Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
ского развития. Наиболее важным при этом было то, что идею историзма природы человеческой психики, идею преобразования природных механизмов психических процессов в ходе общественно-исторического и онтогенетического развития он ввел в конкретное психологическое исследование. Преобразование это понималось Л. С. Выготским как необходимый результат усвоения человеком продуктов человеческой культуры в процессе его общения с окружающими людьми.
Как известно, Л. С. Выготский положил в основу своих исследований две следующие гипотезы: гипотезу об опосредствованном харакатере психических функций человека и гипотезу о происхождении внутренних умственных процессов из деятельности первоначально внешней и «интерпсихологической».
Согласно первой из этих гипотез, специфически человеческие особенности психики возникают вследствие того, что прежде непосредственные, «натуральные» процессы превращаются в опосредствованные благодаря включению в поведение промежуточного звена («стимула—средства»). В результате в мозгу происходит объединение простых элементов в новую «единицу». Возникает целостный процесс по схеме.
где А—Б символизирует оформившийся опосредствованный процесс, а А —X и X —Б —элементарные связи, образующиеся в порядке замыкания обычных условных рефлексов. Например, при опосредствованном запоминании замыкающиеся элементарные связи структурно объединяются посредством мнемотехнического знака X; в других случаях эта роль осуществляется словом75.
75 L. S. V у g о t s k i. The Problem of the Cultural Development of the Child. «Journal of Genetic Psychology», 1929, No. 3.
350
Таким образом, своеобразие психической деятельности человека по сравнению с деятельностью животных Л. С. Выготский видел не только в количественном ее усложнении и не только в том, что меняется само отражаемое ею объективное содержание, а прежде всего в изменении ее строения.
Принципиальное значение имела и вторая гипотеза, одновременно выдвигавшаяся Л. С. Выготским, согласно которой опосредствованная структура психического процесса первоначально формируется в условиях, когда посредствующее звено имеет форму внешнего стимула (и, следовательно, когда внешнюю форму имеет также соответствующий процесс). Это положение позволило понять социальное происхождение новой структуры, не возникающей изнутри и не изобретающейся, а необходимо формирующейся в общении, которое у человека всегда является опосредствованным. Так, например, процесс произвольного «пуска в ходе действия» первоначально опосредствуется внешним сигналом, при помощи которого другой человек воздействует на поведение субъекта, выполняющего данное действие. Опосредствованная структура характеризует на этом этапе формирования не процесс, осуществляемый самим действующим субъектом, а соответствующий «интерпсихологический» процесс, т. е. процесс в целом, в котором участвует как человек, дающий сигнал, так и человек, реагирующий на него выполнением действия. Только впоследствии, когда в аналогичной ситуации пусковой сигнал начинает продуцироваться самим действующим субъектом («самокоманда»), опосредствованный характер приобретает процесс теперь уже «интрапсихологический», т. е. целиком осуществляемый одним человеком: возникает элементарная структура произвольного, волевого акта.
Иначе говоря, опосредствованная структура психических процессов всегда возникает на основе усвоения индивидуальным человеком таких форм поведения, которые первоначально складываются как формы поведения непосредствено социального. При этом индивид овладевает тем звеном («стимулом —средством»), которое опосредствует данный процесс, будь то вещественное средство (орудие), или общественно выработанные словесные понятия, или какие-нибудь другие знаки. Таким образом, в психологию вводилось еще одно капитальное
351
положение —положение о том, что главный механизм развития психики человека есть механизм усвоения социальных, исторически сложившихся видов и форм деятельности. Так как при этом деятельность может происходить только в ее внешнем выражении, то допускалось, что усвоенные в их внешней форме процессы далее преобразуются в процессы внутренние, умственные.
Следует, однако, сказать, что идеи, выдвинутые в свое время Л. С. Выготским, отнюдь не представляли собой завершенной психологической системы. Они выражали скорее подход к проблеме, чем ее решение76.
Другой аспект принципа историзма психики человека составила разработка проблемы сознания и деятельности. Постановка этой проблемы имела своим прямым источником учение Маркса об изменении природы человека в процессе развития материальной и духовной деятельности общества. Важной вехой на пути разработки этой проблемы была появившаяся в 1934 г. статья С. Л. Рубинштейна, посвященная проблемам психологии в трудах К. Маркса 77. К сожалению, она не привлекла к себе того внимания, которого она заслуживала 78.
Позднее, опираясь на известное высказывание Маркса о промышленности как о «чувственно предлежащей перед нами психологии», С. Л. Рубинштейн выступил в «Основах психологии» (1935) с положением о том, что психология изучает психологические особенности деятельности, что она «включает в область своего изучения и деятельность, или поведение»79. Эта формулировка была, однако, затем изменена автором. В своей теоретической статье 1940 г. он настаивал на той мысли, что психология изучает «не психику и деятельность, а пси-
7в Более подробный анализ и оценка работ Л. С. Выготского даны во вступительной статье А. Н. Леонтьева и А. Р. Лурия к последнему изданию их (Л. С. Выготский. Избранные психологические исследования. М., 1956); см. также А. Н. Леонтьев. Л. С. Выготский. «Современная психоневрология», 1934, № 6.
77 См. С. Л. Рубинштейн. Проблемы психологии в трудах К. Маркса. «Психотехника», 1934.
78 Важное принципиальное значение этой статьи отмечалось, насколько мне известно, только в одной обзорно-исторической работе (Б. М. Тепло в. Советская психологическая наука за 30 лет. М., 1947).
79 С. Л. Рубинштейн. Основы психологии. М, 1935, стр. 52.
352
хику в деятельности», что «всякая психология, которая понимает, что она делает, изучает психику и только психику» 80. И хотя в последующих работах автор неоднократно вносил разъяснения, которые предупреждали возможность упрощенного толкования этих положений81 они все же часто понимались так, что почти полностью теряли свой принципиальный смысл. Происходила их подмена по существу другим положением, а именно что психические процессы проявляются в деятельности и зависят от деятельности —позиция, характерная, например, для вузовских учебников того времени.
Этой позиции противостоял по преимуществу генетический, исторический подход к проблеме психической деятельности, продолжавший в этом отношении линию Выготского. Подход этот нашел свое выражение во взгляде на психическую деятельность как на особую форму деятельности —продукт и дериват развития материальной жизни, внешней материальной деятельности, которая преобразуется в ходе общественно-исторического развития во внутреннюю деятельность, в деятельность сознания; при этом в качестве центральной оставалась задача исследования строения деятельности и ее интериоризации.
Нужно отметить, что в исследованиях, направленных на разработку проблемы деятельности, как, впрочем, и в большинстве других психологических работ 40-х годов, значительно меньше внимания уделялось физиологическим механизмам, меньше, чем, например, в первых «культурно-исторических» работ Л. С. Выготского. Поэтому последовавшее позже подчеркивание значения для психологии физиологии высшей нервной деятельности, созданной И. П. Павловым, поставило разработку проблемы общественно-исторической природы психики человека перед очень серьезными затруднениями, которые, естественно, сразу не могли быть преодолены.
Более того, эта основная проблема марксистской психологии оказалась как бы отодвинутой на второй план.
80 С. Л. Р у б инштейн. Мысли о психологии. «Ученые записки Ленинградского педагогического института имени А. И Герцена», т. XXXIV. Л., 1940, стр. 13.
81 См. С. Л. Рубинштейн. Основы общей психологии. М., 1948.
12 Закал 594
353
Разработка ее была ограничена преимущественно изучением роли речи (второй сигнальной системы) в поведении. При этом, конечно, общий тезис об историзме, об общественной сущности человека и его сознания сохранялся, но лишь декларативно и преимущественно по отношению к таким проблемам психологии, как проблема социальных черт личности, высших чувств, моральной воли и т. п.
Таким образом, снова возникла двоякая, но, как показывает весь опыт научной психологии, в действительности мнимая альтернатива. Во-первых, возможность психологического исследования, так сказать, «сверху», от изучения наиболее сложных, специально человеческих проблем. Однако здесь исследование неизбежно входит с самого начала в круг чисто описательных понятий, которые могут быть поставлены в связь с объяснительными понятиями, относящимися к механизмам более элементарных процессов лишь ценой совершенно произвольных толкований.
Во-вторых, это возможность двигаться «снизу», от исследования аналитически или генетически выделенных наиболее простых отношений и процессов. Таковы, если исходить из учения Павлова, сигнальные отношения и соответственно процессы образования условных связей или ассоциаций. Можно, конечно, при этом требовать от исследователя, чтобы он не терял из виду, что человек является существом социальным и т. п., но это требование не может быть реально выполнено по той простой причине, что основные понятия берутся при этом из принципиально другой системы отношений, чем система отношений человек —общество. Поэтому усилия, направленные на то, чтобы усложнить и обогатить эти понятия применительно к человеку, внося, например, в понятие приспособления признак активности, а в понятие среды —качество социальности, классовости и тоже активности (имея в виду целенаправленные, воспитательные воздействия на индивидов) и т. п., не могут радикально разрешить вопроса и привести к преодолению раздвоения психологии. Последнее, кстати сказать, стало до такой степени привычным, что в одной из сравнительно недавно опубликованных статей, посвященных дискуссии по психологии, была даже сделана попытка теоретически оправдать разделение психологических проблем на два
354
рода: на проблемы, разрабатываемые на основе учения И. П. Павлова, и проблемы, разрабатываемые на основе исторического материализма 82. Действительная же задача, конечно, состоит, наоборот, в том, чтобы распространить единый подход на все проблемы психологии человека и таким образом включить их в систему единой науки.
Сейчас эта задача приобретает, как я думаю, особенно актуальное значение, так как отказ от ее решения создает в психологии условия для развития таких тенденций, которые объективно обосновывают натуралистические, позитивистские концепции.
4. Индивид и среда, человек и общество
Нет надобности говорить о тех реальных преимуществах, которые дает подход к психологическим проблемам «снизу», со стороны элементарных механизмов. Однако подход этот, как мы видели, наталкивается на серьезные противоречия.
Главное из них возникает при попытке рассматривать поведение человека в рамках классической проблемы приспособления, уравновешивания с внешней средой. Противоречие это состоит в том, что, с одной стороны, психологическое исследование, идущее в рамках проблемы взаимодействия организма и среды, дает явно ограниченные и уже в силу одного этого фактически неадекватные результаты; с другой стороны, мы не можем просто игнорировать эту проблему: ведь человек есть природное существо и он, разумеется, не изъят из взаимодействия со средой. Поэтому мы не можем поставить вопрос так: сохранить или отбросить в психологии человека эту проблему? Вопрос должен стоять иначе: как вопрос о том, в чем заключается новое содержание проблемы «организм —среда» применительно к человеку, т. е. когда главным вопросом становится вопрос об отношении «человек —общество».
Однако, как показывает весь опыт усилий, направленных на то, чтобы найти новое содержание проблемы
82 См. «О философских вопросах психологии». «Вопросы философии», 1954, № 4, стр. 182—.
12*
355
организма и среды, адекватное уровню человека, это невозможно сделать, оставаясь в пределах только данной проблемы. Для того чтобы подойти к ней на этом новом уровне, нужно в первую очередь рассмотреть проблему соотношения свойств вида и образующих его особей, индивидов.
Так как проблема вида и индивида обычно вовсе не ставится в психологии, то необходимо прежде кратко остановиться на содержании этой проблемы как общебиологической.
Наиболее простое, описательное определение вида состоит в том, что вид —это группа наиболее близких между собой существ. Эволюционная теория внесла в понимание вида филогенетический смысл: вид есть этап развития, отражение всей предшествующей эволюции83.
Реальность существования вида как филогенетического явления заключается в том, что свойства вида наследственно передаются из поколения в поколение и воспроизводятся отдельными организмами данного вида. «Если бы не было наследственности, то не было бы и вида. Все особи, относимые нами к одному виду именно потому и принадлежат к нему, что связаны некоторой суммой общих всем им свойств, унаследованной от общего родоначальника» 84.
С другой стороны, со стороны организма, отдельные организмы (особи) в их отношении к своему виду представляют собой воспроизведение его свойств. Такое воспроизведение есть необходимая и общая всем организмам черта. В этом и выражается их природа. Таким образом, вопрос о природе всякого живого существа есть вопрос о присущих ему свойствах, в которых выражаются особенности его вида. Иначе говоря, природа индивида определяется его принадлежностью к виду и представляет собой отражение достижений определенного этапа филогенетического развития.
С этой точки зрения онтогенетическое развитие организма, которое совершается в процессе их взаимоотношения со средой, есть не что иное, как реализация их видовых свойств. Поэтому —что очень важно подчеркнуть, имея в виду упрощенные позиции некоторых авто-
83 Ч. Дарвин. Происхождение видов. М., 1952, стр. 218.
84 В. Л. Комаров. Учение о виде у растений. М., 1944. стр. 207.
356
ров, —рассмотрение взаимодействия отдельных организмов с внешней средой безотносительно к их природе представляет собой совершенно незаконную абстракцию. Ведь то, что является для организма его средой, и то, как эта среда выступает для него, зависит от природы данного организма; от природы организма зависят и те изменения его, которые могут возникнуть онтогенетически, под влиянием среды. Благодаря этому и сохраняется преемственность поколений, движение филогенетического развития.
Человеческий индивид, как и всякое живое существо, тоже выражает в свойственных ему особенностях черты своего вида —достижения развития предшествующих поколений.
Когда мы говорим, что человеку специфически присущи такие-то и такие-то формы поведения, речь, сознание и т. д., то мы имеем в виду именно особенности, сформировавшиеся филогенетически, в ходе развития человека как вида «человек», как человеческого рода (Menschengattung, Маркс).
