Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Эдуард Тополь
Невинная Настя или 100 первых мужчин
Часть первая.
Первая кассета, или как Настя невинности лишилась.
1
Май 199… года. Мне только-только исполнилось тринадцать лет, и я решила, что я уже выросла, стала самостоятельной и началась моя новая жизнь — я найду себе принца, найду классного парня, который будет гордиться мной, а я буду гордиться им. Мы будем дополнять друг друга. И я уговорила родителей отпустить меня на дискотеку. Это было не так просто, но я вытрясла у них это разрешение. И вот я накрутилась — ну, у меня была классная, как у Мальвины, прическа, была красивая коротенькая юбочка, прозрачный топик… То есть я вся была такая девочка-куколка. И в таком прикиде я отправилась. Нет, я не была вульгарной, я не была накрашена, как шлюха, просто я была такая девочка-девушка, и мне нравилось, что на меня все смотрят. Придя на дискотеку, я сразу заметила трех парней. Они там явно выделялись. Особенно один — он был не просто красивый, он был идеальный. Брюнет, большие зеленые глаза, весь сильный, накачанный, в белой шелковой рубашке — в общем, все как надо. И когда началась дискотека, этот красавец пригласил меня на танец, мы познакомились. Его звали Гоша, но представился он как Грэг. Оказалось, я его знала давно, он жил в соседнем доме. Я частенько видела его то одного, то с девушками, то с компаниями, когда они сидели во дворе и играли на гитаре. Но я тогда была совсем другой, у меня были только одни мысли — сидеть за уроками или брать в библиотеке книжки и читать с утра до ночи. А теперь был май, мне тринадцать лет, и я решила, что начинается моя взрослая жизнь и это будет мой парень. А он был не один. Он был с двумя друзьями — Васей и Витей. Конечно, уже после второго-третьего танца с Грэгом я стала ловить на себе завистливые взгляды девчонок. А потом услышала их разговор — между собой они называли Грэга жеребцом. Но я понимала, что это от зависти. Да, он и правда был похож на жеребца — знаете, на племенного жеребца чистых кровей. Но ведь и я считала себя лошадкой без примесей. Я была красивая лошадка — так почему бы нам не быть парой? Вечером после дискотеки он пошел провожать меня домой. Его друзья шли позади нас, а мы шли с ним вдвоем, болтали, смеялись, шутили, и я была просто счастлива. Да, я была счастлива, я гордилась тем, что я такая замечательная, и уже строила планы, что Грэг будет приходить за мной в школу и все увидят, какой у меня классный друг.
Тут мы подошли к моему дому, я сказала:
— Вот мы и пришли! Это мой дом. Всем счастливо!
И конечно, я ждала от Грэга поцелуя, я знала, что он меня поцелует, да так, что я буду самой счастливой в мире. И Грэг ко мне наклоняется. Он целует меня и говорит:
— Давай ты с нами еще побудешь.
А я после этого поцелуя была готова — не знаю — взлететь! И конечно, мы еще чуть-чуть прошлись, потом я сказала, что не хочу уходить далеко от дома и вообще мне уже пора. Он говорит:
— Тебя ждут?
А ведь я уже взрослая, я говорю:
— Нет, меня не ждут, но дальше я не пойду, я хочу домой.
И тут я была ошарашена. Грэг говорит:
— Неужели? — и, глядя на меня совершенно спокойными глазами, вдруг бьет меня со всей силы так, что я отлетаю, падаю и даже проезжаю спиной по асфальту. Конечно, я в шоке. А Грэг подходит, поднимает меня на руки, как ребенка, и говорит:
— Прости, девочка. Пойдем, не надо упираться.
Но ведь я и не упиралась, не кричала: «Помогите! Спасите!» — ничего такого не было. Я просто сказала, что дальше не пойду. Но Грэгу это не понравилось. Он, наверное, привык, что все девушки ему подчиняются. И вот они заходят в какой-то подъезд, лифт не вызывают, а идут пешком по лестнице, и Грэг все несет меня на руках. Потом меня несет Вася, потом Витя — каждый по нескольку этажей. Поскольку я была легонькой, как куколка, это для них не составляло труда. Конечно, я все это время пыталась как-то сопротивляться, но без толку — руки у них как какие-то щипцы, клещи. Тут они вносят меня на чердак, и я понимаю, что это уже не прогулка, это что-то не то. А они, зайдя на чердак, ставят меня на ноги. Я быстрым взглядом окидываю этот чердак — он какой-то серый, темный, непонятный. И я сразу же отбегаю от них к стене. У меня под ногой деревяшка, я ее хватаю и говорю:
— Не подходите ко мне! Грэг, ты понял?
Он на меня смотрит, улыбается и вальяжной такой походкой направляется ко мне. Я пытаюсь его ударить, но он хватает конец этой палки и просто отшвыривает меня. Я падаю и чувствую, что упала на что-то мягкое. Смотрю — а подо мной матрац. Причем не какой-то грязный, затасканный, а чистый, как будто его принесли сюда пять минут назад. Синий, с белыми полосками. И тут до меня доходит, что это засада, это все было спланировано заранее. Не я, так другая оказалась бы на этом месте. Просто я была в этот вечер на дискотеке и стала их очередной жертвой. А Грэг подходит ко мне и говорит:
— Ну что, детка? Сама разденешься, или тебе помочь? Лучше сама все снимай, иначе разорвем в клочья твой прикид.
И я понимаю: если я буду рыпаться, они изобьют меня так, что я оттуда вообще не уйду живой. Мне стало страшно, я стала их просить:
— Пожалуйста, ребята, не трогайте меня! Прошу вас! Не надо!…
Но они не хотели и слышать. Да и не стали бы никогда. В их глазах было только желание и какой-то звериный блеск. Тут Грэг расстегивает свою белую шелковую рубашку, я вижу у него на груди большую татуировку и продолжаю просить:
— Пожалуйста, не надо! Грэг, умоляю! Пожалуйста, пацаны, поставьте меня на счетчик, я буду выплачивать вам деньги, я сделаю все, что скажете! Только не надо этого!…
А Грэг на меня смотрит и произносит такую фразу:
— Не может такая красивая девочка быть целкой.
И начинает меня раздевать — просто наваливается на меня всем телом, я даже не могу пошевелиться, ведь он накачанный, сильный, он держит меня, хочет целовать в губы, а я отворачиваю голову.
— Ах так! — говорит он. — Ты хочешь накалить страсти? Ноу проблемс!
И зовет своих пацанов — Витю и Васю. Они садятся по обе стороны матраца, держат меня за руки, и я не понимаю сначала, зачем ему это, ведь он сильный, он мог меня и один удержать. Но потом, много позже, поняла: он хотел завести и этих парней, чтобы они быстрее приняли нужную форму. Представляете, эти два пацана сидели по обе стороны матраца и гладили, целовали мое тело. Но я ничего не ощущала, я видела глаза Грэга… Знаете, как это бывает? Вот ты видишь красивого человека, и вдруг у тебя к нему отвращение, и ты смотришь на него уже совсем по-другому. А мне тринадцать лет, у меня же психика не стальная. Я хочу заплакать, но я же никогда не плакала в жизни. Я никогда не плачу. Если мне больно, я лучше как-то заглушу свою боль, я не знаю что сделаю, вылью свою злость на кого-то, но не буду плакать, и все! И тут я чувствую, как ужасная боль пронзила меня. Это как тысячи иголок, они вонзились в меня, и мне стало очень больно. Потом, после, я часто думала: лучше бы я тогда потеряла сознание, лучше бы ничего не помнила! Но нет, я помнила все от "а" и до "я". Пока Грэг делал свое «дело» в кавычках, Вася с Витей, видя это, загорелись, у них уже тоже все было наготове. Грэг отошел от нас, сел на пол, я видела его силуэт. Он взял сигарету, закурил и стал говорить. Он говорил разные вещи. Я не хотела их слышать — знаете, когда ты чего-то очень не хочешь, ты просто стираешь это в своем сознании. Но где-то далеко в подкорочке это у меня отложилось. Он сидел и говорил:
— Детка, ты красивая. Ты кукла. Ты в жизни добьешься многого. Пойми же, что мы тебе только помогли. Прикинь, а если бы ты в кого-нибудь влюбилась? Ты бы с ним переспала, отдала бы ему свою девственность, а он бы тебя бросил. Тебе было бы обидно, верно? А щас что? Просто жизненная школа, и все. Так что ни о чем не думай. Все вышло классно, и ты сама классная…
Слушая это, я лежала с сухими слезами на глазах и думала: я отомщу! Я растопчу этих ублюдков, я отомщу им за себя и за тех девчонок, которые были здесь и еще будут! И я знала, что отомщу — не сегодня, так завтра. Не завтра, так через месяц, через год, но моя месть настигнет их… Когда все закончилось, Грэг подошел ко мне, хотел поцеловать меня в губы. Но я отвернулась. Он удержал мой подбородок рукой, поцеловал меня и сказал:
— Ну что, детка? Сама дойдешь, или отнести на ручках?
Это было последним унижением, которое я испытала на том чердаке.
2
Дорога домой показалась мне вечностью. Хотя на самом деле я была не очень далеко от дома. Но это же ночь, темень. Я шла по асфальту, а он теплый, от него теплом прямо веет. А во мне такое чувство, как будто он мокрый. Мокрый от моих слез. И вообще все мокрое. И вот я иду, и мне кажется, что дорога не кончается. Думаю, может быть, я потерялась? Может, я не там? Я шла и постоянно оборачивалась, мне казалось, что за мной кто-то идет. Я думала: Господи, только бы никого не встретить! Не дай Бог! Только бы дойти домой, только бы домой, в ванну! Дом для меня был тогда как спасение. Наконец я добралась до дома. Я знала, что меня никто не ждет, что мои родители в деревне. Я нашла в холодильнике водку, выпила два стакана. Этой водкой я заливала не свое горе, а физическую боль. У меня болело всё, все мышцы. Кстати, извиняюсь, я хотела одну вещь рассказать и забыла. Раньше я всегда думала, что половой акт длится — ну не знаю — минуту-две, не больше. Как в фильмах. Я же это все по фильмам себе представляла. И тут, когда я оказалась с этими парнями, я думала: ну, минутку перетерплю, и все, это быстро закончится. Но эти пацаны были очень здоровыми ребятами, здоровья у них было — хоть отбавляй, и эти минуты растянулись, они для меня превратились в огромные ступеньки в ад. Хотя все подробности той ночи я все равно никогда не вспомню. Потому что я изо дня в день и уже из года в год пытаюсь забыть их. Я считаю, что это как плохой сон. А сны всегда забываются, и все плохое проходит. Я вообще не знаю, как у меня не случилось какого-нибудь нервного срыва после той ночи. Они убили во мне ту Настю, которой я была раньше. Я перестала доверять людям. Мне было тяжело полюбить кого-то. Мне вообще было тяжело начинать все сначала. Это было мне не под силу. Как маленький ребенок, который сильно обжегся, я уже боялась протянуть кому-либо руку. Зачем? А вдруг мне будет больно?
Но потом постепенно эта ночь забывалась, и я все равно живу… Моя лучшая подруга рассказывала мне, что когда она первый раз переспала с парнем, то на следующее утро она проснулась, заплакала, а он целовал ее, целовал слезы, которые текли у нее из глаз. И говорил, что она самая любимая. А на самом деле это у нее были слезы благодарности за то, что он с ней, что он подарил ей такую замечательную ночь. А я в мою первую взрослую ночь плакала от ужаса и просила: «Отпустите меня». С тех пор слезы ассоциируются у меня с чем-то низким, с тем, что тебя унижают, делают больно, плохо. После той ночи моя жизнь изменилась в корне. Ведь раньше я представляла себе эту ночь на какой-нибудь большой постели — с любимым человеком, вокруг свечи, цветы красивые. А тут — на чердаке, на матраце… И еще меня удивило то, что они, все трое парней, и особенно один из них, Грэг, были красивыми, сильными, хорошо одетыми. Всё при них. Да любая девчонка сама бы кинулась на такого парня и сказала: всё для тебя! И я не понимала: зачем они так? Зачем они меня — силой, ужасом? Ведь наверняка я не первая девчонка, ставшая их жертвой. Мне было ужасно, когда каждый из них делал это со мной, а другие смотрели. Ужасно! Я закрывала глаза, не хотела смотреть. А им, наверное, наоборот, хотелось именно так, хотелось каких-то приключений, острых эмоций и зрелищ… И вот я сидела дома одна и пила водку, чтобы заглушить боль и воспоминания о том чердаке. Но водка не брала меня. Я думала: за что мне это? Почему я, тринадцатилетняя девочка с такими мечтами, с веселыми надеждами, оказалась на том чердаке, с этими подонками? Ведь я" была уверена, что я в жизни добьюсь всего, чего хочу. А тут меня просто лицом в грязь! Ах, если бы можно было переиграть этот вечер! Я бы все изменила, все! Я бы никогда в жизни не допустила, чтобы так произошло. Когда они в меня входили, мне было так больно! Внутри все сжималось. И мерзко было, просто мерзко. Я помню, что они были с презервативами, что эти презервативы с каким-то банановым вкусом и запахом. И потому я до сих пор запах бананов не переношу, терпеть его не могу, у меня к бананам полное отвращение… А поскольку водка меня никак не брала, то я выпила коньяку и уснула.
3
Утром… Знаете, когда просыпаются после огромной пьянки и не хотят вспоминать, что они вчера пили, а хотят встать так, как будто ничего не было, — вот и у меня наутро было такое чувство. Я умылась, подошла к зеркалу, попыталась как-то очнуться. Есть я не могла — какая еда? Да упаси Боже! Я посмотрела на себя в зеркало, и, конечно, все сразу всплыло в памяти. Неожиданно все возобновилось, меня охватила даже какая-то дрожь. Но я сказала:
— Нет, Настенька, успокойся, давай все забудем. Все, прошло. Мы с тобой начнем все заново.
А та, которая стояла в зеркале, она смотрела на меня, но ее глаза уже не светились тем солнечным блеском, с которым она шла вчера на дискотеку. Не было в них ни блеска, ни счастья, ни уверенности, что эта девочка, эта кукла всего и всегда добьется. Быстро эта спесь с меня сошла. К тому же я всегда зависела от чужого мнения. Главное — что обо мне подумают, что обо мне скажут. Я всегда ставила чужое мнение на первое место. И я боялась, что выйду сейчас на улицу, а весь город уже знает, что я шлюха. Потому что эти пацаны могли просто похвастаться тем, что произошло. Ведь у нас во дворе как? Даже если парень изнасилует девчонку, для него это подвиг, а про нее говорят, что она шалава и уличная блядь. Грэг и его пацаны могли теперь про меня что угодно сказать. Могли сказать, что я сама с ними пошла, могли сказать, что я чуть ли не сама им отдалась. Для меня это было бы клеймом. Правда, слава Богу, они никому ничего не сказали. Они сами, наверное, боялись, что я подам заяви. А я, конечно, не сделала этого, ведь тогда все раскрутилось бы, все бы об этом узнали, а мне это было совершенно не нужно. Во мне зрела другая месть, я знала, что когда-нибудь я до них доберусь. И вот, выйдя на улицу, я решила вздохнуть полной грудью. Вдохнуть в себя огромный глоток чистого воздуха. И — не смогла. Не смогла даже нормально дышать этим чистым утренним воздухом — у меня как будто огромный ком со вчерашнего вечера внутри остался. Я поняла, что надо что-то делать. И пошла не в школу, а в какую-то забегаловку. Посидела, выпила пива. Самым тяжелым было то, что со всеми этими мыслями, чувствами и памятью о вчерашнем я была наедине. Они у меня были постоянно в голове. Конечно, я пыталась их прогнать. Я думала: сейчас все пройдет, забудется, все будет хорошо. Но нет, ничего не забывалось…
И все-таки я старалась, насильно заставляла себя все забыть. Поэтому, наверное, я сейчас жива. Мои знакомые девочки, подружки, которые через это тоже прошли, они пытались резать себе вены, покончить жизнь самоубийством. Я тоже пыталась резать себе вены, и у меня до сих пор шрам остался на руке от этого. Но резала я себе вены по другому случаю, и эта история еще впереди. А тогда я не пыталась ни вены резать, ни прыгнуть с десятого этажа, ни еще что-то сделать с собой. Я понимала, что это не выход. Днем приехали мои родители. Говорят, что родители всегда замечают, когда ребенку плохо или что-то с ним не так. Я тоже считаю, что как бы мы ни притворялись, родители должны заметить, что что-то случилось. И когда мои родители приехали, мама, конечно, сказала: Настя, как дела? Я говорю: Мам, все замечательно. Она говорит: Точно? Я говорю: Да, все прекрасно. Мама поцеловала меня, папочка обнял — все как обычно. Вечером, когда они садились ужинать, я говорю: нет, я не хочу. И ушла к себе в комнату. Долго сидела, думала. Представляла такую картину — вот я захожу к ним туда и говорю: мам, пап, вот так и так случилось.
Но мне почему-то казалось: они меня возненавидят. Они скажут: какая ты грязная, опущенная, как ты могла до такого докатиться?! Скажут, что я им не дочь… А больше всего я боялась того, как это отзовется на папе. И не потому, что мне было бы стыдно перед ним, а потому, что он живет ради меня. Он часто мне говорит, что его жизнь заключается во мне, что если бы не было меня, то его бы тоже не было. Мне, он говорит, не нужна была бы эта жизнь, если бы у меня не было такой дочки, как ты. Когда я слышу эти слова, у меня все сжимается внутри и сердечко начинает колотиться с такой силой!… Мой отец, я уверена, до сих пор не знает, что я живу половой жизнью. Сто процентов, что он не знает. Мама догадывается, но она всегда говорит: есть, говорит, много вещей, которые мне? не нужно знать. Возможно, она права. Но она не знает, с какого возраста я живу такой жизнью и с какими проблемами мне приходилось сталкиваться. Хотя я еще ребенок даже сегодня, в моем возрасте. А проблемы у меня были совершенно не детские еще тогда, три года назад. Правда, потом, когда мы с мамой разговаривали на эти темы, я сказала:
— Мам, а если бы со мной так случилось?
Мама говорит:
— Мы бы тебя пожалели, поняли бы, помогли бы тебе все забыть, всегда были бы рядом. Но хотя она так говорила, я почему-то уверена, что это неправда. Если бы я рассказала про тот чердак родителям, это обязательно узнали бы все наши родственники — у нас так положено. Например, когда мой двоюродный брат не поступил в институт, то про него говорили, что он дурак, каких свет не видывал. Хотя он очень одаренный ребенок. И меня бы тоже затравили мои собственные родственники, они бы испытывали ко мне отвращение, жалость и постоянно напоминали бы мне о моей беде. «Ой, Настенька, ты идешь гулять? Смотри, поздно не возвращайся, а то мало ли что!» А я бы этого не выдержала. Так что я считаю: я правильно сделала, что никому ничего не рассказала, а сама все пережила.
4
Но рано или поздно надо было идти в школу. Господи, как я туда не хотела! Это одному Богу известно, как я не хотела идти тогда в школу! Но я же отличница, я же никогда школу не прогуливала. А теперь боюсь идти — вдруг там уже всё знают, вдруг эти пацаны похвастались кому-то своими подвигами? Я пошла в поликлинику и сказала врачу, что у меня по ночам температура, дайте мне справку. Мне дают справку на два дня. Два дня я сижу дома и понимаю, что это какой-то дурдом, я так с ума сойду. Медленно, но верно буду на тот свет отправляться. Потому что меня всякие мысли дурацкие угнетали, я думала: а как же мой будущий муж? Он спросит: а много у тебя было парней до меня? И если это муж, любимый, я же не смогу ему врать, я скажу: трое и одновременно. Ну как он будет ко мне относиться? Будет он со мной жить? В общем, не досидев эти два дня, я иду в школу. А там такое чувство, как будто на меня все смотрят. И все всё знают, все в курсе. Конечно, сейчас я понимаю, что это я тогда сама себе напридумывала. На самом деле — и спасибо, конечно, Господу за это — никто ничего не знал. Но тогда у меня было такое ощущение, что моя жизнь просто выставлена всем напоказ. Как в театре — подходите и смотрите. Однако, постепенно успокоившись, я решила заняться учебой конкретно. Я съездила на несколько олимпиад, даже заняла как-то первое место. То есть все мои мысли ушли в учебу, и ни с какими ребятами я, конечно, не хотела встречаться. Хотя многие обращали на меня внимание, клеились, но у меня был какой-то бзик — я их на дух не переносила. И еще, я помню, у меня было какое-то чувство вины, как будто я сама себя обманула, а точнее, обманула того ребенка-девочку, которая жила во мне, писала стихи и которой я всякие сказки придумывала про мальчиков-принцев. Было обидно, конечно. Но это тоже прошло. И потом, когда мы с девчонками пошли на медосмотр, мне сказали: девочка, ты слишком рано начала вести половую жизнь. Я знала, что мне что-то вроде этого скажут, но это уже прозвучало не как приговор, а просто как будто они констатировали факт. Я выслушала и сказала: «Хорошо, учту…»
5
Закончив учебный год, я поехала отдыхать в деревню к дедушке. Родители мне никогда ни в чем не отказывали, я могла себе все позволить, и я уже не стала строить воздушных замков, думать о сказочном принце на белом коне. Нет, ничего этого уже не было. Я повзрослела, я резко стала взрослой… Впрочем, извините! Сначала я должна рассказать вам про свою деревню. Деревня наша выглядит очень, я считаю, приличной. Сейчас там строится много новых домов, постоянно приезжают какие-то люди, но мне нравится, что там все-таки мало москвичей и я очень сильно выделяюсь из деревенского общества. Во всяком случае, пацаны меня там ценят, любят, уважают, прислушиваются ко мне и считаются с моим мнением. К тому же там люди совсем не такие, как в Москве. Они очень добрые. Например, если ты что-то спросил у человека, он тебе всегда вежливо ответит. Он никогда тебя не пошлет. А в Москве, даже если ты будешь очень аккуратно идти, тебя все толкнут, пихнут и еще скажут: «А хера тут встал?!» А там — нет. Или, например, идут там соседи друг к другу. Так они обязательно несут с собой что-нибудь вкусное, угощают друг друга. И хотя у них очень маленькая зарплата или пенсия, они все равно добрые, в них больше человечности, чем в нас. Мы, я считаю, настолько зажрались, настолько сыты этой всей цивилизацией, что уже всю человечность почти потеряли. А у них такого нет. Ну вот. Как только я приехала в деревню, мама с папой оставили меня на месяц с дедушкой. У нас там дом, сад и еще беседка — летний домик. В этом домике могут и гости ночевать, а дедушка летом всегда там спит. А большой дом полностью в моем распоряжении. Я вставала в восемь утра, шла на речку купаться, потом приходила домой, ела и уходила гулять на весь день. Возвращалась только в три-четыре утра. За деревней у нас есть старая заброшенная церковь. Ее называют «Куски» — уж не знаю почему. Может, потому, что коммунисты когда-то разнесли ее на куски. Но все-таки здание осталось, и мы, наша деревенская компания, в этой церкви торчали днем и ночью. Хотя вся церковь замурована — ни окон, ни дверей. Чтобы в нее пробраться, надо обойти небольшую рощицу и уже потом, на корточках, пролезать через небольшой лаз, который партизаны сделали во время войны. Но и этот лаз пацаны замаскировали, чтобы никто его не увидел. А внутри церкви были старые диваны и кровати, которые ребята туда притащили. И там мы проводили все свое свободное время — валялись, рассказывали анекдоты, а по вечерам пацаны обязательно пили. Иногда и я с ними пила, иногда — нет. Потому что все-таки какой бы я ни была, а всегда знала меру. Особенно в выпивке. Там, кстати, знаете что пьют? Там самогонку мешают с димедролом. В деревнях это вообще популярно. На литр воды четвертую часть спирта и штучек шесть таблеточек димедрола. Это и дешево, и результат отменный. Пьется такая самогонка очень легко, как вода, только чуть-чуть привкус водочки. Зато потом просто срубает напрочь. Но хотя я пила эту гадость, я не давала своим эмоциям быть впереди разума, я все понимала отчетливо. Вот, например, мы лежим на диване, и уже алкоголь настолько дает по мозгам, что начинаем целоваться, обниматься, и уже, знаете, как-то не важно, кто там с кем. А я — нет. У меня была голова на плечах. Мне нужно было, чтобы у меня был постоянный парень, чтобы он говорил: вот моя девушка, она самая лучшая! А таких ребят там не было. Там пацаны просто на один вечер пользовались девчонкой, и я ни с кем из них не стала спать. Но вот среди лета к нам с дедушкой приезжает один папин знакомый, дядя Степан, со своим сыном Артемом. Сыну восемнадцать лет, он собирается в армию. Но до призыва еще есть время, и они приехали к нам на рыбалку — дядя Степан был заядлым рыболовом, а у нас дом прямо у реки. Дядя Степан говорит: Я у вас переночую, а спозаранку на рыбалку. Дедушка отвечает: Конечно-конечно. А мы с Артемом сидим на лавочке, и тут приходят все мои деревенские друзья-пацаны. Он видит, что я общаюсь с какой-то уличной шпаной, видит, как мне весело, здорово, и думает, что я еще ребенок. А я уже под вечер, — когда мои ребята разошлись, решаю: надо мне очаровывать этого мальчика. Он, прямо сказать, не особой красоты, блондин, но у меня все равно возникло к нему какое-то желание. Я еще не понимала тогда, что это за желание, я думала, что хочу морочить голову всем пацанам, подчинять их себе и, может быть, как-то отыграться на них за прошлое. Я говорю: — Пойдем, я тебе покажу сад. Мы пошли в сад. Сначала я ему показала наши огромные яблони, потом мы покачались в гамаке, зашли в баню. А в бане у нас, как положено, сначала предбанник, а потом парная. Мы заходим туда. И я, разговаривая, встала на порожек. А Артем — парень высокий, и оказалось, что мои губы как раз напротив его губ. Я начинаю его целовать. Сама. А он, честно говоря, не особо сопротивлялся, хотя и не ожидал, конечно. Думал, что я еще маленькая и глупенькая. Мы с ним идем, садимся в их машину и сидим там до двух ночи, целуемся. Дедушка и дядя Степан уже давно спали в беседке, потому что рано утром дядя Степан собирался на рыбалку. Я говорю:
— Тема, я пошла в свою комнату, а ты давай через сад перебирайся ко мне, я окно открою.
Он через окно забрался в мою комнату, мы разделись, легли в постель, и он стал опять меня целовать, обнимать, ласкать. Настолько был нежным, мягким, и тем более окна открыты, теплый такой ветер, луна за окном, сияние такое волшебное, и тут еще — представляете — соловушка запел! У меня от этого настроение совершенно прекрасное, изумительное. Но я была умным ребенком, я говорю:
— Только с презервативом!
Он говорит:
— Что ты, Настенька! Я же ехал в гости, я не рас считывал, что будут такие обстоятельства.
А я говорю: нет, и все. И сделала ему минет. Да, это была потрясающая ночь! Мы провели ее всю вместе. Хм, я отдала ему всю свою нежность! Вообще, какой бы у меня парень ни был, я всегда делаю так, чтобы он чувствовал себя единственным и неповторимым. Представляете, мы с ним лежим в постели, а это же лето, тепло, тишина, окно открыто, и мы слышим, как поет соловушка — так красиво, нежно. Это было просто замечательно! Артем говорит:
— Настенька, я тебя люблю! Знаешь, я никогда не мечтал о такой красивой и шикарной женщине! Но я же тебе не нужен, ты меня бросишь.
А мне смешно. Да я же еще ребенок, по сути дела. Ну и что, если я начну спать с парнями? Это еще ничего не значит! Я лежу и думаю: Боже, неужели он меня и правда любит? Наутро мы с ним проснулись в одной постели. Дядя Степа уже был на рыбалке. А мы с Артемом пошли на речку. Я говорю:
— Давай купаться.
Мы зашли в воду, и тут началось вообще нечто! Я же раньше никогда не занималась любовью в воде. Но там у нас берег такой: сначала пляж, песочек, а потом, если пройти шагов десять, уже глубоко. И вот мы там, где песочек, где вода по колено, легли в воде. Я на Теме верхом. Это было потрясающе. Я никогда в жизни не думала, что бывает так здорово. Тема сказал, что я похожа на русалку. А я, будучи сверху, подумала, что я похожа не на русалку, а на ведьмочку… Потом мы вернулись домой, Артему и его папе надо было уже уезжать. Артем говорит:
— Можно, я буду тебе звонить?
Я говорю: конечно. Но я не хотела этого. Пусть мне понравилось, как мы с ним эту ночь провели, но я не хотела повтора, не хотела никаких обязательств перед ним. Хотя и поняла, что он меня полюбил. Это читалось в его глазах, жестах, во всем. Но я не стала ждать их отъезда, взяла свою куртку и ушла. А когда я вернулась уже ночью, дедушка мне говорит, что они задержались намного дольше, чем должны были. Они ждали меня. Артем на листке написал, что целует меня, любит и чтобы я в Москве ему позвонила. Но я так и не позвонила. Вот такое в то лето было у меня маленькое начало больших приключений.
6
Погуляв вволю, я вернулась в Москву. А что Москва? Осень, восьмой класс. Знаете, как в песне: «До седьмого класса ты любви не знала, а к восьмому классу от любви устала». Это было про меня. Я так устала от этих летних гулянок и пьянок, что приехала в Москву и вздохнула полной грудью. Решила: так, надо остепениться и найти взрослого красивого парня, чтобы я могла на него положиться. И я не заставила себя долго ждать — 25 сентября я знакомлюсь с одним парнем, точнее, это он со мной знакомится. Ему двадцать один год. А мне четырнадцать. Он на семь лет старше меня. Вот как мы с ним познакомились. Я просто шла по магазину, а он подошел ко мне, улыбается и говорит: Девушка, я вас где-то видел? Я говорю: Может быть… Он:
— Конечно! Я не мог такую красивую девушку не заметить. Давай прогуляемся.
И мы пошли прогуляться. Гуляем, и я вижу, что что-то не то, какие-то у него глаза мутные. Все-таки у нормальных людей есть блеск в глазах. Пусть они сероватые, голубоватые, зеленые, но с блеском. А у него они как в пелене. Но я еще не понимала, что к чему. Только потом, позже, я поняла, что он наркоман, и испугалась — а что, если он скажет: «Давай попробуй» — и я подсяду на это дело? А этот Дима очень любил смотреть стриптиз. Но у него дома были сестра с мужем и маленьким ребенком и мама с папой. Поэтому наши встречи происходили в довольно трудной обстановке. Чтобы всех их дома не было — это было очень трудно сделать. Но вот наконец мы с ним остаемся одни, и он говорит:
— Мне не столько с тобой спать хочется, как я хочу, чтобы ты станцевала стриптиз.
Я говорю:
— Неужели ты не можешь купить кассету и посмотреть, я не знаю, порнуху?
А он:
— Нет, я хочу посмотреть вживую.
Я ему танцевала стриптиз, он радовался этому, как ребенок новой игрушке, и говорил:
— Понимаешь, у меня такое ощущение, что лучше этого уже ничего быть не может! — Я решила, что Дима все-таки не для меня. Тут еще и его родители узнали, что мне четырнадцать лет, они ему заявили:
— Дима, мало того, что ты наркоман, так ты еще и за девчонку хочешь отсидеть в тюрьме!
В принципе они были правы. Он мне не был нужен, зато я ему была нужна. Я была ему нужна в полном смысле этого слова, потому что пока Дима был со мной, он пытался бросить колоться, не употреблять наркотики. У него была достаточно большая сила воли, и скорее всего он добился бы этой цели, но к тому времени он мне уже надоел. Я подумала: зачем мне нянчиться с этим Димой? Нет, хватит, надо сделать так, чтобы у меня было несколько ребят — с этим можно сходить в кино, с этим гулять, с этим проводить время еще как-то. Мне нужно было, чтобы меня боготворили, чтобы мне постоянно говорили, какая я замечательная и хорошая. Например, если мне парень подарит розочку, я этому неделю радуюсь, у меня всю неделю безграничное счастье и хорошее настроение. А если он не может сказать: «Настя, ты сегодня потрясающе выглядишь!» — то это меня совершенно не устраивало. И я решила, что мне нужно иметь несколько парней. Потому что я такой человек — я не могу оставаться одна. Совершенно не могу. У меня тут же начинается какой-то психоз, истерика. Ну как можно одной быть?! Нет, я без парня еще ни разу в жизни не была. У меня не было такого периода, когда у меня нет парня. Десять, пять, два, один, но у меня всегда есть. И вот я завожу всякие знакомства. Красивые ребята мне нужны были для того, чтобы с ними спать. И еще мне нравилось идти с красивым парнем по улице, и чтобы другие девчонки смотрели на это с завистью. Да, я себя чувствовала на седьмом небе от счастья, когда шла по улице с красивым молодым человеком. Пускай он тупой, глупый, но меня устраивала его внешность. А умных ребят у меня тоже было достаточно. Я знала, что, например, один мой мальчик может оплатить билет на дорогой фильм. И я шла с ним в кино. В театр я шла с другим, который умнее, интеллектуальнее. Помогать мне с уроками я просила третьего. Мне нужны были разные, потому что одного идеального я тогда не искала, я думала, что таких вообще не существует. И вот 25 октября — ровно месяц, как мы с Димой. Вечером он ко мне приходит и говорит:
— Настенька, солнышко! Я тебя люблю!
