Будь умным!


У вас вопросы?
У нас ответы:) SamZan.net

вспомогательная работа- аспирант О

Работа добавлена на сайт samzan.net:

Поможем написать учебную работу

Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.

Предоплата всего

от 25%

Подписываем

договор

Выберите тип работы:

Скидка 25% при заказе до 3.6.2024

С.А. КРАВЧЕНКО

СОЦИОЛОГИЯ: ПАРАДИГМЫ

ЧЕРЕЗ ПРИЗМУ

СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО ВООБРАЖЕНИЯ

МОСКВА – 2002

2

Рецензенты:

Доктор социологических наук, профессор А.Б. Гофман

Доктор философских наук, профессор Л.К. Зыбайлов

Редактор: кандидат филологических наук Л.Н. Ольхова

Научно-вспомогательная работа: аспирант О.Е. Бабкина

Корректор: Е.В. Небесная

Учебное пособие отличается инновационным изложением

материала. Его особенностями являются:

– изложение материала в полипарадигмальной

интерпретации, что позволяет видеть сильные и слабые стороны

основных социологических теорий, возможности применения их

методологического инструментария лишь в конкретных

пространственных и временных координатах;

– акцент сделан на развитие социологического воображения,

что помогает видеть латентные аспекты социальных явлений, учит

диагностировать аномальные отклонения от нормы в развитии

общественных институтов и отношений;

– учитывается культурное многообразие через

осуществление сравнительного анализа российских реалий с их

западными и восточными аналогами, что способствует лучшему

пониманию и формированию толерантного отношения к различным

культурам;

– в каждой теме показываются возможности методов и

методологического инструментария конкретных теория, что

осуществляется через анализ социальных процессов, происходящих

ныне в мире и России.

Для студентов, аспирантов, преподавателей, всех тех, кто

интересуется социологической проблематикой.

© Кравченко С.А.

3

СОДЕРЖАНИЕ

Введение ……………………………………………………………………11

Тема I. ВОЗНИКНОВЕНИЕ СОЦИОЛОГИИ ………………………..13

1. Здравый смысл и социология ………………………………………..13

2. Предпосылки возникновения социологии …………………………16

Систематизированный скептицизм………………………………….…..16

Великая Французская революция 1789 г. …………………………………16

Промышленная революция ……………………………………………….17

Радикальные изменения в ментальности …………………………….….17

3. Место социологии в познании социальной действительности …18

Тема 2. СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ И СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ

ВООБРАЖЕНИЕ…………………………………………………………………23

1. Социология как наука, её полипарадигмальный характер……..23

Уровни социологического анализа………………………………………..23

Главные парадигмы………………………………………………………..24

Методология ………………………………………………………………25

Предмет социологии………………………………………………………26

2. Факторы обновления социологического знания………………….28

3. Ч.Р. Миллс: социологическое воображение………………………..29

Тема 3. ПЕРВЫЕ СОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ:

ОБОСНОВАНИЕ «ОБЪЕКТИВНЫХ» ЗАКОНОВ………………………….35

1. О. Конт: создание позитивистской социологии…………………….35

Поиск объективных законов социального развития……………………..36

Законы, обоснованные О. Контом………………………………………...37

2. Индивиды в системе порядка и прогресса (по мотивам контовских

идей)…………………………………………………………………………………38

3. Г. Спенсер: обоснование структурно-функциональной эволюции

общества…………………………………………………………………………….39

Развитие социологии и ее принципов……………………………………...40

Эволюционная теория………………………………………………………41

Законы, обоснованные Г. Спенсером………………………………………43

4. Власть, возможности её демократизации (в контексте взглядов Г.

Спенсера)……………………………………………………………………………43

5. Первые российские социологи: поиски решающих факторов

общественного развития …………………………………………………………46

Тема 4. СТРУКТУРНЫЙ ФУНКЦИОНАЛИЗМ Э. ДЮРКГЕЙМА……….49

1. Институционализация социологии …………………………………..50

4

Вычленение предмета социологии………………………………………..50

Социологизм Э. Дюркгейма: основные методологические принципы

познания общества………………………………………………………………...50

Методы…………………………………………………………………….51

2. Влияние разделения труда на общественное развитие ………….52

Разделение труда как социальный закон………………………………...52

Типы социальной солидарности……………………………………….…52

3. Анормальное разделение труда ……………………………………..53

Аномия ……………………………………………………………………...53

О самоубийстве…………………………………………………………….54

4. Применение принципов «социологизма» к исследованию права

(кросскультурный анализ российских и американских реалий)…………...54

Тема 5. ДИАЛЕКТИКО-МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКАЯ

СОЦИОЛОГИЯ К. МАРКСА И Ф. ЭНГЕЛЬСА……………………………61

1. Концепция отчуждения………………………………………………63

Проблема дегуманизации человека………………………………………63

Разделение труда…………………………………………………………64

2. Создание диалектико-материалистической социологии, её предмет

и методы…………………………………………………………………………..66

Природа……………………………………………………………………66

Структуры и социальные агенты……………………………………….67

Общественное сознание, сознание ложное, классовое сознание………68

Социальные законы………………………………………………………..69

Непредвиденные последствия…………………………………………….70

Социальные факты и ценности…………………………………………..70

3. Противоречия и конфликты …………………………………………71

Классы и классовая борьба………………………………………………...71

Социальная революция……………………………………………………...72

4. К. Маркс о власти, обращенной к человеку……………………...…73

Тема 6. “ПОНИМАЮЩАЯ” СОЦИОЛОГИЯ М. ВЕБЕРА…………78

1. Идейно-теоретические предпосылки становления веберовской

интерпретивной парадигмы……………………………………………………..79

2. Предмет и методы «понимающей» социологии…………………….80

Новый взгляд на роль естественных и социальных наук……………..….80

Социальные факты и ценности……………………………………………81

Понимание (Verstehen) социальных действий……………………………82

Типизация социальных действий…………………………………………..83

Основные методы понимания социальных действий……………………84

Идельно-типические конструкции………………………………………..85

Непредвиденные последствия……………………………………………..86

3. Рациональность и иррациональность………………………………87

Анализ общества по характеру действий его членов…………………..87

Бюрократия……………………………………….………………………..89

Господство: границы рационального…………………………………….90

Иррациональная рациональность…………………………………………91

4. Перспективы рационализации власти в России: актуальность

веберовских идей …………………………………………………………………93

5

Тема 7. СИМВОЛИЧЕСКИЙ ИНТЕРАКЦИОНИЗМ ДЖ. МИДА, Ч.

КУЛИ И Г. БЛУМЕРА……………………………………………………………99

1. Дж. Мид – основоположник парадигмы символического

интеракционизма…………………………………………………………………100

Идейно-теоретические истоки…………………………………………..100

Социальное действие: символ – ответная осмысленная реакция……..100

Принятие роли – средство интерпретации значимых символов……...101

Гипотеза Сапира-Уорфа………………………………………………….102

Самость………………………………….……………………………...…102

Механизм развития самости……………………………………………..103

Обобщенный другой и значимый другой…………………………………104

Применение принципов символического интеракционизма к исследованию

гендерных ролей………………………………………………………………….105

2. Ч. Кули: теория “зеркального Я”………………………………….107

Основные постулаты и метод теории “зеркального Я”……………..109

Современные изменения в самоидентификациях россиян…………….110

3. Г. Блумер: символы и коллективное поведение…………………111

Базовые посылки……………………………….…………………………111

Сфера коллективного поведения……………………………….……….111

Разрушение значимых символов как фактор спонтанного коллективного

поведения ……………………………….………………………………………..112

Формы спонтанного коллективного поведения……………………….112

Формы институционального коллективного поведения………………113

Критика символического интеракционизма……………………………116

Особенности форм спонтанного поведения в современном российском

обществе……………………………….…………………………………………116

Тема 8. А. ШЮТЦ – ОСНОВОПОЛОЖНИК

ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКОЙ СОЦИОЛОГИИ ……………………………120

1. Идейно-теоретические истоки………………………………………121

2. Феноменологическая парадигма: предмет и методы ……………122

Типизация и конструирование идеальных типов………………………..123

Интерсубъективный мир…………………………………………………123

“Мы” - группа и “Они”- группа…………………………………………124

3. Концепция дома ………………………………………………………125

4. “Мы” и “Они” в российском обществе ……………………………127

Тема 9. СОЦИОЛОГИЯ ЗНАНИЯ П. БЕРГЕРА И

Т. ЛУКМАНА…………………………………………………………….131

1. Конструирование социальной реальности………………………...132

Двойственная фактичность общества……………………………...…132

Агенты производства и поддержания субъективной реальности……133

Релятивность знания и субъективно сконструированных жизненных

миров ………………………………………………………………………………134

2. Знания в традиционных и современных плюралистических

обществах………………………………………………………………………….135

Институты по производству и передачи знания……………………….136

6

Толерантность к иному знанию как ценность современного общества……136

Факторы, обеспечивающие стабильность плюралистических обществ……137

Проблема выбора системы знаний…………………………………………138

Институты, стимулирующие выбор знания………………………………….139

3. Возможности феноменологического подхода для анализа

социокультурного состояния России ………………………………………..140

Тема 10. ЭТНОМЕТОДОЛОГИЯ ……………………………………148

1. Предмет и методы……………………………………………………149

Локальное производство социального мира……………………………149

Документальный метод…………………………………………………150

Эксперименты по разрушению повседневных взаимодействий как метод

изучения фоновых ожиданий……………………………………………………151

2. Основные исследовательские направления в этнометодологии

Анализ разговорных практик…………………………………………….153

Изучение институтов……………………………………………………153

3. Место этнометодологии в системе социологического знания….154

4. Использование этнометодологических методов для анализа

практической повседневной деятельности в коммунальной квартире…155

Тема 11. СОЦИАЛЬНЫЙ ПСИХОАНАЛИЗ З. ФРЕЙДА…………158

1. Структура личности, её социальные действия……………………158

Детерминированность социальных действий сознательными и

бессознательными факторами…………………………………………………158

«Оно», «Я» и «Сверх-Я» ………………………………………………...159

Анализ свободных ассоциаций …………………………………….……161

Основные защитные механизмы «Я» ………………………………….162

Страхи и неврозы ……………………………………………………….163

Критика К. Маркса………………………………………………………164

2. Масса: коллективное бессознательное и сознательное…………164

Факторы, способствующие образованию и распаду массы ………….164

Агрессивность массы…………………………………………………….165

Идентификация ………………………………………………………….166

Корпоративный дух массы………………………………………………167

Вождь массы……………………………………………………………...168

3. Роль культуры в человеческих отношениях………………………169

Культура и человеческие страсти………………………………………169

Дифференциация запретов по социально-культурному признаку…….169

Нарциссизм культурных идеалов………………………………………..170

4. Инфантильное и интеллектуализированное поведение…………171

Влияние религии на характер поведения…………………………………171

Дух науки и интеллектуализированное поведение………………………172

5. Социальный психоанализ о роли бессознательного и

деструктивного факторов в политике…………………………………………173

Тема 12. ГУМАНИСТИЧЕСКИЙ ПСИХОАНАЛИЗ

Э. ФРОММА: ОБЩЕСТВО ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА…………………….179

1. Человек для себя……………………………………………………..179

7

Телесно-духовная целостность природы человека……………………179

Экзистенциальные дихотомии…………………………………………180

Любовь: единение человека с миром……………………………………182

Дилемма: созидать или разрушать……………………………………182

Совесть и разум………………………………………………………….183

2. Социальный характер………………………………………………184

Продукт межличностного взаимодействия, детерминированный

культурой …………………………………………………………………………185

Социальный характер западного общества……………………………186

Типизация социальных характеров………………………………………188

3. Патологическое и здоровое общество………………………………188

Критерии общественного здоровья……………………………………..188

Причины возникновения общественной патологии…………………….189

В каком направлении изменять человека и общество…………………190

4. Фроммовские подходы к изучению деструктивности в политике…….192

Тема 13. ИНТЕГРАЛЬНАЯ СОЦИОЛОГИЯ П. СОРОКИНА…….198

1. Человек как “удивительное интегральное существо”…………199

Доминирование социокультурного начала……………………………199

Интегральное использование каналов познания………………………200

Культурный мир…………………………………………………………201

Высшая интегральная ценность……………………………………….201

Фактор Доброты: возможность целей и средств, адекватных природе

человека……………………………………………………………………….…202

2. Социокультурные суперсистемы и флуктуация обществ…….203

Социокультурные суперсистемы в истории человеческой цивилизации…..203

Основной закон истории……………………………………………..…204

Цикл флуктуации……………………………………………………..…204

3. Социальная стратификация и мобильность, теоремы флуктуации…205

Абсолютность социальной стратификации…………………………..205

Социальная мобильность и ее флуктуация. …………………………..206

Политическая флуктуация …………………………………………….207

Экономическая флуктуация……………………………………………208

Гипотезы о флуктуационных тенденциях в России………………….209

4. Социология революции…………………………………………….209

Негативные демографические изменения…………………………….209

Закон социального иллюзионизма………………………………………211

Факторы, определяющие характер власти…………………………...212

Детерминированность ментальности социокультурным фактором…….212

“Биологизирующая” роль революции………………………………….213

“Закон позитивной и негативной поляризации”……………………213

5. П. Сорокин о реформировании общества в условиях его кризиса….214

Тема 14. Т. ПАРСОНС: СОЗДАНИЕ РАЗВЕРНУТОЙ

CТРУКТУРНО-ФУНКЦИОНАЛЬНОЙ ТЕОРИИ НА ОСНОВЕ

ИНТЕГРАЛЬНОГО ПОДХОДА ……………………………………………219

1. Теория социального действия……………………………………220

8

Идейно-теоретические истоки…………………………………………..220

«Волюнтаристская теория социального действия»…………………...222

Система элементарного действия ……………………………………..222

Система социального действия и её подсистемы……………………..223

Социальный актор – ситуация .…………………………………………224

Типы социальных действий………………………………………………225

Типовые переменные……………………………………………..…….…226

Функциональная сетка AGIL………………………………………….…227

2. Теория социальной системы………………………………………..227

Социальная система: общая схема ………………………………….…227

Общество как тип социальной системы………………………………227

Подвижное равновесие общества……………………………………...229

3. Общественный порядок и факторы его обеспечивающие……..230

Тема 15. Р. МЕРТОН: СОЗДАНИЕ ПАРАДИГМЫ

СТРУКТУРНОГО ФУНКЦИОНАЛИЗМА В ВЕРСИИ ТЕОРИИ

СРЕДНЕГО УРОВНЯ……………………………………………………………238

1. Теоретико-методологические основы мертоновской парадигмы

структурного функционализма ………………………………………………..239

Критика классического структурного функционализма……………….239

Теория среднего уровня……………………………………………………240

Стратегия функционального анализа………………………………..…241

Одиннадцать заповедей функционализма………………………………242

2. Функционалистская теория аномии ………………………………244

Понятие аномии……………………………………………………….…244

Типологизация способов адаптации индивидов в условиях аномии…..244

Конформность……………………………………………………………245

Инновация………………………………………………………………245

Ритуализм…………………………………………………………………246

Ретритизм………………………………………………………………..246

Мятеж…………………………………………………………………….247

3. Применение принципов Р. Мертона к исследованию способов

адаптации индивидов к политическим реалиям…………………………..247

Тема 16. Э. ГИДДЕНС: СИНТЕЗ ДЕЯТЕЛЬНЫХ АГЕНТОВ И

САМООРГАНИЗУЮЩИХСЯ СТРУКТУР…………………………………255

1. Концепция современности ……………………….…………………256

Общеметодологический кризис……………………………………….…256

Характерные черты современности……………………………………257

2. Теория структурации…………………………………………………260

Социальные практики как предмет исследования……………………...260

Структура………………………………………………………………260

Главная теорема теории структурации…………………………..……262

Агент……………………………………………………………………….263

Практическое сознание…………………………………………………...264

Порядок…………………………………………………………………..264

3. Э. Гидденс и агентно–структурная политическая реальность

современности……………………………………………………………………264

9

Тема 17. СТРУКТУРАЛИСТСКИЙ КОНСТРУКТИВИЗМ

П. БУРДЬЕ………………………………………………………………273

1. Синтез структурализма и феноменологии…………………………273

Идейно-теоретические истоки…………………………………………..273

Принцип двойного структурирования социальной реальности………..274

2. Основная теорема структуралистского конструктивизма………274

Концепция габитуса………………………………………………………274

Капитал и его виды……………………………………………………….276

Концепция поля……………………………………………………………277

3. Предрасположенность агентов к определенным действиям в

политическом поле………………………………………………………………278

Тема 18. СИНЕРГЕТИКА И ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ КАК

ПРЕДВЕСТНИКИ ПОСТМОДЕРНИСТСКИХ ТЕОРИЙ………………….285

1. Синергетика: изучение самоорганизующихся структур…………285

Порядок из хаоса…………………………………………………………..285

Новый взгляд на мироздание……………………………………………...287

Постнеклассическая методология……………………………………….289

2. М. Фуко: основание теории археологии знания…………………..290

Предмет археологии знания………………………………………………290

Метод деконструкции…………………………………………………….291

Эпистема……………………………………………………………..……291

3. Постструктурализм Ж. Дерриды……………………………………292

Грамматология: неодетерминистская теория развития……………..292

«Смерть Автора» ………………………………………………………..293

Деконструкция: теоретическое обоснование……………………….…294

4. У. Бек: создание теории общества риска…………………………295

Риски модерна: методологические и социокультурные подходы……..295

Рефлексивность структур модерна…………………………………….297

5. Фукоизм о знании и власти, их контроле над людьми ………….298

Тема 19. ПОСТМОДЕРНИСТСКИЕ ТЕОРИИ………………………302

1. Постмодерн и потребность нового социологического знания ….302

2. З. Бауман: социология постмодерна………………………………..303

Постмодернистская ментальность…………………………………….303

Предмет социологической теории постмодерна………………………305

3. Ж. Бодрийяр: создание «антисоциальной» теории……………….306

«Конец социального» ……………………………………………………..307

Потребительское общество……………………………………………..307

Символический обмен…………………………………………………….308

Гиперреальность………………………………………………………….309

4. Симулякры и симуляции современного общества (по мотивам

произведений Ж. Бодрийяра) ………………………………………………….310

ВВЕДЕНИЕ

Учебное пособие ставит своей задачей познакомить студентов с основными

социологическими теориями, видя в них средство познания человека, культуры,

общества. Главный акцент сделан на том, чтобы в концентрированной форме

изложить суть творчества ведущих представителей мировой социологической мысли,

начиная от становления социологии и заканчивая постмодерном. При этом автор

предлагает свой подход к подаче материала, который исходит из следующих

принципиальных позиций.

Во-первых, изложение социологического знания осуществляется через призму

политеоретической интерпретации, что апеллирует к активной позиции студента,

предполагает развитие творчески-критического отношения к политическим теория,

их методологическому инструментарию. Практический смысл подобной подачи

материала нацеливает читателей на комплексное и одновременно избирательное

использование различных теорий, их методологических средств, учит на этой основе

принятию более гибких жизненных, политических и управленческих решений. У

студента появится возможность выбора, какой теории, каким технологиям анализа

политических реалий отдать предпочтение.

Во-вторых, каждая тема заканчивается разделом, показывающим

возможности применения теоретических и методологических принципов для

практического исследования конкретных социокультурных реалий. Читатель увидит,

как, используя принципы конкретной социологической парадигмы можно

интерпретировать социальные действия людей, сформировать общее представление

об обществе.

В-третьих, автор исходит из того, что социология – это наука не о конкретном

обществе и не об обществе в целом, а об обществах, проживающих в них

социальных типах людей, характере их культуры, традициях, ментальности и

социальных действиях. В связи с этим теоретический материал излагается, прежде

всего, в контексте сравнительного анализа реалий современного российского и

других обществ.

В-четвертых, автор не мыслит теоретическую социологию без

социологического воображения, в котором сливаются воедино наука и «искусство не

доверять» обычному видению мира. Социологическое воображение развивает

особую функцию разума: видеть латентные аспекты социальных явлений, проникать

в сущность окружающих реалий, видеть их оборотную сторону и различные грани.

Оно учит диагностировать аномальные отклонения от нормы в развитии

общественных отношений, вырабатывать методы «лечения» и превентивного

предупреждения социальных «болезней».

Наконец, в-пятых, в настоящем учебном пособии показывается, за что и как

ведущие социологи критиковали друг друга, по каким проблемам вели споры, ради

чего готовы были заниматься политической деятельностью. Такая картина

«жизненной социологии» даст читателю более углубленное представление о

творческом наследии прошлого, его влиянии на развитие современной

социологической мысли.

Учебное пособие рассчитано на курс в объеме 70-72 часов (15-19 лекций, 8-10

семинарских занятий и 5-6 круглых столов, на которых студенты в свободных

дискуссиях могли бы обсудить изученные темы).

У автора есть конкретные планы и замыслы по переработке настоящего

учебного пособия в систематизированный учебник по социологии, который бы

состоял из примерно 25 актуальных тем, данных в политеоретической интерпретации

и иллюстрированных эмпирическим материалом. Поэтому автор будет признателен

за критические замечания по данному учебному пособию и высказанные

соображения и пожелания на будущее. С благодарностью будут рассмотрены

предложения, связанные с изданием и финансированием указанной перспективной

работы.

Обсудить все вопросы учебно-методического характера, а также высказать

предложения можно по адресу:

117454, Москва, пр.Вернадского, дом 76, Московский государственный

институт международных отношений (МГИМО-Университет), кафедра

социологии. Тел.: 434-94-26

13

Тема I. ВОЗНИКНОВЕНИЕ СОЦИОЛОГИИ

1. Здравый смысл и социология

2. Предпосылки возникновения социологии

3. Место социологии в познании социальной действительности

Мы все живем в обществе и убеждены, что его хорошо знаем: достаточно

руководствоваться здравым смыслом, чтобы объяснить то или иное явление,

предвидеть возможный ход развития событий, мудро относиться к

несовершенствам социальных реалий. Но можно ли полагаться только на здравый

смысл при выборе жизненных ориентиров? Как соотносятся научные

социологические представления со здравым смыслом?

1. Здравый смысл и социология

Когда началась перестройка, большинство из нас возмущалось, что

преобразования идут слишком медленно. Весьма широко было распространено

мнение, что если «поднажать», то максимум дней за 500 можно решить все

проблемы – преодолеть «застой», ликвидировать зло тоталитарного прошлого,

достигнуть всеобщей справедливости и в экономике, и в политике, и в социальной

сфере. Общественное мнение и здравый смысл подталкивали руководство страны к

принятию легковесных политических стратегий. Какие виделись радужные

перспективы избавления страны от засилья бюрократов-кровососов, которых

предполагалось заменить самоуправлением самого народа снизу доверху!

Насколько совершеннее и возвышеннее должны были стать человеческие

отношения без пьяниц и алкоголиков – для этого, казалось, нужно только

решительно перекрыть доступ к «зеленому змию». Какое счастье должны были

испытать все советские люди, получив «бесплатное» отдельное жильё со всеми

современными удобствами к 2000 г. Увы, благие мечты так и остались мечтами.

Здравый же смысл подсказывал – не туда пошли, идеалы социализма подвели. А

почему бы нам не выбрать американский путь? И в самом деле, чем мы хуже

американцев, разве россияне не могут жить по-американски?

Сменившая “перестройщиков” команда реформаторов Б. Ельцина, казалось,

сделала все возможное, чтобы скачком перепрыгнуть к западным

фундаментальным ценностям – правовому, социально ориентированному

государству, монетаристской экономике, цивилизованному рынку, основанному на

частной собственности, индивидуальным свободам. Но чем больше был темп

преобразований, тем быстрее убегали от нас прочь декларированные идеалы, а их

место занимала ценностная неопределенность, непредсказуемость поведения как

руководителей, так и руководимых, а криминализация общественных отношений

достигла масштабов, которой еще недавно нельзя было просто вообразить.

Социально-политические катаклизмы, экономическая коррозия буквально охватила

все слои общества. А ведь искренне хотели как лучше… И опять здравый смысл

подсказывал – не туда пошли, России нужен собственный путь развития, иной

механизм принятия и исполнения решений – с новым Героем во главе, новым

Моисеем, который «железной» рукой восстановит порядок и справедливость.

Если же руководствоваться общеизвестным канонам социологической науки,

то подобное развитие событий следовало прогнозировать. Еще в прошлом веке

социологи аргументированно доказали, что любая скачкообразная смена

14

политических, экономических или религиозных ценностей, независимо от их

характера и содержания, неизбежно приводит к социальной дезорганизации, к

разрушению механизма социального контроля и, соответственно, к деструктивным

действиям в виде роста преступности, самоубийств и т.п. Кроме того, людям

кажется, что они сознательно преобразуют общество в желаемом направлении, но

значительная часть творения на деле оказывается неосознаваемой, а последствия –

непредвиденными. Социологическая наука давно пришла к выводу, что попытки

реализации планов (революционных или радикально-реформистских), существенно

нарушающих привычные модели мировосприятия людей, их поведения,

разрушающих устоявшиеся связи между различными социальными группами,

функции государственных и общественных структур, как правило, оборачиваются

непредвиденными последствиями нежелательного толка для членов общества.

Не менее важен ещё один принципиальный момент. Социологи знают, что

здравый смысл относителен во времени и пространстве. Он в значительной

степени историчен, на нем есть определенный налет религиозных верований и

идеологических воззрений. Он также культурно обусловлен: отнюдь не все, что

является здравым и рациональным, скажем, в Америке считается таковым в

европейских странах, России или на Востоке, и наоборот.

Более того, россияне на своем опыте познали, что подчас здравый смысл есть

не что иное, как мир социальных иллюзий, парадоксальное сочетание светлых и

зловещих образов, которые подавляют свободную волю человека, превращая его в

атом толпы. Мировосприятие нескольких поколений россиян основывалось на том,

что наш строй, народ, наши вожди – «самые лучшие», а нищета и террор – это от

многочисленных «врагов», как внешних, так и особенно внутренних.

Лишь в самом конце ХХ века в России к власти пришла политическая элита,

представители которой сделали ставку не на желаемое, диктуемое

идеологическими соображениями, а на возможное, прагматическое. При принятии

политических решений соображения здравого смысла все чаще стали

сопоставляться с данными социальных наук, в том числе и социологии. Это не

значит, что социологическая наука оказалась враз востребованной властью, но

тенденция обозначилась. Приведем лишь один пример. Вопреки расхожему

соображению здравого смысла, будто компьютеризация – панацея от

неграмотности, способная подменить собой систематический процесс научения,

руководство страны принимает решение о прекращении перманентных реформ в

системе образования, рассчитанных на облегченные подходы усвоения знаний,

выступает за укрепление оправдавших себя российских образовательных традиций,

имеющих весьма высокую репутацию во всем мире.

Разумеется, здравый смысл не всегда противоречит научному знанию. Более

того, в социологии есть направление, которое специально изучает знание и прежде

всего здравый смысл в его противоречивом развитии, чтобы, с одной стороны,

раскрыть возможности влияния здравого смысла на действительное поведение

людей в конкретных социальных и культурных условиях, а с другой – показать его

ограниченность, возможные заблуждения, расхождения знаний с реальными

фактами, что неосознанно сказывается на характере не только обыденной, но и

экономической и политической деятельности людей.

Приведем еще несколько примеров, свидетельствующих о том, что не всегда

и не во всем можно доверять здравому смыслу. Считается, что романтическая

любовь – это неотъемлемый компонент человеческого общества. Она присутствует

во всех обществах и является главным фактором вступления людей в брак.

15

На самом же деле на протяжении всей человеческой истории вплоть до

последних полтораста лет вступление в брак как среди богатых, так и бедных

определялось решением семьи или клана, т.е. экономическими и политическими

факторами, но никак не фактором романтической любви, которая начинается

связываться с браком лишь при переходе от аграрного к индустриальному

обществу. Более того, и сегодня в большинстве случаев не чувство любви

порождает союз между женщиной и мужчиной, а заданные обществом особые

алгоритмы отношений в виде тактики ухаживания (особой в каждой культуре)

позволяют возникнуть романтической любви. Иными словами, романтическая

любовь становится компонентом брака, лишь когда исторически возникают

определенные социальные и культурные условия.

Многие советские руководители, начиная антиалкогольную кампанию, были

убеждены в том, что чем больше употребляются спиртные напитки, тем выше

процент алкоголиков в населении страны. Соответственно, предполагалось, что

радикальное сокращение производства и потребления спиртного приведет к такому

же существенному уменьшению процента людей, страдающих алкогольной

зависимостью.

На самом деле связи между потребление спиртных напитков и алкоголизмом

значительно сложнее. Есть регионы в России, да и в мире – Италия, Израиль, – где

при весьма высоком, почти поголовном употреблении спиртного процент

алкоголиков ниже среднего по стране.

Кто не слышал: «Богатые богатеют, а бедные беднеют». Обычно это

суждение относят к странам, нациям и к отдельным социальным группам, не

говоря уже об отдельных личностях. Были даже попытки обосновать «объективный

закон углубляющейся экономической дифференциации» (К. Маркс), согласно

которому богатство концентрируется все у меньшего числа людей, ибо

составляющие большинство населения средние слои и особенно рабочий класс

беднеют.

Однако исследования, проведенные выдающимся российско-американским

социологом П. Сорокиным, показали, что данный «закон» отражал лишь

временную тенденцию, к тому же ограниченную культурным своеобразием

европейских стран. Уже с середины XIX века в США начала увеличиваться

реальная заработная плата рабочих и служащих. Подобная ситуация с конца XIX –

начала XX века стала проявляться и в странах Европы и Японии. Проанализировав

же данные за более длительный период времени, П. Сорокин пришел к выводам,

которые вообще опровергают вышеприведенный постулат: благосостояние

существенно меняется от одной страны к другой, от одной группы к другой; в

истории семьи, нации или любой другой группы не существует устойчивой

тенденции ни к обогащению, ни к обнищанию.

Все мы знаем, каким экономическим и моральным бременем легли на

российское общество проблемы беженцев, как чеченцев, так и россиян из бывших

советских республик. Здравый смысл подсказывает, что достаточно накормить этих

людей и дать им жильё, чтобы сделать их счастливыми или, по крайней мере,

свести на нет их деструктивное поведение, вспышки социального и криминального

насилия. Однако, очевидно, что это слишком узкий подход к проблемам. Нужно

ещё создать рабочие места для безработных. Но и этого мало. Необходимо вернуть

людей к социальным и культурным условиям их прежней жизни, к ценностям и

нормам, на основе которых с детства складывалось их мировосприятие.

Подобные примеры можно продолжать и продолжать. Очевидно, здравый

смысл имеет свою специфику, а наука – свою. Попытки же подменить здравым

16

смыслом науку приводили к тому, что вожди, идеологи, миссионеры, возможно,

искренне хотели, как лучше, а получалось “как всегда”.

В отличие от здравого смысла, по словам выдающегося американского

социолога Р. Мертона, для социологии характерен систематизированный

скептицизм. В этом её квинтэссенция. Чтобы проникать в суть социальных

явлений, дать им возможно более полную интерпретацию, социологи

систематически с помощью определенного теоретико-методологического

инструментария ставят под сомнение все социальные реалии, стремясь выявить

степень устойчивости связей или, говоря научным языком, корреляции между

ними. Их интересует, как общество влияет на человека, а люди на общество,

почему изменяются модели поведения людей, взаимодействия социальных групп,

какова роль в этих процессах сознания и инстинктов человека, факторов расы и

этноса, культуры и общественных структур – семьи, школы, религии, государства,

а также роль природных факторов – географической среды, экологической

обстановки.

2. Предпосылки возникновения социологии

Систематизированный скептицизм

Как считает выдающийся социолог современности Р. Мертон,

систематизированный скептицизм (его термин) в отношении законов общества,

характера поведения больших групп людей просто не мог возникнуть, пока

общество развивалось относительно спокойно, а поведение людей было в высшей

степени предсказуемо. Испокон веков оно жестко регламентировалось

определенными культурными традициями, устоявшимися коллективными

представлениями, многочисленными ритуалами и табу, ценностями и нормами

религии и семьи. «Наука как будто бросает вызов “удобным властным

допущениям”, просто подчиняя их беспристрастному анализу, – отмечал Р.

Мертон. – Организованный скептицизм содержит в себе скрытое сомнение в

некоторых основаниях установленной рутины, власти, принятых процедур и сферы

“сакрального” вообще… независимо от того, идет ли речь о сакральной сфере

политических убеждений, религиозной веры или экономических прав, научный

исследователь не ведет себя предписанным некритическим и ритуалистическим

образом»1.

Что же и когда произошло с обществом, что заставило людей усомниться в

незыблемости их бытия, пробудило поиски принципиально новых факторов

общественного развития, новых интерпретаций поведения человека, которые в

итоге привели к зарождению и становлению социологии как самостоятельной

науки?

Великая Французская революция 1789 г.

Революция, провозгласив идеалы всеобщей свободы и равенства, братства и

счастья, устранила от власти помещиков-феодалов. Вместе с тем она разрушила

1 Мертон Р. Наука и социальный порядок. – Личность. Культура. Общество. 2000. Т.II. Вып. 2. –

С. 165-166

17

средневековое сословно-монархическое устройство, социально значимые формы

поведения, закрепленные в традициях. Непредвиденными последствиями тому

стало утверждение не виданных ранее морально-этических норм – на смену

ценностям Царства Божия приходили ценности благосостояния, жажды власти и

славы, комфорта и удовольствий. В этих условиях поведение масс людей как

богатых, так и бедных стало направляться страстями и вожделениями. В

беспрецедентном масштабе вспыхивают социальные катаклизмы,

распространяются деструктивные действия и хаос.

Французская революция изначально подпитывалась теоретиками

Просвещения их верой в силу человеческого разума, который-де способен устроить

жизнь всех людей ко всеобщему благополучию. Эти радужные иллюзии сменяются

как скепсисом, так и осознанием необходимости новых подходов к анализу

общества.

Промышленная революция

Индустриальная революция основывалась на передовых достижениях в

естественных науках, внедряла новые машины и технологии. Но не только это.

Вместе с техникой приходил и новый социальный порядок, радикально

преобразовывавший все сферы общественной жизни. Его характерными

особенностями стали: фабричная система хозяйствования, урбанизация,

невиданные ранее взаимодействия больших групп людей, которые становятся

повседневными.

Строительство предприятий и разрастание городов вызвало огромные

миграционные потоки. Множество крестьян покидали свои земельные наделы и

отправлялись на фабрики, меняя при этом не только сферу сельскохозяйственной

деятельности, но и уклад жизни, привычные образцы социального поведения.

Возникает и быстро растет слой управленческой бюрократии, а с ним и

рационализируются капиталистические производственные отношения. Но ещё в

течение длительного периода времени это приводило к благополучию лишь

небольшого числа собственников, в то время как подавляющее большинство людей

подвергалось нещадной эксплуатации.

Радикальные изменения в ментальности

Зашатались традиционные религиозные ценности. Первые социологи, многие

из которых были выходцами из религиозных семей, полагали, что ими создаваемая

новая наука могла бы выполнять функции религии, служить нравственным целям

через утверждение в сознании людей четких жизненных ориентиров.

Принципиально новую роль в жизни общества стали играть науки. Они

институционализируются посредством повсеместного создания университетов и

колледжей. Возникает представление, что с помощью наук люди могут

контролировать мир и даже управлять им. Особую популярность приобретают

естественные науки – физика, биология, химия. Благодаря открытиям ученых-

естествоиспытателей расшатываются метафизические представления о мире.

Отнюдь не случайно при своем зарождении социология строилась в противовес

метафизики и по образу и подобию естественных наук.

Мировосприятие, прежде всего у ученых становится иным. Лучшие

мыслители того времени задались вопросами, почему приход идеалов всеобщей

свободы и равенства был столь драматичен, почему прогресс науки и техники,

18

зарождение просвещенного общества в противовес дикости и варварству

сопровождаются столь грубыми межличностными раздорами? Вопросы озадачили

ученых и тем, что на фоне выдающихся успехов в естествознании выявилась

очевидная неспособность познания собственно человеческого общества, у которого

обнаружились невиданные ранее несовершенства. Никто не мог дать

вразумительных, аргументированных объяснений тому, что ещё принесет развитие

фабричной системы, начавшаяся борьба за передел власти, изменения в образе

жизни и поведении людей. Кроме того, обрело институционализацию право на

религиозное и политическое несогласие.

Так возникла объективная потребность в обосновании принципиально новых

подходов к изучению общества, его структур, социальных групп и его членов.

Практически все мыслители того времени критиковали нарождавшийся

строй, предпринимали попытки как-то объяснить катаклизмы и на этой основе

предвосхитить характер будущего общества. Но они принципиально разошлись в

предлагаемых методах постижения истины и средствах движения к справедливому,

гуманному общественному устройству.

По существу, выделилось три подхода. Представители первого ратовали за

возвращение к относительно спокойному феодальному прошлому, полагая, что

порядок, основанный на наследственной власти, жестком механизме

регулирования поведения людей с помощью религиозных представлений и

традиций лучше хаоса и дезорганизации, в котором оказалось общество. Однако

большинство мыслителей считало, что такой возврат просто невозможен.

Второй подход составили разнообразные социалистические теории. Сен-

Симон, Ф. Фурье, Р. Оуэн и другие стали предлагать умозрительные проекты

преобразования общества, основанные на социальном идеале, полагая, что для их

реализации достаточно убедить правителей прекратить межчеловеческие раздоры и

принять их “самый справедливый” способ обустройства жизни.

Третий подход образовал собственно основоположник социологии – О. Конт.

Ученый сделал ставку на создании теории, основанной на эмпирических

исследованиях реального общественного бытия, пытаясь выявить законы его

развития, найти как причины возникновения деструктивных сил, раздоров и

несправедливости, так и факторы порядка и прогресса, зарождения идеалов

свободы и справедливости.

3. Место социологии в познании социальной действительности

Термин “Социология” происходит от латинского societas – общество и

греческого logos – учение. Буквально означает наука об обществе. Но сказать это

для определения специфики позновательных возможностей социологии как

самостоятельной науки, отличной от других социальных наук (психологии,

экономики, политологии, социальной антропологии), явно недостаточно, ибо все

они отражают объективные реалии рукотворного мира, т.е. изучают

человеческую деятельность.

Социологи опираются на междисциплинарные подходы и используют

данные других наук и прежде всего родственных социальных наук. Очевидно,

развитие социальных наук неизбежно ведет к их относительной интеграции. И все

же социология имеет свою качественную определенность, которая выражается в

особых подходах к тому, что из социально-культурного мира и как исследуется.

Принято различать объект познания и предмет науки. Объект – это

объективная реальность, на которую направлена исследовательская

19

деятельность ученых. Понятно, что представители конкретной социальной науки

могут изучать лишь часть объективной реальности, лишь те её стороны, которые

определяются спецификой данной науки. Для социологии это прежде всего

взаимодействия индивидов и социальных общностей в социально-культурном

контексте общества. Причем, что особенно важно подчеркнуть, не просто в

обществе, а в обществах. Речь идет не только о странах, но и об общностях,

отличающихся друг от друга социально-культурным содержанием. Например, для

социологов, изучающих деструктивное поведение важно сравнить его проявления с

особенностями, скажем, в Америке, странах Европы или Востока или других

регионов мира. У себя же в стране – с тем, насколько оно характерно для мужчин и

женщин, людей разных возрастных категорий, принадлежащих к различным

социальным и этническим группам, исповедующих разные верования и т.д. В

каждом из этих случаев исследователи будут иметь дело с качественным и

количественным своеобразием деструктивности в конкретном культурном

контексте большого общества или относительно малой общности людей.

Вместе с тем, определение науки только по объекту исследования явно

недостаточно, ибо отмеченные социальные реалии могут изучаться и другими

социальными науками, хотя и в иных срезах и аспектах. Каждая наука отличается

от других тем, что у нее есть присущий только ей предмет, т.е. специфическое

воспроизведение реальности на абстрактно-теоретическом уровне посредством

постановки своеобразных вопросов с целью выявления наиболее существенных с

научной точки зрения связей и отношений данной реальности.

Рассмотрим это на конкретном, обыденном примере из нашей повседневной

действительности – юная леди покупает свадебный наряд. Экономист к этому

событию может подойти с позиции ассортимента товара, материальных

возможностей покупателя, вероятного дохода от занятия бизнесом по торговле

свадебными принадлежностями и т.д. Вообще представители экономической науки

изучают человеческое поведение через призму производства, обмена,

распределения и потребления материальных благ.

Психолог может заинтересоваться этим событием с позиции исследования

эмоционального состояния юной особы. Психология одна из старейших наук и

изучает поведение человека главным образом на индивидуальном уровне.

Социального антрополога это событие может привлечь задействованными в

нем верованиями и правилами поведения, получившим общее распространение в

обществе. Предметом социальной антропология является прежде всего описание

культур различных обществ.

У социолога же будут другие вопросы и, соответственно, им будут

выявляться другие связи и отношения этой реальности, прежде всего в контексте

значимости материальных и социальных факторов, характера взаимодействия

индивида, его ценностных ориентаций, специфики ментальности. К примеру, какие

материальные, социальные, культурные или иные условия побуждают девушку

покупать столь непрактичный для повседневного пользования наряд? Какие

духовные факторы (традиции, религиозные представления) стимулировали эту

деятельность? Какие конкретные социальные институты задали ей своего рода

канву, заранее установленный порядок, с которого начинается организация брачно-

семейных отношений? Рационально ли это действие или оно вызвано

определенными ценностными установками?

Очевидно, девушка, покупающая свадебное платье, следует некому

сложившемуся социальному образцу взаимодействия индивидов, определенной

традиции, посредством которой осознанно или нет воспроизводится стабильный

20

порядок, предсказуемость общественных отношений. При этом социологов, как

правило, интересует не отдельно взятый факт, а типичность подобных фактов для

конкретной культуры – прошлых и современных обществ, для людей,

принадлежащих к разным социальным общностям, соответственно, имеющих

различные ценностно-нормативные ориентации и своеобразные видения

жизненного мира. Поэтому наверняка у них возникнет и вопрос, а есть ли

функциональные альтернативы данному социальному образцу поведения? Какова

степень распространенности “отклонения”? Выясняется, что в обществе есть люди,

которые в силу разных причин выбирают несанкционированные обществом

сексуальные контакты. В этом случае социологи также задают вопросы, почему

определенного типа люди игнорируют брачный наряд как определенный символ

“нормального” поведения и традиционно сложившиеся социальные образцы

поведения. Однако и в случае с “нормальным”, и в случае с “отклоняющемся”

поведением социологи ставят вопросы о роли самих индивидов, о характере их

действий, которые могут иметь, как явный, осознанный компонент, так и скрытый,

едва ли осознанный смысл.

Данный конкретный пример и возможные социологические вопросы

позволяют в самых общих чертах определить предметную область социологии: с

одной стороны, это изучение влияния общества на сознание, мотивацию поведения

людей, определяя то какие эти люди и что они склонны делать, а с другой стороны,

– понимание деятельности, поведения индивидов, обладающих свободой выбора,

исходя из того, как они оценивают значения объектов социального мира в

конкретных социальных и культурных условиях и как они в конечном счете сами

творят социальные и культурные реалии (покупая свадебное платье, девушка

создает предпосылки тому, что подобная социальная практика будет повторяться).

Разумеется, этот пример не может дать исчерпывающего представления о

предмете социологии. Но он, на наш взгляд, подтверждает метафорическое

суждение известного социолога П. Бергера о том, что предметом социологии

является как “общество в человеке”, так и “человек в обществе”.

Практически с момента зарождения социологии возникли оживленные дебаты

ученых о взаимосвязях и взаимодействиях “общества” и “человека”, что

затрудняло уяснение сути предмета социология как самостоятельной науки. Как

это не парадоксально, но до сих пор среди ученых ведутся споры и сохраняется

неопределенность относительно предмета социологического знания. На наш

взгляд, главная причина тому – противоречивое развитие социокультурных реалий

– к примеру, в последнее время значительно возросла роль собственно

человеческого фактора в воздействии на характер общества, – а также постоянный

поиск все новых и новых, как правило, более совершенных методов анализа как

социально-культурных общностей, так и поведения людей.

Методы науки – это совокупность основных познавательных приемов,

процедур, инструментария, с помощью которых осуществляется научное

исследование, систематизируются полученные знания.

Каждая наука использует как свои методы, так и общенаучные приемы,

характерные для ряда наук. Естественно, что с развитием науки создаются

принципиально новые методы. Методы социологии также постоянно уточняются,

что позволяет глубже проникать в исследуемые социальные явления и процессы.

Но при этом они сохраняют свой эмпирический характер. По этому качеству они в

принципе отличались от умозрительных методов, оценочных суждений,

характерных для философии, метафизики.

21

Изначально социология полагалась на методы других наук, прежде всего

естественных. Пройдет немного времени и социологами будут выработаны свои

собственные методы, но их эмпирическое содержание неизменно сохраняется.

Практически каждая новая теория, вошедшая в копилку мировой социологической

мысли знаменовала появление новаторских принципов и приемов исследования

социальных реалий. Об их конкретном содержании мы поговорим позже, когда

будут рассматриваться соответствующие теории. Сейчас же заметим, что с

момента становления социологии как самостоятельной науки и ее предметная

область, и её методический инструментарий весьма существенно изменились

благодаря ряду обстоятельств.

Отметим главные:

1) произошло осознание качественного усложнения процесса развития

современных обществ, что повлекло структурализацию уровней

социологического анализа общества;

2) увеличилось число школ, направлений, теоретико-методологических

подходов;

3) существенно обновилось само социологическое знание, радикально

изменились взгляды на законы развития человека и общества, факторы,

определяющие характер их взаимосвязей и взаимодействия.

Основные термины и выражения:

Здравый смысл, непредвиденные последствия, культурная обусловленность,

социальный закон, систематизированный скептицизм, теоретико-

методологический инструментарий, корреляция, индустриальная революция,

институционализация, эмпирическое исследование, социальная наука, социология,

методы науки, оценочное суждение

ЛИТЕРАТУРА

Волков Ю.Г., Мостовая И.В. Социология. М.: Гардарика, 1998. –

Рекомендуются темы 1 и 2

Гидденс Э. Социология. – М.: Эдиториал УРСС, 1999. – Глава 1

Комаров М.С. Введение в социологию. Учебник для высших учебных

заведений. М.: Наука, 1994. – В главе I показывается становление социологии как

самостоятельной науки, её отличие от истории, философии, психологии,

политологии

Мертон Р. Наука и социальный порядок. – Личность. Культура. Общество.

2000. Т.II. Вып. 2

Новикова С.С. История развития социологии в России. Москва – Воронеж,

1996

Новикова С.С. Социология. История, основы, институционализации в

России. Москва – Воронеж, 2000

Общая социология: Учебное пособие / Под общ. Ред. А.Г. Эфендиева.– М.:

ИНФРА-М, 2000. – Глава 1

Смелзер Н. Социология. М.: Феникс, 1994. – Глава 1. Весьма неординарно

излагаются социологические подходы к изучению общества

Социология. Основы общей теории. Учебник для вузов. Под ред. Г.В.

Осипова. М.: Аспект-Пресс, 1998. – Рекомендуются главы 1 и 2, в которых

раскрывается вопросы становления социологии, её парадигм, объекта и предмета.

22

Учебный социологический словарь с английскими и испанскими

эквивалентами. Издание 4-е, дополненное, переработанное. Общая редакция

С.А.Кравченко. М.: Экзамен, 2001

Фролов С.С. Основы социологии. М.: Юристъ, 1997. – Главы 1 и 2

Farley J.E. Sociology. – Prentice Hall, 1998. – Сhapter one “Sociology: The

Discipline”; сhapter two “How Sociology Is Done”

Ritzer G. Classical Sociological Theory. – McGraw-Hill Higher Education, 2000. –

Сhapter 1 “A historical sketch of sociological theory: the early years”; сhapter 2 “A

historical sketch of sociological theory: the later years”

Schaefer R.T. – McGraw-Hill Higher Education, 2001. – Сhapter one “The

Sociological perspective”

23

Тема 2. СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ И СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ

ВООБРАЖЕНИЕ

1. Социология как наука, её полипарадигмальный характер

2. Факторы обновления социологического знания

3. Ч.Р. Миллс: социологическое воображение

Изначально социология возникла как наука об обществе, о деятельности

населяющих его людей. Её главная цель была углубить рассудочность, представления

о тенденциях общественного развития, чтобы свести к минимуму общественное зло.

Но когда, казалось, социологи приближались к открытию смысла природы общества,

само общество подчас столь радикально менялось, что это приводило к периодически

возникающим кризисам в социологии. Однако это не обескураживало ученых,

стремившихся к созданию все более совершенных теорий. Причем в то время как

одни социологии стремились познать макро тенденции общественного развития,

другие, напротив, пытались исследовать общество на микро уровне. Так естественно

сложилось, что социологическая наука стала формироваться и развиваться через

разработку относительно разных, самостоятельных теорий.

Но социология представлена не только теориями. Её неотъемлемой чертой

является социологическое воображение. Оно представляет не менее важный

инструмент познания социального мира, интерпретации поведения людей.

1. Социология как наука, её полипарадигмальный характер

Уровни социологического анализа

Социологические теории многих социологов (О. Конт, Г. Спенсер, Э.

Дюркгейм, К. Маркс и др.) были ориентированы прежде всего на исследование

явлений и процессов в масштабе всего общества в целом, на анализ больших

социальных общностей и их взаимодействий. Так была основана макросоциология, у

которой сразу появилось много приверженцев. Современные представители

макросоциологии изучают глобальные процессы общественного развития, включая

возникновение новых социальных институтов и адекватных им механизмов

мотивации социальной активности.

Почти одновременно с макросоциологией возникла и микросоциология, которая

изучает ментальность и поведение людей, их ценностные ориентации,

межличностные взаимодействия и т.д. в сравнительно небольших социальных

группах, а также роли, которые они играют в этих группах.

В последнее время все большую популярность стали приобретать теории

среднего уровня, понятие и обоснование которых предложил американский социолог

Р. Мертон. По его мнению, эти теории необходимы для социологического анализа

конкретной группы фактов в отдельных областях знания. Примером тому может быть

теория структуры бюрократии или ролей индивидов в том или ином социальном

институте.

Различия между социологическими теориями разных уровней условно – все они

находятся в тесном взаимодействии и даже взаимно проникают друг в друга, ибо

нельзя жестко разграничивать часть и целое в общественных реалиях. И все же в

принципе они имеют различную предметную область и раскрывают различные по

масштабности связи. Поэтому в социологии с необходимостью существуют как

теории становления и развития социально-культурных общностей, их структур и

24

функций, так и специальные теории (социологии политики, экономики, права и т.д.).

Последние раскрывают характер взаимодействия между обществом в целом и его

конкретной сферой, а также присущие этой сфере взаимодействия людей.

Естественно, что представители макросоциологии, в отличие от, скажем,

микросоциологов, по-своему, специфически отражают объективную реальность,

имеют дело с иными проявлениями развития и функционирования изучаемого

объекта, что в конечном счете сказывается на взглядах ученых и о предмете

социологии.

Кроме того, в социологии всегда присутствовало два направления в получении и

накоплении знаний. Одно изначально ориентировалось на методы наблюдения и

эксперименты, обосновав эмпирическое направление. Оно институционально

оформилось в Чикагской социологической школе ещё в 20-е годы ХХ столетия.

Именно представители этой школы разработали общепризнанные и по сей день

используемые методы сбора и обработки эмпирических данных, которые имеют

прежде всего прагматическую направленность – обоснование “социальных

технологий”, пригодных для совершенствования конкретных социальных структур и

функций.

Другое направление – теоретическое, нацеленное на концептуальное

осмысление реалий социальной жизни.

И опять-таки подчеркнем, подобное вычленение направлений условно. Попытки

обособить или противопоставить эти направления друг другу, создать на этой основе

самостоятельные науки успеха не имели. Реальное приращение социологического

знания возможно лишь на основе взаимодействия, взаимообогащения эмпирического

и теоретического знаний.

Главные парадигмы

Как было отмечено выше, одним из факторов развития науки и расширения её

предметной области было возникновение ряда относительно самостоятельных школ,

каждая из которых предложила и обосновала свои теоретические и, соответственно,

свои методические подходы. Чем одна школа в принципе отличается от другой?

Прежде всего парадигмами.

Парадигма совокупность основных положений и принципов, лежащих в

основе той или иной теории, обладающая специфическим категориальным аппаратом

и признающаяся группой ученых.

Дело в том, что все науки основываются на разных системах по степени

“открытости”, т.е. способности включать в себя одну, две или несколько

общепризнанных парадигм. Так, представители естественных наук (химия, физика,

биология и др.), как правило, руководствуются одной общепризнанной парадигмой,

которая достаточно очевидно прослеживает взаимосвязи изучаемых явлений. Хотя в

истории этих наук неоднократно происходила естественная замена одной теории на

другую, все же какая-то одна теория в определенный исторический момент являлась

доминирующей для большинства ученых. Другая же теория может использоваться

для интерпретации связей на относительно локальном уровне. Так, теория

относительности и физика Эйнштейна имеет свою сферу применения, а физика

Ньютона – свою.

Что же касается социологии и ряда других наук, то они всегда включали в себя

несколько теорий и их разновидностей, очевидно потому, что социальное имеет

гораздо большее многообразное проявление и взаимосвязь изучаемых ими предметов

и явлений не носит столь жесткого характера. Кроме того, как было отмечено выше,

25

могут быть разные отправные подходы анализа общественных явлений, что

проявляется в своеобразии методики и техники исследования.

Словом, каждая социологическая парадигма достаточно избирательна в плане

оценки факторов общественного развития. Именно поэтому ни одна из парадигм не

дает всеобъемлющий анализ общества, хотя и вносит свой конкретный, частичный

вклад в его понимание. Каждая парадигма также характеризуется приоритетностью

рассмотрения тех или иных сторон социокультурных реалий, своеобразием анализа

поведения людей.

Все социологические парадигмы по характеру принципиальных

методологических подходов к анализу общества можно разделить на три большие

группы. Первую образуют структурно-функциональные парадигмы, которые

рассматривают социальные общности, формы их самоорганизации,

функционирование общественных институтов. Изучается воздействие социальных

структур и институтов на поведение людей, прежде всего на макроуровне.

Вторую группу составляют интерпретивные парадигмы, которые акцент

делают на изучении и интерпретации человеческого поведения на микроуровне.

Представители интерпретивных парадигм вообще не ставят перед собой задачи

производить знания в виде законов. Их главная цель — отражение и объяснение

социальной реальности, чтобы сделать предметы или явления доступными для нас,

сохранить при этом их уникальное значение в конкретном историческом, социальном

и культурном контексте.

Третью — интегральные (объединительные) парадигмы, которые выражают

взаимосвязь социальных структур и деятельных социальных агентов, их

взаимовлияния. Эти парадигмы позволяют изучать непредвиденные, случайные

колебания в социальных и культурных реалиях, вызываемые усиливающимся

влиянием социальных агентов, а также эффекты в самоорганизующихся

общественных структурах, возникающие из дезорганизации, беспорядка и хаоса.

Методология

Методология система общих принципов науки, а также совокупность её

исследовательских приемов.

Полипарадигмальный характер социологического знания предопределяет

использование разных принципов и приемов исследования общества представителями

различных парадигм. Методология направляет ученого на исследование специальной

области социальных реалий, отбор фактов, характеризующих каузальные

зависимости именно в этих сферах, ориентирует на использование специфического

инструментария сбора и систематизации данных.

Так, для сторонников структурно-функциональных парадигм в целом

характерна классическая методология, определенные параметры которой были

разработаны ещё О. Контом и Г. Спенсером. Ей свойственно признание

объективности социальных реалий, вера в точность, строгость и прочность

инструментария социального познания, убеждение в том, что законы социального

мира носят весьма жесткий характер, а некоторые ученые даже полагают, что они в

принципе аналогичны законам природы и могут быть открыты путем анализа

структур общества и фактов жизнедеятельности людей.

Социологи интерпретивных парадигм работают в рамках так называемой

неклассической методологии. Они полагают, что каждая социальная общность имеет

неповторимый ценностный мир, что обстоятельства всегда субъективны, что

исследователь тоже не абсолютно беспристрастен, а потому не может быть единого,

26

универсального объяснения социальных реалий. Используемый ими

исследовательский инструментарий нацелен на то, чтобы разрушить барьеры,

препятствующие более углубленному пониманию социальных реалий, пытаясь при

этом “заглянуть за”, “смотреть сквозь”, понять скрытую от глаз “закулисную сторону”

событий.

Для интегральных (объединительных) парадигм характерна принципиально

новая методология, получившая название постнеклассической. Она ориентирована на

изучение самоорганизующихся систем, имеющих две особенности: 1) система должна

быть открытой для взаимодействия с окружающей средой — другими обществами; 2)

число компонентов, в результате взаимодействия которых возникает упорядоченное

движение, должно превышать определенный минимум (хаотичность ограниченного

числа сделок на отдельной бирже очевидна, но она трансформируется в

упорядоченное взаимодействие людей, когда речь идет о национальной сети бирж).

Постнеклассическая методология наиболее пригодна для исследования

современных обществ, которые значительно более, чем прежние, открыты для

контактов с другими культурами вплоть до организации транснационального

производства, участия в формировании единого мирового рынка, интеграции

определенных ценностей и норм. В ней аккумулированы достижения синергетики,

теории относительности, исследовавшие самодвижение материи, в основе которого

лежали вероятностные процессы необходимости и случайности. В случае с

социальными системами применение постнеклассической методологии позволяет

исследовать качественные изменения в обществе на основе учета взаимоотношений

как между внешними и внутренними факторами воздействия, так и соотношений

целерациональных и иррациональных, непреднамеренных действий людей, что

учитывает определенный потенциал непредсказуемости в процессе общественного

развития.

Заметим, что классическая, неклассическая и постнеклассическая методология

не противостоят, а дополняют друг друга, будучи применимыми к разным срезам

социальной реальности.

Предмет социологии

Из сказанного следует, что практически каждая парадигма имеет не только свой

концептуальный и методологический аппарат, но и свой предмет исследования.

Поэтому представляются схоластическими сами попытки дать универсальное,

всеобъемлющее определение социологической науки. Уже более ста лет идут

ожесточенные споры социологов, но до сих пор нет ни одного определения

социологии, которое бы в концентрированной форме представляло все

социологическое знание. На наш взгляд, такого определения в принципе невозможно

выработать, ибо нельзя объять необъятное. Аналогично для сравнения: практически

невозможно дать универсальное определение медицины, если одновременно иметь в

виду практическое существование множества совершенно разных медицин: нашей

традиционной медицины; медицины восточной, предполагающей иное видение

болезней человека и их лечение; шаманской медицины – как её лекари, так и

пациенты, как правило, искренне верят в её целительные возможности.

Учитывая, что ныне социология в целом представляет собой разветвленную

систему знания, состоящую из большого количества общепризнанных парадигм,

которые избирательны в смысле приоритетности рассмотрения тех или иных проблем,

оценки факторов развития человека и общества, автор настоящего учебного пособия

сделает акцент не на определении социологии вообще, а на определении предмета,

27

методов и методологии конкретных социологических парадигм. Сущностное их

определение и характеристика будут содержаться в соответствующих темах.

Более того, существуют отраслевые социологии, которые, как правило, с

позиций теорий среднего уровня изучают конкретные сферы жизнедеятельности

людей.

Исследовательские

комитеты Американской

социологической ассоциации (2000 г.)

Исследовательские комитеты при

российском обществе социологов (2001 г.)

Аграрная социология Социология социального прогнозирования

Биосоциология Социология социальных систем

Визуальная социология Этническая социология

Демографическая социология Социология риска и катастроф

Инвайронменталистская социология Социология армии и военных исследований

Индустриальная социология Экосоциология

История социологии / социальная мысль Экономическая социология

Коллективное поведение /

социальные движения

Социология использования времени

Криминология / правонарушения Социология семьи

Методология: качественный и количествен

подходы

Социология политики и социальной сферы

Политическая социология Социология массовой коммуникации

Прикладная социология Социология образования

Социальная психология Гендерная социология

Социологическая практика /

социальная политика

Социология молодежи

социология потребления

алкоголя и наркотиков

История и теория социологии

Социология брака и семьи Логика и методология в социологии

Социология возраста /

социальная геронтология

Математическое моделирование

статистические методы в социологиче

исследованиях

Социология девиантного

поведения / социальная дезорганизация

Биография и общество

Социология досуга, спорта, рекриации Социология труда

Социология занятости и профессий Социология конфликта

Социология знания и науки Социология религии

Социология искусства и литературы Социология политики

Социология криминогенности и

коррекции поведения

Социология здоровья и здравоохранения

Социология культуры

Социология малых групп

Социология массовой

коммуникации и общественного мнения

Социология медицины

Социология ментального здоровья

Социология миграции и иммиграции

Социология образования

Социология права

28

Социология рас, этносов, меньшинств

Социология религии

Социология рынков

Социология секса и гендера

Социология социализации

Социология социального взаимодействия

Социология социального контроля

Социология социальной организации

Социология социальных изменений

Социология стратификации и

мобильности

Социология труда

Социология урбанизации

Социология экономики

Социология языка /

социальная лингвистика

Сравнительно-историческая социология

Теоретическая социология

Экологическая социология

И все же с тем с учетом всего вышесказанного предлагается рабочее

определение социологии, которое, подчеркнем, дает лишь самое общее представление

об этой науке:

Социология – наука, которая, опираясь на эмпирически подтвержденные

данные, теоретически изучает деятельность людей в конкретном социальном и

культурном контексте функционирования общества, его институтов и

организаций, противоречивого развития общественного сознания, осознанных и

неосознанных мотивов поведения.

Более полное представление о социологии, её теориях Вы получите в процессе

усвоения самого курса.

2. Факторы обновления социологического знания

Как уже было отмечено, предмет социологии находится в постоянном

изменении и развитии, что обусловлено двумя решающими факторами. Фактор

первый – развитие самого научного знания, который открывает новые и новые

перспективы для научного исследования общества. Так, в послевоенный период среди

социологов усилились дебаты по поводу перспективных направлений приращения и

развития социологического знания. Дело в том, что общепризнанные парадигмы,

основанные на классической методологии, подвергались все большей критике.

Отмечалось, в частности, что и структурный функционализм слишком акцентирует

влияние социального целого по отношению к социальным субъектам – прежде всего,

реально действующим людям. Кроме того, критиковалась и натуралистичность этих

парадигм, которые строились на убеждении, что социальные законы и законы

природы едины по своей сути – они могут быть открыты путем анализа и обобщения

фактов, и те и другие объективны. Из чего следовало, что открытые “исторические

законы” позволяли прогнозировать в принципе безальтернативное будущее. Между

29

тем факты развития обществ и на Западе и на Востоке все больше свидетельствовали

об отсутствии жестких объективных закономерностей вообще.

Слабости отмечались и в интерпретивных парадигмах, которые критиковались

за их абсолютизацию, максимальную актуализацию субъективного начала, что

приводило к другой крайности – умалению влияния социально-культурного контекста

на человеческую деятельность.

Очевидно, нужно иметь в виду, что каждая парадигма в своих исходных

посылках упрощает нечто, имеющее принципиальное значение для других парадигм.

Как уже отмечалось выше, эти исходные посылки находятся на разных уровнях

абстракции. В этой связи социологической общественностью высказывались

соображения, что было бы желательно создать такую парадигму, которая бы

преодолела традиционную поляризацию объективного и субъективного, структуры и

индивида. Иными словами, возникла потребность в существенном обновлении

социологического знания, методологии исследования социальных реалий и,

соответственно, самого предмета социологической науки. Наиболее успешные

попытки в этом направлении осуществили выдающиеся социологи современности –

Э. Гидденс и П. Бурдье. Подробнее их взгляды будут рассмотрены в соответствующих

темах настоящего учебника.

Второй решающий фактор, влияющий на предмет исследований, – изменение,

усложнение самой социальной реальности и как следствие этого – меняющиеся

потребности общества, появление новых и новых социальных запросов. Так, сегодня

социология стала переосмысливать традиционные представления о социальных

группах общества (что представляет интеллигенция, интеллектуалы, рабочий класс,

“новые русские” и др.). Ныне социальные конфликты анализируются не только через

призму воздействия внешних экономических и социальных факторов, но и с учетом

того, что возрастает роль социальных процессов, характер которых зависит от

конкретной деятельности или бездеятельности социальных агентов (отдельных

личностей или социальных групп).

3. Ч.Р. Миллс: социологическое воображение

Известный американский социолог Чарлз Райт Миллс считал, что чтобы понять

те или иные социокультурные реалии, отношение к ним людей и их поведение,

социологу недостаточно знать постулаты теории, уяснить её методологические

принципы. Необходимо ещё проявить неординарность мышления, особый интерес к

тем проблемам, которые для рядового наблюдателя кажутся естественными, не

заслуживающими внимания вообще. И тогда привычное может приобрести

совершенно иной смысл. Обыденные вещи могут предстать не тем, чем они всем

кажутся. Но инакомыслие не является конечной целью ученого. Скорее с этого

момента лишь начинается социологическое исследование. Но чтобы оно состоялось

ученый, по мысли Миллса, должен проявить социологическое воображение. На эту

тему Миллс написал целую работу, которая так и называется «Социологическое

воображение».

Научно-биографические сведения

Чарлз Райт Миллс (Mills) – американский социолог, создатель, по его словам,

«новой социологии», весьма радикальной теории, которая продолжила марксистскую

традицию в американской социологии.

Ч.Р. Миллс родился 28 августа 1916 года в штате Техас в семье страхового

брокера. Будучи студентом Техасского университета, проявил необычный интерес к

30

социологии, опубликовал ряд статей в ведущих социологических журналах. В 27 лет

защитил докторскую диссертацию. С 1945 г. и до конца жизни Миллс работал в одном

из самых элитных высших учебных заведений США – Колумбийском университете.

По оценкам современников, Миллс был очень конфликтным человеком, что

проявилось и в личной жизни, и в науке. Ученый был трижды женат. У него были

весьма сложные отношения с коллегами по работе. Возможно, главной причиной

тому были его неординарные, подчас «бунтарские» взгляды на социологическую

теорию, что, в частности, проявилось в публичной критике таких столпов

американской социологической науки, как Т. Парсонс, П. Лазарсфельд и других.

Среди известных работ ученого: «Социологическое воображение» (в 2001 г.

книга впервые издается в России), «Белые воротнички: средние классы в Америке»,

«Новые люди у власти», «Причины третьей мировой войны», «Властвующая элита».

В последней показано, что демократия в Америке, по существу, означает управление

страной небольшой группой политиков, бизнесменов и военных (вероятно, не

случайно книга была переведена на русский язык в 1959 г.). Миллс также проявил

интерес к исследованию кубинской революции и написал книгу: «Слушайте, янки:

революция на Кубе».

Любопытно, что, будучи приглашенным с визитом в Советский Союз, на одном

из приемов, Миллс произнес тост: «За тот день, когда все работы Л. Троцкого будут

опубликованы в Советском Союзе!» Так через призму своего социологического

воображения ученый видел существовавшую в то время в нашей стране

интеллектуальную цензуру.

Умер Ч. Миллс от очередного сердечного приступа 20 марта 1962 года.

По Ч. Миллсу, социологическое воображение – это плодотворная форма

самосознания интеллектуала, с помощью которого оживает способность удивляться,

люди становятся разумными – начинают понимать, что теперь они сами способны к

правильным обобщениям, непротиворечивым оценкам, что позволяет прояснять

основания тревог людей и безразличия общества1.

Ключевым элементом социологического воображения является взгляд как бы

стороннего наблюдателя – попытка абстрагирования исследователя от личного

опыта, привычного культурного контекста, что может привести к обнаружению

новых, неизвестных ранее смысловых пластов, аспектов человеческого бытия. «Это

особое качество мышления и интеллекта, которое, вероятно, обеспечивает наиболее

наглядное представление о самых сокровенных областях нашего бытия в их связи с

более широкой социальной действительностью»2.

Более того, в социологическом воображении ученый видел своеобразную

возможность личного участия исследователя в процессе изменения общества,

политической и культурной жизни3.

Социологическое воображение позволяет понять и изучить человеческое

многообразие. Оно стремится к сравнительному анализу всех социальных структур в

мировой истории, в прошлом и настоящем. Особый акцент делается на изучении

разнообразия человеческих типов и индивидов. Ибо, как считает социолог, между

странами идет борьба «за тот тип личности, который будет преобладать на Ближнем

1 См.: Миллс Ч.Р. Социологическое воображение. М.: Издательский Дом NOTA BENE, 2001. –

С. 16, 22

2 Там же. – С. 24

3 См.: Там же. – С. 28

31

Востоке, в Индии, Китае, Соединенных Штатах. Вот почему сегодня культура и

политика так тесно связаны между собой»4.

В социологическом воображении сливаются воедино наука и искусство. Речь

идет, прежде всего, об «искусстве не доверять» своему обычному видению мира, об

особой функции разума на основе приобретенных знаний проникать в сущность

окружающих реалий, видеть их оборотную сторону и различные грани.

Социолог не мыслил свободу без разумной личности, торжества разума.

«Свобода, – писал он, – это не только возможность делать все, что нам вздумается,

или делать выбор из заданных вариантов. Свобода – это, прежде всего, возможность

определить варианты выбора, обсудить их и только потом принять решение. Вот

почему не может быть свободы без повышения роли разума в человеческих делах»5.

По мнению же Миллса, как классический либерализм, так и классический социализм

исчерпали возможности производства ценностей разума и свободы, что, прежде всего,

проявляется в политическом бездействии научного сообщества. В этой связи ученый

ставит вопросы, которые, представляется, актуальны и сегодня: «Почему свободный

интеллект далек от принятия решений власти? Почему сейчас среди власть имущих

преобладают крайняя безответственность и невежество?»6

Развитие человеческой цивилизации по пути демократии и свободы Миллс

связывал с идеей об обществе, «в котором все люди будут обладать самостоятельным

разумом и чье независимое мышление будет иметь структурные последствия для

общества, истории и их личных судеб… Такое общество можно определить как

общество, где доминирует истинная общественность, а не массы»7. Именно поэтому

социологическое воображение ученый рассматривал не только как неотъемлемое

качество социологов, но свободных интеллектуалов вообще.

Социолог приводит следующий пример: «Одним из результатов изучения

социологии должно стать умение читать газету. Чтобы разобраться в газетных

материалах, что является очень не простой задачей, необходимо научиться связывать

сообщаемые события, понимать их в связи с более общими представлениями о жизни

общества, а также тенденции, частью которых они являются… Суть дела заключается

в следующем: социология – это, прежде всего, способ выхода за рамки того, о чем мы

читаем в газете. Она дает систему понятий и вопросов, помогающих нам сделать это».

Сегодня все профессиональные социологии стремятся сформировать у себя

социологическое воображение. Известный современный социолог П. Штомка

понимает умение рассматривать общество под определенным углом зрения, которое

включает пять компонентов: (а) рассматривать все социальные явления как результат

деятельности социальных агентов и идентифицировать их; (б) понимать скрытые за

поверхностью явлений структурные и культурные ресурсы и ограничения, влияющие

на социальную жизнь; (в) изучение предшествующей традиции, живого наследия

прошлого и его постоянного влияния на настоящее; (г) воспринимать общественную

жизнь в ее динамике; (д) признание огромного разнообразия и вариантов форм

проявления общественной жизни8.

Естественно, что автор настоящего учебного пособия излагает темы с позиций

своего социологического воображения, стремятся к тому, чтобы студенты не только

усвоили программу курса, но у них постепенно формировалось свое социологическое

4 Там же. – С. 181

5 Там же. – С. 199

6 Там же. – С. 209

7 Там же. – С. 198, 213

8 Штомпка П. Теоретическая социология и социологическое воображение. – Социологический

журнал, 2001, № 1. – С. 148-149

32

воображение, чтобы они научились видеть невидимое как в большой политике, так и

повседневной жизни, в самом обыденном.

Рассмотрим, к примеру, ныне часто встречающее – девушка-студентка курит

сигарету. Проявим немного воображения и зададим лишь несколько возможных

вопросов.

Курит ли девушка только из желания собственно покурить или это может быть

определенный символ? Символ, скажем, взрослости, самостоятельности,

независимости. А может это символ свободы самовыражения? Типа: «Я сама». Или

символ сексуальности, навеянный нынешними российскими рекламами табачных

изделий? А может быть это просто символ того, что «я своя, я такая, как все»?

Сегодня практически все мои друзья курят, и я не хочу быть негативным символом –

«белой вороной».

Какова функция этого акта: потребность в табаке или, может быть, в общении с

молодыми людьми? Какова роль в этом социальных структур, насколько они могут

организовать формальное и неформальное общение молодежи? Можно высказать

гипотезу, что с исчезновением многих официальных структур, организовывавших

досуг, теперь молодежи приходится самим «тусоваться», а курение функционально-

психологически помогает снять налет прежней заорганизованности и строгости,

сопутствовавших подобного рода мероприятиям. А какова дисфункция курения, как

для самой девушки, в частности, для её здоровья, возможного её потомства, так и для

окружающих? В нашей нынешней культуре курение «общественно приемлемо»,

однако в ряде культур (США, ряд стран Европы) курение считается

дисфункциональным не только для здоровья, но и для делового общения. Каковы в

этом случае функциональные альтернативы курению?

Можно посмотреть на курение девушки глазами людей с различными

жизненными мирами. Как, например, оценивают этот акт сверстники девушки,

причем юноши отдельно, а девушки отдельно? Как отнесутся к нему родители

девушки и люди ещё более старшего поколения? Если девушка приехала из деревни в

город на учебу, то как на неё посмотрят её одноклассники, с которыми она не

виделась два-три года?

Любая микросоциальная практика осуществляется лишь в контексте более

широких социальных и экономических отношений. Какова марка сигарет? Можно ли

по ней определить социальное положение девушки, из какой она семьи? А может ли

сигарета рассказать о материальных возможностях курящей? Социологии знают, как

трудно выявлять реальные доходы представителей изучаемой социальной группы (те,

у кого они высокие, склонны их занижать, а люди с низкими доходами, напротив, их

завышают). Марка сигареты в этой связи может явиться своеобразным маркером

социального статуса девушки, её доходов.

Можно посмотреть на этот акт и с позиций присутствия в нем рационального

компонента. Закуривая сигарету, рассчитывала ли девушка привлечь к себе внимание

окружающих или это произошло у неё практически неосознанно – в силу привычки?

А может быть девушка закурила под влиянием аффекта, вызванного, скажем,

провалом на экзамене? Ведь табак – это наркотик, оказывающий определенное

стимулирующее (успокаивающее) влияние на мозг.

Подобные вопросы можно продолжать и продолжать. Их характер будет

зависеть от того, в какой парадигме работает исследователь и собственно от его

социологического воображения.

Вопросы на развитие социологического воображения:

33

1. Сейчас широкое распространение во всем мире получают рестораны типа

Макдональдс. Как практика быстрого обслуживания влияет на нашу социальную

жизнь? Сказалась ли она как-то на функционировании Вашего университета?

2. Какое исследование можно провести для выявления реальных доходов

студентов? Как Вы полагаете: какой учебник предпочтут купить студенты: учебное

пособие (краткий курс), позволяющие удовлетворительно сдать экзамен, или

серьезный учебник-справочник, который будет в 5 – 10 раз дороже, однако может

оказаться полезным не только для сдачи экзамена, но и в будущей профессиональной

работе?

3. В учебном процессе все более широко используются тесты. Каковы их

функции? Не становятся ли тесты функциональными альтернативами других видов

занятий? Какое влияние эти проверки оказывают, по Вашему мнению, на

ментальность студентов?

Основные термины и выражения:

Полипарадигмальность, макросоциология, микросоциология, теория среднего

уровня, парадигмы, интерпретация парадигмы, структурно–функциональная

парадигма, интегральная (объединительная) парадигма, методология, классическая

методология, неклассическая методология, постнеоклассическая методология,

самоорганизующаяся система, социологическое воображение, символ, функция,

нефункциональность, дисфункция, функциональная альтернатива,

натуралистичность, отраслевая социология

ЛИТЕРАТУРА

Бауман З. Мыслить социологически. М., 1996.– Введение и глава 12

Бергер П.Л. Приглашение в социологию. М.: Аспект Пресс, 1996. – Главы 1, 2, 8

Волков Ю.Г., Мостовая И.В. Социология. М.: Гардарика, 1998. –Рекомендуются

темы 1 и 2

Гидденс Э. Социология. – М.: Эдиториал УРСС, 1999. – Глава 1

Медушевский А.Н. История русской социологии. М.: Высшая школа, 1993. –

Рекомендуется как дополнительная литература. В учебном пособии показано влияние

русской социологии XIX – начала XX вв. на мировую науку

Миллс Ч.Р. Социологическое воображение. М.: Издательский Дом NOTA BENE,

2001

Монсон Пер. Лодка на аллеях парка. Введение в социологию. М., 1995. –

Разделы 1-4

Общая социология: Учебное пособие / Под общ. Ред. А.Г. Эфендиева.– М.:

ИНФРА-М, 2000. – Глава 1

Смелзер Н. Социология. М.: Феникс, 1994. – Глава 1

Социология. Основы общей теории. Учебник для вузов. Под ред. Г.В.

Осипова. М., Аспект-Пресс, 1998. – Рекомендуются главы 1 и 2

Учебный социологический словарь с английскими и испанскими

эквивалентами. Издание 4-е, дополненное, переработанное. Общая редакция

С.А.Кравченко. М.: Экзамен, 2001

Фролов С.С. Основы социологии. М.: Юристъ, 1997. Главы 1 и 2

Штомпка П. Теоретическая социология и социологическое воображение.

– Социологический журнал, 2001, № 1

34

Ядов В.А. И все же умом Россию понять можно. – Россия:

трансформирующееся общество. М.: Канон-Пресс-Ц, 2001. – В статье речь идет о

наиболее популярных и перспективных социологических парадигмах.

Ядов В.А. Стратегия социологического исследования. Описание, объяснение,

понимание социальной реальности. – М.: «Добросвет», 1998. – Рекомендуется глава I

Farley J.E. Sociology. – Prentice Hall, 1998, сhapter one “Sociology: The Discipline”;

сhapter two “How Sociology Is Done”

Ritzer G. Classical Sociological Theory. – McGraw-Hill Higher Education, 2000,

сhapter 1 “A historical sketch of sociological theory: the early years”; сhapter 2 “A

historical sketch of sociological theory: the later years”

Schaefer R.T. Sociology. – McGraw-Hill Higher Education, 2001, сhapter one

“The Sociological perspective”

35

Тема 3. ПЕРВЫЕ СОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ: ОБОСНОВАНИЕ

«ОБЪЕКТИВНЫХ» ЗАКОНОВ

1. О. Конт: создание позитивистской социологии

2. Индивиды в системе порядка и прогресса (по мотивам контовских

идей)

3. Г. Спенсер: обоснование структурно-функциональной эволюции

общества

4. Власть, возможности её демократизации (в контексте взглядов Г.

Спенсера)

5. Первые российские социологи: поиски решающих факторов

общественного развития

Первые социологи – О. Конт и Г. Спенсер – стремились к тому, чтобы создать

такую науку об обществе, которая, подобно физике или биологии, могла бы

открывать и обосновывать законы общественного развития. Такие законы, с их

точки зрения позволили бы гармонизировать общественные отношения. Ведь и

руководители, и руководимые тогда могли бы знать, как надо поступать, чтобы в

обществе утвердились благополучие и порядок.

1. О. Конт: создание позитивистской социологии

Основоположником социологии, как самостоятельной науки считается

французский обществовед Огюст Конт. О. Конт стремился к тому, чтобы создать

доказательную, общепризнанную, “позитивную” (научную) социальную теорию

“водворения мира”, “укрепления общественного порядка”, “улучшения положения

низших классов”. По его словам, эта теория должна быть “точной, естественной

наукой”, опираться на методы, которые бы позволили результаты одного

исследователя перепроверить и подтвердить или опровергнуть другим

исследователем.

Огюст Конт (Comte) — французский социолог и философ, родоначальник

новой позитивной социальной науки, которая, по его мнению, должна была

освободить научное знание от умозрительной философии (метафизики) и теологии.

По Конту, позитивные знания — это “истинно доступные нашему уму и полезные

для нас” знания, которые противостоят фантастическим представлениям, а также

здравому смыслу ввиду его ограниченности и противоречивости.

О. Конт родился 19 января 1798 г. в семье служащегося, занимавшегося

сбором налогов. В 1817 он становится секретарем и «приемным сыном» известного

философа, социалиста-утописта Сен-Симона, с которым сотрудничает в подготовке

к изданию сочинений в течение семи лет.

По оценкам современников, О. Конт отличался фотографической памятью.

Основные сочинения – шеститомный “Курс позитивной философии” (1830-1842);

Система позитивной политики”; “Дух позитивной философии” – он написал,

полагаясь исключительно на свою память. Среди других работ: “Рассуждения о

позитивизме в целом”, “Позитивистский катехизис”, “Призыв к консерваторам”,

“Субъективный синтез”.

О. Конт был весьма неординарным человеком и в науке, и в жизни.

Ученый имел серьезные проблемы человеческого общения и восприятия

36

окружающего мира в целом. По своей инициативе Конт порывает с Сен-Симоном,

рассорившись с ним. Заявленная им серия из 72 публичных лекций о позитивизме,

которая привлекла внимание многих обществоведов, была прервана после третьего

выступления. У него не сложилась преподавательская карьера (с ним не был

продлен контракт на преподавание). Личная жизнь также не заладилась. Возможно,

основной причиной тому было самомнение ученого о себе, как о высшем

социологе-проповеднике новой позитивистской религии, призванной утвердить в

человеческих отношениях порядок и прогресс. Идеалы позитивизма

рассматривались Контом как высшая и единственная самоценность: им был

составлен список «позитивистского чтения», включавший порядка 100

произведений (предполагалось, что вся остальная литература вообще не имеет

значение для судеб человечества). Тем не менее, несмотря на социальную

отчужденность, нетерпимость к другим научным теориям и мнениям, подчас

граничащую с фанатизмом, позитивистские идеи Конта были подхвачены и

получили развитие в трудах ученых-обществоведов не только во Франции, но и в

России, Великобритании и других странах мира.

О. Конт умер 5 сентября 1857 г. После его смерти было опубликовано

четырехтомное “Завещание Огюста Конта”.

Поиск объективных законов социального развития

По Конту, позитивная социальная теория должна опираться на научные

методы, которые бы позволили результаты одного исследователя перепроверить и

подтвердить или опровергнуть другим исследователем, как это имеет место в

естественнонаучных теориях.

Какими могли быть в то время методы анализа общества? Только теми,

которые использовались естественными науками. Других просто не было. Поэтому

не удивительно, что Конт при создании науки об обществе принял на вооружение

эмпирические методы, характерные для естествознания:

- метод наблюдения – собирание, тщательное описание и объяснение

фактов с целью выявления устойчивых, повторяющихся связей между

явлениями. Ученый отмечал, что наблюдение, взятое само по себе, ничего

не значит для позитивной социальной теории. Само наблюдение должно

быть основано на принципах теории, его результаты должны быть

проанализированы опять-таки с позиций определенной теории, что в итоге

позволяет устанавливать устойчивые связи – законы;

- метод эксперимента, имея в виду косвенный, опосредованный

эксперимент в виде исследования общественных аномалий (войн,

революций), полагая, что по болезни общества можно судить и о его

норме;

- метод сравнения “различных последовательных состояний

человечества”. По Конту, можно сравнивать общества и культуры в

разных частях мира, разные стадии развития конкретного общества,

общественное положение различных классов, а также исторические и

культурные памятники, традиции и обычаи.

Контовский позитивизм, по существу, представляет синтез эмпирического

исследования и его теоретического обобщения. Исследование и теоретизирование –

два способа познания социального мира. При этом сам ученый особо подчеркивал,

37

что эмпирическое исследование имеет подчиненное значение по отношению к

теории.

Не удивительно, что на структуру его теории сильное влияние оказала одна из

естественных наук – физика. «Социальная физика» – таково первое определение,

которое ученый дает социологии как позитивной науки. По аналогии с разделами

физики Конт подразделил социологию на “социальную статику” и “социальную

динамику”. Первая была сфокусирована на изучении того, как части (структуры)

общества, функционируют, взаимодействуют друг с другом по отношению к

обществу в целом. Прежде всего, он рассматривал, как функционируют основные

институты общества (семья, государство, религия), обеспечивая социальную

интеграцию. В кооперации, основанной на разделении труда, он видел фактор

утверждения “всеобщего согласия”. Эти идеи Конта в последствии будут развиты

учеными, представляющими структурный функционализм в социологии и

изучающими главным образом институты и организации общества.

Социальная динамика была посвящена осмыслению проблем социального

развития и политики изменений. Ученый стремился создать, по своим собственным

словам, “абстрактную историю” без имен и без отношения к конкретным народам.

По Конту, каждая стадия в развитии человечества подготавливает следующие

стадии. Поэтому настоящее органично связано как с прошлым, так и с будущим.

Сегодня эти идеи, разумеется, на принципиально новом уровне разрабатывают

социологи, чей интерес находится в сфере изучения социальных изменений.

Подобно тому, как физика занималась открытием законов движения материи,

социология была призвана открывать законы социальных перемен. В открытии

объективных, “истинных законов общества”, первые социологи видели свое

призвание. Сам Конт полагал, что ему удалось открыть ряд законов.

Законы, обоснованные О. Контом

Закон классификации наук определяет иерархию позитивных наук. В ней

отражена последовательность достижения различными отраслями знаний

позитивного состояния: математика – астрономия – физика – химия – биология –

социальная физика (социология), т.е. позитивная наука об обществе. В работах

последнего периода жизни к этому списку Конт добавляет ещё одну «позитивную

науку» – мораль. «Сфера морали, – писал он, – более специфична, более сложна и

более благородна, чем та, что есть у социологии». Включив мораль в позитивные

науки, ученый вообще провозглашает позитивизм религией. «Позитивизм

становится в истинном смысле этого слова религией; единственной религией,

которая реальна и совершенна и потому её предназначение состоит в замене всех

несовершенных и временных систем», – заключает он.

Заметим, что предложенная классификация основывается на структурных

связях наук, а не генетических, что в целом было характерно для метафизических

взглядов на науки в первой трети XIX века.

Закон двойной эволюции обосновывает прямую зависимость уровня

социального прогресса от состояния развития позитивных наук. Иными словами,

чем выше уровень развития наук в обществе, тем оно, по Конту, находится на

исторически более высокой стадии.

Закон трех стадий интерпретирует основные этапы развития человеческого

мышления, всех социокультурных реалий, включая отрасли научного знания, а

также самих обществ. Так, трем стадиям развития человеческого ума —

теологической, метафизической и позитивной — соответствуют три аналогичные

38

стадии исторического развития человечества. Первая, охватывающая древность и

раннее средневековье, характеризуется господством религиозного мировоззрения

и, соответственно, «абсолютного знания»: все явления природы и общества

объясняются сначала через влияние находящихся в них потусторонних сил

(фетишизм), затем множества богов (политеизм) и, наконец, – одного бога

(монотеизм). Вторая отмечается выдвижением в центр общественной жизни

философов-метафизиков, которые все трактуют с позиций либо «сил природы»,

либо «воли людей». Третья — высшая, начавшаяся в XIX в., утверждается на

основе научного, позитивного сознания в обществе. Наступает расцвет наук, на

смену аристократии приходит социократия – социологии-проповедники,

предназначение которых состоит в поиске и обоснование конкретных и

абстрактных законов. Первые вырабатываются индуктивно на основе

эмпирических исследований, вторые (более важные!) – дедуктивно с помощью

теоретических обобщений. Они позволяют разрешить кризис социальный с

помощью научно обоснованной, позитивной политикой. Кризис в менталитете и

духовной жизни людей также разрешается путем замены старой, традиционной

религии с Богом на “религию человечества”. Торжество позитивных наук, по

Конту, неизбежно предопределяет эволюционный прогресс в направлении

утверждения позитивного общества, как цели, которая желанна для всех

политиков, овладевших законами социальных изменений.

2. Индивиды в системе порядка и прогресса (по мотивам контовских

идей)

Как правило, все социологи демонстрировали значимость своей теории, её

методов на примере более детального исследования конкретных социокультурных

реалий – отдельного случая. Представляется, О. Конт в своих произведениях

весьма рельефно показал, как «работают» обоснованные им законы в отношении

движения индивидов к позитивному обществу, олицетворяющему собой систему

порядка и прогресса одновременно.

Как считал ученый, человек сам по себе несовершенен. Его поведение

детерминируется скорее «низшими» проявлениями эгоизма, чем «высшими»

соображениями альтруизма. Природные инстинкты порождают негативные

импульсы, эгоистические мотивы и соответствующие деструктивные действия в

отношении общества. В конечном итоге, они создают предпосылки несвободы

индивида, его социальной слабости и незащищенности перед лицом

интеллектуальной анархии, морального и политического беспорядка. Негативные

импульсы не могут контролироваться изнутри самим индивидом, но на них можно

воздействовать извне со стороны общества и его структур. Более того, последние

(прежде всего семья и религия) потенциально могут вырабатывать

альтруистические мотивы поведения. Но чтобы их потенциал был полностью

реализован нужны еще исторические основание в виде позитивизма. С точки

зрения ученого, теологическая стадия способна обеспечить порядок, но не

прогресс. Метафизическая наоборот – прогресс без порядка. Позитивизм же

позволяет утвердить как порядок, так и прогресс, причем впервые с рациональной

свободой индивида: «настоящая свобода ничто иное, как рациональное подчинение

законам природы», – заявляет ученый. Более того, позитивизм привносит ещё один

фактор интеграции людей в систему порядка и прогресса – разделение

профессиональной занятости, которое обеспечивает взаимозависимость

39

индивидов на уровне позитивных эмоций, чувств и в конечном итоге любви друг к

другу. «Девиз позитивизма – Любовь, Порядок, Прогресс», – утверждает О. Конт.

х х х

Обращаясь к последующим поколениям социологов, Конт поставил перед

ними долговременную задачу: важно искать и обосновывать законы и

закономерности! И социологи пытались найти причинно-следственные

закономерности развития общества, экономических и политических реалий. В

России приверженцами объективных законов были М.М. Ковалевский, Г.В.

Плеханов, В.И. Ленин, советские обществоведы; в Америке – такие известные

социологии, как Г. Мид, Т. Парсонс и некоторые их ученики.

Идеология теорий, основанных на объективных законах, состоит в том, что,

опираясь на прошлое и настоящее, можно верно, “научно” предвосхищать

будущее. Коль скоро законы объективны, они с “железной неизбежностью”

обеспечивают практическое воплощение “научного предвидения” в жизнь. Вожди,

элиты, массы, будучи “вторичным, производным фактором”, своими конкретными

политическими действиями могут лишь ускорить или замедлить ход

общественного развития, идущего-де в направлении универсальных образцов

развития, единой цивилизации.

Однако очевидные факты свидетельствуют, что объективные законы

исторического прогресса не подтверждались реальными социально-

экономическими и социально-культурными процессами. Сохраняют свою

специфику европейская, северо-американская, латино-американская, афро-

азиатская и другие цивилизации.В чем тут дело? Очевидно, необходимо сегодня

признать, что социологические теории, основанные на жестких «объективных

законах», имеют ограничения во времени и в пространстве. Многие из них не

оказались столь универсальными, как это полагали их создатели и последователи.

Другие были опровергнуты социальными фактами, взятыми из другого социо-

культурного контекста. Как отмечает известный российский социолог В.А. Ядов,

«более существенно то обстоятельство, что каждая страна, каждое общество

включается в общемировой социальный процесс своим неповторимым путем»1.

Проблему отличия общественных наук и теорий от естественных,

соответственно, законов общества и природы, мы ещё рассмотрим подробнее.

Сейчас же снова вернемся к первым социологам. Их теоретическое наследие, во

многом не востребованное учеными и политиками до сих пор, позволяет не только

осознать современную значимость их научной и просветительской деятельности,

но и глубже понять нынешние реалии в России и других странах.

3. Г. Спенсер: обоснование структурно-функциональной эволюции

общества

На позициях социального номинализма стоял и английский социолог Г.

Спенсер. Физико-нравственная конституция индивида, постоянно

воспроизводящая в его сознании потребность наибольшего счастья, является, по

его мнению, основным двигателем социальной и культурной эволюции. При этом

Спенсер исходил из того, что общество сводится к сумме составляющих его

индивидов: каковы люди – таково и общество. Такая позиция получила название

1 Ядов В.А. И все же умом Россию понять можно. – Россия: трансформирующееся общество. М.:

Канон-Пресс-Ц, 2001. – С. 10

40

социального номинализма. Как будут показано ниже, она обрела широкое

распространение как в европейских странах, так и в России, Америке, хотя,

разумеется, в различных формах.

Герберт Спенсер (Spenсer) — английский социолог, один из

основоположников структурного функционализма в социологии. В традициях

позитивистской социологии, а также опираясь на исследования Ч. Дарвина,

социолог предложил весьма оригинальную эволюционную теорию общества,

которая объясняла социальные изменения, характер общества законом

усредненного уровня развития его членов.

Г. Спенсер родился 27 апреля 1820 года в Англии. Получив техническое

образование, он почти десять лет проработал инженером на железной дороге. В

свободное от работы время Спенсер продолжил самообразование и начал

публиковать научные работы. В 1848 году он становится редактором журнала

«Экономист», в котором публикует ряд своих работ. Так началась его карьера как

ученого. Однако Спенсер никогда не защищал диссертаций и не имел ученых

степеней.

Особый интерес для Спенсера представляло сравнительно-историческое

изучение стадий развития различных обществ. Результатом чего стало

многотомное исследование как древних, так и современных ему обществ. Среди

других наиболее известных работ ученого: «Социальная статика»,

«Синтетическая философия», трехтомный труд «Принципы социологии»,

«Изучение социологии», «Грехи законодателей», “Личность и государство”,

«Принципы этики».

Спенсер подобно О. Конту был очень трудным человеком для окружающих.

Ч. Дарвин упрекал его в нежелании читать труды других исследователей. Сам

Спенсер по этому поводу говорил: «Всю мою жизнь я был мыслителем, а не

читателем». Это, несомненно, сказалось на характере ряда высказанных идей

ученого. Некоторые из них столь радикальны, что не могут быть приемлемы

современными социологами.

Умер Г. Спенсер 8 декабря 1903 г.

Развитие социологии и её принципов

По словам Г. Спенсера, социология есть наука об «изучении структурных и

функциональных изменений, которые проходят общества». По существу ученый

предопределил зарождение и становление структурного функционализма в

социологии.

В принципе Спенсер воспринял позитивизм О. Конта. Однако

противоположность Конту он сделал акцент не на использовании достижений

физики, но, прежде всего, биологии и психологии. Так, ученый исходил из того,

что все социальные действия, в конечном счете, детерминированы основными

биологическими законами, которые предопределяют жизнь и поведение людей. По

его мнению, биологические и социальные организмы развиваются по общим

принципам, что проявляется в тенденциях их развития, в характере взаимовлияния

структур и функций. Из психологии Спенсер взял постулат о том, что процесс

обучения индивида одновременно способствует развитию контроля над его

чувствами и желаниями. На этом основании ученый делает вывод, подтверждая его

41

и эмпирическими данными, о том, что современные люди более альтруисты, чем

люди, жившие в примитивных обществах.

Социолог особо изучал пристрастия, которые невольно могут проявляться

при проведении эмпирических исследований. В частности, он отмечал, что

пристрастие может быть вызвано следующими факторами: образованием,

патриотизмом (или антипатриотизмом), социальным положением исследователя,

политическими предпочтениями, религиозными взглядами.

В этой связи Спенсер сформулировал и обосновал, по его мнению,

основополагающий принцип социологии – «свободы от оценочных суждений»,

который предполагал разделение того, что есть в действительности, что

подтверждается фактами и может быть эмпирически перепроверено другими

исследователями, от того, что желательно с позиций социальных групп,

политических движений или религиозных (идеологических) воззрений. С момента

своего возникновения социология формировалась как ценностно-нейтральная

наука. Последователи Спенсера исходили из того, что ученые-социологи должны

быть беспристрастными исследователями, т.е. независимыми от каких-либо

идеологических или моральных соображений. За этот принцип до сих пор ратует

большинство социологов, видя в нем залог научной объективности,

беспристрастного изучения социальных и культурных реалий.

Эволюционная теория

По мнению Спенсера, все элементы Вселенной – неорганические,

органические и надорганические (социальные) эволюционируют в единстве.

Социология же призвана изучать, прежде всего, надорганическую эволюцию,

которая проявляется в развитие обществ, в количестве и характере разного рода

общественных структур, их функциях, в том, на что собственно нацелена

деятельность политических, церковных, профессиональных, обрядовых

учреждений. Она исследует то, как “постоянно накапливающиеся и

усложняющиеся над-органические продукты, вещественные и духовные, образуют

новый класс факторов, которые становятся все более и более влиятельными

причинами изменений”2.

По Спенсеру, эволюция предполагает прогрессивное изменение,

развивающееся по трем направлениям:

1) менее связанные формы общественной жизни становятся более

сцепленными, иными словами, происходит их интеграция;

2) одновременно осуществляется движение от однородности к

разнородности, т.е. увеличивается дифференциация;

3) наконец, эволюция предполагает движение от неупорядоченности к

порядку, от неопределенности к определенности.

Через призму этих трех критериев – интеграции, дифференциации и

определенности – Спенсер рассматривает эволюцию конкретных обществ и их

структур. Причем, по его мнению, эволюция одновременно приводит к изменениям,

как в структурах, так и в их функциях. Дифференциация структур, например,

сопровождается увеличивающейся дифференциацией функций.

2 Спенсер Г. Синтетическая философия. Издательство “Ника-Центр”, Киев, 1997.– С. 253

42

Так, на основе этих трех критериев Спенсер выделяет четыре типа обществ.

“Общества могут быть распределены прежде всего по степени их сложности, –

пишет он, – как простые, сложные, двойной сложности и тройной сложности”3.

Для простых обществ характерна несвязность социальных реальностей

(отношения между дикарями, которые по существу ничем не отличаются от

отношений у животных).

Вторые – сложные общества, в которые присутствует иерархическая

система управления, дифференцированная социальная структура, разделение труда.

Третьи – общества двойной сложности. Здесь в политической сфере можно

наблюдать более развитые и стабильные правительства. Право отделяется от

религии и традиций: “…возникает собрание законов несомненно человеческого

происхождения; хотя эти законы и обретают авторитет, основанный на уважении к

людям, издавшим их, и к поколениям, одобрившим их, однако они не имеют

священного характера законов божественного происхождения: закон человеческий

дифференцируется от закона божьего”4. Углубляется экономическое разделение

труда, что находит проявление в росте сфер научного знаний, искусств и т.д.

Четвертые – общества тройной сложности. По Спенсеру, это наиболее

развитые современные страны мира, а также будущие общества, в которых

функции государства сведены до “охраны членов общества от возможности

нанесения вреда друг другу, причем здесь принимается во внимание не только

непосредственный вред, но и вред отдаленный: всякое нарушение равенства”5.

В рамках данной классификации Спенсер подразделяет общества на

военные и промышленные. По мере возрастания структурной сложности общества,

его военные характеристики уступают место промышленным. Однако

принципиально важно подчеркнуть, что Спенсер не допускает однолинейной

эволюции от военного к промышленному обществу. Социолог признает

возможность общественной регрессии – промышленное общество может

приобретать параметры военного, особенно при международных столкновениях.

В военном обществе армия и народ слиты воедино, для него характерен

тотальный контроль над индивидами, жесткая социальная иерархия,

принудительное участие граждан в общественном производстве, которые должны

выполнять определенные функциональные обязанности. Все социальные

структуры, задействованные в них люди, подчинены, в конечном счете,

выполнению военных функциям общества: “Подобно тому как воля солдата

настолько подавляется, что он во всех обстоятельствах является простым

исполнителем воли своего офицера, так и воля гражданина во всех видах

деятельности, как общественной, так и частной, руководится волею

правительства”6.

В промышленном обществе структуры и функции более интегрированы,

дифференцированы и упорядочены. Принципиально иная система социального

контроля предполагает, что люди более свободны в исполнении социальных

функций и лишь не должны делать определенные вещи. Управление более

децентрализовано и демократично. Общественные отношения основываются на

“добровольной кооперации, при котором взаимный обмен услугами не имеет

принудительного характера и ни один индивид не подчиняется другому”7. В

3 Там же. – С. 295

4 Там же. – С. 352

5 Там же. – С. 362

6 Там же. – С. 296

7 Там же. – С. 296

43

промышленных обществах усиливается социальная и профессиональная

дифференциация людей. Вместе с тем, “потребности промышленного типа

исключают возможность деспотически контролирующего деятеля”8.

Заметим, что в самых общих чертах Спенсер поставил вопрос о

непредвиденных негативных последствиях, о латентных (скрытых) функциях

политической организации, которая, с одной стороны, “прямо способствует

благосостоянию, удаляя те препятствия для сотрудничества, которые возникают из-

за антагонизма индивидов”. Однако, продолжает социолог, с другой стороны,

“организация предполагает известные ограничения индивидов, и эти ограничения

могут достигнуть таких крайних пределов, что сделаются хуже анархии со всеми её

бедствиями. Политический контроль косвенно сопряжен с невыгодами как для тех,

в курах которых он находится, так и для тех, над кем он практикуется”9.

Законы, обоснованные Г. Спенсером

В рамках эволюционной теории Спенсер обосновывает закон

детерминированности общества усредненным уровнем развития его членов,

согласно которому основополагающие структурно-функциональные изменения

происходят в обществе лишь по мере того, как адекватные изменения происходят в

среднем уровне всестороннего развития его членов. Иными словами, люди в своей

массе должны адекватно дорасти до этих изменений в культурном, научном,

интеллектуальном, демократическом отношениях. И особенно – в плане жизни в

условиях большей интеграции и дифференциации социальных структур, большей

упорядоченности общественных отношений посредством неукоснительного

следования законам. Также адекватно должна измениться природа человека в

направлении смягчения нравов.

Закон выживания сильнейших и лучших. Спенсер распространял его не

только на отдельных индивидов, но на общества в целом, их структуры и функции.

Так, индустриальное общество как более совершенное приходит на смену

военному. Социолог приводит многочисленные эмпирические свидетельства тому,

что моногамная семья заменила полигамные формы брака именно благодаря

утверждению более совершенных отношений между мужчиной и женщиной,

между родителями и детьми.

4. Власть, возможности её демократизации (в контексте взглядов Г.

Спенсера)

По Спенсеру, характер власти, исходящее от нее добро или зло, зависит в

конечном счете от “среднего уровня человеческого развития в данное время” и

потому “несправедливость правительства может существовать при помощи народа,

соответственно несправедливого в своих чувствах и действиях”10.

Идейная основа этих суждений – вера в принципы эволюционизма,

социальную преемственность, постепенное изменение природы человека,

преодоление её агрессивности через адаптацию людей к процессу образования и

развития обществ: “свирепые свойства индивидов, вызванные самим процессом

образования обществ, перестают быть необходимыми и исчезают, – писал он. – В

то время как приобретенные выгоды сохраняются как неизменное достояние,

8 Там же. – С. 358

9 Там же. – С. 331, 332

10 Спенсер Г. Социология как предмет изучения. Т.2, Спб. 1896.– С. 268, 401

44

соединенное с ними зло убывает и постепенно исчезает”11. В этой связи социолог

выступал против политического ускорения общественного прогресса, заявляя, что

любые попытки искусственно подтолкнуть социальную эволюцию с помощью,

например, политики регулирования спроса и предложения, или радикальных

политических реформ без учета свойств членов, составляющих общество, должны

обернуться катаклизмами и непредсказуемыми последствиями. Вмешательство в

естественный порядок природы, отмечал Спенсер, нередко оборачивается тем, что

никто не может предсказать конечных результатов. “И если это замечание

справедливо в царстве природы, то оно еще более справедливо по отношению к

социальному организму, состоящему из человеческих существ, соединенных в

единое целое”12. На этом основании социолог не принял идею революционного

перехода ни к социализму, ни к либерализму, хотя сами идеалы свободы индивида

от государства были для него высшей ценностью. “Социальному развитию,– писал

он,– значительно больше способствовала индивидуальная активность людей и их

добровольная кооперация, чем работа под контролем правительства”13.

Если попытаться применить теорию Спенсера к анализу современных

российских реалий, то получается картина с удручающими перспективами. Во-

первых, для перехода страны к демократии, основанной на правопорядке

(“определенной и связной разнородности”), необходимо, по существу, ждать пока

заработает и даст конкретные результаты объективный, причинно-следственный

закон детерминированности общества усредненным уровнем развития его членов.

Однако не является ли это своеобразной идеологической абсолютизацией

фатальной формы протекания исторического процесса? Так ли уж “объективен”

этот закон?

Во-вторых, надо опять ждать изменений доставшейся нам по наследству

самой природы “советского человека”, выражающейся, в частности, неприятием и

неисполнением каких бы то ни было законов. Если, например, в Америке или

Европейских странах свобода и закон едины и для всех, то в России многими

гражданами свобода мыслится вне закона, который исполняется лишь иногда и

выборочно в отношении людей социально и экономически незащищенными, с

низким социальным статусом.

Однако вспомним первых европейских переселенцев в Америку. Все ли они

были в ладах с законом? Где те силы или факторы, которые изменили

авантюристическую природу этих людей? Что заставило их признать нужду в

защите закона? Могут ли россияне сегодня найти в себе (или добыть извне) силы,

которые обеспечат добровольное, участливое соблюдение закона и причем всеми?

Сегодня можно лишь констатировать, что законы плохо функционируют: им не

подчиняются ни преступники, ни чиновники, ни собственно органы,

“обеспечивающие” правопорядок.

