Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Салоны, кружки и собрания литературные первой половины 19 века.
По своему типу и составу подразделяются на общества, как правило, имевшие устав, регламентировавший деятельность их членов; кружки, не имевшие жёсткой организации и объединявшие писателей по интересам, позже — взглядам; салоны, атмосфера которых определялась личностью хозяина, его семейными связями, положением в обществе, и более демократические вечера, во второй половине XIX в. нередко перераставшие в редакционные собрания.
НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО. XVIII ВЕК.
Самым ранним общественно-литературным собранием принято считать «Учёную дружину» (первая четверть XVIII в.), возглавлявшуюся Феофаном Прокоповичем (в его доме на р. Карповка, не сохранился). Один из первых известных петербургских салонов — салон мецената графа И. И. Шувалова (середина XVIII в.) — место встреч и споров поэтов: М. В. Ломоносова, А. П. Сумарокова, позже его посещали Г. Р. Державин, И. И. Дмитриев, А. С. Шишков. Первые петербургские кружки возникли в 1770—80 х гг., в том числе в среде воспитанников Сухопутного шляхетного корпуса. В 1772 участники кружка, сложившегося вокруг поэта М. М. Хераскова (Д. И. Фонвизин, И. Ф. Богданович, А. А. Ржевский и др.), объявили в издаваемом ими журнале «Вечера» об объединяющей их цели — «в словесных науках упражняться». С конца 1770 х гг. началась история нескольких тесно связанных между собой кружков Н. А. Львова (поэта, архитектора, художника) и Державина. Встречи носили дружески-литературный характер, их участники (поэты И. И. Хемницер, М. Н. Муравьёв, художник Д. Г. Левицкий, архитектор Дж. Кваренги, композиторы Е. И. Фомин, Д. С. Бортнянский) были связаны и родственными отношениями, и общими культурными интересами: античность, анакреонтика, изящные искусства. В 1784 возникло «Общество друзей словесных наук», членом которого и автором статей в органе общества «Беседующий гражданин» (1789) был А. Н. Радищев. Цель общества — просвещение публики, приобщение к европейской общественной мысли и культуре, воспитание гражданственности; его исходные принципы близки идеям, обсуждавшимся позже в литературных собраниях декабристов.
ПЕРВАЯ ПОЛОВИНА XIX В.
Некоторое вступление. Развитие русского литературного языка. Предпосылки к появлению «карамзинистов» и «шишковистов».
Введение Петром Первым нового летоисчисления с 1700 года очень точно символизировало начало новой эры в истории России. В культуре (в узком смысле слова) это чувствовалось особенно остро: в Московской Руси практически не существовало культуры светской, религиозно-церковная православная традиция вполне удовлетворяла культурные запросы русского человека. С конца же XVII века через 'окно' в Европу, прорубленное Петром, в Россию хлынула совершенно иная, атеистическая по своей сути, светская культура. Продолжение прежней традиции стало немыслимо, новую же надо было 'переварить' -- адаптировать к местным условиям. Причем сделать это нужно было очень быстро: иначе нации грозила культурная смерть. Смерть удалось предотвратить, так как, по словам Карамзина, 'наша, без сомнения, счастливая судьба во всех отношениях есть какая-то необыкновенная скорость: мы зреем не веками, а десятилетиями'. В кратчайший по историческим меркам срок XVIII век создал если не полноценную культуру, то во всяком случае временный ее 'макет'. Однако скорость создания 'макета' наложила отпечаток на его свойства и качество.
Заметнее всего это было в литературе. Писатели XVIII века сумели сделать почти невозможное: создать довольно значительную изящную словесность, не имея главного ее орудия и материала -- литературного языка. Они попросту плохо писали по-русски. Самых выдающихся из них Пушкин характеризовал так: 'Высокопарность, изысканность, отвращение от простоты и точности, отсутствие всякой народности и оригинальности -- вот следы, оставленные Ломоносовым'; '... Перечел я Державина всего, и вот мое окончательное мнение. Этот чудак не знал ни русской грамоты, ни духа русского языка...' При этом Пушкин признавал очень высокие достижения русской литературы XVIII века, учился у нее. Таким образом, к началу XIX столетия в России сложилась парадоксальная ситуация: литература была, а языка не было.
