Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Материалы к биографии писателя:
Роберт Льюис Стивенсон (1850-1894) родился в семье инженера. Поступив в Эдинбургский университет, Стивенсон изучал право. Однако состояние здоровья, с одной стороны, и первые успехи на литературном поприще, с другой, убедили его предпочесть адвокатуре литературу. К этому времени относятся поездки его по Франции, Германии и родной Шотландии, в результате которых появились его первые две книги путевых впечатлений - "Поездки внутри страны"
К 1883 относится опубликование "Острова сокровищ", романа, создавшего Стивенсону широкую литературную известность. В 1885 вышел роман "Принц Отто", а в 1886 - повесть "Странная история доктора Джекила и мистера Хайда" - мрачное, мистически-таинственное произведение, напоминающее Эдгара По. Но в этом же году вышло произведение, написанное совсем в другой манере - "Похищенный" - приключенческий роман, развертывающийся на фоне исторических событий, который напоминает читателю и о Вальтере Скотте, и о Фениморе Купере.
Последние годы своей жизни Стивенсон провел на островах Тихого океана. Стремясь к наиболее тесному общению с "туземцами", Стивенсон принимал глубокое участие в их судьбе и выступал в печати с разоблачением колониальной администрации.
^
Центральная проблема произведения - вопрос о взаимосвязи научного знания и человеческой совести. Вопрос не праздный, обращающий нас к самым актуальным проблемам современности. Способна ли наука, используя свой невероятный потенциал, спасти человечество от гибели, в силах ли ученые изменить мир к лучшему?
Стивенсон предлагает нам свой вариант развития событий. По мнению английского романтика, наука сама по себе не имеет отношения к добру и злу, она индифферентна к нравственным сторонам человеческой жизни, однако проблема в том, что ни один человек, будь то великий ученый или простой городской обыватель, не в состоянии выйти за пределы добра и зла. Духовная организация человечества призывает личность к нравственному выбору и потому наука в чистом виде - иллюзия, науку творит человек со своими сильными и слабыми сторонами. Наука – дитя человечества, а значит ничто человеческое ей не чуждо. И потому, по мысли писателя, внутреннее состояние человека, его нравственное измерение, является единственным фактором исторической судьбы человечества и основой дальнейших научных открытий.
^
Мистер Аттерсон, нотариус, которому волею судьбы предстояло стать свидетелем и прямым участником этой драматической истории, пытается раскрыть тайну доктора Джекила и его странного завещания, в соответствии с которым некий мистер Хайд получает все состояния доктора в случае исчезновения последнего. Доктор Джекил – известный благотворитель и меценат, талантливый ученый, человек высоких моральных качеств, - был по праву уважаем в обществе. Мистер Аттерсон в надежде понять смысл столь нестандартного завещания стремится познакомиться с мистером Хайдом, но в тот момент, когда впервые видит его лицо, испытывает самый настоящий ужас.
Символическое пространство повести недвусмысленно насыщается автором религиозными символами и коннотациями. Неудивительно поэтому, что при первом же свидании с мистером Хайдом Аттерсон дает предельно емкую характеристику этому персонажу:
«Боже мой, в нем нет ничего человеческого! Он более походит на троглодита. А может быть, это случай необъяснимой антипатии? Или все дело просто в том, что чернота души проглядывает сквозь тленную оболочку и страшно ее преображает? Пожалуй, именно так, да-да, мой бедный, бедный Гарри Джекил, на лице твоего нового друга явственно видна печать Сатаны».
Аттерсон еще далек от разгадки страшной тайны, связывающей двух столь разных людей, как Джекил и Хайд. Однако образ последнего, потерявший признаки человеческого существа, наводит нас на другую мысль: что же, в понимании Стивенсона, человеческое лицо? Человеческое (гуманное) выражение лица, очевидно, должно нести на себе печать мира, добра, участия. Значит, человек в собственном смысле есть существо нравственно ориентированное на позициях любви, а не вражды.
