Глобализация реструктуризация и трансформация мировой экономики меняющая правила игры для всех участни

Работа добавлена на сайт samzan.net:

Индустриализация в постиндустриальную эпоху. 25 

КЛЮЧЕВОЕ СЛОВО в экономических дискуссиях последних лет — глобализация. Термин еще не устоялся, но можно применить его рабочее определение: «Глобализация — реструктуризация и трансформация мировой экономики, меняющая правила игры для всех участников, в процессе которой расширяется разрыв между теми странами, которые достигли критической промышленной массы, необходимой для глобальной конкуренции, и теми, кто отстал»^ Процесс глобализации стал логическим продолжением всемирных хозяйственных сдвигов предшествующих десятилетий и прежде всего индустриализации как стратегии более чем сотни развивающихся стран (они же все вместе — освободившиеся, «третий мир», «Юг» и т. д.). Интернационализация производства и услуг в значительной мере явилась результатом становления индустриальных производительных сил на периферии мирового хозяйства.

ПРОМЫШЛЕННАЯ СТРУКТУРА мира кардинально изменилась в ходе глобальной индустриализации. Несмотря на всю противоречивость, откаты, снижение темпов роста промышленности с 6,2 процента среднегодовых в 60-е до 3,6 в 70-е, 2,9 в 80-е, 1,9 процента в 1990—1995 годах^, на слабость социальных сдвигов, особенно в группе наименее развитых государств, промышленность выполняла свою роль мотора экономического развития. Развивающиеся страны в 1995 году дали 19,7 процента мировой промышленной продукции по сравнению с 12 в 1970-м. Этот показатель и высокие темпы Экономического роста на азиатском и латиноамериканском континентах, вдвое превышающие аналогичные цифры для стран Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), дают основание считать, что центр мирового хозяйственного роста постепенно смещается от Европы и Северной Америки к Японии и новым индустриальным странам (НИС) Восточной Азии (пример, может быть, не судьбоносный, но характерный: в конце 1997-го прекратила существование знаменитая Лондонская чайная биржа, работавшая с 1679 года, центрами биржевых операций на мировом рынке чая стали Калькутта и Коломбо). Если до начала 90-х экономические процессы в странах Юга находились в тесной зависимости от делового цикла Севера, то теперь эта закономерность слабеет. Вместе с тем сравнительно быстрое преодоление финансовых обвалов, например в Мексике в конце 1994-го, в Юго-Восточной Азии (ЮВА) в ноябре 1997-го, не в последнюю очередь обеспечено устойчивым ростом американской экономики (2—2,6 процента в год) прежде всего за счет аэрокосмической, компьютерной отраслей и сферы услуг.

Изменения в промышленной структуре мирового хозяйства не были достигнуты в рамках какой-либо единой модели индустриализации. Тем не менее основа успеха состояла в стратегии преимущественного участия в ми-

БРАГИНА Елена Аркадьевна — ведущий научный сотрудник ИМЭМО РАН, доктор экономических наук.

БУРМИСТРОВ Евгений Семенович — директор Московского Центра ЮНИДО (Организация ООН по промышленному развитию).

Е. БРАГИНА, E. БУРМИСТРОВ 62

рохозяйственных связях, привлечении прямых иноинвестиций, агрессивном экспорте готовых промышленных товаров. Характерна позиция ЮНИДО: «Экспорт — ключ к промышленному росту». Мировой торговый оборот обгоняет темпы роста производства, особенно оборот между развивающимися и развитыми странами (II процентов ежегодно в 90-х). Развивающиеся страны заняли преимущественные позиции в производстве и экспорте таких товаров, как текстиль, одежда (22 процента их мирового вывоза) и электрооборудование (14 процентов), хотя последняя отрасль в большинстве из них вовсе отсутствовала еще два-три десятилетия назад. Правда, увеличение их доли на мировом рынке промышленных товаров шло прежде всего за счет трудоемкой низкотехнологичной продукции, место которой в общем объеме мирового товарооборота постепенно сокращается (с 57 процентов в 1970-м до 51 в 1994-м). В неизменных ценах промышленный экспорт развивающихся стран вырос с 1965 года по 1990-й вдвое, а их доля в мировом промышленном экспорте в 1995-м составила 24,3 процента, прогнозируется ее увеличение до 29,8 процента к 2000 году и 36—к 2005-му.

Оптимизм прогнозов несколько противоречит тому, что политика либерализации, возобладавшая с середины 80-х в большинстве стран, неизменно усиливает конкуренцию на мировых рынках, где позиции Севера с его наукоемкими товарами явно сильнее. Страны Севера сохраняют уровень расходов на науку порядка 2,5—3 процентов ВВП (в развивающихся странах —от 1,5 до 2), резонно полагая, что их сокращение ниже 1 процента ухудшает экономический потенциал страны. Ассигнования на науку дополняются инновационной активностью частных компаний, ориентирующихся на то) чтобы 30— 40 процентов их прибыли приносила продажа товаров, произведенных с использованием новых технологий. Для большинства же стран Юга научно-технический прогресс доступен лишь в частичной форме в отдельных производствах, связанных с ТНК. Осознание того, что «истинная сложность развивающихся стран состоит в их неспособности проводить даже в будущем индустриализацию на основе, которая не была бы продиктована извне»^, придало качественно новый характер конкуренции на мировом рынке, заметно снизив значение дешевого труда, ранее считавшегося неоспоримым преимуществом развивающихся стран. В 1990-х конкурентные преимущества готовой продукции, особенно потребительской, переместились от цены к качеству. Категория «качество» существенно усложнилась. Ныне она включает не только соблюдение стандартов, но и стиль, дизайн, своевременность поставки, послепродажное обслуживание. Очевидно, что это не под силу подавляющему большинству предприятий в развивающихся странах. Так, в Латинской Америке менее одного процента всех действующих фирм конкурентоспособны по современным меркам, свыше 90 процентов их работает на местный рынок, где требования ниже. Вместе с тем развивающиеся страны, заимствуя уже апробированные научно-технические разработки, существенно экономят на НИОКР, что позволяет им снижать стоимость своей традиционной продукции. Конкуренция дешевых товаров из Китая, Индии, Индонезии вынуждает страны Западной Европы сворачивать отрасли легкой промышленности (Китай, например, контролирует 23 процента европейского рынка спортивной обуви и домашних тапочек). Но это опасно с точки зрения внутренней стабильности, поскольку уровень безработицы в Западной Европе превышает 10 процентов рабочей силы.

Индустриализация не преодолела резкую неравномерность развития в мировой экономике. Судя по такому синтезированному показателю, как подушевой доход, различия носят качественный характер. В 1960-м поду-шевой доход 20 процентов самых богатых слоев населения планеты превышал доход беднейших 20 процентов в 30 раз, в 1990-м разрыв вырос до 60 раз и тенденция его роста сохраняется. Средневзвешенный мировой показатель подушевого дохода, полученный на основе ранжирования 133

ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ В ПОСТИНДУСТРИАЛЬНУЮ ЭПОХУ 63

стран в 1995 году, составил 4880 долларов в год. Самые высокие показатели — Швейцария (40 630 долларов), Япония (39 640), Норвегия (31 250); самые низкие — Мозамбик (80 долларов), Эфиопия (100), Танзания (120); у России — 2240 долларов^.

