кандидат философских наук доцент Литературного института им
Работа добавлена на сайт samzan.net:
Размышления над новой книгой
© 1998 г. А.И. ЗИМИН
СОЦИОЛОГИЯ И СВЯЗЬ ВРЕМЕН
ЗИМИН Александр Иванович - кандидат философских наук, доцент Литературного института им. AM. Горького.
В жизни ученого рано или поздно наступает период подведения итогов или переоценки ценностей, без чего оказывается невозможной плодотворная дальнейшая деятельность. Процесс этот универсален, поскольку способствует осмыслению прой денного, определению и выбору путей нового движения. Важность такой работы сомнений не вызывает, а опыт становится ценным источником информации как о формировании объективного научного знания, так и о его субъективном восприятии и воспроизведении.
Сравнительно небольшая по объему книга Б.М. Фирсова', безусловно, принад лежит именно к работам такого рода. Автор собрал и объединил в ней под одним заглавием девять статей, написанных им после 1991 г. Большая часть из них была опубликована в различных изданиях, в основу других - положены материалы докладов, прозвучавших на представительных научных собраниях. Все вместе они претендуют на то, чтобы выявить и показать связь времен в судьбах социологии в России.
Очевидно, что задача эта не простая. Современным исследователям далеко не все ясно относительно истории становления и развития русской социологии XIX - начала XX вв. в качестве самостоятельной науки, отличной от историографии и социальной философии, грань между которыми длительное время оставалась весьма условной. Ситуация усугубляется известными идеологическими причинами, которые привели к длительному и радикальному отрицанию или поглощению социологической тематики и проблематики советским обществоведением в форме исторического материализма и научного коммунизма. Однако и этот процесс не был столь прямолинейным и однозначным, как его довольно-таки часто пытаются представить нынешние критики советской идеологии и соответствующей научной политики. Ибо неоспоримым фактом является то обстоятельство, что возрождение социологии как самостоятель ной общественной науки наметилось и стало осуществляться именно в советский период с подачи тогдашних руководящих органов или властных структур, что справедливо отмечает и автор книги. Трудно не согласиться с утверждением, что в тех условиях возрождение могло происходить (и действительно происходило) только в рамках господствующей идеологии и, конечно, в пределах, ею устанавливаемых. Пределы же эти социологам старшего и среднего поколения хорошо известны: общие вопросы общественного бытия и общественного развития подлежат ведению исторического материализма, а на долю социологии как самостоятельной науки приходятся так называемые конкретные социальные исследования.
' Фарсов Б.М. Связь времен. Девять сюжетов о прошлом, настоящем и будущем. СПб.: Европейский Дом, 1997.108 с.
С точки зрения тогдашней общественно-политической системы и присущего ей института власти такое положение дел представлялось вполне естественным и закономерным: стратегия общественного развития была определена марксистско-ленинским учением и оставалось только корректировать ее проведение с учетом конкретных социальных изменений. Следовательно, в общественной науке должно было быть разделение труда - общетеоретические проблемы приходились на долю философии в лице исторического материализма и его "ближайшего родственника" научного коммунизма, а на долю социологии только конкретные социологические исследования. При такой постановке дела идеологическая и политическая ангажи рованность социологии не вызывала сомнений. В качестве конкретных социологических исследований она призвана была обеспечивать "единственно верное учение" прикладным эмпирическим материалом.
Ситуация эта даже в наши дни повсеместного сведения идеологических счетов с марксизмом и коммунизмом достаточно хорошо известна. Основные ее параметры определились еще в 60-70 гг. и нашли отображение в знаменитой полемике о предмете социологии, в которой участвовали практически все видные социологи того времени, включая и автора рассматриваемой книги. Суть ее, на мой взгляд, состояла в том, что утверждавшиеся теоретическим марксизмом потребность и необходимость социального развития на основе объективного знания об обществе и человеке приходили в противоречие с потребностью сохранения неизменными основных принципов практики строительства нового общества. Эта практика зачастую не только не совпадала с теорией, но и складывалась вопреки ей, по каким-то своим, специфическим законам. Противоречие было реальным, вполне "осязаемым", но публично признать его было невозможно без риска кинуть тень сомнения (по сути своей - ложного) на "безусловную истинность" марксистско-ленинского учения. При таких условиях возрождавшаяся социология изначально оказалась заложницей не столько марксистско-ленинской теории, претендовавшей благодаря трудам своих основоположников всего лишь на объективность ее научных положений, идей и выводов, сколько логики реального социалистического строительства в стране, которая не укладывалась в рамки существующей теории и объективное изучение и исследование которой сдерживалось господствовавшей моноидеологией.
