Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
ФАКТОР ГОРБАЧЕВА И "СИСТЕМНАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ"
С.П.Перегудов
ПЕРЕГУДОВ Сергей Петрович, доктор экономических наук, профессор, ИМЭМО РАН.
Полис 1996 № 6
Российская и зарубежная историография перестройки насчитывает уже не один десяток монографических изданий, но все-таки книгу известного британского исс ледователя Арчи Брауна "Фактор Горбачева"* можно с полным основанием отнести к наиболее фундаментальным из них. Несомненным ее достоинством является не только обширность и разнообразие привлеченных источников и литературы, но и попытка, на мой взгляд весьма удачная, объединить жанр политической биографии и политического исследования "эры Горбачева". Думается, это непривычное для большинства россиян словосочетание со временем получит права гражданства не только за рубежом, но и в самой России. Ибо с каким бы знаком ни оценивать роль Михаила Горбачева, вряд ли кто из серьезных аналитиков сможет упрекнуть автора в предвзятости, когда он заявляет, что фактор Горбачева являлся "самым сущест венным" из ускоривших "крушение коммунистической системы" (с. 318).
Признавая, что адекватная оценка роли Горбачева — "задача будущих поколе ний", Браун утверждает, что последний генсек имеет веские основания "претендо вать на роль одного из величайших реформаторов в истории России" и что это человек, "оказавший наибольшее влияние на ход мировой истории во второй поло вине XX века" (с.318).
Хотел бы, однако, подчеркнуть, что не такими выводами и оценками, сколь бы риторичными они сегодня ни казались, книга интересна для российского читателя. Оценки эти высвечиваются и обретают вес в связи с той богатейшей "фактурой", которую Брауну удалось собрать в течение многих лет изучения перестройки и ее главного героя. Причем изучения не постфактум, а в ходе самой перестройки, в процессе непосредственного общения с ее основными действующими лицами.
Однако, опять-таки, не только и даже не столько отдельными фактами и "дета лями" интересна книга Брауна. Ее главное достоинство — в "промежуточной", аналитической ее составляющей. Именно в анализе фактов, и самих по себе, и складывавшихся из их совокупности и взаимодействия ситуаций, — наиболее силь ная, думаю, не только для российского читателя, сторона этой книги.
Примечательной особенностью труда Брауна является его постоянная дискуссия с теми зарубежными и российскими авторами, точка зрения и оценки которых принципиально расходятся с его собственными. Должен, однако, сказать, что в силу целого ряда объективных и субъективных причин дискуссию эту еще долго нельзя будет считать завершенной. Очевидно, что в силу тех же причин не может (да и не должен) быть свободным от элемента дискуссионности и данный комментарий.
ГОРБАЧЕВ И ЕГО "ОКРУЖЕНИЕ"
В отличие от многих других авторов, пишущих о перестройке и о Горбачеве, А.Браун делает особый, я бы сказал — исключительный упор на деятельности той далеко не ординарной когорты людей, которые играли роль его советников, помощ ников и соратников и без которых перестройка просто не могла состояться.
Из целого ряда функций, выполнявшихся этими людьми и вместе,и по отдельно сти, Браун особо выделяет их деятельность в качестве "мозгового треста". И это вполне оправданно. В ситуации, когда политический лидер, придя к власти или еще 129
до занятия соответствующего поста, нацелен не просто на продолжение политики своих предшественников, но на весьма далеко идущие преобразования, он особенно остро нуждается в том, чтобы быть идейно, политически и теоретически подготов ленным к решению подобного рода задач. Как человеку, посвятившему немало времени изучению такого явления, как тэтчеризм, мне особенно импонирует стрем ление Брауна возможно полнее выявить характер и роль той "предподготовки" и подготовки "на ходу", которая помогала Горбачеву не только формулировать общие идеи перестроечного плана, но и разрабатывать конкретные пути и методы их реа лизации.
