Психология народов и масс Если трудно внушать новую идею то не менее трудно уничтожить старую.html
Работа добавлена на сайт samzan.net:
Гюстав Лебон.
Психология народов и масс
Если трудно внушать новую идею, то не менее трудно уничтожить старую. Человечество постоянно с отчаянием цепляется за мертвые идеи и мертвых богов. Уже почти полтора века, говорит Лебон, прошло с тех пор, как бросили в мир идею равенства людей и рас. Некоторые из неравенств, разделяющих индивидов и расы, были слишком очевидны. Эти неравенства являются только следствием различий их воспитания, например то, что все люди рождаются равно умными и добрыми и что одни лишь учреждения могут их развратить. Средство против этого было очень простое - перестроить все учреждения и дать всем людям одинаковое воспитание. Новейшие успехи науки выявили все бесплодие эгалитарных теорий и доказали то, что умственная бездна, созданная прошлым, между людьми и расами, может быть заполнена только наследственными накоплениями. Воспитание и учреждения, приспособленные к известным лицам и к известным народам, могут быть оказаться вредны для других.
Никто не имеет нравственного права игнорировать то, насколько наши учреждения и воспитание приемлемы для низших народов. Идея равенства продолжает развиваться. Во имя этого равенства , говорит Лебон, социализм, долженствующий в ближайшее будущее поработить большинство народов Запада, обязан обеспечить их счастье. Для оценки социальной важности какой-либо идеи нет более вредного мерила, чем та власть, которой она пользуется для контроля над умами. Итак, посредством просвещения и создания учреждений, необходимо приступить к осуществлению современной мечты о равенстве.
Г. Тард исследует образование и духовный строй исторически сложившихся, искусственных рас, образованных в исторические времена случайностями, завоеваниями, иммиграцией. Он старается доказать то, что следствием этого духовного строя является история. Он устанавливает степень прочности и изменчивости характеров рас и пытается изучить то, идут ли индивиды и народы к равенству, или стремятся, как можно дальше отдалиться друг от друга. Он определяет преодоление силы, при действии которой, цивилизации начинают угасать, и, наконец, умирают.
Мнения и верования толпы.
Лебон говорит о том, что факторами, определяющими характер мнений верования толпы являются "отдаленные" и "непосредственные" факторы.
Отдаленные факторы делают толпу доступной к восприятию известных убеждений и совершенно неспособной проникнутся некоторыми другими взглядами. Они подготавливают почву , на которой впоследствии внезапно развиваются какие-нибудь новые идеи, поражающие своей силой и результатами (раса, традиции, время, образование, политические и социальные учреждения).
Непосредственные факторы действуют уже на подготовленную отдаленными факторами почву и без этого не вызывают никаких результатов. Они порождают в толпе активную уверенность; т.е. облекают в известную форму идею и развивают ее со всеми последствиями. Благодаря им, в толпе возникают решения, увлекающие ее (образы, опыт, слова и формулы, рассудок).
Лебон считает, что влияние расы таково, что ни один элемент не может перейти от одного народа к другому, не претерпев, тем самым, глубоких изменений. В традициях выражаются идеи, потребности и чувства прошлого расы, они являются своеобразным синтезом расы. Без традиций не может быть ни национальной души, ни цивилизации. Толпа является стойкой хранительницей идей и упорно противится их изменениям.
Время способствует возникновению, развитию и уничтожению верований, дает им силу и могущество. Оно подготавливает мнения и верования толпы, или почву для них. Политические и социальные учреждения, говорит Лебон, являются продуктом расы. Не они создают эпоху, а эпоха создает их. Не во власти народа менять учреждения, в его силах лишь менять их названия посредством насильственной революции. Но сущность их не изменится.
Необходимо изучить отдельно законы и учреждения каждого народа, для того, чтобы составить для себя ясное понятие о том, до какой степени они служат выражением потребностей расы, и уже потому не могут быть изменены насильственно. Народы управляются свойствами своего характера, и такие учреждения, которые не соответствуют характеру толпы, представляют собой, своего рода, заимствование одежды, переодевание.
Образование в состоянии значительно изменить людей и непременно должно улучшить их, и даже создать между ними равенство. Главная ошибка латинской системы образования в том, что она опирается на заучивание. Рассудок, опыт, инициатива и характер являются условиями обеспечения успеха в жизни. Вожаки толпы:
Обычно, вожаки толпы не принадлежат к числу мыслителей. Это люди действия. Роль всех великих вожаков заключается в том, чтобы создать веру, будь то вера религиозная, политическая или социальная. Сила веры является наиболее могущественной из всех тех сил, которыми располагает человечество. Все исторические события, считает Лебон, были произведены верующими людьми, вся их сила заключена в вере.
В душе толпы преобладает не стремление к свободе, а потребность подчинения; толпа инстинктивно покоряется тому, кто объявляет себя ее лидером, властелином. Вожаков Лебон делит на две категории:
Люди энергичные, с сильной волей, проявляющейся лишь на короткое время. Они особенно пригодны для внезапных дерзких предприятий, для увеличения массы их приверженцев, несмотря на всю опасность этого.
Вожаки, встречающиеся гораздо реже. Обладают сильной и стойкой волей. Они - инстинктивные основатели религии и творцы великих дел. Они часто не отдают себе отчет в том, что можно достигнуть посредством упорной и сильной воли.
Способами действия вожаков являются утверждения, повторение и "зараза". Обаяние является родом господства какой-либо идеи или дела над умом человека. Это господство парализует все критические способности индивида. Оно может быть приобретенным (дается именем, богатством, репутацией) и личным. Оно составляет основу всякого убеждения. Обаяние не может оспариваться. Мнения и верования толпы, согласно Лебону, образуют два разряда:
постоянные верования, удерживающиеся в течение многих столетий, и на которых покоится вся цивилизация (идеи христианства, феодализма, демократии).
временные и переменчивые мнения, проистекающие из общих понятий, которые нарождаются и исчезают с каждой эпохой (теории, руководящие искусством, литературой, которые вызвали появления романтизма, мистицизма). Эти теории поверхностны.
Мнение толпы все более стремится к тому, чтобы стать высшим регулятором политики. При существующем могуществе толпы всякое мнение, обладающее достаточной степенью обаяния, чтобы овладеть ею, должно тотчас же получить такую тираническую власть, что эра свободных суждений прекратилась бы надолго.
Лебон классифицирует толпу по ее состоянию следующим образом:
низшая форма, когда толпа состоит из индивидов различных рас и не имеет другой общей связи, кроме более или менее почитаемой воли одного вождя. Примером такой формы толпы могут послужить варвары.
толпа, которая под влиянием известных факторов приобрела общие черты и образовала расу.
обе эти категории, под влиянием факторов, могут превращаться в организованную или одухотворенную толпу.
В ней можно установить следующие различия:
Толпа разнородная: анонимная (уличная толпа) и неанонимная (парламентские собрания);
Толпа однородная: секты ; касты; классы.
Преступные толпы всегда вызваны каким-нибудь могущественным внушением. Индивиды, принявшие участие в совершении преступления, убеждены, что они исполнили свой долг. Общими чертами преступной толпы можно назвать восприимчивость к внушениям, легковерие, непостоянство, приоритет чувств, как хороших, так и дурных.
Избирательской толпой Лебон называет те собрания, которые созываются для избрания лиц на известные должности. Она представляет собой толпу разнородную. Общими чертами такой толпы являются слабая способность к рассуждениям, отсутствие критического духа, раздражительность, легковерие и односторонность.
Люди в толпе стремятся к сглаживанию умственных различий. Раса имеет большое значение и учреждения, и правительства играют лишь незначительную роль в жизни народов. Раса и цель насущных потребностей повседневной жизни - вот таинственные властелины, которые управляют судьбами нации.
МАРКС Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта
«Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта», произведение К. Маркса, в котором на опыте классовой борьбы во Франции в 1848-51 развиваются важнейшие положения исторического
материализма, теории и тактики классовой борьбы пролетариата. Работа была написана в Лондоне в декабре 1851 - марте 1852 под непосредственным впечатлением государственного переворота во Франции, произведённого 2 декабря 1851 Луи Бонапартом [Маркс рассматривает этот переворот как карикатуру на переворот, осуществлённый Наполеоном Бонапартом 9 ноября (18 брюмера) 1799; отсюда - название книги]. Она была опубликована в мае 1852 в Нью-Йорке в издававшемся соратником Маркса И. Вейдемейером журнале «Revolution».
