я и понадобился?
– Нет, не поэтому, – покачал головой главный телохранитель олигарха. – Хотя вообще-то обстреляли бронированный «Бентли» из «калаша» на трассе, из-за кустов. Мы шли под сто шестьдесят, и если бы не броня, неизвестно, что было бы. Мои ребята развернулись, тут же подскочили к тому месту, но стрелок на мотоцикле по лесу на другую трассу проскочил. Это под Москвой случилось…
Двигатели вертолета гудели, потому обоим приходилось кричать.
– И чего теперь?
– А ты хочешь отказаться от работы? – крикнул Герман.
– Нет.
– Ну и все! Дурак какой-то пальнул и смылся. Профессионалы так не работают.
Герман Владимирович закинул в вертолет мешок с убитыми гусями и протянул Алексею руку.
– Пока. Посиди здесь еще недельку. Здесь-то тебе точно ничего не угрожает.
Утром Дальского разбудило не пиликанье будильника, а чье-то прикосновение. Еще не проснувшись окончательно, Алексей подумал, что его пытается разбудить Нина, и отмахнулся:
– Отстань…
В комнате было темно, сквозь предутреннюю хмарь на фоне едва различимых обоев колыхался массивный силуэт. Актер приподнялся, еще не понимая, кто перед ним.
– Слышь, Михалыч, – прозвучал хриплый голос человека, пытающегося говорить шепотом и не умеющего это делать, – ты, это… не обижайся на меня…
Это был Махортов.
Алексей сел в постели, посмотрел на светящиеся цифры будильника: 06.50.
– Включи люстру!
Степан Григорьевич метнулся к стене. Вспыхнул свет, и Дальский зажмурился, поморщился.
– В такую рань разбудил…
– Так все равно тебе скоро вставать, а я заснуть которую ночь не могу – переживаю за свою глупость.
Тут же в дверь постучали, и в комнату вошла Люба с подносом, на котором стоял кофейник и позвякивало о блюдце донышко чашки.
Кофе не хотелось, хотелось только одного – спать. За годы служения в театре Дальский не привык рано вставать, в девять и то с трудом продирал глаза, а тут ни свет ни заря – и сразу кофе в постель. Люба поставила поднос на прикроватную тумбочку и наполнила чашку. Кофе, судя по отсутствию пара, был холодным. Жена Махортова, так и не произнеся ни слова, удалилась.
– Что это? – поинтересовался Алексей.
– Настойка твоя любимая, – объяснил прапорщик. – Ты по утрам всегда ее пил, а в этот раз ни разу не попросил, вот Любаша сама и подсуетилась.
Дальский взял чашечку, понюхал, а потом осторожно пригубил. Настойка была горьковатой, густой и крепкой. Вряд ли то, что по утрам пьют олигархи, может оказаться смертельным для обычного человека, подумал Алексей, а потому осушил чашку вторым глотком. По телу разлилось тепло.
– Что в ней такое? – спросил Дальский.
– Да я толком не знаю, – пожал плечами бывший прапорщик, – заячья капуста, калган, корешки, цветочки какие-то, семена. Жена сама собирает и на водке настаивает. Но поскольку я не пью спиртное вовсе, то мне Любаша только по чайной ложечке дает иногда, когда устаю сильно.
Махортов продолжал стоять.
Алексей спустил ноги на пол и кивнул на кресло:
– Садись!
Степан Григорьевич опустился на краешек сиденья, задумчиво поглядел на картину.
– Нравится? – спросил Дальский.
Отставной прапорщик кивнул.
– Сильно страшная только, чтобы такую картину в спальне вешать. Ты б ее забрал отсюда, что ли.
– Искусство – страшная сила! – воскликнул Алексей, стараясь оставаться серьезным.
Разговор принимал странный оборот. Ранним утром в доме, стоящем в глухом лесу, беседовать с бывшим военным о живописи – что может быть необычнее?
– Не, – тряхнул головой Махортов, – искусство страшным не бывает, если оно, конечно, искусство. Вот жизнь вокруг страшная, это да. Я от нее в лесу и скрываюсь. А искусство для того придумано, чтобы людей лучше делать.
– Ты прав, – согласился Дальский, пораженный точностью мысли собеседника.
Но Степан Григорьевич не слушал его. Поднялся на ноги и шагнул к стене, на которой висела картина. Подошел и посмотрел внимательно, переводя взгляд то на Ленина, то на Сталина, разрабатывающих план Октябрьского переворота.
И снова обернулся к Дальскому.
– Вот что такое искусство?!
Махортов произнес фразу так громко, словно и не спрашивал, а провозглашал, вскинув при этом руку с гневно устремленным к потолку указательным пальцем. Затем со вздохом продолжил:
– Возьмем, к примеру, опять же живопись. Все говорят: «Пикассо, Пикассо…» А чего такого он нарисовал? Видел я его картины – мазня мазней, я так же могу. А дураки за них миллионы платят. Черный квадратик тоже его работа?
– Нет, Малевича, – еле сдерживая улыбку, покачал головой Дальский.
– Опять умный человек, – выдохнул доморощенный искусствовед. – Конечно, не идиот, раз миллионы его за гения почитают, хотя каждый по сто штук в день подобных квадратиков способен накрасить. А попробуй он, как художник Суриков, атамана Степана Разина изобразить – хрен у того Малевича получилось бы. Можно собрать людей, нарядить их в казачьи кафтаны, посадить в ладью и сказать самому лучшему в мире фотографу – сделай снимок, но чтобы вокруг и закат, и грусть на лицах были, и чтобы у тех, кто эту фотографию увидел, тоска сердце сжимала… Так ведь откажется фотограф. А если согласится, то сколько бы он своей камерой ни щелкал – не то будет. Потому что картина живописная как бы и про жизнь, но с такой красотой сделана, что люди только в ней и замечают прекрасное, а в жизни даже и не оглянутся ни на закат, ни на лица других людей. Вот что такое искусство! А ты говоришь – квадрат…
– Да я молчу вроде, – усмехнулся Алексей.
– Или французы эти, имрессионисты разные, которые красками тяп-ляп. Ярко, конечно, да только где душа мира, где душа человека? А ведь душа в отношении ко всему живому, в уважении ко всему, что окружает, в любви, наконец. Ну и какая тут любовь, если у тебя на картине люди с тремя глазами или без уха? Мне как-то книга попалась про одного художника, что голых женщин изображал. Модильяни его фамилия. В книге той написано, что он пьяницей был. Так ведь все и понятно сразу! Я тоже в иное время зашибал, но по пьяному делу не говорил же своей жене: «Давай раздевайся, я с тебя картину изображать буду». А если бы даже и нарисовал, не стал бы ее демонстрировать на выставках, хотя желающих поглазеть тоже бы хватило. Разве не так?
– Вполне возможно, – согласился Дальский.
– Возможно все, даже глупость людская, – заявил Махортов. – Потому что мир и без нас разумен, а как он устроен, нам не понять. Вот смотри, никто не верит, что честный человек может стать богачом, а в то, что бездарность считается великим мастером, – это пожалуйста. Мир – разумен, только жизнь не всегда справедлива.
– Вероятно, потому, что жизнь не заканчивается со смертью, – негромко произнес Дальский.
Бывший прапорщик посмотрел за окно и вздохнул. Потом поднялся, глянул на Алексея.
– Вот и я о том же, – сказал он.
И неожиданно протянул руку.
Ладонь его оказалась жесткой. Однако непонятно было, зачем Махортов посреди увлекательной беседы решил обменяться рукопожатием. Может, для того, чтобы закрепить единство мнений?
– Жалко, что ты олигарх. Говорить с тобой можно, только ты все равно не поймешь.
– Чего я не пойму? – заинтересовался Алексей.
– А то, что деньги не главное на свете. Да ты и сам прежде это знал. Помнишь, в девяносто первом после сборов офицерских я предложил тебе на охоту поехать со мной, и ты ведь сразу согласился, даже домой заезжать не стал. Почитай, весь сентябрь мы с тобой в избушке дырявой просидели. Тогда у тебя такого дворца, как этот, не было, да и не нужен он был тебе.
– Не помню, – произнес Дальский.
И это вдруг обидело Махортова.
– Сказал бы я тебе… – вздохнул бывший прапорщик.
Он поднялся, хотел уже выйти, но посмотрел на предплечье Дальского.
– Хм, шрам у тебя вроде поменьше стал.
Алексей вздрогнул и прикрыл старую рану ладонью. Откуда Махортов мог знать о его шраме, про который он сам совсем забыл? Неужели и у Потапова такой же? Но этого совсем не может быть!
– Да ты не стесняйся, – негромко произнес Степан Григорьевич, – все мы в жизни глупости делаем.
– И какую же глупость я совершил?
– Не помнишь? – удивился Махортов. – В самом деле не помнишь?
Дальский покачал головой.
– Во, как! – продолжал удивляться Степан Григорьевич. – Ладно, у меня-то с памятью кранты, но чтобы и у тебя… Только я, наоборот, помню все, что раньше было, а что потом – как отрезало. Я даже в психушке лежал… Ну, да ты знаешь. Тебя ведь тоже упечь хотели, но начальство на это дело глаза закрыло, опасаясь дознания и оргвыводов. А то что выходило: прибыл студент в часть, чтобы застрелиться? На допросе я твердо заявил: ты автомат разряжал, и выстрел самопроизвольный случился. Но если бы я ногой автомат не выбил, не сидели бы мы с тобой здесь сейчас…
– Я застрелиться хотел? – изумился теперь Дальский. У него не укладывалось в голове, что человек, у которого нынче есть все, о чем другие и мечтать не могут, когда-то хотел свести счеты с жизнью.
– Ну, – спокойно отозвался Махортов, кажется, не сомневаясь, что у кого-то может быть такая короткая память. – Все твои друзья-студенты пошли в оружейку автоматы сдавать, а ты в курилку. Сел на скамью, «АК» на землю поставил, согнулся и грудью на ствол лег. Как я успел подскочить? Одна пуля руку тебе зацепила, а вторая в стену казармы попала.
– Кажется, вспомнил, – соврал Алексей. – Только вот зачем?
– Так ты от Светланы, на которой еще женат не был, письмо получил. Уж чего она там понаписала…
– Ах, да, – хлопнул себя по лбу Дальский, которому не хотелось узнавать то, что ему знать не положено, – теперь вспомнил. Ну и дурак же я тогда был!
Сказал и понял, насколько наигранными были его жест и слова. Да и вряд ли стоит называть дураком того, кто умнее тебя в десять раз, а богаче в миллион.
Больше о живописи они не разговаривали. И вообще Алексею больше не довелось вот так по душам беседовать со Степаном Григорьевичем. Еще до обеда прибыл посланный за Дальским вертолет, в который погрузили упакованную в фанерные листы ту самую картину.
Перед отлетом Алексей пообедал в одиночестве. Кислые щи были с белыми грибами и с мясом дичи – может быть, рябчиков или каких-нибудь куликов, – он вкушал не спеша, осознавая, что ему не очень-то хочется покидать этот дом. Что ждет впереди – неизвестно, а здесь безопасно и тихо. К тому же получать бешеные деньги за отдых на природе все же приятнее, чем всенародно изображать того, кем никогда не станешь.
Ему помогли взойти в винтокрылую машину, телохранители разместились рядом, прикрывая Дальского, одетого в потаповский пуховик. Махортов и Люба помахали руками с земли. И ведь никто не усомнился в том, что рядом с ними актер, а не всемирно известный финансовый воротила.
Глава 2
– Сложно не вам, а мне, – произнес Потапов, разглядывая Дальского. – Вся моя жизнь на виду, а появляться в двух местах одновременно пока никто не научился. Если я выступаю на конференции в Давосе, следовательно, не могу через пару часов сидеть в царской ложе Большого театра.
– Каждый мой шаг под контролем, – напомнил Алексей. – Да я и сам не стремлюсь лишний раз… высовываться на всеобщее обозрение.
В последней фразе он запнулся, потому что хотел сказать «попадать под прицел», но в последний момент передумал. Перед ним сидел живой Потапов, которому тоже хотелось пожить как можно дольше. Дальский смотрел на него и поражался сходству, о котором еще совсем недавно даже не подозревал. А теперь как будто смотрел на себя самого, сидевшего в кресле напротив, и гасил в себе желание повторять все движения своего отражения, понимая при этом, что отражение-то, наоборот, – он сам. Пожалуй, единственное, что отличало их друг от друга, – полоска телесного цвета пластыря на переносице олигарха.
– Эта горбинка на носу мне никогда не нравилась, – усмехнулся Потапов, заметив взгляд Алексея. – Она, кстати, не врожденная, а приобретенная. Лет в пятнадцать я решил заниматься восточными единоборствами, так и месяца не прошло, как мой же приятель чуть было мне нос на сторону не свернул. Хирурги, конечно, постарались тогда, но его форма слегка изменилась.
– Приятель тот живой еще? – усмехнулся Дальский.
Максим Михайлович своеобразно отреагировал на шутку – прищурился и устремил тяжелый взгляд на свое развеселившееся отражение. Пауза грозила затянуться, и Алексей перевел разговор на другое:
– Мне картина в вашей карельской спальне понравилась. Неужели в самом деле работа Налбандяна?
Потапов продолжал щуриться даже после того, как кивнул. И только потом объяснил:
– Пятнадцать лет назад я приобрел бывший санаторий ЦК КПСС в Красной Поляне. Картина оттуда. Вряд ли бы в резиденции партийной верхушки висела подделка. И потом, Налбандян не Караваджо, так что зачем кому-то под него подделываться. Кстати, пару недель назад в каталоге Сотбис среди выставленных на аукцион произведений советской живописи я увидел почти такую же картину. Позвонил агенту, и тот на торгах взял ее почти даром. А заодно приобрел небольшой этюд Нестерова и пару работ Филонова. Но за них пришлось заплатить прилично.
– Сколько?
– Чуть менее миллиона евро за все. Но это сейчас реальная цена.
– Вложение капиталов? – продолжал интересоваться Дальский.
– Нет, просто пристрастие. На том же аукционе один московский банк, у которого, кстати, вот-вот изымут лицензию, приобрел очередной черный квадрат Малевича. Вот банкиры действительно думают, будто вложились во что-то. А на самом деле вляпались.
– У вас, Максим Михайлович, одинаковый вкус с Махортовым, – опять попытался пошутить Алексей.
На этот раз Потапов улыбнулся.
– Я подарил Степану несколько альбомов по искусству. Он не только прочитал их от корки до корки, но и внимательно изучил репродукции.
– Вы сказали, что купили почти такую же картину. Она тоже посвящена вождям революции?
– Ну да. Сюжет такой: Сталин и Ленин в Горках слушают «Интернационал». Умирающий Ленин лежит в постели, Сталин рядом на стуле, но привстал, смотрит в окно, одновременно помогая немощному Ильичу оторвать голову от подушки и тоже глянуть за окошко, чтобы понять, что происходит в мире. А там, на фоне голубых горок, освобожденные революцией крестьяне, уставшие от гнета и нищеты, в рваных зипунах, строем, держа на плечах косы, топоры и грабли, громко распевая, видимо, именно «Интернационал», выходят на большую дорогу, чтобы поскорее дойти до светлого будущего. Ленин почему-то лежит, прикрытый одеялом, в костюме и при галстуке в горошек, а Сталин, как и положено вождю, в мундире, со Звездой Героя Советского Союза на груди. И все это при великолепном качестве исполнения. Чувствуется не только талант автора, но и академическая школа. Имя художника мне наверняка не известно, но уровень его мастерства не ниже, чем у Бродского или Иогансона.
– Тоже работа Налбандяна?
– Меня уверяют, что так и есть. Но кто бы ни был автором, это человек величайшего остроумия и смелости. Обе работы повешу в своем подмосковном доме. Может, даже в одной комнате с работой Шагала, который, будучи в родном Витебске комиссаром по делам искусств, всеми средствами боролся с академической живописью, пытаясь создать новое революционное искусство. На его холсте изображена еврейская свадьба: невеста толстая, жених – худ, скрипач, как водится, под потолком летает, в дверях стоит русский сосед в надежде, что ему поднесут стаканчик, а за окнами серая народная масса с красными транспарантами…
Олигарх говорил о живописи, о картинах, которые приобретал на крупных аукционах, но Дальский слушал вполуха, – почему-то ему вдруг вспомнился Вадим Карнович, у которого тоже было пристрастие к изобразительному искусству. Тот посещал все выставки, а потом, сидя за столом, делился впечатлениями. Прямо вот так порой бывало – сдирал кожу с вяленого леща и рассказывал, не забывая внимательно наблюдать, сколько пива в его кружку наливает друг Алексей…
Когда подлетали к Вольфраму, Дальский посмотрел за окошко вниз и увидел ровные линии освещенных улиц, пересекающихся под прямым углом. По-настоящему вечер еще не наступил, сквозь ранние сумерки просматривались дома и дворы, автобусы и спешащие автомобили – все это движение, вся эта жизнь были поделены на одинаковые квадраты, словно город накрыли сверкающей неоновой решеткой. Проплыли трубы комбината, вертолет снова пошел над сопками, по которым ветер гонял снежную пыль, обнажая черные проплешины. Перед снижением и посадкой Алексей успел заметить только одинокий дом и высокий забор, убегающий в низину. Тут же зазвонил телефон – Герман Владимирович сообщил, что очень холодно, и посоветовал надеть пуховик и обязательно поднять капюшон.
Выходя из вертолета, Дальский так и сделал. В окружении охраны он взошел на крыльцо. Главный телохранитель встретил его и отправил всех остальных отдыхать. Алексей вслед за ним поднялся по широкой лестнице на второй этаж и по пустому коридору подошел к двери, которую Герман Владимирович распахнул, промолвив с некоторой вальяжностью:
– Прошу вас, Максим Михайлович!
Дальский шагнул внутрь и сразу увидел… самого себя, то есть настоящего Максима Михайловича Потапова, сидящего в кожаном кресле. Не поднимаясь, олигарх показал рукой на свободное кресло рядом.
То, что миллиардер оказался спокойным и рассудительным, не удивило. Поразило другое – то, что ускользало на видео, просмотренном Дальским, – Потапов оказался естественным и очень простым в общении человеком.
– …В общем, работы вам хватит. Сами понимаете, что просто так я платить деньги не собираюсь. Все публичные мероприятия, не представляющие для меня интереса, – ваши. Заседания правления концерна, в повестке дня которых не будет принципиальных вопросов, – тоже. И прием подчиненных по личным вопросам…
Олигарх сделал паузу, словно оценивая собеседника и обдумывая, что еще можно доверить этому человеку.
– Короче, все мое, кроме подписи, – подсказал Дальский.
– Подпись всегда при мне – она электронная.
– Ну, тогда вам нечего бояться: при всем желании растранжирить мне ничего не удастся. И дорогих подарков больше никому делать не буду.
– Если вы о часах, то это мелочь. Кстати, я бы и сам их Вике подарил. Но теперь главное…
Потапов посмотрел на Германа Владимировича, стоящего возле дверей. Тот понимающе кивнул и собрался выйти, но Максим Михайлович остановил его:
– Подожди. Хочу, чтобы и ты был в курсе. – После чего продолжил, обращаясь к Алексею: – Как вы знаете, я женат. Но моя жена – понятие юридическое. Близкие отношения у нас прерваны почти пять лет назад. В последний раз я ее поцеловал полтора года назад, когда вручал подарок на день рождения – гарнитур с сапфирами. Содержания я ей никакого не выплачиваю: просто даю деньги на содержание дома – пятьсот тысяч евро в месяц. Даже не знаю: хватает ей этого или нет, но Светлана большего и не просит. У нее имеются свои счета, на которых миллионов пять или шесть, а также какое-то количество акций моего концерна в собственности, но так мало, что можно не принимать их в расчет, говоря о ее доходах. У Дениса депозит в моем банке. Правда, воспользоваться всей суммой он сможет лишь по достижении двадцати одного года, а пока снимает только доход – один процент в месяц. Жена подкидывает ему сколько-то, я даю иногда немного – десятку раз в два или три месяца. Денис считает себя великим гонщиком…
– А как на самом деле? – вклинился Дальский.
– Ну, как можно водить машину, когда тебе еще нет восемнадцати и машина не собственная. Один из моих автомобилей, «БМВ» шестой серии, он разбил недавно: зацепил рейсовый автобус, когда гнал к Москве. Просит в подарок ко дню рождения авто, и я обычно отвечаю, что подарю то, что он искалечил. Со мной спорить сын боится, но матери высказывает все. Я доходчиво объясняю?
Алексей кивнул и добавил:
– Вполне. Я понял, что не стоит сближаться ни с Денисом, ни с вашей женой.
– Вот именно. То есть вы поняли главное: вам придется какое-то время пожить в моем доме, спать в моей постели, подниматься в семь утра, затем бассейн, душ, завтрак, выезд в офис и возвращение в десять вечера.
– В вашей постели?
– Не в супружеской, разумеется. У нас с женой отдельные спальни. Даже на разных этажах.
– Простите, а ее личная жизнь?
– Она – не ваше дело. Светлана знает, что находится под контролем, и любовников у нее нет, если вы об этом. Но если кто-то появится, я скандалов закатывать не буду, есть другие способы убеждения. Так ведь, Герман?
Стоявший у дверей главный телохранитель молча кивнул.
– Я полагаюсь на ваши осторожность и разумность, – продолжил Потапов (последние слова прозвучали как предостережение), – а также на ваши артистические способности. Но без какой-либо самодеятельности! Мне сказали, что вы просмотрели немало видеозаписей, знаете в лицо не только близких мне людей, но и членов правления концерна, всех моих референтов и помощников, обслуживающий персонал дома, где будете жить. Поменьше общайтесь с теми, кто меня знает хорошо, и подмены никто не заметит. Хотя сходство между нами – удивительное. Трудно даже поверить, что подобное возможно. Если все пройдет хорошо, то можете рассчитывать на премиальные.
– Сколько времени мне придется замещать вас?
Потапов задумался на мгновение, потом бросил взгляд на Германа Владимировича и дернул плечом.
– Думаю, что к Новому году вы вновь станете самим собой. Только чуточку состоятельнее. – Олигарх едва заметно усмехнулся. – Если захотите, вернетесь в театр. Я, скорее всего, буду его спонсировать. Обещал это Вике Сосниной, а свои обещания я привык выполнять.
– Три месяца, – прикинул Дальский, который вообще-то рассчитывал быть двойником дольше.
– Три, – подтвердил Потапов, – это гарантированный срок. Возможно, он увеличится. Вероятно, мы будем использовать вас и потом. Либо постоянно, либо время от времени, по мере надобности. Но в любом случае все будет зависеть от вашего желания. А три месяца вы должны отработать. Я хоть отдохну немного за это время.
Насчет трех месяцев Потапов, конечно, загнул. Как и насчет отдыха. Алексей, хоть и не очень разбирался в привычках олигархов, все же понимал, что у публичных людей такого уровня, как Максим Михайлович, не бывает продолжительных отпусков, ведь даже один день отсутствия способен решить многое. Ни с того, ни с сего постороннему человеку не уступают свою постель. Поводов для того, чтобы удалиться от дел, у Потапова может быть несколько.
Во-первых, роман на стороне. Да, пожалуй, роман вполне вероятен: была же у него связь с Викторией Сосниной. И с другими женщинами наверняка. Но… Потапов, конечно, не афиширует свои любовные приключения, однако зачем менять из-за них весь уклад жизни? Нет, сомнительно, чтобы Максим Михайлович стал скрывать интрижку или даже серьезную привязанность от общественности. Все люди его круга не скрывают, зачем же ему? Скандалов с женой он не боится: Светлана Валерьевна зависит от него полностью, а любви и близости между супругами давно нет. Сыну тем более наплевать, что там у папаши в личной жизни. Во-вторых, такое решение может быть связано с бизнесом за рубежом – требуется постоянное присутствие олигарха где-то вдалеке от России, но так, чтобы не пронюхали конкуренты. Хотя это тоже вряд ли. В-третьих, политика. Опять весьма надуманно. Или Потапов почувствовал какую-то угрозу? Только тогда было бы лучше пересидеть опасное время дома, пока Герман Владимирович со своими подчиненными не разберутся, что происходит. А вдруг опасность угрожает непосредственно в доме, и Максим Михайлович почувствовал это?
Дальский размышлял, перебирал варианты и ничего не мог для себя определить. Как бы то ни было, но теперь и его собственная жизнь, его собственная безопасность зависят от воли и намерений людей, не знакомых ему, и в таком случае даже три месяца – срок весьма продолжительный. Есть, конечно, выход: переселившись в особняк олигарха, сказаться больным, окружить себя преданными людьми… Да только где они, эти преданные люди? Откуда ему знать, кому доверять можно, а кому нельзя? А кроме того, как его могут убить в своем доме? Не в своем, конечно, в чужом, но хорошо охраняемом… Видимо, угроза в чем-то ином. И скорее происходящее все-таки связано с политикой. Потапов, возможно, поставил не на ту партию, а скоро выборы…
Дальский лежал в большой кровати, в теплой комнате дома, находящегося за Полярным кругом, в незнакомом ему краю. Чувствовал себя посторонним в мире, ставшем вдруг ему близким и – оказавшемся страшным. Алексей подумал о Нине, о том, что и жена наверняка сейчас в постели. Спит, вероятно. Даже вспомнилось, как она засыпает обычно – отвернувшись от него. А ведь прежде клала голову ему на грудь. Вдруг Нина сейчас не одна? Рядом с ней другой мужчина: который говорит ей ласковые слова, гладит ее тело… Картина представилась так реально, что защемило сердце и перехватило дыхание. Не от обиды, не от ревности, а от того, что Алексей неожиданно понял – не повторится с ним больше то, что когда-то оставило его на этом свете: желание любить и быть любимым, жить для кого-то – для единственной женщины, близкой и желанной. Пусть ничего не сбылось, но ожидание любви порою делает человека более счастливым, чем сама любовь. А теперь и ожидать-то нечего, если впереди три месяца жизни в чужом обличье. Может, и трех месяцев не будет? И Нового года? И новой любви?
Собственно, была ли у него вообще любовь? Кто его любил – красивого, молодого и даже какое-то время весьма популярного? Жена? Вероника Соснина, с которой он провел всего одну ночь? Или другая девушка, прошедшая рядом и задержавшая его внимание на короткое время, которую Алексей забыл и которую, по большому счету, не знал вовсе?
Дальский слышал, как улетел вертолет, унесший Максима Михайловича. С Потаповым улетели его телохранители, а к дому подвезли других охранников, не ведавших, кто отбыл отсюда в наступающую ночь, и искренне считавших, что охраняют сон настоящего олигарха. А дублер миллиардера не спал, ворочался в кровати и мучился от того, что не понимал, зачем нужен этот ушедший день и тот, что приходит ему на смену, зачем другие дни, если они не принесут ничего, кроме одиночества. Ах, ну да, еще деньги. Но ведь деньги требуются не для него лично, а чтобы сделать чужую жизнь – нет, не чужую, а жизнь близкого человека – свободной от нищеты и униженности. Сам-то Алексей вполне может довольствоваться тем, что у него есть, – любимой работой, пусть и за копеечное жалованье, жильем, пусть и однокомнатной халупкой. Ему самому нужно совсем немного: друг, с которым за бутылкой пива можно с умным видом говорить глупости, роли, в которых можно распахнуть собственную душу, теплый уголок, где можно отдохнуть, не вздрагивая от шагов за стенкой. Хотя нет, ему еще кое-что нужно – то, чего у него никогда не было. Все во Вселенной создано с какой-то целью, все создано для любви. Но неужели он появился на свет ради того, чтобы пережить всего одну-единственную ночь, переполненную грохотом, кровью и страхом?
Алексей поднялся, накинул на плечи чужой парчовый халат и выглянул в коридор, в конце которого на столе охранника светилась лампа. Парень спал, положив голову на руку, согнутую в локте. Дальский вышел из комнаты, осторожно ступая, направился к нему. Охранник проснулся, когда он был уже рядом, открыл глаза и вскочил растерянный.
– Простите, Максим Михайлович!
– Ты – курящий? – спросил Алексей.
Парень кивнул.
– Угости сигареткой.
Глава 3
Когда показался высокий забор из красного кирпича, Алексей понял, что прибыл в подмосковную резиденцию Потапова. «Бентли» влетел в заранее распахнутые металлические ворота и, не снижая скорости, покатил вдоль длинного ряда теряющих листву кленов, пока не остановился у высокого крыльца с мраморными ступенями и балюстрадой. Черный джип с охраной подскочил к дому на несколько мгновений раньше, и какой-то парень из персонала услужливо открыл дверь лимузина.
– Ну, теперь ты дома, – негромко произнес Герман Владимирович в спину Дальского.
Особняк был трехэтажным, с высоким цоколем. Архитектор, проектировавший его, видимо, взял за образец строения, которые возводили в Северной столице в середине восемнадцатого века европейские зодчие.
Алексей поднялся по ступеням, пересек крыльцо, перед ним услужливо отворили дверь. Миновав небольшой тамбур, он оказался внутри. Протянул руку охраннику, как это всегда делал Потапов, возвращаясь домой, и, продолжая движение, повел глазами вправо, в коридор, в конце которого находились кухня и лестница, ведущая в цокольный этаж со служебными помещениями и комнатами для персонала. Взгляд выхватил тонкий силуэт девушки в форменном платье горничной. Та тащила за собой пылесос – видимо, ее попросили перед самым приездом хозяина почистить ковер в вестибюле. Дальский прошагал к лестнице, что вела на второй этаж, и внутренне усмехнулся от осознания собственной свободы – здесь можно ходить в уличной обуви по дорогим коврам. Дома, когда он заскакивал в ботинках в комнату, Нина всегда кричала: «Куда? Кто за тобой убирать будет?» А в этом роскошном особняке всегда есть кому убирать. И уж тем более никто не заставит его снимать ботинки при входе в жилище.
Дальский поднимался выше по ступеням, стараясь не глазеть на бронзовые ветви и листья, на которых покоились перила под слоновую кость. Посмотрел перед собой и увидел зеркало, в котором отражались и лестница, и кованая балюстрада, и он сам. Точнее, не он, а другой – успешный, удачливый, известный всем, сказочно богатый человек в легком сером пальто. На просторной площадке между этажами располагался мраморный камин с амурами и психеями. Ниша с топкой была низкой, но достаточно длинной. Огромное зеркало находилось над каминной полкой и было чуть наклонено вперед, чтобы поднимающийся по лестнице мог видеть себя всего, а не обрезанного по пояс. Алексей, не задерживаясь, словно он много-много раз видел свое отражение здесь, продолжил движение. Поднял голову, чтобы посмотреть на площадку второго этажа, и – увидел жену Потапова.
Светлана Валерьевна сверху смотрела на мужа и слегка улыбалась уголками губ, словно видела что-то смешное и еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться. Дальский подошел, не меняя темпа, не отрывая взгляда от ее лица, потому что знал – Максим Михайлович сделал бы именно так.
Шагнул на последнюю ступеньку и бросил равнодушно:
– Привет.
– Добрый день, – отозвалась Светлана. – Что у тебя на переносице?
– Пластырь.
– Как там в Англии? Или в Швейцарии? Где ты был?
– И в Англии, и в Швейцарии. Еще в Штаты заглянул и в Вольфрам на комбинат. В Швейцарии захотелось на лыжах с горы скатиться, а снег плохой – твердый, как лед, вот носом и долбанулся. Пришлось к хирургу обращаться. Зато нос теперь ровнее будет.
– Мне все равно, какой у тебя нос, – повела плечами Светлана.
– Я знаю, – ответил Алексей и двинулся дальше.
Сделал пару шагов и обернулся, чтобы еще раз посмотреть на чужую жену. Светлана не улыбалась. Да и тогда, когда он первый раз взглянул на нее, вряд ли была весела. Ему показалось, вероятно.
– Денис дома или в университете? – спросил Алексей.
– В своей городской квартире. Я ему сообщила, что ты возвращаешься, и сын решил туда поехать. А две недели, пока ты отсутствовал, прожил здесь.
Дальский кивнул и отвернулся.
Второй этаж – апартаменты Потапова. Слева от лестницы жилые, а с правой стороны рабочие, с кабинетами для секретарей, охраны и залом для заседаний. По словам Германа Владимировича, заседаний Максим Михайлович здесь никогда не устраивал, а в кабинетах постоянно трудились только референт Кондратьев, заведующий рабочим временем олигарха, и секретарь Татьяна Карпова, сидящая на телефоне и связывающая в случае необходимости Потапова с его заместителями, управляющими филиалами концерна в других городах и руководителями брокерских контор.
Алексей свернул направо, подошел к открытой двери. Навстречу ему спешил молодой человек лет тридцати.
– Привет, Володя, – сказал Дальский и подал руку.
Потом махнул рукой секретарше:
– Татьяна, я здесь. Только не соединяй меня сегодня ни с кем.
Он никого не хотел слышать и видеть. Сначала должен был привыкнуть к декорациям. И к реквизиту. А потому решил заглянуть в костюмерную.
Заглянул – и замер там, пораженный.
В огромной гардеробной бесконечным рядом тянулись костюмы. На другой длинной штанге висели на плечиках рубашки всех цветов, сотни галстуков на круглом вращающемся стенде. Вокруг полки с нераспечатанными пакетами, в которых ждали своего часа новые рубашки, джинсы, тонкие свитера, спортивные костюмы и майки. Алексей обошел помещение, оглядел все это богатство, попытался угадать, сколько могут стоить вещи, но только рукой махнул.
После гардеробной и библиотека показалась не такой уж роскошной, и бильярдная самой обыкновенной. Да и бассейн мог бы быть немного больше, а не три на три метра. Правда, Герман говорил, будто в цокольном этаже есть другой, вполне приличный по размерам, но и здесь наверняка можно окунуться с головой. Вероятно, Потапов так и делает – вылетает из жаркой сауны и прыгает в бурлящую от массажных струй воду.
Мебель в спальне была резная, из белого дуба с позолотой, над кроватью висел балдахин из золотистой органзы. Откинув полог, Алексей увидел на постели аккуратно сложенную черную шелковую пижаму и красную розу на подушке.
В апартаментах олигарха имелась еще одна комната, в которой стояли стеклянные стенды с охотничьими ружьями, на стенах висели английские гравюры со сценами охоты в джунглях, а на полу лежала шкура тигра. Дальский внимательно осмотрел ружья. Одно заинтересовало его, и он достал его из шкафа. На ложе обнаружилась серебряная пластина с гравировкой «Максиму в день сорокалетия от жены».
Алексей проверил ящички шкафов и в одном из них на ворохе фотографий нашел ключ от сейфового замка. Взял в руки пачку снимков и стал разглядывать. На них были изображены Потапов и незнакомые Дальскому люди, все – в охотничьих костюмах и с ружьями. Судя по всему, во время охоты олигарх любил фотографироваться. А может быть, любил фиксировать для потомков свои трофеи – на многих снимках были убитые лоси, кабаны и даже один медведь, на тушу которого Максим Михайлович поставил ногу в белом валенке.
В том же ящике лежал бумажник. В нем актер обнаружил несколько старых, неденоминированных купюр крупного достоинства и с полдесятка пластиковых карт российских банков. Затем взял в руки сейфовый ключ. Огляделся. Но в оружейке сейфов не было видно. Наудачу Алексей отодвинул ближайшую к нему гравюру на стене и увидел маленькую металлическую дверцу. Нехорошо, конечно, рыться в чужих вещах, но любопытство победило. В сейфе не нашлось ничего интересного, только коробочки с патронами и две кожаные плоские коробки, объемная и поменьше. В первой лежал пистолет «Беретта», а во второй – совсем маленький пистолетик двадцать второго калибра. В отличие от большого брата, он был заряжен. Дальский вынул из перламутровой рукояти обойму и пересчитал патроны – шесть штук. Девятимиллиметровых патронов для «Беретты» в сейфе не было. Интересно, зачем держать под ключом бесполезное оружие?
Под коробками с пистолетами покоилась старая фотография в металлической рамке: двое немолодых людей в тулупах и валенках позируют возле туши убитого лося. Лицо одного из них показалось знакомым. Мужчина улыбался во весь рот, уши лохматой меховой шапки были подняты, и можно было заметить, что человек – лыс. Хрущев? Если да, то, вероятно, рядом с ним, в генеральской папахе, – родной дед Потапова, Риммер. В сейфе нашлись еще охотничий билет олигарха и тонкая пачка пятитысячных купюр. Деньги Алексей пересчитал из любопытства. Сто двадцать тысяч рублей – немногим больше, чем он зарабатывал за год в театре или за несколько эпизодов в сериале.
Дальский снова прошелся по комнатам. Посидел в гостиной за барной стойкой, включил лазерную панель и попал на биржевой канал, где как раз бегущей строкой шли результаты торгов нефтяными фьючерсами и цены на основные металлы. Стоимость вольфрама выросла почти на два процента. Значит, Потапов стал за один день богаче на сотню миллионов. Впрочем, это могло быть всего-навсего домыслами дилетанта, и потому Алексей дождался обнародования результатов торгов на фондовых биржах. Акции концерна «Росинтерн» в Лондоне выросли ровно на три процента, а на российской товарно-сырьевой бирже – почти на четыре. Но к самому Дальскому сообщение не имело никакого отношения. Он вернулся в гардеробную, выбрал себе джинсы и свитер из тонкого хлопка, после чего направился в душевую.
День оказался очень долгим. Лазерная панель была настроена только на биржевые каналы. Обнаружились еще и несколько новостных, правда, англоязычных. Но лучше слушать чужую речь, чем верещание кондиционера. В баре стояли бутылки дорогого коньяка и виски, однако притрагиваться к ним не хотелось. Алексей, отыскав в холодильнике под стойкой две бутылки светлого швейцарского пива, поставил их перед собой и уже наполнил бокал, как вдруг в комнату вошел Герман Владимирович. Главный охранник молча примостился возле стойки на высоком стуле, открыл вторую бутылку зажигалкой и, закинув голову, приложился к горлышку.
– Э-э, – заговорил Дальский голосом Потапова, – ты не лопнешь, дорогой?
Герман, опомнившись, сразу же вернул бутылку на стойку.
– Прости, Максим Михайлович.
– Так-то.
– Светлана Валерьевна просила узнать, почему ты на ее звонки не ответил. Она час назад тебе дважды звонила.
– В душе был. Кстати, а где мой телефон?
Теперь уже вдвоем обошли все апартаменты Потапова. Герман Владимирович даже звонил, чтобы аппарат скорее отыскался. Нашелся он в гардеробной. После чего главный телохранитель оценил то, что было на Алексее:
– Ты, как всегда, элегантен, Максим Михайлович. Только с парфюмом чуть-чуть переборщил. А вообще, твоя жена просила меня узнать, не могли бы вы поужинать сегодня вместе.
– Я никуда не поеду, – поспешил отказаться Дальский.
– Поужинать здесь, в доме, на первом этаже.
И Алексей понял, что отказаться нельзя. Зачем усугублять и без того натянутые отношения между супругами? Тем более… что есть действительно хочется.
Светлана Валерьевна ожидала его в комнате с ореховыми панелями на стенах. Она сидела за столом, на котором стояли закуски и бутылки. При появлении хозяина девушка-горничная, кажется, та самая, что тащила пылесос, зажгла свечи на столе и тихо удалилась, не забыв отключить электрический свет. Огонь свечей, отражаясь, плясал в хрустале. Темно-серебристое платье хозяйки переливалось перламутровыми блестками.
– Весьма романтично, – заметил Дальский, опускаясь на стул за противоположным краем стола, где было сервировано для него.
– Ты без пластыря на носу, – откликнулась Светлана. – Или мне кажется?
Алексей снял очки и потрогал пальцем переносицу: так и есть, он забыл прилепить дурацкую полоску.
– Все уже прошло, даже шрама не осталось.
– Налей мне вина, – сменила тему Светлана.
Дальский поднялся, взял в руки бутылку красного французского вина, подошел и наполнил бокал, стоящий перед женой Потапова. При этом отметил, что на ней колье и серьги с крупными синими сапфирами. Потом хотел вернуться к своему краю стола, чтобы налить и себе.
– Оставь мне вино, – попросила чужая женщина. – А ты пей свой любимый виски.
Он поставил бутылку на стол. Посмотрел на виски, но взял коньяк в хрустальном графине.
– Сегодня ровно восемнадцать лет… – Светлана усмехнулась. – Ровно восемнадцать лет, как ты сделал мне предложение. Но сегодня ты об этом забыл.
– Я не забыл, – соврал Алексей, – просто не думал, что ты захочешь видеть меня.
Сидящая напротив женщина промолчала. А потом выпила вино, делая мелкие глотки.
Дальский наполнил рюмку темным золотом, пригубил, чтобы почувствовать, как коньяк разогревает десны, а потом осушил рюмку залпом.
Светлана Валерьевна смотрела на него неотрывно, а он не нашелся, что сказать, и потому ляпнул:
– Сегодня акции «Росинтерна» выросли на три процента.
– А-а, – отмахнулась жена Потапова, – завтра упадут на десять. Что с того? Ты помнишь тот день?
Она спешила произнести эту главную фразу.
Алексей кивнул и после паузы сказал негромко:
– Помню. Я приехал из Карелии, привез матери убитого мною дикого гуся, думая, что и чувство мое такое же ощипанное, а получилось…
Только сейчас Дальский заметил, что Светлана Валерьевна красива. Но почему он заметил это лишь сейчас? Не потому ли, что дал себе, да и не только себе, слово – не приближаться к чужой жене? Даже не приближаться, но и вообще не подходить. А может, заметил, только когда Светлана посмотрела на него грустными глазами и улыбнулась чуть-чуть… едва-едва…
Она старше его, Дальского, на четыре года, то есть ей сорок, но выглядит едва ли на тридцать. У нее пепельные волосы и стройная фигура, чем-то жена Потапова напоминает Нину…
– Я тогда смотрела в окно и видела, как ты бежишь через проспект Полярных Зорь. Было начало октября, а снег шел вовсю. Потом ты стал перешагивать через сугроб на обочине, провалился по колено… вбежал в арку нашего дома… Я решила, что ты передумаешь и повернешь обратно. Однако раздался звонок в дверь. Я крикнула родителям, что пришел Максим Потапов. Потом добавила: «Не впускайте его!» И заплакала. Но они открыли. Ты вошел с букетом роз. Твои туфли промокли насквозь, а брючина была в снегу…
Алексей не хотел знать подробности чужой жизни и предложил:
– Давай еще выпьем!
Светлана Валерьевна взяла со стола маленький колокольчик, который до сих пор весьма удачно скрывался за вазочкой с черной икрой, и потрясла им. Тут же в столовую вошел молодой человек в белой рубашке, и жена Потапова приказала ему:
– Мне, пожалуйста, фуагра, порт салют и кусочек лотарингского пирога.
Молодой человек положил ей на тарелку паштет и сыр, а на другую пирог. После чего наполнил бокал вином.
– Что хоть пьем? – поинтересовался Дальский.
Официант выпрямился, обернулся к хозяину и ответил с небольшим поклоном:
– «Шато Петрюс» девяносто первого года. А в графине восемнадцатилетний «Реми Мартен».
«Ишь ты, как все устроила! – удивился про себя Алексей. – Восемнадцать лет назад Потапов сделал ей предложение, а сегодня и вино, и коньяк на столе, и наверняка виски тоже – все восемнадцатилетнее».
Молодой человек наполнил тарелку и перед ним, потом осторожно наклонил над рюмкой графин с коньяком. Когда он удалился, Светлана Валерьевна сказала:
– Максим, я тебе благодарна. Но с чувством благодарности невозможно прожить всю жизнь. К тому же, как выяснилось, для тебя три процента в день важнее всего того, чем ты дорожил еще совсем недавно.
Она выпила вино одна.
Дальский успел только бросить вдогонку:
– За тот день!
И поспешил опустошить свою рюмку. А потом закусил каким-то трюфелем, похожим на сморщенную черную грушу.
Свечи в подсвечниках пылали. Одна из них, стоящая перед женой Потапова, оплывала так быстро, что вскоре стала сгибаться. Светлана снова потрясла серебряным колокольчиком и спокойно приказала вошедшему снова официанту:
– Уберите свечи со стола и включите свет!
Воспоминаний больше не было.
Дальский потягивал дорогой коньяк, закусывая благородную горечь бужениной. Светлана Валерьевна допила вино, выкурила сигарету и после этого поднялась.
Алексей, едва сдерживаясь, чтобы не встать вместе с ней, откинулся на спинку стула.
– Прости, что не провожаю.
Снова появился молодой человек в белой рубашке, чтобы убрать тарелки.
– Ты женат? – спросил у него Дальский.
– Есть девушка. Мы хотим подать заявление.
– Хорошее дело, не тяните с ним. Свадьбу вашу я оплачу. Только напомните мне.
Легко быть щедрым, если это не стоит тебе ни копейки.
Жена Потапова как раз проходила мимо.
– А подарок на свадьбу с меня, – кивнула она.
Глава 4
Прошла неделя. Каждый день утром Дальский выезжал по делам Потапова. Сидел в офисе, который занимал огромное современное здание со стенами из синего стекла, в кабинете, иногда решал какие-то вопросы, которые до него уже решили специально обученные люди, – к нему приходили лишь за утверждением. Поприсутствовал на заседании Совета директоров. Слушал обращенные к нему доклады, кивал головой, а когда спрашивали его совета, отвечал: «Вопрос – не принципиальный. В конце концов, вы все получаете приличное жалованье как раз за то, чтобы у меня не болела голова из-за таких пустяков».
Как-то он зашел в огромную служебную столовую и встал в общую очередь, зная, что пару раз так поступал и сам Потапов. Но люди все равно напряглись и пытались пропустить его вперед. Но он достоял честно, а потом сидел один за столом, поглощая густой борщ и котлету по-киевски. Когда заканчивал трапезу, на стул рядом опустилась девушка, поставив перед собой какой-то салатик. В огромном зале сразу стало тихо.
– Максим Михайлович, я из финансового департамента, из отдела внутреннего аудита, – едва слышно заговорила незнакомка. – У меня больная мать, я попросила материальную помощь, чтобы оплатить операцию, но мне было отказано.
– Как фамилия начальника?
– Петров, – почти шепотом произнесла девушка.
Дальский вынул из пластиковой салфетницы мягкий прямоугольничек, достал из внутреннего кармана ручку «Монблан» с золотым пером и написал на салфетке: «Петров, давайте поможем!» И поставил подпись Потапова.
Подделывать подпись олигарха он научился. А все остальное – не важно. Главное, что это произошло на глазах у всех. Протянул салфетку с резолюцией девушке, и та сразу стала пунцовой. Алексей поднялся, он не хотел видеть, как просительница закусила дрожащие губы, чтобы не расплакаться. Сказал негромко:
– Приятного аппетита. А маме вашей – успешной операции.
Он шел к выходу и слышал, как шлепают в тишине подошвы его ботинок по кафельной плитке пола.
В тот же день дублер олигарха выступил на открытии детской больницы, строительство которой спонсировал Потапов. Перерезал красную ленточку и произнес короткую речь, но собравшиеся аплодировали очень долго. Все происходящее снимали камеры телевидения.
Германа Владимировича он видел раза два всего, но звонил тот постоянно. Вечером главный телохранитель обязательно комментировал то, что Алексей делал днем. Однажды позвонил и Максим Михайлович.
– Я начинаю вас уважать, – сказал он, – рад, что мы в вас не ошиблись. За аудиторшу отдельное спасибо. Прекрасный пиар! На следующей неделе в «Аргументах» будет большая статья о благотворительности в России, и в ней наряду с рассказом о том, какую материальную выгоду для себя извлекают учредители разных фондов, приведут в пример Потапова, который скромно, без фондов и помпы, помогает несчастным. Кстати, вы не подстригались еще?
– Да я вроде совсем недавно был в салоне…
– Ну, и прекрасно. Завтра вечером домой не спешите, я заеду туда сам. Аня меня подстрижет, я поужинаю дома и снова исчезну.
– Значит, могу вечером перекусить в другом месте?
– Естественно.
– А в театр сходить?
Повисла пауза. Видимо, Потапов не знал, что ответить.
А потом в трубке прозвучал голос Германа Владимировича:
– В какой еще театр? Зачем тебе это нужно?
И снова наступила пауза. Вероятно, Максим Михайлович давал указания.
– Хорошо, можешь и в театре посидеть, – согласился главный хранитель олигархического тела. – В своем бывшем, разумеется. Но не смей ни с кем общаться. С тобой охрана пойдет. Появишься сразу после начала спектакля, в антракте не выходишь никуда, сидеть будешь в ложе Максима Михайловича.
– Я в курсе, – согласился Дальский.
В тот вечер в очередной раз представляли постановку про ту самую скромную, красивую и одинокую. Алексей сидел в ложе, прикрытый со всех сторон мощными телами охранников, и ждал своего выхода, то есть появления на сцене пьяного гаишника. Когда на сцену вышел Карнович, ему стало весело. Вадик, пошатываясь, подошел к столу, на котором стояли бутафорские праздничные угощения, и водрузил на середину бутылку виски. А рядом положил свой жезл. Потом отвинтил крышечку, обвел глазами стол в поисках достойной посуды, взял в руку рюмку, оглядел ее – мелковата. Вернул обратно, взял другую. Но и та не подошла. Тогда Карнович приложился к горлышку. Это было что-то новое. Дальский играл роль иначе. Но удивило другое: Вадим, отхлебнув, поморщился и занюхал якобы виски рукавом форменной куртки. Зная друга, Алексей понял, что в бутылке отнюдь не холодный чай.
– Эх, – громко произнес Вадим и по-цыгански подергал плечами, – нет у нас с тобой будущего, Аня… У меня сегодня эти самые… как их… права отобрали.
Карнович безбожно перевирал текст. Но зрители смотрели и слушали его бред, затаив дыхание. Дальский глянул в зал и увидел подругу Карновича Лику, сидящую на откидном стульчике. Судя по всему, Вадик провел ее по контрамарке. Лика сопереживала, прижав к щекам свои ладошки.
– Но свою палку… то есть… как его… жезл я не отдам никому! – Карнович поднял жезл и долбанул им по столешнице.
Бутылка виски подпрыгнула и упала.
– Е-мое, – негромко произнес пьяный гаишник.
Поднял бутылку, удивленно посмотрел в зал, опять отвинтил крышку и снова сделал глоток. Пока он пил, в зале раздались аплодисменты.
Потом Карнович поднялся и начал приставать к имениннице. Вадим обнял Соснину, а та покосилась на персональную ложу олигарха – похоже, актриса уже заметила присутствие своего бывшего любовника. Вика глядела наверх, а из зала могло показаться, будто героиня закатила глаза. Вадик воспользовался моментом и схватил Соснину за грудь.
– Что вы делаете? – громко прошептала Вика. – Прекратите немедленно!
Но Карнович, отнюдь не по роли, продолжал ее лапать. Лика на откидном стульчике напряглась и покраснела.
– Я хочу тебя, – продолжал нести отсебятину Вадим, подталкивая партнершу к дивану.
Соснина вцепилась в его пальцы, пытаясь их оторвать.
– Я сказала, прекратите! – сопротивлялась молодая актриса. – Вы пьяны!
– Да, я пьян. От любви.
Вика снова покосилась на ложу, где задыхался от смеха Дальский. И тогда Соснина вцепилась в волосы Карновича.
– Отвали от меня, скотина! – закричала она. – Я сегодня же напишу докладную Долгополову!
Дальский скорчился от приступа хохота и упал со стула. Заботливые телохранители подхватили его и усадили назад.
На сцене Соснина пнула Вадика ногой.
– Гадина какая! – объяснила она зрительному залу, поправляя платье и прическу. – Ну, ничего, я тебя, сволочь, в осветители разжалую!
– Так это ничего, я и по светофорам специалист, – нашелся Карнович. Затем опустился на стул, положил на стол руку, а на руку голову и изобразил уснувшего человека.
На этом первое действие закончилось. Дали занавес, в зале зажгли свет.
– Кто-нибудь, – обратился Алексей к охране, – сбегайте в буфет. Там коньяк «Арагви» продают. Возьмите бутылочку и передайте актеру, который гаишника изображал.
Один из телохранителей помчался выполнять приказание. Дальский открыл программку и увидел, что его фамилия зачеркнута и сверху чернилами вписано «засл. деят. иск. В. П. Карнович».
Второе действие началось с того, что к героине пришла подруга. Гаишник продолжал спать, положив голову на стол. Рука Карновича свесилась.
– А вот и я! – произнесла подруга. – Что тут у тебя произошло, пока меня не было?
После этих слов Карнович должен был встать и представиться: «Старший инспектор ГИБДД Засадин». А потом потребовать: «Предъявите ваше водительское удостоверение!»
Но Вадим продолжать спать.
– А вот и я! – повторила подруга.
– Хр-р, – захрапел на весь зал Карнович.
И только сейчас Дальский заметил, что на столе стоит неизвестно как там появившаяся бутылка «Арагви». Уже пустая.
Вика подошла и потрясла Вадима за плечо.
– Лика, отстань, – отмахнулся Карнович, – мне с утра на репетицию.
– Поднимайтесь! – прошипела Соснина, вонзая ногти ему в шею.
– О-е! – вскрикнул пьяный гаишник. – Больно же!
Вадим поднял голову и, увидев перед собой зал, поднялся решительно. Профессионализм, как говорится, не пропьешь. Но текст он подзабыл.
– Ты кто такая? – спросил он у актрисы, играющей роль подруги.
– Я – подруга, – нашлась та. – А кто ты?
Тут Карнович вспомнил свою роль:
– Я старший лейтенант ГИБДД… Загоняйло. – Вадим показал обеим девушкам полосатый жезл и сам засмеялся. А потом заговорщически подмигнул подруге: – Тебе права не нужны? Могу помочь.
– Спасибо, у меня есть, – ответила подруга. Затем обратилась к главной героине: – Я была у мамы…
– А твоей маме права не нужны? – перебил ее пьяный гаишник. – Могу помочь.