В-третьих, чтобы перейти к более демократическим структурам власти и

более эффективным функциям, нужно добиться не просто законопослушания, а

утверждения законов, адекватных уровню развития индивидуальной свободы

человека. Плохие и неудачные законы лишь порождают деструктивность и зло:

“некомпетентный законодатель,– замечает Спенсер,– постоянно увеличивает

человеческие страдания, пытаясь их уменьшить”14. Более того, плохие законы

могут повлечь регрессивную эволюцию личности человека, что может проявиться

11 Спенсер Г. Синтетическая философия. Издательство “Ника-Центр”, Киев, 1997.– С.331

12 Спенсер Г. Грехи законодателей. – Социс, 1992, № 2.– С.135

13 Там же. – С. 135

14 Там же. – С. 131

45

не сразу, а как отдаленный результат. “Каждый закон, – пишет Спенсер,–

направленный на изменение человеческого поведения, принуждая, сдерживая или

способствуя ему, постепенно воздействует таким образом, что происходит

изменение самой природы человека. Кроме любого немедленного эффекта, законы

дают и отдаленный результат, большинством игнорируемый, – изменение самой

личности человека, желательное или нет”15.

Самый беглый взгляд на российскую историю свидетельствует, насколько

невежественны были наши законодатели, не учитывавшие мировой

социологический опыт. То, видите ли, “караул устал” и потому законодательный

орган власти вообще был упразднен, его заменила революционная

целесообразность; то во имя политики достижения “единства народа” и “высшей

социальной справедливости” устанавливались фиксированные цены на продукты,

в результате чего полки магазинов пустели; то провели “ваучеризацию” страны с

целью формирования института частной собственности – “как в США” – с

известными результатами.

Наконец, в-четвертых, следование духу спенсеровской эволюционной теории

означает, что политическая борьба за власть и даже конкретные избирательные

кампании принципиального смысла не имеют. Будет ли президентом страны В.

Путин или А. Зюганов, Г. Явлинский или В. Жириновский, или большинство в

законодательных органах власти составят коммунисты или партии либеральной

ориентации – все едино: эволюция и, следовательно, прогресс в экономических и

политических институтах, их функциях по большому счету станет возможен лишь

тогда, когда качественно вырастет средний уровень человеческого потенциала

российского общества. Но разве российская или американская история не знает

фактов, когда благодаря политическому или интеллектуальному лидеру

осуществлялись скачки, буквально прорывы в эволюционном развитии?

Достаточно вспомнить “новый курс” Ф. Рузвельта или “оттепель” Н. Хрущева, или

крах монополии КПСС на власть, предопределенный деятельностью А. Сахарова и

его сторонников.

Лишь некоторые поставленные вопросы и контраргументы свидетельствуют,

что теорию Спенсера нельзя абсолютизировать, и к мрачным выводам о

долговременном эволюционном приобщении России к цивилизованным, свободным

обществам следует отнестись критически. Действительно, рассматриваемая теория

(как и любая другая!) не универсальна. Однако её выводы о деструктивности

произвольных (тем более революционных) манипуляций со структурами общества,

смены их функции до сих пор актуальны. Бесспорно, в социодинамике России

возможности революционного компонента ограничены, если не исчерпаны.

Вспомним, каким крахом обернулись попытки “догнать и перегнать Америку”,

построив коммунизм в пику “загнивающему Западу”, или за десять лет обеспечить

всех россиян индивидуальным жильем. Аналогично, политика скачка в

предоставлении свободы и суверенитета по принципу “берите, сколько можете”

обернулась ростом национализма, нефункциональностью и дисфункциональностью

многих политических и экономических структур, включая центр, что вызвало

увеличение зон социального бедствия. Так, может быть, Спенсер прав по большому

счету: “тише едешь” к демократической власти “дальше будешь”?

И последнее замечание. Спенсер считал, что в движении к демократической

власти без политической организации обойтись никак нельзя. Но при этом важно,

чтобы мера политического контроля не подавляла функциональность индивидов.

15 Там же. – С. 134

46

“Политическая организация, постоянно распространяясь на все большие массы,

прямо способствует благосостоянию, удаляя те препятствия для сотрудничества,

которые возникают из антагонизма индивидов... – отмечал он. – Но политическая

организация также имеет свои невыгоды, и вполне возможны случаи, когда эти

невыгоды перевешивают выгоды... Организация предполагает известные

ограничения индивидов, и эти ограничения могут достигнуть таких крайних

пределов, что сделаются хуже анархии со всеми её бедствиями”16.

В этой связи Спенсер особо рассматривает взаимоотношения личности и

государства в работах “Грехи законодателей”, “Личность и государство” и др., и

делает это с позиций классического либерализма (Спенсеру, как, впрочем, и другим

социологам оказалось весьма трудным следование принципу «свободы от

оценочных суждений»). Их основной лейтмотив – государство должно быть

сторонником демократических свобод и свободного предпринимательства. При

этом Спенсер неоднократно проводит мысль о том, что цивилизованный характер

взаимоотношений личности и государства может сложиться лишь в результате их

эволюционного “созревания”, что, пожалуй, крайне актуально для современной

России. Если следовать его эволюционной теории, то темпы изменения властных

структур должны быть оптимальны (не слишком быстрыми, позволяющими

адаптироваться к социально-экономическим переменам), в противном случае –

власть может оторваться от социума и утратить контроль над обществом в целом.

Мудрая и добрая власть может быть утверждена лишь народом, у которого в

основе политической культуры лежат доброта, ум, рациональность, уважение к

закону.

5. Первые российские социологи: поиски решающих факторов

общественного развития

Определенный вклад в становление социологии как самостоятельной науки

внесли и российские обществоведы. Взаимное обогащение идеями отечественных и

зарубежных социологов тогда осуществлялось практически беспрепятственно.

Поэтому, на наш взгляд, вряд ли правомерно говорить о том, кто у кого и что

заимствовал. Важнее подчеркнуть, что социология стала самостоятельной наукой,

отвечающей потребностям всего человечества, благодаря усилиям

представителей всех национальных школ.

Отметим, что российские социологи XIX века свою задачу видели как в

выявлении ценностных связей и отношений между явлениями, решая тем самым

вопросы изучения институтов общества, социальных слоев и групп, их

взаимодействия, так и в исследовании общих вопросов исторической

преемственности и судеб мировой цивилизации.

Достаточно широк был спектр самих социологических школ. Так,

географическое направление представляли Л.И. Мечников, С.М. Соловьев, В.О.

Ключевский. Мечников, в частности, пытался найти и обосновать законы,

объясняющие неравномерность общественного развития условиями водных

ресурсов и путей сообщения, выделяя в человеческой истории три периода –

речной, средиземноморский и океанический;

психологическое – Л.И. Петражицкий, Н.И. Кареев. Так, Петражицкий

анализировал социальные процессы через призму психологических законов,

16 Спенсер Г. Синтетическая философия. Киев: Издательство “Ника-Центр”, 1997.– С. 331-332

47

которые обосновывали природу мотивов и эмоций людей, видя в них

доминирующий фактор социального поведения;

субъективистское – П.Л. Лавров, Н.К. Михайловский. По мнению Лаврова,

индивиды, интерпретируя субъективно исторически объективный процесс,

становятся единственной реально движущей силой развития общества.

Одним из первых, кто пришел к мысли о необходимости учета совокупности

факторов, воздействующих на характер социальных явлений, был М.М.

Ковалевский, который обосновал многофакторный подход к изучению общества.

И все же, несмотря на различия в предметах исследования

социальнокультурных реалий, методах их анализа, О. Конт, Г. Спенсер, российские

социологи XIX века рассматривали создаваемую ими науку прежде всего в рамках

позитивистской традиции, для которой особенно было характерно следующее:

вера в возможность объективного познания социальных реалий с помощью

поисков взаимозависимости между разными явлениями, выявления между ними

причинно-следственных связей, использование естественно-научных методов для

изучения общества. Подчеркнем ещё раз, первые социологи исходили из постулата

о том, что законы социального мира так же объективны, как и законы природы.

Наконец, нельзя не сказать о том, что для российских социологов была характерна

политическая пристрастность. Чтобы они не писали и говорили о своей научной

объективности, их оппозиционность по отношению к существовавшему в России

общественному строю была очевидной.

Так, в самых общих чертах, выглядели первые социологические теории.

Вопросы на развитие социологического воображения:

1. Сегодня очевидно, что синтез естествознания и обществоведения,

задуманный О. Контом, им так и не был реализован. Означает ли это, что

социология вообще не может сотрудничать с естественными науками?

2. По Г. Спенсеру, характер власти, в конечном счете, детерминирован

«средним уровнем человеческого развития в данное время». Верно ли это положение

применительно к политическим реалиям российского общества?

Сегодня и в печати, и в электронных СМИ власть часто подвергается весьма

суровой критике. При этом раздаются требования радикального обновления

властных структур. Какова, на Ваш взгляд, вероятность того, что на смену

некомпетентным чиновникам придут мудрые и совестливые люди?

3. Перефразируя эволюционистский постулат Спенсера, можно утверждать

следующее: чем меньше власть вмешивается в естественный ход общественного

развития, тем это лучше для положения масс, для утверждения демократических

принципов и порядка в обществе. Согласны ли Вы с этим? Всегда реформы,

инициируемые властями, приводят к негативным непредвиденным последствиям?

Основные термины и выражения:

Позитивистская социология, социальный номинализм, метод наблюдения,

метод сравнения, метод эксперимента, социальная статика, социальная динамика,

закон классификации наук, закон двойной эволюции, закон трех стадий, закон

усредненного уровня развития членов общества, надорганическая эволюция,

простое общество, сложное общество, общество двойной сложности, общество

48

тройной сложности, непредвиденные последствия, латентная функция, закон

выживания сильнейших и лучших, географическое направление, психологическое

направление, субъективистское направление, многофакторный подход

ЛИТЕРАТУРА

Ашин Г.К., Кравченко С.А., Лозанский Э.Д. Социология политики.

Сравнительный анализ российских и американских политических реалий. М.,

Экзамен, 2001. – Тема 1 «Позитивистские теории: поиск объективных законов

политических изменений»

Волков Ю.Г., Мостовая И.В. Социология. М.: Гардарика, 1998. –

Рекомендуются темы 1 и 2

Гидденс Э. Социология. – М.: Эдиториал УРСС, 1999. – Глава 1

История социологии в Западной Европе и США // Ответственный редактор –

академик РАН Г.В. Осипов. – М.: Издательская группа: НОРМА–ИНФРА · М,

1999. – Рекомендуются главы 1 и 2

Новикова С.С. История развития социологии в России. Москва – Воронеж,

1996

Новикова С.С. Социология. История, основы, институционализации в России.

Москва – Воронеж, 2000

Общая социология: Учебное пособие / Под общ. ред. А.Г. Эфендиева.– М.:

ИНФРА-М, 2000. – Глава 1

Современные международные отношения. Общая редакция А.В.

Торкунова. М., РОССПЭН, 2000, раздел I, глава 1: «Природа и закономерности

международных отношений»

Спенсер Г. Синтетическая философия. Издательство “Ника-Центр”, Киев,

1997. – Рекомендуется часть IV “Основания социологии”

Спенсер Г. Грехи законодателей. – Социс, 1992, № 2

Учебный социологический словарь с английскими и испанскими

эквивалентами. Издание 4-е, дополненное, переработанное. Общая редакция

С.А.Кравченко. М.: Экзамен, 2001

Фролов С.С. Основы социологии. М.: Юристъ, 1997. – Главы 1 и 2

Ritzer G. Classical Sociological Theory. – McGraw-Hill Higher Education, 2000. –

Сhapter 1 “A historical sketch of sociological theory: the early years”; сhapter 2 “A

historical sketch of sociological theory: the later years”

Schaefer R.T. Sociology. – McGraw-Hill Higher Education, 2001. – Сhapter one

“The Sociological perspective”

49

Тема 4. СТРУКТУРНЫЙ ФУНКЦИОНАЛИЗМ Э. ДЮРКГЕЙМА

1. Институционализация социологии

2. Влияние разделения труда на общественное развитие

3. Анормальное разделение труда

4. Применение принципов «социологизма» к исследованию права

(кросскультурный анализ российских и американских реалий)

Структурный функционализм — направление социологической мысли,

социологическая парадигма, сущность которой заключается в выделении элементов

социального взаимодействия, определении их роли и места в бoльшей социальной системе

или обществе в целом, а также их социальных функций.

Как Вы помните, определенные идеи такой возможности исследования общества были

высказаны ещё О. Контом и Г. Спенсером (тема 1 и 2). Г. Спенсер, например, считал, что

каждая система, чтобы нормально развиваться и функционировать, должна иметь свои

конкретные функции и каждая часть структуры, выполняя свои, строго определенные

функции, может существовать только в рамках целостности. Однако именно Эмиль Дюркгейм

впервые теоретически и методологически обосновал коренные постулаты структурного

функционализма, высказал положение о том, что социология является структурирующей

наукой, т.е. наукой, изучающей целое, которое нельзя свести к сумме ее частей.

Научно-биографические сведения:

Эмиль Дюркгейм (Durkheim) – французский социолог, развернуто обосновавший

теоретические, методические и методологические принципы структурно-функционалистской

парадигмы, внесший особый вклад в институализацию социологии как науки, в превращению

её в учебную дисциплину и профессию.

Дюркгейм родился 15 апреля 1858 г. в г. Эпинале (Франция) в семье потомственного

раввина. Образование будущий ученый получил в различных учебных заведениях Франции и

Германии. В 1887 году он становится преподавателем Бордоского университета, где им были

предложены курсы социальной науки и морали. С 1902 г. Дюркгейм преподает в Сорбонне,

где возглавляет социологическую кафедру.

Дюркгейм не избежал влияния социалистических идей, весьма популярных в то время.

Однако, по его мнению, социализм имеет не столько экономическое, сколько моральное

основание. В социализме ученый видел движение, нацеленное на моральное возрождение

общества посредством научной морали. Дюркгейм имел в виду, прежде всего, моральные

принципы выявленные и обоснованные учеными-социологами.

Дюркгейм был очень плодотворен. Среди его работ: «Метод социологии», «О

разделении общественного труда», «Самоубийство. Социологический этюд», «Социология

образования», «Ценностные и “реальные” суждения», «Материалистическое понимание

истории», «Представления индивидуальные и коллективные», «Педагогика и социология»,

«Социология и социальные науки» и др.

Э. Дюркгейм считается классиком социологии. Его произведения стали всемирно

известными. Они издавались в России, в европейских странах и в Америке, но влияние их

оказалось разным. В нашей стране многие из его работ1 были изданы до революций 1917 года.

Теоретические конструкции целого ряда российских социологов того времени – Л.

1 См.: Метод социологии. Киев-Харьков, 1899; О разделении общественного труда. Одесса, 1900;

Самоубийство. Спб., 1912; Социология и социальные науки.– Метод в науках, Спб., 1911; Социология и теория

познания.– Новые идеи в социологии. Спб., 1914, № 2; Кто хотел войны? Пб., 1915; Германия выше всего. М.,

1917

50

Мечникова, Л. Петражицкого, Н. Михайловского, М. Ковалевского и др. – строились на

основных положениях социологии Э. Дюркгейма. Однако его своеобразные идеи социализма,

либерализма, эволюционного развития, решающей роли общественного разделения труда в

прогрессе общества в нашей стране не были востребованы. Политические теории, согласно

которым можно скачком обрести счастье и свободы взяли верх, и на долгое время труды

Дюркгейма были забыты и находились в спецхранах. Лишь в 90-е годы они в новых редакциях

и переводах2 стали доступны массовому читателю.

В Америке, напротив, наряду с теорией и методологией структурного функционализма

были востребованы и идеи либерализма. По существу на плечах Дюркгейма стоит

современный структурный функционализм Т. Парсонса и Р. Мертона. Практически все

исследования современных социологов, посвященные проблемам социального согласия,

порядка, основываются на дюркгеймовских традициях.

Дюркгейм умер 15 ноября 1917 года.

1. Институционализация социологии

Вычленение предмета социологии

Как известно, термин социология, определенные её основы были созданы ещё О.

Контом. С тех пор появились ученые-энтузиасты, которые пытались развивать это

направление. Однако вплоть до конца XIX века социология не была институализирована – не

было социологических кафедр и факультетов, не велось её преподавание как дисциплины.

Главная причина тому – оппозиция со стороны ведущих обществоведов, которые занимались

философией и психологией. Многие из них полагали, что социология может быть

соответствующими подразделами философии и психологии. Чтобы институализировать

социологию, нужно было для неё создать свою, особую предметную и методическую нишу.

Принципиальное отличие социологии от философии состояло в том, что новая наука

была направлена на эмпирический сбор и систематизацию данных. Э. Дюркгейм не просто

декларировал эмпиризм (как это делали О. Конт и Г. Спенсер), но провел конкретное

эмпирическое исследование, посвященное исследованию самоубийств, и на этой основе

сделал определенные теоретические выводы.

Труднее обстояло дело с определением самостоятельности социологии по отношению к

психологии, которая, будучи тоже эмпирической наукой, через изучение психики человека в

конечном счете выходила на интерпретацию его поведения. В этой связи Э. Дюркгейм пишет

работу «Правила социологического метода» (в русском переводе – «Метод социологии»), в

которой весьма рельефно показано, в чем же суть предмета социологии, её отличие от

психологии.

Социологизм Э. Дюркгейма: основные методологические принципы познания

общества

В противоположность социального номинализма, характерного для его

предшественников, им был обоснован принципиально иной взгляд на общество, его

структуры и людей – социальный реализм. Его суть заключается в том, общество, хотя и

возникает как результат взаимодействия индивидов, обретает самостоятельную реальность,

которая, во-первых, автономна по отношению к другим видам реальности, во-вторых,

развивается по своим собственным законам; в-третьих, имеет место примат структур и

функций общества по отношению к индивиду и функциям его сознания и поведения, т.е.

индивидуальная реальность считается вторичной.

2 См., например: Социология. Её предмет, метод, предназначение. М.: Канон, 1995. В данное издание включен

ряд работ разных лет: Курс социальной науки, Материалистическое понимание истории, Представления

индивидуальные и представления коллективные, Ценностные и “реальные” суждения и др.

51

В концентрированной форме свое методологическое кредо ученый изложил в

знаменитой формуле: “Социальные факты нужно рассматривать как вещи”. По Э.

Дюркгейму, социальные факты в принципе отличаются от фактов психологических. Отличие

это двоякое. Во-первых, социальные факты являются внешними по отношению к индивиду

(психологические факты им мыслились как внутренние, главным образом относящиеся к

психике индивида). Во-вторых, социальные факты оказывают принудительное воздействие на

индивида, который вынужден им подчиняться, что конкретно проявляется в типизации

характера поведения людей. Отнюдь не случайно ученый подчеркивает, что социальные

факты по своей сути являются вещами, что нельзя сказать о фактах психологических или

философских понятиях.

По Дюркгейму, социальные факты могут быть двоякого рода:

1) материального характера:

– само общество;

– его социальные структуры (государство, религия, право);

– морфологические компоненты общества (характер территории, собственности,

объем и плотность населения, его жилищные условия, способы коммуникации и

т.д.;

2) нематериального, духовного характера:

– мораль, ценности и нормы;

– коллективное сознание;

– коллективные представления, верования.

Таким образом, по Дюркгейму, предметом социологии являются социальные факты,

как материальные, так и нематериальные (именно они главным образом интересовали

ученого), ибо социологически позволяли интерпретировать, должное, приемлемое поведение

и поведение девиантное, проявляющееся в отклонении от общепринятых норм. Как, какими

методами исследовать социальные факты?

Методы

В принципе Э. Дюркгейм исходил из того, что в социологии должны применяться

объективные методы, аналогичные методам естественных наук. Задача социолога, по

мнению ученого, сводится к тому, чтобы исследовать и находить причинно-следственные

связи между социальными фактами в контексте взаимоотношений общества, его структур и

индивидов, что позволяет обосновывать общественные законы и на этой основе формировать

общие представления (“норму”) о социальных и политических реалиях, а также, анализируя

отклонения от нормы, выявлять социальную патологию, как в развитии общества, его

социальных структурах, так и поведении индивидов.

Использование объективных методов естественных наук для изучения материальных

социальных фактов приемлемо и понятно. Например, можно путем наблюдения, измерения

зафиксировать определенные параметры населения. Но как измерить нематериальные

социальные факты, например, коллективные представления, верования? Не впадем ли мы

опять в философствование, если будет напрямую их оценивать? Дюркгейм считал

принципиально невозможным для социолога непосредственно изучать нематериальные

социальные факты. Тогда, где же выход из создавшегося положения?

По Дюркгейму, выход состоит в том, чтобы социальное объяснять социальным. Если

материальные и нематериальные факты находятся во взаимной зависимости, являются

причиной друг друга, то чтобы научно, эмпирически изучить нематериальные социальные

факты, социолог должен найти и исследовать материальные социальные факты,

непосредственно влияющие на первые, отражающие их природу. Скажем, определенная

структура семьи (материальный факт) непосредственно способствует формированию,

52

определенной брачной морали, коллективных представлений о должном в семейных

отношениях. Так, эмпирически изучая структуру и функции семьи конкретного общества,

социолог может получить данные о характере коллективного сознания членов этого общества.

2. Влияние разделения труда на общественное развитие

Разделение труда как социальный закон

Конкретизацию своего теоретико-методологического инструментария Дюркгейм дает в

докторской диссертации, которая затем была опубликована в виде книге под названием “О

разделении общественного труда” (1893). По его мнению, разделение труда “составляет

необходимое условие материального и интеллектуального развития обществ, источник

цивилизации”; это – закон, который управляет обществами “почти без их ведома”3. Изучив

разделение общественного труда, социолог обретает возможность познать суть общества, его

явные и латентные (скрытые) функции его структур, сделать заключение, является ли

конкретное общество в историческом смысле нормальным или патологическим, какова его

мораль, в чем особенности коллективного сознания и коллективных представлений членов

этого общества. Разделение труда – это тот основополагающий фактор, который в конечном

счете определяет характер причинно-следственных связей и закономерностей, существующих

между социальными фактами общества и прежде всего – создает связи людей, которые

воспроизводят и поддерживают социальную солидарность.

Типы социальной солидарности

По Дюркгейму, в истории человеческих обществ можно выделить два типа разделения

труда и, соответственно, два вида солидарности – механическую и органическую.

Для механической солидарности характерно следующее (материальные социальные

факты): низкий уровень разделения труда (индивиды практически могут заменять друг друга

в выполнении производственных и общественных функций), социальные структуры слабо

дифференцированы, их функции носят жесткий, рельефно выраженный характер. Им

соответствуют духовные социальные факты: наличие общей для всех морали, общих

ценностей и норм, общей для всех религии или идеологии; одинаковость отношений

индивидов к обществу, существующим структурам; их сходство, особенно по

индивидуальному сознанию, которое полностью подчиняется сознанию коллективному, что

создает ситуацию, когда люди связаны между собой подобно “социальным молекулам”, не

имеющим возможности для “собственных движений”. Поэтому-то социолог предложил

назвать этот вид солидарности механическим. “Солидарность, вытекающая из сходств, –

отмечает Дюркгейм, – достигает своего максимума тогда, когда коллективное сознание точно

покрывает все наше сознание и совпадает с ним во всех точках; но в этот момент наша

индивидуальность равна нулю”4.

Органическая солидарность предполагает качественно иное разделение труда,

связанное с выполнение каждым индивидом специфических профессиональных и

общественных функций, которые в силу сложности и специфичности не могут быть

выполнены всеми. Резко увеличивается количество структур и их функций. Люди

отличаются друг от друга, имеют свою собственную сферу деятельности, своеобразное

индивидуальное сознание и, следовательно, являются личностями. Влияние общества на

индивида не утрачивается, но коллективное сознание оставляет открытым часть

индивидуального сознания, которую оно не может регламентировать. “И чем обширнее эта

область, тем сильнее связь, вытекающая из этой солидарности. Действительно, с одной

стороны, каждый тем теснее зависит от общества, чем более разделен труд, а с другой –

3 Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. М.: Канон, 1996.– С. 46

4 Там же. – С. 138

53

деятельность каждого тем личностнее, чем она более специализирована... Здесь, стало быть,

индивидуальность целого возрастает вместе с индивидуальностью частей; общество

становится способнее двигаться согласованно, в то время как каждый из его элементов

производит больше собственных движений”5.

В обществах с механической солидарностью доминирует репрессивное право со всеми

вытекающими последствиями для морали, коллективного сознания и коллективных

представлений. Соответственно эти социальные факты в конечном счете определяют характер

прав и свобод индивида – они практически отсутствуют. В обществах с органической

солидарностью действует реститутивное право, суть которого сводится к восстановлению

порядка вещей. «В этом случае тому, кто нарушил закон или не знал его, не причиняется

страдания, он просто приговаривается к подчинению ему. Если имеют место уже

свершившиеся факты, то судья приводит их к нормальному состоянию. Он утверждает право,

но не наказание. Возмещение убытков не имеет карательного характера»6

По Дюркгейму, фактором, обеспечивающим переход общества от механической

солидарности к обществу органической солидарности, является динамичная плотность,

которая предполагает радикальные и одновременные изменения двух параметров общества

(наличие одно из них недостаточно для этих перемен). Речь идет, во-первых, о резком

увеличении численности населения и во-вторых, – столь же значительном увеличение

взаимодействия между людьми. Эти компоненты динамичной плотности, будучи взятыми

вместе, приводят к утверждению более эффективных общественных отношений,

позволяющих при сохранении дефицита ресурсов мирно сосуществовать все большему числу

людей.

3. Анормальное разделение труда

Аномия

Как считал Дюркгейм, любое общество в зависимости от состояния функционирования

свои структур может находиться в нормальном или патологическом состоянии. Основная

причина патологии – анормальное разделение труда, которая, в свою очередь, ведет к аномии.

Аномия рассогласованность ценностного мира, расшатывание базовых ценностей,

нравственных норм и идеалов, смешению законного и незаконного. Аномия проявляет себя в

функциональной рассогласованности элементов социальной структуры, в конфликтах между

поколениями и социальными группами, в девиантном поведении, утрате воли к жизни,

стремлении убежать от реальности. В политике аномия проявляет себя в смуте,

политиканстве, диффузии власти, появлении множества “спасителей” Отечества. Дюркгейм

прямо указывает на прямую связь аномии и анархии.

Вместе с тем, рассматривая аномию как патологию, вызванную, прежде всего,

анормальным разделением труда, Дюркгейм полагал, что она в принципе поддается лечению.

Очевидно, что в обществе с органической солидарностью уже нельзя восстановить единую

мораль, религию, общие коллективные представления. Но их функциональной альтернативой

может стать углубляющееся структурное разделение труда.

Сейчас Россия находится в состоянии аномии. Растет смертность и снижается

рождаемость, стремительно увеличивается алкоголизм и наркомания. Социальные и

экономические коллизии не получают правового разрешения.

Может ли социологизм Дюркгейма помочь нам найти верные подходы к преодолению

кризиса и выхода из состоянии аномии?

Говоря о предназначении социологии, Дюркгейм отмечал, что “наука может помочь нам

отыскать направление, в котором мы должны ориентировать наше поведение, определить

5 Там же. – С. 139

6 Там же. – С. 119

54

идеал”7. Тогда, может быть, новый всплеск созидательной пассионарности россиян будет

обращен к обществу с органической солидарностью, в котором структуры позволяют человеку

функционально быть классным специалистом в своей профессии. По большому счету, стать

личностью, иметь возможность, опираясь на закон, пользоваться реальными правами и

свободами.

О самоубийстве

Одним из проявлений аномии является самоубийство. Исходя из постулатов своей

теории, Дюркгейм считал, что самоубийство прежде всего зависит от внешних причин

определенных социальных фактов.

Используя данные официальной статистики, социолог выявил ряд тенденций: процент

самоубийств среди мужчин выше, чем среди женщин; военные чаще совершают самоубийство

в сравнении с людьми, имеющими сугубо гражданские профессии; одинокие или разведенные

чаще, чем лица, находящиеся в браке; протестанты чаще, чем католики и т.д. В этой связи

социолог продолжил исследование с акцентом на то, какие именно по характеру социальные

переменные способствуют самоубийству. Он пришел к выводу о том, что эти социальные

переменные напрямую связаны с социальной изоляцией: чем больше изоляция индивида от

своей социальной группы, тем более он подвержен самоубийству. И наоборот: бoльшая

степень интеграции обратно пропорциональна числу самоубийств.

Дюркгейм выделил четыре типа самоубийств: аномическое, эгоистическое,

альтруистическое и фаталистическое.

Аномический тип самоубийств получает распространение, когда в обществе возникает

рассогласованность ценностного мира. Люди могут пережить экономические невзгоды, войны

и другие катаклизмы без процентного роста самоубийств, если сохраняется высокая степень

их социальной интеграции. Но ценностная рассогласованность, как правило, приводит к

социальной дезинтеграции. Это неизбежно способствует социальной изоляции и как следствие

– рост числа самоубийств.

Эгоистическое самоубийство обусловлено разрывом социальных связей в силу тех или

иных причин (смерть близких, развод, коллективное бесчувствие). Социальная разобщенность

в этих и подобных случаях порождает чувства никчемности, одиночества, бесцельности

существования.

Альтруистическое самоубийство, напротив, обусловлено сверхсильным поглощением

индивида социальной группой. Примерами подобного типа может быть самоубийство жены

после смерти мужа (обычай, существовавший в некоторых архаических обществах),

самоубийство прислуги после смерти господина и т.д.

Наконец, фаталистическое самоубийство возникает, когда со стороны группы исходит

избыточный контроль, выражающийся в строгой регламентации личной жизни. Для

некоторых индивидов это может стать невыносимым.

4. Применение принципов «социологизма» к исследованию права

(кросскультурный анализ российских и американских реалий)

Право, по Э. Дюркгейму, является материальным социальным фактом, который

представлен конкретными социальными структурами, их функциями и определенными

образцами взаимодействия людей. Социолог в работе “О разделении общественного труда”

показывает, как анализируя характер права, можно тем самым изучить мораль и коллективные

представления людей – духовные социальные факты.

Во-первых, в обществах с механической солидарностью количество деяний,

относящихся к правонарушениям, на порядок меньше, что касается предписаний,

защищающих личность, и на порядок больше, что связано с различного рода табу, которые

7 Там же. – С. 41

55

сами по себе не вредны для общества. Некоторые табу корнями уходят вообще в низшие

общества, в которых господствовало религиозное право. Прежде всего, это относится к

“нечистым” обрядам и предметам иной культуры, различным формам святотатства, неточным

воспроизведениям идеологических и религиозных догм, игнорированиям праздников,

ритуалов, церемониалов8.

В самом деле, какую социальную опасность мог представлять художник,

исповедующий принципы абстракционизма, или обществовед, давший свою интерпретацию

высказываниям Маркса, Ленина или Сталина, или крестьянин, решивший, что 1 мая как раз

пришла пора пахать землю? Но ко всем этим и им подобным людям, идеологическим

отступникам от общих коллективных представлений, государство вплоть до недавнего

времени, как к преступникам, применяло самые суровые меры с целью уничтожения

индивидуальности сознания, человеческой личности и поддержания безусловного авторитета

общей морали, сложившихся коллективных представлений.

Представляется, сегодня положение в принципе мало в чем изменилось. Да, сложился

партийный плюрализм, который вызвал динамизм в политической и общественной жизни.

Однако есть массово распространенные давления на граждан во время избирательных

кампаний, вплоть до увольнений с работы. Уходят в прошлое ограничения прав по

религиозно-идеологическим соображениям, но свободное выражение идей ограничено

кланово-экономической зависимостью средств массовой информации. Безусловно, положено

начало развитию рыночных отношений, но реальные производители товаров и услуг не могут

по большому счету проявить экономический динамизм и свою индивидуальность, будучи под

прессом и государства, и криминальной “крыши”. Отечество мы любим в традиционном,

механистическом духе: борьба с экологическими загрязнениями среды, которые могут быть

действительно гибельными для общества, подчас оборачивается для её активных участников

тюрьмой и обвинениями в “измене, разглашении государственных тайн”. При этом действия

(или бездействия) чиновников по отношению к новым опасностям, которые могут быть

действительно гибельными для Отечества, не вызывают, как правило, судебных

преследований. Но, к счастью, судебные разбирательства все чаще решаются не в пользу тех,

кому “честь мундира” дороже здоровья грядущих поколений и судьбы России.

Иная ситуация складывается в обществах с органической солидарностью. Там

принципиально иное правовое поле, в котором господствует реститутивное право. Для него

характерна кочественно-качественная развитость правовых структур. Их функциональность

направлена на обеспечении социального контроля в условиях, когда отсутствуют

обязательные для всех мораль, идеология, общие коллективные представления. Общество с

таким правом, по словам Дюркгейма, “будет походить на громадное созвездие, в котором

каждая звезда движется по своей орбите, не нарушая движения соседних звезд”9. И

действительно, индивиды в таких обществах имеют реальное право быть личностями,

заниматься своим бизнесом, разумеется, в тех формах и пределах, которые не нарушают права

друг друга.

Во-вторых, для репрессивновного права, функционирующего на основе силы,

характерна карательная направленность, что выражается в пренебрежении к личности

человека, жестокости наказания. Дюркгейм замечает, что оно “указывает только на санкции,

но ничего не говорит об обязанностях, к которым они относятся. Оно не повелевает уважать

жизнь другого... Оно не говорит в самом начале, как это делает гражданское право: «Такова

обязанность», но сразу же: «Таково наказание»”10.

До сих пор практика исполнения законов в России имеет иррациональное основание –

страх жестокости законов. Сознательное следование им кажется россиянам совершенно

диким, и потому исторически сложился определенный алгоритм поведения: не подчиняться

законам, убежать от них.

8 См.: Там же. – С. 79

9 Там же. – С. 125

10 Там же. – С. 82-83

56

Реститутивное право, в отличие от репрессивного, основывается на защите интересов

человека и, прежде всего, прав собственности. Не удивительно, что большинство граждан

стран Европу и Америки рассматривают законы, как фактор, который защищает их, позволяет

нормально взаимодействовать друг с другом.

В-третьих, характерной особенностью репрессивного права является его

функциональная диффузность11. Это проявляется в том, что закон дифференцированно

применяется в отношении людей с разными социальными статусами. В советское время

партийная верхушка вообще жила, не ведая законов. Более того, существовало “телефонное

право”, позволявшее человеку от “самого Ивана Ивановича” на личностном уровне, вне

правового поля решать свои проблемы. Диффузность права выражалась и в том, что закон по

разному подходил к одним и тем же преступлениям, к одному и тому же нанесенному ущербу

– значительно более сурово наказывались деяния против государственной собственности, чем

собственности граждан. Аналогично, правонарушения против общества карались строже, чем

против личности.

Сегодня в России приняты законы, практически уравнивающие значимость всех форм

собственности. Многие новые законы непосредственно касаются защиты прав и свобод

граждан. Утратил силу ряд законов, сдерживающих экономическую инициативу граждан. И

все это свидетельства того, что сделаны первые шаги отхода от репрессивного права. Однако

возникли новые проявления диффузности: законы дифференцировано действуют в разных

регионах страны, а кое-где не работают вовсе; беда не в том, что законы субъектов федерации

разные, а в том, что они подчас противоречат Конституции; законы применяются лишь к

социально слабым и почти не применяются к сильным (с той лишь разницей, что сила теперь

измеряется не партийным, а экономическим фактором); у руководителей регионов,

чиновников на местах практически нет законного лимита власти – каждый берет себе столько

полномочий, сколько хочет и может и т.д.

В Америке иная ситуация, хотя её не следует идеализировать. Здесь действует принцип

равной защиты законом прав и свобод личности, и это касается всех. Хотя, несомненно, у

миллионера больше возможностей отстоять свои интересы, чем у рядового гражданина. Но

сделать это можно по закону, через обращение к закону, к помощи адвокатов, а не к

конкретной персоне “самого Джона” и не в обход закона. Закон же определяет полномочия

чиновников, конгрессменов, сенаторов, президента, преступить которые не дано никому.

По Дюркгейму, диффузность карательного права проявляется и в том, что “все

общество в той или иной мере принимает в нем участие”12. В нашей стране практически

вплоть до 80-х годов собрания трудящихся являлись полноправным субъектом

судопроизводства. На них с позиций “пролетарской морали и идеологии” разбирались

уголовные дела “кулаков-кровопийцев”, “врагов народа, агентов мирового империализма”.

“По требованию трудящихся” к высшей мере наказания приговаривались спекулянты-

валютчики, сурово наказывались и те, кто просто проявлял любопытство к иностранной

литературе и культуре. На собраниях принимались решения, кого из жуликов и хулиганов

направить в тюрьму, а кого “взять на поруки”, на “перевоспитание”, кого из диссидентов

направить в ссылку, а кого депортировать на “загнивающий Запад”. Даже вопросы брака и

развода не были индивидуальным делом. Достаточно вспомнить благословения молодоженов

коллективом – “комсомольско-молодежные” или “безалкогольные” свадьбы. Ну, а если жизнь

не заладилась, без партийно-профсоюзного “промывания мозгов”, без общественного

порицания развестись было невозможно. Так, законы государства, по существу, дополнялись,

а иногда и подменялись законами массы (к этому вопросу мы вернемся в ряде следующих тем,

посвященных массовому поведению).

Ныне одиозные формы этой практики уходят в прошлое. Однако сохранилось влияние

общества, но теперь уже в форме давлений властных элит, мнений средств массовой

информации на ход и исход судебных разбирательств. Так, “дела” Скуратова, Березовского,

11 См.: Там же. – С. 84

12 Там же. – С. 84

57

Гусинского и др. буквально колеблются вместе с колебаниями всех этих давлений и мнений.

Законы же государства в этой ситуации выступают скорее, как виртуальный, чем реальный

фактор. Это касается не только данных конкретных случаев, но и ситуации в стране в целом.

Получает развитие тенденция утраты населением веры в государственную

правоохранительную систему. Стало происходить худшее: прежнее участие народа в

судопроизводстве заменяется не качественным усилением структур и функций

специализированных государственных юридических институтов, авторитета чиновников-

юристов (по Дюркгейму, данная особенность является атрибутом реститутивного права13), как

это имеет место в США и других современных цивилизованных странах, а возрастанием

значимости отдельных экономических группировок, частных охранных агентств,

криминальных организаций, всякого рода “крыш”. Тем самым утрачивается монополия

государства на легитимное насилие, и государственный закон дополняется законом

криминальным.

В-четвертых, репрессивное право основывается на страсти и мщении, которые

органично входят в коллективное сознание. Дюркгейм отмечает, что народы,

руководствующиеся этим правом, “наказывают ради наказания, заставляют виновного

страдать исключительно с целью страдания..., заботятся не о справедливом или полезном

наказании, а о наказании как таковом”. При этом “оно часто распространяется далеко не

только на виновного и поражает невиновных: его жену, детей, соседей и т.д.”14 В этом тоже

проявляется диффузная кара. Кроме того, собственно наказание дополняется “общественной

местью”, ритуалами позора, гневом коллективного характера и требует искупления. Вот как

социолог описывает типичное поведение людей, живущих в обществе с механической

солидарностью, после поступка, который зачастую – суть преступление против чего-то

трансцендентного: “Останавливаются на улицах, посещают друг друга, сходятся в

условленных местах, чтобы говорить о происшествии и сообща негодовать. Из всех этих

обмениваемых, подобных друг другу впечатлений, из всех этих выражений гнева выделяется

один гнев, более или менее определенный, смотря по обстоятельствам. Он является гневом

всякого, не будучи ничьим в частности. Это – общественный гнев”15. Функция общественного

гнева – “выразить единодушное отвращение, вызываемое преступлением, при помощи

подлинного действия, которое может состоять только в страдании, причиняемом виновному”.

Не правда ли, знакомая картина для нашего совсем недавнего прошлого? А ведь там,

где общественный гнев, там и ритуалы по его высвобождению, там и искупления и

жертвоприношения. По существу, одно наказание дополняется ещё одним. Кто сегодня

скажет, сколько жертвоприношений принесли россияне с целью искупления “вины”,

выразившейся в стремлении к человеческой индивидуальности или в преодолении

безоговорочной правоты коллектива? Как это все сказалось и ещё скажется на судьбах

страны? В жертву-то приносились лучшие – кулаки, кто брал персональную ответственность

за своё хозяйствование, ученые, отстаивавшие свою позицию в науке, инакомыслящие,

ратовавшие за права и свободы индивида. Словом, все те, кто, став личностью, всячески

противились уничтожению собственной индивидуальности.

Для реститутивного права не характерны мщение, общественный позор и искупление,

и это естественно для коллективного сознания. В Америке человек, совершивший

преступление, подвергается наказанию, но одному, а не двум одновременно. Восстановление

существующего порядка вещей не требует и наказания ради наказания с причинением

страданий преступнику. Нет надобности говорить о том, что невиновные родственники

правонарушителя не несут ответственность за несовершенные преступления.

Наконец, в-пятых, отметим, что своеобразие правовых систем и коллективных

представлений о должном благодаря специфике причинно-следственных связей приводит к

установлению также своеобразного порядка в обществе.

13 См.: Там же. – С. 121

14 Там же. – С. 94

15 Там же. – С. 111

58

В обществе с механической солидарностью социальный порядок основывается на

страхе наказания. Вот как Дюркгейм определяет истинные и второстепенные функции

наказания в обществе с механической солидарностью: “Оно не служит – или служит только

второстепенным образом – исправлению виновного или устрашению его возможных

подражателей... польза его по справедливости сомнительна и, во всяком случае,

незначительна. Его истинная функция – сохранить целостность общественной связи,

поддерживая всю её жизненность в общем сознании”16.

Дюркгейм особо подчеркивает, что в обществах такого типа преступники наказывается

с особой жестокостью. Как это не парадоксально, но в функциональном плане страдания

виновного “не есть бесцельная жестокость”, они, по существу, служат единению

индивидуальных сознаний, укреплению и поддержанию сложившихся социальных связей.

“Единственное средство” утвердить порядок, основанный на единомыслии, на общем

сознании – “это выразить единодушное отвращение, вызываемое преступлением, при помощи

подлинного действия, которое может состоять только в страдании, причиняемом виновному.

Таким образом, это страдание, будучи необходимым продуктом порождающих его причин, не

есть бесцельная жестокость. Это знак свидетельствующий, что коллективные чувства все ещё

коллективны, что единение умов в одной и той же вере сохраняется”17.

В СССР социальный порядок репрессивного типа поддерживался извне тем, что

основывался на страхе наказания, на общем коллективном сознании, которое поддерживалось

страданиями “виновных” и “единодушным гневом” общественности, массовыми ритуалами

коллективного единения – марширующими колонами, в которые сливались миллионы людей.

Для многих такой социальный порядок был удобен и даже комфортен. Изнутри он

поддерживался тем, что люди отчуждали свои индивидуальные права и свободы, получая в

замен патернализм коллектива и общего коллективного сознания. Действительно, многим

нравился такой образ жизни, когда за них думают и решают – надо только беспрекословно и с

самопожертвованием выполнять принятые решения.

Однако не все люди, включая вождей, могли понять, что обратной стороной

“железного” порядка был неизбежный беспорядок. И никакого противоречия здесь нет:

порядок, основанный на страхе, месте, искуплении, жертвенности, не мог не порождать

аффективное коллективное сознание, эмоциональные порывы, иррациональные и

деструктивные действия. Беспорядок и хаос, беззаконие и ритуалы жертвенности –

неизбежные спутники нашей действительности. Не зря в России говорят: “Лес рубят – щепки

летят”. И летели щепки-головы и во времена коллективизации, и индустриализации, и

строительства “развитого социализма”. Не миновала чаша сия ни высшее руководство, ни

военных и ученых, ни рядовых граждан.

Принципиально иной тип порядка существует в обществе с органической

солидарностью. Здесь порядок извне поддерживается законом, а изнутри тем, что

индивидуальное сознание имеет самостоятельную значимость в функционировании индивида,

деятельность которого становится все более специализированной и личностнее18. Более того,

подчеркивает Дюркгейм, необходимо разделяемое всеми правосознание, которое позволяет на

практике соизмерять свои права с правами других людей: “Для того, чтобы человек признал

права другого не только в логике, но и в практике жизни, нужно было, чтобы он согласился

ограничить свои права, и, следовательно, это взаимное согласие могло быть сделано только в

духе взаимопонимания и согласия”19.

В Америке большинство людей не рассчитывает на чей-либо патернализм. Они

стремятся сами сделать свою карьеру, сами устроить свою жизнь. Отсюда и социальный

порядок, который основывается и поддерживается сознательными выборами альтернатив,

рациональными действиями, правовым самосознанием. Стало быть, может существовать

16 Там же. – С. 116

17 Там же. – С. 117

18 См.: Там же. – С. 139

19 Там же. – С. 128

59

порядок без страха репрессий, без ритуальных кар и общественного гнева. К осознанию самой

возможности таких реалий россиянам ещё предстоит привыкать.

В завершении заметим, что выдающийся современный английский социолог Э.

Гидденс предложил различать коллективное сознание двух типов обществ – с механической и

органической солидарностью – по следующим четырем критериям: 1) объем – в обществе с

механической солидарностью оно практически распространяется на всех членов общества; 2)

интенсивность – особенно проявляется в характере исполнения санкций; 3) жесткость –

количество табу, характер санкций, применяемый к нарушителям; 4) содержание, его

детерминированность религией или идеологическими воззрениями.

Вопросы на развитие социологического воображения:

1. В современных обществах у многих социальных структур (государство, право)

отпадает функция поддержания морали. Как эти процессы сказываются на содержании

морали? Не означает ли это, что происходит плюрализация морали? А может быть, у морали

вообще нет будущего?

2. Все советские, а теперь и российские руководители всегда выступали и

выступают за порядок. Однако важно, какого порядка мы хотим. Порядка, основанного на

страхе репрессий, показательных судебных процессов с общественным гневом? Порядка с

доминированием общего сознания и единением умов? Если следовать логике социологизма

Э. Дюркгейма, то возврат в какой бы то ни было форме к подобного рода порядку будет

означать консервирование взаимодействия людей на уровне механической солидарности,

функционально более низком типе общественных отношений со всеми вытекающими отсюда

последствиями для судеб страны. Так к какому же порядку нам стремиться? Готово ли

коллективное сознание россиян к возможным Вашим предложениям?

3. Россия, как считает большинство социологов, находится ныне в состоянии аномии.

Какие политические шаги Вы порекомендовали бы предпринять нашим руководителям в

сложившихся условиях? Просто ждать, пока произойдет саморегуляция ценностно-

нормативного социокультурного пространства, как это, по существу, делала команда Б.

Ельцина? А может быть попытаться восстановить роль христианства, как регулятора базовых,

нравственных ценностей? Или сформировать новую патриотическую идеологию

национального толка, которая могла бы призвать под свои знамена миллионы россиян и вновь

объединить их общим коллективным сознанием? Что ещё?

Основные термины и выражения:

Структурный функционализм, институализация социология, социальный реализм,

социальный факт, социальная патология, социальная солидарность, механическая

солидарность, органическая солидарность, репрессивное право, реститутивное право,

динамичная плотность, аномия, девиантное поведение, табу, мораль, диффузность права,

индивидуальное сознание, коллективное сознание

ЛИТЕРАТУРА

Ашин Г.К., Кравченко С.А., Лозанский Э.Д. Социология политики. Сравнительный

анализ российских и американских политических реалий. М.: Экзамен, 2001. – Тема 1

«Позитивистские теории: поиск объективных законов политических изменений»

Гофман А.Б. 7 лекций по истории социологии. Учебник для вузов. М.: КДУ, 2000

Гофман А.Б. Эмиль Дюркгейм в России. Рецепция дюркгеймовской социологии в

российской социальной мысли. М.: ГУ ВШЭ, 2001

60

Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. М.: Канон, 1996

Дюркгейм Э. Социология. Её предмет, метод, предназначение. М.: Канон, 1995. – В

данное издание включен ряд работ разных лет: «Курс социальной науки»,

«Материалистическое понимание истории», «Представления индивидуальные и

представления коллективные», «Ценностные и “реальные” суждения» и др.

Здравомыслов А.Г. Социология конфликта. М.: Аспект Пресс, 1995. – Глава 2, раздел 2:

«Конфликт и девиантное поведение: Эмиль Дюркгейм»

Ильин И.А. Сочинения: В 2 т. М.: “Медиум”, 1994. – Раздел: «О сущности

правосознания».

История социологии в Западной Европе и США // Ответственный редактор – академик

РАН Г.В. Осипов. – М.: Издательская группа: НОРМА–ИНФРА · М, 1999. – Рекомендуется

глава 7

Учебный социологический словарь с английскими и испанскими эквивалентами. Издание 4-

е, дополненное, переработанное. Общая редакция С.А.Кравченко. М.: Экзамен, 2001

Ritzer G. Classical sociological theory. – McGraw Higher Education, 2000. –

Сhapter 6 “Emile Durkheim”

61

Тема 5. ДИАЛЕКТИКО-МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ

К. МАРКСА И Ф. ЭНГЕЛЬСА

1. Концепция отчуждения

2. Создание диалектико-материалистической социологии, её предмет и

методы

3. Противоречия и конфликты

4. К. Маркс о власти, обращенной к человеку

Общепризнан вклад К. Маркса и Ф. Энгельса в развитие социологической науки.

Практически нет ни одной серьезной работы по теоретической социологии, в которой

не упоминались бы эти имена (позитивно или критически). Все сколько-нибудь

авторитетные учебники по социологии имеют специальный раздел, посвященный

марксистской социальной теории, справедливо называют самого К. Маркса классиком

социологии.

Мировая социологическая мысль оценивает творческое наследие Маркса и

Энгельса прежде всего в контексте социокультурных и научных ценностей того

времени, когда они жили. Тем не менее, многие их идеи находят свою

востребованность сегодня во многих социологических парадигмах. Некоторые

социологи прямо считают себя их последователями, а свою теорию именуют

«неомарксистской».

Отношение российских обществоведов к творчеству Маркса неоднозначно.

Некоторые склонны отождествлять распад социалистической системы и крах

Советского Союза с «кризисом марксизма», «крахом» самой теории, не замечая ныне

растущий интерес мировой социологической мысли к трудам Маркса и Энгельса.

Другие пытаются, так или иначе, сохранить приверженность марксизму, но в его

советской – «марксистско-ленинской» – версии. Иногда верность марксизму

парадоксальным образом сочетается с идеями соборности, возрождения христианства в

современной России. В лучшем случае предлагается отделить Маркса-ученого от

Маркса-политика.

Сказанное делает задачу интерпретации теории Маркса и Энгельса в целостном

виде весьма сложной. Есть ещё ряд обстоятельств, которые должны быть нами

изначально приняты во внимание.

Ещё при жизни Маркса и Энгельса возникли различные версии марксистской

теории, т.е. образовалось множество «марксизмов», подчас весьма далеких от того,

что обосновали её создатели. Поэтому неправомерно отождествлять марксистскую

теорию с ленинизмом, сталинизмом, троцкизмом, маоизмом и т.д., представители

которых использовали авторитет и отдельно взятые положения работ Маркса и

Энгельса как идейное средство легитимировать политические деяния самого разного

толка и к тому же в совсем иных социокультурных реалиях.

Кроме того, в рамках академической социологии предпринимались попытки

осовременить теоретический и методологический инструментарий их теории,

результатом чего стало появление неомарксистской социологической парадигмы.

Словом, есть марксистская теория и множество постмарксистских течений, школ,

которые трактуют ее по-разному.

Наконец, сама марксистская теория имеет сложный, междисциплинарный

характер. В ней соединены философия, экономия, культурология и собственно

социология. У Маркса и Энгельса нет специфически социологических работ. Более того,

они не употребляли сам термин социология, ввиду того, что он напрямую

ассоциировался с О. Контом, эволюционистские воззрения которого были для них

62

категорически неприемлемыми. «Я занимаю решительно враждебную позицию по

отношению к контизму»1, – отмечал К. Маркс.

Тем не менее, социологи всего мира ценят Маркса и Энгельса за то, что они

создали оригинальную теорию – диалектико-материалистическую социологическую,

позволяющую анализировать общество, его структуры, функции в контексте динамики

ментальности больших социальных групп, их взаимодействия и борьбы. Её

методологический инструментарий весьма эффективен для интерпретации

общественных конфликтов и противоречий, путей их разрешения. К ней до сих пор

обращаются и потому, что она имеет гуманистическую направленность.

Научно-биографические сведения:

Карл Маркс (Marx) основоположник диалектико-материалистической

социологии, согласно которой структуры общества, сознание и поведение живущих в

нём людей анализируются через призму материальных условий их жизни, через

противоречия и конфликты в существующем способе производства, ибо эти факторы, а

не субъективные мотивы, желания, идеи людей в конечном счете определяют, с точки

зрения данной теории, характер социальных фактов.

Маркс родился 5 мая 1818 года в семье адвоката. Учился в Боннском и

Берлинском университетах. В 1841 г. получил докторскую степень на философском

факультете Иенского университета, по окончании которого занимается

публицистической деятельностью, практически существуя на гонорары за публикации.

В 1843 г. Маркс женится на Женни фон Вестфален, которая была вынуждена разделить

с ним все экономические и эмиграционные тяготы. Из-за его политического

радикализма под давлением властей семья покидает Пруссию, затем Францию и

Бельгию, найдя, наконец, в 1849 г. прибежище в Англии. Здесь Маркс жил и работал до

самой смерти, наступившей 14 марта 1883 г.

К Марксу, его научной и политической деятельности, как в мире, так и у нас,

относятся по-разному. Западные исследователи большое внимание уделяют проблемам

отчуждения, затронутым в таких работах как «Экономико-философские рукописи 1944

года», «К Критике гегелевской философии права», «Немецкая идеология»

последнюю, как и многие другие, Маркс написал в соавторстве со своим идейным

единомышленником Ф. Энгельсом. Советские обществоведы прежде всего

рассматривали Маркса и Энгельса как создателей «науки о всеобщих законах развития

природы, общества и мышления», имеющей универсальное значение, пригодной для

всех времен и народов, а между тем канонизировали отдельные положения их работ,

особенно относящиеся к анализу революционных процессов в Европе в конце 40-х г.

XIX века. Практически не учитывалось то весьма важное обстоятельство, что с

переходом европейских стран от революционного к эволюционному периоду развития

воззрения Маркса и Энгельса становились другими. После поражения европейской

революции 1848 года, Маркс отставляет политическую деятельность и в течение

пятнадцати лет (до создания «Интернационала» в 1964 году) всецело занимается

наукой. С позиций своего диалектико-материалистического метода он анализирует

новые реалии развития капиталистического общества. Однако для читателя,

воспитанного на трудах советского обществоведения, Маркс так и остался прежде

всего автором «Манифеста коммунистической партии» (1848). Такие его

произведения, как «Гражданская война во Франции» (1871), второй и особенно третий

том «Капитала» (1885 и 1894), произведения последних лет жизни, в которых сам

Маркс дезавуирует многие положения своих ранних работ, отмечая в них и «наивные

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т.33. – С. 189

63

иллюзии», и «почти детский энтузиазм»2, оказались не востребованными в полном

объеме их новаций.

Среди других его произведений отметим: «Восемнадцатое брюмера Луи

Бонапарта», «Гражданская война во Франции», «Критика Готской программы» и др.

Фридрих Энгельс (Engels) родился 28 ноября 1820 года в семье

промышленника и был одним из всесторонне образованных людей своего времени.

Маркс и Энгельс одними из первых стали применять эмпирические

социологические исследования в своих теоретических трудах. Примеры использования

конкретно-эмпирических данных можно найти в работах “Положение рабочего класса

в Англии”, “К жилищному вопросу” и др. Непреходящая значимость этих работ —

обоснование принципов сбора социологической информации при изучении постоянно

эволюционирующей реальности.

Другие работы Энгельса: «Происхождение семьи, частной собственности и

государства», «Диалектика природы», «Крестьянская война в Германии» и др.

Вместе Маркс и Энгельс занимались и политической деятельностью: в 1847 г.

создают “Союз коммунистов”, а в 1864 — «Интернационал».

Умер Ф. Энгельс 5 августа 1895 года.

1. Концепция отчуждения

Проблема дегуманизации человека

В западной культуре особое внимание уделяется свободам индивида. Отнюдь не

случайно первые работы К. Маркса – «К еврейскому вопросу», «К Критике гегелевской

философии права», «Экономико-философские рукописи 1944 года» – посвящены

проблемам эмансипации, конкретных прав индивида, которые рассматриваются через

призму популярной в то время концепции отчуждения (её, в частности, использовали

Гегель и Фейербах).

Молодой Маркс, приступая к исследованию противоречий и социального

угнетения в Германии, связывал механизм дегуманизации человека с процессом

отчуждения – формирования «чуждой воли» (alien will) у социальных субъектов в

условиях экономических и социальных структур, характерных для классово-

антагонистического общества. Не психологические, а именно социальные факты

являются причиной отчуждения.

По мнению Марксу, изложенного им в работе «Экономико-философские

рукописи 1944 года», отчуждение конкретно проявляется, прежде всего, в разрыве

единства рабочего и предметов его производства. Рабочие отчуждены от продукта

своего труда. Результаты труда принадлежат не им, а собственникам: «Конечно, труд

производит чудесные вещи для богачей, но он же производит обнищание рабочего. Он

создает дворцы, но также и трущобы для рабочих. Он творит красоту, но также уродует

рабочего. Он заменяет ручной труд машиной, но при этом отбрасывает часть рабочих

назад к варварскому труду, а другую часть превращает в машину. Он производит ум, но

также и слабоумие, кретинизм как удел рабочих»3. Такое положение дел обусловлено

принудительным характером труда. Вынужденная работа приводит к тому, что

производственная деятельность не является для трудящихся самоценностью,

доставляющей внутреннее удовлетворение. Они работают исключительно за деньги,

необходимые для существования.

Принудительный труд выступает как некая внешняя сила, обрекающая рабочего

на принесение себя в жертву, самоистязание: «он в своем труде не утверждает себя, а

2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т.30. – С. 286

3 Маркс К. «Экономико-философские рукописи 1944 года». – В кн.: Маркс К. Социология.

Сборник. М.: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле», 2000. – С. 229

64

отрицает, чувствует себя не счастливым, а несчастным, не развертывает свободно свою

физическую и духовную энергию, а изнуряет свою физическую природу и разрушает

свой дух»4. Из-за отчуждения люди теряют свой собственно человеческий потенциал.

Они превращаются в живые винтики гигантской производственной машины,

приобретают одностороннее развитие, что в принципе не может приносит

удовлетворение им самим. По существу, за деньги люди продают свои потенциальные

возможности стать более образованными, более всесторонне развитыми.

Процесс отчуждения затрагивает сами отношения между рабочими.

Утрачивается кооперативный характер работы, люди становятся изолированными друг

от друга, разрушаются дружеские связи – все подчинено сохранению своего рабочего

места в противоборстве со своими коллегами и зарабатыванию материальных средств.

Непредвиденными последствиями отчуждения является формирование ущербной

ментальности. Многие люди начинают чувствовать себя комфортно от исполнения

примитивных функций винтиков машины и не выражают стремления к

самосовершенствованию.

Суммируя следствия отчуждения, Маркс выделяет четыре позиции.

«Отчужденный труд человека», отчуждает от него 1) природу; 2) его самого, его

жизнедеятельность; 3) «родовая сущность человека – как природа, так и его духовное

родовое достояние – превращается в чуждую ему сущность, в средство для

поддержания его индивидуального существования»; 4) происходит «отчуждение

человека от человека. Когда человек противостоит самому себе, то ему противостоит

другой человек»5.

Главным условием, при которым становится возможным отчужденный,

самоотчужденный труд, является частная собственность. «Итак, – заключает Маркс, –

посредством отчужденного, самоотчужденного труда рабочий порождает отношение

к этому труду некоего человекаЮ чуждого труду и стоящего вне труда. Отношение

рабочего к труду порождает отношение к тому же труду капиталиста, или как бы там

иначе ни называли хозяина труда. Стало быть, частная собственность есть продукт,

результат, необходимое следствие отчужденного труда, внешнего отношения

рабочего к природе и к самому себе»6.

Преодоление отчуждения молодой Маркс связывает с упразднением частной

собственности и институтов, поддерживающих частнособственнические отношения.

«Религия, семья, государство, право, мораль, наука, искусство и т.д. суть лишь особые

виды производства и подчиняются его всеобщему закону, – пишет он. – Поэтому

положительное упразднение частной собственности, как присвоение человеческой

жизни, есть положительное упразднение всякого отчуждения, т.е. возвращение

человека из религии, семьи, государства и т.д. к своему человеческому, т.е.

общественному бытию»7.

Разделение труда

В «Немецкой идеологии», более поздней работе, написанной Марксом совместно

с Энгельсом в 1847 году, проблема отчуждения уже видится иначе. Во-первых, она

напрямую связывается с ликвидацией разделения труда вообще (понятие

«отчужденный труд» в ней не употребляется).

На основе анализа капиталистического общества Маркс и Энгельс пришли к

выводу, что складывающееся при этом разделение труда не способствует тому, чтобы

индивиды смогли развивать и реализовывать свои человеческие потенции.

4 Там же. – С. 230

5 См.: Там же. – С. 232, 234

6 Там же. – С. 237

7 Там же. – С. 259

65

Существующее разделение труда искусственно отделяет трудящихся от сообщества, в

котором они живут. Ради самосохранения себя и семьи люди осознанно или

неосознанно зачастую игнорируют интересы сообщества. «Вместе с разделением труда

дано и противоречие между интересом отдельного индивида или отдельной семьи и

общим интересом всех индивидов, находящихся в общении друг с другом»8.

Более того, частная собственность, разделяя индивидов друг от друга,

утверждает «чуждую для них связь», «расщепляет» капитал и труд, а также различные

формы самой собственности: «Самый труд может существовать лишь при условии

этого расщепления»9. В итоге межличностные отношения основываются на

нетерпимости, противоречиях и конфликтах, господстве и эксплуатации. Иными

словами, возникает форма человеческого существования, при которой утверждается не

общение, а разобщение: человеческие общности превращаются в «мнимые» и

«ложные» коллективности.

Выход из создавшегося положения Маркс и Энгельс видят в решении проблемы

присвоения производительных сил отдельными людьми. Соответственно, снятие

отчуждения состоит в следующем: «масса орудий производства должна быть

подчинена каждому индивиду, а собственность – всем индивидам. Современное

универсальное общение не может быть подчинено индивидам никаким иным путем,

как только тем, что оно будет подчинено всем им вместе»10.

Во-вторых, преодоление отчуждение предполагает всестороннее развитие

человеческих способностей. По Марксу, существующая организация труда разделяет

функционально, а затем и социально умственный и физический труд. Доступ к

умственному труду ограничен для людей, находящихся на нижнем уровне социальной

лестнице.

Далее, имеет место разделение материального и духовного труда, это –

отделение города от деревни. Происходит также обособление торговли от

промышленности и разделение труда между различными городами.

Кроме того, каждый рабочий вносит лишь весьма незначительный вклад в

конечный продукт. Узкая специализация дегуманизирует жизнедеятельность человека.

«Как только начинается разделение труда, у каждого появляется какой-нибудь

определенный, исключительный круг деятельности, который ему навязывается и из

которого он не может выйти: он – охотник, рыбак или пастух, или же критический

критик и должен оставаться таковым, если не хочет лишиться средств к жизни»11.

Маркс не предполагал, что возможно такое разделение труда, когда человек выполнял

бы все функции в обществе, будучи и рабочим, и юристом, и врачом и т.д. Но он

считал, что в принципе возможна организация труда, которая позволила бы каждому

индивиду сполна развить свои собственно человеческие потенции.

Таким образом, под отчуждением Маркс и Энгельс понимают такие

общественные отношения и такой способ восприятия мира, при которых человек

становится как бы отстраненным от самого себя. Его воля не является движителем

собственных действий: хотя индивид питает иллюзию, будто делает то, что он хочет, в

действительности им движут силы, отделенные от его сознательного “Я”.

Отчужденный человек, находящийся во власти иррациональных сил, создает

себе идолов в виде денег, вещей, кумиров и т.д. Он не реализует свой собственно

гуманистический потенциал, ибо созданные им идолы возвышаются и главенствуют

над ним. Осознанно или нет, он отчуждает свои свободы в пользу идолов, которым

поклоняется.

8 Там же. – С. 350

9 Там же. – С. 400

10 Там же. – С. 402

11 Там же. – С. 351

66

Изменить подобную ситуацию можно через замену антагонистически-

противоренчивого процесса разделения труда, создание общественных ассоциаций с

принципиально иными функциями, которые были бы направлены на развитие всех, на

создание в человеке собственно человеческого потенциала, на формирование

«всесторонне развивающихся индивидов». Причем, утверждается активный,

деятельностный подход к преобразованию мира: «все дело заключается в том, чтобы

революционизировать существующий мир, чтобы практически выступить против

существующего положения вещей и изменить его»12.

Современные социологии, занимающиеся отчуждением, акцент делают на

исследовании детерминирующего влияния новых внешних сил, которые могут

создавать для индивида реальные проблемы в виде разрушения системы культурных

ценностей, исключения его из социальных связей, ограничения свободы

жизнедеятельности и творческого самовыражения. Так, технические новации,

превращаясь в самостоятельную центральную силу, негативно сказываются на природе

человека. Рутинизация социального бытия препятствует развитию творческой

индивидуальности. Потребительство притупляет критическое восприятие

окружающего. Тотальная рационализация образа жизни деформирует межличностные

отношения и т.д.

2. Создание диалектико-материалистической социологии, её предмет и

методы

К. Маркс применил положения гегелевской диалектики к анализу

материального мира – природы, обществ и их структур, социальных групп и человека.

Прежде всего остановимся на проблемах природы.

Природа

К. Маркс и Ф. Энгельс исследуют природу во взаимозависимости с обществом и

человеком. До них этой проблематикой занимались многие мыслители. Но они

рассматривали природу как самостоятельную от человеческого бытия субстанцию,

как средство жизни человека, фактор развития общества, видели во власти человека

над природой благо, источник прогресса и развития человеческой цивилизации.

Маркс и Энгельс были первыми, которые диалектически подошли к проблеме

взаимоотношений природы, общества, человека. Так, они понимали человека как

природно-общественное существо, для которого природа “является жизнью, а не

средством к жизни”. Общество и люди через конкретный способ производства связаны

многочисленными нитями с природой, которая обратно влияет на социальные

отношения. “На каждом шагу, – замечал Энгельс, – факты напоминают нам о том, что

мы отнюдь не властвуем над природой так, как завоеватель властвует над чужим

народом, не властвуем над ней так, как кто-либо находящийся вне природы, что мы,

наоборот, нашей плотью, кровью и мозгом принадлежим ей и находимся внутри её”13.

Если производство в своей основе носит варварский характер по отношению к природе,

то это может привести к разрушению самого общества. Вот лишь один из примеров,

приводимый Энгельсом в работе «Роль труда в процессе превращения обезьяны в

человека»: «Людям, которые в Месопотамии, Греции, Малой Азии и в других местах

выкорчевывали леса, чтобы получить таким путем пахотную землю, и не снилось, что

они этим положили начало нынешнему запустению этих стран, лишив их, вместе с

лесами, центров скопления и сохранения влаги»14.

12 Там же. – С. 341

13 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т.20. – С. 496

14 Там же

67

Из этих высказываний следует, что в предмет диалектико-материалистической

социологии входит изучение природы в контексте общественных отношений,

определяющих характер их влияния на природную среду и её обратное влияние на

общество и человека. И более конкретно – для каких обществ, с каким способом

производства характерно отношение к природе, основанное на её порабощении и

эксплуатации, что, в конечном счете, дегуманизирует природно-социальное окружение

человека. Заметим, что современная социальная экология, как отраслевая социология, в

значительной степени использует теоретические положения диалектико-

материалистической социологии. Суждения Маркса о человеке как природно-

общественном существе также широко используются в гуманистической и

инвайронментальной социологии и т.д.

Структуры и социальные агенты

Но, конечно, особое внимание Маркс и Энгельс уделяли исследованию

общества, воздействию его структур на людей, а людей на общество. Идею

диалектического материализма в социологии при истолковании характера

взаимодействия общественных структур и социальных агентов (классов, социальных

групп, отдельных личностей) Маркс концентрированно изложил в работе «К критике

политической экономии (предисловие)», опубликованной в 1859 г. «Общий результат, к

которому я пришел и который послужил затем руководящей нитью в моих дальнейших

исследования, – писал он, – может быть кратко сформулирован следующим образом. В

общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные,

необходимые, от их воли не зависящие отношения – производственные отношения,

которые соответствуют определенной ступени развития их материальных

производительных сил»15. Этими словами Маркс подчеркивает материалистическую

составляющую своего метода – характер общественных отношений следует изучать по

объективным реалиям – состоянию производительных сил, научного и технического

знания, а не по интерпретации способа мышления, не потому, что люди думают сами о

себе, исходя из разного рода политических, идеологических или религиозных

представлений.

Вместе с тем, будучи диалектическим мыслителем, Маркс особый акцент делает

на взаимосвязях между структурами – экономическими, политическими,

юридическими, показывая характер влияния различных подсистем на общество в

целом и на общественное сознание, в особенности, соответственно, на поведение

социальных агентов. Далее он продолжает: «Совокупность этих производственных

отношений составляет экономическую структуру общества, реальных базис, на

котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому

соответствуют определенные формы общественного сознания и поведения. Способ

производства материальной жизни обуславливает социальный, политический и

духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а,

наоборот, их общественное бытие определяет их сознание»16.

Пожалуй, никакое другое положение, как это, и в прошлом, и ныне

подвергается самой интенсивной критике – Маркс-де исходит из экономического

детерминизма, т.е. выводит тенденции возникновения определенных социальных

структур, политического и духовного развития всецело из тенденции развития

экономического, хотя в жизни сплошь и рядом можно наблюдать обратные связи:

указанные явления сами воздействуют на экономику.

Представляется, определенная абсолютизация экономического фактора у

Маркса имела место. Но это не означает, что он примитивно сводил действие всех

15 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т. 13. – С. 6

16 Там же

68

факторов общественной жизни к одному – экономическому. Более того, из сути метода

Маркса следует, что они диалектически взаимодействуют, т.е. взаимно влияют друг на

друга.

Маркс, как известно, всячески открещивался от пресловутого экономического

детерминизма, заявляя, что нельзя так односторонне интерпретировать суть его метода.

А Энгельс, возражая против трактовок диалектического материализма как

экономического детерминизма, давал следующие пояснения: «Дело обстоит совсем не

так, что только экономическое положение является причиной, что только оно является

активным, а все остальное – лишь пассивное следствие. Нет, тут взаимодействие на

основе экономической необходимости, в конечном счете, всегда прокладывающей себе

путь»17.

Переходя от общей идеи интерпретации материализма в социологии к

конкретному анализу капитализма, Маркс отмечает: «Буржуазные производственные

отношения являются последней антагонистической формой общественного процесса

производства, антагонистической не в смысле индивидуального антагонизма, а в

смысле антагонизма, вырастающего из общественных условий жизни индивидуумов;

но развивающиеся в недрах буржуазного общества производительные силы создают

вместе с тем материальные условия для разрешения этого антагонизма. Поэтому

буржуазной общественной формацией завершается предыстория человеческого

общества18».

Таким образом, на основе экономической необходимости складывается в

конечном счете сложная система взаимозависимых социальных, политических и

духовных структур, которая определяет характер общественного сознания, положение

социальных субъектов, их видение мира, их интересы, побуждая к тем или иным

действиям. Отсюда вытекает, что социолог, использующий инструментарий

диалектико-материалистической социологии, должен изучать ментальность людей, их

поведение с учетом характера общественными отношениями.

Общественное сознание, сознание ложное, классовое сознание

По Марксу, сознание – высший уровень психической активности человека,

которая делает его социальным существом, отличным от животного. Сознание, будучи

многогранным явлением, изучается целым рядом наук – философией, психологией,

социологией, – каждая из которых вычленяет свой предмет исследования. Для

диалектико-материалистической социологии сознание интерес представляет прежде

всего в контексте противоречий материальной жизни. «…сознание надо объяснять из

противоречий материальной жизни, из существующего конфликта между

общественными производительными силами и производственными отношениями»19.

Естественно, что противоречия материальной жизни порождают различные,

относительно самостоятельные формы сознания у людей, занимающих особое

положение в системе общественного производства. Одно дело духовная жизнь,

воззрения представителей социальной группы, обладающих доминированием по

отношению к средствам производства, имеющим реальный доступ к материальным и

культурным благам, и другое дело духовная жизнь тех, кому приходится ежедневно

думать о решение самых насущных проблем. Поэтому для социологов этого

направления особый интерес представляет изучение сознания различных классов,

социальных и этнических групп, равно как и характера общественного сознания в

целом (конфликтно ли оно или, напротив, толерантно).

17 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т. 39. – С. 175

18 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т. 13. – С. 7-8

19 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т. 18. – С. 7

69

Но, ещё раз подчеркнем, будучи диалектиком, Маркса интересует развитие

общественного сознания в контексте изменений общественного бытия. Чтобы

показать динамику общественного сознания, Маркс вводит понятия ложного сознания

и классового сознания. По его мнению, все структуры капиталистического общества

функционируют таким образом, что они формируют как у буржуазии, так и у рабочего

класса ложное сознание. Это проявляется в том, что и те и другие имеют извращенное

представление о своей роли в жизни общества. Так, буржуазия как класс не

осведомлена о сущности противоречий капиталистического общества, о своем месте и

роли по отношению этих противоречий, о возможностях своего влияния на ход

общественного развития. У рабочего класса также есть иллюзии относительно своей

роли в обществе, но есть и перспективы их преодоления, которые обусловлены особым

местом класса в системе общественных отношений. В этой связи Маркс делает

различия между “классом в себе” (социальная группа, члены которой не осознают

своих классовых интересов) и “классом для себя” — (члены группы осознают своё

истинное социальное положение и потому стремятся к коллективным действиям в

целях отстаивания своих интересов). По Марксу, формирование классового сознания –

условие того, что конкретная социальная группа сможет оказывать реальное влияние на

формирование структур общества таким образом, что их функции будут более

приобретать гуманистический характер в отношении человека.

Социальные законы

Маркс и Энгельс свою задачу видели в открытии и обосновании социальных

законов – «внутренней и необходимой связи» между явлениями общественной жизни,

которые отражают исторический прогресс, поступательное развитие человеческой

цивилизации. По их мнению, законы носят объективный характер.

В работах “Немецкая идеология”, “К критике политической экономии”,

“Капитал” Маркс, как ему представлялось, обосновал закон человеческой истории,

согласно которому история человеческой цивилизации виделась как последовательная

прогрессивная смена низшей формации исторически более высокой формацией. При

этом им было выделено пять основных стадий: доклассовое общество (первобытный

коммунизм), рабовладельческое общество, феодализм, капитализм и бесклассовое

общество (коммунизм).

Маркс также полагал, что открыл закон соответствия производственных

отношений характеру и уровню развития производительных сил. По его мнению, этот

закон раскрывал суть механизма смены общественно-экономических формаций. «На

известной ступени своего развития, – пишет он, – материальные производительные

силы общества приходят в противоречие с существующими производственными

отношениями, или – что является только юридическим выражением последних – с

отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм

развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда

наступает эпоха социальной революции»20. В этом пассаже обратим внимание на три

принципиальных момента: 1) движущей силой истории выступает проявляющееся в

некоторые моменты развития противоречие между производительными силами и

производственными отношениями; 2) социальная революция – суть не политическая

случайность, а проявление исторической необходимости, она обусловлена

противоречиями материальной жизни; 3) прошлое, настоящее и будущее социальных

явлений находятся в диалектической взаимозависимости.

Марксом были также предприняты попытки обосновать закон углубляющейся

экономической дифференциации, согласно которому богатство концентрируется все у

20 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т. 18. – С. 7

70

меньшего числа людей, ибо составляющие большинство населения средние слои и

особенно рабочий класс беднеют.

Обратим внимание на то, что положение об объективности социальных законов

в догматических версиях марксизма трактовалось как универсальность социальных

законов и неизбежность наступления отмеченных в них тенденций (осуществление

социалистической революции, торжество коммунизма). Большинство современных

социологов исходит из того, что социальные законы, какой бы степени общности они

не были, отражают временные тенденции, ограниченные культурным своеобразием

конкретного региона. Активная деятельность человека, получение нового знание очень

часто приводят к непредвиденным последствиям, которые вносят коррективы, подчас

существенные, в казалось бы незыблемые, устойчивые связи между социальными

явлениями.

Непредвиденные последствия

Непредвиденные последствия входят в предмет диалектико-материалистической

социологии. Вернемся к предыдущему вопросу. Означает ли, что социальные законы

гарантируют определенное будущее? Отнюдь нет! Согласно марксистской диалектике,

исключающей в принципе простое, однофакторное развитие, история создается

благодаря сложному взаимодействию институциональных структур и человеческих

акций. Не только структуры определяют и формируют сознание и поведение людей, но

и люди активно воздействуют на общество. Более того, историю творят не только

современники, но и социальные реалии прошлого, причем на неё оказывают влияние

как отжившие институты, так и общественное сознание предыдущих поколений, их

традиции и поведенческие практики. «Традиции всех мертвых поколений тяготеют, как

кошмар, над умами живых»21, – отмечал Маркс.

Все эти обстоятельства могут приводить к непредвиденным результатам в

деятельности нынешних политиков, природа которых может ими и не осознаваться.

Поэтому диалектико-материалистическому социологу, чтобы понять современный мир

с учетом возникающих в нем непредвиденных последствий, необходимо изучать

исторические корни социальных реалий, прослеживая их развитие.

Так, сам Маркс отмечал, что капитализм являл собой непредвиденные

последствия многочисленных действий людей, совершенных ещё в феодальную эпоху.

Никто из них специально не ставил перед собой цель создания принципиально иных

экономических и политических структур. С возникновение капитализма политика

буржуазии также несет в себе латентные для неё самой непредвиденные последствия –

создаются общественные отношения, которые в конечном счете подрывают господство,

основанное на политическом доминировании класса собственников.

Энгельс в работе «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека»

показал непредвиденные последствия хищнической эксплуатации человеком природы,

отмечая призрачность побед над ней. «За каждую такую победу она (природа – прим.

ред.) нам мстит. Правда, каждая из этих побед имеет в первую очередь те последствия,

на которые мы рассчитывали, но во вторую и третью очередь совсем другие,

непредвиденные последствия, которые очень часто уничтожают значение первых»22.

Социальные факты и ценности

Для Маркса и Энгельса социальные факты имеют значимость только в

контексте ценностных суждений. Факты и ценности диалектически связаны, что они,

21 Маркс К, Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т. 10. – С. 119

22 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т. 20. – С. 495-496

71

в частности, показали на примере анализа класса буржуазии и пролетариата, встав

открыто на позиции последнего.

Сегодня многие социологи подвергают критике марксистскую социологию

именно за то, что ей не свойственен принцип свободы от ценностных суждений.

Некоторые из них предлагают даже отделить учение Маркса от его партийных и

идейных пристрастий (мол, личная нетерпимость к оппонентам «переросла в

характерную черту его учения»), не задумываясь о научности подобной вивисекции. А

может ли вообще ученый-обществовед быть беспристрастным? Кто из великих

социологов был приветлив к оппонентам? И вообще, не пристрастия ли способствуют

теоретическому новаторству? Кто-нибудь может показать в качестве идеального типа

идеологически беспристрастную социологическую теорию? Такой теории практически

не существует, хотя именно социологи выдвинули идею создания теории, свободной от

ценностных суждений, классовых и политических симпатий. Однако, будучи в

реальной жизни людьми, остро реагирующими на пороки и болезни общества, они, как

правило, являлись сторонниками конкретных партийных или общественных движений,

во всяком случае симпатизировали им и осознанно или нет фактически привносили

идейные воззрения в свою теорию. Другое дело, что Маркс и Энгельс открыто

выражали свои идейные и политические пристрастия, считая, что в противном случае

учение становится, по меньшей мере, дегуманизированным.

3. Противоречия и конфликты

Свою диалектико-материалистическую теорию Маркс и Энгельс использовали

для понимания природы общественных конфликтов и противоречий, путей их

разрешения, а также для анализа механизма социальных изменений. Для них

противоречия и конфликты – главный фактор социальных изменений. Заметим также,

что их отношение к конфликтом, как социальным фактом, не нейтральное, а

ценностное – позитивное или негативное.

Классы и классовая борьба

В работах начального периода классовая борьба трактуется Марксом и

Энгельсом не иначе как сердцевина исторического процесса. «История всех до сих пор

существовавших обществ была историей борьбы классов, – говорится в «Манифесте».

– Свободный и раб, патриций и плебей, помещик и крепостной, мастер и подмастерье,

короче, угнетающий и угнетенный находились в вечном антагонизме друг к другу, вели

непрерывную то скрытую, то явную борьбу, всегда кончавшуюся революционным

переустройством всего общественного здания или общей гибелью борющихся

классов»23. Капиталистическое общество – общество антагонистическое, а класс

буржуазии и пролетариат являются основными силами, которые вступают в борьбу

друг с другом. В этой же работе Маркс замечает, что, кроме выше приведенных

классов, есть множество промежуточных социальных групп – ремесленники, торговцы,

крестьяне. Но он убежден, что по мере развития капитализма промежуточные слои не

обладают самостоятельной исторической инициативной и потому будут примыкать в

решающем конфликте либо к капиталистам, либо к рабочим.

В последующих работах – «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.»,

«Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» – Маркс более обстоятельно анализирует

социальную структуру капиталистического общества, выделяя промышленную

буржуазию, финансовую буржуазию, торговую буржуазию, мелкую буржуазию,

крестьянство, пролетариат и люмпен–пролетариат. При этом он вводит уточняющие

критерии класса: отношение к средствам производства, общность деятельности,

23 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т.4. – С. 424

72

способов мышления и образа жизни – необходимые, но недостаточные условия

образования общественного класса. Скажем, не являются классом парцельные

крестьяне, хотя они “составляют громадную массу, члены которой живут в одинаковых

условиях, не вступая, однако, в разнообразные отношения друг к другу. Их способ

производства изолирует их друг от друга, вместо того, чтобы вызывать взаимный

сношения между ними”24. По Марксу, для образования класса необходимы осознание

единства, ощущение отличных интересов от интересов других групп, наличие воли к

совместным действиям. При этом он подчеркивает, что различие классовых интересов

проистекает не из классового сознания индивидов, а из их объективного положения в

обществе в прежде всего в процессе производства. Люди могут не осознавать своих

классовых интересов и тем не менее руководствоваться ими в своих действиях.

Следует отметить более поздние суждения Маркса о классах

капиталистического общества, которые оказались не востребованными

ортодоксальными формами “марксизма”. Речь идет о способности классов к эволюции,

что обусловлено изменениями в способе производства. В этой связи Маркс указывает,

что сами правящие классы Англии и США приступили к “радикальным изменениям”

отношений между “капиталом и трудом”, “капиталом и отношений земельной

собственности”, попутно замечая, что общество Германии и Франции “не твердый

кристалл, а организм, способный к превращениям и находящийся в постоянном

процессе превращения”25. Еще резче проблемы изменения классов обозначаются им в

третьем томе “Капитала”, в котором Маркс отмечает качественное и количественное

развитие основных социальных общностей капиталистического общества, выделяя при

этом не два, а три класса – рабочих, капиталистов, земельных собственников26.

Социальная революция

Маркс допускал разные формы классовой борьбы. Он не отрицал значимость

борьбы профсоюзной, но считал, что реформистская борьба, по крайней мере, в ранний

период развития капитализма, не решает проблему преодоления отчуждения

трудящихся от производственного процесса и политической власти. Кардинальное

решение проблемы он усматривал в социальной революции, которая разрешает

социальные противоречия путем уничтожения доминирования конкретного класса в

экономической и политической жизни, и постепенного эволюционное отмирание

пережитков ранее существовавших общественных отношений.

Обратим внимание на два принципиальных момента. Во-первых, диалектико-

материалистическая теория предполагает как революционное, контрреволюционное, так

и эволюционное развитие. Поэтому вполне естественны в истории каждого общества

периоды прогресса, регресса, застойного развития. Во-вторых, что более важно,

диалектика предполагает развитие самих противоречий и конфликтов. Поэтому

вполне естественно, что Маркс развивает и уточняет свои взгляды на социальную

революцию. Широко известны его слова: “революции – локомотивы истории”27 и не

востребованы мысли о том, что революционную борьбу трудно регулировать, что ее

конечные результаты зачастую оказываются непредвиденными, мало похожими на

декларировавшиеся революционерами цели. А Энгельс прямо указывал, что “во всякой

революции неизбежно делается множество глупостей”28.

Маркс и Энгельс не абсолютизировали средства разрешения противоречий, что

относится и к социальной революции. При изменении общественных реалий иным

24 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т. 8. – С. 207

25 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т. 23. – С.10–11

26 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т. 25, ч.I. – С. 479–482; ч.II. – С. 458

27 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т. 7. – С. 86

28 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. Т. 18. – С. 516

73

становится характер противоречий и, следовательно, возможные средства их

разрешения. Не удивительно, что в последние годы жизни они искали альтернативные

варианты, имеющие самое прямое отношение к социологическому анализу

возникающих новых реалий капиталистического строя. Так, в третьем томе «Капитала»

Маркс отмечает серьезные трансформации в частной собственности и в конечном счете

самого капиталистического общества. Приведем некоторые, на наш взгляд, наиболее

значимые выдержки: «Образование акционерных обществ. Благодаря этому:

…колоссальное расширение масштабов производства и возникновение предприятий,

которые были невозможны для отдельного капитала. Вместе с тем такие предприятия,

которые раньше были правительственными, становятся общественными. Капитал,

который сам по себе покоится на общественном способе производства и рабочей силы,

получает здесь непосредственную форму общественного капитала (капитала

непосредственно ассоциированных индивидуумов) в противоположность частному

капиталу, а его предприятия выступают как общественные предприятия в

противоположность частным предприятиям.

Это – упразднение капитала как частной собственности в рамках самого

капиталистического способа производства… Превращение действительно

функционирующего капиталиста в простого управляющего, распоряжающегося

чужими капиталами…»29. «Это, – говорится ниже, – упразднение капиталистического

способа производствами и потому само себя уничтожающее противоречие, которое

(прежде всего) представляется простым переходным пунктом к новой форме

производства»30.

Эти новые реалии капиталистического общества обусловили то, что в конце

жизни у Маркса и Энгельса изменяются оценочные суждения о социальных

революциях с однозначно восторженных до взвешенных и критических. Безусловно,

социология марксизма 70-80-х годов не сводится к революционному пролетарскому

мессианизму.

К этому следует добавить и то, что социальные изменения отнюдь не всегда

являются результатом противоречий и классовых конфликтов. Классовая борьба может

быть лишь частным случаем общественных преобразований.

4. К. Маркс о власти, обращенной к человеку

По Марксу, самый главный вопрос преобразования структур

капиталистического общества – вопрос о власти. Причем для него власть в форме

диктатуры пролетариата не самоцель. В конечном счете, по его мнению, нужна система

общественного самоуправления, которая по своим функциям, способствовала бы

преодолению отчуждения и развитию свобод всех членов общества. Только так может

произойти эмансипация человека.

Однако в советском обществоведении не было ни одной монографической

работы о гражданском обществе. Более того, сам термин даже не упоминался вплоть

до 90–х годов. Складывалась картина, будто для Маркса идеалами были «диктатура

пролетариата» и коммунистическое «самоуправление народа», которые оторваны от

реалий взаимодействия государства и общества.

Диалектико-материалистический метод предполагает выявления природы и

логики исторического развития, как политических государственных институтов, так и

гражданского общества. Даже в ранних работах Маркс и Энгельс жизнедеятельность

гражданского общества характеризовали, как “истинный очаг и арену всей истории”31.

А в более зрелых работах они постоянно подчеркивали диалектическое единство

29 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т. 25, ч. I. – С. 479

30 Там же. – С. 481–482

31 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т. 3. – С. 35

74

гражданского общества и государства, причем прямо указывали, что первое

выступает как содержание, а второе – форма: “По крайней мере в новейшей истории,

государство, политический строй, является подчиненным, а гражданское общество,

царство экономических отношений, – решающим элементом. По старому взгляду на

государство, разделявшемуся и Гегелем, оно считалось, наоборот, определяющим, а

гражданское общество – определяемым элементом”32. Более того, они указывали, что

государство никогда не дарит свободу, напротив, подлинная свобода возможна лишь

там, где есть эмансипированное гражданское общество, способное диктовать свою

волю государству: “Свобода состоит в том, – говорится в “Критике Готской

программы”, – чтобы превратить государство из органа, стоящего над обществом, в

орган, этому обществу всецело подчиненный”33. И еще: “Все потребности

гражданского общества – независимо от того, какой класс в данное время господствует,

– неизбежно проходили через волю государства, чтобы в форме законов получить

всеобщее значение…Государственная воля определяется в общем и целом

изменяющимися потребностями гражданского общества”34.

Далее, о “сломе” буржуазного государства. Широко известно, что в работах

революционного периода – “Классовая борьба во Франции”, “Восемнадцатое брюмера

Луи Бонапарта” – Маркс отстаивал идею “слома” и, в частности, писал: “Все

перевороты усовершенствовали эту машину вместо того, чтобы сломать ее”35. Однако в

более поздних работах Маркс и Энгельс отмечали “поворотный пункт”, с которого

возникает тенденция отделения государства от одного конкретного класса –

экономически господствующего класса: буржуазия “теряет способность к

исключительному политическому господству: она ищет себе союзников, с которыми,

смотря по обстоятельствам, она или делит свое господство, или уступает его

целиком”36. Такое государство уже не надо “ломать”. Его нужно просто “переделать”

(совсем иное содержание политических действий!): “Речь идет просто об указании на

то, что победивший пролетариат должен заново переделать бюрократический,

административно–централизованный аппарат, прежде чем сможет использовать его для

своих целей”37.

Наконец, об «отмирании» пролетарского государства. Какие только

политические эксперименты не выдавались за реализацию марксистских идей. Под

этим лозунгом Ленин развернул тотальную борьбу с бюрократизмом, а, по существу, с

профессиональным государственным управлением ради «высшего демократизма» –

поголовного участия населения в работе государства. Сталин вообще выдвинул

иезуитскую трактовку «отмирания» через «укрепление». В годы «оттепели» исконные

функции государства волевыми решениями передавались профсоюзам и трудовым

коллективам: старшее поколение помнит, чем обернулась передача преступников «на

поруки» в производственные и общественные организации. «Перестройщики» ничтоже

сумняшеся стали крушить государственные структуры, не создавая им действительные

функциональные альтернативы прежнему управлению.

У Маркса идея «отмирания» государства постоянно корректировалась и

шлифовалась. Так, на основе анализа опыта Парижской Коммуны Маркс осознал

многие отрицательные стороны весьма короткой практики диктатуры пролетариата и в

работе «Гражданская война во Франции» сделал выводы о том, что насилие одних

групп людей над другими, в конечном счете, оборачивается несвободной для всех, что

рабочему классу необходимо вести борьбу «наиболее рациональным и гуманным

32 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т. 21. – С. 310

33 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т. 19. – С. 26

34 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т. 21. – С. 310

35 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т. 3. – С. 206

36 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т. 16. – С. 416

37 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т. 36. – С. 70

75

путем»38, что после установления революционно–политических организаций рабочего

класса они могут существовать ограниченный исторический период – их надо начать

немедленно преобразовывать в направлении, которое мыслилось как «движение в

своих собственных интересах и в интересах человечества»39. При этом для Маркса

важно то, что государство имеет сложную, по крайней мере двойственную природу:

это не только инструмент, с помощью которого экономически господствующий класс

становится также политически господствующим классом, но и механизм для

выполнения общих дел, вытекающих из природы всякого общества40. Разве можно

процесс «отмирания» в равной мере относить и к первому и ко второму? Очевидно, по

Марксу, «отмирает» классовая природа государства, но должен сохраняться и

совершенствоваться механизм для выполнения общих дел, в котором право, а не

революционная целесообразность играет решающую роль. Энгельс прямо высказывал

свое и марксово отношение к этому вопросу: «Для нас, наоборот, незыблемо, что

соотношения между правящими и управляемыми должны быть устроены на почве

права раньше, чем они могут стать и оставаться сердечными. Сначала право, потом

справедливость!»41.

х х х

Таким образом, если посмотреть на марксову социологию из разных временных

координат, то в ней можно найти и противоречия, и двусмысленности, и просто

ошибки. Часть из них, как мы показали, исправил сам Маркс, что-то скорректировал

после его смерти Энгельс. Примечательно, что, переиздавая работы молодого Маркса,

он вносил в них изменения, которые объяснял следующим образом: «В сороковых

годах Маркс еще не завершил своей критики политической экономии. Это было

сделано лишь к концу пятидесятых годов. Поэтому его работы, появившиеся до выхода

первого выпуска «К критике политической экономии (1859 г.), в отдельных пунктах

отклоняются от работ, написанных после 1859 г., и содержат выражения и целые

фразы, которые, с точки зрения позднейших работ, являются неудачными и даже

неверными»42.

Что-то в марксизме вообще не выдержало испытание временем. Но мировая

социологическая мысль ценит Маркса прежде всего за то, что он сделал для анализа

современного ему общества и особенно для обоснования определенной методологии

как системы принципов исследования общества.

Диалектико-материалистический метод анализа общества оценивался Энгельсом

превыше всего. «Все миропонимание Маркса, – писал он в последний год жизни, – это

не доктрина, а метод. Оно дает не готовые догмы, а отправные пункты для

дальнейшего исследования и метод для этого исследования»43.

Вопросы на развитие социологического воображения:

1. В настоящее время в России дебатируется идея о возможности продаже земли

в частную собственность. Основной аргумент «за» – землепользование станет

экономически более эффективным. А каковы, по Вашему мнению, могут быть

социальные и природные непредвиденные последствия этого акта?

38 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т. 17. – С. 553

39 Там же. – С. 554

40 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т. 25, ч.I. – С. 422

41 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т. 41. – С. 125

42 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т. 22. – С.204

43 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т. 39. – С. 352

76

2. К. Маркс отмечал конкретные проявления отчуждения, характерные для

капиталистического общества его времени. Что изменилось с тех пор? Каковы

современные проявления процесса отчуждения в России и других странах?

3. Может ли социолог быть искренне беспристрастным при изучении группы

людей, к которой он испытывает явную антипатию (террористы, представители

сатанинского культа)?

4. Одним из проявлений современного процесса глобализации является

распространение на другие страны самых разных компонентов американской

культуры. Какое влияние они оказывают на ментальность людей, живущих в других

культурах? Как сказывается это на структурах и функциях обществ? Выскажите Ваше

мнение с учетом положений структурно-функционалистской и диалектико-

материалистической социологии.

Основные термины и выражения:

Диалектико–материалистическая социология, противоречия, конфликт,

социальная экология, гуманистическая социология, инвайронментальная социология,

общественная структура, социальное сознание, ложное сознание, ключевое сознание,

класс в себе, класс для себя, закон соответствия производственных отношений

характеру и уровню развития производительных сил, закон углубляющейся

экономической дифференциации знаний, непредвиденные последствия, ценностные

суждения, классовая борьба, социальная революция, отчуждение, отмирание

государства

ЛИТЕРАТУРА

Алексеева Т.А. современные политические теории. М.: РОССПЭН, 2000. –

Лекция 2

Гофман А.Б. Семь лекций по истории социологии. М.: Мартис, 1995. – Лекция

четвертая

Давыдов Ю.Н. Отчуждение и культура. В кн.: Маркс К. Социология. Сборник.

М.: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле», 2000

История социологии в Западной Европе и США // Ответственный редактор –

академик РАН Г.В. Осипов. – М.: Издательская группа: НОРМА–ИНФРА · М, 1999. –

Рекомендуется глава 21

Култыгин В.П. Классическая социология. М.: Наука, 2000. – Раздел второй

Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта. – Маркс К., Энгельс Ф. Соч.,

2 изд. – Т. 8

Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. – Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. –

Т. 3

Маркс К. Экономико-философские рукописи 1944 года. – Маркс К., Энгельс Ф.

Соч., 2 изд. – Т. 42

Маркс К. Социология. Сборник. М.: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле», 2000

Учебный социологический словарь с английскими и испанскими эквивалентами.

Издание 4-е, дополненное, переработанное. Общая редакция С.А. Кравченко. М.:

Экзамен, 2001

Энгельс Ф. Анти-Дюринг. – Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. – Т. 20

77

Ritzer G. Classical sociological theory. – McGraw Higher Education, 2000. – Сhapter

5 “Karl Marx”

78

Тема 6. “ПОНИМАЮЩАЯ” СОЦИОЛОГИЯ М. ВЕБЕРА

1. Идейно-теоретические предпосылки становления веберовской

интерпретивной парадигмы

2. Предмет и методы «понимающей» социологии

3. Рациональность и иррациональность

4. Перспективы рационализации власти в России: актуальность веберовских

идей

Социология М. Вебер относится к интерпретивным парадигмам. Их сторонники,

хотя и могут признавать, что общество состоит из определенных структур, тем не менее

полагают, что последние есть производное от социальных действий индивидов. Для

социологов этого направления главное – изучение и интерпретация образцов типичного

социального поведения людей, в процессе которого создается социальная реальность.

Своими корнями интерпретивные парадигмы уходят в герменевтику (от греч.

hermeneutikos – истолковывающий) – искусство и теория толкования древних текстов и

памятников. Социологи полагают, что герменевтические методы могут быть

использованы и для интерпретации социальной реальности, прежде всего, поведения

людей и выявления их мотивов и значений. При этом они исходят из того, что для

успешной интерпретации человеческих действий необходим учет социально-культурного,

экономического, политического, языкового и иного контекста, в которых реализуются

данные действия. Иными словами, действия и выражения индивида могут быть адекватно

поняты, если будет сохранено их субъективное значение в конкретном социальном и

культурном контексте.

Американский социолог У. Томас в концентрированной форме выразил суть

интерпретивных парадигм в постулате, который получил название “теоремы Томаса”.

Она гласит: “Если люди определяют некоторые ситуации как реальные, эти ситуации

реальны в своих последствиях”. Её надо понимать так, что в результате социальных

действий индивидов, определяющих «некоторые ситуации как реальные» (забота вождей

о народном благе, идеалы демократизма социалистического общества и т.д.),

конструируется сама социальная реальность определенного характера. Если для

стороннего наблюдателя социалистическая демократия являлась обманом, то для

значительного числа россиян она был элементом их социальной реальности, что

предопределяло их поведение, характер их социального взаимодействия, вообще

причинные связи, доминировавшие в советском обществе.

Аналогично: то, что, например, представляется реальным для талибов

фундаменталистского толка, отнюдь не является реальным для американцев. Особым

социальным группам характерно специфическое представление о социальной реальности

и, соответственно, их поведение («последствия») будет в реальной жизни отражать эти

представления.

Предметом интерпретивных парадигм как раз являются представления людей и

соответствующие им социальные действия. Социологи этого направления смысл своей

деятельности видят не в выявлении закономерных связей функционирования

общественных структур (к чему стремятся, как было показано в темах 4 и 5,

представители структурно-функциональной и диалектико-материалистической парадигм),

а в изучении способов, с помощью которых люди познают и конструируют реальность в

том или ином обществе. Для них особый интерес представляет “заглянуть за”

поверхностные значения представлений людей о жизненном мире, за очевидно видимые

проявления их поведения и тем самым дать уникальную интерпретацию об их сути, делая

их более понятными для окружающих.

79

Рассмотрение интерпретивных парадигм мы начинаем с “понимающей”

социологии М. Вебера.

МАКС ВЕБЕР (Weber) — немецкий социолог, являющийся основоположником

“понимающей” социологии, в центре которой изучение социальных действий как

движущих факторов всего человеческого существования в его универсальности. Под

углом изучения социальных действий социолог создал свои концепции экономики,

политики, бюрократии, религии, права.

М. Вебер родился 21 апреля 1864 года в семье чиновника, который занимал весьма

высокое положение в бюрократической иерархии и политическом истеблишменте

Германии того времени, используя которое пользовался почти всеми земными благами.

Его мать, напротив, была женщиной строгих аскетических правил, всецело поглощенной

религиозными догмами Кальвинизма, постоянно озабоченной о возможности

божественного избрания и спасении души после смерти. Эти глубокие различия

родителей, постоянно вызывавшие напряжения в семье, вместе с тем оказали

существенное влияние на мировосприятие, образ жизни Вебера, характер его творчества,

в котором парадоксально сочетались интересы к бюрократизму и религиозному

аскетизму.

В начале жизни Вебер отдает предпочтение ценностным ориентациям своего отца.

Он получил образование в лучших университетах Германии, став в итоге обладателем

докторской степени по праву. В течение года находился на военной службе сначала в

качестве простого солдата, а затем офицера имперской армии. Но интересы к экономике,

истории и социологии взяли верх над карьерой чиновника-бюрократа. Вебер

окончательно выбирает для себя аскетический образ жизни, подобно тому, какой вела его

мать, хотя так и не став верующим, и погружается в науку. Вебер преподавал социологию

в Германии и США, принимал участие в работе ряда международных конгрессов

социальных наук, издавал журнал “Архив социальной науки и социальной политики”. В

1910 г. он основал Немецкое социологическое общество. Преподавательскую и научную

деятельность совмещал с практической политикой — выполнял различные официальные

миссии в годы первой мировой войны, был экспертом германской делегации в Версале,

участвовал в разработке проекта Веймарской конституции. Однако политика была для

него не самоцелью, а вопросом фактического знания проблемы. На первом месте для него

было познание человеческого бытия. Любопытно, что социолог изучил русский язык,

когда в России началась первая революция, чтобы по газетам и литературе следить за

развитием событий.

Среди основных работ Вебера отметим: “Протестантская этика и дух

капитализма”, “О некоторых категориях понимающей социологии”, “Политика как

призвание и профессия”, “Наука как профессия”, “Хозяйственная этика мировых

религий”, “Аграрная история древнего мира”, “Хозяйство и общество”, “О буржуазной

демократии в России”, “К истории торговых обществ в средние века”.

Умер М. Вебер 14 июня 1920 года.

1. Идейно-теоретические предпосылки становления веберовской

интерпретивной парадигмы

Веберовская интерпретивная парадигма тесно связана с другими

социологическими системами, характерными для прошлого века. В то время ведущие

80

позиции занимал структурный функционализм позитивистского толка, представленный,

прежде всего, Э. Дюркгеймом (см. тему 4), который отстаивал необходимость

распространения рационализма на познание социальных явлений, на исследование их

самих с помощью методов, характерных для естественных наук. Вебер видел слабость

представителей этой позиции в том, что структуры всецело детерминировали поведение

индивидов, из чего следовало, что исторические события рассматривались независимо от

намерений людей, а сами индивиды – как соучастники заранее предопределенных

событий. Не принял Вебер и использование естественнонаучных подходов для анализа

общества, подчеркивая то, что в отличие от неизбежных связей между явлениями неживой

природы, в обществе действуют качественно иные причинные связи и для их познания

нужна другая методология. При этом Веберу импонировала идея рационализма, которая,

как будет показано ниже, обрела иное содержание и стала центральной в его взгляде на

историю и будущее человеческих обществ.

Определенное влияние на социологические воззрения Вебера оказала марксистская

социология (см. тему 5), в частности, ряд соображений К. Маркса об обществе как арене

противоборствующих социальных групп, где каждая имеет свои экономические интересы,

свои ценностные ориентации, соответствующие социально-экономическому положению и

определенным взглядам на окружающий мир. Однако при этом им была дана позитивная

критика материалистического понимания истории, в которой социолог показал

значимость идеальных факторов – религиозных, идейно-нравственных ориентиров для

поведения людей и высказался за то, чтобы социология раскрывала всю сложную систему

каузальных связей социальной реальности, существующей не только объективно, но и

создающейся субъективно благодаря мыслям и действиям индивидов.

Наконец, отметим влияние философской школы неокантнианства, представители

которой (Г. Риккерт и др.) проводили радикальное различие, с одной стороны, между

внешним миром, который мы познаем, и познающим сознанием, а с другой – между

ценностью и её оценкой.

2. Предмет и методы «понимающей» социологии

Новый взгляд на роль естественных и социальных наук

М. Вебер одним из первых стал проводить принципиальное различие между

естественными и социальными науками: если задача первых состоит в открытии

детерминистских законов, то задача вторых – дать причинное объяснение и понимание

социальных действий людей конкретного общества лишь в определенном культурном и

историческом контексте, учитывая, что общие поведенческие ориентиры,

обусловленные конкретными ценностями, всегда историчны и относительны. Раз так, то

может показаться, что причинность исчезает вообще, и общество не поддается научному

познанию. Как же тогда изучать связи явлений, как основу типизации общественных

процессов?

По Веберу, отличие естественных наук от наук социальных, прежде всего, состоит

в том, что они по-разному трактуют причинность. Причинность в социальных науках

означает вероятность, что событие произойдет или что одно событие зависимо от

другого. В этой связи, по Веберу, человеческое общество не есть нечто “исторически

неизбежное”, а результат “множества возможностей”. Так, ученый видел в

определенном религиозном воззрении (протестантской этике) один из факторов

возникновения духа современного капитализма, но считал «глупостью», что это был

единственный социальный фактор. Чтобы разграничить причинность в естественных

науках от причинности в науках социальных, он вводит понятие «адекватной

81

причинности» применительно к социальным наукам. Отсюда социология изначально

может иметь дело с вероятностными утверждениями о взаимосвязях между

социальными явлениями. Её цель – установить степень того, что при событии х имеется

определенная степень вероятности наступления события у. Как видно, понятия и само

знание в социальных науках имеют иное содержание, чем знания в естественных науках.