Смешенье языков
Вернее сказать, языков было несколько. Первый -- церковно-славянский. В этом языке, который сформировался после Крещения Руси из соединения собственно русской и византийской традиций, Пушкин видел живительный источник русского языка: 'Как материал словесности, язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство перед всеми европейскими: судьба его была чрезвычайно счастлива. В XI веке древний греческий язык вдруг открыл ему свой лексикон, сокровищницу гармонии, даровал ему законы обдуманной своей грамматики, свои прекрасные обороты, величественное течение речи; словом, усыновил его, избавя таким образом от медленных усовершенствований времени. Сам по себе уже звучный и выразительный, отселе заемлет он гибкость и правильность'. Все это так, но к пушкинскому времени церковно-славянский был уже локализован, став исключительно языком культовым и книжным, очень сильно отдалившись от реальной разговорной практики. Кроме этого, он, конечно, не мог и не хотел вместить в себя все то новое, что привнесла в жизнь общества петровская эпоха.
Вторым языком был простонародный, представлявший собой разговорный вариант древнерусского -- в отличие от церковно-славянского народный разговорный язык в большей степени сохранил дохристианскую основу, к которой добавились татарские заимствования и диалектные изменения. Пушкин особо выделял тот факт, что народ пронес свой язык как святыню через все исторические испытания: '... Предки наши, в течение двух веков стеная под татарским игом, на языке родном молились русскому Богу, проклинали грозных властителей... Воины литовские не имели также влияния на судьбу нашего языка; он один оставался неприкосновенною собственностью несчастного нашего отечества'. Но и здесь были серьезнейшие проблемы. Во-первых, в отличие от церковно-славянского народный язык был лишь разговорным и не имел письменного варианта. Во-вторых, вследствие петровских реформ он стал сословным -- языком крестьян и мещан; в дворянской же среде употреблялся лишь окказионально. В-третьих, этот язык, как и церковно-славянский, был неспособен удовлетворять новые интеллектуальные потребности образованного русского общества. В-четвертых, народный язык был расщеплен на различные, часто далекие друг от друга, диалекты.
Третьим языковым пластом был французский. Русские 'взглянули, так сказать, на Европу, и одним взором присвоили себе плоды долговременных трудов ее' (Н. М. Карамзин). Однако, как уже говорилось, за столь краткий срок нельзя было создать собственные языковые формы для усвоения этих плодов. Поэтому русское образованное общество (прежде всего аристократическое) вынуждено было использовать уже готовый инструмент -- французский язык. Однако в дальнейшем это неизбежно привело бы как к окончательному сословному разделению русских на два народа, так и к полному исчезновению национальной культуры.
До поры до времени дворянство выходило из этого положения с помощью четвертого -- компромиссного -- языкового варианта: того, что Грибоедов называл смесью 'французского с нижегородским'.
Язык важен для патриота
Такой багаж получило девятнадцатое столетие в наследство от восемнадцатого. Отсюда понятно, что главной культурной задачей времени стало создание единого русского литературного языка и приведение в соответствие с ним разговорной нормы. Русские писатели приступили к выполнению этой задачи сразу с начала века. В 1802 году Николай Михайлович Карамзин в журнале 'Вестник Европы' помещает цикл статей, в которых призывает русское образованное общество избавиться от засилья французского и создать собственный язык: 'Беда наша, что мы все хотим говорить по-французски и не думаем трудиться над обрабатыванием собственного языка: мудрено ли, что не умеем изъяснять им некоторых тонкостей в разговоре?... Язык важен для патриота; и я люблю англичан за то, что они лучше хотят свистать и шипеть по-английски с самыми нежными любовницами своими, нежели говорить чужим языком...' Однако Карамзин предлагает отказаться лишь от механического употребления французского языка, отвергнуть 'рабские подражания в безделках, оскорбительные для народной гордости'. Вместе с тем Карамзин считает единственным возможным путем создания нового русского языка привитие ему всей 'тонкости' французского. Языковая концепция Карамзина состояла в том, чтобы литературно обработать, в определенной степени русифицировать ту самую 'смесь языков', которую дворянство уже использовало в разговорной речи.
