Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
из ниоткуда в никуда
Из ниоткуда
В никуда
Смешно слышать, когда представитель моего поколения твердит об иллюзорности и бессмысленности жизни, хотя сам не в состоянии проделать с миражом виртуального мира хоть сколько-нибудь значимую операцию, подтверждающую его слова. Как сильно должна давить пустота где-то глубоко внутри нас, чтобы от страха оказаться один на один с реальностью бытия, мы с облегчением и благодарностью упали в маски социальных сетей? Насколько сильно должна задавить звенящая на фоне каждого нашего вдоха тревога, чтобы в стремлении заглушить ее, мы кинулись в алкогольно-наркотическое безумство и игры пластиковых людей с восковыми лицами и стеклянными глазами?
Мое поколение кастрировали еще на подходе, когда лишили элементарных основ человеческой сущности, отличающей его от иных представителей животного мира — способности порождать смыслы, формировать ценности, развивать навык рефлексии, то есть умении оперировать в своем уме сложными мыслями, конструировать качественно иные реальности, взаимодействовать с миром с позиции творца, способного к тотальному перерисовыванию мира. Из всех известных на сегодняшний момент разумных существ, подобный уровень партнерства с бытием подвластен исключительно человеку. У нас с вами монополия на использование разума! И мое поколение лишили этого сокровища. И отсутствие отвечающей вызовам жизни мировоззренческой модели, адекватной картины мира, способной удержать нас в психическом равновесии, чтобы побудить к активному созиданию и творчеству, неизбежно приводит сначала к примитивным попыткам заглушить боль с помощью контрацептов сознания, обволакивающих его пеленой сна, и дальше, когда гнетущая тревога становится невыносимой даже во власти наркотика, к агрессии и протесту против самой природы человечности.
Они опрокинули наш мир, и, лишив настоящего, в сущности, лишили наш мир будущего. Сегодняшний Я неспособен к самоидентификации, и это чувство невовлеченности в процесс жизни кажется мне в крайней степени невыносимым. Кто я, когда на меня никто не смотрит? Кто я, когда нет никого, кто мог бы сказать мне, кто я? Кто я, когда остаюсь в тишине наедине с собой? Кто я, когда в мое сознание не поступает ни единого стимула, чтобы у меня появилась реакция на него? И почему я так облегченно благодарен звонящему вдруг телефону, который выдергивает меня из обволакивающей густой пустоты отсутствия, давая возможность тихо и неуверенно прошептать про себя: «Я есть». Страшно. Невыносимо страшно оставаться наедине с собой, понимая, что, даже окруженный людьми, ты по-прежнему остаешься пустым — полый шар в надежде заполнить свое внутреннее пространство другими. И вдруг наедине с собой появляется возможность рассмотреть внутри себя то, что в действительности представляется обязательным к исследованию — отличные от привычного образа жизни, иные, глубинные пространства нашего сознания. Но страшно не потому, что оно пугает своей необъятностью, как иногда пугает искренний взгляд на ночное звездное небо, или вдруг промелькнувшая мысль о конечности нашей жизни. Нет. Страшно потому, что, оставаясь наедине с собой, мы вдруг обнаруживаем, что внутри нас ничего нет — нет ни смыслов, ни ценностей, ни идеи, ни даже зачатков мыслей. Пустота. Холодная, жуткая, густая пустота незнания и непонимания о том, кто мы, где мы и зачем. Полная дезориентация в пространстве и времени и неспособность себя хоть как-то идентифицировать — воин, например, земледелец, творец, ремесленник, ученый. Самодостаточное тотально невовлеченное в процесс актуальной жизни Ничто с пометкой: «Вскрытие не производить за отсутствием наполненности».
Страшно. Ведь первое, что мы узнаем, заглядывая в себя — нас в действительности нет. Нас нет, и именно поэтому мы ничего не сможем оставить после себя. Некому и нечего выражать. Ничто не может выразить пустоту — это бессмысленная конструкция. Мы не сможем породить новые идеи, зафиксировать их в новые книги, чтобы передать следующему поколению хоть что-то, кроме наркотических разочарований и тревоги, ибо источник возникновения нового есть сама жизнь, струящаяся полным креативности потоком, пропитывающая каналы всего человеческого существа, горящего замыслом. Это то немногое, что делает нас живыми, и в то же время необъятно многое — ощущение осмысленности своего существования, ярко выраженное страстное чувство предназначения, реализации замысла, полного внутренней активности, так необходимой для полного ощущения окружающего нас, и одновременно с этим — наполняющего изнутри космоса жизни.
Кто я, когда на меня никто не смотрит? А есть ли я в этот момент? И если есть, какое оно — мое я в отсутствии посторонних глаз?..
(Вместо предисловия.)
— Взгляни-ка на дорогу! Кого ты там видишь?
— Никого, — сказала Алиса.
— Мне бы такое зрение! — заметил король с завистью. — Увидеть никого! Да еще и на таком расстоянии!
Л. Кэррол. «Алиса в зазеркалье».
Поле битвы — Земля
Нам не сообщили правила игры. Стремительно мы ворвались в неизведанное, преисполненные намерением проявить глубоко внутренние потенциалы, обучиться искусству жизни, познать себя и окружающий великолепный мир, летящий с огромной скоростью в необъятном пространстве холодного космоса. Никто не сообщил нам правила игры; никто не ответил на обозначенные нами вопросы; никто не смог обучить нас; никто не смог предоставить так необходимые инструкции по реализации наших собственных ресурсов, с помощью которых мы должны рисовать необъятные миры, создавать новые формы бытия, конструировать иные реальности и уплывать все дальше, — исследуя самые далекие уголки бескрайнего космоса.
Никто не сообщил нам правила игры, когда мы пришли сюда. Эти измотанные жизнью мужчины и женщины с самого нашего рождения убеждали, что значат намного больше нас, ведь именно они впервые рассказали нам о Великой Войне. На протяжении последующих нескольких лет в наши невинные еще несформированные умы порционно вливалась бесценная информация, инструкции и уставы, правила организации, необходимые для выживания в мире Великой Войны. Мы пришли в этот мир преисполненные великих целей, бесконечно глубоких идей и творческих замыслов, но с самого нашего рождения, не имеющие возможности сохранить свое знание, мы позволили этим мужчинам и этим женщинам убедить нас в ином предназначении жизни.
Нам сказали, что мы — это поколение солдат, рожденные в мире Великой Войны, продолжительной войны, развязанной не нами, продолжительной войны, которую на протяжении многих лет не могут ни выиграть, ни проиграть. Нам навязали бессмысленное упорное движение к смерти в качестве основного и единственного смысла нашего существования. Нам сказали, что мы — это поколение солдат, и мы поверили, что родились в мире Великой Войны для того, чтобы провести свою жизнь в бесконечных битвах.
Добро пожаловать на планету Земля! Нет времени объяснять, почему ты должен взять автомат и побежать вперед, поэтому просто беги! Это мир, в котором необходимо воевать. И тебе очень не повезло, потому что ты родился несвободным, и свою свободу должен отвоевать у врага. Тебя ждет время безжалостной войны, тебя ждут страдания необходимые для выживания. Ты — сам по себе не обладаешь никакой ценностью, но твои навыки в ведении боевых действий могут пригодиться миру Великой Войны. Сколько голов ты способен пройти на своем пути, чтобы отвоевать свою свободу? Ты — сам по себе не обладаешь никакой ценностью. Но есть иерархия, цепочка воинских званий, и ты можешь расти, можешь развиваться, пробиваться вверх.
Никто не сообщил нам правила игры, когда мы пришли сюда. Никто не дал нам убедительных ответов. Никто не научил нас. Но нам позволили стать солдатами. Из нас слепили солдат. Мы были такими маленькими и невинными, мы так пылко всматривались в детали, наслаждались самим ощущением жизни, ее таинством и великолепием. Мы были невежественными и невинными, мы не знали, как все устроено на самом деле, но мы чувствовали это. И с каждым днем нас убеждали в обратном. Нас убеждали в том, что на самом деле все обстоит не так, и что на самом деле мир совсем не красив. Мир уродлив — он был таким тысячи лет и будет таким всю нашу жизнь. Мир непрекращающейся Великой Войны. Мир выживания.
И есть Генералы — великие люди, жертвующие своими жизнями во имя всеобщего счастья всех воюющих на планете Земля. И есть Генералы — каждый день создающие все новые виды вооружения, чтобы все более изощренно уничтожать своих врагов. И есть Генералы и их бесчисленные армии преданных солдат. И ты должен стремиться быть таким же, как они. Ты должен стать таким же Великим Генералом, потому что ты солдат, и твоя единственная цель — занимать все более высокие положения в известной цепочке иерархии. И тогда, возможно, ты станешь счастливым и свободным.
