Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Социальная психология ПРЕСЛЕДУЕМЫЙ ПРЕСЛЕДОВАТЕЛЬ
Окончание. Начало см. в "ПГ" - 8, 1997
ПП -"Преследуемый преследователь" - этими словами в психиатрии описывается агрессивное поведение душевнобольных по отношению к человеку или группе людей, которых они воспринимают как источник своих переживаний угрозы и опасности.
Итак, есть взрослые люди, пользующиеся своими конституционными правами на свободу совести и вероисповедания. Есть их родители, тяжело переживающие духовный и физический разрыв с детьми. Есть религиозные организации, которых непривычно много. Есть объективно кризисная ситуация, которая на уровне индивидуального и массового сознания стимулирует тревогу и установки ПП*. Наконец, есть психология (в этом тексте психология - общее название психологического консультирования, психотерапии и психиатрии). Как складывается их взаимодействие?
Родители и дети не всегда могут прийти к компромиссному решению и, тем более, к полному согласию. Достаточно часто они просто расходятся "по своим углам", находя ресурсы для мирного сосуществования, худого мира. Реже они оказываются по разные стороны баррикад. Детям в такой ситуации легче - они поглощены своим поиском, их жизнь в их глазах исполнена высокого смысла. Родители с зияющей в душе болящей пустотой не могут и не хотят поверить, что дети сделали вполне свободный выбор, и задаются классическим "Кто виноват", определяющим "Что делать". По классическому сценарию смутного времени они быстро находят виновников, которые уводят от них детей, а их исполненное боли чувство вины не требует доказательств и имеет силу приговора. Теперь ясно - что делать: надо объединиться и вернуть детей, добившись того, чтобы больше им ничего не угрожало. Негодование "брошенных" родителей по понятным причинам обращается против того и тех, что и кто представляется новым и чужим. Свойственные кризисным периодам истории архаизация сознания и наукобоязнь сплавляются в фантастические представления о зомбировании, кодировании, программировании при помощи гипноза, психотропных средств и психотронного оружия, которыми владеют и пользуются, конечно же, "чужие" - представители "нетрадиционных", "иностранных", "деструктивных", "тоталитарных" сект и культов. Зачем они это делают? Чтобы подчинить, поработить, поставить на колени, уничтожить - народ, страну, нацию или, на худой конец, обогатиться за их счет. И стало быть, мало сплотиться только лишь для того, чтобы своих детей вызволить и защитить - надо и страну уберечь; мало вызволить детей - надо их также раззомбировать, де- или перепрограммировать, чтобы вытравить из их психики все чужое, не наше, подобно тому, как вытравливается потенциальное дитя врага-насильника. Не разделяющие родительских позиций люди и организации зачисляются ими в стан врагов или ангажированных, купленных врагами. Так складывается логика ПП. Добавим к этому, что объединяются для такой борьбы родители с авторитарными установками. И не так уж важно для них, веруют ли они сами: если даже нет, то все равно - это свое, а то чужое.
Даже будь это не столь выражено и происходи не в "смутные времена", возможности психологии ограничены просвещением, формированием запроса и его удовлетворением. Так было, например, в США в начале 70-х гг., когда зародились антисектантские организации. В 1974 г. Тэд Патрик - полуграмотный водитель грузовика, бывший одним из их создателей, начал реализовывать свои идеи насильственного "депрограммирования". За это, а также за сексуальные посягательства, похищения, нападения, хранение кокаина он был неоднократно судим и отбывал сроки тюремного заключения. Это не мешало ему быть "своим" в антисектантских движениях. Позже эти движения пошли на спад, но и сегодня в США есть две немногочисленные организации, полагающие, что не все люди имеют право на свободу вероисповедания, убеждающие родителей похищать своих взрослых детей и насильственно использующие по отношению к похищенным очень жесткие и жестокие методы "депрограммирования". Это - в Америке, исходно обладавшей большим потенциалом веротерпимости, и не во времена Большой Депрессии или послевоенной "охоты на ведьм", а в относительно спокойное время, когда культура и закон вроде бы в состоянии образовывать своего рода пояса безопасности вокруг экстремистских движений.
