14 В современном потоке бурной дифференциации и интеграции наук важно выявить их переплетения и размеже

Работа добавлена на сайт samzan.net:

Элитология в зеркале политической философии и политической социологии. 14

В современном потоке бурной дифференциации и интеграции наук важно выявить их переплетения и размежевания, объект и предмет новых, конституирующихся научных дисциплин. Причем достижения и методы одной науки могут оказаться эвристическими для решения проблем, стоящих перед смежными, а порой и весьма далекими друг от друга научными дисциплинами.

В быстро развивающейся ныне политической науке мы можем вычленить такие ее интегральные (и вместе с тем автономные части), как политическая философия, политическая социология, политическая история, политическая психология. У этих дисциплин общий объект исследования — политические системы, политические институты, политическое поведение, а различаются они либо тем, что преимущественное внимание уделяют определенным сторонам политических отношений, либо методами своих исследований. Внутри этой системы политического знания, пожалуй, одним из наиболее дискуссионных вопросов является вопрос о различении политической философии и политической социологии, о месте политической философии в структуре политической науки и о ее функциях.

Специфику политической философии составляет прежде всего то, что это наиболее высокий уровень абстракции при исследовании феномена политики и политических отношений, а также то, что она ориентирована прежде всего на выработку нормативного подхода к политическим отношениям, на подход к ним с точки зрения их развития, изменений и понимания перспектив, особенно далеких перспектив этого развития.

Итак, политическая философия ориентирована на нормативный, ценностной подход к политическим системам и политическим отношениям, она складывалась как наука о должном в политике, об оптимальных политических

57

системах, о природе политических отношений, об их месте в структуре общества. И если для политической философии характерен поиск норматива, то политическая социология описывает и анализирует реальные политические системы и отношения, которые могут разительно отличаться от этих нормативов.

В структуре политической науки политическая философия, пожалуй, исторически первая из ее составляющих. И ориентация на нормативность, на выявление оптимального, справедливого политического строя характерна для исканий политической философии на протяжении столетий и тысячелетий, от Платона до Маркса, а из современных политических философов — до «Теории справедливости» Дж. Роулза. В этом — их отличие от работ по политической социологии, анализирующих реальные политические системы, исследующих их преимущественно методами эмпирических политических исследований (яркими примерами таких работ являются труды Р. Даля, А. Ал-монда. С. Вербы). Именно для современной политической философии характерно использование веберовского «идеального типа» для объяснения политического процесса, для классификации политических систем и т. д. Причем различение политической философии и политической социологии оказывается эвристическим при анализе ряда важнейших теоретических вопросов политической науки.

Так, в частности, различение подходов политической философии и политической социологии оказывается ключевым для решения таких дискуссионных вопросов современной элитологии, как определение понятия «элита», соотношения алитизма и теории демократии, для классификации моделей рекрутирования элиты и т. д.

* * *

В XX в. понятие элиты прочно вошло в политологический лексикон несмотря на возражения многих представителей социально-политической мысли, в частности, со стороны марксистов, многие из которых считают, что оно не «стыкуется» с теорией классов (что, на наш взгляд, ошибочно). Возражения других марксистов против употребления этого термина более весомы: если он обозначает господствующий класс, то он не несет никакого нового содержания и, значит, не нужен; если же с его помощью классовая дифференциация общества подменяется дихотомическим делением элита-масса, то он ненаучен. Возражения против этого термина раздаются и

58

среди сторонников политического плюрализма, полагающих, что термин «элита», годный для характеристики большинства политсистем, неприменим по отношению к современным демократическим политсистемам. Есть и чисто терминологические возражения, касающиесяятого, что неправильно и даже аморально применять термин «элита», этимология которого не допускает сомнений в том, что имеются в виду лучшие, достойнейшие люди по отношению к власть предержащим, среди которых мы чаще видим людей циничных, жестоких, неразборчивых в средствах достижения власти. Недаром Ф. Хайек в «Дороге к рабству» писал о «власти худших».

