Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
А. Н. Яковлев
ПЕРЕСТРОЙКА И ПЕРСПЕКТИВЫ ДЕМОКРАТИИ В РОССИИ
Жизнь ежедневно, ежечасно диктует нам свои требования, свои условия, свою логику.
Падение тоталитар.ных порядков само по себе еще не рож дает демократии. Наш исторический опыт весьма поучителен. Так получилось, что крах самодержавия в период 1905—1917 го дов вывел на авансцену российской истории две основные силы. Одна так или иначе цеплялась за безвозвратно уходившее про шлое. Другая стремилась максимально форсировать перемены и продвинуть их максимально далеко. Демократическая альтер натива оказалась затертой, а в итоге и раздавленной между эти ми двумя жерновами. На смену одному абсолютизму пришел другой.
подобного исхода остается.
Будем реалистами. Опасность Больше того, она нарастает.
Конечно, прошлое уходит, оставляя после себя выжженную экологическими и технологическими бедствиями землю, выж женную бесхозяйственностью и милитаризацией экономику, выжженные коррупцией и жаждой власти национальные отно шения, выжженные цинизмом, безразличием и аморальным об разом жизни души людей.
Выжить на этом пепелище нелегко, ибо прощание со стали низмом слишком затянулось.
При всех благотворных переменах, связанных с перестрой кой, все же нельзя обманывать себя, поскольку подлинной п прочной демократии у нас пока не состоялось. Нет нужды до казывать, сколь многое изменилось к лучшему, какие предпосыл ки демократического развития открыты теперь перед обществом. Но драма нашей демократии, и дай-то Бог, если она не обер нется трагедией, состоит в том, что политическая демократия не имеет опоры в главном—-в экономических свободах—в сфере собственности, предпринимательства и торговли.
Вот почему у демократии нет пока организованной социаль ной базы. Ее сторонники разбросаны по разным силам и дви жениям, по национальным квартирам. Вот почему столь мед ленно прорастает политическая культура. Вот почему экономи ка захлебывается в трудностях, мечется между полуадминист ративными и полуэкономическими решениями. Вот почему ин тересы человека с его болями, нуждами и надеждами остаются в стороне.
На этой почве вновь оживляется правая опасность. Бурьян разнолик. И силы найдутся. Они уже сегодня, как застоявшие ся лошади, ржут и притоптывают в лихорадочном нетерпении.
Народ устал, измучен. Его можно и обмануть обещаниями, пусть и демагогическими.
В этих условиях демократический выбор для нас—не блажь и не роскошь. Радикальная реформация общества импера тивна.
Мы охотно говорим о демок!ратии, свободе, рынке, инициати ве, достоинстве и правах личности. Все это крайне необходимо исстрадавшейся стране, без этого не будет движения- вперед. Без этого у нас никогда не будет даже хлеба насущного.
Но, произнося эти святые слова, всегда ли мы отдаем себе отчет в том, что в мире конца XX века эти понятия по реальному их содержанию столь же разительно отличаются от представ лений века XIX, как сверхзвуковой самолет—от «этажерки» братьев Райт?!
Будем честными перед самими собой: сегодня демократия находится в положении Наполеона, сумевшего занять Москву и обустроиться в Кремле, но не знающего, что ему делать дальше с этой победой.
И не надо на этот счет обманываться, давать увлечь себя новыми мифами. Красивыми и привлекательными, но все же мифами, чтобы не пришлось пережить потом новые разочаро вания и новые мерзости. Конечно же, демократия еще молода, и, хочется сказать,
еще недостаточно разумна. Она порой падка к необольшевист ским методам. К ней прилипают разного рода суетливые попут чики, которые исповедуют только личные интересы. Нередко торжествуют амбиции и властолюбие. Быстро приспосаблива ется бюрократия, ничуть не меняя своего облика. И многое дру гое, до боли знакомое.
Не преодолеем всего этого — говорить обо всем остальном просто бессмысленно. Ибо места для. демократии, свободы, воз можности для самореализации личности попросту не останется. На смену монополизму придет монополизм.
Сама история посылает нам вдохновляющий сигнал: у нас есть возможность начать движение в направлении, куда по соб ственным законам пробивается жизнь. Опереться на те силы, те стороны человеческой природы, те грани общественной жизни, которые уже доказали свою жизнестойкость, которые выжили в наитруднейших условиях, вопреки всему. Это ориентиры, кото рые не могут обмануть. Опоры, надежность которых проверена веками нравственного возвышения человека.
В каком мире нам жить?
Полагаю, нет необходимости заниматься объемным ретро спективным анализом того, как мы очутились в состоянии, в ко тором пребываем сегодня. На сей счет сказано уже много вер ного. Главное в общем-то понятно, хотя научный анализ причин, истоков, системообразующих факторов еще впереди. Кроме того, нам уже не раз удавалось доказывать, сколь крепки мы задним умом.
Человек разумный и в меру взрослый, начиная любое круп ное дело, а тем паче какой-то большой этап жизни, непременно задумается о той цели, что он себе ставит. О своих возможно стях достичь ее.
Нет, речь не о новой супергипотезе, призванной объяснить до мелочей всю историю, — от прачеловеческого прошлого до еще не состоявшегося будущего. И не о том, конечно, чтобы превращать такую гипотезу в очередную утопию и руководство к действию.
Демократия, если она демократия, не может сменить одну нетерпимость на другую, одни предрассудки, заблуждения и догмы на другие, с противоположным знаком.
Представление о пройденном нами пути как тупиковом пред полагает возвращение в исходную точку—что ни в жизни чело века, ни в жизни общества, как известно, невозможно.
Простое перенесение на российскую поч'ву чужого опыта и чужих решений, особенно если это делается без царя в голове,
тоже много раз доказывало свою непродуктивйость.
И, наконец, коммунистическая утопия в ее классическом ви де, а главное, основанный на ней большевизм, обнаружили свою несостоятельность. Везде, где социализм волею судеб или наме ренно скрестили с насилием, он завершился общественным кра хом и нравственным распадом.
Но дело не в порочности идеи, в том числе и социалистиче ской, родившейся задолго до Маркса. Она не хуже и не лучше других отражает специфический этап общественной практики и общественного 'сознания. Дело в людях, которые по тем или иным причинам превращают идею в догму и воинский устав, а в конечном счете—в средство насилия.
И никуда нам не уйти от осознания самих себя: кто мы есть, на что способны и к чему пригодны?
Размышляя об этом, прежде всего хотел бы подчеркнуть: исторически удачливые страны получили уникальную возмож ность прагматически регулировать свои внутренние отношения по мере вызревания тех или иных проблем. Помогали и объек тивные обстоятельства—климат, природа, уровень безопасно сти и многое другое.
И когда вдумываешься в нашу великую историю, не покидает мысль, что Россия — страна упущенных возможностей, искусст венно сооружаемых трудностей и постоянных раздоров.
Пора нам учиться уравновешенности, доверию к здравому. смыслу и к самим себе. Учиться спокойно, достойно.
Когда наше место в мировой иерархии прогресса определяют по разным показателям от 28-го до 56-го, это, конечно, не пред мет для гордости. Осознание этого факта бьет по нашему само любию, особенно после того, как десятилетиями убеждали себя, что мы—первые везде и во всем. На худой конец—вторые. Правда и здесь оказалась иной.
Горько и стыдно. Но не повод для паники, отчаяния и безво лия. У нас есть материальная основа. В десятках государств положение куда сложнее и хуже, но там не устраивают по это му поводу ни истерик, ни дешевых спектаклей. Там просто ра ботают. А не ждут чуда от властей — своих или чужих.
И тем не менее предстоит во многих отношениях догонять других. И по количественным показателям, и по качественным, и по организации в'сей жизни общества на цивилизованных, гу манных началах. Это требует достаточно глубоких представле ний о том, куда мир идет и что нужно нам самим сегодня и на перспективу. От этого зависит, какие «капиталовложения» при дется делать в экономике, образовании, культуре, науке, в раз витии социальных структур и политического устройства обще ства, в образе жизни—словом, во всем.
Нам очень многого не хватает для здравости. В том, как строится политика, как организована экономика, как воспиты ваем детей, как относимся к науке и культуре, да и к самим себе! Все здоровое, продиктованное реальными потребностями жизни, проверенное мировым опытом, надо перенимать, не изо бретая велосипедов. Полезно и нравственно—надо брать. И точка.
Но не переводить вопрос в идеологическую плоскость. Коль социализм провалился, давайте построим капитализм. Какой ка питализм? XIX века, начала XX или сегодняшний? Так они раз ные. Да и на дворе уже XXI век.
Хочу подчеркнуть: я говорю не о публицистике—здесь мо жет быть всякое. Я говорю о действительном, сущностном миро понимании. И по жизни, и по кругозору человечество выросло из коротких штанишек прошлого, выходит из джунглей разного рода «измов».
На этом поворотно-переходном этапе правомерен вопрос, ку да же движется посттоталитарное общество, какими надеждами оно собирается жить, во что будет верить и что отринет. Миро вому сообществу предлагается предельно зауженный выбор: ка питализм или социализм. Догматическая зашоренность мешает включить в сферу обсуждений другие варианты развития. Адеп ты марксистской формационной концепции навязали весьма уп рощенный стереотип: или — или, третьего не дано.
Но единый целостный мир может быть только сообществом разнообразий. Иначе—деградация.
Кроме всего прочего, спор по линии «капитализм—социа лизм», предлагая заторможенный вариант, уводит в царство не свободы.
А почему, собственно, не может быть иного пути развития, иной судьбы? Тем более это относится к такой стране, как наша. Своя история, традиции, образ жизни, психология, причем у каждого народа разные. Россия и Советский Союз испытали и тот, и другой строй. Оба оказались поверженными.
По моему разумению, будет складываться третий, вероятно, он впитает все оправдавшее себя в собственном прошлом и все лучшее, что достигнуто мировым опытом. Но главное, что долж но быть сутью общественного развития, это здравый смысл при решении любых проблем, тем более в новой обстановке, которая складывается в мире.
Невозобновляемые ресурсы планеты ограничены, а уровень технологий и необходимость экологического выживания накла дывают дополнительные ограничения на масштабы и характер их использования. Все большее число экспертов в мире приходит к выводу: тот образ жизни, который характерен для первого де-
Я. Перестройка I у
сятка наиболее развитых стран мира, для их типа потребления, невоспроизводим и масштабах всей планеты. Я склонен, как минимум, всерьез прислушаться к этой точке зрения.
Как же распорядится человечество тающим богатством Зем ли? В принципе есть три пути.
Первый: сильнейший захватывает, что может. Не обязательно войной, возможны и экономические экспансии, и финансовые, и иные. Это борьба всех против всех. Это раскол мира на бедных и богатых людей и нации, с весьма высокой вероятностью миро вых гражданских конфликтов. Это одичание и-озверение во взаимной борьбе. Это распространение по миру насилия, циниз ма, жестокости. Это прощание с моралью. Это ускоренный и, возможно, необратимый подрыв экологического здоровья пла неты. Рационально выбрать подобный путь мирового развития нормальный человек не может.
