Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
на тему: «Кадровая политика власти в СССР: 1939-1953 гг.».
Содержание:
1. Введение. Характер власти и ее партийно-государственный аппарат..............................3-6
2. Феномен советской номенклатуры.....................................................................................7-11
3. Нормативные основы кадровой политики.......................................................................12-19
4. Организационные основы кадровой политики................................................................20-27
5. Интерперсональная составляющая кадровой политики.................................................28-38
6. Кадровый состав высших эшелонов власти и облик советского руководителя..........39-47
7. Кадровый состав дипломатической службы...................................................................48-56
8. Кадровая политика в вооруженных силах.......................................................................57-66
9. Кадровая политика и государственный антисемитизм..................................................67-70
10. Заключение.......................................................................................................................71-73
Использованная литература.......................................................................................................74
1. Введение. Характер власти и ее партийно-государственный аппарат
Очерк посвящен особенностям решения кадровых вопросов в руководящих партийных и государственных структурах СССР в заключительный период сталинской эпохи. В рассматриваемое время диктаторский режим достиг своего наивысшего могущества. Победа в борьбе с нацистской Германией, стоившая народу неисчислимых человеческих и материальных жертв, а также послевоенные успехи в деле восстановления и дальнейшего усиления хозяйственного и оборонного потенциала, ставшие возможными также за счет народного благосостояния, были использованы режимом в качестве решающего аргумента, доказывающего его эффективность и несокрушимую силу.
Не останавливаясь на нравственных и гуманистических аспектах такого государственно-политического устройства, когда малейшие отступления от указаний властей превращали человека в лагерную пыль, на глубине и степени всеобщей неустроенности и разорения народа, о благе которого лицемерно трубила официальная пропаганда, следует признать, что устройство это вполне отвечало решению внешне- и внутриполитических задач советского государства. При этом, один из ключевых вопросов функционирования режима, вопрос формирования руководящего корпуса, безусловно заслуживает особого внимания.
Сравнительно недавно было признано, во всяком случае в рамках серьезного исторического рассмотрения, что один из определяющих элементов кадровой политики, феномен номенклатуры, не следует демонизировать и воспринимать в качестве негативного ярлыка. Сформировавшись в ходе острой политической борьбы, такой идеологизированный взгляд отнюдь не способствует лучшему пониманию недавнего прошлого. Представляется, что при анализе института номенклатуры, следует исходить из того непреложного факта, что в тогдашних условиях существования государства, при той политической системе, которая появилась на территории бывшей Российской империи, это был, пожалуй, единственно возможный инструмент для осуществления властных функций, то есть для организации аппарата конкретного, эффективного и рационального управления и поддержания общественной стабильности. Речь идет не о том, чтобы объявить номенклатурный принцип организации государственного аппарата рациональным и оптимальным как таковым, тем более, соответствующим ценностям свободного демократического общества. Но он оказался вписанным в конкретную политическую систему, унаследовавшую особенности и традиции всего предшествующего институционального развития российского общества и государства, и именно в этих рамках явился необходимым, а поэтому востребованным.
Вопрос о том, каковы были эти самые исторически предопределенные особенности и традиции российского государственного и общественного устройства, которые унаследовало новое государство, рожденное в результате революционного процесса, нуждается в подробном и серьезном анализе. Проблема эта обсуждается и осмысливается в контексте исторического развития страны и традиционно связывается в методологическом плане с различными теориями исторического развития, в частности, с цивилизационной парадигмой, а также в последнее время с парадигмой институционального развития, что выходит далеко за пределы тематики настоящего очерка.
Не останавливаясь на результатах подобных исследований, можно утверждать, что укоренение тоталитарного диктаторского способа правления со всеми ему
опутствующими особенностями, исходившими из принципиальной нераздельности законодательной, исполнительной и судебной власти, при безусловном главенстве партии, возглавлявшейся единолично вождем либо «коллективным руководством» партийной верхушки, не является игрой случая либо результатом заговора неких темных сил. Как не являлась следствием неких трагически совпавших случайностей и сама русская революция.
Еще в 1906 году, с тревогой отслеживая революционные события, Лев Толстой писал, что «из двух борющихся сторон побеждает всегда не та, которая изворотливее, хитрее или злее и жестче, а та, которая ближе к той цели, к которой движется человечество». Толстой предостерегал тогда правящие силы: «И поэтому вам не устоять против революции с вашим знаменем самодержавия, хотя бы и с конституционными поправками... Все это отжило и не может быть восстановлено». Не устояв и рухнув, самодержавная власть в конце концов сменилась диктатурой не потому, что последняя оказалась «изворотливее, хитрее или злее и жестче», а в связи с тем, что по-иному в исторически сложившихся российских реалиях управлять не только не научились, но научиться просто не могли.
Российское цивилизационное пространство с его характером экономических, политических и общественных отношений, тип культуры, весь уклад и ход развития социальной жизни, то есть российская социально-политическая система, как и показали происшедшие события, предопределили тогда именно такой, а не иной характер государства и способ властвования. Характерными для общества было, в частности, традиционно и веками укреплявшееся сильное авторитарное государство, которое играло ведущую роль во всех областях и опиралось на централизованный бюрократический аппарат, и крайняя слабость саморазвивающихся общественных институтов Немалую роль сыграли соответствующие взгляды на власть большинства населения, стойко укоренившиеся во многих поколениях.
Дело в том, что резко измененный характер власти, вступающий в противоречие с перечисленными выше системными концептами и не подкрепленный глубокими, многофакторными и, главное, длительными эволюционными процессами, оказывается во многих случаях нежизнеспособным, что не может не вовлечь страну в острые кризисные состояния. Происходит возвращение к привычным формам и методам властвования, видоизмененным, конечно, соответственно сложившимся новым условиям. Можно как угодно относиться к советской власти, но отрицать ее глубокую связь со всем предшествующим историческим развитием страны и кивать на случайное стечение неблагоприятных обстоятельств, способствовавших ее водворению, представляется несерьезным. Многовековое отчуждение от власти большинства народа, отсутствие традиций демократизма и политической культуры основной части населения и, как следствие, существование сверхсильного, деспотичного государства оказались, таким образом, той институционной основой, которая и определила характер новой власти.
Так называемая «деформация основ социализма», когда не были реализованы демократические принципы управления государством и восторжествовали диктаторские способы руководства, произошла после победы революции отнюдь не случайно. При этом власть, диктаторская и тоталитарная по существу, официально никогда таковой не признавалась, а провозглашенная диктатура пролетариата объявлялась формой демократии для большинства народа и диктатурой, направленной лишь против меньшинства, то есть свергнутых эксплуататоров. Вот почему исторические реалии той эпохи необходимо рассматривать без стремления выносить безапеляционные обвинительные вердикты социальным процессам нашего недавнего прошлого.
Подлинное изучение сложного исторического пути, пройденного страной, только начинается и вести его следует с максимальной объективностью, свободной от идеологизированной зашоренности и политических требований момента. Исполнение тех или иных политических заказов и удовлетворение тем самым эмоций соответствующим образом настроенных людей не является задачей и предметом исторической науки, более того, неминуемо искажает истинную картину прошлого. Негативное отношение к политическому и общественному строю Советского Союза, характерное для большинства исследований постсоветской эпохи, будучи вполне объяснимым, как и ностальгия по порядкам и нравам советских времен, должны отступить на задний план и не мешать по возможности беспристрастному анализу нашего прошлого.
Не вызывает сомнений, что на облик партийно-государственной власти в СССР в течение длительного периода большое влияние оказали особенности личности и вытекающие отсюда методы практической деятельности Сталина. При менее решительном и прагматичном диктаторе, не отбросившем во имя достижения поставленных целей всех возможных нравственных ограничений, диктаторе, настроенном не столь экстремистски, жизнь общества пошла бы по менее драматичному сценарию. Однако, необходимость форсированной и многосторонней модернизации «догоняющего» типа с опорой на собственные силы и внутренние ресурсы предопределили систему и направление действия власти в экстремальной обстановке перманентной гражданской войны и внешнего давления. При этом весь ход и характер предшествующих социальных процессов в стране, традиционный авторитаризм российской власти и ее универсальный мобилизационный характер, будучи исторически привычными и неизменно проявляясь во всех областях деятельности, практически безальтернативно сформировали диктаторский строй во главе с подобным решительно-безжалостным правителем.
Советская действительность всегда оставалась жесткой, не принимавшей в расчет интересов отдельной личности, безжалостно распоряжавшейся судьбами и в определенные периоды даже жизнью людей. Представляется, однако, что каждый раз всему этому находятся те или иные рациональные исторические основания, без учета которых наше прошлое не может быть до конца понято. Во всяком случае, поиск причин и ответов в параноидальных отклонениях в психике вождя или в патологических наклонностях его соратников не может быть плодотворен. Добавим также, что благодаря чрезвычайным политическим и пропагандистским усилиям, приоритетному положению, занимаемому партийной идеологией, возможности тоталитарной власти позволяли периодами добиваться высокого уровня подлинного мобилизационного энтузиазма и поддержки со стороны значительной части населения страны.
Представляется, что любой руководитель, оказавшись на месте Сталина и способный удержаться во власти, рано или поздно при заданных условиях пришел бы к методам правления, во многом аналогичным. Поэтому и система рекрутирования и воспитания кадров, тесно связанная с особенностями социальной базы, кадров, готовых воспринять и приспособиться к требованиям власти, действуя жесткими методами в соответствие с выбранным бескомпромиссным курсом, вряд ли могла столь уж сильно отличаться от сталинской.
Методы руководства на всех уровнях при постоянной угрозе наказаний и репрессий без оглядки на должности и прошлые заслуги, безапеляционные оценки подчиненных со стороны руководства, влияющие на дальнейшую деятельность и перспективы выдвижения, как и сами критерии этих оценок, однозначно определялись мобилизационным строем тоталитарного правления. Номенклатурный принцип работы с кадрами позволял создать и совершенствовать партийно-государственный аппарат, максимально приспособленный для работы в этих условиях. Атмосфера недоверия и страха, являвшаяся непременным спутником системы власти, накладывала свои особенности и на характер аппарата, и на облик советского руководителя.
Суждение о реальных возможностях поставить дело по-другому, причем не только в части кадровой политики, неизбежно затрагивает упомянутые выше фундаментальные проблемы советской истории. При этом вопрос, еще раз вернемся к этой проблеме, обращаемый нами в прошлое, а историческое исследование базируется на вопросах, обращенных в прошлое, не должен звучать в форме «кто виноват?», но только «как и почему это произошло?». Ибо лишь в последнем случае мы сможем объективно, без вынесений политизированных обвинительных вердиктов судить о происходившем. Мы сможем, в частности, понять можно ли было, и если возможно, то как реально, в стране, которая жила с укоренившимся сознанием «осажденной крепости», создать более эффективную систему управления. И на самом ли деле был исторически оправдан в тех условиях и обстоятельствах, а не являлся грубой политической ошибкой усиленно внедряемый идеологический концепт «осажденной крепости» как таковой. Реально ли было полагаться тогда на стабильное существование страны при проведении иной, более открытой внешней и внутренней политики. К сожалению, на все эти вопросы историческая наука ясного ответа до сих пор не сформулировала.
Высказанные здесь суждения о характере власти, рожденной революцией и претерпевшей в дальнейшем целый ряд трансформаций, изложены предположительно и предельно кратко. Не являясь непосредственной темой данного очерка, положения эти не могли быть, однако, не приведены, ибо трудно отрицать их непосредственное влияние на принципы, положенные в основу построения властного аппарата и особенностей проводимой кадровой политики. Автор придерживается мнения, что при неизбежном несовпадении во взглядах полемика вокруг подобных фундаментальных вопросов, принимая во внимание сегодняшнее состояние отечественной исторической науки, не может быть плодотворной. Более того, подмена исторического знания политизированными представлениями, основанными на собственном опыте и на так называемом здравом смысле, знаниями, базирующимися на селективном отборе событий и фактов, не позволяет надеяться быть услышанным. К сожалению, даже подробные многостраничные рассуждения и обоснования, призванные подкрепить спорные суждения, не приводят в данном случае к нужному результату. Поэтому, рассчитывая на понимание со стороны единомышленников, которые самостоятельно пришли к подобным либо близким заключениям, сосредоточимся на непосредственных проблемах кадровой политики власти.
2. Феномен советской номенклатуры
Перечень должностей, которые замещались решением или по согласованию с партийными органами, получил, как известно, название «номенклатура», а лица, назначаемые на эти должности, становились «номенклатурными работниками». Представления номенклатуры в виде господствующего класса содержались в книге М.Восленского «Номенклатура», которая впервые вышла в 1980 году в Германии, и сделались общепринятыми в научных исследованиях и публицистике последующих лет. При этом общеизвестный факт, что бюрократия вообще и административная элита в частности являются необходимыми элементами любой политической системы, оставался в тени и стал оцениваться применительно к советской номенклатуре только в последнее время.
Принятие решений в ходе расстановки кадров, особенно в высших эшелонах власти, включение того или иного деятеля в состав номенклатуры, особенно в высшие ее эшелоны, а также дальнейшее продвижение во власти представляется одной из трудно исследуемых областей политической истории. Абсолютная закрытость механизмов власти, характерная для партийных и государственных институтов Советского Союза, секретность документов, касающихся, в частности, решения кадровых вопросов и функционирования номенклатурной системы, делали совершенно недоступными правильное понимание основ и практики кадровой политики. Положение изменилось за последние годы, когда стали доступны многочисленные и разнообразные источники, в том числе архивные. При этом чисто описательный и эмоционально окрашенный подход, присущий книге Восленского, начал преодолеваться, уступая место анализу исторических материалов.
Изучая особенности советской номенклатуры, следует обратить особое внимание на то, как формировалась советская бюрократия, на каких основах происходил процесс ее воспроизводства и функционирования. Благодаря партийно-государственному монополизму, характерному для идеологической, политической и экономической жизни Советского Союза, безусловному подчинению всех властных структур высшим инстанциям и неподконтрольности власти со стороны населения, процессы эти привели к образованию особой социально-профессиональной группы, возможной только в рамках тоталитарных либо авторитарных режимов, когда создаются единые организации для осуществления прямого директивного управления. Только при наличии политической и социальной силы, поставившей себя на самом верху общественной иерархии, стало возможно за счет специальной процедуры отбора создание подобного института, взявшего под свой полный контроль аппарат управления страной.
Механизм номенклатуры отвечал политическим задачам правящей верхушки по созданию определенных упорядоченных условий для функционирования власти. Руководители различных рангов, входившие в номенклатуру, ставились в положение, заставлявшие их действовать с полной отдачей сил под угрозой понижения либо полной утраты своего статуса, а следовательно, утраты материльных благ и привилегий с реальной перспективой быть подвергнутыми гонениям и репрессиям. В совокупности с такой формой мотивации как перспектива служебного роста и политическими факторами, связанными с официальными идеями служения «великим целям», все это становилось работающими стимулами, имевшими системный характер. Таким образом была создана своеобразная система социальной сертификации, заменившая традиционную, сметенную революционным процессом. Институт номенклатуры стал необходимой и важнейшей организующей структурой социального порядка в стране.
Следует подчеркнуть, что нет достаточных оснований для взгляда на номенклатуру как на класс, как на саморазвивающуюся закрытую систему, определяющую векторы развития и жизни советского общества и государства. Классовая принадлежность, тем более принадлежность к некому правящему классу, имеющему монополизированный доступ к наиболее важным государственным позициям, является более устойчивой категорией, чем то или иное положение на служебной лестнице, могущее в любой момент кардинально измениться. Сталинская политика ставила любого назначенца в полную зависимость от органа, который его назначал, а непрекращающиеся репрессии делали его совершенно беззащитным. Не могло быть и речи о какой-то степени стабильности, неотчуждаемости прав, благ и привилегий номенклатурных работников, их способности уверенно закреплять и, тем более, передавать по наследству доминирующее положение в обществе. Последнее, то есть неотчуждаемость и возможность передачи по наследству, что отличает обладание определенной собственностью от пользования благами и привилегиями, служит основным индикатором, характерным для господствующих классов. В данном случае в этой решающей области номенклатура являлась совершенно бесправной.
Никто из партийно-государственных чиновников второго, к примеру, поколения номенклатуры, занявших свои посты во время и после «большого террора» 1937-1938 годов, не мог в обстановке непрерывной ротации кадров ощутить себя прочно утвердившимся в «руководящей обойме», каждый из них, даже самый высокопоставленный, жил и работал под страхом сурового наказания, изгнания из руководящего слоя, в ожидании самого худшего, что могло тогда случиться с любым советским человеком. Система управления с помощью директивных указаний, когда неисполнение любого приказа сверху грозило неминуемой расправой, являлись нормальной практикой каждодневной жизни. Терпимое отношение к подчиненным, почему-либо не справившимся со своими обязанностями, не говоря уже о собственных просчетах, грозило утратой доверия самым высоким руководителям.
Высшая власть в стране и принятие стратегических решений с довоенного времени была полностью сосредоточена в руках Сталина, а «коллективные решения», принимаемые Политбюро или от его имени еще более узким кругом особо доверенных руководителей, также были сталинскими единоличными решениями. Процедура согласования документов либо голосование опросом с визированием проектов решений членами Политбюро явились фактически сталинским методом создания «коллективной ответственности», когда вину за ошибки и провалы можно свалить на своих ближайших соратников, во всяком случае, разделить ее с ними. При этом кремлевский диктатор самыми разными способами, в том числе и перманентными репрессиями, сделал все, чтобы номенклатура, даже ее верхние эшелоны, не почувствовала себя в какой-то момент дееспособной властью, саморазвивающимся классом, чтобы она всегда правильно понимала свое положение в политической системе страны. Именно поэтому вождь всегда, до последних дней своего правления, стремился осуществлять прямой и всесторонний контроль за деятельностью карательных учреждений, подбирать руководящий состав «органов» из числа людей, неоднократно доказавших в самых разных формах свою личную преданность.
Сталин в любой момент мог расправиться и с каждым из своих ближайших соратников, а причины сохранения того или иного во власти нужно искать не в относительной их влиятельности, а в расчетах самого Сталина. Представителям номенклатурного слоя, сверху донизу, каждодневно демонстрировали их полную зависимость от руководства хотя бы тем, что они не знали, за какое действие или бездействие они будут привлечены к ответственности. То, что вчера считалось нормой и примером для подражания, сегодня могло быть признано «антипартийной и антигосударственной практикой».
Номенклатура в этих условиях представляла собой не саму власть, а послушный инструмент власти в руках вождя, непосредственно опиравшегося на свое ближайшее окружение. Поэтому правильнее считать номенклатуру не господствующим классом, а крайне уязвимым и нестабильным слоем управляющих, бюрократическим институтом, сформировавшимся и установившимся в результате проведения последовательной централизованной «назначенческой» кадровой политики.
В послесталинский период в жизни страны происходили значительные перемены, массовые репрессии перестали угоржать партийно-государственным руководителям, в связи с чем положение управляющих стало несравненно стабильнее. «Провалившиеся» работники в обстановке, когда не действовал механизм «чисток», могли надеяться на новые назначения, так как перемещение лиц, не справившихся с порученным делом, на другие посты уже не влекло за собой обвинений в «гнилом либерализме» и «отсутствии партийной принципиальности» для начальства, тем более, не сопровождалось арестами самих «провалившихся». Кроме того, занятие номенклатурных постов значительно облегчалось для отпрысков номенклатурных семейств, имевших соответствующие связи во властных структурах. Следует заметить при этом, что практически весьма редко родственные отношения помогали вхождению в «коридоры власти» и принадлежность к номенклатуре никогда не становилась наследственной. Последнее обстоятельство, кстати, также противоречит утверждению о принадлежности «назначенца» к некому «господствующему классу». Существовали и широко использовались родственные связи для вхождения в другие «ниши», к которым можно отнести, к примеру, деятельность в научных сферах, особенно в области общественных наук, и престижную службу в советских загранучреждениях. Работа на ответственных постах, требующая больших усилий и ответственности, подходили далеко не каждому.
На первый взгляд представители номенклатуры в ходе реального процесса развития и трансформации советского общества и государства заняли позиции, позволявшие им чувствовать себя независимо, и получили возможность действовать, исходя из собственных интересов, вразрез с провозглашаемыми идеалами и даже конкретными задачами, которые были перед ними поставлены. Не следует забывать, однако, что по-прежнему в любой момент высшие руководители могли самым решительным образом изменить положение любого высокопоставленного номенклатурного начальника. Так называемое «коллективное руководство» в лице членов Политбюро и Секретариата ЦК, пришедшее на смену единоличной власти диктатора, определяло перспективы и оценивало действие любого партийно-государственного бюрократа. При этом спектр наказаний оставался довольно широк – от понижения в должности и увольнения на пенсию до судебных преследований. В последнем случае политические обвинения заменялись обвинениями в должностных и чисто уголовных преступлениях.
Нельзя не отметить, что наступившее смягчение жесткой централизации, некоторое ослабление вертикальных связей и возможности большей свободы маневра для местных руководителей сопровождалось усилением роли первых секретарей партийных комитетов. В каждой республике, области, городе, районе первый секретарь в послесталинское время контролировал местную элиту вне зависимости от ее отраслевой подчиненности и воздействовал на ее персональный состав с помощью административных рычагов, оставаясь при этом полностью зависимым от вышестоящего партийного органа. Подобная конструкция власти позволяла, во всяком случае в принципе, довольно эффективно с точки зрения директивного управления отслеживать деятельность всех властных эшелонов и в ряде ситуаций, даже без непосредственного вмешательства центра, наказывать и устранять виновников провалов и упущений. Эта система дополнялась контролем со стороны спецслужб, в первую очередь КГБ, и центральных контрольных партийных и государственных органов. По-прежнему не только оппозиционность, но даже намек на иную точку зрения, расходившуюся с точкой зрения вышестоящих инстанций, считались недопустимыми. Управляемость номенклатуры сохранялась при изменении механизмов подчинения и надзора.
Таким образом, поставить знак тождества между понятиями «советская номенклатура» и «господствующий класс», даже применительно к более поздним, вполне «вегетарианским» временам, возможно лишь в результате выводов из серьезных исторических исследований. На сегодня подобные выводы нельзя признать боснованными.
Трудно ожидать также, что опираясь на исследование номенклатуры как феномена, возможно объяснить все проблемы многофакторного исторического процесса применительно к истории СССР. Понимание особенностей функционирования какого-либо подобного института, безусловно необходимое для уяснения исторической картины, никак не приведет нас к проникновению в причины глубинных социально-политических процессов и не является поэтому неким универсальным методологическим инструментом. Попытки сведения политической истории к истории номенклатуры, как это иногда делается в ряде исследований, представляется в этом смысле малоплодотворным.
Возможны, конечно, рассуждения по поводу того, что номенклатура есть некий «новый класс», который, узурпировав власть, присвоил себе национальное богатство страны и стал паразитирующим господствующим классом, живущим за счет народа. Выстраивая таким образом историю советского общества и характеризуя политическую систему в стране как диктатуру номенклатуры, можно придти, в том числе, и к довольно правдоподобным выводам, похожим, во всяком случае, на историческую правду. По этому поводу напрашивается аналогия, лежащая буквально на поверхности, по которой весь ход исторического процесса представляется в виде бесконечной череды заговоров злокозненных сил. Как известно, опираясь на так называемую «теорию заговоров» также возможно отображение исторического процесса, также возможно сформулировать определенные выводы, весьма похожие на истинные. Однако, неясно, насколько выводы эти на самом деле будут соответствовать реальности.
Конкретные вопросы, связанные с функционированием номенклатуры как института, трудно прояснить без рассмотрения нормативных, организационных и интерперсональных оснований и критериев формирования высших властных структур. При этом историческая конкретика выводит феномен номенклатуры на реальную почву. Демонизация явления, «номенклатурный заговор» уступает место рассмотрению его как определенного направления кадровой политики и практики, реализованной в определенных исторических условиях при данном политическом режиме.
Следует подчеркнуть, что возражения против демонизации номенклатуры отнюдь не означают стремления нормализовать этот феномен, представить номенклатурный принцип как один из стандартных методов кадровой работы. Советская номенклатура существенно отличалась от нормальной бюрократии хотя бы тем, что помимо осуществления исполнительских функций по управлению государственной жизнью, она являлась также своеобразной политической силой. Поднимаясь по ступеням номенклатурной лестницы, некоторые наиболее успешные и удачливые входили или надеялись войти в ближайшее окружение вождя либо позднее в состав «коллективного руководства». В процессе выдвижения на высшие позиции именно в номенклатурном слое искали и находили они доверенных людей и союзников, без которых невозможен успех в борьбе за власть, а тем более, невозможно во власти закрепиться и удержаться. Политическая борьба и столкновение влиятельных группировок, приобретая в ходе соперничества ожесточенный и бескомпромиссный репрессивный характер, придавали советскому бюрократическому институту номенклатуры особые черты. Именно номенклатурный слой, особенно его верхние сферы, ввиду отсутствия в стране свободной политической и общественной жизни, подмены выборов назначенчеством, становился местом столкновений и интриг, непосредственно влиявших на различные стороны жизни страны.
Теория власти, применительно к советскому режиму, не имеет до сих пор однозначной и общепринятой концепции. Поэтому вопросы конкретной локализации и социального фундамента носителей власти возможно трактовать по-разному, в том числе, усматривая их в номенклатуре. Генерация определенных властных функций в процессе деятельности номенклатурной бюрократии и в ходе взаимовлияния центра власти, верхних эшелонов номенклатуры и ее широкого слоя не могла найти, однако, реального и действенного отражения на принятие и содержательную основу ключевых решений. Несмотря на возрастающее влияние практики различных согласований при принятии решений, центр власти в обстановке диктатуры устанавливал свои условия взаимодействия, не оставляя места делегированию сколько-нибудь существенных по объему и значению властных полномочий как центральной, так и региональной номенклатурной элите. При этом центр власти, будь то вождь или «коллективное руководство», проводили свою линию не в последнюю очередь при помощи соответствующей кадровой политики. В состав номенклатуры рекрутировался и продвигался наверх определенный круг деятелей, полезных и необходимых для реализации задач, определяемых высшим руководством, способных делать это четко и беспрекословно, в жестком командном ключе. С другой стороны, решительно удалялись все, в какой-то степени вызывающие подозрения в нелояльности начальству и отсутствии должного рвения в точном исполнении указаний, поступающих сверху. Подобный стиль руководства и образец поведения советской политической и хозяйственной элиты являлся обязательным для любого номенклатурного работника.
Таким образом, все эти обстоятельства не дают основания говорить о номенклатуре как о господствующем классе в советской политической системе и позволяют подтвердить часто оспариваемое положение о том, что номенклатура являлась лишь социально размытым и достаточно нестабильным слоем управляющих. Номенклатуру в социально-политическом ландшафте советского общества и государства следует представлять как функциональную группу, созданную в качестве послушного инструмента тоталитарной власти для руководства аппаратом управления, не преувеличивая ее значения и самостоятельного влияния.
3. Нормативные основы кадровой политики
Нормативные основы кадровой политики являлись ее системообразующим каркасом и представляли собой не только общие партийно-политические установки, но и практические указания по методам их реализации при подборе и расстановке кадров. Повышенное, приоритетное внимание к вопросам подбора и расстановки кадров исходили из задач формирования надежного с точки зрения режима аппарата управления, на который можно было опереться при реализации самых сложных и сомнительных с точки зрения морали государственных мероприятий. Высшее руководство считало адекватную кадровую политику одной из основных составляющих, обеспечивающих устойчивость режима. Поэтому советская партийно-государственная бюрократия, чья власть и положение целиком зависели от той должности, на которой находился тот или иной ее представитель, а также деятели хозяйственных, научно-технических и культурных элит, подбирались и расставлялись в соответствии со строгими писаными и неписаными правилами, вполне логичными и объяснимым с точки зрения властей.
Вполне естественно предполагалась обязательная принадлежность руководящего состава к партии большевиков. Членство в партии являлось обязательным условием для успешного продвижения по служебной лестнице и занятия руководящих постов, хотя в отдельных случаях допускалось назначение на некоторые ответственные посты беспартийных. В свою очередь, «чистота партийных рядов» поддерживалась не только строгими правилами приема в партию, но и периодически проводимыми «чистками», которые по официальной версии были призваны повышать активность членов партии и способствовать удалению из ее рядов классово чуждых элементов и случайных лиц, нарушающих партийную и государственную дисциплину.
«Генеральные чистки» 1921, 1929-30 и 1933 годов, чистка во время проверки и обмена партийных документов в 1935-1936 годах приводили каждый раз к исключению из рядов партии от 8 до 24 проц. ее состава. К началу 1937 года насчитывалось более 1,5 млн., исключенных из партии по разным причинам и позднее в ее рядах не восстановленных. В окружении Сталина сложилось к этому времени устойчивое мнение, что все эти люди затаили зло на власть и являются ее потенциальными врагами, «пятой колонной» внешних антисоветских сил. Именно поэтому массовые репрессии «большого террора» 1937-1938 годов затронули практически всю эту многочисленную группу. Излишне напоминать также, что в этот же период тысячи и тысячи действующих коммунистов, руководителей и рядовых, которые не только активно участвовали или пассивно поддерживали деятельность «левых» и «правых» уклонов или недостаточно энергично боролись за «генеральную линию партии», но даже и те, кто продвинулись по служебной лестнице, благодаря поддержке поверженных оппозиционеров, были выброшены и из партии, и из жизни вообще. На XVIII съезде ВКП(б) в 1939 году «чистки» как официально объявленные политические кампании были отменены, имея в виду, что партия «в обычном порядке способна очищать свои ряды». После этого, особенно в послевоенные годы, наступило время негласных партийных «чисток». Мотивируя необходимостью борьбы с хозяйственными и должностными злоупотреблениями, семейственностью и кумовством в партийных структурах, начиная с 1948 года, из партии ежегодно исключались десятки тысяч ее членов, значительно больше количества вновь принятых.