Словом, теоретический марксизм требовал развития объективного знания об обществе, а практика так называемого социалистического строительства следовала своим законам, не совпадавшим с требованиями теории. Отсюда сторонники развития социологии (включая и нашего автора) не только в качестве конкретных социоло гических исследований, но и в качестве генератора общесоциальных теорий сделали со временем, на первый взгляд, весьма логичный вывод: социалистический путь развития России был отступлением ("мутантом") от пути общецивилизационного, основанного на естественных проявлениях жизни и здравого смысла.
Конечно, такому выводу по форме его трудно отказать в научности и теоре тичности. При этом, все же необходимо особо отметить, что под естественными проявлениями жизни и здравого смысла понимается утверждение индивидуализма и частной собственности вопреки неестественным коллективизму и общественной (или государственной) собственности. Что же касается советского периода развития социологии, то она обвиняется в том, что, будучи частью социальной философии государства, обслуживала потребности "неестественного" общества и "не пыталась вырвать его народ из плена социального времени и пространства" (с. 25). По мнению автора книги, "без осознания этой вины социология не в состоянии лечить наше общество" (там же).
Желание весьма благое, вроде бы научно обоснованное, но все же не очень убедительное. Ибо для обоснования своей позиции автор апеллирует к понятию естественности, с которым у него ассоциируется исключительно западный путь развития цивилизации, претендующий в наши дни на исключительную истинность и прогрессивность. А это само по себе не может не настораживать социолога, особенно
прошедшего школу советской моноидеологии с ее претензией на единственную верность марксистско-ленинского учения. За утверждением естественности западной цивилизации видится обратная сторона медали - все та же ее исключительность, молчаливо лишающая человечество права на иные формы общественного развития, которые, тем не менее, не только естественно существовали в его истории, но и продолжают столь же естественно существовать в наши дни, упорно сопротивляясь "благотворительному" натиску модернизации и глобализации по западному сценарию.
Не видеть этого обстоятельства современный обществовед, если он не ангажи рован новой господствующей идеологией и желает остаться верным принципам объективности и научности, не имеет права. Кстати, это требование вполне согла суется с теми представлениями о научности, которые сложились именно в процессе развития западной социальной мысли. Последняя вынуждена была, вопреки тради ционному европоцентризму, на основе многочисленных этнологических, антрополо гических и социально-культурных исследований, интенсивно проводившихся в Х1Х-ХХ вв. практически во всех регионах мира, выдвинуть и обосновать идею множественности сосуществующих культур или культурно-исторических систем с различными формами социальной организации. Констатация этого факта явилась закономерным результатом развития научных представлений о различных народах, их культурах, формах социальной организации, мировоззрений и даже мышлений. Накопленных на этой почве знаний оказалось достаточно как для объяснения практики воспроизведения традиционных форм организации их жизни и деятельности, так и для понимания адаптации опыта других культурно-исторических систем, без заметного нарушения и утраты основ своей оригинальности и самобытности.
Но, похоже, что наше отечественное обществоведение все еще находится под влиянием старых научно-теоретических стереотипов европоцентристского толка, правда, в их обновленном, американоцентристском варианте. Ибо, с точки зрения современных представлений о научности, между классическим марксизмом, на который опирались советские политики, и теориями Pax Americana модернизации и глобализации, которыми оперируют нынешние вершители судеб мира, большой разницы не существует. В основе этих теорий лежат одни и те же принципы безусловного, некритического переноса на объяснение разнообразия мировых культурно-исторических процессов и закономерностей, выявленных на основе изучения все той же западной культурно-исторической системы. В этом смысле теоретический коммунизм и теоретический демократизм - "родные братья". Разногласия же между ними - исключительно "внутрисемейные".