В России с ее традицией единой государственной религии, неизмеримо меньшей толерантностью к религиозному и конфессиональному плюрализму, огромным потенциалом правового нигилизма, да еще в условиях тотального постсоветского кризиса эти тенденции, как и следовало ожидать, приобрели значительно больший размах.
Хотелось бы, но в действительности трудно было ожидать, что в этот водоворот социальной шизофрении психология не втянется. И она втянулась. В антисектантском движении она не просто участвует, но, с одной стороны, активно привлекается к нему, а с другой - приходит в него сама. К ней формируется достаточно активный запрос на признание того, что малые религиозные группы наносят непоправимый ущерб физическому, психическому и нравственному здоровью людей. Экспертам напоминают, что они при вынесении экспертных заключений должны принимать во внимание, на чью мельницу будут лить воду их заключения. Предпринимаются попытки психиатрического лечения "от сектантства", психиатрического этикетирования "сектантов" и прочие методы, хорошо знакомые по периоду "карательной психиатрии". Возникают опасные идеи принудительного "депрограммирования" в специальных учреждениях с использованием всех тех средств, в применении которых обвиняют "сектантов". Психиатры изобретают новые диагнозы (сектомания, псевдорелигиозный бред) или пользуются уже существующими, более чем вольно трактуя их диагностические критерии. Психологи вводят безгранично расширенные понятия, с фантастичностью которых не всякий бред сравнится. Да, не все, и далеко не все позволяют или стремятся использовать так свою профессию. Но сравнительно небольшое количество с лихвой компенсируется качеством - это активные, достаточно стеничные, отнюдь не глупые и часто со многими регалиями и при постах люди. Читатели "ПГ" могли, например, познакомиться с некоторыми документами Минздрава такого рода.
Я бесконечно далек от обвинений их в злом умысле, ангажированности и т. д. Более того, они имеют не меньшее право на свой подход, чем все другие - на свой, и я рад, что они могут высказывать свое мнение. Правда, при этом мне хотелось бы, чтобы они так же относились к мнению своих оппонентов, но мало ли чего мне бы хотелось... Совершенно осознанно я не называю имена, не вникаю в детали, не цитирую публикации и документы и т. д. Не потому, что боюсь называть имена или не имею доказательных материалов, а потому, что дело, в конце концов, не в этом.
Дело, на мой взгляд, совсем в других вещах. И главное -в том, как сторонники той и другой позиций определяют границы своей профессии и диапазон профессиональной ответственности. Я могу высказать лишь точку зрения, не беря на себя право кого-либо судить, но сохраняя право отстаивать ее. В той области, которую мы обсуждаем, соблазнительно легко принять роль прокурора или адвоката, адепта одной или другой непримиримых позиций, но задача психолога/психиатра - в ином. Он выступает в роли профессионала-эксперта, заключение которого может быть использовано как прокурором, так и адвокатом, и влиять на решение суда, культурную установку, общественное мнение. При этом он, по определению, не может не испытывать достаточно сильного давления внешних и внутренних условий, установок, стереотипов. Но его обязанность в цивилизованном и правовом обществе - сделать все во имя служения закону, а не заказу, от кого бы он ни исходил. Он должен решать свои профессиональные задачи в пределах своей науки и своей профессиональной компетенции. Межрелигиозные и межконфессиональные отношения и дискуссии - сфера компетенции религии, а не психиатрии и психологии, которые "в духовной брани бессильны". Его, как и любого другого гражданина, невозможно лишить права на собственное мнение и, стало быть, на собственное отношение к жизни и собственное мировоззрение, но это право влечет за собой обязанность не смешивать профессиональное с гражданским, религиозным и своим личным, не использовать профессиональную аргументацию в непрофессиональных дискуссиях. Это предполагает, как минимум, попытку разобраться во внутренних закономерностях, понятиях и терминах той сферы бытия и поведения, по