Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Глава 3
|
|
Общий характер философии Аристотеля и сравнение ее с философией Платона.—Логика Аристотеля. - Реальное знание согласно Аристотелю.— Физика.— Астрономия.— Метеорология.— Учение об органической природе
В философии Аристотеля нужно различать критический разбор учений, ему предшествовавших,, от развития его собственной философии. Бэкон утверждал, будто Аристотель разбирал мысли прежних философов единственно для того, чтобы их поразить и затем одному безраздельно владычествовать в науке и философии. Но это неверно: Великий Стагарит не отличался таким безграничным честолюбием, как великий канцлер. Критические разборы Аристотеля отличаются сдержанностью и справедливостью, он не искажает мыслей своих предшественников, а стремится дать о них верное понятие. Потомство оценило такое отношение Аристотеля к философии древних. Сочинения Аристотеля служили и служат лучшим источником сведений о греческих философах. Прежние учения сделались основой его собственного, вполне самобытного учения; последнему суждено было бессмертие в будущем также и потому, что оно было органически связано с прошлым. Аристотель, как ш предшественник его Платон, высказывал самое возвышенное понятие о назначения философии. В первых книгах своей метафизики он говорит: фщюсофэя есть наука, имеющая предметом исследование первых начал и причин вещей или сущности явлений. Многие науки нужнее философии, но она выше всех наук. Все другие знания имеют целью удовлетворение нужд житейских, а философия чужда всякой корысти. Она зарождается в то время, когда добыты средства для удовлетворения физических потребностей. Источник философии — это наше стремление постигнуть все непонятное и поразительное силою мысли. Впрочем, сочинение Аристотеля собственно о фвдюсофш, в котором он излагал подробно СВОЕ понятия об этой науке, потеряно. Аристотель, соглашаясь с Платоном, что предмет философии —• исследование сущности вещей, расходился со своим учителем в определении последней. У Платона сущность вещей отделялась от них самих и обитала в царстве вечных и неизменных идей. В глазах Аристотеля сущность вещей и явлений заключалась в них самих; исследуя эти явления, наука составляет общие понятия, устанавливает начала и чрез сочетания их образует свои теории и доказательства. Платон утверждал, что всякое явление только затемняет, портит свою идею; Аристотель же, наоборот, говорит; «Каждое явление проникнуто идеей и служит живым ее выражением». Платон, не выходя из идеального мира, не объяснял явлений; Аристотель первый поставил новую задачу философии" исходить из общих начал для объяснения частных явлений. Наконец, Аристотель отделил в философии науку о явлениях внешнего мира от учения о нравственности. Этим он оказал величайшую услугу -знанию. Указав философии новую цель, Аристотель дал ей и средства для достижения этой дели, которое заключаются в его логике. В сочинениях его, относящихся к логике, он рассматривает различные формы нашего мышления («О категориях», «Об истолковании», «Первая аналитика»), способы доказательств или логический метод («Вторая аналитика»). В «Первой аналитике» Аристотель иодробно объясняет образование понятий, суждений и умозаключений и перечисляет их различные виды. Он говорит: каждый предмет или имеет данные свойства, -или их не имеет. Эти свойства или общие понятия, которые мы находим или не находим в данных вещах, Аристотель называет категориями; он насчитывает их десять, а именно: категории бытия, количества, качества, отношения, времени, места, положения, владения, действия и страдания. Первой из этих категорий обусловливается самое значение подлежащего и сказуемого, соединяем ли мы их или разделяем. От утвердительного или отрицательного соединения подлежащего и сказуемого происходят суждения, умозаключения или силлогизмы. Во «Второй аналитике» Аристотель дает учение о доказательствах. Задача науки, по Аристотелю, есть познание причин явлений; объяснять явления — значит выводить их из необходимых причин, служащих им основанием, это и называется доказывать. Наука есть знание, основанное на доказательствах, в которых подлежащему приписывается известное сказуемое, на основании причины, почерпнутой из наблюдения. Но знание, основывающееся на доказательствах, требует чего-нибудь несомненного, иначе доказывать пришлось бы без конца. Аристотель различает два рода знания - непосредственное и посредственное; первое относится к высшим началам и к чувственному восприятию, второе состоит в доказательстве с помощью умозаключений. Начала, шга аксиомы, не могут быть выведены из чего-нибудь более несомненного; в таком случае они не были бы началами. Однако и для них возможно находить основание — оправдывать их принятие. Наведение состоит в восхождении от частного к общему, от известного нам к известному всем и каждому, одним словом, к началу. Доказывание и наведение являются, таким образом, процессами обратными ш образуют научное знание. Истина всегда и везде устанавливается не наблюдением, а размышлением, наблюдение же убеждает нас в действительном существовании истины, т. е. в присутствии ее в данных явлениях. Из сказанного легко усмотреть, как объяснял Аристотель происхождение знания. Он говорил, что прежде всего необходимо различать возможность (потенцию) от действительности. По возможности, по способности наш ум содержит в себе все общие понятия; в действительности же он обладает ими, когда их приобретет. Отношение между возможным и действительным знанием Аристотель объясняет примером, сравнивая возможное знание с чистой доской, а действительное — с доскою исписанною. Последователи Аристотеля дали ложное толкование этому примеру