Члены партии на живом примере исключенных из ее рядов товарищей учились, как необходимо себя вести и работать, дабы не попасть в число изгоев. Ведь потеря партбилета не только закрывала всякие возможности карьерного преуспевания, но и делала вчерашнего партийца весьма уязвимым - он тут же становился объектом повышенного внимания «органов». Таким образом, членство в партии, по мнению властей, в значительной мере избавляло от всякого рода неожиданностей, являлось некой гарантией наличия у руководителя необходимых политических качеств, лояльности его партийным вождям, то есть гарантией создания послушного и управляемого аппарата. Руководителям любого ранга постоянно внушалось чувство ответственности перед партией за свою деятельность, а партийные комитеты всех уровней осуществляли надзор и контроль за каждым руководителем, каждым рядовым членом партии. Любой коммунист, в соответствии с уставом партии, не просто должен, но и обязан был ставить в известность соответствующие органы о любых замеченных им недостатках, тем более неправомерных действиях как своих подчиненных, так и руководителей. Невыполнение данного пункта устава считалось несовместимым с пребыванием в рядах партии и, зачастую, рассматривалось как прямое преступление.
В то же время партия всегда оставалась достаточно открытой организацией, поддерживающей, несмотря на чистки и репрессии, регулируемый рост численности своих рядов. Власть таким образом выполняла задачи мобилизации возможно более широких слоев населения для реализации радикальных социально-экономических преобразований, осуществляя по возможности замену социальной стихии на организованное, по плану развивающееся общество. Через членство в партии и выполнение функций передовиков-общественников, а затем и партийных функционеров различных рангов, «социальные лифты» поднимали вчерашних рабочих и крестьян до уровня номенклатурных управляющих.
Являясь обязательным условием для успешного подвижения по служебной лестнице и занятия руководящих постов, членство в партии всегда привлекало беспринципных карьеристов, готовых ради доступа к благам и привилегиям исполнить любое указание и распоряжение, самое неприемлемое с точки зрения норм человеческого поведения. Однако, не следует забывать и того обстоятельства, что многие члены партии вступали в ее ряды, чуждые каких-либо корыстных побуждений. Известно, например, что перед войной в рядах ВКП(б) насчитывалось более 4 млн. членов, а в конце войны - уже 6 млн. При этом, в 1941-1945 годах в партию было принято почти 9 млн. Отсюда, потери партийных рядов за четыре военных года исчислялись в количестве 7 млн. человек, подавляющее большинство которых составили боевые потери. Вряд ли коммунисты военного призыва, особенно те, кто вступил в ВКП(б) на фронте, преследовали неблаговидные цели. Лозунг «Коммунисты, вперед!» являлся не только пропагандистским лозунгом, но был почти уставной командой, которой постоянно пользовались командиры на переднем крае. Этот же лозунг находил широкое применение и в тылу, где рабочие и инженеры, зачастую сутками не покидая своих предприятий, превращали их во «второй фронт» нашей победы. Вступление в партию не сулило тогда, во всяком случае подавляющему большинству, никаких преимуществ. Представляется также поспешным суждение о том, что в мирные дни ряды коммунистов пополняли исключительно аморальные карьеристы.
Один из постулатов кадровой политики большевиков требовал обязательно учитывать социальное происхождение руководителя. Государством диктатуры пролетариата, по определению, должны были управлять рабочие и крестьяне. Учет социального происхождения руководителя при выдвижении на любой сколько-нибудь значительный пост всегда оставался одной из главных в кадровой политике партии. В середине 1920-ых годов идея выдвижения рабочих «от станка» и крестьян «от сохи» в аппарат управления государством стала воплощаться особенно масштабно. Насыщение аппарата рабочими и крестьянами контролировалось путем анализа отчетности, поступавшей с мест, причем жесткой критике подвергались те организации, где допускались послабления на этот счет. Малоопытность и недостаточное знакомство с работой не должны были служить препятствием для выдвижения. Массовое выдвижение неподготовленных кандидатов себя, в конечном счете, не оправдало, но рабоче-крестьянское происхождение продолжало оказывать решающее влияние на кадровый рост руководящего работника. Важным пунктом в политической биографии являлось не только социальное происхождение, но и первая, пусть кратковременная работа. Начало трудового пути в качестве рабочего или колхозника (работника в родительском крестьянском хозяйстве либо батрака) считалось крайне желательным для успешности всей дальнейшей карьеры.
Подобная практика имела также объяснение, далекое от чисто идеологического. Традиционно, со времени революции и гражданской войны, выходцы из среды образованных, а тем более, именитых слоев автоматически попадали под подозрение в нелояльности к советской власти и могли использоваться по необходимости, но не на руководящей работе и лишь при строгом контроле за их деятельностью. Правила со временем смягчались, однако, в какой-то степени всегда оставались в разряде действующих. Поэтому прямая малограмотность многих деятелей, занимавших значительные посты, не говоря уже об отсутствии у них общей культуры, не были редкостью ни в тридцатые, ни в сороковые, ни даже в пятидесятые годы. Практика назначенчества по партийно-классовому признаку создавала надежную опору власти, так как тысячи вчерашних пролетариев за короткий отрезок времени заняли определяющее положение во всех сферах управления государством, экономикой и другими областями жизни общества, сформировав мощный и послушный механизм управления страной. Советская власть могла рассчитывать на преданность выдвиженцев, которые были обязаны ей своим положением и полностью от нее зависели. Процесс создания нового правящего слоя подкреплялся широкими социальными мероприятиями, в результате которых миллионы вчерашних рабочих и крестьян кардинально изменили свой статус и, несмотря на тяготы и лишения повседневной действительности, могли реально рассчитывать на улучшение своего положения и быта, получали образование, поступали в вузы и техникумы, приобщались к культурным ценностям и достижениям современной цивилизации. При этом для них были открыты возможности дальнейшего повышения своего социального статуса, и власть своей кадровой политикой всячески демонстрировала реальность таких возможностей. Поэтому выводы о том, что советская власть держалась усилиями номенклатуры исключительно на терроре и пропагандистском оглуплении населения не могут быть признаны правомерными. Социальная политика большевиков создавала более устойчивые и реальные основы для своего господства.
Кадровая политика ставила вопросы преданности работников политической линии на первое место в числе предъявляемых к ним требований. Однако, выдвижение на руководящую работу по партийно-классовому признаку, при игнорировании такого существенного момента как образование, не могло способствовать успешному функционированию органов власти, хозяйственных и культурных учреждений, неминуемо влекло за собой снижение компетентности руководства. Поэтому уже в двадцатые годы наиболее способные выдвиженцы ориентировались на получение полноценного среднего и высшего образования. С этой целью организовывались рабочие факультеты - рабфаки, где студенты, пришедшие «от станка» и «от сохи», получали ускоренное школьное образование и подготавливались к поступлению в вузы и техникумы. Если принять во внимание, что для многих начинающих рабфаковцев беглое чтение, более-менее грамотное письмо и таблица умножения являлись труднодоступными вершинами, то станет понятно, какой уровень знаний был у них при поступлении в техникумы и вузы и насколько готовы были они обучаться премудростям инженерных, естественно-научных или гуманитарных дисциплин. Однако, соответствующая постановка процесса обучения позволяла им успешно завершать свое образование и продвигаться по службе в последующие годы. При этом, приход в вузы молодежи из образованных, «буржуазных» слоев общества всячески затруднялся, а выпускники из этой категории вынуждены были удовлетворяться в последующем весьма скромным и зависимым служебным положением. Нельзя утверждать, конечно, что советские вузы выпускали в то время невежественных специалистов. Стремление учиться позволяло многим вчерашним рабочим и крестьянам так или иначе компенсировать пробелы в подготовке, а природные способности и энергия делали многих из них по-настоящему успешными и ценными работниками. Однако, указанные обстоятельства не могли не сказаться на общем уровне руководящих работников, который никак не мог стать в этих условиях достаточно высоким.
Параллельно с «пролетаризацией» вузов и техникумов была организована сеть учебных заведений, направленных на политическое и общекультурное обучение партийных и советских кадров. В 1919 году в Москве начал функционировать Коммунистический университет им. Свердлова, несколько позднее - Коммунистический университет национальных меньшинств Запада и Коммунистический университет трудящихся Востока. Коммунистические университеты работали в Ленинграде, Минске, Харькове и других центрах. В эти учебные заведения со сроком обучения в 4 года направлялись работники из рабочих и крестьян, в подавляющем большинстве не имеющие законченного среднего образования, а иногда владеющие знаниями лишь в объеме начальной школы, но положительно зарекомендовавшие себя на практике. В начале тридцатых годов, в связи с возрастающим количеством специалистов из среды рабочих и крестьян, прошедших подготовку в нормальных вузах, система коммунистических университетов была свернута. Для подготовки и усовершенствования партийных и советских работников продолжали функционировать партийные школы при обкомах и ЦК компартий союзных республик. Руководящие работники союзного и областного уровня обучались в Высшей партийной школе (ВПШ) при ЦК ВКП(б) с трехлетним сроком обучения.
Для подготовки хозяйственных руководителей, командиров производства среднего уровня из рабочей среды, в конце 1920-ых годов в Москве была образована Промышленная академия. Промакадемия давала образование в объеме средней школы, а также технические знания, и считалась высшим учебным заведением. Одним из слушателей Промакадемии с 1929 года был Н.С.Хрущев. В 1924 году он окончил рабфак при техникуме, однако знаний получил немного, так как большую часть времени занимался партийной работой. В возрасте 35 лет при приеме в Промакадемию по результатам собеседования его вначале не хотели туда зачислять из-за безграмотности, так как читал он с большим трудом, а с письмом было и совсем плохо. Помог Л.М.Каганович, к которому Хрущев обратился за поддержкой. Однако, через несколько месяцев Никита Сергеевич стал секретарем бюро ячейки ВКП(б) Промакадемии и вновь с головой ушел в привычную ему область деятельности. В январе 1931 года он вообще и навсегда прекратил обучение, став секретарем Бауманского райкома партии в Москве, а затем, отличившись при проведении «генеральной линии партии», сделал головокружительную карьеру. В 1957 году, когда решался вопрос о его смещении с поста первого секретаря ЦК КПСС, оправдываясь перед коллегами по руководству и объясняя свою некомпетентность, Никита Сергеевич чистосердечно сказал: «А я учился всего две зимы у попа за пуд картошки». Пример с Хрущевым показывает, насколько низок был, зачастую образовательный уровень тогдашних руководителей.
Повторим, однако, что было бы неверным утверждать, будто «выдвиженцы» оказывались никчемными работниками. Школа, которую он проходили в ходе практической деятельности, тесное общение с талантливыми учеными, инженерами и организаторами производства, помогали многим из них стать крупными, по государственному мыслящими руководителями. Что касается Хрущева, то по воспоминаниям он обладал прекрасной памятью, наблюдательностью, находчивостью, был в определенной степени наделен физической и нравственной неустрашимостью, отличался и таким привлекательным качеством как человечность. Не случайно позднее, после смерти Сталина, когда он встал во главе страны, ему удалось осуществить немало реформ, придавший социализму более привлекательный облик. Когда и где такие люди выдвигались на первые роли, дело шло более-менее успешно. В случае же карьерного роста неуча, у которого отсутствовали определенные задатки, помогавшие компенсировать безграмотность, провал был обеспечен.
Следует добавить, что в 1930-1940-ые годы с «провалившимися» деятелями власти не церемонились. Поэтому руководители всех рангов из кожи вон лезли, стремясь продемонстрировать свою дееспособность и постараться справиться с порученным делом. Такая обстановка создавала неимоверную, нечеловеческую напряженность, накладывая непереносимый груз ответственности как на руководителя, так и на подчиненных, однако, объективно способствовала повышению эффективности их работы. Подобная школа воспитывала особый тип руководителя, жесткого и решительного, который стремился справиться с делом любой ценой. Характерен в этом отношении и пример Л.М.Кагановича. Получив в родных местах четырехклассное образование, он больше никогда и нигде не учился. Однако в дальнейшем, несмотря на изнуряющий труд чернорабочего, а затем рабочего-кожевенника и сапожника в Киеве, он усиленно занимался самообразованием, много читал. Позднее, находясь на высоких постах в партийной и государственной иерархии, будучи в течение более чем 30 лет членом Политбюро ЦК, Каганович решал сложнейшие вопросы, требующие как общего кругозора, так и специальных знаний. Каганович вспоминал, что ему при решении проблем помогало изучение дела непосредственно на месте, на предприятиях, в беседах с рабочими, инженерами и руководителями, дотошный разбор дел на совещаниях и собраниях, где сталкивались различные мнения, раскрывающие нутро вопроса. Но мы знаем также, какими методами достигался успех, насколько груб и, порою, жесток с подчиненными был «железный нарком», наделенный, с одной стороны, безграничной властью, а с другой, отвечающий собственной головой за конечный успех порученного дела.
Пристальное внимание со стороны высшего руководства обращалось на национальный состав руководящих кадров, формирование правящей элиты союзных и автономных республик. Призрак национального сепаратизма, опасения потерять контроль за ходом дел на местах, вызванные не только амбициями региональных лидеров, но и подкрепленные общественным движением в сторону усиления национального начала в повседневной жизни, заставляли центральное руководство постоянно заботиться о присутствии в аппарате республиканских партийно-государственных органов доверенных лиц, не связанных по воспитанию и предшествующей деятельности с местной национальной жизнью и культурой. С другой стороны, политический ущерб, связанный с ущемлением амбиций национальных элит, что неизбежно сопутствовало чрезмерной «русификации», делало необходимым при реализации кадровой политики не забывать и о «коренизации» кадров, выдвигая на руководящие посты представителей «титульной» нации. Последнее, особенно в 1930-ые и 1940-ые гг., осложнялось в некоторых республиках недостатком руководителей, отвечающих важнейшим нормативным критериям, таким как партийность и политическая лояльность, а также соответствующая образовательная и деловая подготовка. Так в Туркмении первыми секретарями ЦК КП(б) республики в 1930 – 1940-ых гг., вплоть до 1947 г., работали представители центра – Я.А.Попок, Я.А.Чубин, М.М.Фомин, в Таджикистане в 1937-1946 гг. 1-ым секретарем ЦК был Д.З.Протопопов. При этом почти везде в состав секретариата республиканского ЦК партии, обычно в должности 2-го секретаря, включались деятели, присланные из других регионов страны, которые и являлись доверенными людьми центра, источником независимой информации с мест.
Особое внимание в отношении руководящего корпуса всегда уделялось Украине, самой крупной и экономически развитой союзной республике. Любые, даже на первый взгляд безобидные, но несанкционированные проявления национально-государственных особенностей рассматривались центром как опасные и недопустимые. Борьба с «буржуазным национализмом» и «сепаратизмом» на Украине всегда оставалась актуальной для партийно-государственной власти. Первыми лицами в партийном руководстве республики долгое время были 1-ый секретарь ЦК КП(б)У С.В.Косиор и и 2-ой секретарь ЦК П.П.Постышев, Они не были уроженцами Украины, но работали здесь давно, соответственно с 1918 г. и 1923 г. Председатель Совнаркома Украинской ССР В.Я.Чубарь, хотя и родился в Екатеринославской губернии, с молодых лет работал в Петрограде и был отправлен в республику в 1920 г. В 1934 г. Чубаря перевели в Москву, а сменивший его на этом посту П.П.Любченко оказался один из немногих в республиканском руководстве, кого можно было и по рождению, и по биографии, и по культуре считать украинцем. Последнее, а также членство в 1919-1920 гг. в Украинской партии социалистов-революционеров (борьбистов) послужили основанием для обвинений его в связях с «организацией буржуазных националистов». В 1937 г., вернувшись домой с пленума ЦК, на котором Панаса Петровича исключили из партии, он застрелил жену и застрелился сам.
В разгар «большого террора» в 1937-1938 гг. Косиора и Постышева отозвали с Украины, а затем они были арестованы и расстреляны. Первыми лицами в республике стали 1-ый секретарь ЦК КП(б)У Н.С.Хрущев и 2-ой секретарь ЦК М.А.Бурмистренко. Хрущев, который в 1944 г. назначается одновременно председателем Совнаркома республики, также не был уроженцем Украины, хотя и начинал здесь свою партийную карьеру. Возвышение его произошло в Москве, где Хрущев работал с 1931 г., занимая с 1934 г. высокий пост 1-го секретаря Московского горкома и обкома ВКП(б). Что касается Бурмистренко, то откомандированный на Украину с должности заместителя заведующего Отделом руководящих партийных органов ЦК ВКП(б), он до 1938 г. не был связан с республикой совершенно. В 1941 г. Бурмистренко стал членом Военного совета Юго-Западного фронта и погиб в бою. С 1946 г. на посту 2-го секретаря работал Д.С.Коротченко, который занимал ранее различные посты в партийном аппарате в Москве и впервые появился на Украине только в 1937 г., когда был утвержден 1-ым секретарем Днепропетровского обкома КП(б)У.
В связи с невыполнением плана хлебозаготовок из-за неурожая и голода, разразившегося в послевоенном 1946 г., в Киев в качестве 1-го секретаря ЦК КП(б)У прибыл член Политбюро ЦК ВКП(б) Л.М.Каганович, призванный исправить положение дел. Хрущев остался лишь председателем Совета министров республики. Назначая Кагановича, своего энергичного и верного ставленника, Сталин стремился ко всему прочему усилить влияние центра. Вероятно, долгое пребывание Хрущева в качестве украинского лидера, занимавшего при этом обе высшие должности в руководстве республикой, вызвало настороженность в Москве, подозрения в симпатиях с его стороны к местным настроениям и интересам. По логике центра подобное приводило к национальному сепаратизму и к разрушению единства страны. В частности, именно защитой местных интересов в ущерб общегосударственным объясняли тогда в Москве срыв плана хлебозаготовок, «мягкотелость» при изъятии хлебных «излишков» в разоренных войной и неурожаем колхозах.
Однако, необходимость учета интересов местных руководящих кадров и поиски в этом отношении компромисса заставили через девять месяцев отозвать Кагановича, который не зная положения дел и не вдаваясь в экономическое состояние республики, вызвал недовольство свойственными ему жесткими методами руководства. Хрущев вновь возглавил ЦК партии, пробыв на этом посту до своего окончательного возвращения в Москву в декабре 1949 г. Во главе республиканской компартии был поставлен тогда Л.Г.Мельников, который родился и работал на Украине, пройдя здесь все ступени во властных структурах и занимая с 1947 г. пост 2-го секретаря ЦК КП(б)У. При этом, пользуясь репутацией приверженца «русификаторской» политики и пользуясь полным доверием центра, он вполне справедливо считался «человеком Москвы».
Только после смерти вождя наступил перелом в отношении к украинским руководителям. В июне 1953 г. 1-ым секретарем ЦК КПУ был утвержден А.И.Кириченко, тесно связанный с республикой и по рождению, и по работе на руководящих должностях. Не был выходцем из других регионов страны ни Н.В.Подгорный, заменивший его в 1957 г. на посту 1-го секретаря, ни Л.И.Найдек, ставший тогда же вместо Подгорного 2-ым секретарем ЦК. Украинцами по своему происхождению и жизненному пути были председатели Совета министров Украинской ССР Н.Т.Кальченко и В.В.Щербицкий.
Нелишне, отметить, что в коридорах власти, а также на рабочих и торжественных мероприятиях в Киеве по-прежнему звучала, как правило, русская речь. «Коренизация», коснувшись состава руководящих кадров, не обернулась «украинезацией» государственной, деловой и культурной жизни республики. Некоторое изменение кадровой политики не означало, однако, отказа от принципов централизации властных полномочий. Известно, что позднее, когда 1-ый секретарь ЦК КПУ П.Е.Шелест издал написанную им на украинском языке книгу «Украина наша советская», добивался перевода преподавания в вузах на украинский язык, а также выступил за предоставление республике возможностей осуществления непосредственных внешнеэкономических связей и других прав, которые всегда являлись монополией центра, он был подвергут резкой критике. В 1972 г. Шелеста перевели на работу в Москву, а еще чарез год он был выведен из состава Политбюро ЦК КПСС и отправлен на пенсию. Газета «Правда», не вдаваясь в подробности, сообщала по этому поводу, что украинские руководители позволяли себе «проявление национального чванства и ограниченности». Книга Шелеста, объявленная националистической и содержащей «односторонние оценки важных исторических явлений», была изъята из продажи и из всех библиотек.
На примере персонального состава высших руководящих органов партии – Политбюро, Оргбюро и Секретариата ЦК, избранных в 1939 году, можно проследить насколько последовательно проводились в жизнь нормативные основы кадровой политики в части социального происхождения руководителя. Большинство высших партийных деятелей являлись бывшими рабочими. Помимо упомянутых ранее Хрущева и Кагановича, назовем известные имена А.А.Андреева, К.Е.Ворошилова, М.И.Калинина, Н.М.Шверника, А.С.Щербакова и Н.А.Михайлова. Щербаков и Михайлов, пришедшие в руководящие структуры сравнительно поздно, в 1920-1930-ые годы, успели получить определенное образование – первый окончил ИКП, второй – три курса МГУ. Все остальные ограничились начальным образованием и больше нигде не учились. Среднее образование еще с дореволюционных времен имели И.В.Сталин и А.И.Микоян, происходившие из семей ремесленников и окончившие духовную семинарию. В.М.Молотов, А.А.Жданов и Л.З.Мехлис, из семей служащих, окончили реальное училище, а Л.П.Берия, из бедных крестьян, - техническое училище. Самый молодой из высших партийных руководителей Г.М.Маленков происходил из семьи служащих и учился в 1921-25 годах в МВТУ, однако, вуза не окончил. Характерно, что рабоче-крестьянским происхождением могли похвастаться больше половины, но отнюдь не все руководители. При этом, в начале 1920-ых годов, когда у руля партийного руководства стояла так называемая «ленинская гвардия», сильно поредевшая после полосы гонений и репрессий, представительство бывших рабочих и крестьян было более скромным (М.П.Томский, М.И.Калинин и Л.П.Серебряков), а образовательный уровень соответственно значительно выше.
Предпочтение, которое отдавалось бывшим рабочим, а также крестьянам, может быть продемонстрировано и на примере более широкого круга руководителей, входивших в состав членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б), избранных на XVIII съезде партии в 1939 году (наркомы И.А.Бенедиктов, В.В.Вахрушев, А.И.Ефремов, А.Г.Зверев, В.П.Зотов, И.А.Лихачев, Ф.А.Меркулов, И.К.Седин, 1-ые секретари крайкомов и обкомов партии В.М.Андрианов, В.Г.Жаворонков, С.Б.Задионченко, Н.Г.Игнатов, В.Д.Никитин, Н.С.Патоличев, Н.М.Пегов, И.К.Седин, А.И.Шахурин, А.С.Щербаков, заместитель председателя Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) М.Ф.Шкирятов, председатель Президиума Верховного Совета РСФСР А.Е.Бадаев, 1-ый секретарь ЦК ВЛКСМ Н.А.Михайлов и др.). Однако, и здесь мы встретим немало деятелей, происходивших отнюдь не из рабоче-крестьянской среды (заместители председателя Совнаркома СССР А.Я.Вышинский и И.А.Вознесенский, наркомы Н.М.Анцелович, Б.Л.Ванников, В.А.Малышев, М.Г.Первухин, И.Ф.Тевосян и др.). Обращает на себя внимание, что большинство этих руководителей занимали не партийные, а государственные посты, связанные с руководством различными отраслями народного хозяйства. Всего в составе членов и кандидатов в члены ЦК количество деятелей не рабочего и не крестьянского происхождения достигало 25 проц. По результатом выборов руководящих органов партии на XIX съезде в 1952 году подобное количественное соотношение сохранилось.
Безусловно подтверждая социальную направленность нормативов кадровой политики, мы, вместе с тем, не можем согласиться с мнением некоторых авторов, что в СССР проводилась политика «социального апартеида». Такое определение звучит слишком сильно и не соответствует сложившейся ситуации, когда по идеологическим и чисто прагматическим обстоятельствам был дан «зеленый свет» выдвижению и получению образования представителям рабочих и крестьян, но, наряду с этим, от активной государственной и хозяйственной деятельности не отстранялись выходцы из иных групп населения.
4. Организационные основы кадровой политики
Непосредственным инструментом кадровой политики всегда оставался аппарат ЦК партии, а также в пределах их полномочий партийные органы на местах. Создание номенклатурной системы связывается обычно с постановлением Оргбюро ЦК РКП(б), принятым в июне 1923 года. В соответствии с этим постановлением устанавливалась первая номенклатура должностей в количестве 3,5 тыс., назначения на которые производились ЦК, а также вторая номенклатура должностей в количестве около 1,5 тыс. с назначениями соответствующими ведомствами, но с обязательным предварительным уведомлением ЦК. Кроме того устанавливалась ведомственная номенклатура, где производство назначений и смещений проводилось самими ведомствами, но учитывалось в ЦК.
Кадровую работу в аппарате ЦК вел Организационно-распределительный отдел, в штатах которого уже в 1924 году насчитывалось 143 человека. Проводилась перепись ответственных работников и внедрялся их персональный учет. На основании учетных данных началась работа по формированию резерва работников и выявлению подлежащих замене по тем или иным критериям, подбору кандидатов на занятие постов в партийном, государственном и хозяйственном аппарате. В личных делах находили отражение не только уровень образования, практический стаж и масштабы деятельности работника, но и потенциальные возможности, способности и склонности к определенному характеру деятельности. На уровне союзных республик, краев, областей и районов такую же работу проводили соответствующие партийные комитеты. Этими мероприятиями были заложены организационные основы номенклатурного принципа подбора и расстановки кадров, когда занятие определенной номенклатуры руководящих должностей осуществлялось под руководством и контролем партийных органов. Жесткая бюрократическая система, совершенствуясь и, обрастая с годами соответствующими инструкциями и положениями, нарабатывая приемы и процедуры кадровой работы, позволила отладить механизм для построения аппарата, приспособленного для осуществления и удержания власти.
В 1934 году организуется Отдел руководящих партийных органов (ОРПО) ЦК ВКП(б), заведующим которым в 1935 году стал секретарь ЦК и председатель Комиссии партийного контроля Н.И.Ежов. После назначения Ежова наркомом внутренних дел, с 1936 года во главе отдела стал выдвиженец Л.М.Кагановича Г.М. Маленков. С 1925 года Маленков занимал ответственные посты в аппаратах ЦК и МГК ВКП(б), и уже в 1934 году, был выдвинут на должность заместителя заведующего ОРПО. Другим заместителем заведующего работал вместе с ним А.С.Щербаков. Руководящие работники ОРПО вскоре оказались на первых ролях в партийной иерархии, что еще раз подчеркнуло значимость кадровой политики в деятельности правящей партии. В 1939 году на основе ОРПО образовалось Управления кадров (УК) ЦК ВКП(б). При этом начальник УК Маленков был избран секретарем ЦК, что сразу придало дополнительный вес вновь созданному управлению, в котором сосредоточился контроль за назначениями практически всех руководящих партийных, государственных и хозяйственных работников. Широко применяемый принцип централизованного назначенчества, повлекший за собой столь масштабный объем кадровой работы, потребовал организации в составе УК 47 отделов по кадровым вопросам в различных областях при значительном численном росте аппарата.
Прослеживается тенденция увеличения количества должностей и охват все более широкого круга руководящих работников централизованным подбором и расстановкой кадров. В первые послевоенный год их число превысило 25 тыс. В эту категорию, то есть в категорию так называемой основной номенклатуры, входили руководящие работники ЦК ВКП(б), Верховных Советов и Советов Министров СССР и РСФСР, министры и другие руководители ведомств СССР и РСФСР, их заместители, начальники главных и центральных управлений и основных отделов министерств и ведомств и их заместители, командующие объединениями вооруженных сил и другие высшие военные чины, руководство ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ, члены Верховных судов СССР и РСФСР и их военных коллегий, руководящие кадры центральной печати, радиовещания и цензоры Главлита, руководство Союза писателей, руководящий состав и следователи по особо важным делам Прокуратуры СССР и МГБ СССР, руководящие кадры союзных объединений, трестов и контор, крупных предприятий, строек, НИИ, КБ, проектных организаций и вузов, секретари обкомов и крайкомов ВКП(б) и ЦК КП(б) союзных республик, руководители областных, краевых и республиканских советских и хозяйственных организаций, а также другие высокопоставленные лица соответствующего уровня. Включение должности в номенклатуру не зависело от того, была ли эта должность выборной, либо замещалась по назначению. Обращает на себя внимание, что в составе основной номенклатуры, наряду с руководителями центральных ведомств, первыми лицами республиканского и областного руководства, руководящими работниками карательных органов и военным руководством, велик удельный вес директорского корпуса крупных промышленных, научно-исследовательских и строительных организаций. Непосредственное влияние на руководителей производства через процедуру назначения призвано было ужесточить контроль и влияние высших властных структур на основные звенья экономики страны.