Но хотя эти возражения имеют основания, отказ от термина, который отражает определенную социально-политическую реальность, определенное социальное отношение, неконструктивен. Раз существует определенное явление, значит, нужен и соответствующий термин, фиксирующий его. Иное дело, что В. Парето ввел термин не самый удачный, но искать ему замену на другой — «правящая верхушка», «господствующий класс», «руководящее меньшинство» и т.д.— мало что дает, так как это будет спор о словах. Гораздо плодотворнее дискуссия не терминологическая, а содержательная, прежде всего о месте и роли элиты в социальной структуре общества, о том, определяет ли она социальный процесс, является ли внеклассовой социальной группой или же это верхушка господствующего класса, осуществляющего государственное руководство во имя поддержания социально-политической системы, ставящей этот класс в привилегированное положение,

Если сравнить дефиниции элиты разными политологами, получится весьма пестрая картина. И если попытаться их сгруппировать, то выявятся два главных подхода— ценностной (или меритократический) и функциональный (или альтиметрический). Сторонники первого подхода объясняют существование элиты «превосходством» (прежде всего интеллектуальным, нравственным и т. д.) одних людей над другими; сторонники второго — исключительной важностью функций управления общества, что детерминирует исключительность роли людей, выполняющих эти функции (а это всегда — меньшинство общества). Однако обе эти интерпретации страдают существенными пороками. Один .— ценностной — может легко выродиться в мистицизм и примитивную апологетику власть имущих; другой — функциональный — в тавтологию и опять-

таки в апологетику. В самом деле, на вопрос, кто обладает властью, элитист функциональной ориентации обычно отвечает: «Тот, кто и имеет власть, главным образом потому, что возглавляет важнейшие институты власти». Но ведь подлинная проблема состоит в том, чтобы объяснить, почему определенная элитная группа овладела властными позициями. Можно по-разному относиться к марксизму, но нельзя отрицать, что в этом отношении он четко сформулировал проблему, утверждая, что экономически господствующий класс, владея средствами производства, оказывается и политически господствующим.

Связанный с функционализмом институциональный подход, широко распространенный в элитологии, трактующий элиту как группу лиц, занимающих руководящие посты в важнейших социальных и политических институтах, грешит абсолютизацией формального механизма власти. Из всех критериев выделения элиты функционалисты подчеркивают один — альтиметрический: элитная группа является таковой потому, что располагается по вертикальному разрезу строения общества «наверху». Согласно альтиметрическому критерию, замечают критики этого подхода, кто наверху, тот и властвует — предположение, основывающееся на том глубокомысленном доводе, что власть возносит наверх, а обладающий властью потому и властвует, что находится наверху. Альтиметрический критерий сводит дело к оправданию фактического положения вещей и оказывается весьма уязвимым для критики со стороны политологов, отдающих примат мериток-ратическому критерию, согласно которому у власти должны стоять достойнейшие, высокоморальные люди.

Однако ценностная интерпретация элиты страдает, на наш взгляд, еще большими недостатками, чем функцио-налистская. На вопрос, кто правит обществом, ее сторонники отвечают: «Мудрые, дальновидные, достойнейшие». Однако эмпирические политологические исследования в любых социально-политических системах с легкостью опровергают такое предположение, показывая, что слишком часто это — жестокие, коррумпированные, не брезгующие для достижения своих целей никакими средствами люди. Но если требования мудрости, добродетельности для элиты — норматив, который начисто опровергается действительностью, тогда пусть простят нас за каламбур — какова ценность ценностного подхода,?

Стремление элитистов представить элиту как людей, превосходящих по уму, наделенных выдающимися спо-

зо

собностями и моральными качествами, легко оборачиваются апологетикой элиты. Если подобные суждения можно простить мыслителям древности, то со времени Маки-авелли они не могут не звучать наивно. Меритократичес-кий критерий выделения элиты оказывается чисто нормативным, не коррелирующимся с социологическими данными (таким образом он оказывается в поле политической философии, ориентированной на норматив, а не политической социологии, описывающей реальность, отличную от норматива). Как видим, аксиологический подход к проблеме (элита — совокупность индивидов, обладающих преимуществами по определенной ценностной шкале) оказывается уязвимым. Даже его сторонники вынуждены признать, что часто это ценности с отрицательным знаком. Многочисленные попытки эклектического соединения описанных нами подходов оказываются лишь паллиативом. И ныне большая часть политологов склонна рассматривать элиту как группу лиц, стоящих у власти безотносительно к моральным или иным качествам этих лиц. Критерии выделения разных типов элит могут быть различными. При выделении, в частности, культурной элиты «работает» ценностной критерий. Но вычленяя политическую элиту, мы вынуждены обращаться к альтиметрическому критерию, ибо если будем руководствоваться критерием ценностным, элитология может... лишиться своего предмета, потому что власть имущие — далеко не образцы морали, далеко не всегда «лучшие».