В этом произведении Маркс продолжает рассмотрение истории Революции 1848 во Франции, начатое в его предшествующей работе «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.», даёт чёткую периодизацию истории революции, анализирует все перипетии политической жизни Франции революционных лет под углом зрения их конечного результата - бонапартистского переворота. Маркс рассматривает бонапартистский переворот как следствие резкого обострения классовых антагонизмов буржуазного общества, усиления контрреволюционности буржуазии, которая из страха перед пролетариатом отказалась от такой непосредственной формы своего господства, как буржуазная республика, и ради сохранения эксплуататорского строя передала власть в руки реакционной клики авантюристов. Показывая, что бонапартизм является диктатурой наиболее контрреволюционных элементов буржуазии, Маркс вскрыл его отличительные черты: политику лавирования между классами, кажущуюся самостоятельность государственной власти, грубую демагогию, прикрывающую защиту интересов эксплуататорской верхушки и сочетающуюся с политическим террором; всесилие военщины, продажность и коррупцию, использование преступного мира, шантажа, подкупа и других грязных средств. Уже на опыте первых месяцев бонапартистского режима Маркс вскрыл присущие ему внутренние противоречия и предсказал неизбежность его краха.
Большое внимание Маркс уделяет положению самого многочисленного в те годы класса французского общества - крестьянства - и анализу причин, заставивших крестьян отдать свои голоса Луи Бонапарту. Маркс вскрывает двойственную социальную природу крестьянина, подчёркивая, что наряду с консервативными устремлениями, которые Бонапарту удалось временно использовать, крестьянин обнаруживает и революционные тенденции, стремление вырваться из традиционных условий существования. Если предрассудки толкнули крестьянина к Бонапарту, то рассудок, осознание им своих интересов должны привести его к единству действий с рабочим классом. «Крестьяне, - пишет Маркс, - поэтому находят своего естественного союзника и вождя в городском пролетариате, призванном ниспровергнуть буржуазный порядок» (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 8, с. 211). При этом Маркс подчёркивает, что в лице крестьян «... пролетарская революция получит тот хор, без которого её соло во всех крестьянских странах превратится в лебединую песню» (там же, с. 607). Этот вывод Маркса является развитием сформулированной им уже в «Классовой борьбе во Франции...» (написана в 1850) идеи союза рабочего класса с крестьянством под руководством рабочего класса.
Подчёркивая, что революции являются могучим ускорителем общественных процессов, Маркс показывает в своей работе некоторые существенные различия между буржуазными и пролетарскими революциями. В то время как первые «скоропреходящи, быстро достигают своего апогея», пролетарские революции представляют собой не кратковременную вспышку, а длительную полосу коренных преобразований. Они «постоянно критикуют самих себя», им свойственны стремление безбоязненно вскрывать и исправлять свои ошибки, неудержимая тяга к движению вперёд.
Огромное теоретическое значение имеет выдвинутое Марксом положение об отношении пролетарской революции к буржуазному государству. В этой работе Маркс на основе опыта революций 1848-49 впервые формулирует вывод о необходимости слома победившим пролетариатом старой государственной машины. Прослеживая на примере Франции возникновение и развитие военно-бюрократического государственного аппарата, Маркс указывает, что «все перевороты усовершенствовали эту машину вместо того, чтобы сломать ее» (там же, с. 206). «Этот вывод, - отмечал В. И. Ленин, - есть главное, основное в учении марксизма о государстве» (Полн. собр. соч., 5 изд., т. 33, с. 28).
В ««Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта»» Маркс обосновывает также ряд других положений исторического материализма: об отношении между базисом и надстройкой, между идеологическими и политическими представителями того или иного класса и самим классом, о роли политических партий и роли личности в истории и т.д.
ФРЕЙД "ПСИХОЛОГИЯ МАСС И АНАЛИЗ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО Я"
произведение Фрейда (1921), посвященное социально-психологическому анализу массовидных общностей. Данная работа знаменует переход от трактовки психоанализа как терапевтической методологии к психоанализу как форме философствования. Такой переход осуществляется в форме применения положений психоанализа к объяснению социальных процессов и явлений. Фрейд стремится связать уровень индивидуально-психического со структурными и динамическими аспектами общественных феноменов. Согласно Фрейду, психология личности в расширенном смысле является одновременно и социальной ("массовой") психологией, так как в психической жизни человека всегда присутствует "другой". "Массовая психология" рассматривает человека как члена социальной общности или как составную часть толпы. Фрейд, используя материал Лебона и Мак-Дугалла, указывает на социально-психологические эффекты, возникающие в массе, - повышение аффективности и снижение интеллекта. Индивидуально-психические основы процессов образования и функционирования массовидных общностей трактуются им на основании теории либидо. Под либидо понимается энергия первичных позывов, "которые имеют дело со всем тем, что можно обобщить понятием любви". Возникающие на основе либидо эмоциональные связи и представляют собой сущность "массовой души". Фрейд рассматривает массы на примере церкви и войска. И церковь, и войско представляют собой искусственные (связанные с наличием внешнего принуждения) массы. Функционирование церкви и войска основано на культивировании иллюзии о наличии верховного властителя, любящего равной любовью каждого отдельного члена массы (Христа в церкви, полководца в армии), либо заменяющей его ведущей идеи. Связь каждого члена массы с верховным существом является, по мнению Фрейда, одновременно и причиной связи между членами массы. В этих массах каждый человек либидонозно связан в двух направлениях: с одной стороны, с вождем, а с другой стороны, с другими членами массы. При этом общность индивидов в данной массе коррелирует с враждебностью к другим массам. Объединение людей в массу рассматривается как влекущее за собой ограничение индивидуального нарциссизма. По мысли Фрейда, ограничение в массе нарциссического себялюбия является доказательством того, что сущность массообразования заключается в специфических либидонозных связях членов массы друг с другом. Механизмами таких связей являются перенаправление сексуальной энергии и идентификация. Идентификация представляет собой самую первоначальную форму эмоциональной связи с объектом; регрессивным путем (интроекцией объекта в Я) она становится заменой либидинозной объектной связи; она может возникнуть при каждой вновь замеченной общности с лицом, не являющимся объектом сексуальных первичных позывов. Идентификация как механизм массообразования действует через принятие некоторым числом индивидов одного и того же объекта в качестве Я-идеала. Отдельный человек замещает свой Я-идеал массовым идеалом, воплощенным в вожде. Как результат, индивиды идентифицируются между собой в своем Я. Фрейд утверждает, что в массовидных общностях пробуждаются социально-психологические механизмы "первобытной орды". К ним относятся "психология индивидов" и "психология отца, возглавителя, вождя". Вождь-"праотец", полагает Фрейд, не был связан либидинозными ограничениями и при этом препятствовал удовлетворению сексуальных потребностей своих сыновей. Отношения в массе трактуются как восходящие к таковым в первобытной орде. Вождь массы является эквивалентом праотца, к которому все преисполнены страха. Праотец является идеалом массы и вместо Я-идеала владеет человеческим Я. Наиболее подверженными такой трансформация оказываются индивиды нарциссичные, с низкой степенью отграниченности Я от Я-идеала. Соответственно вождю зачастую нужно обладать типичными характеристиками членов массы и производить впечатление большей силы и либидонозной свободы, чтобы занять доминирующую позицию. Другие же индивиды - с идеалом, несоответствующим данному - вовлекаются через механизм идентификации.
РАЙХ ПСИХОЛОГИЯ МАСС И ФАШИЗМ
Фашизм не является "ошибкой" истории, "стечением обстоятельств", "неправильным" взглядом на историю, возникшим из-за неразумности взглядов или действий того или иного политика в той или иной ситуации. Фашизм согласно Райху — это закономерный результат подавления проявлений естественного в человеке. Причем подавления, имеющего тысячелетнюю историю.
Марксисты, рассматривая человека с точки зрения его отношения к материальному миру, видели в человеке сущность, полностью определяемую материальными условиями его жизни. "Материя определяет сознание, базис определяет надстройку". Выяснилось, что, конечно же, определяет, но не полностью. Роковая ошибка марксистов, состоявшая в переоценке ими важности материального и недооценке духовного в человеке, была эффективно использована фашистами, продемонстрировавшими в 1933 году, что "не хлебом единым жив человек". Фашизм просто предложил человеку систему взглядов, которая тотчас же заполнила духовный вакуум, созданный марксистами.