и заключили, что Аристотель относил происхождение нашего знания исключительно к "внешнему миру. Но есть основание думать, что Аристотель своим примером хотел только сказать: мы не родились на свет с готовыми понятиями, которые образуются впоследствии, обуслозливаясь и свойствами нашего ума, и влиянием внешнего мира. Платон совершенно иначе объяснял происхождение идей, т.. е. высших понятий, на которых основывается философское знание. Если мы сравним этот взгляд Платона с приведенными нами воззрениями Аристотеля, то увидим, как далеки мы в настоящее время от первого и близки ко вторым. Начала знания, согласно Аристотелю, двоякие: формальные (логические) и реальные. Главное между формальными началами, или аксиомами, есть закон противоречия, с которым сопряжено так называемое начало исключенного третьего. Но формальные начала не могут дать определенного содержания исследованиям, они представляют собой только орудия, которые для создания чего-нибудь нуждаются в материале; последним служат реальные начала, свойственные каждому особенному роду предметов исследования. Общие формальные начала во всех науках одни и те же, но предметы их различны; это различие относится и к реальным началам. Из всего этого видно, что Аристотель совершенно правильно понимал значение логики, для которой так много сделал. Но судьба всех мыслей Аристотеля-, как мы увидим дальше, заключалась в превратном толковании их. Философы средних веков стремились доказывать то, в чем можно было убедиться только опытом и наблюдением, и думали, что следуют наставлению Аристотеля. Аристотель же утверждал со свойственной ему ясностью и определенностью, что мышление приспособлено к тем законам, которые управляют миром, и находится с ними в полной гармонии; первое он ставил выше законов природы. Логика Аристотеля состоит из шести трактатов, из которых некоторые в древности и в новые времена неосновательно признавались подложными, эти трактаты следующие: 1) «О категориях»; 2) «Об истолковании»; 3) две книги «Аналитики», или так называемый трактат о силлогизме; 4) две книги «Второй аналитики», или трактат о доказательстве; 5) «Трактат о диалектике» и 6) «Опровержение софистов». Все эти сочинения известны под общим названием аристотелевского «Органона». Это название не принадлежит самому Аристотелю, Мы видели, что в философии своей Аристотель дает надлежащее место логике и строго различает два источника знания: законы логики и наблюдение действительности. Но предписывать правила всегда легче, чем их выполнять. Сознание какой-нибудь истины всегда предшествует применению ее к практике. Этого общего закона не избегнул и Аристотель. Дело в том, что в применении какой-нибудь истины на деле человек всегда повинуется привычке. Рассматривая деятельность Аристотеля в области физшки и естественных наук, мы увидим, что он нередко сам действует в духе своих предшественников и вопреки собственному мнению. Сверх того, нельзя не признать справедливым мнение Вуйдта, что в самых метафизических основных воззрениях, взятых в целом, между Платоном и Аристотелем гораздо больше замечается сходства ж согласия, чем противоречий. Не самые идеи, не бытие понятий отрицает Аристотель, он отрицает лишь отделимость этого бытия от материи. Говоря о логике Аристотеля, нам следует привести его учение о силлогизме. По определению Аристотеля, силлогизм есть такое общее предложение, которое, после установления известных частных предложений, выводит заключение, отличное от этих предложений, но не содержащее никакой не заключающейся в них идеи. Так, все дурные люди жалки; всякий тиран — дурной человек; следовательно, все тираны жалки. Аристотель дал нам анализ шестнадцати форм силлогизма, который в настоящее время с логической точки зрения признается удовлетворительным. Мы не войдем в подробное рассмотрение этого капитального сочинения Аристотеля, которое одно могло бы сделать имя его бессмертным, но приведем суждение о нем самого великого творца. «Пытаясь создать науку о суждениях, мы не могли воспользоваться трудами предшественников; все сделано нашими собственными усилиями. Поэтому, если только вы не поставите это сочинение далеко ниже сочинений по другим наукам, созданным трудами целого ряда поколений, то вы снисходительно отнесетесь к недостаткам нашего труда и почувствуете признательность за обнародованные открытия». Вольтер для того, чтобы дать понять всем и каждому, что сделал Аристотель в области логики, приводит одно весьма несостоятельное рассуждение Платона о бессмертии души и рассматривает его с точки зрения аристотелевской логики, доказывая его полную несостоятельность. Мы считаем также уместным привести мнение Шопенгауэра об Аристотеле, хотя оно относится и не к одной логике. Шопенгауэр, принимая во внимание самый способ изложения предмета, находит большое различие между Платоном и Аристотелем. Он говорит, что Платон представляет и характером своего мышления, и способами изложения своих мыслей нечто совершенно противоположное Аристотелю. Платон не выпускает из своих железных рук главной мысли, прослеживает нить последней, как бы тонка она ни была, во всех ее разветвлениях. Такое изложение свидетельствует о том, что он, прежде чем писать, строго и в подробностях обдумывал свои сочинения. Поэтому каждый диалог Платона представляет удивительно цельное, связное развитие главной мысли, освещаемой примерами и подкрепленной многочисленными ссылками. Такая склонность Платона к образцовой диалектике могла послужить к недовольству Аристотеля в этом отношении, и нам нисколько не удивительно, что он несколько раз выражал это свое недовольство в резкой форме. Слова Шиллера о «ширине» и «глубине» лучше всего выражают противоположность Аристотеля и Платона. Несмотря на свое стремление к наблюдению и опыту, Аристотель не мог сделаться последовательным и систематическим эмпириком; этим и объясняется борьба с ним творца современного эмпиризма Бэкона. В сочинениях Аристотеля о природе мы видим стремление построить естественные науки, например химию, из понятий отвлеченных. Бэкон вооружился против этого и указал на новый источник знания — на опыт и на наблюдение. Попытки Аристотеля выдумать то, что необходимо изучить, теперь возбуждают наше сожаление и смех. Эти сочинения Аристотеля о природе послужили основанием схоластики. Немудрено, что с таким желанием предписать природе созданное собственной фантазией Аристотель утверждал, будто звезды прикреплены к небесному вращающемуся своду, свет и '.