Итак, задача состоит в том, чтобы подойти к объяснению специфических особенностей индивидуального человека, его деятельности и психики со стороны анализа соотношения и связи этих особенностей с достижениями развития предшествующих поколений людей, общества.
Как известно, именно со стороны этого сооотношения Маркс впервые дал научный анализ природы человека как естественного и вместе с тем общественного существа, и это было открытием, имеющим для психологии величайшее значение.
5. Биологическое и общественно-историческое развитие человека
До сих пор еще достаточно широко распространено представление о филогенетическом развитии человека как о непрерывно идущем процессе, управляемом действием законов биологической эволюции. Описания ископаемых людей начиная от древнейших создают на первый, поверхностный взгляд достаточно убедительную картину прогрессивных морфологических изменений, которые происходят вплоть до современного человека и будут продолжаться дальше, может быть даже с пер-
357
спективой появления нового вида людей —неких Hominum futurorum.
Такое представление связано с убеждением, что эволюция человека, подчиняющаяся биологическим законам, распространяется на все этапы его филогенетического развития, включая и этап его развития в условиях общества. Оно предполагает, что и в этих условиях продолжается отбор и наследование биологических особенностей, обеспечивающих дальнейшее приспособление человека к требованиям общества.
Современная передовая палеоантропология, однако, решительно противостоит этому представлению об антропогенезе, равно как и неизбежно вытекающим из него грубо биологизаторским выводам.
Важнейшим вкладом в научную теорию антропогенеза явилось учение о том, что филогенетическое развитие человека образует ряд сменяющих друг друга принципиально различных стадий, на которых действуют разные законы 85.
Первая из этих стадий представляет собой стадию подготовки перехода к человеку. Она начинается в позднем третичном периоде и продолжается до начала четвертичного, когда появляется питекантроп. Представители этой стадии —австралопитеки —были обезьянами, которые вели наземный и стадный образ жизни; им было свойственно прямохождение и способность к сложным ручным операциям, что делало возможным применение грубых не обрабатываемых еще орудий. Сложные внутристадиые отношения требуют допустить у них существование также и элементарных средств общения.
Вторая стадия —стадия питекантропа (протерантропа) — и следующая за ней стадия неандертальца (палеоантропа) представляют собой стадии, которые можно назвать переходными к человеку современного типа (неоантропу).
Качественная грань, которая отделяет эти стадии от предшествующей подготовительной стадии, состоит в том, что у питекантропов возникает изготовление орудий и примитивная совместная деятельность с помощью
85 См. Я. Я. Р о г и н с к и й, М. Г. Левин. Основы антропологии. М, 1955, стр. 296.
358
орудий, т. е. формируются зачаточные формы труда и общества. А это принципиально меняет самый ход развития.
Единственными законами развития на стадии австралопитеков были законы биологической эволюции. Эти законы сохраняют свою силу также на стадиях протерантропа и палеоантропа. Развитие и на этих стадиях создает целый ряд хорошо известных морфологических изменений, в частности значительные изменения эндокраниума —слепка внутренней полости мозгового отдела черепа 86.
При этом те наследственно закрепляющиеся морфологические изменения, которые происходили в связи с развитием трудовой деятельности и речевого общения, т. е. под влиянием уже социальных факторов, также, разумеется, подчинялись собственно биологическим законам. Другое дело —развитие самого общественного производства и всех тех явлений, которые оно порождает. Здесь возникает сфера исключительного действия совершенно новых, а именно социальных, общественно-исторических законов.
Индивиды, ставшие теперь субъектами общественного процесса, подчинялись, таким образом, одновременно и действию биологических законов (в силу которых происходили дальнейшие морфологические изменения их, требуемые развитием производства и общения), и действию законов социальных (управляющих развитием самого общественного производства). Можно сказать, что на этих переходных стадиях проявление новых, социальных законов оставалось еще ограниченным успехами биологического развития, в процессе которого формировался собственно человек —Homo sapiens. Чем дальше шел этот процесс, тем больший простор получали для своего проявления социальные законы и тем менее темпы социального развития человека зависели от темпов его биологического развития 87.
Второй переломный момент в филогенезе человека
86 F. Tilney. The Brain from Ape to Man, v. 2, 1928; M. Ф. Н е с т у p x. Происхождение человека. М., 1958.
87 Как это подчеркивает Я. Я. Рогинский, речь идет здесь именно о разных законах, действующих в разных сферах, а отнюдь не о каких-то промежуточных, смешанных биосоциальных законах (Я. Я. Рогинский, М. Г. Левин. Основы антрополог»» М., 1955, стр. 316).
359
наступает при переходе к стадии неоантропа, т. е. к стадии биологически вполне сформировавшегося человека —человека современного типа. Этот перелом выражается в том, что общественно-историческое развитие человека полностью освобождается от своей прежней зависимости от его морфологического развития. Возникает эра господства единственно социальных законов.
«По ту сторону границы, т. е. у формировавшегося человека, его трудовая деятельность имела теснейшее отношение к его морфологической эволюции. По эту сторону границы, т. е. у современного «готового» человека, его трудовая деятельность протекает без всякого отношения к его морфологическому прогрессу»88 (Я. Я. Рогинский).
Таким образом, начиная от краманьонского человека, т. е. человека в собственном смысле, люди уже обладают всеми морфологическими свойствами, которые необходимы для процесса дальнейшего безграничного общественно-исторического развития человека —процесса, теперь уже не требующего каких-либо изменений его наследственной природы. Таким действительно и является фактический ход развития человека на протяжении тех десятков тысячелетий, которые отделяют нас от первых представителей вида Homo sapiens: с одной стороны, необыкновенные, не имеющие себе равных по значительности и по все более возрастающим темпам изменения условий и образа жизни человека; с другой стороны, устойчивость его видовых морфологических особенностей, изменчивость которых не выходит за пределы вариантов, не имеющих социально существенного приспособительного значения 89.
Значит ли это, однако, что на уровне человека происходит остановка всякого филогенетического развития?
88 Я. Я. Р о г и н с к и й, М. Г. Л е в и н. Основы антропологии, стр. 319.
88 Причиной остановки у человека процесса морфогенеза является, конечно, не прекращение действия закона биологической изменчивости и наследственности, а лишь прекращение отбора в борьбе за существование. «Учение о борьбе за существование,—писал К. А. Тимирязев,—останавливается на пороге культурной истории. Вся разумная деятельность человека одна борьба —с борьбой за существование» (К. А. Тимирязев. Избранные сочинения в четырех томах, т. III. M., 1949, стр. 596).
360
Что природа человека как выразителя своего вида, раз сложившись, далее не меняется?
Если признать это, то тогда необходимо также признать и то, что способности и функции, свойственные современным людям, например тончайший фонематический слух или способность логического мышления и т. д., —что все это является продуктом онтогенетических функциональных изменений (А. Н. Северцов), не зависящих от достижений развития вида, от достижений развития предшествующих поколений.
Несостоятельность такого допущения очевидна.
Общение посредством языка или способность применять инструменты и орудия, конечно, тоже передаются от поколения к поколению и в этом смысле представляют собой видовые человеческие свойства. Индивид, у которого в силу тех или иных причин онтогенетически не сформировались такого рода свойства (случаи вроде знаменитого Каспара Гаузера, время от времени описываемые в литературе), не может считаться выразителем черт современного человека, как бы мало он ни отличался от него своими морфологическими признаками.
Человек необходимо реализует в процессе онтогенетического развития достижения своего вида, в том числе и накопленные на протяжении общественно-исторической эры. Однако форма, в которой накапливаются и закрепляются достижения общественно-исторического развития человечества, коренным образом отличается от биологической формы накопления и фиксации филогенетически сложившихся свойств. Соответственно коренным образом отличается также и форма передачи достижений исторического развития человечества отдельным индивидам.
Таким образом, проблема соотношения свойств вида и индивида на уровне человека сохраняется, но она приобретает совершенно иное содержание. Особенности этого соотношения у человека нам и надлежит теперь рассмотреть.
6. Проблема присвоения человеком общественно-исторического опыта
На протяжении своей истории человечество развило величайшие духовные силы и способности. Тысячелетия
361
общественной истории дали в этом отношении бесконечно больше, чем миллионы лет биологической эволюции. Достижения в развитии способностей и свойств человека накапливались, передаваясь от поколения к поколению. Следовательно, эти достижения необходимо должны были закрепляться. Но мы уже видели, что в эру господства социальных законов они не закреплялись в морфологических особенностях, в форме наследственно фиксируемых изменений. Они закреплялись в особой, а именно во внешней («экзотерической») форме.
Эта новая форма накопления филогенетического опыта оказалась возможной у человека в силу того, что в отличие от деятельности животных специфически человеческая деятельность имеет продуктивный характер. Такова прежде всего основная деятельность людей —их трудовая деятельность.
Труд, осуществляя процесс производства (в обеих его формах —материальной и духовной), запечатлевается в своем продукте. «То, что на стороне рабочего, —говорил Маркс, —проявлялось в форме деятельности [Unruhe], теперь на стороне продукта выступает в форме покоящегося свойства [ruhende Eigenschaft], в форме бытия» 90.
Процесс превращения труда из формы деятельности в форму бытия (или предметности —Gegenstanlichkeit) молено рассматривать с разных сторон и в разных отношениях. Можно рассматривать его со стороны количества затрачиваемой рабочей силы и в отношении к количеству произведенного продукта, абстрагируясь от конкретного содержания труда. Но можно рассматривать этот процес со стороны самого содержания трудовой деятельности в его отношении к производящим индивидам, отвлекаясь от других его сторон и отношений. Тогда указанное превращение выступит перед нами как процесс воплощения, опредмечивания в продуктах деятельности людей их духовных сил и способностей, а история материальной и духовной культуры человечества —как процесс, который во внешней, предметной, форме выражает достижения развития способностей человеческого рода. С этой точки зрения каждый шаг в усовершенствовании и утончении, например, орудий и инструментов может рассматриваться как выражающий
90 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 192.
362
и закрепляющий в себе известную ступень развития психомоторных функций человеческой руки, усложнение фонетики языков — как выражение развития артикуляторных способностей и речевого слуха, прогресс в произведениях искусств —как выражение эстетического развития человечества и т. д. Даже в обыкновенной материальной промышленности под видом внешних вещей мы имеем перед собой опредмеченные человеческие способности или опредмеченные «сущностные силы» человека (Wesenskrafte des Menschen).
Нужно особенно подчеркнуть, что при этом речь идет о психических способностях людей. Хотя та совокупность способностей, которую человек пускает в ход в процессе труда и которая запечатлевается в его продукте, необходимо включает в себя также и его физические силы и способности, однако эти последние лишь практически реализуют ту специфическую сторону трудовой деятельности человека, которая выражает ее психологическое содержание. Поэтому Маркс говорит о предметном бытии промышленности как о чувственно представшей перед нами психологии и далее пишет: «Такая психология, для которой эта книга, т. е. как раз чувственно наиболее осязательная, наиболее доступная часть истории, закрыта, не может стать действительно содержательной и реальной наукой» 91.
Эта мысль Маркса часто цитировалась в нашей психологической литературе, но ей обычно придавался суженный, по преимуществу исторический, генетический смысл. В действительности же она имеет для научной психологии общее и притом решающее значение. Значение это в полной мере выступает при рассмотрении другой стороны процесса —при рассмотрении его не со стороны опредмечивания (Vergegenstandigung) человеческих способностей, а со стороны их присвоения (Aneignung) индивидами.
В процессе своего онтогенетического развития 92 человек вступает в особые, специфические отношения с окружающим его миром предметов и явлений, которые созданы предшествующими поколениями людей. Специ-
91 К. Маркс и ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 595.
92 Я имею в виду здесь и ниже только период постнатального развития.
363
фичность их определяется прежде всего природой этих предметов и явлений. Это с одной стороны. С другой —она определяется условиями, в которых складываются эти отношения.
Действительный, ближайший к человеку мир, который более всего определяет его жизнь,—это мир, преобразованный или созданный человеческой деятельностью. Однако как мир общественных предметов, предметов, воплощающих человеческие способности, сформировавшиеся в процессе развития общественно-исторической практики, он непосредственно не дан индивиду; в этом своем качестве он стоит перед каждым отдельным человеком как задача.
Даже самые элементарные орудия, инструменты или предметы обихода, с которыми впервые встречается ребенок, должны быть активно раскрыты им в их специфическом качестве. Иначе говоря, ребенок должен осуществить по отношению к ним такую практическую или познавательную деятельность, которая адекватна (хотя, разумеется, и не тождественна) воплощенной в них человеческой деятельности. Другой вопрос, насколько адекватна будет эта деятельность ребенка и, следовательно, с какой мерой полноты раскроется для него значение данного предмета или явления, но эта деятельность всегда должна быть.
Вот почему если внести предметы человеческой материальной культуры в клетку с животными, то хотя предметы эти, конечно, и не утратят ни одного из своих физических свойств, но проявление тех специфических свойств их, в которых они выступают для человека, станет невозможным; они выступят лишь как объекты приспособления, уравновешивания, т. е. только как часть природной среды животного.
Деятельность животных осуществляет акты приспособления к среде, но никогда —акты овладения достижениями филогенетического развития. Эти достижения даны животному в его природных, наследственных особенностях; человеку они заданы в объективных явлениях окружающего его мира 93. Чтобы реализовать эти дости-
93 «Ни природа в объективном смысле, ни природа в субъективном смысле непосредственно не дана человеческому существу адекватным образом»,—замечает Маркс (К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 632).
364
жения в своем онтогенетическом развитии, человек должен ими овладеть; только в результате этого всегда активного процесса инДивид способен выразить в себе истинно человеческую природу —те свойства и способности, которые представляют собой продукт общественно-исторического развития человека. А это является возможным именно потому, что эти свойства и способности приобретают объективную предметную форму.