Парадокс: философия марксизма породила учение о социализме — учение об общественном строе, в котором целью существования общества является всестороннее развитие человека. И одновременно марксизм всё многообразие человека свел к материальным условиям его существования. Но в человеке есть много чего, не сводящегося к чисто материальным потребностям, много разных "мелочей", наличие которых в определенных обстоятельствах приводит к таким совсем уже не мелким явлениям, как фашизм.
Фашизм умело использовал для достижения власти над людьми всего лишь несколько "мелочей" — семью, мораль, сексуальность, присущий народу иррациональный характер мышления
Лозунг "большой семьи" в действительности относится не к количеству членов семьи, а к неизбежной составляющей большой семьи — ее патриархальному укладу. Зачем реакционному режиму патриархальная семья? Чтобы с пеленок каждый человек свыкся с диктатом, подавлением естественных проявлений жизни, жестким порядком, "укладом" семьи. Подрастая, такой человек за порогом родительского дома обнаруживает другую, более многочисленную "семью" — государство, к правомерности существования которого он уже внутренне готов, так как патриархальные принципы этого государства воспринимает как вполне привычные и естественные. Инструментом, с помощью которого "лепится" нужная государству личность, является мораль. Скульптором, из рук которого эта личность выходит, явлется "большая" патриархальная семья.
В силу того, что сфере человеческой сексуальности Вильгельм Райх уделил в своих научных исследованиях немало сил, в данной книге данная тема также рассмотрена довольно подробно.
Одной из любимых целей государственных "морализаторов" является сексуальная сфера жизни людей, включая подростков и детей. Ранимость психологии раннего возраста как нельзя лучше соответствует цели этих людей — воспитанию управляемого человека путем раннего сексуального "зашоривания" с оставлением для власти возможности, по мере необходимости, избирательного и управляемого воздействия на эту тонкую сферу человеческой психологии, столь близко граничащую с бессознательным. Именно это взаимодействие с бессознательным и делает патриархальную мораль таким эффективным рычагом манипуляции сознанием и, в конечном счете, средством достижения властью желаемых целей.
Подавление властью естественного в человеке и, в частности, проявлений, относимых с сфере сексуальности, как правило, не имеет ничего общего с провозглашаемой властью официально "борьбой за сохранение моральных устоев", "укреплению семьи" и тому подобным вещам. Пример тому — церковь. Трудно найти в человеческом обществе институт, претендующий на большую "моральность", чем церковь.
Практический вывод, вытекающий, на наш взгляд, из сказанного, состоит в следующем: чтобы понять, не имеет ли существующий государственный механизм признаки реакционного режима, надо определить, не уделяет ли государство чрезмерное внимание вопросам укрепления семьи, стимулирования рождаемости, воспеванию "старых добрых" патриархальных традиций; не "заигрывает" ли государство с церковью, открыто или скрыто финансируя ее.
Бессознательность, аморфность, конформизм народа небезобидны и являются причиной возникновения диктатур, тоталитаризма, фашизма. На Нюрбергском процессе высокопоставленные фашисты оправдывали свои преступления, утверждая, что они являлись солдатами фюрера, и всего лишь "выполняли приказ". Данная проблема знакома не только армии фашистской Германии. В России события госудаственных переворотов 1991 и 1993 годов (ГКЧП и расстрел Парламента соответственно) остро поставили тот же самый вопрос: обязан ли военнослужащий (или обычный гражданин) выполнять приказ командира (начальника), если приказ представляется ему преступным? Имеет ли он право отказаться от его выполнения, и, если имеет, то в каких случаях? Несмотря на большое внимание, которое в связи с указанными событиями было уделено этой проблеме, ясный ответ на поставленный вопрос обществом выработан не был. Причина этого — не в "технической" сложности вопроса, а в том, что честный ответ на вопрос потребует недвусмысленного признания верховенства "общечеловеческих ценностей" над интересами государства. А это, как понятно, совсем не то, что нужно государству, — по крайней мере, государству тоталитарному
Таким образом, еще один признак того, что некое государство уже является реакционным или становится им, это стремление государства воспитать у населения "бескорыстный патриотизм", преданность, выработать у населения привычку поддерживать решения своего правительства только потому, что оно — "наше" правительство и, наоборот, привычку, не вникая в суть вопроса, осуждать политику других государств только потому, что эта политика — "их". Акции государства, направленные на демонстрацию его "величия" и, одновременно, на подчеркивание незначительности каждого из его граждан в отдельности, также следует отнести к данному разряду признаков.
Политика — одна из сфер человеческой деятельности. Поэтому иррациональность мышления людей не может не проявляться в политике. Интересно в связи с этим отметить, что именно в политике иррационализм больше всего присутствует, наиболее привычен и, вследствие этого, менее всего замечаем людьми.
Иррациональность мышления людей и перенос этой иррациональности в политические сферы составляет одну из главных причин популярности фашизма и основной рычаг воздействия на людей фашистской идеологии
Степень иррациональности политики в государстве — надежный инструмент измерения его реакционности. Внедрение в общественное сознание мнения о том, что политик знает "нечто", всем остальным недоступное, что политик "имеет право на дезинформацию" (буквальная цитата из переданного по телевидению интервью с Ястржембским, посвященного одному из заявлений президента), молчаливое признание народом права политиков вести себя неподобающим образом — всё это должно настораживать и служить серьезным предостережением и поводом для раздумий на тему "куда мы движемся?".
Ольшанский Психология масс
Первый такой итог заключается в том, что массовая психология — это не какой-то артефакт, не случайное, эпизодическое явление в истории человечества. Это естественный этап, необходимая стадия развития нашей психики. Причем это такой этап, который никогда не закончится.
Развитие психики идет по синусоиде: вслед за всплеском массовой психологии обычно следует всплеск развития индивидуального сознания и так, скорее всего, до бесконечности. Одно будет вести за собой другое. Преобладание массового сознания будет сменяться расцветом сознания индивидуального для того, чтобы вновь «потянуть» за собой сознание массовое. Но это значит, что не надо бояться «массового человека» — надо просто находить с ним общий язык. Тем более что в нем, в этом самом «массовом человеке», есть и свои прелести. Не будем вспоминать о революциях, войнах и всяких прочих социально-негативных явлениях. Но ведь без него, например, не было бы даже массовых праздников, карнавалов, дискотек, шоу-бизнеса и много чего еще. Кроме того, он бывает иногда еще и просто полезен, этот «массовый человек» — для регуляции или, попросту, для «разрядки» тех эмоций, с которыми подчас человек не может справиться наедине с собой. В этом — главная функция психологии масс и массового поведения. Это та самая основная человеческая потребность, поддерживающая его существование. Так что в этом смысле мы сами и есть как бы творцы своего нелегкого счастья.
Второй итог: психология масс — это составная часть социальной психологии, причем, возможно, ее основная часть. Напомним: одна традиция в социальной психологии, назовем ее аналитической, стремится разложить социальную психику до отдельных единиц. В рамках этой традиции все начинается с социальной психологии личности, далее идет к группам, а затем к массам. Другая традиция, синтетическая, начинает со сложного, разлагая его затем на простое. И тогда главный объект социальной психологии — массы, а уже затем — группы и в заключение — личность. Однако дело не в последовательности рассмотрения. В конце концов, массу никогда не сведешь к сумме отдельных индивидов, а индивида не представить как часть массы. С чего ни начинай, ясно главное: миновать психологию масс в социальной, а также в политической психологии никак невозможно.
В течение последних ста лет человечество, так или иначе, пыталось игнорировать психологию масс в научном отношении. Причины этого понятны — элита не любит массу, и ничего тут не поделаешь. А раз не любит, значит, не хочет изучать, писать книги, читать лекции. По известному принципу: «Кабы чего не вышло». А то научишь народ, а потом получишь какое-нибудь очередное «восстание масс». Потому и не было
349
новых книг, не было новых исследований. В лучшем случае переиздавали Г. Лебона, отчего и появилась студенческая шутка: «масса есть бог, а Густав Лебон — пророк ее». Жизнь же оказалась гораздо сложнее. Соответственно, сложнее должна становиться и наука, если она хочет соответствовать меняющейся жизни. Настало время полноправного включения психологии масс как отдельного, самостоятельного раздела во все программы, учебники и курсы — как минимум, по социальной и политической психологии. Впрочем, здесь пока еще не сказали своего слова историки, культурологи, антропологи и представители ряда других гуманитарных наук — у них есть и собственные претензии.