тепло является следствием вращения; земля же находится в безусловном покое. Эти взгляды трудно простить Аристотелю., потому что пифагорейцы еще ранее высказывали более правильные представления о виде, положении и движении земли. Мы видим также, что Аристотель восставал против Эмнедокла, Гераклита и Демокрита, имевших более верное представление о природе, чем он сам. Знание близких к истине воззрений древних, однако, могло бы предохранить нас от многих ошибок, в которые вовлек нас Аристотель. Известная система Птолемея вся построена на взглядах Аристотеля, которыми человечество довольствовалось до начала XVI столетия; между тем она больше служила рели-гаи, чем науке: религия не могла обойтись без вещественного неба, которое было отнято у нее астрономией. Копернику, Галилею, Кеплеру не пришлось бы так пострадать, если бы Аристотель справедливее отнесся к древним, беспристрастно наблюдавшим природу. Но можем ли мы, строго говоря, винить в этом Аристотеля?.. Из приведенного мнения Шопенгауэра, однако, легко усмотреть, что и он, в сущности, не считает Аристотеля последовательным эмпириком. И это замечание Шопенгауэр, как видно, относил к аристотелевскому исследованию природы. Что касается отношения Бэкона к Аристотелю, то мы еще будем говорить о нем впоследствии. Существенным является различие не в направлении философии, а в свойствах ума и характера Платона и Аристотеля; различие это проявилось, главным образом, в способе изложения, в образе жизни и, как мы вскоре увидим, в учении о нравственности. Философию Аристотеля можно сравнить с большой рекой, которая приняла в себя, как притоки, все существовавшие до нее системы философии и разносит эти воды по всему миру столько веков. В ней, как в фокусе, собраны все достоинства и недостатки прошлого умственной жизни человечества, которыми, конечно, в значительной степени обусловливаются достоинства и недостатки настоящего. Поэтому на вопрос Шопенгауэра, винить ли в последних Аристотеля, можно ответить только отрицательно. Мы не можем пускаться в дальнейшие рассуждения о философии Аристотеля и его метафизике, потому что в высшей степени разнообразная деятельность этого философа и ученого древности представляет в этом отношении обильный материал, о котором неизбежно приходится говорить в его биографии. Научная деятельность относится к его жизни, как идея к веществу, только не в платоновском, а в аристотелевском смысле, следовательно, первая нераздельна с последней. Итак, существенное отличие философии Аристотеля от философии Платона следует видеть в том, что он отвергает возможность существования идей отдельно от вещей. Вся остальная разница за-'ключается в словах. Идею Аристотель называет форлюй, считает чем-то присущим вещи и отделимым от иее только мысленно, логическим процессом абстракции. Он признает четыре причины всякого факта: материя, идея или форма, сила и конечная цель. Аристотель, как и Платон, допускает вечность материи. Сверх того, он вводит в свою философию два новых понятия: возможности (потенциальности) и действительности (актуальности). В природе яйцо — это птица в возможности. Материя по'отношению к форме,' к идее — то же, что возможность по отношению к действительности. Всякая вещь представляет в одно и то же время возможность и действительность, материю и форму, Юноша является сформированным по отношению к ребенку, но он представляет бесформенную материю сравнительно со взрослым человеком. Эти понятия играют такую выдающуюся роль в изложении всех воззрений Аристотеля — познакомиться с ними является существенной необходимостью, ' Нетрудно себе представить, что ими объясняется многое в учении Аристотеля о природе вообще и о природе человека в особенности. Мы перейдем теперь к изложению взглядов Аристотеля на природу неорганическую и органическую. В учении Аристотеля об этих предметах надо различать два рода сочинений: одни из них проникнуты общим направлением его философии, другие — совершенно от нее не зависящие и представляющие исключительно наблюдения. В древности науки разделялись на общедоступные, которые надлежало знать каждому образованному человеку, и на таинственные, преподаваемые немногим избранным, отменно даровитым людям. Первые преподавались по методу катехизическому, в форме вопросов и ответов; вторые представляли собой связно и научно изложенные трактаты. Эти высшие науки философы держали в тайне от большинства и называли их акрозматическими и эпоптическими. Слово акроаматичеекий значит излагаемый в форме лекций, слово же эпоптический происходит от слова эпопт — так назывались лица, удостоившиеся полного посвящения в Элевзинские таинства Казалось бы, сочинения, относящиеся к разряду таинственных, должны были отличаться лучшим изложением, чем другие, и иметь больше значения для потомства; на самом же деле это далеко не всегда так. Таинственные сочинения меньше всего обрабатывались авторами и больше дополнялись изустным