То есть клянется мне в вечной любви, обнимает, целует. А я стою, и, знаете, — мне все равно — есть он рядом или нет его, мне плевать. Надоел, и все. И он чувствует это, уходит от меня и говорит:
— Насть, ты уверена, что не пожалеешь?
А я улыбаюсь:
— Да все нормально! Все хорошо… — и целую его в щеку так холодно-холодно. Он понял, что это разрыв отношений, и ушел. А на следующий день мне позвонила его сестра и сказала, что у него передозировка. Мол, его еле спасли и он сейчас находится в больнице. Знаете, вы, наверное, подумали, что я сломя голову полетела туда… Нет, я этого не сделала. Я зашла к его родителям и сказала им, что Дима кололся из-за меня, а теперь я исчезну, меня не будет, и все у вас будет хорошо. Родители меня поблагодарили, и все — я ушла из его жизни навсегда. Даже не стала узнавать, как он там выкарабкивается, а просто отрезала эти отношения.
7
Канун Нового года. И — новые мои жертвы. На улице я знакомлюсь с двумя парнями. Оба очень симпатичные, одного звали Боря, он был блондин, а другого — Женя, брюнет. Мы знакомимся, я иду с ними к метро и вижу, что оба они проявляют ко мне большой интерес. Я думаю: кого выбрать? Беленького или темненького? А пока я так гадаю, они тоже переглядываются и оставляют мне свои телефоны в надежде, что я сделаю выбор и позвоню одному из них. Ха, не тут-то было! Я уже все рассчитала. Я позвонила и тому, и другому. Решила: буду играть на два фронта. Оказалось, что они не такие уж и хорошие друзья. Они просто знакомы и общаются только из-за компьютеров. При этом Жене, который брюнет, двадцать один год. А Боре всего лишь семнадцать. Но он такой интеллектуальный, умный, а Женя хоть и взрослый, но глупый и лентяй. Хотя он где-то работал, у него не было в жизни определенной цели, не было никаких стремлений.
В канун Нового года Боря приглашает меня к себе. И я понимаю его планы — мол, вот я приду, и мы с ним переспим. Такой был его план — он вообще был такой расчетливый, никогда ни одного слова не говорил от души. У него все было продумано и рассчитано. Это был самый расчетливый человек, которого я только в жизни знала. А я решила, что нет, ты мне, такой расчетливый, и даром не нужен! И стала встречаться с Женей, хотя он был настолько туп и глуп, что просто не было слов. Но мне в то время нужен был именно такой человек. Чтобы он был безвольный и во всем мне подчинялся. И вот наступает Новый год, мои родители созвали гостей, родственников, накупили разных вкусностей, накрыли стол, и вдруг — без двадцати двенадцать — звонок в дверь. Я выхожу — стоит Женя. Пьяный и вообще никакой. Стоит и говорит:
— Настя, я тебя люблю! Солнышко мое, я без тебя жить не могу!
А мне это противно, я не люблю, когда пьяный человек начинает ко мне приставать. Тут выходит мой отец, уже такой веселый после вина, выходит и видит, что к его дочке какой-то козел лезет. И говорит этому Жене:
— Тебя пристрелить, или ты сам вылетишь из дома?
А у моего папы и правда есть оружие. Женя начал папе говорить, что он меня любит. Мне от этого чуть плохо не стало. Во-первых, мой папа не терпит таких пьяных придурков. А во-вторых, он видит, что мне этот мальчик не ровесник, а намного старше. И папа говорит:
— Смотри, я тебя сейчас с лестницы спущу!
Женя ушел, папа мне говорит:
— Нет бы он пришел с букетом роз, с подарком. Мы бы зашли, посидели, выпили. А то, козел такой, приперся пьяный!
И мне, конечно, стыдно перед отцом. На следующий день Женя звонит и просит прощения:
— Настя, ты извини, я напился.
Почему это у них такое оправдание, непонятно. Если ты напился и спьяну сделал какую-то дурь, то вдвойне дурак — и что напился, и что пьяный себя контролировать не умеешь. Правильно я говорю? А у них считается, что если он пьяный, то ему это как оправдание. Дурдом какой-то… Ладно, я пару раз сделала вид, что не хочу его ни видеть, ни знать. А когда он позвонил в третий раз, говорю:
— Хорошо, я тебя прощаю. Но ты должен как-то искупить свою вину.
И он в качестве извинения приглашает меня к себе в гости. А живет он с папой, братом и бабушкой. Но у них большая четырехкомнатная квартира. Я прихожу, и мы садимся в его комнате, начинаем смотреть какой-то фильм. Он видит, что мне скучно, и говорит:
— Давай, Настенька, я тебя развеселю.
И включает на компьютере диск, а там музыка. Я говорю:
— Ба! Какая музыка красивая! А что это там еще шумит? Это деньги сыплются?
Он говорит:
— Настенька, это не деньги сыплются, это прибой шумит.
Хм, шумит, и ладно. С Женей я не спала, а делала ему только минет. И вот после того, как я сделаю ему минет, я лежу на кровати, а он становится передо мной на колени, начинает целовать мои ноги, колени, выше, живот, грудь. А я лежу и думаю: ну, нравится мальчику меня целовать — и без проблем! Пусть радуется… На самом деле в Жене мне нравилось только то, что он был более-менее симпатичным. Хотя одевался в какие-то непонятные джинсы. А я любила, чтобы парень был в брюках, чтоб на нем был пиджак с галстуком. И Боря, его друг, это сразу просек. Он приходил на свидания всегда в галстуке, в таких красивых стильных костюмах и с белым шарфом. Ну, это меня сначала про" сто с ума сводило! К тому же он был очень интеллектуальный, начитанный, мог поддержать любой разговор. Хотя чувствовалось, что говорит он все это не от души и не потому, что так думает. А потому, что ему хотелось произвести хорошее впечатление. То есть Борина тактика была идеальной, каждый шаг спланирован, речь отточена. Он делал мне такие замечательные комплименты! Да, поверьте мне, все было в нем безукоризненно, и в то же время чувствовалось, что все это блеф. Есть, оказывается, такие люди на свете — снаружи очень интересные, даже романтичные, а внутри один холод и расчет. Я, слава Богу, с этим быстро разобралась и предпочла Женю, мы встречались с Женей месяца три-четыре. Но я не хотела с ним спать. Не знаю почему. У меня не было к нему отвращения, просто не хотела, и все. А когда ему было уж совсем невтерпеж, я делала ему минет, и ему это правилось, он меня за это любил. А поскольку я привыкла всегда все делать хорошо, то я и это стала делать замечательно. А Женя по гороскопу Лев. И я знаю, что Львы, если чего-то захотят, всегда этого добиваются. Я ему говорю:
— Мальчик мой, ты работаешь в автосервисе, вкалываешь, как папа Карло. Давай я тебе помогу. Поступай в институт, у моих родителей есть связи…
А он — нет. Он уперся как баран и говорит: не пойду я учиться, и все! Ну нет, так нет. С такими тупарями мне общаться неинтересно. Представляете, мне четырнадцать лет, ему двадцать один, но он настолько глуп, что сидит и говорит:
— Настенька, расскажи что-нибудь, а то мне с друзьями поговорить не о чем.
Я в шоке. Как это, чтобы с друзьями не было о чем поговорить? Ну, мы и расстались с ним. Я от него ушла с большой практикой минета.
8
Однажды я гуляла по городу. Я вообще люблю гулять по городу — знаете, просто вот ходишь не важно зачем, даже по своему району ходишь, смотришь на людей и о чем-то думаешь. Вы не пробовали? Иногда очень клевые мысли приходят… И тут, 3 апреля, я знакомлюсь с мальчиком. А он потрясающий, красивый, стильный, у него все-все как надо. Он учится в МГУ на третьем курсе, весь такой добрый, нежный, милый, и зовут его Кирилл. Мы начинаем с ним перезваниваться, потом встречаться, гулять по набережной. У нас в Измайлово очень красивые места — парк, рядом озеро. Мне нравилось там гулять, общаться с Кириллом, находиться в его обществе, смотреть на него. Он блондин, стрижка такая шапочкой, и волосы как бы нависают на глаза. А глаза темные, выразительные, и это смотрелось очень красиво. Я была на седьмом небе от счастья, когда он своими глазками на меня смотрел. Но у нас с ним не было места, где мы могли бы интимно встречаться. Поэтому однажды он пришел ко мне вечером, а моих родителей не было, они уехали в гости, я была с бабушкой. А бабушка у меня вообще мировая. Если, например, я уйду гулять, когда родителей нет, и приду только утром, она меня обязательно прикроет, никому ничего не расскажет. Поэтому, когда Кирилл ко мне пришел, я говорю:
— Бабуль, мы тут посидим, чайку попьем.
И села с ним на кухне. А он говорит:
— Настя, я тебя хочу! Пойми, я не могу больше! У меня уже все!
Ладно, я сделала вид, как будто он ушел — дверь наружную открыла и закрыла. Он взял в руки ботинки, и мы пошли в ванную. Я включила воду, села на ванну, а он был стоя, и в такой позе все и произошло. Это даже нельзя сказать, что мы занимались любовью. На самом деле это был звериный инстинкт, мы просто трахались — без чувств, ласк, поцелуев. Так все и закончилось. В то время у Кирилла не было постоянной девушки, я жила рядом, и ему было удобно вот так забегать ко мне. А иногда, если ему удавалось сплавить куда-то своих родителей, он приглашал меня к себе. Но у Кирилла была одна дурная привычка: когда мы шли по улице, он мог вдруг резко притянуть меня к себе и начать целовать. То есть это у него перед прохожими был такой прикол. Или, например, мы гуляем по парку. И вдруг он хватает меня, со всей силой прижимает к дереву. Я говорю:
— Кирилл, отпусти, мне больно.
А его это прикалывало. Но постепенно я понимаю, что одного Кирилла мне мало. Да, хотя у нас с ним все прекрасно, мне его одного недостаточно. И как-то, сидя у него дома, я беру его записную книжку и начинаю пролистывать. Думаю: надо найти парочку его хороших друзей и самой с ними познакомиться. Тут я натыкаюсь на телефон Дениса, одного из его лучших друзей. Я звоню ему и шутя говорю:
— Красавчик, давай-ка мы с тобой встретимся.
Знаете, я решила сыграть в рулетку «повезет — не повезет». Ведь я же этого Дениса не знала, даже не видела ни разу. Вдруг он урод или какой-то дурной? И если бы Кирилл узнал, он бы тоже не был в восторге. Но я все-таки встречаюсь с этим Денисом, и мы производим друг на друга положительное впечатление. Особенно Денис на меня. Я вообще люблю людей образованных, умных, с которыми есть о чем поговорить. А тут выясняется, что Денис работает в адвокатской фирме помощником адвоката, что он целеустремленный, интересный и вообще симпатичный парень. И начинается наш роман. Мы с ним так классно отдыхали! Он ничего для меня не жалел. Он просто влюбил меня в себя. Да и он меня любил, и мне стало трудно уделять время и Денису, и Кириллу, я думаю: вдруг мы столкнемся? При этом Кирилл меня начинает расспрашивать, где я пропадаю, а Денис — откуда я узнала его телефон. Но тут как раз и начинается моя самая интересная жизнь! Я думаю: хм, так, надо еще кого-нибудь из их друзей, третьего. Смотрю у Кирилла его школьный альбом, фотографию, когда они в одиннадцатом классе выпускались, и вижу — вот Кирилл, вот Денис, а вот еще один мальчик, тоже обалдеть какой красивый — Сеня Гельман. И я Кирилла как бы между прочим спросила:
— Ой, какой симпатичный мальчик! Кто это?
Он мне вкратце рассказал. Я думаю: надо же, будем знать!… И, как всегда, беру записную книжку Кирилла, ищу там номер этого Гельмана, потом звоню ему и говорю:
— Сенечка, давай-ка мы с тобой увидимся.
И попадаю в точку. Мы с Сеней гуляем по нашему району, разговариваем, видим, что у нас есть общие интересы. При этом я же понимаю, что нереально трем лучшим друзьям врать и быть у них одной девушкой на троих. И я честно рассказываю Сене, что я и с Денисом, и с Кириллом. Он, конечно, посмеялся. Тут мы с ним заходим в школу, где они все трое учились. Сеня говорит:
— У меня хорошие отношения с тренером, давай зайдем в спортзал.
Мы зашли в спортзал, он о чем-то переговорил с тренером и вернулся ко мне.
— Пойдем со мной.
Мы поднимаемся выше — может быть, вы знаете, над спортзалами всегда есть такие комнатки, их иногда оборудуют под раздевалки. Мы заходим в эту комнату, а там никого. Ха, думаю, надо же, какой ты быстрый! Конечно, я и сама быстрая, но тут я была просто в шоке. А Сеня начинает учить меня жизни, он говорит:
— Ты такая красивая, умная, зачем играть сразу с тремя парнями?
Я думаю: ах так? Ты привел меня в эту комнатку для того, чтобы лекции мне читать? Сейчас я тебе покажу! И вот он читает мне эти нотации, а я подхожу к нему и начинаю ему джинсы расстегивать. Он в шоке. Конечно, я вижу, что он меня хочет, но он пытается что-то сказать, как-то отнекиваться, а я уже — все, я уже наступаю и начинаю делать ему минет. Вы представляете? Он в шоке, в кайфе, в блаженстве! Ведь что я по сравнению с ним? Я же намного младше, мне всего четырнадцать лет! И такая девочка! Мы вышли из этой школы, он был счастлив, он шел и говорил:
— Настенька, забудь про Кирилла, забудь про Дениса! Пожалуйста, будь моей девушкой! Я прошу тебя!…
Я говорю: «Я подумаю» — и со спокойной душой ухожу от него. Я была счастлива. Нет, серьезно, я была очень счастлива тем, что я такая замечательная, могу любому из парней вскружить голову и вся их мужская дружба ничто по сравнению со мной! А ведь было время, когда я занижала свою самооценку, когда я думала о себе, что я грязная, ничтожная, чуть ли не уличная шлюха и вообще никому не нужна. А оказывается, я всем нужна, всем буквально! И вот у меня дни проходили так: утром я бежала домой к Денису, днем, гуляла по набережной с Кириллом — мы с ним любили озеро в нашем парке и гуляли всегда по набережной, а вечером — к Сене. И все у меня выходило складно, просто потрясающе. Так я дожила до 25 апреля.
9
25 апреля было воскресенье. Я проснулась и думаю: надо выйти прогуляться. Как я вам уже говорила, я люблю погулять одна. И вот я еду на каком-то автобусе просто так, в неизвестную сторону. А одета я была очень стильно — на мне красивый пиджак, прозрачная кофта и юбка такая короткая, что ее из-под пиджака даже не видно. Да на меня все люди смотрели — я же вижу их взгляды.
Иду я по бульвару,
Все смотрят на меня.
"Красивая девчонка,
Жаль, что не моя!"
Короткая юбчонка,
Высокие сапожки.
Белая дубленка
и телефон в ладошке.
Конечно, я эти стихи написала зимой, но они сюда очень подходят. Тут заходит в автобус какая-то компания и пытается меня подцепить — типа, девочка, поедем с нами, развлечемся, ля-ля-ля тополя. А мне обидно — я же им не шлюха какая-нибудь, чтобы со мной так разговаривать! Я со злости выхожу из автобуса, захожу в метро, спускаюсь по эскалатору и вдруг вижу парня потрясающей красоты! Знаете, он просто как Кен у куклы Барби! Именно такой — в нем все идеально! Я сначала даже не поняла, что это реальность, мне показалось, что это мираж. Но думаю: не могу же я бежать за парнем! Неужели я такая, чтобы бегать за пацаном? Нет! Ни за что! Но тут же и плюнула на все, думаю: к черту! Бегом спускаюсь по эскалатору и уже на другом эскалаторе начинаю подниматься вверх. Я решила: все равно познакомлюсь с этим парнем! Ну что мне стоит? Правда, в душе какая-то гордость противоречит, и я себе говорю: «Насть, да у тебя столько парней, зачем тебе этот еще? Зачем он тебе нужен?» Но нет, та, другая Настя пересилила. А может, это мой ангел-хранитель решил надо мной посмеяться… Короче, я знакомлюсь с этим парнем, его зовут по-царски — Петр. И весь он такой красивый, умный — я, только глянув ему в глаза, сразу это поняла. Он говорит:
— Поедем ко мне домой, я возьму деньги, и мы с тобой отправимся в какой-нибудь клуб на дискотеку…
То есть, знаете, он так быстро, сразу предложил поехать к нему домой, что меня это смутило. Хотя я никогда ничего не боюсь, но подумала: «Домой? К тебе?» Но я же такой человек — будь что будет! Я говорю: поехали. И вот мы едем к нему домой. А он и правда берет деньги, доллары, мы выходим из дома, и он мне говорит: давай туда пойдем, давай в этот клуб поедем, давай я тебя в ресторан свожу. А я иду с ним, и мне без всяких ресторанов хорошо. Я с ним душой отдыхаю. Он говорит: Сейчас я поймаю машину. А я: Нет, я не хочу машину. Я хочу на автобусе. Мы садимся в автобус и едем. Тут я вижу наш измайловский парк и говорю: Выходим! Он говорит: Но мы же хотели в клуб, на дискотеку… Я говорю: Нет! Выходим! Мы идем гулять по нашему парку, разговариваем, общаемся, и я понимаю, что я его люблю. Не знаю, наверное, я первый раз в жизни поняла, что я кого-то полюбила. Это было просто потрясающее чувство! Весна, он красивый, я красивая, у нас все замечательно, мы просто дополняем друг друга. И мы весь этот день проводим вместе. Потом, позже, Петя мне признался, что когда познакомился со мной, то подумал, что вот я вся такая нафуфыренная — наверное, хочу раскрутить его на деньги и бросить. Я говорю:
— Если ты так подозревал, почему же ты сразу меня не послал?
А он говорит:
— Даже если бы и так, я все равно хотел быть с тобой! Мне с тобой хорошо.
Тут я и поняла, что нашла, можно сказать, свою судьбу. И была так счастлива — все, это и есть мой парень, мой принц на белом коне! Я оставила ему свой телефон, мы попрощались и договорились, что он мне позвонит. Но проходит день, проходит два, а Петр не звонит. И я снова плюнула на свою гордость, сама пошла к нему домой. Хотя очень плохо помнила, где он живет. Но зрительная память у меня отличная, я нашла этот дом, звоню в его квартиру. Какой-то мужчина открывает дверь и говорит:
— Здесь такие не живут. Вы, девушка, ошиблись.
У меня аж сердце остановилось. Как так? Боже! Я провела с ним самый замечательный день в моей жизни! И это был мираж? Я вышла из этого дома и пошла куда глаза глядят. Я не знала, как его искать. Я бы поехала за ним на край света. Прихожу домой вечером, и у меня просто нервный шок, срыв, температура. Мама меня начинает выхаживать, но наутро я все равно просыпаюсь с температурой 4Г, и даже не просыпаюсь, а так, в бреду нахожусь. И вот в таком полуживом состоянии брежу и постоянно повторяю имя: «Петя! Петя!» То есть я никогда в жизни так сильно не болела, и мне даже страшно было: не умру ли я вообще? Потом, когда я чуть-чуть пришла в себя, мама сообщила мне, что да, тебе звонил какой-то мальчик и представился Петей.
Я поняла, что он меня не забыл и что я адресом не ошиблась, а просто там было что-то такое, из-за чего они не смогли Петю позвать. Но меня это так подсекло, что я неделю не могла встать с постели. Лечили меня всевозможными лекарствами, их было так много, что я, помню, каждый час глотала какие-то таблетки и полоскала горло — мама была уверена, что это ангина. Меня растирали водкой, коньяком, гусиным жиром — в общем, применили ко мне все, что можно. В конце концов меня поднимают на ноги, я выздоравливаю, Петя звонит, и мы с ним опять встречаемся. А Пете всего двадцать лет, но он парень очень занятой — представьте себе, он в свои двадцать лет уже был хозяином туристического агентства. При этом он добрый, общительный, и вообще у него все самые лучшие качества, какие нужны мужчине. Но к сожалению, в июне у него важная командировка, и он уезжает. А пока его не было, я многое передумала и поняла, что я все-таки не та девушка, которая ему нужна. Зачем ему такая? Он идеальный, а я? К тому же это июнь, а что делать четырнадцатилетней девушке в июне в Москве? Хорошо еще, что родители купили мне в это время щенка колли, я постоянно была к нему привязана, не могла надолго исчезать из дома. И вот, гуляя со своим щенком, я знакомлюсь с двумя мужчинами, живущими в моем доме, но в соседнем подъезде. Когда я была маленькой, они меня не замечали, да и я их не видела. Странно, правда? Четырнадцать лет живешь в одном доме и не видишь их, а потом раз — и знакомишься. Одного из них звали Миша — о, это красавец! У него отец — испанец, а мама — русская. И вся красота, которую можно взять у русских и испанцев, вошла в Мишу. Мише двадцать один год, а его другу Марату двадцать семь лет. Марат жил на двенадцатом этаже, у него жена и ребенок. Вроде два взрослых человека, уже состоявшихся в жизни. Что же заинтересовало их в такой девочке, как я? Впрочем, у них тоже были собаки. И, гуляя с нашими собаками, мы постоянно пересекались. При этом они, видя меня, улыбались, и у них были такие взгляды, как, знаете, «кот на сметану». Да, по-другому это и выразить никак нельзя, они смотрели на меня именно как «кот на сметану». Но они мне тогда не были нужны. Я радовалась тому, что у меня есть Петя, что у нас с ним такая чистая любовь. Но как-то мы с Мишей сидим вечером у подъезда, поскольку наши собаки вместе играли. Миша говорит: — Заходи как-нибудь в гости, красавица. Ну разве Настенька не может зайти на чай к своим соседям? Конечно, может. Я пошла. Я была уверена, что ничего плохого не будет — во-первых, это сосед, а во-вторых, зачем ему четырнадцатилетний ребенок? Короче, я пришла к Мише на чай и стала с ним заигрывать. То ножку на ногу положу, то смотрю на него пристально. А он не обращает на это внимания. У него в комнате огромные кресла, просто неимоверные. И вот он сидит в кресле и на меня смотрит. А я на диване лежу и понимаю, что мне нужно какие-то действия делать, не чай же я пришла к нему пить. Я подхожу к нему, сажусь на пол и начинаю его гладить. Сначала по его рукам, потом по телу. И чувствую, какое оно напряженное, какие все мышцы потрясающие. Потом глажу между ног и ощущаю, что он доведен до кондиции, что он хочет меня. Но только я пытаюсь расстегнуть ему ширинку на джинсах, он останавливает меня и говорит:
— Нет!
Я говорю: Почему? Он говорит: Нет, и все! Я тебя не хочу. Я думаю: ладно врать, я же не слепая и не дура какая-то! И целую его в губы. А он, оказывается, не любит целоваться. Он начинает говорить, что люди от животных отличаются тем, что люди целуются. Но если я буду целоваться со всеми, то очень скоро утрачу вкус поцелуя. Я говорю: Миша, а хочешь, я сделаю тебе по-французски? Он говорит: Нет, не хочу. То есть я и так и эдак, а он — наотрез! И говорит:
— Пойдем на кухню, чё-нибудь выпьем.
Мы идем на кухню, и он наливает мне вино, а себе — коньяк. Садится, пьет коньяк и курит. Это, я понимаю, он настолько возбужден, что пытается себя успокоить. Хотя сам же меня отверг, и мне это обидно до ужаса. Такое чувство, что мной поиграли и бросили. Кстати, именно тогда я поняла, как себя чувствует парень, когда девушка его возбуждает, а потом говорит: «Нет, и все!» Я тогда была типа такого же парня. Но думаю: ладно, не мытьем, как говорится, так катаньем, а ты все равно мой будешь! И поджидаю в подъезде его друга Марата, пытаюсь войти с ним контакт и говорю:
— Ну что, Марат, давай с тобой хоть чуть-чуть пообщаемся, время вместе проведем.
Он смотрит на меня и смеется:
— Как ты себе это представляешь? Я тебя на карусель свожу? Куплю тебе мороженое?
И стоит так, улыбается, облокотившись на перила. Я подхожу к нему, прижимаюсь, целую его в губы и говорю:
— А ты любишь минет?
Марат, конечно, в шоке. Я даже не знаю, как это описать. Он на меня смотрит испуганными глазами, ведь он старше меня на тринадцать лет! Потом все-таки улыбается и говорит:
— Да, смелая ты, красавица!
В его устах это было больше чем комплимент. Но я понимаю, что он женатый человек, нас никто с ним не должен видеть. Ни в коем случае! И мы договариваемся, что я приду в гости к нему и к Мише. Ноу проблемс — как сказала, так и сделала. Прихожу к Мише — а что мне? Только перейти в другой подъезд! Прихожу, а там Марат. Ладно, сидим, общаемся, а потом Марат так вежливо говорит:
— Миша, ты же в магазин хотел идти…
Миша уходит. Мы с Маратом остаемся, и тут начинается! Он просто на меня набрасывается, как, знаете, давно не видевший ласки человек. Конечно, это можно понять — у него жена его ровесница, а тут все-таки молодое красивое тело, это ни с чем нельзя сравнить. И вот он на меня смотрит, любуется мной, целует, а я не хочу с ним спать. Не хочу, и все. И я делаю ему минет. Он говорит:
— Надо же! Молодец! Тебе всего четырнадцать лет, а моя жена даже минет мне не может хорошо сделать.
Мне это, разумеется, приятно. Тем более что Марат очень красивый, сексуальный, накачанный, они с Мишей постоянно ходили в спортзалы, посещали всякие тренажеры, бассейны. В общем, у Марата тело потрясающее. Когда все закончилось, я умылась, и тут — не прошло и двух минут — приходит Миша. Я представляю, конечно, что он себе нафантазировал, пока ходил в магазин! Зато теперь он на меня смотрит совсем по-другому, а не так, как первый раз, — типа, что я ребенок. То есть он уже понял, что и он может, что со мной это реально. И вот прямо в коридоре мы с ним начинаем целоваться, хотя еще недавно он мне пел, что он же не любитель в губы целоваться, да и Марат еще находился в другой комнате. Но мы целуемся, и я чувствую, что Миша уже на пределе, он меня хочет до обалдения. Ха, а мне только этого и надо! Марат уходит, а мы с Мишей оказываемся в постели — то есть я своего добилась! Знаете, я никогда не испытывала такого чувства. Теперь я понимаю, как ликуют парни, когда долго пытаются добиться девчонки, а потом получают ее. Она просто как кубок, как подарок свыше! Вот то же самое представлял для меня и Миша. Я до него так долго шла, что, получив такой красивый подарок, была на седьмом небе. Знаете, некоторые бывают счастливы, некоторые бывают счастливы вдвойне, а у меня было счастье в кубе — мало того, что я своего, добилась, так еще с обоими сексом занималась! После этого я, конечно, быстро пошла домой, умылась, приняла душ и сразу легла спать, потому что утром у нас в школе была контрольная — сочинение про Анну Каренину или пьесу Островского «Гроза». На выбор.
10
Назавтра, придя из школы домой, я села и думаю: я запуталась. Нет, серьезно — у меня были Сеня, Кирилл, Денис, Миша, Марат и Петр. То есть я уже совсем потерялась в этом несчитанном количестве парней. Я забыла даже, с кем из них я спала, а с кем не спала. Да, было трудно, и я решила, что надо как-то развеяться, подышать свежим воздухом. Так я и сделала. Я поехала подальше от дома, в другой район. Думаю: давай-ка просто погуляю, посижу, успокоюсь. Захожу в какое-то кафе, оно такое тихое, уютное, мне понравилось. Заказала себе мороженое, сижу, думаю о жизни, взяла с собой дневник, я постоянно веду дневник, пишу туда свои стихи, мысли и переживания. Тут ко мне подсаживается парень. Знаете, что я могу точно сказать о себе? У меня никогда не было некрасивых ребят, никогда! Все мои парни отличались тем, что в них всегда была какая-то изюминка. Или они были красивы, или умны, но никогда не было таких, которые 60 просто по нулям, никакие. Нет, я с такими никогда не встречалась. И вот подсаживается ко мне парень, очень симпатичный. Смугленький, как мулат, а зубы белые-белые, белоснежная улыбка. И начинает со мной общаться. Я думаю: ну вот, отдохнула, девочка! Я же хотела отдохнуть, побыть в одиночестве. Но знакомлюсь, конечно, с этим мальчиком. Его зовут Вадим. Он начинает мне говорить: какой вечер хороший, какая ты красивая. Я в шоке — только познакомились, и уже такие комплименты! Но вижу, что он практически моего возраста, и спрашиваю: Прости, милый, а сколько тебе лет? Он улыбается и говорит: Я, наверное, твой ровесник, мне пятнадцать. Я думаю: дожили! Мало того, что я в своих парнях запуталась, так ко мне еще малолетки липнут! Но мы с ним погуляли, он мне рассказывал о своей школе, друзьях, и тут я понимаю, что пройдет время, и этот парень вырастет, будет очень красивым. Поэтому я даю ему свой телефон и говорю:
— Милый мальчик, если тебе будет плохо, звони мне. Я тебя всегда пожалею и успокою.
И правда — судьба еще нас столкнет, об этом вы узнаете чуть попозже.
Часть вторая.
Вторая кассета, или Как Настя отрывалась по полной.
11
А после этого я еду к себе в деревню — такая московская девочка-розочка едет отдыхать. Я приезжаю в деревню, а там своя деревенская компания и свое деревенское общение. Раньше я с теми ребятами не особенно дружила, мне это и не нужно было. У них пьянство каждый вечер, блядство просто повальное, все спят со всеми. А тут я приезжаю, такая вся чистенькая, хорошенькая. Хотя, знаете, я никогда не ставлю себя выше других людей. Нет, это не в моих правилах. Но тут я понимаю, что да — я роза, а они по сравнению со мной нечто вроде сорнячков. Конечно, из этой компании все пацаны хотят со мной встречаться, они мне так открыто и говорят. Но мне это не нужно. Правда, с некоторыми из них я начинаю какие-то отношения, но дальше поцелуев дело не заходит. Я понимаю, что моя репутация важнее всего. За какую-то минуту удовольствия с кем-то поспать обо мне потом будут говорить не знаю что! Нет, этого я не могла допустить. К тому же я начинаю видеть, как московские пацаны отличаются от деревенских и какие тут, в деревне, мальчики наивные. Но для меня это в принципе не важно, поскольку эта компания меня просто боготворит. Хм, а мне только это и нужно! Я начинаю с ними снова пить какую-то дурацкую самогонку, водку с димедролом. Как я уже вам говорила, в деревнях это вообще принято — там воду размешивают со спиртом и получается такая средненькая водочка. Но таблетка димедрола — и эта жидкость пьется легко, даже вкусная. При этом она так дает по шарам — ты уже вообще не можешь себя контролировать. Очень сильная вещь. Хотя, конечно, плохо влияет на здоровье… Короче, все пацаны там беспробудно пьют и постоянно играют в футбол. У них любовь к футболу. И был там один парень, который очень хорошо играл, лучше всех. Звали его Гоша Кольцов. Он такой красивый, знаете, — смугленький, брюнетик, на левой щеке мушка, хм… При этом если все пацаны были, можно сказать, у моих ног, то он — нет, он любил футбол, и все. У него, кроме футбола, не было никаких пристрастий. Футбол, потом что-нибудь еще, потом еще, а только потом девушки. Я думаю: нет, я твой футбол подвину! И вот я прикладываю все свои усилия, чтобы очаровать этого мальчика. Но он уперся, он не обращает на меня никакого внимания. Я просто из сил выбиваюсь, чтобы привлечь его, я уже всех пацанов к себе не подпускаю, говорю: «Не трогайте меня и вообще не подходите ко мне!» — только чтобы он не думал, что я какая-то распущенная. А он — нет, и все, в упор меня не видит! Думаю: все равно я так просто не сдамся! И тут я узнаю, что этот Кольцов — московский мальчик. Все пацаны — деревенские, а он московский! Это, конечно, еще больше усиливает мое желание заполучить такой подарочек. Но оказывается, что у него, к сожалению, мама с папой какие-то очень крутые и он уезжает в Испанию играть в футбол — у них там какой-то футбольный клуб и пансионат для богатеньких. Я обломалась — мне было так обидно!…
12
Лето продолжалось — теплое, даже жаркое. И тут возвращается мой сладкий мальчик из Испании. Гоша Кольцов. Он приезжает не один, а с другом. Сергей Покровский его лучший друг, и этот Сергей, знаете, очень похож на Мартина, которого вы описали в книге «Новая Россия в постели». Он в каких-то непонятных джинсах, глупый, неприятный, и вообще он меня раздражает. Например, мы идем на шашлыки на ночь. А он мне говорит:
— Настенька, солнышко!…
И тут же начинает меня обнимать, целовать. Я в шоке. Я говорю:
— Не трогай меня! И вообще, кто ты такой, чтобы я тут с тобой общалась?