Браун подробно рассматривает весьма тесное сотрудничество Горбачева — еще до избрания его на пост генерального секретаря и в последующий период — с некото рыми из академических институтов и их руководством (особо выделяются им ИМЭ-МО А.Яковлева-Е.Примакова и ИМСС О.Богомолова). Немало страниц посвящает он сотрудничеству Горбачева с видными экономистами и политологами, и прежде всего с Т.Заславской, А.Аганбегяном, Н.Петраковым, Г.Шахназаровым, А.Черняе вым, а также с целым рядом других неортодоксально мыслящих ученых и практиков. Весьма позитивно оценивает он и значение тех доверительных бесед, которые имел Горбачев (уже будучи генсеком и президентом) с В.Брандтом, Ф.Гонсалесом и дру гими зарубежными деятелями социал-демократической ориентации.
Однако, сопоставляя весь блок информации, который содержится в книге Брауна на этот счет, с результатами моих собственных изысканий о М.Тэтчер и тэтчеризме, я вижу не только сходство, но и огромную разницу в том, как повлияли "мозговые тресты" и на саму деятельность двух лидеров, и на ее результаты. С одной стороны, у Горбачева отсутствовала идеологическая и теоретическая концепция начатых им преобразований, которая была у Тэтчер в виде неолиберальных и монетаристских построений Ф.Хайека и М.Фридмана. С другой стороны, у него не было даже подобия " Центра политических исследований ", созданного Тэтчер и ее ближайшим сподвиж ником и наставником (в годы оппозиции) Китом Джозефом. Именно благодаря работе этого Центра, а также помощи двух-трех небольших, но весьма дееспособных экономических институтов Тэтчер не только сама освоила премудрости неолибера лизма и монетаризма, но и смогла к выборам 1979 г. представить достаточно четкую и целенаправленную стратегию "тэтчеристской революции".
Вполне определенная "перестроечная" ментальность, причем большей частью у каждого в своей области, была характерна, как наглядно показывает Браун, для всех представителей окружения Горбачева, однако этот общий знаменатель был слишком размытым, чтобы сплотить их в единую команду. К тому же — и Браун неоднократно подчеркивает это — тогдашние обстоятельства вынуждали соратников Горбачева и особенно его самого к крайней осторожности, вследствие чего они могли формулиро вать свои идеи и предложения лишь в жестких рамках политически допустимого. Подавляющая часть времени, в течение которого Горбачев тесно сотрудничал с этими людьми, приходилась не на период "предподготовки", а на время его пребы вания у власти, т.е. на годы, когда ему, да и всем им, необходимо было реагировать на быстро менявшуюся ситуацию и думать не столько о стратегии, сколько о сиюми нутных реалиях.
В результате — это опять-таки очень хорошо показано в книге — основной акцент в канун и в период перестройки делался на принципах и идеях, большая часть которых формулировалась "на ходу" преимущественно самим Горбачевым, причем в разное время в них вкладывалось различное содержание. Принцип гласности пере рос в принцип свободы слова и печати, либерализация режима — в демократизацию, "социализм с человеческим лицом" — в социал-демократизм, "социалистический рынок" в "регулируемый рынок" и т.д.
Как пишет Браун, Горбачев "обучался с поразительной быстротой", а сам "про цесс обучения" играл исключительно важную роль" (с. 13). От себя добавлю, что не вина, а беда Горбачева в том, что ему не суждено было ни создать полноценный "мозговой трест", ни иметь в своем распоряжении адекватную концепцию перехода от тоталитаризма к демократии, поиски которой, кстати, до сих пор продолжаются. Как показывает Браун, попытки Горбачева найти ответы на эти вопросы у Ленина лишь привели к потере времени и затруднили разрыв с коммунистическим прошлым. 130
Правда, ссылаясь на самого Горбачева, Браун пишет, что уже к 1987 — 1988 гг. тот пришел к выводу о необходимости "менять систему" и переориентироваться на ценности демократического социализма западноевропейского образца (с. 129, 155). К тезису о "замене системы" мы еще вернемся, здесь же мне хотелось бы лишь отметить, что, постулируя этот тезис, неоднократно повторяющийся на протяжении всей книги, Браун предпочитает не заострять вопрос о том, что государственный социализм советского образца, основанный на директивном, нерыночном распреде лении благ, органически не мог быть преобразован или "перестроен" в социал-де мократизм западного типа. Механизмы рынка и рыночных отношений были напрочь противопоказаны этой системе и потому могли лишь разрушить, а не "перестроить" ее. Иначе говоря, выбор, перед которым оказался Горбачев, явился выбором не между родственными, а между противоположными системами.