Развивающиеся страны добились некоторого улучшения условий жизни, повысилась продолжительность жизни, сократились неграмотность и детская смертность. Но по-прежнему сохраняется массовая бедность, черта которой определяется сейчас как способность человека тратить один доллар в день, а также иметь доступ к медицинскому обслуживанию, чистой воде, начальному образованию. Четверть населения развивающихся стран находится за чертой бедности. Крупнейшие ареалы нищеты — в Африке, где до 50 процентов населения отнесено к этой категории. При посредничестве ЮНИДО была принята программа «Альянс для индустриализации Африки», поскольку отставание большинства стран континента, их растущая маргинализация осложняют мировую экономическую ситуацию. Одним из препятствий для увеличения подушевого дохода остаются здесь высокие темпы роста населения (почти 3 процента ежегодно), что стало одной из причин реального падения подушевого дохода, застрявшего на уровне начала 60-х. Но рассчитывать на преодоление бедности путем индустриального развития едва ли возможно, если учесть слабеющую эластичность промышленности в обеспечении занятости, и, следовательно, повышения дохода. В последние десятилетия 10 процентов роста промышленности давали не более 4—7 процентов роста занятости. Обрабатывающая промышленность как источник новых рабочих мест может занять в этой группе стран не более 10—20 процентов рынка труда. Безработица в «третьем мире» в этом смысле стала «исторически уникальным явлением»^ Естественный ресурс занятости составляют трудоемкие производства, относительно слабо конкурентоспособные со своей непригодной к экспорту продукцией. Кроме того, в странах Африки проблема усугубляется низким уровнем даже школьной подготовки и нехваткой квалифицированной рабочей силы.

Рекомендации не отличаются оригинальностью, включая необходимость увеличения темпов экономического роста и глобальные меры помощи беднейшим странам. По оценкам экспертов, для преодоления нищеты в развивающихся странах требуется порядка 80 миллиардов долларов, но проблема даже не в том, как мобилизовать такую сумму. История последнего полувека изобилует примерами бездарного расходования средств по программам помощи, их перекачки в вооружения и личные доходы. Единственно новая черта рекомендаций — преодолеть тягу к военным конфликтам, коррупцию и преступность, но для этого нужна политическая воля, которой как раз не видно (Индия с подушевым доходом в 340 долларов занимает в мире девятое место по импорту вооружений).

Содержание процесса развития — а индустриализация неизменно рассматривается в первую очередь как стратегия роста — перестало носить преимущественно технико-экономический характер. Основное внимание с 70-х обращено на его качество, распределение выгод; развитие понимается как «процесс улучшения качества жизни всего населения»^ В XVIII веке Англии понадобилось 58 лет на то, чтобы удвоить свой подушевой доход; в XIX веке США — 47 лет, Японии — 34 года; б xx веке Республике Корея (Южной) — II лет, КНР — менее 10 лет и т. д. Дистанция может быть пройдена в сжатые сроки^ но далеко не всегда это сопровождается более равномерным распределением преимуществ от высоких экономических темпов. Дифференциация по доходам, как правило, носит в развивающихся странах более резкий характер, чем когда-то было в ныне передовых государствах. Забота о хлебе насущном, а отнюдь не об излишествах (доступных 5—10 процентам населения), остается главной проблемой большинства развивающихся экономик.

Е. БРАГИНА, E. БУРМИСТРОВ 64

Характерно, что опросы конца 1997 года показали, что 31 процент граждан России ставит уровень благосостояния на первое место среди показателей, вызывающих уважение к стране. По индексу человеческого развития (состояние здравоохранения, окружающей среды, грамотности и т. д.) Россия стоит на 47 месте среди 150 стран, Китай — на 108-м, Индия — на 135-м. В 50—60-х индустриализация определяла хозяйственную стратегию развивающихся стран; темпы роста остаются в центре внимания политиков и экономистов, но теперь существенно дополняются социальными, психологическими, культурными факторами. Если правительствам удается состыковать социальную составляющую и экономический рост, то это помогает получить поддержку населения (в широком смысле слова, а не только на выборах). Влиятельная комиссия по проблемам глобального управления и сотрудничества отмечала: «Хотя макроэкономическая стабилизация и рыночная либерализация объективно необходимы, неумение предусмотреть их жесткое влияние на общество, а также сокращение... инвестиций в человеческие ресурсы ограничивают перспективы экономического процесса и ослабляют его политическую поддержку»^.

Одно из любимых занятий экспертов в России — подсчет средств, которые население держит на руках, и догадки, почему эти сбережения (фигурирует от 30 до 40 миллиардов долларов) не доверены правительству. Сюда надо прибавить незаконный вывоз капитала из России (порядка 12—15 миллиардов долларов в год). Ответ не очень сложен: слишком долго и часто оно, население, бывало правительством обмануто, а доверие, как оказалось, — крайне важная экономическая категория. Даже сбор налогов — во многом вопрос доверия: налогоплательщики не уверены, будут ли эти средства направлены на общую пользу или очередной раз окажутся разворованы (на взятки под видом гонораров, на строительство особняков, циклопических диснейлендов и бог весть на что еще). Наши соседи, страны Балтии, сумели тем временем добиться положительного баланса бюджета за счет сборю налогов и доходов от приватизации; методы пополнения казны там неоригинальные, но они работают.

Так или иначе, на высокие темпы роста могут в ближайшие годы рассчитывать пять развивающихся стран-лидеров («большая пятерка»): Бразилия, Индия, Индонезия, Китай, Россия. Такая оценка была дана, например, Мировым банком в докладе 1997 года «Глобальные экономические перспективы и развивающиеся страны» (при условии продолжения либеральных преобразований). Некоторые сомнения вызывают перспективы Индонезии, понесшей чувствительные потери в ходе финансового кризиса, что привело к закрытию десятков банков и недовольству населения. Китай второе десятилетие подряд показывает ежегодные темпы роста в 9—10 процентов и предполагает сохранить их, оставаясь по этому показателю безусловным лидером среди развивающихся стран. Решение не девальвировать юань в связи с финансовым кризисом в ЮВА может ослабить экспортные позиции страны, но КНР надеется их уравновесить, пересмотрев налоги и экспортные тарифы.

Прогнозные оценки не предвещают резких изменений в процессе индустриализации, ожидаются скорее упрочение действующих тенденций, постепенное медленное сокращение позиций развитых стран в мировой промышленности, перегруппировка позиций на товарных рынках, особенно продукции машиностроения. Правда, надо учесть глубинные причины падения доли обрабатывающих отраслей в развитых странах — резкое увеличение третичного (связь, информатика, сфера услуг и т. д.) сектора. Очевидно, что экспортоориентированная индустриализация усилит свое значение для развивающихся стран, в связи с чем мировая конкуренция приобретет еще более жесткий характер.

Глобализация, формирующаяся на основе качественных изменений, достигнутых в ходе индустриализации, ее не отменяет, напротив, придает

ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ В ПОСТИНДУСТРИАЛЬНУЮ ЭПОХУ 65

новые формы, расширяя масштабы мирового производства. Глобализацию нельзя рассматривать либо как преимущество, либо как угрозу. Все зависит от уровня национальной экономики, ее способности к адаптации. Глобализация дает синергетический эффект, комбинируя такие факторы, как иностранный капитал, новые технологии для создания экспортных отраслей, интеграционные возможности и выход на мировые рынки в целях ускорения экономического роста.