Карнович замолчал и стал морщить лоб, напрягая память: текст роли снова вылетел из его головы. Действие пьесы разворачивалось без его участия. Но он помнил, что должен уйти со сцены с подругой. Вадим взял со стола бутылку с этикеткой «Арагви» и посмотрел на свет. После чего вздохнул:
– А кто все выпил?
– Потом он подкатил ко мне с цветами, – продолжала тараторить свой текст подруга. – Тако-ой громадный букет! Ты в жизни такого огромного не видела! Но я – ни в какую. Даже бабушка удивилась. И говорит…
– О, – вмешался Карнович, – а у твоей бабушки машина есть?
– Есть, – отмахнулась подруга.
– Ну, тогда поехали отсюда!
Он схватил за руку актрису.
Спектакль надо было спасать. Тогда подруга взяла Карновича под локоток и, обернувшись, крикнула Сосниной:
– В другой раз доскажу.
Уходя со сцены, Вадим обнял подружку героини за талию и ласково спросил:
– Так мы к кому едем: к маме или к бабушке?
Аплодировали долго.
А после окончания спектакля, когда все участники представления вышли на поклон, Карновичу даже бисировали.
Алексей сказал охране, что лучше выйти через служебный вход. Они прошли мимо будки вахтеров. Сима высунула свою седую голову и открыла рот. Видела ли она прежде Потапова, неизвестно, но Дальского в шикарном костюме в окружении телохранителей, судя по ее лицу, узнала сразу.
В дверях дублер олигарха столкнулся с Долгополовым. Нет, столкнуться не успел – Долгополова буквально вынесли наружу телохранители. Но когда тот увидел перед собой олигарха, то испугался еще больше. Алексей хотел равнодушно проследовать мимо к стоящему невдалеке «Бентли», но остановился.
– Вы директор театра? – обратился он к Долгополову.
Тот кивнул и попытался проглотить слюну. Директор спешил. По-видимому, Соснина вызвала его из дома, чтобы немедленно расправиться с Вадиком.
Дальский протянул руку бывшему начальству.
– Поздравляю. Где вы откопали такой талант?
Рука директора театра тряслась, ладонь была влажной.
– Кого?
– Артиста этого… Карновича, кажется.
Алексей обернулся к охране, и мощные парни-секьюрити кивнули, подтверждая.
– Так вот, я решил стать генеральным спонсором вашего театра. Но при одном условии.
– Каком? – прошептал изумленный Долгополов.
– Если на главные роли поставите Карновича. У него впереди великая слава! Он актер уровня Щепкина, Михаила Чехова, Пуговкина, наконец. Какое счастье, что он есть в вашем театре! Публика сразу это оценила, устроила ему сегодня настоящую овацию. Некоторые молодые актрисы наверняка позавидовали. Но пусть они ему не мешают. Понятно?
Директор театра кивнул, обливаясь потом.
– В театре, я слышал, готовят к постановке «Свадьбу Кречинского»?
Долгополов опять кивнул.
– Вот достойная роль для новой звезды. Не тяните с премьерой, пожалуйста.
Дальский сел в «Бентли» и до того, как автомобиль тронулся, успел заметить, что директор театра, ухватившись за бронзовую ручку, пытается открыть дверь не в ту сторону.
Глава 5
С Денисом Алексей столкнулся на мраморной лестнице дома в тот же вечер. Он вошел в резиденцию, быстро проскочил ковер и тут увидел, как сын Потапова отстранился на шаг от той самой горничной, имени которой еще не знал. Девушка тоже отступила, точнее, отпрыгнула от Дениса – скорее всего Потапов-младший только что хватал ее за руку.
Дальский взбежал по ступеням, пребывая в хорошем настроении после спектакля.
– Привет, – кивнул он Денису.
А горничной сказал:
– Добрый вечер.
Та вскинула на него удивленный взгляд. Похоже, она уже видела сегодня хозяина. Неужели это и есть Аня?
– А чего ты вернулся? – спросил Потапов-младший.
– А где, по-твоему, я должен ночевать? Уж полночь близится. – Алексей посмотрел на горничную. – И вы, Анечка, ступайте отдыхать.
Девушка, бросив быстрый взгляд на его волосы, поспешила вниз, а потом скрылась в коридоре, ведущем к цокольной лестнице.
– Спокойной ночи! – пожелал Алексей сыну Потапова.
И продолжил свое восхождение на второй этаж. Но Денис не отставал.
– У меня к тебе разговор, – начал парень, – серьезный…
– Завтра, – бросил через плечо Дальский, вступая на площадку.
– Ты рано уходишь.
– И ты пораньше вставай. А если дело важное, то можешь вообще не ложиться.
Алексей увидел в зеркале перекошенное лицо Дениса и спросил, не останавливаясь:
– Что хочешь?
Он по-прежнему не сбавлял темп, и сына Потапова, судя по всему, это невнимание к его персоне бесило.
– У меня скоро день рождения.
– Через полгода, – поправил Дальский.
– Что ты мне подаришь на восемнадцатилетие?
– Еще рано об этом думать.
Алексей взошел на второй этаж и повернул налево в сторону личных апартаментов.
– Мне нужен автомобиль. Я хочу, чтобы ты подарил мне «Мазератти».
– Я тебе уже говорил, что подарю тот, искалеченный.
– Ты издеваешься? Мне перед друзьями стыдно будет!
– Стыдно получить в подарок авто стоимостью сто тысяч евро? Гони прочь таких друзей!
Алексей вошел в гостиную, Денис остановился на пороге.
– Это не по-отцовски!
Дальский обернулся и оглядел парня с головы до ног.
– Сколько стоит «Мазератти»?
– Ну, если со всеми наворотами, тысяч триста баксов. Не так уж и много.
– Действительно, копейки, – усмехнулся Алексей. – Знаешь, я сегодня был в театре, получил большое удовольствие. И не я один, весь зал уходил в хорошем настроении. Так вот, актеры, которые трудятся в театре, получают столько, что им для того, чтобы купить такую машину, придется вкалывать сто лет, экономя на еде и одежде.
– Потому что они лохи, – скривился сын Потапова.
– А ты почему не лох? Потому что, не зарабатывая ни гроша, имеешь все, выбивая из родителей столько, сколько тебе надо?
– Мне надо больше. И вообще, давно пора ввести меня в правление.
– Мой совет: учреждай свое собственное предприятие и зарабатывай, сколько сможешь. Если к концу жизни накопишь на «Мазератти», я порадуюсь за тебя.
Дальский повернулся и тут же услышал за спиной сдавленный шепот:
– Если доживешь.
Утром, когда Алексей брился, дверь туалетной комнаты отворилась, и на пороге возникла Светлана.
– Доброе утро, – поздоровался он с ее отражением в зеркале.
– Ты что Денису такое наговорил, что мальчик с утра собрал свои вещи и укатил?
– Сказал, что ему еще рано быть членом правления.
Жена Потапова подошла и посмотрела на его шрам. Дальский, перехватив ее взгляд, брызнул на старую рану пенкой для бритья из баллончика.
– Значит, грубо с ним говорил. Мы же решили раз и навсегда, что это твой сын.
– Был бы мой, снял бы с него штаны и всыпал как следует.
Лицо Светланы изменилось, стало злым.
– Ты очень изменился. Ты теперь другой – не такой, каким был совсем недавно.
– Я действительно другой человек, – признался Алексей, продолжая бриться.
– Пять лет назад, когда ты подсунул мне на подпись тот дурацкий брачный контракт, я подписала его, не читая, потому что была благодарна тебе. Подписала и только потом поняла, что в случае развода остаюсь ни с чем.
– А кто хочет разводиться? – удивился актер. – Ты? И потом, контракт не «тот», как ты выразилась, а этот, потому что он все еще действует. Другого брачного контракта нет. Он бессрочный, ты поняла?
Дальский смыл с лица остатки пены. Взял с полочки флакончик с туалетной водой и щедро попшикал на свои щеки.
Но жена Потапова не могла успокоиться.
– Ты мне Пашу Асланова до конца жизни простить не сможешь. Однако кто помог тебе заработать первые деньги? Он! Кто тебя прикрыл, когда на тебя московские воры наехали? Опять же он!
Алексей не знал, о ком она говорит, но виду не подал. Вытер руку полотенцем. Надел приготовленную рубашку и сказал:
– Если хочешь, позавтракаем вместе. А за Дениса не переживай, он скоро вернется.
«Бентли» летел по направлению к Москве. Впереди мчался один черный внедорожник с тонированными стеклами, а позади второй, точно такой же. В сопровождающих машинах сидели вооруженные крепкие ребята. Небольшой кортеж катил прямо по разделяющей трассу полосе, обгоняя попутки и заставляя шарахаться в сторону встречные машины. Дальский сидел на мягком диване и, закрыв глаза, размышлял.
Кто такой Асланов? Неужели настоящий отец Дениса? Значит, пока Максим Михайлович после окончания института был на офицерский сборах, его будущая жена успела с кем-то познакомиться? Или они были знакомы прежде? Вполне вероятно, что Светлану охватила внезапная страсть, иначе зачем было отправлять письмо любящему ее человеку, который, получив в конверте «Прости и прощай!» невесты, побежал в курилку стреляться. И застрелился бы, если бы не бдительный прапорщик Махортов.
И все же Потапов, вернувшись в родной город, бежит к любимой сквозь снег и ветер с букетом цветов, чтобы сделать предложение. А та, судя по всему, уже брошенная случайным любовником, ждет его и бьется в истерике от того, что влюбленный в нее одноклассник может передумать. Мелодрама какая-то! Хотя…
Дочь первого секретаря горкома партии сообщает Асланову, что ждет от него ребенка, и тот бросает девушку, а ведь с таким высокопоставленным родственником можно и карьеру сделать. Ведь в начале октября 1991 года еще никто не мог представить, что Советский Союз через два с половиной месяца распадется. Но все же появились уже новые герои – люди, спокойно набивавшие деньгами карманы на глазах соотечественников, с трудом отоваривающих продовольственные талоны…
Знает ли Денис, кто его настоящий отец? Вряд ли. И что это за брачный контракт, по которому в случае развода Светлана Валерьевна не получает ничего? Зачем Потапов заставил жену подписать его, если сам не собирается разводиться?
Дальский продолжал думать обо всем этом и после приезда в офис, и на встрече с каким-то чиновником из столичной мэрии, предложившим купить дешево расселенный под снос дом, и даже когда пришли брать интервью два небритых типа с телевидения… Потом позвонил Герману Владимировичу, напросился пообедать в его ресторане. И тот ответил, что и сам будет там через полчаса.
– Ну, и каково быть олигархом? – спросил Герман, когда они уселись за столом в том самом кабинете, в котором уже встречались прежде и где Дальский от имени Потапова дал отставку Вике Сосниной. – Нравится?
– А ты попробуй.
– Не хочу, – покачал головой главный телохранитель олигарха. – Мне самим собой быть неплохо. И потом, у меня не получится. Я не такой талантливый, как ты.
– Кстати, у меня проблемы.
Герман Владимирович оторвался от грибного супчика, вытер рот салфеткой и произнес только одно слово:
– Ну!
– Светлана Валерьевна заводит разговоры на темы, мне непонятные, и о людях, мне неизвестных. Пока выкручиваюсь, как могу, но скоро она начнет о чем-нибудь догадываться.
– О ком она говорит?
– О каком-то Павле.
– Не знаю такого.
– Но она…
– Забудь. Если еще раз пристанет с разговорами о нем, сделай вид, что вышел из себя, и попроси больше не вспоминать о нем. А что она о нем спрашивает?
– Говорит, будто я, то есть Потапов, неблагодарный. Дескать, Павел мне так помог в жизни, а я до сих пор на него в обиде. Мол, если бы не Павел…
– Не Павел, а Паша, – прервал Алексея Герман Владимирович. – Правильнее – с ударением на второй слог. Паша Мурадович Асланов. Друг детства Потапова. Они в Вольфраме в одном дворе жили. Только Асланов на три года старше Максима. Он был этакий король двора у них. С раннего детства занимался спортивными единоборствами, был даже чемпионом России по карате среди юниоров. Потом, когда Максим Михайлович начал работать на комбинате, помог ему поучаствовать в приватизации предприятия и стать председателем наблюдательного совета. В то же самое время Потапов, получив в управление свои и чужие акции, заложил их банку, и в последние дни ваучерной кампании приобрел акции «Газпрома». Скандал был такой, что хотели уголовное дело завести. Даже завели, кажется, но через полгода Потапов большой пакет акций «Газпрома» продал на бирже и получил тысячу процентов прибыли. Часть денег вложил в развитие комбината, а на оставшуюся скупил несколько убыточных предприятий и поднял их. Тогда они с Аслановым и поссорились – тот тоже хотел долю, но Максим Михайлович был уже другим. Паше пришлось уехать. Его люди еще долго пытались крышевать разные фирмы в городе, но потом их всех оттуда выдавили. По слухам, Дудаев приглашал Асланова в свою охрану, но тот отказался. В середине девяностых Паша эмигрировал в Германию. Человек он далеко не бедный, имеет там свои предприятия, уважаем нынешними соотечественниками. Образования высшего не имеет, но не глуп. Очень расчетлив. Гордый, называет себя волком. И если кто-то становится на его пути, то Паша врагу своему говорит обычно: «Ты – пес, а я – волк. И я тебя порву!» Обещания свои сдерживает. То есть сдерживал. Я про него уже лет десять ничего не слышал.
– То есть он не представляет угрозы для Потапова?
– Нет. Максим Михайлович ему как-то денег дал, когда у того были трудности. Паша прислал человека, который сказал, что от Асланова, и дал номер телефона. Потапов тут же позвонил, и Паша попросил денег. Не потребовал, а именно попросил. Максим Михайлович обещал дать, но с условием, что Асланов навсегда забудет и о нем, и о Светлане. Тот, видимо, согласился, раз Потапов отгрузил посланцу чемодан денег, а меня попросил отвезти курьера в аэропорт и пропихнуть через таможню.
– Все это было десять лет назад? – уточнил Дальский.
– Даже больше. Только я тебе ничего не говорил.
– Я не трепло.
– Знаю, – согласился главный телохранитель. – Тебе за это деньги платят. А проболтаешься – всю жизнь свой язык проклинать будешь. Недолго, правда.
Глава 6
С каждым днем новая работа нравилась Дальскому все меньше и меньше. Хотя трудностей особых не было.
Многие актеры всю жизнь живут чужой жизнью – придумывают себе образ или берут за образец однажды сыгранную роль, а потом играют ее долгие годы, честно забывая, какие они сами на самом деле. Кому-то под шестьдесят, но его считают сердцеедом и дамским угодником, хотя он вообще-то робкий подкаблучник. Другой вроде супергерой, а в обычной жизни при виде кучки пьяных подростков быстро перебегает на другую сторону улицы. При виде третьего все начинают кричать: «Тариф «Родной» возьмите сами, чтобы звонить бесплатно маме!» Но этот популярный человек только в одной рекламе и снялся, а в родном театре уже почти двадцать лет Гамлета играет. Хотя это нелегко дается не только ему одному, потому что и актриса, исполняющая роль Гертруды, каждый раз в напряжении – очень часто в зале находится остроумец, которому не терпится прокричать известный рекламный слоган.
Да, работа не нравилась Алексею, однако зарплату за первый месяц он получил даже бо́льшую, чем та, на которую рассчитывал.
Один из вечеров Дальский провел вместе с Германом Владимировичем в его ресторане. Потом главный телохранитель отвез дублера олигарха в резиденцию Потапова, где они хлопнули по рюмашке виски. Герман попрощался, но перед тем, как уйти, положил на барную стойку две пачки пятисотевровых банкнот, сказав, что это жалованье за месяц работы.
– Девяносто? – почти равнодушно поинтересовался Алексей.
– Ровно сто. Максим Михайлович распорядился премию тебе накинуть за творческий подход. Только предупредил, чтобы на публичных мероприятиях не пил больше. Сделай вид, что пригубил шампанское, и поставь бокал обратно на поднос…
Двумя днями ранее свой день рождения отмечал первый вице-президент концерна Федотов. Оказалось, что на празднование был приглашен и Потапов. Дальский же узнал об этом утром, когда ему позвонил Герман Владимирович и предупредил, что Максим Михайлович быть на мероприятии не сможет, а вот Алексей обязан его посетить и даже поприсутствовать на торжественной части. Подарок для второго человека в иерархии концерна уже подготовлен.
Актер прибыл в загородный особняк Федотова, находящийся не так далеко от резиденции Потапова, произнес несколько слов и вручил конверт. Первый вице-президент вскрыл его и пришел в невероятное возбуждение, узнав, что ему только что подарили десять процентов акций футбольного клуба «Торпедо», поклонником которого он является с детства. Все стали аплодировать, а Федотов заявил, что еще процентов пятьдесят акций «Торпедо» он теперь просто обязан приобрести сам. После чего выпил с дарителем по бокалу шампанского. Потом Алексей пил шампанское с двоюродным братом Федотова и еще один бокал с его дочерью от первого брака, которая была сильно навеселе и заявила, что хочет стать популярной певицей и уже нашла себе продюсера. Больше Дальский ни с кем в тот вечер не пил.
Он так и сказал сейчас об этом Герману Владимировичу.
– Ладно, – согласился тот, – проехали.
Главный телохранитель направился к дверям, но тут Алексей вспомнил о бумажнике, обнаруженном им в ящике стола на куче фотографий, и сообщил о нем.
– Тащи его сюда! – приказал главный телохранитель.
Дальский сходил в оружейку и принес портмоне. Герман Владимирович проверил его содержимое, старые и не нужные никому теперь купюры вернул на место, а пластиковые карты осмотрел внимательно.
– Надо же! – удивился он. – Этих банков давно уже нет, а выпущенные ими карты у Максима имеются. Вообще-то Потапов давно не хранит свои средства в российских банках. И с этих счетов наверняка давно деньги снял. Так что…
Герман поочередно разломал каждую из карт.
– Стоит ли?.. – попытался остановить его Дальский.
– Я знаю, что делаю, – отмахнулся главный телохранитель, – а лопатник можешь оставить себе на память. На нем, кстати, тиснение «Росинтерна». Когда мы концерн учредили, заказали в Италии кожаные папки, визитницы, ежедневники, портмоне и прочее. У меня точно такой же был. Я его года два в кармане таскал, а потом подарил кому-то…
Герман Владимирович уехал.
Алексей вернулся в оружейку, чтобы вернуть бумажник на место, но, подумав немного, вытащил старые деньги и бросил на рассыпанные по ящичку фотографии. И тут только обратил внимание: снимки лежали так, словно кто-то рылся в них. Тогда Дальский решил сложить фотографии аккуратно, отодвинул их и увидел еще одну пластиковую карточку – Сбербанка. Достал ее, чтобы при случае передать Герману, засунул в подаренный бумажник, а бумажник опустил в карман пиджака.
Сто тысяч евро в месяц – удивительно огромная сумма. А если учесть, что из пятидесяти тысяч, полученных им в качестве аванса, истрачено едва ли две, то он, можно сказать, почти богатый человек. Алексей посмотрел на две лежащие пачки и довольно улыбнулся. После, в январе, если его и отправят в отставку с роли дублера, ему, пожалуй, удастся приобрести себе квартирку неподалеку от театра. А если повезет, то останется еще и на какую-нибудь недорогую иномарку. Ту же квартиру, где он жил с Ниной, он оставит ей, чтобы не унижать себя дележом имущества.
Дальский подумал о разводе как о вполне решенном деле, но грустно от этого не стало. В конце концов, все к тому шло. Развелись бы и несколько лет назад, когда стало ясно, что в профессии Алексею ничего не светит, и Нина поняла, что должна рассчитывать только на себя. Если бы ему было куда уйти, он ушел бы. Но возвращаться к матери, которая любую мелочь принимает близко к сердцу, неразумно и жестоко по отношению к ней. Квартиру надо будет купить, а с Ниной развестись без ссор и обид. Нет, вначале развестись, потом уже приобрести квартиру. Маме же сказать, что полюбил другую. И что Нина полюбила другого. То есть все теперь счастливы. Мама поплачет, конечно…
Дальский в очередной раз пошел в оружейку, чтобы спрятать в сейф полученные деньги. Укладывая их туда, увидел собственный мобильный телефончик, который хранил там, отключенным, со старой сим-картой. И сразу захотелось позвонить в прежнюю жизнь. И он набрал номер.
– Ой! – обрадовалась мама. – Наконец-то дождалась! Ведь целый месяц от тебя ни слуху ни духу.
– Работы много, – соврал Алексей, – мотаемся по Сибири.
– В Омске были?
В Омске с новой семьей жил отец.
– Нет, туда вроде не собираемся.
– Отец звонил, тобой интересовался. Так я сказала, что ты уехал с какой-то антрепризой и когда появишься – неизвестно. А он сам собирается перед Новым годом со своей семьей в Москву, хотел тебя с сестрой познакомить… то есть со своей дочкой. Ей недавно двенадцать исполнилось…
– Я, может быть, только после Нового года смогу домой добраться.
– Так он больше месяца здесь будет. Ему роль в каком-то фильме предложили. Ну, хоть не забывают его, и то хорошо, денег заработает. Ведь сейчас актерам так сложно, а ему семьдесят скоро…
Поговорили еще немного. Потом Алексей вспомнил, что в Сибири сейчас глубокая ночь, и попрощался.
Вторым набрал номер Карновича.
– О-о, – обрадовался Вадим, – ты где?
– В Сибири. И здесь ночь.
– А я в театре сейчас. У нас тут перемены. Во-первых, мне ставку вдвое увеличили, во-вторых, мы ставим Сухово-Кобылина, и я получил роль Кречинского. Уже неделю идут репетиции, Долгополов всех подгоняет, спешит куда-то. В-третьих, мне предложение сняться в кино поступило. Я уже пробы прошел, мне дали сценарий. Посмотрел состав группы и увидел среди исполнителей «Алексей Дальский». Подумал, что это ты, а оказалось, твой отец. У него роль следователя на пенсии, который любит зимнюю рыбалку, а я киллера играю, который хочет завязать со своей профессией, скрывается в заброшенной деревне и тоже полюбил рыбалку. Там, на льдине, они знакомятся. Короче, психологический детектив… Киллер – лучший в своем деле, его пытаются отыскать серьезные люди, чтобы заказать того самого следователя, потому что у него имеется компромат на одного крупного чиновника-коррупционера. А киллер-то со следаком-пенсионером уже подружился… Потом…
– Не рассказывай, а то фильм смотреть не захочется.
– А у вас как? – спросил Карнович. – Что хоть ставите?
– Пока только «Утиную охоту» Александра Вампилова.
– Ну, я догадываюсь, кого ты там играешь. Кстати, я Лику в театр пристроил костюмершей. Теперь к моему слову сам Долгополов прислушивается. Так что, если задумаешь вернуться, составлю тебе протекцию…
– Обращусь за помощью непременно, – пообещал Алексей.
– Да, я тут нашел воспоминания своего отца о его пребывании в Заполярлаге. Вообще-то и прежде их просматривал, а тут оторваться не мог. У отца несомненный литературный талант был: так увлекательно все эти ужасы описывает – прямо готовый сценарий! У него, как оказалось, роман там был с одной женщиной, тоже немкой. Она чуть старше его была, работала в библиотеке. Любовь просто фантастическая! А муж библиотекарши…
– Вадим, – перебил друга Дальский, – в Сибири уже ночь давно.
– Да-да, – согласился Карнович, – мне тоже пора домой. Меня Лика на проходной ждет.
Глава 7
Утром Дальский дождался, когда в домашний офис олигарха приедут помощники Потапова. Первой появилась Татьяна, и он сказал, чтобы секретарша подготовила проект спонсорского договора с театром.
– Кто будет выступать спонсором? – спросила женщина.
– Я, – ответил Алексей и только тогда опомнился. – Концерн «Росинтерн», конечно.
– Тогда скажу Володе, чтобы занялся этим. Вы же поручили мне заниматься только вашими личными счетами. Ведь так?
Дальский кивнул.
Тут как раз подошел Владимир, и Алексей сам ему все разъяснил.
Ехать в офис он не собирался, а потому решил погонять шары на бильярде. Но и это занятие вскоре наскучило. Заглянул в холодильник под барной стойкой, однако пива там больше не было. Хотел позвонить на кухню и распорядиться, чтобы принесли пару бутылок, и замер, вспомнив. Неужели Татьяна, неприметная на вид сорокалетняя женщина, имеет какой-то доступ к личным счетам миллиардера? Если так, то секретарь – далеко не рядовой сотрудник и зарабатывает, вероятно, гораздо больше, чем платят ему, нанятому актеру. Но, с другой стороны, Потапов – деловой человек, а не какой-то рантье, поэтому вряд ли держит на своих счетах значительные суммы. Большая часть его заграничных капиталов скорее всего вложена в акции и ценные бумаги компаний, в дорогую недвижимость, которая наверняка, невзирая на все кризисы и финансовые потрясения, только дорожает, потому что, вероятно, приобреталась по случаю за полцены, а может, и за треть стоимости. Еще олигарх вкладывает деньги в картины, хотя уверяет, что это не так…
Дальский в который раз оглядел стены гостиной: на них – два полотна с Лениным и Сталиным, «Еврейская свадьба» Марка Шагала, этюд Гончаровой, холсты Ларионова, Нестерова и портрет какой-то актрисы работы Кустодиева. Алексей подошел к последнему и посмотрел на обнаженную женщину, лежащую на кушетке. «Странно, – мелькнула мысль, – Кустодиев любил пышнотелых красавиц, а эта тоненькая, как веточка». Алексей обратил внимание на раскованную позу, на откровенный взгляд актрисы, и ему стало не по себе. Словно он подглядывал в замочную скважину в ожидании того, что сейчас сделает женщина. А то, что та вот-вот поднимется и пойдет к зрителю, не прикрываясь и нагло, сомнений не вызывало. Стало не по себе и немного обидно от того, что сам он уже больше месяца живет, как монах, в то время как Потапов наверняка не отказывает себе в общении с красивыми женщинами. Но ведь Алексей в какой-то степени сейчас олигарх, а потому…
Он не стал заказывать пиво, а лично спустился в столовую. Подходя к распахнутым дверям, увидел уже знакомую горничную. Девушка стояла возле окна и протирала стекло – сначала прыскала на него из какого-то баллончика, а потом растирала пенистую влагу тряпичной салфеткой.
– Аня… – позвал он. – Отдохните немного, а то, как ни посмотрю, вы все то с пылесосом, то вот с этой прыскалкой.
Горничная обернулась, взглянула на хозяина и напряглась. Быстро спрятала за спину руки с тряпкой и баллончиком.
– Заканчивайте на сегодня, – приказал Алексей. – Сейчас мы с вами пивка выпьем, поговорим о том о сем, а потом можете домой ехать.
– Я не пью пива, – тихо призналась девушка.
А потом быстро посмотрела по сторонам, словно ища взглядом того, кто бы мог заменить ее в таком неприятном деле.
– Замечательно, – согласился Алексей, – пить пиво буду я, а вы посмотрите, как хорошо у меня получается.
– Нет, – потрясла головой Аня, – не могу. У меня работа, и…
– Боитесь, кое-кто может неправильно наши посиделки понять?
Девушка кивнула.
– Не надо ничего бояться, когда я рядом. И потом, посидите со мной часок и домой поедете.
– Вы же знаете, я живу здесь.
– Хорошо, я предоставляю тебе внеочередное увольнение на двое суток, – улыбнулся Алексей, переходя на «ты».
Аня наконец подняла глаза, но взгляд ее был короткий.
– Покажи руки! – приказал Дальский.
Девушка медленно вытащила руки из-за спины. Алексей забрал у нее салфетку и баллончик.
– Теперь быстро мой руки и возвращайся в столовую.
Он опустился за стол, тут же перед ним возник высокий официант в белой рубашке.
– Подали в загс заявление? – поинтересовался актер.
– Да.
– Когда свадьба?
– Через два с половиной месяца. Мы сейчас ищем, куда гостей приглашать, то есть где подешевле.
– Ну, я же обещал все оплатить, так что не жмитесь, приглашайте гостей туда, где вам удобнее будет. Принеси пива швейцарского…
– Есть австрийское.
– Тащи его. Еще осетринки, икорки черной… Ну, что там обычно к пиву дают? И три кружки прихвати.
Сам Дальский привык закусывать дешевое пиво вяленой рыбой, но просить ее не стал: вряд ли олигархи еще помнят, как снимать чешую с леща или воблы. Да и вареная осетрина куда приятнее, даже для дубленого актерского желудка.
Очень скоро на столе появились бутылки с пивом и тарелки с закусками. Алексей наполнил один из бокалов и сказал парню:
– Подставляй свой. Небось, тоже пивка хочешь?
Но тот начал отнекиваться, оборачиваясь на дверь. Появилась Аня, подошла к столу. Дальский пожаловался ей:
– Вот, не хочет выпить со мной за здоровье своей невесты.
– Не отказывай начальству, Коля, – попросила девушка и как-то осторожно опустилась на стул, надеясь, вероятно, что скоро можно будет вернуться к обязанностям прислуги.
Но хозяин никуда не спешил. Завязалась даже беседа, хотя говорил в основном он, а горничная с официантом лишь поддерживали разговор. Да и пиво Дальский пил в одиночестве: Николай сделал лишь глоток из своего бокала, а девушка вообще попросила ей не наливать. Алексей поглядывал на нее: Аня интересовала его все больше и больше. Правда, она казалась грустной, развеселить и разговорить ее не удавалось.
– Всем известно, что большинство актеров – люди очень небогатые, – начал Дальский, – единственный способ хоть как-то поправить финансовые дела для них – это участие в новогодних детских утренниках. За них неплохо платят, к тому же в день всего два или три представления с примитивным текстом. И вот как-то в начале декабря в комнате одного актера раздается телефонный звонок. «Хелло, – звучит женский голос. – Мистер Сидоров? С вами говорит ассистент мистера Спилберга. Стивен начинает постановка новый филм и хочет пригласит вас на один из главные роли». – «Хау матч? – спрашивает актер. – То есть какой есть мой гонорар?» – «Фифти, то есть пятьдесят тысяч долларс в день, – отвечают ему. – А съемочный период три месяц». – «Я согласен! – обрадовался Сидоров. – А когда начинаем?» – «Завтра. Билет на самолет для вас заказан». «Э-э, не могу, – отвечает бедный актер. – У меня елки!»
Аня анекдоту не засмеялась, а посмотрела куда-то за спину рассказчика. Николай хихикнул было, но осекся, проследив за взглядом девушки. За спиной Дальского была дверь, ведущая в холл первого этажа. У входа стояла кадка, в которой росла раскидистая пальма. Алексей обернулся, увидел пальму и проходившую мимо Светлану Валерьевну.
– Это что-то новенькое, – произнесла жена Потапова, останавливаясь.
– Присаживайся, – предложил ей Дальский. И добавил: – Пива хочешь?
Светлана вошла, опустилась на свободный стул, а горничная с официантом встали со своих, ожидая указаний. Но хозяйка сама взяла чистый бокал, подвинула к себе бутылку и стала наливать пиво, наклонив бокал и не отрывая его от стола. Николай подвинул к ней тарелки с закусками. Светлана Валерьевна, не подняв головы, произнесла негромко:
– Свободен. И ты, девочка, тоже можешь идти.
Николай и Аня молча двинулись к выходу, но Алексей строго произнес:
– Оставаться на месте! Я никого не отпускал.
Причем на местоимении «Я» было сделано особое ударение.
Парень и девушка застыли на месте. Светлана поднялась, держа в руке наполненный бокал. Посмотрела внимательно на Аню, и Дальскому показалось на миг, что жена Потапова сейчас плеснет пиво девушке в лицо. Но Светлана Валерьевна отвернулась и пошла из комнаты, продолжая держать бокал чуть в стороне от себя. Подойдя к кадке с пальмой, она выплеснула содержимое бокала на землю, а потом бросила туда и стакан. Тот ударился о ствол дерева и отскочил, упав на пол. Раздался звон разбитого стекла.
– Мне надо работать, – тихо произнесла девушка, глядя в сторону.
– Да и мне пора, – вздохнул Николай.
– Хорошо, – согласился Дальский, – продолжим в другой раз и в другом месте, где нам никто не будет мешать.
Он остался один.
Но вскоре горничная вернулась, чтобы убрать осколки. Алексей смотрел, как она работает. Уборка длилась недолго. Выпрямившись, Аня бросила на хозяина короткий взгляд, а тот не отвел свой. Девушка смутилась и убежала. Реакции у нее были детские, а движения грациозные, взрослые. И тогда Дальский неожиданно понял, что Аня нравится ему.
Налив себе еще пива, Алексей закурил. Вдруг показалось, что скоро все закончится. Потому что ему внезапно открылось, для чего судьба швырнула его в чужое пространство. Стало легко и радостно. Все теперь осмысленно и просто – от легкого ветерка проскользнувшей рядом незнакомой ему судьбы, от невесомой походки девушки, скрывшейся в глубине чужого им обоим особняка, но оставшейся в его памяти. И в его душе – душе человека, еще недавно не знавшего, как улететь на крыльях непогоды в край, где ураганы не срывают с ветвей дрожащие листья, где солнце не обжигает, а греет, где под крышами домов не таятся страхи и темные мысли, а гнездятся ласточки.
Аня исчезла за широким проемом двери, там, где притаилась тишина и – ожидание счастья, которое, вполне вероятно, не случится. Ну и пусть не случится, не так уж и важно. Ожидание счастья само по себе уже радость для сердца. Счастье рядом, и этого достаточно. Аня близко, и нужно только позвать ее, чтобы увидеть снова. Может быть, он никогда не сможет взять ее за руку и произнести простые слова, которые таит в себе. Но зачем торопить судьбу, если не знаешь, что она приготовила для тебя?
Неутолимое и горячее желание любви вспыхивает в душе человека именно в тот момент, когда его сердце сковывает холодный страх смерти.
Глава 8
Теперь Алексей ловил каждое появление девушки, в коридорах замедлял шаг, чтобы Аня заметила его внимание и каким-либо движением или мимолетным взглядом смогла выдать себя, дать ему понять, что и она ждала случайной встречи. Но горничная лишь останавливалась, пропуская его, здоровалась тихо, а потом спешила по своим делам – протирать стекла в чистых окнах или пылесосить ковры на этажах. Видеть ее с пылесосом было невыносимо. Актер думал о ней, когда ложился спать и когда просыпался, когда мчался в «Бентли» по направлению к городу на ничего не значащую для Потапова встречу, когда сидел в кабинете офиса и отвечал на звонки ненужных ему самому людей, когда смотрел на бегущую по экрану плазменной панели строку цифр с результатами биржевых торгов или ел китайский суп из плавника акулы. Он гнал от себя мысли о девушке, говорил себе, что та – всего-навсего горничная, что все равно ничего между ними не будет и быть не может. Понимал прекрасно, что сам-то отнюдь не олигарх, а рядовой актер, и лишь случайное сходство с известным человеком дало ему возможность на короткое время посидеть в чужом кресле, изображая значительное лицо.
Максим Михайлович назначил своему дублеру новую встречу, на которой не сказал ничего особенного, кроме того, что у него необычайная тяга посмотреть на самого себя со стороны. Произнес это, помолчал и добавил:
– Странно, но я воспринимаю вас как близкого родственника, как брата, которого у меня никогда не было. Вероятно, оттого, что самый близкий родственник каждому человеку – он сам. Все люди уверены, будто знают про себя все, но каждый раз удивляются своим собственным выходкам.
– А я не всегда знаю, как вести себя с вашими родственниками, – признался Дальский.
– Терпите, – посоветовал ему Потапов.
– Денис просит…
– Забудьте, – поморщился Максим Михайлович, – это не ваша проблема. У меня только одна просьба к вам: проследите, чтобы он не навязывал своего общества одной девушке, проживающей и работающей в доме.
– Ане? – переспросил Алексей, понижая голос, хотя подслушивать их вряд ли кто мог.
Они… раз встречались в ресторане Германа Владимировича. Подъехали каждый к разным входам и встретились в том самом кабинете. Только Дальскому пришлось подождать четверть часа.
Услышав имя, Потапов задумался и молча кивнул.
– Может, ее в должности повысить? – спросил Алексей. – А то она все время то с пылесосом, то с тряпкой какой-нибудь.
– Не надо. Я уже предлагал ей место в моем секретариате, но Аня отказалась. А там и работа не пыльная, и зарплата куда больше.
– Плохо предлагали, – встрепенулся Дальский. – Надо было настоять, надо было…
И замолчал, испугавшись своей смелости и только сейчас поняв, что тихая девушка нравится и всесильному олигарху.
– Послушайте, Алексей Алексеевич, – тоже переходя на полушепот, произнес Потапов, – я вас просил об одном – проконтролировать, чтобы Денис вел себя достойно. Мать, а тем более кого-либо постороннего мальчишка слушать не будет, а вы все-таки отец как-никак…
Максим Михайлович произнес последние слова, усмехнулся, а потом и вовсе широко улыбнулся своей шутке. Дальский внимательно посмотрел на него и запомнил, как он это делает, ведь на видеозаписях Потапов не улыбался и не смеялся.
– И еще. Сами не пытайтесь с ней сблизиться. Больше никаких пивных посиделок и вообще… Только «здрасте» и «до свидания». Что же касается женской ласки, которой вы обделены сейчас, то сдерживайте себя. В конце концов, я вам и за это деньги плачу. А по поводу спонсорской помощи театру – идея хорошая, хоть и не ваша.
– Рад стараться.
– Старайтесь, – кивнул Потапов и поднялся. – Счастливо оставаться и приятного аппетита.
Беседа длилась не более двадцати минут, и за это время ни олигарх, ни Дальский ни к чему не притронулись. После ухода Потапова актер потыкал вилкой в разные салаты, потом ухватил тонкий ломтик розовой ветчины, съел его, давясь от отвращения. Налил себе водки и проглотил ее залпом. Поморщился, тут же наполнил рюмку еще раз и опять быстро выпил. Кровь прилила к лицу. Стало обидно и горько от собственной беспомощности. Жалкие его надежды рухнули: соревноваться в обаянии с огромным богатством бесполезно. Каждый его шаг известен Потапову: наверняка во всем особняке установлены камеры, транслирующие на монитор компьютера олигарха всякий пустяк, происходящий в его доме. Да это, в сущности, полбеды – теперь Дальскому стало казаться, будто кто-то сканирует его мозг.
Легко мечтать даже тогда, когда знаешь, что мечты не сбудутся, – пустые фантазии не делают человека несчастным. Но трудно жить, если знаешь, что кто-то копошится в твоем будущем. Или в прошлом. Прошлое ведь всегда с тобой. И бередит душу, память. Вот как сейчас…
Слово надо держать. Даже если это очень тяжело. В Старую Руссу Дальский поехал не сразу, но – как только смог. Сначала был госпиталь, потом возвращение домой под ручку с будущей женой, затем какое-то время голова была занята совсем другими мыслями, хотя Алексей и понимал, что ехать все равно придется. Отправился туда уже после свадьбы. Со счастливой Ниной, разумеется. На старой «шестерке», которую Дальский приобрел по случаю еще в студенческие годы. Машина скрипела, но бегала.
Он ехал туда, куда ехать не хотелось, потому что он живой и здоровый, в новом костюме с орденом на груди, а рядом симпатичная девушка. Нина примостилась на переднем пассажирском сиденье, положив голову на его плечо. Ему было неудобно, ей, по-видимому, тоже, но, несмотря на скрюченную позу, Нина тихо спала.
Адрес Дальский держал в голове, контузия не смогла стереть его. Алексей помнил все, описанное ему, до подробностей – на каком этаже находится квартира, в какой цвет выкрашена дверь. Поднимаясь по лестнице, он остановился между этажами и отстегнул орден, обронив:
– Неловко как-то…
Нина спорить не стала, хотя именно она и настояла, чтобы муж прибыл сюда с наградой на груди.
Молодожены остановились возле рыжей двери, за которой стояла тишина. Рука у Алексея не поднималась, и тогда Нина сама нажала кнопку звонка. Ему вдруг захотелось, чтобы никого не оказалось дома. Захотелось так сильно, что он зажмурился. И услышал, как щелкнул замок.
На пороге стояла девочка. Посмотрела на Дальского, потом на Нину.
– Здравствуйте, – прохрипел Алексей.
– Добрый день, – ответила девочка.
– Ты – Лена? – спросила Нина.
Девочка кивнула.
– Мы из Москвы приехали. Мой муж служил с твоим братом. Можно войти?
Ребенок посторонился, пропуская их в квартиру, в глубине которой прозвучал женский голос:
– Кто пришел?
Прихожая была маленькой, втроем в ней было тесно. Дверь в комнату распахнута, но небольшая гостиная, если можно так сказать, была пуста. За нею, судя по всему, находилась смежная комнатка, спальня. Девочка стояла испуганная. Оборачивалась и бросала взгляды через плечо, не зная, что ответить матери.
– Ну, почему молчишь, Лена? – повторила женщина.
Было слышно, как скрипнул пружинный матрас.
Нина догадалась пройти на кухню и, схватив за рукав, потащила туда за собой мужа. Кухонька оказалась и вовсе крошечной, там едва уместились газовая плита, шкаф-пенал и обеденный стол с задвинутыми под него тремя табуретками. На плите стояла кастрюля, под крышкой которой что-то булькало. Пахло капустой – видимо, сестра Петра варила щи. В комнате девочка что-то объясняла маме, до Алексея донеслось только: «С Петей служил…» Вдалеке скрипнула дверца шкафа.
Нина убавила огонь под кастрюлей. Потом обняла и поцеловала мужа. Шепнула:
– Не волнуйся.
А у него ломило в висках, в них пульсировала кровь. Почему-то стало очень стыдно. Стыдно за то, что он живой. За окном светило солнце. Во дворе дети прятались в кустах и солнечных бликах, играя в войну…
В кухню, шаркая ногами, вошла мать Петра. Увидев ее, Дальский вздрогнул, потому что увидел перед собой старуху. Та прижимала к груди альбом.
– Садитесь, – сказала мать Петра.
Девочка осталась стоять возле двери, губы у нее дрожали.
Женщина положила на стол альбом. Альбом был дембельский с нарисованным на обложке БМП с развевающимся флагом.
– Петя прислал. А в письме сообщил, что и сам скоро будет. А вон как оно получилось…
Мать Петра открыла альбом и погладила первую фотографию, на которой ее сын был сфотографирован на фоне знамени. Перевернула страницу.
– Вот, – вздохнула женщина, – все друзья его.
Она перевернула альбом, чтобы и гость мог посмотреть. На снимке была запечатлена группа солдат, обнимавших друг друга за плечи. Фотографировались они на плацу, и в кадр попал стриженный наголо молоденький солдат с метлой в руках.
Старуха погладила карточку. Дальский, стараясь не поднимать голову, смотрел на ее пальцы.
– Это Саня Иванов, – стала объяснять мать Петра. – В соседнем дворе жил, в школе в параллельном классе с Петей учился. Это Сергей. Когда я в часть приезжала, он меня на проходной встретил, потому что Петя в наряде был…
Женщина показывала пальцем на ребят, а сама смотрела внимательно на гостя:
– Вы с Петей дружили?
– Более чем.
– А вот Рудик Халиков. Он из Татарии. Это Вова Николаев… Я их всех знала. А где вы?
– Меня здесь нет. Я с вашим сыном дружил всего два дня. Там, на вокзале.
– Так вы все видели?
Дальский кивнул.
– А мы с мамой Сани Иванова ездили тела опознавать в Ростов. Она своего сыночка нашла – и сразу умерла. Я же их гробы потом домой и сопровождала. Солдаты еще со мной поехали… А вы живой, значит?
– Алексей дважды ранен, и у него была тяжелая контузия, – вступилась за мужа Нина. – Я медсестрой в госпитале работала и сама его выходила.
Женщина вздохнула и вдруг погладила Алексея по голове:
– Так я не упрекаю вас. Это надо тех, кто вас туда послал, на кусочки порвать. А вы ни при чем, конечно. Только скажите, если все видели, может, мой Петя живой? Может, он в плену?
– Наверняка. Ранен он был, но легко. Сам себя и перебинтовал, а я потом только бинт затянул. В плечо его ранили. Не пулей даже, мелким осколком.
– А потом что?
– Потом я отполз, потому что надо было от чеченов отбиваться…
Дальский замолчал. Зачем говорить правду? Что сына этой женщины ранило не только в плечо, но и в лицо – пуля срезала верхнюю губу и обломала зубы. Сержант тогда, отплевываясь кровью, выдавил: «Помни, что мне обещал…»
Девочка протиснулась к плите и отключила огонь.
– А остальные? – спросила женщина.
Алексей посмотрел на фотографию.
– Все погибли.
Затем показал на парня с погонами старшего сержанта.
– Сергея снайпер снял. Они с Халиковым нам с Петей бутылку колы принесли, а через два часа старший сержант погиб. Они с Халиковым отдохнуть легли под окном. Когда проснулись, Сергей поднялся, и его через окно… А Рудика на следующее утро раненого добили ножом чечены, когда в здание ворвались. Николаева тогда же убило. Он рядом со мной был, нас одной очередью накрыло. Его насмерть, а меня зацепило слегка. Но это на полчаса раньше случилось, до того, как ворвались эти… А Саня Иванов еще в первый день погиб. Снаряд в стену ударил, и его сразу… ему руку оторвало…
Алексей понимал, что говорить это нельзя, но говорил, потому что никому об этом не рассказывал прежде. Даже Нине. И сейчас она сидела и плакала. Девочка уткнулась лицом в стену, и спина ее сотрясалась. Только мать сержанта оставалась спокойной.
– Я знаю, – кивнула она. – У него на другой руке была татуировка на пальцах – «Вика». Так его девушку звали, в нашем доме живет. Когда мы тела осматривали, мама Саши руку увидела, потерла пальцы, а они все черные были от копоти и грязи, буквы эти разглядела и закричала. Громко так! Сердце у нее и не выдержало. Врачи рядом были, а помочь не смогли.
– Я помню тот случай, – всхлипнула Нина.
– А стриженый, – Алексей показал на новобранца с метлой, – это Лебедев. Он тоже…
Как убивали сошедшего с ума парня, Дальский рассказывать не стал, потому что всему есть предел.
Женщина стала листать альбом и гладила каждую фотографию, гладила каждого, кто был на ней запечатлен.
– Бедные мальчики… Ведь у всех матери остались. Мне-то повезло, что Петя живой. И вашей маме тоже повезло.
Девочка не выдержала и убежала в дальнюю комнату.
– Очень они с Петей дружили, – вздохнула женщина. – Петя вообще очень заботливый мальчик. Муж мой ликвидатором в Чернобыле был, потом все по больницам лежал. А когда умер, Петя школу бросил и работать пошел, чтоб нас содержать. Пенсия за мужа маленькая, да я еще на инвалидности… Вот когда Петя вернется…
– Сейчас начали пленными обмениваться, – удачно вспомнила Нина, – его наверняка скоро отпустят.
– Дай бог! – вздохнула женщина и перекрестилась.
Алексей поднялся с хлипкого табурета и прошел в дальнюю комнату. Девочка лежала на кровати матери, уткнувшись лицом в подушку. На тумбочке – пузырьки с лекарствами, коробочки с таблетками.
– Слышь, Лена, – шепнул Дальский, – Петр наверняка живой. Если бы его убили, я бы знал об этом. А раз не знаю ничего, раз среди убитых его нет, значит, в плену. Конечно, не сладко ему там, но он выдержит. Все вытерпит, чтобы к вам вернуться, помогать и заботиться о вас.
Девочка обернулась и вытерла слезы.
– Мама говорила, что там, в морге, не только убитые солдаты были, но и части тел.
– Успокойся, когда я Петра видел в последний раз, он был жив. Только ранен. Вернется, и все у вас будет по-прежнему. А пока…
Алексей достал деньги и протянул их Лене.
– Вот, возьми! Вам сейчас трудно.
Девочка затрясла головой.
– Нет. Мама узнает, ругаться будет.
– А ты не говори. Не хочешь так брать, возьми в долг. Когда вырастешь… то есть когда Петя вернется, он и отдаст. Хотя мне не к спеху: я артистом работаю – получаю много.
На обратном пути в Москву Нина сидела грустная.
– Ты веришь в то, что твой друг жив?
Дальский подумал. Потом кивнул и промолчал.
– Тяжело им, но хоть надежда какая-то, – сказала Нина.
– Я им денег оставил.
– Сколько?
Алексей и на сей раз ответил не сразу, но признаться пришлось.
– Все, что нам на свадьбу подарили.
– А я дубленку себе хотела купить и диван для нас новый.
Молодая жена вздохнула. Потом поцеловала мужа в щеку…
Лена приехала к ним через полгода. Нина ходила с ней по музеям и даже привела ее в детский театр, где тогда служил Алексей. В тот день он был на сцене, изображал очередного ежика. Было ли интересно тринадцатилетней девочке – неизвестно. Но Нина после спектакля провела ее за кулисы, и Лена увидела, как все эти песики, ежики, лисички и зайчики пьют портвейн, не сняв своих костюмов и не смыв с лица нарисованные усы.
Нина купила девочке кроссовки и джинсы, проводила ее на вокзал. Некоторое время Алексей и Нина звонили в Старую Руссу, а потом перестали. О Петре не было никаких вестей.
Через шесть лет в квартире Дальского раздался звонок, и незнакомый женский голос сказал:
– Это Лена из Старой Руссы. Я вам звоню, чтобы узнать, как ваши дела.
Дальский ответил:
– Все замечательно.
Тогда Лена сообщила, что недавно вышла замуж. И что звонила в Москву, хотела его с женой пригласить на свадьбу, но несколько дней подряд в квартире Дальских никто не снимал трубку.
– Как мама? – спросил Алексей.
– Мама умерла два года назад. Умерла легко: поднималась по лестнице, села на ступеньку, и все.
– Жаль ее.
Лена вздохнула. Помолчала, а потом произнесла:
– Спасибо вам. Вы очень помогли нам. Я не про деньги. Просто мама увидела вас и поверила, что Петя живой и вернется скоро, раз кто-то выжил тогда. До последних дней верила. Она иногда диктовала мне письма для вас, а я читала ей ответы.
– Какие письма? – не понял Дальский.
– Ну, те, что вы нам писали: про себя, про свою работу в театре, про то, что Петя обязательно вернется. Не знаю, догадывалась ли мама, что я сама сочиняла их, но нам обеим было от этого легче. А деньги я верну.
Алексей не успел ничего сказать, потому что Лена уже отключилась.
Он сидел на кухне. В глазах потемнело, и застучало в висках.
– Кто звонил? – крикнула из комнаты Нина.
– Из театра.
За стеной надрывался от бразильского горя телевизор. Дон Педро никак не мог добиться любви донны Хуаны.
Дальский открыл холодильник и достал бутылку водки, налил полный стакан и поставил его на стол. Закрыл глаза и сразу увидел разгромленное здание вокзала, по которому полз удушливый дым. Во мраке шли люди и освещали лица лежащих фонариками. Перешагивали через убитых, а раненых добивали. Алексей лежал на спине и не мог пошевелиться. Под головой у него было чье-то тело. Может быть, труп. А в голове гудел колокол, и мутило так, что внутренности рвались наружу. Как и когда его принесли сюда, к сваленным в кучу убитым, он не помнил. Помнил лишь, что его вывернуло наизнанку с кровью и красной кирпичной пылью. Потом он потерял сознание, а когда очнулся, увидел людей с фонариками. Увидел, как поставили на колени Лебедева, как кричали раненые, видя, что их убивают. Но все это происходило как бы не здесь, а где-то далеко, может, в каком-то фильме или во сне. И Алексею было уже все равно, чем тот фильм или сон закончится. Отчетливо увидел, как раненый полковник Белов поднял пистолет и несколько раз выстрелил по силуэтам с лучами смерти в руках. И сразу ударили несколько автоматных очередей. Потом поднялся кто-то с перебинтованной нижней частью лица.
– Сержант! – хотел крикнуть Дальский и захлебнулся кровью.
Подошли и к нему, осветили фонариком.
Кто-то опустился рядом на корточки, приставил к горлу десантный нож.
– Э-э, – прозвучал веселый голос, – откуда я твое лицо знаю, а?
Алексей хотел отвернуть лицо от широкого лезвия, но голова не слушалась.
– Ты на одного артиста похож, да? – спросил тот же голос. – Но тебе здесь не кино. Здесь люди свою родину защищают. Мы – волки и всех вас порвем. Смотри, как!
Еще несколько лучей ударили по глазам.
– Конечно, он артист, – сказал другой голос.
– Ты понял? – спросил тот, кто узнал его первым. – Придешь домой, скажи, что мы тоже искусство любим…
Дальский, сидя в одиночестве в отдельном кабинете московского ресторана, поднял стакан и осушил его залпом.
– За тебя, сержант.
Глава 9
Утром, когда Алексей спускался по лестнице, его окликнула жена Потапова.
– Максим! – позвала Светлана.
Актер обернулся и увидел ее на площадке второго этажа. Похоже, женщина спешила догнать его и сообщить что-то важное. Он остановился.
– Поднимись, чтобы мне не бегать за тобой, – попросила Светлана Валерьевна.
Алексей вернулся.
– Что еще?
– Денис хочет на Новый год слетать в Таиланд отдохнуть.
– Отдохнуть от чего?
– Просто встретить Новый год в компании друзей в теплых краях.
– Во Франции замок пустует на берегу моря. Пусть туда летят, если пообещают его не сжечь.
– Но там купаться нельзя.
– Там бассейн есть. Они отдыхать хотят или им девочки экзотические нужны?
Светлана Валерьевна поджала губы. Явно хотела ответить резко, но сдержалась.
– Денис просит твой самолет.
– Билеты до Марселя дешевле обойдутся. И за президентские апартаменты платить не придется.
– За какие апартаменты? – не поняла Светлана.
– Которые Денис с друзьями в Таиланде обязательно разгромят.
– Ты стал злой, – отвернулась в сторону жена олигарха, – я не могу этого терпеть.
– И не надо. Позови сюда Дениса.
