Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
ПОВЕДЕНИЕ ИЗБИРАТЕЛЕЙ В РОССИИ: ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПЕРСПЕКТИВЫ И РЕЗУЛЬТАТЫ РЕГИОНАЛЬНЫХ ВЫБОРОВ
В западной политологии разработан корпус теорий, основанных на осмыслении ^ длительной практики свободных выборов в устоявшихся демократиях и позволяю-§ щих объяснять и предсказывать массовое электоральное поведение. Применимы ли v данные теоретические конструкции при анализе политических процессов, наблюда-^ емых в современной России? Я попытаюсь ответить на этот вопрос, опираясь на г j результаты выборов глав исполнительной власти в регионах России в 1996 и январе 1997 гг. В первой части статьи будут изложены основные теории электорального поведения и рассмотрены предпринимавшиеся ранее попытки применить их при интерпретации политических реалий Восточной Европы и России. Вторая часть статьи посвящена обсуждению проблем операционализации используемых понятий. Здесь же будут проанализированы результаты региональных выборов и сформули рованы выводы о том, в какой степени существующие теории электорального пове дения "работают" на российском материале.
ТЕОРИИ ЭЛЕКТОРАЛЬНОГО ПОВЕДЕНИЯ И ИХ ПРИМЕНЕНИЕ В ПОСТКОММУНИСТИЧЕСКИХ ДЕМОКРАТИЯХ
"Социологический подход". Основы данного подхода к анализу электорального дд поведения были заложены в реяультате исследования, проведенного группой амери-__ канских ученых под руководством П.Лазарсфелда по материалам президентских выборов 1948 г. (1). Исследование показало, что при голосовании выбор избирателей определяется не сознательными политическими предпочтениями (каковых, как вы яснилось, у большинства просто нет), а принадлежностью к большим социальным группам. Каждая подобная группа обеспечивает той или иной партии стабильную базу электоральной поддержки. Сам же акт голосования оказывается не (^Ьлько свободным политическим волеизъявлением, сколько проявлением солидарности дн-дивида с группой. Такое поведение избирателей было названо экспрессивным. За ключения группы Лазарсфельда получили подтверждение в работах западноевро пейских ученых, показавших применимость "социологического подхода" в боль шинстве либеральных демократий (2).
Важную роль в развитии "социологической" теории электорального поведения сыграла статья С.М. Липсета и С.Роккана, в которой была обоснована "генетическая модель" формирования партийных систем и соответствующих им структур избира тельских предпочтений на Западе (3). Липсет и Роккан выделили четыре типа конфликтов, оказавших особенно серьезное воздействие на позднейшую электо ральную политику: между центром и периферией, государством и церковью, городом и селом, собственниками и рабочими. Каждый из этих конфликтов создает "раскол" (cleavage) в обществе, определяющий структурирование поддержки партий и канди датов. Наиболее распространенный тип "раскола", как показали более поздние исследования, — дифференциация на рабочий класс и буржуазию (4). Однако в тех случаях, когда общество разделено по религиозному или этническому признаку, доминирующими становятся конфессиональные и этнические факторы (5).
Теоретические основания "социологического подхода'" разработаны весьма тща тельно. Однако его эмпирическая адекватность — в частности, способность предска-
ГОЛОСОВ Григорий Васильевич, кандидат философских наук, доцент, преподаваггель Европей ского университета, Санкт-Петербург.
зыватъ исходы выборов в Западной Европе и, в особенности, в США— оказалась не очень высокой. Это побудило американских ученых, группировавшихся вокруг Э.Кэмпбелла, предложить новую трактовку поведения избирателей, получившую название "социально-психологического подхода".
"Социально-психологический подход". В рамкахданного подхода электоральное поведение по-прежнему рассматривается как преимущественно экспрессивное, но объектом, с которым солидаризируются избиратели, выступает не большая социаль ная группа, а партия (6). Согласно представлениям сторонников "социально-психо логического подхода", склонность к поддержке определенной партии вырабатывает ся у индивида в процессе ранней социализации. Поэтому человек часто голосует за ту же самую партию, за которую голосовали его отец, дед или даже более отдаленные предки. Подобный "выбор" партии, определяемый как "партийная идентифика ция", является важной индивидуальной ценностью, отказаться от которой непросто даже тогда, когда этого требуют реальные интересы. Так, проведенные в США исследования, в частности, показали, что избиратели нередко приписывают парти ям, к которым испытывают психологическое тяготение, собственные установки, совершенно не заботясь о том, насколько это соответствует действительности.
"Социально-психологический" подход успешно применялся при изучении элек торального поведения в Западной Европе (7). Его влияние оказалось настолько сильным, что к настоящему времени понятие "партийной идентификации" можно считать одним из важнейших в электоральных исследованиях на Западе. Предпри нимались и попытки создать интегративную теорию, объединяющую "социологиче скую" и "социально-психологическую" модели экспрессивного поведения избира телей (8).
Вместе с тем, выявилась и определенная ограниченность обеих концепций: по скольку распределение социальных статусов в массовых электоратах и "партийная идентификация " относительно стабильны, названные теории не способны объяснить сколько-нибудь значимые сдвиги в избирательских предпочтениях. Данный недо статок стал особенно очевиден в конце 60-х — начале 70-х годов, когда в большин стве развитых либеральных демократий начался массовый отход избирателей от 45 традиционных политических партий и заметно ослабла связь между классовой при- — надлежностью и выбором при голосовании (9). Осознание неадекватности теорий экспрессивного поведения подтолкнуло некоторых исследователей к поиску подхо да, который мог бы по меньшей мере дополнить эти теории и послужить более надежной основой объяснения эмпирических данных.
"Рационально-инструментальный подход". Первый толчок к разработке кон цепции, исходящей из инструментального характера выбора при голосовании, дала классическая работа Э.Даунса "Экономическая теория демократии". Фундамен тальное для этой концепции положение состоит в том, что "каждый гражданин голосует за ту партию, которая, как он полагает, предоставит ему больше выгод, чем любая другая" (10). Сам Даунс, правда, считал, что ведущую роль в соответствую щих оценках играют идеологические соображения. Подобная трактовка расчета избирателей противоречила данным эмпирических исследований, отнюдь не свиде тельствовавшим о высоком уровне идеологической ангажированности массовых электоратов. Да и в целом представление о рядовом избирателе, тщательно просчиты вающем возможные результаты своего выбора на основе анализа огромного объема информации о партийных программах, с трудом согласовывалось со здравым смыслом.