«Лишь благодаря предметно развернутому богатству человеческого существа, -—говорил Маркс, —развивается, а частью и впервые порождается, богатство субъективной человеческой чувственности: музыкальное ухо, чувствующий красоту формы глаз, —короче говоря, такие чувства, которые способны к человеческим наслаждениям я которые утверждают себя как человеческие сущностные силы. Ибо не только пять внешних чувств, но и так называемые духовные, чувства, практические чувства (воля, любовь и т. д.) —одним словом человеческое чувство, человечность чувств, —возникают лишь благодаря наличию соответствующего предмета, благодаря очеловеченной природе. Образование пяти внешних чувств —это работа всей до сих пор протекшей всемирной истории»94.
Итак, духовное, психическое развитие отдельных людей является продуктом совершенно особого процесса —процесса присвоения, которого вовсе не существует у животных, как не существует у них и противоположного процесса опредемечивания их способностей в объективных продуктах их деятельности 95.
Приходится специально подчеркивать отличие этого процесса от процесса индивидуального приспособления к естественной среде, потому что безоговорочное распространение понятия приспособления, уравновешивания со средой на онтогенетическое развитие человека стало чуть ли не общепринятым. Однако применение этого понятия к человеку без надлежащего анализа только заслоняет действительную картину его развития.
Можно ли, например, трактовать в терминах приспо-
94 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 593—.
95 Я, понятно, отвлекаюсь от случае проявления у животных «строительных инстинктов» и т. п., так как очевидно, что они имеют совершенно другую природу.
365
собления или уравновешивания деятельность человека, отвечающую его познавательной потребности по отношению к объективно существующему в словесной форме знанию, которое становится для него побуждением и целью или даже только условием достижения цели? Человек, удовлетворяя свою потребность в знании, может сделать соответствующее понятие своим понятием, т. е. овладеть его значением, 'но этот процесс вовсе не похож на процесс собственно приспособления, уравновешивания. «Приспособление к понятию», «уравновешивание с понятием» суть выражения, лишенные всякого смысла.
Не иначе обстоит дело и в том случае, когда объектами отношения человека являются материальные, вещественные предметы, созданные деятельностью людей, например орудия труда. Для человека орудие есть не только предмет, имеющий определенную внешнюю форму и обладающий определенными механическими свойствами; оно выступает для него как предмет, в котором запечатлены общественно выработанные способы действия с ним, трудовые операции. Поэтому адекватное отношение человека к орудию выражается прежде всего в том, что он присваивает (практически или теоретически —только в их значении) фиксированные в нем операции, развивая свои человеческие способности96.
То же, понятно, относится и ко всем другим человеческим предметам.
Основное различие между процессами приспособления в собственном смысле и процессами присвоения, овладения состоит в том, что процесс биологического приспособления есть процесс изменения видовых свойств и способностей организма и его видового поведения. Другое дело —процесс присвоения или овладения. Это процесс, в результате которого происходит воспроизведение индивидуумом исторически сформировавшихся человеческих способностей и функций. Можно сказать, что это есть процесс, благодаря которому в онтогенетическом развитии человека достигается то, что у животного достигается действием наследственности, а именно
96 «...Присвоение определенной совокупности орудий производства равносильно развитию определенной совокупности способностей у самих индивидов» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, стр. 68).
366
воплощение в свойствах индивида достижений развития вида.
Формирующиеся у человека в ходе этого процесса способности и функции представляют собой психологические новообразования, по отношению к которым наследственные, прирождённые механизмы и процессы являются лишь необходимыми внутренними (субъективными) условиями, делающими возможным их возникновение; но они не определяют ни их состава, ни их специфического качества.
Так, например, морфологические особенности человека позволяют сформироваться у него слуховым способностям, но лишь объективное бытие языка объясняет развитое речевого слуха, а фонетические особенности языка —развитие специфических качеств этого слуха.
Точно так же логическое мышление принципиально невыводимо из прирожденных мозгу человека процессов и управляющих ими внутренних законов. Способность логического мышления может быть только результатом овладения логикой —этим объективным продуктом общественной практики человечества. У человека, живущего с раннего детства вне соприкосновения с объективными формамии, в которых воплощена человеческая логика, и вне общения с людьми, процессы логического мышления не могут сформироваться, хотя бы он встречался бесчисленное число раз с такими проблемными ситуациями, приспособление к которым требует формирования как раз этой способности.
Впрочем, представление о человеке, стоящем один на один перед окружающим его предметным миром, является, конечно, допущением совершенно искусственным. В нормальных обстоятельствах отношения человека к окружающему его предметному миру всегда опосредствованы отношением к людям, к обществу. Они включены в общение, даже когда внешне человек остается один, когда он, например, занимается научной и тому подобной деятельностью97.
Общение —в своей первоначальной, внешней форме как сторона совместной деятельности людей, т. е. в форме «непосредственной коллективности» или в форме
97 См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений. М., 1956, стр. 390.
367
внутренней, интериоризованной, — составляет второе необходимое и специфическое условие процесса присвоения индивидами достижений исторического развития человечества.
Роль общения в онтогенетическом развитии человека достаточно хорошо изучена в психологических исследованиях, посвященных раннему возрасту 98. С интересующей нас стороны общий итог этих исследований может быть выражен следующим образом.
Уже в младенческом возрасте практические связи ребенка с окружающими его человеческими предметами необходимо включены в общение со взрослыми—в общение, тоже, разумеется, первоначально «практическое».
Субъективной предпосылкой возникновения этих ранних общений является пробуждение у ребенка специфической реакции, вызываемой у него человеком, которую Фигурин и Денисова назвали комплексом оживления ". Из этой комплексной реакции и дифференцируется далее практическое общение ребенка с окружающими людьми.
Общение это с самого начала имеет характерную для человеческой деятельности структуру опосредствованного процесса, но в ранних, зачаточных своих формах оно опосредствовано не словом, а предметом. Оно возникает благодаря тому, что на заре развития ребенка его отношения к окружающим предметам необходимо осуществляются при помощи взрослого: взрослый приближает к ребенку вещь, к которой тот тянется; взрослый кормит ребенка с ложки; он приводит в действие звучащую игрушку и т. п. Иначе говоря, отношения ребенка к предметному миру первоначально всегда опосредствованы действиями взрослого.
Другая сторона этих отношений состоит в том, что действия, осуществляемые самим ребенком, обращают-
98 См. Ф. И. Фрадкина. Психология игры в раннем детстве. Диссертация. М., 1950; ее же. Возникновение речи у ребенка. «Ученые записки Ленинградского педагогического института», т. XII, 1955; Т. Е. К о и н и к о в а. Начальный этап в развитии детской речи. Кандидатская диссертация. Л., 1947; Р. Я- Лехтман-Аб-р а м о в и ч и Ф. И. Фрадкина. Этапы развития игры и действий с предметами в раннем детстве. М., 1949.
99 См. Н. Л. Фигурин и М. П. Денисова. Этапы развития поведения детей в возрасте от рождения до одного года. М., 1949.
368
ся не только к предмету, но и к человеку. Ребенок, манипулируя предметом, например бросая его на пол, воздействует этим и на присутствующего взрослого; это явление, которое иногда описывается как «вызов взрослого на общение» 100. Возникновение в поведении ребенка мотива общения обнаруживается в том, что некоторые его действия начинают подкрепляться не их предметным эффектом, а реакцией на этот эффект взрослого. Об этом выразительно говорят, например, данные исследования С. Фаянс, изучавший манипулирование с предметами у детей ясельного возраста: когда взрослый скрывается из поля восприятия ребенка, то действия ребенка прекращаются; когда взрослый снова появляется перед ними, они возобновляются 101.
Таким образом, уже на самых первых этапах развития индивида предметная действительность выступает перед ним через его взаимоотношения с окружающими людьми и поэтому не только со стороны своих вещественных свойств и своего биологического смысла, но и как мир предметов, которые постепенно раскрываются для него человеческой деятельностью —в их общественном значении.
Это и составляет ту первоначальную основу, на которой происходит овладение языком, речевым общением.
Не касаясь сейчас того нового, что вносит в психическое развитие речь (об этом написаны многие тысячи страниц), я только хочу еще раз подчеркнуть, что хотя языку принадлежит огромная, действительно решающая роль, однако язык не является демиургом человеческого в человеке 102. Язык —это то, в чем обобщается и передается отдельным людям опыт общественно-исторической практики человечества; это, следовательно, также средство общения, условие присвоения этого опыта индивидами и вместе с тем форма его существования в их сознании.
100 Е. К. Каверина. О развитии речи детей первых двух лет жизни. М„ 1950.
101 S. F a j a n s. Die Bedcutung der Entfernung fur diei Starke eines Aufforderungscharaktcrs beim Saugling. «Psychologische For-schungen», Bd. 13, H. 3—, Bd. ГЗ, 1933.
102 См. А. Н. Леонтьев. Обучение как проблема психологии- «Вопросы психологии», 1957, № 1, стр. 12.
369
Иначе говоря, онтогенетический процесс формирования человеческой психики создается не воздействием самих по себе словесных раздражителей, а является результатом описанного специфического процесса присвоения, который определяется всеми обстоятельствами развития жизни индивидов в обществе.
Процесс присвоения реализует у человека главную необходимость и главный принцип онтогенетического развития —воспроизведение в свойствах и способностях индивида исторически сложившихся свойств и способностей человеческого вида, в том числе также и способности понимать язык и пользоваться им.
Когда мы говорим о социальной среде, в которой живет человек, то мы вкладываем в это понятие другой смысл, чем тот, который оно имеет в биологии, —условий, к которым приспосабливается организм. Ближайшая социальная среда человека —это та общественная группа, к которой он принадлежит и которая составляет круг его непосредственного общения. Она, разумеется, оказывает на него то или иное влияние.
Однако вопреки буржуазно-психологическим представлениям об онтогенетическом развитии человека как об «адаптации к своей среде» приспособление к ней вовсе не составляет принципа его развития. Успех развития человека может заключаться, наоборот, в выходе за ограниченность своей ближайшей среды, а вовсе не в приспособлении к ней, которое в этих обстоятельствах будет только препятствовать возможно более полному выражению в нем богатства подлинно человеческих черт и способностей. Вот почему понятие о приспособлении человека к окружающей его общественной среде звучит по меньшей мере двусмысленно —ив социальном и в этическом отношениях.
Развитие, жизнь человека требует, конечно, поддержания непрерывного взаимодействия, обмена веществ между ним и природной средой. Это взаимодействие, этот обмен веществ между человеком и природой осуществляют процесс его приспособления к природе. Однако человек не просто приспосабливается к окружающей его природе, но производит средства для своего существования. Благодаря этому в отличие от животных человек своей деятельностью опосредствует, регу-
370
лирует и контролирует этот процесс 103. При этом средства, способности и умения, необходимые для осуществления деятельности, опосредствующей его связь с природой, он находит в обществе, в том мире, который преобразован общественно-историческим процессом. Чтобы сделать их своими средствами, своими способностями, своими умениями, он должен вступить в отношения к людям и к предметной человеческой действительности. В развитии этих отношений и совершается процесс его онтогенетического развития. Как и развитие животных в их естественной среде, развитие человека имеет экологический характер (т. е. зависит от внешних условий), но в отличие от эволюции животных оно не является процессом приспособительным в собственном, биологическом, значении этого термина.
Если в условиях антагонистического классового общества большинство людей, принадлежащих к эксплуатируемым классам и угнетенным народам, вынуждено заниматься почти исключительно грубым физическим трудом, то связанные с этим затруднения в развитии их высших духовных способностей объясняются не их «неприспособленностью» к более высоким требованиям, а определяются тем не зависящим от них самих местом в системе общественных отношений, которое выпадает на их долю. Последнее, определяя собой возможности присвоения ими человеческой деятельности, определяет и возможность их «приспособления» —развития их человеческой природы, их человеческих способностей и свойств.
На всем протяжении истории классового общества воплощение достижений развития совокупной деятельности человечества и совокупности человеческих способностей в развитии отдельных индивидов оставалось односторонним и частичным. Только уничтожение господства частной собственности и порождаемых ею антагонистических отношений создает такие условия, которые уничтожают необходимость этой односторонности индивидов104. Этим создаются условия, при которых основной принцип онтогенетического развития человека —воспроизведение в свойствах и способностях инди-
103 См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 188.
104 См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 592.
371
вида всесторонних свойств и способностей, сформировавшихся в ходе общественно-исторического процесса,—впервые получает полный простор для своего проявления.
Это значит, что проявление этого принципа уже не ограничено в этих условиях практическим «отчуждением» от человека мира человеческих достижений и что теперь впервые полностью может реализоваться призвание, важнейшее назначение, первейшая задача всякого человека —всесторонне развивать все свои способности.
Изучение конкретных законов процесса реализации этого призвания, этого назначения человека и составляет важнейшую задачу научной психологии нашей эпохи.
Каковы же ближайшие условия и содержание указанного процесса?
7. Основные механизмы поведения
в онтогенетическом развитии животных
и человека
У животных известны совместно действующие механизмы поведения двух типов. Это, во-первых, врожденные, наследственные механизмы поведения (безусловные рефлексы, инстинкты), во-вторых, механизмы, осуществляющие индивидуальное приспособление.
Важная особенность врожденного видового поведения состоит в том, что его развитие тесно связано с развитием экзосоматических органов (органов, обслуживающих связи животного с внешней средой) и представляет собой как бы функциональную сторону их эволюции.
Изменения видового поведения происходят, как и все наследственные изменения, путем отбора и суммирования мелких изменений и являются процессом весьма медленным, отвечающим медленным изменениям внешней среды; они имеют вместе с тем фундаментальное приспособительное значение 105.