отношению к которой он выступает в качестве эксперта. Если он судит безграничность веры по законам ограниченного знания или основывает свое профессиональное суждение на идеологических или религиозных мотивах, он выходит за границы профессиональной компетенции и стимулирует межрелигиозные и межконфессиональные конфликты, новые крестовые походы или погромы. Я убежден, что в Кодексы Психиатра и Психолога следует внести четкие и недвусмысленные положения об индивидуальном и исключительно профессиональном характере оценки состояния душевного здоровья вне зависимости от принадлежности испытуемых к той или иной религиозной или общественной группе. Психиатрическое и психологическое заключение о деструктивности той или иной секты или группы должны базироваться на качественно доказательном и статистически достоверном материале, свидетельствующем о типичных для этой секты/группы душевных нарушениях и расстройствах, возникших у человека после вхождения в секту/группу и в связи с характером ее деятельности, а суждение о социальной деструктивности должно быть вынесено из сферы ставящихся перед психиатрической/психологической экспертизой задач. Использование психиатром/психотерапевтом/психологом профессиональных доводов за пределами профессиональной сферы деятельности должно рассматриваться как нарушение профессиональной этики. Сегодня в России более 13 тысяч религиозных организаций разных направлений и трудно оцениваемое количество нерелигиозных групп с неконформными предметами интересов и способами их реализации. Следует ожидать, что их количество будет расти - демократизация и открытость, с одной стороны, возлагают на личность дополнительную нагрузку самоопределения, а с другой - расширяют поле свободного выбора; социальные катаклизмы и цивилизационные нагрузки увеличивают количество людей, которые нуждаются в особых социальных и духовных нишах. Даже если такой поиск связан с издержками, психология не имеет права на сужение поля поиска, но несет обязанность помощи людям, у которых в ходе этого поиска возникают проблемы или нарушения здоровья. Довольно популярный тезис о том, что свобода вероисповедания представляет собой угрозу государственной и национальной безопасности, стремление общества получить психиатрические или психологические санкции на "адекватные" меры и готовность достаточно многих специалистов давать такие санкции, мотивируя свою профессиональную деятельность соображениями государственной и национальной безопасности, убедительно свидетельствуют о том, что слухи о кончине карательной психиатрии в России преувеличены. Больше того, она рискует прирасти карательной психологией. Тут есть над чем задуматься... Не задумавшись, не войдя в правовое пространство, не обладая готовностью к выработке компромиссных путей и решений, не сойдя с митинговых трибун и арен политических коррид, не прекратив устно и письменно поносить друг друга, мы не сможем предстать перед теми, кому должны помогать, представителями компетентного и уважающего себя профессионального сообщества. Мы не сможем помогать, не выполняя основного условия нашей помощи - пользоваться доверием клиента/пациента и принимать его таким, какой он есть, вступая с ним в терапевтический диалог "Я - Ты". И тогда одни будут нами манипулировать, а другие - бежать, как черт от ладана, хотя и те и другие в нашей помощи нуждаются. Хотим ли мы этого?
P. S. Переведя дух, должен сознаться, что разговор этот был для меня совсем не легок. Во-первых, за последние 4-5 лет на эту тему накопилось столько материалов и таких, что по ним можно несколько книг написать. Во-вторых, мне казалось принципиально важным самому не впасть в полемический тон и удерживаться на сугубо профессиональной позиции (насколько это удалось - судить уже не мне). Поэтому приходилось заново передумывать уже, казалось бы, продуманное. Наконец, я действительно верю, что при всех разногласиях мы способны достигать компромиссов, без которых свобода немыслима. Как сказал М. Мамардашвили: "Свобода - это когда свобода одного упирается в свободу другого и имеет последнюю своим условием". И я хотел передать эту веру читателям "ПГ".