Одновременно глобализация существенно снижает все виды ограничений во внешней торговле, создавая «Мир без границ». Выход национальных компаний за пределы своих стран, ранее типичный лишь для ТНК, освоение новых'рынков во все более изощренных формах, приспособленных к конкретным условиям, становятся правилом. От этого выигрывают развивающиеся страны с подготовленной рабочей силой и достаточно разветвленной экономической инфраструктурой. Например, компания «Майкрософт», учитывая наличие в Индии квалифицированных кадров и хорошую компьютерную подготовку ее инженеров, создает в этой стране центр по разработке программного обеспечения. Билл Гейтс, глава компании, в которой из 22,3 тысячи занятых каждый десятый — индиец, считает их высочайшими профессионалами^ В Индии уже работают аналогичные центры таких известных разработчиков информационных технологий, как «Моторола», IBM и ряд других. Крупная швейцарско-шведская инженерная компания «Эй-би-би» рассчитывает в ближайшие годы переместить значительную часть своего персонала (до 50 процентов против нынешних 30 процентов) в развивающиеся регионы, в первую очередь Индию и Китай.

Обратный пример, пока еще достаточно редкий, продемонстрировала китайская обувная фирма «Жонг юань», сумевшая после трех лет переговоров открыть свой филиал во Франции. Это типичное совместное предприятие на основе китайского капитала: в производстве 150 тысяч пар обуви с ярлыком «Сделано во Франции» участвуют французские дизайнеры, Италия поставляет подошвы, Китай — все остальное. Необходимость быстро приспосабливаться к новой экономической среде изменила управленческую структуру компаний, осуществляющих дробление своих крупных зарубежных филиалов с расширением их прав в принятии решений. Децентрализация становится признанной практикой. Движущей силой перемен остаются частные иноинвести-ции, стремительно возраставшие в развивающихся странах — с 18 миллиардов долларов (1990) до 86 (1995) и ориентировочно 91,2 миллиарда (1996).

Этот процесс шел на фоне резкого падения притока средств по государственным программам помощи, которые составили в последние годы всего 0,27 процента ВВП государств — членов ОЭСР (самый низкий показатель с 1950-го) и вдвое с лишним ниже установленных ООН в 60-х 0,7 процента. В общественных настроениях развитых стран возобладало мнение, что получатели помощи должны в большей степени полагаться на собственные ресурсы. «Процессы развития в других государствах — исключительно их собственное дело» — таков один из главных выводов доклада ОЭСР (1997) по проблемам помощи. 40 процентов ассигнований этой организации на социальные нужды получали беднейшие страны Африки, которые не представляют интереса для частных инвесторов. Иными словами, от государственных программ помощи в этой группе стран производство не выигрывало. Их деиндустриализация стала признанным фактором: в 10 из 23 стран южнее Сахары за 1980—1994 годы доля промышленности в ВНП опустилась ниже 13 процентов и воцарился застой. В первой половине 90-х этот регион сумел привлечь всего 3,7 миллиарда долларов частного иностранного капитала (3 процента всего его притока в развивающиеся страны), что и стало одной из причин хронического кризиса.

Внешний долг развивающихся стран в 1995-м вырос по сравнению с предыдущим годом на 8 процентов, составив 1901 миллиард долларов, а его об-

5. «Свободная мысль» № 4.

Е. БРАГИНА, E. БУРМИСТРОВ 66

служивание обошлось в 194 миллиарда долларов. В банках и компаниях Азии сложилась тенденция к краткосрочным займам, но на волне роста цен на акции это обстоятельство своевременно не насторожило кредиторов. И когда кому-то вдруг понадобился наличный доллар, вся эта конструкция завалилась.

Кризис был в известной мере ожидаем. Еще в начале 1997 года группа европейских исследователей провела политико-экономический анализ 58 стран с точки зрения перспектив бизнеса и инвестиций, поставив на первый план по привлекательности именно те регионы, куда и побежал в поисках стабильности иностранный капитал — Северную Америку и Западную Европу. Было высказано мнение о падении интереса к странам Восточной Азии в связи с усиливающейся ригидностью их экономических институтов, теряющих свои адаптационные возможности. Гонконг теперь увязан с неопределенными перспективами Китая, а Таиланд, Индонезия, Вьетнам столкнулись с неустойчивостью рынков труда и недостаточной либерализацией своих финансовых систем.

Разумеется, это не значит, что НИС лишаются притока иноинвестиций. МВФ, Мировой банк, а также США, Япония, Австралия предоставили срочную помощь, чтобы не позволить финансовому кризису стать затяжным, неминуемо втягивающим все страны мира. Пакет помощи Южной Корее составит 55 миллиардов долларов (включая 21 миллиард от МВФ, 10 миллиардов от Мирового банка, 4 миллиарда от Азиатского банка развития), при условии либерализации ею финансового рынка, повышения разрешенной доли иностранного участия в акционерном капитале с 26 процентов до 50—в 1997-м и до 55—к концу 1998 года. Предусмотрена также отмена торговых барьеров, в том числе запрета на японский импорт.

Политика совокупных дерегулирования, либерализации, массовой приватизации существенно укрепила частное предпринимательство в мировом масштабе. ЮНИДО считает глобализацию «в известном плане... ответом частного предпринимательства на изменившуюся и меняющуюся международную деловую среду». Одними из первых такую идеологию приняли бизнесмены Южной Кореи, провозгласив принцип «мыслить глобально», то есть ориентироваться на мировой рынок, делая упор на многие ниши, откуда можно вытеснить конкурента. Так, фирма «Самсунг» сделала глобализацию своей стратегической целью еще в начале 90-х, избрав девиз ««Самсунг» — мчащийся по дорогам мира экспресс». Наряду с самостоятельностью филиалов фирмы, включая финансовую (до потолка в 30 миллионов долларов), им вменяется в обязанность знание обычаев, нравов, традиций страны пребывания. Делая особый упор на качество продукции, «Самсунг» склоняется к доктрине японского менеджмента, переходу от гарантированного качества к «качеству, поражающему воображение».

МЕЛКОЕ ПРОИЗВОДСТВО вызывает неизменный интерес большинства правительств и международных организаций. В этом внимании к возможностям дальнейшего роста малых и средних предприятий (МСП) было бы упрощением видеть лишь продолжение тенденций, типичных для времен индустриализации, когда в рамках промышленных стратегий практически всех развивающихся стран неизменно признавалась необходимость поддержки малых хозяйственных форм. Современная оценка отличается качественным аспектом: МСП признаны важной частью хозяйственной структуры, повышающей ее гибкость, адаптивность, укрепляющей стабильность за счет привлечения новых рабочих рук. «Растущее значение малых и средних предприятий в промышленном развитии, экспорте и особенно занятости» наглядно подтверждают показатели доли рабочей силы на несельскохозяйственных МСП: Китай — 84,3 процента, Гонконг — 63,0, Индонезия — 79,2, Республика Корея — 78,5, Мексика — 58,5, Филиппины — 32,0, Тайвань — 68,6, Таиланд — 73,8 процента^ Мелкие и микропредприя-

ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ В ПОСТИНДУСТРИАЛЬНУЮ ЭПОХУ 67

тия — вторая по значимости после аграрного сектора сфера занятости в странах Африки южнее Сахары: в аграрном секторе там в 1990-м работало 190 миллионов человек, в современном —12 миллионов, в мелком и неформальном — 39 миллионов, причем к 2000 году последний показатель удвоится, а к 2020-му составит по прогнозам 206 миллионов человек. Среднегодовые темпы роста занятости в МСП существенно обгоняют современный сектор (6 процентов против 3,4 на период 1990—2020 годов). Это — часть процесса примитивизации экономик, который усилился в мировом хозяйстве за счет бывших центральноазиатских республик СССР, расширив ареалы примитивных форм производства и занятости.