изложением, почему заключали в себе очень много пробелов. Трудно дать себе отчет, какими соображениями руководились древние греки при разделении сочинений на таинственные или акроаматические и доступные для всех. К числу первых, бесспорно, принадлежало учение о чудесном, все, что было еще малопонятно, вызывало сомнение. Из истории математики нам известно, что люди науки находили необходимым скрывать от публики существование несоизмеримых чисел. Большая часть сочинений Аристотеля также принадлежит к числу акроама-тических: сочинение о душе, несколько небольших сочинений о чувствовании и предметах чувственных, о памяти и воспоминании, о сне и бодрствовании, о сновидениях и о гаданиях во сне, о долговечности и краткости жизни, о молодости и старости, о жизни и смерти; к общедоступным относятся: о дыхании, история животных в десяти книгах, о членах животных, о поступи животных, о рождении животных, о цветах, об акустике, о физиономии, о растениях, о чудесных рассказах, о механике, о линиях, о направлениях и названиях ветров. Трудно воздержаться от изумления, просмотрев внимательно перечень предметов исследования этого вечно размышлявшего наблюдателя! Разнообразные наблюдения требовали столько труда, внимания, времени; нам приходится допустить, что в этих работах Аристотеля принимало участие очень много людей, работавших под его руководством. Но он не только руководил, воодушевлял, направлял занятия других, но и сам неустанно, непрерывно наблюдал и размышлял. В физике Аристотеля, под которою он разумел учение о мире и человеке, как мы сказали, не все служит выражением его философских воззрений. Природу Аристотель рассматривает как органическое, гармоническое целое, состоящее из последовательных, связанных между собою звеньев; она, по выражению его, не похожа на плохую трагедию. В самой большой связи находится с философией Аристотеля его учение об органической природе. Очевидно, Аристотель представляет природу самостоятельной внутренней силой, способной сообщать телам движение и удерживать их в покое. Природу он отождествляет с живой мировой силой и признает, что всю вселенную проникает оживляющая теплота. Он сравнивает эту природу с художником, который действует не по полному сознанию, но под влиянием неясного побуждения, а потому называет ее не божественной, а только демонической. В этом, по его мнению, следует искать объяснение того, что в природе так часто имеет место случай и неожиданность; в этом также заключается причина многих несовершенств, замечаемых в природе, деятельность которой представляется Аристотелю, таким образом, инстинктивной. В то же время Аристотель утверждает, что природа стремится всегда к одной цели. Целесообразность он признает во всех ее проявлениях,* он говорит, что только ввиду цели ласточка вьет свое гнездо. То же самое замечается и в растениях, которые для своего питания пускают корни внутрь земли, а не на ее поверхности. Это кажущееся противоречие объясняется тем, что в природе два начала: материя и форма, или действующая идея. Если природа действует иногда ощупью, делает уклонения и ошибки, это принадлежит материи. Необходимо допустить, что Бог приводит в движение материю. Как дисциплина существует вместе и в армии, и над нею в уме полководца, так Бог есть в одно и то же время закон и законодатель, порядок и распорядитель вещей. Так как движение есть сущность природы, то физика есть собственно теория движения, ее исследования относятся к неподвижному (к божественному), подвижному нетленному (к небу) и к подвижному тленному, или к подлунной природе. Движение Аристотель отождествляет с идеей изменения. Аристотель доказывает, что не было времени, когда бы не существовали изменение и движение. Если бы все вещи находились в покое, то первое движение должно было бы произойти от какой-нибудь перемены в некоторых из этих вещей, то есть должна быть какая-нибудь перемена прежде первого движения и т. д. Это приводит к признанию существования первого двигателя. Движение должно совершаться, постоянно продолжаться или непрерывно, или последовательно. Однако постоянство более свойственно непрерывному, чем последовательному. Итак, непрерывное лучше. Но мы всегда предполагаем, что в природе происходит лучшее, если оно возможно. Поэтому движение первого двигателя должно быть непрерывное, если такое вечное движение возможно. Шаткость такого доказательства очевидна. Аристотель старался решить несколько великих вопросов о вселенной, раскрывая смысл слов и выражений, обозначающих самые общие понятия о вещах и их соотношениях. Все это влекло за собой только диалектические трудности и тонкости, требующие для преодоления их большой затраты сил и не ведущие к познанию законов природы, Уэвель такую физику называет гиперфизической. Аристотелю, по-видимому, совершенно неизвестны были мнения ионийцев и пифагорейцев о свободном движении небесных тел в пространстве, которые, однако, заключали в себе в зачаточном состоянии теорию всемирного тяготения. Этим объясняются ек» промахи Б астрономии., о которых говорит Шслен-кзузр. Глазные положения аристотелевской астрономии суть, следующие; на небе господствует гораздо больший шряцок движений, чем на земле. Эти небесные движения могут 6ы?