Второй: путь несколько фантастический, но теоретически впол не мыслимый. Мировое сверхпразительство, которое и будет справедливо распределять между регионами, странами, народа ми ресурсы и продукцию. После 70-летнего опыта тотального распределительства в нашей стране можно себе представить, к чему привела бы подобная практика в масштабах планеты. До бровольно и в здравом уме на это тоже вряд ли кто пойдет. Ско рее к такому пути и можно будет скатиться, если перед этим восторжествует первый сценарий.
И третий: оптимальное регулирование как на национальном, так и на международном уровне всех сторон бытия с тем, чтобы рационально сбалансировать удовлетворение нужд человека и общества, давать им возможность развития, помогать слабым, рачительно распоряжаться ресурсами с перспективой хотя бы на 150—200 лет, лечить и укреплять экологическое здоровье плане ты, наращивать ее производительный биологический потенциал. Ничего принципиально невозможного, неосуществимого в таком сценарии нет. Он наиболее предпочтителен не только нравствен но, но и практически.
Одноусловие: его осуществить может только разумный, нрав ственный, ответственный, компетентный, умеющий и желающий жить не только сегодняшним днем, но и будущим своих детей и внуков человек.
'Реалистично ли?—Более чем. Но такой человек возможен только в условиях свободы и демократии. Это не предположе ние, не теория, а факт. И потому условием выживания человече ства в самом прямом и непосредственном смысле слова является свобода и прогресс личности, ее безусловный приоритет перед любыми социальными образованиями. То, о чем мечтали гуманисты всех времен, то, что стихийно
сложилось в де'сятке-другом стран; то, что создается трудом и нравственностью, а мы привыкли клеймить как проявления буржуазного индивидуализма,—оказывается не блажью, не эгоизмом, не социальным курьезом. Нет, это условия того, что цивилизация сможет продвигаться вперед, что она не убьет себя и планету, не одичает, не погибнет от технологических «черно былей».
• Древние вышли на идеи гуманизма через Бога. Они не столь ко осознали, сколько почувствовали, что если есть на свете не кая высшая и справедливая сила, то уже по причине своей спра ведливости и всемогущества она не может обращаться с чело веком как с бессловесным животным. Так, как обращается с ним рабовладелец или иноземный завоеватель.
Наука и рационалистическое мышление отодвинули идею бо жественного и все, с ней непосредственно связанное, несколько п сторону. Отодвинули надолго. Н сделали это, кстати, еще и по тому,' что не могли смириться с духовным монополизмом, тем более в его догматическом, инквизиторском качестве. Тут есть над чем поразмыслить современникам. Но так или иначе, сего дня даже самый холодный научный рационализм доказывает нам: не научимся ценить каждого человека в отдельности—по гибнем как род людской.
Значит, общественные инстинкты гуманизма не обманывали человека с самого начала. Неужели мы все еще не в состоянии воспринять эту истину не на словах, а на деле?! Нового взгляда требует и оценка истории. Сегодня существуют, как мне представляется, три модели исторического процесса.
Первая основана на идее развития и прогресса, понимаемых как количественное и качественное нарастание материальных возможностей человека и сопутствующее ему усложнение форм общественной жизни. Именно в рамках этого подхода родилась схема, прямо «ведущая» страны и народы от рабовладения к коммунизму. И дело даже не в том, что на практике схема эта оказалась именно схемой, уловившей, да и то в самом общем виде, лишь отдельные черты, присущие развитию только одной цивилизации — еврохристианской.
Гораздо важнее иное: замкнутое на масштабы одной плане ты, такое развитие неизбежно рано или поздно натолкнется на объективные, материальные, ресурсные пределы его. Что тогда? Вторая модель продиктована прежде всего пониманием этого последнего обстоятельства и его неодолимой силы. Она опира ется на мнения и разработки ученых, уже давно предупрежда ющих: запасы воздуха, воды, невозобновляемых ресурсов, пло дородия почвы на Земле не беспредельны. Раз так, то стихийная
накачка потребительского общества лишь ускоренно йедет чеЛо-вечество к гибели или, как минимум, к серьезнейшим кризисам и потрясениям.
Третья не спорит с двумя первыми, но берет из них убеди тельно доказанные моменты и утверждает, что на самом деле человечество живет по законам макроисторических циклов,— законам, механизм которых нам пока непонятен, а период цик личности — неизвестен.
Но если так, то в любой момент нас в принципе может ожи дать кризис фазы смены цикла. Каждое крупное явление жизни может быть сигналом начинающейся противофазы. И тогда их недопустимо мерить критериями прошлого, особенно самого близкого.
Ответов нет, но идеологий на каждой из перечисленных мо делей построено немало. И это лучшее доказательство того, что раболепствовать перед любой идеологией вряд ли стоит.
Во всех районах мира, где идеологии—религиозные или же «научные»—удалось потеснить в пользу рациональности и здра вого смысла, 'народы и государства бьются, по существу, над решением одних и тех же проблем.
Как накормить, одеть, обуть, дать кров и хоть минимальное образование всем, но при этом не посеять тотального иждивен чества, не лишить человека и общество стимулов к поиску, дея тельности, развитию?
Как защитить тех, кто должен быть защищен, но не превра тить такую .защиту в источник массового социального паразити-рования и коррупции?
Как воздать человеку по его личному труду и вкладу, его гению и напористости, его целеустремленности и совести, но при этом избежать крайнего социального расслоения, способного противопоставить друг другу социальные группы вплоть до на силия?
Как обеспечить равенство людей в жизни, в которой по всем важнейшим признакам и показателям люди и не могут быть равными, то есть одинаковыми?
Как, не впадая r крайности любого толка, примирить обще ственное и индивидуальное начала и преодолеть вражду и не нависть?
Как сделать власть эффективной, но подконтрольной? Как совместить гуманизм с требованиями дисциплины, ответ ственности, а значит, и жестокости, да и просто с необходимо стью для каждого бороться за существование, без чего общество обречено на вырождение и гибель?
Как сохранить природу, приумножить потенциал ее плодо родия?
Как избавиться от войн, насилия, конфликтов, оружия, но не оказаться беззащитным перед преступностью, авантюризмом, экстремизмом?
Перечисление нетрудно продолжить. Но ясно, что те же самые вопросы стоят и перед нами. Что они в принципе не решаемы на путях любых крайностей, а попытки такого рода затрудняют возможные решения идеологически, психологически, практи чески.
Выход один, он — в рационализме. Мы действительно не зна ем, по какому пути пойдет мировое развитие в большой истори ческой перспективе. И не можем пока этого знать. Выбирать любую из перечисленных выше моделей или какую-то иНую зна чило бы, объективно, заниматься конструированием новой веры. Но человечество до нас создало уже массу верований и мифов и горько расплачивалось за фанатическую приверженность им. Да и мы вдосталь наигрались в эти игры.
И напротив: обращаясь к каждой проблеме рационально, прагматически, мы естественно и без трагизма встретим любой вариант грядущего мира. Ибо ни один из них не противоречит здравому смыслу, ни один не совместим с фанатизмом любого плана.
Итак, на рубеже XXI века, к которому, кажется, мы уже при выкли обращать свои взоры и интеллектуальную пытливость, нам предстоит жить не в мире. социализма, капитализма или конвергенции двух систем. Выбор будет принципиально иной, и он совершается нашими действиями сегодня.
Это может быть мир здравого смысла, морального рациона лизма и здоровой прагматики. Мир компетентности и ответствен-' ности, холодного разума и стойкой нравственности. Мир крите риев, идущих от человека. Такой мир не будет ни идеальным, ни бесконфликтным, ни свободным от проблем и трудностей. Но он, и только он, сможет правомерно претендовать на звание ци вилизованного.
Возможна и иная альтернатива: мир, построенный на верно сти очередным догмам. И тогда не столь существенно, будут ли люди молиться капитализму, социализму, демократии: будут ли жить с рынком или без него: правовым или неправовым будет государство. Ибо мир, основанный на вере и фанатизме, по опре делению, рассматривает человека как материал, а не как выс шую ценность.
И это не гипотеза, не предположение. Это истина, подкреп ленная веками истории, сотнями примеров. В том числе и в XX веке—стоит только захотеть вспомнить о них. Осуждая оте чественный сталинизм, надо все же видеть в нем лишь одно из многих проявлений феномена, гораздо более общего. Еще нико-
гда в истории не выживало государство или цивилизация, осно ванные на экстремизме, на инквизиции, на иррациональной жес токости к человеку.
Наше сознание очень долго было опутано и добросовестными заблуждениями, и искренними иллюзиями, и ложью. Нашу мысль изолировали спецхран-ами, убаюкивали дистиллирован ной водой некритической веры. Что ж, она и в изоляции до мно гого дошла сама, открыла заново давно открытое, но нам неве домое, прорвала кокон догматизма и вырвалась на свободу.
Наше творчество запиралось в клетке разрешенного взгляда на мир, проверенных тем, дозволенных светотеней. Но оно вы черпало до дна позволенное, обнаружило его мелкость и, даже не желая того, явило нам правду—ту самую клетку, которую не скрыть и не скрасить никакой позолотой.
Нашу нравственность поколениями воспитывали в понятиях, подчиненных выгоде режима. Мы поняли, что порядок этот без нравственен, что он не может не взорваться сотнями и тысячами осколков, что способен погубить всех и даже, разлагаясь, поро дить новый тоталитаризм, еще более жестокий и бесчеловечный:
Нас пытались облагодетельствовать через систему всеобщего иждивенчества. Но задача оказалась невыполнимой, а рабы — неблагодарными. Они взбунтовались от понимания того, что идут к катастрофе. К катастрофе в экономике. В морали и в генети ческом фонде народа. В науке ив достижении даже скромных социальных целей. В экологии и в самой способности трезво мыслить. Во внешней политике и элементарном выживании. .
Последнее дело кого-то обвинять в трудностях, пережитом, испытанном, перенесенном. На каждом лежит свой крест. Нои народы, и страны, как и отдельный человек, имеют свое детство, юность, зрелость. И народы, и страны сами выбирают и строят свой образ жизни, торят свою тропу через историю.
И доколе мы будем кого-то винить в неудачах, тупиках и .трагедиях, до тех пор будем обречены повторять их снова и снова. Ибо зрелый человек лишь в последнюю очередь задается вопросом: «Кто виноват?» А в первую спрашивает сам себя: «Что я могу, хочу и должен сделать? Что сделал не так, в чем неправ?»
Каждый из нас не раз задавал себе эти вопросы. Кто-то, быть может, еще полвека назад, кто-то вчера. Несомненно, у нас еще немало иллюзий и заблуждений как старых, так и новых. Но это нормально. Везде и во все времена человек шел вперед, только преодолевая самого себя, свои ошибки, свое невежество, свою лень. Иной дороги к прогрессу просто не существует.
