по теме Эссе Словарь литературоведческих терминов
Работа добавлена на сайт samzan.net:
Литература по теме «Эссе»
- Словарь литературоведческих терминов.
- Краткий словарь литературоведческих терминов.
- Литературная энциклопедия.
- Алексеева Т.В. Как научиться писать сочинение «на отлично»? – СПб, 2000.Антонова Л.Г. Опыты жанра: историческая и современная практика решения // Русский язык в школе. – 2000. - № 3.
- Ванштейн О. Для чего и для кого писать эссе? // Литературная учеба. – 1985. - № 2.
- Ворошилов В.В. Журналистика. – СПб.,2006.
- Гурвич С.М. Газета: Вчера, сегодня, завтра. М., 2004.
- Калганова Т.А. Сочинения разных жанров в старших классах. – М., 1997.
- Карнаух Н.Л. Письменные работы по литературе. 9 – 11 класс. – М., 2002.
- Карнаух Н.Л. Учимся писать эссе // Русский язык в школе. – 2001. - № 2.
- Карнаух Н.Л. Эссе как один из видов школьного сочинения // Русская словесность. – 2000. - № 5.
- Ким М.Н. Жанры современной журналистики. – СПб, 2004.
- Коновалова О.В. Основы журналистики. – Ростов-на-Дону, 2005.
- Котельникова С.А. Аннотация – отзыв – рецензия – эссе // Русский язык в школе. – 1998. - № 1.
- Мельник Г.С. , Тепляшина А.Н. Основы творческой деятельности журналиста. – СПБ.: Питер, 2006.
- Монтень М. Опыты. (Вступительная статья) – М., 1997.
- Никитина Е. И. Эссе-воспоминание // Русский язык в школе. – 1999. - № 3.
- Романичева Е.С. Сочинения в нетрадиционном жанре // Богданова О.Ю. и др. Экзамен по литературе. – М., 1997.
- Скиргайло Т.О. Методика обучения работе над сочинениями разных жанров. – М., 2006.
- Смелкова З.С. и др. риторические основы журналистики. – Работа над жанрами газеты. – М., 2002.
- Тертычный А.А. Жанры периодической печати. – М., 2002.
- Черноземова Е.Н. Словесность: пособие по развитию навыков письменной речи. – 1998.
Виктор Ерофеев
Don't complain значит «Не жалуйся»
Я никогда не любил Север, тем более Крайний, мне и в Москве хватает холодов, но уломал приятель, энтузиаст полярных сияний, и мы поехали - на край Земли, самую северную точку Европы, Норд Кап. И там, в Норвегии, у черта на рогах, я неожиданно для себя влюбился, причем, казалось бы, в полную ерунду - в дерево. Причем, даже не в конкретное дерево, а в породу этого дерева. Так, наверное, в начале века студенты - недоучки влюблялись в пролетариат.
Стыдно признаться, но я влюбился в национальный символ, причем не Норвегии, а России. Я от этого символа всегда держался в стороне, просто потому что меня от него воротило, он был везде и во всем, от букваря до Сандуновской бани. Угадайте с трех раз. Ну, понятно, береза.
Как меня угораздило? Мы выехали из Хельсинки на мини-автобусе и поехали прямо по меридиану наверх, за Полярный круг, через Лапландию, на берег Ледовитого океана. В Хельсинки было жарко, финны дули пиво, природа распарилась: цвели рододендроны, как будто на юге. Но чем выше мы поднимались по карте, тем строже становились растения. Началась игра на выносливость. Сначала сошли с дистанции, как сходят уставшие бегуны, легкомысленные лиственные породы, вроде лип и тополей. Дуб, несмотря на всю свою кряжистость, тоже долго не выдержал — выбежал из поля зрения. Олени сменили лосей, как на дорожных знаках, так и в жизни. За Полярным кругом все оставшиеся деревья резко уменьшились в росте. В полях цвел король московских помоек - лиловый иван-чай. Из лиственных пород остались малорослые осины и березы.