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ РЕФОРМА: ОТ "УСКОРЕНИЯ" ДО "500 ДНЕЙ"
Пожалуй, ни в какой другой сфере жесткость выбора, сделать который предназ началось Горбачеву, не выявилась столь быстро и отчетливо, как в области экономи ки, и книга Брауна нагляднейшим образом иллюстрирует это. Автор подробно ана лизирует основные инициативы и решения Горбачева, нацеленные на преодоление все более очевидных пороков и слабостей советской экономики. Он справедливо подчеркивает, что, в отличие от внешней политики, где Горбачев мог опереться на серьезную поддержку в госаппарате и МИДе, в сфере экономики он, напротив, наталкивался на колоссальное сопротивление сил, заинтересованных в сохранении старой системы и способных контролировать (и саботировать) решения, которые ему удавалось "пробить" на высшем политическом уровне (с. 131 — 132). Однако и в этой области, пишет Браун, Горбачев пошел значительно дальше, чем ожидало от него большинство западных наблюдателей и аналитиков. Впрочем, автор особо подчер кивает тот факт, что эффект от мер по либерализации экономики явно не соответст вовал тем ожиданиям, которые с ними связывались. Ослабление административного и политического контроля усиливало самостоятельность той самой бюрократии, сопротивление которой намеревался преодолеть Горбачев, и вело к потере управляемо сти экономикой. Командная экономика плохо-бедно работала, пока сохранялся страх, когда же страх исчез — исчезла дисциплина, а это в существовавших тогда условиях вело лишь к обострению кризиса, росту цен, дефицита всего и вся (с. 131, 137).
Подобного рода эффект экономической либерализации Браун считает одним из основных просчетов Горбачева, и здесь он, безусловно, прав. Однако, как мне пред ставляется, главный "просчет" Горбачева был все же не в этом. Анализируя меры, предпринимавшиеся им и по его настоянию в области экономики, Браун делает упор на противопоставлении "командной экономики" и "рынка". Между тем "рыночная" ориентация Горбачева была далеко не единственным, даже не главным мотивом его . действий в ходе перестройки. Полагаю, что большинство читателей хорошо помнит то исключительно важное место, которое занимали во всей перестроечной фразео логии такие понятия и формулировки, как "человеческий фактор", "инициатива снизу", "чувство хозяина", равно как и связанные с ними ожидания отдачи от активизации данных факторов и инициатив. Собирательным лозунгом, отразившим все эти моменты, явился лозунг самоуправления. Причем это были не просто слова. Именно идеи самоуправления легли в основу решений июльского (1987 г.) пленума ЦК КПСС и последовавшего за ними закона о предприятии, принятого Верховным Советом СССР в конце того же года и вступившего в силу в 1988 г.
Браун дважды упоминает о законе, однако оба раза вскользь, отмечая лишь его негативное воздействие на состояние экономики и связывая это преимущественно с содержавшимся в нем положением о либерализации ценовой политики, стимулиро вавшей инфляцию. Между тем закон о предприятии имел отнюдь не только эконо мический, но и исключительно серьезный политический аспект, поскольку он под рывал, причем решающим образом, один из коренных принципов советской системы — принцип номенклатуры. Введенное им реальное право трудовых коллективов изби рать директоров и других должностных лиц на предприятиях было воспринято по- 131
;местно как руководство к действию. Хотя в подавляющем большинстве случаев |ректора и администрация сохраняли свои посты, и они сами, и их подчиненные али связывать должностные изменения уже не столько с волей верхов, сколько с уверенитетом" самих предприятий.