Но налицо и контртенденция. В 90-х типичным стало возрастающее использование ТНК малых форм предпринимательства в развивающихся странах для расширения своих производственных и сбытовых сетей. Такое «втяги-вание» малых предприятий (МП) определяется прежде всего масштабами их распространения. Основное количество МП приходится на развивающиеся страны, однако из-за неполного статистического учета показатели по этой группе государств выглядят существенно сниженными. Процесс становления МП напрямую связан с урбанизацией, продолжающей набирать силу в странах «третьего мира». В 1980—1994 годах ежегодный рост городского населения в странах с низким подушевым доходом составил 4 процента, причем быстрее всего растут города-миллионники (в странах со средним подушевым доходом — рост 2,8 процента по сравнению с 0,7 процента в странах с высоким доходом)^. Это — объективная база увеличения количества МП, прежде всего в их примитивных формах и локализованных в расползающихся мегаполисах.

Малый бизнес выступает своего рода антиподом ориентации на стандартизованное крупномасштабное производство, которое безусловно сыграло свою роль в й0—60-х, создав в развитых государствах основу их благосостояния. Было ли предпочтение именно такого индустриального типа производства в развивающихся странах безусловным, всеобщим? Достаточно вспомнить мировоззрение М. Ганди с его защитой мелкого производства, кустарной промышленности, неприятием масштабной индустриализации и массовых технологий западного образца для Индии. В материалах ООН середины 80-х, подводивших итоги «Десятилетия развития Африки», отмечалось «широко распространенное разочарование в крупномасштабной индустриализации как главной цели политики развития». В середине 90-х к таким разочаровавшимся ЮНИДО относит уже многие страны не только Африки, но и Латинской Америки и Азии, связывая это в первую очередь с обострением безработицы, что усилило признание ключевой роли МСП в обеспечении занятости.

Решающую роль в переоценке МП сыграли сдвиги в социально-экономической структуре развитых стран, смена ориентаций в потребительских настроениях, мотивация труда. Начал формироваться дифференцированный «точечный спрос». То, что некогда олицетворял фордизм, теряло экономическую почву, расчищая пространство для мелкого производителя с его ориентацией на сегментированный рынок. Индивидуализация потребления меняла принципы сервисного обслуживания, обусловила появление гибких небольших подразделений, способных быстро откликаться на запросы потребителей. Это формирует новые потребности, «манипулирует» покупателем. Изначально одна из самых сильных сторон малого предприятия, особенно в сфере услуг, а именно личное общение с клиентом (китайская пословица: «Не умеешь улыбаться — не заводи лавку»), превращается в умение создать ситуацию доверия, общения и в конечном счете навязать товар/услугу. Характерен термин, связанный со «штучным» производством, — «массовая индивидуализация»: комбинация высокого технического уровня и маркетинга, учитывающего (и опережающего) спрос небольших групп населения. При этом возрастает значение нематериальных факторов, в первую очередь «силы марки» фирмы: немецкий исследователь Э. Ханне-

Е. БРАГИНА, E. БУРМИСТРОВ 68

ман в своем докладе «Культура и товары» (1997) сравнивает торговые марки и их рекламные модификации («брендинг») с иконами. Поскольку «раскрутка» торговой марки обходится дорого, для МП важно ее использование в координации с крупными известными фирмами, в том числе на основе франчайзинга. Исследователь проблем развития Р. Каплински использует термин «истернизация» для характеристики японских методов промышленного роста на основе субконтрактности с МП таких стран, как Бразилия, Индия, Мексика и даже Зимбабве. Зимбабве и Мавритания, с подавляющим преобладанием примитивных МП, сумели увеличить долю готовой продукции в экспорте соответственно до 30,9 и до 68 процентов (при 34,4 процента в самой развитой стране континента, ЮАР). Упор на технологические изменения и подготовку рабочей силы при участии ТНК позволил им повысить качество, осовременить дизайн и стиль продукции, не рассчитывая более лишь на выгоды традиционного дешевого труда. Южная Корея, долго сохранявшая одну из самых продолжительных рабочих недель при низкой оплате труда, теперь ввозит иностранную рабочую силу, поскольку местные граждане уже отказываются выполнять работу «3D» («difficult, dangerous, dirty — трудная, опасная, грязная»; ироническая расшифровка аббревиатуры «3D» из торговых марок высокотехнологичной электроники)".

Малые хозяйственные формы становятся если не вполне равноправным, то признаваемым полезным партнером в связке «крупное—мелкое». По мере осовременивания малого бизнеса исчезает его противостояние крупному предпринимательству, он превращается во взаимодействующий с другими элемент экономической среды. В 90-х уже не только филиалы и смешанные предприятия в развивающихся странах активно работают на мировой рынок, но и трудоемкие МСП начинают экспортировать свои готовые товары. Так, для обувной промышленности Италии фурнитуру поставляют МП Китая, Индии, Вьетнама. ЮНКТАД в докладе 1996 года констатирует втягивание «мелких производителей как сельского хозяйства, так и промышленности в общий процесс развития, в том числе в связку «экспорт — инвестиции»»^. Такая увязка помогает повысить интегрированность экономики, избежать сегментации рынков труда, капиталов и товаров. Но все это возможно при государственных инвестициях в инфраструктуру, соблюдении контрактных отношений между крупными и мелкими фирмами.

Такие особенности МП в целом отвечают их роли коммутантов, пронизывающих хозяйство, соединяющих продавцов и покупателей, производителей и потребителей. Диверсифицированная экономика с большим числом МП становится условием подвижности, адаптивности всего хозяйства. Напротив, неразвитость МП делает его ущербным, ригидным. Например, слабость МСП в странах Африки привела к тому, что доля готовой промышленной продукции в их экспорте практически не изменилась за последнюю четверть века (7 процентов в 1965-м, 8 — в 1990-м). МСП называют в странах Африки «недостающей серединой»: экономика здесь носит лоскутный характер со слабо дифференцированными прямыми и обратными связями.

Малый бизнес зависит прежде всего от государственной поддержки, хотя неправильно понимать ее буквально как поддержку, ориентированную чуть ли не на каждое предприятие. Речь идет в первую очередь о создании соответствующего климата для МП. Государство и крупные предприятия прокладывают в экономическом плане путь к модернизации мелких, поскольку последние не способны самостоятельно вписаться в современное экономическое пространство. В большинстве развивающихся стран МП ориентированы прежде всего на спрос беднейших слоев населения, статичный и слабо дифференцированный, ограниченный в основном предметами первой необходимости. Существует жесткая зависимость: узкий по номенклатуре товаров массовый спрос, вынужденное безразличие к качеству (определяющий фактор — цена) объективно поддерживают на плаву МП и одновременно обусловливают их отста-

ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ В ПОСТИНДУСТРИАЛЬНУЮ ЭПОХУ 69

лость, низкий технический уровень, слабые стимулы к модернизации. Рынок, обслуживающий низкодоходные слои населения, делает МП достаточно консервативным элементом промышленной структуры. Увеличение доходов прежде всего увеличивает количественно традиционный спрос и лишь затем г           приводит к переходу на более дорогие и современные товары.