Решающий шаг к преодолению этих недостатков был сделан в работах М.Фиори-ны, который во многом пересмотрел представления Даунса о роли идеологии в формировании избирательских предпочтений. Как пишет Фиорина, "обычно граж дане располагают лишь одним видом сравнительно "твердых" данных: они знают, как им жилось при данной администрации. Им не надо знать в деталях экономиче скую или внешнюю политику действующей администрации, чтобы судить о резуль татах этой политики" (II). Иными словами, существует прямая связь между поло жением в экономике и результатами выборов. Это не означает, что люди смыслят в экономике больше, чем в политике. Просто при голосовании избиратель исходит из того, что именно правительство несет ответственность за состояние народного хозяй ства. Если жилось хорошо — голосуй за правительство, если плохо — за оппозицию.
Такое поведение избирателей является не только инструментальным, но и рацио нальным в том смысле, что индивид минимизирует собственные усилия по достиже нию сознательно сформулированных целей, — в частности, по сбору информации, необходимой для принятия решения (12).
Представленная в работах Фиорины теория "экономического голосования" про верялась как на американских, так и на западноевропейских массивах электораль ных данных, и полученные результаты оказались достаточно убедительными (13). Но, как и всякая новая теория, она порождает немало разногласий даже в рядах своих приверженцев. Во-первых, не до конца ясно, основывается ли выбор при голосовании на оценке избирателями собственного экономического положения ("эгоцентриче ское голосование") или результатов работы народного хозяйства в целом ("социот-ропное голосование"). Эмпирические данные по США и Западной Европе в целом свидетельствуют в пользу второй модели (14). Во-вторых, продолжается полемика по вопросу о том, что важнее для избирателя — оценка результатов прошлой дея тельности правительства ("ретроспективное голосование") или ожидания по поводу того, насколько успешной будет его деятельность в случае избрания на новый срок ("перспективное голосование"). В современной литературе, ориентированной на анализ эмпирического материала, чаша весов, похоже, склоняется в сторону первой позиции (15).
Падение авторитарных режимов в восточноевропейских странах и проведение там состязательных выборов заставили многих исследователей обратиться к запад ным теориям электорального поведения в поисках моделей, которые были бы приме нимы к сложным политическим реалиям новых демократий. Результаты этих по исков трудно охарактеризовать однозначно, ибо "сопротивление материала" оказа лось довольно сильным. Так, скажем, "социологический подход" был сформулиро ван для обществ с укоренившимися, хорошо изученными социальными структурами, а также с устоявшимися связями между социальным положением индивида и его политическими установками. В посткоммунистическом мире ничего подобного не наблюдается. Дело не в том, что выбор при голосовании никак не связан со степенью материальной обеспеченности индивида или с уровнем его образования. Подобные связи выявлены ( 16). Но, как показывают исследования, они имеют весьма неустой чивый и часто непредсказуемый характер.
Неустойчивость и непредсказуемость связей между социальным положением ин дивидов и их электоральными предпочтениями привели некоторых аналитиков к заключению о том, что во многих новосозданных демократиях — например, в России — социальные базы выбора при голосовании не поддаются идентификации, а сам этот выбор делается исходя из соображений идеологического характера, персональных качеств кандидатов и т.д. (17). И действительно, в посткоммунистических странах практически не прослеживается наиболее популярный в западных электоральных исследованиях "раскол" — между собственниками и рабочими. "Расколы" по рели гиозному и этническому признакам, разумеется, сохраняют свое значение, однако они наблюдаются далеко не везде. Вместе с тем существует "раскол", давно уже отошедший на второй план как фактор электорального поведения в большинстве западных стран, но вполне значимый в некоторых посткоммунистических демокра тиях — между городским и сельским населением. Он отмечается, например, в Бол гарии (18) и — несколько менее отчетливо — в Венгрии (19).
В России наличие подобного раскола было впервые зафиксировано в 1989 г. при анализе результатов выборов депутатов Съезда народных депутатов СССР, показав шем, что "продемократический" субэлекторат концентрируется севернее 55 парал лели, а "прокоммунистический" — южнее (20). Интерпретируя сходные результа ты, полученные по данным нескольких общенациональных выборов в России, Н. В. Петров писал: "Горизонтальная, географическая вариация на уровне регионов ока зывается лишь проявлением более фундаментальной и всеобъемлющей вертикаль ной, иерархической вариации по основанию "город — село" (21). (Анализ причин, по которым сельское население России — и Болгарии — более склонно поддерживать левые силы, наследующие правившим при старом порядке партиям, в то время как в Венгрии оно выступает базой правых, клерикально-националистических группи-
ровок, выходит за рамки настоящей работы. В данном случае важен сам факт суще ствования такого рода связей.)
Еще более серьезные трудности возникают с применением к восточноевропей ским реалиям "социально-психологического подхода" в версии "партийной иденти фикации". Это и понятно: при коммунистическом режиме состязательных полити ческих партий, которые могли бы послужить объектами притяжения избирателей, просто не было. Правда, в некоторых странах были восстановлены партии, действо вавшие до прихода коммунистов к власти, и иногда базы их поддержки обнаружива ют связь с прошлым (22). Однако нигде в посткоммунистическом мире — кроме, пожалуй, Румынии — такие партии не стали существенным фактором электораль ной политики. В большинстве восточноевропейских стран не приходится говорить и о значимой связи между фактом членства в коммунистической партии до начала демократизации и голосованием за наследующую ей партию на свободных выборах. Что же касается новообразованных партий, то их организационная нестабильность, равно как и отмеченная во многих исследованиях крайняя неустойчивость избира тельских предпочтений, делают саму мысль о применении к ним понятия "партий ной идентификации" довольно парадоксальной.
Означает ли это, что "социально-психологический подход" вообще не имеет перспектив в Восточной Европе? В версии "партийнойидентификации", разумеется, не имеет: нужно подождать несколько десятилетий. Однако вполне возможно, что у восточноевропейцев вырабатывается психологическая приверженность не к партиям как таковым, а к более широким, не охваченным партийными организационными рамками политическим тенденциям. При таком допущении картина меняется. В России, во всяком случае, отмечена весьма высокая стабильность голосований за "правящих демократов" и "оппозиционных коммунистов" от выборов к выборам (23). Динамика имеет место, но она не очень значительна.