Затем, как по команде, все деревья покрылись мхом. Мы ехали через топи, мелкие золотые прииски, в деревенских ресторанах кормили медвежатиной. Солнце перестало заходить. Начался сплошной бурелом. В полосе бурелома пропали осины, ближе к тундре исчезли сосны. Исчезли также и сауны — мы переехали финско-норвежскую границу, а норвежцы саун не любят. Два инвалида, сидя на стульях возле флага, изображали из себя пограничников. После границы из деревьев остались только елки да березы.
Елки стояли худые, ощипанные, а березы переродились: превратились в березовый кустарник, стволы искривились, стали коричневыми, с жилистыми кулачками. Они росли вдоль безупречной шоссейной дороги, идущей по вечной мерзлоте,- и вокруг темно-красных домов норвежских крестьян, на окнах которых висели лампы на случай будущей полярной ночи.
Наконец мы выехали к фиордам океана, к светлым пляжам с плоскими камнями, к воде цвета рассеянных близоруких зеленых глаз. Косо светило солнце - бьло заполночь. Июльский арктический ветер дул такой, что сносило с ног. Наутро ветер поутих; я пошел вдоль скал к океану. И в расселинах я увидел карликовые березы. Они победили — никаких прочих елок больше не было и в помине. Они, казалось, не росли на одном месте, а ползли по-пластунски, минуя нерастаявшие островки летнего снега, к земному пределу.
При этом они пахли. Но как! Они пахли так, как будто пели во весь голос, на все побережье, на всю Арктику. Березовый воздух был сильнее праздничного церковного елея. Тут я понял, что — все: я влюбляюсь. Я влюбляюсь в карликовые деревья, которые живут и не жалуются.
Ну, это особая тема. Я не знаю ни одной страны, где бы так много жаловались на жизнь, как в России. Начиная с вопроса «как дела?» и кончая расспросами более тонкого свойства, в ответ получаешь целые грозди жалоб — на власти, здоровье, погоду, отцов и детей, друзей, войну и мир, самих себя. В России жалуются скорей всего потому, что люди у нас слабее обстоятельств. Так почему бы нашим мужчинам не позаимствовать зарубежный опыт норвежских карликовых уродок? Их не заела арктическая среда. Не знакомые с англо-американским кодексом чести, они существуют согласно его положению: don't explain, don't complain (не оправдывайся, не жалуйся). В общем, живите, как эти березы.
Стефан Цвейг
Благодарность книгам
(Перевод Н. Бунина)
Они здесь - ожидающие, молчаливые. Они не толпятся, не требуют, не напоминают. Будто погруженные в сон, безмолвно стоят они вдоль стены, но имя каждой смотрит на тебя подобно отверстому оку. Когда ты пробегаешь по ним взглядом, касаешься руками, они не кричат тебе умоляюще вслед, не рвутся вперед. Они не просят. Они ждут, когда ты откроешься им сам, и лишь тогда они открываются тебе. Сначала тишина: вокруг нас, внутри нас. И, наконец, ты готов принять их — вечером, отринув заботы, днем, устав от людей, утром, очнувшись от сновидений. Под их музыку хочется помечтать. Предвкушая блаженство, подходишь к шкафу, и сто глаз, сто имен молча и терпеливо встречают твой ищущий взгляд, как рабыни в серале взор своего повелителя — покорно, но втайне надеясь, что выбор падет на нее, что наслаждаться будут только ею. И когда твои пальцы, как бы подбирая на клавиатуре звуки трепещущей в тебе мелодии, останавливаются на одной из книг, она ласково приникает к тебе — это немое, белое создание, волшебная скрипка, таящая в себе все голоса неба. И вот ты раскрыл ее, читаешь строчку, стих... и разочарованно кладешь обратно: она не созвучна настроению. Движешься дальше, пока не приблизишься к нужной, желанной, и внезапно замираешь: твое дыхание сливается с чужим, будто рядом с тобой любимая женщина. И когда ты подносишь к лампе эту счастливую избранницу, она словно озаряется внутренним светом. Колдовство свершилось, из нежного облака грез возникает фантасмагория, и твои чувства поглощает беспредельная даль.
Где-то слышится тиканье часов. Но не часами измеряется это ускользнувшее от самого себя время, здесь ему иная мера; вот книги, которые странствовали многие века прежде, чем наши губы произнесли их имя, вот - совсем юные, лишь вчера увидевшие свет, лишь вчера порожденные смятением и нуждой безусого отрока, но все они говорят на магическом языке, все заставляют сильнее вздыматься нашу грудь. Они волнуют, но они и успокаивают, они обольщают, но они и унимают боль доверившегося сердца. И незаметно для себя ты погружаешься в них, наступает покой и созерцание, тихое парение в их мелодии, мир по ту сторону мира.