Последнее обстоятельство прекрасно объясняет, почему многие вчерашние марксисты и коммунисты практически безболезненно стали горячими поборниками демократии. Но этим же, на мой взгляд, объясняется почему нынешний российский теоретический демократизм оказывается на каждом шагу, мягко говоря, несостоя тельным, а практика "демократического" строительства так же, как в свое время практика коммунистического строительства, весьма отдаленно соответствует теории.
За примером далеко ходить не требуется. Достаточно обратиться к проблеме коллективизма, с одной стороны, и индивидуализма - с другой. Общие параметры ее достаточно хорошо известны. "Мутант" коммунизм делает ставку на коллективизм, в котором растворяется и поглощается любое проявление человеческой индивидуаль ности и культивируются массовая инертность, безответственность, иждивенчество, а "естественный" демократизм предоставляет все условия и возможности именно для развития индивидуализма и индивидуальной ответственности. Этот аргумент активно эксплуатировала демократическая оппозиция в борьбе с "реакционной" партократией. Но вот в 1991 г. ситуация кардинально изменилась. Демократическая оппозиция легально, в процессе дяяократических выборов, состоявшихся при "тоталитарном коммунистическом режиме", пришла к власти. Казалось бы, теперь есть все возможности для проведения политики, которая вернет страну в русло "естественного общецивилизационного развития". Но не тут-то было. И наш автор, отдавая дань
социологической объективности, констатирует: "Общество в лице своих институтов не сумело обеспечить цивилизационную реализацию индивидуальной свободы. Оно по-прежнему устами своих интеллектуалов ностальгически подчеркивает важность коллективных качеств, проявляя тем самым заботу о том, чтобы сохранялась посредственность и не стимулировались личные достижения, личная ответственность" (с. 51).
И получается, что опять не все ладно в "датском королевстве". Хотели-то как лучше, и в очередной раз... Так почему же, почему? Конечно, и этот, очередной раз можно объяснить недостатком профессионализма у российских политиков, интеллек туалов, "незрелостью" народа, искусственным морем многопартийности, конфликтом между демократическими и национал-патриотическими позициями - все теми же темнотой, невежеством, отсутствием культуры, дефицитом нравственности и прочими дефицитами. Но это на самом деле ничего не объясняет из того, что происходило и происходит в России, и потому и не может служить основанием для разумной модернизации общества.
У данной проблемы есть сторона, которую предпочитают не видеть сторонники европо- или американоцентризма: Россия - особая культурно-историческая система, имеющая много общего с западноевропейской культурой, готовая учиться у Запада в области экономики, промышленности, науки, искусства и т.д., но ей никогда не удавалось слепо копировать зарубежные образцы, потому что этому мешало и продолжает мешать своеобразие, самобытность российской жизни, ее традиций, истории и культуры. Когда же такие попытки в нашей истории случались, то на первых порах приводили к смешным и унизительным формам смешения "французского с нижегородским", аглицкого цилиндра со смазанными купеческими сапогами, а добродетельного франкмасонства с залихватским российским фармазонством.
Гордиться здесь нечем, но и заниматься уничижением нет оснований. При всех своих издержках российская культурно-историческая система существует не менее тысячи лет - это если считать от крещения Руси. В таком своем качестве она обеспечивала выживание народа, его приращение, достойное взаимодействие с народами других культурно-исторических систем, среди которых Западная Европа не была единственной. Эта культурно-историческая система выработала собственные формы социально-политической организации, духовности, ментальности и нравствен ности, не совпадающие с аналогичными элементами иных систем. Разве не удивительно, что Русь не имела в своей истории рабовладельческой стадии развития, что русское православное христианство не совпадало не только с католицизмом, но даже православием греческим, что русское самодержавие, даже в его развитой форме, не аналогично европейскому абсолютизму, российское крепостничество - европей скому феодализму, а российский капитализм конца XIX - начала XX вв. отличался таким своеобразием, что В.И. Ленин, непоколебимый адепт марксистской теории, вынужден был определить его как империализм? Слишком много было и есть в российской культурно-исторической системе такого, что отличает ее от Западной Европы и иных культурно-исторических систем.