ь только простейшие и совершеннейшие, т. е, исключительно кругообразные движения, именно такие, в которых тела постоянно движутся вперед в одном направлении и все-таки возвращаются только к своему первоначальному положению. Эти небесные тела — существа, не подверженные страданиям, достигшие лучшей цели; они ближе к божественному, чем земля и живущие на ней люди. Небо имеет свою -душу и начало своего движения в самом себе, и это движение не нуждается ни в каком отдыхе, как, например, бывает у животных, потому что совершается без труда и не влечет за собою утомления. Превосходство этого движения небесных тел состоит также в том, что от правой стороны оно опять приходит к правой. Впрочем, это относится только к самому верхнему небу, где живут созвездия. Но низшие сферы заключают в себе планеты, и эти последние — не такие совершенные существа, потому что они движутся налево и направо. В средине мира стоит земля, потому что земное всегда стремится к средоточению мира. Плутарх рассказывает, как раскаивался под старость Плато», что давал земле место в центре вселенной, И было в чем? Признавая землю центром вселенной, Аристотель также принес много ущерба будущей науке и дал оружие в руки католицизму. Мы с прискорбием упоминаем об этом факте, который, однако, нельзя обойти молчанием. В утешение веем истинным почитателям великого, Аристотеля приведем следующий рассказ Плутарха об издании физических чтений Аристотеля, к которым относились приведенные нами выдержки. Согласно Плутарху, Александр Великий писал своему прежнему наставнику' «Ты поступил дурно, издав эти чтения.; потому что как можем теперь мы, твои ученики, превзойти других людей, когда ты передаешь всем то, чему мы от тебя научились?..» Аристотель будто бы отвечал на это: «Мои чтения и изданы, и не изданы; они будут понятны для тех, кто их слышал, и ни для кого больше». Утешал ли Аристотель своего честолюбивого ученика, или действительно так думал, трудно сказать. Весьма может быть, что ученики, записав эти чтения, внесли в них много своего, исказив истинный смысл слов учителя, который не узнал в этих чтениях илодов своей мысли. Многие обширные трактаты Аристотеля состояли почти из собрания одних фактов, например трактаты «О звуках» и «О задачах механики». Современные нам механика и гидростатика основаны исключительно на фактах, которые древним были так же хорошо известим, ЕЗК И теперь. Аристотель имел также представление о шарообразности земли. Прошло столетие после Геродота,. прежде чем Ездоке Книдский, почерпнувший свои сведения от египетских жрецов, а затем и Аристотель, признав учение о шарообразности земли, подтвердили его несомненными доказательствами и распространили между всеми образованными людьми тоге времени. Очертание земной тени, отбрасываемой на луну во время ее затмений, убедило древних в круглом виде земли, Аристотель говорит но этому поводу следующее: что касается фигуры земли, т® она непременно должна быть сферическою,,, Если бы дело было не так, затмения луны не имели бы таких форм Потому что в течение месяца очертание темной части луны принимает все виды; оно бывает прямое, вогнутое и выпуклое, но в затмениях разделительная линия всегда бывает выпуклая; а потому как луна затмевается оттого, что между солнцем и ею помещается земля, то причиною этому должна быть окружность земли, имеющей сферическую форму, Аристотель пытался также создать механику, но относил причину движения не к силе, а старался объяснить ею свойствами пространства, т. е„ вводил геометрические идеи вместо механических. Этим обстоятельством объясняют его неудачу. Основание механики было впоследствии положено Архимедом. Удачнее были первые шаги Аристотеля в области метеорологии, В последней он говорил о происхождении ветров, бурь, о метеорах, землетрясениях, морских приливах и отливах и старался объяснить явление радуги., «Радуга,— твори? он,— производится отражением от облака, противоположного солнцу, когда облако обращается в капли». Заслуживают внимания его наблюдения над цветами радуги; большей частью появляются две радуга, и из них каждая имеет три цвета, но цвета внешней радуга бывают слабее^ и порядок их противоположен порядку цветов во внутренней радуге. Во внутренней радуге первая и самая широкая дуга красная; но во внешней радуге наименьшая дуга красная, ближайшая к внутренней, Что касается явления прилива и отлива, то оно сильно занимало мысль Аристотеля; сложилась даже легенда, будто он бросился в море, потому что не мог себе объяснить этого явления. Вообще можно сказать, что в объяснении швшекшж и воздушных течений Аристотель близок к истине, и начало метеоролршн положено им. Но во всем своем блеске гений его шюяв&лез в науке об органическом мире, Здесь целесообразность казалась ему очевиднее, а это сильно еш воодушевляла, Ширэда здесь, но еш мнению, проявляет больше искусства и изобретательности, выбирая везде самые простые и лучшие средства для достижения цели, Организмы, которые производит природа (растения, животные, люди), отличаются от тел неорганических тем, что они получают свои побуждения от внутреннего начала. Душа животного по развитию выше души растения, она обладает способностью чувствовать и удерживать чувственные впечатления, Ощущения зрения, слуха, обоняния, вкуса и осязания сходятся в общем чувстве. Чувствительная к радости и к страданию, душа животного стремится к тому, что производит на нее приятное впечатление, и избегает противоположного. Отсюда самопроизвольное движение животного. Ко всем этим преимуществам у человека присоединяется еще разум. Благодаря ему человек есть венец природы, самая конечная ее цель, к которой природа стремится через постепенные прогрессивные формы животного царства, Если природа не достигает своей цели сразу, то причиной этого является сопротивление материи. Животное царство разделяется на две ветви, из которых первая заключает в себе животных, имеющих кровь, а именно: млекопитающих, птиц, рыб, амфибий, а вторая обнимает собой насекомых, раковидных, моллюсков. Теплота нераздельна с жизнью, и количество теплоты, присущей животному, находится в прямом отношении к его относительному совершенству, Аристотель верит вообще