Подобная идентификация не является, разумеется, "партийной", но можно пред положить, что с содержательной точки зрения речь идет о сходном феномене — о голосовании, обусловленном эмоциональной потребностью выразить солидарность с тем или иным участником электорального соревнования либо, напротив, протест 47 против определенной политической тенденции (или, скажем, страх по поводу ее — возможной победы). Имеем ли мы дело с "притяжением" или "отторжением" изби рателей, психологическая подоплека голосования остается неизменной, и это не позволяет полностью исключить возможность обращения к "социально-психологи ческому" подходу при изучении электоральных процессов в посткоммунистических демократиях.
Как ни странно, при анализе поведения избирателей в странах Восточной Европы и бывшего Советского Союза реже всего применяются теории "экономического го лосования" , хотя, казалось бы, отсутствие значимых социальных "расколов" и "пар тийной идентификации" должно было бы стимулировать исследователей к исполь зованию альтернативных подходов. Между тем, некоторым западным специалистам по электоральному поведению в посткоммунистическом мире выбор "экономиче ской" теории представляется наиболее разумным (24).
Одна из проблем, связанная с применением такого подхода, состоит в том, что первая фаза экономических реформ в Восточной Европе практически повсеместно сопровождалась ухудшением положения в экономике и падением уровня жизни населения, однако электоральный успех часто сопутствовал поборникам продолже ния или даже радикализации преобразований. Возможно, это и побудило Г.Китчель-та сформулировать гипотезу о том, что, в отличие от населения западных стран, граждане новых демократий голосуют, во-первых, эгоцентрично, а во-вторых — перспективно. Имеется в виду, что избиратель делает свой выбор, исходя из оценки того, сможет ли он лично улучшить свое экономическое положение путем конверсии индивидуальных ресурсов (образования, накоплений, профессионального опыта и т.д.) в новых экономических условиях. Соответственно, реальные результаты эяо номической политики йравительства почти не принимаются во внимание. Важнее ожидания.
Гипотеза Китчельта получила определенное эмпирическое подтверждение на материале ряда восточноевропейских стран (25). И все же она оставляет открытыми
весьма важные вопросы. Почему восточноевропейские избиратели, демократиче ский опыт которых весьма невелик, оказываются способными тщательно рассчиты вать последствия своего выбора, выказывая тем самым политическую заинтересо ванность и информированность, недоступные гражданам западных стран? Рацио нально ли вообще прибегать к подобным калькуляциям, учитывая крайне высокий уровень неопределенности в развитии посткоммунистических демократий?
К этому следует добавить, что данные по некоторым странам Восточной Европы прямо опровергают гипотезу Китчельта, недвусмысленно указывая на "ретроспек тивный" и "социотропный" характер голосования (26). Автор настоящей статьи получил достаточно показательные результаты, применяя теорию "экономического голосования" в ее "ретроспективно-социотропной" версии к результатам общенаци ональных парламентских выборов в четырех восточноевропейских странах (27). К сожалению, до сих пор никто из исследователей не пытался проанализировать с подобных теоретических позиций кроссрегиональные вариации в России. Работа О.Сенатовой и А.Якурина по выявлению корреляций между уровнями дотационно-сти регионов и результатами губернаторских выборов заслуживает внимания как первый шаг в данном направлении (28), однако понятно, что используемая учеными независимая переменная с трудом поддается интерпретации как показатель собст венно "экономического голосования".
Таким образом, анализ современной литературы не позволяет говорить о каких-либо определенных результатах применения существующих теорий электорального поведения при исследовании посткоммунистических реалий. С одной стороны, исс ледовательская практика — явно или неявно — ориентируется именно на западные модели. С другой — налицо серьезные трудности, связанные с существенными раз личиями между эмпирической базой рассматриваемых теорий и электоральным поведением в новых демократиях. Отсюда — необходимость специальной проверки, которая позволила бы установить степень применимости западных электоральных теорий в российских условиях на основе единообразного массива эмпирических данных.
ОПЕРАЦИОНАЛИЗАЦИЯ ПОНЯТИЙ И РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ
Сформулированная выше задача отнюдь не требует изощренно сложных иссле довательских техник. Методологию можно представить следующим образом: даны зависимые переменные (результаты выборов) и ряды независимых переменных, каждая из которых операционализирует базовое понятие какой-либо из рассматри ваемых теорий. Если между независимыми и зависимой переменными фиксируются существенные корреляции, то соответствующие теории "работают". Если таких корреляций нет или они несущественны — стоит разобраться, почему. Однако сна чала нужно установить, каким образом операционализируются основные теорети ческие понятия на российском материале. И это — гораздо более сложная задача.
Начну с зависимых переменных. Прежде всего необходимо ответить на вопрос: почему для проверки теорий электорального поведения используются именно ре зультаты выборов глав исполнительной власти в регионах России? В общественной дискуссии, сопровождавшей эти выборы, нередко звучала мысль о кардинальном различии между закономерностями поведения избирателей на общенациональных выборах, с одной стороны, и региональных — с другой*. И действительно, региональ ные выборы во многом отличаются от общенациональных. A priori можно было, например, предположить, что проявившиеся еще на региональных законодательных выборах 1994 г. преимущества инкумбентства (29) скажутся и на результатах губер наторских выборов. Кроме того, структуры полей политического соревнования в отдельных регионах не обязательно совпадают с общероссийскими (30).
* Некоторые ар1ументы, приводившиеся в поддержку данного тезиса, лишь повторяли предвыборную риторику кандидатов, например, заявление о том, что в региональных выборах политические и идеологические соображения вообще не играют никакой роли, а выбор избирателя делается исходя из профессиональных качеств кандидата. Ясно, что в известных контекстах "профессионализм" может служить такой же идеапогемой, как "приверженность демократии" или "забота о благе трудящихся"
Иными словами, региональные выборы имеют отчетливо выраженную специфи ку. Но именно потому они особенно интересны. Ведь теории, находящиеся в фокусе настоящего исследования, претендуют на универсальность применения. Это значит, что если соответствующие теоретические конструкции "работают" в России, то они должны охватывать и сферу региональных выборов. Конечно, сознательный выбор столь сложной эмпирической базы исследования снижает вероятность получения положительных результатов, но зато повышает их ценность. Таким образом, регио нальные выборы дают хорошую возможность подвергнуть теории электорального поведения "критическому тесту".