Сюда же относится и знаменитый вопрос о русской интеллигенции, которая в исторической перспективе, при всем возможном сходстве, не отождествляется с западными интеллектуалами. Автор книги, судя по всему, хорошо знает историю этого вопроса. Он совершенно верно воспроизводит особенности формирования интеллигенции в России, определяет ее место в жизни страны при царской и советской власти, однако в духе все той же логики обновленного европоцентризма выносит ей приговор: "Историческое время интеллигенции сочтено... Субъектом исторического действия становятся интеллектуалы" (с. 52-53).
Конечно, возможность такого развития событий в России исключать из рассмот рения не следует. Однако возможность - это еще не ее реализация. И, если учитывать реальную, а не воображаемую ситуацию, то до такого результата путь лежит не
ближний. Чтобы уяснить это, достаточно задуматься над вопросом, почему уже в начале XIX в. встал в России вопрос об интеллигенции как носительнице не только западноевропейского знания и образования, свидетельствующих о ее элитарности, но и особой миссии - руководства народом в деле его просвещения и освобождения от деспотизма. А это весьма важный момент, особенно если помнить о том, ччо "при Петре и его ближайших преемниках русское общество нуждалось прежде всего в элементарном образовании", "правительство, в свою очередь, испытывало нужду в людях, получивших профессиональную подготовку" (с. 58).
Однако применение понятия "общество" к тогдашнему социально-политическому и культурно-историческому устройству - в лучшем случае его теоретическая модер низация. Русская среда того времени не знала общественной жизни в западно европейском смысле этого слова. Общественности просто не существовало. Поэтому полагать, что тогдашнее русское общество требовало образования - преувеличение. С другой стороны, государственные потребности, выразителями которых были российские самодержцы, действительно побуждали к ассимиляции достижений науки, техники и культуры, обеспечивших значительные политические и экономические достижения Европы.
При существовавших условиях средства к этому также могли быть государст венными, а не общественными, сверху, "по указу", а не снизу, по инициативе общественности, которой в то время еще не существовало. Но существовала культурно-историческая и политическая жизнь в ее внешних и внутренних формах, а именно она настоятельно требовала поставить научяо-технияясуие и военные достижения Запада на службу России. Поэтому в России политика в области образования и просвещения шла за жизнью, за необходимостью сохранения, выжи вания государственно-политического организма, но - впереди собственно общест венных потребностей. И в этом также проявляется одно из фундаментальных культурно-исторических отличий России от Запада. Бессмысленно оценивать данное отличие с точки зрения "хорошо" или "плохо". Такие оценки сродни сравнительно недавним попыткам "научного" обоснования преимуществ белой расы над всеми прочими, в основе своей уже преодоленным, но, как известно, рецидивы даже в этой области теоретизирования случаются.
История светского образования и просвещения в России, на первый взгляд, давно и хорошо изучена. Революционная роль Петра 1 здесь бесспорна. Бесспорен и петров ский субъективизм в проведении образовательной реформы в России. Менее бесспорно и даже сомнительно изображение последствий петровских реформ как "западниками", так и "славянофилами", которых обычно делят на сторонников или противников новшеств в западноевропейском духе. Такое альтернативное деление само по себе "искусственно", а потому, в данном случае, порочно, ибо появление западников и славянофилов стало одинаково возможно только как следствие начатого Петром 1 интенсивного процесса светского просвещения России. Понимание русскими образованными людьми отличчя России от Европы и выражение этого понимания на языке и в понятиях науки и философии, выработанных в рамках западной культуры, стало возможным только по мере овладения этими выразительными средствами, путь к которым лежал в то время только через светское образование и просвещение. Так что и "западники" и "славянофилы" в равной степени порождение петровской политики, преследовавшей государственные, а не общественные интересы, о которых в то время в России не имели ни малейшего представления даже образованные по тем временам люди. Светскому обществу еще только предстояяо родиться из петровских причуд и прихотей, вроде его знаменитых ассамблей.