События повести развиваются с огромной скоростью. Немедленно после свидания с Хайдом Аттерсон отправляется к доктору Джекилу, желая развеять мрачную атмосферу неопределенности, сковавшую его душу, но доктор никого не принимает. Чувствительное сердце нотариуса остро ощущает беду, нависшую над другом. Более того, интуиция верно подсказывает, что образ Хайда воплощается из ниоткуда, словно демон в наказание за некий тайный грех Джекила:
«- Бедный Гарри Джекил!, - думал он. - Боюсь, над ним нависла беда! В молодости он вел бурную жизнь. Конечно, это было давно, но Божеские законы не имеют срока давности. Да-да, конечно, это так: тень какого-то старинного греха, язва скрытого позора, кара, настигшая его через много лет после того, как проступок изгладился из памяти...»
Стивенсон, будучи искренним христианином, с особым внимание относится к проблеме греха. С точки зрения науки, греха не существует, а существуют лишь определенные действия, влекущие за собой определенные последствия. В духовном измерении человечества грех представляет собой не просто индифферентное действие, а такое действие, которое влечет человека к гибели. Критерий греха обозначен в Евангелии фразой «по плодам их узнаете их». Грех распознается по плодам, но есть шанс избежать тяжелых последствий нравственного падения, если иметь перед собой нравственный первообраз, образец. Таковым образцом для Адама и Евы была заповедь Божия, которую прародители презрели и отринули от себя.
Существенная мысль Стивенсона состоит в том, что у греха нет сроков давности: пока душа не очищена от его присутствия, она остается пленницей. И в случае с Джекилом эта истина как нельзя более очевидна.
Едва ли не каждый из нас имеет характерные слабости (а по факту – свои привычные пороки, с которыми мы смирились, похоже, навсегда). Едва ли не каждый, говорю я, но спешу оговориться – слабости бывают иными и иными. Порок пороку рознь, и в зависимости от духовного потенциала личности или некоторых житейских обстоятельств порок может обитать в нас либо в зачаточном состоянии, либо зацвести буйным цветом, затмив собой все вокруг.
Ситуация с Джекилом иллюстрирует нам как раз второй случай. Его тайная страсть, преданная забвению в зрелом возрасте, неожиданно приходит к нему как будто из ниоткуда. Наука, которая должна дисциплинировать дух и всячески избегать пристрастия, на самом деле становится для доктора самым настоящим искушением. В тот миг, когда Джекил понимает, к чему он пришел в своих поисках, он оказывается один на один с собственной тьмой, которая продолжала жить на дне его души, в надежде когда-нибудь вырваться на свободу.
Автор пытается сообщить нам, читателям, одну простую, но довольно безутешную истину: до тех пор, пока человек не изменится внутренне и не преобразится духовно, плоды рук человеческих, будь они научными или эстетическими, принесут лишь гибель, смерть и тление. Иными словами, Стивенсон крайне далек от наивной идеализации научного переустройства мира.
Так в чем же состоял тайный порок Джекила, который жутким образом породил в своих недрах образ Хайда? В своем письме Джекил признается во всем. Это, быть может, была последняя покаянная исповедь доктора, так и не увенчавшаяся прощением. На ней мы и остановимся.
Тайный порок доктора Джекила – настоящий бич нашего времени. Имя ему – сластолюбие, или стремление к удовольствиям. Да, несмотря на высокую нравственную мерку Джекилу недоставало духовной самодисциплины и умения пренебрегать благами мира сего. Чувственная сладостная стихия удовольствия сыграла с ним злую шутку.
В молодости, дабы не навлечь на свою репутацию позорного обвинения в безнравственности, Джекил вел двойную жизнь. Двойничество души человеческой не всегда может оцениваться через призму категории лицемерия, поскольку лицемерие предполагает ложь и неверие в нравственные принципы, которые человек старается соблюдать с целью сохранения репутации. Напротив, Джекил искренне хотел быть добропорядочным гражданином и искренне признавал первенство нравственного закона над всеми остальными, но не мог справиться и со второй половиной души, со своей тайной страстью. Это состояние много страшнее, чем показное лицемерие. С таким состоянием может справиться лишь по-настоящему сильный человек. Был ли таковым Джекил? Пожалуй, был.
Доктор Джекил – довольно неординарная личность, он часто напоминает могучие натуры Достоевского, например, Раскольникова или Ивана Карамазова: такая же могучая стихия познания, жажды истины и правды на земле и столь же неодолимая тяга к темной стороне действительности, соблазну и искушению.