Принципиальное же отличие социальных наук от естественных, по Веберу,

заключается в способности первых дать понимание социальным явлениям, так или иначе

имеющих отношение к мысли, рациональности. «Социологическое объяснение, – писал

он, – ставит своей целью именно рациональное толкование»1. Естественные науки просто

не имеют дела с пониманием поведения физических тел, ибо в их движении мысль

отсутствует.

Вместе с тем, социальные науки, имея свою специфику, обладают общими

качествами, характерными для наук вообще. Так, социология является научной

дисциплиной благодаря тому факту, что люди действуют рационально по крайней мере

значительную часть времени и это позволяет осуществлять типизацию их поведения,

систематизацию собственно социальных фактов.

Социальные факты и ценности

Социология становится наукой и благодаря тому, что она должна использовать

объективные методы, быть свободной от оценочных суждений исследователя. В работе

«Смысл “свободы от оценки” в социологической и экономической науке» Вебер

обосновывает положение о том, что социология – социальная наука, свободная от

ценностных суждений. Это, разумеется, не предполагает отказа ученого от собственных

пристрастий, но они не должны вторгаться в научные разработки. Тем более, это нельзя

понимать как отказ от анализа ценностей вообще. Напротив, предметом социологии

является изучение действий людей с учетом детерминации общезначимых ценностей –

истины, справедливости, красоты и т.д.

Вместе с тем социолог различает ценности практические (социокультурные

основания конкретного общества в определенный период его развития) и ценности

научные (истина). Вебер верил, что при проведении анализа социальных реалий и,

естественно, изучении их ценностных составляющих можно в принципе отделить

социальные факты от ценностей. При этом ценности социальных фактов необходимо

обязательно относить к конкретному историческому периоду. По его мнению, социология

как научная дисциплина обретает характер “понимающей” социальной науки, поскольку

ориентирована на интерпретацию социальных действий людей, которые надсубъективны,

общезначимы, но не вообще, а в рамках определенной исторической эпохи.

Социология имеет отношения к ценностям и в том смысле, что исследователь

выбирает для изучения конкретные социальные факты (включая те, которые имеют

отношение к прошлому), исходя из современной системы ценностей.

Своим декларированным принципам о разграничении социальных фактов и

ценностей самому Веберу не всегда удавалось следовать. Не случайно его называют

«буржуазным Марксом». Действительно, Вебер, как и Маркс, изучал те же социальные

реалии – современные капиталистические отношения, но в отличие от Маркса занимал

сторону капиталистов и бюрократов, видя только в них (даже не в среднем классе!)

социальную силу, способную инициировать и возглавить исторический прогресс.

Некоторые современные зарубежные исследователи творчества Вебера упрекают его в

нарциссизме в отношении к немецкому государству и протестантизму, что сказалось на

1 Вебер М. Избранные произведения. М.: «Прогресс», 1990. – С. 496

82

конкретных выводах его теории. Вебер, как и Маркс, был нетерпим к своим оппонентам,

особенно к самому Марксу, критикуя его теорию за экономический детерминизм. Так, в

Венском университете Вебером был прочитан курс лекций с характерным названием

«Позитивная критика материалистической концепции истории».

Кроме того, “понимающая” социология Вебера подвергалась критике за

абсолютизацию западной рациональность, прежде всего индивидуалистической системы

ценностей.

И все же мировая социологическая мысль ценит Вебера за то, что он явился

создателем принципиально новой социологической парадигмы, предложив оригинальный

теоретико-методологический инструментарий исследования поведения людей и

социальных реалий в целом, а также новаторские принципы основания социологического

знания.

Понимание (Verstehen) социальных действий

В термин Verstehen Вебер вкладывает свой особый смысл. Это – рациональная

процедура изучения действий социальных субъектов (микроуровень), а через них –

изучение культуры конкретного общества (макроуровень). Как видно, Вебер был

сторонником социального номинализма. Напомним, что это теоретическая и

методологическая ориентация, предполагающая, что характер индивидов, их действий, в

конечном счете, определяет суть общества.

Как считает социолог, анализ и типизация социальных действий людей являются

основным предметом социологии. Однако не каждый поведенческий акт индивида можно

считать социальным действием. Действие человека обретает характер социального

действия, если в нем присутствуют два принципиальных момента: 1) субъективная

мотивация индивида, который вкладывает в свой акт определенный смысл; 2) ориентация

на поведение других людей. Вебер отмечает: “Действием мы называем действие человека

(независимо от того, носит оно внешний или внутренний характер, сводится ли к

невмешательству или терпеливому принятию, если и поскольку действующий индивид

или индивиды связывают с ним субъективный смысл. “Социальным” мы называем такое

действие, которое по предполагаемому действующим лицом или действующими лицами

смыслу соотносится с действием других людей и ориентируется на него”2.

Из определения следует, что действие, о котором человек не задумывается, не

является социальным действием. Так, к социальному действию нельзя отнести

непреднамеренное падение человека или же непроизвольный крик от боли, ибо в них

просто отсутствует мыслительный процесс. Действие, в котором человек просто не видит

реальной цели, не является социальным действием. Так, к социальному действию нельзя

отнести непреднамеренное или неосознанное участие человека в той или иной сходке,

кампании, политической акции, ибо в этом случае отсутствует мыслительный процесс и

осознанно целенаправленная активность.

Социолог не считал действия социальными, если они являлись чисто

подражательными, когда индивиды ориентируются на какое-либо природное явление

(раскрытие зонтов множеством людей во время дождя) или когда они действуют как

атомы толпы, что характерно для реактивного поведения (поведения как реакции на

определенный стимул, например, «опасность»).

Эмоциональные излияния, непроизвольные выкрики, проявления радости от встреч

с героями и вождями или выплески гнева в адрес “врагов” также нельзя отнести к

социальным действиям, ибо в них просто нет активного разумного начала как

2 Там же. – С. 602-603

83

способности человека отражать и постигать мир, не искажая его реальное содержание

восторгами или страхами.

Действие не является социальным и в том случае, если оно никак не затрагивает

интересы других людей, остается для них незамеченным. Пример тому – маниловщина,

мечтательно-бездеятельное отношение к окружающему, которое, как показал Н.В. Гоголь

в “Мертвых душах”, весьма характерно для многих россиян, которые даже, вероятно, не

отдают себе в этом отчета.

Ещё одно важное замечание, которое делает социолог: предметом его парадигмы

являются действия индивидов, а не коллективов. Употребляя понятия государство,

корпорация, семья, армейское подразделение и т.д., следует иметь в виду, что эти и другие

социальные структуры сами по себе не являются субъектами социального действия.

Поэтому, с точки зрения Вебера, нельзя, например, понять действие парламента или

президентской администрации, фирмы или семьи, но можно и нужно стремиться к тому,

чтобы интерпретировать действия составляющих их индивидов.

Типизация социальных действий

Вебер выделил четыре типа социальных действий индивидов, которые

различались по степени рациональности, присутствующей в них. Само собой разумеется,

что в действительности человек далеко не всегда знает, чего он хочет. Порой в поведении

людей доминируют какие-либо ценностные установки или просто эмоции. Ориентируясь

на возможное реальное поведение людей в жизни, Вебер выделяет следующие типы

действия: 1) целерациональное, 2) ценностно-рациональное, 3) аффективное, 4)

традиционное. Обратимся к самому Веберу: “Социальное действие, подобно любому

другому поведению, может быть: 1) целерациональным, если в основе его лежит ожидание

определенного поведения предметов внешнего мира и других людей и использование

этого ожидания в качестве “условий” или “средств” для достижения своей рационально

поставленной и продуманной цели; 2) ценностно-рациональным, основанным на вере в

безусловную – эстетическую, религиозную или любую другую – самодовлеющую

ценность определенного поведения как такового, независимо от того, к чему оно

приведет; 3) аффективным, прежде всего эмоциональным, то есть обусловленным

аффектами или эмоциональным состоянием индивида; 4) традиционным, то есть

основанным на длительной привычке”3.

Из этой классификации следует, что может быть социальное действие, в котором

смысл действия и смысл действующего совпадают, в нем присутствует рельефно

выраженная цель и адекватные ей осмысленные средства. Такое действие было

обозначено социологом понятием целерациональное действие. В нем оба вышеназванных

момента совпадают: понять смысл действия – значит понять действующего, и наоборот.

Примером целерациональных действий может быть поведение людей, сознательно

делающих политическую карьеру, принимающих собственные решения. В таком

поведении есть смысл действий, который понятен для окружающих, побуждая последних

к принятию адекватных самостоятельных актов, также имеющих смысл и цель. К

целерациональным действиям может быть отнесено поведение студента, желающего

получить образование, соответственно направленное на успешное усвоение изучаемых

предметов.

Если же, например, сильный и мужественный человек после того, как его ударили

по одной щеке, подставил другую, то здесь речь идет о ценностно-рациональном

действии, которое может быть понято лишь с учетом представлений этого человека о

3 Там же. – С.628

84

ценностях определенных религиозных догм. Ценностно-рациональное действие основано

на вере в определенные безусловные ценности, заповеди, представления о добре и долге.

Их абсолютизация приводит к тому, что в подобных действия неизбежно появляется

определенный компонент иррациональности. Так, если для людей ценность собственной

жизни ничто в сравнении с верой в безусловную правоту вождя, курса партии, ради

выполнения “безошибочных предначертаний” которых они готовы к лишениям и даже

самопожертвованиям, то они как раз совершают ценностно-рациональные действия.

Аффективные действия можно довольно часто наблюдать в игровых видах спорта

– те или иные непроизвольные, эмоциональные реакции игроков. Они, как правило,

определены эмоциональным состоянием действующего – страстью, любовью, ненавистью

и т.д. Естественно, что они выходят за пределы сознательной, осмысленной деятельности

индивида.

К традиционным действиям относятся повседневные поведенческие акты,

совершаемые просто по привычке. Люди ведут себя почти автоматически, потому что они

так всегда это делали. Как правило, они не осознают, почему так поступают, ибо просто

привержены привычным нравам и обычаям. В таких действиях почти нет целеполагания,

нет и размышлений о выборе средств их осуществления.

В российской истории люди практически не задумывались, почему необходимо

служить “царю-батюшке”, по какому такому праву осуществляется передача

государственной власти по наследству, почему у них нет личных прав и свобод. Они

поступали традиционным образом, потому что их предки всегда так это делали, будучи

приверженными определенным нравам и обычаям. В обновленном виде традиционные

действия были сохранены в советских жизненных укладах, таких как коммуны и

“социалистические коллективы”. Все эти типы социума утверждали стадно-традиционное

подражательство и подавляли индивидуальность. Главная латентная, неосознаваемая

функция традиционных действий состояла в том, чтобы каждый человек уничтожил свое

индивидуальное мышление и, соответственно, принял бездумные алгоритмы жизни.

Распад советского строя заставил людей отказываться от неосмыленно-подражательного

поведения, от жизни по принципам “как все”, “не хуже, чем другие”.

Строго говоря, лишь целерациональные и ценностно-рациональные действия

относятся к социальным действиям, ибо имеют дело с субъективно подразумеваемым

смыслом. Подчеркнем, социология, по Веберу, является “понимающей”, поскольку имеет

дело с осмысленными действиями людей. «Специфически важным для понимающей

социологии, – писал он, – является прежде всего поведение, которое, во-первых, по

субъективно предполагаемому действующим лицом смыслу соотнесено с поведением

других людей, во-вторых, определено также этим его осмысленным соотнесением и, в-

третьих, может быть, исходя из этого (субъективно) предполагаемого смысла, понятно

объяснено»4.

Основные методы понимания социальных действий

Проблеме понимания социального действия Вебер уделяет особое внимание,

выделяя несколько типов понимания. К первому типу он относит понимание через прямое

наблюдение. Примером тому может служить наблюдение на телеэкране безмерной

радости, благополучия того или иного современного российского политика, его

соответствующие жесты, что резко контрастирует с имиджем политика даже 80-х годов –

всегда серьезного, озабоченного, сумрачного. Зритель может понять, скорее,

прочувствовать положительное эмоциональное состояние практически любого человека

4 Там же. – С. 497

85

от политики. Сам образ олицетворяет собой оптимизм, правоту, бескорыстность,

устремленность в будущее. Но так ли это на самом деле? По Веберу, прямое наблюдение

ещё недостаточно, чтобы понять суть социального действия.

Второй тип интерпретации социального действия – объяснительное понимание.

Оно предполагает выяснение мотивов конкретного социального действия. В нашем

примере требуется понять, что побудило счастливого, жизнеутверждающего

политического деятеля оказаться героем телепередачи – пришел ли он праздновать

победу на выборах, добиться поддержки принятия желанных решений или же, как

говорится, делает хорошую мину при плохой игре. Чтобы осуществился этот тип

понимания, необходимо, как считает Вебер, поставить себя на место индивида, чье

поведение мы пытаемся объяснить, и тем самым выяснить мотивы, стоящие за его

действиями.

Третий тип – причинное объяснение. Оно предполагает выяснение того, что

инициировало сами мотивы, которые привели к соответствующим социальным действиям.

Здесь социолог настаивает на необходимости обнаружить связи между целой серией

действий или событий. Это, разумеется, предполагает проведение серьезных

социологических исследований. Подобного рода исследования провел сам Вебер,

стремясь, в частности, выявить связи между религиозными принципами и поведением

индивидов, особенно их экономической и политической деятельностью.

Идеально-типические конструкции

Все три вышеназванные методы исследования не могут гарантировать полную

картину того или иного социального действия. Понимание всегда приблизительно. Оно

приблизительно даже в ситуации непосредственной интеракции людей друг с другом

лицом к лицу. Социологу же нередко приходится анализировать социальные действия,

понимать социальную жизнь её участников, когда они отдалены, причем не только в

пространстве, но и во времени. В распоряжении ученого могут быть документы,

эмпирические сведения, другие материалы, интерпретируя которые он старается понять

субъективные значения, существовавшие в сознании людей, их отношение к тем или

иным ценностям, чтобы дать комплексное представление единого социального процесса.

Насколько возможно подобное комплексное представление? Каким образом социология

как научная дисциплина способна определить степень приблизительности при анализе тех

или иных конкретных социальных действий людей? А если человек даже сам не отдает

себе отчета в собственных действиях (по состоянию здоровья или, находясь под влиянием

митинговых страстей, подвергается психологическому давлению и т.д.), сможет ли

социолог понять поведение такого индивида?

Рассматривая подобные проблемы (причем в контексте различных культур), Вебер

для их разрешения предложил оригинальный метод –конструирование идеально-

типической модели социального действия индивида. По его мнению, социолог должен

соотнести имеющийся в его распоряжении материал с религиозными,

мировоззренческими, эстетическими, моральными ориентирами, исходя из того, что

служило реальными ценностями для людей, являющихся объектом исследования.

Поэтому идеальный тип социолог называл “интересом эпохи”.

Иными словами, по Веберу, чтобы уяснить действительные причинные связи,

имеющие место при создании социальной реальности, и дать возможно более полное и

комплексное толкование социальным действиям, необходимо прежде всего

сконструировать недействительное – извлекаемые из эмпирической реальности

заостренные, выделенные элементы, которые представляются типическими для социолога

в его стремлении найти общие правила событий. Они должны выражать то, что наиболее

86

характерно, типично для общественных явлений или социальных действий своего

времени. «Лишь с помощью чистого (“идеального”) типа возможна социологическая

казуистика… Чем отчетливее и однозначнее конструированы идеальные типы, чем дальше

они, следовательно, от реальности, тем плодотворнее их роль в разработке терминологии

и классификации, а также их эвристическое значение»5, – заключает Вебер.

Так, например, можно сконструировать идеально-типическую модель студента

или государственного служащего, семьи или даже самого государства. Но модель

идеального типа не есть цель познания, а своеобразное методическое средство,

позволяющее анализировать социальные реалии. Как же этим средством пользоваться?

Понятно, что в реальной жизни, строго говоря, не может быть идеального студента

или чиновника, семьи или любого другого социального института. Различные причины

приводят к тому, что общественное явление всегда будет иметь отклонение от идеального

типа. Здесь-то и открываются возможности для сравнивания реального социума с его

идеальным типом. Согласно Веберу, идеальный тип позволяет, во-первых,

сконструировать явление или социальное действие, как если бы они имели место в

идеальных условиях; во-вторых, рассмотреть это явление или социальное действие

независимо от локальных условий (предполагается, что если будут выполнены идеальные

условия, то действие будет совершаться именно таким образом); в-третьих, есть

возможность сравнить, насколько явление или действие по своим количественно-

качественным параметрам походит на идеальный тип. По отклонению от идеального типа

исследователь может установить характерные тенденции протекания событий.

Мыслительное образование нереального, идеально-типического события позволяет

понять, как действительно протекало то или иное историческое событие. При этом Вебер

обосновывает весьма оригинальный взгляд: по его мнению, история и социология – два

направления научного интереса, а не две разные дисциплины. Так, чтобы выявить

историческую причинность необходимо перво-наперво выстроить идеально-типическую

конструкцию исторического события, а затем следует сопоставить нереальный,

мысленный ход событий с их реальным развитием. Тем самым исследователь перестает

быть простым статистом исторических фактов и обретает возможность понять, насколько

сильным было влияние обстоятельств, какова роль воздействия случайности или

конкретной личности на данный момент истории.

Непредвиденные последствия

Cвязи между социальными действиями людей и их результатами, как правило,

латентны, не лежат на поверхности явлений. От исследователя требуются усилия, он

должен проявить социологическое воображение, чтобы “заглянуть за” видимые

проявления конкретных социальных действий индивидов, к каким социальным фактам

они в итоге могут привести. Так, в работе “Протестантская этика и дух капитализма”

Вебер показывает взаимосвязь протестантских религиозных ценностей и развития “духа

капитализма”, утверждая, что в странах, где эти ценности доминировали, быстрее и легче

утверждались капиталистические отношения. Но выявление корреляции между

ценностными установками и характером социальных действий – лишь одна часть

исследования. Другая часть исследования состояла в том, чтобы установить, как и почему

протестантские ценности, которые сами по себе, явно не были нацелены на определенные

экономические результаты, скрыто, не зависимо от намерений способствовали развитию

капитализма. По мнению социолога, основной причиной подобного рода

непреднамеренных, непредвиденных последствий стало убеждение в том, что только через

5 Там же. – С. 623-624

87

постоянный, аккуратный и честный труд, неутомимую деятельность во имя

приумножения славы Божьей на Земле, ведя при этом аскетический образ жизни, можно

попасть в рай. Определенная религиозная доктрина исподволь формировала такое

поведение, которое предопределяло высоко рациональные образцы экономического

поведения. Отсюда Вебер делает вывод о том, что мотивированные определенными

ценностями социальные действия, выражающиеся в своеобразном типичном поведении

значительного числа членов общества, неизбежно должны были привести и привели к

адекватным крупномасштабным переменам в обществе, его структурах, что и нашло

выражение в конкретном облике капитализма в той или иной стране.

И ещё социолог показывает, что результаты идей, конкретные социальные

действия, даже если они весьма рациональны, отнюдь не всегда приводят к

первоначально задуманным рациональным результатам. Часто рационально создаваемая

людьми социальная реальность включает в себя непредвиденные последствия

иррационального толка.

3. Рациональность и иррациональность

Анализ общества по характеру действий его членов

Стержнем веберовской “понимающей” социологии является идея анализа

социальных реалий вообще и социальных действий в особенности через призму степени

их рациональности. По мнению социолога, эмпирически сравнивая количество

целерациональных действий с другими действиями, содержащими определенный

компонент нерациональности, и выявляя, какой тип действия является доминирующим

можно судить об уровне исторического развития общества вообще. Социолог исходит из

того, что характер общества, демократичность или авторитарность его институтов, их

функциональность есть производное от особенностей социальных действий индивидов,

их рациональной или иррациональной составляющей. Именно такой теоретико-

методологический подход использует Вебер для сравнительного анализа культур

Древнего мира и современных западноевропейских обществ.

Отправной постулат социолога состоял в том, что структура социальной

реальности конструируется, в конечном счете, социальными действиями индивидов, и для

социологии объект познания – “истолковать, понять социальное действие и тем самым

каузально объяснить его процесс и воздействие”. Изучая социальные действия людей,

живших в различных пространственных и временных координатах и принадлежавших,

соответственно, к различным культурам, социолог обосновал идею определения уровня

исторического развития обществ по степени их рациональной организации.

Если люди, как руководители, так и руководимые, в своем большинстве совершают

действия целенаправленные, осмысленные, понятные и предсказуемые, то общественные

и политические структуры будут отличаться высокой степенью своей организации и

рациональности. И наоборот: если в поведении людей преобладают эмоционально

окрашенные действия со значительным компонентом иррациональтности, основанные на

ценностно-религиозных мотивах, традициях или базирующиеся на партикуляристских

отношениях – симпатиях и интипатиях, чувствах личной преданности к вождям,

старейшинам, политическим лидерам, лояльности к “своим” при негативном отношении к

“чужакам-иноверцам”, то такое общество, как его не обозвать, просто не может иметь

современные рационально функционирующие институты.

В некоторых странах и культурах ценностно-рациональные действия могут быть

доминирующими и их иррациональный компонент, соответственно, распространяется на

все сферы жизни, включая политическую. Пример тому – политика «пролетарского

88

интернационализма», направленная на то, чтобы сделать революционные ценности

отдельной социльно-политической группы ценностями и нормами государств, этносов и

других культур.

Представляется, Россия до недавних пор была именно такой страной, в которой

ценностно-рациональные действия преобладали даже в политической сфере. Политика

“доброго царя” или “отца нации с твердой рукой”, “героя-спасителя” или политбюро

компартии основывалась на доминировании ценностно-рациональных действий, причем

и руководителей, и руководимых. Не формально-рациональные правила, а воля

политического лидера его окружения формировала и проводила в повседневную жизнь

конкретные политические решения, которые не являли собой прагматизм:

многочисленные кампании трудно было предвидеть, рационально просчитать.

Исследуя исторически ранние общества, социолог отмечает, что в них преобладали

традиционные и аффективные действия. Их сущностный признак– отсутствие господства

формально-рационального начала. В политике аффективные действия проявляются в

фаворитизме, даровании статусных и властных привилегий, в неправовом и

немотивированном снятии чиновника с должности подчас под влиянием страхов или

зависти, в неадекватном выполнении служебных обязанностей из-за нахлынувших

страстей и эмоций.

Что ж, любой политик, чиновник – прежде всего человек, он имеет те или иные

слабости, и человеческие страсти ему не чужды. Поэтому аффективные действия всегда

влияли и неизбежно будут влиять на политику, характер принимаемых решений любого

общества. Другое дело, что в разных культурах отношение к подобного рода

проявлениям различное. В американском обществе – категорическое их неприятие.

Достаточно вспомнить, чем обернулись для Б. Клинтона романтические увлечения. Для

россиян присутствие аффективных действий в политике является неформальной нормой.

Только-только мы начинаем отходить от чиновничьего – “по моему хотению...”

Разумеется, отзвуки традиционного мышления и традиционных действий сохраняются и

сегодня. Некоторые россияне ратуют за восстановление монархии. В нашем культурном

контексте – по существу, за право собственности на государство. Тем самым исподволь

утверждается, что русский народ анархичен и не способен к проведению рациональной

политики.

Вебер, анализируя современное ему капиталистическое общество, определяя при

этом и судьбу капитализма в принципе, отмечает, что это общество характеризуется не

столько свободой спекуляций, завоеваниями и другими авантюрами, сколько тенденцией

увеличения целерациональных действий, рационализацией жизни в целом, достижениями

максимального успеха и прибыли прежде всего через рациональную организацию труда и

производства. «”Стремление к предпринимательству”, “стремление к наживе”, к

денежной выгоде... само по себе ничего общего не имеет с капитализмом,– писал он. –

Это стремление наблюдалось и наблюдается у официантов, врачей, кучеров, художников,

кокоток, чиновников-взяточников... Капитализм может быть идентичен обузданию этого

иррационального стремления, во всяком случае, его рациональному

регламентированию”»6.

По Веберу, рационализация есть всемирно-исторический процесс. В современном

индустриальном обществе утверждается рациональность сама по себе, формальная

рациональность становится господствующей тенденцией. Рационализируются

мировоззренческие установки, концентрированное выражение которых воплощено в

протестантской этике, поскольку экономический успех был возведен ей в религиозное

призвание. Рационализируются социальные действия людей и их образ жизни в целом.

6 Там же. – С. 47-48

89

Соответственно, рациональные действия людей конструируют и рациональную

социальную реальность в виде возрастающей рационализации всех общественных и

политических институтов, а также способа ведения хозяйства, управления экономикой.

Если использовать веберовскую методологию при анализе современного

российского общества, то его исторический уровень следует определять не по

экономическим и политическим структурам как таковым (независимым от государства

предприятий, наличию множества политических партий и т.д.) и даже не по стремлениям

людей к предпринимательству или политическому успеху, а по тенденциям формально-

рационального регламентирования экономической и политической жизни, по тому,

насколько целерациональные действия стали типичными в поведении и управляющих, и

управляемых.

Свои теоретико-методологические подходы к рациональности Вебер использует

для анализа отдельных структур общества.

Бюрократия

Управленческие структуры общества можно представить как институты, которые

формируют, во всяком случае, контролируют социальные действия людей. И Вебер был

прекрасно осведомлен, что они могут ограничивать свободу социальных действий людей,

выступал в свое время с призывами к реформированию парламента, к демократизации. Но

его интересуют не столько функции управленческих структур сами по себе, сколько

степень их рациональности. Он анализирует власть и бюрократию через призму

совокупности индивидов, выполняющих определенные социальные действия.

Повторяющиеся типичные целерациональные действия способствуют формированию

таких институтов общества, которые побуждают индивидов к свободному принятию

собственных решений на основе рациональной организации жизни общества.

Техническим механизмом, позволяющим осуществлять управление, основанное на

целерациональных действиях, Вебер считал бюрократию, полагая, что все другие

управленческие альтернативы (например, идея, отстаиваемая Марксом, о

«самоуправлении народом посредством самого народа») неизбежно предполагают

некомпетентность и иррациональность.

Создавая идеальную модель бюрократии, социолог представлял её в виде

совокупности индивидов, выполняющих рациональные действия, нацеленные на

достижения успешных результатов, имеющих общественную значимость и полезность.

Социолог был убежден, что в рационально-организованном обществе “ходить во власть” и

управлять должны люди профессионально подготовленные, имеющие специальное

образование, поскольку от них требуется компетентность. Только в этом случае от них

можно ожидать целерациональных действий и, соответственно, эффективного управления

страной. Вообще Вебер считал рациональную бюрократию воплощением рациональной

формы всякой организации общества. По мнению социолога, её основными чертами

являются: разделение труда среди членов бюрократической структуры; строгая

иерархичность, соподчиненность различных бюрократических органов; определенная

служебная компетенция; наличие свода строгих правил и инструкций; безличный

характер деятельности, т.е. отсутствие “человеческого” подхода к проблеме; наличие

аппарата, чиновников, рассматривающих свою службу как единственную или главную

профессию, сориентированных на полную преданность организации; ориентация на

личную карьеру – “повышение” – в соответствии со старшинством по службе, или в

соответствии со способностями независимо от суждения начальника; подчинение строгой

единой служебной дисциплине и контролю.

90

Разумеется, Вебер описывает идеальный тип рационального управления, а не

существующую реальность. В его основе лежит идеализация реального положения вещей,

что представляет лишь вектор движения, исходя из того, что все управляющие будут

совершать только целерациональные действия. Аффективные личные пристрастия, личная

преданность и т.д. – полностью исключены. Сам Вебер прекрасно осознавал, что в

поведении чиновников есть много непоследовательного и бездумного, что они далеко не

всегда отчетливо формулируют и проводят в жизнь свои принципы с твердой

последовательностью.

Господство: границы рационального

Социолог рассматривал господство прежде всего как способность и возможность

одного субъекта отдавать приказания, ориентируемые на других людей, которые, весьма

вероятно, будут добровольно повиноваться (в отличие от власти, которая предполагает

повиновение, определенное поведение, несмотря на сопротивление оппозиции). Вебер

обратил внимание на то, что властвующие, отдавая приказы и директивы, всегда

ориентируются на “обобщенного другого”, – т.е. на возможную реакцию окружающих,

подчиненных, стремясь к тому, чтобы последние доверительно относились к власти.

Иными словами, властвующие стараются добиться осуществления власти через

легитимное господство, под которым понимается добровольное принятие власти,

одобрение, её «внутреннее оправдание»7. Подчиняющиеся, однако, отнюдь не пассивно

следуют директивам властвующих. Подчинение может быть основано на самых разных

мотивах: страхе за жизнь и свое имущество, личной зависимости, вере в авторитет

правителя. Иными словами, мотивы и действия людей, включенных в процесс господства,

в разных странах и культурах различаются по степени их рациональности.

По этому критерию социолог выделял три идеальных типа господства: 1.

Легальное господство, которое опирается на осознанные убеждения в целесообразность,

разумность существующей политической власти, правомочность органов, призванных

властвовать, на общие для всех обязательные правовые нормы, регулирующие отношения

господства и подчинения. Это «господство в силу “легальности”, в силу веры в

обязательность легального установления (Satzung) и деловой “компетентности”,

обоснованной рационально созданными правилами, то есть ориентации на подчинение

при выполнении установленных правил, – господство в том виде, в каком его

осуществляют современный “государственный служащий” и все те носители власти,

которые похожи на него в этом отношении»8.

Так, например, американцы верят в целесообразность президентской системы

правления, предусматривающую разделение властей, легитимность всеобщих выборов. В

этих условиях авторитет президента США, сенаторов, конгрессменов, судей основывается

на исторически сложившейся системе легальных правил и законов, а также

обосновывается рациональной целесообразностью. Техническим механизмом,

позволяющим осуществлять легальное господство, основанное на целерациональных

действиях, Вебер считал бюрократию рационального типа.

В западных странах в процессе организационно-рациональной эволюции

сложились структуры, которые требуют рационального управленческого труда:

дифференциация функций, исключение личных симпатий и антипатий из исполнения

служебных обязанностей, строгая исполнительская дисциплина. Но главное – там правит

закон, и люди подчиняются ему, а не праву сильного, не революционной или

“демократической” целесообразности и не “телефонному” праву. И бюрократы – это тот

7 Там же. – С. 646

8 Там же. – С. 646-647

91

слой профессиональных управляющих, которые практически гарантируют

безукоризненное исполнение законов. Малейшая процедурная ошибка ведет к отмене

наказания человека, совершившего реальное правонарушение. Поэтому на Западе

бюрократы в почете и в цене в прямом смысле слова. Им люди вверяют свои судьбы,

полагаясь на их компетенцию. За их труд налогоплательщики платят достойное

жалованье.

2. Харизматическое господство характеризуется эмоционально ориентированной

преданностью политическому лидеру, которая поддерживается верой в историческое

предназначение правителя. Подчинение в условиях харизматического господства

основывается на приписывании и культивировании необыкновенных, сверхестественных

способностей властвующих личностей. Это господство основано на преданности харизме

пророка или вождя на войне, или выдающегося демагога в народном собрании или в

парламенте»9.

При харизматическом господстве действует репрессивное право. Власть закона

сведена к минимуму, который дифференцированно применяется к лицам с различными

социальными статусами. Харизматическому господству свойственна совершенно иная

бюрократия, ценностно и политически ориентированная. Её черты следующие:

нравственный конформизм, верность существующему политическому порядку, личная

преданность вышестоящим руководителям, продвижение по службе обусловлено не

столько профессиональными качествами, сколько покровительством и протекционизмом.

Статус бюрократа дает ему дополнительные формально не санкционированные

привилегии, особенно привилегии материального толка, связанные с распределение того

или иного дефицита “по своему хотению и велению”.

С позиций веберовских представлений о формально-рациональной бюрократии

совершенно ненормальной представляется ситуация в нашей стране и в прошлом, и

сегодня, когда миллионы людей, вместо того чтобы компетентно заниматься своим

профессиональным делом, создавая материальные и духовные блага, устремляются в

управленческие структуры. Остается в стороне даже сам вопрос о способности к

специфически-рациональному управлению людьми. Вожделение чиновничьих постов у

нас приобрело рельефно выраженный иррациональный характер. Не удивительно, что у

ряда новых управляющих самых разных рангов, пришедших к власти на

“демократической волне”, есть харизма, но нет элементарной управленческой культуры,

отсутствует служебная компетенция, что сказывается и на характере их социальных

действий, и на содержании принимаемых управленческих решений.

3. При традиционном господстве административный аппарат, по существу,

полностью зависит от властителя и, стало быть, верность ему, а не компетентность, не

следование законам служит основанием для занятия той или иной должности.

Традиционное господство – «это авторитет “вечно вчерашнего”: авторитет нравов,

освященных исконной значимостью и привычной ориентацией на их соблюдение»10.

Как считает Вебер, общая тенденция развития управления идет по пути

увеличения рациональных социальных действий и у тех, кто управляет, и у тех, кем

управляют. В конечном счете, может утвердиться господство, при котором повиновение

обусловлено соображениями интереса, преимуществами или невыгодами, т.е. в его основе

лежат целерациональные действия. Так формируются в принципе условия для

рационализации межличностных отношений во всех сферах общественной жизни. Однако

рационализация не означает для всех и всегда благо.

Иррациональная рациональность

9 Там же. – С. 647

10 Там же. – С. 646

92

Вебер, отмечая несомненные преимущества рационального господства, тем не

менее, признавал его латентные, скрытые опасности в виде «иррациональных элементов».

Дело в том, что любая рациональная система имеет следующие тенденции: 1) заменять

человека нечеловеческой по сути технологией (бюрократические правила, машины,

юридические лица вместо живых конкретных людей и т.д.); 2) сводить к минимуму

фактор человеческого разума, что угрожает возникновению потенциальной возможности

её дегуманизации вообще; 3) воспроизводить в той или иной степени иррациональные

последствия; 4) современные нечеловеческие технологии способны вызвать озлобление у

самих чиновников, которые становятся функционально ненужными.

Опасения Вебера о возможности иррациональной рациональности вскоре

подтвердились на практике. Холокост может служить тому примером. У Холокоста были

все основные характеристики рациональной организации: невиданная прежде

эффективная машина по массовому уничтожению людей, которая функционировала с

четкой калькуляцией, сколько могло быть уничтожено людей за определенный период

времени, следовательно, результат был предсказуем, и наконец – все жертвы строго

контролировались с помощью нечеловеческой технологии, включавшей

функционирование бюрократии, лагерей, газовых камер, крематориев, транспорта и т.д.

Сегодня социологи отмечают возникновение ещё одной новой парадигмы

рациональности – макдональдизации, под которой американский социолог Дж. Ритцер

понимает процесс распространения принципов ресторана быстрого обслуживания на

самые разные сферы общества, включая образование, здравоохранение, отдых, а также

политику. Политика, например, превращается в предсказуемого качества “Большой

пирог”, начинка которого просчитывается, контролируется и варьируется в зависимости

от результатов опросов общественного мнения, рейтингов кандидатов на должности,

характера потребителей и т.д. Общение политика с избирателями утрачивает личный

контакт и все чаще осуществляется через теле рекламу.

Макдональдизация, будучи новой парадигмой рациональности, несомненно,

способствует развитию целерациональных действий, дисциплины, формирует

эффективные, предсказуемые и контролируемые поведенческие акты. Вместе с тем

практически все формы макдональдизации в большей или меньшей степени имеют

тенденцию создавать специфические социальные связи, в которых люди по существу

низводятся до абстрактных технических ресурсов, что так или иначе способствует

воспроизводству дегуманизации человеческих отношений и как следствие –

воспроизводству социальной напряженности и конфликтов.

Социологам интересно знать, как на эти новые вызовы прореагировали культуры

разных обществ.

Коллективные представления, смысловые системы и ранее возникшие парадигмы

рациональности американского общества – протестантская этика, формальная

бюрократия, конвейерное производство, научное управление обществом, корпоративная

культура – содержат в себе значительные потенции воспроизводства и поддержания

устойчивого рационального сознания, целерациональных действий. Американское

общество оказывается способным, во всяком случае, пока, поддерживать

софункционирование не только различных культур, но и различных парадигм

рациональности, добившись их сосуществования.

В России иная ситуация. Отсутствие традиций целерациональных действий на

микроуровне объективно препятствует процессу макдональдизации. И все же

макдональдизация, приходящая извне, оказывает возрастающее влияние на наши

институты, включая институты политические. Хотя бы отметим то, что в России

93

утверждается определенная технология, рациональная по сути, позволяющая достаточно

эффективно и предсказуемо “выпекать” законы.

Макдональдизация в Америке, в Европе и в России, несомненно, способствует

снижению рисков и опасностей, обеспечивая эффективность и предсказуемость решения

многих политически важных и повседневных проблем. В политическую практику все

чаще входят приемы макдональдизации, и, как правило, они обеспечивают высокий

стандарт политических решений, принимаемых законов, снижают риски

неквалифицированного законотворчества. Но эта практика с неизбежностью уменьшает

общение законодателя, представителей партий, политических движений и рядовых

граждан, а значит уменьшает творчески-критический потенциал восприятия информации

и как следствие уменьшается созидательность политической жизни.

Далее, как снежный ком, нарастают латентные, непреднамеренные иррациональные

последствия. Если уменьшается процесс созидательности, человек перестает творить

свою жизнь, соглашаясь подчас с благополучной, но пассивной ролью своего

существования. Ограничение или умаление созидательного начала неизбежно приводит к

деструктивности.

Макдональдизация, нравится это кому-то или нет, противоположна процессу

индивидуализации. До сих пор западная и американская культура шла по пути

акцентирования такой ценности, как развитие индивидуальности, что было источником

сильных, творческих стремлений. Однако ныне американские молодые люди стремятся

делать карьеру не столько за счет личной инициативы, сколько за счет технологий,

строгого соблюдения правил игры. Макдональдизация по-российски создает ещё худшую

ситуацию: восхождение по социальной лестнице, особенно появление “выскочек” (по

терминологии П. Сорокина) зависит от следования весьма примитивным политическим

технологиям и от близости к конкретным представителям элиты.

И ещё. Ряд социологов (например, Э. Фромм, о котором речь пойдет позже)

проводят, как известно, принципиальные различия между разумом и рассудком. Под

разумом понимается собственно человеческая способность мыслительно постигать и

преобразовывать мир. Под рассудком – манипулирование социальными реалиями и

прежде всего вещами ради эффективного и быстрого удовлетворения потребностей. И

опять-таки, нравится нам это или нет, но макдональдизация в принципе не нуждается в

разумном человеке. Для неё вполне достаточно, чтобы социальный агент обладал

рассудком, в котором интеллектуальный компонент сведен к минимуму.

4. Перспективы рационализации власти в России: актуальность веберовских

идей

В нашей стране до сих пор доминировали лишь традиционный и харизматический

типы господства в разных сочетаниях. Им соответствовал и определенный, более низкий

тип социального управления (по рациональности взаимоотношений управляющих и

управляемых, по степени значимости закона как совокупности принципов, регулирующих

все сферы общественной жизни и т.д.), детерминированный в значительной степени

личностными качествами руководителя. Что бы нам мог дать переход к рациональному

типу легитимного господства? А то, что рационализм и демократизм властной системы

перестали бы напрямую связываться с личностью политического лидера. Тогда права и

свободы всех граждан, равно как и политических институтов, перестанут зависеть от воли

политических лидеров, а станут на деле гарантироваться законами.

Опираясь на веберовскую методологию, можно отметить, что пока в нашей стране

не получили достаточного развития целерациональные действия индивидов.

Соответственно не сформировались институты гражданского общества, которые

94

предполагают развитие индивидуализма, личной ответственности. Стало быть, пока лишь

в стадии образования находятся культурные и социальные реалии, которые бы оказывали

достаточно серьезное противодействие иррациональным влечениям властителей.

Во все времена российская власть обретала характер авторитарности и

деструктивности в большей или меньшей степени. Как следствие, все режимы (советские

и нынешние российские) неадекватно и запоздало реагировали на вызовы современности,

предлагая скоропалительные реформы, которые враз должны были “осчастливить” народ.

Популизм и мессианизм – конкретные проявления властями аффективных страстей.

Характером социальных действий россиян объясняется относительно легкое

установление структур, основанных на авторитарном руководстве и партикулярной

функциональности, с одной стороны, декларировавших гарантии коллективной

безопасности перед лицом внешних и внутренних врагов, а с другой – патернализм на

уровне всесильного государства-партии, обещавшего материальные и духовные богатства

и непременно “полным потоком”, и, конечно же, – враз, и, само собой разумеется, “для

нынешнего поколения”. Нравится нам сегодня это или нет, но исторические факты

свидетельствуют, что все революционные и реформистские замыслы недемократического,

авторитарного толка были в России осуществлены довольно быстро и успешно – они

коррелировали с характером традиционных, аффективных и ценностно-рациональных

действий миллионов. Те же немногие попытки реформировать страну по пути развития

самостоятельного принятия политических решений, институализации прав человека и

индивидуальных свобод наталкивались на контрастирующие социокультурные ценности

и образцы поведения. Доминировавший коллективизм механического толка, групповой

эгоизм изначально противостояли рационально-легальному политическому господству.

Нынешний процесс демократизации политической власти в России – ещё одна

попытка интегрироваться в мировое сообщество стран, исповедующих прагматические,

рациональные социокультурные ценности. Согласно веберовской методологии, процесс

рационализации нашей власти пойдет параллельно изменениям в характере социальных

действий россиян.

По Веберу, приверженность разных социальных групп и отдельных индивидов к

различным типам социальных действий (с разной степенью в них рационального

компонента) объективно ведет к естественности политического неравенства. Не в

смысле прав и свобод людей, а в смысле их компетентности и способности быть

активным социальным агентом, свободно принимающим решения и отвечающим за их

последствия. У социолога реализация идеи политической рациональности связана с

разной степенью их участия в политической жизни вообще и политической власти в

особенности. Социолог говорит о том, что можно быть 1) «политиками “по случаю”, когда

опускаем свой избирательный бюллетень или совершаем сходное волеиъявление,

например, рукоплещем или протестуем на “политическом” собрании»; 2) «политиками

“по совместительству”» – быть доверенным лицом, членом правления партийно-

политического союза, государственных советов и т.д. В этом случае политика «не

становится для них первоочередным “делом жизни” ни в материальном, ни в идеальном

отношении»; 3) “преимущественно-профессиональными” политиками11.

Из тенденции рационализации политической жизни логически вытекает идея

превращения политики в своего рода “предприятие”, которому требуются

профессионально подготовленные люди с разными знаниями и умениями – чиновники-

специалисты и “политические” чиновники.

Если эти принципы провести в нашу жизнь, то постепенно пойдет процесс её

рационализации. Утвердится порядок, согласно которому “ходить во власть” должны

11 См.: Там же. – С. 652-653

95

профессионально подготовленные, компетентные в управлении люди, которые прошли

подготовительную учебу и службу, выдержали специальные экзамены, доказывающие их

способности и возможности работать на политическом “предприятии”, что нельзя путать

просто с интеллектуальными способностями. Остальные же должны почувствовать

рациональность состояния быть свободным от профессиональной политики, чтобы

обрести свободу для занятия иным делом профессионально. Это, заметим, не исключает

для всех людей право оказывать влияние на власть, на характер принимаемых

политических решений.

Ценными для россиян могут быть рекомендации Вебера относительно

минимизации коррупции в структурах государственной власти. «”За счет” политики как

профессии живет тот, кто стремится сделать из неё постоянный источник дохода; “для”

политики – тот, у кого иная цель. Чтобы некто в экономическом смысле мог жить “для”

политики, при господстве частнособственнического порядка должны наличествовать

некоторые, если угодно, весьма тривиальные предпосылки: в нормальных условиях он

должен быть независим от доходов, которые может принести ему политика»12.

По существу, из этого следует, что при нашем волеизъявлении, вопреки прежним

стереотипным установкам выбирать из “низов своих парней” (они-де лучше знают нужды

народа и будут заботиться о нем), отдать предпочтение при прочих равных условиях

рекомендуется соискателю должности, уже обладающему интеллектуальной или

материальной собственностью, имеющему постоянный доход (речь не идет о размерах его

богатства), что, как правило, свидетельствует о его предрасположенности к

целерациональным действиям и его потенциальной готовности для правовой, этической, в

конечном счете – рациональной политики.

Примечательно, что проблему коррупции Вебер не сводит к её экономическому

аспекту. Страна, в которой политическая элита дифференцирована, сталкивается с

объективными сложностями, вызванными «коррупцией “партийно-политического”

характера», когда «партийными вождями за верную службу раздаются всякого рода

должности в партиях, газетах, товариществах, больничных кассах, общинах и

государствах. Все партийные битвы суть не только битвы ради предметных целей, но

прежде всего также за патронаж над должностями»13.

Как видно, проблема коррупции не является специфически российской, и, стало

быть, можно использовать веберовские соображения о политическом рационализме для её

нейтрализации. Прежде всего, надо признать, что рациональная бюрократия, как

функциональный элемент управления, есть атрибут рационально-легального господства.

Если мы хотим российское политическое поле развивать именно в этом направлении, то

лидеры партий и политических движений должны осознать, что в общих интересах

минимизировать политическую коррупцию. Для этого после каждой очередной партийной

баталии, завершившейся приобретением одних и потерями у других, не следует по

ценностным ориентациям конкретных партий и политических движений “перетряхивать”

бюрократический аппарат управления. Тем более вредны кампании, иррациональные по

сути, направленные на формальное сокращение определенного процента чиновников.

Говоря о рационализации политического господства, Вебер отмечал необходимость

формирования и поддерживания нового социального слоя – современного чиновничества,

как “высококвалифицированных специалистов духовного труда, профессионально

вышколенных многолетней подготовкой, с высокоразвитой сословной честью,

гарантирующей безупречность, без чего возникла бы роковая опасность чудовищной

коррупции и низкого мещанства, а это бы ставило под угрозу чисто техническую

12 Там же. – С. 654

13 Там же. – С. 656

96

эффективность государственного аппарата, значение которого для хозяйства, особенно с

возрастанием социализации постоянно усиливается и будет усиливаться впредь”14.

Ориентация на этот тип рационального политического господства избавило бы

российское общество от массовых иррациональных перемен в государственных

институтах после очередных выборов, от чего в конечном счете население несет

материальные и духовные потери. Хорошим симптомом в этом смысле явили собой

последствия выборов Президента В.В. Путина. Общественное мнение, ряд СМИ

предвкушали радикальные кадровые перестановки, готовились их смаковать. Но они

свелись к минимуму. Впервые в российской истории новой политической элите,

пришедшей к самой вершине власти, хватило мудрости и прагматизма в целом сохранить

бюрократический аппарат.

Политическую коррупцию можно минимизировать ещё и тем, что разделить

функционально государственную бюрократию и лидеров партий. “Подлинной профессией

настоящего чиновника...,– замечает Вебер,– не должна быть политика. Он должен

“управлять” прежде всего беспристрастно – данное требование применимо даже к так

называемым “политическим” управленческим чиновникам... Политический чиновник не

должен делать именно того, что всегда и необходимым образом должен делать политик –

как вождь, так и его свита, – бороться15.

И ещё один принципиальный момент. Рациональное политическое господство

отнюдь не тождественно безвластию, слабовластию, тем более её бессилию. В этой связи

Вебер замечает, что государство является институтом, обладающим “монополией

легитимного физического насилия”: “единственным источником “права” на насилие

считается государство”, “насилие отнюдь не является нормальным или единственным

средством государства – об этом нет и речи, – но оно, пожалуй, специфическое для него

средство”16.

Трудно не согласиться с этим утверждением. Без решительных действий по

укреплению Российского государства в этом плане у нас не исчезнут сами по себе

возникшие на “демократической волне” очевидные диспропорции в полномочиях центра

и регионов, кстати, закрепленные в республиканских Конституциях. Ещё большая

проблема для современной России – нелигитимные образования в том числе и

вооруженные, лидеры которых, как правило, прикрываясь патриотическими,

национальными, религиозными лозунгами, во имя своих политиканских амбиций и

коррупционных целей приносят в жертву права, свободы, а то и жизни других людей.

Сколько же ещё нужно фактов, подтверждающих, что там, где возникает несколько

источников “права” на насилие, нет и не может быть ни политической рациональности, ни

демократии, ни элементарной справедливости? Однако, кажется, режим В. Путина начал

осознавать эти опасности для судеб России и принимает меры для рационализации

властной вертикали.

Вопросы на развитие социологического воображения:

1. Представьте себе, что Вас направили в зарубежную командировку для изучения

опыта работы конкретной фирмы с целью возможного экономического сотрудничества с

ней. На чтобы Вы особо обратили внимание, используя положения веберовской

интерпретивной парадигмы?

14 Там же. – С. 657

15 Там же. – С. 666

16 Там же. – С. 645

97

2. Реально ли существование макдональдизированной политики, которая, тем не

менее, позволяла бы подавляющему большинству людей быть самими собой, не

подавлять свою природу? Не сталкиваемся ли мы с невиданной ранее тенденцией, когда

люди начинают предпочитать зарационализированность человеческих отношений с

высокой социальной защищенностью, но с подавлением индивидуальности, с

добровольным отказом от своих прав и свобод? Сумеет ли американское общество

справиться с иррациональными вызовами макдональдизации? Есть ли социокультурная

основа для макдональдизации в России?

3. Как влияет Интернет на социокультурные реалии российского общества?

Проанализируйте ситуацию через призму теоретико-методологического инструментария

структурного функционализма, диалектико-материалистической и «понимающей»

социологии.

Основные термины и выражения:

«Понимающая» социология, герменевтика, теорема У. Томаса, рациональность,

иррациональность, свобода от оценочных суждений, ценности практические, ценности

научные, нарциссизм, понимание, социальное действие, целерациональное действие,

целостно–рациональное действие, аффективное действие, традиционное действие,

наблюдение, объяснительное понимание, причинное объяснение, идеально–типическая

модель, бюрократия, легитимное господство, легальное господство, харизматическое

господство, традиционное господство, иррациональная рациональность, Холокост,

макдональдизация

ЛИТЕРАТУРА:

Алексеева Т.А. Современные политические теории. М.: РОССПЭН, 2000, лекция 2

Ашин Г.К., Кравченко С.А., Лозанский Э.Д. Социология политики. Сравнительный

анализ российских и американских политических реалий. М., Экзамен, 2001. – Тема 2 «М.

Вебер: от рационального действия индивида к рациональной политике»

Вебер М. Избранные произведения. М.: «Прогресс», 1990

Вебер М. О буржуазной демократии в России. – Социс, 1992, № 3

Вебер М. Избранное. Образ общества. М.: Юрист, 1994

Вебер М. Аграрная история Древнего мира. М.: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково

поле», 2001

Гайденко П.П., Давыдов Ю.Н. История и рациональность. Социология Макса

Вебера и веберовский ренессанс. М.: Политиздат, 1991

Громов И., Мацкевич А., Семенов В. Западная социология. С.-Петербург:

Издательство «Ольга», 1997. – Глава 5

История социологии в Западной Европе и США // Ответственный редактор –

академик РАН Г.В. Осипов. – М.: Издательская группа: НОРМА–ИНФРА · М, 1999. –

Рекомендуется глава 8

История теоретической социологии. Т. 4. – СПб.: РХГИ, 2000. – Часть четвертая,

раздел I «“Веберовский ренессанс” и обновленный интерес к классике»

Патрушев А.И. Расколдованный мир М. Вебера. М., 1992

Учебный социологический словарь с английскими и испанскими эквивалентами.

Издание 4-е, дополненное, переработанное. Общая редакция С.А. Кравченко. М.: Экзамен,

2001

98

Haralambos M., Holborn M. Sociology. – Collins Educational. 1995. – Сhapter 14 –

“Sociological Theory”

Ritzer G. The McDonaldization of Society. – Pine Forge Press, 1996

Ritzer G. Classical sociological theory. – McGraw Higher Education, 2000. – Сhapter 7

“Max Weber”

99

Тема 7. СИМВОЛИЧЕСКИЙ ИНТЕРАКЦИОНИЗМ ДЖ. МИДА,

Ч. КУЛИ И Г. БЛУМЕРА

1. Дж. Мид – основоположник парадигмы символического интеракционизма

2. Ч. Кули: теория “зеркального Я”

3. Г. Блумер: символы и коллективное поведение

Символический интеракционизм – социологическая парадигма,

основывающаяся на том, что все формы взаимодействия людей в обществе

подразумевают общение, базирующееся на определенных социальных символах, – языке,

телодвижениях, жестах, культурных символах и т.д. Люди не реагируют на внешний

мир и других людей непосредственно, а осмысливают реальность в неких символах и

соответственно продуцируют эти символы в ходе общения. Символический

интеракционизм целиком основывается на интерпретациях человеческого поведения, в

котором “прочитываются” значимые символы, несущие социальную информацию.

Джордж Герберт Мид (Mead) родился 27 февраля 1863 в семье священника.

Образование получил в ряде учебных заведений Америки и Европы. После окончания

колледжа поступил в Гарвардский университет, затем продолжил обучение в

университетах Лейпцига и Берлина, однако ни в каком из них так и не получил ученой

степени.

В 1894 г. Мид связывает свою преподавательскую карьеру с Чикагском

университетом, в котором работает до последних своих дней. Идеи, высказанные

ученым, объединили вокруг него большой круг учеников и последователей. Не

случайно Чикагская социологическая школа после его смерти стала ассоциироваться с

именем Мида и называться символическим интеракционизмом.

При жизни социолог не публиковал работы, которые бы в концентрированной

форме излагали его идеи. То, что сегодня доступно читателю, – это редактированные

версии его научных заметок, а также лекции, записанные учениками. Среди них:

“Сознание, самость и общество”, “Философия поступка”, “Философия настоящего”.

В своих работах Мид особый акцент делал на важности символов, особенно

символов языковых при объяснении поведения как отдельных индивидуумов, так и

социальных групп. Поэтому часто его взгляды характеризуются как социальный

бихевиоризм.

Ученый считал, что результаты социологии должны иметь практическое

воплощение в решении социальных проблем. Свои воззрения Мид стремился

претворить в жизнь, играя ключевую роль как в социальных исследованиях, так и в

проводимом на их основе социальном реформировании.

Мид в жизни был весьма конфликтным человеком. Особенно это проявлялось в

отношении руководства университета, в котором он работал. Некоторые полагают, что

именно затяжные конфликты привели ученого на больничную койку. Из больницы он

направляет разгневанное прошение о своей отставке. На следующий день после

выписки из больницы Мид умер от сердечного приступа. Это случилось 26 апреля 1931

года.

100

1. Дж. Мид – основоположник парадигмы символического интеракционизма

Идейно-теоретические истоки

Творчество Дж. Мида основывалось на широком круге теоретических

источников. Но наиболее значимым среди них был бихевиоризм. Но если классический

бихевиоризм пытался интерпретировать поведение людей, как простую реакцию на

символ, без учета социального опыта индивида, особенностей его ментальности, то

Мида интересует прежде всего роль сознания в поведенческом действии, причем не

только самого индивида, но и окружающих его людей. Мид также акцентирует роль

жизненного опыта, считает, что он оказывает существенное значение на характер

действия индивида в реакции на конкретный символ.

Другим источником был прагматизм. В прагматизме выражалось убеждение в

безграничных возможностях науки, а также в превосходстве эмпирического знания над

философией, которое могло бы быть использовано для совершенствования

американского общества. В этой связи социология виделась не только наукой

способной к сбору и анализу социальных фактов, но и к решению собственно

социальных проблем. Сторонники прагматизма вообще не стремились к поиску и

обоснованию окончательных истин. Скорее, их интересовали практические научные

положения, которые могли бы активно изменять к лучшему сегодняшний мир и

которые предполагалось заменить на новые научные приемы, «лучшие» в контексте их

благотворного воздействия на мир завтрашний. Сам Мид подчеркивал, что его особо

интересует практическая сторона того, как общество воздействует и контролирует

умственные процессы индивидов и, соответственно, их поведение, а также то, как люди

принимают, отвергают или изменяют нормы социального взаимодействия.

Наконец, ещё одним источником следует назвать гегелевскую диалектику,

инструментарием которой ученый прекрасно овладел, обучаясь в Германии. Для Мида

на характер взаимодействия людей оказывают влияние как общество, прежде всего,

социальная группа, так и ментальность взаимодействующих. При этом действия

социальной группы социолог считал новым качеством, не сводимым к простому

количеству действий отдельных членов данной группы.

Социальное действие: символ – ответная осмысленная реакция

С точки зрения Мида, человеческая мысль и само поведение являются сугубо

социальными. Будучи сторонником бихевиоризма, он рассматривает взаимодействие

людей через призму стимулов, порожденных символами, и соответствующих на них

реакций. Но для Мида стимул – лишь возможность действия, а не автоматический

бездумный ответ. В этой связи Мид принципиально различает действие

(предполагает акт одного индивида) и социальное действие (включает двух и более

людей с учетом их ментальности). Во втором случае, в силу возникающего социального

взаимодействия индивид может действовать по-разному: он может немедленно

отреагировать на стимул, отложить реакцию на определенное время или вовсе не

реагировать на него. Откладывание реакции предполагает интеллектуализацию

действия, его обусловленность социальным опытом действующего. Мид, подчеркнем

ещё раз, исследует именно социальные действия.

В качестве символов способны выступать жесты, которые по своему характеру

могут быть незначимыми и значимыми.

101

К незначимым жестам Мид относил жесты, способные вызывать реакции, в

которых практически отсутствует мысль. Это могут быть жесты, сопутствующие

процессу ухаживания. Инстинктивный акт одного партнера способен стимулировать

адекватный инстинктивный акт у другого. Или жесты, характерные для быстротечных

видов спорта, – бокса, борьбы, хоккейя и т.д. Жесты одного соперника способны

вызвать бессознательные действия у другого.

Значимые жесты предполагают определенную мысль у действующего субъекта.

К значимым жестам прежде всего относятся звуковые жесты, особенно в виде

конкретных слов языка. Значимые жесты, ведущие к осмысленному взаимодействию,

способствуют развитию человеческого общества, для которого характерны значимые

символы.

По Миду, значимый символ представляет собой жест, свойственный только

человеку. Значимые символы, способны вызывать вполне определенную, предсказуемую

реакцию, у тех, кому они адресованы, благодаря чему возникает собственно

человеческая коммуникация: «индивид откликается на свой собственный стимул точно

так же, как откликаются другие люди. Когда это имеет место, тогда символ становится

значимым, тогда начинают высказывать нечто»1. С прагматической точки зрения,

значимый символ создает качественно новые возможности для взаимодействия людей,

по сравнению с теми, которыми пользуются животные.

Люди обретают свою человеческую природу благодаря осмысленной

коммуникации – они взаимодействуют с помощью значимых символов, важнейшие из

которых содержатся в языке. Значимый символ обозначает 1) предмет или событие.

Он также определяет их особым образом, предполагая 2) определенную реакцию на

него, выражающуюся в соответствующих социальных действиях. Так, символ “ручка”

не только представляет класс предметов ему подобных, но и предполагает линию

поведения – возможность писать. Символ “студент” означает не только

представительство человека в определенной социальной группе, но и то, что данный

индивид может действовать определенным образом, сообразно накопленному опыту,

становясь тем самым стимулом для осознанного, адекватного поведения окружающих

его других людей. Кроме того, значимые символы 3) делают возможной

символическую интеракцию – они обеспечивают средства, с помощью которых люди

могут значимо общаться в своей естественной и социальной среде. Без символов не

будет ни собственно человеческого общения, ни человеческого общества.

Символическая интеракция необходима, так как у людей нет инстинктов поведения в

социальной среде. Чтобы существовать люди должны жить в мире осознанных

значений. Наконец, 4) в отличие от животных, реагирующих на первый или наиболее

сильный стимул, люди обладают способностью выбирать символы из целого набора

символов и тем самым осмысленно совершать конкретные действия.

Принятие роли – средство интерпретации значимых символов

Социальная жизнь может продолжаться, если значения символов в

значительной степени воспринимаются и разделяются другими членами общества.

Символы обеспечивают лишь средства интеракции. Чтобы она продолжалась, каждый

вовлеченный в нее, должен еще интерпретировать значения и намерения других. Это

осуществляется с помощью процесса, который Мид определил, как принятие роли.

Процесс принятие роли предполагает, что индивид путем воображения ставит

себя на место человека, с которым осуществляется общение. Например, если индивид

1 Мид Дж. От жеста к символу. В кн.: Американская социологическая мысль: Тексты. М.: МГУ,

1994. – С. 216

102

видит, что его компаньон по общению улыбается, плачет или размахивает рукой, он

должен поставить себя на его место, чтобы понять его намерения. На основе этой

интерпретации последует соответствующий ответ – жест, реплика, шутка и т.п.,

которые в свою очередь будут интерпретированы путем воображаемой постановки

одного из общающихся на место человека, давшего тот или иной ответ.

В этом ракурсе человеческое общение может рассматриваться как постоянный

процесс интерпретации путем принятия каждым общающимся роли другого. Чем

исторически более развито общество, тем более универсальным становится процесс

принятия индивидами роли другого. Собственность, например, является абстрактным

понятием, обозначающее нечто, чем владеет и распоряжается индивид. Как

определенный значимый символ, она детерминирует и линию поведения собственника,

и поведение других членов социальной группы. Этот символ вызывает набор откликов

в виде социальных действий, которые должны быть одинаковыми в обществе,

признающем право собственности. Так, благодаря принятию ролей других и их

интерпретации становится возможным постоянный процесс общения индивидов друг с

другом.

Гипотеза Сапира-Уорфа

Значимые символы содержатся прежде всего в языке. Но язык не просто

описывает реалии окружающего мира, а передает их специфику, оттенки, что

детерминировано конкретной культурой: чем более значимо явление в конкретной

культуре, тем больше оно имеет оттенков выражения в соответствующем языке. Так,

например, у эскимосов существует огромное множество вербальных значений снега и

льда.

В связи с этой тенденцией американский антрополог Э. Сапир и его студент Б.

Уорф высказали положение, получившее название гипотезы Сапира-Уорфа, согласно

которому значимые символы языка определяют характер ментальности людей,

говорящих на нем. Используя эту гипотезу, социологи в частности отмечают в

современном английском языке корреляцию между множеством агрессивных

вербальных значений, равно как и мужских терминов, обозначающих социально

престижные профессии (хотя ныне многие женщины овладели ими), и его сексистским

характером. Это, по мнению некоторых исследователей, сказывается на характере

ментальности говорящих и, соответственно, на отношениях между мужчинами и

женщинами вообще. Исследования в этом направлении продолжаются.

Самость

Дословно слово «самость» (self) можно перевести как «я сам». В парадигме

символического интеракционизма данный термин имеет несколько иной смысл. Как

утверждает Мид, через процесс принятия роли индивиды развивают самость

способность людей представлять себя в качестве объектов своей собственной мысли.

По Миду, именно самость отличает человеческое общество от остального живого мира,

делая само человеческое общество возможным.

Самость формируется только на основе социального опыта и поддерживается

благодаря социальным контактам, прежде всего, языковой коммуникации. Говоря о

сути формирования самости, социолог отмечает: «Мы постоянно, особенно благодаря

использованию голосовых жестов, пробуждаем в себе те отклики, которые мы

вызываем в других, так что мы перенимаем установки других, включая их в свое

собственное поведение. Решающее значение языка для развития человеческого

103

сознания заключается в том, что этот стимул обладает способностью воздействовать на

говорящего индивида так, как он воздействует на другого»2.

Происхождение и развитие самости своими корнями уходит в принятие роли

другого. При этом социолог различает два аспекта формирования самости. Первый – Я

(соответствует английскому “I”) – спонтанное, внутреннее, субъективное

представление индивидом себя. Второй аспект – Я (соответствует английскому “Me”)

– обобщенные представления других, которые усваиваются индивидом. Я в смысле

“Me” – это то, как люди видят себя, но глазами других. “Me” – результат влияния

социальных групп в виде норм и стандартов на личность. Характер самовосприятия

индивида, а также то, как он интерпретирует реакции окружающих на себя оказывает

существенное влияние на сознание и все поведение человека. Так, если он на основе

сложившегося самопредставления считает себя лидером социальной группы, то такой

человек во всех ситуациях будет претендовать на управленческие роли. Даже если

человек по тем или иным причинам лишается институциональных постов, его

поведение определенное время будет детерминировано прежней самостью – в нем так

или иначе сохраниться властная направленность. И напротив, если человек считает

себя трусливым (в этом представлении неизбежно присутствуют и представления

других), то он вряд ли будет вести себя смело в опасных ситуациях.

По Миду, личность индивида имеет двойственную природу: самость = “I” +

“Me”. Иными словами, имеется в виду следующее: 1) внутренний стержень личности, с

позиций которого в конечном счете формируются социальные требования, и 2)

совокупность установок других, которые, будучи усвоенными, образуют личностные

ценностные ориентации.

Механизм развития самости

Общим механизмом формирования и развития самости является

рефлексивность – способность индивида бессознательно ставить себя на место и

других и действовать так, как ведут себя окружающие. В результате люди обретают

способность оценивать себя, как если бы это делали другие.

Мид выделяет две главные стадии в развитии самости. Первая известна как

стадия игры (play stage): ребенок играет роли, которые не являются собственно его.

Социолог отмечает: «Ребенок играет в то, что он – мать, учитель, полицейский, т.е., как

мы говорим, здесь имеет место принятие различных ролей»3. Это процесс игрового

взаимодействия ребенка с воображаемым партнером, который позволяет ему осознать

различие между ним самим и другими людьми. Достигается это благодаря тому, что

ребенок играет обе роли: свою и роль партнера. При этом ребенок, принимая какую-то

роль, имеет в себе самом стимулы, вызывающие адекватные отклики, которые

соответствуют, например, “доктору” или “продавцу”: назначает себе лечение и его

выполняет, предлагает себе вещь и покупает её и т.д. Ребенок говорит нечто в каком-то

одном лице (как доктор), отвечает в другом, затем этот отклик в другом лице

становится стимулом для него, и таким образом, благодаря рефлексивности

продолжается общение, которое и формирует самость ребенка.

Вторая стадия в развитии самости – соревновательная стадия (game stage):

принимая участие в соревновании, дети видят себя со стороны других участников

(например, играя в футбол, волейбол или бейсбол ребенок становится осведомлен о

своих отношениях с другими участниками), что требует от них представлять себя в

роли других и тем самым оценить свою роль. В отличие от игры в соревновании

2 Американская социологическая мысль: Тексты. М.: МГУ, 1994. – С. 217

3 Там же. – С. 225

104

ребенок должен быть готов реагировать как на жесты, так и на значимые символы

любого другого участника, принимать роли всех, чтобы адекватно исполнять свою

собственную роль.

И ещё весьма важный момент: если в игре ребенок может переходить от одной

роли к другой так, как ему заблагорассудится, подчас неосознанно, то в соревновании

его действия неизбежно основываются на выборе конкретных символов из множества,

что предполагает мысль, а главное развивает социальную способность оценивать себя

глазами других. «В соревнование, в которое вовлечено определенное число индивидов,

ребенок, принимающий какую-нибудь роль, должен быть готов принять роль любого

другого игрока. В бейсболе он встречает 9 (ролей), и в его собственной позиции

должны заключаться все остальные. Он должен знать, что собирается делать каждый

другой игрок, чтобы исполнить свою собственную роль. Он должен принять все эти

роли… Соревнование представляет собой переход в жизни ребенка от стадии принятия

роли других в игре к стадии организованной роли, которая существенна для

самосознания в полном смысле слова»4.

Таким образом, через соревнование формируется полноценная самость ребенка,

позволяющая ему эффективно участвовать в процессе коммуникации с другими

людьми.

Обобщенный другой и значимый другой

Любое организованное сообщество (спортивная команда, семья, иная

социальная группа), которое через выражение отношения всего сообщества к

действиям индивида обеспечивает тем самым формирование его самости, Мид

называет обобщенным другим. «Установка обобщенного другого есть установка всего

сообщества»5.

Люди видят себя с точки зрения обобщенного другого. Это создает основу для

мышления, которое становится постоянно идущим внутренним диалогом между

обобщенным другим и индивидом. Человек постоянно спрашивает, что подумают

люди, и постоянно ожидает отношения к себе со стороны социальных групп, к которым

принадлежит. Мид считает, что в форме обобщенного другого социальный процесс

оказывает влияние на поведение индивидов, а сообщество осуществляет контроль над

их действиями. Точнее, через адоптацию обобщенного другого осуществляется

непосредственное воздействие на компонент “Me” самости. Все это создает основу для

коммуникаций и социального контроля: по существу, “Me” осуществляет контроль над

самовыражением “I”.

Однако в обществе существует несколько обобщенных других. Естественно, не

все обобщенные другие оказывают одинаковое воздействие на индивида. Среди

множества людей, с которыми индивид осуществляет коммуникацию, он выделяет тех,

чьи оценки являются для него гораздо более важными. Эти люди становятся для

индивида значимым другим. Часто можно столкнуться с тем фактом, что

целенаправленный воспитательный процесс, осуществляемый рядом обобщенных

других, не совпадает с характером воздействия значимого другого. В таком случае

ребенку приходится выбирать ценностные ориентиры и в конечном счете самому

отвечать за свой выбор, за свои действия. Благодаря двойственной природе самости

индивиды обладают способностью не только усваивать, но и отвергать определенные

ценностные установки. В принципе “I” у здорового человека способно подвергать

сомнению и выдерживать социальное давление со стороны “Ме”, разумеется, в

4 Там же. – С. 226, 227

5 Там же. – С. 228

105

пределах того, что у общества всегда сохраняется возможность устанавливать ценности

и нормы, регламентирующие приемлемое поведение. Так в итоге возникает множество

различных самостей.

Благодаря внутреннему взаимодействию “I” и “Ме”, люди становятся

личностями, которые осведомлены, что ожидается от них в конкретных социальных и

культурных условиях и действуют соответственно – ставят цели для себя, планируют

будущее и просчитывают последствия от возможных альтернативных вариантов своего

поведения. Благодаря “Ме” люди чувствуют себя «комфортно» в любом обществе.

Однако самовыражение со стороны “I” ведет к постоянным изменениям структур и

функций самого общества. По мнению Мида, в традиционных обществах доминируют

“Ме”, в то время как в современных – “I” . Это позволяет социологу, работающему с

теоретико-методологическим инструментарием символического интеракционизма

исследовать взаимовлияние социального взаимодействия на микроуровне с

изменениями структур и функций общества на макроуровне.

Как считают выдающиеся современные социологи П. Бергер и Т. Лукман, Мид

предложил оригинальную диалектическую теорию соразвития индивидов и общества.

Благодаря конфликтам между “Ме” и “I”, а также между самостями и обществом

осуществляется развитие мира к свободной, открытой и совершенной коммуникации.

Применение принципов символического интеракционизма к исследованию

гендерных ролей

Представители символического интеракционизма исходят из того, что

гендерные роли являются продуктом значимых символов и формируются в сложном

процессе интеракций индивидов с обобщенными другими. Поэтому подавляющее

большинство из нас хочет выполнять те сексуальные статусы и роли, которые

обобщенные другие и, прежде всего, значимые другие предназначает нам.

Основную характеристику ролей, по существу, задает общество, которое через

распространение определенных значимых символов ставит индивидов женского и

мужского пола перед лицом выбора специфических символов и, соответственно,

способствует формированию адекватных реакций. С момента рождения специфические

символы по-разному распространяются среди мальчиков и девочек, что выражается в

форме одежды, прическах, покупаемых игрушках: куклы, посудные наборы, мягкие

игрушки – для девочек, а пистолеты, ружья, машины – для мальчиков. На стадии игры

мальчики изображают себя полицейскими и суперменами, а девочки – матерью или

учительницей. И вот они подрастают и переходят к соревновательной стадии. Здесь

мальчики обычно играют в “войну”, им рекомендуют силовые виды спорта,

непригодные для “маменькиных сыночков”; девочки же играют в “дочки-матери”,

увлекаются спортом, который развивает грацию и женственность их фигуры.

По существу, постепенно формируемые роли – результат постоянно идущего

внутреннего диалога индивида с обобщенными другими, которые выражают мнение

окружающих социальных групп, оно-то и мотивирует сексуальные стратегии мужчин и

женщин. Если, скажем, иные девушки глазами весьма разных обобщенных других

видят себя матерью и женой, хранительницей домашнего очага, то весьма велика

вероятность, что их типичные действия, брачное поведение будет мотивировано этими

сложившимися символами. А если, как было у нас в недавнем прошлом, в глазах

большинства обобщенных других девушки выступали как общественницы, передовики

производства, то от них следовало ожидать “I”, стремящегося к комсомольской и

партийной карьере. Данные символы были более значимы, чем символы материнства и

106

семейного благополучия. Они были более распространены среди самых разных

обобщенных других, что в итоге сказывалось на характере их самости вообще и “I” в

особенности.

А как обстоит дело с характером самости зарубежных юношей и девушек?

Каковы для них значимые символы? Подвержены ли они изменениям? Интересное

исследование провела М. Горнер из Мичиганского университета со своими студентами.

Она обнаружила, что 65% студентов-девушек, которые по своим знаниям опережали

своих коллег мужчин, не только не стремились сделать карьеру, но боялись её,

пытались вообще избежать конкуренции с мужчинами. Эти эмпирически выявленные

данные социолог объясняет так: девушки полагали, что их успех может помешать

иметь нормальную семью (наиболее значимый символ) и не по-женски будет в

соревновании с мужчинами, тем более побеждать их.

Интерес представляет прослеживание конфликтов между “Me” и “I”.

Любопытные результаты выявили американские социологи при исследовании 500

студентов, как мужчин, так и женщин. Оказалось, что отношение мужских “I” о своих

“Me” было гораздо выше, чем их оценивали посторонние наблюдатели. И напротив,

женщины давали себе более заниженные оценки. Особенно их беспокоили такие

символы, как вес, излишняя полнота, в то время как, с точки зрения мужчин, девушки

были вполне привлекательны и соответствовали их ожидаемым требованиям.

Исследователи объясняют эти данные тем, что в американской культуре сложились

символы доминирования мужчин по отношению к женщинам, которые, принимая эти

символы, переносят их на свой образ, содержащий компоненты превосходства,

высокого самомнения.

С переходом от традиционного к современному обществу появляются и новые

символы, формируются новые взаимоотношения между “Me” и “I”, что в итоге

детерминирует сексуальные статусы и роли, их новые особенности. Любопытное

исследование провели западные социологи, проанализировав множество телепередач,

книг со сказками, адресованных детям. Оказалось, что мужские сказочные герои и

персонажи телепередач изображались в виде королей, полицейских, суперменов и т.д.,

которые, обладая незаурядным умом и физическими данными, всегда побеждают злые

силы, где-то “за морями и океанами”. Типичные женские персонажи – волшебницы и

золушки, дочки и матери – никогда не покидают дом, они всегда отзывчивы и

милосердны, все время готовят, шьют, наводят порядок и, конечно же, ждут и ждут,

когда “однажды придет принц”. Вместе с тем социологи заметили, что в самое

последнее время на экранах и в сказках, рекламных роликах стали появляться

персонажи сильных и независимых девочек. Очевидно, в обществе стали утверждаться

новые значимые символы феминистского толка, которые вносят корректировки в

традиционный процесс сексуальной цивилизации.

Инструментарий символического интеракционизма может быть применен и для

анализа сексуальных статусов и ролей российского общества в условиях развития

рыночных отношений и личных свобод. Исследования, проведенные российскими

социологами М. Руткевичем, Г. Силласте, Т. Гурко и др., свидетельствуют, что

позитивная подача средствами массовой информации символов порнографии,

проституции, насилия придали сексуальным стратегиям коммерческий и

потребительский характер, с акцентом на собственные силы, индивидуализм и

гедонизм. Современные россиянки отнюдь не “домашние золушки”. Напротив, они

способны “свое суждение иметь”, готовы к обоюдной инициативе в сексуальных

отношениях. По результатам некоторых опросов, “дамское счастье” более половины

женщин-респондентов ассоциируют с высокой зарплатой, модными вещами и красивой

одеждой, влиятельными связями и развлечениями, личной свободой. Опрос,

107

проведенный С. Мошкиным и В. Руденко среди читателей детских библиотек (!) в

Екатеринбурге, выявил что 3% детей считают проституцию привлекательным способом

для обеспечения благосостояния6. Другие исследования дали результаты, согласно

которым с развитием рыночных отношений и, соответственно, появлением «рыночной

символики» мальчики-подростки стали больше курить, одобряют платные сексуальные

услуги, пытаются соответствовать стандартам “мужественности” торговых и

экономических «королей».

2. Чарльз Кули: создание теории “зеркального Я”

Чарльз Хортон Кули (Cooley) родился 17 августа 1864 года в семье профессора

права Мичиганского университета, который также являлся практикующим судьей.

Кули – представитель первого поколения американских социологов, выпускник

Мичиганского университета, в котором в 1894 году защитил докторскую диссертацию

и стал профессором этого же университета. Мировая социологическая мысль ценит

Кули прежде всего за его теорию “зеркального Я”, в которой ученый стремился

преодолеть противопоставления индивида и общества. В ней социолог исходит из

постулата о том, что общество формирует индивидов, а индивиды, в свою очередь,

конструируют общество.

Кули также ввел понятие малых, первичных групп (семья, группа ровней,

соседство, местные общины) и вторичных общественных институтов. Его основные

работы: “Человеческая природа и социальный порядок”; “Социальная организация”;

“Социальный процесс”.

Умер Ч.Х. Кули 8 мая 1929 года

Основные постулаты и метод теории “зеркального Я”

Прежде всего, заметим, что, на наш взгляд, название теории Ч. Кули переведено

на русский язык не совсем корректно – правильнее её обозначить как теорию

“зеркальной самости” (looking-glass self). В этой версии сохраняется изначальное

представление родоначальников символического интеракционизма о сложной

структуре личности индивида, состоящей, как известно, из “I” и “Me”. Попутно

заметим, что концепция самости получила дальнейшее развитие в трудах идейных

последователей символического интеракционизма, предложивших своё видение

самости (И. Гоффман и др.), что тем более свидетельствует о спорности устоявшегося

названия теории. Чтобы не вносить путаницу в терминологию, в настоящем учебном

пособии сохранено традиционное название. Однако в уме мы будем держать

отмеченное обстоятельство и помнить, что в данном случае Я выступает синонимом

самости.

6 См.: С. Мошкин, В. Руденко. – В пространстве большого города. – Независимая газ. 1994, 7 мая

108

Теории Ч. Кули “зеркального Я” основывается на следующих трех постулатах:

1) в процессе взаимодействия друг с другом люди способны представлять, как они

воспринимаются обобщенным другим; 2) люди способны осознавать характер

ответных реакций обобщенных других; 3) люди развивают самопредставления,

чувства гордости или подавленности в зависимости от того, каким им видятся

представления обобщенных других.

Кули исходит из того, что самосознание и ценностные ориентации индивида как

бы зеркально отражают реакции на них окружающих людей, главным образом из той

же социальной группы. Социолог отмечает: «Социальную самость такого рода можно

назвать отраженной, или зеркальной, самостью… Мы видим наше лицо, фигуру и

одежду в зеркале, интересуемся ими, поскольку все это наше, бываем довольны ими

или нет в соответствии с тем, какими мы хотели бы их видеть, точно так же в

воображении воспринимаем в сознании другого некоторую мысль о нашем облике,

манерах, намерениях, делах, характере, друзьях и т.д., и это самым различным образом

на нас воздействует»7.

В процессе формирования самости особо важную роль играют первичные

группы (семья, сверстники, соседи). Если представители первичных групп уважительно

относятся к ребенку, то это зеркально отражается на нем – ребенок сам начинает

уважать себя, что проявляется в адекватных социальных действиях. И напротив, если в

силу разных причин ребенок лишается материнской любви, уважения окружающих, то

это обязательно сказывается на становлении самости – роли, которые он способен

играть, перестают соотносится с ожиданиями близких ему людей, а позднее и более

широкого общества.

Ребенок, который считается “сорванцом”, так и будет себя идентифицировать и,

весьма вероятно, станет правонарушителем. Если с мальчиком обращаются так, что

восхищаются его мужеством и успехами, то его самоидентификация будет происходить

под влиянием направленных извне ожиданий тщеславия, честолюбия. В его сознании

сформируется устойчивый образ самого себя, с которым он будет жить. Преданность

этому образу становится источником силы, что так или иначе проявится в

соответствующем поведении. «Процесс, в ходе которого у детей развивается

самоощущение зеркального типа, можно проследить без особых затруднений, – пишет

Кули. – Изучая движения других столь пристально, как они это делают, они вскоре

замечают связь между своими собственными действиями и изменениями этих

движений, т.е. они замечают своё влияние на других людей или власть над ними.

Ребенок присваивает видимые действия своего родителя или няни, свое влияние на

которых он обнаруживает, совершенно таким же образом, каким он присваивает одну

из частей своего тела или какую-нибудь игрушку, и он пытается сделать что-нибудь с

этой своей новой собственностью»8

На развитие самости с самого начала оказывают влияние половое различие и

сексуальная социализация. Девочки, как правило, более откровенно заботятся о своем

социальном образе. Они более склонны перейти на точку зрения окружающих,

радуются или печалятся в зависимости от их расположения к себе. “Можно не

сомневаться,– замечает Кули, – что женщины, как правило, зависят от

непосредственной личной поддержики и поощрения больше, чем мужчины. Мышление

женщины нуждается в фиксации на каком-либе человеке, в сознании которого она

может найти устойчивый и неотразимы образ самой себя, которым она может

жить…Мужчины, более предрасположенные к агрессии, обладают большей по

7 Кули Ч. Социальная самость. В кн.: Американская социологическая мысль: Тексты. М.: МГУ,

1994. – С. 320-321

8 Там же. – С. 324

109

сравнению с женщинами самостоятельностью. Но в действительности никто не может

выстоять в одиночку”9.

Отмеченные Кули гендерные особенности в формировании самости лишь

подчеркивают то общее положение, что индивиды получают самоидентификацию от

общества. Причем и женщины, и мужчины нуждаются в постоянной поддержке со

стороны общества. В зрелом возрасте – прежде всего со стороны вторичных

общественных институтов.

В обыденной жизни “зеркальное Я” проявляется повсеместно. Студенты учатся

лучше, когда ощущают одобрение профессора. Воины становятся смелее и

самоотвержение, когда офицер одобряет их действия. Жена – более внимательной и

заботливой, когда муж одобряет её наряд, с похвалой отзывается о ней как хорошей

хозяйке.

Кули подчеркивает, что индивиды выбирают круг общения с теми людьми,

которые поддерживают их самоидентификацию. Героиня чеховской повести

“Душечка” – классический тому пример: она была желанным и любимым человеком

именно потому, что разделяла чаяния своих мужей. Если кто-то показывает, что

хорошо информирован в вопросах охоты или рыбалки, то в присутствии

заинтересованных слушателей он напускает на себя вид “спеца” этого дела. Женщина,

считающая себя красавицей, стремится общаться с теми, кто разделяет её

самоидентификацию. У молодого человека открываются необыкновенные сексуальные

потенции, когда женщины, “значимые другие”, находящиеся рядом с ним, верят,

думают о нем как о Казанове. И напротив, люди избегают иметь дело с теми, кто не

разделяет их самоидентификацию. Вряд ли кто захочет демонстрировать свой ум и

юмор в компании богословов. Социолог делает вывод, что каждая общественная

структура имеет свой механизм производства самоидентификаций, и индивиды

находят себе место в рамках системы социального контроля, соответствующей их

самоидентификациям.

Кули предложил и метод исследования сознания индивидов, названный им

симпатическим самонаблюдением (sympathetic introspection). Его суть состоит в том,

что социолог представляет себя в виде социального субъекта в различных ситуациях,

предполагая соответствующее им своё поведение. Социолог полагал, что тем самым

можно понять значения и мотивы социального поведения вообще.

Современные изменения в самоидентификациях россиян

Теория “зеркального Я” позволяет заинтересованному наблюдателю “заглянуть

за” оборотную сторону процесса формирования самоидентификаций россиян в

условиях современных реформ. Наши самопредставления складываются в

значительной степени под влиянием ожиданий извне.

Партийный босс может иметь таковую самоидентификацию лишь в том

сообществе, которое готово считать его лидером. “Мисс русская красавица” тоже

считается “единственной и неповторимой” лишь среди тех, кто соглашается разделять

данное мнение. Когда же индивиды лишаются признания со стороны общественных

структур, то их самоидентификация обычно быстро разрушается. Так, многие

партийные функционеры советского периода отчаянно пытались сохранить свою

самоидентификацию как “отцов нации, спасителей отечества, выдающихся

руководителей” и т.д., но если в окружении значимых других выкристаллизовывались

иные представления о них, то поддерживать прежнее видение себя как ответственного,

достойного политического лидера оказалось невозможным, и многие ушли из

9 Там же. – С. 327

110

общественной жизни. Но извне возникли новые типичные ожидания – в условиях

становления рыночных отношений были востребованы прежние связи партийных

функционеров. И что же? Всматриваясь в зеркало новых социальных реалий, прежние

партийные боссы стали думать о себе и действовать так, как полагается это делать

“новым русским”, занятым предпринимательством. В обоих случаях

самоидентификацию индивиды получали от общества, их социальные действия были

адекватны специфическим социальным ситуациям, зеркальным отражением ожиданий

значимых других.

Предвзятое отношение со стороны окружающих способно так повлиять на

сознание индивида, что его “I” будет стремится соответствовать сложившимся в “Me”

этим негативным суждениям. Ныне многие русские, оказавшиеся в силу исторических

обстоятельств за границей, на территории стран СНГ, под влиянием

националистических, антирусских стереотипов извне они в своих самоидентификациях

превращаются в людей второго сорта. Некоторые настолько уступают давлению

пренебрежительного отношения к ним со стороны окружающих, что даже вернувшись

в Россию, не готовы в полной мере отстаивать свои права.

Индивид, оказавшийся в такой или подобной ситуации, может использовать

постулаты концепции “зеркального Я” в практических попытках изменить свою

судьбу. Ему следует отказаться от того “зеркала”, откуда на него смотрит “гадкий

утенок”, “лицо кавказкой национальности” или просто замученный жизненными

невзгодами человек. При этом, конечно, необходимо, чтобы “I” перебороло социальное

давление со стороны “Ме”, что позволило бы начать поиск иного социального

окружения с другими “зеркалами”, в которых индивид мог бы видеть вполне

респектабельный образ. Однако, как считает Кули, обладать достоинствами можно

лишь в том случае, если общество готово позволить это. В какой мере общество ценит

человека, в той мере человек ценит себя.

В течение жизни индивиду, как правило, приходится неоднократно менять свою

идентичность – при переходе во взрослую жизнь (потребность и появление другого “Я”

связано с сильным влиянием нового социального контекста на собственное “Я”, что

существенно изменяет самоидентичность), при вступлении в брак, перемене работы

или специальности.

В современном демократическом обществе, котором “I” преобладает над “Me”,

смена “зеркал” обычно проходит без катаклизмов для индивида. Тому также

способствует разветвленная сеть общественных институтов с многообразными

функциями, так что у индивида есть реальная возможность выбрать социальное

“зеркало”, адекватное его самоидентификации.

3. Г. Блумер: символы и коллективное поведение

Герберт Блумер (Blumer) (1900-1986) — представитель символического

интеракционизма, ввел в научный оборот сам термин “символический

интеракционизм” и инициировал с позиций методологических принципов данной

парадигмы системное изучение коллективного поведения неструктурированных и

слабо стуктурированных социальных групп (толпы, массы, общественности,

социальных движений).

Блумер возглавлял кафедру социологии в Калифорнийском университете, был

одновременно президентом Американской социологической ассоциации и Общества

изучения социальных проблем. Им подготовлена целая плеяда социологов, которая

111

занималась и ныне продолжает заниматься изучением поведения различных

социальных групп, исследуя при этом влияние средств массовой информации,

пропаганды, новых технологий, расовых отношений, моды и других факторов.

Основные работы Блумера: «Символический интеракционизм», «Символическая

интеракция: парадигма и метод», «Индустриализация как агент социального

изменения».

Базовые посылки

С точки зрения Г. Блумера, символический интеракционизм покоится на трех

базовых посылках.

1. Люди скорее действуют на основе значений, которые они придают предметам

и событиям, чем просто реагируют или на внешние стимулы, такие как социальные

силы, или внутренние стимулы – потребности организма. Символический

интеракционизм, отрицая как общественный, так и биологический детерминизм, по

существу, предлагает детерминизм значений.

В чем это может выражаться конкретно? Вспомним известный фильм

“Прохиндиада”. То значение, которое в “застойные годы” придавалось научным

работникам, ассоциировалось с благополучием, респектабельностью. Верхом престижа

считалось заполучить в качестве “свадебного генерала” академика или профессора.

Через несколько лет появляется новый фильм с теми же действующими героями –

“Прохиндиада II”. И зритель видит, что в связи с переоценкой многих ценностей

вообще и науки в особенности, изменилось соответственно и поведение людей.

Словом, характер поведения людей, прежде всего, обусловлен конкретными

значениями, которые они придают друг другу в процессе коммуникации.

2. Значения являются не столько фиксированными, сформулированными

заранее, сколько в определенной степени создаются, модифицируются, развиваются и

изменяются в интеракционных ситуациях. Участники интеракции не следуют

автоматически установленным нормам равно как и сложившимся ролям.

Осознанно или нет, этим постулатом руководствуются имиджмейкеры, стремясь

сделать из политических деятелей своеобразных символов сильных личностей, борцов

за демократию, справедливость, патриотов, тем самым изменяя их прежнее значение.

3. Значения являются результатом интерпретаций, которые были осуществлены

в интеракционных контекстах. Принимая роль другого, участники процесса

интерпретируют значения и намерения других. Так, значения, которые определяют

действие, вытекают из контекста интеракции: в большинстве ситуаций, в которых люди

общаются друг с другом, они уже заранее имеют представления, как себя вести и как

будут действовать другие.

Сфера коллективного поведения

Особый интерес для Блумера представляет исследование коллективного

поведения. По его мнению, общество основывается на постоянной активности

социальных субъектов и их совместных действиях, проявляющихся в разных формах

коллективного поведения, таких как тoлпы, сборища, панические настроения, мании,

танцевальные помешательства, панические настроения, мании, стихийные массовые

движения, массовое поведение, общественное мнение, пропаганда, мода, увлечения,

112

социальные движения, революции, реформы10. Коллективное поведение не сводится к

простой сумме индивидуальных действий. Оно обретает качественно новое

содержание благодаря количественной совокупности отдельных действий индивидов.

Их изучение, по Блумеру, должно являться предметом социологии.

На первый взгляд, коллективное поведение обладает значительным

потенциалом спонтанности, непредсказуемости. И до определенной степени это

действительно так. Однако в своей основе коллективное поведение детерминируется

значимыми символами, характерными для конкретной культуры и особенно

символами, возникающими в конкретной социальной ситуации. Оно имеет внутреннюю

динамику, обусловленную усвоением определенных социальных значений, их

производством и воспроизводством.

Разрушение значимых символов как фактор спонтанного коллективного

поведения

По Блумеру, основу коллективного поведения составляют общие значения,

ожидания, формируемые значимыми символами, которые разделяются группой

индивидов: «подавляющее большинство случаев коллективного поведения людей

объясняется их общими экспектациями и пониманием»11, – замечает социолог. Когда

же происходит разрушение значимых символов, возникают спонтанные интеракции –

митинговые страсти, паника по поводу обмена денежных знаков, страсти толпы

болельщиков и т.д.

Спонтанное коллективное поведение, как правило, возникает в условиях

нарушения устоявшихся значений, привычных значимых символов, регулирующих

устоявшиеся постоянно текущие социальные активности. Тогда возникает

определенная форма социального взаимодействия, которая получила название круговая

реакция. Возбуждение одного индивида передается к другому, приобретая круговую

форму, при этом они имеют тенденцию интенсифицироваться и таким образом

возникает социальное беспокойство. Оно встречается в трудовых конфликтах,

политических протестах; может быть ограничено небольшой группой людей, но может

и охватывать огромные регионы (революции в России в 1917 г., волнения в исламском

мире сегодня). Основные черты социального беспокойства: 1) люди чувствуют

сильный позыв к действию, но не имеют ясных целей, что ведет к беспорядочному

поведению; 2) возникают страхи, повышенная агрессивность, распространяются слухи

и преувеличения; 3) наблюдается раздражительность и повышенная внушаемость

людей, их поведение лишается обычной последовательности и устойчивости, что

способствует откликам на различные новые символы и значения, стимулы и идеи12.

Таким образом, социальное беспокойство, с одной стороны, свидетельствует о

распаде устоявшихся значений, крушении привычного жизненного устройства, а с

другой – о потенции к восприятию новых символов и значений. Если посмотреть на

историю России, которая изобилует социальными беспокойствами, то можно заметить,

что каждое крупное социальное беспокойство приводило к новым значимым символам

– культам, идейному обновлению, новым образцам поведения людей.

10 См.: Блумер Г. Коллективное поведение. В кн.: Американская социологическая мысль: Тексты.

М.: МГУ, 1994. – С. 168

11 Там же. – С. 169

12 См.: Там же. – С. 172-173

113

Формы спонтанного коллективного поведения

Г.Блумер выделяет несколько форм спонтанного коллективного поведения.

1. Толчея. Люди в толчее взаимодействуют беспорядочно, побуждая через

круговую реакцию восприимчивость и отзывчивость друг к другу. При этом, как

правило, понижается значение объектов, которые обычно привлекают внимание.

2. Коллективное возбуждение. Данный тип поведения способен втягивать в

свою орбиту сторонних наблюдателей, которые вначале проявляют интерес к данной

форме коллективного поведения, а затем и сами могут стать его непосредственным

участником. «При коллективном возбуждении личный характер индивидов ломается с

большой легкостью и, таким образом, создаются условия для реорганизации и

образования новых форм поведения. При коллективном возбуждении индивиды могут

начать придерживаться таких линий поведения, о которых прежде они, вероятно, и не

помышляли и, еще менее вероятно, что осмелились бы придерживаться»13.

3. Социальная инфекция. Крайняя форма – социальная эпидемия. Это – быстрое

и широкое распространение каких-либо форм поведения, которые резко диссонируют с

устоявшимися значимыми символами. «Социальная инфекция относится к

сравнительно быстрому, бессознательному и нерациональному распространению

каких-либо настроений, порывов или форм поведения»14. Примерами тому могут быть

разгул спекулятивных акций с денежными знаками во время плохо организованной

кампании по их обмену, погромы на националистической почве, борьба с иноверцами

или инакомыслящими.

Формы институционального коллективного поведения

Как считает Блумер, указанные формы поведения способны вылиться в новые

формы группового и институционального поведения. Они следующие: действующая

толпа, экспрессивная толпа, масса и общественность.

Действующая толпа, захваченная какой-либо общей целью, спонтанно

образованная группа, у которой однако отсутствуют общие значения, традиции или

экспектации, у неё нет установленных ролей, признанного лидерства, осознания

собственной идентичности, разделения труда, нет у неё и общих социокультурных

ценностей. Поэтому поведение действующей толпы не сообразуется с

институциональными нормами и ценностями. Индивид в действующей толпе «теряет

обычное критическое восприятие и самоконтроль, как только он вступает в контакт с

другими членами толпы и проникается тем коллективным возбуждением, которое

господствует над ними. Он прямо и непосредственно откликается на замечания и

действия других, вместо того чтобы истолковать их, как он сделал бы в обычных

условиях»15.

Действующая толпа способна к насилиям и жестокости. Блумер полагает, что в

определенных условиях целая нация может уподобиться действующей толпе, если её

представители оказываются поглощенными одним волнующим объектом. Взаимное

возбуждение благодаря круговой реакции достигает столь высокой степени, что все

внутренние разногласия отступают. Возникают мощные иррациональные порывы в

отношении волнующего объекта. Так, поведение представителей нации может стать

подобным действующей толпе.

13 Там же. – С. 175

14 Там же. – С. 175

15 Там же. – С. 179

114

Чтобы остановить действующую толпу, необходимо переключить внимание её

членов на разные объекты. Возникновение интереса к другим объектам способствует

расчленению толпы как таковой, открывает возможность диалога с отдельными

членами.

Экспрессивная толпа в отличие от толпы действующей не имеет какую-либо

общую внешнюю цель. «Экспрессивная толпа не вырабатывает образа какой-то цели…

она не обладает ничем, в направлении чего она может действовать, и поэтому она

попросту предается возбужденным движениям»16. Её главным признаком является

обращение эмоциональных порывов на самое себя.

Экспрессивная толпа обычно проявляется в коллективных танцах (карнавалы,

ритуальные танцы), которые позволяют участникам через переживаемый экстаз

получить физическую и эмоциональную разрядку от тревожащих их значений

повседневной жизни, влияние которых на время резко падает. При этом резко

возрастает значение собственного Я, от чего индивиды испытывают удовлетворение и

наслаждение, радость жизни.

Масса, по Блумеру, представляет собой совокупность спонтанного

коллективного группирования людей, которые возбуждены значением какого-либо

события зачастую национального масштаба (шумный судебный процесс, бум за или

против передислокации войск и т.д.), проявляя в нем заинтересованность и свое

участие. Члены массы анонимны, зачастую отделены друг от друга в пространстве,

лишены возможности обмена мнениями по поводу значения волнующего их события,

могут происходить из самых различных социокультурных слоев общества, и потому

данная коллективная группа весьма слабо структурирована.

В силу указанных отличительных черт массы, её члены, как правило, действуют

обособленно, как отдельные, но сознательные индивиды. «Индивиды отделены друг от

друга и неизвестны друг другу. Этот факт означает, что индивид в массе, вместо того

чтобы лишаться своего самосознания, наоборот, способен довольно сильно обострить

его. Вместо того чтобы действовать, откликаясь на внушения и взволнованное

возбуждение со стороны тех, с кем он состоит в контакте, он действует, откликаясь на

тот объект, который привлек его внимание»17. Хотя деятельность массы, по существу,

проявляется в индивидуальных действиях, тем не менее, эта деятельность может

оказывать весьма значимое влияние на общество, приводя к краху одни политические

партии и вознося другие, трансформируя старые государственные и общественные

структуры и создавая новые.

Особую роль при рассмотрении поведения масс Блумер отводит массовой

рекламе. В рекламе обращение делается к анонимному индивиду, возбуждая его и

концентрируя внимание на новые значимые символы. И хотя индивиды совершают

самостоятельный выбор без конкретного участия какой-либо структуры, совпадение их

выборов вокруг значимых объектов составляет основу формирования массы.

«Покупатели представляют собой некую разнородную группу,происходящую из

многих общин и слоев общества; в качестве членов массы, однако, по причине своей

анонимности они являются однородными или, по существу, одинаковыми»18.

Общественность рассматривается Блумером как спонтанная коллективная

группа потому, что она возникает как отклик на определенно значимый объект или

ситуацию и, как правило, не образуется по заранее разработанному плану. Однако в

отличие от толпы в общественности индивиды взаимодействуют друг с другом,

16 Там же. – С. 181

17 Там же. – С. 185

18 Там же. – С. 187

115

вступают в споры и конфликты и тем самым демонстрируют рациональные,

критические действия. «Общественность приобретает свой особый тип единства и

возможность действовать, благодаря достижению какого-то коллективного решения

или выработке какого-то коллективного мнения»19.

Наряду со спонтанными коллективными группами Блумером были исследованы

и фиксированные формы социального поведения, которые детерминированы

совокупностью значимых символов. К ним относятся общие и специфические

социальные движения, экспрессивные движения, а также возрожденческие и

националистические движения. В развитом виде социальные движения имеют

структурную организацию, разделение на управляющих и управляемых, свои традиции,

нормы и ценности, т.е. это рельефно выраженная социокультурная группа.

К общим социальным движениям Блумер относит такие движения как

демократическое, молодежное, женское, движение за мир. Они возникли под

воздействием нового набора значимых ценностей, влияющих на судьбы людей,

которые не удовлетворены их реальным положением в жизни. Общие социальные

движения, как правило, слабо организованы, не имеют постоянного членства, их

конкретные отклики на значимые ценности не выливаются в ясные цели.

«Лидеры общего социального движения играют важную роль не в смысле

осуществления руководящего контроля над движением, а в смысле задающих темп.

Эти лидеры являются «вопиющими в пустыне», пионерами без какой-либо прочной

группы последователей, часто не очень часто отдающими себе отчет в собственных

целях»20.

По Блумеру, специфическими социальными движениями являются

реформистские и революционные движения. Они хорошо структурированы, имеют

некий набор значимых символов и ценностных ориентаций. Члены этих движений

занимают определенные статусные позиции и стремятся к четким целям по внесению

изменений в социальный строй и существующие институты. В специфических

социальных движениях особая роль отводится агитации, которая, создавая круговую

реакцию возбуждения, направлена на изменение представлений людей о самих себе, о

своей роли и месте в обществе и особенно в движении – культивируются настроения

сопричастности и солидарности, благоговения перед “вождями народов” и “отцами

наций”, для чего опять-таки используются значимые символы – ритуальная атрибутика

и церемониальное поведение. Для этих движений характерным является возникновение

самого разного рода мифов как откликов на желания людей, которые зачастую

приобретают форму эмоциональных символов: “политика – дело каждого”,

“материальные и духовные блага польются полным потоком”, “каждой семье –

отдельную квартиру”.

Для этих движений характерно возникновение какого-либо культа. «Обычно

имеется некий главный святой и ряд менее важных святых, выбранных среди народных

вожаков движения. Гитлер, Ленин, Маркс, Мэри Бэйкер Эдди и Сунь Ятсен могут

послужить подходящими примерами главных святых. Такие лидеры, по существу,

обожествляются и наделяются чудесной силой. Они считаются высшими, умнейшими и

непогрешимыми. Люди вырабатывают по отношению к ним установку благоговения и

трепета, возмущаясь попытками описать их как обыкновенных людей».21

19 Там же. – С. 189

20 Там же. – С. 197

21 Там же. – С. 204

116

Экспрессивные движения – движения религиозные и мода. Их отличительная

черта состоит в том, что они не нацелены на изменение социального строя.

Религиозные движения стремятся обратить внимание людей на священные символы,

побуждая верующих к тому или иному эмоционально окрашенному типу поведения.

Модные движения (не только в одежде, но и в искусствах и литературе,

манерах) побуждают индивидов принять какие-то новые, доставляющие

эмоциональное удовлетворение, отличительные значения, новые формы

существования, заменяющие те, которые уже стали объектом подражания. Именно эта

черта – постоянное обновление значений – позволяет, по мнению Блумера, трактовать

моду как особое движение.

Возрожденческие и национальные движения связаны с воссозданием прежних

значимых символов – прошлой славы, былого самоуважения и удовлетворения. Как

считает Блумер, большинство националистических движений своими корнями уходят в

значения, прославляющие прошлое народа. Вместе с тем они нацелены на преодоление

нынешних значений, связанных с комплексом неполноценности. «Их уязвленное

самоощущение и желание восстановить самоуважение ведут их к попыткам улучшить

статус группы, с которой они себя отождествляют. В таком движении наблюдается

постановка не только какой-то цели, например, завоевание национальной автономии,

но обычно также и идеализация какой-то минувшей эпохи в жизни этого народа»22.

Критика символического интеракционизма

Символических интеракционистов часто критикуют за то, что они исследуют

поведение человека в структурном вакууме. Они обычно фокусируют свое внимание на

межличностных интеракциях микро уровня, оставляя в стороне, во всяком случае,

недооценивая их исторический или социокультурный контекст.

Интеракционисты всячески подчеркивают свободу в человеческом действии и

мало исследуют факторы, которые оказывают сдерживающее влияние. Иными словами,

они не дают комплексного аргументированного объяснения, из чего же происходит

нормативное поведение и почему члены общества обычно ведут себя в рамках

определенных норм и ценностей.

Интеракционисты не объясняют и источник значимых символов, которым они

придают такую важность. Их критики указывают на то, что значения символов не

создаются спонтанно в интеракционистских ситуациях. Вместо этого они постоянно

воспроизводятся социальной структурой, являющейся прежде всего продуктом

социальных отношений.

Особенности форм спонтанного поведения в современном российском

обществе

Представители символического интеракционизма объясняют социальные

действия людей через значения, которые они придают тем или значимым символам.

Это дает возможность изучать типичные образцы поведения даже тех социальных

групп, которые не структурированы ни институционально, ни в социокультурном

плане – толпы, массы, общественности. Изучение форм спонтанного коллективного

поведения является весьма актуальным, ибо в современном российском обществе, в

котором идет очень быстрый процесс изменения значений символов, неизбежно растет

масштабность и значимость массового поведения. Когда управленческие нити

22 Там же. – С. 214

117

институциональных структур ослаблены и нет устоявшихся значимых

социокультурных символов, многие государственные и политические деятели

пытаются напрямую апеллировать к массам, по существу, предлагая новые значимые

символы. Этому способствуют и средства массовой информации, побуждающие

индивидов приобщаться к миру новых и более широких значений.

Теоретико-методологический инструментарий символического

интеракционизма, в частности, можно использовать для сравнительного анализа

значений, которые россияне придают социальным реалиям с аналогичными значениями

в интерпретации представителей других стран и культур. Обратимся, в частности, к

двум формам спонтанного коллективного поведения – действующей толпе и

экспрессивной толпе.

В российском социуме в сравнении с западными странами действующая толпа

занимает не только более значительное место, но и отличается по ряду параметров. У

нас, как правило, подобные спонтанно образованные группы формируются как реакция

людей на распад привычных значений в экономической, политической и особенно

культурной сферах. Кроме того, повышенный конфликтогенный потенциал

российского общества порой может привести к тому, что большие социальные и

национальные группы придают какому-либо событию (появление в стране мигрантов с

Востока) такое непомерно высокое и вместе с тем иррациональное значение, что

поведение данной группы уподобляется действующей толпе. Как следствие – само

образование действующей толпы нередко стимулирует насилие – погромы в Москве,

совершенные подростками.