Петровский прагматизм или, по другой терминологии, государственная корысть в деле светского просвещения России - факт установленный. Государству (государю) нужны были профессионально подготовленные специалисты, а потому были найдены и использованы различные средства для удовлетворения такой потребности: одних
приглашали из-за границы, других посылали учиться за границу, для третьих создавали школы и училища на родине. К однообразию в этом деле не стремились. Решали проблему творчески. Российские учебные заведения создавались не просто в подражение европейским, а применительно к местным условиям для быстрого насыщения армии и государственных институтов профессионально подготовленными людьми.
Естественно, что профессионализм был избирательным, по европейским меркам -варварским и односторонним. Но даже в таком виде он позволял государству двигаться вперед, создавая вместе с тем никем не планировавшуюся новую почву и среду для коммуникации образованных людей - подданных государства, следствием чего стало, говоря языком современной социологии, светски образованное сообщество или, как оно себя определило во второй половине XIX в., образованный класс.
Особенности формирования в России образованного класса состояли в том, ччо он изначально включал в себя представителей разных сословий (за исключением крестьян), открывая им. благодаря петровской табели о рангах, путь к личному или даже потомственному дворянству, т.е. в элиту. Прямым следствием петровской реформы стало порождение разночинной образованной среды, в которой знания и чиновная табель о рангах оказывались специфически российским средством сглажи вания сословно-имущественных различий. Конечно, родовая знать сохраняла свои претензии на исключительность, но и ей приходилось терпеть в своей среде "безродных выскочек", верно служивших если не государству, то государю.
С другой стороны, государственная служба стала для родовой знати и потомст венного дворянства стимулом к профессиональному образованию и просвещению, которые в период царствования Екатерины II после жалованной грамоты о вольности дворянской, все больше становятся для дворянства уже не только залогом служебных успехов, но и образом жизни, формой проведения досуга, статусной характеристикой. Тем самым в истории российского образования и просвещения были заложены основы его депрофессионализации и универсализации. По времени это совпало с развертыванием деятельности Московского университета, распространением моды не только в столичной аристократической, но и в провинциальной дворянской среде на домашнее образование, столь блестяще описанное Д.И. Фонвизиным и А.С. Пушкиным.
Издержек было много, но, тем не менее, приобщение к образовательным ценностям и освобождение от обязательной государственной службы явились предпосылками, на основе которых выросла русская образованная и критически мыслящая сначала дворянская, а вслед за ней и собственно разночинная оппозиция.
Таким образом, главными следствиями светского просвещения России можно считать формирование образованного класса людей, получившего вкус к знаниям, литературе, науке, искусствам, - всему тому, что составляет фундамент светской духовности. Он включал в себя представителей различных сословий, большая часть которых служила своими знаниями государству, но вместе с тем в нем складывался такой слой, который превращал образование и просвещение в образ жизни, в форму времяпрепровождения свободных от государственной службы, но обеспеченных людей. Русское светское общество включало в себя и поборников, и противников образовательной культуры, но даже противники не могли уже обходитьсяяхотя бы без элементарной образованности. Вместе с тем, именно знания, наука, литература, просвещенная критическая мысль становились почвой для формирования общест венной жизни, обеспечивающей развитие идеологии и мировоззрения, альтернатив ных государственным.
В этом также проявляется своеобразие формирования русской общественности и ее отношений с государственной властью, удивительным образом возрожденное и воспроизведенное в советский период. Государственная власть, исходяяиз своих политических интересов, положила начало развитию светского просвещения и обра-
зованияяна Руси. Власть стимулировала даже формирование светской обществен ности. Но она же породила себе в лице этой общественности и образованной среды решительного критика и противника, очень быстро научившегося апеллировать к научной и философской истине, свету естественного знания, сияющего на Западе, в борьбе с самодержавной или тоталитарной властью.