Джекил – могучая натура, стремящаяся к свету, в пределе своем – к аскетическому подвигу (вспомним Элиса Фребема), но, в то же время, не справляющаяся с нарастающей силой неисчерпанного, неискупленного порока. Именно такая раздвоенность души – повод к упрочению прелести.
Джекил этого понять или не мог, или не хотел. Вместо медленного и последовательного духовного самоочищения, трезвения и взросления он продолжал втайне пестовать свою страсть, на одном полюсе которой – стыд, на другом – неистовое наслаждение:
«…двойная жизнь давно уже стала для меня привычной. Немало людей гордо выставляли бы напоказ те уклонения со стези добродетели, в которых я был повинен, но я, поставив перед собой высокие идеалы, испытывал мучительный, почти болезненный стыд и всячески скрывал свои вовсе не столь уж предосудительные удовольствия... Я не был лицемером: обе стороны моей натуры составляли подлинную мою сущность - я был самим собой и когда, отбросив сдержанность, предавался распутству и когда при свете дня усердно трудился на ниве знания или старался облегчить чужие страдания и несчастья...»
Джекил, как мы можем видеть, со временем начинает не только соглашаться со злом в самом себе, но даже формировать целостную философскую доктрину, в соответствии с которой сущность человека состоит из двух полярных начал, света и тьмы, добра и зла, морали и аморальности. Подобная концепция не является новаторской. Спустя несколько десятков лет ученый по имени Зигмунд Фрейд, взяв на вооружение именно эту концепцию, перевернет научный мир и смешает все традиционные представления о человеке. В глубокой древности гностики также склонялись к двойственному учению о мироздании. Таким образом, сам Джекил приходит к еретической, с точки зрения христианства, мысли о том, что грех изначально заложен в человеческой душе, как зло – во вселенной.
Возвращаясь к суждению Игнатия Брянчанинова, повторим: корень всякого зла – ложная мысль. Ложный тезис Джекила приводит его к краю пропасти, из которой, словно по мановению волшебной палочки, выплывает на поверхность сознания та страшная и мучительная теория, которой обречено было стать роковой в истории героя – теория раздвоения личности научным путем. Интересно было бы узнать, как рождаются многие научные теории, из каких пропастей и источников появляются на свет идеи эвтаназии, клонирования человека, атомной бомбы или химического оружия? Как бы то ни было, несмотря ни на какой политический заказ, именно ученые в силу своих особых интересов и отвлеченных причин соглашаются на подобные поиски. Быть может, тайна этих открытий лежит несколько глубже простого научного любопытства? Может быть, любопытством управляет кто-то иной?
«Если бы только, говорил я себе, их можно было расселить в отдельные тела, жизнь освободилась бы от всего, что делает ее невыносимой; дурной близнец пошел бы своим путем, свободный от высоких стремлений и угрызений совести добродетельного двойника, а тот мог бы спокойно и неуклонно идти своей благой стезей, творя добро согласно своим наклонностям и не опасаясь более позора и кары...»
Иными словами, единая личность должна была разделиться на два самостоятельных человека, для чего ей предстояло бы расколоться на два субъекта с двумя отдельными «Я». Прежде Джекил, несмотря на собственное влечение, мог контролировать последнее в силу единства своего сознания, единства субъекта своих поступков. Желая освободить себя от укоров совести, он совершает страшное преступление – наделяет собственное зло личностными качествами, персонифицирует зло, превращая его в отдельное сознающее существо, неподконтрольное светлой стороне сознания. Поистине, самый легкий способ для человека избавиться от собственной тени – это признать ее не своей, а чьей-то чужой.
Но самое главное открытие Джекила состояло в ином. В тот миг, когда ему удалось осуществить заветную мечту, он понял, что никакого раздвоения духовной сущности не происходит. Нет никакого нового Джекила, который бы жил отдельно от старого, а есть один и тот же доктор Генри Джекил с расколотым сознанием, в котором власть попеременно переходит от добра ко злу, причем зло стремится подчинить себе сознание целиком.