Другое дело —механизмы индивидуального поведения. Главное отличие этих механизмов от механизмов
105 См. А. Н. С е в е р ц о в. Эволюция и психика. Собр. соч., т. III. M., 1947, стр. 298—.
372
видового поведения состоит в том, что в них фиксирована лишь способность к поведению, осуществляющему индивидуальное приспособление, в то время как в механизмах видового поведения зафиксировано само поведение. Хотя они отвечают быстрым изменениям среды, но их эволюция связана тоже с весьма медленными наследственными изменениями, однако непосредственно —только с изменениями мозга, органа с максимальным полиморфизмом функций.
Центральное значение имеет вопрос о соотношении этих двух механизмов в поведении индивидуального животного.
Огромный экспериментальный материал, накопленный современными исследованиями животных, свидетельствует о том, что проявление наследственного поведения, вполне независимого от влияния индивидуального опыта, практически не существует. Даже такие Животные, известные подчеркнутой машинообразностью своих инстинктов, как насекомые, приспосабливают вопреки старым представлениям Фабра свое поведение к изменчивым элементам внешней среды 106.
Не иначе обстоит дело и с такими врожденными актами, как, например, клевательные движения цыплят; экспериментальные работы ряда авторов, применявших, в частности, методику «отсрочки» начала клевательных движений, выявили, что для успешной реализации этих актов необходим известный период упражнения, в течение которого происходит их приноравливание и координирование 107.
Наконец, известно, что у высших млекопитающих онтогенетическое проявление безусловнорефлекторной деятельности зависит не только от сроков созревания соответствующих нервных механизмов, но и от влияний внешних условий, в результате которых врожденные ме-
m E. R a b a u t. La biologie des insectes et J. H. Fabre. «Journal de psychologies, 1924, N 2. A. Mo lit or. Neue Versuche und Beobachtungen an Grabwespen. «Biologisches Zentralblatt», Bd. I—IX, 1931—; K. von Frisch, Bees. Cornell University Press,
1950.
107 F. S h e p a r d, F. Breed. Maturation and Use in the Development of an Instinct. «Journal of Animal Behavior», v. 3, 1913; W. W. Cruz e. Maturation and Learning in Chicks. «Journal of Comparative Psychology», 1935; В. М. Боровский. Поведение цыплят, выведенных в инкубаторе. «Рефлексы, инстинкты и навыки». М, 1936.
373
ханизмы поведения быстро обрастают условными рефлексами 108.
Таким образом, в процессе онтогенетического развития животного его наследственное поведение приспосабливается, прилаживается к изменчивым элементам внешней среды. А так как в среде изменчивые элементы всегда существуют, то всегда существует и индивидуальная изменчивость видового поведения животных 109. С другой стороны, известно, что формирование индивидуального поведения животных зависит от свойственного им врожденного видового поведения. Идет ли речь об отдельном условном рефлексе, о постепенно складывающемся цепном стереотипном поведении или об интеллектуальном поведении животного —во всех этих случаях одинаково необходимо наличие врожденной, инстинктивной основы.
Поэтому для того, чтобы понять индивидуальное поведение животного и возможные изменения его под влиянием внешних условий, нужно прежде всего учитывать свойственный данному виду животных фонд врожденного поведения. В этой связи И. П. Павлов писал: «Полный перечень, подробное описание и естественная система всех этих рефлексов (безусловных рефлексов, инстинктов — А. Л.) есть одна из очередных и важнейших задач физиологии нервной системы» 110. «И я еще раз повторю, что в высшей степени важно иметь полный список и надлежащую систематизацию этих рефлексов, потому что вся остальная нервная деятельность организма надстраивается, как увидим дальше, на фундаменте этих рефлексов» 111.
Сравнительно-физиологические и зоопсихологаческие данные согласно говорят о том, что формирование у животных индивидуального поведения находится в прямой зависимости от свойственных им инстинктов; например, животное способно решить трудные задачи, если
108 См. А. Д. С л о и и м. Экологический принцип в физиологии и изучение инстинктивной деятельности животных. «Материалы совещания по психологии». М., 1957.
109 См. И. П. Павлов. Поли. собр. соч., т. III, кн. I. M.—Л., 1951, стр. 182.
110 Там же, стр. 362.
111 И. П. Павлов. Поли. собр. соч., т. IV, М.—Л., 1951, стр. 28.
374
эти задачи находятся как бы в зоне возможностей свойственного ему видового поведения, и не справляется с задачами более легкими, но неадекватными, чуждыми естественным условиям жизни его вида 112.
У животных, конечно, возможно и такое поведение, которое внешне кажется не имеющим никакого отношения к их инстинктам. Если, однако, проследить процесс формирования такого поведения, то связь его с наследственным, врожденным фондом становится совершенно очевидной. Примером может служить анализ поведения дрессированных животных. Балансирование мячом, которое производит морской лев, или раскатывание лисой ковровой дорожки действительно кажутся не стоящими ни в какой связи с их видовым поведением. Тем не менее эти действия формируются именно из инстинктивных реакций113. Сначала у животного вызывается обычное для его вида инстинктивное поведение, включающее в свой состав нужные дрессировщику движения (стадия «наталкивания» —прямого или косвенного). Затем эти движения фиксируются при помощи безусловного подкрепления, а движения, которые, с точки зрения дрессировщика, являются лишними, наоборот, оттормажива-ются, отсекаются (стадия «подкрепления» и «шлифовки»). Обязательность обеих стадий ясно показывает, что формируемое дрессировкой якобы совершенно новое поведение является прямым дериватом видового поведения животного и представляет собой результат прилаживания, приспособления последнего к внешним условиям; необычная же форма его объясняется только крайней искусственностью тех условий, которые создаются дрессировщиком. То же относится и к особо сложному поведению животных, создаваемому в некоторых рассчитанных на внешний эффект экспериментах вроде экспериментов Вольфа с обезьянами 114.
Нет надобности особо рассматривать с этой точки зрения приобретение индивидуального опыта в условиях, более обычных для животного. Хорошо известно, что различия, которые при этом обнаруживаются исследова-
112 J. V. Buytendijk. Psychologie des animaux, 1928.
113 См. М. А. Гер д. Анализ процессов дрессировки. «Материалы совещания по психологии». М., 1957.
114 J. В. Wolfe. Effectiveness of Taken Rewards for Chimpanzees, «Comparative Psychological Monographs», v. 13, 1936.
375
нием, —это различия в конкретных механизмах и в строении самих процессов поведения, а соответственно и в том отражении среды, которое в них формируется и которое опосредствует их осуществление. Однако усложнения механизмов индивидуального поведения от элементарных условных рефлексов до сложных интеллектуальных действий обезьян выражают прогресс только в одном направлении —в направлении развития у животных способности реализовать свойственное им видовое поведение в конкретных условиях, все более и более отдаленных от общих условий жизни вида.
Итак, индивидуальное поведение животных всегда зависит от опыта двоякого рода: от опыта видового, фиксированного в механизмах безусловнорефлекторного, инстинктивного поведения и от опыта индивидуального, складывающегося онтогенетически; при этом основная функция, которую выполняют механизмы формирования индивидуального опыта, заключается в приспособлении видового поведения к изменчивым элементам внешней среды.
Иначе обстоит дело у человека. В отличие от животных у человека имеется опыт еще одного рода. Это общественно-исторический опыт, которым человек овладевает в процессе своего онтогенетического развития.
Опыт этот является видовым в том смысле, что он складывается не в жизни отдельных индивидов, а является продуктом развития многих поколений людей и передается от поколения к поколению. Он, однако, не фиксируется наследственно, и в этом состоит его коренное отличие от видового опыта животных. Хотя он приобретается в процессе онтогенетического развития человека, его тем не менее нельзя отождествлять с индивидуальным опытом в собственном смысле слова. От индивидуального опыта он отличается не только по своему содержанию, что очевидно, но также по принципиальному механизму его приобретения, присвоения.
Присвоение общественно-исторического опыта создает изменение общей структуры процессов поведения и отражения, формирует новые способы поведения и порождает подлинно новые его виды и формы. Поэтому механизмы процесса присвоения имеют ту особенность, что это суть механизмы формирования механизмов. Их исследование представляет серьезные трудности, так как.
376
они маскируются общими механизмами формирования индивидуального опыта.
Когда взрослый делает первые попытки поить ребенка из чашки, то прикосновение жидкости вызывает у ребенка безусловнорефлекторные движения, строго соответствующие натуральным условиям акта питья (естественный водоем, сложенные горстью руки). Губы ребенка вытягиваются, складываясь в трубку, язык выдвигается вперед, ноздри плотно сжимаются, производятся движения всасывания. Чашка еще не выступает здесь как предмет, определяющий способ осуществления акта питья. Однако очень скоро ребенок научается правильно пить из чашки, т. е. его движения перестраиваются так, что чашка используется теперь адекватно ее назначению. Край чашки прижимается сверху к нижней губе, и рот ребенка растягивается, язык занимает положение, при котором его кончик прикасается к внутренней поверхности нижней челюсти, ноздри расширяются, и жидкость из наклоняемой чашки вытекает в рот. Возникает совершенно новая функциональная двигательная система, осуществляющая акт питья, включающая в себя новые элементы (наблюдения автора).
Формирование этой новой функциональной системы зависит от объективных свойств самого предмета —чашки, которая отличается от любого «естественного водоема» не только тем, что она способна перемещаться, но и наличием у нее тонкого края; использование ребенком ее свойств, однако, определяется не столько этими свойствами самими по себе, сколько действиями взрослого, который поит ребенка; он правильно приставляет чашку ко рту ребенка и постепенно наклоняет ее; затем, когда он дает чашку в руки самого ребенка, он первое время активно направляет и поправляет его движения. Таким образом, взрослый строит у ребенка новую функциональную двигательную систему, частью непосредственно навязывая ребенку движения (движения удержания чашки у рта и движения постепенного наклонения ее), частью вызывая этим у него готовые рефлексы, но принадлежащие к другим натуральным «рефлекторным ансамблям».
Подобным же образом у ребенка протекает процесс усвоения и таких специально человеческих действий, как, например, пользование ложкой, лопаткой и т. п.
377
Сначала предмет, взятый ребенком в руку, вовлекается в систему ее натуральных движений: наполненную ложку ребенок подносит ко рту так, как если бы он действовал с любым «неорудийным», естественным предметом, т. е. не считаясь, например, с необходимостью удерживать ее в горизонтальном положении. Впоследствии —опять-таки под влиянием прямого вмешательства взрослого —движения руки ребенка с ложкой радикально перестраиваются: они становятся подчиненными объективной логике употребления ложки. Меняется общий характер афферентации этих движений, которые переходят на более высокий, предметный уровень115, у ребенка складывается функциональная двигательная система, подчиняющаяся топологическим отношениям, —система действий орудийного типа.
Сходную на первый взгляд перестройку движений можно наблюдать и у некоторых высших животных, однако это сходство является только внешним. У обезьян, например, хорошо отрабатываются действия с помощью палки, применяемой для подтягивания к себе приманки, и, как показали еще не опубликованные опыты С. А. Новоселовой, у них происходит при этом характерный сдвиг подвижности от проксимальных к преимущественно дистальным звеньям руки. Однако такого рода действия представляют собой продукт каждый раз заново отрабатывающегося приспособления, приноравливания естественных движений животного к внешним метрическим и механическим отношениям, и, как это отмечал еще Кёлер 116, они не образуют никакого особого типа поведения. Иначе говоря, хотя у обезьян и возможна выработка отдельных действий с простейшими орудиями, но самый принцип орудийного действия остается для них недоступным, что ясно выражается, например, в характере допускаемых ими при применении «орудий» ошибок.
Другая сторона отличия «орудийных» действий животных от подлинно орудийных действий выражается в том, что они складываются под влиянием самих предметных условий (преграда, наличие в зрительном поле
115 См. Н. А. Бернштейн. О построении движений. М, 1947, стр. 120.
116 См. В. Кёлер. Исследование интеллекта человекоподобных обезьян. М., 1930.
378
палки и т. п.), действия же других животных или человека не играют в их формировании решающей роли. Они не строятся с помощью других, не заимствуются, они не могут выполняться «по образцу» "7.
Животные способны, конечно, к подражанию, но подражание не формирует у них действий нового типа. Нужно сказать, что вообще роль подражания у животных часто неправильно преувеличивается. В действительности многие реакции, появление которых относится иногда за счет подражания, возникают и без участия этого механизма. Например, голосовые реакции птиц могут возникать без какого бы то ни было подражания. На это указывал в свое время уже В. Вагнер, ссылаясь на старые наблюдения Ле-Дантека, относящиеся к выводковым птицам ш; позже этот факт был установлен строго экспериментально в опытах с цыплятами, воспитывающимися в полной изоляции, у которых голосовые реакции тем не менее оказались ничем не отличающимися ни в количественном, ни в качественном отношении от голосовых реакций «контрольных» цыплят (Шельдеруп-Эббе) 119. Несколько иначе обстоит дело у гнездовых птиц, но и в этом случае проявляется лишь врожденный имитационный рефлекс.
Более сложную проблему представляет подражание у обезьян. Вокруг этой проблемы возникла довольно широкая дискуссия 120. Однако главным источником разногласий является здесь не противоречивость фактов, а неодинаковость содержания, которое вкладывается разными авторами в само понятие подражания 121.