Добро пожаловать на планету Земля! Нет времени объяснять, почему ты должен взять автомат и побежать вперед, поэтому просто беги! Ведь это мир, в котором необходимо воевать. И других инструкций тебе знать не нужно. Бери автомат и беги вперед — неважно, куда и зачем. Главное — вперед! Вместе с другими такими же, как ты солдатами, рожденными на планете Земля! На планете непрекращающейся тысячи лет Великой Войны.
Мы не помним, когда и как это происходит. Мы не помним, в какой конкретно момент происходит тот самый сдвиг, который определяет границы наших возможностей на всю нашу дальнейшую жизнь. Мы не помним, в какой конкретно момент начинаем верить в окружающую нас войну, и более того, когда мы действительно начинаем видеть и слышать ее. Выстрелы, предсмертные крики, взрывы гранат. Мы не помним, в какой конкретно момент начинаем бояться всего того, чего не боялись, придя в этот мир. Мы не помним, когда в нас рождается страх быть убитым, ненависть к врагу, комплекс неполноценности, мысль о том, что нам неповезло, анализ ситуации на поле боя, оценка актуального происходящего, зависть к солдатам с более высоким званием. Мы не помним.
Мы не помним, как становимся солдатами, не помним, как принимаем присягу, как кричим троекратное «ура», как клянемся посвятить свою жизнь Великой Войне. Мы не помним, как происходит это внедрение, как разрастается эта идея, это понимание, эта безусловная вера о враждебно настроенном мире Великой Войны. Мы не помним, как происходит эта подмена, мы даже не можем сказать, что она действительно произошла. Мы не помним, потому что процесс установки воинственной операционной системы происходит настолько рано и незаметно, что в нас еще не взрощены необходимые инструменты для сохранения бдительности и внимания. Это произойдет позже, когда всем своим существом мы уверуем в Великую Войну, и увидим ее, и услышим ее.
Так появляется разделение. Так нас вынуждают действовать согласно установленным правилам ведения боя. Так нас направляют в обозначенное русло. Так мы неосознанно начинаем играть в игру, правила которой на протяжении всей нашей жизни будут меняться не нами, и это означает лишь то, что ни выиграть в ней, ни проиграть не представится нам возможным. Так мы становимся солдатами в мире Великой Войны.
Внимание! Начинаем погружение! Поле битвы — Земля!
Смутное сознание
Когда мы рождаемся, наше сознание в большей степени состоит из одних только смутностей. Сегодня без специальных техник мы вряд ли сможем вспомнить первые несколько лет своей жизни, потому что в первые несколько лет нашей жизни механизмы памяти еще совсем не сформированы. Мы ориентируемся в мире, опираясь на врожденные инстинкты, хотя с самого начала нашего путешествия развиваемся в различных направлениях. Мы учимся работать со своим телом, мы учимся смотреть, говорить, запоминать, слышать.
С каждым прожитым днем наше сознание становится все более проявленным, все более сконцентрированным. И однажды наступает такой момент, когда мы ярко осознаем себя, как некое отдельно существующее живое существо со своей отдельной жизнью, своими отдельными мыслями, своими отдельными мечтами и задачами, однако к этому моменту наше сознание уже заражено вирусом незнания и непонимания. С самого начала нашей жизни мы уже заражены вирусом Великой Войны. К тому моменту, когда происходит первое в нашей жизни осознание, мы уже заражены.
Когда мы рождаемся, наше сознание смутно, оно является чистой потенциальной возможностью, из которой можно развернуть абсолютно любые формы. Так разворачивается весь аппарат восприятия, мышление. Мы, опираясь на врожденные инстинкты, сначала начинаем стимулировать свое собственное тело, переживая весь спектр ощущений, начинаем подражать окружающим нас людям — нашим воинским учителям. Мы начинаем впитывать все то, что они говорят и делают, чтобы впоследствии сконструировать из впитанного материала свои собственные представления о мире. Тогда наше сознание и заражается вирусом Великой Войны, в которую нас насильно заставляют сыграть. А ведь у нас нет выбора — мы оказываемся в среде, которая в тот самый момент является единственным источником информации, так необходимой нам.
Когда мы рождаемся, наше сознание смутно, но со временем мы проявляем и развиваем все большие формы, чтобы впоследствии собрать из этих частей и суждений всего себя. Мы начинаем далеко смотреть, мы начинаем глубоко слышать и вдыхать все более новые запахи, мы вслушиваемся в слова других людей и всматриваемся в их поступки. В эти самые мгновения мы заражаемся ими. Мы позволяем их ответам проникать внутрь нас и раскрываться там, развиваться и жить внутри нас, чтобы уже совсем скоро окончательно определить весь дальнейший ход нашей жизни.
Так мы принимаем идею о том, что мир вокруг нас уже известен и до конца изучен. Так мы принимаем идею о том, что мир вокруг нас предлагает нам испытать Великую Войну, в которой необходимо постоянно выживать, постоянно доказывать другим, таким же, как ты, свою собственную значимость, свою уникальность, свою возможность жить в этом мире. Так мы позволяем внешней среде слепить из нас то, что в дальнейшем будет осознавать себя и взаимодействовать с другими живыми людьми. Так мы становимся солдатами.
Тогда мы закрываем себя в коробку, запираем себя внутри себя и с каждым последующим днем укрепляем эти оборонительные системы. Мы выстраиваем железобетонные заборы, протягиваем колючую проволоку вокруг, пропускаем ток и забираемся на высокую башню с пулеметными лентами под мышкой. Мы защищаемся. Из этой позиции нам предстоит изучать окружающий нас мир, из позиции, корнем которой является принятая идея о мире, в котором необходимо быть либо жертвой, либо хищником, постоянно вырывая с кровью средства к сохранению собственной жизни.
Тогда мы начинаем строить свои убежища, с каждым годом все более укрепляя их, не позволяя ничему и никому проникнуть за обозначенные границы. Мы закрываемся, запираем сами себя внутри себя, чтобы никогда до самой смерти даже не попытаться высунуть голову наружу, ибо все, что снаружи — потенциально опасно и представляет угрозу. Мы рождаемся в мире Великой Войны, и мы учимся выживать. Мы учимся защищаться и выживать.
Когда мы рождаемся, наше сознание смутно, но со временем мы развиваемся, мы проявляем эти смутности, подсвечиваем их фонариком. Мы задаем вопросы и получаем ответы, с которыми нам необходимо мириться. С помощью ответов и наблюдения мы создаем себя. Точнее, их ответы и методы убеждения и влияния создают нас. Мы проявляем смутности, но мы заражены этим вирусом, вирусом Великой Войны. Так происходит внедрение. Так привнесенный из внешней среды вирус произрастает внутри нас, заполняет собой незаполненные пустые пространства, чтобы со временем стать тем, что мы назовем собой.
Воинственный Бог
Здесь происходит разделение на то, что мы называем я, и на то, что мы называем страшным словом «подсознание». Здесь мы ограничены железобетонным забором от всего того, что есть внутри нас, ибо мы изначально знаем, что существует лишь то, что обозначено правилами игры, созданной не нами. Здесь мы ограничены тем, что знакомо нам с самого начала нашего существования, то есть тем вирусом, что каждодневно укреплялся в нас. Здесь мы ограничены забором, выстроенным нами же для сохранения нас же от агрессивно настроенного внешнего мира Великой Войны.
Здесь мы разделяем себя на две неравные части, в которой мы — то, что мы называем словом «Я», — составляет несоизмеримо меньшую часть, по отношению к тому, от чего мы сознательно отказываемся. Здесь мы выстраиваем вокруг себя железобетонную стену с колючей проволокой и пропущенным по ней током, и запираем себя внутри, сознательно не желая выбираться наружу в агрессивно настроенный мир.
Когда наше сознание разделяется и становится реагирующим, вторая его часть продолжает свою жизнь без нашего осознанного участия. Наше сознание разделяется, но не умирает, таким образом обеспечивая защиту. Уделяя внимание только лишь своим личностным структурам, мы запираемся внутри самих себя, чтобы до самой смерти даже не пытаться понять, существует ли хоть что-нибудь за переделами той окруженной железобетонным забором зоны, которую мы сами создали для себя. Мы боимся того ужаснейшего мира, о котором нам рассказали в самом начале нашей жизни — мира Великой Войны.
Когда наше сознание разделяется, мы засыпаем. Засыпаем, осуществляя свою деятельность в урезанной версии мира, в котором не существует ничего, кроме Великой Войны. Глобальной войны за ресурсы, за доминирование, за территории, войны за продукты питания, за деньги, за право быть кем-то особенным, информационной войны, войны за статус, за дружбу, за право получить помощь, войны за возможность быть живым, счастливым, красивым, сильным, войны за любовь. Так мы оказываемся в мире конфликтов, в мире, правила которого регулярно на протяжении всей нашей жизни будут изменяться не нами; в мире Великой Войны.