В поле анализа включены выборы глав исполнительной власти, состоявшихся с мая 1996 г. по середину января 1997 г., т.е. от первого тура выборов в Санкт-Петер бурге до второго тура губернаторских выборов в Тюменской области. В соответствии с общепринятой нормой электоральных исследований, не учитывались результаты выборов по субъектам Федерации, где число фактических избирателей не превышало 100 тыс. человек (к этой категории относятся почти все автономные округа, а также Еврейская автономная область). Не учитывались также результаты безальтернатив ных выборов в Республике Татарстан (февраль 1996 г.) и Кабардино-Балкарии. В то же время цели данного исследования позволили использовать данные по выборам, результаты которых были аннулированы (Амурская область и выборы 27 октября в Краснодарском крае). Таким образом, общее количество рассмотренных случаев составило 41. Безусловно, я сознаю, что установленным на столь малой выборке статистическим закономерностям не следует приписывать универсального значе ния. Но и игнорировать такие закономерности было бы, вероятно, неправильно.
На первый взгляд, операционализация понятия "результаты выборов" не состав ляет труда. В принципе, ее можно было бы осуществить на основе опубликованной электоральной статистики. В качестве зависимой переменной при этом выступал бы результат, полученный действующим главой исполнительной власти — инкумбен-том. Однако, на практике задача оказывается несколько сложнее — прежде всего в связи с различиями между избирательными системами, принятыми в разных регио нах. В большинстве регионов применялась система абсолютного большинства со 49 вторым туром, но в некоторых (например, в Сахалинской, Ульяновской, Читинской — областях) использовалась система простого большинства. Соответственно, там мож но было победить (при высоком уровне политической фрагментации), получив, скажем, 31 % голосов, как это произошло в Читинской области. Разумеется, мы не можем знать, какова была бы доля голосов читинского инкумбента во втором туре, если бы он проводился. В то же время игнорировать сам факт победы на выборах нет оснований. Разнились, естественно, и доли голосов, полученные инкумбентами в первых и вторых турах по системе абсолютного большинства. Иными словами, способ единообразно представить результаты выборов отсутствует.
Это заставило меня вместо одной использовать три зависимые переменные. Пер вая из них, Vi, характеризует победу или поражение инкумбента независимо от полученной им доли голосов. Ряд значений этой переменной имеет дихотомический характер, причем случаям победы инкумбентов (независимо от того, победили ли они в единственном, в первом или во втором туре) присвоено значение 1, а случаям их поражений — 0. Исключение составляет Амурская область, где результаты выбо ров были аннулированы, так как инкумбент и его основной соперник получили почти равные доли голосов. Данному случаю присвоено числовое значение 0,5. V2 и уз— это доли голосов, полученных инкумбентами, соответственно, при первом и втором голосованиях. Под первым голосованием понимаются: единственные выборы; пер вые туры двухступенчатых выборов; выборы, результаты которых были аннулиро ваны. Под вторым голосованием понимаются: вторые туры двухступенчатых выбо ров; повторные выборы в Краснодарском крае. Если проводились единственные вы боры или же если инкумбент выбыл из соревнования по итогам первого тура, значе ния \i и Уз совпадают (таких случаев насчитывается 26).
Независимые переменные различаются по степени сложности операционализа-ции. Проще всего обстоит дело с центральной для "социологического подхода" кате горией "раскола". Как уже отмечалось, при анализе электоральных процессов в России сложилась устойчивая традиция связывать результаты голосования с процен-
гной долей горожан в населении региона. Именно таково содержание применяемой к; мною переменной U. Гораздо сложнее операционализировать понятие "партийной ^ идентификации". В западных электоральных исследованиях идентификация обыч-ц но замеряется по данным опросов общественного мнения. Однако в России обраще-^ ние к подобной исследовательской стратегии сопряжено с большими методологиче-Я скими и техническими проблемами. В качестве очень предварительного решения я § использовал процент голосов, полученных Б. Ельциным во втором туре президент-И ских выборов (от общего числа действительных избирательных бюллетеней в соот-g ветствующих регионах — величина 1).
^ Почему именно второй тур? Дело в том, что психологическое притяжение к Ц определенной политической тенденции или, напротив, отталкивание от нее отчет-^ ливее всего проявляются в условиях политической поляризации, когда избиратель g оказывается перед простой альтернативой — "за" или "против". В первом туре и президентских выборов избиратели, идентифицирующие себя с либерально-демок-5 ратическими и рыночными ценностями, могли проголосовать за нескольких канди-^ датов. Во втором туре такая возможность отсутствовала. Известная фраза практику-^ ющего политика о том, что во втором туре голосовал неразум) а страх, точно характеризует социально-психологический компонент выраженных избиратель ских предпочтений. Таким образом, именно результаты голосования во втором туре можно использовать как функциональный аналог понятия "нормального голосова ния", играющего важную роль в американских электоральных исследованиях (31).
Труднее всего операционализировать понятие "экономического голосования". В западных электоральных исследованиях "эгоцентрично-перспективная" версия те ории опирается, естественно, на данные опросов общественного мнения, а "эгоцен трично-ретроспективная" — на показатели реального личного дохода. Но, исходя из современного состояния литературы, целесообразно было бы проверить на россий ском материале наиболее широко распространенную на Западе "социотропно-ре-троспективную" версию теории. Обычными средствами 'операционализации этой версии "экономического голосования" служат показатели безработицы и инфляции. go Однако в нашей стране такого рода показатели вряд ли будут "работать". — Вариации по уровням безработицы в регионах России фиксируются официальной статистикой, однако нет нужды обстоятельно доказывать, что оолыпие (и, предпо ложительно, меняющиеся от региона к региону) объемы скрытой безработицы дела ют эти данные иррелевантными с точки зрения целей настоящего исследования. Что касается показателей инфляции и близких к ним — например, индексов роста потре бительских цен, — то при их использовании возникает серьезная проблема методо логического порядка. Рост цен в России обычно обусловлен экономической полити кой федерального правительства. И хотя в последние годы наметились довольно значительные кроссрегиональные различия по этим показателям, не следует исклю чать возможности того, что рациональный избиратель по-прежнему склонен винить в происходящем центральные, а не региональные власти.