Третий важнейший итог состоит в том, что во всей социальной психологии именно психология масс — это наиболее практическая ее часть. В психологии масс не так уж много теории. Некоторую сложность представляют собой основные понятия и их история, все же остальное носит совершенно конкретный, прежде всего прикладной характер. Все остальное можно «пощупать», представить, пережить на себе. Здесь не нужны сложные упражнения по медитации или тренинговые группы — достаточно сходить разок на футбольный матч или обменяться с друзьями впечатлениями о последней дискотеке. В психологии масс практически нет сложных лабораторных, откровенно искусственных экспериментов. Мы судим о ней в первую очередь по масштабным естественным экспериментам, которые периодически проводит над собой само человечество, отдельные его части. Правда, психолог объективно оказывается в данном случае в сложнейшей ситуации. Как правило, он является и наблюдателем, и участником увлекающих его исторических, социальных и политических процессов. В этом заключена наибольшая трудность познания и осмысления психологии масс. Однако это делает данный процесс удивительно благодарным.
Психология — это особый способ познания. Легко физику — он смотрит на свой «черный ящик», а перед ним лежит набор самых разных исследовательских инструментов, на выбор, от телескопа до микроскопа. Гораздо труднее психологу — он вынужден как бы раздваиваться: одним, «эмоциональным» глазом он смотрит на мир из толпы, как ее часть, а другим, холодным, «рассудочным» глазом вынужден оценивать то, что видит первым глазом. Он сам себе и субъект, и объект, и даже метод познания. Трудно? Еще как! Но крайне интересно. И крайне благодарно, поскольку только так и можно получить реальное знание о совершенно уникальной, изменчивой, неуловимой, как бы утекающей между пальцами, сугубо психологической реальности — психологии масс.
Четвертый итог заключается в том, что только в психологии масс мы имеем дело с удивительным синтезом практически всего психологического знания. В ней нет психологии личности, но есть личностные механизмы соучастия в массе, есть потребности и эмоции, которые влекут человека в массу, есть заражение и подражание, которые делают его членом массы. В ней нет психологии групп, но есть феномен конформизма, превращающий человека в часть массы подчас помимо его воли. В ней нет этнической психологии, но есть национальные чувства и темперамент, которые определяют психологию той или иной «национальной души» как скорее массовую или, напротив, индивидуальную. В психологии масс соединяется все основное, с чем имеет дело социальная психология, и придает этому социально-психологическому знанию предельно жизненный, практический характер.
Наконец, последний, пятый итог. Психология масс — это своеобразный психологический синтез прошлого и будущего человека, прошедшей истории и будущих перспектив развития его психики и сознания. Значит, изучение сегодняшней психологии масс — это своего рода путь по особому «мосту», из прошлого в будущее. Можно оглянуться назад и увидеть это почти пещерное прошлое человечества — не так уж далеко мы от него еще отошли. Можно, напротив, глядя вперед, пытаться разглядеть вдали контуры развития человеческой психики в будущем. Кому-то ближе одно, кому-то — другое. Однако согласимся, что сама по себе позиция наблюдателя на таком мосту — предельно выигрышная. Его кругозор максимален.
Вот за что я так люблю эту удивительно сложную и вместе с тем жизненно простую психологию масс и массовых настроений. К чему и вас призываю.
Уже заканчивая эти строки, услышал по телевидению призыв ко «всем, кто свободен!» — срочно собираться и идти на очередной митинг в поддержку этой самой свободы. И подумалось: вот вновь на наших глазах формируется очередная масса. Но если вы по-настоящему, в психологическом смысле свободны, то ваше место — не в массе. В массе оказываются те, кто просто сегодня ничем не занят. Но «не занят» и «свободен» — все-таки разные вещи. Когда-нибудь мы научимся это понимать.
ФРОММ АНАТОМИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ДЕСТРУКТИВНОСТИ
Фромм вводит разделение агрессии ‘доброкачественной’ — филогенетически заложенного импульса к атаке (или бегству) в ситуации, когда возникает угроза жизни, и агрессии ‘злокачественной’ (деструктивности и жестокости). ‘Доброкачественно-оборонительная’ агрессия необходима для выживания индивида и рода, имеет биологические формы проявления и затухает, как только исчезает опасность. ‘Злокачественно-деструктивная’ агрессия присуща только человеку и практически не наблюдается у других млекопитающих; по Фромму, этот вид агрессии не имеет филогенетической программы и служит биологическому приспособлению. Фромм подвергает критике понимание агрессивности в инстинктивизме (отдельные положения учения Фрейда, К.Лоренца и др.) и бихевиоризма (Б.Скиннер и др.). Инстинктивистские концепции трактуют агрессивность как постоянный фактор психической жизни, заданный биологически и имеющий тенденцию накапливаться и искать разрядки в деструктивных поведенческих актах (‘гидравлическая концепция агрессивности’). Бихевиоризм, по мысли Фромма, рассматривает агрессивность только в контексте визуально наблюдаемого поведения, исключая из анализа целостную человеческую личность. Как результат, бихевиористские концепции не могут объяснить психические явления, не обусловленные вызовами среды, и учесть мотивирующие поведение импульсы. Фромм считает, что и инстинктивизм, и бихевиоризм являются формами редукционизма, сводящими понимание человека соответственно либо к унаследованным из прошлого моделям, либо к некритическому воспроизведению сегодняшних социальных схем. В качестве альтернативы этим моделям Фромм предлагает реформированный психоанализ как учение о характере и о конфликтах между характерологическими страстями, органично присущими личности, и необходимостью самоограничения. Фромм стремится опровергнуть представление о присущих человеку от рождения деструктивных наклонностях, используя для этого данные нейрофизиологии, психологии животных, палеонтологии и антропологии. Так, нейрофизиология показывает, что при отсутствии внутренних или внешних раздражителей импульсы зон мозга, активизирующие и сдерживающие агрессивность, находятся в состоянии подвижного равновесия (т.е. агрессивность не действует постоянно, а возникает ситуативно). Сам нейрофизиологический механизм обеспечения защиты жизни демонстрирует неочевидность значимости агрессивности, поскольку в физиологии мозга (и в поведении) не меньшую значимость имеет рефлекс бегства (нервные волокна и центры нападения и бегства расположены очень близко). При этом ‘инструментальная’ агрессивность хищников нейрологически отлична от защитной агрессивности и у других животных не встречается; человек же в своем филогенезе не являлся хищником. Характерно, что в неволе животные значительно чаще проявляют агрессивность, чем в естественных условиях обитания. Причиной этого является сокращение жизненного пространства и разрушение структуры внутривидовых контактов. Однако аналогичные явления в человеческом обществе (аномия), по Фромму, имеют иную природу и связаны не столько с плотностью населения, сколько с ущербностью социальной структуры, утратой настоящих человеческих связей и жизненных интересов. Если решение проблем, связанных с перенаселением, у животных имеет биологические основания, то у человека — социальные и политические. Антропологические данные не подтверждают наличие деструктивности и жестокости у примитивных народов в процессе охоты, а также опровергают тезис о присущем человеку стремлении к господству (социальные отношения таких народов не определяются командно-подчиненной психологией). Войны первобытных народов не имеют характера массовых организованных действий, их эскалация экономически невыгодна. В целом, по Фромму, воинственность является функцией цивилизационного развития. Агрессивность в обществе тем выше, чем выше степень разделения труда. Самыми агрессивными являются социальные системы, которым уже присуще деление на классы. Фромм полагает, что основой превращения человека в эксплуататора и разрушителя стала ‘революция городов’ 4—3 тысячелетий до н.