117 Возможность выработки у животных временных связей по методу «пассивных движений», разумеется, не отменяет сказанного: даже у человекообразных обезьян прямое вмешательство экспериментатора приводит лишь к тому, что у животного возникает связь соответственного движения с пищевым или ориентировочным подкреплением; например, выработанное таким методом у обезьян «писание» на доске вступает в связь с подкреплением своими кинестетическими компонентами, а не своим продуктом (Э. Г. В а ц у р о. Исследование высшей нервной деятельности антропоида. М., 1948, стр. 241).
1,8 См. В. А. Вагнер. Биологические основания сравнительной психологии, т. II. М., 1913, стр. 375.
119 D. К a tz. Animals and Men. London, 1963, p. 148.
120 См. Г. 3. P о г и и с к и й. Навыки и зачатки интеллектуальных действий у антропоидов шимпанзе. Л., 1948, стр. 175—.
121 См. Н. Ю. В о й т о н и с. Предыстория интеллекта. М., 1949, стр. 214.
379
Во всяком случае можно считать установленным, что способности к подражанию и у этих самых «подражательных» животных, а главное, та роль, которую оно играет в их поведении, являются крайне ограниченными. Об этом говорят данные исследования подражания не только у низших обезьян 122, но и у антропоидов 123. Поучительными в этом отношении являются факты подражания у молодого шимпанзе Иони, описанные Н. Н. Ладыгиной-Коте. Иони часто имитировал действия человека, в частности действия орудийные, например забивание гвоздя молотком. Тем не менее он не схватывал объективной логики действия: то он не прилагал достаточной силы, то не удерживал гвоздя в вертикальном положении, то бил молотком мимо гвоздя. «Таким образом, —пишет автор, —в результате своей большой практики Иони все же никогда не забил ни одного гвоздя» 124.
Принципиально другой характер имеет подражание у ребенка. Хотя у детей и наблюдаются явления рефлекторного подражания вроде эхокинезий, эхомимий или эхолалии, однако в нормальных случаях они утрачивают свое значение уже на втором году жизни; одновременно с этим у них возникают специфически человеческие виды подражания —так называемое интеллектуальное подражание, подражание «по представляемому образцу». Высшие, прижизненно формирующиеся у детей виды подражания хорошо изучены Гюйомом 125 и Пиаже 126. Как показали опыты А. В. Запорожца, А. Г. Поляковой и С. А. Кирилловой, важная особенность подражательных действий по представляемому образцу состоит в том, что роль подкрепления в процессе их формирования выполняет не тот или другой раздражитель, воздей-
122 J. Watson, imitation in Monkeys, «Psychological Bulletin», 1908, No. 5; H. H. Ладыгина-Котс. Приспособительные моторные навыки макаки. М., 1929; Г. А р а н о в и ч, И. Хоти н. Подражание у обезьян. «Новое в рефлексологии и физиологии нервной системы», 1929, № 3
123 Я. Verkes, A. Verkes. The Great Apes, 1929; H. H. Лады г и u a - К о т с Дитя шимпанзе и дитя человека. М., 1935.
124 Н. Н. Ладыгина —Коте. Дитя шимпанзе и дитя человека, стр. 226.
125 P. Guillaunie. Limitation chez lVnfant. Paris, 1925.
120 J. P i a g e t, La formation du syrnbole chez Fcnfaiit. Neucha-. tel —Paris, 1945,
380
ствующий в результате их осуществления, а само совпадение действия с представлением заданного образца 127. Благодаря этому подражание приобретает новую функцию: в то время как у животных оно ограничено рамками уже наличных у них возможностей поведения, у ребенка оно способно переходить эти рамки и создавать новые возможности, формировать совершенно новые типы действий. Это сближает подражание детей с обучением в его специфических формах, процессом, который качественно отличается от learning'a у животных.
8. Особенности формирования умственных действий
Уже первоначальные, описанные выше процессы усвоения ребенком специфически человеческих действий отчетливо обнаруживают свою главную особенность —то, что они происходят в общении. Но на самых первых ранних ступенях развития общение имеет форму практического общения, что ограничивает его возможности и его функцию. Это его ограниченность обусловлена тем, что исторически сформировавшееся содержание человеческого опыта является обобщенным и закрепленным в словесной форме; поэтому овладение им требует его передачи и усвоения в системе словесных значений и, следовательно, предполагает участие речевых, второ-сигнальных механизмов. Их формирование у ребенка и составляет необходимую предпосылку обучения в тесном смысле, т. е. такого процесса, который имеет в качестве своего продукта усвоение общественно накопленных знаний в форме сознательного их отражения.
На первых этапах овладения речью слово является для ребенка лишь сигналом, направляющим его ориентировочную деятельность по отношению к чувственно воспринимаемым им объектам так, что в результате происходит их сближение, приравнивание друг к другу в определенном отношении и одновременно отличение их от других, внешне сходных с ними объектов. Иначе говоря, происходит их обобщение и анализ, но уже на новом уровне —в их преломлении через опыт общест-
127 См. А. В. 3 а п о р о ж е и. Развитие произвольных движений. М., 1958,
381
венной практики, который закреплен в значении соответствующего слова.
На более высоких стадиях речевого развития, когда у ребенка возникает способность понимать и пользоваться связной речью, процессы обучения не только приобретают более развернутую форму, но происходит усложнение и как бы «повышение» их функции. Овладение знаниями становится процессом, который вместе с тем приводит к формированию у ребенка внутренних познавательных действий —действий и операций умственных. А это в свою очередь служит предпосылкой для овладения понятиями в их связях, в их движении.
Исследование этого чрезвычайно сложного процесса позволяет обнаружить его специфический механизм —механизм интериоризации внешних действий.
Как известно, явление интериоризации описывалось очень многими психологами. Его принципиальное значение в развитии особенно подчеркивалось Л. С. Выготским. Последнее время систематическое исследование этого процесса ведется у нас П. Я. Гальпериным 128, В. В. Давыдовым129, Н. С. Пантиной 130, Н.Ф.Талызиной 131, Д. Б. Элькониным 132 и другими; среди зарубежных работ следует выделить многочисленные исследования Пиаже и его сотрудников.
Не излагая сейчас содержания этих исследований и не касаясь тех различий, которые существуют в теоретическом понимании процесса интериоризации, я остановлюсь только на вопросе о его необходимости.
Интериоризация действий, т. е. постепенное преобразование внешних действий в действия внутренние, умст-
128 См. П. Я. Гальперин. Опыт изучения формирования умственных действий. «Доклады на совещании по вопросам психологии». М., 1954; его же. Умственное действие как основа формирования мысли и образа. «Вопросы психологии», 1957, № 6.
129 См. В. В. Давыдов. Образование начального понятия о количестве у детей. «Вопросы психологии», 1957, № 2.
130 См. Н. С. П а н т и н а. Формирование двигательного навыка письма в зависимости от типа ориентировки в задании. «Вопросы психологии», 1957, № 4.
131 См. Н. Ф. Т а л ы з и и а. К вопросу об усвоении начальных геометрических понятий. «Материалы совещания по психологии». М., 1957.
132 См. Д. Б. Э л ь к о н и н. Некоторые вопросы психологии усвоения грамоты. «Вопросы психологии», 1956, № 5.
382
венные, есть процесс, который необходимо совершается в онтогенетическом развитии человека. Его необходимость определяется тем, что центральным содержанием развития ребенка является присвоение им достижений исторического развития человечества, в том числе достижений человеческой мысли, человеческого познания. Эти достижения выступают перед ним в форме внешних явлений —предметов, словесных понятий, знаний. Воздействие их вызывает у ребенка те или иные реакции, и у него возникает отражение этих явлений; однако первичные реакции ребенка на воздействие этих явлений отвечают лишь непосредственно вещественной стороне их, а не их специфическим качествам; соответственно и их отражение в голове ребенка остается пер-восигнальным, не преломленным в значении, т. е. не преломленным через призму обобщенного опыта общественной практики. Чтобы эти явления были отражены ребенком в их специфическом качестве, в их значении, он должен осуществить по отношению к ним деятельность, адекватную той человеческой деятельности, которая в них «опредмечена», воплощена. По отношению к явлениям духовным, например по отношению к тому или иному понятию, с которым впервые встречается ребенок, он должен осуществить соответствующую умственную, мыслительную деятельность. Как же первоначально складывается у него эта форма деятельности?
Отбросим прежде всего как очевидно несостоятельное, то наивное, свойственное старой идеалистической психологии убеждение, что ребенок по самой природе своей обладает способностью к внутренним мыслительным процессам и что воздействующие на него явления лишь вызывают их к жизни и обогащают их все более и более сложным содержанием, что к этому сводится их развитие.
Другое возможное решение вопроса о развитии внутренней мыслительной деятельности ребенка правильно исходит из того, что она не является прирожденной. Вместе с тем допускается, что мыслительные, логические процессы формируются у ребенка в качестве продукта его личного, индивидуального опыта, т. е. принципиально так же, как формируются у животных, скажем, процессы отпирания проблемных ящиков или прохождения по кратчайшему пути сложных лабирин-
383
тов. Отличие состоит здесь лишь в том, что у ребенка его мыслительные процессы формируются в связи с воздействием на него явлений общественно-исторических по своей природе, в том числе явлений языковых по форме. В процессе обучения ребенок ставится перед этими явлениями, которые систематически подбираются и представляются в надлежащих связях; в результате в силу повторения и подкрепления этих связей у него постепенно формируются такие ассоциации и объединения их в сложные, перекрещивающиеся цепи, актуализация которых и представляет собой не что иное, как протекание соответствующего мыслительного процесса.
Это представление о ходе развития мышления ребенка, импонирующее своей простотой, наталкивается, однако, на серьезные затруднения. Оно вступает в противоречие с реальным темпом овладения ребенком умственными действиями. Ведь формирование мыслительных процессов путем постепенного накапливания связей, возникающих под влиянием воздействия учебного материала, по самой природе своей может быть только очень медленным, опирающимся на огромный количественный материал. В действительности же он идет очень быстро и на относительно ограниченном материале, во много раз более узком, чем минимально необходимый для самостоятельного образования у ребенка соответствующих связей, их дифференцирования и обобщения. Достаточно указать, например, на тот установленный в работе А. Г. Рузской факт, что даже дошкольник может практически «с места» и буквально на единичных образцах научиться правильно анализировать и обобщать геометрические фигуры, если активно построить у него процесс ориентировки в их формах посредством признаков, которые экспериментатор как бы даег ребенку прямо в руки ш.
Гораздо более важное, принципиальное затруднение, на которое наталкивается рассматриваемое представление о развитии мыслительных процессов, состоит в том, что сам по себе процесс актуализации ассоциаций отнюдь не тождествен процессу умственной деятельности,
133 См. А. Г. Рузская. Ориентировочно-исследовательская деятельность в формировании элементарных обобщении у детей. Сб. «Проблемы ориентировочного рефлекса и ориентировочно-исследовательская деятельность». М., 1958.
384
а является лишь одним из условий и механизмов ее реализации. Это легко увидеть на самых простых хорошо известных фактах. Нет, например, ничего проще, чем образовать у ребенка прочные ассоциативные связи типа 2 + 3 = 5, 3 + 4 = 7, 4 + 5 = 9 и т. д. Но, несмотря на то, что эти связи могут легко у него актуализироваться, складывать соответствующие величины, он все же мо-жеть не уметь независимо от того, ассоциированы ли у ребенка элементы этих связей с соответствующими наглядными дискретными количествами. Арифметическое действие сложения создается не этими связями, оно предшествует их образованию. Поэтому-то обучение счету и не начинается никогда с разучивания таблицы сложения. До того как дать ребенку таблицу, его обязательно прежде учат выполнять само действие сложения с реальными предметами и затем постепенно преобразуют у ребенка это действие, доводя его до той краткой, редуцированной формы, в которой оно и зафиксировано в арифметических выражениях типа 2 + 3 = 5 и т. д. Только в результате этого ребенок и приобретает возможность пользоваться при счете таблицей сложения, т. е. ассоциации указанного выше типа становятся обслуживающими у него процесс сложения «в уме».
Практическая и теоретическая несостоятельность наивно-ассоцианистических концепций обучения является результатом того, что упускают главное звено и главное условие процессов усвоения: формирование тех действий, которые образуют его действительную основу и которые всегда должны активно строиться у ребенка окружающими, так как самостоятельно ребенок выработать их не может.
Мы уже видели это по отношению к простейшим внешним предметным действиям. Вначале они всегда осуществляются ребенком либо при непосредственной помощи взрослого, как, например, в описанных выше случаях овладения младенцем употреблением чашки, ложки и т. п.; либо в других случаях они осуществляются по показу взрослого, т. е. как «действия по образцу»; либо, наконец,—по указанию, по словесной инструкции. Потом по мере своего повторения они отрабатываются у ребенка и приобретают свойство приспосабливаться к широкому изменению конкретных условий. Это дальнейший процесс их приспособления происходит уже по
13 Заказ 594
385
общим механизмам формирования индивидуального опыта, но только теперь эти механизмы обеспечивают приспособление к изменчивости конкретных условий исторически выработанных действий, усвоенных ребенком, а не видового наследственного поведения, как это имеет место у животных.
В случае когда речь идет о формировании внутренних умственных действий —действий, соответствующих идеальным явлениям, —этот процесс является более сложным. Как и воздействие самих человеческих предметов, воздействие понятий, знаний само по себе не способно вызвать у ребенка соответствующих адекватных действий: ведь он еще только должен ими овладеть. Для этого они тоже должны быть активно построены у него другим человеком, но в отличие от внешнего действия внутреннее действие непосредственно не может быть построено извне. Строя внешнее действие, его можно показать ребенку, можно наконец механически вмешаться в его исполнение, например задержать руку ребенка в требуемом положении, поправить траекторию ее движения и т. д. Другое дело —действие внутреннее, действие «в уме». Его нельзя ни показать, ни увидеть; в процесс его выполнения ребенком нельзя непосредственно вмешаться. Поэтому для того, чтобы построить у ребенка новое умственное действие, например то же действие сложения, его нужно предварительно дать ребенку как действие внешнее, т. е. экстериоризовать его. В этой экстериоризованной форме, в форме развернутого внешнего действия, оно первоначально и формируется. Лишь затем, в результате процесса постепенного его преобразования —обобщения, специфического сокращения его звеньев и изменения уровня, на котором оно выполняется, происходит его интериоризация, т. е. превращение его во внутреннее действие, теперь уже полностью протекающее в уме ребенка.