Можно отметить и особые характеристики экспрессивной толпы в российском

обществе. Если традиционно экспрессивная толпа проявляется в положительно

окрашенных эмоциональных танцах (карнавалы), то у нас образование подобных групп

зачастую обусловлено мотивацией “бегства” от опасностей военных действий, от

диктата образа жизни с непривычными, чуждыми социокультурными ценностями.

Российское телевидение довольно часто показывает ритуальные танцы чеченцев,

позволяющие участникам продемонстрировать значение собственного Я,

исключительность своего национального фактора. При этом у участников

экспрессивной толпы отсутствуют ясные представления, как избежать угроз, найти

достойные пути выхода из многочисленных тупиковых ситуаций. То же можно сказать

о ритуальных танцах, практикуемых некоторыми религиозными сектами. Их участники

через переживаемый экстаз пытаются “убежать” от опасностей социальной

обездоленности, коррупции, бесправия. Наряду с этим интерес представляет анализ

грандиозных шоу, как правило, специально организуемых властными структурами.

Каковы латентные функции у этих мероприятий? Одна из возможных гипотез – отвлечь

массы людей от значений опасностей и рисков, направить эмоциональные порывы на

самих себя и тем самым “избавиться” от негативных реалий повседневной жизни.

Можно предположить, что по мере появления устоявшихся значений и символов

в нашей жизни масштабность элементарных форм коллективного поведения будет

сокращаться. Их вытеснят фиксированные формы социального поведения, которые и

составят основу гражданского общества в России.

Вопросы на развитие социологического воображения:

1. Опираясь на гипотезу Сапира-Уорфа, чтобы Вы могли сказать о характере

вербальных значений современного русского языка? Как они влияют на ментальность

россиян? Насколько значим, по Вашему мнению, вербальный фактор в нашем

тоталитарном прошлом?

118

А что Вы думаете о символах насилия и ужасов, столь распространяющихся на

наших телеэкранах? Может ли в этих условиях сформироваться толерантная

ментальность, предполагающая ровные, доброжелательные отношения к

представителям иной культуры?

2. За последние годы реформ в нашу страну буквально нахлынули новые

культурные символы. Для многих они стали значимыми. Как этот процесс сказывается

на самоидентификациях россиян? Покажите на конкретных примерах характерные

новации в поведении студентов под влиянием новых символов.

3. Проанализируйте любое общественное или политическое движение России с

позиций символического интеракционизма. Сделайте тоже через призму теоретико-

методологического инструментария структурного функционализма и конфликтных

парадигм. Каковы сильные и слабые стороны в каждом подходе?

Основные термины и выражения:

Символ, принятие роли, самость, обобщенный другой, значимый другой,

«зеркальное я», социальный бихевиоризм, прагматизм, интеллектуализация действия,

жест, незначимый жест, значимый жест, гипотеза Сапира–Уорфа, рефлексивность,

стадия игры, соревновательная стадия, гендер, гендерная роль, первичная группа,

вторичная группа, самоидентификация, симпатическое самонаблюдение, совместное

действие, круговая реакция, социальное беспокойство, толчея, коллективное

возбуждение, социальная социальная эпидемия, социальная эпидемия, действующая

толпа, экспрессивная толпа, масса, общественность, массовая реклама, социальное

движение, возрожденческое движенеие, националистическое движение

ЛИТЕРАТУРА

Американская социологическая мысль. М.: МГУ, 1994. – Раздел “Теории

символического интеракционизма”

Баразгова Е.С. Американская социология. Традиции и современность.

Екатеринбург-Бишкек: Издательство «Одиссей», 1997.– Глава VI

Бауман З. Мыслить социологически. М.: Аспект-Пресс, 1996. – Глава 1

Бергер П. Приглашение в социологию. М.: Аспект Пресс, 1996. – Глава 5

История социологии в Западной Европе и США // Ответственный редактор –

академик РАН Г.В. Осипов. – М.: Издательская группа: НОРМА–ИНФРА · М, 1999. –

Рекомендуется глава 15

119

Капитонов Э.А. Социология ХХ века. История и технология. Ростов-на-Дону:

Издательство «Феникс», 1996. – Глава 1, раздел 2.2; глава 3, раздел 2.1

Култыгин В.П. Классическая социология. М.: «Наука», 2000. – Раздел пятый.

Мелентьева Н.В. Джордж Герберт Мид. В кн.: Современная американская

социология. М.: МГУ, 1994

Учебный социологический словарь с английскими и испанскими эквивалентами.

Издание 4-е, дополненное, переработанное. Общая редакция С.А. Кравченко. М.: Экзамен,

2001

Фотев Г. Герберт Блумер: символический интеракционизм. В кн.: Современная

американская социология. М.: МГУ, 1994

Haralambos M., Holborn M. Sociology. – Collins Educational. 1995. – Сhapter 14 –

“Sociological Theory”

Ritzer G. Classical sociological theory. – McGraw Higher Education. 2000. – Сhapter

12 – “George Herbert Mead”

Ritzer G. Modern sociological theory. – McGraw Higher Education. 2000, chapter 6 –

“Symbolic Interactionism”

120

Тема 8. А. ШЮТЦ – ОСНОВОПОЛОЖНИК ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКОЙ

СОЦИОЛОГИИ

1. Идейно-теоретические истоки

2. Феноменологическая парадигма: предмет и методы

3. Концепция дома

4. “Мы” и “Они” в российском обществе

Феноменологическая парадигма направлена прежде всего на изучение

социальных феноменов повседневного “жизненного мира” как объектов

осознания людьми, которые конструируются в процессе их непрерывной

жизнедеятельности. Несомненно, мир объективен, но он начинает иметь

значение для людей только в процессе его осознания, только тогда, когда он

становится внутренним субъективным миром. Согласно феноменологам,

социальные феномены по своей сути отнюдь не таковы, какими они кажутся с

первого поверхностного взгляда. Поэтому, чтобы преодолеть разного рода

иллюзии или “ложное сознание”, необходимо вскрывать латентные функции

феноменов человеческой реальности.

Феноменологи исходят из того, что досовременные общества обладали

весьма значительной степенью интеграции. В результате чего человек всегда

жил как бы в одном мире: социальные феномены, одновременно освоенные и

созданные в процессе общения людей, были всеми разделяемыми, ибо они

представляли собой своего рода их “домашний мир”. Он был по сути един и на

работе и в семье. Каждый воспринимал этот мир как самоочевидный, в котором

его место и роли были четко определены. В современном же обществе люди

сталкиваются с плюрализацией жизненных миров прежде всего в силу скачка в

сфере разделения труда. Поэтому сконструированные людьми социальные

феномены приобретают многозначность.

В этой связи свою задачу феноменологи видят в том, чтобы дать более

полное представление о мире через понимание других точек зрения на

социальные феномены. При этом феноменологов интересуют не столько

объективные различия социальных феноменов, сколько то, как они субъективно

воспринимаются на уровне обыденного сознания самых обычных людей в

процессе их жизнедеятельности.

Альфред Шютц (Schutz) (в русском переводе встречаются также

написания Шуц, Шюц; в настоящем учебники при ссылке на работы социолога

сохранено то написании фамилии, которое дается в переводе) родился в Вене,

Австрия, в 1899 году. Там же получил образование. По окончании Венского

университета, в котором специализировался в области экономики, выбрал

карьеру банкира. Однако параллельно серьезно увлекся социологией, полагая,

что эта наука поможет ему лучше понять жизнь, а также преуспеть в профессии.

Это ему удалось в полной мере. В 1932 г. появилась его знаменитая книга

«Феноменология социального мира», в которой, по существу, были

сформулированы основные положения принципиально новой социологической

парадигмы – феноменологической социологии. В ней социолог осуществил

синтез философских идей Э. Гуссерля и “понимающей” социологии М. Вебера,

121

предложив оригинальный методологический подход для анализа социальных

действий индивидов в контексте мира значений повседневной жизни.

Однако приближалась Вторая мировая война, и Шютц в 1939 г.

эмигрировал сначала во Францию, а затем — в США, где преподавал

философию и социологию, продолжая сочетать научную деятельность с работой

банкира. И все же социология взяла верх над банковской деятельностью,

которую он окончательно оставляет в 1956 году. Вокруг Шютца формируется

авангардная социологическая школа с множеством учеников и последователей,

которые впоследствии продолжили самостоятельную работу в русле его идей.

Среди них всемирно известные социологи П. Бергер, Т. Лукман, Г. Гарфинкель

и другие.

Предложенная Шютцем парадигма позволяет изучать, как представители

разных социальных групп через призму своего субъективного видения мира

интерпретируют объективные объекты и явления, к каким потенциально

социальным действиям и конфликтам ведет несовместимость множественных

субъективно сконструированных образов социальной реальности.

Среди других работ социолога: «Возвращающийся домой»,

«Формирование понятия и теории в общественных науках», «Структуры

жизненного мира» (в соавторстве с Т. Лукманом), «Феноменология социального

мира».

Умер Альфред Шютц в 1959 году.

1. Идейно-теоретические истоки

Своими корнями феноменологическая социология уходит в философию Э.

Гуссерля, его учение о “жизненном мире” как мира нашего субъективного

повседневного опыта, который предшествует научной объективности. Для

Гуссерля философское осмысление жизненного мира является предпосылкой

выработки общего представления о системе человеческого знания, включая и

знание научное. По его мнению, индивиды видят мир упорядоченным. Для них

социальный мир предстает хорошо организованным и структурированным.

Однако люди не осведомлены о том, что именно они его упорядочивают

определенным образом. Феноменология же как раз изучает, какими предстают

объективные реалии – события, социальные ситуации, действия – в сознании

индивидов. Для Гуссерля сознание всегда представляет собой сознание

конкретных жизненных реалий.

Необходимость изучения собственно жизненного мира продиктована, как

считает Гуссерль, тем, что реальная картина мира искажается в результате

научных идеализаций. В итоге люди сталкиваются как бы с двумя мирами:

миром повседневной жизни и миром формализованным в результате его

научного описания. Причем мир научный обычно воспринимается людьми как

“объективный”, а жизненный мир – как “субъективный”. Философ пытался

преодолеть это противопоставление “субъективной жизненности” и

“объективной научности”.

А. Шютц взял у Гуссерля идеи субъективного упорядочивания людьми

объективного социального мира, а также взаимосвязи научной теории с

жизненным миром, видя в этом основу принципиально новой социологической

парадигмы, которая помогает глубже понять природу конструируемых людьми

122

социальных феноменов, исходя из относительности как социальной реальности,

так и знания о ней. Однако в отличие от Гуссерля, которой сосредоточился на

исследовании собственно сознания, Шютца интересуют жизненные миры,

точнее систематизированные знания о них, выраженные в теоретических

моделях, которые можно проверить и эмпирическим путем.

Шютц также обращается к «понимающей» социологии М. Вебера, к его

видению социального действия и методологическому инструментарию,

выраженному в идеальных типах. Однако, по мнению Шютца, Веберу не

удалось провести различие между объективным и субъективным значением

контекста, что крайне важно для более углубленного понимания социального

действия. Предложенная Шютцем методология как раз позволяет понять

социальное действие с учетом «жизненного опыта» нашего сознания и,

соответственно, субъективного восприятия социального контекста, в котором

оно происходит.

2. Феноменологическая парадигма: предмет и методы

Как считал Шютц, предметом феноменологической социологии является

все то, что считается “знанием” в обществе, делая акцент на том, что люди

“знают” как “реальность”.

Социолог полагал, что мир состоит из множества реальностей

реальностей науки, религии, снов, искусства и т.д. Но главной реальностью

является наша повседневная жизнь. В работах Шютца речь идет об изучении

обыденного, повседневного знания, исследовании того, как эти знания

социально распределяются в конкретных группах людей в особой исторической

и культурной обстановке и, конечно, того, как, полагаясь на эти знания, люди

конструируют социальную реальность. «Под термином “социальная

реальность», – пишет Шютц, – я понимаю всю совокупность объектов и

событий внутри социокультурного мира как опыта обыденного сознания людей,

живущих своей повседневной жизнью среди себе подобных и связанных с ними

разнообразными отношениями интеракции. Это мир культурных объектов и

социальных институтов, в которых все мы родились, внутри которого мы

должны найти себе точку опоры и с которым мы должны наладить

взаимоотношения»1.

Естественно, люди из разных социальных групп конструируют свою

социальную реальность. К примеру, одно дело знание российской молодежи

военных лет о таком социальном феномене как “немцы” и совсем другое

представление об этом феномене у наших молодых современников.

Феноменологов интересуют не только эти очевидные различия, но и то, как

реальность (“немцы”) конструируется, исходя из соответствующего знания и

повседневных человеческих взаимодействий. Иначе говоря, социологи этой

парадигмы занимаются изучением социальных интеракций и феноменов как

«жизненного опыта» нашего сознания. «Исследование основных принципов, в

соответствии с которыми человек в повседневной жизни организует свой опыт

и, в частности, опыт социального мира, является первостепенной задачей

методологии общественных наук»2.

1 Шюц А. Формирование понятия и теории в общественных науках. В кн.: Американская

социологическая мысль. М.: МГУ, 1994. – С. 485

2 Там же. – С. 491

123

Типизация и конструирование идеальных типов

Как же у людей складывается запас повседневного знания? С помощью

каких методов его исследовать?

Согласно феноменологической традиции, индивиды входят в контакт с

окружающим миром прежде всего посредством чувств – осязания, обоняния,

слуха, зрения и вкуса. С их помощью начинается познание мира. Однако

простое наличие чувств недостаточно для осмысления мира. Если люди будут

воспринимать их чувственные ощущения такими, какими они лежат на

поверхности, то они столкнутся с неупорядоченной массой впечатлений от

цветов, звуков, запахов, ощущений. Чтобы разрешить эту проблему, люди

организуют окружающий мир в явления, классифицируют их чувственный

опыт в виде вещей, обладающими типичными характеристиками. Используя

типизации, люди могут вступать в общее с другими людьми, будучи

уверенными, что они видят мир таким же образом. Постепенно член общества

создает запас того, что Шютц назвал знанием здравого смысла, которое

разделяют и другие члены общества, что позволяет им жить и общаться. Знание

здравого смысла, по Шютцу, состоит из конструктов первого порядка

(идеальных типов) – обыденных интерпретаций социальных реалий.

Социолог считал, что эти конструкты первого порядка крайне важны для

выполнения практических задач повседневной жизни. При этом Шютц особо

подчеркивал, что знание здравого смысла не является раз и навсегда данным,

неизменным. Напротив, знание здравого смысла постоянно изменяется в

процессе интеракции. Социолог признает, что каждый индивид по-своему

интерпретирует мир, воспринимая его несколько своеобразным образом, но

запас знания здравого смысла позволяет понимать, по крайней мере, частично

действия других.

На основе интерпретаций и систематизаций этих конструктов первого

порядка социологи могут сформулировать конструкты второго порядка

(идеальные типы научных понятий), составляющие собственно научное знание.

Так становится возможной объективная, рациональная наука о субъективном

знании. Эта наука также включает и конкретные методы, приемы сбора

информации о знании вообще и повседневном знании, в особенности.

Задача феноменологической социологии в представлении Шютца

получить упорядоченное, научное знание о совокупности объектов и событий

внутри интерсубъективного мира как опыта обыденного сознания людей,

живущих своей повседневной жизнью и связанных друг с другом

интеракциями. Скажем, мы хотим изучить социальную реальность

современного российского общества, для чего необходимо документально

зафиксировать представления людей, принадлежащих к разным социальным

группам об окружающих их объектах и явлениях, интерпретировать и

систематизировать их.

Интерсубъективный мир

По мнению социолога, взаимодействие людей становится возможным,

поскольку каждый индивид предполагает, что окружающие его видят

социальные реалии, исходя из точно той же типизации объектов, что сами

интерпретируемые объекты являются общими. Индивидуальный запас знаний

124

должен быть разделен с другими людьми. Адекватная коммуникация,

адекватное понимание возникают благодаря появлению общего для

взаимодействующих интерсубъективного мира.

Интерсубъективный мир – это не частный мир, а общий, привычный

социальный мир, который в конечном счете обусловлен интеракциями между

людьми, принадлежащими к одной весьма узкой социальной группе, которую

социолог называет “домашней” группой. Но в сознании индивидов этот

социокультурный мир выступает как мир объективный, независимый от них

самих. При этом сами индивиды создают лишь определенное знание об

интерсубъективном мире. В основном это знание (конструкты первого порядка)

приобретается в ходе социализации благодаря взаимодействию с другими

близкими членами “домашней” группы: «Мир (и природный, и социальный), –

пишет Шютц, – с самого начала является интерсубъективным… наше знание о

нем так или иначе социализировано. Более того, социальный мир с самого

начала является миром значений. Другой человек воспринимается не как

организм, а как такой же человек, а его явное поведение воспринимается не как

событие в пространстве и времени внешнего мира, а как действия такого же

человека, как и мы. Мы, как правило, “знаем”, что делает Другой, ради чего он

это делает, почему он делает это именно в данное время и в данных конкретных

обстоятельствах»3.

Знание в “домашней” группе может иметь частные компоненты, которые

своеобразны у каждого индивида. Так, по Шютцу, запас повседневного знания,

детерминирован биографией индивида. Социолог исходит из того, что в

повседневной жизни каждый индивид вынужден осуществлять типизацию

предметов и явлений вокруг себя, чем и определяется индивидуальный кругозор

индивида, который социолог назвал биографической ситуацией индивида. В

течение жизни человека его биографическая ситуация постоянно изменяется:

число конструктов первого порядка постоянно увеличивается под влиянием как

непосредственного восприятия мира, так и главным образом благодаря

типизациям, накапливаемым с помощью языка. Биографическая ситуация,

представляющая собой, по существу, осмысленный опыт человека,

способствует накоплению знаний о мире, которые и позволяют индивиду

понимать и интерпретировать социальные действия окружающий его людей. И

так как личный опыт и знания каждого человека уникальны, то, соответственно,

неповторимы и его интерпретации жизненных реалий, которые биографически

детерминированы. Как же в таком случае возможны взаимное понимание

людей, сама их коммуникация?

“Мы”-группа и “Они”-группа

Шютц особо подчеркивает, что для типизации объектов и оценки

социальных действий каждый индивид использует ту шкалу измерений, которая

характерна для его “домашней” группы, имеющей общие конструкты первого

порядка. Однако интерсубъективный мир одной “домашней” группы может

существенно отличаться от интерсубъективного мира другой “домашней”

группы. Отсюда и проистекает то, что индивид из одной социальной группы

(“домашней” группы) видит объекты иначе, чем человек из другой социальной

группы. Именно благодаря интерсубъективности повседневное знание и жизнь

3 Там же. – С. 488

125

индивидов одной группы отличается от других. Так возникают различия между

“Мы”-группа, в которой индивид чувствует себя как дома и “Они”-группа (иная

группа, в которой сложно понять конструктуры первого порядка её членов, из-

за чего возникают опасение и недоверия).

В социологии различия между “Мы”-группа и “Они”-группа (часто они

просто называются “Мы” и “Они”) трактуются как различия между

внутригрупповыми и межгрупповыми отношениями. Изучение пары

противоположных отношений позволяет наблюдать “перерывы постепенности”

в социальной реальности, сравнивать разные самости. Как считает Шютц, при

переходе индивида из одной социальной группы в другую ему неизбежно

приходится сталкиваться не только с иным социокультурным порядком, но и с

тем, что члены новой группы руководствуются своими знаниями, имеют свою,

специфическую шкалу измерения значений и социальных объектов. Для

пришельца могут возникать и проблемные ситуации, и даже катаклизмы.

Отметим некоторые направления исследований, характерные для

феноменологической парадигмы. Интерсубъективный мир содержит знание,

включающее и убеждения, и элементы веры, которые реальны в том смысле,

что так их определяют сами участники интеракции определенной социальной

группы. Скажем, для некоторых племен, живущих сегодня в Австралии,

колдовство не является обманом, а элементом их социальной реальности.

Вследствие чего их обыденное знание может представлять интерес для

изучения, чтобы получить общее представление об их жизни. Или – составить

суждение о реалиях жизни в Советской России можно по документально

зафиксированным знаниям людей того времени, принадлежавших к разным

социальным группам, об окружающих их объектах и явлениях (дневники,

кинофильмы, литературные произведения), а не по нашим современным

знаниям – тому, как нам, “внешним” наблюдателям она кажется сегодня.

3. Концепция дома

Что Шютц понимает под «домом»? – «Мы будем понимать под домом

нулевую точку системы координат, которую мы приписываем миру, чтобы

найти свое место в нем… Символическая характеристика понятия “дом”

эмоционально окрашена и трудна для описания. Дом означает различные вещи

для разных людей. Он означает, конечно, отцовский дом и родной язык, семью,

друзей, любимый пейзаж и песни, что пела нам мать, определенным образом

приготовленную пищу, привычные повседневные вещи, фольклор и личные

привычки, – короче, особый способ жизни, составленный из маленьких и

привычных элементов, дорогих нам»4. При этом социолог подчеркивает, что

«дом означает одно для человека, который никогда не покидает его, другое –

для того, кто обитает вдали от него, и третье – для тех, кто в него

возвращается»5.

Особый интерес для Шютца представляет проблема реадаптации

индивидов к своей “домашней” группе после того, как они её покинули, какое-

то время жили в иных социальных группах, неизбежно усваивая новые знания и

новые измерительные линейки ценностей, типичные для этих групп. Как

складываются интеракции возвращающихся индивидов в свою родную

4 Шютц А. Возвращающийся домой. – Социс, 1995, № 2. – 139

5 Там же.

126

“домашнюю” группу с самыми близкими им прежде людьми? Проблема отнюдь

не надуманная. Достаточно вспомнить нашумевший американский сериал

“Рембо”. Молодой, здравомыслящий американец, отмеченный всевозможными

знаками отличия во время боевых действий во Вьетнаме, в социокультурном

плане не может вернуться в свой прежний родной “дом”: по совершенно новым

меркам знания (с позиций иных конструктов первого порядка) он оценивает

прежние социальные реалии и потому вступает в бесконечные конфликты с

властями.

Сам Шютц столкнулся с этой проблемой ещё в молодые годы. Он

принимал участие в боевых действиях в годы первой мировой войны и на себе

испытал тяготы взаимонепонимания, трудности налаживания диалога с

близкими людьми по возвращении домой. Возможно, именно этот личный опыт

побудил его к серьезным научным исследованиям данной темы.

Прежде всего, Шютц отмечает, что положение возвращающегося отлично

от положения чужестранца – последний готов к тому, что этот мир организован

иначе, по сравнению с тем, из которого он прибыл. Возвращающийся же

ожидает встретить то, что ему хорошо знакомо – людей, которые жили с ним в

одном пространстве и времени. Их интересы и цели были понятны. «Жить дома

– это значит воспринимать другого как уникальную личность в живом

настоящем, разделять с нею антиципации будущего в качестве планов, надежд и

желаний, наконец, это означает шанс восстановить отношения, если они

прерваны. Для каждого из партнеров чужая жизнь становится частью его

автобиографии, элементом личной истории»6. Интерпретация объектов является

общей для всех членов “домашней” группы: каждый индивид уверен, что он

поймет других, а они – его. Даже какие-то инновации (болезнь, смерть) в

условиях дома разрешаются рутинными способами.

Однако ситуация полностью меняется для покинувшего дом индивида.

Солдат, ушедших на службу, нередко удивляют письма из дома – сказывается

разрыв пространства и времени со своей группой, что отражается на

интерпретациях объектов и явлений, которые уже рассматриваются через

призму новой “домашней” группы, её иных конструктов первого порядка, а

также уникальной биографической ситуации солдата. С другой стороны, когда

возвращающийся домой будет говорить о своей жизни на фронте, может

оказаться, что его поступки кажутся близким людям величайшим героизмом, в

то время как сам он их представляет борьбой за выживание или выполнением

долга. И напротив: героизм может вовсе игнорироваться людьми дома.

Биографическая ситуация военной службы детерминирует особое восприятие

социального мира солдатом. Шютц замечает, что в гражданском обществе

солдат вынужден выбирать свои цели и средства, но не может, как в армии,

следовать авторитету или руководству. Поэтому он зачастую чувствует себя

“как ребенок без матери”. Для всех возвращающихся справедливо, что

вернувшийся человек уже не тот, что был, ни для себя, ни для тех, кто ждал его

возвращения. «Здесь, – пишет Шютц, – оказывается под вопросом ни много, ни

мало, как обратимость внутреннего времени. Эта та самая проблема, которую

Гераклит выразил афоризмом о невозможности войти в одну и ту же реку

дважды… Даже если мы возвращаемся домой после короткого перерыва, мы

обнаруживаем, что старое, привычное окружение приобретает дополнительное

значение, возникающее из нашего опыта в период отсутствия: вещи и люди, по

6 Там же. – С. 140

127

крайней мере в начале, имеют другие облики. И требуется определенное усилие,

чтобы трансформировать нашу деятельность в рутинное русло и реактивировать

наши прежние отношения с людьми и вещами»7.

Из сказанного социолог приходит к практическому выводу о том, что

следует всех готовить к возвращению ветеранов в домашнюю группу. “Через

прессу и радио следует разъяснять домочадцам, что человек, которого они ждут,

уже не тот, другой, и даже не такой, каким его воображают. Повернуть

пропагандистскую машину в противоположном направлении, разрушить

псевдотипы батальной жизни и жизни солдата вообще и заменить его на правду

– не простая задача. Но необходимо уничтожить прославление сомнительного

голливудского героизма и нарисовать реалистическую картину того, как эти

люди думают и чувствуют, – картину не менее достойную и взывающую к

памяти. Поначалу не только родина покажет возвращающемуся домой

незнакомое лицо, но и он покажется странным тем, кто его ждет”8.

4. “Мы” и “Они” в российском обществе

Разумеется, феноменологическая социология Шютца не ограничивается

возможностями исследования поведения военнослужащих, эмигрантов,

путешественников или чужестранцев. Её теоретико-методологический

инструментарий может быть использована и для более масштабных

исследований. Так, ныне в России идет бурный процесс образования все новых

социальных групп, каждая из которых имеет свои знания социальной

реальности, которые подчас несовместимы друг с другом. И эта

несовместимость множественных “Мы” и “Они” представляет нынешнюю

социальную реальность.

Особенно это касается коллективных представлений различных

социальных групп. Так, если в советское время патриотизм считался само собой

разумеющейся, самоочевидной реальностью для всех, то ныне ту или иную

форму патриотизма довольно трудно поддерживать в качестве общего знания.

Многочисленность представлений патриотизма создает основу для

относительности его содержания, и данный феномен утрачивает положение

само собой разумеющейся реальности.

Феноменологическая парадигма позволяет также изучать, как

представители разных социальных групп через призму своих знаний

интерпретируют объекты и явления, к каким потенциально социальным

действиям ведет несовместимость множественных образов социальной

реальности, как сами люди, исходя из своей социализации, существующих

социокультурных ценностей, определяют своё имущественное положение,

отношение к социально престижным статусам и в целом социальное положение.

Скажем, в советские времена многие граждане, особенно партийно-

государственные работники, относили себя к считавшейся в то время

престижной социально-этнической группе – “русские”. Аналогично, сегодня

социологи обратили внимание на то, что некоторые люди, занимающиеся

предпринимательской деятельностью, в силу разных мотивов не считают себя

представителями класса предпринимателей или “новых русских”, а продолжают

относить себя к рабочим, интеллигенции и т.д., что может проявляться и в их

мышлении, и в их социальных действиях. Значит, субъективные представления

7 Там же. – С. 141

8 Там же. – С. 142

128

о своей социальной принадлежности могут принимать вполне реальные

очертания в повседневной жизни.

Феноменологи исходят из того, что начиная с детства на уровне

повседневного общения, у индивидов по мере усвоения социокультурных

ценностей складывает определенное видение себя в “домашней” социальной

группе и определенное представление об этой группе. Эта группа видится как

некое “Мы” в противоположность тому, что где-то есть другие люди – “Они”, –

у которых свой мир, своя жизнь. В сопоставлении своего “Мы” с другими

“Они” вырабатывается социальная самоидентификация индивидов. Социальная

самоидентификация формируется стихийно в процессе социализации у каждого

человека и в последствии так или иначе влияет на выбор жизненных стратегий,

на степень готовности людей к взаимодействию с представителями других

социальных групп.

Разве мы ежедневно не сталкиваемся с тем, что кое-кто говорит и

действует, исходя из своей принадлежности к определенному “Мы”. Так

появляется: “Мы – рабочие” или “Мы – офицеры, промышленники” и т.д. В

каждой социальной группе складывается своё отношение к другим “Они”. В

зависимости от характера доминирующих социокультурных ценностей в

сознании индивидов это отношение может быть самых разных оттенков –

уважительное, боязливое, высокомерное, враждебное. Так, ещё недавно

виноватыми во всех наших проблемах были “Они – буржуи”. Дух отношения к

“Ним” прекрасно выражен у В. Маяковского: “Ешь ананасы, рябчиков жуй,

день твой последний приходит, буржуй”.

Социологические исследования свидетельствуют, что до сих пор у

значительных социальных групп страны остается враждебное отношение к

бизнесменам, предпринимателям, фермерам. Однако характер

взаимоотношений “Мы” и “Они”, конечно, постепенно меняется при изменении

социокультурных ценностей, и это можно наблюдать в современных

российских реалиях. У россиян постепенно складывается иное видение того,

что есть рабочий класс, интеллигенция, интеллектуалы, офицерство,

предприниматели и т.д.

По мнению феноменологов, объективное хотя и влияет на формирование

классов и социальных групп, но субъективная социальная самоидентификация

индивидов играет значительно большую роль при формировании социальных

действий и интересов, социальных жизненных стратегий. Поэтому весьма

значимым для общества является то, как государство интерпретирует интересы

социальных групп, оказывая тем самым огромное влияние на субъективную

социальную самоидентификацию людей. Если в недавнем прошлом всячески

возвеличивались “особые интересы” рабочего класса, как “интересы

социального прогресса” (отнюдь не случайно многие относили себя к рабочим),

то теперь взят иной крен – насыщение рынка товарами, политическая

демократия ассоциируется с деятельностью класса предпринимателей. Это не

способствует формированию толерантной ментальности в различных

социальных группах и, соответственно, социальной стабилизации. Не менее

важно и то, что люди, оказывающиеся в “низших” социальных группах, как

правило, менее способны к выбору активных жизненных стратегий, полагая, что

такое социальное поведение “не для них”.

129

х х х

Во многих учебниках и учебных пособиях Вы встретитесь с суждениями о

том, что феноменологическая социология Шютца является парадигмой,

исследующей социальные реалии на микро уровне. Безусловно, это так. Но не

только. Другие исследователи творчества этого социолога не без основания

отмечают, что данная парадигма позволяет диалектически исследовать

процессы как на микро, так и на макро уровнях. Представляется, вторая позиция

более правильная. В самом деле, характер интерсубъективных миров,

отношений «Мы» и «Они», несомненно, влияет на макро социальные структуры

общества. По результатам исследования интерсубъективных миров конкретных

социальных групп можно сделать представления об общественном сознании в

целом. Этот методологический подход прекрасно применяют ученики Шютца –

П. Бергер и Т. Лукман. Об их вкладе в развитие феноменологической

социологии речь пойдет в следующей теме.

Вопросы на развитие социологического воображения:

1. 11 сентября 2001 года Америка подверглась беспрецедентным

террористическим атакам. Однако восприняты они были далеко не однозначно:

в одних регионах мира люди выражали боль и скорбь, а в других – откровенно

радовались случившемуся. Как Вы это объясните с позиций

феноменологической социологии? Можно ли терроризм победить только

силовыми и экономическими акциями? Что по Вашему нужно предпринять,

чтобы в мире постепенно формировались более толерантные отношения между

многочисленными «Мы» и «Они»?

2. Сегодня и в мире, и в России обострились национальные конфликты. В

чем Вы видите основные причины тому? Аргументируйте Ваш ответ с позиций

конфликтной и феноменологической парадигм.

3. Не приходилось ли Вам сталкиваться со следующей ситуацией. В школе

у Вас был очень близкий друг (подруга). Вы понимали друг друга без слов,

могли часами быть вместе. Но по окончании школы ваши пути разошлись. И

вот через 2-3 года Вы неожиданно встречаетесь вновь. Однако после радости

встречи Вы вдруг неожиданно для себя замечаете, что говорить-то Вам не о

чем. Как Вы это объясните? Используйте положения феноменологической

социологии.

Основные термины и выражения:

Феноменологическая социология, повседневный жизненный мир,

«домашний мир», плюрализация жизненных миров, субъективное восприятие

социального контекста, повседневное знание, конструирование социальной

реальности, знание здравого смысла, конструкты первого порядка,

конструкты, второго порядка, научное знание, интерсубъективный мир,

биографическая ситуация индивида, «Мы»-группа, «Они»-группа, концепция

дома, социальная самоидентификация индивида

130

ЛИТЕРАТУРА

Американская социологическая мысль. М.: МГУ, 1994. – Раздел

“Феноменологическая социология”

Баразгова Е.С. Американская социология. Традиции и современность.

Екатеринбург-Бишке: Издательство «Одиссей», 1997. – Глава ХII

Бауман З. Мыслить социологически. М.: Аспект Пресс, 1996. – Главы 2-5

Бергер П.Л. Приглашение в социологию. Гуманистическая перспектива.

М.: Аспект Пресс, 1996

Громов И.А., Мацкевич А.Ю., Семенов В.А. Западная теоретическая

социология. Санкт-Петербург: Издательство «Ольга», 1996. – Часть II, глава 3,

раздел 2

Давыдов Ю.Н. социологический радикализм и феноменологическая

социология. – История теоретической социологии. СПб.: РХГИ, 2000

Ионин Л.Г. Возникновение и развитие феноменологической социологии.

А. Шюц и этнометодология. В кн.: История теоретической социологии. Том 3.

М.: Канон, 1998 – Глава десятая, §§ 1, 3

Ионин Л.Г. Понимающая социология. М.: Наука, 1978

Современная американская социология. М.: МГУ, 1994. – Раздел

“Альфред Шюц и социология повседневности”

Учебный социологический словарь с английскими и испанскими

эквивалентами. Издание 4-е, дополненное, переработанное. Общая редакция С.А.

Кравченко. М.: Экзамен, 2001

Шютц А. Возвращающийся домой. – Социс, 1995, № 2

Шюц А. Формирование понятия и теории в общественных науках. В кн.:

Американская социологическая мысль. М.: МГУ, 1994

Haralambos M., Holborn M. Sociology. – Collins Educational, 1995. –

Сhapter 14 – “Sociological Theory”

Ritzer G. Classical sociological theory. – McGraw Higher Education, 2000. –

Сhapter 13 “Alfred Schutz”

131

Тема 9. СОЦИОЛОГИЯ ЗНАНИЯ П. БЕРГЕРА И Т. ЛУКМАНА

1. Конструирование социальной реальности

2. Знания в традиционных и современных плюралистических обществах

3. Возможности феноменологического подхода для анализа социокультурного

состояния России

В исследованиях П. Бергера и Т. Лукмана впервые весьма рельефно был поставлен

вопрос о том, что классические социологические парадигмы, основанные на сциентизме,

объективистских интерпретациях общественного развития, на стремлении открыть как

можно больше все новых и новых «общих законов», вошли в противоречие с характером

исторических перемен. Они абсолютизировали обезличенные социальные механизмы и

игнорировали субъективный фактор, возвеличивали «прогрессивное развитие» от стадии

к стадии и умаляли хаос, факты «развития наоборот» от высшего к менее развитому,

примитивному.

Классическая социология исходила из монистического видения мира, несмотря на

его разнообразие. И самое главное – она не давала модели анализа действующих

субъектов, не показывала их способность конструировать саму социальную реальность,

оказывать обратное влияние на общество и его институциональные структуры.

Новаторские теоретические и методологические подходы П. Бергера и Т. Лукмана в

значительной степени позволили преодолеть кризис социологической науки. Это стало

возможным благодаря обращению ученых к феноменологической философии и

социологии А. Шютца, которые рассматривали социальный мир в соотнесении с

представлениями индивидов, их мотивами, особенно знаниями повседневности. «Мы

считаем, – пишут П. Бергера и Т. Лукмана, – что социология знания имеет дело с анализом

социального конструирования реальности»1.

Характер знания и, самое важное, осознание действующим социальным субъектом

результатов своего конструирования, творения реальности, позволяют гуманизировать

самого индивида, его отношения с другими людьми и, в конечном счете, делать более

гуманным социальный мир.

Питер Людвиг Бергер (Berger) родился в 1929 году в Австрии. Образование

получил в английских и американских учебных заведениях. Ученик А. Шютца. Служил в

американской армии (1954-1955), параллельно читал лекции в университетах.

Известность Бергеру принесла книга “Приглашение в социологию” (1963), в

которой показана взаимосвязь между тем, как общество формирует человека и как

человек конструирует социальную реальностью. В дальнейшем социолог написал десятки

книг (многие в соавторстве с Н. Лукманом), в которых с позиций феноменологической

парадигмы исследуются проблемы религии, модернизации и другие. Ныне П. Бергер

является директором Института изучения экономической культуры Бостонского

университета.

Другие работы П. Бергера: «Двусмысленное видение» (диссертация), «Шум

торжественных ансамблей», «Священная завеса», «Слухи об ангелах», «Социальное

конструирование реальности» (в соавторстве с Т. Лукманом).

1 Бергер. П., Лукман. Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М.:

Издательство «Медум», 1995. – С. 13

132

Томас Лукман (Luckmann) родился 14 октября 1927 г. в Югославии. Образование

получал в учебных заведениях Европы и Америки. Преподавал в Новой школе

социальных исследований в Манхеттене, в университетах Нью-Йорка, был приглашенным

профессором в ведущих университетах мира. Будучи гражданином США, постоянно

проживает в Швейцарии, а работает последние тридцать лет профессором социологии в

Констанце (Германия).

Всемирную известность ученому принесли работы, написанные в середине

60-х – начале 70-х годов. Это «Проблема религии в современном обществе» (1963),

«Структуры жизненного мира» (1973, в соавторстве с А. Шютцем), «Философия,

социальные науки и повседневность» (1973) и др.

Лукман получил признание за разработку методологии феноменологической

парадигмы. В соавторстве с Бергером им написана работа “Социальное конструирование

реальности”, изданная в России в 1995 г., и ряд других. В этой работе по существу

излагаются методологические основы современной социологической феноменологии.

В 1999 г. Т. Лукман посетил Россию, был гостем МГИМО, в котором выступил с

рядом лекций для преподавателей и студентов.

1. Конструирование социальной реальности

Двойственная фактичность общества

П. Бергер и Т. Лукман исходят из того, что общество обладает объективной

фактичностью: «Общество – человеческий продукт. Общество – объективная

реальность. Человек – социальный продукт»2.

Вместе с тем, общество создается благодаря деятельности индивидов, которые

обладают знанием в виде субъективных значений или коллективных представлений.

Члены общества считают их реальными. «Рядовой человек, – пишут социологи, – обычно

не затрудняет себя вопросами, что для него “реально” и что он “знает”, до тех пор, пока не

сталкивается с проблемой того или иного рода. Он считает свою “реальность” и свое

“знание” само-собой разумеющимися. Социолог не может сделать этого хотя бы только

вследствие понимания того факта, что рядовые люди в разных обществах считают само

собой разумеющимися совершенно различные “реальности”»3. Отсюда следует, что

каково будет общество и его институты зависит, в конечном счете, от знания людей:

социальная реальность конструируется конкретными субъективными значениями людей

в процессе их деятельности.

Таким образом, двойственный характер общества обусловлен объективной

фактичностью и конструирующей деятельностью человеческого сознания, производством

определенного знания. Тогда главным для феноменологической социологии является

следующий вопрос: “каким образом субъективные значения становятся объективной

фактичностью?”4

Агенты производства и поддержания субъективной реальности

По мнению социологов, повседневная жизнь людей представляет собой

реальность, которая интерпретируется ими и имеет для них значимость в качестве

цельного мира. Это мир, который создается в их мыслях и действиях и переживается ими

в качестве реального. У каждого индивида могут быть свои знания о реальности. Но в то

же время он осознает что мир повседневной жизни столь же реален для него, как и для

других. Когда индивид начинает жить в одном и том же мире с другими людьми, он

2 Там же. – С. 102

3 Там же. – С. – 11

4 Там же. – С. 36

133

становится социализированным, что позволяет войти ему в объективный мир общества.

«Первичная социализация есть та первая социализации, которой индивид подвергается в

детстве и благодаря которой он становится членом общества. Вторичная социализация –

это каждый последующий процесс, позволяющий уже социализированному индивиду

входить в новые сектора объективного мира его общества»5.

Созданный в процессе социализации интерсубъективный мир имеет тенденцию

продолжать свое существование. Но его необходимо поддерживать. Эту функцию

выполняет легитимация, которая по сути представляет собой способы объяснения и

оправдания социальной реальности. Главными агентами поддержания субъективной

реальности в индивидуальной жизни являются значимые другие. Менее значимые другие

функционируют как своего рода “хор”.

П. Бергер и Т. Лукман отмечают, что в поддержании реальности отношение между

значимыми другими и “хором” являются подвижными: они взаимодействуют как друг с

другом, так и с той же субъективной реальностью, поддержанию которой они служат.

Чтобы пояснить это, социологи приводят следующий пример: для верующего католика

реальности его веры совсем не обязательно будут угрожать его неверующие сослуживцы,

зато неверующая жена, скорее всего, будет представлять такую угрозу. Поэтому для

католической церкви вполне логична широкая терпимость к межконфессиональным

ассоциациям, но столь же логично и её неодобрение межконфессиональных браков.

Религия, согласно П. Бергеру и Т. Лукману, весьма эффективно поддерживает

реальность социально сконструированного мира. Если возникает конкуренция между

различными реальностями, то терпимость сохраняется лишь до тех пор пока одна

реальность постоянно утверждается вопреки конкурентам.

Субъективная реальность, по мнению П. Бергера и Т. Лукмана, всегда зависит от

вероятностных структур, от специфического социального базиса и требуемых для её

поддержания социальных процессов. Важнейшими средствами поддержания социальной

реальности является общение и употребление одного языка. Благодаря этим факторам

реальность и воспроизводится и удерживается в сознании людей. Через общение и речь

индивиды сохраняют в памяти реальности. При прекращении контактов с теми, кто

разделяет соответствующую реальность, возникает риск крушения субъективной

реальности. Контакты с альтернативной реальностью также могут подрывать

первоначальную субъективную реальность. По этим и другим причинам субъективная

реальность может трансформироваться.

Изменению субъективной реальности предшествует появление эффективной

вероятностной социальной структуры, в которой присутствуют значимые другие. Эта

вероятностная структура должна стать новым миром индивида. При этом, как правило,

индивид утрачивает контакты с прежним окружением и вступает в общение с новыми

значимыми партнерами. Новая субъективная реальность должна легитимироваться, что

связано с реинтерпретацией индивидуальной биографии. В повседневной жизни мы

неоднократно сталкиваемся с тем, что человек говорит: “Тогда я жил в мире иллюзий

(религиозной веры, сталинизма и т.д.), но ныне я воистину знаю, что...” Субъективно

человек может быть совершенно искренним, осуществляя переосмысление своей

биографии, приспосабливая её к новому жизненному миру. Этот процесс называется

ресоциализацией – прошлое перетолковывается для того, чтобы оно стало соответствовать

новым реалиям. Через интерпретацию его механизма феноменологи объясняют мотивы

поведения людей, которые зачастую неосознанно становятся актерами в драме,

неоднократно переписывая исторические события или подделывая религиозные

документы.

Иное дело вторичная социализация, которая предполагает, что индивид входит в

новые сектора объективного мира его общества и интерпретирует настоящее таким

образом, чтобы оно находилось в последовательном взаимоотношении с прошлым.

5 Там же. – С. 212-213

134

Трансформации субъективной реальности при вторичной социализации имеют место в

связи с индивидуальной социальной мобильностью или профессиональной подготовкой.

Таким образом, феноменологическая социология анализирует роль знания в

контексте диалектической взаимосвязи человека и общества.

Релятивность знания и субъективно сконструированных жизненных миров

Социологи обосновывают положение, согласно которому, человек выступает

одновременно и творцом социальной реальности и “жертвой”, ибо оказывается в плену

созданного когда-то знания и вынужден играть навязываемые роли. Говоря о типичной

ситуации современного индустриального общества, П. Бергер и Т. Лукман отмечают:

“Растет общее осознание релятивности всех миров, включая и свой собственный, который

теперь осознается, скорее, как один из миров, а не как Мир. Вследствие этого собственное

институциональное поведение понимается как “роль”, от которой можно отдалиться в

своем сознании и которую можно “разыгрывать” под манипулятивным контролем.

Например, аристократ теперь уже не просто является аристократом, но играет в

аристократа и т.д.”6

Аналогичный процесс происходит ныне в российском обществе. Падение престижа

господствующей коммунистической идеологии привел к возникновению множества

конкурирующих между собой движений и, соответственно, конкурирующих идейных

знаний самого разного толка – демократических, либеральных, религиозных при

сохранении знания коммунистического. По большому счету, все движения претендуют на

конструирование и поддержание особой социальной реальности. Все доказывают, что их

жизненный мир является “совершенным и истинным”.

Этот процесс негативно сказывается на сознании людей, делая их “бездомными” в

смысле лишения, с одной стороны, привычных жизненных ориентиров, а с другой – ставя

перед неизбежной проблемой конструирования нового “дома”, что связано с выбором

весьма неопределенного проекта. Осознанно или нет, россияне оказались в процессе

“плюрализации жизненных миров”.

И все же феноменологическая социология оптимистична в плане возможной

адаптации людей к неизбежности осуществления выбора из плюрализма знаний и

жизненных миров, что, согласимся, не просто для индивидов, привыкших к

существованию единых однозначных истин. Согласно её сторонникам, возможности

людей по конструированию жизненных миров ограничены объективными тенденциями

развития. Поэтому более вероятно, что возобладают современные субъективные значения

и ценности, а традиционные будут постепенно производиться все меньше и меньше.

Кроме того, люди не могут жить бесконечно долго в состоянии аномии, взаимной

враждебности жизненных миров. Решение проблемы в признании равенства всех

жизненных миров, в уважительном отношении к знаниям других людей. Естественно, что

люди из разных социальных групп видит объекты и явления иначе. Отсюда следует

относительность субъективные представления и самой социальной реальности.

2. Знания в традиционных и современных плюралистических обществах7

Институты по производству и передачи знания

Институты, осуществляющие производство и распространение знания

существовали во всех обществах. Более того, почти во всех обществах, кроме наиболее

6 Там же. – С. 278

7 В основу раздела положены материалы лекции, прочитанной Т. Лукманом в МГИМО в 28 сентябре

1999 года. – См.: Лукман Т. Некоторые проблемы современных плюралистических обществ. – Социальные

процессы на рубеже веков: феноменологическая перспектива. М.: Издательство МГИМО, 2000

135

архаичных, определенные институты стали специализироваться в осуществлении

упомянутой выше функции. В древних цивилизациях и во всех обществах европейского

средневековья и раннего периода современной эпохи в первую очередь религиозные и

моральные институты начали заниматься созданием систем знаний. Хотя уже в Древней

Греции, а затем и в средневековой Европе философия и впоследствии наука стали

ответвляться от религиозных способов мысли и религиозных институтов. Ранее

религиозные институты нередко были поставлены в зависимость от аппарата

доминирования, от политических институтов. Целью их деятельности была монопольная

организация как производства, так и распределения знания и моральных ценностей.

Зачастую они успешно учреждали и стабилизировали довольно единообразное знание, то

есть хорошо структурированное мировоззрение.

Сложные исторические преобразования привели к совершенно другому

положению в современных обществах. В этих обществах условия как производства, так и

распределения знаний и ценностей, регулирующих коллективную жизнь, становятся

подобны открытому рынку. Это имеет серьезные последствия для морального порядка, а

также и для общей культуры. В тех современных обществах, которые не являются

тоталитарными, многие поставщики знания конкурируют между собой, борясь за

благосклонность публики. А публика сталкивается с возможностью, если не

необходимостью, выбора между альтернативными системами знаний, которые составляют

представления о хорошей жизни.

Отношения между институтами и индивидуальными членами общества являются

сравнительно простыми и в архаичных обществах, и в большинстве традиционных

цивилизаций. Знание отдельных индивидов без серьезных расхождений смыкается с

общепринятым знанием о жизни, которое привязано к относительно целостной системе

ценностей. Передача знания не отделена от управления производством самого знания.

Образование и прямое научение направлены здесь на обеспечение того, чтобы индивид

думал и действовал в соответствии с основными нормами жизни данного общества.

Контроль над всем тем, о чем публично говорят, чему публично учат, и что публично

проповедуется, помогает предотвратить диффузию еретических взглядов. Конкуренция

знаний, будь она внешняя или внутренняя, избегается или устраняется. Смысл тех или

иных конкретных действий, а также того, что представляется хорошей жизнью,

воспринимается как нечто само собой разумеющееся в качестве общепринятой и

обязательной нормы.

В современных обществах все еще имеются институты, передающие знания для

практической деятельности людей. Есть системы ценностей, которые управляются

некоторыми институтами. Однако что касается содержания ценностных систем,

современные общества в отличие от предшествующих характеризуются значительными

расхождениями. Это относится, прежде всего, к внутренней и внешней конкуренции за

производство и передачу знаний. Вследствие этих различий в современных обществах

разделяемые и связующие ценности не предписываются более в качестве обязательных

для каждого. Эти ценности не распространяются по всем сферам жизни в одинаковой

степени, и они не становят субъективно значимыми для всех людей.

Толерантность к иному знанию как ценность современного общества

В современных обществах некоторый минимум разделяемого всеми знания

содержится лишь в согласии о «функционировании функций», то есть в ожидании того,

что поведение в каждой институциональной сфере направлено достижение рациональных

целей. На основе этого минимального консенсуса могут существовать отдельно знания о

том, что представляет собой хорошая жизнь. Особенно это касается частной сферы

индивидуального существования в малых общностях, например, в семье. Причем, эти

знания в значительной мере разнятся у разных индивидов и групп. Является открытым и

зачастую спорным вопрос о том, существует ли в современных обществах нечто большее,

чем этот минимальный консенсус.

136

Такие «большие» институты, как государство и экономика, пытаются

легитимировать свои конкретные цели путем соединения их с ценностями, которые,

представляются общими, с такими, например, как «всеобщее благосостояние», равенство

или предназначение нации. Однако эти попытки чаще всего означают производство

лишенных подлинной жизни формул, в которые не верит большинство населения. Но

даже если риторика таких коллективных целей и вызывает к себе определенное доверие,

институциональная дифференциация создает предпосылки для сосуществования разных

систем ценностей и разных знаний в одном и том же обществе.

В таких обществах структурный плюрализм становится исключительной

ценностью. Сегодня в них главным и высшим достоинством является терпимость к

иному знанию. Только посредством терпимости индивиды и их общности могут успешно

взаимодействовать друг с другом, живя бок о бок и руководствуясь при этом различными

ценностями.

Можно определенно утверждать, что в далеко продвинувшихся индустриальных

странах, где современная форма плюрализма получила свое полное развитие, системы

знаний и ценностей больше не являются общими для всех членов общества. Индивид

вырастает в мире, в котором нет ни общих ценностей, определяющих поведение в разных

сферах жизни, ни единой реальности, идентичной для всех.

Индивид усваивает систему знания посредством общности, в которой он

вырастает. Однако он не может автоматически исходить из того, что его представления о

хорошей жизни являются точно такими же, что и у других людей, чей жизненный мир мог

быть сформирован совершенно другими системами знаний.

В Европе общая система знаний была расшатана уже на начальной стадии

модернизации. История тоталитарных идеологий за последние сто лет показала, что ничто

не может восстановить и поддерживать такие общие для всех ориентации на сколько-

нибудь продолжительный период времени. Сомнительно также, что будут более

успешными попытки фундаменталистов в странах Третьего мира сохранить общую

систему знания.

Любой локальной системе знания и ценностей трудно распространяться и

утверждаться в том или ином обществе в целом. В то же самое время массовая

коммуникация, берущая начало с печатного дела, создала возможность для

распространения нелокальных идеологических общностей. Они, в свою очередь, могут

предоставлять материал для систем знаний, разделяемых локальными группами и

общностями. То, что происходит в общем и целом, в определенной мере порождает

дезориентацию и уменьшает степень защищенности отдельно взятых индивидов.

Факторы, обеспечивающие стабильность плюралистических обществ

Тем не менее люди в современных, как и во всех других обществах, в состоянии

устанавливать значимые отношения между своей жизнью и различными возможностями

ее истолкования, предлагаемые им институтами, занимающимися производством и

распространением знаний. Относительная стабильность современных демократических

обществ за пределами разобщенных систем знаний определяется более общим фактором:

с одной стороны, это достигается благодаря введению ключевых элементов традиционной

морали в систему права, а с другой – за счет формальной морализации профессиональных

сфер деятельности.

Легитимизация означает, что институциональная система и социальное

взаимодействие в целом все больше регулируются абстрактными нормами,

закрепленными письменно и являющимися обязательными для всех членов общества. Что

же касается второго, то есть морализации, то она представляет собой попытку решения

этических проблем, которые возникают в конкретных сферах профессиональной. Вместе с

тем оба эти процесса несут в себе определенные проблемы для стабильности.

Легитимизация неизбежно означает игнорирование специфических ценностей. А

морализация профессиональных сфер деятельности осуществляется без учета какой-то

137

всеобъемлющей системы ценностей. Результатом этих процессов является создание

условий, в которых отсутствует общее знание о должном, то есть всеобъемлющая и

разделяемая всеми мораль.

Такое общество можно сравнить с системой дорожных правил – движение

начинается на зеленый свет не допускается на красный, что соответствует интересам всех

участников дорожного движения. Легко понять, что в демократических обществах

группы, соперничающие между собой пытаются добиться того, чтобы та часть «дорожных

правил», которая влияет на их интересы, была легализована государством таким образом,

чтобы в результате они получали бы преимущества за счет других групп. При этом

группы заинтересованы в том, чтобы эти правила были легитимными путем отнесения их

к разряду ценностей, распространяющихся на общество в целом.

Если общность жизни и общность знания накладываются друг на друга в такой

степени, в какой это имело место в прошлом, то индивиды функционируют рутинно. Это

не обязательно означает, что в жизни этих индивидов нет проблем или что они вполне

довольны своей судьбой. Однако чувствуя себя в своем мире как дома, они знают, как

вести себя в нем и что им можно от него ожидать в разумных пределах. И, наконец, что

также важно, они знают, кто такие они сами. Все это характерно для традиционных

обществ.

Современный плюрализм подрывает этот вид общего знания. Мир, общество,

жизнь и понимание человеком себя как личности – все это ставится здесь под вопрос. Все

становится предметом множества истолкований, и каждое из них задает собственные

ориентиры возможного действия. Никакое истолкование, никакой диапазон возможных

действий не может быть принят в качестве единственно верного и абсолютно

бесспорного. Достаточно часто это переживается как великое освобождение, как прорыв к

новым горизонтам и возможностям жизни. Однако тот же самый процесс может

переживаться и в качестве репрессивного, т.е. такого, который требует от человека

соглашаться со всем тем новым и незнакомым, что появляется в его мире. Есть люди,

которые противостоят этому давлению, есть и такие, которые, как представляется, даже

получают от него наслаждение. П. Бергер называет их «виртуозами плюрализма». Однако

гораздо больше таких людей, которые в мире, сбивающем их с толку своими

многочисленными системами знаний, предложениями выбора, чувствуют себя

незащищенными и потерянными.

Проблема выбора системы знаний

Модернизация предполагает радикальную трансформацию существенного числа

объективных условий человеческого существования, расширение диапазона человеческих

возможностей. Как индивиды, так и огромные организации и целые общества стоят перед

необходимостью выбора для себя той или иной возможности из всего этого

многообразия. Это принуждение к выбору обязательно как для индивида, когда он,

например, видит перед собой самые обычные потребительские товары, так и для общества

в целом, имеющего дело с набором основных технологических альтернатив, таких, как

атомная энергия, генная инженерия и т.д.

Увеличение диапазона возможностей для выбора распространяется также на

социальную и интеллектуальную сферы. Происходит переход от существования, в

значительной степени определяемого судьбой, к существованию, состоящему из длинного

ряда актов выбора из предоставляющихся возможностей. Ранее судьба определяла почти

все стадии жизни. Индивид шел по жизни от одного ее этапа к другому в соответствии с

предопределенными шаблонами, с детства проходя через ритуально оформленные

взросление, приобретение трудовых навыков, вступление в брак, воспитание детей,

старение, болезни – и так вплоть до смерти. Судьба также определяла внутреннюю жизнь

индивида: его чувства, мировоззрение, ценности и его понимание им себя как личности.

Плюрализация систем знаний коренным образом изменила это положение.

Рождение и смерть до сих пор определяются судьбой, но за последние годы даже судьба

138

стала менее императивной. Многослойные процессы привели к появлению выбора из

целой совокупности социальных и биографических возможностей: Какой работой

следовало бы мне заняться? На ком мне жениться (или за кого мне выйти замуж)? Как мне

следует воспитывать детей? Даже бога можно выбрать себе из соответствующего набора

предложений. Можно сменить свою религиозную принадлежность, гражданство, стиль

жизни, внешний вид, сексуальные привычки. При этом вряд ли можно в качестве выбора

предпочесть отказ от выбора. Человек не может больше закрывать глаза на то, что и

большая часть принятых им решений могли бы быть другими.

Институты, стимулирующие выбор знания

В современном обществе существуют два института, которые играют главную

роль в осуществлении этого перехода от возможности выбора к принудительности

выбора: это – рыночная экономика и демократия. Оба эти института основываются на

конгломерате индивидуальных актов выбора, и сами они способствуют непрерывному

осуществлению выбора и отбора.

Потеря того, что принималось в качестве само собой разумеющегося, со всеми

социальными и психологическими последствиями этого, наиболее рельефно проявилась,

как того и следовало ожидать, в сфере религии. Современный плюрализм подорвал

монополию знания, которой пользовались религиозные институты. Принадлежность к

тому или иному религиозному направлению в настоящее время есть скорее не нечто само

собой разумеющееся, а результат сознательного выбора. Даже те, кто решают следовать

вероисповеданию своих родителей, тем самым делают свой выбор: ведь они могли бы, в

конце концов, сменить свою конфессию или религию или вообще оставить церковь.

Если те или иные религиозные течения хотят сохраниться, то они должны все

больше учитывать пожелания своих адептов. Они должны утверждать себя, действуя на

свободном рынке систем знаний и ценностей. Люди, которые «покупают» ту или иную

веру, становятся группой потребителей.

В современном обществе имеется ряд специализированных институтов для

производства и передачи специфических систем знаний. Хотя изучение типологии этих

институтов и способов их деятельности могло бы быть полезным, исследователи только

начали осторожно изучать эту проблематику. В первом приближении можно было бы

провести различие между институтами, которые предлагают свои услуги истолкования на

открытом рынке (как это делает, например, психотерапия), и институтами, которые

оказывают услуги довольно небольшим, зачастую закрытым для посторонних общностям

со своим специфическим набором знаний (сектам, культам, коммунам со строго

определенными целями и стилями жизни). Разделение институтов, занимающихся

производством знаний, на новые и старые может быть также полезно. Существуют старые

институты (наиболее важные из них – это церкви), которые продолжают культивировать

установленные ими толкования действительности и предлагать их в условиях

конкуренции, характерной для плюрализма. Институты, возникшие позднее, вынуждены

начинать с нуля, но их «преимущество» в том, что, не будучи скованными какой-либо

собственной традицией, они могут заимствовать различные знания из разных культур и

эпох.

Что касается производства систем знания, то институты, им занимающиеся, имеют

определенный набор возможностей для выбора. Тем не менее в том, что касается

стратегии, которую они выбирают для распространения в обществе своих взглядов, они

ограничены, в основном, двумя возможностями.

С одной стороны, они могут выйти на рынок, где должны выживать в

конкурентной борьбе со старыми и новыми поставщиками знаний. С другой – они могут

попытаться использовать в своих целях государство. Производители знания могут занять

монопольное положение с помощью принятия соответствующих законов, или создать

положение, когда только прошедшие аттестацию специалисты могут работать.

139

Таким образом, современный плюрализм является основным структурным

условием распространения субъективной дезориентации. Он характеризуется тенденцией

к дестабилизации систем знаний и ценностей. Тем не менее, для современных обществ в

«нормальных» условиях не характерно сколько-нибудь драматичное распространение

субъективной дезориентации. Институты, производящие знания, предоставляют людям

жизненно важные ориентации даже тогда, когда общество в целом более не поддерживает

единую для всех систему знаний и ценностей.

3. Возможности феноменологического подхода для анализа социокультурного

состояния России

Согласно феноменологической социологии, наряду с детерминацией объективных

структур, существует детерминация со стороны сознания индивидов, которые через

конкретные социокультурные действия, “процессы коммуникативной интеракции и их

последствия”, по существу, осуществляют конструирование социальной реальности. Этот

принципиальный методологический подход разрушает обманчивое ощущение простоты

общественных преобразований, сводимых к замене одних институциональных структур

на другие. Из него следует, что переход России от социокультурных реалий

традиционного общества к реалиям современного плюралистического общества

предполагает не только создание адекватных институтов, но и утверждение плюрализма

“жизненных миров” в сознании россиян, как результат столкновений и партнерства

локальных социокультурных реальностей, которые могут быть весьма своеобразны в

разных социальных и этнических контекстах.

Российские реформаторы последнего десятилетия исходили из того, что

достаточно покончить с характерными советскими институтами (монополией компартии

на власть, государственным тотальным контролем над экономикой, директивно

заидеологизированными культурой и наукой и т.д.), заменив их институтами рынка,

парламентаризма, открытой культуры, общественными науками, освобожденными от

идеологических и ценностных пристрастий, как перед страной откроются

демократические перспективы, предполагающие достойное место России в мировом

сообществе современных плюралистических стран.

Несомненно, новые экономические и политические структуры способствовали

изменению ценностных ориентаций и самоидентификаций у миллионов людей. Многие из

них отказались от прежних идеалов и ценностей и искренне пытаются приспособиться к

новому образу жизни, явно и латентно конструируя соответствующие “жизненные миры”.

И тем не менее, значительные результаты социокультурных преобразований суть не то,

чем они представляются даже самим социальным агентам.

Приведем несколько весьма показательных примеров, свидетельствующих о

коллизиях “жизненных миров” россиян, о неоднозначности результатов первых попыток

приближения страны к декларированным ценностям политического и экономического

плюрализма.

По данным социологических исследований, подавляющее большинство населения

поддерживает рыночные преобразования. Многие преуспевающие агенты экономического

поля искренне верят, что они уже думают, живут и действуют “по общецивилизационным

нормам”, что они “достопочтимые члены” общества и олицетворяют собой будущее

России. Между тем масштабы нечистоплотных финансовых комбинаций, настрой

предпринимателей на сиюминутную рваческую прибыль с исключительной выгодой для

себя свидетельствуют лишь о симуляции цивилизованных рыночных отношений. Да и

обыденная экономическая действительность подчас поражает противоречивым

сочетанием старых и новых ценностных ориентаций. В самый разгар жаркого дня киоск,

торгующий мороженым, закрывается на часовой перерыв; служащие, по утру спешащие

на работу, не могут нормально поесть, ибо большинство общепитовских точек начинает

140

работу в 10-11 часов, а открывающиеся в более ранние часы предлагают “комплексный

завтрак” в духе советского масс-стандарта. Если одни россияне считают перепродажу

товаров с целью наживы естественным, то другие, особенно люди из старших возрастных

групп, – решительно не приемлют это средство достижения благосостояния т.д.

Словом, факты нашего экономического поля, которые можно продолжать,

свидетельствуют о том, что нарождающаяся социокультурная реальность состоит не

только из объективных проблем, но из субъективно созданных весьма противоречивых,

конфликтующих между собой “жизненных миров”. Многие россияне конструируют

социальные представления, похожие на политическую и экономическую

плюралистическую реальность, другие – отягощены советскими мировоззренческими

установками, ностальгией по государственному патернализму, третьи вообще

скептически-негативно относятся ко всему, связанному с игрой рыночных сил. И все эти

типы сознания проявляются в соответствующем характере поведения, в “интеракции и

диалоге как части социальной реальности и как важном источнике социальной

реальности”8.

Конечно, есть и те социальные агенты, чей “жизненный мир” вбирает в себя

глобальные межцивилизационные взаимодействия, подготавливая социокультурные

предпосылки для перехода к ценностям современного плюралистического общества. Но

появление таких людей есть результат очень сложного процесса интернализации,

предполагающий, во-первых, “перепонимание-от-другого” того плюралистического мира,

в котором другие народы уже живут.

Даже на обыденном уровне может быть неправильное понимание у людей с

разными “жизненными мирами”: культовые оргии одних, доходящие до эмоционального

приступа всеобщей истерики, другим могут показаться простым проявлением веселья.

Само собой разумеется, что для большинства россиян понимание плюралистических по

характеру ценностей, норм, поведенческих актов сложнее на порядок, ибо предполагает

усвоение как явных, так и латентных, ранее неизвестных им граней человеческих

отношений. То, что в России не было институциональных структур с соответствующими

функциями для утверждения ценностей плюралистического общества и, соответственно,

не было адекватной субъективной социальной реальности, приводит к тому, что ценности

мирового постиндустриального пространства приходят к нам настолько

деформированными, что, по существу, обретают иное содержание, выступают как

суррогатные псевдоценности.

Так, значительное большинство “новых русских” ратует, с одной стороны, за

радикальное, по существу, зряшное отрицание прежних социокультурных ценностей, а с

другой, – за такие ценности как приватизация, рынок, демократия, выбирая лишь часть из

этих многомерных феноменов в соответствии со своими мировоззренческими

установками. В итоге за рынок выдается стяжательская купля-продажа, за приватизацию –

разграбление богатства, создававшегося многими поколениями людей. Аналогично,

богатый западный опыт зачастую заимствуется в квазиформах – далеко не лучших,

примитивных, огрубленных образцах.

Интернализация также предполагает, что новый мир социальной реальности

становится для социальных агентов действительно значимым, т.е. формирует их

самоидентификации, менталитет, поведение. Поясняя этот момент, П. Бергер и Т. Лукман

отмечают, что интернализация предполагает объединяющую обширную перспективу для

людей – участники конкретных действий взаимно определяют ситуации, у них возникает

связь мотиваций, распространяющихся на будущее. “Но что важнее всего – теперь между

ними происходит постоянная непрерывная идентификация. Мы не только живем в одном

8 Luckmann. T. Remarks on the Description and Interpretation of Dialogue. – International Sociology, Vol.

14, N 4, 1999. – Р. 389

141

и том же мире, мы участвуем в бытии друг друга”9. Понятно, что сегодня в России

социальных агентов с такой степенью интернализации, не может быть много, в силу

названных выше причин.

Интернализации всегда сопутствует экстернализация. Экстернализация –

деятельность индивида, в ходе которой он конструирует социальную реальность и делает

её значимой для себя и других. Согласно феноменологам, в ходе экстернализации люди

поддерживают реальность того социально сконструированного мира, в рамках которого

они существуют в их повседневной жизни. Члены общества одновременно

экстернализируют себя в социальном мире и интернализируют объективную реальность,

превращая её в субъективно значимые смыслы.

Феноменологический инструментарий позволяет лучше понять суть

социокультурных перемен в политическом поле страны, осознать, что возможность

затянувшегося расставания с переходным периодом постсоциализма зависит не только от

наличия двух или множества партий, но и от того, какую конкретно политическую

реальность россияне способны воспроизводить и поддерживать в своих “жизненных

мирах”. Представляется, наши руководители страны так и не сумели понять, почему их

гигантские революционно-реформаторские замыслы, несмотря на самые искренние

намерения демократизировать страну, приобщить к мировым политическим ценностям,

так и никогда не воплотились в жизнь сообразно задуманному. Главная причина тому

кроется не в происках “врагов” и даже не в личных качествах самих руководителей, а в

том, что при ломке старых и создании новых политических институтов не учитывались

возможности и потенции российской субъективности. В самом деле, нельзя

результативно осуществить реформу политических институтов, не добившись их

совместимости с сознанием социальных агентов, совместимости, при которой каждая

сторона раскрывает свои возможности друг другу.

Практически вплоть до 80-х годов Россия прошлого столетия по своим структурам,

а самое главное по характеру жизненных миров и, соответственно, управленческих

отношений оставалась страной традиционного типа. Для неё были адекватны лидеры

традиционные – получавшие власть либо по наследству (включая наследие

партноменклатурное), либо за счет особой харизмы.

Сложные исторические преобразования, начатые с тех пор, привели к совершенно

иному положению в стране. Исчезла единая, государством декларируемая вера в “светлое

коммунистическое будущее”. Нет больше общей для всех морали. Вместо морали Т.

Лукман предпочитает говорить об основах морали или моралях, имея в виду нормы,

проявляющиеся в конкретных коммуникативных процессах10.

Словом, единую мораль, характерную для традиционного общества, заменил

плюрализм идей, норм и ценностей. Соответственно, складывается и утверждается

современный политический плюрализм. Самые разные партии, конкурируя между собой

за поддержку людей, направляют членов общества на выбор альтернатив, начиная от

стратегий развития самого общества, выдвижения жизненных идеалов, определения

друзей, партнеров и врагов и кончая самыми житейскими вопросами. Через конкуренцию

альтернатив, которая постепенно приобретает своеобразную форму открытого рынка,

определяются приоритеты, находятся наиболее оптимальные пути решения как

общественных и государственных, так и самых обыденных проблем.

В этих новых социокультурных условиях стране нужно иное управление и

принципиально иной тип лидера, который смог бы действовать с учетом того, что ныне

9 Бергер. П., Лукман. Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М.,

1995. – С. 212

10 Luckmann. T. The Moral Order of Modern Societies, Moral Communication and Indirect Moralizing. In:

Konfigurationen Lebensweltlicher Strukturphanomene. Leske + Budrich, Oplanden 1997. – Р. 13-14

142

нет и не будет ни общих ценностей, ни общей идеологии, ни общей для всех морали.

Перед ним встают отнюдь не вождистские задачи:

– адаптировать политические и экономические структуры не к массе, а к активно

действующим социальным агентам, имеющим свободу выбора. Россияне, никогда прежде

не выбиравшие жизненные ориентиры, ныне поставлены в условиях, когда практически

навязывается выбор из целой совокупности возможностей и невозможно не выбирать;

– не выдумывать новые утопии и мифы, а обеспечить достижение пусть скромных,

но вполне реальных целей (при конкуренции самих целей и средств их достижения);

– не уничтожать “неправильные, чуждые” жизненные миры, а добиваться их

сосуществования (в принципиальном отличие от современных плюралистических стран,

в России нет и не могли сформироваться за такой исторически короткий срок

универсальные нормы, не отягощенные идеологическими пристрастиями, позволяющие

сосуществовать и софункционировать людям с различными жизненными ориентациями –

эти универсальные нормы Т. Лукман метафорически называет “правилами дорожного

движения”11);

– создать атмосферу толерантности, как внутри страны, так и в её

взаимоотношениях с другими народами мира;

– обеспечить определенную преемственность при переходе от повседневных

практик традиционного типа к практикам, основу которых составляют личные права

гражданина, индивидуальные свободы. Они требуют от лидера страны не столько

гарантий социальной защиты (что тоже, несомненно, необходимо!) сколько

предоставления возможностей для личной инициативы граждан, а от индивидов –

переориентации самоидентификации от поиска покровителя к самостоятельному

принятию решений, связанных с рисками и собственной ответственностью за их

последствия.

Из сказанного следует, что современные социокультурные реалии предполагают

лидера, который функционально отнюдь не должен быть богом, царем или героем-

спасителем. Это может быть вполне нормальный человек, с достоинствами и возможными

недостатками, но более других осознающий новые исторические реалии движения России

в мировое сообщество демократических стран, которое основывается на признании

плюрализма ценностных ориентаций и толерантного отношения друг к другу людей с

разными жизненными мирами.

Социологическая феноменология, располагая инструментарием анализа

взаимопроникновения институциональных структур и нашего сознания, как раз

расширяет наши представления об оптимальных и реальных путях в мировое сообщество

плюралистических стран.

Каковы же перспективы взаимодействия и борьбы существующих в стране

жизненных миров для её будущего? Представляется: во-первых, в отличие от

традиционного современное плюралистическое общество с неизбежностью предполагает

качественную дифференциацию жизненных миров. Это её непременный атрибут. В силу

чего бессмысленно и утопично добиваться доминирования одной социокультурной

реальности за счет остальных.

Во-вторых, попытки сохранения единой для всех социокультурной реальности с

единой моралью и общей для всех идеологией обрекают Россию на усиление

противоречий и конфликтов, ибо идут вразрез с глобальным процессом плюрализации

жизненных миров.

В-третьих, перспективы занятия Россией достойного места в мировом сообществе

плюралистических стран следует искать не столько в наращивании технологического

потенциала и не в механическом заимствовании западных экономических, политических и

11 Luckmann. T. Some Problems of Pluralistic Modern Societies.– Лекция, прочитанная в МГИМО 28

сентября 1999 года

143

культурных институтов, сколько в интеллектуализации всех существующих и

потенциально возможных жизненных миров, утверждения в них потенциала

толерантности.

Плюралистическое общество, основанное на относительно толерантном

сосуществовании и софункционировании разных жизненных миров нигде не состоялось

без качественного приращения знания, которое превращалось в фактор

институционального регулирования повседневных практик социальных групп и этносов в

направлении гуманизации отношений между людьми, между людьми и природой.

Интеллектуализация жизненных миров позволяет конструировать качественно иную,

более гуманную социокультурную реальность, в которой вещи и традиционные

социальные институты постепенно утрачивают свою власть над людьми. Универсальной

ценностью становится деидеологизированное знание, которое в современном общества

оказывается более существенным фактором для стратификации, формирования

социального статуса, чем факторы традиционные – экономические, политические и

собственно классовые. Ныне значительно важнее не просто являться собственником,

банкиром и т.д., но играть их роли, что опять-таки может обеспечить в конечном счете

знание. Сегодня знание в гораздо большей степени определяет самоидентификации

людей, их мышление, поведение, чем принадлежность к классу. В этой связи особый

интерес представляют “процессы, с помощью которых любая система “знания” становится

социально признанной в качестве «реальности»”12.

В разных социокультурных координатах знание может быть специфическим. Но

именно знание обладает общей основой для всего человеческого рода, побуждает к

единению, приобщению к деятельности людей с иными ценностными ориентациями,

способствует сопричастности к себе подобными, в том числе с прошлыми и будущими

поколениями.

Благоприятные перспективы здесь открываются в связи с институциональной

легитимизацией таких наук, как социология, политология, культурология, введение

которых в учебные программы, несомненно, уже начало способствовать приобщению

россиян к достижениям ученых всего мира. Разумеется, знания этих и других наук стали

оказывать определенное влияние и на обыденное, повседневное знание, воздействуя тем

самым на характер поведенческих актов социальных агентов. Есть все основания

прогнозировать (это подтверждают и общемировые тенденции), что их влияние будет

возрастать.

Представляется, одна из главных причин тому, что мы с трудом усваиваем

социокультурные реалии плюралистического общества, лежит в нашем позитивистском

мышлении, в характере нашего обществоведения, в котором главная ставка сделана на

теоретический и методологический монизм, на требование безусловной рациональности,

на признании одной истины. Наше обществоведение до сих пор основывается на

эмпирико-аналитических науках, чей методологический инструментарий достаточно

хорош и эффективен для анализа материально-институциональных реалий, но мало

пригоден для познания идеально-сознательных реалий. Долгое время мы вообще

изолировались от достижений рефлексивных наук, в частности, феноменологии, чей

методологический инструментарий как раз более годится для понимания того, что же

происходит и с коллективным сознательным, и с коллективным бессознательным в нашей

российской ментальности.

В самом деле, когда реформы только начинались, наше обществоведение даже не

предполагало, насколько актуален вопрос о субъективной реальности, не прогнозировало

радикальные перемены в сознании россиян. Кое-кто из ученых вполне резонно

предупреждал о грозящих социальных и экономических невзгодах, типичных для раннего

капитализма. Но не было сколько-нибудь серьезной работы, в которой бы

12 Бергер. П., Лукман. Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М.:

Издательство «Медум», 1995. – С. 12

144

прогнозировался кризис российской ментальности в целом, суть которого ныне в

социологической литературе определяется как «катастрофическое сознание».

Наши реформаторы-политики (и мы, обществоведы, тоже!) рефлексивные науки не

изучали, поэтому субъективная социальная реальность оставалась вне сферы интересов.

Во многом поэтому и руководители, и руководимые искренне хотели, как лучше, но

получалось как всегда. Абстрагирование власти от учета особенностей нашей

субъективной социальной реальности, которая не могла быстро измениться, приводило ко

многим парадоксальным неожиданностям. Так, в условиях аномии, отсутствия единой

морали стало весьма легко конструировать виртуальные жизненные миры, начиная от

финансовых пирамид и кончая пирамидами политическими. Они предусматривали для

простых россиян делание лишь одного выбора, чтобы по-советски обеспечить себя

навсегда патернализмом, чтобы враз, одним принятым шагом избавиться от

необходимости делать каждодневные рискованные выборы, столь характерные для членов

современных плюралистических обществ. Всем известно, сколь болезненно протекает

отмирание единого субъективного мира.

Вопросы на развитие социологического воображения:

1. Как Вы объясните тот факт, что люди склонны к неоднократному

переписыванию исторических событий и даже к подделке религиозных документов?

Можно ли вообще создать учебник истории такого качества, что он будет востребован во

все времена?

2. В чем Вы видите причины кризиса социальной реальности, который возник

сегодня у многих россиян?

3. В начале нашего столетия резко обострились конфликты между развитыми и

развивающимися странами. В чем причины тому? Выскажите Ваши соображения с учетом

постулатов конфликтной и феноменологической парадигм.

Ключевые термины и выражения:

Социология знания, объективная фактичность общества, субъективная

фактичность общества, социализация, первичная социализация, вторичная социализация,

«хор», значимые другие, ресоциализация, десоциализация, релятивность знания,

толерантность, легитимизация, абстрактная норма, морализация, «виртуоз

плюрализма», суррогатные псевдоценности, интернализация, универсальные нормы,

деиделогизированное знание, субъективная социальная реальность, виртуальный

жизненный мир, экстернализация

ЛИТЕРАТУРА

145

Абельс Х. Романтика, феноменологическая социология и качественное социальное

исследование. – Социология и социальная антропология, 1998, № 1

Американская социологическая мысль. М.: МГУ, 1994. – Раздел

“Феноменологическая социология”

Баразгова Е.С. Американская социология. Традиции и современность.

Екатеринбург-Бишкек: Издательство «Одиссей», 1997. – Глава ХII

Бауман З. Мыслить социологически. М.: Аспект-Пресс, 1996. – Главы 2-5

Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по

социологии знания. М.: Издательство «Медум», 1995

Бергер П.Л. Приглашение в социологию. Гуманистическая перспектива. М.: Аспект

Пресс, 1996.

Громов И.А., Мацкевич А.Ю., Семенов В.А. Западная теоретическая социология.

Санкт-Петербург: Издательство «Ольга», 1996. – Часть II, гл. 3, раздел 2

Ионин Л.Г. Понимающая социология. М.: Наука, 1978

Лиотар Ж.-Ф. Феноменология. – СПб.: Алетейя, 2001

Лукман Т. Некоторые проблемы современных плюралистических обществ; Его же.

Герменевтика как социологическая парадигма? В кн.: Социальные процессы на рубеже

веков: феноменологическая перспектива. Научные труды. М.: МГИМО, 2000

Современная американская социология. М.: МГУ, 1994. – Разделы “Питер Людвиг

Бергер”, “Томас Лукман”

Социальные процессы на рубеже веков: феноменологическая перспектива.

Научные труды. М.: МГИМО, 2000

Учебный социологический словарь с английскими и испанскими эквивалентами.

Издание 4-е, дополненное, переработанное. Общая редакция С.А. Кравченко. М.: Экзамен,

2001

Luckmann. T. Remarks on the Description and Interpretation of Dialogue.– International

Sociology, 1999, Vol. 14, N 4

Luckmann. T. The Moral Order of Modern Societies, Moral Communication and Indirect

Moralizing. In: Konfigurationen Lebensweltlicher Strukturphanomene. Leske + Budrich,

Oplanden 1997

148

Тема 10. ЭТНОМЕТОДОЛОГИЯ

1. Предмет и методы

2. Основные исследовательские направления в этнометодологии

3. Место этнометодологии в системе социологического знания

4. Использование этнометодологических методов для анализа

практической повседневной деятельности в коммунальной квартире

Этнометодология, как социологическая парадигма, изучает методы

организации практической повседневной деятельности, характерные для

определенного культурного социума. Её цель – ещё глубже понять социальные

действия индивидов, чем это можно сделать с помощью теоретико-

методологического инструментария, предложенного М. Вебером, А. Шютцем,

представителями символического интеракционизма. Важно подчеркнуть, что

этнометодологи не исследуют практическую деятельность, организованную

осмысленно, сообразно формальной логики. Напротив, их интересует то, как

люди на основе знания здравого смысла, подчас сами, не осознавая того,

используют конкретные методы взаимодействия друг с другом, исходя из

общепринятых в их культуре моделей поведения.

Основоположником этнометодологии считается американский социолог

Гарольд Гарфинекль, который первым ввел в научный оборот сам термин

«этнометодология».

Гарольд Гарфинкель (Garfinkel) родился 29 октября 1917 году в семье

бизнесмена, занимавшегося продажей домашней утвари семьям иммигрантов.

Отец настаивал на том, чтобы сын включился в торговлю и продолжил его дело.

Юный Гарфинкель действительно стал помогать отцу, но параллельно стал

учиться в экономическом колледже. Так получилось, что многие из его

учителей только что окончили Колумбийский университет. У них не было

практического опыта, но они были сильны в социальных теориях и сумели

привить к ним такой интерес у студента Гарфинкеля, что он начал посещать

дополнительные курсы по социологии, предназначенные для будущих

специалистов социальных наук. По окончании колледжа Гарфинкель поступает

в университет Северной Каролины, где продолжает заниматься социологией,

особо увлекаясь теорией.

В 1942 году Гарфинкель был призван на военную службу. Там он

занимался подготовкой к танковым сражениям. Но реальных танков на учении

задействовано не было – одни муляжи. В этих условиях приходилось вести

«борьбу» с представляемой техникой противника. Возможно, здесь впервые на

основе уже полученных знаний по социальным наукам и сформировавшегося

социологического воображения Гарфинкель обратил особое внимание на роль

здравого смысла в конкретных методах действий военнослужащих в

повседневной армейской жизни, на специфику не осознаваемых своими

коллегами моделей взаимодействия.

По окончании Второй мировой войны Гарфинкель стажировался в

Гарвардском университете под руководством Т. Парсонса. Однако в то время

как его учитель подчеркивал важность абстрактного теоретизирования,

Гарфинкель все больший интерес проявлял к эмпирическим исследованиям

социальных взаимодействий, особенно тем их проявлениям, которые не

осознавались самими участниками. Интерес к этой проблематике подогревался

149

ещё и тем, что в течение двух лет Гарфинкель был задействован в конкретном

социологическом исследовании по изучению лидерства в замкнутых

социальных пространствах – на самолетах и подводных лодках.

В 1967 году Гарфинкель опубликовал работу “Исследования по

этнометодологии”, в которой учитывались новейшие взгляды на развитие

социальных систем, связанные с возможным разрушением традиционной

рациональности и как следствие – «моральными эффектами» от нарушений

стабильных общественных элементов (верований, ценностей, норм).

У Гарфинкеля появилось множество учеников и последователей. Они

развивают его идеи применительно к изучению самых разных сфер – от

институтов до анализа конкретных разговорных практик.

1. Предмет и методы

По сравнение с феноменологами Гарфинкель идет дальше в плане

изучения глубинных, латентных пластов обыденного знания, которые, как

правило, не замечаются и не осознаются самими людьми. Для него даже

совместное общее знание “домашней группы” не обладает внутренней

стабильностью. В этой связи социологом были предложены, по существу,

новый предмет исследования и новые методы, которые позволяли

анализировать спонтанные социальные изменения, вызванные латентными,

неосознаваемыми механизмами социальной коммуникации между людьми.

Теоретическое новаторство Гарфинкеля заключалось в попытке

органически соединить методологию феноменологической социологии, прежде

всего, с методами этнографии. Отсюда происходит сам термин

“этнометодология”, что в приблизительном переводе с греческого означает

методы, которые используют люди, принадлежащими к определенной культуре

для описания и осмысления своих собственных действий в повседневной жизни,

а также способы, с помощью которых индивиды приходят к согласию в

коммуникативных процессах.

Локальное производство социального мира

В противоположность своему учителю Т. Парсонсу, известному

американскому социологу (речь о нем пойдет в теме 14), который считал, что

участники социальной жизни действуют согласовано благодаря общим

пониманиям, что обеспечивается институциональными структурами и

принятием единых социальных норм, Гарфинкель поставил под вопрос саму

детерминированность понимания этими факторами. По его мнению, люди на

основе здравого смысла в основном совершают рутинные действия, которые не

всегда осознаются и не подвергаются рефлексии самими действующими

индивидами.

Тогда как же индивиды осмысливают социальную жизнь? Как становится

возможной их коммуникация? По мнению Гарфинкеля, общее понимание

индивидами социальной жизни отнюдь не только приходит извне через

принятие общих культурных норм и ценностей, на чем, как известно,

настаивали М. Вебер и Т. Парсонс. Как считает Гарфинкель, оно может

конструироваться изнутри. Это не означает простого субъективного

толкование людьми тех или иных событий. Скорее это означает, что

социальный порядок есть продукт собственной спонтанной активности

150

индивидов, который получается именно таким, каким его создали сами

участники социального взаимодействия, разумеется, с учетом ранее обретенных

правил и знаний, полученных от их культурной группы. Иными словами,

локальное производство социального порядка людьми, обладающими

собственной, по словам Гарфинкеля, «практической рациональностью», –

ключевой постулат этнометодологии.

По мнению Гарфинкеля, социальная структура воздействует на сознание

индивида через “фоновые ожидания”, под которыми имеются в виду социально

одобряемые установки на те или иные действия, которые могут не осознаваться

и не подвергаться рефлексии самими деятелями. Фоновые ожидания

представляют собой своеобразную социально-культурную квинтэссенцию

социальных взаимодействий. Они «видимы, но не замечаемы», не осознаваемы

участниками взаимодействия, да и другими членами общества. Однако фоновые

ожидания не пассивно воспринимаются: индивиды придают им личностный,

практически рациональный смысл, перерабатывают, а иногда и существенно

деформируют. Иными словами, фоновые ожидания задают индивидам

направление социального взаимодействия, характер коммуникации, оставляя

при этом возможность для собственной творческой активности. Тем самым

рядовой индивид, не осознавая того, в своей повседневной деятельности

становится субъектом социального взаимодействия и творцом социальной

реальности. Разумеется, люди в своих социальных действиях всегда культурно

ограничены конкретными “фоновыми ожиданиями”, что в итоге сказывается и

на характере их социальных действий, и самой социальной реальности.

Фоновые ожидания, как считает Гарфинкель, являются фундаментальными

латентными структурами общественной жизни, которые могут изучаться

практически только с помощью предложенных им методов этносоциологии.

По мнению социолога, социальная жизнь представляется упорядоченной в

определенном виде только потому, что члены общества активно заняты

приданием смысла всему тому, что происходит в процессе интеракций. Задача

же этнометодологии заключается в том, чтобы показать механизм человеческой

активности в контексте конструирования постоянно меняющейся социальной

действительности, выходя в итоге на изучение фоновых ожиданий.

Документальный метод

Гарфинкель исходит из того, что члены общества в повседневной жизни

пользуются так называемым “документальным методом”, которому социолог

придает свой, своеобразный смысл. Он состоит из выборки определенных

аспектов бесконечного множества характеристик, содержащихся в любой

ситуации или контексте, определении их особым образом, а затем рассмотрении

их как свидетельства наличия того или иного общественного образца, его

параметров. Иными словами, документальный метод предполагает часть

образца какого-либо объекта или явления (например, аплодисменты или свист

аудитории во время выступления артиста, или особый язык тела самого

артиста) представить, как “документ”, позволяющий дать определенную

интерпретацию явлению (выступлению).

Социолог утверждает, что в повседневной жизни люди постоянно

соотносят части образца для описания ситуации в целом, а также для

осмысления социальной реальности. Так, обрывистая речь человека, звонящего

в «Службу спасения», как правило, бывает правильно понята и

151

интерпретирована профессионалами, работающими в этой службе. Или

рассмотрим процесс ухаживания, предполагающий весьма сложное

взаимодействие людей с учетом специфики гендерных ролей. Естественно, что

в каждой культуре он будет отличаться общими «фоновыми ожиданиями»,

представляющими собой латантные структуры социальной жизни

конкретного общества. И все же в ухаживании будет собственная творческая

активность – своеобразные вербальные и невербальные проявления, подчас

неосознаваемые влюбленными, которые явятся своего рода «документами»,

свидетельствующими, насколько «нормальными» видятся гендерные роли

партнера с позиции практической рациональности каждого из участников

взаимодействия.

Эксперименты по разрушению повседневных взаимодействий как

метод изучения фоновых ожиданий

Для демонстрации сути одного из важнейших методов этнометодологии

Гарфинкель провел ряд интересных экспериментов, нацеленных на

сознательное разрушение нормального хода социальных взаимодействий.

Среди социологов эти эксперименты получили название «гарфинкелинги».

Их суть состояла в следующем. Исходным условием эксперимента было

то, что субъекты и объекты исследования были взаимосопряжены. По мнению

социолога, это принципиально важно, ибо коммуникация между людьми

обязательно предполагают передачу латентных смыслов, которые, будучи

видимыми, но не замечаемыми и не осознаваемыми, могут быть весьма

значимы. Причем их можно выявить только в ходе нарушений фоновых

ожиданий.

Итак, один из экспериментов состоял в следующем. Студенты

университета психиатрического отделения были приглашены принять участие

в том, что им было представлено, как новая форма психотерапии. Их попросили

в концентрированной форме изложить свою личную проблему, для решения

которой они нуждались в совете, а затем задать психотерапевту ряд вопросов.

Специалист находился в соседней комнате, так что участники эксперимента не

могли видеть друг друга, а сама коммуникация осуществлялась через

переговорное устройство. При этом на вопросы студентов психотерапевт мог

давать только односложные ответы – или “да”, или “нет”. Студенты не знали,

что человек, отвечающий на их вопросы, не был никаким психотерапевтом, а

ответы “да” или “нет” были заранее предопределены в соответствии с таблицей

случайных чисел, которые зачитывались ассистентом Гарфинкеля. Несмотря на

то, что ответы были произвольны и не имели никакого отношения к

содержанию вопросов, студенты, ориентируясь на определенные фоновые

ожидания, нашли их полезными и осмысленными. Почти каждый студент в

итоге заявил, что он разобрался в своей проблеме и знает, как поступать в

будущем.

Данный эксперимент позволяет пролить свет на методы, которыми

пользовались студенты при конструировании социальной реальности.

Гарфинкель пришел к заключению, что студенты наделяли смыслом ответы,

которые сами по себе были бессмысленны. Когда же ответы казались

противоречивыми или удивительными, студенты полагали, что психотерапевт

не был детально осведомлен о всех фактах их случая. Фактически, не осознавая

152

того, студенты на основе своей практической рациональности конструировали

осмысленную социальную реальность.

Этот эксперимент свидетельствует, что фоновые ожидания могут быть

выявлены с помощью “индексации” – центральной категории, используемой

Гарфинкелем и другими этнометодологами. Индексация означает, что смысл

любого явления или социального взаимодействия вытекает из его контекста, он

является “индексированным” в конкретной ситуации. По существу любые

интерпретации или объяснения членов общества в их повседневной жизни

всегда осуществляются со ссылкой на конкретные обстоятельства или ситуации.

Так, студенты осмысливали ответы “психотерапевта”, исходя из конкретной

ситуации: они находились в университете и были уверены, что имеют дело с

настоящим психотерапевтом. Если бы те же ответы на те же вопросы были

получены в иной ситуации, скажем, в кафе и в роли психотерапевта выступал

бы их коллега, то фоновые ожидания были бы иные, другими были бы их

индексации и, соответственно, результаты были бы интерпретированы совсем

иначе. В связи с этим Гарфинкель делает вывод, что смысл любого социального

действия можно понять только в определенном локальном контексте.

Другой эксперимент. Гарфинкель просил своих студентов, придя домой, в

течение небольшого периода времени (от пятнадцати минут до часа) вести себя

так, как если бы они были квартиранты, разрушая тем самым привычные

образцы взаимодействия со своими домочадцами. Согласно полученным

инструкциям, студенты должны были вести себя сдержанно вежливо,

официально, говорить лишь тогда, когда с ними заговаривали родственники. В

большинстве случаев члены семьи были обескуражены подобным поведением.

Гарфинкеля особенно интересовало, какие методы использовались

родственниками, чтобы с позиций практической рациональности

прореагировать на ломку фоновых ожиданий. Выяснилось, что члены семьи не

только требовали объяснений от студентов причин столь странного поведения,

но и сами наделяли смыслом новое поведение своих детей (переутомление,

ссора с возлюбленным и т.д.), полагая, что устранение этих причин приведет к

привычным моделям взаимодействия.

Как считает Гарфинкель, по действиям в локальных контекстах можно

проникнуть в суть фоновых ожиданий и тем самым действительно понять

неосознаваемые стабильные культурные образцы взаимодействия людей.

Вместе с тем пользоваться подобными экспериментами нужно весьма

осторожно, ибо разрушение повседневных моделей взаимодействия может

вызывать психологические стрессы.

Социолог утверждает, что данный и ему подобные эксперименты

проливают свет на то, как люди в повседневной жизни изнутри с помощью

своей практической рациональности постоянно конструируют и упорядочивают

социальный мир. Он также доказывают, что социальный порядок весьма

локален, хрупок, подвижен и не может быть однозначно выражен через какие-

либо жесткие закономерности.

153

2. Основные исследовательские направления в этнометодологии

К основным исследовательским направлениям в этнометодологии

относятся: анализ разговорных практик и изучение институтов.

Анализ разговорных практик

Не удивительно, что социологи, работающие в рамках

этнометодологической парадигмы, практически всегда в своих исследованиях

пользуются магнитофоном и видеокамерой. Они позволяют объективно

зафиксировать мельчайшие компоненты взаимодействия, имеющие место в

разговоре, которые в последствии подвергаются очень детальному анализу,

включая транскрипцию речи, с целью выявления индексаций. Последние в свою

очередь интерпретируются и систематизируются, что позволяет в итоге сделать

выводы сфере – телефонный разговор, публичное выступление политика и т.д.

Социологов, в частности, интересует место и роль смеха, аплодисментов,

свиста и т.п. в разговорных практиках. Так, ошибочно мнение, будто смех

абсолютно спонтанное проявление в разговоре. Исследования Г. Джефферсона

привели к выводу, что в западной культуре разговорных практик есть ряд

общих структурных характеристик, производящие фоновые ожидания, по

существу, приглашающие к смеху. Например, в коммуникации двух говорящих

одной из них является смех самого говорящего в конце произносимой фразы,

что, как правило, вызывает смех у второго партнера по коммуникации. Если же

в коммуникации задействовано несколько человек, то инициатором смеха, как

правило, становится кто-либо из слушателей.

Английский социологи Дж. Херитадж и Д. Грейтбатч изучали место

аплодисментов в речах британских политиков. Они выявили семь устойчивых

средств, используемых ораторами для того, чтобы заставить аудиторию

аплодировать. Причем социологи пришли к выводам, что все эти семь средств

имеют корни в стабильных моделях взаимодействия, встречающихся в

повседневных разговорных практиках, хотя они, как правило, не осознаются

говорящими. Теперь знания об аплодисментах используются специалистами по

рекламе и связям с общественностью, чтобы искусственно стимулировать

позитивные реакции аудитории в моменты выступления политических деятелей

и вообще значимых персон.

Весьма интересны исследования, в которых проходило совместное

изучение вербальной и невербальной деятельности. Язык тела, особые взгляды,

мимика, наложенные на определенную речь, позволяют сделать заключения о

типичных методах организации деловых переговоров, светских бесед и других

разговорных практик, каждая из которых предполагает свои фоновые ожидания

в конкретной культурной среде.

Этнометодологи Ф. Манниг и Дж. Рай провели исследование стыдливости

и самоуверенности в разговорных практиках, результатом чему появилась книга

«Стыдливость, самоуверенность и социальная интеракция». Исследователи

отметили, что стыдливость и самоуверенность могут быть не только

проявления особенностей психики участников коммуникации, но устоявшимися

своеобразными социальными стратегиями взаимодействия, рассчитанными на

определенные фоновые ожидания собеседников. Социологи пришли к весьма

неожиданным выводам: «стыдливые» («самоуверенные») люди, как правило,

154

стыдливы (самоуверенны) лишь в определенных социокультурных ситуациях и

в конкретное время. Эти выводы, несомненно, углубляют наше понимание

социальных действий индивидов, участвующих в коммуникации.

Изучение институтов

Значительное число этнометодологических исследований посвящено

изучению методов организации практической повседневной деятельности

людей в различных социальных институтах.

Так, например, одна группа социологов изучала методы организации

деловых переговоров представителей бизнеса. Другая – как врачи ведут прием

пациентов. Третья – методы организации приема посетителей в органах власти

и управления. Несмотря на все своеобразие этих исследований, социологи

пришли к опять-таки удивительному выводу: методы организации

функционирования делового мира в принципе не отличаются от социальных

практик повседневной деятельности. Разумеется, речь идет об образцах

взаимодействия, характерных для конкретной культуры.

В этой связи некоторые этнометодологи выявляют корреляции между

микросоциальными практиками и характером социальных структур общества.

3. Место этнометодологии в системе социологического знания

По Гарфинкелю, классическая социология имеет существенные

ограничения возможностей исследования социальной реальности. По его

мнению, её теоретико-методологический инструментарий не позволяет, в

частности, исследовать спонтанные социальные взаимодействия, характерные

для повседневных коммуникаций. Их нельзя изучать и интерпретировать в духе

веберовской формальной рациональности или через призму дюргеймовских

социальных фактов, имеющих-де принудительное воздействие на индивида.

Ибо, с точки зрения Гарфинкеля, социальные действия взаимодействующих

индивидов на локальном уровне будут, в конечном счете, детерминированы не

уровнем рационализации общественной жизни в целом, и даже не ценностями и

коллективными представлениями, а тем, как индивиды сами оценивают

сложившиеся обстоятельства, исходя из того, что они ориентируются на

фоновые ожидания и при этом обладают собственной практической

рациональностью.

Эти и другие соображения Гарфинкеля приводят его к выводу о том, что

предмет и методы этносоциологии, по существу, делают её «альтернативной

социологией».

В духе этого положения некоторые последователи Гарфинкеля заявляют,

что классическая социология стала наукой, которая «отчуждена» от социальных

реалий. Они обвиняют социологов-традиционалистов в огрублении и

искажении социального мира, заявляя, например, что необходимо изучать не

ценности и нормы, обуславливающие характер социальных действий

индивидов, а то, какими методами используются ценности и нормы самими

индивидами.

Напротив, критики этнометодологов отмечают, что представители данной

парадигмы изображают членов общества, как будто у них нет социально

детерминированных мотивов. Чем, например, мотивировалось поведение

студентов в эксперименте Гарфинкеля? У этнометодологов практически

155

отсутствуют ссылки на то, почему люди ведут себя так или что заставило их

действовать таким образом.

И все же в последнее время представители разных социологических

парадигм все чаще находят общие точки соприкосновения. Возникает синтез

этнометодологии с другими социологическими теориями. Так, американский

социолог Д. Боден активно работает с использованием теоретико-

методологического инструментария и этнометодологии, и символического

интеракционизма. Она в частности проводит связь разговорного анализа с

исследованиями Г. Блумером совместного действия. Другой американский

социолог Р. Хилберт предложил, по его словам, «радикальную концепцию»

этнометодологии, которая вообще стирает грани между макро и микро

социальными реалиями.

4. Использование этнометодологических методов для анализа

практической повседневной деятельности в коммунальной квартире

На Западе коммуналок нет, и нам не известно, чтобы кто-либо из

этнометодологов исследовал эту проблематику. Нам же она представляется

особо интересной в том смысле, что в коммунальной квартире почти ежедневно

происходят незапланированные «гарфинкелинги» – эксперименты по

разрушению повседневных взаимодействий, которые, как Вам стало известно,

являются прекрасным методом изучения фоновых ожиданий. Только

Гарфинкель планировал свои эксперименты, а в коммуналках их, как правило,

никто не планирует, отчего они не меняют свою функцию.

В самом деле, в большой коммунальной квартире, в которой проживают

10 – 12 семей, почти ежедневно происходит нечто, что нарушает нормальный

ход повседневных взаимодействий. Этим нечто может быть все, что угодно: к

Ивановым неожиданно приехали родственники; Петровы купили электроплиту

– аппарат, отличающийся от привычных примусов и керогазов; Сидоров привел

новую спутницу жизни; у кого-то пропали туфли и т.д. И все это нечто может

существенно разрушить стабильные культурные образцы взаимодействия,

сложившиеся среди жильцов.

Проявим немного социологического воображения и спрогнозируем, что

произойдет дальше. Люди, живущие бок о бок и принадлежащие к одной и той

же социокультурной группе, воспримут «нововведение» через призму своей

практической рациональности и проинтерпретируют его по-разному. Но,

очевидно, что все придут в большее или меньшее смятение. И вот тут-то и

выявятся «видимые, но не замечаемые» фоновые ожидания. Кто-то может

испытать психологический стресс, зависть уже оттого, что Петровы,

«разбогатев», купили «буржуазную роскошь» – электроплиту. Не осознавая

того, люди хотят вернуться к привычным моделям взаимодействия – к тому, что

все должны быть «равны», у всех могут быть только примусы и керогазы.

Отклонения от нормального, привычного хода взаимодействия пытаются

скорректировать. Возникают явные и неявные требования убрать электроплиту.

Не исключено, что она кем-то может быть вообще выведена из строя. Отсюда

могут возникнуть конфликты. И дело здесь не в том, что в квартире собрались

«неуживчивые» люди, что кто-то среди них «плохой», а кто-то «ещё хуже».

Просто для представителей этой социальной группы, живущих скученно и в

замкнутом культурном пространстве, как правило, характерны жесткие

фоновые ожидания. Но в большой квартире могут найтись и те, чьи фоновые

156

ожидания являются несколько другими, отличными от остальных, кто уже

сталкивался с другими моделями взаимодействия и более толерантно относится

к небольшим переменам, особенно если они не касаются его лично. У кого-то

может быть иная практическая рациональность.

Неудивительно поэтому, что жизнь в коммунальной квартире одному

кажется “настоящим адом”, другому – “весьма терпимой”, а третьему вообще

доставляет эмоциональное удовлетворение. Все зависит от того, считают

этнометодологи, какими методами сами индивиды изнутри сконструировали и

упорядочили социальный мир данной квартиры.

Вопросы на развитие социологического воображения:

1. Согласно этнометодологическим исследованиям, в рамках одной

конкретной культуры методы организации функционирования делового мира в

принципе не отличаются от социальных практик повседневной деятельности.

Насколько, по Вашему мнению, стабильные культурные образцы

взаимодействия россиян, сформировавшиеся на повседневном уровне,

имеющие налет традиционности и тоталитаризма, влияют на процессы

демократизации жизни в стране? Есть мнение, что нам не хватает «хороших»

законов. А может быть нам прежде всего не хватает более рациональных, более

демократических моделей взаимодействия в обыденной жизни?

2. В Российском парламенте с небольшой периодичностью возникают

дебаты о телерекламе. При этом, как правило, возникают предложения по её

ограничению. Почему же россияне в своем большинстве негативно относятся к

рекламе?

3. Социологи используют понятие «сегментированная личность» для

обозначения того, у кого развился набор различных несогласованных

социальных ролей и способов поведения. Как Вы считаете, этот тип личности

обусловлен психологическими факторами или он формируется в локальном

социокультурном контексте? Где чаще встречаются сегментированные

личности: на селе или в городе?

Основные термины и выражения:

Этнометодология, латентный пласт обыденного сознания,

рефлексивность, локальное производство социальной реальности,

«практическая рациональность», документальный метод, язык тела, фоновое

ожидание, индексация, альтернативная социология, сегментированная

личность

157

ЛИТЕРАТУРА

Абельс Х. Романтика, феноменологическая социология и качественное

социальное исследование. – Социология и социальная антропология, 1998, № 1

Американская социологическая мысль. М.: МГУ, 1994. – Раздел

“Феноменологическая социология”

Баразгова Е.С. Американская социология. Традиции и современность.

Екатеринбург-Бишке: Издательство «Одиссей», 1997. – Глава ХII

Бауман З. Мыслить социологически. М.: Аспект-Пресс, 1996. – Главы 2-5

Громов И.А., Мацкевич А.Ю., Семенов В.А. Западная теоретическая

социология. Санкт-Петербург: Издательство «Ольга», 1996. – Часть II, глава

3, раздел 2

Ионин Л.Г. Возникновение и развитие феноменологической социологии.

А. Шюц и этнометодология. В кн.: История теоретической социологии. Том 3.