Он не сомневался, что Потапов-младший стоит этажом выше и прислушивается к спору родителей. В конце концов, Светлана права: зачем ей терпеть? Это он должен терпеть. Именно так ему советовал Максим Михайлович в последнюю встречу.
– Денис! – позвала Светлана Валерьевна и пошла навстречу сыну, который уже несся вниз.
Парень подскочил к «отцу» с перекошенным от напряжения лицом.
– В Таиланд хочешь? – спросил Дальский.
– Ну.
– На моем самолете?
– Ну! Мать разве тебе не объяснила?
– Короче, так. Я дам тебе самолет. Лети куда хочешь, но с одним условием.
– С каким еще? – скривился Денис.
– Еще раз скорчишь подобную рожу, условий будет много, и все – невыполнимые. А пока только одно. С персоналом быть повежливее: не оскорблять, не «тыкать», а главное, девушек не прихватывать.
– Ты это о чем?
– Сам знаешь.
– Анька пожаловалась?
– Во-первых, не Анька. Для тебя горничная – Анна. Во-вторых, если бы пожаловалась, то ты бы никуда не полетел, разве что в Мухосранск на карачках пополз.
Потапов-младший побледнел от злости.
– Ладно. Я понял. Только учти, все уже заметили, что ты на Аньку… прости, на Анну, сам глаз положил. Целый месяц дома сидишь. Я потому и самолет попросил, раз он тебе не нужен. К тому же зачем аппарату стоять без дела? Экипаж летать разучится.
– Вот уж не твоя забота. Но помни, ты слово дал. Если нарушишь, пеняй на себя.
Дальский развернулся и начал спускаться.
– И что будет? – уже весело крикнул ему вслед Денис.
– Не дай бог тебе узнать, – ответил дублер олигарха.
Но очень тихо ответил, словно боялся, что его кто-то услышит.
Самолет, конечно, не стоял без дела. Денис смог убедиться в этом уже через несколько дней. Его деду, отцу Светланы Валерьевны, исполнялось шестьдесят пять лет, и он пригласил зятя с семьей в Вольфрам на торжество. Господин Степанов был представителем концерна «Росинтерн» в родном городе, называя себя смотрящим за комбинатом. Судя по всему, Потапов был тестем доволен.
В течение последнего месяца Валерий Иванович звонил несколько раз зятю и бодрым голосом докладывал о проделанной работе. Докладывал абсолютно постороннему человеку, Дальскому, о чем, разумеется, не догадывался. Но доклады его были странными: сначала Степанов говорил о погоде, жаловался на метели, потом на жену, которая стала совсем старой, несет всякую ахинею и к тому же стала невероятно ревнивой. Кстати, потаповская теща была на три года моложе своего мужа и, судя по ее фотографиям, сделала богатым не одного специалиста по пластической хирургии. Когда же Дальский интересовался у «смотрящего» делами на комбинате, тот весело отвечал, мол, с комбинатом ничего не сделается, как работал, так и работает, только еще лучше и производительнее. Было похоже, что бывший партийный глава Вольфрама в производственные дела влезать не любит, а в экономике разбирается слабо. По старой привычке он вызывал к себе на ковер кого-нибудь из специалистов, в том числе из экономистов, и угрожал явившемуся не лишением партийного билета, разумеется, а непопулярными мерами, после чего распивал с приглашенным бутылку французского коньяка и спешил в загородную резиденцию зятя, где для него растапливали баню.
Шестидесятипятилетие свое тесть Потапова решил отпраздновать на широкую ногу.
Вылететь семейство Потаповых собиралось накануне дня рождения – восьмого ноября. А за пару дней до этого Светлана сообщила Алексею, что торжество намечено провести в «Северном сиянии».
– Где? – не понял Дальский.
– В бывшем ДК комбината, – напомнила Светлана Валерьевна. – Там теперь ресторан, ночной клуб с казино, хотя кинотеатр, кажется, оставили. Ты что, забыл? Еще Паша…
– Еще Асланов его учреждал, – догадавшись, завершил фразу Алексей. И весело добавил: – А теперь оно наше, и твой папочка надумал там гульнуть. Уж не за счет ли комбината?
Кажется, попал в точку. Потому что уже на следующее утро позвонил «смотрящий» и доложил, как водится, о погоде, о том, что у жены окончательно съехала крыша, и только перед прощанием заявил, что празднование юбилея оплатит из собственного кармана, что подтвердят платежные документы и договор на обслуживание банкета. А поскольку лично он человек не очень богатый, то количество гостей будет не большим, а оптимальным – около ста пятидесяти. Это лучшие люди Вольфрама, честные и порядочные.
– Где вы их столько нашли в нашем-то городе? – удивился Дальский. – Неужели пригласили представителей рабочих династий?
Потаповский тесть хихикнул, затем хрюкнул.
Когда успокоился, сказал:
– Тебя, Максим, ждет сюрприз.
Дальский не любил сюрпризы. Особенно, если они предназначались не ему, а зятю смотрящего непонятно куда.
На самолетах Алексей, конечно же, летал, но на таком довелось впервые. Салон больше смахивал на домашний кабинет, только без книжных шкафов и полок. Здесь имелись рабочий стол и черные кожаные кресла с диванами. Стены были отделаны шевро, однако белого цвета. И именно на этом самолете Денис намеревался отправиться с друзьями в Таиланд…
Вот и сейчас парень сразу стал вести себя по-хозяйски. Пока Дальский здоровался за руку с командиром и членами экипажа, Потапов-младший, войдя в салон, плюхнулся на диван, вытянул ноги и, схватив пульт, включил настенную плазменную панель. На экране девица с силиконовыми губами нагло притворялась певицей:
Посмотри на мой рот, посмотри на мой зад.
Загляни в мою душу скорей!
И мы сразу уйдем в этот сладостный ад
Под прицелом ночных фонарей.
В этом танце любви столько будет огня,
Столько страсти в сплетении ног!
Я тебя утомлю, стану демоном я,
Ты умрешь, мой изнеженный бог…
Светлана Валерьевна опустилась в кресло у окна. Посмотрела на взлетное поле, потом обернулась к отпрыску, который в такт тому, что следовало считать музыкой, тряс головой.
– Звук хотя бы убавь! – приказала она.
– Классная телка! – крикнул в ответ сыночек, пытаясь перекричать телевизор. – Может, мне ее с собой в Таиланд взять?
– Не забывай, что ты с матерью разговариваешь.
Светлана бросила взгляд в сторону кабины пилотов.
– Кла-ассная… – ухмыльнулся Потапов-младший, все же уменьшив звук, но продолжая издеваться. – Люблю таких телок!
– Денис! – не выдержала родительница. – Никогда не произноси при мне слово «телка»!
– Все нормально, – успокоил ее Дальский, входя в салон, – мальчику еще нет восемнадцати, а он уже зоофил.
Денис обиделся, но промолчал. Зато полтора часа летели в тишине.
В аэропорту Вольфрама прямо к трапу подогнали длинный черный лимузин и пару внедорожников с вооруженной охраной. Как только Дальский ступил на летное поле, Степанов обнял его.
– Максим, ну наконец-то! А то я продрог весь.
Можно было подумать, что «смотрящий» уже несколько часов стоит тут в ожидании. Но щеки его были горячими, от него пахло парфюмом и коньяком. По полю мела поземка, и недалекое здание аэровокзала мерцало синим светом. Потом Степанов обнял дочь и внука.
– Ну, как дела, наследник? – спросил он Дениса.
Парень в ответ только поморщился.
В загородной резиденции, в которой Дальский уже был, гостей ждал накрытый стол. После ужина Алексей сказал, что ляжет спать пораньше, потому что все равно темно.
– Так у нас полярная ночь! – непонятно чему обрадовался тесть. – Солнца придется еще четыре месяца ждать!
То, что его дочь и зять спят в разных комнатах, Степанова не удивило, видимо, он знал об этом и раньше. Но когда Денис взялся за стоявшую на столе бутылку «Хенесси», Валерий Иванович притворно удивился:
– Ты что, выпивать начал? Вот уж не дело! – Но тут же подставил свою рюмку: – И мне, внучок, тоже плесни.
Хорошо иметь собственный самолет и несколько золотых часов, меняя их в зависимости от важности встречи, на которую отправляешься. Приятно носить костюмы по двадцать тысяч баксов и за семейным завтраком съедать черной икры на сумму, едва ли меньшую, чем зарплата среднестатистического россиянина. В гневе не возбраняется долбануть о стену мобильник стоимостью в десяток тысяч евро, что однажды и сделал Потапов, когда ему сообщили об увеличении экспортных пошлин… Одним словом, очень славно, когда можно сделать то, чего не сможет никто другой, в особенности те, кто сделал тебя таким. Когда можно жить, как захочешь, и не бояться ничего, кроме одного – стать таким, как все.
Алексей прекрасно сознавал, кто он и для чего здесь, но, лежа в теплой постели посреди полярной ночи, вдруг сообразил, что такая жизнь ему нравится и возвращаться назад, к прежнему существованию, уже не хочется. Дальский вновь подумал о Потапове, пытаясь представить, где тот сейчас и чем занимается, но фантазии хватило лишь на экзотические острова и стройных аборигенок, одетых в цветочные венки и пляшущих у костров. Свет их мигал перед его мысленным взором и медленно угасал. Мелькали фонари за окном лимузина, моросил дождь, а потом Алексей увидел девушку с мокрыми волосами, которая шла по обочине и тащила за собой пылесос.
– Останови! – крикнул он водителю.
Но тот лишь прибавил газу.
Навстречу неслись деревья и дома, неслись так стремительно, что Дальский схватил водителя за плечо. Тот обернулся, и Алексей отпрянул. Перед ним сидел Максим Михайлович Потапов и улыбался ртом с оторванной верхней губой и выбитыми пулей зубами…
Торжество было организовано по всем канонам партийных мероприятий городского масштаба. На небольшой сцене установили стол, который буквально завалили цветами. На огромном экране менялись картинки слайд-шоу, где были представлены этапы жизненного пути «смотрящего» за городом. Вот Степанов – школьник, в кружке судомоделизма с макетом крейсера «Аврора» в руках, а вот уже студент и секретарь институтского комитета ВЛКСМ, затем инструктор райкома, завотделом, секретарь горкома… Вот Валерию Ивановичу пожимает руку секретарь ЦК КПСС Суслов, вот объятия с космонавтами, посетившими Вольфрам, вот он с новорожденной дочкой на руках, вот обнимает зятя… При появлении на экране молодого Потапова в зале раздались аплодисменты. Вероятно, так полагалось по сценарию.
Дальский сидел в центре президиума, под прицелом сотен глаз. Его усадили слева от тестя – дабы ни у кого из присутствующих не возникало сомнений, что именно юбиляр является правой рукой всесильного человека. Справа от Степанова сидела его дочь, ближе к краю стола скучающий Денис. Вел вечер когда-то популярный московский актер.
Дальский встречался с ним на дне рождения Карновича. Тогда немногочисленные приглашенные разошлись еще до полуночи, а Дальский и погасшая звезда подмостков остались до утра. Впрочем, если Алексей еще держался за столом возле виновника торжества, то другой гость сидел на полу и матерился. Усадить его за стол не было никакой возможности – тот или не мог удержаться на табурете, или же сползал намеренно, обзывая и Дальского, и Вадима, и в особенности отсутствующих в квартире популярных деятелей театра и кино разными нехорошими словами, самыми приличными из коих были:
– Бездари! Блюдолизы, то есть лизоблюды! Проститутки!
И еще часто плевался, выкрикивая очередное ругательство.
А ведь когда-то этот человек исполнял в театре роль юного Ульянова и произносил проникновенно:
– Нет, мы пойдем другим путем!
Но сейчас, на юбилее «смотрящего» города Вольфрама, он передвигался по всей сцене вполне бодро, произнося здравицы с интонациями молодого и задорного Ильича. При этом время от времени поглядывал на равнодушного к происходящему олигарха, вероятно, рассчитывая на дополнительное вознаграждение за усердие. В ресторане ждали накрытые столы, и Дальский не сомневался в том, что, сколько бы ни заплатили ведущему вечера, он все равно стащит пару бутылок коньяка.
На сцену начали вылезать приглашенные. Все говорили, как под копирку.
– Вы возглавили партийную организацию города в трудный момент, когда вся страна встала на путь перестройки и обновления…
– Под вашим чутким руководством город добился новых значительных успехов…
– Комбинат принял на себя новые повышенные обязательства и перевыполнил их на полтора процента…
– Построено пять новых школ, капитально отремонтированы три ранее существующие…
Иногда всплывало кое-что интересное.
– Вспомните, как выглядел наш любимый город пятьдесят лет назад! Ни водоснабжения, ни канализации, темные улицы, бараки, пьяные урки. Но колючей проволоки не было, как это представляется нынешнему поколению. Мы все в душах своих были патриотами и города, и комбината… Трудились не за страх, как говорится, а на совесть…
Кто-то из-за кулис подал ведущему знак, и бывший актер провозгласил:
– А сейчас радостная встреча. Только что к нам прибыла дочь основателя города…
В зале прозвучали первые жидкие аплодисменты.
– Мать всеми уважаемого Максима…
Аплодисменты усилились…
– Михайловича…
Уже гремели овации.
– Потапова…
Последнее слово потонуло в грохоте, сквозь который едва донеслись слова:
– Римма Романовна Риммер.
На сцену с большим букетом ярко-алых роз вышла женщина в бежевом замшевом костюме. Валерий Иванович выскочил ей навстречу, принял розы и троекратно расцеловался с матерью Потапова.
Потом женщина подошла к Дальскому и поцеловала его, не успевшего среагировать и едва приставшего в кресле.
– Здравствуй, сынок, – услышал он.
Римма Романовна не стала опускаться на приготовленное ей в президиуме место, подошла к микрофону.
– Я помню, как вернулась после института в родной город, пришла в горком партии, и меня встретил молоденький заведующий отделом культуры. У меня было распределение в библиотеку, но этот человек предложил мне должность заместителя директора в нашем театре. Я обещала подумать, но заведующий отделом сказал, что решение надо принимать немедленно, потому что это – партийное поручение. Я согласилась, даже не догадываясь тогда, что очень скоро возглавлю театр, а через четверть века мы с этим человеком станем родственниками. Конечно, я мечтала трудиться в библиотеке, фонды которой начала собирать еще моя мама в далекие предвоенные годы и где она успела сделать так много за отведенный ей небольшой срок…
«Кто-то рассказывал мне о библиотекарше, – вспомнил Дальский. – Только кто и когда? И в связи с чем?»
– Но и в театре меня ждала интересная работа, – продолжала Римма Романовна, – предстояло множество встреч с замечательными людьми. Я всегда стремилась к тому, чтобы к нам с гастролями приезжали интересные театральные коллективы с новыми, порой экспериментальными постановками, с яркими актерами…
«Да уж, – усмехнулся про себя Дальский, – знаю я эти гастроли. Актеры торопятся оттарабанить текст, потому что кто-то из местных воротил снял зал в кабаке, куда пригласили молоденьких актрис, а заодно и актеров. Кого-то из молодых и узнаваемых местные дамы наперебой приглашают танцевать, а их мужья тем временем накачивают актрис шампанским и коньяком. Потом пробуждение после полудня в прокуренном гостиничном номере, пиво с сосисками. Сосиски варятся обычно в умывальнике при помощи кипятильника. Потом прогулка по городу до ближайшего магазина за дешевым портвейном, распитие бутылки в номере собрата по сцене, возвращение в свой номер, стирка носков все в том же умывальнике. И короткий сон, пока сушатся носки, прикрученные к трубе парового отопления. Вечером очередной спектакль, нетвердые шаги по сцене и забытый текст, легко восполняемый всем, что приходит в голову. Иногда, просыпаясь поутру, можно обнаружить в своей постели неизвестно как оказавшуюся там поклонницу, имя которой вспомнить просто невозможно…»
– Теперь мне есть чем гордиться. Может быть, я немногого добилась в жизни, но у меня замечательный сын – добрый и заботливый…
«О ком это она? Ах, ну да, Римма Романовна говорит о Потапове».
– У меня красивая невестка и подающий надежды внук…
«Еще какие надежды! А невестка и в самом деле неплохо выглядит. Да и сама мать олигарха, хоть и на седьмом десятке, – очень даже ничего. Хотя ведь дамочка живет постоянно на юге Франции, окруженная если не заботой, то высококачественным сервисом. Горничные, свой повар, личный врач, не говоря уже о садовнике и шофере. В собственном саду растет виноград, зреют инжир и апельсины. Рядом море и яхта. Вот так проводит свои зрелые годы женщина, в юности мечтавшая дышать книжной пылью. Кстати, кто же говорил мне о библиотекарше?»
– Слово предоставляется Максиму Михайловичу Потапову.
Зал рукоплескал стоя.
Алексей поднялся и направился к микрофону. Говорил недолго: пожелал здоровья чужому тестю, а всему городу процветания. Сказал, что в течение следующего года цены на проезд в общественном транспорте не поднимутся, а индексацию зарплаты на комбинате пообещал провести дважды.
Торжественная часть закончилась, после нее состоялся короткий концерт, данный небольшими силами представителей московской попсы, под фанеру покривлявшихся на сцене. Затем все перешли в ресторан, где началось уже настоящее веселье. Дальский пил мало, а под конец вечера и вовсе вышел из-за стола. Заглянул в пустой зал, оборудованный под казино, и увидел лишь одну скрюченную фигуру возле стола с рулеткой. Это был Денис.
Алексей подошел и спросил крупье:
– Ну, и сколько этот ухарь просадил сегодня?
Мужчина растерялся.
А Денис огрызнулся:
– Тебе-то что? На свои играю.
Перед ним лежала небольшая горстка фишек. Дальский взял несколько, посмотрел на номинал: все фишки были стодолларовые. Одну он поставил на чет, другую – на красное, третью – на первую треть, а последнюю – на двенадцать. А Денис все оставшиеся фишки поставил на зеро.
Шарик побежал по кругу.
– Ставки сделаны, ставок больше нет, – объявил крупье.
Прежде Алексей ни разу не был в казино, тем более в подпольном. Но как делать ставки, знал. Лет десять назад он был занят в постановке по роману Достоевского «Игрок», и всех занятых в спектакле режиссер заставил ознакомиться с правилами поведения в казино. Спектакль шел полтора сезона, потом его сняли с репертуара из-за малой посещаемости. Роль свою Дальский давно забыл, но кое-что все-таки в памяти осталось. А режиссер той постановки плохо кончил: просадил на рулетке квартиру и все сбережения, жена ушла от него к футбольному тренеру.
– Двенадцать красное! – произнес удивленный крупье.
Выиграли все ставки Дальского.
Денис сидел, пораженный подобной несправедливостью.
Алексей посмотрел на крупье и сказал:
– Этому молодому человеку откройте сегодня кредит на пятьсот баксов и впредь не пускайте сюда до достижения им полного совершеннолетия. А мой выигрыш принесите мне за столик.
Дублер олигарха вернулся в ресторан, сел на свое место рядом с юбиляром. Через пять минут притащился бледный от злости Денис. А следом подкрался некто в черном костюме, судя по манерам, администратор нелегального казино. Он подал Дальскому конверт, в котором прятался выигрыш. Алексей, не открывая, быстро опустил его в карман пиджака. Но это не укрылось от наблюдательного Степанова.
– Что там? – поинтересовался Валерий Иванович.
– Взятка, – отмахнулся актер. И тут же улыбнулся: – Ответ на мой устный запрос: кто из руководства комбината или города бывает в вашем подпольном казино, сколько ставит и сколько проигрывает?
Потаповский тесть напрягся, побледнел. И так и просидел до конца вечера рядом с бледным внуком.
Торжественное событие прошло как нельзя лучше. Ведущий вечера взял на себя и обязанности тамады. Поначалу он веселил присутствующих своими шутками, а потом своим поведением. В результате Степанов попросил его вывести. Двое молодых людей из охраны взяли артиста под руки, но сначала обыскали. Во внутренних карманах пиджака тамады обнаружились две бутылки виски, а в боковом кармане завернутые в салфетку ломтики нарезанной семги.
– Вот ворюга! – возмутился Степанов. – С ним, как с человеком, а он…
– Успокойтесь, – шепнул юбиляру Алексей, – он ведь не вольфрам же с комбината стащил.
После чего попросил подвести артиста к своему столику. То, что хотел украсть ведущий вечера, теперь было аккуратно упаковано в полиэтиленовый пакет, добавлена еще бутылка коньяка и кое-какая закуска. Напоследок Дальский достал из кармана своего пиджака конверт, вынул из него несколько стодолларовых банкнот и, не считая, протянул артисту.
Тамада-неудачник спьяну, кажется, не понял, кто перед ним. Просто спрятал деньги в карман и подмигнул охранникам. Потом шагнул к столику, за которым сидели юбиляр и Потаповы.
– Слышь, – шепнул он Дальскому, – а ты на одного московского артиста похож. Только тот – бездарный неудачник, блюдолиз и к тому же конченый алкаш.
В резиденцию вернулись в третьем часу. Какое-то время Алексей провел в кабинете с потаповским тестем, который пытался врать, что, мол, живет только на зарплату и премиальные. Перед расставанием потаповский тесть попытался объяснить:
– Если ты за казино обиделся, дескать, это дело сейчас запрещенное, то зря. Никто на нас стучать не собирается. Весь город наш вместе с прокуратурой и полицией. А казино мое, хоть и нелегальное, числится развлекательным центром и налоги платит исправно. Но если ты настаиваешь, я его прикрою.
– Мне все равно, – махнул рукой Алексей, – отвечать все равно вам.
На следующий день Степанов затащил зятя в натопленную баню. В парилке было невозможно дышать. Дальский открывал дверь и прыгал в сугроб, быстро обтирался снегом, но надолго его не хватало, мороз-то был за двадцать. Алексей возвращался в парилку, где его хлестал дубовым веником Валерий Иванович, а потом снова спешил к сугробу.
Когда возвращались на самолете в Москву, дублер олигарха понял, что делал все это зря. Кажется, он простудился.
Глава 10
Дальский лежал в постели, его бил озноб.
Накануне вечером, когда ехали из аэропорта, Светлана спросила:
– Что с тобой? Ты весь мокрый.
Денис услышал слова матери и усмехнулся.
Прямо из машины позвонили врачу, и когда «Бентли» подкатил к крыльцу особняка, на ступенях уже дожидались доктор и медсестра. Термометр показал почти сорок градусов. Остаток вечера медперсонал демонстрировал свое искусство: температуру удалось сбить, но засыпал Алексей в полном бессилии. Не засыпал даже, а проваливался в липкое небытие. Какое-то время пребывал там, потом открывал глаза, ему подсовывали очередное лекарство, и он засыпал снова, не зная даже, ночь уже или еще вечер.
Утром проснулся разбитый и опять с ознобом. Врач ночевал в гостиной на диване, а медсестра в кресле у постели больного. Дальский поглядел на нее, но будить не стал. Закрыл глаза, зная, что уже не заснет. Так и лежал с закрытыми глазами, плотно завернувшись в два одеяла.
В этом виде его и увидел прибывший с утра пораньше Герман Владимирович. За спиной главного телохранителя олигарха стоял разбуженный им доктор. Медсестра проснулась, засунула Дальскому под мышку термометр и удалилась вместе с врачом.
– К обеду оклемаешься? – спросил Герман.
– Если надо, попробую.
– Постарайся, пожалуйста. Сегодня у тебя важная пресс-конференция. Отменить ее невозможно, разве что сократить время проведения.
– Что-то важное?
– Сверхважное.
В спальню принесли плоский телевизор. Герман включил биржевой канал. Обсуждали главную новость дня. Дальский вслушивался и не понимал, какое отношение она имеет к нему лично.
– Все мировые средства массовой информации называют эту сделку недружественным захватом. До сих пор непонятно, почему в обмен на уступку двенадцати с половиной процентов акций «Росинтерна» Потапов получил двадцать пять процентов акций «Металл бразерс» – концерна, контролирующего значительную долю мирового рынка черных и цветных металлов. Если даже учесть, что дела «Металл бразерс» идут далеко не столь успешно, как в предыдущие годы, все же рыночная стоимость такого огромного пакета концерна куда больше того, что было получено взамен. Но если принять во внимание вероятную консолидацию политики двух монополистов, то скорее всего цены на акции металлургических монстров должны подскочить значительно. Первой отреагировала Токийская фондовая биржа, но сделки с акциями «Росинтерна» и «Металл бразерс» на ней не зафиксированы из-за отсутствия предложений на продажу, хотя…
Диктор продолжал вещать, а Дальский посмотрел на главного телохранителя олигарха.
– Голова плохо соображает. Это имеет какое-то отношение ко мне?
– Это имеет отношение ко всем. Слушай внимательно. Тебя сегодня журналисты замучают. Мы ответы подготовили, конечно, но надо, чтобы и сам ты соображал, о чем говорить будешь…
Алексей попытался сконцентрироваться, слушая, что ему говорит Герман Владимирович, силясь вникнуть:
– …Главная загадка состоит и в том, как владельцу «Росинтерна» удалось сохранить в тайне всю подготовительную работу по организации сделки. По крайней мере не было зафиксировано ни одного контакта Потапова или его доверенных лиц с представителями «Металл бразерс». А сама предстоящая сделка не обсуждалась на собрании акционеров пакистанского концерна. Хотя, если предположить, что это не просто удачная сделка, а тщательно продуманная операция, и Потапов прежде, чем приобрел четверть полного пакета, стал владельцем или получил в управление достаточно большое количество других акций у мелких акционеров, то тогда эта сделка может стать сделкой века. Миноритарные акционеры, в последние годы получавшие значительно меньшую прибыль, на которую могли рассчитывать, вполне были способны избавиться от своих пакетов, не обращаясь к услугам брокерских контор, отдав акции напрямую заинтересованным лицам по ценам выше рыночных. Тут возможно два пути. Первый: внутреннее расследование, в котором заинтересованы основные владельцы «Металл бразерс», или привлечение международных организаций, чтобы проверить вероятность факта картельного сговора…
Дальский не хотел ни смотреть на экран, ни слушать. Ему было не до того. А потому, закрыв глаза, произнес:
– Мне бы только в себя прийти.
– Ничего, сейчас сделают пару укольчиков, и к полудню станешь свеженьким, как огурчик, – успокоил его Герман Владимирович. – Тебя отвезут в офис, где ты поговоришь полчасика с журналистами, а потом отдыхай хоть всю неделю.
– Что хоть за лекарство мне вколют? – поинтересовался Алексей.
– Нормальное лекарство: мертвого поднимет.
Главный телохранитель позвал врача и медсестру. Один укол сделали в вену, второй – в более привычное к подобным делам место. Дальский закрыл глаза и очень быстро заснул. Но перед тем как уйти в небытие, услышал голос доктора:
– В полдень еще укольчик, и на пару часов его хватит. Потом сразу домой его везите. Максим Михайлович очень слаб. Перетрудился, видать, ведь столько работал, а тут еще и ангина.
Врач, вероятно, тоже наслушался новостей.
В полдень Алексея разбудили.
– Ну, как себя чувствуете, Максим Михайлович? – поинтересовался заботливый эскулап.
Дальский хотел ответить, но не смог – горло сдавил крепкий обруч.
– Плохо, – прохрипел он.
Тут же над Алексеем склонился главный телохранитель олигарха.
– Горло покажи, – негромко приказал он.
Дальский послушно открыл рот, но осмотрел его уже врач.
Герман Владимирович продолжал суетиться.
– Ходить-то сможешь? – спросил он.
Дальский кивнул. Но медик замахал руками.
– Максим Михайлович никуда не поедет! Или отменяйте вашу пресс-конференцию, или пусть кто-нибудь другой за Потапова отдувается.
Врач и медсестра опять отправились в гостиную смотреть телевизор. Герман Владимирович поднес к уху мобильник.
– Не может он говорить. Глухой номер. Может, и в самом деле скажем журналюгам, что Потапов их через три дня примет?.. Хорошо. Я все понял. Так и сделаем.
Герман Владимирович посмотрел на Дальского:
– Если бы ты только знал, что произошло… Вчера Максим Михайлович стал самым крутым. Круче уж некуда! Все арабские шейхи, вместе взятые, теперь ничто по сравнению с ним… Гений! Понимаешь?!
Алексей понимал, только отвечать не мог. Именно теперь все стало на свои места. Для того его и наняли, чтобы на виду был Дальский, а Потапов тайком готовил сделку века.
Актер задремал и проснулся от того, что почувствовал чье-то присутствие. Не успел даже глаза открыть, как услышал голос Светланы:
– Как себя чувствуешь?
Дальский посмотрел на жену Потапова, рядом с которой стоял Денис.
– Нормально.
– Ты выглядишь больным. Не лучше ли отменить пресс-конференцию?
Алексей покачал головой.
– Поедешь? – спросил Денис.
Дальский кивнул.
Сын Потапова явно был взволнован. Вероятно, весть о покупке акций огромного зарубежного концерна донельзя взбудоражила парня. А может, отпрыск олигарха наслушался телевизионных комментариев и решил, что теперь он самый состоятельный жених на свете.
– Точно поедешь? – переспросил Денис. – Я почему спрашиваю: сейчас я по делам в Москву собираюсь, так уж заодно распоряжусь, чтобы тебе машину подготовили.
Алексей кивнул и начал подниматься в постели. Молодой человек вышел из комнаты. На пороге обернулся, посмотрел на отца внимательно и обронил:
– Удачи!
Дальский закрыл глаза.
– Ну, как знаешь, – вздохнула Светлана Валерьевна. – Я бы не советовала ехать.
Больше она ничего не сказала. Просто вышла вслед за сыном.
Дальский и сам не знал, едет он или нет. Может быть, ему придется только поприсутствовать на пресс-конференции, а отвечать на вопросы журналистов будет кто-нибудь другой. Федотов, например. Но никто не звонил. Он вышел из спальни, переоделся в гардеробной, накинул на плечи кашемировое пальто. В гостиной увидел врача и медсестру в креслах. Девушка спала, а доктор зевал.
– Поезжайте домой, – с трудом прохрипел Алексей, – я уж без вас как-нибудь. Температура нормальная. Если бы не горло, то вообще бы ничего.
Врач разбудил медсестру. Сказал, что отдохнет немного у себя дома, а вечером вернется с новой помощницей.
Медики удалились.
А он не мог придумать, чем ему заняться. Почему-то показалось, что очень скоро произойдет встреча с Потаповым, который скажет: двойник ему теперь не нужен. А может, передаст это через Германа. Но как бы там ни было, осталось недолго: день-два, и Алексей перестанет быть значительным лицом. Ему отдадут обещанный гонорар и, вполне возможно, не дожидаясь его выздоровления, отправят восвояси. Денег все равно должно хватить на квартирку и на автомобиль. Он вернется в театр на ту же ставку. Хотя после спонсорской помощи олигарха ставки, вероятно, увеличили, на скромную жизнь будет хватать. Будет все, как прежде: посиделки с Карновичем, походы по кинопробам и, возможно, участие в съемках какого-нибудь сериала. Алексей будет жить, как жил, с той лишь разницей, что никому не сможет рассказать, что два месяца с небольшим был самым богатым человеком в стране.
Актер спустился на первый этаж. Дежуривший у входа охранник поприветствовал его.
– Денис уехал? – поинтересовался Алексей на всякий случай.
– Вместе со Светланой Валерьевной вышел минут двадцать назад.
– Ну, и мне пора, – вслух произнес Дальский и направился в гараж.
Машина стояла подготовленной к выезду. Алексей уже сел в «Бентли», когда раздался звонок его мобильника. На связи был Герман Владимирович, который сообщил, что его присутствие на пресс-конференции необязательно, Потапов решил встретиться с журналистами лично. А машина пусть едет в Москву к офисному зданию.
Дальский решил, что так и в самом деле лучше. Из гаража он вышел в цокольный этаж, поднялся по служебной лестнице к своим апартаментам, рассчитывая увидеть Аню, но та ему не встретилась. И вообще дом показался пустым и чужим, притаившимся. Словно огромный особняк, проглотив не так давно чужака, теперь готов вот-вот выплюнуть его туда, где таким людям и место.
Он вернулся в гардеробную, отыскал костюм, в котором прибыл сюда и в кармане которого хранил ключ от своей квартиры и кое-какие документы: паспорт, кредитную карту, на которой и денег-то почти было, разве что на пару бутылок пива и пачку сигарет. Переложил в карман своего пиджака доставшийся от Потапова бумажник с тиснением. В нем лежали деньги, выигранные в казино, и старая пластиковая карта, на которой, видимо, рукой Максима Михайловича когда-то был записан пин-код, теперь уже едва различимый. Карту Дальский собирался отдать Герману Владимировичу, но каждый раз при встрече с ним забывал это сделать. Ничего, при расставании уже не забудет.
В голову пришла мысль о том, что прибыл сюда в одном костюме, а теперь уже зима. Хоть в Москве и нет особого мороза, все же выходить из дома без пальто вряд ли осмотрительно. Скорее всего Максим Михайлович отдаст ему какое-нибудь со своего плеча, как в давние годы господа дарили слугам отслужившие свой век вещи.
На барной стойке в гостиной стояла бутылка коньяка. Алексей наполнил пузатый бокальчик наполовину и устроился с ним в кресле, где еще недавно спала медсестра. Грел коньяк в ладонях и пил маленькими глотками. Как ни странно, но вскоре ему показалось, что горло почти не болит и глотать стало значительно легче.
Он вытянул ноги, положив их на журнальный столик, накрылся пальто Потапова – возвращаться в спальню не хотелось, да и спать тоже. В огромной гостиной горели лишь лампочки над барной стойкой. Тишина стояла и в комнате, и во всем доме. Вроде вполне уютно… если бы это был его собственный дом. Но кресло, в котором Алексей сидел, ему не принадлежало, стол, на котором лежали его ноги, вероятно, стоил столько, сколько ему, ежевечерне выходя на сцену, не заработать за полгода, и даже пальто, которым укрылся, чужое. Не говоря о коньяке, который он только что выпил.
Зазвонил мобильный, данный ему на время. Дальский взглянул на экранчик – вызывавший номер не был записан в память аппарата, а потому отвечать не имело смысла. Телефон звонил еще и еще. Коньяк в бокале закончился. Алексей хотел наполнить его снова, но подниматься было лень, к тому же менять удобное положение не хотелось.
За окнами раздался звук подъехавшего автомобиля. Даже, кажется, не одного. Затем где-то за стенами прозвучали быстрые шаги. Такие быстрые и громкие, словно по коридору бежали несколько человек. Он обернулся к двери. И тут же в гостиную влетели Федотов, Светлана, еще какие-то люди, среди них генерал полиции в фуражке, похожей на гусарский кивер, и Денис.
– У-у-ф… – оторопело выдохнул полицейский генерал.
А Федотов просто вытаращил глаза, словно не узнал человека, закинувшего ноги на журнальный столик.
Светлана Валерьевна бросилась к Алексею и обняла.
– Слава богу… – прошептала она, быстро целуя его. – Надо же, мы все вне себя от ужаса, а он преспокойненько виски пьет…
– Коньяк, – уточнил Дальский, отстраняя от себя жену Потапова, чтобы беспрепятственно поставить ноги на пол.
Обвел взглядом вошедших, но в глаза бросилась лишь бледность Дениса, у которого тряслись губы.
– Что случилось? – спросил Алексей удивленно.
– Максим Михайлович, вы все время дома были? – спросил Федотов. – Никуда не уезжали?
– Хотел на пресс-конференцию ехать, но потом передумал.
– Ну, хоть сердце отпустило… А то вы позвонили, что уже едете, предупредили о возможном опоздании минут на двадцать. Мы там ждем, ждем… Я уж сам начал беседу, как мог. А потом смотрю: журналисты засуетились, всем звонят, кричат чего-то, галдят, перезванивают, забегали туда-сюда…
– Да в чем дело-то? – не понял Алексей.
– Так им это… сообщили, будто вас на трассе вместе с охраной взорвали.
Глава 11
Никто не знал ничего точно.
Известно лишь было, что «Бентли» отъехал от резиденции без сопровождения, но на трассе автомобиль показался уже с двумя «Гелендвагенами» охраны. Кортеж, как обычно, шел к Москве на высокой скорости по разделительной полосе. Когда до кольцевой оставалось не более километра, прогремел взрыв. Причем такой силы, что лимузин подбросило и швырнуло влево, в лоб мчащейся навстречу фуре, груженной стройматериалами. И тут же в «Бентли» врезался идущий следом «Гелендваген». Произошел второй взрыв – рванул бензобак лимузина. Вспыхнули «Бентли», внедорожник с охраной и фура. «Гелендваген», шедший впереди, развернулся и поехал назад. Правда, сразу приблизиться к месту происшествия не удалось, потому что на трассе мгновенно образовалась пробка. Когда водитель и телохранитель, находившиеся в первой машине, смогли подбежать, столкнувшиеся автомобили уже догорали. Погибли трое человек, находившиеся в «Бентли», четверо во внедорожнике, водитель фуры и его напарник.
Взрыв, по мнению экспертов, случился внутри бронированного лимузина, его мощность в тротиловом эквиваленте от полутора до двух килограммов. А это очень много, если учесть, что устройство заложили в замкнутое пространство, ограниченное бронированными листами. Бензобак «Бентли» был прикрыт броней снизу, а с других сторон не защищен, а в нем, когда он заполнен полностью, около ста литров бензина.
Трупы внутри лимузина выгорели так, что опознать невозможно. Водитель и охранник из первого внедорожника сообщили, что в «Бентли» должны были ехать Потапов и Герман Владимирович, а за рулем находился водитель Сергей. Во второй сгоревшей машине трое телохранителей и шофер.
Весть о вероятной гибели всесильного олигарха в эпоху всеобщей телефонизации общества разнеслась мгновенно. Все радиостанции в ФМ-диапазоне прервали передачи и сообщили о происшествии. Телевизионные каналы в экстренных выпусках новостей проинформировали зрителей о возможности того, что в лимузине олигарха мог находиться сам Потапов. Все средства массовой информации ждали официального заявления.
– Что делать будем? – немного растерянно спросил генерал полиции.
Дальский уже сидел за столом и, хотя был ошарашен страшным известием не меньше остальных, сообразил сразу. Может, от того, что решения ждали именно от него.
– Для начала надо закрыть ворота резиденции, усилить охрану. Никого из дома не выпускать. Каждому находящемуся на территории сдать имеющиеся мобильные телефоны. Кроме того, необходимо отключить внутреннюю АТС и блокировать городские номера, исключение сделать для моего рабочего офиса. Официальных сообщений пока никаких, кроме подтверждения факта взрыва. Но пусть в прессу просочится информация о моей гибели…
– Зачем? – не понял генерал.
– Федотов, останься! – приказал Алексей. – А все остальные займитесь тем, что велено.
Когда в комнате остались лишь Федотов с генералом, Дальский объяснил свое решение: «Если организаторы покушения узнают о своем промахе, они подготовят нечто иное, что предвидеть вряд ли удастся. Зато, введя злоумышленников в заблуждение, мы получим время на расследование преступления и на выявление личности заказчиков».
– Я думаю, что причиной покушения является ваша коммерческая деятельность, – заявил генерал.
По его решительному лицу можно было понять, что полицейский начальник твердо верит в то, что сказал. Личная жизнь олигархов никого не должна интересовать, считал он, даже тех, кому необходимо знать некоторые интимные подробности по долгу службы. Других версий у генерала не было, а потому он произнес уже совсем деловым тоном:
– Давайте подумаем, как нам скоординировать совместную деятельность по поиску преступников и по предупреждению возможных последующих попыток покушения.
Федотов позвонил начальнику службы безопасности корпорации, который уже ждал в вестибюле. Тот вошел в комнату вспотевший от напряжения: вероятно, ему казалось, что его тут же уволят без выходного пособия. Но кричать на него никто не стал, а тем более топать ногами и увольнять. Ему объяснили задачу, и начальник службы безопасности с генералом удалились, обсуждая план совместных действий.
– Максим Михайлович, зачем вам нужно объявлять о своей смерти? – спросил Федотов, когда остался наедине с Дальским. – Ведь уже сейчас, после известия о взрыве, рост стоимости наших акций не просто прекратился, цены на них рухнут, да так, что мало не покажется. Упадут цены на продукцию, уменьшатся активы, придется сворачивать некоторые проекты, сокращать персонал предприятий… – Ой! – вспомнил он и схватился за голову. – У нас ведь теперь и акции «Металл бразерс». Если они покатятся под горку, то нам вовек проблем не расхлебать. Может, дать команду, чтобы наши брокеры на всех площадках начали сбрасывать эти акции? Если за день успеем, то не так уж много потеряем.
– А не было ли именно это целью покушения? – напрягся Алексей. – Может, кто-то очень хочет, чтобы мы и другие держатели акций начали сброс, чтобы взять за гривенник то, что стоит сто баксов?
Федотов вздохнул. Подобная мысль не пришла ему в голову, и спорить он не стал.
А Дальского вдруг осенило.
– Да, акции «Росинтерна» рухнут, но и «Металл бразерс» тоже. Однако мы не будем выставлять их на торги, наоборот, начнем скупать ценные бумаги «Металл бразерс», когда показатели достигнут минимального уровня. Через сколько дней это возможно?
– Максимум – неделя. А скорее всего дня через три-четыре. Потом, когда станет ясно, что такой гигант рухнуть не может, цены опять поползут вверх. Если бы мы просто приобрели у них двадцать пять процентов акций, то они имели бы средства подняться самостоятельно, а так придется использовать внешние заимствования. От десяти процентов акций «Росинтерна» компания избавится уже завтра, понимая, что еще через день потеряет больше.
– Мы их выкупим, – кивнул Дальский. – У тебя есть контора с деньгами, но такая, чтобы ты сам никаким боком?
Теперь кивнул Федотов.
Кивнул и удивился:
– А зачем? И с «Металл бразерс» тоже не понимаю. Зачем нам скупать их акции? Лучше бы скинуть, пока деньги дают, чтобы свой бизнес поддержать.
– Вот тебе парадокс: если бы покушения не было, его надо было самим придумать. А пока это подарок судьбы. Можно разыграть крушение компании. Постановку этой пьесы я беру на себя. Сколько у нас свободных средств?
– Откуда? – развел руками Федотов.
– Как быстро можно избавиться от непрофильных активов?
– Ну, ежели даром отдавать…
– Даром не надо. Заложи, что возможно, банкам, а что не закладывается – отдай за полцены. Кстати, наш банк «Росинтерн» может воспользоваться деньгами клиентов на короткое время?
– Опасное дело. А вдруг пролетим? Это же уголовщина!
– Зарплату персоналу всех наших предприятий задержать на две недели, оплату внешних контрактов не производить до особого распоряжения…
– Ой! – выдохнул Федотов.
– Сколько у нас акций «Металл бразерс»? – спросил Дальский, хотя прекрасно знал сам.
– Двадцать пять процентов у «Росинтерна», – пожал плечами Федотов, удивляясь вопросу, – а еще те, что вы скупали на третьи лица в течение полутора лет. То есть всего без малого тридцать девять процентов. Ну, и в моей собственности почти полпроцента. На сегодняшний день вы – крупнейший акционер «Металл бразерс».
Алексей растерялся. Он не ожидал такой прыти даже от Потапова.
– Значит, для того чтобы стать полноправными хозяевами «Металл бразерс», нам необходимо выкупить около одиннадцати процентов их акций. Сколько это может стоить? – спросил он.
– Сегодня миллиардов пятнадцать. Но такого количества ценных бумаг нет на рынке. И даже если начать скупать на разных площадках, то при таком спросе цена может увеличиться в полтора раза.
– Для начала она упадет, – напомнил Дальский. – Сначала рухнут наши акции, и чтобы возместить потери, руководство «Металл бразерс» попытается или опротестовать нашу сделку, что невозможно быстро сделать, или договориться об обратном обмене с минимальными для них потерями.
– Я бы согласился на последнее, потому что их одиннадцать нам не выкупить никогда, даже если мы продадим все свои активы и год не будем выплачивать зарплату сотрудникам.
Алексей задумался. Понятно, что сам он лично ничего не теряет. Беднее, чем актер Дальский, ему уже не стать. В самом худшем случае вернется в театр с заработанными за три месяца деньгами. Но речь не о нем. После смерти Потапова концерну придется нелегко. Не разорится, конечно, но такого размаха уже не будет. Наверняка начнутся увольнения, сокращение объемов выпуска продукции…
– Если заложить предприятие Минфину, – на какой кредит можно рассчитывать? – спросил он.
– Центробанку заложить, – поправил Федотов. – Миллиарда два или три евро они найдут. Только дадут векселями Минфина с большим дисконтом.
– Уже деньги, – обрадовался Дальский. – Это пятая часть необходимых нам средств. Сможешь договориться за пару дней?
– Смогу. Но там условия…
– Откаты, что ли? – обрадовался знакомому слову Алексей. – Нормально. Итак, там пятая часть, и мы столько же наскребем. Вот сорок процентов от того, что требуется.
– Мы бы и всю необходимую сумму нашли, но времени мало.
– Постой, ты же только что говорил, будто это вовсе невозможно.
Федотов вдруг засопел и медленно произнес:
– Если все будет складываться удачно, то на последнем этапе я смогу свои полторы единицы присоединить к общему капиталу. Только взамен попрошу назначить меня председателем правления «Росинтерна»… – Он заглянул в глаза боссу, ожидая увидеть в них негодование, и робко предложил: – А вы бы могли возглавить наблюдательный совет.
– Хорошо, – согласился Алексей. – Если не будет хватать ровно полутора миллиардов, я попрошу их у тебя.
Они поговорили еще немного, потом направились в домашний офис Потапова, чтобы начать претворять в жизнь намеченное, не теряя времени. Было только начало вечера, и работать предстояло всю ночь. Дальский вдруг почувствовал прилив сил, даже в горле перестало першить. «Надо же, – удивился он, – врач обещал всего четыре часа. Вероятно, я оказался здоровее, чем эскулап думал».
В офисе находились и Татьяна, и Владимир. Федотов ставил перед ними задачи, а Дальский наблюдал за лицами подчиненных, чтобы понять, верят ли те в реальность достижения цели. Но Татьяна с Владимиром слушали внимательно и спокойно.
Все сели за телефоны. Только Алексей не знал, чем заняться: ему-то звонить было некуда. Тогда он подошел к Татьяне и предложил секретарю побеседовать наедине.
Вдвоем они прошли в его жилые апартаменты, устроились не в просторной гостиной, а почему-то в бильярдной, в помещении, куда меньшем по площади и не столь уютном. Зато разговаривать вполголоса здесь было удобнее.
– Сколько сейчас на моих зарубежных счетах? – спросил Дальский.
– На вчерашнее утро – сто семнадцать миллионов евро, сто пятьдесят шесть миллионов долларов, английских фунтов девять миллионов, швейцарских франков двадцать два и полтора миллиарда иен. Если удачно сыграть на форексе и перевести все в доллары, то получится немногим более трехсот миллионов. Триста пять или триста семь.
– Не густо! А в ценных бумагах западных компаний?
– На четыре миллиарда в сегодняшней стоимости доллара. Но завтра эти бумаги должны подешеветь. А если избавляться от них быстро, то подешевеют значительно – можно потерять до двадцати процентов.
– Моя зарубежная недвижимость?
– Но вы же сами знаете, что почти ничего не осталось: за полтора года мы распродали все, когда приобретали акции «Металл бразерс». Замок во Франции, где сейчас живет Римма Романовна, вместе с землей и виноградниками стоит около полусотни миллионов. Если будет срочная продажа или вы пожелаете заложить его, то потеряете половину. Но ваша мама…
– Взамен подарю ей библиотеку. Дальше!
– Квартира в Лондоне, шале в Швейцарии. Это немного. Доля в гостиничном бизнесе в Италии тоже на много не тянет, всего миллионов на сто в лучшем случае.
– Гроши, – согласился Дальский. И усмехнулся.
Затем посмотрел на Татьяну. Сколько ей лет? Сорок? Сорок пять? По виду – обычная тетка, каких много. Такие обычно переполняют вагоны метро по утрам и вечерам – когда едут на работу и спешат после трудового дня домой. Подобные женщины не сидят за рулем автомобилей, а если и приобретают транспортное средство, то что-нибудь вроде старенькой «шестерки», на какой ездил сам Алексей.
– Как вы думаете, хватит средств, чтобы осуществить задуманное?
Татьяна с сомнением покачала головой.
– Все игроки при достаточном снижении стоимости акций «Росинтерна», а тем более «Металл бразерс» начнут приобретать их. Цена пойдет вверх, и тогда однозначно мы промахнемся. Вполне вероятно, кто-то начнет скупать их при падении курса уже на десять процентов, чтобы продать через неделю дороже на пять.
– Но по нашим подсчетам, собственных средств у меня около четырех с половиной миллиардов. Потом свободные средства концерна, продажа непрофильных активов, кредиты, простая экономия – еще более пяти миллиардов. Остается найти совсем немного.
– Все равно риск.
– Вы не любите рисковать? – спросил Алексей. – Или боитесь?
Секретарь вздохнула.
– Я вам очень многим обязана, Максим Михайлович. Когда девять лет назад вы помогли мне… то есть моему брату… то поставили лишь одно условие: отработать с вами весь срок, что он мог бы получить тогда по суду. Меньше двенадцати ему бы не дали, но я была готова служить вам до конца жизни, отдать все за любое смягчение наказания. Однако он был освобожден, и вы отправили его лечиться в Испанию…
– Забудем, – попытался остановить женщину Дальский.
– Никогда! – произнесла Татьяна твердо. – Работая с вами, я заработала кое-что, а потому хочу вернуть долг.
– Это вряд ли поможет.
– И тем не менее, – продолжала настаивать секретарь. – Я верну вам пятьдесят два миллиона долларов с тем, чтобы вы приобрели акции «Металл бразерс». Акции можете оформить на свое имя…
Дальский мотнул головой.
– Или на мое, – закончила фразу Татьяна. – Все равно я передам их вам в управление.
Они возвращались по коридору. Алексею показалось на мгновение, будто он идет по узкой сцене, не зная текста и партнеров, участвуя в спектакле, в котором нет антрактов и финала.
Федотов сидел перед телефоном. Гипнотизировал аппарат и пил газировку. Пиджака на нем не было, а под мышками обозначились круги от пота.
– С Москвой договорился, – доложил он. – Два с половиной миллиарда евро дадут, но мы в обеспечение должны выставить двадцать девять процентов наших акций. Это грабеж!
– Соглашаемся, – произнес Дальский. – И выкупаем свои десять процентов у «Металл бразерс»…
– На какие шиши? – удивился Федотов.
– Работаем! – не выдержал Алексей. – Страна у нас такая, что деньги под ногами валяются. Кстати… Позвоните в Вольфрам и сообщите Степанову, что после гибели Потапова необходимо продать клуб «Северное сияние» вместе с торговыми площадями. Валерий Иванович, конечно, изобразит неутешное горе по поводу моей кончины, потом подумает день для вида и купит клуб сам.
– Это же миллионов пятьдесят, – удивился Федотов. – Разве у него…
– Работаем! – напомнил Дальский.
Часть 3
Глава 1
За неделю следствие по делу о покушении на олигарха не сдвинулось ни на шаг. По всем телевизионным и радиоканалам озвучивались версии. Порой самые невероятные. Если предположение о мести бывших владельцев известного зарубежного концерна воспринималось как вполне естественное, то разговоры о том, что Потапов решил приватизировать все мировое производство металлов, были полным бредом. Как и мысль о желании олигарха стать следующим президентом России, за что его и убрали спецслужбы. Участие спецслужб, как и заинтересованность инопланетян в таблице Менделеева, не подтвердилось.
А вскоре пришли и другие новости.
Акции «Росинтерна» рухнули, да так, что от них начали избавляться даже работники комбината «Вольфрам», у которых они еще оставались. Зарплата на предприятиях, принадлежавших покойному Потапову, не выплачивалась. Спонсировавшийся олигархом хоккейный клуб от расстройства даже проиграл две встречи подряд. Западные производители оборудования для нефтедобычи проклинали тот день, когда подписали контракты, в которых соглашались на поставки с оплатой всех таможенных процедур поставщиком. Акции «Росинтерна», выброшенные на рынок, разошлись за половину номинала. И тут же рухнули акции «Металл бразерс». Их стоимость упала на четверть. Однако вскоре биржевые игроки опомнились, и ценные бумаги резко пошли в гору.
Всю неделю Дальский спал не более двух часов в сутки, адреналин так и бурлил в его жилах. Федотов не выбирался из резиденции Потапова, похудел на одиннадцать килограммов и уже засыпал на ходу.
Прошло ровно восемь дней с момента покушения на олигарха. Дальский сидел с первым вице-президентом концерна в своей гостиной. Вдвоем они пили крепкий кофе с коньяком и наблюдали за биржевыми сводками на экране лазерной панели.
– Еще вчера эти гады трындели, что «Росинтерна» больше нет, а сегодня смотрите, как цены на вольфрам подскочили. И платина вверх пошла. И осмий. Палладий прибавил. Еще немного, и наши акции будут на довоенном уровне, – произнес Федотов и засмеялся. – Господи, поверить не могу. Я, конечно, всегда знал, что вы гений, но чтобы вот так, за неделю, укрепить собственный бизнес… взять голыми руками то, что невозможно представить… Теперь у вас, Максим Михайлович, в личной собственности пятьдесят два процента «Металл бразерс». Уму непостижимо!
– Восемь дней назад, – вспомнил Дальский, – покойный Герман Владимирович сказал мне, что я круче всех. А я не поверил…
– А я и сейчас не могу представить, что вы контролируете предприятия с оборотом в триста миллиардов в год. Это же «Дженерал электрик», «Дюпон» и «Газпром», вместе взятые!
– Не ври, и двухсот не будет.
– Какая разница, – не мог успокоиться Федотов. – Десять лет назад я, доцент кафедры экономического планирования с окладом в двести долларов, даже и предположить не мог, кем стану.