О вы, чистые мгновения, уносящие нас из дневной суеты, о вы, книги, самые верные, самые молчаливые спутники, как благодарить вас за постоянную готовность, за неизменно ободряющее и окрыляющее участие!
В мрачные дни душевного одиночества, в госпиталях и казармах, в тюрьмах и на одре мучений - повсюду вы, всегда на посту, дарили людям мечты, были целебной каплей покоя для их утомленных суетой и страданиями сердец! Кроткие магниты небес, вы всегда могли увлечь в свою возвышенную стихию, погрязшую в повседневности душу и развеять любые тучи с ее небосклона.
Крупицы бесконечности, молча выстроившиеся вдоль стены, скромно стоите вы в нашем доме. Но едва лишь рука освободит вас, сердце, прикоснется к вам, как вы отворяете нашу земную обитель, и ваше слово, как огненная колесница, возносит нас из тесноты будней в простор вечности.
Михаил Эпштейн
О ритуалах.
Американская жизнь издалека представляется этаким разгулом демократии. На самом деле нет ничего более чуждого демократии, чем разгул. Скорее, демократия - это ритуал, сообща выработанный и довольно условный способ поведения, которого лучше всего Добровольно придерживаться. Можно и отступить - никто насильно не удерживает, но раньше или позже поймешь, что лучше было все-таки не отступать. Это поняли, в частности, молодые бунтари 60-х годов, которые сначала решили, что можно жить иначе, но |потом все равно вернулись к нормам и порядкам так |называемого «истеблишмента».
Недавно я побывал на антивоенной демонстрации перед Белым домом. Молодые люди позорили президента, упрекая его папашу за то, что он во время «не убрал», заделывая сыночка. Криков и поношения было вдосталь, многочасовая толпа бурлила, пела, скандировала, проходя мимо главного дома страны. И никто не усомнился, что, несмотря на море глупостей и пошлостей, это была демократия.
Потом я возвращался домой пo пути с одним из демонстрантов. Он продолжал бить в свой тамбурин и выкрикивать лозунги, но когда мы подошли к перекрестку, у которого горел красный свет, он остановился и стал ждать, хотя улица была пуста. Многие ли согласятся, что и это была демократия — другая, необходимая ее грань? Для недовольного американца и демонстрация протеста, и остановка перед светофором были элементами ритуала, без которого демократия становится безудержной стихией. А меня, законопослушного сторонника американского правительства, ноги сами еще по советской привычке понесли через пустую улицу на красный свет. Так кто же из нас более опасен и
антисоциален: он, поносивший президента в рамках закона, или я, преступивший пусть маленький, но закон?
Демократия - это не только система убеждений, это прежде всего способность договариваться о правилах - и совместно их соблюдать, т. е. устанавливать ритуал, удобный для всех. Ритуал - способ экономии времени и усилий. Можно, например, бросаться сразу со всех сторон в дверь автобуса, отпихивая друг друга, но в этой борьбе отпихнешь, в общем, столько же людей, сколько отпихнут тебя, и, потеряв массу усилий, войдешь в автобус гораздо позже, чем, если бы просто ждал в очереди. Американцы стоят в очередях на удивление кротко, терпеливо и даже радостно, не только не пытаясь их обойти, но как бы даже наслаждаясь очередью как наиболее рациональной и экономной тратой времени.
В Америке, однако, полно и таких ритуалов, рациональность которых трудно осмыслить.
Однажды, например, я был весьма удивлен, узнав от жены, что мне предстоит учить своих сыновей печь печенье — таков один из пунктов их скаутской программы. Как раз в эту неделю мне предстояла поездка в другой город, и я решил, опять же по советской привычке, отмахнуться от педагогического мероприятия, тем более что никогда не умел печь печенье. И вот тут-то выяснилось, что родители других скаутов меня осуждают — за то, что я отказываюсь преподать моим сыновьям отеческий урок
Позвонив из Нью-Йорка домой, я узнал к своему стыду, что в тот же день руководство бойскаутов прислало двух взрослых наставников-мормонов учить моих мальчиков печь печенье взамен прискорбно отсутствующего отца. Только неамериканское прошлое спасло меня от окончательного падения и позора в глазах американцев.