э. Рост производительности и разделение труда, превращение прибыли в капитал, необходимость централизованного учета готовой продукции обусловили классовое расслоение общества. В этот же период возникает собственно институт войн, направленных на захват ценностей и на преодоление политической и династической раздробленности. Возникшая социальная система изначально являлась эксплуататорской; власть в ней опиралась исключительно на силу, страх и подчинение. Городская цивилизация становится источником жажды власти (садизма) и страсти к разрушению жизни (некрофилии). Таким образом, деструктивность и жестокость не являются сущностными чертами человеческой натуры, однако могут достигать значительной силы и распространенности. Фромм считает, что их объяснение следует искать не в унаследованном от животных предков разрушительном инстинкте, а в тех факторах, которые относятся к специфически человеческим условиям существования. Так, даже в форме защитной реакции агрессивность у людей встречается значительно чаще, чем у животных. Фромм рассматривает ряд видов этой формы агрессивности, ‘собственно человеческих вариантов ее проявления’; их объединяют понятия псевдоагрессии и оборонительной агрессии. Псевдоагрессия (в виде непреднамеренной агрессии, игровой агрессии и агрессии-самоутверждения) обозначает ‘действия, в результате которых может быть причинен ущерб, но которым не предшествовали злые намерения’. Оборонительная агрессия связана у человека с ответными реакциями на угрозы свободе, индивидуальному или групповому нарциссизму, на попытку лишения человека иллюзий, а также с конформистским, или ‘инструментальным’, поведением. В силу специфики человеческого существования она проявляется сильнее, чем у животного: человек реагирует не только на наличную, но и на возможную угрозу; он подвержен манипуляции, руководству, убеждению; человек нуждается не только в физических, но и в психических условиях выживания — прежде всего в ‘системе координат’ и в объектах почитания. Главным условием снижения оборонительной агрессии, в силу невозможности изменения ее биологической основы, является, по мысли Фромма, устранение из жизни как индивидов, так и групп взаимных угроз. Это предполагает в первую очередь создание системы производства и распределения, обеспечивающей людям достойные условия бытия и исключающей или делающей непривлекательным стремление к господству одной группы над другими. В отличие от оборонительной, ‘злокачественная’ агрессия не порождается инстинктами и присуща только человеку. Фромм утверждает, что она не нужна для физиологического выживания, но в то же время представляет собой важную составную часть человеческой психики. Деструктивность рассматривается им как возможная реакция на психические потребности, глубоко укорененные в человеческой жизни, как результат взаимодействия различных социальных условий и экзистенциальных потребностей человека. Фромм определяет человека как примата, начинающего свое развитие в момент эволюции, когда инстинктивная детерминация становится минимальной, а развитие мозга достигает максимального уровня. Соответственно у человека возникают специфически человеческие (экзистенциальные) потребности, общие для всех людей и ориентированные на преодоление своего страха, изолированности, беспомощности, заброшенности, на поиск новых форм связи с миром. По Фромму, различные способы удовлетворения экзистенциальных потребностей проявляются в таких страстях, как любовь, нежность, стремление к справедливости, независимости и правде, в ненависти, садизме, мазохизме, деструктивности, нарциссизме. Именно страсти являются стержнем мотивационной сферы человека. Таким образом, ‘злокачественная’ агрессия, по Фромму, является иррациональным (неконструктивным) вариантом ответа на экзистенциальные потребности. При этом Фромм различает ‘кажущуюся’ деструктивность (необусловленные страстью к разрушению деструктивные действия, например ритуальные), ‘спонтанные’ формы деструктивности (активизация деструктивных импульсов при чрезвычайных обстоятельствах, например деструктивность в состоянии экстаза, деструктивность как идеальная цель) и укорененную в характере деструктивность (садизм и некрофилия). Садизм Фромм определяет как страстное влечение к неограниченной власти над другим живым существом; развитию садизма способствует эксплуататорская социальная система и ситуация отсутствия ‘положительных стимулов’ (в качестве ‘клинического случая анально-накопительского садизма’ Фромм рассматривает Г.Гиммлера, ‘клинического случая не-сексуального садизма’ — И.Сталина). Некрофилия, по Фромму, есть страсть к разрушению жизни и привязанность ко всему мертвому, разложившемуся, механическому. Одним из симптомов некрофилии Фромм считает присущее техногенному обществу вытеснение интереса к живому интересом к артефактам. Развитие некрофилии связывается им с определенными генетическими предпосылками; однако собственно некрофильский характер формируется под влиянием гнетущей, лишенной радости атмосферы в семье и — в первую очередь — ‘злокачественными’ кровосмесительными узами. Примером ‘клинического случая некрофилии’ Фромм считал А.Гитлера. ‘А.Ч.Д.’, выступив одним из прецедентов многомерного психоаналитического подхода к анализу социальной проблематики, содействовала дальнейшей отработке методологии социологического психологизма.
ТАРД ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ И ТОЛПА
Тард жил в то время, когда достаточно высокого уровня развития достигли средства коммуникации. Появилась публицистика, радио, телеграф. Происходит интенсивное и широкое распространение общественной жизни. Благодаря соединению трех взаимоподдерживающих друг друга изобретений, книгопечатания, железных дорог и телеграфа, приобрела страшное могущество пресса, публицистика. Люди начинают мыслить иными категориями, чем прежде. В связи с развитием коммуникаций, происходят изменения природы толп. Таким образом, наряду с толпами, собранными в одном и том же замкнутом пространстве, в одно и то же время, отныне мы имеем дело с рассеянными толпами, т.е. с публикой, утверждает Тард.
Тард дает следующее определение этому понятию: "публика… есть не что иное, как рассеянная толпа, в которой влияние умов друг на друга стало действием на расстоянии, на расстояниях, все возрастающих ".
Изначально существовала методологическая путаница в разделении понятий "публика" и "толпа". Например, говорят, публика какого-нибудь театра; публика какого-нибудь собрания; и здесь слово "публика" означает толпу. Но это смысл упомянутого слова не единственный и не главный, с точки зрения Тарда. И в то время как он постепенно утрачивает свое значение или же остается неизменным, новая эпоха с изобретением книгопечатания создала совершенно особый род публики, которая все растет, и бесконечное распространение которой является одной из характернейших черт нашего времени, утверждает Тард.
Таким образом, Тард занимается психологией публики, взятой в этом особом смысле слова, т.е., как чисто духовной совокупности, как группы индивидуумов, физически разделенных и соединенных чисто умственной связью.
Между толпой и публикой существует множество различий, замечает Тард. Можно принадлежать в одно и то же время, как это обыкновенно и бывает, к нескольким группам публики, но к толпе одновременно можно принадлежать только к одной. Отсюда гораздо большая нетерпимость толпы, а, следовательно, и тех наций, где царит дух толпы, потому что там человек захватывается целиком, неотразимо увлечен силой, не имеющей противовеса. И отсюда преимущество, утверждает Тард, связанное с постепенной заменой толпы публикой, сопровождающееся всегда прогрессом в терпимости или даже в скептицизме.
Толпа, как группа более естественная, более подчиняется силам природы; она зависит от дождя или от хорошей погоды, от жары или от холода; она образовывается чаще летом, нежели зимой. Луч солнца собирает ее, проливной дождь рассеивает ее, но публика, как группа высшего разряда, не подвластна этим изменениям и капризам физической среды, времени года или даже климата.
Отпечаток расы гораздо менее отражается на публике, чем на толпе. "Потому, что в образовании толпы индивидуумы участвуют только своими сходными национальными чертами, которые слагаются и образуют одно целое, но не своими индивидуальными отличиями, которые нейтрализуются; при составлении толпы углы индивидуальности сглаживаются в пользу национального типа, который прорывается наружу. И это происходит вопреки индивидуальному влиянию вождя или вождей, которое всегда дает себя чувствовать, но всегда находит противовес во взаимодействии тех, кого они ведут".
Что же касается того влияния, какое оказывает на свою публику публицист, то оно, если и является гораздо менее интенсивным в данный момент, зато по своей продолжительности оно более сильно, чем кратковременный и преходящий толчок, данный толпе ее предводителем. Влияние, которое оказывают члены одной и той же публики друг на друга, гораздо менее сильно, и никогда не противодействует, а, напротив, всегда содействует публицисту вследствие того, что читатели сознают одновременную тождественность своих идей, склонностей, убеждений или страстей.
Человек – это мыслящая овца. Легковерный и импульсивный, он устремляется навстречу тому, чего не видит и не знает. По полученному приказанию он сгибается или выпрямляется, погружает тело и душу в массу и позволяет ей себя захватить, пока не изменяется до неузнаваемости. Тард был убежден в этом, и его описание толп хорошо это показывает. "Но, - утверждает он, - как ни разнятся толпы друг от друга по своему происхождению и по всем своим другим свойствам, некоторыми чертами они все похожи друг на друга; эти черты: чудовищная нетерпимость, забавная гордость, болезненная восприимчивость, доводящее до безумия чувство безнаказанности, рожденное иллюзией своего всемогущества, и совершенная утрата чувства меры, зависящая от возбуждения, доведенного до крайности взаимным разжиганием. Для толпы нет середины между отвращением и обожанием, между ужасом и энтузиазмом, между криками да здравствует! или смерть!".