Мы позволили внедрить в нас вирус, который изначально запер нас внутри самих себя, чтобы уже никогда не позволить выбраться наружу. И мы оказываемся в мире Великой Войны, окруженные со всех сторон битвами, страхами, неудачами, отсутствием веры и любви, и так мы живем. Так мы меняем полноценную жизнь на урезанную версию жизни, в обмен не получая ничего. Бессмысленная жертва, объясняемая нашим детским невежеством и непониманием в самом начале нашей жизни.
Мы позволили внедрить в нас вирус, который обеспечил наше желание окружить себя железобетонным забором, наставить всяческих ловушек, чтобы никогда не пропускать на нашу территорию посторонних. Мы всю нашу жизнь обучались приемам ведения боя, и сегодня многие из нас могут похвастаться мастерством в этом деле — в умении уничтожать других и не пропускать их на свою территорию.
Мы позволили внедрить в нас вирус, и тем самым начали развивать единственный навык, который смогли нащупать внутри себя — навык ведения боевых действий. И мы стали воевать, как и другие такие же солдаты, как и мы, призванные на воинскую службу сроком до конца жизни. Нас призвали отдать долг самому Богу, который создал этот мир для войны. Воинственный Бог, создавший мир Великой Войны, и создавший армии солдат с одной единственной целью — уничтожать и захватывать все новые территории.
Нас призвали отдать долг самому Богу, не объясняя, не пытаясь объяснить, когда и в какой валюте мы заняли у Него, чтобы сегодня, здесь и сейчас и до конца своей жизни посвящать свою жизнь Великой Войне, бессмысленной и беспощадной войне, в которой нет ни победителей, ни проигравших. Нам не пытались объяснять, что в этой войне мы не сможем найти ничего, кроме смерти.
Когда наше сознание разделяется, мы засыпаем, оставляя несоизмеримо малую часть живой. Точнее, реагирующей. Мы создаем реагирующий на внешние стимулы аппарат, с которым будем вынуждены прожить всю нашу жизнь, уничтожая и захватывая все новые территории у других таких же. Мы бездумно бежим вперед, убивая других, отбирая у других то, чего нам не хватает для ощущения удовлетворения, захватывая огромные территории, защищаясь, нападая.
Сверхзадача солдата
Мы научились воевать. Мы научились убивать. Мы научились быть жестокими, ненавистными, слабыми, жалкими существами, не знающими ничего, кроме собственного безразличия к окружающим и окружающему. Мы научились разрушать. Мы — это великие разрушители. Мы — это поколение солдат, рожденных в мире Великой Войны, и наше предназначение — уничтожать. Без права на жизнь и неподчинение. Мы позволили себе стать такими. Мы заснули, чтобы до самой смерти даже не подать признаков пробуждения. Мы родились в этом мире Великой Войны и уснули в нем, чтобы не просыпаться до самой смерти.
Нас призвали отдать долг самому Богу и привели убедительные доводы. Огромное количество аргументов «за» и еще большее количество фактов. Нам предоставили книги и готовую модель развития, предрекая следовать курсом подчинения, курсом строгой иерархии, курсом Великой Войны. Нас убедили в том, что мы солдаты. Нам назначили роли. Нас призвали на службу на бессрочный срок до конца жизни. Без права на жизнь и неподчинение.
Когда наше сознание разделяется, мы засыпаем внутри себя. Мы закрываемся от самих себя, бежим от самих себя и даже не пытаемся изучать себя. Мы — это реагирующий безжизненный аппарат для осуществления одной единственной задачи — службе в рядах вооруженных сил человечества планеты Земля. Мы — это поколение солдат, запертых в своем собственном сознании и убегающих от своего собственного сознания. Мы — это поколение спящих.
Когда наше сознание разделяется, мы продолжаем свое существование в ограниченной, урезанной версии жизни, тогда как большая часть нашего сознания продолжает свое функционирование, ожидая того часа, когда мы решим проявить весь его потенциал.
Когда мы разделяем свое сознание, позволяем укорениться посреднику между нами и миром — нашему уму, мы постепенно перестаем оперировать с миром, все больше заменяя прямые непосредственные знания и опыт на предоставленные описания и предостережения. Так стремительно вместо необходимых нам примеров мы получаем нравоучения, готовые модели поведения, готовые модели реагирования, модели мышления, модели развития, сформированные желания; со временем перенимаем чужие привычки и зависимости, когда, наконец, впервые в жизни не испытываем чувство страха.
Когда мы разделяем свое сознание с помощью ума, мы перестаем оперировать с миром посредством собственного опыта и исследования, перестаем пользоваться прямыми методами познания, все больше предоставляя формировать наши взгляды и мнения другим людям. Мы позволяем формировать наши взгляды и мнения сначала нашим родителям, затем воинскому радиовещанию и младшему офицерскому составу — нашим первым учителям — мир стремительно переделывает нас под себя с помощью сформированной культурной матрицы в мире Великой Войны.
Когда мы разделяем свое сознание с помощью ума, мы постепенно перенимаем навязываемые нам способы взаимодействия с миром, плотно запечатывая дверь в глубины собственного сознания. С каждым днем на протяжении нескольких последующих лет мы будем перенимать опыт чужой боли, чужих страданий, чужих ошибок, пока, наконец, окончательно не поверим в свою незавидную участь солдата, призванного на планету Земля для ведения бесконечных боевых действий.
Армия «не таких»
Когда мы укореняем в своем уме позицию солдата, появляется страх. Любые проявления большей половины нашего сознания, такие как творчество, потребность в формировании собственного пути, иной взгляд на вещи подавляются окружающими нас людьми. Нам внедряются идеи о том, что мы не такие, какими должны быть, нам говорят, что мы глупые, слабые, необучаемые, странные. Нам говорят, что мы никогда не заведем друзей, не сможем поступить в престижную воинскую академию к Великим Генералам, чтобы впоследствии получить высокое воинское звание в известной цепочке иерархии. Нам говорят, что мы должны следовать определенным правилам на пути к счастью в мире Великой Войны, и со временем мы перенимаем эти правила и начинаем верить в них.
Нам говорят, что мы должны следовать правилам, и со временем мы становимся злыми, мстительными, злопамятными, равнодушными, ненавистными, ревнивыми, жадными. Со временем мы становимся агрессивными к окружающему нас миру, обучаемся ведению боевых действий, готовимся к переходу во взрослую жизнь, в Великую Войну. Со временем мы становимся эгоистичными. Со временем мы начинаем испытывать присущие солдатам страхи. Мы начинаем выстраивать железобетонный забор вокруг нас, защищая свою личную территорию от врагов.
Нам говорят, что мы должны следовать правилам, и со временем мы перестаем напрямую общаться с миром. Со временем мы начинаем видеть, слышать и чувствовать все то, чему нас учили на протяжении нескольких лет. Мы перестаем видеть и слышать тот мир, который есть на самом деле, и начинаем видеть и слышать мир, который нам описывали другие люди. Мы настолько подвержены влиянию и обучению, что невольно встраиваемся в сформированную культурную матрицу, которая навязывает нам идею о Великой Войне. Так мы разделяем свое сознание, чтобы всю оставшуюся жизнь существовать в обрезанной, неполноценной версии мира.
Когда мы разделяем свое сознание, мы начинаем учиться обманывать и бояться. Мы начинаем бояться задавать вопросы, начинаем бояться других людей, начинаем бояться идти навстречу, начинаем бояться быть искренними и честными, начинаем бояться разговаривать открыто, начинаем обманывать. Когда мы разделяем свое сознание, единственным источником знаний становится культурная матрица, сформированная таким образом, чтобы навязать нам ценности, основанные на обмане и страхе. Так мы становимся солдатами, призванными в ряды вооруженных сил планеты Земля.
Когда мы разделяем свое сознание, появляется страх. В нас внедряются идеи о том, что мы слабые, некрасивые, несвободные, и что мы должны быть сильными, воинственными, добиваться свободы. Нам говорят, что мы должны обучаться искусству войны, чтобы выживать. Нас начинают сравнивать с Великими Генералами, предрекают обучение в их воинских академиях, навязывают шаблоны поведения, шаблоны развития, шаблоны реагирования, шаблоны мыслей. Когда мы разделяем свое сознание, мы теряем большую часть своих потенциальных возможностей, большую часть самих себя.
Нам говорят, что мы должны следовать правилам, и на протяжении нашей дальнейшей жизни окружают нас информационным полем. На протяжении нескольких последующих лет нашей жизни нас бомбят информационными бомбами со всех сторон. В нас укореняют страхи, нас ставят в рамки поведения, в рамки мысли, в рамки реагирования. Информационные атаки шлифуют из нас идеальных солдат, призванных на пожизненную службу на планету Земля. Так появляется страх, первая в нашей жизни программа, которая впоследствии засядет очень глубоко в нашем уме — «Я не такой».
