Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
EMMA By Jane Austen
Emma Woodhouse, handsome, clever, and rich, with a comfortable home and happy disposition, seemed to unite some of the best blessings of existence; and had lived nearly twenty-one years in the world with very little to distress or vex her.
Эмма Вудхаус, красавица, умница, богачка, счастливого нрава, наследница прекрасного имения, казалось, соединяла в себе завиднейшие дары земного существования и прожила на свете двадцать один год, почти не ведая горестей и невзгод.
She was the youngest of the two daughters of a most affectionate, indulgent father; and had, in consequence of her sister's marriage, been mistress of his house from a very early period.
Младшая из двух дочерей самого нежного потатчика-отца, она, когда сестра ее вышла замуж, с юных лет сделалась хозяйкою в его доме.
Her mother had died too long ago for her to have more than an indistinct remembrance of her caresses; and her place had been supplied by an excellent woman as governess, who had fallen little short of a mother in affection.
Ее матушка умерла так давно, что оставила ей лишь неясную память о своих ласках; место ее заступила гувернантка, превосходная женщина, дарившая своих воспитанниц поистине материнскою любовью.
Sixteen years had Miss Taylor been in Mr. Woodhouse's family, less as a governess than a friend, very fond of both daughters, but particularly of Emma.
Шестнадцать лет прожила мисс Тейлор в доме мистера Вудхауса, более другом, нежели гувернанткой, горячо любя обеих дочерей, но в особенности Эмму.
Between them it was more the intimacy of sisters.
С нею у нее завязалась близость, какая чаще бывает у сестер.
Even before Miss Taylor had ceased to hold the nominal office of governess, the mildness of her temper had hardly allowed her to impose any restraint; and the shadow of authority being now long passed away, they had been living together as friend and friend very mutually attached, and Emma doing just what she liked; highly esteeming Miss Taylor's judgment, but directed chiefly by her own.
Мисс Тейлор, даже до того, как формально сложить с себя должность гувернантки, неспособна была по мягкости характера принуждать и обуздывать; от всякого намека на ее власть давно уже не осталось и следа, они жили вместе, как подруга с подругой, храня горячую обоюдную привязанность; Эмма делала, что ей вздумается, высоко ценя суждения мисс Тейлор, но руководствуясь преимущественно своими собственными.
The real evils, indeed, of Emma's situation were the power of having rather too much her own way, and a disposition to think a little too well of herself; these were the disadvantages which threatened alloy to her many enjoyments.
Здесь, правду сказать, и таился изъян в положении Эммы; излишняя свобода поступать своевольно, склонность излишне лестно думать о себе — таково было зло, грозившее омрачить многие ее удовольствия.
The danger, however, was at present so unperceived, that they did not by any means rank as misfortunes with her.
Покамест, впрочем, опасность была столь неприметна, что Эмма ни в коей мере не усматривала в этом ничего дурного.
Sorrow came—a gentle sorrow—but not at all in the shape of any disagreeable consciousness.—Miss Taylor married.
Явилась скорбь — нежная скорбь — однако вовсе не в образе горького прозрения.
Мисс Тейлор вышла замуж.
It was Miss Taylor's loss which first brought grief.
Утрата мисс Тейлор и сделалась для Эммы причиной первого горя.
It was on the wedding-day of this beloved friend that Emma first sat in mournful thought of any continuance.
В день свадьбы милого друга Эмма впервые долго сидела, погруженная в унылое раздумье.
The wedding over, and the bride-people gone, her father and herself were left to dine together, with no prospect of a third to cheer a long evening.
Свадьба кончилась, собравшиеся разошлись, и они с отцом сели обедать вдвоем, уже не чая, что присутствие третьей скрасит им долгий вечер.
Her father composed himself to sleep after dinner, as usual, and she had then only to sit and think of what she had lost.
После обеда родитель Эммы расположился, по обыкновению, соснуть, а ей оставалось теперь только сидеть и думать о том, чего она лишилась.