М.: Канон, 1998 – Глава десятая, §2

Ионин Л.Г. Понимающая социология. М.: Наука, 1978

Учебный социологический словарь с английскими и испанскими

эквивалентами. Издание 4-е, дополненное, переработанное. Общая редакция С.А.

Кравченко. М.: Экзамен, 2001

Haralambos M., Holborn M. Sociology. – Collins Educational. 1995. –

Сhapter 14 – “Sociological Theory”

Ritzer G. Modern Sociological Theory. – McGraw Higher Education. 2000. –

Сhapter 7 “Ethnomethodology”

158

Тема 11. СОЦИАЛЬНЫЙ ПСИХОАНАЛИЗ З. ФРЕЙДА

1. Структура личности, её социальные действия

2. Масса: коллективное бессознательное и сознательное

3. Роль культуры в человеческих отношениях

4. Инфантильное и интеллектуализированное поведение

5. Социальный психоанализ о роли бессознательного и

деструктивного факторов в политике

З. Фрейд явился создателем психоанализа – принципиально нового

направления науки о поведении человека, позволяющей интерпретировать его

действия с учетом как сознательного, так и бессознательного и тем самым

изучать личность в целом. До него поведение людей в научных исследованиях

объяснялось либо физиологическими основами, либо детерминировалось

сознанием. Им также был предложен метод исследования деятельности людей,

получивший название глубокой герменевтики.

Зигмунд Фрейд (Freud) родился 6 мая 1856 года. Окончил

медицинскую школу Венского университета, получил степень в медицине и

начал частную практику, специализируясь в области лечения неврозов с

помощью гипноза.

Свою профессиональную карьеру З. Фрейд начал как практикующий врач

в психиатрической клинике. Лечение нервных болезней натолкнуло его на

более углубленное исследование латентных проявлений душевной жизни

людей. На эту тему он пишет ряд книг: “Толкование сновидений” (1900),

“Психопатология обыденной жизни” (1904), “Остроумие и его отношение к

бессознательному” (1905), “Три очерка по теории сексуальности” (1905) и др.

Начиная с 1910 года Фрейд все более переключается на социологическую

проблематику: “Леонардо да Винчи” (1910), “Психология масс и анализ

человеческого Я” (1921), “Я и Оно” (1923). Основная работа ученого – “Лекции

по введению в психоанализ” (две части написаны в 1915-17гг., третья – в 1933), –

в которой в концентрированной форме изложена его теория. Труды, созданные

в оставшийся период жизни, знаменуют собой использование психоанализа

применительно к собственно социологической проблематике – посвящены

рассмотрению культуры, религии, национальных отношений, общества в

целом. Последнее обстоятельство позволяет, на наш взгляд, рассматривать

психоанализ, примененный к социальной сфере, как особую социологическую

парадигму, многие элементы которой можно обнаружить в социологических

теориях Т. Парсонса, Э. Гидденса, П. Бурдье и др.

З. Фрейд долгое время страдал от рака и умер 23 сентября 1939 года.

1. Структура личности, её социальные действия

Ключевым для З. Фрейда является представление о том, что не только

внешние социальные факты правят поведением людей, но и внутренние силы.

Детерминированность социальных действий сознательными и

бессознательными факторами

159

По Фрейду, эти внутренние силы могут олицетворять собой как

сознательное, так и бессознательное. В этом заключено принципиальное

новаторство ученого, который упраздняет отождествление душевной жизни

человека только с разумом, с сознательным. Отсюда вытекают два основных

постулата психоанализа. Предоставим слово их автору. “Согласно первому

коробящему утверждению психоанализа, психические процессы сами по себе

бессознательны, сознательны лишь отдельные акты и стороны душевной

жизни”1 . Фрейд был первым, кто эмпирически изучил бессознательные

влечения и обосновал бессознательную мотивацию поступков. Второй постулат

касается того, что страсти и вожделения человека способны к сублимации, т.е.

отклонению от своих сексуальных целей и направлению на цели социальные.

“Это второе положение, которое психоанализ считает одним из своих

достижений, утверждает, что ...сексуальные влечения участвуют в создании

высших культурных, художественных и социальных ценностей человеческого

духа, и их вклад нельзя недооценивать”2 .

Итак, социальные действия индивидов могут быть детерминированны как

сознательными, так и бессознательными психическим процессами, отношения

между которыми весьма динамичны. Говоря о роли сознательного, Фрейд

отмечал, что большинство сознательных процессов сознательны лишь короткое

время. Очень скоро они становятся латентными, но легко могут вновь стать

сознательными. Что же касается бессознательного, то оно может быть двух

видов: одно, которое при часто повторяющихся условиях легко превращается в

сознательное, и другое, при котором это превращение происходит с трудом и

может и никогда не произойти. То бессознательное, которое является только

латентным и легко становится сознательным, Фрейд называет

предсознательным, другое же называет собственно бессознательным.

Предсознательное своего рода компьютер человеческой памяти, хранящий

мысли и желания человека, которые периодически вновь приходят в сознание,

детерминируя определенные социальные действия.

Важно подчеркнуть, что фрейдовская концепция бессознательного не

просто констатирует само существование бессознательных процессов, а

указывает на реальное влияние бессознательного фактора на социальные

действия людей, что выражается в двух принципиальных моментах. Во-первых,

люди, принимая весьма важные решения, могут не знать об истинных

мотивах. Аналогично, наши симпатии или антипатии, “благородные жесты”

или деструктивные действия могут определяться силами, которые нами не

осознаются. Во-вторых, бессознательные мотивы социальных действий

остаются бессознательными потому, что люди не хотят их осознавать, хотя в

принципе их можно исследовать особым новым методом, предложенным

ученым, о котором пойдет речь ниже.

«Оно», «Я» и «Сверх-Я»

Через раскрытие взаимодействия сознательного, предсознательного и

бессознательного Фрейд дает свое толкование структуры личности индивида,

выделяя в ней три компонента: «Оно», «Я», «Сверх-Я». «Оно» – это наиболее

архаичная часть личности, которая включает в себя все генетически первичное,

подчиненное принципу удовольствия. «Оно» изначально иррационально: для

1 З. Фрейд. Введение в психоанализ. Лекции. М.: “Наука”, 1995. – С. 11

2 Там же. – С. 12

160

процессов в «Оно» не существует логических законов мышления, «Оно» ничего

не знает ни об обществе, ни о морали: “Оно не знакомы никакие оценки,

никакое добро и зло, никакая мораль. Экономический или, если хотите,

количественный момент, тесно связанный с принципом удовольствия,

управляет всеми процессами”3. Вместе с тем «Оно», которое содержит

инстинкты, служит источником энергии для всей личности. По Фрейду, все

инстинкты сводятся к двум группам. Первая – сексуальные инстинкты,

поддерживающиеся специфической энергией жизни – либидо (ученый создает

концепцию либидо, называя так “энергию тех первичных позывов, которые

имеют дело со всем тем, что можно обобщить понятием любви” в широком

смысле слова).

Вторая – деструктивные инстинкты смерти, питающиеся агрессивной

энергией танатоса, которые проявляют себя в бессознательном стремлении к

разрушению, насилию, агрессии, потребности наказания как других, так и себя.

Свою концепцию танатоса – влечения к смерти – ученый строит, опираясь на

факты распространения очевидной жестокости в войнах и революциях,

проявлениях тоталитаризма. Кроме того, Фрейд указывает на латентное

проявление враждебности в процессе эксплуатации, унижения и угнетения

слабых сильными. Из постулата о наличии инстинкта смерти следует

положение о врожденном влечении к агрессии, жестокости, об относительном

постоянстве количества деструктивности в действиях людей. Ученый тем

самым выступает как против религиозных, так и социальных теорий, согласно

которым человек должен быть по своей природе добрым и проявляет себя

грубым, жестоким насильником лишь вследствие нецелесообразного

общественного устройства, доказывая, что “вера в «доброту» человеческой

натуры является одной из самых худших иллюзий”.

В реальной жизни деструктивные инстинкты проявляются, как правило, в

латентной форме из-за того, что в большинстве социальных действий

индивидов одновременно задействовано несколько инстинктов. “К счастью, –

замечает Фрейд, – агрессивные влечения никогда не существуют сами по себе,

но всегда сопряжены с эротическими. Эти последние в условиях созданной

человеком культуры могут многое смягчить и предотвратить”4 .

Заметим, что неофрейдисты, как правило, не оспаривая утверждение о

деструктивности человека, ставят под вопрос её инстинктивную природу,

отмечая разную степень распространенности деструктивности в мире. Кроме

того то, что в одной культуре считается деструктивным, в другой может

относится к конструктивному (деятельность диссидентов в советское время).

Другой компонент личности – «Я» – следует принципу реальности,

осознает окружающий мир. Посредством своей деятельности Я способно

учитывать социо-культурные ценности общества, использовать их в своих

интересах. Более того, «Я» в процессе развития обретает способность

контролировать требования «Оно», определяя возможности реализации

потребностей во избежании ущерба для личности в целом. Говоря о

взаимодействии «Я» и «Оно», Фрейд метафорически сравнивает их с

отношением наездника и лошади: животное дает энергию для движения, и

наездник обладает преимуществом в определении цели и направления

движения; но часто возникает ситуация, когда складываются далеко не

идеальные взаимоотношения и тогда наездник вынужден направлять скакуна

3 Там же. – С. 345-346

4 Там же. – С. 364, 369

161

туда, куда тому вздумается. Но по мере того как всадник овладевает культурой

управления скакуном, тот («Оно») не может бежать непонятно куда. Сам Фрейд

подчеркивал: “Там, где было Оно, должно стать Я”.

Третий компонент личности – «Сверх-Я» – развивается в раннем детстве

из системы запретов и приказаний. Основой формирования «Сверх-Я» является

идентификация, т.е. уподобление собственного «Я» чужому «Я» (Фрейд

полагал, что ребенок прежде всего идентифицирует себя с отцом, тем самым в

его совести содержатся наставления и запреты, воплощенные в отцовском

«Сверх-Я»). На «Сверх-Я» ребенка влияют также заместители родителей –

воспитатели, учителя, идеальные примеры. Однако как подчеркивает Фрейд,

“Сверх-Я ребенка строится собственно не по примеру родителей, а по

родительскому Сверх-Я; оно наполняется тем же содержанием, становится

носителем традиции, всех тех сохранившихся во времени ценностей, которые

продолжают существовать на этом пути через поколения”. Ученый отмечает,

что постепенно выкристаллизовываются три функции «Сверх-Я»:

самонаблюдение, совесть и формирование идеала.

Из данного представления о формировании и сути «Сверх-Я», его

влиянии на социальные действия индивида вытекает принципиально новое

видение и социального поведения людей. “Видимо, – пишет Фрейд, – так

называемые материалистические воззрения на историю грешат недооценкой

этого фактора. Они отделываются от него замечанием, что «идеологии» людей

суть не что иное, как результат и надстройка действующих экономических

отношений. Это правда, но очень вероятно – не вся правда. Человечество

никогда не живет полностью в настоящем, в идеологиях «Сверх-Я» продолжает

жить прошлое, традиции расы и народа, которые лишь медленно поддаются

влияниям современности, новым изменениям, и, пока оно действует через

«Сверх-Я», оно играет значительную, независимую от экономических

отношений роль в человеческой жизни”5.

Анализ свободных ассоциаций

Фрейд, как отмечалось выше, предложил и новый метод, позволившей

ему изучать сознательное и бессознательное в целостности личности и тем

самым более адекватно понять поведение человека. Метод этот – анализ

свободных ассоциаций, слов, ошибок, оговорок – позволяет открыть доступ к

информации, которая иначе не доступна наблюдению, ибо она была вытеснена

из сознания. Более того, данный метод позволяет интерпретировать поведение

индивида с учетом как его сознательных мотивов, так и подавленных желаний.

Для этого исследователю необходимо проникать за границы поверхностных

значений ассоциаций, ошибок, оговорок, а также сновидений индивида, выявляя

при этом скрывающиеся за ними бессознательные желания и мотивы. С

помощью данного метода выявляются соотношения между символами

индивида и релевантными бессознательными факторами, определяются их

причинные связи (например, связь между искажениями языка и поведенческой

патологией, между частным жизненным опытом и развитием определенных

мотиваций). В социологической литературе метод, который предложил Фрейд,

стали называть глубокой герменевтикой. По сути, исследователю приходится

5 Там же. – С. 341

162

интерпретировать символы, которые либо искажены, либо вообще скрыты для

видимого наблюдения.

Применяя ряд технических приемов глубокой герменевтики (о них

заинтересованный читатель может узнать самостоятельно, обратившись к

фрейдовской работе “Введению в психоанализ”), ученый приходит к ряду

выводов, имеющих непосредственное отношение к собственно

социологической интерпретации социальных действий индивида. 1) “Да,

значительные части Я и Сверх-Я могут оставаться бессознательными, обычно

являются бессознательными”. 2) «Я», согласно Фрейду, находится в тройной

зависимости – от внешнего мира, «Сверх-Я» и «Оно». Поэтому «Я» должно

заботиться о том, чтобы инстинктивные влечения не переросли в конфликт со

«Сверх-Я» или с социальными реалиями. 3) «Я» живет за счет заимствованных

источников энергии. Поэтому «Я» свои предпочтения должно согласовывать с

«Оно» и «Сверх-Я».

Таким образом, в социальных действиях индивида присутствуют три типа

конфликтов: конфликты между индивидом и социальной средой; конфликты

между «Я» и «Оно», приводящие к противоборству разума и страстей; и

конфликты между «Я» и «Сверх-Я»: у людей с чересчур моралистическим

«Сверх-Я» часто возникают моральные переживания, страхи, чувства вины, что

отражается на их характере их социальных действий.

Основные защитные механизмы «Я»

В социальных действиях неизбежно присутствует сознательное и

бессознательное и, стало быть, в принципе утопично стремление к преодолению

иррационального, формированию “гармоничной, всесторонне развитой

личности” или ликвидации девиантного поведения вообще. Но социальный

психоанализ позволяет рациональными методами исследовать иррациональное,

свести его к минимуму и на этой основе стремиться к принятию оптимальных

решений, которые должны учитывать, с одной стороны, биологическую

природу человека, его инстинкты, а с другой – особенности нашего

национального «Сверх-Я», которые имеют, по Фрейду, глубинные корни и не

поддаются быстрым изменениям.

Постоянное же давление внешней среды на «Я» приводит к тому, что оно

вынуждено оберегать себя с помощью ряда защитных механизмов, которые

даже у вполне здоровых людей примитивизируют уровень социальных

действий.

К этим механизмам Фрейд, в частности, относил вытеснение – удаление

из сознания мотивов к действиям, которые потенциально вызывают аффект,

большую напряженность. Однако даже будучи вытесненными в

бессознательное, эти “комплексы” постоянно ищут своего выхода и тем самым

продолжают влиять на поведение индивидов, от которых требуется

расходование все большей энергии, что удерживать их в бессознательном.

Зачастую люди как бы “притворяются”, что у них нет аффектов, но они на деле

существуют в реактивных образованьях: вытесненная враждебность может быть

скрыта за безразличием, любовь – за беззаботностью.

«Я» может защитить себя и с помощью отрицания – неприятие реальных

событий, замена их вымыслами.

Пожалуй, более всего в России получил распространение такой механизм

защиты как регрессия – переход к более низким, упрощенно-примитивным

163

социальным действиям. Регрессия может проявляться в самых различных

формах – увеличение потребления алкоголя, табачных изделий, наркотиков.

Люди испытывают тягу к социальным действиям, связанным с мистикой,

полагая, что маги и экстрасенсы враз вылечат их от всех болезней, решат

личные проблемы, а предсказатели точно укажут источники возможных

опасностей. Регрессия проявляется и в том, что индивиды совершают действия

с неоправданными для себя и окружающих рисками – вождение автотранспорта

на недозволенной скорости, использование устаревшей летной техники,

пренебрежение правилами безопасности на производстве и ещё делают массу

действий с явно иррациональным компонентом.

Фрейд полагал, что и либидо как энергия, присущая инстинктам жизни, и

агрессивная энергия, в принципе поддаются сублимации, которая является

также одним из распространенным механизмом защиты «Я». Это могут быть

социальные действия относящиеся к науке, художественному творчеству,

труду. По мнению ученого, именно сублимированная энергия творит прогресс,

создает цивилизацию. “Наблюдение ежедневной жизни людей показывает нам,

пишет он в книге “Леонардо да Винчи”, – что многим удается перевести

значительную часть их полового влечения на их профессиональную

деятельность. Половое влечение особенно приспособлено для того, чтобы

делать такие вклады, потому что оно одарено способностью сублимирования,

т.е. оно в состоянии заменить свою ближайшую цель другими, смотря по

обстоятельствам, более высокими и не сексуальными целями”6 .

Разумеется, чтобы процесс сублимации мог пойти, для этого необходимы

условия, нужны соответствующие институциональные структуры. Пока же нет

благоприятных условий со стороны внешнего мира, возможности для

сублимирования энергии остаются весьма ограниченными.

Страхи и неврозы

В процессе ослабления «Я» под влиянием постоянного давления

неблагоприятных социальных фактов, возникают страхи, естественно,

влияющие на характер и содержание социальных действий. По Фрейду, «Я» –

единственное место сосредоточения страха, только «Я» может производить и

чувствовать страх, что прямо сказывается на характере социальных действий.

Используя фрейдовскую методологию, можно утверждать, что в

российском «Сверх-Я» содержится большой компонент долготерпения невзгод

от всякого рода войн, революций, контрреволюций, реформ и контрреформ,

которых хватало во все времена. Однако это долготерпение невзгод никогда не

являлось и ныне не может явиться панацеей от постоянных эмоциональных

стрессов. Если либидинозная и агрессивная энергии не могут сублимироваться

в социальные действия приемлемые как для индивида, так и для общества, то,

по Фрейду, неизбежно будут воспроизводиться условия возникновения трех

разновидностей страха – страха перед чуждым внешним миром, страха

совести перед «Сверх-Я», наконец, невротического страха перед силой

страстей в «Оно». Следствием неудавшегося защитного процесса «Я»

становятся неврозы и реактивные состояния. Не удивительно, что депрессия и

фрустрация стали массовыми в стране.

6 З. Фрейд. Леонардо да Винчи. Воспоминания детства. Психоаналитические этюды. В

кн.: Фрейд З. Психоаналитические этюды. Минск: ООО «Попурри», 1997. – С. 380

164

По Фрейду, вернуться к социальным действиям, приемлемым для

индивида и общества, можно путем усиления «Я», избавив его от постоянного

эмоционального давления извне, а также сделав его более независимым от

«Сверх-Я». При обострении неврозов «Сверх-Я» становится сверхстрогим,

унижает «Я», навязывает ему комплексы неполноценности и ущербности

(объективно нищенская заработная плата просто не может не воспроизводить

эти комплексы у индивидов с ослабленным «Я»). Через определенное время,

когда “критика Сверх-Я умолкает, Я реабилитируется и вновь пользуется всеми

человеческими правами вплоть до следующего приступа”.

Вернуть многих и многих россиян к социальной деятельности с

доминированием рациональной сублимированной энергией можно через

преодоление эмоционально-негативных социальных изменений для «Сверх-Я»

и целенаправленное вытеснение комплексов ущербности, неполноценности,

страха.

Критика К. Маркса

Фрейд подверг критике положения К. Маркса о том, что развитие человека

и общественных форм является естественноисторическим процессом. Он также

резко выступил против того, чтобы абсолютизировать экономические факторы,

что, по существу, приводит к игнорированию психологических мотивов в

поведении людей: “Уже тот несомненный факт, что различные лица, расы,

народы в одинаковых экономических условиях ведут себя по-разному,

исключает единовластие экономических мотивов. Вообще непонятно, как

можно обойти психологические факторы, когда речь идет о реакциях живых

человеческих существ, ведь дело не только в том, что они уже участвовали в

установлении этих экономических отношений, и при их господстве люди не

могут не вводить в игру свои первоначальные влечения, свой инстинкт

самосохранения, свое стремление к агрессии, свою потребность любви, свое

желание получать удовольствие и избегать неудовольствия”7 .

2. Масса: коллективное бессознательное

Факторы, способствующие образованию и распаду массы

От изучения личности индивида Фрейд переходит к исследованию

особенностей поведения индивидов в массе, а также собственно массы. На эту

тему им написан ряд работ, в числе которых книга “Психология масс и анализ

человеческого Я”. В этом направлении работы он опирается на достижения

французского социолога Ле Бона (1841-1931), который одним из первых

показал, что при включении в массу отдельно взятый индивид “приобретает

коллективную душу”, в силу чего он чувствует, думает и поступает совершенно

иначе, чем каждый в отдельности чувствовал, думал и поступал бы. Ле Бон

также пришел к убеждению, что в массе происходит исчезновение сознательной

личности, преобладают бессознательные личности, ориентирующиеся на

безотлагательное осуществление внушенных идей. Масса не сомневается в

истинности или ложности чего-либо, уважает силу, требует от своего героя

7 З. Фрейд. Введение в психоанализ. Лекции. М.: “Наука”, 1995. – С. 413

165

даже насилия, хочет чтобы ею владели и её подавляли, хочет бояться своего

вождя.

Однако Фрейда не удовлетворило то, что данное и другие исследования не

дают аргументированные ответы на многие возникающие вопросы. Прежде

всего ученый попытался ответить на вопросы, какая же сила объединяет людей,

почему аффективность в действиях отдельных индивидов чрезвычайно

повышается, а их интеллектуальные потенции заметно понижаются.

По его мнению, все дело именно в либидинозной энергии, присущей

сексуальным инстинктам, что можно выразить в двух постулатах: “Во-первых,

что масса, очевидно, объединяется некою силой. Но какой же силе можно

скорее всего, приписать это действие, как не эросу, все в мире объединяющему?

Во-вторых, когда отдельный индивид теряет своё своеобразие и позволяет

другим на себя влиять, в массе создается впечатление, что он делает это, потому

что в нем существует потребность быть скорее в согласии с другими, а не в

противоборстве, т.е. может быть, все-таки «из любви» к ним”8 .

Отметим, что установки и стремления индивидов, а также черты их

характера Фрейд всецело выводит из сублимированно выраженных

либидинозных влечений. Его последователи, не отрицая сексуального

происхождения многих мотивов социальных действий, тем не менее указывают

на совокупность факторов, включая социокультурные условия, в которых живут

люди.

Далее Фрейд отмечает, что массы могут быть разные: примитивные и

высоко организованные, возглавляемые вождями, с четкими подразделениями.

Предметом его исследования являются прежде всего высокоорганизованные,

постоянные, искусственные массы – церковь и армия. При всех различиях в их

основе лежат либидинозные структуры, культивируется иллюзия о том, что

верховный властитель (в католической церкви Христос; в войске – полководец-

отец: “каждый капитан в то же время и полководец и отец своей роты”) любят

каждого отдельного члена массы равной любовью. Если либидинозные связи

нарушаются, например, во время паники, то и церковь, и армия распадаются

тотчас же – прекращается всякий учет чужих интересов. Типичным поводом для

распада массы является разрыв связи с вождем, что, “как правило, порывает и

взаимные связи между массовыми индивидами”.

Агрессивность массы

Фрейд также задался вопросом: что же происходит с агрессивной энергией

массовых индивидов? Она никуда не исчезает и находит свой выход в

жестоких и враждебных импульсах к другим людям, которые не относятся к

конкретной массе. Даже религия, замечает Фрейд, хотя она и называет себя

религией любви, является жесткой и черствой к тем, кто к ней не принадлежит:

“В сущности, ведь каждая религия является такой религией любви по

отношению ко всем, к ней принадлежащим, и каждая религия склонна быть

жестокой и нетерпимой к тем, кто к ней не принадлежит”9 . Если религиозная

связь замещается какой-либо иной, объединяющей массу (ученый приводит

пример социализма), то положение дел не изменяется: “в результате возникает

та же нетерпимость к внестоящим, как и во времена религиозных войн”.

8 Фрейд З. Психология масс и анализ человеческого Я. В кн.: З. Фрейд.

Психоаналитические этюды. Минск: ООО «Попурри», 1997. – С. 440

9 Там же. – С. 445

166

По Фрейду, либидинозные связи, составляющие суть коллективного

бессознательного, характерны для любой массы, любого объединения людей.

Возникающие неизбежно при этом враждебные чувства к внестоящим в массе

могут не доходить до сознания, но лишь вследствие вытеснения.

Нетерпимость, вражда – часть человеческой природы, но они являются либо

вытесненными, сохраняясь при этом в коллективном бессознательном, либо

находятся в коллективном сознательном при больших различиях и

соперничестве с другими: “Родственные, близкие между собой народные ветви

отталкиваются друг от друга – южный немец не выносит северянина,

англичанин клевещет на шотландца, испанец презирает португальца. То, что

при больших различиях возникает труднопреодолимая антипатия – галла к

германцу, арийца к семиту, белого к цветному,– нас перестало удивлять”10.

Правда, как считает ученый, нетерпимость может исчезнуть на

определенный срок. Это происходит как при самом процессе образования

массы, так и в массе, которая позволяет удовлетворять основные жизненные

потребности индивидов. В этот период индивиды ведут себя как однородные,

терпят своеобразие других, равняются с ними и не испытывают чувств

отталкивания. Фрейд объясняет данную ситуацию тем, что в этот момент

себялюбие уступает место либидинозной связи с другими людьми.

Влюбленность в себя находит преграду в чужелюбии, в любви к объектам.

“Опыт показал,– пишет Фрейд, – что в случае сотрудничества между

товарищами обычно устанавливаются либидинозные связи, которые

определяют и продолжают отношения товарищей далеко за пределами выгоды...

Либидо опирается на удовлетворение основных жизненных потребностей и

избирает их участников своими первыми объектами. И как у отдельного

человека, так и в развитии всего человечества, только любовь как культурный

фактор, действовала в смысле поворота от эгоизма к альтруизму”11.

Идентификация

В массах, как считает Фрейд, действует самая ранняя и самая

первоначальная форма эмоциональных связей, названная им идентификация,

под которой понимается сознательное или неосознанное отождествление

индивида с другим лицом. Изначально идентификация амбивалентна: “она

может стать выражением нежности так же легко, как и желанием устранения”.

Как правило, идентификация возникает при обнаружении общности с

индивидом, не являющимся объектом собственно сексуального влечения, но

принимаемым за идеал. Обычно вождь олицетворяет собой идеал. Масса –

собрание людей, идентифицировавших себя с ним.

Идентификация как ранняя и самая первоначальная форма эмоциональных

связей, лежащая в основе массы, объясняет то, что у индивида массы

отсутствует самостоятельность и инициатива, его социальные действия

однородны с другими, регрессированы до уровня массового индивида. Масса,

как и стадо, отвергает все новое, непривычное. Современный человек ведет себя

в массе подобно дикарю в первобытной орде или детям. Исчезновение

сознательной личности, преобладание аффективных действий, коллективного

бессознательного в душевной сфере – все это соответствует состоянию

регресса. Однако замечает Фрейд, такой регресс характерен для сущности

10 Там же. – С. 447

11Там же. – С. 447-448

167

обыкновенных масс, в то время как у масс высокоорганизованных такая

регрессия может быть значительно задержана.

Корпоративный дух массы

Говоря о корпоративном духе массы, Фрейд видит его корни в

первоначальной аффективной зависти: “Никто не должен посягать на

выдвижение, каждый должен быть равен другому и равно обладать

имуществом. Социальная справедливость означает, что самому себе во многом

отказываешь, чтобы и другим надо было себе в этом отказывать”12.

Амбивалентность идентификации легко приводит к изменению чувств и

действий положительного направления на враждебные. В случае заражения

массового индивида опасной болезнью у него возникает “бессознательное

желание распространить своё заражение на других”. То же происходит, когда

беды и лишения сваливаются на несчастных, – их пытаются “по

справедливости” переложить и на остальных членов массы.

Вождь массы

Однако подчеркивает Фрейд, “требование равенства массы относится

только к участникам массы, но не к вождю. Всем участникам массы нужно быть

равными между собой, но все они хотят власти над собой одного. Множество

равных, которые могут друг с другом идентифицироваться, и один-

единственный, их всех превосходящий,– вот ситуация, осуществленная в

жизнеспособной массе”13.

По Фрейду, вождь в малой степени связан либидинозно, он не любит

никого, кроме себя, а других любит лишь постольку, поскольку они служат его

потребностям. Идеал, воплощенный в вожде, становится идеалом людей из

массы, у которых, как отмечалось выше, преобладают аффективные действия и

коллективное бессознательное в душевной жизни. “Это обстоятельство

облегчает выбор вождя. Нередко ему всего лишь нужно обладать типичными

качествами этих индивидов в особенно остром и чистом чекане и производить

впечатление большей силы и либидинозной свободы, и сразу на это откликается

потребность в сильном властелине и наделяет его сверхсилой, на которую он и

не стал бы претендовать”.

Таким образом, Фрейд показал, что коллективное бессознательное всегда

искало вождя, героя, “отца нации”, “спасителя Отечества”, которые обещают

быстрые и относительно легкие пути решения сложных проблем.

Если ретроспективно взглянуть на историю России, то не трудно

заметить, что в массах всегда особым авторитетом пользовались цари и вожди

харизматического типа, которых наделяли сверхсилой, боялись и любили, а не

просветители-преобразователи, обладавшие для своего времени передовыми

знаниями и ясными убеждениями по переустройству страны. Их призывы к

кропотливой, сознательной, эволюционной работе не были услышаны, а сами

они не были востребованы.

Фрейдовская методология позволяет объяснить то, почему в России с

господством в нашем национальном «Сверх-Я» обостренной социальной

справедливости, коллективистского менталитета были весьма распространены

12 Там же. – С. 462

13 Там же. – С. 463

168

гражданские войны за “справедливого” царя, бунты, скоропалительные

революции, реформы “революционного типа”, призывавшие “догнать и

перегнать” остальной мир, а также следовавшие за ними антиреволюции и

антиреформы. Господствующая в массах амбивалентность идентификации

логично приводила к тому, что “неземная” любовь к “спасителю Отечества”, по

мере накопления в бессознательном вытесняемого социального негатива и

увеличивавшегося давления беспредела на «Я», легко переходила подчас без

серьезной сознательной мотивации в такую же ненависть, в бичевание

низвергнутых вождей и требование нового, “настоящего” героя, готового в

очередной раз “осчастливить народ”.

Движение от коллективного бессознательного к коллективному

сознательному, по мнению Фрейда, осуществляется через развитие культуры,

которая помимо создания земных благ знаменует собой исторический прогресс

в упорядочении человеческих отношений, ибо “каждая культура создается

принуждением и подавлением первичных позывов”.

3. Роль культуры в человеческих отношениях

Культура и человеческие страсти

Фрейд понимает под культурой “все то, чем человеческая жизнь

возвышается над своими животными условиями и чем она отличается от жизни

животных”. При этом он выделяет две её стороны: одна “охватывает все

приобретенные людьми знания и умения, дающие им возможность овладеть

силами природы”; другая включает “все те установления, которые необходимы

для упорядочения отношений людей между собой”14.

Как считает ученый, человечество сделало немало в деле “господства над

природой и в этой области можно ожидать ещё больших успехов”. Однако

“нельзя с уверенностью констатировать подобный прогресс в деле

упорядочения человеческих отношений”. Главную проблему здесь Фрейд видит

в том, что любая культура подавляет первичные позывы человека и требует от

него социальных действий, которые ограничивают влечения. Это, в свою

очередь, может стать причиной антиобщественных тенденций, ибо разум

бессилен против страстей как таковых. “Надо, как мне думается,– пишет он,–

считаться с тем фактом, что у всех людей имеются разрушительные,

следовательно, противообщественные и антикультурные тенденции и что у

большого количества людей они достаточно сильны, чтобы определить их

поведение в человеческом обществе”15.

Люди не способны существовать изолировано. Тем не менее они остро

воспринимают жертвы по обузданию страстей, которые требуются от них в

процессе социализации. Институты, ценности и нормы принуждают людей к

труду, устанавливают определенное распределение материальных благ: “каждая

культура основывается на принуждении к работе и на отречении от первичных

позывов и поэтому неизбежно вызывает оппозицию тех, кто от этого

страдает”16. Отдельно взятые индивиды могут становиться врагами культуры.

Конечно, культура способна интегрировать значительное число членов

14 Фрейд З. Будущее одной иллюзии. В кн.: З. Фрейд. Психоаналитические этюды. Минск:

ООО «Попурри», 1997. – С. 481-482

15 Там же. – С. 483

16 Там же. – С. 485

169

общества. Однако Фрейд не верит в то, что ликвидация ущербных социальных

институтов, замена их другими способна вообще нейтрализовать силу

инстинктов: “известный процент человечества всегда останется

асоциальным”17.

Современная культура накладывает запреты на первичные позывы

кровосмешения, каннибализма, страсти к убийству, которые происходят из

древнейших инстинктов. Тем не менее полностью преодолен лишь

каннибализм. Практикуется инцест. Что же касается убийства, то “наша

культура при известных условиях еще совершает, даже предлагает”18.

И все же Фрейд констатирует определенный исторический прогресс в

человеческих отношениях, что связывает с развитием «Сверх-Я» человека, с

процессом интериоризации – переводом внешних запретов во внутренний мир

человека и освоением им сложившихся в обществе моральных ценностей и

норм. “Это укрепление сверх-Я, – пишет он,– является в высшей степени

драгоценным психологическим достоянием культуры. Все лица, в которых

совершился этот процесс, из противников культуры становятся её носителями.

Чем больше их число в культурном кругу, тем прочнее эта культура, тем скорее

она может отказаться от внешних средств принуждения. Однако мера этого

внутреннего освоения очень различна... Бесконечное множество культурных

людей, которые отшатнулись бы от убийства или кровосмешения, не

отказывают себе в удовлетворении жадности, жажды агрессии, половой похоти,

не перестают вредить другим ложью, обманом и клеветой, если это можно

делать безнаказанно”19.

Дифференциация запретов по социально-культурному признаку

Однако не только запреты и моральные ограничения сами по себе влияют

на характер взаимоотношения людей. Важным фактором является

дифференциация запретов по социально-культурному признаку:

привилегированные классы испытывают меньше лишений, пользуются

разнообразными средствами для удовлетворения желаний. Угнетенные же

классы “испытывают зависть к преимуществам привилегированных”, стремятся

употребить все, чтобы освободиться от большинства лишений. “Там, где это

невозможно, утвердится длительное недовольство, которое может привести к

опасным восстаниям”20. При этом Фрейд выдвигает и обосновывает своё

видение природы социальных конфликтов и революционных взрывов, которая,

по его мнению, лежит в неспособности конкретной культуры учитывать и

смягчать дифференциацию запретов по социальному признаку, доставлять

блага одной части общества за счет подавления другой, большей части

общества. “Вполне понятно, – замечает он, – что у этих угнетенных развивается

интенсивная враждебность против культуры, которую они укрепляют своей

работой, но от плодов которой имеют лишь ничтожную долю. В таком случае

нельзя ожидать от угнетенных внутреннего освоения налагаемых культурой

запретов. Они, напротив, не склонны признавать эти запреты, стремятся

разрушить самую культуру, при возможности уничтожить даже самые её

17 Там же. – С. 485

18 Там же. – С. 486

19 Фрейд З. Будущее одной иллюзии. В кн.: З. Фрейд. Психоаналитические этюды. Минск:

ООО «Попурри», 1997. – С. 487

20 Там же

170

предпосылки. У этих классов враждебность к культуре так очевидна, что из-за

неё осталась незамеченной, скорее всего, латентная враждебность более

зажиточных слоев общества. Не приходится говорить, что культура,

оставляющая неудовлетворенными столь большое количество участников и

ведущая их к восстанию, не имеет перспектив на длительное существование, да

его и не заслуживает”21.

Как видно, Фрейд полагает, что культура посредством ограничений

либидинозных и деструктивных влечений способствует производству

вытеснений, внутриличностной враждебности. Словом, за культурные блага

людям приходится платить внутренними переживаниями и стрессами,

ограничить которые можно лишь путем сублимации либидинозной и

деструктивной энергии.

Нарциссизм культурных идеалов

Другой принципиальный фактор, влияющий на характер

взаимоотношений людей, – культурные идеалы. Как считает Фрейд, идеалы

любой культуры имеют нарциссическую природу, т.е. культивируют

самовлюбленность, гордость, превосходство своих достижений по отношению к

тому, что исповедуют, чего добились представители иной культуры.

“Культурные идеалы, – пишет он, – становятся поводом для расколов и

враждебности между различными культурными кругами, и это особенно

отчетливо проявляется в отношениях между собой отдельных наций”.

Нарциссическая природа культурных идеалов приводит к тому, что угнетенные

классы получают возможность презирать чужаков, что “вознаграждает их за

угнетение в их собственном кругу”. Более того, “угнетенные идентифицируют

себя с повелевающим и эксплуатирующим их классом”. Данное обстоятельство

вызывает удовлетворение у всех слоев населения, разделяющих определенные

культурные идеалы, что способствует смягчению восприятия запретов и

ограничений по социальному признаку. “Если бы не имелись такие, по

существу, удовлетворяющие отношения, то было бы непонятно, почему многие

культуры продержались столь продолжительное время, несмотря на

оправданную враждебность широких масс”22. Фрейд особо подчеркивает роль

произведений искусства, которые, с одной стороны, побуждают совместные

переживания, действия представителей каждого культурного круга, а с другой,

– порождают любования своим превосходством по отношению к другим

культурам.

Нарциссические тенденции, весьма характерные для западной культуры,

стали распространяться и в современном российском обществе, что проявляется

в эгоцентризме, культивировании жажды престижа и восхищения, в тщеславии,

завышенных самооценках, в озабоченности своей безопасностью. В результате

мы имеем такие социальные действия, которые не способствуют дружбе и

сотрудничеству людей. “Чужие” культурные факторы стали вызывать

враждебность, страхи, а то и деструктивные действия.

Сам Фрейд объяснял распространение нарциссических наклонностей

гипотезой об их биологическом происхождении, умаляя тем самым собственно

культурные факторы. Стремление к престижу, несомненно, обусловлено

новыми социальными и экономическими реалиями. В целом же нельзя не

21 Там же. – С. 488

22 Там же. – С. 489

171

отметить и тот факт, что Фрейд рассматривал культурные явления как

производное от сублимированной сексуальной энергии. Сегодня мало кто

согласится с этим биологическим детерминизмом.

4. Инфантильное и интеллектуализированное поведение

Фрейд исходит из того, что как человечеству в целом, так и отдельному

человеку трудно сносить жизнь в двояком смысле. Во-первых, на индивидов

оказывают давление культурные предписания, а также неблагоприятные

действия других индивидов, спровоцированные несовершенством культуры.

Во-вторых, люди сталкиваются с ущербами, причиняемые им необузданной

природой, которые принято называть судьбой. Человечество всегда искало

пути, как облегчить себе жизнь, как защитить себя от превратностей судьбы.

Влияние религии на характер поведения

Неблагодарно и вообще близоруко стремиться к упразднению культуры.

Тогда останется только природное состояние и выносить его гораздо труднее.

Безличные силы природы и судьбы всегда остаются чуждыми. В этих условиях,

как считает Фрейд, у человека возникает предрасположенность к

инфантильному мышлению и поведению по аналогии с реакцией ребенка на

жизненную ситуацию: у него есть авторитетный отец, внушающий не только

страх, но и являющийся его защитником против опасностей. Сходным образом,

полагает ученый, наши предки не только наделили силы природы

человекообразными существами, с которыми можно было обращаться как с

равными, но и придавали им характер отца, превращали их в богов. Так

возникает религия, которая, как считает Фрейд, содержит отцовское ядро за

каждым божественным образом и тем самым создает основу для

инфантильного мышления и поведения. Отношения к богу приобретают

искренность и интенсивность отношения ребенка к отцу: “если ты уже столько

сделал для отца, то, конечно, хочешь и награды, хочешь, по крайней мере, быть

единственно любимым ребенком”, “бог есть возвышенный отец, тоска по отцу –

корень религиозной потребности”23.

Бог заменяет функции отношений ребенка к отцу, для которых

характерна своеобразная амбивалетность – его боятся, но о нем тоскуют и им

восхищаются. Сохранение этих функций в более зрелом возрасте, по мнению

Фрейда, способствует воспроизводству инфантильного мышления и

соответствующих социальных действий: “Когда подрастающий человек

замечает, что ему навсегда суждено остаться ребенком, что он всегда будет

нуждаться в защите от чуждых сверхсил, он придает этим силам образ отца, он

создает себе богов, которых он боится, которых он старается расположить к

себе и которым он все же поручает защиту самого себя. Таким образом, мотив

тоски об отце идентичен с потребностью в защите от следствий человеческого

бессилия; оборона против детской беспомощности придает реакции на

беспомощность, которую человек должен признать, а именно – созданию

религии – свои характерные черты”24 .

Фрейд рассматривает и роль религии в становлении культуры, в

сдерживании асоциальных эгоистических первичных позывов. По его мнению,

23 Там же. – С. 494

24 Там же. – С. 498

172

религия, несомненно, оказала человеческой культуре немалую пользу, но её

значимость переоценивается. “Религия, – пишет он, – совершенно очевидно

оказала культуре большие услуги: она очень содействовала укрощению

асоциальных первичных позывов, но все же недостаточно. Она в течение

многих тысячелетий господствовала над человеческим обществом; достаточно

было времени, чтобы показать, чего она может достигнуть. Если бы ей удалось

осчастливить большинство людей, утешить их, примирить их с жизнью, сделать

их носителями культуры, то никому не пришло бы в голову стремиться к

изменению существующего положения вещей”25.

Что же касается влияния религии на нравственность, то, как полагает

Фрейд, нет очевидных свидетельств, что люди верующие были нравственнее.

“Они всегда умели делать религиозные предписания чисто внешними и тем

самым срывать их цель. Священники, в обязанности которых было следить за

послушанием религии, шли им в этом навстречу. Милость бога должна была

идти рука об руку с его справедливостью: человек грешил и затем приносил

жертву или покаяние и тогда освобождался, чтобы грешить заново. Русская

психика вознеслась до заключения, что грех явно необходим, чтобы испытать

все блаженство милосердия божьего, и потому в основе своей грех – дело

богоугодное. Совершенно ясно, что священники могли сохранить покорность

масс религии только тем, что разрешали большие уступки человеческой

природе первичных позывов. Было установлено: бог один силен и благ, человек

же слаб и грешен. Во все времена безнравственность находила в религии не

меньшую поддержку, чем нравственность”26.

Дух науки и интеллектуализированное поведение

Становление интеллектуализированного поведения Фрейд связывает с

утверждением духа науки в обществе. По его мнению, замена религиозных

мотивов на мотивы светские не приведет к умалению культурного поведения,

ибо люди науки, работники умственного труда сами большей частью являются

носителями культуры. Не восторжествует ли в таком случае поведение,

основанное на эмоциональных мотивах? Действительно, даже у современного

взрослого человека мотивы чисто рассудочные трудно справляются с

побуждениями страстей. Ребенок же вообще не может рациональной

умственной работой подавить первичные позывы: он должен обуздать их

актами вытеснения, за которыми, как правило, стоит мотив страха.

Большинство этих детских неврозов стихийно преодолевается по мере развития

ребенка. Считая религию “общечеловеческим неврозом”, который отпадет в

процессе роста человеческой цивилизации, ученый полагает, что рациональное

обоснование запретов, заповедей и законов лучше религиозного в плане и

укрепления культурного фактора в человеческих отношениях, и в

совершенствовании окостенелых законов. “Люди поняли бы, – замечает Фрейд,

– что эти законы не столько для того, чтобы господствовать над ними, сколько

для того, чтобы служить их интересам; у них создалось бы к ним более

дружественное отношение, и они ставили бы себе целью не уничтожение их, а

только улучшение. На пути, ведущем к примирению с давлением культуры, это

было бы важным шагом вперед”27. Без религиозного влияния, конечно, человек

25 Там же. – С. 509

26 Там же. – С. 510

27 Там же. – С. 513

173

окажется в затруднительном положении. Он перестает быть объектом нежного

попечительства, благого предвидения и должен рассчитывать лишь на

собственные силы. “Он попадает в положение ребенка, покинувшего отчий дом,

где ему было так тепло и уютно. Но инфантилизм обречен на преодоление, не

так ли? Не может человек вечно оставаться ребенком, он должен, наконец,

выйти наружу, во “враждебную жизнь”. Это можно назвать «воспитанием к

реальности»28.

Фрейд верит в интеллектуализацию мышления и поведения людей, хотя

при этом отмечает объективные трудности данного процесса: “Мы можем

сколько угодно подчеркивать бессилие интеллекта по сравнению с властью

человеческих первичных позывов и быть при этом правыми. Однако слабости

этой присуща некая особенность: голос интеллекта тих, но он не успокаивается

до тех пор, пока его не услышат”29. Фрейд подчеркивает, что наука весьма

молода, но человеческий интеллект уже достаточно окреп, чтобы пользоваться

научным инструментарием для адекватного восприятия проблем мироздания.

5. Социальный психоанализ о роли бессознательного и

деструктивного факторов в политике

Причина краха коммунистической политики некоторыми социологами и

политологами видится в тех или иными внешних факторах. Их воздействие

бесспорно. Но как объяснить спонтанность большинства

антикоммунистических революций? Что вызвало столь массовые порывы?

Откуда взялись буквально вулканические всплески ненависти? Чем обусловлены

желания доселе покорных людей крушить все и вся в такие периоды?

Проще всего причину социального взрыва видеть в старческой или

интеллектуальной немощности вождя, в его непродуманных политических

действиях, цепи его ошибок или даже преступлениях. Если плох один вождь, то

можно надеяться, что другой будет лучше и добрее. Если “бандитами” оказалось

окружение политического лидера, то можно верить, что другая команда будет

непременно нравственнее и профессиональнее. Однако все это видимые, явные

заключения, которые не охватывают всю картину политической жизни.

Несомненно, авторитарная, тем более тоталитарная политика не проходит

бесследно как для властителей, так и для подвластных им людей. Латентно

развиваются страхи, покорность, подозрительность, зависть, ненависть. До

определенного времени они могут быть “вытесненными” в сферу

подсознательного и явно не проявляются. Однако люди, лишенные душевного

покоя, утрачивают способность к эффективности принятия и исполнения

решений. Они совершают необъяснимые поступки, подчас предательства даже

близких людей, что не всегда ими осознается.

Фрейдовская теория не просто констатирует само существование

бессознательных процессов, а указывает на их реальное влияние на характер

социальных действий. Люди, принимая даже весьма важные решения

политического толка, могут не знать об их истинных мотивах. Так, серьезные

политические акции и даже войны могут на уровне сознания иметь одни

причины, а на деле их реальными мотивами подчас являются всплески ранее

подавлявшихся эмоций политических агентов. Или, например, такая дилемма:

28 Там же. – С. 519-520

29 Там же. – С.523

174

вести ли России переговоры с чеченскими полевыми командирами и конкретно с

кем. Федеральная власть подчас в течение одной недели дает

взаимоисключающие ответы. Какие же из них сознательно, действительно

рационально просчитаны? Насколько эти заявления детерминированы

эмоциями, освобожденными от контроля и самоконтроля?

Разумеется, иррационально-бессознательный фактор присутствует и у

западных политиков. Достаточно вспомнить предвыборные кампании:

симпатии или антипатии, “благородные жесты” или деструктивные заявления и

даже силовые акции во имя “жизненных интересов США” могут определяться

силами, которые полностью не осознаются.

Можно привести множество данных о том, что политика реформ в России

никогда не учитывала ни иррационально-бессознательное, ни человеческую

деструктивность. Как следствие, все власти запоздало реагировали на

экономические и социальные проблемы, предлагая скоропалительные реформы,

которые враз должны были “осчастливить” народ. Популизм и мессианизм –

конкретные проявления властями иррациональных страстей: реформы никак не

сочетались с всесторонне просчитанным замыслом, их законодательным

подкреплением. Нет надобности говорить о том, что власть никогда не

задумывалась о соответствии реформаторских преобразований нашей

национальной ментальности. “Осчастливление” народа всегда шло через

деструктивную “ломку” народа, через авторитарное подавление и

игнорирование сложившихся бессознательных микросоциальных практик

большинства россиян.

Не лучше обстояло дело с политикой реформ в 80-90-е годы. С

внедрением принципиально новых для страны экономических и политических

структур нельзя одномоментно поменять российский тип ментальности,

сформировавшийся под влиянием тысячелетней авторитарной политики.

Жизненный уклад демократического свободного общества также нельзя

постигнуть только сознательно. Необходимо ещё, чтобы и бессознательное,

являющееся компонентом нашей ментальности, пришло в соответствие с

новыми реалиями. Трудно отречься от практики авторитарно-коммунистической

политики. Ещё труднее декларативно покаяться, признать собственную вину за

её проведение, что связано с ломкой личности, раздвоением сознания. Но

неизмеримо труднее на бессознательном уровне воспринять принципы

демократического свободного общества, научиться их соблюдать, не

задумываясь об этом.

Несомненно, для части россиян возникла проблема силой сознания

воспринять новые экономические и политические институты или создать

видимость их восприятия. Возникла ситуация постоянного давления (как

правило, не осознанного!) внешней среды на душевную жизнь индивидов. Это

приводит к тому, что психика вынуждена оберегать себя с помощью ряда

защитных механизмов, которые вместе с тем примитивизируют поведение

людей.

Так, индивид может защитить себя и с помощью отрицания – не приятие

реальной политики, замена её вымыслами. Россияне в своих воспоминаниях

“гонят прочь” неприятно пережитые события, в которых они оказались “в

дураках” (коррупция политиков, которых они поддерживали, результаты

приватизации) или которые противоречат их жизненным установкам (искренне

почитали идеалы справедливости, социализма, что выражалось и в конкретных

175

социальных действиях – боролись с его “врагами”, верой и правдой служили

благополучию КПСС).

Большинству россиян не удается избежать накопления неудовольствий в

индивидуальных сознаниях. Это выражается в субъективном восприятии

политики, в принципе ориентированной на утверждение демократического

общества как антинародного процесса, что находит воплощение в

соответствующих социальных действиях. Тяжело переносят “ломку”

ментальности практически все слои населения. “Новые бедные” предпринимают

несвойственные ранее социальные действия: участвуют в митингах протеста,

вступают в ультрапатриотические партии и движения, а то просто пополняют

криминальные структуры. И “новые русские” не только релаксируют в саунах и

казино, но порой тоже плачут, совершают массу “глупых” политических акций

во вред себе и окружающим. Кроме того, все живут в состоянии страхов: страха

перед новыми экономическими и политическими институтами, их рисками,

страха совести перед радикальным переосмыслением и изменением личностных

установок, невротического страха, что также прямо сказывается на характере

социальных действий.

Используя фрейдовскую методологию, можно утверждать, что в

российской ментальности содержится большой компонент долготерпения

невзгод от всякого рода иррационализма в политике – революций и

контрреволюций, реформ и контрреформ, которых хватало во все времена.

Однако это долготерпение никогда не являлось и ныне не может явиться

панацеей от постоянных эмоциональных стрессов, следствием чего становятся

неврозы и реактивные состояния. Не удивительно, что депрессия и фрустрация

стали массовыми в России.

Формально в Америке положение дел обстоит не лучшим образом.

Соединенные Штаты являются богатейшей страной мира, со стабильной

демократией и развитым правовым государством. И тем не менее в стране

массово проявляются симптомы психических отклонений. Америка входит в

десятку наиболее неблагополучных стран по количеству совершаемых

деструктивных действий – убийств, самоубийств, по числу лиц, страдающих

алкоголизмом, употребляющих наркотики. Там, правда, открыто говорят об этих

проблемах и ежегодно тратят на них миллиарды долларов. Но, как правило,

лечатся симптомы, а не причины человеческой деструктивности.

Фрейдовская методология позволяет также объяснить то, почему в

России с господством в нашей ментальности обостренной социальной

справедливости, были весьма распространены гражданские войны за

“справедливого” царя, стихийные бунты, скоропалительные революции,

реформы “революционного типа”, политические кампании, призывавшие

“догнать и перегнать” остальной мир (не столь важно, в какой сфере: в спорте,

космосе, экономике или демократизме). Господствующая в массах

амбивалентность идентификации логично приводила к тому, что “неземная”

любовь к “спасителю Отечества”, жертвенная преданность “верному”

политическому курсу, по мере накопления в бессознательном вытесняемого

социального негатива и увеличивавшегося экономического бедствия, давления

политического беспредела на индивида, легко переходила подчас без серьезной

сознательной мотивации в такую же ненависть, в разоблачение “антинародной”

политики, в бичевание низвергнутых вождей и требование нового, “настоящего”

героя, готового в очередной раз “осчастливить народ”.

176

Разумеется, характеристики массы по-разному проявляются в

конкретном социокультурном контексте. Западное общество в принципе

основывается на индивидуалистической культуре. Это не означает, что там нет

масс и проблем, связанных с ними. Однако общество с демократическими

традициями способно существенно повлиять на качественные характеристики

массы. Это, в частности, проявляется в том, что закрытые массы традиционного

общества постепенно сменяются открытыми массами – газетной,

телевизионной, потребительской и т.п. масссой. Кроме того,

индивидуалистическая культура апеллирует, прежде всего, к интересам

конкретных людей, побуждая их к самовыражению, что противоречит основным

принципам массы. Именно поэтому индивидуализм, индивидуальное сознание,

свободные личности изнутри подтачивают массы и способствуют их распаду.

Так, ныне политика американских профсоюзов, как правило, не направлена на

организацию массовой стачки, которая быстро разваливается, как только

удовлетворяются индивидуальные интересы.

Как было отмечено выше, Фрейд не верит в то, что ликвидация

тоталитарных социальных институтов, замена их институтами

демократического свободного общества способна вообще нейтрализовать силу

инстинктов. И все же социолог констатирует определенный исторический

прогресс в человеческих отношениях, что связывает с процессом

интериоризации – переводом внешних запретов во внутренний мир человека и

освоением им сложившихся в обществе моральных ценностей и норм. Это

момент принципиальной важности. Российская культура предполагает

политику, основанную прежде всего на внешнем принуждении, на осознанном

страхе наказания, прежде всего руководимых за неисполнение решений

руководителей. Отнюдь не случайно, что наше право до сих пор не преодолело

репрессивный характер. В западной культуре, напротив, политика строится на

том, что её агенты главным образом изнутри контролируют свои действия через

усвоенные ценности и нормы. Причем контроль становится тем эффективнее,

чем меньше в нем сознательного решения следовать законам и нормам, а есть

неосознанное внутреннее желание соответствовать требованиям социального

порядка. Контроль изнутри, разумеется, не умаляет формальную роль закона как

внешнего фактора принуждения, который определяет круг обязанностей людей

и перечень их прав. С учетом особенностей российского коллективного

бессознательно можно прогнозировать, что нам предстоит ещё длительный

процесс демократизации, прежде чем у большинства россиян произойдет

правовая интериоризация и появится неосознанная внутренняя потребность

уважать законы, нами же принятые. Только на этом пути может произойти

реальная минимизация деструктивного фактора в политике, имея в виду как

характер решений руководителей, так и их исполнения со стороны

руководимых.

Важным компонентом любой политики является дифференциация

запретов по социальному признаку. Глубокая дифференциация запретов по

социальному признаку сделала явной необходимостью политику

реформирования советского общества. Советская партийно-государственная

элита практически не знала запретов и потребляла блага по меркам чуть ли не

развитых стран Запада, в то время как простые граждане имели в прямом

фрейдовском смысле “ничтожную долю”, что не могло не развивать

“интенсивную враждебность” против культуры “социалистического выбора”.

Избавление от этой культуры могло бы восприниматься как благо в

177

историческом смысле, если бы не та огромная цена, которую россиянам

пришлось за это заплатить. Возникла аномия на фоне ещё более глубокой

дифференциации запретов, вызванных скачкообразной политикой либерально-

демократических реформ (шоковая терапия, не просчитанная либерализация

цен, “молниеносная” ваучерная приватизация, оборонная конверсия, военная и

коммунальные реформы и т.д.). В результате российская культура оказалась в

“переходном состоянии”, когда известно от чего переходить, что исторически

изжило себя, но не выражен рельефно вектор, куда собственно двигаться, к

каким духовным ценностям, нравственным принципам и нормам. Ясно лишь

одно – идет процесс перехода от одной цивилизационной системе ценностей к

другой. Все это не могло не принести дополнительный деструктивный

потенциал в российскую политику.

Другой принципиальный фактор, влияющий на деструктивность

политики – попытки патриотических сил возродить традиционные российские

культурные идеалы, особенно представления о величии российской (советской)

империи. Как считает Фрейд, идеалы любой культуры имеют нарциссическую

природу, т.е. культивируют самовлюбленность, гордость, превосходство своих

достижений по отношению к тому, что исповедуют, чего добились

представители иной культуры.

Нарциссические тенденции (весьма характерные для американской

культуры) стали реанимироваться и распространяться в современном

российском обществе, что проявляется в эгоцентризме, культивировании жажды

престижа и восхищения, в тщеславии, завышенных самооценках, в

озабоченности своей безопасностью. В результате мы имеем такие социальные

действия, которые не способствуют сотрудничеству людей, нормальному

политическому взаимодействию центра и регионов.

Вопросы на развитие социологического воображения:

1. Есть ли латентные причины “неожиданных” социальных взрывов

агрессивности, которых было так много в истории России, особенно за

последние десять лет? Ведь для людей, живущих в демократическом свободном

обществе, такое поведение не характерно. Так, может быть, причины

бунтарства, революционности, массовой деструктивности обусловлены

“вытесненными” в сферу подсознательного страхами, покорностью,

подозрительностью, завистью, ненавистью?

По Фрейду, природа агрессивности имеет сложный двойственный

характер: она не только направлена вовне по отношению к «Они» (ненависть,

ревность), но проявляется в самоагрессивности (садизм, мазохизм). Сравните

этот постулат с видением К. Маркса природы социальных катаклизмов.

2. За последние годы в России возросло число катастроф. Как правило, их

связывают с техногенным фактором. Правда, в последнее время все чаще

упоминается и человеческий фактор. Не является ли повсеместная регрессия

социальных действий одной из основных причин увеличивающегося числа

катастроф в нашей стране?

3. Какие народные игры Вы знаете? Соотносится ли их характер с

ментальностью народа? С позиций социального психоанализа

прокомментируйте такие игры как кулачные бои и русская рулетка (смертельно

178

опасная игра: в револьвер вставляется единственный патрон, затем крутится

барабан, после чего дуло револьвера подносится к голове играющего, который

сам нажимает на спусковой курок). Меняется ли характер народных игр в

современной России?

Основные термины и выражения:

Социальный психоанализ, сознательное, бессознательное, сублимация,

предсознательное, «Оно», «Я», «Сверх-Я», либидо, танатос, принцип

реальности, идентификация, свободная ассоциация, глубокая герменевтика,

вытеснение, отрицание, регрессия, сублимация, страх, невроз, коллективное,

бессознательное, масса, примитивная масса, высокоорганизованная масса,

вождь массы, либидинозные связи, идентификация, корпоративный дух массы,

интериоризация, нарциссизм, инфантильное поведение,

интеллектуализированное поведение

ЛИТЕРАТУРА

Ашин Г.К., Кравченко С.А., Лозанский Э.Д. Социология политики.

Сравнительный анализ российских и американских политических реалий.

Учебное пособие для высших учебных заведений. М.: «Экзамен», 2001. – Тема

4: «Социальный и гуманистический психоанализ: роль бессознательного и

деструктивного факторов в политике»

Додельцев Р.Ф. Фрейдизм: культурология, психология, философия. М.:

МГИМО, 1997

Кола Д. Политическая социология. М.: «Весь мир», «ИНФРА-М», 2001. –

Раздел III: «Человек – политическое животное»

Попов В.Д. Социально-психологические законы и социальный

психоанализ. – В кн.: Имидж госслужбы. М., 1996

Судьбы реформ в России.– М.: РНИСиНП, 1997

Учебный социологический словарь с английскими и испанскими

эквивалентами. Издание 4-е, дополненное, переработанное. Общая редакция С.А.

Кравченко. М.: Экзамен, 2001

Фрейд З. “Я” и “Оно”. Книги 1-2. Тбилиси, 1991. – Содержит труды по

общим и конкретным проблемам психоанализа. Рекомендуется для

дополнительного чтения

Фрейд З. Введение в психоанализ. Лекции. М.: “Наука”, 1995. –Лекции

29-35

Фрейд З. Психоаналитические этюды. Минск: ООО «Попурри», 1997. –

Рекомендуется раздел “Психоанализ и культура”

Psychoanalysis and Culture at the Millennium // Ed. by N. Ginsburg and R.

Ginsburg – New Haven and London, Yale University Press, 1999

Ritzer G. Modern Sociological Theory. – McGraw Higher Education. 2000. –

Сhapter 1 “A Historical Sketch of Sociological Theory”

179

Тема 12. ГУМАНИСТИЧЕСКИЙ ПСИХОАНАЛИЗ

Э. ФРОММА: ОБЩЕСТВО ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА

1. Человек для себя

2. Социальный характер

3. Патологическое и здоровое общество

4. Фроммовские подходы к изучению деструктивности в политике

Эрих Фромм (Fromm) – немецко-американский социолог, который внес

значительный вклад в постижение социально-бессознательного,

иррациональных сторон общественной жизни, внутренних противоречий

человека, его страстей и желаний.

Э. Фромм родился 23 марта 1900 года. Образование получил в ведущих

университетах Германии: психологию и социологию изучал во Франкфурте-на-

Майне, к психоанализу приобщился в Берлинском институте.

С позиций акцентирования роли культурного фактора Э. Фромм

критически переосмыслил фрейдовский натурализм, его естественнонаучные

схемы природы человека и, творчески развивая общую методологию

социального психоанализа, метод глубокой герменевтики предложил теорию

гуманистического психоанализа, которая исходит из необходимости

приспособления общества к социальным потребностям человека. Стержнем

этой теории является концепция социального характера как совокупности

социокультурных установок и норм для подражания, существующих в

конкретном обществе, которые, как правило, не осознаются индивидами, но тем

не менее детерминируют их поведение в социальной жизни.

С 1929 Фромм работал в известном Франкфуртском институте

социальных исследований, в котором занимался изучением неосознанных

мотивов поведения в малых и больших группах. Участвовал в эмпирических

исследованиях бессознательного, иррационального, страхов и страстей в

общественной жизни. С приходом нацистов к власти эмигрировал в США, где

вел преподавательскую работу и основал институт психоанализа. Долгое время

работал в Мексике, где также создал психоаналитический институт. Последние

годы Фромм жил в Швейцарии, продолжая писать книги до последних дней.

Ряд работ Э. Фромма, которые являются бестселлерами и неоднократно

переиздавались в США и Европе, ныне стали доступны и российскому

читателю: «Бегство от Свободы». М., 1989; «Душа человека». М., 1992;

«Анатомия человеческой деструктивности». М., 1998; «Здоровое общество».

М., 1995; «Человек для себя; Иметь или быть?» Минск, 1997.

Среди других работ социолога отметим: «Психоанализ и религия» (1950);

«Искусство любви» (1956); «Дзен-буддизм и психоанализ» (1960) «Концепция

человека у Маркса» (1961); «Без цепей иллюзий» (1962); «Учение о Христе и

другие очерки по религии, психологии и культуре».

Умер Э. Фромм 18 марта 1980 года.

1. Человек для себя

Телесно-духовная целостность природы человека

180

Своё теоретическое новаторство в развитии социального психоанализа Э.

Фромм обозначил термином гуманистический психоанализ. Тем самым он

подчеркивает свою преемственность со многими идеями З. Фрейда о наличии

биоиррационального в человеческой жизни. Однако социолог категорически не

согласился с фрейдистскими постулатами о детерминированности

деструктивности только инстинктивными влечениями, об относительном

постоянстве количества деструктивности в человеческой природе, на чем, как

известно, строились утверждения будто инстинкты смерти предопределяют

определенный уровень агрессивности и разрушительности людей в обществе.

На основе исследования многочисленных эмпирических данных деструктивных

действий индивидов (совокупности числа самоубийств и убийств на 100 тыс.

человек взрослого населения) в различных странах Европы и США ученый

обнаружил, что совокупный показатель таких действий – величина не

постоянная, а колеблющаяся, её крайние значения разнятся почти в 10 раз. Эти

и другие данные побудили Фромма переосмыслить существовавшие

трактовки человеческой природы. Социолог отверг как фрейдовский

бионатурализм, так и социологические теории, исходившие из изначальной

“доброты” человека, который “являет собой как бы чистый лист бумаги, на

котором общество и культура наносят свои письмена”.

Главный постулат Фромма – рассматривать человека в его телесно-

духовной целостности. По мнению социолога, “идеальная модель” цели

человека – быть самим собой, а условие достижение этой цели – быть

человеком для себя, развертывание человеком своих сил согласно его природе.

Экзистенциальные дихотомии

Пытаясь преодолеть ограниченности биологического и социального

подходов к человеку, Фромм предложил видение человеческой сущности как

структуры фундаментальных противоречий, названных им

“экзистенциальными дихотомиями”. Основная экзистенциональная дихотомия

– дихотомия жизни и смерти. Человек является частью природы, он – животное

и тем самым подчиняется законам природы; вместе с тем он вышел за пределы

собственно природного мира благодаря возникновению у него самосознания,

разума, воображения. Тело человека заставляет его хотеть жить, а разум

позволяет ему предвидеть собственный конец, что обрекает человека на

двойственное, противоречивое существование. “Человек – единственное

животное,– пишет Фромм, – для которого собственное существование

составляет проблему, которую он должен разрешить и которой он не может

избежать. Он не может вернуться к дочеловеческому состоянию гармонии с

природой; он должен продолжать развивать свой разум, пока не станет

хозяином природы и хозяином самому себе”1. Необходимость вновь и вновь

разрешать противоречия своего существования, находить более высокие формы

единства с природой, с другими людьми и самим собой – вот источник всех

душевных сил, движущих человеком, источник его страстей, которые уходят

корнями в целостную структуру человеческого бытия.

Что же следует из постулата об экзистенциональных дихотомиях

человека? Если Фрейд считал, что либидо является основной силой, движущей

человеческими желаниями, то Фромм исходит из того, что наиболее мощные

1 Фромм Э. Человек для себя. Минск: Издатель В.П. Ильин, 1997. – С. 40

181

силы, определяющие характер поведения человека, берут начало в

социокультурных условиях его существования. В то время как тело требует

удовлетворение животных потребностей, разум и совесть ориентируют

человека на стандартизированную систему культурных образцов, которые есть

в любом обществе. Они составляют собственно человеческие потребности. В

разных культурах они могут быть специфическими. Но их общей основой для

всего человеческого рода является необходимость единения, приобщения к

деятельности других людей, сопричастности с себе подобными, в том числе с

прошлыми и будущими поколениями.

Даже при полном удовлетворении биологических потребностей человек не

удовлетворен. Более того, в противоположность животному с этого момента у

человека начинаются самые непреодолимые проблемы – он стремится к власти

или к любви, созиданию или разрушению, ради религиозных или политических

идеалов рискует собственной жизнью.

На экзистенциональные дихотомии каждый индивид дает свой ответ,

ищет свой путь сопричастности с другими людьми, с миром в целом. Человек

может вообще отрицать (но не уничтожить!) эту дихотомию путем обращения к

религии – христианская вера приписывает душе бессмертие, отрицая тем самым

факт, что человеческая жизнь кончается смертью. Он может обратиться к

идеологиям, которые также стремятся примирить или отрицать данную

дихотомию. Например, в советское время господствующая идеология

утверждала, что смысл жизни в социальных обязанностях индивида перед

государством и коллективом, именно им подчинены развитие свободы и счастье

человека. Культивировавшаяся преданность жизни “идеалам коммунизма”,

“вождям” народа зачастую достигала таких страстей, которые превосходили

стремление к самосохранению.

Фромм отмечает несколько типичных возможных ориентаций по

разрешению дисгармонии человеческого существования. Так, человек может

попытаться приобщиться к миру подчиняясь отдельной личности, социальной

группе, организации, Богу (мазохистская тенденция: человек испытывает

удовлетворение от причиняемых ему моральных или физических страданий).

Сопричастности человек может достичь и при помощи власти над миром,

посредством господства над другими людьми (садистская тенденция –

получение удовлетворение от страданий других). Человек, движимый

социальным мазохизмом или садизмом, как считает социолог, останется

неудовлетворенным, тревожным и беспокойным, ибо нет предела для

отмеченных стремлений, и в конечном итоге они приводят к крушению его

индивидуальности: он попадает в зависимость от тех, кому подчиняется или над

кем господствует.

Есть только одно решение проблемы: человек должен принять на себя

ответственность за самого себя. Только полагаясь на собственные силы, он

может придать смысл своей жизни, став самим собой и для себя.

Другой экзистенциональной дихотомией, по Фромму, является

укорененность в противовес кровосмешению. Социолог считал, что в человеке

идет борьба, с одной стороны, между глубоким и сильным стремлением не

разрывать природные узы, прежде всего не покидать сферу материнской

защиты, а с другой – поиском новых человеческих корней. Функции

укорененности и безопасности, которые дает связь с матерью, у взрослого

человека начинают выполнять семья, род, коллектив, нация, государство,

церковь и тем самым реализуется потребность в помощи и сердечном тепле.

182

Как известно, эту потребность Фрейд объяснял сексуальным влечением

ребенка к матери и его особым отношением к отцу, выражавшимся в

подчинении и бунте, что в итоге вело к формированию моральных принципов и

совести отцовского типа. Фромм же полагал, что существует совесть не

только отцовского, но и материнского типа2. Причем по мере взросления

человека его совесть становится все более независимой от этих изначальных

образов.

Однако не всякий человек может освободиться от уз крови и земли.

Освобожденный от традиционных связей, напуганный свободой, человек может

прибегнуть к новому идолопоклонству. Наиболее ярко, считает социолог, это

выражается в национализме и расизме, в культе государства и вождей. Человек,

как правило, не осознавая того, начинает судить о членах своего клана и

“чужаках”, исходя из разных критериев. Фромм замечает: “Все, кто не

относится к числу “своих” по узам крови и земле (выраженным в общности

языка, обычаев, пищи, песен и т.д.) вызывают подозрение, и достаточно

малейшего повода, чтобы они стали объектом параноидального бреда. Такая

кровосмесительная фиксация отравляет отношение индивида не только к

чужим, но и к членам его собственного клана, к самому себе. Человек, не

освободившийся от уз крови и земли, не родился ещё в полной мере как

человеческое существо; его способность к любви и разуму искалечена”3.

Любовь: единение человека с миром

По Фромму, существует лишь один путь единения человека с миром,

который позволяет ему сохранять и развивать свою индивидуальность, быть

самим собой и для себя – любовь. “Любовь – это объединение с кем-либо или

чем-либо вне самого себя при условии сохранения обособленности и

целостности своего собственного “Я”. Это переживание причастности и

общности, позволяющее человеку полностью развернуть свою внутреннюю

активность. Переживание любви делает ненужными иллюзии. Отпадает

потребность преувеличивать значение другого человека или свою собственную

значимость”4.

Любовь как выражение человеческой солидарности может проявляться в

самых различных сферах жизни. В области мышления она выражается в

разумном постижении мира; в области действия – в созидательном труде; в

области чувств – в единении в другим человеком, со всеми людьми или

природой при сохранении своей индивидуальности, свободы и целостности.

Дилемма: созидать или разрушать

Ответом на экзистенциональные дихотомии могут стать созидательность

или разрушительность в действиях людей. Человек один осознает себя

существом сотворенным без его согласия и желания. Но его разум и

воображение движут настоятельной потребностью выйти за пределы этого

пассивного, ограниченного состояния и стать творцом собственной жизни. В

акте творчества человек поднимается над пассивностью и случайностью своего

2 См.: Фромм Э. Здоровое общество. В кн.: Психоанализ и культура. М.: Юристъ, 1995. –

С. 312

3 Там же. С. 320

4 Там же. С. 299

183

существования как животного. Созидание предполагает вступление человека в

царство целеустремленности и свободы, где он создает необходимые ему

материальные и духовные ценности и тем самым преодолевает ограниченность

своего существования. Но уничтожение, разрушение жизни также дает

возможность человеку выйти за пределы своего существования. В акте

разрушения человек так же ставит себя над жизнью. В стремлении преодолеть

собственную ограниченность человек всегда оказывается перед дилеммой: либо

созидать, либо разрушать.

В трактовке созидательности и разрушительности Фромм переосмыслил

многие фрейдистские положения. Напомним, согласно Фрейду,

деструктивность обусловлена инстинктивными влечениями человека и могла

лишь менять свою направленность – по отношению к себе или по отношению к

другим. Фромм считает, что это положение противоречит фактам и выявил

другие корреляции: “Мы не обнаруживаем глубокой деструктивности по

отношению к другим у тех, у кого мало враждебности по отношению к самим

себе; и наоборот, мы видим, что враждебность к себе и враждебность к другим

взаимосвязаны”5. И далее делается вывод: “деструктивность развивается в

результате блокировки плодотворной энергии”6.

Фромм показал, что в отличие от “органических влечений” Фрейда,

которые постоянны и существуют сами по себе, созидание и разрушение,

коренящиеся в природе человека, могут проявлять себя по-разному и характер

их взаимодействия обусловлен социокультурными факторами. “Созидание и

разрушение, любовь и ненависть не являются инстинктами, существующими

независимо друг от друга, – пишет он. – И то и другое служит ответом на одну

и ту же потребность преодолеть ограниченность своего существования, и

стремление к разрушению неизбежно возникает в тех случаях, когда не

удовлетворяется стремление к созиданию. Удовлетворение потребности в

созидании ведет к счастью, разрушительность – к страданию, и больше всех

страдает сам разрушитель”7.

Совесть и разум

Фромм различал авторитарную и гуманистическую совесть. В первом

случае ценностные суждения становятся нормами совести, потому что они

узаконены авторитетом и при этом они могут быть противными человеческой

природе (так, в советский период критерии добра и зла были продиктованы

авторитетом “вождей”: кто верил в авторитет Сталина, считал, что он поступает

по совести). Гуманистическая совесть – выражение целостности человека,

требующее от нас жить плодотворно, развивать полное функционирование

личности.

Фромм считает, что прозябание или успех зависят от самого человека.

Дело в том, что природа человека способна к изменениям, поддается

гуманизации, и современный человек в принципе способен обрести новую,

очеловеченную форму, тем самым став человеком для себя. Хотя и в этом случае

человеку придется столкнуться с экзистенциональной дихотомией и делать

5 Фромм Э. Человек для себя. Минск: Издатель В.П. Ильин, 1997. – С. 178

6 Там же. С. 179

7 Фромм Э. Здоровое общество. В кн.: Психоанализ и культура. М.: Юристъ, 1995. – С.

304

184

выбор между потребностями в реализации чувства тождественности и

возможностью стадного конформизма.

В развитии человеческого рода степень осознания человеком самого себя

как активного субъекта своих сил зависит от того, насколько продвинулся

процесс индивидуализации. Развитие западной культуры, казалось, шло по

этому пути. Однако, как полагает Фромм, “для большинства людей

индивидуализм оказался всего лишь фасадом, за которым скрывалась

неспособность достичь индивидуального чувства самотождественности”,

которое служит источником наиболее сильных стремлений и действий людей.

Чувство тождественности все больше и больше смещается к конформизму, к

чувству безусловной принадлежности к толпе. В этом случае характер действий

людей становится совсем иным. Индивиды отказываются от любви, лишаются

свободы, жертвуют собственными мыслями ради достижения общественного

положения, ради принадлежности к стаду и обретения сходства с остальными.

Такие действия Фромм относит к рассудочным, понимая под рассудком

способность манипулировать миром вещей при помощи мышления.

Рассудочным действиям ученый противопоставляет интеллектуально

ориентированные действия, которые основываются на разуме – способности

человека мысленно постигать мир. “Разум – это способность человека

мысленно постигать мир, в противоположность рассудку, представляющему

собой способность манипулировать миром вещей при помощи мышления.

Разум – инструмент человека для достижения истины, рассудок – инструмент

для более успешного обращения с миром; первый – человечен по своей сути,

второй принадлежит к животному в человеке”8.

Поскольку человек обладает как разумом, так и телом, в своих действиях

ему приходится реагировать на дихотомию своего существования не только

мышлением, но всеми процессами жизнедеятельности, в том числе и чувствами.

Благодаря этому человек реализует ещё одну свою потребность - потребность в

системе ориентации, которая может существовать на двух уровнях. Первый

уровень предполагает потребность в какой-нибудь системе ориентации,

независимо от того, истинна она или ложна. На втором уровне потребность

состоит в объективном постижении мира с помощью разума.

Итак, по Фромму, все великие человеческие страсти – жажда власти,

тщеславие, любовь, братство, стремление созидать или разрушать,

соответствующие им действия – вытекают из базовых собственно человеческих

потребностей: потребности в сопричастности с себе подобными, преодолении

ограниченности собственного существования, в чувстве укорененности и

ощущении тождественности, в системе ориентации. Основу этих потребностей

составляет не физиология, не различные фазы развития либидо, как следует из

фрейдовской теории, а практическая жизнь человека, его деятельность и

взаимодействие с другими людьми и природой.

С позиций гуманистического психоанализа человек для себя – это тот, кто

в практическом взаимодействии с людьми и природой живет по любви и

разуму, способен творить, обладает чувством тождественности, основанном на

ощущении себя субъектом и носителем собственных сил, стремится постичь с

помощью разума внутренние и внешние реальности внутри и вне нас самих.

2. Социальный характер

8 Там же. – С. 325

185

Продукт межличностного взаимодействия, детерминированный

культурой

Социолога интересуют не абстрактные качества абстрактных людей, не

единичные добродетели или пороки, а типичные черты, которые соотносят

человека с собственно человеческим и природным миром. Под понятием

социальный характер Фромм подразумевает то общее для большинства

представителей одной и той же культуры, что образует относительно

стабильную систему неинстинктивных стремлений, ориентаций, установок,

которая функционирует так, как того требуют общественные структуры в

данный исторический момент9.

Теория Фромма опирается на фрейдовскую характерологию в следующих

пунктах: черты характера конституируют силы, которые личность может не

осознавать; признается, что сущность характера строится не на единичном его

свойстве, а является целостной структурой, из которой вытекает некое

множество единичных свойств. Однако Фромм отверг представление, будто

сексуальное влечение является источником энергии характера и полагал, что его

основу составляют процессы взаимоотношения людей другом с другом и их

отношением к вещам. Характер – это продукт межличностного

взаимодействия, он также детерминирован социокультурной структурой

общества.

Назначение социального характера состоит в организации энергии членов

общества таким образом, чтобы их поведение определялось не сознательным

решением следовать социально заданному образцу, а желанием поступить

так, как они должны, испытывая при этом удовлетворение от действий,

соответствующих требованиям культуры. Формируя и направляя

человеческую энергию, социальный характер обеспечивает непрерывную

деятельность конкретного общества. Так, например, социальный характер

современного общества направляет энергию людей на весьма организованный

труд, который предполагает дисциплинированность, пунктуальность и т.д. Если

бы каждый человек, занятый трудовой деятельностью, ежедневно сознательно

принимал решения, что он хочет работать, исполнять все предписанные при

этом требования, то подобное сознательное обдумывание деятельности привело

бы к значительному числу исключений, чем это допустимо для

функционирования предприятия и общества в целом. Для большинства

представителей современной культуры необходимость быть на уровне

требований высоко организованного труда превращена во внутреннее,

неосознанное стремление к такому поведению.

Социальный характер как ядро индивидуальных характеров множества

индивидов формируется в процессе приобщения индивидов к материальным и

духовным ценностям. На него оказывают влияние особенности

производственной деятельности, религиозные и политические идеи. Через

социальный характер новому поколению от предыдущего передаются разум и

любовь, равно как враждебность и беспокойство. Пока объективные условия

образа жизни и жизненная практика остаются относительно неизменными,

социальный характер играет главным образом стабилизирующую роль в

обществе. Однако, как подчеркивает Фромм, если изменяются внешние

9 См.: Там же. – С. 338

186

экономические или идеологические условия, если они перестают

соответствовать традиционному социальному характеру, то он превращается в

дезинтегрирующий общество элемент.

Социальный характер западного общества

Говоря о современном западном обществе, Фромм отмечает, что на его

социальный характер особое влияние оказывает рынок как основа структуры

человеческих отношений. Рынок внес такие положительные ориентации в

социальный характер, как практичность, бережливость, старательность,

сдержанность, осмотрительность, упорство, хладнокровие, приверженность

порядку и др. Вместе с тем, с точки зрения социолога, рыночные отношения

внесли и значительный негатив в социальный характер, что выражается прежде

всего в закреплении установок и норм латентной несвободы индивида.

Современный рынок не предполагает наличие внешней силы, заставляющей

людей заключать те или иные контракты. Однако большинство людей

вынуждено соглашаться на условия рынка, иначе они не могут существовать.

Поэтому “свобода” индивида в значительной степени иллюзорна. В целом

социолог отмечает следующие отрицательные стороны социального характера,

имея в виду его “идеальный тип”: отсутствие воображения, скупость,

подозрительность, холодность, обеспокоенность, упрямство, леность,

одержимость, собственничество.

Особо Фромм рассматривает установку в социальном характере на

эксплуатацию, на использование человека человеком. Базисное понятие

“использование” выражает то “фундаментальное обстоятельство, что один

человек служит другому не ради собственных целей, а ради целей

работодателя... человек, живое человеческое существо, перестает быть целью

сам по себе и становится средством для обеспечения экономической выгоды

другого или своей собственной, или безликого гиганта –экономического

механизма”10. Из этой установки вытекает ориентация на то, что вещи ценятся

выше человека. В этой связи Фромм полемизирует с Марксом: “Противоречие

между капиталом и трудом – нечто гораздо большее, чем противоречие между

двумя классами, чем их борьба за большую долю в общественном продукте. Это

конфликт двух ценностных принципов: между миром вещей и их накоплением, с

одной стороны, и миром жизни и её продуктивностью – с другой”11 .

Притивоборство этих ценностных ориентаций привело, как считает

Фромм, к весьма существенным переменам в западном обществе, что сказалось

и на его социальном характере и, соответственно, на социальном поведении

индивидов. Практически исчезла экономическая эксплуатация масс. С

ликвидацией экономических тягот коренным образом изменилось человеческое

и политическое положение трудящихся, которые становятся социальными

партнерами администраторов и представителей власти. Произошла сексуальная

революция, в ходе которой рухнула прежде существовавшая система запретов и

вытеснения сексуальных влечений.

Вместе с тем, несмотря на материальное процветание, политическую и

сексуальную свободу, многие индивиды лишились позитивных черт,

относящихся к достоинству человека: у них нет ни собственных убеждений,

почти нет индивидуальности, нет самостоятельности. Социальный характер

10 Там же. – С. 351

11 Там же. – С. 352

187

западного общество обрел следующие качества: “Вместо соперничества мы

находим усиливающуюся тенденцию к совместной работе; вместо стремления к

непрерывному росту прибыли – желание иметь постоянный и надежный доход;

вместо эксплуатации – тенденцию поделиться богатством с другими и

манипулировать ими и самим собой; вместо рациональной или иррациональной,

но явной власти мы обнаруживаем власть анонимную – власть общественного

мнения и рынка; вместо собственной совести – потребность приспосабливаться

и получать одобрение со стороны; вместо чувства собственного достоинства и

чувства хозяина - постоянно усиливающееся, хотя большей частью

неосознаваемое, чувство бессилия”12.

Главная тенденция изменений в социальном характере – это, по мнению

Фромма, отчуждение. Под отчуждением социолог понимает такой способ

восприятия мира, при котором человек становится как бы отстраненным от

самого себя. Он не ощущает себя движителем своих собственных действий.

Более того, он вступает в мир несвободы: хотя индивид питает иллюзию, будто

делает то, что он хочет, в действительности им движут иррациональные силы,

отделенные от его сознательного “Я”.

Отчужденный человек, находящийся во власти иррациональных сил,

создает себе идолов в виде вождя, коллектива, клана, власти, денег, вещей и

т.д., почитая которые он надеятся вновь обрести свои силы. Но на самом деле он

утрачивает самость, ибо созданные им идолы возвышаются и главенствуют над

ним. Человек перестает быть творцом, превращаясь в слугу, сделанных его

руками идолов. Фромм, в частности, отмечал: “Человек, движимый главным

образом жаждой власти, уже не воспринимает себя во всем богатстве и во всей

безграничности человеческого существования; он становится рабом своего

частичного, проецируемого на внешние цели стремления, которым он

“одержим”. Человек, предающийся исключительно страсти к деньгам, охвачен

этим своим стремлением; деньги – идол, которому он поклоняется”13.

Отчуждение в сфере потребления означает, что акт потребления перестает

быть конкретным человеческим актом, в котором участвуют физические

потребности и эстетический вкус. Акт потребления должен быть значимым,

творческим человеческим переживанием. В социальном характере западного

общества это присутствует в малой степени. Потребление превращается в

удовлетворение искусственно подогреваемой игры воображения. Люди,

замечает Фромм, “пьют” ярлыки, рекламное изображение напитков; аналогично

потребляют “здоровое” мыло или “здоровую” зубную пасту.

При утверждении таких нормативных ориентаций человек начинает

ощущать себя вещью. У вещей нет своего “Я”, и люди, ставшие вещами, не

могут иметь чувства “Я”. Помыслы и действия отчужденного человека

направлены на то, чтобы выгодно продать себя на рынке. “Его самооценка

зависит от того, насколько он преуспеет: может ли он удачно продать себя,

может ли он получить за себя больше того, с чего он начинал, удачлив ли он.

Его тело, ум и душа составляют его капитал, а его жизненная задача – выгодно

поместить этот капитал, извлечь выгоду из самого себя. Человеческие качества,

такие, как дружелюбие, обходительность, доброта, превращаются в товары, в

ценные атрибуты “личностного набора”, способствующие получению более

высокой цены на рынке личностей. Если человеку не удается выгодно

12 Там же. – С. 355-356

13 Там же. – С. 375

188

“инвестировать” себя, он испытывает такое чувство, словно он сама неудача;

если он в этом преуспевает, то он сам успех”14.

В социальный характер ныне вошло истолкование всей жизни как

коммерческого предприятия. По мнению Фромма, эта черта ныне становится

дополнительной причиной самоубийств, на которую не обратил внимание Э.

Дюркгейм. Отчужденный человек с “балансовым” подходом оценивает свою

жизнь, по существу, проводя аналогии с коммерческим предприятием,

деятельность которого может закончиться крахом. Причиной многих случаев

самоубийств, считает социолог, было осознание того, что “жизнь не удалась”,

что не получилось выгодно “инвестировать” себя, и теперь жизнь “не стоит

того, чтобы жить дальше”. Человек совершает самоубийство подобно, тому как

бизнесмен объявляет себя банкротом, когда убытки превышают доходы.

Типизация социальных характеров

Опираясь на проделанный анализ, Фромм предлагает разграничивать

социальные характеры плодотворной и неплодтворной ориентации. Разумеется,

ведя речь об их “идеальных типах” – характер конкретной личности может

сочетать несколько ориентаций при доминировании одной из них. Под

характером плодотворной ориентации социолог имеет в виду способность

человека использовать свои силы и реализовать заложенные в нем

возможности, подразумевая, что человек должен быть свободен и независим от

кого-то, кто контролирует его силы. Говоря о характере неплодотворной

ориентации, Фромм выделяет следующие его подвиды: рецептивная

ориентация (люди надеются на помощь других в решении своих проблем);

эксплуататорская ориентация (стремление получить желаемое силой или

хитростью); стяжательская ориентация (как можно больше принести в дом и

как можно меньше из него отдать); рыночная ориентация, ныне

доминирующая. “Цель рыночного характера – полнейшая адаптация, чтобы

быть нужным, сохранить спрос на себя при всех условиях, складывающихся на

рынке личностей”. Люди с рыночным характером не умеют ни любить, ни

ненавидеть, они не испытывают глубокой привязанности ни к себе, ни к другим,

у них нет “самых близких”, они не дорожат даже собой.

3. Патологическое и здоровое общество

Критерии общественного здоровья

Фромм считает, что главным критерием здорового общества является его

приспособленность к человеческой природе, что позволяет удовлетворительно

решать проблемы человеческого существования. Человек может адаптироваться

почти к любой социокультурной системе, но если эти системы противоречат

его природе, у него развиваются ментальные и эмоциональные нарушения,

которые в конечном счете будут побуждать к изменению общества. Фромм не

принял фрейдовский постулат о неизбежности конфликта между обществом и

природой человека, который фактически означал защиту современного

общества.

14 Там же. – С. 389

189

Здоровому обществу социолог противопоставляет не просто “нездоровое”

общество, а общество патологическое, безумное. Примером патологического

общества являются нацистское или сталинисткое общество. Хотя эти общества

по-своему обеспечили индивидам убежище и безопасность, они создали

условия для высшей степени отчуждения, утвердили авторитарное

идолопоклонство, вынудили людей бежать от свободы.

Общей чертой патологических обществ является отсутствие веры в

разумные, творческие действия людей, которая была замещена верой в идолов

– вождя, государство, “отечество”. История возникновения патологического

общества в России, как считает Фромм, такова. Ленин, следуя Марксу, исходил

из исторической миссии рабочего класса, суть которой в достижении новой

гармонии между людьми и между человеком и природой, построения общества,

в котором “свободное развитие каждого является свободным развитием всех”.

Но Ленин не верил, что достичь этой цели может собственно рабочий класс и

полагал, что во главе его должна стоять группа профессиональных

революционеров. При этом решающим моментом было неверие в разумные

действия собственно рабочих и крестьян, которое исходило, полагает Фромм, из

неверия в человека вообще. Это и привело к выбору в пользу замены веры в

человека на авторитарное идолопоклонство со всеми вытекающими

последствиями – беспощадной эксплуатацией, политическим террором,

отчуждением человека от самого себя и от собственно человеческих сил.

В противоположность патологическому здоровое общество, как “модель

идеального типа”, предполагает самоценность человека – ни один человек не

является средством для достижения целей другого человека. Более того, никто

не использует себя в целях, не способствующих раскрытию человеческих

возможностей. Экономическая и политическая деятельность подчинены

собственно человеческим интересам. В здоровом обществе человек – активный

и ответственный участник жизни общества, хозяин своей жизни. Его жизненная

цель быть многим, а не обладать многим. Страстное желание создать и

сохранить богатство заменяется экзистенциальным обладанием – рационально

обусловленным стремлением к самосохранению, что относится пище, жилищу,

одежде человека.

Словом, здоровое общество адекватно потребностям человека.

Причины возникновения общественной патологии

Фромм не согласен со взглядами Фрейда, который полагал, что

общественная патология возникает при особо сильном подавлении

либидонозных влечений, при вытеснении иррациональных страстей – если

конфликт с либидо не может разрешиться нормально, то возникают симптомы

неврозов, которые в тяжелых случаях перерастают в патологию. По его мнению,

это односторонний подход к проблеме. С точки зрения гуманистического

психоанализа, причины возникновения социальной патологии кроются в

вытесненных потребностях в продуктивности, что приводит к неспособности

выработать такой социальный характер, который был бы ориентирован на

реализацию творческих сил человека, на внутреннее единение человека с

другими людьми. Вместо этого фундаментальной посылкой патологического

общества становится неограниченное потребление как цель жизни, жажда

обладания, которые неизбежно воспроизводит эгоизм и алчность. Жажда

обладания ведет к социальной напряженности и конфликтам. Эгоизм,

190

порождаемый таким обществом, замечает Фромм, заставляет её лидеров ставить

личный успех выше общественного долга: “Никого больше не шокирует то, что

ведущие политические деятели и представители деловых кругов принимают

решения, которые служат их личной выгоде, но вредны и опасны для

общества”15.

Зачастую возникновение патологического общества начинается с того, что

экономические или политические программы, декларирующие самые гуманные

цели, не учитывают собственно человеческий фактор и вступают в конфликт с

потребностями человеческой природы. Так, советское общество времен

сталинизма доказало, что экономика может успешно развиваться с точки зрения

производства определенных производительных сил, однако это само по себе не

ведет к возникновению строя, который был бы адекватен человеческой природе.

Умаление и забвение человеческого фактора, отмечает Фромм, привело к тому,

что хотя рассудок людей продолжал прекрасно работать, их разум начал

деградировать, что вело к появлению отчуждения, апатии, иррационализма во

все больших масштабах.

В современных западных обществах ставка сделана на автоматизацию и

роботизм – автоматы исполняют все желания без принуждения, они создают

машины, работающие подобно людям, но одновременно производят людей,

работающих как машины. Знания и понятливость этих людей растут, но их

разум деградирует. Все “счастливы”, хотя ничего не чувствуют, никого не

любят и не рассуждают. Жизнь утрачивает смысл – в ней нет ни радости, ни

веры, ни реальности.

На основании этих суждений социолог приходит к выводу о неразрывном

единстве всех сфер жизнедеятельности человека. По его мнению, путь к

здоровому обществу лежит не через самостоятельное развитие экономики или

достижение политической свободы, а лишь через одновременные изменения в

промышленности и политической организации, в духовной и философской

ориентации, в структуре социального характера и культурной деятельности.

Общество не может предоставить человеку возможность свободно мыслить,

если оно не дало ему свободно чувствовать. Оно не может дать человеку

эмоциональную свободу, если не избавит его от экономической зависимости.

Попытки радикального продвижения в одной области при исключении других

не давали в целом положительного результаты для приспособления общества к

человеческой природе. “Без сомнения один интегрированный шаг вперед во

всех жизненных сферах будет иметь гораздо более далеко идущие и

долговременные результаты для прогрессивного развития человечества, чем

сотня шагов, проповедуемых и даже переживаемых в течение короткого

периода в одной изолированной сфере. Несколько тысячелетий неудач,

связанных с “изолированным” прогрессом, должны бы послужить достаточно

убедительным уроком... Истинным критерием реформы является не её темп, а

реалистичность”16.

В каком направлении изменять человека и общество

15 Фромм Э. Иметь или быть? Минск: Издатель В.П. Ильин, 1997. – С. 219

16 Фромм Э. Здоровое общество. В кн.: Психоанализ и культура. М.: Юристъ, 1995. – С.

493-494

191

Фромм высказывает некоторые практические соображения по движению к

здоровому обществу и социальному характеру продуктивной ориентации. Для

этого, как минимум, необходимо осознать причины болезни общества и,

конечно же, начать практические шаги к изменению ситуации во всех сферах

жизни.

Производственная сфера должна быть организована таким образом, чтобы

человек мог принимать участие в управлении и принятии решений. Владение

собственностью на средства производства принципиального значение не имеет.

Главное состоит в том, что трудовая деятельность имеет смысл для человека: он

знает, что делает, влияет на то, что делает, чувствует себя в единстве со своими

коллегами по работе. Кроме того, необходимо переориентировать основную

мотивацию с материального обогащения на духовное удовлетворение. Целью

является не господство над природой, а господство над техникой и

иррациональными социальными силами. “Наша задача – создать здоровую

экономику для здоровых людей”.

В сфере политики необходимо пассивную демократию (будь то “народная

демократия” или “централизованная демократия”) заменить активной

демократией участия – истинно разумные решения не могут приниматься

путем массового голосования, ибо у современного отчужденного индивида есть

мнения и предрассудки, но нет убеждений, есть симпатии и антипатии, но нет

воли. Поэтому проработка жизненно важных вопросов должна происходить в

малых группах, что предполагает личный контакт и затрудняет иррациональное

воздействие на сознание людей.

В культурной сфере нет надобности создавать новые духовные цели.

Скорее, необходимо реализовать уже созданные великими гуманистическими

учениями ценности, которые способствуют развитию разума, совести и

братской солидарности. А вот систему образования переделать надо, ибо она

вносит в социальный характер такие черты, которые прежде всего требуются на

рынке личностей – конкурентоспособность и конформизм. Учитель считает

ученика хорошим, если он послушен, не доставляет хлопот. Соответственно,

предприниматель считает работника хорошим, если тот приносит ему

максимальную пользу. Акцент же в образовании должен быть сделан на

включение в социальный характер способности к критическому мышлению,

воображению, самосознанию, созидательной активности, коллективному

творчеству. Руководящими принципами человека должны стать разум и совесть,

свобода быть самим собой. Для достижения критического мышления и

эмоциональной независимости, считает Фромм, следует запретить все методы

“промывания мозгов”, которые используются в промышленной рекламе и

политической пропаганде, создающие атмосферу полузабытья – человек

одновременно верит и не верит происходящему, теряет ощущение реальности.

Есть ли реальные шансы движения к здоровому обществу? С точки зрения

конформизма, таких возможностей нет. Однако социолог оптимистично

смотрит в будущее, отмечая веру в человеческий разум, добрую волю и

здравомыслие. Фромм утверждает, что лишь установка на плодотворность

должна превратить “разумный шанс”, каким бы малым он ни был, в “реальную

возможность”. Прообразом будущего, по его мнению, может стать здоровое

общество, в котором на смену рыночному характеру придет характер

продуктивный, а роботизм будет заменен гуманистическим духом.

192

4. Фроммовские подходы к изучению деструктивности в политике

Как Вам стало известно, Фромм выделяет три основные ориентации по

разрешению дисгармонии человеческого существования. Первая – мазохистская

тенденция: человек приобщается к миру, подчиняясь отдельной личности,

социальной группе, организации, партии, государству или Богу. При этом он, как

правило, испытывает удовлетворение от причиняемых ему физических или

моральных страданий).

Вторая – садистская тенденция: индивид достигает сопричастности при

помощи власти над миром, посредством политики господства над другими

людьми. В этом случае он получает удовлетворение от страданий других.

Третья – тенденция, основанная на любви: в отношениях с другими людьми

человек принимает на себя ответственность за самого себя и свои действия. При

этом его путь единения с ними и миром осуществляется посредством любви как

связи с кем-либо при условии сохранения целостности своего собственного “Я”.

В российской культуре любая политика – от царей до коммунистов – имела

два первых вышеназванные начала. От руководимых она требовала уничтожение

собственной индивидуальности, личных прав и свобод. Достаточно вспомнить, что

воплощение партийных планов в жизнь связывалось не с саморазвитием людей, а с

их самопожертвованием, готовностью к страданиям, испытаниям, преодолению

трудностей и т.д. Руководители же смотрели друг на друга с нескрываемой

завистью: у кого больше “штыков” (индивидов, находящихся в подчинении), тот и

выше рангом, более значим в государственной и партийной иерархии.

Удовлетворить же завистника невозможно: подчиненных и власти никогда не

бывает достаточно.

Фромм также переосмыслил фрейдистские положения о

детерминированности деструктивности инстинктивными влечениями человека.

Социолог пришел к принципиально новому выводу: общество, характер

конкретной политики могут способствовать либо созидательности, либо

разрушительности.

Политика советских руководителей от Ленина до Горбачева строилась на

положении о том, что человек по своей природе разумен и добр. Добро должно

было восторжествовать, как только будет покончено с определенными

социальными реалиями Зла – частной собственностью, буржуазией, кулаками,

“врагами народа”, бюрократами, националистами, империалистами и т.д.

Недооценка сложности человеческой природы, абсолютизация разума,

героизма, жервенности и игнорирование внутренней активности, человеческой

индивидуальности, любви как таковой, приводили к тому, что планы по

строительству “светлого будущего” никогда не сбывались, а экономические

достижения самым причудливым образом сочетались с варскими акциями против

собственного народа, с деструктивностью и жестокостью по отношению “плохих”

образцов иной культуры. Заблуждения советских руководителей относительно

рационалистской сущности человека, их блокировка плодотворной энергии людей

дали Фромму основание считать в принципе несовершенными и неэффективными

политические механизмы советского общественного устройства и прогнозировать

крах этого режима.

К сожалению, и сегодня многие иллюзии прошлого сохраняются.

Демократы, недооценивая силу иррациональных и разрушительных страстей,

полагали, что упразднение государственной авторитарной экономики,

193

политического господства одной партии автоматически создаст свободных людей,

разблокирует плодотворную энергию миллионов людей и они станут готовыми к

сотрудничеству в условиях рыночных отношений. Однако свобода

предпринимательства, приватизация, политический плюрализм сами по себе вовсе

не ведут к возникновению духа единения, созидания и любви. Для этого ещё

требуется политика обеспечивающая, по словам Фромма, “переживание

причастности и общности”, политика, дающая реальные права каждому и всем, а в

идеале – каждому гражданину влиять на характер принимаемых решений, неся за

это ответственность.

Политика демократов по реформированию российского общества

изначально была ориентирована на самые различные разрушительные и

прагматические цели, но только не на то, чтобы новое взаимодействие людей

привело к доминированию созидания и любви. И верхи, и низы, подчас не

осознавая того, продолжали жить по иррационально-деструктивным принципам –

одни хотят господства над людьми, другие ищут приемлемую общественную

структуру или даже отдельно взятую сильную личность для подчинения.

Фроммовская методология помогает выявить природу деструктивной

политики в отношениях центра и регионов, понять иррациональность многих

конфликтов, возникших после распада традиционных кровосмесительных

фиксаций времен Советского Союза – заверения национальных лидеров (тогда

партийных секретарей, а ныне – губернаторов) в верности официальному курса,

как правило, гарантировали и гарантируют “отцовское покровительство” Кремля.

Новые взаимоотношения центра и регионов, к сожалению, строятся не на

уровне критического переосмысления прошлой безопасности, ассоциировавшейся

с близостью к “вождям” Кремля. Вместо движения к новым человечески

отношениям, в которых бы присутствовали разум, любовь, гуманистическая

совесть, взаимное уважение прав, на поверхность политической жизни

выплеснулись, освободившиеся от официальной цензуры и самоцензуры эмоции,

которые растревожили иррациональные силы. Залегавшие в слоях подсознания

вытесненные обиды, связанные с той или иной ущербностью национальной или

социальной группы, вероисповедания, теперь вышли на поверхность и обрели

форму противоборства “своих” с “чужаками”.

Заметим, что Фромм с оптимизмом смотрит на возможности такой

политики, благодаря которой человек “преуспеет в развитии своего разума и

любви, больше, чем это ему удавалось до сих пор, сможет построить мир,

основанный на человеческой солидарности и справедливости, ощутит, что уходит

своими корнями в опыт всеобщего братства”. Социолог считает, что в принципе

природа человека способна к изменениям, к минимизации деструктивности,

поддается гуманизации, и современный человек способен обрести новую,

очеловеченную форму, тем самым став человеком для себя.

Стержнем гуманистического психоанализа является концепция социального

характера как совокупности социокультурных установок и норм для подражания,

существующих в конкретном обществе, которые, как правило, не осознаются

индивидами, но весьма существенно детерминируют их поведение в социальной

жизни, в выборе характера политических стратегий.

Фроммовская методология концепции социального характера может быть

использована и для анализа политических процессов, происходящих в

современном российском обществе. Наш традиционный социальный характер, в

котором, несомненно, весьма сильные позиции в прошлом имела плодотворная

ориентация, ныне подвергается серьезным испытаниям и, конечно же, существенно

194

меняется, нравится нам это или нет. Можно спорить по частностям, но общий

вектор перемен очевиден – синдром отчуждения становится доминирующим, что

предопределяет движение в сторону рыночной ориентации. Это выражается и в

соответствующих политических практиках. Деятельность всех политических

агентов обретает все более нетерпимость, на основе чего возрастает вероятность

решения тех или иных проблем силовыми способами. Периодически происходят

всплески политического экстремизма, которые могут привести к экскалации

внутриполитической обстановки в отдельных регионах и стать фактором

политического терроризма. Среди представителей политической элиты ощущается

явный недостаток творческих индивидуальностей, предлагающих решения

проблем на основе разума, демократических принципов, особенно права,

использования потенциала свободных индивидов, но зато в избытке претенденты

на роль “вождей”, новых политических идолов, которые, манипулируя

патриотическими лозунгами, обещают быстрые и легкие решения самых сложных

вопросов.

Напомним, Фромм различает разум (стремление распознать сущность

действительности) и рассудок (мышление, служащее для биологического

выживания, позволяющее манипулировать людьми и вещами). Политические

факты свидетельствуют, что в нашем социальном характере начинает умаляться

роль разума и возвеличивается роль рассудка. Чеченская кампания, использование

некоторыми политическими силами религиозного и национального факторов в

борьбе за власть, нарушения прав русских и русскоязычного населения в регионах,

дискриминация отдельных категорий населения (ученых, военнослужащих, врачей)

при проведении приватизации и др. обнаружили поразительное отсутствие

реализма. Телевидение и пресса подают информацию в расчете на рассудочное

восприятие толпы – трудно понять смысл политических акций в отношении самих

средств массовой информации, тех или иных событий в политической жизни.

Разумеется, в России есть люди выдающегося разума, но их творческий

потенциал оказывается не востребованным в условиях распространяющегося

влияния характера рыночной ориентации. Если деструктивные силы и

иррациональные страсти получат превосходство в нашем характере, отмечал

Фромм, то это вредно отразится и на разуме, и на совести. Они не смогут должным

образом выполнять свои функции.

Традиционно была сильна для россиян такая черта, как совестливость.

Совесть, считает Фромм, по самой природе имеет нонконформистский,

плодотворный характер. Но совесть может существовать лишь тогда, когда человек

ощущает себя человеком, а не вещью. Ныне совесть в политике все более

оттесняется соображениями прагматической и собственно коммерческой

целесообразности. С телеэкранов не сходят фильмы, разжигающие

иррациональные страсти, только потому, что они являются весьма доходным

товаром. Не удивительно, что элита свои политические акции все менее

подкрепляет нравственными идеалами. Вместо совести, сохранения общественной

морали утверждается конформизм, пассивность, духовная пустота, безразличие.