– Председателем правления концерна «Росинтерн», – напомнил Алексей. – Решение учредителей мною подписано задним числом. Так что, кстати, ты попадаешь в число самых заинтересованных в моей смерти лиц. Вот смотри, что получается. Если верить документам, шестого декабря ты становишься председателем правления, а девятого меня взрывают вместе с машиной…
Федотов побледнел.
– Максим Михайлович, я – самый преданный вам человек, вы же знаете.
– Знаю, – кивнул Алексей, – успокойся. Завтра пройдет информация, будто бы я выжил. Послезавтра меня покажут забинтованным в постели, и я скажу пару слов. Акции «Росинтерна» взлетят так, что…
– А если намекнуть, что за период вашего пребывания на госпитальной койке ваши опытные менеджеры скупили контрольный пакет «Металл бразерс», то…
– Все будет сказано. Причем придут ко мне не наши папарацци-мамарацци, а корреспонденты CNN – Володя слил им информацию за четыреста тысяч долларов. Так что завтра на американских биржах с самого открытия возникнет бешеный спрос на наши акции и на продукцию. Но завтра еще и похороны погибших, на которых ты выступишь. Скажешь теплые слова и объявишь, что семье каждого будет приобретена благоустроенная квартира, а женам назначена пожизненная ежемесячная пенсия в пятьдесят тысяч рублей.
– У Германа никого не было, – вздохнул Федотов, – ни жены, ни детей.
– Значит, на одну квартиру тратиться не придется.
Федотов удивленно взглянул на своего босса. Судя по всему, он не ожидал от того такой расчетливости.
Дальскому перебинтовали грудь и верхнюю часть головы. На лицо искусные гримеры нанесли следы ожогов. Актер лежал в постели, смотря прямо перед собой. Изображать умирающего не было нужно, а в своем скором выздоровлении главное – не переиграть.
Рядом с кроватью сидел заместитель начальника ГУВД Москвы, тот самый генерал, что был в курсе всей постановки от первого до последнего действия. Кроме сцен на бирже, разумеется. Генерал старался не задеть рукой капельницы и не замечать стройной медсестры. По другую сторону кровати расположился председатель правления «Росинтерна» Федотов.
Вопросы задавались по-английски. В комнате находился переводчик, чем-то похожий на Джеймса Бонда в исполнении Тимоти Далтона. Но когда задали вопрос: «How do you feel?», Дальский понял и ответил негромко:
– I’m alive, that’s o’key. Thanks.
Генерал вздрогнул, не ожидая такого подвоха. Но тут перевели обращенный к нему вопрос:
– Как далеко продвинулось следствие?
– Следствием предприняты широкомасштабные действия, – начал рапортовать заместитель начальника городской полиции, – уже выявлен круг подозреваемых. Составлены фотороботы исполнителей, ведутся следственно-разыскные мероприятия по их задержанию с целью выявления заказчика покушения. От ответственности никто не уйдет, преступление будет раскрыто.
Тут генерал вспомнил, что его интервьюируют западные журналисты.
– У нас ведь как, – продолжил он, – каждое преступление влечет за собой наказание. Порою преступник пытается замести следы…
Генералу не дали договорить, один из репортеров обратился к председателю правления концерна:
– Мистер Федотов, всю последнюю неделю мировые биржи лихорадило, однако ваша фирма не только не понесла убытков, но из трудного положения вышла весьма и весьма окрепшей.
– Трудности были, не спорю, – признался Федотов, – однако у нас достаточно средств, чтобы справиться с любыми неприятностями. К тому же с самого начала правительство России оказало нам помощь, которую мы, после некоторого раздумья, приняли. Сейчас положение предприятия более чем стабильное.
– Вопрос относительно «Металл бразерс»…
– Здесь, к сожалению, ничего сказать не могу. У «Металл бразерс» свои менеджеры, все вопросы к ним. Мне известно лишь то, что концерн сейчас ждет некоторая реорганизация, которая укрепит руководство и снизит количество потерь…
Пресс-конференция длилась около десяти минут. Когда журналистов увели, Дальский попросил, чтобы с него сняли бинты. Освободившись, он спросил генерала:
– Когда и правда найдете убийц?
Заместитель начальника ГУВД пожал плечами:
– Трудно сказать. Наверняка знаю единственное – то, что взрывчатку в машину заложили на территории резиденции. Мы опросили персонал, но никто ничего не видел и не знает. Записи видеонаблюдения ничего не дали.
Служба безопасности концерна вела свое расследование. И у них также не было никаких результатов. Персонал опрашивали долго и профессионально, ответы перепроверялись, однако никаких противоречий и сбоев в показаниях служащих резиденции не обнаружили. Все же к Дальскому подошел новый главный хранитель его тела и доложил:
– Есть кое-что. Только надо еще поработать.
– Кого-то подозреваете?
– Нет. Однако мне кажется, что одной из девушек что-то известно. Давить на нее не стали, но… внимание к ней теперь особое.
– Кто это? – спросил Дальский.
– Горничная. Некая Аня.
– Хорошая девушка, – заметил Алексей. – Проследите, чтобы с ней ничего не случилось.
Нового главного телохранителя звали Викентий Андреевич. Когда-то он служил вместе с Германом Владимировичем и даже занял его место, когда Герман, наплевав на отличные карьерные перспективы, оставил ФСБ и ушел оберегать от разных неприятностей Потапова.
Глава 2
Приближался Новый год.
Еще совсем недавно Дальский думал, что встретит январь в своем обличье, ждал этого момента и не мог понять, хочет он возвращения в прошлую свою жизнь или нет. Все ведь изменилось. Теперь он – настоящий Потапов, потому что тех людей, которые знали о его перевоплощении, нет. Вернее даже, Потапов в квадрате, потому что стал богаче и популярнее его. Теперь он может распоряжаться огромными средствами, что уже продемонстрировал всему миру. И отныне действительно всемогущ, а не только в рамках дозволенного. Теперь ему можно не ограничивать себя в действиях, не думать о последствиях, как когда-то, выделяя деньги на операцию матери рядовой сотруднице концерна и думая, как это воспримет Герман Владимирович или, упаси боже, сам Потапов. Теперь можно никого не опасаться. Пугало только одно – а вдруг попытка покушения повторится? Что тогда? Мертвым не нужны ни деньги, ни власть, ни тем более популярность.
Есть, конечно, вариант – исчезнуть, вернуться в свой театр. Или даже купить собственный. Хотя последнее вообще-то чревато: превращение нищего актера в миллионера вызовет подозрения и дополнительное внимание. Умные люди вполне способны сопоставить факты и сделать выводы, а потом уж будет не выкрутиться. Другой путь: можно жить скромно, не выделяясь, но и не отказывая себе ни в чем. Однако красивая жизнь потому и называется сладкой, что в ней легко увязнуть, прилипнуть к ней навсегда, как муха к меду. Некоторые с рождения не знают иной, другие, борясь за богатство, быстро привыкают. Но смогут ли они существовать, как все остальные неимущие, если вдруг мед отберут?
В один из дней к Дальскому подошел Потапов-младший:
– Ну, как насчет самолета?
– Забирай, – махнул рукой Алексей. – Ведь я обещал.
– Знаешь, когда все это случилось, волновался… о многом думал в последние дни…
– О чем же?
Денис помялся.
– Если бы ты тогда и правда… Что стало бы с предприятиями? С нами? В смысле со мной и с матерью. Ведь ты даже завещание не составил.
– Ах, вот ты о чем. Так вы оба не бедные. Конечно, такую резиденцию не смогли бы содержать. Продали бы, стали бы еще богаче. Купили бы особняк поскромнее или роскошную квартиру в Москве.
– Ты серьезно?
– Более чем, – ответил Дальский. – Короче, я умирать не собираюсь. Так что терпите меня живого.
Денис, видимо, собирался, по своему обыкновению, скривиться, но, вспомнив о требовании не корчить рожи, сдержался. Он шагнул к Дальскому, намереваясь, похоже, обнять отца. Но потом передумал.
– Ты стал какой-то другой… – произнес парень, всматриваясь в лицо Алексея.
Денис улетел за три дня до Нового года. И в апартаменты Дальского пришла Светлана Валерьевна. Они сидели в гостиной и говорили ни о чем. О том, что Степанов приглашает их на Новый год, что теща Потапова тоже хочет жить во Франции, а не в заполярной глуши, о том, что Денис сделался спокойнее и не требует, как прежде, многого…
– У тебя есть кто-то? – вдруг спросила Светлана.
– С чего вдруг такой интерес? – удивился Алексей.
– Ты много времени проводишь дома: подобного не было уже лет пятнадцать.
– И что с того?
– Так, может, встретим Новый год вместе? В прошлый раз мы с Денисом летали к твоей матери, а ты оставался здесь. На сей раз я не полечу туда одна.
– Я не собираюсь во Францию.
Светлана вздохнула и зачем-то посмотрела на дверь. Словно ее только что ненавязчиво попросили покинуть помещение.
– Я к тому, что, может, мы попытаемся жить, как прежде…
Дальский задумался, хотя его никто уже ни о чем не предупреждал и не мог ограничивать в чем-то.
– И в самом деле, я слишком много времени трачу на ерунду, – согласился он. – Завтра же выберусь в город.
Алексей позвонил матери и узнал все новости. Дальский-старший прилетел с женой и дочерью в Москву, и они втроем посетили Нину. После чего отец позвонил своей бывшей жене и сообщил, что Нина была не очень приветлива, словно ждала кого-то другого. Целый вечер сидела, как на иголках, хотя накрыла стол и даже выставила на стол французское шампанское.
– Ого! – удивился Алексей, услышав это. – Откуда у нее?
Еще отец сказал, что его сын мог бы жить и получше с его-то талантом, и пообещал поговорить с продюсерами, чтобы пристроить сына. Вдруг получится им вместе сыграть в одном фильме, как в былые годы?
Мама рассказывала об этом с некоторой грустью. Нет, скорее всего с обидой. И тогда Алексей сказал ей, что на следующий день вылетает в Москву на праздники, а потом вернется к своей гастролирующей по Сибири труппе.
Что привозят обычно из Сибири? Красную икру в трехлитровой банке, свежую чавычу, завернутую в несколько слоев полиэтиленовых пакетов, кедровые орешки и банку облепихового масла. Дальскому приготовили все это, добавив пучки с маринованным диким чесноком и бутылочку настойки женьшеня.
В гардеробе Потапова не нашлось ничего скромного, а потому Алексей выбрал приталенное пальто из морского котика и такую же котиковую шапочку с козырьком. Новый бронированный лимузин стоял в гараже, но Дальский наотрез отказался в нем ехать, выбрал тот самый «БМВ» шестой модели, разбитый Денисом, сказав, что сам сядет за руль. Викентий Андреевич попытался его отговорить, но переубедить олигарха главному телохранителю не удалось.
Перед выездом Алексей заглянул в сейф и достал из него две пачки евровых пятисоток, положил во внутренние карманы. Хотел было закрыть дверцу, но взгляд упал на «Беретту». Зачем-то он достал пистолет и сунул его в карман пальто.
Опустившись на водительское сиденье «БМВ», спросил Викентия Андреевича, сидевшего на пассажирском месте:
– У вас есть девятимиллиметровые патроны?
– Для «ПМ»? – не понял тот.
Алексей достал «Беретту». Новый главный телохранитель осмотрел пистолет, потом вышел из машины и пересек гараж. Не прошло и трех минут, как он снова сел в машину и вернул оружие со словами:
– Десять в обойме, в стволе оставлять не стал. Пистолет без предохранителя – это полицейский вариант. У него тугой спуск, но убойная сила хорошая. Пользоваться умеете?
Дальский кивнул. Зачем ему пистолет, он и сам не знал, но с оружием все же спокойнее.
Алексей отправился к матери днем, сказав охране, что посетит старого знакомого, который прилетел в Москву из Сибири. В подъезде на лестничных площадках между этажами уже стояли одинаково одетые молодые люди. Жильцы старого дома, поднимаясь к своим квартирам, косились на них и чувствовали себя неуютно.
Мать ожидала сына не одна. Дальский-старший встретил его в прихожей и обнял.
– Сколько лет не виделись! – вздохнул он и прослезился.
Дальский-младший отдал матери свой пакет, и та всплеснула руками:
– И рыба, и орешки, и икра красная!
Оказалось, что бывший муж привез ей почти то же самое.
Теперь он смотрел на сына и удивлялся:
– Надо же! Если честно, не ожидал тебя увидеть в таком блеске. Нина твоя все жаловалась, будто получаешь гроши, вы едва концы с концами сводите, а ты так одет, что мне трудно в это поверить.
Мать тоже внимательно поглядывала на Алексея, заметив перемены, но бывшему супругу объяснила:
– Леша в антрепризе участвует, они по Сибири разъезжают, а там платят хорошо.
– Повезло, значит, – согласился Дальский-старший. – Я тоже пару лет назад с чесом на Дальний Восток ездил. Благовещенск, Хабаровск, Владивосток, Находка… Два месяца мотались, а привез буквально ничего. А вот в советские годы совсем другое дело было. Во время гастролей двойная ставка плюс командировочные…
Время было обеденное, стол накрыт, и потому разговор продолжился уже за едой. Алексей рассказал о своих делах в театре, ничего не приукрашивая, упомянул и о том, что от киношников пока предложений нет. Отец вспомнил последнюю роль сына и успокоил:
– У тебя с талантом и типажом все в порядке – в меня пошел…
– Вы очень похожи, – подтвердила мать.
– Раз талант есть, то заметят, – продолжил Алексей Иванович. – Как ты олигарха в сериале убедительно сыграл! Жаль, что роль небольшая. А в театре я поговорю с кем надо.
Отец, видимо, забыл, что его уже вряд ли помнят в театре, в котором он служил двадцать лет назад и где теперь прозябает его сын.
– Кстати, – вспомнил Дальский-старший, – вчера был на премьере «Свадьбы Кречинского». – Еле пробился туда. Народу было столько! Весь бомонд, как теперь говорят. Меня через служебный вход вахтерша пропустила по старой памяти. Сима, если знаешь. Ну, я не гордый, на откидном стульчике весь спектакль просидел. И не жалею. Некий Карнович такую феерию устроил! Так сыграл! В финале до слез растрогал. Казалось, зло наказано, добро торжествует. Я вижу, что у актера, сыгравшего шулера, обманщика и вора, трагедия на лице, и слезы текут настоящие, будто этот человек в одно мгновение переродился, поняв, что мимо прошла настоящая любовь. Весь зал видит, как страдает этот человек, как ладонью слезы по лицу растирает… Не я один рыдать готов был. Вот это искусство! Только с концовкой перемудрили: на поклон все участники спектакля вышли не в своих театральных костюмах, а в нарядах какого-то модного московского кутюрье. Прямо какое-то дефиле устроили! Минут двадцать, как на подиуме, туда-сюда ходили. Но публика тут уж вообще взорвалась. Овации, цветы артистам под ноги…
К разговору о гастролях вернулись уже на кухне, куда вышли перекурить.
– Я бы тоже отправился с каким-нибудь чесом, – заявил Алексей Иванович, – сил хватило бы. Но, понимаешь, все мешает что-то: роль в театре, семья…
– Жена молодая, – напомнил Дальский-младший.
Отец подумал и кивнул, соглашаясь.
– И это тоже. Она четвертая у меня. Последняя, судя по всему. Куда уж мне – в предстоящем году семьдесят. С первой женой разве семья могла сложиться, если мы с ней в разных театрах? В училище сошлись и пяти лет вместе не прожили. Потом маму твою встретил и полюбил. В том, что разошлись с ней, я, конечно, сам, дурак, виноват… Третий брак сразу развалился, зато теперь все спокойно. В прошлом году с театром ездили на гастроли в Иркутск, так она с нами отправилась – чтобы за мной следить. А чего следить? Не молоденький я, чтобы из койки в койку прыгать. А в былые годы…
Отец достал из пачки новую сигарету, затянулся, выпустил дым.
– Помню, лет сорок назад, я только-только развелся с первой женой, а с твоей мамой еще не познакомился, театр наш поехал на север в город Вольфрам. Там как раз новое здание театра построили. Почти два месяца в Вольфраме работали…
Алексей напрягся, догадываясь уже, что может услышать.
– А директором театра, – продолжил отец после очередной затяжки, – была молоденькая девушка, лет двадцать пять ей было. Симпатичная. На твою маму, кстати, чем-то похожая. Собственно, что я хочу сказать? Любовь у нас возникла, такое чувство, что… что я жениться был готов. А как домой вернулся, подумал: «Нужен ли я ей? Там она уважаемый человек – директор театра. А в Москве кем устроится? Администратором в лучшем случае. В Вольфраме к тому же полярная надбавка…»
У Дальского-младшего вертелся на языке вопрос, но отцов о таких вещах не спрашивают.
– Она мне в театр позвонила потом, поинтересовалась моими планами на ближайшее будущее, но я сказал, что не могу бросить свой театр. Больше не звонила. Письмо, правда, прислала, сообщила, что собирается замуж за достойного человека и ждет ребенка. Я даже грешным делом подумал… Как же ее звали? Не вспомню никак.
– Римма, – подсказал Алексей. – Римма Романовна.
– Точно, – подтвердил отец. – Ты ее знаешь?
– Был там на гастролях когда-то.
Алексей не стал уже ничего спрашивать, хоть и хотелось. И сам понял все. Стало ясно, почему у него с Максимом Потаповым такое исключительное сходство. Все очень просто: они – братья по крови. Не простой, однако, поворот судьбы. Поразительно, что так случилось. Но открытие не порадовало, потому что ничего уже нельзя изменить: Максима нет на свете.
Засиживаться в гостях Алексей не стал. Вполне возможно, что мощные парни привыкли стоять на лестничных площадках, только сам актер не был приучен к тому, чтобы его дожидались так долго. Перед уходом он засунул во внутренний карман старенького отцовского пальто пачку евро. Другую, еще до разговора с отцом, положил на кухне в ящик стола, где покоились ложки с вилками. Сверху бросил листок с надписью: «От сына с Новым годом!»
Дальский вел автомобиль, размышляя о внезапном открытии, о родстве, о котором даже не мог догадываться, о том, как могла бы сложиться его жизнь, узнай он все раньше. И жизнь чужого вроде человека, но, как оказалось, брата стала, пусть на короткое время, его собственной и изменила его самого…
– Максим Михайлович, – прозвучал голос сидящего рядом Викентия Андреевича, – вы не туда повернули.
«Гелендваген», шедший впереди, развернулся на перекрестке и занял свое место перед «БМВ». Только сейчас Алексей заметил, что машинально вел машину по направлению к своему дому. Хотел было вернуться на трассу, но передумал: а почему бы и в самом деле не заскочить?
– Проведаю еще одну старую знакомую, которая живет поблизости. Давно ее не видел. Я на пять минут, не больше.
– Она одна живет? – уточнил на всякий случай новый главный хранитель драгоценного тела.
Сначала парни поднялись по лестнице, потом один из них спустился и махнул рукой – свободно.
У дверей квартиры Дальский приказал шедшим за ним телохранителям:
– Рассредоточьтесь, чтобы людей не пугать.
Дверь открыл своим ключом. Едва вошел в прихожую, из комнаты, запахивая черный шелковый халатик, выскочила Нина. Увидев мужа, она тут же заслонила створку собой.
– Ты? – удивилась супруга. – Почему без предупреждения?
– Я всего на пять минут, дел много.
– Какие еще дела?
– А ты хочешь, чтобы я остался? – усмехнулся Алексей.
Смешно, конечно: муж не был дома почти три месяца, а жена хотя бы для приличия не чмокнула его в щеку. Даже не шагнула навстречу, продолжала стоять, загораживая вход в комнату.
– Я хочу забрать свои права, – произнес он, направляясь к жене.
– Какие права? – не поняла Нина.
– Водительское удостоверение всего-навсего.
Алексей хотел войти в комнату, но его явно не пускали.
– Зачем тебе права? У тебя даже машины нет.
– Теперь есть.
Только сейчас Нина все же обратила внимание на перемены во внешности мужа.
– Слушай, у тебя новая одежда! Пальто шикарное, и костюм…
Она явно хотела перевести разговор на другое – тянула время, чтобы дать возможность тому, кто находился за ее спиной, принять достойный вид.
Но Нина просчиталась. Тот, кто был в комнате, даже и не думал суетиться.
Дальский отстранил жену и шагнул внутрь. На кровати спокойно лежал коротко стриженный молодой мужчина. Причем и одеяло спустил, чтобы обманутый муж увидел его накачанный торс.
– Не волнуйтесь, – предупредил незнакомца Алексей, – я всего на пару минут.
– А кто тут волнуется? – нагло ответил качок. – И вообще, чего ты приперся?
– Это не то, что ты думаешь, Леша, – зачастила жена. – Коллега с работы, просто подвез меня и плохо себя почувствовал… Я предложила ему прилечь.
– А на вид такой здоровый! – усмехнулся Алексей.
Потом подошел к шкафу и выдвинул ящик, в котором они с Ниной хранили документы.
– Ну, ты меня достал, – поморщился лежащий в постели парень, откинул одеяло, поднялся и шагнул к Алексею. На качке были блестящие узкие трусики-стринги. – Пошел отсюда!
Он толкнул Дальского в плечо, а затем еще раз, но уже сильнее.
– Вали! Чтобы я тебя здесь больше не видел!
Алексей посмотрел на жену. Нина стояла молча. Теперь она не была ни испуганной, ни растерянной. Сейчас происходит то, что рано или поздно должно было случиться, и женщина спокойно ждала окончания неприятной, но необходимой для развития сюжета сцены. Дальский прошел мимо жены в прихожую – та даже не шелохнулась, глядя в сторону, на зашторенное окно.
– Еще раз появишься здесь, вылетишь в окно! – раздалось за его спиной.
Алексей открыл дверь на площадку и бросил в проем:
– Ребята, нужна ваша помощь.
И повернулся навстречу качку, подскочившему с явным намерением пнуть обманутого мужа. Но Дальского уже осторожно отодвинули в сторону и прикрыли мощными телами. Качок согнулся от резкого удара в печень и со стоном опустился на пол. Тут же последовал сильный пинок ногой в челюсть. Парень влетел в комнату.
– Не надо! – тихо вскрикнула Нина.
Один из телохранителей подошел к поверженному и дважды пнул его. Качок даже не думал сопротивляться, а возможно, и не мог.
Нина всхлипывала от страха, прикрыв лицо руками.
– Достаточно! – приказал Алексей и махнул рукой телохранителям, чтобы те удалились.
Мощные ребята вышли из квартиры, но остались на площадке, приоткрыв входную дверь пошире, чтобы успеть в случае чего.
Дальский вернулся в комнату, подошел к шкафу и сразу нашел свое водительское удостоверение. Качок очнулся и тихо мычал от боли. Он лежал на спине и не мог пошевелиться. Правая сторона его лица раздулась – вероятно, у него была сломана челюсть.
– Надо быть повежливее в чужом доме, – посоветовал Дальский. И спросил: – Понял меня?
Парень согласно мотнул головой.
– А теперь слушай дальше. Я против тебя и Нины ничего не имею. Хочешь, живи здесь. Но обо мне забудьте оба.
Алексей обернулся к жене, и та поспешно кивнула.
– Завтра же подашь заявление на развод. Районный загс за углом. И не тяни с этим!
Испуганная Нина продолжала кивать.
– Я пришлю туда заявление с просьбой развести без меня и об отсутствии материальных претензий с моей стороны. При случае эту квартиру на тебя переоформим.
Качок, поняв, что бить уже больше не будут, попытался сесть. Алексей посмотрел на его потуги и протянул руку, чтобы помочь. Незадачливый любовник ухватился за нее… И тут на Дальского что-то нашло. Свободной рукой он достал из кармана «Беретту» и приставил к носу парня.
– Считай, что тебе повезло сегодня. Пацаны тебя спасли, а то лежать бы тебе на простынке с дыркой в глупой башке.
Затем выдернул свою ладонь, и качок снова рухнул на спину.
– Занавес! – весело провозгласил Дальский, пряча оружие, и вышел из квартиры.
Когда садился в «БМВ», не обернулся. Хотя, зная Нину, не сомневался: жена, теперь уже бывшая, следит из-за шторки, чтобы узнать, на каком автомобиле он приехал.
Глава 3
В офис Алексей теперь не ездил, хотя по телефону общался с Федотовым часто. Но все остальное время заняться было нечем.
Пару раз попытался сразиться в шахматы с Викентием Андреевичем, но тот играл настолько плохо, что желание сидеть за доской у Дальского пропало. Хотя, возможно, главный телохранитель искусно изображал неумение.
В огромном доме стояла тишина. Светлана больше не докучала ему своими посещениями. Однажды он встретил ее в коридоре, кивнул и прошел мимо. Было скучно. Федотов предложил встретить Новый год вместе, но Алексей отказался. А до праздника оставалось чуть более суток.
Дальский позвонил Карновичу и поинтересовался, где тот собирается провести новогодний вечер.
– Дома, где ж еще, – ответил Вадим. – То есть вечером я буду в театре, у нас «Свадьба Кречинского». Мы быстро откатаем спектакль, хлопнем по рюмашке и разбежимся. Я бы с Ликой в ресторанчик какой-нибудь тихонький сходил, но в эту ночь такие цены, что мне месяц потом пахать. А ты в Москве? Как там Нина?
– Скорее всего у нее все хорошо, потому что мы разводимся.
– О как! – почему-то обрадовался Карнович. – Поздравляю! Тогда заскакивай к нам, что-нибудь придумаем.
А Дальский и так уже кое-что придумал. Ведь перед праздниками особенно хочется личной жизни.
Он залез в память своего мобильника и сделал первый звонок.
– Алло, Наташа? Привет, это Дальский. Какие у тебя планы на новогоднюю ночь?
– Привет, привет. Что на тебя нашло? Сто лет не звонил, и нате!
– Ты свободна?
– Нет, конечно.
– Тогда извини.
На следующий звонок никто не отозвался.
В третьем случае трубку снял явно нетрезвый мужчина.
Затем он дозвонился до какой-то Лены, не помня даже, кто та такая. Оказалось, что подруга детства матери.
В следующий раз вместо ожидаемой Жанны ответил детский голос.
Очередной звонок был явно не нужен, и он поспешил прервать вызов, чтобы не слышать, как его посылают подальше.
Потом ему ответили:
– Ординаторская урологического отделения.
Дальский удивился: откуда в памяти его телефона этот номер? В записной книжке значилась «Надежда».
Следующим Алексей чуть было не набрал номер мобильника Нины.
Затем попросил позвать к трубке Марину, но ему ответили, что та переехала к мужу.
Позвонил Вике.
– Виктория освободится минут через десять, – сообщил мягкий женский голос, показавшийся знакомым.
– А с кем я говорю?
– Вы говорите с Вероникой. Дальский, ты, что ли?
Случайно, но влип – он, оказывается, набрал номер Сосниной, а нарвался на ее сестру, свою бывшую сокурсницу. Ничего не оставалось, как сказать, что просто решил заранее поздравить всех по телефонному списку, потому что завтра, вполне возможно, не будет времени и сил.
– Вика в душе, – объяснила Вероника. – Ты ее дождешься или мне поздравить ее от твоего имени?
– Да, ладно. Перезвоню.
Алексей отложил трубку. Но через минуту снова набрал тот же номер.
– Вероника, ты завтра где будешь?
– Дома, одна. Сын уходит с одноклассниками. Ему уже четырнадцать. Он такой артистичный, ты не представляешь!
– Есть в кого.
Вероника помолчала и произнесла совсем тихо:
– Да уж.
– Ты работаешь?
– Руковожу в одной гимназии театральной студией. Платят немного, зато и не перетруждаюсь. Но так хочется на сцену вернуться! Был бы жив муж…
Разговор не затянулся.
Алексей попытался представить, как может сейчас выглядеть его бывшая сокурсница, но не смог. Взял мобильный с сим-картой Потапова, в телефонную книжку которого занес недавно телефон Долгополова.
– Потапов говорит. Как дела в коллективе?
Директор театра, заикаясь от волнения, начал докладывать обо всем подряд – о последней постановке, о необходимости проведения ремонта служебных помещений и приобретения новой акустической аппаратуры, заодно восхитился игрой Карновича…
– Я рад, – сухо прервал его Алексей. – Кстати, об актерах. Вам известен номер мобильного телефона Сосниной? Так позвоните ей прямо сейчас. Ответит Вероника Соснина, сестра Виктории. Прекрасная актриса, пригласите ее в труппу.
– Немедленно все сделаю, – угодливо согласился Долгополов. И начал врать: – Я слышал о ней и сам собирался после Нового года…
– Поторопитесь, – вновь оборвал собеседника Алексей.
Больше он никому звонить не стал, потому что понял – никому не нужен. А Вадик Карнович примет его и в единственном числе.
Хорошо быть богатым человеком: множество людей будут искать твоего общества. Бедные друзья никому не нужны, разве что тем, кто еще беднее. Хорошо быть олигархом: можно распоряжаться судьбами множества людей, тысяч или десятков тысяч, кроме одного-единственного человека – тебя самого.
Дальский вышел из апартаментов и увидел Аню, тащившую пылесос. Девушка подняла голову и посмотрела на него дольше, чем полагается приличиями.
– Вы что-то хотите сказать? – спросил Алексей с надеждой.
– Да, – кивнула Аня. – Дело в том, что меня опрашивали по поводу того трагического происшествия, но я не сообщила всего, что мне известно.
– Мне расскажете?
Девушка опять кивнула. Дальский подошел, взял из ее руки трубу со щеткой и опустил на пол.
– Пройдемте ко мне.
В кабинете Аня осторожно опустилась на краешек кресла, словно боялась утонуть в нем. Алексей сел напротив.
– Давно вы меня не подстригали, – напомнил он.
Девушка кивнула снова. Кажется, Аня и сейчас сомневалась, стоит ли рассказывать то, что знает. Но наконец решилась.
– Дело в том, что в тот день лимузин брал ваш сын, – шепнула она.
– То есть как – брал? – не понял Дальский.
– Я случайно зашла в гараж и видела, как он подошел к Сергею и попросил разрешить ему выехать из гаража и сделать круг по территории.
– Ну и…
– Сел за руль, выехал из гаража, а через несколько минут вернулся.
– Когда он садился в лимузин, у него было что-то в руках?
– Была сумка через плечо.
– А когда Денис выходил из «Бентли»?
– Не видела. Я уже по двору шла, когда машина мимо меня проскочила.
– Когда это было?
– Сразу перед выездом. Я видела, как вы шли к гаражу. Потом лимузин поехал к воротам, и я подумала, что вы внутри. А когда по телевизору сообщили про… про то, что случилось, я попросила, чтобы произошло чудо.
– У кого попросили?
– У Бога, – еле слышно прошептала Аня. – Можно, я пойду?
Дальский кивнул и проводил девушку до дверей. Затем смотрел ей вслед до тех пор, пока маленькая фигурка не скрылась в проеме двери, за которой была служебная лестница. После чего набрал номер Викентия Андреевича, вызвал его к себе, добавив, что появилась кое-какая информация.
На самом деле Алексей вовсе не считал услышанное от девушки малозначащей информацией. Только сейчас он понял, в какой опасности находился. Вряд ли, конечно, Денис заложил в «Бентли» взрывное устройство, но все же зачем-то парень решил в одиночку покататься по территории на лимузине.
Главный телохранитель, выслушав Дальского, растерялся.
– И что вы предлагаете?
– Ничего, – ответил Алексей. – Вы и без моих советов знаете, как действовать. Мне ли вас учить, как установить негласное наблюдение, организовать прослушку телефонов подозреваемого, как выявить все его контакты…
– Хорошо. Мы все сделаем. Даже установим камеры в московской квартире Дениса. Каждый шаг вашего сына будет под контролем.
– А разве сейчас вы не контролируете его?
– Мы его охраняем. Но мои люди не могут присутствовать рядом с молодым человеком постоянно. Распечатки его звонков я получу через час. Но вдруг у Дениса есть телефонный номер, нам неизвестный, или он воспользовался телефоном одного из своих друзей? И потом…
Викентий Андреевич замолчал, раздумывая, как бы помягче выразиться. Затем спросил шепотом:
– А вдруг будет достоверно установлено о причастности вашего сына к покушению? Что тогда?
– Тогда я сам буду решать, что делать.
Глава 4
Святые люди – театралы. Они верят всему, что им представляют на сцене. Верят в то, что Дездемона и в самом деле молилась перед сном, в то, что ружье, висящее в первом акте на заднике, умеет стрелять, в то, что служители Мельпомены приходят в театр как на праздник, и в то, что спектакль в предновогодний вечер длится столько же, как в обычные дни. Театралы, спешащие в театр 31 декабря, самые наивные люди в мире.
Более доверчивы, пожалуй, только те, кому вручили полтора десятка лет назад маленькую бумажку и объявили, что ее владелец получил долю общенародного достояния. Ваучер, правда, нигде потом не принимали, разве что в грязных ларьках у метро, где его обменивали на поллитровую бутылку сомнительной водки.
Доверие к каким-либо бумажкам очень быстро проходит, а вот вера в выдуманную жизнь – неистребима.
Антракт в театре сократили до минимума, актеры не ходили по сцене, а бегали, старались проговорить свой текст как можно быстрее, обнимались коротко и с разбега. К финалу все дышали тяжело, но зато успели закончить спектакль еще до десяти часов. Подвели немного зрители, устроившие овацию. Карновича опять забросали цветами, из некоторых букетов вылетали записки от поклонниц.
Вадим собрал большую охапку роз, лилий и хризантем и направился в гримуборную, где Лика должна была накрыть небольшой стол. Заранее решено было с двумя собратьями по сцене проводить на скорую ногу старый год, а потом мчаться домой встречать новый. На все про все оставалось чуть больше полутора часов. Слушать бой курантов Карнович и Лика собирались вдвоем.
Вадим переоделся, влез в свои привычные джинсы, смыл грим и ждал собратьев. Лика разбирала букеты, просматривала любовные признания. Некоторые зачитывала вслух: «Дорогой Вадим Петрович! Я очарована вашей игрой и вами лично. Я молода, красива, богата и сама распоряжаюсь своим временем. Если у вас нет никаких планов на сегодняшнюю ночь, то знайте – я заказала столик на двоих в шикарном клубе. Этот праздник станет сказочным для нас обоих. Илона».
– Заманчиво, – согласился Карнович, прослушав содержание послания. – Однако я давно уже не верю в сказки. Дама окажется в лучшем случае сорокалетней, с подтяжками и с силиконом, за столик она отдала всю месячную зарплату мужа, и когда я закажу дорогой коньяк…
– Ты собираешься пойти? – расстроилась доверчивая Лика.
– Упаси боже! – тряхнул головой Вадим. – Нам и вдвоем хорошо.
Актер откупорил бутылку шампанского.
Словно услышав звук выстрелившей пробки, в уборную вошли заслуженный артист Буйносов и народный артист Мореславлев.
– А вот и мы! – провозгласил первый, потирая руки.
– Как ни странно, но я вас узнал, – отозвался Карнович. – Присаживайтесь, господа, времени у нас немного.
Еще совсем недавно и Буйносов, и уж тем более Мореславлев не замечали Вадима. Заслуженный, может, иногда и кивал в ответ на его приветствие, как-никак пять лет в театральном институте вместе учились, а вот народный даже хмурил брови, когда на его пути встречался какой-то там Карнович. Но сейчас они не только признали его, но и почитали за равного: весь театр знал, что Вадиму покровительствует всесильный олигарх. Мореславлев будто бы сразу забыл, что именно Карнович придумал ему прозвище Морепродуктов, которое сразу подхватили остальные работники театра.
– В былые годы, – вздохнул народный артист, – мы все успевали. И спектакль отыграть, и шампанское выпить, и остальное. У меня, к примеру, была жена. И даже не одна. Еще две любовницы в театре, не считая постоянных поклонниц и случайных студенток. А еще я очень нравился супруге одного из членов Политбюро, и потому меня постоянно приглашали участвовать в правительственных концертах в Колонном зале Дома Союзов. Я там читал стихи о советском паспорте.
Мореславлев, не поднимаясь со стула, отбросил в сторону руку и начал декламировать:
Я волком бы выгрыз бюрократизм!
К мандатам…
Тут народный артист заметил, что заслуженный уже во второй раз наливает себе шампанское, и умолк. Тут же осушил свой бокал, снова наполнил его и взял с тарелки бутерброд с красной икрой.
– А я последние годы только на детских елках и зарабатывал, – честно признался Карнович. – В прошлом году отказали, правда. Ни Дедом Морозом не взяли, ни даже волком. Якобы за старые грешки.
– Это когда ты на детском утреннике приставал к Снегурочке и елку завалил? – вспомнил Буйносов. – Или наоборот: приставал к елке и завалил Снегурку?
– С кем не бывает, – усмехнулся Мореславлев. – Мне, например, в шестьдесят седьмом году выпала честь исполнять роль Феликса Эдмундовича Дзержинского. А там у меня была такая фраза: «Весь ЦК партии левых эсеров надо поставить к стенке!» А я молодой был, горячий, как заору: «Все ЦК…» Понял, что ошибся, и решил поправиться, ору еще громче: «Весь ЦК КПСС надо расстрелять!» Так хорошо крикнул, но зрители не то что не аплодировали, а боялись пошевелиться и даже дышать. Вероятно, всем показалось, что прямо сейчас их начнут расстреливать из пулеметов. Спектакль этот сняли, а заодно директора театра, а также художественного руководителя, главного режиссера и завлита. Автора пьесы и вовсе посадить хотели. А меня на месяц отстранили от всех ролей. Потом все же восстановили, потому что, повторяю, меня любила супруга одного из членов Политбюро ЦК. А так бы играл каких-нибудь зайчиков в детском театре или волков на новогодних утренниках. Одно счастье было бы в жизни – затащить Снегурочку под елку…
– Кстати, – поспешил перевести разговор на другую тему Буйносов, – а где Дальский?
– В Сибири, – ответил Карнович, – деньги на чесах гребет.
– А я с Дальским-старшим учился на одном курсе, – вспомнил народный артист. – Талантливый парень был. Лехой его звали. Потом он в нашем театре служил. Я даже завидовал ему… то есть это он мне немного завидовал, потому что меня любила…
– Ой, а мне вчера звонила жена Дальского, – вспомнила молчавшая до сего момента Лика. – Сказала, что Алексей ворвался в ее квартиру с толпой бандитов, которые устроили погром, причем пострадали посторонние люди. Теперь эти люди лежат в больнице, у них не открывается рот, и праздник для них не праздник…
– Раз ты посторонний, то и нечего тебе шампанское пить, – заметил Мореславлев, подставляя свой бокал.
Карнович налил народному артисту и обернулся к своей девушке:
– И чего еще Нинка наплела?
– Сказала, что Дальский стал вором в законе.
– Да-а, – вздохнул Мореславлев, – одним талантом сыт не будешь. В наше время, чтобы жить хорошо, надо вести себя плохо.
– Алексей и в самом деле в Москве, – вспомнил Карнович. – Может, заскочит к нам по старой памяти?
– Я, пожалуй, пойду, – быстро произнес Буйносов.
Заслуженный удалился, да и народный засиживаться не стал. Вылил в свой бокал остатки шампанского, выпил, сказал, что Карновича ждет великое будущее, поцеловал ручку Лике и шмыгнул в дверь.
– Теперь домой? – спросила подруга Карновича.
– Куда ж еще…
Они спустились к служебному входу.
– Поспешите! – поторопила их вахтерша Сима. – А то Новый год прошляпите!
Карнович вручил ей пару из своих букетов и поинтересовался:
– А вы почему не дома?
– Мой дом здесь, – ответила старушка. И добавила: – А вас дожидаются…
Вадим с Ликой, выходя уже на улицу, даже понять не успели, о чем это она, и тут же к ним шагнул крепкий парень.
– Господин Карнович?
Вадик растерялся, потому что углядел за спиной незнакомца большой автомобиль. Лика смело заслонила любимого своим телом.
– Что вы хотите?
– Мне поручили сопроводить вас на празднование Нового года. Прошу в машину.
– Но у меня другие планы! – попытался воспротивиться Карнович. – Нас уже в другое место пригласили…
Но и его, и Лику подхватили под руку, подвели к автомобилю, распахнули перед ними дверцу. Из салона пахнуло ароматом роскоши, и Вадим вздохнул:
– Ну, надо, так надо. Если только ненадолго…
А Лике шепнул:
– Может, денег заплатят. Ведь я теперь вроде как звезда.
Они сидели на мягком кожаном диване, перед ними светился плоский экран телевизора и мигали лампочки мини-бара. Тот парень, что встретил их у входа, расположился рядом с водителем, а когда машина тронулась с места, обернулся к ним:
– В автомобильном баре есть коньяк, виски, шампанское и лед. Не стесняйтесь, делайте все, что душа запросит. Вам никто не будет мешать.
И тут же вверх поползла стена из непрозрачного стекла, отделяя салон от водителя и охранника.
– Ничего не понимаю… – пробормотал Карнович.
Лика прижалась губами к его уху и шепотом объяснила:
– А что тут неясного? Та дамочка за тобой свой «Мерседес» прислала. Не знаю только, я-то ей зачем?
– Не бедная дамочка, видать, – ответил Вадим. Открыл дверцу бара и, увидев его содержимое, присвистнул: – Точно, богатая тетка попалась!
– Тоже, видать, супруга члена какого-нибудь политбюро.
– «Вдова Клико»! – восхитился Карнович. – Я только в книжках читал о таком шампанском.
Бутылку открыли, сделали по глотку прямо из горлышка. Потом Карнович достал бокал и наполнил его. Пили из него по очереди. Но все равно бутылку допить не успели – автомобиль остановился. Лика посмотрела за окно:
– Ресторан какой-то.
У дверей их встретил учтивый молодой человек в смокинге. Пиджак был расстегнут, иначе смешно смотрелся бы на квадратном торсе. Парень провел их через вестибюль к пустой гардеробной стойке. Лика разглядывала белый мраморный пол и картины на стенах. Вадим помог девушке стянуть старенькое пальтецо, положил его на стойку и спросил:
– А что, у вас сегодня – никого?
– Сегодня ваш праздник, господин Карнович, – ответил учтивый молодой человек.
Их провели в зал, посреди которого стоял всего один стол, уставленный яствами. У входа сопровождающий попрощался и пожелал счастливого Нового года. Карнович посмотрел на стол, наконец увидел, что за ним сидит некто величественный, и вздохнул, не зная, что сказать этому человеку. Взял под руку Лику и шагнул навстречу неизвестности.
– Ты что такой напряженный, Вадим? – прозвучал знакомый голос.
Карнович вгляделся и оторопел: за столом сидел Леша Дальский, едва похожий на себя прежнего.
О заведении Германа Владимировича Дальский вспомнил в последний момент. Поинтересовался о судьбе ресторана у нового главного хранителя своего тела.
– Пока ресторан не работает, – сообщил Викентий Андреевич. – Хозяина ведь нет, наследников тоже. Так что и убытков никто не несет.
Вот тогда Алексей и подумал о том, где можно встретиться со старым другом. Герман Владимирович раньше запретил бы такую встречу, но теперь… Теперь ни его, ни Потапова нет. Вернее, Потапов есть, хотя и не настоящий, но ни одна душа о подмене не догадывается, следовательно, запретить олигарху встретиться с теми, с кем он хочет, никто не может. Правда, Дальский приказал охране стоять у входа и в зал без вызова не заходить, а персоналу ресторана было велено накрыть стол и отправиться по домам – встречать Новый год в кругу родственников и друзей.
Когда он увидел вошедшего в зал перепуганного Карновича, стало смешно. Зато девушка оказалась более выдержанной, чем ее друг. Лика подошла, поцеловала Дальского и опустилась на приготовленное для нее место. Впрочем, и Вадим быстро пришел в себя. Оглядел Алексея и остался доволен.
– Ты, как я погляжу, не бедствуешь. Правда, и мне грех жаловаться. Получаю ставку наравне с ведущими актерами…
– А ставки у нас подняли вдвое, – добавила Лика. – Олигарх Потапов теперь театр спонсирует. Вы слышали про такого?
– За каждый спектакль отдельно получаю, – продолжил Вадик. – А к будущему сезону подготовим еще и «Дело» того же Сухово-Кобылина. В фильме снимаюсь, есть и другие предложения от киношников. Короче, жизнь налаживается.
На экране телевизора начали громко бить куранты.
После того как осушили бокалы, Карнович достал из кармана коробочку и протянул своей девушке:
– Кое-какая мелочь от меня в подарок.
Лика открыла.
– Колечко! Какое красивое! Дорогое, наверное?
– Для тебя ничего не жаль! Да и потом, в магазинах сейчас скидки, и я еще кредит оформил.
Лика обрадовалась и бросилась Карновичу на шею. Целуя его, сказала, что ее подарок ждет его дома.
– Не часы, надеюсь? – поинтересовался Алексей.
– Как раз наоборот, – ответила девушка.
Тогда Дальский вручил и свои подарки.
Вадиму понравились подаренные ему часы.
– Молодцы китайцы, – одобрил он, – выглядит почти как настоящий «Ролекс»!
Потом он осмотрел мобильный телефон, не зная, как включить его. Дальский объяснил, что это коммуникатор, то есть маленький компьютер, а не только телефон. Причем он лично закачал туда фильмы с участием Михаила Чехова. Наши – дореволюционные и двадцатых годов, а также немецкие, тоже немые, и парочку американских, уже со звуком и субтитрами перевода.
– Во как! – не поверил Карнович.
Лика получила от Дальского сережки, которые понравились ей меньше колечка. И тогда Алексей объяснил, что для нее у него тоже два подарка, но второй она получит чуть позже.
Выпили еще. Карнович и Лика принялись за закуски. Дальский смотрел на них и радовался. Вспомнил о матери, которая встречает Новый год дома с такой же, как и сама, одинокой соседкой, и отца, который страшится не прихода старости, а внезапной дряхлости. Дальский-старший боится, что из театра придется уйти и других предложений уже не будет, а жить на маленькую пенсию и едва ли большую зарплату жены – унизительно. Особенно если жена молода и привлекательна, а дочка наверняка бредит сценой.
– Вот, праздник у всех, – вдруг с грустью произнес Карнович, – а мой отец как раз перед самым Новым годом умер. Ну, ты знаешь, Леша… Я тогда в магазин за чем-то побежал, мать на кухне возилась, а отец достал свои записанные воспоминания и стал их перечитывать. Я вернулся, а он мертвый. И только через несколько лет после его смерти я прочитал, что он написал. А сразу не мог. Недавно еще раз читал. Увлекательное и страшное повествование. Вообще, надо сказать, отец талантливый человек был. Вроде немец, а излагал по-русски так, что не всякий бы русский писатель сумел. Он читал много. Когда в Заполярлаге был, простудился сильно, но выжил, его и отправили работать в библиотеку – за истопника, за столяра, за грузчика, за уборщицу… А библиотекой руководила одна девушка, но не из осужденных, вольнонаемная. И такая любовь между ними была! Отец так описал все…
– Когда это было? – перебил Вадима Дальский.
– Да перед самой войной. Библиотекарша та замужем была, и вероятно, поэтому отец в своих воспоминаниях даже по имени ее не называет, только инициалы «О. Р.». Потом отца из библиотеки выгнали. Избили страшно – ребра поломали, зубы выбили и отправили обратно в барак, чтобы сдох поскорее. А зэки его выходили. Там ведь и врачи сидели, и просто заботливые, добрые люди. С одним отец очень подружился, они как братья стали…
– Случайно не Михаил Потапов его звали? – спросил Алексей.
– А ты откуда знаешь? – удивился Карнович.
– Да ты рассказывал как-то.
– Правда? Ну, может быть, – согласился Вадим. – Точно, именно Михаил Потапов. Отец всех запомнил и всех подробно описал. Даже врага своего, который его искалечил, чуть не убил, а потом еще застрелить пытался. До конца жизни забыть не мог того лейтенанта НКВД Ивана Степанова. «Свиная рожа, заросшая рыжей щетиной, глазки маленькие и злые – настоящий кабан, разве что не хрюкает», – вот слова отца. Страшное было время. Да еще Заполярье. Отец так и сгинул бы там, но его в Казахстан отправили, в Степлаг. Он в пятьдесят шестом освободился и в Казахстане остался, там же поволжских немцев было много. А потом он мать мою встретил…
Дальский слушал и ничему не удивлялся. То обстоятельство, что сам он оказался братом олигарха, научило его воспринимать подобные известия спокойно. Мало ли что бывает в жизни…
Трудолюбивый и образованный зэк-немец полюбил молоденькую заведующую библиотекой, которая, на его беду, оказалась женой генерала НКВД, всесильного хозяина Заполярлага. Судя по всему, генерал Риммер прекрасно знал, кто настоящий отец Риммы. Знал, но не убил. Скорее всего посчитал расстрел слишком легким наказанием. А через полтора года его перевели в наркомат вооружений. Риммер уехал в Москву, поручив лейтенанту Степанову прикончить зэка Штольца. Не получилось. Затем Штольца отправили в Степлаг, да и вообще война вовсю уже громыхала. Петер Штольц женится и берет фамилию жены – Карнович. И сын его Вадим даже не догадывается, что у него есть старшая сестра Римма, носящая фамилию мужа матери – Риммер. А тот самый лучший друг Штольца, Михаил Иванович Потапов, прекрасно осведомленный, чья дочь Римма, позже, узнав, что молодая директриса театра беременна, предлагает ей выйти за него замуж, чтобы сберечь ее от пересудов, да и свою фамилию продолжить. Надо же, как все переплелось! Кстати, а лейтенант НКВД Иван Степанов, случайно, не родной ли отец нынешнего «смотрящего» за городом – Валерия Ивановича Степанова, тестя погибшего Максима Михайловича Потапова? Нет, вряд ли, такого совпадения быть не может. Все люди, конечно, так или иначе связаны друг с другом, но не напрямую же. А с другой стороны, каждая случайность болтается, как брелок на цепочке закономерностей…
К пяти утра Вадим ослаб. Лика стала прощаться с Дальским, и он помог ей вывести друга в вестибюль.
Ее старенькое пальтецо уже не висело на крючке гардероба, а было упаковано в пакет. Вместо него на плечиках красовалась новая шубка из чернобурки.
– Это тебе второй мой подарок, – объяснил Дальский подруге Карновича.
– Ой! – только и смогла произнести Лика.
Глава 5
В полдень Алексея разбудил звонок. Это не выдержал Валерий Иванович.
– Поздравляю тебя, зятек. И с Новым годом, и с новыми доходами. Какой ты молодец!
А поскольку Дальский молчал, «смотрящий» тут же начал жаловаться:
– Я, дурак, зачем-то купил «Северное сияние». В долги влез, все акции свои продал. А капитализация нашего комбината увеличилась за последние дни на тридцать процентов. Это еще при том, что биржи сейчас отдыхают. А что будет после праздников? Как же я пролетел!
Алексей наконец-то пришел в себя и заговорил о том, что интересовало его гораздо больше заранее просчитанного им «пролета» потаповского тестя.
– Валерий Иванович, семьдесят лет назад в Вольфраме служил некий лейтенант НКВД Иван Степанов. Не ваш ли родственник?
– Ну, разумеется. Иван Ананьевич – мой отец. Лейтенант Степанов, впоследствии полковник, заместитель начальника ГУВД. Добрейшей души человек. Долгие годы возглавлял Совет ветеранов. Он же в школе у вас со Светкой выступал. Забыл, что ли? Или я тебя разбудил не вовремя?
Дальский бросил трубку.
Последние слова Валерий Иванович произнес с раздражением, еще немного, и он готов был сорваться на крик. Неужели ему известна тайна рождения зятя? Или «смотрящий» просто переживает из-за неудачного приобретения ночного клуба?
И все же молодой лейтенант госбезопасности Степанов, чье звание приравнивалось к общевойсковому званию «капитан», за тридцать лет последующей службы поднялся всего лишь до полковника милиции, что вряд ли удовлетворяло его, если принять во внимание его близкое знакомство с высоким партийным функционером Риммером. Добрейшей души человек был, вероятно, обозлен на весь свет. Что там написал о нем заключенный Петер Штольц – «злобный кабан»? Что-то вроде этого. А ведь в Денисе Потапове его кровь. Его и преступного авторитета Асланова.
Дальский завтракал с Викентием Андреевичем. Главный телохранитель осторожно ел омлет и поглядывал на хозяина.
– Что-то уже известно о Денисе? – спросил Алексей.
Викентий Андреевич кивнул.
– С ним полетели в Таиланд в качестве телохранителей двое моих людей. Им Денис сразу сказал, чтобы не совали свои носы в чужие дела. Ребята, конечно, свои обязанности выполняют, но все же ограничены в действиях. Дважды Денис уходил от них. В первый раз его обнаружили в баре отеля, во второй он отсутствовал около двух часов и вернулся трезвым. Определенно с кем-то встречался.
– Может, был в массажном салоне?
– А зачем тогда прятаться от телохранителей? К тому же зачем ему местные путаны, когда он прихватил с собой девушку из Москвы? Это певица Стеша. Настоящее имя Бронислава Степановна Цымбалюк, двадцать три года, уроженка Мариуполя. В Москве уже семь лет, начинала в массажном салоне, потом устроилась стриптизершей в ресторан азербайджанской кухни «Апшерон», где случайно познакомилась с продюсером Шахманом, с которым сожительствовала по настоящее время. Зато теперь почти звезда, по телевизору ее показывают.
– «Посмотри на мой рот, посмотри на мой зад…» – вспомнил Алексей. – Не она ли?
– Именно, – кивнул Викентий Андреевич. – Шахман отпустил ее на неделю за пятьдесят тысяч баксов. Просил больше, но с вашим мальчиком трудно спорить. И еще. Денис в Бангкоке купил трубку с местным номером, но в присутствии моих людей ни разу ею не пользовался. Трое друзей, которых он взял с собой, оттягиваются на полную катушку – посещают бары, массажные салоны, шоу трансвеститов…
– Это все?