Отсюда вытекает необходимость использовать сконструированный ad hoc показа тель, отличающийся от применяемых за рубежом, но отражающий российские реа лии в соответствии с духом теории "экономического голосования". Такой показатель разработан на основе опубликованных данных по бюджетным расходам на душу населения в первой половине 1995 г. Почему за такой срок до региональных выборов? Согласно основным положениям "ретроспективной" версии теории "экономическо го голосования", удовлетворенность или неудовлетворенность избирателей резуль татами экономической политики инкумбента формируется задолго до выборов и устойчива по отношению к кратковременным воздействиям, связанным с перипети ями электорального процесса. Между тем, именно летом 1995 г. Россия вступила в длительный цикл избирательных кампаний (начиная с думской), которые, естест венно, воздействовали на восприятие избирателями экономических условий в реги онах. Выбор хронологического отрезка, стало быть, мотивирован необходимостью изолировать такого рода воздействия на всем массиве данных.
Здесь же кроется и ответ на вопрос, который наверняка уже возник у многих читателей. В течение 1996 — 1997 гг. произошла смена глав исполнительной власти в десяти регионах, включенных в поле данного анализа, причем в двух случаях (в
Воронежской и Рязанской областях) — буквально накануне выборов. Были ли у рациональных избирателей — каковыми, во всяком случае, они являются с точки зрения теории "экономического голосования" — основания "наказывать" инкум-бентов за политику, которую проводили их предшественники? Да, были, — и именно потому, что сформировавшиеся задолго до выборов избирательские предпочтения связаны не с конкретными носителями власти, а с восприятием экономического положения как такового. В рамках рассматриваемой теоретической модели (здесь, пожалуй, уместно напомнить, что ни одна теоретическая модель не охватывает реальность во всем ее многообразии) имеют значение не персоналии, а факт инкум-бентства.
Что касается бюджетных расходов на душу населения, то этот показатель, во-первых, объективен (что важно с точки зрения "социотропной" версии теории), а во-вторых, сравнительно адекватно характеризует региональную экономическую политику в той ее части, которая непосредственно затрагивает социально-экономи ческое положение населения. Могут возразить, что используемый показатель не включает выплат социального характера из внебюджетных фондов. Между тем, такие выплаты (например, пенсии) часто зависят не столько от экономической политики, сколько от демографических характеристик региона; и, кроме того, их реальные объемы по регионам просто-напросто неизвестны. Зато — пусть и не со статистической достоверностью — известно, что именно эти средства чаще всего используются не по назначению и реже всего доходят до адресата.
Разумеется, эффективная операционализация понятия "экономического голосо вания" на основе бюджетных расходов на душу населения в абсолютном денежном выражении едва ли возможна, поскольку она не учитывала бы кроссрегиональные вариации уровня цен. Поэтому итоговый показатель Е, используемый в данном исследовании, представляет собой результат деления бюджетных расходов на душу населения (в % от значения по РФ в целом) на цену "потребительской корзины" (в °/о от значения по РФ в целом) в июне 1995 г., т.е. в конце выделенного хронологи ческого отрезка. Числовые значения переменных U, 1, Е, Vi, Ґ2 и Уз представлены в таблице 1.
Таблица 1
Числовые значения основных переменных для 41 региона России.
|
Название региона |
Переменные |
|||||
|
U |
1 |
Е |
VI |
V2 |
V3 |
|
|
1 |
2 |
3 |
4 |
5 |
6 |
7 |
|
Республика Марий—Эл |
62,2 |
41,3 |
0,81 |
0 |
9,7 |
9,7 |
|
Республика Хакассия |
72,6 |
47,6 |
0,86 |
0 |
8 |
S |
|
Республика Саха (Якутия) |
64,5 |
65,6 |
1,59 |
1 |
60 |
60 |
|
Алтайский край |
52,1 |
38,9 |
0,82 |
0 |
43 |
46 |
|
Краснодарский край |
54,2 |
44,3 |
0,79 |
0 |
25 |
5 |
|
Ставропольский край |
53,7 |
41,3 |
0,77 |
0 |
38 |
40 |
|
Хабаровский край |
80,7 |
59,4 |
0,92 |
1 |
77 |
77 |
|
Амурская область |
66,3 |
41,0 |
0,81 |
0.5 |
42 |
42 |
|
Архангельская область |
73,4 |
64,5 |
0,93 |
1 |
36 |
58 |
|
Астраханская область |
67,0 |
47,3 |
0.84 |
1 |
52 |
52 |
|
Брянская область |
68,3 |
36,7 |
0,80 |
0 |
26 |
26 |
|
Владимирская область |
80,1 |
52,1 |
0,68 |
0 |
22 |
22 |
|
Волгоградская область |
74,3 |
44,6 |
0,67 |
0 |
37 |
44 |
|
Вологодская область |
67,2 |
64,4 |
1,13 |
1 |
80 |
80 |
|
Воронежская область |
61,5 |
37,3 |
0,70 |
0 |
41 |
41 |
|
Ивановская область |
82.3 |
53,7 |
0,63 |
0 |
50 |
50 |
|
Калининградская область |
78,1 |
58,2 |
0,74 |
0 |
31 |
40 |
|
1 |
2 |
3 |
4 |
5 |
6 |
7 |
|
Калужская область |
73,6 |
49,0 |
0,76 |
0 |
37 |
31 |
|
Камчатская область |
80,8 |
62,3 |
1.31 |
1 |
48 |
61 |
|
Кировская область |
70,2 |
51,2 |
0,65 |
0 |
17,5 |
17.5 |
|
Костромская область |
66,1 |
50,3 |
1,04 |
0 |
26 |
31 |
|
Курганская область |
54,8 |
43,6 |
0,68 |
0 |
13 |
13 |
|
Курская область |
59,9 |
36,8 |
0.84 |
0 |
18 |
18 |
|
Ленинградская область |
66,0 |
61,8 |
0,76 |
.0 |
32 |
32 |
|
Магаданская область |
87,0 |
64,0 |
1,78 |
0 |
41 |
41 |
|
Мурманская область |
92,4 |
70,6 |
0,87 |
0 |
32 |
41 |
|
Пермская область |
76,4 |
71,6 |
0,83 |
1 |
41 |
65 |
|
Псковская область |
65,1 |
45,6 |
0,70 |
0 |
31 |
37 |
|
Ростовская область |
68,0 |
51,1 |
0,73 |
1 |
62 |
62 |
|
Рязанская область |
67,8 |
43,0 |
0,90 |
0 |
30 |
38,4 |
|
Самарская область |
80.4 |
52,4 |
1,04 |
1 |
63 |
63 |
|
Саратовская область |
73,9 |
44,6 |
0.65 |
1 |
81 |
81 |
|
Сахалинская область |
85,1 |
53,9 |
0.96 |
1 |
39 |
39 |
|
Тюменская область |
76,1 |
56,4 |
1,02 |
1 |
40 |
59 |
|
Ульяновская область |
72,6 |
38,3 |
1.23 |
1 |
43 |
43 |
|
Челябинская область |
81.3 |
59,2 |
0,75 |
0 |
16 |
16 |
|
Читинская область |
63,1 |
41,4 |
0,54 |
1 |
31 |
31 |
|
Москва |
100,0 |
77,8 |
1,98 |
1 |
88 |
88 |
|
Санкт-Петербург |
100,0 |
74,1 |
1,13 |
0 |
29 |
45,8 |
|
Ханты-Мансийский АО |
91,5 |
74,5 |
2.52 |
1 |
72 |
72 |
|
Ямало-Ненецкий АО |
82.9 |
79,9 |
2,35 |
1 |
68 |
68 |
Источники: столбцы 1, 3 — Смирнягии Л.В. (ред.) Российские регионы накануне выборов^!. М., 1995', столбец 2 — "Вестник Центральной избирательной комиссии Российской Федерации", 1996, No. 16 (36); столбцы 5-7 — "OMRIRussianRegionalReport", 8.1,1997.