Таким образом, овладение мыслительными действиями, лежащими в основе присвоения, «наследования» индивидом выработанных человечеством знаний, понятий, необходимо требует перехода субъекта от развернутых вовне действий к действиям в вербальном плане и, наконец, постепенный интериоризации последних, в результате чего они приобретают характер свернутых умственных операций, умственных актов.
386
Конечно, не всегда этот процесс должен проходить через все ступени и охватывать все звенья вновь усваиваемого умственного действия. Само собой разумеется, что прежде сформировавшиеся умственные операции выступают при овладении новым действием в качестве уже готовых мыслительных способностей, которые просто «пускаются в ход». Это обстоятельство, кстати сказать, и создает иногда иллюзию, что интериоризация внешних действий представляет собой лишь совершенно частный случай, наблюдающийся главным образом на ранних этапах умственного развития.
В действительности же это процесс, необходимо осуществляющийся в онтогенетическом развитии человека. Он имеет принципиальное, ключевое значение для понимания формирования человеческой психики, так как ее главная особенность состоит именно в том, что она развивается не в порядке проявления врожденных способностей, не в порядке приспособления наследственного видового поведения к изменчивым элементам среды, а представляет собой продукт передачи и присвоения индивидами достижений общественно-исторического развития, опыта предшествующих поколений людей. В дальнейшем всякое творческое продвижение мысли, которое человек делает самостоятельно, возможно лишь на основе овладения этим опытом.
Поэтому теория умственного развития, как и психология обучения, не может игнорировать глубокое своеобразие этого процесса и ограничиваться лишь представлениями об общих механизмах формирования индивидуального опыта, которые хотя и лежат в его основе, но не могут раскрыть его специфических особенностей.
9. Мозг и психическая деятельность человека
Предшествующий анализ исходил из двух следующих положений: во-первых, что в ходе общественно-исторического развития у человека формируются новые психические способности, новые психические функции; во-вторых, что в эру господства социальных законов мозг человека филогенетически уже не претерпевает никаких существенных морфофизиологических изменений, что достижения исторического развития закрепляются
13*
387
в объективных —материальных и идеальных —продуктах человеческой деятельности и в этой форме передаются от поколения к поколению и что, следовательно, психологические новообразования, возникшие в ходе исторического процесса, воспроизводятся отдельными людьми не в порядке действия биологической наследственности, а в порядке прижизненных приобретений.
Сопоставление между собой этих положений ставит очень важную проблему —проблему мозговых механизмов исторически сложившихся у человека психических способностей и функций. Проблема эта составляет критический пункт, перед которым останавливается исследование большинства психологов социологического направления. Вместе с тем она имеет совершенно принципиальное значение. Ведь именно уход от ее решения порождает разделение психологии на психологию социальную, историческую и психологию экспериментальную, естественнонаучную.
Трудность этой проблемы состоит в том, что признание общественно-исторической природы психических способностей человека ведет к парадоксальному на первый взгляд утверждению их относительной независимости от морфологических особенностей мозга. Иначе говоря, возникает вопрос о возможности существования таких психических способностей или функций, которые не имеют своих специальных органов в собственном, морфологическом, значении слова.
Вопрос этот, впрочем, отнюдь не является в психологии новым. Он издавна стоял перед научными психологами как вопрос о том, что порождает тот или другой психический процесс. Когда по аналогии с биологическим понятием функции как специфического отправления органа в психологию было внесено понятие психической функции, то вопрос этот приобрел особенно отчетливую форму. Возникла задача найти органы, соответствующие определенным конкретным психическим функциям. Так как простой ссылки на мозг как орган психики вообще было явно недостаточно, усилия исследователей направились на то, чтобы возможно более точно отнести различные функции к разным мозговым структурам. Известно, однако, что попытки прямо локализовать те или иные высшие психологические функции, делавшиеся в духе наивного психоморфоло-
388
гизма, оказались неоправданными прежде всего с фактической стороны.
Не более оправданными явились и позднейшие попытки столь же прямо связать психические функции с теми или иными физиологическими процессами в коре больших полушарий, попытки, которые возникли в результате совершенно неправильного понимания смысла павловского принципа «наложения психологического узора на физиологическую канву». Ведь очевидно, что не существует и не может существовать таких психических процессов, из которых одни являются, скажем, специальной функцией процессов торможения, а другие —процессов возбуждения, одни —продуктом общей иррадиации, а другие —иррадиации «элективной». Даже такое физиологическое понятие, как понятие процесса во второй сигнальной системе, относится не только к собственно речевой функции, а ко всем вообще психическим функциям на уровне сознания, т. е. и к мышлению, и к логическому запоминанию, и к сознательному восприятию, и к произвольному вниманию, и т. д.
В то же время успехи экспериментально-психологического исследования, и особенно успехи развития учения о высшей нервной деятельности, полностью подготовили единственно возможное положительное решение этой сложнейшей проблемы.
Уже к началу XX столетия был накоплен обширный экспериментальный и клинический материал, свидетельствующий о том, что даже относительно простые сенсорные психические функции представляют собой продукт совместной деятельности различных рецепторных и эф-фекторных аппаратов. Это и дало возможность выдвинуть общее положение, что «там, где физиологические функции приобретают специфическое значение, выраженное психологически в своеобразном качестве ощущения... там специфический характер такой деятельности основан не на самих элементах, а на их соединении» ш. При этом подчеркивалось, что такое соединение физиологических элементов дает новое качество, самим этим элементам не присущее.
Вместе с тем многочисленные данные приводили так-
134 См. В. Вупдт. Основы физиологической психологии, т. 1. СПб., 1906, стр. 458.
389
же и к другому, не менее важному общему выводу, а именно что объединение элементарных физиологических, элементов, лежащее в основе психических функций, вырабатывается прижизненно, вследствие чего, как писал Вундт «образование этих (психических) функций всецело следует приписывать ближайшим жизненным условиям, имеющим место во время индивидуального развития» 135.
С позиций материалистического рефлекторного понимания работы мозга идея прижизненного образования и; упрочения сложных связей, функционирование которых осуществляет познавательные функции, была, как известно, впервые развита И. М. Сеченовым. При этом он внес то принципиально важное положение, что решающая роль в их образовании принадлежит двигательным звеньям рефлексов, т. е. не самим ощущениям и образам, а их «двигательным последствиям» 136.
Однако конкретное физиологическое объяснение образования связей отдельных элементов в системе рефлексов было дано значительно позже. Я имею в виду открытый И. П. Павловым механизм образования функциональных мозговых систем.
Еще в статье «Анализ некоторых сложных рефлексов собаки» (1916) И. П. Павлов высказал ту мысль, что для понимания физиологической основы сложного поведения недостаточно представления только о деятельности отдельных центров в нервной системе, что для этого нужно допустить «функциональное объединение, посредством особенной проторенности соединений, разных отделов центральной нервной системы, для совершения определенного рефлекторного акта» 137.
Впоследствии экспериментальная разработка этой общей идеи —идеи формирования функциональных объединений —шла главным образом по линии исследования динамики процессов образования и угашения систем связей на последовательно воздействующие комплексы искусственных раздражителей. Только в некоторых исследованиях на человеке идея эта была положена в " 1а5 В. Вундт. Основы физиологической психологии, т. 1, стр. 460.
i3s \\ jvi_ Сеченов. Избранные философские и психологические произведения. М., 1947, стр. 258, 259, 274, 275.
137 И. П. Павлов. Поли. собр. соч., т. III, кн. I. M.—Л., 1951, стр. 321.
390
основу изучения строения таких функций, которые выражают общие, простые и в этом смысле универсальные психические способности, как, например, способность зрительного восприятия объектов или способность пространственной локализации слуховых раздражителей 138.
Эти исследования, показавшие, что такого рода образования имеют бесспорно условнорефлекторную природу, позволили понять с этой точки зрения более широкий круг фактов, анализ которых обнаруживает еще одну важную особенность этих образований —их большую прочность, устойчивость. Общеизвестно, например, что сформировавшиеся в онтогенезе натуральные оптико-моторные связи не угасают даже при весьма длительном их неподкреплении; для иллюстрации этого достаточно привести факт неугасания зрительных образов, ассоциированных с тактильными ощущениями, на протяжении десятков лет после того, как человек полностью ослеп 139.
Специфическая особенность этих образований состоит также в том, что, раз сложившись, они далее функционируют как единое целое, ни в чем не проявляя своей «составной» природы, поэтому соответствующие им психические процессы всегда имеют характер простых и непосредственных актов, как, например, акты восприятия удаленности предметов, относительной оценки веса (феномен Шарпантье), схватывания (insight'a) наглядных отношений и т. п.
Указанные особенности позволяют рассматривать эти прижизненно складывающиеся образования как своеобразные органы, специфические отправления которых и выступают в виде проявляющихся психических способностей или функций 14°.
138 См. Е. Н. Соколов. Восприятие и условный рефлекс. М., 1958; Ю. А. Кулагин. Попытка экспериментального исследования восприятия направления звучащего предмета. «Вопросы психологии», 1956, № 6.
139 См. М. И. Земцова. Пути компенсации слепоты в процессе познавательной и трудовой деятельности. М., 1956, стр. 203—.
140 См. А. Н. Леонтьев. Природа и формирование психических свойств и процессов человека. «Вопросы психологии», 1955, № 1; е г о ж е. О системной природе психических функций. «Тезисы докладов философского факультета Московского университета». М., 1955.
391
Я должен подчеркнуть, что применение здесь понятия органа является совершенно оправданным. Уже более 30 лет назад А. А. Ухтомский выдвинул мысль о существовании «физиологических органов нервной системы». В этой связи он писал: «Обычно с понятием «орган» наша мысль связывает нечто морфологически отличное, постоянное, с какими-то постоянными статическими признаками. Мне кажется, что это совершенно необязательно, и в особенности духу новой пауки было бы свойственно не видеть здесь ничего обязательного» 141.
Функциональные органы, о которых идет речь ясно отличаются от таких образований, как, например, цепные условные рефлексы, лежащие в основе так называемых механических навыков. Они отличаются от них как со стороны своего формирования и динамики, так и по характеру своих отправлений.
Они формируются не в порядке образования ассоциаций, просто «калькирующих» порядок внешних раздражителей, но являются продуктом связывания рефлексов в такую целостную систему, которая обладает высоко генерализованной и качественно особой функцией. Вступающие между собой в новую связь рефлексы первоначально представляют собой относительно самостоятельные реакции с развернутыми эффекторными концами и обратными афферентациями. Когда же происходит их объединение, то их эффекторные звенья тормозятся, редуцируются и они выступают в виде внутренних, интрацентральных мозговых процессов. Хотя чисто периферические эффекты при этом полностью не исчезают и достаточно тонкое исследование всегда может их обнаружить, но так как они выступают теперь в редуцированной форме, то они лишаются самостоятельного приспособительного эффекта и, следовательно, возможности своего прямого подкрепления. Подкрепление или не подкрепление может непосредственно относиться теперь лишь к эффекту конечного звена формирующейся системы; таким образом, раз возникнув, системы эти далее регулируются уже как единое целое.
Примером таких целостных систем, которые лежат
141 А. А. Ухтомский. Собр. соч., т. 1. Л., 1950, стр. 299.
392
в основе функций, имеющих вид элементарных психических способностей, может служить система звуковысотного слуха.
Звуковысотный слух дифференцировался у человека как особая способность в силу того, что он составляет необходимое условие адекватного восприятия музыки, являющейся, как и звуковой язык, продуктом развития человеческого общества. Его основное отличие от слуха, способного воспринимать тончайшие различия фонем человеческой речи, состоит в том, что он выделяет в звуковых комплексах параметр высоты, т. е. как раз тот параметр, который в большинстве современных (не тональных) языков не «грает прямой смыслоразличительной роли; вместе с тем он позволяет, наоборот, абстрагироваться от тембральных компонентов, определяющих специфические качества речевых звуков.
Экспериментальное изучение строения звуковысотного слуха, произведенное автором и его сотрудниками (Ю. Б. Гиппенрейтер, О. В. Овчинникова), показало, что эта функция формируется онтогенетически. У отдельных людей она может находиться на разных стадиях формирования или даже вообще не сложиться, и в этом случае она компенсируется тембровым слухом. Было вместе с тем показано, что решающим звеном в структуре этой функции является ответная реакция, адекватная воспринимаемому параметру звука, а именно реакция интонирования (вокализации) высоты. Это звено первоначально имеет форму внешнего пропевания, подравниваемого к высоте воспринимаемого звука. Затем, редуцируясь, оно превращается во внутреннее пропевание, участвующее в анализе высоты лишь своими кинестезиями. В результате анализ звуков по высоте и звуковысотных отношений происходит путем образующегося специального механизма активной внутренней «компарации», т. е. процесса сравнивания, подравнивания, происходящего во внутреннем поле. Этот прижизненно формирующийся механизм, наличие которого может быть выявлено только объективным исследованием и действие которого полностью скрыто от самонаблюдения, собственно и представляет собой орган звуковысотного слуха. Хотя он складывается в онтогенезе и, как это показывает исследование, его формированием можно активно управлять, его функция па первый взгляд ничем не отличается от
393
проявления элементарных врожденных способностей. Но это только на первый взгляд.