Но я-то понимаю их план. Кольцов сказал своему другу: мол, есть у меня в деревне московская девочка, приезжай и получи ее. Ха, но и я-то не лыком шита! Чтобы я да с таким парнем? Упаси Боже! Но с другой стороны, получается, что хочешь не хочешь, а мне надо с ним как-то общаться. Не могу же я игнорировать его, если хочу заполучить его друга Кольцова! А у него, Покровского, глаза, знаете, такого желтого цвета. Это очень страшно, я никогда таких глаз не видела, у меня от них даже мурашки по коже постоянно бежали. Правда, из его разговоров я понимаю, что он очень целеустремленный. У него есть мечта — он хочет выучиться и уехать из России. И я, представляете, наивная девочка, я думаю: а почему я не могу завоевать этого парня? Тем более что он ко мне неравнодушен. И я начинаю с ним встречаться, хотя оказывается, что это очень трудно — быть с человеком, которого не любишь. И не просто не любишь, а он тебе настолько неприятен, что иногда у меня было даже какое-то отвращение. Но я пересилила себя. Мне надо было проверить: смогу я быть с таким человеком или нет? А этот Сережа Покровский то приезжает ко мне в деревню, то уезжает в Москву. Я думаю: ничего, выдержу, все будет хорошо. И тут к нам из Твери приезжает какой-то родственник — так, седьмая вода на киселе. Но со своими двумя сыновьями. Одному сыну двадцать один, а другому семнадцать. И вот которому семнадцать — он блондин и очень красивый. Его зовут Володя Курилов. Потрясающей красоты, просто обалденный! Но настолько глуп — я таких глупых людей никогда не видела. Знаете, внешне он как будто сошел с обложки журнала, но если он скажет хоть слово, то все — ты сразу разочаруешься в его красоте. При этом папочка, его родной папа, убедил его в том, что вот, мол, мы едем в гости, там будет московская девочка, если ты ее очаруешь, то мы вас поженим и тебе достанется ее трехкомнатная квартира в Москве и тесть «на трубе». А «трубой», как вы знаете, называют сибирский нефтепровод, и про всех, кто качает нефть и газ за границу, говорят, что они «сидят на трубе». И про моего отца тоже так говорят. И вот папа этого Володи Курилова решил, что его сынок-красавчик должен меня очаровать и таким образом устроить свою жизнь. Я была в шоке. Для меня вообще смешны все эти глупости. Ну как можно планировать такое, когда мне всего четырнадцать лет? Но тут наступает мой день рождения — 27 июля. Мне должно исполниться пятнадцать лет, а у меня дни рождения всегда были шикарные. Мне мама с папой обязательно снимают какое-нибудь хорошее кафе или ресторан. Когда мне было двенадцать лет, они сняли «Баскин Роббинс», а на тринадцатилетние — «Шинок». Но пятнадцать лет — это все-таки пятнадцать лет, этот день рождения у меня должен был быть каким-то другим, необычным. Я папе говорю:
— Папочка, любимый! Я хочу поехать на шашлыки. Чтобы вы нам все организовали, и мы там будем ночевать с палаткой.
Потом я набираю подружек, хотя, честно говоря, подруг у меня практически не было. У меня друзья — только пацаны. Но все-таки я набираю несколько девчонок и много парней, и у меня выбор — у меня есть Володя Курилов, Сережа Покровский и Гоша Кольцов. И я понимаю, что с кем-то из них я должна провести свой день рождения. Но с кем, я еще не знаю. Ха! Я думаю: ну не жребий же мне тянуть! Там будет видно… Наступает 27 июля. Я вся такая красивая, счастливая, радостная. К вечеру собираются гости. Мой папа отвозит нас на берег реки — купил нам фрукты, арбузы, мясо для шашлыков. Короче, все что нужно было плюс мобильный телефон. Оставил там нас и со спокойной душой уехал, сказав: «Если будут проблемы, звоните, я приеду». И вот мое состояние: я нахожусь между трех огней. С одной стороны — Сережа Покровский, который ходит за мной по пятам и трется, как теленок, ласковый такой, нежный: «Настя! Настенька!…», срывает для меня полевые цветочки — то есть такой весь романтик. С другой стороны — Гоша Кольцов, у которого взгляды типа — ха, девочка, конечно, я сегодня с тобой ночь проведу, но футбол для меня все-таки важнее. И с третьей стороны — Володя Курилов, который не большого ума, но тоже уверен, что в эту ночь он меня трахнет — да по-другому это и назвать нельзя, он других слов и не знает. А я хожу и думаю: с кем же мне быть? И честно говорю: я не знаю. Наступает вечер, мы сидим у костра, и каждый из этих ребят пытается сесть ко мне ближе, обнять меня. А я — от них. Одного оттолкну, другому нагрублю и думаю: ну Господи, ну кто-нибудь из вас, ну отступите же от меня! Зачем вы, как три скалы, рядом? Но нет, так просто они не отступали. Я говорю:
— Все! Мне надоело, расходимся по палаткам.
Те девчонки, которые уже определились, с какими они будут пацанами, тут же ушли, но там была еще моя подружка Вика. И я ей говорю:
— Вика, дорогая! Будь добра — уведи хоть одного из них!
Она начинает приставать к Гоше Кольцову, футболисту, и тот уходит с ней, а у меня остается две проблемы: желтоглазый Сережа Покровский, который в общем-то мне противен, и Володя Курилов — красивый, но глупый. Ну, думаю, ладно, сейчас разберусь. И выбираю Курилова. Не знаю почему — просто наугад выбрала и говорю:
— Давай прогуляемся.
Мы встаем и отправляемся гулять по берегу реки. Целуемся, обнимаемся, ложимся на мягкую траву. Представляете, она днем нагревается, становится жесткой, но сейчас уже вечер, она прохладненькая такая, свежая. Мы ложимся, он начинает меня ласкать, целовать, снимает с меня одежду. Я отвечаю ему взаимностью, но тут возникает одно «но»: я никогда не спала с парнями, чтобы не предохраняться. При этом я всегда считала, что это чисто их забота, что это они должны предохраняться и думать об этом. Они, а не я. А у Курилова таких мыслей не было. Он вообще считал, что я целка, и говорит:
— Да ладно! В первый раз все равно тебе ничего не будет, ты не забеременеешь.
Я в шоке:
— Ты что, сдурел, что ли? — и отталкиваю его от себя со всей силы. Но Володя ведь не очень умный, он только силой умеет брать девушку. И он начинает держать мои руки, целовать меня. Но мне уже не тринадцать лет, меня уже нельзя взять силой. Я говорю:
— Да я тебя уничтожу! Убери от меня руки сейчас же!
Он меня отпускает, и мне становится его жалко. Думаю: как же я, у которой столько парней, обделяю такого мальчика? Мне стало его жалко, и я сделала ему минет. После этого мы отправились в палатку, просто легли вместе, он обнял меня, и мы заснули. На следующее утро, когда приехал мой папа узнать, все ли у нас в порядке, мы поехали по домам. Володя уехал в свою Тверь, футболист Кольцов поехал в Москву, а я осталась с Покровским. С тем самым, которого я обидела на свой день рождения. Думаю: надо же и его пожалеть-то. Подхожу к нему и говорю:
— Ты уж извини, Сереженька! Так получилось, я не хотела тебя обидеть.
А он стоит, как скала, и говорит:
— Нет, ты меня предала, ты с другим была.
Тут я взяла и все перевернула, я говорю:
— Понимаешь, Курилова девушка бросила, мне надо было с ним поговорить. А больше у нас ничего не было, мы даже ни разу не поцеловались. Мы прогулялись по берегу, а потом я пошла спать к Вике в палатку, и мы с ней вместе спали.
Вика, моя подружка, все это, конечно, подтвердила. И Сережа по своей наивности меня прощает, и опять продолжаются пьянки-гулянки-выпивки и все остальное. Нам весело, мы развлекаемся. Но про Гошу Кольцова я не могу забыть, это мой любимый спортсмен, моя мечта. Думаю: надо мне его все-таки завоевать. И устраиваю грандиозную пьянку — покупаю хорошую водку, закуску. А у нас, как я уже говорила, было место, где мы постоянно собирались, — заброшенная церковь «Куски». В этих «Кусках» мы пьянку-гулянку и устроили. При этом все пацаны пьют, только Сережа Покровский не пьет. Потому что он после моего дня рождения вообще не мог смотреть на водку. Думаю, ладно, сейчас Гоша Кольцов выпьет, а потом я и Покровского постараюсь напоить. А там еще была моя деревенская троюродная сестра Ольга. Тоже симпатичная такая девочка, смазливое личико, и вообще что-то в ней такое было, наверное, — пацаны к ней липли. И вот я хожу такая счастливая, что я королева бала и устроила такую замечательную пьянку. Потом вышла на улицу на несколько минут, покурила травки, возвращаюсь и смотрю: лежит мой Гоша Кольцов с моей сестрой! Они лежат в обнимочку и мне ручками машут: мол, Настенька, все хорошо, золотце, спасибо тебе за такой классный праздничек! Я в шоке. Думаю: что ж это такое? Я устроила пьянку специально для того, чтобы завладеть Кольцовым, а он выбрал мою сестренку! Я разозлилась по-черному — ведь я уже была выпившая и травку покурила, мне нехорошо: Выхожу на улицу и вижу, как пацаны развлекаются — стреляют по бутылкам. Я сказала:
— Уйдите все вон, мне плохо! Я хочу побыть одна!
Все моментально убрались, я стою и понимаю, что уже не могу себя контролировать, я падаю. А там было много стекол от битых бутылок, и вот я падаю на эти стекла коленями, у меня льется кровь. Она просто хлынула. Я стою на коленях, вижу эти лужи крови, меня это сразу отрезвило. Боль вообще отрезвляет человека. Тут ко мне подходит Сережа Покровский, он там был единственный трезвый.
— Настенька, — говорит, — что ты, глупая? Ты разве не видишь, что тут стекло?
Взял меня на руки и отнес к себе домой, промыл и забинтовал все мои раны. А я знаю, что сейчас моя сестра Ольга обязательно переспит с Кольцовым. Я в этом уверена на сто процентов. И я лежа на диване у Сережи дома и думаю, как я завтра буду уничтожать Кольцова и свою сестру. Тут Сережа принес мне сок, а я говорю:
— А ты видел, как там твой друг с моей сестрой развлекается?
Он говорит:
— Как развлекается?
Я говорю:
— А так! Ты что, не знаешь, что она тут первая шлюха на деревне? Сейчас он на ней подхватит чего-нибудь остренького. У них там как раз все и начинается!
Услышав это, Сережа просто обалдел. Он сразу же побежал туда, в «Куски», вытащил Гошку Кольцова, настращал его уж не знаю чем и вернулся ко мне. То есть Кольцов с Ольгой поразвлекался чуть-чуть, но между ними ничего не было, не успели просто. После этого прошло некоторое время, и я успокоилась. Думаю: ну, не мой Гошка Кольцов, и плевать! Но что-то меня все равно доставало — ведь ни один парень, которого я хотела добиться, не устоял передо мной. Не было таких. А тут вот нашелся. Думаю: ну ладно. Проходит еще время, и приезжает моя другая сестра, двоюродная, из Краснодара — Наташа. С мамой приезжает, но мама ее оставляет и — в Москву. А мы с Наташей вдвоем живем в деревне, она знакомится со всей компанией, ее хорошо принимают, поскольку она моя сестра, и мы снова пьем-гуляем. А И августа, как вы, наверное, помните, везде писали, что будет конец света. В газетах и по телевизору все говорили, что после 11-го числа наступит конец света. И утречком к нам — ко мне и к Наташе — заходят пацаны. Сережа Покровский и Гоша Кольцов. И говорят:
— Девчонки, сегодня конец света, давайте это отметим.
Мы говорим:
— А что это значит? Как отметим?
Они говорят:
— Ну как? Как надо конец света отмечать? Ну, мы посидим, выпьем и займемся любовью.
Я была в шоке. Чтобы мне это так нагло предлагали? Хм — ни за что! И я начинаю упираться:
— Да вы что? Сдурели, что ли?
Они объясняют:
— До тебя не доходит, что ли? Конец света, пони маешь? Неужели мы будем время терять?
Кольцов говорит:
— Ты разве не слышала, что жизнь дается один раз и нужно прожить ее вот так! — и показывает большой палец. А у нас дома никого не было, мы говорим:
— Ладно, давайте посидим.
Но нас две девчонки и два парня, я думаю: так, Сережа Покровский и Наташа по характеру друг другу подойдут, она любит, когда за ней бегают и говорят, что она самая единственная, самая замечательная. Поэтому если Кольцов будет со мной, то я убью трех зайцев сразу — к сестре сделаю хорошо, и от Покровского избавлюсь, и Кольцова себе заберу. Но как нам так с ходу поделиться на пары, никто из нас не знает. И тут я говорю:
— А давайте тянуть жребий!
То есть я опять решила сыграть в рулетку: повезет — не повезет. Но мне было не страшно, я была уверена, что мне повезет. Пацаны ломают такие маленькие палочки — одна больше, другая меньше. И говорят:
— Давайте вытягивать.
Сережа Покровский тянет первый, и ему достается Наташа. Я, конечно, возликовала, это было просто класс! Но где-то в душе я понимала, что я уже остыла к Кольцову, я уже не хотела с ним спать. Конец света, не конец света, а у меня принцип: я ни с кем не должна спать в этой деревне. Зачем мне накликать на себя какие-то сплетни? Тут я все-таки должна одну вещь для вас уточнить. Я всегда гордилась тем, что начала вести половую жизнь намного раньше, чем мои сестры. У меня две сестры, я их очень люблю. Одну зовут Оля, другую Наташа. Оля начала вести половую жизнь, только когда ей исполнилось пятнадцать, и Наташа, когда ей исполнилось пятнадцать. А я уже в тринадцать лет. Не важно, как она у меня началась, но потом мне все-таки было чем похвастаться. Так вот, моя любимая сестренка Наташа — мы с ней мало того, что очень близки, мы еще и очень похожи: у нас практически одинаковые фигуры, губы, нос — всё. Знаете, есть такая песенка: Как похоже в нас все до мелкого, эта девочка — мое зеркало, если я грущу, и оно грустит, если я прощу, и оно простит. И бывают же совпадения: на двоих один день рождения. И вот так живем, вместе празднуя. Только мальчики снятся разные. Вот эта песенка, можно сказать, про нас. Мы настолько похожи, что однажды на дискотеке к нам подошел парнишка, у него был просто безумный взгляд. Он стоял, смотрел на нас, показывал пальцем и говорил:
— Ааа! Эээ! Ууу! Как это так?
Представляете, ему казалось, что у него в глазах двоится — настолько мы с ней были одинаковые. И мы доверяем друг другу все секреты, все рассказываем. Так вот, она свою девственность, к сожалению, потеряла с первым встречным мальчиком. Она познакомилась с ним на нашей деревенской дискотеке. Когда мы шли домой, она с ним присела у забора типа покурить. И начались поцелуи, все остальное. А она была очень пьяная, и они переспали. Прямо там, у забора. И теперь, когда мы проходим мимо этого места, она всегда вспоминает: — Боже! Как я могла? Как я могла? А потом начались у нее всякие гулянки, пьянки, и уже много пошло парней, с которыми она спала. Но у нее и в постели такой же вкус, как у меня. Она любит накачанных, сильных мальчиков, чтобы они были с характером, а она над ними властвовала. В общем, моя сестренка — прелесть. И вот мы расходимся по комнатам: Наташа идет с Покровским, а я с Кольцовым. И тут я была удивлена: Кольцов себя ведет просто как дурак! Он начинает меня обнимать и говорит: Ты же меня хочешь, я знаю! Я говорю: Нет. Я не хочу тебя.
— Нет, ты хочешь меня! Ты меня давно хотела! Давай же!…
А я говорю:
— Нет, и все!
При этом пытаюсь как-то отодвинуться от него и тут слышу: кто-то заходит в дом. Я вздрогнула и говорю:
— Все! Тихо! Подожди. Дай я пойду посмотрю…
Выхожу из комнаты, смотрю — Володя Курилов, мой сладкий красавчик, приехал из Твери меня навестить. Я растерялась, говорю:
— Любимый, ты посиди пока, телевизор посмотри, а у меня дела.
Он говорит:
— Какие у тебя дела?
Я говорю:
— Ну, дела у меня. Ты посиди пока. Можешь музыку послушать, отдохнуть с дорожки.
А он видит мужскую обувь на террасе и спрашивает: Вы одни дома? Да, — говорю, — но у нас дела. И отправляю Володю смотреть телевизор, а сама иду к Гоше Кольцову, думаю: а что терять-то? Может, и правда мне с ним переспать? Но я практически никогда не изменяю своим принципам, я думаю: нет, минуточку! И тут слышу — опять открывается дверь в дом, кто-то очень быстрой походкой проходит в комнаты. Я удивляюсь: кто бы это мог быть? А оказалось, это Наташина мама приехала и сразу же пошла в ту комнату, где Наташа была с Покровским. Она как сердцем почувствовала! И точно — Покровский и Наташа уже лежали там полуголые. Я, конечно, не знаю, было между ними что-то или нет, — мы с Гошкой Кольцовым сразу же вышли из комнаты, зашли на кухню и по типу — мы сидим, пьем чаек. Наташина мама, конечно, наругалась:
— Вот! Мы за порог, а вы тут бордель устроили!
И конец света не состоялся — Покровского и Кольцова отправили вон, а Володенька остался. Наташе, конечно, очень стыдно перед мамой — все-таки мама застукала ее с пацаном, это пятно на всю ее репутацию. А я сижу и думаю: как у меня все хорошо! Я хотела заполучить Гошу Кольцова, я его получила, он у моих ног. Он, даже когда уходил, клялся мне в любви. Я хотела избавиться от Покровского, я от него избавилась, теперь он с Наташей. Но оставалась еще одна проблема — Володенька. Я же его обидела, он же понимал, что я в той комнате не чай с Кольцовым пила. Я пришла к Курилову и говорю:
— Ты уж меня прости, Володь, так все вышло нелепо. Ты меня извиняешь?
Он стоит, на меня смотрит, а я начинаю его целовать, обнимать, прошу у него прощения. И — он меня извиняет. То есть, как видите, я всегда добиваюсь своей цели! Одно только было обидно — лето подходило к концу. И мне уже пора было возвращаться в Москву.
13
Москва, сентябрь. Что для меня значил сентябрь? Опять школа, уроки, опять учиться. Тут я, наверное, должна рассказать вам про нашу школу. Не знаю, как это было в ваше школьное время, тогда, может быть, были другие критерии, а сейчас, конечно, другие. Я, во всяком случае, сужу по нашему классу. Вообще наш класс не всегда был дружным. Где-то до седьмого класса мы друг с другом практически не общались, а делились на группы, которые сами по себе. Но в девятом все вдруг сразу стали друг с другом дружить. У пацанов появилось много общих идей, интересов, а девчонки стали делиться друг с другом своими знакомствами, парнями. И я хочу вам рассказать несколько историй, которые происходили у нас в классе. Каждую пятницу у нас была генеральная уборка. Она заключалась в том, что надо было полить цветочки, протереть стены, пыль убрать влажной тряпочкой. Мы с этим делом управлялись за полчасика, а потом пацаны шли пить пиво, а девчонки сидели и сплетничали. И разговоры эти заключались в том, что мы сначала обсуждали наших ребят, а потом вообще все. То есть все подробности, начиная с того, кто, как и с кем познакомился, и заканчивая постелью. Каждая девчонка рассказывала свои впечатления, а я практически никогда ничего не рассказывала. Потому что — ну чем я могла хвалиться? Тем, что меня изнасиловали три пацана на чердаке? Это же было очень позорно, стыдно. Я боялась, что об этом кто-то узнает. Ну и мои подруги от меня отстали. Хотя они в моем возрасте, тоже в тринадцать-четырнадцать лет, начали вести половую жизнь и жить полноценно, как все подростки. Так вот, расскажу я вам парочку случаев из школьной жизни. У меня была лучшая подруга — Галя Карпец. Мы с ней дружили с пятого класса. Но все наше общение сводилось к тому, как вместе делать уроки. А тут, в восьмом классе, она влюбляется в мальчика, который на два года младше ее. Может быть, когда человеку много лет, то два года — это не разница. Но когда тебе тринадцать, а ему одиннадцать — это большая разница. А у них все равно любовь — ему престижно, что у него девчонка старше его, а Галка в нем просто души не чает. Я ей пытаюсь объяснить, говорю: зайка моя, ну что ты в нем нашла? Зачем он тебе? Но у нее на этот счет свое мнение. Она хотела из него создать для себя идеального мальчика. Ведь многим девчонкам снится сказочный принц на белом коне, а Галя решила сама вылепить для себя такого принца. Медленно, медленно вырастить его для себя. Й вот они стали встречаться. Хотя отношения у них развивались очень трудно, потому что ребята и так отстают от девушек в развитии. А тут еще разница на два года! Ну что можно было ожидать от одиннадцатилетнего ребенка? Но он был очень сообразительным и сразу понял, что Галя красивая. Она, знаете, высокая, стройная брюнетка, очень худенькая и с огромными зелеными глазами — она потом, уже в девятом классе, закончила школу моделей. А глаза — глаза у нее вообще всегда были замечательные! И вот они встречаются. Год встречаются, второй. Я уже вела свой образ жизни — пускай назовем его даже гулящим, ладно, это правда. А она со своим Женей еще даже не спала. И вдруг она мне звонит вся в слезах. Плачет и говорит:
— Настя, я сегодня переспала с Женей, я беременна!
Я говорю:
— Галка, так не может быть, чтобы в эту же секунду ты поняла, что беременна.
А она в истерике:
— Нет, я уверена, что беременна!
То есть в принципе это, конечно, могло случиться, потому что парень на два года младше — ну что он мог знать? Они даже не предохранялись, будто об этом и не слышали. Ладно, она прибегает ко мне, я говорю:
— Успокойся, сейчас мы все выясним.
И побежали в аптеку, купили тест. А перед тем как сделать этот тест, мы чуть-чуть посидели, она успокоилась. И рассказала, что он был настолько неопытен — сам не мог ничего сделать. А так как и она была девственницей, то у них была очень щекотливая ситуация — она, можно сказать, все делала сама, и Женя тут же кончил в нее. Конечно, у нее началась истерика… Но мы сделали тест, он оказался отрицательным. Через несколько дней повторили тест, Галя успокоилась, ей стало легче. И они стали вести половую жизнь. А поскольку от первого раза у нее осталась такая шоковая травма, она ему поставила ультиматум: или мы предохраняемся, или мы вообще не спим. Он это усвоил, и они стали спать только с презервативами. И по сей день у них такие отношения. Хотя сейчас моей Гале семнадцать лет, а ему пятнадцать. Но они не расстаются никогда, все время вместе, всегда. И настолько их устраивает их интимная жизнь, что я даже удивляюсь. У меня ведь тоже есть любимый человек, Петр, но мне постоянно нужно разнообразие. А им этого не надо. А однажды у нас была контрольная по алгебре, и одна девчонка, которая сидела со мной за одной партой, попросила меня решить за нее задачу, поскольку сама не могла с ней справиться. Знаете, как это бывает в школе на контрольных — мы сидели за одной партой, но решать должны были разные задачи. Я говорю:
— Ладно. Но пока я буду писать за тебя и себя, ты мне что-нибудь расскажи. Только поинтересней…
А нам было тогда четырнадцать лет, и вот она рассказывает. Был у нее парень, они встречались около полугода. И ехали после какого-то бара ночью, в метро. А там уже никого нет, через 20 минут метро закроется. И она говорит:
— Я так хочу каких-нибудь развлечений! Просто ужасно хочу!
А мальчик у нее милиционер, он говорит: без проблем! Берет ее руку и пристегивает наручниками к поручню — такому, знаете, наверху, за который люди держатся. И вторую руку так же пристегивает. И получается, что она как бы висит на этих поручнях. Она растерялась и говорит:
— Ну что ты, Сережа!
Его, я забыла, звали Сергеем, а девочку Даша. Так вот, она запаниковала, говорит:
— Что ты, Сережа! Люди могут войти!…
Хотя их вагон был пустой и два соседних тоже. А он как с ума сошел — он начинает ее целовать, обнимать, раздевать. Она, конечно, заводится, загорается, они целуются, все замечательно, а ключи от наручников у него в руке. Он расстегивает свою молнию, с Дашки снимает трусики, она своими ногами обхватывает его, и они сливаются воедино. Поскольку поезд последний, то какие-то станции он пролетает без остановки, на платформах никого нет — ну, пускай один-два человека их видят, ну и что! Мент едет с девушкой. Правда, в такой позе странной, но уже проехали, пронеслись. И вдруг после какого-то темного тоннеля — яркий свет, поезд резко останавливается, и у парнишки из руки вылетают ключи от наручников. Скользят по полу, а двери открываются. И ключи падают прямо в щель между вагоном и платформой. Моя Даша говорит:
— Я просто психанула. Я не знала, что делать. Я в таком подвешенном состоянии, полуголая, мой пацан стоит без штанов, и ключей нету. А уже все, следующая остановка наша, а потом метро закрывается и поезд идет в депо. Что делать — неизвестно: ни людей, никого.
У нее слезы, истерика — ей надо домой, он же обещал проводить ее, а тут такое! Они не знают, что делать. Он натягивает штаны и думает: как быть? Благо, он в этот день не сдавал оружие. И он выстрелил в эти цепочки — в одну и в другую с такой силой, что пули их разорвали и еще пробили стекло. И моя подружка пошла домой с наручниками на руках. На следующий день он ей, конечно, дал запасные ключи, но было весело. Потому что ему пришлось еще заплатить штраф за эти наручники, а за стекло, конечно, нет. Ну, после такой интересной истории я написала ее контрольную на пять, а свою на четыре. Далее на одной из наших посиделок мы с девчонками разговорились о ребятах из нашего класса. У нас был один мальчик, Дима Годунов. Он отличался ото всех ребят. У него были жесты такие властные, черты лица отточенные, красивые, походка просто идеальная. Знаете, многие ребята сутулятся хотя бы чуть-чуть, а он ходил с гордо поднятой головой, говорил всегда спокойно, вальяжно, с достоинством. Даже когда он опаздывал на урок и его ругали, он стоял спокойно — не оправдывался, не извинялся. Ясное дело, что он нравился всем девчонкам — когда он проходил мимо, ни одна не могла отвернуться от него, каждая провожала его взглядом. А мне лично он казался просто идеальным. И вот однажды мы с девчонками разговорились насчет него. Как так? Такой мальчик ходит без девушки! Надо что-то делать! И мы решаем, что нужно завлечь этого Диму, загулять с ним кому-нибудь. Но кому? Как решить, кто достоин этой чести? Это был трудный вопрос. Ведь Дима нравился всем. И мы поспорили, кто из нас первой его охмурит. А поскольку при школе постельные отношения — вещь трудная, об этом сразу узнает вся школа, — то мы решили ограничиться только поцелуем. Тот, кто с ним поцелуется, тот и выиграл. И все стали обдумывать, кто, как и что будет делать. А мы с моей подружкой Галей решили действовать вдвоем. Все-таки когда вдвоем, то он не заподозрит, что мы к нему вместе клеимся. Тут у нас как раз контрольная по алгебре, а я знала прекрасно, что Дима ее не напишет. Он был умным парнишкой, но ленивым. Если бы он посидел над книгами хоть чуть-чуть, он бы знал все. Но он считал ниже своего достоинства сидеть над книжкой и что-то зубрить. Хотя родители требовали от него хороших оценок. А мы с Галей всегда сидели на первой парте, потому что мы хорошо учились. Но в тот раз, на контрольной, мы пересели на предпоследнюю парту, сели как раз за Димой. Он говорит:
— Помоги, Настя, пожалуйста.
Я говорю:
— Давай баш на баш. Ты сегодня идешь нас провожать домой, а я тебе пишу шпаргалку.
А я математику всегда любила, особенно до десятого класса. Только после того, как началась всякая тригонометрия, мне это все разонравилось. И вот пишу я ему шпаргалку, он сдает контрольную (как потом оказалось, на пять) и идет нас провожать. Но так как у Гали парень учится в нашей же школе, то ей это уже опасно. Вдруг кто-то увидит ее с Димой и Жене скажет? И я к Диме:
— Димочка, солнце мое!…
Мы с ним разговорились, проводили Галю, потом он пошел провожать меня. Я говорю:
— Мне сегодня вечером должны принести хорошую кассету, ты не зайдешь ее со мной посмотреть?
Он:
— Хорошо, зайду.
Это была пятница, у меня родители уезжали на дачу. Дима ко мне заходит, мы с ним сидим, смотрим какой-то отвратительный фильм. Я говорю:
— Ладно, раз уж фильм оказался неинтересным, пойдем чайку попьем.
И вот мы сидим, пьем чай, я думаю: не могу же я сама на него накинуться с поцелуями! Это же как-то некультурно будет. А он посидел и, уходя, даже не поцеловал меня, а всего лишь чуть-чуть дотронулся своими губами до моих губ. Просто как-то даже не касаясь их. Мне стало обидно, что я целый вечер потратила только на то, чтобы получить такой чуть ли не воздушный поцелуй. И теперь завлечь этого Диму стало уже делом всей моей чести и принципа. Я стала звонить ему, спрашивать, как дела, готовить ему уроки. Хотя я никогда не любила давать списывать уроки, но тут куда деваться? Он стал лучше учиться, хотя и не благодарил меня за это, а думал, что это он сам такой умница. И в конце концов выходит такая ситуация. Я не помню, какой был в тот день праздник, но это не важно, я говорю: Давай поедем вместе погулять. Он говорит: Давай. Мы едем гулять, и он мне начинает рассказывать:
— Знаешь, Насть, ты такая хорошая! Как жалко, что ты не мальчик!
Я думаю: наверное, он имеет в виду мужскую дружбу. Мужская дружба, конечно, куда крепче девичьей. То есть до меня тогда еще ничего не дошло. Мы с ним вместе ходили не как парень с девушкой, а просто как два приятеля. Но хотя я практически стала ему самым близким другом, он не хотел сближаться со мной. А время проходит — срок-то истекает, мне надо девчонкам какие-то результаты предъявить, что я выиграла. И Галка торопит, говорит:
— Ну, Насть, что ты там? Никак не можешь закадрить его?
А уже весь класс шушукается о том, что у нас с Димой намечаются какие-то отношения. И тут он ко мне приходит и говорит: Насть, давай с тобой погуляем. Я говорю: Пойдем. Мы идем в парк. А оказывается, там была какая-то компания, которая называла его геем, и ему надо было показать им, что у него есть девушка. Но он мне об этом не говорит, а сама я в то время про такие дела ничего не знала. Что я могла понимать в четырнадцать лет? Я думала, что всем парням нравятся девушки, а всем девкам нравятся парни. И вот мы с ним гуляем вдоль озера, и я вижу, что на другом берегу сидит какая-то большая компания. Он на них смотрит и говорит:
— Давай мы здесь посидим.
Мы садимся как раз напротив них. Правда, между нами огромное озеро, но все равно видно, кто там и что. И тут Дима меня целует. Так нежно-нежно взял меня за плечо, повернул к себе, и когда он коснулся моих губ, это было просто как ожог, я такого никогда не чувствовала! Его губы были такие мягкие, нежные, горячие! Таких поцелуев я никогда не испытывала. Я даже не могла поверить в то, что целуюсь с этим замечательным мальчиком, что он наконец-то мой. Я говорю:
— Так что, мы вместе? Да или нет? Скажи мне! Скажи, что ты меня любишь!
То есть настаивала и хотела услышать уже не для спора с девчонками, а для себя, что он меня любит. А он молчал. Я говорю:
— Я не понимаю, неужели я не красивая? Чем я тебя не устраиваю?
А Дима мне ответил:
— Как жаль, что ты не парень! Ты была бы идеальным парнем!
Но я все не врубаюсь, я говорю:
— При чем тут парни? Ну?! При чем?
Тут он мне рассказывает, что ему никогда не нравились девушки. Еще в детстве он всегда мечтал о том, что у него будет не жена, а муж. Мне стало так обидно! Но в душе я была довольна — все-таки так или иначе, а я выиграла, я с ним поцеловалась! Это, можно сказать, была моя двойная победа! И между прочим, я с этим Димой до сих пор общаюсь, он мой лучший друг. То, что он гей, нам ни капельки не мешает. Даже, знаете, иногда бывает прикольно — мы, например, идем с ним по улице, а навстречу нам мальчик идет — крашеный, да блондин, и я говорю:
— Ой, какой зайка идет симпатичный!