– Не совсем. На мобильный номер Дениса в декабре были сделаны два звонка из Германии, причем с разных телефонов. Абонентов установить не удалось. Но мы продолжаем работать. Вчера в Таиланд отправлены под видом туристов еще двое наших сотрудников, которые будут вести наблюдение, а в случае необходимости войдут с вашим сыном в контакт…
Разговор разворачивался не спеша. Вообще-то беседа на столь серьезную тему за завтраком вряд ли способствует пищеварению, но другого времени может и не быть. Дальский не торопил Викентия Андреевича, и тот спокойно расправился с омлетом, потом выпил стакан сока.
– Кофе будете? – предложил Алексей.
Но главный телохранитель отказался.
– Меня кофе расслабляет, – произнес он таким тоном, словно привык всю жизнь быть напряженным.
Может быть, Викентий спешил по своим делам, то есть по делам, связанным с безопасностью олигарха, а может, больше нечего было докладывать, и ему не хотелось отнимать у босса время. Дальскому же некуда было спешить.
– Те наши сотрудники, что вчера в Бангкок улетели, очень опытные. Надеюсь, что результат мы получим, – завершил тему главный телохранитель.
Викентию Андреевичу явно очень не хотелось, чтобы подтвердилась версия о причастности Дениса к покушению, и Дальский понимал это. Но поскольку должны отрабатываться и другие версии, а начальник службы безопасности молчал, Алексей сам спросил:
– Светлану Валерьевну не проверяли?
– Она под постоянным наблюдением. Пока никаких зацепок. Ваша супруга мало с кем общается. Простите, но для того, чтобы разрабатывать близких родственников, которые могли бы желать вашей смерти, надо знать о степени их заинтересованности.
Судя по всему, Викентий Андреевич не верил в то, что к покушению могут быть причастны члены семьи олигарха.
– Вы хотите знать о содержании моего завещания? – уточнил Дальский.
– Хотя бы в общих чертах.
Алексей задумался. Ему не известен не только текст завещания, но и то, существует ли оно вообще. А поскольку настоящий Потапов мертв, то следует составить завещание за него. Эта мысль внезапно пришла ему в голову: в конце концов, он не собирается присваивать чужое имущество, однако необходимо хоть немного обезопасить себя на случай, если обнаружится нежданный претендент – претендент на потаповское богатство.
– Хорошо, – согласился Дальский. – Распорядитесь привезти сюда нотариуса, у кого должен храниться документ. Вполне возможно, мы изменим текст, о чем сообщим всем заинтересованным лицам.
Больше указаний не было, и глава службы безопасности удалился.
Приказание было отдано, и все равно Алексей сомневался, вправе ли он распоряжаться чужими деньгами. Хотя один раз сделал это, когда спас концерн от разорения. Причем не только спас, но и укрепил его. Как у него получилось, и сам понять не мог, но факт остается фактом. Знать бы, кто рассчитывает поживиться потаповскими миллиардами…
О завещании могла знать Татьяна, и Дальский направился к ней.
И не ошибся: экземпляр текста завещания Потапова хранился в сейфе, ключ от которого находился у Татьяны. Она принесла папку с двумя десятками страниц: Потапову было что оставлять после себя, и олигарх описал все подробно. Заинтересованных в смерти Максима Михайловича лиц оказалось очень много.
Основными наследниками являлись, конечно, Римма Романовна Риммер, Светлана Валерьевна и Денис, которые получали по пятьдесят миллионов. Правда, сын Потапова смог бы воспользоваться своей частью наследства лишь по достижении двадцати одного года, а до того ему полагалась только процентная ставка по депозиту, да и то в размере, определяемом матерью. Вполне понятно, что Светлана Владимировна не отказывала бы сыну, но для амбициозного парня любой процент – все равно, что ничего. Работники резиденции в случае смерти хозяина получили бы по двадцать тысяч долларов, а в случае увольнения по воле работодателей еще десять выходного пособия. Был упомянут и Герман Владимирович Воробьев – начальник службы личной безопасности Потапова. Он получил бы десять миллионов. Но поскольку Воробьев уже мертв, в завещание все равно следовало вносить изменения. Десять миллионов должна была получить и референт Татьяна.
Имелся еще небольшой список лиц, кто получал некоторые суммы. Фамилии были Дальскому незнакомы. Почти все, кроме одной: актрисе Виктории Петровне Сосниной полагалось выплатить двести тысяч. Кроме того, определенные суммы должны быть выделены спортивным командам, которые спонсировал Потапов. Все оставшиеся на счетах Максима Михайловича средства следовало использовать для приобретения акций его предприятий и передачи их на создание Благотворительного фонда имени Потапова. Организации полагалось учредить сто именных стипендий для студентов различных вузов, пять ежегодных премий для молодых ученых, литературную премию, премию в области кинематографии и премию для художников, развивающих реалистические традиции русской живописи. Также из средств фонда должны выделяться деньги на содержание детской больницы и онкологического центра, на покупку картин современной русской живописи для организованной фондом галереи с постоянной экспозицией, опять же на комплектование и содержание спортивных команд и так далее. Директором-распорядителем фонда Потапов своей последней волей назначал Федотова.
Дальский внимательно вглядывался в текст завещания и удивлялся тому, что основного наследника нет. То есть некий, еще не созданный фонд получал все. Но ведь фонд – это прежде всего попечительский совет, в котором неизвестно еще кто окажется. Понятно, что убитые горем родственники, но и кто-то еще. А благотворительная организация, получающая в управление многие миллиарды, – более чем лакомый кусок. Может быть, Федотов, если знает о завещании, более всех был заинтересован в смерти Потапова? Но теперь он председатель правления концерна, да и сам миллиардер к тому же. Как-то все странно…
Вскоре приехал суетливый нотариус с двумя помощницами. Одна тащила ноутбук, вторая портфельчик с реестровой книгой. Дальский сообщил юристу, что хочет внести изменения в завещание. Нотариус изобразил понимание – совсем как-то по-гусарски ударил подбородком в свою грудь и резко распрямил плечи, воскликнув:
– Всегда готов!
Даже чуть было каблуками не прищелкнул.
«Услужливый дурак», – мелькнуло в голове Алексея.
Помощницы нотариуса тут же начали рассаживаться. Дальский подумал: не пригласить ли еще кого-нибудь – Светлану Валерьевну или Викентия Андреевича? Но потом открыл дверь и позвал свою помощницу Татьяну.
Изменений было немного. Из реестра претендентов на наследуемое имущество следовало убрать Германа Владимировича Воробьева в связи с его гибелью; ночной клуб «Северное сияние» в городе Вольфрам не передавать Степанову В. И., так как означенный клуб и так уже принадлежит ему; Федотова Бориса Борисовича директором-распорядителем фонда не делать, а назначить на сию должность Татьяну Ивановну Карпову.
Присутствующая в кабинете Татьяна возражать не стала. Произнесла только:
– Надеюсь, этого не случится никогда.
Дальский сделал вид, что не слышит, и продолжил:
– Вернее, нужно назначить ее президентом фонда. А вице-президентом…
Алексей посмотрел на свою помощницу, словно ожидая от нее подсказки. Но Татьяна молчала.
– Вице-президентом назначить Анну… Как ее отчество? – снова глянул на секретаря Дальский.
– Если вы говорите о том человеке, о котором думаю я, то полное имя девушки Анна Андреевна Белова, – все же подсказала Татьяна.
Она внимательно посмотрела на босса, словно не сомневалась в том, что тот и сам знает, как зовут горничную. Знает, но специально подождал, дожидаясь согласия или возражения своей помощницы.
– Это все изменения? – спросил нотариус.
– Чуть не забыл! – опомнился Алексей. – Моя жена Светлана Валерьевна получает не пятьдесят миллионов долларов, а пять…
– Миллионов? – переспросил нотариус.
Дальский кивнул.
– В случае ее возможного замужества она в течение трех лет после моей смерти получает еще пять миллионов из доли моего сына Дениса.
– А сколько вы оставляете Денису Максимовичу? – поинтересовался нотариус.
– Пять миллионов на тех же условиях, что и в предыдущем завещании. До достижения им двадцати одного года пусть Светлана Валерьевна сама определяет, сколько выделять сыну ежемесячно из прибыли по его депозитному счету.
Татьяна отвернулась в сторону, и Дальскому показалось, что на ее лице мелькнула усмешка.
– Если других пожеланий не будет, то в течение часа мы подготовим новый документ, который вы сможете подписать, – сказал нотариус.
Дальский догнал Татьяну в коридоре и спросил:
– Как вы догадались, кого я хочу назначить в ваши заместители?
– Так по поводу Анны Андреевны вы уже делали кое-какие распоряжения. Впрочем, неважно. Вы, Максим Михайлович, будете жить долго. Может быть, даже очень долго.
– Откуда вам это известно?
– Так вы уже пережили свою смерть. Я не о покушении говорю. Надеюсь, вы меня понимаете?
Дальский кивнул, хотя не совсем понял. Ему вдруг почудилось, что секретарю известно то, что рядом с ней стоит вовсе не олигарх Потапов.
– А что касается покушения… Мне кажется, не надо искать врагов в собственном доме. И еще… В нашей стране много несчастных людей, которые во всех своих бедах винят олигархов. Если даже вы отдадите на благотворительность втрое больше того, что имеете сами, вряд ли сможете им понравиться.
Женщина произнесла эти слова обычным своим голосом. Настолько спокойно произнесла, что Алексей растерялся.
– Мне… мне казалось, у нас вполне доверительные отношения… и я могу считать вас своим другом…
– Более чем, – кивнула Татьяна. – Во мне не сомневайтесь.
Досье на свою помощницу Дальский держал в руках уже через десять минут. Викентий Андреевич принес папку с ее делом и хотел удалиться.
– Останься, – приказал ему Алексей.
Страниц в папке было много: копии резюме, трудовой книжки и паспортов, автобиография, написанная ровным, красивым почерком, копия постановления прокурора о закрытии уголовного дела, заведенного на брата Татьяны Карповой, еще одно постановление – о закрытии дела…
– Что такое статья пять, пункт два и статья шесть, пункт два? – спросил Дальский.
– По изменению условий и по отсутствию состава преступления.
– Разве брат Карповой дважды был под судом?
Викентий Андреевич посмотрел на хозяина и удивился:
– Так вы, наверное, плохо прочитали. Второе дело ее собственное. Помните, дело о чеченских авизо в начале девяностых, когда пропали миллиарды советских рублей? Так вот, Татьяна Ивановна, которая была тогда главным бухгалтером Детского фонда искусств, проходила по нему в качестве обвиняемой.
– В двух словах напомните, – попросил Дальский.
– В двух словах сложно. Но постараюсь. Я был в составе следственной группы и потому кое-что знаю. В те годы электронных платежей не было, и перечисления средств из банка в банк подтверждались почтовым извещением, высылаемым одним контрагентом другому. С авизо банка, разумеется. И вот в один прекрасный момент из Жилсоцбанка города Грозного в разные города страны посыпались такие извещения – о переводе средств на счета коммерческих фирм. Фирмы деньги со счетов сняли, только из чеченского банка не пришло ни копейки, пострадали банки-получатели. Когда стало ясно, что это афера, правоохранительные органы начали разбираться с фирмами-получателями, а тех не оказалось в наличии. Закрылись. Каких-то сотрудников удалось разыскать, но руководство вместе с деньгами исчезло. Кое-кого из директоров нашли потом мертвыми. И многих главных бухгалтеров не досчитались. Средства же испарились полностью. Но деньги, судя по всему, уже работали: на них приобретались высокорентабельные предприятия, открывались новые, в страну завозилась оргтехника, телевизоры и дефицитные тогда видеомагнитофоны, причем все шло через аэропорт в Грозном без оплаты таможенных пошлин и оптом реализовывалось в крупных городах. Десятки миллиардов рублей очень быстро стали сотнями миллиардов.
– И Татьяна оказалась замешанной?
– На Детский фонд искусств было отправлено семь миллиардов рублей. Деньги обналичили или раскидали по счетам других предприятий. Но ни на одной платежке, ни на одном чеке подписи Карповой не стояло – в то время она была в отпуске. Поэтому ее и выпустили, вероятно. Но почти год она провела в следственном изоляторе.
– Организаторов аферы не нашли?
– Нет, конечно. Хотя некоторые фамилии были установлены.
– Среди них не встречалась фамилия Асланов?
– Имелась такая, точно. Два брата Аслановы проходили по делу. Но ни один задержан не был, хотя местонахождение младшего установили доподлинно. Он скрывался…
Викентий Андреевич замолчал и отвернулся.
– Я знаю, где, – усмехнулся Дальский, – в Вольфраме. Его Степанов прикрыл.
– Ну да, – кивнул главный телохранитель. – Герман Владимирович поехал Пашу Асланова брать, но ему в Вольфраме объяснили, что не стоит этого делать. А потом из Москвы позвонило начальство и дало отбой. Герман вернулся злой и вскоре уволился. А вы его к себе взяли…
– Да, да, все так, – закивал Алексей, который впервые услышал эту историю. – Только вот про Татьяну я позабыл.
– Бывает, – не стал спорить Викентий Андреевич. – Карпова была к тому же замужем за старшим братцем, у них сын общий. Асланов и Детский фонд искусств учредил, чтобы потом супругу сдать. У него уже тогда была другая жена, чеченка. А перед войной он с новой семьей на арабский Восток укатил. То ли в Бахрейн, то ли в Оман. Деньги там собирал, оружие покупал и наемников вербовал… О младшем брате ничего не знаю.
– Паша Асланов в Германии.
– Да? – встрепенулся главный телохранитель. – Проверим.
Глава 6
Завещание было подготовлено в трех экземплярах. Один остался у нотариуса, другой – у Дальского, а третий Алексей отдал на хранение Татьяне.
Прихватив ксерокопию, он поднялся на третий этаж. Шел уверенно, хотя за три месяца пребывания в доме ни разу не был здесь. Знал только, что слева от лестницы половина Светланы Валерьевны, направо – Дениса, а между ними спортивный зал и помещения для приема гостей.
Алексей свернул было налево, но заметил, что одна из дверей в центре приоткрыта, и заглянул туда. Это оказалась большая комната, в которой стояли тренажеры. На одном из них сидела Светлана, крутила педали и листала журнал с яркой обложкой.
– Привет, – сказал он.
– Добрый день, – ответила жена Потапова. Отбросила журнал в сторону, на пол, покрытый ковролином, но крутить педали продолжила. – Зашел жирок разогнать?
– Заскочил на минутку, чтобы дать тебе копию моего нового завещания.
– А ты в очередной раз умереть собрался?
Причем задала вопрос без всякой злобы, спокойно. Так спрашивают о чем-то незначительном люди, давно знающие друг друга и не сомневающиеся в ответе. Светлана взяла папку с копией, открыла, не переставая нажимать на педали.
– Ногами-то прекрати вертеть! – так же равнодушно попросил Дальский. – Ведь не «Космополитен» читаешь.
– Какая разница? – хмыкнула Светлана. Но все же остановила «велогонку». Обронила, уже листая страницы: – Посмотрим, что тут пишут… Ну, все ясно.
Она протянула папку Дальскому, но тот покачал головой:
– Ты не все посмотрела.
– Что касается меня и Дениса, я увидела. Странно, отчего вдруг стоимость проведенных совместно лет уменьшилась в десять раз?
– А чего ты хочешь больше: прямо сейчас стать богатой или чтобы я пожил еще немного?
– Мне вполне хватает того, что у меня есть. Просто по отношению к Денису это издевательство.
– Парень же и так не бедный. К тому же у него имеются дедушка с бабушкой, которые оставят ему вполне приличные деньги. Беда не в том, что Денис хочет быть богатым, а в том, что он хочет быть самым богатым.
– Оставим этот разговор, – махнула рукой Светлана. – У меня нет претензий. Живи как можно дольше. Только ребенка не обижай.
– А как я могу его обидеть? Запрещу, что ли, развлекаться с Брониславой Степановной?
– С кем? – не поняла жена Потапова.
Алексею стало вдруг смешно.
– С Брониславой Степановной Цимбалюк, уроженкой Ма… ха-ха-ха… ри… ха-ха… уполя…
Вообще-то давно с ним такого не было. Однажды партнер сильно рассмешил его во время спектакля на сцене, и он корчился до боли в животе, но проговорил свой текст. А сейчас не мог сдержаться.
– Бронислава Степановна… Ха-ха-ха-ха!
– Что за бред? Какая еще Бронислава? У тебя что, истерика?
– Ха-ха-ха-ха! Марихахаль!
Слезы выступили у него на глазах, и Алексей смахнул их ладонью.
– Дело в том, что наш неразборчивый в связях мальчик за пятьдесят тысяч долларов купил на неделю у продюсера Шахмана эту самую Сте… то есть Брониславу Степановну, которая, типа, певица, и ее сценический псевдоним – Стеша. Ее творчеством мы имели счастье насладиться, когда летели в Вольфрам на юбилей твоего отца. А теперь Денис с нею в Таиланде. Вот так.
– Это неправда! – не поверила Светлана.
– Какой мне смысл врать? Зато я впервые за много лет так повеселился. Может, добавить Денису тысяч сто, чтобы он еще кого-нибудь из Мариуполя на моем самолетике покатал? Мариуполь не маленький город, там певиц много… Ха-ха-ха…
Дальскому снова стало весело.
Светлана посмотрела, как он смеется, и попросила:
– Шел бы ты отсюда… Очень тебя прошу!
Алексею показалось, что жена Потапова вот-вот заплачет. Он взял из ее руки папку с листами завещания, свернул их в трубку и направился к себе. Закрыл за собой дверь тренажерного зала, смахнул слезы от смеха и тут же увидел Аню.
Девушка занималась тем же, что и всегда, – тащила за собой пылесос.
«Господи! – пронеслось в голове Дальского. – Это просто проклятье какое-то!»
Горничная прошла мимо, может, даже поздоровалась, а он и не заметил.
– Аня! – крикнул он ей в спину.
Девушка остановилась.
Он шагнул к ней, чувствуя, что уже нет сил сдерживаться. То, что любит ее, понял уже давно. Но полюбил так неожиданно, что старался не думать о ней, отгоняя приятные мысли, как назойливого комара. Понятно, что ничего не будет, раз она этого не хочет…
– Аня, поговорите со мной.
– Давайте попозже. Мне работать надо.
– Да оставьте вы свой пылесос! Он мне уже в кошмарах является. Приходит и говорит…
– Чего вы от меня хотите, Максим Михайлович? – спросила девушка.
– Именно это он и говорит, – спокойно ответил Алексей.
Горничная смотрела на него внимательно. Так внимательно, что могло привидеться всякое: то ли она бросится ему на шею, то ли огреет пылесосной трубой по башке. Но Аня смотрела на остатки слез на его щеках и… явно волновалась. Да может ли такое быть? Дальский и сам растерялся. И что говорить, не знал. Опять забыл текст. Но рядом ни суфлерской будки, ни партнеров, помнящих все.
– Не знаю, как и сказать… – выдавил он из себя.
Алексею нестерпимо захотелось высказаться, признаться ей, такой далекой от него, в том, что чувствует себя одиноким в этом громадном доме, что все здесь чужое ему и не нужное вовсе, что сам он хочет для себя обычной жизни; и даже славы, о которой мечтал всегда, теперь ему не надо. Хочется только, чтобы рядом была она. Достаточно простых встреч – без пылесоса, разумеется, – разговоров и взглядов.
Но Дальский молчал.
Наконец решился:
– Я же вам отгул предлагал. Отдохните в городе, в театр можно сходить…
– Сегодня в конце дня я в Москву собираюсь.
– Вот и славно. Я вас отвезу, куда скажете.
– Нет, нет, сама доберусь.
– Будете спорить, лишу увольнения. Где вас высадить?
– У метро.
Она ожидала автомобиль у железных ворот. Дальский увидел, как Аня разговаривает с охранником, как улыбается ему, и ревность кольнула сердце. Новенький бронированный «Мерседес» остановился рядом с девушкой, но охранник отскочил еще раньше. Дверь машины перед Аней распахнули. Алексей обернулся в сторону дома и увидел стоящую на крыльце Светлану, которая смотрела пристально в сторону ворот.
Тихое счастье опустилось рядом с Дальским, и прозвучал негромкий голос:
– Как внутри тепло.
За окном пролетали припорошенные снегом деревья. Аня делала вид, что сейчас именно деревья интересуют ее более всего на свете.
– Как Новый год встретили? – спросил Алексей.
– Весело. Мы в служебной столовой елку установили, столы накрыли. Кстати, спасибо вам за подарки.
Дальский не знал, о каких подарках речь, но все равно кивнул.
– Не за что. А почему домой не поехали? Ведь куда лучше встретить год в кругу родных.
– Наверное, – согласилась девушка. – Но вы ведь знаете, что у меня никого нет.
Алексей не знал. А настоящий Максим Михайлович, видимо, уже интересовался личной жизнью своей горничной.
– Может, вместе в театр сходим? У меня персональная ложа есть.
– Нет, у меня сегодня дела.
Больше он не приставал со своими вопросами, а дорога оказалась очень короткой.
Водитель без напоминания остановился у станции метро – судя по всему, девушка сообщила ему, где ее надо высадить. Она открыла дверцу и вышла. Дальский поспешил следом. Тут же из передней и задней машин сопровождения выскочили телохранители, чтобы прикрыть хозяина своими торсами.
– Аня… – позвал Алексей.
Девушка остановилась.
– Все так нескладно, – начал объяснять он, – вроде решаюсь на то, чтобы вам объяснить…
– Ничего не надо говорить. Вы уже сказали однажды.
– Неужели я настолько неприятен вам?
– Нет.
– А если бы я был свободен, беден, если бы стал таким же, как все…
Девушка вдруг улыбнулась:
– Станьте!
Аня оглянулась по сторонам, словно пыталась увидеть того, кто назначил ей здесь свидание, а Дальский, улучив момент, быстро чмокнул ее в щеку.
– Удачи! – сказал и шагнул к открытой дверце своего автомобиля.
С противоположной стороны улицы из припаркованной у тротуара «девятки» за ними наблюдали двое. Сидящему за рулем было немногим за пятьдесят, а занимающему пассажирское сиденье – под сорок.
– Кто это? – спросил мужчина помоложе.
– Тот самый Потапов. Редкая сволочь! Разок мы его припугнули, но теперь уж не промахнемся.
И увидев, как Дальский поцеловал Аню, добавил:
– Девочку обслюнявил, свинья. Сейчас этот гад уедет, ступай и поговори с ней. Только много не болтай. Передай только то, о чем мы договорились. Хотя лучше по телефону…
Глава 7
Прошла уже неделя, как Денис улетел в Таиланд. Дальский ждал его возвращения со дня на день. Нет, не то, чтобы ждал, но думал: когда Потапов-младший вернется, кое-что выяснится. Викентий Андреевич постоянно докладывал ему о том, как развлекается Денис в далекой стране, но именно это интересовало менее всего. Похоже было, что главный хранитель олигархического тела чего-то недоговаривает. Для себя Дальский уже решил, что когда парень появится, он поговорит с ним серьезно, как и должен был говорить отец, недовольный поведением сына.
Вопрос о причастности Дениса к покушению должен отпасть. И не потому, что Алексей не верил в его виновность, как не верил, кстати, и Викентий Андреевич. А потому только, что считал: достаточно поговорить с отпрыском олигарха напрямую, и тот, с его-то несдержанным характером, почти наверняка обидится, вспылит, а потом выложит все. Люди в неполные восемнадцать лет, как бы ни старались скрыть свои намерения, вряд ли умеют сделать это. Пусть Денис и не скажет ничего существенного, но по его лицу, по мимике и артикуляции Дальский сможет понять, когда молодой человек говорит правду, когда врет, а когда скрывает что-то.
Алексей ждал сообщения о вылете самолета из Таиланда, однако сын Потапова позвонил матери и сообщил, что задержится на отдыхе еще немного. Известие не встревожило Дальского, но когда к нему почти ворвался Викентий Андреевич, он понял: что-то случилось.
– Срочно вызывайте сына! – заявил начальник службы безопасности. – Похоже, его жизнь в опасности.
И тут же сообщил, что один из двух людей, посланных охранять потаповского наследника, застрелен в Бангкоке. Подробностей убийства главный телохранитель не знал, сказал только, что труп его был обнаружен в каком-то баре. Произошло это так… Посетитель из местных опустился за столик, за которым уже сидел какой-то мужчина, точнее, спал, положив лицо на руку. Посетитель спросил его, свободно ли здесь, потряс за плечо и увидел, что человек мертв: две пули в грудь, явно с близкого расстояния. Вызвали полицию, труп обыскали и нашли карточку отеля, в котором убитый остановился.
– А второй ваш сотрудник где был? – поинтересовался Дальский.
– Говорит, что Денис приказал им обоим сидеть в номере. Один и правда остался, а второй отправился незаметно следить за парнем.
– Ну а другие ваши опытные работники?
– Тем как раз в это время Денис назначил встречу в другом баре. Потом перезвонил и пригласил в свой номер. Дело в том, что наши сотрудники изображают состоятельную развязную молодую пару, прилетевшую в Таиланд за разными сексуальными приключениями. Ваш сын, извините, клюнул на это. К тому же девушка, наш агент, весьма привлекательна.
– А как там Бронислава Степановна?
– Та вообще не просыхает. Денис выяснил, что девица петь вообще не умеет и говорит с сильным украинским акцентом, поэтому потерял к ней интерес. К тому же на второй день после прилета красотка стащила у него золотые часы и наличные деньги. Теперь сидит в номере и глушит виски, выбираться оттуда не хочет – куда уж ей, с фонарем-то под глазом и разбитыми губами.
– За пятьдесят тысяч баксов можно и пострадать.
– Это Шахману без всяких страданий достались пятьдесят тысяч. Кстати, ему мы звонили, хотели, чтобы тот заставил Цымбалюк вернуться, но продюсер на звонки не отвечает. Я к нему домой уже людей послал.
– А друзья Дениса, которые с ним полетели?
– Тем вообще кажется, что они в раю. Не вылезают из притонов, и у каждого роман с Брониславой Степановной. Денис уже объявил своим приятелям, что они должны поровну разделить его расходы на певицу. Ребята вроде согласились, и теперь у родителей этих дурачков появится приличная дыра в семейном бюджете.
Продолжая беседовать, Алексей набрал номер сына Потапова. Соединения долго не было, но когда Дальский уже решил сбросить вызов, раздался близкий и глухой голос Дениса:
– Привет! Чего звонишь-то?
– Хочу сказать тебе, чтобы ты немедленно вернулся домой.
– Да я не против. Только у нас сейчас уже вечер. Или ночь. Утром вылечу.
– Прямо сейчас вылетай! В самолете проспишься. Одного покойника нам вполне достаточно.
– Как я друзьям скажу? Они ушли куда-то…
– Позвони им и скажи, что надо вылетать. Пусть немедленно возвращаются в отель. Передай трубку тому, кто должен обеспечивать твою безопасность.
После паузы Денис ответил, что в номере один, а его телохранитель Саша тоже ушел куда-то.
– Тогда дай трубку Брониславе.
– А ее тоже нет. Кстати! – вспомнил Денис. – Если пилоты и труп с собой брать собираются, то я в самолет не сяду. С гробом летать – плохая примета…
Дальский, еле сдерживаясь, чтобы не выругаться, отключил телефон.
– Похоже, Денис не в номере отеля и не в ресторане. Уж очень тихо было, – сообщил он Викентию Андреевичу. – Вполне возможно, что кто-то находился с ним рядом.
Алексей уже совсем ничего не понимал. Если цель покушавшихся он сам, то почему вокруг Дениса происходят непонятные вещи? Проще было бы захватить разгульного парня, а потом требовать с отца-миллиардера выкуп. Тем более, что похитители потребовали бы деньги, находясь не за пределами кольцевой, а в далеком зарубежье. Если Потапова-младшего еще не похитили, то, возможно, для злоумышленников получение одной, даже очень крупной суммы, не главное. Вероятно, им нужно гораздо больше, чем десяток-другой миллионов. Значит, за всем происходящим стоит крупная преступная организация с непонятными пока целями. Но спокойствие, с которым беседовал с ним Денис, поразило. Надо же, в бангкокском баре находят труп его телохранителя, который по долгу службы не должен был посещать подобные места в одиночку, а отпрыск Потапова, зная об этом, домой не торопится…
В течение следующих суток в Таиланд вылетела группа людей, способных на многое, а потому Викентий Андреевич не сомневался, что в скором времени Денис будет доставлен в Москву. Светлане Валерьевне Дальский сам рассказал об отдыхе ее сына. В подробности, правда, особенно не вдавался, сообщил только, что отпуск ребенка следует прервать – в первую очередь из-за зимней сессии.
– У Дениса все экзамены сданы на «отлично», – возразила Светлана, – он мне зачетку показал.
– За деньги можно все, – напомнил ей Дальский. – В Москве в подземных переходах легко можно и диплом купить. Только некоторые студенты все же ходят в свои институты не за документом о высшем образовании, а за знаниями. – Он пытался быть дипломатичным, поэтому добавил: – Вспомни, как ты сама училась.
Светлана усмехнулась и тут же спросила:
– Ничего с Денисом не случилось?
– Приедет и расскажет сам.
– А с его друзьями?
– Все живы. А о здоровье их ничего не знаю. Хотя развлечения на протяжении стольких дней чреваты последствиями.
– Ты стал злой! Неужели завидуешь ребятам? Они молодые, веселые, у них все впереди, а у тебя только твой бизнес…
Дальский не выдержал:
– Дело в том, что один из телохранителей Дениса застрелен в Таиланде.
Светлана вскрикнула и закрыла ладонями лицо.
– На Дениску покушались!
– Нет, на него никто не покушался.
Жена Потапова убрала руки и стала поправлять прическу.
– Может, это как-то связано с той певичкой?
Странно, что Светлана так быстро успокоилась. Дальский посмотрел на нее пристально, но чужая ему женщина старательно укладывала волосы, словно и не чувствовала его взгляда. Впрочем, ее внимание ему и не требовалось.
– Вот вернется та певичка, и специально обученные люди побеседуют с ней, – ответил он.
Однако певица Цымбалюк не прилетела. Заявила, что остается в Таиланде, чтобы стать суперзвездой. А если и вернется, то только с мировым турне на собственном самолете. Причем сначала залетит в Мариуполь, чтобы там все обкакались от зависти, а потом в Москву, чтобы обкакалась Пугачева. Специально обученные люди, полетевшие дружной командой в Бангкок, пытались ее уговорить, но Бронислава Степановна, покачиваясь после очередной дозы виски, твердо стояла на своем, повторяя, что скоро обкакается весь мир, когда ее шоу покажут на канале MTV. Последние слова переговорщиков, мол, что Цымбалюк с нетерпением ждут и в Москве, и в Останкино, совсем взбесили уроженку Мариуполя.
– Да шо мне ваша Останкина? – заявила она. – Вы же знаете, шо ваш газ никому не нужон, а я зараз вылетаю в Холливуд!
Спорить с ней не стали. И силу применять тоже, потому что посланники Викентия Андреевича беседовали с Цымбалюк на ее новом рабочем месте в присутствии тайского работодателя и его приспешников. Непостижимым образом Бронислава Степановна, не зная как следует даже русского языка, не говоря уж об английском, сумела устроиться на работу в какой-то ресторан, больше похожий на подпольный бордель в злачном районе Бангкока.
Специально обученные люди пожелали красавице творческих успехов и удалились. Разморенная местными напитками, Цымбалюк выкрикнула в спину посланцам Викентия Андреевича выгодное предложение – поработать у нее на подтанцовке.
Все это было бы смешно, но в Москве обнаружили мертвое тело продюсера Аркадия Шахмана. «Мерседес» нашли в одном из глухих дворов центра Москвы за мусорными контейнерами. Машина простояла там какое-то время, и неизвестные лица уже успели снять с нее колеса и боковые зеркала, разбили стекло и вытащили аудиосистему. Потом, судя по всему, вскрыли багажник и увидели то, что заставило мародеров поскорее ретироваться. Затем в автомобиль заглянул оказавшийся возле помойки участковый. Он и сообщил о страшной находке.
Шахмана, видимо, забрали из дома. Во всяком случае, на нем не имелось пиджака и обуви. Руки продюсера были связаны за спиной, а рот заклеен скотчем. Убили его выстрелом в затылок, предварительно затолкав в багажник собственного «Мерседеса». Квартира шоумена оказалась запертой, но ее открыли и обнаружили следы поисков. Содержимое шкафов и полок валялось на полу, а тайник в ванной комнате был взломан. В апартаментах не нашлось ни денег, ни пластиковых карт, ни изделий из драгметаллов, которыми обычно любят украшать себя удачливые продюсеры.
Труп Шахмана, а также его разгромленную квартиру продемонстрировали в криминальных новостях. Любители подобных программ могли видеть разбросанные повсюду предметы женского туалета. Представитель пресс-службы ГУВД сообщил всем, что женское белье принадлежит, по-видимому, сожительнице убитого продюсера Брониславе Степановне Цымбалюк, известной в некоторых кругах как певица Стеша. Впрочем, принадлежность белья еще должна определить экспертиза. Если версия подтвердится, то будет выдан международный ордер на задержание Цымбалюк, которая на самом деле является гражданкой Украины. Тут же показали отрывок из всем известного клипа для любопытных «Посмотри на мой рот, посмотри на мой зад, загляни в мою душу скорей…», сообщив при этом, что автором текста сей популярной песни является бывший сотрудник ГИБДД, а теперь поэт-песенник Станислав Моргунов, уволенный из органов за некоторые пристрастия в личной жизни.
Перед самым окончанием сюжета представитель полицейской пресс-службы поднес к уху мобильный телефон, сказал в трубку «Спасибо!» и повернулся к камере.
– Как только что стало известно из компетентных источников, гражданка Цымбалюк трудится сейчас в одном из притонов Бангкока в Таиланде, где совмещает три ставки – стриптизерши, массажистки и певицы. Впрочем, чему тут удивляться: в Мариуполе случается и не такое. Именно из Мариуполя, как известно, прибывают к нам телеперсонажи в виде прекрасных нянь. Будьте осторожны и берегите себя!
Вот такая информация прошла на телевизионных экранах.
Компетентными источниками, конечно же, была служба безопасности концерна «Вольфрам», потерявшая всякий интерес к отечественной попсе.
Странен мир, в котором мы живем. Люди, обитающие в разных социальных кругах, могут оказаться близкими родственниками. И вообще каждый может оказаться кем угодно. Например, лишенная музыкального слуха труженица массажного салона – популярной певицей, а нищий выпускник института – владельцем миллиардного состояния. Рядовой чиновник районной администрации в этом мире не таясь приезжает на службу в «Мерседесе» за сто тысяч евро, а несовершеннолетний его сыночек прожигает ночи в клубах, где самый дешевый напиток стоит сто баксов, намазывает сапожки своих девочек черной икрой и презирает тех, кто не может сделать того же. Странен наш мир. Человек, вернувшись с работы домой в квартиру, где прожил всю свою жизнь, может узнать, что она теперь принадлежит незнакомым людям, а предприятием, где он трудился долгие годы, уже владеют вчерашние уголовники. Очень странный этот мир, в котором с телеэкранов нас учат жить отечественные сутенеры и проститутки, заезжие пройдохи-проповедники, а продажные политики настойчиво обещают светлое будущее…
Глава 8
То, что у горничной оказалась своя личная жизнь, в которой для ее работодателя не находится места, было вполне допустимым и естественным. Но то, что об этой ее жизни ничего неизвестно Дальскому, бесило его. Нет, не то чтобы бесило, но сидело гвоздем в сердце. Конечно, можно было бы встретиться с Аней где-нибудь подальше от резиденции олигарха и, разумеется, не у метро, поговорить о чем-нибудь, не связанном с выполнением ее обязанностей по уборке дома. Однако как сделать так, чтобы разговор этот стал доверительным и не походил на беседу большого начальника с подчиненной, Алексей не знал. И с каждым днем это неведение точило его душу все больше и больше.
Выход, конечно, имелся: достаточно попросить Викентия Андреевича навести справки, и тот со всем рвением выполнил бы приказание. Только Дальскому не хотелось, чтобы кто-нибудь догадался об его интересе к девушке. Хотя пусть догадываются, лишь бы не поняли, что он ее любит.
Любит? А ведь и правда любит… Однажды осознав это, Алексей очень удивился. Надо же, ведь с его теперешними возможностями он мог бы закрутить роман с любой красавицей, которых в Москве немало. Да и Москвой можно было бы не ограничиваться. А он выбрал незаметную и тихую Аню, вечно таскающую за собой пылесос.
Когда пришла к нему любовь, актер уже не мог вспомнить, и теперь ему казалось, что полюбил Аню с первого взгляда. Честно говоря, подобное едва ли возможно, но это уже не важно. Главное – то, о чем мечталось так долго, наконец-то случилось. И мучается он теперь не столько от безответной любви, сколько от ревности. Понимание этого пришло как-то ночью, когда Дальский, лежа в постели, вспоминал свой разговор с Аней возле станции метро и то, как неуклюже полез к ней со своим нелепым поцелуем. Вспомнил – и стало стыдно. А в мозгу прокрутилась мысль: вот еще, не успел стать принцем, а уже на Золушек потянуло. Он даже произнес последнюю фразу вслух, пытаясь обмануть чувства, и сердце защемило от радостного предчувствия непонятно чего.
Тогда Алексей вылез из постели, не накинув халата, прошелся по апартаментам, в очередной раз оглядывая комнаты чужого дома и понимая, что и шелковая пижама на нем – чужая, и запахи вокруг тоже ему не принадлежат. Потом, оказавшись в гостиной, взял чужую бутылку виски, наполнил бокал, выпил в два глотка и наполнил снова. Но пить не стал, а закурил, думая о том, что ждет его.
Размышлял, конечно, об этом и раньше, и даже слишком часто. Рассчитывал поработать Потаповым месяца три или чуть больше, а теперь, кажется, застрял в чужой шкуре надолго. Ну, тут, разумеется, есть свои преимущества: деньги, власть, уважение многих людей. Впрочем, ненависть еще большего количества. Но от их ненависти лично ему – ни жарко, ни холодно. Не считая, конечно, возможных покушений. Однако ведь неплохо сидеть и дома, в окружении охраны, а если выбираться куда-то, то как бы спонтанно, не ставя в известность никого вокруг. Дом, понятно, чужой, но он привыкнет к нему, как уже начал привыкать к роскоши. Пока Алексей здесь, рядом будет Аня. А потом, если ему уж очень захочется вернуться в свою собственную жизнь, можно придумать, как это сделать, не теряя ее общества. Кажется, девушка посоветовала ему стать таким же, как все. Но, с другой стороны, вдруг, если он выполнит ее пожелание, Аня потеряет к нему всякий интерес? А интерес у нее, кажется, все же есть… Так стоит ли рисковать?
Утром Алексей позвонил Федотову и сказал, что отдохнет какое-то время. И вообще, мол, теперь он намерен поменьше заниматься делами, ведь есть новый председатель правления, которому можно доверять…
Федотов промолчал.
– Так можно или нет? – переспросил Дальский.
– Конечно, мне можно доверять! – поспешил ответить Федотов. – Разве я когда подводил вас?
– Ну, вот и славненько, – согласился Алексей.
Ему очень хотелось поговорить с кем-то, посоветоваться, но не с Федотовым же беседовать. И тогда Дальский отправился к Вадиму.
Карнович, облаченный в отутюженные костюмные брюки и новую рубашку, открыл дверь. Посмотрел на крепких ребят, стоящих у окна на лестничной площадке и старательно изображающих посторонних, случайно зашедших в подъезд, после чего пропустил друга в квартиру.
– Странные люди появляются в нашем доме, – шепнул он Алексею едва слышно, чтобы слова не пробились через створку к находящимся на лестничной площадке, – уже который раз подобный сходняк наблюдаю. Может, в полицию сообщить, чтобы порядок навели?
– Не надо, – покачал головой Дальский, – кто знает, откуда эти ребята.
– Ну, да, – согласился Вадим.
Проводил гостя на кухню, а войдя следом, плотно прикрыл дверь.
– Ты прав, не стоит рисковать. В конце концов, не шумят, водку не пьют…
– Ты куда-то собрался? – поинтересовался Алексей, оглядев Карновича.
Тот не ответил на вопрос, заговорил о другом:
– Вчера ездили с Ликой к ее матери – знакомиться. Засиделись допоздна.
– Жениться надумал? – обрадовался Дальский. – Давно пора.
– Полгода уж знакомы, – кивнул Вадик, – а мне, как ты знаешь, не семнадцать лет.
– Как будущая теща отнеслась к тому, что у нее в зятьях будет…
Алексей хотел сказать «немолодой человек», но не успел, потому что Карнович замахал руками.
– Обрадовалась, разумеется. Спросила только, насколько у меня серьезные чувства, ведь я такой известный артист. Она, как оказалось, уже трижды приходила в театр, чтобы меня в роли Кречинского увидеть. Теперь вот за дочку радуется. А про то, что я старше Лики почти на тридцать лет, и не догадывается.
– На тридцать два, – уточнил Дальский, поражаясь наивности своего друга.
Но тот не обратил на ремарку никакого внимания.
– У нее-то самой жизнь не сложилась.
Вадим покосился на дверь кухни и перешел на шепот:
– Бабушка Лики всю жизнь отработала домработницей у одного партийного бонзы. Тот холостяком жил, ну и она с ним сошлась. Дочка у них родилась, Ликина мама то есть. Но это не афишировали. И бабка, и мать Лики его по имени-отчеству всегда звали. Теща моя будущая ходила в обычную школу, и ей только потом, когда старикашка умер, сообщили, кто ее настоящий отец, а так врали, что летчиком был и погиб. Она в детстве даже пенсию за папу-героя получала. А был ли такой летчик Мезенцев, еще уточнить надо. Во какое государство было! Помер тот старикан не очень давно – когда Лика в школу пошла.
– А ее отец кем был?
– Ликин, что ли? Там какая-то совсем темная история. Мать ее встречалась с кем-то втайне от своего отца, про которого всей правды еще не знала и удивлялась, почему работодатель родительницы запрещает ей какие-либо романы и скандалит по любому поводу. Короче, замуж она так и не вышла, но Лика все равно родилась. А папашка ее сразу исчез. Может, рассчитывал иметь в родственниках влиятельного пенсионера – подружка-то его с матушкой своей в его квартире проживала, – а как не сложилось, смылся. С самой-то Ликиной матери чего взять – она операционистом в банке трудилась. И сейчас еще там же работает. Кстати, бабка Лики жива до сих пор. Только, когда неофициальный муж умер, ее с дочкой и внучкой выселили с государственной квартиры, дали двухкомнатную в Балашихе. Мы вчера с Ликой как раз туда и ездили. Бабка в данный момент в больнице, а будущая теща подарила мне книгу воспоминаний своего отца. Пришлось принять с благодарностью. Хочешь, почитать дам?
– Зачем? – не понял Алексей.
– Ну как же! – удивился Карнович. И объяснил: – Прочитаешь и мне перескажешь. У меня самого на всякий бред времени нет, а если не узнаю содержание, перед тещей может быть неудобно. Кстати, после того старикашки куча орденов оставалась, в том числе даже Золотая Звезда Героя Соцтруда. Но все забрали. Пришли какие-то…
Дверь приоткрылась, и в кухню заглянула Лика.
– Привет, – сказала она Дальскому. И обратилась к Вадиму: – А что вы так сидите? Я сейчас завтрак приготовлю.
Карнович молча кивнул, но видно было, как ему приятно внимание девушки.
– Если пива хочешь, – обернулся он к Дальскому, – то ничем обрадовать не могу. Не держим теперь. Но если тебе и в самом деле невмоготу, могу Лику в магазин послать.
– Не надо. К тому же мы знаем, чем ее походы в магазин заканчиваются.
– Да уж, трезвая жизнь дороже старой дружбы, – вздохнул Вадим. И подумав, добавил: – Не всегда, конечно.
Карнович посмотрел на свою невесту, суетящуюся у плиты, и остался доволен.
– Ах, да, Нинка твоя звонила, – вспомнил он. – Сказала, что подала на развод, а все мужики сволочи.
– Вполне возможно, – согласился Дальский.
Ему уже не хотелось ни о чем говорить. Собственно, что он может рассказать Вадиму? Что полюбил горничную, которая ему прислуживает, то есть не ему, а богачу Потапову, только теперь на месте Максима Михайловича – Алексей Алексеевич Дальский, успешно справляющийся с обязанностями олигарха? Полный бред. Вряд ли Вадик поверит. Не объяснять же ему, что его друг всегда интересовался экомикой и в перерывах между заучиванием тектов немногочисленных ролей, предоставляемых ему режиссерами, почитывал статьи и брошюрки на экономические темы. Если Карнович вообще захочет слушать, не до того ему сейчас. Вадим теперь влюблен и счастлив, так что не стоит смущать его рассказами о чужом богатстве.
Алексей попрощался и вышел из квартиры. Окруженный охраной, спустился по лестнице, оказался во дворе, а перед тем как сесть в машину, поднял голову и посмотрел на окна квартиры друга: никто не смотрел на него оттуда. Неужели он и в самом деле никого теперь не интересует?
– На всякий случай, чтобы вы знали: за нами какая-то «девятка» ходит, – прозвучал рядом голос Викентия Андреевича. – Села на хвост, когда мы из резиденции выехали. Я уже вызвал подкрепление. Проверят, нет ли других машин, а потом возьмут тех, что в «жигуленке». Вы никого не предупреждали, куда собираетесь сегодня?
– А некого предупреждать, – пожал плечами Дальский. – Может, папарацци какие-нибудь?
– Вот и выясним. Хотя вряд ли это журналюги, слишком уж машина убитая.
Глава 9
Денис вернулся, измученный отдыхом. Потому что вряд ли даже долгий перелет мог сломать его настолько, что молодой парень, войдя в дом, отмахнулся от матери и поплелся на свой этаж, а там бухнулся в постель и проспал почти сутки.
Дальский затребовал у Викентия Андреевича отчеты оставшегося в живых телохранителя и двух других агентов. Тот с неохотой, но все же принес ему папку с материалами, в которой имелись даже фотографии. Алексей просмотрел их бегло и отложил в сторону, но тут же снова взял их в руки, начал перебирать. Потом отодвинул сторону, оставив две, и показал их начальнику своей охраны.
– Вот два снимка, сделанные в разные дни, если судить по одежде Дениса. Парень на них в разных местах – на этом в ресторане, а на другом входит в магазин. И на обоих фото в кадр попал один и тот же человек. И каждый раз он отворачивается, словно не хочет, чтобы его фотографировали.
– Мужчина не мог знать, что его снимают, – мои люди не бегали по Бангкоку с фотокамерой, делали снимки незаметно на мобильный телефон, – объяснил Викентий Андреевич. – Но согласен с вами: человек – один и тот же.
– А если предположить, что его только два раза поймали в объектив, а в остальное время ему удавалось не попадать в кадр?
Викентий Андреевич кивнул и сообщил, что его агенты тоже засекли этого мужчину, но выяснить, кто он такой, не удалось. Агенты, изображавшие семейную пару, должны вернуться через пару дней, так как летали в Таиланд в составе туристической группы, и нужно будет расспросить их. Вероятно, им повезло больше.
Они беседовали в кабинете апартаментов Потапова. Глава охраны, посчитав, что разговор закончен, собрался уходить и начал собирать снимки, но Дальский попросил:
– Оставьте их здесь, я хочу внимательнее рассмотреть все.
Что Алексей надеялся увидеть на фотографиях, он и сам не знал. По большому счету ему до Дениса не было никакого дела – никто не просил его изображать любящего родителя. Парень раздражал его немного, но встречались они не так часто, а потому можно было не интересоваться пребыванием Потапова-младшего в Таиланде. Но, видимо, актер слишком вжился в свою роль.
Дальский снова взял в руки оба снимка. Незнакомцу, запечатленному на них, было чуть больше сорока. На одной фотографии мужчина был одет в белый пиджак, на другой – в широкую гавайскую рубашку. Оба раза на носу его сидели темные очки. Разглядывая отпечатки, Алексей все более убеждался, что незнакомец находится рядом с Денисом не случайно. Но сын Потапова на фото чему-то явно радуется, не обращает на него никакого внимания и, вероятно, не знаком с ним.
Снимки лежали на столе, когда в гостиную с ежедневным докладом явилась Татьяна Карпова. Референт стала что-то рассказывать о ситуации на рынке ценных бумаг, но Дальский почти не слушал ее, думая о том, что делать дальше.
Оставаться всю жизнь Потаповым хотелось меньше и меньше. Можно, конечно, просто сбежать, исчезнуть и снова стать тем, кем был еще совсем недавно. Но исчезновение магната вызовет определенные потрясения на рынке, пострадают контролируемые им предприятия, а следовательно, держатели акций, которым, по большому счету, плевать, кто руководит бизнесом – главное, чтобы он был успешным и приносил доход. По биржевым каналам аналитики, отмечая рост акций «Росинтерна» и «Металл бразерс», предсказывали еще больший подъем. Так что свой уход надо как-то подготовить.
Алексей подумал об этом и усмехнулся, вспомнив, что в последние годы спешил поскорее уйти со сцены. Если когда-то он старался играть так, чтобы даже маленькая его роль запомнилась зрителю, то потом торопился проговорить свой текст, чтобы вернуться в гримерку, дождаться общего выхода и поскорее вернуться домой.
Татьяна заметила усмешку босса и спросила:
– Что-то не так?
– Слишком много свободных средств на моих счетах.
– Я вернула то, что вы истратили на приобретение акций «Металл бразерс».
– Нормально, – кивнул дублер олигарха, – только переведите их в золото.
– Все? – с сомнением переспросила Татьяна. – Вы сами учили меня не складывать все яйца в одну корзину. И потом, цена на золото сейчас наивысшая за последние годы, к тому же вряд ли она вырастет еще. А вдруг упадет? Тогда потери будут большими.
– Как пишут в популярных изданиях, – усмехнулся Алексей, – цена на золото растет, когда быстро снижается объем промышленного производства, когда падает спрос на недвижимость и у банков начинаются проблемы по возврату кредитов, когда…
Дальский увидел, что Татьяна, хотя и слушает его, косится на лежащие на столе снимки, и замолчал. Подвинул к ней фотографии.
– Хотите посмотреть, как мой ребенок развлекался в Таиланде?
– Простите, – смутилась Карпова. – Просто мне показалось…
Но, поскольку снимки уже лежали перед ней, секретарша взяла один, на котором Денис, сидя за столиком в ресторане, обнимал за талию прижимающуюся к нему Стешу. А на заднем плане человек в белом пиджаке пытался спрятаться за проходящим мимо тайским официантом.
– Знаете, вон человек, – женщина показала пальцем на мужчину в белом пиджаке, – очень похож на Пашу Асланова.
– Похож? – переспросил Дальский. – Так это он или только очень похожий человек?
– Точно он, – кивнула Карпова и оторвала взгляд от снимка.
Алексей забрал из ее руки фотографию, посмотрел на нее и соврал:
– А я думал, что мне показалось.
Татьяна вздохнула, но не сделала попытки подняться и уйти. Босс, правда, и не отпускал ее.
– Как вы познакомились? – неожиданно спросил Дальский.
Секретарша посмотрела на него с удивлением: видимо, настоящий Потапов был в курсе обстоятельств их первой встречи.
– Я работала операционисткой, а его брат открыл счет в нашем банке. Тимур начал ухаживать за мной. Как-то он пригласил меня и мою подругу, которая работала там же, в ресторан. А за столиком нас уже ждал Паша. У братьев Аслановых, видимо, с самого начала был на нас расчет. Потому что очень скоро Тимур уговорил меня уйти из банка главбухом в одно из его предприятий. А Паша сказал Вере, чтобы та осталась в банке.
– Вы-то пострадали, насколько я помню. А подруга?
– Следователи ее допрашивали, но вины у нее было не больше, чем у какого-либо другого сотрудника банка. А про то, что она ждет ребенка от одного из фигурантов дела, Вера догадалась не распространяться.
– У вашей подруги ребенок от Паши? – удивился Алексей.
– Девочка, – кивнула Карпова. – Только я подругу, а также ее дочь много лет не видела. Вера Мезенцева вообще очень тихая была. Ей дома запрещали с кем-либо встречаться.
– Мезенцева, Мезенцева… – попытался напрячь память Алексей. – Где-то я уже слышал эту фамилию.
Карпова снова пристально посмотрела ему в лицо.
– Максим Михайлович, – сказала она, понизив голос, – я не понимаю, что происходит. Вы же прекрасно знаете, что Вера жила в доме Романа Захаровича Риммера, вашего деда. И кем она ему приходится, вам тоже хорошо известно…
Дальскому хватило таланта и выдержки не вытаращить глаза от удивления. Но все же он прокашлялся, прежде чем сказать:
– Ну, да, получается, Вера – моя тетка, потому что является однокровной сестрой моей матери. То есть у них один отец.
Конечно же, лично ему Мезенцева никакая не тетка. И даже Максиму Михайловичу Вера никем не приходится. Никто она и Вадику Карновичу, который на самом деле брат Риммы Романовны.
– Мексиканский сериал… – не сдержавшись, хмыкнул Дальский.
– Простите, но вы лучше меня знаете, кто такой Паша, – так же тихо продолжила Татьяна. – И если он появился рядом с Денисом, то…
– Вам и это известно?
Карпова помялась, но призналась:
– Знаю от Тимура. Когда он узнал, что мы с вами учились вместе, то совершенно спокойно объяснил мне, что ваша невеста ждет ребенка от его брата. Я Вере передала это, но она к тому времени тоже…
– Хорошо, – согласился непонятно с чем Дальский. Взял в руку фотографию, взглянул на человека в белом пиджаке, отбросил снимок в сторону и повторил: – Хорошо. Я рад, что вы так много знаете. Следовательно, вам известно и о том, о чем не в курсе я. Если вы знаете начало пьесы, то, как развивается действие, вам тоже наверняка хочется узнать. Не так ли? Вопрос первый: моя жена…
Лицо Карповой порозовело.
– Позвольте мне…
– Таня! – перебил Алексей. – На меня совершено покушение, и теперь важна любая мелочь!