По убеждению идут вперед только свободные и независимые. Стихия правит бал, когда естественный ход вещей тащит за со-
бой пассивного, ленивого и равнодушного. Цивилизованная жизнь приходит через труд и целеустремленность, через волю и настойчивость, через усилия каждого человека и каждого поко ления. Цивилизация—это и повседневность усилий, и мучения поиска, и тяжесть сомнении, и груз ответственности. Всего этого не избежать.
Таковы главные и на сегодня несомненные контуры гряду щего мира, уйти от которого невозможно, но построить который можно по-разному.
Перестройка: ожидания и реальности
Часто спрашивают, а была ли у перестройки концепция? Трудно ответить на этот вопрос однозначно.
Да, была. Если иметь в виду концентрированное неприятие прошлого, осознание необходимости перемен.
Нет, и быть не могло. Ибо внутреннюю логику перемен нель зя было предвидеть. То, что обсуждается сегодня (предприни мательство, фермерство, собственность, многопартийность и мно гое другое), в то время, которое кажется очень далеким, каза лось несбыточной мечтой. Контекст временами был иным. Ра дикализм мог стать и поводом для блокирования реформатор-ств.-1.
Как известно, от законов психологии, развития общественно го сознания, никуда не денешься. И потому мы по инерции еще продолжаем измерять все новое критериями из прошлого. Мы все еще «танцуем» от марксистско-ленинского сознания, осознан но или неосознанно подтверждая верность ему или отвергая его с хулой, пытаясь его приспособить к новым реалиям или же сбросить с себя его наваждение, споря с ним в частностях или по-крупному, либо же полагая его не заслуживающим серьезной дискуссии. В любом случае иных точек отсчета у нас крайне мало.
Между тем едва ли не главный результат процесса обновле ния именно в том и состоит, что он открыл путь к духовному прозрению, духовной свободе. Скажу так: пусть многие из нас в стане научно-коммунистического атеизма, но само право на иную веру мы должны защищать сейчас упорно, иначе наше соб ственное право на свои взгляды будет рано или поздно кем-либо узурпировано.
Лишив идеологию марксизма-ленинизма статуса официаль ной и обязательной, прекратив преследования за любые откло нения от ее догматов, перестройка открыла всем нам возмож ность не верить в эту идеологию, сомневаться в ее положениях
и в ней в целом. И вообще стало делом личного выбора: верить или не верить.
Все это означает, что в стране заложены основы подлинной свободы совести.
Нравственным стержнем перестроечно-реформистских начи наний стало стремление облагородить социализм.
Несколько характеристик реформаторов заслуживают вни мания. В большинстве своем это были люди, начинавшие еще в старой среде, сумевшие подняться до больших высот в партии, государстве, науке, других сферах. Но именно поэтому искрен не верили, что и система в целом сможет добиться успеха, стоит только ее облагородить, реформировать, сделать более эффек тивной.
Пройдя непростой жизненный путь, испытав на нем всякое, эти люди многое видели, узнали и поняли. Они постигли всю подноготную нашего образа жизни и знали ему истинную цену. Отлично понимали, что многое тут рождается и воспроизводится самой же системой. Но именно поэтому и полагали, что скверну можно извести, а дом привести в порядок. Критически оценивая практику, они в то же время искренне воспринимали социали стические идеалы, особенно в начальные этапы их общественной жизни и деятельности.
На сознание этих людей решающее воздействие оказал в свое время сам факт первых реформаторских начинаний Хруще ва, Косыгина, «пражской весны». А также и тот факт, что все эти начинания были задавлены. Ни одно из них не прошло испы тания жизнью до конца, ни одно не выя.вило сколько-нибудь глубоко и надежно всех сложностей" социалистического рефор мизма, его пределов. Потому-то перестройка, особенно на на чальном ее этапе, страдала от обилия иллюзий, от упрощенно-розового взгляда на вещи, особенно что касается перспектив реформ, степени заинтересованности народа в них, готовности поддержать их практически. Потому-то перестройка совершала подчас действия, которые сегодня, задним числом, просто труд но объяснить. Порой она ломилась в бетонную стену, не заме чая настежь открытой двери.
Были ли эти люди наивны? В чем-то, безусловно. Но их на ивность—во многом и наивность нашего общественного созна ния, нашей интеллигенции в целом. Нх путь к познанию и про зрению—это путь к познанию и прозрению всей страны, кото рая в абсолютном своем большинстве еще. полвека назад была крестьянской. Все должны были пройти этим путем, чтобы об рести сегодняшнюю способность мыслить, 'сегодняшние уровень и качество понимания стоящих перед нами проблем. Инициаторы перестройки лишь задавали вопросы, ответы
давала сама жизнь. Рассуждая умозрительно, наверное, та сверх централизованная и забюрокраченная, намеренно лишенная об ратных связей и настроенная на неограниченную эксплуатацию человека система, которую мы так долго именовали «социализ мом», все же могла быть частично реформирована. При условии ее согласия на реформы и на рациональный, прагматический подход к ним. Иными словами, если бы система в целом, все главные ее подсистемы на деле поступились бы хоть чем-то в пользу человека и здравого смысла.
Но именно этого и не произошло. И вовсе не из-за заговора каких-то лиц или группировок против перестройки, хотя призна ки подобного существования и с течением времени усиливались. На первом месте было, несомненно, то, что сопротивлялась 'сама система, всей своей природой, всеми порожденными ею специ фическими интересами, их взаимной круговой порукой. Система оказалась неспособной к реформированию. Она могла либо по бедить и переделать все на старый лад, либо рухнуть, не выдер жав естественного отбора.
На мой' взгляд, демократические силы переживают сейчас крайне опасный духовный период. Да, у них были иллюзии на старте перестройки, и немалые. Наверное, в жизни вообще нет людей, вовсе свободных от иллюзий. Даже цинизм —тоже иллю зия, только иной природы и направленности.
Рациональное течение событий могло бы разрушить какие-то из этих иллюзий, какие-то перевело в плоскость понимания, ка кие-то, возможно, укрепило. Но ожесточенное сопротивление прошлого перечеркнуло подобный сценарий изначально и в кор не. Развеивая иллюзии, оно вместе с тем не давало и реального опыта реформации, перемен, постижений. Из политики, психо логии, познания все сильнее выдавливался центральный стер жень—здравый смысл.
Закономерным итогом, которого и надо было ожидать, стало размывание притягательности позиций политического центра и, напротив, формирование мощных политико-психологических и интеллектуальных предпосылок всяческого экстремизма. Про цессы общественной поляризации начали обретать опасные мас штабы и силу. Они-то и подготовили августовский заговор пси хологически и духовно, сделали его не только возможным, но и неизбежным.
Да, все, что с нами происходило в последние годы, это рас плата за три четверти века большевизма. Большевизма не толь ко институционального, того, который ассоциируется у каждого со словами «сталинизм», «марксизм», «неограниченный абсолю тизм власти КПСС». Но едва ли не в большей мере и больше визма психологического, ассоциируемого с понятиями «нетер.пи-
мость», «поклонение авторитетам», «мифологизация власти», «жажда спасителя и избавителя», «духовное и нравственное иждивенчество».
Сейчас, когда в адрес КПСС произносится немало гневных слов, как никогда, своевременно вспомнить: большевизм закре пил в нашей общественной психологии многие худшие черты и качества авторитарного сознания, мышления, типа личности. По сам большевизм был вызван к жизни, сумел победить и утвер диться во многом потому, что соответствующая общественная и политико-психологическая почва для него была подготовлена веками предшествующего развития. Не случайно и сегодня' го ворим о реальной угрозе необольшевизма: это не партийная принадлежность, это психология выходит наружу, обрядившись в новые идеологические наряды и политические побрякушки. И пока мы не разберемся всерьез, что же рождает и воспроизводит такую психологию в массовых масштабах, что можно ей проти вопоставить, до тех пор она будет продолжать играть с нами в скверные игры.
Почему же. эта психология одержала верх? Большевики ли тому причиной?
Модернизация в отсталой стране неизбежно порождает ост рую эмоциональную реакцию двоякого плана. С одной стороны, все консервативное, косное, уходящее видит в наступлении но вого не только угрозу своим интересам и себе непосредственно, но и оскорбление своим прежним представлениям, своей вере, своим авторитетам и героям, своему привычному жизненному укладу. И чем быстрее идет модернизация, тем острее воспри нимается такое оскорбление, тем к более трагичным «выбросам» способно привести.
Но мощные негативные эмоции рождаются и в противопо ложной части политического спектра. Всегда есть и будут те, кто недоволен темпами и результатами модернизации, кто хотел бы идти быстрее и решительнее, независимо от того, с какой скоростью и сколь результативно продвигается обновление. Эти люди соизмеряют день сегодняшний не со вчерашним, а с от дельным, неопределенным, но идеальным будущим. И их неудо влетворенность реальными темпами прогресса способна рождать не менее трагические последствия в общественной жизни и по литике.
Добавьте сюда, что жизнь не бывает 'без теневых и даже омерзительных сторон, что за всякий прогресс приходится пла тить. Что есть еще политическое, .групповое, сословное, клано-вое и всякое прочее соперничество. Добавьте, что отсталая стра на уже по определению не располагает и не может располагать эффективными средствами и механизмами поддержания обще-
ственной стабильности. Добавьте еще отвратительный облик власти, самодовольство правящего класса, политику насилия.
Чем быстрее в таких условиях пойдут процессы модерниза ции, тем больше вероятность, что она вызовет мощную вспышку стихийного сопротивления. Но формы такой вспышки будут су щественно разными. В одном случае—откровенный бунт реак ции, попытка силой вернуться в прошлое. В другом — внешне вроде бы прорыв в будущее, возведение скромного прогресса в квадрат, в куб, в энную степень. Формы действительно очень разные.
Но социальная база во многом сходная: опора на люмпен-ские, паразитические элементы в обществе. На наименее твор ческие, наименее трудоспособные и, главное, наименее «трудо-желающие» его слои. А потому и результат во многом тоже схо ден: толкнут ли общество в прошлое или бросят его в авантюру большого скачка. В том и другом случае нормальный, естествен ный ход прогресса резко замедляется или тормозится вовсе. И, напротив, реанимируются либо реакционные структуры, либо в Новом обличье возрождаются, по сути, все болячки и пороки об щественного устройства, от которого вознамерились уйти.
. Разве мы не получили еще худший, вариант самодержавного абсолютизма? Разве, не посадили на шею рабочему и крестья нину еще более многочисленное воинство нахлебников: и царя-батюшку, и идеологов, и урядников, и новое племя социалисти ческих помещиков? Разве не возводили в худших формах фео дальные, по сути, отношения?