Однако и на этом тема печенья не исчерпалась и продолжает преподносить мне уроки ритуального служения американским богам кулинарии и
предприимчивости. Теперь я занят распространением подписки на печенье, которое в будущем месяце состряпают скауты из группы моей дочери. Оказывается, отец должен рекламировать это печенье среди своих сослуживцев, чтобы обеспечить полный финансовый успех детской затее. И вот я врываюсь в кабинеты крупных ученых, прерываю ход их стратегических размышлений над судьбами мира, чтобы объяснить преимущества мятного и ванильного печенья, выпекаемого девочками во славу герлскаутского движения.
И вот что удивительно: никто ни разу не поморщился на мелкомасштабную суету, ворвавшуюся в его кабинет, наоборот, почуяв чистое веянье ритуала, все поспешили сочувственно к нему присоединиться. Со словами ободрения невинной отроческой традиции и застенчивой отцовской инициативе.
Ритуалов в американской жизни так много, что вся она похожа на один бесконечный ритуал - и это очень облегчает всевозможные общественные отношения сводя, большую их часть на уровень второй сигнальной системы.
В менее ритуализованном обществе, как, например, советское, все общественные отношения глубоко содержательны и моментально сводятся к выяснению отношений. Ритуал не установлен, каждое отношение - даже за прилавком магазина, в пивном баре или в билетной кассе - возникает впервые, как бы из ничего, и подлежит обсуждению высоких договаривающихся сторон. Кто ты и кто я? Что мы здесь делаем и почему мы вместе, а не наоборот?
В этом смысле банальный вопрос «ты меня уважаешь?» является далеко не банальным. В нем, если перевести на точный язык социальной психологии, высказана потребность установить возможность общественного отношения, прежде чем оно действительно может быть установлено. Каждый индивид в России настолько индивидуален, что ему необходимо искать подтверждения своей общественной сущности для каждого отдельного случая. Уважение — вовсе не такая вещь, которая сама собой носится в воздухе, оно глубоко содержательно и обнаруживается лишь путем кропотливого вникания в душу другого человека. Стоит продавцу в магазине почувствовать, что покупатель недостаточно его уважает, и тому уже нечего будет купить. Ибо в России товар — дело второе, а первое — это товарищество.
И с каждой новой встречей, и с каждым новым встречным этот вопрос о взаимном уважении должен решаться заново, потому что тот, кто уважал тебя вчера, может перестать уважать тебя сегодня. И даже за время одного разговора отношение может перемениться, так что выяснять это отношение следует непрестанно. Из чего следует, что уважение между советскими гражданами — это вовсе не дань общей форме и ритуалу, а особая дань отдельной личности, ее превосходным качествам, ее заслугам перед собеседником.
Что касается Америки, то ритуал здесь именно носится в воздухе. И это не столько заслуженное уважение, сколько беспричинная радость видеть друг друга - в виде порхающей по воздуху и как будто даже отделенной от лиц всеобщей американской улыбки. Улыбка — главный американский ритуал и содержание всех форм поведения, точнее, форма всех содержаний.
Вот прохожий выходит из-за угла, еще не успев вас разглядеть и убедиться, что вы достойны уважения. К тому же он занят своими мыслями, не обязательно
веселыми. И, тем не менее, на его губах и, кажется, в глазах уже играет обращенная к вам улыбка. Это свойство лицевых мускулов, иначе развитых, чем у нас, выходцев из далекой северной страны, где чуть ли не с детства исключительная важность юной особы демонстрировалась в хмуром, пренебрежительном выражении лица. Такая важность, кстати, в зрелом возрасте и будет считаться достойной уважения.