Выдвижение в 1946 году на ведущие позиции секретаря ЦК А.А.Кузнецова и временная опала, наложенная на Маленкова, который на два года был отодвинут Сталиным на второстепенные роли и работал заместителем председателя Совета Министров СССР, привели к изменению и в руководстве УК. Начальником УК в 1946 году становится Кузнецов. В 1948 году незадолго до отстранения от руководства и ареста Кузнецова работа по подбору и выдвижению кадров, порядок которой не изменился по существу, была рассредоточена по самостоятельным отраслевым отделам аппарата ЦК, образованным на базе УК. Однако, такой порядок не во всем отвечал требованиям централизованного руководства кадровой работы. Поэтому в 1952 году, после XIX съезда, при очередной реорганизации партийного аппарата было принято решение возложить руководство по подбору и распределению кадров во всех партийных, общественных и государственных органах на Отдел подбора и распределения кадров. Кроме того в составе аппарата ЦК КПСС функционировал Отдел кадров дипломатических и внешнеторговых органов.
Сложился определенный бюрократический порядок выдвижения работников на должности высших руководителей, корпус которых количественно может быть оценен в некоторые периоды в 3 – 4 тыс. должностей, входивших в номенклатурный список №1. Как известно, в 1937 году, выступая на февральско-мартовском пленуме ЦК, Сталин именно таким количеством ограничил круг руководителей высшего ранга, названный им «генералитетом партии». В УК подбирались две-три кандидатуры на каждую вакантную должность с краткой характеристикой, и лично Маленковым, а позднее Кузнецовым, указывалось, кто именно из кандидатов может быть выбран предпочтительно. После этого Сталиным или одним из его ближайших сподвижников единолично принималось соответствующее решение, оформляемое затем официально как решение Политбюро, Оргбюро либо Секретариата, в зависимости от того, в чью номенклатуру входила данная должность. При этом решениями Политбюро ЦК назначались руководители на уровне первых, в ряде случаев вторых секретарей ЦК компартий союзных республик, начальников управлений и заведующих отделами ЦК, первых секретарей крайкомов и обкомов партии и горкомов партии крупнейших городов РСФСР, союзных наркомов (позднее министров), высших военных чинов, послов в странах народной демократии (социалистических странах) и в ряде ведущих капстран. Оргбюро и Секретариат ЦК назначал руководителей уровня вторых секретарей обкомов партии, основных руководящих работников аппарата ЦК, председателей край- и облисполкомов, заместителей наркомов (позднее министров) важнейших наркоматов (министерств), руководителей центральных союзных ведомств, послов и других ответственных работников соответствующего ранга.
Что касается кандидатов на остальные должности, входящие в основной номенклатурный список, то они по представлению отделов ЦК, местных партийных органов, министерств и ведомств рассматривались УК для получения обязательного предварительного согласия на их формальное назначение. Указанные должности составляли номенклатурный список №2.
Кроме основной, существовала так называемая учетно-контрольная номенклатура, для которой предусматривалась процедура учета (номенклатурный список №3). Списки должностей составлялись и подбор кандидатов на их замещение осуществлялись кадровой службой соответствующей партийной, государственной или общественной инстанции с обязательным последующим представлением для согласования в УК, а после 1948 года в определенный отраслевой отдел ЦК ВКП(б).
Всего основная и контрольно-учетная номенклатура ЦК ВКП(б) охватывала к 1946 г. до 42 тыс. руководящих постов, причем учет и контроль доходил до уровня первых секретарей горкомов и райкомов партии и председателей исполкомов городских и районных Советов депутатов трудящихся, главных специалистов крупных предприятий. При этом кадровая работа на уровне республиканских, областных и районных организаций проводилась в первую очередь по РСФСР. По другим союзным республикам контролировалась ограниченная часть этой категории руководителей, так как кадровая работа велась партийными организациями республик. Количественно контроль над кадрами со стороны ЦК ориентировался в первую очередь на номенклатурные должности регионов, составлявшие до 70% всей номенклатуры.
В июле 1953 г. постановлением ЦК КПСС было в три – пять раз сокращено количество должностей, входивших в списки как в основной, так и в контрольно-учетной номенклатур, в основном, за счет должностей на областном и районном уровне, а также хозяйственных руководителей. В результате к 1956 г. численность номенклатуры ЦК КПСС снизилась до 23,5 тыс. Сокращение числености объясняется трудностями централизованного подбора, утверждения и учета кадров в ранее сложившихся столь больших объемах, а также наметившимися после смерти Сталина изменениями в методах управления и поддержания власти в стране.
Таким образом, круг должностей, включенный в центральную партийную номенклатуру, периодически претерпевал изменения, подвергаясь уточнениям, изменениям и сокращениям, но общие правила кадровой работы оставались неизменными. Неизменным оставался и принцип назначенчества и полной зависимости всех советских руководителей от кадровых решений центрального партийного органа, формировавшего правящую партийную элиту и оценивавшего эффективность деятельности того или иного «номенклатурщика». Этим по-прежнему обеспечивалась высокая степень централизованной управляемости всей партийно-государственной системы страны.
Помимо номенклатуры ЦК ВКП(б) и ЦК компартий союзных республик, существовали еще два нижестоящих номенклатурных уровня – областной и районный, где кадровая работа проводилась соответствующими партийными комитетами. При этом, ответственный работник из номенклатуры ЦК одновременно входил и в местную номенклатуру. Это обеспечивало ему как назначенцу центра определенный уровень независимости. Невозможность сменить работника, находящегося на данной должности, без решения ЦК повышало его фактические управленческие возможности и властные полномочия. В номенклатуру ЦК компартий союзных республик и местных партийных органов не мог входить, помимо ответственных работников центральных партийно-государственных органов и советских учреждений за границей, что вполне естественно, командный и политический состав вооруженных сил. Должности эти контролировались только ЦК ВКП(б).
Личные дела подлежащих номенклатурному учету руководящих работников, кроме анкетных данных и автобиографии, включали различные характеристики и справки, содержащие оценку работы, политической подготовки и личных качеств. Сюда же вкладывались письма-доносы, результаты проверок по ним различных комиссий, решения партийных органов, принятых по делам данного лица и т.п. материалы. Данные, содержащиеся в личном деле, анализировались, особенно на предмет наличия каких-либо расхождений или неясностей, в результате чего составлялась партийная характеристика, в которой, в частности, формальные критерии, которым должен был удовлетворять руководитель, сопоставлялись с информацией, вытекающей из документов. На основании партийной характеристики делался вывод о соответствии руководителя занимаемой должности или возможности выдвижения его на более высокий пост. Подобные обычные для бюрократической системы формальные походы составляли основу содержательной части работы партийных органов, подготовлявших необходимые решения по кадровым вопросам.
Как правило, должностная карьера руководящего работника проходила через несколько этапов вхождения во власть. На первом этапе необходимо было показать себя во время работы в аппарате партийной и советской власти, на выборных постах в крупных парторганизациях предприятий и учреждений, на хозяйственной работе либо на работе в комсомольских и профсоюзных органах. Затем могло последовать назначение на самостоятельную руководящую работу, связанную с ответственностью за положение в городе, районе, на крупном предприятии либо в учреждении. И только те руководящие работники, которые зарекомендовали себя с положительной стороны, продемонстрировали владение принятой технологией управления и отвечали принятому стереотипу поведения ответственного работника в различных ситуациях, могли рассчитывать на выдвижение в высшие эшелоны власти. Вначале они получали посты в качестве заместителей и помощников первых лиц, затем выдвигались как ответственные руководители структур центрального аппарата управления и отдельных отраслей народного хозяйства, а также региональных руководителей.
Таким образом формальные критерии, действующие на начальном этапе подбора и расстановки кадров, дополнялись многоэтапной проверкой в ходе практической деятельности. На практике проверялась как политическая лояльность и преданность партии, которая понималась как безусловная преданность вождю, а также умение беспрекословно выполнять директивные указания сверху, так и деловые, профессиональные качества, необходимые для организации работы. При этом система избавлялась от случайно попавших в ее состав, не обладавших необходимыми качествами, в первую очередь, организаторскими способностями, необходимыми для занятия руководящих постов. Параллельно живая практическая деятельность обеспечивала обучение руководящих работников навыкам и знаниям, необходимым для успешной управленческой работы, которые могут быть успешно освоены только в процессе такой работы.
Особое значение в положении руководящих работников имели предоставляемые им привилегии, обеспечивающие высокий жизненный уровень «номенклатурных» семей. Скудное материальное существование подавляющего большинства населения страны, в сознании которого за многие десятилетия закрепились особые, словами невыразимые ценностные отношения к потребительским товарам, делает понятным, а частности, мотивационное значение привилегий номенклатуры. Речь идет не столько о высоких денежных заработках, сколько о фактически предоставляемых в их распоряжение жизненных благах. В обстановке всеобщей бедности и дефицита качественных товаров, особенно продуктов питания, нет ничего удивительного в том, что значение распределяемых благ становилось не только мотивационным фактором, но в определенной степени неким символическим знаком приобщения к высшей власти. Именно поэтому руководитель – «номенклатурщик» действовал с полной отдачей всех сил и возможностей под угрозой как наказания и репрессий, так и лишения достигнутого особого положения, добиваясь одновременно укрепления своего руководящего статуса и дальнейшего продвижения по номенклатурной лестнице.
Следует отметить, что не все чиновники, включенные в номенклатурные списки, пользовались привилегиями в полном объеме. Если персональной автомашиной, благоустроенной квартирой и дачей, медицинским обслуживанием того или ного уровня пользовались все высокопоставленные чиновники, то объем привилегий различался, даже для включенных в номенклатурный список №1. Вместе с тем полным объемом привилегий пользовались некоторые «номенклатурщики» из списка №2, а также из списка №3. Перечни должностей и лиц, на которых распространялся весь объем привилегий, составлялись Управлением делами ЦК, причем включение в указанные перечни являлось дополнительным и весомым показателем фактического положения данного руководителя в советской элите.
При Сталине все номенклатурные списки и перечни привилегий периодически просматривал и контролировал сам вождь, а также его ближайшие соратники, которые могли даже при изменении статуса работника сохранить за ним ранее установленные блага, либо лишить их только частично. Привилегии, предоставляемые либо не предоставляемые данному руководителю, служили к мощным дополнительным средством для усиления влияния высшего начальства, распределителя благ, способом воспитать среди подчиненных чувство личной преданности и причастности к соответствующему клану. С другой стороны, борьба с клановостью внутри руководства и затруднения при использовании подобных приемов для формирования группировок внутри аппарата оставляло и здесь последнее слово за вождем, делало именно его фигуру подлинным центром власти.
Директивой Совета министров СССР и ЦК ВКП(б) от 23 декабря 1947 г. отменялся бесплатный отпуск продовольствия и промтоваров руководящим партийным, советским и хозяйственным работникам, который сопутствовал существовавшей и отмененной тогда же карточной системе. Вместо этого дополнительно к зарплате руководителям выдавалось денежное довольствие. В указанное время должностной оклад первых секретарей обкомов ВКП(б) и председателей облисполкомов, к примеру, составлял от 2000 до 1600 руб. в месяц. Несколько выше были оклады союзных министров. Специальным постановлением Политбюро гораздо более высокими, в размере 8000 тыс. руб., устанавливались должностные оклады членам Политбюро, секретарям ЦК ВКП(б) и заместителям председателя Совета министров СССР.
Заметим, что заработок большинства квалифицированных рабочих, труд которых определяли объем и качество выпускаемой продукции, или обычная зарплата специалиста находилась на уровне 800 – 1200 руб. в месяц, а среднемесячная зарплата рабочих и служащих составляла по стране 602 руб. Среднемесячный денежный доход на душу населения в сельской местности, обеспеченный работой в колхозах, оказался в 1950 г. на уровне 95 руб. Высокими заработками отличались только работники научных учреждений и высших учебных заведений, особенно видные ученые, которые совмещали работу в академических и отраслевых научно-исследовательских институтах с преподаванием в вузах. Известно, что ежемесячное денежное вознаграждение таких ученых, особенно действительных членов и членов-корреспондентов Академии наук СССР, превышала обычные заработки специалистов народного хозяйства в десять раз и более. Особое положение занимали также творческие работники. Некоторые писатели, к примеру, пользовавшиеся покровительством властей и издававшиеся благодаря этому часто и большими тиражами, становились по советским масштабам людьми просто богатыми.
Отметим также, что для «номенклатурщиков» высшего ранга, несмотря на отмену бесплатного отпуска товаров, до последнего периода существования советской власти сохранялась практика бесплатных заказов продуктов питания. Члены Политбюро, к примеру, имели право на бесплатный заказ продуктов на сумму 400 руб. в месяц, кандидаты в члены Политбюро – 300 руб. (в ценах, действовавших после денежной реформы 1961 г. и уменьшения зарплат и цен в масштабе 10:1). Ответственные работники аппарата, как правило, получали бесплатные пакеты с продуктовыми дарами к воскресенью и к праздникам.
Положение руководящей номенклатуры и качество жизни «номенклатурных семей» определяло то обстоятельство, что кроме должностного оклада, «номенклатурщики» имели куда более существенное упомянутое выше дополнительное денежное довольствие. Денежное довольствие равнялось 2 – 3 месячным окладам, и оно к тому же не облагалось налогами и не учитывалось при исчислении размера партийных и профсоюзных взносов, не принималось во внимание при определении суммы принудительных подписок на государственные займы. Со временем должностные оклады возросли, к середине 1950-ых гг. весьма значительно, в два и более раза, а сумма денежного довольствия («конверта»), которая колебалась в зависимости от количества членов семьи, уменьшилась до размера от 100% до 80% месячного оклада. В результате к 1952 г. министр или руководитель союзного ведомства имел суммарный денежный доход в 10 – 14 тыс. руб. в месяц, что несколько превышало общий месячный заработок 1947 г. Ответственные сотрудники получали также особые премиальные «конверты», отмечавшие и поощрявшие их работу.
В числе других, не менее существенных привилегий руководящие работники получали т. н. «лечебное питание» из столовых Лечебно-санитарных управлений (отделов) Минздрава СССР, союзных республик и областных управлений (отделов) здравоохранения. Оплата стоимости обедов, а также продуктов питания, получаемых через столовые вместо «лечебного питания» в виде «сухого пайка», проводилась из расчета 50% их стоимости. При этом цены на продукты устанавливались по себестоимости и были поэтому значительно ниже, чем в общедоступной торговой сети, которая к тому же в условиях хронического и острого товарного дефицита не обеспечивала потребностей населения. Нередко встречаются мнения, что цены, учитывая качество продуктов, были «чисто символические». Продуктами, отпускаемыми в магазине при спецстоловой, можно было накормить практически всю семью. Что касается их качества и ассортимента, то известно, что прейскурант цен спецмагазинов составлял брошюру в 50 страниц, а только лишь перечень кондитерских изделий содержал 94 наименования.
Если прибавить к этому обеспечение жильем по нормам, которые были недоступны рядовым трудящимся, жившим чаще всего в уплотненных коммунальных квартирах, высокое качество специального медицинского обслуживания, возможность отдыха на курортах и загородных дачах и другие преимущества, как правило, предоставляемые бесплатно либо также по цене «чисто символической», становится понятно, чем отличался уклад жизни «номенклатурных семей» от общераспространенного «советского стандарта».
Уровень материального обеспечения высших руководителей и членов их семей, объем выделяемых на эти цели средств характеризует документ, подписанный в августе 1948 г. заместителем министра внутренних дел СССР И.Серовым о сдаче в эксплуатацию одной из государственных дач в районе озера Рица в долине реки Лашепсе. На этом объекте, возведенном примерно за год, был построен основной дом объемом 15 000 куб. м с внутренней отделкой помещений «ценными породами дерева», плавучая веранда объемом 800 куб. м, «соединенная с берегом переходным мостиком», а также электробойлерная, холодильник, система горячего и холодного водоснабжения и другие вспомогательные объекты. При даче на территории парка площадью 9,3 га высажено около 6 тыс. деревьев и кустарников, построены фонтаны и разбиты клумбы.
Наряду с военно-строительными организациями МВД СССР, переданными позднее в ведение МГБ СССР, к строительству госдач привлекались военно-строительные отряды из состава вооруженных сил общей численностью более 1800 чел., выделенных в 1945 г. для этой цели в распоряжение МГБ СССР, ведомства, которое наряду с охраной и обслуживанием высшего руководства, направляло работы по возведению спецобъектов. При этом, не желая брать на себя хлопоты по комплектованию отрядов и содержанию военных строителей, МГБ не соглашалось на передачу указанных воинских частей, которые являлись основным контингентом рабочей силы на строительных работах, в свое непосредственное подчинение с исключением их численности из состава вооруженных сил.
При всем выше упомянутом, жизнь номенклатурной элиты в сталинскую эпоху характеризовалась аскетизмом и дисциплиной. Роскоши не было, комфорт проявлялся в наличии всего необходимого и в уровне обслуживания. Мебель в квартирах, предметы быта, одежда не только мужчин, но и женщин, причем в этой среде драгоценности запрещались, - все это должно было при наличии достаточных материальных возможностей полностью соответствовать господствующей идеологии и подчинялось поэтому писаным и неписаным правилам. Отклонения, связанные с приобщением к жизни Запада, когда вступление Красной Армии в восточноевропейские страны нарушило замкнутость и режимную повседневность советской действительности, властью решительно пресекались. Однако, в послевоенные годы, несмотря на негативное отношение высшей власти, «буржуазные излишества» начали проявляться в повседневном быту некоторых руководителей, в первую очередь, первых лиц на местах. Жизненный уклад советской элиты претерпевал в этом отношении некоторые изменения. Существенными они становятся только гораздо позднее, в послесталинскую эпоху, когда новое поколение партийных вождей просто не смогло в обстановке наступившей относительной открытости внешним влияниям придерживаться прежних строгих стандартов.
Только в августе 1953 г., после смерти Сталина, был решен вопрос о режиме рабочего времени для руководящих работников партийных и государственных учреждений. Вопрос о том, что режим этот, предусматривающий удлиненный рабочий день с работой в ночное время, является ненормальным, подрывающим силы и здоровье руководящего состава, ставился еще в декабре 1948 г. Именно в это время были составлены и направлены Маленковым, Берия и Микояном в адрес вождя проекты постановлений Политбюро, в соответствие с которыми «в целях охраны здоровья кадров» для руководящих работников устанавливался рабочий день с 10 ч. 30 мин утра до 7 ч. 30 мин. вечера с перерывом на обед с 3 час. 30 мин. дня до 5 час. вечера. В субботние и предпраздничные дни работа должна была заканчиваться в 5 час. вечера без перерыва на обед. Надо сказать, что с учетом дополнительных обязанностей, возложенных на руководителей, их нормированный таким образом рабочий день был даже несколько короче восьмичасового рабочего дня при шестидневной рабочей неделе, существовавшей тогда в стране для всех трудящихся. Однако, постановление в те годы принято не было. Отметим также, что постановление Совета министров СССР, принятое в 1953 г., установило официальный рабочий день руководителей продолжительностью в 8 часов, т. е. в строгом соответствии с общим законодательством. Постановление это, конечно, полностью не выполнялось, но конец ночным бдениям на рабочих местах был тогда положен.
Нервное и физическое напряжение, сопутствующее руководящей работе и обостренное продолжительным рабочим днем, как об этом говорилось в преамбуле принятого и опубликованного документа, не только влияло на качетво жизни, не оставляя, как было указано, «необходимого времени для культурного и политического роста и повышения деловой квалификации» и не позволяло уделять «внимания семье и воспитанию детей». Многолетняя практика показала, что «работа на износ» реально отражалось на здоровье руководителей. Известно, что в в послевоенные годы тяжело болели и пользовались для лечения многомесячными отпусками А.А.Жданов, А.А.Андреев, К.Е.Ворошилов, скоропостижно скончался прямо в своем кабинете А.Я.Вышинский, который, кстати, отличался нечеловеческой работоспособностью, проводя за работой ежедневно по 14 – 15 часов. «Номенклатура» не хотела далее мириться с таким положением и изменила его сразу после смерти вождя. Может быть на фоне прекращения массовых чисток в руководстве обстоятельство это и не покажется столь уж существенным, однако, наряду с другими «послаблениями», оно также делало жизнь в «коридорах власти» менее напряженной.
5. Интерперсональная составляющая кадровой политики
Как отмечалось выше, подбор и расстановка кадров производились по анкетным данным, которые с той или иной степенью объективности отражали основные критерии, характеризующие кандидата. Наряду с данными, записанными в анкете, какими бы подробными они ни были, большое, а иногда решающее значение имело мнение руководства о его возможностях и перспективности для выдвижения. Нельзя утверждать при этом, что отбор людей для управления страной зависел от прихоти вождя и его окружения, не основанной на политических и деловых соображениях. Однако, субъективные интерперсональные факторы и неформальные связи, а не реальные успехи либо неудачи работника, как правило, оказывали существенное влияние при принятии решений по кадровым вопросам. При этом в условиях закрытого тоталитарного механизма управления субъективная воля отдельного руководителя, особенно из окружения вождя, при необходимости легко преодолевала негативные моменты, препятствующие по формальным признакам занятию той или иной должности, и наоборот, многократно усиливала моменты в этом плане позитивные.
Неформальные межличностные отношения, в том числе отношения личной преданности и покровительства, фаворитизм, родственные и дружеские связи, обмен услугами, неизбежно возникают в любой организации и структуре и не только в советской системе. Поэтому трудно переоценить значение личных связей в номенклатурном отборе кадров, ведь назначение на должность напрямую зависело от мнения и позиции вышестоящих руководителей. Они же в дальнейшем распределяли финансовые и материальные ресурсы, получаемые «номенклатурщиком» в виде привилегий, что самым решительным образом влияло на его положение.
Таким образом, попадание в «обойму» перспективных работников, переход в аппарат и последующая аппаратная карьера зависели от протекции вышестоящих номенклатурных чинов. Более того, сила этих личных связей определяла фактический вес данного руководителя, его положение во властных структурах. При этом личное и неформальное влияние руководителей различного уровня и образование на этой основе многоуровневых неформальных иерархий захватывала не только отдельных лиц, но и целые группы и организации. Последнее переводит интерперсональные факторы в плоскость привилегированных отношений между властными группами или группами и индивидом, лишая их зачастую межличностного контакта и эмоционального наполнения. Как следствие, практическая реализация кадровой политики неизбежно выводит ее на интерперсональный уровень по целому ряду направлений.
Описанный выше порядок работы по подбору и расстановке кадров характеризует ту роль, которую играли руководящие работники аппарата ЦК ВКП(б), и особенно Г.М.Маленков, а затем А.А.Кузнецов, в деле выдвижения кандидатов на командные посты по всей стране. Недаром работники, получившие опыт руководящей деятельности под патронажем Маленкова, а также те, кто был ему хорошо известен по совместной работе в Москве и смог продемонстрировать на деле свою личную преданность, выдвинулись в число крупных руководителей, как в центре, так и на местах. Точно также действовал и Кузнецов, выдвигая деятелей, работавших с ним в Ленинграде. «Групповщина» всегда вызывала негативное отношение в верхах, поскольку она угрожала авторитету и дееспособности диктаторской власти. Однако, на практике это широкомасштабное явление продолжало существовать и развиваться.
Известно, например, как тесно связана партийная карьера Н.Н.Шаталина с именем того же Маленкова. Окончив а 1933 году Московский педагогический институт им.Ленина, двадцатидевятилетний Шаталин, происходивший из крестьянской семьи и имевший еще до поступления в институт опыт комсомольской и педагогической работы, некоторое время был директором средней школы в Красноярском крае и начальником политотдела совхоза. В 1935 году он поступил в аспирантуру пединститута, затем преподавал и стал даже его директором. Полностью отвечая всем критериям, необходимым для выдвижения на руководящую работу, Шаталин в 1938 году назначается инструктором в аппарат ЦК ВКП(б). Попав в поле зрения Маленкова и быстро завоевав его доверие, он уже в начале 1939 года выдвигается 1-ым заместителем начальника вновь организованного Управления кадров, возглавляемого Маленковым, тогда же ставшем секретарем ЦК ВКП(б). В 1944-1947 годах Шаталин являлся председателем Бюро ЦК ВКП(б) по Эстонии и Латвии. Временная опала, наложенная на патрона, отразилась и на карьере Шаталина – в 1947 году он переводится редактором журнала «Партийная жизнь», а в 1948 году отсылается из Москвы одним из секретарей Хабаровского крайкома партии. Во время работы в Хабаровске с Шаталиным случилась неприятность. В октябре 1948 года он участвовал в рыбной ловле запрещенным способом «путем глушения взрывчатыми веществами». Из-за неосторожного обращения с пироксилиновыми патронами другой участник рыбалки командующий Амурской флотилией контр-адмирал Антонов получил тяжелое ранение и скончался. На Шаталина был наложен выговор по партийной линии, однако, к тому времени Маленков вернулся на пост секретаря ЦК и более тяжелых последствий удалось избежать. Более того, Шаталин вскоре вновь пошел на повышение, заняв в 1950 году пост заведующего Планово-торгово-финансового отдела ЦК ВКП(б), который после ликвидации Управления кадров руководил кадровой и партийно-организаторской работа в данной области. После смерти Сталина и выдвижения Маленкова на пост председателя Совета Министров СССР карьера Шаталина круто пошла вверх. Он становится секретарем ЦК и после ареста Берии одновременно назначается 1-ым заместителем министра внутренних дел СССР с задачей осуществления партийного контроля и чистки карательных органов от «бериевцев». В 1955 году в связи со смещением Маленкова начался и закат карьера Шаталина. Удаленный из столицы на должность 1-го секретаря Приморского обкома, он через год вернулся в Москву, заняв вначале сравнительно малозначительный пост заместителя министра госконтроля СССР, а еще через два года - члена Комиссии советского контроля Совета Министров СССР. С 1960 года Шаталин, еще недавно вершивший судьбами людей, обладавший властью как возвысить, так и прогнать, и посадить, работал на скромной должности заместителя директора НИИ планирования и нормативов при Госплане СССР.
В последние годы опубликовано большое количество документов, анализ которых приводит к пониманию некоторых конкретных обстоятельств практической реализации кадровой политики и влияния на нее субъективных факторов, связанных с реальными личными взаимоотношениями в среде высших руководителей и исполнителей их воли. Становится более понятным, каким образом интриги в кремлевском руководстве влияли на расстановку руководящих деятелей. Реальность постепенно замещает мифы и предположения, получившие распространение из-за недоступности подлинных фактов. К сожалению, в советском государстве далеко не все изначально документализировалось, а ряд архивных материалов целенаправленно уничтожалось, дабы таким образом задним числом способствовать искажению истины. При этом воспоминания участников событий, когда такие воспоминания существуют, не всегда вызывают доверие, так как велик соблазн показать в выгодном свете собственную роль в происшедших событиях. Поэтому многие подробности, особенно в части субъективных моментов реализации кадровой политики, могут быть восстановлены лишь условно-предположительно.
Следует указать весьма определенно, что в послевоенные годы именно столкновение различных властных группировок, стремившихся занять руководящие позиции, оказало решающее влияние на персональный состав руководства страны. Жесткое противостояние в кремлевском руководстве, связанное, как правило, с репрессивными акциями, в меньшей степени, чем в довоенные годы, сопровождалось чисто политической внутрипартийной борьбой. При этом Сталин в стремлении укрепить свое положение единоличного диктатора неизменно обращался к репрессивным методам как с целью недопущения усиления той или иной группировки в своем окружении, так и для ослабления и ликвидации местных номенклатурных кланов, сложившихся на основе доверительных личных отношений и опиравшихся в своей деятельности на покровителей в центральном руководстве. В свою очередь, успешная реализация репрессий становилась возможной ввиду наличия указанных группировок, в интересах каждой из которых было устранение конкурентов. Опираясь на ту или иную из них Сталин успешно решал задачи укрепления собственной власти и был в состоянии проводить «чистку» в своем ближайшем окружении, среди «верхушки» властного слоя. Традиционная концентрация власти в руководстве карательных органов, безусловное подчинение их и личная преданность вождю делало проведение подобных операций вполне осуществимой. При этом патернализм, являвшийся необходимым элементом выживания во властных структурах, оказывался явлением неискоренимым, несмотря на резкие высказывания вождя по поводу «групповщины» и «кумовства», несмотря на самые жесткие меры противодействия. Взамен разрушенных связей и поверженных кланов неизменно появлялись новые.
Среди руководителей, выдвинувшихся в результате кадровых перемещений, которые последовали за репрессиями в годы «большого террора», выделяется фигура А.А.Жданова, ставшего в 1934 году, сразу после убийства С.М. Кирова, первым секретарем Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) и одновременно секретарем ЦК ВКП(б). Вскоре Жданов уже рассматривался в качестве ключевой фигуры в партийном руководстве. В 1938 году состоялось утверждение Жданова заведующим Отделом пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), органа способствующего формированию политических установок, обязательных для выполнения всеми властными структурами. В 1939 году Жданов избирается членом Политбюро и вторым секретарем ЦК ВКП(б). «Сталин Жданова больше всех ценил. Просто великолепно к Жданову относился», - вспоминал позднее В.М.Молотов. Жданов много занимался ленинградскими делами, а также внешнеполитическими проблемами, связанными с советско-финляндской войной и советизацией прибалтийских республик, во время войны он находился в блокадном Ленинграде. Необходимость в повседневном руководстве политико-идеологической сферой способствовала выдвижению А.С.Щербакова, который, занимая с 1938 года пост первого секретаря МГК и МК ВКП(б), одновременно с 1941 года стал секретарем ЦК ВКП(б) по идеологии и с 1942 года - начальником Главного политического управления РККА. При этом руководителем Управления пропаганды и агитации ЦК еще в 1940 году был назначен Г.Ф.Александров, ставленник Маленкова, постепенно удаливший ждановских выдвиженцев из этого ведомства. Вскоре после скоропостижной смерти Щербакова, последовавшей в мае 1945 года, руководство идеологической сферой перенял секретарь ЦК Маленков. Наряду с должностью начальника ключевого в аппарате ЦК Управления кадров, он выполнял перешедшие к нему в годы войны от Жданова обязанности второго секретаря ЦК. Таким образом, позиции Жданова в центральном руководстве были в значительной мере ослаблены.