Первостепенная важность создания единого русского языка осознавалась, конечно, не только Карамзиным. И сам его призыв сразу нашел отклик. Но далеко не все были согласны с теми способами преобразования языка, которые предлагал Карамзин. Уже в следующем, 1803-м, году видный литератор Александр Семенович Шишков в статье 'Рассуждение о старом и новом слоге' восстает против ориентации на западные образцы и предлагает следовать 'народному языку'. Шишков, однако, имел в виду не простонародный язык (уже испорченный инородными заимствованиями, например, из татарского), а церковно-славянский, единственно сохранивший национальные корни. После определенной обработки, 'подгонки' его к современным условиям церковно-славянский должен был, с точки зрения Шишкова, стать литературной (письменной) нормой современного языка.
Шишковисты и карамзинисты (*биографию Шишкова см. ниже)
Языковые концепции и Карамзина, и Шишкова привлекли много сторонников. К середине 1810-х годов оба лагеря организованно оформились: шишковисты (архаисты) образовали 'Беседу любителей русского слова', а карамзинисты (новаторы) объединились в литературное общество 'Арзамас'. Между ними шла ожесточенная литературная война (молодой Пушкин активно участвовал в ней на стороне карамзинистов). Это противостояние по сути своей далеко выходило за чисто литературные границы. За языковыми спорами стояли два мировоззрения, два различных взгляда на пути развития России: западнический и специфически национальный. Конечно, эти направления существовали и в предшествующие эпохи, но их противоборство в культуре не было явлено с такой очевидностью. Именно литературная борьба карамзинистов и шишковистов положила начало тому противостоянию западников и славянофилов, под знаком которого прошел весь XIX век, которое постоянно то вспыхивало, то затухало в нашем веке и которое продолжается в сегодняшней России.
Но вернемся во времена карамзинистов и шишковистов. Постепенно в обоих лагерях выделялись как крайние направления, так и умеренные, не воспринимавшие первоначальные 'партийные' подходы к языку в качестве догм. Среди шишковистов особняком стоял видный член 'Беседы' Иван Андреевич Крылов. С одной стороны, почти все его басни являлись переводами француза Лафонтена. С другой же -- Крылов был полностью погружен в русскую языковую стихию. Причем и в этом плане он не был шишковистом-догматиком. Да, Крылов вполне мог использовать славянизмы, но главное состояло в том, что баснописец распахнул двери в литературный язык для разговорной речи. Пройдя через крыловский литературный фильтр, эта речь возвращалась к народу в виде крылатых слов, словосочетаний, поговорок. Таким образом, формировалась не только литературная, но и разговорная норма. Еще в 1822 году Пушкин сказал о современных ему писателях: 'Некоторые пишут в русском роде, из них один Крылов, коего слог русский'.
Среди более молодых писателей, не входивших в 'Беседу', тоже были приверженцы 'архаистических' взглядов на язык -- так называемые младоархаисты: Грибоедов, Катенин, Кюхельбекер. Особо выделяется здесь Грибоедов, который проделал в 'Горе от ума' работу, очень сходную с крыловской. Грибоедов, как и Крылов, конечно, не был правоверным шишковистом: славянизмы в его языке встречаются не так часто. Его 'русская' ориентация выразилась в том, что драматург литературно обработал (в гораздо большем объеме, нежели Крылов) живой разговорный язык дворянского общества, максимально очистив его от лишних и вредных заимствований. Иностранные слова в 'Горе от ума' большей частью звучат нарочито и пародийно ('к фармазонам в клоб', 'от ланкарточных взаимных обучений'). Судьба грибоедовской комедии тоже была сходна с судьбой крыловских басен: она вернулась в народный язык и в свою очередь формировала разговорную норму. Пушкин уловил это при первом прослушивании 'Горе от ума': 'О стихах я не говорю: половина -- должны войти в пословицу'.
Таков был вклад в языковое творчество шишковистов. Карамзинисты внесли свой. Как ни парадоксально, но умеренное, компромиссное крыло направления возглавил сам основатель школы -- Карамзин. Если Карамзин в ранней прозе вырабатывает и реализует свою 'западническую' языковую концепцию, то автор 'Истории государства Российского' уже самым непосредственным образом входит в мир исконного русского языка (в том числе и церковно-славянского). В этом смысле Пушкин очень высоко оценивал роль Карамзина: '... Карамзин освободил язык от чуждого ига и возвратил ему свободу, обратив его к живым источникам народного слова'.