самопроизвольному зарождению, отрицая его, впрочем, по отношению к высшим животным. Не имея понятия о переворотах, каким подвергается земной шар, Аристотель дотекает вечность органической жизни и видов. Отношение организма к душе есть отношение между материей и формой, между возможностью и действительностью и между способностью и деятельностью. Ввиду этой тесной связи организм существует и живет только благодаря душе, душа есть его конечная причина и цель, но душа существует только тогда, когда одушевляет, когда она живет в теле. Чувствовать, желать, домогаться без телесных органов невозможно, по Аристотелю, как ходить без ног. Душа для тела то же, что острие топора: если предположить топор живым организмом, то акт руоки составлял бы душу топора. Очевидно, Аристотель считал основные отправления души нераздельными с телом. Аристотель видел назначение природы в создании мужчины; рождение женщины он считал некоторым уродством и объяснял это явление тем, что у зародившегося человеческого существа не было достаточно силы развиться вполне. Он признавал также ненормальным явлением, если сын не был похож на своего отца. Мы не станем вдаваться в более подробное изложение учения Аристотеля об органической природе; заметим только, что изучавпше его натуралисты Бюффон и Кювье относились к нему вообще с большим уважением*. Итак, мы видим, что Аристотелю, прозванному мыслящим наблюдателем, действительно более удались наблюдательные, чем опытные науки. В заключение этого краткого очерка деятельности Аристотеля в области науки мы приведем рассуждение Уэвеля о неудачных попытках такого рода всех греческих философов вообще. Он говорит: «При всем том мы не должны слишком легко судить об этих древних мыслителях. Это были люди с необыкновенной проницательностью, с изобретательным и строгим умом, а главное, они имели ту заслугу, что первые развили умозрительную способность нашего духа — первые открыли эту смелую и энергическую погоню за знанием, из которой вышла вся последующая культура и усовершенствование интеллектуальных сокровищ человека. Мудрецы Древней I рещш представляют собой героический период науки, Подобно первым мореплавателям евсей мифологии, они отважно пустили свое неиспытанное судно в далекое и трудное странствование, полные надежд на сверхъестественный успех; и хотя они не нашли воображаемого золотого приза, которого искали, но зато открыли путь в неведомой области для предприимчивых людей, которые в последние времена свободно странствовали по ней к бесконечному увеличению умственных богатств человечества». Если мы сравним научную деятельность Аристотеля с такою же деятельностью Бэкона, то увидим, что последнему так же не дались физические исследования; сверх того, он так же, как и Аристотель, в астрономии был ниже своих великих современников. Вообще же естественнонаучная деятельность Аристотеля стоит неизмеримо выше заслуг в этом отношении Бэкона. Большая часть сочинений Аристотеля, относящихся к математике, потеряна, а в том, что до нас дошло, заслуживают особенного внимания его мысли о бесконечности. Нет сомнения, что Аристотелю известно было все то, что думал о математике Платон. Уэвель, вообще не особенно благосклонный к Аристотелю, говорит, однако: «Наши новейшие так называемые натурфилософы хотели также пересадить на свое поле ту строгость, которая отличает математику. Но они взялись за это очень неловко, придерживаясь только внешних форм этой науки. Они думали при этом, что сделали нечто новое, до тех пор не испробованное. Но Аристотель предупредил их за две тысячи лет, только совершенно иным путем, так как он именно старался и в свои философские исследовакня внести ту строгую последовательность выводов, которой гордится математика», Дейетвжгеяано, в сочинениях Аристотеля заметно глубокое знакомство с математическим методом, который философ прилагает ин©ща там, где он и некстати. Его стремления выводить1 естэет-венкне законы как следствия из соответствующих им ионятий служа? доказательством справедливости наших слов.. Математика, как известно, играла важную роль в философской школе Платона, и нельзя допустить, чтобы -тот, кого Платон, называл душой своей школы, не был бы в совершенстве знаком с тем, что, по крайней мере, знал сам Шатон, Если им в этом отношении находим у Аристотеля весьма немногое, то это объясняется только тем, что его сочинения, относящиеся к математике, потеряны вместе со многими другими. |
Аристотель продолжает синтез Платона, выделяя в нем новые грани. У Платона отдельная материальная вещь скорее теряет свою самость, «растаскиваясь» по множеству своих общих признаков и превращаясь в некое случайное пересечение этих признаков. Настоящим бытием обладают идеи-свойства, а не вещи-носители-свойств. Аристотель остро чувствует эту неполноту платоновской системы и пытается ее скомпенсировать. Он выдвигает понятие «сущего» - как некоторого принципа индивидуальной вещи, принципа ее самости, который сначала есть, а затем уже проявляет себя в разного рода материальных и качественных определениях. Сущие – это в некотором смысле тоже идеи, но идеи особого рода. Они выражают скорее принципы «этовости», или «чтойности», для каждой конкретной вещи. Каждая индивидуальная вещь есть некоторое «вот это», которое может уже потом так или иначе проявлять себя в разных свойствах и отношениях. Причем, сама «этовость» столь же неразложима на что-то другое, как и платоновские идеи. Этовостей бесконечно много в мире – столько же, сколько индивидуальных вещей. Возможно, Аристотель слишком увлекается открытием этого нового типа сущностей и потому отодвигает на второй план мир идей. Есть только сущие, проявляющие себя в разных признаках и облекающиеся в материю.