Влиятельное положение, занятое Маленковым, подкреплялось его тесным взаимодействием с наркомом внутренних дел Л.П.Берией. Появившись в Москве в 1938 году и став наркомом в 1939, он укреплял свое положение переводом в центральный аппарат НКВД и продвижением по служебной лестнице лично преданных людей, хорошо известных по работе в Грузии. Должность 1-го заместителя наркома внутренних дел занял В.Н.Меркулов, чекист и партийный работник из Тбилиси, начальником Иностранного отдела НКВД стал В.Г.Деканозов, работавший ранее заместителем председателя Совнаркома Грузинской ССР, начальником Следственной части НКВД - бывший заместитель наркома внутренних дел Грузинской ССР Б.З.Кобулов, начальником Главного транспортного управления НКВД - бывший партийный работник из Грузии С.Р.Мильштейн, начальником Управления НКВД по Ленинградской области - бывший нарком внутренних дел Грузинской ССР С.А.Гоглидзе и т.д. Однако, Берия нуждался в союзниках в высшем руководстве страны, и фигура Маленкова как нельзя лучше подходила для этой роли. В условиях единоличной сталинской диктатуры именно такой союз партийных и карательных органов обеспечивал необходимые условия для собственного выживания и оттеснения конкурентов. Однако, монопольное положение этой группировки, к которой тесно примыкали также заместители председателя Совмина СССР М.Г.Первухин и М.З.Сабуров, не могло не беспокоить болезненно подозрительного вождя.
Лидирующее положение, занятое группировкой Маленкова и Берии, объяснялось также недоверием, которое выражал Сталин по отношению к Молотову, в свое время самому близкому к нему советскому руководителю. Резкие упреки в адрес Молотова прозвучали в шифрограмме от 6 декабря 1945 г. из Сочи, где вождь находился на отдыхе. Будучи разгневан ослаблением цензуры сообщений иностранных корреспондентов из Москвы, которую осуществлял Отдел печати МИД, Сталин доводил до сведения Молотова, Берии, Микояна и Маленкова, что «пасквили на Советское правительство, содержащиеся в этих сообщениях, вредно отражаются на престиже и интересах нашего государства... Почему он [Молотов – И.А.] не принял мер? Не потому ли, что Молотов считает в порядке вещей фигурирование таких пасквилей, особенно после того, как он дал обещание иностранным корреспондентам насчет либерального отношения к их корреспонденциям? ... Не потому ли, что пасквили входят в план его работы?... Я убедился, что Молотов не очень дорожит интересами нашего государства и престижем нашего правительства, лишь бы добиться популярности среди некоторых иностранных кругов. Я не могу больше считать такого товарища своим первым заместителем.»
Одним из первых результатов наступившего охлаждения вождя к своему верному и давнему сподвижнику стало то, что в марте 1946 г. Молотов становится не первым, а только одним из заместителей председателя Совета министров СССР. Осенью 1946 г., при отъезде Сталина на отдых в Сочи, замещать его в Москве в качестве главного лица был оставлен не Молотов, как это было раньше, а «тройка» лидеров. В дальнейшем подобная практика стала постоянной, причем один из руководителей замещал вождя в качестве главы правительства, второй направлял работу Секретариата ЦК ВКП(б), а третий председательствовал на заседаниях Политбюро. Состав «троек» изменялся, но Молотова в их составе уже никогда не было. Следует отметить, что недовольство Сталина своим соратником, безусловно, постоянно подпитывалось многоходовыми интригами в среде его ближайшего окружения, стремлением занять и удержать за собой определенные властные позиции за счет дискредитации коллеги по партийно-государственному руководству.
Положение Молотова в руководстве вновь несколько укрепилось в 1947 г., что можно судить по факту возвращения ему поста первого заместителя председателя Совета министров СССР. Кроме того на Молотова возложили обязанности вновь образованного Комитета информации при Совете Министров СССР, объединившего политическую и военную разведку. В феврале 1949 года комитет передали в ведение МИД СССР. Однако, в 1948 г. Молотов был освобожден «в связи с перегруженностью» от председательства на заседаниях Бюро Совета министров СССР, которое возлагалось поочередно на Вознесенского, Берия и Маленкова, и ему было предписано заниматься исключительно иностранными делами. Еще через год, в марте 1949 г., после ареста жены, П.С.Жемчужиной, Молотов лишился поста министра иностранных дел и председателя Комитета информации. Оставаясь одним из заместителей Сталина в правительстве, еще недавно второй после вождя в правящей иерархии, он получал все меньше поручений и постепенно отстранялся от дел.
Нападки на Молотова, а также Микояна, периодически повторяющиеся, решение ряда ключевых вопросов без учета их мнения и без их участия неизбежно приводило к изменениям и переделу сфер и степени влияния в руководстве, что отражалось на еще более широком круге должностных лиц, ими выдвинутых и поддерживаемых. После XIX съезда партии, будучи избранными в состав Президиума ЦК, заменившего Политбюро, ни Молотов, ни Микоян не попали в состав Бюро Президиума, состоявшего Сталина, Берии, Булганина, Ворошилова, Кагановича, Маленкова, Первухина, Сабурова и Хрущева. При этом высшая власть в стране закрепилась в 1952 г. за «руководящей пятеркой» (Сталин, Берия, Булганин, Маленков и Хрущев). Таким образом, в обстановке послевоенной смены вождем конфигурации ближайшего окружения, которая продолжалась вплоть до его смерти и сопровождалась конфликтами среди его соратников, еще более усиливалась и без того существенная роль интерперсональной составляющей кадровой политики.
Удар по маленковско-бериевскому союзу, чрезмерное усиление которого вызвало опасение вождя, всегда стремившегося низводить роль своих соратников до уровня простых и послушных исполнителей, нанесло так называемое «авиационное дело». В начале 1946 года были арестованы, а затем осуждены на различные сроки нарком авиационной промышленности А.И.Шахурин, командующий ВВС главный маршал авиации А.А.Новиков и другие руководители военной авиации. Формальным поводом для обвинений послужили выпуск и приемка «заведомо бракованных самолетов, что приводило к большому количеству аварий и катастроф в строевых частях ВВС, гибели летчиков». Недовольство Сталина работой авиастроителей и их заказчиков–военных вызвали скорее не аварии и гибель людей, а серьезное отставание в развитии реактивной техники, уступавшей немцам и американцам, и делавшей советские ВВС заведомо слабее в начавшемся послевоенном противостоянии. Недаром в 1951 году, на совещании с руководителями оборонной промышленности Сталин говорил: «Шахурин и Новиков ведомственные интересы ставили выше государственных, загубили дело и после них пришлось работать, чтобы наладить производство реактивных самолетов».
По результатам «самолетного дела» Маленков, который, и на это указывалось в постановлении Политбюро, «как шеф над авиационной промышленностью и по приемке самолетов – над военно-воздушными силами, морально отвечает за те безобразия, которые вскрыты в работе этих ведомств», был лишен в мае 1946 г. поста секретаря ЦК. Место руководителя политико-идеологической сферой и второго секретаря ЦК вновь занял Жданов. Маленкова перевели на должность заместителя председателя Совета Министров СССР.
Одновременно должности министра внутренних дел лишился Берия, за которым был оставлен пост заместителя председателя Совета Министров СССР, а его ставленник Меркулов заменен на посту министра государственной безопасности начальником Главного управления контрразведки Красной Армии «Смерш» В.С.Абакумовым. Недоверие, выраженное Берии и Меркулову, объяснялось их якобы недостаточной активностью в деле разоблачения фигурантов «самолетного дела». Меркулову ставилось также в вину, что он якобы «скрывал от ЦК факты о крупнейших недочетов в работе министерства и о том, что в ряде иностранных государств разведывательная работа министерства оказалась проваленной». Упрек был адресован одновременно и Берии, который курировал работу НКГБ – МГБ и о доверительных отношениях которого с Меркуловым было хорошо известно. Благодаря такому кадровому маневру Сталину удалось отстранить Маленкова от решения важнейших партийно-государственных дел и лишить Берия влияния на работу органов госбезопасности. Маленков нес теперь ответственность за развитие реактивной авиационной техники, а Берия – за реализацию атомного проекта.
Вместо Маленкова и Берии на первые роли выдвинулись ставленники Жданова Н.А.Вознесенский и А.А.Кузнецов, которые сформировались под его руководством во время работы в Ленинграде. Происшедшие изменения в сталинском окружении делали неопределенным положение маленковско-бериевской группировки, ставили под сомнение вопрос замены ими «старой гвардии» в лице Молотова, Кагановича, Ворошилова и Микояна. На встрече высших руководителей, отдыхавших в 1948 году на Черноморском побережье Кавказа, Сталин заявил о необходимости выдвигать на руководящие посты молодую силу, призванную заменить стареющих членов Политбюро. При этом вождь показал рукой на стоящего рядом Кузнецова, подчеркнув, что именно такой человек мог бы стать его преемником на посту руководителя партии.
Кузнецов занял свое место в рядах высшего руководства, пройдя путь партийного работника в Ленинграде и уцелев во время довоенных репрессий. Он не попал в «кировский поток», его миновали аресты «большого террора». За несколько лет секретарь райкома одного из ленинградских районов вырос до 2-го секретаря Ленинградского обкома ВКП(б) и занял место ближайшего помощника Жданова. В годы войны Кузнецов часто заменял Жданова, став одним из главных организаторов обороны блокадного Ленинграда. В январе 1944 года он возглавил ленинградскую парторганизацию, а в марте 1946 года, как уже отмечалось, - пост секретаря ЦК ВКП(б).
Фигура Вознесенского рассматривалась в кремлевских кругах в качестве будущего главы правительства. С 1939 года он занимал пост заместителя председателя Совета Министров СССР и одновременно с 1938 года - председателя Госплана СССР. Вознесенский фактически руководил текущей работой правительства, так как заместитель Сталина по Совету Министров Молотов, будучи руководителем внешней политики СССР, был загружен работой иного плана и часто, особенно в первые послевоенные годы, находился в отъезде. Следует отметить, что Вознесенский вызывал постоянную зависть в среде руководящих деятелей, подогреваемую его склонностью обострять разногласия и неумением сглаживать возникающие конфликты. Более того, пользуясь своим высоким служебным положением и авторитетом в глазах вождя, Вознесенский проявлял зачастую высокомерие и амбициозность. В обстановке обострявшейся борьбы за власть такая манера поведения не могла не сделать его собственные позиции весьма уязвимыми.
Как уже упоминалось, благодаря положению секретаря ЦК Кузнецова, деятели, входившие в «ленинградскую группировку», начиная с 1946 года, выдвигались на высокие руководящие посты. Протеже Жданова М.И.Родионов, связанный с ним тесными отношениями еще со времени совместной работы в Горьком, становится председателем Совета Министров РСФСР, пост заместителя председателя Совета Министров РСФСР и председателя Госплана РСФСР занимает бывший заместитель председателя Ленгорисполкома М.В.Басов, брат Вознесенского ректор ЛГУ Александр А. Вознесенский назначается министром просвещения РСФСР. Многие «ленинградцы» занимают высокие посты в аппарате ЦК ВКП(б) и становятся во главе областных и республиканских партийных комитетов, как например, первый секретарь ЦК КП(б) Карело-Финской ССР Г.Н.Куприянов или 1-ые секретари Ярославского обкома И.М.Турко и Крымского обкома Н.В.Соловьев. Нелишне напомнить также, что 1-ый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) П.С.Попков, 2-ой секретарь обкома Г.Ф.Бадаев, 2-ой секретарь горкома Я.Ф.Капустин, председатель Ленгорисполкома П.Г.Лазутин и другие ленинградские руководители также являлись близкими сотрудниками и выдвиженцами Жданова. К «ленинградцам» примыкали такие выдвиженцы Жданова и Кузнецова как Г.М.Попов. Сменивший в 1945 году умершего Щербакова на посту 1-го секретаря Московского обкома и горкома партии, он одновременно в 1946 году стал секретарем ЦК. Попов, пользуясь своим положением руководителя столичной парторганизации, пытался контролировать союзных министров, что всячески поддерживалось Ждановым и Кузнецовым и, естественно, вызывало недовольство соперничавших с ними Маленкова и Берия.
Ответом на возвышение «ленинградской группировки» стала интрига, разыгранная Маленковым и Берия. Тем более, в июле 1948 года Маленков вернулся на прежнюю работу и в связи с болезнью и долгосрочным отпуском Жданова принял на себя его обязанности. С подачи Маленкова вождь заподозрил ленинградское руководство и их московских покровителей из «ленинградской команды» в заговоре против центральной власти. «Он вообще считал, что Ленинград – заговорщический город», - писал позднее о позиции Сталина Хрущев. Смерть Жданова, последовавшая в августе 1948 года, подорвала позиции высокопоставленных деятелей, связанных с его именем, и ознаменовала собой близкий конец их кратковременного главенства.
Несколько раньше, в июне 1948 г., была проведена реорганизация аппарата ЦК и, как уже упоминалось, ликвидировано единое Управление кадров. Подбор кадров, наряду с разработкой документов в соответствующей области деятельности и проверкой исполнения решений, передавались вновь организованным отраслевым отделам. При этом Кузнецову как секретарю ЦК поручалось общее руководство Отделом машиностроения и Административным отделом. Не преуменьшая значимости порученного данного участка работы, особенно в части Административного отдела, ответственного, в том числе, за подбор кадров и наблюдение за органами госбезопасности, следует отметить существенное уменьшение реальных полномочий недавнего сталинского фаворита. Отныне, к примеру, за подбор кадров местных партийных органов, один из самых серьезных участков кадровой работы, отвечал секретарь ЦК Маленков, который осуществлял также общее руководство работой Секретариата и председательствовал на его заседаниях. В январе 1949 г., как результат нарастающего соперничества, было даже принято постановление Политбюро о создании Дальневосточного бюро ЦК ВКП(б), председателем которого назначался Кузнецов, освобожденный одновременно от обязанностей секретаря ЦК. Такая перестановка еще более ограничивала сферу его деятельности и влияния. Правда через два месяца, в марте, постановление было отменено, что само по себе указывает на упорство в противостоянии, развернувшегося в те месяцы в коридорах власти.
Неприятностями для «ленинградцев», окончательно переломившими ситуацию, обернулась организация в январе 1949 г. Всероссийской торговой оптовой ярмарки, проведенной с разрешения Вознесенского при поддержке Кузнецова и Родионова. Ярмарка была охарактеризована не только как нарушение государственной дисциплины, разбазаривание товарных ресурсов, недопустимое в условиях плановой экономики, неоправданный расход средств на саму организацию мероприятия с приездом его участников из отдаленных районов, но и как попытка представить Ленинград центром РСФСР, противопоставить его Москве. При этом, как указывалось в постановлении Политбюро ЦК, организация мероприятия, спланированного при активной поддержке выходцев из Ленинграда путем «сомнительных закулисных, а иногда и рваческих комбинаций, проводимых через различных самозваных «шефов» Ленинграда, вроде т.т. Кузнецова, Родионова и др.», явилась недопустимым выражением «антипартийной групповщины».
Стремлением усилить свое влияние и создать новый центр власти, противопоставив РСФСР центру, могли быть признаны и некоторые другие шаги «ленинградской группы», в том числе записка Родионова на имя Сталина, отправленная вождю в сентябре 1947 г. В ней, с целью «обсуждения важнейших вопросов хозяйственного и культурного строительства РСФСР», предлагалось рассмотреть вопрос о создании Бюро ЦК ВКП(б) по РСФСР. Одновременно Родионов переслал копию записки близкому к «ждановцам» Попову с просьбой поддержать это предложение. Поиск единомышленников с целью лоббирования тех или иных проектов решений, особенно отвергнутых, также расценивалось в те времена как организация недопустимой групповщины. Тем более, предложение Родионова легко можно было представить в качестве одного из проявлений «российского сепаратизма».
Поводом для начала «ленинградского дела» послужило нарушение норм внутрипартийной жизни во время выборов областного и городского комитетов ленинградской парторганизации в декабре 1948 года. По результатам тайного голосования делегатов партконференции руководители области и города Попков, Бадаев, Капустин и Лазутин получили от 2 до 15 голосов против. Счетная комиссия под председательством заведующего отделом промышленности горкома партии А.Я.Тихонова посчитала, что такое положение подрывает их авторитет и объявила о единогласном избрании этих руководителей. Однако, один из членов комиссии тут же направил анонимное письмо в ЦК, которое оказалось очень кстати. Тихонова тут же вызвали в Москву к Маленкову, а затем на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) был снят с работы 1-ый секретарь Ленинградского обкома и горкома П.С.Попков. Попкова обвинили в том, что он якобы знал о злостном искажении информации, зафиксированной в протоколе счетной комиссии.
Своим решением в феврале 1949 года Политбюро ЦК ВКП(б) признало действия Кузнецова, Родионова и Попкова антипартийными. Их обвинили в организации Всероссийской ярмарки, фальсификации результатов голосования и в попытках противопоставления и отрыва Ленинградской парторганизации от ЦК ВКП(б). За допущенные ошибки руководство области и города лишилось занимаемых постов, в Москве отстранили от работы секретаря ЦК ВКП(б) Кузнецова и председателя Совета Министров РСФСР Родионова.
В обстановке начатого «ленинградского дела» веско прозвучали обвинения в нарушениях государственной дисциплины в аппарате Госплана СССР и обвинения в адрес Вознесенского, высказанные проверочной комиссией ЦК. Комиссия выявила в Госплане нарушения в порядке планирования производства и распределения материальных фондов. Ошибки и недостатки в руководстве, невозможность преодолеть объективные экономические трудности, случаи безответственности некоторых исполнителей, а также широко распространенная практика решения служебных дел в русле личных отношений, стали рассматриваться как государственные преступления. В марте 1949 г. Вознесенский был снят с работы и на некоторое время остался не у дел. При этом в сентябре 1949 г. выявленные в Госплане СССР факты утери исполнителями некоторых секретных документов были поставлены в вину лично Вознесенскому. В постановлении КПК при ЦК ВКП(б) указывалось, что «ввиду особой серьезности в нарушении закона в Госплане СССР, предать суду Вознесенского как основного виновника этих нарушений». Председателем Госплана назначили Сабурова, который издавна успешно сотрудничал с Маленковым и Берия, тесно примыкая, как уже говорилось, к их группировке.
Первым 23 июля 1949 г. по «ленинградскому делу» арестовали Капустина, у которого уже 4 августа вырвали признание в том, что в Ленинграде существовал заговор во главе с Вознесенским, Кузнецовым, Родионовым и Попковым, ставивший целью оторвать ленинградскую партийную организацию от ЦК ВКП(б) и превратить ее в опору для борьбы с партией и центральной властью. В августе были арестованы Кузнецов, Попков, Бадаев, Лазутин, в октябре – Вознесенский. Помимо этого в Ленинграде и по всей стране проведены были многочисленные аресты, в результате чего за решеткой оказались перечисленные выше протеже Жданова и Кузнецова, а также бывший секретарь Лениградского обкома ВКП(б) по кадрам, позднее 1-ый секретарь Новгородского обкома ВКП(б) Г.Х.Бумагин, бывший начальник УМГБ по Ленинградской области, ставший в 1946 году начальником Главного управления разведки за границей МГБ СССР, а позднее начальником УМГБ по Горьковской области П.Н.Кубаткин, бывший член Военного совета Балтийского флота, позднее секретарь Ленинградского обкома, 2-ой секретарь Мурманского обкома ВКП(б), перед арестом зам. министра морского флота СССР А.Д.Вербицкий, бывший секретарь Ленинградского горкома ВКП(б) по кадрам, позднее 2-ой секретарь ЦК КП(б) Эстонии Г.Т.Кедров, 1-ый секретарь Куйбышевского райкома ВКП(б) г.Ленинграда, младшая сестра А.А.Вознесенского, М.А.Вознесенская, председатель Леноблисполкома И.С.Харитонов, секретарь Ленгорисполкома А.А.Бубнов, бывший секретарь Ленинградского обкома, затем Новосибирского обкома ВКП(б), перед арестом председатель Ленинградского облсовета профсоюзов М.Н.Никитин и другие.
Непосредственной организацией следствия по «ленинградскому делу» руководили Маленков и Абакумов. Известно, что Маленков, Берия, Булганин, Хрущев, Шкирятов участвовали в допросах арестованных. Складывалась парадоксальная ситуация, объяснимая, впрочем, в системе ценностей сталинской тирании, когда деловые дискуссии и рабочие взаимоотношения из залов заседаний и служебных кабинетов переносились в застенки тайной полиции. Со слов одного из следователей МГБ достоянием истории стала сцена, которую можно было наблюдать при допросе бывшего секретаря ЦК Кузнецова - за столом следователя сидел Маленков, рядом на приставном стуле устроился Берия, а сбоку склонился полный внимания к происходящему Булганин. По приговорам Военной коллегии Верховного суда СССР 16 партийных и государственных деятелей во главе с Вознесенским и Кузнецовым были расстреляны.
Всего по стране в 1950 – 1952 гг. по «ленинградскому делу» было осуждено более 200 человек, из них две трети - близкие и дальние родственники основных фигурантов «дела». Из числа осужденных 23 человека казнено, 85 приговорены к различным срокам заключения, более 100 человек отправлены в ссылку. Только в Ленинграде и области в связи с «ленинградским делом» в 1949-1952 гг. было снято с работы до 2 тыс. работников.
Многие руководители, выдвинувшиеся благодаря близости к Жданову и Кузнецову, лишились своих постов. Так например, уже упоминавшийся выше руководитель московской парторганизации и секретарь ЦК Попов, снятый со всех постов постановлением Политбюро за попытки создания в Московском обкоме и горкоме «независимого центра власти», чудом избежал обвинений в «заговоре» и более серьезного наказания. После недолгого пребывания на посту министра городского строительства, в затем министра сельскохозяйственного машиностроения он работал директором завода в Куйбышеве. Сняли с должности 1-го секретаря Псковского обкома ВКП(б) Л.М.Антюфеева, который также избежал заключения и был отправлен на работу заместителем председателя Талды-Курганского облисполкома в Казахстан.
Прошла чистка в Госплане СССР, который по утверждению записки о проверке и замене кадров в Госплане, составленной в апреле 1950 гг, «в течение ряда лет засорялся непригодными в политическом либо деловом отношении работниками». В ходе проверок 130 сотрудников (из общего количества 1400), работавших в последнее время с Вознесенским, было уволено, причем из 12 его заместителей выбыло 7, в т.ч. заместитель председателя по вопросам химической промышленности А.В.Купцов, осужденный за утерю секретных документов.
Отныне один из инициаторов «ленинградского дела» Маленков прочно занял место второго человека в партии и государстве. Он замещал Сталина в правительстве, вел заседания Политбюро и Совета Министров СССР. В 1952 году Маленков выступил на XIX съезде партии с отчетным докладом ЦК, что наглядно продемонстрировало расклад сил в высшем руководстве страны.
Влияние изменений в высшем руководстве, которые каждый раз влияли на состав партийного аппарата, приводя к смене состава кадровых «команд», можно проследить на примере идеологических органов партии. Усиление «ленинградской группировки» в первые послевоенные годы ознаменовалось в 1947 году снятием с поста начальника Управления агитации и пропаганды (УАиП) ЦК ВКП(б) Г.Ф.Александрова. Вслед за этим усилиями Жданова и Кузнецова были удалены и его заместители П.Н.Федосеев, А.М.Еголин и К.С.Кузаков, причем последний «за потерю политической бдительности» был исключен из партии. По рекомендации Жданова 1-ым заместителем начальника УАиП был назначен Д.Т.Шепилов, который входил в круг общения его сына Юрия, ставшего тогда же заведующим отделом науки УАиП.
Прошло менее года, и Шепилов после преобразования УПиА в соответствующий отдел стал его заведующим. Таким образом, контроль за идеологическим обеспечением партийной политики перешел в руки «ленинградской группы». Однако, в середине 1949 года, после того, как Маленков вновь обрел влияние, а судьба «ленинградская группы» была предрешена, Шепилова сняли со поста заведующего отделом. Были изгнаны из аппарата и его ближайшие помощники, в том числе заместитель заведующего отделом Б.С.Рюриков. Рюриков закончил в 1932 году Нижегородский университет, учился там и начал печататься в партийной прессе во время работы Жданова 1-ым секретарем Нижегородского крайкома ВКП(б) и уже тогда обратил на себя его внимание. С 1946 году Рюриков находился на ответственных постах в аппарате ЦК.
Маленков не мог сработаться с «людьми Жданова», не мог доверять им, что вполне естественно, учитывая нравы, царившие во властных структурах. Однако, поддержка, оказанная Шепилову самим вождем, который ценил его как сильного идеологического работника, вновь вернули поверженного аппаратчика к активной политической деятельности. В 1952 году Шепилов был назначен на высокий пост главного редактора центрального органа партии газеты «Правда». Но к тому времени, будучи весьма гибким и искушенным аппаратчиком, он успел на деле продемонстрировать свою приверженность Маленкову и был назначен на этот пост отнюдь не вопреки желанию последнего.
Маленков и Берия, устранив не без помощи Абакумова конкурентов из «ленинградской группировки», не могли смириться с пребыванием последнего на посту министра госбезопасности. Назначенный Сталиным с целью ограничить влияние Берии и его ставленников на деятельность «органов», глава тайной полиции опирался на авторитет и поддержку вождя и вел себя достаточно независимо по отношению к ближайшим его соратникам. Поэтому Маленков, воспользовавшись доносом на Абакумова, постарался дискредитировать могущественного министра в глазах вождя. Донос исходил от следователя МГБ М.Д.Рюмина, которому грозили крупные неприятности по службе, в связи с чем он решил обратиться непосредственно к руководству страны и таким образом, обвинив своего министра, выйти из-под удара. Рюмин сообщал, что Абакумов плетет в органах госбезопасности сети заговора против высших руководителей страны и привлек к этой деятельности антисоветски настроенные сионистские круги. С целью скрыть свои преступные замыслы он якобы распорядился прекратить активные мероприятия по разоблачению связанной с ним группы врачей, которые лечили руководителей партии и правительства, сознательно способствуя подрыву их здоровья и даже умерщвлению.
Письмо Рюмина, оформленное и многократно выправленное в аппарате Маленкова, было доложено Сталину и произвело необходимое впечатление на вождя. В результате этой циничной интриги в 1951 году не только был арестован сам Абакумов, но получило свое развитие так называемое «дело врачей». Одновременно по распоряжению Сталина за решетку попали заместители министра госбезопасности Е.П.Питовранов и Н.Н.Селивановский, начальник Главного управления охраны Н.С.Власик, много лет отвечавший за безопасность Сталина, а также ряд других руководящих работников министерства. Были арестованы почти все евреи – ответственные сотрудники центрального аппарата МГБ, уже в силу своего национального происхождения причисленные к активным участникам заговора.
Министром госбезопасности стал заведующий Отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК ВКП(б) С.Д.Игнатьев, ценимый Сталиным за личную преданность. При новом министре многие ключевые посты в министерстве заняли партийные работники, такие как заместитель министра по кадрам А.А.Епишев, непосредственно проводивший чистку аппарата от «абакумовцев». Таким образом, органы госбезопасности оставались послушным инструментом, действовавшим по указаниям вождя и безусловно лояльным его влиятельным протеже.
6. Кадровый состав высших эшелонов власти и облик советского руководителя
Представляет интерес рассмотреть состав ЦК и Центральной ревизионной комиссии (ЦРК) ВКП(б) с целью представить себе социальный и профессиональный облик советского руководителя, принадлежавшего к высшим эшелонам власти и проследить его изменения. Как известно, круг членов и кандидатов в члены ЦК и членов ЦРК довольно четко определял кадровый состав руководителей высшего ранга, к которым принадлежали секретари ЦК партии, заведующие основными отделами аппарата ЦК, члены союзного правительства и руководители на уровне заместителей наркомов (министров) таких важнейших ведомств как обороны, внутренних дел, государственной безопасности и иностранных дел, председатели Совнаркомов (Совминов) союзных республик, первые секретари ЦК компартий союзных республик, обкомов и крайкомов партии, секретари ЦК ВЛКСМ, руководители ВЦСПС и другие, примерно равные им по уровню деятели. Введение в состав высших партийных органов нескольких «декоративных» членов из числа известных в стране «передовиков производства» и общественных деятелей стало практиковаться только в послесталинское время.