Карпова задумалась. Наконец все-таки заговорила:
– Светлана Валерьевна любит вас, и вы это знаете. Однако Федотов…
– Новый председатель правления? – обрадовался Дальский. – Ну, ну…
– Борис Борисович в ваше отсутствие оказывает ей куда бо́льшие знаки внимания, чем при вас.
– Цветы, подарки? – встрепенулся Алексей. – Каков пострел! Небось, еще и ручки целует.
Татьяна кивнула.
– А ведь он разведен, – вспомнил Дальский. – Так что если Светлана станет вдовой, то…
– Упаси боже! – тряхнула головой Карпова.
– После меня хоть потоп, – махнул рукой Алексей. – Но я не спешу умирать. В порядке уточнения: Федотов ссужает мою жену деньгами?
– Постоянно. Но суммы мне неизвестны. Вполне вероятно, что они значительны и ваша супруга должна ему до сих пор.
– То есть чтобы рассчитаться, Светлана должна либо попросить деньги у меня, чего никогда не сделает, либо стать вдовой и рассчитаться после получения наследства, либо выйти за Федотова замуж. А тот, женившись на моей вдове, станет полноправным хозяином моих предприятий и самым богатым человеком в стране.
– Неужели…
Дальский не дал Карповой договорить.
– Федотов, конечно, мужчина видный. Только рожа у него красная, когда выпивает. С такой рожей не в миллиардеры надо идти, а в компартию.
Он замолчал, прокручивая в голове кое-какие факты. Наконец задал следующий вопрос:
– Новый начальник моей охраны Викентий Андреевич – человек Федотова?
Референт опять кивнула.
– То есть при желании… – Алексей вновь задумался.
– При желании можно все, – словно прочитала его мысль Татьяна, – смотря кто желает.
– Что вы мне посоветуете?
– Отдохнуть. Вы слишком много работаете. Сейчас, правда, больше дома, но вид у вас усталый. Иногда вы даже на самого себя не похожи.
Оставшись один, Дальский вдруг понял, что его помощница права: отдых – это то, что ему сейчас действительно необходимо.
В последний раз он уезжал из дома с Ниной два года назад. Съездили в Ростов к ее родителям, пообщались с ними дней пять, а потом добили отпуск в маленьком пансионате на берегу Азовского моря. Пансионат был дешевый, и люди в нем отдыхали небогатые, что очень унижало Нину. Но Дальский спокойно общался с отдыхающими рядом мужчинами. Каждый вечер были шашлыки и местное кислое пиво.
Как-то один из соседей показал на след пулевого ранения и поинтересовался:
– Откуда у вас шрам?
– На гвоздь напоролся, – отмахнулся от вопроса Дальский.
– Хороший гвоздик, – усмехнулся собеседник, – калибра семь шестьдесят два, судя по всему. Как бывший военврач говорю.
Дальский промолчал, но заметил, что Нина смотрит в сторону. Вероятно, и ей надоело рассказывать, что муж был ранен в Чечне и награжден орденом Мужества.
А в этом году она одна летала в Турцию. Хотя скорее всего и не одна.
Да, отдых ему не помешает. Можно, конечно, сообщить окружающим, что олигарх Потапов отправляется в отпуск, а самому вернуться к прошлой жизни. Снова прийти в театр и представлять народу пьяного гаишника. Жить, как прежде, скрывая от всех свои нынешние финансовые возможности…
И вдруг актер понял, что так и сделает, но только вернется к прежней жизни не один, а вместе с Аней. Алексей поднялся, чтобы пойти и отыскать ее в доме, вызвать на откровенный разговор, от которого девушка всегда уходит, и сказать, что отныне будет таким, как все. Кажется, именно об этом она просила его.
Просила или просто поиздевалась, поставив перед ним невыполнимое условие?
Дальский уже готов был выйти из своих апартаментов, когда на пороге появились Денис и Светлана. На супруге олигарха был черный брючный костюм, который делал ее фигуру еще более стройной.
– Вы не вовремя, – обронил Алексей. – Хотя… – Он кинул взгляд на стол, на котором лежали фотосвидетельства отдыха Дениса в Таиланде, и завершил фразу: – Вообще-то в самый раз. – Показал рукой на кресла. – Располагайтесь, господа.
Жена Потапова удивленно дернула бровью, но ничего не сказала. Денис и Светлана заняли предложенные места, а Алексей, прислонившись к краю стола, почти опустился на столешницу.
Жена Потапова опять повела бровью и снова промолчала. Затем посмотрела на сына, и тот начал:
– Я зашел извиниться. И сказать: это впредь не повторится.
– Что? – не понял Дальский.
– Ну…
Парень оглянулся на мать, явно ища поддержки. Судя по всему, именно она заставила его отправиться к отцу, а сама пришла, чтобы проследить за реакцией мужа.
– Это все, – неуверенно произнес Денис.
– Мальчик хочет сказать, что таких загулов у него больше не будет.
– Да ладно, – глядя на потаповского сыночка, сказал Алексей, – все мы были молодыми. Только возможности у всех разные. Денис отдохнул, певица-массажистка нашла то, что искала… Телохранитель, правда, заплатил за их веселый отпуск своей жизнью.
– Я же сказал, что сожалею. Подобного никогда не случится.
– Будем надеяться.
Дальский взял со стола две фотографии и протянул Денису.
– На-ка вот, посмотри.
Молодой человек подошел и взял снимки. Взглянул на них, и лицо его напряглось.
– Кто этот человек, что рядом с тобой? – поинтересовался Алексей, продолжая сидеть на столе.
– Впервые вижу, – ответил Денис.
Но по тому, как он побледнел, по тому, как сжал губы, Дальский сразу понял: отпрыск Потапова прекрасно знает мужчину в белом пиджаке и гавайской рубашке. Более того – встречался с ним и явно о чем-то договаривался. Почти наверняка Асланов сообщил ему, кто его настоящий отец.
– Ничего рассказать не хочешь? – спросил Дальский.
Парень молча потряс головой. Его мать поднялась из кресла и тоже подошла. Протянула руку к снимкам, но Денис быстро спрятал их за спину.
– Дай же посмотреть! – потребовала Светлана Валерьевна. – Что там на них? Что-то такое, на что матери лучше не смотреть?
– Там Паша Асланов, с которым наш сын встречался в Таиланде.
Теперь Денис стал пунцовым.
– Ни с кем я не встречался…
– Да брось ты! – покачал головой Дальский и посмотрел на Светлану, которая так и осталась стоять с протянутой рукой. – Конечно, встречался. И я даже знаю, сколько раз и где.
Алексей не мог этого знать, но все же сказал так. Потому что уже испуганный Денис не должен даже надеяться, что в его вранье поверят.
Светлана наконец-то опустила руку.
– Я даже в курсе, о чем вы говорили, – усмехнулся дублер олигарха.
– О чем же? – вскинул голову Денис.
И по тому, как он это сделал, Алексей отлично понял, что именно мог говорить Паша Асланов сыну Потапова.
– Сначала мужчина представился тебе моим бывшим партнером по бизнесу, которого я якобы кинул…
– А разве не так?
Дальский не ответил, потому что его опередила Светлана.
– Стопроцентная ложь, – тихо сказала она, опасаясь, что ее ребенок узнал главную тайну.
– Не стопроцентная, – покачал головой Алексей. – Мы действительно дружили, и я выделил ему долю. Но друг захотел отобрать у меня все…
Светлана вынула из руки сына снимки, потом, не взглянув на них, разорвала надвое и положила в карман своего пиджака. После чего вернулась и села в кресло. Денис отступил на шаг назад и зло посмотрел на Дальского. А тот продолжал:
– Потом он тебе напел, что и ты полноправный владелец части моего состояния.
Денис машинально кивнул.
– Ты – хозяин половины всего, сказал тебе Асланов, потому что я крыса, а ты – не мой сын.
Светлана вздрогнула. А Денис продолжал смотреть в глаза Дальскому – смотреть зло и нагло.
Но Алексей спокойно выдержал его взгляд. И спросил:
– Шахмана ты ему заказал?
– Кого? – не поняла Светлана Валерьевна.
– Продюсера звезды эстрады и массажного салона, у которого наш сыночек за пятьдесят тысяч данных тобой долларов снял на неделю вышеупомянутую Степаниду, или как там ее.
Денис молчал.
– Ты заказал? – повторил вопрос Дальский.
Парень помотал отрицательно головой и отвернулся.
– А вот у следствия другая информация, – соврал Алексей. – Ну, что делать будем?
Жена Потапова не выдержала и поднялась с кресла.
– Я не поняла…
Денис, стараясь не смотреть на мать, пробормотал:
– Я только сказал ему, во что мне эта дура обошлась. И мне обещали, что Шахман вернет деньги с процентами и с извинениями.
– Как ты понимаешь, извиниться шоумен уже не сможет.
– Объясните мне, о ком вы говорите! – Светлана переводила взгляд с мужа на сына.
– Я уже сказал, – повернулся к женщине Дальский, – речь идет о бывшем продюсере той дурочки, на которую запал наш сынок. Денис ляпнул, как всегда, не подумав, а отморозок Паша продемонстрировал свои возможности. К Шахману пришли, долго его пытали, потом пристрелили, а труп выбросили на помойку.
– Это неправда… – прошептала жена Потапова.
Дальский пожал плечами.
– Дениска не может быть причастен к преступлению, – попыталась защитить своего ребенка Светлана Валерьевна.
– Я не просил его убивать! – крикнул ее сын.
– Но тебе вернули деньги, и ты их взял. Кстати, а та взрывчатка, которую ты подложил в «Бентли», как у тебя оказалась?
Светлана вскинула руки и закрыла ладонями лицо. Внезапно она поняла, что все, о чем здесь сейчас говорится, очень даже возможно.
– А вот это нечего на меня вешать! – снова выкрикнул Денис.
– Следователи докопаются…
– Под меня нечего копать, – уже спокойно произнес парень. – Я и сам мог вместе с той машиной на воздух взлететь.
– Я не закончил!.. Докопаются… если захотят.
«Похоже, и в самом деле не потаповский сынок подложил взрывчатку в «Бентли», – подумал Дальский. – Хотя какой он потаповский? Денис теперь и сам все про себя знает».
Актер посмотрел на Светлану Валерьевну: та была явно испугана, но в глазах ее – ни слезинки.
– Короче, – стараясь, чтобы слова его прозвучали как можно более властно, произнес Дальский, обращаясь к Денису, – с нынешнего дня ты под домашним арестом. Асланову плевать на тебя – ему нужны мои деньги.
Молодой человек посмотрел на него так, что Алексею показалось, будто тот хочет перебить его и поправить, сказать что-нибудь вроде «наши деньги». А потому, повысив голос, дублер олигарха повторил с нажимом:
– Мои деньги! Ему плевать на меня, на мою жену, а на тебя еще больше. Ты для него – средство достижения цели. Сегодня Паша заявил, что ты его сын, а завтра с тобой сделают то же самое, что с Шахманом…
Дальский посмотрел на супругу Потапова, и та по-своему поняла его взгляд.
– Папа прав, – обратилась она к Денису, – будешь сидеть дома, пока наши люди не разберутся с этим бандитом.
– Ладно, я согласен, – не стал спорить парень. – Но только не тут. У меня в городе неплохая квартирка, могу и в ней перебиться.
– Твоя квартирка – проходной двор. Здесь поживешь, – покачал головой Алексей.
Затем поднялся со стола, на который продолжал опираться во время всего разговора. Денис со Светланой не должны думать, будто хозяин дома собирался что-либо обсуждать с ними. Жена и сын зашли, и он как бы между прочим сообщил им о своем решении. Если бы Дальский ходил по гостиной, те бы почувствовали его неуверенность. Если бы принял их в кресле, собеседники сидели бы друг напротив друга, и разговор обязательно затянулся бы. А так олигарх не то стоял у стола, не то сидел на нем, но выглядело это так, словно Максим Михайлович готов стартовать в любой момент, оттолкнувшись от столешницы, и отправиться по более важным делам.
Светлана Валерьевна, сопровождаемая сыном, направилась к двери. Денис вышел, и мать что-то тихо сказала ему. Потом быстро вернулась, остановилась невдалеке от мужа.
– Ты стал другим, – негромко произнесла она и коротко обернулась на дверь, – и потому я скажу то, о чем молчала долгие годы. Я не говорила, как все случилось, да ты и не спрашивал. Так вот, я молчала потому, что, узнай ты правду, непременно захотел бы убить Асланова. Только вряд ли бы это у тебя получилось. Короче, Паша взял меня силой. Пригласил в гости, я не хотела идти, но он сказал, что будут гости. Дома спросил, выхожу ли я за тебя. Я ответила, что, когда ты вернешься со сборов, мы подадим заявление. Паша начал отговаривать, рассказывать гадости про тебя, мол, водишь к нему домой проституток… Я хотела уйти, но он стал орать, что любит меня, а потом набросился… Я кричала, звала на помощь, зная, что в соседней комнате находится его брат, но Тимур не вышел даже.
– Сколько ты должна Федотову? – спросил Дальский, глядя на ноги Светланы.
– Что? – переспросила жена Потапова. Ей показалось, что она ослышалась.
– Сколько ты должна Федотову? – повторил Алексей чуть ли не по слогам.
Светлана Валерьевна развернулась и направилась к двери.
– Сколько? – крикнул ей вслед Дальский.
– Не твое дело, – был короткий ответ.
– Я не спрашиваю, на что ты тратила деньги, просто хочу вернуть их ему.
Света остановилась у выхода, немного подумала, прежде чем обернуться, а может, просто выбирала выражение лица. Во всяком случае, повернулась она к мужу, уже улыбаясь.
– Но я ведь не прошу об этом… То есть Борис Борисович не просит. Однако, если ты настаиваешь, отвечу. Без малого миллион триста.
– Миллион триста чего? Рублей, евро, юаней?
– Долларов, – ответила Светлана Валерьевна.
И вышла.
Глава 10
Мокрый снег, валивший с утра, под вечер превратился в дождь.
– Что за январь! – возмутился Викентий Андреевич, усаживаясь в лимузин на пассажирский диван.
У Дальского не было желания разговаривать с ним, и он закрыл глаза.
Машина на секунду замедлила ход, выезжая с территории резиденции, а потом снова начала ускоряться.
– Человек на тех снимках – Паша Асланов. Что-то мне подсказывает, что сейчас он в Москве. Отыщите его и… – не размыкая век, произнес Алексей.
Затем открыл глаза, глянул, отодвинув шторку, в окно. Вода растекалась по тонированному стеклу, и ничего нельзя было рассмотреть, кроме темноты, в которой проносились бледные пятна фонарей.
Полчаса назад Дальский зашел в домашний офис и поинтересовался у Карповой, сколько наличности в сейфе.
– А сколько вам надо? – спросила Татьяна.
– Миллион триста долларов.
Референт вышла из кабинета и вскоре вернулась с пакетом. Положила его на стол и сказала, что такого количества долларов нет, но здесь миллион евро, что немногим больше требуемой суммы.
И сейчас дублер олигарха направлялся к Федотову, чтобы отдать эти деньги.
В лимузине пахло лавандой.
– Что за амбре в салоне? – поморщился Алексей. – Этим запахом тараканов травят.
– Не тараканов, а моль, – поправил Викентий Андреевич.
Дальский снова посмотрел в окно. Вот уж мерзкая погода. Что, если и в самом деле слетать куда-нибудь на отдых? Было бы здорово посетить какой-нибудь фешенебельный курорт. Например, Гавайи. И не отказывать себе ни в чем. Пригласить Вадика Карновича… Нет, тот не может сейчас. И потом, как ему объяснить, откуда у Лешки Дальского собственный самолет? А было бы неплохо кататься на яхте по океану и ловить на спиннинг акул или марлинов, а вечером сидеть у костра, лакомиться запеченным в пальмовых листьях поросенком, пить ром или текилу, смотреть, как извиваются в танце аборигенки с цветочными ожерельями…
– Вы сказали, что надо найти Пашу Асланова, – вернул его к реальности голос Викентия Андреевича. – Сказали: найти и… Что надо еще сделать?
– Найти и уничтожить.
Федотов встретил его на крыльце своего дома. Крыльцо, больше похожее на открытую террасу, было укрыто от осадков высокой черепичной крышей, но все равно Борис Борисович стоял, сжимая в руке поднятый над головой зонт. Дальский приблизился и пожал ему руку, отстранившись от протянутого зонта, чем вызвал явное неудовольствие Федотова.
– Вы уж поосторожнее, Максим Михайлович, – вздохнул тот, – только что с простудой лежали.
Алексей молча обернулся. Его «Мерседес» замер у крыльца, зажатый с двух сторон черными «Геленвагенами» охраны.
Хозяин и гость вошли в дом. Распахивая дверь, Борис Борисович шепнул:
– Прошу меня извинить, но я не один.
Это прозвучало более чем странно: понятно, что в особняке присутствует с десяток человек обслуживающего персонала. Но, едва ступив через порог, Алексей понял, о ком говорил хозяин: в просторном холле их встретила девушка в ярко-красной кожаной мини-юбке. Лицо ее показалось знакомым.
– Добрый вечер, – промяукала красотка.
Алексей кивнул. И только потом узнал: это была популярная исполнительница попсы.
– Я не вовремя? – спросил он, глядя на Федотова. – У вас, вероятно, прослушивание.
– Хи-хи, – оценила его юмор певичка.
А Борис Борисович побагровел.
– Нет, Тамара просто заглянула ко мне на огонек. Никакого прослушивания.
– Тамара? – удивился Дальский. – А мне казалось, что звезду эстрады зовут как-то иначе.
– Алина – мой сценический псевдоним, – объяснила поп-дива. – К тому же у меня договоренность с продюсером не петь вживую.
«Господи, как она может петь? – удивился Алексей. – Ведь даже когда говорит, прыгает из тональности в тональность!»
Но певица была высока и длиннонога. Может быть, излишне худа. Хотя это дело вкуса. И вообще, Дальский появился здесь не для того, чтобы кого-то разглядывать. Посмотрел на гостью Федотова пристально лишь для того, чтобы Борис Борисович понял, что говорить нужно без посторонних. Но тот, видимо, решил похвастаться новым приобретением.
– Снимайте пальто, Максим Михайлович, – предложил Федотов. – Поднимемся наверх, там уже и столик накрыт.
Алексей не собирался задерживаться. Он молча подошел к креслу у журнального столика и сел в него, не снимая светлого кашемирового пальто. На плечах пальто темнели крупные капли растаявшего снега. Дальский положил на столик кейс и сказал:
– Я ненадолго.
И показал глазами на второе кресло, в которое поспешил опуститься Борис Борисович. Тамара села в третье и сразу закинула ногу на ногу, демонстрируя тонкие бледно-розовые колготки.
Алексей открыл кейс. Затем повернул его и даже чуть подвинул к Федотову, демонстрируя содержимое. Певичка тоже посмотрела, и лицо ее окаменело.
– Здесь миллион евро, – сказал Дальский. И спросил: – Ведь хватит, чтобы погасить долг Светланы?
Поп-дива попыталась вдохнуть, но у нее перехватило дыхание: она не знала, о ком идет речь, но в метре от нее лежали такие огромные деньги…
– Слишком много, – покачал головой Борис Борисович.
Потом достал из чемоданчика пачки. Глазами пробежался по ним, видимо, подсчитывая, подвинул одну Дальскому.
– Пятьдесят тысяч лишние.
Девушка напряглась. Красотка надеялась, что олигарх откажется от «сдачи», потом откажется Федотов, мужчины начнут препираться, и она возьмет деньги себе, чтобы те не поссорились. Но гость небрежно сунул пачку в карман пальто и сказал:
– Больше не давайте ей денег.
Борис Борисович кивнул. А певичка кашлянула.
Дальский поднялся.
– Я пойду.
Федотов закрыл пустой кейс и протянул Алексею.
Но тот покачал головой.
– Оставьте себе. Или, – он показал головой на присутствующую даму, – Тамаре подарите, чтобы было в чем гонорары носить.
Девушка сначала обрадовалась, но тут же надула губки – кому-то дают миллионы, а ей только пустой портфельчик. И попыталась вздохнуть разочарованно, чтобы мужчины поняли – рядом с ними большой талант, но снова закашлялась.
Дальский повернулся к выходу. И вдруг его осенило.
– Слушай, Борис Борисович… – перешел дублер олигарха на дружеский тон. – У тебя в конюшне есть машинка свободная? Желательно попроще.
Федотов кивнул.
– Найдется. Я бывшей жене… тогда еще, правда, не бывшей, на день рождения «Пассат» подарил, но она обиделась и так и не садилась за руль. Требовала, чтобы я ей кабриолет «Порше-бокстер» купил. Не проблема, конечно, но с ней вскоре я развелся. У нее к тому же и прав не было.
– А у меня есть, – пискляво встряла популярная певица.
Федотов посмотрел на нее. Кажется, он начал разочаровываться.
В гараж мужчины спустились вдвоем. Дальский сел в голубой автомобиль, отливающий перламутром, и запустил двигатель.
– Тут ведь есть второй выезд с территории? – спросил у Федотова, заглядывающего в салон через окно.
Алексею вдруг захотелось поднять стекло и уехать с застрявшей в машине головой Бориса Борисовича.
Федотов кивнул, а Дальский с большим трудом погасил в себе желание тронуться с места.
– В моих машинах перед твоим крыльцом Викентий и охрана. Через пару часов скажи им, что я только что уехал. Будут спрашивать – куда, скажи, что у меня до утра личное время.
Федотов снова кивнул.
– Счастливо отдохнуть, – помахал рукой Дальский.
А Борис Борисович резко выдернул голову. Может, догадался, какое желание посетило гостя?
Вырвавшийся на свободу Дальский гнал автомобиль к Москве, не зная, куда едет. Но в свою бывшую квартиру наверняка не заглянет. К матери – можно, но снова врать про свой сибирский чес не хотелось. К Вадиму? Но у того сейчас любовь в самом расцвете, не стоит мешать им с Ликой. А в самом деле, куда Алексей несется? Кто ждет его в этом мире? Кому он нужен? И не важно, кто он сейчас – мало кому известный актер или финансовый воротила.
Дальский включил радио.
– И на этом можно поставить точку, – донесся из динамиков бархатный мужской голос. – Мы никогда больше не услышим ее зажигательных песен, а поклонникам певицы Стеши придется искать себе другого кумира…
«Умерла, что ли, звезда из Мариуполя?» – удивился Алексей.
– Остается надеяться на то, что тайское правосудие не будет слишком строгим к симпатичной девушке, – продолжал ведущий программы. – Ведь наркозависимость – это болезнь, от которой не так просто излечиться… Ну, да ладно – забудем о ней. Страна наша богата на таланты, и у нас есть кого слушать. Встречайте – Алина!
Зазвучала музыка, а потом включился и голос, очень не похожий на голос девушки, которую Дальский только что встретил в доме Федотова:
В доме напротив все окна погашены,
Тихие улицы мрака полны,
Лишь фонарей полуночные скважины
Тянутся к бледному сердцу луны…
По-прежнему хлестал зимний дождь, и грязь летела из-под колес.
Алексей выключил приемник и в тот же момент увидел, как за окном мелькнула женская фигурка. Словно обрывок сна пролетал мимо сознания. Что-то вдруг вынырнуло из памяти и снова провалилось на дно. Но он все же затормозил. Обернулся, однако ничего не разглядел. Посмотрел в боковое зеркало – и увидел ее, тихо бредущую по обочине.
Это была Аня. Актер подъехал к ней задним ходом, и девушка попятилась от незнакомого автомобиля. Дальский вышел, обогнул капот и открыл перед ней дверцу.
– Садитесь, подвезу.
Девушка не стала спорить. Было видно, она вся промокла и явно замерзла. На ней был совсем тоненький пуховичок – отнюдь не по погоде.
– Что вы тут делаете? – удивился Алексей после того, как тронулся с места. – Как вы оказались одна на дороге?
– Шла домой, поймала попутку, но мне там не понравилось, – тихо ответила девушка.
– Водитель приставать начал? – догадался Дальский.
Аня кивнула. И только сейчас Алексей заметил, что ее лицо не просто мокрое от дождя и снега – пассажирка беззвучно плачет.
Он остановил машину.
– Что случилось? Вас обидели? В той попутке?
Аня покачала головой.
– Нет, я выскочила из машины. А мимо как раз полицейская машина ехала. Я к ней кинулась, попросила о помощи, но меня обругали, сказали, что на вызов спешат, а я под колеса бросаюсь…
– Полиция не помогла?
– Помогла, – улыбнулась девушка. – Тот человек увидел, что я с полицейскими говорю, прыгнул в свой автомобиль и уехал.
– Плакать-то тогда зачем?
– А я по другому поводу.
Дальский не стал расспрашивать. Мало ли у девушки повода для слез. Захочет – расскажет.
Какое-то время ехали молча. Потом Аня немного успокоилась и пояснила:
– Просто мне позвонили и сообщили, что есть известия о моем отце.
– Ваш отец пропал? – удивился Алексей.
– На войне, – произнесла очень тихо, видимо, страшное для себя слово Аня. – Тот человек обещал прийти ко мне домой. Я стол заранее накрыла, приготовила кое-что. Но он перезвонил и сказал, что будет ждать меня возле моей работы…
– Он в курсе, где вы работаете? Разве вы ему говорили? – снова удивился Дальский.
Аня кивнула:
– Не говорила. Но только потом подумала, откуда он может это знать. Тогда я помчалась сюда и стала ждать у съезда с трассы. Но никто не пришел. Я почти три часа простояла.
– Простите, конечно, но похоже, кто-то хотел быть уверенным, что вас точно не будет дома, чтобы забраться в квартиру и ограбить ее.
– Пусть забирается, – вздохнула Аня, – там все равно ничего ценного. Зачем было об отце врать? Придумали бы что-нибудь другое.
– Это чтобы вас наверняка выманить. Пока вы сюда едете, пока ждете, потом обратно – сколько времени у него или у них будет, чтобы все обыскать…
– Так я и не живу там. Дома бываю редко, постоянно у вас, вы ведь знаете.
– Все равно поспешим. Называйте адрес.
«Пассат» въехал во двор обычной московской пятиэтажки. Дальский припарковал машину в ряду других машин.
Они вышли, и Аня показала на окна:
– Вот там, на третьем этаже, мои окна. Света нет, значит, и никого нет в квартире.
– Все же надо проверить.
Пошагали вдвоем по лестнице. В кармане пальто у Дальского покоилась «Беретта», но доставать пистолет при девушке он не хотел, надеясь на то, что в случае необходимости успеет им воспользоваться – оружие ведь без предохранителя.
Но в квартире действительно никого не оказалось. Дальский и Аня осмотрели даже стенные шкафы. После чего Алексей, еле скрывая свое разочарование, начал прощаться. Девушка уже закрывала за ним дверь, и вдруг – как видно, из вежливости, – спросила:
– А вы не голодны?
Надо же такое придумать – спрашивать олигарха, голоден ли он… Такой вопрос может прийти в голову только очень чистому человеку.
Алексей, разумеется, сказал, что с утра ничего не ел.
Глава 11
…Алексея вывели на площадь и сказали:
– Иди, артист! Живи дальше, если сможешь…
Его толкнули в спину. А он упал, потому что не мог стоять.
Разрушенный город крутился, переворачиваясь. Дрожало закрытое черным дымом небо. Он упал, ударившись щекой о щербатый асфальт, и увидел возле своих глаз бурое пятно застывшей крови. И ничего в мире не было, кроме этого пятна, да еще горького запаха разрушенного города, в котором сгорели дома, деревья, люди и надежды. Алексей знал, что его не отпустят, что сейчас прозвучит выстрел и звук его будет последним, который донесется до слуха. А может, его убьют так же, как Лебедева. Но ему стало уже все равно. Сильно болела голова, и не было никакого другого желания, кроме одного – зажмуриться, потом открыть глаза и оказаться где-то далеко. Он так и сделал: закрыл глаза, открыл и увидел пятно крови. От этой лжи стало невыносимо обидно. Из горла вырвался хрип – от безысходности.
Чья-то рука схватила его за ворот бушлата и оторвала от земли. Его держали за плечи и смеялись.
– Иди, артист…
Он неуверенно шагнул. Потом сделал еще два шага, стараясь держать равновесие. Простреленная рука болталась, как плеть. Алексей не чувствовал ни руку, ни всю левую половину тела. Только сердце билось громко и гулко, отдаваясь набатом в голове.
И все равно до него донеслось, как кто-то сказал за спиной, наверное, в рацию:
– Тут русский пошел, ты его пропусти. Пусть себе идет дальше.
«Не убьют, не убьют…» – застучало в сознании.
Алексей остановился и на слабых ногах обернулся всем телом. Увидел разрушенные стены вокзала, черный снег, густо усеянный кусками кирпичей и мелкой рыжей крошкой, трупы, сваленные в кучу. К этим кучам подтаскивали еще и еще тела, волоча мертвых за ноги.
К тому, кто говорил по рации, подбежал бородач в камуфляже и сказал что-то по-чеченски.
Человек опустил руку с рацией, посмотрел на Дальского и ответил по-русски, вероятно, чтобы Алексей понял:
– Живой, говоришь, полковник? Тогда тащи его сюда. Я его сейчас на маленькие кусочки резать буду.
Надо было бежать оттуда, но Алексей пошел, качаясь, обратно к вокзалу. Шел медленно, боясь упасть, потому что сам бы уже не поднялся. Он видел, как волокли начальника штаба. Как бросили его возле кучи убитых. Подошел и опустился на колени.
– Ты один? – спросил полковник и захрипел. Пытаясь подняться и закричать, схватил Дальского за руку. – Ты один живой?
Дальский молчал, не зная ответа. Возможно, один. Или их двое. Но ведь и их сейчас…
Его отпихнули, и он упал.
– Иди отсюда, артист, пока отпускаем.
Алексей все же встал на ноги.
Шагнул к полковнику, но его опять отпихнули.
– Пошел отсюда, шакал!
Начальник штаб поднял голову, чтобы увидеть Алексея.
– Иди, солдат. Иди, дорогой. Ты один остался. Расскажи про нас…
Он шел, падал, поднимался, снова шел… Где-то гремели выстрелы, и Дальский направлялся туда, откуда доносились звуки. Оказался на путях и побрел, спотыкаясь о рельсы. Потом остановился у какого-то разрушенного кирпичного домика и увидел трупы. Он снова очутился возле вокзала! А может, и не уходил от него. Теперь Алексей стоял возле кирпичного пакгауза. Здесь лежали трупы ребят, с которыми он был рядом двое суток назад и о чем-то говорил с ними. Тогда Дальский понял: отсюда ему не уйти. Сколько бы раз он ни начинал свой путь, куда бы ни повернул, все равно неведомая сила каждый раз будет возвращать его сюда снова и снова. Пространство мира замкнулось. Теперь некуда идти, потому что мира больше нет.
Алексей поднял лицо к небу, в котором не было ничего, кроме тьмы и ветра, и закричал, чтобы услышал хоть кто-нибудь, выживший в этом безумии.
Хотел крикнуть.
Но лишь задохнулся в бессильной злобе.
– Н-не-ет…
– Что с вами?
Из тьмы прилетел чей-то взволнованный шепот.
Дальский открыл глаза и сел в постели.
Теперь он вспомнил, где находится.
– Включите свет, пожалуйста, – попросил Алексей Аню.
Та щелкнула выключателем и выскользнула в коридор – потому что спешила на его крик и бросилась к нему, вскочив с кровати в коротенькой ночнушке.
Дальский спустил ноги с дивана, на котором спал. Его тряс озноб, он задыхался. В комнату снова вошла Аня, уже в халатике. Протянула ему стакан воды:
– Попейте. Это минералка из холодильника.
Алексей выпил залпом, в два глотка, едва не захлебнувшись.
Девушка спросила, принести ли еще, но Дальский отказался. Попросил только, чтобы она посидела рядом. Аня послушно опустилась на постель. Оба молчали.
Вчера, после осмотра квартиры, она предложила ему поужинать, явно надеясь, что неожиданный гость откажется. А тот согласился. И веселил ее целый вечер, потому что более всего в тот момент хотел, чтобы исчезла печаль из ее взгляда. Рассказывал смешные истории и подливал ей вина, которое девушка приготовила для встречи с другим человеком, а теперь выставила на стол. Но пил только он, а в ее бокале вина становилось все больше и больше, пока его уровень не достиг золотой кромки.
– Вы в последнее время изменились, – вдруг сказала Аня.
– Очень заметно? – поинтересовался Дальский.
– Не очень. Но ходите иначе. Улыбаетесь чаще и совсем по-другому. А главное, у вас другие глаза. Теперь они… – девушка помялась и закончила: – добрые.
– Так я вам больше нравлюсь?
Аня подумала, кивнула и отвернулась.
Дальскому показалось, что щеки ее порозовели. И тогда он осмелел.
– Послушайте меня… Это очень серьезно, то, что я хочу вам сказать. Это не шутка, не розыгрыш…
Алексей набрал в грудь побольше воздуха, как будто собирался прыгать в воду. Потому что решил признаться: он – не Максим Михайлович Потапов.
– Дело в том, что я…
Актер смотрел на Аню и вдруг понял: та ждет совсем других слов. Ждет – и боится того, что хочет услышать. И он произнес их:
– Дело в том, что вы мне очень… нет, не просто нравитесь… Я люблю вас. И знаю точно, что так сильно не любил еще никого, если вообще любил когда-либо. Но это не главное. То есть, наоборот, самое главное, но имеется одно обстоятельство…
Дальский задумался, подыскивая слова. Надо было так сообщить о своей тайне, чтобы девушка не смогла усомниться: он – не Потапов.
– Вы женаты, – выдохнула Аня. – Но это не единственное обстоятельство. Я…
Теперь уже она искала слова и краснела от того, что собиралась сказать.
– Вы мне тоже очень нравитесь. Особенно в последнее время. Но дело не в том, что вы старше и богаты… хотя последнее обстоятельство делает наше возможное общение бесперспективным…
– Почему? – удивился дублер олигарха. – Я люблю вас. Надеюсь, что и вы меня… то есть что и вы ко мне тоже хорошо относитесь. Что мешает нам… пожениться и быть вместе?
Аня покраснела до корней волос.
– Вы делаете мне предложение?
– Да, – кивнул Алексей. – Если бы здесь были ваши родители…
– Их нет, – перебила Аня тихо, пристально глядя ему прямо в глаза, чтобы заметить даже малейшую тень фальши или сомнения.
Но Дальский был искренен.
– Простите…
– Я бы тоже хотела, чтобы они были сейчас рядом, но… Мой отец пропал в Чечне. Сначала нам говорили, что он, вероятно, в плену. Во всяком случае, поступило предложение о его выкупе. Деньги дал какой-то бизнесмен, всю сумму переправили на Кавказ. Однако отец так и не вернулся. Потом сказали, что его уже нет в живых. Будто бы перед самым обменом пленник бежал и скорее всего погиб, замерз в горах, это зимой было… А мама умерла совсем недавно.
– И вы остались одна?
– Да. У меня был еще старший брат. Он закончил училище и оказался в составе миротворцев в Южной Осетии, как раз когда… Ну, вы понимаете. Мама, узнав о его гибели, уже не смогла это пережить. Я была тогда студенткой. Надо было хоронить и брата, и маму. На похороны брата Министерство обороны выделило деньги, но чтобы похоронить обоих, их не хватило. И я взяла кредит. Только возвращать его, да еще с процентами, возможности не было. Стала репетиторством заниматься. А потом случайно в одной семье сказали, что могут помочь устроиться в хороший дом горничной. Так я попала к вам.
– Кредит выплатили?
– Совсем немного осталось, – вздохнула Аня, – думаю, через пару месяцев погашу остаток.
Дальский хотел снова заговорить о своей любви, но подумал, что вряд ли это уместно в данную минуту. Он поднялся, вышел в коридор, достал из висящего на крючке пальто пачку евро, отвергнутую Федотовым, вытащил из нее часть купюр и, вернувшись в комнату, положил их на стол.
– Достаточно для погашения кредита?
Аня посмотрела на деньги, потом отодвинула пару купюр в сторону.
– Спасибо. Не беспокойтесь, я верну.
– Не надо, – покачал головой Алексей. – Это самое меньше, что я могу для вас сделать. У вас погибли отец и брат, умерла мать, а я живу и блаженствую…
Хотел было добавить, что тоже воевал, чудом выжил, но промолчал.
Потом отодвинул рукав пиджака, взглянул на тяжелые золотые часы.
– Аня, постелите мне здесь, на диванчике, пожалуйста. А завтра утром мы вместе поедем в резиденцию и…
Девушка посмотрела на него.
– Оставайтесь. Только поедем не вместе, я не хочу лишних разговоров. Да и вам это повредит…
– Мне ничто повредить не может.
– Наверное, для меня будет лучше уволиться из вашего дома… Спасибо, что проблему с кредитом помогли решить.
Со стола они убирали вместе. Потом Аня постелила гостю в той же комнате на разложенном диванчике и ушла мыть посуду. Дальский лег, слушал, как льется из крана вода на кухне, как негромко звякает посуда, выставляемая на сушильную полку, и под эти звуки уснул.
А потом увидел сон. А может, то был не сон? Наверное, просто вспомнил то, что постаралось выбросить из памяти поврежденное контузией сознание. Вспомнил и закричал…
Холодная минералка не сбила озноб. Дальский продолжал трястись, завернувшись в одеяло. Аня принесла плед и набросила его поверх одеяла. Стало немного теплее.
– Ложитесь, – попросила девушка. Вам нужно поспать, успокоиться.
Он послушно лег. Понял, что вряд ли заснет, и продолжил начатый за столом разговор:
– А теперь самое главное… Хотя нет, самое главное вы уже знаете. Но есть еще одно обстоятельство. Видите ли, я не Максим Михайлович Потапов. Я бездарный нищий актер, которого нанял Герман Владимирович в качестве двойника для своего босса. Судя по всему, они оба знали о готовящемся покушении и решили подстраховаться. Но погиб настоящий Потапов, а я в очередной раз выжил…
Алексей смотрел на Аню и не мог понять, верит ли та ему.
– Почему в очередной раз? – задала совсем не тот вопрос, которого он ожидал, девушка.
– Потому что уже уцелел однажды, когда погибли все, кто был рядом… Понимаете, я ведь тоже был в Чечне. Недолго. Но это были самые первые дни…
В тот момент что-то сверкнуло в его мозгу.
– Аня, а ваша фамилия Белова, кажется?
– Да.
– Ваш отец, полковник Белов, был начальником штаба мотострелковой бригады?
– Да, – совсем тихо произнесла девушка.
– Дело в том, что я был с ним, когда… Вы, конечно, не поверите, но…
– Я верю. Я в первом классе училась, когда вы приходили к нам школу и выступали на вечере, читали стихи Есенина, Пушкина… Вы были в военной форме. А я и не дышала даже, потому что мне вдруг показалось: принцы в сказках именно такие – высокие, тонкие, широкоплечие.
– Точно, выступал. А одна учительница потом попросила меня драмкружок организовать. Теперь я понимаю, что это была ваша мама.
– Да. Она к вам в госпиталь ездила, а когда вернулась, сказала, что вас бог сберег.
– У нее были красивые волосы – цвет необыкновенный, золотой.
– Мама поседела в один день. Вернулась из Ростова уже белая. И никогда потом волосы не красила. Я очень плакала по отцу, но, узнав, что в живых остался один рядовой Дальский, тот самый актер, обрадовалась. Года через два наш класс повезли в детский театр. Мы смотрели сказку «Двенадцать месяцев», и моя подруга, тоже влюбленная в вас, стащила со стены вашу фотографию. Потом я ее выменяла у нее, отдав духи «Нина Риччи», которые мне брат подарил. Но это много позже было, в девятом классе, подруга уже в Джонни Деппа влюбилась… Ой, что это я? Ведь вы сказали маме тогда, что отец был ранен только…
– Да, был ранен. Его при мне с вокзала вынесли. Хотели убить, но не убили. Я думаю так, потому что других раненых чечены добивали на месте. Меня вот оставили. Полагаю, и вашего отца тоже. Но вряд ли для демонстрации великодушия. Вероятно, хотели, чтобы я вернулся к своим и рассказывал всем о силе их духа. Ну, что вроде бы победить их нельзя.
Алексея снова начало колотить. Аня поднялась со стульчика и присела на диван, поправляя плед и одеяло.
– Когда я приехала в вашу резиденцию… то есть в дом Потапова… со мной начал беседовать Герман Владимирович. И тут зашел Максим Михайлович. Я увидела его и растерялась, потому что подумала сначала, что это вы…
– Аня, я сейчас развожусь с женой, – вспомнил Дальский и попытался подняться, но девушка не позволила ему даже голову оторвать от подушки. – Документы поданы, на днях будет принято решение. А может, нас уже развели. Жена не против, так как у нее теперь другой. Квартира ей остается…
– Спите, – шепнула девушка.
Он закрыл глаза и сразу вспомнил, как полковник Белов за несколько минут до боя протянул ему пластиковый стаканчик с водкой. Алексей выпил тогда эти горькие сто граммов. Но оказалось – не водку, а эликсир бессмертия.
Все стихло в мире. Засыпая, он почувствовал, как Аня коснулась губами его виска и потом осторожно легла рядом поверх одеяла, обняв его.
Часть 4
Глава 1
Утром, умываясь, Алексей подумал, что Аня так и не сказала ему слов о любви. Хотя, если подумать, призналась, что ей нравился актер Дальский и она даже выменяла его фотографию у подруги-клептоманки на дорогие духи, подарок брата, между прочим. Еще сравнила его с принцем. Потом легла рядом. Но ведь ничего не было…
Завтракая, они договорились о том, что в резиденцию Потапова возвращаются не вместе. Вернее, так Аня решила, отказавшись даже от предложения ехать с ним и выйти где-нибудь на дороге, не доезжая с полкилометра.
Надевая в прихожей пальто, Дальский незаметно поправил «Беретту» в кармане.
– А я сразу почувствовала какой-то подвох, – улыбнулась Аня, явно вспомнив что-то. – Потапов попросил меня подровнять его прическу. А потом гляжу – у хозяина не моя стрижка. Подумала: показалось…
– Я люблю тебя, – сказал Алексей. Привлек к себе девушку и поцеловал.
Она не пыталась отстраниться. И даже ответила ему. Но поцеловала осторожно, робко.
Потом открыла дверь на площадку, напомнила:
– Не забудьте телефон включить.
– Я люблю тебя, – повторил он.
Обернулся и увидел спускающуюся по лестнице даму с собачками. Два мопса, переваливаясь на кривых лапках, спрыгивали со ступеньки на ступеньку.
– Привет, – кивнул Дальский всей троице.
У дамы отвисла челюсть: она, видимо, сразу узнала, кто перед ней.
Алексей пропустил собачек и их хозяйку, достал из кармана телефон, включил и сразу увидел список непринятых вызовов. Набрал номер Федотова, чтобы предупредить, что в офис не поедет.
Какое-то время на звонок никто не отвечал. Потом раздался писклявый голос:
– Ну, кто там спать мешает? Что за дела, блин?
Тут же включилось приглушенное возмущение Бориса Борисовича:
– Ты что чужой телефон хватаешь, дура!
– Кхе, кхе… – отозвался на вызов Федотов. – Доброе утро, Максим Михайлович. Что это вы запропали? Вся полиция города мой «Пассат» ищет.
– Раз полиция, значит, не сомневаюсь, что не нашли. Есть новости?
– За ночь практически никаких. Но «Форбс» опубликовал список самых богатых людей мира. Поздравляю с девятым местом.
– Сам-то на каком? – поинтересовался Дальский, начиная спускаться по лестнице.
– Куда уж мне… – притворно вздохнул Федотов. – Я и в российский топ-сорок с трудом пролез. На тридцать втором месте.
– Ладно. Я сейчас домой еду. – Дальский прервал звонок.
И тут же телефончик запиликал. На связи был Викентий Андреевич.
– Максим Михайлович, разве так можно…
– Знаю, знаю, вся полиция Москвы ищет голубой «Пассат», – перебил Алексей. – Я уже еду домой и скоро буду. Встречать меня не надо.
Сунув мобильник в карман, Дальский вышел в утренние сумерки. Во дворе было скользко. Вчерашние лужи за ночь приморозило, и приходилось балансировать на дорожке, ведущей к припаркованным машинам.
«Топ-фоти! – с раздражением подумал Алексей. – А песком дорогу посыпать некому. Если деньги всех этих, из топ-фоти, сложить, получится сумма, превышающая золотовалютный запас. А ведь есть и такие, у кого, может, и есть миллиард, но они скрывают, а тех, у кого до миллиарда чуть-чуть не хватает – еще больше… А скромных валютных миллионеров сколько? Если подсчитать всех, то богаче России нет страны на свете. А как народ живет!»
Дальский остановился, потому что вспомнил, как Нина совсем недавно жаловалась на безденежье… Нет, она жаловалась на то, что муж получает гроши, а в рекламе «Бистрофака» сниматься отказывается. Но это было очень давно. Теперь все будет иначе. Именно сейчас начинается его новая жизнь.
Алексей поднял голову и посмотрел на окна третьего этажа, пытаясь определить те, за которыми квартира Ани. Если она смотрит во двор – а ему очень бы хотелось, чтобы девушка провожала его взглядом, – обязательно помашет ей рукой. Но во всех окнах висели шторы и занавески, за которыми светился свет: люди собирались на работу, и выглядывает ли кто во двор – было не разобрать.
Впереди стоял грязный военный «УАЗ», который в армии называют «таблеткой». Сбоку едва заметный знак – стертая временем эмблема красного креста. Задняя дверь машины была открыта, рядом с ней стоял мужчина в черном пуховике. Когда Дальский проходил мимо, осторожно ступая по скользкой дорожке, он тронул его за плечо.
– Э-э, п-п-послушай. К-как п-п-п…
Сильно заикавшийся мужчина, судя по всему, пытался узнать дорогу.
Алексей остановился.
– Простите, вы не подскажете, как проехать к «Автозаводской»? – прозвучал глухой голос в машине. – Вы подойдите, пожалуйста, у нас здесь карта есть, но понять не можем, где находимся.
Дальский глянул в сумрак салона и увидел темный силуэт человека, держащего в руках развернутую карту. Шагнул ближе, успел заметить, что мужчина с картой одет в куртку с капюшоном, и тут что-то обрушилось ему на затылок. Алексей рухнул вперед. Его подхватили и втащили внутрь, положили на пол, завернули назад руки и стянули запястья веревкой. Потом рот заклеили скотчем и надели на голову мешок. Из кармана пальто вытащили мобильник. Все было проделано так быстро, что, когда Дальский окончательно пришел в себя, «таблетка» уже двигалась по неровной дороге, вероятно, выезжая со двора. Он попытался пошевелиться, но не смог – на нем кто-то сидел. Потом машина выкатила на ровную дорогу. Двигатель работал громко, но микроавтобус, видимо, ехал не очень быстро – по звукам, доносившимся извне, становилось понятно, что его обгоняют другие автомобили.
В мешке было душно, от недостатка воздуха Алексей начал задыхаться. Лоб покрылся испариной. «Надо же так влипнуть… – подумал он. – Как же они меня выследили?» Еще подумал, что раз его не убили сразу, то похитители, вероятно, рассчитывают получить выкуп. Если их цель – убийство крупного бизнесмена, то возможностей для этого у них было множество и во дворе, и сейчас. А его даже не обыскали…
Тут Дальский вспомнил, что у него в кармане пальто пистолет. Если бы удалось развязаться, то он бы смог улучить момент и достать оружие. Но веревка крепко стягивала запястья. Сейчас его вывезут куда-нибудь за город, начнут пичкать снотворным. Потом разные люди станут звонить в офис Потапова с требованием выкупа, причем из людных мест Москвы – из тех, где нет камер видеонаблюдения. Мобильные телефоны будут меняться, места тоже… Деньги, конечно, получить проблематично, но наверняка похитители придумали какой-нибудь, по их мнению, надежный способ. Только заложника вряд ли освободят, скорее всего – прикончат… Надеяться на то, что за все время заключения его не обыщут, глупо. Привезут куда-нибудь, снимут пальто, обувь, костюм, наденут наручники и посадят в подвал без окон, пристегнув браслетом к трубе…
– Он там не задохнется? – спросил чей-то голос.
– П-п-потерпит, – откликнулся тот, что сидел на Дальском.
В ответ Алексей дернул ногой, но никакой реакции не последовало. Попытался повернуться, но сидевший на нем двинул кулаком по мешку и попал актеру по уху…
Ехали довольно долго. Последний отрезок пути «таблетка» подпрыгивала на ухабах и однажды чуть не увязла в снегу. Двигатель рычал натужно, но все же вытянул. Наконец машина остановилась. Похитители вышли, о чем-то тихо поговорили. Потом пленника вытащили наружу, поставили на затекшие ноги. С головы сняли мешок, и Алексей, щурясь на свет, огляделся. Машина стояла на узкой лесной дороге, вокруг росли сосны, никаких домов поблизости не было. Похитителей оказалось трое. У того, что был в куртке с наброшенным на голову капюшоном, на груди висел «АКМ». Другой, в пуховике, сдернул с губ Дальского пластырь.
– Руки развяжите, – попросил Алексей.
– Перебьешься, – усмехнулся третий.
Он был самый старший в группе – явно за пятьдесят. Седой и коротко стриженный. Без головного убора.
– Боитесь, что нападу на вас?
– За-за-заткнись! – сказал заика.
– Какая тебе разница, сдохнешь ты со связанными руками или нет? – произнес седой.
– Мне-то разницы никакой, но вы будете убивать человека, который не мог оказать никакого сопротивления.
– Мы тебя не убьем, а казним, – ответил старший.
Он кивнул тому, что был в капюшоне. Тот подошел с явным неудовольствием, достал из кармана нож и разрезал веревки. Дальский едва не набросился на него сразу, но сдержался. Во-первых, не только ноги, но еще больше руки онемели от пут, потому вряд ли бы удалось быстро выхватить пистолет, к тому же рядом стоял человек с автоматом и ножом. А во-вторых, он только сейчас заметил: седой мужчина, который вел машину, кажется, знаком ему. Да, да, Алексей наверняка видел его прежде. Но где и когда? Если его не пугают, то… Неужели убьют? Так вот запросто, вроде как между прочим? От этой простой мысли Дальскому стало не по себе.
– Ладно, казните, – согласился он, – только не убивайте.
Алексей сжимал и разжимал пальцы рук, чтобы они не подвели, когда придет время выхватывать пистолет.
Мужчина с автоматом подошел к седому.
– Думаешь, мы шутим? – усмехнулся старший. – Что это розыгрыш? Ты видишь здесь телекамеры? Здесь никого, кроме нас. И выстрелов никто не услышит.
Дальский смотрел на похитителей и лихорадочно размышлял, как сделать так, чтобы успеть достать из кармана пистолет и не поймать грудью автоматную очередь.
Они вчетвером стояли на засыпанной снегом лесной дороге, вокруг сугробы, хотя и просевшие от вчерашнего дождя, но достаточно глубокие – бежать по ним нельзя, сразу провалишься и увязнешь. До человека с автоматом шагов шесть. Рядом с ним седой, тоже наверняка вооруженный. И у заики пистолет в кармане пуховика – тот, когда подходил, чтобы сдернуть пластырь, машинально похлопал себя по боку. Стоит недалеко, метрах в двух, не больше. Но если немного подвинуться, так, чтобы он оказался на линии огня, тогда тот, в капюшоне, у кого автомат, стрелять не будет, опасаясь попасть в своего.
Алексей сделал вид, будто пошатнулся, и, как бы пытаясь устоять, шагнул в сторону. Похитители, хоть и смотрели на него, ничего не заподозрили.
Седой достал из кармана лист бумаги, сложенный пополам. Развернул его.
– Слушай сюда, урод! – произнес он.
И начал читать – буднично, словно газету, в которой нет никаких новостей, а изложены лишь всем известные факты:
– За измену и предательство интересов многонационального народа России, за действия, которые могли привести к нарушению территориальной целостности государства, за финансирование и поставку оружия незаконным бандитским формированиям в ходе чеченской войны…
Заика в пуховике направился к своим подельникам. На миг закрыл телом того, кто читал идиотский приговор.
Дальский понял, что момент настал. Расстегивая пальто, шагнул вправо, одновременно выхватив «Беретту», резко вскинул руку и направил пистолет на похитителей. Однако выстрелить сразу духа не хватило. Замешкался лишь на секунду или две, но успел увидеть, как округлились глаза седого. Заика, который почти отошел от Алексея, развернулся и прыгнул ему под ноги. Обхватил за колени и сбил с ног… Дальский успел дважды выстрелить – пули ушли в серое небо. А мужчина в пуховике уже сидел сверху, перехватил руку с пистолетом, ударил наотмашь…
В этот момент ему на помощь примчался тот, что был в капюшоне. Автомат отбросил, ведь в ближнем бою его использовать нельзя, и от резкого движения капюшон слетел с головы. Открылось перекошенное злобой изуродованное лицо. Вместо верхней губы был ужасный шрам – след от пули, которая, пробив щеку, срезала часть рта и выбила зубы…
– Сержант! – прохрипел Дальский. – Петя, ты что, не узнал меня?
Кулак, занесенный для удара, остановился у самого виска Алексея.
Подбежал седой.
– Г-гад к-какой… – выдохнул заика.
– Я не Потапов, – продолжал хрипеть Дальский, – я его двойник. Артист. Дальский моя фамилия. Петя, мы же с тобой на вокзале, у пакгауза… Помнишь, ребят тогда миной накрыло? А меня перед этим полковник вызвал. Рудика Халикова помнишь? Лебедева, который умом тронулся? Я думал, что и тебя…
Рука, державшая Алексея за горло, ослабла.
– Я у тебя потом дома был в Старой Руссе. Мама твоя болела…
И тут сержант процедил сквозь зубы:
– Сволочь!
Дальский опять увидел у самых своих глаз дрожащий от напряжения кулак. Потом Петр поднялся.