Из младших карамзинистов определенный вклад в языкотворчество внес Петр Андреевич Вяземский. 'Князь Вяземский имеет свой слог', -- писал Пушкин и обращался к своему ближайшему соратнику почти с мольбой: '...Образуй наш метафизический язык, зарожденный в твоих письмах...' Но, конечно, центральной фигурой среди молодых карамзинистов был сам Пушкин.
Таким образом, представители обоих противоборствующих направлений проделали огромную языковую работу. Причем главное значение имели не теоретические концепции (в достаточной степени умозрительные), а конкретные произведения выдающихся писателей. Сюда можно добавить и блестящую переводческую школу: Жуковский (от карамзинистов) и Гнедич (от архаистов).
Прочие общества
«Арзамасскую» традицию с её поэтикой розыгрышей отчасти продолжил салон С. Д. Пономарёвой (1795—1824), или «Общество С. Д. П.» (другое название — «Сословие С. Д. П.»), собиравшийся в 1820 е гг. в её доме на Фурштатской улице (ныне улица Петра Лаврова). Проект ритуала принятия в члены пародировал масонские посвящения и имел «кощунственный» эротический подтекст. В общество входили баснописец и прозаик А. Е. Измайлов (в его журнале «Благонамеренный» публиковалась информация о заседаниях), литератор Н. Ф. Остолопов, автор идиллий В. И. Панаев. Почти неограниченными правами наделялась «прекрасная попечительница». Культ хозяйки салона сделал своими адептами и молодых литераторов — В. К. Кюхельбекера, А. А. Дельвига, А. Д. Илличевского, не входивших в «Сословие С. Д. П.». Увлечение «Софией» оставило след во множестве стихотворениях поэтов, вписанных в её альбом и опубликованных в «Благонамеренном».
«Нейтральной почвой», местом, открытым для писателей разных направлений, на протяжении всей первой четверти XIX в. был салон А. Н. Оленина, возникший в первой половине 1800 х гг. (в 1800 х гг. — набережная р. Фонтанки, 101, с 1813 — там же, дом 97, с 1827 — Английская набережная, 10, в доме бывал А. С. Пушкин). Салон в разное время посещали художники (К. П. Брюллов, О. А. Кипренский), писатели (В. В. Капнист, Вяземский, А. С. Грибоедов, А. Мицкевич). Ценителями литературы, первыми критиками произведений были и образованные женщины — П. М. Нилова, А. П. Квашнина-Самарина; здесь ставились пародические пьесы С. Н. Марина и Гнедича, играли в шарады (вместо карт) под руководством не выходившего из роли ленивца, любителя поспать и поесть Крылова. Всё это способствовало созданию вокруг салона культа поэзии и дружбы. У Оленина читались «Горе от ума» Грибоедова, «Чернец» И. И. Козлова. Здесь А. П. Керн (родственница Олениных) впервые встретилась с Пушкиным. Расположенное близ Петербурга имение Олениных Приютино описано в сочинении Батюшкова и Гнедича.
В первой четверти XIX в. возникли Вольное общество любителей словесности, наук и художеств (1801) и Вольное общество любителей российской словесности (1816), существовавшее в Петербурге в 1816—25. С 1819 руководящее положение в ней заняли будущие декабристы Ф. Н. Глинка, К. Ф. Рылеев, Н. А. и А. А. Бестужевы, В. К. Кюхельбекер и др. В члены общества был принят А. С. Грибоедов. На заседаниях обсуждались проблемы науки и искусства в гражданском патриотическом духе. Общество издавало ежемесячный журнал "Соревнователь просвещения и благотворения".
"Зелёная лампа", русский литературно-политической кружок, существовавший в Петербурге в 1819—20. Основан декабристами С. П. Трубецким и Я. Н. Толстым, а также любителем театра и литературы Н. В. Всеволожским. Среди членов (всего около 20): Ф. Н. Глинка, А. С. Пушкин, А. А. Дельвиг, А. Д. Улыбышев и др. На заседаниях кружка читались и обсуждались стихи, театр, обзоры, исторические и публицистические статьи (многие из которых были направлены против царя), лирико-вакхические произведения. Члены "З. л." на собраниях ратовали за свободу, равенство, уничтожение тирании. Наиболее ярко политические воззрения их выражены в стихотворениях Пушкина, Глинки и в статье Улыбышева "Сон". "З. л." увековечена посланием Пушкина к Я. Н. Толстому от 26 сентября 1822.