Более внимательный анализ легко открывает особенности такого рода системных функций.
Наиболее легко устанавливаемая особенность системных психических функций состоит в том, что их прежняя полная рефлекторная структура всегда может быть развернута и могут быть выявлены ее редуцированные моторные звенья. Благодаря этому их структура, по крайней мере в некоторых случаях, может быть перестроена путем, например, замены одного звена другим.
Все это, разумеется, полностью исключено в отношении таких функций, в основе которых лежат морфологически закрепленные, врожденные структуры.
Системным психическим функциям свойственна также и своеобразная динамика, которая выражается в особом действии подкрепления: в то время как положительное подкрепление конечного эффекта ведет как бы к дальнейшему сжатию функциональной системы, т. е. к торможению все большего числа ее элементов, его неподкрепление, наоборот, парадоксально вызывает их развертывание, растормаживание. Очень наглядно эта динамика выступает в речи, например при разговоре по телефону. В случае если наступающее ухудшение слышимости вызывает со стороны собеседника неподтверждение получения информации или ответы, неадекватные переданной информации, то это автоматически ведет у говорящего к полному развертыванию артикуляции, наступающее же улучшение слышимости —возвращение к обычной скороговорке, при которой многие артикуляционные элементы редуцированы.
Экспериментально эта динамика была показана на модели формирования многозвеньевых реакций А. В. Напалковым и М. И. Бобневой. Она, по-видимому, объясняется тем, что торможение последнего исполнительного звена системы индукционно вызывает по принципу эф-фекторной генерализации (Л. Г. Воронин) возбуждение прежде заторможенных ее звеньев. Можно думать, что эта же динамика лежит и в основе формирования функциональных систем, о которых идет речь: звенья, торможение которых не меняет конечного эффекта, редуцируются, и система сокращается; как только, однако, торможение захватывает звено, при редукции которого
394
конечный эффект изменяется так, что оно перестает подкрепляться, то это только что заторможенное звено вновь восстанавливается. Таким образом, процесс самостоятельного («стихийного») формирования таких функциональных систем управляется действием своеобразного «естественного отбора» минимально необходимых элементов.
Факты, выявляемые системным анализом онтогенетически складывающихся психических деятельностей, функций и способностей человека, как и факты, характеризующие процесс их формирования, полностью согласуются с современными данными, полученными на патологическом материале.
Я имею в виду многочисленные данные, свидетельствующие о том, что нарушение процессов, наступающее вслед за поражением определенного участка мозга, должно пониматься не как выпадение функции, а как распад, дезинтеграция соответствующей функциональной системы, одно из звеньев которой оказывается разрушенным 142.
Соответственно этому решается и вопрос о локализации психических функций, а именно в том смысле, что в их основе лежит не отправление той или другой обособленной группы корковых клеток, а сложная мозговая система, элементы которой расположены в различных, часто далеко отстоящих друг от друга мозговых зонах, но которые образуют, однако, единую констелляцию.
Особенно важными с онтогенетической точки зрения являются факты, указывающие на хроногенность локализации функциональных систем, т. е. на зависимость патологического эффекта от возраста ребенка, в котором наступило поражение.
Принцип хроногенной локализации, психологическое значение которого специально подчеркивалось Л. С. Выготским 143, дает еще одно основание для того, чтобы рас-
142 См. П. К. А н о х и н. Общие принципы компенсации нарушенных функций и их физиологическое обоснование. Доклад на сессии Института дефектологии Академии педагогических наук РСФСР. М., 1953; Н. И. Гращенков, А. Р. Л у р и я. О системной локализации функций в коре головного мозга. «Неврология и психиатрия», 1945, № 1.
143 См. Л. С. Выготский. Психология и учение о локализации. «Тезисы 1-го Всеукраинского психоневрологического съезда». Харьков, 1934.
395
сматривать эти функциональные системы как прижизненные образования, имеющие на различных этапах развития разное внутреннее строение.
Системный психологический анализ функций, расстроенных в результате очаговых поражений мозга, имеет не только теоретическое, но и большое практическое значение, давая метод для их эффективного восстановления. Он состоит в том, чтобы, предварительно развернув структуру пораженной функции, заменить ее выпавшее звено другим, сохранным звеном и далее снова «свернуть» эту структуру, постепенно автоматизируя соответствующий процесс. Так, например, ранение передних отделов затылочной области коры может оставить сохранными элементарные зрительные функции, но вызвать полную неспособность читать, причем простое упражнение не дает заметного восстановления этого нарушения. Поэтому без применения специальных приемов такой дефект сохраняется иногда годами. Можно однако, достаточно быстро восстановить утраченную способность чтения. Для этого оптико-моторное звено данной системы замещается звеном мануально-моторным: больного переобучают чтению путем обведения острием карандаша предъявляемых ему букв, затем путем «зрительного обведения»; через некоторое время система с перестроенным и восстановленным теперь звеном интериоризуется и ее функция приобретает вид обычного автоматизированного чтения 144.
При всем своеобразии, которое характеризует восстановление функций по сравнению с их развитием, оба эти процесса одинаково выражают их системное строение. Именно последнее делает возможной как компенсацию, основанную на замещении непосредственно пострадавшего элемента функции (так называемую внутрисистемную компенсацию), так и приспособление функций к новым задачам; не случайно поэтому, что понятию компенсации в настоящее время придается более широкое значение, так как успехи в изучении ее механизмов показали отсутствие какой-либо принципиальной разницы между перестройкой функций в патологических и
144 См. А. Р. Л у р и я. Восстановление функций мозга после военной травмы. М, 1948; его же. Психология и проблема перестройки мозговых функций. «Известия АН БССР», 1950, № 2.
396
в нормальных условиях 145. Гораздо большие различия в перестройке функций существуют не между нормой и патологией, а в зависимости от уровня самих функций. Если, например, по отношению к вегетативным или простейшим анимальным функциям можно говорить о процессе немедленной, автоматически происходящей перестройки их, которая происходит за счет «резервов» организма под влиянием периферической импульсации, то перестройка прижизненно формирующихся психических функций является медленным и поэтапным процессом, включающим в себя экстериоризацию и развертывание функций, специальную отработку нового звена, вводимого в ее структуру, и последующую ее интериоризацию. Иначе говоря, процесс этот происходит в порядке обучения и представляет собой его специальный «формальный» результат в отличие от так называемого материального его результата, выражающегося в усвоении учебного материала в виде определенных знаний или навыков.
Возвратимся, однако, к поставленной более общей проблеме. Итак, психическое развитие человека на протяжении его общественной истории не вызывало морфологических изменений. Возникавшие психологические новообразования имели в качестве своих мозговых органов формирующиеся новые нервные «функциональные объединения посредством особой проторенности», которые вновь и вновь воспроизводились у людей каждого последующего поколения в результате специфического процесса присвоения ими человеческой действительности, человеческого бытия. Так происходило изменение высшего выражения природы человека —его духовных способностей и сил.
«Природа наша делаема» —это более всего относится к духовной природе человека, к природе его психики.
Главный прогресс в развитии мозга, совершавшийся в период становления человека современного типа, по-видимому, заключался в том, что происходила постепенная кортикализация функции фиксации складывающихся
145 См. П. К. Анохин. Общие принципы компенсации нарушенных функций и их физиологическое обоснование. Доклад на сессии Института дефектологии Академии педагогических наук РСФСР. М., 1953.
397
динамическях структур, т. е. передача коре —этому органу онтогенетического опыта —той роли, которую по отношению к накоплению видового биологического опыта играют подкорковые центры. Это и выражает физиологически то, что выше я описывал как свойственную человеку возможность прижизненно приобретать видовой опыт — опыт человеческих поколений.
Прогресс, о котором идет речь, был подготовлен всей предысторией человеческого мозга, в ходе которой функции его морфологически закрепленных и функциональных структур все более сближались между собой. И. П. Павлов говорил об этом как о точке зрения «не очень распространенной», но которую он тем не менее «держит в голове». «Для меня, —продолжал Павлов, —конструкция и динамика вовсе не представляются такой противоположностью, как это обыкновенно думают. Я это очень сливаю, прямо отождествляю, для меня почти нет этой разницы... Поэтому я и понимаю: что раньше было динамическим, дальше делается конструктивным, потому что это одно и то же. Я стою на этой точке зрения и считаю, что разделение материи и функции условно и относительно. Анализ более глубокий совершенно уничтожит разницу между ними, и мне странно, когда кто-нибудь динамику строго противопоставляет конструкции» 146.
Если на уровне животных речь должна идти прежде всего об образовании наследственно закрепленных конструкций, то на уровне человека эти изменения воспроизводятся не путем биологического наследования, а в описанном выше процессе присвоения, который и составляет механизм социальной «наследственности».
Остается, наконец, еще один, последний вопрос —это вопрос о принципиальном соотношении между собой развития физиологической динамики мозга и развития психических процессов. Если отвлечься от индивидуальных особенностей, которые существуют в динамике высшей нервной деятельности, то можно принять ее как существенно не изменяющуюся, во всяком случае на протяжении истории развития человека. Столь же неизменными остаются и ее наиболее общие законы, которые управляют деятельностью мозга независимо от того,
146 «Павловские клинические среды», т. 1. М.—Л., 1954, стр. 619.
398
какие при этом пункты коры связываются между собой и какие динамические узоры при этом образуются. «Узоры» эти зависит от содержания той деятельности субъекта, которая реализует его отношения к действительности, подчиняясь ее объективным свойствам. Развитие; изменчивость, многообразие этой деятельности создает развитие, изменчивость, многообразие и этих узоров. Хотя они представляют собой системы, которые состоят из физиологических элементов, вступающих в связь друг с другом, и являются продуктом работы мозга, качественные особенности их функции тем не менее не могут; быть выражены в физиологических понятиях. То, что они отражают, не воспроизводится в их структуре так; как, например, геометрическая форма воспроизводится в графическом изображении ее на бумаге. В своем специфическом качестве, т. е. как системы, осуществляющие отражение, они обнаруживают себя, лишь актуализируясь, т. е. воспроизводя в преобразованном виде деятельность субъекта по отношению к отражаемой действительности, ибо именно деятельность является тем реальным процессом, в котором отражаемое переходит, «переводится» в идеальное, в отражение.
Итак, психика человека является функцией тех высших мозговых структур, которые формируются у него онтогенетически в процессе овладения им исторически сложившимися формами деятельности по отношению к окружающему его человеческому миру; та сторона развития людей, которая физиологически выражается в воспроизведении, изменении и усложнении этих структур у сменяющих друг друга поколений, и представляет собой процесс исторического развития психики.
Экспериментальное изучение 'генезиса и строения психических способностей и функций людей, формирующихся в процессе овладения ими достижениями общественно-исторического развития человечества в связи с изучением генезиса и строения соответствующих мозговых механизмов, означает собой распространение исторического подхода также и на область пограничных, психофизиологических исследований.
Такое изучение делает лишь первые свои шаги. Но уже и сейчас опыт анализа системного строения таких способностей, как способности слуха, вызываемые к жизни объективным бытием созданной человечеством
399
действительности музыкальных звуков и действительности звуковой речи или способности специфически человеческого восприятия цвета, дает новое экспериментальное доказательство тому, что психические свойства человека, как общие, так и специальные, представляют собой не выявление неких биологически заложенных в нем особых свойств, наличие или отсутствие которых может быть только констатировано, но что эти свойства формируются в процессе развития и воспитания.
Этот опыт показывает, что знание законов процесса их формирования позволит сознательно управлять этим процессом и увереннее идти к цели —возможно более полному развитию способностей всех людей,
ЧЕЛОВЕК И КУЛЬТУРА
1
Человек издавна рассматривался как существо особенное, качественно отличающееся от животных. Накопление конкретных биологических знаний позволило Ч. Дарвину создать свое знаменитое учение об эволюции. Учение это утвердило мысль о том, что человек является продуктом постепенного развития животного мира, что он имеет животное происхождение.
С тех пор сравнительная анатомия, палеонтология, эмбриология >и антропология накопили новые бесчисленные доказательства этого. Однако мысль, что человек все же радикально отличается даже от наиболее высокоразвитых животных, продолжала прочно удерживаться в науке. Другое дело, в чем именно усматривают различные авторы это отличие и как они его объясняют.
Едва ли необходимо останавливаться на всех взглядах, которые высказывались в этой связи.
Так, мы оставим вовсе без рассмотрения взгляды, которые исходят из признания чисто духовного, божественного начала, которое якобы и составляет особую сущность человека: признание такого начала стоит вне
науки.
Главные научные споры развернулись вокруг проблемы 0 роли биологических, врожденных свойств и особен-
401
ностей человека. Грубое преувеличение их роли послужило теоретической основой наиболее реакционных биологизаторских, расистских взглядов.
Противоположное направление в решении данной проблемы, развиваемое прогрессивной наукой, исходит, наоборот, из того, что человек есть существо социальное по своей природе, что человеческое в человеке порождается его жизнью в условиях общества, в условиях созданной человечеством культуры.
Еще в прошлом веке, вскоре после выхода в свет книги Ч. Дарвина «Происхождение видов», Ф. Энгельс, поддерживая идею о животном происхождении человека, вместе с тем показал, что человек глубоко отличается от своих животных предков, очеловечивание которых произошло под влиянием перехода к жизни в обществе, основанном на труде; что переход этот изменил их природу и положил начало развитию, которое в отличие от развития животных управляется уже не биологическими, а новыми, общественно-историческими законами.
В свете современных данных палеоантропологии процесс перехода от животных к человеку рисуется, если говорить коротко, следующим образом.
