Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Проблема истины и ее критериев. Основные концепции истины
Об истине мы будем говорить здесь только в классическом ее понимании. Как известно, классическая концепция восходит еще к античности, ее основная идея сформулирована Платоном и Аристотелем. В частности, Платон выразил эту идею следующим образом: «...тот, кто говорит о вещах в соответствии с тем, каковы они есть, говорит истину, тот же, кто говорит о них иначе, -- лжет...». Концепция, рассматривающая истину как соответствие мыслей действительности, пережила тысячелетия и до сих пор является наиболее распространенной концепцией истины. И хотя классическая концепция сталкивается с многочисленными трудностями и проблемами, до сих пор говоря об истине, мы чаще всего имеем в виду именно соответствие наших представлений, идей, теорий той действительности или, говоря более широко, той области объектов, которую они отображают.
Кажется достаточно оправданной мысль о том, что основной целью науки является получение истинного знания. Поэтому естественно ожидать, что в философии науки, стремящейся дать описание строения научного знания и его развития, понятие истины должно занимать одно из центральных мест. Однако довольно легко убедиться в том, что это далеко не так, более того, понятие истины практически не встречается в философско-методологической литературе последних десятилетий.
До тех пор пока понятие истины использовалось в общем и не очень определенном виде, особых трудностей с его употреблением не возникало. Можно было верить, что научное знание дает нам более или менее адекватную картину действительности и в этом смысле истинно. Мысль Канта о том, что сама по себе объективная действительность нам не дана и можно говорить лишь о соответствии знания данным опыта, которые существенно зависят от нашей собственной рассудочной деятельности, не смогла серьезно поколебать эту веру. Для того уровня разработки, которого достигла классическая концепция истины к середине XIX в., указание на практику как на критерий истины в общем давало решение проблемы: всемирноисторическая практика свидетельствует о том, что в общем и целом человечество прогрессирует во многих областях своей деятельности, что оно способно осуществлять свои замыслы и добиваться поставленных целей, следовательно, его представления об окружающем мире в общем соответствуют этому миру.
Однако развитие науки в конце XIX -- начале XX вв. и появление логико-семантических средств анализа языка науки в этот же период поставили перед классической концепцией истины серьезные проблемы. Революция в физике, связанная с пересмотром фундаментальных представлений классической науки о материи, пространстве и времени, показала, что теории, в течение столетий не вызывавшие никаких сомнений, находившие широчайшее практическое применение и, казалось, подтвержденные громадным материалом человеческой деятельности, тем не менее, не истинны в строгом смысле этого слова. Если до сих пор классическая концепция опиралась на жесткую дихотомию истины -- лжи, то с появлением квантовой механики и теории относительности эту дихотомию пришлось значительно ослабить. Конечно, с точки зрения этой дихотомии классическая механика оказалась просто ложной концепцией, точно так же как за триста лет до этого обнаружилась ложность геоцентрической картины мироздания. Но если в результате коперниканской революции геоцентризм был отброшен как простое заблуждение, то классическая механика осталась в науке -- как «предельный случай», как частичная истина, справедливая в мире относительно небольших скоростей и макропроцессов.
Параллельно революционным изменениям, совершавшимся в мире, происходила интенсивная разработка логико-семантического аппарата в трудах Б. Рассела, Л. Витгенштейна и др. Для теории истины это имело даже большее значение, чем изменение научных представлений о мире. Построение семантических теорий, анализ парадоксов теории множеств, точное описание структуры гипотетико-дедуктивной теории, растущий интерес к анализу языка науки и т. п. -- все это постепенно привело к тому, что обсуждение истинности человеческого знания постепенно стало приобретать более конкретный характер: опираясь на логико-семантический анализ языка науки, проблему истины стали рассматривать в отношении отдельных элементов знания -- предложений и теорий. При таком более конкретном, так сказать, «квантовом», подходе сразу же обнаружилось, например, что понятие истины применимо далеко не ко всем предложениям, которые могут быть использованы наукой. В частности, оно неприменимо к бессмысленным предложениям, например: «Юлий Цезарь есть простое число» и т. п.