Театральные интересы доминировали в кружках П. А. Катенина и А. А. Шаховского, где инсценировались драмы; у Шаховского Пушкин читал «Руслана и Людмилу».
После 14 декабря 1825 ряд кружков прекратил своё существование. Иной характер приобрели и многие старые, и недавно возникшие кружки. Прежние литературные споры ушли в прошлое, «камерные» жанры утратили прежнее значение, а вместе с ними в значительной степени утратил свою домашность и литературный быт; всё это лишило возможности слушателя-критика чувствовать себя соавтором текста. Нарождались романтические каноны (не предполагавшие постоянного оформления контакта с аудиторией), которые вели к утверждению ценности индивидуалисткой импровизации, авторского чтения. В центре кружков этого времени борьба «литературных аристократов» (Пушкин, Дельвиг, Вяземский и др.) и «торгового направления» (Ф. В. Булгарин, Н. И. Греч, О. И. Сенковский). «Аристократы» — завсегдатаи салона графини А. Г. Лаваль, «салона Карамзиных», в течение четверти века (с 1826) бывшего центром культурной жизни Петербурга; у вдовы историографа — Екатерины Андреевны (1780—1851) и его дочери от первого брака — Софьи (1802—56) бывали Жуковский, Пушкин, Вяземский, В. Ф. Одоевский, М. Ю. Лермонтов, Ф. И. Тютчев, Ю. Ф. Самарин и др. писатели, композиторы М. И. Глинка, А. С. Даргомыжский, художник Брюллов (в 1830 е гг. собирались на Михайловской площади, ныне площадь Искусств, 3, в 1840 е гг. — на Моховой улице). Простота сочеталась здесь с изысканностью, светские беседы, обмен политическими новостями — с «поэзией домашнего житья» (Е. П. Ростопчина). Разговор вёлся на русском языке, что было редкостью. По свидетельству И. И. Панаева, «чтобы получить литературную известность в великосветском кругу, необходимо было попасть в салон госпожи Карамзиной».
На рубеже 1820—30 х гг. в здании австрийского посольства на Дворцовой набережной, 4 существовали салоны Е. М. Хитрово (близкой знакомой Пушкина) и её дочери Д. Ф. Фикельмон, которую Вяземский назвал «устной газетой» политических и светских новостей. Среди гостей — Пушкин, Жуковский, Н. В. Гоголь.
Отголоском «арзамасской галиматьи» были «среды» А. О. Смирновой-Россет (в Зимнем дворце, середине 1820—30 х гг.). Личность хозяйки салона определяла и литературный круг, и атмосферу салона: приходили Жуковский — автор изысканно-остроумных писем и шутливых посланий к хозяйке, Пушкин (посредником между ним и Николаем I, цензором поэта, выступала «красавица Россети»), Одоевский, Гоголь, Лермонтов, адресовавший Смирновой множество стихов и каламбуров; её имя и прозвища обыгрывали И. П. Мятлев, Вяземский и др. поэты.
Среди великосветских салонов 1830—50 х гг. выделялся салон мецената графа М. Ю. Виельгорского, музыканта и меломана (Михайловская площадь, ныне площадь Искусств, 3 и 5; собирал артистов, музыкантов), который посещали Жуковский, Гоголь (он неудачно сватался к дочери графа), Глинка (на вечерах ставились отрывки из его «Жизни за царя»). Визиты простых артистов к графу были отделены от светских приёмов у его жены. Впечатления Лермонтова от салона Виельгорского отражены в его незаконченной повести «Штосс».
Попытку сблизить светское общество с избегавшими его или не вхожими в него литераторами (по существу, не удавшуюся) предприняли князь В. Ф. Одоевский и граф В. А. Соллогуб (1813—82), зять Виельгорского, автор повестей, запечатлевших высшее общество Петербурга без романтического флёра: в центре их — столкновение художника с «покровительствующей» знатью («История двух калош»), любовные коллизии и крушение мечты неискушённого героя («Большой свет»; прототип главного героя Мишеля Леонина — Лермонтов). Соллогуб — первооткрыватель типа «петербургского льва». Салон Соллогуба (в доме Виельгорского) посещали Тютчев, Вяземский, Одоевский, Н. А. Некрасов, Панаев, Д. В. Григорович.