Это устойчивое для нашей культурно-исторической системы противоречие сложилось в России еще в XVIII в. И, хотим мы этого или нет, именно оно предопределило особенности формирования русской интеллигенции, ее критический настрой, оппозиционность власти, претензию обличать злоупотребления власти и теоретически объяснять ее заблуждения, предлагать свои прожекты по освобождению народа и улучшению его участи в духе западноевропейской культуры и цивилизации. Это же противоречие, когда оно решалось в пользу все понимающей и все объясняющей интеллигенции, наиболее радикальных ее в этом смысле представителей, оборачивалось для народа кровью и страданиями, которые невозможно оправдать никакими "единственно истинными" учениями или теоретическим плюрализмом.
Ситуация вряд ли изменится, если на смену интеллигентам дилетантам придут "интеллектуалы" и "профессионалы". И тех и других Россия уже знала; и те и другие, претендуя на знание того, что такое счастье народное и куда за ним надо идти, не единожды ставили народ на грань великих страданий. Ларчик же открывается довольно просто: со времен Петра 1 мы имеет дело с попытками (вынужденными во многих отношениях и некритическими) ассимиляции западной культуры такими темпами, которых самобытная культура не выдерживает без потрясений, без мук и боли, а порой и крови. Это не означает, что стране необходимо отказаться от каких бы то ни было контактов с иными культурно-историческими системами. Любая попытка самоизоляции рано или поздно обречена на неудачу. Но есть естественный предел интенсивности усвоения новых культурных данных, их переработки и приспособления к основаниям своей жизни, ментальности, духовности, традиции, т.е. всего того. что составляет "организм" культурно-исторической системы, У нашей культурно-исторической системы могучий организм. Об этом свидетельствует ее тысячелетняя история. Но по мере просвещения нашей интеллигенции не вредно усвоить элементарное гигиеническое требование - ничего слишком, излишество вредит, как вредит ей нынешняя воинствующая политизация, очередной запой "демократизма", перестройка системы образования, которая создавалась веками для решения задач данной культурно-исторической системы, по очередному западному образцу, и многое другое. Глупо ломать старый и обжитой дом, даже в угоду последней научной моде, накануне приближающегося ненастья и при отсутствии реального, а не воображаемого жилья. Мысль элементарная и здравая, но для идеологов очередной радикальной реформы российской жизни по западному образцу не приемлемая. Впрочем, современная российская интеллигенция социально, экономически, а также идеологически не однородна и "плюралистична". Не исключено, что по мере роста культурно-исторического самосознания понятие "связь времен" станет для кого-то в ее среде рабочим и наполнится конкретным содержанием, отражающим внутреннее единство и преемственность российской культурно-исторической системы, всегда готовой учиться у других разумному, доброму, вечному. Не исключено и то, что русская интеллигенция вопреки своему исконному культурно-историческому простодушию все же научится отличать культурные и научно-теоретические злаки от соседствующих с ними идеологических плевел коммунистического, демократического, националистического и любого другого толка, мешающих развитию адекватного ее самосознания.
Книжная полка социолога
АНДРЕЕВ С.В. Кадровый потенциал и проблемы занятости в условиях перехода России к рыночным отношениям. М.: Ин-т социологии, 1997. 360 с.
БЕДЖАНОВ М.Б. Проблемы национальных отношений на Северном Кавказе и пути их решения. Майкоп: РИПО "Адыгея", 1997. 440 с.
БОЧАРОВ М.П. От социальных ценностей к социальному государству. М.: Луч, 1997. 174 с. БУЛГАКОВ С.Н. Труды по социологии и теологии: В 2-х т. / Изд. подгот. В.В. Сапов. М.: Наука, 1997. (Социол. наследие). Т. 1. От марксизма к идеализму. 336 с. Т. 2. Статьи и работы разных лет. 1902-1942. 826 с.