А Дима отвечает:
— Насть, у тебя испорченный вкус, лучше посмотри на того!
То есть у нас с ним отношения просто сногсшибательные, нам это очень нравится. Кстати, удивительно, что, несмотря на все мои приключения, я ни с кем не спала из своей собственной школы. Никогда. Может быть, потому, что школа — это вторая деревня. Там что ни происходит, все всё узнают быстрей тебя самой. Так что это очень опасно было бы… А учительский коллектив в нашей школе составляют в основном женщины от двадцати шести лет и до бесконечности. А мужчин-учителей у нас всего два, но оба ведут ОБЖ и физкультуру у мальчиков, так что девушки вообще в полнейшем пролете. Но была у нас одна учительница, Виктория Ниловна, она вела русский и литературу. Хотя ничему этому она нас никогда не учила. Если бы я сама не читала и не учила ничего, я бы, наверное, вообще не умела ни говорить, ни писать, ни читать. Но я считаю, что она научила нас куда большему, чем какая-то литература и правила по русскому языку. Она научила нас жизни. С пятого класса, как только мы пришли в сентябре в школу, она стала нам рассказывать о себе. Ее жизнь настолько огромна и интересна — она просвещала нас во всем. Ей всего двадцать шесть лет, но она выходила замуж восемь раз. И она рассказывала нам самые мельчайшие подробности — как, например, она в восемнадцать лет вышла первый раз замуж, как они с мужем и с книжкой «Камасутра» проводили первые ночи, как и что придумывали, какие новые позы. То есть она рассказывала нам то, что нигде не прочтешь и что нам больше всего могло пригодиться в жизни. Причем жизнь у нее настолько разнообразная, что она растянула ее нам на пятый, шестой, седьмой и восьмой классы. Поэтому все эти годы я вообще не учила русского, мы все уроки проводили в беседах. Ребятам она рассказывала какие-то интересные истории про девчонок, а нам рассказывала про мужчин и еще много чего — какое белье лучше надевать, какого цвета оно должно быть. Так что эта учительница была для нас просто незаменима. Мы ее обожали, и на ее уроки все просто бежали… И еще одна история. Только не знаю, правда это или нет, но я все равно расскажу. До того как я пришла в пятый класс, в нашей школе работала одна учительница. По-моему, ее звали Марина Викторовна. Она вела алгебру и геометрию. И однажды она пригласила мальчика к себе на дом, на дополнительные занятия. Мальчику было пятнадцать лет, а ей, наверное, около двадцати пяти. Но она не хотела мужа, ей нужен был человек, которого она могла бы учить. Это было ей с детства привито — педагогика и желание властвовать. И вот приходит к ней этот мальчик, занимается, она его спрашивает: А есть у тебя девушка? Он говорит: Нет. А ты когда-нибудь целовался? Он признался, что нет, не целовался. И она стала учить его всему этому, вступила с ним в близкие отношения. Мальчик рос, и ее уроки, конечно, дали результат. У него был большой половой опыт, но плохие отметки по всем другим предметам. И он не стал поступать в институт, он уходит в армию. Марина Викторовна, конечно, очень расстроилась, но он привел своего младшего брата, который уже подрос, ему тоже пятнадцать-шестнадцать лет. Этот брат был не глупый парень, он говорит:
— А почему вы проводите занятия только с одним человеком? Почему не приглашаете по несколько?
Это был интересный для Марины Викторовны ход мысли, и она решила: действительно, почему? Стала на эти дополнительные домашние занятия приглашать по пять-шесть ребят. У нее была двухкомнатная квартира, они садились в гостиной, и она на первом уроке рассказывала про женские органы, показывала все это на себе. Потом, на следующих уроках, она выбирала, кто из ребят посмелее, и вступала с ним в половые отношения, а другим ребятам объясняла:
— Видите, почему я не полностью возбуждена? Потому что он двигается как-то не так…
И показывала, как нужно. В общем, просвещала ребят по полной программе. Узнала я всю эту историю от своей подружки, которая была на два года старше меня и училась с этими ребятами в одном классе. А закончилось все это дело тем, что спустя какое-то время Марина Викторовна решила: а почему, собственно, я должна бесплатно это все проводить? И сказала ребятам, что теперь занятия будут платными. Они не возражали — платно так платно, ноу проблемс. Но теперь они приходили туда не для того, чтобы чему-то научиться, а просто потрахаться, по-другому это и назвать нельзя. И вот однажды зашли к ней ребята, которых она не знала. Просто компания ребят завалилась, кто-то из бывших ее учеников их прислал. Она говорит:
— Хорошо, садитесь, давайте начнем.
А один говорит:
— Ты нам тут басни не разводи! Мы тебя хотим — раздевайся!
Она говорит:
— Во-первых, ты мне не тыкай, со мной все дети на вы.
То есть она, как учитель, привыкла командовать. Но парня это разозлило, он ее ударил. Она упала, и он бросился на нее, а вокруг стояли, конечно, все ребята, они держали ее. Она спрашивает: Что ты от меня хочешь? А он отвечает: Я тебя хочу! Она говорит: Да ты же ничего не умеешь! Ну, парнишка, конечно, заволновался. Тем более ребята вокруг стоят, такая обстановка, и у него на самом деле ничего не получилось. Тут Марина Викторовна просто засмеялась ему в лицо, а это ему было обидно, он ее ударил, потом другой парень ее ударил и говорит:
— Бейте ее все!
После этого Марина Викторовна попала в больницу. А когда через неделю пришла там в себя, то сразу же продала свою квартиру и ушла из нашей школы, уволилась по собственному желанию. Но в школе все равно все всё узнали. Потому что на самом деле, мне кажется, любая школа держится на сплетнях. Везде кишат какие-то сплетни, постоянно происходят какие-то разборки, кто-то что-то выясняет, девчонки с ребятами пытаются гулять. Но все это чревато большими последствиями. Один неверный шаг, и от девчонки отвернутся лучшие подруги. Она сразу же будет хуже учиться. А если она, упаси Боже, переспит с каким-то парнем, который потом расскажет об этом своим друзьям, то она тут же станет первой шлюхой на всю школу. И как правило, адский год ей обеспечен. Я знаю девчонок из моей школы, которые хотели даже уходить из школы, потому что им не было житья. А парни из таких ситуаций выходят, как правило, с гордо поднятой головой и наполовину застегнутой ширинкой. Так что вы представляете, как мне было жалко расставаться с летом и вновь отправляться в эту чертову школу. Но я понимала, что надо учиться. А если я что-то понимаю, то я и живу по этому понятию. То есть я с головой ухожу в учебу, мне вообще нетрудно хорошо учиться. И вот я учусь, пишу стихи, но чувствую — чего-то мне не хватает. Кроме того, мне надо выяснить отношения со всеми теми пацанами, которых я здесь оставила: Сеня, Кирилл, Денис, Миша, Марат, ну и, конечно, мой самый любимый и дорогой мне человек — Петр…
14
Петя мне позвонил в первых числах сентября. И пятого сентября мы с ним встречаемся, это было воскресенье — День города. Мы едем на Красную площадь, на Манежку, там разные конкурсы, концерт, и «Спрайт» и «Адидас» проводили там показ мод. Мы гуляем, и в этот же вечер едем к Пете домой, я знакомлюсь с его родителями. Посидели, поговорили, попили чайку, и он говорит:
— Давай еще прогуляемся.
Я его не понимаю, но иду, мы заходим к его другу. И друг этот сразу же — по типу, у него есть дела — уходит. А мы с Петей остаемся вдвоем. Петя мне говорит:
— Любимая, если ты не хочешь, то ничего между нами сейчас не будет.
А мне это странно. Я же, наоборот, хочу, я люблю его! Петр был первый человек в моей жизни, который не тянул меня сразу же в постель. Мы встречались с апреля, а был уже сентябрь, и он мне никогда не намекал, что давай, мол, пошли, потому что я тебя хочу, у меня такая потребность. Нет, он не был животным. Он уважал меня, потому что любил. И вот эта ночь — мы с ним, и это потрясающе, и я понимаю, что все парни, с которыми я раньше спала, они — ничто. Они ничто по сравнению с моим Петей. Потому что когда я раньше с кем-либо спала, то про это нельзя было сказать, что я занималась любовью. Это было чем угодно, только не любовью. Самоутверждением, способом завоевать мужчин, доказать себе свою власть над ними. Можете мне верить или не верить, но это так. Во всяком случае, ради этого самоутверждения и какой-то мести за прошлое я терпела, когда мне было больно, когда я испытывала дискомфорт от их неумения, нетерпения или излишнего темперамента. А Петр — это совершенно по-другому. Хотя Бог не обделил его мужским достоинством, оно у него очень приличных размеров, но когда он в меня входил, это было настолько вкусно, просто потрясающе. До меня вдруг дошло, что все те парни, которых я боготворила и считала, что лучше их никого нет, — они были просто фигня, ничто! Какая-то дурь и грязь. А этот был идеальный для меня. Да, я первый раз в жизни почувствовала, что я действительно слилась с человеком в единое целое. Ведь раньше я думала как? Мол, большого ума не надо, чтобы заняться любовью. Но тут! Тут как будто сам Господь благословил нас на секс по любви. И когда это так, когда ты понимаешь, что этот человек дорожит тобой, не думает о своих чувствах, а думает только о тебе, думает, как тебе сделать приятное, то и ты хочешь сделать ему хорошо. Вот и у нас с Петей это было взаимно. И настолько это чувство переполняло нас, что просто не было слов, а одни эмоции. И еще я заметила: когда ты занимаешься любовью с человеком, которого не любишь, ты постоянно думаешь о последствиях. Ты думаешь: а если кто-то узнает? А не забеременеешь ли ты? А не заразит ли он тебя чем-нибудь? Даже когда он с презервативом, ты все равно об этом думаешь, и какой-то страх внутри тебя. А здесь — здесь было просто счастье и ничего кроме. И я думаю: интересно, почему так? Хм, а вывод очень прост: я Петю любила, а он любил меня. По-настоящему. И если когда-нибудь мои дети попросят меня: «Мама, расскажи о своем первом мужчине», — я расскажу о Петре.
15
И у меня начинается новая жизнь. Я встречаюсь с Петей, которого я очень сильно люблю. А в деревне у меня Володя Курилов, который приезжает туда каждые выходные. Это не считая того, что Марат и Миша тоже хотят, чтобы я уделяла им время. Они мне звонят, говорят, чтобы я заходила к ним в гости. Но мне уже не хочется. Я все свое свободное время отдаю только Пете. Ну и школе. Правда, у меня очень сильно понижается успеваемость. Я понимаю, что надо что-то делать. Сажусь за книжки, за уроки и пытаюсь улучшить свои отметки. Мои старания мне помогли, отметки стали намного лучше. И по выходным я снова езжу в деревню, провожу выходные с Володей, а в будни по вечерам встречаюсь с Петром. Седьмого ноября — опять праздник. Володины родители приглашают моих родителей и меня к себе в гости. Мы покупаем какие-то подарки, едем в Тверь, сидим там за столом, празднуем что-то, а вечером мне, маме и папе надо уезжать в Москву. И тут отец Володи просто пихает мне своего сына.
— Настя, — говорит, — возьми Вовку в Москву. Завтра вы там погуляете, покажи ему столицу.
Ноу проблемс! Мы едем в Москву, и по дороге я засыпаю на руках у Володи. Знаете, это было классно! Приятно, когда человек тебя так любит! Я даже закрыла глаза на то, что он не очень-то умный и что его отец хотел нас поженить только, для того, чтобы его сыночку квартиру в Москве обеспечить. Я закрыла на это глаза, мне это стало все равно, мне было с ним просто хорошо. Но, приехав домой, я была в шоке — мои родители разрешили нам с Володей спать вместе. Да, в одной постели. И вот мы с ним легли, но у меня в это время были месячные, и мне было нельзя. Я сказала, что нет, и все. Он сильно не настаивал. Зато на следующий день я сделала все, чтобы Володя почувствовал себя уютно. Утром я приготовила ему завтрак. Весь день мы гуляли по Москве. А вечером Володя уехал в свою Тверь.
16
Далее у меня все продолжалось как обычно: я встречалась с Петей, мы хорошо проводили время. Одновременно я довольно часто заходила в гости к Марату и Мише. Мне было с ними весело. Хотя в основном мне было хорошо с Маратом, потому что мы подходили друг другу. А Миша был так, постольку-поскольку. И вот приезжаю я как-то на выходные в деревню, чтобы увидеть Володю. Я же всегда уделяю каждому из парней столько времени, сколько он хочет, и никогда не отказываю никому во внимании. И вдруг он не приезжает на выходные. Я в шоке — как? Что это значит? Я приехала, чтобы он мог меня увидеть, а он не соизволил явиться! И так продолжалось не один раз, нет, так было и в следующие выходные. Я пытаюсь позвонить ему по межгороду. Звоню, а его родители очень холодно мне отвечают:
— Прости, Настя, Володи нет дома, и когда будет, неизвестно.
Тут я была просто потрясена! Ведь его родители всегда со мной: «Настенька, солнышко, заинька, кисонька, все для тебя, только для тебя!» И вдруг такой холодный тон! Это было странно. Но думаю: ладно, мало ли, у каждого свои проблемы. Приезжаю в деревню в очередной раз, и мы с моей сестрой Наташей идем на дискотеку. А раньше мы в деревне на дискотеку никогда не ходили. Со своей компанией мы общались в другом месте — в «Кусках», или на речке, или еще где. Но тут время подходило к зиме, в «Кусках» было холодно, и мы отправляемся на дискотеку. А как выглядит наша деревенская дискотека? Это небольшой домик, полностью деревянный. Зимой он отапливается вручную, то есть дровами. Сцена небольшая и зал… мне очень трудно описать, каких он размеров, так как я теперь не дружу с геометрией. Но, например, если две трехкомнатные квартиры сложить вместе и снести между ними стены — вот таких размеров зал. В общем, нормальный. В эту дискотеку приходят из разных деревень — Вазино, Ключи, Горохово, Заславское. Вся молодежь там собирается — приезжают на мотоциклах, машинах, еще как-то добираются. Впрочем, все деревни находятся близко друг, от друга, их разъединяет какое-нибудь поле или лес, а клуб стоит, будем так говорить, на перепутье у всех деревень. И вот за час до дискотеки мы с моей сестренкой садились у нас в доме за стол, а там у нас два таких огромных зеркала. Эти зеркала были перед нами. Знаете, в старину девушки гадали перед такими овальными зеркалами. Мы тоже раскладывали перед ними карты и гадали — повезет нам или не повезет на дискотеке? Потом красились, одевались и такие все из себя красивые шли на дискотеку. Но это не такой клуб, как в Москве. Там нет ни бара, ни ресторана, там ничего не продают. И вход в клуб стоит всего десять рублей. А пропускает туда старенькая бабушка, которой я просто даже не знаю сколько лет. Когда мой папа был молодой, он ходил туда, и мой крестный, который старше папы на десять лет, тоже ходил туда, тогда это называлось клубом и танцплощадкой. И они говорят, что эта бабушка еще с тех пор там работает. Первый раз, когда мы пришли на дискотеку, моя сестра и ее подружка сказали так:
— Будем искать ребят.
А я сказала:
— Нет, ребята не проблема. Надо сначала познакомиться с девчонками, завести каких-то подруг.
Моя сестра говорит:
— Да на фиг тебе девки? Ты же не лесбиянка, правильно?
Я говорю:
— Я не лесбиянка, но все равно нужно начать с девчонок.
В общем, они меня не слушают, и мы начинаем танцевать так, как танцуют в стриптиз-барах — двигаться, как змея, пластично, красиво, все движения раскованны. Благо я научилась этому еще в тринадцать-четырнадцать лет, недаром же я ходила по хорошим московским клубам и дискотекам. А девчонки там скованные — ну сами подумайте: деревня. Они так не могут танцевать, они танцуют, перебирая ногами, а руки чуть-чуть разводя в разные стороны. И конечно, все парни сразу же начинают обращать на нас внимание. А деревенские девчонки, конечно, злятся. Как же! Какие-то три дурочки пришли и решили их парней увести.
Тут начинается медленный танец. И к нам просто напропалую бегут все ребята. Мне даже страшно стало в первую секунду. Думаю: ничё себе! Это как же девчонки могут тут обижать ребят, чтобы те всей толпой к нам побежали! В общем, начинается кровная вражда между этими девчонками и моей сестренкой. Потому что она такая яркая — рыжие волосы, серые глаза, выразительная улыбка. А я старалась не особенно привлекать к себе внимание. Но все равно за мной парней тоже достаточно много бегало. И возникла настоящая вражда между девчонками и нами, мне потом очень больших трудов и водки стоило уладить эти конфликты. Ведь там знаете как? Там не так, как в Москве. У нас в московском клубе если парень уйдет к другой девке, то я плюну, развернусь и нахожу себе другого. А там нет. Там к тебе подходит девушка и говорит;
— Пойдем поговорим.
Выходишь, а тебя окружает толпа — десять девчонок. И та, которая тебя вывела, берет в руки цепочку такую, знаете, мощную и говорит:
— Ну что? Тебе ёбнуть по роже, или как?
И хотите — верьте, хотите — нет, там бьют конкретно и до такой степени, что вообще до полусмерти. То есть как дерутся девчонки — это ужасно, даже парни так не дерутся. Пацаны — что? Ударили друг друга по роже кулаками, и все — вроде как подрались. А девчонки — нет. Они становятся в плотный круг, чтобы никто не подошел, и по очереди начинают бить девочку. Я присутствовала при такой драке, когда одну девочку избивала другая — она сняла туфлю, а там каблук-шпилька, и на этой шпильке такая железненькая набоечка. И вот она этой набойкой просто забила ту девчонку. У той уже кровь из груди, из шеи, из головы, она уже просто вся кровью, истекает, а эта ее все била и била… И если тут, в Москве, ты пойдешь и подашь заяву в милицию, скажешь: «Вот, меня избили», — то там ты ничего такого не сделаешь. И никто тебя не послушает, потому что ну какие там менты пойдут за тебя? Нет, там это никого не касается и, как говорится, никого не гребёт… А вокруг дискотеки какие-то кусты, заросли, небольшие сады. Если ты выходишь из клуба покурить или еще что, ты можешь услышать в этих зарослях крики, стоны, не пойми что. То есть там все спят друг с другом. При этом более-менее цивильные любят на речку уйти, чтобы как-то скрыться от глаз. А те, кому по фигу, или кто вообще с допингом, те просто за клуб заходят, и все. Самый понт там, это когда у кого-то день рождения или еще какой-нибудь праздник. Тогда ты можешь заказать любую песню из тех, которые есть у диджея, и поздравить именинника, сказать:
— Я тебя поздравляю, желаю тебе того-сего.
Это считается самым понтом. Или можешь сама себе заказать любимую песню, все это удовольствие стоит двадцать рублей. А так как у меня было достаточно денег, то вся дискотека шла только для меня, там все время говорили: «Специально для Насти и Наташи!» — и какие-то песни ставили. Конечно, другие девчонки нам сильно завидовали, и мне было неприятно, что это вызывает у них такую реакцию. Но в тот первый раз, когда мы с Наташей только пришли на дискотеку, я еще многого не знала про все эти местные заморочки. Я пришла искать себе парня — хм, у меня, знаете, уже выработалась такая привычка: если я захожу в новую компанию, у меня взгляд тут же стремится найти себе очередного пацана. Так и тогда. Я осмотрелась, стала искать себе новую жертву и увидела парня очень даже симпатичного. Он был ростом с меня, блондин, накачанный. То есть все в нем было замечательно, и при этом чувствовалось его какое-то превосходство над всеми остальными. Я поделилась этим со своей сестрой, говорю:
— Как думаешь, что делать?
Она отвечает:
— Раз ты решила получить этого парня, он будет твоим, и все!
А у нас с сестрой такая манера: как она скажет, так и будет, и как я скажу, так и будет. И вот я все свои чары направляю на этого парня, он меня приглашает танцевать, мы с ним завязываем разговор, болтаем. Прозвище его — Барон. Хотя на самом деле его фамилия Баринов, но вся компания звала его Барон. Мне нравится это, нравится, что ему восемнадцать лет, что он умный, хороший, симпатичный и в нем чувствуется какое-то превосходство. Каждый к нему подходит, что-то спрашивает, получает отказ или какое-то разрешение. Но до меня еще как-то не доходит, кто он такой. Я говорю:
— Все, мне тут надоело, я пошла домой.
Он говорит:
— Какое ты имеешь право уходить, не спросив меня, можно ли тебе уйти?
Я рассмеялась ему в лицо:
— Да ты знаешь, кто я такая? Я тебе не деревенская девка, я не отсюда, мой милый! Поэтому не надо мне указывать!
Развернулась и ушла. И слышу; он пошел за мной. Догнал, извинился, попросил меня еще остаться ненадолго. Это я посчитала нормальным и осталась на дискотеке. Потом у девчонок я узнала, что, оказывается. Барон был здесь самым что ни на есть главарем всех банд. Если какой-нибудь парень хочет встречаться с девушкой, он обязательно должен подойти к Барону за разрешением. Если Барон давал свое согласие, то тот встречался, а если нет, то этому не бывать никогда. Ха, я думаю, ничего себе! Но на самом деле я все это как-то не приняла всерьез, хотя по разговору девчонок поняла, что они стали мне завидовать, они говорили с таким удивлением:
— Ты будешь с ним гулять? Смотри, его тут все боятся.
Но я не приняла это близко к сердцу. Придя домой, мы с сестрой, как всегда, легли вместе в постель и стали обсуждать наши похождения — у кого какой пацан и прочее. Я сказала, что вот на моем горизонте появилась новая звездочка — этот Барон. Она обрадовалась и говорит:
— Вот и хорошо! И забудь ты про этого Володю!
А так как Володя был ей троюродным братом, я удивилась и спрашиваю:
— Почему мне надо забыть про Володю? Зачем? Может быть, он скоро приедет.
Тут она говорит:
— Мне не хочется тебя расстраивать, это тебе очень больно будет…
Я говорю:
— Что бы ни было, рассказывай!
И она рассказывает, что у Володи есть новая девочка, Инна, которая живет в Твери. А ее родители работают там в Белом доме. Тверь, кстати, очень хороший город. Там есть кремль, свой Белый дом и все такое. И вот Курилов променял меня на девчонку, у которой родители работают в тверском Белом доме. Я попыталась у своей сестры узнать, как выглядит эта девчонка, и она мне объяснила, что эта Инна — маленькая, полная, совершенно не симпатичная и даже младше меня. Я была в шоке. Почему меня променяли на такую девчонку? Я бы еще поняла, если бы она была лучше меня, красивее. Да, бывают люди с такими качествами, которых у меня нет. Это я признаю. Но у нее-то какие качества? Что ее родители работают в Белом доме? Мне нечего было на это сказать. Я разочаровалась в Володе. Серьезно — мне уже на него стало совершенно наплевать. Как говорится, жизнь на этом не заканчивается, и моя жизнь продолжалась. Хотя, признаюсь, было неприятно — все-таки это был первый парень, который меня бросил. Но что ни делается, все к лучшему, правильно? Знаете, я почему-то была уверена, что пройдет время и он ко мне вернется. Он прибежит ко мне, а я его оттолкну и скажу:
— Ты мне уже на фиг не нужен!
И вообще я стала жить с Петей, стала жить его любовью. А по выходным я ездила в деревню, мне понравились эти деревенские дискотеки. Там я научилась пить уже не дешевую водку с димедролом, нет, я пила только хорошую чистую водку. Я могла выпить две бутылки водки за вечер, для меня это было нормальной дозой. Мы с сестрой всегда покупали как минимум шесть бутылок, это три литра. Сами выпивали по бутылке, а остальное — другим девчонкам и пацанам. А потом отдыхали на дискотеке, развлекались, отрывались по полной программе. К тому же там был Барон. С Бароном у нас были прекрасные отношения, я уже понимала, что гуляю с главарем и что он тоже человек, у него тоже есть желания. Тем более что он гордился мной, ему было приятно, что у него московская девчонка. Но когда я пыталась как-то возбудить его своей лаской и нежностью, Барон не отвечал мне взаимностью. Мне это было странно, я говорю: Почему, любимый? Почему ты меня не хочешь? А он говорит: Нет, я так не могу. Потом, много позже, он мне объяснил свою психологию, он сказал:
— Я никогда не буду с тобой спать, потому что ты моя девушка. Если, — говорит, — я захочу секса, если у меня будет такая потребность, то я лучше пойду с какой-нибудь шлюхой пересплю. А ты чистая красивая московская девчонка, вся деревня знает, что ты ни с кем не путаешься.
Мне это было приятно. Барон был вторым человеком, который уважал меня. Первым был Петр.
17
Так это продолжалось. О Володе я уже практически не вспоминала. A в Москве у меня оставались Петр, Марат и Миша. Правда, в наших отношениях с Мишей что-то стало меняться. Раньше он все время твердил: Настенька! Куколка ты моя! Солнышко! А теперь он мог позвонить и сказать: Насть, приди, мне надо тебе кое-что сказать. Я приходила, думала: человек хочет со мной о важном поговорить. А он молчал. Не знаю, может быть, он какие-то чувства испытывал ко мне, но мне было странно: я сижу с ним по часу, он смотрит на меня и ничего не говорит. Я, бывало, спрашиваю:
— Ну, Миш, ты же хотел со мной поговорить?
А он молчит. Я думаю: так, наверное, ему от меня только секс нужен. И начинаю его обижать, задевать его самолюбие, унижать его всячески. А ему, конечно, обидно… И вот как-то позвонили мне Миша с Маратом и сказали:
— Настюша, заходи к нам в гости.
Я по-быстрому собралась, оделась, думаю: сейчас зайду к ним, посижу, поболтаю. Захожу. Они налили мне не то вина, не то ликера, я выпила, а там что-то было подсыпано в алкоголь — я с одного стакана стала такая пьяная: я уже не контролировала свои слова и движения и практически уже ничего не помню. Помню, что сначала я переспала с Маратом, а потом с Мишей, а так как я человек принципов, то я всегда, если сплю с парнем, предохраняюсь. Не важно, кто это — Петя, Миша, Марат. Мне все равно, кто это. Я считаю, что без этого нельзя. Но в этот вечер они меня так напоили — я с Мишей переспала без презерватива. И через некоторое время поняла, что я беременна. Да-а-а, это было жутко. Я пришла к врачу — слава Богу, мне попалась милая женщина, я ей сразу сказала:
— Дайте мне адрес той клиники, где делают аборты.
И она мне дала всякие направления на УЗИ и еще на что-то. Но оказалось, что надо подождать какое-то время, потому что делать аборт было еще рано. Ладно, думаю, подожду. И вот начались эти муки ожидания. И за эти дни, пока я думала над своей жизнью, я все переосмыслила и возненавидела этого Мишу, а с ним и вообще всех парней. Не хотела вообще никого видеть. Но это продолжалось ровно до того момента, пока я не познакомилась с новым парнем. Это меня как-то отвлекло, я поняла, что все будет хорошо, я поговорю со своим любимым Петей, попрошу денег, сделаю аборт, а пока мне надо чем-то отвлечься. И я решила встречаться с новым парнем.
18
Его звали Толя. Он мне сразу очень понравился. Он был каким-то не очень крупным предпринимателем, красотой и внешними данными тоже не обладал, но меня поразила его доброта, его отношение к жизни. Например, если мы с ним гуляли и видели нищих бомжей, бабушек стареньких, он всегда давал им денег. Никогда не жалел. И у меня у самой возникало ответное чувство — раз он такой добрый, то и мне хочется быть такой же. Как-то мы с ним пошли в «Макдоналдс», сидим на веранде, и там такая маленькая собачка, голодная. Я беру картошку и гамбургеры и кормлю ее с рук. Толя на меня смотрит, улыбается и говорит: — Ты добрая, ты замечательная! Я тебя люблю. И так у нас все взаимно и замечательно. Он мне никогда ни в чем не отказывал, он был готов для меня на все, и мне нравилось, что он такой добрый и нежный. Он считал так: если ты человеку что-то даешь, помогаешь в чем-либо, то тебе вернется во много раз больше. Кстати, так всегда и моя бабушка говорила, царствие ей небесное. И мне это очень нравилось в нем. Мне казалось, что он человек, на которого можно положиться, который никогда не оставит тебя в беде. Порой я его даже проверяла. Мы шли, например, мимо ювелирного магазина, и я говорю:
— Я хочу золотой браслет.
И я настолько нагло это сказала, что даже сама не ожидала от себя такого тона. Толя на меня смотрит и говорит: Нет проблем, котенок. Сейчас тебе будет браслет. Я сказала: Что ты, что ты, солнышко! Я не хочу. Он говорит: Да перестань, мы сейчас купим. Я говорю:
— Прости, любимый, но я и без всяких побрякушек счастлива с тобой.
Ему, конечно, было приятно. И мне тоже. Он очень много времени проводил на работе. Его бизнес был связан с компьютерами, у него постоянно было очень много документов, бумаг, он все время с ними ходил — это, оказывается, очень напряженная работа. А встречались мы с ним всегда после работы, ходили по кафешкам, иногда ездили к нему на квартиру и там пили, гуляли. Но он меня никогда не знакомил со своими друзьями. Почему — не знаю. Я просила:
— Может, хоть с мамой, с папой познакомишь?
Но он мне и о них никогда ничего не рассказывал. И вот однажды между нами возникла ссора из-за того, что я вспомнила своего бывшего парня и сравнила его с Толей, сказала: У меня был парень, очень похожий на тебя. Толя сказал: И чем же, интересно? Я говорю: Он был такой же добрый, нежный… И тут вдруг последовал такой сильный удар, что я просто отлетаю к стене, падаю и ударяюсь головой. Толя говорит:
— Никогда не смей меня ни с кем сравнивать!
А я чувствую боль и ощущаю что-то теплое между ног. Я сначала даже не поняла, что это кровь. Я встаю, и мне плохо, у меня кружится голова, я опять падаю, а очнулась уже на диване. Толя сидит рядом и говорит:
— Настенька, любимая, прости меня, извини, я не хотел так сильно. Это вышло случайно.
Но я встала, накинула куртку и ушла. Больше я этого парня видеть не хотела и никогда не видела. Хотя он мне и звонил еще несколько раз.
19
Назавтра, проконсультировавшись с врачом, я узнала, что у меня был выкидыш. А выкидыш, она сказала, это даже хуже, чем аборт. Но я прошла определенный курс лечения, пила какие-то таблетки, антибиотики, и все зажило. Если честно говорить, то на женщине вообще все, как на кошке, заживает. Я опять перелистнула страничку своей жизни. Надо было все забыть и начинать с нуля. Но я начинала не с нуля, а с того, что у меня был Петр. К Пете я уже привыкла, я его любила просто безумно. В деревню я к тому времени перестала ездить, но тут наступил канун Нового года. Я решила, что Новый год надо обязательно отпраздновать как можно лучше, с шиком, чтоб запомнилось. А мои родители не хотели отмечать его в Москве. Они сказали, что надо отмечать всей семьей, поэтому мы едем в деревню к дедушке. Ладно, поехали в деревню. 31 декабря мы с Наташкой, моей двоюродной сестренкой, посидели чуть-чуть с родителями и ушли в гости к одному из наших ребят. Там собрались все пацаны, с которыми я провела лето в деревне. Мы посидели, выпили. А так как я достаточно дома выпила да там еще, то я была уже готовая. К тому же моя Наташа уже нашла себе на вечер мальчика, а я сидела одна, и мне было скучно. Тут раздается звонок, и заходит Гоша Кольцов. Да, Гоша Кольцов тоже приехал с родителями в деревню отмечать этот Новый год. И он входит не один, а со своим братом Славой. А этот Слава тоже красивый, умный и ничем практически не отличается от Гоши. И я понимаю, что мне обязательно нужно его добиться. К тому же я вижу, что моя сестра переключилась на Гошу и говорит мне:
— Настя, Новый год, я хочу себе Гошу Кольцова. Вот хочу его, и все!
Я говорю: Без проблем! Забирай. А ты как же? А я сейчас с его братом закручу… И я пытаюсь как-то познакомиться с братом, но наше с ним знакомство происходит ровно за пять минут, после чего мы оказываемся в постели и уже целуемся, обнимаемся. Тут как раз прозвучал бой курантов, и под этот бой мы с ним целовались и пили шампанское, разбавленное водкой. Это было здорово! Так я встретила новый, двухтысячный год.
20
На следующее утро у моей сестренки очень сильно болела голова, а у меня нет. Я вообще была рада, что этот год начался так. Новое тысячелетие, новый век, и я перевернула новую страничку в своей жизни и заполучила себе нового парня. Класс! Все было новое. Только, к сожалению, в Москве все оставалось по-старому. И, вернувшись в Москву, я поняла, что надо что-то делать, надо менять свой образ жизни, иначе я от скуки сойду с ума. Правда, в школе у меня все шло нормально. Я, как и прежде, хорошо училась, ездила на олимпиады. Но это уже девятый класс, мне надо сдавать экзамены. Пять экзаменов — два письменных и три устных. Хорошо, думаю я, буду готовиться к экзаменам. И вот иду как-то в библиотеку, а передо мной останавливается машина. И там сидит симпатичный парень и говорит:
— Ну что, красавица, подвезти тебя?
