Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
В фонограмме звучит музыка А. Петрова "Под маской плюшевого пледа", чтец читает на фоне музыки.
Стихи Марины Цветаевой всегда отправляются от какого-то реального факта, от чего-то действительно пережитого. Обстановка старой Москвы, радости детской дружбы и горести первой любви, все описано настолько зримо, что сомнений в подленности пережитого не возникает.
Музыка микшируется, свет приглушенный, луч света направлен на чтеца.
Чтец 1:Слава прабабушек томных,
Домики старой Москвы,
Из переулочков скромных
Все исчезаете вы,
Точно дворцы ледяные
По мановенью жезла.
Где потолки расписные,
До потолков зеркала?
Где клавесина аккорды,
Темные шторы в цветах,
Великолепные морды
На вековых воротах,
Кудри, склоненные к пяльцам,
Взгляды портретов в упор...
Странно постукивать пальцем
О деревянный забор!
Домики с знаком породы,
С видом ее сторожей,
Вас заменили уроды,-
Грузные, в шесть этажей.
Домовладельцы - их право!
И погибаете вы,
Томных прабабушек слава,
Домики старой Москвы.
Полный свет.
Чтец 2: Безмерность чувств требовала непосредственного живого отклика, понимания, сочувствия. Цветаевская исповедь напряженно ищет собеседника. Едва ли у кого-либо можно найти столь частые прямые обращения к читателю, к потомкам, такой предельно искренний доверительный тон.
В фонограмме звучит музыка М. Минкова, солист исполняет песню на стихи М. Цветаевой "Уж сколько их упало в эту бездну". Свет микшируется, луч света направлен на солиста. На экране димонстрируется фото М. Цветаевой.
Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверстую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
Застынет всё, что пело и боролось,
Сияло и рвалось.
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.
И будет жизнь с её насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет всё — как будто бы под небом
И не было меня!
Изменчивой, как дети, в каждой мине,
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой.
Виолончель и кавалькады в чаще,
И колокол в селе…
— Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!
— К вам всем — что мне, ни в чём не знавшей меры,
Чужие и свои?! —
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто — слишком грустно
И только двадцать лет,
За то, что мне — прямая неизбежность —
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
— Послушайте! — Ещё меня любите
За то, что я умру.
Музыка микшируется. Полный свет.
Чтец 1: Впрочем, для полного выражения обуревавших ее чувств не хватило даже ее громкой, захлебывающейся речи.
Чтец 2: Безмерность моих слов - только слабая тень безмерности моих чувств.
В фонограмме звучит музыка В. Харисова, чтец читает на фоне музыки.
Легкомыслие! — Милый грех,
Милый спутник и враг мой милый!
Ты в глаза мне вбрызнул смех,
И мазурку мне вбрызнул в жилы.
Научив не хранить кольца, —
С кем бы жизнь меня ни венчала!
Начинать наугад с конца,
И кончать ещё до начала.
Быть, как стебель, и быть, как сталь,
В жизни, где мы так мало можем…
— Шоколадом лечить печаль,
И смеяться в лицо прохожим!
Музыка микшируется.
Чтец 1: Ощущение непосредственности обращенного к миру, ко всем переживаниям, создает особое отношение к поэтическому слову. Слово у Марины Цветаевой всегда свежее, незахватанное, и оно всегда прямое и конкретное.
Чтец 2: Это слово - скорее жест, передающий некое действие. Оно ощутимо как действие физическое. Это слово всегда ударное, выделенное, интонационно подчеркнутое. Такое отношение к слову повышает эмоциональный накал и драматическую напряженность речи.
Свет микшируется, луч света падает на чтеца. На экране демонстрируется видеоряд "За театральным зановесом"
Чтец 1: Водопадами занавеса, как пеной —
Хвоей — пламенем — прошумя.
Нету тайны у занавеса от сцены:
(Сцена — ты, занавес — я).
Сновиденными зарослями (в высоком
Зале — оторопь разлилась)
Я скрываю героя в борьбе с Pоком,
Место действия — и — час.
Водопадными радугами, обвалом
Лавра (вверился же! знал!)
Я тебя загораживаю от зала,
(Завораживаю — зал!)
Тайна занавеса! Сновиденным лесом
Сонных снадобий, трав, зёрн…
(За уже содрогающейся завесой
Ход трагедии — как — шторм!)
Ложи, в слёзы! В набат, ярус!
Срок, исполнься! Герой, будь!
Ходит занавес — как — парус,
Ходит занавес — как — грудь.
Из последнего сердца тебя, о недра,
Загораживаю. — Взрыв!
Над ужа́ — ленною — Федрой
Взвился занавес — как — гриф.
Нате! Рвите! Глядите! Течёт, не так ли?
Заготавливайте — чан!
Я державную рану отдам до капли!
(Зритель бел, занавес рдян).
И тогда, сострадательным покрывалом
Долу, знаменем прошумя.
Нету тайны у занавеса — от зала.
(Зала — жизнь, занавес — я).
Полный свет.
Чтец 2: Такова судьба поэта. М. Цветаевой всегда было свойственно романтическое представление о творчестве как о бурном порыве, захватывающем художника: «К искусству подхода нет, ибо оно захватывает», «Состояние творчества есть состояние наваждения». Поэт и дело поэта воплощались для нее вначале в образе «легкого огня» и несгорающей птицы Феникс, позже — в образе «не предугаданный календарем» беззаконной кометы, в образах «взрыва» и «взлома».
Чтец 1: Писать стихи — это всеравно, что «вскрыть жилы», из которых не остановимо и невосстановимо хлещут «жизнь» и «стих».
В фонограмме звучит музыка Т. Малиновской, солист исполняет песню на стихи М. Цветаевой "Дружить со мной нельзя - любить меня не можно". Свет микшируется, луч света направлена на солиста. На экране демонстрируется фото М. Цветаевой и С. Эфрона.
Дружить со мной нельзя, любить меня — не можно!
Прекрасные глаза, глядите осторожно!
Баркасу должно плыть, а мельнице — вертеться.
Тебе ль остановить кружа́щееся сердце?
Порукою тетрадь — не выйдешь господином!
Пристало ли вздыхать над действом комедийным?
Любовный крест тяжёл — и мы его не тронем.
Вчерашний день прошёл — и мы его схороним.
Музыка микшируется, полный свет.
Чтец 2: Судьба М. Цветаевой была трагична. Но она всегда говорила, что «глубина страдания не может сравниться с пустотой счастья». И, наверное, только страдая, можно наполнить свои стихи таким чувством и так непосредственно его излить.