Подход политолога отличается от подхода культуролога, который обычно применяет термин «элита» к выдающимся деятелям культуры, иногда — как синоним «аристократии духа».- Для политолога элита — меньшинство общества, имеющее доступ к инструментам власти. Поэтому суждения, что Россия десятилетиями жила без элиты, ибо лучшие люди были уничтожены, эмигрировали, томились в концлагерях или находились во «внутренней эмиграции» — суждения нравственные, но не политологические. Если имел место властный процесс, то он осуществлялся определенными институтами, определенными людьми, и именно в этом — функциональном — смысле (а не морализаторском) политолог употребляет термин «элита».

Закончить анализ понятия элиты нам не удастся, если мы не спустимся с высот политической философии к эмпирическим политологическим исследованиям элит. Иначе говоря, потребуется переход с концептуального на

операциональный уровень. Большинство политологов зарубежных и российских, ведущих эмпирические исследования элит, обращаются к альтиметрическому критерию. Это выливается в позиционный подход, который исходит из того, что к элите относятся индивиды, занимающие высшие позиции в основных политических институтах общества. Обычно элитологи определяют численность элиты от нескольких тысяч в крупнейших странах мира до нескольких сотен — в средних.

Соглашаясь в принципе с альтиметрическим (позиционным) подходом, работающим в рамках политической социологии, хотелось бы сделать существенное замечание. Позиционный подход таит в себе опасность принять за истину то, что лежит на поверхности, что формализовано в официальном статусе определенных лиц, отождествить формальную и неформальную политическую структуру. Составив список лиц, занимающих руководящие должности в стране, элитолог альтиметрической ориентации может полагать, что политическая элита ему известна. Но так ли это? Ведь вне этого списка могут оказаться люди, не занимающие ' официальных политических постов, но влияющие на политический курс не меньше, а подчас и больше, чем лица, попавшие в указанный список. Чтобы избежать этой ошибки (точнее, минимизировать ее), существует ряд методов, среди которых особенно важен метод репутационного анализа, основанный на экспертных оценках.

В последние годы российские элитологи накопили опыт в этом отношении. Сошлемся на списки наиболее влиятельных политиков России, публикуемых «Независимой газетой» и некоторыми другими изданиями. Накладывая один список на другой и внося соответствующие коррективы, мы можем уменьшить возможность ошибок, связанных с недостатками альтиметрического подхода. Наконец, существенную помощь в выявлении реальной, а не формальной элиты оказывает исследование принятия политических решений — стратегических и оперативных.

* * *

Различение предметов философии политики и политической социологии поможет нам продвинуться и в решении других дискуссионных вопросов элитологии, р частности, проблемы совместимости элиты и демократии. Некоторые российские политологи сейчас пишут о смене парадигм российской политологии — с эгалитаристской на

"2

элитистскую. Определенные основания для таких суждений имеются. Произошел отказ от грубой эгалитаристской модели политсистемы, которая к тому же страдала явным лицемерием в условиях «реального социализма». Но не исключено, что тезис о смене парадигм — определенное упрощение развития современного политического сознания, очередное шараханье из одной крайности в другую, от Сциллы эгалитаризма к Харибде элитизма. Реальное движение политической мысли (не только российской, но и международной) протекает между этими двумя крайностями, в их борьбе и вместе с тем в их взаимном проникновении, взаимном учете этих противоположностей.