Когда мы разделяем свое сознание, из нас делают «не таких». Мы принимаем идею о том, что мы «не такие». Не такие красивые, не такие умные, не такие талантливые, не такие обучаемые, не такие способные, не такие, как какие-либо другие — более красивые и более способные, чем мы, более приспособленные к войне. Так в нас рождаются страхи, комплексы, зависть и злоба. Так мы становимся «не такими». Так мы начинаем ощущать себя «не такими».
Мы — это армия «не таких».
Иерархия воинских званий
Мы рождаемся в сформированной до нас культурной матрице, развивающейся по своим законам. Мы обнаруживаем себя в сформированной социальной среде, которая предлагает нам фиксированное разнообразие ячеек, и нам необходимо занять их. Это развернутая модель реальности со своей социально-экономической системой. Это полотно, внутри которого мы обнаруживаем себя. Полотно Великой Войны.
Мы обнаруживаем себя внутри сформированной культурной матрицы, окруженные определенной внешней средой, которая начинает подчинять нас себе, включать нас в свой рисунок, навязывает нам свои законы, определяет пути нашего развития. Мы рождаемся, но когда приходим в себя, обнаруживаем себя зажатыми определенными обусловленностями, мешающими нам творчески раскрываться и развиваться.
Мы обнаруживаем себя зажатыми внешней средой, навязывающей нам свои особенные законы выживания, и мы начинаем защищаться. Мы начинаем выстраивать вокруг себя железобетонный забор, ограждающий нас от агрессивного мира, пытающегося съесть нас, и в конечном итоге он съедает, поглощает нас. Мы обнаруживаем себя внутри сформированной реальности, существующей независимо от нас, и мы позволяем ей навязать нам свою безусловную незыблемость, независимость, объективность.
Мы обнаруживаем себя в сформированной культурной матрице, и со временем наши глаза начинают видеть все признаки Великой Войны, а наши уши начинают слышать громкие хлопки разрывающихся гранат и предсмертные крики умирающих солдат. Мы начинаем чувствовать запахи пота и крови в тот самый момент, когда мы обнаруживаем себя. Мы уже подчинены предлагаемой реальности, мы вовлечены в нее, мы оказываемся в безвыходной ситуации в мире Великой Войны.
Когда мы начинаем протестовать и сопротивляться, культурная матрица навязывает нам идею о том, что мы изначально «не такие», и наша дальнейшая судьба разворачивается из принятой идеи о нашей несовершенности и ущербности. Мы отказываемся воевать в мире Великой Войны, тем самым становясь «не такими». Мы принимаем себя, как «не таких», и все наши дальнейшие усилия направлены на то, чтобы стать «такими». И мы начинаем искать пути, мы начинаем задавать вопросы, исходя из принятой позиции «не таких».
Культурная матрица навязывает нам идею о том, что мы «не такие», и мы принимаем себя «не такими», и начинаем искать пути, чтобы стать «такими». Мы исходим из позиции «не таких», и все наши дальнейшие усилия направляются на достижение определенного статуса, на перемену статуса. Мы начинаем стремиться к предлагаемым моделям развития, навязываемых нам внешней средой. Мы принимаем позицию «не таких» и все свои усилия направляем на достижения определенного, понятно сформулированного результата — приобретение позиции «таких».
Культурная матрица навязывает нам идею о том, что мы «не такие», и мы начинаем изменяться, мы начинаем применять силы для того, чтобы изменяться. Мы понимаем, что для достижения статуса «таких» нам необходимо воевать, а для этого необходимо получить образование в специализированной Воинской Академии у Великого Генерала. Мы понимаем, что для того чтобы стать «такими», нам необходимо становиться солдатами, и мы поддаемся.
Так мы позволяем культурной матрице зажать нас в свои тески. Так мы включаемся в процессы, проистекающие внутри сформированной культурной матрицы с меняющимися время от времени правилами. Так мы становимся очередным инструментом культурной матрицы, с помощью которого она развивает и расширяет себя. Так мы включаемся в общие процессы Великой Войны, и через некоторое время сознательно начинаем стремительно расширять и развивать ее. Мы принимаем ее цели и задачи как свои собственные, ее идеи как свои собственные, ее изменения как свои собственные.
Мы обнаруживаем себя внутри сформированной культурной матрицы, которая внедряет в нас механизмы, разделяющие наше сознание, и на протяжении нашей дальнейшей жизни укореняет, углубляет и всячески оправдывает их. Мы обнаруживаем себя внутри сформированной культурной матрицы, принимаем себя «не такими» и формируем усилия для достижения определенного результата по смене статуса, и вся наша дальнейшая жизнь превращается в бесконечные смены воинских званий одного на другое. Мы начинаем всецело хотеть занимать все более высокие ранги в известной цепочке иерархии, и мы начинаем завидовать Великим Генералам, мы начинаем воевать.
Великий одинаковый
Когда мы разделяем свое сознание, позволяем укорениться посреднику между нами и миром, включаемся в процессы, проистекающие в рамках сформированной культурной матрицы, наше общение с миром заканчивается. С этого момента и до конца жизни нам предрешено проживать свою жизнь вхолостую, все силы направляя на расширение и развитие навязываемой культурной матрицы со сформированными законами и меняющимися время от времени правилами.
Так мы позволяем формировать нас. Постепенно нам навязываются и укореняются внутри нас наши взгляды, наше мышление, наши представления об устройстве мира, наши ограничения, наши страхи и комплексы. Постепенно, по мере нашей жизни мы позволяем культурной матрице навязать и укоренить внутри нас всю нашу личность, наши привычки и наши зависимости, наши стремления. Постепенно все наше время подчиняется культурной матрице, которая развивается и расширяется посредством нас, используя нас в качестве инструмента для развития.
Мы позволяем использовать нас в качестве инструмента, отдаем все свои силы и все свое время для того, чтобы расширять и развивать культурную матрицу, правила ведения жизни внутри которой регулярно меняются и трансформируются в угоду Великой Стратегии Великой Войны. Мы позволяем использовать нас в качестве инструмента, позволяем навязать нам и укоренить внутри нас наши взгляды, цели и планы. Мы позволяем использовать нас в качестве инструмента, позволяем сформировать наши привычки и наши зависимости.
Мы — это поколение одинаковых «не таких». Нас не существует в действительности. Мы — это поколение одинаковых «не таких» солдат, используемых культурной матрицей в качестве инструмента саморегуляции; призванных на службу для ведения боевых действий. Мы — это поколение одинаковых «не таких», нас используют в качестве инструмента для расширения и развития культурной матрицы, и мы полностью подчинены ей и полностью зависимы от нее.
Мы — это поколение одинаковых «не таких», и мы зависимы, и мы управляемы. Мы позволяем нажимать на наши кнопки, вызывая заранее известные реакции, мы позволяем использовать нас в качестве инструмента, и мы проживаем свои жизни в стремлении достичь недостижимых, навязанных нам культурной матрицей целей — все более высокие воинские звания в известной цепочке иерархии. Нас не существует вне культурной матрицы, мы отождествлены с ней и надежно связаны с ней, и зависимы от нее. Мы не мыслим себя вне Великой Войны, вне войны и все большего достижения.
Убежище солдата
Когда мы рождаемся, наше сознание смутно, но со временем мы проявляем и развиваем все большие формы, чтобы впоследствии собрать из этих частей и суждений всего себя. Мы начинаем далеко смотреть, мы начинаем глубоко слышать и вдыхать все более новые запахи, мы вслушиваемся в слова других людей и всматриваемся в их поступки. В эти самые мгновения мы заражаемся ими. Мы позволяем их ответам проникать внутрь нас и раскрываться там, развиваться и жить внутри нас, чтобы уже совсем скоро окончательно определить весь дальнейший ход нашей жизни.
Так происходит разделение сознания на две неравные части — на «внешнее» и «внутреннее» сознание, на осознанные структуры нашего сознания и на бессознательные, смутные структуры нашего сознания. Так происходит надлом, неосознанный отказ от большей, потенциально творящей, но не проявленной части нашего сознания. Так рождаются процессы, приводящие наш ум в двойственную позицию восприятия, когда нехватка внутренних ресурсов, от которых мы отказываемся, приводит к рождению и развитию двойственности. Так мы становимся механичными, реагирующими.
Когда мы отказываемся от большей части нашего сознания, мы запираемся в своем собственном маленьком мире, мире двойственного противоречивого ума, постепенно программируем себя, формируем модели поведения, модели мышления, принимаем некоторые основные желания как свои собственные мечты, заражаемся программами и установками, привязываемся к вещам и людям, пристращаемся к еде или играм. Постепенно мы становимся реагирующими, автоматическими, механичными. Постепенно мы становимся солдатами.