Алексей лежал на спине и смотрел вверх, куда уносились стволы сосен, где кроны их сходились, едва не достигнув низкого серого неба. Потом поднялся, сплюнул на мокрый снег кровь из разбитой губы. Посмотрел на сержанта, но тот уже стоял спиной к нему. Стоял и тоже смотрел в небо. Наверное, для того, чтобы удержать в глазах слезы.
– А меня помнишь? – обратился к Дальскому седой.
Только сейчас Алексей узнал его.
– Помню, товарищ полковник. Я думал, что вас тогда вместе со всеми…
– А если думал, то почему не отомстил за нас?
Глава 2
Они сидели вчетвером вокруг небольшого стола на кухне домика, примостившегося на окраине дачного поселка. За окном тянулись к мутному стеклу заиндевевшие ветви старой яблони, сквозь которые просматривался заснеженный лес. На столе стояла литровая бутылка водки и три тарелки – с нарезанным хлебом, мятыми бочковыми огурцами и докторской колбасой.
– Взорвали, говоришь, олигарха долбаного?
Полковник задал вопрос, на который ответ не требовался. Но все равно Алексей кивнул.
– А ты, значит, теперь дурилку крутишь вместо него?
Дальский снова кивнул.
Актер сидел за столом с людьми, о которых почти забыл, которых и не знал толком, но чувствовал себя сейчас так, словно вернулся домой после долгой разлуки. Похитители привезли его в этот домик, похожий на едва обустроенный для проживания сарай, посадили за стол, быстро нарубали закуску и поставили за стол водку. И все – молча, так, словно им не о чем было поговорить с ним. Когда ехали из леса, они тоже молчали, а Дальский боялся спросить. Посмотрел на полковника и сразу вспомнил, что перед ним отец Ани, о котором та надеялась получить какие-нибудь известия. За полтора десятка лет бывший начштаба изменился, и если бы Алексей встретил его на улице, то прошел бы мимо, не узнав.
Сержант наполнил водкой пластиковые стаканчики.
– За ребят погибших, – сказал полковник.
Все помолчали несколько секунд, словно вспоминая, а потом выпили.
– Как жил? – спросил Белов, даже не посмотрев на Дальского.
Алексей пожал плечами. Он не знал, что говорить. Понятно, что у него-то как раз все в порядке. Если даже и был недоволен чем-то, все равно ему жилось во сто крат легче, чем вот этим троим.
– Вернулся в театр, женился.
Помолчал, думая, что еще может сообщить о себе, но ничего путного вспомнить не мог, словно это был единственный текст для его роли.
– Теперь ушел из театра и развожусь.
– З-з-завидую, – выдавил заика.
– А у нас все просто, – произнес полковник с усмешкой. – Плен, а потом тюрьма.
– Как так? – не понял Дальский.
Ему не ответили. Сержант опять наполнил стаканчики.
– Тебя тогда отпустили, – заговорил вновь Белов, – а меня, видимо, с самого начала решили не убивать. Мало ли, потребуется офицер для обмена пленными. Чечены нести меня не хотели, а волочить за ноги не рискнули: мало ли, вдруг загнусь. Из вокзала вывели троих выживших и приказали им нести меня до машины. Петр, – полковник показал на сержанта, – был среди них. Сначала продержали с неделю в подвале какого-то дома. Там еще десятка два с лишним таких же, как и мы, находились. Почти все раненые. Повезло еще, что военврач среди нас оказался. Чечены, правда, бинты и медикаменты дали. Но за неделю пять человек умерли. У меня ранения сквозные, мне проще было. Потом нас в село отвезли – и снова в подвал. Село тихое такое: ни войны, ни выстрелов, ничего не слышно. А в каждом дворе – подземелье, в котором такие же, вроде нас, сидели. В каком-то двое, а в каком двадцать человек. В село иногда заходили наши части, но постоянно ни одна не дислоцировалась, так как местные командованию заявили, что боевиков сами не любят и не пустят к себе. Я вот с этими парнями к старику одному попал. В доме еще две невестки его, пятеро детей и пара работников – не чеченов, из Дагестана откуда-то. Дед тот сразу нам популярно объяснил, кто мы и что будет с каждым, если хотя бы подумаем о побеге. Потом приходил, сидел на краю ямы и рассказывал, как в сорок четвертом году его семью в Казахстан вывозили, как умирали в теплушках люди, как солдаты выбрасывали трупы из вагонов. Ему тогда четырнадцать лет было, и он поклялся отомстить. Будто бы от всего их уважаемого многочисленного тейпа одиннадцать мужчин только осталось, если с ним считать.
Белов помолчал немного. Затем продолжил:
– …Год сидели мы под землей. Ребят, правда, на работы выводили иногда. А во вторую весну они уже постоянно вкалывали. Старик сказал, что если хотим есть, то хлеб надо зарабатывать. Вот парни трудились, строили еще один дом. А дагестанцы с автоматами следили, чтобы не присели лишний раз. Ну и чтобы не сбежал никто. Пара овчарок еще бегала на длинных цепях вокруг стройки и лаяла, не умолкая. На шаг не отойдешь – цапнуть норовили. Пацанов предупредили, что если кто сбежит, то полковника, меня то есть, убьют.
Летом меня привели в дом. К старику приехали трое его сыновей. Мужчины за столом сидят, едят чего-то. Меня в дверях поставили.
– Ну, что, полковник, – спрашивает старший сын, – нравится тебе в Чечне?
– Не очень, – говорю.
– А зачем к нам пришел? Мы тебя не звали. Вот если бы пригласили в гости, тогда бы тебе хорошо было. Короче, хотели мы тебя на наших пленных обменять. Но чечены живыми в плен не сдаются. А потому мы за тебя выкуп возьмем. Уже договорились. Ваш олигарх Березовский уже и деньги приготовил. Когда их привезут, мы тебя отдадим.
– А если не привезут? – спрашиваю.
Но этим вопросом я их только рассмешил.
– Куда ж он денется? – говорит младший сын. – Как ему еще официально деньги нам давать? А так все законно: дал денег и спас русского человека.
Мне слушать это было противно. Не потому, что не поверил, а потому, что, выходит, меня, может, и освободят, а вот за ребят, за солдат, никто, никакой Березовский и копейки не предложит.
– Что вы за люди такие? – продолжал старший сын. – С нами воевать собрались, а не знаете, что нас победить нельзя. Мы к вам не лезем, и вы к нам не ходите. Потому что если мы к вам придем, то все ваше будет наше. Не станет России, везде будет одна Чечня. Ты понял?
Я киваю. Не спорить же с ним.
– Нет, ты не понял, – сказал средний сын. – Вы с нами воюете и сами же деньги даете, чтобы мы победили. Нам даже и просить не надо. Только в Москве семнадцать наших банков. А у других крыша чеченская. Сколько понадобится, столько и возьмем. Только мы и без денег победим. Все мусульмане мира за нас. И в Европе тоже против вас. И американцы. А вы – дураки. Брат тебе сказал, что если мы к вам придем, то вам плохо будет. А я еще добавлю: все вы в Казахстан поедете…
Сыновья говорят мне все это, а старик сидит гордый, что у него такие дети: смелые и справедливые.
– Вот ты про такого олигарха Потапова слышал? – спрашивает старший сын. – Так этот Потапов тоже нам помогает. Брат сказал ему: дай денег, и он сразу же чемодан долларов ему собрал. Скажет, что нужно два чемодана, – Потапов два чемодана даст.
– Что вы все про деньги да про деньги? – не выдержал я. – Вы же за родину воюете, а не за доллары какого-то Потапова.
– Ты лучше слушай, когда умные люди говорят, – оборвал меня старик. – Нам эти доллары совсем не нужны. Но если дают, нельзя отказываться.
Вот так побеседовали они со мной. А потом опять в подвал отвели. Я, правда, попросил, чтобы и меня с ребятами на работу выводили.
Сыновья хозяина пробыли в доме три дня. Потом старшие уехали, а младший остался. Он был ранен в ногу и ходил, опираясь на трость. Причем трость весьма красивая – старинная, вероятно.
Двое уехали, а оставшийся из сыновей старика решил показать свою власть. Как-то, когда мы работали, подошел он ко мне и сказал, что через неделю меня повезут обменивать на деньги.
– Я не согласен, – говорю ему. – Если хотите деньги получить, то меняйте меня вместе с ребятами.
– Тебя никто не спрашивает! А если будешь условия ставить, то я лично тебе уши отрежу. Мы обещали вернуть полковника Белова, а с ушами он или без – такого разговора не было.
Смотрю я на него и думаю: двадцать лет парню, а наглости у него столько, будто не один полковник у него в плену, а весь российский генеральный штаб.
А Шамиль этот продолжает:
– Мне твои пацаны вообще не нужны. Я бы их так отдал, но их же опять пришлют сюда – наших людей убивать. Поэтому лучше мне их самому замочить.
Говорит так, а я смотрю на него и вижу, что он не только может это сделать, но и хочет. А Шамиль вроде как рассуждает:
– Не убью только того, кто ислам примет. Мусульман нельзя убивать, а неверных можно даже в праздники.
Вечером, когда мы уже в подвале сидели, я сказал ребятам, что если будут требовать ислам принять, то не стоит особо упорствовать. Главное, выжить, а потом разберемся, кто в какого бога верит. Если кто-то из них погибнет, я себя винить буду, ведь хоть мы и в плену, я все равно за них в ответе.
Надо сказать, что не было дня, а лучше сказать – вечера и ночи, чтобы мы не говорили и не думали о побеге. То, что нас охраняют два вооруженных автоматами человека, – не особое препятствие. Нас семеро, выбрать момент и напасть вполне возможно. Двор, конечно, окружает высокий забор, но перелезть тоже не проблема. А вот потом как уйти? И куда? Вокруг горы, а где наши – один бог знает.
Как-то ребят опять повели на работу, а меня оставили. Поначалу я решил, что, видимо, готовится обмен. Потом вспомнился разговор с младшим сыном старика. «Нет, вряд ли Шамиль что-то сделает с пацанами, – думаю, – просто языком мелет».
В середине дня вернулись мои сокамерники, но не все. Уходили вшестером, а вернулись пять человек. Выяснилось, что им в самом деле предложили принять ислам, и один отказался. Алексеем его звали, как тебя.
Полковник посмотрел на Петра.
– Расскажи ему, сержант, как было.
– А чего тут говорить… – хмуро отозвался Петр. – Начали мы работу, потом пришли хозяин с Шамилем. С ними еще какие-то люди. Старик сказал, что ислам – самая лучшая религия, потому что нет бога, кроме Аллаха. И если мы хотим вечной жизни, то должны стать правоверными мусульманами. Шамиль тут же добавил: «А того, кто откажется, я отправлю в ад прямо сейчас». Мы все молчим, хотя готовы были, командир ведь предупреждал. «Ну, – спрашивает Шамиль, – кто первым хочет?» И на Леху смотрит. А Леха говорит: «В гробу я видал вашего Аллаха». Зря, конечно, он так сказал. Шамиль ударил его своей тростью. Лешка упал. Шамиль ударил его еще и еще. Потом трость сломалась, Шамиль бил уже ногами. Но недолго. Подошел к нам, вынул пистолет и спросил: «Кто еще хочет отказаться?» Лешку он убил с первого или второго удара – проломил ему височную кость…
– З-з-з, – попытался что-то добавить заика.
– Лешка – земляк его, – объяснил Петр, – тоже из Карелии. Они призывались вместе.
– Помянем, – взялся за стаканчик полковник.
Четверо мужчин молча выпили.
– В тот же вечер я сказал, что надо бежать, – продолжил рассказ Белов. – Я не хотел никакого обмена. Если бы вместе с ребятами отпустили, то – ради бога. А оставить их, чтобы отморозок потом забил их… Нет уж! А вскоре удачный случай подвернулся…
Старик-отец решил Шамиля женить. Невеста была из Грозного, но на время войны ее семья перебралась в соседнее село. Родители сговорились о свадьбе, потом, по местному обычаю, Шамиль невесту выкрал, поселил в доме своего приятеля, а через неделю должен был со всеми родственниками отправиться официально свататься. С подарками, с музыкой. Обычно делегация едет на крутых иномарках, которые должны подтверждать, что жених из зажиточной и уважаемой семьи. Но горная дорога в соседнее село была взорвана в самом начале войны. Вероятно, для того, чтобы бронетехника не прошла. Тропку расчистили как-то, и люди по ней ходили, а вот машины – никак.
Поначалу Шамиль нанял трактор, но тот в первый же день сорвался с обрыва. Оставалось только расчищать дорогу вручную. Местные на тяжелые работы не пошли бы. А зачем, когда есть рабы? Вот и погнали пленных. И не только нас. Соседи тоже «поучаствовали», поделились своими. С полсотни пленных набралось. Работаем мы, камни перетаскиваем, а вокруг сидят чечены и наблюдают. Охрана с автоматами, человек десять, и толпа зрителей – старики, дети, женщины. Всем интересно. Сидят, обсуждают что-то, смеются. Вечером, когда вернулись в свой подвал, решили посовещаться. Я говорю, что работы на дороге еще дней на пять, местным скоро надоест туда ходить, а если еще дождь будет, то зрителей вообще не станет. Кроме того, там днем во время работы мне удалось перекинуться парой фраз с двумя пленными офицерами из соседних. Один, правда, старший лейтенант, был забит и запуган, даже подходить ко мне боялся, зато другой, капитан, сказал, что готов напасть на охрану в любой момент.
Прошел второй день работы, третий. Зрителей заметно поубавилось. К концу третьего дня осталось немного мальчишек, которые больше играли, чем наблюдали за пленными. Им даже надоело в нас камни кидать. Охранники уже кучкой сидели, курили, разговаривали о чем-то. Автоматы или на коленях, или на земле рядом.
Прихромал Шамиль. Постоял, посмотрел. А перед уходом крикнул:
– Работайте скорее! Работа делает свободными!
Полковник замолчал.
– Arbeit macht frei, – тихо сказал Дальский.
– Что? – не понял Белов.
– Это было написано на воротах Бухенвальда.
Бывший начштаба пожал плечами:
– Не знаю. Не был там. Мне и Чечни хватило.
Посмотрел за окно, на серебряные от инея ветки яблони, потом на своих ребят, которые молча слушали его рассказ о том, что им и без того было хорошо известно, и продолжил:
– Откладывать побег на последний день – ненужный риск. Вдруг чечены надумают закончить сами или опять зрители придут? А потому решили напасть на охранников в конце четвертого дня. Сил, правда, поубавится к концу работы, но зато и охрана устанет. К тому же наступит вечер, начнет темнеть, а в темноте легче оторваться от погони. Работая, мы внимательно осматривали окрестности, потом обсуждали, кто что заметил. Так что направление движения уже было намечено. Если в пять часов внезапно напасть на охрану, то минуты за три-четыре можно управиться. В селе, конечно, услышат стрельбу, но пока соберутся, прибегут – это минут сорок. Пока определят направление нашего отхода, пока соберутся отставшие или ленивые – еще полчаса. Пока свяжутся с другими селами, чтобы там были готовы нас перехватить, еще пройдет какое-то время. Значит, часа два у нас в запасе будет, можно по горам уйти километров на десять. Как раз начнет смеркаться. Правда, десять километров – это в лучшем случае, потому что среди нас будут раненые.
Ночью пошел дождь. В подвале его не было слышно, но когда нас утром выпустили из-под земли, мы увидели лужи во дворе. Пока работали, дождь то прекращался, то начинал лить сильно, то моросил. К полудню мы все были насквозь мокрыми.
В этот день нас охраняли двенадцать человек. Среди них был один, похоже, украинец, наемник. Высокий такой, плотный. Он был ранен в плечо и прибыл в село, чтобы, вероятно, отсидеться до заживления раны. Поначалу охранники следили за периметром, а потом, как и обычно, собрались в кучу и принялись болтать. Украинец сидел отдельно. Ему, судя по всему, объяснили, кто я, поэтому он периодически кричал, обращаясь ко мне, что-нибудь вроде:
– Хреново работаешь, полковник! Шо стоишь, москаль хренов?
Но потом ему это надоело. Парень просто курил, прикрываясь плащ-палаткой.
Около пяти опять хлынул ливень. Охранники сбились под натянутым тентом и наблюдали оттуда. Украинец так и остался под своей плащ-палаткой, пряча под ней и автомат. До тента охраны было шагов двадцать, до украинца чуть меньше, только он сидел в стороне, на склоне горы метрах в тридцати от тента. Лучшего момента могло и не быть. Я, перетаскивая камни, приблизился к украинцу и выпрямился.
– Шо встал, бисова душа? – крикнул тот.
Я сделал вид, что очень устал. Вытер рукавом воду с лица и спросил:
– Пане мает цигарку?
Почему-то мне показалось, что я говорю на украинском. Но он понял. Скривился:
– Свою иметь надо.
– Будь ласка, – попросил я.
Украинец подумал и полез в карман за пачкой. Я двинулся к нему, украинец крикнул, чтобы на месте оставался. А до него уже не больше пяти шагов. Парень вынул из кармана пачку, хотел достать из нее сигарету и кинуть мне, но шел дождь. Тогда он приказал показать, что у меня в руках. Я продемонстрировал пустые ладони и вновь пошел к нему.
За мной наблюдали другие пленные. Двое отошли в сторону будто по нужде, а с другой стороны площадки еще трое должны были затеять потасовку, чтобы отвлечь внимание охраны.
Я подошел и взял сигарету. Украинец полез за зажигалкой, придерживая автомат рукой на перевязи. Тут до меня донеслись крики – началась инсценировка драки между пленными. Тогда я ударил украинца в подбородок, надеясь опрокинуть его с одного удара, – у того только голова мотнулась. Ударил второй раз. Бил сильно, насколько мог, но парень оказался крепким. Я схватил рукой автомат и попробовал выдернуть, однако сразу не удалось. Украинец попытался вскочить. В этом была его ошибка. Я сбил его с ног, а рядом оказался камень.
Тут прозвучали первые выстрелы. Я обернулся и увидел, что охранники стреляют в воздух, пленные разбегаются, а кто-то уже мчится к тенту. Наконец те, кто нас стерег, поняли, что случилось, и начали бить по ребятам. Я дал очередь по тенту, по тем, кто успел выскочить из-под навеса и стрелял по нашим. Патроны в рожке закончились, но второго магазина уже не потребовалось. Двое наших добежали и начали работать ломами.
Все произошло даже быстрее, чем мы предполагали. Четверо пленных были убиты, семеро ранены, а тот самый запуганный старлей – тяжело. Автоматы мы собрали, обнаружили у одного из сторожей еще и пистолет. Плохо только с тем хохлом получилось… По идее, я должен был сразу его обыскать, проверить, жив ли. Я ему булыжником дважды по голове ударил, но, видать, крепкая башка оказалась. Так вот, к нему двое наших подошли, а он очнулся и из пистолета обоих уложил. Потом мы при нем две гранаты нашли.
В общем, в бега, в горы пошли сорок три человека, шестеро из которых раненые. Старлея оставили. Обнял я его, обещал родным сообщить, что и как. Если дойдем, конечно. Дал ему гранату. А что делать? Парень в грудь и в живот был ранен. Шансов донести его – никаких. Других раненых перевязали, как могли, уже на ходу. На ближайшую гору поднялись, спускаться начали, в лес вошли. И тогда только далекий взрыв гранаты услышали. Я позже, уже с зоны, письмо родителям старлея написал, как, мол, и где их сын погиб. Сначала из СИЗО писал, но оттуда мои письма не доходили…
Мы по лесу – то вверх, то вниз по горам. Потом к ручью какому-то спустились и по нему пошли. Дождь перестал. До темноты привал не делали, даже когда раненые идти не могли, тащили их на себе по очереди. Наконец остановились. Штыками веток нарубили, костер развели и вокруг него, тоже по очереди, грелись и обсыхали. С рассветом отправил я в разные стороны ребят на разведку. Но когда они вернулись, все равно непонятно было, где мы. Но двинулись дальше – на север. Ведь там Россия, значит, мимо не пройдем. К полудню на окраину какого-то села вышли. Заходить в него не стали: техники на улицах не видно, следовательно, наших там нет.
Четыре дня мы так крутились. Сил мало уже оставалось. Утром пятого дня начали движение и почти сразу на шоссе наткнулись. Легли в кустах придорожных, наблюдаем. Ждем, когда машина какая пойдет. Где война? Идет ли она? Ничего неизвестно. Тихо вокруг. В плену-то когда были, чечены говорили, что федералов мочат со страшной силой, мол, почти всю Чечню освободили. Нет машин – пустая дорога.
Когда солнце поднялось, ослик с тележкой показался, девочка его ведет. Послал я солдатика к ней, но тот вернулся ни с чем: ребенок не понимает по-русски… Еще через пару часов снова девочка показалась, только уже с другой стороны. И не одна. Рядом с ней шагал Шамиль. Идет, положив на плечо автомат, и улыбается. Не дошли они метров тридцать до нас и остановились. Девочка ему рукой показала на кусты, за которыми мы лежали. И тут мы заметили, что идти некуда: нас обложили, с трех сторон на нас надвигались плотной цепью чечены. Один путь – через дорогу, но и там наверняка ждут. Иначе не стал бы Шамиль так показываться.
Будь мы все вооружены, может, и отбились бы, а у нас всего двенадцать автоматов на всех и патронов по полтора рожка на ствол, в лучшем случае. И все же мы рискнули. Первыми пошли те, кто с оружием, чтобы следовавшие за ними смогли автомат подобрать, когда товарища убьют. А я к Шамилю двинул. Руку с пистолетом вскинул, прицеливаюсь, чтобы девочку не зацепить. А наглый парень продолжает улыбаться – прижимая к себе ребенка. Я в голову ему целил. И тут по мне очередь… Тогда я выстрелил. Дважды. Шамиль упал. Побежал, чтобы его добить, но девочка навстречу кинулась, вцепилась в меня, орет. Пока я ее от себя оторвал, Шамиль вскочил и убежал, хромая. Я выстрелил – попал в спину. Но его бронежилет спас, как потом выяснилось.
А вокруг такая стрельба! Лупит сотня автоматов, не меньше. Обернулся – на дороге тела наших лежат. Кто-то еще перебегает дорогу, падает. Ну, я туда же… Мне наперерез чечены. Видимо, хотели меня живым взять: как-никак денег стою. Бросил гранату в них – и в лес…
Прорвались только мы трое.
Через двое суток наткнулись на другую дорогу. По ней как раз шла колонна нашей бронетехники, и нас подобрали. Привезли в село, где мотострелковая часть стояла. Сидим у большого шатра, в котором столовая личного состава. Гречневой кашей пахнет, а у нас голова от голода кружится. Солдаты уже поужинали, наряд столы протирал. Я не выдержал, зашел и попросил, чтобы хлеба хоть дали. Вручили пайку на всех и чайник с остатками чуть теплого чая. Хорошо, думаю, наконец кошмар закончился. Семью скоро увижу.
Вскоре прислали за мной. Привели в палатку командования. За столом развалился генерал-майор. Тот навстречу мне даже не встал. А ведь мы хорошо знакомы были – в Москве в академии оба учились, только он на курс младше был. В общежитии наши комнаты рядом были, и жены дружили, и дети. Праздники всегда вместе, и вообще.
– Здравствуй, Толя, – говорю я.
А генерал молчит. Лицо у него красное. И коньяком пахнет в палатке. А еще больше одеколоном дорогим.
– Не узнал? – спрашиваю.
– Какой я тебе Толя? – шипит он. И на крик с ходу: – Сука продажная! Как ты смеешь меня по имени называть? Присяге изменил!
Я понять ничего не могу: перепил, что ли?
Но тут в палатку вводят двоих. Первым вошел старик, у которого нас держали в подвале, а за ним Шамиль с перевязанной башкой.
Генерал на меня показывает.
– Этот?
– Да, да, – отвечает старик, – тот самый полковник Белов, который во главе банды мародеров ворвался в наше мирное село, грабил, убивал и бесчинствовал. Он стрелял в моего младшего сына и тяжело ранил его, одно ухо отстрелил.
Старик подошел ко мне и плюнул мне в лицо.
– Будь ты проклят, шакал!
Генерал еще больше взбесился, за пистолет хватается. А те двое стоят и улыбаются.
Я бывшему однокашнику показываю ладони, которые содраны от работы до кровавых мозолей.
– Посмотри, – говорю, – Толя! Я на этих уродов горбатился полтора года. Рабом у них был. Глянь на меня: похож я на мародера?
А на мне лохмотья висят, ботинки бечевкой зашнурованы, и весу во мне не девяносто пять, как прежде, а семьдесят кило. Но кабан в генеральских погонах в истерике бьется.
Чеченов увели. Меня под арест. Ребят тоже под стражу.
Ночью думаю: отойдет генерал новоявленный, вспомнит, как я его жену из роддома забирал, когда молодой папаша от радости на ногах стоять не мог, как я его к экзамену по тактике натаскивал, как он конспекты мои по военной истории зажал, как мы пиво с ним под рыбку, что мне из дома присылали, пили. Под утро только понял, что ничего уже не будет. Не увижу ни жену, ни детей. Если же сообщат им, что я предатель, то лучше вообще не жить.
Восемь месяцев следствие длилось. Нашлось немало «свидетелей» из местных, которые уверенно показали на меня как на главаря банды. А ребят сразу на медицинское освидетельствование отправили по поводу ислама. Обрезан – значит, предатель. А логики никакой: если мусульманство парни приняли, на кой им мародерствовать, своих единоверцев трясти? Короче, как я ни пытался убедить следователей, все впустую. Мои показания против десятков чеченских. Но хоть уговорил домой ничего не сообщать: пусть лучше родные считают меня погибшим, чем предателем. А те, видимо, боялись, что пресса про всю эту историю пронюхает, ведь без того продажные журналюги в чем только армию не обвиняли. А тут, по мнению следователей, реальные факты: полковник-дезертир сколотил банду из таких же отморозков, они напали на мирное село, убили двенадцать рабочих, прокладывавших дорогу, грабили дома, ополченцев, пытавшихся их задержать, постреляли…
Короче, почти год таскали на допросы, пытались зачем-то добиться чистосердечного признания, зачитывали мне показания бывших сослуживцев. В том числе рядового Дальского, который заявил, что вокзал не смогли отстоять, потому что командования не было – полковник сбежал еще до начала боя…
– Я не говорил ничего такого! – потряс головой Алексей.
– Ну, может быть, – согласился Белов. – Полагаю, если б говорил, и тебя бы на суд притащили. А так одни чечены выступали с претензиями: у кого я накопленные за всю их трудовую жизнь тридцать тысяч долларов отнял, у кого пятьдесят тысяч, у кого машину угнал или корову, у кого дом разрушил… И каждый говорил мне «Пусть покарает тебя Аллах!»
Но и без того статей, которые на меня вешали, хватало. Триста тридцать восьмая, триста сорок восьмая, еще какие-то. Даже триста пятьдесят девятую пришить хотели – а обвинение, между прочим, в наемничестве. Но главная, по которой потом и осудили, статья – двести семьдесят пятая: государственная измена. Короче говоря, военная коллегия в закрытом заседании приговорила меня к двадцати годам, ребятам дали по двенадцать. Выпустили нас досрочно. Их через одиннадцать лет, а меня через полтора года после них. Парни работали на стройках, дожидались меня, чтобы сделать то, что мы тогда еще решили…
Полковник замолчал.
– Вас дочка ждет, – напомнил ему Дальский. – Она верит, что вы живы.
– Мы умерли, – покачал головой полковник. – А здесь сейчас лишь для того, чтобы отомстить. За свои исковерканные жизни и за тех, кого все эти гады жизни лишили. Что будет с нашими родственниками, если вдруг кто-то сдаст нас и доложит, что мы готовим какие-то действия против уважаемых людей? У меня дочь осталась, у Петра – сестра, у Махортова – отец с матерью. Но он даже не знает, где его родители. Ездил в Карелию, однако в их доме живут другие люди…
– Махортов? – переспросил Дальский и посмотрел на заику. – Твоего отца Степаном зовут, а мать – Галина?
Заика кивнул.
– Я хорошо знаком с ними, – произнес Алексей, потрясенный этой встречей. – Знаю, где они сейчас, знаю, как переживают за тебя. Если хочешь, поедем к ним в любое время…
Заика отвернулся и ничего не ответил.
– Конечно, поедем… – сказал негромко Белов и вздохнул. – Мы уже приехали.
Глава 3
Вечером отправились в Москву. Старый микроавтобус едва тащился, а когда въехали в город, двигатель и вовсе заглох. Его попробовали завести с толчка и метров сто втроем толкали «таблетку». Но ничего не получилось. Дальский курил, стоя у ниши в стене дома, в которой под стеклянным колпаком висел банкомат «Сбербанка». Курил и смотрел, как Петр с Махортовым пытаются реанимировать дряхлый мотор.
Под вечер заметно похолодало, свистел ветер, поднимая снежную пыль и гоня вихревые столбы вслед летящим мимо запорошенным автомобилям.
«И что теперь? – подумал Алексей. – Ладно я. Вернусь в чужой дом, который теперь принадлежит мне, поужинаю, лягу в теплую постель. А им куда? Опять в тот сарайчик? До него еще надо добраться. Но ведь я теперь богатый человек, вполне способен купить им новый автомобиль. Или каждому по автомобилю. И по квартире могу купить».
Отбросил в сторону окурок, вынул из кармана бумажник. Открыл, чтобы пересчитать наличные, и увидел банковскую карту Потапова, которую так и забыл отдать Герману Владимировичу. Достал ее, посмотрел на записанный на ней пин-код и вставил пластиковый прямоугольник в прорезь. Просто хотел узнать, есть ли на потаповском счете средства. Герман Владимирович уверял, что Максим Михайлович давно уже не держал деньги в российских банках. Но банкомат все же выдал запрошенные наугад тридцать тысяч рублей. Дальский сунул купюры в карман, а потом посмотрел на распечатку чека: доступных средств 18 000 572 рубля. Вполне возможно, для покойного олигарха это были не деньги, и он забыл о них.
Двигатель прочихался и заработал. Из микроавтобуса вышел Белов, махнул рукой и крикнул:
– Давай садись!
Когда «таблетка» тронулась с места, Алексей сказал полковнику:
– Если вы решили предпринимать какие-то действия, вам нужна другая машина.
Белов только хмыкнул. Молчал он и тогда, когда Дальский, заметив вывеску автосалона, попросил сидящего за рулем Махортова остановиться.
В автосалоне были выставлены приготовленные к продаже внедорожники. Алексей, едва войдя в зал, не выбирая, указал подошедшему менеджеру на черный «Хаммер»:
– Вон тот заверните, пожалуйста.
Работник магазина узнал, кто перед ним, поэтому оформление, страхование и постановка автомобиля на учет не отняли много времени.
Вчетвером сели в «Хаммер», и Махортов сказал:
– Сюда целый взвод влезет.
И замолчал, удивленный тем, как легко произнес такую трудную фразу.
– Это вы машину Потапова на трассе обстреляли? – вдруг спросил Дальский.
Сержант обернулся и посмотрел на Белова.
– Пульнули разок, – кивнул полковник, трогая кожу обшивки дверей. – Решили проверить, бронирован ли «Бентли».
– А взрывчатку тоже вы заложили?
– Вот это нет, – ответил Белов. – Но взрыв видели. Мы в «девятке» своей сидели. У нас ведь еще одна машина имеется, только сейчас она не на ходу. Мы в тот день ждали, когда ты… прости… когда Потапов выедет из своего поместья. «Бентли» с машиной охраны пропустили и – следом. Видим, встали обе машины. Тут же к ним подкатил «Мерседес», из которого вышел твой, в смысле – потаповский зам. Как его…
– Федотов?
– Да. Вышел, значит, Федотов с кейсом, а навстречу ему из лимузина начальник службы безопасности – высокий такой.
– Герман Владимирович, – подсказал Алексей.
Белов кивнул и продолжил:
– Отдал Федотов ему кейс и и укатил. «Бентли» постоял еще немного, а потом к нему еще один джип с охраной подлетел, и теперь уже три автомобиля на трассу порулили. Мы за ними. Только отстали сразу – они ж по разделительной рванули да на скорости… Скрылись из виду, а минут через пять где-то в километре впереди – вспышка.
– То есть вы считаете, что покушение устроил Федотов? – удивился Алексей.
– Я ничего не считаю. Просто рассказал то, что видел.
Они ехали по городу. Дальский пытался осмыслить услышанное. Он подозревал в покушении на Потапова Дениса, потом пришла информация об активности Паши Асланова. Теперь вот нарисовался Борис Борисович, что и вовсе невероятно. Но если Федотов передал Потапову какой-то кейс непосредственно перед покушением, то почему он не вспоминает о нем сейчас?
– Фамилия того старика, в подвале которого вы сидели, не Асланов случайно? – спросил Дальский. – А сыновей старших зовут Тимур и Паша?
– Так точно, – ответил Белов. – Ты что, знаком с ними?
– Нет, конечно, но слышал о них. Кстати, могу сказать точно: Потапов не давал денег боевикам, просто вернул Паше старый долг. А теперь Паша в Москве. Мне обещали найти его, потому что тот, вероятно, не менее вашего заинтересован в убийстве Потапова.
– Но у тебя куча охраны.
– Да, только эту охрану подобрал Федотов. А если как раз он подсунул взрывчатку…
– Вряд ли, – покачал головой Белов. – Думаю, сам бы не рискнул.
– Вот и мне тоже кажется. Но что-то тут не так.
Дальский включил мобильник и набрал номер Викентия Андреевича. Гудков не было – сразу зазвучал голос главного телохранителя.
– Максим Михайлович! – закричал Викентий Андреевич. – Разве так можно? Мы тут все на ушах! «Пассат» нашли там, где вы его оставили. Поговорили с девушкой… Простите, но мы должны были… мы очень аккуратно… домой ее отпустили…
– Викентий, это моя личная жизнь, – прервал его Алексей, – я как-нибудь без вас разберусь. Вы мне про Асланова скажите.
– Про Пашу пока ничего неизвестно. Но его младший брат теперь живет в Москве, владеет банком. Банчок небольшой, но входит в число тех, через которые проходят бюджетные средства, выделенные на восстановление Чечни. Вы где? Мы сейчас за вами машину вышлем.
– Мне есть на чем добраться, – возразил Дальский и отключил телефон.
– Шамиль в Москве? – удивился Белов, слышавший весь разговор. – А мы-то думали, что в Чечню придется ехать. Кстати, именно Паша командовал штурмом вокзала.
– А им всем амнистию объявили, – заметил Петр. – Им, выходит, можно нас палками забивать…
Глава 4
Алексей не знал, что ему делать. Он ехал в неизвестность с людьми, о которых если и вспоминал иногда, то так редко, что, казалось, еще немного, и забыл бы их навсегда. А теперь ему казалось другое – что ближе, чем они, у него и не было друзей. Его жизнь резко изменилась. Что там дальше будет – неизвестно, но с потаповской историей пора заканчивать. Правда, и в свою жизнь он не вернется, это точно. То есть он снова станет Дальским, но уже другим, не таким, каким его знали окружающие в последние годы люди. Лучше или хуже – время покажет. Мечты о славе, достатке, посещавшие его все годы прозябания, ушли, исчезли разом. И не потому, что он стал богат и может себе позволить что-то совсем недавно недостижимое. Просто отныне у него есть для кого жить.
«Хаммер» остановился как раз на том месте, где сутки назад Алексей оставил голубой «Пассат». Актер вышел один и поднялся по лестнице. У квартиры Ани остановился, припоминая заготовленный текст. Потом позвонил. Девушка открыла сразу, как будто ждала его, стоя за дверью. Спросила:
– Что-то случилось?
Спросила так встревоженно, что Дальский забыл слова. Перешагнул через порог и зачем-то развел руки в стороны.
– Я люблю тебя, – только и сказал он.
Алексей уже признавался ей в любви, но эту фразу он был готов повторять всю жизнь, каждый день и каждую минуту.
Аня опустила глаза и теперь смотрела ему на грудь. Потом стала расстегивать пуговицы на его пальто.
Дальский поймал ее пальцы, удержал.
– Ты ждала известий об отце?
Девушка подняла голову, и он увидел ее глаза, полные надежды. И потому поспешил сообщить, не дожидаясь никаких вопросов:
– Дело в том, что полковник Белов жив. Но просто не мог…
– Я знала, – прошептала Аня. – Мама и брат тоже знали. Где он? Он ранен? Искалечен?
– Нет, здоров, слава богу. Просто не имел возможности появиться раньше. Я сейчас приведу его. Подожди минутку.
Алексей выскочил из квартиры, бросился вниз по лестнице. А когда выскочил во двор, едва не столкнулся с Беловым, который стоял у дверей подъезда. Схватил его за рукав и потащил.
– Пойдемте скорее…
Они вошли в подъезд и увидели бегущую вниз по лестнице Аню. Дальский развернулся и вышел во двор. Подошел к «Хаммеру», открыл дверцу, но не стал залезать в машину.
Сказал только:
– Спасибо, ребята.
– За что? – удивился Петр.
– За то, что живые. За то, что умереть мне не дали.
Алексей посмотрел на Махортова и подмигнул ему.
– Если хочешь, завтра же в Карелию полетим, у меня же и вертолет имеется. Я ведь пока еще олигарх. А потом прямиком в Старую Руссу.
Дальский протянул Петру банковскую карту Потапова и деньги.
– Ребята, купите себе что-нибудь, чтобы перед родственниками в лучшем виде предстать. Пусть думают, что у вас все хорошо.
Потом пересек двор, вышел на улицу, остановил такси и поехал к Вадиму Карновичу. Водитель постоянно косился на него, гадая, как видно, что могло так развеселить пассажира, раз тот всю дорогу улыбается.
Лика открыла дверь и сразу поспешила назад на кухню.
– Я Вадима Петровича ужином кормлю, – бросила она на ходу.
В квартире пахло цветами. Видимо, Карнович только что вернулся с вечернего спектакля, где опять были успех, овации и восторженные поклонницы.
«Надо же, – удивился Дальский, – за тридцать лет служения в театре Вадик ни одного цветочка не получил, только выговоры. Его на копеечную ставку в режиссеры перевели, чтобы только из театра не выгонять, но он ни одного спектакля не поставил, все на подхвате у кого-то был. А теперь – ведущий актер…»
Ведущий актер сидел за кухонным столом, уставившись на экран ноутбука.
Дальский посмотрел через его плечо – и увидел, что там идет старый фильм с Михаилом Чеховым. Сел за стол. Лика поставила перед ним тарелку и приборы.
– «Секрет Полишинеля», – объяснил Вадим. – Классный фильм. То есть фильм так себе, но Чехов – гений. И вообще, что у них за гены? Дядя гениальный писатель, племянник – величайший актер. Михаил в Штатах актерскую школу организовал, набрал с улицы кого попало, а потом те самые «кто попало», после его уроков, один за другим «Оскаров» брали.
– Все люди талантливы, только не все об этом догадываются, – продолжая метаться от плиты к столу, сказала Лика.
– Точно, – согласился Карнович. – Но гены все равно великая вещь. Вот у Дальского отец – большой актер. Я сейчас с ним на съемках занят, посмотрел, как он работает. И наш Лешка тоже талант. А мой отец мог стать большим писателем, но, видимо, не верил, что у него что-то получится. Зэк, немец к тому же… Я опять его воспоминания читал. Он с такой иронией пишет о страшном времени! А когда свою любовь описывает, аж до слез пробирает. Его же чуть не убили за связь с библиотекаршей… К сожалению, так и не назвал ее имени. Просто инициалы «О. Р.», и все.
– Ольга Риммер, – подсказал Дальский.
– Откуда знаешь? – удивился Вадим.
– Случайно получилось, – улыбнулся Алексей. – У тебя, кстати, сестра есть – Римма Романовна Риммер. Ей уже семьдесят, но выглядит хорошо.
– Старая какая! – продолжал удивляться Карнович. – Пенсионерка, поди. Может, ей что нужно? Пенсии у нас маленькие, а ей и помочь, наверное, некому. Она в Москве живет?
– Нет, – еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, ответил Алексей, – она живет на берегу Лигурийского моря. Но я могу организовать вам встречу.
– Какого моря? – не поняла Лика.
– Лигурийского. Это на юге Франции. Поместье, где обитает Римма Романовна, расположено на склоне горы. Вокруг кипарисы и виноградники, из окон замка море, как на ладони, и даже Ниццу видно, до которой пятнадцать километров.
– Издеваешься? – обиделся Вадим.
Тогда обиделась и Лика. Невеста Карновича молча поставила перед Алексеем тарелку и отошла.
Но Вадик молчать не мог.
– Судак под соусом орли, – объявил он. – Ты, Дальский, наверняка такого блюда в жизни не ел. Я же говорил тебе, что Ликина бабушка горбатилась на партийного бонзу, а тот, судя по всему, абы что не ел. Попробуй, попробуй…
– Спасибо, Лика, – поблагодарил Алексей.
И посмотрел на девушку. В голове промелькнуло: «Сказать ей, кто ее настоящий отец?» И тут же понял, что не следует этого делать. Пусть лучше считает, что ее отец – погибший летчик, чем знать, что она – Лика Пашаевна, дочь преступного авторитета и чеченского боевика.
– Выпить хочешь? – продолжал вещать Карнович. – Я, правда, в завязке, но рюмочку с тобой подниму. Лика, принеси «Баллантайн» двенадцатилетний… Вот, видишь, брат Дальский, что у нас теперь в доме! Хоть глотнешь настоящей жизни, а не бормотуху какую-то.
– Ладно, глотну, – согласился гость.
Лика принесла бутылку виски и наполнила две маленькие рюмочки.
– За что пьем? – спросил Вадик. И вспомнил: – Кстати, как твой чес проходит?
– Все, – улыбнулся Алексей, – кончился мой чес. Теперь я свободный человек.
– Тогда давай за твое возвращение, – предложил Вадим.
– Лучше за вас. За ваше счастье.
– Ой, и я с вами, – обрадовалась Лика.
Девушка налила и себе в такую же маленькую рюмку, но наполнила ее лишь до половины. Карнович внимательно следил за ее действиями, но ничего не сказал.
Лика подняла свою рюмку и объявила:
– Я готова выпить.
– За любовь! – провозгласил Вадим. Выпил и по старой привычке хотел занюхать алкоголь тыльной стороной ладони. Но вовремя одумался, взял с тарелки маринованный огурчик.
После того как Лика унесла бутылку, Карнович поинтересовался:
– Много ли огреб на своем чесе?
– Миллиардов двадцать или тридцать.
– Да ну тебя, – снова обиделся Вадик. – Я же серьезно спрашиваю.
– А я серьезно отвечаю. – Дальский продолжал улыбаться. – На днях пойдем тебе машину покупать. Какую выберешь, ту и возьмем. Так что присмотри завтра что-нибудь.
Карнович вздохнул и оглянулся на дверь кухни, за которой скрылась девушка.
– Лика, ты где? Что ты нас одних оставила?
– Вдвоем – уже не одни, – заметил Алексей.
Он все улыбался и не мог перестать. Так хорошо ему еще никогда не было. Надо же, утром его чуть не убили, а к вечеру чувствует себя, словно заново рожденный.
Вернулась Лика, и втроем посидели еще какое-то время. Говорили о театре, о новых постановках. Карнович сказал, что в театр пришла новая актриса – сестра Сосниной.
– Тихая такая, – начал ее описывать Вадик, – идеально подходит на роль Катерины.
– «Грозу» собираетесь ставить?
– Говорят, наш спонсор Потапов хочет ее видеть в репертуаре.
– Да вроде я ничего такого… – начал было возражать Алексей, но вовремя оборвал себя.
– Хочешь, я поговорю, чтобы роль Бориса тебе отдали? Это твое амплуа, без всяких сомнений.
Дальский кивнул.
Лика убрала со стола, а потом притащила раскладушку.
– Вы ведь не будете возвращаться к жене?
Дальский ответил, что не собирается. И ему постелили на кухне.
Он лежал в темноте, не мог заснуть. Потом набрал номер Ани.
– Как вы там? – спросил он.
– Сидим с папой на кухне. Ребята спят в гостиной, а мы наговориться не можем. Я плачу.
– Теперь все будет хорошо, – шепнул Алексей.
– Я знаю, – ответил тихий голос.
Потом трубку взял Белов и спросил:
– Алексей, какие у нас планы на завтра?
Дальский ответил, что с утра поедет в резиденцию Потапова, а полковник с Аней должны подъехать попозже. Там они поговорят и решат, что делать.
Засыпая, Алексей снова подумал, что все закончилось. Причем счастливо, как в хорошей классической пьесе.
Глава 5
Он вошел в дом и увидел спускающуюся по лестнице Светлану Валерьевну. И против всяких привычек Потапова улыбнулся ей. Но еще раньше к нему подошел Викентий Андреевич.
– Доброе утро, Максим Михайлович. Что ж вы на такси, как бедный родственник? Позвонили бы, и мы…
– Федотова ко мне срочно, – не дал ему договорить Дальский. После чего подошел к Светлане и, улыбнувшись, сказал ей: – Прекрасно выглядишь.
Супруга Потапова удивленно выгнула бровь. И вдруг лицо ее дрогнуло. Женщина растерялась. А он уже ступил на лестницу. Начал подниматься, уже видел себя в зеркале над каминной топкой, когда услышал стук ее каблучков. А потом увидел и ее отражение, спешившее за ним. Алексей чуть сбавил ход, позволил Светлане догнать себя и спросил:
– У тебя все нормально?
Та кивнула.
– Не много ли себе Викентий позволяет? – заметил дублер олигарха. – Ишь, «бедный родственник»… По-моему, пора его увольнять. Тебе не кажется?
– Раньше ты со мной по таким вопросам не советовался.
– Времена меняются, и мы вместе с ними. Кстати, Федотову ты уже ничего не должна, а вот у меня к нему претензии.
– Я же тебя просила…
– Не всякая женская просьба может быть удовлетворена, особенно если такая просьба касается постороннего мужчины…
Подошли к апартаментам Потапова, и Дальский снова улыбнулся:
– Зайдешь?
Светлана задумалась на мгновение и вошла.
В гостиной, проходя мимо кресла, Алексей снял пальто, положил его на спинку. Вспомнил о пистолете в кармане и достал его. Светлана посмотрела на него внимательно.
– Когда ты мне мой вернешь?
– Что? – не понял Дальский.
– Я о «браунинге», – пояснила супруга Потапова. – Сначала даришь, потом отбираешь…
– Хоть сейчас отдам. Хотя женщина и оружие – две вещи несовместные.
– Ты, вероятно, забыл, что я кандидат в мастера спорта по стрельбе.
Они вошли в оружейную комнату. Алексей взял ключ, отодвинул гравюру на стене и открыл сейф. Убрал в него «беретту», достал коробку с «браунингом» и протянул Светлане Валерьевне. Та приподняла крышку, словно проверяя содержимое.
– Красивая вещь! – сказал он, взглянув на пистолетик. – Теперь такие не делают.
– Делают всякие, но этот не просто антикварная штучка.
Жена Потапова закрыла коробочку и снова пристально посмотрела на Дальского.
– Ты ничего не хочешь мне сказать?
Алексей поднял глаза к потолку, будто припоминая.
– Нет, пожалуй.
Светлана Валерьевна направилась к выходу, но остановилась и обернулась.
– Денис о чем-то хочет с тобой поговорить.
– Я готов побеседовать с ним в любое время.
Светлана кивнула и вышла.
И почти сразу позвонил Федотов.
– Я подъезжаю, – сообщил он.
– Жду с нетерпением, – откликнулся Дальский.
Отключил телефон и бросился вон из комнаты. Жена Потапова уже стояла на лестнице, собираясь вернуться на свой третий этаж.
– Света! – окликнул он.
Женщина обернулась. Алексей увидел ее лицо, и ему показалось, что та вот-вот бросится к нему.
– Вернись, пожалуйста, – попросил Дальский. – Сейчас Федотов подъедет, хочу поговорить с ним в твоем присутствии.
– Хорошо, – тихо ответила Светлана.
И опять Алексею показалось, что она ждала от него других слов.
Оба вернулись в гостиную, сели возле журнального стола и просидели так до приезда Федотова минут пять, перебросившись всего парой пустых фраз.
Борис Борисович бодрым шагом вошел в комнату, кивнул Дальскому:
– Добрый день, Максим Михайлович.
Потом подошел к Светлане и поцеловал ей руку. Затем опустился в свободное кресло, хотя никто ему не предлагал.
– Вчера целый день пытался связаться с вами, Максим Михайлович, по поводу эмиссии акций «Росинтерна». Если уж мы решили торговать нашими бумагами на Токийской бирже, то…
– Что было в кейсе, который ты тогда Герману возле «Бентли» передал? – перебил его Алексей.
Федотов мгновенно побагровел. Дальский заметил это и понял: вопрос был задан по существу.
– Какой кейс? – выдавил из себя Борис Борисович.
«Актер бы из него получился никудышный», – подумал Алексей. Председатель правления даже ладонью по лбу быстро провел – вероятно, ему показалось, что на нем выступила испарина.
– Взрывчатку тебе Шамиль дал?
– Какой Шамиль? – притворно удивился Борис Борисович. – Не знаю, о чем вы…
– Разве тебе Викентий не доложил, что я братьями Аслановыми интересовался?
– Какой Викентий? Ах да… то есть нет. Я не совсем понимаю…
Алексей обернулся к Светлане, которая сразу все поняла, и промолвил:
– Родная, человек, который сидит перед тобой, как раз и организовал на меня покушение. Германа убил, ребят тоже…
– Это не я, – прохрипел Федотов. И вроде как вспомнил: – В кейсе были документы для пресс-конференции, бумаги по нашей сделке с «Металл бразерс».
– И полтора кило безоболочного взрывного устройства, – усмехнулся Дальский. – Ты же понимаешь, Борис Борисович, что в полицию я обращаться не буду…
– Полный бред! – закричал Федотов, вскакивая с кресла. – Как вы можете выдвигать такие обвинения без доказательств?
Последние слова он произнес, обращаясь уже к Светлане. Но та отвела взгляд.
– Конечно, в полицию я не пойду, – повторил Алексей и спокойно продолжал: – Накажу сам. Если сдашь заказчика – сохраню жизнь. Правда, заберу у тебя все. Живи дальше сам, как сможешь.
Борис Борисович вскинул было руки, изображая возмущение, но потом опустил их. Снова безрезультатно попытался поймать взгляд Светланы, после чего вздохнул, явно растягивая время, чтобы сообразить, как поступить.
– Вы можете считать, как считаете нужным… – выдал наконец Федотов неуклюжую фразу, споткнулся и замолчал…
Дальский рассмеялся.
– А я-то все думаю, что это Борис Борисович мою жену обхаживает, ручки ей целует, вздыхает, деньгами ее ссужает…
– Как вы можете бездоказательно черт-те в чем меня обвинять? – повторяясь, как-то жалко возмутился Федотов.
Дальский понял, что момент настал.
– Слушай сюда, ты, мразь! – произнес он жестко. – Покойный Герман Владимирович, зная номера всех твоих телефонов… – Алексей сделал паузу и подчеркнул: – Всех!
Потом снова замолчал на мгновение, вглядываясь в лицо Федотова, а тот не выдержал его взгляда, отвернулся.
– Герман смог получить распечатки всех твоих звонков, – продолжил Дальский, – и мне доподлинно известно, кому ты звонил, о чем говорил.
– Неправда… – прошептал Федотов.
Дальский импровизировал на ходу. Правда или нет, он не мог знать, но, судя по реакции Бориса Борисовича, был недалеко от истины.
– Главная правда в том, что если бы удалось меня убрать, то тебе братья Аслановы подарили бы неделю жизни. Вряд ли больше. Что тебе пообещали: контроль над «Росинтерном» в обмен на акции «Металл бразерс»? А зачем им делиться, если они и так бы все забрали? Как надавить на мою жену, им хорошо известно. Света, убитая горем, на все согласилась бы, подписала бы все бумаги.
– Я пойду… – тихо сказал Федотов.
И опять провел рукой по лбу. Теперь на нем действительно выступил пот. Председатель правления посмотрел на свою влажную ладонь и вытер ее о полу пиджака. Повернулся и поплелся к дверям, хотя видно было, Борис Борисович старается удалиться с достоинством.
Дальский смотрел ему вслед, а потом обернулся к Светлане.
– У тебя есть сигаретка?
Жена Потапова подошла, наклонилась, поцеловала его в лоб и шепнула:
– Я люблю тебя.
Положила на журнальный столик пачку тонких дамских сигарет и быстро вышла из комнаты. Она спешила спрятать от мужа свои слезы.
Максим Михайлович наверняка тут же бросился бы за нею, но Дальский – не Потапов. Алексей, доставая сигарету из пачки, лишь крикнул вслед женщине, надеющейся на то, что муж сделает попытку удержать ее… Нет, не крикнул, конечно, а спокойно, хотя и довольно громко, произнес:
– Узнай, что Денису надо.
Около полудня он все же позвонил Ане и узнал, что с утра Беловы побывали на кладбище, а потом полковник с ребятами отправились за покупками. Ее же почему-то наотрез отказались взять с собой. Девушка пообещала перезвонить сразу, как только станет ясно, когда они подъедут к резиденции.
Алексей сходил в душ и даже в бассейн залез. Побрился, облачился в халат и вызвал к себе Викентия Андреевича. Тот явился очень скоро, видимо, дежурил возле входа в жилые апартаменты хозяина.
– Судя по всему, – сказал ему Дальский, – Борис Борисович в ближайшее время исчезнет с моего горизонта. Каким образом это произойдет, я еще решу. А пока расскажи, чего Федотов от тебя требовал, когда устраивал ко мне.
– Тщательно исполнять свои обязанности, быть бдительным… – начал перечислять Викентий Андреевич.
Дальский не дал ему договорить.
– Ну да, быть бдительным и дисциплинированным воином, беречь вверенное военное и народное имущество, – поморщился он, приглаживая расческой мокрые после душа волосы. – Текст военной присяги мне известен, ты давай по существу. Какие особые поручения дал тебе мой зам, теперь уже бывший?