Если трудно иногда обмануть одного человека, то ничего нет легче, как обмануть толу. Толпа не рассуждает, она повинуется только своим страстям. Легкая антипатия в толпе делается ненавистью, простое желание обращается в страсть. И это бывает не в одной только уличной толпе, но во всяком сборище людей: в театре, в суде, в парламенте. Живой пример этого - театральная публика. Она все воспринимает гораздо сильнее, чем каждый из нее в отдельности отнесся бы к тому, что видит на сцене, не будь этого в переполненном зале и не заражайся он чувством соседа. Театральная толпа - это, по словам Тарда, еще самая спокойная толпа, потому что она сидит. Если она встанет, она будет возбуждена гораздо сильнее. Но самая опасная - это двигающаяся, особенно бегущая толпа. Тут ее возбужденное состояние легко переходит все границы, вызывая панику или страсть к разрушению.
Толпа заражает других и заражается сама. Она неспособна спокойно и трезво обсудить что-нибудь. Даже когда она состоит из умных и развитых людей, она много ограниченней каждого из них в отдельности. Наука о толпе, сравнительно еще новая, устанавливают уже факты: чем многочисленнее собрание, тем ниже его уровень. В большом количестве публика, даже интеллигентная, легко опускается до уровня обыкновенной уличной толпы. Его парадокс, что между голосованием сорока академиков и сорока водовозов нет никакой разницы, тут оправдывался вполне. Собравшись в большом количестве, публика, из кого бы она ни состояла, из профессоров или кочегаров, прежде всего теряет способность владеть собой. Толпа не мыслит, а чувствует. А в этом отношении кочегар и профессор ничем не отличаются. Оба чувствуют одинаково.
Все отличительные свойства толпы - нетерпимость, раздражительность, неспособность хладнокровно что-нибудь обсуждать, бывают у нее на лице. Она много говорит о своих правах и ни слова о своих обязанностях.
Желая вызвать ее одобрение, каждый старается сказать ей только приятное, только то, что соответствовало ее настроению, и, заражаясь им сам, говорит такие вещи, о которых он раньше не думал. Если в толпе говорили о конституции, находился оратор, который требовал немедленно демократической республики. Если один вызвал ее аплодисменты, другой, чтобы заслужить их, должен был сказать что-нибудь еще сильнее. Он мог повторить и сказанное раньше, но только сгустив краски. Бесконечное повторение одного и того же, невыносимое для отдельного лица, никогда не надоедает толпе, если это льстит ее самолюбию, если меняются ораторы, их интонации, жесты. Тард заметил, что у толпы есть свое мелочное самолюбие. Тут предпочитают одобрение ближайшей группы одобрению миллионов, но далеко стоящих. Чтобы иметь успех у толпы, надо бить ее по нервам, оглушить ее и, не дав ей времени опомниться, сейчас же собирать голоса. Так обыкновенно и делают, составляя тут же адресы, подписки, единогласные постановления и резолюции.
Мнимое единодушие толпы, по словам Тарда, есть просто слепое подражание. Она повторяет одни и те же движения, одни и те же крики. А если кто-нибудь сохранил еще способность управлять своими мыслями, то не считает безопасным отделиться от стада и сказать, что он не согласен с ним. Толпа не шутит, оскорбить ее сомнением в мудрости ее решений, вызвать ее гнев - опасно. Критиковать ее нельзя, обращаться к ее разуму бесполезно, бороться с ней таким путем - это все равно, что бороться с циклопом.
Именно рассудка здесь очень недостаёт, потому что он только единицу обеспечивает чувством меры и способностью к компромиссу, признание пределов власти каждого. Вот почему толпы в нормальном состоянии демонстрируют абсурдные и безрассудные черты, которые индивиды обнаруживают в болезненно безумном состоянии.
Характерная черта толпы – это недоверие к своим избранникам. Не успеет она почтить кого-нибудь выбором, как уже начинает подозревать в том, что он продал ее. Выбирали людей на самые ответственные места, толпа сменяла их, как только они начинали приобретать опытность, и сажала на их место новых. Помимо недоверия тут играло роль и желание удовлетворить тех, кто ждал своей очереди.
Недоверие толпы к своим избранникам делает невозможным ввести какой-нибудь порядок в управлении.
Он полагает, что обнаружил некоторые свойства толп: эмоциональную неустойчивость, коллективную истерию, вспышки мании и меланхолии, неумеренность во всём, которая, если его перефразировать, как у пансионеров наших приютов.
Тард замечает что толпы не могут бесконечно оставаться в состоянии волнения. Им предначертано либо распадаться, исчезать так же быстро, как и появились, не оставляя следов, - например сборище зевак, митинг, небольшой мятеж; либо эволюционировать, чтобы превратиться в толпы дисциплинированные и стабильные. Легко обнаружить между ними разницу, которая состоит в существовании организации, опирающейся на систему общих верований, использование иерархии, признанной всеми членами организации. Такова отличительная черта, которая противопоставляет естественные толпы толпам искусственным, утверждает Тард.
Толпы организованные, ассоциации высшего порядка формируются в силу внутренних обстоятельств, изменяются под действием верований и коллективных желаний, путем цепи подражаний, которые делают людей все более и более похожими друг на друга и на их общую модель, – на вождя.
Отсюда проистекает преимущество, позволяющее заменить спонтанные массы массами дисциплинированными, и замещение это всегда сопровождается прогрессом общего интеллектуального уровня, замечает Тард. В самом деле, массы спонтанные, анонимные, аморфные низводят умственные способности людей на самый низший уровень. И напротив, массы, в которых царит определенная дисциплина, обязывают низшего подражать высшему. Таким образом, эти способности поднимаются до определенного уровня, который может быть выше, чем средний уровень отдельных индивидов. Значит, все члены искусственной толпы подражают руководителю, а, следовательно, его умственное развитие становится их развитием.
Толпы различает – существование или отсутствие организации. Одни толпы, естественные, повинуются механическим законам; другие, искусственные, следуют социальным законам подражания. Первые снижают индивидуальные способности мышления, вторые поднимают их на социальный уровень, который разделяет со всеми и их руководитель. Они воспроизводят в тысячах и миллионах экземпляров черты одного человека. С социальной точки зрения, существование этих репродукций, групп вождей, необходимого приводного ремня между уникальной личностью и толпой, наиболее важно и труднодостижимо. В определенном смысле эти группы даже более необходимы, чем сама масса: т.к. если они могут действовать, изобретать без участия массы, то масса не может ничего или почти ничего без них. "Она лишь тесто, они же дрожжи".
Главенствующая роль организации состоит в том, чтобы умножить возможности лидеров, распространяя более упорядоченным способом их идеи и указания. Организация потому более действенна, что регулирует процесс подражания и позволяет лидеру вылепить массу по своему подобию. В конечном счете, по словам Тарда, организация будет иметь ту же ценность, что и ее лидер.
Липпман У. Общественное мнение
Общественное мнение - совокупность стереотипов (рождаемых в голове мнений или убеждений человека касаемся каких-либо предметов), так как невозможно быть специалистом во многих областях жизни, а человек не хочет казаться дураком в глазах окружающих. Стереотип нерушим, стабилен в сознании людей. "Интеллектуальная элита", лидеры общественного мнения -> каналы СМИ -> общественность. Уверенность благодаря примыканию к массовой позиции плюс частичное перекладывание ответственности на плечи общественности и снижение количества операций в работе головного мозга. В демократических государствах устойчивость стереотипов ниже, чем в тоталитарных, так как авторитаризм более склонен к обобщению (ограниченность доступа к информации плюс страх понести наказание).
Ноэль-Нойман. Общественное мнение. Открытие спирали молчания
Феномен «спирали молчания» известен достаточно давно. Уже в 1856 г. в опубликованной А. де Токвилем истории Французской революции можно найти точное описание динамики воздействия «спирали молчания»: «люди, придерживавшиеся прежней веры, боялись оказаться в меньшинстве преданных своей религии. А поскольку изоляция страшила их более, чем ошибки, они присоединялись к большинству, не изменяя своих мыслей. Взгляды одной лишь части нации казались мнением всех и именно поэтому вводили в неодолимое заблуждение как раз тех, кто был виной этого обмана».[5]
Кроме того, само по себе указание на существование «спирали молчания» можно также проследить у античных авторов, а позднее - в работах Ж.-Ж. Руссо и Д. Юма, Дж. Локка, М. Лютера, Макиавелли, Яна Гуса и др. [6]
Однако своё имя данный феномен получил лишь в 60-гг. 20 века от доктора философии и экономики, профессора Института демоскопии в Алленсбахе Элизабет Ноэль-Нойман, являющейся автором монографии под названием «Общественное мнение. Открытие спирали молчания».