Когда мы отказываемся от большей части нашего сознания, мы отказываемся от большей части нашего внутреннего неисчерпаемого ресурса, остатки которого по мере дальнейшей жизни тратим на каждодневное продолжение жизнедеятельности наших собственных зависимостей, страхов и комплексов. Мы продолжаем тратить остатки нашей природной энергии на Великую Войну, в которую нас вовлекает сформированная внешняя среда, и со временем нас поглощают, съедают, внедряют в создаваемые повсеместно ячейки с целью использовать остатки нашей энергии для расширения и развития культурной матрицы.
Когда мы отказываемся от большей части нашего сознания, мы отказываемся от природной независимости, от природной свободы, от свободы осознавать и проявлять творящую волю. Мы принимаем позицию «не таких», доверяя свои жизни внешней среде, культурной матрице, активно программирующей наш ум, внедряющий внутрь нас свои программы, навязывая нам идеи о нас, о мире, об окружающих людях.
Когда мы отказываемся от большей части нашего сознания, мы принимаем навязываемые внешней средой ограничения, позволяем формировать наши желания, наши страхи, наши зависимости и жизненные цели. Когда мы отказываемся от большей части нашего сознания, мы продолжаем свою жизнедеятельность в узкоограниченной, замкнутой в самой себе системе двойственного ума. Мы позволяем навязать нам цели и страхи.
Когда мы отказываемся от большей части нашего сознания, оказываемся запертыми в искусственно отделенной, двойственной позиции ума, принимаем идею о том, что мы «не такие», мы создаем вокруг себя железобетонный забор, не позволяющий ничему и никому проникнуть глубоко внутрь нас, и мы укрепляем этот забор, и становимся реагирующими, механичными. Мы позволяем навязать нам схемы — схемы поведения, схемы мышления, схемы реагирования, мы позволяем навязать нам желания, зависимости и страхи. Мы становимся маленькими, закомплексованными, ограниченными собственным умом, навязанным двойственным восприятием.
Когда мы отказываемся от большей части нашего сознания, мы отделяемся от него железобетонным забором, позволяем культурной матрице подносить нам материал для строительства, и окружаем себя стеной. Мы отказываемся от природной свободы, врожденных талантов, отказываемся от цветения, от развития. Когда мы отказываемся от большей части своего сознания, мы отказываемся от полноценной полной жизни, обменивая ее на жизнь ограниченную, несвободную, мучительную — на жизнь, окруженную железобетонным забором, с пропущенной колючей проволокой и проведенным по ней током.
Когда мы отказываемся от большей части нашего сознания, наше «внутреннее», спящее сознание продолжает свою работу вне нашего активного участия, оно продолжает свою работу во время нашего бодрствования и во время нашего сна, оно продолжает свою работу, пока мы находимся внутри собственно построенной железобетонной стены. Наше «внутреннее» сознание остается все таким же смутным, каким было при нашем рождении, не получая возможности быть реализованным, направленным.
Когда мы отказываемся от большей части нашего сознания, наше «внешнее», бодрствующее сознание становится подчиненным нашему двойственному уму — нашим страхам, комплексам и зависимостям. Мы становимся разделенными, неполноценными. Наше «внешнее» сознание становится для нас всеобъемлющим. Когда мы отказываемся от большей части своего сознания, мы запираем себя внутри несоизмеримо малой, узкоограниченной версии нашей жизни и проявляем самую малую часть нашего природного потенциала.
Когда мы отказываемся от большей части нашего сознания, мы становимся зависимыми. Мы становимся зависимыми от людей, от наших потребностей, от наших страстей, от наших желаний. Когда мы отказываемся от большей части нашего сознания, мы начинаем замещать ее предлагаемыми культурной матрицей заменителями, и мы начинаем потреблять ее продукты в надежде получить глубокое удовлетворение, спокойствие, умиротворение и покой. Мы стремимся найти любовь, дружбу, понимание, стремимся найти ответы, однако не понимаем, что окруженные железобетонным забором, отождествляя себя с нашими страхами, желаниями и зависимостями, все наши попытки будут обречены на провал.
Когда мы отказываемся от большей части нашего сознания, мы отказываемся от природной независимости, от врожденных потенциалов и талантов, оказавшихся в спящей части нашего сознания. Когда мы отказываемся от большей части нашего сознания, мы отказываемся от большей части самих себя, обменивая природную свободу и способность к проявлению творящего потенциала на ограниченную, окруженную железобетонным забором жизнь, навязанную нам культурной матрицей. Так происходит разделение.
Тихая смерть
Оставаясь наедине с собой, мы чувствуем, что больны, и что живем ненастоящей, неполноценной жизнью. Когда смолкают все звуки, все голоса, когда прекращает шуметь электричество, единственным источником, возбудителем пространства становимся мы сами. Так на нас опускается тишина, природная тишина, пробивающаяся наружу с приходом уединения.
Оставаясь наедине с собой, нам становится мучительно тяжело, нам хочется закрыться, сбежать от надвигающейся природной, глубоко внутренней тишины, стремящейся поглотить нас. Мы боимся этой тишины, закрываемся искусственными электронными звуками, ненастоящими голосами, звучащими с экрана телевизора. Мы стремимся убежать.
Оставаясь наедине с собой, происходит протест, непринятие, и мы стремимся убежать от приходящей природной тишины, стремительно надвигающейся изнутри нас. Оставаясь наедине с собой, в окружающий нас забор начинает ударяться тишина. Она настолько тонка, что проникает сквозь самые узкие щели. Мы так боимся ее, что включаем оборонительные системы. В самом центре построенной нами личной зоны мы призываем группу барабанщиков, и они с пронзительным грохотом прогоняют приходящую тишину. И мы успокаиваемся.
Оставаясь наедине с собой, мы чувствуем, что что-то не в порядке, что-то идет совсем не так. Мы чувствуем приходящую на нашу незыблемую личную территорию тишину, которая проникает внутрь нас, обволакивает нас. Но действующие оборонительные системы не дают закрепиться ей, разрушить наши стены, и включаются огромные фонари, бросающие слепящий свет в наши глаза. И тишина отступает.
Оставаясь наедине с собой, каждый раз начинает подступать тишина, но мы привычно закрываемся от нее, не позволяем тишине проникнуть внутрь нас, наполнить нас своей глубиной и полнотой, привнести в наш беспокойный ум спокойствие и умиротворение. Мы прогоняем тишину с помощью громких барабанов и слепящего электрического света, бьющего в наши глаза. Мы настолько беззащитны перед приходящей тишиной, настолько боимся ее, что, оставаясь наедине с собой, мы сразу включаем оборонительные системы.
Тишина надвигается, когда мы остаемся наедине с собой. Когда смолкают все звуки и перестает шуметь электричество. Тишина начинает пробираться в нас, когда мы закрываем глаза, но даже тогда мы не позволяем ей закрепиться на окруженной железобетонным забором территории, прогоняя тишину с помощью циркулирующих в уме мыслей. Даже с приходом ночи, до самого момента засыпания мы не позволяем тишине проникнуть нас, а после отдаемся ей, проваливаясь в беспамятстве. Но даже в своих сновидениях мы не в силах прочувствовать глубину приходящей тишины.
Тишина надвигается, когда мы остаемся наедине с собой. Когда мы несколько мгновений переживаем себя и весь мир без посредников, когда на несколько мгновений железобетонный забор растворяется, окутанный всепроникающей природной тишиной. Но снова возвращается, закрывая нас внутри себя. Проникновения тишины внутрь нас настолько мимолетны, настолько краткосрочны, что мы не можем вспомнить о них или сказать хоть что-нибудь, характеризующее эти моменты.
Мы боимся приходящей внутрь нас тишины, потому что она растворяет выстроенный нами железобетонный забор, сводит «на нет» все те навязанные нам программы, схемы поведения, схемы мышления и схемы реагирования. Все это уходит с приходом тишины на нашу территорию. Тишина приходит, когда мы остаемся наедине с собой, на несколько мгновений, давая неопределенное мимолетное переживание себя и окружающего нас мира без посредников, без надстроенных фильтров запрограммированного без нашего участия ума, но снова отступает, стоит нам вернуть на место железобетонный забор, дать команду барабанщикам и включить слепящие электрическим светом фонари.
Мы боимся приходящей внутрь нас тишины, потому что она растворяет все то, к чему мы так привязаны. Наши слабости, наши комплексы, наши желания, наши мысли, наши переживания, циркулирующие внутри беспокойного ума, перестают иметь свою значимость, когда приходит тишина.