Являются ли переменные U, 1 и Е независимыми друг от друга? В конце концов, логично предположить, что в регионах с большей долей городского населения силь нее психологическая приверженность демократическим ценностям, что аграрные регионы уступают по своему экономическому положению большинству индустри альных, и т.д. Точный ответ на поставленный вопрос дает корреляционный анализ. Наиболее высока корреляция между величинами Ци1—0,74. Это означает, что доля вариации величины 1, объясняемая влиянием U, составляет лишь 54,8%, а осталь ные 45,2% объясняются влияяием иных, неучтенных факторов. Корреляция между величинами Е и 1— 0,65, а между Е и U— 0,49. Таким образом, рассматриваемые показатели взаимосвязаны, но уровни их корреляции все же не столь велики, чтобы полностью исключить возможность их использования в качестве независимых. Кро ме того, проверка альтернативных теорий в принципе требует привлеченияянезави симых переменных, значения которых до известной степени "накладываются" друг на друга.
С точки зрения целей настоящего исследования, значительно больший интерес представляют корреляции между независимыми и зависимыми переменными. Ре зультаты корреляционного анализа сведены в таблице 2. Они показывают, что между всеми независимыми и всеми зависимыми переменными существуют положи тельные корреляции. Менее всего (что довольно неожиданно) коррелирует с зависи мыми переменными самый апробированный в отеччственных электоральных иссле дованиях показатель — U. Что касается показателей Ей 1, то они "работают", как выясняется, избирательно: 1 служит лучшим предиктором победы или поражения
инкумбента, а также исхода "второго голосования", в то время как Ев большей мере влияет на итоги "первого голосования". Думается, что этот результат имеет теоре тическое обоснование: при "первом голосовании" избиратель, как правило, имеет возможность выбирать между несколькими идеологически близкими (в т.ч. и к инкумбенту) кандидатами, что и ведет к сравнительно более полной реализации модели "экономического голосования"; при "втором" — возрастает политическая поляризация, и в ход вступают социально-психологические факторы выбора. Выяв ленные корреляции можно ранжировать в поряяке убывания следующим образом: 1 : Уз, Е : Vz, E : Уз, U : уз, I : Vz, I : Vi, E : Vi, U : Ґ2, U : Vi.
Таблица 2
Коэффициенты корреляции между основными независимыми переменными и результатами выборов глав исполнительной власти в регионах
|
Результаты выборов |
Независимые переменные |
||
|
U |
1 |
Е |
|
|
VI |
0,30 |
0,40 |
0,37 |
|
V2 |
0,34 |
0,43 |
0,52 |
|
V3 |
0,43 |
0,54 |
0,49 |
К интерпретации результатов корреляционного анализа я вкратце вернусь в заключительной части статьи. Здесь же я остановлюсь лишь на одном из них, требу ющем обстоятельного обсуждения. Из таблицы видно, что коэффициенты корреля ции между переменными не очень высоки. Лучший из полученных показателей — 0,54 — свидетельствует о том, что доля вариации величины V3, объясняемая влия нием 1, составляет лить около 30%. Ссылка на то, что в отечественных электораль ных исследованиях утвердилась традиция рассматривать лодобные показатели как "высокие", едвали уместна в серьезной теоретическойдискуссии. Можно, конечно, 53 предположить, что избранные средства операционализации поняяий просто-напро сто неадекватны. Судить об этом — и попытаться найти что-то более подходящее — я предоставляю читателю. Другое возможное предположение состоит в том, что ряды зависимых переменных включают в себя отдельные значения, настолько сильно отклоняющиеся от ожидаемых, что даже при оптимальном способе операционализа ции понятий статистические корреляции неизбежно будут низкими. Я склоняюсь ко второму выводу.
Обосновать эту позицию можно было бы статистически, выделив такие отклоня ющиеся значения в числовом выражении. В данном случае, однако, в статистике нет нужды. Мы видели, что наименее предсказуемыми оказываются победы или пора жения инкумбентов. Стало быть, именно этот ряд значений зависимых переменных заслуживает наибольшего интереса. Дихотомиччский характер рассматриваемого ряда позволяет, расположив значения независимых переменных в порядке убыва ния, а затем разбив каждый из континуумов по медиане, выделить отклонения в наиболее простом и наглядном виде: это победы инкумбентов в нижней половине каждого из распределений (20 случаев) и победы их оппонентов в верхних половинах (21 случай)*.