The event had every promise of happiness for her friend.
Сегодняшнее событие, судя по всему, обещало стать счастливым для ее друга.
Mr. Weston was a man of unexceptionable character, easy fortune, suitable age, and pleasant manners; and there was some satisfaction in considering with what self-denying, generous friendship she had always wished and promoted the match; but it was a black morning's work for her.
Мистер Уэстон был человек безупречной репутации, состоятельный, подходящего возраста и с приятными манерами; к тому же некоторое удовлетворение заключала в себе мысль о том, с каким великодушным дружеским бескорыстием она всегда сама желала этого брака и способствовала ему; но мрак в душе ее не рассеивался.
The want of Miss Taylor would be felt every hour of every day.
Всякий день и час ощутительно будет отсутствие мисс Тейлор.
She recalled her past kindness—the kindness, the affection of sixteen years—how she had taught and how she had played with her from five years old—how she had devoted all her powers to attach and amuse her in health—and how nursed her through the various illnesses of childhood.
Ей припомнилась неизменная доброта — доброта и ласка целых шестнадцать лет, — то, как ее с пятилетнего возраста учили, как играли с нею, как, не жалея сил, привечали ее и забавляли, когда она была здорова, как ухаживали за ней, когда она болела разными детскими болезнями.
A large debt of gratitude was owing here; but the intercourse of the last seven years, the equal footing and perfect unreserve which had soon followed Isabella's marriage, on their being left to each other, was yet a dearer, tenderer recollection.
Уже это обязывало ее к великой благодарности, но еще дороже, светлее, была память об их отношениях в последние семь лет, на равной ноге и совершенно откровенных, которые установились меж ними вскоре после того, как Изабелла вышла замуж и они оказались предоставлены самим себе.
She had been a friend and companion such as few possessed: intelligent, well-informed, useful, gentle, knowing all the ways of the family, interested in all its concerns, and peculiarly interested in herself, in every pleasure, every scheme of hers—one to whom she could speak every thought as it arose, and who had such an affection for her as could never find fault.
Немногие могли бы похвалиться такою подругой и наперсницей; разумная, образованная, умелая, она до тонкости знала весь обычай семейства, принимала к сердцу все его заботы, а особенно — все, что касалось до Эммы, малейшее ее удовольствие, малейшую затею; ей можно было поверить всякую мысль, какая бы ни зародилась в голове, ее любовь все оправдывала и все прощала.
How was she to bear the change?—It was true that her friend was going only half a mile from them; but Emma was aware that great must be the difference between a Mrs. Weston, only half a mile from them, and a Miss Taylor in the house; and with all her advantages, natural and domestic, she was now in great danger of suffering from intellectual solitude.
Как снести эту перемену?
Правда? ее друга будет отделять от них всего полмили, но Эмма понимала, сколь велика должна быть разница меж миссис Уэстон, хотя бы и в полумиле от них, и мисс Тейлор у них в доме; при всех преимуществах, природных и благоприобретенных, ей теперь угрожала прямая опасность страдать от духовного одиночества.
She dearly loved her father, but he was no companion for her. Она всем сердцем любила отца, но его общества ей было мало. He could not meet her in conversation, rational or playful. Он не мог быть для нее достойным собеседником в серьезном или шутливом разговоре.
Женщина в белом
I turned on the instant, with my fingers tightening round the handle of my stick.
Я мгновенно обернулся, сжимая в руке трость.
There, in the middle of the broad bright high-road—there, as if it had that moment sprung out of the earth or dropped from the heaven—stood the figure of a solitary Woman, dressed from head to foot in white garments, her face bent in grave inquiry on mine, her hand pointing to the dark cloud over London, as I faced her.
Передо мной, как если б она выросла из-под земли или спустилась с неба, стояла одинокая фигура женщины, с головы до ног одетая в белое.
На ее лице, обращенном ко мне, застыл немой вопрос - рукой она указывала на темную тучу, нависшую над Лондоном.