Состав ЦК и ЦРК ВКП(б), избранный в 1939 году на XVIII съезде и несколько измененный на XVIII партконференции в 1941 году, ознаменовал собой вступление на политическую арену новой номенклатурной когорты, сформировавшейся как результат массовой смены кадров в годы «большого террора». В составе высших органов, избранных на XVIII съезде в количестве 189 человек, более 87 проц. составляли вновь избранные члены, то есть представители именно этой новой генерации.
Обращает на себя внимание тот факт, что в числе этих руководителей началось выдвижение так называемых «специалистов народного хозяйства», окончивших технические вузы. При этом, как уже отмечалось, наблюдалась общая тенденция увеличения в составе номенклатуры количества руководящих хозяйственных кадров. Практические знания технократа считались наиболее подходящими для руководящего работника самого высокого уровня. Так М.Г.Первухин, окончил в 1929 Московский институт народного хозяйства, в 1938 был назначен заместителем наркома тяжелой промышленности, а в 1939 стал наркомом электростанций и электропромышленности СССР; Б.Л.Ванников, учился в МВТУ, с 1926 директор завода, в 1937 году назначен заместителем наркома оборонной промышленности, с 1939 года нарком вооружения СССР; М.Ф.Денисов, учился в Ленинградском химико-технологическом институте, в 1932 году окончил Военную академию химзащиты, с 1938 заместитель наркома тяжелой промышленности СССР, в 1939 назначен наркомом химической промышленности СССР; А.И.Ефремов, окончил в 1935 году Московский станкостроительный институт, в 1938 году выдвинут на должность заместителя председателя, позднее председателя Мосгорисполкома, с 1939 1-ый заместитель наркома, с 1940 нарком тяжелого машиностроения СССР; В.Г.Жаворонков, окончил в 1936 Московский горный институт, с 1938 1-ый секр. Тульского обкома ВКП(б); А.Н.Косыгин, окончил в 1935 году Ленинградский текстильный институт, в 1938-39 председатель Ленгорисполкома, с 1939 нарком текстильной промышленности СССР; В.А.Малышев, окончил в 1934 году МВТУ, с 1939 года нарком тяжелого машиностроения СССР; И.К.Седин, окончил в 1937 году Московский химико-технологический институт, с 1938 1-ый секр. Тамбовского, затем Ивановского обкома ВКП(б), с 1939 1-ый заместитель наркома топливной промышленности, с 1940 нарком нефтяной промышленности СССР; И.Ф.Тевосян, окончил в 1927 году Московскую горную академию, с 1939 года нарком судостроительной промышленности, с 1940 года нарком черной металлурги СССР; А.И.Шахурин, окончил Московский инженерно-экономический институт в 1932 году, с 1938 года 1-ый секретарь Ярославского, затем Горьковского обкомов ВКП(б), в 1940 назначен наркомом авиационной промышленности СССР. Большинство из перечисленных деятелей проявило себя во время войны и позднее заняло ключевые посты в советском руководстве.
Выдвижение технократов продолжалось в военные и послевоенные годы. Если в 1939 году технократы составляли примерно 20 проц. от количества членов ЦК и ЦРК ВКП(б), то, как видно из перечня избранных в высшие партийные органы на XIX съезде партии, в 1952 году их было уже более 30 проц. При этом возрастало число технократов, занимавших посты в партийном и государственном аппарате, не связанные напрямую с руководством народным хозяйством. Та например, Г.И.Воронов, окончил в 1936 году Томский индустриальный институт, с 1948 1-ый секретарь Читинского обкома ВКП(б), позднее, с 1962 года занимал пост председателя Совета Министров РСФСР, в 1961-73 член Политбюро ЦК; А.Б.Аристов, окончил в 1932 году Ленинградский политехнический институт, с 1944 года 1-ый секретарь Красноярского крайкома ВКП(б), позднее, с 1952 года секретарь ЦК КПСС; Л.И.Брежнев, окончил в 1935 Днепропетровский металлургический институт, с 1946 года 1-ый секретарь Запорожского обкома КП(б) Украины, с 1950 года 1-ый секретарь ЦК КП(б) Молдавии, с 1952 года секретарь ЦК КПСС; Ф.Р.Козлов, окончил в 1936 году Ленинградский политехнический институт, с 1952 года 2-ой секретарь, с 1953 года 1-ый секретарь Ленинградского обкома КПСС, позднее, с 1960 секретарь ЦК КПСС, в 1957-64 член Президиума ЦК КПСС.
Изменение роли технократов вызывалось необходимостью повышения эффективности управления экономикой и социальной жизнью общества. По тем же причинам при сохранении структуры властных органов осуществлялось перемещение полномочий из ЦК ВКП(б) в правительство, что в свою очередь еще более усиливало позиции технократов. Перед началом войны, в 1941 году, четким свидетельством такого перемещения стала замена Молотова на посту председателя Совнаркома СССР Сталиным. Во время войны и в первые послевоенные годы эта тенденция укрепилась, и реальное управление страной продолжало перемещаться в правительство. В беседе с М.Ракоши, главой венгерских коммунистов, Сталин прямо высказался по этому вопросу: «Товарищи забывают, что Коммунистическая партия, какой бы она не была популярной, является лишь маленькой частицей народа. Подавляющее большинство населения, народ, считают своим представительным органом Правительство, поскольку оно избрано депутатами, за которых проголосовал народ».
Не имеет значения в данном случае во многом демагогический характер сталинского «обоснования». Должность председателя Совета Министров СССР, занимаемая вождем до последних дней жизни, который сохранил за собой и должность секретаря ЦК партии, как и данное прямое указание места правительства в иерархии власти, не оставляют места для сомнений в том, что роль правительства в механизме реализации власти существенно возросла. При этом вопросы идеологии и расстановки кадров по-прежнему оставались исключительно партийным делом, что обеспечивало сохранение сильных руководящих позиций партийному аппарату.
Однако, речь не может идти в данном случае о переносе центра власти из ЦК в правительство, а лишь об ином и более четком разделении полномочий и функций в пользу последнего. Тем более, постановлением Политбюро ЦК в 1947 г. вопросы руководства иностранными делами, внешней торговлей, госбезопасностью, вооруженными силами, а также ключевые вопросы денежного обращения и валютных дел были полностью сосредоточены в самом Политбюро и решались Сталиным с тем или иным участием его ближайшего окружения. Так непосредственное наблюдение за работой МГБ СССР в том же 1947 г. было поручено секретарю ЦК А.А.Кузнецову, который формально не являлся членом Политбюро, но председательствовал в тот период на заседаниях секретариата ЦК ВКП(б), а главное, пользовался особым личным доверием вождя. Наблюдение за работой Министерства вооруженных сил, которым занимался лично Сталин, было передано в 1949 г. в введение Н.А.Булганина. При этом оба они выступали не в качестве председателя и заместителя председателя правительства соответственно, а в качестве членов Политбюро и обязанности эти были формально возложены на них также постановлениями Политбюро.
Вместе с тем позиции правительства по руководству закрепленной за ним сферой в экономической и культурной жизни страны усиливались тем, что большинство членов Политбюро ЦК заняли посты заместителей председателя Совета Министров СССР. Добавим при этом, что в связи с тесным сращиванием в единое целое партийно-государственного аппарата в правительство, в зависимости от складывающейся обстановки и желания вождя, нередко перемещались функции по руководству теми областями, которые ранее были закреплены за Политбюро ЦК. Так в феврале 1951 г. было создано Бюро по военно-промышленным и военным вопросам при Совете министров СССР под председательством Булганина. Бюро направляло деятельность министерств авиационной промышленности, вооружения, Военного и Военно-Морского министерств.
Таким образом, утверждения о перераспределении властных полномочий в пользу правительства вполне правомерны. Хотя, повторимся, в механизме управления страной решающих перемен от этого не происходило, высшее руководство в лице Сталина и его ближайшего окружения так или иначе продолжало решать все ключевые вопросы. После смерти Сталина его номинальный преемник Маленков пересел из кресла секретаря ЦК в кресло председателя Совета Министров, а первые лица в руководстве страной Молотов, Микоян, Берия и Каганович по-прежнему оставались заместителями председателя. При этом Хрущеву, который сосредоточился на работе в качестве секретаря ЦК, удалось вновь переместить власть на Старую площадь в полном ее объеме лишь со временем.
Происходившие изменения привели к возрастанию значения наркоматов (министерств) и их руководства в структурах власти. Партийные органы в центре и, особенно, на местах становились, зачастую, ответственными за проведение в жизнь решений, принятых государственными ведомствами. Что касается реализации кадровой политики, по-прежнему направляемой партийным аппаратом, то и здесь постепенно набирала силу тенденция, когда предложения по кандидатам на должности, назначаемые ЦК, шли от наркомов (министров) и руководителей других ведомств, а утверждение соответствующих назначений запрашивалось с опозданием, когда работник уже давно приступил к исполнению своих обязанностей. При этом Управление кадров ЦК не противостояло такому принижению собственной роли, ибо конфликты с крупными государственными руководителями, деятельность которых так или иначе направлялась непосредственно Сталиным, не входили в планы партийных чиновников.
Для того, чтобы представить фигуру номенклатурного руководителя-технократа, остановимся на биографии П.К.Пономаренко. Сразу оговоримся, что Пантелеймон Кондратьевич, будучи безусловно, типичным представителем высшей номенклатуры, вместе с тем, по своим личным качествам относился к лучшей ее части. Циничность и жестокость, беспринципный карьеризм и нахрапистость, приниженность перед начальством и высокомерие с подчиненными, готовность по указанию сверху к любым, самым неблаговидным действиям, а также другие крайне непривлекательные черты преуспевающего партийного бюрократа, были свойственны ему в несравненно меньшей степени, нежели его коллегам. Немногие их них, в отличие от Пономаренко, оставили о себе добрую память. Однако, являясь типичным представителем высших советских руководителей, он, с учетом индивидуальных качеств и особенностей, вполне может служить весьма наглядной иллюстрацией их облика.
Родился Пономаренко в 1902 году в семье крестьянина, трудовую жизнь начал в 12 лет, отданный подмастерьем в шапочную мастерскую. В 1918 году, в 16 лет, ушел добровольцем в ряды Красной Армии, участвовал в боях. В 1925 году вступил в партию, тогда же перешел на партийную работу в аппарат райкома партии в Азово-Черноморском крае. Окончив рабфак в Краснодаре, Пономаренко в 1927 поступил и в 1932 году окончил Московский институт инженеров транспорта. С 1932 служил в РККА, командовал батальоном. После демобилизации в 1936-1938 годах руководитель группы во Всесоюзном электротехническом институте в Москве. Таким образом, в первую очередь анкетные данные 36-ти летнего Пономаренко вполне соответствовали всем необходимым критериям для успешного карьерного роста. И социальное происхождение, и партийность, и высшее техническое образование, и соответствующий опыт практической деятельности на партийной, военной и инженерно-технической работе, и отсутствие каких-либо связей с репрессированными деятелями делали его перспективным кандидатом на замещение партийно-государственных должностей.
Будучи утвержденным в 1938 году инструктором, а вскоре заместителем заведующего Отделом руководящих партийных органов ЦК ВКП(б), который возглавлял Маленков, он проявил себя работником, способным не только четко и грамотно выполнять указания начальства, но и проявлять инициативу в пределах, строго ограниченных его полномочиями. При этом Пантелеймон Кондратьевич оставлял у окружающих впечатление человека, обладающего высоким уровнем общей культуры, а это встречалось у людей с подобной биографией не так уж часто. В июне 1938 года вместе с секретарем ЦК ВКП(б) А.А.Андреевым он приехал в Минск, когда там заканчивал работу очередной съезд Компартии Белоруссии и уже были проведены выборы в новый состав ЦК. Однако, по телефонному распоряжению из Москвы объявление результатов голосования было отложено, Пономаренко на заключительном заседании дополнительно ввели в состав ЦК, а на другой день избрали первым секретарем ЦК КП(б) Белоруссии. Неожиданный поворот карьеры был вполне в духе времени, когда в ходе «большого террора» шла массовая ротация кадров и назначения на ту или иную должность зачастую выглядели случайными.
Репрессии в республике были в полном разгаре, и новый секретарь не мог остаться в стороне от линии партии, направленной на массовое «выкорчевывание врагов». Однако, одновременно он предпринял усилия с целью несколько притушить размах арестов. В частности, осенью 1938 года он не дал санкции на арест известных белорусских поэтов Якуба Коласа и Янки Купалы. Позиция молодого руководителя, который пришел на партийную работу несколько месяцев назад и вряд ли успел обзавестись соответствующими связями в высших сферах, была совершенно нетипичной. Большинство людей, наделенных властью, предпочитали тогда соглашаться на самые бессмысленные и жестокие репрессивные меры, лишь бы не навлечь на себя подозрения в недостаточной активности по выявлению врагов. Чтобы отстоять известных поэтов, Пономаренко ездил на прием к Сталину и своего добился.
Дополнительным штрихом к облику этого деятеля может послужить и такой примечательный факт. Когда в 1939 году на территории Белоруссии оказался джазовый музыкант Эдди Рознер со своим оркестром, Пономаренко, большой любитель джазовой музыки, взял их под свою опеку. Дело в том, что беженцы из районов Польши, захваченных немецкими войсками, в большинстве своем евреи, которые спаслись бегством на Восток, на территорию, контролируемую Красной Армией, подлежали высылке в административном порядке в отдаленные северные районы СССР. Власти в духе времени, отмеченного всеобщей подозрительностью, опасались наличия в приграничной зоне масс пришлого населения, среди которых, как они подозревали, могут легко замешаться вражеские лазутчики. Поэтому внимание, оказанное Рознеру и его музыкантам, было для них жизненно необходимым. Благодаря стараниям Пономаренко, оркестр получил в 1940 году статус Госджаза Белорусской ССР и вскоре начал гастроли по стране, вызывая неизменный восторг со стороны советской публики, не избалованной общением с джазовыми знаменитостями подобного класса. В 1944 году, также благодаря Пономаренко, Рознеру было присвоено звание заслуженного артиста республики. Это звание так и осталось единственной наградой музыканта за все время его жизни и работы в СССР. В дальнейшем судьба Рознера сложилась очень непросто - в 1946 году он был арестован и смог вернуться к творчеству только в 1953 году. Однако, не повстречай Эдди Рознер в самом начале своей новой советской жизни такого человека как Пономаренко, все могло бы обернуться более трагично. Эпизод с Рознером был для Пономаренко вовсе не случаен. Писатель К.И.Чуковский, который сталкивался с ним уже после войны, в дневнике, не предназначенном для посторонних глаз и поэтому в определенной мере объективно фиксировавшем тогдашние события и настроения, неоднократно отмечал высокий общекультурный уровень и широту взглядов этого партийного деятеля. Там же приводятся слова писателя К.А.Федина, который отзывался о Пономаренко как об очень умном, образованном и тонком человеке.
В годы войны, оставаясь руководителем белорусской парторганизации, Пономаренко занимал посты члена Военного совета ряда фронтов, а в мае 1942 года был назначен по личному указанию Сталина начальником Центрального штаба партизанского движения при Ставке Верховного главнокомандования. На 1948-1953 годы приходится пик карьеры Пономаренко, который прочно вошел в состав высшего руководства страны, став секретарем ЦК. В 1952 году он введен в состав Президиума ЦК КПСС. Есть свидетельства, что в 1953 году было подготовлено решение о назначении Пономаренко председателем Совета Министров СССР. При этом Сталин, оставаясь некоронованным вождем партии и государства, планировал доверить руководство аппаратом ЦК и правительством особо доверенным соратникам. До разгрома «ленинградской группы» в качестве кандидатур фигурировали, как уже упоминалось, соответственно Кузнецов и Вознесенский, позднее – Маленков и Пономаренко.
После смерти Сталина карьера Пономаренко пошла на спад, он пришелся не ко двору новому руководству страны. Вначале Пономаренко занял кресло министра культуры СССР, а в 1954 году был удален из Москвы, став первым секретарем ЦК КП Казахстана. С 1955 года Пономаренко состоял на дипломатической службе в качестве посла СССР в Польше, затем в Нидерландах. В 1964 году, в 62 года, Пантелеймона Кондратьевича отправили на пенсию. Конец его карьеры также типичен для высшего руководителя того времени, когда сталинских выдвиженцев тихо убирали на покой.
Руководящие кадры «сталинской школы», как уже отмечалось, не знали, за какое действие либо бездействие они могут быть в любой момент привлечены к самой суровой ответственности. Неудовольствие и подозрительность вождя, трудности в реализации планов и решений, вызванные объективными условиями и обстоятельствами, отклонение от писаных и неписаных правил поведения могли привести к печальным последствиям для любого, самого успешного деятеля. При этом ему в вину могли быть поставлены поступки, которые ранее, будучи известны, не вызывали особых нареканий. Так например, манипуляции с трофейными ценностями, на которые часто смотрели сквозь пальцы, в определенных обстоятельствах становились поводом для преследования. Использование служебного положения в корыстных целях, в чем можно было обвинить при желании многих номенклатурных работников, также становилось причиной крупных неприятностей чаще всего при необходимости завести «дело» на того или иного руководителя. Вместе с тем в определенные моменты, в связи с обострением ситуации на «криминальном фронте», борьба с коррупционными проявлениями в среде партийно-государственного руководства, если не становилась приоритетной задачей для идеологически заданной линии «органов», то выдвигалась в число достаточно важных. Для советского руководства органы госбезопасности, внутренних дел и юстиции всегда являлись органами не правоохранительными, а карательными, важнейшим инструментом решения актуальных политических задач.
Стиль сталинского руководства, кадровая политика, осуществлявшая столь грубое «перетряхивание» кадров, одновременно способствовали, в частности, сдерживанию неизбежных коррупционных явлений и неконтролируемому разрастанию клановости и клиентаризма в партийно-государственном и хозяйственном аппарате тоталитарной власти. Однако, следует учтитывать, что уровень коррупции во властных структурах в первые послевоенные годы стал заметно возрастать. Многие представители новой генерации руководящей элиты, окончательно освободившись от влияния романтических настроений эпохи революционной ломки, почувствовав вкус к достатку и комфорту, утверждали соответствующие стандарты в своей повседневной жизни. Материальные блага, получаемые путем использования служебного положения в целях личной наживы, начали выставляться на показ, становиться чуть ли ни нормой, привилегией, представляемой как «кормление» за службу.
Подобные процессы, прослеживались, конечно, и до войны, и в военные годы, но именно после войны приобрели характер политической и социально-экономической проблемы. Поэтому ее наличие начинали осознавать на самом высоком уровне. Нравы начальства и методы его работы начинали вызывать у высшего руководства страны сомнение, могут ли такие люди служить опорой режиму. Подвергнутые преследованиям по политическим мотивам или в результате политических «разборок», в том числе при преследовании номенклатурных группировок, существование которых воспринималось в верхах крайне негативно, «падшие ангелы» почти всегда обвинялись и в различных служебных злоупотреблениях. Указанные обвинения воспринимались как заслуживающие пристального внимания и решительным образом осложняли положение обвиняемых. Оправдаться, используя связи и влияние, становилось в этом случае весьма проблематично.
Руководители, преследование которых проводилось в рамках упомянутого уже «ленинградского дела», также не избежали обвинений в злоупотреблениях служебным положением с целью личной наживы. Как известно, 1-ый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) А.А.Кузнецов, переведенный в 1946 г. на работу в Москву и назначенный секретарем ЦК ВКП(б), перед своим отъездом из Ленинграда жил в двухэтажном двадцатикомнатном особняке с многочисленными подсобными помещениями, украшенном картинами, коврами ручной работы и хрустальными люстрами, с дорогой мебелью, посудой, радиоприемниками и другими редкими в те годы бытовыми приборами и принадлежностями. Дворцовая роскошь, в которой жила семья Кузнецова, обеспечивалась, в основном, за счет государственной собственности, богатый особняк ему лично не принадлежал, хотя оборудовался и обставлялся не без участия и с учетом пожеланий первых лиц ленинградского руководства. Известно, в частности, что в ленинградских комиссионных магазинах закупались с этой целью предметы роскоши, причем оплата велась из средств, вырученных в результате продажи «бесхозных» ценностей умерших блокадников. Крупный партийный чиновник считал возможным принимать от подчиненных дорогие «подарки», а подчиненные не стеснялись их преподносить, незаконно изыскивая соответствующие немалые средства. Так, следуя уже заведенной традиции, директор Челябинского Кировского танкового завода, бывший директор Кировского завода в Ленинграде И.М.Зальцман дарит Кузнецову специально изготовленную шашку, отделанную золотом и драгоценными камнями, а также золотые часы. Тогда же золотые часы получают из рук Зальцмана ленинградские руководители П.С.Попков и Я.Ф.Капустин.
Глядя на начальство и справедливо считая, что в данном случае с них оно строго не взыщет, соответствующим образом вели себя подчиненные. Начальник Ленинградского управления госбезопасности генерал-лейтенант П.Н.Кубаткин, также арестованный по «ленинградскому делу», зная вероятно, о «темных пятнах» в репутации многих руководителей и решив поэтому, что и ему все дозволено, также принимал различные подношения. Осенью 1945 г. он получил, к примеру, в качестве «подарка» трофейный автомобиль.
Послевоенный подъем экономической преступности и развитие «теневых» отношений в экономике, в первую очередь в торговле и общественном питании, легкой и пищевой промышленности и снабжении, был невозможен без вовлеченности в эти отношения руководителей государственных учреждений. Неудивительно, что фигуранты «ленинградского дела», крупные партийно-государственные руководители, ведущие себя столь не безупречно, обвинялись в связях с коррумпированными чиновниками, которые нашли общий язык с воротилами теневой экономики и представителями преступного мира. Этим, в частности, объясняло обвинение непринятие мер по конкретной информации, заявлениям и жалобам в связи с фактами взяточничества, вымогательства, всевозможных форм скрытой коррупции, протекционизма и прямого мародерства в городе, только что пережившим ужасы блокады. Политическое преследование, направленное на подавление скомпрометировавшей себя номенклатурной группировки, вполне могло опереться в этом случае на лозунг борьбы с коррупцией и разложением партийно-государственного аппарата. Поэтому «ленинградское дело» превратилось в серию процессов с обвинениями как чисто политического, так и уголовного характера.
Из комплекса документов, которые относятся к «ленинградскому делу» и хранятся в различных архивах, пока рассекречено и стало доступно для исследователей далеко не все. Архивисты указывают, что снятие грифа секретности ведется с соблюдением требований законодательства, которое стоит на страже государственной и иной, охраняемой законом тайны, в том числе сведений, составляющих тайну следствия и судопроизводства, данных о личной и семейной жизни граждан, а также другой конфиденциальной информации. Только через 15 – 20 лет историки получат доступ к неизвестным им материалам, после чего, по всей вероятности, станут понятны многие спорные моменты. Одновременно станет возможно провести более исчерпывающий анализ кадровой политики и внести ясность в причины и обстоятельства тех событий. Последнее замечание, безусловно, относится и к другим реалиям кадровой политики в то непростое и жестокое время.
Как известно, сразу после войны начались преследования маршала Г.К.Жукова, растущая и широкая популярность которого вызвала неприятие и ревнивые подозрения со стороны Сталина. При этом в ход было пущено обвинение в «барахольстве» и «накопительстве», незаконном присвоении вывезенного из Германии имущества. Вождю докладывали, что «дача Жукова представляет собой, по существу, антикварный магазин или музей, обвешанный внутри дорогостоящими картинами, причем их так много, что 4 картины висят даже на кухне». Представленная опись имущества, находящегося на даче маршала, усилила обвинения в «отсутствии скромности, чрезмерных личных амбициях, приписывании себе решающей роли в выполнении всех основных боевых операций во время войны» и привело к увольнению Жукова с поста Главнокомандующего сухопутными войсками и заместителя министра вооруженных сил СССР. Сталин отправил его командовать войсками Одесского военного округа, а затем перевел на ту же должность во второстепенный по своему значению Уральский военный округ. Преследования Жукова сопровождались «наведением порядка» в среде военных руководителей, о чем речь пойдет ниже.
Безусловно, нередки были случаи, когда зарвавшийся партийный или государственный чиновник нес ответственность за крупные и реально совершенные нарушения, которые стали причиной преследования сами по себе, а не являлись лишь предлогом или дополнительным обстоятельством для наказания. Известно, что при проведении денежной реформы 1947 г. некоторые высокопоставленные руководители, заранее зная о том, что денежные суммы, вложенные в сберкассы, полностью сохранятся и не подвергнутся девальвации, постарались сберечь таким образом имевшуюся у них немалую наличность. Более того, некоторые хорошо информированные в этом отношении лица изыскивали для этой аферы дополнительные средства. Одним из региональных лидеров, привлеченных к ответственности, стал тогда первый секретарь Калужского обкома ВКП(б) И.Г.Попов.
Выдвинувшись из среды низовых партработников в период масштабной ротации кадров в годы «большого террора», Попов занимал в 1942-1944 гг. должность председателя Чкаловского облисполкома. Образованием и знанием дела Илья Георгиевич не блистал, однако, сделал карьеру, благодаря умению подладиться под требования начальства и способностям, не считаясь ни с чем, любой ценой добиваться выполнения указаний, поступающих сверху. В 1944 г. Попова взяли в Москву на работу инструктором в Управление кадров ЦК ВКП(б), а через несколько месяцев отправили в Калугу руководить вновь организованной областью. Накануне денежной реформы, один из немногих должностных лиц в Калуге осведомленный об условиях обмена денежных знаков, Попов положил на свой счет в сберкассе крупную сумму. Афера была раскрыта в результате проведенных по стране массовых проверок, и незадачливый партчиновник пал жертвой собственной алчности. На пленуме Калужского обкома, состоявшемся по указанию из Москвы, «Егорычу», как звали подчиненные своего грубого и малограмотного начальника, припомнили все его недостатки и промахи. Однако Попов, сохранивший членство в партии и не привлеченный к уголовной ответственности, отбыл в родные места, где был назначен и два года проработал директором Чкаловской швейной фабрики. В дальнейшем его положение несколько укрепилось, Попов стал председателем Чкаловского областного радиокомитета. После смерти вождя он вернулся даже на ответственную партийную работу. В 1954-1955 гг. Попов работал первым секретарем одного из сельских райкомов Чкаловской области.
Наказаниями заканчивались самые, казалось, невинные отклонения от установленных правил поведения, которые по устоявшимся представлениям были обязательны для руководителя. В 1943 г. секретарь ЦК КП(б) Грузии П.А.Шария написал в связи со смертью сына «идеологически вредное сочинение в стихах». Идеологически вредным это политически нейтральное произведение признали в связи с тем, что оно было проникнуто «пессимизмом и религиозно-мистическими настроениями... В отступление от основных принципов большевистского материалистического мировоззрения, т. Шария в этом произведении говорит «о лучшем мире», лежащем будто бы вне пределов нашей действительности». Находясь в командировке в Москве, Шария организовал печатание этой книги тиражом в 75 экз. в одной из московских типографий и хранил отпечатанное у себя. В разное время 13 экз. Шария подарил с авторской надписью своим друзьям и близким знакомым, о чем через несколько лет стало известно и привело по указанию из Москвы к снятию его с поста секретаря и вывода из состава ЦК КП(б) Грузии. Принимая во внимание, что Шария из-за смерти сына находился в момент написания стихов в тяжелом психическом состоянии, его не подвергли более тяжелому наказанию и отправили на преподавательскую работу. Вопрос этот специально рассматривался на Политбюро и столь мягкое по тем временам наказание связано с тем, что Шария был одним из приближенных Берии, который постарался защитить «своего человека».
Несмотря на спад репрессий после кровавых чисток 1937-1938 гг., далеко не всегда оплошности и проступки руководителей оставались без суровых мер наказания и ограничивались лишь снятием с занимаемой должности. Характерный случай произошел с комбригом И.П.Сергеевым. С 1918 г. он, выходец из рабочих, служил в РККА на командных должностях в артиллерийских частях, с 1931 г. преподавал и занимал руководящие посты в военных учебных заведениях. В 1938 г. Сергеев был назначен заместителем председателя Военно-промышленной комиссии при Совнаркоме СССР, а в январе 1939 г., после образования Наркомата боеприпасов СССР, стал наркомом. В марте 1939 г. на XVIII съезде партии его избирают кандидатом в члены ЦК ВКП(б). Не вызывает сомнения, что Сергеев, не имея опыта работы в промышленности, тем более, опыта руководства столь крупным промышленным наркоматом, не смог должным образом организовать работу важнейшей оборонной отрасли в напряженные предвоенные годы. На XVIII партконференции в феврале 1941 г. наркома строго предупредили, что если он не обеспечит плановых поставок боеприпасов, то будет выведен из состава ЦК и снят с работы. Не прошло и двух недель после закрытия конференции, как Сергеева отстранили от работы и отправили преподавать в Военную академию Генштаба, а в конце мая арестовали. Следствие длилось до начала 1942 г., после чего в феврале 1942 г. Особым совещанием при НКВД СССР он был приговорен к смертной казни и расстрелян.
Ожидание неприятностей и напряженная обстановка, в которой действовали руководящие кадры, что зачастую даже не связывалось с опасением понести ответственность за конкретные нарушения, не могли не накладывать отпечатка на облик ответственного руководителя. В первую очередь это влекло за собой формирование особого стиля руководства. Ведь кроме всего прочего, руководитель действовал аналогично по отношению к своим подчиненным, причем степень жесткости его поведения определялись не столько личными качествами, сколько конкретными обстоятельствами, в которых он оказался. При этом сравнительно высокообразованный, обладавший определенным культурным уровнем советский партийно-государственный руководитель действовал, зачастую, методами ничуть не более «цивилизованными», чем его коллега, малограмотный и нахрапистый начальник-самодур.