Так что рост числа МП и его формы прямо зависят от промышленной ,           политики в целом: в НИС МП тесно связаны с крупными предприятиями, что 1           помогло обновлению первых. Правительства НИС сумели создать конкурентные начала в экономике (в Южной Корее, по характеристике ЮНИДО, «свирепые»), несмотря на сильные позиции крупных национальных конгломератов. Последних удалось заставить следовать жесткой линии на обязательное привлечение по субконтрактам МСП для производства компонентов и запчастей. Тесное вертикальное сотрудничество МП с крупными предпри->           ятиями на основе передачи технологий по долгосрочным соглашениям фор-1           мируется в Индии: например, машиностроительный завод «Марути» постоянно взаимодействует с 45 мелкими поставщиками; группа «Тата» закупает компоненты для своих производств у 800 мелких фирм. Субконтрактность признана самой распространенной формой кооперации малого и крупного производства, одним из условий участия в глобализации.

МП, достигнув «критической массы» в национальной экономике, могут стать одним из факторов самоподдерживающегося роста. Такое направление развития особенно важно для транзитивных экономик бывшего СССР, страдающих от последствий хозяйственного гигантизма (к сожалению, страсть к циклопическим строительствам не угасла) и слабости горизонтальных производственных связей.

Частичная модернизация, позволившая встроить МП в мировые хозяйственные структуры, а главное, быстро меняющийся потребительский спрос породили новый принцип производства и продаж, названный кастоми-зацией (castomization). Его смысл — в ориентации производителя на всемерное удовлетворение покупательских запросов, постоянное «ублажение» потребителя, его «своеобразную привязку к производителю».

Расширилось понятие «кластера» как группы МП, связанных общими экономическими, культурными, социальными задачами. По замечанию немецкого аналитика Г. Шмитца, «проблемы малых фирм не в том, что они малы, а в их изолированности». Кластеры помогают реально сэкономить на масштабах предприятия, снизить расходы на обучение, добиться гибкости благодаря межфирменной кооперации и специализации. Кластеры становятся столь же или даже более конкурентоспособными, чем крупные фирмы. МП выигрывают вследствие использования преимущественно местных ресурсов, невысоких административных и транспортных расходов.

Обычно считается, что одно МП рассчитано на обслуживание 30—50 клиентов (своего рода «ближний круг»). Для малого бизнеса в развивающихся странах типичны так называемые «короткие», то есть семейно-родственные связи. Это сказывается на способах мобилизации средств для открытия своего дела (банковский кредит далеко не всегда доступен), на выборе места для предприятия и т. д. Географическая концентрация МП дает положительные результаты, о чем свидетельствует, например, опыт города Кумаси (Гана), где за полтора десятилетия на фоне застоя экономики выросла агломерация МП, выполняющая заказы даже для внешнего рынка. Однако очевидно, что традиционные МП не могут справиться с этой задачей, не меняя своей организационно-технической структуры. «Массовая ка-стомизация» позволяет МП «конкурировать с крупными производствами, удовлетворяя потребительский спрос высококачественной разнообразной продукцией»^. Правда, вызывает сомнение применимость кастомизации в странах с низким подушевым доходом, где потребительский спрос определяется больше ценой, чем качеством и разнообразием. От подобных новых

Е. БРАГИНД, E. БУРМИСТРОВ 70

технологий в сфере малого бизнеса отсечено более половины мира, прежде всего страны с низким доходом, хотя малые хозяйственные формы имеют первостепенное значение для их экономик. В результате глобализация не устраняет, а ускоряет неравномерность мирового развития.

Тем не менее кастомизация обретает то же значение для развивающихся стран, какое когда-то имело массовое производство в индустриальных государствах: она объективно повышает заинтересованность ТНК в кооперации с МСП развивающихся стран, что особенно важно, так как по каналам ТНК сюда поступают частные инвестиции. Разумеется, МСП перепадает сравнительно немного этих денег, но они выигрывают от оживления экономической конъюнктуры, роста потребительского спроса. ТНК считают целесообразным создание под эгидой местных правительств «открытых школ» для МСП, где эксперты ТНК проводят лекции, семинары, а также обеспечивают доступ к информации, маркетинговым службам, управленческим технологиям, учебным центрам по подготовке кадров для МСП. ТНК активно участвуют в создании научных парков, центров, технополисов, в рамках которых происходит становление МСП, особенно работающих с современными технологиями. Филиалы ТНК активно контактируют в азиатских НИС с местными венчурными фирмами, беря на себя часть затрат по продвижению новых продуктов местных малых фирм.

Уже есть опыт создания производственных цепей с участием местных мелких предприятий, начинающих со сборки и постепенно осваивающих выпуск современных изделий. Типичный пример — бурный рост электронной промышленности в НИС. Такая связка позволяет ускорить модернизацию МП, а это, в свою очередь, заметно повышает темпы роста, особенно по сравнению с традиционным малым бизнесом. Можно считать, что дуализм в развитии малых хозяйственных форм остается их долгосрочной характеристикой. Постоянное наличие избыточной рабочей силы позволяет сохранять крупные ареалы отсталых производств, сочетая современные технологии с потогонным трудом.

Трудности МСП в развивающихся странах усугубляются слабыми навыками их взаимопомощи, они плохо скоординированы в отличие от аналогичных предприятий в развитых странах (имеющих собственные организации, банки, сложившиеся системы кооперирования), где государство сыграло в 60—70-е годы огромную созидательную роль и продолжает ее играть (достаточно упомянуть региональные программы развития ЕС), создав современную инфраструктуру. В «третьем мире» эти задачи решены далеко не везде и в лучшем случае только намечены.

Вместе с тем негативные последствия политики, при которой государство выступало как основной агент развития, сказались на МСП в полной мере. Хроническая убыточность государственного сектора, разбухший коррумпированный госаппарат привели к тому, что, несмотря на бесчисленные комиссии и агентства для помощи мелким предприятиям, вся эта иерархическая система лишь растранжиривала ресурсы, в том числе и поступающие от международных организаций (Программа развития ООН, ЮНИДО, МОТ и др.). Многие меры защиты мелкого производителя в развивающихся странах, например резервирование за ним исключительного права на выпуск ряда товаров (Индия), носят искусственный неэкономический характер и диктуются прежде всего социальными императивами, необходимостью сохранения занятости.

«ХОРОШЕЕ ГОСУДАРСТВО не роскошь, а насущная необходимость для развития», — констатируется в докладе Мирового банка (1997). В 90-х стал очевиден пересмотр (так и хочется написать — очередной) значения государства в экономическом развитии: «Сегодня более пристальное внимание к

ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ В ПОСТИНДУСТРИАЛЬНУЮ ЭПОХУ 71

роли государства обусловлено драматическими преобразованиями в мировой экономике, коренным образом изменившими среду, в которой действует государство»^. Теперь государство, реализуя стратегию национального хозяйственного роста, все более должно принимать во внимание и глобальную экономическую систему. Миропорядок стремительно меняется, и власть как агент развития, не сумев адаптироваться, рискует потерять (или существенно снизить) степень управляемости как социально-экономическими процессами в национальной экономике, так и позициями своей страны в мировом хозяйстве.