В каких республиках и странах социализм прижился хуж'е всего? Там, где успели более или менее далеко уйти от крайних форм неограниченной монархии, феодализма, крепостничества. Где он прижился лучше всего и обнаруживает максимальную жизнестойкость сегодня? Там, где практика легла на особенно благоприятную, почву мощных традиций феодально-клановых отношений. Общественной науке еще предстоит 'серьезно разо браться в этих фактах. Но мы должны делать выводы уже се годня. Выводы, на мой взгляд, таковы.
Во-первых, не попасть в одну и ту же ловушку дважды. Н сейчас, как и пять, и двадцать пять, и сто лет назад, перемены, происходящие в нашем обществе — как бы мы ни оценивали сами эти перемены,—порождают те же два типа реакции: пра-воэкстремистскую — реакционную и левоэкстремистскую — аван гардистскую. Чреваты кризисом и кровью обе.
В историческом смысле мы должны сделать настоящий по двиг: выйти на среднюю линию. Прав был Солженицын, когда писал, что именно средняя линия наиболее трудна, требует наи большего ума и мужества. Но только она—линия цивилизован-
ного развития и прогресса. Средняя линия—это и есть демокра тическое развитие.
Отсюда, во-вторых: чтобы обновление страны принесло успех, его необходимо не форсировать, а оптимизировать. Это не при зыв к тому осторожному проведению реформ, когда от них ни чего не остается. Это призыв к тому, чтобы при осуществлении реформ уметь соотносить все факторы, существенные для жиз ни общества. Не реформы с максимальной скоростью и любой ценой. Но максимально эффективный, максимально работающий на отдачу результат обновления в каждый момент—вот под линная цель реформ и единственный критерий их целесообраз ности и успеха. Который, кстати, на определенных этапах может продиктовать и быстрые темпы обновления.
И, в-третьих, выйти на среднюю линию. Оптимально строить процесс 06'новления возможно лишь в том случае, если мы на учимся за любыми политическими лозунгами, идеологическими системами видеть—нет, не классовые позиции или нечто в этом роде. Но объективную общественно-историческую суть явлений и процессов.
Только тогда к этой сути можно будет приложить простой, практический и нравственный 'критерий—что дает такое разви тие человеку? Свободнее ли становится личность, внимательнее ли к ней общество, цивилизованнее ли отношения между ними и природой? Если во всех трех случаях мы сможем, не колеб лясь и не лукавя, ответить «да»—тогда и только тогда мы впра ве говорить о прогрессе.
Второе рождение демократии в России
В каких социально-политических условиях пытается родить ся, стать на ноги наша демократия? Какие силы вокруг ее рож дения столкнулись? Кому она, в конце концов, нужна?
Общество отучено от такого анализа. Честное определение сил и их расстановки было .убито много десятилетий назад— и в угоду лозунгам псевдомонолитного единства партии, обще ства и народа, и в угоду «праву» на преследование любого ина комыслия. вплоть до его уничтожения.
Прозрение перестройки—и в том, что она взорвала мифы о единстве и монолитности. Общество, подлинно монолитное еще вчера, не может вдруг взорваться межнациональными конфлик тами, ненавистью, взаимной, неприязнью и нетерпимостью так, как взорвалось наше. Да и только ли оно: разве во всех быв ших социалистических странах не происходит то же самое? Бо лезнь универсальна, как универсальны вызвавшие ее причины. Последние годы показали, что далеко не всем в нашей стра-
не йужны перестройка, обновление, рынок, демократия, право частной собственности.
Они чужды старому партийному и государственному аппа рату, вся власть и само положение которых обеспечивались как раз за счет отсутствия этих элементов в нашем обществе.
Они чужды тем высшим командным структурам армии, КГБ, правоохранения, что сами составляли часть этого аппарата, его неотъемлемую сердцевину, и бдительно стояли на страже его интересов.
Они чужды всему люмпенизированному, что есть в нашем об ществе, во всех его слоях и классах без исключения: от люмпен-пролетариев до -люмпен-руководства.
Они и сегодня чужды тем внешним, вроде бы новым, а по сути более чем старым силам, которые смысл и цель обновления усматривают лишь в собственном утверждении в креслах, долж ностях и полномочиях, в привилегиях и возможностях, ранее отданных другим.
И потому нас ждут непростые времена. Августовский путч не привел к поражению реакции. Он не был и ее по-настоящему подготовленным политическим выступлением. Скорее это сдавшие нер'вы, авантюра тех, кто проделал мучительное, трудное, но успешное лично для себя восхождение по вертикали в старой системе общественных отношений, государственного управле ния, партийной иерархии. И, забравшись на самый верх, обна ружил, что все это рушится, что на смену социальной пирамиде сталинизма неминуемо идет нечто новое.
Личная трагедия этих людей понятна, но подлинные силы реакции не исчезли. Я бы .сказал: они отступили, сохранив ма териальные силы и организованность. Они отошли с авансцены в труднейший для всех момент, когда объективные жизненные условия народа будут работать против любой власти, кто бы ее ни представлял. Эти силы, многому научившиеся, многое поняв шие, по-своему тоже прозревшие, получили возможность, нахо дясь в тени, спокойно готовить контрнаступление. Второй раз ошибки они не совершат.
Но главная опасность даже не в них. Опаснее всего сейчас третья сила, которая может воспользоваться обстановкой, когда основные участники драмы слишком заняты собой. В наших условиях эта сила может быть лишь олицетворением худших жестокостей слепого и исторического российского бунта, направ ленного не столько против кого-то или чего-то, сколько против самих же себя.
Вспомним историю, близкую и далекую. Вспомним литера туру. Вспомним расхожие анекдоты, беседы за полночь и многое иное. Как четко проявляется во всем этом, с одной стороны, по-
пимание всего убожества нашего бытия, будь то во времена Ра дищева, Достоевского, Зощенко или в наши дни. А с другой, не менее сильно и ощущение собственного бессилия что-либо изме нить, идущее не столько от бессилия как такового, сколько от лени физической и душевной, от неумения и нежелания сделать усилие над собой, от неуважения к самому себе и острого дефи цита чувства собственного достоинства.
Это не вина, а беда наша. Но это—и гремучая смесь, уже много раз в отечественной истории взрывавшаяся чудовищными проявлениями жестокости. Одного ли Сталина надо винить за десятки миллионов жизней, уничтоженных между 1917 и 1953 го дами?! Отечественный фашизм возможен и реален. Но это не будет немецки-пунктуальный его вариант. Это будет именно кровавая общенациональная истерика, сведение счетов всех со всеми неизвестно во имя чего. Это будет крайнее выражение и торжество иррационализма, слепой стихии низменных эмоций, которые сметут и сегодняшнюю слабую еще демократию, и вче рашнюю реакцию.
К сожалению, есть все основания говорить о том, что в об ществе запущены процессы естественно-исторического отбора как бы в обратную сторону, когда на протяжении ряда поколе ний верх в общественной мобильности одерживает жизнеспособ ные, но нравственно ущербные, антигуманные, антицивилизаци-онные силы и тенденции. Было бы наивно полагать, что эти про цессы прекратили свое действие или что их удастся остановить враз.
И до августа, и после него отечественному общественному мнению настойчиво внушается мысль, будто перестройка, обнов ление, рынок, демократические .формы жизни выгодны только хозяевам подпольной экономики, норовящим то ли скупить, то ли продать на корню всю страну.
Начать с того, что это неправда: именно теневые структуры сильнее и ожесточеннее всего сопротивляются обновлению, при ватизации. Это и понятно: пЬка что весь экономический риск и все издержки за их операции принимает на себя государство, то есть народ, а сами теневики, успешно организующие искусст венные дефициты, получают сверхприбыли, которые и не сни лись ни одному капиталисту на Западе. Приватизация в корне изменит это положение, заставит рисковать самому и сделает невозможной организацию дефицитов. Вот почему именно тене вые структуры, неотделимые от прежней тоталитарной власти, столь целеустремленно подкармливают сейчас всевозможные экстремистские силы и группировки.
Но главное даже не в этом. За спекуляциями на тему оте чественной буржуазии — прежний классовый подход, только
по-иному представленный. Прежнее стремление разделить обще ство на богатых, от которых все зло. Н бедных, как средоточие добра и справедливости. Но это глубоко ошибочное и наивное деление, принесшее только беды. Сегодня его нельзя квалифи цировать иначе, как злонамеренное.
В мире конца XX века действительный водораздел проходит не здесь. Он—между теми, кто готов честно и напряженно, с максимальной самоотдачей, энергией и изобретательностью тру диться, давая себе и другим товары, услуги, идеи. Естественно, ожидая за это и соответствующей награды от общества. И меж ду теми, кто готов на что угодно, только бы не жить честным и собственным трудом.
Это противоречие между творцами и паразитами, производи телями и трутнями, людьми морали и созданиями воинствующе-' го аморализма. Оно изначально заложено в обществе. Но только XX век с его небывало возросшими возможностями и с его уров нем требований к личной и социальной ответственности вывел это противоречие на авансцену истории. И мало где оно полу чило такую остроту, как у нас, где общество и государство с самого начала строились на осознанном, преднамеренном гнете и удушении первых и возвышении вторых.
Революция обновления развернулась именно вокруг этого, нравственного в своей основе противоречия. И выбор, который перед нами объективно стоит, будет определяться не рынком или демократией и не тем, какая партия окажется у власти.
Наш исторический выбор в том, пойдет ли общество, страна к возвышению действительного работника, каким бы трудом он ни занимался. К созданию для него свободы и условий, к его социальной защите, к признанию его общественной ценности, к утверждению за каждым человеком неотторжимого права на самореализацию. Или же мы сноаа повернем к люмпенопоклон-ству и тем самым обречем общество на нравственное вырожде ние, а следовательно, и физическое разложение, сделаем его ис точником заразы для всего мира, как уже сегодня такой соци альной заразой оказываются общества и группировки, постро ившие свое существование на коррупции и преступности.
Опасность реальна. Общество может быть построено на принципах и модели организованной преступности. И существо вать так годы, десятилетия и дольше, прикрываясь теми или иными мифами. Это уже доказанный социально-исторический факт. Так жили многие страны, так кое-кто живет и сегодня. У нас эволюция в этом направлении зашла очень далеко. Демон таж сталинизма—лишь самый наружный, наиболее легко уда ляемый слой этой страшной луковицы. Потому-то и демократия получается у нас часто деформиро-
ванной, легко допускающей спекуляцию и на ней самой, и на реальной обстановке в целом. Потому-го и фактическое положе ние человека ни на йоту не изменилось к лучшему: он так же бесправен и стопроцентно зависим, несвободен и унижен, как был и до августа 91-го года, и до апреля 85-го, потому-то и но вая бюрократия сплошь и рядом оказывается даже еще более равнодушной к людям, чем прежняя.