Мы боимся приходящей на время природной тишины. Мы боимся, что однажды она может придти навсегда, и больше никогда не отпустить нас. Мы боимся приходящей на время тишины, потому что с ее приходом все нитки, ведущие от нашего беспокойного ума к культурной матрице, обрываются одна за другой, но снова восстанавливаются, когда мы включаем оборонительные системы. Мы боимся приходящей на время природной тишины, потому что она освобождает нас от наших привязанностей и зависимостей.
Мы боимся приходящей природной тишины, потому что она убивает в нас солдата.
За пределами войны
Мы окружили себя железобетонной стеной, закрыли самих себя в придуманном, несуществующем в реальности мире Великой Войны и наполнили его бесчисленным количеством программ-установок, работающих внутри нас на протяжении всей нашей жизни. Мы вынуждены воспроизводить их, реализовывать их в нашем мире, не понимающие, что само наше существование и то, что мы называем своим существованием, оправдано лишь работающими в нашем уме программами.
Когда мы разделили себя, организованная культурная матрица начала свою работу по программированию нашего ума, и окружающая нас действительность постепенно встроила нас в существующие процессы, предоставила нам ментальные конструкты, некие сформулированные идеи, формирующие наши представления о действительности. Таким образом, мы ограничили свое взаимодействие с окружающим миром напрямую, начав пользоваться услугами посредника-ума.
Так пришел страх, ответом на который стала воображаемая в уме иллюзия защищенности, невидимые стены, окружающие нас. Мы сами выстраиваем ее каждый день, каждую секунду своей жизни добавляя по кирпичику. Так пришел страх одиночества, ответом на который стала воображаемая в уме иллюзия непричастности, отдельности, отдаленности от происходящей вокруг нас жизни. Так пришел страх, ответом на который стала воображаемая в уме иллюзия. Иллюзия объективного мира, в которой мы — всего лишь реакция на стимуляцию организованной культурной матрицы.
Так пришел страх, так укоренилось незнание, в котором мы — всего лишь реакция.
Мы есть, мы живы, а значит, мы нужны. Осталось лишь выяснить, каким образом высвободить себя из под давления иллюзий, высвободить себя из под власти представлений и давящих информационных полей, формирующих нас. Осталось лишь выяснить, где мы есть, кто мы есть, и как мы можем действовать. Осталось лишь обнаружить себя вне стимуляции. Осталось лишь обнаружить себя вне воздействия организованной культурной матрицы. Осталось лишь сделать шаг. Но шаг, уводящий нас в сторону от привычного — по определению самый сложный шаг.
А есть ли что-то за пределами Великой Войны?
Из ниоткуда в никуда
В момент, когда мы осознаем всю важность освобождения от заточения в собственном сознании, случается остановка. Это период глубоких переосмыслений. Мы становимся более наблюдательными и внимательными к окружающему нас миру. Мы становимся бдительными. Хотя это лишь первый шаг на пути к освобождению, он играет огромную роль в дальнейшем пути нашей жизни.
В момент, когда мы осознаем свою зависимость от каких-либо внешних стимулов, начинается период протеста, мы начинаем замечать в других людях автоматизмы — автоматические реакции, автоматические мысли, автоматическое поведение, автоматические слова и поступки, автоматическую жизнь, построенную на одних и тех же алгоритмах. Мы понимаем, что окружающие нас люди живут автоматической жизнью.
В момент, когда мы осознаем свою зависимость, мы начинаем наблюдать за собой, мы пытаемся понять, вспомнить, когда позволили сделать с собой такое. В нас может возникнуть ненависть и злоба к тем людям, которые, как нам покажется, повинны в том, что мы стали такими. Мы начнем винить всех подряд — воинских учителей, Великих Генералов, младший офицерский состав. Мы начнем винить всех. Это будет период переосмысления.
В момент, когда мы осознаем свою зависимость, нам станет безумно жаль прожитые в Великой Войне годы, нам захочется все изменить, поменять, и мы начнем искать. Мы начнем искать ответы в том мире, который и заточил нас в нашей темнице. В газетах, книгах, фильмах, мировой сети — где угодно, но только не в самих себе. Ведь в тот момент мы совсем не будем понимать, с чем в действительности мы имеем дело.
В момент, когда мы осознаем свою зависимость, мы начнем метаться из стороны в сторону. Это будет похоже на безумие. Мы будем испытывать самые различные состояния от эйфории до глубокой апатии. Нам будет казаться, что мы одиноки, хотя вокруг будут люди. Нам будет казаться, что мы брошены, хотя о нас будут заботиться. Нам будет казаться, что ничто не имеет значения, и самым правильным вариантом жизни является ее окончание. Мы будем охвачены огромным количеством различных мыслей и идей, которые будут выходить наружу по мере нашей работы, если она будет продолжаться. Мы будем выходить за пределы войны. Мы будем пытаться отходить в сторону.
Мы можем захотеть вернуться обратно. В мир Великой Войны, в иллюзии контроля, в иллюзии условного счастья воинских сражений, в иллюзии удовольствия. Мы можем захотеть вернуться в те привычные алгоритмы жизни, которые вдруг на несколько мгновений осознали. Мы можем захотеть вернуться — настолько сильны будут наши привязанности к миру Великой Войны, от которого мы зависим. Мы сможем найти тысячи оправданий своему бездействию и не найти ни одной причины для того, чтобы действовать. Мы можем захотеть вернуться.
Мы можем захотеть вернуться, но можем смириться. Мы можем смириться и принять происходящую действительность во всей ее тотальности. Мы можем по-настоящему смириться с реальностью и принять идею о том, что мы полностью зависимы и слабы, и не знаем, что делать. Но наше осведомление о том, что мы по-настоящему зависимы, не даст нам вернуться обратно. Мы будем не пробужденными, но и не спящими. Мы будем в большей степени растерянными и в большей степени не знающими, чем кто-либо другой в мире.
Мы можем смириться со своей зависимостью, принять ее, принять все свои пороки, страхи и комплексы, как реально существующие. Только тогда начнется настоящая работа по нашему освобождению от нас же самих. Мы сохраним свое положение в социальной структуре, возможно, мы сохраним все свои дружеские и деловые контакты, возможно, мы оставим все на своих местах, но больше мы никогда не будем автоматическими. Конечно, время от времени, в зависимости от степени и глубины погружения внутрь себя, мы будем снова засыпать, возвращаться в привычные модели поведения, привычные модели мышления, привычные реакции, но снова и снова мы будем находить в себе силы, чтобы открывать глаза и приходить в себя, уходить в сторону от Великой Войны. С каждым разом все сильнее.
Мы можем перестать злиться на тех, кто говорит нам о наших слабостях, или о наших зависимостях. Мы можем перестать быть похожими на других солдат и говорить как другие солдаты, и действовать как другие солдаты, и всегда и везде стремиться подражать им. Мы можем перестать вовлекаться в автоматический процесс реагирования на внешние стимулы, но начать наблюдать за ним. Мы останемся прежними, но мы будем бдительными и внимательными к тому, что происходит. Мы будем бдительными, но время от времени будем засыпать и возвращаться снова, засыпать и возвращаться, приходить в себя, обнаруживать и терять себя в мире Великой Войны.
Мы будем становиться другими. Постепенно, шаг за шагом, одну за другой мы вытащим из нашей головы каждый автоматизм — каждую автоматическую мысль, каждую автоматическую реакцию, каждое автоматическое действие, каждое автоматическое слово. Мы будем становиться другими, постепенно освобождая себя от своих зависимостей и страхов. С каждым днем мы будем оставлять на себе все меньше кнопок, на которые смогут нажимать и манипулировать Великие Генералы. С каждым днем мы будем оставлять все меньше шансов внешнему миру Великой Войны вовлекать нас в нужные ему ситуации — мы будем разбирать свои железобетонные стены по кирпичику, кирпич за кирпичом.
Мы будем становиться другими. Мы будем пробуждаться, когда однажды, в какой-то момент не осознаем, что Великая Война закончилась. Это однажды наступит так внезапно и неожиданно, что мы даже не сможем адекватно принять это состояние. По привычке мы захотим испугаться или испытать какую-то сильную эмоцию, или закричать об этом. Но мы поймем, что ничего этого не осталось. Мы поймем, что все то, что раньше было для нас обычным, исчезло, растворилось. Тогда произойдет то самое освобождение, придет умиротворение и глубинное наслаждение от самого факта нашего существования.
Мы вернемся в себя, возвратим себе себя, окажемся в позиции свободного действования. Мы будем принимать решения, не реагируя на внешние стимулы. Это будет состоянием ясного спокойного ума. Это будет настоящим началом нашей жизни, вторым рождением. Это будет чистым листом, невинностью, той самой детской невинностью, с которой мы пришли в этот мир. Но это будет другая невинность. Это будет невинность, сопряженная с наблюдательностью и бдительностью. Это будет мудрая невинность, та невинность, которую мы уже не позволим нарушить другим людям, как позволили это сделать однажды.