В результате описанной процедуры выявились три ряда отклонений, которые, как и следовало ожидать, частично — но далеко не полностью — "накладываются" друг надруга. Оказалось, что в 19 случаяя предсказать победу или поражение инкумбента было возможно на основе всех трех теорий, в 12—на основе каких-то двух из них, в 5—на основе только одной, в то время как 5 случаев представляют собой отклоне ния с точки зрения любой из теорий (см. таблицу 3).
* Для решения этой специфической задачи пришлось приписать определенный результат выборам 22 сентября в Амурской области. Исходя как из первоначально объявленных итогов голосования, так и из окончательного исхода борьбы в 1997 г., я счел возможным рассматривать данный регион как один из случаев поражения инкумбента.
Таблица 3
Количества теоретических моделей, применимых к исходам выборов глав исполнительной власти в отдельных регионах России
|
Число примени мых моделей |
Регионы |
Количество регионов |
|
3 |
Республика Марий—Эл; Алтайский, Краснодарский, Ставрополь ский и Хабаровский края; Амурская, Архангельская, Брянская, Воронежская, Камчатская, Курганская, Пермская, Псковская, Самарская, Сахалинская и Тюменская области; Москва, Ханты-Мансийский и Ямало^Ненецкий автономные округа |
19 |
|
2 |
Республики Хакассия и Саха (Якутия); Волгоградская, Вологод ская, Ивановская, Калужская, Кировская, Костромская, Кур ская, Ленинградская, Рязанская и Ульяновская области |
12 |
|
1 |
Астраханская. Владимирскаяя Калининградская, Саратовская и Челябинская области |
5 |
|
0 |
Магаданская, Мурманская, Ростовская и Читинская области; Санкт-Петербург |
5 |
Можно предположить, что именно замыкающие распределение десять случаев и представляют собой те самые исключения, которые "портят" статистические пока затели корреляции. Среди типов компаративного анализа, выделенных в известной статье А.Лейпхарта "Сравнительная политология и сравнительный метод" (32), фигурирует такая стратегия, как "исследование отклоняющихся случаев". Имеется в виду, что если какие-то случаи существенно отклоняются от предсказаний устояв шейся теории, то их детальное исследование позволяет выявить пределы примени мости этой теории. Для реализации подобной стратегии применительно к целям данного исследования в каждом из отклоняющихся случаев требуется зафиксировать действие неких факторов, не описываемых проверяемыми теориями, но определяю щим образом сказавшихся на итогах выборов. Моя рабочая гипотеза состоит в том, что все такие факторы имеют сугубо политический характер. Эту гипотезу и пред стоит проверить путем качественного анализа на эмпирическом массиве из десяти выделенных отклонений.
В четырех из "отклоняющихся областей" победили инкумбенты. Проще всего обстоит дело с Читинской областью: здесь победа инкумбента — это артефакт, созданный системой простого большинства на фоне высокого уровня политической фрагментации. Ситуация в Саратовской области, как отмечалось многими наблюда телями, действительно почти уникальна по меньшей мере в трех отношениях: во-первых, по уровню вовлеченности федерального центра в избирательную кампанию на стороне инкумбента; во-вторых, по степени консолидации местных элит вокруг фигуры Д.Аяцкова; в третьих, по эффективности политической нейтрализации оп позиционных сил (достаточчо сказать, что кандидатуру Аяцкого поддержали неко торые организации КПРФ и "Трудовой России") (33). Лишь один случай региональ ных выборов приближается к саратовскому в двух перечисленных отношениях. Ха рактерно, что это — Ростовская область. Наконец, достигнутую с минимальным перевесом и неожиданную для большинства местных наблюдателей победу А. Гуж-вина в Астраханской области можно объяснить отказом популярного в области "Яб лока" выставить собственного кандидата. В случае выдвижения такого кандидата более вероятной, по оценке тех же наблюдателей, была победа представителя левой оппозиции В.Зволинского (34).
Примеры поражений инкумбентов также достаточно показательны с точки зре ния своеобразной констелляции политических факторов. В качестве причин неудачи А.Собчака в Санкт-Петербурге часто называют неблагоприятный график выборов, неэффективность избирательной кампании инкумбента, а также его тактические ошибки. К этому следует добавить, что по итогам первого тура (в котором, кстати, относительное большинство голосов получил Собчак) В.Яковлев оказался кандида том весьма широкой и разношерстной коалиции, включавшей самые разнообразные политические силы и группы интересов.
Аналогичная картина наблюдалась и в трех других отклоняющихся областях — Калининградской, Магаданской и Мурманской. В первых двух победили идеологи чески неангажированные "сильные профессионалы", в третьей — бывший председа тель мурманского облсовета Ю.Евдокимов, баллотировавшийся как представитель возглавляемого А.Лебедем движения "Честь и Родина" и поддержанный весьма широким спектром оппозиционных групп. Показательно, что во всех перечисленных случаях инкумбенты лишились поддержки значительной части местных элит нака нуне решающего выбора. Что касается Владимирской и Челябинской областей, то тамназначенныев 1991 г.инкумбентыникогдатакойподдержкойинепользовались, и их поражениелишь подвело закономерный, по общему мнению наблюдателей, итог длительному периоду политической конфронтации (35).
Таким образом, гипотеза о наличии сильных факторов политического характера, . оказавших возмущающее воздействие на итоги выборов в ряде регионов, в целом выдерживает проверку. Попутно выясняется, что в ряду таких факторов константой является уровень консолидации местных элит вокруг инкумбента. Предельная кон солидация элит, как показывают примеры Ростовской и Саратовской (а отчасти — и Астраханской) областей, способна в известной мере нейтрализовать действие макро-социальных факторов электорального процесса. Но аналогичный эффект может иметь и предельная фрагментация элит, их полный или частичный переход на сторону оппозиционных кандидатов.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Исследование показало, что все три основные теории электорального поведения "работают" и в российских условиях, причем степени их применимости ранжируют ся в порядке, аналогичном тому, который с начала 80-х годов преобладает в западных электоральных исследованиях: наиоолее эффективным оказывается "социально-психологический" подход, далее следует теория "экономического голосования", и, наконец, с довольно большим отрывом — "социологический" подход. Это свидетель- ее ствует о том, что высказываемое иногда мнение об уникальности моделей поведения изёирателей в посткоммунистических демократиях преувеличивает специфику фе номена. Другое дело, что на российском фоне многие закономерности проявляются в нечетком, как бы смазанном виде. Проведенный анализ позволил установить, что наиболее общей причиной отклонений выступают факторы сугубо политического характера, причем в России решающим среди них является баланс политических сил внутри элиты.