Я, конечно, не отказываюсь, сажусь с удовольствием:
— Мне в библиотеку.
Хм, он был в шоке. Говорит:
— Ты такая красотка и еще по библиотекам ходишь?
Я говорю:
— Да, мне нужно в библиотеку.
Мы с ним познакомились. Оказалось, ему двадцать два года и у него своя компания из двадцати классных пацанов. Знаете, все, как на подбор, красивые, но он, Леша, был самый симпатичный. И он был у них главарем. При этом он учился в институте, был обеспеченным парнем, ему родители никогда ни в чем не отказывали. Ну и я ему нравилась, наши отношения складывались очень хорошо. Правда, когда я первый раз пришла в его компанию, я испугалась. Все высокие, красивые, накачанные, я подумала, что сейчас он отдаст меня этим пацанам на растерзание. Но он этого не сделал. Он сразу же представил меня как свою девушку и потребовал от них уважения ко мне. Так оно и вышло. Все эти ребята меня уважали, ценили мое мнение и прислушивались к моим советам. У них была квартира, где мы могли проводить время. Это была большая четырехкомнатная квартира, и вся наша тусовка постоянно там собиралась. Я стала среди них своей девушкой и даже своим, можно сказать, пацаном, потому что у них все разговоры были только матом. Говорили все время о девках, о выпивке, о саунах. Они, оказывается, часто ездили на дискотеки, знакомились там с обеспеченными девушками, а потом разводили их на деньги и кидали. Для коллекции — это у них было как хобби. Или, например, у Лешкиного друга, его звали Портвейн, было такое развлечение. Вы, конечно, знаете, что в Москве нужно всегда с собой паспорт носить, потому что в метро постоянные проверки, в дискотеках и вообще. А они брали и из паспортов своих девушек вырывали первую страницу — ту, где записаны имя, фамилия, отчество, дата рождения и фотография. Вырывали для своей коллекции и друг перед другом хвастались. Я боялась, что и Леша со мной такую штуку проделает. А ведь паспорт очень трудно восстановить. Но у нас с Лешей начался роман по-настоящему, и я себя правильно поставила, у меня к нему было только два требования: во-первых, чтобы он открывал передо мной дверь — и машины, и простую, обычную дверь. И во-вторых, чтобы он подавал мне пальто, плащ, куртку — не важно, одежду. Это, я думаю, очень положительно сказалось, Леша меня зауважал и заставил всю компанию следовать этому правилу. Однажды они приехали за мной, сидят во дворе и ждут, когда я выйду. А я решила прикольнуться, пошутить. Надела парик — я вообще люблю парики, у меня есть парик из белых волос, короткий такой; есть под брюнетку, как у француженки; и рыжий есть — такие длинные волосы. И вот я надела рыжий парик, нарядилась в одежду, которую они на мне еще не видели, и выхожу. В темных очках и так, чтобы волосы падали на лицо. Иду, а они все сидят на лавочке, ждут, что я выйду. И рядом их машины стоят. А я прохожу мимо них, стуча каблучками. И тут этот мальчик, Портвейн, говорит:
— И эту девку кто-то ебёт! Вы прикиньте, пацаны, какой класс!
То есть он в этом как бы не участвовал, а ему это нравилось как зрелище. Но как-то, когда мы с ним занимались любовью, он выпил таблеточку и говорит:
— Настенька, у меня есть камера, я хочу все снять.
Я думаю: почему бы и нет? И говорю:
— Конечно. Все для тебя, зайка!
Он ушел за камерой, а я оделась, вышла покурить на балкон. Тут ко мне подходит Портвейн и говорит:
— Настя, не делай этого.
Я сначала не поняла, говорю:
— Извини, ты мне будешь указывать, что мне делать, а что не делать?
А он опять:
— Насть, не делай этого. Он же будет всем пацанам показывать.
И тут до меня дошло: он выпил таблеточку для крепости, чтобы похвастаться, как он долго со мной сможет. Конечно, мне это было неприятно, обидно. Но я и на это закрыла глаза, поскольку очень уж меня устраивало их общество. Я всегда знала, что если у меня возникнет хоть малейшая проблема, если кто-то на меня хоть искоса посмотрит или сделает мне больно, не важно как — морально или физически, то ответит за это очень сильно. Жизнью ответит. И меня это устраивало. Но однажды произошел такой случай. Мы сидели в этой квартире, там было несколько парней — наверное, человек восемь. И я себе позволяла многое — я, например, могла сесть к пацану на колени. При этом он не должен был меня ни трогать, ни обнимать, ни лапать — ничего такого он не мог себе позволить. Леша их об этом всегда предупреждал. И они меня не трогали, они меня уважали. И вот я лежу у парней на руках, а тут заходит еще один пацан, Антон, с новой девушкой и представляет ее:
— Познакомьтесь, это Вера.
А ей он представил всех пацанов и сказал про меня:
— А это Настя.
Я машу ей ручкой, говорю:
— Привет!
И тут эта девчонка взглянула на меня таким взглядом, каким, знаете, мужики смотрят на шлюху, когда хотят ее снять. Они думают: сколько стоит? И вот так смотрит на меня эта Вера и говорит:
— Ой, у вас тут уже своя шлюшка есть.
Я была в шоке. Меня считать за шлюху! Если я себе что-то позволяю, то это не значит, что я какая-то девка уличная. Я окинула ее взглядом, посмотрела. А Вера выглядела очень даже симпатичной — у нее была мини-юбочка, туфельки на высоком каблуке и кофточка на трех пуговичках. Да, она хорошо выглядела, но у нее был слишком длинный язык. И пацаны поняли, что сейчас что-то будет. Я встала с дивана, и все сразу же встали. Потому что так их учил Леша, он всегда говорил: когда Настя встает, все должны вставать. И они до того это усвоили, что всегда вставали — даже когда его не было.
И вот все встали, и образовалось такое кольцо вокруг меня и Веры. Я попросила Антона отойти от нее и говорю:
— Значит, ты, девочка, считаешь меня шлюхой? Шалавой, да? Но я тебе покажу, кто из нас шалава. Хочешь посмотреть?
Она оторопела, она не могла понять, в чем дело. И попыталась перевести все в шутку, сказала, что не хотела меня ничем обидеть. Но я уже завелась, я прекрасно знала свою власть в этой квартире. У меня, как у девушки главаря, были тут некие права. Я подхожу к ней ближе и смотрю ей в глаза. А у нее в глазах стопроцентная уверенность, что она выйдет сухой из воды. И меня это еще сильней разозлило. Если бы она сказала: «Прости меня, пожалуйста, извини, я не хотела, я нагрубила…» — да, конечно, я бы поняла, что она раскаивается. Но она не раскаивалась! И тут я решила: ах так? Что ж, девочка, отвечай за свои слова! И со всей силы рванула на ней ее кофту — так, что все эти пуговички полетели в разные стороны. Да, она была очень сексуальна, у нее была очень красивая грудь. И вот я смотрю на нее таким оценивающим взглядом и вдруг чувствую за спиной взгляды парней. Парней, у которых все штаны уже полны желания. Они уже все хотели эту девочку. Думаю: ноу проблемс! Раз пацаны хотят, разве я могу спорить? Я говорю ей:
— Ну что? Ты все еще считаешь меня шлюхой?
И тут она поднимает на меня руку, хочет ударить.
Хм, не надо было ей так поступать, это была ее вторая ошибка. Пацаны ее сразу же остановили, она не успела до меня даже пальцем дотронуться, как они уже держали ее за обе руки. А я стояла и думала: зачем она так? Попросила бы прощения — ни один бы пацан до нее не дотронулся. Рядом стоял ее парень — Антон. Но и в его глазах не было жалости. Стоит такой спокойный и ждет, что дальше будет. И тут я смотрю на нее, а у нее уже глаза полны слез, она уже рыдает, и из ее глаз капают такие, знаете, большие чистые, слезы. Она говорит:
— Прошу, извини меня.
Представляете, в это мгновение, в эту секунду я увидела в ней себя. В душе у меня проснулась какая-то жалость, я подумала: зачем я это делаю? Зачем? И вдруг эта девчонка говорит:
— Да я вас всех, подонков таких, на тот свет отправлю!
Ха! Мне, которая уже хотела ее помиловать, мне, в чьих руках была ее судьба, она такое заявила! Тут уж моей злости не было предела. Я ухмыльнулась и сказала:
— Ах ты еще хочешь накалить страсти? Да? Сейчас мы это сделаем!
И пошла вдоль шеренги парней, которые стояли вокруг нас. А проходя мимо каждого из них, стала проводить рукой им по ширинкам. От этого у них там, конечно, все еще больше раскалилось. А мне только того и нужно было. Я сказала:
— Ну что, пацаны? Будете развлекаться? Отдохните по полной программе. — Потом посмотрела на эту девчонку и говорю: — Ведь не может такая красивая девочка еще и целкой быть!
Взяла свой пиджак и ушла. А выходя из подъезда, встретила еще семерых ребят, которые направлялись как раз в квартиру. Я им говорю:
— Идите, вы там хорошо отдохнете.
Они говорят:
— Что-то случилось?
— Нет, — говорю, — всё в порядке, я вернусь к вечеру.
И, как обещала, вернулась к вечеру. А все это время я гуляла и думала о жизни. Думала: в чем виновата эта девочка, в чем? Так же как и я в тот раз, она была не виновата ни в чем. Ведь я тогда тоже просила тех парней, чтобы они не трогали меня, не делали этого со мной. И эта девчонка тоже просила, но я вылила на нее всю свою злость. Вылила всю свою ненависть на это беззащитное создание, на эту красивую девочку. А ведь там, на чердаке, я клялась, что отомщу Грэгу, Васе и Вите. Говорила, что уничтожу их. А получилось, что вся моя ненависть ушла на эту девочку… Вечером, выпив в какой-то забегаловке и вернувшись к парням, я этой Веры там уже не застала. Зато пришел Леша — их главарь. Мы сели все вместе, пацаны курили, болтали, и тут Леша спросил, как мы провели день. Пацаны сказали типа:
— О, наша королева сегодня сделала нам классный подарок!
Леша удивился:
— Ну-ка, ну-ка! Расскажите подробней.
Они сказали:
— Настя кинула нам девочку на бригаду.
Леша спросил, откуда мы взяли эту девчонку и не будет ли проблем, не нагрянет ли ментура. Мы сказали, что нет, все будет хорошо. При этом я думала, что Леша начнет кричать, скажет: да как ты посмела? какое ты имеешь право решать чужую судьбу? Но он не сделал этого, он обнял меня, поцеловал и сказал:
— Ты имеешь на это право, потому что ты моя девушка. Поняла?
Я кивнула. Хотя не знаю почему, но к этой компании стала постепенно охладевать. Даже к Леше. Пусть они меня там любили и боготворили, я больше не хотела с ними общаться.
21
Наступил февраль. И 9 февраля моя жизнь полностью изменилась. Капитально. Начну я, наверное, с того, что я по зодиаку Лев и всегда отличалась изумительным здоровьем. Ни одна болезнь меня не брала. Но тут моя мама ведет меня к зубному. Зубной запломбировал мне какой-то зубик, поставил пломбочку и говорит:
— В принципе у вас все хорошо, но я вам дам направление в один замечательный центр.
Думаю: ну, направление так направление, съездим, проконсультируемся. Мы приехали в этот центр, а там говорят, что мне нужно ставить брекет. Вам, наверное, не нужно объяснять, что это такое. Брекет — это такая вещь, которая корректирует зубы. Хм, мне, Насте, ставить что-то на зубы?! Еще чего! У меня хорошая улыбка, у меня потрясающе ровные зубы — зачем мне еще что-то?
Но врач нас убедила — особенно мою маму. Мол, это необходимо, у меня будут зубы еще лучше, еще прекраснее. И назначают дату: 9 февраля мне будут ставить брекет. Я — в истерику. Как я могу? Как я буду с парнями целоваться? Мне пятнадцать лет — какой брекет? Зачем это нужно? Ведь это как раньше клеймо ставили шлюхам! Только для меня это хуже, чем клеймо! Уж лучше бы мне поставили клеймо, как шлюхе, чем брекет! Люди же не захотят со мной общаться! Зачем я им нужна буду?… Короче, я устроила родителям ужасный скандал. Но они стали меня уговаривать, просить: давай, мол, потерпим, ведь врачи сказали, что это только на девять месяцев. Боже мой, девять месяцев! Мне было страшно, но я согласилась. Согласилась, даже не подозревая о тех последствиях, которые я навлеку на себя этим согласием.
Часть третья.
Третья кассета, или Как Настя продолжала отрываться по полной.
22
Итак, продолжаю свой рассказ. 9 февраля мне поставили брекет — и дикая, ужасная боль была у меня в душе. Потому что я не представляла, как я буду дальше жить, общаться с парнями, целоваться. Как? Я не хотела видеться с Петей, не хотела вообще никого ни видеть, ни слышать! Хотя мой телефон просто разрывался от звонков. Все мне звонили. Пацаны Леши спрашивали: почему я к ним не захожу, как у меня дела, что случилось? Если у меня проблемы или какие-то разборки, то они готовы разобраться. А я не хотела ни с кем из них говорить. Мне звонили и Леша, и Миша, и Марат. Конечно, мне плевать было на всех этих кобелей, вот только Петр — как же Петр, которого я люблю больше всех на свете? А Петя меня спрашивал:
— Настя, у тебя точно все в порядке?
Я говорю:
— Да, да, все хорошо, но просто давай не будем пока видеться.
Ха! Сама-то я понимала, что рано или поздно должна с ним встретиться и он узнает все-таки правду. Так и произошло. Он позвонил и сказал, что в конце недели заедет. Всю эту неделю я была в ужасном трансе. Я не спала по ночам, я ничего не могла есть. У меня ужасно болели все зубы. Никто не знает эту страшную боль. Ее нельзя передать словами. Мне было очень плохо. И тут ко мне приезжает Петр. Я его встречаю в длинном вечернем платье — облегающем, черном, красивом. Приготовила его любимое блюдо — мясо по-французски. Не знаю, что я хотела этим доказать. Наверное, что ничего не изменилось. Ну вот. Он вошел, как всегда, в хорошем дорогом костюме. От него приятно пахло мужской туалетной водой. Вообще мне всегда нравилось, что он такой стильный, красивый. Тут он хочет поцеловать меня в губы после достаточно долгой разлуки. А я уклоняюсь и холодно целую его в щеку. Ну, он проходит, садится, ест. Мы с ним разговариваем, а я даже и двух слов не могу вымолвить, чтобы не открыть свой брекет. Он говорит:
— Настя, рассказывай, что случилось. Говори.
А я улыбаюсь еле-еле, и мне просто нечего сказать. Я думаю: Господи, только бы не зарыдать, только бы не зарыдать! Это первый раз в жизни, когда я чуть не заплакала. Ведь я раньше никогда в жизни не плакала. Как бы мне ни было обидно, но слезы — нет, слезы — это не для меня. И вот я стою перед ним и думаю: Господи, я же тебя так люблю, больше жизни! А ты сейчас оставишь меня. Зачем тебе девушка со стальными зубами? Я всегда хотела, чтобы ты мной гордился, чтобы ты шел и в душе у тебя было одно: «Да, это моя девушка! Я горжусь ею! Смотрите на нас все! Мы идеальная пара!» Так я хотела. А теперь? Что будет теперь? Зачем ему девушка с цепью на зубах? Тут Петя подходит ко мне, обнимает, целует и говорит:
— Любимая, что бы ни случилось, все будет хорошо. Правда. Я тебя люблю.
Мне стало чуть легче, и я ему все рассказала. Мне было очень страшно это говорить, но он все понял. Он сказал:
— Глупая ты моя! У тебя будет шикарная голливудская улыбка! Все будет замечательно! Давай потерпим, и я буду рядом с тобой всегда, что бы ни случилось.
Вы не представляете, как много значили для меня эти слова! Я была очень счастлива. Это было потрясающее чувство! Петя и правда поддерживал меня в это время. Но постоянно он, конечно, не мог со мной находиться. А у меня по ночам была ужасная боль. Ведь зубы-то двигались, из-за этого возникала адская боль. Болели десны, от десен начинало болеть в висках, от висков — в затылке. Потом где-то в позвоночнике отдавало. Болели все суставы. Я не могла выносить такую дикую боль. Меня все бесило, раздражало, у меня было отвратительное состояние. Конечно, мне прописали болеутоляющие таблетки. Но я отказывалась их пить, я никогда свой организм не травила таблетками. Иногда я просыпалась ночью и думала: спокойно, Настя, держись, терпи. Но однажды ночью я проснулась от такой ужасной боли — думаю: все, сейчас заплачу. И чтобы не дать волю слезам, пошла в ванную, посидела, успокоилась, вздохнула и думаю: надо что-то делать. Надо что-то делать, иначе я не выдержу. И решила всю себя посвятить учебе. Все время сидела за книгами, а когда у меня начиналась адская боль и я уже не выдерживала, я брала нож и резала себе вены. Вы, наверное, удивитесь и скажете: зачем? И так больно, а ты еще усиливала боль. Да, я усиливала боль, потому что не хотела плакать, не могла заплакать. И вот я брала нож, резала себе вены, смотрела, как капает кровь, и мне становилось легче. У меня болела рука — значит, мне уже не так важны были мои зубы. И я более или менее приходила в себя.
23
Но как девушка, которой пятнадцать лет, может всю себя посвятить учебе? Это, конечно, было нереально. И вот я уже часами сижу перед зеркалом и пытаюсь научиться разговаривать так, чтобы не было видно зубов. То есть делаю все, чтобы не показать своего недостатка. Потому что я хотела как можно больше встречаться с ребятами, хотела слышать от них, что я неотразима, сознавать, что я желанна. И я встречалась со многими просто для того, чтобы убедиться в этом. Это для меня было как для некоторых наркотики. Мне надо было принимать болеутоляющие таблетки, но я их не принимала, а мне становилось легче от того, что я встречалась с парнями. И постепенно я научилась целоваться даже при брекете. Боль стала тоже постепенно уходить. Петя мой все время был рядом, он меня любил, поддерживал, помогал мне. В деревне я тоже не оставалась одна. Когда я туда приезжала, там был мой красивый Барон. Он ждал меня, он был счастлив меня видеть. Как-то в воскресенье, когда я уже собиралась уезжать из деревни, вдруг стук в дверь. Я открываю дверь, а на пороге стоит Володя. Да, тот самый Володя Курилов из Твери, который променял меня на девочку с родителями в тверском Белом доме. Я была в шоке. Я стояла и не верила своим глазам. Я сказала:
— Ну что ж, заходи.
Он зашел, подарил мне букет красивых цветов, хотел обнять меня. Но я уклонилась от этого, мне это было совершенно не нужно. Хотя Володя за это время очень сильно изменился. Раньше он был брюнетом, а теперь покрасился, у него было мелирование, которое ему очень шло. К тому же он сделал себе татуировку на плече. То есть стал еще больше привлекательным для меня. Но я уже не испытывала к нему прежних чувств. Наверное; что-то уже угасло во мне. В то время у меня было достаточно ребят, которые боготворили меня, любили, ценили. Мне этого было вполне достаточно, хотя Володю я тоже не оттолкнула. Раньше я думала: ох, если я его встречу, я выскажу ему все, что о нем думаю. Скажу, как я его ненавижу, какой он ублюдок. Ведь это же первый парень, который меня бросил! Но теперь я забыла эти обиды. Не стала их вспоминать. И решила продолжать с Володей общаться. И вот мы идем — я, моя сестра Наташа и Володя идем по деревне в «Куски». А Наташа мне всегда твердила:
— Настя, не бросай Барона! Он тебя уважает, он тебя всю жизнь будет на руках носить!
Но я не послушала ее, я рада, что Володя ко мне теленком вернулся. И Володя обрадовался, что я его простила за его подлую измену с какой-то тверской толстухой, — он идет, липнет ко мне, обнимает. И тут, как назло, Барон навстречу. Я, конечно, сразу вырвалась из Володиных объятий, подхожу к Барону. Барон закурил и говорит:
— Ну что? Расскажи, как твои дела.
И в голосе какое-то волнение. А я была просто идиоткой. Нет, на самом деле, единственный парень, о котором я жалею, — это Барон. Потому что причинила ему много боли. И даже стихи ему написала:
Ты помнишь: вечер, дискотека,
И я стояла у окна.
Играла музыка негромко,
Ты был один, и я одна.
Ты пригласил меня на танец,
Моя рука в твоей руке.
Играет на щеке румянец,
И все как будто бы во сне…
Ну и так далее — этот стих был посвящен ему. Так вот, он меня спрашивает:
— Ну что? Как дела?
Я говорю:
— Давай останемся друзьями.
Теперь-то я понимаю, что это было ему как нож в сердце. И даже не в сердце, а в спину. Это была подлость, это было отвратительно, но факт есть факт: я просто унизила его, оскорбила. Того парня, который и правда был готов меня на руках носить. А не того, который хотел со мной просто трахаться, поскольку ему было престижно, что у него девка московская. И Барон ушел.
Знаете, я уверена: если бы я побежала за ним и сказала: «Прости меня!» — он бы меня обнял, поцеловал, сказал: «Все хорошо». Но я этого не сделала. Он уходил, а я просто стояла и смотрела. И тут, представляете, начался дождь. Эти капли по лицу у меня катятся — ну просто как слезы. То есть это сам Бог хотел, чтобы я заплакала. Но гордость моя и дурь — я развернулась и пошла с Володей в «Куски». Там, как всегда, парни пили, гуляли. А потом, когда я вернулась домой, ко мне зашли друзья Барона и сказали:
— Настя, зачем ты это сделала?
А я даже не поняла, о чем они. Я говорю:
— Что случилось?
Они говорят:
— Зачем ты Барона обидела?
Я говорю:
— Я не обидела, а просто сказала правду.
Они говорят:
— Ты своей правдой чуть его не убила.
И рассказывают — представляете, когда он шел от меня до своего дома, а это прилично, это уже другой поселок, — так вот, он шел и кулаками бил столбы и каменные заборы. Когда он пришел домой, у него все руки были сбиты до кости, он был весь в крови. Настолько сильна была его злость. И я почувствовала себя такой сучкой — просто возненавидела себя после этого. Но потом поняла: если хочешь хорошо жить, то не надо мучить себя угрызениями совести. Что было, то прошло!
В душе остался пепел,
Сгорело все дотла.
Любовь, надежду, веру
Я все в душе сожгла.
Ты куришь сигарету
И смотришь на меня.
Тебе меня не жалко.
Да что жалеть меня?
Ты куришь сигарету,
И дым идет кольцом.
Во всем я виновата,
Во всем, во всем, во всем.
Погасла сигарета
Окурком на земле.
И так же наши чувства
Угасли с ней во мгле.
Потом я уехала в Москву. Там опять все эти мальчики, гуляночки. Правда — только попутно с учебой. А когда я снова вернулась в деревню, Барон уже ушел в армию. На проводы к нему я, к сожалению, не попала. Просто слышала, что он попросился в Морфлот. То есть он хотел надолго уйти оттуда, на три года. И я, конечно, очень жалею, что все так вышло. Правда, жалею. Знаете, самое интересное, что мне ведь всегда нравились высокие парни, а Барон невысокий. Он коротко стриженный, сильно накачанный — такие огромные мышцы, просто бицепсы. Однако при всем его таком боксерском телосложении он был удивительной души человек. Он считал меня чистой, невинной, он уважал меня. Спасибо ему за это.
24
Ну вот, призналась вам в своем паскудстве, и как-то легче стало. Продолжаю рассказ. В Москве у меня в то время тоже была запутанность. Мне постоянно звонили то Марат, то Миша. Они же не были в курсе тех изменений, которые со мной произошли, они даже не знали, что из-за них у меня был выкидыш. И я решаю простить Марата и Мишу. Зачем мне держать в себе этот груз ненависти? Нет, это не в моем характере. Я прощаю их, и мы решаем как-нибудь вечером просто посидеть вместе. А в нашем дворе меня как только не звали! Некоторые звали Настенька, некоторые Настюленька, а некоторые просто Куколка или Лялька. И вот от этих всех прозвищ ко мне пристало прозвище Лолита. Я не знаю почему, не знаю из-за чего, но иногда меня стали так называть. А мне как-то было без разницы, я же еще не читала Набокова. И вот я прихожу к Мише и Марату, мы сидим с ними, и как-то так вышло, что они заметили у меня брекет. Они это видят и говорят:
— О, какой ты стала! Да ты же Лолита!
А я не понимаю, о чем они говорят. Они поясняют, что Лолита — это такая нимфетка была, ей было всего двенадцать лет, а Гумберту сорок. И у Лолиты тоже был такой брекет. Ты, они говорят, ничем от нее не отличаешься. Вы не представляете, как мне было обидно, что они меня с кем-то сравнивают! Я же не смотрела фильм, не читала книжку, а они продолжают:
— Да ты же нимфетка! Лолита, а почему ты не пойдешь учиться на гейшу? Ты бы классненькая гейша была! Ой, Насть, да тебе и до шлюхи недалеко!
То есть они меня всячески унижали. Я беру свою сумку и хочу уйти. Но тут Марат ко мне подбегает:
— Настя, прости, мы пошутили, мы не хотели.
Я говорю:
— Пускай и Миша просит прощения.
А Миша — нет. Он не стал просить прощения. Он вообще оказался такой человек, которого не пожелаешь встретить даже врагу. Во-первых, у него очень высокое самомнение. Он считает себя умнее и образованнее всех. Если кто-то высказывает свое мление, Миша обязательно найдет, как его обидеть и доказать, что он не прав. Во-вторых, он постоянно укорял меня даже тем, что у меня красивое, холеное тело, убеждал, что я дура, и всячески пытался меня унизить. Вот, например, общаемся мы: я, Миша и Марат сидим, пьем чай. Вдруг Миша говорит:
— Насть, прикинь, какие бы ты бабки заколачивала, танцуя стриптиз перед мужиками. Они такие страшные, жирные ублюдки, но у них полны карманы денег. Ведь ты бы стала с ними спать, правда?
И тишина. И он молчит. И знаете, такая улыбка, как будто он просто счастлив ткнуть меня лицом в грязь. Но я-то себе цену знала, я думаю: ни фига, мальчик, сейчас посмотрим, кто кого. Улыбаюсь и говорю: — Миша, пойми: у меня-то еще вся жизнь впереди. За мной любой мужик побежит и ноги мне будет целовать, и следы от моих туфель будет цветами засыпать. А ты? Чего ты добился в свои годы? Ты даже в институте не учишься, хотя поступал два раза. То есть у нас постоянно такие перебранки, только потом я уже сама начинала к нему ластиться — целую его, обнимаю, и мы занимаемся любовью. Всегда после таких скандалов и ссор. Теперь-то, когда я повзрослела, у меня есть версия, почему этот Миша был постоянно зол на меня — он понимал, что я никогда не буду его собственностью. А ему была нужна именно такая девушка, каким я хотела иметь своего парня. Ведь мне тоже нужен был парень, которым я могла бы манипулировать. И он, поняв, что меня теряет, решил мне отомстить. Да, месть получилась шикарной. Когда они меня напоили, подсыпав что-то такое, это был для меня еще один жизненный урок. Который я выдержала с высоко поднятой головой. Короче, после того как они назвали меня нимфеткой и Лолитой и Миша не стал просить у меня прошения, это меня достало окончательно. Он со мной такое сделал, ублюдок, и даже прощения не просит! Я плюю на них всех, ухожу домой и понимаю, что я не могу больше жить в этом доме. Это не дом — это дурдом. Ведь я же не могла сделать так, чтобы я совершенно не видела этого Мишу, этого Марата. Не могла не выходить из дома и сидеть только в квартире. И я решаю устроиться на работу в детский садик. Я знала один садик для блатных детей. Туда детей приводят в понедельник, оставляют и забирают только в пятницу. А так как я всегда любила детей, я просто подошла к заведующей детского сада и сказала:
— Разрешите мне работать у вас. Обещаю, что ни каких жалоб на меня не будет.
Она посмотрела на меня и сказала:
— Ты принята.
25
Так я начала работать в детском саду в паре с одной воспитательницей — самой молодой из всех. Мы с ней сразу же подружились, и я стала ночевать в этом садике. Да, я оставалась на ночь с детьми, я была ответственная за них по ночам. А эта воспитательница постоянно уходила, хотя по должности вся ответственность за детей лежала на ней. Нам платили. А из всех детей там выделялась одна девочка. Она была самой милой, доброй, сообразительной. И даже имя у нее было ангельское — Ангелина. Мне она очень понравилась, и я все свое внимание практически уделяла ей. Она тоже ко мне привязалась. Я поняла, что ей не хватает внимания родителей. И вот однажды за Ангелиной — я звала ее просто Линой — приезжает папочка. А папа у нее весь такой крутой, в перстнях, золотых цепочках и на джипе. Из новых русских. И я вывожу Лину к нему. Он говорит: — А вы не хотите поехать с нами в кафе? Мы сейчас едем в какое-нибудь хорошее кафе или ресторан.
Я, разумеется, соглашаюсь. И мы поехали, у нас завязался разговор. Я сказала, что да, я тут работаю и еще учусь. Не знаю почему, но мне сразу понравился Линии папа. Олег тоже проявил ко мне симпатию. Даже, можно сказать, больше, чем симпатию. Я спросила:
— А где же мама Лины?
Он объяснил, что она погибла в авиакатастрофе, что после этого прошло всего полгода и Лине сейчас очень тяжело. Из-за этого я полюбила Лину еще больше. Я поняла, что ей не хватает того тепла, которое может дать только мама. Ведь ни один человек в мире не может дать ребенку столько любви и ласки, сколько мама. И я решаю, что заменю этой девочке маму. Я так решила, и других вопросов для меня больше не существовало. Это стало моей целью. И сразу же вся моя депрессия куда-то ушла. Тем более что Олег мне очень нравился. Олегу было двадцать пять, может быть, двадцать семь, не больше. И вот мы практически каждый вечер с ним встречаемся. Лина, видя это, конечно, радуется, она в садике всем подружкам показывает, что вот, мол, Настя моя, Настя у меня… И знаете, я заметила одну вещь. Раньше, если, например, она хотела какую-нибудь игрушку с полки или что-то еще, она меня называла Настей. А тут из нее стало выскакивать:
— Мам, дай мне это!
Вы не представляете — мне это было приятно до безумия! Когда она меня первый раз так назвала, я была на седьмом небе и где-то внутри себя почувствовала такой, знаете, теплый комочек, который как бы растет, растет… То была любовь, которую я хотела подарить этому маленькому ребенку. Мы с Олегом продолжали встречаться. Он очень неплохой человек, но он много работает и не может уделять дочке столько времени и внимания, сколько ей нужно. А я решаю, что мне больше не надо работать в садике. Я решила вернуться домой, мне просто тяжело было все совмещать — и учебу, и работу, и эти встречи.
26
Я возвращаюсь домой. Родители обрадовались, успокоились. Но я не собиралась оставлять ни Лину, ни Олега. И все свое свободное время начинаю уделять именно Ангелине. Мы с ней ходим по магазинам, мы с ней вместе просто везде. Когда ее перевели в другой садик, я стала постоянно приходить за ней туда. А там вдруг устраивают утренник и дают ей какую-то роль не самую важную. Я говорю:
— Как так? Почему какая-то девчонка — принцесса, а моя Линочка — нет?
И закатываю такой скандал: «Что? Моя Ангелина не будет принцессой?» — что на следующий день все роли поменяли и моя Линочка стала принцессой. Да, все воспринимали меня там как ее маму. На самом деле это, наверное, трудно представить — как пятнадцатилетняя девчонка может выглядеть мамой пятилетней девочки? Но это было так, потому что я специально носила длинное черное пальто, высокие сапоги, красилась очень темно, убирала волосы и все приглаживала. У меня все время была темно-коричневая помада, и мы с ней смотрелись просто как два ангелочка — Лина и я, ее мамочка. Везде мы с ней были вместе, я ничего для нее не жалела, и знаете, это и есть, наверное, настоящее счастье — в свои пятнадцать лет я испытала, что значит быть мамой. Это было просто потрясающе! И все были счастливы. Олег радовался тому, что я — его такая молоденькая и красивая пассия — уделяю его дочери столько внимания. Я была счастлива от того, что вышла из этого дурацкого стресса, у меня есть такой замечательный ангелочек, как Лина. А Лина была счастлива, что обрела новую маму. Все было просто идеально. А Марат с Мишей, видя, какая я счастливая и радостная, не понимали, в чем дело. И, видя, как один раз меня привезли домой на черном джипе, а в следующий раз Олег привез меня на белом «БМВ», были вообще в шоке. Они пытались опять ко мне подойди, снова завоевать мое расположение, но это уже было нереально. Мне было даже странно, что два каких-то придурка хотят быть со мной. Тут Лапочке исполняется пять лет. Мы, с ней вместе пошли в ателье, мне там шили очень красивое платье, и ей шили тоже — такое беленькое, красивое. Она была просто куколкой. Потом мы шикарно праздновали ее день рождения. Олег ничего для нее не жалел, да и для меня тоже. Он нас обеих любил, я это чувствовала. Олег был хорош и в постели, хотя у нас не сразу все наладилось так, как хотелось бы. Первое время я его к себе не подпускала, потому что у меня еще было такое чувство, будто все меня предадут, как тот Миша-ублюдок. К тому же этот брекет, и вообще все у меня плохо.