Может быть, самое удивительное в американской улыбке — это когда прохожему на пустынной улице вдруг улыбается красивая девушка. В советском восприятии это был бы содержательный знак — а здесь остается чисто формальным. Форма — чиста: от намеков и подозрений, от вторых и третьих смыслов; она значит только то, что означает сам знак: общественную условность. В таких напряженных условиях, на пустынной вечерней улице, улыбка незнакомки подвержена опасностям навязчивого знакомства, преследования, нападения, насилия — и легко проходит сквозь все недоразумения, оставаясь всего лишь ритуалом, мимолетным вестником общественного разума. Потому что американцы воспринимают такую улыбку скорее как отказ от личных отношений, нежели приглашение к ним.
...Итак, вопреки ходячему предрассудку, можно утверждать, что советское общество - самое непринужденное и необрядовое в мире. Как только вводится какой-то обряд, обычно насаждаемый сверху, как тут же дружными усилиями все начинают его раздергивать и искоренять - и если он еще держится, то лишь трусостью одних и глупостью других. Во всяком случае, любой обряд считается внешним приличием, недостойным глубокого ума и пылкого сердца. Презрение к правилам у нас в крови: умный и смелый всегда сумеет увернуться от правил. Потому Иван-дурак и добивается своего, что действует вопреки правилам.
Обряд в России - всегда препятствие, которое нужно перескочить, обойти, начиная с обаятельной попытки «пройти без очереди» и кончая скоропостижным построением социализма в одной ранее отсталой стране. Чего там околачиваться в хвосте у развитых капиталистических стран, покорно дожидаясь очереди на вхождение в царство свободы, - махнем наперерез, по историческому бездорожью, глядишь, первыми выскочим на магистральный путь - и локомотив нашей революции, поднатужившись, потянет за собой весь многосоставный прицеп истории.
Революция - все та же попытка пройти без очереди, пренебречь ритуалом. Она произошла от нетерпеливого желания жить не так, как заведено у других людей и народов, - и даже не так, как вычислено пророками самой революции. Рынки, банки, буржуазный порядок торговли и очередность вхождения в коммунизм - все полетело от натиска задних на передних в толпе, сгрудившейся
у самого входа в обещанное царство изобилия. За минуту до открытия - кто проскочит быстрее? Чья хитрость с чьей честностью сыграет в чехарду? Даже собственные сроки мы ухитрялись опережать, приравнивая, пять лет к четырем и лучшими встречными планами, увеча планы и без того безупречные.
...И вот опять - стоим в начале всех предстоящих путей, уже и не господа друг другу, и не товарищи, а сокамерники перед кованой дверью, вдруг
распахнутой снаружи кованым же сапогом. Что мы скажем друг другу, разглядев на первом настоящем свету наши вдруг посеревшие лица и обнищавшие одежды?
Неужели опять начнем отношения с бесконечного выяснения отношений? И никогда извилистый путь к взаимному уважению не будет хоть на шаг сокращен одним крохотным ритуалом улыбки? Мимо-летной. Лице-мерной. В том смысле, что человек есть мера всех вещей, а улыбка есть знак соразмерности человеческих лиц. (Январь1991)
2. Первомайская сош Первомайского района Тамбовской области Халяпина Л.1
3. Контрольная работа по дисциплине Информационные технологии управления Направление
4. Зародження виховання
5. е годы подойти к решению многих геологических задач на новом качественном уровне
6. Восприяти или перцепция от лат
7. Механика РостовнаДону 2009 Составители- А.
8. Wht dte is it tody 2 Wht dy is it tody 3
9. Гражданское право общая часть Составил - доцент С
10. Защита чести достоинства и деловой репутации в гражданском законодательств
11. на тему- ldquo;Статистическое исследование обстановки с пожарами и их последствиямиrdquo;
12. Жизнь Пифагора
13. Атисо Утверждаю Проректор по учебной работе 20г
14. а. Фильтры могут быть реализованы если параллельно с сопротивлением R2 установить конденсатор С рис
15. Документальне оформлення та облік фінансових результатів
16. мажорными обстоятельствами общим падением цен на рынке; возможность получения непредсказуемого результат
17. Причины, условия и механизмы конкретного преступления
18. Проблемы и перспективы развития потребительского кредитования в Казахстан
19. Агроэкологическая группировка земель для обоснования адаптивноландшафтного земледелия АО Лузинское Омского района Омской области
20. реферату- Початок Великої Вітчизняної війниРозділ- Історія Всесвітня Початок Великої Вітчизняної війни П.