Оставляя в тени главный мотив действий Горбачева, связанный с законом о >едприятии, и делая упор на мотиве "рыночном", Браун, естественно, никак не (енивает то значение, которое имело для всех последующих действий Горбачева к-гигшее его, да и не только его, разочарование в потенциях самоуправленческого
здиализма.
Закон о предприятии заслуживал бы более пристального к нему отношения не в эследнюю очередь потому, что он послужил мощнейшим фактором, подорвавшим :ю систему государственного управления экономикой. Он создал к тому же благо-риятные стартовые условия как для последующей номенклатурной приватизации, 1к и для формирования мощнейшего директорского лобби, во многом определивших щиально-экономическую политику России уже после Горбачева.
Новый этап экономической реформы оказался связанным с известной програм-ой "500 дней", и Браун справедливо характеризует его как критический для "эры орбачева" (с. 150).В 1990 г., пишет он, в СССР не было ни командной, ни рыночной кономики, и ситуация явно выходила из-под контроля властей. Оценивая поведе-ие Горбачева в тот период как "нерешительное", как попытки "совместить несов естимое", т.е. "рывок вперед и отступление" (с. 150—153), Браун в то же время тверждает, что в 1990 г. он в принципе принял курс "на радикальную маркетизацию приватизацию экономики" (с. 152). Тем самым он по сути дела утверждает, что ;ежду Горбачевым и радикальными рыночниками отсутствовали принципиальные азногласия, и если бы не некоторые обстоятельства и не "непоследовательность" амого Горбачева, они могли бы действовать заодно. Представляется, однако, что юдобное допущение явно противоречит не только "социалистической" или "соци-л-демократической" ментальное™ Горбачева, но и основной — "базовой" — пози ции самого автора, который на протяжении всей книги доказывает, и вполне обосно ванно, приверженность Горбачева к ценностям социализма и социал-демократии.
Действительно, оказавшись перед фактом на глазах разваливавшейся экономи ки, Горбачев проявил острый интерес к разработке радикальной программы преодо-1ения кризиса и, не будучи экономистом, дал себя на какое-то время убедить, что )азработанная группой С.Шаталина-Г.Явлинского программа способна спасти по-южение. Однако уже в скором времени он (не без помощи мощного давления извне, 1а что делает особый упор Браун) осознает, что ни в практическом, ни в идеологи-<еском плане эта программа не совпадает с его собственными представлениями о эудущем страны, и отказывается от нее. Иначе говоря, тактическими соображения ми, с моей точки зрения, диктовался не отказ от программы, а ее принятие.
Почему я так подробно останавливаюсь на этом вопросе? Прежде всего потому, что он, с моей точки зрения, является ключевым для понимания места и роли "фактора Горбачева" в тот поворотный для страны период.
Вспомним конец 80-х — начало 90-х годов и резкую смену в настроениях демок ратической интеллигенции, идейно-теоретическая гегемония которой в тот период была почти абсолютной. На место увлечения социал-демократией, и особенно швед ской ее моделью, очень быстро приходит еще более сильное, почти повальное увле чение неолиберальными идеями и теориями. Кумирами интеллигенции становятся М.Тэтчер и Р.Рейган, а работы "отцов" антиэтатизма и монетаризма Хайека и Фридмана получают паблисити, ни в коей мере не сравнимое с работами "отцов" социал-демократии, которые так и остались невостребованными. Программа "500 дней" возникла именно на набиравшей силу неолиберальной волне, но она не увле кала с собой Горбачева. (В скобках замечу, что и сам Браун, правда мимоходом, упоминает о том, что Горбачев не шел так далеко, как некоторые его бывшие това рищи, которые поменяли идеологические убеждения с марксистско-ленинских на заимствованные у Хайека и Фридмана) (с. 139). И вовсе не удивительно, что если Горбачева — социалиста и социал-демократа — эти неолиберальные тенденции повергли в смятение и во многом обусловили его колебания и тот поворот вправо, перипетии которого подробно описывает Браун, то более прагматичному Б.Ельцину 132
был предоставлен шанс идентифицироваться с ними и извлечь из подобного обстоя тельства весомые политические дивиденды.