I was far too seriously startled by the suddenness with which this extraordinary apparition stood before me, in the dead of night and in that lonely place, to ask what she wanted.
Я был так потрясен ее внезапным появлением глухой ночной порой в этом безлюдном месте, что не мог произнести ни слова.
The strange woman spoke first.
Странная женщина первая нарушила молчание.
"Is that the road to London?" she said.
- Это дорога в Лондон? - спросила она.
I looked attentively at her, as she put that singular question to me.
Я внимательно всматривался в нее.
It was then nearly one o'clock.
Было около часу ночи.
All I could discern distinctly by the moonlight was a colourless, youthful face, meagre and sharp to look at about the cheeks and chin; large, grave, wistfully attentive eyes; nervous, uncertain lips; and light hair of a pale, brownish-yellow hue.
В неясном лунном свете я разглядел бледное молодое лицо, худое и изможденное, большие строгие грустные глаза, нервный, нерешительный рот и легкие светло-каштановые волосы.
There was nothing wild, nothing immodest in her manner: it was quiet and self-controlled, a little melancholy and a little touched by suspicion; not exactly the manner of a lady, and, at the same time, not the manner of a woman in the humblest rank of life.
В ее манерах не было ничего грубого или нескромного; она казалась очень сдержанной и тихой, немного печальной и немного настороженной.
Она не выглядела настоящей леди, но в то же время не была похожа на бедную простолюдинку.
The voice, little as I had yet heard of it, had something curiously still and mechanical in its tones, and the utterance was remarkably rapid.
Голос ее звучал как-то глухо и прерывисто; она говорила очень торопливо.
She held a small bag in her hand: and her dress—bonnet, shawl, and gown all of white—was, so far as I could guess, certainly not composed of very delicate or very expensive materials.
В руках она держала сумочку.
Платье ее, шаль и капор были из белой, но, по-видимому, недорогой материи.
Her figure was slight, and rather above the average height—her gait and actions free from the slightest approach to extravagance.
Она была высокая и худенькая.
Во всей ее внешности и поведении не было ни малейшего признака экстравагантности.
This was all that I could observe of her in the dim light and under the perplexingly strange circumstances of our meeting.
Вот все, что я мог разглядеть в неясном свете и при ошеломляюще странных обстоятельствах нашей встречи.
What sort of a woman she was, and how she came to be out alone in the high-road, an hour after midnight, I altogether failed to guess.
Я терялся в догадках: кто она и как попала в такой поздний час на эту безлюдную дорогу?
The one thing of which I felt certain was, that the grossest of mankind could not have misconstrued her motive in speaking, even at that suspiciously late hour and in that suspiciously lonely place.
Но я был убежден, что ни один человек не истолковал бы в дурную сторону то, что она заговорила с ним, даже принимая во внимание этот подозрительно поздний час и подозрительно пустынное место.
"Did you hear me?" she said, still quietly and rapidly, and without the least fretfulness or impatience.
- Вы слышите? - сказала она торопливо и глухо, но без всякого раздражения или беспокойства.
"I asked if that was the way to London."
- Я спрашиваю: это дорога в Лондон?
"Yes," I replied, "that is the way: it leads to St. John's Wood and the Regent's Park.
- Да, - отвечал я.
- Она ведет к Сент-Джонз-Вуд и Ридженс-Парку.
You must excuse my not answering you before.
I was rather startled by your sudden appearance in the road; and I am, even now, quite unable to account for it."
Простите, что я не сразу ответил вам: меня изумило ваше внезапное появление.
Я все еще никак не могу объяснить себе его.
"You don't suspect me of doing anything wrong, do you?
- Вы не думаете, что я сделала что-то дурное, нет?
I have done nothing wrong.
Я ничего плохого не сделала.
I have met with an accident—I am very unfortunate in being here alone so late.
Со мной случилось...
К несчастью, мне пришлось очутиться здесь одной так поздно...