Активное формирование глобального частного предпринимательства объективно диктует новое содержание понятию экономического роста. Функция поддержания экономического и социального баланса, изначально присущая государству (при всей ее нестабильности в странах «третьего мира» и транзитивных экономиках, при всем множестве примеров неспособности с этой ролью справиться), заставляет общество видеть в государстве относительно независимую силу, определяющую основные направления развития. После завоевания независимости такой консенсус (хотя само это слово тогда еще не использовалось) сложился в развивающихся странах в отношении индустриализации, увеличившей открытость экономик развивающихся стран, сделав их участниками мирового рынка.

Неотъемлемой чертой такой включенности стала информационная открытость «третьего мира», в значительной мере способствовавшая усвоению его странами вестернизированных стереотипов в самом широком плане. Современные глобальные средства связи неизмеримо усилили «демонстрационный эффект» воздействия на экономическую политику периферийных государств стандартов жизни, достигнутых в развитых странах. Правда, подражание и заимствование относятся прежде всего к потребительской, а не к производственной сфере. Принцип «мы сидим, а денежки идут» усваивается очень быстро в отличие от протестантской этики повседневного производительного труда. Но это одно из объективных следствий прозрачности коммуникационных систем во взаимосвязанном мире.

Социализация экономической политики в развитых странах, характерная для последних десятилетий, нашла отражение в росте социальных расходов в «третьем мире», по сути, непосильном для национальных бюджетов, что тоже во многом обусловлено демонстрационным эффектом. Зато последний, похоже, не затронул стран Восточной Европы и особенно бывшего СССР, где социальная сфера в кризисе вследствие хронической нехватки средств и скоропалительной приватизации крупных предприятий, на которых держалась социальная инфраструктура подчас целых городов. Формирующийся частный сектор не готов «делиться» в период первоначального лихорадочного обогащения, у него отсутствует понимание необходимости социального равновесия.

Отношения «государство — частное предпринимательство» существенно меняются. Оценка участия государства в экономике пережила периоды преклонения перед его возможностями в начале 50-х, после краха колониализма, до отрицания его позитивной роли в хозяйственной динамике в 80-х. Характерно, что оба эти крайних варианта связаны с влиянием советского опыта. В том же докладе Мирового банка констатируется: «Большинство развивающихся стран Азии, Среднего Востока и Африки вышли из колониального периода с сильной верой в экономическое развитие при доминировании государства. Государственный контроль по примеру Советского Союза был центральным для этой стратегии». Индустриализация в «третьем мире» была обусловлена гипертрофированными надеждами в короткий срок преодолеть отставание на основе промышленного роста с государством в роли экономического лидера. Эта популярная в 50—80-х политика строилась на принципах, типичных для советской экономики, хотя и не доведенных в большинстве развивающихся стран до полного огосударствле-

Е. БРДГИНА, E. БУРМИСТРОВ 72

ния (которое выливалось там в крах хозяйства и гражданские войны). Как правило, набор используемых методов включал планирование (в период после Второй мировой в этой группе стран было принято — и, соответственно, не выполнено — свыше 300 планов), существенное расширение государственной собственности, особенно в экономической инфраструктуре и промышленности, регулирование цен, контроль валютного курса и финансовых рынков. Правда, частный сектор сохранял позиции (разные по масштабам), привлекались иноинвестиции.

Развивающиеся страны добились заметных успехов в индустриализации, чему в немалой степени способствовало противостояние двух блоков, их борьба за влияние в «третьем мире». Отсюда и межгосударственные программы помощи, активная политика кредитования, подготовки кадров со стороны международных организаций, не говоря о военных поставках. Во всяком случае, политически биполярный мир давал развивающимся странам определенные экономические преимущества «третьего радующегося».

Либерализация, означавшая по сути повышение роли рыночных механизмов в развитии экономики и сокращение доли собственности государства, во многом стала результатом усилий экономистов чикагской школы. Им повезло: они были услышаны в правительственных структурах, что случается далеко не всегда, а рейганомика и тэтчеризм реализовали новые доходы. В развивающихся странах их активно проводили МБРР и МВФ, используя программы структурной адаптации. Все это было многократно усилено началом экономических реформ в странах Центральной и Восточной Европы. Своеобразным завершением периода лидерства государства в развитии экономики стал «коллапс Советского Союза, который перестал быть привлекательной моделью, прозвучал похоронным звоном для эры развития. Рыночноориептированные стратегии утвердились в большей части развивающегося мира»^.

Однако признание рыночных рычагов само по себе неспособно улучшить экономику. Одно лишь изменение форм собственности не повышает эффективности производства. Более того, сокращение позиций государства при слабом частном предпринимательстве ведет к дезорганизации хозяйства, заметному снижению его управляемости, вялотекущему структурному кризису, инфляции и резкому расслоению в доходах. Сокращается поле для социального компромисса, следовательно, и для поддержки экономических реформ.

Мировое сообщество накопило разнообразный опыт в изменении форм собственности. Конец 80-х был периодом массовой денационализации госпредприятий в развивающихся странах. По оценке Мирового банка, в 1988—1992 годах в 25 из них доля выплат за приватизированную госсобственность в ВВП приближалась к 70 процентам. К сожалению, размер поступлений в бюджет от приватизации заметно ниже этой цифры. Государство остается крупным собственником, но управлять своим имуществом не умеет. В 1994-м Мировой банк провел в Вашингтоне конференцию по проблемам развивающихся экономик, собрав целый букет теоретиков и практиков, включая Л. Бальцеровича, Дж. Сакса, Я. Корнай. Тогдашний главный экономист МБРР М. Бруно во вступительном слове отметил, что ныне «частная собственность на средства производства стала новым идеалом». Эта констатация характерна, но важнее его замечание, что приватизация не решает всех проблем. Успех может быть достигнут, если потенциальные инвесторы поверят в необратимость политических и экономических реформ.

В транзитивных экономиках ожесточенные схватки вокруг дележа госсобственности оттеснили более актуальную проблему — как обеспечить приватизированные предприятия ресурсами, сделать их прибыльными: «Правительства приняли меню, состоящее из реструктуризации и приватизации, но этого оказалось недостаточно, чтобы опираться на «невидимую руку» рыночных сил. Предоставление ведущей роли в промышленном разви-

ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ В ПОСТИНДУСТРИАЛЬНУЮ ЭПОХУ 73

тии частному предпринимательству не отменяет роли государства...»^. Трудности управления бывшей государственной собственностью усугублялись тем, что предшествующие годы бюрократического руководства привели к моральному и физическому старению производственных мощностей, избыточной занятости, особенно административного персонала. Приватизация не смогла покончить с монополизмом, типичным для планового хозяйства. Монополия же частника ничуть не лучше государственной. Отсутствие или крайняя слабость конкуренции стали одной из причин обвального роста цен в постсоциалистических странах (Гайдар некогда ожидал роста цен в России на 40 процентов — выросли они как минимум в десять тысяч раз).

Политика государства была сосредоточена на изменении формы собст-венйости, а не на создании конкурентной среды, способствующей «более равномерному распределению доходов и тем самым... созданию социального и политического климата, благоприятного для функционирования экономики рынков»'^ Слабость конкуренции ограничивает формирование экспортного сектора, на нем преобладают те же сырье и вооружение, как и до начала реформ.