7. Кадровый состав дипломатической службы
Конкретную реализацию кадровой политики власти рассмотрим на примерах формирования руководящего состава в таких сферах как международные отношения и оборона. Дипломаты и военное руководство традиционно и во всех странах занимали наиболее заметное и престижное положение среди лиц, занятых государственной деятельностью. Партийный аппарат, непосредственно направляя и контролируя все стороны государственной, хозяйственной и культурной жизни, не мог не считаться с первостепенной важностью успешной деятельности дипломатического и военного ведомств, что предопределяло их значение и в советском государстве.
Особое внимание высшего руководства всегда обращалось на дипломатические кадры, широко представленные в основной и контрольно-учетной номенклатуре ЦК. Традиционно, во все времена и во всех странах дипломаты были особенно близки к верховной власти. Если разработчиком стратегии внешней политики, важнейшей функции государства, являлось высшее руководство страны, то дипломатическое ведомство при выработке и реализации дипломатической тактики не могло не обладать на практике довольно широкой сферой самостоятельности. Объективные условия не позволяли строго отделить централизованный характер выработки основных концепций внешней политики и их практическую реализацию. При затруднениях с прямыми контактами между руководителями государств, особенно в те времена, когда непосредственное общение было крайне ограничено расстояниями и несовершенством коммуникаций, информация и связи, которыми обладали дипломаты, позволяли последним существенно корректировать внешнюю политику, изыскивая и реализуя варианты, зачастую не предусмотренные заранее в кремлевских кабинетах.
Таким образом, не обладая формальными полномочиями, руководители и эксперты дипломатического ведомства становились активными деятелями реальной политики. Именно ввиду такой специфики дипломатической службы внешняя политика могла реально воплощаться в жизнь только в результате достаточно самостоятельных дипломатических усилий, что и ставило руководящий состав НКИД в особое положение. При этом стратегические решения оставались за Политбюро либо за Сталиным и его ближайшим окружением.
Начиная с апреля 1937 г. постановлением Политбюро вопросы внешней политики решались постоянной комиссией, созданной для решения срочных вопросов в составе Сталина, Молотова, Ворошилова, Кагановича и Ежова. В 1939 г. вопросы внешней политики решались Сталиным на неформальных совещаниях с участием Молотова, Ворошилова, Кагановича и Жданова. В декабре 1945 г. было принято постановление о Комиссии по внешним делам при Политбюро, или как ее называли «шестерки», в составе Сталина, Молотова, Берии, Микояна, Маленкова и Жданова. Начиная с октября 1946 г. по предложению Сталина постановлением Политбюро Комиссии было поручено, наряду с вопросами внешнеполитического характера, заниматься также вопросами внутреннего строительства и внутренней политики. Комиссия была пополнена председателем Госплана СССР Вознесенским и именовалась отныне «семеркой». Включение в состав «шестерки», затем «семерки» являлось максимальной степенью приближения к высшей власти и лично к вождю народов, что однозначно определяет место этого органа в структуре институтов власти. Именно в комиссии, а не на заседаниях Политбюро, которые в послевоенное время собиралось в полном составе крайне редко, решались ключевые государственные вопросы, в первую очередь вопросы внешней политики.
После XIX съезда партии при Президиуме ЦК КПСС в октябре 1952 г. была создана Комиссия по внешним делам под председательством Маленкова, в состав которой вошло 16 человек. Не все члены новой комиссии являлись членами либо кандидатами в члены Президиума, в заседаниях этого органа даже не планировалось участие самого вождя. По ключевым проблемам внешней политики работа по-прежнему направлялась узким кругом высших руководителей, приближенных к Сталину, вопросы решались самим вождем, как правило, с участием Маленкова, Берии, Булганина и Хрущева, полностью зависящих от его воли.
Во второй половине 1930-ых, оставаясь сравнительно немногочисленным и стабильным, количественный состав дипломатической службы, не считая технических работников, доходил до 1000 чел., причем около 600 дипломатов постоянно работало за границей. В центральный аппарат дипломатического ведомства и в советские представительства за рубежом направлялись особо отобранные работники, к которым помимо партийности и социального происхождения предъявлялись достаточно высокие требования в части образования и знания иностранных языков. Образовательный уровень становился существенным фактором при выборе кандидата на тот или иной пост, так как политическая ответственность и деловая квалификация на дипломатической службе были трудно разделимы. В народном хозяйстве, где с первых лет советской власти широко использовались знания беспартийных «старых специалистов», работавших под надзором и контролем партийных назначенцев, такое разделение осуществлялось более безболезненно.
В первые годы советской власти и особенно в годы НЭПа, когда за рубежом открывались новые полпредства и консульства, на работу в дипломатическое ведомство пришли партийцы с дореволюционным стажем, продолжительное время жившие в эмиграции. Многие из них учились там в университетах, а некоторые получили неплохое образование еще в России. В данном случае удачно сочетались политические требования с деловыми качествами и образовательным уровнем, а также знанием иностранного языка и, что немаловажно, местной обстановки. Были среди дипломатов немногочисленные представители дореволюционной интеллигенции, безоговорочно принявшие советскую власть с первых же дней ее существования и вступившие в ряды РКП(б) в годы Гражданской войны, а также отдельные беспартийные специалисты.
Однако, уже в 1930-ые гг. по мере дальнейшего расширения внешнеполитической активности государства приходилось направлять на дипломатическую работу менее образованных более молодых работников, политические требования к которым, естественно, оставались по-прежнему высокими. Следует подчеркнуть, что в составе нового поколения дипломатов, получивших или завершивших свое образование в годы советской власти, встречались люди, профессионально неплохо подготовленные. Закончив вуз, многие из них дополнительно обучались в аспирантуре и на курсах при Институте мирового хозяйства и мировой политики (ИМХиМП), а также в Институте красной профессуры (ИКП). Являясь основным центром подготовки специалистов в области международных отношений, ИМХиМП, который возглавлял известный экономист Е.С.Варга, ставший в 1939 г. действительным членом АН СССР, давал молодым дипломатам знания в области права, экономики и статистики, дипломатической практики. Особое внимание уделялось изучению языков, по крайней мере двух, в качестве первого языка - немецкого, а также английского и французского. Особое значение знанию иностранных языков придавал нарком М.М.Литвинов.
Одновременно, начиная с 1926 г., в советском дипломатическом ведомстве проходила кампания по выдвижению рабочих. Несмотря на явное сопротивление руководителей НКИД, стремившихся ограничить проникновение недостаточно образованных работников в дипломатию, сюда по партийным путевкам пришло немало «выдвиженцев». К 1933 г. их доля выросла с 5% до 19%. Не все вчерашние рабочие стали кадровыми дипломатами, многих пришлось перевести на другую работу ввиду явной профессиональной непригодности, но некоторым удалось занять второстепенные должности на уровне атташе или вторых секретарей полпредств. Известен случай, когда член партии с 1916 г. Б.Г.Подольский, рабочий из Украины, окончив в 1930 г. курсы марксизма-ленинизма, стал после трехмесячной стажировки первым секретарем полпредства в Токио, а в 1932 был назначен советником полпредства в Польше.
Начиная с 1934 г., по решению Секретариата ЦК ВКП(б) подготовка дипломатических кадров перешла во вновь созданный в системе НКИД СССР Институт подготовки дипломатических и консульских работников. Зачисление проходило через кадровую службу ЦК, что должно было обеспечить политическую надежность молодых дипломатов, имевших к моменту поступления партстаж не менее 5 лет. Необходимо было также иметь диплом о законченном высшем образовании. В середине 1939 г. очередным решением Секретариата ЦК институт был преобразован в Высшую дипломатическую школу (ВДШ) НКИД СССР, причем для возможности использования на дипломатической службе политически надежных партийцев, которые не имели высшего образования, для них был установлен продленный на один год трехлетний срок обучения.
Для подготовки дипломатов, а также журналистов-международников и других сотрудников, работающих в области международных контактов, в 1943 г. в МГУ был создан факультет международных отношений, который в 1944 г. выделился в качестве особого высшего учебного заведения – Московского государственного института международных отношений (МГИМО). С 1950 г. прием студентов в этот вуз полностью перешел на конкурсную основу. Если ВДШ формировала контингент слушателей за счет партийного набора из числа партийных и комсомольских работников, а также специалистов, активно проявивших себя в общественной жизни и заручившихся тем самым поддержки партийных комитетов, то при приеме в МГИМО появилась возможность отобрать способную молодежь, закончившую среднюю школу, обратив особое внимание на общий уровень образованности и знание иностранного языка.
По-прежнему оставалось актуальным требование к безусловной лояльности, что подтверждалось характеристиками с места учебы или работы, а также отсутствием в биографии и происхождении абитуриента каких-либо «настораживающих» моментов, отраженных в подробной анкете, заполняемой при подаче заявления о приеме и тщательно изучаемой и проверяемой. Учитывая престижность дипломатической карьеры, МГИМО стал вузом, где высшее образование стремились получить родственники представителей партийно-государственной элиты. Для того, чтобы не превращать профессию дипломата в занятие, доступное лишь определенной социальной группе, с целью сохранить хотя бы видимость общественной справедливости, в дальнейшем была установлена неофициальная квота для поступления в институт рядовых граждан, предпочтительно детей рабочих и крестьян.
Таким образом, подготовка профессиональных дипломатов была поставлена на более твердую основу, но для ощутимого перелома в уровне подготовки требовалось не только время и даже не смена поколений внешнеполитических работников. Несмотря на наличие свидетельств о высшем образовании, большинство сотрудников наркомата и загранпредставительств представляли собой простых исполнителей, лишенных понимания особенностей сложных международных проблем и не способных к самостоятельному анализу.
Подготовка и в ВДШ, которая продолжала обучать дипломатов, направленных партийными органами, и в МГИМО страдала практически неустранимыми системными изъянами. Уровень развития, а следовательно, преподавания общественных наук отличались характерной для советской системы идеологизированной ограниченностью, что не позволяло дать по-настоящему полноценное образование, достаточное для ориентировки в сложных политических вопросах, обсуждения этих вопросов с иностранными коллегами, составления соответствующих служебных документов. Аналогично обстояло дело и с изучением истории и практики международных отношений. Лишенные учебной практики за рубежом, слушатели и студенты не имели права при этом контактировать с иностранными гражданами, не имели возможности знакомиться с прессой и литературой зарубежных стран.
Не может возникнуть сомнения в том, что для успешной работы явно недостаточно воспитать в дипломате лишь сознание превосходства социалистической системы и советского образа жизни. Проявляемое в обязательном порядке во всех высказываниях, искренних или неискренних, безразлично, и во всех сторонах практической деятельности, оно не могло заменить высокой степени компетентности и способствовать росту квалификации молодого сотрудника. Не могло не мешать успешной деятельности слабое знание условий жизни и реальных общественных настроений, а также недостаточный уровень владения языками, причем не только у молодых, но и сравнительно опытных дипломатов. Ведь не только во время учебы, но даже в процессе самостоятельной работы за рубежом, все они всячески обособлялись от внешнего мира и сосредотачивались на общениях, деловых и личных, внутри советской колонии. Свободные и регулярные контакты дипломата не только не приветствовались и даже в ряде случаев категорически запрещались, но вызывали подозрения у бдительных сотрудников, которые специально в этом отношении инструктировались и обязаны были докладывать о всех замеченных отклонениях в поведении своих коллег от писаных и неписаных правил.
Массовый террор 1937-1938 гг. привел к кардинальному обновлению кадров дипломатического ведомства. Из общего количества сотрудников дипломатической службы, работавших в центральном аппарате и дипломатических представительствах за рубежом, за это время было репрессировано и уволено более трети, причем репрессии особенно сильно ударили по дипломатам-руководителям различного ранга. Ввиду повышения дипломатической активности СССР в предвоенные и военные годы, когда открывались представительства в различных странах и создавались новые структурные подразделения в составе центрального аппарата, штаты НКИД непрерывно увеличивались, что также обостряло кадровую проблему.
Следует отметить, что волна увольнений и арестов затронула НКИД не в большей степени, чем другие ведомства. Длительное время нахождения сотрудников за границей, постоянные контакты с иностранцами и наличие среди дипломатов бывших оппозиционеров, направленных на эту работу после удаления с важнейших партийных и государственных постов, не привело, как это не покажется странным, к повышенному уровню репрессий. Вероятно, трудности с восполнением дипломатических кадров необходимой квалификации заставляли проявлять относительную сдержанность и идти навстречу обращениям в ЦК со стороны наркома М.М.Литвинова и его заместителя В.П.Потемкина. В ряде случаев они защищали своих сотрудников, вплоть до того, что запрещали работающим за границей выезжать по служебным делам в Москву, попадая таким образом в сферу деятельности карательных органов. Руководители внешнеполитического ведомства, сдерживая репрессии, особенно в среде дипломатов, известных за рубежом, стремились также сохранить имидж государства, что является постоянной заботой дипломатии.
Однако, как и в других ведомствах, чистки, обрушившиеся на НКИД, приводили к непреодолимым трудностям в осуществлении дипломатической деятельности. Так после отзыва и ареста в ноябре 1937 г. полпреда Я.Х.Давтяна, а в феврале 1938 г. советника Б.Д.Виноградова возглавить полпредство в Польше, стране, отношения с которой были чрезвычайно важны в общем контексте международных связей, пришлось «назначенцу» П.П.Листопаду, пришедшему в дипломатическое ведомство только в августе 1937 г. В качестве поверенного в делах секретарь полпредства Листопад, который не владел ни одним иностранным языком и не знал практики дипломатической работы, пробыл в Польше до мая 1939 г. В связи с отсутствием необходимой квалификации поверенный в делах избегал любых контактов с внешним миром, а когда вынужден был появляться на какой-то официальной церемонии или заседании, то приходил в сопровождении группы сотрудников и ни с кем, кроме них, даже не разговаривал. Полный паралич дипотношений с Польшей сделал необходимым отправить туда с кратковременной специальной миссией заместителя наркома В.П.Потемкина.
Помимо Польши, в начале 1939 г. вакантными оказались места полпредов еще в восьми столицах, в Вашингтоне, Токио, Бухаресте, Барселоне, Ковно, Копенгагене, Будапеште и Софии. Такое положение, причем не только с полпредами, сложилось как в результате арестов и увольнений, так и в связи с тем, что многие работники не получали разрешений на зарубежную командировку от реорганизованной в 1937 г. Комиссии ЦК ВКП(б) по выездам за границу, которую возглавил секретарь ЦК А.А.Андреев. Ужесточение «проверок» выезжающих либо возвращающихся для продолжения выполнения своих обязанностей проводилось в порядке усиления «бдительности» и была ответной реакцией после бегства ряда дипломатов, причем нескольких высокопоставленных, таких как Ф.Ф.Раскольников, А.Г.Бармин и Ф.Х.Бутенко.
Начиная с 1937 года, но, в основном, в 1938-1940 гг., в центральный аппарат НКИД СССР и представительства за рубежом вместо арестованных и изгнанных за политическую нелояльность, пришли новые люди, сравнительно быстро сделавшие карьеру на этом поприще, ставшие полпредами, а в дальнейшем послами, заведующими отделами НКИД - МИД, заместителями министра иностранных дел, среди них А.М.Александров, С.А.Афанасьев, С.Т.Базаров, В.И.Базыкин, И.Н.Бакулин, А.Е.Богомолов, В.А.Вальков, А.П.Власов, М.Г.Грибанов, А.А.Громыко, Ф.Т.Гусев, Л.М.Замятин, В.Я.Ерофеев, Д.А.Жуков, Д.И.Заикин, Г.Н.Зарубин, А.Н.Капустин, Е.Д.Киселев, С.П.Козырев, А.И.Лаврентьев, А.А.Лаврищев, Я.А.Малик, К.В.Новиков, В.Н.Павлов, Б.Ф.Подцероб, В.А.Рыбаков, И.В.Садчиков, А.А.Солдатов, С.П.Суздалев, В.Г.Трухановский, И.С.Чернышев и др. Обновление кадров, которое проводилось после назначения в 1939 г. наркомом по иностранным делам В.М.Молотова, ознаменовалось удалением со своих постов многих из уцелевших во время репрессий и пополнением рядов дипломатов партийными и советскими работниками, технической интеллигенцией («молотовский призыв»). В результате из 157 человек, занимавших руководящие посты в НКИД в 1940-1946 гг., 85% начали работать там не ранее 1937 г. В итоге целенаправленной политики выдвижения представителей рабочих и крестьян, а также выходцев из рабочих и крестьян, которым оказывалось, как уже отмечалось, предпочтение при получении образования и занятии соответствующих постов, их доля среди работников НКИД в начале 1940-ых гг. превышала 70%.
Как правило, продвижение молодых кандидатов, зарекомендовавших себя в ходе предыдущей партийной либо государственной деятельности и прошедших в ряде случаев учебу в ВДШ, начиналось с ответственной должности в центральном аппарате наркомата. Вслед за этим новый сотрудник направлялся секретарем либо советником полпредства, обычно в одну из стран, на которых он специализировался, работая в центральном аппарате. Через несколько лет, в зависимости от той или иной успешности в карьерном росте, следовало назначение на пост полпреда (посла) либо одного из руководителей отдела наркомата (министерства) с последующими возвращениями на должности послов, а затем - вновь на работу в центральный аппарат.
Характерна карьера В.Н.Павлова, который в 1939 году окончил МЭИ. Буквально на следующий месяц после защиты дипломного проекта он, кандидат в члены партии, был неожиданно вызван в ЦК ВКП (б), где подвергнут экзамену на знание английского и немецкого языка. Иностранными языками Владимир Николаевич владел с детства, что было в те годы для сравнительно молодого человека явлением весьма редким. После краткой беседы с Шаталиным и Маленковым Павлов был доставлен на машине в НКИД и тут же принят Молотовым, который, просмотрев личное дело рекомендованного ЦК сотрудника, назначил его помощником наркома. Работая в аппарате НКИД, Павлов выступал переводчиком при беседах Молотова с иностранными послами, участвовал в качестве переводчика в переговорах Сталина и Молотова с Риббентропом в августе 1939 года, а в декабре того же года стал 1-ым секретарем полпредства СССР в Германии. В 1940 году, в возрасте 25 лет, имея стаж дипломатической службы чуть более одного года, Павлов становится заведующим важнейшим в те годы Центрально-Европейским отделом НКИД СССР. В дальнейшем он занимал другие ответственные дипломатические посты, неоднократно выступал в качестве личного переводчика Сталина и Молотова.
Были, однако, примеры и непродуманных, крайне неудачных кадровых решений. Так А.А.Шкварцев, работавший ранее директором Московского текстильного института и скоропалительно назначенный в 1939 году на ключевую в те годы должность полпреда СССР в Германии, оказался совершенно непригоден к дипломатической службе. Он наделал много ошибок и совершил ряд грубых промахов в работе, но продержался тем не менее больше года до того, как был снят со своего поста, вызвав неудовольствие Молотова своей некомпетентностью. Прослужив затем недолго в аппарате НКИД, Шкварцев навсегда распрощался с дипломатической службой.
Ротация руководящих кадров дипломатического ведомства в предвоенные и послевоенные годы определялась не только арестами, увольнениями и приходом многочисленных новых сотрудников, но и отстранением от активной деятельности ряда видных советских дипломатов «первого призыва». В 1939 г. расстался с постом наркома М.М.Литвинов, который возглавлял ведомство в течение девяти лет. В.М.Молотов, вставший во главе дипломатического ведомства, являлся в те годы ближайшим к Сталину высшим руководителем. Причины такой замены называются самые разные, но несомненно, главной из них стало то обстоятельство, что Литвинов не был ни ставленником, ни человеком, близким к Сталину, поэтому служил в его глазах препятствием для установления полного и единоличного контроля над внешней политикой страны. Лояльность к советскому режиму, обязательная для дипломата, понималась тогда как личная преданность вождю и безусловная поддержка любых его шагов и решений.
Молотов, будучи вторым по авторитету и положению лицом в советской партийно-государственной иерархии, в течение двух лет совмещал свой новый пост с постом председателя, а затем, с мая 1941 года, заместителя председателя Совнаркома СССР. Литвинов, оставаясь на дипломатической службе, более двух лет был не у дел. Учитывая международный авторитет Литвинова и имея в виду установление более тесных союзнических отношений с США, Сталин отправил его в декабре 1941 г. полпредом в Вашингтон, назначив одновременно заместителем наркома. После возвращения в Москву опальный дипломат до своей отставки в 1946 г. занимался подготовкой послевоенных международных соглашений.
Смена руководства наркоматом повлекла за собой и другие кадровые изменения. В 1940 г. закончил свою дипломатическую службу бывший полпред в Греции, Италии и во Франции, а с 1937 г. 1-ый заместитель наркома иностранных дел В.П.Потемкин, который был перемещен на пост наркома просвещения РСФСР. Полпред в Италии Б.Е.Штейн, отозванный в 1939 г., но оставленный в дипломатическом ведомстве, перешел на преподавательскую работу в ВДШ. Также преподавал в ВДШ бывший полпред в США А.А.Трояновский. Вероятно, меньшевистское прошлое этих дипломатов, начавших путь во внешней политике в начале 1920-ых, постоянно подпитывало недоверие к ним со стороны высшего руководства страны. Был направлен преподавать в ВДШ вернувшийся из Бельгии после ее оккупации в 1940 г. полпред Е.В.Рубинин. Нельзя не признать важность укрепления преподавательских кадров образованными и опытными дипломатами, однако, на фоне столь масштабной ротации такое решение не могло стать полезным для дипломатической деятельности, да еще в складывающейся особо напряженной международной обстановке. В том же 1940 г. возвратился в Москву полпред во Франции Я.З.Суриц, который, кстати, в дореволюционные годы также примыкал к меньшевикам. До 1946 г. он числился советником НКИД, а затем полтора года, до разрыва дипотношений с Бразилией, занимал второстепенный по своему положению пост посла в этой стране. В 1948 г. Суриц был уволен в отставку.
Удаление Литвинова и кардинальная смена руководящего состава советской дипломатии сопровождались изменениями в методах работы. Сталин и его окружение считали, что жесткий стиль в международных отношениях, отказ от компромиссов – вот основные черты, которые должны стать отныне преобладающими. Если «литвиновская дипломатия» действовала с помощью возможных компромиссов, то теперь, в обстановке обострившихся противоречий на международной арене, решающее значение стали придавать демонстрации силы и отказу от реакции на внешнее давление. В.М.Молотов и назначенный в 1940 г. его 1-ым заместителем А.Я.Вышинский, который снискал доверие Сталина на посту Прокурора РСФСР, а затем Прокурора СССР, как подбором кандидатов на занятие ответственных постов в своем ведомстве, так и требованиями к подчиненным создавали атмосферу, которая должна была способствовать подобному духу советской дипломатии. В 1949 г., как результат опалы Молотова, кресло министра иностранных дел занял Вышинский.
Неуступчивость внешней политики СССР и бескомпромиссная направленность дипломатических усилий в еще большей степени проявили себя в послевоенные годы. 9 декабря 1945 г. Сталин писал Молотову, Маленкову, Берии, Микояну из Сочи: «Одно время вы поддались нажиму и запугиванию со стороны США, стали колебаться... Но случай помог вам, и вы во время повернули к политике стойкости. Очевидно, имея дело с такими партнерами, как США и Англия, мы не можем добиться чего-либо серьезного, если начнем поддаваться запугиваниям, если проявим колебания. Чтобы добиться чего-либо от таких партнеров, нужно вооружиться политикой стойкости и выдержки.» В духе подобных сталинских наставлений и строилось воспитание дипломатических кадров.
Особая кадровая генерация дипломатов, способных без всяких оговорок и возражений проводить намеченный внешнеполитический курс и нацеленных на бескомпромиссные методы в международных отношениях, формировалась в обстановке ужесточения во всех областях государственной и партийной жизни. При этом длительный период репрессий «большого террора» приучил людей к беспрекословному подчинению указаниям сверху, к постоянной готовности выполнить их без рассуждений и ссылок на какие-то установленные ранее нормы и правила. Что касается центрального аппарата НКИД и советских загранпредставительств, то непосредственно «перетряхиванием» состава сотрудников занимался вновь назначенный в 1939 г. заместителем наркома иностранных дел В.Г.Деканозов, доверенное лицо Берии, бывший до этого заместителем начальника Главного управления госбезопасности НКВД СССР. Уже сама фигура Деканозова указывает на характер и направление, которые приняла кадровая работа в дипломатическом ведомстве. Вскоре после появления в кабинетах наркомата Молотова и Деканозова были уволены и арестованы заведующие отделами НКИД В.Н.Барков, Ф.С.Вейнберг, С.И.Виноградов, М.А.Плоткин, Е.А.Гнедин, а также уволен и позднее арестован поверенный в делах СССР в Германии Г.А.Астахов и некоторые другие ответственные сотрудники. При этом аресты коснулись в этот период, в основном, работников центрального аппарата.
Можно назвать имена только двух ведущих советских дипломатов, работавших с Литвиновым и сохранившихся к началу 1940-ых гг. в качестве активно действующих. Это И.М.Майский, который представлял до 1943 г. интересы СССР в Великобритании и участвовал затем в работе Ялтинской и Потсдамской конференций, а также полпред (посланник) СССР в Швеции А.М.Коллонтай. Как и Литвинов, Майский в 1946 г. отошел от дипломатической работы, занимался научной деятельностью и преподавал в различных вузах. В 1953 г., за две недели до смерти Сталина, он был арестован по обвинению в шпионаже в пользу Великобритании и назван агентом Берии после ареста последнего. В 1955 г. Майского судили и приговорили к шести годам заключения, но не за шпионаж, а всего лишь за «злоупотребление властью», однако, тут же амнистировали с последующей отменой приговора и восстановлением в партии и в звании академика, которое тот носил с 1946 г. Коллонтай, отозванная в 1945 г из Стокгольма, до своей смерти в 1952 г. числилась советником МИДа. Но фактически никакими делами она не занималась, что объясняется, впрочем, состоянием здоровья и возрастом этой старейшей партийной и государственной деятельницы.
Между тем престиж и значение дипломатической службы перед войной и в последующие годы в глазах высшего руководства значительно возросли. Косвенным показателем этих изменений может служить присутствие дипломатов в составе высших партийных органов – ЦК и ЦРК ВКП(б). На партийном съезде в 1939 году в состав ЦК, кроме наркома по иностранным делам М.М.Литвинова, был избран лишь 1-ый заместитель наркома В.П.Потемкин. После партконференции 1941 года, наряду с председателем Совнаркома СССР и наркомом по иностранным делам В.М.Молотовым, дипломаты в составе ЦК и ЦРК оказались представлены гораздо более широко - двумя заместителями наркома А.Я.Вышинским и А.Лозовским, заместителем наркома и одновременно полпредом СССР в Германии В.Г.Деканозовым, послом в Великобритании И.М.Майским и полпредом в Китае А.С.Панюшкиным. На съезде партии в 1952 году, кроме министра иностранных дел Вышинского, в состав ЦК и ЦРК были введены заместитель министра Б.Ф.Подцероб, послы СССР в США Г.Н.Зарубин, Великобритании А.А.Громыко и Китайской народной республике А.С.Панюшкин, постоянный представитель СССР в Совете Безопасности ООН Я.А.Малик и заведующий 2-ым Европейским отделом МИД В.Н.Павлов.
Интересно отметить, что посты полномочных представителей (полпредов), позднее послов, занимали, как правило, кадровые дипломаты, которые прошли определенный служебный путь и вырастали в должностях на дипломатической службе. Как известно, во многих странах подобные должности часто занимают не дипломаты, а политики, причем при смене правящей партии и соответствующем изменении состава правительства происходит массовая замена послов. В Советском Союзе бюрократический государственный и партийный аппарат настолько срослись, что делать различие между партийным и государственным чиновником не имело практического смысла, а назначение на пост руководителя дипломатического представительства профессионала представлялось предпочтительным со всех точек зрения. Характерно, что позднее, в последние годы жизни и после смерти Сталина, должности послов в странах народной демократии, которые позже назывались странами социалистического лагеря, стали занимать ответственные партийные работники, имевшие опыт руководства областными партийными комитетами, руководящей деятельности в центральном аппарате партии, а иногда и в государственных структурах. Предполагалось, что энергичные и достаточно авторитетные партийные работники, имеющие опыт руководящей деятельности, лучше справятся со своими задачами в соцстранах, чем карьерные дипломаты.
Отметим также, в 1947-1952 гг., когда был создан и функционировал Комитет информации, подчиненный вначале Совету министров СССР, а в 1949 году переподчиненный МИДу и объединивший все разведывательные службы, руководителем объединенной резидентуры в данной стране стал по должности посол, назначаемый одновременно и главным резидентом внешней разведки. Речь шла не о работе разведчика «под дипломатической крышей» в ранге атташе либо секретаря посольства, что практикуется практически повсеместно, а использовании в качестве разведчиков самых высокопоставленных профессиональных дипломатов. При этом руководителем внешней разведки становился министр иностранных дел или заместитель министра, назначаемые на должность председателя комитета. Это, с одной стороны, демонстрирует уровень доверия, каким должны были пользоваться дипломатические кадры, а с другой, является иллюстрацией того факта, что в СССР любого функционера использовали таким образом и в таком качестве, как это было необходимо руководству или казалось ему необходимым.