ПОЛИТИЧЕСКАЯ РЕФОРМА ГОРБАЧЕВА
Анализируя деятельность Горбачева, нацеленную на реформирование политиче ской системы СССР, Браун рассматривает три основные составляющие этой работы:
введение выборов с конкуренцией кандидатов, усилия по ограничению властных полномочий компартии, либерализацию в области национальных отношений. Во всех трех направлениях Горбачев шел на разрыв с принципами, на которых строи лись политические отношения в доперестроечном СССР, однако, как справедливо подчеркивает Браун, если в области реформ институтов власти Горбачев выступил в качестве инициатора, преодолевая мощное сопротивление консервативных сил, то в области национальных отношений, он, напротив, скорее отвечал на возрастающий нажим снизу (с. 256). Вместо того чтобы принять эти идущие снизу импульсы как должное и действовать соответственно, Горбачев долгое время не мог совместить две цели — демократизацию режима и решение национального вопроса. Его ошибкой, в частности, был отказ рассматривать прибалтийские государства как особый случай, а попытка реформировать Советский Союз и подготовить новый союзный договор была сделана "слишком поздно" (с. 256).,
Весьма скептически оценивает Браун и деятельность Горбачева по ограничению властных полномочий партии в течение последних двух лет пребывания у власти. Отмечая его огромные усилия сначала по изменению состава партийного руководст ва, а затем и системы номенклатурного правления как такового, Браун в то же время довольно резко критикует его за отказ пойти на раскол партии на XXVIII съезде (с. 207), а после избрания Президентом СССР — на введение "кабинетного правле ния", располагающего всей полнотой государственной власти (с. 210). При этом Браун считает, и на мой взгляд вполне обоснованно, что решающее значение для всего последующего развития, в т.ч. в упомянутых направлениях, имели свобода слова и новый порядок выборов. Именно "конкурентные выборы, — пишет он, — знаменовали решающий разрыв с прошлым" (с. 179), а реформа в целом — переход от попыток реформирования системы к курсу на ее замену иной, принципиально новой системой, основанной на политическом плюрализме (с. 157). Браун подчерки вает, в противоположность некоторым другим авторам, пишущим о перестройке и Горбачеве (особо выделяя позицию Р.Пайпса, утверждающего, будто Горбачев — всего лишь "порождение номенклатуры", человек, сохранивший верность "идеям коммунизма") (с. 315), что тот "с самого начала своей деятельности выступал за проведение экономических и политических реформ" (с. 155). В доказательство этого принципиального тезиса он приводит целый ряд фактов биографии Горбачева, не оставляющих сомнения в его изначальной нацеленности на реформы. Думается, что все, кто может припомнить хотя бы общий настрой, царивший после первых выступ лений Горбачева в апреле 1985 г., а также возникшие ожидания, согласятся, что в этом вопросе скорее прав Браун, а не Пайпс.
Анализируя ход политической реформы, Браун особо выделяет решения XIX партийной конференции 1988 г., которые перевели политическую систему Советско го Союза с реформационного на трансформационный путь развития (с. 175). Однако означало ли это, что Горбачев, как пишет Браун, пришел тогда к выводу о недоста точности реформы существующей системы и о том, что она должна быть "коренным образом трансформирована" (с. 155)? Думается, что подобная констатация, сколь бы правдоподобной она ни казалась, все же упрощает ситуацию. Подробно рассказывая о попытках Горбачева обеспечить первым секретарям компартий республик, обко мов и райкомов гарантию их избрания председателями новых советов, равно как и о других мерах подобного же рода, Браун справедливо заключает, что они были на правлены на то, чтобы уменьшить сопротивление еще могущественного партаппара-та набиравшей обороты демократизации политической системы.