Why do you suspect me of doing wrong?"
Почему вы подозреваете меня в чем-то дурном?
She spoke with unnecessary earnestness and agitation, and shrank back from me several paces.
Она говорила с непонятной серьезностью, встревоженно и даже отступила на несколько шагов.
I did my best to reassure her.
Я поспешил успокоить ее.
"Pray don't suppose that I have any idea of suspecting you," I said, "or any other wish than to be of assistance to you, if I can.
- Прошу вас, не думайте, что я вас в чем-то подозреваю, - сказал я.
- У меня нет никаких других намерений, кроме желания помочь вам, если я смогу.
I only wondered at your appearance in the road, because it seemed to me to be empty the instant before I saw you."
Я просто очень удивился при виде вас.
Дорога казалась мне совершенно безлюдной еще за минуту до этого.
She turned, and pointed back to a place at the junction of the road to London and the road to Hampstead, where there was a gap in the hedge.
Она повернулась и указала на пролом в изгороди у перекрестка четырех дорог.
"I heard you coming," she said, "and hid there to see what sort of man you were, before I risked speaking.
- Я услышала ваши шаги и спряталась, - сказала она, - я хотела посмотреть, что вы за человек, прежде чем заговорить с вами.
I doubted and feared about it till you passed; and then I was obliged to steal after you, and touch you."
Мне было страшно, я колебалась, пока вы не прошли мимо.
А потом мне пришлось подкрасться сзади и дотронуться до вас.
Steal after me and touch me?
Подкрасться?
Дотронуться?
Why not call to me?
Она могла бы окликнуть меня.
Strange, to say the least of it.
Странно...
"May I trust you?" she asked.
- Могу ли я довериться вам? - спросила она.
"You don't think the worse of me because I have met with an accident?"
- Вы не осуждаете меня за то, что...
She stopped in confusion; shifted her bag from one hand to the other; and sighed bitterly.
- Она в замешательстве умолкла, переложила сумочку из одной руки в другую и горько вздохнула.
The loneliness and helplessness of the woman touched me.
Одиночество и беззащитность этой женщины тронули меня.
The natural impulse to assist her and to spare her got the better of the judgment, the caution, the worldly tact, which an older, wiser, and colder man might have summoned to help him in this strange emergency.
Жалость и естественное побуждение помочь ей взяли верх над здравым смыслом, осторожностью и светским тактом, которые, возможно, подсказали бы, как надо поступить при этих странных обстоятельствах человеку более хладнокровному и умудренному житейским опытом.
"You may trust me for any harmless purpose," I said.
- Вы можете довериться мне, - сказал я.
"If it troubles you to explain your strange situation to me, don't think of returning to the subject again.
- Если вам не хочется объяснять, что с вами произошло и почему вы здесь, не объясняйте, не надо.
I have no right to ask you for any explanations.
Я не имею права спрашивать вас ни о чем.
Tell me how I can help you; and if I can, I will."
Скажите, чем я могу помочь вам?
Если я смогу, я постараюсь это сделать.
"You are very kind, and I am very, very thankful to have met you."
- Вы очень добры, и я вам очень-очень благодарна.
The first touch of womanly tenderness that I had heard from her trembled in her voice as she said the words; but no tears glistened in those large, wistfully attentive eyes of hers, which were still fixed on me.
- Впервые нотки женственности мягко зазвучали в ее голосе, когда она произносила эти слова.
Но в задумчивых и грустных глазах, которые были устремлены на меня, не было слез.
"I have only been in London once before," she went on, more and more rapidly, "and I know nothing about that side of it, yonder.
- Я была в Лондоне только однажды, - продолжала она быстро, - и я почти ничего не знаю о нем.
Can I get a fly, or a carriage of any kind?
Можно ли нанять кэб?
Is it too late?
Или уже слишком поздно?
I don't know.
Я не знаю.