Аристотель продолжает синтез систем, начатый в философии Платона. Он впервые применяет в своих сочинениях предваряющие историко-философские обзоры более ранних философских построений, пытаясь не столько выбрать среди них нечто подходящее, сколько погрузить их в более просторное знание, в котором каждая из систем найдет некоторый свой момент истинности. Он выдвигает идею множественности первоначал мира как многообразия предшествующих видов архэ, пытаясь выразить более полное состояние в некоторой координации этих архэ.
После такого выражения отношений между Платоном и Аристотелем обратимся также к краткой характеристике основных разделов философии Аристотеля.
1) Онтология Аристотеля. Вместо двух миров Платона, Аристотель утверждает только один мир – мир сущих. Каждое сущее выражает себя как единство материи и формы. То, что у Платона было идеями, у Аристотеля превратилось в формальные признаки сущих, неотделимые от самих сущих. Только в сознании человека материя и форма вещи могут существовать отдельно друг от друга и сами по себе. Форма сущего – единство всех его более идеальных проявлений, например, фигура и вообще числовые характеристики, закон функционирования, цель. Материя – это как бы субстрат, «философская глина», из которой «лепится» форма. Например, в глиняном горшке материя – это глина, а геометрическая форма горшка – одно из проявлений его формы, облеченное в глину. В то же время понятия «материя» и «форма» относительны. Например, глина – это материя горшка, но форма для тех элементов, сочетанием которых глина образуется. Форма больше относится к целому и общему, в то время как материя – это в большей мере характеристика частей и частного. Так возникает иерархия форм (что впрочем может быть названо и «иерархией материй»). Знаменательны пределы этой иерархии – верх и низ. Наверху иерархии форм-материй находится высшая Форма – форма всех форм (целое всех целых и общее всех общих). Замечательно, что Аристотель склоняется к тому, чтобы эту форму допустить как единственную чистую форму, которая уже не нуждается в материи. Здесь аристотелевская форма превращается в платоновскую идею. С другой стороны, в самом низу иерархии материй-форм находится чистая материя, которая не нуждается в форме. Это чистый хаос, своего рода ноль бытия, который может быть привлечен для оформления, но способен был бы обходиться и без этого. Сущие проявляют себя в разного рода активностях. У каждой активности Аристотель выделяет 4 основания (причины) этой активности. Это: 1) материальная причина – тот субстрат, на котором организована активность, 2) формальная причина, выражающая план, организацию процесса, 3) действующая причина – своего рода двигатель активности, ее «мотор», и 4) целевая причина – цель, к которой стремится активность. Например, в таком процессе, как строительство дома, материальная причина – это материал, из которого строится дом, формальная причина – план дома, действующая причина – строитель, и цель – укрытие от непогоды и пространство своего мира для жителей дома. Активность вместе со своими причинами – это также проявления сущих. Материальная причина больше относится к материи участвующих в активности сущих, оставшиеся три причины – к формам этих сущих. Все сущие проявляют активность, и в составе этой активности есть все три причины, в том числе целевые причины. Даже у такого процесса, как падение камня, тоже есть цель. В механическом движении все материальные тела стремятся как к своей цели к так называемому «естественному месту». Для камня и вообще тяжелых тел таким местом является центр Земли. Для легких тел (воздух, огонь) – небо. Вот почему тяжелые тела падают вниз, а легкие поднимаются вверх. В стремлении к своему месту Аристотель выражает идею естественного движения, отклонение от которого приводит к движению вынужденному. В обладании целями все сущие чрезвычайно напоминают живые существа, так что иерархия сущих – это иерархия целесообразных сил, иерархия целей. Представление мира как системы живых целесообразных сил часто называют телеологией. Стоит отметить, что системы Аристотеля, Бруно и Лейбница – это как раз телеологические системы, что еще раз позволяет отметить связь понятий «сущее» и «монада» в этих философских построениях. Как и монады Бруно-Лейбница, аристотелевские сущие представляют из себя активные целесообразные начала, находящиеся в постоянном развитии и занимающие свои места в единой иерархии бытия. Аристотель развивает далее платоновское учение о душе и ее видах. Случайность рассматривается Аристотелем как результат невписанности в мировую иерархию целей. Как и монады, сущие лишь проявляют себя в различных материальных и формальных выражениях. Цель высшей формы одновременно оказывается высшей целью и высшим двигателем – Перводвигателем. Природа высшей активности Перводвигателя парадоксальна – она представляет собою покой в отношении к себе и причину всякого движения в отношении к иному. Это двигатель, движущий все, но сам покоящийся. Зримо активность Перводвигателя выражает себя в вечном и равномерном вращении небесного свода. Аристотель принимает точку зрения вечности и бесконечной делимости материального мира. Его основу составляют четыре элемента Эмпедокла. В центре этого мира находится Земля, окруженная вокруг сферами более высоких реальностей. Все эти сферы делятся на две области – подлунный мир, лежащий от Земли до орбиты Луны, и надлунный мир, лежащий за пределами орбиты Луны. В подлунном мире, основу которого слагают 4 стихии Эмпедокла, материальным телам присущи прямолинейные (не вполне совершенные) движения по направлению к своим естественным местам. В надлунном мире, первоэлементом которого является эфир - «пятая сущность» («квинтэссенция»), активности совершенны и представляют из себя движения по окружности. Аристотель вполне сохраняет и развивает платоновское учение о душе, но для Аристотеля душа также оказывается формой сущих, не способная вести самостоятельное существование, в отрыве от этих сущих. Есть, пожалуй, только одно исключение – это разумная душа человека, и то лишь в той мере, в какой она содержит так называемый «активный разум». Это часть разума, выражающая Перводвигатель и обладающая до некоторой степени его чисто формальной природой, не зависящей от материи. Бессмертие человека есть прямая функция степени развития его философского разума. Вот, возможно, почему философия для Аристотеля есть самая бесполезная, но и самая лучшая из наук.