Но только ли тактическими соображениями диктовались эти действия? Мне пред ставляется, что мотивы здесь были сложнее, и я убежден, что немалую роль, особенно 133
[а первых порах, играло стремление Горбачева направить процесс демократизации I такое русло, которое позволило бы сохранить "авангардную" роль КПСС в пере троечных процессах. Сам факт, что вплоть до своего отстранения от власти Горбачев 1родолжал сохранять за собой пост генсека и не оставлял надежд на успешную 'перестройку" самой партии, говорит в пользу такой интерпретации. Иначе говоря, ?став на путь "трансформации", Горбачев, судя по всему, сохранял иллюзии, что это де столько трансформация, сколько "реформация", не столько полная замена одной модели другой, сколько их конвергенция. Впрочем, Браун и не отрицает этого, заявляя, что Горбачев в принципе разделял идею конвергенции двух систем (с. 224). Однако конвергенция в понимании Горбачева и конвергенция, какой она начала осуществляться наделе, — вещи различные. По Брауну, в "эру Горбачева" конвер генция в возрастающей степени становится политической реальностью, но не в том виде, как она рисовалась в теории, согласно которой сближение должно было идти с обеих сторон, а напротив, путем "одностороннего движения" — от советской системы в направлении западных либеральных и демократических норм, постепенно призна ваемых в качестве превосходящих советские нормы. Развивая эту тему, Браун пи шет, что Горбачев взял на вооружение тезис о ценностях и достижениях цивилиза ции, с прогрессом которой он тесно связывал развитие социализма.
Представляется, однако, что, оставляя вначале за скобками капитализм как систему и вычленяя "нормативную" основу современного западного общества, а затем оперируя понятием "цивилизация", Браун вольно или невольно спрямляет ключевой момент в поисках Горбачева и его переходе с позиций реформирования системы к ее "преодолению". Ибо и признание Горбачевым идеи конвергенции двух систем, и его увлечение западной социал-демократией, и, наконец, его стремление увязать развитие социализма с развитием цивилизации еще не знаменовали "раз рыва" с существующей системой. Если бы такой разрыв произошел, Горбачев ока зался бы куда свободнее в своих действиях после выборов 1989 г., нежели это было в действительности. Можно с большой долей вероятности предположить, что в этом случае и его отношение к программе "500 дней", и его позиция в национальном вопросе, предпринятые им кадровые перемещения, а главное — его отношение к партии и своей роли в ней были бы иными, и он не совершил бы большого числа "промахов" и "ошибок", которые тщательнейшим образом регистрирует Браун.
Живо описав "зигзаги" Горбачева в 1990 — 1991 гг., Браун затем констатирует, что события тех лет опередили его: если с 1985 по 1989 г. он находился в авангарде политических перемен, то в 1990 — 1991 гг. оказался в арьергарде (с. 277). Почему так произошло? Браун отмечает, и я полностью согласен с ним, что реформаторские усилия Горбачева отнюдь не прекратились и с весны 1991 г. даже стали набирать новые обороты. Но их характер оказался принципиально иным, нежели направление реформ, начавшее тогда определять, по существу, новый тип развития.
Здесь следовало бы остановиться на предположении Брауна о том, что если бы Горбачев на XXVIII съезде КПСС в 1990 г. пошел на раскол партии, то, несмотря на сильный риск, получил бы реальный шанс стать лидером Демократической социали стической партии (с. 207). В свете сказанного очень сомнительно, что и в подобном случае ему удалось бы удержать лидерство в процессе экономических и политиче ских реформ. В 1989 — 1991 гг. общественно-политическое развитие страны стали определять не партийные структуры, а идейные и политические течения и возглав лявшие их группировки. Чтобы продолжать идти в ногу со временем, Горбачеву нужно было уже не реформировать КПСС, а порвать с ней, на что, судя по всему, он оказался органически неспособен. И не из-за недостатка политической воли и сме лости, которых, как показывает Браун, у него было в избытке, а в силу того самого реформаторского, а не революционного кредо, которое он усвоил и от которого не хотел отказываться.