Подобное движение между этими полярными моделями политических систем характерно и для западной политологии, где наблюдается острая полемика между эли-тизмом и антиэлитизмом, знание о которой небесполезно для молодой, формирующейся российской демократии. Для элитистской парадигмы характерно утверждение, что общество не может нормально функционировать без элиты, что она имеет право на привилегированное положение, более того, должна бдительно охранять свои привилегии от «посягательств» со стороны масс. При этом неизбежно возникает вопрос: «Как согласовать такие утверждения с теорией демократии?» Элитисты не могут уйти от этого достаточно скользкого для них вопроса. Часть из них выступает с традиционной для элитистов критикой демократии справа, обосновывая необходимость сильной, авторитарной государственной власти, которая только и может обеспечить эффективное управление обществом без оглядки на дезинформированную, близорукую и эгоистическую массу. Однако большинство западных политологов стремятся совместить элитизм с демократическими ценностями, создавая компромиссные концепции типа «демократического элитизма» и полиархичес-кой демократии.

Совмещение элитизма и демократии ведет к принесению в жертву во имя данной конвергенции некоторых фундаментальных принципов классической теории демократии, прежде всего народоправия. Важнейший вопрос демократии — об участии рядового гражданина в политической жизни — становится второстепенным, а на первый план выступают проблемы социальной стабильности, связанные со стабильностью и преемственностью элиты, пусть демократической элиты.

Обосновывая неосуществимость народовластия, элити-сть)1 ссылаются на то, что, во-первых, народ некомпетентен в политике и народовластие, если бы оно и было возможным, оказалось бы губительным по своим последствиям, вело бы к неминуемым катаклизмам. Во-вторых, правление народа технически неосуществимо: непосредственная демократия невозможна, по крайней мере в странах с большим населением, а представительная демократия неизбежно ведет к утрате народом части своего суверенитета, который отчуждается в пользу избранных представителей, а они в силу «железного закона олигархических тенденций», сформулированного Р. Ми-хельсом, превращаются в элиту.

Демократический элитизм (П. Бахрах), равно как и элитный плюрализм, объявляющие себя альтернативой радикальному элитизму, оказываются на поверку элитиз-мом ослабленным, «размазанным», хотя и оставляющим определенное, точнее, скромное место народным массам, за которыми оставляется право голосовать за ту или иную элиту. Недостатки предыдущего направления не снимаются, а лишь ослабляются. Кроме того, элитный плюрализм смешивает норматив, идеальную модель политического процесса с реальностью (мы опять-таки видим своего рода «смешение жанров», когда не различается политическая .философия и политическая социология), выступая по существу с апологией политической системы развитых капиталистических стран (прежде всего, США), изображая ее как идеал, как вершину демократии, как своего рода «конец истории», пользуясь словами Ф. Фукуямы.

В этом плане заманчивой для последовательного демократа могла бы выглядеть позиция радикального антиэлитизма. Но она не может не вызвать ряд вопросов, в частности, не утопична ли она? Ведь никогда в истории человечества его идеал политической системы как непосредственной реализации власти народом не был достигнут. Кроме того, у человечества есть основания считать, что радикальный элитизм — не просто иллюзия, а опасная иллюзия: попытки ее воплощения в жизнь не раз приводили к авторитаризму и тоталитаризму, что заставляет подозревать, что многие варианты радикального антиэлитизма представляют собой на деле скрытый элитаризм. Достаточно проанализировать грандиозный эксперимент с «построением социализма» в СССР и других странах, именовавших себя социалистическими.

«4

Провозглашенные лозунги — социального равенства, отсутствия эксплуатации, отсутствия элиты — на деле обернулись новой формой социального неравенства, эксплуатации масс (пусть не отдельными капиталистами, а государством, оказавшимся фактической собственностью «нового класса), образованием новой элиты, причем элиты тоталитарной. Один из парадоксов эгалитаристской модели заключается в том, что она исходит из презумпции равенства, но как только эгалитаристский идеал пытаются воплотить в жизнь (обычно насильственным путем), оказывается, что находятся люди (меньшинство), которые, по выражению Дж. Оруэлла, «более равны, чем другие».

В принципе типологию политических режимов можно было бы проводить по основанию: народоправие — всевластие элиты. Однако обе эти модели — идеальные типы в духе М. Вебера. Как в геометрии понятие точки, лишенной длины и ширины — необходимая абстракция (переставая обладать пространственными атрибутами, она оказывается лишенной атрибута реальности), так и в политологии понятие «демократия» предполагает максимально возможное приближение к нормативу, к идеальной модели демократии, но будучи реализованной до конца, она грозит превратиться в абстракцию, лишенную жизни.