2) Гносеология Аристотеля. Истина для Аристотеля состоит в знании сущих. С одной стороны, это знание формальных определений сущих, но, с другой, в каждом сущем есть как материальное проявление, так и рационально до конца непостижимое начало индивидуальности («этовости»). Эти два момента выводят область познания за границы только рационализма. Аристотель очень ценит наряду с общим знанием знание индивидуального и материального. Поэтому он в гораздо большей мере, чем Платон, признает данные внешних органов чувств, хотя не отвергает и роль разума. Но и разум для Аристотеля приобретает несколько иной характер, сравнительно с платоновским идеалом разума. У Платона, как я уже отмечал, разум мистико-антиномистический, опирающийся на инуицию общего. У Аристотеля разум более светский, трезвый и прагматичный, исходящий из интуиции единичного. В целом Аристотель – рациоэмпирик. Он пытается уравновесить вклады рационального и эмпирического познания в синтетически-многомерном методе постижения истины. Если Платон гораздо больше ценит индуктивный прыжок от многообразия видимых частностей к единству идей, то Аристотель уравновешивает индукцию дедукцией, развивая впервые столь систематично и глубоко принципы дедуктивной логики. Если у Платона в диалектике доминирует понятие, выражающее в разуме природу идей, то Аристотель переносит центр логического внимания на суждение, в отношении логического субъекта и предиката которого воспроизводит себя отношение сущего и его предикаций. Кроме того, Аристотель в большей мере склонен к само-тождественному мышлению, сравнительно с платоновской диалектикой. Как известно, именно Аристотель является отцом так называемой «формальной логики», покоящейся на законах тождества и непротиворечия. Возможно, открывая мир сущих, Аристотель выражает их еще слишком само-тождественно, слишком в совпадении каждого сущего с самим собой, воспроизводя в большей мере в этой части своей философии логику элейского единого как 1-синтеза. Но опять-таки все эти гносеологические различия Платона и Аристотеля вполне могут быть примирены в синтетической теории познания, где найдут свое место рационализм и эмпиризм, индукция и дедукция, логика понятий и суждений, диалектика и формальная логика.
3) Аксиология Аристотеля. В учении о ценностях Аристотель более «холоден», чем Платон. Так же как и Платон, Аристотель во многом склонен выводить высшие этические определения из природы разума (отсюда разделение на этические (низшие) и дианоэтические (высшие) добродетели). Этические добродетели представляют из себя золотые середины между разными крайностями, например, добродетель щедрости (добродетель растительной души) – середина между мотовством и скупостью, храбрость (добродетель животной души) – середина между безрассудной храбростью и трусостью, добродетель самоуважения (добродетель разумной души) – середина между кичливостью и самоунижением. Как и Платон, Аристотель рассматривает четвертую этическую дрбродетель – справедливость. Но у Аристотеля она выражает не столько правильный порядок душ, сколько правильную пропорцию отношения с другими людьми. Справедливость, по Аристотелю, есть середина между причинением обид другим и терпением обид от других. Дианоэтические добродетели, проистекающие из природы разума, – это мудрость, рассудительность и здравый смысл. Но идеал разума, как уже отмечалось, у Аристотеля иной. Это не столько разум мистический, сколько рассудочно-метафизический, в максимальной степени воплощающий в себе природу Перводвигателя. Это в большей мере трезвый расчет и рациональная калькуляция пользы и вреда, нежели платоновское мистическое озарение в мир идей. В то же время Аристотель и более трезв в отношении к реальным моделям общества и государства. Его больше интересует не совершенное государство мира идей, но государство оптимальное, дающее максимум значения при том минимуме условий материального мира, в котором нам приходится жить. Такой «максимин» Аристотель ищет среди многообразия возможных политических режимов и находит его, как известно, в «политии» - власти зажиточного и образованного среднего класса. Знаменательно, что от демократии полития отличается как меньшим объемом усовершения общественных отношений, так и большей устойчивостью. Аристотель выбирает устойчивость, предпочитая несколько проиграть в объеме. Лучше меньшее, но долгое, чем большее, но короткое – вот формула аристотелевской рациональности. Платон на этом фоне максималист. Он скорее выбирает «лучшее-в-себе», не слишком интересуясь возможностью реализации этого лучшего в материи («в ином»).