С середины 1820х гг. возникали или возобновлялись кружки друзей-литераторов: «пятницы» Жуковского, собрания Дельвига В отличие от них «среды» П. А. Плетнёва, продолжившего, в память Дельвига, его литературные собрания (до 1838 — Московский проспект, 8, с 1838 — Невский проспект, 38, с 1841 — Университетская набережная, 9), постепенно перестали собирать представителей исчезавшей «литературной аристократии»; посещались в разное время Пушкиным, Тургеневым, Гоголем, И. И. Лажечниковым, В. Г. Белинским, Тютчевым, учёными, художниками.
Постепенно салоны теряли связь с литературными группировками, литература утверждалась в журналах. Произведения обращены уже не к определенному, потенциально известному адресату, а к открытому кругу читателей. Проза оттесняла поэзию, лирику, имевшую более устойчивые связи с салонами, с их атмосферой импровизации, устного слова, музыки и домашних альбомов. В центре культурных интересов — вопросы общественной жизни. Рост роли журналов привёл к созданию на рубеже 1820—30х гг. ситуации, противоположной недавней, — теперь литературный кружок подчинён интересам издания, а не наоборот. Так возникли «четверги» Н. И. Греча, собиравшие разнообразную публику, «пятницы» А. Ф. Воейкова — редактор газет «Русский инвалид» (1822—38) и «Литературных прибавлений» к ней, «Новостей литературы» (1822—26) и др., на которых он формировал материалы очередных номеров своих изданий. Посетители «пятниц» 1830х гг. (в доме на Шестилавочной улице, ныне улица Маяковского), в отличие от литературных собраний Воейкова 1820 х гг. (Невский проспект, 64) с участием Жуковского, Е. А. Баратынского, Гнедича, Крылова, Н. М. Языкова и др. литературных знаменитостей, — как правило, второстепенные и третьестепенные литераторы, тесно связанные с журналами, тон — далёкий от благородной простоты и изысканности, порой вульгарный. Вне связи с издательской практикой были «среды» Н. В. Кукольника, популярного в 1830—40 х гг. поэта, носившие подчёркнуто «неаристократический», богемный характер (1833 — начало 1840; собирались на его петербургских квартирах: с 1836 — набережная р. Мойки, 78, с 1837 — Итальянская улица, ныне улица Ракова, 31, с конца 1830 х — Фонарный переулок, 3). Близким знакомым хозяина и непременным участником «сред» был композитор Глинка. Окружение Кукольника именовало себя «комитетом» или «биржей». Для «сред» была характерна атмосфера безудержного поклонения хозяину (романтический культ вознесённого над толпой и презирающего условности «творца»), раскованности и даже разгула.
С конца 1830 х — начала 1840 х гг. проходили редакционные собрания — «четверги» А. А. Краевского (1810—89), издателя журнала «Отечественные записки». Редакционные обеды для сотрудников устраивались позже и в возглавлявшемся Некрасовым «Современнике»; редакцию журнала А. Я. Панаева называли «литературным подворьем», собиравшим как знаменитых писателей, так и начинающих литераторов-разночинцев.
Социальные проблемы, условия бытования литературы, литература как форма общественной мысли становились центральным предметом рефлексии в «монологических» кружках критика — авторитетного истолкователя (кружок В. Г. Белинского). У Белинского и Панаева, квартировавшего вместе с ним, читались и обсуждались европейские издания, посвященные социальным проблемам. Кружки вновь приобретали просветительную, хотя и исходящую из иных представлений, направленность. Социально-политические интересы преобладали в кружках М. В. Буташевича-Петрашевского, С. Ф. Дурова (участником их был Ф. М. Достоевский; (см. Петрашевцы)).
Спор карамзинистов и шишковистов о «старом» и «новом» слоге русского языка (кратко)
"Знамением переходной эпохи 1800—1810-х годов был спор карамзинистов и шишковистов о «старом» и «новом» слоге русского языка, спор, разделивший литературу на резко обозначенные лагери и оказавший существенное воздействие на последующую литературную жизнь. Полемика шла о путях русского Просвещения в целом и о месте литературы в системе русской общественной жизни.