Наличие элиты в демократических политсистемах представляется противоречием в самом основании (достаточно указать на этимологию термина «демократия»). Демократия, казалось бы, должна в принципе отрицать элиту, само наличие которой есть ущемление власти народа, узурпация его полноправия, его субъектности. Однако может быть прямое противопоставление указанных моделей (всевластия народа и всевластия элиты) как альтернативных есть определенная симплификация, а истина находится где-то посередине? Теоретически возможны две предельные модели — абсолютная демократия как самоуправление народа, не нуждающегося в элите, т. е. совпадение субъекта и объекта управления, и, с другой стороны, абсолютная тирания, самовластие элиты или лидера. Реальные политсистемы располагаются между этими моделями.

Однако считать, что демократия — минимальная власть элиты, а тирания — максимальная — также неправомерное упрощение. Ведь слабая элита означает обычно слабое управление, политические провалы, нестабильность. Тогда, скорее, логично представить, что де-

3 Соц.-полит. ж-п, Na 6                                             65

мократия предполагает некоторый оптимум в отношении элиты и масс, когда элита не подавляет массу, а инициирует ее активность, где она — средство оптимального управления, а не самодовлеющий центр общества. В этом плане можно говорить о том, что теория демократического элитизма имеет определенные основания.

И если мы допускаем наличие элиты в демократической политсистеме, то она должна отвечать ряду условий — быть открытой в двух смыслах: для воздействия на нее масс, причем не только во время избирательных кампаний, а также быть максимально открытой для талантливых выходцев из всех слоев населения. Она должна быть подлинной меритократией, элитой заслуг, способностей, компетентности. При этом мы допускаем, что теоретически возможна — пусть в отдаленной перспективе — модель политсистемы, где все члены общества обладают настолько высокой политической культурой, что не нуждаются е особой страте элиты (разве только для технического оформления коллективных решений, но в этом случае данную страту вряд ли стоит называть элитой). Демократическая политическая система, начисто лишенная аппарата управления, превращается в ирреальность. Но все же данная модель — не пустая абстракция, а индикатор определенной тенденции развития.

Если для элитистов элита — подлинный субъект политического процесса, а массы могут быть угрозой «нормального» порядка, то для антиэлитистов таким субъектом является народ, а элиты — потенциальной угрозой демократической политсистемы (неоэлитисты Т. Дай и X. Зайглер отмечают, что если авторы классической демократической теории видели в народе опору демократии, то в XX в.. когда массы поддержали авторитарные и тоталитарные движения, такие, как большевизм, фашизм, маккартизм, перонизм, арабский фундаментализм и др., надежды на сохранение и развитие демократии можно связывать лишь с просвещенной элитой, вдохновляющейся демократическими ценностями).

Может быть, истина опять-таки лежит между этими крайними моделями и в оптимальной политсистеме центр тяжести властных отношений лежит где-то посередине между элитой и массой? Однако и при этом допущении возникают вопросы и возражения. Во-первых, вероятность того, что центр тяжести окажется именно на полпути от элиты к массе, исчезающе мала. Во-вторых, такая модель наводит на мысль о стабильном 'равновесии, тогда

"6

как в действительности это равновесие динамичное, подвижное. Это отнюдь не идиллическое отношение, а скорее противостояние элиты и масс и поэтому центр тяжести этой системы с неизбежностью подвижен, смещаясь к элите или к массе.

Если речь зашла об угрозе демократии, то, на наш взгляд, гораздо ближе к истине установки классической демократической теории (согласно которой угроза исходит прежде всего от элиты, стремящейся захватить полноту власти), чтобы центр тяжести в рассматриваемой нами модели смещался от центра в сторону масс. Напомним в этой связи мудрые мысли Макиавелли о том, что опасность злоупотребления властью исходит прежде всего от людей, которые более всего к это власти стремятся (т. е. скорее от элиты дворянства, чем от народа). И не менее мудры мысли Монтескье о том, что власть имущие стремятся обычно к власти максимальной, поэтому так важна система сдержек и противовесов, прежде всего в виде разделения властей.