1. Berelson В., Lazarsfeld P., McPhee W. Voting: A Study of Opinion Formation in a Presidential Campaign. Chicago, 1954.
2. cm., напр.: Milne R., Mackenzie H. C. Marginal Seat. L., 1959.
3. Lipset S.M., Rokkan S. Cleavage Structures, Party Systems and Voter Alignments. — Lipset S.M., Rokkan S. (eds). Party Systems and Voter Alignments. N.Y., 1967.
4. cm.: PowellJr. G. B. Contemporary Democracies.' Participation, Stability and Violence. Cambridge, Mass., 1982.
5. UjphartA., Religion vs. Linguistic vs. Class Voting: The "Crucial Experiment" of Comparing Belgium, Canada, South Africa, and Switzerland. — "American Political Science Review" ,1979, Vol. 73.
6. CampbellA.etal. The American Voter. N.Y., 1960.
7. cm., напр.: Budge 1., Crewe 1., Farlie D. (eds). Party Identification and Beyond: Representations of Voting and Party Competition. N.Y., 1976; Converse?. E., Pierce R. Representation in France. Cambridge, Mass., 1986.
8. Butler D., Stokes D. Political Change in Britain.- The Evolution of Electoral Choice, 2nd ed. N.Y., 1974.
9. FranklinM.N. TheDeclineofClass VotinginBritain. Oxford, 1985.
10. Downs A. An Economic Theory of Democracy. N.Y., 1957, p. 36.
11.fiorinaM. Retrospective Voting in American National Elections. New Haven, 1981, p. 5.
12. cm.: Tsebelis G. Nested Games: Rational Choice in Comparative Politics. Berkeley, 1990.
13. cm., напр.: RosenstoneS. Forecasting Presidential Elections. New Haven, 1983; Lewis-Beck M. Economics and Elections. Ann Arbor, 1988.
14. KiewietD.R. MacroeconomicsandMicropolitics. Chicago, 1983.
15. cm.: Markus G.B. The Impact of Personal and National Economic Conditions on the Presidential Vote: A Pooled Cross-Sectional Analysis. — "American Journal of Political Science" , 1988, Vol. 32.
16. cm., напр.: Wyman M. etal. Public Opinion, Parties and Voters in the December 1993 Russian Elections. — "Europe-Asia Studies", 1995, Vol. 47.
17. См. обзор полемики по этому вопросу в: Evans G., Whitefleld S. Identifying the Bases ofl-arty Competition in Eastern Europe. — "British Journal of Political Science", 1993, Vol. 23.
18. Koulov В. Geography of Electoral Preferences: The 1990 Great National Assembly Elections in Bulgaria. — "PotiticaiOwgraphy" , 1995. Vol. 14.
19. Martis K..C. et al. The Geography of the 1990 Hungarian Elections. — "Political Geography", 1992, Vol. 11.
20. Колосов B.A., Петров H.B„ СмирнягинЛ.В. (ред.) Весна-89: География ианатомия парламентских выборов. М., 1990. с. 69, 74-75.
21. Петров Н. Анализ результатов выборов 1995 г. в Государственную думу России поокругам и регионам. — Парламентские выборы 1995 г. в России. М„ 1996.
22. Cotia М. Building Party SysKiins after the Diclatorship: The East European Cases in a Comparative Perspective. — Pridham G., Vanhanen T. (eds). Democratisation in Eastern Europe: Domestic and International Perspectives. L., 1994.
23. Колосов B.A., Туровский, Р.Ф. Электоральная карта современной России: генезис, структура и эволюция. — "Полис", 1996, № 4.
24. Crewe 1. Voters, Parties and Leaders Thirty Years on: Western Electoral Studies and the New Democracies of Eastern Europe. —Budge 1.,McKayD. (eds) -Developing Democracy: Comparative Research inHonour of J.F. P.Btondel. L. and Beverly Hills, 1994, p. 73-76.
25. Kitschelt H.. Dimitrov D„ Kanev A. The Structuring of the Vote in Post-Communist Party Systems: The BulgarianExample.—• "EuropeanfournalofPotiticalResearch", 1995,Vol.27.
26. Gibson 1., Cielecka A. Economic Influences on the Political Support for Market Reform in Post-Comniunist Transitions: Some Evidence from the 1993 Parliamentary Elections in Poland. — "Europe-Asia Studies", 1995. Vol. 47.
27. cm. : Golosov G.V. Modes of Communist Rule» Democratic Transition, and Party System Formation in Four EastEuropeanCountries. Seattle, 1996.
28. Сенатова О., Якурин А. Выборы губернаторов в контексте социально-политического развития регио нов России. — "Политический мониторинг", 1997, № I.
29. См.: Григорьев О., Малютин М. Региональная ситуация в России после декабрьских выборов: анализ новых тенденций и политических итогов местных выборов весной 1994 г. М., 1995; Golosov G.V. Russian Political Parties and the "Bosses": Evidence from the 1994 Provincial Elections in Western Siberia. — "Party Politics", 1997, Vol. 3.
30. Обзоры итогов выборов можно найти в: Колосов B.A., Туровский Р.Ф. Осенне-зимние выборы глав исполнительной власти временах: сценарии перемен.—"Полис" , 1997, № I.BelinL. All Sides Claim Victory in 1996 Gubernatorial Elections. — "Transition.' Events and Issues in the Former Soviet Union and East-Centratand SoutheasternEurope", 21.11.1997.
31. Converse P. The Concept of a Normal Vote. — Campbell A.et al. (eds). Elections and the Political Order. N.Y.. 1966.
32. LijphartA. Comparative Politics and Comparative Method. — "American Political Science Review", 1971, Vol. 65.
33. ФаритовД. Саратовская область в сентябре 1996 г. — "Политический мониторинг", 1996, №9.
34. Монин В. Астраханская область в октябре—ноябре 1996 г. — "Политический мониторинг", 1996, № II.
35. Сименидо Ю. Владимирская область в октябре 1996 г. — "Политический мониторинг", 1996, № 10.
Автор хотел бы выразить признательность В.Я. ГельмануиЮ.Д. Шевченкозапомощь, оказанную ими при работе над статьей.
4 97