Первым предвестием полемики была статья Карамзина «Отчего в России мало авторских талантов» (1802) — своеобразное резюме идей, высказанных и в других статьях писателя в «Вестнике Европы». Карамзин подчеркивал общественное значение литературы и литератора. Уровень развития словесности есть показатель уровня просвещенности общества в целом; вместе с тем литература есть один из двигателей просвещения. Между тем, продолжал Карамзин, язык литературы не образовался еще в России; он мало пригоден для передачи системы гражданских и нравственных понятий, равно как и для описания тонких душевных движений. Путь образования и «языка чувств», и философского языка — изучение классических образцов и сближение с языком света, образованной верхушки общества.
Выступление Карамзина развязало спор. В 1803 г. в Петербурге анонимно появляется основной полемический трактат из противоположного лагеря — «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка» адмирала А. С. Шишкова (1754—1841), главы консервативной общественно-литературной группы, открыто демонстрировавшей свое недовольство либеральными веяниями начала царствования Александра I. Шишков нападал на языковую политику карамзинистов, якобы отказывающихся от национальной традиции и пытающихся построить новый литературный язык «на правилах чуждого, не свойственного нам и бедного языка французского». Такое стремление, утверждал он, есть прямое следствие «иностранного» воспитания, сеющего безверие, пренебрежение к патриархальным добродетелям и развратные нравы. В своих глубинных основах выступление Шишкова было продолжением той борьбы, которая велась против Карамзина уже с середины 90-х годов XVIII в., однако в «Рассуждении...» впервые была сформулирована позитивная программа «архаистов»: возвращение к основам национального языка, сохраненного в церковных книгах. В соответствии с этой программой Шишков призывал очистить литературную речь от наносных галлицизмов, найдя соответствующие эквиваленты в словарном фонде церковнославянского языка; он предлагал и свои неологизмы, основанные на корневых значениях. Стиль «élégance», как иронически именует Шишков «новый слог», им отвергается и осмеивается, иногда не без проницательности; он пародирует его жеманство и метафорическую изысканность.
Книга Шишкова была сигналом к открытой полемике, которая продолжалась более десятилетия, проясняя антагонистические позиции сторон. В течение долгого времени держалось мнение, что Шишков если и не победил в этом споре, то, во всяком случае, заставил Карамзина во многом уступить свои позиции. В действительности же критика Шишковым издержек «нового слога» молчаливо разделялась и Дмитриевым и Карамзиным — и собственная эволюция Карамзина-прозаика шла по пути освобождения от повышенной эмоциональности, метафоричности стиля и злоупотребления галлицизмами. Против засилья французского языка в обществе и иностранного воспитания Карамзин возражал сам; активизация национальных культурных ценностей прямо входила в его программу, и «История государства Российского» была ее непосредственным осуществлением.
Вместе с тем антагонизм Шишкова и Карамзина имел достаточно глубокие корни. Требование Карамзина «писать так, как говорят», несколько заостренное в полемике (речь шла не о тождестве, а о сближении письменного и разговорного языка), опиралось на понятие языкового обычая, «общего употребления», выдвинутого карамзинистами. Это понятие было результатом осознания исторической изменчивости как языковых, так и литературных норм. Напротив, Шишков, призывавший к воскрешению исторической традиции, ссылавшийся на Ломоносова, выступал как сторонник нормативной поэтики, якобы искаженной и «забытой» невежественными писателями.
Спор, начатый книгой Шишкова, ускорил поляризацию литературных сил. Из области филологии и критики он перешел непосредственно в сферы художественного творчества. Литературоведение XIX — начала XX в. рассматривало его как борьбу «классиков» и «романтиков» или «шишковистов» и «карамзинистов». Ю. Н. Тынянов выдвинул понятие «архаисты» и «новаторы».
Персоналии.
ШИШКОВ Александр Семенович родился [9(20).III. 1754, Петербург]— писатель.
Первоначальное образование по лучил дома в духе крайней религиозности и официального патриотизма.
В 1771 окончил Морской кадетский корпус .
Служебная карьера Александр Семенович началась в Архан гельске.
В 1776 он сопровождал русские суда из Кронштадта в Черное море. Путешествие заняло три года, в течение которых Шишков побывал в Италии, Греции, Турции. По окончании путешествия был произведен в лейтенанты и оставлен при Морском кадетском корпусе. С этого вре мени он усиленно занимается морскими науками: переводит французскую книгу «Морское искусство», составляет трехъ язычный морской словарь. Тогда же про буждаются литературные интересы Шишкова: он переводит французскую мелодраму «Благодеяния приобретают сердца» и не мецкую «Детскую библиотеку» Кампе.