Это длительный процесс, включающий в себя ряд стадий. Первая из них —это стадия биологической подготовки человека. Она начинается в позднем третичном периоде и продолжается до начала четвертичного. Представители этой стадии, так называемые австралопитеки, были животными, которые вели стадный образ жизни и обладали вертикальной походкой; они пользовались грубыми, необработанными орудиями; вероятно, у них существовали и простейшие средства общения между собой. На этой стадии еще безраздельно господствовали законы биологии.
Вторую большую стадию, охватывающую ряд крупных этапов, можно назвать стадией перехода к человеку. Она длится от появления питекантропа до эпохи неандертальского человека включительно. Стадия эта замечательна тем, что в ней возникает изготовление орудий и первые, еще зачаточные формы труда и общества. Формирование человека продолжало подчиняться и на этой стадии биологическим законам, т. е. по-прежнему выражалось в анатомических изменениях, передающихся от
402
поколения к поколению действием наследственности. Но вместе с тем на этой стадии появилось и новое в развитии. Изменения в анатомическом строении человека, изменения его мозга, органов чувств, руки и органов речи происходили уже под влиянием развития труда и вызванного им к жизни речевого общения; короче говоря, его биологическое развитие шло под влиянием развития производства. Но производство есть изначально общественный процесс, развивающийся по своим особым объективным законам —законам общественно-историческим. Поэтому биология стала теперь «записывать» в анатомическом устройстве человека начавшуюся историю человеческого общества.
Итак, человек, ставший субъектом общественного процесса труда, развивался, подчиняясь действию двояких законов: во-первых, действию законов биологических, в силу которых происходило приспособление его органов к условиям и требованиям производства; во-вторых, через эти законы действию законов общественно-исторических, управляющих развитием самого производства и явлениями, которые им порождаются.
Нужно заметить, что многие современные авторы рассматривают всю историю человека как процесс, сохраняющий такую двоякую обусловленность. Они считают вслед за Г. Спенсером, что развитие общества, или, как они предпочитают говорить, развитие «надорганиче-ской» (т. е. социальной) среды, лишь создает для человека особо сложные условия существования, к которым человек биологически приспосабливается. Такое допущение является, однако, несостоятельным. В действительности формирование человека проходит еще одну, третью стадию, на которой роль биологического и социального в природе человека снова меняется.
Это стадия возникновения человека современного типа — Homo sapiens. Она означает собой главный, переломный момент в развитии. Перелом этот состоит в том, что развитие человека полностью освобождается от своей прежней зависимости от неизбежно медленных биологических, наследственно передающихся изменений. Единственно управляющими теперь развитием человека становятся законы общественно-исторические.
Выдающийся советский антрополог Я. Я. Рогинский так описывает этот перелом: «По ту сторону границы,
403
т. e. у формирующегося человека, его трудовая Деятельность имела теснейшее отношение к его морфологической эволюции. По эту сторону границы, т. е. у современного «готового» человека, его трудовая деятельность протекает без всякого отношения к его морфологическому прогрессу» 147.
Это значит, что окончательно сформировавшийся человек уже обладал всеми биологическими свойствами, которые необходимы для его дальнейшего безграничного общественно-исторического развития. Иначе говоря, переход человека к жизни в условиях все более высокой культуры уже не требовал изменения его биологической, наследственной природы. Человек и человечество освободились, по выражению М. Ванделя, от «деспотизма наследственности» и могли далее развиваться темпами, невиданными в животном мире148. Действительно, на протяжении тех четырех или пяти десятков тысячелетий, которые отделяют нас от первых представителей вида Homo sapiens, происходили необыкновенные, не имеющие себе равных по значительности и по все ускоряющимся темпам изменения исторических условий и образа жизни людей. Вместе с тем их видовые, биологические особенности не менялись, точнее, их изменчивость не выходила за пределы вариантов, не имеющих в условиях социальной жизни существенного значения.
Мы отнюдь не хотим этим сказать, что при переходе к человеку действие законов изменчивости и наследственности полностью прекращается, что природа человека, раз сложившись, далее ни в чем не меняется. Человек, конечно, вовсе не изъят из сферы действия биологических законов. Речь идет о том, что биологические, наследственно передаваемые изменения не обусловливают общественно-исторического развития человека и человечества, что процесс движется уже иными силами, а не действием законов биологической изменчивости и наследственности. В своей книге, посвященной эволюционному учению, наш известный биолог К. А. Тимирязев выразил эту мысль в следующих замечательных словах. «Учение о борьбе за существование, —писал он, —оста-
147 Я. Я. Р о г и н с к и й, М. Г. Левин. Основы антропологии. М., 1955.
148 «Le racisme devant in science» UNESCO 6. Gallimard. Paris,
404
навливается на пороге культурной истории. Вся разумная деятельность человека одна борьба —с борьбой за существование». Это борьба за то, чтобы все люди на земле могли удовлетворять свои потребности, чтобы они не знали нужды, голода и вымирания 149.
2
Итак, очеловечивание как процесс существенных изменений физический организации человека с наступлением эры общественной истории человечества завершился. Эта мысль уже не кажется сейчас парадоксальной. Достаточно сказать, например, что на недавно состоявшемся в Париже научном коллоквиуме по проблеме очеловечивания эта мысль была поддержана большинством крупных специалистов, которые в нем участвовали 150.
Как, однако, в таком случае, происходит развитие людей, каков «механизм» этого процесса? Ведь за время человеческой истории и условия жизни людей, и сами они продолжали изменяться. При этом накапливаемые, достижения развития передавались от поколений к поколению, что только и могло обеспечить преемственность исторического прогресса.
Значит, эти достижения закреплялись. Но если, как мы сказали, они не могли закрепляться действием биологической наследственности, то каким же образом они закреплялись? Они закреплялись в совершенно особой, впервые возникшей только в человеческом обществе форме —в форме внешних явлений, в форме явлений материальной и духовной культуры.
Это особая форма закрепления и передачи последующим поколениям достижений развития возникла в силу того, что в отличие от деятельности животных деятельность людей является созидательной, продуктивной. Такова прежде всего основная человеческая деятельность —труд.
В своей деятельности люди не просто приспосабливаются к природе. Они изменяют ее в соответствии со своими развивающимися потребностями. Они создают
149 К. А. Тимирязев. Избранные сочинения в четырех томах, т. 3. М., 1949, стр. 196.
150 Les processus de l'hominisation. Paris, 1958.
405
предметы, способные удовлетворять Их потребности, И средства для производства этих предметов —орудия, а затем и сложнейшие машины. Они строят жилища, производят одежду и другие материальные ценности. Вместе с успехами в производстве материальных благ развивается и духовная культура людей; обогащаются их знания об окружающем мире и о самих себе, развивается наука и искусство.
При этом в процессе деятельности людей их способности, знания и умения как бы кристаллизуются в ее продуктах —материальных и духовных, идеальных. Поэтому каждый новый шаг в усовершенствовании, например, орудий труда может рассматриваться с этой стороны как воплощение новой ступени в историческом развитии двигательных способностей человека, усложнение фонетики языков —как воплощение успехов развития артикуляции звуков и речевого слуха, прогресс в произведениях искусств —как воплощение эстетического развития и. т. д.
Таким образом, люди каждого последующего поколения начинают свою жизнь в мире предметов и явлений, созданных предшествующими поколениями. Участвуя в труде, в производстве и различных формах общественной деятельности, они усваивают богатства этого мира и таким образом развивают в себе те специфически человеческие способности, которые в этом мире кристаллизованы, воплощены. Ведь даже способность членораздельной речи формируется у людей каждого поколения лишь в процессе усвоения ими исторически сложившегося языка и в зависимости от его объективных особенностей. Так же обстоит дело и с развитием их мышления и приобретением знаний. Никакой личный опыт человека, как бы богат он ни был, не может, конечно, привести к тому, что у него сформируется отвлеченное логическое или математическое мышление и самостоятельно сложатся соответствующие системы понятий. Для этого потребовалась бы не одна, а тысяча жизней. В действительности мышление и знания у людей каждого последующего поколения формируются на основе усвоения ими уже достигнутых успехов познавательной деятельности прежних поколений.
Сейчас наука располагает достаточно достоверными фактами, которые свидетельствуют о том, что если дети
406
с самого раннего возраста развиваются вне общества и созданных обществом явлений, то они остаются на уровне развития животных (Р. Зингг) ш. У них не только не формируется речь и мышление, но даже их движения ничем не напоминают собой человеческих; достаточно сказать, что они не приобретают даже свойственной людям вертикальной походки. Известны и другие, по существу обратные, случаи, а именно, когда дети, принадлежащие по своему рождению к народностям, стоящим на наиболее низких ступенях экономического и культурного развития, очень рано попадают в условия высокой культуры; тогда у них формируются все способности, необходимые для полного приобщения к этой культуре. Сошлюсь в качестве примера на случай, приведенный А. Пьероном 152.
В Парагвае живет племя гуайакилов (Guayaquils), которое принадлежит к наиболее отсталым из числа известных в настоящее время. Цивилизацию гуайакилов называют медовой, так как одно из средств их существования состоит в том, что они разыскивают мед диких пчел. С ними трудно вступить в контакт, потому что они не имеют постоянного места обитания. Как только к ним приближаются посторонние, они убегают в леса. Однажды удалось залучить семилетнего ребенка этого племени, и благодаря этому стал известен его язык, который оказался необычайно примитивным. Другой раз на стоянке, покинутой племенем, была обнаружена совсем маленькая девочка, в возрасте около 2 лет. Нашедший эту девочку французский этнограф Веллар поручил ее воспитание своей матери. По прошествии двадцати лет (в 1958 г.) она ничем не отличалась по своему развитию от интеллигентных европейских женщин. Она занимается этнографией, говорит на французском, испанском и португальском языках.
Все эти, как и многие другие, данные ясно свидетельствуют о том, что специфически человеческие способности и свойства отнюдь не передаются людям в порядке биологической наследственности, но формируются у них прижизненно в процессе усвоения ими культуры, созданной предшествующими поколениями. Именно поэтому
151 R. Z i n g g. Feral Man and Extreme Cases of Isolation. «Amer. Journal of Psychologic», 1940, N 53.
152 H, P i e г о n. De l'Actinie a l'homme, v. 2. Paris, 1959.
407
все современные люди (если иметь в виду нормальные случаи) независимо от их принадлежности к той или иной этнической группе обладают такими задатками, сложившимися в период становления человека, которые при наличии необходимых условий позволяют осуществиться этому невиданному в мире животных процессу.
Можно сказать, что каждый отдельный человек учится быть человеком. Чтобы жить в обществе, ему недостаточно того, что ему дает природа при его рождении. Он должен еще овладеть тем, что было достигнуто в процессе исторического развития человеческого общества.
Перед человеком целый океан богатств, веками накопленных бесчисленными поколениями людей —единственных существ, населяющих нашу планету, которые являются созидателями. Человеческие поколения умирают и сменяют друг друга, но созданное ими переходит к следующим поколениям, которые в своих трудах и борьбе умножают и совершенствуют переданные им богатства—несут дальше эстафету человечества.
Впервые теоретический анализ общественной природы человека и его общественно-исторического развития был дан основоположником научного социализма К. Марксом. «Каждое из его (человека. —А. Л.) человеческих отношений к миру, —писал Маркс, —зрение, слух, обоняние, вкус, осязание, мышление, созерцание, ощущение, хотение, деятельность, любовь, —словом, все органы его индивидуальности... существуют как общественные органы, —являются в своем предметном отношении, или в своем отношении к предмету присвоением последнего, присвоением человеческой действительности»53. С тех пор как были написаны эти строки, прошло более ста лет, но заключенные в них мысли и в наше время остаются наиболее глубоким выражением истинной природы человеческих способностей, или, как говорил Маркс, «сущностных сил человека» (Wesenskrafte des Menschen).
з
Проблема развития человека в связи с развитием культуры общества ставит ряд специальных вопросов.
153 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 591.
408
Прежде всего это войрбс 6 том, что представляет собой и как происходит описанный выше процесс усвоения отдельными людьми достижений исторического развития общества.
Как мы уже говорили, общественно-исторический опыт человечества накапливается в форме явлений внешнего, объективного мира, окружающего человека. Этот мир —мир промышленности, наук и искусства —выражает в себе подлинную историю человеческой природы, итог ее исторического преобразования. В чем, однако, состоит самый процесс усвоения этого мира, процесс, который является одновременно процессом формирования у людей специфических человеческих способностей?
Прежде всего нужно подчеркнуть, что это всегда активный со стороны человека процесс. Чтобы овладеть теми предметами или явлениями, которые являются продуктами исторического развития, необходимо осуществить по отношению к ним такую деятельность, которая как бы воспроизводит в себе существенные черты деятельности, воплощенной, аккумулированной в данном предмете.
Чтобы пояснить эту мысль, я возьму самый простой пример —овладение орудием.
Орудие представляет собой продукт материальной культуры, который в наиболее наглядной, вещественной форме несет в себе типические черты человеческих творений. Это не только предмет, имеющий определенную форму и обладающий определенными физическими свойствами. Орудие есть вместе с тем общественный предмет —предмет, в котором воплощены и закреплены исторически выработанные трудовые операции.
Наличие этого общественного и вместе с тем идеального содержания, кристаллизованного в человеческих орудиях, и отличает их от «орудий» животных. Так называемые орудия животных тоже выполняют известные операции. Например, обезьяны научаются, как известно, пользоваться палкой для притягивания к себе плода. Но в «орудиях» животных эти операции не фиксируются, и «орудия» не становятся устойчивыми носителями этих операций. Когда в руках обезьяны палка выполнила свою функцию, она снова превращается для нее в безразличный предмет. Поэтому животные не
409