Опираясь на методологию гуманистического психоанализа, можно отметить, что в

нашей стране не получили достаточного развития институты гражданского

общества и правового государства, соответственно не сформировались культурные

и политические реалии, которые бы оказывали достаточно серьезное

противодействие иррациональным влечениям руководителей, их неосознанным

импульсам. Нынешняя российская власть, существующая как бы сама по себе, в

отстранении от социума, вне связи с гражданским обществом неизбежно обретает

195

компоненты деструктивности. Особенностями такой власти является нарциссизм,

стяжательская ориентация, эксплуататорское отношение, как к самим

государственным чиновникам, так и к рядовым гражданам.

Как считает Фромм преодоление деструктивности в значительной степени

возможно путем утверждения «человеческих отношений» в сфере труда.

Э. Фромм рассматривает труд через призму сознательного и

бессознательного, конструктивных и деструктивных действий, адекватности

данного процесса человеческой природе. Социолог отмечает, что в условиях

рыночного социального характера труд перестает быть моральным или

религиозным долгом и выступает как противоестественное, бессмысленное

условие для получения материального вознаграждения, необходимого для

содержания самого себя и семьи. Исследование “человеческих отношений” на

производстве с отчужденным характером труда показали, что в главными

стимулами к труду являются деньги, престиж, власть, что у нанятого инвивида

практически нет возможностей развивать свой разум, чувство прекрасного,

способности к сотрудничеству с другими людьми. Это приводит к

бессознательной враждебности к работе, к идеалу лени и бездеятельности –

стремлению получить ту же оплату за меньший труд. Бессознательная

деструктивность сопутствует и деятельности предпринимателя, который зачастую

вынужден производить втайне презираемый товар, но приносящий прибыль. Он

разыгрывает спектакль с покупателями, чтобы продать товар; он ненавидит

конкурентов; он ненавидит себя, потому что видит, как проходит жизнь без всякого

смысла. Ненависть к себе и другим, как правило, не осознается, будучи

вытесненной. И у рабочих, и у предпринимателей обнаруживаются такие

вытесненные свойства личности, как садизм, отчуждение, конформизм и другие

качества, которые не содействуют развитию собственно человеческих

способностей.

Фромм отмечает, что социологические исследования трудовой

деятельности, как правило, не учитывают неосознанную неудовлетворенность

работой у “удовлетворенных” респондентов, которые однако страдают от

различной нервозности. Есть ли возможность адаптировать организацию труда к

природе человека? Фромм ссылается на классический эксперимент Э. Мэйо, в

результате которого работницы, выполнявшие ту же монотонную сборочную

работу телефонных трансформаторов, но сознательно приобщенные к

осмысленному и интересному эксперименту (к их предложениям прислушивались

и они нередко принимались), повышали производительность труда даже тогда,

когда условия работы заведомо ухудшались. Заболеваемость среди них упала на

80% по сравнению с общей заболеваемостью, в их среде возникла атмосфера

дружеского общения. Словом, социолог приходит к выводу, что социально-

культурный аспект труда оказывает решающее значение на возможность человека

к саморазвитию и на преодоление деструктивных тенденций в обществе.

Вопросы на развитие социологического воображения:

1. Э. Фромм в книге «Анатомия человеческой деструктивности» отмечает, что

институт кровной мести существует практически во всех регионах мира,

встречается у весьма миролюбивых народов (гренладцев). За убийство кару должен

понести любой представитель клана или семьи, откуда вышел убийца. Это делает

кровопролитие бесконечным – кара ведет к новому витку мести.

196

Социологические исследования свидетельствуют, что даже слухи о

злодеяниях могут вызвать жажду мести, чем зачастую пользуются политические

экстремисты. Почему, по Вашему мнению, мстительность так глубоко укоренилась

в ментальности многих народов? Какие меры можно предпринять, чтобы

минимизировать страсть к мщению?

2. В рамках приходящих в Россию новых ценностей практически нет места

совести, которая становится «частным» делом. Однако с умалением совести у

иррационализма, вседозволенности почти не остается преград. Человек без совести

не ценит собственную жизнь дороже вещей, не корит себя за то, что сам не стал

творцом, нет у него и сожаления о загубленных жизнях других людей. Не в этом

ли кроется латентная причина деструктивности в наших политических акциях? Не

в этом ли состоят главные трудности нашего движения к демократическому

свободному обществу?

3. Развитие рыночных отношений в России уже начинает оказывать влияние

на наш социальный характер. Есть ли, по Вашему мнению, адаптировать эти

отношения к природе человека?

Основные термины и выражения:

Гуманистический психоанализ, человек для себя, телесно-духовная

целостность, экзистенциальные дихотомии, мазохистская тенденция, садистская

тенденция, сопричастность с себе подобными, укорененность, кровосмешение,

совесть отцовского типа, совесть материнского типа, любовь, созидательность,

разрушительность, авторитарная совесть, гуманистическая совесть, чувство

тождественности, стадный конформизм, разум, рассудок, социальный характер,

отчуждение, мир несвободы, характер плодотворной ориентации, характер

неплодотворной ориентации, характер с рецептивной ориентацией, характер с

эксплуататорской ориентацией, характер со стяжательной ориентацией,

рыночный характер, патологическое общество, здоровое общество,

экзистенциальное обладание, роботизм, демократия участия, плодотворная

энергия

ЛИТЕРАТУРА

Алексеева Т.А. Современные политические теории. М.: РОССПЭН, 2000. –

Лекция 3

Ашин Г.К., Кравченко С.А., Лозанский Э.Д. Социология политики.

Сравнительный анализ российских и американских политических реалий.

Учебное пособие для высших учебных заведений. М.: «Экзамен», 2001. – Тема

4: «Социальный и гуманистический психоанализ: роль бессознательного и

деструктивного факторов в политике»

Добреньков В.И. Социология Э. Фромма // История социологии в Западной

Европе и США. М.: Норма, 1999

Додельцев Р.Ф. Фрейдизм: культурология, психология, философия. М.:

МГИМО, 1997

Здравомыслов А.Г. Социология конфликта. М.: Аспект Пресс, 1995. – Глава

5, раздел 4 “Возможности психоанализа для понимания иррационального в

конфликтах”

197

История социологии в Западной Европе и США // Ответственный редактор –

академик РАН Г.В. Осипов. – М.: Издательская группа: НОРМА–ИНФРА · М,

1999. – Рекомендуется глава 19

Попов В.Д. Социально-психологические законы и социальный психоанализ.-

В кн.: Имидж госслужбы. М., 1996

Судьбы реформ в России. М., РНИСиНП, 1997

Учебный социологический словарь с английскими и испанскими

эквивалентами. Издание 4-е, дополненное, переработанное. Общая редакция С.А.

Кравченко. М.: Экзамен, 2001

Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М., ООО «Издательство

АСТ-ЛТД», 1998

Фромм Э. Здоровое общество. В кн.: Психоанализ и культура. Избранные

труды Карен Хорни и Эриха Фромма. М.: Юристъ, 1995

Фромм Э. Человек для себя. Иметь или быть? Минск: Издатель В.П. Ильин,

1997

Хорни К. Новые пути в психоанализе. Собрание соч. в трех томах, т. 2. М.:

Издательство «Смысл», 1997

198

Тема 13. ИНТЕГРАЛЬНАЯ СОЦИОЛОГИЯ П. СОРОКИНА

1. Человек как “удивительное интегральное существо”

2. Социокультурные суперсистемы и флуктуация обществ

3. Социальная стратификация и мобильность, теоремы флуктуации

4. Социология революции

5. П. Сорокин о реформировании общества в условиях его кризиса

Одним из первых, кто попытался ликвидировать противостояние между

структурными и интерпретивными парадигмами был российско-американский

социолог Питирим Александрович Сорокин, создавший так называемую

интегральную социологию. Социолог предложил изучать общество, его явления с

позиций как объективности социокультурных систем, находящихся в сложном

движении – по горизонтали, вертикали и в виде флуктуации (колебания от

оптимальной величины), так и с учетом субъективного фактора – сложной,

интегральной сущности самого человека, его ценностного мира.

П. Сорокин разработал свою теорию на основе синтеза представлений как

известных российских социологов – Л. Петражицкого, М. Ковалевского, Е. Де-

Роберти, так и западных – Э. Дюркгейма, М. Вебера. Вместе с тем, его теория –

принципиально новый взгляд на человека, цивилизацию, общество, суть которого

сам автор характеризовал как интегрализм11. Методологическая основа его

парадигмы включает в себя в качестве внутренних компонентов интуитивный,

эмпирический и рационалистический методы.

Питирим Александрович Сорокин (Sorokin) — выдающийся российско-

американский социолог XX столетия, создатель интегральной парадигмы, на

основании которой им были созданы теории социокультурных систем, социальной

стратификации и социальной мобильности, революции и реформ, знания и искусств

и др.

П. Сорокин родился 21 января 1889 г. в семье ремесленника, занимавшегося

церковно-реставрационными работами. Мальчик рано остался сиротой. Однако с

детства проявил необыкновенную тягу к знаниям, совмещая работу и образование.

После сдачи экстерном экзаменов на аттестат зрелости Сорокин поступает в

Психоневрологический, а затем в Петербургский университет, где встречается с

выдающимся социологом того времени М.М. Ковалевским, становится его

ассистентом и секретарем. Ещё студентом он в 1913 г. создает свой первый крупный

11 В литературе широко распространено мнение о качественно различных этапах в творчестве

Сорокина, согласно которому интегральная парадигма была обоснована лишь в конце жизни ученого,

в то время как многие работы, посвященные осмыслению тех или иных проблем российского и

других обществ, были написаны ранее и не имеют отношение к интегрализму. Бесспорно, это так,

если иметь в виду целостную парадигму в её завершенном виде. Но интегральная социология как

научная система интерпретаций и постижения мира с глубокой и всесторонней аргументацией была

сформулирована не в одночасье, не в одной-двух последних книгах. Те или иные стороны теорий

выкристаллизовывались уже в начале творческого пути ученого и далее им развивались и

конкретизировались в течение всей жизни.

199

труд “Преступление и кара, подвиг и награда. Социологический этюд об основных

формах общественного поведения и морали”.

Занятие наукой Сорокин совмещает с политической деятельностью, являясь

членом партии социалистов-революционеров, редактором её печатных органов.

Накануне Февральской революции 1917 г. Сорокин становится сподвижником

премьер-министра А. Керенского и в итоге оказывается в тюрьме. После

революционных событий Сорокин всецело отдает себя науке. В 1919 г. он создает

первый в России факультет социологии в Петроградском университете. Уже в

следующем году им выпускается в свет “Общедоступный учебник социологии” и

“Система социологии” в двух томах.

В 1922 г. Сорокин навсегда оставляет Россию – переезжает сначала в

Чехословакию, а затем в США. Вскоре он возглавил социологический факультет

Гарвардского университета. Здесь Сорокин публикует свои знаменитые работы

«Социология революции», «Социальная и культурная динамика» в четырех томах,

«Кризис нашего времени» и многие другие.

Сорокин избирался президентом Американской социологической ассоциации.

Как и многие социологи, Сорокин был весьма нетерпим к мнениям своих

оппонентов и даже коллег. Особенно нелицеприятно он отзывался о Т. Парсонсе,

сменившего его на посту руководителя социологического факультета и

преобразовавшего его в факультет социальных отношений.

Среди других работ Сорокина, опубликованных ныне в России:

«Социологические теории современности», «Человек. Цивилизация. Общество»,

«Человек и общество в условиях бедствия», «Интегрализм — моя философия», «Об

основных условиях возможности возрождения нашего народного хозяйства»,

«Причины войны и условия мира», «Современное состояние России», «Общие черты

и различия между Россией и США», «Таинственная энергия любви», «Долгий путь.

Автобиографический роман».

Умер П. Сорокин 10 февраля 1968 года.

1. Человек как “удивительное интегральное существо”

Доминирование социокультурного начала

Человеческая личность, по П. Сорокину, формируется под воздействием ряда

факторов – космических, биологических, социально-психологических, но прежде

всего – социокультурных. При рождении человек еще не является ни личностью, ни

творцом общественной жизни. Его моральные убеждения, эстетические вкусы и

мировоззренческие взгляды не предопределены.

Связь биологического и социокультурного начала Сорокин определяет

следующим образом: “Человек с лучшей физической конституцией может лучше

проигрывать “социокультурные записи”, чем тот, кто рождается с худшими

наследственными данными; но то, какие записи он станет играть, относительно мало

зависит от органических или биологических факторов. Зовут ли его Смит или

Джонс, протестант ли он или буддист, говорит ли он по-английски или по-турецки,

республиканец он или демократ, лифтер или король, является ли он гражданином

России или Сиама, состоит в моногамном или полигамном браке, носит восточную

200

или американскую одежду – эти и другие социокультурные характеристики не

наследуются биологически, а приобретаются в процессе взаимодействия с людьми,

среди которых он рождается, воспитывается, получает образование”2.

Интегральная природа человеческой личности формируется и в процессе

интеракции индивидов друг с другом, которая также проходит под влиянием ряда

факторов. На характер взаимодействия людей оказывает влияние и бессознательные

рефлексы, и биосознательные регуляторы – чувство голода и жажды, сексуальные

влечения, и, наконец, социосознательные нормы и ценности.

“Новая интегральная теория человеческой личности, – поясняет Сорокин, – не

отрицает, что человек является животным организмом, наделенным

“бессознательным”, рефлексо-инстинктивным механизмом тела, но она

подчеркивает, что помимо этой формы бытия, человек является сознательным,

рациональным мыслителем и сверх-сознательным творцом или духом”3.

Интегральное использование каналов познания

Интегральное существо человека проявляется и раскрывается в его

способностях отражать и анализировать мир с помощью интегрального

использования каналов познания. По Сорокину, всю окружающую нас

действительность можно представить в виде трех наиболее важных формах: 1)

эмпирически-чувственная форма – постигается нами либо с помощью органов

чувств, либо инструментов их дополняющих (разного рода приборов); 2)

рационально-умственная форма – познается главным образом разумом с помощью

логических операций; 3) сверхчувственно-сверхрациональная форма бытия –

постигается только посредством сверхчувственной и сверх-рациональной интуиции

или “божественного вдохновения”, “вспышки озарения”.

Все гениальные творения во всех областях культуры – религии, философии,

науки, эстетики – так или иначе были рождены и вдохновлялись интуицией,

милостью “высшего озарения”. При этом ученый особо подчеркивает, что истина,

полученная при помощи интегрального использования чувства, разума и интуиции –

это “более полная и более ценная истина, нежели та, которая получена через один из

этих каналов... При интегральном использовании этих трех каналов познания они

дополняют друг друга и контролируют”4. В результате наше знание о

действительности представляет собой совокупный вклад ученых-эмпириков,

мыслителей-логиков, великих религиозных и нравственных деятелей, а также

представителей искусства.

Наконец, интегральное существо человека проявляется и в том, что он

является не только эмпирическим наблюдателем и экспериментатором,

рациональным мыслителем, но и активным участником создания творческого начала

во вселенной. Помимо неорганических и органических явлений, которые

существовали до появления человека, человек создал новую реальность –

суперорганический или культурный мир, имеющий компонент смысла. Именно

смысл, который придает человек неорганическим или органическим явлениям,

радикально меняет их ценность.

Для иллюстрации своего тезиса Сорокин приводит ряд конкретных примеров.

Так, кусок дешевой материи, прикрепленный к палке, благодаря своему смыслу

2 Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. М.: Политиздат, 1992. – С. 159

3 Сорокин П. Главные тенденции нашего времени. М.: Институт социологии РАН, 1993. – С.

143

4 Сорокин П. Моя философия – интегрализм.– Социс, 1992, № 10. – С. 134

201

превращается в национальный флаг, символ чести нации, ради которого люди

жертвуют своей жизнью. Биологически и физически нет человеческих организмов,

которые были бы королями или героями, учеными или рабочими. В

социокультурном отношении абсолютный монарх обладает несравненно большей

силой, чем любой из его подданных, каким бы физически сильным он ни был. Все

эти и миллионы других смыслов появились благодаря созданному человеком

суперорганическому миру. Феномен становится социокультурным, в котором

компонент смысла накладывается на физический и биологический компоненты.

Культурный мир

Весь культурный мир Сорокин подразделяет на: 1) бесконечное множество

идеологических смыслов, выраженных в языке, науке, религии, философии,

искусстве; 2) образцы материальной культуры; 3) типы социокультурных личностей

(хозяев и рабов, католиков и протестантов, французов и американцев и т.д.) и

социокультурных групп (политических, экономических, профессиональных,

религиозных и т.д.); 4) образцы поведения, имеющих тот или иной набор смыслов

(церемонии, ритуалы, поступки).

Человек создал суперорганический мир. Теперь же этот мир посредством

вышеотмеченных идеологических, материальных, личностных и поведенческих

явлений формирует как личность каждого индивида, так и облик каждой социальной

группы.

Высшая интегральная ценность

По Сорокину, среди смысловых ценностей суперорганического мира есть

одна высшая интегральная ценность – единство Истины, Красоты и Добра. Человек

весьма преуспел в добыче истины и в создании шедевров красоты. Однако за

последние четыре столетия, как считает социолог, творчество в области Добра резко

отстало от творческой деятельности в области Истины и Красоты. Человеку не

удалось обосновать эффективные пути и средства для своего морального

возвышения, для контроля своих бессознательных инстинктов и чувственных

вожделений, связанных с погоней за материальным благополучием, властью и

наслаждениями. Его судьба, по мнению социолога, в конечном счете, зависит ни от

ООН, всемирного правительства или торжества демократии, а от него самого – от

способности творить Добро, от “увеличения производства и аккумуляции

неэгоистической любви к человеку и человечеству”.

Неэгоистическая творческая любовь, утверждает Сорокин, может положить

конец агрессивным нападениям индивидов и групп друг на друга; преобразовать

враждебные отношения в дружеские; может оказать воздействие на международную

политику и умиротворить конфликты.

Кроме того, неэгоистическая любовь необходима для физического, духовного

и нравственного здоровья человека. Опираясь на свои исследования, Сорокин

отмечает, что люди альтруисты живут дольше, чем эгоисты; дети, лишенные любви,

склонны к моральному уродству; любовь – сильнейшее средство против

политического радикализма, экстремизма, социальной аномии. Любовь способна

противостоять тенденциям к преступности, самоубийству, ненависти, психоневрозу.

Энергия любви, по Сорокину, проявляется как “бесконечный универсум,

который неистощим качественно и количественно”. Из многих форм этой энергии

202

социолог особо выделяет космически-онтологический, биологический и

психологический ее аспекты5.

Фактор Доброты: возможность целей и средств, адекватных природе

человека

По мнению Сорокина, известные до сих пор формы правления, будь то в

Америке или России, не принимали в расчет Доброту, энергию неэгоистической

любви, и потому “демократические режимы были почти столь же воинственными,

неустойчивыми, как и авторитарные режимы, и имели такой же высокий уровень

преступности”6.

При осуществлении той или иной политики в России никогда не ставился

вопрос о Доброте – прежде всего, вопрос о гуманности путей и средств

достижения поставленных целей, об их адекватности природе человека, об

“умиротворяющей и гармонизирующей функции любви”, которая есть “наилучший

“гаситель” межчеловеческой агрессии, вражды и борьбы”7.

Из-за умаления и забвения фактора Доброты, сугубо прагматического подхода

к политическим преобразованиям, в стране никак не может сложиться механизм

согласования многообразных интересов. Изначально политика либеральных

демократов в России в 90-е годы была ориентирована на самые различные

прагматические цели – спекулятивную куплю-продажу, приватизацию,

ваучеризацию, сбор налогов и т.д. – но только не на то, чтобы новое взаимодействие

людей привело к собственно совершенствованию человеческих отношений.

Демократы-реформаторы, недооценивая важность Доброты, полагали, что

нигилистическое упразднение государственной авторитарной экономики,

политического господства одной партии автоматически создаст разумных и

свободных людей, разблокирует творческую энергию миллионов людей и они

станут готовыми к сотрудничеству в условиях рыночных отношений и соблюдения

прав человека. Однако, как показало провидение социолога и подтвердила жизнь,

“без любви все Билли о правах и все конституционные гарантии свободы есть пустая

фраза”8. Любые благие замыслы сами по себе вовсе не ведут к процветанию,

согласию, миру, если они не обеспечивают производство любви и Доброты, их

проникновение в социальные институты и культуры.

К сожалению, место Доброты у нас оказалось занятым завистью, ненавистью и

разрушительностью, что и привело общество в состояние кризиса и социального

беспорядка. И руководители, и руководимые стали жить по иррационально-

деструктивным принципам, подчас не осознавая того.

Вероятно, сорокинские прозрения, акцентирующие необходимость

человеческих отношений, пропитанных взаимной любовью, есть та панацея,

позволяющая стране вырваться из политически бунтарского поля, в котором она

оказалась несколько столетий назад, отойти от постоянного политического

противоборства. Следование установкам ученого на “Дух всеобщей дружбы,

симпатии и неэгоистической любви с взаимной помощью”, возможно, позволило бы

выбрать принципиально новый, эффективный вектор политической стратегии, от

которой зависит реализация интегральной сущности человека в объективно сложных

5 Подробнее об этом см.: Сорокина. П. Главные тенденции нашего времени. М.: Институт

социологии РАН, 1993. – Глава 5

6 Сорокин П. Таинственная энергия любви.– Социс, 1991, № 8. – С.121

7 Там же. – С. 131

8 Сорокин П. Таинственная энергия любви.– Социс, 1991, № 9. – С. 150

203

реалиях – когда требуется согласование интересов между людьми в условиях

культурной, ценностной дифференциации, а также дефицита материальных и

духовных благ.

Для западного общества фактор Доброты в общественной и политической

жизни также имеет свою актуальность. Особенно это касается внешней политики

США, представлений ряда политических лидеров об “однополярном мире”, в

котором должен доминировать миропорядок с “единственной сверхдержавой”.

Отсюда следуют убеждения об особой роли США в поддержании международной

безопасности, урегулировании конфликтов, в процессах демократизации других

стран и т.д.

Именно Доброта, как считает Сорокин, является тем фактором, который

позволяет человеку выдвигать гуманные цели и использовать для их достижения

такие средства, которые адекватны его интегральной природе.

2. Социокультурные суперсистемы и флуктуация обществ

Социокультурные суперсистемы в истории человеческой цивилизации

В культуре человечества Сорокин выделяет множество различных по

величине культурных систем. К основным культурным системам социолог относит

язык, науку, философию, религию, искусство, этику, право. Когда эти системы

утверждаются, они также реализуются в поведении и образе жизни их носителей.

Кроме этих обширных систем, есть еще более обширное культурное

единство, обозначенное Сорокиным как социокультурные суперсистемы, которые

различаются в зависимости от характера своих основных ценностей. По мнению

ученого, все экономические, политические, социальные реалии, типы личностей и

групп необходимо анализировать в контексте процесса периодической смены друг

друга трех известных до сих пор социокультурных суперсистем, характерных для

всей истории человеческой цивилизации – религиозной или идейной, чувственной и

интегральной при доминировании одной из них.

Так, например, в Европе с VI по XII вв. главенствующей была религиозная

суперсистема, согласно ценностям которой экономика, политика, право, мораль,

философия, искусство были подчинены теологии. Высшей истиной считалась

религиозная истина. Хотя чувственные и интегральные системы присутствовали в

средневековой культуре, их роль была незначительна. Начиная с XVI и вплоть до

XX в. в Европе утверждается и доминирует чувственная культура, которая

акцентирует такие чувственные ценности, как благосостояние, комфорт,

наслаждение, популярность, жажда власти и славы – все это детерминирует

преобладающий тип личности, образ социальных групп, характер институтов.

Религиозные ценности остались, но их признают только на словах. В истории

человеческой цивилизации были периоды, хотя непродолжительные, когда

преобладала интегральная суперсистема культуры – греко-римская культура IV-VI

вв. до н. э., европейская культура XIII в. Начиная с XX века на смену чувственной

культуре идет культура интегральная, утверждающая в качестве доминирующей

ценности “бесконечное разнообразие, состоящее из чувственного, рационального и

надрационально-сверхчувственного аспектов”9.

9 Сорокин П. Социологические теории современности. М.: ИНИОН, 1992. – С. 37

204

Основной закон истории

Опираясь на данное видение исторического процесса Сорокин обосновал, как

ему представлялось, “основной закон истории”, согласно которому происходит

перманентная флуктуация (колебание от средних параметров) как социокультурных

суперсистем, так и обществ, равно, как их конкретных сфер: типы политики,

экономики, идеологии не являются постоянными и не развиваются по восходящей

линии, а непрерывно “качаются между полюсами тоталитаризма и строго свободных

режимов”. Исходя из этого постулата, социолог прогнозировал, что с переходом от

чувственной культуры к новому интегральному циклу произойдет преодоление

нынешнего кризисного состояния, при котором невиданный расцвет науки,

технологий, образованности сочетается странным образом с войнами и

революциями, межчеловеческими раздорами и обесцениванием человеческой жизни.

Основной закон истории Сорокин применяет и при анализе современных ему

обществ. Чувственная форма социокультурной суперсистемы является, по

Сорокину, главной детерминантой современного общества, его образа жизни,

доминирующей ментальности и стремлений людей. Под воздействием флуктуации в

XX веке начался процесс дезинтеграции чувственных обществ, который так или

иначе охватил все страны мира. Нарушились механизмы социального контроля, ибо

произошла дезинтеграция моральных, правовых ценностей, которые управляли

поведением индивидов и социальных групп. Когда люди выходят из-под контроля

общепризнанных ценностей, они превращаются в существа, управляемые, главным

образом, бессознательными рефлексами и биосознательными регуляторами – своими

страстями и вожделениями. В этом социолог усматривал глубинные корни

индивидуализма и эгоизма, обострения борьбы за существование, превращения силы

в право и, наконец, – войн, революций, роста преступности, проявлений социальной

аномии. “Так это было во все великие переходные периоды, – отмечал Сорокин, – от

одного базисного социокультурного строя до другого; и так это происходит в

настоящем столетии. Заметная дезинтеграция чувственного порядка возбудила

взрывы первой и второй мировых войн, множество малых войн, кровопролитнейших

революций, мятежей, преступлений и насилия в их наихудших формах”10.

Цикл флуктуации

По Сорокину, процесс флуктуации социокультурной системы проходит через

ряд последовательных этапов: дезинтеграция – кризис – мобилизация сил – новый

социокультурный порядок.

Катаклизмы, по мнению социолога, являются последствиями дезинтеграции

чувственной культуры – моральных, правовых и других ценностей, которые прежде

контролировали поведение людей. Выход из-под их контроля приводит к тому, что

индивиды начинают, главным образом, руководствоваться своими биологическими

побуждениями, страстями и вожделениями. В этих условиях обостряется борьба за

существование, сила становится правом, революция и другие формы

межчеловеческих раздоров вспыхивают в беспрецедентном масштабе.

Сорокин особо рассматривает природу кризиса. Упадок происходит двумя

путями: (а) путем вырождения свободных институтов, ценностей и идеологии в

“принудительных и мошеннических монстров”; (в) путем растущего обесценивания

прежних институтов, ценностей и идеологий11. Конкретно это выражается в том, что

10 Сорокин П. Главные тенденции нашего времени.– С. 30

11 См.: Там же. – С. 50

205

на фоне торжественных деклараций равных прав всех граждан на жизнь, свободу,

поиски счастья в реальной жизни гигантски возрастает неравенство между

властными магнатами и зависимым “человеческим прахом”; что газеты, радио и

телевидение монопольно контролируются небольшой группой “властной элиты”;

что принцип всеобщего избирательного права “в своей выхолощенной форме”

обеспечивает лишь “правительства политиканов, посредством политиканов и для

политиканов”12.

К счастью, замечает Сорокин, процесс дезинтеграции, как правило, вызывает

мобилизацию сил, которая не только борется с дезорганизацией, но также начинают

строить новый интегральный социокультурный порядок, который характеризуется

следующим образом. “Новый социополитический строй ставит целью построение

современного научного знания и аккумулированной мудрости человечества; он

вдохновляется не “борьбой за существование и взаимным соперничествам”, но

духом всеобщей дружбы, симпатии и неэгоистической любви с взаимной помощью,

вытекающих из этих отношений”13.

Естественно, что новый социополитический строй предполагает и новые

тенденции в деятельности властных организаций самого разного толка –

правительств, деловых корпораций, профсоюзов и иных организаций. Здесь Сорокин

выделяет следующие “значительные тенденции”. Возрастание роли ученых

экспертов в планировании, развитии, контроле и управлении правительственной

деятельности и политики. Многие из высших руководителей существующих

правительств и корпораций уже в значительной степени являются скорее

номинальными главами, чем самостоятельными политиками. Современные

государственные политические деятели, по мнению социолога, все более становятся

просто номинальными фигурами исполнителей “безмолвных приказов” науки и

технологии. Имеет место и тенденция, которая, предвещает окончательное увядание

правительств политиков, посредством политики и для политиков и их замещение

“правительствами ученых и экспертов”. Развивая свою мысль, П. Сорокин отмечает,

что “хорошее правительство близкого будущего будет нуждаться в том, чтобы

каждый научный администратор успешно выполнял задачу интеграции узкого

знания во взаимодействии с учеными и мудрецами, и одновременно будет нуждаться

также в моральных руководителях, чтобы вести правительство в их служении только

целях добра, а не зла”14.

Можно сколь угодно критически оценивать деятельность нынешней власти в

России, однако, объективности ради, отметим, что отдельные черты тенденций

интегрального социокультурного порядка (приход во властные структуры ученых-

специалистов) просматриваются и у нас.

3. Социальная стратификация и мобильность, теоремы флуктуации

Абсолютность социальной стратификации

По Сорокину, социальная стратификация – это дифференциация определенной

совокупности людей на классы и слои в иерархическом ранге, что выражается в

неравномерном распределении прав и привилегий, ценностей, власти и влияния.

Конкретное проявление социальной стратификации весьма многочисленны. Однако,

12 См.: Там же. – С. 55

13 См.: Там же. – С. 56

14 См.: Там же. – С. 59

206

как считает Сорокин, их можно свести к трем основным формам – экономической,

политической и профессиональной. Все они находятся во взаимосвязи друг с

другом: представители высших политических кругов, как правило, относятся и к

высшим экономическим и профессиональным слоям. И наоборот: неимущие, как

правило, не занимают престижные места в политической сфере.

Любая социальная группа стратифицирована. Ни одна из попыток

уничтожить экономическую, политическую или профессиональную стратификацию

не увенчалась успехом. Однако это не означает, что социальная стратификация по

своим качественным и количественным параметрам остается неизменной. Напротив,

социальная стратификация любой группы зависит от социокультурного характера

общества и его членов. Кроме того, она постоянно флуктуирует.

Социальная мобильность и ее флуктуация.

Под социальной мобильностью Сорокин понимает переход индивида из одной

социальной позиции в другую. При этом он выделяет два типа социальной

мобильности – горизонтальную и вертикальную. Под горизонтальной мобильностью

подразумевается переход индивида из одной социальной группы в другую,

расположенную на одном и том же социальном уровне (повторный брак, перемена

места работы и т.д.) при сохранении прежнего социального статуса.

Под вертикальной социальной мобильностью подразумевается перемещение

индивида из одного социального уровня в другой, при этом может быть как

восходящая мобильность так и нисходящая.

По степени перемещения индивидов различаются открытые и закрытые типы

обществ. В реальной жизни нет как абсолютно открытых, так и абсолютно закрытых

обществ – между полюсами существует множество средних, промежуточных типов.

По интенсивности вертикальной мобильности можно судить о демократичности

общества – интенсивность вертикальной мобильности меньше в закрытых,

недемократических странах и наоборот.

Социальная мобильность также имеет тенденцию к флуктуации. Ее

интенсивность изменяется от общества к обществу, а в рамках одного и того же

общества отмечается сравнительно подвижные и неподвижные периоды. Так, в

истории России периодами рельефно выраженных перемещений были – правление

Ивана Грозного, царствование Петра I, Октябрьская революция. В то время по всей

стране старая правительственная верхушка была практически уничтожена, а люди из

низших социальных слоев заняли высшие управленческие должности.

Для иллюстрации разной степени интенсивности вертикальной мобильности

в политической сфере Сорокин приводит таблицу, в которой показан процент

“пришельцев” среди монархов и руководителей высших уровней различных стран,

поднявшихся до самого высокого социального положения из низших слоев.

Таблица 4. Интенсивность вертикальной политической мобильности15

Страна Процент “выскочек”

среди монархов и

администраторов

высших уровней

Западная Римская империя 45,6

15 Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. – С. 380

207

Восточная Римская империя 27,7

Россия 5,5

Франция 3,9

Англия 5,0

Соединенные Штаты Америки 48,3

Президенты Франции

и Германии

23,1

Вместе с тем, как считает Сорокин, в вертикальной мобильности в ее трех

основных формах – политической, экономической, профессиональной – нет

постоянного направления ни в сторону усиления, ни в сторону ослабления ее

интенсивности. Это предположение действительно для истории любой страны, для

истории больших социальных организмов и, наконец, для всей истории

человечества.

Так как вертикальная мобильность присутствует в той или иной степени в

любом обществе, постольку в каждом обществе есть своеобразие “лестницы”,

каналы социальной циркуляции, по которым люди могут перемещаться из одного

слоя в другой. К наиболее важным таким каналам социолог относит институты

армии, религии, образования, политических партий, коммерции и семьи.

Рассмотрим две конкретные формы флуктуации социальной стратификации –

политическую и экономическую.

Политическая флуктуация

На основе данного видения социокультурных изменений Сорокин обосновал

свою знаменитую теорему флуктуации, согласно которой циклические колебания

суперсистем по не выявленной ритмической регулярности (хотя в принципе

социолог не исключал возможность установления тенденций ритмичности циклов)

детерминируют флуктуацию обществ между прогрессом и регрессом, развитием

демократических свобод и авторитаризмом, мирным периодом и военным,

революционным и эволюционным и т.д. Изменения происходят в определенном

количественном и качественном направлении, пока не будет достигнута “точка

насыщения”. Далее изменения идут по инерции, а то и просто по принуждению.

Исчерпав потенциал политического движения в одном направлении, начинается

обратное движение, хотя и на новой основе. Так происходит замещение одной

властной системы другой, альтернативной системой, которая, в свою очередь, под

влиянием доминирования новых ценностных ориентацией начнет движение уже в

другом направлении до “точки насыщения”. Затем весь процесс повторится вновь.

В своих работах социолог подверг критике концепции, по которым власть

развивается по восходящей линии согласно “историческим тенденциям” – от

монархии к республике, от самодержавия к демократии, от правления меньшинства

к правлению большинства и т.д. По его мнению, эти тенденции не подкреплены

фактами. Кроме того, для оценки степени свободы граждан от власти более важным

критерием является характер государственного контроля и вмешательства, а не

альтернативная пара монархия – республика. При этом Сорокин выдвигает и

аргументирует тезис о том, что кривая государственного контроля не постоянна, она

варьируется от страны к стране, а в рамках одного и того же общества зависит от

времени, меняющихся социокультурных ценностей.

Говоря об абсолютизме российской государственной власти, Сорокин

отмечает, что это явление “не есть нечто случайное или исключение” и зависит от

208

ряда факторов и в частности: 1) от военного или мирного состояния страны (если

военное состояние будет длиться, область государственного вмешательства будет

расти); 2) от селекции населения в годы войны и революции – процент гибели лиц

выдающихся, одаренных, умственно квалифицированных, с глубоким сознанием

долга (с красной и белой стороны) был гораздо выше, чем процент гибели “рядовой

серой массы”. “Остаются и выживают люди второго и третьего сорта: менее

здоровые, менее волевые, менее независимые, которые менее способны бороться за

личную свободу против государственной опеки, и потому более легко подчиняются

произволу властителей”.

Далее, по Сорокину, не подтверждается тенденция смены правления

меньшинства на правление большинства. Процент людей, участвующих в

политической власти, изменяется во времени и пространстве. Это справедливо не

только в отношении демократических правительств, но и коммунистических,

социалистических, синдикалистских и иных политических ориентаций.

Тоже касается и другой альтернативной пары политического равенства –

неравенства. В любом обществе постоянно идет борьба между силами

политического выравнивания и силами стратификации. Иногда побеждают одни

силы, иногда вверх берут другие силы (фактор войны вызывает усиление

политической стратификации, а фактор мира наоборот, возрастание неоднородности

населения приводит к усилению политического неравенства, и наоборот). Когда

колебания профиля политической стратификации в одном из направлений

становятся слишком резкими, то противоположные силы разными способами

увеличивают свое давление и приводят профиль стратификаци к точке равновесия.

Кроме того, флуктуирует высота и профиль политической стратификации. По

Сорокину, здесь проявляется следующие тенденции. При нормальных условиях,

свободных от социальных потрясений в обществе, в котором есть институт частной

собственности изменения высоты и профиля политической стратификации

ограничены. При чрезвычайных обстоятельствах происходят радикальные

изменения высоты и профиля политической стратификации. Профиль может стать

или очень плоским или очень вытянутым и высоким, но такое положение всегда

кратковременно. Если “политически плоское” общество не погибает, то “плоскость”

быстро вытесняется усилением политической стратификации. И, наоборот, если

политическое неравенство становится слишком сильным и достигает точки

перенапряжения, то правящей верхушке общества суждено разрушиться или быть

низвергнутой. Таким образом, в любом обществе, в любые времена происходит

борьба между силами стратификации и силами выравнивания.

Экономическая флуктуация

Сорокин исходит из того, что теории бесконечного экономического прогресса

ошибочны. Исторические факты свидетельствуют, что периоды накопления богатств

сопровождались периодами их уменьшения или растраты. Под этим углом зрения

социолог различает большие и малые циклы в экономическом развитии и

анализирует разные типы флуктуации, их конкретные выражения. Отметим

некоторые из них, которые социолог сформулировал в виде следующих теорем.

Средний уровень благосостояния и доходы различных обществ существенно

меняется от одной страны к другой и от одной группы к другой.

Средний уровень благосостояния дохода в одном и том же обществе

меняется во времени: материальные “подъемы” и “падения” – нормальные явления

будь то для семьи, корпорации, территориальной группы.

209

В истории семьи, нации или любой другой группы не существует устойчивой

тенденции ни к обогащению, ни к обнищанию. Все направления – вниз или вверх –

фиксированы только для ограниченного периода времени. Нынешняя тенденция

увеличения среднего уровня благосостояния и дохода населения в Европе и

Америке, по мнению Сорокина, является, “вероятнее всего частью такого крупного

экономического цикла”16.

Кроме того, флуктуирует высота и профиль экономической стратификации.

По Сорокину, здесь проявляется следующие тенденции. При нормальных условиях,

свободных от социальных потрясений в обществе, в котором есть институт частной

собственности изменения высоты и профиля экономической стратификации

ограничены. При чрезвычайных обстоятельствах происходят радикальные

изменения высоты и профиля экономической стратификации. Профиль может стать

или очень плоским или очень вытянутым и высоким, но такое положение всегда

кратковременно. Если “экономически плоское” общество не погибает, то

“плоскость” быстро вытесняется усилением экономической стратификации. И

наоборот – если экономическое неравенство становится слишком сильным и

достигает точки перенапряжения, то верхушке общества суждено разрушиться или

быть низвергнутой.

Таким образом, в любом обществе, в любые времена происходит борьба

между силами стратификации и силами выравнивания.

Гипотезы о флуктуационных тенденциях в России

Эти и другие соображения социолога о политической флуктуации, если их

экстраполировать на нашу современную российскую действительность, позволяет в

качестве вероятных гипотез предположить следующее: 1) демократизм

политической власти в России будет зависеть не только и не столько от утверждения

институтов парламентаризма, сколько от перехода страны в мирное состояние; 2) в

обозримом будущем характер власти будет умеренно колебаться от авторитаризма к

демократизму и обратно; лишь новое поколение россиян, не испытавшее на себе

тотальный произвол властителей обретет интеллектуальную и волевую способность

бороться за личную свободу против государственной опеки, что резко качнет

амплитуду власти в сторону демократизма; 3) весьма сомнительно, что проявит себя

тенденция собственно народовластия, понимаемая как “политика – дело каждого”; 4)

амплитуда политического равенства – неравенства людей будет колебаться: в одном

месте победу одержат коммунистические силы выравнивания, в другом –

либерально-демократические силы, ратующие за власть политиков-профессионалов.

В отдаленной перспективе характер этой амплитуды будет все более

детерминирован нарождающимися социокультурными ценностями, последствиями

чего станет возрастание роли научных экспертов, людей с чувством моральной

ответственности в принятии политических решений.

4. Социология революции

Негативные демографические изменения

16 Там же. – С. 315

210

Революции и, как правило, сопутствующие им войны усиливают и ускоряют

дезинтеграцию чувственного общества. Это проявляется буквально во всех сферах

общества.

Негативные изменения происходят в численности и составе населения: в годы

революций еще больше, чем в годы войны повышается смертность и падает

рождаемость, что видно из данных проведенных Сорокиным в таблицах 1 и 2.

Таблица 1. Движение кривой смертности. На 1000 чел. умирало17

Годы В Петрограде В Москве

1913 21,4 24,1

1915 22,8 22,1

1916 23,2 20,1

1917 25,2 21,2

1918 43,7 28,0

1919 72,6 45,1

1920 50,6 46,2

1921 27,8 -

В условиях революционного времени браки становятся бесплодными и

превращаются в “легальную форму случайных половых связей” без “санкций и

обязательств, без потомства”.

Для исторических судеб любого общества весьма важно, какие качественно

элементы населения в нем увеличились или уменьшились в определенный период

флуктуации. Изучение расцвета и гибели целых народов свидетельствует, что одной

из основных причин тому было резкое качественное изменение состава населения в

ту или иную сторону.

Таблица 2. Движение брачности и рождаемость. На 1000 чел. приходилось

браков и родилось18

Годы Петроград

браки

Москва

браки

Петроград

рождения

Москва

рождения

1913 6,3 - 26,4 -

1914 6,0 5,5 25,0 31,0

1915 5,0 4,1 22,5 27,0

1916 4,7 3,9 19,1 22,9

1917 8,5 5,3 17,8 19,6

1918 9,2 7,5 15,5 14,8

1919 20,7 17,4 13,8 17,5

1920 27,7 19,6 21,8 21,9

1921 26,7 - 36,0 -

Сорокин утверждает, что изменения населения России в годы войн и

революций – погибли преимущественно физически здоровые, трудоспособные и

энергичные, морально и умственно развитые люди – были типичны для всех

крупных войн и революций. Если в целом за эти годы население всех возрастов

17 Сорокин П. Современное состояние России. – Новый мир, 1992, № 4. – C.186

18 Там же. – С. 187

211

уменьшилось на 13,6%, то в возрасте от 15 до 60 лет – на 20%, а мужская часть – на

28%. С начала войны почти все мужчины из высших учебных заведений были

мобилизованы и скоро очутились на поле битвы. Их погибло в 6-7 раз больше, чем

рядовой, умственно не квалифицированной массы. Общая смертность ученых,

писателей, художников прямо и косвенно погибших от войны и революций,

увеличилось в 6-7 раз по сравнению с довоенным временем19.

Закон социального иллюзионизма

Сорокин обратил внимание и на то, что в особые периоды флуктуации

общества, его ценности и идеалы тоже флуктуируют. Причем колеблется не только

их качество, но изменяется и их сущность, и сам характер. Ценности и идеалы,

воспроизведенные в революционный период, как правило, иллюзорны.

Их анализ позволил социологу сформулировать “особый закон”, названной

им “законом социального иллюзионизма”. Сорокин приводит ряд лозунгов,

выдвинутых Февральской и Октябрьской революциями, сравнивает их с

действительностью по истечению 2-3 лет. Так, ставилась задача разрушить

социальную пирамиду неравенства, уничтожить эксплуататоров и эксплуатируемых.

Действительно, “кто был ничем, тот стал всем”, но сама пирамида имущественного и

правового неравенства не исчезла – теперь у массы не стало даже формальных прав,

включая право на жизнь.

Добивались восьмичасового рабочего дня – теперь же под видом

“субботников” и “сверхурочных” рабочих заставляли работать по 12-14 часов, а

крестьяне 3-4 дня в неделю должны были отдать коммунистической “барщине”,

выполняя “дровяную, сплавную, гужевую, подворную, строительную, хлебную,

молочную” и т.п. повинности.

Революциями была провозглашена свобода – совести, слова, печати, союзов,

собраний – получили то, что власть стала “учитывать и контролировать” все

стороны поведения и взаимоотношения людей: гражданам предписывалось, какой

профессией заниматься, где жить, что читать и писать, во что верить, что хвалить,

что порицать и т.д.

Провозглашался мир – на деле установился милитаризованный режим,

пронизывающий все стороны общества.

Декларировался принцип автономии народов – установилось невиданное при

царизме централизованное и бюрократизированное управление регионами.

Хотели уничтожить капитализм – разрушили средства производства и

обращения, а в конечном счете – хозяйство страны в целом. Вместо “хлеба” – голод

и вымирание, вместо “диктатуры пролетариата” – неограниченная тирания,

попирающая интересы рабочих и крестьян.

“Закон социального иллюзионизма” Сорокин обосновал в 20 - 30-е годы.

Будучи оторванными от достижения мировой социологической мысли, россиянам

потребовалось несколько десятилетий, чтобы начать понимать иллюзорность идей,

выдвинутых во все периоды радикальных перемен. Достаточно вспомнить заявления

В. Ленина о том, что сам приход большевиков к власти сделал враз страну “самой

демократической” в мире или Н. Хрущева о том, что нынешнее поколение будет

жить при коммунизме, или М. Горбачева – о предоставлении каждой семье

отдельной квартиры к 2000 году и т.д. В настоящее время большинство населения

осознает различие между декларируемыми политиками идеалами и реальной

19 Там же. – С. 188-189

212

действительностью. Хотя определенные слои, как правило, люди, искренне

воспринявшие в свое время революционные идеалы, продолжают связывать решение

современных проблем с верой-иллюзией в скорую и легкую материализацию

высоких и благородных идеалов.

Факторы, определяющие характер власти

Вопрос о власти, о характере политического устройства общества всегда был

центральным вопросом всякой революции. Его анализирует и Сорокин.

Тоталитарно-коммунистическая власть, по его мнению, не является случайностью.

Её глубинные корни опять-таки следует искать в процессе флуктуации обществ. В

истории человеческой цивилизации такой строй возникал в Египте и Вавилонии, в

Спарте и Риме, во Франции времен революций и Наполеона, в Австрии – Иосифа II,

Пруссии – Фридриха II, в России – Петра I. Конкретными же “родителями” этого

строя всегда были, по Сорокину, война и голод, соответственно, сопутствующие

определенным фазам колебания социокультурных суперсистем. Чем рельефнее

проявлялись “независимые переменные” войны и голода, тем выше уровень

коммунизма и этатизма, тем больше власть регулирует поведение и

взаимоотношения граждан. В России силы войны и голода поворачивали “маховое

колесо” истории в сторону данного направления. “Начало коммунизации –

этатизации и в политической, и в правовой, и экономической области, – отмечал

Сорокин, – было положено руками царского правительства (военные положения,

ограничения прав личности, права собственности, частной торговли, контроль

промышленно-торговых дел, права реквизиции и национализации с 25 октября 1915

г. и т.д.)... Временное правительство в лице своего высшего экономического совета и

министерва продовольствия продолжило линию этатизации-коммунизации. При нем,

особенно в области экономической, были установлены все начала принудительного

коммунизма... Большевикам ничего нового не пришлось вносить, кроме введения

классового пайка да дальнейшей уравнительно предельной централизации и

коммунизации. Все главное было сделано до них и без них”20.

Можно спорить с Сорокиным по поводу оценок политических действий

представителей той или иной конкретной власти, но, очевидно, социолог прав по

большому счету: у народа, участвующего в войне, народа, испытывающего дефицит

средств к существованию может быть лишь менталитет, поведение и

взаимодействия, адекватные авторитарной власти. Вся последующая история

подтверждает, что авторитарный режим держался на культивировании “образа

врага” и поддержании дефицита. Социолог верно спрогнозировал падение

коммунистической власти с прекращением войны и ростом сытости населения, хотя

и ошибся в сроках, полагая, что это произойдет значительно скорее.

Если следовать логике П. Сорокина, то можно полагать, что война в Чечне,

массовое обнищание способствовали реставрации в той или иной форме

“этатистско-коммунистической” власти. И напротив, мир и рост благосостояния

будут формировать у народа ценностные ориентации, работающие на утверждение

власти демократической.

Детерминированность ментальности социокультурным фактором

20 Там же. – С. 161-162

213

При исследовании властно-политических отношений, П. Сорокин прежде

всего выделяет социокультурный аспект того или иного политического поведения

индивида и выдвигает тезис о социокультурной обусловленности его ментальности.

По мнению социолога, характер властных структур и политических

отношений, как определенных социокультурных феноменов, не может не

определяться культурой доминирующей суперсистемы. Именно она формирует

критерии того, что есть истина и что есть ложь политических отношений, от нее

зависит и характер менталитета людей, их свойство, стремление и образ жизни.

Поэтому невозможно искусственно внедрить властные структуры в общество, члены

которого, руководствуясь своими смыслами, ценностями и нормами, своими

критериями справедливости, не могут их принять и исповедовать, даже если людям

с другим менталитетом эти властные структуры представляются эталоном. “Дайте

группе дьяволов великолепную конституцию, – писал П. Сорокин, – и все же этим

не создадите из нее прекрасного общества. И наоборот, общество, состоящее из

талантливых и волевых лиц, неминуемо создаст и более совершенные формы

общежития”21.

“Биологизирующая” роль революции

Сорокин отмечает, что революции, несмотря на побуждения самих

революционеров, изменяют поведение людей далеко не в лучшую сторону,

культивируя вражду, злобу, ненависть, разрушение, обман. Освободиться от этих

явлений никому не дано, они неизбежны ибо революции “биологизируют”

поведение людей. Правда, замечает социолог, в революции есть и жертвенность, и

подвижничество, и героизм. Но “эти явления – достояние единиц, а не масс”, их роль

ничтожна сравнительно с “биологизирующей” и “криминализирующей” ролью

революции. Для аргументации своего тезиса Сорокин ссылается на статистические

данные.

Таблица 3. Динамика преступности в Москве22

Группы преступлени 1914 г. (коэффициент

принят за 100)

1918-1919 гг.

Кражи 100 315

Вооруженный грабеж 100 28500

Простой грабеж 100 800

Покушение на убийство 100 1060

Мошенничество 100 370

“Закон позитивной и негативной поляризации”

Означает ли, что общество, оказавшееся в кризисе, будет и далее продолжать

воспроизводить силы, способствующие социальной аномии, обрекая себя на

самоуничтожение? Нет, не означает, хотя гибель общества, по Сорокину, в принципе

не исключена.

21 Там же. – С. 188

22 Сорокин П. Современное состояние России. – Новый мир, 1992, № 5. – С. 170

214

Возможность выхода общества из кризиса социолог связывал прежде всего с

интегральной сущностью человека. Проделав анализ поведения индивидов в

кризисные периоды как в России, так и в других странах, социолог его типизировал

согласно закону, названного им “законом позитивной и негативной поляризации”.

По этому закону, во время кризисов люди не ведут себя однозначно: одна часть

общества становится более склонной к социальной аномии (негативный полюс), а

другая – к моральному совершенствованию и религиозности (позитивный полюс ). В

зависимости от типа личности, превалирования биологического или социального,

индивиды тяготеют либо к одному полюсу либо к другому. Примерами “негативной

поляризации” может быть рост эгоизма и самоубийств, ожесточения, тупая

покорность судьбе, криминальные деяния и т.д. “Позитивная поляризация”, по

Сорокину, проявляется в росте творческих усилий и альтруизма, в жизни по

моральным заповедям, увеличении неинституализированной религиозности,

возникновении и развитии пацифистских и насильственных ассоциаций, во

взаимном проникновении и интеграции разных мировоззренческих ориентаций.

Результат “эпохальной борьбы” между силами “позитивной” и “негативной

поляризации”, считает Сорокин, никто “не в состоянии предсказать с

уверенностью”. Однако тенденция, по мнению ученого, оптимистическая: “Хотя

силы негативной поляризации кажутся еще превалирующими, тем не менее силы

позитивной поляризации обнаруживают уже заметную способность для

сдерживания и уменьшения гибельных действий сил нерелигиозности и

деморализации”23.

Человек не может пассивно созерцать эти процессы, как считает Сорокин.

Сообразно своему историческому предназначению – творить Истину, Красоту и

Добро – он должен предпринять попытки трансформировать общество.

5. П. Сорокин о реформировании общества в условиях его кризиса

П. Сорокин написал ряд работ, в которых исследуются проблемы

реформирования кризисного общества. Одна из основных – “Человек и общество в

условиях бедствия” до сих пор полностью не издана на родине автора.

Опубликованы лишь отдельные франменты24. И все же в общих чертах можно

познакомиться с основными взглядами ученого по этой теме, которые могут быть

для нас полезны с точки зрения осмысления наших сегодняшних проблем.

Главный смысл реформ, по Сорокину, – они должны исходить из

интегральной сущности человека и ни в коем случае не препятствовать его базовым

инстинктам. Для этого, как минимум, необходимо: 1) чтобы сущности человека

соответствовала форма производства и распределение благ; 2) чтобы функции

государства в конечном счете стимулировали творческую активность населения; 3)

чтобы утвердился морально-правовой порядок, единый как для власти, так и

населения.

Итак, в форму производства должна быть заложена постоянно действующая

пружина, именуемая “личным интересом”, “хозяйственной автономностью и

ответственностью”. Занесение на красную доску ордена, похвалы в газетах и т.д., по

мнению Сорокина, – “искусственные стимулы”, их роль ничтожна, “она не способна

дать сотую часть того положительного эффекта, который дает «личный интерес»”.

23 Сорокин П. Главные тенденции нашего времени. – С.143

24 Сорокин П. Человек и общество в условиях бедствия (фрагменты книги).– Вопросы

социологии 1993, № 3

215

Сорокин предложил ряд конкретных мер: “ясное и категорическое признание права

собственности”; налоги должны быть таковы, чтобы сохранялась “уверенность лица

в прочности своих прав на результаты своей хозяйственной деятельности” (налог по

принципу “чем больше – тем лучше” ущемляет стимул “личного интереса” и его

положительных эффектов); исключить хозяйствование в “формах частного

хищничества” (аренда предприятий, позволяющая выжимать из них сиюминутную

прибыль “ценой окончательного их разрушения”); имущественная дифференциация

не должна быть безмерной, что “толкает нищие массы на разгром существующего

порядка”, порождает преступления, бунты, ведущие к разгрому производительных

сил страны (обе крайности – уравнительность и безмерное имущественное

неравенство – ведут к печальным результатам)”25.

Функции государства, особенно экономические не должны подавлять ни

субъективность индивида, ни функцию собственно общества. Огосударствление

общества, по мнению социолога, неизбежно ведет к безынициативным,

примитивным способам ведения хозяйства. В подтверждение своего тезиса Сорокин

приводит ряд примеров. Национализировали промышленность – деятельность

многих предприятий прекратилась. Национализировали жилище – дома, став по сути

бесхозными, начали разваливаться. Национализировали торговлю – прилавки

опустели. Такие следствия огосударствления объясняются не неопытностью и

неумелостью организаторов, а тем, что огосударствление не предусматривает

селекционный механизм, позволяющий в процессе конкуренции и хозяйственного

риска отсеивать людей бездарных и выдвигать действительно талантливых.

Разгрузка государства от несвойственных ему функций позволила бы

государству уделять больше внимания охране внутреннего порядка, суду,

осуществлению культурных функций.

Наконец, реформы должны обеспечить введение надлежащего правового

порядка, который должен содействовать производительной и творческой

деятельности населения. Продуктивная экономическая деятельность, считает

Сорокин, возможна только при правовом поведении как самого населения, так и

органов власти. Для этого необходимо, чтобы все граждане России стали

“субъектами прав, участниками, членами единого общего коллектива, а не

бесправными париями, не объектами прав, не материалом в руках народных

пастырей”26. Для этого от власти, в частности, требуется организация независимого

суда, оздоровление исполнительно-административного аппарата, а от граждан –

усилие к действительному уважению чужих прав, исполнению своих личных прав и

обязанностей, соблюдение общественного мира.

х х х

Сорокинские взгляды на социальную и культурную динамику ныне

подвергаются определенной критике и уточняются. Так, теорема флуктуации

исходит из внутреннего, имманентного источника изменений общества или обществ

одной отдельно взятой цивилизации. Между тем, по мнению ряда современных

социологов, общества имеют и внешние источники изменений, которые становятся

все более значимыми факторами в общем векторе развития. Это связано прежде

всего с изменениями традиционных границ обществ и даже цивилизаций. Появились

наднациональные структуры (в политической сфере – НАТО; в экономической –

ОПЕК, транснациональные корпорации типа “Дженерал Моторс”, “Пепси-Кола”).

25 Сорокин П. Об основных условиях возможности возрождения нашего народного хозяйства.–

Социс, 1994, № 2. – С. 4-6

26 Там же. – С.14

216

Их политические и экономические действия, столкновения и конфликты на

межнациональном и транснациональном уровнях могут дать куда больший толчок к

социальным, культурным и политическим изменениям, чем реализация

потенциальных возможностей самого общества.

Кроме того, происходят столкновения и конфликты между

социокультурными системами, в результате которых подчас утрачивается

социокультурная самобытность отдельных обществ. Под воздействием всех этих

внешних факторов некоторые общества радикально поменяли вектора своего

развития, что не укладывается в схему цикличности социальных и политических

изменений. К примеру, прежде всего благодаря внешним факторам Бразилия,

Мексика, Южная Корея, Сингапур, Гонконг и др. стали “новыми индустриальными

странами” с доминированием американских социокультурных ценностей, которые

существенно отличаются от их традиционных ценностей.

Далее, уловить направленность цикла флуктуации конкретных обществ ныне

становится почти невозможным. Изменения стали разнонаправленными – они то

ускоряются, то замедляются, подчас столь резко меняя свой вектор (преобразования

в Китае, странах Восточной Европы, России), что прогнозировать их становится

весьма трудно. По большому счету остается открытым и вопрос о том, что

политические изменения в указанных и других странах непременно приведут к

социальным улучшениям или ухудшениям. Более того, ценностный аспект прогресса

размывается, становится относительным. По каким критериям, скажем, оценивать

нынешние изменения в США? По одной шкале – доходам на душу населения,

потреблению товаров – страна является лидером в мире. По другой – количеству

деструктивных действий (убийств, самоубийств) – Америка является больным

обществом.

И ещё. Социокультурный фактор у Сорокина рассматривается как

доминирующий по отношению к политическому и экономическому факторам.

Социокультурная реальность развивается как бы на разных (высшем и низших)

уровнях, органически не связанных между собой. Сегодня же имеет место

взаимозависимость факторов, которые комплексно влияют на характер социальных

действий людей, на выбор ими политических стратегий. В сорокинской системе

циклических изменений человек значительнее более активен по сравнению с

эволюционистской и историко-материалистической теориями развития, но не

настолько, чтобы самому определять свою жизненную стратегию, облик и характер

институтов общества.

Эти и другие слабости пытались преодолеть ученики Сорокина Т. Парсонс, Р.

Мертон и особенно представители современной социологии постмодерна.

Вопросы на развитие социологического воображения:

1. Политика Доброты не имеет ничего общего с американо-центристским

порядком и вообще с блоковой политикой.

Отнюдь не случайно ряд политиков и обществоведов в самих США выступает

за равноправное сотрудничество между всеми народами, включая взаимоотношения

между американскими и российскими народами. Как замечает С. Хантингтон,

дальнейшая эскалация идеологии и политики однополярного мира чревата

превращением США в “одинокую сверхдержаву” и отчуждением от неё многих

стран мира.

Есть ли, по Вашему мнению, основания полагать, что ситуация в ХХI веке

изменится, и народы мира предпримут существенные усилия для производства

217

Доброты? А может быть Доброта и Любовь – то средство, с помощью которого

можно преодолеть политический радикализм и экстремизм? Так, что же будет

доминировать в будущих человеческих отношениях: борьба за существование или

Доброта?

2. По «закону позитивной и негативной поляризации», обоснованному П.

Сорокиным, люди во время кризисов не ведут себя не однозначно: одна часть

общества становится более склонной к социальной аномии, а другая – к моральному

совершенствованию и религиозности. Если свидетельства тому, что особенности

современного российского общества отвечают духу этому «закону»?

3. Ценности и идеалы, воспроизведенные в революционный период, как

правило, иллюзорны. Это вытекает из «закона социального иллюзионизма». Сорокин

распространял действие этого «закона» на глобальный уровень. А что Вы можете

сказать по поводу «революционных» преобразованиях на локальном уровне –

предприятии или фирмы?

Основные термины и выражения:

Интегральная социология, эмпирически-чувственная форма познания,

рационально-умственная форма познания, сверхчувственно-сверхрациональная

форма познания, культурный мир, идеологические смыслы, материальная культура,

социокультурные типы личностей, образцы поведения, высшая интегральная

ценность, социокультурные суперсистемы, религиозная социокультурная

суперсистема, чувственная социокультурная суперсистема, интегральная

социокультурная суперсистема, «основной закон истории», теоремы флуктуации,

социальная стратификация, социальная мобильность, горизонтальная социальная

мобильность, вертикальная социальная мобильность, восходящая мобильность,

нисходящая мобильность, «закон социального иллюзионизма», «закон позитивной и

негативной поляризации»

ЛИТЕРАТУРА

Ашин Г.К., Кравченко С.А., Лозанский Э.Д. Социология политики.

Сравнительный анализ российских и американских политических реалий. М.,

Экзамен, 2001. – Тема 5 «Интегральные подходы к политике: возможности их

использования для анализа власти и господства»

История социологии в Западной Европе и США. М., НОРМА - ИНФРА, 1999.

– Рекомендуется глава 20

Сорокин П. Интегрализм – моя философия. – Социс, 1992, № 10

Сорокин П. Об основных условиях возможности возрождения нашего

народного хозяйства. – Социс, 1994. – № 2

Сорокин П. Общие черты и различия между Россией и США. – Социс, 1993,

№ 8

Сорокин П. Причины войны и условия мира. – Социс, 1993, № 12

Сорокин П. Современное состояние России. – Новый мир, 1992, № 4, 5

Сорокин П. Таинственная энергия любви.– Социс, 1991. № 8, 9

Сорокин П. Человек и общество в условиях бедствия (фрагменты книги). –

Вопросы социологии, 1993, № 3

218

Сорокин П.А. Главные тенденции нашего времени. М.: Институт социологии

РАН 1993. – Рекомендуются главы 1, 2,3,5

Сорокин П.А. Общедоступный учебник социологии. М.: Наука, 1994. –

Дополнительная литература

Сорокин П.А. Система социологии. М.: Наука, 1993, т. 1 и 2. –Рекомендуется

как дополнительная литература

Сорокин П.А. Социальная и культурная динамика: Исследование изменений в

больших системах искусства, истины, этики, права и общественных отношений. –

СПб.: ЗХГИ, 2000

Сорокин П.А. Социологические теории современности. М.: ИНИОН, 1992. –

Рекомендуются главы 2 и 11.

Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М.: Политиздат, 1992. –

Необходимо ознакомиться с разделами “Революция и социология” и “Социальная

стратификации и мобильность”

Учебный социологический словарь с английскими и испанскими

эквивалентами. Издание 4-е, дополненное, переработанное. Общая редакция С.А.

Кравченко. М.: Экзамен, 2001

Return of Pitirim Sorokin. // Ed. by S.A. Kravchenko and N.E. Pokrovsky. M.:

International Kondratieff Foundation, 2001

219

Тема 14. Т. ПАРСОНС: СОЗДАНИЕ РАЗВЕРНУТОЙ CТРУКТУРНО-

ФУНКЦИОНАЛЬНОЙ ТЕОРИИ НА ОСНОВЕ ИНТЕГРАЛЬНОГО ПОДХОДА

1. Теория социального действия

2. Теория социальной системы

3. Общественный порядок и факторы его обеспечивающие

Толкотт Парсонс в автобиографическом очерке «О построении теории

социальных систем: личная история» отметил, что его целью жизни было создание

общей, универсальной теории, пригодной для анализа любых живых систем, начиная

от одноклеточного организма и кончая сложнейшими человеческими цивилизациями.

Что же общего могло быть у этих микро и макро реалий – простейшего организма и

человеческого общества? Наличие структурированной системы, которая в своих

действиях стремится к порядку и определенной рациональности. Естественно, что Т.

Парсонс, прежде всего, пытался сделать свою теорию применимой для исследования

человеческого общества. Последовательно идя к этой цели, ученый создает сначала

теорию социального действия, а затем на её основе теорию социальной системы, в

которых раскрываются принципы функционирования систем разных уровней во

взаимосвязи с другими системами.

Как видно, амбиции ученого – объять необъятное. Понятно, чтобы к этому

приблизиться потребовалась весьма сложная аналитическая конструкции, которая, по

мысли ученого должна помогать интерпретировать конкретные явления

действительности.

Сразу скажем, по мнению многих современных социологов, Т. Парсонсу не все

удалось, есть очевидные противоречия в преемственности базовых понятий,

использовавшихся в разные периоды творчества (хотя сам Парсонс в упоминавшемся

выше труде особо подчеркивает постоянство своего теоретико-методологического

инструментария). И все же мировая социологическая мысль необычайно высоко ценит

ученого за то, что ему удалось реально сделать – создать принципиально новую

теорию, позволяющую исследовать общество на разных системных уровнях – микро и

макро. Такой подход оказался очень востребованным. По существу, Т. Парсонсом

была создана школа современного структурного функционализма с

Многочисленными учениками и последователями, в числе которых Р. Мертон, Н.

Смелсер и др.

Толкотт Парсонс (Parsons) родился 13 декабря 1902 года в профессорской

семье. Его отец был президентом колледжа.

Т. Парсонс получил всестороннее образование как в американских, так и

европейских учебных заведениях. По окончании в 1924 году Амхерст колледжа он

переезжает в Англию, поступает в Лондонскую школу экономики, где

специализировался в области экономики, антропологии и социологии. Его

наставником был Б. Малиновский — один из крупнейших социальных антропологов

XX века. В следующем году он переезжает в Германию для продолжения учебы в

Гейдельбергском университете. Здесь он защищает докторскую диссертацию о

220

капитализме, в которой в значительной степени присутствуют идеи М. Вебера и

других европейских социологов.

В 1927 году Парсонс возвращается в Америку и начинает преподавательскую и

научную деятельность в Гарвардском университете. Ученый переводит и издает с

обширными комментариями ряд работ М. Вебера, Э. Дюркгейма, В. Парето.

В 1937 г. выходит в свет его книга “Структура социального действия”, в

которой критически анализируются взгляды М. Вебера, Э. Дюркгейма, В. Парето, А.

Маршалла и на основе их интеграции предложена собственная теории социального

действия. В 1951 г. он издает вторую фундаментальную работу “Социальная

система”, в которой свою теорию распространяет на анализ собственно человеческого

общества. Её центральная тема – социальный порядок, природа интеграции и

стабильности социальных реалий.

С середины 40-х годов Парсонс становится наиболее авторитетным

социологом США. В 1946 г. он сменяет своего наставника и учителя П. Сорокина на

посту декана социологического факультета, а затем преобразует его в факультет

социальных отношений (что вызвало крайнее раздражение у П. Сорокина). В 1949 г.

Парсонс избирался президентом Американской социологической ассоциации.

Среди других работ Парсонса: «Рабочие тетради по теории действия»,

«Система современных обществ», «К общей теории действия», «Общетеоретические

проблемы социологии», «Социологическая теория и современное общество»,

«Социальная структура и личность», «Социальная система и эволюция теории

действия» и др.

Умер Т. Парсонс 8 мая 1973 года.

1. Теория социального действия

Идейно-теоретические истоки

Социолог начал свою преподавательскую и научную карьеру, когда

американское общество переживало депрессию. Ни одна социальная теория того

времени не давала достаточно всеохватывающего объяснения тем процессам, которые

разворачивались тогда в Америке, переживавшей глубокую экономическую

депрессию. Эти теории упрощали, огрубляли и примитивизировали представления о

социальной системе, её функциях, способностях к самосохранению и

совершенствованию.

Т. Парсонс, в частности, подверг критике интерпретивные теории,

рассматривавшие поведение индивида на микро уровне и, с его точки зрения,

абсолютизировавшие индивидуальную и общественную рациональность (М. Вебер).

Не принял он и популярные в то время макро теории, в которых главным фактором

общественного развития рассматривалась политическая борьба, а поддержания

порядка – власть или навязанные ею санкции (К. Маркс).

221

Что же предложил Парсонс вместо этого? Во-первых, объединение достижений

ряда социальных наук. Преобразование в Гарвардском университете факультета

социологии в факультет общественных отношений было отнюдь не случайно. Эта

новация была подчинена интегративной цели – для задуманного ученым анализа

любых живых систем потребовались усилия клинической и поведенческой

психологии, антропологии и, конечно, социологии.

Во-вторых, Парсонс предпринял попытки интеграции собственно

социологических принципов, которые разрознено содержались в работах таких

известных социологов, как М. Вебер, Э. Дюркгейм, В. Парето, З. Фрейда и

английского экономиста А. Маршалла. Сюда же, очевидно, следует добавить П.

Сорокина, который один из первых стал разрабатывать интегральные идеи.

Парсонса, в частности, привлекли веберовская трактовка социального действия

как действия, имеющего субъективную мотивацию индивида и ориентированного на

окружающих людей. Ему были также симпатичны «идеальные типы», которые

позволяли создавать обобщенные представления конкретных явлений

действительности. Вместе с тем он считал, что Вебер остановился на полпути к

созданию теории социального действия, ибо не учитывал сочетание, систему,

предложенных им переменных. В этой связи, по мнению Парсонса, возникает

опасность произвольного выбора переменных, что могло привести к искажению или

мозаичному толкованию социальной реальности.

В теории Э. Дюркгейма его особенно заинтересовали структурно-

функциональный метод и идея порядка как результата коллективных представлений.

Так же как и Дюркгейм, Парсонс исходит из того, что для социальной жизни более

характерны «взаимная выгода и мирная кооперация, чем взаимная враждебность и

уничтожение». При этом утверждалось, что только приверженность общим ценностям

обеспечивает основу порядка в обществе. Свои взгляды социолог иллюстрирует

примерами коммерческих сделок. При осуществлении сделки заинтересованные

стороны составляют контракт, в основе которого лежат нормативные правила. С

точки зрения Парсонса, страх санкций за нарушения правил недостаточен, чтобы

заставить людей безусловно следовать им, главное – моральные обязательства.

Поэтому правила, регулирующие коммерческие сделки, должны вытекать из

общепризнанных ценностей, которые констатируют, что является правильным,

должным. Порядок в экономической системе, следовательно, основывается на общем

согласий относительно коммерческой морали. Однако, по мнению Парсонса слабость

дюркгеймовской теории состояла в том, что в ней не высвечивалась роль самого

действующего лица, его отношение к ценностям и нормам, возможность конкретного

выбора из иерархии ценностей и целей. В этой связи Парсонс критически относился к

позитивистской социологии вообще, предполагающей видение мира, как закрытой

системы, сводящей на нет роль сознания конкретных индивидов.

У А. Маршалла плодотворной была идея трактовки действия как

«рационального преследования собственного интереса». У В. Парето и З. Фрейда

Парсонс посчитал важным постановку вопроса о роли рациональных и

иррациональных сил в детерминации характера действия. Соответственно, во взглядах

на общество социолога, прежде всего, интересовали вопросы, как социальной системе

удается справляться с человеческой иррациональностью, избегать “войн всех против

всех” и не доводить социальные конфликты до катаклизмов.

222

В-третьих, Парсонс, очевидно, на основе интегральных идей П. Сорокина

предложил интегрально рассматривать социальную систему и личность индивида. В

этой связи он уже самостоятельно выдвинул оригинальную идею четырехуровнего

анализа, который основан на принципе системного рассмотрения поведенческого

организма, личности, социальной и культурной систем.

«Волюнтаристская теория социального действия»

Именно так сам Парсонс определяет суть своей теории. В самом названии

содержатся два принципиальных момента. Во-первых, определение

«волюнтаристская» подчеркивает дистанцирование ученого от постулата Дюркгейма

о том, что коллективные представления, как социальные факты, оказывают на

индивида принудительное воздействие, побуждая к определенным, нормативно

заданным способам поведения. По Парсонсу, усвоенные индивидами ценности и

нормы, входящие в традиции общества, несомненно, определяют границы дозволенно

в индивидуальных действиях. Однако, замечает он в работе «Структура социального

действия», это «ни в малейшей степени не отрицает роли ситуативных и других

ненормативных элементов». Добавляя при этом, что его теория «рассматривает их во

взаимосвязи с нормативными». Иными слова, в зависимости от ситуации индивид,

обладая свободной волей, может осуществить конкретный выбор, как ему

действовать, т.е. его теория социального действия предполагает учет как

рационального, так и иррационального компонентов в действиях людей. Но

подчеркнем, волюнтаризм не равняется абсолютно свободной воли – индивиды не

свободны вообще в своем выборе.

Во-вторых, в то время весьма популярной была бихевиористская теории

поведения, трактовавшая поведение, как механическую реакцию на тот или иной

стимул. От неё Парсонс также дистанцируется, выбирая термин действие,

предполагающий осмысленный процесс, активность самого действующего индивида.

Система элементарного действия

По Парсонсу, самой общей системой является система действия. «Действие, –

замечает он, – образуется структурами и процессами, посредством которых люди

формируют осмысленные намерения и цели и более или менее успешно их реализуют

в конкретных ситуациях»1.

По мнению ученого, мельчайшей единицей действия, выступающей как

система, является единичный акт (unit act), который впоследствии стал называть

элементарным действием. Дальнейшее дробления элементарного действия ведет к

утрате его системной характеристики. Таким образом, элементарное действие это,

прежде всего, система. Также системно Парсонс рассматривает все общественные

институты и само общества, все явления, принадлежащие к области действия, ибо все

они представляют реальность, для которой характерно общее качество –

системность. Поэтому с точки зрения ученого нет принципиальной разницы между

1 Парсонс Т. Понятие общества: компоненты и их взаимоотношения // Современная западная

теоретическая социология. Т. Парсонс. М.: ИНИОН РАН, 1994. – С. 104

223

теорией действия и теорией системы. Один и тот же теоретико-методологический

подход используется для анализа системы любой сложности.

Итак, рассматривая элементарное действие, Парсонс выделяет следующие

четыре его компонента, образующие в целом систему:

1) наличие действователя или актора – действующего организма;

2) существование цели, на достижение которой направлено действие актора –

«предполагаемое будущее положение вещей»;

3) наличие ситуации, в которой происходит действие (это – «внешняя среда»

действия), которую в свою очередь можно представить в виде двух составляющих – а)

условия действия, определяемые объективными обстоятельствами и б) выбираемые

средства для достижения цели;

4) существование нормативной ориентации, т.е. усвоенных стандартов

поведения.

Подчеркнем еще раз, для Парсонса элементарное действие любой живой

субстанции и действие социального актора – индивида, коллектива или любой другой

общественной структуры едины по своей внутренней природе – они выступают как

системы, представляют лишь её разные уровни. Разумеется, при рассмотрении

собственно социального действия Парсонс отмечает его специфику.

Система социального действия и её подсистемы

Четырехуровневая структура социального действия точно такая же, как и

элементарного действия. Но каждый элемент здесь имеет свою, значительно более

сложную специфику.

Так, действователь обладает социальной природой, что проявляется в его

статусах и, соответственно, адекватных им ролях. Статусы обозначают позицию

индивида по отношению к другим, в то время как роли выражают «процессуальный

аспект». Роли – это своего рода относительно постоянные каналы ориентации между

социальным действователем и другими социальными объектами.

Нормативная ориентация приобретает социально-культурную характеристику.

Она детерминирована усвоением индивидом ценностей и норм своей культурной

среды, которые позволяют связывать воедино цели и средства, определять, что

приемлемо в качестве цели и средств. “«Нормативная ориентация» действия, –

отмечает Парсонс, – направляет внимание на решающую роль тех «стандартов»,

которые определяют желаемое направление действия в форме целей и стандартов

поведения. Эту систему нормативных стандартов, по-видимому, лучше всего

рассматривать в качестве одного из наиболее важных элементов «культуры»

группы”2.

Человеческое действие всегда детерминировано границами генетического вида

и упорядоченно культурными образцами.

Вот как его схематически изображает сам Парсонс:

Действие

2 Парсонс Т. Современное состояние и перспективы систематической теории в социологии //

Современная западная теоретическая социология. Т. Парсонс. М.: ИНИОН РАН, 1994. – С. 39

224

Подсистемы Преимущественные функции

Социальная Интеграция

Культурная

Личностная

Поведенческий организм

Воспроизводство образца

Целедостижение

Адаптация

Как видно, в итоге получилась система, состоящая из четырех подсистем и

адекватных им преимущественных функций. Причем для социальной подсистемы все

другие подсистемы – культурная, личностная, поведенческий организм –

представляют собой окружающую среду.

И ещё важно подчеркнуть то обстоятельство, что отмеченное иерархическое

расположение подсистем показывает их двустороннюю взаимосвязь. С одной

стороны, каждый нижний уровень создает условия, производит энергию для более

высоких уровней, а с другой – высшие уровни контролируют те, которые

расположены ниже.

Социальная подсистема прежде всего через статусы и роли обеспечивает

взаимодействие индивидов и тем самым осуществляет функцию интеграции.

Культурная подсистема выполняет в основном «функцию сохранения и

воспроизводства образца, равно как и творческого его преобразования»3.

Личностная подсистема, главным образом, выполняет функцию

целедостижения. Это главный исполнитель процессов действия, который способен

учесть усвоенные в процессе социализации культурные принципы и предписания. В

смысле мотивации «главной целью действия является обеспечение личных

потребностей или удовлетворенность личности»4.

Поведенческий организм выступает как адаптивная подсистема. Он

определяет генетически заданные возможности человека, на которые опираются

остальные подсистемы. «В нем содержатся условия, с которыми должно

сообразовываться действие, и основные механизмы взаимодействия с физической

средой, в частности механизм получения и обработки информации в центральной

нервной системе и механизм двигательной реакции на требования физической

среды»5.

Парсонс особо подчеркивает, что при анализе взаимоотношений между

четырьмя подсистемами действия важно учесть процесс их взаимопроникновения. Так,

в процессе социализации личность индивида способна усвоить как социальные

объекты, так и культурные нормы.

По отношению к системе действия есть две системы реальности, являющиеся

её средой. Первая – физическая среда. Это, по существу, окружающий мир живых

организмов. Вторая – «высшая реальность». Это все то, что М. Вебер назвал

«проблемой смысла» человеческих действий.

Социальный актор – ситуация

3 Там же

4 Там же

5 Парсонс Т. Система современных обществ. М.: Аспект Пресс, 1997. – С. 16

225

Естественно, возникла необходимость конкретного исследования отношений

“социальный актор – ситуация (среда)”. Эти отношения всегда динамичны, что

обусловлено двумя факторами – наличием мотивационной и ценностной ориентаций

у действователя. Рассмотрим ориентации социального действователя.

Мотивация. “В каком-то смысле «мотивация» – это ориентация относительно

улучшения баланса удовлетворение – неудовлетворение действующего лица”6.

Мотивация в совокупности включает в себя три модуса ориентации:

а) когнитивная (познавательная) ориентация, которая предполагает учет

расположения физических и социальных объектов, определение их специфики, в

особенности их функций в контексте цели, поставленной индивидом и т.д.;

б) катектическая (эмоциональная) ориентация проявляется в положительной

или отрицательной установке по отношению к тому или иному объекту, в

эмоциональной тяге к удовлетворению конкретных потребностей;

в) оценочная ориентация предполагает выбор из множества альтернатив,

чтобы оптимизировать свои усилия по удовлетворению потребностей. Иными

словами, действователь не может сразу направлять энергию на удовлетворение

широкого круга потребностей. Ему приходится делать выбор.

Ценностная ориентация. Она также включает в себя три модуса ориентации:

а) когнитивная (познавательная) ориентация опирается на нормы, усвоенные

индивидом в процессе социализации;

б) эмоциональная ориентация предполагает эмоциональную оценку

значимости того или иного объекта для удовлетворения потребности на основе

оценочных стандартов;

в) моральная ориентация осуществляет синтез ранее вынесенных суждений о

способе действия. Она, по Парсонсу, является своего рода «высшим апелляционным

судом», выносящим вердикт о направленности действия в контексте сложившихся

моральных стандартов.

Типы социальных действий

В зависимости от соотношения модусов мотивационной и ценностной

ориентации Парсонс выделяет четыре типа социальных действий.

Итак, первый тип – интеллектуальное действие, которое включает в себя

когнитивную мотивационную ориентацию и когнитивные ценностные стандарты;

второй тип – экспрессивное действие, предполагающее единство

катектической эмоциональной ориентации и оценочных стандартов;

третий тип – моральное действие, включающее мотивационную оценочную

ориентацию и моральные стандарты;

четвертый тип – инструментальное действие, наиболее сложное, которое

включает в себя будущие цели, детерминированные катектической мотивационной

ориентацией и оценочными стандартами, и средства достижения этих целей,

детерминированные когнитивными стандартами. Как заметил Дж. Ритцер,

6 Парсонс Т. Система координат действия и общая теория систем действия: культура, личность и

место социальных систем. М.: ИНИОН РАН, 1994. – С. 65

226

инструментальное действие, по существу, представляет собой веберовское

ценностно-рациональное действие7.

Типовые переменные

Продолжая обосновывать синтез субъективного и объективного в

детерминации социального действия, Парсонс обосновал методический

инструментарий, позволяющий исследовать явные и латентные выборы, которые

осуществляет актор по отношению к объектам ситуации, прежде чем действовать. В

этой связи ученый предложил набор из пяти типовых переменных, содержащих

дилеммы, решая которые индивид выбирает возможные ориентации действия. Они

следующие:

1. «Аффективность – аффективная нейтральность». Она выражает наше

эмоциональное отношение к социальному явлению – какова эмоциональная

интенсивность, проявляемая актором по отношению к социальным объектам в данной

ситуации. Например, следует ли профессору иметь приятельские, панибратские

отношения со своими студентами или ему все же следует быть аффективно

нейтральным, как говорится, соблюдать дистанцию, держаться на расстоянии?

2. «Диффузность – специфичность». Дилемма предполагает выбор отношения

к социальному объекту с позиции целостной совокупности его свойств или

конкретной специфики. Она может принять следующую форму: следует ли

профессору учить своих воспитанников по самому широкому кругу вопросов жизни

или ему лучше ограничиться специфической сферой своего лекционного курса?

3. «Партикуляризм – универсализм». В этом случае речь идет о выборе в

процессе взаимодействия общих или партикулярных стандартов. Партикуляризм, в

частности, предполагает выбор в пользу лояльности по отношению к членам своей

группы, но не к «чужим». В нашем случае суть этой дилеммы может быть

представлена так: следует ли профессору применять особые, партикулярные

стандарты к конкретным категориям студентов (российским, зарубежным, девушкам,

юношам, верующим, неверующим и т.д.) или, напротив, в оценке всех студентов в

данной ситуации взаимодействия (учебные занятия) ему лучше руководствоваться

общими, универсальными критериями?

4. «Аскрипция – достижение». Проблема здесь в том, какой сделать выбор в

плане оценки исполняемых индивидами социальных ролей – на основе заданных от

природы и общества качеств или на основе их достижений. В нашем примере это

могут быть оценки профессором способностей своих воспитанников адекватно

выполнять роли студентов: являются ли они изначально заданными или же это есть

результат научения.

5. «Ориентация на коллектив – ориентация на себя». Эта дилемма вводится

социологом для выяснения того, что для индивида важнее: цели социальной группы

или личные цели. В рассматриваемом примере можно выяснить, ориентированы ли

действия профессора на интересы студенческой группы или, прежде всего, на свои

собственные?

Своей теории социального действия, по сути интерпретивной, нацеленной на

понимание мотивации действия актора, Парсонс в конечном счете пытается придать

7 Ritzer G. Classical Sociological Theory. – McGraw-Hill Higher Education, 2000. – Р. 440.

227

структурно-функциональное обличье. В этом также проявляется его интегрализм при

создании теории социальной системы.

Функциональная сетка AGIL

По Парсонсу, функция позволяет, с одной стороны, выявить важность

элементов, частей внутри любой системы, а с другой – понять то, как сама система

взаимодействует с её окружением. «Понятие функции, – пишет он, – имеет решающее

значение для понимания любых живых систем, обозначая определенные черты, во-

первых, взаимодействия системы с окружение, во-вторых, внутренней

дифференциации самой системы»8.

Парсонс считал, что любая система, чтобы быть жизненной и эффективной

должна отвечать четырем основным функциональным требованиям:

1. Адаптация (adaptation) предполагает приспособление системы к её внешней

среде.

2. Целедостижение (gоа1 attainment) означает, что система должна

вырабатывать цели и достигать их.

3. Интеграция (integration) предполагает способность системы осуществлять

внутреннюю регуляцию и координацию элементов системы действия.

4. Латентность (latenсу) в живых организмах, по существу, выполняет

функцию генетического кода, обеспечивая скрытое поддержание и воспроизводство

общезначимого действия. Если имеется в виду социальная система, то латентность

предполагает наличие общезначимого символа, который осуществляет «поддержание

культурного образца» (связанного главным образом с языком), а также мотивацию

акторов к его сохранению.

Функциональную сетку AGIL Парсонс использует на всех уровнях – будь то

система действия или социальная система.

2. Теория социальной системы

Социальная система: общая схема

Социальная подсистема системы действия Парсонсом рассматривается как

самостоятельная система. Её структура анализируется социологом также через

призму четырех независимых переменных.

Ценности занимают ведущее место в социальной системе и выполняют

функцию сохранения и воспроизводства образца.

Нормы выполняют интеграционную функцию.

Коллективы выполняю целедостиженческую функцию.

Роли индивидов играют прежде всего адаптивную функцию9.

Общество как тип социальной системы

8 Парсонс Т. Некоторые проблемы общей теории в социологии. М.: ИНИОН РАН, 1994. – С. 80

9 См.: Там же. – С.18-19

228

Парсонс определяет общество как тип социальной системы, обладающий

наивысшей степенью самодостаточности. Самодостаточность общества проявляется

прежде всего во взаимообмене с окружающей средой, в регулировании доступа к

материальным ресурсам. Общество самодостаточно и в том смысле, что его члены,

как правило, вносят вклад в его функционирование через многочисленные

экономические и политические институты, а также коллективы. «Но если, – замечает

Парсонс, – подавляющее большинство членов какого-то общества испытывает

крайнее “отчуждение”, то говорить об этом обществе как о самодостаточном

нельзя»10.

В соответствии со своей четырехфункциональной схемой, выработанной для

анализа систем действия, Парсонс подразделяет общество на четыре основные

подсистемы.

Общество

Подсистемы Структурные компоненты Основная функция

Социетальное сообщество

Фидуциарная подсистема

Политика

Экономика

Нормы

Ценности

Коллективы

Роли

Интеграция

Воспроизводство образца

Целедостижение

Адаптация

Социетальное сообщество – это, по Т. Парсонсу – коллективы с

определенными нормами (государственные органы, правовые институты, другие

общественные инстанции), регулирующие поведение индивидов, обеспечивающие

их лояльность по отношению к обществу в целом. В системе норм, которые

управляют лояльностями, права и обязанности различных коллективов должны

быть согласованы не только между собой, но и с легитимными основаниями

порядка в целом11. Функция интеграции способствует координации частей

социальной системы. Главным институтом, посредством которого реализуется эта

функция, является право. Через правовые нормы упорядочиваются отношения

между индивидами и институтами, что уменьшает потенциал конфликта. Когда же

конфликт все же возникает, его, как правило, удается уладить через правовую

систему, избегая дезинтеграции других подсистем и общества в целом.

Под фидуциарной подсистемой имеются в виду институты, занимающиеся

генерализацией ценностей (семья, учебные заведения). Их главная функция –

воспроизводство и поддержание существующих в обществе культурных образцов.

Политическая подсистема мобилизует коллективы и ресурсы для

достижения определенных общественных целей. Функция целедостижения

выражает потребность всех обществ устанавливать цели, на которые направляется

социальная активность.

Экономическая подсистема создает условия для регулирования трудовых

ресурсов, их включение в производство. Прежде всего, через роли, выполняемые

10 Там же. – С. 21

11 Там же. – С. 26

229

индивидами в экономической жизни, осуществляется функция адаптации. Для

эффективного функционирования общества в целом особое значение имеет

решение проблемы по обеспечению людей необходимым уровнем материальных

благ.

Подвижное равновесие общества

Консенсус в отношении нормативного порядка является фундаментальным

интегративным принципом в обществе. Из общепризнанных норм и ценностей

вытекают общие цели, которые определяют направление движений в конкретных

ситуациях. Так, например, в западном обществе члены конкретного предприятия

разделяют цель эффективного производства на своей фирме, которая вытекает из

общего взгляда на экономическую продуктивность. Общая цель становится

побудительным мотивом для сотрудничества. Средствами воплощения целей в

конкретные действия являются роли. Любой современный социальный институт

предполагает наличие целой комбинации ролей. Между нормами и ролями имеет

место процесс взаимопроникновения: нормы стандартизируют и упорядочивают

ролевое поведение, делая его предсказуемым, что в итоге создает основу для

консенсуса и социального порядка.

Исходя из того, что консенсус является важнейшей общественной ценностью,

Парсонс усматривает главную задачу социологии в анализе институализации

образцов ценностных ориентаций в социальной системе. Когда ценности

институализированы и поведение индивидов структурировано сообразно им,

возникает состояние стабильного «социального равновесия».

Консенсус и стабильность системы не означает, что она не способна к

изменениям. Напротив, Парсонс считал, что на практике ни одна социальная система

не находится в состоянии идеального равновесия, хотя определенная степень

равновесия необходима для жизнеспособности системы. Поэтому процесс

социального изменения Парсонс представляет как «подвижное равновесие». Так, если

изменится взаимоотношение общества со своей средой, то это приведет к переменам в

социальной системе в целом. Процесс «подвижного равновесия» может затрагивать не

только части, но и все общество.

Отнюдь не случайно эволюцию общества и его подсистем Парсонс

анализирует в контексте упоминавшихся выше типовых переменных, что позволяет

интегрально рассмотреть изменения, происходящие в макро подсистемах общества и

изменения в характере ориентаций действий, осуществляемых индивидами на микро

уровне. Напомним эти переменные:

«Аффективность – аффективная нейтральность».

«Диффузность – специфичность».

«Партикуляризм – универсализм».

«Аскрипция – достижение».

«Ориентация на коллектив – ориентация на себя».

Нетрудно видеть, что, по существу, эти типовые переменные построены вокруг

способов, с помощью которых люди решают самые жизненно важные вопросы: «Как

индивиды получают вознаграждение?» и «Следует ли членам общества самим искать

230

пути реализации своих интересов или же это сделают социальные группы, к которым

они принадлежат?».

Согласно Парсонсу, выборы в пользу первых составляющих дилемм –

аффективности, диффузности, партикуляризма, аскрипции, ориентации на коллектив

– характерны для традиционных обществ, в то время как выборы в пользу

противоположных составляющих – аффективная нейтральность, специфичность,

универсализм, достижение, ориентация на себя – свойственны исторически более

высоким современным обществам. По его мнению, социальная эволюция обществ

предполагает движение ко все большему увеличению в действиях индивидов выборов

второго типа. Если же общество окажется не в состоянии двигаться в этом

направлении, то в нем начинается стагнация. Так, общество, в котором статусы в

основном предписаны, а также слишком сильны ориентации на коллектив

препятствует наиболее способным индивидам проявлять творческую инициативу и

выполнять важные социальные роли. Вместе с тем Парсонс допускал, что выборы в

пользу первых составляющих дилемм не исчезнут полностью даже в наиболее

развитых обществах (так, есть значительная возможность их сохранения в семье).

3. Общественный порядок и факторы его обеспечивающие

О реальном демократизме и свободе общества можно судить по характеру

общественного порядка, по тому, какие общественные силы его обеспечивают, как

граждане включаются в общественную и политическую жизнь.

Естественно, что в разных обществах в зависимости от культурных ценностей

и норм, а также от мотивационной и ценностной ориентаций членов общества

отношение к участию в политической жизни различно, иногда весьма существенно.

Так, в советское время россияне жили по принципу: “Политика – дело каждого”.

Коллективное участие миллионов людей в политических акциях, демонстрациях,

разного рода организациях, включая органы власти, безусловная поддержка

политического курса КПСС были проявлениями коллективистских лояльностей,

сформированных социетальным сообществом традиционного типа. Они были также

адекватны характеру действий россиян на микро уровне – их выборов в пользу

аффективности (быстрого решения сложных проблем), партикуляризма (веры в

исключительное превосходство советского образа жизни), ориентации на коллектив

(надежды на патернализм государства, партии, общественных организаций).

В Америке же подавляющее большинство людей не “ходит во власть” и не

принимает непосредственного участия в политических процессах. Американцы

больше делают выборов в пользу ориентаций на себя и потому предпочитают

индивидуальные формы жизни. Они хотят просто свободы, права быть самими собой,

не будучи принудительно вовлеченными в членство каких-либо структур. Те же, кто

проявляет интерес к политике, имеют возможность выбирать политические

коллективы (партии и движения), предполагающие, как разные роли, так и разные

линии политического поведения вплоть до принятия или вообще отвержения

официальных политических целей.

Начиная с 90-х годов прошлого столетия, в России стали происходить

радикальные изменения. Социетальное сообщество дало перестало производить

лояльности адекватные вождизму и “коллективистской” политике. Фидуциарная

231

подсистема дала сбой в генерации и поддержании традиционных ценностей. Более

того, она стала производить принципиально новые идеалы либерально-

демократического толка – представления об индивидуальных правах и свободах, о

гражданском обществе и правовом государстве. Разумеется, это не могло не сказаться

на политике как подсистемы. Характер политического поля стал кардинально

меняться, вплоть до переосмысления ценностной парадигмы c коммуно-

патерналистской на демократическую. Это, соответственно, повлекло за собой

изменение экономической подсистемы. Расточительные действия индивидов и

коллективов, характерные для советской экономики, стали осуждаться. Новые роли

предполагали обязательство эффективно трудиться в соответствии с легитимными

условиями найма. Соответственно, экономическая и практическая рациональности

стали регулироваться главным образом институтами собственности и контракта.

Естественно, стали изменяться представления о социальном порядке, роли в

нем человека, об основных политических целях и средствах их достижения. Отныне

россияне могли индивидуально осознанно играть активную политическую роль,

переходя от одной альтернативы к другой: участвовать или нет в политических

партиях и движениях, спектр которых стал весьма внушительным; голосовать ли и

как на выборах в Государственную думу; кому отдать предпочтение на выборах

президентских, по каким ценностным критериям оценивать кандидатов. При этом

возникли невиданные ранее отклонения поведения отдельных индивидов и

социальных групп от того, что принято определять “нормальным” состоянием.

В этой связи структурно-функциональная парадигма интегрального толка Т.

Парсонса может быть полезной в исследование того, как в обществе складывается

порядок, какие факторы являются решающими в его поддержании, как возникают

социальные и политические новации и, соответственно, как ориентации действий

людей, их явные и латентные выборы адаптируются к новым социокультурным

реалиям.

По мнению Парсонса, власть не является главной силой, способной

предотвратить социальное противоборство и её негативные последствия. Применение

силы может быть эффективным средством, но лишь в течение исторически

непродолжительного периода. В долговременной же перспективе ставка на силу

может лишь усугубить проблемы взаимодействия подсистем общества. Насилие

способно вызвать разлад в мотивационных и ценностных ориентациях людей, что

также способствует общественной дезинтеграции. Оно не эффективно и по трудовым

и временным затратам, которые неизбежно требуются для поддержания порядка.

В качестве альтернативы власти как средства для поддержания порядка в

обществе Парсонс видит иные факторы. По его мнению, более эффективным

средством является утверждение такого социетального сообщества и фидуциарной

подсистемы, которые через нормы и ценностности, способны обеспечить взаимное

сотрудничество людей, их коллективов на основе учета и согласованности общих

целей и базовых потребностей.

В современном обществе решающим фактором поддержания порядка

являются самоограничения людей, добровольное принятие ими норм и ценностей

общества, а также все большая ориентация их выборов в процессе действий на

аффективную нейтральность, универсализм, достижение, ориентацию на себя. В

идеальном случае вообще исчезает надобность во внешнем источнике власти, чтобы

232

обеспечивать порядок в обществе. А если же правящая элита часто прибегает к

насилию, то это значит, что произошло рассогласование во взаимодействии

подсистем общества, нарушилась его адаптация со средами. Словом, в обществе

возникла функциональная патология и ему угрожает дезинтеграция.

Структурно-функционалистская парадигма Парсонса, будучи примененной к

российским реалиям, позволяет пролить свет на некоторые стороны как нынешней

дезинтеграции страны, так и функциональных патологий, имевших место в разные

периоды её развития.

Произвольные манипуляции советских, а затем и российских властей с

институциональными структурами и их функциями, согласно данной парадигме,

неминуемо должны были вызвать рассогласование всех подсистем общества,

привести в движение дезинтеграционные силы, что в действительности неоднократно

случалось. Достаточно вспомнить, какие институциональные перемены и

последовавшие социальные взрывы вызвала политика В. Ленина по “коммунизации”

экономики, или попытки Н. Хрущева ради доказательства идеи ”отмирания”

государства в условиях «развернутого коммунистического строительства», передать

собственно государственные функции профсоюзам и трудовым коллективам. Им, в

частности, в принудительном порядке предписывалось брать “на поруки” лиц,

совершивших правонарушения. В итоге вместо ожидаемой социальной гармонии

общество столкнулось с дисфункциональностью государственных

правоохранительных органов и трудовых коллективов и, соответственно, невиданной

волной социальной деструктивности.

В приведенных примерах нарушались сразу все четыре функциональные

требования – адаптации, целедостижения, интеграции и воспроизводства культурного

образца. Так, были резко ослаблены адаптационные возможности экономической

подсистемы за счет навязывания ей “воспитательных” функций; переосмысливались

прежние цели государства и профсоюзов, при этом ставились новые, подчас

искусственные, навеянные идеологическими догмами; нарушалась интеграция

внутренних компонентов государственных и общественных структур; наконец,

переосмысливались мотивации и ценностные ориентации индивидов, что нарушало

воспроизводство устоявшихся образцов поведения людей на работе и в быту. Все это

в конечном счете привело к дезинтеграции, резкому ухудшению социального и

экономического благосостояния людей.

Уже через некоторое время в срочном порядке пришлось принимать меры по

укреплению органов судов, милиции и прокураторы. Но разве можно срочно, «на

заказ» восстановить взаимопроникновения между подсистемами, вернуть отлаженную

функциональность?

Особая масштабность нынешней дезинтеграции не в последнюю очередь

вызвана поспешно-непродуманным разрушением в начале 90-х годов прежних

структур, их функциональности, особенно управленческой вертикали. В то же время

новые, только что утверждавшиеся экономические и политические структуры не

могли предложить общую для всех нормативно-ценностную парадигму, а потому не

обеспечивали лояльность значительного числа членов общества. В итоге в

российском обществе пока не сложились структурно-функциональные предпосылки,

которые могут гарантировать стабильный общественный порядок, адекватный

демократическому свободному обществу.

233

Замена одних структур на другие не может автоматически повлечь за собой

адекватную трансформацию статусов и ролей у миллионов людей, что конкретно

вылилось в серьезные потери функциональности вновь создаваемых как

политических, так и экономических структур. Для многих людей они просто

нефункциональны и даже дисфункциональны, ибо в массовом сознании доминируют

выборы в пользу действий, ориентированных на прежние структуры

патерналистского толка, с которыми связываются ожидания стабильности и порядка.

Отнюдь не случайно некоторые политические силы, прежде всего

прокоммунистической ориентации, ратуют за стабильность и порядок. Однако

осознанно или нет, в стороне остается принципиальный вопрос о характере

социального порядка. Какой порядок мы собственно хотим? Прежний, основанный

“на сильной руке” вождя с тотальным государственным контролем и предписанными

сверху статусами, ограниченным числом возможных ролей, или новый,

демократический, предполагающий индивидуальную инициативу и регулирование

человеческих отношений на основе универсализма?

В утверждении социального порядка Парсонс особую роль отводит культуре.

Культура обладает особой способностью проникать во все другие подсистемы

общества, будучи их органической частью. Так, культурные нормы входят в личности

индивидов, включая их в социальную систему, определяют суть, качество

интеракций между социальными акторами вообще.

Культура может иметь самостоятельную форму существования, выступая в

виде знания, идей, ценностей и норм. Поэтому культура обладает, по словам

Парсонса, “сверхординарной интеграционной техникой системы действия”. Однако

культура традиционного общества закрепляет старые неравенства предписанного

толка, предполагает использование силы для поддержания порядка, даже если

общество является формально эгалитарным в основе своей, каким, например, было

советское общество.

Американская культура, связанная с либерально-демократическими

ценностями, напротив, по мнению Парсонса, создала “новый тип социетального

сообщества”, обеспечивая стабильное взаимодействие, социальный порядок и

общественное равновесие не силой принуждения, а прежде всего авторитетом самих

“ценностных приверженностей”. “Новое социетальное сообщество, понимаемое как

интегративный институт, – заявляет Парсонс, – должно функционировать на уровне,

отличном от тех, что привычны нашей интеллектуальной традиции; оно должно

выйти за те пределы, где правят политическая власть, богатство и факторы, их

порождающие, и подняться на уровень ценностных приверженностей и механизмов

влияния”12.

Из этого суждения применительно к российскому обществу следует, что оно

практически уже с конца 60-х – начала 70-х годов оказалось на перепутье между

властно-силовой и культурной легитимизацией нормативного порядка. Наша страна

продолжала жить по принципам первого типа, который исторически характерен для

традиционного общества. Америка, напротив, перешла к культурной легитимизации,

которая действует через институциональную систему ценностей. Именно система

ценностей, а не сила главным образом стала управлять лояльностями, регулировать

права и обязанности коллективов и индивидов.

12 Парсонс Т. Система современных обществ. М.: Аспект Пресс, 1997. – С. 162

234

Т. Парсонс отмечает, что противодействия людей друг другу вообще избежать

нельзя, но от этого общество не входит фатально в кризис и социальную вакханалию.

Главное – чтобы работал механизм социального контроля, обеспечивающий

непременное преимущество силам взаимодействия людей, что не исключает

использование материальных, духовных, репрессивных и воспитательных средств.

Стабильное развитие в конечном счете детерминируется общей системой ценностей,

которая формирует единую мотивацию поведения, гармонизирует социальные роли

через большинством разделяемые моральные ориентации.

Применительно к современному российскому обществу можно утверждать, что

преодолеть нынешнюю дезинтеграцию невозможно, если подавляющее большинство

россиян не примет общую систему культурных ценностей. Причем, это может быть

только система ценностей, адекватная модели демократического свободного

общества в её российской форме. Бесперспективность ценностей патерналистского

толка очевидна – их добровольно не примут социально активные слои и группы, в

своей совокупности они диссонируют с тенденциями общемирового развития.

Переход от властно-силового порядка к порядку, основанному на культурной

легитимизации, не может осуществиться быстро, ибо для этого требуются

принципиально новые для России структурно-функциональные связи. Но не только. В

стране должно произойти высвобождение индивидуальных статусов из рода

коллективных уз и развитие ролевого плюрализма.

То, что этот переход лежит в русле общемирового развития, – в этом мало кто

сегодня сомневается. Но насколько наши социальные акторы – политическая элита,

население – осознавали эту необходимость и готовы к ней, причем не декларативно, а

функционально?

Как правило, наши революционеры и реформаторы при выдвижении

политических целей полагались на чрезвычайные меры без учета того, готовы ли

подсистемы нашего общества функционировать сообразно желаемым идеалам и есть

ли люди с адекватными социальными статусами и соответствующим ролевым

набором.

Очевидно и то, что исторические предпосылки (прежде всего отсутствие

предрасположенностей в пользу выборов универсализма, ориентации на себя) были

крайне неблагоприятны для этого перехода. Это обрекало страну на особую

дезорганизацию в процессе перехода от старых к новым подсистемам, а затем и

кризисное развитие, катаклизмы, которые рельефно проявились в конце 80-х – начале

90-х годов прошлого столетия. Усилиями подсистем советского общества были

сформированы устойчивые “коллективистские знания” и патерналистские ценности,

ориентированные на авторитарную (тоталитарную) модель государства, которое

“может все ” – предоставить жилье, работу, прописку, другие привилегии. Эти

ценности и нормы были практически всеми – и руководителями и руководимыми –

разделяемы, что делало социальный порядок понятным и предсказуемым. Суть

советской стабильности в социальном порядке, основанном на личной зависимости

людей от коллективов, к которым они принадлежали – особенно от производственных

и партийных структур.

Кроме того, народам России в годы тоталитарного режима внушался комплекс

превосходства “советской культуры”, плоды чего мы пожинаем и ныне. Многие

современные социальные акторы, воспитанные на идеалах нарциссизма, конфликтных

235

стереотипах, не готовы к диалогу культур, к жизни в обществе, в котором

доминируют иные ценности, в частности, достижимые статусы, универсализм,

ориентация на себя.

Таким образом, опираясь на положения парсоновской структурно-

функциональной парадигмы, можно сделать следующее заключение: для перехода от

социального порядка, основанного на властном насилии, на авторитаризме,

деспотизме или тоталитаризме, на предписанных статусах к социальному порядку с

культурной легитимизацией, предполагающего свободных индивидов, правовое

регулирование отношений между ними, нужны не только демократические и

рыночные институты, значительный уровень индустриализации, информатизации и

образовательного потенциала народа, но и в качестве необходимых и достаточных

условий – культурные основания в виде либерально-демократических ценностей,

достижимых социальных статусов, значительного расширения ролевого плюрализма.