Но постепенно мой любимый Олег вылечил меня от этого. Правда, к сожалению, была еще одна проблема. Ведь я же была с Петей, я же любила Петра. У нас с ним все было так хорошо, так замечательно! Я же не могла просто взять и уйти от Петра к Олегу. Олег тоже чувствовал, что у меня есть какая-то другая жизнь, которая разделяет нас и не позволяет нам быть все время вместе. А тут еще с Линой возник вопрос. Однажды я записала ее в школу моделей. Это школа моделей для маленьких девочек, похожих на Лину. Ведь она вообще принцессочка — белокурые локоны, всегда стильно одета. Я же любила всякие модные журналы и по ним одевала Лину, да и сама одевалась хорошо. И вот мы с Линой записываемся в школу моделей, я хожу на все ее показы. Они там красят детей, устраивают им всякие конкурсы, игры, и Лине это нравится, и мне тоже. Ну а все, что нравится нам, нравится и Олегу. Но тут получается такая ситуация: в этой школе моделей нам говорят, что, мол, по контракту мы можем вашего ребенка отправить в Англию, она там будет учиться в закрытом пансионе и совмещать с обучением в школе моделей. Конечно, я этого не хотела. Но с другой стороны, я ведь должна была делать то, что лучше для Лины. Я же понимала, что ее будущее в какой-то степени зависит и от меня тоже. И я поговорила с Олегом, сказала:
— Что будем делать?
Он говорит:
— Давай отправим, а потом будет видно. Если ей там будет плохо, она всегда может вернуться.
И подписал какой-то контракт, всё подписал, и Лину забирают. Липа уезжает, мы едем ее провожать в аэропорт, мне очень обидно. Вы не представляете, это было нечто! Первый раз в жизни я заплакала. Я теряла самого близкого, это была моя кровиночка, это был мой самый маленький человечек, самый любимый, и я теряла ее! Мне так было обидно — я плакала так же, как плакала Лина. Конечно, она летела не одна, там было несколько детей. И они вместе с каким-то руководителем или воспитателем улетели. Эх… Приехав домой, мы с Олегом провели потрясающие, незабываемые выходные. А потом Олег говорит, что ему надо уезжать в какую-то заграничную командировку. И не на день или два, а на несколько недель. Для меня это было шоком. Сначала от меня Лину увезли, а теперь и Олег собирается оставить меня. Как так? Нет, я не хотела терять Олега. Только не его! Я стала говорить:
— Нет, Олег, ты не должен уезжать. Давай так: побудь со мной хотя бы еще недельку!
Он так и сделал. А это было время, когда я училась — то есть никаких каникул или там праздников. Но я не стала ходить в школу, я прогуляла всю неделю и все это время провела у Олега. Нам было потрясающе хорошо вместе. Мы были в постели весь день, мы любили друг друга. Хотя я прекрасно понимала, что Олегу нужна не девчонка-подросток, а взрослая женщина, которая станет ему женой, а Лине нормальной мамой. Я это прекрасно в душе понимала и знала, что Олег уедет, мы с ним больше никогда не увидимся. Нам нельзя было больше видеться, это ни к чему бы не привело. Хотя Олег постоянно клялся мне в своей любви, говорил, что ему все равно, что подумают. Я же твердила ему совсем другое.
— У тебя, — говорила я ему, — высшее образование. Зачем тебе такая глупая, как я?
Он говорил:
— Настенька, это не проблема. Ты поступишь в самый лучший институт. Главное не то, что у тебя в голове, а то, что у тебя в душе.
Он клал мне руку на грудь и говорил:
— У тебя есть душа. Она у тебя чистая, большая, и ты самая замечательная и лучшая для меня. И не только для меня, Лина тебя тоже очень любит, ты для нее лучшая мама!
Да, мы провели с ним замечательную, незабываемую неделю! Но ему надо было уезжать, он и так отложил из-за меня все свои дела. А мне так не хотелось мириться с тем, что он уезжает! В день его отъезда — он уезжал поездом, он мне признался, что после гибели жены он самолетами не летает, — так вот, в день его отъезда я пришла к нему, собрала ему много еды с собой, напекла блинчиков. Да, он всегда любил мои блинчики, а Линочка очень любила пончики. Я для них с самого начала стала готовить, я считала, что у нас такая семья: ребенок, я и Олег, которого я воспринимала чуть ли не как своего мужа. А раз так, то, значит, я должна уметь хорошо готовить. И я научилась, я стала готовить просто здорово! Во всяком случае, им нравилось… И вот в последний день я пришла к Олегу, зашла к Лине в комнату и вспомнила, как мы с ней сами украшали эту комнату, как покупали все эти игрушки. Там многие из игрушек — все эти Барби — были куплены мной, и вообще все в этой комнате было сделано по моему вкусу. А на одной стене висели Линины рисунки. И я смотрю на эти рисунки, а один, в самом центре, рисунок был на белом листе, Лина нарисовала в центре себя, а по обе стороны — меня и Олега. Как будто мы идем и держим ее за руки. Там была зеленая травка, желтенькое солнышко — ну, как все дети рисуют. Для нее это была уже семья. Я смотрю на этот рисунок, и тут на меня такая безысходность напала, такая безысходность от того, что все уже решено… Я забрала этот рисунок себе, он у меня до сих пор хранится. А тогда я сидела на диване, обнимала большого плюшевого мишку и думала, как мне будет тяжело, когда не станет рядом ни Олега, ни Лины. Но у них своя жизнь, а у меня своя. Тут вошел Олег и поцеловал меня, как всегда, таким прекрасным поцелуем, что это всколыхнуло меня, зарядило огромной энергией. А время бежало, и мы поехали на вокзал. Я провожала Олега. Никогда в жизни мне не хотелось так отсрочить время, остановить его, чтобы все было заново. Я думала: какой вокзал? Куда? Зачем? Но даже я не могу остановить то, что остановить невозможно! Наверное, когда мы понимаем это, мы взрослеем. И вот мы приезжаем на вокзал. А там куча народу, все с какими-то тюками, чемоданами. Да, до сих пор помню: поезд уходил ровно в одиннадцать часов, а мы приехали за сорок минут, в десять двадцать мы уже были на вокзале. Сначала пошли и узнали, на какой путь подадут поезд. Олег нервничал, ходил сам не свой — чувствовалось, что ему тоже было жалко расставаться со мной. А мы сделали так: мы приехали на вокзал на его джипе, но к одиннадцати часам должен был подъехать его друг и увезти меня на этом джипе домой. И вот мы ходим, ходим по этому вокзалу, купили Олегу что-то попить в поезд. Уже остается тридцать минут до того, как Олег уедет. Мы стоим на этом дурацком перроне, скоро должны подать поезд. И тут я понимаю, что не могу его просто так отпустить. Не могу! Хватаю Олега за руку и говорю: Уходим! Уходим быстрее! Он говорит: Ты что, Настя? Куда? А я, не слушая его, просто тащу его на стоянку к машине. Выхватываю у него ключи, быстрей отключаю эту дурацкую сигнализацию, но никак не могу справиться с замком. Потом все-таки открываю дверь, заталкиваю Олега в машину и начинаю целовать, обнимать. Я не могла остановиться, это было как ураган, эти чувства меня захлестнули полностью. Я же понимала, что теряю этого человека. Слава Богу, окна в машине были тонированные, поэтому нас не видели окружающие. Хотя через лобовое стекло что-то видно, и некоторые пассажиры, проходя мимо, смотрели на нас. А мне было все равно! Знаете, я гордилась тем, что я с любимым человеком. И мне было плевать, что я голая в машине. Да хоть в чем! Главное, я была счастлива!… Прошло ровно двадцать пять минут, через пять минут должен был отходить поезд. Тут к машине подходит какой-то человек, я сначала даже не поняла, кто это. Оказалось — друг Олега, который должен был отвезти меня домой на Олеговом джипе и потом забрать эту машину. Мы с Олегом секундно одеваемся и бежим на перрон. И вы не представляете — оказалось, там до сих пор стоял носильщик с нашими вещами, на том же месте, где мы его оставили! И говорит какую-то чепуху:
— Вы что? Так никогда никто не поступает! Как можно бросать такие вещи? Вы что — ненормальные, что ли?
А мы понимаем, что поезд вот-вот отходит. При этом у нас первый вагон, а подали поезд, конечно, не первым вагоном вперед, а наоборот — первый вагон был где-то далеко, в другом конце. Я запихиваю Олега в вагон, говорю: пройдешь по тамбуру. Тут проводница начинает на нас кричать: — Вы что? Вы куда? Где билеты? Я стала искать билеты в сумке, потому что помню, как положила их в кармашек не то сумки, не то чемодана, а куда — не могу найти. И это все так сумбурно, быстро — я целую-обнимаю Олега, уже все вещи запиханы в этот одиннадцатый вагон, проводница кричит, носильщик просит деньги, радио что-то говорит, и тут у нас последний поцелуй — такой теплый, классный, обжигающий губы. А по радио объявляют:
— Поезд отправляется, провожающих просят отойти от вагонов!
И поезд трогается. А я не хочу! Не хочу! Представляете, я стою на этом перроне, а мне в ноги как свинец налили. Стою и сказать ничего не могу. Ни заплакать не могу, ни пошевелиться — ну ничего. А поезд начинает медленно двигаться. И тут я плюю на все! Представляете, я была в таком прозрачном беленьком сарафанчике. Вся такая Дюймовочка в босоножках, где шпилька — двенадцать сантиметров. И вот я плюю на эти босоножки, разуваюсь и бегу за поездом. А в руке у меня три розы. Три розы, которые мне подарил Олег. Я бегу, мне уже всё равно на всё! Олег это видит и кричит:
— Настенька! Настенька! Любимая!
Знаете, это было такое чувство, как будто нас с ним разделяли насильно. Насильно судьба хотела нас разлучить. Мне было гак тяжело — вы не представляете! Но тут меня кто-то хватает за руку. Это оказался друг Олега. Я даже не помню, как его звали. Он пытается меня остановить, удержать:
— Настя, да прекрати! Что ты делаешь?
А мне все равно. Если бы не он, я бы, наверное, и под поезд там бросилась. Так я не хотела с Олегом расставаться. Но он уехал. Он уехал, а я осталась. Приехала домой вся разбитая, усталая и спала, наверное, несколько дней — столько тогда у меня сил на эмоции ушло…
27
Но время было — апрель, и подходила важная дата — ровно год, как мы с Петей вместе. Мы решили отметить это. Он снимает кафе. Мы приглашаем туда его и моих подруг, друзей. Вместе долго веселимся, все шутят, все смеются, говорят: когда же будет ваша помолвка? когда же вы поженитесь? Мне это, конечно, очень нравится, я радуюсь этому. К тому же я выгляжу просто потрясающе, и Петр мой, как всегда, тоже красивый. Ночью, после кафе, мы с Петей едем ко мне, поскольку это же суббота, а в субботу мои родители, как всегда, на даче. И вот мы едем ко мне домой — оба выпившие, что, разумеется, наводило меня на мысль: мол, сейчас мы приедем и займемся любовью, что-нибудь еще выпьем и уснем. Но вышло совсем не так. Мы приехали домой, сели с ним вдвоем, а время же — апрель, уже тепло, и у меня в комнате огромное окно и большие бархатные шторы. Обычно я эти шторы на ночь всегда закрываю, а тут они были открыты. Падает такой лунный свет. Мы с Петей сидим вдвоем, он на меня смотрит и говорит:
— Знаешь, Насть, я тебя очень люблю. У меня никого нет дороже тебя в этом мире.
Эти слова тронули мою душу. Я поняла, что это у нас взаимно, что мы с ним просто нашли друг друга. Мы две половинки, которые должны быть вместе. Потом мы с ним долго сидели и обсуждали весь этот прожитый нами год. Говорили, что оба, когда повстречались, сразу же полюбили друг друга с первого взгляда. Он понял, что он в меня влюбился. И я, конечно же, это поняла. Но нельзя же было нам сразу накидываться друг на друга и говорить: ой, я тебя люблю!… Так мы просто сидели рядом в ту ночь и говорили: а если бы мы не встретились, как бы мы жили друг без друга? Мы себе просто не могли этого представить… Наутро я провожаю Петю на работу, а сама, как всегда, собираюсь в школу. Одевшись, накрасившись и вся в таком замечательном настроении — ведь весна, все здорово, все прекрасно, — я выхожу из подъезда, и тут передо мной открылась такая картина — я была просто в шоке! Представьте себе: перед моим подъездом стоит красивая белая машина. Я не знаю, была это какая-то «вольво» или «линкольн», я в них не разбираюсь. Но рядом с этой роскошной машиной стоит Грэг. Да, именно он! Тот самый Грэг стоит около моего подъезда с большим букетом цветов. Я помню, что цветы были белые с сиреневым. И Грэг в белом костюме около белой машины с букетом цветов стоит и смотрит на меня. Я думаю: Боже, кому это он? Кого он тут встречает? То есть я даже не могла себе представить, что это он ждет меня.
А он подошел ко мне и говорит.
— Здравствуй…
А мне сказать нечего, я не хочу с ним здороваться. Зачем? Зачем мне это нужно? Тут он протягивает мне цветы, но я отшвыриваю их, и они падают. Они падают на землю, а я улыбаюсь, наступаю на эти цветы и иду дальше. Я ухожу и слышу, как он говорит мне в спину. — Прости… Пожалуйста, прости меня, Настя… Но я уже не хотела слышать ни его слов, ни его извинений. Я пошла дальше, не оглянувшись. Я знала, что я красивая, я знала, что весна, что все здорово, и я иду в школу, иду учиться. Потом, в этот же вечер, мои подружки рассказали, что у этого Грэга какие-то проблемы с ментурой возникли, что на него какая-то заява поступила и он соседских девчонок расспрашивал про меня. Они даже решили, что он ко мне неравнодушен. Но мне от этого было ни тепло ни холодно. У меня к нему никаких чувств не было. Ни ненависти, ни любви — ничего. К тому же я-то понимаю, зачем он меня ждал и просил прощения — боялся, что если его будут судить за насилия, то и я могу в этот суд явиться и дать показания. Вот и вся цена его цветам и белой машине! Короче, я начинаю забывать про Олега, успокаиваюсь, и жизнь продолжается, все входит в свое русло, и я делаю себе такую установку, что с кем бы я ни встречалась, с кем бы я ни была, у меня теперь есть только один парень — Петр. Я его люблю и должна сделать так, чтобы Петя никогда не узнал о моих выходках и о том, что я ему изменяла. Да, на меня иногда находили какие-то порывы, но теперь с этим покончено, теперь все. В общем, совесть меня заедала какое-то время — мол, он такой идеальный, я же ему не пара. Но через некоторое время это утихомирилось, и я разрешила себе иногда отдыхать от него. К тому же мой Петр в свои двадцать с чем-то лет был хозяином туристического агентства, и я понимала, что он не может быть безгрешен, что, наверное, у него тоже есть какие-нибудь романы на стороне. И вот иногда я приезжала к нему на работу. Знаете, я ходила по этому агентству, делала вид, что смотрю какие-то рекламные проспекты, а сама рассматривала его сотрудниц, сидевших за своими компьютерами. Ведь это же он набирал себе персонал, и я думаю: интересно, спал ли он с кем-нибудь из них? Было что-нибудь между ними или нет? Да, эти вопросы меня очень сильно интересовали. Пока я не увидела однажды, как он обращается с ними. А он обращался к ним, знаете, так холодно, как к манекенам, как раньше белые люди к неграм обращались, и ничего больше. Хотя я видела, что между собой они, конечно же, заглядываются на своего шефа. Он им очень нравится. Еще бы! Он такой молодой, стильный, талантливый… Но после этих визитов я успокоилась. У нас с Петей наступило полное взаимопонимание. Я ему доверяла на все сто процентов, и он мне.
28
Тут я опять начинаю ездить в деревню. Хотя особого желания бывать там у меня уже нет, но там осталась моя старая компания, они меня ждут. И вот я приезжаю, опять прихожу на дискотеку. И чтобы ко мне лучше относились, чтобы, когда я шла, все говорили: «О, это наша Настя идет!» — я же всегда любила, когда меня боготворят, — я решаю устроить пьянку. Не какую-то там пирушку, а самую грандиозную пьянку в моей жизни. Я купила четырнадцать бутылок водки. Это семь литров. Не считая всякой закуски, пива и все такое. А у нас перед дискотекой, задолго до открытия, всегда собирается толпа. И вот я прихожу туда и останавливаюсь просто в шоке. Увидев меня, все, еще не видя того, что я накупила, завопили:
— Настенька! Солнышко! Ты же наша любимая! Мы так по тебе скучали!…
Да, это было нечто! Я увидела, что они мне обрадовались вовсе не потому, что я всю жизнь их поила, а потому, что они меня любили и уважали — что девчонки, что пацаны. После этого я устроила им такую пьянку — напоила всех! И сама напилась не меньше, чем они, была уже хорошая. Потом, когда началась дискотека, я думаю: «Так, ну что, Настенька? Весна пришла, давай-ка отдохнем!» А поскольку Барона моего нет, он в армию ушел, я нахожу себе потрясающего парня. Вадим Озеров. Он блондин, у него мотоцикл, а мне же всегда нужен именно такой парень, который из всей толпы выделяется. А в Озерове как раз и было что-то такое. Так же, как и во мне, и мы с ним дополняли друг друга. И вот я завоевываю этого парня, а он такой милый, нежный, замечательный! Вы не представляете, он катает меня на своем мотоцикле, и мы едем с такой бешеной скоростью, что ветер режет лицо, слезы из глаз. Это было потрясающе! Вокруг зеленые поля, я вдыхаю всей грудью эту свободу, это счастье, и больше мне ничего в принципе не нужно. Но Вадиму этого мало. Он хочет от меня большего, он хочет со мной спать. А я же не такая, я же не спала ни с одним пацаном в этой деревне. Это мой был принцип. А он меня постоянно уговаривает: давай поедем ко мне, давай останусь у тебя на ночь. Мне смешно постоянно придумывать какие-то отговорки, отсрочки изобретать. И вот однажды мы едем на шашлыки. Там была большая тусовка, все на мотоциклах. Мы с Вадимом уезжаем ото всех подальше. И пока все жгли костер и готовили шашлыки, мы с ним заезжаем к стогам. Знаете, на полях ставят такие стога сена. И вот мы валяемся на этом стоге сена, я вся в сене, и оно так пахнет, оно такое свежее, потрясающее! Я этот запах до сих пор помню. Вадим начинает меня целовать, обнимать, трется ко мне. А я — нет, и все! Раз я сказала себе, что не буду спать ни с кем в этой деревне, то я как скала. Он начинает меня умолять, просить, потом чуть ли не кричать на меня. А я своим принципам никогда не изменяю. Но думаю: вот сейчас я еще и этого парня обижу. Ведь он же, бедненький, меня так просит! Ну что тебе, Настя, трудно, что ли? То есть я сама на себя пошла в психическую атаку. И — устояла! Не переспала с ним. И не потому, что я не хотела его, нет. А знаете, есть такая пословица: сильный человек — это не тот, который может себе все позволить, а тот, который может себе во многом отказать. И я себе доказала, что я все-таки сильный человек!
29
А время идет. Я езжу то в деревню, то в Москву. Совмещая это все со школой, у меня неплохие успехи, я на «отлично» сдаю все экзамены за девятый класс. Все великолепно. Но я понимаю, что мне надо чем-то развлечься, найти себе какой-то допинг. И тут я вспоминаю, что есть один человек в моем доме, которого я уже давно приметила. Зовут его Николай, ему около тридцати лет, у него есть жена и ребенок. Раньше я видела его очень часто, он постоянно гулял со своей собакой породы шарпей — такая рыженькая вся, как плюшевая. Но тогда я не пыталась с ним познакомиться. К тому же красоты у этого Николая особой и нет, но я помнила, что когда мы с ним сталкивались в магазине или на улице, то что-то было в нем такое, что меня притягивало, я даже не могу сказать что. Однако сейчас, когда мне вдруг приспичило и загорелось с ним познакомиться, я нигде не могла его найти. Конечно, я пыталась себя остановить, говорить себе: «Зачем тебе это нужно, он женатый человек» — и все такое. Но почему-то эти уговоры не действовали. Уж если я ставлю перед собой какую-то цель, то я разобьюсь, а своего достигну. И вот я ищу этого человека везде — я же знаю, что он живет в нашем доме и каждый день гуляет с собакой. Но не могу его отловить, не получается. Хотя я на сто процентов уверена: как только мы с ним встретимся хотя бы взглядами, то обязательно какая-то ниточка будет между нами, и постепенно у нас возникнут отношения. Но какие могут быть отношения, когда ты этого человека даже встретить не можешь! Вы не представляете — я иногда часами ходила по своему району и искала этого мужчину. При этом, честно говоря, я уже почти забыла, как он выглядит, не помнила черты его лица, а только помнила какой-то расплывчатый силуэт и эту рыжую собачку шарпея. Но я не могу их найти, у меня уже просто безвыходное состояние! Вы не представляете — я прикладываю все силы, я пытаюсь у всех узнать, но, с другой стороны, я же не могу своих соседей напрямую расспрашивать. Они сразу догадаются, ведь я уже не ребенок. Думаю: ладно, все равно я так просто не отступлюсь! Спрашиваю у своих подруг, а те сразу:
— Ты что! У него жена и дочь! И жена на телевидении работает!
Но мне-то от этого ни тепло ни холодно, я понимаю, что так мне ничего не добиться. И я решаю познакомиться с какими-нибудь ребятами, которые выследят для меня этого мужчину. Они проследят за ним, а потом мне расскажут, где и когда он со своей собакой гуляет. И вот я знакомлюсь с двумя пацанами, которые постоянно тусуются в моем районе. У них длинные волосы, они ходят с гитарами, в кожаных косухах — такие, вроде хиппи. И оба ко мне проявляют внимание. А они два лучших друга. Одного из них зовут Сережа Арсеньев, по прозвищу Арсен, у другого прозвище — Высуха. Но я же не могу им сказать: «Вам надо проследить одного мужчину. Сидите около его подъезда с утра до ночи!» Практически я так и хотела сказать, но удержалась, вижу, что парнишки уже увлечены мной. Думаю: хорошо, отложим это дело, никуда не денется. И стала общаться с этими двумя хиппи. Они приходили ко мне, сидели у меня на лестничной площадке с утра до ночи — то играли на гитаре, то рассказывали мне разные интересные истории — ля-ля-тополя. Я говорила:
— Зайдите ко мне, я вас покормлю, поедите что-нибудь.
А они:
— Нет, вынеси сюда.
Ну, я готовила что-то и приносила им на лестницу, сидела с ними, мы в карты играли. Между тем вижу, что эти два парня хотят меня как-то между собой поделить. У них отношения стали какие-то острые, напряженные. А ведь лучшие были друзья! Но утром ко мне приходит Арсен и говорит:
— Настенька, солнышко мое, я тебя люблю!
Я говорю:
— Ну что ты! Нельзя швыряться такими словами, любовь — это такое чувство!…
А он все равно клянется мне в своей вечной любви. А днем приходит Высуха и говорит;
— Настенька, золотко, я тебя люблю!
Мне еще хуже. Я как бы меж двух огней, но не хочу ссорить друзей, они же чуть ли не братья. А Арсен вообще любитель выпить, ему чем больше водки, тем лучше. Но Высуха стал все свои деньги тратить на меня. Арсена это очень угнетало, потому что Высуха уже не давал ему деньги на водку, а тратил их на подарки для Настеньки. И у них начались размолвки. А недалеко от моего дома находится детский сад. Летом там по вечерам тусуется вся молодежь, устраивают свои гулянки, пирушки. И вот мы отправляемся туда, я иду как с двумя телохранителями. Поскольку вид что у Арсена, что у Высухи впечатляющий, честно вам говорю. Приходим мы с ними в этот садик, и я замечаю, что на меня все как-то косо смотрят. Но я еще не понимаю этих взглядов. А позже выясняется, что Арсен и Высуха никогда не встречались с девчонками. То есть у них были девчонки, но так, на одну ночь — типа, просто переспать, и все. А тут видно, что они влюбились. И все пацаны были просто в шоке, поскольку Арсен с Высухой постоянно говорили о девчонках только одно: да все девки — шлюхи, кому они нужны?! И вдруг все видят, как они ко мне относятся — они меня чуть ли не на руках носят. Если, например, я что-то прошу, они прямо соревнуются, кто быстрее сделает. Это было так навязчиво, что мне уже и просить-то их ни о чем не хотелось. То есть эти пацаны отвлекли меня от того мужика с шарпеем, но не на себя, конечно, они мне и на фиг не нужны были, а на одну историю, которая с них, считай, началась. Потому что главная история еще только-только начинается. Поскольку Арсен с Высухой сидят у меня с утра до ночи, я понимаю, что если ко мне придет мой Петр, то может возникнуть большая проблема. Я же не хочу, чтобы он видел каких-то двух парней под моей дверью. Мне совершенно не нужно вызывать у него негативные эмоции. И вот я пытаюсь сказать этим парням: Ребята, вы заходите ко мне чуть пореже. А они не понимают, говорят: Настенька, давай ты выберешь одного из нас. Я говорю:
— Ребята, поймите: я не готова к такому выбору.
Но они настаивают, а все эти посиделки происходят, конечно, на глазах у Марата и Миши, которые, как вы помните, живут в моем доме. Они все это видят и говорят:
— Что, Лолита, развлекаешься? Новые игрушки себе нашла?
А на моей лестничной клетке находятся четыре квартиры, и знаете, я за это время о своих соседях столько интересного узнала, что даже сама была не рада. То есть, сидя там с Арсеном и Высухой, я слышала все разговоры, которые происходят за дверьми соседних квартир. Ровно напротив меня жила одна семья, там девочке четырнадцать лет было. Но хотя она моя ровесница, она практически никогда не гуляла, ничего такого не делала и даже со мной не общалась. А мне интересно почему она с нами не тусуется? Вроде симпатичная, мне было бы веселее, мы бы с ней сейшены устраивали. Но Валя никогда не выходила гулять. А отец у них пьяница, недалекий человек, огромный, как шкаф, и с такой рожей, как у свиньи. И мама, прямо скажем, тоже ему под стать. А дочка, эта Валя, по сравнению со своей мамой выглядит как Дюймовочка. И вот однажды мы сидим на ступеньках лестницы — я, Арсен и Высуха. Базарим, как всегда, и вдруг слышим какие-то звуки за дверью Валиной квартиры. Сначала типа плач, а потом голос, очень похожий на мой. Девочка — ей четырнадцать лет — плачет и говорит:
— Пожалуйста! Прошу, не делай этого! Пожалуйста! Мне больно, не надо!…
Знаете, в первую секунду я подумала, что это меня уже глючит, что у меня в памяти что-то всплывает или белая горячка началась. А Арсен с Высухой сначала ничего не слышали, они на гитаре играли. Я сказала:
— Прекратите! Тихо!
Они прекратили и тоже услышали — там слышимость идеальная. Как будто стены сделаны не из кирпича и бетона, а не знаю — из картона какого-то. Потом мы услышали за этой дверью тяжелые шаги, я резко поднялась и — на следующий этаж. Пацаны за мной. Слышим: подошел лифт, открылась дверь, и Валин отец уехал. Я поднесла палец к губам, показала ребятам, чтоб они сидели тихо, и спустилась вниз, приложила ухо к Валиной двери. А она, оказывается, сидела у своей двери с той стороны и плакала. У них была большая собака, и, наверное, она разговаривала с ней. Она обращалась к ней, как к другу, плакала и говорила:
— Я ненавижу себя, ненавижу… Я хочу умереть, мне надоела эта жизнь! Господи, ну за что, за что? Почему мне так все досталось? Ну, пожалуйста, ну, я прошу тебя, Господи, забери эту жизнь! Мне не надо! Я не хочу жить! Я не хочу жить так…
Знаете — я хотела открыть эту дверь, сесть с этой девочкой и поговорить. Но рядом были пацаны, я не стала делать этого при них. А потом, конечно, я с ней законтачила, и, короче, выяснилось, что эту девочку с одиннадцати лет насилует ее собственный отец. Сначала, до одиннадцати лет, он ее бил. Еще когда мы ходили в садик и она была в младшей группе, а я чуть постарше, она постоянно, каждый день приходила в синяках. Воспитательницы ее маму спрашивают: «В чем дело?» Та говорит: «Упала с кроватки ночью». И всякие такие отмазки. То есть до одиннадцати лет отец ее избивал. А после одиннадцати лет начал насиловать. Первый раз он ее изнасиловал, когда они были на даче вдвоем. Он изнасиловал ее в огороде. И взял с нее клятву, что она будет молчать, иначе он убьет и ее, и мать. Она, конечно, пообещала. С того дня почти каждый день в течение трех лет он перед выходом на работу ее бил и насиловал. Это было так ужасно — когда она мне это описывала… Потом, после разговоров со мной, Валя все-таки набралась смелости, рассказала об этом бабушке. Та стала рыдать и причитать, сказала Валиной маме. Но ее мама ничего не сделала, даже не попыталась развестись или подать в суд. То ли она ревновала Валю, то ли просто не любила ее. А когда уже в пятнадцать лет Валя познакомилась с парнем и стала с ним заниматься любовью, ей это было больно, отвратительно, она это ненавидела. Он называл ее самой лучшей, целовал, обнимал, а она ничего не чувствовала, кроме боли, и считала себя просто сучкой. Хотя в чем она виновата? Сейчас она живет у тети. Отец продолжает преследовать ее. Квартиру здесь они пропили, и теперь напротив нас живут другие люди. Не знаю, сможет ли она найти выход из этой ситуации. Но тогда, в тот день, когда эта Валя сидела под дверью и плакала, то, вы не представляете, даже у этих пацанов, Арсена и Высухи, сжалось сердце. А у меня было такое чувство, как будто там, за дверью, сидит моя вторая половинка… А еще был один случай — веселый. Мальчик — ему около девятнадцати лет — живет с мамой и бабушкой на той же площадке, в другой квартире. Такой парень среднего образования, не пойми что, и ничего особенного из себя не представляет. И вот как-то вечером он собирается на очередную гулянку, а его мама, провожая его, вышла за ним в прихожую. И, стоя, значит, перед наружной дверью, говорит:
— Сыночек, ты там поаккуратней, с девушками особо не общайся. И ничего такого не делай, о чем потом пожалеешь.
Вы представляете? У пацана уже возраст какой, а мама ему диктует и по ходу дела сует ему, видимо, что-то в карман. Тут он психанул и во весь голос:
— Мам, ты чё? Я себе сам могу купить гондоны!
А я сижу на лестничной клетке и отчетливо это слышу. Мне стало так смешно — я не могла сдержаться! А Арсен с Высухой просто ухохатывались. Я же говорю: это был не подъезд, а аншлаг.
Часть четвертая.
Четвертая кассета, или Как Настя Петра потеряла.
30
Начну я эту кассету со стиха. Надеюсь, он вам понравится.
Я тополиный пух люблю.
Он напоминает снег в жару.
Для меня прекрасней ничего и нет
Я хочу в пуху увидеть белый свет.
Он так весело летит и медленно ложится
На ладони, волосы и на ресницы.
Он как будто шаль из облаков,
Ветром раздуваемая новь.
В детстве я была очень обязательным ребенком, я приходила из школы домой и, даже не поев, сразу же садилась за уроки. Пока я их не сделаю, я никогда не вставала. Хотя во дворе у меня были две замечательные подружки, мы гуляли, бегали, катались на велосипедах — все, как положено детям. Одну подружку звали Галя, вторую Юля. Они для меня были идеальными. Юля была очень боевым ребенком. Она в любой момент могла нагрубить и взрослому, и подростку. А Галя — нет. Она была мягкая, нежная, чем-то всегда напоминала котенка. И я эти имена просто обожала. Я маме говорила: «Мам, ну почему ты меня не назвала Галя? Ну почему ты меня не назвала Юля?» И у нас была простая детская хорошая дружба. Мы учились в одной школе и все дни проводили вместе. Но в восьмом классе, когда мне было тринадцать лет, со мной происходит то, с чего я начала рассказывать вам свою историю. Меня изнасиловали три парня. После этого я вообще перехотела гулять. Мама говорит:
— Что такое, Настя? Ты даже не гуляешь! Иди погуляй!