Показательна в этом отношении карьера А.С.Панюшкина. С 17-ти летнего возраста ремонтный рабочий на железной дороге, в 19 лет он поступил на службу в РККА. В 1927 году Панюшкин окончил кавалерийскую школу, в 1938 году Военную академию им.Фрунзе. В 1927 году он вступил в партию и с этого же года проходил службу на командных постах в пограничных войсках ОГПУ – НКВД СССР на Дальнем Востоке. В 1938 году, в разгар «большого террора», его назначают начальником 3-го спецотдела НКВД СССР, который занимался наружным наблюдением, обысками и арестами. Однако, в 1939 году характер служебной деятельности Панюшкина резко меняется – он переходит на дипломатическую службу. Вначале его назначают уполномоченным Совнаркома СССР по заключению торгового соглашения с Китаем. В 1939-44 он полпред (посол) СССР в Китае, одновременно являясь главным резидентом разведки НКВД - НКГБ в этом регионе. Наряду с чисто дипломатическими функциями, Панюшкин являлся эффективным агентом влияния в правительстве Чан Кайши, а также приложил немало усилий для своевременного обеспечения советского руководства политической и военной информацией, особенно в части планов и возможностей нападения Квантунской армии на советский Дальний Восток. С 1944 года Панюшкин переводится в аппарат ЦК ВКП(б) и назначается заместителем заведующего Отделом международной политики, который возглавлял Г.Димитров. В 1947-1952 годах Александр Семенович Панюшкин посол СССР в США и, одновременно, главный резидент внешней разведки в этой стране. В 1952-53 он является послом в Китае. В 1953-1955 годах генерал-майор Панюшкин начальник Первого главного управления (внешняя разведка) КГБ СССР. С 1955 года, вернувшись на работу в аппарат ЦК КПСС, он возглавил Комиссию по выездам за границу, а в 1959 году Отдел кадров дипломатических и внешнеторговых органов. В 1973 году, за год до смерти, Панюшкин вышел на пенсию.
8. Кадровая политика в вооруженных силах
Вооруженные силы, призванные быть непосредственной опорой власти как в сравнительно спокойные, так и, особенно, в кризисные периоды, не могли не находиться под жестким и постоянным контролем. Не забудем также, что вооруженные силы несли важные социально-политические функции, являясь в советском многонациональном государстве школой единого государственного и идеологического сознания для всех, привлекаемых к военной службе. Официальное мировоззрение, внедряемое в тоталитарном государстве средством индокринации, то есть безусловного усвоения, без какого-либо критического восприятия, должно было стать основным «предметом» в этой школе. Военная дисциплина и армейские порядки призваны были именно такому восприятию содействовать.
Всесторонний и каждодневный контроль за деятельностью вооруженных сил осуществляли армейские и флотские политорганы, которые пронизывали все военные структуры. Политуправление – Главное политуправление РККА (РККФ) – Главное политуправление Советской Армии (ВМФ), работавшие на правах военного отдела ЦК ВКП(б), политуправления военных округов (фронтов), политотделы объединений и соединений, а также военных учреждений составляли единую военно-партийную структуру. Единоначалие, необходимое в современной армии, введенное после отмены института военных комиссаров, в какой-то мере ограничивалось вопросами оперативного и административного порядка, в то время как армейские и флотские политорганы несли основную ответственность за воспитательную работу с личным составом, организацию быта, применение системы наказаний и поощрений. При этом руководители вооруженных сил, нарком (министр) и его заместители, командующие видами вооруженных сил и родов войск, командующие важнейшими военными округами, являлись, как правило, членами или кандидатами в члены ЦК ВКП(б). Они непосредственно и напрямую включались тем самым в сферу централизованной партийно-государственной системы на достаточно высоком уровне.
Неизменными оставались и функции госбезопасности как надзирающего и карающего органа. Военная контрразведка на всех уровнях, организационно состоящая в системе НКВД – НКГБ – МГБ СССР, действовала совершенно независимо от военного руководства, подчиняясь собственному начальству. В годы войны Главное управление контрразведки ГУКР «Смерш», выведенное из состава госбезопасности, было подчинено напрямую Сталину как наркому обороны СССР.
Все это, вместе взятое, должно было обеспечить безусловную подконтрольность вооруженных сил тоталитарной власти, исключая саму возможность опасного перерождения военных кругов в самостоятельную политическую силу. Решение данной проблемы сводилась в конечном счете к тому пристальному вниманию, самому различному по своим формам, которое уделялось кадровому составу армии, в первую очередь, в части политического доверия к высшим командирам и начальникам.
Работа по формированию корпуса высших военных руководителей, входящих в основную номенклатуру ЦК, направлялась аппаратом ЦК ВКП(б). С учетом специфики военной службы непосредственное руководство работой кадровых органов управлений и служб Наркомата обороны и военных округов, подбор, выдвижение и персональный учет кадров, подготовка приказов о назначениях и перемещениях командно-начальствующего состава от командиров полков и отдельных батальонов и выше, а также соответствующих им по должности, возлагалось на Управление кадров НКО СССР. В 1941 году после начала военных действий персональный учет среднего и старшего командно-начальствующего состава до командиров полков и отдельных батальонов включительно был передан в введение Главного управления формирования и укомплектования войск НКО СССР. При этом Главное управление кадров НКО СССР, наряду с другими задачами, осуществляло работу по персональному учету высших командиров и начальников, занимавших генеральские должности от командира дивизии и выше. Кадровая работа в вооруженных силах велась под партийным контролем, непосредственно осуществлявшимся соответствующими по уровню армейскими политорганами.
Организационные формы работы с военными кадрами изменялись, но общее наблюдение всегда оставались за ЦК, чем обеспечивалось постоянное централизованное руководство кадровой политикой. Известно в частности, что в октябре 1952 г. при распределении обязанностей среди членов Секретариата ЦК КПСС, с целью усиления влияния партийного центра в вооруженных силах, вновь избранный секретарь ЦК Л.И.Брежнев был специально нацелен исключительно на руководство политорганами армии и флота и ему поручили направлять работу по подбору и расстановке военных кадров.
Кадровая работа в предвоенные годы проходила в сложных условиях. Репрессии и увольнения в период «большого террора», в результате которых вооруженные силы лишились более 45 тыс. командиров различных рангов, привели к серьезному и трудновосполнимому урону. Среди изгнанных из рядов РККА были как арестованные по различным поводам, так и уволенные по причине политического недоверия, невозможности дальнейшего использования, в том числе из-за болезни, а также «вычищенные» ввиду морально-бытового разложения и дисциплинарных нарушений. Целый ряд командиров и политработников был осужден за различные уголовные и должностные преступления. По данным судебной статистики известно, что за так называемые контрреволюционные преступления, обвинения в которых являются признаком политических репрессий, в 1936-1940 годах было арестовано примерно 11,5 тыс. и осуждено более 9,5 тыс. военнослужащих среднего, старшего и высшего командно-начальствующего состава.
Еще во второй половине 1938 года начался пересмотр дел ранее арестованных и уволенных, который набрал силу в 1939 году, в результате чего было возвращено в кадры более 13,3 тыс. человек. Некоторые военнослужащие, приговоренные к различным срокам заключения либо находящиеся под следствием, были тогда освобождены и вернулись в состав РККА. Однако, несмотря на спад репрессий к началу 1939 года, последствия их продолжали оставаться острой проблемой, влияющей на боеготовность РККА.
Репрессивный каток прошелся, в основном, по верхним эшелонам военных кадров, что сделало особенно актуальным проблемы, связанные с наличием опытных командиров в звеньях дивизия – корпус и выше. В ходе репрессий в 1937-1941 годах среди лиц высшего командно-начальствующего состава было уничтожено не менее 800 человек. Нельзя недооценивать нагнетания в этой обстановке атмосферы страха и неуверенности среди командного состава, боязни ответственности за проявление инициативы и принятие нестандартных решений, что резко снижало эффективность руководства.
Существовало и другое, отнюдь не менее важное обстоятельство, предельно обострившее кадровую проблему. Как известно, в 1939 году началось стремительное наращивание численности армии, развертывание новых частей и соединений. Всего за вторую половину 1939 – первую половину 1941 года было вновь сформировано 18 управлений армий, 42 управления стрелковых корпусов, 29 управлений механизированных корпусов, 5 управлений воздушно-десантных корпусов, 125 стрелковых, 61 танковая, 31 моторизованная дивизия, 16 воздушно-десантных бригад, 108 артиллерийских полков и др. части. За этот же период было сформировано 5 управлений авиационных корпусов и 79 авиационных дивизий (в т.ч. 143 авиаполка, из них 13 дальнебомбардировочных). Общая численность вооруженных сил выросла с 1,87 млн. в середине 1939 года до 5,1 млн. в июне 1941 года. Соответственно непрерывно росло количество командно-начальствующего состава, достигнув к январю 1941 численности в 540 тыс. человек (без ВМФ).
Для заполнения многочисленных вакансий еще в 1937-1939 годах были проведены досрочные выпуски курсантов военных училищ и слушателей академий, на высокие должности выдвигались люди, не имевшие соответствующего опыта и подготовки. Известно, что для РККА, как и любой регулярной армии в мирное время, были характерны последовательность и строгий порядок в прохождении службы, что определялось и контролировалось соответствующими кадровыми органами. Так командир полка после определенного срока пребывания на этой должности и при положительной аттестации мог быть назначен заместителем командира или начальником штаба дивизии, но лишь в особых случаях становился сразу командиром дивизии. Чтобы занять должность командира полка, дивизии или командира корпуса, тем более командующего объединением, то есть армейской группой, армией или военным округом, человек должен прослужить от двух до четырех лет в каждом армейском звене, набраться опыта, иначе он просто не справится с возложенными обязанностями. Однако, в условиях нестабильной кадровой политики в стране и армии, когда требовалось в срочном порядке подобрать кандидатов на занятие большого количества ответственных командных должностей, порядок нарушался самым непредсказуемым образом. Соответственно происходило и присвоение воинских званий. Командирам и политработникам присваивались зачастую не очередные звания, а звания через одну ступень. Пик подобных выдвижений пришелся на период с середины 1937 года до конца 1938 года, то есть на время самых масштабных арестов среди лиц высшего комначсостава. В последующие годы стремительный рост вакантных постов привел к дальнейшим беспрецедентным кадровым назначениям и перемещениям в РККА. Вот почему накануне Великой Отечественной войны только 5 из 17 командующих войсками военного округа пробыли на указанной должности более одного года, из 95 командиров стрелковых, кавалерийских и механизированных корпусов - 22, из 198 командиров стрелковых, горнострелковых и моторизованных дивизий - 78. Такое положение с выдвижением военных кадров сказывалось на уровне руководства войсками даже в мирное время.
Наркомат обороны СССР и его кадровые службы пытались принять возможные в этих условиях меры для ликвидации кадрового кризиса. Высокие командные и штабные должности занимали, как правило, командиры, получившие высшее военное образование, то есть закончившие одну из военных академий. К 1940 году в 18 военных академиях родов войск и 8 командных факультетов при гражданских вузах обучалось более 20 тыс. слушателей, что вдвое превышало аналогичную цифру, относящуюся к 1937 году. В 1938 году состоялся первый выпуск Академии Генерального штаба РККА, которая призвана была готовить кадры с широким оперативно-стратегическим кругозором, способные планировать и осуществлять армейские и фронтовые операции. В эту академию принимались специально отобранные лица, имевшие высшее военное образование и занимавшие достаточно высокие должности, такие как начальник штаба корпуса, командир или начальник штаба дивизии и равные им. Однако, некоторые из слушателей первого набора, состоявшего из 138 человек, были досрочно отозваны для занятия вакантных должностей после первого года обучения (среди них известные позднее военачальники А.И.Антонов, И.Х.Баграмян, А.М.Василевский, Н.Ф.Ватутин, М.В.Захаров, М.И.Казаков), значительная часть была арестована в 1937-1938 годах, поэтому только трети удалось полностью завершить программу обучения. Выпускники Академии Генерального штаба, а до войны состоялось четыре выпуска, как правило, заполняли вакансии весьма высокого уровня. При академии были открыты краткосрочные курсы усовершенствования командующих объединениями и командиров корпусов, через которые только в 1939-1940 годах прошло более 400 человек.
При подборе кандидатов на занятие высоких должностей, наряду с образовательными критериями, предпочтение отдавалось командирам, получившим боевой опыт и отличившимся во время боев в Испании - командующий войсками Западного Особого военного округа генерал армии Д.Г.Павлов (окончил в 1928 году Военную академию им.Фрунзе), нарком ВМФ СССР адмирал Н.Г.Кузнецов (окончил в 1932 году Военно-морскую академию), в ходе военных действий в районе реки Халхин-Гол - начальник Генерального штаба генерал армии Г.К.Жуков (окончил в 1930 году курсы начсостава, один из немногих крупных военных руководителей не получил систематического высшего военного образования) и в боях советско-финляндской войны - командующий войсками Киевского Особого военного округа генерал-полковник М.П.Кирпонос (окончил в 1927 Военную академию им.Фрунзе), командующий войсками Прибалтийского Особого военного округа генерал-полковник Ф.И.Кузнецов (окончил в 1928 году ту же академию), командующий войсками Забайкальского военного округа генерал-лейтенант П.А.Курочкин (окончил в 1932 году ту же академию), командующий войсками Закавказского военного округа генерал-лейтенант Д.Т.Козлов (окончил в 1928 году ту же академию). Закончили академию и другие командующие военными округами, занимавшие эту должность перед войной. Еще в 1922 году окончил Военную академию РККА генерал армии И.В.Тюленев, который с 1940 года командовал войсками Московского военного округа, в разные годы окончили Военную академию им.Фрунзе командующий войсками Ленинградского военного округа генерал-лейтенант М.М.Попов, Одесского военного округа генерал-полковник Я.Т.Черевиченко, Приволжского военного округа генерал-лейтенант В.Ф.Герасименко, Северо-Кавказского военного округа генерал-лейтенант И.С.Конев, Харьковского военного округа генерал-лейтенант А.К.Смирнов, Уральского военного округа генерал-лейтенант Ф.А.Ершаков, Сибирского военного округа генерал-лейтенант С.А.Калинин, Архангельского военного округа генерал-лейтенант В.Я.Качалов, Дальневосточного фронта генерал армии И.Р.Апанасенко. Из всех командующих военными округами лишь командующий Орловским военным округом генерал-лейтенант Ф.Н.Ремезов не прошел курса обучения в академии, закончив в 1921 году командирские курсы «Выстрел». Такие же принципы выдвижения действовали при назначении командующих и начальников штабов армий, широкое формирование которых началось в 1939 году, командиров корпусов и дивизий. Так среди 28 командующих армиями, которые были сформированы к началу войны, 21 генерал окончил военные академии, но у семерых военное образование ограничивалось курсами усовершенствования начсостава либо командирскими курсами «Выстрел». Поэтому с некоторыми оговорками можно констатировать, что высший командный состав (генералитет) к началу войны состоял в большинстве из профессионально образованных кадров.
Для подготовки командиров со средним образованием значительно расширялась сеть военных училищ. В 1937 году насчитывалось 10 пехотных училищ, а в 1940 году их было уже 59. Были вновь сформированы танковые, автомобильное, военно-инженерное училища, училище химзащиты, школы пилотов и другие средние военно-учебные заведения. Если в 1937 году функционировало 49 военных училищ, то в 1940 году их насчитывалось 114. В июне 1941 года в 230 училищах Наркомата обороны обучалось более 240 тыс. курсантов. Кроме того на ускоренных шестимесячных курсах из числа сержантов велась подготовка младших лейтенантов, была организована сеть трехмесячных курсов по подготовке командиров запаса. Массовый характер приобрела переподготовка командно-начальствующего состава на различных краткосрочных курсах. Только через курсы «Выстрел», осуществлявших повышение квалификации командиров полкового звена, проходило за полгода до 9000 человек.
Развернув широкомасштабную учебную подготовку командиров, руководство Наркомата обороны надеялось выправить положение с занятием вакантных должностей в войсках и военных учреждениях и повысить квалификацию кадров. Однако, общий образовательный и профессиональный уровень командиров и политработников оставался на низком уровне. Перед войной только 7,1 проц. лиц командно-начальствующего состава имели высшее военное образование, 55,9 проц. – среднее, но 24,6 проц. окончили только различные ускоренные курсы, а 12,4 проц. не имели вообще никакого военного образования. Наличие большого количества командиров с краткосрочной подготовкой оказало негативное влияние на состояние армии, так как именно эти люди на уровне взвод-батальон готовили войска к боям, именно их деятельность в значительной степени не позволяла ощутимо повысить их уровень. Кроме того, и на это следует обратить особое внимание, качество подготовки в нормальных военных учебных заведений также оставляло желать лучшего. Даже те, кто формально получил среднее и даже высшее военное образование, не могли похвастаться уровнем приобретенных знаний и командирских навыков. Комплектование военно-учебных заведений малообразованными лицами, когда партийно-классовые критерии признавались решающими, приводили к низким требованиям в процессе обучения. Положение усугублялось тем, что преподавательский состав также не получил в свое время хорошего образования и не обладал минимально необходимым для преподавателя уровнем. К примеру, даже в академиях работали преподаватели без высшего образования, с крайне низкой общей и военной культурой. Другими словами, сказывались последствия традиционной кадровой политики, особенно ощутимой в армии, направленной на ограничение и изгнание «буржуазных специалистов», опора на выходцев из рабоче-крестьянской среды.
Известно, что армия должна каждодневно заниматься сложной и кропотливой учебной работой, связанной с разносторонним совершенствованием командных и штабных кадров всех уровней. Для этого в предвоенные годы не хватало не только материальных возможностей, но и времени. О каком практическом совершенствовании оперативно-тактического искусства командира стрелковой дивизии, к примеру, могла идти речь, если 60 проц. из них исполняли эти обязанности менее одного года, подавляющую часть своего времени отдавая при этом вместе со своими подчиненными всех уровней не боевой учебе, стесненной нехваткой самых необходимых средств и условий, а хозяйственными работами. Части и соединения, сформированные незадолго до войны либо сменившие места дислокации, своими силами возводили казармы, обустраивали полигоны и стрельбища, занимались благоустройством военных городков и дорожным строительством. В подавляющем большинстве своем эти командиры дивизий точно также не прошли ранее в необходимом объеме практической школы командования полком и руководства штабом дивизии. А ведь именно им предстояло вскоре вступить во главе своих соединений в жестокие сражение с врагом, обладавшим не только несравненно лучшей индивидуальной боевой подготовкой, дисциплинированностью и полевой выучкой всего рядового и командного состава, высоким уровнем организации и оперативно-тактической подготовки всех родов войск, но и двухлетним опытом современной войны. И такое положение было характерно для всей Красной Армии, всех ее подразделений, частей и соединений сверху донизу. Отсутствие достаточной подготовки и разностороннего и реального опыта руководства войсками в современной масштабной маневренной войне привели сразу после начала военных действий к самым трагическим последствиям.
Как известно, еще в 1939-1940 годах, во время советско-финляндской войны, стали очевидны просчеты в строительстве советских вооруженных сил. Тогда же стало явным и неблагополучие с комплектованием войск обученным командным составом различных уровней, готовым решать поставленные задачи в условиях современной войны. Советское руководство пыталось извлечь из опыта этой короткой 104-х дневной, но тяжелой и кровавой «зимней войны» необходимые уроки. Во всяком случае, желая показать потенциальному противнику, что такие уроки получены и необходимые меры для выправления положения принимаются, после окончания военных действий, в мае 1940 года, был снят со своего поста нарком обороны СССР Маршал Советского Союза К.Е.Ворошилов, а в августе того же года и начальник Генерального штаба Маршал Советского Союза Б.М.Шапошников. В представлениях зарубежных наблюдателей, которые анализировали реакцию в Советском Союзе на события «зимней войны», а также в соответствии с естественными выводами многих советских военных, основные решения по строительству вооруженных сил нарком не мог принимать без тесного взаимодействия с начальником Генштаба. Поэтому уход Шапошникова вслед за Ворошиловым стал дополнительным жестом, демонстрирующим решимость добиться перемен и срочно исправить положение в РККА. Следует отметить, что Шапошников, который являлся одним из самых образованных и опытных советских военачальников и пользовался неизменным доверием и уважением вождя, в самом начале войны вернулся на прежнюю должность.
Вслед за сменой руководства началась широкомасштабное перемещение кадров в центральном аппарате НКО СССР и в военных округах. Однако, такие военные руководители как заместитель наркома обороны по вооружению Г.И.Кулик, удостоенный в 1940 году звание Маршала Советского Союза и ставший за участие в финской кампании Героем Советского Союза, сохранили свое положение. К ним можно отнести и командующего войсками Московского военного округа и одновременно заместителя наркома обороны маршала Советского Союза С.М.Буденного. В 1940 году он занял более высокий пост первого заместителя наркома, хотя не принимал непосредственного участие ни в одной из предвоенных боевых кампаний и его опыт военачальника ограничивался командованием 1-ой Конной армией во время Гражданской войны.
Наркомом обороны СССР в мае 1940 года был назначен Маршал Советского Союза С.К.Тимошенко. На заключительном этапе советско-финляндской войны он командовал войсками Северо-Западного фронта и получил звание Героя Советского Союза. В августе начальником Генерального штаба назначили генерала армии К.А.Мерецкова, командовавшего во время этой же войны войсками Ленинградского военного округа и одновременно 7-ой армией и также награжденного звездой Героя. Мерецков не пробыл на своем посту пяти месяцев и был заменен генералом армии Г.К.Жуковым. Таким образом, в течение года перед войной важнейшее военное учреждение, которое недаром называют мозгом армии, возглавляли, сменяя друг друга, три военных деятеля, что негативно сказалось на решении неотложных проблем, связанных с реорганизацией РККА. Такая же кадровая нестабильность была характерна в тот период и для всего аппарата Генштаба. Так например, генерал-лейтенант Н.Ф..Ватутин, занявший важнейшую должность начальника Оперативного управления, проработал только полгода, а назначенный на его место в феврале 1941 года генерал-лейтенант Г.К.Маландин и того меньше – около четырех месяцев. При смене начальства нарушалась преемственность руководства, ряд важнейших документов, на разработку которых уходило много сил и времени, отвергались и начинали разрабатываться с нуля.
Постановлением ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР в июле 1940 года для руководства военным строительством был утвержден Главный военный совет в составе С.К.Тимошенко (председатель), А.А.Жданов, Г.И.Кулик, Б.М.Шапошников, С.М.Буденный, К.А.Мерецков, Г.М.Маленков, Л.З.Мехлис, Я.В.Смушкевич (с заменой П.В.Рычаговым), Г.К.Жуков, Д.Г.Павлов. Состав этого органа, созданного при наркоме обороны, куда наряду с основными руководителями РККА были включены крупные политические деятели, отвечающие за состояние армии, указывает нам на непосредственных руководителей, которые готовили в тот период отпор врагу.
Однако, кадрово-организационные мероприятия не были в состоянии переломить ситуацию в стране и армии. Неблагоприятные обстоятельства, сложившиеся к началу войны, имели не только чисто организационные, но и глубокие социально-экономические корни. Внезапность нападения и численное превосходство противника, оперативно-стратегические просчеты командования, низкий уровень боевой выучки войск, недостатки в комплектовании личным составом и боевой техникой, недостаточное качественное состояние вооружений и многие другие факторы, которые указываются в военно-исторических исследованиях как основные, либо отодвигаются на второй план как менее существенные, безусловно, оказали свое негативное влияние. Однако, «кадровый фактор», отнесенный как к рядовым красноармейцам, так и к младшему, среднему и высшему командно-начальствующему составу РККА, сыграл особую роль. Среди социально-экономических факторов именно он может быть выделен, если не в качестве главного и единственно существенного, но, безусловно, как один из основных. Иначе поражение в приграничных сражениях стало бы не столь сокрушительным, а полоса последовавших военных неудач не столь затяжной и тяжелой.
Положение в вооруженных силах было хорошо известно советскому руководству и лично Сталину, который постоянно и конкретно занимался вопросами военного строительства и делами в оборонной промышленности. Неутешительные результаты инспекторских проверок и другие данные, имевшиеся в распоряжении вождя, не могли не продемонстрировать неготовность РККА к военным действиям, показывали, что крупные мероприятия, проводимые для совершенствования вооруженных сил, не столь эффективны и слишком далеки до своего завершения. Раздражение и крайнее неудовольствие Сталина положением дел выразилось в том, что накануне и в первые дни войны, привыкнув решать конфликтные ситуации репрессиями, он санкционировал арест заместителя наркома обороны Героя Советского Союза генерала армии К.А.Мерецкова, командующего войсками Прибалтийского Особого военного округа генерал-полковника А.Д.Локтионова, бывшего командующего армией и Дальневосточным фронтом, назначенного в 1941 году начальником Управления ПВО РККА, Героя Советского Союза генерал-полковника Г.М.Штерна, начальника Главного управления ВВС РККА и заместителя наркома обороны Героя Советского Союза генерал-лейтенанта авиации П.В.Рычагова, бывшего начальника ВВС РККА, в 1940 году занявшего пост помощника начальника Генерального штаба по ВВС, дважды Героя Советского Союза генерал-лейтенанта авиации Я.В.Смушкевича, бывшего начальника Штаба ВВС РККА, с 1940 года начальника Военно-воздушной академии генерал-лейтенанта авиации Ф.К.Арженухина, командующего ВВС Московского военного округа Героя Советского Союза генерал-лейтенанта авиации П.И.Пумпура, начальника НИИ ВВС летчика-испытателя генерал-майора авиации А.И.Филина, бывшего начальника Разведуправления РККА и заместителя наркома обороны, назначенного в 1940 году с понижением начальником ВВС армии, Героя Советского Союза генерал-лейтенанта авиации И.И.Проскурова и некоторых других. Из всех перечисленных военных деятелей уцелел лишь Мерецков, который вскоре был освобожден из заключения и вновь занял высокие должности в РККА.
На многих из арестованных тогда военных в органах НКВД имелись и ранее соответствующие показания, «выбитые» у подследственных в годы массовых репрессий. Некоторых генералов, принимавших участие в гражданской войне в Испании в 1936-1939 годах, подозревали в контактах с представителями троцкистских организаций, которые развили в те годы энергичную деятельность на испанской земле. Однако, по всей вероятности, решающим фактором, непосредственным поводом для арестов послужила неудовлетворенность Сталина состоянием дел с повышением боеспособности армии в предвоенные месяцы. Репрессии призваны были послужить устрашающим примером для всего руководящего состава РККА. Сталин и его окружение искренне верили, что обстановка страха и всеобщей подозрительности способствует повышению ответственности исполнителей всех ступеней, наведению порядка и гарантирует устойчивость власти, особенно в кризисные моменты, а, следовательно, помогает выправить положение дел. При этом жертвы репрессий выбирались в результате многоходовых интриг в недрах военно-политического руководства, становились попыткой свести личные счеты, устранить конкурентов и укрепить свое личное положение во власти.
Крупные военные неудачи в первые недели войны в очередной раз поставили под удар ряд командиров РККА, которых обвинили в преступной нераспорядительности и неумении руководить войсками. Этим высшее руководство страны пробовало снять с себя вину за поражения в приграничных сражениях и одновременно привычными репрессивными методами воспрепятствовать распространению сомнений и недоверия в мудрость и безошибочность решений, принимаемых в верхах. Были арестованы, судимы и расстреляны командующий Западным фронтом генерал армии Д.Г.Павлов, начальник штаба фронта генерал-майор В.Е.Климовских, начальник связи фронта генерал-майор А.Т.Григорьев, командующий 4-ой армией генерал-майор А.А.Коробков. Кроме широко известного дела, связанного с именами генералов Западного фронта, была арестована большая группа высшего комсостава, в том числе начальник Штаба ВВС РККА генерал-майор авиации П.С.Володин, начальник Управления военных сообщений РККА генерал-лейтенант технических войск Н.И.Трубецкой, начальник Управления связи РККА генерал-майор Н.И.Гапич, заместитель начальника Главного управления политической пропаганды армейский комиссар 2-го ранга Н.И.Борисов, начальник штаба Северо-Западного фронта генерал-лейтенант П.С.Кленов, командующий ВВС Юго-Западного фронта генерал-лейтенант авиации Герой Советского Союза Е.С.Птухин, начальник артиллерии Западного фронта генерал-лейтенант артиллерии Н.А.Клич, начальники штаба 18-ой армии генерал-майор И.Л.Леонович и 27-ой армии генерал-майор Ф.Н.Романов, командиры стрелковых корпусов генерал-лейтенант И.В.Селиванов и генерал-майор И.И.Алексеев, командир механизированного корпуса генерал-майор С.И.Оборин. Многие из арестованных были расстреляны, другие получили длительные лагерные сроки, некоторым удалось освободиться и вернуться в армию.