If you could show me where to get a fly—and if you will only promise not to interfere with me, and to let me leave you, when and how I please—I have a friend in London who will be glad to receive me—I want nothing else—will you promise?"
Если б вы могли проводить меня до кэба и если бы вы только обещали не препятствовать мне, когда я захочу оставить вас, - у меня есть подруга в Лондоне, она будет рада мне.
Мне ничего больше не надо. Вы обещаете?
Чарльз Диккенс. "Большие надежды"
"Hold your noise!" cried a terrible voice, as a man started up from among the graves at the side of the church porch.
- А ну, замолчи! - раздался грозный окрик, и среди могил, возле паперти, внезапно вырос человек.
"Keep still, you little devil, or I'll cut your throat!"
- Не ори, чертенок, не то я тебе горло перережу!
A fearful man, all in coarse gray, with a great iron on his leg.
Страшный человек в грубой серой одежде, с тяжелой цепью на ноге!
A man with no hat, and with broken shoes, and with an old rag tied round his head.
Человек без шапки, в разбитых башмаках, голова обвязана какой-то тряпкой.
A man who had been soaked in water, and smothered in mud, and lamed by stones, and cut by flints, and stung by nettles, and torn by briars; who limped, and shivered, and glared, and growled; and whose teeth chattered in his head as he seized me by the chin.
Человек, который, как видно, мок в воде и полз по грязи, сбивал и ранил себе ноги о камни, которого жгла крапива и рвал терновник!
Он хромал и трясся, таращил глаза и хрипел и вдруг, громко стуча зубами, схватил меня за подбородок.
"Oh!
Don't cut my throat, sir," I pleaded in terror.
"Pray don't do it, sir."
- Ой, не режьте меня, сэр! - в ужасе взмолился я.
- Пожалуйста, сэр, не надо!
"Tell us your name!" said the man.
"Quick!"
- Как тебя звать? - спросил человек.
- Ну, живо!
"Pip, sir."
- Пип, сэр.
"Once more," said the man, staring at me.
"Give it mouth!"
- Как, как? - переспросил человек, сверля меня глазами.
- Повтори.
"Pip.
Pip, sir."
- Пип.
Пип, сэр.
"Show us where you live," said the man.
- Где ты живешь? - спросил человек.
"Pint out the place!"
- Покажи!
I pointed to where our village lay, on the flat in-shore among the alder-trees and pollards, a mile or more from the church.
Я указал пальцем туда, где на плоской прибрежной низине, в доброй миле от церкви, приютилась среди ольхи и ветел наша деревня.
The man, after looking at me for a moment, turned me upside down, and emptied my pockets.
Посмотрев на меня с минуту, человек перевернул меня вниз головой и вытряс мои карманы.
There was nothing in them but a piece of bread.
В них ничего не было, кроме куска хлеба.
When the church came to itself,—for he was so sudden and strong that he made it go head over heels before me, and I saw the steeple under my feet,—when the church came to itself, I say, I was seated on a high tombstone, trembling while he ate the bread ravenously.
Когда церковь стала на место, - а он был до того ловкий и сильный, что разом опрокинул ее вверх тормашками, так что колокольня очутилась у меня под ногами, - так вот, когда церковь стала на место, оказалось, что я сижу на высоком могильном камне, а он пожирает мой хлеб.
"You young dog," said the man, licking his lips, "what fat cheeks you ha' got."
- Ух ты, щенок, - сказал человек, облизываясь.
- Надо же, какие толстые щеки!
I believe they were fat, though I was at that time undersized for my years, and not strong.
Возможно, что они и правда были толстые, хотя я в ту пору был невелик для своих лет и не отличался крепким сложением.
"Darn me if I couldn't eat em," said the man, with a threatening shake of his head, "and if I han't half a mind to't!"
- Так бы вот и съел их, - сказал человек и яростно мотнул головой, - а может, черт подери, я и взаправду их съем.
I earnestly expressed my hope that he wouldn't, and held tighter to the tombstone on which he had put me; partly, to keep myself upon it; partly, to keep myself from crying.