Этим объясняется, почему восточноевропейские страны даже с меньшим

индустриальным и образовательным потенциалом смогли быстрее справиться с

кризисом авторитарного порядка, с аномией и начать движение к социальному

порядку демократического, свободного общества. Там не были разрушены до

основания частная собственность, рыночные отношения, которые воспроизводили

соответствующие ценности и образцы индивидуально-инициативного поведения. Там

отчасти сохранялись институты гражданского общества, а главное, не успели

вытравить потребность человека самому распоряжаться своей судьбой в контексте

партнерских отношений с другими акторами.

Вопросы на развитие социологического воображения:

1. Предложенная Т. Парсонсом типизация социальных действий, разумеется, не

подменяет веберовских представлений о типах социальных действий. У Парсонса

несколько иное основание для типизации. Это – сочетание ориентаций

действователя (мотивационной и ценностной) на ситуацию. Кроме того,

предложенные им типовые переменные, выражающие дихотомический характер

решений действователя, позволяют проанализировать особенности явных и латентных

выборов актора, их соотнесение с традиционностью и современностью.

Используя веберовский и парсоновский подходы проделайте анализ

социальных действий россиян. Насколько мы готовы к тому, чтобы перейти к более

или менее цивилизованным рыночным отношениям?

2. Сейчас начался процесс реформирования российской армии в направлении

перехода на контрактную службу. Параллельно идет строительство правового

государства. Используя положения структурного функционализма Парсонса покажите

взаимопроникновение этих реформ. Каковы лояльности россиян по отношению к

этим государственным структурам? Как они изменились за последнее время?

3. Почти все россияне ныне обеспокоены «решением» поставленной ещё Т.

Гоббсом проблемы – как уберечь человеческие отношения от вырождения в «войну

всех против всех». При этом различные политические силы вкладывают в понятие

«общественный порядок» свое специфическое содержание.

236

Из теории Парсонса следует, что дело не только в желательности конкретного

порядка, но и в возможности его установления. Как Вы полагаете, какой

общественный порядок Россия реально будет иметь в обозримом будущем (10-20

лет)?

Основные термины и выражения:

Универсальная теория, система, четырехуровневый анализ, волюнтаристская

теория социального действия, единичный акт, элементарное действие,

действователь (актор), интеграция, воспроизводство образца, целедостижение,

адаптация, социальная подсистема, культурная подсистема, личностная

подсистема, поведенческий организм, мотивация, когнитивная ориентация,

катектическая ориентация, оценочная ориентация, ценностная ориентация,

моральная ориентация, интеллектуальное действие, экспрессивное действие,

моральное действие, инструментальное действие, аффективность – аффективная

нейтральность, диффузность – специфичность, партикуляризм – универсализм,

аскрипция – достижение, ориентация на коллектив – ориентация на себя,

функциональная сетка AGIL, общество как тип социальной системы, социетальное

сообщество, фидуциарная подсистема, политическая подсистема, экономическая

подсистема, подвижное равновесие

ЛИТЕРАТУРА

Американская социологическая мысль. М.: МГУ, 1994. – Раздел «Структурно-

функциональный анализ»

Ашин Г.К., Кравченко С.А., Лозанский Э.Д. Социология политики.

Сравнительный анализ российских и американских политических реалий. М.:

Экзамен, 2001. – Тема 3 «Современный структурный функционализм: социальный

порядок, политическая инновация и адаптация к ней»

История социологии в Западной Европе и США // Ответственный редактор –

академик РАН Г.В. Осипов. – М.: Издательская группа: НОРМА–ИНФРА · М, 1999. –

Рекомендуется глава 14

Классики теоретической социологии ХХ века: Рабочая тетрадь по истории

социологии. М.: ГУ ВШЭ, 2001

Ковалев А.Д. Обновленная версия теории действия и социальной системы; Его

же. Формирование теории действия Толкотта Парсонса. – История теоретической

социологии. – Т. 3. – М.: Канон, 1998. – Главы шестая и седьмая

Култыгин В.П. Классическая социология. М., Наука, 2000. – Раздел пятый

Парсонс Т. Современное состояние и перспективы систематической теории в

социологии // Современная западная теоретическая социология. Т. Парсонс. М.:

ИНИОН РАН, 1994

Парсонс Т. Некоторые проблемы общей теории в социологии. – Там же

Парсонс Т. Система координат действия и общая теория систем действия:

культура, личность и место социальных систем. – Там же

Парсонс Т. Система современных обществ. М.: Аспект пресс, 1997

237

Парсонс Т. Функциональная теория изменения. – В кн.: Американская

социологическая мысль. М.: МГУ, 1994

Учебный социологический словарь с английскими и испанскими эквивалентами.

Издание 4-е, дополненное, переработанное. Общая редакция С.А. Кравченко. М.:

Экзамен, 2001

Haralambos M., Holborn M. Sociology. – Collins Educational, 1995. – Сhapter

14 – “Sociological Theory”

Ritzer G. Classical Sociological Theory. – McGraw Higher Education, 2000. –

Сhapter 14 – “Talcott Parsons”

238

Тема 15. Р. МЕРТОН: СОЗДАНИЕ ПАРАДИГМЫ СТРУКТУРНОГО

ФУНКЦИОНАЛИЗМА В ВЕРСИИ ТЕОРИИ СРЕДНЕГО УРОВНЯ

1. Теоретико-методологические основы мертоновской парадигма

структурного функционализма

2. Функционалистская теория аномии

3. Применение принципов Р. Мертона к исследованию способов

адаптации индивидов к политическим реалиям

Роберт Мертон, современный американский социолог, предпринял

попытку усовершенствовать и развить теорию и методологию структурного

функционализма. С его точки зрения социология пока не готова к созданию

всеобъемлющей теоретической системы. Парсоновская теория, по существу,

представляла собой философскую систему, которую трудно сочетать с

эмпирическим анализом. В этой связи Мертоном была разработана и

предложена альтернативная парадигма структурного функционализма,

позволяющая анализировать ограниченный и конкретный круг социальных

явлений, но с включением эмпирических данных.

Роберт Кинг Мертон (Merton) родился 5 июля 1910 года в

Филадельфии. Образование получил в Темпльском и Гарвардском

университетах. Там же в Гарварде защитил докторскую диссертацию и начал

преподавательскую деятельность.

В научной автобиографии Мертон отмечает, что на его взгляды оказали

большое влияние П. Сорокин, ориентировавший на изучение европейской

социологической мысли, прежде всего, трудов М. Вебера и Э. Дюркгейма, Т.

Парсонс, Дж. Сартон и особенно П.Ф. Лазарсфельд, разрабатывавший

проблематику методологии применения социальных и эмпирических наук в

социологических исследованиях. С последним Мертон сотрудничал более

тридцати лет в осуществлении различных исследовательских проектов, основав

знаменитое Бюро прикладных социологических исследований.

Р. Мертон на основе европейских социологических традиций и, взяв

многое от П. Сорокина и Т. Парсонса, создал свою оригинальную парадигму

структурного функционализма, ориентированную на стандарты эмпирических

исследований и с помощью методологического инструментария которой

обосновал конкретные теории – социальной структуры и аномии, науки,

бюрократии. Эта парадигма была ориентирована на теории среднего уровня и,

по существу противостояла парсоновской стратегии построения

«всеохватывающей теории».

Особую известность Мертону принес фундаментальный труд

«Социальная теория и социальная структура». В нем социолог сосредоточился

на изучении проблем аномии и дезорганизации общества, впервые введя

понятия явных и латентных функций, а также дисфункций.

В 1957 году Мертон избирался президентом Американской

социологической ассоциации. Среди известных работ ученого: «О

теоретической социологии», «Социальная амбивалентность и другие очерки»,

«Качественные и количественные социальные исследования» (Мертон являлся

главным редактором этой книги, посвященной творчеству П.Ф. Лазарсфельда),

«Социологические традиции от поколения к поколению».

239

На протяжении всей жизни Мертона особенно волновало то, как люди

совершают великие открытия. Интерес к этой проблеме обострился, с тех пор

как его родной сын стал лауреатом Нобелевской премии по экономике (долгов

время он занимался исключительно математикой и лишь в зрелые годы с

большим трудом получил экономическое образование). Теме новаторских

открытий посвящены такие работы, как: «Социология науки», «Наука,

технология и общество в Англии семнадцатого века», «На плечах гигантов»,

«Наука и социальный порядок».

Мертон с особой теплотой относится к российским социологам. Не имея

ныне возможности по состоянию здоровья приехать в Россию, он дает

консультации, направляет тексты своих выступлений на конференции. Так, с

его участием вышла в свет книга: “Return of Pitirim Sorokin” (M., 2001).

1. Теоретико-методологические основы мертоновской парадигмы

структурного функционализма

Критика классического структурного функционализма

Мертон поставил под вопрос правомерность трех постулатов, широко

используемых социологами, работающими в рамках классического

структурного функционализма (Б.К. Малиновский, А.Р. Радклифф-Браун).

1. «Постулат функционального единства общества». Из него следует,

что любая часть социальной системы функциональна для всей системы,

благодаря чему обеспечивается высокая степень интеграции всего общества.

По оценке Мертона, это может в основном быть справедливым в

отношении традиционных социальных систем, особенно ранних, дописьменных

обществ. Однако социолог высказал сомнение в правомерности

распространения постулата о «функциональном единстве» на сложные, сильно

дифференцированные современные общества. В качестве аргумента он

приводит пример религиозного плюрализма. В обществе, в котором существуют

разнообразные верования, религия имеет тенденцию скорее разделять, чем

объединять. Поэтому социолог считает, что ныне нужно вести речь о степени

функционального единства, а какова она – определяется конкретным

социологическим исследованием. «Степень интеграции является эмпирической

переменной, изменяющейся во времени в одном и том же обществе и

являющейся различной в разных обществах, – пишет он. – То, что все

человеческие общества должны иметь некоторую степень интеграции, есть

вопрос определения и постулируется нами в качестве истинного положения. Но

не все они имеют ту высокую степень интеграции, при которой каждая

культурно-стандартизированная деятельность или убеждение являются

функциональными для людей, живущих в нем»1.

2. Согласно «постулату универсальности функционализма», все

стандартизированные социальные или культурные формы имеют позитивные

функции. Этот постулат предполагает, по существу, «полезность» любой

социальной практики.

По мнению Мертона, данное утверждение является не только

упрощенным, но может быть и неправильным. При функциональном анализе,

1 Мертон Р. Явные и латентные функции. В кн.: Американская социологическая мысль. Тексты.

М.: МГУ, 1994. – С. 388

240

считает он, следует исходить из посылки, что часть общества может быть

функциональна, дисфункциональна или нефункциональна. Отдельная структура

(игорный бизнес) может выполнять функции, но она же может вызвать

дисфункции отдельных частей, либо всей системы (рекреационной, культурно-

развлекальной).

Более того, социолог ратует за четкую регистрацию тех социальных

единств (индивидов или социальных групп), для которых конкретная

социальная структура является функциональной, дисфункциональной или

нефункциональной. Поэтому Мертон предлагает заменить постулат

универсальности функционализма на критерий, согласно которому

существующие культурные формы обладают целым набором функциональных

последствий. «Вопрос о том, являются ли последствия того или иного

культурного явления функциональными, решается не априорно, а в процессе

исследования»2, – заключает он.

3. «Постулат необходимости». Его суть заключается в том, что в

обществе есть «универсалии» – социальные или культурные явления, которые

являются атрибутами, незаменимыми компонентами для существования

общества в целом.

Мертон подверг критике положение о существовании необходимых

«универсалий», не без оснований указав на то, о чем собственно идет речь: о

существовании функциональных универсалий (условий выживания, сохранения

социального порядка) или же о незаменимости отдельных структур общества.

С первым положением Мертон соглашается, как и Парсонс, он считает, что

любая система чтобы существовать должна удовлетворять необходимые

(обязательные) функции. Однако категорически отрицает второе. По его

мнению, нет убедительных доказательств, какие из структур (назывались такие

институты, как семья или религия и др.), являются атрибутами всех

человеческих обществ.

Для замены постулата необходимости социолог предлагает концепцию

«функциональных эквивалентов» или «функциональных альтернатив». Он

приводит пример того, что функциональной альтернативой религии может быть

идеология: «С этой точки зрения политическая идеология, такая, как, например,

коммунизм, может обеспечить функциональную альтернативу религии. Она

может отвечать тем же функциональным требованиям, что и религия».

Вместе с классическим функционализмом Мертон не принял и

структурно-функционалистскую парадигму Парсонса. Не ввиду её

принципиальной ошибочности, а, главным образом, из-за несогласия с

предложенной стратегией изучения общества. Парсоновская теория, по

существу, представляла собой философскую систему, которую практически

невозможно было соединить с эмпирическим анализом.

Какой теоретико-методологический инструментарий предложил Мертон

взамен? Прежде всего, теорию среднего уровня и свою собственную стратегию

функционального анализа.

Теория среднего уровня

Р. Мертону принадлежит заслуга разработка методологического

инструментария для теории среднего уровня (middle-range theory). Его суть

2 Там же. – С. 394

241

состоит в том, чтобы обеспечить гибкую связь между эмпирическим и

теоретическим уровнями исследования. В отличие от парсоновской

всеобъемлющей теоретической системы, его теория пригодна для анализа

определенной, конкретной группы фактов, характерных для отдельных сфер

общественной жизни. Её несомненным достоинством являлась легкость

проверок гипотез с помощью эмпирических исследований.

К числу теорий среднего уровня социолог относил, например, теории

социальной структуры, аномии, бюрократии, науки и др. В принципе Мертон не

исключал, что в перспективе на базе теорий среднего уровня можно создать и

всеобъемлющую теорию. Но для этого необходима «консолидация

специальных» теорий на основе выработки взаимно согласованных понятий, а

самое главное – использования общих подход исследования. Такие подходы он

также предложил в своей стратегии функционального анализа.

Стратегия функционального анализа

Р. Мертон сформулировал основную теорему функционального анализа,

которая гласит: «Точно так же как одно и то же явление может иметь

многочисленные функции, так и одна и та же функция может по-разному

выполняться различными явлениями»3.

Из неё прежде всего следует:

– может существовать ряд структур, которые способны выполнять ту

или иную функцию;

– социолог должен иметь в виду наличие функциональных альтернатив

или функциональных заменителей;

– необходимо учесть требование спецификации той социальной единицы

(системы или её части), которая обслуживается конкретной социальной

функцией.

Для раскрытия смысла стратегия функционального анализа Мертону

потребовалось ввести ряд понятий. Социолог, в частности, различает понятия

«функции», «дисфункции» и «нефункциональность».

«Функции – это те наблюдаемые последствия, которые способствуют

адаптации или приспособлению данной системы.

Дисфункции – это те наблюдаемые последствия, которые уменьшают

приспособление или адаптацию системы»4. Дусфункция указывает на наличие

напряжения на структурном уровне.

Нефункциональность – это наблюдаемые эмпирически те последствия,

которые безразличны для рассматриваемой системы5.

Мертон также вводит понятие «социологическая амбивалентность»,

обозначающее, что некая форма, способная выполнять позитивные функции,

может также играть и дисфункциональную роль в этой же системе.

При исследовании тех или иных реалий социолог сталкивается со

случаями, когда субъективные цели совпадают с объективными последствиями

и когда они расходятся. Для учета данного разграничения Мертон предложил

ввести понятия «явные функции» и «латентные функции».

3 Там же. – С. 396

4 Там же. – С. 414

5 См.: Там же. – С. 414

242

«Явные функции – это те объективные последствия, которые вносят свой

вклад в регулирование и приспособление системы и которые входили и

осознавались участниками системы.

Латентные функции, соответственно, те объективные последствия,

которые не входили в намерения и не были осознаны»6.

Что дает социологу подобное разграничение функций? Оно позволяет

понять стандарты социального поведения, которые на первый взгляд кажутся

иррациональными.

Мертон, в частности, приводит в качестве примера церемониал по

вызыванию дождя, распространенный среди некоторых народов. Для

большинства современных наблюдателей – это просто предрассудок. Однако

социолог на этом не может остановиться. Для него важно понять истинную

роль этого церемониала в жизни людей. Вот здесь-то понятие латентной

функции употребляется для объяснения того, что церемониал по вызыванию

дождя может выполнять для участвующих в этом процессе людей функцию,

совершенно отличную от её явной цели. Данное понятие может направить

социологическое воображения исследователя на иной срез анализа – в

частности, выполняет ли этот церемониал функцию укрепления групповой

солидарности. Социолог пишет: «Путем систематического применения понятия

латентной функции иногда можно обнаружить, что явно иррациональное

поведение является положительно функциональным для группы»7.

Мертон прямо указывает на то, что специфический интеллектуальный

вклад социолога в исследовании социальных реалий состоит прежде всего в

изучении непреднамеренных последствий, к которым относятся латентные

функции. Это принципиально отличает познавательные возможности

социологии от того, что может здравый смысл.

Обнаружение латентных функций способствует увеличению

социологического знания. Каковы, например, были латентные функции

показательных публичных процессов над «врагами народа» в советское время?

Явные функции очевидны: покарать «отступников, чужаков», вызвать всеобщий

страх перед возможностью любого несанкционированного поведения. Что же

касается латентных функций, то можно предположить следующее: эти акции

способствовали групповому сплочению индивидов, участвовавших в них;

утверждению лояльностей по отношению к партийно-государственным

структурам, общих, разделяемых большинством населения, моральных

ценностей коллективистского толка; отчуждению индивидуальных прав в

пользу коллективов; утверждению аффективных выборов вообще.

Одиннадцать заповедей функционализма

Мертоновская парадигма функционального анализа, была в

концентрированной форме изложена самим автором в виде одиннадцати

положений, получивших название одиннадцати заповедей.

Итак, первая заповедь. Объектом анализа является

«стандартизированное (т.е. типизированное, повторяющееся) явление, такое,

как социальные роли, институциональные типы, социальные процессы,

культурные стандарты…»8

6 Там же. – С. 414

7 Там же. – С. 429

8 Там же. – С. 413

243

Вторая заповедь. Функциональный анализ может быть направлен на

мотивы деятельности индивидов.

Третья заповедь. Объективные последствия составляют главное

содержание функции или дисфункции. При этом исследователям необходимо

учитывать, как множественность последствий, так и чистый балансовый итог

совокупности последствий. Соответственно, осуществлять разграничение

объективных функций и субъективных мотивов, выявляя явные и латентные

функции.

Четвертая заповедь. Необходимо четко представлять социальную

единицу, обслуживаемую функцией. То, что является функциональным для

одних индивидов и подгрупп, может быть дисфункциональным для других.

Иными словами, нужно видеть специфику функций у конкретных социальных

единиц – индивидов с разным статусом, разных подгрупп, больших социальных

и культурных систем.

Пятая заповедь. Анализ предполагает выявление функциональных

требований рассматриваемой системы, а также типов функциональных

требований (всеобщих versus специфических).

Шестая заповедь. Функциональный анализ предполагает выявление

механизмов, через которые выполняются функции. Речь идет о социальных (не

психологических) механизмах, к которым относятся: разделение по социальным

ролям, иерархическое расположение ценностей, разделение труда, ритуалы и

церемонии и т.д.

Седьмая заповедь. Следует иметь в виду возможность функциональных

альтернатив или эквивалентов. Это ставит перед исследователем проблему

«определения диапазона изменчивости явлений, оставаясь в котором, они могут

выполнять определенную функцию».

Восьмая заповедь. Функциональный анализ предусматривает учет

фактора структурного контекста (или ограничивающего влияния структуры).

Взаимозависимость элементов социальной структуры неизбежно минимизирует

число функциональных альтернатив. Игнорирование этого принципа ведет к

утопическому мышлению, к представлению о том, что «определенные элементы

социальной структуры могут быть устранены, не повлияв при этом на всю

систему. Мертон замечает, что взаимозависимость структур признается и

Марксом (выходит советские реформаторы, произвольно манипулируя

структурами и функциями, проводили политику отнюдь не по-марксистски).

Девятая заповедь. Функциональный анализ, не отрицая в принципе

значимости исследования статических аспектов социальной системы, особый

акцент делает на изучение её динамики. Этому, прежде всего, способствует

изучению дисфункции, как фактора накопления напряженности и деформаций,

что непосредственно ведет к социальным изменениям.

Десятая заповедь. Особое внимание следует уделять проблеме

достоверности исследования, что требует разработки строгих методик анализа,

приближающихся к логике экспериментального исследования. Соответственно,

учитывать возможности и слабые стороны кросскультурного и кроссгруппового

анализа.

Одиннадцатая заповедь. Функциональный анализ в принципе не связан с

определенной идеологией. Тем не менее, отдельные работы, выполненные

социологами-функционалистами могут иметь идеологическую окраску, что

обусловлено мировоззренческой ориентацией исследователя или фактором

клиента, финансирующего данное исследование. Поэтому нужно иметь в виду

244

влияние идеологического фактора на окончательные результаты выполненной

работы9.

2. Функционалистская теория аномии

Понятие аномии

В работе «Социальная теория и социальная структура» Р. Мертон

поставил задачу «понять, каким образом социальная структура побуждает

некоторых членов общества к несоответствующему предписаниям поведению».

По Мертону, среди множества элементов социальной структуры можно

выделять два особенно важных, которые определяют её суть. «Первый состоит

из определенных культурой целей, намерений и интересов, выступающих в

качестве законных целей всего общества или же для его отдельных слоев»10.

Второй элемент – «определяет, регулирует и контролирует приемлемые

способы достижения этих целей… В любом случае выбор средств достижения

культурных целей ограничивается институализированными нормами»11.

Разбалансированность между культурными целями и

институциональными средствами их достижения приводит к состоянию

аномии. Аномия – это ценностно-нормативный вакуум, безнормие, которое

означает, что ценностные регуляторы поведения резко ослаблены,

фрагментированы и рассогласованы. Мертон считал аномию производным

результатом от деформированного состояния социальной структуры,

побуждающей членов общества к отклоняющемуся, девиантному поведению.

Типологизация способов адаптации индивидов в условиях аномии

Р. Мертон предложил анализ состояния социальной структуры через

призму двух взаимосвязанных переменных: 1) какие существуют цели,

определяемые культурой и 2) каковы законные, институциональные

средства достижения этих целей. Противоречия между целями и средствами,

их характер и острота, влияют на то, принимают ли люди общественные цели

и используют ли они нормативные или незаконные средства для их

достижения.

Так, в принципе может быть ситуация, когда большинство людей

достигает желаемого участия в общественной жизни, используя

институциональные средства. В таком случае структура находится в

устойчивом равновесии, обладает достаточной стабильностью. Однако в

реальной жизни, как правило, имеет место большая или меньшая

разбалансированность отношений между целями и средствами, что

способствует возникновению различных способов адаптации индивидов к

социальным условиям.

Учитывая различное отношение индивидов к общественным целям и

средствам, Р. Мертон выделил пять типов наиболее характерного поведения

конформность, инновация, ритуализм, ретритизм, мятеж.

9 См.: Там же. – С. 413-418

10 Мертон Р. Социальная теория и социальная структура // Социс, 1992, № 2. – С. 118-119

11 Там же. – С. 119

245

Формы

приспособления

Определяемые

культурой цели

Институализиро-

ванные средства

Конформность + +

Инновация + –

Ритуализм – +

Ретритизм – –

Мятеж + – + –

В таблице «+» обозначает «принятие, «–» – «отвержение», «+ –» –

«отвержение господствующих ценностей и замена их новыми»12.

Конформность

По Мертону, этот тип приспособления индивидов к социальным

условиям распространен, когда степень стабильности общества высока.

Имеет место соответствие поведенческих моделей как культурным целям,

так и институционализированным средствам.

В России сегодня дело обстоит иначе. Лишь сравнительно небольшая

часть населения способна принять одобряемые культурой демократические и

рыночные цели. При этом речь идет не о том, чтобы декларировать их

принятие. Важно, чтобы на поведенческом уровне люди использовали

институциональные средства их достижения. В российском обществе пока не

сложились механизмы, посредством которых выполнялась бы эта функция –

необходимо соответствующее распределение ролей, новый иерархический

порядок ценностей с акцентом на значимость собственно демократических

ценностей, адекватное социальное разделение труда, ритуалы и церемонии

демократического толка (см. шестую заповедь).

Инновация

«Эта форма приспособления вызывается значительным

акцентированием цели–успеха и заключается в использовании

институционально запрещаемых, но часто бывающих эффективными средств

достижения богатства и власти, или хотя бы их подобия»13.

Данный тип поведения, предполагающий сильное эмоциональное

восприятие цели, вызывает установку на готовность рисковать, вырабатывая

инновационные методы достижения цели. Он весьма характерен для

современной России и конкретно проявляется в использовании, хотя и

эффективных, но институционально запрещаемых средств достижения

богатств и власти. Распространено взяточничество, злоупотребления

служебным положением, имеет место коррупция.

Дело не только в том, что далеко не все факты правонарушений

выявляются правоохранительными органами. Куда большую проблему

представляют латентные функции непоследовательной борьбы властей с

преступностью и девиантным поведением (см. третью заповедь), что важно

для понимания характера и динамики социальной структуры. У многих

россиян возникает снисходительное отношение к преступным и

12 Мертон Р. Социальная теория и социальная структура // Социс, 1992, № 3. – С. 105

13 Там же. – С. 105

246

безнравственным практикам. Виноваты ли в этом только люди? Отнюдь нет.

«Если бы общественное сознание не принимало мошенников, их было бы

намного меньше»14, – отмечает Мертон. Добавляя при этом, что основная

причина подобной ситуации не столько в личных пороках, сколько в

«болезни» социальной структуры, которые сужает каналы

институциональных средств для достижения целей, свертывает возможности

обретения новых социальных статусов, необходимых для участия в

демократической жизни и вхождения в рыночные отношения.

Ритуализм

Этот тип приспособления, как отмечает Мертон, предполагает

понижение целей–успеха при возможности быстрой социальной

мобильности. Для общества такое поведение не оборачивается социальной

проблемой, ибо индивиды не нарушают институционально допустимых

средств достижения целей.

В России есть немало людей, для кого богатство, власть высокий

социальный статус и т.д. не стали стимулом для особой активности. Мотивы

понижения целей–успеха могут быть разные. Одни презрительно к богатству,

если оно не нажито трудовой деятельностью. Другие и в советское время и

ныне стремятся «не высовываться» – сказываются последствия того, что в

течение десятилетий смыслопроизводящие институты, официальная

пропаганда осуждали «карьеризм». Безинициативный тип поведения при

почти следовании институциональным нормам стал распространяться среди

рабочих, инженеров, деятелей науки и культуры. Угроза безработицы и

увольнения, войдя в нашу жизнь, вопреки ожиданиям реформаторов сковала

стремления к продвижению вперед, вверх в общественной иерархии. Этим в

значительной степени объясняется сохранение и воспроизводство таких

культурных целей, которые могут обеспечить относительное благополучие

при следовании рутинному распорядку. Многие россияне живут по

принципу: «Не ставь высоких целей – не будет и разочарований». Но новая

социальная структура с настойчивым упорством подталкивает этих людей к

новым целям. И тогда случается переход к другим типам приспособления, в

частности, к инновации. Творческая интеллигенция и специалисты высокой

квалификации, ощущая свою невостребованность, уходят в коммерческие

структуры, либо уезжают в западные страны.

Ретритизм

Этот тип поведения связан с отвержением и культурно одобряемых

целей, и институциональных средств. Обычно ретретисты представляют

собой людей, отверженных обществом. Это – бродяги, алкоголики,

наркоманы. Однако в обществе, находящимся в состоянии аномии, к ним

подчас примыкает и часть населения, пережившая всевозможные неудачи от

инновационного поведения. В итоге совершается бегство людей из общества.

В самых крайних случаях оно может принять форму самоубийства.

Ретритизм обычно связывают с игнорированием социальной

направленности реформ. В этом, несомненно, есть доля истины – многие

14 Там же. – С. 106

247

люди не смогли приспособиться к «шокотерапии», иначе как с помощью

алкоголя и наркотиков. Глубинные же корни этого типа приспособления

уходят в смену социальных реалий, социокультурных ценностей и,

соответственно, социальных статусов и ролей. Процесс этот болезненный для

любого общества и, как правило, для смягчения его последствий

подключается государственный ресурс. У нас же государство до сих пор не

определились ни с декларацией приоритетных ценностей, которые

собирается поддерживать в долговременной перспективе, ни с программой

социальной помощи людям, которые в принципе могут адаптироваться к

новым ценностям и нормам.

Мятеж

Мятеж единственный тип приспособления, связанный со стремлением

изменить существующую социальную структуру. «Этот тип

приспособления, – пишет Р. Мертон, – выводит людей за пределы

окружающей социальной структуры и побуждает их создать новую, то есть

сильно видоизмененную социальную структуру. Это предполагает

отчуждение от господствующих целей и стандартов. Последние начинают

считаться чисто произвольными, а их претензия на законность и

приверженность индивидов – несостоятельной, поскольку и цели, и

стандарты вполне могли бы быть другими»15.

Мятеж, как реакция приспособления, возникает, когда существующая

социальная система препятствует достижению законных целей

определенным социальным слоям. По Мертону, мятежная адаптация

способствует производству мифов мятежа, консолидирующих недовольных

в революционные группы. Им противостоят консервативные мифы, функция

которых выражается в сокрытии источника массовых разочарований,

лежащего в социальной системе, переключение его либо на саму природу

вещей, присущих любой социальной системе, либо на индивидов-

неудачников.

Как мифы мятежа, так и мифы консерватизма направлены на

«монополизацию воображения», заключает социолог.

3. Применение принципов Р. Мертона к исследованию способов

адаптации индивидов к политическим реалиям

Теперь перейдем к анализу типов приспособления индивидов к

политическим структурам. Как, например, люди, не имеющие ни убеждений

относительно политических целей, ни собственной воли, ни желания быть

индивидуальностью, могут выражать “свое” волеизъявление, ставить те или

иные политические цели? Или, как на “воле народа” сказывается

использование отдельными политиками ненормативных средств борьбы за

власть? Попытаемся ответить на эти и другие вопросы, используя

мертоновскую типологию форм индивидуального приспособления.

Конформизм в выбранном нами случае для анализа будет означать

признание как официальных политических целей, так и институциональных

средств их достижения. Этот тип распространен, когда степень стабильности

15 Мертон Р. Социальная теория и социальная структура // Социс, 1992, № 4. – С. 93

248

общества высока, когда имеет место соответствие и культурным целям, и

институциональным средствам.

В Америке, например, главная политическая цель – безусловное

обеспечение прав и свобод личности, что связано с организацией и

мобилизацией ресурсов для достижения коллективами (государством,

деловыми кампаниями, церквами и т.д.) их целей. При этом власть

политических лидеров коллективов весьма зависима от поддержки широких

слоев населения. Для американцев характерна всеобщая ориентация

поведения на использование институциональных политических средств:

избрание законодательной власти от всех штатов, участие в конкуренции за

властные полномочия в федеральных и местных органах власти через

политические партии, обращение с петициями к правительству, уважение

законов и со стороны государства, и со стороны рядовых граждан и т.д.

В России сегодня дело обстоит иначе. Если считать официальной

целью участие в политике ради оказания благотворного влияния на решение

общественных проблем, а не ради собственно властвования над людьми и не

ради решения своих материальных проблем, то можно утверждать, что лишь

сравнительно небольшая часть россиян способна искренне принять

соответствующую мотивацию. И дело здесь вовсе не в персоналиях и не в

особенностях российского этноса, имеющего особую “жажду власти”, а в

том, что веками и вплоть до 90-х годов ХХ века люди жили в иных

ценностных координатах – одни, осуществляя авторитарно-деспотическое

властвование, привыкли лгать о “добрых намерениях”, прекрасно сознавая,

что делают; другие, периодически бунтуя, затем успокаиваясь, все же

свыклись с бременем чуждой власти и тем, что их обманывают; третьи сами

хотели обманываться и никогда не спорили о своих правах. Приоритет

государственной власти над человеком, подкрепленный идеями единства

православия и державности, а также обманом и самообманом об “участии” к

народным нуждам был основой политического поведения, считавшегося

нормативным, ибо все политические деяния так или иначе оправдывались

“высшей целесообразностью”, исходившей от государственного или

партийного чиновника.

Современный этап политической жизни, несмотря на выдвижение

новой ценностной парадигмы либерально-демократического толка,

объективно несет в себе значительное наследие прошлого. Даже при

искреннем желании адаптироваться к новым реалиям люди от политики, во

всяком случае, значительное большинство из них, просто не смогут

отказаться от мотивов державности, “политики для государства”,

характерной для традиционного, закрытого общества. До сих пор у нас есть и

руководители, и руководимые, которым близка политика “твердой руки”,

опирающаяся на жесткие государственные структуры, которые, по существу,

насильственно закрепляют за людьми заданные сверху функции и роли. Эти

люди с трудом приемлют характерную для демократического, свободного

общества “политику для человека”. Груз прежних ценностных ориентаций не

позволяет им жить по принципу признания естественности и неотъемлемости

прав человека на свободу. По тем же причинам у нас пока слишком мало

политиков, готовых признать и принять новые средства борьбы за

политический капитал, за руководящие должности – цивилизованные

правила игры, предполагающие соревнования умов, талантов, способностей,

политической активности, профессиональной компетентности.

249

Инновация как тип политического поведения предполагает

значительное акцентирование цели – обретение как можно большего

политического капитала, необходимого для руководящей должности, что

сопряжено с использованием, хотя и эффективных, но институционально

запрещенных средств достижения власти.

В Америке примером инновационного поведения могут служить

ловкие политиканы, которые достигли высоких государственных и

общественных постов различного рода “нестандартными” способами:

манипуляцией общественным мнением, использованием приемов, влияющих

на подсознание избирателей, умышленная дискредитация конкурентов. И все

же в Америке утвердилось законопослушное общество, которое нетерпимо

относится к инновационным девиациям, особенно в высших эшелонах

политической власти.

А вот для современной России инновационный тип поведения весьма

характерен. Причем в отличие от американского общества, социологические

исследования выявляют снисходительность нашего общественного мнения к

неинституциональным средствам борьбы за власть. Российские средства

массовой информации полны сообщениями о прямых или косвенных

воздействиях на избирателей при сборе подписей в пользу того или иного

политика, о злоупотреблении служебным положением по этим же мотивам и

даже о прямых фальсификациях результатов выборов.

Проблема здесь не в том, знал или не знал сам политик об этих

нарушениях и как он лично реагировал на них. И даже не в том, что

правоохранительные органы далеко не все подобные факты выявили и

стремились изобличить. Куда большая проблема в том, что россияне в

принципе снисходительны к политиканству. А ведь каждый факт произвола

по организации “невинного автографа” в подписном листе это – удар по

законности, по правам россиян в целом. Не из этих ли “мелких” фактов

произвола при “хождении во власть” формируется в итоге девиантное,

противозаконное поведение ряда действующих политиков? Как после этого

требовать от простых граждан исполнения буквы и духа законов?

Очевидно, потенциал институционально запрещенных средств

достижения власти сможет быть исчерпан лишь тогда, когда в обществе

пустят глубокие корни политические структуры, ориентированные на

правовой менталитет, когда утвердится уважение закона.

Ритуализм предполагает понижение для себя такой цели, как

обретение политического капитала. Надо отметить, что многие американцы,

будучи гражданственно активны, проявляя готовность отстаивать свои права

и свободы, отнюдь не считают для себя нужным непосредственно

участвовать во властных структурах. Возможно, во многом такой тип

поведения объясняется и тем, что там экономические отношения

непосредственно отделены от политики. Поэтому власть политических

лидеров сама по себе не гарантирует получение высоких материальных благ.

В современной России ритуалистский тип политического поведения

означает разрыв с традиционным советским стереотипом “политика – дело

каждого”. Сообразно прошлым ценностным ориентациям более или менее

высокий социальный статус предполагал от индивида “активную”

политическую позицию. Нормативное поведение ученого, военного,

руководителя любого ранга предполагало членство в КПСС. Ныне нормы

меняются в сторону нейтрального отношения к тому, какова политическая

250

активность личности. В России есть немало людей, для которых власть,

обретение политического капитала не является стимулом для особой

активности. Причины и мотивы тому могут быть разные. Сказываются

последствия того, что в течение десятилетий партийно-государственная

пропаганда осуждала “карьеризм”. Люди со стойкими коммунистическими

ориентациями просто не приемлют для себя институты парламентаризма и

многопартийность. Другие и прежде, и ныне стремятся “не высовываться”.

Третьи убедились на практике, что можно делать бизнес, совершать

восходящее движение по социальной и профессиональной лестнице, не

принимая активного участия в политике. Четвертые просто реально

оценивают свои способности заниматься профессиональной политикой,

полагая, что в конкурентной борьбе с оппонентами им не хватит ни

политических знаний, ни рациональной самоорганизации.

Вместе с тем ритуалисты принимают эпизодическое участие в

политике – голосуют на выборах, участвуют в отдельных политических

акциях. Для общества понижение политической активности людей не

оборачивается социальной проблемой, ибо в своих действиях они не выходят

за рамки ныне одобряемых политических целей и средств.

Как свидетельствуют результаты социологических исследований,

безынициативный тип поведения при следовании институциональным

нормам стал распространяться среди широких слоев рабочих, инженеров и

государственных служащих. Угроза безработицы и увольнения, войдя в нашу

жизнь, вопреки ожиданиям радикалов, сковала политическую активность

части населения. Ритуализм характерен и для определенной части

работников культуры и науки. Будучи законопослушными и приверженными

только институциональным нормам, они ныне вынуждены

интенсифицировать свою профессиональную деятельность и жить, не делая

ставку на политическую карьеру.

Наконец, надо учитывать и реальные возможности россиян

сознательного и активного участия в политической жизни по меркам

демократического свободного общества. Для этого необходимо обладать

рядом социокультурных характеристик, таких, как способность к

политической борьбе, рациональной самоорганизации, а также полагаться на

себя, свой труд и интеллект и т.п.

При ретритизме, как типе поведения, люди не приемлют ни

официальные политические цели, ни институциональные средства их

достижения. Такие люди есть в любом обществе.

Однако в стабильном обществе, каким сегодня являются многие

западные страны, люди с этим типом приспособления встречаются все реже.

В кризисном же обществе у определенной части социально здоровых людей

может возникнуть негативное отношение к какому-либо участию в

общественной и политической жизни. Так, часть россиян, полностью

разуверившись в “старых” коммунистических ценностях, не выбрала для

себя иные идеалы. Другие считают, что их участие все равно ничего не

изменит в текущем ходе политических событий. Еще одни приняли точку

зрения о том, что политика – “дело грязное” и всячески отстраняются от нее.

А некоторые уже успели разочароваться в “демократии по-российски” и

предпочитают эскейпизм. В итоге совершается бегство индивида из

политики, а иногда и из светского общества. Часть людей уходит в закрытые

251

религиозные секты, к колдунам и шаманам, к новым “Иисусам” и “Девам

Мариям”.

Весьма любопытен факт, который не получил достаточно

аргументированного объяснения, – понижение интереса молодежи к

политике, который отмечается как у нас в стране, так и в Америке.

Мятеж как тип поведения предполагает отказ от господствующих

политических целей и средств борьбы за них, но при этом люди ратуют за

принципиально иные, официально неодобряемые политические цели и

средства их достижения. И не только ратуют, но и активно действуют в этом

направлении.

В любом обществе, в том числе в российском и американском, можно

встретить людей с ненормативным политическим поведением, которые

полагают, что только неординарными политическими средствами –

антикапиталистической революцией, террором против коррупции,

патриотическими актами, самосожжением, голодовками, захватом

заложников и т.д. – можно достичь желаемых результатов. Как правило, эти

цели мотивированы борьбой за “высшую” справедливость.

Однако для современных западных стран такой тип поведения

является скорее исключением. В обществе с общей системой ценностей,

единой мотивацией поведения не могут сколь либо значимо внедряться

мятежные формы поведения.

В отдельные исторические периоды нашей страны такой тип

политического поведения был весьма распространен, и сегодня проблема

неординарного и экстремистского поведения вызывает серьезное

общественное беспокойство. Чем же обусловлены подобные вспышки

политической аномии?

Ретроспективный взгляд на историческое прошлое России

свидетельствует, что акты ненормативного политического поведения

возрастают тогда, когда на ценностную дезинтеграцию накладывались еще

другие факторы, как то: 1) резкое ухудшение экономического и социального

положения населения; 2) обострение социальных или этнических

противоборств, которые, по существу, узаконивают насилие как

“естественную” норму разрешения каких-то бы ни было конфликтов; 3)

властные структуры оказываются нефункциональными или

дисфункциональными для значительного количества социальных групп.

Наконец, отметим, что по разным мотивам некоторые российские

граждане выражают недоверие всем ветвям власти, не признают

легитимность существующих политических структур и потому не верят, что

последние способны обеспечить функциональность их гражданских,

социальных и политических прав.

Очевидно, нельзя вообще ликвидировать мятежный тип

политического поведения. До сих пор ни одной стране мира это не удавалось

сделать полностью. Но свести проблемы к минимуму – задача хотя и

нелегкая, но реальная. Общий ориентир движения выработала мировая

социологическая мысль – система ценностей, адекватная природе человека,

позволяющая ему быть свободным, жить для себя, может обеспечить

доминирование нормативного поведения вообще и политического, в

особенности.

Разумеется, все выше перечисленные пять типов политического

поведения обретают свою специфику, своеобразие у представителей

252

различных социальных слоев – у низшего класса, так называемого среднего

класса и у тех, кого считают высшим класса. Эта переменная может быть

выражена через объем экономического, политического, культурного,

символического капитала. С учетом фактора общего объема капитала,

который вычисляется эмпирическим путем, можно прогнозировать

специфику форм политического приспособления акторов, относящихся к

разным группам населения.

Типизация индивидуального политического приспособления с

акцентом на общий объем капитала

Типы

поведения

Акторы,

практически не

имеющие

капитала

Акторы со

средним

объемом

капитала

Акторы с

достаточно

большим

капиталом

Конформизм Лояльность к

власти, регулярное

участие в выборах,

посещение

санкционированны

х демонстраций

Деятельность в

партии или

общественной

организации,

лоббирование в

рамках закона

Участие во

властных

структурах,

лидерство в

партии,

профессио-

нальное

занятие

политикой

Инновация Политический

агитатор,

считающий нормой

двуличие

Функционер,

стремящийся

стать партийным

боссом,

полагающий, что

все средства для

этого хороши

Крупный

госчиновник

или парт- босс,

готовый ради

ещё большей

власти пойти

на политиче-

ское престу-

пление

Ритуализм Пассивность к

политике,

эпизодическое

участие в выборах

Личное неучастие

в политике,

делегирование

своего капитала

другим акторам

Наслаждение

неполитиче-

скими благами

жизни, но

спонсорство

партии или

движения

Ретритизм Полная

аполитичность с

отсутствием

электорального

поведения

Политическая

индифферент-

ность, исключено

делегирование

капитала другим

акторам

Отчуждение от

власти и

политики,

богемный

образ жизни

Мятеж Политическая

голодовка, участие

в

несанкционирован

Сторонник

радикальных

взглядов,

делегирование

Вождь, идеолог

национально-

патриотиче-

ской или

253

ных акциях против

системы, как

крайний случай –

террорист

капитала ультара

революцион-ным

движениям

фашистской

партии

Вопросы на развитие социологического воображения:

1. По Мертону, определенный сегмент общества может быть

функциональн, дисфункциональн или нефункциональна. Проанализируйте

этот постулат на примере «закрытого» лечебного учреждения. Что

произойдет, если число «закрытых» заведений подобного толка станет

увеличиваться?

2. Вы учитесь в институте или университете. Его явная функция

давать студентам знания. Что Вы думаете по поводу утверждения о том, что

одна из его латентных функций – сокращение рождаемости. Какие ещё

латентные функции есть у высших учебных заведений?

3. На основе изученного случая – способы адаптации индивидов к

политическим реалиям – сделайте прогноз о характере политической жизни в

России в обозримом будущем. Каковы, на Ваш взгляд, перспективы её

упорядочения в направления движения к двухпартийной системе, по аналогии с

рядом западных стран? Пойдут ли на убыль мифы мятежа? А что Вы можете

сказать о мифах консерватизма? Способны ли те или другие мифы

действительно осуществить «монополизацию воображения» россиян, как это в

свое время удалось сделать коммунистическим мифам?

Основные термины и выражения:

Теория среднего уровня, постулат функционального единства общества,

постулат универсальности функционализма, функциональность,

нефункциональность, дисфункциональность, постулат необходимости,

функциональные универсалии, функциональные эквиваленты, функциональные

альтернативы, основная теорема функционального анализа, социологическая

амбивалентность, явные функции, латентные функции, аномия, одиннадцать

заповедей функционализма, конформность, инновация, ритуализм, ретритизм,

мятеж

ЛИТЕРАТУРА

Американская социологическая мысль. М.: МГУ, 1994. – Раздел «Структурно-

функциональный анализ»

Ашин Г.К., Кравченко С.А., Лозанский Э.Д. Социология политики.

Сравнительный анализ российских и американских политических реалий. М.:

Экзамен, 2001. – Тема 2 «Современный структурный функционализм: социальный

порядок, политическая инновация и адаптация к ней»

Девятко И.Ф. Р. Мертон и его теория «среднего уровня». – В кн.: История

теоретической социологии. – Т. 3. – М.: Канон, 1998

Классики теоретической социологии ХХ века: Рабочая тетрадь по истории

социологии. М.: ГУ ВШЭ, 2001

Култыгин В.П. Классическая социология. М.: Наука, 2000. – Раздел пятый

254

Мертон Р. Социальная теория и социальная структура // Социс, 1992,

№ №2-4

Мертон Р. Явные и латентные функции. В кн.: Американская

социологическая мысль. Тексты. М.: МГУ, 1994

Мертон Р.К. Наука и социальный порядок. – Личность, Культура.

Общество. 2000. Т. II. Вып. 2

Покровский Н.Е. Проблема аномии в современном обществе. М.:

МГИМО, 1995

Покровский Н.Е. Одиннадцать заповедей функционализма Р. Мертона.

– Социс, 1992, № 2

Современная американская социология. М.: МГУ, 1994. – Раздел

«Роберт Мертон: динамический функционализм»

Учебный социологический словарь с английскими и испанскими

эквивалентами. Издание 4-е, дополненное, переработанное. Общая редакция С.А.

Кравченко. М.: Экзамен, 2001

Comparative Anomie Research. Hidden Barriers – Hidden Potential for

Social Development. – Ashgate, 1999

Ritzer G. Modern Sociological Theory. – McGraw Higher Education, 2000. –

Сhapter 3 “Structural functionalism, Neofunctionalism and Conflict theory”

255

Тема 16. Э. ГИДДЕНС: СИНТЕЗ ДЕЯТЕЛЬНЫХ АГЕНТОВ И

САМООРГАНИЗУЮЩИХСЯ СТРУКТУР

1. Концепция современности

2. Теория структурации

3. Э. Гидденс и агентно–структурная политическая реальность

современности

В конце 1960-х – начале 1970-х гг. прошлого столетия среди социологов

усилились дебаты по поводу перспективных направлений приращения и развития

социологического знания. Дело в том, что общепризнанные парадигмы

академической социологии подвергались все большей критике за ту или иную

односторонность в интерпретации социальных реалий. Отмечалось, в частности, что

макросоциологические теории слишком акцентировали влияние социального целого

над субъектами. По Марксу, например, “законы абсолютно невозможно отменить.

Что может изменяться в различных исторических состояниях – так это только

формы, в которых эти законы проявляются”. Доминирование объективистского

подхода можно видеть и в работах Т. Парсонса, хотя его «волюнтаристская теория

действия» и пыталась совместить социальные системы с учетом мотивационных

компонентов человеческого поведения. И все же его акторы не являлись

самостоятельными исполнителями. Эти и другие парадигмы подвергались критике

за их натуралистичность, т.е. за то, что они исходили из постулата о том, что

законы социального мира предопределяют характер социальных процессов. Тем

самым вольно или невольно исключались альтернативные возможности будущего.

Между тем факты развития обществ и на Западе, и на Востоке все больше

свидетельствовали об отсутствии жестких социальных законов вообще.

В то же время интерпретивные парадигмы, основанные на герменевтических

традициях (напомним, герменевтика – теория и искусство понимания “другого”,

чужой индивидуальности), критиковались за максимальную актуализацию

субъективного начала, что приводило к умалению влияния социально–

исторического контекста на человеческую деятельность.

В этой связи социологической общественностью высказывались соображения,

что было бы желательно создать такую социальную теорию, которая бы преодолела

традиционную поляризацию объективного и субъективного, структуры и индивида.

Успешные попытки в этом направлении осуществил английский социолог Энтони

Гидденс.

Энтони (Антони) Гидденс (Giddens) родился в 1938 г., английский социолог,

профессор Кембриджского университета, внесший значительный вклад в

интерпретацию классической социологической теории. Его перу принадлежит целый

ряд книг: “Капитализм и современная социальная теория” (1971); “Политическое и

социологическое воззрение Макса Вебера” (1972); “Эмиль Дюркгейм” (1978).

Учебник Гидденса по социологии (“Sociology”, Cambridge, 1995) ныне издан в

России.

Главная тема его научных изысканий — анализ современности через призму

предложенной им интегральной теории структурации. Ей посвящены следующие

труды: «Последствия современности», «Современность и самоидентичность»,

«Элементы теории структурации», «Современная социальная теории»; «Новые

256

правила социологического метода: Позитивная критика интерпретивных

социологических теорий»; «Классовая структура продвинутых обществ»; «Главные

проблемы в социальной теории» и др.

1. Концепция современности

Общеметодологический кризис

В 1986 г. Гидденс выступил перед американской социологической

общественностью с докладом «Девять тезисов о будущем социологии», в котором

поставил вопрос об общетеоретическом кризисе социологии и о необходимости

создания такой социальной теории, которая через «систематическое

переустройство» могла бы адекватно отражать быстро меняющиеся тенденции

современного мира. Что же конкретно не нравилось Гидденсу в существовавших

теориях?

В то время одни обществоведы заявляли о появлении нового типа социальной

реальности, обозначая её как информационное или потребительское общество.

Другие же – просто констатировали закат предшествующих тенденций

общественного развития, именуя новую реальность посткапитализмом,

постиндустриализмом, постмодернизмом и т.д. При этом в качестве критериев для

разграничения современности от досовременности, как правило, использовались

факты институциональных изменений, трансформации традиционных структур в

структуры, в которых центральное место занимает информация и наука. В познании

же акцент делался на поиске универсальных подходов.

По мнению Гидденса, слабость подобного понимания современности

состояла в том, что социальная реальность мыслилась как единое целое,

характерное для всего мира, или как совокупность определенных единых принципов

социального развития. В этом социолог усматривал одномерность в трактовках

процесса трансформации традиционного общества в современное.

Сам Гидденс активно принялся за работу в соответствии со

сформулированными «тезисами о будущем социологии». Уже в начале 90-х годов он

пишет ряд работ: “Последствия современности”, “Современность и

самоидентичность”, в которых выступает против широко распространенной теории

постиндустриального общества (Д. Белл, Р. Арон и др.). Основная слабость этой

теории им виделась в том, что социальная реальность мыслилась как единое целое,

характерное для всего мира, как совокупность определенных единых принципов

организации и трансформации. В противоположность данной эволюционной по сути

теории Гидденс предлагает прерывистую интерпретацию современного

социального развития, под которой подразумевается то, что современные

социальные институты являются уникальными, радикально отличными от

институтов традиционного общества. При этом акцент им был сделан на том, что в

истории человечества появились реальные альтернативные возможности будущего,

выбор которых зависит собственно от действующих агентов, т.е. от нас самих. В

этой связи Гидденсом была выдвинута теория структурации, позволявшая, по

замыслу её создателя, анализировать современные реалии.

257

Характерные черты современности

Гидденс выделяет три основные черты, определяющие характер

современности. Первая – крайний динамизм, неимоверно возросшая скорость

изменения всех процессов в обществе. При этом социолог говорит не о

формационных изменениях, и не об изменении структур и их функций, а о темпах

изменений в социальных практиках, образцах поведения людей.

Вторая – это глобальность пространства, на котором происходят

изменения, что несопоставимо со сферой изменения во всех досовременных

обществах, так как практически все регионы мира социально и информационно

втянуты во взаимодействие друг с другом.

Третья – внутренняя природа современных институтов. Появились

социальные формы, которые ранее вообще не существовали (современное

производство зависит главным образом от неживых источников энергии).

Гидденс конкретизирует эти положения. Характерной чертой современности,

считает он, является принципиальное изменение системы контроля над средствами

насилия. В домодерновых цивилизациях военная сила всегда играла самую важную

роль в жизни обществ. Однако никакой правящий тиран не был в состоянии

сохранять монопольным контроль над средствами насилия, так как войны и

восстания постоянно его нарушали. Положение радикально меняется в государствах

модерна – они успешно и длительно осуществляют монополию на средства насилия.

Однако заметим, что после террористических актов в Америке данное положение, по

крайней мере, ставится под вопрос.

Далее социолог отмечает, что современность существенным образом

трансформирует характер взаимодействия людей, разделяя их во времени и

пространстве. Отсутствие “привязанности” к какому–либо географическому месту,

характерное для традиционных культур, заменяется тем, что индивид имеет

возможность плюралистического выбора жизненных стратегий, предлагаемых

абстрактными системами. Под абстрактными системами Гидденс понимает, во-

первых, механизмы символических знаков (например, виртуальные деньги),

позволяющие абстрагироваться от времени и пространства, совершать сделки

«между множеством индивидов, которые никогда не встречались друг с другом

физически». И, во вторых, – экспертные системы (услуги юристов,

психотерапевтов, советников, разного рода технических специалистов), которые

также способны влиять на характер взаимодействия людей, абстрагируясь при этом

от времени и пространства.

В этой связи существенно меняется интимность в контексте повседневной

жизни. В домодерновой культуре отношения родства являлись организующим

средством для стабилизации социальных связей во времени и пространстве,

локальное сообщество было тем местом, которое обеспечивало интимную среду. Для

модерна характерно иное – социальное взаимодействие людей все больше

разделяется во времени и пространстве. Но возникли два новых фактора,

поддерживающих их в таком виде: личные отношения дружбы или сексуальной

интимности выступают средством стабилизации социальных связей; абстрактные же

системы являются средством, стабилизирующим отношения в неопределенном

пространственно–временном положении.

Переход от традиционного общества к современному сопровождается

освобождением межличностных связей от зависимости внешних факторов –

традиций, родства, материального обеспечения. Они обретают форму “чистой

связи”, которая имеет ценность для индивидов исключительно благодаря своему

258

внутреннему содержанию. Её характерными чертами являются взаимные интересы,

доверие, преданность индивидов друг другу. Общность жизненной истории более

тесно сплачивает участников чистой связи, чем общность социальных позиций,

являющаяся атрибутом традиционного общества.

Для современности характерна институциональная рефлексивность. Под

рефлексивностью модерна социолог понимает постоянный пересмотр социальной

реальности в свете новой информации или знания. Знания становятся фактором,

который весьма влияет на характер трансформации как социальных институтов, так

и моделей поведения индивидов.

Говоря об основных макросоциальных измерениях модерна, Гидденс особо

выделяет постдефицитную экономику, которая становится возможной благодаря

координации глобального порядка, созданию планетарной экологической службы.

Имеет место гуманизация технологий. В политической сфере получает развитие

участие непрофессионалов в управлении обществом через институты

партиципативной демократии – демократические организации, экологические

движения и т.д.

Вместе с тем Гидденс постоянно подчеркивает, что его концепция

современности не сводится к макротенденциям. Она органично включает в себя

микротенденции, которые являются микро не по значимости, а по уровню анализа

социальной реальности – внутриличностных трансформаций.

Современность, считает социолог, качественно изменяет внутриличностные

процессы. Если в традиционном обществе личность формировалась под влиянием

набора последовательно сменяющих друг друга возрастных характеристик с четкими

социальными параметрами, типичными для определенного локального сообщества,

то в социализации современного индивида значительное место занимают

абстрактные системы, которые предлагают постоянно расширяющийся набор

педагогических и социопсихологических рекомендаций, что исключает

однозначную определенность становления личности.

Одним из важнейших параметров современного общества является

качественное возрастание рисков для его членов.

Риск вероятность негативного события; возможность утраты, потери;

гипотетическая вероятность наступления ущерба. Можно выделить три характерные

черты риска: 1) неопределенность, связанная с возможными потерями или

негативными последствиями; 2) сами негативные последствия или потери; 3)

ценность или значимость этих потерь. Риск предполагает, что негативные проявления

чего-либо могут наступить, а могут и не произойти. При принятии решений индивиды

не в состоянии прогнозировать только положительные результаты, ибо могут

сказаться непредвиденные последствия. Здесь неопределенность проявляется в том,

какие факторы были учтены, а какие нет. Кроме того, важно учесть различные уровни

риска, которые варьируются от того, чем можно пренебречь, до объективной

вероятности негативного события.

Гидденс ведет речь не о том, что жизнь современного человека подвержена

бoльшим рискам, чем это было характерно для его предков, а о том, что ныне “и для

дилетанта, и для эксперта постоянным и непреложным опытом становится

мышление в терминах риска”1. Все без исключения сферы человеческой

жизнедеятельности связаны с непрерывным просчитыванием всевозможных рисков.

Люди стремятся максимально просчитать и завтрашний день, и более отдаленное

1 Giddens A. Modernity and Self-Identity. – Stanford: Stanford university press, 1991. – Р.125

259

будущее. Однако это не может избавить их от роковых моментов в традиционном

значении.

Риски традиционные и современные вступают в противоречия друг с другом,

последствия чего так или иначе сказываются на людях. Прогресс науки и техники,

несомненно, снижает долю традиционных рисков (эпидемии, несчастные случаи,

стихийные бедствия). Однако увеличивается доля институциональных рисков

(рынки, биржи, избирательные кампании). Резкая динамика знания приводит к тому,

что даже рекомендации экспертов содержат весьма большой потенциал риска при их

реализации.

Постоянно происходит обновление ситуаций риска, которые трудно

прогнозировать (чернобыльская катастрофа, глобализация терроризма, новые

заболевания, включая те, которые распространяются по злому умыслу). Все это

превращает повседневную жизнь человека в процесс постоянной калькуляции и

осмысления рисков. Сложность ситуации усугубляется ещё и тем, что если в

традиционном обществе человек, как правило, полагался на веру в судьбу или

сверхъестественные силы, то ныне он должен сам делать постоянный выбор при

решении жизненноважных для него проблем, полагаясь при этом либо на оценки

экспертов, либо на то, что подсказывает ему его социальный опыт, интуиция.

Ещё модерн несет с собой “конец природы” – в том смысле, что окружающий

мир человека перестает быть для него чем–то внешним и все больше превращается в

творение самого человека. Гидденс полагает, что разделение естественной и

социальной среды ныне утрачивает смысл.

Все эти и другие новации вместе взятые приводят к тому, что жизненный

путь личности начинает выступать как отдельно взятый временной сегмент, который

почти не связан с преемственностью поколений. Традиционные жизненные

ориентиры мало работают при разрешении и преодолении субъективных кризисов.

Однако это не означает абстрагирование индивида из контекста социальной жизни.

Напротив, как подчеркивает Гидденс, индивид, чтобы адаптироваться к социальным

реалиям, разрешить риски, должен в большей степени, чем ранее, овладевать

социальными отношениями и обстоятельствами, включая их в плоть своего «Я».

Модерн и сопутствующая ему культура высоких рисков не могут не

порождать у современного человека целый ряд противоречивых психологических

состояний, которые выражаются в сомнениях, состояниях тревоги. Причину

распространения подобных состояний социолог видит в том, что индивид

практически утрачивает внешние опоры, детерминирующие его поведение

(авторитет, традиции, вера). Возникает дезориентированность людей, источником

которой, по мнению социолога, является разрыв преемственности в организации

институциональной системы модерна, а также социальных и культурных традиций.

В результате неуверенность, тревоги становятся спутником жизни современного

человека, а субъективные кризисы превращаются в норму.

Как реакция на последствия модерна индивиды стремятся обосновать новые

формы социальной жизнедеятельности, или, как их называет Гидденс, новые формы

жизненной политики, носителями которой выступают активисты современных

социальных движений. В определенном смысле они являются продолжателями

политики эмансипации. Но если их предшественники боролись за “свободу от”, то

современные активисты борются за “свободу для” – сферой их интересов является

само содержание свободы как независимого выбора жизненного пути или

жизненных стилей. Их задача – создание нравственно оправданных форм

социальной жизни, которые будут способствовать саморазвитию личности

индивида в контексте новых глобальных взаимозависимостей. Нравственные

260

вопросы социолог ставит весьма широко, включая ответственность человека перед

природой и разработку экологической этики, воспроизводство человеческого рода и

этику генной инженерии, границ научно–технического прогресса и пределов

насилия (межличностного, социального, международного), личное право индивида

на свое тело и права других живых существ и т.д.

По словам социолога, его цель заключается в том, чтобы проанализировать

природу взаимосвязей “между глобализирующими макротенденциями и

личностными диспозициями”, добавляя при этом, что “впервые в человеческой

истории Я и общество оказываются связанными между собой в глобальном

масштабе”2. Иными словами, изучить то, как трансформируются индивиды под

влиянием изменений институтов современности, и то, как индивиды, в свою

очередь, оказывают воздействие на происходящие процессы. Поэтому

современность в трактовке Гидденса выступает как предельно широкое понятие,

включающее в себя и социальные институты, и способы поведения людей, которые

приобрели всемирно–историческое влияние в нашем веке.

2. Теория структурации

Социальные практики как предмет исследования

По Гидденсу, ни структура, ни действия не могут существовать независимо

друг от друга. Социальные действия создают структуры, и только через них

осуществляется и воспроизводство структур, так что последние могут существовать

более или менее продолжительное время. Но Гидденс объединяет структуры и

действия не механистически. По существу, он предлагает взглянуть на социальную

реальность под совершенно иным углом зрения — ориентируясь на изучение

конкретных социальных практик, которые воспроизводятся благодаря активному

характеру действий социальных субъектов.

В соответствии с теорией структурации, предметом исследования являются

“социальные практики, упорядоченные в пространстве и во времени”. Они не

являются раз и навсегда данными, неизменными. Напротив, социальные практики

разнятся в разных странах и, соответственно, они своеобразны в одной и той же

стране в разные периоды ее истории. При этом социолог особо подчеркивает, что

социальная практика “не создается социальными акторами, а лишь постоянно

воспроизводится ими”, т.е. она имеет характер преемственности, упорядоченности.

Социальные практики “одинаковы” в определенном времени и пространстве

благодаря рефлексивности агентов, которая трактуется Гидденсом как “мониторинг

(отслеживание) течения социальной жизни”. В свою очередь, индивиды, усваивая в

ходе социализации законы и навыки социальной деятельности, обеспечивают

повторение социальных практик, что и делает возможным их типизацию и научный

анализ.

Структура

Гидденс отмечает, что традиционно понятие “структура” использовалось в

социологии для своего рода моделирования социальных отношений или явлений.

Так, можно говорить о “классовой структуре” или “структуре индустриальных

обществ” и т.д. Здесь этот термин используется, чтобы отметить некие общие

2 Ibid. – Р.1, 32

261

институциональные черты общества. В структурном функционализме данное

понятие обозначает устойчивые формы социального взаимодействия. Все эти и

подобные использования термина вполне правомерны.

Наряду с этими значениями социолог предлагает использовать данный

термин в ином смысле: как порядок позволяющий представлять воспроизводство

социальных практик во времени и пространстве, что придает им “систематическую”

форму. Это положение социолог иллюстрирует на примерах языка и речи. Язык –

это структура, состоящая из правил общения, которая кажется независимой от

любого индивида. Чтобы языку сохраниться, на нем должны говорить и писать

индивиды сообразно существующим правилам. Но, будучи в употреблении, язык

начинает неизбежно меняться, появляются новые слова, забываются и постепенно

исчезают старые слова. Так, благодаря своим действиям люди могут

трансформировать и производить структуры, то есть социальные практики.

Аналогично: партия – в традиционно употреблении предстает как

политическая структура с определенными институциональными функциями. В том

же смысле, в котором ее трактует Гидденс, – это определенные социальные

практики, которые для своего воспроизводства нуждаются в индивидах,

действующих по конкретным уставным правилам. Партия, как совокупность

определенных социальных практик, может меняться – появляются новые целевые

установки, утверждаются и новые правила поведения, а какие-то старые нормы

отменяются. Иными словами, члены партии благодаря своим действиям могут и

воспроизводить, и трансформировать определенные социальные практики, которые,

в свою очередь, детерминируют их поведение.

Таким образом, в общих чертах структура в представлении Гидденса, – это

образец социальных отношений, существующий в определенное время и в

определенном пространстве, который предполагает соответствующие модели

поведения индивидов. На этом основании такие социальные институты как партия,

государство, бюрократия или семья и т.д. рассматриваются социологом как

определенные отношения людей и как образцы поведения, существующие какой–то

промежуток времени, т.е. конкретные характерные социальные практики.

Применительно к социальной жизни Гидденс различает два вида структур:

правила и ресурсы.

Под правилами имеются в виду процедуры, которым индивиды могут

следовать в социальной жизни, они обязательно вторгаются в бесчисленные

рутинные социальные практики. При этом социолог особо подчеркивает, что

правила не сводятся к набору рациональных математических принципов, это, скорее,

способность применять обобщенную процедуру в правильном, общественно

одобряемом контексте с учетом моральной оценки действий как «справедливых» или

«несправедливых». Правила обусловливают структурирование того, что происходит

в нашей жизни, типично для неё.

Для теории структурации особый исследовательский интерес представляют те

правила, которые способствуют производству институализированных практик,

характерных для определенного времени и пространства. Речь идет о социальных

практиках, свойственных конкретному институту – партии, общественной

организации, семье и т.д.

Второй вид структуры – ресурсы – также возникает только в результате

человеческой деятельности. Ресурсы могут проявляться в двух видах: в

локализированной форме или в форме власти. “Локализированные ресурсы”

включают в себя полезные ископаемые, землю, инструменты производства и товар.

По Гидденсу, эти ресурсы не существуют сами по себе, они становятся ресурсами

262

только благодаря человеческой активности. Так, земля не является ресурсом до тех

пор, пока ее кто-то не обрабатывает. “Властные ресурсы” – нематериальные

ресурсы, которые проявляются в том, что одни индивиды способны доминировать

над другими, заставлять их выполнять свои желания, и в этом смысле люди

становятся ресурсами, которые могут быть использованы другими людьми. При

этом социолог настаивает на том, что власть на ресурсы может существовать лишь в

том случае, если она воспроизводится в процессе человеческой интеракции. Власть

не является чем-то, что человек имеет, до тех пор, пока он ею действительно не

пользуется.

Таким образом, ресурсы означают средства – материальные или властные, –

используемые индивидами для достижения своих целей в процессе взаимодействия.

Естественно, что их значимость, характер поддерживаются и воспроизводятся

людьми, но с неизбежностью они могут изменяться.

Главная теорема теории структурации

По Гидденсу, структура обладает дуальностью. Представление о дуальности

структуры – главной теоремы теории структурации.

Структура может проявляться: 1) в виде регулярно воспроизводящихся

правил и ресурсов, характерных для определенного времени и пространства; 2) в

виде “отпечатков” социальной практики в памяти индивидов, знания социальных

возможностей других людей и себя самого, что и позволяет продолжать

воспроизводить социальную жизнь во всем многообразии.

Эти понятия-инструменты, введенные Гидденсом, позволяют обосновать

подход, предлагающий иной взгляд на производство социальной реальности и

способов её изучения. Вспомним, Дюркгейм считал, что структура является

“внешней” по отношению к индивиду, так как она, будучи социальным фактом,

принуждает его к определенному поведению (см. четвертую тему). Гидденс же,

напротив, полагает, что структура является, как «внешним», так и «внутренним»

фактором, который “не только принуждает, но и дает возможности”. Структура

создает ограниченную свободную сферу для творческой деятельности индивида.

По мнению социолога, структура влияет на человеческое поведение

благодаря знанию об обществе, которым располагают индивиды. В обществе есть

большое количество “общего знания” о том, как вести себя и как поступать с

вещами, что позволяет агентам ориентироваться в повседневной жизни и

оперировать с окружающими предметами. В своем поведении агенты используют

знания правил общества, которые существуют в его структуре. Они также

пользуются материальными и властными ресурсами, являющимися частями

структуры общества.

Знания, которыми располагают индивиды, постоянно включаются в

производство и воспроизводство социальных структур. Согласно теории

структурации, момент производства действия индивида является также моментом

воспроизводства определенной социальной практики. При этом индивиды

воспроизводят и условия, которые делают такие действия возможными. Но в

конечном счете результат получается несколько иным, чем это представляется

людям – он включает в себя и преднамеренное, и непреднамеренное: “Дуальность

структуры, – отмечает Гидденс, – всегда является главным основанием

преемственности социального воспроизводства во времени и пространстве. Это, в

свою очередь, предполагает рефлексивный мониторинг агентов в ходе повседневной

социальной деятельности. Однако сознательность всегда ограничена. Поток

263

действий непрерывно производит последствия, которые являются ненамеренными, и

эти непредвиденные последствия могут также формировать новые условия действия

посредством обратной связи. История творится преднамеренной деятельностью, но

не является преднамеренным проектом. Она постоянно ускользает от попыток

повести ее по какому–то задуманному направлению”3.

Таким образом, представление о дуальности структуры – главной теоремы

теории структурации, – позволяет, по мнению Гидденса, разрешить спор между

детерминистами, которые верят, что человеческое поведение всецело зависит от

внешних сил, и волюнтаристами, считающими, что люди, обладая свободной волей,

действуют только в соответствии со своими желаниями. Социолог полагает, что ни

первые, ни вторые в принципе не правы, но в каждой позиции есть элементы

истины. Он считает, что поэтому необходима объединительная парадигма, а не

полюсные подходы.

Агент

Э. Гидденс предложил стратификационную модель действующей личности,

что подразумевает рассмотрение рефлексивного мониторинга, рационализации и

мотивации действия как устойчивой системы процессов. По его мнению,

повседневные действия индивида включают в себя рефлексивный мониторинг,

рационализацию действия и его мотивацию.

Под рефлексивным мониторингом деятельности социолог понимает

сознательное отслеживание агентами не только своей деятельности, но и ожидание,

что и другие агенты поступают аналогичным образом. Кроме того, отслеживаются и

социальные контексты, в которых происходит деятельность.

Под рационализацией действия подразумевается компетентность в поведении

– агенты в состоянии объяснить, что они делают, и понимать то, что делают другие.

Вместе с тем она позволяет на уровне сознания индивидов представить процесс

взаимодействия как в определенной степени непредсказуемый процесс, зависящий

также от неопределенных, изменчивых условий его протекания. В итоге

рефлексивный мониторинг вместе с рационализацией позволяют агенту,

контролируя свою деятельность, соизмерять свои желания с возможностями в

контексте взаимодействия с другими людьми.

Социолог отделяет рефлексивный мониторинг и рационализацию действия от

его мотивации – желаний, которые к нему побуждают. По его мнению, мотивы

напрямую не связаны с рефлексивным мониторингом и рационализацией, а, скорее,

относятся к потенциалу действия, по большей части порождая общие планы или

проекты. Большинство повседневных действий напрямую немотивированно. В то же

время бессознательная мотивация – значительная черта поведения человека.

Подобная трехкомпонентная модель действующей личности, как полагает

Гидденс, позволяет представлять социальные практики более гибко. Они в большей

или меньшей степени имеют ненамеренные и непредвиденные последствия теми

индивидами, кто был в них вовлечен: “Непредвиденные последствия регулярно

“распределяются” как побочный продукт регулярного поведения, рефлексивно

поддерживаемого его исполнителями”.

По Гидденсу, его концепция агента позволяет преодолеть жесткий

детерминизм парсоновской теории действия, которая является «мнимо

3 Современная социальная теория: Бурдье, Гидденс, Хабермас. Учебное пособие. –

Новосибирск, 1995. – С.62

264

волюнтаристской». В ней мотивация индивида всецело обусловлена его

субъективностью, при этом игнорируется фактор рефлексивного отслеживания в

поведении индивида.

Практическое сознание

Гидденс использует фрейдовскую интерпретацию природы бессознательного,

но вносит в неё свои соображения. В частности, он вводит понятие практическое

сознание, рассматривая его как центральное в теории структурации. Этого понятия

нет ни в структурных парадигмах, ни в концептуальном аппарате социального

психоанализа, хотя ему наиболее близко понятие “предсознательного”. Между тем

оно позволяет дать более тонкую трактовку природы сознания человека и,

соответственно, дать более адекватную интерпретацию его поведению.

По Гидденсу, нет жесткой границы между практическим сознание и сознанием

дискурсивным. Но есть различия между тем, что индивид действительно сделал и

тем, что он мысленно намеревался сделать. Практическое сознание связано с тем,

что, как правило, делается. Кроме того, между дискурсивным сознанием и

бессознательными мотивами существуют барьеры, основанные главным образом на

репрессии. Понятиями дискурсивное сознание, практическое сознание и

бессознательные мотивы социолог предлагает заменить традиционную

психоаналитическую триаду – “Оно”, “Я” и “Сверх-Я”.

Порядок

Представления о дуальности структуры и стратификационной модели

личности агента позволяют иначе взглянуть на факторы, обеспечивающие и

поддерживающие социальный порядок. В отличие от Парсонса, полагавшего, что

порядок поддерживается усвоенными в ходе социализации ценностями, которые

выступают как мотивационные ориентации личности (см. четырнадцатую тему),

Гидденс считает, что устоявшиеся, типичные образцы социального поведения

детерминированы самим социальным воспроизводством, его рутиной. Рутина –

социальные практики, основанные на бездумном характере повседневного

взаимодействия.

По Гидденсу, рутинизация социальных практик становится условием

социальной стабильности. Она обеспечивает адекватное взаимное восприятие

поступков индивидов и не требует при этом приведение рациональных аргументов.

Гидденс считает, что рутина является важным фактором непрерывности

социального воспроизводства. Если рутинные социальные практики к тому же

освящены традицией, то они ещё сильнее связывают прошлое и настоящее,

обеспечивая преемственность в социальном воспроизводстве.

В условиях современности толчком к дерутинизации могут быть последствия

природных катаклизмов или шок, вызванный от контакта с элементами иной

культуры. При этом не происходит мгновенная иллиминация традиционных

социальных практик. Начинается процесс их замещения новыми практиками, что в

итоге приводит к новой рутине и обновленному социальному порядку.

3. Э. Гидденс и агентно–структурная политическая реальность

современности

265

Классические социологические теории, ориентированные на выявления

универсальных связей, более или менее хорошо работали для интерпретации

обществ замкнутого типа: обществ, которые не знали активных политических

агентов, радикальных политических бифуркаций, случайных колебаний в

политических структурах. Применение классических теорий стало практически

невозможным для исследования политических реалий, в которых отдельные

политические институты и агенты могут действовать сами по себе с высокой

степенью непредсказуемости и даже дезорганизации.

Теория структурации Гидденса через преодоление традиционной

поляризации объективного и субъективного факторов, структуры и индивида

позволяет исследовать эффекты возникновения самоорганизующегося

политического порядка из неопределенности политики конкретных институтов,

партий, движений, возможной дезорганизации некоторых из них, а также

потенциальной непредсказуемости деятельности конкретных политических агентов.

Предложенная Гидденсом прерывистая интерпретации современного

политического развития подразумевает, что существуют как типичные политические

реалии, так и уникальные. По мнению социолога, политические институты

современных открытых, плюралистических обществ (США, страны Западной

Европы; ныне к ним примыкает и ряд стран Восточной Европы, включая Россию)

являются уникальными, радикально отличными от институтов традиционного

общества.

Определяя характер политической современности, прежде всего отметим

неимоверно возросшую скорость изменений всех процессов. Так, в России

буквально на наших глазах происходят радикальные изменения идентичностей

политических агентов: вчерашние враги становятся друзьями, а недавние друзья –

врагами, переориентируются лояльности, утрачиваются старые и возникают новые

авторитеты. Вот лишь некоторые примеры. Николай II, последний российский

император, ранее ассоциировавшийся с «кровавым воскресеньем», недавно был

канонизирован. Диссиденты – А. Солженицын, А. Сахаров, Ю. Даниэль, А.

Синявский, В. Буковский и др., – на которых смотрели как на «антисоветчиков –

агентов империализма», людей жестоких, лишенных здравого смысла, ныне

предстают как национальные герои, как политические пророки свободы и

демократии. А бывшие вожди, которых ещё недавно обожествляли, сегодня

объявляются «преступниками». Скачут рейтинги популярности и современных

российских руководителей. Более того, меняются предпочтения самого типа

государства, в котором россияне хотели бы жить4, и никто не может дать гарантий

против рецидивов авторитаризма.

Резко меняются политические реалии и в Соединенных Штатах. Ещё недавно

некоторые американские официальные лица заявляли о «единоличном лидерстве

США», об «однополярности мира» и т.д. Однако после террористических актов в

Нью-Йорке и Вашингтоне, политическая стратегия этой страны резко изменилась,

вплоть до переосмысления опасностей и, соответственно, противников. На глазах

меняются российско-американские отношения: обе державы предприняли

невиданные ранее усилия по дальнейшему развитию политического взаимодействия

друг с другом, особенно принимая во внимание космополитизацию мировой

4 См.: Горшков М.К. Российское общество в условиях трансформации (социологический

анализ). М.: РОССПЭН, 2000

266

политики, необходимость координации усилий для решения глобальных проблем

современности и, в частности, борьбы с международным терроризмом 5.

Политическое пространство приобретает реальные глобальные контуры.

Политика в одной стране, так или иначе, находит свой отзвук в мировом сообществе

в целом. И наоборот: политика мирового сообщества ныне добивается все более

реальных результатов в защите прав человека, в предотвращении деяний, опасных

для общества и природы от кого бы они ни исходили. Особые усилия принимаются

мировым сообществом по свертыванию политики насилия, предотвращению

экстремизма и терроризма.

Глобальность политического пространства проявляется и в том, что идет

процесс переосмысления важнейшего постулата Вестфальской системы – признание

суверенитета, права конкретного государства выступать высшим судьей в

национальных границах. Примеры тому – совместное участие России и США,

равно как и других стран, в миротворческих операциях, борьбе с международным

терроризмом и наркомафией, в решениях общепланетарных задач, таких как защита

мировой экологической системы, регулирование использования природных ресурсов

(нефти) и т.д.

Некоторые СМИ принципиально отказались от разграничения

«отечественной» и «зарубежной» аудиторий, делая ставку на глобальность теле и

радиовещания.

Принципиально новой стала внутренняя природа современных политических

институтов, появились такие их формы, которые ранее вообще не существовали. В

частности, возникли нетрадиционные агенты международной политики,

представленные неправительственными организациями, транснациональными

корпорациями, экологическими и иными ассоциациями. Так, негосударственная

организация «Гринпис» выполняет роль международной экологической полиции.

Общественная организация «Международная амнистия» ведет эффективную борьбу

за права человека во всем мире.

По Гидденсу, характерной чертой государств модерна является эффективное

осуществление монополии на средства насилия, что позволяет им обеспечивать

политический и общественный порядок на весьма высоком уровне. К сожалению,

по этому критерию Россия пока не стала современной страной. В ней до сих пор

существуют несколько источников насилия, что способствует постоянному

воспроизводству конфликтов, связанных с проявлением политического экстремизма.

Социолог особо выделяет возможности координации глобального порядка,

ликвидации угрозы термоядерной войны между государствами, создания

планетарной экологической службы. Впервые за всю человеческую историю

открываются перспективы демилитаризации мира. Россия и США принципиально

договорились о сокращении ракетно–ядерных арсеналов. Сдержанность в развитии

ядерных потенциалов проявляют Китай, Великобритания, Франция. Украина,

Беларусь, Казахстан вообще отказались от ядерного оружия.

Вместе с тем Гидденс подчеркивает, что его концепция позволяет изучить то,

как трансформируются индивиды, их знания, политические симпатии и антипатии

под влиянием изменений институтов современности, а также то, как индивиды, в

свою очередь, оказывают воздействие на происходящие политические процессы. В

частности, постоянно происходит обновление ситуаций риска, непосредственно

связанных с политикой, которые трудно прогнозировать. Это связано с

диверсификацией политического мышления, новациями в институтах и структурах,

5 См.: Современные международные отношения. Учебник / Под ред. А.В.Торкунова.- М.:

РОССПЭН, 1999. – Раздел I, Главы 2, 7 и др.

267

с поиском альтернативных стратегий и путей развития. Политическая жизнь

человека превращается в процесс постоянной калькуляции и осмысления рисков.

Все эти и другие новации вместе взятые приводят к тому, что жизненный

путь личности начинает выступать как отдельно взятый временной сегмент, который

почти не связан с преемственностью поколений, с предшествующим социальным и

политическим опытом. Как подчеркивает Гидденс, индивид, чтобы адаптироваться к

социально–политическим реалиям, совладать с рисками, должен в большей степени,

чем ранее, овладевать демократическими свободами и процедурами, включая их в

плоть своего «Я».

Теория структурации, представляется, весьма хорошо работает для

интерпретации неопределенности политической жизни в современной России. Она, в

частности, позволяет ответить на вопрос: почему у нас никогда не были реализованы

политические стратегии ни советских, ни нынешних российских политических

лидеров?

Дело в том, что, согласно теории структурации, облик общества формируется

не под влиянием какой-то имманентной тенденции, присущей России, как

определенной социокультурной системе, и не благодаря преднамеренному проекту,

который пытались и пытаются реализовать политики. Общество прежде всего есть

результат социальных изменений, которые складываются из совокупности

преднамеренных и непреднамеренных действий, повседневного поведения,

микросоциальных практик простых россиян, зачастую не имеющих никакого

отношения ни к политике, ни к реформистским замыслам руководителей.

Но это лишь одна из составляющих того, какой может быть Россия в

ближайшем и обозримом будущем. Другая составляющая складывается из того, что

социальная реальность может существовать как потенциальная возможность

(скажем, в стране есть демократические тенденции, зародыши будущих «свобод

для») и как действительность (аномия, конкретные политические трансформации,

характеризующиеся нечеткостью целей и средств их достижения). Иными словами,

если следовать постулатам теории Гидденса, то конкретные российские структуры и

агенты следует анализировать и как потенциальные возможности, и как

действительность.

Во взаимодействии друг с другом ныне сложившиеся «демократические и

рыночные» институты российского общества по отношению к агентам обладают

определенной независимой динамикой. При этом действует инерция

предшествующих социальных практик «развитого социализма»: типичной реакцией

на ликвидацию партийной монополии КПСС был не переход к политическим

«свободам для», а формальное утверждение политического плюрализма – создание

более ста партий. В большинстве своем они стали партиями с прежними

социальными практиками коммуно–большевистского толка, с теми же принципами

организации, противопоставляющими массы и их вождей, что даже нашло

отражение в самом неформальном названии некоторых из них – партия Зюганова,

Жириновского и т.д. Для демократически ориентированных россиян новые партии

как, по существу, прежние социальные практики стали невостребованными и

нефункциональными.

Далее, по Гидденсу, радикальные политические преобразования, особенно

революции, трактуются не как непосредственные события, связанные с захватом

власти, а как растягивающийся процесс утверждения новых социально-

политических практик. При этом неизбежно имеет место факт неравномерного

развития разных секторов в политических структурах. Так в действительности и

происходит. За нефункциональностью социально-политических практик

268

значительной части партий и движений вполне логично следовало ожидать

нефункциональность социально-политических практик в других политических

сферах. Институты парламентаризма для значительного числа россиян оказываются

пока далеко не полностью востребованными. На уровне своих повседневных

социальных практик люди не могут их воспроизводить и поддерживать. Они не

ощущают на себе влияние желанного патернализма, к которому они адаптировались

посредством прежних «социалистических» социальных практик и которые враз не

могут исчезнуть. Поэтому не удивительно, что многие россияне не верят в

полезность и эффективность новых политических институтов. Они не видят особого

смысла, чтобы обращаться к ним, оказывать им поддержку и защиту. Достаточно

вспомнить, как режим Ельцина сравнительно легко расправился с оппозиционным

парламентом.

Согласно теории структурации, следует иметь в виду процесс рутинизации

социально-политических практик на микроуровне, что обеспечивает

последовательность, преемственность социальной жизни вообще. Другое дело, что

нам может не нравиться медленная дерутинизация социальных практик, связанных с

коллективистскими и патерналистскими традициями. Но такова особенность

современности в России. Отсюда следует, что нельзя, например, реально

демократизировать политические структуры без предварительного овладения

индивидами демократическими практиками и принципами в повседневной жизни на

микроуровне, которые по сути только и могут воспроизводить демократические

институты, демократические не по вывеске и формальным признакам, а по существу

по утверждению в них социальных практик демократического толка.

Следует учесть и фактор неравномерного развития разных секторов в

политической жизни. Именно поэтому политические действия россиян, как реакция

на изменения политических структур, приобретают отнюдь не однозначный

характер: в одних секторах они могут быть адекватны преобразованиям структур, а в

других – могут и не вписываться в эти изменения. Чем дальше социально-

политические практики россиян на микроуровне отстоят от характера

макрополитических структур, тем менее реально выполнение политических

стратегий, декларированных властями.

Агенты могут осуществлять лишь те социальные действия, которые в

соответствии с результатами их рефлексивного мониторинга считаются

нормальными, приемлемыми для совершения. Они участвуют в акциях протеста не

тогда, когда испытывают лишения, а когда считают для себя естественными,

приемлемыми протестные социальные практики. Аналогично: они могут

воспроизводить демократические политические институты, делать их

функциональными для себя, когда имеют не только потенциальные знания о своих

индивидуальных правах и свободах, но когда имеют хотя бы минимальные

политические способности действовать демократически, чтобы реализовать свои

потенции в действительности.

П. Штомпка, современный польский социолог, работающий с

инструментарием теории структурации, особо подчеркивает, что ныне для более

углубленной интерпретации общества правильнее мыслить единую агентно–

структурную реальность, их конкретное слияние, а не индивидуальные действия

(М. Вебер) и не “социальные факты” (Э. Дюркгейм). Следующий шаг, который

делает Штомпка, заключает в том, что он рассматривает единую агентно–

структурную реальность через призму сред человеческого существования: с одной

стороны, природы, а с другой – сознания.

269

Природная среда существует в виде внешних природных условий и

внутренних черт людей. Так, конкретные природные условия могут способствовать

или нет утверждению определенных социально–политических реалий. Наличие

уникальных природных ресурсов, востребованных мировым сообществом,

благоприятный климат, способствующий развитию туризма, выходов к морю и т.д.,

несомненно, содействуют международным контактам, заимствованию ценностей и

норм из других культур, формированию толерантного отношения к ним. Природа

влияет на общество и изнутри, через биологические и психологические потенции

населения. Здоровые, физически сильные, талантливые, социально и политически

активные люди распределяются среди населения Земли отнюдь не равномерно. И в

первом, и во втором случае природная среда может поощрять или ограничивать

определенные социально–политические реалии. При этом социолог указывает на

подвижность этого фактора, что связано, в частности, с процессом глобализации,

расширяющимися возможностями для самосовершенствования агентов.

Однако сегодня, особенно в нынешних российских условиях, приходится

иметь дело с негативным воздействием природного фактора. Запущенные в

экологическом отношении районы, которых становится все больше, с одной

стороны, ограничивают социальную деятельность людей, проживающих там, а с

другой – подталкивают к экстремистским политическим акциям.

Вторая среда человеческого существования, которую выделяет Штомпка, –

сознание, как индивидуальное, так и коллективное. Потенциальные возможности

людей по осуществлению тех или иных политических стратегий зависят от сути

коллективных представлений, верований, разделяемых идеалов. Скажем,

социальные группы людей, зараженные национал патриотизмом или религиозным

фанатизмом, способны на экстремистские политические действия, которые просто

исключены для социальных групп, прошедших социализацию в демократическом

обществе, ибо их социальные практики в принципе носят толерантный характер.

Другой пример. Под влиянием коллективных иллюзий десятилетиями

миллионы советских людей жили, по существу, не осознавая и не задумываясь о

своих политических правах или своем экологически бедственном положении.

Только тогда, когда были развенчаны идеологические мифы и сформировались хотя

бы основы демократических и экологических представлений, стали возможны

социально-политические практики и, соответственно, сами политические изменения

по этим направлениям.

Аналогично сегодня: по сравнению с США в России практически нет

агентно–структурных реалий, вызванных феминистскими идеями и практиками. И

дело здесь вовсе не в том, что у нас нет проблем с гендерным равенством.

Феминистские движения не могут возникнуть ранее привлечения внимания

общественности к этим проблемам и возникновения феминистского сознания, а

затем и характерных социальных практик на микроуровне. Последние только и

могут в конечном счете создать феминистские политические структуры.

Как видно, очень много самых разнообразных факторов оказывают явное и

латентное влияние на параметры агентно–структурной реальности. Как считает

Штомпка, четыре типа причинных факторов являются наиболее значимыми: 1)

структурные воздействия; 2) способности агентов; 3) “очеловеченная природа”; 4)

видоизменяющееся сознание.

Но вернемся к Гидденсу, к ещё одному весьма важному положению его

теории. В обществе поведение людей, как считает социолог, безусловно,

сдерживается наличием властных отношений, ибо все социальные действия так или

иначе связаны с этими отношениями. При этом он рассматривает власть как

270

инструмент, с помощью которого агенты могут изменить положение вещей или

действия других людей (сдерживать или ограничивать их свободу). В то же время

власть увеличивает свободу действий тех агентов, которые ею обладают: то, что

ограничивает одного, позволяет другому действовать более активно и свободно.

Само понятие агента у Гидденса напрямую связано с реализацией той или

иной власти. Для того чтобы быть агентом, необходимо обладать способностью

вмешиваться в события, оказывать влияние на какой–то процесс, включая и

действия на использование власти другими. Агент перестает быть агентом, если

теряет возможность властвовать.

В этой связи Гидденс не приемлет традиционные концепции власти, в

которых власть рассматривается как свойство общества (Т. Парсонс) или же

определяется в терминах воли, как способность достигать желаемого результата.

Ему симпатичнее представленияе о власти с двумя “пиками”: с одной стороны, –

способность индивидов приводить в действие решения, которые они сами выбирают,

а с другой, – “мобилизация направления”, задаваемого институтами общества. Люди

могут выбирать не произвольные политические стратегии, а лишь те, которые будут

«позволены» обществом.

Таким образом, в концепции Гидденса подчеркивается активное начало как

структуры, так и активный, рефлексивный характер действия. Акцент на

рефлексивные возможности участников социальных и политических событий,

признание за ними свободы выбора открывает новые горизонты для более

углубленного понимания политической действительности.

Вопросы на развитие социологического воображения:

1. Как Вы помните, в 1986 г. Гидденс выступил перед американской

социологической общественностью с докладом «Девять тезисов о будущем

социологии», в котором поставил вопрос об общетеоретическом кризисе

социологии. Вместе с тем он отметил: «на протяжении ряда лет обрушиваться с

яростными нападками на прежние способы социологического мышления было

более легким делом, чем выявлять плодотворность их результатов».

В чем, по Вашему мнению, Гидденс видел «плодотворность» своих

предшественников? А что его все же не устраивало в их теориях?

2. Когда Гидденс пишет о современности, он имеет в виду, прежде всего,

современность западного общества. А что Вы могли бы сказать о

современности общества российского? В чем её своеобразие, особенности в

сравнении с современностью западного общества?

3. Ещё недавно – двадцать – тридцать лет назад – россияне (тогда

«советские люди») собирались вместе, чтобы отметить тот или иной

государственный или семейный праздник. Особенно это было характерно для

встреч родственников. В этом, в частности, проявлялся рутинный характер

социальной жизни того времени. Сейчас подобного рода встречи происходят

все реже. Как Вы полагаете, почему? Что способствовало «дерутинизации» этих

социальных практик?

М. Вебер ещё задолго до Гидденса писал о «рутинизации», имея в виду,

что деятельность бюрократии является формой рутинизации поведения. Не

подвергся ли с тех пор «дерутинизации» сам рутинный характер

бюрократической деятельности? В случае положительного ответа, покажите

разницу между бюрократией традиционного и современного обществ.

271

Основные термины и выражения:

Современность, теория структурации, глобальность пространства,

абстрактная система, механизмы символических знаков, экспортные системы,

«чистая связь», институциональная рефлексивность, риск, «конец природы»,

«свобода от», «свобода для», актор, структура и ее дуальность, правила,

ресурсы, рутина, агент, рефлексивный мониторинг, рационализация действия,

мотивация действия, рутинизация социальных практик

ЛИТЕРАТУРА

Алексеева Т.А. Современные политические теории. М., РОССПЭН, 2000.

– Лекция 12 – «Модернизм и постмодернизм»

Ашин Г.К., Кравченко С.А., Лозанский Э.Д. Социология политики.

Сравнительный анализ российских и американских политических реалий. М.,

Экзамен, 2001. – Тема 6 – «Объединительные парадигмы: деятельные

политические агенты в самоорганизующихся структурах»

Гидденс Э. Девять тезисов о будущем социологии // THESIS, 1993. Т. 1. –

Вып. 1

Гидденс Э. Последствия современности (реферат). – Макросоциологические

теории общества и социального изменения // РЖ, Социальные и гуманитарные

науки, отечественная и зарубежная литература. Серия 11, Социология, № 2, 1994

Гидденс Э. Постмодерн // Философия истории. Антология. М., 1995. – С. 340-

347

Гидденс Э. Современность и самоидентичность (реферат). –

Макросоциологические теории общества и социального изменения // РЖ,

Социальные и гуманитарные науки, отечественная и зарубежная литература. Серия

11, Социология, № 2, 1994

Гидденс Э. Социология. М.: Эдиториал УРСС, 1999

Давыдов Ю.Н. Э. Гидденс: его видение истоков и перспектив развития

социологии на исходе ХХ века. В кн.: История теоретической социологии. – Т. 4. –

С.-Петербург: Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 2000

Ковалев А.Д. Э. Гидденс: современный тип социологического

теоретизирования. – История теоретической социологии. – Т. 4. – С.-Петербург:

Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 2000

Современная социальная теория: Бурдьё, Гидденс, Хабермас.

Новосибирск: Издательство Новосибирского университета, 1995

Современная теоретическая социология: Энтони Гидденс.

Реферативный сборник / Под ред. Ю.А. Кимелева. М., 1995

Современные международные отношения. Учебник / Под ред. А.В.

Торкунова.– М.: РОССПЭН, 1999. – Раздел I, главы 2, 7

Учебный социологический словарь с английскими и испанскими

эквивалентами. Издание 4-е, дополненное, переработанное. Общая редакция С.А.

Кравченко. М.: Экзамен, 2001

Ядов В.А. А все же умом Россию понять можно. – Россия:

трансформирующееся общество. М.: КАНОН-ПРЕСС-Ц, 2001

272

Haralambos M., Holborn M. Sociology. Collins Educational, 1995. – Сhapter

14 – “Sociological Theory”

Ritzer G. Modern sociological theory. – McGraw Higher Education, 2000. –

Сhapter 12 “Contemporary Theories of Modernity”

273

Тема 17. СТРУКТУРАЛИСТСКИЙ КОНСТРУКТИВИЗМ П. БУРДЬЕ

1. Синтез структурализма и феноменологии

2. Основная теорема структуралистского конструктивизма

3. Предрасположенность агентов к определенным действиям в

политическом поле

Теория Бурдье, по существу представляет собой попытку синтеза

структурализма и феноменологии. Такой подход, по мнению социолога, позволяет

социологической теории, с одной стороны, заниматься изучением обстоятельств,

оказывающих влияние на индивидов, а с другой – исследовать в рамках

герменевтической традиции избирательную способность людей, их

предрасположенность к тем или иным действиям.

Также как и Э. Гидденс, Бурдье считает, что "нужно избегать реализма

структуры, к которому неизбежно ведет объективизм", недооценивающий "первичный

(чувственный) опыт" людей. Вместе с тем "нельзя также впадать в субъективизм, не

способный объяснить закономерность социального мира". В противоположность этим

подходам социолог ратует за интегрализм структур и предрасположенность

индивидов к действиям.

Пьер Бурдье (Bourdieu)— французский социолог, родился в 1930 году, автор

около 30 научных книг и огромного числа статей, заведующий кафедрой социологии в

Коллеж де Франс, основатель социальной теории, которую он сам именует

структуралистским конструктивизмом. В 1975 г. Бурдье основал и возглавил Центр

европейской социологии, имеющий обширные международные научные контакты.

По Бурдье, главная задача социологии состоит, с одной стороны, в том, чтобы

выявлять латентные структуры различных социальных миров, оказывающих влияние

на индивидов, а с другой — исследовать в рамках герменевтической традиции

избирательную способность людей, их предрасположенность к тем или иным

действиям в конкретных социальных полях.

Среди работ Бурдье: «Начала», «Социология политики», «Социальное

пространство и символическая власть».

Умер П. Бурдье в январе 2002 г.

1. Синтез структурализма и феноменологии

Идейно-теоретические истоки

П. Бурдье начал свою творческую деятельность в 60-е годы прошлого столетия.

Тогда весьма популярными были воззрения К. Маркса, которые оказали влияние на

характер его творчества. Однако впоследствии он отходит от теоретического и

методологического инструментария марксизма и обращается к социологам,

занимавшимся исследованием обыденного социального опыта главным образом через

274

призму феноменологии. Это такие ученые, как Э. Гуссерль, А. Шютц, М. Хайдеггер и

другие.

На содержание работ Бурдье оказали большое влияние и структуралисты –К.

Леви-Стросс, Л. Альтюссер и другие.

В итоге Бурдье стал разрабатывать интегральную теорию, которая включала в

себя достижения и феноменологии, и структурализма. Сам Бурдье свою теорию

называет «конструктивистским структурализмом или структуралистским

конструктивизмом».

Принцип двойного структурирования социальной реальности

П. Бурдье предложил использовать одновременно два принципиальных

подхода при изучении социальных реалий. Первый – структурализм, который им

реализуется в виде принципа двойного структурирование социальной реальности: а)

в социальной системе существуют объективные структуры, независящие от сознания

и воли людей, которые способны стимулировать те или иные действия и стремления

людей; б) сами структуры создаются социальными практиками агентов.

Второй – конструктивизм, который предполагает, что действия людей,

обусловленные жизненным опытом, процессом социализации и приобретенными

предрасположенностями действовать так или иначе, что является своего рода

матрицами социального действия, которые "формируют социального агента как

истинно практического оператора конструирования объектов"1.

Указанные методологические подходы, по мнению Бурдье, позволяют

устанавливать причинно-следственные связи между социальными явлениями в

условиях неравномерного распределения социальных реалий в пространстве и

времени. Так, социальные отношения распределены неравномерно. В определенном

месте и в конкретное время они могут быть весьма интенсивными и наоборот.

Аналогично, неравномерно агенты вступают в социальные отношения. Наконец, люди

имеют неравномерный доступ к капиталу, что также сказывается на характере их

социальных действий.

2. Основная теорема структуралистского конструктивизма

Данная теорема позволяет изучать характер социальных практик в контексте

интегрального учета весьма различных факторов социальной жизни. В самом общем

виде сам Бурдье представляет её следующим образом: <(габитус) х (капитал)> +

поле = практики

Её суть станет понятной при рассмотрении конкретных составляющих данной

формулы.

Концепция габитуса

Термин "габитус" использовался в научной литературе различными авторами,

такими как Гегель, Вебер, Дюркгейм, Мосс в самых разных значениях, но в их

1 Бурдье П. Начала. М.: Socio-Logos, 1994. – С. 28

275

работах он, главным образом, выступал как вспомогательное понятие. Для Бурдье

габитус – одна из центральных категорий, которую он неоднократно рассматривает в

различных работах, подчеркивает те или иные ее грани. Отметим наиболее важные.

По Бурдье, объективная социальная среда производит габитус – "систему

прочных приобретенных предрасположенностей", которые в дальнейшем

используются индивидами как активная способность вносить изменения в

существующие структуры, как исходные установки, которые порождают и

организуют практики индивидов. Как правило, эти предрасположенности не

предполагают сознательной нацеленности на достижение определенных целей, ибо

на протяжении длительного времени они формируются возможностями и

невозможностями, свободами и необходимостями, разрешениями и запретами.

Естественно, что в конкретных жизненных ситуациях люди исключают наиболее

невероятные практики.

Габитус в принципе отличается от научных оценок. Если наука после

проведенных исследований предполагает постоянную коррекцию данных, уточнение

гипотез и т.д., то люди, как считает Бурдье, "придают непропорционально большое

значение раннему опыту". Эффект инертности, рутинности предрасположенности

проявляется в том, что люди, прекрасно адаптировавшиеся к прошлым реалиям,

начинают действовать невпопад в новых реалиях, не замечая, что прежних-то условий

больше нет.

Для иллюстрации данного тезиса социолог приводит "любимый пример

Маркса" – Дон Кихота: среда, в которой он действует, слишком отличается от той, к

которой он объективно приспособлен, что обусловлено характером его раннего

опыта. Аналогично, многие россияне ныне безуспешно пытаются "пережить" новые

экономические социальные условия в значительной степени из-за своего габитуса, в

частности, предрасположенностей к патерналистской роли государства, которые

сформировались под влиянием их раннего опыта.

Габитус позволяет в социальных практиках связывать воедино прошлое,

настоящее и будущее. Что бы не обещали наши политики, будущее России так или

иначе сложится путем воспроизведения прошлых структурированных практик, их

включения в настоящее, независимо от того, нравятся они нам или нет сегодня.

Именно так, согласно структуралистско–конструктивистской парадигме,

творится история. "Habitus, – отмечает Бурдье, – продукт истории, производит

индивидуальные и коллективные практики – опять историю – в соответствии со

схемами, порождаемыми историей. Он обусловливает активное присутствие

прошлого опыта, который, существуя в каждом организме в форме схем восприятия,

мыслей и действия, гарантирует “правильность” практик и их постоянство во времени

более надежно, чем все формальные правила и эксплицитные нормы. Такая система

предрасположенностей, т.е. присутствующее в настоящем прошедшее,

устремляющееся в будущее путем воспроизведения однообразно структурированных

практик... есть тот принцип преемственности и регулярности, который отмечается в

социальных практиках"2.

Концепция габитуса обосновывает методологические принципы

прогнозирования будущего через преодоление антиномии – детерминизма и свободы,

2 Современная социальная теория: Бурдьё, Гидденс, Хабермас. Новосибирск: Изд–во

Новосибирского университета, 1995. – С. 19

276

сознательного и бессознательного, индивида и общества. "Поскольку habitus, –

замечает Бурдье, – это бесконечная способность для производства мыслей,

восприятий, выражений и действий, пределы которой заданы историческими и

социальными условиями его производства, то и обусловленная и условная свобода,

которую он представляет, также далека от создания непредсказуемого нового, как и

от простого механического воспроизводства первоначальных условий"3.

Принципы концепции габитуса ориентируют исследователей на более

объективный анализ "субъективных ожиданий". В этой связи Бурдье критикует те

политические и экономические теории, которые признают только "рациональные

действия". По мнению социолога, характер действия зависит от специфических

шансов, которыми обладают индивиды, различия между индивидуальными

габитусами обусловливает неравномерность их социальных притязаний. Это

проявляется буквально во всем в нашей повседневной жизни: склонность, например, к

инвестициям зависит от власти над экономикой. Люди формируют свои ожидания в

соответствии с конкретными индикаторами доступного и недоступного, того, что "для

нас" и "не для нас", тем самым приспосабливая себя к вероятному будущему, которое

они предвидят и намечают осуществить. Бурдье замечает: "Такая

предрасположенность, всегда отмеченная (социальными) условиями ее приобретения

и реализации, обычно приспособлена к объективным шансам удовлетворения

потребностей или желаний, настраивает агентов "по одежке протягивать ножки" и,

таким образом, играет важную роль в процессах, направленных на создание

вероятной реальности"4.

Как видно, концепция габитуса позволяет развенчать иллюзии о равных

"потенциальных возможностях" будь то в экономике или политике, которые лишь

теоретически, на бумаге существуют для всех.

Капитал и его виды

Естественно, что предрасположенность агента к тому или иному действию во

многом зависит от средств, которыми они располагают. Для того, чтобы обозначить

средства, с помощью которых агенты могут удовлетворять свои интересы, Бурдье

вводит понятие капитал. Капиталы можно представить как эквивалент понятию

ресурсы, используемого Э. Гидденсом (см. тему шестнадцать).

Итак, капиталы выступают как «структуры господства», позволяющие

индивидам достигать своих целей. Чем больше объем капиталов, чем более они

разнообразны, тем легче их владельцам достигать тех или иных целей.

В работе «Социальное пространство и генезис “классов”» Бурдье выделяет

четыре группы капиталов. Это экономический капитал, культурный капитал,

социальный капитал и символический капитал5.

Экономический капитал представляет собой самые различные экономические

ресурсы, которые могут быть задействованы агентом – деньги, разнообразные товары

и т.д.

3 Там же, с.20

4 Там же, с.31

5 Бурдье П. Социология политики. М.: Socio-Logos, 1993. – С. 57

277

Культурный капитал включает в себя ресурсы, имеющие культурную природу.

Это прежде всего образование, авторитет учебного заведения, который окончил

индивид, востребованность его аттестатов и дипломов на рынке труда. Составляющей

культурного капитала является и собственно культурный уровень самого индивида.