Сводить перестройку, обновление только к столкновению тех или иных структур—партии и государства, партии и «антипар тии», центра и республик и т. д.—значит лишь вместо преж них марионеток 1выводить на сцену новых. Вместо попа, царя, по мещика и капиталиста—партаппаратчика, госбюрократа и пр. Но все это внешнее: формы, проявления. Ограничиться только ими—значит никак не затронуть общественной сути истории. Что, собственно, и произошло после октября 1917 года, когда суть оказалась подмененной суетой вокруг форм. Итог—само держание еще более абсолютное, мракобесие еще более догма тичное и ожесточенное, неизмеримо усилившаяся бюрократиза ция всего и вся, и гнет, эксплуатация народа, не имеющие себе равных ни в мире, ни в нашей собственной истории.
Могут быть оправданными эмоции вокруг всего этого, но совершенно не оправданы эмоциональные решения и действия. . Борьба наверху была необходима для того, чтобы сдвинуть с мертвой точки перемены. Но без ее подкрепления осознанной и демократической организацией общества на нравственных, пол нокровных началах эта борьба лишь с неизбежностью выродит ся в феодальный передел вотчин, княжеств и кормлений, не более.
Без действительной экономической свободы и суверенитета собственности для каждого человека нам никогда не вырваться из шараханий и дерганий власти, из эгоизма и коррупции, кто бы персонально или по партийной принадлежности ни оказался у влгсти.
Я вижу три главные угрозы демократии еще в ее колыбели. Это политическая и административная неопытность, некомпе тентность самой демократии. Это эрозия экономической, соци альной, нравственной тканей общества. Это невнимание к орга низации, оформлению, мобилизации собственной социальной ба зы демократического движения.
Оказался чрезвычайно прочным духовный плен установки, будто народ сам всегда поддержит хорошую и конструктивную политику. Но если бы действительно всегда было так! Нет, над обеспечением поддержки политического курса необходимо ра ботать специально. Более того, сам такой курс невозможно вы работать без постоянного притока свежих людей и идей, а его
не будет, если этим не заниматься специально и профессиональ но. В отличие от революции «сверху», способной останавливать ся на достижении частных целей, становления демократии про сто не произойдет без опоры на тех, кто может и должен соста вить ее широчайшую базу. Никакие законы, никакие парла ментские процедуры, никакое формальное провозглашение мно гопартийности, плюрализма, разделения властей такой базы не заменят.
Да, нужна общественная консолидация. Но это должна быть консолидация людей, сил, движений, -ставящих своей целью воз можность для каждого жить и трудиться с самоотдачей. Не будем забывать: оппоненты демократов организованны даже тогда, когда они принадлежат к вроде бы разным институциям.
Возможна ли демократия сегодня?
Сейчас приходится часто слышать сомнения двоякого рода. Возможна ли демократия в наших нынешних условиях? И нуж на ли она, полезна ли? При этом все признают, что фактически процесс демократизации давно уже начался и зашел достаточ но далеко.
Помешать этому может только дальнейшее ухудшение соци ально-экономической обстановки. Не буду останавливаться на этом подробно, это тема для строгогб профессионального анали за. Но мне лично представляется бесспорным, что в экономике нас .ждут такие группы проблем:
— объективные сложности перехода к рынку как таковые; — сложности субъективные, связанные с тем, что такому пе реходу ставили и будут ставить палки в колеса;
— нарастающее разгильдяйство, отсутствие в экономике как побудительных мотивов к эффективному труду, так и действен ных санкций за бесхозяйственность, лень и тому подобное;
— «мины замедленного действия», оставленные прежними правительствами, особенно в финансовой сфере;
— хозяйственные трудности, вытекающие из передела эко номики между собственниками;
— накапливающийся аккумулируемый эффект спада и раз-балансированности;
— подорванная экспортная и валютная база экономики; — и многие другие, перечислить все нет возможности. Но вывод очевиден: как весьма инерционная система, эко номика еще будет какое-то время, по-видимому, .немалое, ка титься вниз как по объемам производства, так и по качеству функционирования, по надежности и управляемости. Вопрос в
Перестройка
39
мере, темпах и глубине предстоящего падения, а не в том, будет оно или нет.
Ясно, что противоборство ему потребует принятия мер доста точно жестких и централизованных, на какой бы экономической территории это ни делалось. Строго говоря, такие меры вовсе не являются обязательно несовместными с демократией. По крайней мере, известно несколько примеров параллельного осу ществления и жестких мер по экономическому оздоровлению, и демократизации. ФРГ, Япония—лишь наиболее известные и явные среди них.
Но экономическая обстановка, ее потенциальные социальные последствия и характер необходимых мер будут подталкивать нас к искушению начать снова командовать, распределять и перераспределять, администрировать, «временно» прибегать к антирыночным, внеэкономическим шагам и средствам. Собст венно, это уже происходит. Это—путь к реставрации админи стративно-командной системы, к политическому реваншу реак ции. Не н^до на сей счет обманываться. И неважно, будет ли это происходить на общесоюзном, республиканском, региональ ном, областном уровне: чем ниже уровень, тем более жестким ярмом антидемократизма может это обернуться .для человека, тем в большей практической зависимости от власти он находит ся. Главное препятствие демократическому развитию страны и в самой ближайшей, и в долговременной перспективе лежит, не сомненно, в этой сфере.
Принципиальное, отличие современных демократических ре волюций от буржуазно-демократических XVIII—XIX веков в том, что нынешние происходят в обстановке, когда сформирова лись и действуют крупные, организованные и весьма -инерцион ные государственные социально-экономические структуры. Они не могут быть не только разрушены, но даже и сколь-нибудь серьезно нарушены без того, чтобы человек не ощутил на себе крайне негативных последствий подобных нарушений даже в том случае, если никто ничего .намерение не саботирует и не осложняет.
Поворот к стабильному, количественно и качественно нарас тающему демократическому развитию возможен .только в том случае, если будет остановлено сползание к худшему в эконо мике, общественных отношениях, безопасности граждан. И это выдвигает особую проблему — проблему лояльности.
К кому и к чему должны мы быть безусловно, безоговорочно лояльны? О чем говорит тут мировой опыт, какие есть на сей счет прецеденты?
Есть партии и движения, лояльные только и исключительно по отношению к самим себе. Таковы, как правило, все крупней-
шие мировые идеологические движения. Такова была и КПСС. Это приводило и будет приводить к тому, что организация, ло яльная только по отношению к себе, неизбежно, даже сама того не желая, будет покушаться на узурпирование прав не только личности, но и государства, и общества, и любых иных социаль ных образований. Будет готова приносить их интересы в жертву даже не столько интересам собственным, сколько своим догма тизированным, идеологизированным, возможно, утопическим представлениям. К чему это приводит, мы знаем.
Есть партии и движения, лояльные в первую очередь по от ношению к той идее, курсу или принципу, для отстаивания кото рых они в свое время были созданы. По существу, подавляю щее большинство современных политических партий во всем ми ре—это партии именно такого типа. Но и верность идее способ на приводить в свои тупики, а верность интересу—в стан кон серватизма.
И потому единственный абсолютный критерий, неизменный эталон, постоянный объект подлинной лояльности — только че ловек, личность, ее права и свободы. Только из этого «атома» может быть построен социальный космос свободы, демократии, прогресса в интересах человека, а не за счет человека. Но это значит, что если мы хотим быть верными идеалам свободы и демократии личности, то нас ждут трудные времена. Нам при дется вступать в постоянные споры не только с остатками сталинизма или со всевозможными проявлениями необольшевиз ма, но и с теми новыми явлениями и процессами сегодняшней жизни, которые, с одной стороны, подрывают, разрушают пре жний тоталитаризм и потому воспринимаются всеми как демо кратические, обновленческие. И не только воспринимаются, но в большинстве случаев на деле являются таковыми. Однако в то же время объективно несут в себе семена привычного прене брежения к человеку, готовности манипулировать им или стрем ление как-то по-своему его облагодетельствовать. Будущее не за партиями революций, а за партиями эволюции. Революция— всхлип, истерика, признание своего интеллектуального и прак тического бессилия перед давящим ходом событий. Революция-акт отчаяния, безумная попытка с ходу разрубить то, что надо было менять десятилетиями. Революция — расплата за безволие, расхлябанность, попустительство себе, за нежелание и неумение работать на протяжении всей жизни умом и руками. Работать на всех уровнях и местах, но особенно на руководящих, где подлинный труд особенно легко подменить позой, демагогией, насилием. Революция почти всегда—колыбель тоталитаризма.
Цивилизация—это накопление культуры, а всякое накопле ние может быть только результатом созидающей эволюции, а не
разрушающего насилия и бури страсти.
Пало на .'ie.ie утверждать экономические свободы личности. lie коллектива, не региона, не каких-то форм собственности и распоряжения ею, но именно личности: все остальное будет производным от свободной воли свободного индивида, а потому II наиболее естественным.
Человек начал движение к свободе, когда научился органи зовывать общество, основанное на принципах 'свободы. Излечить общество от о-сложнений тоталитаризма можно, только макси мально включив его в ту часть мировой экономики и демокра тии, что строится и функционирует на принципах свобод и прав человека. Не просто о включении в мировую экономику должны мы вести речь. И не просто об открытости миру как таковому. Мир многообразен, и найти в нем можно если не что угодно, то достаточно разное. И подобно тому, как человек часто идет за каким-то примером, может действовать и общество:
Задумываясь о предстоящем, особенно важно не отождест влять друг с другом рынок и демократию, не пойти на неволь ную подмену одного другим.Рынок сам по себе в демократии не нуждается, способен существовать и без нее. Если жизнь—фор ма существования белка, то рынок — форма существования эко номики, не более. Его можно притеснять, периодически разорять, полностью загнать в тень —пока есть экономика, будет и рынок, сколь бы извращенным не оказалось то и другое.
Нам необходим переход к рынку открытому, признанному, честному, цивилизованному. Рынку, основанному на экономиче ской свободе,—не столько сломать административные барьеры на пути к такому рынку, сколько изменить саму психологию предпринимательства.
Но даже переход к такому открытому, честному, цивилизо ванному рынку не принесет нам демократии. Наоборот, парал лельное создание демократических структур политики, управле ния, жизни в целом—необходимое условие и предпосылка ци вилизованности рынка. XX век дал много диктаторских режимов. Почти все они—за исключением соцстран—опирались на ры ночные формы хозяйствования. Что же ждет нас в социально-политической сфере, что будет препятствовать становлению де мократии, тормозить его?