Я очень серьезно его попросил не делать этого и крепче ухватился за могильный камень, на который он меня посадил, - отчасти для того, чтобы не свалиться, отчасти для того, чтобы сдержать слезы.
"Now lookee here!" said the man.
- Слышь ты, - сказал человек.
"Where's your mother?"
- Где твоя мать?
"There, sir!" said I.
- Здесь, сэр, - сказал я.
He started, made a short run, and stopped and looked over his shoulder.
Он вздрогнул и кинулся было бежать, потом, остановившись, оглянулся через плечо.
"There, sir!"
I timidly explained.
- Вот здесь, сэр, - робко пояснил я. -
"Also Georgiana.
"Также Джорджиана".
That's my mother."
Это моя мать.
"Oh!" said he, coming back.
- А-а, - сказал он, возвращаясь.
"And is that your father alonger your mother?"
- А это, рядом с матерью, твой отец?
"Yes, sir," said I; "him too; late of this parish."
- Да, сэр, - сказал я.
- Он тоже здесь:
"Житель сего прихода".
"Ha!" he muttered then, considering.
- Так, - протянул он и помолчал.
"Who d'ye live with,—supposin' you're kindly let to live, which I han't made up my mind about?"
- С кем же ты живешь, или, вернее сказать, с кем жил, потому что я не решил еще, оставить тебя в живых или нет.
"My sister, sir,—Mrs. Joe Gargery,—wife of Joe Gargery, the blacksmith, sir."
- С сестрой, сэр.
Миссис Джо Гарджери.
Она жена кузнеца, сэр.
"Blacksmith, eh?" said he.
- Кузнеца, говоришь? - переспросил он.
And looked down at his leg.
И посмотрел на свою ногу.
After darkly looking at his leg and me several times, he came closer to my tombstone, took me by both arms, and tilted me back as far as he could hold me; so that his eyes looked most powerfully down into mine, and mine looked most helplessly up into his.
Он несколько раз переводил хмурый взгляд со своей ноги на меня и обратно, потом подошел ко мне вплотную, взял за плечи и запрокинул назад сколько мог дальше, так что его глаза испытующе глядели на меня сверху вниз, а мои растерянно глядели на него снизу вверх.
"Now lookee here," he said, "the question being whether you're to be let to live.
- Теперь слушай меня, - сказал он, - и помни, что я еще не решил, оставить тебя в живых или нет.
You know what a file is?"
Что такое подпилок, ты знаешь?
"Yes, sir."
- Да, сэр.
"And you know what wittles is?"
- А что такое жратва, знаешь?
"Yes, sir."
- Да, сэр.
After each question he tilted me over a little more, so as to give me a greater sense of helplessness and danger.
После каждого вопроса он легонько встряхивал меня, чтобы я лучше чувствовал грозящую мне опасность и полную свою беспомощность.
"You get me a file."
- Ты мне достанешь подпилок.
He tilted me again.
- Он тряхнул меня.
"And you get me wittles."
- И достанешь жратвы.
He tilted me again.
- Он снова тряхнул меня.
"You bring 'em both to me."
- И принесешь все сюда.
He tilted me again.
- Он снова тряхнул меня.
"Or I'll have your heart and liver out."
- Не то я вырву у тебя сердце с печенкой.
He tilted me again.
- Он снова тряхнул меня.
I was dreadfully frightened, and so giddy that I clung to him with both hands, and said,
Я был до смерти перепуган, и голова у меня так кружилась, что я вцепился в него обеими руками и сказал:
"If you would kindly please to let me keep upright, sir, perhaps I shouldn't be sick, and perhaps I could attend more."
- Пожалуйста, сэр, не трясите меня, тогда меня, может, не будет тошнить и я лучше пойму.
He gave me a most tremendous dip and roll, so that the church jumped over its own weathercock.
Он так запрокинул меня назад, что церковь перескочила через свою флюгарку.