Социальный капитал – средства, связанные с принадлежностью индивида к

конкретной социальной группе. Понятно, что принадлежность к высшему классу дает

индивиду больше властных возможностей и жизненных шансов.

Символический капитал – это то, что обычно называется именем, престижем,

репутацией. Человек, узнаваемый на телеэкране, обладает большими ресурсами,

чтобы добиться своих целей, чем те индивиды, которые популярностью не обладают.

Практически все капиталы обладают способностью конвертироваться друг в

друга. Так, обладая символическим капиталом, можно подниматься вверх по

социальной лестнице, обретая тем самым и социальный капитал. Только культурный

капитал имеет относительную самостоятельность. Даже имея большой объем

экономического капитала, не так то просто обрести культурный капитал.

Конверсия капиталов осуществляется по определенному обменному цензу,

который зависит от культуры общества, состояния рынка. Спроса на нем на тот или

иной вид капитала.

Капиталы дают агентам власть над теми, у кого их меньше или у кого их вовсе

нет. Естественно, что характер действий у индивидов, обладающих бoльшим объемом

капитала, будет иной по сравнению с теми, у кого капитала меньше.

Объем и структуру капиталов не так уж сложно вычислить эмпирически. Этот

факт придает теории структуралистского конструктивизма практическую

направленность.

Концепция поля

По Бурдье, социальное поле – это логически мыслимая структура, своего рода

среда, в которой осуществляются социальные отношения. Но вместе с тем,

социальное поле – это реальные социальные, экономические, политические и др.

институты, например, государство или политические партии.

Вводя данное понятие, социолог делает акцент на том, что его интересуют не

институциональные структуры сами по себе, а объективные связи между различными

позициями, интересами, задействованных в них людей, их вступление в

противоборство или сотрудничество друг с другом за овладение специфическими

выгодами поля. Выгоды поля могут быть самые разные – обладание властью,

экономическими или интеллектуальными ресурсами, занятие доминирующих позиций

т.д.

Все социальное пространство неравномерно распределено во времени и

пространстве и состоит из нескольких полей – поля политики, поля экономики, поля

религии, научного поля, поля культуры и т.д. Естественно, что то или иное

социальное поле не может существовать без адекватной полю практики агентов: в

политическое поле попадают не все, а лишь те индивиды, которые так или иначе

имеют отношение к политике; в религиозное – верующие люди и т.д.

Заметим, вводя понятие агента в противоположность субъекту, Бурдье

дистанцируется от традиционного структурализма, согласно которому социальная

278

структура полностью детерминирует и социальный статус человека, и его поведение.

Агенты же предрасположены к собственной активности. Чтобы поле

функционировало, необходимо не просто отношение агентов к полю, их формальная

активность. Нужна ещё их предрасположенность действовать по его правилам,

наличие у них определенного габитуса, включающего в себя знание правил поля,

готовность их признавать и адекватно действовать.

Поле всегда предстает перед агентом уже существующим, заданным, а

конкретно индивидуальная практика может лишь воспроизводить и преобразовывать

поле. Так, например, конкретные люди, готовые и могущие заниматься

предпринимательством входят в экономическое поле. Их предпринимательские

действия в данном экономическом поле одновременно и воспроизводят и в

определенной степени трансформируют поле. Затем воспроизведенное уже новое

поле, со своей стороны, предоставляет возможность и средства для инновационной

экономической практики агентов, одновременно придавая их поведению

нормативную заданность. И далее процесс повторяется вновь и вновь.

Концепция поля позволяет социологу учесть в социальной практике агента

сознательное и спонтанное, вычленить два принципиально различных механизма

порождения действий. С одной стороны, правила поля предполагают хотя бы

минимальную рациональность (постановка целей, выбор средств и достижений и т.д.),

а с другой – спонтанную ориентацию (весьма показательны в этом плане спонтанные

оценки и действия юных коммерсантов в рамках нарождающихся рыночных

отношений).

Представление социальной жизни через призму социального поля оказывается

эффективным инструментом при анализе реального противоборства. Поле предстает

как пространство борьбы, компромисса, союза самых различных сил, которые

выражаются в конкретных социальных практиках. В немалой степени отношение

борьбы и союзов, их характер зависит от различий собственных характеристик

агентов.

Социолог особо подчеркивает, что в поле всякая компетентность

(экономическая, социальная, интеллектуальная и т.д.) является не просто технической

способностью, а капиталом, необходимым, чтобы пользоваться потенциальными

правами и возможностями, формально существующими для всех.

В заключении вернемся к формуле Бурдье:

<(габитус) х (капитал)> + поле = практики

Она отображает суть методологической стратегии, предложенной Бурдье.

Если мы имеем данные о габитусе агента, объемах и структуре его капиталов, знаем в

каком конкретно социальном поле агент действует, мы можем получить желаемое –

знание о характере его социальных практик, способностях конструировать те или

иные структуры.

3. Предрасположенность агентов к определенным действиям в

политическом поле

Концепция поля позволяет социологу учесть в социальной практике агента

сознательное и спонтанное, вычленить два принципиально различных механизма

порождения действий. С одной стороны, правила поля предполагают хотя бы

279

минимальную рациональность (постановка целей, выбор средств и достижений и т.д.), а

с другой – спонтанную ориентацию. Весьма показательны в этом плане спонтанные

оценки и действия некоторых российских политиков, активность и проекты которых

были рационально обоснованы, но зачастую не учитывали ни фактор реальных

возможностей поля, ни габитус россиян. Отсюда те казусы, с которыми сталкиваются и

политические руководители, и ими руководимые. Достаточно вспомнить

антиалкогольную политику М. Горбачева или политику Б. Ельцина, направленную на

ликвидацию привилегий, или коммунальную политику Б. Немцова.

Теория Бурдье позволяет более многосторонне анализировать распределение

политических ресурсов, средств, необходимых для обретения власти в поле политики.

По мнению социолога, возможности конкретного агента в политическом поле

определяется не только его собственной политической позицией, но и позициями в

других полях, которые зависят от наличия капитала. Это, главным образом,

экономический капитал в его различных видах, культурный капитал, социальный

капитал и символический капитал. На положение агентов в политическом поле влияют

различные переменные, но прежде всего общий объем капитала, которым они

располагают, а также – сочетание капиталов. Капитал позволяет политикам держать

на расстоянии нежелательных людей и в тоже время сближаться с желательными

людьми. Напротив, тех, кто лишен капитала, держат на расстоянии от благ и

власти.

Действительно, на примерах и политического поля России, и политического поля

Америки можно видеть, что декларирование равенства политических прав отнюдь не

означает равенство возможностей на деле. Политические программы и политические

события производят практически лишь агенты, обладающие достаточным капиталом.

По существу, они экспроприируют права большинства граждан, ибо агенты, не

располагающие капиталом, вынуждены выбирать лишь то, что им предложено,

зачастую это может быть роль статиста в манифестациях или роль слушателя речи

политика–профессионала.

Бурдье считает, что за исключением кризисных периодов, производство

политических акций является монополией профессионалов. “Концентрация

политического капитала в руках малого числа людей встречает тем меньшее

сопротивление, и, следовательно, тем более возможна, чем более простые члены партии

лишены материальных и культурных инструментов, необходимых для активного

участия в политике, а именно свободного времени и культурного капитала”. Отсюда

социолог делает вывод, что рынок политики является “одним из наименее свободных

рынков”.

У подавляющего большинства россиян, да и американцев тоже нет капиталов для

пользования этим рынком. Отсюда следует, что у них нет иного выбора, кроме

самоотречения своих прав в пользу того или иного политического движения или

партии. Что же касается агентов, возглавляющих политические движения и властные

структуры, то они, по существу, используют делегированные им права как мощное

средство завоевания политического пространства, все более отдаляясь от рядовых

граждан.

Как использовать теорию структуралистского конструктивизма П. Бурдье для

интерпретации нынешних политических реалий российского общества?

280

Прежде всего нужно исходить из того, что любое событие в конечном счете

детерминировано множеством взаимодействий структур и деятельных агентов, которые

можно проанализировать по разным показателям. Но главное – это исследование

способностей макрополитических структур и политических агентов на микроуровне к

совместному оперированию.

До сих пор наши руководители страны не считались с объективным

взаимодействием макро и микро социальных процессов и потому так и не сумели

понять, почему их гигантские революционно–реформистские замыслы так никогда и не

воплотились в жизнь сообразно задуманному. При ломке старых и создании новых

институтов не учитывались возможности и потенции (капиталы россиян) их

коллективные и индивидуальные габитусы – предрасположенности действовать

определенным образом. Согласно же положениям теории структуралистского

конструктивизма, нельзя успешно трансформировать общество в целом, не добившись

успеха в преобразовании габитуса, микросоциальных практик в желаемом направлении.

Микросоциальные практики содержат в себе как потенциал к переменам, так и

потенциал сохранения исторически сложившихся образцов поведения, традиций,

правил. И, конечно же, микросоциальные практики россиян находятся в определенном

отношении к аналогичным практикам других народов мира. Характер

микросоциальных практик россиян, в частности, проявляется в глубинных чаяниях

людей к совместному спасению (не индивидуальному!), к решению больших проблем

всем миром и одновременно, в обеспечении своего материального благополучия

единовременным усилием, в почитании родителей и разного рода руководителей,

рассчитывая соответственно на их патернализм, в эмоционально окрашенной доброте к

ближнему. Это, например, отнюдь не свойственно американским микросоциальным

практикам с их акцентом на трезвый прагматизм. Постоянные войны, которые вела

Россия, многочисленные бунты и революции также не могли не наложить

неизгладимый отпечаток на габитус россиян, на микросоциальные практики, придав им

мощный определенный налет социально–группового эгоизма.

В порядке гипотезы можно высказать следующее: характером и особенностью

микросоциальных практик россиян объясняется относительно легкое установление

структур, основанных на авторитарном руководстве и партикулярной

функциональности, гарантировавших, с одной стороны, коллективную безопасность

перед лицом внешних и внутренних врагов, а с другой– патернализм на уровне

всесильного государства–партии, обещавшего материальные и духовные богатства и

непременно “полным потоком”, и, конечно же, враз, и, само–собой разумеется, “для

нынешнего поколения”. Нравится нам сегодня это или нет, но исторические факты

свидетельствуют, что все революционные и реформистские замыслы

недемократического, авторитарного толка были в России осуществлены довольно

быстро и успешно, они коррелировали с характером микросоциальных практик

миллионов. Те же немногие попытки реформировать страну по пути развития

экономической самостоятельности производителей, институализации прав человека и

индивидуальных свобод наталкивались на контрастирующие социокультурные

ценности и образцы поведения. Доминировавший коллективизм, групповой эгоизм

изначально противостояли осуждавшимся индивидуализму и личностной инициативе.

Нынешний процесс реформирования – ещё одна попытка интегрировать Россию

в мировое сообщество стран, исповедующих ценности демократии и свободы. Решение

281

этой проблемы, согласно логике теории структуралистского конструктивизма, видится

не в том, чтобы механически заимствовать из иных социальных реалий (в частности,

американских) социально–политические структуры, которые неадекватны российскому

габитусу, а в том, чтобы Россия имела свои институты, совместимые с

микросоциальными практиками своих граждан. Но эти российские структурно–

деятельностные связки должны быть такого качества и таких параметров, которые бы

позволяли нашему государству адаптироваться к совместному демократическому

оперированию и социальному взаимодействию с другими государствами на глобальном

уровне. Ведь другие страны, входя в мировое сообщество, смогли сохранить свою

социокультурную самобытность, особенность своих социальных структур и практик как

на макро, так и на микроуровнях.

Структуралистский конструктивизм позволяет проанализировать состояние

взаимодействия политических структур и агентов, выявить каналы выражения подчас

разных и неопределенных политических интересов социальных общностей, причем не

только через официальные властные структуры, но и по всему политическому

пространству. В условиях кризисного российского общества это особенно актуально,

ибо как старые, так и вновь создаваемые политические структуры либо функционируют

плохо, либо вообще не функциональны для многих граждан.

Политика отнюдь не сводится к деятельности политических структур, как это

еще недавно представлялось. Мы являемся свидетелями новых политических реалий –

объективные связи между агентами ориентированы не только на политические

институты, но и на расширение своего влияния собственно в политическом поле, на

завоевание там доминирующих позиций. Политическая борьба стала не только борьбой

за статус и позиция во властных структурах, но и борьбой за расширение сферы своего

влияния в политическом поле. Здесь подчас возникают интересные парадоксы. Рейтинг

ряда общественных деятелей (А. Солженицин, С. Ковалев и др.), не задействованных в

политических структурах, может быть выше тех, кто представляет официальный

политический институт. Первые за счет общего объема разных капиталов (особенно

символического) могут обладать большей реальной властью в политическом поле, чем

вторые. Россияне были свидетелями тому, что некоторые политики вообще оставляют

государственные структуры, чтобы сохранить или даже приумножить свое влияние в

политическом поле за счет обретения иных видов капитала.

Словом, борьба за власть ныне обрела многомерность – она ведется в разных

плоскостях: и через государственные структуры, и через каналы конкретных

взаимодействий (официальных и неофициальных) разных политических сил.

Еще один важный момент. Для укрепления своих позиций в поле деятельные

политические агенты, политики–профессионалы, должны завоевать приверженность

как можно большего числа граждан. Для этой цели нельзя только делать ставку на

рациональность, использовать логику, характерную для интеллектуального поля.

Агенты, чтобы расширить число сторонников в конкурентной борьбе с другими

агентами, подчас поступаются “чистотой” своей линии, играя более или менее

сознательно на двусмысленностях своей программы. “В результате политические

выступления, осуществляемые профессионалами, – отмечает П. Бурдье,– всегда

двойственно детерминированы и заражены двуличием, которое не является

преднамеренным”.

282

На примере и политического поля России, и политических полей западных стран

можно видеть, что некоторых агентов не столько интересуют аргументы и

доказательность правоты своей линии, сколько прагматическая эффективность. С

помощью пропаганды и политической рекламы истина сплошь и рядом превращается в

плюрализм интерпретаций. Агенты легко меняют свои позиции иногда на

противоположные ради увеличения своего рейтинга в политическом поле.

Политическая практика агента, выраженная в программах и заявлениях, в

конечном счете оценивается мобилизующим действием на массы (в этом, как уже

отмечалось, кардинальное отличие поля политики от интеллектуального поля, где сила

высказанного измеряется степенью соответствия истине). Именно поэтому социолог-

политолог при анализе тех или иных политических суждений должен уметь раскрывать

их “двойственную детерминированность”. Цель здесь не в том, чтобы “поймать

официальных лиц в их собственной игре”, а в том, чтобы содействовать даже в

условиях кризиса накоплению и приумножению потенциала моральности и этической

мотивации. Ибо, по Бурдье, этическая критика – это то действие, которое “могло бы

способствовать воцарению политических полей, способных поощрять самим своим

функционированием агентов, обладающих наиболее универсальными логическими и

этическими диспозициями”.

Будем оптимистически надеяться, что дальнейшее развитие политического поля

России пойдет именно по этому направлению – доминированию в нем культурных и

моральных ценностей. Это потребует и новых политических агентов с доминированием

у них, прежде всего, культурного и символического капиталов.

Вопросы на развитие социологического воображения:

1. Как было отмечено в начале темы, Бурдье в начале своей научной карьеры

увлекался творчеством К. Маркса, затем отошел от него, а отдельные положения

марксизма подверг острой критике. В частности, Бурдье в весьма резких тонах высказал

своё несогласие с интерпретацией Марксом классов. Эта критика была осуществлена

Бурдье с позиций его теории структуралистского конструктивизма. Как Вы полагаете, с

чем Бурдье мог столь резко не согласиться с Марксом по поводу его видения классов?

Что же из себя могут представлять классы, по Бурдье? Сравните интерпретации классов

этими и другими социологов.

(Проверить себя по этим вопросам Вы можете, обратившись к первоисточнику:

Бурдье П. Социология политики. М.: Socio–Logos, 1993, раздел: «Социальное

пространство и генезис “классов”»).

2. Как влияет капитал и его структура на политические позиции индивида?

Бурдье пишет: «Интерес или безразличие к политике можно было бы понять лучше,

если бы мы умели видеть, что тяга к использованию политической «власти» (власти

избирать, рассуждать о политике, заниматься политикой) находиться в зависимости от

реальности получения этой власти, а безразличие к ней, если угодно, есть лишь

демонстрация бессилия».

Как бы Вы прокомментировали это высказывание, постулирующее связь

между безразличием и неспособностью? Можно ли его, по Вашему мнению,

экстраполировать на российские политические реалии?

283

3. Бурдье замечает, что характер оппозиции во Франции зависит, прежде всего,

от социального капитала: высшие слои апеллируют к общественности, рабочие и

служащие рассчитывают на забастовку, ремесленники и мелкие коммерсанты –

прибегают к манифестациям.

Характерно ли это утверждения для России? Какие другие социальные факторы

способствуют участию людей в протестных движениях и в каких?

Основные термины и выражения

Структуралистский конструктивизм, двойное структурирование социальной

реальности, основная теорема структуралистского конструктивизма, концепция

габитуса, капитал, концепция поля, социальные практики, экономический капитал,

культурный капитал, социальный капитал, символический капитал, конвертируемость

капиталов, общий объем капиталов, сочетание капиталов

ЛИТЕРАТУРА

Ашин Г.К., Кравченко С.А., Лозанский Э.Д. Социология политики.

Сравнительный анализ российских и американских политических реалий. М.,

Экзамен, 2001. – Тема 6 – «Объединительные парадигмы: деятельные политические

агенты в самоорганизующихся структурах»

Бурдье П. Начала. М.: Socio-Logos, 1994. – Лекции и беседы: “Ориентиры”,

“Социальное пространство и символическая власть”, “Делегирование и политический

фетишизм”.

Бурдье П. Социальное пространство и символическая власть // Альманах

THESIS, весна 1993, т.1, вып.2

Бурдье П. Социология политики. М.: Socio–Logos, 1993

Бурдье П. Университетская докса и творчество: против схоластических делений

// Socio–Logos’96. Альманах Российско–французского центра социологических

исследований Российской АН. М.: Socio–Logos, 1996

Здравомыслов А.Г. Социология конфликта. М.: Аспект Пресс, 1995. –

Рекомендуется глава 5, раздел 1 – “Конфликт и власть” и раздел 3 – “Политический

конфликт”

Качанов Ю.Л. Практическая топология социальных групп // Socio–Logos’96.

Альманах Российско–французского центра социологических исследований Российской

АН. М.: Socio–Logos’96, 1996

Качанов Ю. Опыты о поле политики. М.: Институт экспериментальной

социологии, 1994. – Данная монография рекомендуется как дополнительная

литература

Современная социальная теория: Бурдьё, Гидденс, Хабермас.

Новосибирск: Издательство Новосибирского университета, 1995

Учебный социологический словарь с английскими и испанскими эквивалентами.

Издание 4-е, дополненное, переработанное. Общая редакция С.А. Кравченко. М.:

Экзамен, 2001

284

Шматко Н.А. Генетический структурализм Пьера Бурдье. – История

теоретической социологии. – Т. 4. – С.-Петербург, издательство Русского

Христианского гуманитарного института, 2000

Шматко Н.А. Практические и конструируемые социальные группы:

деятельностно-активистский подход. – Россия: трансформирующееся общество. М.:

КАНОН-ПРЕСС-Ц, 2001

285

Тема 18. СИНЕРГЕТИКА И ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ КАК ПРЕДВЕСТНИКИ

ПОСТМОДЕРНИСТСКИХ ТЕОРИЙ

1. Синергетика: изучение самоорганизующихся структур

2. М. Фуко: основание теории археологии знания

3. Постструктурализм Ж. Дерриды

4. У. Бек: создание теории общества риска

5. Фукоизм о знании и власти, их контроле над людьми

В 70-е – 80-е годы прошлого столетия ряд ученых, как представители

естественных, так и социальных наук, заявили, что социальные и культурные

изменения, происходящие в мире, столь радикальны, что уже не могут быть

объяснены с помощью классических наук, основанных на презумпции внешней

причины (силы, Бога или какого-либо Автора) как источника изменений, линейной

эволюции – от стадии к стадии. С точки зрения этих ученых, мироздание все более

приобретает хаотическое содержание, находящееся в процессе самоорганизации.

Оно не только изменяется под воздействием внешней принудительной каузальности,

но и под влиянием внутренней саморефлексии, как бы внутренних команд,

исходящих от объектов, явлений, социальной структуры, что обусловливает

появление принципиально новых обстоятельств: реализация конкретного варианта

развития из ряда возможностей может не быть результатом рациональных действий

людей вообще.

Исследования этих новаций пошли по двум взаимно пересекающимся

направлениям. Первое – синергетика. Синергетика (от греч. synergos — совместно

действующий) – теория среднего уровня, изучающая совместное действие внешней

принудительной каузальности и внутренней саморефлексии социальных реалий,

которая имеет характер случайных, непредвиденных колебаний. Её предметом

является эффект возникновения из дезорганизации, беспорядка и хаоса

самоорганизующихся структур, что можно изучать посредством

междисциплинарных исследований.

Второе – постструктурализм. Это направление представляют социальные

теоретики и социологии, которые пытались хаотичную сущность социального мира

рассматривать как определенный текст, истолковывая его с помощью

инструментария, прежде всего, семиотики (наука о знаках и знаковых системах), а

также разного рода леворадикальных теорий, применяемых в социальном познании.

В итоге ученые, проявляя воистину незаурядное социологическое воображение,

пытались создать новаторские теоретическо-методологические подходы, которые

позволяют углублять наши представления о характере новых социальных тенденций,

о том, в каких направлениях идет развитие человеческой цивилизации.

1. Синергетика: изучение самоорганизующихся структур

Порядок из хаоса

В принципе в природе и обществе всегда существовали реалии, которые

отличались как однородностью, относительной устойчивостью и равновесием, так и

сложностью, хаосом, неравновестностью. Современное мироздание претерпевает

радикальные изменения в направлении сложности, плюрализма, случайностей,

непредсказуемых флуктуаций.

286

Классическая наука и большинство из изученных Вами социологических

парадигм основное внимание уделяли изучению устойчивости структур, порядку,

равновесию. При этом понимание социальной динамики связывалось с

обоснованием детерминистических законов или мягче – выявлением причинно-

следственных связей между социальными фактами, что позволяло через наблюдения

и фиксации предшествующих неоднократно повторяющихся, устойчивых тенденций

прогнозировать будущее. Иными словами, социальные законы трактовались как

«объективные», не подвластные времени, из чего следовало, что стадии развития,

пройденные одними народами, должны были в принципе повториться в истории

других народов. С той лишь оговоркой, что сказанное не умаляло вообще роли

субъективного фактора, случайности. Но подчеркивалось, что созидательные

возможности социальных агентов были ограничены: они могли действовать лишь в

контексте определенных «исторических закономерностей» и не могли радикально

повлиять на характер общественных структур тем более изменить само направление

социально-исторического развития.

Правда, ряд социологов и социальных теоретиков – Н. Динилевский, О.

Шпенглер, Н. Кондратьев, П. Сорокин и др. – ещё в конце XIX – начале ХХ вв.

высказали идеи, по существу, подрывавшие представления о линейном прогрессе.

Так, известный русский социолог Н. Данилевский считается создателем первой в

истории социологии антиэволюционистской модели общественного прогресса1. По

его мнению, прогресс человечества состоит не в том, «чтобы всем идти в одном

направлении, а в том, чтобы все поле, составляющее поприще исторической

деятельности, исходить в разных направлениях».

П. Сорокин также продолжил исследования социальной нелинейности и

неравновестности. «История, – писал он, – показывает только бесцельные

флуктуации… вопреки моему желанию увидеть в истории этапы поступательного,

прогрессивного развития, я неизбежно терплю неудачу, пытаясь как-то подкрепить

такую теорию фактами. В силу этих обстоятельств я вынужден удовлетвориться

менее чарующей, хотя, возможно более корректной концепцией бесцельных

исторических флуктуаций»2 (подробнее об этом речь шла ранее в теме 15). В

последствии Сорокин конкретизировал исследования случайности и

непредсказуемых флуктуаций на примере изучения бедствий, рисков и катастроф,

написав специальную работу «Человек и общество в условиях бедствий». В ней он

выясняет то, как «влияют катастрофы на простейшие мыслительные процессы и на

мыслительную жизнь в целом». В работе, по существу, был сформулирован новый,

недетерминистский стиль мышления, признававший случайность и бедствия

естественными компонентами общественного развития. Более того, прямо

указывалось, что они не только разрушительны, но и конструктивны: «бедствия не

являются исключительным злом: наряду с их разрушительными и вредными

действиями они играют также конструктивную и положительную роль в истории

культуры и творческой деятельности человека. Для человечества катастрофы имеют

великое обучающее значение»3.

Вновь интерес ученых к проблемам порядка и хаоса возрастает в 70-80 годы

прошлого столетия, что связано с образованием и институализацией синергетики.

1 См.: Данилевский Н.Я. – Российская социологическая энциклопедия. М.: Издательская группа

НОРМА–ИНФРА·М, 1998. – С. 108

2 Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М.: Политиздат, 1992. – С. 310

3 Сорокин П. Человек и общество в условиях бедствия (фрагменты книги). – Вопросы социологии,

1993, № 3. – С.53

287

У истоков синергетики стояли профессор-физик Г. Хакен4, лауреат

Нобелевской премии бельгийский физико-химик И. Пригожин, российские

математики и физики А.Н. Колмагоров, В.И. Арнольд, Я.Г. Синай и др. Учеными

были проведены исследования самодвижения материи, в основе которых лежали

вероятностные процессы необходимости и случайности. В случае с социальными

системами применение принципов синергетики позволяет исследовать качественные

изменения в обществе на основе учета взаимоотношений как между внешними и

внутренними факторами воздействия, так и соотношения рациональных и

иррациональных действий людей. Эти факторы закладывают определенный

потенциал непредсказуемости, иррациональности, непреднамеренности в процесс

общественного развития.

Таким образом, синергетика пришла в социологию в конце 70-х годов из

естественных наук, прежде всего из физики и химии. И. Пригожин и И. Стенгерс в

книге «Порядок из хаоса» утверждают, что классическая западноевропейская наука

не смогла удовлетворительно раскрыть вопрос об отношении хаоса и порядка. «От

каких предпосылок классической науки удалось избавиться современной науке? Как

правило, от тех, которые были сосредоточены вокруг основополагающего тезиса,

согласно которому на определенном уровне мир устроен просто и подчиняется

обратимым во времени фундаментальным законам. Подобная точка зрения

представляется нам сегодня чрезмерным упрощением»5.

Новый взгляд на мироздание

Какой же взгляд на мироздание предлагает синергетика? По И. Пригожину и

И. Стенгерс, в самом общем виде её положения сводятся к следующему.

Во-первых, мироздание – «более не пассивная субстанция, описываемая в

рамках механистической картины мира, ей также свойственна спонтанная

активность»6. Из «спонтанной активности» социальных реалий следует, что мир

устроен не рационально и что историческое развитие человеческой цивилизации

связано со случайностью, многовариантностью и альтернативностью.

Во-вторых, темпы развития не заданы однозначно: «значимость временных

масштабов варьируется в зависимости от объекта». С увеличением сложности

структуры увеличивается и сложность динамики её развития, что связано с

возрастанием эволюционных ритмов, непредсказуемых флуктуаций, которые

становятся особенно рельефными, очевидными при переходе структурой

определенного порога. «Человеческие сообщества, особенно в наше время, имеют

свои, существенно более короткие временные масштабы. Мы уже упоминали о том,

что необратимость начинается тогда, когда сложность эволюционирующей системы

превосходит некий порог. Примечательно, что с увеличением динамической

сложности (от камня к человеческому обществу) роль стрелы времени,

эволюционных ритмов возрастает»7. При этом ученые считают «особенно важным»

то обстоятельство, что «стрела времени влечет за собой случайность»8.

4 Среди его работ, опубликованных на русском языке: Хакен Г. Синергетика. М., 1980;

Информация и самоорганизация: Макроскопический подход к сложным системам. М., 1991

5 Пригожин И., Стингерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. М.:

Эдиториал УРСС, 2001. – С. 16

6 Там же. – С. 18

7 Там же. – С. 265

8 Там же

288

В-третьих, хаос отнюдь не означает отсутствие порядка вообще, как это

представляется в классической науке. Более того, хаос может быть не только

разрушителен, но и играть роль созидательной силы, порождая системы или

переводя их на качественно новый уровень развития, что, стало быть, предполагает

и новый определенный порядок. Одним из «главных выводов» синергетики является

то, что «источником порядка является неравновесность. Неравновесность есть то,

что порождает “порядок из хаоса”»9. Естественно, что при этом в порядок

вкладывается иной смысл: «как мы уже упоминали, понятие порядка (или

беспорядка) сложнее, чем можно было бы думать»10.

Согласно синергетике, порядок, развитие общества вообще не мыслится без

бифуркаций – определенных периодов, в которых флуктуации внешних и

внутренних факторов развития, а также непредвиденные последствия действий

людей достигают критического уровня, что влечет за собой неустойчивость,

возможности различных вариантов развития. Однако в результате общественная

система может самоструктурироваться и выйти на более высокий уровень

упорядоченности. «Идеи о нестабильности флуктуаций начинают проникать в

социальные науки, – пишут Пригожин и Стингерс. – Ныне мы знаем, что

человеческое общество представляет собой необычайно сложную систему,

способную претерпевать огромное число бифуркаций, что подтверждается

множеством культур, сложившихся на протяжении сравнительно короткого периода

в истории человечества… Мы живем в опасном и неопределенном мире,

внушающем не чувство слепой уверенности, а лишь то же чувство умеренной

надежды, которые некоторые талмудические тексты Книги Бытия приписывают

богу: “Двадцать шесть попыток предшествовали сотворению мира, и все они

окончились неудачей. Мир человека возник из хаоса обломков, оставшихся от

прежних попыток. Он слишком хрупок и рискует снова обратиться в ничто. «Будем

надеяться, что на этот раз получилось», – воскликнул бог, сотворив мир, и эта

надежда сопутствовала всей последующей истории мира и человечества,

подчеркивая с самого начала этой истории, что та отмечена печатью неустранимой

неопределенности”»11.

В-четвертых, в синергетике процесс общественного развития мыслится как

непредсказуемая смена состояний общества и его структур, в отличие от

классического видения развития от одной стадии к другой. При этом не

предполагается четкого выявления ни причины, ни конкретных социальных акторов

новых состояний. Заметим, что для постструктуралистских теорий характерно

понятие «смерть субъекта» – метафора, обозначающая расшатывание

монолитности субъекта – Бога, Творца или Автора (подробнее об этом пойдет речь

ниже). Особенно в условиях бифуркации становится практически невозможно

выявить субъекта перемен, ибо «мы знаем, что столь сложные системы обладают

высокой чувствительностью к флуктуациям…, даже малые флуктуации могут

усиливаться и изменять всю их структуру (это означает, в частности, что

индивидуальная активность вовсе не обречена на бессмысленность)»12.

Наконец, в-пятых, отметим, что современные науки «избавились от слепой

веры в рациональное как нечто замкнутое и отказались от идеала достижимости

окончательного знания, казавшегося почти достигнутым»13. Аналогично, наука

9 Там же. – С. 252

10 Там же

11 Там же. – С. 276

12 Там же

13 Там же. – С. 270

289

напрямую более не связывается с прогрессом, развитием культуры, ибо создает

угрозы для традиций и социального опыта, укоренившихся в культуре. В итоге,

сегодня наука создает отличную тенденцию «по сравнению с классической: в

противоположность «прозрачности» классического мышления она ведет к

«смутной» картине мира»14.

Постнеклассическая методология

Из сказанного следует, что прежние классические теории и методологии,

ориентированные на выявление универсальных связей, на “истинный” результат,

который можно было бы спустя некоторое время независимо перепроверить, не

годятся для исследований самоорганизующихся структур. Они были предназначены

для познания традиционного, замкнутого типа общества, которое практически не

знало рельефно выраженных бифуркаций. Неклассические теории и методологии

(феноменология, этнометодология, символический интеракционизм и др.),

сделавшие ставку на постижение истины посредством разнообразных

интерпретаций, также оказались малоэффективными для изучения систем,

подверженных непредвиденным ритмам.

Соответственно, для понимания самоорганизующихся структур потребовался

принципиально новый теоретико-методологический инструментарий. Новая

методология получила название постнеклассической. В ней под вопрос был

поставлен логоцентризм – традиция, характерная для всей западной культуры и

науки, о том, что мироздание имеет свою логику развития, предполагающую

линейный детерминизм, выраженный, прежде всего в принудительной причинности

явлений и событий, генетической, диалектической связи между ними. Концепция

логоцентризма также подверглась критике за отражение сугубо мужского начала,

доминирования «мужской логики», «мужского менталитета», что получило название

фаллологоцентризма или фаллоцентризма.

В основу же постмодернистских теорий был положен неодетерминизм

принцип, обосновывающий нелинейность развития мира, отсутствие внешней

причины, отказ от принудительной причинности, признающий естественность и

неуничтожимость случайности и непредсказуемых флуктуаций. Как будет показано

ниже, ученые, руководствующиеся этим принципом, сумели создать свои, весьма

специфические парадигмы. При этом важно подчеркнуть, что большинство из них

не отрицает диалектику и традиционный (линейный) детерминизм вообще,

рассматривая их как частный случай развития мироздания.

Постнеклассическая методология ориентирована на изучение

самоорганизующихся систем, для которых характерны две особенности: 1) система

должна быть открытой для взаимодействия с окружающей средой — другими

институтами и обществами; 2) число неупорядоченных флуктуаций должно

превышать определенный минимум. Отдельный случайный ритм не позволяет

указать конкретную причину и её следствие. Но по совокупности случайностей

вполне можно выявить статистическую причинность и общее, результирующее

следствие самоорганизации конкретной структуры.

Именно эта методология, по мнению ряда социологов, наиболее пригодна для

исследования современных обществ и их структур, которые становятся все более

открытыми для контактов с другими культурами вплоть до организации

транснационального производства, участия в формировании единого мирового

14 Там же. – С. 275

290

рынка, интеграции ценностей и норм других народов. Она позволяет изучать спектр

возможных путей развития, когда каждый имеет лишь вероятностный характер, а

также то, как система, подвергшаяся колебаниям факторов развития (включая и

воздействия внешние) в зонах (точках) бифуркации, обретает такое состояние, при

котором начинается процесс её самообновления, самоструктурирования с переходом

на новый уровень упорядоченности.

2. М. Фуко: основание теории археологии знания

Мишель (Поль-Мишель) Фуко (M. Foucault) – французский социальный

теоретик, родился в 1926 году. Является одним из основоположников

постструктурализма.

М. Фуко изучал философию и психологию в Сорбонне, психопатологию в

Парижском институте психологии. Преподавал социальные науки в разных странах

мира. С 1970 г. и до конца жизни заведовал кафедрой истории систем мысли в

Коллеж де Франс.

В разные периоды творчества на М. Фуко оказывали влияние З. Фрейд, Ф.

Ницше, К. Маркс, К. Леви-Стросс. Он автор многих крупных работ, среди которых

«Археология знания и дискурс языка», «Сумасшествие и цивилизация», «Безумие и

неразумие: история безумия и классический век», «Надзирать и наказывать:

рождение тюрьмы», «Мысль извне», «Что такое автор», «Игра власти»,

«Субъективность и истина», «История сексуальности» в трех томах и др.

Ряд его работ переведен на русский язык: «Слова и вещи. Археология

гуманитарных наук», «Герменевтика субъекта. Курс лекций в Коллеж де Франс»,

«Пользование наслаждением», «Жизнь: опыт и наука», «Забота об истине», «О

тансгрессии», «Ницше, Фрейд, Маркс», «Что такое Просвещение», «Археология

знания», «Воля к истине: По ту сторону власти и сексуальности. Работы разных

лет», «Забота о себе», «История безумия в классическую эпоху», «Надзирать и

наказывать», «Это не трубка» и др.

Умер М. Фуко в 1984 году. Два года спустя был создан «Центр Мишеля

Фуко», занимающийся изучением и популяризацией его творчества.

Предмет археологии знания

Фуко один из первых выступил с критикой традиционных принципов

социальных наук. За это приобрел известность «агрессивного антисциентиста» и сам

подвергался нелицеприятной критике15. Вместе с тем Фуко предложил оригинальный

теоретико-методологический инструментарий, основанный на постулате о том,

что социальный мир всегда структурируется посредством определенных языковых

средств. Он получил выражение в теории археологии знания, которая с его точки

зрения позволяет более объективно воспроизводить характер знания о социальных

феноменах как прошлого, так и настоящего, абстрагируясь при этом от их

содержательного контекста. Иными словами, археология знания практически

диаметрально противоположна феноменологической социологии, которая, как Вы

помните, акцент делает на углубленную интерпретацию именно содержания

контекста (см. темы 8 и 9).

15 См.: Давыдов Ю.Н. У истоков социологического постмодернизма: от распредмечивания

социальной науки к плюралистическому разложению разумности. – История теоретической

социологии. Том 4. – С-Петербург, 2000

291

Итак, по Фуко, предметом археологии знания являются объекты, вещи вне

их контекста – своего рода «молчаливые монументы». Абстрагирование от

субъекта, который, по его мнению, господствовал в социальных науках, начиная с

ХIХ века, позволяет преодолеть субъективность, «ангажированность» социально-

гуманитарного знания. Если герменевтические науки исследовали то, что люди

говорят, то Фуко акцент делает на изучении дискурса как практики.

Традиционно в социологии дискурс понимается как социальный диалог,

осуществляемый посредством определенных знаков, который происходит между

индивидами, социальными группами через общественные институты или между

самими социальными институтами. Для Фуко же дискурс – это, прежде всего,

определенное установление, обусловливающее режим существования объектов:

«Задача состоит не в том – уже не в том, чтобы рассматривать дискурсы как

совокупности знаков (то есть обозначающих элементы, которые отсылают к

содержаниям или к представлениям), но в том, чтобы рассматривать их как

практики, которые систематически образуют объекты, о которых они говорят»16.

Метод деконструкции

Фуко предложил особый метод исследования дискурсивных практик. Он

состоит из двух взаимосвязанных исследовательских приемов. Первый –

деконструкция дискурса на составляющие его компоненты. Этот прием позволяет

скрупулезно описать отдельные культурные практики или знание, устранив «налет»

субъективного, человеческого фактора, который мог в них потенциально

присутствовать. В итоге исследователь должен стремиться к тому, чтобы

определить правила образования конкретного дискурса в определенное

историческое время. Так, например, речь может идти о правилах образования

понятий в конкретной области знания. Эти правила образования понятий

существуют не только в сознании конкретных индивидов, но сами по себе. При этом

Фуко особо подчеркивает, что археология знания радикально противоположна

истории идей, выделяя при этом четыре отличительных принципа:

1) археология знания не имеет дело с мыслями, представлениями, образами, а

исследует дискурсы сами по себе, как практики, построенные по определенным

правилам. Археология не интерпретивная теория, и она не пытается найти другой,

латентный смысл;

2) археология знания не стремится к тому, чтобы выявить генезис дискурса.

Её цель состоит в определении специфичности конкретного дискурса;

3) археологию знания не интересуют творческие произведения конкретных

писателей и художников. Её задача – выявить типовые правила, используемые в

произведениях писателей, художников, ученых;

4) наконец, археология знания «стремится к систематическому описанию

дискурсивного объекта»17.

Заметим, что, начиная с Фуко, метод деконструкции стал весьма характерен

для других версий постструктурализма, а также и для ряда теорий постмодерна.

Эпистема

16 Цит. по: Постмодернизм. Энциклопедия. – Минск: Интерпрессервис; Книжный Дом, 2001. –

С. 900

17 См.: Ritzer G. Postmodern Social Theory. – The McGraw-Hill Companies, 1997. – Р. 41

292

Вторая составляющая метода Фуко – индукция от конкретных дискурсов к

обобщенной «эпистеме», под которой понимается общая, характерная для

конкретного исторического периода система мышления, научного

теоретизирования. Это может касаться как правил построения отдельных теорий, так

и целых отраслей знания – философии, социологии, экономики, лингвистики и т.д.

Так, согласно теории археологии знания формы «эпистем» в истории

человеческой цивилизации неоднократно существенно менялись. В европейской

культуре шестнадцатого века в науках акцент делался на выявлении систем родства

и сходств между явлениями. В семнадцатом веке – на формулировании

представлений и образов. В начале восемнадцатого века знание представлялось в

виде таблиц. В конце этого же века новой основой знания становится

«трансцендентное поле субъективности». Стержнем социально-гуманитарного

знания становится человек. Однако данной эпистеме неизбежно сопутствует

«ангажированность» социально-гуманитарного знания, что в итоге приводит к

навязыванию людям деформированной формы видения окружающего мира. Не

случайно, социальные науки вообще и социология, в особенности, оказались в

кризисе. Выход из него Фуко видит в переходе к новой эпистеме, стержнем которой

является «лингвистическая составляющая» – языковая организация человеческого

знания. Именно язык, точнее его знаковые и символические системы, по мнению

Фуко, способны более адекватно отображать хаотичность, диффузность

современного социального мира.

Формы «эпистем», как считает Фуко, непосредственно связаны с характером

общественных укладов, определяют особенности всех других сфер

жизнедеятельности людей.

3. Постструктурализм Ж. Дерриды

Жак Деррида (Derrida) – французский социальный теоретик, родился в 1930

году. Преподавал в ведущих университетах Франции – Сорбоне, Высшей

Нормальной школе, Высшей школе социальных исследований.

Ж. Деррида был одним из учеников Фуко, что и предопределило

постструктуралистскую направленность его произведений. В 1966 г. ученый

провозгласил приход эры постструктурализма и написал на эту тему много работ.

Ж. Деррида автор порядка сорока книг. Среди его произведений: «Нечто,

относящееся к грамматологии», «Рассеивание», «Монолингвизм другого»,

«Призраки Маркса», «Хора», «Сила закона» и др. Ряд его работ переведен на

русский язык: «Эссе об имени», «Голос и феномен», «Позиции», «Письмо и

различие», «Страсти».

Грамматология: неодетерминистская теория развития

Так же как М. Фуко, Деррида использует методологический инструментарий

языкознания для интерпретации новых социальных реалий, придавая ему новый,

особый смысл. Так, изначально грамматология появилась как лингвистическая

дисциплина, изучающая взаимосвязи между письменными знаками и звуками речи.

В постструктурализме Дерриды грамматология – теория, изучающая роль

письменности в культуре и истории человеческой цивилизации. При этом в

письменном языке видятся не какие-либо законы, а прежде всего, случайности и

нестабильности. В разных контекстах слова имеют различные значения. Более того,

сама письменность трактуется вне принудительной каузальности между буквами

293

алфавита и звуками речи, а как любая программа, определяющая содержание

процессов (графема или генетический код, задающий развитие качеств человека,

кибернетическое программирование и т.д.). Тем самым грамматология обретает

устремленность к философии и социологии с акцентом на использование

эмпирического анализа конкретных письменностей.

Как считает Деррида, именно грамматология, её теоретико-методологический

аппарат позволяют показать культурно-пространственную и временную

ограниченность логоцентризма западной науки, традиционного детерминизма,

обосновывающего универсальность общественных законов. Ученый полагает, что

логоцентризм сдерживал развитие науки, культуры, подавлял интеллектуальные и

социальные свободы. «То, что провозглашается здесь как наука о письменности,

грамматология, отнюдь не есть наука в западном смысле этого слова, – пишет

ученый, – ведь для начала это вовсе не логоцентризм, без которого западная наука

просто не существует. Либерализация старого мира есть, по сути, создание

некоторого нового мира, который уже не будет миром логической нормы, в котором

окажутся под вопросом, будут пересмотрены понятия знака, слова, письменности»18.

«Смерть Автора»

Чтобы обосновать отказ от принудительной каузальности, внешней

причинности развития современных социальных реалий, Деррида использует

метафору о «Смерти Автора», развивая тем самым идеи своего учителя – М. Фуко о

гибели традиционной стабильности, выраженные также метафорически

посредством понятия о «Смерти субъекта». Постулат о смерти Автора, по

существу, означает отрицание роли внешней причинности вообще и диктатуры

Творца, задающего жесткие параметры социальной жизни, в особенности.

Так, показывая принципиальное отличие современного общества от

традиционного, Деррида прибегает к сравнению роли Автора в традиционном и

современном театрах. В первом случае текст спектакля представляет нечто «святое,

неприкосновенное». Автор всецело определяет смысл произведения. Режиссеры и

артисты являются лишь, используя слова Дерриды, «порабощенными

интерпретаторами» пьесы. Публика вообще представляет пассивных наблюдателей.

Это –«теологический» театр.

Иное дело в современном театре (читай – обществе). Диктатура Автора

закончилась. Никто – ни Бог, ни Автор, ни политические или интеллектуальные

авторитеты более не могут задать господствующий вариант прочтения и исполнения

пьесы (нашего образа жизни). Автор умирает. Его роль начинаем исполнять все мы,

становясь творцами собственной судьбы.

Анологичное касается структур общества. Нет более ни «объективных

законов», ни принудительной каузальности, ни примера, который является образцом.

В работе «Страсти» Деррида, заочно полемизируя со сторонниками традиционного

детерминизма, в частности, пишет: «Какой пример? Вот этот. Несомненно, говоря

«вот этот», я уже говорю больше и нечто другое, я говорю нечто, что выходит за

рамки tode ti, данности этого примера. Сам пример в качестве такового выходит за

рамки своей единичности в той же степени, что и своей идентичности. Вот почему

примера нет, хотя и существует лишь это; безусловно, я слишком часто на этом

18 Цит. по: Постмодернизм. Энциклопедия. – Минск: Интерпрессервис; Книжный Дом, 2001. –

С. 174-175

294

настаивал, приводя различные примеры. Показательность примера, несомненно,

никогда не является его образцовостью»19.

Таким образом, остаются лишь саморефлексирующие структуры,

подверженные непредсказуемым случайным флуктуациям. Общественное будущее

детерминировано не прошлым, а создается через «вдруг-события» и «со-

присутствие» отдельных суверенных индивидов. Однако сказанное не означает

тотального отрицания линейного развития с действием традиционной причинности.

Так же как и сторонники синергетики постструктуралисты подобное развитие

рассматривают как частный случай. «Суверенность не уклоняется от диалектики», –

замечает Деррида.

Тема смерти Автора получила дальнейшее развитие в работах целого ряда

социальных теоретиков, в частности, Р. Барта, Ж.-Ф. Лиотара и др., которые

занимаются проблемами постмодернизма20.

Деконструкция: теоретическое обоснование

Как было отмечено выше, метод деконструкции практически используется

всеми представителями постмодернизма. Но у Ж. Дерриды он имеет свой смысл.

Кроме того, деконструкция получает и теоретическое обоснование в целом ряде его

работ, начиная с «Нечто, относящееся к грамматологии».

Как определяет сам Деррида, «деконструкция есть движение опыта,

открытого к абсолютному будущему грядущего, опыта, по необходимости

неопределенного, абстрактного, опустошенного, опыта, который явлен в ожидании

другого и отдан ожиданию другого и события. В его формальной чистоте, в той

неопределенности, которую требует этот опыт, можно обнаружить его внутреннее

родство с определенным мессианским духом»21.

Деконструкция как специфическая методология исследования любого

социального текста, но прежде всего литературного, предполагает выявление

скрытых в нем, по словам Дерриды, «спящих смыслов», перешедших в современный

тест из «первописьма» – мыслительных стереотипов и других дискурсивных практик

прошлого. Исходя из концепции о смерти Автора, социолог считает, что эти

«спящие смыслы» не доступны ни рядовому, ни искушенному читателю, ни даже

автору текста, так как речь идет о неосознаваемых мыслительных стереотипах,

характерных для языковых практик того времени, когда создавался текст. В свою

очередь, эти стереотипы также со временем изменяются независимо от автора

текста. Иными словами, любые значения никогда и ни в каком месте не обретают

застывшую структурную форму.

В итоге Деррида приходит к выводу о принципиальной невозможности

отобразить содержание бытия, ибо, анализируя элементы письма с помощью

деконструкции, исследователь, по существу, имеет дело с «истиранием» бытия и

следов присутствия человека. Отсюда неизбежное появление в любом тексте

«неразрешимостей», логических противоречий, обусловленных природой языка,

динамикой развития значений. И как следствие, обосновывается постулат о

19 Деррида Ж. Страсти // Socio–Logos’96. Альманах Российско–французского центра

социологических исследований Российской АН. М.: Socio–Logos’96, 1996. – С. 274

20 Заинтересованный читатель может обратиться к их трудам, изданным на русском языке: Барт

Р. Избранные работы: Семиотика, Поэтика. – М.: Издательская группа «Прогресс», Универс»,

1994; Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. – СПб.: Алетейя, 1998; его же. Феноменология. –

СПб.: Алетейя, 2001

21 Цит. по: Постмодернизм. Энциклопедия. – Минск: Интерпрессервис; Книжный Дом, 2001. – С. 197

295

невозможности единственной интерпретации текста и относительности,

субъективности любого прочтения. Это ещё раз доказывает несостоятельность

логоцентризма. Но подвергнуть эту научную и культурную традицию сомнению с

помощью логических приемов невозможно. Для этого можно и нужно использовать

деконструкцию.

Что же конкретно дает деконструкция исследователю? По мнению социолога,

эта методология позволяет в одной плоскости рассмотреть как действительность, так

и её рефлексию индивидами. Причем, исходя из того, что стираются грани между

объективными экономическими, политическими, образовательными структурами и

субъективным их восприятием сознанием людей.

Предметом для деконструкции прежде всего является иррациональный

характер отношений между «материальными» институтами государственной власти

и «факультетами» философии, права, медицины и др. По мнению Дерриды, власть –

это господство любых ментальных структур, таких, например, как «власть» или

«университет», которые, обретая мистическое содержание, могут выступать как

самостоятельные силы, манипулирующие сознанием людей. Структуры борются за

влияние над сознанием людей, что неизбежно порождает плюрализм производимых

и потребляемых смыслов, отличных от бытия. Соответственно, осуществляется

мистификация сознания.

Деконструкция как раз предполагает работу по выявлению природы

человеческого непонимания, показывает, что смысл авторитета любых структур

имеет внутреннюю противоречивость. Как считает Деррида, исходное различие

смысла и бытия не может быть преодолено за счет однозначного смысла.

4. У. Бек: создание теории общества риска

Ульрих Бек (U. Beck) – родился в 1944 году, немецкий социолог, автор

теории общества риска.

У. Бек получил разностороннее образование. В университетах Германии он

изучал юридические науки, социологию, философию, психологию. Успешно

защитил две диссертации. Преподает в ведущих университетах Германии и

Лондонской Школе Экономики. Является директором Социологического института

Мюнхенского университета.

Перу У. Бека принадлежат такие работы как: «Противоядие», «Политика в

обществе риска», «Изобретение политического», «Общество риска: к новому

модерну», «Что такое глобализация?» (последние две работы переведены на

русский язык).

Риски модерна: методологические и социокультурные подходы

У. Бек по своим воззрениям не столь радикален, как М. Фуко или Ж. Деррида.

По мнению У. Бека, современный мир пока не вышел за рамки модерна, т.е. не

перешел к постмодерну. Скорее, из классической, индустриальной стадии он

развился в стадию общества риска, сохраняя при этом многие черты

предшествующего развития. Однако Бек полностью поддерживает идеи

постструктурализма о неодетерниминизме и нелинейном развитии, отмечая, что тот,

кто «все ещё находится в плену мифа о линейности и разделяет тезис о культурной

296

конвергенции как непосредственном следствии экономической унификации, –

попросту невежественный человек»22.

Из методологических ориентаций Бека следует, что риски модерна не уходят

корнями в прошлое. Они, скорее, связаны с опасностями настоящего и будущего.

Социолог, подчеркивая свою приверженность неодетерминизму, пишет: «Общество

риска подразумевает, что прошлое теряет свою детерминирующую силу для

современности. На его место – как причина нынешней жизни и деятельности –

приходит будущее, т.е. нечто несуществующее, конструируемое, вымышленное.

Когда мы говорим о рисках, мы спорим о чем-то, чего нет, но что могло бы

произойти, если сейчас немедленно не переложить руль в противоположном

направлении»23.

Как считает Бек, прежние научные методологии, основанные на

принудительной каузальности, более не являются удовлетворительными. Если при

анализе рисков, ставка делается на выявление жестких причинно-следственных

связей, то непредвиденными последствиями тому может быть аккумуляция

современных рисков. «Ученые, – пишет он, – настаивают на «добротности» своей

работы, держат на высоком уровне теоретико-методологические стандарты, чтобы

обеспечить себе карьеру и материальное существование. Именно отсюда вытекает

своеобразная антилогика общения с рисками. Умение настаивать на недоказанности

причинных взаимосвязей вполне приличествует ученому и даже достойно похвалы.

Но для подверженных риску такой подход оборачивается своей

противоположностью: он ведет к накоплению рисков»24.

Социолог отмечает, что риски модерна вошли в противоречие с

ориентациями людей на индустриальные социокультурные ценности, особенно это

касается стремлений к росту благосостояния. Дело в том, что дальнейшее

наращивание производства благ неминуемо ведет к увеличению рисков. «В

индустриальном обществе, – замечает У. Бек, – «логика» производства богатства

доминирует над «логикой» производства риска… Выгода от технико-

экономического «прогресса» все больше оттесняется на задний план производством

рисков»21. Причем новые риски, в отличие от традиционных, не привязаны жестко к

конкретному месту и времени. Так, чернобыльская катастрофа затронула целый ряд

государств, а её генетические эффекты могут проявиться у будущих поколений.

Риски, как и благосостояние, распределяются по социальному принципу: они

становятся, прежде всего, уделом малоимущих. У. Бек пишет: «История

распределения рисков показывает, что риски, как и богатства, распределяются по

классовой схеме, только в обратном порядке: богатства сосредотачиваются в

верхних слоях, риски в низших. По всей видимости, риски не упраздняют, а

усиливают классовое общество. К дефициту снабжения добавляется чувство

неуверенности и избыток опасностей».25

Эта тенденция, считает Бек, прослеживается и среди стран. Рисков чаще и

больше встречается в менее развитых странах. Там чаще случаются технологические

катастрофы. Более развитые страны могут даже получать экономическую выгоду от

глобального увеличения рисков, разрабатывая технические новинки,

минимизирующие риски, оказывая помощь специалистами по преодолению

последствий катастроф. Однако, замечает социолог, риски модернизации рано или

22 Бек У. Что такое глобализация? М.: Прогресс-Традиция, 2001. – С. 213

23 Там же. – С. 175-176

24 Там же. – С. 75

21 Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. М.: Прогресс–традиция, 2000. – С. 14

25 Там же. – С. 40-41

297

поздно затрагивают и тех, кто их производит или извлекает из них выгоду. «Им

присущ эффект бумеранга, взрывающий схему классового построения общества.

Богатые и могущественные от них тоже не защищены»23.

Наконец, отметим то, что риски модерна распределены неравномерно. Но это

не значит, что какая-либо из стран мирового сообщества может находиться в полной

безопасности. Социолог считает, что сложившаяся ситуация вовлекает в политику

новых субъектов – «движения и партии граждан мира», которые проявляют

рефлексивность в отношении рисков.

Рефлексивность структур модерна

Именно так Бек обозначает квинтэссенцию современной фазы модерна. По

его мнению, главной особенностью современного западного общества является все

увеличивающаяся свобода индивидов от влияния общественных структур. В

результате перед людьми открываются невиданные ранее возможности

рефлексивного созидания не только себя, но и обществ, в которых они живут.

Социальное как таковое не исчезает, но становится подверженным влиянию

рефлексивности. Перед людьми открываются выборы социального контекста – в

какие социальные отношения вступать и поддерживать, а в какие нет.

Рефлексивность распространяется на жизненные ориентации и ценности.

Появляются новые тенденции в мышлении и поведении людей: если ранее они были

прежде всего обеспокоены благосостоянием, то теперь – рисками. Их сознание все

больше волнуют проблемы, связанные с предотвращением и минимизацией рисков:

«Непосредственная опасность конкурирует с сознаваемым содержанием риска. Мир

видимой нужды или видимого изобилия оттесняется на задний план подавляющим

превосходством риска»26.

Более того, ментальность модерна, особенно отношение людей к рискам,

способно влиять на характер их бытия. «В классовых обществах бытие определяет

сознание, – пишет У. Бек, – в то время как в обществе риска сознание определяет

бытие. Соответственно политический потенциал общества риска должен

рассматриваться и анализироваться в социологии и теории возникновения и

распространения знания о рисках»27.

Модерн, считает социолог, производит не только риски, но и особую

рефлексивность в отношении рисков. Не только специальные структуры, но сами

люди начинают собирать информацию о рисках и их последствиях. Они перестают

доверять официальным структурам и даже ученым.

Рефлексивность распространяется на то, как общество, его структуры

относятся к природе. Людей беспокоит то, что многие научные лаборатории

начинают функционировать сами по себе, осуществлять эксперименты, которые

могут иметь губительные непредвиденные последствия. К чему, например, могут

привести опыты по клонированию человека сегодня предсказать не может никто

даже из специалистов. В противовес деятельности таких структур возникают группы

индивидов, проявляющих особую рефлексивность, как в отношении политики

центральной власти, так и функционирования институтов, производящих риски.

Таким образом, модерн, как считает Бек, производит не только новые риски,

но и новые рефлексивные способности, позволяющие минимизировать данные

риски.

23 Там же. – С. 25–26

26 Там же. – С. 54

27 Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. – М.: Прогресс–Традиция, 2000. – С. 14

298

5. Фукоизм о знании и власти, их контроле над людьми

Археология знания обосновывает связь между знанием и властью, что

предполагает анализ структурных отношений между дискурсом и властью.

Основной постулат Фуко состоит в том, что определенная форма знания

проявляет власть над другой и тем самым утверждается социальный контроль в

обществе. Имущие и неимущие, свободные и заключенные, умственно здоровые и

сумасшедшие говорят на разных языках, обладают разными формами знаний, между

которыми в современно обществе отсутствует диалог. В конечном счете, одна

форма знания (имущих, свободных, умственно здоровых) начинает властвовать над

другой, что конкретно проявляется в утверждении и развитии институтов

социального контроля – государства, работных домов, тюрем, психбольниц.

По Фуко, язык и власть неразрывны. Причем не люди, конкретные правители,

а существующие в языке символы, имена в конечном счете определяют её характер:

«власть – это не некий институт или структура, не какая-то определенная сила,

которой некто был бы наделен: это имя, которое дают сложной стратегической

ситуации в данном обществе»28.

Развитие знания приводит к изменению характера власти, институтов

социального контроля. В работе «Сумасшествие и цивилизация» показывается, что в

истории человечества был период, когда сумасшедшего рассматривали как

животного. Соответственно, и отношение к психически больным людям было как к

животным. По мере развития медицинского знания это отношение стало меняться.

Сначала психиатрия использовала физическое и моральное воздействие по

отношению к больным. Затем акцент лечения сместился на моральные методы, ибо

причины заболевания виделись в моральных пороках. Возникновение знания об

инфекционном характере заболеваний привело к тому, что психически больные

люди подверглись полнейшей изоляции от остальных. З. Фрейд был первым, кто

стал рассматривать сумасшествие через призму языка. Тем самым в медицинском

знании возникла сама возможность диалога с психически больными людьми, что в

итоге привело к изменению социального контроля по отношению к ним, а затем и

характера власти. Более того, медицина впервые стала распространяться не только

на больных, но и на здоровых людей (профилактическое лечение, предотвращение

возможных патологий).

Данный пример показывает, что археология знания выявляет связь формы

знания (особенно медицины, психологии и психиатрии) с характером социального

контроля по отношению к психически больным людям и властвования вообще.

Эти же идеи Фуко развивает в работе «Надзирать и наказывать: рождение

тюрьмы». По его мнению, характер наказания определяют не конкретные

властители, а «лингвистическая составляющая» конкретной эпистемы. Именно

определенная эпистема детерминировала церемонии публичных казней виновных.

Затем в европейской культуре в период с 1757 по 1830 гг. происходит замена

экзекуций преступников на контроль над ними с помощью определенных тюремных

правил. Возникновение рациональной эпистемы привело, соответственно, к

рационализации и бюрократизации системы наказания, которая стала менее

жестокой и более мягкой. Однако она не стала более человечной. «Буржуазный

институт» тюрьмы, отмечал Фуко, предполагал «не меньшее, а лучшее наказание»,

28 Цит. по: Давыдов Ю.Н. У истоков социологического постмодернизма: от распредмечивания

социальной науки к плюралистическому разложению разумности. – История теоретической

социологии. Том 4. – С-Петербург, 2000. – С. 288

299

которое становилось «более универсальным», а «власть наказания проникла глубже

в социальное тело»29. В отличие от предшествующей новая власть наказания

проявлялась значительно чаще, она стала более эффективной и обезличенной и

распространялась не только на преступников, а на все общество.

Так, на основе нового рационального знания возникла технология

дисциплинарной власти. Она характеризуется тремя особенностями:

1) иерархическим наблюдением – возможностью должностных лиц

осуществлять контроль за сферами, находящимися в зоне их влияния;

2) нормативистскими суждениями – полномочиями должностных лиц

выносить суждения о нарушении поведенческих норм и, соответственно, наказывать

нарушителей;

3) инспектированием тех, кто является наблюдаемыми субъектами.

Данная эпистема («современный научно-правовой комплекс») предполагала

качественно иную власть – контролировать всех людей, причем выявлять «не только

то, что они делали, но и то, что они хотели или могли бы сделать». В итоге возникает

паноптикум – структура с автоматически функционирующей властью, причем

наблюдаемые знают, что они подвергаются контролю, но не знают точно время,

когда должностные лица контролируют их.

Как считает Фуко, современная эпистема возвеличила принцип паноптикума.

Он позволяет развивать дисциплинарное общество, контролируя с помощью более

дешевых и более эффективных средств все большие массы населения в самых

разных сферах – учебных заведениях, на службе, в армии. И в этом случае, как

видно, существует связь между конкретной эпистемой и характером власти.

Заметим, что современные постмодернисты рассматривают компьютерную

сеть в духе археологии знания – как новейшую эпистему, предполагающую

современный вариант паноптикума, который дает властвующим практически

неограниченную возможность контролировать подчиненных.

С аналогичных методологических позиций Фуко анализирует секс и

сексуальность. С его точки зрения, сексуальный дискурс всегда представляет нечто,

что можно контролировать, администрировать. Сексуальность не есть некая

универсальная константа. Напротив, она тесно связана со знанием, типом мышления

вообще. Смена эпистем, соответственно, приводит к утверждению нового типа

властвования общества относительно функционирования тела и секса. «Эта власть, –

пишет Фуко, – выступает как раз отнюдь не в форме закона или в качестве

последствия действия какого-либо определенного запрета. Напротив, она

осуществляет свое действие через умножение отдельных форм сексуальности»30.

Как видно, взаимодействие знания и власти проявляется и в сфере сексуальности.

Таким образом, теория археологии знания дает исследователям весьма

оригинальный инструментарий изучения социальных реалий. Используя

деконструкцию дискурса и переходя от неё к формированию представления об

«эпистеме», в итоге можно получить незаангажированные представления о

характере власти в конкретный исторический период, о специфике отдельно взятых

сфер жизнедеятельности общества. Данный теоретико-методологический

инструментарий особенно годится сегодня, когда социальные реалии все более

размываются, становятся диффузными. В этих условиях типы правил дискурсивных

29 Foucault M. Discipline and Punish: The Birth of the Prison. New York: Vintage, 1979. – Р. 82

30 Цит. по: Давыдов Ю.Н. У истоков социологического постмодернизма: от распредмечивания

социальной науки к плюралистическому разложению разумности. – История теоретической

социологии. Том 4. – С-Петербург, 2000. – С. 292

300

практик представляют собой нечто относительно стабильное, на что исследователи

могут опереться при изучении современного постмодернистского общества.

Теория археологии знания – это также теория о развитии научных теорий.

Мы, по существу, привыкли к декартовской методологии науки, рассматривающей

теорию как наиболее сложную и развитую форму организации научного знания,

которая дает целостное представление о существенных связях определенной области

действительности – объекта данной теории31. Однако данная теория обосновывает,

на наш взгляд, справедливый постулат о том, что научные теории могут иметь

разные методологические основания. Так, теории постмодерна по духу

релятивистские, открытые не только для рациональных, но и для иррациональных

понятий. Их главная цель – выявить характерные тенденции современного

общественного развития. Постмодернисты не дают целостное представление о

сущностных связях определенных социо-культурных реалий, и не пытаются найти

на них исчерпывающие ответы.

Вопросы на развитие социологического воображения:

1. Как трактуется хаос и порядок в синергетике? Попробуйте через призму

этих воззрений охарактеризовать современное состояние российского общества. Как

самоорганизующиеся политические структуры влияют на политическое поле страны

в целом?

2. Чем в принципе отличаются теории постструктурализма от классических и

модернистских теорий? Можно ли с помощью теорий постструктурализма

анализировать реалии российского общества? Как Вы относитесь к постулату Фуко

о взаимосвязи форм знания и властвования? Приведите Ваши аргументы,

основываясь на исторических данных России и других стран.

3. Что стоит за постулатом Ж. Дерриды о «смерти Автора»? Какие аргументы

приводит ученый для его обоснования? Как эта идея перекликается с воззрениями

синергетиков о «смутной» картине мира?

Основные термины и выражения:

Синергетика, постструктурализм, постмодернистская теория, внешняя

причина, линейная эволюция, хаос, порядок, саморефлексия, самоорганизующаяся

структура, семиотика, самодвижение материи, неравновестность, бифуркация,

зона (точка) бифуркации, «смерть Автора», «смерть субъекта»,

фаллологоцентризм, фаллоцентризм, постнеклассическая методология,

неодетерминизм, принудительная причинность, теория археологии знания,

«молчаливые монументы», социальный дискурс, эпистема, грамматология,

письменность, общество риска, рефлексивность в отношении рисков,

иерархическое наблюдение, нормативистское суждение, инспектирование,

паноптикум

ЛИТЕРАТУРА

Алексеева Т.А. Современные политические теории. М.: РОСПЭН, 2000. –

Лекция 11

31 См.: Теория. – Российская социологическая энциклопедия. М., НОРМА – ИНФРА · М, 1998. –

С. 556

301

Барт Р. Избранные работы: Семиотика, Поэтика. – М.: Издательская группа

«Прогресс», Универс», 1994

Бек У. Что такое глобализация? М.: Прогресс-Традиция, 2001

Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. М.: Прогресс–традиция,

2000

Давыдов Ю.Н. У истоков социологического постмодернизма: от

распредмечивания социальной науки к плюралистическому разложению разумности.

– История теоретической социологии. Том 4. – С-Петербург, 2000

Давыдов Ю.Н. Ж. Деррида и маркиз де Сад. – История теоретической

социологии. Том 4. – С-Петербург, 2000

Деррида Ж. Голос и феномен. СПб.: Алетейя, 1999

Деррида Ж. Позиции. Киев: ДЛ, 1996

Деррида Ж. Письмо и различие. М.: Академический Проект, 2000

Деррида Ж. Эссе об имени. СПб.: Алетейя, 1998

Деррида Ж. Страсти // Socio–Logos’96. Альманах Российско–французского

центра социологических исследований Российской АН. М.: Socio–Logos’96, 1996

Ильин И.П. Постмодернизм. Словарь терминов. М.: INTRADA, 2001

Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. – СПб.: Алетейя, 1998

Постмодернизм. Энциклопедия. – Минск: Интерпрессервис; Книжный Дом,

2001

Пригожин И., Стингерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с

природой. М.: Эдиториал УРСС, 2001

Учебный социологический словарь с английскими и испанскими

эквивалентами. Издание 4-е, дополненное, переработанное. Общая редакция С.А.

Кравченко. М.: Экзамен, 2001

Фуко М. Археология знания. Киев: «Ника-центр», 1996

Фуко М. Рождение клиники. М.: Смысл, 1998

Фуко М.П. Воля к истине: По ту сторону власти и сексуальности. Работы

разных лет. М.: «Магистериум», «Касталь», 1996

Фуко М.П. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. М.: Прогресс,

1977

Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб., 1998

Фуко М. Надзирать и наказывать. М.: Ad Marginem, 1999

Foucault M. The Care of the Self: Volume 3 of The History of Sexuality. New

York: Pantheon Books, 1986

Foucault M. The History of Sexuality, Vol. 1, An Introduction. New York:

Vintage, 1980

Foucault M. The Order of Things: An Archaeology of the Human Sciences. New

York: Vintage, 1973

Foucault M. The Use of Pleasure: Volume 2 of The History of Sexuality. New

York: Pantheon Books, 1985

Ritzer G. Postmodern Social Theory. – The McGraw-Hill Companies, 1997. –

Chapter 3, 4, 7

302

Тема 19. ПОСТМОДЕРНИСТСКИЕ ТЕОРИИ

1. Постмодерн и потребность нового социологического знания

2. З. Бауман: социология постмодерна

3. Ж. Бодрийяр: создание «антисоциальной» теории

4. Симулякры и симуляции современного общества (по мотивам произведений

Ж. Бодрийяра)

Ряд социологов и социальных теоретиков считает, что социальные изменения

конца XX – начала XXI века столь значительны, что уже не могут быть объяснены даже

с помощью социологических теорий, относящихся к модерну и постмодерну. В этой

связи учеными было предложено социальные реалии, идущие на смену модерна,

именовать постмодерном. Соответственно, теории, их интерпретирующие, стали

называться постмодернистскими. Как будет показано ниже, они имеют свой, весьма

специфический теоретико-методологический инструментарий, хотя некоторые

положения и идеи, высказанные представителями синергетики и постструктурализма,

перешли в постмодернистские теории.

Естественно, пока не сложилось общепринятого представления о том, что же есть

постмодерн. И все же многие ученые, проявляя воистину незаурядное социологическое

воображение, пытаются создать теории, которые позволяли бы углублять наши

представления о характере новейших социальных тенденций, о том, каковы сегодня

наши самопредставления, в каких направлениях идет развитие человеческой

цивилизации.

1. Постмодерн и потребность нового социологического знания

Постмодерн представляет собой эпоху в развитии человечества, для которой

характерно качественное увеличение неопределенности весьма многих социальных

реалий. Становятся очевидными проявления, связанные со случайностью,

многовариантностью и альтернативностью.

Как же исследовать эти новые реалии с собственно социологических позиций?

Некоторые социологи стали исходить из того, что для анализа отмеченных выше реалий

требуется принципиально новый тип теоретизирования о социальном мире.

В самом общем виде их воззрения свелись к следующему.

– Эра всеобъемлющих социальных теорий, которые могли бы дать рациональные

ответы на многочисленные иррациональные вызовы, в частности, на появляющиеся

размытые, диффузные социальные реалии, смешанные стили жизни и т.д., закончилась.

Ожидать разработку теорий в духе Маркса, Дюркгейма или Парсонса ныне не

приходится. Вместе с тем многие постмодернисты являются сторонниками и

последователями этих социологов, что, несомненно, сказывается на характере их

взглядов (своим локальным и этноцентристским интерпретациям подчас пытаются

придать неоправданно глобальные обобщения).

– В отличие от классических и современных социологических теорий,

нацеленных на выявление истины, на представление целостного знания о сущностных

связей определенной области действительности, теории постмодерна по духу

релятивистские. Они открыты не только для рациональных, но и для иррациональных

понятий. Их главная цель – найти не исчерпывающие ответы, а выявить характерные

303

тенденции современного общественного развития. Примером тому может быть уже

упоминавшаяся теория макдональдизации общества, предложенная Дж. Ритцером. Она

образно определяет процесс распространения особых социальных практик, характерных

для ресторанов быстрого обслуживания, во многие сферы общественной жизни –

образование, медицину и т.д.

– Теории постмодерна, строго говоря, не являются собственно социологическими.

Они вбирают достижения целого ряда дисциплин – лингвистики, антропологии,

математики, особенно семиотики, включающей в себя не только язык, но и другие

знаковые и символические системы, и т.д. Во многих из них практически отсутствуют

границы между реальностью и виртуальной реальностью, предметами и их образами,

между наукой и фантастикой, детерминизмом и индетерминизмом.

Некоторые представители постмодерна даже не считают себя социологами.

Однако независимо от их собственных мнений влияние теорий постмодерна на

современную социологическую мысль является бесспорным. Они отвечают основным

критериям научной теории – имеют дело с социально значимыми проблемами,

признаются и широко применяются представителями социальных наук, выдерживают

определенное испытание временем.

– Некоторые представители постмодерна пытаются придать новое звучание и

толкование мифам, мистическим и религиозным обрядам, считая, что сегодня они

выступают в качестве новых нормативных регуляторов социальных практик людей.

– Сами постмодернисты оценивают происходящие перемены в обществе по-

разному. Одни считают, что общество уже радикально изменилось. Другие полагают,

что постмодерн ныне сосуществует с модерном. Нам представляется данная позиция

более адекватной происходящим переменам. В самом деле, постмодерн не мог враз

проникнуть во все культуры, охватить все сферы общественной жизни. Поэтому, на наш

взгляд, сегодня правильнее говорить об особенностях постмодерна применительно к

конкретному социально-культурному пространству.

Представителей постмодерна уже достаточно много. Кого выбрать из них для

рассмотрения? Мы решили остановиться только на тех именах, которые уже достаточно

известны социологической общественности, кто упоминается, как в специальных

учебниках по социальной теории постмодерна, так и в пособиях по общей социологии.

2. З. Бауман: социология постмодерна

Зигмунд Бауман (Z. Bauman) родился в 1925 году, польско-американский

социолог, непосредственно ставящий своей целью обоснование социологии

постмодерна.

З. Бауман автор следующих работ: «Культура как Praxis», «Философия и

постмодернистская социология», «Мыслить социологически», «Модерн и

амбивалентность», «Признаки постмодерна», «Модерн и Холокост»,

«Постмодернистская этика», «Жизнь в фрагментах: очерки о постмодернистской

морали», «Законодатели и интерпретаторы: о модерне, постмодерне и

интеллектуалах».

Постмодернистская ментальность

З. Бауман исходит из того, что есть множество определений постмодерна, каждое

из которых отражает те или иные стороны этой новой реальности. Для самого Баумана

постмодерн – это определенное состояние ментальности, отличное от ментальности

модерна.

304

Вот лишь некоторые основные черты постмодерна, выделенные З. Бауманом,

одним из создателей социологии постмодерна в книге «Признаки постмодерна»:

– плюрализм культур, который распространяется на буквально все: традиции,

идеологии, формы жизни и т.д.;

– постоянно происходящее изменение;

– отсутствие каких-либо властных универсалий;

– доминирование средств массовой информации и их продуктов;

– отсутствие основной реальности, ибо все, в конечном счете, представляет собой

символы1.

Особенно нормативность размывается в сфере морали, которая становится

амбивалентной и крайне противоречивой. По Бауману, мораль постмодернистского

общества выглядит так:

1) Люди перестают быть плохими или хорошими. Они просто «морально

амбивалентны».

2) Моральные явления не отличаются регулярностью и устойчивостью.

3) Моральные конфликты не могут быть разрешены в силу отсутствия

устойчивых моральных принципов.

4) Нет такого явления как универсальная, общая для всех мораль.

5) Соответственно, нет рационального порядка, ибо нет механизма морального

контроля.

6) Но мораль не исчезает вообще. Она трансформируется в этическую систему,

касающуюся межличностного взаимодействия. Особую значимость приобретает

потребность быть для другого.

7) Люди обречены на жизнь с неразрешимыми моральными дилеммами2.

Это отличие выражается, прежде всего, в рефлексивности постмодернистов, в их

критичности не только по отношению к окружающим реалиям, но и к себе, своим идеям

и действиям. Постмодернистская ментальность позволяет индивидам преодолевать

власть структур, характерную для общества модерна, которая задавала вполне

определенные жизненные ориентиры. Более того, постмодернистская ментальность дает

индивидам также возможность выйти за пределы влияния социальных структур. Это

позволяет им лучше реализовать свой интеллектуальный потенциал вне зависимости от

социального происхождения.

Ментальность постмодерна не нацелена на поиск окончательных истин. Скорее,

постмодернисты стремятся к утверждению нового стандарта истины,

предполагающего её относительность.

Модернисты стремятся понять мир, прежде всего, с помощью рационального

инструментария. Постмодернисты не чураются иррациональных понятий, толерантно

относятся к мистике и вообще учатся жить с явлениями, которые пока не получили

объяснения.

Модернисты хотят контролировать мир, покорять природу. Постмодернисты не

только не стремятся к этому, а, напротив, предпринимают усилия, чтобы разрушить этот

контроль. Бауман замечает: «Модерн был долгим маршем в тюрьму. До нее так никогда

и не дошли (однако в некоторых местах, таких как сталинистская Россия, гитлеровская

Германия или маоистский Китай, подходили весьма близко), хотя не из-за недостатка

старания»3.

1 См.: Bauman Z. Intimations of Postmodernity. London: Routledge, 1992

2 См.: Bauman Z. Postmodern Ethics. Oxford: Basil Blackwell, 1993; Life in Fragments: Essays in

Postmodern Morality. Oxford, Blackwell, 1995

3 См.: Ritzer G. Postmodern Social Theory. – The McGraw-Hill Companies, 1997. – Р. 158

305

Бауман написал целую работу, посвященную сравнительному анализу

ментальности модерна и постмодерна. Она называется «Законодатели и интерпретаторы:

о модерне, постмодерне и интеллектуалах».

Под «законодателями» социолог имеет в виду интеллектуалов с модернистским

мышлением. Для них характерно следующее: авторитарные суждения, особенно в

случаях, когда необходимо сделать выбор между разными мнениями; вера в

правильность и обязательность; интеллектуалы могут иметь больший доступ к знанию

в сравнении с остальными; считается, что продукция интеллектуалов имеет

универсальную валидность; интеллектуалы имеют право выносить заключения о

значимости локальных идей, их моральной ценности.

«Интерпретаторы» – интеллектуалы с постмодернистским мышлением.

Соответственно, для них характерно иное: они переводят, точнее, делают доступными

идеи одного сообщества для восприятия другим сообществом; они не ориентированы на

выбор «лучших идей», их цель – обеспечить коммуникацию между автономными

сообществами; интерпретаторы стремятся предотвратить искажение в процессе

коммуникации; для этого они развивают глубокое понимание той системы знания,

которую необходимо адаптировать для восприятия другими4.

Постмодернистское мышление, по существу, предполагает принятие

амбивалентности как естественного положения вещей. Поэтому это мышление

толерантно, ибо оно принимает существование различий как естественную данность.

Утверждение толерантного мышление тем более необходимо в виду появления и

сосуществования многочисленных сообществ, которые функционируют относительно

самостоятельно и отнюдь не проявляют тенденцию к солидарности.

Предмет социологической теории постмодерна

Постмодернистская социология, по мнению Баумана, должна быть в принципе

отлична от современной социологии, ибо имеет дело с нерациональной культурой

постмодерна. Стало быть, сама постмодернистская социология должна быть

нерациональной по форме, из чего логически следует, что она должна радикально

отказаться от традиционного теоретико-методологического инструментария

классических и модернистских социологических парадигм. Хотя Бауман признает

справедливость данного постулата, он полагает, что сегодня он сам не готов к

обоснованию нерациональной социологии и, по возможности, выступает за

преемственность, сохранение постмодернистской социологией всего того, что уже

наработано мировой социологической мыслью. В постмодернистской социологии

научность не исчезает вообще, но акцент смещается на искусство интерпретации.

Вместе с тем Бауман выступает за то, чтобы уже сегодня пересмотреть понимание

полипарадигмальной сущности социологии. Пока в современной социологии

представители каждой парадигмы подчеркивают свою особую значимость, некоторые из

них не оставляют попыток добиться того, чтобы их теории была бы своего рода

гегемоном в социологии. По мнению Баумана, полипарадигмальная сущность

социологии должна сохраниться, но преобразоваться в мирное сосуществование теорий,

так, чтобы каждая из них, по существу, могла дополнять полученные результаты всех

других теорий. Заметим, что подобный взгляд ещё в начале восьмидесятых годов

высказывал Дж. Ритцер5.

4 См.: Ritzer G. Op. cit. – P. 156

5 См.: Ritzer G. Toward an Integrated Sociological Paradigm: The Search for an Exemplar and an

Image of the Subject Matter. Boston: Allyn and Bacon, 1981

306

В силу высказанных соображений Бауман особые усилия прилагает к созданию

социологической теории постмодерна. Такой подход предполагает определенную

преемственность с социологией классической и модерна.

Принципиальные положения, высказанные Бауманом об обществе постмодерна,

следующие. Нельзя постмодерн рассматривать через призму ценностей современного

общества. Постмодерн это общество с самостоятельной самодостаточностью. Отсюда

следует, что постмодерн не болезненная форма и не аномия современного общества.

«Постмодернистское общество есть система со своим собственным правом»6, –

заключает Бауман. И социология постмодерна должна принять «специфику

постмодернистской конфигурации, вместо того, чтобы рассматривать её как больную

или деградированную форму современного общества»7.

Социологическая теория постмодерна должна освоить неодетерминистский

характер новых социальных реалий. У них весьма слабые связи с прошлым

историческим развитием, и они не обладают способностью детерминировать будущее.

Словом, у социологии постмодерна должен быть свой новый предмет исследования.

В самых общих чертах социология постмодерна включает в себя следующее:

1. Её предметом является сложная непредсказуемая общественная система,

прежде всего, в виде потребительского общества.

2. Изучение разнообразных агентов, которые практически не зависят друг от

друга и в целях достижения своих, свободно выбираемых целей, стремятся преодолеть

централизованный контроль.

3. Она исследует хаотическое пространство и хроническую неопределенность,

состояние беспокойства, в котором оказываются интеллектуалы интерпретаторы.

4. Изучение идентичности агентов, которая постоянно изменяется, но не

развивается в определенно ясном направлении.

5. Она изучает то, как люди относятся к своему телу, имея в виду как воздействие

внешних институтов, так и внутреннее выражение свободы.

6. С учетом того, разнообразные агенты практически не зависят друг от друга, тем

не менее, исследуются их временные выборы, объединения, распады связей, о чем

свидетельствуют символические признаки, которые и могут быть предметом изучения.

7. Она исследует символические признаки, которые в условиях неопределенности

выражают определенную значимость для определенных категорий агентов.

8. Особую значимость приобретает исследование знания, которое в условиях

постмодерна знаменует свободу доступа к жизненным ресурсам и возможность их

выбора. Знание также становится одним из основных источников конфликта,

нацеленного на перераспределение ресурсов среди агентов.

3. Ж. Бодрийяр: создание «антисоциальной» теории

Жан Бодрийяр (J. Baudrillard) – родился в 1929 году, французский социолог и

культуролог.

Ж. Бодрийяр является профессором Парижского университета, преподает также в

ведущих учебных заведениях США и Европы.

Ж. Бодрийяр испытал сильное влияние К. Маркса, Э. Дюркгейма,

структуралистов, особенно структурных лингвистов, и, конечно, М. Фуко, взяв у него

идею деконструкции. Строго говоря, сам Ж. Бодрйияр не считает себя постмодернистом

и даже социологом: «Я метафизик, возможно, моралист, но определенно не социолог.

6 Bauman Z. Intimations of Postmodernity. London: Routledge, 1992. – Р. 65

7 Ibid. – P. 27

307

Единственная «социологическая» работа, на которую я могу иметь законные притязания

– это моё усилие положить конец социальному, самой концепции социального»8.

Однако, несмотря на данные заявления, Бодрйияр среди социологов считается все

же социологом. Он автор многочисленных сугубо социологических работ. Среди его

трудов: «Система вещей», «Потребительское общество», «Критика политической

экономии знака», «Зеркало производства», «Символический обмен и смерть», «В тени

молчаливого большинства», «Совращение», «Симулякры и симуляции», «Фатальные

стратегии», «Иллюзия конца», «Экстаз коммунизации», «Год 2000 может не

наступить», «Америка», «Прозрачность зла: очерки об экстремальных явлениях»

(последние две работы были переведены на русский язык и вышли в свет в России в 2000

г.) и др.

«Конец социального»

Что стоит за высказанным Бодрийяром постулатом о «конце социального»? По

его мнению, это означает, что социальное растворяется, разжижается в массе. Такие

социальные реалии как класс или этнос просто растворяются при создании огромной,

недифференцированной массы, которая мыслится им как статистическая категория, а

не социальная общность. В таком понимании социальное отмирает. А если социальное

отмирает, то с ним исчезает и классическая социология, предметом которой как раз

является социальное. Тогда возникает потребность о новом типе теоретизирования об

окружающем мире. И Бодрийяр предпринимает такую попытку создания принципиально

новой теории об обществе.

Речь идет об «антисоциальной» теории с принципиально новыми понятиями.

Бодрийяр свою теорию ассоциирует с «патафизикой» – «наукой воображаемых

решений», заявляя, что это единственный путь отражения реальности, в которой сегодня

оказалось человечество.

Отнюдь не случайно, ряд ученых относят работы Бодрийяра к научной

социологической фантастике, в которой нарочито утрируются реальные тенденции и

при этом исследуется, каким может быть будущее, если люди не вмешаются в нынешний

ход жизненных процессов. При этом само исследование осуществляется не в привычных

научных понятиях, а подчас посредством неординарных трактовок старых понятий, в

которые вкладывается новый смысл (упоминавшаяся выше «масса»), с помощью

афоризмов и даже стихов и анекдотов. Такова форма теории постмодерна, таков её

научный инструментарий, к которому, очевидно, придется привыкать всем, кто серьезно

относится к этому научному направлению.

Потребительское общество

Как отмечалось выше, Бодрийяр в течение определенного периода своего

творчества увлекался работами К. Маркса. Однако в отличие от многих марксистов, он

сделал акцент не на исследовании производства, а потребления, особенностей его

проявления в Америке. В концентрированной форме эти проблемы рассматриваются в

работе «Америка». Американское общество, считает Бодрийяр, является моделью

потребительского общества, на которую будут ориентироваться европейские страны.

Однако Америка, как считает Бодрийяр, превращается в социальную пустыню, в мир

китча, в котором исчезают эстетические и высокие ценности.

8 См.: Ritzer G. Postmodern Social Theory. – The McGraw-Hill Companies, 1997. – Р. 77

308

У структуралистов Бодрийяр взял идею видения системы потребительских

товаров через призму кода сигнификации (смысла), осуществляющего контроль, как над

предметами, так и индивидами общества. Предметы потребления являются частью

знаковой системы. Поэтому можно утверждать, что когда люди потребляют предметы,

они потребляют и знаки. То, что мы потребляем, зачастую не являются предметами в

собственном смысле слова, а лишь знаками. «Потребление… – пишет Бодрийяр, –

является систематическим актом манипуляции знаками… чтобы стать предметом

потребления, предмет изначально должен стать знаком»9.

На основе этого суждения социологом делается далеко идущий вывод,

подтверждающий постулат о «конце социального»: люди перестают различаться по

социальному происхождению или положению. Основой их дифференциации становятся

потребляемые ими знаки. Более того, через потребление конкретных знаков, мы

уподобляемся тем, кто потребляет сходные знаки, и, напротив, становится отличными от

тех людей, кто данные знаки не потребляет.

Причем, именно код контролирует, какие предметы люди потребляют, что они

делают. Индивидам может казаться, что, имея деньги, они могут приобрести все, что

угодно, все, что они могут захотеть. Но дело-то в том, что они могут захотеть лишь то,

что потребляет группа, к которой они принадлежат, точнее, то, что диктует

характерный для данной группы код сигнификации. В этом-то весь смысл

потребительского общества: людям кажется, что они полностью свободны в

потреблении, но в действительности код сигнификации ограничивает их свободу.

Например, многие достаточно обеспеченные пенсионеры на Западе в зимний период

времени отдыхают в течение нескольких месяцев в теплых экзотических местах (в этот

период все услуги значительно дешевле). Но там практически нет пожилых людей из

России. Несомненно, «новые русские» могли бы организовать подобного рода отдых для

своих родителей и порадовать стариков. Но над ними властвует все тот же код

сигнификации, диктующий, что можно потреблять представителям данной группы

(поездка зимой в южные страны, как правило, не входит в наш код).

Потребительское общество кладет конец «потребностям» в традиционном смысле

этого понятия. До сих пор потребности были связаны с индивидами определенными

отношениями через предметы потребления. Бодрийяр осуществляет деконструкцию

этих отношений в фукоистском духе и приходит к интересным суждениям. В обществе

постмодерна люди не покупают то, в чем они нуждаются. Скорее, код контролирует и

принуждает их делать те или иные покупки. Предметы утрачивают функцию

полезности. Потребительская стоимость заменяется символической стоимостью:

индивиды начинают приобретать товары, потому что они являются символами престижа,

власти, благополучия. Эти символы не столько удовлетворяют конкретные потребности,

сколько служат дифференционными знаками, свидетельствующими о принадлежности к

конкретной группе ровней. Так, постепенно из потребляемых символов складывается

«язык», позволяющий значимо общаться с окружающими: потребляемые товары могут

красноречиво рассказать практически все об их владельцах, принадлежащих к

определенной «потребительской массе».

Символический обмен

В потребительском обществе нет таких символов, которые бы не были товаром.

Все символы – пиво и сигареты, высокое искусство и сексуальные акты, абстрактные

теории и автомобили – производятся, обмениваются и продаются. Так, возникает и

9 Baudrillard J. Selected Writings. Stanford: Stanford University Press. – Р. 22

309

утверждается символический обмен. Концепция символического обмена является

стержнем теории Бодрийяра. По его мнению, символический обмен становится

основополагающей универсалией современного потребительского общества.

С обоснованием концепции символического обмена Бодрийяр полностью отходит

от Маркса, который, как мы помним, акцент делал на экономическом обмене. Она же

позволяет её автору обосновать новое, трехстадийное видение истории человеческой

цивилизации. На первой стадии, включающей архаическое и феодальное общества,

обменивался только прибавочный материальный продукт. На второй –

капиталистической – обменивались все товары промышленного производства. На третей,

нынешней утверждается и господствует символический обмен. Символический обмен в

принципе отличается от обмена экономического: он не предполагает прямой обмен

товаров; взаимодействие обменивающихся практически ни чем не ограничено; и главное

– по сути он является скорее разрушительным, чем созидательным. Причем разрушается

и то, против чего были направлены традиционные социальные движения.

Так, третья стадия десоциализирует и кладет конец прежним отношениям между

капиталистами и рабочими. Им на смену приходят отношения между террористом и

заложником, имея в виду, что все мы в цикле символического обмена (взятия и возврата)

можем потенциально выступать и террористами и заложниками. С помощью этой

метафоры Бодрийяр подчеркивает отмирание социальных правил, регулировавших

человеческие отношения, наступления антирационалистской патологии. Более того, эти

новые отношения свидетельствуют и об отмирании отчуждения в марксовом понимании,

и об отмирании аномии в дюркгеймовском видении. По Бодрийяру, новые отношения

«хуже» отчуждения и аномии, они находятся «за их пределами». Но, уж таковы они есть.

Однако символический обмен не распространяется на взаимодействие с

мертвыми, что было характерно для предыдущих обществ. В традиционных обществах

существовали многочисленные ритуалы, символизирующие неразрывную связь ныне

живущих с предшествующими поколениями. Потребительское общество по существу

разрывает эту связь, радикально обособляя жизнь от смерти. Пожилых людей

направляют, хотя и в комфортабельные, но сегрегированные дома престарелых.

Бодрийяр, как видно, пытается подвести читателей к выводу, что символический

обмен разрушает прежние социальные отношения. И главным разрушителем выступает

не революции, не какая-то социальная сила, а контроль со стороны кода сигнификации.

Сила его эффективности оказалась куда большей, чем сила ранее известных социальных

движений. Но сам код также контролируется и, прежде всего средствами массовой

информации. Причем современные СМИ практически тотально манипулируют кодом.

Это проявляется в том, что символы, имеющие концентрированное выражение в коде,

становятся абсолютно индетерминированы, относительны от реалий окружающего

мира. В итоге разрушается и отмирает связь между символами и реальностью. Обмен

между символами происходит относительно друг друга, но не между символами и

реальностью. За символами не стоит ничего конкретного. Так стирается грань между

реальностью и вымыслом, между истиной и заблуждением. Реальность и истина, как

считает Бодрияр, просто перестают существовать.

Гиперреальность

Символический обмен приводит к утверждению «гиперреальности». Под

гиперреальностью Бодрийяр понимает симуляции чего-либо. Социолог добавляет при

этом, что гиперреальность для стороннего наблюдателя более реальна, чем сама

реальность, более правдива, чем истина, более очаровательна, чем само очарование. В

качестве примера гиперреальности Бодрийяр приводит Диснейленд. В парке жизненный

310

мир воспринимается, как более реальный по сравнению с тем, что есть «реальность» за

его воротами. Обслуживание опять-таки здесь более замечательное, чем то, с которым

мы сталкивается в реальной жизни. Видение фауны и флоры океана куда лучше, чем её

можно познать при реальном контакте с морской водой.

Превращение символов в гиперреальность, по Бодрийяру, осуществляется

благодаря серии последовательных превращений символов:

1) символ отражает сущностную характеристику реальности;

2) символ маскирует и искажает сущность реальности;

3) символ уже скрывает отсутствие сущности реальности;

4) он перестает соотноситься с реальностью вообще, представляя лишь подобие

или видимость чего-либо.

Гиперреальность имеет дело с фрагментами или вообще видимостью

реальности.

По Бодрийяру, общественное мнение отражает не реальность, а гиперреальность.

Респонденты не выражают собственное мнение. Они воспроизводят то, что ранее уже

было создано в виде системы символов средствами массовой информации.

Политика, как считает Бодрийяр, также обретает форму гиперреальности. Партии

не отстаивают и не борются за что-либо реальное. Тем не менее, они противостоят друг

другу, «симулируя оппозицию».

Бюрократическая система контроля, адекватная экономическому обмену,

уступает место «мягкому контролю, осуществляемому с помощью симуляций». Все

социальные группы в итоге преобразуются в «единую огромную симулируемую массу».

«Революция нашего времени есть революция неопределенности», – заключает

Бодрийяр. Её результатом является то, что индивиды становятся индифферентными

относительно времени и пространства, политики и труда, культуры и секса (все больше

людей склонны к тому, чтобы хирургически или семиотически изменить пол) и т.д.

4. Симулякры и симуляции современного общества (по мотивам

произведений Ж. Бодрийяра

«Симулякры и симуляции» – так называется работа Бодрийяра, в которой

раскрываются механизмы формирования гиперреальности.

Под симулякрами Бодрийяр понимает знаки или образы, отрывающиеся по

смыслу от конкретных объектов, явлений, событий, к которым они изначально

относились, и тем самым выступающие как подделки, уродливые мутанты,

фальсифицированные копии, не соответствующие оригиналу.

Своими корнями данный термин уходит в понятие, введенное ещё Платоном, –

«копия копии», обозначающее, что многократное копирование образца в итоге приводит

к утрате идентичности образа. В этой связи симулякры выступают как знаки,

приобретающие автономный смысл и вообще не соотнесенные с реальностью. Тем не

менее симулякры могут и широко используются в коммуникативных процессах

современного общества. Они воспринимаются людьми благодаря ассоциаций с

конкретными объектами, явлениями, событиями. Иными словами, благодаря замене

реального знаками реального происходит утверждение иллюзии реальности, творчества,

прекрасного, доброты и т.д.

Как считает Бодрийяр, современное общество основано на симулякрах:

Диснейленд – более привлекателен, чем естественная природа; модная вещь – лучше

той, которая прекрасно функционирует; порнофильмы сменяют сексуальность, мыльные

оперы – любовь и т.д.

311

Симуляция в интерпретации Бодрийяра означает обретение знаками, образами,

символами самодостаточной реальности. Социолог полагает, что сегодня развитие

человеческой цивилизации идет в направлении утверждения мира симулиций, которые

буквально распространились на все сферы общественной жизни.

Насколько симулякры и симуляции вошли в нашу жизнь?

Нравится нам это или нет, но различные симулякры стали частью нашей

действительности. Они существуют вполне реально, хотя, как правило,

относительно непродолжительное время. Такие симулякры как «истинные

патриоты, демократы», менты из телесериалов, финансовые пирамиды,

«настоящая любовь» Марий и т.д., представляется настолько заполнили нашу

жизнь, стали «правдивыми», близкими и «родными», что начали

абсорбировать, поглощать объективную реальность. В результате структуры и

функции, представляющие собственно общество, становятся размытыми и

диффузными. Складывается ситуация с утверждением и распространением

симуляций «реального мира», который теперь трудно или почти невозможно

описать с помощью традиционно принятого, рационального научного

инструментария. Становится невозможным ответить на вопрос, какая же

реальность «истинная» или хотя бы – какая «более реальная». Но очевидно то,

что симуляции стали, мягко скажем, определенными реальностями, которые

размывают значения современных и исторических событий, лишают людей

памяти, стремлений постичь истину.

Симулякры неотделимы от новых культурных продуктов. Они делают их

качественно неопределенными. Так, современная звукозаписывающая аппаратура

позволяет совершать невозможные ранее манипуляции со звуком. Классические

произведения Моцарта, Бетховена, Шостаковича могут приобретать совершенно иное по

самым разным параметрам звучание, которое многих слушателей просто зачаровывает.

Более того, аппаратура позволяет слушателям становиться Соавторами исполнения,

задавая звучанию определенные качественные характеристики. Но это будет не тот

вариант исполнения, который задумывался изначально авторами произведений. Это

будет «копия копии». Очевидно несоответствие нового и аутентичного, авторского

звучания.

Благодаря симулякрам, стираются различия между китчем и высоким искусством.

Ещё двадцать лет назад всем известная юмореска С. Образцова «Соло на унитазе»

воспринималось как пародия на псевдоискусство. Тогда при всех возможных вкусовых

допущениях все же существовала разделительная грань между общепринятой культурой

(нормой) и разного рода субкультурами и контркультурами (девиация), к которым у

общества в целом было негативное отношение. Сегодня же, например, игра на всем,

включая грязную посуду, может симулировать культуру вообще. Во всяком случае,

такое исполнение рассматривается как одна из субкультур в культурном плюрализме,

имеющая равные права на автономное существование, на потребление зрительскими

массами. И подобные симулякры культурных продуктов подчас распространяются

миллионными тиражами на наших телеэкранах. Тем самым начинает размываться само

представление о нормативности и девиации, маскируется культурная деградация.

Аналогичная ситуация складывается и в других сферах общественной жизни. Так,

всегда существовали легальный и черный рынки. В различных культурах отношение к

нелегальной экономической деятельности варьировалось от нетерпимого до

снисходительного. Но это было отражение реальности, стремящееся к адекватному

представлению положения дел в обществе. Люди знали, что действительно они имели.

Появление и развитие современных экономических симулякров – теневых

предприятий и банков, фирм однодневок, разного рода «крыш» – смешало все настолько,

312

что идентифицировать легальную и нелегальную деятельность становиться все труднее.

Фактически, симулякры уничтожают всякую соотнесенность знаков, слов, реклам с

истинным положением дел.

Семулякры начинают размывать реальность и в политической сфере. Подчас

исчезает само представление о политике как целедостиженческой деятельности. Она

симулируется сугубо прагматической целью сохранения или обретения властных

полномочий – успехом локального уровня, не имеющего ничего общего ни с реализацией

конкретных программ, ни даже с выполнением традиционных «обещаний» политиков

народу. И при том появляются симулякры самих источников власти: возникают

структуры с размытыми функциями, иногда даже никак легитимно не закрепленными.

Можно по-разному оценивать последствия ликвидации двухполюсного мира. Но,

несомненно, одно – появились симулякры и в сфере международных отношений.

Ломаются и уходят в прошлое прежние образы «друзей» и «врагов». А где же новые

нормы взаимодействия между странами? Их реальные контуры даже не

выкристаллизовываются. Нормой же становится симуляция «стратегического

партнерства», до которого, чтобы оно стало реальным, надо политически и

экономически дозреть. Пока же имеет место явный или латентный отказ международных

структур от ранее призвавшихся норм. Естественно, что реально Мир не становится от

этого более безопасным и стабильным. Пожалуй, наоборот – возрастают риски,

связанные с неопределенностью, непредсказуемыми флуктуациями политических

интересов.

Бодрийяр считает, что выход из создавшегося положения состоит в том, чтобы,

полагаясь на патафизику и научную фантастику, повернуть систему против самой себя:

«Система должна сама совершить самоубийство как ответ на многочисленные вызовы

убийств и самоубийств».

Вопросы на развитие социологического воображения:

1. Одна из основных характеристик постмодерна проявляется в стирании

представлений о нормативности и девиации. Параллельно утверждается плюрализм

субкультур, идеологий стилей жизни. Все большее число людей начинает относиться к

ним толерантно. Как Вы полагаете, сохранится ли это новейшее умонастроение на

достаточно большой период времени?

2. Что стоит за высказанной фразой Бодрийяра о «конце социального»? Какие

аргументы приводит социолог для обоснование столь радикального тезиса? Может ли,

по Вашему мнению, общество быть «несоциальным»?

Основные термины и выражения:

Модерн, постмодерн, амбивалентность морали, релятивизм теорий

постмодерна, макдональдизация общества, теория археологии знания, «Молчаливые

монументы», дискурс как практика, эпистема, «конец социального», код сигнификации,

потребительское общество, потребительская стоимость, символическая стоимость,

«потребительская масса», символический обмен, экономический обмен,

антирациональная патология, индетерминированность, гиперреальность, общество

риска, рефлексивный модерн, рефлексивность, постмодернистское мышление,

социология постмодерна, симулякры, симуляции

ЛИТЕРАТУРА

313

Алексеева Т.А. Современные политические теории. М.: РОСПЭН, 2000. – Лекция

12

Бауман З. Мыслить социологически. М.: Аспект Пресс, 1996

Бодрийяр Ж. Система вещей. М.: Рудомино, 1995

Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства, или конец социального.

Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 2000

Бодрийяр Ж. Америка. М.: «Владимир Даль», 2000

Давыдов Ю.Н. У истоков социологического постмодернизма: от

распредмечивания социальной науки к плюралистическому разложению разумности. –

История теоретической социологии. Том 4. – С-Петербург, 2000

Ильин И. Постмодернизм. От истоков до конца столетия. Эволюция научного

мифа. М.: Интрада, 1998

Козловски П. Культура постмодерна. М.: Республика, 1997

Постмодернизм. Энциклопедия. – Минск: Интерпрессервис; Книжный Дом, 2001

Учебный социологический словарь с английскими и испанскими

эквивалентами. Издание 4-е, дополненное, переработанное. Общая редакция С.А.

Кравченко. М.: Экзамен, 2001

Baudrillard J. Cool Memories. London: Verso, 1990

Baudrillard J. Fatal Strategies. New York: Semiotext(e), 1990

Baudrillard J. For a Critique of the Political Economy of the Sign. US: Telos Press,

1981

Baudrillard J. Simulations. New York: Semiotext(e), 1983

Baudrillard J. Symbolic Exchange and Death. London: Sage, 1993

Baudrillard J. The Illusion of the End. Palo Alto: Stanford University Press, 1994

Baudrillard J. The Mirror of Production. St. Louis: Telos Press, 1975

Baudrillard J. The Transparency of Evil: Essays on Exttreme Phenomena. London:

Verso, 1993

Baudrillard J.Consumer society. In: Selected Writings. Stanford: Stanford University

Press, 1988

Baudrillard J.Seduction. New York: St. Martin’s Press, 1990

Baudrillard J.The System of Objects. In: Selected Writings. Stanford: Stanford

University Press, 1988

Bauman Z. Intimations of Postmodernity. London: Routledge, 1992

Bauman Z. Legislators and Interpreters: On Modernity, Post-Modernity and

Intellectuals. Cambridge, Polity Press, 1987

Bauman Z. Life in Fragments: Essays in Postmodern Morality. Oxford: Blackwell, 1995

Bauman Z. Modernity and Ambivalence. Ithaca: Cornell University Press, 1991

Bauman Z. Modernity and the Holocaust. Ithaca: Cornell University Press, 1989

Bauman Z. Postmodern Ethics. Oxford: Basil Blackwell, 1993

Bauman Z. The Individualized Society. – Cambridge: Polity Press, 2001

Ritzer G. Postmodern Social Theory. – The McGraw-Hill Companies, 1997




1. Эргономические основы безопасности жизнедеятельности
2. 02
3. аналітичне забезпечення стратегічного управління Реалізація концепції стратегічного управління на підпр
4. Юридической психологии
5. объектные связи в рекламе сегодня отличаются сложностью
6. Исходные данные Наименование показателей Условные обозначения
7. тывает более 250 серотипов вирусов входящих в состав 5 родов
8. Понятие и условия эффективности правового воздействия Процесс правового воздействия начинается с постан.html
9. ~ашы~ты~ жайы атты кітап жаз~ан
10. Анализ дуаполии
11. На тему- Конкурентоспособность предприятия и пути её достижения
12. РЕФЕРАТ дисертації на здобуття наукового ступеня кандидата філологічних наук Тер
13. Курсовая работа- Семья в римском праве
14. тема ~ це одна з компонент суспільного ладу функціями якої є виробництво і розподіл багатства
15. практикум ИНСТРУКЦИЯ К ЛАБОРАТОРОЙ РАБОТЕ 4 Теория портф
16. Позаурочна робота з трудового навчання та її роль у трудовій підготовці молодших школярів
17. а Плановофинансовое управление
18. НіконПлюс здійснює розробки в галузі виробництва сучасних лінз та здійснює експорт інноваційної продукці
19. Всего более нужно ценить не жизнь как таковую но жизнь хорошую т
20. Улыбка Будды или Внутренняя улыбка.html