Что значит, что отдельное предложение или теория соответствуют фактам? Представители логического позитивизма истолковали это соответствие как подтверждаемость предложения или теории чувственно данным, опытом, экспериментальным результатом. Если, например, я утверждаю, что «Белые медведи живут на Севере», то это предложение можно считать соответствующим фактам в том случае, если известные нам медведи , и живут на Севере. Иначе говоря, ситуация или выражающее ее предложение «Белый медведь живет на Севере» подтверждает мое утверждение. Однако быстро выяснилось, что в случае научных предложений или теорий для полного подтверждения нам требуется проверить бесконечное число отдельных случаев. Ясно, что это невозможно и самое большее, на что мы можем рассчитывать, -- это частичное подтверждение, которое никогда не дает нам полной уверенности в том, что наше предложение или теория истинны. В самом деле, сколько бы сотен медведей мы ни отыскали на Севере, всегда сохраняется возможность того, что где-то в Африке живет тщательно скрывающийся от нас белый медведь. Поэтому логические позитивисты вообще отбросили понятие истины, поставив на его место понятие частичного подтверждения.
Верификационизм в целом и, в частности, его понятие подтверждения, были подвергнуты критике К. Поппером. Если подтверждение никогда не способно дать нам уверенности в том, что мы нашли истину, то зачем оно вообще нужно? Подтвердить можно все что угодно, если очень захотеть, поэтому подтверждение вообще не имеет никакой ценности. Однако, считает Поппер, мы имеем возможность опровергнуть наши предложения или теории с помощью фактов и такое опровержение дает нам полную уверенность в том, что перед нами -- ложь. Подтверждаемость не может служить несомненным признаком истинности, ибо подтверждение не может быть окончательным, но опровержение, т. е. противоречие между теорией и фактами, является окончательным и выступает несомненным критерием ложности. Достаточно одного факта для опровержения любого предложения или теории, поэтому опровержение нам вполне доступно.
Понятие истины широко используется в работах К. Поппера. Он убежден в том, что мы способны с уверенностью установить ложность наших теорий и предложений. Но почему мы отбрасываем ложные теории? -- Потому, что надеемся однажды построить истинную теорию. С точки зрения Поппера, идея истины для науки является некоторым регулятивным идеалом, побуждающим ученых отбрасывать опровергнутые теории и создавать новые. Поппер сравнивает истину с горной вершиной, закрытой облаками, к которой мы постоянно стремимся, хотя никогда не можем быть уверены в том, что поднялись именно на нее. «Таким образом, сама идея ошибки и способности ошибаться, -- пишет он, -- включает в себя идею объективной истины как стандарта, которого мы, возможно, не достигаем». (Именно в этом смысле идея истины является регулятивной идеей.).
Поппер полагал, что если у нас нет критерия истины, ибо подтверждаемость не может служить таким критерием, то все-таки у нас имеется критерий ложности -- противоречие теории фактам. Мы не можем с уверенностью указать на истину, но мы можем с уверенностью обнаружить ложь и отбросить ее. Идея истины оказывается необходимой, ибо о ложности можно говорить только в том случае, если ей противополагается истина. Идея истины служит и обоснованию возможности прогрессивного развития науки: отбрасывая ложные теории, мы стремимся создать истинную теорию. Однако очень быстро было показано, что убеждение Поппера относительно того, что противоречие между теорией и фактами является несомненным свидетельством ложных теорий, исторически и методологически ошибочно. История науки свидетельствует, что всякая новая теория противоречит тем или иным фактам и такие противоречия устраняются лишь с течением времени -- по мере разработки теории и уточнения или переинтерпретации фактов. Однако полностью такие противоречия никогда не исчезают.
И с методологической точки зрения противоречие между теорией и фактом вовсе нельзя рассматривать как свидетельство ложности теории. В экспериментальные процедуры, результатом которых является некоторый факт, включены не одна, а как правило, несколько теорий; используемые нами приборы и инструменты сами опираются на некоторые теоретические представления; рассуждения, связывающие теорию с фактом и констатирующие противоречие между ними, часто включают в себя дополнительные допущения, предположения, описания конкретных данных и т. п. Во всех этих элементах, включенных в процесс получения факта, его интерпретацию и сопоставление с теорией, могут быть ошибки, неточности, которые сделают сам факт сомнительным или его противоречие с теорией ложным. Поэтому в случае столкновения теории с фактом можно лишь констатировать противоречие, но чем оно обусловлено -- ложностью теории или некорректностью факта -- сказать нельзя. Поэтому как подтверждаемость не может служить обоснованием истинности, так и опровергаемость еще не обосновывает ложности.
Но если ни истина, ни даже ложность наших теорий не могут быть установлены, то понятие истины оказывается для методологии науки совершенно излишним и может быть устранено из методологических построений. И мы видим, что в работах ведущих представителей философии науки второй половины XX в. -- Т. Куна, С. Тулмина, И. Лакатоcа и др. -- понятие истины не встречается. А П. Фейерабенд прямо объявляет истину зловредным монстром, который должен быть изгнан из науки и философии подобно всем другим чудовищам, которыми разум пытался ограничить человеческую свободу.