Не думаю, что мы вправе реалистически ожидать прекра щения в обозримом будущем межнациональных трений и кон фликтов. Иное дело—не допускать перерастания их в насилие, кровопролитие, в 'войну. Национальное самосознание должно переболеть хворями становления. Но кто убеждает нас в воз можности жить в межнациональной тиши и спокойствии, тот ли бо обманывает, либо уповает на насилие. В видимой перспек-
тиве надеяться на подобное значило бы впадать едва ли не в опаснейшую из иллюзии. Ответственная позиция, убежден, дол жна слагаться из:
— требования безусловного обеспечения на деле прав и сво бод человека в соответствии с международными обязательствами и принятыми в мире нормами;
— создания и отлаживания как государственных, так и об щественных механизмов разрешения межнациональных споров, урегулирования конфликтов, когда они возникают;
— разработки и проведения в жизнь принципа безусловной материальной ответственности виновных за ущерб, нанесенный в результате таких конфликтов людям и государствам;
— широкого и искреннего сотрудничества по всем этим пунк там с мировым сообществом, с ООН, межправительственными и неправительственными организациями, с другими странами.
В области межнациональных отношений особенно видно, что альтернатива демократии—только антидемократизм и насилие. Но, призывая к разумному, достойному политическому преодо лению сохраняющихся тут проблем, надо быть готовыми отве тить для себя на вопрос: как быть, если наши призывы останут ся втуне?
Настала, думается, пора заявить со всей ясностью: историче ски времена национальных анклавов прошли. Национальное принадлежит сегодня культуре, а не государству. Приоритет личности и ее прав, требование свободы и равноправия людей означает, что права человека должны быть совершенно одина ковыми всюду. Значит, никто даже в названии не вправе пре тендовать па дополнительные привилегии на основании принад лежности к той или иной национальности. Национальные права обеспечиваются через свободу совести, через культуру, через гарантии прав человека и через' действительное право на само определение, вплоть до отделения всех тех, кто пока не готов подняться над идеалом позднего средневековья — идеалом су губо национального государства.
Демократия и «социалистическое наследие»
Практика—критерий истины, высшая и конечная проверка любой теории.' По этой аксиоме идея социализма должна быть сегодня перечеркнута в корне и навеки.
Все, что мы знаем ныне и о ходе так называемого «социали стического строительства» в нашей и других странах, испробо вавших этот путь, и о результатах такого строительства, свиде тельствует в пользу такого вывода. И сколь бы благородны ни были помыслы и устремления
первосоциалистов и ранних коммунистов, какими бы благими намерениями они субъективно ни руководствовались, сколько бы ни были искренни в своем мессианстве и в своих заблужде ниях, приговора истории не изменить.
Но политико-культурные явления такого масштаба и зна чения, каким стал «социализм» в нашей стране, не могут про ходить враз и бесследно. Многообразное идейное, психологиче ское, культурное и иное наследие социализма еще долго будет объективно оставаться важной характеристикой той обществен ной среды, в которой предстоит жить и действовать нарождаю щейся российской демократии. Не замечать ее, игнорировать, преуменьшать ее силу и значение нельзя.
Аксиоматичность утверждения, что практика—критерий ис тины, на самом деле кажущаяся. Оно 'справедливо в том обы денном смысле, что рано или поздно жизнь научит, заставит увидеть ошибки и заплатить за них. Оно может быть справед ливо и в более строгом—научно-философском, юридическом отношениях, но уже при условии серьезных оговорок.
Имели ли мы концепцию социализма, понимали ли всерьез и глубоко, что именно вознамерились строить?—Нет, не имели и не понимали. До сих пор не удается определить не только, что такое социалистическое общество, но даже критерии социали-стичности. До сих пор мышление о социализме идет главным образом через противопоставление его досоциалистическим фор мациям, а вплоть до конца 80-х годов такой подход был без оговорочно господствующим, притом в самом примитивном, же стком, ортодоксальном и догматическом его виде.
В стране, обществе, в КПСС начисто отсутствовали каналы, механизмы, привычки нормальной и 'повседневной обратной свя зи управляющих и управляемых корректировки опытом и тео рии, и практики. Ибо все это возможно только в условиях под линной, а не показной демократии.
И дело не в том, что допускались, как принято было гово рить, ошибки, деформации и отклонения—жизнь без ошибок невозможна в принципе. Куда серьезнее то, что намеренно соз давались, воздвигались, закреплялись в структурах, админист ративных правилах, юридических и партийных нормах, в пси хологии и привычках всяческие преграды для честного, откро венного, своевременного анализа реальной общественной прак тики.
Здесь—и засилье ведомственных инструкций, и раковая опу холь абсолютной секретности, и спецхраны, и грифы, и пресле дования инакомыслящих, и диктат кланов и групповых интере сов в науке, управлении, прессе, культуре. Неизбежной станови лась ситуация, когда страна должна была оказаться ввергнутой
в пучину глубочайшего н тяжелейшего кризиса, который мас штабом и мощью своей, через массовые беспорядки, страдания и отчаяние миллионов, через новые моря крови заставил бы пересмотреть догмы, на которых покоилась практика.
Какой же политический урок отсюда следует?—А тот, что ни по каким канонам происходившее в стране на протяжении 70 с лишним лет не может быть признано социалистическим экспериментом. Это был эксперимент самонадеянности и наси лия.
Верно и давно уже подмечено, что полузнание, полуобразо ванность хуже полного невежества. Именно такое полузнание и полуобразованность, опираясь на физическое и духовное на силие, и правили три четверти века в стране с трудным истори ческим наследием, с богатейшим опытом антидемократической борьбы и произвола власти. В стране, где подавляющая масса населения ничего не могла противопоставить этим антинарод ным тенденциям.
Говорю все это в попытке понять, как в той России, которая через многие десятилетия потрясений, через революцию 1905 го да подошла к двум революциям 1917 года, реальный историче ский выбор был не между демократией и насилием, но лишь между разными проявлениями, идеологическими и политически ми формами насилия. В той России, да и в Европе того време ни, мыслили еще в категориях прямых и абсолютных противопо ставлений — будь то в религии или науке, в политике или ис кусстве. Человеку как личности, обществу как единому и цело стному организму свойственны свои законы развития, особенно в сфере общественного сознания. Понимая это умом, мы на соб ственном трагическом опыте только сейчас .начинаем видеть и чувствовать эту реальность и сердцем, и нравственностью своей, и всем своим бытием.
Именно из таких противопоставлений еще в Древней Элладе и Древнем Риме родился величайший идейно-политический кон фликт христианской цивилизации: чему отдать предпочтение— личности или обществу? Человек формирует общество, в кото ром живет, является его движущей силой, высшей самоценно стью, мерой всех вещей? Или же, напротив, сам человек.—про дукт этого'общества, во всем от него зависящий и всем ему обя занный?
• Последующие две тысячи лет истории европейской мысли, европейских идеологий, европейской культуры и политики так или иначе разворачивались вокруг этого конфликта, отдавая приоритет то одному, то другому исходному его тезису. И на верное, есть высший исторический и философский смысл в том, что на изломе эпох, когда в жизнь властно вторглись наука,
промышленность, массо&ые формы организации людей, начав шие в корне менять все представления современников о чело веке, •социуме, Вселенной,—в этот момент вновь оживает почти в первозданных формах старый, но так и не разрешенный спор.
Коммунистическое учение заняло в нем одну из двух крайних позиций, отдав безусловный приоритет всему общественному. Отдав его в условиях, когда не только науки о современном сложном обществе, законах его функционирования и эволюции еще не было. Не было и самого этого общества. Неудивительно, что столь многое в коммунистической общественной доктрине оказалось утопическим, прямолинейным, механическим, прими тивным. В ней не нашлось места всему комплексу наук и эти ческой мысли, посвященному личностному, человеческому нача лу в истории и жизни.
Последние годы XX века станут, несомненно, периодом краха коммунистической иллюзии, какой мы ее знали и исповедовали с середины века XIX. Но одновременно они станут и временем возрождения подлинно общечеловеческих ценностей, их осво бождения от тех заблуждений, лжи и дискредитации, которыми они оказались завалены в результате так называемой «социали стической практики».
Сегодня мы понимаем: жизнеспособно только то общество, которое видит в любом противоречии путь к развитию, гармо нии, к созданию. То общество, которое не сталкивает между со бой крайности в очередном пароксизме насилия и ожесточен ности, не способно выстраивать из них «электроток» обществен ной жизни.
Вот почему я против истерического антикоммунизма как та кового. Кроме того, коммунизм и большевизм —не одно и то же. Коммунизм — не зловещий заговор злобных и преступных сил, а одно из исторических заблуждений человечества. Бросаясь от него в кажущемся прозрении в противоположную сторону, мы лишь придаем новый импульс тому же стержневому конфликту. европейской истории, отклоняем, его маятник в противополож ную сторону и тем обрекаем себя на возвратное его качание. Тогда как надо подняться в понимании на ступеньку выше, уменьшить амплитуду этих колебаний и начать действовать, в том числе и в политике, исходя из этого нового понимания.
Вот почему убежден: необходимо весь общественно-полити ческий язык переводить на поиски оптимального сочетания лич ностного и общественного начал в нашей жизни. Сознавая при этом, что такой оптиум не может быть установлен раз и навсе гда по какой-то единой формуле. Что для каждого момента, каждого нового поколения, для каждой отчетливо определенной ситуации его необходимо отыскивать постоянно и непрерывно.
Нашим предпочтением должна быть не частная или другая форма собственности, а разумное, оправданное сочетание всех ее видов по критерию эффективности.
Нашим предпочтением должна быть не коммунистическая перспектива, но и не гонения на тех, у кого она еще стоит перед глазами, а разумная, прагматическая организация жизни—от семьи до страны в целом.
Нашим предпочтением должен быть не обезличенный диктат государства, но и не крайний индивидуализм, а понимание того, что лишь в условиях свободы и ответственности личности смо жет жить и процветать, идти вперед и общество в целом, силь ное богатством каждого из своих членов.
Нашим предпочтением должна быть не социальная безза щитность, но и не иждивенческая зависимость человека, а вы страивание целостной системы социальной мотивации, которая включала бы и защищенность слабых, и мощные стимулы к тру ду и деятельности каждого человека, и не менее эффективные формы экономической ответственности за лень, расхлябанность, нежелание работать.
Первый и подлинный вызов сторонникам демократических реформ лежит, полагаю, именно в способности просвещенного, взвешенного, понимающего и сострадающего взгляда на наше прошлое, равно как и способности создать цивилизованное, де мократическое, озаренное знанием будущее. Все мы воспиты вались в однопартийности и одномыслии, и практический опыт управления достигался лишь через включение в номенклатуру. Говорю это не в укор молодой и неопытной нашей, демократии, а исключительно ради трезвости самооценки. Ребенок учится самостоятельности в семье, он начинает спорить с родителями, противостоять их воле и мнению. И так постепенно, исподволь готовится к умению выстоять в жизни. Это не случайно: под сознанием своим он чувствует, что здесь, среди своих, его именно научат и уж во всяком случае—не забьют. Не потому ли и самоутверждение нашей демократии пошло прежде всего через ее противостояние лидерам перестройки, тем самым политиче ским родителям, без которых демократия не смогла бы так быстро и без жертв подняться из диссидентства, из скрытой оп позиции.