ВИНДЕЛЬБАНД В. От Канта до Ницше: История новой философии в ее связи с общей культурой и отдельными науками / Пер. с нем. М.: Канон-Пресс; Кучково поле, 1998. 494 с. (Канон философии).
ВОЗЬМИТЕЛЬ А.А. Способы бизнеса и способы жизни российских предпринимателей / Ин-т социологии РАН. М., 1997. 252 с.
ГОФМАН А.Б. 7 лекций по истории социологии. М.: Книжный дом "Университет", 1997. 210 с.
ДАДИАНИ Л.Я. О попытках создания в России лево-правого блока оппозиционных сил. 1989-1996 гг. / Ин-т социологии РАН. М., 1997. 1 10 с.
Ежегодный государственный доклад "О положении детей в Российской Федерации. 1996 год". М.: Синергия, 1997. 160 с.
Женщины в экстремальных ситуациях: защита прав и интересов женщин. Материалы международной конференции (Москва, 23-25 января 1997 г.) / Рос. Акад. гос. службы. Экологическая женская ассамблея. Конфедерация деловых женщин России. ЮНЕСКО. Кн. 1-4. М., 1997.
ИОНИН Л.Г. Социология культуры, 2-е изд. М.: Логос, 1998. 278 с.
КОН И.С. Сексуальная культура в России: клубничка на березке /Ин-т этнологии и антропологии РАН. М.: О.Г.И., 1997. 460 с.
ЛАНГЕ Я. Средства массовой информации в странах СНГ. Анализ политической, законодательной и социально-экономической структур / Программа демократии TACIS Европейского союза; Европейский ин-т средств массовой информации. Дюссельдорф, 1997. 326 с.
МАРКОВИЧ Д.Ж. Социология труда /Пер с сербскохорват. М.: Изд-во РУДН, 1997. 512 с.
МОМДЖЯН К.X. Введение в социальную философию. М.: Книжный дом "Университет"; Высш. Ц1К., 1997. 448 с.
Наркомания как форма девиантного поведения / Ин-т социологии РАН; Под общ. ред. М.Е. Поздняковой. М., 1997. 64 с.
Население России. 1996 г. 4-й ежегод. демограф, доклад / Отв. Ред. А.Г. Вишневский. Ин-т народнохоз. прогнозирования РАН. Центр демографии и экологии человека. М., 1997. 166 с.
НАСИБУЛЛИН Р.Т. Население Башкортостана: социально-демографический анализ / Ин-т социально-экономических проблем народонаселения РАН. М., 1997. 160 с.
Нетипичная семья: образ жизни и положение в Российском обществе. Сб. статей / Под ред. Е.Ф. Ачильдиевой. Ин-т социологии РАН. М.: Станки, 1997. 176 с.
Обновляющаяся Россия: формирование нового гуманитарного пространства: Материалы Меркушинских науч. чтений / Отв. Ред. Н.М. Арсентьев. Саранск: Тип. "Красный Октябрь", 1997.346 с.
Общая социология и частные социологические дисциплины. Программа курсов двух годичного обучения на степень магистра социологии (magisterium) / Ин-т социологии РЦГО (Университет); Ин-т социологии РАН. М., 1998. 192 с.
Опыт русского либерализма. Антология. М.: Канон, 1997. 480 с. (История философии в памятниках).
Подростки в северном городе. Проблемы реабилитации "трудных". Екатеринбург - Надым: Ин-т экономики УрО РАН, Надымское управл. народного образ, и науки, НИЦ "Горизонт-М", 1997.472 с.
Рабочие и интеллигенция России в эпоху реформ и революций: 1861 - февраль 1917 г. / Отв. ред. С.И. Потопов. СПб.: Русско-Балт. информ. центр БЛИЦ, 1997. 639 с. Российский статистический ежегодник / Госкомстат России. М., 1997. 748 с. Россия: национальная идея. Социальные интересы и приоритеты. М.: Фонд содействия развитию социальных и политических наук, 1997. 207 с.