Первое оригинальное художественное про изведение Александра Семеновича — пьеса «Невольничество» (1780), в которой прославляется Екате рина II, пожертвовавшая значительную сумму денег для выкупа в Алжире христи анских невольников. Стремительное его воз вышение по службе началось в царст вование Павла I. Он получил последова тельно звания капитана первого ранга, эскадр-майора и генерал-адъютанта. В тот же период Шишков углубился в изучение цер ковнославянского языка, положив в ос нову своих размышлений о русском и ста рославянском языках этимологический принцип, что и закреплено впоследствии в его «Опыте словопроизводного словаря...» (1833).
В 1796 Александр Семенович стал членом Рос сийской академии наук. Итоги филологи ческих трудов писателя изложены им в книгах:
«Рассуждение о старом и новом слоге рос сийского языка» (1803),
«Прибавление к рассуждению о старом и новом слоге рос сийского языка» (1804).
В области фило логии Шишков был дилетантом, но умело про водил свои реакционные взгляды на раз витие русского языка. Он утверждал, что русский язык тождествен церковно славянскому. Позднее, в книге «Рассуж дение о красноречии Священного писа ния...», он пришел к выводу, что русский язык — язык светских книг, церковно славянский — духовных. Идеи его были направлены против сентиментализма в ли це его апологетов Карамзина и Дмитрие ва. Шишков опирался на учение Ломоносова о трех стилях — высоком, среднем и низ ком, утверждая недопустимость смеше ния их. Тем самым он выступал против сближения литературного языка с разго ворным.
В 1803 после появления «Рассуж дения о старом и новом слоге российского языка» вспыхнула полемика между шишковистами и карамзинистами. Особой ост роты она достигла после создания «Беседы любителей русского слова» и литератур ного общества «Арзамас», защищавшего карамзинистскую линию в вопросах языка и литературы.
Реакционный смысл выступления Шишкова против поэтики сентиментализма очеви ден. В сочинениях карамзинистов, по мнению писателя, расшатывались основы охранительной идеологии. Для Александра Семеновича, с его при верженностью к самодержавно-крепост ническому государству, человек был, преж де всего, и раньше всего личностью, инте ресы которой всецело подчинены интере сам самодержавного государства. С этой точки зрения Шишков вполне устраивал клас сицизм. Шишков считал, что внимание к внут реннему миру личности пришло из Фран ции, где совсем недавно произошла революция. Весь свой гнев он обрушил на подражание французской словесно сти и французскому языку, полагая, что произведения карамзинистов лишены национальной почвы и взращены на чу жой почве. В устах писателя негодование по поводу подражания французскому языку и словесности имело вполне определенный реакционный смысл. Отсюда понятно, что язык, стиль, поэтика сентиментализма не могли удовлетворить «архаиста» Шишкова. Ка рамзинисты пытались сблизить русский разговорный язык с литературным. Поэ тика сентиментализма служила выраже нию мыслей и чувствований частного че ловека, его личных надежд и упований. Шишков А.С. доказывал необходимость обращения к старославянскому языку, непонятному народу, но способствовавшему, по его мнению, утверждению высокого слога, принятого для выражения официальных патриотических чувств. Все это не исклю чало справедливости многих критических замечаний Шишкова в адрес сентименталистов (культивирование малых жанров, сенти ментально-пасторальная окраска произ ведений карамзинистов и пр.). Это же привлекло в шишковскую «Беседу» Кры лова, Державина. Но сущность учения Шишкова А.С. была глубоко реакционна. Литературная борьба шишковистов с карамзинистами имела идеологическую основу: спор шел об антигуманистическом и гуманистиче ском развитии русской литературы.
Шишков, помимо лингвистических сочине ний, написал несколько детских повестей. Произведения, вошедшие в его «Собрание детских повестей» (1806), не имеют художественной ценности ввиду их риторико - дидактического характера.
До 1828 не пре кращалась государственная деятельность Шишкова А.С.
Он был государственным секретарем, президентом Российской академии, чле ном Государственного совета, министром народного просвещения. На этих постах он проявил себя как крайний реакционер.
Умер – [9(21). IV. 1841] Петербурге.
PAGE 4