Правда, Браун полагает, что подобного рода противоречие снимается формулами вроде такой: будучи прагматиком и убежденным эволюционистом, Горбачев превра тился из реформатора советской системы в "системного трансформатора" (с. 309). Однако как можно, оставаясь реформатором-эволюционистом, стремиться к рево люционной смене одной (советской, государственно-социалистической) системы "г«1,пг>й пг> сути своей капиталистической? Этого автор не объясняет. Как мне пред- 134
ставляется, дело в том, что курс на радикальную, революционную смену системы был взят уже при Ельцине. Горбачев же решил важнейшую часть этой задачи — под его непосредственным руководством были разрушены основы прежней, партийно-советской политической и экономической системы и начали закладываться основы новой, плюралистической и рыночно-капиталистической. Однако остается неяс ным, хотел ли Горбачев такого исхода или же развитие пошло по пути, которого он не предвидел и который не считал оптимальным. Если он действительно стремился к политическому плюрализму и рынку на западный манер, то становятся непонят ными все его " зигзаги", колебания и повороты с осени 1990 г., и перед нами предстает Горбачев, который знает, чего добивается, но боится, колеблется, ошибается и ведет себя, прямо скажем, не по-горбачевски. Если же его целью была конвергенция систем, то мы видим знакомого нам Горбачева, и все его действия объясняются не ошибками, просчетами и колебаниями, не его "чрезмерной осторожностью" (с. 213), а стремлением в изменившихся и крайне неблагоприятных условиях добиваться реализации того же гуманистического и социалистического кредо, которое он начал исповедовать, пройдя курс "ученичества" на ходу. Мне кажется, что все последую щее поведение Горбачева скорее подтверждает, чем опровергает этот тезис. Одно из доказательств тому — программа Горбачева в качестве кандидата на пост президента Российской Федерации. Содержащееся в ней положение о том, что "противопостав ление "социализма" и "капитализма" утратило смысл, изжило себя" лишь означа ет, что он остается верен идее конвергенции и, судя по содержанию этого документа, не имеет ни малейшего желания от нее отказываться. Можно по-разному относиться к недавнему участию Горбачева в новой президентской гонке, но тот факт, что он не изменил своих взглядов последовательного демократа и социального реформатора, внушает уважение.
Как отмечает Браун в предисловии к своей книге, главной его целью было "понять и оценить вклад Горбачева в драматические перемены, которые произошли в Совет ском Союзе, в его отношениях с внешней средой во второй половине 80-х — начале 90-х годов — времени, когда биполярный мир трансформировался, а с коммунисти ческими режимами в Восточной Европе было покончено" (с. IX).
Думаю, не только у меня, но и у любого непредвзятого читателя книги не возник нет ни малейшего сомнения в том, что с этой задачей Браун справился прекрасно. Я вижу его заслугу не только в скрупулезном воссоздании возможно полной картины происходившего, но и в отсутствии излишней категоричности собственных суждений и оценок, которая свойственна многим из тех, с кем он дискутирует. В ряде случаев его собственная интерпретация также далеко не бесспорна, однако содержащаяся в книге "база данных" столь широка, что позволяет вести дискуссию с ним, что назы вается, почти не отрываясь от текста.
Как мне представляется, книга Арчи Брауна отнюдь не закрывает дискуссию о Горбачеве и о перестройке, а поднимает ее на новый, более высокий профессиональ ный уровень. Время упрощенных, клишированных суждений, оценок и "мифов", по крайней мере в серьезной научной среде, неизбежно уходит в прошлое. Наступает время для более обстоятельного разговора. Именно в этом я вижу главную заслугу автора. Вот почему его книга, я убежден, будет востребована всеми желающими по-настоящему разобраться в нашем недавнем прошлом, лучше понять роль тех, кто сделал его таким, каким оно уже вошло в историю. 135