Она меня просто пинками выпроваживала из дома. Приходилось идти, но я не хотела встречаться ни с кем из знакомых и ехала гулять в другой район. А чтобы поехать в другой район, мне надо было сесть на автобус. И хотя от моего дома до автобусной остановки ровно сто метров, даже эти сто шагов были для меня пыткой. Я шла, никуда не глядя, опустив голову, ни на кого не оборачиваясь. Если меня окликали, я вздрагивала. Я не хотела никого видеть. А в моем доме живет много хороших ребят, с которыми я раньше общалась. Но после всего случившегося я перестала выходить к ним, перестала пить с ними пиво, сидеть на лавке и лялякать до двух ночи. Кстати, на самом деле это, может быть, и хорошо, потому что сейчас они нигде не учатся. Практически половина из них не работает, ничего не делает. А я не хочу для себя такой жизни, у меня другие ориентиры… Впрочем, это уже другой разговор, а тогда мои подружки Галя и Юля подумали, что я зазналась. Мол, я зазналась и не хочу с ними даже здороваться. Тем более что мой отец в это время покупает новую машину. И, видя это — как же! я на новой машине! на «кадиллаке»! — они говорят: «Настя зазналась, у нее папа крутой!» — и все такое. А мне это до того обидно — я вообще перестаю общаться с кем бы то ни было в моем районе. К тому же в скором времени у нас во дворе и все лавочки убрали. Но прошло какое-то время, где-то с полгода, и я решила: а чё я себя мучаю-то? Все равно мне терять уже нечего. Надо гулять, встречаться с ребятами, проводить хорошо время, я же ничего не теряю. И когда я начала встречаться с парнями, я стала вести на них досье. Нет, на самом деле, у меня была записная книжка, маленькая такая, тоненькая. Там я писала имя, фамилию, дату рождения, где и как познакомились, сколько были вместе. То есть я стала коллекционировать их. И в конце каждого года считала среднеарифметическое. В среднем у меня выходило четыре парня за месяц, сорок восемь парней в год. Я считала, что это неплохое количество. Иногда меня пацаны спрашивают: «А чем один парень отличается от другого в постели?» Хм… знаете… это то же самое, что фрукты. Чем один фрукт отличается на вкус от другого? Хотя с кем бы я ни спала, я каждого любила. Я бы никогда не смогла лечь в постель с тем, кого не люблю. Даже если у меня были к кому-то не очень определенные чувства, я умела уверить себя в том, что я его люблю. И всех, с кем я спала, я любила. За исключением первых трех. А порой мне кажется, что отдаться я могу человеку просто за красивые слова. Вот недавно совсем… Я была на свадьбе. И там был один молодой человек… "А у меня было платье с большим таким декольте, и вся моя грудь была украшена блестками — такими маленькими, они блестели. И мы с ним танцевали, он говорит: Можно, я поцелую твою грудь? Я говорю: Ты что! Здесь много людей! А он: Ну пожалуйста! Я: Ладно, так и быть… И вот он целует и говорит:
— Боже, у меня такое чувство, как будто я поцеловал звездное небо!
От этих слов у меня даже голова закружилась. Нет, на самом деле. Он сказал это так красиво, нежно — у меня аж дыхание перехватило. Я думаю: Боже, до чего потрясающий мальчик, какой милый, хороший! Хм… Я была счастлива до умопомрачения……Пока я диктовала вам эту кассету, я нашла стих, который написал мне один парень. Я хочу вам его прочесть. Называется «Я другой».
Когда мы с тобою расстанемся,
Тебе будет плохо одной.
Опять — разочарование.
Я думала: он — другой.
Другой, не такой, как те,
Что были уже со мной.
А он оказался таким же,
Что были уже со мной.
Мне тоже будет нерадостно,
И чувство вины пред тобой.
Мне стыдно за то, что ты думала,
Ты думала, я — другой.
Подумаешь ты: "Я игрушкой
была в его грязных руках".
А знаешь, что ты была первой?
Первой в моих мечтах.
Когда еще нет грязных мыслей
И все светло, словно сад.
Наверно, забыла, не помнишь,
А я был в саду так рад!
Я делал все робко, несмело.
Боялся обидеть тебя.
Ты, может быть, что-то хотела,
А я — я не понял тебя.
Я знаю, что я твой не первый.
Их было… быльем до меня!
Любил я, как мог, и поверь мне:
Я не хотел тебе зла.
Теперь вот подумай, а надо ль
В ответ говорить: «Не люблю»?
Подумала, да? И знай же,
Что я тебя очень люблю.
Вот такой замечательный стих написал мне один молодой человек. На самом деле это не я, а он был игрушкой в моих руках. Но мне так понравились эти строчки: «Я знаю, что я твой не первый. Их было…» — три точки тут стоят, а потом: «Любил я, как мог, и поверь мне: я не хотел тебе зла». Я считаю, что это потрясающее стихотворение. Потому что мне… да, мне нужны такие стихи, такие строчки, «любовь до гроба» и тому подобное. Я как бы сама себе придумала, что я должна пройти по парням, собирая в ларец их сердечки. Меня это забавляло, развлекало, и в какой-то степени я, наверное, мстила. Мстила за себя. Хотя я не считаю себя злопамятным человеком. Сделай мне добро, и я всегда отплачу добром, я никогда в жизни не сделаю человеку больно или плохо. Хотя… я же отомстила очень жестоко той девчонке, которая неудачно сказала мне что-то. Вы помните, да? Порой мне кажется, что я никогда бы не стала такой жестокой и агрессивной, если бы в тринадцать лет не произошло со мной той ужасной истории. И я постоянно пытаюсь подавить в себе это чувство агрессии. Но не всегда могу. Знаете, некоторые ребята даже говорили мне, что у меня нет сердца. Потому что никто из них никогда не видел, как я плачу. Один мальчик мне сказал:
— Мы же с тобой поссорились. Почему ты не заплакала? Раз ты не плачешь, значит, тебе все равно, ты не переживаешь.
Я говорю: Плакать? Еще чего! Он говорит: Значит, тебе плевать на наши отношения! Хм, мне стало так смешно! А многие молодые люди, и в частности Миша мой и Марат, говорили, когда мне было еще тринадцать-четырнадцать лет:
— Тебе всего лишь тринадцать лет, а ты такая сладкая! Что же из тебя будет в двадцать лет?
Меня этот вопрос тоже очень интересовал. Было интересно вообразить, что будет, когда мне исполнится двадцать, двадцать пять. Любопытно, не правда ли? Мое счастье, я считала, заключается именно в том, что я ни к одному человеку сильно не привязываюсь. Говорят, Лев — это единственный знак, который спокойно уходит от своего партнера. Забывает его и никогда не оглядывается назад, не вспоминает ничего. Я, правда, помню всех своих любимых. Но чтобы жалеть о ком-то — нет, у меня этого нет вообще. Когда я в постели с… не важно с кем, я испытываю удовольствие не от того, что мне хорошо, а от того, что хорошо моему партнеру. Ему хорошо со мной! Это просто возносит меня на какой-то пьедестал! Я знаю, что в эту секунду я ему нужна до такой степени, что если я в этот миг испарюсь, то он просто умрет! Ему ни с кем не будет так хорошо, как со мной. И вот эти мгновения они незабываемы. Но при всем этом тут есть одна подробность. Дело в том, что когда я вступаю с мужчиной в близкие отношения — не важно с кем, даже с самым любимым, даже с Петром, — и вот у нас уже все замечательно: ласки, поцелуи, объятия, и я уже возбуждена до такой степени, что сама его хочу, сама готова на него наброситься, — и все-таки в тот миг, когда он в меня входит, в этот миг я вся зажимаюсь, каменею и испытываю такую же боль, как тогда, на том чердаке, в тринадцать лет. И все мои чувства уплывают. И только потом, когда я усилием воли заставляю себя расслабиться и говорю себе: «Что ты, Настенька, это же не чердак, это по любви», — только тогда какие-то ощущения ко мне возвращаются. Но — все, я уже не чувствую радости, у меня уже нет того вдохновения и забвения. А если иногда и бывает, то только под действием алкоголя. И когда я вам хвасталась, какая я железная девушка, сколько я могу выпить, то ведь и пила-то я малолеткой для того только, чтобы расслабиться и забыть тот чердак, вытеснить его из головы. А в постели… Когда я вижу, что моему партнеру хорошо ей мной, что он счастлив, то для меня это как терапия — мне сразу становится легче, я успокаиваюсь, разжимаюсь… И еще… Было время, когда у меня был такой бзик: я, наслушавшись свою подружку Галю, хотела найти и себе парня-девственника. Чтобы я была первая у него. Ведь у меня же никогда не было ребят младше меня, никогда. Я не представляю, что это такое, когда парень не знает, стесняется всего, боится тебя даже обнять, поцеловать. Ой, для меня это вообще чуждо. И я, конечно, попробовала найти себе такого и нашла — помните, я рассказывала вам о мальчике, моем ровеснике, с которым я в кафе познакомилась? Ладно, признаюсь вам до конца: я сделала из него мужчину. Но мне этот процесс его обучения не принес никакой радости… Нет, я люблю парней взрослых и дерзких — таких, чтобы у них кровь в жилах кипела, глаза блестели, эмоции через край. Как-то я сидела у Миши в гостях, он говорит:
— Настя, а тебе нравится, когда тебя силой?
Я говорю:
— Что?
— Ну, например, если бы я стал имитировать насилие?
У меня даже голос задрожал, я говорю: Ты с ума сошел! Зачем это? Нет, мне не нравится! Он говорит: Да ладно, перестань! Тебе понравится. Я поняла, что у него плохое настроение, что он хочет свою злость на ком-нибудь выместить. И начинается вроде как игра: он меня силой бросает на кровать, наваливается на меня и говорит:
— Неужели тебе не нравится, когда ты чувствуешь мужское сильное тело?
И правда, представляете, после этого вечера с Мишей мне стало нравиться, когда мужчина сильный, когда он меня заставляет, просто принуждает. Тут я поняла, что сойду с ума. Думаю: да я же больная! Как может девушке нравиться, когда ее заставляют? Дурдом! Я решила, что попаду в психушку с такими наклонностями. И стала изгонять это из себя, отрицать Э1и чувства. Но до конца они не уходят. И порой, когда я с мужчиной большого телосложения, накачанным, сильным, и особенно если у него есть татуировка, как у одного из тех парней на чердаке, то мне все равно нравится, когда он как будто силой меня берет. Такой у меня Марат был, Марат, у которого жена и ребенок. Его, кстати говоря, тоже заводило то, что он может схватить меня, поднять на руки, бросить на кровать, насильно целовать и, держа мои руки одной рукой, другой срывать с меня одежду. Его прикалывало, что он такой мощный, сильный, что он мне свою власть показывает. И мне это нравилось… Вы, наверное, думаете, что я сумасшедшая. Как девушке, которую изнасиловали, может нравиться насилие? Но я же вам честно признаюсь — да, нравится. И знаете, так, как я, рассуждает большинство моих подруг. А одна девочка мне говорит:
— На самом деле тебе даже повезло. Они — трое красивых, сильных, классных ребят — просто, можно сказать, с тобой втроем переспали. Ведь какая разница, с кем это было? С твоим парнем или не с твоим…
И одно время у меня возникла даже такая теория, что лучше вообще свои первые отношения начинать с парнем, которого ты не любишь. Ни чувств, ни привязанности, ничего вас не связывает. Да, такую вот теорию я стала себе внушать, как бы сама себя утешая. Мол, а что, действительно, если бы я переспала с любимым человеком, а он бы меня бросил? Я бы плакала, вспоминала это всегда, а тут мне особо и вспоминать-то нечего. Эта мысль меня очень тешила. А потом, когда прошло время и я стала встречаться с парнями, то важнее всего мне стали их слова, что я лучше всех. Конечно, я знала, что все они врали. Но эта сладкая ложь была для меня лучше, чем правда. Если парень мне говорил: «Ты самая красивая, самая лучшая, и никого в жизни у меня не будет, кроме тебя!» — то пускай я знала, что это вранье, но в тот момент у него блестели глаза и дрожали руки от его собственных признаний, и я верила ему и знала, что в эту секунду я нужна ему. Но не он мне… Хотя это я, наверное, неправду говорю. А на самом деле мне всегда-всегда так хотелось, чтобы рядом со мной был любимый, нежный, дорогой, милый парень, мой и только мой. Но постепенно и этот идеал исчезал, как воздушный замок. И я стала смотреть на жизнь по-взрослому, оценивать ее реально. Хотя когда у меня появился Петр… О, мой Петя никогда в жизни не причинял мне боли, никогда насильно не заставлял меня сделать что-то. Он меня любил — всерьез, по-взрослому, по-настояшему. Правда, если быть до конца честной, то и с ним у меня вначале были проблемы. Только — другого характера. Выяснилось, что Петя у меня может минут по двадцать, по полчаса… И для меня это было мучением, я не могла понять: как так? Неужели ему со мной так плохо, что он не может кончить? Но потом кто-то принес в школу очень интересную книжку, «Интимные мышцы» называется. Маленькая такая, тоненькая, но очень полезная. Особенно для девчонок. Там рассказывается о том, что в древности у женщин, оказывается, были очень развиты вагинальные мышцы, и они могли этими мышцами задерживать мужскую эякуляцию и растягивать свое удовольствие до бесконечности. А некоторые могли этими мышцами даже предохраняться от беременности — просто выталкивали из себя сперму, и все. Конечно, все девчонки сделали себе с этой книжки фотокопии и стали тренировать свои вагинальные мышцы — там, кстати, рассказывалось, как это делать. И вот представьте себе такую замечательную картину: школа, девятый класс, уроки какие-то занудные, но все сидят тихо-тихо, учителя даже диву даются, почему у всех девчонок вид такой сосредоточенный. А это, оказывается, мы делаем упражнения своих вагинальных мышц.
31
Извините за длинное отступление, возвращаюсь к своей истории. Лето прошлого года я решила сделать для себя самым веселым, с обилием эмоций, поскольку это было мое последнее, считай, беззаботное школьное лето. И я решила оторваться на полную катушку. Но июнь я провела с родителями на морс, там не было никаких особых приключений, а только однодневные встречи и свидания. То есть ничего впечатляющего. Зато в первых числах июля я приехала в деревню. И вот лето, жара, настроение потрясающее, хочется чего-то нового, интересного, и я пошла на дискотеку. А там все уже свои, я подхожу к девчонкам и говорю:
— Девчонки, на вечер парень нужен.
А я была уже в некотором подвыпившем состоянии, и они знакомят меня с парнем — вроде бы в шутку, а сами чуть ли не сватают нас друг к другу. Он стоит, улыбается, тут начинается новый танец, мы с ним идем танцевать и танцуем просто молча. Я прижимаюсь к нему как можно ближе и все сильнее — ведь у меня же алкоголь в крови. И чувствую, что у него… — что он уже возбужден. Я думаю: ну, все! Считай, он мой! И правда, после танца мы вышли на улицу к ребятам покурить, они там все стоят, улыбаются, спрашивают: Ну? Как у вас дела? А он говорит; Познакомьтесь с моей девушкой. Так мы стали встречаться. Он ко мне каждый день приходил. Я могла просто сидеть и подолгу им любоваться. Он был очень красивым. А красота для меня порой на первом месте. Конечно, я люблю, когда с человеком есть о чем поговорить, когда он умный. Но когда с ним не о чем поговорить, то пускай он хотя бы будет красивый. И вот Роман как раз принадлежал к такой категории. Он был очень красив — брюнет, а красился в блондина, но так, что это не было заметно. При этом у него черные брови вразлет, обалденно красивые глаза — такие миндалевидные, а говорить… говорить с ним было, к сожалению, не очень интересно. Мы говорили в основном об учебе, хотя и учиться он не собирался. У него отец владел местным кирпичным заводом и мог оплатить ему учебу. А поскольку за городом учеба стоит дешево, то, разумеется, он бы ему все там купил. И вот мы каждый день встречались с Ромой, гуляли, ходили на берег. Но как я когда-то, еще с самого начала своих поездок в деревню, решила, я не хотела ни с кем там спать, чтобы не клеймовать себя как какую-то уличную девку. Я приезжала туда как недоступная московская девушка со своими умными заморочками. Хотя этот Рома — у него и фамилия такая красивая, Ракитин, — мне очень нравился. Он был настолько красив — и я, прямо скажем, тоже ему под стать, — что друзья стали нас называть Ромео и Джульеттой. И это уже как игра была — все шутили, что у меня скоро будет фамилия Ракитина, и гадали, кто будет свидетелем на нашей свадьбе, — настолько мы были идеальной парой для этой местности. Но с Ромео мы виделись по вечерам, а днем я была одна. И вот как-то днем я, гуляя по берегу реки, познакомилась еще с одним парнем. Я его уже несколько раз видела на дискотеке, его звали Филипп. Он настолько там выделялся — его было совершенно не сравнить с другими деревенскими парнями. При этом дело не только в уровне их интеллекта, нет. Просто они и одевались, и по манере поведения были настоящей деревней. А Филипп был совершенно не такой. Во-первых, он одевался очень стильно. Если бы он не сказал мне, что он здесь живет постоянно, я бы подумала, что он москвич. На нем всегда были очень модные брюки, они на нем классно сидели, и вечно у него были такие прикольные кофточки, рубашечки классные. То есть Филипп никогда не одевался во все эти спортивные штаны и кроссовки, как все деревенские. Рому-Ромео, например, я сколько ни пыталась приобщить к нормальной одежде, он не соглашался в нее переодеться. Я уже говорю:
— Радость моя! Ну давай мы поедем куда-то, выберем тебе классную одежду, я тебе куплю все, что ты скажешь. Ведь ты такой красивый парень…
А он: нет, и все!
То есть это такой принцип у них в деревне: все должны быть как один, а если кто-то выделяется, то всё, он изгой! А Филипп не обращал на это внимания, следил за своей внешностью, поведением, даже манерой говорить. Он выделялся из всех, и вокруг него просто стаями кружили девчонки. Мне было очень легко и приятно с ним общаться, я понимала его, он рассказывал мне все свои проблемы, переживания… И он меня настолько понимал — буквально как хорошая подруга. Конечно, про него все говорили, что он гей, голубой, но я в этом сомневалась. Потому что однажды на дискотеке, когда моего Ромео там не было, я в нетрезвом состоянии сама стала Филиппа целовать, а он мне ответил. При этом целовался он и правда не как парень, а как девушка — нежно-нежно, и губы такие мягкие-мягкие, как подушечки! Но тут я опомнилась, подумала, что мы же с ним дружим, надо остановиться — и на этом все закончилось. А на следующий день я на той же дискотеке вижу Ромео, своего Рому. И у нас все потрясающе — мы танцуем, болтаем, ходим по клубу за ручку, нам весело. У Ромы изумительное настроение, и у меня. Но как говорится, мир не без «добрых» в кавычках людей — в какую-то минуту, когда я отвлеклась, ему тут же донесли, что его Джульетта ему изменила. И вот мы с ним станцевали еще один медленный танец под Элтона Джона, а когда танец закончился, он говорит:
— Настя, пойдем поговорим.
Я говорю:
— Да, конечно.
Мы выходим, и у меня как сердце вздрогнуло — по дороге на улицу я встречаю Филиппа. А он как-то странно посмотрел на меня и сразу глаза отвел. Думаю: ладно, отвел и отвел, мало ли! Хорошо, вышли мы с Ромой на улицу, а он все идет и идет. Только когда мы уже далеко отошли, он говорит: Настя, скажи честно: ты спала с Филиппом? Я говорю: Нет. Он говорит: А правду? Я говорю: Правда, нет. Он говорит: А было что-нибудь на вчерашней дискотеке? Тут я, знаете, не моргнув глазом сказала:
— Нет, правда, не было ничего. Я верна тебе. И как ты вообще можешь сомневаться в моей честности?
Он сел на бревно, обхватил голову руками и стал говорить:
— Как я мог?! Как я мог?! Я же так тебя любил!…
Я начинаю рыдать, плакать, говорить:
— Не верь никому! Все плохие, все нам завидуют, все хотят нас разлучить! Ты не верь никому! Хочешь, я перед тобой на колени стану?
А он — нет, он, как скала, неприступен. И я вижу, что все мои надежды на это замечательное лето тают в эту минуту и рассеиваются. Ведь я как? Я хотела провести это лето в деревне, чтобы у меня был классный мальчик, хорошая репутация, прекрасные друзья и вообще все нормально. Я даже мечтала отметить тут свой день рождения. Но не так, как раньше, не пьянкой, нет! А, наоборот, сделать все красиво, отметить этот день рождения только со своими самыми близкими друзьями — с Ромой и Филиппом. Только с ними, втроем! Причем не как-то там по-постельному, а по-дружески — взять вина, ликера, посидеть красиво… Но не тут-то было! Роман встал и говорит:
— Побудь тут немного…
И ушел, а я осталась сидеть. Сижу и ножом в бревне ковыряю, думаю: что теперь будет? Этот нож со складным штопором я в тот день у дедушки взяла, когда нам с пацанами нужно было бутылку с вином открывать. И этот ножик у меня остался, я сунула его в карман джинсов, а теперь открыла его и стала в бревне вырезать что-то. Просидела так минут десять и понимаю, что надо возвращаться. Подхожу к клубу и, заходя за угол, слышу знакомые голоса. Стоят там Филипп и Роман. Я останавливаюсь и слушаю из-за угла. А у них там не такой разговор, как при ссоре, нет, а такой, как будто говорят лучшие друзья. Филипп говорит:
— Рома, ты извини, но так уж вышло — Настя со мной спала.
И я вдруг соображаю, что Филипп меня предал только ради того, чтобы подружиться с Ромой. Ведь Роман со всеми дружит, и его все любят, а Филипп — изгой, с ним никто практически не общается из деревенских пацанов. А тут такая возможность представилась — доказать всем, что он не голубой, и с Ромочкой подружиться. Пускай таким способом, но подружиться. И вот я стою и слушаю этот разговор. И хотя было лето, жарко, но меня вдруг просто дрожь охватывает, мурашки по коже. Я стою и в руке нож сжинаю, лезвие сжимаю до такой степени, что уже кровь течет по пальцам. А я этого не чувствую, потому что слышу, «сак Роман спокойным тоном отвечает Филиппу:
— Извини, конечно, но я с ней уже месяц гуляю. Она тоже со мной спит.
И тут они начинают спорить, кто мной уже попользовался и кто из них кому должен меня отдать. Филипп говорит типа:
— Ты ею попользовался, а теперь мне отдай.
А Рома отвечает:
— Нет, это ты ею вчера попользовался, а теперь мне отдай то, что осталось.
Я стою за углом и знаю, что я ведь ни с одним из наших не спала. И вообще, кроме простых поцелуев, дело ни с тем, ни с другим дальше не заходило. И вот стою я, сжимаю нож и думаю: Господи, неужели они такие уроды? Я им всю себя душевно отдавалa, я настолько их морально вознесла, что любила уже нe физически, а духовно, а они стоят тут и обсуждают, кто со мной спал. Неужели это важно? Я выхожу и говорю:
— Посмотрите мне оба в глаза и скажите, кто со мной спал. Вот скажите мне лично, кто из вас со мной спал?
Они молчат. Знают оба, что такого не было. Я говорю Роме:
— Ну, скажи! Что ты молчишь?
И от злости, от ненависти — сама себе ножом по руке, по венам — раз! А боли нет. Я еще раз — боли нет! Я еще… А я была в легком «топике», и у меня уже по телу кровь, по животу, по рукам… Они это видят и говорят:
— Настя, как ты можешь? Перестань!
И начинают у меня нож отнимать. А я не отдаю, я требую:
— Говорите, уроды! В лицо мне говорите!
Они хотят меня успокоить, Рома протягивает руку за ножом, я ему режу ладонь. Филиппа я не помню куда, но тоже поранила. Потому что мной овладела такая злость, такая обида — я не могла поверить, почему, когда ты относишься к человеку так потрясающе и душевно, он к тебе, извините за выражение, задницей поворачивается! А это же было рядом с клубом, там вокруг много народу, все всё видят и слышат. И я понимаю, что теперь вся моя репутация накрылась от "а" до "я". Правду говорят, что черного кобеля не отмоешь добела. Так и репутацию свою, сколько ни мойся, не отмоешь, если на ней хоть маленькое пятнышко есть. И вот я стою там и понимаю, что все, конец моей репутации. Причем было бы по делу — ладно! Но ведь не по делу, у меня с Филиппом, могу вам поклясться, были только духовные отношения, и он был не только такой мальчик-золото, но он еще и стихи мне часто читал. А стихи знаете какие?
Если умру я, если исчезну
Ты не заплачешь, ты б не смогла.
Я в твоей жизни, говоря честно,
Не занимаю большого угла.
Но есть на свете такая дружба,
Такое чувство на свете есть,
Что воркование совсем не нужно,
Как не нужны ни ложь и ни лесть.
И знаешь, что бы с тобой ни случилось,
Какие б ни прокляли голоса,
Тебя, искалеченную судьбою,
Те же теплые встретят глаза.
И встретят не так, как другие люди,
А всей глубиной своей теплоты,
Не потому, что ты абсолютна,
А потому, что ты — это ты!
Это стихотворение он мне читал очень часто, я его выучила наизусть и даже записала себе, и это стихотворение действительно отражало его отношение ко мне. Иногда мы бывали на речке и сидели на траве — а трава, представляете, такая мягкая, нежная, и над нами небо такое голубое, и запахи вокруг осоки, камыша, речки, то есть все это настраивало на такой лад, что однажды я даже сама начала к нему приставать. А он говорит:
— Настя, не надо! Мы же с тобой выше этого. Зачем ты так?
И все приостановилось, честно вам говорю. И вдруг — этот инцидент у клуба. Когда Роман держал меня за руки, отнимая нож, а Филипп со всей силой ударил меня по лицу, думая привести так в сознание, — то есть меня первый раз в жизни ударил в деревне парень, и кто — Филипп! — для меня это было уже запредел! У меня началась истерика, я уже не могла остановиться, я просто плакала, и все. Даже нож потеряла. Или они выбили его у меня — не помню. Только я же не могла там этот дедушкин нож оставить, я должна была его найти. А уже темно, но там стояли машины, и я одному парню сказала:
— Подкати на машине, посвети фарами…
Но все это на истерике, на эмоциях — он решил, что я наглоталась наркотиков, и говорит:
— Да, сейчас…
Подъезжает, включает фары, я вся дрожу, ползаю по земле, ищу лихорадочно этот нож, никак не могу его найти, и тут этот парень говорит:
— Давай я отвезу тебя домой.
А Филипп стоит рядом, смотрит, как я ползаю по земле, и говорит:
— Ты езжай с ним, езжай! Ты же со всеми спишь, шлюха, вот и с ним поезжай! Я не думал, что ты спишь с Ромой…
Я говорю:
— Нет, это неправда. Он тебе наврал, как и ты ему. Вы два сапога пара!
А он говорит:
— С таким, как Рома, не спать — в это я никогда не поверю!
Мне было так обидно — после всех наших бесед и стихов это было как с неба на землю упасть! И произошел этот инцидент 25 июля. То есть как раз за два дня до моего дня рождения. Может быть, кстати, и я была в нем виновата, потому что погналась за двумя зайцами, а не поймала ни одного.
32
На следующий день я еду с отцом в Москву — утром собираю вещи, просто бросаю их как попало в пакеты, забрасываю в багажник и сажусь в машину. И тут я вижу через стекло, что по улице идут ребята — Роман, мои подружки, еще кто-то… А я уже в машине, и дверь закрыта. Они подбегают к машине, стучат в стекло, но я — ноль эмоций. Папа говорит: Ну что? Едем? Я говорю: Едем. Он говорит: Да ты выйди, попрощайся. Я говорю: Нет, не буду, едем! Но папа еще не едет, ждет чего-то, и у нас молчание такое в машине, я говорю:
— Папа, едем!
Он трогает машину и едет, но медленно.
А они идут за нами всей толпой, и Рома — как раз у той двери, где я сижу. Но я голову так наклонила, чтобы волосы лицо закрыли. Сижу и плачу. Хотя я вам уже сто раз говорила, что я не умею плакать, но это когда у меня с кем-то принципиальная разборка. Тогда я не заплачу ни за что! А когда меня вот так ни за что предали и подставили мои лучшие друзья… А Рома руку к стеклу прислонил, и я слышу через стекло, как он говорит:
— Настя! Настя! Девочка моя! Прости меня, Джульетта моя!
Я еду и думаю: блин! У меня же завтра день рождения! Ну зачем они мне так жизнь испортили? Зачем? Тут мы с деревенской дороги выехали на шоссе, но папа все же медленно ехал, а я говорю:
— Все, папа, хватит издеваться над людьми. Давай по газам!
И он включил скорость. Роман — я видела — еще пытался бежать за машиной, но я отвернулась и от него, и ото всей этой деревни.
33
Я была опустошена полностью, у меня не было ни сил, ничего. С порезанными руками, всё запястье в шрамах, я сидела дома, и хотя я всегда учитываю мнение своих родителей, но тут мне было просто плевать — увидят они или не увидят, что у меня все руки порезаны. И так 26-е число я просидела весь день. Мама говорит:
— Ты собираешься отмечать день рождения?
А я молчу, просто сижу, как даун, в кресле, только что не раскачиваюсь… Мои родители поняли, что мне плохо, и на следующий день отец дает мне деньги. То есть он хотел подарить мне красивое платье, но я сказала, что хочу сделать пирсинг. И еду прокалывать себе пупок. Ложусь там на кушетку, мне колют какие-то антибиотики, чтобы не было заражения, прокалывают пупок, и тут я вижу, как у меня по животу льется кровь, такая алая… Боже, я как опять все вспомнила! Это 25-е число, эту дискотеку, как я там рыдала-плакала!
Но когда мне сделали пирсинг, я успокоилась и весь день гуляла по городу. Сначала я гуляла с Петром. Он пытался меня порадовать всем, чем мог. И сделал мне классный подарок — такую золотую птичку счастья, как будто это я, а в клювике у нее камень типа Петиного сердца. И он мне сказал: Смотри не разбей его, не урони. Я сказала: Хорошо. После этого, на следующий день, ко мне приезжает моя сестренка из деревни. И рассказывает, что все там из-за меня переполошились, все за меня переживают. Хотя я-то знаю, что это пятьдесят на пятьдесят — половина моих друзей, а половина тех, кто меня ненавидит и мне завидует. Но тут, конечно, ничего не попишешь и ничего не изменишь… Я решила на все это плюнуть, и мы с сестрой и подружкой пошли в клуб. Это на Старом Арбате, мы пришли туда очень рано, где-то в полдвенадцатого, а там только с часу ночи все веселье начинается. Ну, мы там до часу ночи потусовались, потанцевали и познакомились с хозяином клуба. Он хоть и в возрасте, но пластичный, хорошо танцует, двигается, мы и с ним потанцевали. Я говорю: А можно мы будем на сцене танцевать? Он говорит: Да. И вот вы не представляете, какой у меня был кайф! Мы стали танцевать на сцене. Подружка танцевала в центре, а мы с сестрой по бокам. Это было просто супер!
Когда туда стал приходить народ — а это не молодежный клуб, а для взрослой публики, — то все подумали, что мы настоящие танцовщицы, и говорят хозяину:
— О, какие у вас классные танцовщицы! Вам нужно было их раньше найти, у вас бы тут было больше клиентов…
В общем, я свой день рождения отпраздновала на славу и постаралась в ту ночь забыть все свои горести и неприятности. Но буквально назавтра мне позвонил Филипп. Он узнал мой телефон и позвонил мне по межгороду, стал просить прощения, говорить, что знает, что я не спала с Ромой, и просит прощения за все те слова, которые наговорил мне в тот вечер. Ведь когда я там искала ножик в траве, он меня очень сильно унижал, говорил: «Шлюха! Шалава! Ройся в земле, ройся! Там твое место! Я верил тебе, а ты с Ракитиным спишь!…», ну и все в этом роде. А тут он звонит мне и говорит:
— Ты прости меня! Пожалуйста! Я был дурак! Тупой! Настенька, милая, помнишь, я читал тебе стихотворение: «Если умру я, если исчезну — ты не заплачешь, ты б не смогла…» — Он говорит: — Когда ты порезала себе вены, я за тебя очень испугался. Если бы тебя не стало, то я не знаю, меня бы, наверное, тоже не было…
Не знаю, было ли это любовным признанием или просто выражением крепкой дружбы между парнем и девушкой, но все равно это было очень приятно. Хотя я уже твердо решила, что больше не вернусь в эту деревню, и не стала поддерживать с ним никаких отношений…
Конечно, рука еще болела, она заживала медленно и месяца два о себе напоминала. Но все-таки до вен я себе не дорезала, и шрамы, слава Богу, зажили. Праздновала я свой день рождения пять дней подряд! И праздновала так долго потому, что мне хотелось просто залить, залить все, что было перед этим днем рождения. Настолько залить, чтобы чаша переполнилась и все забылось. Хм, но, наверное, такого быть не может, не бывает. В тот день, когда мне сделали пирсинг, я шла по улице и думала: вот бы сейчас меня машина сбила — я бы сразу все забыла… Но конечно, не только это мне нужно было забыть, а и другие вещи. Впрочем, жизнь идет, продолжается, поэтому не будем отвечать нашей судьбе на ее ошибки и глупости.