Особую роль в последующих успехах советских вооруженных сил сыграло повышение мастерства высшего командного состава, выдвижение новых талантливых командиров и военачальников, научившихся эффективно руководить боевыми действиями войск. Опыт поражений и первых трудных побед, приобретенный командованием Красной Армии, способствовал росту оперативно-стратегического искусства и сделал возможным организацию успешных боевых действий в масштабах всего советско-германского фронта. С первых же дней военных действий складывался круг военачальников, которые благодаря успешному руководству войсками выдвигались на все более высокие посты. По-настоящему прославился Маршал Советского Союза Г.К.Жуков. С августа 1942 года он занимал пост заместителя Верховного Главнокомандующего и первого заместителя наркома обороны. В числе крупных военных руководителей довоенного периода, которым в лихую военную годину удалось не уронить свой авторитет в глазах высшего руководства, могут быть названы Маршалы Советского Союза С.К.Тимошенко и К.А.Мерецков, успешно командовавшие войсками фронтов и награжденные в конце войны полководческим орденом «Победа», а также командующий войсками фронта генерал армии И.В.Тюленев, командующий артиллерией РККА Н.Н.Воронов. Военные испытания выдвинули ряд новых талантливых военачальников, которые руководили проведением крупнейших операций и обеспечили победоносное окончание войны. Навсегда вписали себя в историю страны начальник Генштаба Маршал Советского Союза А.М.Василевский, командующие фронтами Маршалы Советского Союза И.С.Конев, К.К.Рокоссовский, Р.Я.Малиновский, Ф.И.Толбухин, Л.А.Говоров, генералы армии, позднее Маршалы Советского Союза А.И.Еременко, И.Х.Баграмян и В.Д.Соколовский, генералы армии И.Е.Петров и И.И.Масленников, а также погибшие генералы армии Н.Ф.Ватутин и И.Д.Черняховский.
После окончания военных действий и расформирования фронтов Конев стал Главкомом сухопутных войск, Василевский остался начальником Генштаба, а в 1949 году был назначен военным министром. Большинство прославленных полководцев получило посты командующих группами войск за рубежом и командующих войсками военных округов. Непосредственное руководство вооруженными силами в 1947-1949 годах было возложено на «штатского маршала» Н.А.Булганина, который с 1939 года занимал должность заместителя председателя Совнаркома СССР и перешел на военную работу с началом войны. Вначале он занимал военно-политические посты, будучи членом Военных советов ряда фронтов, а в 1944 стал заместителем наркома обороны СССР. Назначение Булганина, никогда войсками непосредственно не командовавшего, но пользовавшегося доверием вождя, министром вооруженных сил с присвоением звания Маршала Советского Союза, объясняется опасениями и подозрительностью Сталина. По докладам органов госбезопасности некоторые маршалы и генералы считали себя обиженными либо недостаточной оценкой их вклада в победу, либо тем положением, которое заняли в послевоенные дни. Опасения в лояльности руководящих военных деятелей, которые победоносно завершили небывалую в истории военную кампанию, чувствовали свою силу и при определенных условиях могли реально оспорить сложившуюся монополию на власть, стали причиной опалы Жукова, снискавшего себе громадную популярность в народе и армии, а также серии репрессий, которые обрушились на других известных военных деятелей.
Жуков был снят с должности главнокомандующего Группой советских войск в Германии в июне 1946 года с назначением командующим войсками Одесского военного округа, а вслед за этим переведен командующим войсками второразрядного Уральского военного округа. В 1947 году на очередном пленуме он был выведен из состава ЦК ВКП(б). Более того, в ходе следствия по делам ряда военных деятелей вымогались показания, порочащие Жукова. Маршала, как уже упоминалось, пробовали обвинить и в чисто уголовных преступлениях, связанных с присвоением трофейного имущества. До ареста дело не дошло, слишком высоко стоял в те годы его авторитет. Именно поэтому, убедившись в отсутствии у опального маршала претензий на власть, Сталин посчитал полезным для себя вернуть Жукову часть своего былого расположения, дав указание избрать его делегатом XIX съезда партии. На съезде, состоявшемся в октябре 1952 года, Жуков был избран кандидатом в члены ЦК КПСС.
Одновременно с преследованием Жукова, начиная с 1947 года, были проведены аресты ряда генералов, связанных с ним по службе и пользовавшихся его покровительством, как например, генерал-лейтенанты К.Ф.Телегин и В.В.Крюков. Вместе с последним арестовали и жену, известную певицу, заслуженную артистку РСФСР Л. А.Русланову, известную исполнительницу русских народных песен. Необходимо отметить, что все эти аресты, а также обвинения некоторых других военных, проводились в связи с присвоением трофейных ценностей. Однако, если некоторым из них, как например заместителю наркома, затем министра внутренних дел СССР и уполномоченному МВД в Группе советских войск в Германии И.А.Серову, такие «художества» прощались, то другие «генералы-барахольщики» понесли тяжелое наказание. Принадлежность к некой «военно-номенклатурной группировке», которую по мнению властей составляли генералы, близкие к Жукову, сыграло в этом отношении самую негативную роль.
Жестоко покарали командующего войсками Приволжского военного округа генерал-полковника, Героя Советского Союза В.Н.Гордова, который во время войны не только командовал армией, но в 1942 году некоторое время занимал пост командующего войсками Сталинградского фронта, а также его заместителя бывшего маршала Советского Союза, пониженного в звании до генерал-майора Г.И.Кулика и начальника штаба округа генерал-майора Ф.Т.Рыбальченко. Все они в 1946 году были уволены в отставку, а в 1947 году арестованы. Причиной ареста послужили разговоры, которые, не стесняясь в выражениях, вели между собой генералы, неодобрительно отзываясь о порядках в стране и армии, говорили о вине Сталина в царящих вокруг безобразиях и несправедливостях. Разговоры были зафиксированы органами военной контрразведки с помощью «оперативной техники» прослушивания. Дело расследовалось при личном участии министра государственной безопасности В.С.Абакумова, все трое генералов подвергались пыткам и, обвиненные в организации антисоветской заговорщической группы, были расстреляны в 1950 году.
Приведем еще один пример из этого ряда. В начале 1952 года по т.н. «артиллерийскому делу» был арестован заместитель военного министра СССР маршал артиллерии Н.Д.Яковлев, начальник Главного артиллерийского управления генерал-полковник артиллерии И.И.Волкотрубенко, а также заместитель министра вооружения СССР И.А.Мирзаханов. Министра вооружения Д.Ф.Устинова спасло от ареста лишь особое расположение Сталина. Арестованных обвинили в передаче в серийное производство недоработанной автоматической зенитной пушки.
Таким образом, если в дни военных испытаний главным критерием при проведении кадровой политике в армии была способность того или иного командира обеспечить выполнение поставленных перед ним боевых задач, то в мирные дни вновь оказались в цене иные качества и способности. Демонстративная личная преданность вождю и интриги при выдвижении угодных лиц, а не способности, проявляемые в деле строительства вооруженных сил и повышении их боеготовности стали основными факторами успешной военной карьеры. При этом строгий надзор со стороны органов госбезопасности по твердому убеждению власти оставался постоянным и основным гарантом лояльности армии к руководству страны.
9. Кадровая политика и государственный антисемитизм
Проведение кадровой политики еще в предвоенные годы отмечено появлением первых признаков государственного антисемитизма. Тенденция эта сделалась позднее фактически одним из ее нормативов, так как инспирировалась и направлялась с самых верхов партийно-государственной власти. С большой долей достоверности можно связать ощутимое начало государственного антисемитизма с курсом руководства страны на сближение с нацистской Германией в 1939 году и подписанием договора о ненападении – так называемого пакта Молотов - Риббентроп. Наряду с прочими соображениями, создавая необходимые предварительные условия для советско-германского диалога, Сталин, как уже упоминалось, освободил в мае 1939 года от обязанностей наркома иностранных дел СССР М.М.Литвинова, назначив на этот пост председателя Совнаркома СССР В.М.Молотова. Такой шаг недвусмысленно демонстрировал смену внешнеполитического курса страны. Литвинов, как известно, тяготел к союзу с западными демократиями и являлся энергичным защитником идеи коллективной безопасности. При этом еврейское происхождение снятого с должности наркома должно было послужить дополнительным сигналом нацистским лидерам. Характерен отклик на снятие Литвинова со стороны У.Черчилля: «Еврей Литвинов ушел, и было устранено главное предубеждение Гитлера». По свидетельству Молотова, когда тот заступил на пост наркома, сменив Литвинова, Сталин дал ему четкое и однозначное личное указание: «Убери из наркомата евреев». С этого же времени начинается постепенное вытеснение евреев из аппарата ЦК ВКП(б), а позднее с руководящих постов в других партийно-государственных структурах. Очевидно стремление советского руководства не только создать благоприятный фон для советско-германского сближения, но и его желание опровергнуть утверждения нацистской пропаганды об СССР как «иудейско-коммунистическом царстве».
Последнее обстоятельство принималось в расчет при планировании политических мероприятий и проведении кадровой политики в годы войны и в первые послевоенные годы. С первых же дней военных действий советское руководство оказалось напуганным тем воздействием, которое оказывала на население страны демагогическая нацистская пропаганда, неустанно трубившая, будто война началась из-за еврейского засилия в мире, что славянские народы никогда не были врагами Германии и гнев Гитлера направлен исключительно против евреев, а война ведется ради освобождения народов России от ига евреев и коммунистов. В годы страшного военного бедствия кремлевским вождям казалось очень рискованным для сохранения власти и мобилизации народа для отпора агрессорам предстать в роли защитников евреев. Именно поэтому советская пропаганда старалась замалчивать факты тотального уничтожения евреев, оказавшихся на оккупированной территории, во всяком случае, возможно чаще говорить об убийстве «мирных советских граждан, женщин и детей», ничего не сообщая о национальной принадлежности жертв. Последовательным противником освещения «еврейской темы» в средствах пропаганды выступал, в частности, секретарь ЦК ВКП(б) по идеологии, первый секретарь МК и МГК ВКП(б), начальник Главного политического управления Красной Армии и заместитель наркома обороны СССР А.С.Щербаков.
Сталинская политика по «еврейскому вопросу» определялась также проведением великодержавной линии и развернутым наступлением на интернационалистские традиции коммунистического движения. Как известно, советский патриотизм к тому времени подменятся идеями национального великодержавия, ставка делается на возрождение понятия русского патриотизма. В преддверии грядущих военных испытаний, а тем более, в обстановке начавшейся войны, воспитание народа в таком именно духе представлялось советскому руководству единственной реальной возможностью рассчитывать на успех и победу.
Таким образом, негативное отношение Сталина и советского руководства к «еврейскому присутствию» во властных структурах, общественных организациях, учреждениях науки, культуры и искусства, которое стало проявляться в реальной кадровой политике перед самой войной и усилилось в годы войны, сформировали конкретные политические установки и определенным образом понятые требования момента. При этом, зарождающийся государственный антисемитизм тогда и в дальнейшем имел не только прагматический, но и бесспорный латентный характер. Указанные особенности коренным образом отличали это явление от политики нацистской Германии, где гонения на евреев имели, во-первых, расовую основу и, во-вторых, носили вполне открытый характер, опиравшийся на официальную партийную идеологию и нюренбергские расовые законы.
Послевоенные политические события и изменения в мире наложили свой отпечаток на характер государственного антисемитизма в СССР. Еврейский народ под влиянием испытаний, выпавших на его долю в годы войны, а также под впечатлением образования Государства Израиль все более стал ощущать себя единым народом, что вызвало резко негативную реакцию со стороны Кремля. Советскому руководству стало казаться, что советские евреи превращаются в лиц с «двойным гражданством», для которых зарубежное, в первую очередь американское влияние становится решающим фактором, превращаются в «пятую колонну мирового империализма». Положение обострялось из-за начинавшейся «холодной войны», когда психология «осажденной крепости» и всеобщая подозрительность по отношению к Западу становились определяющим фактором не только пропаганды, но и реальной политики. Не последнюю роль в нарастании в политическом руководстве антиеврейских настроений сыграло и то обстоятельство, что желание определенной части евреев выехать в Израиль представлялось ему совершенно неприемлемым. Помимо чисто материальных потерь, связанных с утратой столь необходимых стране квалифицированных работников, факт массового отъезда людей из социалистической страны, объявленной воплощенной мечтой трудящихся всего мира, не мог не рассматриваться как явный политический урон, таил в себе взрывоопасный потенциал.
Необходимо отметить явно выраженную корреляцию между кадровой политикой и репрессивными акциями, что вообще характерно для сталинского режима. Тем более, в данном случае, когда подозрение в нелояльности неизбежно развязывало руки вездесущим «органам». В послевоенный период, выполняя политический заказ и широко используя ложь и провокации, искусственно создавались причудливые схемы «сионистских» антигосударственных заговоров. Дело Еврейского антифашистского комитета и аресты ведущих деятелей еврейской культуры, процессы против специалистов Московского автозавода им.Сталина и «Метростроя», а также другие подобные акции завершались расстрельными приговорами и длительными сроками заключения. В аппарате МГБ СССР по обвинению в сионистском заговоре были арестованы либо изгнаны все сотрудники – евреи. Так называемое «дело врачей», спровоцировавшее беспрецедентный рост антисемитизма в стране, развалилось и было прекращено только ввиду смерти диктатора. Тяжкие обвинения и репрессии, прицельно направленные против представителей еврейского народа, в свою очередь создавали вполне определенный фон для ужесточения кадровых ущемлений, способствовали окончательному выдавливанию евреев из партийного аппарата, органов государственного управления, армии, ведущих отраслей экономики, науки и культуры, способствовали проявлению антисемитских «инициатив» снизу.
Влияние государственного антисемитизма на кадровую политику демонстрирует персональный состав высших партийных органов и характер его изменений. Для начала обратимся к составу руководящих органов ВКП(б), избранных в 1934 году на XVII съезде партии. Тогда среди членов ЦК, кандидатов в члены ЦК и членов ЦРК (Центральной ревизионной комиссии) ВКП(б) в количестве 161 человека, представлявших собой высший слой партийной номенклатуры, до 20 процентов составляли евреи. В 1939 году в составе соответствующих органов, избранных XVIII съездом партии и насчитывавших 189 человек, процент евреев уменьшился почти до 10. Однако, в данном случае трудно утверждать, что в марте 1939 года, когда окончательно согласовывались списки, за которые должны были проголосовать делегаты съезда, уже заработали механизмы выталкивания евреев из властных структур. Тем более, все члены предыдущего состава руководящих органов, уцелевшие в годы «большого террора», не носившего антисемитской направленности, были включены и в новый состав. Исключением являлся разве что И.И.Шварц, переведенный на низовую хозяйственную работу и уже в силу этого обстоятельства потерявший право претендовать на столь высокое представительство Но самое главное, что обращает на себя внимание, в 1939 году в партийном ареопаге из упомянутых 10 процентов более половины оказались вновь избранными, и это однозначно указывает на продолжавшееся продвижение евреев по номенклатурно-кадровой лестнице.
Картина изменилось сразу же после XVIII съезда ВКП(б) в связи с советско-германским сближением. На состоявшейся в феврале 1941 года XVIII Всесоюзной партконференции персональный состав ЦК и ЦРК был изменен, причем «представительство» евреев уменьшилось до 7 процентов за счет исключения из упомянутых высших партийных органов репрессированного первого секретаря ЦК КП(б) Туркмении Я.А.Чубина, а также снятых со своих постов с понижением в должности наркомов М.М.Литвинова, Н.М.Анцеловича и П.С.Жемчужиной. Вывели также из состава кандидатов в члены ЦК старого большевика Г.Д.Вейнберга, избранного кандидатом в члены ЦК еще в 1930, который в 1929-1937 годах работал секретарем ВЦСПС, но затем, не занимая руководящих постов, оставался в составе ЦК из уважения, вероятно, к его прошлым заслугам. За исключением Литвинова, и то с рядом оговорок, ни один из перечисленных деятелей не может быть причислен к непосредственным жертвам каких-либо антиеврейских акций, так как за рассматриваемый период были значительно понижены в должности либо даже репрессированы и, как следствие, выведены из состава ЦК и другие крупные руководители, вовсе не евреи. Однако, настораживает другое. Несмотря на значительное обновление на партконференции состава высших органов ВКП(б), введение туда более трех десятков новых членов, ни одного партийно-государственного деятеля еврейского происхождения среди них не было. Вот тут уже прослеживается явная тенденция в кадровой политике, которая начала формироваться именно в период советско-германского сближения.
Положение евреев в высших эшелонах власти к концу сталинской эпохи характеризует состав ЦК и ЦРК КПСС, избранный в октябре 1952 на XIX съезде КПСС в количестве 272 человек. В этих высших партийных органах мы находим имена только шести евреев – членов ЦК Л.М.Кагановича (заместитель председателя Совмина СССР), Б.Л.Ванникова (начальник Первого главного управления Совмина СССР), Л.З.Мехлиса (бывший министр госконтроля СССР), М.Б.Митина (философ, шеф-редактор газеты "За прочный мир, за народную демократию!"), а также кандидатов в члены ЦК Б.Д.Двинского (бывший министр заготовок СССР) и Д.Я.Райзера (министр строительства предприятий тяжелой индустрии СССР). При этом звезда Мехлиса, верного сталинского оруженосца, закатилась еще в 1942 году, после поражения советских войск под Керчью, где он являлся представителем Ставки. Мехлис потерял тогда пост начальника Главного политуправления РККА и ему уже не поручались ответственные государственные задания. Только благодаря многолетней близости к вождю, Мехлису удалось до 1950 года продолжать занимать пост министра. В незавидном положении пребывали к тому времени и Двинский, с 1950 работавший в аппарате Совмина СССР после смещения с поста министра, и академик Митин, лишенный в 1944 году важнейшего в идеологической иерархии поста директора Института Маркса-Энгельса-Ленина при ЦК ВКП(б) и отправленный в 1950 году в Бухарест шеф-редактором газеты «За прочный мир, за народную демократию!». Ни тот, ни другой по занимаемому положению, ни Мехлис, ввиду тяжелой болезни отошедший от дел почти за два года до съезда, не могли в то время претендовать на включение в состав высших партийных органов. Однако, личное благорасположение со стороны Сталина к Мехлису, Двинскому и Митину, а также, и это, вероятно, главное, нежелание слишком уж открыто декларировать всеохватный характер антисемитской направленности партийной политики, сделали возможным их сохранение в составе ЦК (Двинский и Митин были впервые избраны в ЦК в 1939 году, а Мехлис еще раньше, в 1934 году). Ведь к 1952 году в руководящих структурах просто не осталось ни одного еврея, занимавшего более-менее видный пост, даже с большой натяжкой достаточный для выдвижения в руководящие органы партии.
Сохранение на высоких партийно-государственных постах Кагановича, вошедшего после съезда и в состав президиума ЦК КПСС, не нуждается в дополнительных пояснениях, ввиду широко известной буквально рабской и безграничной личной преданности его вождю, а также несомненных организаторских способностей, которые демонстрировал этот жестокий и бескомпромиссный руководитель, работая под непосредственным руководством Сталина с самого начала 1920-ых годов. Что же касается Ванникова, то несмотря на кратковременную предвоенную опалу и даже арест, он отличился в годы войны и приобрел в глазах вождя авторитет как крупнейший организатор военной промышленности. Сразу после войны, благодаря покровительству Берии, возглавившему работы по атомному проекту, Ванников занял важнейший в те годы пост и успешно справлялся с непосредственным руководством по созданию ядерного оружия и атомной промышленности. Такими же прагматическими мотивами было продиктовано и единственное, пожалуй, новое выдвижение в высшие эшелоны власти такого руководителя еврейского происхождения, как Райзер. По рекомендации Берии и заместителя председателя Совмина СССР И.Ф.Тевосяна, он был введен в 1950 году в состав правительства. Не исключено, что на утверждение этой кандидатуры подвигли диктатора не только авторитетные рекомендации, но также желание хоть что-то противопоставить обвинениям в государственном антисемитизме, во всяком случае, приберечь совсем не лишний аргумент, который можно вовремя выложить в пропагандистских целях.
Заключение
Благодаря идеологическому и политическому диктату коммунистической партии и государственной монополии в экономике, кадровая номенклатурная система в СССР охватила все стороны жизни страны. Каждый руководитель любого ранга, назначаемый или избираемый, в любых структурах, вплоть до общественных организаций и творческих союзов, входил в состав номенклатуры ЦК партии, ЦК компартии союзной республики, обкома или крайкома партии, райкома партии, наконец. Каждый из этих органов на своем уровне, подбирал, утверждал либо давал согласие на занятие тысяч и тысяч номенклатурных должностей. По расчетам Восленского в составе номенклатуры ЦК КПСС, ЦК компартий союзных республик, крайкомов, обкомов, горкомов и райкомов партии насчитывалось до 250 тыс. человек.
При такой постановке дела номенклатурная система превратилась в главный инструмент реализации тоталитарного режима и личной власти вождя. Отсюда исходит роль самого института номенклатуры с ее писанными и неписанными нормами, стимулами и санкциями, регулирующими соблюдения этих норм. Если «руководящая и направляющая сила» партии была официальной идеологически выдержанной декларацией, пропагандистским штампом, то номенклатура, тщательно скрытая от посторонних глаз, играла роль реально действующего управляющего института советского общества и государства, несущим каркасом советских властных структур, партийных и государственных, фактически слившихся в единый бюрократический аппарат.
Естественно, что принципы кадровой политики с особой последовательностью реализовывались режимом в высших эшелонах власти, а также в таких областях, как дипломатическое и военное ведомства. В последних двух случаях, рассмотренных нами поэтому более подробно, при подборе кадров необходимо было в большей степени, сочетать требование политической преданности с профессиональной подготовленностью. Если в других случаях образование и квалификация могли быть дополнены политическим контролем со стороны лиц, облеченных полным доверием власти, что допускало возможности тех или иных компромиссов в кадровых решениях, то для успешной деятельности от дипломата и командира требовалось их сочетание. Чрезвычайное значение внешнеполитической и военной деятельности для обеспечения устойчивости всей государственной системы также предъявляло повышенные требования к ответственным должностным лицам. Кадровая политика сталинского режима в указанных областях ярко проявлялась в связи с этим своими основными характерными чертами и особенностями.
Тоталитарный сталинский режим осуществлял отбор кадров по вполне определенным критериям, что, безусловно, в значительной степени нивелировало индивидуальность руководителя, позволяя говорить о неких общих чертах их облика. Политика по кадровым вопросам, проводимая Сталиным и его окружением в тесной связи с формированием всей политической системы, направлялась на формирование послушной номенклатуры, интересы которой были полностью подчинены интересам высшей власти. Тем более, осуществив масштабную ротацию руководящих кадров в ходе «большого террора» 1936–1939 гг., сталинский режим этой цели достиг. В случае любых конфликтов из-за несовпадения этих интересов вопросы решались с помощью жестких наказаний и репрессий, а приоритетное место при расстановке кадров отдавалось безусловной преданности политической линии, то есть лично вождю и учителю, и готовности «солдат партии» следовать любым директивным указаниям сверху. Институт номенклатуры, таким образом, являясь организационной основой социально размытого слоя «назначенцев» - управляющих, который, отнюдь не обладая характерными
собенностями, присущими господствующему классу, тем не менее, всегда служил реальной основой устойчивости и дееспособности советской власти.
Руководящие кадры, поднявшиеся и закрепившиеся в этих условиях во властных структурах, не могли не быть людьми в какой-то степени вполне определенными. Однако, при характеристике деловых и личностных качеств «номенклатурщика», мысленно рисуя себе его образ, не следует впадать в крайности, представляя их то как неких монстров, способных на самые неблаговидные и бесчеловечные поступки, то «рыцарями без страха и упрека», гуманистами и борцами за счастье народное. Советские партийно-государственные руководители были людьми разными и по культурному и образовательному уровню, и, что очень важно, по своим нравственным качествам.
Выдвигались среди них готовые на все ради достижения великих целей, были и такие, кто действовал только в угоду собственным личным, причем корыстным интересам. Были люди малообразованные, но талантливые, воспринимавшие знание и опыт в ходе практической деятельности, но были и высокообразованные, дополнявшие полученные знания и воспринятую ими общую культуру способностью эффективно руководить. Были, не следует забывать об этом, лица случайные, поднявшиеся ввиду обстоятельств непонятных, а иногда и постыдных.
Большевики никогда не отказывались от положения о якобы моральности всего, что служит интересам рабочего класса, делу строительства коммунизма. Однако, приложение к реальной жизни этого морально-этического концепта, происходившего в эпоху революционной ломки и последующего правления в экстремальных условиях гражданского и военного противостояния, понималось по-разному. Были жесткие и даже безжалостные по складу характера, были и такие, которые в самых сложных обстоятельствах проявляли, вернее позволяли себе проявить, определенное сочувствие к слабым и гонимым, причем даже в случаях, если они оказывались по другую сторону баррикад. Более того, как правило, советский руководитель сочетал в себе самые противоречивые черты. И трудно согласиться, что даже диктаторский тоталитарный режим был способен привести всех, если так можно выразиться, к одному знаменателю.
Кадровая политика власти сформировала корпус руководителей, обладавших вполне определенными, востребованными сталинским режимом, как принято было выражаться на тогдашнем пропагандистском языке, «политическими и деловыми качествами». Однако утверждение, что все они, уже по факту принадлежности к номенклатуре, являются преступниками, напрямую виновными в трагедии страны, представляется явно внеисторичным. Руководящие деятели партии и государства, действуя в конкретных сложившихся условиях, очень многие и во многих случаях отнюдь не «преступными методами», решали важнейшие государственные задачи, связанные с насущными интересами народа. С другой стороны, нельзя закрывать глаза на преступления режима, которые совершали или к которым были причастны вполне конкретные лица. Поэтому оценка корпуса сталинских руководителей в целом, результатов их деятельности не может быть однозначной.
К сожалению, отечественный исторический дискурс, во всяком случае его сегмент, доступный широкой читающей публике, до сих пор ведется, в основном, представителями двух направлений, которые можно условно назвать либерально-западническим и коммуно-националистическим. Настроенные непримиримо враждебно, создав на крайне политизированной основе две модели развития страны и истолкования ее исторического пути, они не хотели и не хотят не только понять, но даже выслушать до конца доводы своего оппонента. В результате идеологического водораздела создаются как бы две истории одной страны и одного народа. Метод политически нейтрального исторического исследования находится, к сожалению, где-то на периферии, «центристы» своего голоса в исторической науке до сих пор по-настоящему не обрели.
«Баррикадное мышление», групповое и индивидуальное, является одним из основных элементов наследия нашего недавнего прошлого в области гуманитарной культуры. И мало кто замечает, что «непримиримые» по сути дела уравнялись в своей неправоте. Именно по этой причине проблемы кадровой политики, особенностей формирования номенклатуры и деятельности партийно-государственного аппарата, которые могут быть решены только в рамках достоверной картины исторического процесса, до сих пор остаются актуальными, ждущими своего научного решения.
ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА
1. Д.А.Волкогонов. Триумф и трагедия. Политический портрет И.В.Сталина. М., 1989.
2. М.Восленский. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. М., 1991.
3. Е.Г.Гимпельсон. «Орабочивание» советского государственного аппарата: иллюзии и
еальность». «Отечественная история», 2000, N5.
4. Ю.А.Горьков. Кремль. Ставка. Генштаб. Тверь, 1995.
Государственная власть СССР. Высшие органы власти и управления и их руководители (1923-1991). Историко-биографический справочник. Автор-составитель В.Ивкин. М., 1999.
5. С.Дюлен. Сталин и его дипломаты: Советский Союз и Европа, 1930-1939. М., 2009.
6. К.А.Залесский. Империя Сталина. Биографический энциклопедический словарь. М., 2000.
7. Н.А.Зенкович. Самые закрытые люди. Энциклопедия биографий. М., 2004.
8. Л.М.Каганович. Памятные записки рабочего, коммуниста-большевика, профсоюзного,
артийного и советско-государственного работника.. М., 1996.
9. Т.С.Кондратьева. Кормить и править. О власти в России XVI - XX вв. М., 2006.
10. Г.В.Костырченко. Тайная политика Сталина: Власть и антисемитизм. М., 2003.
11. В.Литов. Почему не оказалось замены у Сталина. «Российский кто есть кто», 2003, N1.
12. М.И.Мельтюхов. Репрессии в Красной Армии: итоги новейших исследований.
Отечественная иcтория», 1997, N5.
13. М.И.Мельтюхов. Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу. М, 2000.
14. В.Н.Нефедов. Номенклатура империи: исследования кризиса. Нижний Новгород, 1994.
15. Н.В.Петров, К.В.Скоркин. Кто руководил НКВД. 1934-1941. Справочник. М., 1999.
16. Р.Пихоя. Советский Союз: история власти. 1945-1991. М., 1998.
Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет министров СССР. 1945–1953. [Сборник документов.] М.,
002.
17. Политическое руководство Украины 1938-1989. [Сборник документов.] М., 2006.
18. В.П.Попов. Государственный террор в советской России. 1923-1953. «Отечественные
рхивы», 1992, N2.
19. Н.В.Романовкий. Люди Сталина: Этюд к политическому портрету. «Отечественная
стория», 2000, N4.
20. Советская историография. Под ред. Ю.Н.Афанасьева. М., 1996.
21. Сталинское Политбюро в 30-е годы. [Сборник документов.] М., 1995.
22. Б.А.Старков. Борьба с коррупцией и политические процессы во второй половине 1940
23. О.А.Трояновский. Через годы и расстояния. История одной семьи. М., 1997.
24. Н.Хрущев. Воспоминания. Избранные фрагменты. М., 1997.
25. Н.С.Черушев. 1937: Элита Красной Армии на голгофе. М., 2003.
26. Ф.Чуев. Молотов. Полудержавный властелин. М., 1999.
27. Н.И.Шульгина. «Ленинградское дело»: пора ли снимать кавычки? Мнение архивиста.
Жизнь. Безопасность. Экология», 2009, N1 – 2.