Поначалу, когда зло в облике Эдварда Хайда превращало Джекила в чудовище, доктор чувствовал себя потрясающе свободно. Ощущение было невероятно приятным, никаких укоров совести, никакой ответственности, только свобода. Совершенно незримо личность доктора под маской мнимой свободы становилась абсолютной рабыней зла и ненависти:
«Не устояв перед искушением, я превратился в раба...»
Во всех отношениях перемена оказалась к худшему, поскольку чудесный препарат, способный расщеплять личность на элементы, на самом деле выделил в личности ту бессознательную стихию, которая была максимально близка к сознанию, а именно – подавленное зло. С другой стороны, вторая составляющая личности ничуть не стала лучше. Лучшая часть души Джекила так и осталась двойственной и сложной, в отличие от целостного в себе Хайда, стремившегося поглотить тело Джекила.
С логической неумолимостью дальнейшая судьба Джекила стала судьбой полного развращения и уничтожения души. Совесть постепенно засыпала:
«Генри Джекил часто ужасался поступкам Эдварда Хайда, но странность положения, неподвластного обычным законам, незаметно убаюкивала совесть. Ведь в конечном счете виноват во всем был Хайд и только Хайд. А Джекил не стал хуже, он возвращался к лучшим своим качествам как будто таким же, каким был раньше».
В конце концов, Эдвард Хайд стал возвращаться без предупреждения и с каждым днем вернуться в тело Джекила становилось все труднее, а препарата необходимо было все больше. Хайд по сути своей – классический образец традиционного в истории западноевропейской литературы искусителя, Мефистофеля, Торберна, торговца тенью, а в конечном счете – бесовского духа. Конечно же, никакого разделения личности на самом деле не произошло и произойти не могло. Перед нами классический пример бесовской одержимости:
«Джекил (составная натура) то с боязливым трепетом, то с алчным смакованием ощущал себя участником удовольствий и приключений Хайда, но Хайд был безразличен к Джекилу и помнил о нем, как горный разбойник помнит о пещере, в которой он прячется от преследователей. Джекил испытывал к Хайду более чем отцовский интерес. Хайд отвечал ему более чем сыновним равнодушием».
Власть духа зла всегда воплощается в форме той или иной наркотической зависимости, когда всякая попытка избавиться от одержимости ведет к чудовищному страданию, муке и, как следствие, к возвращению в состояние пленения. Аналогичную попытку освобождения предпринимал и Джекил:
«Два месяца я свято соблюдал свое решение, два месяца я вел чрезвычайно строгую жизнь, о какой и мечтать не мог прежде, и был вознагражден за это блаженным спокойствием совести. Но время притупило остроту моей тревоги, спокойная совесть становилась чем-то привычным, меня начинали терзать томительные желания, словно Хайд пытался вырваться на волю, и, наконец, в час душевной слабости я вновь составил и выпил магический напиток... Мой Дьявол слишком долго изнывал в темнице, и наружу он вырвался с ревом. Я еще не допил своего состава, как уже ощутил неудержимое и яростное желание творить зло».
После совершенного Хайдом убийства члена парламента Джекил осознает, что катастрофа близка и решается полностью освободиться от власти Хайда. Однако решение это принимается слишком поздно. Спустя несколько дней воздержания и добродетельной жизни Джекил в мыслях (!) начинает формировать образ ушедшего Хайда, жалея себя и признавая себя вполне достойным человеком. В конце концов, разве Джекил хуже многих негодяев, живущих в лондонских трущобах? За что же ему стыдиться, ведь столько добра, сколько совершил он, вряд ли совершит обыкновенный англичанин за всю свою жизнь?
Эта эгоистическая, тщеславная мысль, совмещенная с подпольным желанием предаться старым сладким забавам вдруг сотрясла все его тело. Хайд, не нуждаясь более ни в чем, вырвался наружу.
Трагический финал повести известен. В ожидании приближения полиции, Хайд кончает жизнь самоубийством. Для нас же история не заканчивается, а продолжается и по сей день. Хайдов становится все больше, Джекилов – меньше. Не последней причиной этого является наше представление о человеке как о двусоставном существе, для которого зло – естественная, но подавляемая часть души, а потому прорыв его на поверхность в виде агрессии – не менее естественен, чем чувство голода или жажды.