Демократической может считаться политсистема, которая реализует верховенство народа, а влияние его на политику является решающим, тогда как влияние элиты ограниченным, лимитированным законом, политсистема, в которой элита подконтрольна народу. Следовательно, если мы не можем игнорировать тезис о том, что наличие элиты — это реальная или потенциальная угроза демократии, то условие сохранения демократии заключается в постоянном контроле народа над элитой, в ограничении привилегий элиты лишь теми, которые функционально необходимы для осуществления ее полномочий, максимальная гласность, возможность неограниченной критики элиты, разделение властей и относительная автономия политической, экономической, культурной и иных элит, наличие оппозиции, борьба и соревнование элит, где арбитром (причем не только во время выборов) выступает народ, иначе говоря, все то, что в своей совокупности и составляет современный демократический процесс. Не будем его абсолютизировать, объявлять идеальным механизмом. Это о нем У, Черчилль говорил, что у него множество недостатков, только ничего лучшего человечество не придумало.

Диапазон отношений масс к элите весьма широк — от фанатической веры в элиту как носителя харизмы до полного отрицания ее права на управление обществом, делегитимизация ее власти. Недоверие к элите может

у                                                      67

дезорганизовать политический процесс. Политсистема функционирует эффективно, если элита легитимизирована признанием масс, если ее ценности рассматриваются массами как образцовые. Вместе с тем, здоровое недоверие масс к элите (или, во всяком случае, неполное доверие) оправдано и в значительной мере конструктивно: оно мешает элите сосредоточить в своих руках тираническую, деспотическую власть.

Так неизбежно ли деление общества на элиту и массу, иначе говоря, необходима ли элита? Можно рассуждать следующим образом: если народ — субъект власти, то ведь сам этот субъект не бесструктурен, в нем можно вычленить более активных в политическом отношении людей и более пассивных. Тогда почему бы первых не квалифицировать как политическую элиту, хотя их позиция может не быть институтизирована? На наш взгляд, следует различать решение указанного вопроса на уровне политической философии и политической социологии. В рамках политической философии, являющейся, как отмечалось, преимущественно нормативной теорией, можно говорить об обществе без элиты, в котором высокая политическая культура населения позволяет добиться максимальной вовлеченности всех членов общества в управление общественными делами (что тождественно поднятию масс до уровня элиты). Здесь мы снимаем возражение Р. Михельса о технической невозможности управления обществом без элиты (одно дело — утверждать, что оно невозможно сегодня, а другое — что оно невозможно в принципе). В условиях информационного общества возможна эффективная система прямой и, главное, обратной связи между органами управления и всеми членами общества, позволяющей немедленно выявлять и учитывать мнение всех граждан по вопросам политического управления.

В рамках же политической социологии, описывающей реальный политический процесс, порой весьма далекой от нормативного, мы утверждаем, что элита необходима для политического управления, выявляем роль и функции элиты в тех или иных политсистемах (тем самым признавая на этом уровне правомерность теории демократического элитизма). Уровень политической философии способствует разработке долгосрочных прогнозов, выявлению далеких перспектив эволюции социального управления. Напротив, оставаясь в рамках политической социологии, мы делаем вывод о том, что в настоящее время

68

и в ближайшей перспективе без элиты политсистемы не могут функционировать. Следовательно, важнейший вопрос политической социологии — вопрос о качестве элит, о путях их совершенствования.

Наконец, различие политико-философского и политико-социологического подходов можно выявить при анализе такой проблемы, как рекрутирование политической элиты, посредством которого формируются законодательные и исполнительные органы, правительственный аппарат, руководящие кадры государственных учреждений. Исследовать процесс этого рекрутирования — значит исследовать политический процесс с точки зрения того, как люди вовлекаются в политику, выдвигаются на руководящие политические посты, устанавливают политические контакты, делают политическую карьеру. Качество элиты во многом зависит от принципов ее рекрутирования,

Система рекрутирования элит имеет исключительную важность для политической системы: она может обеспечить более или менее равные возможности доступа к власти всем гражданам, либо ограничить эти возможности, а то и вовсе лишить их. Одна из характерных черт подлинно демократической системы — создание возможностей любому войти в политическую элиту.