Интеллектуально и политически многие в демократическом движении легко качнулись к плакатному антикоммунизму, не понимая, что это явление, с его более чем столетней историей, не на пустом месте возникло и не от проклятий в свой адрес уйдет. Хотим мы того или нет, но объективно верх взяло голое отрица ние. Куда завело большевиков тотальное отрицание, сегодня слишком хорошо известно. У демократии нет права повторять
эту ошибку. Преодоление прошлого—не в его отрицании, но в его интеграции в более всеобъемлющее понимание и знание. Нам остро не хватает сегодня устремленной в будущее мета-концепции—не для того, чтобы начать вновь фанатично мо литься собственным иллюзиям, но для того, чтобы четче видеть перспективы и мели грядущего движения страны. И эта интел лектуальная опасность угрожает демократии тем, что она рис кует разменяться на мелочи, потерять за деревьями лес.
Широкие политические движения чаще возникали на базе новых идей. Сегодня наше движение, родившееся из идеи ра дикального обновления, должно повести за собой развитие об-•щественной и научной мысли.
Но одновременно надо сознавать, что социалистическая идея, прожившая уже сотни, если не тысячи лет, останется в багаже цивилизации. Надо сознавать, что коммунистическая идея тоже родилась не с Марксом и уйдет не с опечатыванием обкомов. С этой идеологической и психологической реальностью пред стоит иметь дело еще очень долго. Стеная над тем, как больше вики уничтожило многое вполне приемлемое и ценное в куль туре дореволюционной России, давайте не повторять и этой ошибки тоже.
В первые недели после путча противник как бы исчез. Ситу ация непривычная, но она быстро обнаруживает самоценность каждого. И снова начались поиски «врагов». Снова нетерпимость, Это значит, что общественно-психологическая почва не толь ко в стране в целом и не только среди реакции, но и в демокра тической среде продолжает оставаться сильно заряженной то талитаризмом, заминированной им.
Демократические силы вынужденно складывались как оппо зиция КПСС, в борьбе против ее политической, идеологической монополии. «Демократическая Россия» стала фактически заро дышем нормального внутриполитического спектра общества за пределами той его части, которая охватывалась КПСС. Сейчас неизбежен и уже начался процесс перегруппировки сил внутри демократического движения, самоопределения и самоутвержде ния внутри него. Процесс неизбежный и в основе своей нормаль ный и естественный.
В отношении к нему надо избежать двух крайностей. Нет и не может быть никакого, одномыслия в демократическом обще стве, и потому надо не только принимать как данное формиро вание новых партий, направлений, платформы, но в разумных пределах и приветствовать его, помогать ему. Но и не доводить до абсурда, до состояния взаимного отторжения, неприятия, пе-реруганности всех со всеми. Таким образом, препятствия на пути демократического ре-
формирования и развития страны многочисленны и серьезны, не дооценивать их нельзя. В обществе будут нарастать сложности, которые особенно болезненно станут восприниматься наиболее люмпенизированными его слоями. Начнется ускоренное форми рование экстремистских крыльев как справа, так и слева, к «услугам» которых широчайший набор лозунгов, особенно со циально-экономических.
Но, строго говоря, ни одно из этих препятствий не является ни неожиданным, ни непреодолимым. Справиться с ними будет непросто, но возможно, если не поддаваться на эмоциональные взрывы и экспромты, особенно когда такие экспромты обеими ногами увязают в старой психологии и унаследованных привыч ках, если твердо стоять на базе разумной и нравственно обо снованной рациональности.
Чего мы хотим?
Размышляя о настоящем и предстоящем, неизбежно прихо дишь к выводу: самый серьезный из переживаемых нами сегодня кризисов лежит в сфере нравственных идеалов. Общество может основываться и держаться либо на нравственности, либо на на силии. /
Ужас охватывает от того, что всего за тридцать лет—с 1914 по 1945 год—ушли от нас миллионы, десятки миллионов жизней. Первая мировая, гражданская война, индустриализация и коллективизация, репрессии, Великая Отечественная. Мил лионы, миллионы, миллионы молодых и здоровых людей, родив шихся не для того, чтобы убивать друг друга, а жить, радовать ся, созидать. Что же это за умопомрачение? И когда будет ко нец этому? И когда же разум возьмет верх над варварством?
Насилие деформировало мораль. Она и сейчас двойная. Одна—в отношениях между людьми. Другая, в корне противо положная первой, — в отношениях между человеком и государ ством, человеком и властью, человеком и обществом. Эта вто рая мораль—расплата государства и власти за все, что проде лывалось и продолжает делаться с народом и по отношению к нему.
Пока человек бессилен против государства: юридически, по литически, экономически, да и просто практически. Бессилен в любой ситуации. Это несоизмеримые силовые величины: как пес чинка и гора, капля и море, как вздох и ураган. И на высоко мерие, некомпетентность, равнодушие—а по .большому счету, на бессовестность государства и власти человек отвечает соб: ственной бессовестностью. Иного и нельзя ожидать. И потому задачей первостепенного значения и смысла должно
стать насаждение везде и всюду принципа ответственности со циальных структур перед личностью, перед человеком. Ответст венности и в системообразующем смысле, имея в виду демокра тию, отчетность, право и т. д. И в самом практическом и непре менно экономическом смысле: любой нанесенный гражданину ущерб должен возмещаться в полном объеме и безотлагательно. Лишь на этой основе свободный человек станет действительно уважаемым и уважающим себя, обретет чувство достоинства.
К сожалению, молодой российской демократии уже можно бросить в этом плане обоснованные упреки. Думаю, подавляю щему большинству ее деятелей не удастся добиться победы на следующих выборах. И видимо, в душе они это сами понимают. Во всяком случае, очень и очень многие действуют так, как буд то завтра потоп, и нужно успеть запастись всем впрок на две-три последующие жизни. Бессовестность власти по отношению к человеку осталась. Власть всех уровней как бы заявляет сего дня людям: никуда не денетесь, идти все равно некуда.
Она права: деваться человеку некуда. Но это верная дорога к углублению аморализма. Я не беру тот крайний случай, когда дело завершилось бы массовым насилием—здесь все очевидно. Но когда людям просто по-настоящему станет все безразлично, мы рискуем взорвать страну чисто технологически, через цепь аварий, через развал систем жизнеобеспечения.
Надо сказать, обращаясь к властям всех уровней: не заиг райтесь! Ни в старые игры, ни в новые. Ибо под одними из вас сук уже надломлен, а под другими — еще не вырос.
Думаю также, что необходимо со всей определенностью вы сказаться в пользу создания на базе самостоятельных, суверен ных республик целостного конфедеративного демократического государства.
Это единственно разумный путь с позиций экономики. Это единственно верный и честный путь для предотвращения межна циональных столкновений, конфликтов и войн на территории СНГ. Только такой путь позволит убедить мировую обществен ность, что мы способны контролировать свою 'силу, выполнять свои международные обязательства, платить по векселям.
Но главное даже не эти. Весь наш собственный и мировой опыт убеждает: чем выше интернационализация жизни, тем на дежнее обеспечены права человека. И напротив, чем более узок и замкнут социум, чем сильнее огражден от других, тем больше в нем возможность всяческого произвола. Не случайно самое первое, что делает любая приходящая к власти диктатура,—это отгораживается от внешнего мира, изолирует свой народ от ми рового сообщества. Уже сегодня мы имеем слишком большое количество приме-
ров того, как национальное обособление в первую очередь при водило. к массовому и жестокому нарушению прав человека. Включая основополагающее право—право на жизнь. Некоторые новые суверенные субъекты еще не сделали ни одного шага к реформам. Они не ввели никаких Свобод, ничем не облегчили даже в малой степени нужду людей, не записали на свой счет никаких, самых скромных достижений. Но усилен произвол, льется кровь, уже погибли сотни людей, на десятки тысяч идет счет беженцев.
Это путь в мерзейшие этапы прошлого. Это возрождение ди кости. Это сверхвоенизация сознания, образа жизни—а не по ворот к праву и цивилизации.
Надо заявить со всей определенностью: за любые проявле ния дико'сти, варварства, попирания прав человека расплачивать ся придется тем, кто это делает. Конфедерация демократических государств—это институт цивилизованного развития его чле нов. Она не может и не будет нести никакой ответственности, включая экономическую, за чью-то первобытность и дремучесть, Она не может служить страховкой от безответственности мест ных властителей перед своими народами.
Лично я вижу в подобных эксцессах силу того доцивилизо-ванного прошлого, что еще цепко держит в своих руках, когтях не на'с одних—все человечество, что еще взрывается тоталита ризмом, насилием, призывами к чьей-то диктатуре, к уничтоже нию неугодных.
Создание свободного и демократического государства для нас, строго говоря, не выбор, а объективная историческая необходи мость. Да и не только для нас, хотя каждая страна, каждый народ придет к пониманию этого императива самостоятельно и будет по-своему проводить его в жизнь. Отказаться от следо вания этой траектории развития—значит добровольно остаться на низших ступенях эволюции, а возможно, и обречь себя в ко нечном счете на вымирание если .не физическое, то уж, безуслов но, социальное и цивилизационное. Пока человек слеп, голоден и зол, пока он агрессивен или равнодушен, у общества нет и не будет будущего. Оно обречено на взрывы кризисов и насилия, никакая утопия не освободит его от этого замкнутого круга. Не надо обманываться на этот счет.
Демонтаж тоталитаризма у нас еще далеко не завершен, по сути только начат. Тоталитаризм не только в сверхмонополии государства, в политических структурах, идеологической одно мерности, в узаконенном беззаконии. Здесь-то как раз положе ние стало меняться—где в большей степени, где в меньшей,— но меняться к лучшему. Самый опасный тоталитаризм остается сегодня еще в об-
щественном сознании, в психологии, в жизненных привычках. Он мощно подпитывается ухудшающимися жизненными усло виями, катастрофическим промедлением в действительном Пере ходе к свободной и демократической жизни.
Разрушить этот глубоко угнездившийся тоталитаризм можно только одним: скорейшим изменением всей совокупности жиз ненных условий человека. Так, чтобы свобода и демократизм в отношениях с другими и государством, обществом в целом ста новились для него практической необходимостью и действитель ной, реально достижимой возможностью.
Это и будет на деле тем единым демократическим простран ством, о котором говорится сегодня так много, часто и спра ведливо.
Это и вытащит все реальные властные отношения в обще стве из «тени», где они был'и раньше и во многом еще остаются сегодня, в зону свободы, демократического самоуправления и
контроля.
Это и позволит преодолеть смертельно опасное противоречие между природной нравственностью человека, генетически пере даваемой каждому новорожденному, и той извращенной мо ралью, которую плодит общество, привыкшее к лицемерию, двое мыслию, .к разрыву между мыслью, словом и поступком, при выкшее к этому потому, что сюда толкает его вся организация, все устройство жизни.
Несколько соображений в заключение
Итак, единственно разумный путь сегодня—это путь ради кальных перемен через реформы, широкое общенациональное согласие, конституционный процесс и демократическое участие
народа.