Можно предположить, что само по себе изучение данного феномена изначально задумывалось исключительно в контексте электоральной социологии и было обусловлено неудачами Э. Ноэль-Нойман при обеспечении выборов в бундестаг в 1965 г., на своём личном опыте убедившейся в существовании феномена, исследованием которого и занялся впоследствии её институт. Однако, согласно мнению самой Э. Ноэль-Нойман, при помощи «спирали молчания» можно объяснить совершенно различные явления общественной жизни.[7]
Говоря о действии феномена «спирали молчания» Э. Ноэль-Нойман указывает на два внешних выражения его действия на общество: поведение электората известное как «сдвиг последней минуты и «эффект одной упряжки». При этом под первым из них следует понимать ситуацию, когда индивид в последний момент меняет свое мнение в пользу той или иной партии под воздействием общественного мнения, а под вторым – ситуацию при которой индивид пытается выдать себя сторонником партии-победителя, даже если на самом деле голосовал иначе.
Главным же основанием для действия «спирали молчания» необходимо назвать феномен общественного мнения, при этом следует более-менее полно определить, что входит в понятие «общественного мнения».
Сама Э. Ноэль-Нойман в своей монографии, ссылаясь на 50 определений общественного мнения, предложенных Гарвудом Чилдсом в 1956 г., указывает на огромную сложность, заключающуюся в нахождении единственно верного с позиции изучаемого феномена определения общественного мнения.
Если под общественным мнением понимать систему ориентаций в современности, основанную на реакции массового сознания на явления, события, процессы, тенденции, лица и конфликты,[8] то следует рассматривать его не в контексте обозначения чего-либо, а в качестве классификации многих неопределенностей.[9]
Понимание общественного мнения чаще всего сводится к двум различным концепциям:
1. «Общественное мнение как рациональность. Оно играет роль инструмента в процессе формирования и принятия решений в условиях демократии.»[10] Данная концепция лучше всего может быть охарактеризована с позиции явной функции, выполняемой общественным мнением, и заключающейся в оказании помощи индивидам в приспособлении и адаптации в рамках социума, в котором они существуют.
2. Общественное мнение в качестве социального контроля, роль которого заключается в содействии социальной интеграции и в обеспечении необходимого уровня согласия, на которое могут опираться действия и решения индивидов, что напрямую соответствует скрытой функции.
Дж. Локк считал, что всякое господство в обществе опирается прежде всего на общественное мнение, а согласно мнению Ж. Ж. Руссо именно общественное мнение вызывает потребительские устремления людей, так как «им нужна ткань лишь потому, что она дорого стоит, их сердца подвержены роскоши и всем капризам мнения, и этот вкус не приходит к ним изнутри»[11]. При этом усиливать влияние общественного мнения, согласно А. де Токвилю, может такой аспект как равенство общественных условий, при котором люди похожи настолько, что боятся доверять друг другу, но в тоже время мотивированы верить общественному мнению, так как считают, что оно не может им навредить именно в силу их похожести.
Кроме того, в подобной ситуации всеобщего равенства давление общественного мнения сказывается не только на рядовых индивидах, но и на членах правительства, которые зачастую также вынуждены вести себя не столько в соответствии со своими внутренними убеждениями, сколько в соответствии с существующим общественным мнением на этот счет, так как боятся в противном случае потерять свой пост.
Равенство общественных условий, по мнению А. де Токвиля, имеет две полярные стороны: позволяет индивиду более легко обрести свободный дух и открыть для себя новые мысли и в тоже время может привести к тому, что индивид попросту перестанет думать вообще.
Э. Ноэль-Нойман считает, что общественное мнение можно определить как «ценностно окрашенное, в частности имеющее моральную окраску, мнение и способ поведения (“хорошо” или “плохо”, “со вкусом” или “безвкусно”, аналоги во французском языке – “умно” или “глупо”), которые – если речь идет об устоявшемся, закрепившемся согласии, например догме или обычае, – следует демонстрировать прилюдно, если не хочешь оказаться в изоляции, или которые в проходящих, “текущих”, согласно Теннису, состояниях можно прилюдно демонстрировать, не боясь изоляции».[12]
В таком случае и саму «спираль молчания» следует прежде всего понимать как некоторое явление, заключающееся в утаивании индивидами своего мнения, заведомо отличного от мнения большинства во избежание дальнейшей потенциальной социальной изоляции с одновременной открытой демонстрацией своих позиций теми индивидами, которые идентифицируют себя с большинством, что в некоторой степени делает последних кажущимися сильнее, а первых – слабее, чем они есть на самом деле.
Кроме того, исследователи считают, что спираль молчания может быть одним из проявлений, выражающих процесс формирования нового или распространения преобразованного старого общественного мнения.
Примерами проявления действия феномена «спирали молчания» могут послужить уже упомянутые ранее выборы в бундестаг в 1965 г., а также совсем недавно прошедшие президентские выборы в Украине и многое другое.
Прежде всего, следует заметить, что Э. Ноэль-Нойман тесно связывает понятие «спирали молчания» с понятием «сдвига последней минуты» (по-другому, такой эффект может быть назван «эффектом попутчиков в последнюю минуту»), который следует охарактеризовать как резкую смену индивидами своего решения под давлением общественного мнения непосредственно в ситуации принятия данного решения. Для подтверждения того, что данный феномен действительно работает, Э. Ноэль-Нойман провела ряд демоскопических опросов, один из которых был предложен респондентам в виде теста, названного «железнодорожным тестом».
«Железнодорожный тест» был призван проверить как в ситуации столкновения разных точек зрения противники с различной степенью активности и открытости защищают свои убеждения и заключался в ответе домохозяек на ряд последовательных вопросов, одним из которых являлся вопрос о воспитании детей, при постановке которого респонденту предлагалось выбрать из двух картинок с полярными мнениями одну, которая соответствует их мнению на счет воспитания детей: «Две матери беседуют о том, стоит ли бить ребенка, если он плохо ведет себя. С которой из двоих Вы согласны?» Одна из женщин на рисунке объясняет: «Совершенно недопустимо бить ребенка, можно воспитывать его и без этого». По мнению другой собеседницы, «порка тоже воспитывает, это не повредило еще ни одному ребенку».[13]
В результате ответа на этот вопрос были получены данные, что 40 % представительной выборки домохозяек считают недопустимым применение насилия в процессе воспитания детей, 47% представительной выборки домохозяек согласились с мнением о том, что применять порку в процессе воспитания ребенка можно и 13% затруднились дать ответ.
Далее респондентам в зависимости от того, как они ответили на первый вопрос было предложено представить себе, что они едут в вагоне поезда с попутчицей, разделяющей мнение, противоположное их собственному и задан вопрос о том, стали ли бы они беседовать с этой женщиной, чтобы лучше познакомиться с ее позицией, или же не придали бы этому особого значения.
В результате были получены данные, что впечатление более сильного производит тот лагерь, который обнаруживает большую готовность открыто говорить о своих убеждениях, тем самым влияя на других и побуждая их присоединиться к себе. При этом, Э. Ноэль-Нойман считает, что подобная тенденция, прослеживающаяся с помощью «железнодорожного теста» в единичных случаях, на самом деле имеет массовый характер.
Для дальнейшего подтверждения мнения о существовании феномена «спирали молчания» были также проведены другие демоскопические интервью, в которых исследователи пытались смоделировать давление окружающих и выявить скрытую готовность респондентов определенным образом вести себя «на людях».