В процессе рекрутирования элиты учитываются такие важнейшие моменты, как широта ее социальной базы, круг лиц, осуществляющих отбор элиты (селекторат), наконец, процедура, механизм этого отбора. Тут можно различить два главных типа рекрутирования элит — открытый и закрытый. Опыт истории свидетельствует о том, что закрытая элита, формирующаяся из представителей узкого привилегированного слоя, воспроизводящаяся на ограниченной базе, неминуемо деградирует, загнивает, рано или поздно уступает место обществу с более открытой элитой, что ведет к изменению всей социально-политической структуры. И чем более закрытой является элита, тем меньше у соответствующей политсистемы шансов выжить в соревновании с другими. Следует оговориться, что эта закономерность действует в той большей мере, в какой оказывается более развитой система социальных коммуникаций, в том числе связей между странами, цивилизациями. При отсутствии или малой развитости таких связей общество с закрытой элитой может весьма долго сохранять свою устойчивость. 69

Открытость элит — важный элемент открытого общества, где высок уровень социальной мобильности. И, соответственно, закрытые, непрозрачные элиты — элемент закрытого общества, где социальная мобильность низка или вообще отсутствует. Отметим, что открытость полит-системы не означает автоматически открытости рекрути-рования элиты. В современных демократических странах, например США, рекрутирование элиты, как показал еще Р. Миллс, весьма далеко от открытости. Вместе с тем в некоторых закрытых социальных системах возможна значительная степень открытости рекрутирования элит.

Закрытый тип рекрутирования элиты является исторически первым, тогда как открытый является результатом развития политсистемы, требует' для своего функционирования высокого уровня политической культуры. Закрытый тип характерен для политсистем традиционного общества, а по отношению к современным политсистемам — для авторитарных и тоталитарных политических режимов. Поскольку данный тип рекрутирования элиты сужает ее социальную базу, препятствует занятию элитных позиций наиболее способными людьми из низших страт общества, инакомыслящими и т. д., он обрекает политсистему на застой. Она неминуемо вырождается, утрачивая способность к эффективному управлению, провоцирует образование контрэлиты, превосходящей правящую элиту по своим интеллектуальным и пассионарным показателям, которая использует недовольство масс существующей системой для ее свержения, для смены элит.

Как справедливо отмечал П. А. Сорокин, вряд ли когда-либо существовало и когда-либо сможет существовать общество абсолютно закрытое, где отсутствовала бы вертикальная мобильность. Но то же самое относится к модели политсистемы, в которой вертикальная мобильность была бы абсолютно свободной: подобное общество было бы абсолютно бесструктурным. Таким образом, общество с открытыми и закрытыми элитами — это идеальные типы (в веберовском смысле). А конструирование идеального типа — в основном «жанр» политической философии; реальные политические системы, описываемые политической социологией, лишь приближаются к первому или второму типам. Соотношение подходов политической философии и политической социологии при решении проблем элитологии — не альтернативное, а комплементарное, дополнительное.

1. вариант. Соответственно собираетесь со своими друзьями и придумываете крутоесмешное название клана после ч
2. Средняя общеобразовательная школа 4 г
3. В большинстве случаев его применяют для соединения листов и фасонных прокатных профилей
4. Реферат- Вера, наука, образование
5. Кровь Кровь внутренняя среда организма образованная жидкой соединительной тканью.html
6. Этапы развития географической науки1
7. либо группы страховых отношений
8. Особенности свойств аморфного углеродного материала как носителя электродных катализаторов для топливных элементов
9. Функциональные стили русского литературного языка
10. тема законодательных актов социальноэкономических организационнотехнических гигиенических и лечебнопр
11. тема- достоїнства та недоліки
12. 2001Договоримся сразу- грант написать невозможно его можно только получить
13. Лабораторная работа 7
14. Курсовая работа- Международная экономическая интеграция
15. вариант политическая сфера 14 310
16. Польська шляхта другої половини XIX століття
17. включение рынка как важнейшего элемента регулирования нашей общественной системы требует знания основны
18. Кассовая работа с ценностями в иностранной валюте дорожных чеках и денежных знаках банка России
19. 1] Глава 2 Дополнительные меры государственной поддержки семей имеющих детей [2] Заключение
20. Sexual violence and capitalism

Материалы собраны группой SamZan и находятся в свободном доступе