Мы верим в то, что такой путь пока возможен при условии ответственного отношения ведущих политических сил к истори ческой судьбе отечества. '.
Необходимо признание неизбежности многообразия форм жизни, с параллельным поиском путей преодоления извечных противоречий человеческого бытия — между равенством ^ эф фективностью, условиями коллективизма и индивидуальной са мореализацией, интересам нынешних поколений и тех, кто при дет на смену нам. Должны быть реабилитированы реформизм, идеи согласия, примирения противоположных интересов, воз рождены институты и ценности гражданского общества.
Этот путь предполагает решительное осуждение любого экс тремизма, отказ от соблазна волевых, неконституционных и тем более силовых мер для решения политических разногласий.
Это путь разумных компромиссов, т. е. встречных шагов и добровольного самоограничения как со стороны тех, кто готов горой стояяь за прежние принципы, так и тех, кто убежден, что новую историю надо начинать с очередной расчистки стройпло щадки.
Самоограничение, которое должно быть оправдано если уж не заботой о менее болезненном пути преобразования общества, то хотя бы обоюдной ответственностью за то, чтобы уберечь страну от нового драматического поиска ответа на должный вопрос: «кто кого?».
В этих целях надо налаживать сотрудничество всех партий, сил, движений, союзов, которые стоят на позициях обществен но-политических и экономических реформ, встанут на защиту демократии, если, возникнет угроза ее подавления или ликви дации.
Я убежден, что время для социального и политического ре формизма пришло не только для нашей страны, но и для всего человечества, которое завершает XX век с осознанием того, что ни одну из своих истинных проблем оно не может решить силой, путем навязывания одними классами и государствами своей во ли другим; глобализм человеческих проблем—от тех, которые угрожают его существованию, — будь то военные или экологи ческие,—до тех, которые могут быть разрешены только сово купными усилиями всех народов, по-новому ставит вопрос о по литическом реформизме в международном масштабе. Иначе го воря, о необходимости нахождения баланса интересов, т. е. ком промисса.
В экономике—путем ограничения стихии, безудержного по требительства, растраты природных и энергетических ресурсов, нсконтролируемости научно-технического прогресса, урбаниза ции.
В политике—путем цивилизованного сопоставления про грамм и альтернативных путей общественного развития, предла гаемых различными политическими партиями и движениями, и предоставлением народам права принимать решения демокра тическим путем на основе свободного выбора.
В социальной сфере — путем создания эффективной системы защиты малообеспеченных, инвалидов, детей и пожилых, на дежной подстраховки от последствий временной безработицы, гарантий демократического доступа молодежи к образованию и получению современной профессии, достойного человека меди цинского обслуживания.
Защита слабых для здорового общества—это не только его моральный долг, это и важнейшая экономическая и социальная
потребность, ибо представляет собой гарантию его социального и нравственного мира.
В международных отношениях—это согласованное самоогра ничение суверенитетов в пользу ориентации на общечеловеческие интересы и ценности. Это приоритет международного права и коллективных решений, выработанных через двусторонние и мно госторонние контакты и международные организации, приори тет нового интернационализма, который можно назвать глоба-лизмом, над национальным эгоизмом и агрессивным национа лизмом, Эта политика предполагает впервые в длительной исто рии совместный путь строительства единого мирового общества, которое, сохраняя свой плюрализм и многообразие культур, на циональных традиций и социальных порядков, будет следовать единым нормам права, гуманизма и интересам поддержания мира.
Я не хотел бы брать на себя смелость высказываться по всем конкретным вопросам — международным, экономическим, аграр ным, социальным, духовным, молодежным, культурным, ^военным и многим другим. Они настолько важны, что должны быть ре шены сообща, ибо требуют профессионализма. Да, нам, пожа луй, следует и отказаться от ритуала обязательных перечисле ний проблем без глубокого в них проникновения.
В обобщенном плане реформация нашей страны должна включать в себя несколько органически связанных между собой кардинальных преобразований без которых мы будем и даль ше топтаться на месте, что в наших конкретных условиях будет означать попятное движение с последствиями, о которых даже думать страшно.
Эту программу можно было бы выразить семью «де»: 1) депаразитация-, 2) демилитаризация; 3) денационализация: 4) деколлективизация; 5) деиндустриализация экологическая; 6) демонополизация; 7) деанархизация.
Депаразитация —это избавление от всех и всяческих нахлеб ников. Это последовательное и радикальное освобождение жиз ни, общественного устройства, государства от всего, что делает возможными и даже выгодными любые формы социального па-разитирования. Это освобождение от иждивенчества и люмпен-ского сознания и люмпенской психологии, без чего не двинуться нам вперед.
Демилитаризация — это перевод экономики на служение че ловеку, вывод ее из пике обслуживания обороны и всего, что работает на оборону, пике, которое не может завершиться ни чем иным, кроме катастрофы.
Денационализация—это обретение всей и всяческой собст венностью реального, действительного хозяина. Это необходи-
мость для всех конкурировать на едином рынке и на общих основаниях со всеми другими, любыми формами собственности, подчинение их законам рынка.
Деколлективизация—это свобода хозяйствования на земле, это развитие тех его форм, которые наиболее соответствуют дан ной местности и населению. Это всемерное развитие фермерства, превращение колхозов и совхозов в подлинные кооперативы, принадлежащие их членам и выступающие на рынке на общих основаниях с другими.
Деиндустриализация—экологическая—это ускоренное воз рождение мелких и средних предприятий и производств, отказ от гигантомании, обслуживающей лишь интересы высшей бюро кратии. Это поощрение экономической инициативы и самостоя тельности граждан, их ассоциаций и объединений. Это экологи ческая защита общества.
Демонополизация—это прямой законодательный запрет на любые формы монополизма. Это раздел уже сложившихся мо нополий в абсолютном большинстве случаев. Это жесткие эко номические санкции за нарушение антимонополистического за конодательства и признание конкуренции жизненно важной для нормального развития общества, ее защита всеми средствами закона.
Деанархизация—это возведение в абсолют закона, права и законности. Это конец любому произволу любой власти. Утвер ждение государственной, гражданской, технологической и быто вой дисциплины. Это налаживание и защита всей системы об ратных связей в обществе. Это неотвратимость ответственности за любые деяния любого лица или органа, и прежде всего пол новесной экономической ответственности, в том числе и ответ ственности государства перед гражданином за действия своих должностных лиц.
Любое начинание, любой законопроект, любое решение долж но проверяться на соответствие этими критериями.
XX век дал поразительные примеры взлета человеческого духа и падений в человеческие низости. Исторический смысл и историческая направленность этих примеров еще долго будут волновать человека, служить предметом споров и столкновений. Среди таких примеров многие связаны с нашим социальным экспериментом, с его светлыми и с его трагическими страни цами.
Но если осмысливать XX столетие как единое целое, то это был век глобального прорыва к цивилизации. И он не мог быть ни простым, ни легким, ни ясным. Ибо цивилизация—это пре жде всего состояние души, состояние культуры общества и че-
4. Перестройка iQ
„•ювека. Л любой проры» в этих сферах дается с болью и стра даниями, приходит как результат прежде всего нравственных исканий.
И если говорить о таких исканиях, то три духовные тенден ции стояли у начала XX века. Эти три тенденции теснейшим об разом переплелись между собой на протяжении прошедших де сятилетий. Они, их взаимодействие и противоборство между со бой предопределили и величайшие испытания нашего века, и его тягчайшие трагедии. Они, эти три тенденции, по-своему пере ломились в истории каждой страны, каждого народа.
Эти три духовные тенденции и сегодня с нами, они активизи рованы преобразованиями, из нашего отношения к ним сложат ся конечные результаты обновления и его издержки, какими бы ни оказались те и другие.
Одна—тенденция чистой мечты, благородных помыслов, ис креннего стремления добиться счастья для человечества. Мечты столь высокой, столь зовущей и сильной, столь освобождающей и вдохновляющей, что, казалось, сама нравственность отступает перед ее необозримо прекрасными перспективами. Но мечта, оторванная от реальности и забежавшая намного вперед,—уто пия. А утопия живет лишь до тех пор, пока насаждается на сильно. Но утопия, насаждаемая насильно, отрицает сама себя, дискредитирует свои идеалы и ценности, рождает результат, противоположный замыслу.
Другая—тенденция примитивного эгоизма, освобожденная от морали, замаскированная прилипчивой социальной и наци оналистической демагогией, фанатизмом, снабженная новейши ми достижениями науки, средствами разрушения, современной организацией. Она рождает психологию и поведение историче ских временщиков, сжигает нации и народы, кончает выжженной землей и духовной пустыней. И первая, и вторая тенденции однозначно приводят к тоталитаризму.
Третья—тенденция верности испытанным нравственным и социальным ценностям, привычки, и потребности в практической работе повседневного созидания, умения не пасовать перед де магогией, не впадать в уныние от ошибок и неудач. Тенденция внутренней раскрепощенности человека и потому его разумной и обоснованной опытом уверенности в себе. Именно эта тенден ция и дала в XX веке все то, что можно завещать потомкам, что поможет им — материально и духовно — сделать следующий шаг к Человеку.
И если оглядываться на почти уже пройденное столетие, видевшее и испытавшее так много, то главный нравственный и практический вывод должен быть, мне представляется, один. Мира без конфликтов, без проблем и противоречий, без не-
справедливостей и человеческого горя не будет никогда. Стре миться к нему—значит обманывать себя и других. Но в наших силах уже сегодня строить свою ж»изнь так, чтобы максимально уменьшать несправедливости и горе, достойно и с минимумом издержек выходить из конфликтов, видеть в проблемах и про тиворечиях стимул к развитию, а не повод для войны. И каж дому поколению придется решать для себя снова и снова одни и те же вековечные проблемы человечества. Мудрость—не в том, чтобы отыскать одно решение на все времена. Это не мудрость, а раннее детство сознания.
Мудрость—в том, чтобы уметь готовить и человека, и об щество завтрашнего дня к способности увидеть и встретить жизнь такой, какая она есть. Найти в ней свое разумное и нрав ственно зрелое решение, не прибегая ни к слабости силы, ни к комплексу прекраснодушной утопии.
Начать путь от утопии к честному мужеству жизни—в этом стратегия преодоления тоталитарного наследия в сознании и жизни отечества.
В этом — цель возрождения страны и возможность объеди нения ее сил против реакции, фашизма и диктатуры.
Все высказанное можно рассматривать как обоснование те зиса о том, почему необходим новый щаг в демократическом развитии и при каких условиях он возможен. Убежден, что толь ко в условиях формирования новой нравственной, политической и духовной атмосферы возможен реальный поворот к человеку, к гуманизации его социального бытия,, утверждению суверени тета и самоценности личности независимо от его политической и национальной принадлежности.
Коренным условием духовного, экономического и политиче ского здоровья России должна стать демократия.