Это шаг в сторону от иллюзий, шаг в неизвестность, шаг в леса без тропинок, указателей и инструкций. Это падение в пропасть. Это шаг из ниоткуда в никуда…
Какие отношения связывают многознание и понимание? Какими навыками должен обладать тот, кто хочет преуспеть на философском поприще? Как связаны философия и конкретные науки?
Филосо́фия (φιλία — любовь, стремление, жажда + σοφία — мудрость → др.-греч. φιλοσοφία (дословно: любовь к мудрости)) — дисциплина, изучающая наиболее общие существенные характеристики и фундаментальные принципы реальности (бытия) и познания, бытия человека, отношения человека и мира. К задачам философии на протяжении её истории относились как изучение всеобщих законов развития мира и общества, так и изучение самого процесса познания и мышления, а также изучение нравственных категорий и ценностей. К числу основных философских вопросов, например, относятся вопросы «Познаваем ли мир?», «Существует ли Бог?», «Что такое истина?», «Что такое хорошо?», «Что первично — материя или сознание?» и другие.
Википедия.
Многознание уму не научает.
Гераклит. V век до н.э.
Ворвался, чтобы реализовать себя и развернуть в мир свой особенный смысл, выполнить одному ему известное, заархивированное в глубине сознания задание, забыв все то, что было, не зная всего того, что будет. Ворвался, выкатившись в это конкретное тело, в этой конкретной семье, в этой конкретной среде, культуре, времени, чтобы уже через каких-то пять — семь лет вдруг резко осознать себя как отдельность, воспринять идентичность и отличие между ним и другими, между ним и миром. Ворвался, чтобы суметь не только вспомнить, но еще сохранить, развить и получить возможность реализовать свое внутреннее знание, развернуть его в мир. Все случится несколько позже, когда нереализованный новорожденный философ сумеет организовать первые защитные мероприятия для сохранения своего особенного интуитивного чувствования окружающего пространства и времени и сумеет выйти за пределы семейной системы, активно побуждающей его воспользоваться предложенными костылями, вместо реального обучения внутренней опоре. Как сладок соблазн. Как слабы кости и невинны мысли. Как тонко еще не до конца ушедшее в глубины чувствование и еле осознаваемое понимание смысла.
В первое время после самоосознания возникает трудность с самоопределением, нахождением позиции и способа поведения в толком неизученном мире, но уже в тот момент абсолютно неприемлемыми активно навязываемыми чужими правилами игры; трудность, вызванная отсутствием жизненного опыта, необходимого для генерации верного решения, зрелого соотнесения реально происходящей ситуации со своим внутренним несформированным миром и структурами сознания. Внешнее вмешательство во внутренние интимные пространства на тот момент расценивается как попытка психологического уничтожения, побуждая выстраивать защитные механизмы, формируя ярко выраженный эгоцентризм, как единственно известное на тот момент средство охранения зерна своего врожденного таланта от затаптывания внешней средой. Такой ярко выраженный эгоцентризм может продолжаться довольно долгое время, до тех пор пока жизненный опыт не предложит более мудрого решения.
Необходимость сохранения интуитивного чувствования индивидуального пути, идущего в явный разлад с попыткой навязывания социально оправдываемой доктрины, в попытках избежать опечатывания собственного сознания чем-то неестественным для него, со временем побуждает такого человека входить в пространство игры и внешнего имитирования. Эта идея возникает как естественное следствие глубокого намерения во что бы то ни стало сохранить себя и свою жизнь от агрессивного переделывания под стандарт социальной среды, системы семейных и культурных обусловленностей. Необходимость имитирования с целью обхода назревающего конфликта с неравным распределением сил, на одной половине которого неокрепшее еле осознаваемое интуитивное чувствование своего особенного отдельного пути, а на другой — огромный по силе социальный эгрегор с бесчисленным количеством последователей, самым ближайшим представителем которого является система семьи. Такой резкий скачок происходит тогда, когда «трудный ребенок» вдруг становится очень послушным, податливым и условно нормальным — в этот момент он разделил себя на истинного себя и того себя, которого он показывает миру.
Вероятно, подобный конфликт поколения чувствовали такие гении, как Леонардо Да Винчи, или Стив Джобс, или Альберт Эйнштейн, или Никола Тесла, для которого вообще не было никакой разницы, в какой атмосфере создавать свои приборы; для которого не было никакой разницы между реальными людьми и персонажами, с которыми он встречался в своих сновидениях; который всю свою жизнь провел в уединении, переезжая из одной гостиницы в другую. Вероятно, о таком виде уединения писал психиатр Карл Густав Юнг (в переводе): «…одиночество обусловлено не отсутствием людей вокруг, а невозможностью говорить с людьми о том, что кажется тебе существенным, или неприемлемостью твоих воззрений для других…».
В каких слоях сознания обитали эти выдернутые из собственного поколения и обыденной жизни люди? Какими смыслами были пропитаны их целеустремленные, служащие великой цели жизни? Какими ценностями они руководствовались, и какими вообще должны быть ценности, чтобы убирать на второй план ценности дома, семьи, личного обогащения и даже физического здоровья? Какие задачи должны стоять на повестке дня, когда на протяжении десятков лет человек уделяет работе по двадцать часов в сутки? В каком особенном состоянии, поглощенный каким особенным пониманием? Ради какой цели? Во имя чего?
В стремлении понять свой особенный главный опыт, опыт переживания чистой бытийности, собственной индивидуальности, в попытках определить и раскрыть для самого себя свое собственное предназначение, свою собственную миссию, объяснить природу и причину появления в этом конкретном мире в это конкретное время, организовать все свои личностные системы в едином направлении к единственно известной цели, решению одной единственной задачи — такими словами можно выразить страстную увлеченность и маниакальный интерес всех тех, кто по каким-то неведомым причинам за ограниченное и относительно короткое время менял естественный ход развития отдельно взятой страны или всего мира в целом, дополнял его особенными ранее неизвестными красками, создавал механизмы, внедрял технологии, оперировал неописуемыми словами смыслами, декларировал и реализовывал совершенно фантастические идеи. Такие люди, без доли сомнения, понимали о себе и о мире, в котором они живут, что-то такое чего не понимали окружающие их люди. Это ярко выраженные одиночки, сумевшие в обход всем существующим образовательным системам и естественно движущимся ходом времени; в обход многознания, накопления информационных знаний, прийти к осознанию своей особенной глубоко индивидуальной миссии, и с помощью внутренней активности не только утвердить, но и культивировать ее, реализовать в мире, возвести в статус объективной реальности.
О чем может знать человек, ни разу не получавший по лицу; ни разу не сталкивающийся с безысходностью и отчаянием; ни разу не перегоравший от ревности и безразличия; ни разу не испытавшего это особенное неописуемое словами переживание действия вопреки всем сложившимся обстоятельствам, когда весь мир словно настроен против тебя, и ты действительно веришь, что можешь прогнуть его под себя; ни разу не прыгавшего со второго этажа в снежный сугроб; ни разу не перебегающим железнодорожные пути за три секунды до проезжающего по ним поезда, всем своим существом впитывая мощный рев этой многотонной машины, проносящейся уже за спиной? О чем может рассказать человек, живущий в тотальной контрацепции чужих описаний и чужих истин, если в последний раз он сталкивался с жизнью напрямую лет в пять или в лучшем случае в семь? С трудом могу представить себе этот невероятный шок Гаутамы Будды, в один замечательный момент выйдя за пределы «золотой иллюзии», в которую его поверг собственный отец — иллюзии вечно молодой, роскошной, красивой, здоровой и сытой жизни. Тут и в самом деле либо ехать с собственной «крышей» на ПМЖ к психиатру Юнгу, либо отвечать на извечный и главный вопрос жизни: «Что же Я, черт возьми, такое?». Вероятно, выбор у Будды был довольно условный, потому как психиатра Юнга в его время еще не было, как, собственно, и поездов.
На примере Будды появляется возможность увидеть, что никогда не поздно начать все сначала, никогда не поздно отказаться от условного и комфортного существования в пользу свободной, а потому интенсивно реальной и отнюдь некомфортной жизни. В некоторых источниках подобный переход именуется как «прыжок веры» — действие, совершаемое вопреки всем имеющимся на тот момент алгоритмам поведения, вопреки жизненному опыту и представлениям, вопреки всему естественному. Однако для подобного «прыжка» в действительности потребуется неслабый внутренний стимул, когда окружающая действительность буквально начнет рассыпаться на глазах, показывая свою иллюзорность; когда вся выстроенная с годами система взглядов, мировоззрение, концепции о себе и о мире, в котором ты живешь, начнут растворяться словно мираж. На примере Будды появляется возможность увидеть, насколько ирреальны навязанные извне представления о жизни, пусть и сопровождавшиеся тягой к конкретным наукам и спорту. Контрацепция ума с помощью многознания даже в самой райской жизни неминуемо приводит к жажде понимания, размышлениям о смысле собственного существования и разрушению внедренных насильно иллюзий.