Можно указать на два фундаментальных обстоятельства, обусловивших отказ философии науки от классического понятия истины. Это, прежде всего, переход философии науки от общефилософских рассуждений об истине и ее критерии к анализу условий истинности конкретных научных утверждений и теорий. И точно так же, когда обнаружилось, что даже самые обоснованные наши концепции способны оказаться ложными, разработка учения о соотношении абсолютной и относительной истины также спасало классическую концепцию: наши представления соответствуют действительности, но лишь приблизительно, и все они могут быть исправлены, уточнены, дополнены и т. д.
Когда же философия науки вышла на «атомарный» уровень анализа и поставила вопрос о том, когда истинно отдельное научное предложение или теория, как эффективно отличить истинную теорию от ложной, тотчас же обнаружилась недостаточность общефилософских ответов. В науку практика входит через эмпирические методы познания и технические приложения. Выяснилось, что эмпирическая проверка или техническое применение способны дать лишь частичное подтверждение теории. Но этого совершенно недостаточно, чтобы утверждать истинность теории в смысле того, что она дает адекватное отображение реальности. Можно вполне успешно практически действовать, т. е. получать все новые подтверждения, даже на основе ложных представлений. Например, в течение тысячелетий практика опиралась на геоцентрическую систему мира; тепловые машины начали создаваться на основе концепции теплорода и т. п. И указание на то, что в такого рода концепциях содержится элемент абсолютной истины, оказывается совершенно недостаточным, ибо речь-то как раз и идет о том, как отделить эти крупицы истины от всего остального. Короче говоря, ссылка на практику как на критерий истины и учение о соотношении абсолютной и относительной истины перестают «работать» на том уровне анализа, к которому пришла философия науки в XX в.
И, во-вторых, сама идея соответствия -- основная идея классического понимания истины -- на этом уровне оказывается совершенно неясной. Соответствие наших представлений вещам и явлениям часто истолковывалось как сходство представлений с вещами. Считалось, что знание о мире рисует его портрет и точно так же похоже на мир, как похож портрет на оригинал. Прогресс знания состоит в том, что мы вносим в портрет действительности дополнительные черты, уточняем его и т. п. и благодаря этому добиваемся все большего сходства портрета с оригиналом. Этот наивный кумулятивизм в понимании прогресса познания и лежащая в его основе наивная теория отражения были отброшены при более детальном проникновении в структуру науки и в процессы ее развития. Научная теория опирается на фундамент абстрактных понятий и величин, создает систему идеализированных объектов, часто весьма далеких от реальности, к которым непосредственно и относятся утверждения теории. Поэтому научные теории в принципе нельзя непосредственно сопоставлять с действительностью, это сопоставление оказывается весьма опосредованным и сложным. Так в каком же смысле можно тогда говорить о соответствии научных теорий действительности, т. е. об их истинности? У нас остается лишь одно: говорить о соответствии фактам, результатам экспериментов, о подтверждении и проверке. Понятие истины оказывается попросту излишним.
Классическая концепция истины на протяжении длительного времени своего существования обеспечивала решение проблем, связанных с попытками понять человеческое познание вообще и научное познание, в частности. Однако с появлением новых средств анализа науки, с переходом к ее рассмотрению на уровне отдельных теорий, предложений, процедур объяснения, проверки и т. п. общие рассуждения об истине и практике стали неэффективными. Для того чтобы классическая концепция истины вновь заняла свое место в философии науки требуется ее дальнейшая разработка и конкретизация. Пока, несмотря на все уважение, которым она пользуется в силу своего происхождения и длительности существования, классическая концепция оказывается попросту излишней для методологических построений.
Если вообще убрать из рассмотрения понятие истины, сразу же лишаются смысла понятия доказательства, опровержения, спора и дискуссии. Как можно доказывать или опровергать, не предполагая, что доказательство говорит об истинности некоторого положения, а опровержение -- о его ложности?
Если отбросить понятие истины, то становится совершенно неясным само понятие познания. Мы привыкли думать, что знание есть описание некоторой реальности, и процесс познания есть процесс выработки все более точного и глубокого представления о реальности или, по крайней мере, уменьшения ложного содержания наших представлений о ней. Но чем становится знание, если оно не несет в себе истины? Инструментом приспособления человека к окружающей среде? Инструментом для предсказания феноменов и разработки новых технологий? Инструментом для...Инструментом?...