В ходе ваучерной приватизации в России примерно 50 процентов акционерного капитала перешло в собственность рядовых работников, но последовавшие спад производства, увольнения, невыплаты зарплаты вынудили их продать свои бумажки-ваучеры. К 1997-му по самым оптимистическим оценкам эта категория располагала не более чем 20 процентами акций. Акционирование, с которым авторы первой волны российских реформ связывали формирование нового отношения к собственности и труду, превратилось в средство отъема и перераспределения средств: «...Все наши акционерные общества лопаются оттого, что оказывается недостаток в честных людях» (И. С. Тургенев, 1862-й, тоже время реформ). В итоге ваучерная приватизация укрепила монопольное положение крупных акционеров, породив гигантскую концентрацию капитала за счет передела собственности в рекордно короткие сроки. Показательно, что мировой фондовый кризис октября— ноября 1997-го оставил равнодушным подавляющее большинство населения России (в отличие от американцев, например, которые продемонстрировали свое доверие национальной экономике, покупая подешевевшие акции).

Приватизация в принципе требует усиления государственных рычагов управления, в том числе для соблюдения законности ее проведения, поскольку соблазн (и возможности) расхищения госсобственности в этот период особенно велик. На деле же, по характеристике венгерского исследователя К. Мишаи, «из-за отсутствия четких правил трансформации госсобственности в частную воровство стало главным средством приобретения богатства. Это серьезно подрывает деловую этику, основу жизнеспособного капиталистического общества»^.

Серьезные сбои в экономической политике большинства стран Африки, Латинской Америки, бывшего СССР привлекли устойчивый интерес к роли государства в успехах НИС, сумевших в короткие сроки осуществить экспортоориентированную индустриализацию. Парадоксально, но слабость собственной сырьевой базы, всегда считавшаяся препятствием экономическому росту, лишила НИС соблазна «застрять» на вывозе необработанной продукции, как произошло со многими развивающимися странами. Во всяком случае, «голландская болезнь» (отвлечение средств от обрабатывающей промышленности в добычу сырья, — в Голландии конца 19о0-х это был природный газ) им не грозила. Показательно такое определение, как «developmental state», — развивающее государство, что предполагает его способность создать институциональные связи, свободный обмен информацией между ним и бизнесом для достижения целей развития, даже если эти цели не полностью совпадают с корпоративными интересами. Система хозяйства первых НИС определяется как «управляемый рынок, который своим фор-

Е. БРАГИНА, E. БУРМИСТРОВ 74

мированием обязан своеобразному сочетанию, коалиции развития, состоящей из военных, политиков, бюрократии и деловых людей». Очевидно, что создание такой коалиции, а главное, сохранение в ней баланса — задача, с которой может справиться только сильная власть. В постсоциалистических странах по крайней мере два компонента из этих четырех (военные и бюрократия) не без оснований вызывают глубокие опасения. Бюрократия не только многократно умножилась по сравнению с СССР, но и обрела мощные рычаги давления на экономику, прежде всего в целях личного обогащения. Залог успеха составляет близость к власти, а не победа в конкуренции, характерная для рыночной экономики.

Между тем задача государства состоит в создании соответствующего общественного климата: признание и защита частной собственности, ее ле-гитимности, законодательное ограничение монополизма. Иными словами, речь идет об укреплении институций, которые образуют социально-экономическое пространство страны. Наполеон, создавший Гражданский кодекс, не без основания сказал: «Люди бессильны обеспечить будущее; только институций создают судьбы наций».

Слабость законодательной среды, излишняя ее подвижность, низкая эффективность порождают недоверие граждан к закону, следствием чего неизбежно становятся его нарушения, начиная от сокрытия доходов и кончая организованной преступностью. Хронические экономические провалы в странах Африки эксперты связывают прежде всего с институциональным кризисом, который выразился в том, что государство, став главным экономическим агентом, породило чудовищную по масштабам и продажности бюрократию, ставшую самодовлеющей силой, фактически игнорирующей существование остального населения. К сожалению, традиционное недоверие к силе закона в России («Закон, что дышло...») за годы реформ только окрепло. 54 процента участников опроса 1997-го на вопрос «что сегодня важнее для России — хорошие начальники или хорошие законы» высказались за хороших начальников (по сравнению с 37 процентами в 1993-м).

Зыбкость институций всегда препятствует развитию здорового частного предпринимательства. В то же время надо видеть трудность и длительность создания адекватной рынку среды. Страны Запада создавали ее почти два столетия. Правда, теперь есть опыт, но вот заимствовать его трудно. Читая, например, об II юридических нормах и 14 институционально-культурных императивах, которые в совокупности обеспечивают тот самый современный рынок, понимаешь, что у России дорога к рынку длинная. Достаточно назвать лишь некоторые из них — закон и порядок, обязательность контрактов, ответственность государства перед гражданами, безопасность личности и собственности (две ипостаси одного понятия), — чтобы понять, насколько велика роль государства в таком строительстве^. Но это ни в коей мере не означает вмешательства государства, в лице его чиновников, в бизнес. Такое вмешательство — признак слабого государства. Три четверти опрошенных фирм, работающих в СНГ, и более половины в странах Латинской Америки и Африки жаловались на «синдром беззакония» (lawless syndrome), который включает высокий уровень преступности (воровство, насилие), коррупцию, частые изменения правительством правил игры, в том числе налогов. По такому показателю, как доля компаний, менеджеры которых вынуждены тратить более 15 процентов своего рабочего времени на переговоры с чиновниками, страны СНГ лидируют, причем с «хорошим» отрывом: 52 процента управляющих компаниями (в Африке южнее Саха-ры — 37 процентов, в Южной и Юго-Восточной Азии — 25, в странах ОЭСР самый низкий показатель —10 процентов)^.

Одной из характеристик сильного (но не тоталитарного) государства становился «индекс доверия», интегрирующий степень дееспособности бюрократического аппарата, его прозрачности, а главное, умения и желания

ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ В ПОСТИНДУСТРИАЛЬНУЮ ЭПОХУ 75

проводить курс, отвечающий интересам граждан и страны. «Индекс доверия» напрямую связан с такой важной составляющей экономического курса, как величина национальных и иностранных инвестиций. Индексы 79 стран, проанализированных Мировым банком, не содержат особых сюрпризов, последовательно снижаясь от стран ОЭСР к странам ЮВА, Ближнего Востока, Центральной и Восточной Европы, Африки южнее Сахары и заканчиваясь самыми низкими показателями для СНГ.

Наглядным подтверждением адекватности «индексов доверия» стало движение иноинвестиций по мере нарастания мирового фондового кризиса конца 1997-го. С развивающихся рынков Южной и Юго-Восточной Азии, пользовавшихся популярностью в «мирное время», иностранные инвесторы устремились в безопасные гавани США и Западной Европы, не ожидая, пока 120 миллиардов долларов, срочно выделенные МВФ на спасение еще вчера благополучных Индонезии, Филиппин, Таиланда и Южной Кореи, помогут тем выбраться из-под обвала. Справедливости ради заметим, что «зоны ржавчины» в этих странах (перегрев экономики, падение спроса на их главный экспортный товар — бытовую электронику, необходимость модернизации производства) упоминались в экономических исследованиях последних лет. Однако не только у нас мало кто перекрестится прежде, чем грянет гром.

Формально «эффективное государство» — почти никем не оспариваемая аксиома. Но, к сожалению, ни одно исследование, в том числе и международных организаций, не дает практических рекомендаций по созданию аппарата, адекватного политике развития. Опыт многих стран показывает, что периоды активного участия государства в предпринимательстве связаны, особенно в развивающихся странах, с резким ростом численности чиновников; причем нехватка бюджетных средств вынуждает правительства держать их на сравнительно невысоких окладах, что ведет к двум взаимосвязанным результатам — качественному ухудшению работы и взяточничеству.