Многознание не стыкуется с пониманием так же, как учебник по маркетингу не стыкуется с самим маркетингом; так же, как учебник по стрельбе не стыкуется с самой стрельбой, — это две различных по своей природе формы выражения знания: знания воображаемого, иллюзорного, контрацептивного, не способного найти применение в актуально происходящей отдельно взятой жизни, и знания опытного, пережитого непосредственно. Так, дорога многознания, в конечном счете, либо упирается в интеллектуальный предел (когда количество потребленной информации перерастает в качество, приводя к внутренним вопросам и возможности понимания), либо переходит незримый рубеж, за которым информационная стена, окружающая конкретного человека, окончательно замуровывает его внутри потребленной ментальной каши в ожидании жизни, которая обязательно придет и прошибет эту стену. Рано или поздно жизнь приходит и разбивает вдребезги все наши иллюзии. Кто знает, какими будут для нас «четыре зрелища», разрушившими мираж Будды? Кто даст гарантию, что когда это случится, мы не отправимся к психиатру (благо в наш ядерный век их хватит на всех) и вообще сможем ли адекватно пережить этот опыт?
В этом контексте становится очевидным метафоричное различие между желудком, переваривающим пищу, и умом, переваривающим информацию — первого, в отличие от второго, в необходимой ситуации может затошнить. Второй же с аппетитами роты новобранцев после двух недель службы будет продолжать есть до тех пор, пока его не разорвет на части от огромного количества противоречий, формирующихся внутри него, но почему-то природа не предусмотрела подобного срыва ума сродни желудку. То ли это слишком простое решение для природы, то ли она пока не желает населять планету одними психами. Хотя, кто знает, какие муки уже сейчас испытывает перекаченный информацией коллективный ум, и не следствия ли подобного обжорства мы видим, когда сталкиваемся с таким огромным количеством извращенных смыслов и идеологий. Может, это и есть естественная реакция организма ума на ментальное переедание и предохранение от жизни? Может, это и есть расплата с реальным опытом в угоду представлениям и виртуальности?
Одни считают, что вся пищеварительная система человека была развернута природой, как необходимая структура для вывода из организма тела вредоносных веществ. То есть основная ее функция — утилизация; переработка случайно попадающих в организм ядов с дальнейшим выведением из организма всем известным способом. И по аналогии с неправильным использованием этой структуры нашей биологической оболочки, мы можем неправильно использовать свой собственный ум, развивая его с помощью потребления информации посредством чтения линейных текстов, заучиваний, представлений и дальнейшего соотнесения с ранее прочитанным, вместо того чтобы испытывать жизнь и искать внутри себя свой особенный индивидуальный смысл. Внутренний монолог и ментальная болтовня, мешающие нам регулярно контактировать со слоями смыслов, могут быть такими же неестественными следствиями, побочными продуктами перекачки ума, как испражнение в случае перекачки пищеварительной системы излишним количеством еды.
В наш ум путем агрессивного впихивания методом примитивного заучивания поместили некоторые догматичные истины касательно математики, истории, физики, химии, фундаментальные представления о том, что такое Я, что такое Мир, назвав этот процесс образованием, и на какое-то время у нас возникла иллюзия знания, иллюзия развития, роста. Но стоило нам столкнуться с жизнью непосредственно, напрямую, фильтр ума, через который мы привыкли просеивать приходящую к нам реальность, перегрелся и перестал адекватно функционировать, приведя нас в ступор и замешательство. Контрацепция ума сорвалась в самый неподходящий момент, и жизнь сбила нас с ног, поставив немыслимые, неожиданные задачи, под которые не существует и не может существовать заготовленных ответов внутри непостоянного, метущегося ума, и мы потеряли всяческие ориентиры. На мгновение, на несколько мгновений, получив возможность увидеть и понять этот огромный путь длинною в шаг; самый простой в исполнении, но невероятно сложный в понимании — шаг от догматичных истин к непрактичной жизни, шаг от условности и схем к внутреннему поиску.
Экхарт Толле (не дословно):
«Ум, способный мыслить, — это полезный и мощный инструмент, но он же и очень сильный ограничитель. Если ты не понимаешь, что он — всего лишь крошечный аспект того сознания, которым ты являешься, тогда он всецело управляет твоей жизнью.
Осознание жизни — это не результат думанья. Осознание жизни — это глубокое понимание, которое приходит через очень простое действие — полное отдавание кому-то или чему-то всего своего внимания. Внимание — это изначальный, исконный аспект, само сознание. Оно устраняет преграды, созданные концептуальным мышлением, а с ним приходит понимание того, что ничто не существует в себе или само по себе. Внимание соединяет наблюдающего и наблюдаемое в единое поле осознанности. Оно исцеляет от разделенности».
Реализованный философ — это человек, способный декларировать и переживать иной взгляд на вещи, находиться за рамками концептуального ума, воспринимать жизнь непосредственно, минуя фильтрацию, минуя оценки и интерпретацию актуально происходящего опыта. Реализованный философ — это тот, кто занимается с жизнью любовью, наслаждаясь при этом не ожиданием оргазма, но самим ощущением, чувствованием партнерства, чувством сопричастности и неделимости со всеми ее проявлениями. Философ всегда в начале любовного акта. Философ еще не понимает, что между ним и жизнью нет никакой границы, и что в сущности они являются одним и тем же, и отсюда задаваемые философом первоочередные извечные вопросы о жизни и смерти, существовании или несуществовании Бога, Мире и месте Человека в Мире. Философ танцует с Миром, но не понимает, что танцует сам с собой. Тогда приходят просветленные и говорят очень странные, непонятные философам слова: «Ты есть сама жизнь, — говорят они. — Ты есть сама любовь. Ты есть все, что есть», и уходят, целые тысячелетия звуча отголосками эха на страницах книг и портретах на стенах домов, в виде скульптур или яркого образа в воображениях миллионов людей.
Омар Хайям (недословный перевод):
Кто понял жизнь, тот больше не спешит,
Смакует каждый миг и наблюдает,
Как спит ребенок, молится старик,
Как дождь идет, и как снежинки тают.
В обыкновенном видит красоту,
В запутанном простейшее решенье,
Он знает, как осуществить мечту,
Он любит жизнь и верит в воскресенье,
Он понял то, что счастье не в деньгах,
И их количество от горя не спасет.
Но кто живет с синицею в руках,
Свою жар-птицу точно не найдет.
Кто понял жизнь, тот понял суть вещей,
Что совершенней жизни только смерть,
Что знать, не удивляясь, пострашней,
Чем что-нибудь не знать и не уметь.
Возвращаясь к попытке описать словами этот «самый главный», особенный опыт глубинного понимания, мы сталкиваемся с недостатком инструментария для конструирования описания. Нет ни единого способа описать это элементарной сцепкой слов. Три четверти отсутствия, на четверть заполненное необходимостью продолжаться. Когда прикасаешься к жизни, за два мгновения до соприкосновения понимая мимолетность чувства соприкосновения, очевидность согласия на это соприкосновение все равно неоспорима — как бы ни была коротка встреча с любимым человеком, ее трепетное ожидание всегда греет в разлуке. Возможно ли отказаться от слышимости звука, когда ты глух — утолить аудиальный голод, длящийся годами? Возвращаясь из переживания чистой бытийности в движение привычной инерции, становится не просто жутко — невыносимо. Какими чувствами пропитываются долгие двадцать часов бодрствования, приправленные двумя мыслями и половиной воспоминания, с каждой минутой становящимся все более далеким, фантазийным, если ты не размазываешь по ним свою глубинную индивидуальность и особенный смысл? Маниакальную депрессию и безысходность описать много проще — это ярко выраженное отсутствие стремления продолжать биологическое существование. Сложнее описывать озарение, понимание присутствия и тотальности, сопричастности, ощущение собственного пути. Буквы бессильны в передаче подобных смыслов. Куда поместиться словам, когда пробуешь на вкус коньяк «Hardy Perfection» 100-а лет выдержки, или когда испытываешь состояние свободного полета, или воочию созерцаешь зарождение сверхновой? Куда поместиться словам?
Мудр не знающий многое, но понимающий главное, и от этого главного понимания зависит очень многое. В такой простой мудрости заключается суть пути реализации философа и качественное различие между пониманием и многознанием, между философией и конкретной наукой, между реальным опытом и интерпретацией его описания посредством линейного текста.
2014г.
http://vk.com/idoll — 34 —