34
Было и хорошее этим летом. В августе мне предложили поехать вожатой в лагерь. Я думаю: ну что мне терять? Поеду. И вот я попадаю на третью смену, мне дают отряд тринадцати-четырнадцатилетних. Эти 25 детей стали моими самыми любимыми, я их просто обожала. У меня было 15 девочек и 10 мальчиков. И настолько они были интересными, подвижными, дружными — гм, я на всю эту жизнь посмотрела другими глазами. Хотя в лагере у нас было как? Начнем с того, что первые ночей пять я вообще не спала. Я ходила и все ночи напролет вытаскивала из кроватей парней своих девчонок. Я даже на час не могла прилечь, чтобы девчонки не оказались в кровати у парней или, наоборот, парни у девчонок. Это меня настолько душило — я вообще не высыпалась. И не то что мне их жалко было — нет, мне просто было бы ужасно, если бы в конце месяца оказалось, что все мои девочки залетели. Думаю: как так, ведь я за них отвечаю!… А поскольку до отправления в лагерь я прошла семинар по анти-СПИДу и вообще там с нами все венерические заболевания рассматривали, то и с детьми я стала об этом совершенно грамотно говорить, все им рассказывала и старалась научить предохраняться. Кстати, мои уроки дали результат — вы дальше поймете, что я имею в виду. Если же называть вещи своими именами, то в лагере все спят друг с другом. В отряде девчонки и ребята спят между собой, парни из старших отрядов спят с девчонками-вожатыми, а вожатые спят с начальником лагеря. И этот каламбур меня просто убивал! Поскольку все они не любовью там занимаются, а, извините меня, именно трахаются, как кролики. Наутро, когда убирали территорию, то под окнами находили просто горы презервативов. И самое обидное было то, что больше всего — под окнами нашего отряда! Хотя, может быть, это и был самый главный результат моих бесед и лекций с моими детьми. Да, я их так и называла: «мои дети». Ведь я же обожаю девчонок тринадцати-четырнадцати лет и считаю, что это самый классный возраст! Пусть у меня был горький опыт в этом возрасте, но я ни о чем не жалею, потому что он меня научил многому… Так вот, с девчонками у меня были идеальные отношения и с ребятами тоже. Но было одно «но». Уж не знаю, с каких времен, в лагере был такой закон: к нам постоянно приезжали менты на своих машинах. И девчонки — не потому, что их кто-то заставлял, а они сами — садились к этим ментам в машины и уезжали на всю ночь. Такие там были порядки. И мои маленькие Зассыхи мне тоже говорят:
— Пусти нас! Пусти, и все!
Они вообще-то ко мне на вы обращались, но бывали моменты, когда я хотела, чтобы я им была как мать и сестра. И я им говорила:
— Ну как я могу вас отпустить? Вы поймите: я же всю ночь не усну, если вас не будет!
А они:
— Отпусти, и все!
И я понимаю, что, если я не буду их отпускать, они будут просто сбегать из лагеря на эти ночные прогулки. А потом эти менты стали и ко мне клеиться, один молодой мент мне говорит:
— Ну давай, зайка, покатаемся! У нас будет ночной патруль, мы поездим везде…
Я ему рассмеялась в лицо:
— Я не из твоей категории, мальчик мой! Тебе до меня еще расти и расти!
Он был ошеломлен, потому что другая прыгнула бы ему на шею и сказала: «Да-да, конечно!» — а я его просто послала. Слава Богу, мои дети хоть предохранялись. Правда, многие девчонки использовали противозачаточные таблетки, а это очень вредно для здоровья в будущем. Но что поделать, не могут же они на взрослого мента сами надеть презерватив и сказать: «Иначе я не буду!»
К тому же, как они мне потом, после поездок, рассказывали, у ментов привычки грубые. Те, кто спал с ментами, говорили, что люди, которые имеют властные профессии, в постели очень жестокие. Они, конечно, не бьют, но применяют силу и садизм. А девочкам это больно и неприятно. И многие после первой же поездки отказывались от этих удовольствий, говорили, что все, приключения закончились, нам больше не надо. И я только радовалась этому — все, они это посмотрели, попробовали и больше не пойдут. Атак, чтобы они сбегали и поутру их не было на линейке, а спрашивали с Насти — нет, это было не для меня. С ребятами я тоже очень много беседовала о жизни, и все наши беседы сводились, конечно, к одному: к влечению мужчины и женщины, как они любят, не любят, как это происходит. Мы чуть ли не проходили всю «Камасутру» от "а" до "я". А девушкам я это рассказывала по той причине, что у них уже был такой возраст, когда им пора все знать. Кстати, они знали, наверное, намного больше, чем мы, потому что каждое новое поколение развивается намного быстрее, чем предыдущее. При этом девчонки больше смотрели на парней, которые старше их, — на вожатых. А ребята липли ко мне. И вы не представляете, какой это был соблазн заняться любовью с четырнадцатилетним мальчиком, ведь я же всегда мечтала, чтобы я была у парня первая, чтобы он потом вспоминал обо мне только хорошее. Но в лагере я себя, конечно, сдерживала и ни с кем, разумеется, не вступала ни в какую интимную связь, хотя поводов было очень много, а возможностей еще больше. Там, например, был один вожатый, он преподавал моим детям физкультуру, делал с ними зарядку. Так вот, утром, когда они делали комплекс спортивных упражнений, я должна была там присутствовать. И я просто любовалась этим парнем, я даже не знаю, с кем его сравнить по красоте. Правда, он был около метр семьдесят пять ростом — считай, невысокий. Но очень сильно накачанный, правильные черты лица, даже греческие такие — ну, очень красивый. Господи, и сколько у меня было возможностей с ним переспать — миллион! Во-первых, я же знаю, что он был ко мне неравнодушен — это было видно по его взглядам, действиям. Когда мы сидели в столовой — а он был в этом лагере с момента открытия, а я только в августе приехала, — то он сразу пересел ко мне, стал со мной общаться, заговаривать. Во-вторых, у нас, у вожатых, пьянки там были если не каждый день, то через день обязательно. Мы собирались в одной из палат, садились и начинали пить. Я все время боялась, что перепью и потом не смогу остановиться и сдержать себя. Потому что люди, когда сильно напиваются, то это, вы сами понимаете, очень сильно действует на их эмоции. Потом, после выпивки, мы ходили купаться на речку. То есть у меня была масса возможностей переспать с этим физкультурником. Но — Настя себя сдержала! И я этим горжусь, я горжусь, что во мне не преобладала животная страсть. Хотя, с другой стороны, мне до сих пор обидно — такого парня упустила!… Еще был в моем отряде один мальчик — копия Ромы Ракитина. Глядя на него, я просто не могла не думать о Роме. Первый раз, когда я его увидела, я чуть вообще в обморок не упала. Мало того, что он и внешностью напоминал моего Ромео, он и характером ничем от него не отличался. Я поначалу просто избегала с ним всякого общения — так он напоминал мне Рому, это лето… Кстати, я забыла рассказать одну подробность. У меня, как вы знаете, была мечта отпраздновать свой день рождения с Ромой и Филиппом. Уж не знаю, почему они мне так запали и почему я к ним так привязалась, но я хотела праздновать свой день рождения именно с ними, и больше ни с кем.
Но вышло все совсем иначе. И когда я 27 июля одна гуляла по Москве, я зашла в одно классное кафешко, заказала бутылку вина и три фужера. Мне открыли бутылку, я выпила пару глотков, а потом сидела просто одна и плакала. Вы, наверное, подумаете, что я сумасшедшая. Нет, просто мне было настолько одиноко и так хотелось, чтобы кто-нибудь понял меня в эту минуту… Но знаете, так смешно было: официантки ходили вокруг, смотрели на меня и, я видела, хотели подойти и что-то сказать. Но никто так и не подошел, и от этого мне еще хуже становилось. До чего же у нас люди закрытые! Я просидела довольно долго и ушла, официантки смотрели мне вслед. Я видела их через витрину и чувствовала на себе их жалость… Короче говоря, и с этим двойником моего Ромео у меня в лагере тоже, конечно, ничего не было. Хотя все мои дети меня очень любили и относились ко мне с уважением, а мне это было просто по кайфу, я их офигенно любила, просто обожала и относилась к ним именно как к своим детям. С вожатыми у меня отношения тоже сложились классные, хотя порой мне казалось, что многие вожатые меня недолюбливают потому, что их дети говорят про них такое… ну, всякие гадости. А мои — нет, мои меня любят, защищают, и даже какие-то ребята и девчонки из других отрядов просились ко мне. Я этим очень гордилась. Была там у меня одна девочка, звали ее Аля, она мне напоминала меня. То есть в тринадцать лет я была точно такой же, как она. У нее не было чувства страха, она все хотела попробовать и смотрела на мир глазами, полными любви, счастья и радости. Боже, я эту девочку просто обожала! Мне так хотелось, чтобы у нее в жизни все было хорошо! Но я на сто процентов знаю, что она пойдет по той же тропинке, как и я, что у нее будет в жизни — всё. Она — что мне нравилось в ней — была лидером по жизни. Она могла уговорить своих подруг на что-то и уговорить против чего-то. Когда начались эти оргии с ментами, она первая говорила: «Всё, мы едем туда!» Понимая, что силой я ее не удержу, я просила: «Пойми, Алечка, нельзя!» И она относилась ко мне как к старшей сестре, но не всегда слушалась. Хотя потом уже, когда наша смена подходила к концу, она осознала, что я желаю ей только добра, и у нас с ней состоялся такой разговор классный — она меня благодарила, говорила:
— Настя, вы меня извините, что я себя не всегда правильно вела…
И мы обнялись, обменялись адресами. Вообще уезжала я из этого лагеря чуть ли не со слезами. Было обидно расставаться со всеми. Все-таки мы целый месяц вместе жили, это же не просто так, отношения у всех стали очень близкие. Мои дети просто плакали, когда мы расставались, всякие записки мне писали, мягкие игрушки дарили, а девчонки — кулончики. Мелочь, а все равно очень здорово. Я им всем дала свой телефон и адрес и сказала:
— Если будут проблемы, всегда обращайтесь ко мне, я вам обязательно помогу.
Короче, в этом лагере я оклемалась от своего незабываемого деревенского лета, мое душевное равновесие улучшилось.
35
Приехав в Москву накануне первого сентября, я подумала: надо перед школой все-таки оттянуться. И я сделала две вещи. Во-первых, я дала объявление в журнал «Брачные объявления», где написала, что «юная, статная и порядочная брюнетка с чувством юмора и большой грудью хочет познакомиться с адекватным мужчиной с целью романтических отношений, переходящих в искренние чувства». Конечно, это был натуральный прикол, и я никогда не думала, что на такой прикол клюнет столько мужиков и парней. Боже мой, кто только мне не писал «до востребования» — письма и телеграммы просто пачками приходили каждый день, на нашей почте даже отдельный ящик для меня завели. Могу вам процитировать первые попавшиеся, которые я случайно не выбросила. Например, такая телеграмма: «Приятный внешне и внутренне, жду письма от порядочной брюнетки, испытывающей потребность в искренних отношениях, при взаимности возможен брак, желательно фото, которое верну». Или такая: «Романтик, нежный и ласковый, ждет ответа по адресу…» А вот письмо: «Прочитав твое объявление, я понял, что мы обязаны быть вместе. Я буду доставлять тебе удовольствия: все, что ты захочешь, будет исполнено! Буду валяться у твоих ног, исполнять любые твои желания и прихоти! Только и ты помоги мне, сделай приятно! Я представляю, как раздеваю тебя, рву на тебе одежду, кусаю твою грудь так сильно, что ты кричишь от боли, что эта боль переходит в наслаждение и в мягкие, чуть слышные стоны… Напиши мне, и мы сделаем это на самом деле. Потому что мне нужно почувствовать свое могущество и безнаказанность, ощутить твою беззащитность и беспомощность, твой животный страх и звериный ужас. Мне необходимо это! А тебе необходим я!» Один чудак прислал даже целый трактат с полным перечнем своих положительных и отрицательных качеств и деловым предложением. «Если, — пишет, — я по своим техническим и нравственным характеристикам устраиваю тебя как кандидат на должность мужа, с достойной оплатой лаской, нежностью и вниманием, то предлагаю эксперимент: в твоем распоряжении будет — сроком минимум на две недели — почти идеальный муж в моем лице; пушистый, толстый, добрый и прожорливый кот по кличке Василий; однокомнатная тихая, уютная, обставленная квартира; оснащенная различной домашней техникой кухня и небольшой палисадник под окном. Естественно, совместная жизнь подразумевает некоторые материальные затраты, связанные с питанием, проведением досуга, посещением культурно-массовых мероприятий. Думаю, что будет честным предложить тебе разделить эти затраты пополам, как это бывает в обычных семьях, ибо бюджет ячейки общества, как правило, формируется из заработка обеих сторон…» Вот такие предложения я получала в течение месяца, они меня очень веселили. Но толку от них никакого не было, не встречаться же мне с этими придурками. И мы с моей сестренкой решили сходить в клуб. А у меня всегда так: если задумаю что-то незабываемое, то оно и происходит. Клуб называется «Хамелеон», он находится на улице 1905 года, публика там — начиная от восемнадцати и, считай, до тридцати. И вот мы с сестренкой приходим туда на всю ночь и решаем оторваться по полной программе. Я знакомлюсь с молодым человеком по имени Федор, он мне рассказывает, что он не москвич, а служит здесь в армии и пришел в этот клуб со своим армейским другом. И он мне настолько сильно и сразу нравится, что я думаю — а что мне терять? Короче, я на него завелась, и мы с ним везде в клубе вдвоем» ходим всюду за ручку, все танцы вместе, я уже и про сестру забыла, что она у меня там есть. Я говорю: А где же твой друг? Федор говорит: Он вышел, сейчас придет. Ладно, мы с ним танцуем, и я пытаюсь его поцеловать, а он голову отворачивает. Я думаю: в чем дело? Чем я не хороша ему? Тут приходит его друг, я говорю Федору:
— Давай познакомь меня с ним.
А он — нет. Я говорю:
— Как так? Я же тебя со своей сестрой познакомила.
А он на меня смотрит и говорит:
— Понимаешь, я тут с тобой специально для того, чтобы мой друг приревновал меня.
Я говорю:
— К кому?
Он смутился и отвечает:
— Знаешь, я хочу, чтобы мой друг увидел меня с тобой, рассказал моей девушке, а она меня приревновала.
Я говорю:
— Подожди, ты только что сказал, что хочешь, что бы твой друг тебя приревновал.
Тут он начинает нести какую-то чушь, просто чушь… Меня это выводит из себя, я говорю:
— Что ты мне эту мутотень гонишь?
А он вдруг становится такой раскисший-раскисший. Я думаю: ладно, хватит вам, голубым, мной пользоваться, сейчас я вам покажу, как надо вести себя с девушкой. Подхожу к охране и говорю:
— Прошу прощения, ребята. Понимаете, у нас возник конфликт, не могли бы вы нам помочь?
А там два таких бугая сидели — охранники. Они встрепенулись и говорят:
— Да? Какие проблемы?
Я говорю:
— Вот этот молодой человек, он невменяемый из-за наркотиков. Я видела, как он их употреблял, я просто рядом стояла…
А в этом клубе такой фэйс-контроль строжайший — тебя осматривают, обыскивают чуть ли не до нижнего белья, все сумки проверяют. То есть туда не пронесешь ни спиртное, ни наркотики, ничего. Ну, они взяли этого Федора под ручки и под ножки и выпроводили вон. Он, уходя, смотрел на меня такими просящими глазами, как собака просит хозяина, чтобы тот не выбрасывал ее, а оставил. Конечно, мне это было не очень приятно, но — ничего страшного… И вот именно там, в «Хамелеоне», я после этого инцидента первый раз обратила внимание на девушку. Там была одна брюнетка — она сидела, курила; у нее была сигарета с длинным мундштуком, длинные такие пальцы, — в общем, в ту минуту мне показалось, что у нее нет никаких недостатков. Фигура очень хорошая, одета стильно, по-клубному — мне она так понравилась! Я долго стояла, любовалась ею и чувствовала, что чуть ли не возбуждаюсь. Мне захотелось встречаться с ней и чтобы у нас возникли какие-то отношения… Но мне было стрёмно к ней подойти, мне проще подойти к парню и поцеловать его, чем познакомиться с такой целью с девушкой. И конечно, мы с сестрой ушли из этого клуба без всяких приключений, а наутро началась школа, я стала очень серьезно относиться к учебе, потому что это последний класс и я должна была, просто обязана была поступить после школы в МГУ. Конечно, я знаю, что сейчас в хороший институт просто так, задаром не поступишь. Но я не могу об этом родителям сказать — хотя мой папа меня любит больше жизни и может мне все купить, но он всегда говорит, что всего в своей жизни он сам добился и я должна сделать то же самое. Иначе, он говорит, ты будешь всю жизнь чувствовать себя отвратительно, как будто ты чье-то место украла… Короче, он согласен любых репетиторов оплатить, любые подготовительные курсы, чтобы я была готова к любому конкурсу, но только не покупать мне место в университете. Ладно, я стала учиться как одержимая — с утра в школе, а потом с репетиторами, я уже забыла вкус вина и запах мужского тела, но когда в школе мы с девчонками стали строить планы насчет выпускного бала, я сразу придумала одну потрясающую идею. Я сказала:
— А давайте так: утром, на церемонию вручения аттестатов зрелости, все приходим очень строго, даже в такой школьной форме, как в старых кино показывают про школы при советской власти. Такие коричневые платья, белые чулки и белые передники. А вечером, когда все наши ребята придут на бал в вечерних костюмах или даже смокингах, мы, все девчонки, придем в одном нижнем белье. Это будет так прикольно — все просто с ума сойдут!
И вот, обсуждая эту классную идею, я прихожу домой, а тут…
36
Помните, я вам рассказывала, как я раньше встречалась с одним мальчиком, с Володей Кириловым. Он вообще великолепный такой — сильный, накачанный, красивый. Но потом мы расстались, разошлись, я его, наверное, полтора года не видела. И вдруг звонок, звонят его родители и приглашают нашу семью на Володину свадьбу. Я долго металась, думала — идти или не идти? Я же понимаю, что без Володиного разрешения они бы нас звать не стали. И ясное дело, не мои родители ему нужны на свадьбе, а я. Но зачем? Я не понимала, зачем он приглашал меня на свою свадьбу. Я думала — или он хочет поиздеваться надо мной и показать: вот смотри, кого ты упустила — меня, такого замечательного! Либо он хочет просто увидеть меня… В общем, запутанная была ситуация. Я у многих спрашивала совета, ехать мне на эту свадьбу или нет. Одни говорили ехать, другие — ни в коем случае. А я решила ехать все равно. И у меня для этой свадьбы было два платья. Одно мне сшили, другое — купленное. Купленное было синее, шерстяное, вязаное, очень симпатичное. А которое мне сшили, было с огромным декольте, приталенное, а внизу, до пола, — на таких обручах. Очень пышное и выглядело потрясающе — светло-бежевого цвета, переливалось в темное. А сверху на мне был прозрачный капюшон-накидка, потому что венчание было в церкви, я же не могла с непокрытой головой. И вот на венчании я была в этом одеянии и выглядела просто сногсшибательно — ко мне все подходили и говорили, что я по красоте — вторая после невесты. Для меня это было выше всех комплиментов. А невеста — ее звали Еленой — тоже была восхитительная. У нее было шикарное белоснежное платье, сделанное из роз ручной работы, — очень красиво. Потом, после венчания и перед рестораном, я переоделась в синее платье, и мы праздновали. Тамада нам вообще не давал сесть ни минуты. Мы то пили за жениха с невестой, то за родителей, то за гостей, то за родственников жениха, то за родственников невесты. И все время: сели — встали — выпили, сели — встали — выпили и так далее. После этого была музыка на аккордеоне, и мы пели, как и положено на свадьбах. Потом включили такую музыку, как на дискотеках, и мы стали танцевать. А там были два брата невесты — очень красивые мальчики, одному лет двадцать, другому — двадцать два. И вот все ходят, восторгаются моим вторым нарядом, говорят: «Настя, ты такая стильная! Просто замечательная!» Тут начались танцы, мы стали танцевать, но это же лето, жарко, а у меня платье синее вязаное — если кто-то в белом будет ко мне прижиматься, на нем обязательно след останется. Короче, жених с невестой потанцевали, потом невеста куда-то ушла. Следующий танец — медленный, и жених приглашает меня. Все сразу зашептались, но жених их осадил, сказал:
— Хватит здесь базар устраивать!
И я стала с ним танцевать. Знаете, буквально весь этот танец, который длился не знаю сколько, мы с ним смотрели друг другу в глаза, не говоря ни слова. Там был оператор с камерой, и я очень боюсь, что на кассете это запечатлено — как мы с Володей молчали и смотрели друг другу в глаза, просто не отрываясь. Правда, потом, когда закончилась музыка, я сказала:
— Желаю тебе от всей души счастья! Дай Бог, чтобы ты был счастлив, чтоб у тебя все было хорошо!
Тут он меня обнимает и крепко прижимает к себе. А когда отпустил, то у него вся белая рубашка стала такая, знаете, ворсистая, в темных катышках, потому что мое платье красилось. И он говорит:
— Ой! Ну все, я пойду выйду!
И пошел чистить рубашку. А его мама подбежала ко мне:
— Настя, на полотенце, отнеси ему.
И я иду к нему, в мужской туалет. А он там стоит без рубашки, в одних брюках. И так как у него очень накачанная грудная мышца и он вообще весь такой накачанный — у него просто кубики такие, а не мышцы, — то у меня даже в глазах потемнело. К тому же мое платье на его теле отпечаталось, мышцы от этого еще рельефнее выглядели. Я намочила полотенце, обтираю его, а он стоит и на меня смотрит. Мы молчим. Просто гробовая тишина, представляете? Он на меня смотрит, и вдруг мы одновременно, в одно и то же мгновение, потянулись друг к другу, начали целоваться. Это была такая бешеная страсть — просто как ураган. Но вдруг дверь с силой открывается, мы испугались, что кто-то вошел, и сразу же друг от друга отпрянули. А это был сильный ветер. Это от сильного ветра или от сквозняка все двери в ресторане пооткрывались. Тут Володя хватает меня за руку, мы бежим по коридору, по лестнице, выбегаем из ресторана. А рядом, буквально в пятидесяти метрах, — церковь. И мы бежим к этой церкви — ну просто чтобы подальше от ресторана. Вы представляете, да? Жених без рубашки, в одних штанах, я на огромных шпильках — десять сантиметров, если не больше, и мы бежим, забегаем за церковь. Останавливаемся и начинаем опять целоваться — без слов, без всего, ничего не говоря друг другу. А у меня в голове кружится; «Как же так? Там свадьба! Там невеста!» Но мы все так же молча, без слов, просто целуемся как сумасшедшие. Наверное, за нас все говорили наши глаза. За этой церковью находился очень большой парк. И вот мы в этом парке сидим на лавке минут пятнадцать. Точнее, он сидит, а я на нем, как бы верхом, и опять — всё без слов, без всего, просто поцелуи и страсть безграничная. Потом мы все-таки вернулись в ресторан. Он вошел первым, а я минут через пятнадцать — мне же надо было прийти в себя, у меня только что эмоции были бешеные… Там все опять сидели за столом, пили и кричали «Горько!». Я вижу, Володя целует невесту, но не так, как положено жениху, а только чуть-чуть прикасаясь к ней губами. Мне стало так неприятно! Мне хотелось, чтобы он ее обнял и поцеловал со всей страстью — с той, с бешеной, с какой он меня обнимал и целовал. Думаю: дожили, да? За что он девочке праздник портит? Я-то уже все в жизни повидала, мне — что? Но такую молоденькую невесту игнорировать? В общем, проходит время, я собираюсь уходить. Мне его мама говорит: Настенька, там, в коридоре, огромная ваза с цветами стоит, ты не могла бы помочь нам забрать цветы? Конечно, — говорю. Выхожу в коридор, а там жених с друзьями курят. И с ними стоят два брата невесты. Я подхожу к ним, а они мне улыбаются. Думаю: эх, а почему бы и нет? И стала с ними общаться, глазки им строить. Но тут Володя, жених, психует, бросает сигарету и говорит: Всё! Надоело! Всё! — разворачивается и уходит. Все ему: Володя! Володя! Постой! Я беру этих братцев за руки и говорю:
— Пошли за мной!
И мы идем за Володей, чтобы как-то его успокоить. А там как раз эта ваза с цветами.
Я говорю:
— Ребята, пожалуйста, отнесите цветы в машину, меня тетя Вера просила.
Они берут цветы, а я иду за Володей. Вижу, он заходит в какую-то каморку. Это не то кладовка, не то еще что — там стоят шкафы и стол с посудой. Мы, ни слова не говоря, запираем дверь, и просто на этом же столе Володя одним движением снимает с меня платье. Причем мы опять не говорим друг другу ни слова. Я знала, что он обиделся на меня за мой флирт с братьями невесты. Но и я к нему имела претензии — зачем он свою невесту так игнорировал? А знаете, на меня настолько подействовал алкоголь, что у меня ощущения были просто сногсшибательные, до безумия. И вот я, лежа на столе, ногой задеваю полку с посудой. Какие-то кастрюли падают на пол, и шум такой, будто вся-полка повалилась. Кто-то из официантов, проходя по коридору, услышал, в дверь постучал: «Эй! Кто там?» — и дернул. Но дверь, слава Богу, была заперта. Володя встал за шкаф. А я, не зажигая света, одернула платье и открыла дверь, говорю: — Ой, это я тут зашла, заблудилась…? В общем, глупости всякие наговорила и ушла. А через пять минут показался жених — счастливый, с такой улыбкой шикарной. Ходил по ресторану, поглядывал на меня, и глаза благодарные-благодарные. Тут опять включили медленный танец. Я стала танцевать с одним из братьев невесты. Мне они оба так понравились! Думаю, какие симпатичные мальчики. А глазами опять сталкиваюсь с Володей, с женихом. И вижу, что у него ширинка наполовину расстегнута. Мне стало так смешно! А тут еще этот мальчик ко мне прижимается, грудь мне целует и говорит, что звездное небо поцеловал. Но я вижу, что мое платье оставляет следы и на его белоснежной рубашке. Я думаю: неужто все повторится? Мы опять пошли в туалет. Но он отряхнул там рубашку, и все обошлось без приключений. В час я поняла, что ужасно устала, стала собираться домой, и все пошли нас провожать. Меня и папу. А там нужно было из ресторана на три этажа вниз спуститься. По лестнице. Так братья невесты меня всю эту дорогу на руках несли прямо до машины! Это было так здорово! Потом мы с папой подходим к такси, я целуюсь с невестой, говорю:
— Удачи тебе, счастья!
Затем маму жениха обняла, папу, маму невесты и, наконец, жениха. Обнимаю его, а он мне, представляете, на ухо шепчет:
— Лучше тебя никого не было! Считай, что ты спасла наш брак.
Я не поняла сначала, а папа мне по дороге рассказывает: мол, родители жениха сказали ему, что перед свадьбой в самый последний момент Володя передумал жениться на Елене. Мне чуть плохо не стало. Думаю: Боже, как хорошо, что я все-таки пошла на эту свадьбу!…
37
А утром, не успела я проснуться, — звонок. Я беру трубку, а это мама моего Петра, но голос у нее какой-то глухой и странный, она говорит:
— Настя, Петя погиб.
Я даже не врубилась, я говорю как дура:
— В каком смысле?
А она:
— Я не могла тебе не сказать, завтра отпевание и похороны.
Меня как по голове ударили…
38
Теперь, когда это все остыло, я смогу, наверное, досказать вам свою историю без всяких истерик. Потому что главное в жизни, я считаю, это понимать, что к чему. Наша учительница по жизни Виктория Ниловна говорит, что это называется причинно-следственная связь. Причиной гибели Петра была, конечно, я, а следствием — то, что, не видя меня так подолгу, он стал выпивать, пьяный сел за руль и разбился насмерть. Может быть, даже сознательно. Да, что бы мне ни говорили, а я не могу поверить, что мой Петя, мой идеальный, замечательный, нежный, сильный и честный Петр, который никогда не только спиртное, но даже сигарету в руки не брал, — чтобы он вдруг напился до состояния, когда люди теряют контроль над собой и своими движениями. С ним это совершенно невозможно! Правда, иногда — например, в годовщину нашего знакомства — он мог выпить бокал шампанского или красного вина. Но это для него было совершенно несвойственно, он это делал просто для ритуала или чтобы меня не обижать. И вдруг… Конечно, я знала, что слишком подолгу оставляю его без своего внимания. То я в деревню уезжала на свои гастроли, то в летний лагерь, то у меня занятия с репетитором, то менструация. А он же не так, как другие, — он никогда меня дважды не просил о встрече. Он позвонит:
— Настя, ты завтра свободна? Я приеду…
И если я говорила, что у меня занятия или еще что-то, он не настаивал, он мог и месяц ждать, и два месяца. А я этим злоупотребляла, я была уверена, что он мой и никуда от меня не денется при всех моих закидонах. Единственный раз, когда он меня предупредил о моем поведении, это в мой день рождения, когда подарил мне золотую птицу счастья со своим сердцем в клювике и сказал:
— Смотри не разбей его, не урони.
Я тогда сказала: «Хорошо, конечно», — но сама не придала его словам особого значения. Ну мало ли я слов слышала от своих парней? А Петр… И если уж я решила вам все рассказать, как на исповеди, то обязана сказать о последнем Петином звонке. Я в тот момент тоже не придала ему значения, хотя, может быть, это и было последней каплей, которая переполнила его чашу. Он позвонил мне буквально в тот момент, когда я уже уходила на Володину свадьбу. Просто — я в дверь, и тут звонок. Я даже подумала: нехорошо возвращаться, плохая примета. Но почему-то вернулась, говорю:
— Алло!
А это был Петр, он говорит:
— Настенька, солнышко, может быть, ты все-таки не пойдешь на эту свадьбу?
То есть он мне не запрещал, не просил не ходить, но для него это было больше чем просьбой. А я, как полная ку-ку, говорю:
— Да ты что! У меня же два платья специально для этой свадьбы!
А он опять, но уже как бы в шутку:
— Настя, а ты вообще еще помнишь, как я выгляжу?
То есть с намеком, что мы уже больше месяца не виделись — весь август и половину сентября. Но я все равно не врубаюсь, я же на венчание спешу, на мне такой прикид клевый, я должна его всем показать! И я говорю:
— Петенька, лапуля, давай завтра созвонимся, хорошо? — и чуть ли не бросаю трубку, потому что внизу, в машине, меня папа уже полчаса ждет. Это был наш последний разговор. В ту же ночь и, может быть, как раз тогда, когда я с Володей на лавке в парке трахалась или в кладовке на столе, мой Петя, как выяснила экспертиза, выпил чуть ли не пол-литра французского коньяка, сел за руль своего нового «форда», разогнал его на Ярославском шоссе и на скорости 120 километров в час врезался в столбы на Северянинском мосту. Смерть, сказано в медзаключении, наступила мгновенно.
39
Как я в церкви рыдала, значения не имеет, потому что нисколько меня не оправдывает. А говорю я вам об этих слезах только по одной причине. В этой церкви, во время отпевания, когда я видела перед собой гроб с Петром, у которого все лицо было в гриме, потому что он очень сильно разбился, я напрочь убила себя прежнюю — я уже знала, что это он своей жизнью заплатил за мои грехи, а еще точнее — что это моя судьба, испробовав все способы остановить мои приключения, сделала свой последний ход. И, выйдя из церкви, я продолжала плакать, но уже не по Петру, а по себе, потому что я мертвому Пете дала обет уйти в монастырь. И слезы просто сами струились, я не могла их остановить ни на улице, ни в метро. Правильно говорят, что когда звонит колокол, не думай, что он звонит по кому-то, он звонит по тебе. И когда мы плачем о ком-то, то на самом деле мы все равно плачем не о ком-то, а жалеем самих себя. А в метро, в вагоне, было пусто, и какая-то женщина мне говорит:
— Девушка, ну что вы так плачете? Что у вас случилось?
Я поднимаю глаза, смотрю на нее, а у нее в руках книга «Новая Россия в постели», которую Петя не раз советовал мне почитать, и на книге крупно ваша фамилия. И меня как ударило: это же мне от Пети знак, что я должна у вас совета спросить, как мне дальше жить. Уходить мне в монастырь или что мне делать? Пожалуйста, ответьте мне, я вас очень прошу!