В России, как всегда, процесс пошел своим путем. Численность госаппарата всех уровней превысила показатели бывшего СССР, одновременно растет зарплата чиновников, обгоняя ее размер во многих отраслях реального сектора. Государственное потребление выросло с 16 процентов ВВП (1992) до 2^—26 (1996). Ввести конкурентные начала в работу госаппарата, согласно рекомендации Мирового банка, в России (как и в развивающихся странах) никто даже и не пытается. Там, где закон слаб, а чиновник мно-гочисленен, коррупция объективно обусловлена: среди 54 государств, обследованных для выяснения масштабов коррупции, Россия в 1995-м заняла восьмое место, пропустив вперед семь развивающихся стран. Руководитель этого исследовательского проекта граф Иоханн Ламбсдорф сделал печальный вывод: «В мире имеется столько систем коррумпированности, столько культур коррупции, что голова кругом идет»^. Голова идет кругом не только у этого немецкого экономиста. Высшие чиновники 29 стран — членов ОЭСР на встрече в конце 1997-го по настоянию представителя США решили подписать соглашение, запрещающее компаниям подкупать должностных лиц за границей с целью добиться заключения контрактов. Уличенные в даче такой взятки предприниматели могут быть подвергнуты уголовному преследованию. Мировой банк и МВФ тоже намереваются учитывать уровень коррумпированности страны при предоставлении ей кредитов. Если эти благие намерения будут реализованы последовательно, можно ожидать большой экономии кредитных ресурсов — практически некому будет их выдавать. Пока же исследование «Международная прозрачность» считает, что Россия и Китай вышли в лидеры коррупции, подняв комиссионные в виде вознаграждения с 10 до 30 процентов от суммы заказа. Если с ростом коррупции все ясно, то меры по ее искоренению расплывчаты. Тот же Мировой банк вяло настаивает на реформе госаппарата и улучшении его качества. Но не видно ни сил (кадровых), ни средств (финансовых).

Е. БРАГИНА, E. БУРМИСТРОВ 76

Эксперты международных организаций пытаются усилить эффективность государства через участие населения в принятии решений. Но это прежде всего требует времени, воспитания гражданской ответственности, изживания дешевого популизма, особенно опасного в странах с низким экономическим уровнем, когда активность обозленных нуждой людей может легко перейти в хаос, попытки насильственного разрушения государственной машины. Так что «огромная цена государственного коллапса требует особого внимания к его предотвращению...», — заключает Мировой банк, предостерегая против понимания эффективного государства как «минималистского» (слабого, отстранившегося от активного влияния на общественную жизнь, не имеющую хозяйственных рычагов для политики развития в условиях глобализации). «Невидимая рука» рынка оказалась в постсоциалистических и многих развивающихся странах слишком уж невидимой, не обеспечивающей экономическую свободу. Последнее понятие трактуется в проекте, возглавляемом известным экономистом М. Фридменом, как наличие условий для максимальной свободы выбора, свободного обмена, защиты частной собственности и контрактов, то есть все тех же рыночных механизмов. Исследование более 100 стран по пятилетиям (1975—1995) дало предсказуемые результаты. Страной с самой свободной экономикой был признан в 1995-м Гонконг, получивший 9,3 балла по десятибалльной шкале (кстати, эта страна с жестким, наименее коррумпированным государственным аппаратом, где премьер-министром долгие годы был человек отнюдь не демократических взглядов), затем Сингапур, Новая Зеландия, США и т. д. Россия остается среди стран с низкими показателями экономической свободы.

Для государств, стремящихся проводить политику развития и повышения степени свободы экономики. Мировой банк предлагает некую модель, основанную на двух посылках: соизмерение действий государства с его потенциалом (не пытаться сделать слишком многое, имея ограниченные ресурсы) и улучшение работы госаппарата (через сотрудничество всех слоев общества и ограничение проявлений волюнтаризма). Успешного воплощения этой модели, правда, не видно. Приходится согласиться, что «государственное управление — самый дефицитный ресурс»^.

примечания

1JNIDO. The Globalization of Industry: Implications for Developing Countries beyond 2000. Vienna) December 1996, p. 2. 4bid., p. 26.

^UNIDO. Industry and Development Global Report 1988/1989. Vienna, 1989, p. 122. "«World Development Report 1997. The State in a Changing World». N. Y., 1997, p. 214—215. ^M. Тодаро. Экономическое развитие. М., 1997, стр. 208. ^Там же, стр. 651.

^«Our Global Neighbourhood». Oxford, 1995, p. 142. "«Финансовые известия», 25 ноября 1997 года.

"«Общие условия для стимулирования создания рабочих мест на малых и средних предприятиях». Женева, 1997, стр. II.

"«Word Development Report 1997», p. 230—231. '«Asian Business», 1995, № 6, June, p. 28.

Щит. по: «Мировая экономика и международные отношения», 1996, № II, стр. 72. "UNIDO. The Globalization of Industry.., p. 90. "МБРР. Отчет о мировом развитии. 1997, стр. 2. ^«Word Development Report 1997», p. 90. vm. «the World Bank. Transition», 1994, vol. 5, № 5, May — June, p. 1. "М. Алле. Экономика как наука. М.) 1995) стр. 21. ^Comrades Go Private». N.Y„ 1992, p. 12. '"М. Тодаро. Экономическое развитие, стр. 547—548. ^«World Development Report 1997», p. 41,43. ^«Известия», 24 августа 1995 года. ^М. Тодаро. Экономическое развитие, стр. 576.

1. Тема 1 Введение в биофизику Области исследования Молекулярная биофизика биофизика биополимеро
2. Истинная бесконечность по Гегелю отличается от дурной бесконечности
3. Варианты вопросов домашней контрольной работы для студентов специальности 260807Технология продукции общ.html
4. Терра РостовнаДону 2006 Оглавление [1] Оглавление [2] Предисловие
5. Wrner Business Books 2005. На русском языке публикуется впервые.
6. режим питания включает 1 количество приемов пищи в течение суток кратность питания; 2 распр
7. темасы буенча ldquo;Балаrdquo; мультимедиа китапхан~сен кулланып ~тк~релг~н д~рес эшк~ртм~се 3 сыйныф рус т~рк
8. Реферат- Значение, цели, задачи и основные принципы трудового права
9. коефіцієнт запасу міцності канату що дорівнює для легкого режиму роботи лебідки 5 для середнього 55 та важ
10. ВИЧ-инфекция
11. Мы и раньше считали что акцизы нужно снижать
12. Моделирование процесса кислотного травления цинка в присутствии ингибиторов
13. 488 Процессуальный порядок применения мер пресечения при разбирательстве дела судом присяжных существенны
14. Эврике Уровень 1
15. Тема 1 Основные понятия рынка ценных бумаг Тема 1
16. Трудность суждений о коммунизме определяется именно его двойственным характером русским и меж
17. Технология производства керамического кирпича
18. Этика и социальная ответственность- основные понятия 1
19. 2012 УЧ.Г. М Е Т О Д И Ч Е С К И Е У К А З А Н И Я к лабораторному занятию 1 по технологии э
20. Роль и место лошади историческом развитии человека

Материалы собраны группой SamZan и находятся в свободном доступе