Было в частности доказано, что, независимо от убеждений, одни люди охотно вступают в разговор, а другие предпочитают молчать, причем данный вывод справедлив также относительно целых групп населения: мужчины «на людях» более склонны, чем женщины обсуждать неоднозначную тему; молодежь готова обсуждать неоднозначную тему на людях охотнее людей пожилого возраста, а представители высших слоев общества - охотнее, чем представители низших слоев. В соответствии с этим утверждением был сделан вывод об изначально большей успешности партий, делающих акцент на привлечение в ряды партий более молодого населения с более высоким уровнем образования и дохода. [14]
Занимаясь изучением общественного мнения по поводу прошедших в 1965 г выборов в бундестаг, Э. Ноэль-Нойман и её коллеги, повторно опрашивая одних и тех же респондентов, пришли к выводу, что «респонденты, корректирующие впоследствии свое выборное решение, то есть называющие другую партию, совершают это не всегда в пользу победившей партии, а учитывают мнение своего ближайшего окружения».[15]
В качестве главной причины подобного поведения избирателей, по мнению исследователей, является боязнь индивидов оказаться в так называемой социальной изоляции, так как сама социальная «природа человека побуждает его опасаться изоляции, стремиться к уважению и популярности среди других»[16]. Причем более подверженными действию «эффекта попутчиков в последнюю минуту» согласно проведенными Э. Ноэль-Нойман демоскопическим интервью, являются те, «кто чувствует себя изолированно в общении… Лица со слабым самосознанием и ограниченной заинтересованностью в политике тянули с участием в выборах до последнего момента.»[17]
Вторым мотивом подобного поведения можно назвать образовательную имитацию, благодаря которой «люди наблюдают поведение других, узнают о других, узнают о существующих возможностях и при удобном случае апробируют такое поведение сами».[18]
Однако автор теории «спирали молчания» считает, что все же главенствующую роль в данном случае следует отдать страху индивида перед изоляцией, приводя в доказательство проведенный социальным психологом Соломоном Эшем в начале 50 гг. 20–го века эксперимент по изучению конформности, в котором задача испытуемых состояла в оценке длины различных линий по сравнению с образцом, при этом восемь из девяти участников эксперимента согласно его условиям намеренно давали неправильный ответ и только последний девятый участник, ничего не подозревавший об истинной цели эксперимента, делал вывод на основании своих суждений и выслушанных мнений остальных восьми участников по поводу длины отрезков. При этом результат данного эксперимента показал, что «из 10 испытуемых 2 остались при своем мнении, 2 один или два раза из десяти предъявлений присоединились ко мнению большинства, 6 из 10 чаще повторяли явно неправильное мнение большинства», что по мнению Э. Ноэль-Нойман свидетельствует лишь о подверженности испытуемых страху пред изоляцией.
Кроме того, существование такого главного мотива действия «спирали молчания» как «страх перед изоляцией» получило своё непосредственное доказательство также в ходе проведения Э. Ноэль-Нойман «теста опасности изоляции», в котором 2000 опрошенных сначала должны были ответить на ряд вопросов, смысл которых сводился к:
1. Выявлению «личного мнения опрошенного о курении в присутствии некурящих.
2. Оценке «мнения большинства: «Теперь, независимо от Вашего личного мнения, ответьте, что думает об этом большинство людей: считает ли в большинстве своем население ФРГ, что курильщики в присутствии некурящих должны отказаться от курения или они могут спокойно курить» (общий результат: 31% опрошенных считают, что большинство выступает за отказ от курения; 28% полагают, что большинство – за курение в присутствии некурящих; 31% указывают, что мнения разделились поровну; 10% затрудняются ответить).
3. Тесту «на готовность говорить или отмалчиваться: «Предположим, Вам предстоит пять часов ехать в поезде и кто-то в купе заявляет: в присутствии некурящих следует полностью отказаться от курения. Поддержали бы Вы разговор с этим человеком или не придали бы его словам никакого значения?» В каждом втором интервью собеседнику приписывали слова: «Нельзя требовать, чтобы человек полностью отказался от курения, если рядом некурящий».
4. Выяснению, курит ли респондент.[19]
Далее, для моделирования несуществующей угрозы, все респонденты были разделены на две представительные группы по 1000 человек и опрашивались на тему «курильщики в присутствии некурящих». При этом экспериментальной группе было предложено посмотреть на картинку с двумя беседующими людьми, один из которых категорично заявлял: «Я считаю, что курильщики бесцеремонны. Они вынуждают других вдыхать вместе с ними вредный дым», - а другой отвечал: «Пожалуй, я…»[20], - и ответить на вопрос о том, каким образом по мнению респондента завершил фразу второй мужчина, изображенный на предлагаемой картинке.
Примерно аналогичный тест был проведен с контрольной группой респондентов, исключая только необходимость завершить предложение человека, нарисованного на картинке. Проведенные тесты полностью подтвердили гипотезу исследователей о страхе изоляции, испытываемом при принятии решения о высказывании своего мнения и позволили выявить процесс спирали молчания.[21]
Страх индивида перед изоляцией и потребность быть принятым обществом также призваны выполнять некоторую систематизирующую функцию, закрепляя существующий порядок и принятые в данном обществе высшие ценности посредством прямого воздействия на индивидов через одобрение или неодобрение их мнений и способов поведения. Согласно мнению Дж. Локка, «общественность в качестве осуждающей инстанции принуждает людей к конформности, используя» именно страх индивидов перед изоляцией, при этом «различные общества будут отличаться друг от друга по степени страха их членов перед изоляцией»[22], что обнаружил Стэнли Милгрэм в экспериментах на выявление конформности людей, проведенных им в Норвегии и Франции.
Неодобрение, которым наказывают за отклонение от общественного мнения, по мнению немецкого юриста Рудольфа фон Иеринга, не носит рационального характера, какой имеет неодобрение неправильного вывода или ошибочных расчетов, а является в определенной степени сознательным и неосознанным практическим проявлением заинтересованности в ненарушении общественного мнения с целью обороны индивидом своей собственной безопасности.[23]
Открытие теории спирали молчания, по мнению Э. Ноэль-Нойман, позволяет получать более достоверные результаты при изучении общественного мнения, опираясь на понимание того, что само по себе общественное мнение базируется на «бессознательном стремлении людей, живущих в некотором сообществе, прийти к общему суждению, к согласию, которое необходимо, чтобы действовать и принимать решения соответственно обстоятельствам»[24].
При этом в качестве средств, необходимых для изучения общественного мнения следует использовать такие методы как опросы (для выявления распределения мнения населения на определенную тему), оценка климата мнений (для сопоставления с полученными в ходе опроса результатами и формирования у исследователей более адекватной реально существующей картины мира), прогнозирование дальнейшего развития политических событий (например, какая из партий победит в выборах), измерение готовности населения высказываться и тенденции отмалчиваться при публичном обсуждении вопросов (так как согласно теории спирали молчания именно из-за того, что большинство индивидов боится напрямую выражать своё мнение силу получает мнение определенных людей, способных к публичному выражению и защите своих интересов), проверка эмоциональной окрашиваемости темы и её насыщенности моральными суждениями (так как при отсутствии в вопросах морально-эмоциональных оценок, формирующих давление общественного мнения не возникает и спираль молчания), а также определение генеральной линии СМИ в интересующем исследователей вопросе.
Мнение индивида в обществе по поводу тех или иных вопросов формируется на основании двух основных источников знания: непосредственного наблюдения за окружением и его сигналами об одобрении и неодобрении определенных событий, фактов, мнений и СМИ, в которых взаимно подтверждающиеся сигналы проявляются. [25]
При этом взаимодействие, которое ведет к изменению общественного мнения, можно представить себе именно в образе «спирали молчания», закручивающейся в ситуации когда индивиды, боясь оказаться в изоляции, наблюдают за своим окружением, подробно регистрируют убывающие, распространяющиеся и усиливающиеся мнения. При этом «само понятие спирали молчания содержит в себе смысловой оттенок движения, которое расширяется и распространяется и завершается либо закрытием темы, когда никто больше не говорит о ней и все решено, либо наложением на тему табу, когда у всех остается много вопросов, но обсуждать данную тему прилюдно становится невозможно (чаще всего это происходит в случае неразрешенного конфликта ценностей)».[26].
2. Протокол 1 от 20 года.
3. Расчёт металлургической печи
4. днів Кількість лікарняних ліжок ~ головний сітьовий показник для визначення витрат на утримання стаціонар
5. страхуют предохраняют общественную жизнь от хаоса и самотека направляют ее течение в нужное русло
6. Влияние гуминовых кислот как стимуляторов роста растений на характер белкового и углеводного обмена растений пшеницы in vitro
7. Укажите молекулы галогенов 1 F2 2 Cl2 3 Br2 4 I2 в которых наибольшие
8. тема норм права регулирующая трудовые и иные непосредственно связанные с ними отношения
9. і Залежно від розмірів підприємства деякі з перерахованих нижче ролей можуть бути відсутніми взагалі а деяк
10. поведение В основе бихевиористких теорий лежит понимание поведения как совокупности реакций ответов на
11. Контрольная работа по дисциплине ИСЭ Вариант 1 Исполнитель-
12. Петербургский государственный университет Факультет международных отношений
13. устаревшие слова архаизмы историзмы причинами устаревания слов Помочь определить роль уст
14. Полный анализ финансовой деятельности ООО ТГ Импульс
15. Гірські породи
16. Уголовное право особая часть
17. Московский государственный университет дизайна и технологии НТИ филиал МГУДТ Утверждаю За.html
18. Правовые основы Древнерусского феодального государства
19. Абабагаламага в грудні 2010 року
20. по теме- Организация строительного производства 22 вопроса Последняя правка- 13