Главный телохранитель немного подумал, после чего признался:
– Федотов сказал, что в последнее время вы очень изменились и порой ведете себя неадекватно. Просил, чтобы я докладывал ему обо всех ваших передвижениях, о людях, с которыми встречаетесь, по возможности сообщал о содержании телефонных переговоров, которые вы ведете в моем присутствии…
– «Жучки» нигде не устанавливали?
Викентий Андреевич пожал плечами.
– Так давно уже, насколько мне известно, стоят. В вашей спальне, в кабинете, в гостиной, в служебных апартаментах, в кабинетах Кондратьева и Карповой. Все домашние телефоны на запись установлены. Записи ваших комнат я проверял лично, кроме меня, больше никто, смею вас уверить. Но там ничего интересного.
– Ну, уж это не тебе решать. Что Федотову докладывал?
– О передвижениях ваших, о том… простите ради бога… что вы увлечены вашей горничной, но ничего между вами нет.
– И на том спасибо. Как он реагировал?
– Без ажиотажа. Спокойно слушал, благодарил, вопросов дополнительных не задавал.
– Много платил за стукачество?
– Пока только обещал.
– Уже не заплатит.
– По поводу Аслановых информацию хотите услышать? Шамиль Асланов возглавляет банк «Кавказ-инвест». Имеет квартиру в Москве и дом за городом. Ездит с охраной. Водитель его машины и трое в автомобиле сопровождения вооружены. У телохранителей пистолеты. Что за предприятие его охраняет, выяснить не удалось. Бригадиры, судя по внешности, выходцы с Кавказа. В офисе банка вневедомственная охрана. Загородный дом охраняется слабо: будка при въезде, в которой один человек. Дежурство суточное. Удалось раздобыть баланс банка за первое полугодие прошлого года. Обороты значительные, если учесть, что банк даже в первую сотню не входит. Что-то еще хотите узнать?
Дальский покачал головой:
– Пока не знаю. Но наблюдение с Шамиля Асланова не снимайте. По возможности контролируйте все его передвижения. Ах, да! Постарайтесь что-либо выяснить о местонахождении его братьев, особенно Паши.
– Простите, но тогда прежнее задание снимается?
– Какое? – изобразил удивление Алексей.
– Найти и уничтожить.
Дальский перестал выравнивать волосы и посмотрел на расческу.
– Ну, вот: оказывается, вы лучше меня знаете, что надо делать.
Глава 6
Алексей поднялся на третий этаж, чтобы еще раз поговорить со Светланой Валерьевной. Ему не очень хотелось снова общаться с женой Потапова, однако надо было сгладить то, как они расстались сегодня. Вроде ничего особенного не произошло, если не считать разговора с Федотовым, но осадок все же остался.
Дальский прошел по коридору, остановился перед закрытой дверью гостиной, раздумывая: стал бы Потапов стучать перед тем, как войти, или нет? Решил, что вряд ли, и вошел. Большая комната была пуста. То есть в ней стояла мебель – диваны, кресла и даже белый рояль, а Светланы не было. Мебель, кстати, оказалась здесь антикварная, из ореха с резными деталями. Диваны и кресла обиты блестящим штофом с широкими алыми и белыми полосами. На рояле лежала та самая коробка с дамским «браунингом», которую он отдал Потаповой. Дальский посмотрел на стены, потом медленно двинулся по периметру, разглядывая размещенные на них увеличенные фотографии. И на всех был он. Не он, конечно, а Потапов. На некоторых снимках Потапов был с женой, на других с женой и с Денисом. Но больше всего один. Вот Максим Михайлович стоит в кимоно посреди спортивного зала, задрав ногу, вот с электрогитарой на школьном вечере что-то шепчет в микрофон, вот с автоматом на груди принимает присягу… Трехлетний Потапов верхом на деревянном коне… Уже зрелый мужчина на горных лыжах, вот с теннисной ракеткой в руках рядом с первым Президентом России, здоровается с Патриархом… вот сидит за рабочим столом в своем офисе, вот стоит на пляже на Французской Ривьере…
Дальский подошел к роялю. Позвал:
– Света, ты дома?
Никто не откликнулся.
Алексей подвинул к себе коробку и открыл. Внутри было пусто.
В коридоре он встретил новую горничную, которая просто бродила, осматривая картины на стенах. Прислуга, увидев владельца особняка, прижалась к колонне.
– Не знаете, где Светлана Валерьевна? – спросил ее Дальский.
Девушка растерянно кивнула, продолжая молчать. Наконец опомнилась:
– Хозяйка уехала с полчаса назад.
– Куда, вы не в курсе?
Бесполезно было спрашивать: разве служанке могут быть известны такие подробности? Но та вдруг снова кивнула.
– Наверное, на свадьбу. Коля, который здесь официантом работает, женится. Сегодня у него утром была регистрация, а сейчас они в ресторан поехали. Вас ждали, но Коля побоялся вам напомнить.
Дальский поблагодарил и направился к лестнице. Неприятно, конечно: обещал парню и забыл о данном слове. Хотя не поздно и сейчас подъехать к ресторану. Наверное, и Аню пригласили. Хотя, если за столом жена Потапова, ехать туда с девушкой не стоит. И все-таки он набрал ее номер.
– Отца нет, и ребят тоже, – доложила та.
– У Коли сегодня свадьба, – напомнил Алексей.
– Я знаю.
– Поезжай, – посоветовал он, – я тоже подскочу поздравить.
Алексей спустился на первый этаж, поглядывая по сторонам, – дом был на удивление пуст. Подошел к охраннику, стоявшему на входе, и поинтересовался, куда исчезли все.
– Отпросились на свадьбу, – объяснил тот.
– Дежурная машина имеется?
– Так все автомобили задействованы. Это ж на три часа только. А на новом «Бентли» молодых повезли.
Непонятно, кто распорядился так сделать? Впрочем, можно не гадать: наверняка Светлана взяла руководство торжеством на себя. И даже все машины из гаража отдала. Он вызвал ее номер, чтобы спросить, почему та решает за него. Но жена Потапова ответила, что никаких указаний никому не давала, а на свадьбу официанта идти не собиралась, просто передала молодым подарок.
– А где ты? – не выдержал Алексей.
– Неужели это тебя интересует? – спокойно откликнулась Светлана. – Ладно, могу сказать: сейчас делаю прическу.
Зато Викентий Андреевич удивился:
– Как нет машин?
И тут же пообещал прислать.
Вообще, это странно, что его оставили дома одного. Никто даже не поинтересовался его планами – будто он не крупнейший российский бизнесмен, у которого, по определению, время расписано до минуты: поездки, встречи, переговоры… Неужели Федотов успел убедить всех, что теперь именно он занимается делами, а хозяин нуждается в отдыхе? Но даже если и так, почему в доме оставили лишь пару охранников да горничную, праздно шатающуюся по коридорам?
Алексей вернулся к себе, размышляя, что подарить молодоженам. Ничего хорошего в голову не приходило, и тогда он достал из тумбочки в спальне двадцать пятисотевровых банкнот, вложил их в конверт, а конверт убрал во внутренний карман. Спускаясь по лестнице, подумал, достаточно ли? Хотел даже вернуться, добавить еще несколько купюр, но потом решил: сам он когда-то радовался каждой тысяче рублей, лежащей в кармане, так что десяти тысяч евро вполне хватит. К тому же и Светлана что-то подарила.
Дальский вышел во двор, направился к будке охранника у въезда на территорию, посмотрел на застывшие деревья, на летнюю беседку, в которую ни разу не заходил и, вероятно, уже не зайдет никогда, потому что очень скоро уйдет отсюда навсегда – исчезнет, не объясняя никому и ничего. Может, только Светлане скажет что-то. Придется, наверное, признаться, что он бедный актер, которого наняли, а муж ее погиб. Что будет дальше с ней, с ее сыном, с огромным концерном, его, может быть, и волновало, но не настолько, чтобы ради этого отказываться от собственной жизни и личного счастья.
Охранник вышел навстречу.
– Когда смена? – спросил Алексей.
– Через два часа.
– Жаль, а то подвез бы тебя. Сейчас за мной машина должна подойти. Ты ведь тоже приглашен на свадьбу?
– Так точно, – ответил охранник.
– Сам-то женат?
– Что я, хуже других? И жена, и ребенок имеются.
«Как-то парень слишком раскован, – мелькнуло у Дальского. – Может, ему, да и другим, видно, что я стал другим? Не я, конечно, Потапов… Впрочем, бог с ними со всеми, меня это уже не должно интересовать».
В кармане запиликал мобильник. Звонил Викентий Андреевич, который сообщил, что машина вышла и должна вот-вот быть на месте.
– Я у Федотова ее взял, – добавил главный телохранитель. – А Борис Борисович, как я выяснил, заказал билет до Лондона. Из своего дома он уже сбежал, хотя рейс вечером. Перехватить его?
– Не надо, пусть летит, – усмехнулся Дальский.
Потом попросил охранника открыть дверь калитки, чтобы не терять время, запуская автомобиль, присланный за ним, на территорию.
Охранник выглянул и доложил:
– Уже стоит. Только машин сопровождения нет почему-то.
Алексей вышел на дорогу и увидел черный «Мерседес» с тонированными стеклами, украшенный разноцветными шариками.
– Быстро доберетесь, – улыбнулся охранник, – гаишники свадебные тачки не тормозят.
Дальский подошел к «Мерседесу». Открыл дверцу и сел на заднее сиденье. В салоне находился один водитель.
– Знаете, куда ехать?
– Конечно, – ответил сидящий за рулем.
Машина рванула с места и понеслась по направлению к трассе. Дальский посмотрел сквозь тонированные стекла на пролетающий мимо кирпичный забор резиденции, откинулся на спинку и вдруг ощутил: что-то не так. Может быть, от того, как показалось, что впереди и позади машины не было уже привычных «Геландвагенов» сопровождения. Или потому, что человек, сидящий за рулем, был ему не знаком. Хотя вряд ли ему известны все люди, работающие у него самого, а тем более у Федотова.
– Как там Викентий? – спросил Алексей.
– Нормально, – ответил водитель.
Только сейчас Дальский уловил в его речи какой-то легкий акцент.
Автомобиль подъехал к трассе и сбросил ход, пропуская поток машин. Возле дороги стояли двое крепких парней в кожаных куртках. «Мерседес» очень медленно проехал мимо них, уже достиг передними колесами шоссе, как вдруг дверцы с обеих сторон открылись, и в салон запрыгнули те парни в куртках, Алексей оказался между ними. Дверцы захлопнулись, «Мерседес» сорвался с места и быстро влился в поток.
Один из парней приставил к голове Дальского пистолет, а второй залез в его карман и достал мобильник.
– Что за шутки? – спросил удивленно Алексей.
– Это не шутки, – произнес тот, кто прижал ствол пистолета к его щеке. – Сиди спокойно.
Второй незнакомец обыскал карманы, достал конверт, вынул из него деньги.
– Немного, – сказал он и спрятал тонкую пачку за пазухой своей куртки.
Теперь Дальский понял – рядом с ним чеченцы. Спросил спокойно:
– Далеко едем?
– Сейчас узнаешь, – ответили ему.
Алексей уже не сомневался, что это люди Асланова. А если его везут к Паше, то, вероятно, не для того, чтобы убить. Скорее всего, тот снова потребует денег. Причем много, зная, что финансовые возможности Потапова теперь иные. Тот и раньше не был беден, когда считал, что купил возможность не слышать больше о бывшем приятеле, но теперь Паша может запросить какую-нибудь совсем уж фантастическую сумму.
Да, вряд ли Асланов хочет убить его. Севшие в машину мужчины легко могли сразу пустить в ход оружие и спокойно уехать. Видимо, его везут на беседу. Потапов по своей воле не стал бы говорить с прежним другом даже по телефону, а теперь будет вынужден. Хотя вынужден будет не Максим Михайлович, а Дальский. Миллиардер не дал бы ни копейки, если б ему передали просьбу или требование Асланова, а когда рядом нет охраны, даст. Так, вероятно, думает Паша. Сколько же на сей раз он потребует: два чемодана? Три?
«Стоп!» – остановил течение своих мыслей Дальский. Зачем тогда надо было устраивать взрыв, если цель всего действа – деньги? С другой стороны, парни, что сидят сейчас рядом, забрали из кармана деньги, причем бесцеремонно, как уличные грабители. А вдруг им известно, чем закончится действие этой постановки, потому и не церемонятся, зная, что обратно олигарха им вести уже не придется?
Странные сюрпризы подкидывает ему судьба. Сутки назад его тоже везли, чтобы убить, но Алексей до сих пор не знает, убили бы его или нет. И теперь тоже не знает…
Дальский размышлял, все больше и больше утверждаясь в самом неприятном для себя предположении. И вдруг в его сознании выстрелило: «А что, если я живу уже сверх отпущенного мне срока? Тогда, возле вокзала, чеченцы не убили меня, а теперь пришли за моей жизнью, как за платежом по кредиту». Но отдать придется все. Шестнадцать подаренных лет просвистели мимо впустую, ничего не принеся и оставив в памяти лишь утраченные надежды, пьяные посиделки, лживые слова любви, которые он шептал кому-то, постоянное безденежье и вечное отсутствие друзей… Все сплелось и унеслось куда-то. Почему-то именно сейчас Дальскому вспомнился красный галстук, который он купил осенью, но так и не надел ни разу. Теперь тот галстук висит в шкафу Нины, и уже другой человек когда-нибудь наденет его на свою не обремененную заботами шею. Или просто выбросит, как ненужное напоминание о неудачнике, забытом всеми и сгинувшем где-то. «Галстук, галстук… При чем тут галстук? Надо думать, как выбраться из ситуации!»
Кровь стучала в висках. Дальский уже ничего не слышал, кроме биения собственного пульса. И ничего не видел, что происходит за темными окнами машины, не понимал, куда его везут. Метались какие-то мысли, словно пытались сбежать из обреченной головы. «Надо импровизировать… включить дурака… пообещать что-то, во что сразу поверят… Ведь у меня актерский талант! Был талант… Ах, как я когда-то читал стихи! «Чертя за кругом плавный круг, над ровным полем ворон кружит…» Господи, при чем тут Блок! А при чем красный галстук? И я при чем, когда жизнь закончилась шестнадцать лет назад…»
«Мерседес» свернул с трассы и теперь покачивался на проселочной дороге. Потом окна потемнели еще больше – автомобиль въехал в лес и шел по плохо расчищенной дороге. Затем свернул и с нее, притормозил перед воротами, посигналил. Створки тут же разъехались. Машина подкатила к дому и остановилась. Парни вышли. Дальский тоже не стал засиживаться и выбрался следом.
– Иди в дом, – сказали ему.
Алексей посмотрел вокруг и увидел еще два автомобиля. Один из них голубой «Пассат» вроде того, что он брал у Федотова. Возле машин никого, двор, поросший соснами, был пустынным. Дальского подтолкнули в спину, поторапливая, и он начал медленно подниматься по ступеням крыльца. Оно было невысоким, а в дом заходить не хотелось. Но его снова толкнули вперед. В прихожей заставили снять пальто и еще раз всего ощупали. По короткому коридору через широкий арочный проем ввели в просторную комнату, где в кресле, закинув ногу на ногу, сидел человек в сером костюме и в красном галстуке. Еще одно кресло было свободным. Или почти свободным: в нем разлегся кот. Дальский подошел, прогнал животное, смахнул с сиденья невидимые пылинки и сел.
Мужчина внимательно наблюдал за его действиями. У него были длинные волосы, прикрывающие уши, и внимательный взгляд.
– Узнал меня? – спросил он.
Алексей не ответил.
– Не узнал, да? Не помнишь, что ли? Я тогда маленький был, тринадцать лет всего, когда меня из Вольфрама увезли. Климат там плохой. В России везде плохой климат. А в Чечне свежий воздух, и люди лучше. Там, если человек дает слово, то всегда выполняет.
– Я тебе что-то обещал, Шамиль? – поинтересовался Дальский и удивился своей выдержке. По крайней мере, внешней.
– Узнал, значит… – улыбнулся Шамиль и покачал готовой. – Нет, лично мне ты ничего не обещал. Но все равно должен.
– Кому и сколько?
– Нашей семье должен.
– Сколько?
– Все.
– Все? А это сколько?
Шамиль не ответил. Взял в руку мобильник, одним нажатием набрал номер и почти сразу сказал в трубку:
– Он у меня. Все нормально.
После чего положил телефончик в карман и произнес:
– Все – это одна жизнь. Всего-навсего.
Дальский попытался изобразить удивление, но сам понял, что получилось плохо. Однако Шамиль вдруг разозлился.
– Думаешь, нам нужны твои деньги? Считаешь, что заплатишь и просто уйдешь?
– Твои люди уже обчистили мои карманы.
– Они взяли себе за работу. Если этого будет мало, я им еще дам. Я – богатый человек, у меня есть банк…
– Знаю, – согласился Алексей. – Тогда зачем тебе залезать в мои карманы? Ты ведь и так берешь, сколько хочешь, из тех средств, которые направляются в Чечню. Неужели думаешь, что ваш президент станет это терпеть?
– С Кадыровым мы договоримся. А если нет, в Чечне будет новый президент.
Дальский промолчал, понимая, что говорить, а тем более спорить с Шамилем на эту тему лучше не стоит.
– Ты, что ли, никогда не брал чужого? Только ты воровал, а мы всегда берем лишь то, что нам надо. Двадцать лет назад мой брат помог тебе стать богатым, а ты кинул его, подло обманул. Потом дал немного денег и решил, что все закончилось. Все закончится, когда мы так решим! В России честный человек не может быть богатым. А ты самый богатый, значит, самый большой обманщик. Один умный человек сказал, что двадцать лет назад, когда в России устроили приватизацию, на поверхность всплыла пена. Вот ты и есть пена. А мы волки. Надо будет – порвем, а захотим – оставим на потом. Тебе не уйти от нас никогда, потому что ты один, а мы – стая. Тебя даже друзья продали…
Шамиль посмотрел куда-то за спину Дальского, и Алексей понял, что они уже не одни в комнате. Обернулся и увидел стоящего в дверном проеме Федотова.
– Ну, что, Максим Михайлович, – произнес заместитель олигарха, проходя в комнату и усаживаясь в третье кресло, – не ожидали увидеть меня здесь? Думали, можно меня оскорблять, унижать, а я все это буду терпеть?
– Вообще-то русский народ унижение терпит безвозмездно, а ты миллиарды компенсации получил за мой один косой взгляд…
Федотов тоже закинул было ногу на ногу, но тут же опустил ее на пол.
– Кто бы говорил о русском народе! – возмутился Борис Борисович. – Затем обернулся к Шамилю: – Шамиль Мурадович, я просто не могу смотреть на этого подлеца! Избавьте меня, пожалуйста, от его колкостей.
– Скоро избавим, – кивнул Шамиль. И обратился к Дальскому: – Если ты думаешь, что отсюда можно убежать, то глубоко ошибаешься – в доме шесть вооруженных человек. Это очень опытные люди.
– Не сомневаюсь, – усмехнулся Дальский.
Он успокоился немного. Его не убивают, а убьют ли потом, еще неизвестно. Скорее всего, сначала Шамиль будет запугивать, потом явится Паша и тоже будет издеваться. А закончится все банально: прикажут перевести какую-нибудь сумму с личного счета. Сколько: десять, двадцать миллионов? Видимо, больше, если судить по амбициям младшего братца.
– Ты ответишь за все! – злорадно обрадовался Федотов, тоже переходя с бывшим боссом на «ты».
– Я думал, ты уже в аэропорт мчишься, – обронил Алексей. – Когда у тебя рейс на Лондон?
– Что я, идиот? – хмыкнул Борис Борисович. – Ехать в «Шереметьево», чтобы быть перехваченным там твоими людьми? Нет, меня сегодня на машине в Киев отвезут – десять часов неудобства, зато потом из «Борисполя», куда захочу, туда и полечу со своим паспортом Евросоюза. Куплю остров на Мальдивах, судоходную компанию, пару танкеров…
– А может, лучше тебе вернуться на кафедру бизнес-планирования? Твоя должность скромного доцента, вероятно, до сих пор свободна.
– Шамиль Мурадович! – не выдержал Федотов. – Этот гад опять…
Но Шамиль не слушал его – снова набирал номер. Однако на сей раз ему не ответили. Шамиль сбросил вызов и набрал снова. И опять никто не откликнулся. Шамиль положил мобильник на журнальный стол и посмотрел на Дальского.
– Сейчас брат приедет. Он уже в пути.
Но уверенности в его взгляде не было.
Глава 7
Светлана Валерьевна набрала на пульте домофона номер квартиры и, услышав ответ Дениса, сказала:
– Открывай скорее, это мама.
– Ты одна? – спросил сын.
– Да.
Дверь открылась. Светлана Валерьевна прошла в просторный вестибюль. За стойкой консьержа никого не было. Из четырех мониторов камер наблюдения светились лишь два: на первом была видна парковочная стоянка во дворе, на другом – крыльцо, по которому Светлана Валерьевна только что прошла.
Потапова ступила в кабину лифта, посмотрела на свое отражение в зеркальной стене и осталась довольна тем, что увидела. Поправила только что сделанную прическу, затем нажала кнопку четырнадцатого этажа.
Денис ожидал ее на пороге квартиры. Мать поцеловала его в щеку и вошла внутрь.
– Консьержка куда-то сбежала, а цветы у вас на площадке явно давно не поливали, – немного недовольно сказала Светлана Валерьевна, снимая сапожки.
Но сын не слушал ее.
– Мама, – шепнул он, – у меня гость.
Светлана выпрямилась и недоуменно посмотрела на Дениса.
– Попроси его зайти завтра или вечером, когда меня не будет. Ты же хотел поговорить! Кстати, ты зря не выполнил приказ отца, не переехал в резиденцию…
– Мама, это не чужой человек, – перебил ее Денис. – Ты его хорошо знаешь.
Светлана Валерьевна покачала осуждающе головой. Мол, кто бы это ни был, сейчас она желает побыть наедине с сыном и побеседовать без посторонних. Женщина прошла мимо столовой и мимолетно отметила:
– Ну, хоть чисто у тебя, а то всегда жуткий такой кавардак стоит.
Она вошла в гостиную, увидела стол, посреди которого стояла ваза с большим букетом крупных алых роз, бутылку шампанского. На диване сидел мужчина в черном костюме. Вроде незнакомый, хотя…
– Здравствуй, Светик-семицветик, – прознес Паша Асланов.
– Денис! – громко сказала Светлана Валерьевна.
Нет, мать почти выкрикнула имя сына, хотя тот стоял рядом и напряженно улыбался. Обернулась к нему, отступила на шаг. Но потом взяла себя в руки и спокойно спросила, так, словно речь шла о каком-то ничего не значащем для нее предмете:
– Что делает здесь этот человек?
Сын смутился. Засуетился, схватил мать под локоть.
– Ты проходи, проходи…
– Что ты меня хватаешь? Объясни мне, что все это значит.
Паша медленно поднялся и направился к ней.
– Я просто хотел тебя увидеть.
– Посмотрел? Тогда уходи. И больше не появляйся. Узнает Максим…
– Кто? – скривился Паша. – Не называй больше при мне имя этого ничтожества – человека, который отнял тебя у меня.
Светлана подошла к окну, посмотрела с высоты четырнадцатого этажа на дальние крыши Москвы. Потом шагнула к креслу и опустилась в него. Аккуратно положила на колени небольшую белую сумочку.
– Зачем ты здесь появился?
– Ради вас, – ответил Асланов, посмотрев на нее и Дениса. Остановил свой взгляд на последнем и добавил: – Мы с твоей мамой любили друг друга, но потом Потапов отнял ее у меня. И сделал это подло…
– Что-о? – задохнулась от гнева Светлана Валерьевна. – Повтори, что ты сейчас сказал!
Но Паша даже не посмотрел на нее.
– Потапов всегда был слабее, он не мог победить меня в честном бою. Поэтому сначала забрал у меня мою женщину, потом мой бизнес, а затем еще и ребенка. Ведь ты мой сын, а не его. У него вообще нет детей, потому что слабым людям Аллах не дает наследников.
Светлана слушала и молчала. Смотрела на сына, который внимал словам гостя напряженно. Но то, что говорил сейчас Паша, видимо, уже было сказано Денису, и не однажды. Вот почему тот был сейчас так спокоен. Озабочен, вероятно, лишь одним – чтобы мать не устроила истерику.
– Потапов пытался откупиться от меня, предлагал огромные деньги, но я не взял ни одной копейки, – продолжал Асланов. – Я просто исчез, чтобы не разрушать семью. Но теперь вернулся, потому что узнал: негодяй Потапов издевается над тобой, моим сыном, унижает тебя всячески. Теперь я хочу, чтобы мы жили все вместе. Я сделаю из тебя настоящего мужчину, которого будут бояться враги и любить самые красивые женщины. Твоя мама сейчас будет возражать, ведь она очень боится перемен. Но перемен никаких не будет, просто вы сможете жить, как того заслуживаете. У тебя, Денис, будет все, что только может пожелать настоящий мужчина, а твоя мама…
Паша наконец обернулся и посмотрел на Светлану.
– С чего ты взял, что Денис твой сын? – тихо произнесла та, поглаживая сумочку, лежащую на ее коленях.
– Потому что это так.
– Хороший аргумент, – согласилась Светлана Валерьевна. – Небо голубое, потому что оно небо.
Светлана говорила, глядя на свою сумочку и продолжая легко гладить ее.
– А ты рассказал Денису, как заманил меня обманом в свою квартиру и там изнасиловал? Я кричала, сопротивлялась, а ты душил меня и говорил, что убьешь, если я не поддамся. А за стеной сидел твой старший брат и смотрел по телевизору концерт Пугачевой.
– Тебя никто не душил. Ты пришла сама, потому что хотела этого больше меня.
Светлана Валерьевна наконец подняла глаза и посмотрела на сына. Молча покачала головой.
Денис продолжал стоять в дверях, но теперь лицо его было красным.
– Вот, Дениска, ты общаешься с человеком, который изнасиловал твою мать, а теперь пытается этим же ее шантажировать.
– Не было никакого изнасилования! – закричал Паша. – Это была просто игра!
– С другими своими женами ты так же играешь?
Асланов подошел к Денису и обнял его за плечи.
– Не слушай ее, мой мальчик. Твоя мать повторяет то, что придумала для Потапова. Ты – мой сын, и это самое главное.
Парень отступил, сбрасывая со своего плеча руку Асланова.
– Глупости, никакой он тебе не сын, – усмехнулась Светлана Валерьевна. – Денис родился семимесячным, а не через девять с половиной месяцев, как тебе кажется. Он сын Потапова. Дети от любви рождаются, а от злобы и ненависти только монстры, вроде тебя самого.
– Зря ты это сказала, – нахмурился Паша. И вернулся к дивану, на котором до того сидел.
– Я ничего Максиму не объясняла, чтобы он не подумал, будто я оправдываюсь, словно виновата в чем. Если любит, то простит все, хотя на мне никакой вины. Но я все равно молчала, до недавнего времени ничего ему не говорила.
– Зря ты это сказала, – повторил Паша.
В его кармане зазвонил телефон. Асланов прижал мобильник к уху. Но разговор был недолгим – всего несколько секунд.
– У нас тоже все хорошо, я скоро подъеду, – ответил звонившему Паша и положил сотовый в карман.
Потом он пристально посмотрел на Светлану Валерьевну.
– Ты не хотела по-хорошему, значит, будет по-плохому. Сейчас мне позвонил Шамиль и сказал, что Потапов у него в руках. Теперь от тебя зависит его будущее. Если ты остаешься со мной, Максим останется жить.
– Тебе нужна я с деньгами Потапова или ты готов взять меня и Дениса без единой копейки в наших карманах?
– Зачем так говоришь? – улыбнулся Асланов, словно только что обнаружил поставленную ловушку. – По закону половина того, что есть у Макса, принадлежит тебе. Ты только заберешь свое. Мне не надо ничего…
– Я никуда уходить не собираюсь, – перебила его Светлана. – Тем более к тебе. Да окажись ты единственным мужчиной на земле, я бы все равно обошла тебя стороной.
Паша достал из кармана мобильник.
– Это мы сейчас проверим. Мне достаточно только один звонок сделать – и ты станешь вдовой. А если будешь и дальше упрямиться, потеряешь заодно и сына. Ну, как, звонить?
Светлана Валерьевна поднялась с кресла и расстегнула сумочку.
– Тебя, кажется, предупреждали, чтобы ты не приближался к нам, – вздохнула она. – И ты слово давал.
– Я дал, я и обратно забрал, – ухмыльнулся Паша.
– Напрасно ты это сделал.
Потапова выбросила вперед руку, в ладони которой был зажат маленький пистолет.
– Жаль, что сейчас в соседней комнате нет твоего брата, – сказала она.
И выстрелила Асланову в лоб.
Глава 8
Шамиль снова попытался набрать номер Паши. И снова не услышал ничего, кроме длинных гудков.
Дальский наблюдал за ним, понимая, что младший из братьев встревожен, хотя искусно скрывает растерянность. Похоже, ему велено было только похитить и удерживать Потапова. А решение должны принять старшие. А какое решение – гадать нет смысла. Если судить по развязности Федотова, то Борис Борисович не сомневается, что минуты всесильного олигарха сочтены, а как именно его не станет, ему не важно: убьют ли его физически или в один момент сделают нищим. Главное, что сам он уедет из страны, забьется в глубь какого-нибудь далекого острова, откуда его штопором не вытащишь, и будет наслаждаться ласковым солнцем да жаркими аборигенками. Странно, что у преподавателей бизнес-планирования фантазии хватает только на такие развлечения.
Федотов развалился в кресле и снова закинул ногу на ногу.
– Что, Максим Михайлович, страшно тебе? – спросил он и обернулся к Шамилю, словно ожидая поддержки.
– А чего бояться? – пожал плечами Дальский. – Я с Аслановыми давно знаком и могу сказать: они не звери, а люди справедливые.
– Так и есть, – подтвердил Шамиль.
– Паша был моим другом, и что бы ни произошло, старая дружба не забывается. Я смогу с ним договориться, мы придем к взаимовыгодному соглашению.
Федотов растерялся: на такой исход он не рассчитывал. Возможно, его посвятили в планы в отношении олигарха, и он считал, что Потапова уже, можно сказать, нет.
– Ошибаешься, – покачал головой Шамиль, – мы не договоримся. – Помолчал, пристально глядя на Алексея, а потом прищурился: – И ты знаешь, почему.
Дальский не знал, но лишних вопросов решил не задавать.
Шамиль поднялся из кресла и подошел к окну. Отдернул шторы, выглянул в окно. Потом снова посмотрел на Дальского.
– Я тут сижу и разговариваю с тобой, а по идее должен был убить сразу, как встречу. Но погоди немного, сейчас приедет Паша, и я…
– Пожалуй, мне пора, – произнес Федотов, поднимаясь, – лучше выехать заранее. Шамиль Мурадович, вы обещали дать мне сопровождение…
– Сиди! – приказал Асланов-младший. – Обещал, значит, сделаю.
Шамиль опять взял в руки мобильник. Но после короткого раздумья звонить не стал, опустил аппарат назад в карман.
– Ты думаешь, можно договориться с нами? Ты брата нашего убил!
– Я? – совершенно искренне удивился Дальский. – Кого? Тимура?
Он увидел обращенный на себя взгляд и понял, что Шамиль уже не может и не хочет сдерживать себя. Тот был буквально разъярен и стал выкрикивать:
– Когда в прошлом году в Абу-Даби твои люди стреляли в моих братьев, ранили еще и жену Тимура… Но она осталась жива, как и Паша! А если бы убили еще и женщину, то тебе стало бы совсем плохо! Ведь по закону за смерть женщины надо убить двух мужчин, а так ты должен только одну жизнь – за Тимура… Герман же, твой пес, уже в аду…
– Я все-таки поеду, – пробормотал Федотов, стараясь ни на кого не смотреть. – Киев не так уж далеко, сам прекрасно доберусь.
Борис Борисович сделал попытку проскочить мимо Шамиля, но тот толкнул его в грудь двумя руками, и Федотов снова рухнул в кресло.
Заметно было, что бывший зам Потапова не на шутку перепугался. Он сразу как-то сжался, и лицо его покраснело.
– Я же свое дело сделал, – залепетал Борис Борисович, – и теперь, как мы и договаривались…
– Сиди, я сказал! – гаркнул Шамиль.
И Федотов съежился еще больше.
Шамиль посмотрел на Дальского.
– Ты понял, что это серьезно?
Федотов вдруг начал дышать тяжело и громко.
– Ты мне мешаешь, – бросил ему через плечо Шамиль.
Асланов замолчал, словно сбитый с мысли, хотел вернуться к логике рассуждения, но потом посмотрел на арочный проем комнаты и позвал:
– Алик!
Через пару секунд на пороге комнаты показался бородатый человек. Шамиль что-то сказал ему по-чеченски и показал на Федотова. Бородач медленно подошел к Федотову, встал за спинкой его кресла, что-то достал из кармана и начал крутить в руках.
Все случилось так быстро, что Дальский не успел отвернуться. Бородач набросил на шею Федотова удавку. Борис Борисович попытался схватить руками за жгут, стягивающий его горло, захрипел, стараясь подняться и вырваться. Но сильные руки прижали его к спинке кресла. Федотов хрипел и бил ногой по журнальному столику.
– Не надо! – крикнул Дальский. – Пусть он живет!
Шамиль покачал головой, пристально наблюдая за происходящим. Алексей вскочил, но уже было поздно. Бородатый человек развел руки в стороны и отступил. Кресло с мертвым Федотовым опрокинулось назад. Асланов снова кого-то позвал, и в комнату вошел еще один человек.
– Уберите этого барана, – сказал Шамиль по-русски. Для того, вероятно, чтобы и Дальский понял, как легко он распоряжается жизнью людей.
Кресло поставили. Тело Федотова поволокли к выходу.
– Кто у нас во дворе? – спросил Асланов-младший. – Руслан?
Бородатый человек кивнул.
– Сходи, проверь, что он там делает. А то я пять минут гляжу на него и вижу – расселся на скамейке. И Ваха пусть не на крыльце стоит, а ходит, смотрит везде.
Подручные Шамиля вышли, унеся труп несчастного Бориса Борисовича, так и не добравшегося до вожделенного райского острова.
– На чем мы остановились? – спросил Шамиль, оставшись с Дальским вдвоем.
Алексей не ответил. Только сейчас ему стало по-настоящему страшно. Если до сего момента он рассчитывал договориться, заплатить выкуп за свою свободу, то теперь понял, что деньги для братьев Аслановых не самое главное. Может быть, целью всего и являются именно деньги, но оставлять его в живых, похоже, не планируют.
– Тебе что, жалко этого барана? О себе лучше подумай. А Федотов – пена. Зачем ему жить? Он тебя предал. И нас тоже мог предать, – говорил тем временем Шамиль. – Его бы на границе остановили, и он сразу все рассказал бы: и про нас, и про тебя, и еще про кого-нибудь… Его даже спрашивать не надо, сам бы языком молоть начал. Тебе оно надо?
Дальский молчал. Пытался придумать, как выкрутиться, и не видел никакой лазейки, никакого выхода. Броситься на Шамиля? Вполне возможно, что и справился бы с ним, если напасть неожиданно. Но, во-первых, Асланов не так слаб, чтобы сдаться без сопротивления, а во-вторых, в особняке он не один – двое боевиков сейчас во дворе и в доме еще трое, кроме Шамиля.
Открылась и закрылась входная дверь: кто-то вышел во двор. «В доме осталось трое вместе с Шамилем, шансов стало немного больше», – подумал Алексей. И сказал он зачем-то:
– У Паши в Москве есть дочь, ей восемнадцать лет. Очень хорошая девочка. Ликой зовут. А у Тимура от русской жены сын.
– Ну, и что? – спокойно отозвался Шамиль. – Мало ли, что у кого есть…
Снова открылась входная дверь: кто-то вошел в дом. Дальский не прислушивался, но ему показалось, что человек не один – несколько. «Неужели прибыл Паша со своими? Дело плохо. Похоже, сейчас будет развязка…»
Шамиль тоже услышал шаги. Помолчал пару секунд, усмехнулся:
– Ты говоришь мне про каких-то детей, чтобы я тебя пожалел? Думаешь, я такой добрый?
Алексей вздохнул, ожидая: сейчас в комнату войдет Паша Асланов, тогда все, на что он мог надеяться – броситься на Шамиля, завладеть оружием, отстреливаться, – потеряет всякий смысл. Поздно.
– Нет, я не добрый, – покачал головой Шамиль, – я справедливый. Мы все…
В этот момент раздался звук, похожий на падение тяжелого предмета. Тут же прозвучал выстрел. И сразу еще несколько. Шамиль одной рукой распахнул пиджак, а вторую вскинул к висящей под мышкой кобуре. Дальский прыгнул из кресла, но успел не схватить, а только толкнуть Асланова-младшего. Оба упали и вскочили на ноги одновременно. За стенами раздались еще выстрелы. Шамиль выхватил-таки пистолет и поднял руку, направляя ствол на Дальского. Мгновенно наступила тишина. Последняя секунда жизни самая короткая.
«Все!» – только и подумал Алексей.
Что-то мелькнуло перед его глазами и ударило противника с глухим стуком. Шамиль вздрогнул от неожиданности и опустил взгляд. Из его груди торчала рукоятка армейского штык-ножа. Ладонь Шамиля ослабла, пистолет упал на пол. Младший из братьев Аслановых шагнул вперед и, не сгибая ног, рухнул лицом вниз.
В комнату вбежали Игорь Махортов и полковник Белов. Оба в бронежилетах поверх свитеров.
– Ты живой? – спросил Белов Дальского.
Алексей кивнул.
– Извини, что не сразу вошли. Ждали, когда кто-нибудь из дома выйдет.
Дальский снова кивнул.
– Здесь еще есть кто-нибудь?
– Если трое во дворе, то в доме тоже трое, – наконец смог вымолвить Алексей.
Теперь уже полковник кивнул и сказал заглянувшему в комнату Петру:
– Но вы все равно второй этаж осмотрите.
И подмигнул Алексею.
– Если все закончилось, может, пропустим по сто пятьдесят?
Глава 9
Налили, правда, одному Алексею. Полковник сказал, что тому необходимо принять для снятия напряжения. Никто из ребят водку пить не стал, словно и не напрягались вовсе.
В «Хаммере» было тепло. Только что Дальский позвонил Викентию Андреевичу и сообщил, что его с Федотовым похитили чеченцы и вывезли за город, но ему удалось вырваться – помогли добрые люди, а вот Борису Борисовичу не повезло. Начальник службы безопасности приказал никуда не уезжать, держаться поближе к добрым людям, не беспокоиться ни о чем и дожидаться его с телохранителями.
Теперь Алексей ждал свою охрану и ни о чем не беспокоился.
– Мы съездили на рынок, – рассказывал Белов, – купили броники и еще кое-что по мелочи. Игорь вот еще ножичков себе прикупил. Любит он это дело. На зоне в цехе любую свободную минуту им занимался. Из рессоры автомобильной выточил себе штык-нож и так навострился его кидать! Поначалу зэки прибегали на него, как в цирк, смотреть, а потом вообще стороной обходить стали.
От выпитой водки по телу растекалось тепло. Дальский сидел и улыбался. В самом деле, смешно. Где, интересно, находится такой рынок, на котором можно приобрести бронежилеты, штык-ножи, другое оружие? Хотя, кто знает, в России возможно все.
– Подъехали мы к твоей резиденции, встали в рощице за деревьями. Хорошая машина «Хаммер» – в сугробе стоит, его и не видно даже. Смотрим, подкатил «мерс» с шариками, ты выходишь, в него садишься. Ну, мы на хвост и сели. Только когда вы в лес свернули, догонять пришлось. Через забор глянули: один мужик на крыльце, другой по двору шатается… Остальное дело техники. Да ты и сам видел.
– Видел, – согласился Дальский. – Если честно, я решил уже, трындец мне.
И засмеялся.
– Ты что, брат, совсем ку-ку? – возмутился Петр. – Думаешь, мы могли тебя бросить?
Алексей, конечно, так не думал.
Снова позвонил Викентий Андреевич и сообщил, что уже на подлете со своими ребятами.
– Как там Светлана Валерьевна? – спросил Дальский.
– Нормально, – ответил начальник охраны. Помолчал немного и добавил: – Только когда она вместе с Денисом зашли в его квартиру, то обнаружили там вооруженного человека… Короче, застрелила Светлана Валерьевна этого человека и только потом поняла, кто это был…
– Я догадываюсь, кто мог оказаться в чужой квартире.
Алексей отключил телефон и посмотрел на полковника.
– Только что моя жена… тьфу ты… жена Потапова застрелила Пашу Асланова.
– Так это, – не удивился сержант, – еще Некрасов говорил…
– «Есть женщины в русских селеньях!» – продекламировал Белов и повернулся к Дальскому: – Ну, что, еще пятьдесят граммов? За женщин!
Алексею снова налили. Но выпить он не успел, потому что подъехали несколько машин. Впереди шел автобус со шторками на окнах. Автобус остановился, из него стали выбегать спецназовцы в касках и с автоматами. А из «Геландвагена» вышел Викентий Андреевич. Стоял и крутил головой. Дальский открыл дверцу «Хаммера» и помахал начальнику охраны рукой.
Его подвезли к высокому крыльцу резиденции. Алексей начал подниматься по ступеням. Двери распахнулись, на крыльцо выбежала Светлана Валерьевна в наброшенной на плечи шубке. Жена Потапова обхватила шею Дальского руками и прижалась к нему. Шубка сползла вниз, упала. Подошел тихий Денис, поднял манто и тоже обхватил отца. Алексей стоял и не знал, что сказать этим двум чужим для него людям. Потом погладил Светлану по голове и шепнул ей:
– Пойдем, поужинаем втроем и не будем никуда торопиться.
Глава 10
В новой гримуборной Карновича нашлось место для дивана и двух кресел. На диване теперь лежали букеты, а в креслах сидели Дальский и Аня. Лика скромно примостилась на скрипучем венском стульчике, который оставили в комнате из жалости.
– Вообще-то это гримерка Мореславлева и Буйносова… – начал объяснять Карнович. И тут же спохватился: – Ну да, тебе же все известно. Мореславлев болеет и, судя по всему, долго не появится в театре, разве что с выступлением перед молодыми артистами труппы с рассказом, как его любила супруга одного из членов Политбюро. Буйносов вроде бы подыскал себе новый уголок. А мне обещали подселить сюда другого актера. Знаешь, кого?
– Даже не предполагаю. Неужели Вику Соснину?
Карнович затих, обдумывая неожиданный вариант.
– Вообще-то у Виктории теперь комната на двоих с сестрой Вероникой, – напомнила ему невеста, обидевшись.
– Мне обещали Дальского подселить, – доложил наконец Карнович.
– Меня, что ли? – удивился Алексей.
– Вот и я так подумал. Но Долгополов сказал, что в театр возвращается Алексей Дальский-старший, который прежде здесь работал. Говорит, такова просьба спонсора. Якобы Потапов его давний поклонник.
– Что за чушь?
Алексей давно уже не звонил директору театра и тем более не говорил с ним о своем отце. И сегодня он пришел в театр не как всесильный олигарх, а как бывший актер театра – проскочил через служебный вход, благо добрая Сима пропустила. И спектакль они смотрели с Аней, сидя друг за другом на откидных стульчиках, хотя ложа Потапова над углом сцены пустовала. Вместе со всем залом они бисировали Вадиму, а потом отправились к нему за кулисы.
– А когда отец сюда перебирается? – поинтересовался Дальский-младший.
– Долгополов говорит, как только передаст в Омске свои роли, сразу сюда. Потапов ему возле театра квартиру уже приобрел. Сейчас там ремонт начали делать. К его переезду должны закончить.
Хорошая мысль. Странно лишь одно: Алексей ничего не покупал для отца и с Долгополовым насчет него не договаривался, хотя мог бы. Стыдно – даже не подумал об этом. Но зато теперь он знает, что делать.
– Будешь с отцом в одном театре играть, – продолжал мечтать Карнович. – Мы и тебе здесь уголок выделим. Думаю, Дальский-старший не будет против того, чтобы потесниться.
– А вдруг меня обратно не возьмут? – спросил Алексей с самым серьезным видом. – Скажут, что двое Дальских на один театр – слишком большая роскошь.
Вадим задумался. Похоже, ему не приходило в голову ничего подобного.
– Я похлопочу, – наконец заявил он. – А если Долгополов и мне откажет, то я до самого Потапова дойду.
– Мы слышали, что у него друга похитили и убили, – сказала Лика, – вчера в новостях передавали. Спецназ немного не успел. Но всех бандитов уничтожили. Потапов выступил и сказал, что это большая потеря для российского бизнеса.
Именно так и сказал накануне Дальский на встрече с журналистами. Причем пресс-конференцию провели в той самой летней беседке, где по такому случаю растопили камин. За столом сидели Алексей, Светлана Валерьевна и Денис. Но вопросы задавали только олигарху. Журналистов было трое – все специально отобранные. И вопросы для журналистов были специально подготовлены. Пресс-конференция длилась не более получаса, потом представителей СМИ увели, и Светлана Валерьевна попросила сына, чтобы тот оставил ее наедине с мужем. Денис подошел и поцеловал Алексея.
Жена Потапова смотрела сквозь стеклянную стену, как парень идет по тропинке между деревьями к дому, и сказала:
– Денис совсем другим стал. В один день изменился.
– Дай бог, – откликнулся Дальский, глядя на огонь в камине.
Ему было понятно, что Светлана ждет от него совсем иных слов. Ждет давно и надеется услышать. Но он не мог их произнести.
– А я вот не умею меняться так быстро, – произнес он. – Дело не в тебе. Ты – лучшая. Но есть обстоятельства…
– У Максима Михайловича новое увлечение? – горько усмехнулась Светлана.
Алексей покачал головой, а потом ответил:
– Могу поклясться самым святым, что у Максима Михайловича Потапова нет никого, кроме тебя с Денисом. Ты уж подожди немного…
Он оттягивал время. Но расставание все равно неизбежно. Просто исчезнуть вряд ли получится – придется признаться Светлане и что-то решать. Скорее всего, надо будет объявить, что Максим Михайлович по состоянию здоровья отходит от дел, и всеми его предприятиями будет руководить наблюдательный совет, который возглавит жена олигарха. Только как сказать Светлане Валерьевне, что ее муж на самом деле мертв – сгорел во взорванной машине и похоронен неизвестно под чьим именем?
– Я должен закончить дела, а потом мы обо все поговорим.
Дальский встал из-за стола, взял в ладони слабую руку жены Потапова, коснулся ее губами и шепнул:
– Я обязательно все объясню.
Повернулся и вышел из беседки.
К Ане он поехал, естественно, под охраной. За рулем сидел сам, но перед его «БМВ» и следом шли верные «Геландвагены» с мигалками на крышах и с вооруженными людьми внутри. Одна из машин потом до утра дежурила возле подъезда.
Весь следующий день Алексей отдыхал. Только ненадолго заехал в офис, где провел заседание правления, и на обратном пути заскочил в районный загс, чтобы забрать свидетельство о расторжении брака с Ниной. А вечером вдвоем с Аней пошел на «Свадьбу Кречинского».
И вот теперь вальяжный и уже привыкший к свалившейся на него славе лучший друг Карнович обещает ему покровительство.
– А еще говорят, у нас будет новый худрук, – делился новостями Вадим. – Кто придет – неизвестно, но поскольку местечко нынче сладкое, ждем кого-нибудь с именем. У нас ведь теперь такие ставки! Никакой чес не нужен. К тому же театр пригласили в Англию на Шекспировский фестиваль. Просили привезти «Кречинского». А мы вдобавок и «Макбета» поставим. Представляешь: я – Макбет, ты – Банко… Слушай, давай сейчас ко мне рванем: посидим на кухне, как в былые годы, и все обсудим. А?
Дальский посмотрел на Аню, и когда та кивнула, согласился:
– С удовольствием.
Они вышли в коридор и почти сразу столкнулись с Долгополовым, который, увидев Дальского и приняв его за Потапова, прижался к стене. Потом директор театра осознал свою ошибку и обрадовался искренне:
– Алексей Алексеевич, вот уж не ожидал! Антреприза ваша закончилась? Опять к нам хотите? Значит, теперь будете с отцом вместе.
Дальский пожал протянутую ему руку и удивился: «Неужели отец и в самом деле возвращается в Москву? Только при чем здесь Потапов?»
На лестничной площадке стояли обе Соснины с тихим пареньком лет шестнадцати.
– Вот, – представила того Виктория, – мой племянник. Лешей зовут. Тоже артистом хочет быть.
Мальчик во все глаза смотрел на Карновича, а Дальского не замечал вовсе.
– Как он? – спросил Алексей у Вероники.
– Очень способный, – шепнула ему бывшая сокурсница. – Ты бы видел, какие он пародии делает! И еще голос любого человека изобразить может.
Все вместе вышли на улицу. Сосниных ждало такси. Дальский проводил их до машины.
– Ты бы зашел как-нибудь, – попросила Вероника.
– Так в театре видеться будем.
Вероника посмотрела на ожидающую Дальского Аню и больше ничего не сказала.
Алексей захлопнул дверцу, и Соснины укатили.
Дальский направился к «БМВ», который с интересом осматривал Карнович.
И тут в кармане Алексея зазвонил мобильник. Номер вызывающего был скрыт, но голос в трубке показался очень знакомым. Однако актер никак не мог его вспомнить и не понимал, кто говорит с ним.
– В десяти шагах позади вас стоит черная тонированная «Волга». Подойдите, пожалуйста.
Дальский обернулся, увидел «Волгу», крикнул Вадиму, чтобы садились в машину, он, мол, сейчас подойдет.
Дверца «Волги» открылась. Алексей заглянул внутрь и не поверил своим глазам – за рулем машины сидел Герман Владимирович.
– Как? – удивился Дальский. – Вы живы?
– Садитесь, – произнес Герман Владимирович, – много времени не отниму.
Алексей опустился на переднее сиденье и только тогда понял, что в машине находится еще кто-то. Обернулся, не разглядел сначала, потому что свет в салоне не был включен. Поздоровался из вежливости с тем, кто был у него за спиной, и приготовился слушать Германа Владимировича.
– Алексей Алексеевич, – прозвучал за спиной знакомый голос, – это я вас позвал.
Дальский вздрогнул, потому что это был голос Потапова.
– Да, да, – рассмеялся Максим Михайлович, – вы именно меня видите и слышите. Не пугайтесь, я не призрак, а вполне реальный человек. Даже более реальный, чем полгода назад, когда мы с вами познакомились.
– А как же?..
– Все получилось почти случайно, – ответил на незаданный вопрос Потапов, – а точнее, благодаря Герману. Федотова мы подозревали менее всего. Но когда он передал Герману кейс и сказал, что на пресс-конференцию сам доберется, Герман Владимирович предложил мне пересесть в головную машину. А потом, когда произошел взрыв, мы просто вышли на трассе… Жаль ребят из моей охраны, которые в «Бентли» перебрались. Но кто ж знал тогда? Вот и пришлось мне скрыться на какое то время… Ну, зато отдохнул хорошо. А вы, должен признать, здорово развернулись! Даже я бы не смог так запросто захватить «Металл бразерс»…
– Максим Михайлович шутит, – заметил Герман Владимирович.
– Я понял, – серьезно ответил Дальский.
– И еще… Пожалуй, самое главное.
Потапов устремил на Дальского взгляд.
– При нашей первой встрече я был поражен нашим с вами сходством. Природа, конечно, великий мастер, может случиться всякое, но все же я решил проверить. Узнал, кто ваш отец, где работал, бывал ли в Вольфраме и так далее… Короче, все понятно: совсем молодая женщина – директор театра, а тут приезжает столичная знаменитость… Я не поленился слетать к Римме Романовне во Францию и расспросить. Мама отпираться не стала, призналась, что действительно была любовь…
– Я знал это.
– С самого начала? – удивился Потапов.
– Нет, конечно.
Максим Михайлович еще раз внимательно посмотрел на Алексея.
– Мы не просто похожи. Мы думаем и действуем одинаково. Нам нравятся одни и те же женщины…
– Я даже не знаю, кому из нас повезло больше, – подсказал Алексей. – Светлана Валерьевна – исключительная.
Потапов кивнул. И предложил:
– Раз мы, как выяснилось, единокровные братья, то давай уж на «ты» перейдем?
Дальский кивнул:
– Я готов.
– Тогда слушай. Работа твоя закончилась, я возвращаюсь к жене и сыну… А ты завтра или когда удобно будет, приезжай к нам знакомиться. И Аню захвати. Вообще нам надо почаще встречаться. Отца можешь привезти, когда он в Москве объявится… Кстати, я распорядился, чтобы его в театр обратно взяли.
– Я уже в курсе.
– А ты сам не хочешь театр возглавить? У тебя получится – ни секунды не сомневаюсь.
– Подумаю.
Потапов покачал головой.
– Надо же! Всю жизнь мечтал о брате, а он у меня, оказывается, уже был… Ладно, не буду задерживать… Между прочим, дом, в котором жил Федотов, ему не принадлежал, это собственность концерна. Так что забирай его себе. Ты ведь теперь мой партнер – на твое имя выписан весьма хороший пакет акций. Будет теперь на что театр содержать. Ну, ладно, беги.
Первым из машины вышел Алексей, и тут же следом выбрался Максим. Они пожали друг другу руки.
– Удачи, брат, – сказал олигарх.
– И тебе не хворать, – ответил актер.
Дальский шел к своему «БМВ», возле которого его поджидала Аня.
«Ну, вот все и образовалось, – мелькнула мысль, – все закончилось. Хотя, почему закончилось? Все только начинается!»
Он посмотрел на здание театра. Увидел, как открылась тяжелая служебная дверь – на воздух вышла Сима в наброшенном на плечи ватнике. Алексей свернул и направился к театру. Подошел к старинной двери и поцеловал старушку в обе щеки.