Россия: новый этап неолиберальных реформ: Социальная и социально-политическая ситуация в России в первой половине 1997 г. / Под ред. Г.В. Осипова и др. М.: Республика, 1997. 368 с.
Россия: Объединяющая идея. Путь выхода из кризиса. Улучшение жизни каждого / Акад. социальн. технологий и местного самоуправления: Самар. гос. экон. акад. Москва - Самара, 1997.112 с.
Россия: центр и регионы. Вып. 1 / ИСПИ РАН. М., 1997. 152 с.
РУТКЕВИЧ А.М. Психоанализ. Истоки и первые этапы развития. М.: ИНФРА-Форум, 1997. 344 с.
СОРОКИН П. Главные тенденции нашего времени / Пер. с англ., сост., предисл. Т.С. Ва сильевой. М.: Наука, 1997. 352 с.
Социальные проблемы Югры. (Сборник аналитических и статистических материалов) / Социол. центр Администр. Ханты-Мансийского автоном. округа. Ханты-Мансийск, 1997. 96 с.
Социокультурные исследования. 1997: Сб. ст. Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1997. 272 с.
Социологический энциклопедический словарь. На русском, английском, немецком, фран цузском и чешском языках / Ред.-координатор Г.В. Осипов: ИСПИ РАН. М.: Издат. группа ИНФРА; М-НОРМА, 1998. 488 с.
Социология межнациональных отношений: Словарь-справочник / Под общ. ред. В.Н. Ива нова, Г.Ю. Семигина. М.: Р-Центр, 1997. 160 с.
ТАДЕВОСЯН Э.В. Социология: Учеб. пособие. М.: Знание, 1998. 272 с. ФРОЛОВ С.С. Социология: Для вузов, 2-е изд., перераб., доп. М.: Логос, 1998. 359 с. ЧИЛИНГАРОВ А.Н., КОКАРЕВ Е.М. Размышления о российском Севере. М.: Янус-К.. 1997.480 с.
ШАНИН Т. Революция как момент истины: Россия. 1905-1907 гг. 1917-1922 гг. / Пер. с англ. М.: Весь Мир, 1997. 556 с.
Материал подготовила B.C. СЫЧЕВА
2. Варианты ответа- отражение хозяйственных операций в регистрах бухгалтерского учета отражение хозя
3. Сущность правового института освобождения от уголовной и административной ответственности 1
4. специалист Лечение болезней почек считается высокоэффективным только на ранних стадиях болезни на поздни
5. Course of the Cold Wr led to rivlry with ntions of the Wrsw Pct which formed in 1955
6. сетей Угрозы и уязвимости проводных корпоративных сетей Угрозы и уязвимости беспроводных сетей Сп
7. ОСОБИСТІСНІ ОСОБЛИВОСТІ ХВОРИХ, ЯКІ ПЕРЕНЕСЛИ ІНФАРКТ МІОКАРДА ІЗ ЗУПИНКОЮ КРОВООБІГУ
8. Астрономічна карта
9. Институт пищевых технологий филиал Государственного бюджетного образовательного учреждения высшег
10. либо симптомов проявления
11. Насінництво й насіннєзнавство олійних культур.html
12. Тема- Представительство в суде
13. Тамбовский государственный технический университет Кафедра Экономика Профиль Бухгалтерский учет
14. Проблеми агропромислового комплексу в ринковій системі
15. Засоби діагностики знань студентів з національної економіки
16. реферат дисертації на здобуття наукового ступеня кандидата технічних наук Одес
17. Соціальна педагогіка Ліщук Олександр Петрович Науковий керівник- кандидат педагогічних наук доц
18. варианта ведения учета определяется главой хозяйства и зависимости от размера хозяйства и экономической цел
19. Тема- Е А Благинина Цель- расширить знания детей о жизни и творчестве Е
20. МОДУЛЬ ІІ Який вид непрацездатності характеризується неможливістю виконання людиною попередньої робот